Часть третья. О задачах и главнейших средствах истинно-христианского воспитания

(По воззрениям учителей Русской церкви)

Необходимость национальности в воспитании. – Перемены в судьбе русского воспитания. – Неправильная постановка его в половине девятнадцатого столетия. – Поворот к лучшему. – Задача третьей части «Чтений».–

Кроме общехристианского направления, воспитание должно иметь еще национальный характер, т. е. сообразоваться с психическими особенностями и традициями народа.

Было бы слишком долго следить за всеми переменами в судьбе русского воспитания от того далекого прошлого, когда светлый луч христианства впервые осветил сознание русского человека, и до наших дней: здесь было и естественное преклонение пред величием христианского учения, и охлаждение к нему под влиянием различных причин, частью своих, частью иноземных.

Так, в половине восемнадцатого столетия наше русское воспитание и образование, вследствие иноземных и преимущественно рационалистически-протестантских влияний, построилось на самых односторонних началах, несогласных ни с учешем слова Божия, ни с древнехристианскими заветами, ни с духом и историческим преданием нашего народа. Не только обучение, а и воспитание детей – образование их сердца и воли, так сказать, изъято было из влияния христианства и из ведения Церкви: даже самое религиозное воспитание сводилось все лишь к одному Закону Божию, как учебному предмету, равноправному с другими, если еще не менее их важному.

Благодарение Богу, в последнее время нельзя не замечать, особенно (как указано у нас в заключении второй части сей книги) в нашей народной школе, довольно ясных признаков благотворного поворота к тому старому порядку: идеалы нашего воспитания начинают созидаться на слове Божием, и воспитание русское, общественное и частное всецело запечатлевается церковным характером.

Проследить этот старый порядок русского воспитания – и указать необходимость его для настоящаго времени, и составляет задачу настоящей третьей части «Чтений об истинно христианском воспитании».

* * *

Важность заимствования христианства Россией из Греции: высокая степень просвещения Греции и следствие этого – быстрота распространения просвещения в нашем отечестве до татарскаго погрома: многочисленность школ и мужи глубокой богословской учености. Перевод Библии – важнейшая эпоха истории образования Славян. Ересь богомилов, имевшая огромное влияние на наше мировоззрение, что выразилось в «отреченных» книгах – во взгляде на жизнь, как на зло, и в унизительном взгляде на женщину. Особенная заслуга русских христианских женщин того времени: их высота духа, горячность сердца, настойчивость в подвиге христианской жизни, как в пустынях, так и в семейной жизни шли рука об руку с пастырями своего времени. Влияние св. Ольги, черты её жизни; Анны Всеволодовны, сестры Владимира Мономаха; Евфросинии Полоцкой; Евфросинии Суздальской; матери преподобного Сергия. Как русский народ принял христианство? – Просветительная деятельность духовенства. – Школы. – Ярослав Мудрый. – Любовь наших предков к священным изображениям и воспитательное значение этого. – Иноческие обители. – Руководство древней христианской письменностью. – Поучение Луки Жидяты: – Значение его. – Слово Киевского митрополита Илариона. – Преп. Феодосий Киевопечерский. – Его жизнь и главное содержание его поучений. – Преп Нестор; его деятельность; его летопис., – Школьные наставления юношеству князя Владимира Мономаха; его «поучение». – Св. Кирилл Туровский: черты его жизни; его проповеди: психологическое разъяснение библейских сжатых выражений. – Чему он учил? – Молитвы им составленные. – Отдельные наставления разных учителей древней Русской Церкви. – Польза непрестанной молитвы.

Когда христианство распространялось в России, усвоение его происходило при иных условиях, сравнительно с другими народами, особенно образованными греками и римлянами. В среду славянских племен христианство сначала проникло в Болгарию из Греции, свято сохранившей чистоту Православия, а также отличавшейся широким просвещением, сравнительно с западом Европы того времени, которое так необходимо для благоустроения Церкви. Как патриарх Фотий, при котором в первый раз крестилась Русь³⁸¹, так и многие последующие патриархи были высокопросвещенные люди и сознательно, с большой радостью, открывали славянским племенам возможность усвоить христианские воззрения и правила жизни на родном языке и в родной письменности. Как следствие такого просвещенного взгляда греков того времени, в Болгарии уже переведены были при живом участии греков и славян (Св. Кирилл и Мефодий) на славянский язык книги Св. Писания, Богослужебные, писания древних учителей Церкви, некоторые руководства для училищ, церковно-гражданская история и др. Этим объясняется быстрота в распространении просвещения в нашем отечестве, имевшем постоянные сношения с Болгарией и Византией, до татарского погрома. Вскоре после крещения Владимира явились не только десятки училищ, но была возможность образоваться мужам глубокой богословской учености. Напр. Св. Иларион³⁸², весьма начитанный и в известном направлении красноречивый, с нежным чувством в сложении св. молитв, строгий в мысли об истинах веры, друг уединения и сильный в своем влиянии в деле перевоспитания русского народа, в деле приведения его из мрака язычества в чудный свет Веры Христовой. За ним светятся во славу Христа Спасителя высокопросвещенный Нестор³⁸³, летописец, и златословесный Кирилл Туровский³⁸⁴.

Перевод Библии имел сильное влияние на возбуждение духа народного в славянах и уяснение их самосознания. Он был важнейшей эпохой в история образования славян: они освободились от многих заблуждений, предрассудков, заглянули в свою собственную душу и просветили себя понятиями о Боге, мире и человеке; тогда как святые истины веры Христовой, проповедуемой на чуждом для народа языке, были бы доступны в полной мере одним только ученым.

Если что составляло предмет скорби отцов и учителей Церкви того времени, это примесь к чистым христианским понятиям еретических, особенно богомильских, которые выродились из древнего полуязыческого гностицизма, видоизменившегося в Греции в павликианство, названного в Болгарии «богомильством». Эта ересь имела не только созерцательный характер, но устанавливала взгляд на жизнь прямо неверный, по временам искажала самую сущность христианства. Это еретическое учение не только отвергало все внешнее в христианстве: таинства, обряды, иерархию, но ниспровергало и догматы о Боге, как Творце мира, и о Сыне Божием, как Искупителе мира, приписывая диаволу творение: то человеческого тела, то только одной женской половины человеческого рода. Быстро усилившись в VIII веке в Болгарии под именем богомилов, ересь эта имела огромное влияние на наше русское мировоззрение в эпоху усвоения русским народом христианских воззрений. Письменно это направление выразилось в отреченных (запрещенных для чтения) книгах. Если по учению богомилов причина зла в нашем теле, то отсюда требования самоумерщвления, доводимые до крайности; отсюда взгляд на жизнь, как на зло; если женщина создание диавола: отсюда несправедливый, унизительный взгляд на женщину в сознании русского человека, под влиянием богомильских понятий. Если жена – исчадие диавола, и не будь её – и греха бы не было: то нередко проглядывал взгляд на брак, как на скверну, и на рождение детей, как на дело греховное. В народном сознании легче укладывались дикие понятия еретические, нежели возвышенные и чистые понятия христиан.

Даже высокие в своей святости жены древней Церкви и уже Русской не убили богомильских понятий.

Русские женщины усердно служили делу христианского просвещения в России. Они скоро поняли свое призвание потрудиться во славу Божию, и древние письменные памятники свидетельствуют о высоте духа, горячности сердца, настойчивости в подвиге христианской жизни наших соотечественниц. Они были не только провозвестницами сокровенного благочестия в уединенных обителях, но и в положении жен, матерей, бабушек, сестер шли рука об руку с пастырями Церкви своего времени.

Первой между ними была св. княгиня Ольга³⁸⁵.

Древнее предание считает Ольгу простой поселянкой нынешней Псковской губ. Игорь, пленившись её разумом и красотой, женился на ней. По смерти мужа, она исполнила священную обязанность язычников, жестоко отомстив за него. Месть эта, украшенная поэтической фантазией, подробно рассказывается в летописи. Она сильно поразила воображение современников и доставила Ольге почет и уважение: «яже бе мудрейши всех человек», говорят о ней бояре Владимира (П. С. Р. Л. 1:46). Сделавшись правительницей за малолетством Святослава, сына своего, она обратила главным образом внимание на внутреннее устройство государства, доказав, по выражению Карамзина, что «слабая жена может иногда равняться с великими мужами» («Ист. Гос. Рос.» т. I, стр. 161 соч. Карамзина). Она занялась точнейшим определением отношений князя к покоренным племенам, уставила уставы и уроки в земле Древлянской; потом пошла в Новгород и здесь, по Мсте, устроила погосты (центры волостей) и дани, а по Луге дани и оброки. Памятники её пребывания: ловища, перевесища, сани и проч. указывались еще во времена летописца («Рус. Ист.» Бестужева-Рюмина). Народ горячо полюбил ее. Окончив устройство своей земли, Ольга возвратилась в Киев. Здесь, по сказанию летописца, оканчиваются дела её государственного правления; но начинается самая главная пора её жизни.

В то время было уже много христиан в Киеве (Соборный храм св. пр. Илии упоминается во времена Игоря). Их жизнь не могла не привлечь внимания умной княгини, и беседы с ними должны были сильно подействовать на её душу, стремившуюся к познанию истины (в пантеоне Рус. князей представляется поэтический рассказ о нечаянном ознакомлении Ольги с христианским богослужением: когда она в одно прекрасное утро шла в купальню на реке Днепре, тихое пение из убогой избы, приятный запах ладана побудили ее войти, и она была поражена служением старца-священника и пламенной молитвой небольшого числа христиан). (Жит. свят. Дестунис). Она решилась поехать в Царьград и по свидетельству летописца, приняла там святое крещение. «Эфиопская царица», говорит летописец, «ходила к Соломону слушать премудрость его и видела мудрость его: точно так и блаженная Ольга искала мудрости Божией. Ищущие мудрости находят ее. Блаженная Ольга, в зрелых летах отыскивала умного значения всему в мире и вот нашла драгоценный жемчуг, Христа». (Лет. по Лавр. сп. 60–61).

Княгиня Ольга прибыла в Константинополь в 957 г.³⁸⁶ С нею был и священник из Киева. Патриарх Полиевкт, славный святою жизнью и высоким просвещением, наставил ее в христианском законе и совершил над нею таинство крещения; император Константин Багрянородный был её восприемником, и она была наречена Еленой в честь матери Константина Великого. «Благословенна ты между женами русскими, что возлюбила свет и оставила тьму, сказал ей патриарх; благословлять тебя будут сыны русские до последнего рода». Затем патриарх поучал ее еще о церковном уставе, о молитве и посте, о милостыне и о воздержании. Она же, наклонив голову, стояла «яко губа напояемая, внимающая учению», говорит летописец (Лавр. сп. 59). «Народ мой и сын – не христиане, сказала Ольга патриарху; да соблюдет меня Бог от зла». «Чадо верное, отвечал патриарх: во Христа крестившись, ты во Христа облеклась. Он силен сохранить тебя; как охранял Он древних праведников, так избавит и тебя от зла и сетей лукавого».

Ольга сделалась пламенной христианкой и, вернувшись в Киев, всеми силами старалась обратить к истине и сына своего. «Я познала Бога истинного и радуюсь», говорила она ему: «познаешь Его ты и будешь радоваться; ибо вера Христова есть свет и радость для души». Но Святослав не внимал увещаниям матери, ссылаясь на то, что боится насмешек дружины. В отсутствие сына княгиня по-прежлему управляла государством. Она не щадила трудов своих и обходила свои земли, проповедуя слово истины; ей помогали священники. Народ любил ее и относился к ней с доверием; где проповедь шла успешно, там она ставила кресты. Она посетила Туров, Псковскую область и много других мест. В Псковской области, на берегу реки Великой, среди глухой дубравы, ей воссиял некогда дивный свет в трех ярких лучах. Ольга водрузила тут крест и, по её желанию, на том месте был заложен город Псков с церковью в честь Живоначальной Троицы («Рассказы из русской церковной истории» Бахметовой). При Ольге находились её малолетние внуки, сыновья Святослава. Несомненно, что она заронила в их души семена христианства. Они скорее могли поддаться её доброму влиянию, чем Святослав, рожденный и воспитанный ею, когда она была еще язычницей. Она послужила убедительным примером для Владимира, и подготовила торжество истинной веры.

Ольга жила по крещении своем двенадцать лет. На последнем году её жизни Киев чуть было не сделался добычей Печенегов, которые, воспользовавшись отсутствием Святослава, обступили его со всех сторон. Святослав поспешно возвратился и побил их. Но он скучал в Киеве и стремился на берега Дуная. Ольга удерживала его: «Я больна и стара», говорила она ему; «куда же хочешь от меня уйти! Похорони меня, а там иди, куда хочешь». Через три дня святая княгиня, действительно, скончалась, завещав, чтобы не делали по ней тризны и похоронили бы её по христианскому обряду. Это было в 969 г. Народ и семья горько оплакали ее и признали мудрейшею из жен. Церковь чтит ее святою и Равноапостольною.

«Она предтскла христианству в земле нашей, как денница перед солнцем, как заря перед рассветом», говорит об Ольге наш древний летописец, «как луна в ночи сияла она между людьми неверными. Она первая от Руси вошла в царство небесное и по смерти молит Бога за всю Русь. Ее славят сыны русские, видя ее лежащую нетленною много лет» (Лавр. сп., 60, 67. Расск. из русской церк. истории. Бахметовой).

Анна Всеволодовна³⁸⁷ (Янка), сестра Владимира Мономаха, отличалась любовью к образованию и усердием в списывании книг. Она основала при Андреевском монастыре в Киеве (в конце XI в.) первое женское училище, в котором обучала девиц грамоте, пению и рукоделию. Еще до пострижения своего она ездила в Царьград и скончалась в 1113 г.

Великой нравственной силой, подвижнической жизнью и неотразимым влиянием на окружающих прославилась св. Евфросиния Полоцкая.³⁸⁸.

Евфросиния, в миру Предслава, дочь³⁸⁹ Полоцкого князя, с детства полюбила чтение священных книг и отказалась от мира в блеске молодости и красоты. Она удалилась в монастырь к своей тетке, приняла пострижение с именем Евфросинии и подвизалась в посте и молитве. Полоцкий епископ, убедившись в её благочестии, позволил ей жить при храме по примеру древних иерусалимских дев. Когда она не молилась, то занималась списыванием свящ. книг и деньги, вырученные при их продаже, раздавала бедным. Так готовилась она к более самостоятельной деятельности. Епископ, вразумленный дивным видением (Жит. преп. Евфросинии), даровал ей за городом место Чельце, где она основала монастырь во имя Всемилостивого Спаса. Она попросила отца отпустить к ней младшую сестру, «да научит ее святым книгам», и возбудила в ней желание постричься. Многие родственницы и инокини собрались в обители преподобной, и она «наставляла их многими поучениями», сея в сердцах их слово Божие, «да соделаются чистою пшеницею Христовою, измоленной в жерновах смирения постническими трудами, чистотою, любовию и молитвою» (Жит. пр. Евфрос.). Св. Евфросиния обладала, как говорится в её житии, даром сразу прозревать в людях дух благочестия, и влияние её было так велико, что родители и близкие постриженных примирялись с разлукой с ними.

В монастырском Спасском храме находилась привезенная из Ефеса икона Богоматери, одна из тех, которые, по преданию, были написаны Евангелистом Лукою. Св. Евфросиния получила ее в дар от императора Мануила (Расск. из русской церк. ист.).

В преклонных летах, поручив управление монастырем сестре, св. Евфросиния пожелала поклониться гробу Господню. Ее провожали «со многими слезами», умоляли не оставлять обители и отечества. Она же утешала всех «благоразумными и душеполезными словами, как мать детей своих» (Жит. пр. Евфрос.). Побывав, по дороге, в Константинополе, она прибыла в Иерусалим и остановилась в русском монастыре Пресвятой Богородицы. Она поставила лампаду ко святому Гробу, поклонилась местам, ознаменованным евангельскими событиями, и скончалась в Иерусалиме в 1174 г. Тело её, положенное в обители св. Феодосия, было потом перенесено в Киево-Печерскую Лавру. («Рассказы из русской церк. ист.»). В 1911 году св. мощи её перенесены торжественно в Полоцк, в основанный ею монастырь во имя Всемилостивого Спаса. Память её 23 мая.

Преподобная Евфросиния Суздальская, в мире Феодулия³⁹⁰, дочь Черниговского князя Михаила, замученного в Орде, получила в доме своих родителей христианское воспитание и высокое образование. Её наставником был друг её отца, просвещенный боярин Федор. В юности уже почуствовала она влечение к монашеской жизни, но повиновалась воле родителей и согласилась сделаться женою суздальского князя Мины, потомка Шимона Варяга. Она была уже на пути в Суздаль, когда получила весть о кончине жениха. Тогда она приняла иночество в Суздальской Ризположенской обители. Усердно стремилась она к самосовершенствованию, часто проводила ночи без сна в молитве или чтении божественных книг. Не без труда давалась ей внутренняя борьба. «Для чего Господь допускает искушения?» спрашивала она у руководительницы своей, игумении – «Как без нападений врагов не могли-бы закалиться в борьбе царские воины, отвечала ей опытная старица, так и любящим Бога представляются искушения ради того, чтобы в борьбе с ними являлась добродетель, т. е. сила преодолевать искушения» («Жит. свят.» Дестунис). И Евфросиния с усиленным рвением предавалась посту, молитве и труду, чем укрепляла свои силы. Слухи об её святой жизни стали привлекать в обитель многих вдов и девиц, желавших научиться благочестию под её руководством. Игумения поручала ей преподавать наставления сестрам в трапезе и храме.

Составитель жития пр. Евфросинии говорит, что она «произошла все науки» и отличалась красноречием и искусным чтением, привлекавшим в монастырь многих мирян, стремившихся послушать ее.

Обитель достигла при Евфросинии высокой степени процветания, и во всей Суздальской земле не было другой, где бы воспитывались такие совершенные инокини.

По смерти игумении пр. Евфросиния была избрана на её место. Во время её игуменства Суздаль подвергся татарскому нашествию, и монастырю грозила большая опасность. Инокини стали готовиться к смерти и горячо молились. Ризположенский монастырь не был разорен.

Блаженная Евфросиния подвизалась в нем до своей кончины. Она услышала о мученической смерти своего любимого отца и чтимого наставника и скончалась в 1250 г.

Память её 25-го сентября.

От дивных подвигов великой правительницы земли русской и высоких разумом и аскетическими добродетелями отшельниц перейдем к мирной семейной жизни, создавшей также не мало замечательных христианских женщин – воспитательниц.

Нельзя не остановиться на матери пр. Сергия Радонежского, этого величайшего подвижника нашей земли, славного столь разнообразной деятельностью.

Родители преподобного Сергия Радонежского, ростовские бояре, Кирилл и Мария³⁹¹, были люди добрые и богоугодные. Говоря о них, блаженный Епифаний³⁹², первый описатель жития Сергиева, замечает, что «Господь, благословивший воссиять в земле Русской великому светильнику, не попустил родиться ему от неправедных родителей, ибо такому детищу, которое, по устроению Божию, должно было послужить духовной пользе и спасению многих, подобало иметь и родителей святых, дабы доброе произошло от доброго и лучшее приложилось к лучшему». Строгие блюстители всех уставов церковных, они помогали бедным; но особенно строго хранили они заповедь Апостола: «страннолюбия не забывайте» (Евр.13:2). Мы не имеем подробных сведений о жизни этой благочестивой четы; но мы можем сказать вместе со святителем Платоном, что «самый происшедший от них плод показал лучше всяких красноречивых похвал доброту благословенного древа. Счастливы родители, коих имена прославляются вечно в их детях и потомстве!»

Еще прежде рождения св. Сергия Бог явил над ним чудное знамение, как над избранным служителем Святой Троицы. Однажды, когда мать его молилась в церкви, во время богослужения, весь народ трижды услышал голос еще не родившегося младенца, огласивший церковь: пред чтением Евангелия, в начале херувимской песни и при возглашении священником «Святая святым».

Всегда преданные воле Божией и внимательные к путям Провидения, Кирилл и Мария поняли указания промысла Божия и собразно с этими указаниями вели дела воспитания дитяти. Мария сделалась особенно внмательной к себе и, подобно матери древнего судии Сампсона, тщательно соблюдала душу и тело в чистоте и в строгом воздержании во всем. «Она, говорит святитель Платон, желала чрез свое воздержание дать телесному составу дитяти чистое и здравое питание, хорошо понимая добрым сердцем своим ту истину, что добродетель, сияющая в здравом и прекрасном теле, становится через то еще прекраснее». Она часто удалялась от людских взоров и в тишине уединения со слезами изливала пред Богом горячую материнскую молитву о будущей судьбе своего младенца. «О, родители», замечает при повествовании о сем святитель Филарет митрополит Московский: «если бы вы знали, сколько добра, или, напротив, сколько зла можете вы сообщить вашим детям еще до их рождения! Вы удивились бы точности суда Божия, который благословляет детей в родителях и родителей в детях и отдает грехи отцов на чада (Чис.14:18), и, помышляя о сем, с благоговением проходили бы служение, вверенное вам от Того, из Него же всяко отечество на небесе и на земли именуется (Еф.3:15)». (Жит. пр. Сергия преосв. Филарета).

Пр. Сергий родился 3 мая 1319 г. [Мак. «Ист. Русской Церкви», т. IV, стр. 352; Ключевский «Древнерусск. жит. свят.» стр. 102–108]. Он с младенчества являл особое настроение, сильно действовавшее на его мать: он не брал груди матери по средам и пятницам, и когда ей случалось насыщаться мясной пищей. Мария совсем оставила мясную пищу. Младенец отказывался также питаться чужим молоком. «Многие матери», замечает по этому случаю святитель Платон, «не почитают важным делом кормить дитя своего грудью, но на самом деле это очень важно. С этой пищей, т. е. с молоком, вливаются в младенца его будущие склонности».

По мере возрастания младенца заботы его матери о нем увеличивались все больше и больше. Переселившись в Радонеж, родители преподобного дожили до старости и перед кончиной постриглись в Хотьковом Покровском монастыре, где и были с любовью похоронены своими сыновьями (Ник. Преп. Сергии, т. I и III, стр. 2, 3, 6, 7, 8, 9 и 10).

Многие благочестивые женщины, принадлежавшие и к самыми знаменитым боярским семьям, и к простому сословию, приобретали навык не только в благочестивом житии, в чтении Божественного Писания, но, стараясь подражать образцам древнего благочестия в Греции, Риме, Афинах, Палестине, Антиохии, являлись русскими Мариями Магдалинами. Ноннами, Анфусами, Мониками, Макринами...

* * *

Русский народ легко принял христианство вследствие слабого развития языческого культа, особенно на юге России. В других странах была борьба с языческим культом. У нас не было системы языческих воззрений, потому не было и борьбы. По повелению великого князя все крестились, чтобы быть ему любезными. Так как не было борьбы, то многие легко принимали христианство, оставаясь в душе язычниками. По крещении Руси Владимир начал строить храмы, а при храме священнику приходилось подучивать себе помощников в чтении и пении в церкви.

Духовенство занималось обучением детей, уча их церковной грамоте и православной вере, действуя на них не гневомик жестокостью, а ласкою и страхом, растворенным любовью. Кроме таких школ малых, неблагоустроенных, Св. Владимир³⁹³ в Киеве и в стольных городах, при кафедрах святителей, устроил обширные школы. После Владимира премудро продолжал дело сын его Ярослав³⁹⁴: он до того предан был книгам, что часто читал их и днем, и ночью и усердно заботился о просвещении своих подданных; распространял учение веры в самых отдаленных областях, переводил божественные книги, заводил школы, строил и украшал храмы Божии.

Иконы, которыми тогда уже украшались наши храмы, также большей частью добывались из Греции. Иногда нарочно вызывали из Греции иконописцев для разных работ. На иконы смотрели, как на добрый способ наглядно, через священные изображения, преподавать и утверждать в памяти и сердце учение о жизни христианской. Если обратить внимание на любовь наших предков испещрять священными изображениями переписываемые ими книги слова Божия, Богослужебные, святоотческие, то можно представить себе все воспитательное значение изображений на душу русского человека, силу его увлечения религиозными стремлениями и устойчивый подвиг перерождения человека ветхого в нового, по образцу Господа Иисуса Христа. В этих миниатюрах (мельчайших священных рисунках в рукописях) открываются сокровеннейшие настроения мысли и сердца наших предков; и потому-то понимающие люди наших дней стремятся так настойчиво восстановить древнюю Русь на основании не только быта, слова, но и картины и напева.

Средоточием таких добрых стремлений и жизни христианской скоро явились иноческие обители. Праматерь всех русских обителей – обитель преподобных Атония и Феодосия Киево-Печерских. На борьбу со всеми не истинно-христианскими воззрениями направляли свои усилия просвещенные люди древней Руси. В этом случае они заимствуют руководство для себя из древней, преимущественно греческой христианской письменности. Можно проследить, кто из русских наиболее усвоил то или другое направление в рассмотрении вопросов и способов влияния на пасомых и воспитываемых. Были подражатели витиеватой речи и возвышенного созерцания; были наставники в простой речи, обнимавшие ближайшие нужды своих соотечественников. Представителями простого слова были: Феодосий Печерский, Владимир Мономах, Даниил Заточник и др.

Самый древний памятник проповеднического слова есть поучения Луки Жидяты, Архиепископа Новгородского³⁹⁵. Простота искренней веры и любви дышет во всех поучениях его. Все обязанности христианина к Богу и к ближнему высказаны здесь кратко и сильно: «Веруйте в Бога, в Троице славимаго во Отца и Сына, и Святаго Духа. Веруйте в воскресение и жизнь вечную и муку вечную, уготованную грешникам. Не ленитесь ходить в церковь; и в клети своей, отходя ко сну, прежде помолись Богу. В церкви стойте со страхом Божиим, не говоря ни о чем и не думая, но всею мыслию моли Бога, да отпустит Бог тебе грехи. Любовь имейте со всяким человеком и да не будет у тебя одно на сердце, а другое на устах. Прощайте всякому человеку, не воздавайте злом за зло. Не производи ссоры, да не наречешься сыном диавола, но примиряй, да будешь сыном Божиим. Чтите старого человека и родителей своих, не клянитеся именем Божиим и никого не заклинайте и не проклинайте. Бога бойтесь, князя чтите; чтите от всего сердца иерея Божия. Не убий, не укради; не лги и не свидетельствуй ложно. Святые дни чтите. Не осуди брата даже мыслию, поминая грехи свои, да и тебя Бог не осудит. Помните и милуйте странных и убогих и заключенных в темницах. Не злобствуй, не смейся ни над кем; в напасти терпи, возлагая упование на Бога. Не имейте дерзости, ни гордости. Будьте смиренны и кротки, и послушницы будьте, и творцы Божиим заповедям; ибо в сердце гордого обитает диавол, и слово Божие не может утвердиться в нем».

И теперь это поучение пригодно для всех, насколько оно представляет идеал жизни и противоположно внутреннему настроению лица, и его поведению. Теперь оно будит уснувшую христианскую совесть; тогда оно утверждало новые понятия об отношениях к себе, ближнему и Богу, каких не знал человек, вышедший из язычества, но еще дышавший жестокостью, отмщением и т. п. Тогда это святительское поучение было светилом через множество пересказов, в городах и селах, храмах и семьях и через большое число списков, освещавшим умы, согревавшим сердца слушавших. Его читали иереи в храмах и домах, отцы и матери в своих семьях, стремясь к уразумению воли Божией, направляя жизнь, и Церковь Божия на Руси так начинала возрастать во внутреннем человеке и имя Божие славиться перед людьми.

Слово киевского митрополита Илариона † 1067 г.³⁹⁶ имеет большое значение вообще, как памятник исторический, заключающий в себе данные для истории христианства того времени, и в особенности, как памятник духовного красноречия: его слово, полное величайшей силы и одушевления, показывает, как он всемирно и глубоко понимал христианство. Летопись говорит, что он родом был русский и образование получил в Киеве, в училище, которое учредил Владимир. Потом был священником в Берестове. Из села часто ходил он на соседний холм Днепровский, где и выкопал себе пещерку, в 2 сажени, и, удаляясь в это уединение, пел там часы, тайно молился Богу и вообще предавался Богомыслию. И в этой-то пещерке Иларион, благодаря зрелости своего ума, глубине чувств и обилию богословских знаний, написал свое художественное, образцовое сочинение, в котором выразил превосходство Евангельского закона, т. е. веры Христовой, над законом Моисеевым и указывал на спасительность распространения её между всеми народами. Восхваляя Владимира, как просветителя Руси, Иларион говорит: «Владимир повелел всему своему народу креститься во имя Отца и Сына и Св. Духа. Все крестились, кто охотно, кто по страху. Таким образом вся земля наша в одно время стала славить Христа с Отцом и Духом. Тогда идольский мрак удалился от нас и появилась заря благоверия. Тогда тьма бесовского служения исчезла и солнце Евангелия осветило нашу землю». Свое понимание Божия милосердия, выразившееся в просвещении Руси христианством, и сердечную боязнь, как бы не лишиться русским людям этого дара, не потерять опять его, св. Иларион выразил в молитве ко Господу о благе родины и всей вселенной. «Мы боимся, о Господи, что Ты поступишь с нами так, как в Иерусалиме с теми, которые оставили Тебя и не ходили Твоими путями. Потерпи на нас еще немного, Долготерпеливый, оставь Твой гневный пламень; Сам направляй рабов Твоих на истину и научай творить волю Твою; ведь Ты Бог наш, а мы Твои люди – (рабы), часть Твоя, Твое достояние. Мы не воздеваем рук наших к чужому Богу, не слушаем лжепророков, не держим еретического учения. Но вопием (молимся) Тебе – Истинному Богу, устремляем глаза свои к Тебе, живущему на небе, и руки воздеваем к Тебе: спаси нас из несчастия, помилуй нас Ты, Который призываешь грешника к покаянию, и не лиши нас права на Страшном Суде стоять одесную Тебя и ниспосли на нас благословение праведным! И пока будет существовать мир, избавь нас от чужеземного владычества, и пусть не назовутся люди Твои погибшими людьми и стадо Твое – пришельцами в чужую землю, а народы пусть не говорят: «где же их Бог?» И не допускай до нас несчастий, голода и внезапной смерти от огня и потопа, чтобы не отреклись малодушные от Твоей милости, наказывай нас редко, но зато милуй нас часто! мало уязвляй и милостиво исцеляй; в немногом оскорбляй и вскоре затем возвеселяй: ведь самое естество наше не может переносить гнева Твоего долго, точно так же, как стебель огня. Укроти гнев твой, умилосердись к людям Твоим; прекрати войны, утверди мир, а страны укроти, города увеличь, дай мудрости благоверному князю нашему (имя рек), боярам; распространи города; церковь Твою возрасти; сохрани Свое достояние, спаси мужчин, женщин и детей, находящихся на работе, и в плену, и в заточении, в дороге и в плавании, в темнице, в голоде и жажде, и наготе. Всех помилуй, всех утешь и обрадуй, даруя им радость душевную и телесную, молитвами Пречистой Твоей Матери, св. небесных сил, Предтечи Крестителя Иоанна, апостолов, пророков, мучеников, преподобных и всех святых. Смилуйся над нами, чтобы мы, сохраняемые Твоею милостью, в единении веры, вместе и в веселии, радостно славили Тебя, Господа Нашего Иисуса Христа с Отцем и Св. Духом. Троицу нераздельную, единобожественную, царствующую на небе и на земле, над ангелами и людьми; над видимым и невидимым творением, теперь, всегда и во веки вечные. Аминь».

Другой духовный деятель – Феодосий Печерский³⁹⁷. Род. 1014 г., † 1074 г. Трудился на ином поприще; он был основателем монастырского общежития у нас в отечестве. Он борется с семейным, еще языческим по характеру, началом в лице своей матери и, наконец, победив его, учреждает высшую семью – духовную, на начале божественной любви, и тогда уже действует на братию, на власти, и на народ. Феодосий Печерский родился в городке Василеве, недалеко от Киева, от благочестивых родителей. Церковь Божия была его первым училищем и здесь Божественная служба, и чтение св. книг рано пробудили в нем духовное призвание. Он не любил детских игр и нарядной одежды, а предпочитал убогое платье, вследствие чего терпел притеснения и побои от раздраженной матери; но чем более он страдал, тем сильнее разгоралась в нем любовь к духовной жизни. Он носил железные вериги, которые впивались в его юное тело. Раз услышав слова Евангельские: «аще кто не оставит отца и матерь, и вслед Мене не идет, несть Мене достоин», неотступно задался мыслью покинуть родной дом и идти в монастырь тем более, что мать его мешала его благочестию и даже била его тогда, когда он сам пек просфоры, чтобы из-за недостатка их не было опущения Божественной Литургии. И однажды, в её отсутствие, он решился на подвиг и пошел в Киев к преподобному Антонию, который благословил его на пострижение. Вскоре и мать его, не желая расстаться с сыном, постриглась в ближайшем женском монастыре св. Николая.

Главное содержание поучений Феодосия составляют: пост, покаяние, нестяжательность, терпение, любовь, милостыня, смирение, молитва и хождение в церковь. Феодосий ревностно заботился о строгом исполнении монастырских правил. На всякое дело прежде всех шел сам; соблюдал во всем покорность, избегая вражды. На паству свою он старался действовать поучительным словом, любовью и примером. Соотечественников обличал в нечестии, убеждал их покаяться и жить по-христиански, а не по-язычески. Говорил: «если Господь посылает на нас несчастия, то это для того, чтобы мы, покаявшись, жили так, как велит Бог. И если бы мы пребывали в заповедях Божиих, то и здесь получили бы блага земные, а за гробом жизнь вечную». Укоряет за непристойное стояние в церкви, учит достойно молиться Богу, стоять на молитве со страхом и любовью друг к другу. Идеалом иноческой жизни был для него устав св. Феодора Студита, сочинения которого имели на него сильное влияние. И вообще Студийский устав имел сильное и обширное влияние на распространение духовной жизни по всей России.

Основатель этого устава Феодор Студит (род. 759 г., † 826 г.) был тверд в догматах и строго исполнял все предписания иноческого жития по древним правилам св. Отцов до последней черты. Вполне утвердил он свой новый иноческий устав в студийском монастыре, в Царьграде. Монастырь этот был основан римским патрицием Студием на строгих правилах общежития.

Феодосий Киево-Печерский питал глубокую любовь к народу и старался во всех возбудить любовь к Богу и ближним, говоря: «будьте совершенны, как Отец ваш Небесный. Зажжем светильники наши любовью и послушанием, кротостью и смирением и встретим Христа лицом непостыдным». Затем преследует остатки язычества, указывая на грехи двоеверия, по которому народ, несмотря на то что исповедовал христианскую веру, держался своих прежних языческих суеверий, напр., верил чиханью, приметам, встречам, крику и полету птиц и т. п. Особенно преп. Феодосий настаивал на христианском мире с ближними. Поучения свои Феодосий заканчивал молитвой за всех христиан: «Верных, Господи, утверди, чтобы были вернее. Неразумных, Сам Владыко, вразуми. Язычников обрати на христианство, и будут братьями нашими. Тех, кто в темницах, в оковах и в нужде, избави от всякой печали. Тем, что в затворах, столпах и в пещерах, и в пустыне, братия наша, Ты, Господи, подай крепость им к подвигу. Помилуй сущих в недостатках и ослабленных нищетой: подай им богатую милость».

Житие св. Феодосия написал современник его, Преподобный Нестор³⁹⁸.

Преподобный Нестор летописец род. 1056 г., † 1114 г. Он 17 лет пришел странником в Киево-печерский монастырь, незадолго до кончины Феодосия. Там был пострижен и затем возведен в диаконский сан. Нестор был человек необыкновенно даровитый и обладал разнообразными богословскими и историческими сведениями, которые приобрел посредством чтения книг, которому предавался с любовью. Он старался собрать самые достоверные сведения о преп. Феодосии и изложить их в порядке и с поучительной занимательностью. Он писал это житие с особенной любовью к угоднику Божию, и слово его лилось прямо из сердца и от полноты убеждений. Еще ранее он написал житие св. мучеников Бориса и Глеба. Сочинение это написано весьма красноречиво и назидательно; в св. братьях представлен высокий образец братской любви и повиновения старшим. Оно было любимым чтением у наших предков.

С именем Нестора связано название летописца, и ему долго приписывалось составление «Повести временных лет». Может быть, он и составил первоначальную летопись, которая до нас не дошла; но «Повесть», не принадлежит ему. Впрочем, важно не имя, а настроение. А дух, которым проникнута летопись³⁹⁹ – тот же, что воодушевлял Нестора. Это весьма важное сочинение, навсегда обессмертившее имя его составителя.

Источником для этого труда служили прежде нсего устные предания, жившие в народе, потом государственные акты, церковные записи и, наконец, собственные наблюдения. Без него мы имели бы весьма скудные сведения о некоторых событиях из первоначальной жизни нашего отечества по одним только Византийским и западным источникам. Мы не знали бы, откуда мы и кто мы. Редкие народы так верно и ясно знают о начале своих государств, как мы. Чувство религиозное и патриотическое составляют основные мотивы летописи. Составитель её, как благочестивый христианин, воспитанный на чтении священных книг, описывая гражданские события, смотрит на них, как сын православной Церкви, во всем видит Промысл Божий, из всего выводит благочестивые размышления, делает назидательные замечания, преподает уроки. Оттого летопись эта, столь любимая предками, была одним из благодетельнейших средств к нравственному воспитанию народа. В ней внушались благочестивые христианские чувства: вера в Промысл Божий, мир, любовь, братолюбие, почтение к родителям и старшим, верность крестному целованию, раскаяние в грехах, любовь к родной русской земле и заботы о её целости и защита от врагов; при этом приводятся часто обширные выписки из Св. Писания и примеры из истории других народов. Естественно, что, при таком характере, летопись должна, была иметь высокое образовательное значение. Летописец с особенным одушевлением рассказывает о временах христианских. Крещение св. Ольги, св. Владимира и всего русского народа составляют самые подробные и самые лучшие картины летописи. В них есть высокие лирические места, исполненные глубокого христианского и патриотического одушевления.

Наряду с задушевными увещаниями преп. Феодосия Печерского о горячности в молитве, незлобивости, братолюбии, покорности, послушании, воздержании в жизни и слове, трудолюбии и довольстве тем немногим, что кому посылает Небесный Отец, стоят прямо школьные наставления юношеству князя Владимира Мономаха⁴⁰⁰ который прославился не только победами над половцами, но еще более духом любви и мира. Его поучение кратко, но сильно изображает наше древнее христианское воспитание, в котором начало духовной силы. «Первое», говорит Владимир Мономах своим детям, «ради Бога и души своей страх Божий имейте в сердце и творите милостыню нескудную, ибо здесь начало всякому добру. Научись, по слову Евангелия, управлять очами, удерживать язык, смирять ум, порабощать тело, побеждать гнев, иметь чистый помысл, понуждать себя на добрые дела для Господа. Будучи лишаем чего-либо не мсти, ненавидим или гоним – терпи; поносимый – молись, умертви в себе грех. Избавьте обидимого, заступитесь за сироту, оправдайте вдовицу. Тремя добрыми делами мы можем побеждать врага нашего диавола: покаянием, слезами и милостыней. Бога ради не ленитесь, дети мои, молю вас, не забывайте тех трех дел – они не тяжки; это не то, что одиночество или чернечество, или голод, какие терпят некоторые добрые люди; но малым делом можете заслужить милость Божию. Когда вы говорите о чем-либо, никогда не клянитесь Богом; если случится вам целовать крест (в присяге), целуйте рассудивши, можете-ли сдержать слово, и, поцеловавши, соблюдайте клятву, чтобы не погубить души своей. Пуще всего не имейте гордости в уме и сердце, но говорите: все мы смертны, ныне живы, а завтра во гробе; все, что ты дал нам, Господи, не наше, но Твое, и Ты поручил нам на малое число дней... Старых чти, как отца, молодых, как братию... Блюдитесь лжи, пьянства, распутства, от которых гибнут тело и душа. Больного посетите и к умершему идите, потому что все мы смертны. Человека не минуйте без привета, всякому скажите доброе слово... Конец всему: страх Божий имейте выше всего». В поучении Владимира Мономаха весьма хорошо отразилась и личность этого замечательного князя, глубоко набожного и в то же время в высшей степени деятельного, везде поспевавшего – и на войну ходить, и на охоту ездить, и дома думать с дружиною, и смотреть за церковной службой и за домашним хозяйством. Владимир Мономах советует учиться иностранным языкам. «Что знаете», говорил он, «того не забывайте, и чего не знаете, тому учитесь».

Св. Кирилл, епископ Туровский, † не раньше 1183 г.⁴⁰¹ Св. Кирилл родился и воспитан в городе Турове (недалеко от Киева на реке Припяти). Он был сын богатых родителей, но, не имея влечения к богатству и мирским удовольствиям, всецело предался изучению Священных книг и постиг силу Божественного писания. Поступив в монастырь, он, поучая иноков, был образцом для всей братии. Для достижения больших совершенств заключил себя в столпе и там подвизался в посте и молитве и занимался изучением Священных книг, переводом их и толкованием. Затем, по просьбе князя и народа, был возведен киевским митрополитом на епископский престол г. Турова. Обладая обширными богословскими сведениями и ораторским талантом, за что был назван современниками вторым златословесным витиею после Иоанна Златоуста, он оставил Церкви много назидательных поучений. Иногда красноречие его восходило на степень духовной поэзии; но эта поэзия в то же время была проникнута глубокой, затаенной богословской мыслию. В своих проповедях Кирилл Туровский старался действовать не только на разум, но и на весь дух христианина и преимущественно на воображение и чувство. Поучения его большей частью состоят из изложений и объяснений Евангельских чтений, но выражается он не просто, а символически и аллегорически. В этом случае св. Кирилл вводит, первый в Русской Церкви, прием психологического разъяснения библейских сжатых выражений, как характеристик (выше этот прием был указан в жизни св. Ефрема Сирина). Так, в конце своих поучений, в неделю Ваий, обращаясь к слушателям, он говорил: «И нам братие подобает, как людям Божиим, прославить возлюбившего нас Господа. Приидите, поклонимся и припадем Ему, мысленно лобызая Его пречистые ноги. Отстанем от злых дел: излием, яко миро, на главу Его веру и любовь нашу. Изыдем любовию, подобно народам, во сретение Ему: сломим, как ветви, наш гнев; постелим Ему, как ризы, наши добродетели, воскликнем молитвами и беззлобием, как младенцы; предъидем милостынями к нищим, последуем за Ним смирением и постом, бдением и блаженным покаянием, и не погубим труда 40 дневного поста, в котором мы подвизались, очищая себя от всякой скверны, да и в наш Иерусалим внидет ныне Христос... Уготовим, как горницу, души наши смирением, да через причастие внидет нас Сын Божий и пасху сотворит со учениками Своими»... В поучении об исцелении Спасителем разслабленного в Капернауме св. Кирилл обращается к слушателям со следующими словами: «И мы, братие, прославим И. Христа, Бога нашего, исцелившего нас от недугов греховных и припадем к Нему с верою, говоря: не помяни прежних беззаконий наших, Господи, и очисти нынешние помышления. Ибо Ты еси Бог всех, небесных и земных, Творче ангелов, Царь всего мира, Владыко Архангелов, Содетель Херувимов, Украситель Серафимов! Помилуй нас, на Тя уповающих, да спасени Тобою, славим Тя со Отцем и со Пресвятым Духом и ныне, и присно, и во веки». В своем слове на Вознесение Господне Святитель говорит: «Пойдем и мы, братие, на гору Елеонскую и мысленно посмотрим на совершившиеся там преславные события. Возрадуемся Господу: поклонимся Ему, помолимся и принесем в дар веру. Не явимся пред ним тщи в дни праздника, да приимем Божию благодать. Ибо ныне Христос всем раздает свои дары: Отцу дает принесенную им в жертву плоть, апостолам посылает св. Духа, души св. пророков вводит в небесное царство; угодникам Своим разделяет обители горнего града; праведникам отверзает рай; страдавших за Него мучеников венчает, святителям дает душеполезные прошения, благоверным князьям нашим посылает здравие телесное и душевное и одоление на враги... Приидем и мы, братие, во св. церковь; возвеличим Христа Бога нашего, вознесем имя Его вкупе, да ниспошлет и нам Своего Пречистаго Духа». Затем он возбуждает слушателей к чтению Св. Писания: «хорошо братие, и весьма полезно разуметь учение Божественных Писаний. Ибо оно и душу отделывает целомудренною и смиряет ум и сердце возращает в добродетели, и мысли возводит на небеса к обетованиям Владыки, и приводит к духовным трудам и избавляет от житейских печалей света сего. Потому, молю вас, постарайтесь прилежно читать святые книги, да, насладившись словес Божиих, стяжаете желание и неизреченных благ будущего века» ... В одной притче, не-Евангельской, «о хромом и слепом» Святитель говорит: «Господь дал человеку во власть всю землю, дав ему и закон, и заповеди. Когда человек преступил повеление Божие, тогда тело и душа были осуждены на смерть и разлучение. Первая приводится к Богу душа и отпирается, говоря: «не я, Господи, согрешила, но тело». И потому нет (полного) мучения душам до второго пришествия Господня, но они блюдутся, пока не приидет Господь обновить землю и не воскресит мертвых. Тогда души наши снова войдут в свои тела и вместе приимут воздаяние по делам своим: праведники отъидут в жизнь вечную, а грешники в бесконечную муку». Поучения его к инокам отличаются особенною строгостью.

Затем Святитель Туровский написал молитвы на каждый день недели и покаянный канон. Его молитвы и канон проникнуты живым христианским чувством. Молитвы по содержанию своему приспособлены к церковному значению дней в неделе и обращены к тем святым лицам, которых в известный день празднует церковь: молитвы в воскресенье относятся к Спасителю и всей Троице; молитвы в понедельник обращены к бесплотным силам; во вторник – к Иоанну Крестителю; в среду – к Богоматери: в четверг – к св. апостолам и святителю Николаю; в молитвах в пятницу вспоминаются страдания и крестная смерть Спасителя; в молитвах в субботу заключается молитвенное обращение ко всем святым. В этих молитвах св. Кирилла Туровского выражается глубокая благодарность христианина Господу за Его неизреченные блага и глубокое сознание христианином своего недостоинства, своих духовных и телесных нужд. Епископ Туровский за свои добродетели причислен Церковью к лику Святых. Память его совершается 28-го Апреля.

