[Апрель]

I.

«Духа не угашайте». (Сол.5:19).

Для «естественного», нравственно неразвитого человека самое сильное и явственное проявление сознания есть плотское выражение и влечение.

Психический прогресс, интеллектуальное развитие ведет к подчинению плотских вожделений, непосредственных желаний, душевному органу – рассудку. С интеллектуальным преобладанием связано сознание, увеличение душевных, сердечных волнений, заканчивающееся более или менее полным самосознанием.

С самосознанием, рефлексией, выявляется свобода воли. Как и всякая сила в природе, самосознание обладает тенденцией к росту, расширению. Самоуглубление же порождает духовное ведение.

Такие фазы психического процесса выведены, однако, из наблюдения над неограниченным количеством неделимых. Тут психика понимается, как единая сущность, разбивающаяся в действительности на обособленные единицы – личные сознания. Если же рассматривать сознание лишь по данным, доставляемым одной индивидуальной жизнью, то вышеприведенная психическая эволюция не получит достаточного количества своих признаков. Жизнь отдельного человека представляет материал, далеко не подтверждающий наших положений в их целом. Для проведения идеи психической эволюции, в ее наиболее широком объеме, лучше всего распространить наблюдение на весь род человеческий, на все его прошлое и настоящее состояние.

Теперь приступая к расчленению человечества по принципу повышения этической ценности в его представителях, мы образовываем следующие группы психически-сродных, составляющих человечество, единицы: первая – это люди плоти, чувственности, рабы греха; вторая – лица с достаточным умственным развитием, контролирующие свои непосредственные, инстинктивные движения, наделенные внутренней борьбой с искушениями и соблазнами; наконец, третья – «светочи духа», те, которым дана в удел и которые сами приобрели власть над своими страстями и похотями, завоевали душевный мир, ясность и спокойствие сознания, внутреннее обновление и перерождение.

В количественном взаимоотношении эти группы могут быть представлены в уменьшающемся последовательно порядке, являясь своего рода зданием с непомерно огромным нижним этажом (первая группа), с резко суженным вторым (вторая группа) и шпицеобразной башенкой на вершине (третья группа).

Следует заметить, что, несмотря на выделение членов по одному исключительному, характерному признаку, у выделенных другие элементы сознания не отсутствуют совершенно, не уничтожаются основным, а лишь организуются главным, становятся к господствующему в соответствующее положение.

Конечно, у подвижников, у достигших состояния полной святости, плотские страсти не выказывают над ними своей власти, но, напр., тело – седалище плоти в земной жизни не оставляет святых и, так называемые, физические потребности, не заключающие греха, удовлетворяются ими: напр., голод, жажда.

Так же и у подавленных чувственностью, безраздельно господствующей над послушными ей манекенами, бывают минуты, когда что-то, какой-то отзвук из другого мiра, хоть и чуть-чуть приметный, является в сознании. Пробужденным от чувственного угара, близки в эти минуты отрезвления и раскаяния, эти страшные моменты для переживающего их.

ΙΙ.

В современной психологии существует деление психических явлений на феномены познания, чувства и воли. Такое разделение вертикально пересекается вышеприведенным расчленением на плоть, душу, дух. Каждому из членов вышеприведенного расчленения свойственны признаки познания, чувства и воли, но только в резко отличном одного от другого качестве. При этом подобное различи у духа от души несомненно более, нежели у души от плоти. Душевному, не говоря уже о плотском, человеку непостижимо духовное ощущение непосильно дело духовной воли. От него скрыты тайны духовного понимания, бесконечно далеко общее чисто-духовное настроение. Сфера испытаний душевного человека – соответствующие внешнему мiру, безмерность и хаотичность сердечных волнений; борение, междоусобица желаний и расчетливость поведения. Ум для такого есть единственный пособник в понимании правды, точно так же, как пресыщение и разочарования, жестокие удары окружающей среды, – для плотского сознания.

Многочисленны, доходящие до души, вести от развернувшегося возле нее мiра, – различно ее волнующие, приковывающие к себе ее внимание. Обширен материал для жизни, но не находить тут человек удовлетворения.

Удовлетворение не тоже, что приятное удовольствие. Последнее поверхностно и преходяще, может быть сильным, но никогда не становится, так сказать, центральным, глубоко западающим в душевные родники, не ассимилируется нашей жизненной основой. Правда, удовольствие сохраняется в памяти, оставляет след в сознании, но мы не знаем такого удовольствия, которое бы вынесло все житейские скорби, устояло бы против всевозможных жизненных испытаний. Нет удовольствия, отсекающего у души все ее интересы и стремления, сосредоточивающегося лишь на самом себе, – удовольствия, признанного размышлением равноценным и даже стоящим выше всего действительного и возможного психического содержания.

III.

При отчетливом самонаблюдении улавливаем чувственный оттенок не только в фактах внешних, конкретных ощущений, но и в самых тонких умственных движениях, в абстрактнейших представлениях. Рассуждение, столь свойственное находящемуся на ступени «душевной» жизни, является богатым источником всевозможных чувствований. Чем глубже, шире, детальнее размышление, тем больше, сильнее наполняется грудь мыслящего эмоциями, сердечными раздражениями. Обильный поток переживаний особенно порождается выработкой мiросозерцания, метафизическим творчеством, философским углублением, завися от обширности и многогранности рассматриваемого в них предмета – природы, мiра, сущего.

Обладающий способностью широкого рассуждения – философ – является, таким образом, этическим высшим продуктом природы, содержательнейшим и сложнейшим ее произведением.

Закон Божий, написанный, по слову ап. Павла, даже, в сердце язычников, благодаря высокой интеллигенции философа, с большей ясностью проявляется в сознании, принудительно говорит о следовании ему. Отсюда этическая высота философа. Рассудочность развивает скрытое в нем зерно совести в роскошный моральный плод.

Исключения в кругу представителей «науки наук» объясняются или интеллектуальной ограниченностью, или же преобладанием чувственных влечений над нравственной рефлексией личности, несмотря на сравнительно сильный интеллект. Нужно известное соответствие между умом и чувственностью, их энергиями для того, чтобы победил первый.

Мiр идей дает личности новые объективы для воли и для чувства, изменяет ее отношение к данным ощущений, иначе освещает последние. Он отстраняет от человека грубый животный сенсуализм, плоское самодовольство. Не даром мы имеем все эти высоко-положительные отзывы о философии многих из отцов Церкви! Не даром Григорий Богослов советовал учиться христианам у греческих философов! Не даром Василий Великий, покидая Афины обливался слезами, сожалея о разлуке с очагом эллинского любомудрия! Стремление к истине, попытка отыскать ее хоть бы одним естественным разумом есть, если и не сама лестница, соединяющая небо с землей, то по крайней мере одна или несколько из ее ступеней.

Существует мнение, что интеллектуализм порождает пессимизм. Кажется, Гартман сделал целый ряд выписок из произведений различных мыслителей, для подтверждения этого мнения. Чем же, в таком случае, объясняется констатируемый им факт? Истощением ли сил, через непомерную мозговую работу, малою ли инностью уединенной, кабинетной жизни, – или же неудовлетворенностью конечными результатами умственного исследования, тем, что последние не ответили, в достаточном размере, на интимнейшие душевные запросы?

Как бы ни были сильны доказательства чисто органических причин такого пессимизма, нельзя отрицать в нем участия и мотивов второго рода. Постоянная смена философем в истории, мятущаяся, судорожно хватающаяся за всякую новую теорию человеческая мысль – самое очевидное свидетельство того, что уныние мыслящих связано с убеждением в недостижимости рационализмом полной, абсолютной истины. Бедная мысль увлекается миражами!

Вспоминаем о Фаустовой трагедии. Но разочарование в интеллектуализме не имеет никакой необходимости, вопреки поведению гетевского героя, обращаться к чувственным наслаждениям. И разуверившись в энергии разума, не последуем совету «есть, пить и веселиться», ограничиваться лишь этими потребностями в своем существовании. Возможен иной, чуждый рациональному, путь для достижения истины. Есть выход из того тупого угла, куда приводит вас непомерные притязания интеллекта, слишком высокая оценка его сил; существует новый путь для достижения недостигнутых целей, путь мистического познания. О нем нам может сказать самое стремление к истине.

Что порождает стремление к истине? кто ставит перед личностью целью истину? Откуда получает личность, в порыве к адекватному знанию, отрадное предчувствие существование объективной, бесстрастной, общеобязательной Истины? Где таится счастье первого, не обвеянного испытаниями, стремления к теоретической правде?

Для ответа, обратимся к непосредственному опыту, к самонаблюдению. Увидим следующее: «я», сделавшее предположение о существовании истины, уяснившее себе идею истины во всей ее возвышенности, всей своей целостностью радостно отзывается на эту мысль, как-то сливается с ней, делает для себя очевидной ее достоверность, превращает предположение в убеждение. Все существо личности непроизвольно, как растение к солнечному свету и теплу, тянется к познанию и прочувствованию содержания Истины.

Таким образом, влечение к объективному знанию есть убеждающее, мистическое, бессознательное влечение, в противоположность поверхностным и преходящим внешним ощущениям, и чувствованиям, дробным и отделенным от самосознания, в противоположность пустоте и ясности обыденных пожеланий и аппетитов.

То, что обозначал Давид выражением: «внутренняя моя», утверждает и вызывает основу философии.

Но там, где хранится голая, формальная постановка проблемы, об Истине, находится и ее разрешение. В самоуглублении мы имеем особый и ценный орган познания. Для успешного пользования внутренним, как и всяким, органом познания, необходимо соблюдение известных условий. Описывать здесь эти условия не входит в нашу задачу. Интересующихся отсылаем к специальной литературе о принципах мистического ведения. С своей стороны, мы ограничимся лишь указанием одного, существенного, подчеркнем необходимость особенных условий для получения «духовных созерцаний».

Обыденное – плотское и рассудочное – мышление так поспешно на выводы, так пристрастно к одному лишь знакомому, что, во имя последнего, готово отрицать все, от него более или менее отдаленное, ему недоступное.

Человеческое сознание можно сравнить с глубоким колодцем, достаточно заглохшим, но в своих низинах скрывающие чистую и свежую воду. Жаждущему стоит только зачерпнуть поглубже из этого колодца, прорвать его сорные наслоения, и он получит кристально-чистый, холодный, освежающий напиток: на дне колодца струится оживотворяющий ключ.

Плесенью для человеческого сознания служат греховные ощущения и действия, пагубные помыслы и позывы, человеческая суетность и рассеянность. Мы обтянуты этою плесенью, поросли дурными травами души, мучимся и страдаем от них. Между тем, для избавления от коренящегося в нас зла, имеется близкое и верное средство. Через углубление в самого себя, через строгий отчет в своих состояниях и действиях, через борьбу с грехом, через внимание к своим переживаниям, вообще, благодаря так наз. «умному деланию» человек постепенно доходит и до желанного освобождения – мистического познания, духовной жизни.

В храм духовного ведения сверхприродный и нерукотворный, широко и приветливо раскрыты двери всем алчущим и жаждущим правды. Такой храм и есть истинный храм Божий, обитель Духа Святаго.

IV.

Представления вызывают соответствующие им чувства. Из чувств образуется настроение. Укрепляясь, настроение мало-помалу переходит в душевную основу, получает эмпирический характер. Последний же выражается и поведением, действиями, поступками. Таковы звенья цепи влияния представлений на жизнь.

Содержанием идей определяется жизненный процесс. Весь состав сознания, все сознательные проявления, в значительной мере, зависят от того, каким воззрениям питалось и питается сознание.

И как необходимо, для жизненного обновления, обратить внимание на появляющиеся и господствующие в нашей душе представления.

Представления могут быть приятными и вероятными, вредными и полезными, спасительными и греховными.

Одни из них доходят до сознания благодаря непосредственному впечатлению от адекватных им вещей, другие посредством какого-либо знака: звуковою или световою, речи или письма.

Самостоятельное наблюдение, чужая речь и поучающая книга – основы образованы.

Достигнувший понимания психической обусловленности, уяснивший себе зависимость душевного строя, точно определивший характер тех или иных влияний на сознание и, вместе с этим, поставивший себе целью моральное самоулучшение, отдает и свои рассудочные проявления под строгий контроль влекущего идеала.

Просвещенному искателю правды известна очерченная здесь власть рассудка над внутренним существом человека. Он знает каким чуждым растением для земной греховной почвы является личное совершенствование. И в мiре, и в падшей человеческой природе личное совершенствование встречает ожесточенных противников. И тем, – мелочный, житейский ум, – ум в естественном состоянии, не просвещенный свыше идущей благодатью, есть союзник, слуга мiра и естества. Только тоскующая философская натура может возвыситься до воззрений разума, породить возвышенные метафизические проблемы. В обыденности же, сознание подавлено думами о плотском, суетном, – ограничено в своем интеллектуальном кругозоре. Лишь усиленно сосредоточась на поставленной цели, строго разбирая, при ее свете, наплывающие переживания, неукоснительно преследуя поведением желаемое, воспитает в себе духовного человека. Твердый в этом стремлении выметет из рассудка все страстное и незначительное, развлекающее и угнетающее. Он проведет перед судом основного принципа и впечатления, и окружающие речи, мнения, и закрепленное, увековеченное человеческое слово – литературу. Здесь мы разберем отношение душевно-обновляющегося к литературе. Постараемся определить, к каким вопросам приводит повышенное самосознание, как зарождаются и где таятся эти вопросы.

V.

Точкой отправления берем непосредственное опознание существования и существа душ и Декартовское «cognito, ergo sum». Увел всякого бытия и всякой ценности, зажигательное стекло, концентрирующее для нас все явления, есть наше «я», потайная внутренняя клеть человека, нечто чувствующее и мятущееся, доступное самоуглублению.

Одновременно с чутьем самого себя, это «нечто» противопоставляет сознанию мiр чуждых ему, отдельных, внешних вещей.

Характер такого мiра, для отдельного лица, обыкновенно образуется следующим: местность, в которой приходится жить, двигаться; наполняющая ее вещи, неорганические и органические; одушевленные существа, личности, с которыми приходится сталкиваться. Здесь заключается опытное, твердое знание, свойственное личности. Из этих данных особо выделяется, очерченный чувством, круг материальной собственности, любимых предметов, близких лиц – родных и знакомых. Чувство расценивает и все остальное, разделяет на враждебное и благоприятное сознающему. Таким образом, элементарными понятиями действительно жизненного, выходящего из сердцевины жизни, размышления будет следующее: сознание себя самого, сознание внешней реальности и оценка данных сознания. Явлениями, отображенными в этих понятиях, обусловлена жизнь, в содержании их глубже всего заинтересовано все живое.

Наблюдающему факты не представляются всегда в неизменном виде: время господствует над фактами. Последние появляются и исчезают, и никогда более не возвращаются на свет действительности в таком же образе, какой носили раньше. Теряется сознанием дурное и хорошее, вредное и полезное, вне стоящее и ему присущее, объективное и субъективное. Уходят куда-то от обозревающего взгляда и жизнь, и мiровой облик. Действенное, волевое сознание протестует, борется с этой вечной сменой сущего. Оно стремится сохранить из общего потока бытия гармонирующее с его чувством, обнаруживает консервативную силу.

Правда, сохранение многого желается лишь на время, на различные сроки времени, смотря по предмету, но и с этим ограничением действительность не соответствует желанию. А, между тем, среди наших симпатий имеются и такие, которые мы хотели бы сохранить, избавить от уничтожения, навсегда, навыки. Чаще всего к таким принадлежат одушевленные разумные существа. Смерть дорогих нам лиц вызывает, может быть, самые сильные взрывы отчаяния.

Разочарование вынуждает человека углубиться в данный сознания, расширить свой умственный кругозор, пересмотреть свои мнения. Удары судьбы, в особенности, обращают внимание на загадку о том, что «едино на потребу» человеку, что составляет единственное его спасение, ибо строй мiра не осуществляет обыкновенный, обыденные человеческие хотения. Какая потребность в человеке должна считаться основной?

К этой загадке присоединяется мысль об одиночестве человека. Беззащитен ли смертный в своем борении с мiром, отдан ли он на растерзание враждебным стихиям, одна ли личная энергия служит ему защитой? Есть ли человек незначительная капля в космическом кипении? Равноценен ли он всякой другой части существующего, предстоит ли ему погрузиться, после смерти, в безмолвное бытие?

Как-то невольно зарождается протест против утвердительных ответов на поставленные вопросы.

Контраст с отрицательными сторонами сущего, жажда представить порядок природы в согласии с возможностью безусловного удовлетворения личности, создает мысль о вечном и неизменном, одушевленном и личном, содержащем в себе все блага и ценности, о Верховном Существе. Верховное Существо, – так требует практически разум, горячее желание погибающих в мiрской сутолоке, – должно состоять в интимнейших отношениях с одиноким в вихре вещественного движения разумным сознанием.

Содержание сейчас излагаемых идей и проблем образуют, как видим, духовные предметы, в полном смысле слова: душа, Бог, их отношение. Мы видим, как эти идеи и проблемы вытекают из корня жизни.

Духовным предметам посвящена особая литература, посвящены многочисленные размышления.

Познание духовных предметов, как вами уже сказано, предпринимается двояким образом: через диалектику и через чувство. Правда на стороне последнего.

Только чувство разрешило недоумения, ответило на жизненные, вековечные вопросы, – ответило на них содержательно и успокоительно. Об этом свидетельствуют мистические писания. Духовное преображение сознания следует за ознакомлением с мистическими идеями, вписыванием их в сознание.

VI.

Для образца, возьмем действие святоотеческого творения на читающего.

С многочисленными плотскими помыслами, с душевной раздражительностью и неустойчивостью, со всем дурным психическим скарбом, накопившимся в сознании от житейских треволнений, приступает «раб греха и печали» к ознакомлению с полным духовного горения произведением. Глухо сердце вначале к глубокому и важному смыслу слов книги, но, постепенно, отражение нездешнего, лучшего мiра в читаемом растопляет сердечный лед, вызывает умиление, очищает сердце от страстей и волнений. Душа постепенно наполняется радостью, умиротворяется какой-то внутренней легкостью. Удаленный от смущающих и развлекающих чувственных движений, чистым сердцем, ум обращается ко Христу, вызывает представление о Богочеловеке. Тогда-то сознание делается способным к безусловному отчуждению мiра, к переживанию глубокого покоя, доступного лишь уединяющимся, – хотя бы только внутренне – для дум о Спасителе мiра.

Трансцендентное становится живым, понятием в читающем.

Такова одна из дверей в царство вечности, в прекрасный сад духовных ощущений! Устремись к ней, взыскующий «горного града»! Неудовлетворенный попытками достигнуть познание истины одним, естественным разумом, стремящийся к существенному перерождению самого себя, к преобразованию в духовного человека, пусть искренне обратится, отбросив всякие сомнения, к помощи духовного, мистического чтения. Он найдет в нем оправдание своим чаяниям, удовлетворение разбитым надеждам.

Как магнит притягивает железо, так духовное чтение вызывает духовные настроения, при нем произрастает духовное зерно сознания.²⁴⁸

Из необозримой дали веков слышится голос Исаака Сирина: «Сподоби нас, Господи, познать и возлюбить Тебя не тем ведением, какое приобретается чрез упражнение с расточением ума, но сподоби нас того ведения, в котором ум, созерцая Тебя, прославляет естество Твое в созерцании, похищающем, у мысли ощущение мiра… Исполни сердца наши жизни вечной; да воссияет в них Истина Твоя, Христе, полнота Истины, и да познаем, как по воле Твоей ходить путем Твоим».

Жизнь духовная, вечная, сверхъестественная, новозаветная – высшее благо, корень религии, дарованный падшему Адаму – человечеству воскресением Христа. Воскресение Христа есть опорный камень всего христианского исповедания. Так говорит ап. Павел: «если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша"… и еще: «если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших; поэтому и умершие во Христе погибли» (Кор.15:14, 17, 18).

Истина воскресения Христа должна существенно изменить наши взгляды. Вот в подтверждение слова современного нам писателя, горячего апологета опытного богопознания:

«Если Христос воскрес и, следовательно, св. Писание истинно, то историку уже нельзя верить в бесконечный прогресс на земле; экономисту – считать желудок основным двигателем (исторической) жизни, а производительность земли независимой от религиозно-нравственного состояния человека; зоологу нельзя признавать неизменной нормой борьбу за существование; астроному – видеть в движении планетной системы бездушную механическую силу, управляемую слепым роком; физику – утверждать всеобщность закона тяготения, не выпускающая из-под своей железной руки и свободно-разумного существа – человека; моралисту нельзя строить правил поведения человека на основании выводов, сделанных из наблюдений над животными; психологу и историку литературы нельзя обозревать движений человеческой души, смены типов и характеров вне их отношения к Солнцу Правды Христу; философу нельзя и теорию познания, и все здание философии опирать на познавательные силы одного лишь «натурального» человека, мудрствовать по стихиям мiра, а не по Христу (Кол.2:8); серьезному политику нельзя с высокомерной снисходительностью относиться к указанию, на теократический строй царства еврейского.

Изображение процесса и финала всемирной истории по указаниям Слова Божия не должно уже вызывать насмешки историка.

Молитвы о дожде, раннем и позднем, об умножении плодов земных, об избавлении от глада не должны удивлять экономиста. Лев, послушный старцу Герасиму, и медведь, питающийся от трапезы преп. Сергия, не должны вызывать недоверия со стороны зоолога.

Солнце, остановившееся над долиною Аиалонскою, не должно вызывать иронической улыбки на устах астронома.

Мария Египетская, переходящая реку по поверхности воды, но должна казаться существом фантастическим физику. Отрешение сотен и тысяч людей не только от брака, но и от каких-либо чувственных влечений не должно представляться странным или невозможным моралисту и безумным психиатру.

Изучение не только «естественной», но и «возрожденной во Христе» души человеческой не должно ли входить в обязанность психолога? Попытка оценивать писателей, этих руководителей человеческой мысли и совести, с точки зрения идеала Христова, с точки зрения пестунствования людей во Христа, не есть ли прямой долг историка литературы?

Не надлежит ли истинному «другу мудрости», минуя Сциллу рационализма и Харибду эмпиризма, устремляться в тихие, бесконечно глубокие и необозримо широкие, текущие в жизнь вечную, воды «духовного ведения?

Возлюбленный певец и раб Иеговы, типичный царь теократического царства, не должен ли приковывать к себе внимание того, кому вручаются судьбы родного государства»?²⁴⁹

Сергей Загребин

Вопрос об изменении существующего положения викариев, помимо канонических соображений, выдвигается на очередь насущною потребностью – облегчить чрезмерный труд епархиальных архиереев, упростить их служение и чрез это приблизить их к пастве. В самом деле, управлять епархией, раскинувшеюся на огромное пространство с громадным количеством приходов – труд непосильный для одного лица. Епископу при нынешних условиях его служения, как это признают сами архипастыри, невозможно стать в живое и тесное общение с паствою, непосредственно руководить деятельностью пастырей, самому входить во все религиозно-нравственные нужды пасомых. А известно, что чем меньше в деле управления непосредственного наблюдения, тем больше бумажных распоряжений. Отсюда и происходит наша беда: преобладание бумаг над живым делом. В настоящее время у всех пробудилось желание освободиться от мертвящего влияния канцелярской письменности, установить близкие, свободные, истинно-церковные отношения между архипастырем, клиром и народом. Прежде всего надо изменить условия деятельности архиереев. Практический путь к установлению таких отношений заключается главным образом в разделении нынешних больших епархий на меньшие, чтобы иметь епископов не только в губернских городах, но и во многих уездных.

Но открытие отдельных и самостоятельных епархий вызывает образование новых органов управления, реорганизацию сложного обще-епархиального хозяйства, учебного дела и проч., что является делом нелегким, требующим во всяком случае времени и средств для своего осуществления. Между тем жизнь не ждет и заставляет искать выхода: так или иначе пределы нынешних епархий должны быть сокращены. Если нельзя вновь образовать необходимое количество самостоятельных кафедр, то вполне возможно предоставить викарным епископам управление на определенных правах отдельной части епархии. Такими полномочиями пользовались викарии на Руси до начала прошлого столетия.

В этом отношении, полагаем, небезынтересным будет привести несколько данных из прошлого и современного положения у нас викариатства.

Должность викариев в составе епархиального управления впервые появляется в Новгородской епархии в самом конце XVI в. Первый викарий ее епископ Корельский и Ладогский был послан патриархом Иовом для управления Корелией, тогда вновь завоеванною. При учреждении Синода викариев было двое: в московской и новгородской епархиях. «В этих епархиях и церквей и городов не малое число и в отдаленных местах между собою состоит, и поэтому епархиальному архиерею и управления, и самоперсонального в оных надсмотрения иметь неудобно; то для того в них викарии определяемы бывают». Так объясняет официальный документ происхождение викариатства. По штатам епархий 1764 г. положено «быть особливому епископу, и жительство из них иметь новгородскому викарию в Олонце, а другому (т.е. московскому) в Севске, с тем именно, чтобы они отделенные им от местных архиереев епархии управляли сами, непосредственно подчинены были тем своим местным архиереям, от которых они и ризницею, и прочим до священнослужения принадлежащим облачением снабжены быть должны» (Полн. Собр. Закон. 1764 г. № 12060).

Характеристикой компетенции викария в сфере управления может служить инструкция митроп. Платона московскому викарию – епископу Дмитровскому Серапиону. Викарию поручались в управление Дмитров с уездом и другие города с уездами с тем, чтобы он управлял на основании правил св. отец, духовного регламента и указов; управляя вверенными городами и уездами, викарий должен был выслушивать в чтении и пении желающих вступить на священнослужительские места, посвящать ставленников и выдавать им грамоты от своего имени. Дела, по рассмотрении духовных правлений, подведомых преосвященному городов, решать ему самому, исключая тех дел, по которым священники и диаконы будут подлежать лишению священства. О таковых, произведши дела в духовных правлениях и рассмотрев оные, с приложением своего мнения, викарий должен представлять митрополиту при рапорте с требованием конечного решения. По прочим же делам, ежели священно-церковно-служители решением викария будут недовольны, о пересмотре дела могут просить самого митрополита; вверенные викарию духовные правления потребных по делам сведений могут просить от консистории; с указов св. Синода, по касающимся до епархии делам, доставлять викарию копии; в священнослужениях имя викария воспоминать после имени митрополита только во вверенных викарию городах и уездных церквах и в монастырях, где он имеет пребывание; управляя своею епархией, может в Москве исправлять служение, и в случае болезни митрополита, посвящать ставленников церквей, непосредственно подведомых митрополиту. Викарии давали даже увольнительные свидетельства, если кто из их ведомства желал поступить к церквам, подведомым митрополиту (Истор. Моск. епарх. управл. Н. Розанова кн. 1 стр. 163–165).

На таких началах викарии управляли отдельною частью епархии до конца XIX века. В 1799 г. произошло новое распределение епархиальных границ, сообразно с границами губерний, коснувшееся и викариатств. Число их увеличено двумя новыми. А главное – положение их с этого времени изменяется коренным образом: суживается круг их деятельности, зависимость их от правящего архиерея делается полною, причем он уже не заведует определенною частью епархии. «В Киевской, Новгородской, Московской и Казанской – читаем в постановлении екатерининской комиссии о штатах епархий – учредить для вспомоществования местным архиереям в управлении епархиальных дел викарных епископов на таком положении, чтобы викарии, состоя в непосредственном ведении и зависимости местных преосвященных, исправляли поручаемые им дела, производящиеся в консисториях тех архиереев, заимствуя от них в церковном служении и все при том нужное» (Полн. Собр. Зак. 1799 г. № 19156).

Вышеприведенными законодательными актами 1764 и 1799 гг. в сущности и исчерпывается все внутреннее развитие института викариатства. Сравнивая права и обязанности викариев по положению того и другого акта, мы видим умаление их власти с 1799 г. Этому содействовали две причины. Во-1-х, увеличение количества епархий (с 29 до 36) и, следовательно, сокращение объема епархий: самостоятельные викарии, управляющие отдельною частью епархии, признаются, поэтому, излишними. С другой стороны, общее направление епархиальной жизни складывается крайне неблагоприятно для викариев. К этому времени петровский коллегиальный строй управления, введенный и в епархиях, получает полное развитие: консистории делаются средоточием управления и регламентируют все сношения с епархиальной властью в разные инструкции, формы и предписания. Вместе с централизацией управления приход утрачивает прежнюю самостоятельность (например, в праве самостоятельно распоряжаться церковным хозяйством, избирать клириков и проч.). Этот-то вновь утверждающийся видимый порядок и внешняя законность и вызвал пышный расцвет плевел канцелярской формалистики, понизил живую деятельность архипастырей, приковав их внимание к консисторским бумагам. Сообразно с этим изменяется и самое назначение викариев. Если прежде викарий нужен был для управления епархией (частью общей епархии) и для самоперсонального надсмотрения, то теперь он уже понадобился для рассмотрения консисторских дел, «Исправление поручаемых викарию дел, производящихся в консисториях» буквально стало главнейшею обязанностью викария, о других даже не упоминается; канцелярия и бумага возобладали над жизнью и духом. Викарий ставится для исполнения распоряжений правящего архиерея в полную его зависимость. С тех пор положение викариев не изменилось. Замечательно, что устав духовной консистории посвящает викарию одну только статью, весьма характерную: «в епархиях, где есть викарий, говорится в этой статье, и имеет местопребывание в епархиальном городе, рассмотрение и утверждение журналов епархиальный архиерей может предоставить ему. Так особенно поступать во время отсутствия епархиального архиерея из епархиального города» (ст. 331-я). Это – те же канцелярские обязанности, о которых упоминается в законе 1799 года. Значит жизнь не выдвинула иных задач: весь строй епархиального управления до наших дней движется по тому же направлению – присному канцелярскому.

Так как викарии поставляются в непосредственное ведение епархиальных архиереев, то им обыкновенно преподает инструкцию епархиальный архиерей в пределах, разумеется, устава духовной консистории. Инструкции эти по всем епархиям однообразны: предварительное чтение консисторских протоколов и утверждение некоторых незначительных и шаблонных журналов, просмотр журналов епархиального попечительства, духовных училищ по хозяйственной части, училищного совета, назначение на сельские приходы псаломщиков, наконец рукоположение ставленников по поручению правящего епископа – вот и все обязанности викария, причем викарий может быть лишен и этих обязанностей, по усмотрению епарх. архиерея. Исключение составляет вятский викарий епископ Сарапульский, имеющий Синодскую инструкцию: он управляет церквами, монастырями и духовенством трех городов Вятской губ., с их уездами. Вообще Сарапульский викарий близко напоминает, по своим полномочиям, викариев первого времени.

Все остальные викарии – а их в настоящее время 42 в 69 епархиях – не пользуются никакими самостоятельными полномочиями, кроме разве совершения богослужения в своем монастыре.

Полное безусловное подчинение викария епархиальному епископу вместе с отсутствует определенных, начертанных в законе или преподанных высшею церковною властью правил, создают для викария беспримерное положение в истории православной Церкви, как восточной, так и русской до начала прошедшего столетия.

Викариатство в том виде, как оно существует у нас в настоящее время, не может найти себе оправдания ни в практических потребностях, ни в канонических правилах.

На практике деятельность викария слишком незначительна по ограниченности круга его ведения, чтобы он мог оказать действительную помощь правящему архиерею. В составе епархиального управления он является не больше, как канцелярскою инстанцией между архиереем и епархиальными учреждениями. Без обращения к главному архиерею он не может шагу ступить в своей архипастырской деятельности, не может» отслужить, например, по-своему желанию в какой-либо церкви вне своего монастыря. Лица, имеющие надобность в епархиальном начальстве, к викарию не обращаются, зная, что это бесполезно, так как викарий не имеет никакой власти. Даже епархиальные учреждения, журналы коих он прочитывает, не считает его своим начальником и при всяком разногласии с ним переносит дело на усмотрело правящего архиерея, чем нередко создается для последнего затруднения при разрешении разногласий. Все это не может не ослаблять ревности викария, не возбуждать в нем опасения, как бы не выйти из границ своих полномочий, не встать в противоречие с намерением и усмотрением епархиального архиерея и не создать какого-либо инцидента. При таких условиях в епархии оказывается «удобным» большею частью такой викарий, который проявляет меньшую инициативу и деятельность, безропотно переносит свой послушнический искус, соединенный с званием викария.

Титулуясь епископом Михайловским, Чебоксарским и проч. по имени какого-либо уездного города, викарий можете и совсем не посетить своей номинальной паствы: обыкновенно он проживает вместе с правящим епископом в одном епархиальном городе. И в этом нельзя не видеть известной ненормальности, так как многие церкви епархии в продолжении целых десятилетий не видят у себя епископа.

Правда, изредка викарии обозревают, по поручению епископа, епархию, но в этом случае они лишь случайные посетители. Не имея сам никакой власти, свои наблюдения викарий наложит в письменном докладе архиерею, а архиерей через консисторию сделает письменное же распоряжение. Одним словом, опять дело сводится к той же канцелярской письменности.

Что касается канонической точки зрения, то и с этой стороны современное положение викариев следуете признать уклонившимся от канонических правил. Каноны не знают таких отношений между епископами, как непосредственное и можно сказать исключительное подчинение одного другому во всех действиях, свойственных и викарию, как епископу. Вместе с хиротонией епископ получает канонические права в церкви (право рукоположения в священные степени по своей совести, учительства, управления). Между тем наш викарий не может воспользоваться данною ему чрез благодать властью, делаясь и в этой области исполнителем чужой воли (при выборе рукополагаемых клириков), и является устраненным от непосредственного управления епархией.

«Епископы малых городов в древности были в зависимости от епископов больших городов» (Лаод. Соб. 53 пр.), но эта зависимость совсем иного рода. Св. правилами повелевается епископам всякого народа признавать первого епископа, яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии и до мест, к ней принадлежащих (34 апост. прав., 9 пр. Анк. Соб.).

В древней церкви также строго соблюдалось правило не назначать двух епископов в один и тот же город (1 Всел. Соб. 18 прав.).

Уклонено от этих правил ведет к умалению в лице викария епископского достоинства, к возможному нарушению братских отношений между епископами, наконец, к бесполезности самого института викариев.

Итак, преобразовало наших викариатств необходимо. Но нов в вашей истории и путь для приведения их в соответствие с канонами: надлежит – лишь восстановить их первоначальное значение в епархиальном управлении.

Викарий первого периода до начала XIX в. управляли своею епархией, как называлась отдаленная в их ведение часть епархии. Они были архипастырями не по имени только, а в действительности, как облеченные властью: имели надсмотрение за церквами, набирали и рукополагали священнослужителей, судили их, разрешали построение храмов и проч. И лишь в превышающих их власть случаях просили «совета и наставления» (как и в нынешних викариальных граматах говорится) у митрополитов. Отношения к последним викариев строго каноничны, так как они самостоятельно совершали епископские действия, касающиеся до их епархии.

Участвуя в управлении епархией, они оказывали действительную, а не канцелярскую помощь своему епархиальному архиерею.

Развитие викариатств в этом направлении, сокращая постепенно границы нынешних епархий, послужило бы средством к сближению епископов с клиром и народом, к упрощению существующей сложной системы епархиального управления.

Преобразование викариатств, полагаем, должно быть предметом рассуждений предстоящего собора.

Д. Андреев

Среди пережитков русского законодательства, стесняющих свободу человеческой личности в ущерб его нравственным интересам, нужно отметить жестокую статью нашего закона, по которой лицо, добровольно сложившее с себя священный сан, лишается права государственной службы (диакон в течение пяти, священник – десяти лет), и, по возвращении ему прав государственной службы, по истечении указанных сроков, во всю свою жизнь не может служить в пределах той епархии, где оно находилось до сложения сана.

По смыслу нашего закона, лицо, сложившее с себя священный сан, таким образом, приравнивается к преступникам и выход из духовного звания квалифицируется, как гражданское преступление.

Общественное мнение, как известно, относится к лицам, выходящим из духовного звания, очень сурово, и тем, следовательно, ставит их в тяжелые моральные условия жизни. Правительство, с своей стороны, как мы видим, ставит их в тяжелые материальные условия (а вместе конечно – также и в моральные).