Из отдельных наставлений разных учителей древней русской Церкви можно указать следующие: «Прежде всего имейте страх Божий, который есть основание всех добродетелей и ограждение от всех бед. Умоляем вас, убойтесь Бога, вострепещите страшного суда Его! Подумайте, к Кому мы приближаемся, отходя от сей жизни? Что скажем Господу, какой дадим Ему ответ о своих делах?» Мы должны бояться Господа, трепетать перед Ним, стараться угодить Ему, чтобы избавиться от временных и вечных наказаний; должны постоянно приводить себе на память мысли о смерти, страшном суде, вечных муках и о Царствии Небесном, чтобы сделаться добродетельными и достойно перейти в жизнь вечную. Со страхом Божиим мы должны соединять постоянное сокрушение сердца и покаяние. Мы должны вникать не только в свои дела, но и во все свои слова и помышления, которыми оскорбляем Господа, должны сокрушаться и плакать о своих грехах день и ночь и стараться загладить их исправлением своей жизни, покаянием и добрыми делами». «Ты согрешил», говорит митрополит Никифор⁴⁰², «прослезись, восплачь горько, воздохни, потерпи всякое страдание, бдение, неядение, покажи крепкую молитву и милостыню, поспеши покаянием, чтобы не потерять вечной жизни». «Для очищения грехов необходимо часто исповедываться и причащаться». «Утруждай твое тело молитвой и постом», говорят св. отцы. «Пост очищает душу и тело, возводит на небо и делает человека равным Ангелам. А чтобы пост был истинный, недостаточно одного телесного поста, нужен еще (и это главное) пост духовный, т. е. воздержание от злых дел и совершение добрых дел. Злые дела: гордость, зависть, злоба, осуждение, ссоры, клевета, воровство, объядение и т. п. ненавистны Богу и губят душу. Добрые дела: покаяние, пост, молитва, поклоны, бдение, хождение в церковь, слушание поучений, смирение, слезы, братолюбие, невзимание процента, одеяние нагих, погребение мертвых и пр. приятны Богу, они оправдывают душу. Обидящему твори добро, гнева не имей и злом за зло не воздавай! Вот истинный пост»!

Вместе с постом св. отцы предписывают частую молитву домашнюю и церковную, особенно в праздники. Мы должны молиться утром и вечером, потому что в это время наши Ангелы идут к Богу на поклонение, дают отчет в наших дневных и ночных делах и жалуются Богу на наши грехи. «Повелиши, Господи», говорит Ангел хранитель, «да не буду со злым грешником, ибо он только Твое имя носит, а угождает плоти, и ни одной молитвы не творит ни днем, ни ночью». Вместе с Ангелами и природа жалуется на грешников, нарушителей Закона Божия, прося истребить их. Но Господь долго терпит: Он ждет покаяния грешников. Поэтому мы должны благодарить Господа Милосердного, совершая молитвы не только днем, но и ночью по силе нашей. Ночными молитвами особенно умилостивляется Бог, и скоро подает Свою милость, так как ночью не развлекают нас помыслы и мирской шум». «Встань, муж, разбуди жену и детей своих, преклоните колена, воздыхая о грехах, и пусть дом ваш будет церковью». «А вставши от сна, прежде всего помолись Богу, чтобы Господь благословил тебя, даровал мирную жизнь и Царство небесное». Кроме того, необходимо совершать в уме непрестанно, за всяким делом молитву Иисусову: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Непрестанная молитва уклоняет от земных забот, наполняет душу высшими помыслами и производит высшие стремления к добродетели и вечной жизни. Если мы ленимся молиться, не можем спастись, хотя бы и милостыню подавали. Если же молимся усердно и дома, и в церкви, получим от Бога великую награду. В церковь иди поспешно, особенно в праздники, ибо церковь есть просветление душ. В праздник оставь все свои домашние дела, иди в церковь и молись Богу. В церкви стой со страхом и пребывай в молчании, не мысли зла, не занимайся чужими грехами, не осуждай, а скорби о своих грехах, прося у Господа помилования. Услаждай сердце свое и просвещай душу свою Божественными чтениями и песнопениями, слушая их с глубоким вниманием.

В таких и им подобных чертах излили свою душу наши отечественные отцы и учители Церкви на самых первых порах жизни Русской Церкви. Этим они заложили прочный фундамент преобразования в духе Христовой Веры юного народа.

Что дошло до нас в письменности отчасти, то в изобилии внедрялось словесно в сознание старых и сердца юных. Этот свет временно, в дни междоусобиц удельных и татарщины, слабел, но не поблек и воссиял в последующие времена дивным блеском святой жизни преп. Сергия, Зосимы, Савватия, Иосифа⁴⁰³, Нила⁴⁰⁴, и даже отражался в их наставительных писаниях.

На дальнейшем протяжении истории русской Церкви зрели всходы множества сборников, златострунников, домостроев-пчел, в которых преемственно, из рода в род, постепенно расширяясь, все более и более обнимая потребности своего времени передавалось драгоценное наследие отцов древней Церкви.

* * *

Заботы наших предков о христианском воспитании

Стремления самых первых отцов и учителей русской Церкви созидать духовное руководство в христианской жизни под руководством древнейших отцов и учителей Церкви вселенской сопровождались частью переводами, частью пересказом, свободной компиляцией, применением наставлений к потребностям русской жизни.

В течение 900 лет после того, как Россия просвещена христианством, было высказано много соображений и дано немало указаний по вопросу о христианском воспитании и светскими людьми, но преимущественно – носившими священный сан.

Характер этого памятника. Что излагается в нем, – На чем основываются мысли его. – Где начало обычаев, указываемых в Домострое? – Побуждении к доброму воспитанию детей. – Идеал праведного жития. – Обязанности мужа, жены. – В чем состояло воспитание детей. – Метод его. – Идеал доброго, воспитанного юноши. – Отношение к домочадцам. – Поучение Сильвестра сыну своему. – Отношение Домостроя к современной ему жизни. – Общий взгляд на Домострой.

«Домострой» – любопытный литературный памятник XVI в. – содержит в себе руководство для жизни благочестивого семьянина. Этот сборник состоит из 64 глав и предлагает правила об обязанностях человека к Богу, к Церкви, к властям, к обществу, к семейству и домохозяйству. Характер его чисто практический. Правила веры и нравственной деятельности излагаются не отвлеченно, но так, как они могут быт исполнены в самой жизни, при существующей её обстановке. «Домострой» не в общих чертах представляет «праведное житие», но определенно указывает, в каких добродетелях оно должно выражаться и при этом объясняет не только нужду той или другой добродетели, но вместе и то, каким образом она может и должна быть исполнена в жизни.

В Домострое выражается не частный взгляд одного человека и даже не воззрения и правила только одной эпохи XVI в. В нем излагаются обычаи, образовавшиеся издавна, в течение всей древнерусской жизни, преподаются наставления, составившиеся под влиянием всей древнерусской письменности. Не только основной взгляд и мысли, которые высказываются в этих правилах, но даже самые выражения, в каких они передаются, постоянно указывают на священные и богослужебные книги, жития святых и разные отеческие сочинения, которые от самых первых времен были источником образования наших предков. Начало многих благочестивых обычаев Домостроя лежит еще в первых веках русской жизни. – Воспитывать детей в страхе Божием составитель Домостроя убеждает родителей тем, что «дурные, ненаказнные (невоспитанные) дети от Бога грех, а от людей укор и посмех, а дому тщета, а себе скорбь и убыток, а от людей продажа и соромота» (гл. XV и XVIII). В первых XV-ти главах Домостроя излагаются правила веры и благочестия. Жизнь, сообразная с этими правилами, называется праведным житием, а люди, живущие таким житием – людьми богобоязненными. Вот идеал праведного жития этих людей: каждый человек, как истинный христианин, должен исполнять все обязанности, предписываемые Церковью, и во всем, по возможности, усвоять себе её дух. В самом доме его должно быть подобие церкви: и в обстановке, и в молитве. – Но домашнею молитвой не должно ограничиваться, а нужно, как можно чаще, ходить в церковь и приносить с собою, по возможности, свечи, ладан, просфоры и прочие вещи, нужные для богослужения.

В Домострое замечательны указания на обязанности человека, как члена семейства. Главное лицо в семействе – муж, отец, господин дома, в котором все должно делаться по его воле, с его совета и разрешения. Он должен заботиться о спасении душ жены, детей и домочадцев. – Жене-хозяйке должна принадлежать распорядительность по дому и хозяйству. Нравственный идеал жены в Домострое изображается в тех же чертах, в каких он изображается в книгах Премудрости Соломона и Иисуса, сына Сирахова. Дети воспитываются в страхе Божием и в строгом повиновении родителям. Воспитание детей в те времена было несложно и состояло только в учении страху Божию, вежеству и рукоделию; сыновей учили письму и разным промыслам. – Метод, какому Домострой советует следовать при воспитании детей, основан на тех же началах, на которых основана была власть отца, господина в семействе, т. е. на страхе и наказании (гл. XVII). Между прочим к юноше Домострой обращается с таким наставлением, взятым из одного поучения Василия Великого: «Душевную чистоту иметь и бесстрастие телесное, ступание кротко, глас умерен, слово благочинно, пищу и питие не мятежно, при старших молчание, премудрейшим послушание, преимящным повиновение; к равным себе и меньшим любовь имети не лицемерну: от злых и плотских и любоплотных отлучатися; мало вещати, множае разумевати, не продерзовать словом, неизбыточествовать беседою; недерзку быти на смех; стидением украшатися; женам нечистым не беседовати; долу зрение имети, горе же душу»... Такие качества составляли в древние времена идеал доброго, благовоспитанного юноши. – Заботы о дочерях особенно состояли в приготовлении приданого. – Кроме детей и родственников, к семейству в старину принадлежали и слуги, под названием домочадцев. Домострой предписывает заботиться о них, как о своих чадах и присных, и следить не только за исправностью их в работе, но и за их религиозным и нравственным поведением.

В «Домострое» бесспорно принадлежит Сильвестру последняя, 64-я глава, начинающаяся так: «Благословение от благовещенского попа Сильвестра возлюбленному моему единородному сыну Анфиму». Это поучение сыну, подкрепленное собственным примером, напоминает поучение Мономаха. «Имей веру в Бога, все упование возлагай на Господа, прибегай всегда с верою к Божиим церквам», – говорит Сильвестр своему сыну. Он советует ему усердно посещать церковные службы и щедро раздавать милостыню, жену любить и учить всякому страху Божию, всякому знанию и промыслу, рукоделию и домашнему обиходу, и всякому порядку». Детей и домочадцев также должно учить страху Божию и всяким добрым делам. Освобождение от рабства Сильвестр считает добрым, богоугодным делом. Он ссылается на собственный пример: «Теперь домочадцы наши все свободные живут у нас по своей воле»⁴⁰⁶, говорит он. «Видел ты, сколько я сирот и рабов, и убогих, мужского и женского пола, в Новгороде и Москве накормил и вспоил до совершенного возраста, научил, кто к чему был способен. Также и жена, моя многих девиц, сирот и бедных, воспитала, выучила и, наделив, замуж отдавала, а мужчин мы поженили у добрых людей»⁴⁰⁷.

В каком отношении Домострой находился к современной ему жизни русского общества XVI века, когда он составлен? Представляет ли он точную копию, чисто историческую картину жизни этого общества, или он есть только идеальный образец, которого в современной жизни не было, и который представлялся только воображению составителя и его современников, подобно предкам своим, учивших и желавших, чтобы жизнь народная следовала таким именно правилам? Нельзя утверждать, что Домострой представляет в себе точную копию современной ему жизни, что жизнь эта текла, как изображается в Домострое, что исполнялись строго все, предписываемые в нем правила; на это мы не найдем полного подтверждения в других современных ему исторических памятниках, не говоря о свидетельствах писателей иностранных, которые весьма многое в жизни наших предков XVI и XVII в. представляют в другом свете. Да и сам Домострой не дает права думать таким образом. Домострой не исторический рассказ о том, как идет жизнь, а сборник правил и наставлений о том, как должно жить, и походит больше на дидактическую поэму, где главный элемент не исторический, а дидактический. При чтении Домостроя мы постоянно встречаем такие места, в которых после изложения какого-нибудь правила или наставления, как должно поступать в том или в другом случае, следуют предостережения и увещания не делать противного, изображаются уклонения от этих правил и часто гораздо подробнее самих правил, так что нельзя не видеть, что многие положительные правила и вызваны были именно противными явлениями жизни.

Вообще же в Домострое самыми подробными правилами определен каждый шаг в жизни человека, начиная с важнейших обязанностей религиозных и оканчивая самым мелочным хозяйственным занятием. Правила эти, слагавшиеся издавна, в Домострое приведены были в один кодекс, который, заключив русскую жизнь в строго определенные формы, сделался для неё неизменным руководством не только до реформы Петра Великого, но пережил и реформу, и даже до сих пор еще сохраняется в жизни многих людей.

В начале XVIII в. появились сочинения, напоминавшие по содержанию и форме прежние домострои, но принадлежавшие отдельным лицам. Они были проникнуты уже новым духом, хотя и сохранили добрые заветы старины. Самые замечательные из известных нам принадлежат: крестьянину-самоучке Посошкову, крепко державшемуся своей народности, и – убежденному западнику, «птенцу гнезда Петрова» – Татищеву.

Биографическия о нём сведения. – Радостные минуты в его жизни. – За какие истины ратовал Посошков в своих сочинениях. – Его взгляды: на причину раскола и на распространение просвещения, и на воспитание детей. – Характер и содержание «Отеческого Завещания». – Благоговейное отношение его к Св. Димитрию Ростовскому. – Книга «о скудости и богатстве». – Предостережение книжным людям от гордости.

Иван Тихонович Посошков был крестьянин, уроженец подмосковного села Покровское. (Село это ныне составляет часть Москвы). Он родился около 1653 г. и умер в 1726 г. в заключении, в царствование Екатерины II.

Родители его заботились о нем с большой любовью и обучили его грамоте. Благодаря их поддержке, он прошел обычный в то время круг наук, доступный немногим, и всю жизнь не переставал работать над своим образованием. Он приобрел разнообразные знания и технические сведения, отличался начитанностью и глубоким пониманием русской жизни.

Занимался он преимущественно торговыми и промышленными делами. Пытливый ум, разносторонность и практический смысл сближали Посошкова с Петром Великим. Он преклонялся перед гениальным царем, понимал его преобразования и сочувствовал им, хотя желал дли России сохранения её самобытности.

Жизнь Посошкова протекла в беспрерывных передвижениях, и много тяжелого пришлось вынести этому замечательному человеку, так горячо любившему свою родину, так верно служившему ей. Две радостные минуты осветили его трудный путь: в начале 1667 г. молодой царь, уже победитель под Азовом, задумавший путешествие за границу в Москве, на своем преображенском дворе, принимал простого русского крестьянина Ивана Тихоновича Посошкова и в разговоре с ним выразил ему желание «сделать рогатки огнестрельныя в три ряда»⁴⁰⁹.

В 1709 г. справщики Московского печетного двора, отцы Феолог и Карион послали Ростовскому митрополиту Димитрию направленную против раскола книгу Посошкова: «Зеркало очевидное». Она очень понравилась преосвященному Димитрию, который пожелал узнать её творца. «Аще жив, стану к нему писать; аще же умре, стану его поминать... Просил и прошу, не утаите ми творца тоя книжицы. Кто писал столь дивно? Жив ли он ость? Зело книжица та благопотребна правоверным» – писал он московским справщикам, приславшим ему книгу без подписи её автора⁴¹⁰.

Самые замечательные сочинения Посошкова: «Зеркало очевидное», «Отеческое завещание сыну» и «Книга о скудости и о богатстве». «От души желаем, – говорит Беляев в конце своего любопытного очерка, – чтобы память этого славного русского человека не была забыта во многих поколениях русского народа, чтобы те простые и вечные истины, за которые ратовал Иван Тихонович для народного благосостояния, как развитие трезвости, неусыпной деятельности, любви к родине и её самобытности, стремление к книжному знанию, своему самоусовершенствованию, чистоте семейных отношений, прочувствовались в народных слоях, для которых жизнь и труды Посошкова должны быть ясным примером, как многого может достичь сам по себе человек даже при самых неблагоприятных условиях»⁴¹¹.

Посошков постоянно касался в своих сочинениях вопроса о просвещении вообще и о воспитании и образовании детей, в частности.

Причину раскола он видит в религиозном невежестве и неразумном упрямстве народа. Средством же борьбы прежде всего считает распространение просвещения, как в среде раскольников, так и православных. «Господа ради, говорит он, отложите свое сомнение и отдайте без замедления своих детей к грамматическому учению: егда они единой грамматике научатся, то в вас свет книжнаго учения возсияет».

Кто не советует отдавать детей в науку, тот, по мнению Посошкова, имеет «внутри себя адскую тьму». Замечательно, что Посошков, рассматривая все лжеучения, начиная с Ария и разоблачая их, очень прозорливо предвидел то, что только теперь, в наше время, начинает, к сожалению, обнаруживаться, т. е. что все отклонения от учения Христа ведут к безбожию⁴¹².

Около 1707 г. Посошков составил замечательную записку «О просвещении России учением»; в ней он повторил мысль, высказанную некогда Борисом Годуновым, основать в Москве, преимущественно для духовных нужд, высшее учебное заведение, или университет. «Чтобы в Москве устроена была академия, всех наук исполненная, чтобы в великой России великая академия была, а собрать в нее учителей благочестивых, высокоученых от различных стран». Он ратовал также об открытии во всех больших городах грамматических школ, считая, что эти школы будут приготовлять достойных священников.

Посошков в своей записке касается воспитания детей и негодует на то, что родители научают младенца сквернословить и грехотворить раньше, чем он научится называть хлеб, тогда как его следовало бы научить как назвать Бога, и указывать на небо со словами, что Бог там. «Явно, говорит он, что от сего в нас всякое безумие и бесстрашие рождается, что из младенчества нам учения душеполезного не бывает... И сего ради вельми надобно потщатися, дабы от неразумения люди Божии напрасно не погибали»⁴¹³.

«Отеческое завещание к сыну» было написано после 1709 г. В то время Посошков был уже известен великому государю, и сын его, по повелению Петра Великого, был послан за границу. Составление своего «отеческаго завещательнаго поучения» он объясняет заботой о временном, «паче же вечном спасении» сына⁴¹⁴. Дальше Посошков говорит сыну, чем «украсить душу». «Подобие Божие в человеческой душе се суть: правда, любовь, милосердие, незлобие, кротость, чистота – душевные добродетели». Иван Тихонович, как заботливый отец, всюду по пятам идет за сыном, как ему встать, учиться, проводить праздники, принимать гостей, вести свое хозяйство. Свои наставления сыну Ив. Тих. располагает в 9 главах, последовательно ведет его от отрочества к брачной жизни, к обязанностям отца и мужа и, наконец, как полноправного члена общества «в гражданском житии». Посошков внушает сыну всегда советоваться с женой, по своей женитьбе. «Кто унижает жену, тот противится Богу, так как Бог нарек ее помощницей, а не работницей. Если у кого случится и неразумная жена, все же следует с нею посоветоваться, Бог же, видя повиновение такого человека глаголу Божиему, Сам направит его».

С твердостью советует отец держаться Православия: «в каком законе ты родился, в том и пребывай до кончины жития своего... будь в вере неподвижен, стой яко мраморный столб, на недвижимом камени утвержденный. Заклинаю: всеми своими силами держись святой Восточной Церкви, как матери. А отца своего духовного почитай паче родившего тя отца; как душа честнее плоти, так и отец духовный честнее плотского есть».

Посошков учит сына, как держать себя в церкви: «О стены не опирайся, но сам себе стой, яко твердый столб, и ног своих не оттопыривай, нога за ногу не закладывай, стой прямо и кротко, яко перед царем со страхом»⁴¹⁵. Во время ектении за усопших в обедню он советует «помянуть преставшихся дедов и бабок и прочих своих сродников и доброхотов. А по смерти нашей, прибавляет Посошков, и нас не забывай и по поклону полагай за нас».

Как истинно верующий человек, Посошков оставляет завет своему сыну не верить ни в какие приметы, а в болезни обращаться к врачу, который лечит «зелием и былием, понеже в былии лечебную силу Бог положил». Отец в особенности просит сына обратить внимание на людской порок – гордость. «Будь кроток и смирен, – говорит он, ни пред кем не возносись, а если младенец поклонится, и тому поклон отдай... Никакого человека дураком не называй, но перед всеми себя смиряй, а возвыситься не моги, понеже гордым Бог противится, смиренным же дает благодать. Живи, чадо мое, в страхе Божии, никого не обижай, чужого ничего не желай, но будь доволен своим имением. Безжелательный человек всегда весел бывает: много-ли у него или мало – о всем радуется и Бога благодарит».

Как человек труда, неусыпно проводивший в нем всю свою жизнь до старости, Посошков постоянно твердит сыну о труде, как о самом высшем стремлении и прямой цели человеческого бытия. «О, сыне любезный!» восклицает в другом месте Посошков, – «будь добр, буди бдя на всяк час, дабы не погубить данного тебе таланта».

В Царство небесное призовутся «все труждающиеся и обремененные игоношениями, – те упокоятся».

Посошков убедительно предостерегает так же сына, от пьянства и лжи.

В своем «Завещании сыну» Посошков дает любопытные указания относительно чтения книг: он советует читать внимательно, без торопливости, иметь при себе бумагу и делать точные выписки. И когда «случится с кем слово от Божественного писания, то ты по той записке в скором часе обращеши, и впредь тебе та записка послужит: пользу великую себе и людям получишь от неё, и памятнее тебе будет».

Никогда не нужно быть праздным, говорит он дальше, а либо каким-нибудь делом заниматься, либо книгу читать, либо псалмы или молитвы.

Сибирь также привлекала внимание Посошкова, и он говорил о необходимости просветить ее светом Христова учения.

До чего была глубока в Посошкове благодарная память о Св. Димитрии Ростовском, видно из того, что при встрече с разными сомнениями он советует сыну: «воззрити паче всего в книгу «Розыск», которую сочинил блаженной памяти преосвященный Димитрий, Ростовский митрополит».

Хотя Посошков и обращается постоянно в «Завещании» к своему сыну, но несомненно, что он хотел высказать в нем вообще свои взгляды на те вопросы, которые озаглавлены в его труде: отроческое житие, брачное управление, мирское житие, моление и молитва, гражданское житие, приказные порядки, священство, монашество и пр.⁴¹⁶

В книге «О скудости и богатстве» Посошков много рассуждает о просвещении и впервые ставит вопрос, до сих пор не приведенный еще в исполнение, об обязательном обучении грамоте. Он находит, что не худо бы крестьян и поневолить, чтобы они детей своих десяти лет и моложе отдавали в наученье грамоты дьячкам, а потом учили бы их и писать.

В церковные школы он советует набирать детей духовного чина от 10-летних и даже до 25-летних, и если добром не отпустят, то «брать их неволею и учить грамматике и всякого книжного разума».

Не желая, однако, чтобы книжное обучение вырабатывало в человеке гордость, эту «мать пороков». Посошков убеждает, что нет такого человека, которому бы Бог не дал ничего, и что дал Бог знать малосмысленному, того не дал знать многосмысленному. И потому «и самому премудрому человеку не надлежит гордиться и умом своим возноситься, а малосмысленных ничтожить не надлежит, но в совет их призывать надобно, понеже Бог никому во всяком деле совершенного разумия не дал, но разделил в малые дробинки: одному дал много, другому менее⁴¹⁷.

Биографические сведения о нем. Характер его сочинений. – Его «Духовная» и характер этого сочинения. Требования Татищева: изучать Закон Божий и знакомиться с духовной литературой, – Каким наукам светским учиться. – Обязанности семейные. – Обязанности служебные. – Идеал хозяина; отношение к крестьянам. – Важное сочинение: «Разговор о пользе науки и училищ»; содержание его. Необходимость обучения детей. Самопознание; способности души. Необходимость учения для всех возрастов человека. – Влияние христианства; значение изучения философии и чтения Библии. – Разделение наук. – Что необходимо знать человеку. – Замечание о домашнем воспитании и то время. – Замечание о школах.

Василий Никитич Татищев, один из самых даровитых представителей Петровской эпохи, был послан царем за границу для обучения наукам, преимущественно горному делу. Большую часть жизни, по возвращении из-за границы, он провел в разъездах и в практической работе, но никогда не покидал двух задач, особенно его занимавших: он трудился над составлением географии и истории России.

Пушкин назвал Ломоносова «первым русским университетом»; название это в значительной степени может быть применено и к первоначальнику русской исторической науки – В. Н. Татищеву», говорит К. Н. Бестужев-Рюмин (Татищ. 1 стр.). «Многосторонняя деятельность Татищева, который был и начальником горных заводов, и управляющим Оренбургским краем, и губернатором Астраханским, оставаясь в то же время историком и географом невольно поражает в наше время... Но в начале XVIII в., когда у «кормила родного корабля» стоял гениальный энциклопедист:

То академик, то герой.

То мореплаватель, то плотник,

потребовалась работа усиленная; сам царь, «постоянно в работе пребывающий», трудился без устали; то же пришлось делать и его сподвижникам. Трудную школу проходили деятели Петровской эпохи, но выносили они из этой школы упорство в труде и уменье всем пользоваться и, быстро соображая, применять все приобретенное к окружающей их действительности. В ряду учеников этой школы одно из видных мест занимает Татищев.

Татищев высказал свои идеалы, свои требования от жизни и науки в «Духовной», в «Экономической записке» и в «Разговоре двух приятелей о пользе наук и училищ». Его сочинения проникнуты искренним религиозным чувством и доказывают, «что воспитанник новой цивилизации не разрывал, – как говорит К. Н. Бестужев-Рюмин, – связи ни со своей страной, ни с её прошлым, которое он и сам уважал и любил и других учил уважать и любить. И в этом, как и во многом, он напоминает великого вождя той эпохи. Этой стороной «птенцы гнезда Петрова» расходятся с последующими западниками начала XIX в., и, конечно, не от них должны вести эти последние свою генеалогию»⁴¹⁹.

Духовная Татищева, сочиненная к сыну его Евграфу Васильевичу (1740) г., принадлежит к разряду сочинений, типическим представителем которого служит «Домострой». Произведения этого рода по большей части имеют одну общую форму: отец сообщает сыну плоды своего житейского опыта и указывает ему, как он должен жить. Конечно, очень часто это только удобная форма, ибо автор, предлагая советы на разные случаи, имеет в виду не одного только сына.

Татищев требует изучения закона Божия от частного и общественного воспитания. Требуя от сына, чтобы он от юности до старости поучался в вере и прилежал познать волю Творца «зане оное просветит ум твой, наставит тя на путь правый, есть единый свет стезям нашим и премудрость дражайшая паче злата и серебра и камения драгоценна», он указывает на необходимость изучать свящ. Писание, творения св. отцов, «между которыми у меня Златоустаго первое место имеют»; сверх того советует читать Феофаново «Истолкование десяти заповедей и блаженств» и «Юности честное зерцало». После изучения книг православных, Татищев советует сыну читать книги иноверные. «Если ты подлинно их оснований и толков не знаешь, – говорит он, – то легко обмануться можешь, а особливо от папистов, яко весьма в том коварных». Указывая сыну на необходимость изучать чужие верования, Татищев предписывает ему никогда не менять веры, «ибо никто без нарушения чести того учинить не может». Он советует читать прологи и жития святых после тщательнаго изучения свящ. Писания и стараться «подражать делам их благим»⁴²⁰.

За поучением в вере следует указание на то, каким наукам должно учиться.

Татищев говорит: «Весьма нужно тебе поучиться и в светских науках, в которых нужнейшее: право и складно писать, затем арифметика, геометрия, артилерия и фортификация, и прочия части математики, такожде немецкий язык». Затем советует изучать историю и географию России и указывает на собранные им материалы. В заключение прибавляет: «необходимо нужно есть знать законы гражданские и воинские своего отечества».

Мало вдаваясь в рассуждение о нравственных обязанностях, для ясного понимания которых советует внимательно читать св. Писание, Татищев останавливается на обязанности почитать родителей. Более он останавливается на вопросе о браке, вступать в который советует не ранее 30-ти лет. Выбор невесты зависит от жениха; но следует посоветоваться в этом случае и с родителями. Жену должно любить, быть ей верным, не ревновать, обращаться с нею кротко, хотя и не позволять ей завладеть собою. «Паче же имея то в памяти, что жена тебе не раба, но товарищ, помощница и во всем должна другом быть нелицемерным, так и тебе к ней должно быть; с женою следует сообща воспитывать детей, управлять домом»⁴²¹.

Главное назначение дворянина или шляхтича, по понятию наших дедов, была служба, а потому Татищев в своей «Духовной» много говорит о службе. «В службе государя и государству, – говорит он – должен ты быть верен и прилежен во всяком положенном на тебя деле; так о пользе общей, как о своей собственной, прилежать и государю, яко от Бога поставленной над тобою власти, честь и повиновение отдавать» ...

«Главное же повиновение в том состоит, что ни от какой услуги, куда-б тебя ни определили, не отрицайся и ни на что сам не называйся, если хочешь быть в благополучии».

В 50 лет дворянин, по мнению Татищева, должен поселиться в деревне и заняться хозяйством⁴²².

«В Экономических записках» Татищева высказывается его идеал хорошего хозяина и попечительного о крестьянах помещика. Он приказывает, между прочим, в своих вотчинах учить грамоте: «а крестьянских ребят, – говорит он, – от 5 до 10 лет учить грамоте и писать как мужского, так и женского поля, чрез что оные придут в познание закона»; а от 10 до 15 лет, учить разным нужным в крестьянстве мастерствам»⁴²³.

Свои общие понятия о науке и приложении её к потребностям русского общества Татищев высказывает в сочинении своем «Разговор двух приятелей о пользе науки и училищ» (1733–1736). Смело можем сказать, что это сочинение Татищева принадлежит к числу важнейших произведений русской литературы XVIII в.

«Разговор» начинается вопросом, самым естественным для того времени: зачем автор посылает сына за границу? При этом высказывается весьма характеристическое замечание: «в детях наибольшая нам польза, когда их в очах имеем, по нашей воле содержим и наставляем и ими веселимся». Ответ на это замечание так же естественнен: «польза эта мнимая, а истинное увеселение в детях есть разум и способность к приобретению добра и отвращение от зла», а для этого нужно учиться с детства. Но возражатель видит, что «неученые в великом благополучии, богатстве и славе, а ученые в несчастии, убожестве и презрении находятся».

Услышав, что дело не во внешности, а в спокойствии совести, он хочет знать, что же такое эта наука, которой добываются такие важные результаты, и узнает, что «наука главная, чтобы человек мог сам себя познать»,... «аще знати, что добро и зло, т. е. что ему полезно и нужно, и что вредно и непотребно». Возражатель спрашивает, не то ли это самое, что некогда диавол Адаму сказал, и узнает, что это совсем не то: «Адам от Бога создан совершен и всего добра преисполнен, а злу непричастен, и для того зла ему знать не нужно и не можно». Диавол обманул его, а «мы, зная разницу добра и зла, первое приобрести, а другое избежать могли. Премудростию мы признаем Бога».

Татищев указывает на то, что душа нераздельна, бессмертна и движет телом. Есть орудия души, силы: ум, воля. Любопытно, как он различает ум от разума: «В людях и глупейших по природе есть ум, но разумом именуем ум через употребление и поощрение (изощрение) его качеств: качества эти: поятность (фантазия), память, догадка (смысл) и суждение». Указывая на различие от поятности памяти, которую он сравнивает с казначеем у господина, Татищев приводит в пример память Демидова, который, не зная грамоте, знал Библию, слышав, как ему читали ее.

От ума беседа переходит к воле, которая, по мнению автора, должна быть подчинена уму.

Автору приходится отвечать на возражение: если человек разумом выше животных, то следует ли ему учиться? Ответ, конечно, был утвердительный и выставлена та причина, что учится не душа, а образуются орудия, чрез которые она действует».

«Человек с внешней стороны одарен беднее других и должен учиться с первых дней». Затем обозревается учение, свойственное каждому из четырех возрастов: младенчеству (до 12 лет), юношеству (до 25), мужеству (до 50) и старости.

Младенец легкомыслен, любопытен, «ибо обо всем спрашивает и знать хочет и для того к научению легких наук, о которых не много думать надобно, он лучшее время имеет. Того ради детей особливо в языках с самаго младенчества обучать нужно и способно; зане его ум властно (точно, подлинно), как мягкий воск, все легко прилепится, но, когда застареет, не скоро уже искорениться может».

С юностью явится в человеке «острейшая память и свободный смысл, також по искусству (опыту) вреда начнет познавать, что оные младенческие поступки есть самая глупость и хотя, по его мнению, о лучшем и полезнейшем прилежать будет, однако, в немалой опасности беды состоит, зане тогда наиболее в нем страсть роскошности или плотоугодие властвует, для которого он музыку, танцевание, гуляние, беседы, любовь женщин за наивысшее благополучие почитает. И так юноше помощь других людей и наставление мало меньше, нежели младенцам потребно».

В мужеском возрасте преобладает любочестие, и потому и сей возраст помощи «советов людских и собственного искусства (опыта), еже мы учением имянуем, лишиться без страха, вреда и беды не может».

Хотя старость, познав тщету прежних стремлений, заботится о приобретении истинного добра, т. е. спокойствия души, и для того поучается в законе Божием; но так как в старости преобладает скупость, то и этот возраст требует поучения, которое, – по Татищеву, – состоит в чтении исторических книг и в разговоре друзей.

Свои рассуждения о возрастах автор заключает указанием верности пословицы: «Век живи, век учись»⁴²⁴.

От единого человека собеседники переходят к любопытным рассуждениям о человечестве, умственному развитию которого определяют четыре периода, соответствующие периодам жизни одного человека⁴²⁵.

Влияние христианства важно – по Татищеву – в отношении духовном: «Христос проповедовал и научил, яко же смертию своею и искупил, и удостоил соединения с Богом, т. е. отпущения грехов покаянием, и приобретения Царства небеснаго», в нравственном: «Христос учил любви к ближнему и милосердию, а также воздержанию от пороков».

Татищев подробно останавливается на опровержении замечаний о вреде философии: «Нужно в любомудрии или философии разницу разуметь: и к познанию Бога и к пользе человека нужная философия не грешна; толико отвращающая от Бога вредительна и губительна»⁴²⁶.

На замечание, что чтение Библии может подать повод к ересям, Татищев отвечал: «нам полезно, нужно и должно в законе Божием поучаться день и нощь, да возможем истинное его повеление познати и сохранити и духа лестна избежати».

Отстранив возражение против пользы науки, беседа переходит к вопросу о том, чему надо учиться. Татищев указывает, что все науки разделяются на душевные – богословие и телесные – философия.

Другое разделение есть моральное, которое различествует в качестве, яко 1) нужные, 2) полезные, 3) щегольские или увеселяющие, 4) любопытные или почетные, 5) вредительные. Но при том некоторые и по стану или состоянию человека могут быть нужны или полезны». Нужные науки те, с помощью которых мы сохраняем тело и возвышаем душу... Чтобы жить спокойно и в мире с совестью и людьми, надо знать закон Божий: естественный и библически-церковный, и гражданский; это знание препятствует человеку обижать других и поможет найти удовлетворение себе в случае обиды от другого.

Человек отличается от животных языком: и так прежде всего нужно «речение», нужно знать, как лучше устроить свою материальную обстановку – домоводство, как предохранить себя от болезни – врачебство.

Душу, конечно, воспитывать нельзя, но можно развивать её орудия: для укрепления ума нужна логика, для воспитания воли нужно знать волю Божию – богословие.

Охарактеризовав отдельные науки по разрядам⁴²⁷, Татищев указывает на изобретение азбуки, как начала развития просвещения, говорит о разделении языков и о необходимости изучать иностранные языки.

Признав необходимость учиться, надо решить вопрос, где учиться, и потому беседа возвращается к постановленному в начале сомнению, хорошо ли посылать детей за границу, когда мы учителей оным (т. е. языкам) имеем довольно. На это возражение Татищев отвечает любопытными замечаниями о тогдашнем домашнем воспитании: учителей выписывают многие, но 1-е) этот способ доступен только богатым и то, если отец жив и не озабочен службою; 2-е) многие за недостатком искусства принимают учителей к научению весьма неспособных; 3-е) если человек и умеет выбрать учителя, то все-таки трудно найти одного, способного обучить всему нужному, от того «знание исповедания веры, законов гражданских и состояние собственного отечества назади в забвении остается, которому необходимо первым быть надлежало»; 4-е) так как отцы часто отлучаются от дома на службу, «дети под призрением матери и холопов воспитываются, то многократно и добрым учителем в научении детей нерассудностью оных повреждается; 5-е) обхождение детей в доме с бабами, девками и рабскими детьми весьма вредны потому, что научаются токмо неге, лени и свирепству».

Татищев переходит затем к общественной школе и начинает с народных училищ, говорит об академии и указывает на их недостатки. Он высказывает свои требования и выражает желание, чтобы 1) учителя половина были русские: 2) надо смотреть, чтобы они были способны преподавать и учить и 3) надо приготовить учителей из русских».

Замечаниями о школах оканчивается разговор, польза которого – по мнению автора – состоит в том, что он может побудить родителей учить детей⁴²⁸.

* * *

В XVIII-м столетии два отца с наибольшей полнотой потрудились над вопросом о христианском воспитании: это св. Димитрий Ростовский и св. Тихон Задонский.

О нем, и его творения: а) Обзор русской духовной литературы, Филар. арх. Черниговского, стр. 263–265.

б) Минеи Четьи, книга житий святых, Церковной печати.

в) Минеи Четьи на русском языке. Издание Московской Синодальной типографии. 1902–1911 г.г. Двенадцати книг и книга дополнительная.

г) Яхонтов А. «Жития святых, как образовательно-воспитательное средство, и их значение для русской школы с древних времен. Симбирск. 1898 г.

д) Димитрий святит. Ростовский, сочинения в 3 час. церковной печати.

Краткий очерк жития его. Особенное значение и незаменимость Четьих-Миней св. Димитрия Ростовского, бывших любимым чтением древних русских людей. – Их значение для религиозного чувства. – Отрицательный взгляд на жития святых. – Отзывы о значении житий святых – Буслаева, Амвросия, Ключевского. – Доступность житий святых и значение их для сердца человеческого и для самопознания. – Значение их для религии и нравственности человека. – Значение их для людей необразованных и образованных. – Жития святых – лучшее воспитательное средство. – Применимость житий для каждого человека. – Почему Четьи-Минеи св. Д. Рост. внесены в число церковных книг. – Жития святых – средство вразумления детей ленивых. – Употребление их в школе и их доступность для учащихся. – Пользование ими на дому. – Призывы Св. Димитрия к воспитанию детей.

Св. Димитрий Ростовский – один из самых замечательных духовны х деятелей конца XVII и начала XVIII столетия. В Петровскую эпоху, – в эпоху, когда казалось всесильно господствовал холодный разум, и все устремились по призыву великого преобразователя к практической деятельности, святитель Ростовский и некоторые другие подвижники (напр., святитель Митрофан Воронежский) явили высокий пример торжества высоких стремлений, вечных запросов человеческой души. – Сын полкового сотника Саввы, по прозвищу «Туптало», св. Димитрий (в мире Даниил) учился в киевском училище и 17-ти лет, с благословения родителей, поступил в монастырь. Он с молодости поражал окружающих своею вдумчивостью и возвышенным настроением. Проповеди его производили огромное впечатление, привлекали множество народа и укрепляли Православие там, где вера колебалась. Он былъ назначен царем Петром митрополитом Сибирским и Тобольским; но так как расстроенное здоровье святителя и начатое им великое дело (Четьи-Миней), не позволили ему предпринять отдаленного путешествия в Сибирь, то он был переименован митрополитом Ростовским и Ярославским. Его деятельность в Ростове был в высшей степени плодотворна. Замечательно основанное им при архиерейском доме училище, которое он содержал на собственныe средства. Трогательно было его отношение к воспитанникам: он много беседовал с ними, применяя к делу воспитания приемы, которые в наше время стараются осуществить лучшие педагоги. Главной его заботой было, разумеется, благо вверенных ему душ, содействие их нравственному совершенствованию.

Величайшим делом его жизни было составление Четьих-Миней.

Основываясь на изучении древнейших отцов и учителей Церкви, а также и общей литературы прежних времен и своего времени, св. Димитрий Ростовский выработал свои суждения о нравственном усовершенствовании и для выражения их избрал форму жизнеописаний. В своих высоконаставительных «Четии Минеях» св. Димитрий изложил веро– и нравоучение в теснейшей связи с фактами жизни св. лиц. В этом отношении св. Димитрий пока незаменим, по силе воодушевления, а равно и по той прекрасной форме нового славянского языка, которую выработал св. Димитрий и которая пока не заменена соответствующим русским языком. Несколько изложений житий святых: Извольского, Протопопова, Бахметевой, Софии Дестунис и других, составляют только перифраз по-русски дивных повествований св. Димитрия, но не передают в точности дивного его языка, понимание которого читают русские изложения житий святых. А между тем жития святых всегда составляли самое любимое чтение русского человека, – читателя особого, старорусского, благочестивого склада, для которого чтение вообще было делом священным и душеполезным; а потому и книга, по мысли его, должна быть книгой деловитой, спасению души человеческой служащей. И жития святых отрывали читателя от земных житейских мелочей, возводили ум к небесному святому и чистому, заставляли верить в силу и победу правды, добра и святости над неправедной жизнью, злом и грехом.

Через чтение житий святых поддерживались и воспитывались в русских: религиозное чувство, сознание превосходства своей веры пред всеми христианскими вероисповеданиями, память о народных, дорогих для них преданиях, желание жить по-христиански, православно⁴²⁹.

Теперь и в литературе, а за ней и в обыкновенных разговорах стал повторяться отрицательный взгляд на жития святых. Вся сила его нападений может быть сведена к такому общему итогу: чтение житий святых не только не воспитывает, не развивает человека, но даже совсем наоборот «одуряет» его.

Взгляд этот строгой критики не выдерживает. Он – не новый, напротив – совершенно устарелый; он современен самому первому появлению житий святых. Еще св. Иоанн Златоуст отметил его своим современникам: «Кто решился бы обратить внимание при воспитании на примеры святых, того сочли бы человеком отсталым от века, противником общепринятых понятий⁴³⁰. Причина его возникновения весьма понятна; она в том предметном характере житий святых, который вводит их читателя или слушателя в другой, почти чуждый ему мир идей и фактов; она в том, что говорит о людях, которые «не от мира сего», а потому, как и их самих мир не слушает, так точно он не слушает и повествований о них.

Даже только беглый взгляд на жития, распространявшиеся у нас с XI в., по словам Буслаева, убедит всякого в высоком поэтическом интересе этих прекрасных сборников духовно-повествовательной литературы. «Древне-русская повествовательная литература, говорит он, состоящая в житиях русских угодников, содержит самые обильные источники для истории возвышенной христианской поэзии древней Руси. Согретые самым теплым искренним верованием, эти повествования служат выражением не личных убеждений писателя, но высокого религиозного вдохновения целых масс народных, – вдохновения, растворенного слезами и молитвой, в страхе и надежде трепещущего перед высшими небесными силами, на которые народ возлагает свои упования в бедах и горестях житейских⁴³¹.

«В истории христианского подвижничества, говорит преосвящ. Амвросии Харьковский, раскрываются и высочайшие истины, и законы, и пути истинного человеческого совершенствования⁴³². «Для жития по проф. Ключевскому, дорога не живая цельность характера с его индивидуальными особенностями и житейской обстановкой, а лишь та сторона его, которая подходит под известную норму, отражает на себе известный идеал»⁴³³. Про жития русских подвижников Буслаев говорит, что их собственное назначение – изображать высший идеальный мир. Начиная свой рассказ, автор жития тотчас же переносится своим восторженным духом к высокому идеалу нравственного совершенствования в лице того угодника, о котором он пишет. Как священный миниатюрист XIII в., украшая священные рукописи изображениями, хотя и сведущ был в искусстве, но от благочестивого умиления, по выражению Данта «трепетала рука его», так и автор жития, приступая к своему благочестивому подвигу, признается, что он, взяв трость и начав ею писать, не раз бросал ее: «трепетна бо ми десница, яко скверна сущи и недостойна к начинанию повести»; но потом, утешаясь молитвой, и находя в ней для себя и нравственную опору, и творческое вдохновение, принимался писать, как бы в поэтическом восторге, весь проникнутый верованием и любовью к изображаемому угоднику⁴³⁴.

Доступность, легкость понимания житий святых обусловливается тем, что здесь наставляемый, читающий или слушающий, доходит до убеждения в известной истине не путем отвлеченных, большей частью туманных рассуждений, или высших теоретически-философских сопряжений в области христианского вероучения, а путем разумного разбора исторически несомненных фактов.

Огромное значение житий святых для сердца человеческого может быть уяснено путем следующих соображений. Своим внутренним содержанием жития святых представляют нам с одной стороны развитие человеческого сердца, с другой – божественной благодати в постепенности, в какой проявлялись они с той минуты, в которую благодать Духа Святаго осенила Апостолов на проповедь об их Господе и Учителе. Жития святых показывают человека и его действия просто, но вместе с такой глубиной, которая во все времена возбуждала удивление тех, кто серьезно занимался их изучением. По своей простоте они доступны детям и можно чувствовать, рассказывая последним их факты, что они производят на детей такое впечатление, как будто бы для них исключительно были написаны.

Когда изучение житий святых представляет открытые пред Богом свойства человеческого сердца, мы изучаем в них себя самих. Свет, исходящий от лица Божия в жизни святых, падает на сокровеннейшие стороны нашей внутренней жизни и уясняет нам её достоинство и цену.

Открывая нам глубины человеческого сердца, жития святых также ясно открывают перед нами и полноту Божественной благости, которая приходит на помощь заблудшему, отыскивает потерянное.

В область человеческого сердца входят чувства религиозное и нравственное. Жития святых имеют глубокое значение для того и для другого.

Для христианина, для его религиозного чувства в высшей степени необходимо сердечное и глубокое убеждение в истинности и божественности исповедуемой им веры Христовой. К глубокому убеждению в истинности и божественности веры Христовой и может приводить его жизнь святых Божиих людей.

Человеку недостаточно только формального изучения религии в известном объеме и порядке. Здесь вся суть дела не в теоретической только стороне религии, а и в том, чтобы человек, усвоив себе начала нравственности, был подготовлен прилагать эти начала к частным условиям своей собственной жизни, чтобы в нем было пробуждено и заботливо воспитываемо искреннее желание одухотворить свою жизнь началами любви и правды, основными началами христианства.

Составители житий святых вместе со стремлением восхвалить подвижника, преследовали всегда нравственно-дидактическую цель: представить в описываемом лице святого достойный пример для подражания. И древние христиане, при чтении житий святых главную цель сего видели в их нравственно-назидательной пользе⁴³⁵.

Вот что сказано и у нас, в нашей брошюре⁴³⁶ о пользе чтений житий святых св. Димитрия Ростовского.

Изложение возвышенных, и в то же время простых, доступных для духа и сердца даже необразованного человека истин христианства в форме повествовательной; бесхитростное очертание событий в жизни лиц, которые, быв подобострастны нам, явили светлое торжество духа над плотью, живя среди мира, или удалившись от него, исключительно жили в Боге и для Бога, бдительно следили за ухищрениями врага и обольщениями страстей своих и, при пособии благодати Божией, одолевали их, – вот содержание и достоинство произведения, воспитавшего уже духом своим не одного благоговейного христианина. Самые великие нравственные характеры делались такими вследствие внимательного изучения образцов величия. А где искать лучших образцов величия христианского, как не в жизни истинных христиан, живших во все времена и оставивших память деяний своих в благочестивых сказаниях?

А вот польза чтения житий святых для людей вполне образованных и просвещенных земной мудростью. Часто бывают искусительные минуты для духа самого образованнаго и, повидимому, самого твердого по характеру человека: быстрый и крутой переворот в жизненных обстоятельствах, или же невольное томление, овладевающее нередко, среди самого счастливого положения, душами людей, обладающих высшим настроением, поставляют в затруднение найти точку опоры, на которой можно бы было задержаться от окончательного расстройства и падения. Смущенная, или же подавленная гнетом грустных впечатлений, мысль ищет успокоения и поддержки в многообразных знаниях. Но, годное для многого, человеческое образование не имеет силы укрепить мятущийся дух в решительные минуты жизни. Сила эта заключается в одной только святой вере. Впрочем, учение веры благоплоднее и успокоительнее действует, в таких случаях, в живых примерах и образцах. Запаситесь заблаговременно изучением сих образцов, и, особенно в тяжкие минуты жизни, опытно познаете цену их. Но много нужно было бы времени для полного изображения всей пользы от знания назидательнейших образцов, представленных в высоком произведении, которое составлено одним из благочестивейших наших пастырей Церкви.

Взгляд на жития святых, как на самое наилучшее воспитательное средство, особенно наглядно выражается в следующих словах одного старинного сборника: «Скажи ми безвестная и тайная премудрости Твоея, на Тя бо уповаю, Боже, да Ты ми просветиши ум и мысль светом разума Твоего не токмо чести написанная, но и творити я, да не в грех себе учения и жития святых прочитаю, но в обновление и просвещение и в спасение души моей и в провожение в вечную жизнь»⁴³⁷.

Огромное воспитательное значение житий святых обусловливается их внутренним содержанием.

В житиях святых можно найти множество нравственных наставлений, высказанных устами святых мужей.

Трудно подражать святым, трудно идти по тесному и скорбному пути, пройденному ими, тяжело нести крест, неизбежный на нем, – однако возможно. Примеры святых подают надежду.

Григорий, архиепископ Калужский, говорит: «Если вам будет казаться, что состояние наше, или обстоятельства жизни не позволяют нам быть подражателями праведников, то с нашей стороны требуется исполнить хотя некоторые добродетели, удобоисполнимейшия». «Например, советовал святитель, ты носишь имя Апостола и не можешь быть просветителем неверных, – и не заботься о сем: оставайся дома, но учи вере Христовой твоих семейных, твоих домашних, твоих ближних, между коими, быть может, есть незнающие веры и при имени христианском...

Тебе, жена христианка, наречено имя мученицы, а ты живешь по время мирное и по сему не можешь пострадать за Христа, – и не нужно: распинай только плоть свою со страстями и похотями»⁴³⁸.

Многие из свитых жили в мире, а не в пустынях и не в монастырях; поэтому находились в обстоятельствах житейских таких же, как и мы; и, однако, явили собою высокие примеры истинной христианской жизни.

В «предисловии к благочестивому читателю» житий святых св. Димитрия Ростовского особенно хорошо сказано об применимости житий для каждого человека. «Прочитывая, не можешь не удивится и не почитати премудрости и величия Божия. Увидиши в оных, коль различныя Он человеку предложил стези, идущия к славе Его. Все и всякаго звания и чина люди довольно для себя в книгах сих обрящут примеров… Осталося токмо всякому подражать своему примеру и предложенным путем шествовати».

Решительный, краткий, но сильный взгляд на значение житий святых в воспитательно–образователъном отношении высказан в следующих словах жития св. Феодора Студита: «Аще бо не видела церковь Божия в них пользы, не бы их прияла: не ухищренным бо лжесловесием, ни витийством речи составлена суть, но по всему здравая и смиренная имут словеса, могущая сокрушити сердце и умилити душу: сладка бо суть и полезна истинно хотящим спастися»⁴³⁹.

Особенно так должно сказать про жития святых, составленные митр. Ростовским св. Димитрием: «Малые Минеи-Четии». Последние были внесены в число церковных книг и в этом значении послужили и служат до настоящего времени ближайшим источником ознакомления у нас с житиями святых.

Повествовательная обстоятельность, тот специально творению св. Димитрия присущий характер помазанности, которые особенно нравятся благочестивому и глубоко-верующему христианину и которые придают особый, глубоко-задушевный, всегда теплый и до истинного воодушевления доводящий, оттенок самой чисто литературной стороне сказания: все эти стороны делают творение св. Димитрия – бессмертным.

И в педагогическом отношении четьи-минеи св. Димитрия Ростовского весьма важны.

По сознанию древних предков, жития святых могли служить самым умиротворяющим и самым сильным средством для вразумления детей ленивых, грубых. Вместо того, чтобы таких наказывать какими-либо строгими карательными мерами, наши древние педагоги советовали лучше обращаться к всесильному действию житий святых. В одном азбуковнике находим об этом любопытные сведения. Если который-нибудь из учеников ленится, или, как говорить азбуковник, «болит грубоучением и невниманием учимаго», то учитель должен призвать священника и прочитать молитвы, какие обыкновенно читаются над «неудобоучащимся грамоте», но кроме молитвы он должен читать ему разные полезные наставления «от писаний» или рассказывать «просторечным сказанием» о тех ленивых, о которых говорится в житиях святых⁴⁴⁰.

Употребление житий святых в школе обусловливается истинною её задачей и целью.

«Школа должна образовать исключительно религиозно-нравственных и разумных членов человеческого общества вообще и отечества в особенности»⁴⁴¹.

Единение школы с церковью есть самый верный залог успеха школьного дела.

Высокопреосвященный Филарет, митрополит Московский, советует передавать детям начатки веры «не как непостижимый догмат, но как чудесный рассказ», и он возбудит внимание и возвысит душу детища, и ваше благоговение и любовь к Спасителю отразится в ней и приготовит ее к высшему разумению в свое время»⁴⁴².

Содержание житий святых не только может быть понятно детям, но и сродно им по духу, соответствует во многом непосредственному их отношению к окружающей их обстановке, а самые приемы и формы изложения, особенно более древних житий св. Димитрия Ростовского, вполне соответствуют способу мышления самого дитяти.

Не только по своему содержанию, но и по форме изложения жития святых могут быть вполне доступны детскому пониманию. Эпический язык, свойственный житиям святых, прост и наглядно ясен; это не есть язык детский, но по своей простоте и наглядности вполне доступный детям, и потому при передаче житий святых следует держаться как можно ближе, подлинной формы изложений житий.

И не только на уроках церковно-славянского языка (в нар. школе), но и на уроках русского языка. пусть дети также с самого начала изучения языка усвояют себе самые главные наши нравственные обязанности, последовательно в их естественном зарождении одной от другой. Полезно и здесь делать подбор статей, которые заключались бы в живых примерах из жизни святых, с приложением к ним освещающих их текстов из Священного Писания.

Если в самой школе необходимо излагать жития святых «просторечным сказанием», как говорит древняя русская мудрость, то на дом особенно полезно выдавать для чтения жития святых, начертанные в Четиих-Минеях рукой святителя Димитрия Ростовского и именно на славянском языке, на котором слышится церковное богослужение и святая Библия в храмах.

В новом, исполненном в 1902–1911 гг. Московской Синодальной типографией, издании Миней-Четьих на русском языке все трудные отдельные места переложены по-русски с примерной внимательностью и тщанием. Ненужные славянизмы отсутствуют; некоторые же, наиболее характерные, придающие русской речи свойство возвышенности, а в читателе вызывающие чувство благоговейно-внимательного отношения к читаемому, предусмотрительно оставлены. Следовательно, этим изданием можно пользоваться для домашнего чтения.

В «Четии-Минеях» попутно св. Димитрий рассматривает все вопросы, волновавшие умы того времени, догматические, нравственные, политические. Здесь же во множестве выражены одушевленные призывы к воспитанию детей и способы исполнения этой важной задачи. В его проповедях и трактатах встречаются нередко суждения по вопросу о воспитании, носящие на себе яркие следы изучения им св. отцов древности.

Его начальная жизнь. – Его письменные творения: «Сокровище духовное, от мира собираемое». – Характер этого сочинения. – Систематическое изложение обязанностей. – Должности родителей по отношению к детям, изображенные в 11-ти пунктах, – Должности детей по отношению к родителям, изображенные и 12-ти пунктах.

Другим выразителем сознания, церковно–русского сознания, в 18-м в. по вопросу о христианском воспитании детей был св. Тихон Задонский. Он родился в селе Короцке, Валдайского уезда, Новгородской губернии и был сын причетника. В юности – бедность и нужда, в зрелую пору его жизни – труды и болезни, в старости – подвиги и недуги: так прошла жизнь св. Тихона. В сиротстве и бедности родная мать решилась отдать сына одному ямщику и уже повела его в чужой дом, где он и остался бы неграмотным поселянином. Встретившийся на дороге старший сын решительно помешал матери из-за хлеба и довольной жизни для будущего святителя усыновить его поселянину. Среди крайней нищеты юноша Тихон прожил 14 лет. Близость к природе, незатейливость жизни, сочувствие к бедному люду, знание его нужд, простота, даже, по временам, простонародность речи, необычайная сердечность, высокая непорочность сердца отразилась в творениях св. Тихона. Начавши свое книжное образование на 15-м году жизни, он быстро сделался зрителем её, еще учась в школе сам. Наибольшую долю своих трудов святитель положил на изучении святоотеческой литературы. Он отлично усвоил ее и, претворивши ее в формы народного сознания, он выразил частью в своих размышлениях об истинах веры и жизни, но еще более во множестве сравнений, подобий, усматриваемых им в видимой природе, в быте жизни, частью в истории. Можно сказать, не осталось ни одного положения в жизни христианина, которое не было бы более или менее освещено святителем. Его творение: «Сокровище духовное от мира собираемое»⁴⁴⁴ заключает в себе 157 кратких, но полно, путем наведения, выясняющих мысль автора размышлений. Вот, для примера, несколько названий: «мир», «солнце», «отец и дети», «свидетели», «малое деревцо», «не касайся ты того: поднять не сможешь». В этих размышлениях исследуется сначала смысл слова или речения, затем уясняется дальнейший смысл, приноровленный к пониманию обязанностей и освещению фактов в христианской жизни. Во второй половине размышления речь получает увлекающий характер, причем автор убеждает, молит со скорбию, лаской, угрозой Божиим судом, и снова грозная обличительная речь сменяется речью любви отца к детям, брата к братьям. Кроме прекрасных нравственных уроков прямых и приточных, которыми с успехом может пользоваться христианский наставник юношества, святитель Тихон собрал свои суждения в систему и дает наставления об обязанностях всякого звания и состояния, возраста и пола. Святитель, сохраняя дух любви, скорбит о тех нестроениях, увлечениях умственных и бытовых, какие оставались от прежнего времени, какие явились вновь в связи с общим направлением в развитии общества 18-го столетия. Св. Тихон не выступает с подробной критикой обычаев и понятий века, но произносит слова скорби по указанному поводу.

Рассуждения св. Тихона, по вопросу о воспитании детей таковы:

Самонужнейшее дело есть родителям воспитывать детей своих в страхе Божием и добронравии. Без того всякое учение и воспитание ничто. Деревцо малое, к которой стороне наклонено будет, так и будет расти; и глиняный сосуд, чем напоится, такую и воню будет издавать: так и малые дети – как воспитаны будут, так и будут жить. Многие родители обучают детей своих иностранным языкам, иные художествам обучают, но о христианском учении и воспитании не брегут; таковые родители к временной жизни рождают детей, но к вечной жизни их не допускают. Горе им, яко не телеса, но души человеческие убивают своим нерадением! Христианин! ты таковым родителям не подражай, но всяким образом тщись своих детей в страхе Божием и добронравии воспитывать. Внимай убо следующим пунктам и по тем поступай: 1) как только начнут дети хоть мало мыслить, тут ты начинай вливать в сердца их млеко христианского учения, да тем, яко новые и праздные сосуды, мало-помалу напоятся и возрастут в благочестии. 2) Все христиане крещены суть, и твои дети. Поминай убо им, что они крещены суть во имя Отца, и Сына и Св. Духа, Единого Триипостасного Бога, и какая сила крещения святого и какие обеты они тогда чинили, как отрицались сатаны и всех злых дел его; кто есть сатана и какие злые дела его; как обещались работать верою и правдою Христу, Сыну Божию, кто есть Христос и для чего в мир пришел и что сотворил, живучи в Мире, и чего от нас требует. Такожде напоминай, что мы рождаемся и обновляемся крещением не к временной жизни сей, не ради чести, славы и богатства мира сего, но рождаемся и обновляемся к вечной жизни, которая будет в будущем веке, дабы они к суете мира сего не прилеплялись сердцами своими, но к вечной жизни стремились бы. Напоминай о смерти, суде Христовом, о вечной муке и вечном блаженстве. Представляй им пред умные очи, кто есть Бог христианский и кто сотворил небо и землю, от кого мы получаем пищу, одеяние, дом и прочая благая; и яко Бог наш христианский везде и на всяком месте есть, хотя Его и не видим, и все и всякое дело видит и всякое дело слышит, и за доброе дело награждает и за зло казнит и вечной мукою грозит. О всем сем и прочем детям малым напоминай и одно по другом предлагай, дабы все в свежей памяти углубилось. 3) Закон Божий, в 10 заповедях содержащийся, есть правило жития христианского. Слово, дело и помышление, Закону Божию согласное, есть добродетель; но всякое дело, слово и помышление, Закону Божию противное, есть порок и грех. Сего ради необходимо нужно знать его всем христианам и по правилу того жить. Научай убо и ты детей своих закон Божий знать и заповеди Его творить. Все христиане на крещении святом обещались творить заповеди Божии и тако Христу Господу работать, и твои дети. Напоминай сие детям своим, дабы приобучались добрым делам и от злых удалялись, якоже обещались. 4) Святое крещение христианам тем, которые бесстрашно и беззаконно живут и о законе Божии не радят, ничего не пользует, они суть вне числа истинных христиан и имеются пред Богом, аки язычники, а только пользует свято и благочестиво живущих; и сим отверсты двери царствия небесного, а тем заключенье, яко обетов своих не хранящим и Богу солгавшим. Напоминай сие детям своим да в страхе Божии живут и всякого греха, яко яда смертоносного, берегутся, но всякому доброму делу да преобучаются. 5) Ради всегдашней памяти полезно знать слово естественного закона и Божию закону согласное: чего не хочешь себе, того и другому не твори. Краткое слово, но все содержит в себе. Оно значит то: не хочешь, чтобы кто обидел тебя словом или делом, и сам никого не обижай. Все, слову сему противное, есть порок и грех. Напоминай часто детям своим и изъясняй слово сие, да вместо всегдашнего правила имеют. 6) Когда в чем проступятся и погрешат, то именно покажи, в чем кто преступился и погрешил, дабы всяк узнал грех свой и впредь бы от того берегся. 7) Грех, без наказания оставленный, бывает причиной другого греха, такожде причиной обычая греховного, что очень страшно; сего ради за всякое преступление наказуй детей своих по мере преступления, дабы помнили, за что нака- зуются, и тако бы впредь боялись преступаться. Многие родители, слепую имея любовь к детям своим, жалеют их наказывать за преступление; по после, как возрастут и неисправны будут, сами узнают погрешность свою в том, что детей своих не наказывали, пока малы были. Сам Бог избранных чад своих наказует, как видим, в писании: неужели не любит их? Да не будет, его же бо любит Господь, наказует; биет же всякого сына, его же приемлет (Евр.12:6 и Притч.3:12). В сем деле и христианам должно подражать небесному Отцу, и детей своих любить и наказывать. Юные бо ненаказанные и в возраст пришедшие, суть как кони неученые и свирепствующие и ни к какому делу не угодные. Сего ради, христианине, любя детей своих по-христиански, и наказуй их, да исправными и добрыми будут. Пусть они ныне болезнуют телом, пока молоды, да не потом ты будешь болезновать о них сердцем!.. Пусть они ныне плачут от тебе, да не ты от них потом будешь плакать. Налагай на телеса их раны, да души исцелеют. Не щади их ныне, да потом о них возрадуешься. Помни, что ответ о них воздать имееши Богу. Однако ж умеренность во всем похваляется. 8) Опасно детей из дому выпускать, ибо многие соблазны и причины ко греху увидят. Сего ради не попущай их выходить из дома и бродить, где хотят. Нет ничего полезнее им, как дома держаться. Стены соблазна подать не могут. Держи убо внутрь дома, да не видят соблазнов и не бесполезен труд твой будет о них. 9) Дети малые житие своих родителей за правило имеют себе: что в них видят, то и сами делают. Откуда бывает, что когда родители в роскоши живут, то и дети их так живут, и еще прибавляют, как видим, и так нравы родителей переходят в детей. Писано же есть: горе человеку тому, имже соблазн приходит (Мф.18:7). Сего ради, когда хочешь, христианине, чтобы дети твои исправными и добрыми были, будь сам исправен и добр, и всяким образом берегись подать им соблазна; иначе ничего не успеешь; более бо они внимают к словам, делам и поступкам твоим, нежели приказанию и наставлению твоему. 10) Всякое тщание человеческое без помощи Божией, а паче в сем важном деле ничего не сильно; сего ради прилежно молись, чтобы Сам Бог помог тебе быть самому добрым и детей своих на добро наставлять. 11) Наконец, возлюбленный христианине, умел ты своих детей родить, умей же их и добре воспитывать, да истинный отец их будешь. Называешься отцом их по плоти, будь отцем и по духу. Родил ты их к временной жизни, болезнуй и рождай их к вечной жизни, да там с ними Христу предстанешь и радостно воззовешь: се аз и дети яже дал ми еси, Господи. Чего сердечно желаю тебе. Господь да поможет тебе.

1) Самая совесть убеждает человека родителей своих с любовью почитать. Язычники научали и узаконили первейшую по Бозе отдавать честь родителям. И Слово Божие повелевает почитать родителей; чти отца твоего и матерь... Всякое убо почтение отдавай, христианине, родившим тебе, да благо ти будет. Кого тебе и почитать, как не родителей? 2) Понеже родители твои суть великии добродетели, показывай им свою достойную благодарность. Поминай болезни и труды их, в твоем воспитании подъятыя, и буди им за то благодарен. Знай точно, что ничем за благодеяние их, тебе показанное, воздать не можешь. Много они тебе одолжили, много и ты им должен: являй им убо за то благодарность чрез все житие. 3) Всякое послушание им показуй; чада, послушайте своих родителей о Господе; сие бо есть праведно. И паки: чада, послушайте родителей своих во всем; сие бо угодно есть Господеви. 4) Никакого дела вновь без их совета и соизволения не начинай, но о всем у них советоваться и соизволения просить должен ты, да не твоим дерзновением оскорбятся, и без успеха будет начатое дело твое. 5) Бесчинно перед ними поступать, слова говорить и дела непристойного делать – стыдись и берегись, хотя и везде должность христианская того от тебя требует. 6) Крайне берегись грубым словом и делом оскорбить их, но со всякой учтивостью говори им и отвечай, да познают, что ты любовь к ним имеешь и почитание. 7) Ежели за что наказуют тебя, и знаешь подлинно, что ты в том виноват, признавай свою виновность со смирением и с кротостью претерпи наказание; наказуют бо тебя, да исправен и добр будешь. Если же знаешь свою невинность и совесть тебя оправдает, то объявляй свою невинность со всякой учтивостью и смирением. Кротость твоя везде разумна да будет, да познают, что ты чадо их 8) Во всякой нужде и недостатке не оставляй их, но помогай им и послужи им, а паче в старости, помяни, сколько они трудились около тебя, выдавай и ты им своим услужением. 9) Какие немощи в них увидишь, каковые случаются и добрым людям, молчанием прикрывай. Но ежели, что и соблазнительное увидишь, крайне берегись осудить и иному объявить о том. Не подражай в сем деле Хаму, сыну Ноеву, который, видя наготу отца, исшед вон, поведал братьям своим; но последуй Симу и Иафету, братьям его, которые, вземши ризу, возложиша ю на оба рама свои, и идоша, вспять зряще, и покрыта наготу отца своего и проч. Буди убо и ты, видяй аки не видяй, когда что увидишь в своих родителях. 10) Ежели проступишься и как-нибудь оскорбишь их и познаешь в совести твоей, и в них ты приметишь оскорбление, не медли, но тотчас падай перед ними и со смирением проси прощения, да не суду Божию подпадешь. Аще бо у всякого человека, оскорбленного нами, должно нам просить прощения и с ним примириться по слову Христову, кольми паче с родителями нашими тако должно нам поступать, которых и любить, и почитать паче прочих должны мы. 11) Самые язычники великие казни на тех детей, которые своих родителей не почитают, в книгах своих определили, и в святом законе Божием страшные казни написаны на таковых несчастных детей: иже злословит отца своего и матерь свою, смертью да умрет... Таковые дети, или паче выродки человеческого рода, и Богу, и человеку гнусны суть. Великая есть неблагодарность и тяжкое беззаконие – быть злодеем к своим благодетелям и воздавать зло за добро. Того ради берегись, христианине, да не тотчас мстительную руку Божию на себе дознаешь. По Бозе нет больше к нам благодетелей, как родители наши: страшно убо неблагодарными быть к ним. 12) Известно знай, что каков ты к своим родителям будешь, таковы и дети твои к тебе будут, по словеси Христову: в ню же меру мерите, возмерится вам.

Высота его ума и других душевных качеств; его всестороннее, богословское, философское, литературное, естественно-научное образование. В «Записках на книгу Бытия» – глубокопроницательное суждение о взаимной гармонии Откровения и науки. – Суждения его по вопросам о воспитании на основании данных религии Богооткровенной и философии древней и новой его времени, заключенные: 1) в его «Отзывах и мнениях по учебно-воспитательным и церковным вопросам» – характера философско-религиозного; 2) в «Проповедях и письмах» – суть характера популярного. – Его популярные суждения о воспитании: «Пекись о детях» – требует природа, сердце родителей и вид младенца, требующий помощи; пример бессловесных, по сравнению с которыми человек более беспомощен и требует более их пособий к усовершенствованию своей жизни; особенная судьба человечества: разум и свобода раскрываются не вдруг, а требуют пособия у разума, прежде открытого и направления от свободы, прежде испытанной и обработанной; достоинство разума и свободы; жалкое начало и высокое назначение человека; слова И. Христа; забота Ангелов о детях. – Осмотрительность в попечении о детях; небрежение о детях: чужие, а не отец и особенно не мать; о кормилице; когда не учат, а забавляют детей; учат, но более приятному, нежели полезному или старательнее полезному для жизни временной, нежели – вечной. – Необходимость воспитания всех сторон человеческой души. – Когда будет полезным воспитание деловое и изящное? – Цель земной жизни и вытекающие отсюда задачи воспитания.

Муж высокого ума, строгой жизни, прозорливый во взгляде на общественные явления, долгое время имевший влияние не только на течение церковных дел, но и гражданских, святитель Филарет очень внимательно наблюдал направление жизни русского общества и народа, судил о всех явлениях в течение своего 60-летнего святительского служения на основании глубокого знания и понимания Св. Писания и учения Церкви. При отличных талантах природных, святитель Филарет получил всестороннее богословское, философское, литературное, естественно-научное образование и был на уровне образования своего времени 1810–1867 годов. В своих записках на книгу «Бытия» он с глубокой проницательностью судит о взаимной гармонии Откровения и науки.

По вопросам о воспитании преосвященный Филарет судит на основании данных религии Богооткровенной и философии древней и новой его времени. Пред ним проносились остатки сенсуализма, развились и царили пантеизм и идеализм, возникал материализм.

Его суждения о воспитании и образовании заключены: 1) в его «Отзывах и мнениях» и носят на себе характер философско–религиозный; 2) в его проповедях и письмах: здесь он излагает свои взгляды популярно. Смена же увлечений бытом жизни иностранцев проходила перед ним, как панорама, и по своему положению высокочтимого московского Владыки, он тесно соприкасался с людьми и самого высшего круга, и среднего, и простолюдинами.

Вот некоторые из его популярных суждений⁴⁴⁸:

«Общее правило: пекись о детях не требует долгого учения и многих доводов.

Его проповедует природа. Она говорит в сердце родителей в пользу детей; и не удивительно: жизнь родителей чувствует свою отрасль в жизни детей, и естественно хочет, чтобы она росла и цвела. Но, что более удивительно, природа в самых детях говорит за них, и еще прежде, нежели они говорить умеют: вид младенца умягчает и не родительское сердце, и, если он беспомощен, влечет к тому, чтобы оказать ему помощь.

Бессловесные проповедуют человеку попечение о детях. Большая часть из них питают своих детей; охраняют с заботливостью и ревностью, переходящей в ярость, и даже с опасностью своей жизни, а некоторые и учат своих детей тому, что принадлежит к свойственному их жизни совершенству.

Но человека сильнее, чем бессловесных, влечет природа к попечению о детях внутренним побуждением и нудит необходимостью внешней. В бессловесных привязанность к детям оканчивается с зрелостью их возраста: в человеке она простирается далее и остается навсегда. Дети бессловесных скорее и с меньшими пособиями выходят из состояния беспомощности и незрелости, нежели дети человека. Если бы при сем замечании вздумалось кому спросить: не обижен ли таким образом, человек в сравнении с бессловесными? На сие, не обинуясь, отвечать можно: нет. И во-первых потому, что некоторые несовершенства рождения и жизни человека, нами примечаемые, не принадлежат к первоначальной чистой природе человека, но, как показывает Священное Предание, суть последствия и признаки её повреждения прародительским грехом, вначале произвольного, а потом уже наследственного. Во-вторых, потому, что как бессловесные тем более пособий к жизни должны были получить от природы, чем менее способны увеличить оные своим действием, не имея разума; так, напротив, человека нужно было не слишком ограждать пособиями природы, чтобы не стеснить поприща, предоставляемого разуму его и свободе. Если бы пособия и побуждения природы также властно и также легко, как бессловесных, двигали человека к целям жизни, то, что было бы делать его разуму? Где была бы его свобода? Где достоинство разумного и свободного выбора, заслуга, добродетель, а, следовательно, и всякое нравственное блаженство свободного существа? Дорого же, скажут, покупается совершенство человеческой жизни, всегда только искомое, очевидно жалким несовершенством её начала! Да, может быть, не дешево, за то и покупается драгоценное. Какая цена может быть довольно дорога, чтобы купить небесное совершенство, к которому приготовляется человек на земле? Но и самые низшие совершенства земной жизни человека не бывают так малы, чтобы можно было пожелать променять оные на подобные совершенства жизни бессловесных. Захотел ли бы, например, человек променять свой прекрасный, или даже простой дом на жилище бобра или гнездо птицы, хотя сии последние одним побуждением природы легче, нежели дела человеческого разума, устрояют без архитектора, без каменщика, без плотника, без денег?

Сие мимоходное оправдание судьбы человека, в несовершенстве его рождения не отводит меня от цели настоящего размышления, но ведет к оной. Если человек более прочих животных беспомощен и более их требует пособий к усовершенствованию своей жизни, то особенная судьба человечества говорит родителям: попекитесь о детях. Если природа не так усильно обрабатывает человека, потому что не хочет владычествовать над ним, как над рабом; потому что доверяет обработать его разуму и свободе; а разум и свобода в человеке открываются не вдруг, и не без помощи, но требуют пособия от разума, прежде открытого, и направления от свободы, прежде испытанной и обработанной; то достоинство разума и свободы говорит родителям: попекитесь о детях. Если человек, зачатый в беззакониях и рожденный в грехах, должен быть очищен и возведен к совершенству небесному, то жалкое начало и высокое назначение вдруг и печальным, и торжественным голосом говорят родителям; попекитесь о детях.

Но там, где глаголет Христос, всего лучше послушать, что Он глаголет. Блюдите, глаголет, да не презрите единаго от малых сих: глаголю бо вам, яко Ангелы их на небесех выну видят лице Отца Моего небеснаго. Сие сказал Он апостолам, когда, призвав отроча, постави е посреди их; и потому, хотя оное изречение в высшем знаменовании, в качестве притчи, относилось к младенцам веры, но оно сказано было не мимо естественных младенцев, из коих один был видимым и непосредственным предметом слова Господня, и особенно не мимо детей христианских, которые суть обыкновенно и младенцы веры по крещению. Посему каждый раз, когда Господь рукой Своего Провидения поставляет пред вами дитя, когда оно родится, или вверяется вашему попечению властью и законом, или приводится в руки ваши нуждой и беспомощностью, вы можете представить себе, что Господь смотрит на оное и говорит вам: блюдите, да не презрите единаго от малых сих.

И как сильно подкрепляет Он сию заповедь! Аминь бо глаголю вам, яко Ангелы их выну видят лице Отца Моего небеснаго. Т. е.: Ангелы служат хранителями детей; следовательно, имеют к ним внимание, заботятся о них, уважают их: как же вам оставлять их без попечений, без внимания, в пренебрежении? Ангелы их на небесех, и нисходят для них на землю; вы ли не захотите наклонить вашу земную гордость к их малому возрасту? Ангелы их выну видят лице Отца небеснаго, и от сего блаженного созерцания обращают взор к пеленам и колыбели и слух к плачу или лепетанию младенца: вам ли покажется или скучным, или малым делом попечение о малых сих? И кто же посылает Ангелов к младенцам человеческим? Кто, как не сам Творец Ангелов и человеков? Подумайте же: небо приходит в движение, чтобы сберечь на земле жизнь или непорочность вашего младенца; а между вами нет ли таких, которые без сострадания слышат вопль младенца на коленях нищеты, которые смотрят на возрастание собственных детей не с большим вниманием, как на траву, растущую в поле? Пожелаем, чтобы не нашлось столь жестокосердных, или столь нерадивых и не станем более говорить о них.

Держась слова Господня, скажем несколько слов о том, как осмотрительно должно быть внимание к детям и попечение о них. Блюдите, да не презрите единаго от малых сих. Остерегайтесь, чтобы такое пренебрежение не прокралось, тогда как вы не расположены предаться оному с сознанием. Блюдите, родители и воспитатели, да не презрите единаго от малых сих, которых вы родители, которых вы воспитываете. Вы, может быть, не подозреваете и возможности сего презрения; потому и сказано: будьте осмотрительны, остерегайтесь, блюдите.

Небрегут о детях, если дети на деле принадлежат кормилице, няне, надзирателю, надзирательнице более, нежели отцу и матери, и более, нежели то нужно. Природа, или лучше, Творец природы, одной и той же особе матери дает и млеко кормилицы, и заботливость няни. Правда, что разделять сии служения нередко больше или меньше заставляет то немощь матери, то её другие обязанности; но, если сие делается по склонности к беззаботной жизни, по необдуманному подражанию примерам подобной беспечности; то лучше бы подумать доброй матери, отнимать ли мать вдруг у двух младенцев: и у младенца кормилицы и у своего собственного, и заставлять ли своего младенца пить из груди кормилицы, может быть, тоскующей по оставленном ею собственном детище, вместо того, чтобы он пил любовь из груди своей матери? Мать, которая кормит и носит на руках своего младенца, отец, который в минуты отдыха от своих дел также берет его на руки и учит его первым наименованиям того, что священно и любезно, – блюдите, да не презрите, – они делают прекрасное и важное дело: они наслаждаются сими занятиями, дитя также наслаждается; в то же время любовь и доброта родительская непрестанно сеют в сердце дитяти семена детской любви и доброты и ранним, и обильным сеянием приготовляют многоплодную жатву.

Небрегут о детях, если захотят только забавлять их и забавляться ими и особенно тогда, как настанет время более учить их, нежели забавлять их. Такое неосмотрительное обращение с детьми обличает, и совет против этого подает древний мудрец в следующих изречениях: «ласкай чадо, и устрашит тя; играй с ним, и опечалит тя. Не смейся с ним, да не поболиши о нем. Накажи сына твоего и делай им (т. е. трудись над ним), да не в бесстудии его поткнешися», (чтобы не иметь огорчения от непристойных поступков его) (Сир.30:9, 10:13). Премудра и спасительна та родительская любовь, которая, стесняя саму себя, несколько удерживает ласку к детям, несколько скупится на утешения им, чтобы сберечь сие в поощрение и награду их послушанию, или успехам в полезном учении.

Небрегут о детях, если и учат их, но более приятому, нежели полезному. Искусства и познания приятные доставляют жизни человеческой, так сказать, приправы и лакомства, а не хлеб и пищу: не странно ли бы было заботливо собирать к столу, как можно более приправы и лакомств и не заботиться о том, будет ли хлеб и пища?!

Небрегут о детях, если старательнее учат их полезному для жизни временной, нежели спасительному для души бессмертной; если тщательнее меблируют их голову набором слов и понятий, нежели возделывают виноград их сердца, исторгая из него дикие травы неправильных склонностей и привычек, насаждая в нем благие чувствования к добродетели, ограждая его от ветров легкомыслия и от бурь страстей; если при воспитании не довольно помнят и не довольно употребляют в дело, сколь важное само по себе, столь же благодетельное для всех отраслей познания, начало учения: начало премудрости – страх Господень; разум же благ всем творящим его – (т. е. хорошие познания хороши для тех, которые употребляют их на хорошие дела); благочестие же в Бога – начало чувства. (Притч.1:7). Вы обрабатываете в детях будущих граждан, воинов, словесников, письмоводцев, художников, промышленников; хорошо; но блюдите да не презрите, не пренебрегите того, что еще лучше, – того самого, в обработывании чего хотят помочь вам Ангелы их, которые на небесех выну видят лице Отца вашего небесного, не пренебрегите образования в них сынов Церкви, приготовления будущих граждан неба».

В другой раз преосвященный Филарет подробнее говорит о школьном воспитании⁴⁴⁹.

«Доброе намерение есть доброе основание доброго дела. Но когда положено хорошее основание, тогда еще не все построено. За добрым намерением должна следовать забота о верном исполнении оного. Забота должна побуждать к размышлению.

В наше время важность воспитания для всей последующей жизни понята и признана более, нежели в иные времена. Число училищ, как орудий воспитания, и число учащихся, при покровительстве просвещенного правительства, при соревновании частных людей со дня на день возрастает. Для соединенного множества воспитавыемых соединяются многие наставники; а не редко и к одному воспитываемому призываются многие наставники. Благочестивейший Самодержавец прозорливо обращает особенно внимание на воспитание нравственное и, как на основание сего на воспитание благочестивое. Но все ли довольно верно следуют сему направлению? Воспитание ученое, воспитание деловое и воспитание изящное не слишком ли сильно привлекают к себе заботы некоторых воспитателей и воспитываемых видами наружных преимуществ, выгод, славы, удовольствия? Посему не лишне думаю, напомнить родителям воспитателям детей Апостольское наставление: воспитывайте в наказании и учении Господни. Т. е. словом и делом руководствуйте детей к жизни благочестивой и честной по учению Христову.

Отдадим долг уважения знанию и учености. Скажем, если угодно, что люди, обладающие глубокими познаниями о предметах природы, человечества и общества человеческого, суть очи народа. Однако, как не всякому члену тела надо быть оком, так не всякому человеку общества надо быть ученым. Но усиленные укоры невежеству и похвалы неопределительно понятому просвещению посеяли в некоторых людях односторонние мысли, что воспитание достойное своего имени, есть только ученое, что воспитывать значит преподавать науки, что воспитанным надо почитать того, кто прошел несколько поприщ уроков. Это значит воспитывать более голову, нежели сердце и всего человека. Счастлив воспитываемый, если наставник в учении веры успеет глубже посеять в нем семя духовного учения, нежели другие наставники семена мирских учений, и, если духовное семя будет питаемо домашними и церковными упражнениями благочестия под влиянием доброго руководства и примера. Учение Божественное очистит, утвердит и освятит учения человеческие и сделает их употребительными на пользу частную и общественную; потому что благочестие, как говорит апостол, на все полезно есть, обетование имеющее живота нынешнего и грядущего. (1Тим.4:8). Но если благочестие, хотя и говорят о нем постановления, в самой душе воспитываемого не положится в основание мирских учений, то они не будут истинно основательны; учения неосновательные не благоустрояют жизни, а между тем обыкновенно надмевают: надменный мнимым знанием и образованностью всего чаще ставит себя выше своего состояния. Так происходят люди, которые не мирятся с бедностью, не уживаются с посредственностью; не сохраняют умеренности в изобилии; алчут возвышения, блеска, наслаждений; разочаровываются пресыщением в наслаждениях и почестях, не находя более пищи своим страстям; всегда недовольны, любят перемены, а не постоянство, и, преследуя мечты, расстраивают действительность настоящую и будущую, и свою и своей семьи, иногда и целого общества.

Ученые сами признали, что воспитание ученое не всегда уместно к с пользой прилагается, особенно к состояниям средним и низшим в обществе, когда отличили от оного и старались отдельно устроить для сих состояний воспитание деловое, т. е. приспособленное к делам сих состояний: к земледелию, ремеслам, художествам, промышленности и торговле. Мысль дельная при дельном исполнении. Впрочем, не мое дело рассуждать о сем. Мой долг напомянуть, напомянуть, говорю, потому что думаю, не нужно доказывать, что воспитание деловое только при помощи воспитания благочестивого и нравственного может образовать земледельца, ремесленника, промышленника, торговца, трудолюбивых, честных, способных устроить свое благосостояние и быть исправными членами общества.

Что сказать об изящном воспитании, об образовании детей приятными искусствами? По счастью могу теперь нечто сказать в пользу сей отрасли воспитания по близкому опыту. Здесь⁴⁵⁰ мы слышали воспитываемых детей, участвующих в церковном пении. Вот приложение приятного искусства к воспитанию, достойное похвалы и поощрения. Упражнение в пении церковном, и близких к оному песнопениях духовного и нравственного содержания, путем удовольствия ведет к пользе: оно умягчает сердце, но не изнеживает, как иные роды пения; возбуждает и питает возвышенные чувствования, а не страсти; занимая невинную душу, не только не уменьшает её невинности, но и освящает оную. Не скроем желания, не останавливаясь на том, сбыточно ли оно, чтобы сие чистое увеселение из воспитания через привычку перешло в жизнь и чтобы христиане, как и бывало некогда, не только в церкви, но и дома, по наставлению Апостола, глаголали к себе в псалма хи пениих и песнех духовных, воспевающе и поюще в сердцах Господеви (Еф.5:19).

Не того хочет обычай века. Он употребляет приятные искусства в воспитании так, что они, изъяснимся как можно скромно, являются цветами, не приносящими плодов, и с которыми соединено терние, приятно уязвляющее. Но сему предмету чувство благочестивое, чистое нравственное чувство и опытное благоразумие тщательно должны быть призываемы на совет о том, в каком виде и в какой мере допустить приятное, чтобы под прикрытием его не прокралось вредное – изнеженность, рассеянность, пристрастие к чувственным удовольствиям.

Мир представляет себе забавы почти такой же потребностью жизни, как труд, пища и покой. Он думает жить играя. Нет, братие, жизнь не игра, но дело важное. Земная жизнь дана человеку для того, чтобы из неё рукой свободной воли, силою Божией благодати, выработать вечное блаженство. Кто понял сие дело и занялся им, как должно, тот едва ли найдет много времени для игр и забав.

И потому прозорливо и благопопечительно заповедует Апостол учить и учиться сему делу, как можно ранее от юности, от детства. Воспитывайте в наказании и учении Господни.

Родители и дети, воспитатели и воспитываемые! Помышляйте и не забывайте, что учения человеческие приготовляют к жизни временной, но и её не могут сделать счастливой без помощи учения Господня; а учение Господне приготовляет к вечной блаженной жизни, которой и да сподобит Бог всех нас кратким или долгим, но верным и правым путем достигнуть».

Краткая характеристика его. – Важность его рассуждений о связи науки и веры. – Неистинный путь при воспитании: увлечение иноземным и отсюда незнание христианских обязанностей и обычаев, как церковных, так и отечественных. – Опасности от этого для семьи и для общества. – Небрежение со стороны высших воспитанием низших. – От чего зависит истинное величие человека? – Необходимость изучения души человека. Пример св. Антония Великого в познании природы человека. – Поучительность опытов св. мужей в этом отношении. – Призыв к живому ведению. – Что служит в человеке источником духа просвещения? – Что производит в нем сей дух? – Предмет и цель духовного просвещения. – Необходимость благодатного общения человека с духом Божиим. – Недостатки умственных способостей. – Заключения науки о способностях ума. – Учения Откровения о состоянии ума человека и о средствах исправления его. – Духовное просвещение содействует познанию мира внешнего и всех познаний человеческих. – Причина противоположности мудрости человеческой с мудростью Божией. – Как можно умудриться воистину. – Необходимость приложения слов апостольских к нынешней мудрости, которая ожесточается против евангелия и преследует его. – Что мудрость земную делает богопротивною? – Что значит быть буиим Христа-ради? – Значение смирения. – Круг истинного Боговедения никогда не оканчивается. Решительное самоопределение себя на добродетель должно быть с юности. Необходимость соединения знания с верой. – Наше попечение о детях разделяют с нами Ангелы Божии.

«Славный вития, великий мыслитель, благородное, благожелательное сердце и высокий дух, святитель, признанный красой нашей Церкви и славой нашей русской иерархии»⁴⁵², святитель Иннокентий был и великий богослов, и пастырь добрый, право правивший слово истины; и истинно образованный, – в полном христианском смысле этого слова, – человек.

Иннокентий во всю свою деятельную жизнь был и пребыл неуклонным последователем веры и духа мужей апостольских, твердым хранителем живоносных заповедей и преданий святой Православной Восточной Церкви. Вдохновенный проповедник, он, как ученый, был сведущ не только в богословской науке, но и в различных областях светских наук, в коих везде он, как это свидетельствовали специалисты, чувствовал себя хозяином. Иннокентий не оставил, к сожалению, подробного изложении своих воззрений на воспитание детей. Но даже отдельные его замечания по этому вопросу чрезвычайно ценны, и до сих пор не утратили своего значения. Особенно же важны его рассуждения о науках, об их истинном назначении, о необходимости связи между наукой и религией и о той опасности, которая грозит земной мудрости, расторгнувшей союз с мудростью божественной, и человеческому уму, надеющемуся только на самого себя.

Приведем некоторые из его суждений:

«Утешительно видеть, что воспитание детей составляет для вас⁴⁵³ одну из важных и любимых обязанностей. Но для успеха в деле, как известно, мало того, чтобы заниматься им усердно, надобно еще уметь заниматься, как должно. Если в каком случае ложный путь не может привести к желанной цели, то в деле воспитания. Спрашивается: можно ли назвать истинным путем при воспитании, когда дитя, вопреки природе, без всякой особенной нужды, отторгается, во-первых, от сосцев матерних, и воздоенное чуждым млеком, предается потом всецело во власть воспитателей иноземных? Когда, раздружаясь таким образом от колыбели не только с языком и правами отечественными, но и с самим семейством, приучается к такому образу мыслей, чувств, и жизни, который, может быть, и не худ, только не для нас, а на берегах Сены или Темзы?.. Но такое несчастное воспитание, к сожалению, до того сделалось господствующим, что воспитанный иначе почелся бы от многих за человека невоспитанного. Посмотрите на воспитываемого таким образом: – ему не более десяти или двенадцати лет, и он знаком уже с языком галла и тевтона; в уме его много познаний, кои видимо превышают его лета и даже здоровье; но, вместе с сим, он не умеет еще положить на себя крестного знамения и произнести необходимых для христианина молитв; не видел доселе большей части священнодействий церковных; не знает, как назвать по-русски многих предметов, самых родных и необходимых; всем видом своим похож на иностранца; едва не с презрением смотрит на все, его окружающее, и мечтает уже о том, чтобы, улучшив возможность, стремглав нестись за пределы отечества. Скажите сами, чего можно ожидать от такого воспитания, не только для Церкви и отечества, но и для отца и матери? Думаете ли вы, что дитя из чуждых сосцов изсосет приверженность к своим родителям? Из иноземных уст научится любить Россию и свой край? Что посредством лепетания на непонятном для окружающих его языке оснуется душевная связь между будущим владетелем и владеемыми?

Знаем, почтенные слушатели, что можно сказать против подобных советов и замечаний; но мы предлагаем их не для состязаний и не в виде правил без исключительных, а главным образом для того, чтобы остановить на сем важном предмете внимание ваше. Собственный здравый смысл каждого из вас должен определить, что в сем отношении нужно изменить, что оставить как есть, что должно прибавить или убавить. В побуждениях не можем однакоже не указать вам на горький плод превратнаго воспитания, который со слезами должны вкушать теперь некоторые из отцов и матерей.

От меньшего семейства вашего⁴⁵⁴ перейдем размышлением к большему семейству – вашему же. Так называем мы, и надеемся, никто из вас не станет против сего названия, – круг людей вам подвластных⁴⁵⁵: подумало ли хоть раз основательно о том, как последним преподать необходимые понятия, коих требует в них человечество? Как оградить их нравственность? Предохранить и восстановить здоровье? Как успокоить старость, призреть сиротство, доставить утешение на одре болезни, как предать самые останки умерших общей матери – земле?

Где же после сего будут плоды такого образования, к коему мы все так стремимся? Ужели они выразятся в том, что мы будем воспитывать и облагораживать огромные стада бессловесных животных, а сотни тысяч разумных собратий наших, их воспитывающих, будем оставлять в состоянии бессловесных? То ли величие духа, когда, чертоги наши заспорят высотой с окрестными горами и наполнятся всякого рода драгоценными безделками, а хижины подвластных нам будут походить на убежища зверей и не иметь у себя света Божия⁴⁵⁶.

...Истинное величие человека зависит не от внешних обстоятельств, его окружающих, а от силы духа и воли, от бескорыстной любви к Богу и ближнему, от победы над самим собою.

...Ужели область познаний человеческих должна ограничиваться только тем, что не есть сам человек? Ужели уму размышляющему никогда не заглянуть в ту бездну тайн и чудес, которая сокрыта внутри души человеческой! Какое великое и священное поле для опыта – одно приложение истин христианства к душе человеческой! Кто не пожелает знать, что может выйти из человека, если он осуществит в себе все то, что заповедуется Евангелием⁴⁵⁷.

«И здесь-то (говорить Иннокентий) св. Антоний⁴⁵⁸ является величайшим, если угодно так назвать, испытателем с одной стороны веры христианской и её св. Таинств, с другой – природы человеческой и её восприемлемости, – таким испытателем, подобного коему напрасно мы стали бы искать между мудрецами и естествоиспытателями, коих выставляет нам наука. Это видно из способа, который употреблен им для своей цели. Ибо в чем состоял сей способ? В том, на что мудрость обыкновенная не любит решаться, – в приложении к своей душе и жизни правил Евангелия в самой высшей их чистоте и строгости, – в осуществлении на деле со всей точностью требуемого христианством от того, иже хощет совершен быти.

Чтобы убедиться в этом, следует познакомиться с жизнью св. Антония. Там увидят, правильно-ли мы говорим, когда усвояем св. Антонию чрезвычайные опыты и открытия в природе человеческой, опыты, совершенные не в видах какой-либо науки, а по любви к Богу и для спасения души своей, коим тем паче должна дорожить истинная наука. – Что касается до нас, то мы откровенно признаемся, что если научились знать сколько-нибудь природу человеческую в чистом её виде и не увлекаться разными поверхностными суждениями о ней, коих, как известно, такое множество и в школе и вне её, то сим обязаны мы не столько ученым книгам и рассуждениям, сколько святым опытам и необыкновенным деяниям таких святых мужей, каким был Антоний Великий.

...Не будем, подобно малым детям, увлекаться суетными видами величия мирского, большей частью нечистого и греховного; устремимся к приобретению не одних мертвых познаний, кои подают нам науки, но и того живого ведения, которое достойным преподает сам Дух Святый; а для сего смирим свой гордый по природе ум и подчиним его водительству святой веры. Ибо не напрасно сказано, что тайны царствия Божия утаены от премудрых и разумных, т. е., от тех, кои сами мнят себя видеть таковыми, и открываются младенцам (Мф.11:25)⁴⁵⁹.