Но чем оправдать этот тяжелый гнет, тяготеющий над лицами, выходящими из духовного звания? Мы не говорим об общественном мнении: оно всегда – продукт сложных, разнообразных факторов и прежде всего продукт культурного развития самого общества, и находится в зависимости от того, насколько, так сказать, тонка общественная психическая организация и восприимчивость ко всякого рода человеческим болям: воспринимает и понимает ли общество, т.е. средний человек – только то, что лежит на поверхности человеческого существа и резко само по себе бросается в глаза, или оно имеет такой развитой слух, что и при наружных признаках благополучия способно уловить симптомы, выражающие тяжелые страдания и жестокую борьбу между жизнью и смертью, идущую в далекой сердцевине человеческого существа. Победить общественное мнение, в виду нашей малокультурное, в данном случае пока нельзя. Но протестовать против законодательных ограничений прав для лиц, слагающих с себя священный сан, мм можем и должны. Мы ставим вопрос: Чем оправдать эти ограничения? На какое моральное право опирается в данном случае наш закон?

Это ограничение в правах есть ли возмездие за выход из клира и жестокое потому, что велико само преступление? Или эта мера, продиктованная страхом, что если не подвергать наказанию лиц, слагающих с себя сан, то найдется слишком много желающих выйти из духовного звания?

Разберем первое предположение, что права лиц, слагающих с себя духовный сан, ограничиваются в возмездие за их преступление.

Повторяем свой вопрос: в чем состоит это преступление?

Слагающие сан не совершают никакого внешне-преступного деяния и не угрожают никаким общественным устоям, если просто отказываются совершать известное дело, которое от этого отнюдь ничего не терпит, и переходят, так сказать, в пассивное состояние. Значит, с этой точки зрения в сложении сана нет проступка. Но может быть проступок заключается в внутреннем состоянии лица, слагающего сан?

Разберемся в причинах, которые могут побуждать отдельных лиц искать выхода из духовного сословия.

Причины эти могут быть двоякого характера: или перемен убеждений, или чувство нравственной непригодности для служения в священном сане.

Может случиться, что человек перестанет верить в то, во что должен верить по своему положению, как духовное лицо. В таком случае человек может стремиться к выходу из духовного звания из нежелания допускать ложь в своих словах и действиях, пусть ложь субъективную, но для него во всяком случае ложь. Если такой человека слагает с себя священный сан, то, очевидно, из уважения к требованиям своей совести и, следовательно, морально он не преступник, так как жить по своим убеждениям – право всякого человека, раз такая жизнь не противоречит свободе отдельных лиц.

При существовавших условиях рукоположения в иерархические степени (закрытие доступа для семинаристов в светские высшие учебные заведения и косвенное принуждение окончивших семинарию искать священного сана, а также и то, что их рукополагают обыкновенно в ранние годы 20–23 л.) возможны и такие случаи, когда человек надевает рясу без надлежащего самоиспытания и с некоторым пренебрежением к теоретическому сознанию своей неподготовленности в виду относительной безвыходности положения при недостаточной твердости характера. Такой человек со временем может на опыте почувствовать то, о чем неясно говорило только голое сознание, именно, что в его личном складе нет того, что необходимо для его служения, хотя бы религиозные воззрения его и отвечали этому служению, и также стремиться к выходу из духовного звания. Но и такой человеке не совершает нравственного проступка и также, как в первом приведенном случае, признает для себя обязательность требований нравственного закона. Спрашивается: за что же карать того и другого? Разве они были бы нравственно чище, если бы один учил тому, во что сам не верует, а другой учил бы вопреки настойчивому свидетельству совести, что он учит не по праву?

Едва ли можно оспаривать, что в сложении сана из-за убеждений или из-за личного признания себя недостойным носителем священного сана нет признаков преступления, за которое нужно было бы наказывать.

Нередко из духовного звания выходят вдовые священнослужители затем, чтобы вступить во второй брак. Совершают ли они преступление сложением священного сана?

Наши священнослужители люди брачные (диаконы и священники). Брак – одно из условий рукоположения, и всякий, принимающей рукоположение, рассчитывает, на семейную жизнь, так что многие и многие никоим образом не рвались бы принимать посвящение, если бы они были лишены прав на семью. Если, теперь, рукоположенный лишается жены, условия его служения резко изменяются и притом, – в зависимости от индивидуальных особенностей, иногда так, что делают совершенно невозможным спокойное, уравновешенное прохождение служения, требующего особенной чистоты настроения и свободы от дисгармонии в физической жизни. В таком случае для обездоленного и подвергнутого тяжелым испытаниям вдового священнослужителя остается два выхода: или компромисс, не одобряемый, но легко извиняемый и обществом, и даже властью, раз соблюдается известный декорум, – или монастырь. Но компромисс нравственного успокоения дать не может, а к монашеству не все подготовлены и не все пригодны, о чем свидетельствуют частые случаи морального разложения в среде самих монашествующих. Спрашивается, какой же нравственный закон нарушают вдовые священнослужители, если они выходят из своего звания затем, чтобы вступить в брак? И какой другой выход можно указать им в их тяжелом положении?… А если здесь нет преступления, то за что же их наказывать?

Обыкновенно на всякие разговоры о браке священнослужителя смотрят, как на что-то унизительное для него, и брак священнослужителя служит более темою пикантных шуток и острот, в гостиных, чем предметом серьезного обсуждения. Может быть, в этом сказывается высокий взгляд на дело священнослужителя, который, значит, настолько должен быть занят духовными интересами, что должен перестать считаться с сердечными и физическими условиями своего существования; но здесь во всяком случае нет практически правильного взгляда на вещи и желания считаться с психофизической организацией человека, какова она есть в действительности. Кроме того, если священнослужитель стремится ко второму браку, это отнюдь не значит, что он интересам тела приносит в жертву интересы своего духа. Нужно иметь в виду, что ни при каком общественном служении внутренние дисгармонии и внутренняя неуравновешенность, хотя бы и на физической основе, не чувствуются такими тяжелыми, неуместными и вяжущими, как именно в священническом служении. Мы даже думаем, что внутренние дисгармонии выступали бы менее остро, если бы вдовый священнослужитель занимал другое какое-либо общественное служение, а ее был служителем церкви: от священнослужителя требуется особенная чистота настроения в силу самого характера его служения, а это обстоятельство вынуждает его быть особенно внимательным к себе и, следов., тем яснее видеть несоответствие того, чем он должен быть, – тому, что он есть. Значит, если вдовый священнослужитель стремится к браку, это отнюдь не служит знаком того, что у него физическая жизнь подавляет духовную сторону его существа. Во-вторых, – если даже и физические или – вернее – психофизические причины вынуждают человека сложить сан (из-за брака), то они во всяком случае выступают не как желание счастья и возможной полноты жизни, а как тормоза нравственного развития прежде всего, как факторы, нарушающие нравственное спокойствие человека и лишающие его возможности вести духовную работу в обществе. И мы опять ставим вопрос, что преступного делают лица, слагающие с себя священный сан из-за брака?

Наконец, позволительно спросить: «а судьи кто»? Нет ли в их приговорах лицемерия и лжи, если они квалифицируют сложение сана из-за брака, как преступление? И достаточно ли они сами уважают нравственные принципы, если ограничение священнослужителей в отношении брака – «предание человеческое ставят выше заповеди: «не прелюбы сотвори» – установления божественного. Приходится слышать иногда, что ограничения в правах службы для лиц, выходящих из духовного звания, налагаются в тех видах, чтобы предупредить частые случаи подобных выходов, являющихся для общества соблазнов. Но в чем тут соблазн? В измене убеждений?… Едва ли нужно доказывать, что тут соблазнительного ничего не может быть. В религиозном маловерии? Но ни для кого не тайна, что не все носители рясы – глубоко верующие люди. В пренебрежении к сану? Но если священнослужитель становится в ряды мiрян по мотивам нравственного характера, желая остаться верным основным началам евангельской морали, то почему нужно думать, что он пренебрегает, саном? Не наоборот ли? Не выражает ли он своим поступком высокой оценки своего сана, подобно пророку, который просил Бога не посылать его на проповедь, потому что он недостоин этой высокой миссии!?…

Мы даже думаем, что если бы все, не имеющие искренних убеждений или неспособные без компромиссов выполнить священническое служение, выходили из духовного звания, то этим они не только не понизили бы, но даже подняли бы уважение к священному сану, потому что тогда в обществе твердо держалось бы убеждение, что носящие сан, действительно, люди убежденные, а не приспособляющиеся к жизни, между тем, как теперь-то именно, при искусственных мерах внушения и поддержания доверия к искренности слова и дела священнослужителя, доверия к нему как раз часто недостает.

Но отрицаем, почему бы священнослужитель ни слагал с себя сан, это во всяком случае указывает на некоторые недочеты в общем духовном его строе. Пусть так! Но это, однако, не значит еще, что он хуже других, также слабых, членов человеческого общества и что, поэтому, доступ в это общество должен быть ограничен для него, как это выходит по смыслу наших законов…

Если ограничение в правах лица, сложившего священные сан, никоим образом не может быть принимаемо, как мера наказами и если стеснение свободы выхода из клира, не принося пользы церкви, ведет только к тому, что в рядах священнослужителей могут насильственно удерживаться люди недостойные или деморализоваться люди слабые, – действительно к соблазну членов церкви, – то, спрашивается, что хорошего достигается этою суровою мерою в отношении к самим лицам, выходящим из клира?

Мы утверждаем, что мера эта, ничего хорошего не достигая, очень часто оказывается и безусловно пагубною для лиц, вышедших из духовного звания. Жизнь на них обыкновенно ложится тяжелым гнетом; вследствие приниженного положения, в которое они становятся, и общественным мнением, и законом, они нередко делаются алкоголиками, опускаются «на дно», даже доканчивают жизнь самоубийством. Если говорить о возмездии, то для сложивших с себя сан достаточно и одного гнетущего сознания, что жизнь их нравственно не удалась и пошла по кривому направлению. Одна эта мысль, от которой, обыкновенно, они не освобождаются во всю жизнь, способна доставить много острой и жгучей сердечной боли в придаток к тем нравственным мукам, которые предшествуют решению о сложении сана. К чему же новые муки?

В. Бударовский

III.

На ряду с рассмотренными родами доказательства весьма важным и употребительным доказательством на суде дровней Вселенской Церкви служили также различного рода письменные документы. В самых правилах церковных в числе письменных документов, имевших значение судебных доказательств, указываются, напр., акты или постановления соборов, утверждающие права митрополита на известные епархии. Так, на основании древнего акта, хранившегося в Нумидийском архиве, Карфагенский собор утвердил митрополитское достоинство за епископами Нумидии и Мавритании. «Да сохраняется право первенствующих епископов Нумидии и Мавритании, на основании Нумидийского письменнохранилища и списка престолов. Потом угодно было всем епископам, подписавшим определения сего собора, чтобы список престолов и первоначальное постановление Нумидийское находились и у первого престола, и в митрополии Константина», – читаем в 97 правиле Карфагенского собора. Подобного же содержания и 8-е правило III Вселенского собора.

В самой практике древнего церковного суда также встречаем примеры употребления различного рода письменных документов в качестве судебных доказательств. Так известно, что Афанасий Великий при помощи письменного документа – подлинного списка пресвитеров Мареотских, рукоположенных епископом Мелетием, опровергнул на Тирском соборе обвинение в нападении, будто бы учиненном на пресвитера Исхираса, указавши судьям, что в этом списке нет вовсе пресвитера с таким именем.²⁵¹ Весь процесс против Нестория на III Вселенском соборе состоял почти из разбора одних письменных документов, как-то: символов веры, сочинений отцов и учителей Церкви, соборных определений, а также сочинений самого обвиняемого: его бесед, поучений и посланий, на основании каковых документов и осуждено было его лжеучение.²⁵² Письменные документы, в качестве судебных доказательств, встречаем также в известном процессе между Афанасием и Савинианом, епископами Перрской церкви. Так при разбирательстве дела этих епископов на Антиохийском соборе для ознакомления с последствиями раннейшего разбирательства того же дела митрополитом Иерапольским Пановлием было читано послание этого Пановлия. Здесь же были читаны «подлинники» и «копии» с отказов епископа Афанасия от Перрской кафедры, на основании которых было постановлено соборное решение о лишены его этой кафедры. Все эти документы вновь пересматривались и при разбирательстве дела на IV Вселенском соборе.²⁵³ Точно также при разбирательстве дела Ивы Эдесского на соборе в Берите для ознакомления с постановлениями, сделанными относительно того же дела на ранее бывшем Антиохийском соборе, были потребованы судьями от Ивы и читаны акты этого последнего собора.²⁵⁴ Наконец, известно, какое важное значение имело при оправдании Ивы Эдесского против обвинения его Марою, опровергающее это обвинение, письмо Ивы к Марию Персу, представленное Ивою и прочитанное на соборе.²⁵⁵

Вместе с тем такого рода факт, как внимательно рассмотрение представляемых в качестве доказательств письменных документов пред лицом всего состава судей, причем каждый из них должен был высказать свое мнение по поводу рассмотренного документа, как это было, напр., при разбирательстве дела Нестория на III-м Вселенском соборе²⁵⁶, или такого рода факт, какой встречаем в процессе Ивы Эдесского при разбирательстве его дела на соборе Беритском, на котором, после чтения представленных Ивою, для ознакомления собора с решением раннейшего Антиохийского собора, актов этого собора, направленных против его обвинителей, последние требовали, чтобы, для удостоверения в подлинности этих актов, были рассмотрены находящиеся на них подписи обретавшихся на соборе епископов, что и было исполнено²⁵⁷; эти и им подобные факты свидетельствуют, что и принятие письменных документов, как доказательств, на суде древней Вселенской Церкви соединялось со строгим исследованием со стороны судей их достоверности.

Факт представления письменного одобрительного свидетельства от целого общества в пользу обвиняемого, какой встречаем в процессе Ивы Эдесского, представившего, как известно, одобрительное свидетельство в свою пользу от клириков Эдесской церкви, которое было читано при разбирательстве его дела в Берите и приложено к деяниям этого судебного процесса²⁵⁸, указывает, что на суде древней Вселенской церкви имел приложение, как судебное доказательство, и, так называемый повальный обыск.

Наконец в Числе употреблявшихся на суде древней Вселенской Церкви доказательств, должно отметить еще доказательства, выводимые из различного рода обстоятельств совершения преступления, разных следов его (вещественный доказательства), подозрения, подтверждающаяся последующими или предшествующими поступками подсудимого, хотя и не прямо относящимися к совершенному преступлению, – вообще argnmenta per indicia древнеримского права.

Прямое свидетельство о пользовании на суде древней Вселенской Церкви доказательствами per indicia, мы можем видеть в Апостольских постановлениях, из которых среди наставлений касательно судопроизводства, между прочим, находится и следующее: «И относительно другой стороны – обвиняемого – вы должны знать, какой он нравственности и каков образ жизни его. Одобрительна ли жизнь его, не преступна ли, ревнует ли он о благочестии, благотворит ли он вдовам, странным, бедным, братолюбив ли, не любостяжателен ли, не чревоугодник ли, не лихоимец ли, целомудрен ли, не развратник ли, не пьяница ли, не тунеядец ли, сострадателен ли, щедродателен ли. Ибо если за ним и прежде были худые дела, то этим в некоторой мере подтверждаются и возводимые на него обвинения, если только не стоит на его стороне правда. Ибо возможно, что некогда он действительно согрешил, но свободен от настоящего. Посему со всею тщательностью вникнув в дело, произносите приговоры твердые и ясные на изобличаемого… Но не оставляйте безнаказанным, и клеветника, дабы он не оклеветал и другого кого-либо, хорошо живущего, или не подал примера кому-либо другому сделать подобное».²⁵⁹

Такое же свидетельство находим также у Св. Киприана, который, излагая отчет о своих действиях относительно падших, в послании своем к епископу Антонину, между прочим, говорит: «мы желали внушить им, что они долго должны приносить покаяние и сокрушенно просить отеческой милости и что надобно исследовать вины, побуждения и обстоятельства каждого из них. Все это содержится в свитке, где по главам прописаны все решения"…²⁶⁰

Встречаем много и отдельных примеров приложения доказательств – per indicia – в судебной практике древней Вселенской Церкви. Так, например, известно, что исповедник Наталий, чтобы получить прощение у Римского епископа и возвратиться к общению с Церковью должен был свидетельствоваться своими собственными язвами.²⁶¹ Почти все обвинение против св. Афанасия основывалось точно также на доказательствах per indicia. Так, при обвинении Афанасия в убийстве и волшебстве, кроме множества лжесвидетелей, была представлена в суд, будто бы найденная у него и нужная ему при занятиях волшебством, рука убитого им же клирика Арсения. Со своей стороны, Афанасий, чтобы опровергнуть это, столь по-видимому очевидное вещественное доказательство его вины, должен был представить argumentum per indicia, что он и сделал. В тот момент, когда, в виду лежавшей руки и наглых показаний обвинителей и свидетелей, все присутствовавшие на соборе были уверены в виновности св. Афанасия, он, предварительно спросив, кто из присутствующих и обвиняющих знает Арсения и, когда на этот вопрос многие дали утвердительный ответ, приказал своим приближенным привести Арсения с скрытыми под плащом руками. Представив его собору, Афанасий спросил: «это ли тот самый Арсений, которого он, по показанию обвинителей, умертвил и у которого отсек руку?». Смутивши такою неожиданностью своих врагов, Афанасий, чтобы довершить свое оправдание, последовательно, с некоторою торжественною медленностью показал одну за другою обе руки Арсению и не без иронии сказал при этом, присутствующим: «Арсений, как видите, имеет две руки, а место, откуда отсечена третья, пусть покажут обвинители». После этого обвинители, воспользовавшись общим смущением на соборе, скрылись.²⁶² Представлением подобного же рода доказательства защищался св. Афанасий и против другого обвинения. Его обвиняли в том, что будто бы он учинил в Мареоте нападение на пресвитера Исхираса во время совершения последним литургии и при этом разбил святый потир. Против этого обвинения св. Афанасий возражал именно, что пресвитер Исхирас не мог совершать литургию, так по точному списку всех клириков Мареотиды пресвитера с именем Исхираса в числе последних не оказалось. Возражение это, впрочем, не было принято, вследствие чего была назначена особая комиссия для расследования дела на месте.²⁶³ Обращает на себя внимание оригинальный, допустивший также доказательство per indicia в судебное следствие, процесс, имевший место в IV века на Западе. Перед епископом Веронским была обвиняема своим зятем одна девственница Индиция в прелюбодеянии. Хотя обвинитель, подав обвинение, скрылся, однако соблазнительное дело произвело в городе большее волнение. Напуганный этим обстоятельством, епископ Веронский распорядился произвести суд об Индиции без обвинителя, на основании телесного осмотра чрез сведущих жен и показаний свидетелей. Но Индиция обратилась с жалобою на это к медиоланскому епископу Амвросию, как митрополиту, который отменил решение Веронского епископа, оправдал Индицию и от имени собора сделал выговор судье за его поспешное и неправильное решение.²⁶⁴ Многие из тех 18-ти пунктов обвинения, какие были представлены против Ивы епископа Эдесского и епископа Даниила, необходимо также должны были быть подтверждены доказательствами per indicia.²⁶⁵ Вообще виды доказательств per indicia, употреблявшихся на суде древней Вселенской Церкви, могли быть весьма разнообразны, как могли быть разнообразны самые дела и преступления, на нем рассматривавшиеся, а также разнообразны и лица, в этих делах заинтересованные.²⁶⁶ Но несомненно, что эти доказательства per indicia точно также принимались после тщательного исследования их собственной достоверности. Так, Апостольские постановления, повелевая судьям разузнавать относительно обвиняемого, какой он нравственности и каков образ жизни его… «ибо если за ним и прежде были худые дела, то этим в некоторой мере подтверждаются и возводимые на него обвинения», в то же время прямо требуют, чтобы судьи «со всею тщательностью вникали в дело и клеветника не оставляли бы безнаказанным». Точно также несомненно, что одна достоверность фактов, представляющих собою доказательства per indicia, не могла, однако служить основанием для того, чтобы на этих фактах, как совершенно достаточных доказательствах, вполне могло утверждаться судебное решение. Такие факты, как видно из Апостольских постановлений, только тогда могли служить «подтверждающими в некоторой степени» возводимое на то или другое лицо обвинение, «когда не стоит на его (обвиняемого) стороне правда», то есть, когда имеются на лицо и другие естественные доказательства: собственное сознание обвиняемого, свидетели и пр.²⁶⁷

Таким образом, после сделанного нами обозрения установленной законодательством и принятой судебною практикою древней Вселенской Церкви системы доказательств, мы можем вполне выяснить общие начала и характер устройства процессуальная акта доказательств на «каноническом» суде.

А. Прежде всея, мы с полною несомненностью можем утверждать, что построение «канонического» судопроизводства основывалось на том общем положении, по которому принципом для решения подлежащих судебному рассмотрению дел – при постановлении судебных приговоров – признается внутреннее убеждение, личное сознание, совесть судей. В согласии с этим положением, каноны церковные, а равно и судебная практика древней Вселенской Церкви не предписывают какой-либо сложной искусственной теории судебных доказательств, но твердо постановляя только одно, что, при отсутствии доказательств, обвинение не может быть состоятельным; они ограничиваются требованием простых естественных доказательств, какие необходимы по существу дела и могут служить средством к отысканию истины, и присовокупляют к этому еще строгое требование самого тщательного исследования достоверности представляемых, при судебном разбирательстве обвинений, доказательств.

Б. Установляя начало свободного отношения судей к делу констатирования достоверности преступных деяний, подлежащих судебному рассмотрению, и не стесняя в этом деле судей какими-либо заранее определенными предписаниями, а всецело предоставляя их внутреннему убеждению, по тщательном рассмотрении всех, уясняющих дело, обстоятельства в их совокупности, вменить, или не вменить факта преступления обвиняемому, в то же время церковное законодательство, с целью именно обеспечения самой правильности составляла убеждения судей в вине или невиновности подсудимого в том, или другом случае, находит нужным указать, в качестве руководства при собирании, рассмотрении и оценке доказательств, особые, выработанные путем своей судебной практики, а равно и заимствованные из гражданских законов, правила о «силе» доказательств.

В. Что касается, наконец, того внешнего порядка, какой был принят в судопроизводстве древней Вселенской Церкви при собирании и рассмотрении доказательств, то устройство этого порядка основывалось на той главной мысли, чтобы содействовать ближайшему ознакомлению судей с существом дела, при каковом условии единственно только и возможно образование более или менее правильного убеждения в истине исследуемого дела. В согласии с этою мыслью, правила церковного судопроизводства требуют именно непосредственного рассмотрения дела самими судьями, при котором они должны лично знакомиться со всеми, могущими служить к уяснению дела, доказательствами, поверяя их самым внимательным образом чрез личный и непременно устный допрос всех прикосновенных к делу лиц: обвинителя, обвиняемого и свидетелей. Такой порядок, требующий непосредственного рассмотрения судьями доказательств в присутствии всех прикосновенных к делу лиц чрез устный их допрос, составляла так сказать, отличительную характерную черту «канонического» судопроизводства, и наряду с другими правилами, формами и обрядами, считавшимися обязательными для соблюдения при собирании и рассмотрении доказательств, получил полное юридическое значение, сообщая всем действиям судного процесса законную и обязательную силу: так что несоблюдение этого порядка при судебном разбирательстве того или другого дела почиталось вполне достаточным и важным основанием для кассирования постановленного судебного решения при новом разбирательстве того же дела.

О судебных доказательствах по ныне действующим судебным уставам

Ознакомившись с устройством процессуального акта доказательств, какое последний имел на суде древней Вселенской Церкви по правилам «канонического» судопроизводства, обратимся к рассмотрению наших, ныне действующих, судебных уставов, то есть, уставов, действующих собственно на нашем современном церковном суде и новых уставов светского суда 20 ноября 1864 года, чтобы видеть, сколь согласны те и другие в деле определения ими правил о судебных доказательствах, и таким образом решить вопрос о том, могут ли оставаться в силе на церковном, всегда и во всем долженствующем быть согласным с каноническими началами суде правила, устанавливаемые первыми, и, если не могут, то поскольку последние – судебные уставы 20 ноября 1864 года – могут служить руководством для устройства процессуального акта доказательств на нашем церковном суде.

Останавливаясь на судебных уставах, действующих в нашем современном церковном суде, и рассматривая те правила, какие устанавливаются ими для доказательств, мы не можем не видеть, что они в определении этих правил совершенно разногласят с каноническими началами и что устройство процессуального акта доказательств, какое имеет последний по действующим уставам церковного судопроизводства, вовсе не согласно с тою постановкой этого акта, какая была принята канонами и имела место на суде древней Вселенской Церкви. Те начала, на каких был построен акт доказательств на суде древней Вселенской Церкви, так снизят совершенно игнорируется на нашем современном церковном суде.

Так, мы видели, что в основание устройства «канонического», судопроизводства была положена та общая мысль, что правильное судебное решение и вообще установление истины в подлежащих судебному разбирательству фактах преступных деяний должно быть следствием только внутреннего свободного убеждения судей, основанного на внимательном ознакомлении их с самою сущностью дела, для чего требовалось рассмотрение судьями всех обстоятельств, могущих служить для уяснения дела доказательствами, – и самое тщательное исследование собственной достоверности последних.

Действующие на современном церковном суде уставы совершенно оставляют без внимания принятый канонами принцип для судопроизводства. В силу этих уставов на нашем современном церковном суде со всею строгостью принята и имеет полное господство, так называемая, теория формальных доказательств, при которой внутреннему свободному убеждению судей при постановлении ими судебных приговоров относительно рассматриваемых фактов преступных деяний, уже не остается места.

Знакомясь с статьями действующего ныне устава духовных консисторий, излагающими правила относительно постановления судебных приговоров, мы видим, что для правильности последних статьи устава требуют, между прочим, согласия их приговоров с законом. «При разногласии членов (при постановлении судебного решения о том или другом деле, секретарь объясняет существо дела и докладывает о законах, на которых может быть основано единогласное решение. Таким же образом поступает он и при единогласном решении, если бы оное не согласовалось с обстоятельствами дела или законами». Или: «При разногласном решении дела протокол составляется по большинству голосов. Член, оставшийся при своем особом мнении, обязан изложить оное с объяснением причин и оснований в деле и законе, по которым он не соглашается с общим решением"… – читаем мы в статьях устава духовных консисторий (315, 324 стт.). В этом же, то есть, в том же уставе духовных консисторий, помещены в то же время такого рода статьи, которые делают некоторые доказательства прямо обязательными для духовного суда при определении вины или невиновности подсудимых в преступлениях и проступках, подведомственных этому суду. Так, в 249 стать устава духовных консисторий, касающейся доказательств, требуемых при расторжении духовным судом браков по искам супругов, мы читаем: «Представленные на судоговорении обвинения (в нарушении святости брака), доводы и оправдания подергаются исследованию. Главными доказательствами преступления должны быть признаны: а) показами двух или трех очевидных свидетелей и б) прижитие детей вне законного супружества, доказанное метрическими актами и доводами о незаконной связи с посторонним лицом. Затем прочие доказательства, как то: письма, обнаруживающие преступную связь ответчика, показания свидетелей, не бывших очевидцами преступления, но знающих о том по достоверным сведениям, или по слухам; показания обыскных людей о развратной жизни ответчика, и другие, – тогда только могут иметь свою силу, когда соединяются с одним из главных доказательств, или же в своей совокупности обнаруживают преступление». – Если буквальным смыслом этого постановления и допускается обвинение подсудимого по внутреннему убеждению судей при совокупности всех, уясняющих дело, доказательств, то вместе с тем не отрицается, но с ясностью получает силу и то, чтобы в том случае, когда именно отсутствует полное убеждение в виновности подсудимого, но в то же время имеются на лицо «главные» доказательства, напр., показания двух свидетелей, судьи не могли не обвинить его, то есть, решить дело формальным образом на основании только законных доказательств.

Таково же по своему характеру постановление устава духовных консисторий и относительно собственного признания подсудимого, как доказательства при обвинении в нарушении святости брака. – «Собственное признание ответчика в нарушении святости брака прелюбодеянием не принимается в уважение, если оно но соглашается с обстоятельствами дела и не сопровождается доказательствами», – читаем мы в 250 статье Устава консистории, а если собственное признание подсудимого согласуется с обстоятельствами и сопровождается одним из «главных» доказательств, напр., показаниями двух свидетелей, – можем продолжить то же правило, – то, в силу приведенной 249 статьи Устава духовных консисторий, такое признание должно быть принято во внимание при постановлении судебного приговора.

Таким образом ясно, что указанными статьями Устава духовных консисторий допускается соединение в одно несоединимых начал, то есть, допускается именно та ошибка, которая ясно раскрывается в мотивах к статье 766 Устава Уголовного Судопроизводства 20 ноября 1864 года, в которых замечено: «Основанием приговора о вине или невинности подсудимого может быть: или положительный закон, так называемая, «теория законных доказательств», или закон нравственный, совесть или внутреннее убеждение судей. По теории законных доказательств, судьи не могут ни обвинить подсудимого, когда не открыто требуемых законом доказательств, ни оправдать его, когда такие доказательства обнаружены. Но началу внутреннего убеждения от судей требуется только то, чтобы они поставили приговор по совести, основываясь не на теоретических умозрениях, а на том убеждении, к которому привело их тщательное соображение всех обстоятельств дела в совокупности. Ни наука, ни законодательство до сих пор не могли открыть ничего промежуточного между этими двумя началами. Приняв за коренное начало правосудия, что судьи должны постановлять приговоры о вине или невинности подсудимых, по внутреннему убеждению, законодательная власть не может вместе с тем предписывать какие-либо правила на счет тех условий, при которых судьи обязаны считать себя убежденными или неубежденными в действительности и истине преступления. Предписание подобных правил равнялось уничтожению свободы по той причине, что убеждение не знает других законов, кроме указаний разума и внушений совести. Притом правила о доказательствах, сколько бы они ни представлялись верными a priori, не могут быть почитаемы непреложными в применении ко всем случаям, многообразной действительности. Никаким правилом, в какой бы полной и обдуманной форме оно ни было постановлено, нельзя заменить живого воззрения на то, что справедливо или истинно в каждом данном случае. Вообще означенные два начала столь несовместимы, что никакая попытка к слиянию их не может быть, успешною».²⁶⁸

Что касается собственно судопроизводства по проступкам и преступлениям лиц духовного звания против должности, благочиния и благоповедения, то в статьях Устава духовных консисторий, касающихся судопроизводства по этим делам, относительно судебных доказательств нет никаких правил. Но несомненно, что при судопроизводстве по преступлениям лиц духовного звания против должности, благочиния и благоповедения, церковные судьи, в силу действующих уставов, обязаны руководиться именно теорией формальных доказательств, принятою Сводом Законов Российской Империи 1857 года.²⁶⁹ Так в том же Уставе духовных консисторий, в котором, как мы сказали, нет особых правил касательно судебных доказательств при судопроизводстве по преступлениям духовных лиц, имеются однако такого рода статьи, которые предписывают на недостающие случаи руководствоваться действующими в государстве узаконениями (6 ст.) и в частности Сводом Законов Российской Империи (195 ст.). Между тем во 2-ю часть XV тома Свода Законов 1876 года вошли как новые постановления Устава Уголовного Судопроизводства 1864 года касательно судопроизводства и судебных доказательств, так вместе с тем и статьи старого закона, то есть, «закона о судопроизводстве по делам о преступлениях и проступках» (Свод. зак. 1856 года). Но в то же время Указ Св. Синода (1871 года за № 23) гласит, что «преобразование судебной части на основании Уставов 20 ноября 1864 года (отменивших формальную теорию доказательств, принятую законами 1857 года) вовсе не касается духовных судов». А в примечании к статье 2-ой Учрежд. Судебн. Установл. мы читаем: «судебная власть духовных, военных, коммерческих, крестьянских и инородческих судов определяется особыми о них узаконениями». Так как в узаконениях о духовном суде, под которыми прежде всего должно разуметь Устав духовных консисторий, относительно пользования собственно правилами Уставов 20 ноября 1864 года для собирания и рассмотрения судебных доказательств, нет никаких предписаний, то в силу всех приведенных постановлений о духовном суде, на нем и должна оставаться в силе формальная теория доказательств, принятая законами 1857 года. Повыв же правила о доказательствах Уставов 20 ноября 1864 года могут прилагаться на духовном суде, очевидно, лишь в той мере, в какой приложение их согласно с теорией формальных доказательств, если только это возможно.

Разнствуют с католическими началами действующие на нашем современном церковном суде Уставы и в отношении к определению ими того внешнего порядка, с каким должен соединяться процессуальный акт доказательств, то есть самое собственно судебное рассмотрение последних.

Общею отличительною чертою канонического судопроизводства, как мы видели, было то, что, по его правилам, рассмотрение всех обстоятельств, могущих служить к уяснению разбираемого судебным порядком того или другого обвинения в преступлении, производилось непосредственно на суде самими судьями в обязательном личном присутствии всех, прикосновенных к делу, лиц, которые, будучи допрашиваемы устно, принимали в разбирательстве дела самое живое участие. Такой порядок, как стоящий в связи с основным требованием канонического судопроизводства, чтобы судебное решение и приговор о вине или невинности подсудимого постановлялись по внутреннему убеждению судей, правильное образование которого в свою очередь невозможно без ближайшего, непосредственного ознакомления судей с существом дела, получил на суде древней Вселенской Церкви полное юридическое значение и, как мы видели, выполнялся со всею строгостью.

Но действующие на нашем церковном суде Уставы, оставляя для руководства на нем формальную теорию доказательств и игнорируя основное правило «канонического» судопроизводства о постановлении судебного приговора, по внутреннему убеждению, судей, оставляют без внимания и соединенное с ним требование непосредственного рассмотрения судьями представляемых для уяснения дела доказательств, и не требуют обязательного присутствия при этом рассмотрении прикосновенных к делу лиц.

Рассматривая статьи Устава духовных консисторий, определяющие внешний порядок судопроизводства по делам о преступлениях лиц духовного звания против должности, благочиния и благоповедения²⁷⁰, мы видим, что это судопроизводство по своему характеру есть именно судопроизводство следственное, следственное не в том смысле, что судебный процесс возбуждается и направляется ех officio, органом власти, а не частным лицом, в порядке частного обвинения. В нынешнем консисторском суде дело может быть начато и на основании слухов, и по поводу донесений, сообщений и отношений должностных лиц и присутственных мест, светских и духовных, на основании жалоб и по искам (Уст. дух. конс. стт. 153, 206, 238). Сущность «следственного» консисторского судопроизводства состоит в том, что результат всего процесса решительно определяется предварительным следствием, которое производится на месте по распоряжению епархиального архиерея особо назначенным духовным следователем, в присутствии подсудимого и всех прикосновенных к делу лиц (стт. 156, 158 и 161). Участие же в рассмотрении дела консистории, которая собственно является в роли судьи, как постановляющая окончательный приговор о деле (стт. 158, 166), носит совершенно внешний формальный характер. Это участие ограничивается лишь тем, что, получив произведенное на месте, прочитанное прикосновенными к делу лицами, подписанное ими, с объяснением довольства или недовольства исследованием дела (ст. 161), следствие, консистория (собственно канцелярия ее под руководством секретаря) «обозревает, произведено ли оное согласно с установленными формами и правилами, вполне ли обнимает и уясняет дело, и если от подсудимого и прикосновенных к делу лиц сделаны в подписи возражения на неполноту следствия, то учинены ли по оным дополнительные изыскания, и буде не учинены, то по основательным ли причинам». И если окажутся какие-либо недостатки, то консистория предписывает дополнить следствие прежним производителям, или же другим (162). На основании данных, добытых предварительным следствием, составляется канцелярией письменный доклад, который уже и служит основанием для членов консистории, участвующих в рассмотрении дела, при постановлении судебного приговора о нем; причем, при выслушивании этого доклада члены руководятся лишь объяснениями существа дела, представляемыми секретарем, и указаниями его о законах, на которых может быть основано единогласное решение (ст. 315). Что касается наличности подсудимого и прикосновенных к делу лиц, то она не требуется при судебном разбирательстве дела в консистории. Только, впрочем, в тех случаях, когда сделанные подсудимым при допросе показания представляются почему-либо неполными или неудовлетворительными, консистория обязана требовать его на лицо и допросить подробнее; причем по расстоянию места, где живет подсудимый, личный вызов его для допроса и в этом случае может быть заменен дополнительным допросом на месте прежним следователем, или другими лицами (163 ст.). О личном вызове для допроса других, прикосновенных к делу лиц и обвинителей и др. в Уставе духовных консисторий вовсе нет и речи. Есть только постановление, которым требуется прикосновенных к делу лиц вместе с подсудимым по их собственной просьбе допускать лишь к прочтению следствия или составленной из оного записки и к рукоприкладству в том случае, когда они не подписывали его ранее (164).²⁷¹

Таким образом, после сделанного нами сопоставления постановки процессуального акта доказательств, сохраняющейся в силу действующих уставов на нашем современном церковном суде с устройством того же акта на суде древней Вселенской Церкви, мы с полною несомненностью убеждаемся в явном противоречии наших уставов церковного суда, в деле определения правил о судебных доказательствах, началам и требованиям канонического судопроизводства, – и отсюда – в необходимости отмены этих, устанавливаемых ими правил о доказательствах – и замены их такими, которые делали бы постановку процессуального акта доказательств на нашем церковном суде вполне согласною с каноническими началами.