...Чтобы расположить к участию в молитве Апостола: «Не престаю благодаря о вас, поминание о вас творя в молитвах моих: да Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, даст вам Духа премудрости и откровения, в познание Его, просвещенна очеса сердца вашего, яко уведети вам, кое есть упование звания Его, и кое богатство славы достояния Его во святых? (Еф.1:16–18) даже и тех, кои почему-либо доселе не обращали на нее внимания, рассмотрим сущность её подробнее.

Очевидно, Апостол объемлет в сей молитве всю область просвещения духовного – от высшего её премирного начала – Духа Божия до последнего её животворящего конца – упования жизни вечной. И, во-первых, он указует на то, что служит в человеке источником духа просвещения. Это дух премудрости и откровения.

Во-вторых, он изъявляет, что производит в человеке сей дух и как соделывает его способным к боговедению, – это просвещенные очеса сердца.

Наконец, он указывает на самый предмет и цель духовного просвещения: это познание того, к чему мы призваны во Христе и что ожидает нас в вечности.

Итак, Апостол Христов не находит в деле просвещения достаточным началом наш ум и науку, а почитает необходимым для сего благодатное общение человека с самым Духом Божиим.

Можно-ли нам самим видеть эту недостаточность нашего ума и эту необходимость озарения свыше? – Можно. Кроме других способов к тому, достаточно обратить внимание на свойства нашего познания вообще и на то, что ум человеческий мог сделать доселе без озарения свыше.

И во-первых, явно, что ум в душе то же, что она в теле. Для зрения предметов великих мало того, чтобы иметь очи: надобно, чтобы предметы действовали на зрение, надобно еще, чтобы между предметами и зрением было посредствующее начало света. Без предметов не увидим ничего, и с предметами, но без света, не увидим ничего.

Прилагая сей образ познания к уму, что окажется? – Окажется, что и для созерцания предметов духовных, кроме умственного зрения, или ума, необходимо действие предметов духовных и посредство между ними и умом света духовного.

...Что представляют наши умственные способности пред взором Того, Кто в состоянии проникать во внутреннюю работную храмину мыслей и нисходить вниманием до самых последних тайн родников самосознания?

Представляют три важных недостатка, кои явно неестественны и вместе с тем явно неизбежны и всеобщи.

Первый недостаток – в них нет светлаго живого средоточия, из коего бы все исходило и в которое бы все входило. Каждая из способностей умственных предполагает высшую; все, наконец, сходятся в два начала, но первого не видно. Самое сознание наше, заменяющее сие начало, подобно разбитому зеркалу, дробится непрестанно на частные представления, не имея полноты и единства. В сем отношении душу можно сравнить с превосходным инструментом, в коем нет главной струны.

Второй недостаток – между способностями души недостает соответствия и подчиненности. В сем отношении душа подобна зрительной трубе, в коей стекла стоят не на своем месте и оттого не способны представлять предметы.

Третий недостаток организм ума, осмелимся употребить сие выражение, явно подлежит какому-то духовному расслаблению, так что одна или две способности, как части в теле, всегда бывают поражены болезненностью: то недостает, напр., рассудка, то памяти, то воображения.

От сих именно недостатков страдает мир умственный; против сих именно недугов вооружается наука.

…(Наука) приходит к горестному безотрадному признанию, что ум человеческий не способен к постижению истин сверхъестественных, – еще к худшему, что якобы по началам его равно можно доказывать и опровергать самые важные истины. Но можно ли думать таким образом, не оскорбляя величия Бога разумов, не унижая достоинства существа человеческого?

Не так поступает Откровение. Оно признает болезненное состояние ума нашего, признает в нем более естественной порчи, нежели сколько может видеть наука, но вместе с сим говорит, что эта порча – не дело рук небесного Художника, что это болезнь наносная, а не естественное всегдашнее состояние. Притом, открывая болезнь, Откровение указует и на Врача, который может все исправить. Этот всемогущий Врач есть Дуи Божий, Дух премудрости и откровения. Кто предается Его водительству, привлекает Его усердной молитвой, хранит чистотой жизни и сердца, в том Онсвоим всемощным действием производит то, чего не может произвести никакая наука, отверзает очи сердца, озаряет пренебесным светом самые очи ума, восполняет недостающее, укрепляет ослабевшее, приводит в соответствие расстроенное и таким образом соделывает его способным видеть истину.

Что же именно видеть? Апостол указует, наконец, на предмет и цель духовного просвещения. Яко уведети вам, кое есть упование звания вашего, и кое богатство достояния славы его во святых.

…Тот подумал бы весьма ошибочно, кто вообразил бы что сие просвещение от Духа, будучи направлено к предметам духовным, бесполезно для познания предметов мира дальнего. Нет, Апостол, обращаясь к людям богопросвещенным, не напрасно говорит: вы имате помазание от Святаго, и весте вся. (1Ин.2:20). Не что-либо одно, и не одно духовное, а вся, все, что необходимо по обстоятельствам человека. Дух Божий, как Сам есть источник всякой истины, всех даров, так и человеку с Ним соединенному, сообщает все, что нужно.

Исполненный сим Духом, Моисей законодательствует, Даниил управляет царством и предводит общество мудрецов вавилонских, Соломон знает все от кедра до иссопа, Иов указует происхождение металлов, жителей бездн морских и пустынь непроходимых, Давид бряцает на арфе и поет псалмы, Ездра восстановляет летописи народные, Сирах предает письмени изречения старцев. – Посему, какому бы кто ни посвятил себя виду познаний человеческих, да не почитает его чуждым Духа Божия. Ему чужда одна ложь и неведение⁴⁶⁰.

Никто же себе да прельщает: аще кто мнится мудр быти в вас в веце сем, буй да бывает, яко премудр будет. Премудрость бо мира сего, буйство у Бога есть (1Кор.3:18:19).

Кому говорит здесь Апостол? Членам Церкви коринфской, из коих многие отличались мудростью, так как и самый город славился просвещением. Известно, до чего достигла земная мудрость в Греции; она достигла там такой высоты, далее коей не восходили во всем древнем мире. Самый Рим, пред коим пала Греция, падал с уважением пред мудростью греческой.

(Но) греческая мудрость составляла совершенную противоположность с догматами Евангелия.

Какая же причина, что премудрость мира стала в такую решительную противоположность с мудростью Божией, что оказалась буйством?

Не та, чтобы разум человеческий сам по себе был противоположен разуму Божественному; не та, чтобы премудрость мира не имела в себе никакой возможности быть не противной мудрости Божией. Но та, что мудрецы, увлекшись страстями, извратили и свой ум и вместе с ним и свои познания.

Конечно, не все занимающиеся мудростью в равной мере подлежали этому извращению познаний: были малые исключения. И вот, поскольку в премудрости Божией, явленной в природе внешней и в душе человеческой, мир не уразумел премудрости Бога, то Бог благоволил уже не мудростью, а буйством проповеди спасти верующих.

После сего, для самих – так называемых мудрецов, чтобы сделаться мудрыми, не осталось другого средства, как отвергнуть свою ложную мудрость, сделаться – буиими, восприять буйство проповеди евангельской, и таким образом умудриться воистину. Аще кто мнится мудр быти в вас, в веце сем, буй да бывает, яко да премудр будет. (1Кор.3:18).

Так точно и поступили Иустины, Афинагоры, Августины и Амвросии. Нельзя без умиления читать, как описывают они жалкое состояние своего духа, когда они искали истины в портиках и академиях, и как успокоились души их у подножия креста Христова.

Но все это, подумает кто-либо, сказано о греческой мудрости мира древнего, языческого: нынешняя мудрость, яко христианская, не подлежит уже тем упрекам: ныне можно быть мудрым воистину, не делаясь буиим.

Нет, совет Апостола и ныне имеет всю силу и все приложение.

Признаем и мы драгоценную возможность мудрости человеческой не делаться противной мудрости Божией. Но пользуемся ли этой возможностью? Увы, так мало, что грозное осуждение, заслуженное мудростью языческой, нередко всей тяжестью своей падает и на нынешнюю мудрость!

...Занимающимся мудростью среди христианства, очевидно, предстоит возможность не быть похожими на мудрых древних язычников. В сей следовало бы только начинать с того, что требует христианство – святого буйства проповеди крестной, а потом, сделавшись мудрыми о Христе, украшать себя тем, что в земной мудрости есть сообразного с вечной истиной. Таким образом не нужно бы потом перестраивать здание до самого основания.

Но, увы, дух гордости, страсти и множество других причин – виною того, что эта драгоценная возможность для ума строить дом мудрости уже не по своим планам и вымыслам, а по чертежу Божественному, остается большей частью без употребления.

Вместо того, чтобы пользоваться в достижении мудрости руководством свыше, стараются забыть, избегать его, яко преграды и помехи на пути. И чего же достигают? Вступив на прежний путь язычества, действуя одним своим умом, достигают того же, что было с язычниками – созидают мудрость, противную премудрости Божией, которая потому оказывается в очах Божиих юродством и влечет за собою то же осуждение, коему подвергнута была мудрость язычников. Древняя мудрость, яко происшедшая до Евангелия, не была даже в такой намеренной противоположности с ним, пренебрегала им по гордости, но, не устремляясь на него с таким ожесточением, более защищалась, нежели нападала. Новая мудрость языческая, происходя при Евангелии, якоже уже незаконная по происхождению, питает как бы врожденную ненависть к нему, и первым делом почитает гнать его и преследовать⁴⁶¹.

...Что мудрость земную, которая сама по себе должна быть достохвальна, делает богопротивной? Отчего разум человеческий, сам по себе богоподобный, становится не подобным? Где начало зла? В том, что Апостол называет кичением разума (1Кор.8:1) или надмением. Исполнившись светом познаний, ум естественно начинает сиять, но сияние сие, по болезненности очей умственных в падшем человеке, большей частью ослепляет его, и он вместо того, чтобы зреть с благодарностью и смирением свет во свете Божием, начинает думать, что сияние, им издаваемое, есть его собственное. Отсюда опасное чувство самодовольства и забвение собственной бедности, затем посягательство на всеведение и противоборство Божественным откровениям и тайнам; потом забвение Бога, презрение Церкви и неуважение порядка общественного, затем ослабение совести, рабство чувственности; а там сомнение в предметах священных, даже в том, что составляет собственное достоинство природы человеческой – и люди, кои начали тем, что они все знают, что они выше всего, оканчивают нередко тем, что сомневаются в бытии собственном, ставят себя наряду с бессловесными.

...Имевший истинную мудрость тотчас променяет ее на мудрость благодатную, всегда готов свой ум пленить в послушание ума Божия, а чья мудрость была в недуге течения, для того весьма тяжело оставить ее.

...Можно быть буиим ради Христа, не представляясь лишенным ума, пользуясь даже всеми богатствами мудрости человеческой. Апостол Павел был буй Христа ради (1Кор.4:10), но учил в ареопаге философов! Св. Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст были светилами своего века и однакоже не были чужды и буйства Христова. Все это бывает посредством смирения ради Христа; смирение мирит мудрость земную с буйством Христовым. Кто водится смирением, тот на все познания свои смотрит, во-первых, как на незаслуженный дар Божий, почему у него и нет причины к кичению. А при том самая мудрость земная, идя у него правильно, скоро доводит его до границ познания человеческого, и, не будучи в состоянии преступить за них, но чувствуя нужду идти далее, сама передает питомца своего вере, т. е. уступает место святому буйству Божию. (1Кор.1:25)⁴⁶².

Круг обыкновенного учения кончается: но круг истинного боговедения, раз начавшись, никогда не оканчивается. Кто возомнил бы, что ему не останется ничего знать, тот тем самым показал бы, что он ничего не знал или все забыл. Училище человеческое оставится (вами), но вместо него откроется новое, высшее, коего учредитель не человек какой-либо, а сам Господь – училище жизни и опыта. Уроки продолжаются те же, только будут состоять не из слов, а из событий и действий. Кто будет внимателен, тот вскоре заметит в самых обыкновенных событиях жизни человеческой уроки мудрости божественной, невидимый преподаватель коих есть Промысл⁴⁶³.

Благо есть мужу, егда возмет ярем в юности своей. (Плач.3:27).

Если пред кем нужно чаще повторять сии слова святого мудреца израилсва, то перед вами, юные питомцы наук!

Что же советует он? Взять ярем Господень от юности т. е. с самых ранних лет возненавидеть всякий грех и всякое беззаконие, возлюбить от всего сердца закон Господень и правду, решиться жить и действовать не по наглому влечению чувств, не по внушению слепых страстей, а по правилам совести и Евангелия, имея целью действий не временный прибыток, не удовлетворение своей гордости и самолюбия, а славу Творца своего, благо ближних и собственное преуспеяние в истине и добродетели!

Решительное самоопределение себя на добродетель он называет взятием ярема, т. е. действием подобным тому, как молодое животное в первый раз допускает надеть на себя ярем, дабы идти на труд полевой, и называет так потому, что обуздание своих страстей, уклонение от соблазнов, всегда стоит человеку некоего насилия себе, т. е. своей падшей природе, которая от юности стремится к тому, что противно закону Божию. Благо есть мужу, егда возмет ярем в юности своей. Какая великая радость начать быть добродетельным от юности, или после, тем паче – в лета преклонные!

...В юности гораздо явственнее и первобытная наклонность природы нашей к истине и добродетели. Тут сердце чище, совесть живее, небо ближе, самая благодать Божия как будто нам роднее... Юноше тем непростительнее, если он предастся пороку. Это значит, что он не мог сразиться с самым малым врагом, отдался в плен, так сказать, без сражения: (нельзя) обольщаться ложной и пагубной мыслью, что можно предаться греху, а потом освободиться от него и остаться без вреда. Нет, грех не такого свойства, чтобы, улучивши вас в свои руки, потом дал вам способность действовать, как захотите. Это тиран, который избодет ваши очи, чтобы вы не могли и помыслить о свободе духовной. (Нельзя) обольщаться и тем, что грех, который (позволяем) себе, не велик, по-видимому. Нет, грех как бы он ни казался мал, всегда пагубен, ибо он есть яд для души⁴⁶⁴.

Знание истинное – что такое оно вообще, как не природная дщерь и воспитанница веры?.. Вера истинная, что и она, как не естественный конец и венец всякого основательного познания? Присмотритесь к началу и к концу наук, и увидите, что каждая из них вытекла из-под священных высот веры, и каждая, при надлежащем течении своем, всегда впадает в море разумного верования; в противном же случае, каждая неминуемо образует из себя, наконец, непроходимые дебри и болота. Мы привыкли говорить: круг наук, круг знания, и отделять его от круга веры; но собственно говоря: нет и не может быть круга наук, а существует один беспредельный округ веры, внутренность коего разделяется между науками. Знание без веры есть средина без начала и конца; посему кто ищет не бездушных отрывков, а живого разумного целого, тот необходимо должен соединить знание с верой. Только близорукая философия прошедшего столетия возмечтала было на время расторгнуть сей священный союз и заставила знание копать гроб для веры: но что вышло из сего матереубийственного покушения? Святая вера, гонимая самозабывшимся рассудком, сокрылась в недоступную для него глубину сердца человеческого; – и лжеименное познание осталось само в ископанном от него гробе со своими софизмами⁴⁶⁵.

...Если бы свет наук всегда оставался в таком тесном и приискреннем соединении с теплотой любви христианской! Не то было бы с людьми, не то и с науками!

Если бы, впрочем, когда-либо на сем новом поприще человеколюбия (в детском приюте) встретили вас и затруднения, то вспомните тогда любвеобильные слова Спасителя, вещающего: не браните детей приходить ко Мне: Ангели бо их выну видят лице Отца небеснаго, вспомните и скажите самим себе: Ангелы Божии не оставляют детей, им вверенных, мы ли оставим? – скажите так самим себе и утешитесь. Ибо, что может быть в нашем положении отраднее той мысли, что наше попечение о детях вместе с нами разделяют самые Ангелы Божии! И будьте уверены, что сии незримые сотрудники наши не забудут вознаградить вас за все труды ваши в то время, когда вы явитесь туда, где без чистоты и незлобия детского невозможно войти в царствие Божие⁴⁶⁶.

Краткая характеристика его. – Что нужно делать народному учителю? – Чего нужно ему избегать? Опасность внесения в народную веру разрушения. – Опасность для народа и царства неправильного направления учителей. – Печальное положение религии в современном обществе и семейной жизни и опасность этого для детей. – Удаление детей от Церкви. – Печальное положение законоучителя. – Как нужно преподавать Закон Божий. – Методы: катехизический, дидактический, философско-апологетический. – Необходимость содействия законоучителю: всего строя преподавания и наставников, окружающих законоучителя, – родителей, семьи, общества. – Что значить жить? – Высшая и низшая стороны работы на пользу человечества. – Труды на пользу просвещения народа по части религиозного развития. – Запрос времени на учение в училищах и домашнее. – Значение школы и учения для русского народа. – В чем счастье человека? – Значение Церкви в трудные минуты жизни человека. – Значение монарха для народа русского. Необходимость понуждения и приневоливания для утверждения в благочестии и доброй нравственности, – для успеха в молитве. – Необходимость принуждения в жизни. – Детей нужно учить вере. – Как Церковь желает прославлять Христа в неделю ваий? – Как мы должны принимать царство небесное и славить Бога? – Воззрения современной мудрости на раннее обучение детей религии. – Практическое применение этих воззрений. – Несправедливость этих воззрений. – Доступность религии сознанию и сердцу ребенка. – Неправильные действия нынешних образованных родителей в отношении к детям. – Пример одного отца. – Как сообщается религия в учебных заведениях? – Отсутствие в жизни юношества церковной дисциплины. – Печальное следствие этого. – Религиозное воспитание – указывает человечеству идеал безкоиечно-возвышенный; – идеал современной педагогии – совершенно противоположный. – Дети приходят к Господу Иисусу. – Ко Христу надо идти целый век. – Чему детей научат в школе? – Следы благотворного влияния школы.

Архиепископ Херсонский и Одесский Никанор, знаменитый иерарх, богослов и проповедник, глубокий философ, был вместе с тем и замечательным педагогом, отличавшимся своей неутомимой деятельностью: он часто касался в своих проповедях вопросов воспитания и образования.

Свое воззрение на задачу и значение народного учителя высказал он особенно рельефно – в «Поучении, по совершении освящения престола в церкви Благовещенскаго завода, где находится учительская семинария»⁴⁶⁸. Сказав предварительно о значении Православия в жизни русского государства и скудости религиозного ведения русского народа, проповедника, спрашивает сам себя: «что же нужно делать народному учителю?» И отвечает на этот вопрос: «я скажу, чего нужно избегать; скажу по опыту, так как уже лично непосредственно вижу, куда наклоняются оттенки поведения и деятельности народных учителей. Сохрани Бог, если народный учитель станет показывать небрежность к вере и Церкви, какую часто показывают городские чиновники. Через двадцать лет это отчуждение учителей от Церкви отразится на народе. Сохрани Бог, если народный учитель позволит себе проводить легкомысленные понятия в духе материализма. Сохрани Бог, если народный учитель станет вести себя относительно местного священника в духе пренебрежения, в духе антагонизма. Сохрани Бог, если народный учитель внесет в сельскую среду систематический разврат в принципе; вращающийся в народе священник должен быть семейный человек; так и народный учитель должен быть семейный человек. Скажу даже: сохрани Бог, если народный учитель станет разрушать народные понятия о постах.

...Начните разрушать что-либо в народной вере, – тогда вы не остановитесь и не остановите разрушения. Поймите, что эти самые обыденные случайности вяжутся с основными звеньями двух противных миросозерцаний: и христианского и анти-христианского, со всеми вопросами, начинающими колебать наше общество, с вопросами о необходимости и естественности религии, о нравственном значении человека, о святости семьи, о божественном происхождении предержащей власти, о промышлении Божием над жизнью каждого человека, о высшей правде в распределении человеческих жребиев, о праве собственности и т. д. А сохрани Бог всколебать народную массу. Всколебавшись, она сокрушит сама себя своей тяжестью. И признаюсь, при легкости русского ума, при недостатке глубины и всесторонности даже в так называемых просвещенных сферах, при склонности всякого учащегося русского юноши к светскости в правилах жизни и в мировоззрении, при непривычке, при неумении, при отсутствии сознания вопиющей нужды – отстаивать свое более и более отвоевываемое у нас положение в русском духовенстве, я, не без тревожных предощущений, смотрю на этот необходимый, на этот благотворнейший, но и на этот роковой институт народных учителей. Опасны для народа и царства русского не социалисты наши, не ходоки в народ, а народные учители... В четверть века они могут изменить святую Русь по духу и мировоззрению, по правилам жизни и государственному наклону»⁴⁶⁹.

В поучении в храмовой праздник св. мучениц Софии и трех её дщерей (17-го сентября) в церкви уфимской мужской гимназии (о сообщении духовного света)⁴⁷⁰, проповедник, сказав о том, какое значение в жизни человечества имела религия, языком древних пророков говорит: «To-ли теперь? Где мы теперь можем это найти и видеть?.. Разве только в сельской глуши, куда не проникали еще новые веяния неверия, ересей, расколов, куда не проник еще разгром всей христианской дисциплины, всего жизненного древле-христианского обихода. Спрашивается, оттуда ли эти дети? Туда ли пришли? Что они принесли с собой сюда? Слышу, вижу, и знаю. Иконы из домов изгнаны, посты изгнаны: душеспасительные книги, начиная с Евангелия, изгнаны... Как идеал выставляется женщина, которая спрашивает: «я и Евангелие, что общего», т. е. кое общение свету ко тьме, Христови с Велиаром? Семейная жизнь не клонится-ли к распадению? Всегда-ль это скрыто от детей? Слышу, вижу, и удивляюсь. Говорю не о всех, конечно; не скажу – о большинстве-ли, о меньшинстве, не знаю. Другим это лучше известно; но верно это относительно многих. Детей с детства в церковь не водят; молитвам теоретически, т. е. наизусть, а тем более практически, на деле, не учат: «разве не довольно, – говорят, одной какой-либо молитвы ребенку?» Это кандидату на поступление в гимназию. Ничего душеспасительного в детей не внедряют. Разве няня, добрая, простая душой, няня поучит ребенка молитвам, да укажет ему на небо, на жилище Божие; а современным родителям делать это стыдно. Понятий и убеждений неверия от детей не скрывают. «С волками жить говорят, по волчьи выть». Зачем о первых пор приводить ребенка в разлад с общим духом? Зачем делать его несчастным? От Церкви дети держатся в полнейшем, холодном или даже злобном отчуждении. Всякий кандидат гимназии слышал или сейчас же, попав в интеллигентный круг, услышит, что начало саморазвивающейся жизни в мире восходит за биллионы лет. Книги в интеллигентном круге встречает он или встретит везде только такие, которые, по меньшей мере, заботливо умалчивают о Христианской Церкви, желая заморозить для неё всякую живую душу, или же пылают к ней даже злобой, то скрытой и глухой, то явной и беззастенчивой. И вот в стенах учебного заведения зазвучит голос законоучителя, одинокий и чуждый для души мертвой или умирающей, для замороженной или уже зажженной адским огнем злобы к вере, зазвучит, как ничего не говорящий отчужденному сердцу колокол на, церковной колокольне, как «медный голос православия», по выражению одного антихристова слуги я предтечи, зазвучит болезненным диссонансом⁴⁷¹.

После сего проповедник говорит о том, как нужно преподавать закон Божий. «Один чисто катетзический метод преподавания закона Божия не имеет здесь достаточного основания. По моему взвешенному суждению, в низших классах гимназий, в преподавании закона Божия для детей, необходимо дополнить катехизический метод дидактическим, прямым обращением детей к духоносным первоисточникам христианства, к обширному, никак не к отрывочному чтению Евангелия, без всяких выпусков, и с некоторыми выпусками к чтению всех яснейших мест, как ветхого завета, так и писаний апостольских. По опыту знаю, что такое чтение, с некоторым благоговением, но никак не дробным, гомилетическим, разъяснением, действует на детскую душу необычайно благотворно, согревая, возвышая и расширяя, умиляя и услаждая, увлекая и утверждая на камени веры. В старших же классах, для юношей катехизический метод необходимо соединить с философски-апологетическим, полагая в основание простую и обстоятельную апологию исторической достоверности и божественности лица Господа нашего Иисуса Христа, как краеугольного камня христианства, и отсюда уже исходить к утверждению Христовой веры, её истории и догмы, её нравственности и досточтимости преданий и уставов нашей Православной Христовой Церкви. Но следует при этом посудить, достаточно-ль для этого, для благотворного влияния законоучительства, дает наша программа и времени и подспорья, устранив, – сознательно ли, бессознательно ли, но заботливо, – из основы преподавания нашего классицизма все классическое христианское и оставив только классическое языческое, вопреки испытанному в благотворности примеру старой Европы. А всем наставникам, окружающим законоучителя, мой архиерейский совет: – воспитывать основательность умов и, по меньшей мере, не спешить категорическим решением основных вопросов миросозерцания, из которых одни еще не разъяснены, – наука не выработала для этого достаточных данных, а другие именно у нас на Руси, нарочито затемнены мраком смуты, обуявшей общество, мраком невежества и легкомыслия, мраком какого-то одурелого или даже ожесточенного стремления к разрушению всего того, на чем возникла и окрепла наша история. Особенно же настоятельный совет родителям, семье и обществу: напитывать детей млеком Христовой веры от дней младенчества, носить, водить детей в церковь, приучая сердца их родственно отзываться на «голос церковный», – на звук церковного колокола, памятуя хотя-бы пример мудреца гиганта сего века – Наполеона I-го, который и на троне величия и на скале св. Елены говаривал, что не может без сердечного умиления слышать вечерний звон церковного колокола: это так напоминает ему его дорогое детство; который, даже после разгрома в нем всех христианских верований, умер, однакоже, христианином. Если же дитя из семьи, из общества входит в эти стены с задатками маловерия, а отсюда выходит, с аттестатом ли зрелости или без оного, назад, в общество ли, в высший ли храм науки, юношей, где его опять утвердят в неверии и антихристианстве, тогда что?⁴⁷²

Замечательно в педагогическом отношении поучение, сказанное воспитанницам женского епархиального училища, в Уфе 16-го июня, в день храмового праздника святителя Тихона⁴⁷³.

Преосвященный обращается к воспитанницам с такими, между прочим, словами: «В жизнь вы вступаете – это да. В свет? – Нет. Чуть-ли не сзади у себя вы оставите свет. Что значило учиться в этом заведении? Значило готовиться к жизни живя на чужой счет. Посмотрите, подумайте. Вы прожили, каждая уже более, чем по десятку лет. И до сих пор сами не принесли человечеству, – радость, утеху кому-либо принесли, – не пользы не принесли еще почти никому. А человечество на вас трудилось, растило вас, поило, кормило, одевало, грело, учило и берегло.

Теперь пришла ваша очередь платить; помните, – долг платежом красен. Помните, что жить значит – трудиться, трудясь на себя, непременно трудиться и на других. Кто на других не трудится, не достоин и жить». «Труждающемуся делателю подобает ясти. Кто не работает на других, – ниже да яст. Как же трудиться на других? Какой труд взять на себя именно вам?

Заметьте же, кто не пашет земли, не занимается рукоделием, не защищает отечества оружием, не работает пером и головой, не служит высшим эстетическим потребностям, тот не работает на человечество». «В этой работе нужно различить две стороны: низшую и высшую. Высшая сторона, когда труд направлен к удовлетворению высших потребностей общества: устроению и поддержанию порядка, укреплению нравов, развитию ума и вкуса. Низшая сторона труда та, когда труд кормит себя и других, поит, одевает, строит жилища и т. п.».

«Заметьте, – эту низшую, грубейшую часть черного труда несет на своих плечах народ. Хлеб, из которого развились ваши мускулы, кости, кровь и нервы, полит потом народа. Хлеб, которым и вы будете питаться, жилища, в которых и вы будете жить, и прочие материальные удобства, которые и будут вас окружать, по большей части, если только не исключительно, будут доставлены вам тем же черным народом, так называемым и действительно черным, не умытым телесно, умственно, нередко и нравственно. Ему некогда умыться, и никто его не умывает, а мараться нужно и для нас с вами.

Что вы обязаны делать? Что вы можете сделать для народа? Было время, – делали мало. Были условия, по которым и трудно было что-либо сделать. Теперь-же, к счастью, запрос на труд этого рода поставлен. Можете работать для народа и вы, и отличное дело можете сделать».

Назвали мы народ неумытым. Да, неумыт он умственно, а затем не умеет и не может чисто умыться даже физически, не говоря о высшей чистоте. Ум всегда был силой руководящей, просвещающей путь всякого человека, грядущего в мир. «Сказали мы, что, вступая в мир, вы вступите не в свет; да, не в свет, а в мрак жизни. Посмотрите, что разумеет наш народ и чего не разумеет? Возьмем по части религиозного развития. Не знает народ символа веры и десятословия почти поголовно. Не знает постоянно употребляемых молитв: «Ослаби, остави», «Под твою милость», «Приидите, поклонимся», «Помилуй мя Боже», почти поголовно. Не знает: «Достойно есть», «Пресвятая Троице», «Царю небесный», в большинстве. Во множестве не знают: «Отче наш», «Богородице Дево». Во множестве не умеют даже сказать шести слов: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь». И родители, несомненно, не учат детей даже этим шести словам. Больше. Не знают, не различают не только никаких святых икон в церкви, но не отличают образа Спасова, от Богородицы и от Николая Святителя. В одном из ближайших отсюда сел вынесли нам навстречу одну икону свят. Николая, и дети ваших лет не могли, не умели сказать, какой это образ. – Скажите, можно ли идти во тьму кромешную дальше и глубже?

«В чем же запрос времени? Отрадный запрос на ученье – ученье в училищах, ученье и домашнее. Нашли мы приход, – говорил и повторяю, – в котором все поголовно знали даже «Верую». Кто учил? Дома учили священник и его дочка – В селе вынесли нам навстречу крест, образ Богородицы и дванадесяти праздников. Три сразу взятые девочки не знали, не умели назвать ни Богородицу, ни крест; не знали и молитв никаких; но тут же взятый нами мальчик, похожий на нищего сказал: «Это Богородица, а это Христос – крест Христов, а это – Воскресение», и знал молитвы. Откуда сему премудрость сия? Говорят: «С месяц учился в школе». Школа – отраднейшее явление, свет во мраке ночи, путеводная звезда на застланном тучами небе. Русский народ развит природой и тысячелетней историей. Троньте его ученьем, через месяц мальчик-дикарь глядит умным, милым, приветливым, привлекательным человеком – христианином».

«Кто учил?» – спрашиваешь. «Священническая дочка», – отвечают в двух местах. «Где вы получили воспитание?» – спрашиваешь учительницу. «В уфимском духовном училище», и слышать это было всегда истинным утешением...

Дочки священников! Дочери церковного причта! Народ кормил вас и кормит. Платите ему хлебом духовным, – учите. Жены священников, жены церковного причта! Платите народу хлебом духовным, – учите.

…Поминайте слово Христа, еже Сам рече: «блаженнее есть паче даяти, нежели приимати». Еще одно, – хотя можно бы и многое сказать, – лечите народ... Возьмитесь дружно за дело, за умственную работу, не засыпайте, не тупейте, не деревенейте в убийственном себялюбии. Будьте живая сила, величайшая из сил нашего времени – умственная. Конечно, этим словом не исчерпана задача жизни. Помните, что жизнь есть игра страстей и страданье. Не тушите ваши радужные мечты, – пламя их потухнет без ваших усилий. Жизнь и время потушат их без вас. Радуга ваша останется у вас сзади, над стенами этой, по-видимому, хмурой школы. Там дальше встретят вас нередко ужасы и трагедии. ...Отрой уши, и каждую неделю услышишь то о желании разорвать неразрывное, то о покушении задушить, то о порыве наложить руки на себя. ... Боже! – говорят даже юные особы, – есть ли счастье в жизни? Есть оно, есть. Соломон ответил на это. Но есть не там, где ищем: «то суета сует, и всяческая суета, и крушение духа. Бога бойся, и заповеди его храни, – в этом счастье человека».

«Дети! Година, если быть может, не последняя, но грозная. Ветры буйные ходят в головах. Помните, что вы молились в этом храме, помните совет много пережившего и передумавшего человека, который напутствует вас в жизнь в звании и качестве вашего отца, – помните: бывают в жизни мрачные и тяжкие минуты, когда важно и существенно полезно опереться в церкви, буквально, на стену церкви, опереться без молитвы, без надежды, – коли хотите, – даже без веры твердой, а только просто опереться на стену церкви, деревянную или каменную. А тяжкие минуты ждут каждую из вас, от них же да избавит вас Господь.

Еще совет. Ветры буйные поднимаются в головах, сердцах и решениях. Помните, что в вашей зале висел портрет богопомазанного венценосца. Помните, что это знамя единства, сердцевина народной твердости, жизненный мозговой узел истории, развития, самого бытия русского народа. Помните, что Русь по краям и местам вздымалась как песок, как буран в широкой степи. Помните, что именно этот край, далекий от центра русской жизни, от окрепшего уклада русского строя, бывал ареною подобных буранов. Будьте коисервативным разумным началом истиннорусской жизни. Не забывайте и устами петь и в сердцах молиться: «Спаси, Господи, люди Твоя и главу людей, буквально главу народа, благочестивейшего Императора»⁴⁷⁴.

В поучении в день Введения во храм Пресв. Девы Богородицы (о принуждении в молитве)⁴⁷⁵ проповедник вооружается против Ростиславова, который глумился на всю Россию по тому поводу, что в наших воспитательных учреждениях, по крайней мере в духовно-учебных заведениях, введен и соблюдается воспитателями устав совершения утренних и вечерних молитв. «Ханжества и лицемерия ужасно боится современная педагогия, говорит преосв. Никанор, – и педагогические наставления, не всегда только светские, крайне заботливо предостерегают от всего, что порождает в юношестве эти вредные пороки ханжества и лицемерия.

Можно услышать и на экзаменах от мальчиков, что молитва должна бить свободна, а принуждение к делам благочестия – грех. Если же воспитанник повозрастнее и поумнее, то он и разъяснит, что христианство требует служения Богу вполне свободного, в духе и истине; служение же Богу устами, а не сердцем даже оскорбляет Бога; поэтому, если я не расположен в данную минуту молиться Богу, то и не должен, под опасением оскорбить Бога лицемерием и ханжеством. Все это так благовидно, что, по-видимому, и возражать нельзя».

Ужели, однако же, вредоносно, ужели богопротивно, ужели противно духу христианства всякое приневоливание в делах нравственности, к упражнениям в благочестии, к труду молитвы? Ужели оно неуместно в приложении особенно к юношеству, скорее отталкивая от цели, чем приближая к ней?

Мы думаем и отвечаем на этот вопрос: и да, и нет, бывает и то, и другое. Однако же утверждаем, что без вольного-невольного приневоливания нельзя ни привыкнуть к благочестивым упражнениям, ни утвердиться в доброй нравственности, ни, тем более, взойти на высокую степень христианского совершенства и молитвенного общения с Богом».

Далее проповедник пространно говорит о необходимости постоянного принуждения себя в жизни и в бдительности над собою и заканчивает так: «Ужели даже он, кощунственный учитель – обличитель Церкви, в душе порадовался бы, если бы духовные питомцы, в утро и вечер, ни даже лба своего не осенили крестным знамением, ни даже уст своих не освятили таким кратким, но преданным от Самого Христа молитвословием, как «Отче наш» и «Во имя Отца и Сына Святаго Духа. Аминь». Если лицемерие и ханжество – обязательное посещение утренних и вечерних молитв, самых сокращенных, – то ханжество и фарисейство – обязательное участие в молитвах пред учением и после оного, пред вкушением пищи и после оного, в воскресных и праздничных утренях и литургиях, обязательное приступание к св. тайнам, обязательное соблюдение постов. И это в юношах, будущих служителях слова Божия, которым слово Божие внушает возлагать ярем Господень на выи свои от юности своея!»⁴⁷⁶

В высшей степени содержательно и замечательно «поучение в неделю ваий», на тему: «Нужно учить детей вере»⁴⁷⁷. Замечательно, что Церковь желает, чтобы в этот знаменательный праздник ваий мы прославляли Христа не так, как прославляли Его в тот день старшие из иудеев, говорит преосвящ. Никанор, а так, как дети. Мысль эта выражена в песне: «Очистив свой ум, очистим души, восхвалим Христа верно, как дети, с ветвями в руках, взывая велегласно: «благословен Ты, Спаситель, пришедший в мир спасти Адама от древния клятвы». Та же мысль выражена и в праздничном тропаре. «В общем воскресении, прежде Твоей смертной страсти, уверяя, доказывая истину всеобщего воскресения пред собственною смертию, Ты из мертвых воздвиг Лазаря, Христе Боже: посему и мы, как отроки, нося ветви – знамения победы, Тебе, победителю смерти, вопием: «Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне». Тут есть глубокая причина, почему это так, почему мы должны хвалить Господа, грядущего во славе на вольную страсть, как славили дети, а не так, как славили отцы их. И причина эта указана Церковию.

Старшие хвалили не так, как следует, хвалили не очищенными умами, – не умно, – хвалили не очищенными душами, хвалили неверно, – без веры и даже вероломно. А дети хвалили, как должно, хвалили умно, духовно, верно, – хвалили достоподражаемо⁴⁷⁸.

Затем после изложения обстоятельств входа Господня во Иерусалим, проповедник говорит: «замечательно: Иисус Христос заповедует, чтобы мы принимали царствие небесное, как дети. Церковь желает, чтобы мы славили Бога, как дети. Благочестивая святоотеческая древность требовала, чтобы дети ведали и славили Бога. А современная мудрость требует не того, чтобы мы, возрастные, славили Бота, как дети, – где ей подняться до этой высоты помысла, – а не желает уже того, чтобы сами дети ведали и славили Бога, почему и не хочет учить детей вере».

«Скажем несколько слов об этом поветрии. ...Скажем слово при свете учения Церкви, при свете нынешнего торжества; скажем по личному нашему опыту, по личным воспоминаниям и наблюдениям. «Говорят: учить детей религии рано, – они мало развиты». Говорят: «учить детей бесплодно, – не поймут». Говорят: «учить детей вере далее несправедливо: – это значит насиловать их совесть: когда вырастут, тогда и облюбят веру, какую признают для себя годною, которую тогда и усвоят себе сознательно. Говорят: «учить детей вере даже вредно, – это может помешать их светлому здоровому физическому развитию; может удручающим образом подействовать на развитие мозга, может притупить мозги, положить печать меланхолии, заложить семена будущего религиозного биготства, ригоризма, фанатизма, даже умопомешательства? Говорят и многое другое против учения детей вере, а делают в этом направлении еще больше.

От этого, посмотрите: носят ли в известных кругах детей в церковь? Часто-ли носят? А в старые годы носили. Посмотрите, водят ли детей 3–4–5 лет в церковь? Часто-ли водят? А в старые годы водили и часто. Приучают ли детей к религиозным упражнениям, молитвам, постам? Многие-ли приучают? В старые годы приучали, приучали все. Объясняют ли веру дома с первых годов возраста? Многие-ли объясняют? В старые годы хоть немного, но многие объясняли.

...Дальше посмотрите. Многие ли гимназисты и гимназистки теперь посещают храм Божий?

...Кто говорит, что псалтири и часословы для детей непонятны, что дети не понимают веры, тот говорит против опыта или не имеет опыта... Нет, дети, начиная с двух – трех – четырех лет и выше, начиная вообще с минуты сознания, постигают веру, постигают всей цельностью своего духа, цельностью чутья умственного, нравственного и эстетического, постигают так поэтически глубоко, как теперь не способны понимать мы с вами, люди созревшие или перезревшие. Все, что я скажу, буду говорить на основании опыта». «Доступно сознанию и сердцу ребенка двух – трех лет, что Бог-Отец живет на небе, дает хлеб и все хорошее; что нужно молиться Ему по утру, и вечером, стоя благоговейно пред иконою, сложив руки на груди. Возрастные понимают, но не постигают религию. А дети постигают. Боже! Сколько беспредельной радости навевало стократное повторение евангельских слов: «и минувшей субботе, Мария Магдалина и Мария Иаковля и Саломия купиша ароматы, да пришедше помажут Иисуса», – как тысячекратное повторение и других евангельских сказаний о воскресении? Нельзя было наглядеться до сытости на этот образ воскресения. Это созерцание было погружением сознания в невечерний свет светлой небесной пасхи.

...Теперь образованные родители не ведут, не несут детей в церковь даже в такие знаменательные дни, как нынешний, в этот преимущественно детский праздник ваий. Ведут их на рынок, да покупают им вербы, т. е. игрушки... Видел я хороших родителей, которые в святую пасхальную ночь очень озабочены были тем, чтобы семилетияя дочка, возбужденная праздничными впечатлениями и не желающая ложиться, непременно в свою пору заснула, чтобы на завтра была здорова. На завтра часов в 9 утра, после обедни, конечно, ее заботливо нарядили и вывели сказать главе семейства: «Христос воскресе»! А на нашей памяти бывало, что дети в Пасху спят на помосте церковном.

Я знал отца, еще молодого человека, который погружен был в гегельянскую философию, но у его сирот без матери, детей 3–4–5 летних, неугасимо горела лампада пред иконою; дети на кроватках читали утренние и вечерние молитвы под диктант старой благочестиво-простой няни, сам отец читал и толковал им, крошкам, Библию. Зачем? Ничто так не развивает детей, говорил он, как Библия» ...

В учебных заведениях мы приставляем религию к юношеству в школьных вопросах и ответах, которыми сообщаются мертвые отрывочные понятия, или же в школьных исторических рассказах, выглаженных до того, что из них выглажен, кажется, самый дух, или же в поверхностных объяснениях, которые не столько способны согреть сердце, сколько расшатать сомнениями ум. Дисциплина же церковная в жизни юношества разрушена и не поддерживается. Крестное знамение – труд, и нелегкий, и едва ли даже не вызывающий краску стыда на лице. Стоянье, прислуживанье в церкви – одолжение церкви. Говенье – уступка закону, самопожертвование. Посты, встать на утреню в великую субботу, на торжественно-пасхальную литургию в первый светлый день, – ну уж просим извинить.

Удивителъно ли, что христианский дух, что религиозные чувства и убеждения в нашем юношестве в обоих полах тают менее упорно, чем наш весенний снег? А религиозный дух – основа государственных, общественных идей. Удивительно ли, что и эти идеи до корня извращаются?

Религиозный дух, строго религиозное воспитание указывали человечеству идеал на небе, бесконечно возвышенный настолько, сколько беспредельности заключается в слове Спасителя: «Будите убо вы совершении, якоже Отец ваш небесный совершен есть». А теперь господствующим идеалом всемирной педагогии становится – воспитать человека, но не христианина, т. е. выработать отлично откормленное, сильное и хитрое, по возможности, благовоспитанное животное. Идея, как видите, совершенно обратная в сопоставлении с христианскою.

Спаситель сказал: «Аще не будите, якоже дети, не внидете в царствие небесное». В наше время это слово Самой Истины теряет значение истины. Теперь сказать нужно: «Если мы будем таковы же, как наши дети, то не внидем в царство небесное»⁴⁷⁹.

При открытии церковно-приходской школы при архиерейском доме преосв. Никанор произнес замечательную речь на тему: «Дети приходят к Господу Иисусу»⁴⁸⁰.

Поймите, дети, говорит он. К вам наше слово. Приводили к Господу нашему Иисусу Христу детей, приносили и младенцев, чтобы он прикоснулся к ним, возложил на них руки, помолился за них и благословил их. Было это, надо думать не раз, но раз только записано в св. Евангелии. Иисус обнял их и, возложив на них свои руки, благословлял их».

Вот теперь и вас, дети, ведут, ведут в самом простом смысле, к Иисусу Христу, чтобы Он коснулся и вас, чтобы возложил и на вас свои руки и помолился за вас и благословил вас. Знайте, что Господь Иисус Христос, как Бог и человек, пребывает на небе, но пребывает невидимо, хотя и существенно, и везде…

Чтобы прийти к Христу, нужно идти к Нему целый век. Он близко от нас, но и бесконечно далеко, как Бог бесконечно совершенный. Первый существенный шаг к Нему вы сделали в таинстве крещения, когда вас крестили во имя Христово. А затем и подумайте: дальше в вашей жизни, ко Христу ли вы шли, или же от Христа?

«Приидите же и приходите, дети, сюда в школу. Здесь вам покажут, здесь вы увидите Христа, увидите Его пречистый образ, начертание Его человеческого лика. Здесь вы увидите начертание Его в св. Евангелии»... Покажут, как Он осуждает себялюбие, своекорыстие, кражу, ложь, продерзость, непочтительность к старшим, жестокосердие ко всем ближним, и как, наоборот, любит самоотвержение, ради Его, ради Христа, благочестие, любовь к ближним, почтительность к родителям, к начальствующим, к отцу отечества, русскому родному нашему царю. Здесь покажут вам, как следует молиться, научат и образцам и самому отправлению богоугодной молитвы. Здесь научат вас, как благоугождать Христу и теперь, в вашем отрочестве, и во всю вашу жизнь. Просветлением ума вызовется нечувствительно улучшение воли и очищение сердца, и вы всеми вашими чувствами увидите Христа, увидите лучше и ближе, чем теперь видите. И Он ощутительно для вашего сердца прикоснется к вам и возложит пречистые руки Свои на главы ваши, и вместе с вами помолится за вас к Своему и вашему пренебесному Отцу и благословит вас Своим пренебесным благословением отныне и до века, и на веки. Аминь⁴⁸¹.

Его «Письма о христианской жизни». Значение наставлений его о внутренней жизни христианина. Его наставления по вопросу о воспитании: обязанности семейные: главы: хозяйство; духовные дела семьи, сношения общественные, хранение обычаев и семейного характера; членов семьи: иметь главу, повиноваться ей, жить между собою в мире и согласии, не выносить сора, защищать честь своего дома; обязанности супругов – общие: в супружество вступать с осторожностью; преданность Богу, не дурные цели; найдя – благодарность Богу, приступать к таинству со смирением, а затем: крепкая любовь, привязанность, сочувствие, содействие, мир и согласие, доверие, верность супружеская... Частные обязанности мужа: являть владычество над женой, считать ее искреннейшей советницей, заботиться об её умственном и нравственном совершенствовании, не позволять развратить ее, не препятствовать ей иметь общение со внешними. Жены: слушаться мужа и быть ему преданной, верно исполнять его распоряжения и не ставить на своем, быть уступчивой, заботиться о добронравии супруга, саму себя украшать добродетелями, помнить, чтона её доле наблюдение домашних дел. Обязанности родителей: чаять детей, хранить целомудрие и здоровье, заботиться о достатке, радоваться дитяти, как дару Божию, освятить его таинствами, а затем блюсти, как святыню, заботиться о воспитании тела по плану, с целью, а особенно – души: ум, нрав и благочестие. Ум сам развивай или учитель, нрав – собственным примером; приучением к молитве, развивать сознание, что дитя – христианин; остерегать от беспутного чтения; приготовить к знанию; навыкать к приличию в слове, одежде, положении стана, держании себя пред другими, скромной благопристойности; учить искусствам и мастерствам, воспитывать трудолюбие, любовь к порядку, добросовестную исправность, а главное – дух благочестия. Пристроить детей после воспитания, и после этого руководить ими с любовью истинной, трезвенной, с благоразумной снисходительностью, нол без поблажки, лучше с некоторой строгостью, но и со справедливостью (иначе лучше чужой воспитатель): неравенство поселяет неприязнь; иногда прибегать и к телесному наказанию – в случае крайней нужды. Обязанности детей: любовь к родителям, почтение и покорность, чествование в сердце, не оскорблять родителей лично и перед другими, дорожить родительским благословением, упокоение родителей престарелых. Родных: братняя, сестринская любовь, – между праотцами и внуками, дядями и племянниками, у сирот и вдов. Других случайных лиц, принимаемых в семейство: родители должны выбирать осмотрительно, принятых блюсти и надзирать, но и уважать их; быть с ними справедливыми и детям внушать такое же уважение; иметь план воспитания и деятельно приводить его в исполнение; кормилица: в ней смотреть не на телесную часть, а на нрав и сердце: кормилица должна наблюдать благочестие и чистоту; няня, – здесь особенно прочная полагается основа будущему нраву: надобно умение обращаться с детьми; няне надо со страхом браться за дело. Учитель – иметь кроме богатства внутреннего еще опытность, искреннюю любовь к детям, неусыпность, благоразумие, степенную важность, главное же – благочестие; отношение к ним родителей. Господ – не презирать слуг, а иметь, как братий о Христе, ввести слугу в порядок дел; быть благодарным за дела слуги; взаимно служить ему; давать возможность исполнять дела благочестия; снисходить к слабостям слуг, не быть гордыми, выговоры делать кротко. Слуг: почитать господ, повиноваться им, быть верными, искренними, радеть о пользе господ, милость принимать с благодарностью, неудовольствия сносить терпеливо, быть свободными во Христе.