Рассматривая действующие ныне на нашем церковном суде Уставы, мы ясно видели их полную несостоятельность с точки зрения канонического права в деле определения ими правил для устройства процессуального акта доказательств.

Остановимся на новых, ныне действующих на нашем светском суде Уставах 20 ноября 1864 года, которые, будучи направлены к улучшению дела судопроизводства, являются, так сказать, последним словом науки и законодательства по отношению к делу применения судопроизводства к условиям и потребностям времени, что, конечно, но должно быть оставлено без внимания и при преобразовании церковно-судебной части. Эти уставы должны быть приняты во внимание и потому еще, что они были приняты в соображение и руководство при официальном обсуждении вопроса о преобразовании духовно-судейской части и при составлении комитетом 12 января 1864 года проекта основных положений для этого преобразования.²⁷²

Знакомясь с судебными уставами 20 ноября 1864 года и рассматривая содержащиеся в них правила о доказательствах с тою целью, чтобы видеть, сколь возможно с точки зрения канонических начал приложение этих Уставов для преобразования церковного судопроизводства и собственно для преобразования устройства процессуального акта доказательств на нашем церковном суде, мы можем решить этот вопрос положительно, то есть, можем признать, что для принятия этих Уставов в качестве ближайшего руководства для преобразования устройства процессуального акта доказательств на нашем церковном суде с канонической точки зрения нет никаких препятствий.

Рассматривая правила о доказательствах принятия судебными Уставами 20 ноября 1864 года, мы убеждаемся, что они совершенно согласны с основными требованиями канонического судопроизводства.

По правилам канонического судопроизводства судебное решение постановлялось по внутреннему свободному убеждению судей, независимо от каких-либо положительных предписаний закона, причем, однако судьи при рассмотрении и оценке доказательств должны были руководиться и установленными законом, и судебною практикою правилами о «силе» доказательств, как вспомогательным средством для правильного наследования их достоверности и отсюда для правильности убеждения в степени виновности или невиновности подсудимого. То же общее правило положено в основание для устройства процессуального акта доказательств и по судебным Уставам 20 ноября 1864 года. «Теория доказательств, основанная единственно на их формальности, отменяется. Правила о силе судебных доказательств должны служить только руководством при определении вины или невинности подсудимых по внутреннему убеждению судей, основанному на совокупности обстоятельств, обнаруженных при производстве следствия и суда», – читаем еще в «Основных Положениях преобразования судебной части в России»; то есть «Основные Положения», определяя постановление приговора делать по внутреннему убеждению судей и отменяя законную теорию доказательств, в то же время признают значение за правилами о силе их, как важным руководством для судей. Это основное начало, содержащее два положения о постановлении судебного решения по внутреннему убеждению судей и о необходимости при этом правил о силе доказательств, как руководства для судей при составлении убеждения, вполне усвояется и Судебными Уставами 20 ноября 1864 года, развивающими в полном согласии с этими положениями все правила о доказательствах. Согласно с основным правилом, чтобы судебное решение постановлялось свободно по внутреннему убеждению судей. Уставами предписывается, чтобы в качестве доказательств были принимаемы все, каш только могут быть представлены для уяснения дела, обстоятельства, так, что свобода судей при постановлении ими судебного приговора не стесняется какими-либо обязательными постановлениями о доказательствах, с подразделениями последних на главные и неглавные, на совершенные и несовершенные и т.п. «Судьи должны определять вину или невинность подсудимого по внутреннему своему убеждению, основанному на обсуждении в совокупности всех обстоятельств дела»; или: «Председатель суда заключает свое объяснение (существенных обстоятельств дела и законов, ст. 801) напоминанием присяжным заседателям, что они должны определить вину или невинность подсудимого по внутреннему своему убеждению, основанному на обсуждении в совокупности всех обстоятельств дела…», – читаем в 766 и 804 статьях Уставов.

Вместе с тем по судебным Уставам 20 ноября 1864 года признается уместною и необходимою в судопроизводстве и теория доказательств, как учение, изъясняющее их сравнительную силу и относительное значение, но только в смысле руководства к правильному убеждению. «В делах, рассматриваемых с участием присяжных заседателей, председатель суда, вручая их старшине вопросный лист, объясняет им существенные обстоятельства дела и законы, относящиеся к определению свойства рассматриваемого преступления или проступка», – читаем в 801 статье Уставов, а 803 статья добавляет: «общие основания к суждению о силе доказательств объясняются председателем суда, не в виде непреложных положений, но лишь в смысле предостережения от всякого увлечения к обвинению или оправданию подсудимого».

Что касается самых правил, какие указываются Уставами для руководства судей при оценке доказательств, то в числе их мы находим, например, правило относительно собственного признания подсудимого, требующее, чтобы последнее было всегда ясно выраженным (685 ст.). Таковы же правила о свидетельских показаниях, содержащиеся в 704–709 статьях Уставов, запрещающих принимать свидетельские показания от различного рода лиц, не заслуживающих доверия или в виду собственных личных качеств, как то: от безумных, слабоумных, малолетних и пр., – или в виду особенных отношений к подсудимому – родственных, враждебных и пр.

Наконец и в отношении к делу определения внешнего порядка судебного рассмотрения доказательств мы усматриваем полное тожество правил касательно этого предмета, устанавливаемых судебными Уставами 20 ноября 1864 года, с правилами «канонического» судопроизводства.

При определении правил для порядка судебного рассмотрения доказательств Уставы имеют в виду ту же задачу – обеспечить ближайшее внимательное ознакомление судей с существом дела, для чего в свою очередь необходимо непосредственное личное рассмотрение и поверка самими судьями доказательств. С этою целью, по Уставам, требуется прежде всего обязательный вызов на суд для допроса самого подсудимого (636–638 стт.). Точно также со все строгостью требуется обязательный вызов на суд для личного допроса и свидетелей. За неявкой в суд тех из них, показание которых имеет в деле существенное значение, суд постановляет определение об отсрочке судебного заседания (639, 640, 641 стт.). Вещественные доказательства, могущие служить к обнаружению преступления, или же к обличению, или к оправданию подсудимого, по требованию Уставов, точно также представляются в заседание суда, если не встроится к тому препятствий в объеме или качестве вещей (696 ст.). А по 690 статье позволяется суду вызывать в свое заседание лиц, производивших освидетельствование или испытание на месте преступления, и требовать от них обстоятельного отчета в их действиях. В чрезвычайных же случаях, когда приходится иметь дело с важным преступлением, суд лично выезжает в узаконенном составе на место преступления, где и открывает судебное заседание установленным порядком (689 ст.).

Вообще приведенных данных для сравнения правил о доказательствах, принятых судебными Уставами 20 ноября 1864 года, с правилами о доказательствах канонического судопроизводства совершенно достаточно, чтобы со всею ясностью убедиться в полной возможности заимствования правил Уставов и применения их к нашему церковному судопроизводству, как так с точки зрения общих требований или начал канонического судопроизводства для сего нет никаких препятствий. Постановка процессуального акта доказательств, как она рисуется по статьям судебных Уставов 20 ноября 1864 года, вполне тождественна с постановкой его на суде древней Вселенской Церкви. Она в том и другом случае имеет полное сходство в отношении к общим началам, на которых построена, а также сходна и в отношении к частностям, то есть, в разработке правил о «силе» доказательств. Понятно, что этих правил о «силе» доказательств, заключающихся в статьях Судебных Уставов 20 ноября 1864 года, как примененных только к судопроизводству над светскими лицами, недостаточно для церковного судопроизводства, имеющего дело с обвинениями лиц духовного звания, и что они должны быть дополнены правилами епархиального характера, имеющими значение на суде по обвинениям лиц духовного звания. Мы видели, что на суде древней Вселенской Церкви со всею строгостью выполнялись правила, запрещающие свидетельствовать против православных духовных лиц – лицам иных исповеданий, не христианам и вообще лицам, нравственное и христианское достоинство которых может быть заподозрено. (75 Апост. пр. 6 пр. П. Всел. Соб. 144 пр. Карф. соб.). Очевидно, что в данном случае Церковь руководствовалась заботливостью о сохранении собственного престижа святости. Церковь была неукоснительно строга к своей пастве и в частности к клиру, как носителю идеи апостольства Христова, освященному высоким званием из уст Самого Христа Его словами: – вы соль земли, вы свет мiру. Но она была строга, внимательна и в деле наследования данных при возникновении обвинений против того или иного лица из клира и, дабы не дать простора злонамеренности, строго исследовала на своем суде нравственное и христианское достоинство подателя этих данных.

В заключение считаем не лишним сделать некоторое замечание относительно положений для преобразования постановки акта доказательств на нашем церковном суде, помещенных в проекте комиссии по преобразованию духовно-судебной части 12 января 1870 г. Рассматривая внимательно эти положения, мы не можем не заметить, что они, разнствуя с общими определениями о доказательствах судебных Уставов 20 ноября 1864 года, так сказать, не выдерживают согласия и с требованиями канонического судопроизводства. Так, в 62 статье проекта говорится: «приговор духовного суда постановляется по поверке и дополнении представленных доказательств в заседании суда».²⁷³ В 82 статье сказано: «при рассмотрении дел по отзывам и приговорам свидетели и сведущие люди требуются в суд, когда последний, по особенно уважительным причинам, признает это необходимым». В 108 статье читаем: «требование личной явки обвиняемого на суде и вызов к суду свидетелей, указанных сторонами, зависит от усмотрения суда».²⁷⁴ В III-й статье излагается: «представленные доказательства поверяются и дополняются в заседании суда: а) рассмотрением подлинных протоколов и других письменных и вещественных доказательств и б) отобранием показаний от подсудимого, сведущих людей, свидетелей и участвующих в деле лиц».²⁷⁵ Из сопоставления этих статей мы видим, что ими устанавливаются два способа для поверки и дополнения в заседании духовного суда представленных доказательств: 1) рассмотрение членами суда письменных и вещественных доказательств и 2) отобрание показаний от подсудимого и прочих участвующих в деле лиц. При этом второй способ не составляет как видно из 82 и 108 стт. проекта, существенной необходимости для постановления приговора, и допустить этот способ или не допустить – будет зависеть от усмотрения судей, а усмотрение, в свою очередь, будет зависеть от уважительности причин к тому, чтобы допустить; его или не допустить: следовательно, существенно необходимым и в то же время вполне достаточным способом для поверки и дополнения представленных доказательств в заседании суда комитетом признан только один – именно рассмотрение письменных и вещественных доказательств.

Но проектировать такого рода статьи, которыми признается необходимость одного только способа для поверки и дополнения в заседании суда представленных доказательств именно лишь чрез рассмотрение письменных документов и вещественных доказательств, и отменять другой – чрез выслушание сторон – значит, так сказать, смещать духовный суд с канонической почвы и устанавливать на новой, где ясно предвидится только ущерб для правосудия и лишения для духовенства. По правилам «канонического» судопроизводства поверка и дополнение доказательств в заседании суда должны были производиться, как мы видели, обязательно по двум способам: через рассмотрение письменных документов и чрез выслушание стороне; причем судебное следствие, состоящее в поверке и дополнении представленных доказательств указанными двумя способами, составляло самый центр, существенную и важнейшую часть всего процесса и служило главным основанием для постановления приговора; несоблюдение же этого порядка поверки и дополнения доказательств почиталось нарушением прав подсудимых на защиту и составляло достаточный повод к кассации судебного приговора. Да и в объяснительных записках, приложенных к проекту, вполне ясно разъясняется необходимость того и другого способа поверки и дополнения доказательств в заседании суда, как именно согласных с правилами канонического судопроизводства и требованиями правосудия. Так, комитет, указывая, в своем рассуждении по поводу содержания проектируемой им 63 статьи, на необходимость устранения из духовных судов, отмененной в светских судах, теории формальных доказательств и на необходимость того, чтобы духовный суд производился в проектируемых судебных установлениях «со всеми обеспечениями, которые признаны необходимыми и допущении на светском суде», «согласно с расспросом сторон и свидетелей…», касаясь собственно существующего порядка духовного судопроизводства, в тех же объяснительных записках говорит: «Духовный суд производится в тайне, без бытности подсудимого, по письменным актам, составленным во время следствия. Этот порядок вполне согласен с порядком, существовавшим в гражданском суде до Судебных Уставов 20 ноября 1864 яда, но не имеет никакого сходства с порядком, какой установлен для суда церковными правилами. По церковным правилам обвиняемый непременно должен быть вызван к суду лично; заочные решения допускались только как изъятия: если подсудимый не являлся к суду по трем вызовам, в таком случае суд мог постановить о нем заочное решение, как бы в наказание за неявку, да не мнится выгоду имети, бегая от суда (Ап. 74). Постановление решений без бытности подсудимого по письменным актам, составленным во время следствия, сопряжено вместе с тем с крайне вредными последствиями. Опыт судебных установлений, образованных по Уставам 20 ноября 1864 года, почти ежедневно убеждает, что по актам так называемого предварительного следствия, можно вывести заключение совершенно противоположное тому, к которому суд приходит на основании следствии судебного, при котором подсудимый и свидетели лично перед судьями дают показания. Предварительное следствие, даже при самом добросовестном его производстве, не может исчерпать всех средств к открытию истины в данном случае, а представляет только собрание материалов для полного ее обнаружения на судебном следствии. В этом последнем суд и должен искать оснований к оправданию или обвинению подсудимого, так как при этом (судебном) следствии заявляются и обнаруживаются обстоятельства, как обвиняющие, как и оправдывающие подсудимого, совокупность которых и должна служить основанием того внутреннего убеждения, по которому составляется решение».²⁷⁶ Таким образом, если 82 и 108 статьи комитетского проекта явно противоречат правилам канонического судопроизводства и вместе не согласны с началами правосудия, как то и другое ясно раскрывается и в объяснительных записках к проекту, то они, без всякого сомнения, должны быть отменены и заменены такими, которые находились бы в полном соответствии со статьей III-ю того же проекта, то есть, который делали бы вызов сторон и вообще всех прикосновенных к делу лиц в заседание суда для устного допроса строго обязательным во всех случаях без исключения.

В. Троицкий

(По поводу предполагаемой реформы духовных семинарий)

Вышел Высочайший указ 17 апреля об укреплении начал веротерпимости. По прочтении его невольно думалось: «Итак, в распоряжении Православной Церкви отныне не будет более никаких внешних мер для борьбы с расколом и сектантством, для противодействия им. Никаких репрессалий, никаких ограничительных мер по отношению к раскольникам и сектантам, никаких преимуществ для Православной Церкви, благодаря которым она занимала бы положение господствующей Церкви. Пало это внешнее средостение, стоящее между Православием и расколо-сектантством, как двумя противоборствующими силами. Отныне раскол и сектантство, не сдерживаемые никакою внешнею силою, свободно устремятся на борьбу с Православием. Для них открыта свобода проповеди (свободная пропаганда) своих учений, свобода публичного оказательства своей веры на соблазн православным, свободная организация миссионерских учреждений. И хотелось от души выразить пожелание: о, дал бы Бог, чтобы Православная Церковь нашла в себе достаточно духовных сил для того, чтобы это новое положение, в которое она должна теперь стать по отношению к расколу и сектантству, оказалось лишь на пользу ей; дал бы Бог, чтобы борьба с расколом, и сектантством одними духовными мерами была столь же ревностной, сколь и правильно поставленной, а по результатам – благоплодной. Многое нужно для этого. О многом в интересах Православной Церкви и для успехов православного миссионерского дела нужно теперь подумать и позаботиться, – обо всем, что имеет и может иметь прямое или косвенное отношение к деятельности православной миссии, направленной к ограждению чад Православной Церкви от увлечения расколом или сектантством и к возвращению самих раскольников и сектантов в лоно Св. Православной Церкви. А между прочим и не прежде ли всего следует нам в особенности теперь приложить все старания и заботы к усилению миссионерского образования пастырей нашей Православной Церкви. Кажется, дело так ясно, что едва ли нужно усиливаться все это доказывать. В самом деле, что означает, для пастырей Православной Церкви указ 17 апреля о веротерпимости, какие обязанности налагает на них? Означаете, ли он конец их пастырско-миссионерской деятельности, или, наоборот, пробуждение ее и возможное усилено? Конечно, последнее. Прежде, до издания этого указа, за пастыря Церкви иногда действовали то административные, то полицейские, то судебные власти, репрессивными и ограничительными мерами подавляя пропаганду и публичное оказательство раскола и сектантства. Теперь для целей борьбы с расколом и сектантством и для ограждения православных от пропагаторских влияний со стороны раскольников и сектантов одно важнейшее средство – пастырско-миссионерская деятельность православных священников. Следовательно, если, когда, то в особенности теперь, духовная семинария должна позаботиться давать своим воспитанникам, будущим пастырям Церкви, возможно совершенное пастырско-миссионерское образование.

Так думалось. Так естественно было желать. Но что же оказывается в действительности? Из № 46 «Церк. Ведомостей» узнаем, что по выработанному Учебным Комитетом при Св. Синоде проекту реформы духовных семинарий специальная кафедра для преподавания миссионерского предмета о расколе и сектантстве упраздняется; для изучения этого предмета вместо 6 недельных уроков, полагаемых по ныне действующим программам, оставлено только три и они присоединены к кафедре церковной истории.

Итак, миссионерское образование для будущих пастырей Церкви не только не усиливается, как требуют того обстоятельства времени напротив, оно ослабляется до такой степени, что предполагаемая постановка его в реформированной дух. семинарии фактически будет равняться упразднению его, именно как миссионерского. Почему так, это объясним ниже. А теперь продолжим наши соображения, по вопросу о том, о чем теперь, соответственно вопросам жизни, следует думать – об ослаблении, или, наоборот, об усилении миссионерского образования в духовной семинарию.

По обнародовании указа 17 апреля о веротерпимости, естественно, всех и каждого интересовал вопрос: как отзовутся на этот указ раскольники и сектанты? Какие ближайшие последствия он будет иметь для их религиозной жизни и для определения ими своих отношений к Правосл. Церкви? Ответа пришлось ждать не долго. Раскольники и сектанты вскоре же отозвались на указ об укреплении начал веротерпимости. Для своей цели мы будем говорить только о сектантах.

Дарование сектантам свободы вероисповедания способствовало подъему духа, оживлению религиозной жизни и усилению пропагаторских стремлений у них. Подъем духа и религиозное одушевление в среде молоканских общин имели своим ближайшим последствием устроение всероссийских молоканских съездов. Первый такой съезд был в конце июля (начался 22 июля) в с. Воронцовке Тифлисской губ., второй – в начале сентября в с. Астраханке Таврической губ. Последний происходил отдельно у старомолокан (2, 3 и 4 сент.) и отдельно у новомолокан (4, 5, и 6 сент.). На съездах старомолокан и новомолокан, бывших в с. Астраханке, мне пришлось присутствовать. Я видел огромное религиозное одушевление сектантов; слышал множество проповедей и речей, произнесенных молоканскими пресвитерами и проповедниками, съехавшимися на съезд со всех концов России; со стороны наблюдал их оживленные совещания в закрытых собраниях представителей их общин. Не трудно догадаться, что сектанты обсуждали на этих последних, закрытых собраниях. Вопрос о пропаганде своей веры был, несомненно, один из главных вопросов, подвергавшихся обсуждению. На юбилейных молитвенных собраниях молоканами высказывались пожелания, чтобы подобные обще-молоканские съезды повторялись и впредь по возможности чаще. Описывая все виденное мною на съезде, я тогда же говорил: «последствием такого оживления религиозной жизни в среде сектантов, несомненно, будет усиление пропагаторских стремлений и деятельности их, направленной к распространению секты. Начало таким стремлениям у новомолокан, нам кажется, уже положено постановлением об открытии в с. Астраханке учебного заведения для приготовления пресвитеров и проповедников в их секте. Все это нам, православным, следует иметь в виду. Нам нужно быть настороже, чтобы все последствия указа 17 апреля об укреплении начал веротерпимости, как ужо проявившиеся в сектантских обществах, так и впредь могущие быть, не наносили ущерба интересам Правосл. Церкви» (Таврич. Епарх. Ведом. 1905 г. № 18).

Итак, нам нужно быть настороже. Что же нужно для этого? Несомненно, прежде всего и ближайшим образом потребуется усиление пастырско-миссионерской деятельности приходских священников. А для того, чтобы наши приходские священники были подготовлены к такой усиленной пастырско-миссионерской деятельности, необходимо позаботиться об усилении миссионерского образования для будущих пастырей Церкви в духовной семинарии. Пусть же каждый рассудит, своевременно ли теперь поднимать вопрос об упразднении в семинариях специальной кафедры для изучения миссионерских предметов?

На всероссийском съезде новомолокан в с. Астраханке, как сказано выше, постановлено открыть школу для приготовления пресвитеров и проповедников в их секте, т.е., говоря иначе, сделано постановление об открытии миссионерской школы (которая юридически будет носить, вероятно, какое-нибудь другое наименование, фактически же будет именно миссионерскою). Такое постановление новомолокан (иначе штундо-молокан) нас нисколько не удивило и не поразило неожиданностью. Напротив, это было так естественно. Желая процветания своей секте, возможно широкого распространение ее, конечно, нужно прежде всего позаботиться о возможно лучшей постановке миссионерского образования для представителей секты – пресвитеров и проповедников. Сектанты всегда это понимали и к этому стремились. Доселе, не имея возможности завести у себя на родине миссионерских школ, они посылали будущих своих пресвитеров и миссионеров для получения миссионерского образования за границу, преимущественно в Гамбургскую баптистскую семинарию. Да, не останавливались ни пред какими трудностями. Ну, а теперь, получив свободу вероисповедания, конечно, прежде всего позаботятся об открытии миссионерских школ у себя дома. Так поступают сектанты. Они заботятся об открытии специальных миссионерских школ. А мы? Увы, мы не только не думаем об усилении и лучшей постановке миссионерского образования для наших будущих пастырей Церкви, а хотим в этом отношении пойти назад. Мы не только не заводим специальных миссионерских школ, но хотим упразднить и специальную миссионерскую кафедру в духовных семинариях. Какое грустное недоразумение!

Проект постановки миссионерского образования в реформированной духовной семинарии, как сообщено в Православном Путеводителе (окт., стр. 417), составлен профессором Петербургской дух. академии П.С. Смирновым; программа же, составленная в 1901 году комиссией преподавателей семинарии, не принята. Не подложит сомнению ученая компетентность составителя проекта. Впрочем, вынуждаемся сказать, что признаем это с оговоркой. П.С. Смирнов – известный в науке специалист по истории старообрядческого раскола. Но, сколько нам известно, ни в бытность преподавателем Рязанской дух. семинарии, ни теперь, состоя профессором академии, П.С. не занимался специальным изучением сектантства и не имеет никакого отношения к живому миссионерскому делу. Не зная же детально сектантства и тем более живого миссионерского дела, он едва ли мог живо представить себе, сколько запросов наше современное русское сектантство ставит пастырю Православной Церкви и в какой высокой степени должен иметь миссионерское образование современный священник в приходе, уже зараженном сектантством или где начинает проявляться сектантская пропаганда. Мы нимало не сомневаемся, что всякий, кто не захочет спрятаться в своем ученом кабинете, а почтет своим долгом внимательно присматриваться к самой жизни, не произнесет приговора об ослаблении миссионерского образования для современного пастыря нашей Православной Церкви.

В самом деле, попробуем хотя на короткое время заглянуть, напр., в наши широкие южнорусские степи и посмотреть, что там делается в православных приходах. Мы хотели бы говорить лишь то, что сами видели, слышали и, главное, перечувствовали, для того, чтобы о таком живом и жизненном деле, как пастырско-миссионерская деятельность и миссионерское образование пастырей церкви, говорить от жизни, а не на основании теоретических соображений и кабинетных размышлений.

Напомним прежде всего о том, что было на новомолоканском всероссийском съезде в с. Астраханке. Как мы уже сообщали в свое время (Таврич Епарх. Ведом. 1905 г. № 18), на съезд прибыли проповедники не только из разных мест России, но из заграницы: из Германии, Австрии и даже один из Америки. В числе русских проповедников были лица из интеллигентных классов общества (орловский помещик Н.П. Зиновьев, Яковлев, из Москвы и другие). Прибывшие из заграницы были баптистские, пресвитерианские или методистские пасторы и специальные миссионеры. Нужно ли пояснять, что означает такое собрание интеллигентных сектантских проповедников, не только русских, но и иностранных!? Эти полчища сектантских проповедников и миссионеров не будут ли разносить свое учение по разным местам нашего отечества, особенно ставшего гостеприимным по отношению к ним теперь после указа 17 апреля об укреплении начал веротерпимости.

В молитвенных собраниях новомолокан я слышал оживленные проповеди и зажигательная речи собравшихся проповедников и миссионеров. Я видел, какое сильное впечатление производили они. И больно сжималось мое сердце при мысли, что не всегда и не все мои бывшие ученики, теперь пастыри церкви, окажутся имеющими достаточное миссионерское образование для того, чтобы быть готовыми разрешить все недоумения, возбуждаемые сектантскими проповедниками в душах православных слушателей.

Тут же, в Астрахани, в течение заседаний всероссийского молоканского съезда я обменивался своими впечатлениями с моими бывшими воспитанниками, которых теперь встретил уже пастырями Церкви. И согласное было наше общее суждение, что в семинарии должно быть усилено миссионерское образование, с предоставлением преподавателю возможности большей свободы в исполнении программы.²⁷⁷ Так думали все мы, стоя лицом к лицу с запросами жизни. Иначе думали там, в Петербурге, вдали от наших степей, где вопрос о миссионерском образовании для будущих пастырей церкви разрешается самою жизнью. Там, вдали от жизни, решили иначе – не только не усиливать миссионерского образования для будущих пастырей церкви, но еще ослабить, а собственно даже упразднить его, как живое, именно миссионерское, практически поставленное, образование.

Как известно из донесений священников, по Таврической епархии разъезжает теперь немало сектантских проповедников, не только русских, но и заграничных. В рапортах в Таврический епархиальный миссионерский комитет священники называют некоторых из них: Герасименко, Розенцвай, Квиринх, Эксцпах, Штеккер и др. В числе их есть заграничные пасторы и миссионеры; есть, говорят, и профессора заграничных университетов (за достоверность последнего не ручаемся). Все сектантские миссионеры состоять на определенном жаловании. Деятельность их после 17 апреля приняла характер открытой свободной пропаганды. Является сектантский миссионер в какую-нибудь немецкую колонию или русскую деревню; оповещает, что приехал миссионер (часто вводят этим в заблуждение православных; последние думают, что приехал православный миссионер); назначается время и место, когда и где он будет проповедовать; собираются слушатели; начинается открытая публичная пропаганда лжеучения… Здесь все это мы видим, слышим, читаем донесения об этом. И для нас несомненно, что на русскую православную церковь ополчается с страшною силою протестантизм. Он распространяется не только среди простого народа в виде сектантства, но начинает проникать в чистом его виде (западноевропейские протестантские исповедания) и в интеллигентные классы нашего общества. Может быть, для нас, гг. представители богословской науки, как отвлеченного ведения, это безразлично? А у нас душа болит при виде нашей Св. Православной Церкви, терзаемой сектантскою пропагандой. Станьте же ближе к запросам жизни и подумайте, время ли теперь говорить об ослаблении миссионерского образования для нашей церкви. Ведь наслушавшись соблазнительных для своей православной веры речей сектантских проповедников, православные слушатели идут, затем, к приходскому священнику и, смущенные в своей религиозной совести, просят у него разрешения навеянных сомнений. И теперь-то не всегда и не всякий священник найдется, что ответить в разрешение возбужденных недоумений и сомнений. Значит, следовало бы подумать об усилении миссионерского образования в наших духовных семинариях, а уж, конечно, не об ослаблении его.

Прислушайтесь еще и еще к тому, что говорят люди жизни. В № 45 «Церк. Ведом.» дано сообщение о пастырском собрании духовенства Ставропольской епархии. Коснувшись вопроса о нуждах миссии в епархии, духовенство постановило между прочим: просить правление семинарии поставить преподавание обличения раскола и сектантства в соответствие с условиями религиозной жизни населения епархии». Считаем лишним делать комментарии к этому постановлению приходских пастырей церкви – людей, непосредственно знакомых с запросами жизни.

На Одесском областном съезде миссионеров южных епархий, бывшем в сентябре месяце 1905 г., было суждение о последствиях издания указа 17 апреля о веротерпимости и о вытекающих отсюда нуждах православной миссии. Было констатировано, что «указ 17 апреля поднял дух и энергию сектантов, они увеличивают количество своих специальных разъездных проповедников, организуют свою миссию путем назначения новых миссионеров и увеличения им жалованья, а новомолокане хотят открыть семинарию для подготовления миссионеров. Он предоставил сектантам право проповеди в многолюдных собраниях». В противовес развитию сектантской пропаганды съездом выражены, между прочим, следующие пожелания: «духовенство, а отчасти и специальная миссия должны постараться восполнять то, чего им недостает, усилив свою противо-сектантскую подготовку. Необходимо во всех академиях иметь кафедры истории и обличения сектантства», («Кишин. Епарх. Ведом.» 1905 г. № 22, стр. 593–594). Вот о чем мечтали представители миссионерского дела, собравшиеся в сентябре месяце в Одессе. Им представлялось необходимым учреждение специальной кафедры для изучения истории и обличения сектантства во всех четырех наших духовных академиях. Допускали ли они мысль о возможности упразднения этой кафедры даже и в семинариях. А между тем проект такого упразднения миссионерского образования в семинариях был уже готов, хотя и лежал еще под спудом.

Мы уже говорили выше, что проектируемая новым уставом дух. семинарии постановка изучения раскола и сектантства не только ослабить миссионерское образование будущих пастырей церкви, но фактически будет равняться совершенному упразднению его. Теперь в заключение наших рассуждений поясним это.

1) При трех уроках в неделю можно пройти только историю старообрядческого раскола и в самых лишь основных положениях облечение его. На изучение истории и обличение сектантства времени совсем не остается. Для более или менее удовлетворительного изучения истории и обличения раскола и сектантства потребно не менее 7 уроков в неделю. Чтобы не быть голословным, я поясню свое рассуждение собственным педагогическим опытом. По ныне действующей программе на изучение раскола и сектантства положено 2 урока в V кл. и 4 урока в VI кл. Пользуясь этими 6 недельными уроками, учебный материал я располагаю таким образом. В 5 кл. прохожу историю старообрядческого раскола и часть курса обличения его; повторить успеваю едва четвертую часть пройденного; остальное ученики повторяют лишь при подготовке к экзаменам. В 6 классе к половине ноября месяца оканчиваю курс обличения раскола (значительно сокращая его против действующей программы). Затем во все остальное время до конца учебного года прохожу историю и особенно обличение сектантства (молоканства и штундизма, отчасти толстовщины). Повторить нет. пройденного успеваю лишь немногое. Отчего так медленно? Лица, осведомленные в миссионерском деле, легко ответят за меня на этот вопрос. И я, и они скажут, что материал, относящийся к обличению сектантства, должен быть поставлен преподавателем и усвоен учениками практически, живо и вполне сознательно; урок должен быть воспроизведением полемико-апологегической противо-сектантской беседы, а не механическим заучиванием и воспроизведением известных теоретических богословских сведений. При этом, позволяю себе думать и сказать, что учеников не тяготит изучение истории и обличения сектантства, напротив, привлекает к себе их интерес и внимание. Но это именно лишь при условии, если изучение предмета ставит живо, а не теоретически отвлеченно, если преподаватель обращается к живой характеристике местных фракций сектантства и ставит возражения сектантские и способы, и приемы опровержения их также живо – от опыта.

2) Из сказанного видно, что преподаватель истории и обличения раскола и сектантства должен быть специалистом своего предмета и потому кафедра для преподавания его должна быть особая специальная в семинарии. Я стал чувствовать себя хозяином своего дела в классе лишь после того, как побывал в главных центрах сектантства в нашей Таврической губернии и таким образом иметь возможность непосредственно ознакомиться с местным сектантством, а затем в течение нескольких лет вел полемико-апологетические беседы с сектантами или же апологетические противо-сектантские беседы для православных.

3) В виду вышесказанного, затем, очевидно, что упразднение особой специальной кафедры для преподавания раскола и сектантства в семинарии не ослабит только миссионерское образование, а фактически будет равняться именно упразднению его для будущих пастырей церкви. Дадите ли преподавателю церковной истории 3, 4, 5 уроков для преподавания учения о расколе и сектантстве, он будет почитать себя специально преподавателем церковной истории; преподавание истории и обличения раскола н сектантства он всегда будет почитать придаточным сверхштатным предметом, почему-то навязанным ему так, между прочим. Полагаем, что такого отношения его к делу не измените никакими мерами внушения. В самом деле, примите во внимание, что, помимо специального изучения истории раскола и сектантства, преподавателю для обличены сектантства необходимо очень основательное изучение Св. Писания и догматического богословия.²⁷⁸ Прибавьте к этому обширный предмет общей и русской церковной истории, многотрудный для памяти курс обличения старообрядческого раскола, и посудите сами, справедливо ли требовать, чтобы преподаватель церковной истории вместил весь этот многопредметный, разнообразный и обширный материал в свою голову? Справедливо ли требовать от него же, чтобы он поездил по епархии для непосредственного ознакомления с местными фракциями сектантства, а заем от времени до времени вел и беседы полемико-апологетические с сектантами или противо-сектантские апологетические с православными? Конечно, требовать от него всего этого было бы явно несправедливо, а между тем это безусловно необходимо для преподавателя истории и обличения сектантства, как было уже сказано выше.

4) Если признаем, что изучение обличения раскола и сектантства должно быть поставлено практически, то этим сам собою будет разрешаться вопрос о числе уроков по кафедре миссионерских предметов в семинарии. Повторяем, что число этих уроков должно быть не менее семи. При разрешении этого вопроса мы хотели бы обратить внимание на следующий пример. Для преподавания очень краткого по объему курса педагогики и дидактики в дух. семинарии по ныне действующему уставу полагается 2 урока в неделю для теоретического изучения учебного материала и 4 урока для практического изучения его в образцовой при семинарии школе. Курс истории и обличения раскола и сектантства, вероятно, раз в пять по объему шире курса педагогики и дидактики. Итак, если для практического преподавания последних предметов признается необходимым 6 недельных уроков, то каким образом находят возможным для преподавания истории и обличения раскола и сектантства назначать только 3 урока, между тем как, повторяем, преподавание обличения раскола и сектантства должно быть поставлено непременно практически, каждый урок по обличению раскола или сектантства должен быть не сообщением только известных теоретических сведений, и воспроизведением полемико-апологетической противо-раскольничьей или противо-сектантской беседы.

Итак, по нашему мнению, которое, как нам кажется, вытекает из современных запросов жизни, думать в настоящее время, особенно после издания указа 17 апреля об укреплении начал веротерпимости, об ослаблении или почти полном упразднении миссионерского образования в наших семинариях для будущих пастырей церкви едва ли уместно и соответственно интересам св. Православной Церкви. Какова должна быть соответственно нуждам времен и действительным жизненным интересам Церкви постановка миссионерского образования в духовной семинарии, этот вопрос компетентно и справедливо, даст Бог, разрешат люди жизни и опыта в лице архипастырей – членов Св. Синода, где проект реформы духовной школы будет еще рассматриваться, а затем в лице архипастырей и пастырей Церкви, имеющих собраться на всероссийский церковный собор, на котором выработанный проект должен будет, вероятно, получить последнюю санкцию.

А. Высотский

Борьба не с иноверием только, но и с инославием в разнородных видах сектантства и всякого религиозного неправомыслия, составляет исконную задачу Церкви. Всегда и все ее сознавали, и никто никогда не оспаривал. Религиозно-церковный индифферентизм всегда считался явлением аномальным. Сказать: «веруй, как хочешь и принадлежи к какой угодно церковной общине и достигнешь цели бытия» значит отрицать всякое значение содержания веры и авторитет церкви. Раскол или раздор с Церковью есть вражда против нее и в этой вражде весь его смысл. Не двуперстое, или посолоние и проч. зазорны; зазорно то, что из-за этого враждуют. В иных, чуждых благовествованию Христову верованиях (догматах) заключается то, что принято называть «ересью». В этих положениях исходный пункт настоящих объяснений и предначертаний. До последнего времени в борьбе с сектами принимало у нас участие и гражданское правительство изданием разных воспретительных законов. Обстоятельство это отодвигало как бы на второй план чисто духовные воздействия словом вразумления, мало того: оно направляло и деятельность духовенства на несвойственную ему роль быть более всего надзирателями над противозаконными деяниями расколе-сектантов. По донесениям священников и по почину местных духовных властей вчинались и судебные процессы. Высочайшим указом 17 апреля положение дела круто изменилось. Для внешних правительственных запретов не осталось почти и места; пастыри церкви не призываются уже ни к какому административному надзору. Так, по крайней мере, следует по смыслу указа, хотя частные законы многие еще не изменены принятым юридически порядком и не исключены из существующих кодексов. Церковному пастырству указывается один путь духовного воздействия. Является отсюда вопрос: достаточно ли наши пастыри к этому подготовлены и в силах ли справиться одни, каждый в своем месте? Не требуется ли им помощь извне, от так называемых «миссионеров» или специально сведущих людей, причем самое название «миссионера» лучше заменить каким-либо другим именем, более скромным в роде «катехизатора», «проповедника» или как-нибудь иначе. В настоящее время помощь сведущих в миссионерском деле людей является неотложною и чем больше окажется таких сведущих людей, тем лучше. Уравновешение отношений между пастырями и людьми, им помогающими, неприходными, может определяться особыми на сей предмет инструкциями, утвержденными местными преосвященными. Во всяком случае свобода и независимость пастырского влияния не должна никоим образом быть ими стесняема.

Из сказанного и является первый вопрос как поставить миссионерский (проповеднический) институт? В настоящее время de facto он хотя и существует, но de jure нет. Все зависит от личных чисто взглядов, и отношений местных преосвященных и по большей мере от разных Братств и других частных учреждений, который по принятым ими задачам, заботятся о поддержании миссионерского дела. Но раз сознана необходимость в особых специальных деятелях, необходимо создать им и соответствующее положение. Не говоря о деятелях второстепенных такого или иного рода, занимающих в общественной лестнице свое место, попечение о которых может быть всецело возложено на означенные просветительным учреждения и на епархиальные начальства, располагающие местными средствами, нельзя не обратить внимания на существующих, так называемых, миссионеров епархиальных. В настоящее время эти миссионеры, не занимающие никаких других должностей и всецело отдавшие себя на служение своему делу, будучи в священном сане, состоят приписными сверх штата священниками к каким-либо церквам, а не имеющие священного сана, хотя и окончившие даже академическое образование, псаломщиками. Ясно, что их правовое по службе положение совершенно неестественно; первые имеют еще права на протоиерейскую пенсию, последние ничего. Между тем обязанности их очень тяжелые и ответственные – по крайней мере со стороны нравственной. Провести 4-часовую беседу терпеливо с достоинством и без нервного раздражения руководить массою, толково разъясняя казуистические вопросы, при том же знать, что далее ожидает перетолкование, а нередко и прямая клевета, которую нужно будет разоблачать, – это прямо подвиг…

Какое же было бы справедливым создать им положение?

Обсуждая постановленный вопрос, мы сочли соответствующим обязанностям епархиального миссионера остановиться на близком по задаче служения положении епархиального наблюдателя церковных школ. Как последний поставлен во главе образования детей в духе церковном, так первый стоит во главе церковно-просветительного воздействия на взрослых, смущаемых ложным проповеданием, – в чем чувствуется не меньшая потребность. При том, обязанности последнего лишь контролирующие и внешне-административные, не соединенные в сущности ни с какою личною ответственностью и сверх того во многом, если не во всем, он может укрыться за Училищным Советом. Миссионер должен делать дело сам, быть передовым бойцом, других же направлять и руководить, укрыться ему не за кем. И по своей подготовке он должен стоять выше, обладая, кроме обще-богословских и педагогических, знаниями еще специальными. Наконец, требуется от него и больше народничества, такта и уменья держать себя пред другими, никого против себя не возбуждая. Все это обязанности, а права какие?

Существующая бесправность миссионеров продолжает такое нежелательное явление, что прослужившие в означенном звании 10–15 лет стараются переменить свою службу, хотя и не менее обозначенную, но на более определенную. Места их занимают новички, бывает, очень неподготовленные, от чего же дело очевидно проигрывает. Как быть, чтобы не было последнего? Для этого желательно, чтобы епархиальными миссионерами назначались лица, послужившие уже в семинариях, преподаватели по расколу-сектантству, известные своею практическою деятельностью с таким расчетом, чтобы их служба зачлась в пенсию, и чтобы по выслужении оной, они могли снова, если силы не позволять продолжать миссионерское служение, – занять места преподавателей семинарий, сохраняя пенсию. В этом несколько другая система в сравнении с приравнением миссионеров с наблюдателями церковных школ, но что-же-нибудь необходимо сделать, смотря по средствам. Оставлять дело в таком положении, в каком находится оно теперь, прямо невозможно. На основании сказанного было бы справедливо сравнять епархиальных миссионеров по службе и по пенсии с епархиальными наблюдателями церковных школ, назначать и утверждать их по представлениям местных преосвященных и по исполнению обязанностей поставить в непосредственную зависимость от епархиальных лишь преосвященных, минуя другие учреждения, за исключением учреждений миссионерского характера, в Советах коих они должны быть непременными членами. При этом образовательный их ценз должен быть академический. Существующие теперь миссионеры, хотя и низшего образования, по признании преосвященными их полезности, могут оставаться на своих местах и пользоваться всеми означенными правами.

Что касается простецов, то они, хотя и могут быть хорошими специалистами и опытными беседниками и, наконец, людьми близкими к народу, но не могут быть руководителями других, а тем более составителями каких- либо предначертаний и изобретателями духовных мероприятий, требующих богословского, канонического и археологическо-литургического образования, так, как и цели практические не должны, да и не будут достигаться с нарушением основных норм церковной жизни. (Такова предоставленная православным священникам возможность уходить безнаказанно со стороны церковной власти к беглопоповцам).

Само собою понятно, что в некоторых епархиях могут быть не один, а два епархиальных миссионера: один противо-старообрядческий (с церковной чисто точки зрения «противо-раскольнический», так как со старообрядством, как таковым, борьбы быть не может и не должно), другой противо-сектантский. Совмещение в одном лице обязанностей того и другого весьма нежелательно по причине разнообразия источников и приемов и по существу самых вопросов, какие выдвигаются противными сторонами: что важно в глазах одной противной стороны, то совсем не важно или не нужно в глазах другой, и ориентироваться одному человеку во всей массе разнообразнейших источников просто не под силу.

Под руководством епархиальных миссионеров и при непосредственном их участии и может в каждой епархии, по мере надобности и наличных сил, образовываться своего рода дружина миссионерских деятелей, в которую могут призываться лица всех званий и состояний. Задача епархиального миссионера сплотить их между собою, а епархиальных начальств озаботиться изысканием средств, чтобы каждого вознаградить за труды, поглощающие его время, и поощрить труженика, поддерживая его энергию своим вниманием.

При предполагаемом устроении просветительно-миссионерского дела является уже аномалией существование какого-то сверх-епархиального (Синодального) миссионера, не то начальника над другими, вмешивающегося и в дела епархиального управления, без всякого юридического права, не то, не знаем, как и выразиться. Если же было бы признано полезным иметь общее руководящее лицо, то оно должно быть выше других, как по специальному знанию, так и по общему богословскому образованию, – состоя без сомнения, в непосредственном ведении центральной власти. Но и при этом скорее всего на деле вышла бы та же неестественность и давление на епархиальную миссию. Посему, если бы где понадобились лучшие руководители и беседники, чем какие имеются, то сами преосвященные могли бы приглашать их в свои епархии.

Специальные миссионеры от малого и до большого, – суть помощники пастырству. Но какие дать указания самим пастырям? Без сомнения, прежде всего хорошо было бы спросить их самих, и тех именно из них, которые поставлены в непосредственные отношения к расколо-сектантству, – но не посторонних, могущих рассуждать лишь априорно, а иногда и тенденциозно. Нужно узнать от них самих, как они ведут дело церковного домостроительства и где и в чем со стороны миссионерского делания затрудняются, чтобы явиться им на помощь.

1) На бывшем в Казани в сентябрь 1905 года Миссионерском съезде и был поставлен и обсуждаем вопрос «о привлечении к миссионерскому делу церковных пастырей». Съезд, по заявлениям пастырей – миссионеров, справедливо остановился на двух обстоятельствах сближения пастыря с своими прихожанами в виду облегчения пастырского на них влияния. И прежде всего на общности чистого, честного труда, в роде пчеловодства, садоводства и т.п. Здесь, на нейтральной почве, легче сближаться даже и с раскольничествующими прихожанами и приобретать их доверие. С другой же стороны в жизни церковной являются полезными некоторый приспособлены к излюбленным народом обычаям, не нарушающим, конечно, существа веры, из коих некоторые и вашею Церковью узаконяются, а иные разрешаются церковною властью; таковы для примера: наложение епитимии, – хотя и не тяжелой, на кающихся, употребление в частных случаях двуперстного благословения, положение пред началом церковных служб и по окончании оных, так наз., «начала», т.е. произнесения вслух молитвенного возглашения: «Боже, милостив буди ми грешному» и проч. чтение тропаря празднику, или храму в начале и «Достойно» или Задостойника в конце. (Здесь может быть и не все так, как принято старообрядцами). Само собой, понятно, что такая приспособляемость может быть рекомендована там, где она могла бы быть полезною в смысле привлечения народа к Церкви.

Вопрос о приспособляемости возбудил, правда, на общем заседании и миссионеров с депутатами от духовенства, бывшими на Епархиальном съезде, пререкания и возражения со стороны некоторых, особенно городских священников. Но эти пререкания были сплошным недоразумением, теме более необъяснимым, что помимо данных уже церковною властью указаний и разрешений (благословлять двуперстно), – речь шла о потребностях деревни и при том известного рода местностей. По существу, начало приспособлениям, не касающимся существа веры, положил еще св. Апостол Павел, обрезавший некогда Тимофея и сказавши о себе: «с иудеем был я, как иудей, с эллином, как еллин, всем быв вся, да всяко некии приобрящу». (1Кор.9:20–23). «Мы сильнии, говорил он и в другом месте, немощи немощных должны носити, а не себе угождати». (Рим.15:1).

2) Но это только начало, как бы зародыш пастырско-миссионерского воздействия, а не конец его и даже не продолжение, это лишь первая ступень длинной лестницы. В чем же должно заключаться продолжение? Об этом даны уже подробные указания частью в распоряжениях Св. Синода, частью Миссионерскими съездами. Очень хорошую их группировку представляет изданная редакцией «Миссионерского Обозрения» «Пастырская миссионерская памятка». Полезно было бы пересмотреть эту «Памятку» и, исправив, применительно к обстоятельствам и потребностям настоящего времени, издать вновь, по благословению высшей церковной власти для всеобщего руководства. Бывший в Казани съезд и просил уже сделать это своего председателя профессора Казанской Духовной Академии Ивановского), совместно с преподавателем Казанской Духовной Семинарии священником Н. Воронцовым.

3) Верхом миссионерского воздействия являются, бесспорно беседы (публичные или частные), требующие специальных познаний, – обладая которыми пастырь мог бы обходится и без посторонней помощи; это такие познания, чтобы он мог, действительно, дать неопровержимый ответ о словеси своего упования, обличить лжеумствования и вольнодумства и защитить церковь православную от всех изветов. Но об этом речи и надежды на рядовых пастырей далеко еще впереди. Хитрая казуистика расколо-сектантства придумала слишком много запросов и обвинений против православия нашей церкви, по существу хотя и мелочных, но практически в глазах народа кажущихся весьма важными, с самым понятием об учении Христа Спасителя связанными, а при этом и слишком большую изворотливость в защиту своих доктрин. И широкий ум, и богатая начитанность не всегда способны сладить с этим, чтобы распутывать искусно затянутые узлы софизмов и сразу показать свет истины. Поэтому, по отношению к рядовым приходским пастырям можно говорить о познаниях не более, как посредственных, могущих удовлетворять бесхитростным вопросам своих прихожан, чтобы они не мутились совестью в своих верованиях и обычаях. Для приобретения и таких знаний необходима прежде всего предварительная школьная подготовка, при которой вступившему в жизнь пастырю была бы облегчена возможность усовершенствовать себя и с этой стороны путем чтения и личного опыта.

Вопрос о школьной подготовке уже поставлен и разрешен нами в статье «Накануне объявления полной веротерпимости» (Правос. Собесед. 1905 г. и отд. оттиски). В школе и теперь преподается учение о расколе и о сектах со стороны исторической и полемической. Но еще на Казанском Миссионерском. съезде, в 1897 г. сознана была необходимость в пересмотре программ преподавания означенных предметов. Четыре года назад программы были пересмотрены при учебном комитете при Святейшем Синоде. Но дело это так и заглохло. Теперь, существенно необходимым представляется, прямо злобою дня, пересмотрев их снова, – при участии и людей не теории только, но и практики, – ввести по ним преподавание и чем скорее, тем лучше. Вместе с этим, предметам этим должно быть, отведено в школах наиболее видное место.

В школе высшей, откуда поступают преподаватели в семинарии, пусть и не все этому учатся, – у большинства другие поприща жизни, – но кто уже захотел учиться, то учился бы как следует, не третируя предмета, как мало-потребного, могущего разве только на случай пригодиться. При этом необходимо рекомендовать гг. профессорам академий, чтобы они не обходили «полемики», как науки скучной, безыдейной, даже мелочной. Дело, впрочем, и не в мелочах, а в том, чтобы не путем только научных чтений, а демонстративным, наглядным ознакомлять будущих семинарских преподавателей с первичными источниками полемики и главнейшими наилучшими пособиями, – указывая и их недостатки, дабы потом не повторять их, – а также и с новейшими старообрядческими произведениями. Все это при ознакомлении и с общей системой вопросов-ответов, и эту науку сделает нескучною, а жизненною и интересною. История же расколо-сектантства и сама по себе очень интересна. Раскол и сектантство (рационалистическое и мистическое) могут даже и разделены быть между двумя профессорами, почин чему сделан уже в Московской Академии.

2) В ближайшей к сельским пастырям средней школе должно, по возможности, быть увеличено число уроков, хотя и немного (1–2). Но дело, впрочем, не в количестве только уроков, а опять в самом преподавании, чтобы поставить его на жизненную почву. Поясняя последние слова, мы не имеем в виду сказать, чтобы в каждой семинарии велись публичные беседы в присутствии воспитанников. Где они ведутся, пусть будут. (В настоящее время публичные беседы вступили в такой фазис развития, что на них много затуманивающих сознание пустословий, с примесью непорядочных слов и выражений). Желательно, чтобы преподавателю было время, если не по утрам, то по вечерам устроять в семинарии домашние беседы, в присутствии, если то возможно, и учеников V класса и всех желающих. При таком обмене мыслей, чуждым улицы, учились бы сдержанности, добропорядочности и знанию дела. На этих домашне-школьных беседах вырабатывалась бы гибкость мысли, свобода слона, знакомство с теми местами из разных книг и их сочетаниями, какое потребно в данное время. Такие беседы могли бы быть практической школой, в тоже время очень занимательными, так как будили бы мысль. Раскол не спит: одно место или одну книгу «вышибут у него из рук» (разъяснят, опровергнут), хватаются за другую, перечитывают многотомные произведения письменности, чтобы отыскать несколько подходящих мест, мало кому известных, в отрывках, которые и выдвигают. Теперь налегли особенно на творения блаженного Иеронима. Полемика с расколом таким образом, год от году меняется и за всеми этими изменениями следить необходимо, не довольствуясь одними руководствами и известными пособиями. Когда подготовленный к пастырскому служению семинарист будет обо всем этом, хотя и в общих чертах, осведомлен, то, поступив на приход, он будет уже знать, что и как делать и что сказать, или по крайней мере, где, о чем прочитать, а не будет ошеломлен тем, что старообрядец вычитывать станет. Для него не будет уже таких сюрпризов (как теперь), что и не особенно начитанный старообрядец может ставить его в затруднение по вопросу, например, о том, православно ли двуперстие, было ли оно в России и в других древних церквах во время «благочестия» и можно ли им знаменоваться человеку строго православному, или почему священник сам не молится двуперстно, или что такое единоверие и можно ли совершать богослужение совместно с единоверческим священником, или на скольких просфорах совершается литургия и т.п. Для пастыря церкви, имеющего уже достаточный запас знаний, хотя и общих (средняя школа не может дать видных специалистов), вынесшего из школы правильный только взгляд и надлежащие понятия, не трудно будет сказать здравое слово по подобным вопросам, затем совершенствоваться и далее посредством чтения или разъяснений более сведущего лица; этим разъяснениям, иногда сложным и обстоятельным, будет уже к чему привиться, так что они могут быть вполне усвоены».

Могут заметить, что, усиливая урочные и неурочные даже занятия по изучению раскола и сектантства, мы вносим новую, непосильную тяготу для учащихся. Многопредметность с обширными программами, и без того подавляя память, затемняет сознание и ослабляет логическое развитие. Нельзя накладывать на лошадь воз не по силам: повезет она, да и из сил выбьется и неспособна станет к дальнейшей работе. Нельзя не признать верности такого замечания. Многопредметность страшная, программы невозможно обширные. Конечно, с академической точки зрения всякое знание полезно и чем больше его, тем лучше; но в семинариях мы готовим не ученых энциклопедистов, а пастырей церкви, людей жизни, а не кабинета. Поэтому все то, чего наиболее требует жизнь, и должно быть предметом особого внимания и заботливости. Остальное многое и обширное из области чисто теоретической может, если является необходимость, быть урезано и сокращено. С ограниченностью сил необходимо считаться и лучше знать меньше, но отчетливо, чем много, да не ясно.

От школы переходим к жизни. И здесь не можем не повторить сказанного в той же статье.

«И хорошо подготовленный священник один в приходском поле не воин. Необходимо группировать около себя других, более ревностных к церкви прихожан, более отзывчивых на нужды духовные, а иногда и материальные, могущих помочь ему и в деле борьбы с иномыслием. Итак, не только в деревнях, но и в городах. Из этого соображения вытекает необходимость организации разных обществ, – образования Братств и их Отделений в городах и миссионерских кружков в деревнях. В эти общества и должно главным образом привлекать людей из мiрян, которые таким или иным путем и доселе оказывали и будут оказывать поддержку и содействие пастырям». В настоящее время Святейший Синод, озабоченный возрождением приходской жизни, дабы всех прихожан привлечь к активной деятельности, уже предписал озаботиться образованием приходских Советов с более широкими задачами. (Определение Святейшего Синода 18 ноября 1905 года № 5900). Но пока эти предначертания не проведены еще в жизнь и как осуществятся, сказать трудно. Поэтому невозможно игнорировать означенных существующих уже местами обществ с специальными задачами, тем более, что члены их могли бы составить ядро предначертанных приходских Советов и сплочения всей приходской общины. И так, речь о Братствах с их Отделениями и о кружках.

1. «Уже около 40 лет назад, у нас сознана была нужда в привлечении мiрян к содействию пастырям в охранении интересов церкви и к живому развитию церковно-общественной жизни. Год от году постоянно образовывались миссионерские и просветительные братства и другие общества, поставлявшие для себя разные задачи, какие указывала жизнь. Учреждения эти принесли много пользы. О них говорили и писали, как об учреждениях жизнедеятельных. Но в последнее время, близкое к настоящему, веяния как-то изменились, живое участие общества стало игнорироваться, самая идея братств суживаться. Общество, таким образом, отдалялось от дел и жизнь очень многих братств захудала. От каких причин все это происходило, сказать трудно. Может быть, в разных местах и причины были разные, а общая заключалась во всем направлении жизни: в потере доверия к людям не духовным и в апатии последних к интересам церкви. Поэтому, не раскрывая их, напомним только про основную идею Братств, что это есть живой, свободный, желанный союз духовенства и народа, пастырей и мiрян «под покровительством местных владык. Но более двух лет тому назад эту мысль нужно было раскрывать и доказывать, теперь это уже не требуется. Перемена взглядов и понятий происходит с такою головокружительною быстротой, что то, что говорилось вчера, стало ужо излишним, или непригодным сегодня. Но надеемся, что идея Братств устоит надолго, и знающее дело мiряне займут подобающее место и в Советах братских, и в руководстве других. Под высшим зорким и любвеобильным наблюдением епископа братчики пусть действуют согласно уставам по своему усмотрению, где и как находят лучшим и целесообразным.

Если в городах Братства и другие общества из членов всех сословий сплотившиеся, то в деревнях пусть придут на помощь пастырям, так называемые, «миссионерские кружки». Там эти кружки из мiрян еще более вызываются жизнью. И доселе в тех приходах и других местностях, где в помощь миссионеру и священнику являлись 5–10 человек, хотя и не много знающих, но преданных церкви, борьба всегда бывала успешна и плодотворна. Без них редко где что-либо достигалось. Но эти 5–10 человек действовали отдельно, не связанные между собою. Существенная необходимость теперь связать их. Потребность в организации кружков сознана была еще 8 лет назад Казанским и Миссионерским Съездом. (1897 г.), и образование их было предписано Святейшим Синодом. То же повторено и на бывшем (в сентябре 1905 года), в Казани, съезде. Необходимо еще раз напомнить о сем, духовенству. Инициативу образования кружков без сомнения должны дать пастыри. Нет надобности с членов этих кружков требовать и определенных взносов, пусть один даст, что может и пожелает, хотя 5–10 копеек, а другой – свой труд, по силе возможности. Задача пастырства сплотить их между собою и указать им дело, которое они и разделят. Поэтому нет надобности писать и подробных правил. Все деревенские кружки должны входить в состав Братств, или их отделений, или даже и сами называться таковыми, где уже принято (дело не в названиях) – которые (т.е. Братства) могут оказывать им и материальную помощь. Вообще здесь город пусть помогает деревне.

Когда таким образом и наличные сведущие люди займут подобающее им место, и приходские пастыри будут оживленно работать па миссионерском поприще, ревниво охраняя каждый свою паству, и общество мiрян всех званий и состояний выделить более или менее значительное количество людей способных вести активную борьбу, а все другие отнесутся к ним сочувственно и с нравственной поддержкой, словом: когда вся церковь выступит на дело Божие, тогда можно надеяться и на желанный успех борьбы. Тогда с другой стороны и только тогда и обетование Господа о неодоленности церкви получит в наших устах более наглядный, жизненный смысл, не будет повторяться оно как-то безучастно, точно с нашей стороны ничего и не требуется, а доставить нам отрадную уверенность, что и мы, входя в состав этой неодоленной церкви, не покладаем рук, надеясь на данные только обетования, не впадаем в спячку, а являемся борцами за церковь и трудниками ее. Мы про то забываем, что Господь, наделивший нас преизобильными духовными дарами, хочет, чтобы и мы, пользуясь ими, вносили каждый лепту своих трудов и подвигов в ее сокровищницу, обогащая ее.

Работая в наше время, мы должны и о будущем подумать, о том позаботиться, чтобы и после нас, не только ученые и пастыри, но и люди из народа были более, чем теперь, готовы к борьбе. В этом народная школа должна сослужить свою службу. Некоторые архипастыри и пастыри положили уже сему начало, а другие теперь полагают, образованием особых миссионерских школ для приготовления деятелей из народа. К сожалению, уставы этих школ общи, не разработаны и не согласованы, да и результаты от них мало известны. Знают ли об этом даже свои епархии? Ни желательных сообщений, а тем более взаимных совещаний, хотя бы на миссионерских съездах, почти не было и не бывает. Всякий проектирует дело и делает его по личному только своему усмотрению (да некоторые уже и закрылись, – ясно, что поставлены были нецелесообразно). А между тем школы эти могли бы приносить большую пользу. Необходимо посему постараться воскресить к оживить их. Вышедшие из них могли бы быть борцами за церковь по деревням, своего рода «начетчиками»; они составляли бы ядро «миссионерских кружков», а в случае надобности могли бы определяться на низшие хотя, церковные должности. Для миссионерских школ найдутся люди толковые и ревностные, могущие потом влиять на народ.

Для образования и надлежащей постановки означенных школ требуется выработать в общем единообразный устав, с указанием задач, содержания и методов преподавания. В подробных программах и регламентациях надобности не видится. Пусть предоставлена будет свобода школьным советам и преосвященным делать изменения в частностях, применительно к местным условиям. Если бы Святейшему Синоду благоугодно было утвердить проект «миссионерской школы» в Нижнем Новгороде, то его можно было бы принять за образец.

Нельзя пройти далее молчанием и существующих народных школ, особенно «церковных», которые также не могут стоять в стороне от церкви и ее задач. С этой стороны и они потребуют некоторой реформы. Нам (собственно Церкви) не особенно нужны грамматисты, арифметисты, чисто-писатели, нам нужны главным образом люди церкви, преданные, ревностные, подготовленные ее чада. Больших миссионерско-специальных знаний, конечно, невозможно дать детям, но заинтересовать их той обстановкой, в которой они живут, ознакомить с самыми общими понятиями – и возможно, и обязательно. И это прямой долг школьных руководителей. Поэтому не требуется ли теперь, пересмотрев программы по преподаванию Закона Божия, ввести в них и сообщение специальных некоторых сведений, как то рекомендовано было тем же Казанским съездом и разрешено Святейшим Синодом (опред. от 18 июня 1897 года, «Церк. Ведом.» № 28). Необходимость такого улучшения в церковных школах тем более назрела, что старообрядческие «настоятели» и «наставники» получили право преподавать в существующих школах детям своих единоверцев Закон Божий. Значит, на ряду с православным законоучителем явится и другой, вчерашний бесправный «раскольник» явится, как полноправный. Думаем, впрочем, что картина получится другая: старообрядцы будут открывать свои школы, в которые и отвлекут многих детей. Есть, о чем тут подумать.

Что же и как делать по улучшению преподавания Закона Божия в местностях с старообрядческим населением? На этот вопрос можно ответить так, чтобы и ломки большой не было и вопрос более или менее разрешался. Будем иметь школы начальный и высших типов (второклассные и учительские семинарии). В первых школах, взяв в руки существующую программу, можно сделать указание, какие вопросы в отношении к расколо-сектантству полезно было бы предлагать и разрешать, не входя при этом ни в какую полемику и даже ни на кого не указывая. Вот два-три примера. Урок о почитании Креста Христова. Можно описать его разные виды, с пояснением, что они равночестны. Урок о крестном знаменовании себя. Хорошо объяснить внутреннее значение перстосложения, – что в троеперстном и двуперстном заключаются одни и те же мысли и, значит, можно знаменоваться так и иначе, не чуждаясь друг друга. Урок о Спасителе. Можно войти в разъяснение начертания его имени (Иисус, Исус), – что эти начертания одно и то же лицо означают. Урок об исповеди. Хорошо спросить: может ли несвященник разрешить грехи от имени Божия, и ответить, как следует. Некоторые свидетельства о Христовой Церкви, об иерархии, о таинстве св. причащения требуется подчеркивать, чтобы сильнее запечатлеть их в сознании и памяти детей. Учение об антихристе несколько дополнить (применительно к тому, как учат беспоповцы). И все это и многое другое сделать кратко, сердечно, как бы попутно. Думаем, что при сделанных указаниях, – примерных, и все другое подобное выполнить будет нетрудно всякому законоучителю, не становясь в то же время ни с кем в какой-либо антагонизм и не возбуждая личных неудовольствий. А для детей это будет весьма полезно.

Для школ более высших типов можно и особую программу составить по истории и обличению расколо-сектантства, но краткую, и отделить на нее несколько уроков. Эта программа в каждой епархии может быть не одинакова, смотря по местным условиям, где – раскол и где – сектантство, такое, или иное. Во всяком случае в программу истории должна быть введена краткая характеристика всего расколо-сектантства, а в программу обличения – замечания об учении сект наличных. Впрочем, если высшею церковною властью признана будет целесообразность наших слов, то частности без особого труда могут быть разрабатываемы по указаниям местных нужд и опыта. Одно можно сказать, что вышедшие из школ с сведениями, касающимися указанных предметов, и душевно преданные церкви люди всегда встретят любовь народную и принесут несомненную пользу.

Если, Бог даст, церковная жизнь забьет живым ключом, – о чем теперь думают крепкую думу все радетели церковного устроения, – то и все то, что сказано, даст немалую струю живой воды. Для того, чтобы провести сказанное в жизнь, требуется много и много работы.

Единоверие и возникающие в нем вопросы

В связи со старообрядческим церковным «расколом» стоит вопрос о «единоверии».

Единоверие, как учреждение, бесспорно, и законно, и целесообразно. Законно оно потому, что разнообразие в предметах, существа веры не касающихся, всегда было, есть и будет. И это не только между частными церквами, но и приходами одной и той же поместной церкви. И у нас в до-николаевское время, при единовременном существовании и употреблении печатаемых в разное время богослужебных книг, было не мало разностей в чинах и обрядах. Особенно разнятся в этом потребники патр. Филарета и пп. Иоасафа I и Иосифа. Целесообразно оно потому, что многие, при допущенном употреблении старых обрядов, вошли в единение церковное, без чего совесть претила им сделать это по укоренившейся привычке к известным обрядам.

Со стороны практической деятельности и ревности о благе Св. Церкви единоверцы должны бы быть самым передовым отрядом в нашей миссионерской армии и ее разведчиками. Они тесно соприкасаются со старообрядческой средой и по своему внешнему положению, а частью и по своему настроению. Кому бы кажется, как не им именно, и быть передовыми борцами за отечеств. православие? Но жизнь говорит другое. Дело в том, что самая эта близость соприкосновения, при неодинаковом душевном настроении, при двойственности принципов, положенных в основу единоверия (единение с православием и общение в таинствах и в то же время допущение церковных особенностей) делает массу единоверцев чрезвычайно разнообразною. Выдвинутая на передовые позиции она вся перепутается, как перепутались и мы во взглядах на нее. Общество единоверцев – это поле великое и пространное, на котором виднеются и полные аромата цветы, и цветочки неароматные, и простая трава, и крапива. Требуется пока обрабатывать самое это поле, давая большой простор цветам чрез очищение разного сора и культивируя даже крапиву, наблюдая, не пойдет ли цветочек и около ее корня, или подчищая ее ствол от колючек. Те, которые дорожили и дорожать первым принципом, как наиважнейшим, которые проникнуты наиболее всего сознанием необходимости церковного единения, расцветали подобно пышным розам и на самом деле становились в самом центре борьбы, создав себе имя в истории миссии, и сумели сгруппировать около себя и многих других. Таков был, например, о. Павел (Прусский). Ученики его, одного с ним духа, но перевелись и теперь. Но есть другие, которых больше, – тяготеющие к излюбленным особенностям, общим и с прямыми противниками церкви, променивающими церковь с ее благодатью на обряды и привычные им обычаи. До крайности ими увлеченные, они стремились и стремятся поставить единоверие на другой путь, путь большого обособленья от православия, почему и затрудняли издавна власть церковную в решении выдвигаемых ими запросов и требования. Эти требования были, по-видимому, очень благовидны, но везде сквозила в них одна мысль и цель, создать из общества единоверцев особую от православия церковь, перетянув в нее и многих православных, иметь свое церковное управление.²⁷⁹ Из массы людей, мало понимающих и инертных, весьма многие примыкали к последним, давая свои под прошеньями подписи, – так как наглядность казалась им яснее и заманчивее. Оценить же силу и значение принципов было выше их разумения.

В настоящее время при полной веротерпимости всплывут и всплывают уже старые вопросы, а может быть и новые появятся, и церковной власти придется неизбежно считаться с ними на иной, чем прежде, почве. Обсуждая такое положенье дела относительно Единоверия, мы остановились на нижеследующих мнениях и заключениях.

1. Чтобы яснее каждый мог представлять себе идею Единоверия и определить, как должно, взаимные отношения между православными и единоверцами, необходимо прежде всего пересмотреть снова «Правила Единоверия» митрополита Платона, имея в виду и некоторые позднейшие в них изменения.

Исходным пунктом при таком пересмотре должна быть, положена коренная мысль о единоверии, как единой церкви с православною, хотя и имеющей некоторые в богослужении и обычаях особенности, разрешенные и благословленные. Мысль эта особенно громко и не раз провозглашалась в позднейшее время высшею властью отечественной церкви. При этом должны быть обойдены и исключены разные оговорки прежнего времени в роде какой-то временности единоверия, как учреждения церковно-государственной политики, в надежде и с целью полного слияния его с православием, т.е. поступления его особенностями. Будет оно, пусть будет, не будет – пусть живут единоверцы при своих обычаях, в полном успокоении, что этих обычаев никто не тронет. Единоверие – не больница только, как выражались лет 20–30 назад, не мост только к православию, не притвор к храму, а самый храм, в коем совершаются все благодатные действия, для конечной цели нашей жизни необходимый, храм, в коем преподаются одинаковые дары духовного возрождения и укрепления печатью Духа Святаго, разрешения грехов, где и Жертва Христова, и причащение единой бессмертной пищи и животворящего пития. Ничто в нем существующее этому не вредит и нимало сего не умаляет, – до тех пор, пока хранится в единоверии единение и общение с великою восточно-российскою православною церковью, без чего единоверие снова стало бы расколом. Это первое, это общее начало и почва для дальнейших рассуждений и заключений. Далее второе, как выводное, является желательным частое по возможности молитвенное общение с единоверцами архипастырей, как наглядное показание единой церкви, с соблюдением излюбленных ими обычаев, которые необходимо и знать в совершенстве.²⁸⁰ Обстоятельство это предусмотрено частью и правилами митрополита Платона, которые с этой стороны требуется уяснить и дополнить. Здесь речь опять о тех же приспособленных, уже прямо узаконенных, и опять то же слово Св. Апостола: «Мы, сильнии, немощи немошных должны носити, а не себе угождати». Третье, не только желательно, но и прямо необходимо избегать всяких пререканий о сравнительном достоинстве обычаев и обрядов, пререканий, которые не приведут ни к чему хорошему. Если два взрослые кровные брата, разошедшиеся между собою, а потом примирившиеся, и, по примирении, будут возбуждать старые недоразумения, доказывая каждый свою правоту и свое превосходство в предметах почти безразличных, то что из этого может произойти, кроме новой ссоры и отчуждения?… Людям силы и необходимо всячески этого избегать, а тем более непростительно самим напрашиваться, молчаливо переносить то, что им хотя и не по вкусу и уже не по привычке. Пусть каждый останется при своем во имя мира. Эти мысли проводились и учредителем единоверия митрополитом Платоном. Единоверие не есть только вынужденный старообрядцами компромисс, но сознание церкви в лице многих ее иерархов, что старый отмененный обряд сам по себе спасению не вредит, ибо противного правой вере ничего в нем не заключается.

2. Это одна сторона дела. Но есть и другая, с которой, по малоразвитости единоверцев, труднее считаться и сладить, поставив их на высоту надлежащего понимания дела. О тождестве православия и единоверия со стороны догматической, т.е. о единстве церкви и они довольно громко заявляют, но практических выводов из этого не делают, или, – что хуже, – делают неправильные выводы, в роде своего единоверческого епископа и т.п. Поэтому мы поставляем свою задачею указать, как и в чем их можно было бы поправить. Выходя из общепризнанной основной мысли единства церкви, представляется необходимым, во-первых, исключить тот пункт «Правил» митрополита Платона, в коем говорится о неприглашении единоверческого духовенства на общие моления в кафедральный собор, что показует разобщение его с православными. Во-вторых, есть нечто еще более важное. Разумеем довольно открытое, а иногда и резко выражаемое непризнание святых, которые жили и канонизованы церковью после патриарха Никона: св. Димитрия Ростовского, Иннокентия Иркутского, Митрофана Воронежского, Тихона Задонского, Феодосия Черниговского и последнего прославленного подвижника Серафима Саровского. Если церковь, (единоверческая и православная) едина, святая и апостольская, то и канонизации в ней угодников Божиих обязательно всеми должны признаваться и всеми они должны чтиться. Было бы благоприлично праздновать и дни их памяти. Но для того, чтобы избежать резкостей и не производить «новшеств», столь неприятных единоверцам, представляется возможным допустить, чтобы службы помянутым святым совершались по Общим Минеям. В этом ничего особенного не будет, но празднование должно совершаться во имя единства церкви, чтобы заявление о церкви единой было не на словах только, но и на деле. Можно этого в Правила к не вводить, но в практике располагать к сему нетребовательно и нестеснительно.