Преосвященный Феофан в средних летах (около 40 лет) удалился от должности и поселился в монастыре среди подвигов молитвы и изучения Св. Писания и творений Св. Отцов. Как толкователь св. ап. Павла, он стоит выше других русских авторов. Но преосвященный Феофан по молитве и глубине в изучении и изложении святоотеческих наставлений о внутренней жизни христианина бесспорно первый. Его «Письма о христианской жизни», обращенные к лицам просвещенным, имеют значение драгоценного руководства в познании себя и настроении себя в христианском духе. Он не ограничивается в них и других творениях логическими разъяснениями внутренней жизни человека, он не вдается в мечтательный характер, подобно мистикам, он превосходно описывает состояния внутреннего делания пред Богом и показывает связь его с внешними проявлениями. Превосходно знающий по своему опыту разнообразные состояния христианина, он прекрасный наставник в покаянии, исправлении себя, борьбе с помыслами, «умным дыханием», т. е. всегдашним предстоянием в своем самосознании перед всеведущим Господом при всех занятиях христианина. Изредка вдающийся в литературную полемику с иномыслящими, он могучий противник их. Преимущественно преосвященный Феофан исследует вопросы христианской жизни.

Многочисленные литературные труды преосвященного Феофана, составляющие целую библиотеку и приближающиеся по своему характеру к святоотеческим, так обширны и так обильны мыслями, что если и есть такой счастливец, которому удалось изучить их, без сомнения, и он не знает, на чем, как особенно выдающемся, остановиться: все в них достойно внимания, усвоения, воплощения в жизни.

По вопросу о воспитании детей преосвященный Феофан так ведет свои рассуждения⁴⁸³.

«Есть круг обязанностей, лежащих на христианине не потому, что он христианин, но потому, что при том он находится еще в том или другом состоянии, в тех или других отношениях. Человек состоит в каких-либо законных связях с другими, и на нем лежат обязанности взаимно с другими лицами и, требуя от него известного рода действования, в то же время они требуют взаимного соответствия и от других. Сюда относятся обязанности христианина, рассматриваемого, напр., в семействе.

Семейство есть общество, которое под одним главою, согласным отправлением разных дел устрояет свое благосостояние внешнее для внутреннего. Обыкновенно его составляют родители и дети, иногда с другими родными и слуги. В сем отношении есть общие всего семейства обязанности и есть взаимные обязанности разных членов семейства.

аа) Главы. Глава семейства, кто бы ни был ею, должен восприять на себя полную и всестороннюю заботу о всем доме, по всем частям, и иметь неусыпное попечение о нем, сознавая себя ответным лицом и пред Богом, и пред людьми за его добро и худо; ибо в своем лице он представляет ею все: за него получает стыд и одобрение, болит и веселится. Сия забота по частям должна быть обращена: а) на благоразумное, прочное и полное хозяйство, чтобы все во всем могли иметь посильное довольство, жизнь не болезненную, безбедную. В этом житейская мудрость – честная, Богом благословенная... В сем отношении он распорядитель и правитель дела. На нем лежит, что когда начать, что кому сделать, с кем в какие вступить сделки и проч. б) При внимании к ходу вещественных дел, и духовные дела тоже на нем. Главное здесь – вера и благочестие. Семейство – Церковь. Он глава сей Церкви. Пусть же блюдет чистоту её. Способ и часы домашнего молитвования – на нем: определи их и поддерживай. Способы просвещения семейства в вере – на нем; религиозная жизнь каждого тоже на нем: вразуми, остепени, укрепи. в) Устрояя все одной рукой внутри, другой должен он действовать вне, одним глазом смотреть внутрь, другим – вне. Семейство за ним. В общество является он, и общество за все семейство берется прямо за него. Потому все необходимые сношения и общественные дела на нем. Он знай, он приводи и в дело, что нужно. г) Наконец, на нем лежит обязанность хранить семейные обычаи, общие и свои частные, и в последнем случае – особенно дух и нравы предков держать в семействе, память о них передавать из рода в род. Каждое семейство имеет свой характер: пусть он остается и держится в союзе, однакож, с духом благочестия. Из их разнородностей составится стройное при разнообразии и полное тело – село, город, государство.

бб) Под главою и все семейство – все члены его. Они прежде всего должны: а) иметь у себя главу, не оставаться без неё, никак не позволять, чтобы их было 2 или больше того. Сего требует простое благоразумие и благо их же самих; иначе невозможно. б) Потом, когда есть глава, ей во всем повиноваться, не вносить своих распоряжений, своевольно не начинать ничего и не опускать приказанного. в) Между собою жить в крепком мире и согласии, в союзе сердечном: разрозненность сил расслабляет и останавливает успех. г) Из сего мира и взаимная помощь и взаимное содействие: ты тому помоги, а тот тебе. д) Наконец, выходя во вне, не должно выносить сора. Внешние пусть и знают только внешнее. Что бывает внутри, то должно быть священной для всего дома тайной. е) Надо и словом и делом защищать честь своего дома: сам не срами его делом худым, не говори худо; защити, когда слышишь что; Богом же благословенная честь дома это – благонравная, чистая и благочестивая жизнь всех членов его, всем ведомая и всех с уважением и доверием обращающая к ним.

а) Общие

От супружества – счастье временное и даже спасение вечное. Потому к нему приступать должно не с легкомыслием, но со страхом и осторожностью. Добрым супружеством благословляет Бог. Потому а) будь благочестив, предан Богу, на Коего уповая, молись, чтобы Сам Он послал другую половину, угодную Ему и спасительную тебе. б) Ища супружеского союза, не предполагай дурных целей, или страстное блажничество, или корысть, или тщеславие; но ту одну, какую Бог определил – взаимную помощь во временной жизни, ради вечной во славу Божию и благо других. в) Когда нашел, прими как дар Божий с благодарностью к Богу; сколько с любовью, столько же и с почтением к сему дару.

Когда выбор кончен: должно произойти соединению, таинственному от Бога слиянию духовно-телесному. Естественный союз, по любви, есть союз дикий, мрачный. Здесь он очищается, освящается, по молитве Церкви, Божественной благодатью. Трудно самому одному устоять в союзе крепком и спасительном. Нити естества рвутся. Благодать непреодолима. Самонадеянность опасна везде, тем более здесь. Потому смиренно, с постом и молитвой, приступи к таинству.

Сочетанные стали одна плоть, тем больше одна душа. На этом понятии основываются общие супругов обязанности, именно: а) крепкая любовь, не страстная, но чистая и трезвая, свидетельствуемая внутри: взаимно б) привязанностью и живым участием, равно как скорым и подвижным сочувствием, а вне: взаимно, в) содействием, по коему глаз и рука одного там же, где и другого. Отсюда истекает: г) мир непресекаемый и согласие нерушимое, предотвращающее неудовольствия и скоро устраняющее происшедшее нечаянно; д) доверие, по коему несомненно один во всем может положиться на другого, быть спокойным на счет его во всем, тайн ли то касается, или поручений. Венец, же всего: е) верность супружеская, т. е. хранение первого условия союза и душою и телом принадлежать только друг другу. Муж не свой, а женин, жена не своя, а мужнина; верность утверждает доверие; неверность, хотя только предполагаемая, рождает подозрительную ревнивость, прогоняющую покой и согласие и разрушающую семейное счастье. Не ревновать – святой долг, но вместе и подвиг, или искус супружеской мудрости и любви. Ибо тут всегда вмешивается ревность, которая и требует исключительности, и боится за нее. Она здесь очень смешна, и сама вооружается против себя.

б) Что касается до частных обязанностей каждого супружеского лица, то они вытекают из понятия о значении каждого из них.

Муж глава жене. Отсюда – муж, а) должен иметь и являть свое владычество над женой, не унижать себя, не давать главенства по малодушию или страсти, ибо это срам для мужей. Только сия власть должна быть не деспотической, а любовной. Имей жену подругой и сильной любовью заставляй ее быть себе покорной. б) Во всех делах должен считать ее первой, вернейшей и искреннейшей советницей, первой поверенной тайн. в) Должен смотреть за ней, заботиться о её умственном и нравственном совершенстве, снисходительно и терпеливо истребляя недоброе и насаждая доброе, неисправимое же в теле или нраве снося благодушно и благочестиво. г) Но уж никак не позволять себе развратить ее своим небрежением и вольностью. Муж – убийца, если смиренная, кроткая и благочестивая жена становится у него разсеянной, своенравной, Бога небоящейся... д) Блюдение однакож нравственности не препятствует удовлетворять её желанию держать себя прилично и иметь общение со внешними, хотя не без изволения его.

Жена же со своей стороны: а) должна во всем слушаться мужа, всячески нрав свой склонять к его нраву и быть ему всецело преданной, чтобы ни делом, ни мыслию даже не загадывать ничего без его воли. б) Потому верно исполнять все его распоряжения, советы, повеления, и в мысль не попуская того, чтоб когда-нибудь поставить на своем, вообще ни в чем не желать и не являть главенства. в) В случае несогласия – быть уступчивой и терпеливо сносить все, что ему покажется не по нраву; иначе не сохранишь мира дорогого. г) Однако же это не отнимает у ней обязанности заботиться о добронравии супруга. Своей мудростью и влиянием она может изменить его нрав; если он неисправен: по крайней мере, она не должна оставлять его в небрежении, но, сколько есть ума и сил, действовать на него и исхищать, как из огня. д) Для сего саму себя украшать преимущественно добродетелями, другие же украшения иметь, как нечто стороннее, средственное, от чего легко отказаться, особенно, когда сего потребует необходимость поправить дела. е) Наконец помнить, что на её доле блюдение домашних дел; хотя исполнительное только... Её долг – делать положенное, видя какую нестройность- – сказать и восстановить или восполнить.

1) Родителей

1) Супруги имеют быть родителями. Дети – одна из целей супружества и вместе обильный источник семейных радостей. Потому супруги а) должны чаять детей, как великого дара Божия, и молиться о сем благословении. Бездетные супруги суть действительно нечто обиженное, хотя это иногда бывает и по особенным намерениям Божиим. Молясь же, они должны и себя б) готовить к тому, чтобы быть добрыми родителями добрых чад; для сего хранить целомудрие супружеское, т. е., трезвенную отчужденность от сладострастия; хранить здоровье, ибо оно неминуемо есть наследство детей: больное дитя что за радость? хранить благочестие, ибо, как бы ни происходили души, а они в живой зависимости от сердца родительского, и характер родителей иногда очень резко отпечатлевается на детях. Любимое чадо, когда Бог дает его, надобно будет воспитать, а для того иметь; в) достаток; пусть же заботятся о нем заранее не на настоящее только, но и на будущее время.

2) Когда Бог дарует чадо, а) радуйтесь и благодарите, яко человек родился в мир. Бог повторил благословение первое и через вас: примите же дитя, как от руки Божией. Но потому же поспешите: б) освятить его таинствами, ибо здесь вы посвятите его на служение Богу истинному, Коему и сами вы, и все ваше, должны принадлежать. В дитяти смешение духовно-телесных сил, готовых принять всякое направление: положите на нем печать Божественного Духа, как основу и семя вечной жизни. Отовсюду теснится сатана со своим злом: оградите дитя оградой Божественной, непроницаемой для темной силы. в) Освященное в таинствах дитя блюдите потом, как святыню: не оскорбляйте Духа благодати и Ангела-Хранителя, окружающего колыбель, своим неверием, невоздержанием, немиролюбием.

3) начинается воспитание – дело родителей главнейшее, многотрудное и многоплодное, от коего – блага семейства, Церкви и отечества. Тут-то и покажите истинную любовь. Родители, можно сказать, не вы: дитя родилось неведомо для вас как. Воспитать же его – ваше дело. В сем деле на все надо обращать внимание: и на то, что есть дитя, и на то, чем быть ему. Нужно воспитать тело его, доведши его до того, чтоб было оно и крепко, и живо, и легко. Мало предоставлять все природе, должно и самим действовать по плану с целью, пользуясь опытами других и пособиями педагогики здравой. Но еще больше должно заботиться о воспитании духа. Благовоспитанный духом и без крепкого тела спасется. Себе же оставленный будет страдать от тела крепкого. В сем отношении должно образовать ум, нрав и благочестие. Ум, если можешь, сам развивай, а, если нет, отдай в училище, или имей учителя. Нужнее при сем здравомыслие, коему и без наук учатся, нежели научность. Но всякого долг – научить символу, заповедям, молитве, или дать познать христианскую веру. Нрав ничем так не образуется, как собственным добрым примером и удалением от худых примеров сторонних. Предотвращай: сердце невинное под действием благодати окрепнет и добрые его расположения обратятся в нрав. Тем нужнее свое благочестие для укрепления благочестия дитяти... Ибо оно относится к невидимому. Здесь дела благочестия домашние совершают все по благодати Божией. Пусть дитя участвует в молитве утренней и вечерней; пусть будет, сколько можно чаще, в Церкви, сколько можно, чаще причащается по вере вашей; всегда пусть слышит ваши благочестивые беседы. При этом нет нужды обращаться к нему: оно само будет слушать и соображать... Родителям надо со своей стороны все употреблять, чтоб дитя, когда придет в сознание, сильнее всего сознавало, что оно – христианин. Но опять главное – собственно дух благочестия, проникающий и прикасающийся душе дитяти. Вера, молитва, страх Божий выше всякого приобретения. Их прежде всего внедрите. Выучившегося читать надо остерегать от беспутного чтения. Жажда чтения неразборчива. Надо выбрать и дать, что читать. Развивающееся дитя покажет, к чему оно гоже. Потому должно полагать основы будущему его прочному, нешаткому, небоязненному действованию на принятом поприще, приготовить к знанию, чтоб оно умело в нем действовать, и телом и душой было сроднено с ним и могло жить в нем, как в своей стихии. Если при сем нужно будет усугубить попечение, усугубь; если нужно прибавить предметов обучения, прибавь. То неодобрительно, если все предоставляют течению обстоятельств. Правда, Господь все устрояет; но Он же нам дает разуметь волю Свою в наших способностях, склонностях и характере. Сему указанию внимать и на сем основании действовать есть долг. Должно руководить дитя – навыкать приличию в слове, одежде, положении стана, держании себя перед другими. В молодых летах это тем уместнее, что там действует переимчивость, преимущественнее внешняя, и что, утвердившись там, может так остаться на всю жизнь. Приличие – вещь будто незначительная, однако много беспокоит и смущает ненавыкшего ему. Надо предотвратить от сего дитя. Но опять надо ставить сие дело в тени, как придаток, не возвышать и даже не говорить, как это нужно, а учить просто, как учили ходить. Где рассыпаются похвалы ему, там приличие выдается из-за других важнейших вещей и заслоняет их. А это худо. Притом здесь, разумеется, благопристойность простая, скромная, почтительная; а не людная, вертлявая, изысканная. Учить искусствам – прекрасное дело, именно: пению, рисованию, музыке, и другим тоже мастерствам – женским и мужским. Они доставляют приятный отдых духу и благонастроение. Но надобно, чтобы не забывалось главное: созидание духа для вечности. Этим должно определиться направление искусственности, или внутренее её содержание.

Надо, впрочем, помнить, что в воспитании не столько важен материал, сколько силы, или способность и умение доставать его. Что должно вынесть из воспитания в этом отношении это – трудолюбие – тяготение к труду и ненависть к праздности, любовь к порядку – регулярность, чтоб все делать вовремя, к месту, не забегая и не отставая; добросовестную исправность – расположение, не жалея себя, не щадя сил, выполнять, по совести, все, что требуется. Это счастливейшее настроение, какое обеспечивает на всю жизнь и внешнее счастье, и внутреннее благочестие. Но все же не должно забывать, что такие настроения составляют только внешнюю доброту, внутренняя же состоит в духе христианского благочестия. Наконец, воспитанное дитя должно пристроить: дочь отдать прилично замуж, сыну достать место или вставить в порядок жизни, к какому он готовлен. В сем деле главное то, чтобы они могли сами потом безбедно жить и успешно трудиться. При выборе второй половины можно иметь в виду расположение; но не должно уважать капризов, рождающихся от соблазна блеском и видимостью, а надо делать, что разумно видится прочным и полезным. Худо делают, когда оставляют детей влечению сердца в сем важном деле. Впрочем, и по пристройке детей не надо их забывать, но надзирать их, направлять, руководить, вразумлять. И право, и долг родителей не отстают от них по смерть. Ныне иначе на это смотрят; но не все то законно, что ныне вводится.

Руководитель в воспитании детей – любовь. Она все предвидит и на все изобретет способы. Но должно, чтобы сия любовь была истинная, трезвенная, разумом управляемая, а не пристрастная и поблажливая. Последняя слишком много жалеет, извиняет и снисходит. Благоразумная снисходительность должна быть; но поскольку она граничит с поблажкой, то строго должно смотреть за ней. Лучше несколько передать на строгость, нежели на поблажку, ибо она день ото дня больше и больше оставляет неискорененного зла и дает расти опасности; а та – отсекает однажды навсегда или, по крайней мере, надолго. Вот почему иногда существенная надлежит нужда иметь воспитателем чужого. Где любовь уклоняется от истины, там часто или почти всегда через пристрастие впадет она в несправедливость к детям: – одних любят, а других нет; или отец любит одних, а мать других. Это неравенство и у любимого, и у нелюбимого отнимает уважение к родителям и между самими детьми с таких ранних лет поселяет некоторую неприязнь, которая при обстоятельствах может превратиться в посмертную вражду. Что же это за воспитание? Не должно, наконец, забывать смирительного и вместе самого действительного средства исправления – телесного наказания. Душа образуется через тело. Бывает зло, коего нельзя изгнать из души без уязвления тела. Отчего раны и большим полезны, тем паче малым. Любяй сына своего, участит ему раны, говорит премудрый Сирах (Сир.30:1). Но само собой, разумеется, что к такому средству надо прибегать в случае крайней нужды.

2) Детей

Так много приемлют дети от родителей! От них временная жизнь, от них же основание, начало, способы и жизни вечной. Отсюда и дети не естественно только, но и совестью должны быть обращены к родителям, с особенными чувствами и расположениями сознавать себя к ним обязанными и возгревать их к себе. Главное чувство, которому большей частью не учатся, есть любовь с почтением и покорностью. Должно делать только сии чувства разумными и вместе прочными до того, чтоб не испарились в целую жизнь. Воля родителей, что воля Божия, лицо их – лицо Божие. Кто не чтит их, не покоряется им, отделился от них сердцем, тот извратил свою природу, отпал и от Бога. Потому всячески храни честными лики родителей твоих, ни хульной мыслью, ни словом не наводи на их лицо тени и не смущай сердца твоего. Пусть есть поводы к тому, не внимай им. Лучше все потерпеть, нежели отделиться сердцем от родителей, ибо им Бог дал силу Свою. Чествуя родителей в сердце, будешь всячески остерегаться оскорбить их словами и поступками. Кто нечаянно их оскорбил, зашел далеко; кто же сделал это сознательно и в недобрых движениях сердца, тот зашел еще далее. Оскорбление родителей очень опасно: близ него – предание сатане по тайной некоторой связи. Затмивший чествование родителей в сердце, сам только отделился от них, а оскорбивший их может отделить от себя и родителей. Но, коль скоро сие случится, отрезанный поступает под видимое владычество другого отца – отца лжи и всякого зла. Если это не со всяким оскорбителем случится, то тут Божие снисхождение и покров. Во всяком случае опасно оскорбление. Не только бесчестно, но и не разумно. Потому то всегда должно спешить восстановить здесь мир и любовь, нарушенные через оскорбление чем бы то ни было. Остерегаясь от оскорблений личных, надо удерживаться от оскорблений лица родительского и перед другими – словами поносными или злословием и хулою. Кто уже и вон понес неуважение, тот стоит на краю зла. Чтущий родителей будет всячески заботиться, и поведением своим радовать их и перед другими святить их, величать и всячески защищать от неправд и осуждений. Больше всего дети должны дорожить родительским благословением, потому всячески стараться получить его, а для того заботиться о том, чтобы сердце родительское было отверзто к ним, а не закрыто. Благословение родителей похоже на всемогущее Слово Божие. Как то размножает, так и сие. Напротив, неблагословение и клятва сокращают и как бы иссушают. На ком нет его, тому ни в чем счастья нет, все из рук вон. Пропадает и его ум, и другие отчуждаются. Наконец, сладкий и спасительный долг упокоения родителей прсстарелых. Тут питается пространно благодарная любовь; сим же привлекается и вся сила благословения родительского и все блаженство, благоволение Божие. Не имея родителей, вместо их можно покоить чужого старца: ибо вообще лицо старчее – Богосветлое лицо.

Родители дают родных и, поставляя их во взаимоотношения по их чину, дают бытие разным новым обязанностям семейным.

Здесь первое непосредственное место занимают братья и сестры, зачавшиеся в одной утробе, одним молоком питавшиеся, взросшие под одним кровом, одним попечением и любовью. Чувствам родства не учат, они сами есть. Такова и братняя с сестринскою любовь... В чем она, – выяснить нельзя. Она не то, что любовь к родителям или друзьям и благодетелям. Ее только чувствовать можно, а не выражать, отличая одним словом: братняя, сестринская. Это – глава обязанностей! Из неё сам собою рождается мир крепкий и согласие, неиссякаемый источник взаимных радостей, обвеселения родителей и всего семейства. Самое великое несчастье, когда братья и сестры не в ладу. Начинают особиться, всякий тянет к себе; оттого прекращается порядок, взаимодействие и успех. Сила дома слабеет и наконец совсем рушится. Есть братья старшие: их дело беречь и настраивать младших; младших же долг – уважать старших и их слушаться. Это естественно.

И между другими родными родственная любовь естественна и вместе обязательна; только она принимает разные виды и оттенки, смотря по чину родства. Так между праотцами и внуками должны быть – у тех желательное радение, а у сих – уважение, близкое к благоговению, благодарность и желание доставлять всякое утешение; между дядями и племянниками – от тех совет и пример, а от сих уважение и внимание. У сирот и вдов – в отношении к другим некоторое уповательное, более, нежели внимательное, близкое к требованию, расположение; у других же к ним при уважении сердоболие, сострадание, утешение, особенно обегание оскорблений.

Нередко надлежит нужда трудное дело воспитания детей по разным частям родителям разделять с другими. Отсюда, новые в семействе отношения, новые и обязанности: между родителями, теми лицами, кои принимаются, и детьми. На родителях лежит выбор всех осмотрительный, внимательный, чтоб с благонадежностью и доверием можно было поверить им сокровище свое: принятых надо блюсти и надзирать, чтоб и сами в себе, и в своем деле они были исправны; первое начало последнего: если того нет, ни к чему и сие. Но при сем и самим уважать их и быть к ним справедливыми и внимательными и детям внушать такое уважение. Особенно на родителях лежит иметь план, чертеж воспитания, и самим деятельно проводить его в исполнение или по нему направлять исполнителей: иначе нельзя, когда дело разделено между многими. Вред от несоблюдения сего неизбежен; но что он не всегда виден, это потому, что он оседает в душе, а не видится во вне. Затем по разным частям воспитания идут разные лица.

Дело отдоения поручается иногда кормилицам. Само собой разумеется, что лучше, благочестнее и, собственно, родительски поступают те матери, кои кормят сами. Тут единственно соков, или животных элементов для тела, и единство духа, при живой любви, решают успех и благонадежность воспитания. Нет сомнения, что та мать не без греха, которая не делает сего по моде, лености и неге. Но есть крайние нужды извиняющие, когда вместо пользы может быть вред для себя и для дитяти. При вверении отдоения сторонним ошибаются те, кои смотрят только на телесную или животную часть кормилицы. Она нужна; но при ней должны быть добрый нрав и сердце... Дивно, как нрав переливается с молоком. Но кроме того он непосредственно перейти может от одного общения непрестанного. Кормилицам должно помнить сие; потому, принимаясь за дело свое, хранить благочестие и чистоту и исполнять его с молитвами и любовью, подобной родительской.

Отдоенное дитя поступает на руки няни. Здесь еще больше осторожности, ибо больше опасности. Труд няньки продолжительнее, и дитя тут уже начинает понимать. Можно сказать, здесь особенно прочная полагается основа будущему нраву, который, сомнительно, испаряется ли когда? Это, конечно, хорошо, если нрав добр; а сколько зла, если худ?! Здесь, кроме доброты, необходимо еще и уменье обращаться с малыми. Сколько у них состояний, сколько желаний, причуд! Все это надо видеть и знать, как наклонить в добро, как поступить в том или другом случае, воспользоваться тем и другим. Нрав няньки читается в глазах, в поведении и обхождении, и перенимается. Из обращения няни может выйти своенравное, упорное или изнеженное дитя, а иногда и с пороками, напр., воровство, пересмешки, сварливость и проч. Так и няне надо со страхом и опасением становиться нянею, и родителям брать ее должно с такой же осмотрительностью; а, взявши, блюсти, руководить, убеждать, умолять.

К дитяти отроку приставляется учитель один или не один. Здесь выступает на череду преимущественно душа, ее начинают организовать. Нет нужды и напоминать, что ей должно доставлять настоящие элементы, т. е. что-нибудь духовное, а не язык только, и элементы прочные, проникнутые истиной, добром, благочестием, и при том полные, имеющие пройти по всем частям её, а не по одной только. Нужно это, чтобы душа не сохла от скудости, не сделалась больною от порчи и уродом от неполноты. Кроме же элементов надобно иметь еще умение привить их, как должно. Душа не мертвое влагалище, а живой приемник. Можно набить ее, хоть бы даже и добром; но то, что не усвоено, не есть её. Отсюда видно, каков должен быть учитель. Он должен иметь, кроме богатства внутреннего, еще и опытность. Такого можно назвать учителем способным. Приступая же к делу учительства, он должен в основу своих расположений учительских положить искреннюю, даже отеческую любовь к детям. Ибо, хотя в некоторой только части он берется заменять родителей, но дух должен быть одинаков и в части, как в целом. У сей отеческой любви с одной стороны стоит всеизобретательная неусыпность, горящая ревностью – не лишить ничего, а все доставить, с другой же стороны – благоразумие, остепеняющее и руководящее неусыпность. Его дело предрасполагать, подмечать начатки, блюсти тонкую постепенность. Это развитие добра. Только при сем будет оно живо прививаться. Что до худого, его должно отсекать без жалости, но и не без снисхождения и осторожности. Характер, звание, лета, привычка здесь очень много значат. Всегда же при нем степенная важность, не высящаяся, но и не унижающая себя, привлекающая, но не поблажающая. Главное же в наставнике – благочестие искреннее, неподдельное, и при нем Православие. У неправославного дух не тот; сим духом и он весь пропитан, и все его знание... Он успеет передать его, хотя бы учил только языку.

Ко всем сим наместникам родителей дети должны иметь любовь: иначе ничто не привьется; уважение, иначе привитое будет чужим, в презрении, как нарост, который скоро сбросят, и беда, если это касается религии; благодарность – святой плод чувства блага от воспитания; во всякое время покорность и терпеливое сношение их строгостей и старание предотвратить их.

Нередко нужна бывает сторонняя помощь, а иным служба. Принимается в дом по условиям чужое лицо для деятельного трудового участия в делах дома; образуется новый союз служащих и принимающих услугу, а отсюда и новые обязанности – господ и слуг.

Господа прежде всего содержать должны верное понятие о себе и слугах. И слуги – одной с ними природы, дети одного Отца Небесного, сподобившиеся той же благодати, имеющие то же упование и то же наследие на небесах. И господа имеют над собою Господа, Который возьмет с них отчет о приставлении и Который Один и возвышает, и понижает, и в сем не смотрит на лица. Господа и слуги суть состояния временные, случайные, преходящие; вечное в тех и других то, что каждый есть во Христе Иисусе, и, вследствие чего тогда, по слову Господа, последнии бывают первии (Мф.19:30). Выходя из такого понятия, господину-христианину не свойственно ни презирать слуг, ни гордиться над ними, тем меньше помыкать ими, как вещью, а напротив, всячески восставить в сердце своем главные христианские расположения и к ним, т. е. иметь их, как братий о Христе, и соответственно тому, не лишать и уважения, и расположения, и справедливости, и внимания. Такие расположения не помешают правам, и права не должны погашать их. Ибо те внешние, а сии внутренние; те в деле, а сии в сердце. Ничто в мире не может дать христианину право уволить себя от христианских расположений к христианину, кто бы он ни был. Отсюда: в главном деле слугн и господина: служении и повелении, или приказах, надо все расположить так, чтобы ни господин, повелевая, не был преобладаяй, ни слуга, исполняя, не превращался в страдательное орудие. А для сего лучше ввести его в порядок дел и сделать как бы господином в своем ему круге: пусть действует как бы от своего лица. Слуга должен сознавать свою зависимость и быть готовым к беспрекословной и молчаливой покорности; но братство должно заставлять и господина сделать его развязанным действователем. Разумное служение лучше механического. Принят в дом: пусть же он будет у тебя, как родной домочадец. Слуга служит и готов служить, по долгу; но если ты сознаешь его братом, то не должен принимать его трудов, как должную повинность, но как услугу братскую, за которую обязан благодарностью. И есть долг чувствовать и изъявлять сию благодарность самым делом. Всего лучше сию благодарность засвидетельствовать взаимным служением ему или усердным о слуге попечением... Доставь покой и довольство его телу, сохрани здоровье его и целость. Увечить, истощать, небречь о слуге бесчеловечно. Но это все временно, как временно вещественное служение слуги. Есть вечное дело за слугой, которому временная служба не должна мешать: это – ревность о спасении души. В сем отношении господин может быть спасителем слуги. Вразуми и растолкуй, в чем дело, наставь и настрой, доставь способы исполнять дела благочестия, особенно в праздники, и вообще деятельно блюди его поведение: доброе не расстраивай, худое исправляй. Таковы дела любви! Правда же требует, чтобы не требовать от них ничего, к чему они не обязаны, и воздавать все, к чему сам обязан. Чем очевиднее сей долг и чем он удобоисполнимее, тем преступнее его нарушение. Оно раздирает душу, исторгает ропот и жалобу, которая в слове Божием стоит вместе со стоном сирот и вдовиц. Не меньшей справедливостью требуется и снисхождение или терпеливое сношение их слабостей и недостатков, терпимых, разумеется. Несправедливый в сем отношении: презритель, укоритель, недовольный, грешит против Бога, раздающего дары и знающего, как их раздавать. Нрав – другое дело; а что не от произвола, пред тем должно терпеливо молчать, помня Бога, всевидящего и все испытующего. Наконец, в обращении должно быть чуждым гордости, властолюбия, жестокости; но кротку, тиху, приветливу, как и вообще. Самые выговоры надо смягчать голосом убеждения и сердолюбия, давая их от лица правды, а не от своей воли; вообще, все должно делать, чтобы слуга, сколько можно, приближен был в отношениях к нему господина к своим семьям, родным, не доходил до чувства отчуждения, ибо это больно и еще в доме христианском.

Как господин, так и слуга прежде всего должен уяснить и твердо содержать верное понятие о себе и о своем состоянии. Одному одно, а другому другое состояние Господь дает. Он же вместе заповедует всякому верным пребывать своему званию. Отсюда – с благодушием, покорностью и любовью, без всякого неблаговоления и недовольства слуга должен принимать и сносить свое состояние; потому быть тщательным в исполнении тех добродетелей, кои лежат на нем, как на слуге. Первое – почитание господ. При всем их снисхождении и любви ты держи себя в своем чине, и на сколько те приближаются, настолько ты отступай почтительным отдалением. Что по милости, то всегда можно потерять, и потерять тотчас, – как забудешься, ибо это забвение и побуждает, большей частью, господ не являть особой благосклонности. Второе – совершенное повиновение и покорность. Не имей власти над собой: пусть там рука и нога, и глаз, куда велят их обратить. Пусть тебя вводят сами господа в порядок службы; не мудри, а вникни и будь верным исполнителем. Далее – верность. Оправдывай доверие и возвышай его; делай, чтобы на тебя во всем можно было положиться. Наконец – искренность. Не пред очами только работай, а по совести, как перед Богом. Так, исполняя волю господ, будешь служить Богу. Это – добродетели слуги, как слуги. Но он принят в доме, почему должен своим образом исполнять и домохозяйственные добродетели: радеть о пользе дома, блюсти и защищать его честь, не выносить, что в нем бывает. Наконец, сознавая, что, если милости оказываются ему, то оказываются по любви, и могут не оказываться: принимать их с благодарностью и преданной любовью. Если же будут неудовольствия от нрава господ, сносить терпеливо, сколько можно, а тем больше сносить неудобства от недостатков. Раздели участь с теми, кои выше тебя.

Но, вообще, состояние господ и слуг не должно изгонять из мысли того христианского преимущества, что все мы свободны только во Христе, что нет свободы без истинно христианской, благодатной жизни, что тот уже и раб, кто в страсти, и тот свободен, кто ходит в заповедях Господних непорочно.

Замечания о нем. Начало христианского воспитания. Образование ума; наука недоступна целым массам, ум – частная сила духа; детям и народным массам недоступна наука. Великое воспитательное значение начальных приемов, предлагаемых Церковью. Свидетельство семьи, народа. Вера в Бога. Мать – христианка; впечатления детства, раскрытие совести – верные способы и приемы воспитания честных людей; страх Божий. Великая важность духовных упражнений, налагаемых Церковию для воспитания христиан: молитва, посещение Богослужения, ежегодное говение, развитие твердой воли, выдержки, духовной бодрости; суровая школа духовных упражнений, – вот чем крепка Россия.

Одним из видных популяризаторов научно-христианских воззрений в учении о воспитании, во второй половине девятнадцатого века, был преосвященный Амвросий, архиепископ Харьковский.

Вот его суждения о началах христианского воспитания.

«Какие приемы и способы, которыми высочайшие начала веры и нравственности могут быть приложимы к детским душам и в них вселяемы в качестве оснований свободной деятельности будущих взрослых людей и граждан?

В последнее время слишком положились на науку, на учение; мы сосредоточили все просвещение на образовании ума; его мы признали приемником не только познаний, но и всякого человеческого совершенства. Многие из наших мыслителей и писателей доселе на его развитии и обогащении познаниями основывают все надежды на преуспевание народа как в нравственном, так и в государственном отношении.

Но, во-первых, немыслимо, чтобы полное развитие научное ума и высшее образование когда-нибудь могли быть доступны целым массам народным; а полуобразование, соединенное с ложной самоуверенностью, как известно, есть источник неисчислимых зол. Во-вторых, самый ум, есть частная сила духа человеческого и его образование есть только часть человеческого совершенства. Много других сторон и сил в духе человеческом, которые развиваются не наукой; много всяких влияний проходит в душу мимо ума и действует на нее решительно в пользу или во вред правильному развитию человека. Кроме того, раннее детство не есть возраст доступный для науки; но в этом возрасте многое закладывается в наши души помимо нашего сознания и впоследствии обнаруживает влияние на всю жизнь и судьбу нашу. Наконец люди всех возрастов и целые народные массы, по необходимости остающиеся чуждыми научного развития, не могут быть руководимы наукой; а между тем в них заключаются громадные силы, которые должны быть чем-нибудь руководимы и направляемы к благим целям, к добрым делам как нравственного, так и общественного характера. Где же истины, которые могут проникать во всякую душу? Где способы учения, применимые ко всякому возрасту и всякому развитию человека? Где цели, обнимающие и объединяющие стремления многих миллионов душ человеческих? Где столь сильные побуждения, которые бы могли двигать, эти массы верно и безостановочно по пути к совершенству и благосостоянию? В Церкви Православной.

Великое воспитательное значение начальных приемов, предлагаемых Церковью, мы видим еще и ныне во многих истинно христианских семействах. Они имели полное свое применение и обнаруживали свое благотворное действие на народ наш в течение многих столетий, когда у него не было никаких школ, ни высших, ни низших; именно под влиянием их собиралась, крепла и возвеличивалась Россия. Укажем их в кратком очерке.

Основное начало человеческой нравственности есть вера в Бога. Орган духа нашего, которым усвоивается эта вера, есть сердце. Жизнь сердца шире жизни умственной. Оно пробуждается раньше ума, и не мыслями и понятиями, а впечатлениями. Св. Ап. Павел говорит о целых народах, что Бог поселил каждый из них в своем месте и окружил благами и красотами природы с целью «не ощутят ли Его и не найдут ли Его, хотя Он недалеко от каждого из нас». Если целые народы в известной стране должны сначала ощутить Бога, как Благодетеля, потом найти Его по следам дел Его, затем уже возвышаться умом в познании Его: то тем более этим путем Богопознания должны идти дети в семействе, которое составляет для них весь мир. И как облегчен этот способ Богопознания в области Божественного Откровения и Православной Церкви! Мать христианка, даже не получившая никакого научного образования, становится учителем Богопознания для дитяти с самого его рождения. Приняв его от купели крещения с верою, что он есть чадо Божие, возрожденное для вечной жизни, она смотрит на него не только с любовью, но и с уважением. Она наблюдает, чтобы оно не оставалось ни на минуту без св. креста, возложенного на него при крещении; она пред глазами дитяти прикрепляет к колыбели св. икону; она призывает к нему Ангела Хранителя. Едва покажутся в глазах дитяти первые признаки сознания, едва язык его начнет намекать первые слова; она подносит его к киоту, освещенному лампадой и, указывая на икону Спасителя, говорит ему: это Бог! И счастливо дитя, которое с первыми, доступными для его языка словами усвоит это святое, достопоклоняемое имя! От этого простого приема происходит то, что многие христиане не запомнят времени, с которого образ Спасителя стал для них любезным. И какое великое приобретение полюбить его с младенчества! Любовь направляется не к какому-нибудь вымышленному искусственному изображению божества, от которого впоследствии еще нужно будет отвлекать ум человека, к чистому представлению о Боге; нет, это истинный образ Божества, снисшедшего в плоти к человечеству и сделавшегося доступным даже для детского созерцания: это Бог. Пред ним дитя будет приносить свои первые молитвы, пред Ним, по возрасте, будет исповедывать свои грехи, пред Ним будет проливать слезы и просить помощи в скорбях жизни, на Него будет с упованием взирать на смертном одре; к Нему, Богу истинному, познанному с младенчества, оканчивая земную жизнь, будет стремиться в вечность. Это первое представление о Боге мать пополняет и поясняет изображениями Богоматери и Святых Божиих с посильными изъяснениями их значения. Все это перед взором возрастающего дитяти в храме, куда его часто носят для приобщения св. Тайн, постепенно развертывается в полную картину священных предметов и знамений веры, производящих свойственное им впечатление на чистое детское сердце. Кто может объяснить эти впечатления? По слову Спасителя: «оставите детей приходити ко Мне и не возбраняйте им» (Лк.18:16), по воспоминаниям о том, что Он Сам возлагал руки на них, обнимал и благословлял их (Мк.10:16), – христианские родители верят, что в храме дети получают благословение Божие; что здесь по преимуществу всеваются в их души семена веры и благочестия. Мы помним только, что в раннем детстве наши сердца проникались благоговением, когда благоговейно молились все, стоящие в храме; мы помним чувство чистого умиления в великие праздники и особенно во дни страстной седмицы, мы помним, как радостно трепетали сердца наши в Светлый день Пасхи. Мы знаем, что с этих пор напечатлелись не в памяти только, но и в сердце нашем, главнейшие события из жизни Спасителя, что с этих пор знакомы нам чистые молитвенные расположения и любезен храм Божий. А все это, вместе взятое, великое приобретение; это опыты зарождающейся духовной жизни и святые ощущения общения с Богом. И кто не приобрел этих духовных сокровищ в детстве, тот едва ли когда приобретет их. Чувств сердечных нельзя втолковать, любви к Богу нельзя выучиться в учебниках. Пока просвещенные родители, чуждающиеся этих приемов первоначального христианского воспитания, ожидают в своих детях пробуждения ума и сознания, пока признают их способными слушать уроки Закона Божия: воображение детей так засорится представлениями земных, а иногда и нечистых предметов, их сердца столько приобретут разных склонностей и привязанностей, что чистые духовные представления будут не по вкусу их одичавшим душам. По руководству Церкви, в добрых христианских семьях еще до школьной науки дети получают такие назидательные практические уроки из учения о Боге, которые глубже залегают в их памяти и сознании, чем уроки школьные. И эти практические уроки состоят не в изъяснении только, но в деятельном исповедании веры, остаются в душах детей не в качестве голых мыслей и понятий, а в качестве усвоенных навыков. Когда ни один член семейства не может остаться без вечерней и утренней молитвы; когда отец не выходит из дому на свое дело, не помолившись пред св. иконами, а мать ничего не начинает без крестного знамения; когда и малому дитяти не позволяют дотронуться до пищи, пока оно не перекрестится: не приучаются ли этим дети просить во всем Божией помощи и призывать на все благословение Божие и веровать, что без помощи Божией нет безопасности в жизни, и без Его благословения нет успеха в делах человеческих? Какие одушевленные речи о молитве так привьют ее к сердцам детей, как не простое наставление матери при постели больного отца: «молитесь, дети»! Или, когда отец, выходя из комнаты, где мать семейства страдает в смертной опасности, поставит детей на колени от малого до большого и станет сам с ними, и плачет и молится? Не может остаться бесплодной для детей вера родителей, – когда они, при нужде и бедности, со слезами говорят: «что делать, буди воля Божия»; при опасности: «Бог поможет»; при успехе и радости; «слава Богу, Бог послал». Здесь всегда и во всем исповедуется Божия благодать, Божие промышление, Божие правосудие. Не есть ли это живое учение о Боге и Его свойствах? И так как для детей нет ничего выше и дороже родителей, а родители с любовью и благоговением исповедуют, что они сами все имеют от Бога и во всем надеются на Бога: то не ощутят ли дети и не поймут ли, что все Богом живут и движутся, и существуют», и затем не полюбят ли Бога? Многие благочестивые матери, назначая сыновей в военную службу, заставляли их заучивать на память псалом: «Живый в помощи Вышняго», и отпуская их на войну, возлагали им на грудь святую икону с молитвою: и как, в минуту опасности, вселяли в сыновей мужество и бодрость – к святая икона, и воспоминание о молитве матери. Это проявление одного из тех начал, которые должно охранять в народных школах.

Одна из самых трудных задач в деле воспитания есть раскрытие совести. Человек без совести – язва общества; человек с совестью нечувствительной или слишком уступчивой, или изворотливой есть ненадежный член общества. В этом все согласны; и сколько желательны и дороги честные люди и честные граждане, столько же желательны и верные приемы и способы воспитания честных людей. Где же они? Где эти способы воспитания честных людей? Наука и образование ума, сколько мы знаем, не спасают от бесчестных поступков. Говорят: пробудите в человеке гордость и самолюбие, тогда он не позволит себе сделать что-либо бесчестное. Но довольно двух опытов, которые мы часто видим, чтобы убедиться в ненадежности и хрупкости этих опор честности. Первый опыт: там, где за доброе и истинно-честное дело приходится пострадать и понести уничижение и порицание, бегут прежде всего от него люди с сильно развитыми гордостью и самолюбием. Второй: чуждаясь таких бесчестных дел, люди гордые всегда чувствуют великое искушение, когда, однажды наступивши на совесть, могут на целую жизнь составить себе положение в свете. Они утешают себя тем, что бесчестное дело останется в тайне, или забудется, или загладится будущими добродетелями, а блестящее положение так лестно для их самолюбия! Наконец, говорят: преподайте дитяти и юноше твердые правила чести и нравственности и, без сомнения, из него выйдет честный человек. Но самые твердые правила тверды только сами по себе; а чем мы можем быть обеспечены в том, что эти правила привьются к совести и сердцу человека? Опыт свидетельствует, что самые лучшие мысли, самые полезные сведения и самые строгие правила могут храниться в нашей памяти очень твердо; но также мало могут оказывать влияния на наше сердце и жизнь, как если бы они оставались в книгах, из которых мы их почерпнули.

Не то мы видим в христианском воспитании. Там наставление направляется главным образом не на внешние признаки, или принадлежности, или последствия худого дела, а на внутреннее состояние духа, которое от него происходит, т. е. на страдание сердца и совести. Поэтому христианские родители спешат прежде всего сообщить детям понятие о том: что грешно, чем прогневляется Бог, за что Он наказывает грешника и лишает его Своей любви и надежды вечного блаженства. Соединение в сознании дитяти мысли о Боге, к Которому уже возбуждено его благоговение, с представлением о любви Божией, которой оно уже причастно, и с естественным страданием совести, которое при невинности в нем особенно сильно, производит то, – недоступное для точного описания, но и неизобразимое во всех своих благотворных действиях и последствиях, – состояние духа, которое называется страхом Божиим. Это чувство, с первых лет возбужденное, и постоянно поддерживаемое, и усугубляемое, становится тем внутренним стражем души, который один может охранить ее от полного порочного и бесчестного дела. При нем доброе дело приносит душе истинную радость и потому само по себе вожделенно; грех и порок производят в ней глубокую печаль и страдания, и потому сами по себе ненавистны. Когда душа уже знакома с этим чувством, в ней заложено основание, на котором с несомненной пользой могут быть утверждаемы все познания и правила, относящиеся к нравственному учению и доброй жизни. Но важнее всех правил, – чтобы человек возрос, развился и нравственно сложился под влиянием этого чувства; а это возможно только при тех духовных упражнениях, которые предписываются Церковью православному христианину с детства. Упражнения эти известны: молитва, очищающая сердце и приближающая душу к Богу; постоянное посещение богослужения, как часто повторяемый опыт пребывания души в чувстве присутствия Божия; неопустительное говенье, при котором пост освобождает душу из под тяжести тела, самоиспытание обозревает и обуздывает прошедшую жизнь и настоящее состояние души; исповедь освобождает от тяжести сделанных грехов, приобщение Св. Тайн возрождает к новой жизни умиротворением духа и надеждой лучшего будущего, при ободрении и утешении благодати Божией. Посмотрите внимательно в больших храмах, в минуты приобщения, на сотни людей обращенных умиленными взорами на алтарь Господень и св. чашу; подумайте, что в те же часы в тысячах храмах миллионы людей православных, потрясенные до глубины души, повторяя священные слова: «Верую, Господи», торжественно исповедуют свою греховность и просят исцеления болящим душам от чаши жизни; подумайте, что это за действие? Это суд над народами; суд верховный, Богом совершаемый; суд внутренний, объемлющий тайные дела и сокровенные помышления; суд, сопровождаемый беспрекословным согласием судимых; суд, обличающий ради исправления; суд, изрекающий помилование. Какой суд человеческий может потрясти совесть стольких людей, исторгнуть сознание в их преступлениях и получить обеты исправления? Вот, где училище страха Божия, где Бог вселяется в душу человека и становится в его совести незримым свидетелем его жизни, помыслов и дел! С Ним, с Богом в совести, человек везде хорош и везде надежен. Это знают и простые люди и выражают очень определенно: «Бога в тебе нет», говорят они человеку, потерявшему совесть. Мы удивляемся, отчего ныне многие – при образовании, при обилии и разнообразии познаний – решаются на бесчестные поступки по отношепию к родителям и родственникам, на крупные похищения, на возмущения против властей, на самоубийства. Отчего? Бога в них нет.

Мало знать доброе и желать его; надобно еще иметь силу его достигнуть. Каждое доброе дело представляет две задачи: сначала нужно одолеть трудности и препятствия, которыми оно всегда окружено, потом употребить усилия, чтобы совершить его. То и другое требует от человека твердой воли, выдержки, духовной бодрости и, кроме всего этого, постоянного исправления и нещадного принуждения себя к добру, так как препятствий к деланию добра больше в нас самих, чем вне нас. Посему, как навык к напряжению ума необходимого для ученого труда, приобретается с детства в течение многих лет упражнением в мышлении о разнообразных предметах: так и навык к напряжению воли, требуемому подвигами добра, приобретается не иначе, как с малых же лет и также упражнениями. Где же, в какой человеческой системе воспитания вы найдете столько предметов для упражнения воли, такую близость их ко всякой доброй деятельности и такое приспособление ко всем возрастам и состояниям, как в Божественном училище Православной Церкви? И замечательно, что все эти упражнения от большей части людей просвещенных ныне подвергаются нареканиям. Зачем, говорят, дитя рано будить и заставлять без пользы стоять целые часы в церкви? Это напрасное истязание. Нет, это нужно затем, чтобы постепенно приучить его к бодрствованию, вниманию, собранности мыслей, терпению, подвигу, без чего не совершается ни одно доброе дело. Зачем детям в храме выслушивать всегда одно и то же? Затем, что в православном Богослужении, которое поверхностному взгляду представляется только повторением одного и того же, заключается неисчерпаемое обилие впечатлений и истин, показывающих и располагающих нас к духовному совершенству, внушений и примеров, пристыжающих наше нерадение к добродетели, нашу леность. Зачем во вред здоровью заставлять детей употреблять грубую и непитательную пищу или надолго оставаться без пищи? Затем, чтобы приучить их подвергать себя лишениям и мужественно выносить их, без чего не обходится ни один подвиг, – ни христианский, ни общественный. Св. Иоанн Лествичник говорит: «кто не привык обуздывать своего чрева, тот не начал никакой добродетели». И поверьте, что все возражения нападающих на эти упражнения происходят от того, что в них самих нет навыка к истинно-христианским добродетелям. Кто эти добродетели имеет, от того, и «при высоком образовании» никаких возражений подобных не слышно.

Эту суровую школу духовных упражнений наш народ с усердием проходил под руководством христианских подвижников в течение почти тысячи лет и с ней приобрел те высокие свойства, которые сделали его народом великим. А нам в наш, просвещенный век, приходится, к сожалению, видеть его нравственно расслабевающим. От суровости школы церковной не вымерли и не оскудели дарованиями древние дворянские роды, не расслабело, не измельчало население, не упал дух народный. Народ наш чувством сердца понимает, какие сокровища выносит он из Церкви. В ней он получает ясные понятия о Боге из вечной жизни, о грехе и добродетели, обличение своих слабостей, побуждения к исправлению, утешение в скорби; в ней он живет духом, в ней торжествует священные празднества веры и воспоминания великих событий отечественной истории. Оттого он и готов всегда положить жизнь свою за веру православную, за храмы Божии, за святыни родной земли.

Пробуждение и охранение в детях духа благочестия и страха божия, разъяснение им понятий о вере православной, раскрытие для них духовных сокровищ Церкви: вот условия, при которых возможно охранение начал, под сенью которых «собиралась, крепла и возвеличивалась Россия»⁴⁸⁵.

* * *

Учение святителей и учителей русской церкви в XVIII и XIX веке о христианском воспитании оставило след и в светских писателях и педагогах XIX века, из которых иные с особенной настойчивостью высказывались о необходимости и важности воспитания в истинно-христианском духе. К числу таковых педагогов надобно отнести: К.Д. Ушинского и Н.И. Пирогова, а также и некоторых других, напр. П.Д. Шестакова, писателей публицистов: И.С. Аксакова, Ю.Ф. Самарина, М.Н. Каткова, Н.П. Гилярова-Платонова, К.П. Победоносцева. Все они сознают, и с настойчивостью о том говорят, как важен в деле воспитания тот религиозно-нравственный принцип, который положен в основу святоотеческой педагогики и в основу педагогических воззрений, высказанных святителями нашей отечественной Церкви. Особенно рельефно высказаны эти мысли у К. Д. Ушинского и Н. И. Пирогова.

Главнейшие мысли его о воспитании. – На первом плане – нравственный идеал человека, данный в христианстве и удовлетворяющий всем степеням развития человека. – Христианские элементы в душе русского человека. – Что является воспитателем нашего крестьянина. – Значение Церкви и школы в деле развития народа, и особенно духовных пастырей. – Необходимость для учителя специальной подготовки – и быть истинным христианином. – Сближение образования и Церкви. – Отношение Православия к прогрессу. – Необходимость проникновения религии во всю жизнь воспитателей. – Влияние форм религии на душу человека. – Значение впечатлений религиозных в детстве на всю последующую жизнь. – Воспитательное влияние обрядов Церкви на душу детей. – Необходимость народности в русском воспитании. – Превосходство Православия по сознанию западных народов. – Высота и превосходство языка богослужения православного. – Необходимость народных и истинно-христианских просвещенных учителей.

Главнейшие мысли этого самоотверженного труженика словом и делом на пользу русского воспитания, «отца русской педагогии» таковы.

В деле воспитания на первом плане всегда должен стоять нравственный идеал человека.

В христианском учении дан такой критерий нравственности, с которым соглашаемся, который признаем все мы, как бы ни были разнообразны наши мировоззрения. Высокий идеал, изображенный нам в лице Спасителя, не только не чужд человеческой природе, а именно как раз отвечает ей, удовлетворяет всем высшим запросам её, на какой бы степени развития человек ни находился.

Загляните в самую глухую русскую деревню, отделенную от остального мира почти непроходимыми лесами и болотами (таких деревень немало, например, в Новгородской губернии), и вы не найдете там почти никаких следов европейской цивилизации; но тем не менее заметите в характере жителей много природного славянского ума и добродушия и глубокие следы христианства, которые, может быть, тем глубже, чем древнее. Это сильно образующее влияние христианства идет, без сомнения, с тех самых пор, когда наши первые, святые сподвижники христианской истины, смело углубляясь со своей могучей проповедью в глушь болот и лесов, полагали в души языческих племен святые семена. Под влиянием этой личной, сильно говорящей сердцу проповеди, выражавшейся не только в словах, но и в истинно-подвижнической жизни, христианские элементы совершенно срослись в душе русского с его славянским характером.

Христианские истины приобрели у нас особый патриархальный характер и, соединившись с лучшими особенностями славянской природы, образовали тот патриархально-христианский характер, который и теперь еще можно встретить нередко во всем его маститом и добродушном величии, как живой урок для нашей, так часто встречающейся светской мелочности, с её внешней, только поверхностной полировкой.

Семейный быт со своим патриархальным христианством являлся до сих пор почти единственным воспитателем нашего крестьянина.

Мы желали бы, чтобы из патриархальной нравственности, свидетельствующей о потребности глубоких и благородных чувств в нашем народе, выросла, как из плодовитого зерна, нравственность гражданская, государственная и общечеловеческая или христианская в полном смысле этого слова. Мы желали бы, чтобы не железные дороги, не промышленность со всем своим золотом и со всей своей грязью, не столичный и фабричный разврат, не промышленническая литература, рассчитывающая на трудовой грош крестьянина, а церковь и школа, не разрушая, а освящая и озаряя светом мысли и чувства семейный быт и оставляя ему то, что принадлежит по праву всякому христианскому семейству, вывели наш простой народ из тесной отжившей сферы исключительно патриархальнаго быта, в более обширную и свободную сферу гражданского общества, государства и человечества.

В решении столь важного общественного вопроса должны принять участие и литература и все общество, потому что в деле общественного воспитания общественное мнение всегда будет играть важную роль; но главными участниками в практическом разрешении этого вопроса явятся без сомнения с одной стороны Церковь с другой наше учебное и ученое сословие – представители духовного и представители светского образования.

По коренному смыслу христианской религии, духовный пастырь должен быть не только служителем алтаря, не только проповедником слова Божия, но наставником и учителем. На обязанности его лежит не только принятие в недра Церкви нового христианина посредством таинства крещения, но и введение его в смысл христианских истин и в нравственный храм христианства. Оставляя в стороне небесное назначение религии, как приготовительницы христианина к будущей жизни, мы полагаем, что христианский пастырь имеет назначение умственно и нравственно возвышать людей и в этой жизни и открывать источник того благодетельного влияния, которое христианская религия оказала на умственное и нравственное развитие человеческих обществ; словом, что духовные пастыри наши должны приготовлять в нас не только членов Церкви, но и деятельных граждан христианского государства. Педагогическая деятельность не только не противоречит характеру деятельности священнослужительской, но является самым необходимым её дополнением. Может ли быть для служителя алтаря и проповедника слова Божия какая-нибудь деятельность приличнее воспитания молодых поколений?

Какое общество может быть приличнее для проповедника религии Спасителя, как не общество детей, которыми так любил Себя окружать Богочеловек и заботу о которых Он так строго заповедал Своим ученикам?

Но, с другой стороны, искусство воспитания выросло медленным, историческим путем, и тот, кто хочет воспитывать детей, должен посвятить много времени этому искусству. Теперь едва ли уже можно сомневаться в том, что для воспитателя недостаточно быть только учителем и что для самого учителя недостаточно знать, чему учить, но должно еще знать, как учить, и не только знать теоретически, но уметь и практически.

Дело не в том, кто – духовное или светское лицо – должен заведывать народной школой... но в том, чтобы заведывающий народной школой был истинный христианский воспитатель...

Современная педагогика исключительно выросла на христианской почве и для нас нехристианская педагогика есть вещь немыслимая – безголовый урод и деятельность без цели, предприятие без побуждения позади и без результатов впереди.

Но на чем же может опираться нравственное развитие, если не на христианстве?

Преподавателю надобно быть всесторонне образованным христианином, имеющим призвание к педагогической деятельности и знакомым теоретически и еще более практически с искусством воспитания.

Воспитателем в народной школе, вообще, не может быть такой человек, который не знаком настолько с христианской религией, чтобы не быть в состоянии сообщить одиннадцатилетним крестьянским детям тех религиозных понятий, какие только они могут принять по их возрасту и развитию.

...Мы полагаем, что в народной школе воспитателем может быть одинаково, как светское, так и духовное лицо, только бы они были подготовлены к делу воспитания, что дело народного воспитания должно быть освящено Церковью, а школа должна быть преддверием Церкви.

Если сближения между образованием и Церковью еще не произошло, то в этом никак не виноваты основания православной религии, потому что Православие есть единственная религия, представляющая все условия для такого сближения.

Православная религия величественно идет по средней, истинной дороге; она, свято сохраняя древние формы христианства и не объявляя римских притязаний на земную власть, благословляет и освящает всякий истинный прогресс. Сохраненные Православием древние, бесконечно глубокие и полные мысли формы христианства открывают возможность бесконечного, прогрессивного углубления в себя, как для младенчествующего народа, так и для народа, обогатившегося всеми плодами образования. Церковь православная никогда не сделается государством и никогда не превратится в школу: она останется всегда вечным, неземным учреждением.

Религия должна проникать и во всю жизнь воспитателей, во все их действия.

Весьма опасно, если ребенок замечает, что слова религии и науки – только слова, имеющие значение в уроке и никакого значения в жизни.

Понятно, что религия действует на ребенка, равно как и на младенчествующий народ, более своими формами, чем своим высоким внутренним содержанием. Но если эти формы созданы во времена высочайшего христианского одушевления, то понятно также, что они не могут остаться без нравственного влияния на душу человека. Всякий, получивший чисто русское воспитание, непременно отыщет в душе своей глубокие, неизгладимые впечатления множества церковных песен и священнодействий, службы Великого Поста и Страстной недели, встречи Светлого праздника, Рождества, Крещения и всех тех годичпых церковных торжеств и служб, которые составляют эпохи в годовой жизни каждого чисто русского семейства.

...Все удовольствия удовлетворенного мелочного самолюбия не могут заменить для людей тех наслаждений, которые испытывает всякий человек, воспитанный в религиозной семье и имеющий способность возвращаться с любовью к воспоминанию детства.

Болью и счастьем сжимается сердце человека (уединенно проводящего какие-либо великие праздники) от этих воспоминаний, и часто он спешит в храм, чтобы, по-крайней мере, на чуждых ему лицах и в церковном пении увидать оттенок и услыхать отголосок далекого, невозвратно-минувшего детства.

Мы сохраняем отрадную уверенность, что многие из нас и теперь не могут без глубочайшего душевного удовольствия вспомнить о тех мирных, сияющих торжествах, о тех то грустных, то торжественных мотивах, которые Православная Церковь вносила в нашу родимую семью, и мы желали бы, чтобы ни одно русское дитя не было лишено святого, отрадного, воспитательного влияния Православной Церкви.

Обряды нашей Православной Церкви имеют великое воспитательное влияние уже и потому, что они сами собою, без посредствующих объяснений, обнимают детскую душу святым религиозным чувством, настраивают ее на возвышенный, торжественный лад.

Истинное, христианское воспитание Церковью и школой должно столько же, по крайней мере, бороться против неверия, сколько и против суеверия и идолопоклонства.

Истинное, умственное и нравственное образование, проникнутое духом христианства, враждебного всякому лицемерию, в какой бы тонкой форме оно не проявилось, одно может предупредить такое, то бессознательное, то злостное раздвоение формы и содержания.

Русская семья со всеми своими элементами, добрыми и дурными, со всей своей внутренней жизнью, дающей и целебные и ядовитые плоды, есть создание истории, которого нельзя заменить никакой искусственной постройкой.

Древняя православная религия с её всемирно-историческим значением, религия, превратившаяся в плоть и кровь народа: вот что должно проявиться в народности русского воспитания, если оно хочет сделаться действительным выражением народной жизни.

Уже и на западе начинают рассеиваться узкие, фанатические предубеждения против православного христианства; уже и там беспристрастные ученые, посвятившие свою добросовестную деятельность изучению истории величайшего элемента жизни человечества – изучению христианства, начинают заменять прежние, изобретенные фанатизмом, названия нашей восточной церкви, названием исторической; начинают, хотя еще смутно, сознавать, что величественный, исторический храм христианства сохранен именно Православием.

Неужели же для многих из нас нужен непременно новый Шлецер, который бы указал нам, каким неоцененным сокровищем обладаем мы и в нашей православной христианской летописи, с её бесхитростной истиной и с её величественными историческими формами, столь свойственными великой народности, волнуемой неисчерпаемо-глубоким религиозным чувством, ищущим свободы, которую может дать только глубокая, истинно-художественная форма, проникнутая содержанием.

Есть что-то чудное, недоступное прихоти времени даже в том необыкновенно богатом, звучном и выразительном языке, которым оглашаются наши русские храмы и происхождение которого укрывается от самых пытливых взоров, вооруженных всеми средствами европейской науки.

Прежде всего и более всего наше народное воспитание нуждается в людях, способных к этому великому делу, нуждается в народных учителях, – народных не потому только, что они учат народ и в народных школах, а потому, что они вышли действительно из среды народа, вынесли с собой его лучшие, характеристические свойства и его чистейшие привязанности и просветили эти свойства и привязанности истинно-христианским, европейским образованием.

Краткая характеристика его как педагога. Его педагогические статьи; важность их. – Откровенное учение должно быть в основе воспитания. – Какой идеал жизни дает оно? – Разность в воззрениях на добро и зло. – Необходимость стремления к идеалу и борьбы с действительностью. – Значение убеждения в бессмертии. – Необходимость возвышения духа над материей и развития самопознания. Значение поста и уединения, особенно – внутреннего. Значение для жизни мыслей о бессмертии. Высокое назначение женщины и для какой цели она должна воспитывать себя.

Николай Иванович Пирогов принадлежит к числу замечательных русских людей. Талантливый от природы, широко образованный, философ и вполне самостоятельный мыслитель, выдающийся врач, он явился передовым человеком, проложившим новые пути, наметившим новые цели и средства для их достижения в педагогической науке и деятельности. Егостатья: Вопросы жизни произвела в свое время в русском обществе настоящую сенсацию; ее называют статьей бессмертной в истории русского просвещения. Она произвела на русское читающее общество глубочайшее впечатление нового слова, нового откровения в деле воспитания. Достаточно пробежать содержание второго тома его сочинений, чтобы убедиться в том, что не было такого важного вопроса в области педагогии, которого бы не коснулся Н.И. Пирогов.

Мысли его о необходимости христианского воспитания таковы.

«...Самые главные основы нашего воспитания находятся в совершенном разладе с направлением, которому следует теперь общество. Мы – христиане, и, следовательно, главной основой нашего воспитания служит Откровение. Все мы, с нашего детства, ознакомились с мыслью о будущей жизни и должны считать настоящее приготовлением к будущему.

Вас учили, что Откровение, приподняв таинственную завесу, показало отдаленный горизонт настоящей жизни и сказало: стремись туда.

...Не враждуя с окружающим вас, вы должны вступить в эту высокую, идеальную борьбу для недосягаемого на земле идеала.

Отвлечением и самопознанием вы достигаете и до познания начал святого Откровения, основную мысль которого составляет эта же самая борьба на земле, для достижения блаженства за гробом.

И в Откровении, этой основной книге нашего нравственного бытия вас поражает идеал жизни здешней, начертанный то в умилительной простоте, то под видом цветистых иносказаний, и олицетворенный в земной жизни и делах Искупителя.

Даже в мире христианском, где высшим авторитетом обозначено в резких чертах, – что худо и что хорошо, мы видим беспрестанно, как различны и относительны наши понятия о том, кто делает добро и кто зло.

Откровение, поставив нам в образец первобытную, неразделенную дуализмом, природу человека: детский возраст и бедную простоту духа, повелело через борьбу с собой и миром стремиться к уничтожению нашей двойственности.

Естественно ли думать, чтобы Искупитель, сам Сын Человеческий, требовал от нас вражды к обществу, к нашим близким, к нам самим, тогда как Он завещал нам любовь и к ближним, и к врагам, повелел давать цезарево цезарю и пришел не разрушать, но восстановить ветхий завет?!

Вражда предполагает ненависть, осуждаемую Откровением.

Борьба же – присутствие духа и сознание внутренней силы, доставляемое нам верой в Откровение и самопознанием.

В Откровении нужно отличать, что имело непосредственное приложение к тогдашнему обществу, от того, что останется вечным для целого человечества; нужно отличать идеал, к которому мы должны стремиться, от действительности, с которой мы должны беспрестанно бороться.

Одно любите потому, что этого требует ваша земная отчизна; имейте привязанность к другому, потому что оно вселяет в вас смирение и скромность, напоминая вам о ваших слабостях и несовершенствах, и заставляя вас обращаться с упованием к утешительным источникам вашего нравственного бытия: святому Откровению и самопознанию.

Вечное блаженство и небесное царство – за твердость и постоянство в борьбе.

Если высокие умы в языческом мире и имели убеждения о бессмертии, сходные с нашими, то что доказывает это? Не то ли, что Дух Божий искони витал в человечестве без его сознания?

...В том, верно, согласится большая часть людей, упражнявшихся в отвлечении, что самое утешительное в этой мысли есть, именно, продолжение жизни, продолжение существования, хотя и в другом виде, – жизни духа, лишенного всех слабостей и несовершенств материи.

Каждому из нас дана, хотя и в различной степени, способность обособить наш духовный эфнр, начиная его разъединять, еще в нашей земной жизни, от тела; утончая, возвышая, облагораживая нашу материю, раздвигая пространства, между её атомами, способствовать движению эфира, делать его все более и более восприимчивым к ощущениям материальным, изощрять его сознание через самую же материю, приготовлять его, чтобы он и за гробом сохранял это сознание.

Жить на земле для усовершенствования, для облагорожения материи; приготовлять себе через земное бытие путь к бессмертию, сохранению сознания о себе и за гробом; – кто, посмотрев с этой точки на жизнь, не поймет, что при таком взгляде наши мысли, намерения, речи и поступки получают другое направление?

Пусть же каждый из нас решит с убеждением этот столбовой вопрос жизни: жить, совершенствуясь; отвлечением развивать сознание в эфире Творящего, Который витает в нас, стремясь слиться с общим эфиром вселенной; самопознанием уничтожать дуализм, происходящий от сознания бытия в материи.

В этой же жизни стремиться к разъединению духа от тела, возвышая его до управления материей, а материю облагораживая до свойства быть управляемой духом. Только тот, кто в здешней жизни проложил себе этот путь, достигнет бессмертия, только он одушевится предчувствием, что его ожидает за гробом. Кто был так несчастлив, неспособен, ленив и ничтожен, что не хотел воспользоваться самой высшей способностью человека – развивать сознание себя до самопознания и одерживать через то верх над материей – тот должен отказаться от бессмертия, которого он не в состоянии был и предчувствовать⁴⁸⁸. Много званных, но мало избранных.

Итак, вот, в немногих словах, механизм, – если-бы только слова достаточны были описать его, – которым руководствуется человек с умом и чувством в разрешении главнейшего вопроса жизни.

Помните ли ответ Спасителя на слова Петра: «посмотри: смоковница, которую ты проклял, засохла». «Имейте веру Божию, – отвечал Искупитель: – истинно говорю вам, если кто скажет горе: двинься и бросься в море – и не усумнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его: будет ему, что ни скажет». – Вникните в глубокий смысл этого ответа.

Уничтожьте сомнение в себе, и мощная воля осенит вас. А можно ли его уничтожить без вдохновения?

Итак, вот финал самопознания. Вы открыли в себе храм святыни. Вступите в него с упованием, и могучая высшая воля снизойдет на вас. Недаром человечество было всегда влекомо к вдохновению. Оно бессознательно чувствовало, где оно должно было искать своей опоры.

Спаситель показал нам в своей земной жизни, что для высшего вдохновения нужно известное состояние тела и духа, достигаемое постом и уединением.

Самопознание учит нас тому же: не улучшив, не облагородив материи, не подвергнув её грубых атомов сотрясениям эфирных атомов духа, – мы делаемся неспособными к высшему вдохновению, развивающемуся из созерцания и отвлечения. Вседневная, дюжинная жизнь, с торговыми её взглядами, увлекши вас однажды своим потоком, не располагает ни к тому, ни другому. Уединение необходимо для этого.

Из этого не следует, что вам непременно нужно сделаться аскетом. Живя наружно, как живут все другие, живите еще внутренне. Вы найдете тогда уединение и в обществе; житейские заботы не развлекут вашего отвлечения. Среди шумящей толпы, в самом разгуле её вакханалий, вдохновение одушевит вас.

Но тихая грусть падает в сердце. – Что это: не отдаленный ли вопль эгоизма? Нет, то голос тоски по отчизне; он будет вас провожать до самого гроба.

Протекло полжизни.

Вы так уже сроднились с мыслью о бессмертии, предчувствия об отдаленной вечности так утешительно господствуют в вас, что вы невольно переносите их на земное бытие, – и оно начинает волновать вас тайной тоской по родине. Оно напоминает вам необходимость искать участия.

Все, что есть высокого, прекрасного на свете, – искусство, вдохновение, наука, – не должно слишком сродняться с вседневной жизнью: оно утратит свою первобытную чистоту, выродится и запылится прахом.

Пусть женщины поймут свое высокое назначение в вертограде человеческой жизни. Пусть поймут, что они, ухаживая за колыбелью человека, учреждая игры его детства, научая его уста лепетать и первые слова, и первую молитву, делаются главными зодчими общества. Краеугольный камень кладется их руками.

Христианство открыло женщине её назначение. Оно поставило в образец человечеству существо, только что отнятое от её груди. И Марфа, и Мария сделались причастницами слов и бесед Искупителя.

Пусть мысль воспитать себя для этой цели, жить для неизбежной борьбы и жертвований проникнет все нравственное существование женщины, пусть вдохновение осенит её волю, – и она узнает, где она должна искать своей эмансипации.

Но та, которая в минуты святого вдохновения, услышав призывный голос Высшей Воли: иди, – на благородное призвание сочувствием утешить участь, для будущего жить в борьбе, взаимной жертвой одушевлять готовность жертвовать собой, – та пусть протянет руку, сказав: да, я готова.

Нельзя не сделать нескольких замечаний о нижеследующих лицах, своими литературными трудами и своим веским словом ратовавших за необходимость для русского народа, истинно-христианского воспитания.

1. Юрий Феодорович Самарин († 9 марта 1876 г.), одушевленный во все время своей жизни и деятельности бескорыстной любовью к русскому народу, любовью не словом или языком, но делом и истиной (1Ин.3:18), знакомый очень хорошо с историей и бытом других европейских народов, он, кажется, горел желанием, чтобы русский народ и в глазах других народов занимал достойное его место не по обитаемому им громадному пространству и не по физической его силе только, а и по своему духовному развитию и внутреннему устройству, по своему самосознанию и самообладанию и по своему умению пользоваться дарованными ему Богом дарами природы. Он имел твердое убеждение в существовании нравственного, богоучрежденного мирового порядка жизни, или, говоря словами св. писания, имел веру в царствие Божие, или, что то же, православную веру. Он был человек с древней любовью к своей вере и Церкви, со старинною ревностью о благе своего отечества и с богатством нового образования. И то и другое так сложилось, примирилось и объединилось в его духе, что его личность может быть образцом практического решения трудной задачи, от правильного решения которой зависит все благо, вся будущность нашего отечества, именно сохранения в современных русских людях древнего русского религиозного и патриотического настроения и совмещения его с истинными сокровищами нового образования. Глубоко изучив философию, он тщательно изучил слово Божие, творения отеческие, историю Церкви и все разности христианских исповеданий, отнесся к христианству своим пытливым умом, своим прямым сердцем, своей честной совестью, и уверовал по убеждению, принял влияние его истин, его духа, его правил всей своей духовной природой, всем существом. Он понял божественное установление и значение Церкви, оценил истинный дух христианского аскетизма, и в жизни истинных христиан увидел образцы человеческого совершенства, руководимые идеалом небесным.

В его сознании ясно предносился светлый идеал России, достойно представляющей собою живую, великую часть Православной Вселенской Церкви, самостоятельно соединившей свободу, искренность и цельность веры с глубоким всесторонним образованием, от нижних до верхних слоев народа, как было в старину, проникнутой одними началами и убеждениями, с ясным сознанием своего исторического призвания.

Вот почему для всякого русского педагога весьма поучительно изучение жизни и сочинений Юрия Феодоровича Самарина⁴⁸⁹.

2. Иван Сергеевич Аксаков († 27 янв. 1886 г.) был не только литератор, публицист, общественный деятель: он был знамя, он был общественная сила. При свете начал, полученных от Церкви, он подвергал вопросы общественные и политические оценке с точки зрения народной. Таковы же его суждения и по вопросам общественного воспитания.

«Не все в равной мере, пишет он⁴⁹⁰, отдают себе отчет, как неизмеримо важен и труден вопрос о народном образовании. В чем же трудность? Да именно в том, чтобы образование, проникая в массы, действительно служило к нравственному подъему, а не к понижению уровня народной нравственности; чтобы оно было зиждительного, а не разлагающего свойства, укрепляло, а не растлевало народный дух.

Может случиться, что иные из российских интеллигентов станут доказывать, что кроме образования ничего не нужно, что в знании и науке, в них одних, заключается чародейственная спасительная сила. Ну и положим, что так: сила в образовании. Но в каком? Ведь разумеется – полном. Но разве школа может передать крестьянам полноту образования, – возможную лишь, и то с грехом пополам, в университетах, да в академиях? Не только полноты образования, но даже и полуобразования, даже и четверти образования не может дать народу школьное обучение, а следовательно, и никакой спасительной силы: известно, что одни вершочки знания только мутят простой здравый смысл, а следовательно – хуже невежества. Даже сообщение одних основных, элементарных сведений есть оружие обоюдоострое. Хорошее дело, например, грамотность, – но ведь грамотность сама по себе не определяет человеку нравственного образа действий или пути в жизни: она может, конечно, послужить к добру, но также и к составлению подложных актов...

Очевидно, что образование в народной школе не может ограничиваться одним сообщением элементарных сведений, а должно быть в то же время и – воспитанием. Иначе учение будет – падение; иначе, расшатывая цельность народного быта, растворяя дверь в область цивилизации со всеми её приманками, школа обратится лишь в коварную западню для народа и вместо хлеба, за которым протягивает народ руку, подсунет ему камень...

Школа должна не только обучать, но и воспитывать, не только сообщать ученику в известной мере, сумму внешних знаний, но и укреплять его нравственно. Основой народного воспитания, а потому и образования, может и должна быть только религия, святая христианская религия, и, конечно, не как «субъективное чувство», со всей его капризной призрачностью, конечно, не в произвольном толковании единичных умов, а как всенародное исповедание, как учение Церкви.

Только она, святая христианская Вера, подает все, что нужно, что на потребу, – не только простолюдину, но и всякому человеку, – во всех состояниях и на всех ступенях развития. Как солнечный свет доступен равно всем и каждому без исключения, так и свет Христов изливается в равной мере на богатых и нищих, на знатных и незнатных, на ученых и невежественных, на мудрых и простецов, на культурных и некультурных, – он устраняет всякое неравенство, всякое различие между людьми, всякое расстояние их разделяющее, – сословное, бытовое, обусловленное развитием и образованием, созданное разностью времен, цивилизации, культуры. Все те неудобства и вредные последствия, которые могут происходить от встречи в народной школе двух разных стихий, двух разных миров, – коллективного или общинного народного бытия (массового, как любят выражаться теперь некоторые публицисты), и личного бытия выделяющихся из народа единиц, с деятельностью личного сознания – все эти неудобства и злые последствия устраняются или замиряются при живом воздействии христианской религии: она разрешает все противоречия, она обезвреживает всякое знание, напротив – святит его и освещает истинным светом».

Вот в общих чертах воззрения И. С. Аксакова на истиннохристианское образование и воспитание.

Подробное ознакомление с его взглядами, очевидно, может быть весьма плодотворным для всякого русского деятеля в области воспитания. Для сего-то в подстрочном примечании и приводится список его сочинений⁴⁹¹.

3. Михаил Никифорович Катков († 20-го июля 1897 г.), убежденный русский патриот и могучий публицист, который своим талантом оказал сильное содействие разъяснению многих вопросов, касавшихся внутренней жизни нашего отечества и международных отношений. «Сильное слово его, по словам блаженной памяти Государя Императора Александра III, одушевленное горячей любовью к отечеству, возбуждало русское чувство и укрепляло здравую мысль в смутные времена»⁴⁹².

И всякий, внимательно ознакомившийся с сочинениями М.Н. Каткова⁴⁹³, найдет множество указаний на то, как должно вести воспитание русских детей по «истинно-русскому пути», под животворным воздействием благодатных начал истинного православного христианства, составляющего коренное и основное духовно-жизненное начало народа русского, без которого он сделался бы мертвым трупом.

И не только для людей, приставленных к делу воспитания детей, поучительны сочинения М.Н. Каткова: они поучительны для всякого русского, желающего вполне сознательно относиться к окружающей его жизни.

4. Никита Петрович Гиляров-Платонов († 13-го октября 1887 г.) был самостоятельный и творческий русский ум. Немного было у нас таких всесторонне-просвещенных «совестливых умов», немного мыслителей, которые бы заслуживали такого тщательного изучения, как Н. П. Гиляров-Платонов, которые сосредоточивали бы в себе и в своих творениях столько духовного богатства, столько настоящей учености, глубокомыслия и проникновения в дух истинно-русской жизни, как он.

И в вопросе о правильном, истинно-христианском воспитании, его слово искренне убедительно. Охранение и утверждение во всей чистоте и святости национально-культурных православно-русских идеалов и идей – вот жизненная задача, к которой планомерно двигалась и в которой воплощалась проникновенная ученая мысль Гилярова-Платонова. Любовь – вот первое и последнее начало бытия и знания, к которому сводились все убеждения Гилярова-Платонова. В любви он признавал не только высший принцип деятельности в практическом смысле, но и высшее начало знания, единственно твердое, непоколебимое обеспечение истины. К любви он обращается за утешением, как и за укоризнами, в любви же указывает цель общественной деятельности. Любовь – его высший подвиг, как и высшая радость; это – высшая сила его, это все у него. Посему-то особенно плодотворно знакомство с его сочинениями и для педагога⁴⁹⁴.

5. Петр Дмитриевич Шестаков († 24-го ноября 1889 г.), бывший попечитель Казанского учебного округа, был глубоко убежденный православный христианин и до конца своей жизни оставался непреклонно-верным сыном Православной Церкви. Он был и опытный, высокопросвещенный и глубоко верующий педагог.

Служение Петра Дмитриевича на поприще педагогическом было основано на самом высоком и истинно-просвещенном взгляде на воспитание. По его убеждению, в основание воспитания юношества надобно полагать краеугольным камнем религиозное образование, которое животворно действует тогда только, когда основывается не на сухом формализме, но возникает из тайников сердца, исполненного любви всеоживляющей.

Написанные Петром Дмитриевичем незадолго до его кончины «Мысли о воспитании в духе православия и народности» (Казань, 1893 г.) представляют собой серьезный педагогический труд, ознакомление с которым необходимо для русского педагога.

Вообще лучшие русские люди, как яркие светочи, озарявшие нашу жизнь на всех поприщах деятельности, были всегда проникнуты религиозным сознанием; оно придавало смысл и силу их делам. Вдохновеннейшие представители нашей словесности глубоко чтили св. Церковь, находили в ней опору и утешение. При свете религии судили они о разнообразных жизненных задачах и, конечно, вопрос о возрождении человека и всего общества, стало быть, и вопрос о воспитании, имели для них существеннейшее значение. Многие выдающиеся писатели непосредственно высказывали свои мысли о воспитании, иные служили ему нравственным воздействием возвышенного мировоззрения, принося, по слову Языкова, нам, – дрожащим людям,

«Молитвы с горной вышины,

«Да в сердце примем их и будем

«Мы нашей верой спасены».

С каким благоговением, с каким умилением относился Пушкин к Библии, вникал в «Четьи-Минеи», в которых видел чистейший источник вдохновения и назидания, как преклонялся перед духовным величием пастыря церкви!

Сколько драгоценных мыслей о воспитании высказал в своих вдохновенных творениях великий писатель земли Русской, Феодор Михайлович Достоевский! Он призывал к бережному отношению к душе ребенка, напоминал о великой ответственности, лежащей на родителях и воспитателях и даже на всяком человеке, приходящем в соприкосновение с дитятей; он трогательно говорил о силе и значении прекрасного воспоминания, вынесенного из детства, о благодатном влиянии впечатлений, полученных в родительском доме.

Размер и назначение нашей книги не позволяют нам передать во всей полноте мысли наших выдающихся светских писателей, руководившихся религиозными началами, о задачах воспитания и о смысле человеческой жизни. Мы приведем лишь несколько крупиц из их богатой духовной сокровищницы с целью побудить наших читателей отнестись внимательнее, при чтении их творений, к тем рассуждениям, которые обыкновенно остаются в тени.

Жуковский, наставник Царя-Освободителя, много думал и писал о воспитании. «Что такое воспитание»? – задает он вопрос в статье «О воспитании».

Этот вопрос разрешится тогда, когда будет разрешен следующий: что такое здешняя жизнь? Здешняя жизнь есть приготовление земного человека к жизни высшей. Воспитание есть приготовление человека к принятию уроков здешней жизни. Какую бы форму ни имели сии уроки, их смысл всегда один и тот же. Открытие этого смысла, независимо от формы, которая сама зависит от Промысла, есть высший предмет воспитания. Для сего предмета должно быть в здравом теле образование здравой души, верно мыслящей, свободно действующей, чисто чувствующей, наконец, смиренно верующей.

Цель воспитания есть та же, как и цель жизни человеческой. Сама жизнь здешняя не иное что, как воспитание для будущей, а вся будущая – не иное что, как бесконечное воспитание для Бога. Что есть назначение человека на земле? В одном слове: восстановление падшего в нем образа Божия. Воспитание должно в первые годы жизни сделать его способным пройти несколько шагов впоследствии для достижения этой цели. И так, человек образуется здесь воспитанием не для счастья, не для успеха в обществе, не для особенного какого-нибудь звания, даже не для добродетели; он образуется для веры в Бога (для веры христианской) и для безусловного предания воли своей в высшую волю, (в чем истинная человеческая свобода). Из этого вытекает всякое другое счастье, успех, нравственность, добродетель.

Воспитание должно образовать человека, гражданина, христианина. Человек – здравая душа в здравом теле. Гражданин – нравственность, просвещение, искусство, самостоятельность. Христианин – подчинение всего человека вере. Всему основание – привычка; природа человека есть то, что он есть от рождения. Это врожденное образуется воспитанием и жизнью, и получает доброе или худое направление; но оно всегда остается в человеке. Каков в колыбельку, таков и в могилку.

Первое время воспитания лучшее время для утверждения хороших привычек; самое верное средство для сего – основа всех других привычек – привычка к повиновению. Сила привычки доказывается ловкостью правой руки, которая привыкла действовать более левой руки (Бог знает для чего), и несравненно искуснее, нежели левая. Если бы в первые годы закрыть левый глаз и глядеть только правым, то конечно произошла бы между ними большая разница; но их действие более совокупное, нежели действие рук. Отчего нет разницы в наших ногах? Они всегда обе действуют совокупно.

Привычка дается собственным опытом, влиянием внешних обстоятельств, содействием воспитания. Последнее тем успешнее, чем согласнее с действием опыта и чем более властвует обстоятельствами.

В идее, которая мало-помалу образуется в ребенке о силе, справедливости и любви родителей, заключается и то понятие, которое после он получает о власти, правосудии и любви Божией. Зависимость от власти родителей и, впоследствии, безусловная ей покорность есть приготовление к вере. Привыкнув чувствовать зависимость, ребенок научается покорности, которая есть не иное что, как произвольное признание необходимости⁴⁹⁵.

«Цель науки, и вообще жизни духовного человека, есть Бог, создавший человека не для иного чего, как для Себя. Земля есть колыбель человека; земная жизнь и все человечество, взятые вместе, суть скоропреходящие явления, образующие и готовящие каждую человеческую душу отдельно для другой высшей жизни. Наука устраивает и озаряет для человека эту сцену явлений; она беспрестанно обретает новые способы ее украшать, разнообразить и её зрелищами наслаждаться; но если этого довольно для человечества, стесненного в пределах здешней жизни, то все это ничтожно для души человеческой, назначенной для иного порядка. Относительно здешнего наши знания могут беспрестанно умножаться и совершенствоваться могуществом человеческого гения, этой собирательной души всего человечества, не имеющей личного бытия, но существующей как великое предание от поколений к поколениям, которые уходят одно за другим, оставляют в наследство идущим за ними свои духовные сокровища, ложащиеся слоями одно на другое и образующие великую, беспрестанно возрастающую громаду науки. Но вся эта громада принадлежит человеческому роду на земле; то, что в ней принадлежит душе, земле не принадлежащей, то, что душа исключительно присвояет себе и сохраняет на всю вечность, есть познанный ею в глубине житейского Бог; к Нему должна вести наука. Если она не объясняет человеку глубокого смысла окружающих его явлений и, посреди их быстрого, ежеминутного изменения, не найдет вечного Бога, то она и сама будет одним только явлением земной жизни, которой исключительно принадлежат её открытия, и не дает ничего в приданое душе при её переходе в иной порядок. Одним словом – человеку на земле нужна наука, душе человеческой нужен только Бог. Он один только дает знанию жизнь, Он один из глубины знания, беседуя с душой, с нею сливается здесь, дабы не покинуть её там, где всякое земное знание, как сон, исчезает»⁴⁹⁶.

Много прекрасного высказал о воспитании, о самовоспитании и об истинном понимании мудрости и Гоголь. «Ум не есть высшая в нас способность», говорит он в ст. «Христианин идет вперед». «Его должность не больше, как полицейская: он может только привести в порядок и расставить по местам все то, что у нас уже есть. Он сам не двигается вперед, покуда не двигнутся в нас все другие способности, от которых он умнеет. Отвлеченными чтениями, размышлениями и беспрестанными слушаниями всех курсов наук его заставишь только слишком немного уйти вперед; иногда это даже подавляет его, мешая его самобытному развитию. Он несравненно в большей зависимости находится от душевных состояний: как только забушуют страсти, он уже вдруг поступает слепо и глупо; если же покойна душа и не кипит никакая страсть, он и сам проясняется и поступает умно. Разум есть несравненно высшая способность; но она приобретается не иначе, как победой над страстями. Его имели в себе только те люди, которые не пренебрегали своим внутренним воспитанием. Но и разум не дает полной возможности человеку стремиться вперед. Есть высшая еще способность; имя ей – мудрость, и ее может дать нам один Христос. Она не наделяется никому из нас при рождении, никому из нас не есть природная, но есть дело высшей благодати небесной. Тот, кто уже имеет и ум и разум, может не иначе получить мудрость, как молясь о ней и день и ночь, прося и день и ночь ее у Бога, возводя душу свою до голубиного незлобия и убирая все внутри себя до возможнейшей чистоты, чтобы принять эту небесную гостью, которая пугается жилищ, где не пришло в порядок душевное хозяйство и нет полного согласия во всем. Если же она вступит в дом, тогда начинается для человека небесная жизнь, и он постигает всю чудную сладость быть учеником. Все становится для него учителем; весь мир для него учитель: ничтожнейший из людей может быть для него учитель. Из совета самого простого извлечет он мудрость совета, глупейший предмет станет к нему своей мудрой стороной, и вся вселенная перед ним станет, как одна открытая книга учения: больше всех будет он черпать из неё сокровищ, потому что больше всех будет слышать, что он ученик. Но если только возмнит он хотя на миг, что учение его кончено, и он уже не ученик, и оскорбится он чьим бы то ни было уроком или поучением, мудрость вдруг от него отнимется, и останется он впотьмах»⁴⁹⁷...

«Мы повторяем теперь еще бессмысленно» – пишет он в другой статье – «слово «просвещение». Даже и не задумались над тем, откуда пришло это слово и что оно значит. Слова этого нет ни на каком языке; оно только у нас. Просветить не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветить человека во всех его силах, а не в одном уме, провести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь. Слово это взято из нашей Церкви, которая уже почта тысячу лет его произносит, несмотря на все мраки и невежественные тьмы, отовсюду ее окружающие, и знает, зачем произносить. Недаром архиерей в торжественном служении своем, подъемля в обеих руках и троесвещник, знаменующий Троицу Бога, и двусвещник, знаменующий Его сходившее на землю Слово в двойном естестве Его, и Божеском и человеческом, всех ими освещает, произнося: «Свет Христов просвещает всех». Недаром также в другом месте служения гремят отрывочно, как бы с неба, вслух всем слова: «Свет просвещения» и ничего к ним не прибавляется больше»⁴⁹⁸.

В высшей степени поучительны мнения и мысли о значении и направлении воспитания и образования одного из замечательнейших русских людей прошлого столетия, верного сына Церкви и родины, К.Н. Бестужева-Рюмина⁴⁹⁹. Он много поработал над общественным возрождением, и ему более всего обязана образованная русская женщина своим нравственным и умственным развитием. Он придавал особенное значение педагогическому призванию женщины и постоянно напоминал о нем своим ученицам. Он с горячностью призывал к всецелой преданности нравственным идеалам, к проведению их в жизнь. «Мы должны исполнять свой долг» – говорил он, – «ни уныние, ни отчаяние не должны иметь места. Постоянная работа над собой состоит в том, чтобы стараться быть завтра лучше, чем мы были сегодня». «Хотелось бы, – писал он в 1882 г., – прожить еще несколько лет только для того, чтобы видеть вас всех, уже искушенных жизнью, но сохранивших в душе священный огонь и служащих, по мере сил, своей земле, возвышающих в ней идеальное начало. Никакое личное счастье не заменит этого сознания, никакое несчастье не изгладит его, по крайней мере для меня, никакое богатство не может доставить такого наслаждения, какое может доставить зрелище плодов, производимых педагогической деятельностью, которая, по-моему, есть проповедь нравственного и духовнаго начала – «Сим победиши!» Да, только нравственным началом и сильны народы, только ими они завоевывают себе место во всемирной истории». Главная цель учебного заведения, по мнению К. Н. Бестужева-Рюмина, есть воспитание целого человека, воспитание духа в религии, в любви к родине и уважении к её преданиям. Религия охватывает всю душу, всю жизнь христианина. «Истины, нужные для души», – говорит он, – «все в св. книге. Читайте эту книгу и молите Бога, чтобы Он указал вам, как при свете её понимать дела людские. Вспомните «Звезды» Хомякова. Вспомните, что самый сильный умом и характером из тех, кто занимался русской историей⁵⁰⁰, всегда стоял на религиозной почве. Вера и дала силу и крепость его историческим взглядам. Жизнь его не знала колебаний, метаний из стороны в сторону. – Крепко стойте за то, что считаете высшей правдой; все остальное придастся вам. Что «безумие для эллинов», людей гордых духом и умом, верующих только в личный разум и ему поклоняющихся, то есть «единое на потребу»; всю жизнь человек должен наблюдать за собою; бдите, да не внидет тать. А входит он разными путями. Самый излюбленный его путь – гордость личного разума, оторвавшегося от разума Божественного, (поиск связи с которым – цель человеческой жизни) и от разума народного. Людей мелких отводят от пути и мелкие побуждения: страх перед мнением, привлекательность беззаботной жизни, ибо кажется людям, что если они поставят свой личный интерес важнейшим мерилом поступков, то будет жить легко. Ошибаются они; но это все люди мелкие; крупных сбивает вера в себя, в неподкупность голоса, который в них раздается; а разве всегда в человеке слышится Божий глас? Вспомните пророка, который долго ждал Божьего голоса и услышал его наконец в веянии легкого ветра⁵⁰¹. Разнообразны пути, которыми Господь призывает людей к Себе, но и разнообразны пути, которыми они отходят от Него. Нам, слабым и грешным, лучше не судить их, но молиться: «избави нас от лукаваго».