Могут найтись и другие пункты, требующие исправлений, которые сейчас трудно предвидеть. Все таковые частности могли бы быть разработаны и подвергнуться всестороннему обсуждению в особой смешанной (православных и единоверцев) комиссии и внесены на рассмотрение и одобрение церковной власти. Только более удобоприемлемое, из примерно сказанного, могло бы, но Соборному установлению, приводиться в осуществление и теперь. Наконец, необходимо достигнуть единства взглядов и действий местных церковных властей.

3. Переработанные в означенном духе правила Единоверия желательно было бы для успокоения умов, – в виду некоторого несоответствия самого допущения к употреблению «старых» отмененных обрядов с постановлениями Собора 1667 г., при участии восточных патриархов происходившего, – внести на благословение и подтверждение восточных патриархов, чрез особое послание от имени Высшей Власти Российской Церкви. Такое представление о подтверждении единоверия восточными святителями представляется тем более удобоприемлемым, что вселенскому патриарху Константинопольскому оно уже ведомо, как существующее и в его области (в Майносе). При этом по тесной связи, неизбежно выдвинулся бы и вопрос о смысле и значении клятв собора 1667 года, который доселе сильно мутить умы и требует посему и сам по себе разъяснения со стороны церкви вселенской, – относительно чего и предположения были лет около 40–30 назад, при жизни в Бозе почивающего Московского митрополита Филарета и при его участии. Вопрос этот в настоящее (и в прошедшее) время представляется большинству людей ученых и практически опытных или чем-то чрезмерно затруднительным, или уже слишком легким. Сказал, что «клятвы» положены на противников, и подыскал кой-какие подходящие выражения, и делу конец. Но не нужно забывать, что его решали некогда такие сильные умом, люди, как профессор Иван Феодорович Нильский и Тертий Иванович Филиппов, в своих обширных речах и не только не пришли к соглашению, но и разошлись радикально и одни слушатели и читатели этих речей убедились в одном, другие в другом, противоположном. Ясно, что-нибудь – да не так, не та была дана самая постановка вопроса. Нам кажется, что разъяснение вопроса, более удовлетворяющее и в духе древней (времен соборов) церковной практики возможно. Стоит только посмотреть на слово «клятва» с двух сторон: как на суд современников и как на законоположение для будущих поколений. Первое – совершившийся факт (хотя и судебные решения иногда пересматриваются), последнее – закон, с угрозой наказания, который при изменившихся обстоятельствах и наличных признаках известных людей, в главном на своих предков уже и непохожих, может быть и изменяем или, говоря точнее, именно разъясняем. Мысли эти требуют, конечно, раскрытия, но в данном случае оно не может быть, даже по недостатку времени, сделано. Довольно сказать, что и разъяснено клятв, по связи с единоверием, не невозможно и может быть всеми принято, за исключением, конечно, людей тенденциозно упорствующих.

«Распри и хулы, писали Московские старообрядцы, ищущие единоверия, да не слышатся между содержателями разных обрядов», и митрополит Платон признал это желание «благим». К сожалению, в жизни оно недостаточно осуществляется. Требуется, чтобы оно повторено было соборне от лица всей церкви.

Когда по совершенном прекращении распрей, наступит общение в мире, тогда и Бог мира будет с нами.

4. Помимо общего благоустроения Единоверия жизнь выдвигает два частных вопроса, как требования со стороны единоверцев, на которых нельзя не остановиться. Это вопрос, о переходе из Православия в Единоверие и второй вопрос о единоверческом епископе. Вопросы эти старые, прошедшие, можно сказать, чрез всю историю Единоверия.

В основание единоверия с этой стороны положены два несогласующиеся между собою принципа: понятие церковного единения (т.е. что православие и единоверие – одна церковь) и запрещение православным переходить в единоверие. В этом запрещении, даже в запрещении исповедоваться и причащаться православному у единоверческого священника (пп. 5 и 11 Правил митрополита Платона) единоверцы видели унижение и даже оскорбление единоверия, как единой с православною церкви. По существу, и значению первый принцип догматический, второй церковно-административный, имеющий свои практические резоны; ибо ни в каком обществе (ни даже в семье) не могут быть два одинаково правовые порядка, а один будет общим «обдержным», а другой только допустимым «смотрительным» (по усмотрению). Тем не менее последний, как только административный, потерпел уже значительные изменения, – от безусловного запрещения всем «незаписным» старообрядцам (иначе: не от рождения) делаться единоверцами, до 5 только лет пребывания в расколе с церковью, причем в случаях нужды разрешено православному исповедоваться и причащаться у единоверческого священника. Но и при этом запрещение православным переходить в единоверие в общем осталось. Правда, лет 17–18 назад вопрос этот был поднят в правительственных сферах гораздо шире и радикальнее, в смысле совершенно свободного желания оставаться ли православным, или стать единоверцем. Он обсуждался в Комиссиях при Св. Синоде, но решение его в положительном смысле оказалось гораздо труднее, чем, как думали те, которые его возбудили. Трудность эта и на самом деле заключалась не в догматически-церковных верованиях и соображениях, ни в каком-нибудь подозрительном взгляде на т.н. «старые» обряды, как то было прежде, а в той неурядице церковной жизни, какая наступила бы при двустороннем противоположном требовании, чтобы духовенство церквей приходских служило бы и по старым, и по исправленным книгам, или одно село разделилось бы на два, с взаимною конкуренцией и с колеблющимся количеством прихожан, да и от архиереев стали бы требовать переменного служения. При том, реформа эта задевала бы и другие стороны церковной жизни к духовного образования пастырей. Так по крайней мере смотрели на дело тогда люди установившегося порядка, и проекты остался без осуществления.

Но в жизни такие веяния времени не остались бесследными. Они породили заметную нежелательную рознь между действиями церковных властей и иных влиятельных лиц и послужили поводом к неприятным недоразумениям и пререканиям. С одной стороны, усматривается столь ревнивое охранение воспретительного закона, что если, например, во вновь образовавшемся единоверческом селе оказывалось немного семейств, числящихся православными, то и им не позволяли приписываться к своему храму, единоверческому, а оставляли приписанными к православному приходу, несмотря даже на то, что приходской храм отстоял от их жительства на 5, на 10 верст, при затруднительном сообщении. Как-то не желали понять, укрываясь за буквою, той простой вещи, что в конце концов жизнь притянет их к своему храму и если не их самих, то детей их. Или: неужели же ради этого нужно было пробыть им 5 лет в удалении от церкви, чтобы потом сделаться единоверцем?! Средство нравственно тяжелое и опасное.

С другой стороны, есть люди, руководящееся мыслью о церковном домостроительстве (по крайней мере по виду и по словам), чтобы не ушел кто в раскол. При перечислении из православия в единоверие они не задумывались ни над какими законами ограничительными и даже над обстановкой. Широко раскрывали они двери единоверия всем желающим, сказывая им свое содействие и покровительство. Но здесь были другого рода крайности. Бываю, что строили церкви и открывали единоверческие приходы в таких местностях, где одна треть или даже четверть населения, обратившиеся из раскола единоверны, остальные же не чуждались православия, хотя и молились двуперстно. Бывало и еще хуже. Просили и проектировали православные храмы обратить в единоверческие, изменив богослужебный чин и переменив обряды и обычаи. Здесь уже являлось нечто похожее на смуту, могущее породить соблазн и унизить достоинство церкви. Как же быть при настоящем порядке вещей, когда все свободно могут сделаться старообрядцами (раскольниками)? Как быть с теми, которые пожелали бы стать единоверцами? Таким образом компетенция власти государственной, открывшей двери вероисповедной свободы, касается и компетенции власти церковной относительно единоверия. По тщательном и всестороннем обсуждении этого вопроса мы пришли к следующему: а) пп. 5 и 11 Правил митрополита Платона совершенно, как мы и сказали уже, отменить. б) Не открывая широко дверей желающим перейти из православия в единоверие, не обращать внимания на частные переходы, особенно тех, которые живут ближе к храмам единоверческим, чем к православным. в) Охранять достоинство церкви православной, и г) Каждое затруднительное дело рассматривать особо и по данной его обстановке постановлять решение, согласно заключениям сведущих лиц.

В дальнейшем жизнь подскажет, что потребуется сделать.

5. Второй вопрос об особом единоверческом епископе уже выдвинут единоверцами во главе с священником Семеном Шлеевым. Последним быль составлен и проект прошения о единоверческом епископе, под которым и собирались тем или иным путем подписи. Единоверцы разных городов и селений охотно давали свои подписи, не понимая того, как трудно церковной власти осуществить это. В августе 1905 года проект о. Шлеева, сделавшийся уже известным съехавшимся в Нижний Новгород миссионерам, рассматривался на их собрании в присутствии самого о. Шлеева и когда председателем собрания было заявлено, что дарование самостоятельного единоверческого епископа пойдет в разрез с церковными канонами²⁸¹ и нарушить понятие о единстве церкви, то о. Шлеев, не имеющий прямо сказать что-либо против, согласился на образование при Св. Синоде особой комиссии по единоверческим делам, под председательством постоянного члена Синода епископа, и свое согласие скрепил подписью под протоколом. Все это правдиво описано в обстоятельной критической статье г. Сенатова, помещенной в Миссионерском Обозрении (№ 16). Казалось бы, здесь, если уже не конец, то поворот к более приемлемому. Но о. Шлеев не расстался с своим намерением. Поэтому вопрос о единоверческом архиерее снова был рассмотрен, в присутствии двух приглашенных единоверческих старост г. Казани, на бывшем здесь в сентябре 1905 года миссионерском съезде. Когда прочитаны были относящиеся к вопросу соборные правила, то один староста согласился, что мысль об особом епископе, действительно, не осуществима, другой же остался при своем сложившемся уже мнении, что и просил записать в протокол. В минувшем ноябре месяце прошение об особом епископе, по достоверным сообщениям, внесено в Святейший Синод и несомненно будет представлено на усмотрение предстоящего Всероссийского Собора.

По настоящему вопросу считаем долгом сказать следующее:

Некогда Московские единоверцы принесли прошение об отдельном епископе митрополиту Филарету. Приснопамятный Владыка, выслушав их, заметил: «а я думал, что вы меня любите… Чем я вам не архиерей?». Прошение осталось непосланным. Впоследствии, когда новое ходатайство о епископе дошло до Петербурга, один весьма умный и строго церковный человек заметил, что «это значит покрыть дом другой крышей». Выходит, или старая крыша обветшала, или отделение дома под другой крышей будет иметь вид другого дома, хотя и близко пристроенного. К сказанному присоединим и свое уподобление. Когда в корпусе одной армии свой командир, независимый от главнокомандующего, преследующий свои цели и своими средствами, то это уже не корпус одной армии, а своя самостоятельная армия, помогающая кому захочет и в чем захочет.

Если, оставив образы, станем говорить языком церковного права, то увидим соборные постановления, воспрещающие в одной епархии быть двум самостоятельным епископам. А далее, если станем и на почву догматическую, так сказать, самый источник правил, то можем читать у древних отцов церкви, что «епископ в церкви и церковь в епископе» (Св. Киприан, посл. 69). Последует заключение, что, если в одной церкви два самостоятельных, друг от друга независимых епископа, там окажется и две церкви, тогда, как Святая и апостольская церковь едина. При этом обе эти церкви, как две армии, неизбежно будут соперничать между собою, а не с внешними врагами бороться за-едино. Тогда и возражение старообрядцев, которое и теперь громко раздается, что у нас две церкви (православная и единоверческая), будет, уже прямо, скажем, убийственным.

Существует другой проект о рукоположении викариев для единоверцев пока хотя двух (для Москвы и для Уральска). Этот проект нам кажется более приемлемым, если права их не будут превышать прав викариев. По разрешению же и сношению местных преосвященных они могут совершать богослужения и рукоположения и в других епархиях.²⁸²

Профессор Николай Ивановский

В силу Высочайшего Указа 17 апреля 1905 года о веротерпимости, охранительный закон, имевший до 17 апреля широкое применение в нашей православной церкви и охранявший немощные души от соблазна лжеучений, пал. В нашей церкви началась новая эра жизни. Теперь нужно всем стоящим на страже православия и всем, кому вверены его судьбы, работать, но покладая рук, с энергией и с пламенной надеждой на успех выступить только с своими силами и во всеоружении знаний на защиту православия, на защиту его кровных интересов от всяких хищников, проторгающихся в ограду церкви под видом инославных и сектантских пропагаторов. При вошедшем в силу Указе 17 апреля о веротерпимости, открывшем широкий простор инославной и сектантской пропаганде, ставятся новые задачи для пастырства – вообще и для миссии – в частности.

К сожалению, эта святая и в то же время простая истина сознается далеко не всеми! После издания Указа 17 апреля в публику и даже в среду духовенства проторглась весьма нежелательная струя по отношению к миссии. Некоторые даже из высокопоставленных духовных лиц заговорили о ненужности в настоящее время миссии. По психологическому закону раболепная преклонения младших пред старшими, низших пред высшими это мнение, подобно эху, быстро разнеслось повсюду и получило широкую огласку и в сферах, соприкосновенных с делом миссии. Многие из православных – частью по сочувствию к инославию и сектантству, частью – по необдуманности и легкомыслию – стали громко и настойчиво говорить: теперь, после 17 апреля, православию миссия не нужна и бесполезна; миссионерский институт, как не соответствующий своим задачам и назначению, совершенно излишнее и бесполезное учреждение!

Такие речи – плод недомыслия и непонимания задач миссии; плод недоразумения и заблуждения. Несочувственное и даже отрицательное отношение к делу миссии не только в светских, но даже и в духовных сферах – явление не новое. Такое течение всегда замечалось и в обществе, и в правящих церковных сферах. Только теперь оно вынаружилось яснее и выпуклее. Нужно и должно глубоко скорбеть, что такой взгляд на дело миссии, как плод печального недоразумения и заблуждения, находить для себя сочувствие и в обществе, и церковных сферах! Но имеет ли он для себя какую-нибудь реальную почву, может ли он быть оправдан фактами прежнего времени и переживаемыми нами текущими событиями? Нет и нет! Не забираясь в глубь истории нашей миссии, – что отвлекло бы нас слишком далеко от прямой цели, – мы остановимся только на ближайших событиях, связанных с Указом 17 апреля, имевших место в инославном и сектантском мiре, и посмотрим, что там творится. Обратим внимание на сектантов и последователей инославия, как они почувствовали себя после Указа 17 апреля и что они предприняли в интересах пропаганды своих учений? Факты, на которых мы остановим свое внимание, – надеемся, – послужат наглядным подтверждением ложности взгляда, что в настоящее время, после Указа 17 апреля, миссия в нашей церкви будто бы не нужна и излишня.

Католичество и протестантство в своих взаимоотношениях к православию, как повествует об этом история, никогда не сходили с боевых позиций. На протяжении всего XIX столетия шла борьба православия с католичеством на пространстве всего юго-западного, северо-западного и привислинского края и с протестантством в остзейских губерниях. Борьба эта то обострялась, то затихала, смотря по тем или другим политическим течениям в жизни нашего государственного организма. Особенно сильно обострилась борьба православия во 2-й половине XIX ст. с рационалистическим сектантством – штундо-баптизмом, отпрыском чистейшего протестантства, пустившим глубокие корни на южнорусской преимущественно почве, причинившим нашей церкви не мало бед и, благодаря своему воинствующему характеру, держащим православие и доселе в крайнем напряжении. Не касаясь истории этой борьбы, мы только заметим, что, благодаря штундо-баптизму, вызван к жизни противо-сектантский миссионерский институт во всех епархиях, где только появилось это сектантство. Это ли не доказательство настоятельной нужды в этом институте и его жизненности? Что сделал институт миссионеров в деле борьбы православия с штундо-баптизмом и вообще рационалистическим сектантством, сколько он принес пользы для науки сектоведения и сектообличения – об этом нет надобности много распространяться: факты – на лицо, и они, как непреложные свидетели истины, являются наилучшим защитником настоятельной необходимости, полезности и жизненности для православия миссионерского института вообще, и противо-сектантского – в частности.

Развернем летопись событий, имевших место по издании Указа 17 апреля о веротерпимости, и посмотрим, какие плоды принес этот закон в мiре инославия и сектантства в течение года со дня его опубликования.

Католицизм, притихший в последнее время и исподтишка ведший пропаганду в северо-западной, и юго-западной и Холмской Руси, после 17 апреля гордо поднял голову, прямо – грудью двинулся на православие и повел самую широкую пропаганду; состоялся целый ряд торжественных по городам процессий и объездов католическими епископами своих епархий; устроен был целый ряд съездов католических ксендзов и на этих съездах выработана целая программа пропаганды католичества, т.е. совращения православных в католичество, с целым рядом льгот и милостей со стороны ксендзов и костела, и экономических выгод и преимуществ со стороны помещиков-католиков для совратившихся из православия в католичество крестьян. Какие же получились результаты этого систематического похода католичества против православия в этот сравнительно небольшой промежуток времени? Холмская Русь прежде всего почувствовала на себе тиски польско-католической пропаганды. Бывшие униаты массами возвратились в католичество, перешли в католичество многие при смешанных браках. Массовый переход из православия в католичество совершился на протяжении всего западного и северо-западного края. Православие и католичество обменялись, своими ролями: и православие из господствующей превратилось в гонимую веру. В Холмской Руси дело польско-католической пропаганды приняло такой серьезный оборот, что понадобилась такая экстренная мера, как выделение из Холмско-варшавской епархии Холмской Руси в самостоятельную епископию. А теперь та же Холмщина по чисто политическим соображениям, спасаясь от польского влияния и окончательного ополячения, ходатайствует об отделении себя от польских губерний и причислении к юго-западному краю. В основе всех этих волнений лежит, бесспорно, польско-католическая пропаганда.

Не лучше обстоит дело и в Прибалтийском крае. И здесь многие исконно-русские перешли из православия в протестанство. Переход этот совершился не без участия и влияния немецких пасторов!

При таком стремительном натиске католической, отчасти и протестантской пропаганды – что предпринять и что делать пастырям православной церкви? Сидеть сложа руки и безучастно смотреть на расхищение своего словесного стада инославной пропагандой, легкомысленно сдавать свои позиции католицизму и протестантству и упорно отрицать бесполезность миссии? Или ждать чудесного ограждения сынов православия от католической и протестантской пропаганды? Ответ на эти вопросы – ясен как Божий день!

А вот что представляет из себя в настоящее время вечно волнующееся, вечно пенящееся и бурлящее море нашего рационалистического сектантства.

Сектантство во всех своих разветвлениях еще больше, чем католичество, зашевелилось, встрепенулось и пришло в движение. Молокане устроили съезды в Воронцовке на Кавказе, и в Ново-Астраханке, Таврической губернии; среди духоборов и баптистов – также движение. По проникшим в печать известиям, выселившиеся в Канаду духоборы подняли вопрос о возвращении в Россию. Но больше всего нашумели молокане с своими съездами на Кавказе и в Крыму. Особенно шумным и многолюдным оказался Ново-Астраханский съезд, привлекши к себе молокан со всех концов России и даже из-за границы. На этот съезд, как оказалось, прибыли представители молоканских общин – преимущественно пресвитеры и проповедники с своими хорами: они явились не только из внутренних губерний и Поволжья, но даже из отдаленного Кавказа и Закавказья, Терской и Кубанской областей, из Бессарабии и Тульчи в Румынии. В числе гостей оказались также проповедники из Германии, Австрии и один даже из Америки. Эти последние были преимущественно методистские и пресвитерианские проповедники, произносившие свои речи на немецком языке. Добавим также, что на открытии Ново-Астраханского молоканского съезда присутствовал Таврический губернатор. Отсюда ясно обрисовывается смысл и значение этого молоканского движения сравнительно недавнего времени.

Что же? Пред грозным призраком надвигавшегося сектантства с его усиленной пропагандой, под напором католицизма сложить ли православию свое оружие, и склонивши свою выю, покорно ждать расхищения своих чад, – или выступить на борьбу с врагами православия, на решительные бой? Да, и только да! На ратоборство, на решительную борьбу! После 17 апреля миссия в православной церкви должна возродиться на новых началах, на новых основаниях, – и с новыми силами развернуть во всей мощи и красе свою деятельность и расцвести! Этого требует настоятельно новое положение вещей в церкви и государстве, созданное Указом 17 апреля, этого требуют интересы церкви, этого требует разум и смысл всей нашей прежней и настоящей государственной и церковной жизни.

Такие перспективы для нашей православной миссии открывает Указ 17 апреля.

Если так, то отсюда с логическою необходимостью вытекает новое положение приспело время, обнаружились повелительные требования организовать дело нашей миссии на самых рациональных началах с более широкими, чем прежние, задачами и целями, сообщить ей более жизненный, более практический характер, вдохновить ее деятелей на подвиг борьбы с надвигающимися врагами православия и вселить в них дух энергии, бодрости и апостольской ревности. Короче сказать – в настоящее время необходимо пополнить ряды миссии более энергичными, более подготовленными для миссионерского дела ратоборцами и деятелями. Эго же насущное требование выдвигает на очередь другой не менее серьезный вопрос – о более рациональной, более жизненной, более широкой, чем теперь, подготовке будущих деятелей миссии.

Наш взор невольно обращается к Казани с ее миссионерскими курсами. Эти курсы, раньше существовавшие при Казанской дух. академии, а теперь получившие самостоятельную организацию, удовлетворяют нуждам миссии среди инородцев Сибири, Уральского края и Поволжья, доставляя довольно подготовленный контингент миссионеров. От бывшей столицы Казанского царства с ее миссионерскими курсами мысль наша переносится к древнему стольному граду Киеву, откуда распространился по всей Руси свет веры Христовой, откуда благодать Божия чрез сонм Киево-Печерских угодников незримо осияла, изливалась и изливается на всю Русскую землю, куда стекаются десятками тысяч богомольцы со всей Руси православной и где теперь, не смотря на осиявшую благодать Божию, утвердился почти центр нашего модного сектантства – штундо-баптизма. Все вместе взятое – и прошлый исторические судьбы г. Киева с его государственным и церковно-просветительным влиянием и настоящее его положение, как крупного культурно-административного центра всего юго-западного края России – говорит за то, что именно здесь, на горах киевских должен основаться, утвердиться и расцвести новый рассадник веры и благочестия, вызываемый современным положениям наших церковных дел, – именно – постоянные миссионерские противо-сектантские курсы. Эти курсы и должны служить, по примеру Казанских, рассадником опытных противо-сектантских миссионеров на всю Россию.

Едва ли кто станет сомневаться в полезности учреждения этих курсов и оспаривать у Киева право приютить на своих горах этот институт. В пользу Киева говорить целый ряд данных. Киев, как крупный умственный и религиозный центр, является наиболее подходящим пунктом для открытия постоянных миссионерских курсов. Здесь есть и духовная академия, которая может своими научными силами прийти на помощь курсам: здесь и богатейшая Киево-Печерская лавра, которая может ущедрить от избытка своих благ на содержание курсов; здесь есть правильно организованный институт опытных миссионеров, которые благодаря своему опытно-добытому знанию сектантства, могут принести немалую пользу практическим занятиям на курсах, – и наконец наличие среди городских жителей сектантов даст возможность слушателям курсов применять на деле, в живых собеседованиях с сектантами, приобретенные знания, приемы и методы миссионерствования.

Еще одно весьма серьезное обстоятельство выдвигает вопрос о необходимости учреждения постоянных миссионерских курсов. Как известно, на очереди реформа духовно-учебных заведений. Учебным Комитетом уже выработаны и опубликованы в «Церковных Ведомостях» проекты изменений учебной части в наших духовных семинариях и училищах. Изменения коснутся в семинарском курсе постановки преподавания истории и обличения расколо-сектантства. Теперь, при ныне действующем уставе дух. семинарий, в семинарском курсе этому предмету отведено 6 недельных уроков (2 – в V-м и 4 – в VI-м классах); причем в тех семинариях, где в епархиях нет сектантства, с разрешения св. синода, изучается во всей полноте история и обличение раскола; сектантству же уделяется самое незначительное внимание; там же, где в епархии нет раскола, сектантство с расколом меняется ролями, т.е. раскол остается в тени, а сектантству отдается исключительное внимание. По новым программам расколу и сектантству предположено удалить, вместо 6, только 3 урока, т.е. вдвое меньше, чем теперь. Вследствие этого предположено историческую часть расколо-сектантства отнести к церковной истории, обличению его предоставить 3 урока; преподавание же этого предмета возложить на наставника церковной истории. Иначе самостоятельная кафедра расколо-сектантства, с отдельным наставником, по новому проекту совершенно упраздняется. Если теперь, при существовании в курсе семинарских наук отдельной кафедры по расколо-сектантству, миссия наша стоит далеко не на подобающей высоте, то что будет с миссией с упразднением в семинариях отдельных кафедр по расколо-сектантству и отдельных преподавателей? А ведь за 20 лет существования кафедры расколо-сектантства преподаватели по этому предмету сделали весьма и весьма много как для самой науки, так и для миссии.

Отсюда еще более очевидно, что открытие в Киеве постоянных миссионерских противо-сектантских курсов – настоятельно необходимое, безотлагательное и святое дело, тесно связанное с насущными интересами самого православия.

Какова же должна быть учебная организация проектируемых нами миссионерских противо-сектантских курсов в Киеве, дабы они вполне отвечали высоким задачам и целям миссии?

По нашему мнению, миссионерские курсы в Киеве, ставящие своей задачей как теоретическую, так и практическую подготовку миссионеров, по постановке на них учебного дела, по типу своему должны занимать срединное место между духовными семинариями и академиями. Организация учебного дела на курсах должна быть приблизительно такова.

На курсы поступают без экзамена окончившее полный курс семинарских наук, имеющие любовь и призвание к миссии. Для привлечения на курсы семинаристов следует, кроме бесплатного содержания их пищей, одеждой и квартирой, засчитывать им 2-летнее пребывание на курсах в епархиальную службу. Предоставление им особых прав и преимуществ пред рядовыми семинаристам и – должно быть общепризнанным правом во всех епархиях.

На миссионерских курсах, с двухлетним периодом обучения, следовало бы преподавать следующие предметы: 1) Свящ. Писание В. и Н. Заветов; 2) историю русской церкви; 3) обличительное богословие, разбор и обличение сектантства; 4) русскую гражданскую историю; 5) историю литературы (преимущественно новейшую) и немецкий язык. Детальная сторона преподавания всех предметов должна быть направлена к миссионерским целям, потому и самые программы предметов должны быть согласованы с этими именно целями. Так, при прохождении Н. Завета должно быть обращаемо преимущественное внимание на уяснение и разбор тех мест, на которые опираются сектантские лжеучения, – а также и на строго научное сопоставление всех этих мест с контекстом речи. Из в.-заветных книг должны быть рассмотрены в таком же порядке только те места, на которые ссылаются сектанты, как в подтверждение своих догматических положений, так и в полемике с православным учением; так, напр., об иконопочитании и священстве (против штундо-баптистов), пророчества о Мессии и их исполнение в Новом Завете (против жидовствующих) и т.п. Преподаватель русской церковной истории должен обратить особенное внимание на историю сектантства у нас на Руси, начиная с ереси стригольников и оканчивая новейшим сектантством, и подчеркнуть те условия церковной жизни, которые способствовали появлению и развитию в нашей церкви ересей и сект. Преподаватель русской гражданской истории должен остановить свое внимание на культурных течениях XVIII и XIX веков, подготовивших почву в нашем обществе для восприятия протестантских идей, мистицизма, разных философских и политико-экономических учений, вселивших разлад между интеллигенцией и церковью и создавших почву для сектантства в народе. Преподаватель обличительного богословия и сектообличения кроме систематического разбора сектантских заблуждений, должен обстоятельно ознакомить слушателей с сектообличительной литературой, – с указанием достоинства и недостатков существующих руководств и пособий. Такая постановка преподавания этого предмета вызывается как практическими соображениями, так и центральным положением сектообличения среди других предметов на курсах. Преподавание немецкого языка, на котором написаны главные баптистические руководства и которыми с большим успехом пользуются для целей пропаганды вожаки русских баптистов, не есть прихоть, а вызывается самим существом дела, потому должно быть поставлено в совершенстве. Слушатели должны к концу 2-го года своего пребывания на курсах свободно владеть немецким языком. Только при этом условии они явятся серьезными противниками в борьбе с баптизмом.

Таким образом, на курсах нами предположено иметь шесть постоянных лекторов-преподавателей. Кстати, заметим, что система преподавания должна быть лекционно-собеседовательная. Лекторы периодически по прочтении отделов в своих науках, устраивают репетиции – собеседования для контроля занятий и проверки знаний у слушателей.

Но необходимою принадлежностью курсов должны быть периодические чтения лекций специалистами, вызываемыми в последовательном порядке на курсы из разных мест империи. Чтения каждого из специалистов ограничиваются двухнедельным периодом времени. Такими специалистами, которые могли бы предложить интересные чтения на курсах, могут быть известные миссионеры и преподаватели дух. семинарий, заявившие о себе литературно и практически в качестве выдающихся деятелей.

Что же касается постоянных лекторов, то, как на таковых, мы можем указать на профессоров Киевской духовной академии: Д.И. Богдашевского (Свящ. Писание Н.З.), В.П. Рыбинского (Св. Писание В.З.). В.З. Завитневича (русская история) и протоиерея Ф.И. Титова (русская церковная история). Преподавание же обличительного богословия и сектообличения может быть поручено, как специалистам, весьма опытным и дельным миссионерам Киевской епархии – свящ. С.М. Потехину и Н.А. Белогорскому.

На 2-м курсе слушатели составляют самостоятельные рефераты по вопросам, пререкаемым сектантами, а также и отзывы о тех или других руководствах по сектообличению. Для обсуждения этих рефератов и отзывов, под руководством преподавателей обличительного богословия и сектообличения, – назначается 3 лекционных часа в неделю.

Недельное расписание чтения лекций по предметам на курсах могло бы быть, по нашему мнению, приблизительно такое:

Само собою разумеется, что предложенная нами учебная организация на курсах – есть только приблизительная. При учреждении и открытии курсов она могла бы быть переработана и расширена по указанию сведущих людей. Наши предположения – только pin desideria.

В заключение мы коснемся самого трудного вопроса – о средствах содержания курсов. Рассчитывать устроителям курсов на ассигнование средств из казны – более чем наивная мечта. Нужно изыскивать средства на месте, в епархиях. Открытие и устранение курсов – дело общецерковное, общерусское. Потому каждая из епархий, где есть сектантство, должна прийти на помощь посильной лептой предполагаемым к открытию миссионерским курсам в Киеве. Если допустить, что 25–30 епархий, наиболее зараженных сектантством, согласятся делать ежегодные взносы по 500 р., то получится довольно порядочная сумма от 12–15 тысяч рублей. Этой суммы хватить на содержание постоянных преподавателей и на вознаграждение лекторов, вызываемых из других мест, а также на наем помещения для курсов. Содержание же пищевым довольством курсистов может принять на себя богатая Киево-Печорская лавра, снабжая курсы продуктами в натуре. Желательно было бы, чтобы пришли на помощь курсам и Почаевская лавра, и некоторые богатые монастыри других епархий (напр., Курской, Калужской и др.). Материальная помощь миссионерским курсам со стороны епархий и монастырей окупится сторицею. Это святая и непреложная истина!

На настоятельную нужду открытия постоянных миссионерских курсов в Киеве мы обращаем благосклонное внимание всех владык, епархии которых заражены сектантством, и вообще всех радетелей наших церковных интересов и преуспеяния нашей миссии в борьбе с все больше и больше надвигающимся на православную церковь сектантством. Откладывание в долгий ящик выдвигаемого нами вопроса – положительно немыслимо. Промедление в данном деле принесет неисчислимые беды православию, особенно теперь после Указа 17 апреля о веротерпимости, предоставившего свободу пропаганды инославия и сектантству.

Мы будем бесконечно счастливы, если наша мысль упадет на добрую почву и принесет добрый плод. Пусть наша настоящая краткая заметка явится первой лептой для благого дела миссии и пусть она будет первым камнем для основания миссионерских противо-сектантских курсов в родном и дорогом для нас Киеве. И так в добрый час!

И. Козицкий

III.

Перейдем к изложению того, – как учит Слово Божие о браке.

В ветхом завете было строго запрещено нарушение святости брака. В заповедях десятословия сказано: «не прелюбодействуй» (Исх.20:14). Позднее эту заповедь законодатель разъясняет в таких словах: «если кто будет прелюбодействовать с женою замужнею, если кто будет прелюбодействовать с женою ближнего своего, да будут преданы смерти и прелюбодей и прелюбодейка» (Лев.20:10). Ветхий Завет запрещает даже дурное пожелание в отношении жены ближнего (Исх.20:17).

В новом завете Господь еще более возвышает святость брака, признавая за прелюбодеяние даже нечистые мысли или пожелания: «вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй (Исх.20:14). А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф.5:28).

В ветхом завете допускался развод в виду жестокосердия народа, по многим, иногда совсем не важным причинам (Втор.24:1; Мф.19:8). В новом завете развод с женою не дозволяется: «кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние, и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной – прелюбодействует» (Мф.19:9; 31–32). Основанием нерасторжимости брака служит его богоучрежденность. Господь сказал фарисеям: «не читали ли вы, что Сотворивший в начале мужчину и женщину сотворил их? (Быт.1:27). И сказал: посему оставить человек отца и мать, и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью (Быт.2:24); так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мф.19:4–6).²⁸⁴

Тоже учение Христово о браке излагает и св. Апостол Павел в первом послании к Коринфянам.

«А о чем вы писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины. Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа. Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. Но уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим». «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как и я (т.е. безбрачными), но, если не могут воздержаться, пусть вступают в брак, ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться. А вступившим в брак – не я повелеваю, а Господь: жене не разводиться с мужем (если же разведется, то должна оставаться безбрачною, или примириться с мужем своим), и мужу не оставлять жены своей» (1Кор.7:1–5, 8–9). Тот же св. Апостол пишет: «соединен ли ты с женою? Не ищи развода. Остался ли без жены? Не ищи жены. Впрочем, если и жениться, не согрешишь; и, если девица выйдет замуж, не согрешит» (27–28).

Как понимать слова Апостола: «время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие»?

Далее в том же месте св. Писания сказано: «и плачущие (должны быть), как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как Ее приобретающие; и пользующиеся мiром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мiра сего» (1Кор.7:29–31). Эти слова означают то, что не следует любить мiр больше Бога (Мф.10:37–39; 16:24 – 27), что должно искать «прежде всего царствия Божия» (Мф.6:33), ибо все мы – «странники и пришельцы на земле» (Евр.11:13; 13:14).

Слова «имеющие жен должны быть, как не имеющие» – означают то же, что «пользующиеся мiром сим, как не пользующиеся», то есть – должно пользоваться мiром сим, но не должно ради него забывать о Боге; точно также те, кто не может воздержаться, лучше пусть вступают в брак, и вступившие не должны разводиться; необходимо только, чтобы человек, заботясь о семье, прежде всего и более всего любил Бога (Мф.10:37–39) и искал царства Его. Однако, эти слова св. Писания не означают того, что муж не должен жить с женой: Апостол ясно сказал: «а вступившим в брак – не я повелеваю, а Господь – жене не разводиться с мужем и мужу не оставлять жены своей».

Как понимать слова св. Ап. Павла: «или (мы) не имеем власти иметь спутницею сестру жену, как и прочие Апостолы, и братья Господни, и Кифа?».

Несомненно, то, что св. Апостол Павел, когда писал приведенный слова, быть безбрачен и не имел спутницей жены. «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как и я», говорил он выше. «Или один я и Варнава не имеем власти не работать?» – спрашивает св. Павел далее и сам уверяет: «Но я не пользовался ничем таковым. И написал это не для того, чтобы так было для меня» (1Кор.9:5–6, 15).

Что касается других Апостолов, то возможно, что они были женаты: об Апостоле Петре мы несомненно знаем, что он состоял в браке: Господь исцелил его тещу (Лк.4:38–39).

Грех нарушения брака строго запрещается св. Писанием: «брак у всех да будет честен и ложе непорочно; блудников же и прелюбодеев судит Бог» (Евр.13:4; 1Кор.6:13–18).

Семейная жизнь – по смыслу св. Писания, не препятствует человеку достигать спасения, праведности; о жене прямо сказано, что «она спасется чрез чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием» (1Тим.2:15).