«Счастлив или несчастлив человек, пишет Б.-Р. в другом письме, все же лежат на нем обязанности. Не в личном счастье – настоящее счастье, а оно есть только условие, обязывающее человека трудиться, действовать и служить другим. Поставить себе целью добиться личного счастья, во что бы то ни стало, есть задача эгоистическая, удовлетвориться которой могут только натуры черствые.

Нет, как ни заманчиво личное счастье, но не в нем все дело; не следует забывать, что наша жизнь здесь только преддверие к жизни там и что именно потому мы всю жизнь жаждем и никогда не насыщаемся. Эта неудовлетворительность земной жизни – лучшее доказательство, что есть другая жизнь, когда мы увидим ясно то, что здесь видим «яко зерцалом в гадании». Здесь же мы должны научиться у Иова говорить: «Господь дал, Господь и взял, да будет имя Господне благословенно!» Умение подчинить себя воле Божией – вот высшая мудрость человеческая. С ней, конечно, не сравнятся наши мудрования, та гордость, которая можег обуять нас и заставить нас взывать на небо с нашими жалобами: не дано-де нам личного счастья… Да мы-то кто? пылинка в мироздании... Как же смеем мы из наших личных недочетов осуждать Его, Который все видит, все знает, все направляет. Не телеграфы же и телефоны могут возбудить в нас такую гордость, а ясно, она внушена нам тем, кто есть ложь и отец лжи, тем, кто первый отложился от Бога и внушил нашим праотцам гордое желание: «быти яко бози, ведуще доброе и злое». Этого надо избегать, не надо давать укорениться в себе такому чувству. Вспомним слова нашего великого поэта:

Я царь, я раб, я червь, я бог!

Но, будучи я столь чудесен.

Отколе происшел, безвестен,

А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, Создатель,

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ Податель,

Душа души моей и Царь.

Твоей же правде нужно было,

Чтоб смертну бездну проходило

Мое бессмертно бытие,

Чтоб дух мой в смертность облачился

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец, в бессмертие Твое!

Вот что надо помнить; надо помнить, что все в мире разумно и гармонично, и что Разум и Гармония мировая имеют одно имя, – и это имя – Бог!

Земная жизнь не иное что, как испытание для человека. Человек должен прийти добровольно к сознанию своих обязанностей, а также к сознанию того, что есть высшее начало; вся заслуга человека в добровольном подчинении Высшему Началу. Ошибка людей, горькая ошибка, осужденная историей, но до сих пор не признаваемая вполне, заключается в том, что они верят в возможность принудительной дороги спасения: верят, что других можно принудить, и жалуются, что их не принудили. В чем бы заключалась заслуга человека, если бы он был поставлен в невозможность отклониться от истины, и было ли бы тогда возможно и умственное и нравственное развитие? Люди оставались бы детьми хорошего семейства и никогда не выходили бы из детского состояния. Если для того, чтобы делать чисто человеческие дела, нам нужны усилия, нужно много готовиться, много думать, много учиться и много бороться, то тем более это необходимо для того, чтобы пересоздать все свое нравственное существо: «царствие небесное нуднтся». – Надо стать достойным его, надо родиться вновь, как Христос сказал Никодиму. «Весь мир во зле лежит», сказано недаром; но должно ли нам оттого опускать руки? Борьбу со злом надо, конечно, начинать с себя, ибо в каждом из нас зло в той или другой форме. Зло есть следствие нашей ограниченности, мы ограничены и в нравственном и в умственном отношении. Требовать, чтобы в нашем мире водворилась полная нравственная правда – все равно, что требовать, чтобы мы знали полную истину. А вспомним, что Моисею после его беседы с Господом пришлось закрыть лицо свое: блеск его был нестерпим для окружающих; одно прикосновение к Кивоту Завета убивало людей, к тому не призванных; длинное приготовление нужно было человечеству к принятию явления Бога-Слова. Апостол Павел говорит, что прежде, чем давать твердую пищу, людей кормят молоком. В наше время вера поколебалась, человеку следует снова приобретать ее и приобретать большими усилиями. Зато, думается мне, чем больше усилий употребит он, тем больших результатов может достигнуть. Крестьянин живет наивной верой: он наследовал ее от отцов, и она ему ничего не стоит; но и в крестьянском быту есть люди, более или менее нравственные, – для одних все дело во внешних обрядах: посте, свечах, поклонах; другие стараются выразить веру свою добрыми делами. Здесь тоже бывает борьба, и победа в такой борьбе, конечно, угодна Господу: это опять лепта вдовицы. Да, царствие Божие нудится всегда и везде, – даром ничего не дается на свете, да и полученному даром мало цены дают люди. Начать нужно с сознания, что мы ограничены и ум наш не может переходить за известный предел: а в мире, в целом, есть смысл, есть руководящая мысль и воля; где же, в чем же эта мысль, эта воля? Эта мысль, эта Воля – Бог.

Признав это, мы должны подчиниться Божией Воле и не искушать ее. Тогда является опора в нашей борьбе с самим собою, а в последствии и со злым началом, господствующим в мире, с «князем мира». Эта борьба и есть идейная борьба. Цель борьбы помочь себе и другим, «спастись и в разум истины приити».

Люди пугаются зла, которое господствует в мире, пугаются лжи. Бежать из мира не следует, хотя отшельники были правы, уходя из него, чтобы усовершенствоваться; но прав был и мир, приходя к ним за наставлением и внушением... Вспомним св. Феодосия и лиц, идеально воспроизведенных в Зосиме Достоевского. Но достигнуть этой высоты вполне призваны не все, да и не могут быть все призваны. Апостол Павел признает разные виды призвания: пророк, учитель, говорящий языками. Всякий человек имеет свое призвание и прежде всего свою обязанность: воспитать в себе правду и послужить ею другим, – в семье ли, в обществе, словом или делом. В совершенство тех людей, которые, считая себя чистыми, пренебрегают другими и для других ничего не делают, или делая, кичатся своим делом, я мало верю. Все мы «неключими», все до единого. Сознавать это мы должны для того, чтобы работать над собой и служить другим. Если у меня найдется слово полезное для другого, я должен послужить ему этим словом, хотя бы и сознавал за собою много грехов и недостатков. Впрочем, успокаиватъся на этой мысли не следует, а следует все более и более стремиться к совершенству»⁵⁰².

* * *

Духовная литература в вопросе о воспитании. – Значение церковного проповедничества и живого слова. – Отличие выдающихся современных церковных проповедников от преданных родине публицистов.

Духовная литература конца XIX-го и начала ХХ-го веков следит за вопросом о воспитании с напряженным вниманием. Разнообразные противохристианские или не вполне христианские воззрения рассматриваются в духовных журналах и специальных сочинениях с должной их оценкой, с восприятием в учение о воспитании всего выработанного по этому вопросу строго научным путем. Одновременно с этим научно-христианские воззрения проводятся в жизнь популярно – в брошюрах, речах, проповедях⁵⁰³.

Православно-церковное проповедничество, неоспоримо, занимает первое место в ряду могучих и могущественных культурно-исторических источников и способов деятельного распространения и утверждения как вообще христианского Откровения и Церкви между людьми, так и православно-христианских взглядов на воспитание.

Главнейшее достоинство и ближайшая задача проповедничества состоит в том, чтобы как можно яснее, живее, полнее, доступнее, а главное – жизненнее изложить и преподать слушателям богодухновенные глаголы живота вечного (Ин.6:68). Отсюда практический идеал и внутреннее существо православно-церковной проповеди – это живоносное слово, слово «помазанное», вдохновенное, «огненное», вообще говоря – живое слово, которое бы жгло сердца людей, очищало бы их, двигало бы по пути чистой веры и пламенной любви Христовой, просвещало бы небесным светом истинного богопознания и святой жизни во Христе...⁵⁰⁴

Лучшие наши церковные проповедники, (ныне уже умершие: Протопресвитер Иоанн Леонтиевич Янышев и замечательный молитвенник, о. Иоанн Ильич Сергиев – Кронштадтский; а также только что скончавшийся 2 Ноября 1912 года первоиерарх нашей Церкви, Высокопреосвященный Антоний, Митрополит С.-Петербургский), – стяжали себе доблестную славу блестящих церковных ораторов-импровизаторов; – все они в своих речах и поучениях за церковной кафедрой живут и с полной увлекательностью убеждения, жаждой добра, силой и даром слова беседуют совершенно так же и на те же темы и злобы дня, какими занимались даровитейшие писатели-ораторы и горячо преданные родине публицисты их времени, ранее указанные – Самарин, Аксаков, Катков, Гиляров-Платонов, и нижеуказанные: Победоносцев, Рачинский и др. Все их отличие состоит лишь в том, что, отвечая, как и эти последние, на современные «запросы» и «злобы» современной русской жизни, они разъясняли их исключительно и прямо с христианско-церковной точки зрения и старались внедрить в мысли и сердца внимающих их слову истинный православно-христианский взгляд на все живое и окружающее, близкое и отдаленное, поставить их и удержать на пути истинно-христианского богомыслия и образа жизни, на пути спасения, по которому ведет и может вести только Церковь, от имени и во имя которой они выступали со своим церковно-поучительным словом. Добро и зло русской современной им действительности и господствующих в ней общественных движений, направлений и колебаний выставляются у них в столько же ярком и правдиво-художественном изображении, сколько и в неминуемо-роковых и принудительных ответных выводах и последствиях для общественного блага и личного счастья и спасения человека, по непреложному учению слова Божия и спасительной руководительницы матери – Церкви Христовой⁵⁰⁵.

Краткая характеристика о. И. Л. Янышева. – Сущность речей его в академическом храме. – Разъяснение основ христианского образования. – Власть человека над природой. – Христианство освящает земледельческие и ремесленные занятия. – Истинное добро многосторонне. – В чем проявление высшей духовной жизни. – Искоренении злой воли. – Общежительные и религиозные добродетели, – Необходимость в обучении нравственной стороны.

Бывший духовный отец Главы Русского народа, в самом начале ХХ-го ст. отпраздновавший знаменательный юбилей достославного, пятидесятилетнего служения науке, Церкви, Царю и Отечеству, многосторонне образованный, человек науки и ученый профессор-богослов, представитель высшего духовного образования в России и несравненный педагог-устроитель и руководитель С.-Петербургской духовной академии в трудные годы её новой истории, близко и непосредственно знакомый с просвещенной Европой, передовой церковно-общественный деятель по многим важнейшим вопросам русской и общеевропейской жизни и мысли, о. Иоанн Леонтиевич всегда живо интересовался делом народного образования и воспитания в России.

В речах и поучениях, сказанных им в академическом храме и обращенных, главным образом, к студентам, он беседовал со своими питомцами, как любящий наставник и опытный воспитатель, зорко следивший за их занятиями, поведением, религиозно-нравственным настроением, волнениями и увлечениями. Особенно настаивал он в своих беседах со студентами на необходимость усердного посещения храма Божия, неленостной молитвы и безупречной чистоты нравственного благоповедения. И ему внимали, его слушали и слушались, потому что его личный авторитет и сила его слова повелевали, владели студентами!..

В своих словах и речах, сказанных по тем или другим поводам, по вызову со стороны народно-образовательного дела, о. Иоанн Леонтиевич старался разъяснить основы христианского образования, а равно – и настоятельную необходимость, задачи и требования от него в нашей еще мало культурной, на громадных пространствах «темной», духовно-невспаханной, нетронутой образовательным плугом Руси

Вот более частные мысли о. И.Л. Янышева⁵⁰⁷:

«Власть человека над природой, предполагающая знание её, есть отображение Премудрости и Всемогущества Творца, есть сияние славы Божией. Первая заповедь людям, сотворенным по образу Божию, гласила: наполните землю, и господствуйте ею! (Быт.1:27–28). Сам Основатель христианской Церкви, Единородный Сын Небесного Отца, годы детства и воспитания своего провел в семье ремесленника – св. Иосифа древодела и, конечно, не был только праздным зрителем трудов родственников Своих по плоти!

Христианство первое и освятило, и возвысило все земледельческие и ремесленные занятия вообще, которые языческий греко-римский мир считал низкими и предоставлял только рабам, не считая сих последних равноправными с другими людьми даже в нравственном отношении. Но истинное добро имеет то удивительное, можно сказать, божественное свойство, что оно не исчерпывается одной, двумя чертами своего проявления; мало того, вне связи с другими элементами добра, эти черты могут не только потерять свою нравственную цену, но и сделаться орудием зла, чем более страшным, что и употребляемые на зло, они сами по себе внушают к себе уважение. Даже любовь, это святейшее чувство, самими апостолами называемая царской заповедью (Иак.2:8), сущностью и исполнением всего закона (Рим.13:8–10; Гал.5:14; Кол.3:14), даже это чувство, если оно не управляется справедливостью, может губить и того, кто любит, и тех, кого любят. То же может быть и с нашими знаниями законов природы, с энергией труда, с ремесленным образованием, которое есть орудие обоюдоострое. Разве самые опасные злодеи не отличаются все умственным развитием, энергией воли, вследствие которых они и преуспевают в злых подвигах? Не от одностороннего ли понимания и развития добра оказалась так бессильной вся цивилизация древнего, восточного и западного язычества, – ни к чему не послужили все громадные сооружения народов Вавилона, Египта, Греции, Рима и иссяк самый корень жизни этих народов?

Человек сотворен по образу Божию. Но Бог есть не только всемогущая сила и всеобъемлющее знание внешнего безличного мира, но – есть еще и правда и любовь в отношении к тому, что Им же создано – как личность, как свободный дух. А свобода сотворенного духа, по непреложной воле Творца, полагает границы самому всемогуществу Его, которое по отношению к личным существам само уже управляется любовью и правдой; сообразно с сим и премудрость Божия не ограничивается знанием внешнего безличного мира, но прозирает и во все глубины духовные, равно как и в то зло, которое свободно создал в себе самом человеческий дух, вследствие чего и правда и любовь Бога к людям направляются к тому, чтобы возсоздать в них все их духовные совершенства, но не без их собственной борьбы с живущим в них злом.

Вот почему и в человеке, как образе Божием, не то только знание ценно, которое обращено на законы жизни вещественного мира, а более всего то, которое постигает блаженство жизни в живом общении с другими разумными существами, и прежде всего с источником и первообразом её – Богом, и в этом общении, вызываемом неизгладимой потребностью безграничной любви и управляемом столь же свойственными духовному существу религиозными и общественными законами, видит проявление высшей духовной жизни; а такое знание не отделимо от живого сознания и той, унаследованной всеми нами и живущей в глубине нашего духа, наклонности к чувственности и эгоизму, которая мертвит жизнь духа и тела, и вместо общей радостной жизни всюду вносит с собою недоверие, разлад, взаимную борьбу всех и каждого. Вот почему и из искусств или умений человека, как образа Божия, не то только ценно и есть истинно человеческое умение, которое овладевает вещественным материалом и безличной природой, а то, которое умеет с одной стороны искоренять в себе свою злую волю и всем, чем само владеет, содействовать созиданию блага не своего только, но и общественного, не семейного только, но и отечественного, и через отечество и общечеловеческого; с другой – не терять мужества и находить утешение среди неудач жизни, не увлекаться соблазнами окружающей среды, не озлобляться и не ожесточаться от людской неправды и злобы, от безысходной бедности, от неизлечимой болезни. Короче: сверх знаний законов природы и умения применять их к потребностям своей жизни, в человеке особенно ценны его общежительные и религиозные добродетели и его духовная мудрость.

А эти качества духа, это нетленное духовное богатство человека, приобретаются не теоретическим только обучением, которое в училищах обыкновенно возлагается на учителя веры и служителя храма Божия, а всей жизнью учреждения; зависят не только от спасительной благодати Божией, действующей чрез слово Божие и таинства Церкви, но и от всего нравственного строя тех отношений, в каких к воспитанникам будут находиться их мастера и другие учителя, их надзиратели и начальники и в каких ко всему Ремесленному училищу⁵⁰⁸ поставят себя все достоуважаемые члены Дома призрения, с Августейшим Покровителем его во главе. Вот эта-то сторона нравственного обучения, от которого более всего зависит плодотворность ремесленного образования для самих воспитанников, для города и отечества, заставляют нас повторить слова св. апостола Павла ко всем участвовавшим в добром деле создания училища: «братие, не унывайте, добро творяще» (2Фес.3:13).

Как дети одного Отца Небесного, усыновленные Ему кровию Его Единородного Сына и нашей верой в Него, мы все составляем одно великое духовное общество, одну святую Церковь, в которой, как в живом организме, каждый член призван всем, чем он одарен от Бога, служить в любви и страхе Божием: мастер – своим мастерством, ученый – своим знанием, воспитатель – своим педагогическим талантом, капиталист своим капиталом, одаренный высшей опытностью жизни – своим влиянием на общий ход дел этого учреждения и на общее распределение и направление всех его материальных и личных средств. Так, неся каждый, по слову апостольскому, бремена друг друга, мы исполняем закон Христов (Гал.6:2) – закон правды и любви».

Многосторонность и глубина взглядов отца Иоанна. Он великий педагог-христианин. – Сравнение о. Иоанном детей с цветами, и отсюда определенная программа воспитания детей, осуществлявшаяся им в своей жизни. – Немногосложность преподавания. – Воспитание души – Богоискание и Богоощущение. – Действия о. Иоанна, как законоучителя. – Любовь о. Иоанна к детям и ответная любовь детей к нему. – Задача педагогики – создание благоприятной среды для духовного роста детей. – Практическое осуществление о. Иоанном теории индивидуального воспитания – в отношении к отдельным ученикам и к целому классу. – Разнообразие педагогических приемов о. Иоанна и основной тон их. – Признание значения этих приемов со стороны педагогического совета гимназии. – Изъявление признательности о. Иоанну как законоучителю – пастырю-педагогу со стороны педагогического персонала гимназии, учеников и родителей их, – при оставлении им службы в школе. – Выражение детьми любви к о. Иоанну. – Дети – лучшие ценители педагогических приемов. – Отношение детей к человеку – прекрасное мерило его душевных качеств. – Уважение к отцу Иоанну даже со стороны несерьезных школяров. – Нечто особенное в личности о. Иоанна, вызывавшее восторженные отзывы о нем со стороны иностранцев, – В любви психологическая природа неотразимого влияния о. Иоанна. – Обязанности родителей по отношению к детям по учению о. Иоанна. – Необходимость общеобязательного обучения урокам веры для воспитания духовной природы ребенка, в особенности его сердца, – Осуждение о. Иоанном современной системы воспитания. – Жизненно-практическое значение педагогических правил и приемов отца Иоанна, – Простота и удобопонятность для всех, – высказываемых отцом Иоанном мыслей о воспитании. – Необходимость заботы о простоте и немногосложности преподавания. Этой простоте в учении учит Евангелие: простое (ясное) око. Ограниченная область необходимых знаний. – Причина слабости познаний по Закону Божию. – Преподавание только существенно необходимого. – Какие познания и верования надобно вложить в умы и сердца детей? – При каком необходимом условии всякие знания полезны и ценны? – Необходимость преуспевания во внутренней духовной науке. – О чем должны заботиться учащиеся; плоды этой заботы. – Значение общей молитвы перед началом учения. – Все должно сходиться в Боге и исходить от Него. – Значение единства действования в обучении разным предметам. – Вред разногласия. – Лучшая поддержка и утешение для учителей – поведение и успехи учащихся. – Сравнение учебного заведения с садом, учителей – с садовниками. – Истинные знания невозможны без Бога. – Надобно стремиться образовать лучших христиан; наилучшее педагогическое воспитание доставляется Церковью. – Какое направление необходимо в учебно-воспитательном деле в настоящее время. – Центр и исходное начало наук. – Необходимость памятования вечности.

Известный не только в пределах России, не только всем православным людям, но и во многих местах вне России, многим и многим иноверцам, о. Иоанн Ильич Сергиев – Кронштадтский в своих письменных произведениях отличается многосторонностью и глубиной взглядов на весьма различные предметы, которые он освещает с истинно христианской точки зрения, и изучение его произведений в высшей степени поучительно для всякого благомыслящего человека.

Его великий нравственный образ в целом, разумеется, нельзя еще пока измерить обычной меркой человеческих представлений. В нем осязательно сказалось то неземное, что выделило его еще при жизни из ряда людей обыкновенных и сделало из него богатыря духа, пред которым можно только преклоняться. Это нравственный колосс: его нужно рассматривать издали и поэтому дело нелегкое и, быть может, нескорое – полная оценка выразительного духовного облика его.

Но в его деятельности есть одна область, о которой не может быть двух мнений, потому что это область фактов с одним только естественным выводом, одинаково обязательным как для людей веры, так и для людей мысли. И эта область есть педагогика.

Кронштадтский пастырь был великим педагогом – должен сказать о нем всякий, кто познакомится с его педагогически-пастырскими трудами над нивой людских сердец. А мы скажем, что это был педагог-христианин – Христов садовник, возвращавший цветы Христовы в саду Господнем; это был редкий психолог, знавший людские слабости, но ценивший в людях не эти слабости, а то внутреннее существо – тот образ Божий, который в духовных дарованиях дает надежное оружие для борьбы со злом, с неправдой людской. Вот почему как светлый луч скользил он в «темном царстве», преображал его и находил в нем рай. И этот рай он видел в детях, в их чистоте.

«Дети – цветы Христовы» – говаривал он.

И вдумайтесь в смысл этих трех слов. Нужна великая любовь, нужна большая наблюдательность и вдумчивость, чтобы в этом немногом отметить существенное в детях. Дети в семье – это то же, что цветы в природе. Это – прекрасное напоминание о рае, это – следы погибшей непорочности. И эта-то непорочность напоминает те белоснежные, скромные ландыши, разносящие чудный аромат, в ряду немногих цветов, которыми дарит нас ранняя весна, сменяющая зимние холода и непогоду...

И это сравнение детей с цветами создает для кронштадтского пастыря целую определенную программу воспитания детей, которую так любовно осуществлял он в своей жизни, бывшей не только служением взрослым, но и детям.

«Как приятно садовнику или любителю комнатных растений видеть, – восторженно сравнивает о. Иоанн педагогов с садовниками, а детей с цветами, – что их растения хорошо растут, зеленеют и дают цветы или плоды и вознаграждают их труды! Садовник обрывает сухие веточки или пожелтевшие листочки, чтобы они и места не занимали на стволе растения, и не безобразили его собою, да и соков его напрасно в себя не тянули. За то и посмотреть мило на эти растения. Цветочки-то какие – глядишь и не наглядишься, и скажешь: дивен Ты, Создатель наш, не только в человеке, в Твоем образе и подобии, но и в растениях бездушных, и в цветочках древесных! Впрочем, что нам говорить о растениях и цветах? Они все-таки дерево, сено, – как ни хороши. А вот вы, детки, наши растения, или лучше – Божии, бесценные! Вы – наши цветы» ...

И для этих живых цветов нужна живительная влага, которой так мало вливается в сердца детей, отчего и самые цветы часто бывают «безжизненны». И как бы развивая эту мысль, Кронштадтский пастырь говорит: «не в том сила, чтобы преподать много, а в том, чтобы преподать немногое, но существенно нужное для ученика в его положении».

И так как о. Иоанн сущность личного жизненного подвига видел в спасении пасомых, то он с особенным вниманием и останавливается над вопросом воспитания души: его педагогика – есть, поэтому, Богоискание и Богоощущение.

«Бога я ищу, Бога. Мы убили Его. Не блуждаем ли мы в бесконечном ничто? Не стало ли холоднее?.. Не наступила ли ночь? Где наш Бог?.. Мы убили Бога... И вот руки наши в крови Бога и нечего поставить на место Его».

Здесь и скорбь пастырского сердца, и осуждение безбожия, как общепедагогической беспринципности, выбрасывающей людей в водоворот житейский без всяких средств к спасению...

И вот он склоняется над душой ребенка, как добрый садовник над своим растеньицем. Не о баллах и не об уроках думает он, будучи законоучителем гимназии. Баллы и уроки отходят у него на задний план. Он говорил ученикам о том, чем жил. А он жил во Христе и детям предлагал живой завет Христа. Он наполнял душу живыми образами, а эти образы понятны одинаково всем – и большим и малым. Он входил в класс с Евангелием. Приносил сюда он и жития святых.

И ученики внимательно слушали своего законоучителя. Брали у него книжки и без понуждения заявляли своему «батюшке» о желании отвечать урок. Батюшка слушал эти ответы и если видел, что в сердце ученика дрогнули струны души, то ставил «пять с плюсом» и говорил: «спасибо тебе, доброе чадо!»

«Я, – пишет один из учеников о. Иоанна, – глубоко убежден, что многие из нас вносили свою добрую религиозность, воспитанную на уроках о. Иоанна, даже домой и несомненно должны были влиять на своих, меньших, по крайней мере, на братьев или на сестер. Я лично, например, мог бы засвидетельствовать, что моя тетка, лютеранка по происхождению, слушая мои рассказы о батюшке и его уроках и беседах, заметно становилась все более религиозной» ...

И неудивительно, если любовь о. Иоанна к детям родила их любовь, если даже взрослые, постигая силу этой любви, сами преклонялись перед нравственной чистотой своих детей. И это нужно сказать далее о дикарях трущоб. Вот, по крайней мере, что говорит один из них.

– «Мне было тогда еще годов двадцать два, двадцать три. У меня было двое детишек, старшему года три. Рано я женился. Работал и пьянствовал. Семья голодала. Жена потихоньку по миру собирала. Жили в дрянной конурке на конце города.

– Прихожу раз не очень пьяный... Вижу: какой-то молодой батюшка сидит и на руках сынишку держит, и что-то ему говорит ласково. И ребенок серьезно слушает. Может быть грех, но мне все кажется, батюшка был, как Христос на картинке «Благословение детей». Я, было, ругаться хотел: вот, мол, шляются; да глаза батюшки, и ласковые, и сурьезные в одно время, меня остановили. Стыдно стало... Опустил я глаза, а он смотрит, прямо в душу смотрит. Начал говорить. Говорил про то, что у меня в каморке рай, потому что, где дети, там всегда тепло, и хорошо, и о том, что не нужно этот рай менять на чад кабацкий...

– Ушел он; я сижу и молчу... Не плачу... Хотя на душе так, как перед слезами. Жена смотрит... И вот с тех пор я человеком стал...»

Если всякая разумная педагогика ставит своей задачей пересоздание общества, – а иною она, конечно, не может и быть, – то здесь налицо широкое и глубокое влияние пастыря – педагога, умевшего любить детей и создавать для них благоприятную их духовному росту среду и захватывать в свою любовь вместе с детьми их родителей.

Не всегда, разумеется, кронштадтский пастырь имел дело с такой нивой, на которой бы не было колючего терновника. Педагоги знают, что даже и в детской семье – не без урода.

Приходилось о. Иоанну иметь дело, по званию законоучителя, и с этими последними.

И здесь не отметки, не пониженные баллы выдвигал он на первый план, а любовь. И эту любовь он, так сказать, индивидуализировал. Он применялся к личности и этим дал высшее оправдание теории индивидуального воспитания, которая в последнее время выдвигается наукой, как последнее слово педагогики...

И вот практическое осуществление этих начал.

Один гимназист – ученик батюшки расшалился в классе. Он стал, не обращая внимания на законоучителя, в присутствии его и рядом с ним, выделывать пальцами различные фигуры. Батюшка заметил это и, остановившись перед учеником, стал ласково спрашивать его, что он делает. Ученик пояснил свою шалость и сослался на уличных мальчишек, научивших его этим шалостям.

Батюшка, молча, пытливым взглядом стал смотреть на ученика. Нужно было, чтобы заговорил внутренний человек. И он заговорил: мальчик не выдержал молчаливого, пронизывающего взгляда. Упали две, три слезы.

Почва была готова. Осталось посеять семя. Батюшка понял это.

– А ты Бога не боишься? – начал он, обращаясь кротко к мальчику. Ты не боишься, что Он тебя накажет за твои шалости на уроках Его закона?

Мальчик опустил глаза вниз и, уже всхлипывая, стал просить у законоучителя прощение. Но вот раздался звонок. Все встали.

Батюшка заставил шалуна прочесть молитвы: «Пресвятая Троице», а после «Благодарим Тебе, Создателю». Затем он погладил ученика по голове и благословил его.

И этот урок остался памятным для ученика на всю жизнь. Живая струна юношеского сердца отозвалась на голос любви. И этот юноша не забыл данного ему урока до зрелых лет...

Другой ученик во время объяснения первого члена символа веры встал и заявил, что он не может признать Бога Духом.

– Безбожник! – грозно произнес пастырь, пронизывая ученика своим взглядом. Ты не боишься, что Господь лишит тебя языка за твое юродство. Кто произвел тебя на свет?..

– Отец с матерью...

– А кто произвел самый свет? Кто создал все видимое и невидимое?..

Ученик молчал.

– Молитесь, дети, – обратился законоучитель к классу, молитесь со всем усердием и верою!

Окончился урок. Батюшка пригласил к себе ученика и долго беседовал с ним.

Очевидно, разгневавшийся пастырь понял психологию своего ученика и признал необходимым применить указанный прием.

Отсюда видно, как дорога для о. Иоанна была та истина, за которую он стоял, и как бережно относился он к душе ученика, для охранения которой потребовался такой внушительный прием. Педагогика может осудить излишнюю суровость пастыря, но ученик не осудил ее: он стал совершенно новым человеком...

Чуткость кронштадтского пастыря к отдельным личностям характеризовала педагогическую деятельность его и в отношении к целому классу.

– Как только о. Иоанн замечал, – вспоминает о своем законоучителе ученик его, – что где-либо на задней парте сидит гимназист, которому не по себе, у которого какое-то маленькое детское горе, он начинал нервничать и хмуриться. Рассеянно выслушивал отвечающего урок, от времени до времени беспокойно поглядывал на сосредоточенную фигуру опечаленного мальчика и, в конце концов, не выдерживал и своей нервной, порывистой походкой сходил с кафедры и отправлялся расспрашивать вызвавшего у него беспокойство, что с ним такое. Спрашивал он, как и все что делал, резким, порывистым, скорей суровым, чем ласковым голосом, а между тем – странная вещь! – через несколько уже минут разговора с о. Иоанном сидевший до того нахохлившимся мальчуган приходил в хорошее настроение и начинал улыбаться. Успокоивался и о. Иоанн и с прояснившимся лицом возвращался на кафедру...

Какое разнообразие педаготческих приемов! И основной тон всех их – любовь.

Значение педагогических приемов кронштадтского пастыря справедливо признавал и педагогический совет гимназии, где законоучительствовал батюшка. И это признание он выражал в том, что отдавал «на поруки» ему тех учеников, которых предназначал к увольнению. Батюшка ходатайствовал за них, брал под свое духовное руководство их и следил за ними, как за «больными растеньицами» и «спасенными» и исправившимися возвращал их в школу.

А известно, что не многим педагогам дается сила морального влияния!..

И удивительно ли, если ученики батюшки любили заходить в тот храм, где он служил, как священник. Очевидно, школа с опытным законоучителем делалась притвором храма.

В тон с фактами, на которые мы указали здесь, говорят и изъявления признательности своему законоучителю, как педагогического персонала гимназии, так и учеников и родителей их, когда пастырю, вышедшему на широкую ниву и ставшему всероссийским пастырем, пришлось по необходимости оставить любимую им школу. Педагогический персонал говорил тогда «о живителъном свете», вносимом батюшкой в школу. Дети плакали, расставаясь со своим законоучителем, «плакали так, как плачут дети над умирающим отцом». Родители благодарили за ту «отраду», которую он приносил им через «благонравие и успехи» их детей.

А посмотрите, на очевидное выражение детьми любви к о. Иоанну. Вот о. Иоанн едет на пароходе... Находившаяся на берегу девочка заметила дорогого путника и верст восемь бежала за ним по берегу. Так как девочке было очень жарко, то она сначала скинула с головы платочек, потом кофточку и под конец ее видели в одной рубашенке с развевающимися длинными волосами. Один из спутников о. Иоанна, когда пароход совсем близко шел у берега, бросил ей портрет батюшки. Девочка прижала его к своей груди и не переставала бежать за пароходиком до тех пор, пока на пути её не встретилось маленькое озеро.

Вот мальчик-гимназист берет благословение у Кронштадтского батюшки. Батюшка говорит:

– В математике, поди, молодец?

– Да, – соглашается отец.

– А в языках, верно, слабоват?

– Слабоват – отвечает отец.

О. Иоанн троекратно благословляет мальчугана, а он плачет радостными детскими слезами, словно чувствуя, что его благословляет любящая рука.

Вот батюшка среди больных детей... Он берет их на руки... Он склоняется перед ними на коленях и шепчет: милое дитя... страдалица...

И детское сердце откликается на голос любви, оно чувствует ее...

Вот мальчик, наслышавшись о русском священнике-молитвеннике, из Швеции пишет о. Иоанну и просит «помолиться за его маму» ... И Кронштадтский пастырь искренно приветствует всякий добрый порыв маленьких цветочков...

В этом мы видим, таким образом, голос лучших ценителей педагогических приемов – самих детей. И если бы педагогика – та педагогика, которая преклоняется перед корифеями современных теорий воспитания, забыла бы скромного кронштадтского педагога, то она стала бы в положение людей, которые за деревьями не видят леса...

И если все-таки педагогика обойдет молчанием педагогические приемы о. Иоанна, то в признании современных ему детей – в любви их к своему духовному руководителю будет сделан заслуженный укор их неразборчивой оценке безукоризненных педагогических приемов. Ведь «отношение детей к человеку», справедливо замечает ученик кронштадтского пастыря, «прекрасное мерило его душевных качеств». Душа ребенка чутко подмечает малейшую фальшь и неискренность окружающих его взрослых. Шарж близок и понятен детскому мышлению. Недаром во всех учебных заведениях в таком ходу смешные истории и анекдоты про учителей, карикатуры на них, прозвища и т. п. Участи попасть в герои детского шаржа не избегают, как известно, и учителя «добрые», которых воспитанники любят и уважают. В этом отношении детская смешливость объективна и не щадит ни «своих», ни «чужих».

«В фигуре и манере о. Иоанна было много странного, что, казалось бы, должно было действовать на воображение нас, маленьких насмешников, 10–14 лет. Резкие порывистые движения, нервный, срывающийся голос, неожиданно повышающийся и понижающийся, периоды столь же неозкиданной задумчивости и рассеянности – все это, казалось, должно было бы будить в нас смешливость. Между тем, я положительно не помню ни одного случая, чтобы когда-либо, кто-либо из нас хоть улыбнулся насмешливо по адресу нашего законоучителя. Такова была сила того удивления, которое бессознательно чувствовал каждый из нас к этому странному человеку с светлыми и тихими голубыми глазами, конфузливой улыбкой, часто озарявшей его лицо аскета, и резким, пожалуй, даже суровым голосом. Было что-то в личности о. Иоанна, что неотразимо вызывало уважение к нему даже со стороны смешливых, ни над чем еще серьезно не задумывавшихся школяров – второклассников и третьеклассников»⁵¹⁰.

И это «что-то» уже подмечено. В то время, как мы ищем пророков вне нашего отечества, за пределами родины находят пророка у нас. По крайней мере, один из сотрудников немецкого ежедневного издания⁵¹¹, восторгаясь выразительными севернорусскими глазами кронштадтского пастыря, говорит: «эти глаза смотрят на людей и на вещи не для того, чтобы презирать, но затем, чтобы все понять, и он понимает все, что для других остается загадкой... Он везде утешитель, помощник, посланник неба». «В нем вы имеете дело, – слышится другой голос из Англии⁵¹², – с каким-то прозрачно–добрым человеком».

Вот в чем психологическая природа его неотразимого влияния.

Он сгорал в любви и в этой любви сгорала, в свою очередь, всякая неприязнь тех, кто соприкасался с ним и вглядывался в него.

А в сердце детей, далеких от сознательной неприязни, эта любовь только родила ответную любовь. Чистые цветы тянулись к своему садовнику...

Хорошо постигая тайну влияния на детей, кронштадтский пастырь и другим вскрывал эту тайну.

Вот что говорит он о семье, об обязанности родителей в отношении к детям.

«Чрез мужа и жену всеблагий Творец призывает к бытию и жизни разумные создания, будущих Его чад и наследников царствия Божия... Семья должна быть малым храмом. Но ныне нет в семье церкви» ... В программу правильного воспитания должны входить, по мысли о. Иоанна, беседы на религиозные темы. Начиная с 2–3 лет, можно и должно вести с детьми беседы о Боге-Творце. Необходимо, чтобы ребенок постиг сердцем Бога, как Доброго, Всемогущего Творца и Спасителя мира. Необходимо знакомить его с жизнью святых угодников. Необходимо, чтобы уроки веры сопровождались живым примером, а этот пример особенно желательно видеть в молящейся матери, в живой вере православных, в общей молитве в храме, где «Воспитатель – Дух Святый поучает нас» ...

И как бы отвечая тем, которые говорят против обучения детей закону Божию, кронштадтский пастырь говорит о необходимости общеобязательного обучения урокам веры.

– Разве ты не принуждаешь себя ни к чему? – спрашивает он... Не говорю прямо к доброму, а хотя к должному и полезному... А как не принуждать, особенно мальчиков, к учению, к молитвам?..»

И если вся духовная природа ребенка нуждается в воспитании, то сердце – в особенности.

«Зрение сердцем, говорит о. Иоанн, предшествует умственному познанию. Сердце видит разом, нераздельно, мгновенно, потом этот единичный акт зрения сердечного передается уму и в уме разлагается на части, являются отделы: предыдущее, последующее... Зрение сердца в уме получает анализ свой. Идея принадлежит сердцу, а не уму, внутреннему человеку, а не внешнему» ...

«Родители и воспитатели!» – с сокрушенным сердцем говорит кронштадтский пастырь... «Не оставляйте детей без внимания относительно искоренения из сердца их плевел грехов... Враг и плоть не щадят и детей... Семена всех грехов есть и в детях!.. Остерегайте детей своих со всей заботливостью от капризов перед вами, иначе дети скоро забудут цену вашей любви, заразят свое сердце злобою... Каприз – зародыш сердечной порчи, ржа сердца, моль любви, семя злобы, мерзость Господу» ...

«Тому, кто в школе матерней или в училище не навык вере и страху Божию и житию благочестивому, особенно будет тяжело учиться в школе жизни. Тот, хотя бы он в школе наук был умен, многосведущ, был в большом почете за свои способности, в школе жизни оказывается невеждой, – мало того: иногда ни к чему не потребным, ни к семейной жизни, по причине своего необузданного сердца, ни к общественной деятельности. Он бедствует и нередко терпит крушение в жизни, как нагруженное множеством товара судно в море, пущенное во время бури без снастей и парусов».

В этих последних словах слышится справедливое осуждение современной системы воспитания, пускающей молодое поколение в жизнь без руля и парусов и «воспитывающей дух какой-то диавольской гордости, самомнения и самохвальства» ... И выходит, что «у юношей наших в голове много, а в сердце мало, а часто – увы! нет ничего... Вот вам замечание, современные педагоги!..»

Мы взяли лишь общие штрихи из педагогических воззрений кронштадтского пастыря, мы показали лишь единичные факты прикосновения садовника Христова к цветам Христовым... Но и в этих отрывочных суждениях и в этих наглядных фактах виден редкий знаток духовной человеческой природы с её достоинствами и недостатками, виден глубокий педагог-психолог, не диктовавший только правила педагогики, но и руководившийся ими.

И жизненно-практическое значение этих правил бесспорно. За это ручается то, что дети – эти цветки Христовы – любовно склоняли пред своим садовником свои сердца и источали аромат, который мешает жизни портиться...

Мысли о воспитании уважаемого всеми молитвенника и доброго ревностного пастыря – отличаются особенной простотой и удобопонятностью для всех; но в то же время и истинно-христианской мудростью.

«...Позаботимся о возможной простоте и немногосложности преподавания. Душа человеческая по природе проста и все простое легко усвояет себе, обращает в свою жизнь и сущность, а все хитросплетенное отталкивает от себя, как несвойственное её природе, как бесполезный сор. Мы все учились. Что же осталось в нашей душе из всех наук? Что врезалось неизгладимо в сердце и памяти? Не с детской ли простотой преподанные истины? Не сором ли оказалось все, что было преподано искусственно, безжизненно? Не напрасно ли потрачено время на слишком мудрые уроки? Так, это всякий из нас испытал на себе. Значит, тем осязательнее должен всякий убедиться в необходимости простого преподавания, особенно малым детям.

Простоте в учении и жизни учит нас Евангелие. Господь говорит: светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет просто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет лукаво, то все тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?

Светильник для тела, сказано, есть око. Учитель есть светильник для учеников; итак, если око его, взгляд его на свой предмет, метод его преподавания будет прост, – то все ученики его, хорошо его понимая, будут просвещаться от его преподавания; в их умах все будет светло; если же око его, взгляд его на предмет, метод его преподавания будет неясен и темен, чужд простоты, наглядности, то и все тело его, т. е. все ученики его будут блуждать своими умами во мраке, ощупью ища истины, затемненной словами, фразами, оборотами речи. Итак, если самый свет, т. е. сам учитель будет темен, то какова же будет тьма, т. е. ученики, эта тьма, которую мы должны просвещать? Ответ очевиден. Итак, г.г., преподавание должно быть самое простое. Но если простое, то, само собою разумеется, немногосложное. Любящим многосложность, хотя бы в учении, Господь говорит: не лишше глаголите (Мф.6:7), т. е. не говорите лишнего; или: ты заботишься и суетишься о многом; а одно только нужно (Лк.10:41–42). Или: жизнь человека не зависит от изобилия его имения (Лк.12:15), т. е. между прочим и от изобилия многоразличных познаний. Не в том сила, чтобы преподать много, а в том, чтобы преподать немногое, но существенно нужное для ученика в его положении. Область знаний безгранична. Но область полезных и существенно необходимых знаний ограничена. Из множества достаточно выбрать самое необходимое и привести это в стройную систему, соображенную с количеством других предметов, которые ученики должны будут изучать, – и с количеством их преподавания. В противном случае мы будем разрушать труды один другого. Так, например, будут ли в состоянии ученики хорошо учиться Закону Божию, если другие предметы будут преподаваться в пространном виде и ученики будут обременяемы множеством уроков по этим предметам? Не осилит ли тогда обилие других познаний – познание учеников по Закону Божию? Не вытеснят ли они совсем этих последних из сердец учащихся? А это часто бывает во многих учебных заведениях. Отчего познания по Закону Божию бывают у многих учеников очень слабы? Оттого, что их вытесняют из сердца и головы многие другие предметы, не в соразмерной с Законом Божиим полноте преподаваемые. Оттого и выходит часто, что ученики набивают свои головы, например, иностранными речениями и фразами, или математическими фигурами и формулами, между тем, как животворными познаниями Закона Божия пренебрегают. Итак, г.г., немногое, только существенно необходимое преподадим нашим ученикам, а лишнее постараемся отбросить и не обременять многословием и тяжкими учеными трудами нежные, еще неразвитые головы детей»⁵¹³.

«Мы Богу споспешницы, соработники у Бога, а эти дети – Божия нива, Божие строение, нами возводимое.

Да, великое и многотрудное дело учить детей; потому что при обучении надо и вложить в их сердца единое на потребу – истины веры, любовь к Богу и ближнему и несомненное ожидание Господа с небес для суда живых и мертвых и праведного воздаяния по делам каждого, и вместе преподать им, хотя весьма полезные, но довольно многосложные в нынешнее время, познания светских наук, – так, чтобы все эти познания, верования и чаяния дружно улеглись в их умах и сердцах и не вытеснили одни других»⁵¹⁴.

«Знания без веры в Бога и Христа Сына Божия и без любви к Богу и человечеству – это солома; а знания научные, проникнутые оживотворяющей, одушевленной верой и любовью к Богу и к ближнему – это пшеница, славная, вкусная, питательная пшеница. Не моя это мысль, а Апостола; он говорит: если я знаю все тайны, и имею всякое познание..., а не имею любви, то я – ничто. Вы учитесь, дети, языкам русскому, французскому, немецкому, латинскому: дело хорошее; но смотрите, больше всего учитесь языку любви, самому живому, выразительному, сильному языку. Без него – знание языков не принесет никакой существенной пользы: если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею: то я медь звенящая или кимвал звучащий (1Кор.13:1–2). В чем же оказывается любовь? А вот в чем: любовь долготерпит, милосердствует; любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, – не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает (1Кор.13:4–8). Итак, дети любезные, с науками внешними старайтесь успевать наиболее в этой внутренней, сердечной науке – в науке любви, веры, молитвы, кротости, смирения, обходительности и ласковости, терпения, послушания, чистоты и целомудрия, милосердия и сострадательности к людям, доброжелательства и услужливости, сдержанности во всем, бескорыстия и самоотвержения, в науке очищения сердца от всяких нечистых, лукавых и злых мыслей, в снисходительности к человеческой слабости и в терпеливом перенесении всего. Если будете успевать в этой внутренней, духовной науке, то по истине будете пшеницею Божией, и соберет вас всех Господь в житницу царствия Своего небесного, и вы будете благоуспешны и во внешних науках: ибо ищущему прежде царствия Божия и правды его все прочее прилагается от великодаровитого Бога (Мф.6:33). В заключение скажу вам изречение одной латинской пословицы: qui proficit in litteris, sed deficit in vita, plus deficit, quam proficit, T. e., кто успевает в науках, а не успевает в жизни, или худо живет, тот более не успевает, чем успевает, тот скорее идет назад, чем вперед»⁵¹⁵.

Обращаясь к учащимся, о. Иоанн указывает им, о чем они преимущественно должны заботиться. «Продолжайте с Божией помощью, ревностно трудиться в этом рассаднике просвещения над образованием своего ума и сердца; развивайте и укрепляйте свои душевные силы правильно, согласно, чтобы все они дружно направлялись к одной общей цели – к христианскому совершенству. Учитесь прилежно и ведите себя скромно, совершенствуя каждый свой характер и поведение, во славу Божию, на утешение родителям и на пользу общества, членами которого вы некогда будете. Семена доброго учения да принесут сторичный плод в последующей вашей жизни, а семя зла да исторгнет совсем из ваших сердец вседействующая благодать Божия; да будете вы истинными детьми Божиими и наследниками небесного царствия, о котором так часто упоминает в Евангелии Господь наш Иисус Христос, и в которое Он так сильно желает ввести всех вас, как детей своих, возрожденных и усыновленных Ему в купели крещения. Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им: ибо таковых есть царствие Божие (Мк.10:14). Отче Святый, соблюди их во имя Твое (Ин.17:11)»⁵¹⁶.

«Общая, единодушная, искренняя молитва перед началом учения есть верная порука за добрые успехи в делах начальствующих, учащих и учащихся (дружно здесь собравшихся), по непреложному уверению Самого Господа, Первоначала всего и единственного Учителя: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам. Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят (Мф.7:7–8). Напротив, кто по высокоумию, или нерадению, начинает дело без молитвы, тот и при видимых успехах нередко сам же вредит своему делу, или по крайней мере строит здание свое на песке: все труды его иногда уничтожаются в один час. И это именно потому, что дело делалось без твердой основы всего, без Бога; ибо то только дело и твердо, которое делается с Ним, в Нем и для Него, которое имеет началом и концом Его. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец. Да будет же у всех нас началом и концем Господь Вседержитель, в деснице Коего все существующее: все умы, благонамеренные изыскания и открытия умов, – от Которого всякая наука и всякий добрый успех в науках. В Боге все мы должны сходиться, как радиусы в центре, – от Бога получать единство в направлениях и взглядах, свет, теплоту и силу в занятиях и при этом прекрасном единстве, с этим светильником, с теплотой и энергией преподавать разные познания детям, которые готовятся сами стать некогда на наши места или другие, в иных сферах. Много значит единство действования во всех делах, и отправление от одного начала, равно как и возвращение к единому началу; напротив, разногласие или несогласие в деле всего более вредит делу. Если один преподаватель говорит то, а другой утверждает противное об одном и том же предмете, тогда в головах учащихся происходит умственный хаос, бесполезное и вредное умничанье, совопросничество, в сердцах разрушается вера во все святое, в самое откровение Божие, в Церковь и в весь строй её, в нравах является деморализация и труд самого блестящего образования нередко разбивается в дребезги. Наблюдение и опыт подтверждают эти слова»⁵¹⁷.