Семейные обязанности родителей в отношении детей состоят в попечении об их благосостоянии – духовном, и телесном (1Тим.5:8; Еф.6:4); дети же должны почитать и повиноваться своим плотским родителям: «почитай отца и мать». Сам Господь неоднократно повторял эту заповедь, данную еще в ветхом завете (Мф.15:4; 19:19; ср. Еф.6:1–3).

Что означают слова св. Писания: «мы теперь не под законом, а под благодатью»?

В ветхом завете Бог дал человеку заповеди, и человек должен был исполнять «весь» закон, чтобы оправдаться (Иак.2:10). Но своими естественными, поврежденными грехом, силами (Еф.2:3) человек не мог исполнить закон и оправдаться делами закона (Рим.3:20): ветхозаветный закон пробуждал только в человеке сознание своей немощи и желание божественной помощи во Христе-Спасителе и Искупителе (Гал.3:24).

Когда пришел Христос, Он искупил людей от наказания за грех (Рим.3:25), и люди получили возможность оправдываться пред Богом не делами закона, но верой, – получать спасение по милости Божией чрез И. Христа (ст. 24). Человек не мог молиться: «Господи, по делам моим оправдай меня!» – как он должен был молиться по смыслу ветхозаветного закона; люди могли только говорить: «Господи, по Твоей милости спаси нас!» и это оправдание даруется чрез Христа в новом завете. Поэтому, отменено оправдание ветхозаветным законом, но самый закон в его существе не отменен.

«Если законом оправдание, то Христос напрасно умер» (Гал.2:21). «Итак мы уничтожаем закон верою? Никак. Но закон утверждаем» (Рим.3:31).

Мы оправдываемся в новом завете не делами закона, а по милости Божией. Однако, мы никак не должны нарушать закон, – в его существенной – догматической и нравственной части, – а должны исполнять его.

«И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро?». «Что же скажем? Оставаться ли нам во грехе, чтобы умножилась благодать? Никак, мы умерли для греха: как же нам жить в нем? (Рим.8:8; 6:1–2). «Итак, да не царствует грех в смертном теле вашем, чтобы вам повиноваться ему в похотях его; и не предавайте членов ваших греху в орудия неправды, но представьте себя Богу, как оживших из мертвых, и члены ваши Богу в орудия праведности. Грех не должен над вами господствовать, ибо вы не под законом, но под благодатью. Что же? Станем ли грешить, потому что мы не под законом, а под благодатью? Никак» (Рим.6:12–15).

Что такое грех? «Всякий делающий грех, делает и беззаконие; и грех есть беззаконие» (1Ин.3:4). Грех есть нарушение закона.

В тексте св. Писания: «замужняя женщина привязана законом к живому мужу; а если умрет муж, она освобождается от закона замужества» (Рим.7:2) никаким образом нельзя видеть оправдания беззаконию, как думают некоторые. Ибо Апостол здесь же говорит, что при живом муже жена не должна выходить за другого; а если выйдет, то будет «прелюбодейцею» (ст. 3).

«Чада века сего женятся и выходят замуж: а сподобившиеся достигнуть того века и всскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят» (Лк.20:34–35).

«Если, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками, – то неужели Христос есть служитель греха? Никак!» (Тал.2:17).

Может быть, только духом нельзя грешить, а телом можно?

Нет. По слову Божию, и телом нельзя грешить. Тело наше после смерти, по истлении, воскреснет, – как стебель из пшеничного зерна и будет бессмертно (1Кор.15:35–38): «ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие» (ст. 53).

Посему, Апостол говорит: «удерживайтесь от всякого рода зла. Сам же Бог мира да освятить вас во всей полноте; и ваш дух, душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа» (1Фес.5:22–23).

«Разве вы не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? (Церковь есть тело Христово, глава тела Церкви – Христос; верующие – члены тела Церкви, – Еф.1:23; 5:23; 1Кор.12:27).

«Итак отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет». «Бегайте блуда; всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела» (1Кор.6:18).

Тело свое мы должны соблюдать в непорочности: «ибо всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы получить каждому соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе, или худое» (по-славянски: «яже с телом содела блага или зла» (2Кор.5:10).

«К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу» (Гал.5:13).

«Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделении плоти». «Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, гнев, распри, разногласия (соблазны), ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное; предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют. Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона» (закон остается внешним предписанием для грешника, для праведника же он – внутренняя потребность – подобно тому, как, напр., гражданский закон страшен для нарушителей его и не стесняет тех, которые, сами делают добро (Рим.13:3: «закон положен не для праведника, но для беззаконных и непокоривых, нечестивых и грешников, развратных и оскверненных, для оскорбителей отца и матери, для человекоубийц, для блудников, мужеложников, лжецов, клятвопреступников, и для всего, что противно здравому учению». (1Тим.1:9–10).

«Если мы живем духом, то по духу и поступать должны» (Гал.5:16–25).

Что значат слова: «духовный человек судит о всем, а о чем судить никто не может» (1Кор.2:15)?

Праведник может понять грешника, так праведные люди могут давать советы согрешающим; а грешник, как помраченный грехом, не может понять праведника.

Грешник – плотской человек; ибо он делает дела плоти; духовный человек – это праведник, который делает добрые дела – духа.

Возвратимся теперь опять к рассуждению о людях, называемых хлыстами.

Из изложенного учения слова Божия о Лице Господа Иисуса Христа видно, что хлыстовсксе учение о боговоплощениях – ложно, что само св. Писание заповедует не слушать, не верить учению о новых пришествиях Христа, кроме второго – страшного пришествия; видно также, что добродетельные из христиан могут быть увенчаны Богом, но только по смерти; на земле же усыновление верующих не может считаться полным и оконченным.

Из учения Слова Божия о браке ясно видно, что и хлыстовская заповедь: «женатые разженитесь, не женатые не женитесь», равно как все тайные и явные нарушения церковного брака, допускаемые сектантами, – противны св. Писанию, суть прелюбодеяние и блуд.

«Есть пути», говорит Премудрый, «которые кажутся человеку прямыми, но конец их путь к смерти» (Прит.14:12).

Бывает, что к хлыстам ходят такие люди, которые не вилять на их собраниях ничего особенного; и сами хлысты сначала учат о том, что «не нужно ходить на мiрские сборища, ругаться нехорошими словами и т.п. И о самих себе они часто говорят миссионерам: «за что вы нас упрекаете? Мы, правда, собираемся, поем, читаем слово Божие и – только. Неужели мы должны оставить все это и ругаться, пить водку, как прежде?». Такие речи хлыстов – лукавы. Дай, Господи, всякого добра человеку, который не пьет, не ругается, живет мирно и благочестиво, читает Слово Божие и поет церковные песнопения! Но зачем же хлысты собираются тайно, по ночам? Спросите людей, кто бывал на больших собраниях сектантов, что скажут они? «Грехи некоторых людей явны и прямо ведут к осуждению, а некоторых открываются впоследствии, равным образом и добрые дела явны, а если не таковы, скрыться не могут» (1Тим.5:24–25)…

«Что ж? у нас бывают и женщины; только у нас – «несть мужеский пол, несть женский» (Гал.3:28), говорят иногда сектанты.

Это сказало о будущей жизни (Лк.20:34–35). А об этой земной жизни вот что говорит св. Писание: «может ли кто взять себе огонь в пазуху, чтобы не прогорело платье его? Может ли кто ходить по горящим угольям, чтобы не обжечь ног своих? Тоже бывает и с тем, кто входит к жене ближнего своего: кто прикоснется к ней, не останется без вины» (Прит.6:27–29).

Есть еще примета, почему можно заметить хлыста. Это – лживость; хлысты – «лжесловесники», солгать – ничего не стоит для них. Совесть сожжена у этих людей (1Тим.4:2).

Между тем, по Слову Божию «отец лжи – диавол» (Ин.8:44); христианину должно веяному спрашивающему давать правый ответ (1Пет.3:15) и ложь строго запрещается (Лев.19:11; Еф.4:25; Кол.3:9).

Свои тайные, неприличные дела хлысты всегда стараются скрыть. «Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету чтобы, не облачились дела его, потому что они злы. А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны» (Ин.3:20–21).

Хлыстовское «хожденье в духе», хлыстовские пляски – суть своего рода болезнь в роде «падучей» (эпилепсии), болезнь нервов, приобретаемая сектантами путем искусственного возбуждения. От этой болезни расстраивается и душевное, и телесное здоровье сектантов. Хлыстовское учение распространяет «запах смертоносный на смерть» (2Кор.2:16; Рим.6:23).

Того человека, который привык ходить к хлыстам, тянет идти туда; бывает, что, если не пустить его туда, он заплачет. Такому человеку нужно помнить слово, которое Бог сказал Каину: «почему ты огорчился? и отчего поникло лицо твое? Коли делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит: он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» (Быт.4:6–7).

Хлысты иногда говорят: «христиан прежде ненавидели, гнали, – вот и нас теперь гонят, значит, мы правы, – «та вера спасима, которая гонима».

Нужно сказать на это, что не всякая «гонимая вера спасима»; еретики всех времен жаловались на преследования. Неужели, поэтому, они были правы?… «Что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки?». (1Пет.2:20).

Государство позволяет жить магометанам евреям, а хлыстовская секта государственными законами преследуется. Почему? Потому, что хлысты вредны для государства.

Государство состоит из семейств, точно также как дом состоит из камней, или дерев. Если кто стал бы разделять камни, или деревья дома и перекладывать одни половинки к другим, тогда дом бы разрушился. Если кто стал бы разлучать жену ом мужа, мужа от жены, родителей от детей, детей ом родителей, словом – разрушать семьи, тот разрушал бы и государство. Хлысты разрушают семью, потому они и вредны для государства и собрания хлыстов – считаются запрещенными. – «Как же тех, кто не хлыст, а живет с чужой женой, никто не гонит?», – спрашивают сектанты.

В мiре встречаются такие; и их государство не карает. Почему? Потому, что они не заражают своим грехом других. Если человек сам выпьет яд и его вылечат, то его не осудит гражданский закон. А если он отравит другого, то отравителя судят, как убийцу. Так точно, и хлыстов судят за то, что они приносят вред обществу, распространяя свое пагубное учение.

Тем людям, которые зовутся хлыстами, мы от лица Церкви и Слова Божия, ею хранимого, скажем: «обратись каждый человек, посещающий ночные собрания хлыстов, к своей совести, если она не сожглась еще огнем хлыстовского греха, спроси себя, свою душу: не говоришь ли ты пагубной лжи? Не близок ли ты к нечистоте, распутству на собрании? Не запутываешься ли ты в сетях отца лжи и человекоубийцы (2Тим.2:26)?

«Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха; а кто сознается и оставляет их, тот будет помилован. Блажен человек, который пребывает в благочестии, а кто ожесточает сердце свое, тот попадать в беду» (Прем.28:13–14).

Православные же должны помнить слова Писания: «Завещаваем же вам, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа; удаляться от всякого брата, поступающего бесчинно, а не по преданию, которое приняли от нас». «Если же кто не послушает слова нашего в сем послании, того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним, чтобы устыдить его; но не считайте его за врага, а вразумляйте, как брата. Сам же Господь мира да даст вам мир всегда во всем; Господь со всеми вами!» (2Фес.3:6, 14–16).

Д. Грацианский

(Замечания на книгу Ивана Усова «Церковь Христова временно без епископа» миссионеров священника Сергия Шалкинского и Калл. Картушина)

Посмотрим, какими «доказательствами» будет оправдывать свою вдовствующую церковь ее сын.

Из книги Усова.

«Но если бы не только по частям, а все сразу епископы уклонились в заблуждение, и тогда не должно бы смущаться, как чего-то необычного и изменять православной вере. На это кроме выше-представленных есть много других доказательств, из которых представлю некоторые. Когда преподобного Максима исповедника еретики единовольники посадили в неволю, и начали увещевать его принять их ереси, представляя, что с ними согласились очень многие епископы, в том числе и пришедшие из Рима от папы два апокрисария, – тогда отвеща им преподобный (Максим): аще и вся вселенная начнет с патриархом (еретиком) причащатися, аз не имам причаститися с ним: вем бо Духа Святого чрез апостола Павла, и ангелов анафеме предающаго аще бы инако благовестили, новое что вносяще и (чет. мин. генв. 21). Замечательно, что преп. Максим не сказал еретикам, что не может быть, чтобы все епископы уклонились в ересь, сколько-нибудь осталось епископов, которые не могут уклониться. Нет: он сказал о падении епископов больше и сильнее, чем еретики, полагавшие изумить и убедить его множеством падших епископов; когда они стали говорить ему, что и римские апокрисарии с ними соединились, и очень многие епископы, то он им сказал, что если бы не только многие епископы уклонились в заблуждение, но хотя бы даже и вся вселенная, – и то не поколеблюсь в православии, хота и один останусь». А он был не епископ, а просто игумен. Я согласен допустить, что еретики обманывали его, когда говорили, что с ними соединились очень многие епископы, согласен допустить даже, что с ними никто не соединился: одни они были с цареградским патриархом. Не это важно, а то, что сказал преподобный Максим исповедник: если и вся вселенная уклонится в ересь я один не имам причаститися с отступниками, не последую за ними. Он, конечно, не врал. Если бы в его время действительно случилось, что все епископы уклонились в ересь, он бы сдержал свое слово: не последовал бы за ними. Мало все епископы; хотя бы вся вселенная уклонилась в ересь, – и то он не смутился бы: остался бы в православной вере. Если бы преподобный Максим исповедник жил во времена Никона, он нисколько не смутился бы от того, что все, или точнее – остальные, епископы пали в заблуждение, и не последовал бы за ними. Но хотя он в то время и не был на земле, однако содержатели и исполнители его учения были, и ничуть не смутились от того, что остальные епископы пали в заблуждение, – не смутились, повторяя слова преподобного: «аще и вся вселенная» (а не только двадцать девять епископов) начнет мудрствовать по-еретически, и то православный христианин не должен соблазняться.

Таким образом, древняя святая церковь, святые отцы и учители церкви отнюдь не содержали вашего миссионерского учения, что все епископы не могут уклониться в ересь. Так учил не один преподобный Максим исповедник, а и другие святые отцы церкви. Так, когда Мартину папе римскому предложили принять еретическое учение, изложенное в книге, именуемой «Тип», – то он отвечал: «аще бы и весь мiр новое то учение, правоверию противное, восхотел прияти, аз не прииму, ни отступлю евангельского и апостольскаго учения и святых отец предания, аще ми будет и смертью пострадати» (чет. мин. генваря 21).

Замечание. Преподобный Максим Испповедник и папа Мартин, как истинные сыны св. Церкви; знали, что слова Спасателя: «созижду Церковь Мою, в врата адова не одолеют ей» – суть слова Господа Всемогущего, обещания Которого истинны и непреложны. Они веровали, что какие бы козни ни изобретали еретики, – именуемые вратами ада, – против св. Церкви, она вечно будет сиять красотой непорочного учения, не уступит никаким искушениям. Пусть на сторону еретиков склонится один-два, даже и больше епископов, пусть отпадает целая область, но св. церковь от этого не потеряет дарованной ей силы «побеждать мiр». Они так проникнуты были верою в неодоленность еретиками Церкви Христовой, что на временные успехи еретиков, отторгавших некоторых епископов в свое заблуждение, смотрели, как на явление, над которым и не стоило задумываться. И когда еретики указывали им на отпадение некоторых епископов, как на доказательство превосходства ереси пред православием, они отвечали: – что вы указываете нам на некоторых отступников? Если бы вы сказали нам, что и вся вселенная, весь мiр, принял ваше новое, еретическое учение, то мы его не примем! Так отвечали еретикам единовольникам пр. Максим и папа Мартин.

Слова их служат доказательством не того, что все епископы могут уклониться в ересь, а выражением их личной твердой веры в непобедимость св. Церкви. Церковь же из одного человека состоять не может, как известно было им из слов св. апостола Павла: «как тело одно, но имеет многие члены, и все члени одною тела, хотя их и много, составляют одно тело: так и Христос» (1Кор.12:12), так и Церковь, поясняет св. И. Златоуст. И в этом церковном теле иных Бог поставил во-первых апостолами, во-вторых пророками, в третьих учителями. А если бы все были один член, то где было бы тело, т.е. Церковь (ст. 28:19). Никто не допустит мысли, чтобы пр. Максим и папа Мартин не знали этих слов, или, что и зная их, они не соглашались с учением апостола. Усов же не сменяется приписывать этим защитникам апостольского учения такое лжемудрование, которое противоречит словам апостола Павла: апостол поучает, что вся Церковь Христова из одного члена состоять не может, а они будто бы допускали возможность существования всей церкви из одного человека. Нет, пр. Максим говорит: «вем бо Духа Святого чрез ап. Павла и ангелов анафем предающаго, аще бы инако благовестили, новое что вносяще». А учение о церкви, состоящей из одного человека, или одного члена, учение новое, непреданное св. апостолом. Как же мог пр. отец проповедовать такое учение, за которое ему грозит страшная анафема? Неправду говорит Усов и в следующих словах: «Если бы пр. Максим исповедник жил во времена Никона, он нисколько не смутился бы от того, что все, или точнее – остальные, епископы пали в заблуждение, и не последовал бы за ними». На чем же основано такое предположение? Если пр. Максим не соглашался принять ересь единовольников, не право мудрствующих о Лице Господа нашего Иисуса Христа, то это еще не доказывает, что он стал бы спорить из-за церковных обрядов. Ведь он не Аввакум, не Никита Пустосвят, а св. отец, святые же отцы говорят: «срамно есть из-за обрядов ратоватися»! Да, живи он во времена п. Никона, он сказал бы расколовождям: «срамно, братия, из-за обрядов ратоватися!… смотрите, не оцеживаете ли вы комара, глотая верблюдов: спорите из-за обрядов и чрез этот спор разрываете союз со св. Церковью, являетесь преслушниками Спасителя нашего, заповедовавшего слушаться пастырей церкви, как Его Самого… Стыдитесь»!

Таково первое и самое сильное доказательство Усова, положенное в основу всей его книги. Но это доказательство, как ясно каждому, ни единым словом не оправдывают положения Усова, а лишь обличает его в клевете на преподобного Условные выражения пр. Максима: «аще и вся вселенная начнет» и папы Мартина: "аще бы и весь мiр восхотел прияти» – Усов бесцеремонно выдает за положительное их учение. Кроме того, допуская возможность бытия Церкви Христовой из одного человека, который подлежит смерти, Усов допускает конечное прекращение существования Церкви Христовой: помер этот человек, и на земле не осталось ни одного истинного христианина, не осталось Церкви. И такое-то свое нечестивое учение он выдает за учение пр. Максима исповедника и папы Мартина.

Так поступать свойственно только еретикам: «Еретицы же сердца людей простых вводят в обман добрыми и сладкими речами, Христовым именем, как, медом, прикрывая яд злочестивых учений. О всех них в совокупности говорит Господь: блюдите, да никто же вас прельстит (Мф.24:4). Для сего-то и проповедуется учение веры и изъяснение оной» (Св. Кирилла. 40 гл. сл. ст. 2).

Из книги Усова:

Так и святый Василий Великий, вселенский учитель, писал к монахам, утесненным от ариан: «Да не устрашает вас многочисленность народа, волнуемая, как вода в море, ветрами, ибо, если и один кто спасется, как Лот в Содоме, должен держаться здравого суждения, имея непоколебимое упование о Христе, потому что Господь не оставит преподобных Своих» (твор. его ч. 7, письмо 249).

Замечание. Второе «доказательство» о возможности бытия церкви Христовой без епископа Усов усматривает в приведенных словах св. Василия Великого. Но в этих словах никто, кроме Усова, не найдет такого учения. Из них видно только, что св. отец увещевает монахов пребывать непоколебимыми в Православии, уповать на Господа, который не оставит преподобных (не одного, а многих) Своих, как не оставил праведного Лота с семейством в Содом, но спас его от угрожавшей опасности. «Если» (опять если) и один кто из братии этого монастыря «спасется», т.е. останется жив, и тот не должен смущаться. Но вас спасется много, ибо Господь не оставить преподобных Своих, не допустит, чтобы еретики одержали победу над Святой Церковью.

Из книги Усова.

Так и другой вселенский учитель, святый Иоанн Златоуст, указывая, что безначалие есть зло, а так же зло есть неповиновение подчиненных, говорит, между прочим, так: «Но скажет кто-нибудь, есть еще третье зло, – когда начальник нехорош. Знаю: это не малое зло, и даже гораздо большее, нежели безначалие, потому что лучше не управляться никем, нежели быть под управлением дурного начальника. В первом случае народ иногда подвергается опасности, а иногда и спасается. В последнем же всегда находится в опасности и увлекается в пропасть. Почему же Павел говорит: повинуйтеся наставникам вашим и покоряйтесь? Он выше сказал: ниже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их, а потом и говорит: повинуйтеся наставником нашим и покоряйтеся. А что, скажешь, когда начальник нехорош, то не нужно повиноваться ему? Нехорош, – в каком смысле говоришь ты? Если по отношению к вере, то беги от него и не сообщайся с ним, хотя бы он был не только человек, но даже ангел сшедый с небес: если же по отношению к жизни, то не спрашивай об этом (34 беседа на посл. евр.).

Замечание. Третье свидетельство Усов находит, и опять ложно, у св. Иоанна Златоуста. В виду того, что эти слова великого учителя часто приводят не только австрийцы в оправдание «временного» состояния их мнимой церкви без епископа, но и беспоповцы видят в них учение о возможности бытия церкви Христовой без священства, мы обращаем на него особенное внимание.

Прежде всего следует обратить внимание, что св. Иоанн Златоуст был архиепископом церкви Православной – жил в такое время, когда Церковь Христова обуревалась еретическими лжеучениями – и, несмотря на это, он никогда ни одним словом не высказал той мысли, какую настойчиво проповедуют в настоящее время беспоповцы и единомысленные им в этом вопросе австрийцы, – что Церковь Христова может совершенно лишиться всех истинно-православных епископов и священников. Кто знаком с творениями св. Иоанна Златоуста, тот знает, что св. Иоанн, напротив, убеждал своих пасомых, что неправильно называют себя православными те лжеучители и их последователи, которые не имеют епископов. «Непщуете ли сие довлети, говорит он, яко православии суть? А яже рукоположения исчезает и погибают? И кая польза есть иных, сему не сущу опасну? Я коже бо за веру, тако и за сие ратоватися подобает» (11 нравоуч. на посл. Ефес. стр. 1693). Если бы во времена св. Иоанна Златоуста были беглопоповцы (каковыми были австрийцы до принятия беглого митрополита Амвросия) и стали бы доказывать ему, что они содержат обряды, считая их за старую веру, что они совершают, уставное богослужение, постятся, помогают ближним своим и пр. св. Златоуст сказал бы им: напрасно вы хвалитесь своей верой, своим богослужением и под.: ни вера ваша, ни богослужение не дают вам права именоваться православными христианами: «кая вам польза есть иных», когда у вас нет совершения таинства рукоположения? Не забывайте, что это таинство должно быть для истинного христианина так же дорого, как и самая вера. Истинно-православная Церковь не может быть без епископов: если в каком обществе по-видимому и содержится правая вера, но епископов, совершителей таинства рукоположения, нет, то такое общество я не назову православным; принадлежащие к нему тяжко погрешают, думая, что и одной веры достаточно, чтобы именоваться и быть православными.

Так сказал бы св. Иоанн г Усову.

Однажды, когда св. Иоанна Златоуста неправедно осудили в ссылку и паства его горько плакала, высказывая даже свое намерение не подчиняться епископу, которого поставят вместо сосланного св. Иоанна, святитель Божий говорил им: «не мозите никто же вас отторзатися от Церкви… не может бо церкви без епископа быти… и тако милость примите от Бога» (Марг. л. 154 об. втор. счета). Но подчинение законно поставленному (хотя бы и на место незаконно изгнанного) епископу св. отец называет «отторжением» от св. Церкви.

След. св. учитель вселенной – «Павловы уста, уста которого суть Христовы уста» – поучает, что милость и вечное спасение получат только пребывающие в единении со св. Церковью, тою св. Церковью, которая «без епископа быть не может».

Но, скажут, в другом месте св. Златоуст учит, что можно быть не только без епископов, но и совершенно без пастырей, да не только можно, но еще и лучше быть без них, чем с пастырями.

«Кто же из читателей будет настолько несправедлив, – говорит блаженный Иероним, – чтобы судить меня не из моих собственных слов, но по своему уразумению их?… Обязанность толкователя излагать не то, что ему вздумается, но то, что думает тот, кого истолковывает. Если бы кто-нибудь стал поступать наоборот, то он стал бы не столько толкователем, сколько противником того, кого старался объяснить» (твор. бл. Иерон. т. 2, стр. 18, 39, изд. 2, Киев 1894 г.). Несправедливым толкователем св. Златоуста и противником его является и Усов. Своим толкованием он допускает мысль, что св. отец не всегда учил одному и тому же, что его учение противоречить само себе. В одном месте он учит, что «без епископа церковь не может быти», в другом говорит, что «без пастырей лучше спасешься». Так учить св. отец не мог, иначе его никто из пастырей церкви не считал бы достоверным учителем. «Подобает ведати, говорит преп. Максим Грек, – яко всяко писание тремя некиими свойствы изрядне достоверное и твердое имать: ащо убо от благовернаго и соборней церкви знаема и знаменитаго списателя сложено бысть; второе, аще по всему согласует апостольским догматом и преданиям, третье, аще кто само к себе по всему согласует, а нигде же разликует» (Твор. Макс. Грек. ч. 3, стр. 104, по 2 изд. Казань 1897 год).

Но как же, однако, понимать слова св. Иоанна, приведенные Усовым: "лучше не управляться никем, нежели быть под управлением дурного начальника»? Для правильного разумения этого отрывочного изречения, прочитаем полностью слови св. Иоанна по старопечатной книге «Беседы на 14 посланий ап. Павла». Вот что говорит в них святитель Божий. «Злое убо есть везде безначалие, и многих зол вина, и начало безчиния и слияни: наипаче же в Церкви толико не твердое есть, елика и начала вящшее и высочайшее. Яко же бо аще лика Верховнаго отъимеши, не будет Лик по песни и по чину и аще есть полка воинству Воеводу оставивши, не к тому правлением и чином яже ополчения будут, и от корабля кормчию аще отъимеши, погрузиши корабль: тако и от стада пастыря аще оставивши, вся развратил еси и погубил: зло убо безначалие, и возмущению вина. Злое же не мнее и неповиновение начинаемых. Тожде бо бывает паки. Людие бо князю не повинующеся, подобни суть не имущему: неглиже и горшии тако убо (поне) и прощение имут о безчинии: зде же нектому, но и мучими бывают. Но негли (если) кто речет нам, яко есть и третье зло, егда Начальник будет зол: вем и аз, яко не мало сие зло, но и безначалия много злнйшее: лучше бо есть ни от единаго водиму (обладану) быти, нежели от злаго водиму быти, той бо многажды спасеся, многажды же и беду подъят: сей же всячески беду приимет, в яму ведом сый… Что убо рече, егда зол будет, не повинемся ли; эол, како глаголеши; аще убо веры ради, бегай его и отрицайся… аще же ли жития ради, не испытуй». (34 бес. на посл. Евр. зач. 335, стр. 3113–14).

Нам уже известно, что св. Иоанн Златоуст не допускал и мысли о возможности бытия Церкви без епископа. Теперь, в пояснение того же учения он говорит: «Злое убо есть везде безначалие, и многих зол вина, и начало безчиния и слияния: наипаче же в церкви (ибо) от стада пастыря аще оставиши, вся развратил еси и погубил: зло убо есть безначалие, и возмущению вина. Эти слова Усов намеренно опустил, как резко обличающие его лжетолкование. А в них и содержится главная мысль всего рассуждения св. отца. Он говорит, что быть без начальника есть зло во всяком деле, а особенно в церкви, и в этом последнем случае такое зло, что без пастыря церковь есть развращенная и погубленная, т.е. но Христова. С этим невольно соглашается и сам Усов, говоря ниже (гл. 14): «пребывание церкви без епископа – состояние жестокое, испытание великое и тяжкое, бедствие горестное» и ниже: «когда митрополит Амвросий присоединился к ней (церкви развращенной и погубленной) и она снова стала с епископами, тогда она представилась в самом деле возустроенною, воскресшею, т.е. до беглеца Амвросия расколе-беглопоповщинская церковь была разрушенной, мертвой и только благодаря прикосновению к ней еретика (каковым считала Амвросия) «мертвая» беглопоповщинская церковь снова устроилась и воскресла! Вот какую силу приписывает Усов еретику: он не только может воскрешать мертвых, но даже воскресил Церковь, глава Которой Христос не мог, по его мнению, воскресить Свою Церковь, а еретик епископ мог!

Итак, бытие церкви без епископа есть такое страшное зло, которое умерщвляет всю Церковь.

Но есть и второе зло, говорит св. Златоуст: зло это состоит в неповиновении законным пастырям.

Третье зло, продолжает Златоуст, еще злее хуже первого – безначалия.

Какое же это зло? Злый начальник. Не говорит ли он, что все и всюду начальники будут злы? Нет, не говорит, ибо он раньше еще сказал, что истинная Церковь Христова без истинных православных епископов быть не может.

Если вдуматься в слова св. Иоанна, то они беспощадно осуждают раскольников: все три вида зла постигли их по отделении от св. Церкви. Они, порвав единение со св. Церковью, остались без начальников церковных – епископов. А где нет епископов, там нет и Церкви (св. Кипр.), нет и не дается таковым и Дух Святый (Ник. Черн.) – такая церковь становится мертвою, какою ее считает и сам Усов.

Второе зло – неподчинение раскольников законным пастырям церкви Православной.

Третье зло – признание ими «злых» пастырей-мiрян епископами, священниками и диаконами.

Это третье зло самое худшее, так что беспоповцы, пребывающие без пастырей, лучше австрийцев: беспоповцы «многажды» спасутся, обращаясь ко св. Церкви, а австрийцы «всячески беду приимут, в яму ведоми суть» злыми пастырями – мiрянами.

Вот в каком отношении безначалие лучшее зло по сравнению с пребыванием под управлением злых пастырей. Но как первое, так и второе зло тоже спасти никого из пребывающих в нем не может. «Спасение» дарует нам не зло, а св. "церковь». (В. Кат. л. 119–122 Ник. Черн. л. 141).

(Продолжение следует).

I.

Нынешняя смута захватила все русское общество как-то врасплох. Ее не ждали. Казалось, что везде «все обстоит благополучно», прогресс шибко идет вперед, эволюция действует во всю, «мыслящая Россия» «сознательно» идет к вполне определенной цели, жизнь организуется и кристаллизуется, а «вожди человечества» и «властители дум» отлично знают дорогу и ведет за собою толпы «вперед и выше, все вперед и все выше».

Но – один, взмах какой-то магической и волшебной палочки, один крутой поворот истории, которого не ждали, в который не верили, – и все изменялось.

Храм науки, о котором так много и красноречиво говорили на всех торжищах и рынках, которыми гордились и хвалились, – оказался убогим и дешевым балаганом. Обои отстали и клочьями висят вдоль стен, осыпалась штукатурка, на подгнившем полу валяется мусор. Старые шуты скинули свои колпаки с погремушками, пестрые костюмы и мишурные украшения и на их усталых, дряблых и желтых после долгого грима лицах видны следы утомления, уныния, скуки.

Они знают, что им уже не верят и больше верить не будут и не возлагают надежд на новый успех своего надоевшего всем фарса.

В какую трясину затащил нас недавно ликовавший прогресс! До чего довертелась «общественная стихийная эволюция»! Где те прославленные «идеи*, на которые так долго и так слепо возлагала все свои надежды «мыслящая Россия»?

Мираж – пропал. Слишком сурово дохнул на него свежий, холодный и отрезвляющий воздух реальной жизни. Пустыня оказалась пустыней. Ничего впереди и ничего позади.

Мы говорим об огромном, большинстве так называемого «интеллигентного» общества. Было, конечно, и меньшинство. Эти староверы недоверчиво и подозрительно относились к той волшебной сказке, которую так монотонно и утомительно рассказывали разные «передовые умы». Они говорили, что это только слова, а не понятия, только «идеи» мечтательного воображения, а не рост мысли в виде широкого знания и умного опыта. Но они были одиноки. Их голос был голосом «вопиющаго в пустыни». Торжествующий прогресс шел своей дорогой, не слышал угроз и предостережений, как новый Нарцисс, любовался собою в отражении на глади стоячей воды, пока не свалился в болото.

Полное банкротство обнаружилось так недавно, произвело такое ошеломляющее впечатление, что точно и безошибочно подвести все итоги – время еще не настало. Но крупные цифры и главнейшие промахи и ошибки очевидны для каждого, кто не утратил способности просто смотреть на вещи и отдавать себе отчет в событиях, людях и идеях.

Дело в том, что признаки приближающегося урагана – были на глазах у всех. На глазах у всех популярные писатели и журналисты сеяли ветер, готовя бурю. Происходила самая комическая переоценка ценностей. Сбывалось то, что отметил когда-то покойный Влад. Соловьев в шуточном стихотворении о библейском пророке Валааме, которому Господь запретил говорить и отверз уста его ослице. В этом талантливый юморист видел предсказание для России.

Гонима, Русь, ты беспощадным роком,

Как некогда неверный Валаам:

Заграждены уста твоим пророкам

И слово вольное дано твоим ослам.

Это, конечно, оказало и должно было оказать огромное влияние на предпринятую в то время оценку ценностей. Все, что считалось пороком, мало-помалу становилось добродетелью. Полуграмотная полу-образованность в каждой распивочной газете выдавала себя за последнее слово науки. Наследственные лентяи и эгоисты возлагали на себя затасканные венки жрецов человечества и братства народов.

Такая переоценка была, конечно только манерой речи и на жизнь не влияла. Все по-прежнему оставалось на своих местах – порок, и добродетель, ум и глупость, знание и идейное невежество. В итоге этой переоценки остались только нелепые и бесполезные «верования и убеждения лучшей части русской интеллигенции».

Каждый работал в своей области. Беллетристы пели босяков, бродяг и хулиганов и только в них видели предшественников торжествующего и державного пролетариата. Публицисты на тысячи ладов перетряхивали засаленные популярный книжки с изложением великих идей Маркса и Энгельса, Бебеля и Либкнехта, Бернштейна и Каутского. Юристы говорили о постоянной амнистии, о безответственности и невменяемости каждые преступления и о той прожорливой «среде», которая в лице воров и убийц «заедает» самые лучшее элементы роста личности и правового сознания. Богословы говорили…

Но здесь сделаем остановку. Именно о богословах-то мы и хотим повести речь. За последнее время заговорили, как кажется, настоящие богословы и речи их следует, выслушать с полною серьезностью и с полным вниманием. Но еще недавно вместо настоящих богословов на богословские темы говорили…

Впрочем, скажу просто и коротко: в этом первом моем «Обзор. печати» в «Миссионерском Обозрении» мне хочется сказать несколько слов о новой книге В.В. Розанова «Около церковных степь», в которой он без заранее обдуманного намерения и злого умысла собрал несколько своих журнальных и газетных статей.

II.

Удивительная книга!

Впрочем, это выражение бледно и слабо.

Неправдоподобная книга!

Каждая страница и почтя каждый абзац на странице – в своем роде перл, достойный чрезвычайного изумления. Яхонтов, алмазов и жемчужин так много, что просто глаза разбегаются. Известно,

Что в море купаться, то Данте читать.

То же можно сказать и про В.В. Розанова. Поэтому во что было ни стало необходимо ограничить почти необозримое поле зрения. Мы будем говорить только о характерном «Предисловии» автора и об его первой статье «Религия, как свет и радость», с которой

г. Розанов восторженно приветствует литературные опыты «батюшка Петрова». Но и здесь – увы! – мы не надеемся сделать полную опись золотой россыпи отдельных слов и выражений.

«Ничто из далеких моих воспоминаний, – так г. Розанов, начинает свое «Предисловие», – так не ярко, как весенние игры на бугорке, где стояла наша Покровская церковь».

Будьте внимательны, читатель! Это не спроста. Тут многозначительный намек на ряд больших выводов и неожиданных обобщений.

Во-первых, – Покров.

«На вопрос, что это такое, – не только всякий мужик, но и почти все образованные дают ответ: "не знаю».

Возможно. Но что же из этого следует?

«Это странная смесь любви и незнания, молитвы с неведением, к чему она собственно прикреплена, – напоминает наивный ответ древних на вопрос: «чей жертвенник это стоит?» – «Это жертвенник Неведомому Богу», «Deo ignoto». Достопочтеннейший архимандрит (ныне епископ) Антонин на одном из Религиозно-философских Собраний в 1903 г. объяснил об этом Templo Dei ignoti афинян, что древние политеисты не только не исключали поклонения никакому чуждому им самим Богу, но были так простодушны и ласковы ко всем народам, что на тот случай, если в какой-нибудь стране, так сказать географически не открытой, тамошнее население или по забывчивости, или от бедности, или по какой-нибудь случайности не поставило алтаря своему Богу, – то вот они, афиняне, ставят этому Deo ignoto алтарь; и таким образом божество не останется без жертвы, а наконец ничего не потерпит за безбожие». – Неправда ли, какая простота и грация? Любовь и братство международное еще в пору, когда не существовало науки международного права».

При таком «выступлении» автор сама собою припоминается одна старая побасенка.

– Для начала недурно, – сказал смуглый турок, когда его посадили на кол.

г. Розанов в детском простодушии не хочет знать, что каждый, кто молится чужим неведомым богам, не чтит и не знает своего Бога, что это не веротерпимость, а безверие. Пусть у нас плохо знают, что такое «Покров», но это отнюдь не та степень религиозного безразличия, на которой молятся всякому неведомому богу – и только потому, что он – «неведомый». Это повадка нашей интеллигенции, а вовсе не простого народа. От маленького факта г. Розанов, этот сущий младенец в логике, очертя голову перепрыгнул в лоно «братства международного», где его пучина и поглотила, как кита Иону.

Впрочем, делать логический учет выводам г. Розанова – довольно мудрено. И по этому образцу видно, что мысли у него, как у пушкинского мельника, «рассеяны, как листья после бури».

III.

Вернемся к первой фразе «Предисловия». Был «Покров».

Теперь, во-вторых, «на бугорке».

«Хороший обычай у русских ставит храм на бугре, на горе. Это напоминает обычай древних поклоняться Богу «на высотах», «высоких местах», «горах». Еще Соломон «приносил жертвы и курения на высотах"… Мартовское-апрельское солнце обсушит, бывало, этот бугорок раньше всей околицы. Везде зима, а около храма – весна. Как это хорошо. Пусть физики догадываются, что каменные ступени паперти и отражение от белых каменных стен солнечных лучей нагревали бугорок. Я не делю Бога и солнце: Солнце – как правый глаз Божий, а луна – левый, и ими обоими Небо смотрит на нашу милую землю. Значит, если Небо сушить бугорок своего возлюбленного места – это Бог его сушит. Ведь земля – дитя Солнца… Но я все сбиваюсь в сторону и пишу рассеянно».

«Не то, чтобы рассеянно… Тута бы лучше другое слово… Надо сообразить все… Солнце, Небо, Бог… Пожалуй, я это по своему Троица… Но не та, очевидно, не та… Так и кажется, что это отрывок из догматического богословия «древних», покланявшихся Хорсу и Дажбогу, Ваалу и Мелитте».

Час от часу не легче. Начали с «неведомого бога» пришли к догматике солнцепоклонников!

Вот до чего гг. Розановых «бугорки» доводит! Вещь маленькая, а приводит – к откровенному язычеству.

Впрочем, это, быть может, следствие литературной манеры автора. При начитанности он не обладает логическим мышлением, не умеет точно, строго и последовательно делать необходимые выводы.

Нельзя назвать его метод и мистическим. Там есть единобожие, есть одно начало. Здесь мистический метод проникается насквозь аппетитами эпикуреизма и поэтому приобретает направление собирательное, эклектическое, валит в одну кучу Бога и Небо, Солнце и Луну, благочестие и шалости Венеры.

При таком методе каждый пустяк приобретает неподобающее ему всеобщее и таинственное значение, становится прообразом и символом.

На соблазн и искушение г. Розанова около церкви был цветник, были колокольчики, розы и астры. Для простого человека тут ничего чудесного и пророческого – нет. Но г. Розанов – не таков. Он с места в карьер начинает декретировать новую главу языческой мифологии.

«Я удлинил бы эти грядочки цветов и узкой полосой ввел бы их в церковь: пусть и цветочки, как я же, слушают неизъяснимую херувимскую песнь, которую, если и я слушаю, то не понимаю, а все же хорошо. И я думаю: все хорошо, что мы не понимаем; а что мы понимаем, то не очень хорошо».

Это была бы типичная и характерная речь типичного русского интеллигента, который верит только в то, чего не понимает, если бы сквозь эту проповедь бессознательности и принципиального невежества не пробивалась струйка задорного и чувственного пантеизма. Пока определим эту удивительную тираду, как желание автора, чтобы земля, мать сыра земля, вошла в церковь. И отметим мимоходом слащавую и приторную манеру его речи. Грядочки… цветочки… Так нежно и мягко играют на уменьшительных и ласкательных именах, как известно, скопцы.

Но из этих «цветочков» выходят и другие ягодки.

Автор на какой-то страже «Около стен церковных».

«Стены эти как бы расходятся служба становится открытою: херувимская несется по лугам, лесам; умиляет птичек, смиряет зверей, все спешат к человеку: «благодарим, что ты не забыл про нас и вынес Бога твоего всем твоим братьям по райскому саду. Ныне, как и тогда, Бог ходит между своих тварей».

Значит, – земля цветочной дорожкой вошла в церковь, а церковь вышла из церковных стен, пошла по земле, слилась с землей и в ней исчезла.

Вот чего ждал и ждет В.В. Розанов «около церковных стен»!

Таких чудаков, как он, конечно, немного. У «церковных стен» христианской церкви ему ждать нечего. Здесь он случайный турист, изучающий архитектурный стиль церковной постройки. Здесь он чужой.

Перед аудиторией русской интеллигенции, темной и невежественной, он мог за туманными образами и символами прятать свой младенчески-наивный пантеизм, прикрывать подогретое язычество именем и формулами христианства. Но для зрячего и знающего человека сквозь дыры его красноречия просвечивает лукавство и лицемерие.

Пантеизм, как таков, мы порицать не будем. В истории философии он должен был иметь и имел свое место. В недрах этой доктрины рождались и работали и великие умы, и благородные характеры. Но они имели мужество исповедовать свою доктрину. У них была своя честность неверия. Они не терлись «около церковных стен» и не подделывались под церковный язык. Они были так же далеки от лицемерной казуистики, как и от шпионства.

Чего же или, вернее, кого же ждет В.В. Розанов «Около стен церковных»?

Оказывается, «батюшку Петрова» и ему подобных.

Как только «батюшка» пришел, религия стала «светом и радостью».

Переходим к этой главе «Голубиной книги» нашего язычника-мистика.

IV.

Пришел «батюшка» и у Розанова – пир горой.

«Мы даже вовсе и совершенно безгрешны, дети Божии, птицы Божии, лилии Божии, без какой-либо тени первородной испорченности в нашем «я». Маленькое психологическое наблюдение: вы даже невиновны, но сознаете, что вас подозревают в вине, что на вас дурная тень, и которой вам нет средств избыть: какая унылость, апатия устанавливается в душе! До чего не хочется ничего делать! И эта психика угнетенности наконец переходит и в психику озлобления. Так тяжело, что я становлюсь и в самом деле дурен, я ищу и подлинно нахожу (сознаю) вину! Т.е. иллюзия греха создает в самом деле грех. Вот психология: и кто не узнает ее, оглянувшись кругом на помертвелые, тусклые очи мiра? Но мы похвалены: а, теперь-то уже мы победим! И ноги не встанут, и руки не опустятся. Теперь это частное практическое наблюдение раздвинем до края «видимого и невидимого». Мы всемiрно милы. Бог прямо не налюбуется на нас и нашу невинность и, так сказать, ежесекундно в творческих недрах Своих повторяет: какую тварь я создал: кто подобен в красоте и совершенстве ей».

Признаюсь, что привожу эти вздорные и языческие фразы с чувством конфузливости и даже некоторой брезгливости. Есть здесь и неприкрытый цинизм, и та болезненная самовлюбленность, которая когда-то довела Нарцисса до того, что он потерял человеческий образ и, став цветком, попал в болото. А ведь то Нарцисс красавец и по мерке таких тонких ценителей красоты, как греки!

Как же это угораздило г. Розанова влюбиться в себя и свои грехи?

Все эти рассуждения по своей нелепости и вздорности вызвали бы только пренебрежительную улыбку у всякого серьезного человека, если бы под ними не таились лукавство и посторонние цели. Цель его, как мы видели, выманить церковь из церковных стен… Явный жрец тайных пороков, он хотел заменить церковь чувственной и пьяной вакханкой, и не без успеха трудился на этом поприще, стяжал себе имя богослова, чуть не учителя церкви, спорил с епископами и учеными профессорами, – и ему серьезно отвечали, верили его мнимому христианству, в споре с ним ссылались на тексты писания и даже договаривались о компромиссе, – может быть, под влиянием старой легенды о сатире, который, – на зло стихиям, – стал монахом, подвижником и анахоретом.

Но попробуем всмотреться в узоры этой лукавой и лживой диалектики, поискать в них другого смысла, посмотреть на них при ином освещении.

Греха – нет. Нет ответственности, нет вменения. Берем общую и голую форму. Богословские рассуждения о первородном грехе и искупления – здесь, конечно, не к месту. г. Розанов вовсе не к тому клонить.

Нет ли среди «веяний и течений» нашей интеллигенции такой идеи, которая другими словами и в другом контексте намечали бы такую же тенденцию? Если она есть, мы может быть поймем, каким порохом заряжает свои пулеметы безгрешный трубадур нашей прелести, невинности и совершенства и к какой собственно цели он бьет.

А ведь такая «тенденция» несомненно существует, существует давно и крепко засела в мозгах «мыслящей России».

В грубейшей и особенно комической форме ее дал Горький в девизе: «вперед и выше, все вперед и все выше», – который стал козырным тузом в азартной идейной игр передовых умов, утративших здравый смысл и способность суждения о событиях с человеческой точки зрения.

Признание греха требует от человека постоянной самокритики и пристального самонаблюдения. Если грех не упразднен, совсем не выброшен из совести и сознания, возможно, что каждый из нас может нагрешить, идти не вперед, а назад, – не выше, а ниже, – иногда же «все назад и все ниже». Если же греха нет и человеку все возможно и дозволительно, если он, как крепкий и задорный козел, может смело отдаваться каждой «стихийной общественной эволюции», без фигового листка и без зазрения совести, – то он заранее оправдан, поэтому «рук не опустит», а, напротив, на руку охулки не положит.

V.

Учение о прогрессе и общественной эволюции в сознании русской интеллигенции и «мыслящей России» приняло такие болезненно-уродливые, прямо чудовищные формы, что разбудило в «сознательном» обществе бессознательный и темный инстинкт непримиримой борьбы против всякой реальной культуры и всякого истинного прогресса.

По наивности и самодовольному недомыслию наши прогрессисты не замечают, не хотят заметить, нарочно закрывать глаза, чтобы не заметить, – что они стали сторонниками злейшей реакции и самого свирепого консерватизма. Они хотят сохранить пыльные и затхлые формулы застарелой идейности, делают ошибку за ошибкой, не понимают смысла событий, пускаются в схоластику в духе лживого педантизма и, когда жизнь бьет их на каждом шагу, говорят, что прогресс идет все-таки своей дорогой и это судьбы эволюции в их руках. Личной вины, личной ответственности нет уже потому, что нет ни греха, ни преступления. Общественная жизнь создается, движется и растет стихийно, без участия воли, сознания и совести отдельных лиц. Здесь нет мысли ни для похвалы, ни для порицания. Никто ни за что не отвечает. Все делается само собой. Учение о прогрессе – в той форме, в которой оно уселось в передовых мозгах, – категорически и принципиально отрицает всякую самокритику и самодеятельность.

Ясно, что это оправдывает многолетнюю спячку нашей интеллигенции, ее идейный застой, ее умственную отсталость и неразвитость. За щитом этой теории прятались и прячутся все ленивые и праздные люди, все невежды и недоучки, которые по эпикурейской повадке мнимого прогресса всякую новую глупость называли новым словом, новой правдой, новым путем.

Может быть, эти речи покажутся слишком непривычными для «мыслящей России». Она привыкла к газетной и журнальной лести, к тому, чтобы поставщики периодического общественного мнения восторгались ее прогрессивностью, ее утонченностью, ея всечеловечностью, ее корректным национальным самоотречением.

Но уже многие заговорили другим языком. Они не делают выводов и обобщений, но их замечания по частным вопросам ясно свидетельствуют, что здоровым людям идейные кумирни осточертели, что идейные фетиши сданы в археологический музей.

Пора заметить и понять одно явление общественной жизни. По всей линии идет борьба с бюрократическим строем государства. Эта борьба, которую первыми начали славянофилы, имела за собою два века произвола и насилия, и отвлеченности, беспочвенности и формализма. Два века Россия не была национальной. Два века она не служила интересам своей страны и своего народа. Самоуправление везде, исчезло, церковь притаилась и замолчала.

Это был хронической недуг русской жизни, подтачивающий организм и парализующий его самодеятельность. Илья сиднем сидел тридцать лет и три года. Русскому народу пришлось просидеть больше. Теперь, по-видимому, книжные и бумажные чары, погрузившие его в сон, спали. Дай Бог. Привет новому дню и новой творческой работе!

Но смысл переживаемого момента затемняет один грубый предрассудок. С бюрократий в первую голову будто бы бьется интеллигенция. Она будто бы стоит за жизненные интересы страны и народа. У нее будто бы другие идеалы и другие средства действия.

В этом весь смысле взаимного непонимания враждующих сторон. Бюрократия плоть от плоти и кость от костей нашей интеллигенции. Интеллигенция по всему составу своих убеждений и программе бюрократична до мозга когтей. Та и другая хотят править народом с высоты птичьего полета, подавляя всякую самобытность и самодеятельность, – одна по магистерским циркулярам, другая по популярным переводным книжкам.

Если проснутся живые силы народа, бюрократия будет введена в подобающее ей русло, но уничтожена не будет, так как без нее государственный организм обойтись не может. Она будет только подчинена авторитетному контролю, в котором она давно нуждается. А интеллигенция, в ее теперешних определениях должна будет бесследно исчезнут, так как она все время жила идеями и теориями, которые оправдывали ее бездеятельность и тунеядство. Вся сумма текущей и действующей идеологии – это самозащита паразитизма, самодовольная, отрицающего грех в принципе, чтобы побольше грешить, проповедующего непрерывную амнистию, потому что самое существование его – преступна.

Этот интеллигентный строй мышления сгнил до конца. Средства, которыми он пользуется для своих целей, ведут его к гибели. Забастовка, которая в идейном освещении казалась последним словом науки и лучшим перлом государственной мудрости, ясно показала, что вооруженное меньшинство населения, действующее в интересах только этого меньшинства, победы никогда не достигнет и не приобретет долговременного господства. Вооруженное восстание до конца подорвало кредит революции. Теперь на очереди торжество кадетов, последний, по-видимому, опыт управлять страною вопреки действительному соотношению реальных сил в стране. Не надо быть пророком, чтобы предсказать полную неудачу этой фантастической и рискованной попытки.

На очереди стоить таким образом государственный экзамен нашей интеллигенции. Она, конечно, блистательно срежется на нем, как наша бюрократия срезалась в русско-японской войне.

Теперь в кровавом зареве вечерней зари подает свой последний голос отходящий мiр русской интеллигенции. Она не признавала греха, ни за что и никогда не брала на себя ответственности и поэтому ответственные дела ей снова придется передать в руки другого закона, – на этот раз и не в бюрократические руки.

VI.

А ведь теперь, пожалуй, становится вполне понятным, почему г. Розанов трется именно «Около церковных стен». Там знают ответственность не только за дела, но и за помышления. Там знают, что не каждый идет все вперед и все выше, но многие падают и в придорожные канавы. Там знают, что есть грех и что грех недозволителен. Туда не проникла еще та форма идейного безумия, которая так долго объединяла интеллигенцию с бюрократией. Поэтому церковь – единственная твердыня, где еще не водворился острый дух времени разложения и упадка. Церковь на всем протяжении своего учения стоит гораздо ближе к народной совести, чем бюрократия и интеллигенция.

И вот новому Мефистофелю захотелось проникнуть в «приют священный» новой Маргариты. Замысел удался. Не всякая добродетель умеет устоять против соблазнов и искушений. Не «около» церковных стен, а уже внутри этих стен нашлись седовласые Улиссы, которые весело и задорно откликнулись на соблазнительные песни новой сладкогласной сирены. Чем же очаровал затворницу предприимчивый гусляр?

Самыми пошлыми песнями улицы и рынка.

Вот еще несколько игривых прибауток из залихватской серенады русского Дон-Жуана:

«Чтобы не страдал человек – Спаситель пострадал; чтобы маленький и слабосильный он не гнулся под грехом – Спаситель тяжесть мiрского грех взял на себя, человек стал через это сейчас же абсолютно безгрешен, свободен от первородного греха и способен к греху лишь личному, у каждого своему, ничтожненькому и легонькому, затираемому легко же добрым (малейшим) делом. Отсюда неразгаданные слова Спасителя, что «меньший в царстве благодати – больше Иоанна Крестителя и Моисея, ибо на тех лежал первородный грех и при всей высоте личной – он понижал их долу». Но «в благодати», уже «купленные» от греха Спасителем – подобны пустым корпусам кораблей, которые выпирает из воды наверх, и они чуть-чуть донышком погружены в «океан!» побежденного греха.

«Но явилось искание страданий, «терновых венцов», «оков», «оплеваний».

«Юдаизм, иудейские крики; величайший излом сознания в истории. Но читатель уже видит в самом деле, что через этот излом мысли все «дело» Иисуса, «акт искупления» прошел мимо человека и рухнул в какую-то бездну, в пустоту – никого и ничего не спася («не захотели сами спасения», «со Христом в темнице»)».

Воистину – идиллия во вкусе Теокрита и Виргилия. Грехи такие милые, легонькие и веселенькие! И «затереть» их так легко! Махнул платяной щеткой и – готово! Это полный контраст покаянному канону Андрея Критского. Там другой взгляд на грех, своя поэзия, – строгая, чистая, поэзия покаяния и молитвы.

Как смешон и неуместен веселый и убежденный грешник, влюбленный в свои грехи и грешки, когда он думает петь свои опереточные куплетцы перед людьми строгой и честной совести, чистых помыслов и дум! Но по нынешним временам – оперетка и фарс делают успехи и в иных слоях общества, где по старой привычке все ждут серьезности и авторитета.

Статья г. Розанова – это пламенная, наивная апология «существующего интеллигентного строя», канканной размашистости, развеселой оргии, забубенного бесстыдства.

А если все эти грехи не так ничтожны, как это кажется самоуверенному грешнику? И с какой поры г. Розанов взял на себя папские привилегии вязать и решить узы греховности при жизни грешников и непременно в их пользу? Правда, суд его не строг и по душе многим, которые в своих грехах ничего грешного не видят. Но угодливый и легкомысленный судья – не судья в делах совести. Это скорее адвокат, софист из эпикурейской школы языческой богини Вожделения. Здесь мы на пороге не столько богословия, сколько порнографии, – не «около церковных стен», а у дверей лупанара.

«Эротических поэтов соблазна годные стихи» – имеют свое место в истории литературы. Но есть какая-то утонченная половая извращенность, какой-то особый оттенок садизма в неодолимом желании петь непристойные куплеты не на подмостках кафешантана, а непременно «около церковных стен».

Это, конечно, специальность В.В. Розанова. Но и она обвеяна духом времени, носит несомненные следы общей идейности, лукавой и безответственной. И он имел и имеет несомненный успех в обществе. Это факт, значение которого надо помнить и с которым надо считаться.

Отметив примеры «радостного полета души доброго батюшки», г. Розанов кличет боевой клич: «подвизайтесь же, пастыри Божьи», «ибо в мiре-то, от грешных мiрских человеков, и идет «воня святости» (церковный термин), благоухание почти мощей».

Эго г. Розанов, очевидно, говорит в пику старцу Зосиме из романа Достоевского «Братья Карамазовы», которому в статье посвящено не мало страниц. Думали, что тление не коснется тела Зосимы, но почивший, по энергичному выражению о. Ферапонта, «провонял».

Это тоже особенность литературной манеры г. Розанова. Вместе с Бодлером он любить поэзию и символизм запахов – и охотно отмечает вонь христианских мощей и благоухание еврейской миквы.

Но тут, пожалуй, и ключ к его таинственной пентаграмме: «вони святости» идет от грешных мiрских человеков, «от труда, от пота, а не от минеральных частиц».

Так-то оно так: от пота всегда бывает «воня». Только всегда ли «воня святости»?

VII.

Если смотреть на определенность терминов, на ясность мысли, на обдуманность и серьезность аргументации, – то статья г. Розанова представляет из себя младенчески-наивный лепет, резвость и задор мышиного жеребчика, неожиданные скачки расходившегося козла, почувствовавшего избыток сил. По местам она носит следы явного сумасшествия. И это не может быть обидно для В.В. Розанова. Он и сам точно так же смотрит на дело.

На 4 странице своей книги, в начале статьи о радостных порывах «доброго» батюшки, стоит буквально следующее:

«Я говорю о литературе и о «призвании писателя», которое есть до некоторой степени «призвание к сумасшествию», и позыв «сойти с ума».

Много горькой правды в этом неожиданном самозаушении. Много писателей и органов печати в настоящее время обращается к «мыслящей России» с настойчивым позывом «сойти с ума». И много читателей с непонятным самоотречением отзываются на это радушное и гостеприимное приглашение.

Но не одним сумасшествием объясняется возможность такого «позыва». Тут есть и лукавый расчет. Чувствуется: автору очень нужно, чтобы кто-то сошел с ума, для чего он и сам по местам притворяется сумасшедшим.

Сложный и загадочный тип! Но чем проще смотреть на людей и на их дела, тем скорее можно разгадать потаенный шифр узорного письма.

Время наше тревожное и смутное. Мнений и речей много, а на душе, у всех один затаенный и грозный вопрос.

Простит ли нас великий наш народ,

Когда он наш великий грех узнает?…

В этом сознании вины, преступной тяжести наследственного великого греха – единственный выход для честной и разумной части образованного общества. Споры о социализме и национализации земли, партийные споры кадетов и октябристов, формы и формулы чистого парламентаризма – все это пена, накипь над водоворотом, над пучиной потревоженной народной жизни.

Нравственный смысл начинающегося движения не здесь, не на поверхности, не в весенней перебежке воды на отмели, а глубже, внизу, в народной массе, в мужицкой совести.

Два века мы жили только для себя, & не для народа.

И все это знали.

Только многие думали, что это очень хорошо, что так и следует, что мы белая кость, а там черная, что мм призваны «на простор мiрового служения», а народ коснеет в невежестве и темноте, что мы ни в чем не виноваты, что наши грехи маленькие и веселенькие, что в наших ошибках и в нашей распущенности виноваты фатальный прогресс и стихийная эволюция и мы имеем право продолжать свой пир, но смущаясь нравственным осуждением тех, на чьи деньги мы кутили.

А славянофилы устами Достоевского говорили: смирись, гордый человек, – брось твои завиральные идеи, от которых никому ни тепло, ни холодно, – работай для своего народа, а не для всего человечества, для которого ты ничего не сделал и сделать не можешь, – перестань болтать и научись дело делать.

Многие чувствуют, что настало время осуществить эти благородные и чистые, истинно-христианские заветы, освободить церковь от вековых полицейских и идейных уз, в христианской общине дать простор совести и свободе, не парить в эфире безвоздушного пространства, и просто и честно делать свое честное будничное дело.

А в ответ на этот «позыв» к честной и нужной работе им отвечают: «мы всемiрно милы», «Бог не налюбуется на нас и нашу невинность», грехи у нас самые пустяковые и веселенькие.

Разве в этом ответе не побиты все рекорды бесстыдства? Разве можно с большим комизмом защищать права тунеядства и мечтательности, взлелеянной на пресыщении? Разве с такими негодными средствами стоят за права вековой лености и идейного паразитизма? Что может сказать честный и серьезный служитель церкви, когда «от имени мiрских грешных человеков» г. Розанов засвидетельствует, что «Бог не налюбуется на нас», что «от нас идет воня святости?».

Скромность, может быть, но позволит служителю церкви ответить так, как ответил бы каждый разумный «мiрсхой человек».

– Нахал, но говори глупостей

VIII.

«Бог не налюбуется на нас"…

Сколько высокомерия, тупости и бесстыдства в одной этой фразе!

Какой Бог? На кого на вас?

Это «Покров»? «Неведомый Бог на бугорках, которому Соломон, склонившийся к идолопоклонству, приносил жертвы на высотах?». Это Бог, у которого правый глаз – солнце, а левый глаз – луна?

Что за безумная чепуха, которую говорит читаемый писатель совершенно серьезно, хотя и не без гримас скомороха? И что за общество, которое без хохота смотрит на этого горохового шута?

И кто – эти мы? Где вы слышали «в сновидениях эту музыку, по коей человек обнимется (?) с ланью, как бы с понимающим его существом, заговорить с медведем – как говорил один святой пустынник, где откроется разумение истины животным и человеком, и какая-то разумеющая, им обоим родственная и обоюднообщая им радость, восторг даже?».

Человек человека не понимает, в тунеядстве и паразитизме греха не видит, а туда же с ланью обниматься и с медведем разговаривать хочет – даже в восторге и «совокупной радости»!

Но лани и медведи не спасут того сектанта-изувера, который позволяет себе говорить: «Мы – святы; вот подлинный восторг христианства; мы свободны (так и учили апостолы) не внешнею независимостью, но внутреннею – от греха».

Недавно кто-то безыменный в газетах выражал сожаление, что такие столпы и утверждения истины, как гг. Розанов и Мережковский, не приглашены в комиссию для совещания о созыве церковного собора.

В самом деле, отчего их не пригласили, прихватив и «батюшку Петрова»?

Может быть только потому, что они не христиане, а язычники?

Но по нынешним временам этого слишком мало для отвода.

Может быть, специально г. Розанова не пригласили только потому, что «призвание писателя» он понимает, как «призвание к сумасшествию», а там нет еще должной готовности «сойти с ума»?

Н. Пустынник

Миссия по епархиям: миссионерские беседы архипастыря с сектантами. – Тамбовская миссия. – Новый миссионер. комитет в Могилеве. – Миссионер. деятельность вятского братства. – Инородческая миссия.

Миссия по епархиям. Для более наглядного представления современной миссионерской деятельности приводим факты, характеризующие рост нашей внутренней миссии.

В Благовещенске сам преосвященный ведет лично и систематически т.н. «четверговые» беседы с сектантами, которые для собеседований с преосвященным миссионером являются иногда из окружающих поселков. Миссионерская деятельность в Благовещенской епархии, кстати заметить, весьма нуждается в просвещенном архипастырском руководстве, так как епархия в сильной степени заражена сектантством, пропагандируемым многочисленными переселенцами-сектантами, вышедшими с юга Европейской России. – Возрастает в успехе миссионерское дело и в епархии Тамбовской, где работают такие ревностные и преданные своему делу миссионеры, как гг. Базарянинов и Третьяков. Не мало надежд миссия возлагает и на бывший в январе т.г. Тамбовский епархиальный съезд, на котором духовенство единогласно высказалось за необходимость развития дела приходской миссии.

Нужно отметить также учреждение миссионерского комитета в Могилевской епархии, который, судя по уставу его, обещает быть весьма многоплодным по своей деятельности. Вот некоторые статьи этого устава, осуществление которых принесет несомненную пользу Могилевской миссии:

§ 18. Для более подробного ознакомления с нуждами миссионерского дела и лучшей его постановки, и миссионерский совет, по мере надобности, созывает благочиннические, уездные и епархиальные миссионерские съезды и, на основании состоявшихся на этих съездах постановлений, совет делает соответствующие распоряжения в пределах своей компетенции.

§ 19. Благочиннические миссионерские съезды созываются советом под председательством благочинного и состоят из следующих лиц: благочинного, духовенства благочиния, миссионерствующих в благочинии лиц, уездного миссионера, если таковой в уезде имеется, и епархиального миссионера.

§ 20. Уездные миссионерские съезды созываются советом из следующих лиц: епархиального миссионера, настоятеля собора уездного города, уездного наблюдателя церковных школ, миссионеров уезда, благочинных, священников приходов, зараженных расколом и сектантством и других духовных и светских лиц, интересующихся делами миссии. Председателем уездного съезда бывает лицо по назначению епархиального преосвященного или по избранию съезда.

§ 21. Епархиальные миссионерские съезды созываются под председательством епархиального преосвященного и составляются: из всех членов миссионерского совета, всех миссионеров епархии и других духовных и светских лиц, близко стоящих к делу миссии, могущих сообщить съезду полезные сведения, а также миссионеров соседних епархий, по особому приглашению совета.

Не можем, однако, не порекомендовать вновь учрежденному комитету уделять возможно меньше места канцелярской волоките, сухой формалистике, только убивающей и тормозящей миссионерское дело. Согласно § 22 устава комитета совет, если признает нужным, составляет и дает в руководство миссионерам и другим деятелям миссии инструкции или руководственные правила в их миссионерской деятельности.

«Инструкция» и «руководственные правила» безусловно необходимы для всякого рода деятельности, но только до тех пор, пока последняя не превращается в бесконечные изменения и переделки этих правил, пока правила не начинают сковывать свободное творчество, живую инициативу, и творчество, широкая свободная инициатива, необходимые во всяком деле, тем более нужны в такой деятельности, как миссионерская, являющаяся не столько обычной шаблонной профессиональной работой, сколько искусством, скажем более: искусством из искусств. Для большей успешности и плодотворности проповеди миссионеров, которым приходится переносить в их путешествиях столько и физических невзгод и, порой острых нравственных переживаний во время бесед, необходимо также, чтобы миссионерские комитеты озаботились назначением определенного времени для отдыха миссионеров. Было бы в высшей степени справедливым дать им те же вакации, какими пользуются учащие в духовно-учебных заведениях. – С особенным удовольствием останавливаемся на деятельности Вятской миссии. Судя по отчету Вятского Николаевского Братства, эта миссия по широте и рациональности своей постановки нисколько не уступает выдающейся по своей организации миссии Астраханской, отмеченной нами в январской книжке вашего журнала. Вот некоторые, наиболее важные и характерные черты из жизни Вятской миссии. Прежде всего в Вятской епархии действует на пользу миссии 47 миссионерских школ.

В г. Вятке таких школ, называющихся центральными, две: мужская, учрежденная в 1875 г. прот. С. Кашменским, и женская, основанная по его же идее в 1891 г.

Всех учащихся 1904–6 уч. г. в мужской школе было 23 в возрасте от 20 до 53 лет; в женской 15 крестьянских девиц от 17 до 24 лет.

Соответственно установленной для школ программе, предметами изучения в них были: 1) священная история, 2) катехизис, 3) церковная история. 4) историко-литургические сведения и 5) а) история и б) обличение русского старообрядчества.

Главное внимание учащихся было обращено на изучение этого последнего предмета.

Учение продолжалось в течение шести месяцев: началось 2 октября 1904 года и окончилось 31 марта 1905 года. Уроки в обеих школах были ежедневные, с 8 часов утра до 12 часов дня, исключая воскресных и праздничных дней.

Во внеклассное время учащиеся знакомились со старопечатными книгами и читали книги миссионерского и другого содержания, обсуждали и решали разные вопросы; беседовали с приходившими в школу старообрядцами.

С практическими приемами собеседований со старообрядцами учащиеся знакомились, присутствуя на публичных собеседованиях со старообрядцами, происходивших в г. Вятке в декабре, феврале, марте и апреле месяцах в здании двухклассной церковно-приходской женской школы и народном доме.

Кроме центральных миссионерских школ, Вятское братство содержит 45 церковно-приходских школ в селах и деревнях, зараженных, старообрядчеством. Эти школы также могут быть названы миссионерскими в виду того, что в них преподаются краткие сведения по расколоведению, выясняются в доступной детскому пониманию заблуждения старообрядцев.

В школах обучаются не только православные, но и старообрядцы, составляющие 43% общего числа учащихся.

О благотворном воспитательно-миссионерском влиянии братских школ на детей и местное население свидетельствуют многочисленные сообщения оо. миссионеров и заведующих школами. Для примера приводим сведения, данные миссионером о. Шерстенниковым о Большелукошечной школе и свящ. Васнецовым о Подгорновской школе. Первый пишет:

«Большелукошечная школа в предыдущие годы считалась одною из лучших братских школ, мне подведомственных, по истинно-христианскому настроению, неизменно господствовавшему в ней во все время занятий учителя Александра Палкина. Такою эта школа была и в отчетном году. Учитель Палкин был не столько учителем, сколько пестуном детей, усердным и религиозно-настроенным человеком. Частые молитвы, общее согласное пение, катехизаторский способ обучения Закону Божию, ревностное внедрение в учеников послушания и почтения к старшим, взаимопомощь их в школьных трудах – все это делало школу не такою, как многие другие, не монотонною, а глубоко осмысленною и весьма приятною для крестьянского люда.

За Большелукошечною школою нужно признать весьма важное миссионерское значение в местности; благодаря ей, православное население укрепилось в православии и значительное количество старообрядцев присоединилось в разное время к православию».

Необходимо при этом заметить, что учителя и учительницы братских школ не ограничиваются исполнением только прямых школьных обязанностей. В свободное от учебных занятий время они ведут миссионерскую проповедь среди населения – православного и старообрядческого. 17 учителей и учительница на этом поприще работают с неослабной энергий и трудолюбием. Вот как отзываются оо. миссионеры и заведующие школами о некоторых из них.

Миссионер южной полосы Глазовского уезда, священник Даниил Шерстенников сообщает: «Учитель Большелукошечной братский школы А. Палкин неутомим в собеседованиях со старообрядцами».

Тот же миссионер: «Учитель Клабуковской школы И. Сиков не ограничивался одними школьными занятиями: как известный ревнитель православия, вышедший из грубого раскола и перенесший на себе все ужасы борьбы с темною средою, Сиков не оставлял бесед с заблудившими: в здании школы было устроено им 9 бесед, в окружающих школу деревнях – 12 и в деревнях Святогорского, Васильевского и Аргангельского приходов – 19. Кроме того, Сикову мною были делаемы поручения увещевать разных лиц, нетвердых в православии, что он исполнял охотно».

О том же учителе Клабуковской школы Иосифе Сикове заведующий школою, свящ. Васнецов, сообщает: «Миссионерской деятельности учителя Сикова обязаны своим обращением в православие его отец и зять».

Заведующий Слеповскою школою, свящ. Селивановский: «В свободное от учебных занятий время учитель школы Михаил Рябов производил беседы со старообрядцами деревень моего прихода, чем немало содействовал мне в приходско-миссионерской деятельности. Чрез него я всегда был в курсе тех религиозных движений, какие за отчетный год замечались среди старообрядцев моего прихода».

Вообще миссионерское и школьно-миссионерское дело в Вятской епархии поставлено весьма высоко. Дай Бог, чтобы оно нашло своих подражателей…

И это тем более, что, как сообщают миссионеры и приходские батюшки, отпадения в сектантство за последнее время принимают по местам угрожающий массовый характер и сектантское влияние заявляет о себе уже там, где еще вчера, по-видимому, не могло быть о нем и речи. Вот что, напр., пишет нам священник из города Курска, из прихода, в котором доселе была «тишь да гладь, да Божья благодать»: пришлось, сообщает о. Мешковский, сделаться миссионером: жаль православных! «Батюшка, заявил мне один из них, нас забили шалопуты (так православные называют в этом приходе баптистов-субботников); помогите нам… Бог вас не оставит». Неутешительные вести по этой части идут также с юга и запада Роса и где отпадения в католичество и баптизм стали самым и заурядным явлением.

Инородческая миссия. Говоря о миссионерско-просветительной деятельности церкви, нельзя обойти молчанием миссии инородческой. Факты из этой области весьма немногочисленны. Миссионерская деятельность среди инородцев вообще представляет собой для русского общества что-то в высшей степени таинственное, малоизвестное. Успехи ее, насколько можно судить по данным скудных миссионерских отчетов, весьма незначительны. По местам, как напр., в Закавказье, на севере, Енисейской епархии (после известного труженика-миссионера о. Платона) миссионерская инородческая проповедь почти замерла.