Указывая, в чем могут находить в своем нелегком груде учителя поддержку и утешение, о. Иоанн говорит: «Здравствуйте дорогие, бесценные дети Отца небесного! Преуспевайте в премудрости и возрасте и в любви у Бога и у людей. – Начнем, с Божией помощью, опять учить и учиться. Утешайте нас своим поведением и успехами. Этим вы доставите нам больше ревности и усердия заниматься с вами. – Как приятно садовнику или любителю комнатных растений, видеть, что их растения хорошо растут, зеленеют и дают цветы или плоды и вознаграждают их труды; как они удваивают свое усердие в ухаживании за ними! И землю каждогодно под ними переменяют, если это комнатные растения, и поливают тщательно и вовремя, а сухие веточки или пожелтевшие листочки обрывают, чтобы они и места напрасно не занимали на стебле растения и не безобразили его собой, да и соков его напрасно не тянули в себя. За то уже и посмотреть мило на эти растения! Цветочки-то какие, например, у олеандры, у розы – у нашей русской и китайской – глядишь не наглядишься, и скажешь: дивен Ты, Создатель наш, не только в человеке – в Твоем образе и подобии, – но и в растениях бездушных, – и в цветочках древесных. Впрочем, что нам много говорить о растениях и цветах? Они все-таки дерево, сено – как ни хороши. А вот вы наши растения или лучше – Божьи бесценные; вы наши цветы. То, что сказано об них, надо приложить к вам. Мы садовники, вы растения и цветы, а гимназия – сад; преподавание – это поливание и перемена грунта; сухие ветки и пожелтевшие листья от того, что уродуют себя самих леностью, или непослушанием и грубостью. С такими, что надо делать? – Для блага всего сада, всего заведения, их надо обрывать от здравого тела, да вон выбрасывать, чтобы не заражали других своим поведением, чтобы весь сад состоял из растений здоровых, доброцветных и доброплодных; чтобы ученики неодобрительного поведения и не безобразили собою всего заведения и места напрасно не занимали, и не тянули напрасно сок заведения, даром бы не ели да не пили. Достойно и праведно! – Если кто не хочет делать, тот и не ешь (2Фес.3:10), говорит Апостол Павел»⁵¹⁸.

«Мы собрались сюда для того, чтобы принести единодушно, единым сердцем и устами должное благодарение Господу Богу, непрестанному Помощнику нашему, без Которого не созидается дом истинных знаний, как и дом добродетелей, и без Которого, что ни делается, строится на песке.

Мой взгляд на образование юношества. – Что мы хотим сделать из наших юношей? Всезнающих или многознающих ученых мужей? – Слишком недостаточно: потому что можно и весьма много знать, как говорится – проглотить науку, быть весьма ученым человеком, и – в то же время, увы, быть негодным человеком, и вредным членом общества; не ученые ли, например, были французские коммунисты, олицетворившие в себе, в прошлую войну, так живо адских фурий? – Не на ученой ли почве зарождаются люди с духом отрицания всего святого, отрицания самого Божества, божественного Откровения, чудесного, единым словом сотворения мира и всех существ видимых и невидимых, – вообще чудес, и даже воскресения мертвых и жизни вечной? – Не на ученой ли почве мы встречаем систематический разврат, доказывающий ненадобность благословения Церкви для сожития и прикрывающийся именем гражданского брака? Не в ученых ли, наибольшей частью, головах гнездятся ложные убеждения, что храм и Богослужение, даже Евангелие с его учением, чудесами и нравственными правилами существуют только для черни, но отнюдь не для ученых людей, у которых будто бы есть важнейшие занятия и более разумные? Горе нам, если бы из наших учебных заведений стали выходить такие ученые, с такими ложными взглядами и понятиями о таких важных предметах. Но, конечно, по милости Божией, с нами этого не будет: ибо вообще, в учебных заведениях, дело образования и воспитания поставлено на правильный и верный путь. – Но что же мы хотим сделать из наших юношей? – Полезных обществу членов?

Хорошо; но и этого мало: истинно полезные христианскому обществу члены могут быть только воспитанные в христианских понятиях, правилах, обычаях – христиане, или добрые сыны Православной Церкви; значит нам нужно образовать не только ученых людей и полезных членов общества, но и – что всего важнее и нужнее – добрых, богобоязненных христиан. Это мы и стараемся сделать.

Во главе наук стоит Закон Божий; дети, по силе своей, при учебных занятиях, исполняют христианские обязанности – молитвы, чтение Евангелия небольшими отделами; в воскресные и праздничные дни посещают храм Божий и слушают Богослужение; в классах слушают и изучают Закон Божий (дай Бог только, чтобы это было сердечно); наибольшая часть времени, конечно, отдается земной учености, также необходимой. Дай Бог, чтобы из всех знаний, из всех наук образовалась в душах детей то стройное согласие, та твердая, христианская система познаний, правил и навыков, которая составляет истинное христианское образование, и при котором наши питомцы всегда будут, и Богу во славу и Церкви на утверждение и украшение, и обществу на пользу. – Но, если паши питомцы, подавляемые множеством уроков собственно светской науки, будут урывать, для приготовления их, часы от службы Божией (что бывает с живущими на квартирах), или, и стоя в храме, будут озабочены своими уроками, так что Божественная служба не будет доставлять духовной пищи их уму и сердцу, просвещать, очищать, укреплять их души, если они будут скучать в церкви – тогда дело педагогики потерпит весьма сильный урон: ибо наилучшее педагогическое воспитание, вполне сообразное с волей Божией, доставляет именно Церковь своим чудным, небесным, проникающим до костей и мозгов Богослужением, только бы умел кто разумно, с верой, вниманием и со страхом Божиим стоять при совершении его. Остается желать, чтобы воспитываемые не имели причины урывать для своих уроков, а может быть, – и для безделья, драгоценных минут Богослужения, и чтобы в Церкви стояли без всякой житейской заботы и попечения, как и внушает она: всякое ныне житейское отложим попечение»⁵¹⁹.

Церковь Божия есть лучшая и вернейшая воспитательница человека-христианина для царствия Божия: в ней мы научаемся Богоугодной святости, она правильно развивает, направляет и укрепляет все силы душевные и телесные, воспитывает в сердце искреннюю любовь к Богу и к людям, возвышает ум к Богу, укрепляет волю человека во всякой добродетели: в вере, в правде, в святой простоте, кротости, смирении, послушании, мужестве, терпении, милосердии, сострадании к бедствующим, во взаимном уважении, в честности, целомудрии. Дому Господню подобает святыня во всю долготу дний (Пс.92:5), во все время, доколе мир сей стоит; и пребывающие в дому Господнем также поучаются святости жития, которой от всех нас требует Господь Бог наш: святи будите, яко Аз свят есмь Господь Бог ваш (1Пет.1:16). Вот сколь благотворное действие производит Храм Божий или Церковь Божия на входящих в него и пребывающих в нем.

А потому все христиане и дети христианских родителей должны посещать Храм Божий не леностно, а усердно, с верой, благоговением и страхом Божиим, если хотят быть истинными христианами и иметь дух христианский, – и достигнуть цели своего звания – небесного, вечного царствия Божия. Замечено давно, что наша школа, особенно средняя, – а высшая и подавно, – нередко отбивает охоту к хождению в храм Божий. От чего это? Разве школа и школьное учение противны вере и Церкви? – Нет. Но дело в том, что умы и сердца юношей и девиц бывают обременены множеством научных мирских, стихийных знаний, и словесным балластом разных языков, между тем, как места вере и Богопознанию дается совсем мало умам и сердцам воспитывающегося поколения, и, таким образом, души наполняются мертвым, бессвязным, неорганизованным материалом стихийных знаний, который силой тяжести своей склоняет детские души к долу, к земле и к миру, а не к Богу; нынешнее воспитание выжимает, так сказать, из воспитывающихся все соки физические и духовные, и многие дети становятся бездушными и бессердечными, без веры и теплоты в сердцах, особенно высших классов и высших учебных заведений, – заносчивыми, гордыми и непослушными. Замечено вообще, что мало веры, а то и совсем нет во многих воспитанниках высших светских учебных заведений. Вот плоды удаления от христианского воспитания и исключительного занятия мирскими знаниями. По слову Господа, надо бы прежде воспитывающимся и всем христианам искать царствия Божия и правды Его, обучения христианским добродетелям, а мирские науки должны быть как приложение к этому главному предмету знания, религиозному воспитанию – и они-то и были бы особенно полезны и благоплодны. Итак Божие – Богу, а кесарево – кесарю; христианскому знанию и добродетели будем учиться у Церкви, и не будем ею пренебрегать, а мирским знаниям будем учить и учиться в мирских училищах, и Церковь предпочитать школе. Ибо Церковь – Божие учреждение, спасительное, непогрешительное, небесное, а школа – учреждение мирское и для мира хотя полезное, но нередко погрешительное, по своему направлению, по духу, воззрению и пониманию учащих и учащихся по причине односторонности и уклонения от единого на потребу, – от того, что всего более нужно для человека, как христианина, как достояния Божия, как члена царствия Божия⁵²⁰.

«Я позволю себе сказать несколько слов о направлении или о духе нашего учебно-воспитательного дела. Оно должно быть, кроме твердой, разумной и проникнутой религиозным характером научности, в пределах нам предназначенных, – охранительно воспитательным. Мы все знаем, что ныне – трудные, бедственные времена, особенно для молодых неопытных умов, которые легко и скоро иногда увлекаются всяким заразительным ветром ложных и нелепых учений, клонящихся ко вреду и погибели как самих увлекающихся, так и обществ. Господь да сохранит наших юношей от такого наплыва ложных учений и от такой заразы! Доселе, сколько нам известно, из гимназии нашей выходили молодые люди с здравыми понятиями, с правильным образованием, добрыми христианами, полезными членами общества, людьми науки и дела. Надеемся, что и ныне окончившие курс учения также оправдают наши ожидания, и будут нашей честью и славой. Даруй, Боже! – А чтобы нам, воспитателям, иметь утешение и впредь видеть во всех детях, вверенных нашему руководству, детей добрых, прилежных, благонадежных, благонастроенных, с христианским и верноподданническим направлением, будем всегда иметь краеугольным камнем – Христа, Божию премудрость, от Которого происходит всякое доброе познание и всякая истинная мудрость и стихийная, и чисто духовная, и Которым все цари царствуют, власти владычествуют и судии произносят суд и правду⁵²¹. Будем им внушать, что все знания научные, без науки подчинения властям и установленным законам и порядкам общественным, не принесут им никакой пользы; что все науки имеют своим центром и исходным началом Бога и Его вечную премудрость, как души наши имеют своим первообразом Господа Бога, создавшего нас по образу и подобию Своему, что стихийные знания, касающиеся здешнего мира, нужны только здесь на земле, и с разрушением стихий мира, прекратятся, и за пределами гроба нашего нам будут не нужны; что познание веры и заповедей Божиих, уклонение от греха и добрая жизнь, необходимы каждому человеку и здесь, и в будущей жизни, как и Апостол говорит, что телесное обучение на малое время полезно, а благочестие на все полезно, имея обетование жизни и нынешней, и будущей⁵²², чтобы таким образом они любили всей душой и всем сердцем Господа и друг друга, и не забывали, как ныне многие забывают или отвергают, что за пределами времени находится вечность; за пределами видимого мира – мир невидимый, вечный, прекраснейший здешнего, и за пределами смерти и могилы – жизнь бессмертная, и после честных трудов земных, после доброй христианской жизни – вечное упокоение и блаженство на небе у Отца Небесного»⁵²³.

* * *

Серьезные и важные требования, предъявляемые деятелям школы в наше смутное время, которое требует животворного света. – Высокое призвание духовной школы. Животворный свет Божественной истины. – Необходимость его для вседневной жизни. – Значение света, Христова для нравственного миропорядка, для ума, для сердца и для всей жизни. – В чем проявляется свет Божественной истины? – Во Христе истинный смысл человеческой жизни. – Необходимость усвоения присущего Православию все оживотворяющего духа вечной истины, свободы и любви. – Необходимость воспитания волн. – Мудрость истинная – Божественный дар. – Свойства ложной мудрости. – Свойства истинной мудрости, в которой конечная цель христианского образования. – Только слово Божие приводить нас к познанию истины. – Законы и нормы жизни нашей души. – Заповеди Божии. – Необходимость и средство опытного уразумения истины Божией. – Истинная свобода, как следствие познания истины. – Господственное значение разум., – Блага истинной свободы. – В чем труднейшая задача жизни? – Путь нравственного совершенствования – только чрез Бога возможен: только в Боге всякая премудрость и всякое совершенство. – Необходимость для христианского пастыря особенного просвещения и научного образования. – Важность запросов, предъявляемых настоящим временем Православию и его деятелям.

Только что скончавшийся первоиерарх нашей Церкви, Высокопреосвященный Митрополит Антоний, высказывал такие мысли о воспитании и обучении.

«Школа и школьное дело⁵²⁵ с их задачами, конечными целями и ожидаемыми от них животворными плодами света, истины и добра всегда предъявляют к своим деятелям требования в высшей степени серьезные и важные, налагая на них бремя неустанного труда и подвига. Но в истории школьной жизни бывают времена и эпохи, когда эти требования выдвигаются самым ходом дела с особенной силой и настойчивостью. Таково именно переживаемое нами время, которое, по всей справедливости, может быть названо временем смутным.

В самом деле, это повсюду замечаемое не установившееся еще брожение умов, эта неугомонная борьба и столкновение разнородных идей, это отсутствие устойчивости и твердых, непоколебимых нравственных начал в нашей жизни не служат ли самыми достоверными показателями смутного, как бы хаотического характера настоящего времени? Этот хаос жизни требует животворного и зиждительного луча света, чтобы беспорядочное брожение прекратилось, чтобы все успокоилось и установилось в своих естественных границах, и чтобы бурное течение жизни, нашйдя свое русло, приняло спокойное и правильное движение. Животворного света этого и ждут ныне все, как везде и всегда, от школы. Но не чувствуется ли при этом каждому из нас, что ждут его, главным образом, от нашей духовной школы и более всего от этой высшей духовной школы⁵²⁶, в которой все мы и учимся, и трудимся, и которая призвана приготовлять передовых деятелей в устроении Царства Божия на земле? И не бьется ли священным, благоговейным трепетом сердце каждого из нас, от сознания этого высокого нашего призвания и соединенной с ним великой ответственности нашей перед Богом и людьми?

Что же это за животворный свет, которого ждут от нас, который от нас должен исходить и который составляет коренное зиждительное начало жизни? Это свет Божественной истины, свет Евангелия, свет Христов. «Доколе Я в мире, Я свет миру» (Ин.9:5), говорит Господь.

Для обыкновенных занятий вседневной жизни, для твердости, уверенности и устойчивости в своих движениях и вообще для правильного течения своей деятельности человек нуждается в свете. «Кто ходит днем, тот не спотыкается», говорит Господь, «потому что видит свет мира сего; а кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним» (Ин.11:9–10).

Из этого подобия уразумейте, братие, и значение света Христова для устроения дел нравственного миропорядка, как главнейшей основы твердости и благоустроенности человеческой жизни. «Доколе Я в мире, Я свет миру». Не от того ли и в нашей общественной жизни такое хаотическое состояние, что мы потеряли из виду истинный свет и ходим во тьме? Да и нужно ли спрашивать об этом? Беспорядок, путаница, нестроение в жизни, неустойчивость и колебание в идеалах и возвышенных стремлениях, а иногда даже и совершенное отсутствие их, не говорят ли нам сами собой, что мы действуем ощупью, ходим в потемках и спотыкаемся? О даровании, усвоении нашему духу этого-то животворного света и о насаждении его в сердцах наших и будем ныне более всего молиться Господу, возлюбленные братья. Господи, пошли свет Твой и истину Твою, да наставят они нас и направят путь наш к исполнению многотрудной нашей задачи и к достижению возвышенной цели нашей жизни!

Смысл человеческой жизни! Как жаждут, братие мои, многие именно в наше время отыскать этот смысл жизни! Как многие в слепоте ищут его не там, где он есть, и как мучаются сердцем в этих поисках! Мучаются и не находят, потому что ищут его не во Христе, – мучаются не одни только неверующие, но и те, которые называются верующими.

Вот и мы все, братие, называемся верующими христианами, ибо принадлежим к Церкви христианской и родились в ней. Но христиане ли мы в действительности? Обрели ли мы этот смысл жизни и душевный покой свой во Христе, да и ищем ли его только в Нем одном? Мы называемся, далее, не просто христианами, но христианами православными, ибо принадлежим к единой истинной православной Церкви Христовой. Но не ограничивается ли все наше православие только соблюдением внешних религиозных обрядов и богослужебных форм и исполнением одних только воспитательно-дисциплинарных правил и предписаний церковного устава, с забвением истинных начал христианской жизни, без одушевления и одухотворения ими своего образа поведения? Усвоили ли мы и понимаем ли мы этот присущий Православию дух вечной истины, свободы и любви, который все оживотворяет и без которого мы можем уподобиться только полю, усеянному сухими и мертвыми костями?

Но чем выше задачи и цели жизни, тем серьезнее должна быть подготовка к ним, тем строже мы должны относиться к себе. Мы обыкновенно любим устремляться своей мыслью вперед и под влиянием временного одушевления начертываем себе план высокой, гуманной деятельности, ограничиваясь часто одними только словами и словами. Для деятельности нужно воспитание воли. Мы должны твердо сказать себе: меньше будем говорить и больше делать. Сосредоточимся всецело на труде и самовоспитании. Постараемся сами прежде для самих себя не в мысли только, не в теории, не в дознании, а во всем своем существе, всем своим сердцем, всей мыслью и всеми помышлениями найти этот смысл жизни во Христе, будем неустанно молиться и трудиться для того, чтобы Господь самим нам даровал это прозрение, это исцеление, это освобождение от уз своекорыстия и греховного себялюбия, – этого поистине глухого и немого, и слепого демона, который может быть изгоняем только молитвой и постом».

«Мы пришли, братие⁵²⁷, просить у Господа преуспеяния и возрастания в мудрости. Мы пришли просить мудрости... Какой это высокий дар для духа человеческого! И как возвышенна, чиста и небесна должна быть самая молитва наша о ниспослании нам этого Божественного дара! Дай нам, Господи, «сердце мудрое и разумное!» Но какой мудрости пришли мы просить у Господа и веруем ли, что услышит Он молитву нашу? Есть мудрость ложная, мудрость мира сего, которая в глазах Божиих есть безумие, – мудрость, вырастающая из начал узкого человеческого себялюбия. Это та мудрость, о которой говорит апостол Иаков так: «если в вашем сердце вы имеете горькую зависть и сварливость, то не хвалитесь», что вы мудры и разумны, «и не лгите на истину: это не есть мудрость, нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская» (Иак.3:14–15). Это та мудрость, которая нагим и не имеющим дневного пропитания брату и сестре говорит: «идите с миром, грейтесь и питайтесь», и не дает им никакого удовлетворения в их нуждах (Иак.2:15–16). Не этой мудрости пришли мы просить у Господа, и не услышал бы нас Господь, если бы, по неразумию своему и жестокосердию, стали мы просить её у Него. Есть и еще, братие, мудрость, мудрость мертвая и бесплодная, мудрость воображаемая, не умеющая познать истинной сущности вещей и истинных начал жизни. Это та мудрость, носителей которой представляют нам Евангелия в лице книжников и законников. Эта мудрость лишена света, жизни и истины. Она имеет глаза, но не видит Христа, она имеет уши, но не слышит учения Его и не уразумевает (Мф.13:13). Это мудрость людей с огрубелым и плотским сердцем, в котором нет места для обитания Духа Божия. И не этой, конечно, мудрости пришли мы просить у Господа, и прогневался бы на нас Господь, если бы мы стали просить её у Него. Укажу вам, братие, напоследок, и еще на мудрость. Эта мудрость истинная, мудрость Христова, мудрость небесная, сходящая свыше. Эта чудная. Божественная мудрость! Она «чиста, мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна», и обнаруживается добрым христианским настроением и поведением и мудрой кротостью (Иак.3:17:13). Она полна света, жизни и истины. Она низводит Бога в души наши. Ибо плоды её суть: «любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал.5:22:23). Эта мудрость состоит в познании Христа. Она просвещает очи сердца нашего. Она дает нам разуметь, «в чем состоит надежда призвания» нашего в Христе, «и какое богатство славного наследия Его для святых, и как безмерно величие могущества Его в нас, верующих» (Еф.1:17–19). Этой-то истинной, святой, чистой и небесной мудрости и пришли мы просить у Господа. В ней конечная цель христианского образования и просвещения, его основа, жизнь, дыхание».

«Человек создан⁵²⁸ для света и самими свойствами природы своей предназначен к познанию истины... Но если стремление к свету и истине всегда присуще человеку по самому его предназначению, то не всегда ясно сознаются им те пути, которые приводят его к ним. Только Евангелие дает просвет нашему потемненному сознанию. Только Господь наш Иисус Христос указывает нам и верные способы к познанию истины, и вожделенные плоды этого познания. В Своей беседе к уверовавшим в Него иудеям Он говорит: «вы истинно Мои ученики, если пребудете в слове Моем. И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин.8:31–32). Итак, пребывание в слове Божием есть первое условие возможности осуществления наших стремлений к просвещению, оно приводит к познанию истины, истина же дает человеку свободу.

Познание вещей приобретается человеком двояким способом: через опыт и наблюдение и через умозрение. Но для познания вещей Божественных, для уразумения Бога, как источника света жизни и всякой истины, есть еще третий, наивернейший способ, состоящий в очищении нашего сердца и в нравственном самосовершенствовании. Это путь деятельный, который Господь наш и называет пребыванием в слове Своем. Как наше тело, так и душа наша имеют свои законы, свои нормы для правильного и здорового своего развития и для осуществления целей бытия своего. Определить законы и нормы жизни нашего телесного организма составляет задачу человеческой науки. Законы же и нормы жизни нашей души указываются в слове Божием. Их-то мы и призваны ближайшим образом изучать и прилагать к своей жизни и деятельности, чтобы быть в силах потом научить им и других!.. Этими нормами и законами служат заповеди Божии, которые преподал нам Господь наш. Само собой понятно, братие мои, что не теоретическое только изучение этих заповедей называет Господь пребыванием в слове Своем – это только начало пути, азбука христианской жизни, – но, главным образом, практическое их осуществление. Пребывать в слове Божием значит жить в этой Божественной стихии, ею дышать, ею просвещаться, ею очищаться и ею возвышаться бесконечно до богоуподобления в святости и праведности. Одно же теоретическое познание слова Господня сделало бы нас похожими в некоторых отношениях на слепца, который знает с математической точностью законы распространения света или разложения солнечнаго луча на его составные элементы, а видеть света никогда не может. Нашей душе по отношению к истине и свету всегда присуща также своего рода слепота, и самый процесс постепенного нашего возрастания в познание истины по всей справедливости можно назвать постепенным прозреванием. Этот процесс нашей душевной жизни вполне повторяет то, что было с одним из слепцов, исцеленных Господом. В первом, начальном моменте своего прозрения он видел все так смутно, что люди казались ему «как деревья», а потом уже, после возложения рук Господних на глаза его, он «стал видеть все ясно» (Мк.8:24–25). Это-то прозрение, это-то опытное, достоверное у разумение истины Божией и возможно для нас только через пребывание в учении Христовом, в Его любви и в исполнении Его заповедей. Поэтому-то и Господь познание истины поставляет в тесную, органическую связь с пребыванием в слове Его. «Вы истинно мои ученики», говорит Он, «если пребудете в слове Моем. И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин.8:31–32).

В свободе указывает Господь высшую и конечную цель нашего стремления к истине, в ней полагает Он естественное следствие познания Бога и уразумения истины. Не стану говорить о том, что не политическую и не социальную свободу имеет здесь в виду Господь. Для Божественного сознания эта область слишком мала и мелка, чтобы останавливать на ней внимание людей, призванных к вечной жизни. Он говорит об истинной свободе, в которой заключается основа всех временных её проявлений в тех или других формах нашей жизни, именно о свободе от греха. «Всякий, делающий грех, есть раб греха», говорит Господь (Ин.8:34). Освобождение от зла, от беззакония, от лжи и заблуждений и составляет содержание истинной свободы. Господь такую свободу и поставляет в зависимость от познания истины, потому что только истина дает нам различение добра и зла, света и тьмы, правды и лжи. В определении взаимных отношений разума и воли для человеческого сознания всегда есть много неясного, много неопределенного. Несомненно, что между ними существует постоянное взаимоотношение, и взаимодействие. Упражнение в добре просветляет мысль, но просветленная мысль дает также свое направление воле. Какой силе, какой способности принадлежит господственное значение? Есть люди, которые это господственное значение придают воле, но Господь усвояет его разуму. У Кого светлая, ясная мысль, того и намерения, и деятельность всегда ясны. У кого мысль быстрая, точная, у того и воля решительная. Кто умеет различать в себе дурные мысли и изгоняет их от себя, тот и в жизни и деятельности, при помощи Божией, всегда найдет в себе силы удержаться от дурного, греховнаго и предосудительного. «Истина сделает вас свободными», а в истинной свободе и заключается наше высшее благо. Оттого так и дорога нам всем свобода, хотя мы почти постоянно ложно ее понимаем, что нам прирождено предощущение тех благ, которые дает нам истинная свобода».

«Итак, возлюбленные братие⁵²⁹, положив в основу жизни своей, для осуществления своих стремлений к истине, пребывание в слове Божием, неуклонное воплощение в себе истинно-христианских нравственных начал жизни, мы все свои силы, все труды должны сосредоточивать на развитии своей мысли и своего разума, на расширении круга своих знаний и своего мировоззрения, чтобы развившаяся, утвердившаяся и окрепшая мысль наша давала нам твердое и определенное направление воли в осуществлении наших стремлений к добру и истинному просвещению. В этом и состоит труднейшая из труднейших задача нашей, жизни и деятельности, наших трудов и занятий, и не здесь только в стенах этого святилища науки, но и всюду, куда каждого из нас призовет и поставит воля Господня».

«Мы, люди, говорили⁵³⁰ и говорим: учись прилежно и неустанно; область учения слишком обширна; только трудом можешь проникнуть в её сокровенные тайны и получить жизнь удовлетворением всем твоим пытливым запросам. А что говорит Господь? «Если», говорит Он, «хочешь войти в жизнь, соблюди заповеди» (Мф.19:17). Господь указует путь подвига, путь нравственного совершенствования, путь добродетели, потому что этим только путем, путем самоотречения и взятия креста своего дается познание жизни и той премудрости, которая нисходит свыше от Отца светов... Это путь трудный, тесный, тернистый... Что же юноша? Устрашился этого пути? Нашел его трудным, непосильным дли себя? – Нет. Он смел, самонадеян, жаждет подвигов и трудов, и готов все принести, как кажется ему, на служение добру. Он ждет только указаний и смело спрашивает Господа: «какие» мне соблюсти заповеди? И на вопрос получает ответ: «не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай отца и мать и люби ближнего твоего, как самого себя». (Мф.19:18–19). Господь передал ему почти всю сущность закона жизни, в котором заключается смысл и цель истории не только отдельного человека, но и всего человечества. И что же юноша? Понял всю величайшую трудность исполнения Божественных заповедей для греховного человека? Соразмерил степень своих сил для их выполнения? Нет. Он здесь с детской самоуверенностью, для которой ничего невозможного не бывает, сказал: «все это сохранил я с юности моей. Чего еще недостает мне?» (Мф.19:20). Его самонадеянности нет предела. Он не знает еще трудностей жизни, он не испытал борьбы страстей, он не начинал еще плавать по бурному житейскому морю и не знает еще, какой червь греха, и тления гнездится в нем самом, но он чувствует в себе богатство жизненной силы, а могущей потопить его бури еще не видел, и говорит смело: все это слишком легко, все это я сохраняю от юности, мне нужно чего-нибудь большего. В этой, хотя и излишней, самонадеянности юношей, в этой вере в силу добра, в них живущего, в этой светлой, бодрой настроенности, слишком много симпатичного и привлекательного для нас. И даже Господь, по замечанию одного евангелиста (Мк.10:21), «полюбил» юношу. Он не осудил его Сам за его самонадеянность, но Он готовил ему осуждение из его же собственной необдуманной смелости. «Если хочешь быть совершенным», оказал Господь, «продай имение твое и раздай нищим; и приходи и следуй за Мною» (Мф.19:21). Откажись, как бы так говорил Господь, от мнимого богатства своих сил и от своей самонадеянности, начни самым делом служить ближним своим, а не одним только смелым словом: «все это я уже сделал», вступи на путь самоотречения и смирения, приходи и следуй за Мною, во Мне ищи точку опоры, а не в себе, не себя считай Богом, а Меня.

И услышав сие, отъиде юноша, скорбя (Мф.19:22). Ему ли отказываться от всего того, в чем он любит видеть и свою силу, и свое богатство? Итак, юноша, полный запросов добра и жизни, ушел со скорбью от Источника жизни, Источника спасения...

«Так кто же может спастись» (Мф.19:25) – спрашивали в недоумении ученики Господни, – если это так трудно для юноши-идеалиста, полного сил и жизни, и горячего в своих стремлениях к добру? «Человекам это невозможно», сказал Иисус, «Богу же все возможно», (Мф.19:26). Доколе человек надеется еще на самого себя, доколе верит в могущество собственных своих сил в достижении вечных начал жизни, дотоле не стоит он еще на пути истинного совершенства. Полнота этого совершенства – только в Боге, и только чрез Бога и при помощи Его человек достигает этого совершенства. «Человекам это невозможно, Богу же все возможно».

Возлюбленные братие! Мы все здесь предстоим теперь как бы с вопросом евангельского юноши: «Учитель Благий, что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» И все же как бы слышим и конечный ответ Господа: «человекам это невозможно. Богу же все возможно». Не в меру своих сил человек достигает истинного совершенства, а только при помощи Бога, Источника этого совершенства. Вот почему мы и должны усердно молиться Господу перед началом трудов своих, чтобы Он оградил нас от нашей самонадеянности, изгнал из сердец наших буесть юности, как говорится в чине Молебном, и даровал нам председящую Его престолу премудрость. Вот почему и апостол писал к Ефесеянам, что он постоянно вспоминал их в молитвах своих, «чтобы Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы дал им Духа премудрости и откровения к познанию Его» (Еф.1:16–17). Это именно потому, что только в Боге и всякая премудрость, и всякое совершенство».

«Христианство⁵³¹ по существу своему есть свет и разум, и христианский пастырь, как вождь Христова стада должен быть и просвещенным, и научно-образованным. Всегда были люди, которые не признавали необходимости этого последнего, но им дан прекрасный ответ еще святым Златоустом и другими отцами Церкви. Итак, братие, трудитесь, учитесь и молитесь. Изучайте не только богословие, но с полным усердием и другие науки: историю, литературу и философию. Без этого и хорошими богословами не будете. Мы знаем из истории, что недостаток общего образования даже и для многих благочестивых людей делал недоступной ту элементарную богословскую мысль, что Бог есть дух. Отсюда грубый антропоморфизм, представляющий иногда Бога громадным человекообразным существом, сидящим на небе и ногами опирающимся на землю, на основании изречения Священного Писания: небо престол Мой и земля подножие ногу Моею. Просвещеннейшие отцы Церкви, даже в древней языческой литературе и философии, насколько они достигали истины, усматривали: то откровение Слова (св. Иустин), то отражение истинного Солнца (св. Василий Великий). Итак, братие, ищите знания, учитесь крепко, трудитесь и молитесь».

«Мы переживаем⁵³² один из важнейших моментов нашей истории. Народное самосознание развертывается постоянно все шире и шире, религиозные потребности и запросы растут и крепнут более и более. Православная вера наша для народов Запада начинает светить ярче и ярче, и мы призываемся Богом и историей возвестить мир и спасение людям «сидящим во тьме» и пронести во вселенной те начала истины, любви и свободы, которые составляют сущность и жизнь Православия. Помыслите же, на какое великое дело призываетесь вы! Как же не молиться нам теперь о том, чтобы всем нам в этом высоком и истинном нашем предназначении и в наших стремлениях к своей цели иметь всегдашнее единство?»

* * *

После всех приведенных выше рассуждений наших отечественных учителей о христианском воспитании и образовании надобно указать, проводились ли эти воззрения и в жизнь, т. е. надобно сказать несколько слов о деятелях в народной школе и уяснителях для общественного сознания правильно, в церковном духе, поставленной и направленной школы. Из таковых остановимся на двух лицах: С.А. Рачинском и К.П. Победоносцеве.

Его краткая характеристика и краткие биографические сведения о нем – Народное учительство и знакомство с детским крестьянским миром. – Возможность уразумения истинной задачи и силы народного русского училища. – Связь школы с Православной Церковью – Образовательный центр для учителей. – Причины особенного влияния школы Рачинского. – Задачи народной школы. – Забота об образовании преемников сельских учителей. – Способ подготовления их. – Направление литературной деятельности Рачинского. – Заботы о распространении трезвости. – Защита классицизма. – Значение деятельности Рачинского и поучительность её.

Известный всему русскому образованному обществу педагог по призванию, бывший профессор ботаники в Московском университете, человек с высшим европейским образованием, отличный знаток иностранных литератур, с замечательно развитым эстетическим чувством и в то же время сохранивший живую сыновнюю связь с родной Православной Церковью, Сергей Александрович Рачинский в 1867 году оставил профессуру и поселился в своем имении, в селе Татеве, Смоленской губ., Бельского уезда, где и занялся по призванию делом народного учительства. В 1875 году он открыл народную школу и сам сделался в ней учителем. Занявшись в этой деревенской школе обучением крестьянских ребят, С.А. Рачинский сблизился лицом к лицу с этим русским, детским крестьянским миром, – и отдался делу народного воспитания всей своей душой и не изменил ему до гроба. Счастливое сочетание в этом деревенском учителе всех упомянутых выше качеств и жизненных условий дало ему возможность не только практически образовать и воспитывать крестьянских детей, но и возводить практический опыт в теорию и систему, – приложить к своему труду не только всю полноту сердечного сочувствия, но и строгий, свойственный профессору анализ, и мыслящей любовью уразуметь истинную задачу и силу народного русского училища⁵³⁴.

Школа Рачинского вся была проникнута действенным духом евангельскаго учения и жизненным единством с учением Православной Церкви и православным же народным бытовым складом, – при всем довольно высоком, сравнительно с прочими школами, умственном и даже эстетическом развитии учеников. Татево стало образовательным центром, откуда нравственное и педагогическое влияние Рачинского распространялось не только на окружающие местности, но и на всю читающую и мыслящую Россию, в особенности же на сельских учителей и сельских пастырей.

И это понятно. Православный народ святой Руси сам живет в Церкви, а не у её ограды, и каждый из народа признает и разумеет себя частью Церкви, сыном её. Духовенство для него пастыри, а не командиры душ. Кто в отношении к православной христианской религии не отделяет себя от народа, для того и задача народной школы обозначается сама собой. Эта задача прежде всего – просветить народную мысль светом познания веры, развить и укрепить в народе сознательное отношение к религиозной истине и к Церкви, развить и воспитать в этом общенародном коллективном существовании начало личности, но не языческое и эгоистическое, а христианское, которое одно может согласовать в народе деятельность личного сознания с мирским или коллективно-безличным строем его существования. Лишь таким образом освятится наука; лишь утвердясь на этой почве, охотно и плодотворно воспримет народ ее...

Рачинского мучительно заботила мысль: как бы поставить дело народного просвещения (в том духе, в каком оно стояло у него в школе) на прочную основу, на которой бы оно могло держаться и широко преуспевать – не завися от его личных усилий. Другими словами: как приготовить себе сотрудников и преемников – сельских учителей?

И за время своей деятельности на учительском поприще С.А. Рачинский подготовил целые поколения искренно любящих свое дело народных учителей, которые считали Татево своим родным гнездом. Эти учители – из школьных же учеников Рачинского, которые в досужное, каникулярное время, в течение нескольких лет получали от неутомимого учителя высшую, сравнительно, меру образования и, таким образом, были подготовлены им к делу учительства. Это – те же крестьяне; но это нимало не ослабляет силы их нравственного для учеников авторитета. Само собой разумеется, что это – сосуды избранные, которые способны отнестись к учительству не только как к профессии, но и как к подвигу.

Литературная деятельность С.А. Рачинского за это время была почти исключительно направлена на уяснение коренных вопросов о направлении нашего народного образования. Рачинский был поборником в народном просвещении церковных начал, которые он считал соответствующими желаниям и воззрениям самого народа. Выражением взглядов его на народную школу и служат его литературно-педагогические работы, указанные нами выше, в примечании.

Один из последних литературных трудов Рачинского: «Письма к духовному юношеству о трезвости» – посвящен борьбе с великим бичем народа – пьянством. Рачинский был сторонником абсолютной трезвости. На началах её им было основано в Татеве общество трезвости, членами которого были не только ученики Рачинского из ближайших сел и деревень, но и многие последователи его идей из разных концов Империи. Переписка с этими членами была любимым делом Рачинского и может составить много томов интереснейшего культурно-бытового материала.

Самая последняя печатная работа Рачинского: «Absit omen» посвящена очередному вопросу нашей современности – вопросу о средней школе. В названной брошюре Рачинский выступает в защиту образовательного значения классических языков.

В наше смутное время Рачинский был ярким светочем, который привлекал к себе всех ищущих правды и личным своим просветительным подвигом в глухой деревне, и своими глубокими, полными знания народной жизни трудами, и обаянием своей высоконравственной личности.

Поэтому изучение его просветительной деятельности представляет весьма высокий интерес и имеет поучительное значение для тех, кто хочет посвятить себя на служение делу воспитания и образования русского юношества.

Поучительное значение деятельности К.П. Победоносцева в воссоздании и обновлении церковной школы. – Какие вопросы решаются в книгах, изданных К.П. Победоносцевым. – Характер этих книжек; общая мысль, которой они проникнуты. – Необходимость живой души в учителях. – Необходимость для учителя подвижничества. – Необходимость последовательного и неуклонного стремления к идеалу истинному. – Неправильная постановка преподавания Закона Божия. – Чем воспитываются вера и нравственность? – Что должна сделать семья, что – школа? – Когда школа будет любезна народу? – Проникновение школы церковностью. – Участие школы в богослужении, как воспитательное оружие. – Воспитывающее влияние чтения и пения за церковным богослужением. – Обязанность учителя – не угашать в себе духа и помогать детям расти. – Жизненность наставлений К.П. Победоносцева.

Не менее, если еще не более, чем деятельность Рачинского, представляет высокий интерес и весьма поучительное значение государственная, административная и литературная деятельность К.П. Победоносцева, направленная не только к уяснению коренных вопросов о направлении нашего народного образования и воспитания, но и к практической постановке во всей России того типа школ, который вполне соответствует православной христианской религии и основным коренным свойствам русской народности. К.П. в своей государственной деятельности явился воссоздателем на Руси и обновителем церковно-приходских школ, за время его бытия обер-прокурором св. Синода, покрывших целой сетью всю нашу матушку-Русь, а в своих литературных работах, сочинениях и изданиях является неустанным поборником и проповедником необходимости воспитания и образования всех русских юношей и девиц в духе и под сенью и непосредственным руководством св. Церкви Православной. К.П. с великой пользой потрудился, в сотрудничестве с почившим Государем, достойным вечной памяти, Императором Александром III-м, над воссозданием и обновлением церковной школы, и имел счастье видеть плоды этого исторического труда. Школы возникают, множатся, преуспевают, и не только школы церковные, но и иных ведомств.

К.П. издал несколько книг, посвященных вопросам здравой христианской педагогии, – книг, то представляющих собою ряд педагогических заметок, советов, наставлений о школе, ученье и учителе, – то трактующих о воспитании характера в школе, то представляющих жизнь и историю детской души, то говорящих о христианских началах семейной жизни, то – о призвании женщины в школе и обществе.

Все эти книжки – не плод только ума, недолгих или и долгих размышлений, но – в кабинете, вдали от действительной жизни; нет, это – практические советы о том, как ученье сделать плодотворным, действенным. Видимо, вопрос этот глубоко занимает автора и издателя, главнейшая задача которого, – жизнь и история детской души, забота об её истинном развитии и целостной охране путем «здравой педагогии», особенно в начальной школе, на первых порах.

Все разнообразные, как отрывочные, в афористической форме, заметки и мысли автора об учении и воспитании, так и связные размышления его о деле народного просвещения проникнуты одной основной мыслью о высшем общечеловеческом, вечном идеале святого дела школы. «Духа не угашайте», – вот что вообще говорит автор в своих педагогических трудах и изданиях, обращаясь с этим заветом и к учителю, и к воспитателю, и к законоучителю, и к начальнику заведения, и вообще ко всем, которые интересуются и так или иначе занимаются делом школы.

Вот некоторые мысли этого деятеля.

«Во всяком звании человек должен смотреть за собой, чтобы духа не угашать в себе». «Можно сказать – и ныне многие как будто так думают: настроим, наделаем школ – этого требует просвещение. Наберем учителей, дадим им в руки программы и новейшие методы обучения – и дело пойдет. Нет, нет, это не так. Пусть собираются конференции педагогов и специалистов, пусть придумывают лучшие способы обучения, пусть пишут и печатают томы своих протоколов и мнений. Напрасный труд – и дело может оказаться подобием крыловского квартета. Явятся учреждения учебные, но живой души в них не будет, пока не будут для них созданы живые учителя»... «И напрасно думать, что достаточны для этого курсы учебных предметов, программы и инструкции. Учитель – ремесленник, учитель – чиновник не годится для живого дела. Учитель должен быть подвижником своего дела, полагающим душу свою в дело обучения и воспитания»,.. «Можно завесть сколько угодно учительских школ и институтов, израсходовать на них большие суммы, снабдить их всеми усовершенствованными пособиями, наполнить их преподавателями, стоящими на высоте науки, – и все-таки не получить желаемого, настоящего, одушевленного и прочного учителя. Отчего? Оттого, что идея воспитания и учения не глубокая и не одушевленная; оттого, что на уме учеников одна главная цель, – в деле, к которому готовятся, – получить средства для жизни»... «В деле народного просвещения и воспитания мудрость велит не спешить, но стремиться последовательно и неуклонно к достижению идеала, приближаясь по мере возможности к его осуществлению. Одно лишь необходимо, чтобы идеал был истинный, верный, а не мнимый, фантастический и колеблющийся ветрами случайных направлений. Что пользы в том, что школ настроим множество, а учителя мы не воспитали, или строим школы свои на ложном идеале и в разлад с действительными потребностями жизни?

«Ты преподаешь детям Закон Божий... Больше всего берегись делать из Евангелия учебную книгу: это грех. Это значит в ребенке обесценивать для человека книгу, которая должна быть для него сокровищем и руководством целой жизни. Страшно должно быть для совести разбивать слова жизни на бездушные кусочки и делать из них мучительные вопросы для детей. Есть какое-то лицемерное обольщение в школьном деле, когда Закон Божий и соединяемое с ним внушение начал нравственности составляет лишь один из предметов учебной программы, как будто нечего больше желать и требовать для нравственной цели, как иметь наличность той или другой цифровой отметки за ответы в предмете, называемом Законом Божиим. Результаты такой постановки учения – поистине чудовищные... Я видел учебники, в коих по пунктам означено, что требуется для спасения души человека, и экзаменатор сбавляет цифру тому, кто не может припомнить всех пунктов... Где тут разум? Где нравственность? Где наконец и прежде всего вера, о коей мы лицемерно заботимся? «И вера и нравственность неравные с прочими предметами обучения: одни уроки и наставления для этого недостаточны. И вера, и нравственность воспитываются в душе цельным воздействием домашней и, говоря о школе, школьной жизни, лишь бы эта школьная жизнь не была раздвоена на две отдельные части религиозного и светского обучения, но составляла в гармонии частей как бы одно органическое целое. Семья должна посеять и воспитать в душе чувство благочестия и веры; школа должна не только поддержать это чувство, но и освятить в душе идею, без которой одно чувство смутно и не устойчиво!.. Вера должна быть живая и действенная, следовательно должна быть нераздельна с Церковью. Школа, поколику она народная, должна отражать в себе душу народную и веру народную, – тогда только будет она люба народу. Итак, школе прямое место при Церкви и в тесной связи с Церковью Она должна быть проникнута церковностью, в лучшем, духовном смысле этого слова. Одухотворяясь ею, она сама должна одухотворить ее для души народной. Отсюда непременное участие школы в действе церковного богослужения – в чтении и пении»⁵³⁶. «Кто испытал и видел, тот знает, какое это могучее духотворное, воспитательное орудие и для школы, и для души народной в которую вносит просветление религиозного сознания и чувства! Разумное осмысленное чтение в церкви вводит ученика в глубокий смысл, в красоту и выразительность церковно-славянского языка, укрепляя в уме и воображении корень разумной, стройной и выразительной русской речи. Пение, нераздельное со словом, исполненным силы и красоты, проникая в русскую душу, богато одаренную поэзией песни, воспитывает в ней вместе с сродностью ей звука и гармонию чувства.

Предъявляя требование ко всякой школе, чтобы она была народной и для сего шла рука об руку с Церковью, автор решительно требует от учителя, чтобы он не угашал в себе духа. «Не мало есть высший учебных заведений, откуда выходят люди на дело учительское и на проповедь. В заботе о высших курсах, о трудных экзаменах, об ученых диссертациях, они считают ниже своего достоинства – учиться, как учить детей. И если бы кто попробовал предложить им это средство, они отвергли бы его с негодованием. Напрасно. Пропустив время воспитать в себе душу учительскую, многие уже не наживут ее и останутся при одном ремесле учительства».

Вся книжка «Ученье и Учитель» есть один сплошной совет учителю – сохранить душу живу в своем святом деле. «Тесен, по-видимому, и скуден, и одинок круг деятельности учителя. А если ему суждено учить и действовать в глуши, он становится подвижником. Но благо тому, кто и на этом месте не успел дух угасить в себе... сберечь свои крылья». «Учитель! Учитель! Подумай – нет науки, которую нельзя было бы обратить в орудие мучений для «малых сих», состоящих под твоею ферулою. Твое дело – помогать им расти, а сколько педагогов, считающих долгом надевать на них цепи и корсеты как будто для того, чтобы задерживать рост или искажать его!»

Вообще наставления К.П. Победоносцева об образовании и воспитании, полные живого интереса для каждого учителя и воспитателя всякой школы. – суть живое слово о живом деле и не могут пройти бесследно в деле нашего народного просвещения и найдут самый живой отклик в духовной жизни России.