Целые племена, даже бывали православными, как напр., аджарцы (100.000) Гурийской епархии, эти когда-то грузины, омусульманившиеся под владычеством турок и сделавшиеся русскими подданными после войны русских с турками в 1875–78 гг. остаются у нас в совершенном забросе, лишенные всякого христианско-просветительного влияния (не до приезда ли везде поспевающих с своей проповедью английских и шведских миссионеров)? И тем, конечно, с большей любовью останавливаешься на тех немногих фактах из жизни многострадальной инородческой миссии, которые свидетельствуют о том, что дело просвещения инородцев еще не умерло окончательно, и что и теперь по местам оно поддерживается усердием отдельных деятелей, горячо преданных своему делу. Из настоящей книжки журнала читатель может узнать о высокопросвещенной деятельности в этом направлении преосвященного Гурия епископа Симбирского (бывшего Самарского). «Благовещ. Епарх. Ведомости» с своей стороны сообщают о неустанной миссионерской деятельности владыки Благовещенского, который вместе с своими 15 сподвижниками-миссионерами предпринимает поездки к тунгусам, и якутам, беседует с инородцами, отправляет у них богослужение, и пользуется среди них большей любовью, как истинный отец-архипастырь, идущий навстречу всякой нужде этих малых, вновь приобретаемых для царства Божия. Тот же епархиальный орган сообщает и еще об одном, к сожалению, скончавшемся, труженике-миссионере свящ. П. Протодиаконове, который почти половину своей жизни посвятил на беззаветное и бескорыстное служение гольдам, гилякам, орочонан, самогирцам, негидальцам, якутам и тунгусам, действуя среди них то в качестве миссионера-проповедника истины евангельской, то в роли переводчика на гольдский язык св. евангелия, краткой священной истории и богослужебных книг, а также и медицинских брошюр (о дифтерите и о правиле предохранительной оспы), то, наконец, как лингвист-дилетант при составлении гольдской азбуки и гольдско-русского словаря. И трудился он на ниве Христовой не нуждою, а именно волею, при слабых физических силах, но с неослабевающею энергией в пастырско-миссионерском действовании.

Мир душе проповедника, честно и свято потрудившегося в деле благовествования святой истины Христовой!

Конференция миссионеров в Галле. – Заботы миссии о школах. – Плодотворность миссии в юго-восточной Африке. – Персидская секта кающихся. – Церемония, совершаемая накануне праздника Ашара. – Гуссейн, внук пророка Магоммеда. – Эфиопский орден.

Газета «Magdeburgishe Zeitung» говорит, что 19 и 20 февраля с.г. состоялась конференция миссионеров в Галле. Это уже по счету 28 годовое собрание. Весьма интересные делали сообщения инспектора миссий Аксенфельд и Трительвиц. Кроме того, говорил, миссионер пастор Ротерберг, инспектор миссии Гаусмейтер, профессор Варнек и некоторые другие. Главным предметом сообщений были и наибольший интерес представляли собою сообщения о восстании в германских владениях в юго-восточной Африке и отношении к нему миссий, а также о положении последних.

Оказывается, что климатические условия не особенно тягостно отзываются на здоровье миссионеров и «malaria» (род болотной лихорадки) не особенно их одолевает, как видно из отчета инспектора миссии г. Трительвица. В горных местностях малярия довольно редкое и одиночное явление. В настоящее время железная дорога ведет до самой подошвы горы Килиманджаро, чем избегается переход по нездоровым низменностям. Отношения к немецкому правительству весьма удовлетворительны. Недоразумения возникают только по вопросам о землевладении. Вопрос главный заключается в том, что миссия, в интересах туземцев и для обеспечения последним постоянной и достаточно уплачиваемой работы, должна стремиться к обладанию возможно большим количеством земли.

Кроме того, из других сообщений оказывается, что восстание весьма мало коснулось Узамбары, так что туземцы оставались там почти совершенно спокойными.

Миссии весьма озабочены и находят самым важным устройство школ. Весьма утешительным находят также то обстоятельство, что во время восстания в германских владениях юго-восточной Африки, католические и евангелические миссии действовали весьма дружно и единодушно.

Хотя приходится миссиям значительно бороться с исламом, сильно распространенным среди населения берегов и в особенности из Суагелиса, проникающим внутрь колонии, но вообще можно сказать, что деятельность миссий плодотворна и в будущем подает большие надежды.

Значительный интерес в конференциях возбужден был вопросом о том, что Евангелие язычникам должно быть проповедуемо на их родном языке, причем миссионеры, при изучении туземных языков должны главным образом обращать внимание на дух языка, так как представления и понятия туземцев весьма существенно отличаются от понятий и воззрений европейцев. Сообщение об этом делал г. Мейнгоф, профессор семинарии восточных языков в г. Берлине.

В газете «Berliner Tageblatt» в корреспонденции из Константинополя от 10 марта говорится о значении и влиянии на народ персидской секты «кающихся». В этой стране до сих пор преобладает идея о гневном Боге, прощение и благоволение которого можно приобрести только жертвами и самоистязанием, кровью и ранами. С этим воззрением в связи хотя весьма мало эстетическая, но потрясающая церемония, совершаемая накануне празднования Ашара.

Первоначально празднество это или лучше сказать траурная церемония была установлена и введена в воспоминание смерти Гуссейна, внука пророка Магоммеда, который, сражаясь за свою веру и владычество, был разбить неприятелем в сражении при Кербеле 10 Мухареха 680 года. Отсюда происходит, и самое название празднества: праздник десятого дня. Разбитый в сказанном сражении, Гуссейн умер в пустыне мученической смертью. С течением времени развился культ Гуссейна в воспоминание его смерти, убитого ею брата Гассана, а также увода в рабство сыновей Гуссейна. Их судьба разукрашена и дополнена была весьма сложной легендой и теперь мы видим ее вполне реально изображаемой в Константинополе.

Все обставляется траурно, всюду покаяние и печаль. Все входные двери, стены, окна, все сплошь завешивается материей черного цвета. Все скамьи и трибуны покрыты темными коврами. С этих трибун персидский посол и высшее духовенство указывают на черные доски, на которых серебряными буквами изображены изречения, разъясняющие значение этого дня. Пылающие факелы отбрасывают кровавый блеск на громадную толпу народа и отражаются на оружии турецких солдат, густыми шпалерами, в виду сохранения порядка, окружающих дворцовую площадь, на которой происходит торжественная церемония. Среди многочисленной толпы персов видно много иностранцев и не мало женщин. Церемония начинается с заходом солнца. После омовения и произнесения молитв в соседней мечети из главных входных дверей появляется первая группа страждущих и раздается траурное, печальное пение. Все они одеты в черные одежды и видна только голая грудь. Еще до их появления, оно возвещается особого рода шумом, производимым ритмическими размеренными ударами, постоянно наносимыми ими себе в грудь рукою или сжатым кулаком, в знак глубокого траура. Эти удары так жестоки и продолжительны, что вызывают опасные и тяжкие заболевания.

После того как эта первая группа обойдет площадь вокруг устроенного по средине места для моления, появляется другая группа, также одетая в черное, но выкачивающая свою скорбь уже не ударами кулаком в грудь, а жестоким и беспрестанным постегиванием своих голых спин тонкими ремнями, соединенными в один пучок. Не успевали они обойти круг, как уже вся спина была окровавлена и виднелось рассеченное в клочья тело. Они также совершали свое шествие с пением, причем иногда прерывали его дикими и жалобными возгласами, выкрикивая: «Гассан, Гуссейн!». Эти две процессии должны были изображать печаль и воспоминания религиозной общины по поводу смерти Гуссейна. Следующая за ним группа должна была символически напоминать о страданиях его в пустыне. На сцену появлялись школьники в белом одеянии с чашами в руках, наполненными водою. Вслед за ними появляется белая лошадь, на которой сидит связанный и покрытый кровавыми пятками мальчик, одетый в белое. Этим должна быть изображена судьба сыновей Гуссейна, которых отняли у отца и увели в рабство. В заключение появляются мальчики, несущие воткнутые на копья руки, сделанные из окрашенной жести, и изображающие участь поборника родной религии, которому отсечены были руки в тот момент, когда он хотел защитить своих детей.

После этой последней сцены мы наконец имеем дело с настоящими кающимися и мучениками. Они в длинных белых одеждах с непокрытыми головами. Приближение их возвещается пением, сходным с воем, причем беспрестанно выкрикиваются имена: Гуссейн и Гасан. Они появляются с блестящими мечами в руках и уже окровавленные. Они с трудом дождались этого момента и еще до появления на площадь, па пути наносили себе сильно наточенными мечами раны в лицо, грудь и куда попало. Они были глубоко убеждены, что этим они неизбежно прокладывают себе путь в рай. Все это представляло ужасную, отвратительную картину. Эти окровавленные лица, эти глаза, горящие диким, неистовым фанатизмом, эти размахивания блестящими, острыми мечами, эти порывистые, отчаянные телодвижения, эти потоки крови, лившиеся по белым одеяниям, и все это освещенное кровавым ярким отблеском пылавших факелов, – все было ужасно.

Многие при этом умирают от ран, самими себе нанесенных, но эго нисколько не мешает на будущий год устраивать такое же торжественное, кровавое празднество. Эго «покаяние» напротив того устраивается еще более ярко и кровопролитно и так повторяется из года в год. Прав быль Мефистофель, говоря, что «кровь – это какой-то особый, необычайный сок»; изуверство процветает и в наше время настолько же сильно, как и во времена аммонитян, приносивших Молоху человеческие жертвы.

В одной корреспонденции, помещенной в газете «Koelnische Volkszeitung», говорится, что прежде, чем вспыхнуло восстание в различных пунктах германских владений в юго-восточной Африке, ходили слухи о сильном эфиопском движении. Предполагают, что существовало задолго пред тем подготовленное движение фанатического характера среди туземных племен, к которому примкнуло фанатическое магометанское движение. Некоторые утверждали, будто за спиной этого движения втайне стояли аравитяне, другие же утверждали, что арабы ему не сочувствовали, так как многие из их вождей обязаны были выгодными должностями и высоким положением германскому влиянию. Кто знаком с хитростью и скрытной натурой арабов, тот, конечно, не поверит последнему, так как не напрасно у арабов существует поговорка: «Целуй ту руку, которую не в силах отсечь». Следы общего эфиопского движения усматриваются англичанами даже в волнениях, возникших теперь в Натале. Собственно говоря, внешним толчком, вызвавшим волнение, было возвышение пошлин и налогов, которое пришлось очень не по вкусу туземцев. Ведь лозунг: «Южная Африка должна быть для чернокожих» давно уже существует. Кроме того, на это движение повлияли еще весьма значительно и некоторые религиозные причины, в особенности с переходом громадного числа туземцев из вселенской церкви в епископальную. В ней образовался т.н. «эфиопский орден». Религиозные энтузиасты посещали одно племя за другим и убеждали туземцев, принявших христианство, иметь священников не из белых, а из чернокожих. Случалось, даже так, что эти проповедники снова совершали крещение над теми туземцами, которые были крещены английскими священниками. Приезжали также в Южную Африку негры-миссионеры из северной Америки и из Либерии. Эти агитировали в пользу «освобождения африканской расы». «Daily Chronicle» сообщала из Бломфонтена, что в стране находится очень много таких проповедников из северной Америки и из Либерии, посещающих африканские племена и убеждающих их, что они такие же, как белые, и должны сбросить с себя иго последних. В силу этого опасались в Бломфонтене всеобщего восстания туземцев. 80.000 вооруженных базутосов были уже на границе колоний оранжевой реки. Конечно, их бы возможно было обезоружить, пока лорд Робертс находился с своими войсками в южной Африке, но теперь это дело немыслимое. Вместе с тем указывается на те затруднения, с которыми удалось Германии подавить восстание в своих владениях. В виду того, что германцы сильнейшая нация в военном отношении, это обстоятельство вселяет в туземцах убеждение, что англичанам не удастся сломить их.

Волнения в Натале, возникшие в настоящее время, невольно вызывают размышления о том, каково теперь действительное положение «белого человека» в южной Африке. Уже привыкли на нее смотреть, как на владение белого человека. А между тем на самом деле поселения белых крайне незначительны численностью среди густого населения африканских туземцев. Если они восстанут, то есть основание опасаться истребления белых. Самая большая опасность угрожает Наталю, так как, там нет английских войск, а вся его милиция не свыше 3.500 человек. Наталь не может оказаться в состоянии снабдить гарнизонами города и села и одновременно с этим выслать войско в окрестности. Туземцев в десять раз более, нежели белых. В некоторых других частях южной Африки это процентное отношение не так сильно, но все же весьма значительно. В Капских колониях имеется 75 процентов чернокожих. В колониях Оранжевой реки отношение белых к чернокожим как 1:2. В Трансваале приходится трое чернокожих на одного белого, а в Родезии один белый на 50 чернокожих. Так как, германские и португальские поселения по малой мере имеют два миллиона чернокожего населения, можно сказать, что к югу от Замбези туземцев в пять раз более, нежели белых. Если бы только среди этого черного населения появился энергичный вожак, или если бы какое-либо всеобщее неудовольствие объединило все туземные племена, то можно предвидеть ужасную, истребительную войну, из которой южноафриканская цивилизация может выйти победительницей только после продолжительной и тяжелой борьбы. Эти религиозные секты представляют собою главную и страшную опасность южной Африки.

В №№ 37 и 42 «Собрания узаконений и распоряжений Правительства» распубликован ряд законов, касающихся римско-католического духовенства. Таковы законы: 1) о порядке назначения, перемещения и увольнения приходского римско-католического духовенства, ректоров, инспекторов н профессоров Императорской римско-католической духовной академии и семинарий, а также регентов и секретарей консисторий, и об установлении в законе взысканий с духовных лиц римско-католическ. исповедания. 2) Об изменении существующего порядка отпуска духовных лиц р.-к. исповеданы. 3) Об отмене постановлений относительно упразднения и закрытия р.-к. монастырей в губерниях Царства Польского, северо-западных и юго-западных. 4) О р.-к. крестных ходах в религиозных процессах, и 5) О постановке р.-к. крестов и священных изображений.

Законы эти вносят значительным облегчение в быт римско-католического духовенства и населения, сравнительно с прежде существовавшими по сему предмету ограничительными узаконениями и распоряжениями административных властей.

1) Так, хотя, законом об установлении нового порядка назначения римско-католических духовных лиц на должности, за органами правительственной власти и сохранено право контроля в отношении первоначального назначения ксендзов к духовным должностям, в форме предварительных сношений епархиальных начальников с гражданской властью, однако перемещение и увольнение духовных лиц всецело предоставлено епископам.

Кроме того, допущено поступление иностранных ксендзов на службу в Привислинский край на тех же основаниях, как это существовало до настоящего времени для Империи, с заменою дозволения министра внутренних дел разрешением варшавского генерал-губернатора. Равным образом р.-к. священники из русских подданных, получившие образование и рукоположение за границею, сравнены в правах с ксендзами, посвященными в России, и для них, в отмену прежних воспрещений, установлен общий, указанный выше порядок назначения к должностям.

Независимо от этого, гражданской власти, во избежание всяких проволочек в деле назначения духовных лит, отныне вменяется в обязанность давать свои ответы на обращаемые к ним епископами запросы по этим делам в месячный срок, причем неполучение епархиальною властью ответа в указанный срок признается равносильным изъявлению согласия на предложенное назначение.

2) Относительно отлучек римско-католического духовенства отменена действовавшая доселе установленная, под влиянием польского мятежа, сложная система надзора правительственной власти за передвижением р.-к. духовных лиц не только вне пределов губерний, где они состояли на службе, но даже и за отлучками их из приходов. Увольнение этих лиц в отпуск ныне предоставлено духовному начальству, от которого ксендзы, на основании закона 26 декабря, и будут получать бессрочные паспортные книжки. Таким образом отмененными являются все прежние распоряжения, налагавшие на p.-к. духовные власти обязанность при разрешении отлучек подведомственным им ксендзам, предварительно сноситься с местным административным или полицейским начальством.

3) Что касается наложения административных взысканий на лиц р.-к. духовенства, то в этом отношении законом 26 декабря внесены в существовавший порядок весьма существенные изменения в двояком отношении: во-первых, право на наложение взыскания в административном порядке сосредоточено в руках министра внутренних дел, в отмену прежних правил, в силу которых, такое право принадлежало, кроме министра, генерал-губернаторам и даже губернаторам; во-вторых, обширная система административных кар, до заключения в монастырь включительно, заменена правом министра предлагать епархиальному начальству о принятии соответственных мер к прекращению вредной деятельности ксендза с указанием, что лишь в том случае, если епархиальный начальник не примет надлежащих мер или таковые будут признаны недостаточными, министр имеет право требовать увольнения ксендза от должности. В силу сказанного, наказания на ксендзов будут отныне фактически налагаться духовным начальством, усмотрению которого предоставлено устанавливать и самую меру взыскания, не говоря уже о праве епископа давать министру внутренних дел объяснения, которые по мнению епархиальной власти могли бы служить основанием к оправданию обвиняемого священника.

4) В отношении крестных ходов и религиозных процессий, совершение коих вне костельных оград в городах 9 западных и Курляндской губерниях до настоящего времени вообще не допускалось, а в селах и деревнях было ограничено случаями крайней необходимости, установлен для упомянутых губерний и Царства Польского общий, сближающий совершение p.-к. крестных ходов с условиями допущения православных процессий, порядок, в силу которого p.-к. духовенство, совершающее или устраивающее крестные ходы, похоронные шествия или паломничества с религиозною целью, обязано руководствоваться указаниями своего епархиального начальства и только каждый раз заблаговременно предупреждать местную полицию о времени и месте предполагаемой процессии. Таким образом, с устранением администрации от участия в деле разрешения тех или иных религиозных процессий, роль полиции в настоящем деле сводится лишь к наблюдению за порядком во время упомянутых шествий.

5) По вопросу о постановке р.-к. крестов и священных изображений в Западном крае и Царстве Польском отменено ограничение, в силу которого постановка означенных сооружений ставилась в зависимость от предварительного разрешения гражданской власти. Такое разрешение, по мысли Государственного Совета, должно быть испрашиваемо лишь в тех случаях, когда, на основании действующих узаконений, оно требуется для всяких вообще сооружений, возводимых, например, в городах, на землях общего пользования и т.д. Таким образом, все имевшиеся до сего времени ограничения в праве населения не только сооружать новые, но даже поддерживать и ремонтировать уже существовавшие р.-к. кресты, новым законом совершенно отменены и лишь в отношении надписей на крестах и священных изображениях закон 26 декабря удержал за губернаторами право утверждать таковые и то за исключением текстов из Священного Писания.

6) С отменою в законодательном порядке статьи 187 и примечания к ней уст. ин. исп. и Высочайшего повеления 2 апреля 1866 г. о закрытии р.-к. монастырей, положен предел дальнейшему упразднению существующих в Западном крае и Царстве Польском р.-к. монастырей, каковые, таким образом, – в числе 9 для Империи и 13 для Царства Польского, – будут оставлены неприкосновенными. Особое значение этот закон приобретает в виду предстоящего, на основании Высочайше утвержденного 17 апреля мин. года журнала Комитета Министров, рассмотрения в особом по делам веры совещании вопроса об упрощении самого порядка приема новициев в монастыри и об устранении всех тех сохранившихся еще в уставе иностранных исповедания ограничений, которые могли бы создавать некомплектность монастыря и затем влечь за собою его упразднение по недостатку монашествующих, когда и во р.-к. церковным постановлениям монастырь должен прекратить свое существование (Булла Папы Бенедикта XIV, 1744 г.). С предположенною затем отменою также и тех статей закона (189, 190), в силу коих обители штатные пополнялись монашествующими исключительно из нештатных монастырей, вступление же в эти последние было воспрещено, р.-к. население получит полную возможность удовлетворения в этом направлении своих религиозных нужд и потребностей, так как в ближайшем будущем устранятся все вытекавшие из приведенных законов препятствия к пополнению р.-к. монастырей до положенной в них нормы.

К изложенному следует прибавить, что законы 26 декабря 1905 г. но исчерпывают всей совокупности преобразований в отношении р.-к. духовенства и населения, а дополняют лишь обширную систему льгот, которые предоставлены инославным церквам в России Высочайшими указами 12 декабря 1904 г., 17 апреля 1905 г. и Всемилостивейшим Манифестом 17 октября того же года об укреплении начал веротерпимости.

Существенные в этом мероприятия получили конкретное определение преимущественно в указе 17 апреля, главнейшие положения которого сводятся к следующему: всем лицам, исповедующим православие и достигшим совершеннолетия, предоставлено беспрепятственно переходить в инославные исповедания; разрешение постройки, возобновления и ремонта церквей всех христианских исповеданий поставлено в зависимость лишь от согласия духовного начальства подлежащего исповедания, наличности денежных средств и соблюдения технических требований устава строительного; преподавание в учебных заведениях Закона Божия инославных христианских исповеданий допущено на природном язык учащихся, причем преподавание это должно быть поручаемо духовным, лицам подлежащего исповедания и только при отсутствии светским учителям того же исповедания и т.п.

Наконец, нельзя упускать язь виду, что, на основании Высочайше утвержденного 11 февраля 1905 г. положения Комитета Министров, отменены, во исполнение п. 6 Высочайшего указа 12 декабря 1904 г. все стеснявшие свободу исповедания веры и не основанный прямо на законе административные распоряжения, от каких бы начальств они ни исходили.

Из числа таких стеснений, отмена которых несомненно имеет весьма важное значение и вносит коренные изменения в положение р.-к. церкви в Росси и, следует отметить, например: основанное на Высочайшем повелении 27 ноября 1872 г. ограничение р.-к. епископов в посещении местностей с униатским населением и находившиеся в связи с этим циркулярные распоряжения местных властей западных губерний и Царства Польского, устанавливавшие особый порядок предварительных сношений при объезде епархиальными начальниками своих епархий и воспрещавшие торжественный встречи епископов в приходах; административные распоряжения о предварительном цензировании светскою властью пастырских посланий епархиальных начальников; распоряжения центральной и местной власти, ограничивавшие съезды ксендзов для совершения сорокачасового богослужения и на храмовые праздники; воспрещение открытого ношения Св. Даров и развоза органистами р.-к. церквей облаток с религиозными изображениями и целый ряд иных более или менее мелких ограничений, устранение которых составляет весьма чувствительное облегчение для всего римско-католического духовенства и населения.

94. Духовное лицо инославного христианского вероисповедания, состоящее в сане священнослужителя или в звании настоятеля или наставника старообрядческого согласия или сектантской общины, виновное:

1) в совершении брака лица инославного христианского исповедания с лицом заведомо православного исповедания, если брак потом не был совершен по православному обряду;

2) в совершении брака между заведомо православными, наказывается:

денежною пенею не свыше пятисот рублей.

Сверх того, виновный удаляется от занимаемой должности на время от трех месяцев до одного года, а при повторении – на время от одного года до трех лет или навсегда.

96. Виновный в принадлежности к изуверному учению, соединенному с посягательством на жизнь свою или других, или с оскоплением себя или других, или с явно безнравственными действиями, наказывается:

ссылкой на поселение в особо предназначенные для сих осужденных местности.

Сему же наказанию подлежит виновный в оскоплении самого себя по заблуждению фанатизма.

98. Лицо нехристианского вероисповедания, последователь изуверного учения, сектант или лицо инославного христианского вероисповедания, а также старообрядец, виновные в оскорблении православного священнослужителя или в предусмотренном статьей 475 насилии над его личностью не во время совершения им службы Божией или духовной требы, но с целью оказать неуважение к вере и церкви православной, наказываются:

заключением в тюрьме.

Если сие оскорбление или насилие над личностью учинено во время совершения священнослужителем службы Божией или духовной требы, то виновный наказывается:

за оскорбление – заключением в исправительном доме на срок не свыше трех лет;

за насилие – заключением в исправительном доме.

380. Виновный в устройстве, без надлежащего разрешения, старообрядческого или сектантского скита, или иного сего рода обиталища, наказывается:

денежною пенею не свыше трехсот рублей.

381. Сооруженные, без надлежащего разрешения церковь или молитвенный дом, скит или иное сего рода обиталище, в случаях, статьями 379 и 380 предусмотренных, могут быть сохранены по воспоследовании надлежащего на то разрешения.

413. Духовное лицо христианского вероисповедания, состоящее в сане священнослужителя или в звании настоятеля или наставника старообрядческого согласия или сектантской общины, участвовавшее заведомо в совершении брака, предусмотренного статьями 408–412, наказывается:

заключением в исправительном доме на срок не свыше трех лет или заключением в тюрьме.

425. Духовное лицо инославного христианского вероисповедания, состоящее в сане священнослужителя, или в звании настоятеля, или наставника старообрядческого согласия или сектантской общины, или духовное лицо нехристианского вероисповедания, или служащий, обязанные вести метрические книги или записи о рождении, смерти или бракосочетании, виновные в невнесении в оные сведений, коими обусловливаются гражданские последствия сих событий, наказываются:

заключением в тюрьме.

Сверх того, суду предоставляется удалить виновное духовное лицо от занимаемой духовной должности на время от шести месяцев до трех лет.

426. Духовное лицо инославного христианского вероисповедания, состоящее в сане священнослужителя или в звании настоятеля или наставника старообрядческого согласия или сектантской общины, или духовное лицо нехристианского вероисповедания, или служащий, обязанные вести метрические книги или записи о рождении, смерти или бракосочетании, виновные:

1) в невнесении по небрежности в таковые книгу или запись надлежащих сведений;

2) во внесении по небрежности в таковые книгу или запись неверных сведений;

3) в неисполнении установленных законом или обязательным постановлением правил о порядке ведения или хранения таковых книг или записей, а равно о представлении оных, своевременно в подлежащие места, наказываются:

денежною пеною не свыше трехсот рублей.

455. Виновный в убийстве:

2) духовного лица христианского вероисповедания состоящего в сане священнослужителя, или в звании настоятеля, или наставника старообрядческого согласия или сектантской общины, при совершении им службы Божией или духовной требы, наказывается:

каторгой без срока или на срок не ниже десяти лет.

471. Виновный в причинении телесного повреждения:

2) духовному лицу христианского вероисповедания, состоящему в сане священнослужителя, или в звании настоятеля, или наставника старообрядческого согласия или сектантской общины, при совершении им службы Божией или духовной требы, наказывается:

каторгой на срок свыше десяти лет, если повреждение весьма тяжкое;

заключению, в исправительном доме на срок не ниже трех лет, если повреждение тяжкое;

заключением в исправительном доме, если повреждение легкое.

510. Виновный в умышленной угрозе лишить жизни или свободы угрожаемое лицо или члена его семьи, или учинить насильственное на их личность посягательство или произвести поджог, взрыв или потопление их имущества, если таковая угроза могла вызвать у угрожаемого опасения ее осуществимости, наказывается:

арестом на срок не свыше трех месяцев или денежною пенею не свыше трехсот рублей.

Если означенная угроза была выражена на письме или направлена против:

2) духовного лица христианского вероисповедания, состоящего в сане священнослужителя, или в звании настоятеля или наставника старообрядческого согласия, или сектантской общины, при совершении им службы Божией иди духовной требы, то виновный наказывается:

арестом.

532. Виновный в оскорблении:

2) духовного лица христианского вероисповедания, состоящего в сане священнослужителя, или в звании настоятеля, или наставника старообрядческого согласия или сектантской общины, при совершении им службы Божией или духовной требы, наказывается:

заключением в тюрьме.

II. В статье 37 (п. 2) Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 года, уголовного уложения исключить ссылку на статью 380 (ч. 2), а в статье 53 того же уложения: в части 2 – исключить ссылку на статью 84 (ч. 2); в части же 3 – ссылку на статью 84 (ч. 4) заменить ссылкой на статью 84 (ч. 2).

III. Статьи 91, 92 и 301 Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения отменить.

IV. В изменение, дополнение и отмену подлежащих узаконений, постановить:

1) По делам о нарушении ограждающих веру постановлений, не ожидая введения в действие Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 года, уголовного уложения («Собр. узак.», ст. 416) в полном его объеме, вступают в силу глава вторая и статья 309 сего уложения, а по применению к преступным деяниям, предусмотренным указанными главою второю и статьей 309, и глава первая упомянутого уложения, а также отделы I и II Высочайше утвержденного, 22 марта 1903 года, мнения Государственного Совета по проекту уголовного уложения;

2) При применении уголовного уложения к указанным в пункте 1 делам (отд. IV) соблюдаются временные правила, изложенные в статьях 3–7 отдела VII Высочайше утвержденного, 7-го июня 1904 г., мнения Государственного Совета о некоторых изменениях в порядке производства по делам о преступных деяниях государственных и о применении к оным постановлений нового уголовного уложения («Собр. узак.». !901 г. № 98, ст. 966).

V. Статьи 206, 234, 1585₁ и 1585² и Оглавление Отделения четвертого главы первой раздела одиннадцатого уложения о наказаниях уголовных и исправительных (свод. зак. т. ХV, изд. 1885 г.) изложить следующим образом:

206. За устройство, без надлежащего разрешения, старообрядческого или сектантского скита, или иного сего рода обиталища, виновные подвергаются:

денежному взысканию не свыше трехсот рублей.

Все, ими открытое или устроенное без надлежащего разрешения, подложить закрытию впредь до получения сего разрешения.

234. За разрытие могил для ограбления мертвых, виновные приговариваются:

к лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, прав и преимуществ и отдаче в исправительные арестантские отделения на время от двух с половиною до шести лет.

1585₁. За преступления против союза брачного старообрядцы и сектанты приговариваются к наказаниям, определенным в сем уложении, кроме заключения в монастырь и предания церковному покаянию.

1585². За умышленно ложное показание, данное заявившими о их браке при записи оного в метрическую книгу, в том, что они не состоят в браке, совершенному по правилам православной церкви или по обрядам другого признаваемого в Государстве исповедания, виновные подвергаются:

наказаниям, определенным в статьях 236 и 238 сего уложения.

VI. Статью 86 уложения о наказаниях уголовных и исправительных (свод. зак., т. XV, изд. 1885 г.) дополнить следующим постановлением:

86¹. Старообрядческие и сектантские настоятели и наставники приговариваются в случаях, законам определенных, к удалению от должности настоятеля или наставника на время от одного года до пяти лет или навсегда.

VII. Отделение первое главы 1 раздела XI уложения о наказаниях уголовных и исправительных (свод. зак., т. XV, изд. 1885 г.) дополнить следующим примечанием:

«Постановления статей 1557 (ч. 2), 1575, 1577 и 1578 распространяются и на состоящих в звании настоятелей, либо наставников старообрядческого согласия или сектантской общины, но виновные приговариваются в подлежащих случаях, вместо лишения духовного сана и отрешения от должности, к удалению от должности настоятеля или наставника (ст. 86¹ сего уложения)».

VIII. В статьях 215, 1004, 1021, 1022 и 1026 уложения о наказаниях уголовных и исправительных (свод. зак., т. XV, изд. 1885 г.) ссылки: в статье 215 на статью 213 исключить, а в статьях 1004, 1021, 1022 и 1026 – на статьи 181 и 189 того же уложения заявить ссылками на статьи 73 и 90 Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения («Собр. узак.», ст. 416).

IX. Статьи 176, 177 (по прод.), 178 (по прод.), 179, 180, 181 (по прод.), 182, 183, 184, 185, 186 (по прод.), 187 (по прод.), 188, 189 (по прод.), 190–192, 193 (по прод.), 194 (по прод). 194¹ (по прод.), 195, 196 (по прод.), 197 (по прод.), 200, 201 (по прод.), 202, 203 (по прод.), 204 (по прод.), 205, 207–209, 209¹ (по прод.), 210, 213, 216, 217, 936 (по прод.), 1361 и 1576 уложения о наказании уголовных и исправительных (свод. зак., т. XV, изд. 1885 г. и по прод. 1902 г.) и статьи 35, 36 и 48² устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями (свод. зак., т. XV, изд. 1885 г. и по прод. 1902 г.) – отменить.

X. Статьи 200, 201 и 620² устава уголовного судопроизводства (свод. зак., т. XVI ч. 1, изд. 1892 г.) изложить следующим образом:

200. Окружным судам, в общем порядке судопроизводства, подсудны все уголовный дела, изъятые из ведомства мировых судей, а также дела о преступных деяниях, предусмотренных статьями 73, 74, 78–80, 82–90 и 93–98 Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения.

201. Дела о преступлениях или проступках, за которые в законе положены наказания, соединенный с лишением всех прав состояния или всех особенно лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, а равно дела о преступных деяниях, предусмотренных второю главою Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения, когда высшее за сии преступные деяния наказание определено в уголовном уложении не ниже исправительного дома, выдаются окружным судом с присяжными заседателями.

620^2. Из правила, изложенного к статье 620, изъемлются и подлежать рассмотрению при закрытых дверях присутствии дела: 1) о нарушении ограждающих веру постановлении (Выс. утв., 22-го марта 1903 г., угол. улож., ст. 73, 74, 84, 85 и 96); 2) о преступлениях против прав семейственных (улож. наказ., ст. 1549–1575 и 1577–1594, 1596 и 1597); 3) о преступлениях против чести и целомудрия женщин (улож. наказ., ст. 1523–1532) и 4) о развратном поведении, противоестественных пороках в сводничестве (улож. наказ., СТ. 993–1000).

XI. Статью 828 устава уголовного судопроизводства (свод. зак., т. XVI ч. 1. изд. 1892 г.) дополнит примечанием следующего содержания:

«По делам о преступных деяниях, предусмотренных статьями 73 (ч. 1), 79 (ч. 1 и 2), 82, 83 (ч. 2), 84, 85, 87, 96, 97 (ч. 2) и 98 (ч. 2) Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения, в случае признания присяжными заседателями подсудимого заслуживающим снисхождения, наказание смягчается по правилам, в статье 53 уголовного уложения изложенным».

XII. Устав уголовного судопроизводства (свод. зак., т. XVI ч. 1, изд. 1892 г.) дополнить новыми статьями следующего содержания.

33₁. Ведомству мировых судей сверх дел, означенных в статье 33 с примечаниями, подлежат преступные деяния, предусмотренные статьями 75, 76, 77 и 81 Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения. При определении наказаний по этим делам мировые судьи руководствуются пределами наказаний, установленными статьями 20 и 21 сего уложения.

34_1. Дела, означенным в статье 33₁, изъемлются из разбирательства мировых судей, когда на основании Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения заключение в тюрьме может быть назначено на срок свыше одного года и арест на срок свыше шести месяцев (ст. 64), а также в случаях, указанных пунктом 2 статьи 34 сего устава.

1287₁. Ведомству мировых судей сверх дел, означенных в Статьях 1287 и 1288, подлежат преступные деяния, предусмотренные статьями 75, 76, 77 и 81 Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения.

При определении наказаний по этим делам мировые судьи руководствуются пределами наказаний, установленными статьями 20 и 21 сего уложения.

1289₁. Дела, означенные в статье 1287₁, изъемлются из разбирательства мировых судей, когда на основании Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения заключение в тюрьме может быть назначено на срок свыше одного года и арест на срок свыше шести месяцев (ст. 64), а также в случаях, указанных пунктами 2 и 3 статьи 1259 сего устава.

1290₁. Сверх дел, указанных в предшедших статьях (1289 и 1290), ведомству мировых судов не подлежат преступные деяния, предусмотренные статьями 75, 76, 77 и 81 Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения. Дела о сих преступных деяниях подсудны мировому судье, в участке которого они совершены.

XIII. Статью 1260 устава уголовного судопроизводства (свод. зак., т. XVI ч. 1, изд. 1892 г.) дополнить новым (5) пунктом следующего содержания:

«дела о преступных деяниях, предусмотренных статьями 73, 74, 78–80, 82–90 и 93–98 Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения».

XIV. Статьи 124 и 1263 устава уголовного судопроизводства (свод. зак., т. XVI ч. 1, изд. 1892 г.) дополнить примечанием следующего содержания:

«По делам о преступных деяниях, предусмотренных статьями 75, 76, 77 и 81 Высочайше утвержденного, 22-го марта 1903 г., уголовного уложения, приговор мирового судьи почитается во всяком случае неокончательным».

XV. Статью 1004 и примечание к ней устава уголовного судопроизводства (свод. зак., т. ХVI ч. 1, изд. 1892 г.) отменить.

Его Императорское Величество изложенное мнение Государственного Совета, 14-го марта 1906 г., Высочайше утвердить соизволил и повелел исполнить.

За 1904 и 1905 годы Братство состояло из 2-х попечителей, 19 почетных членов и 831 годовых членов. Цель Братства заключалась в том, чтобы «содействовать Вятской епархиальной власти и духовенству Вятской епархии в их противо-раскольнической деятельности (§ 2 Устава Братства)». Средствами для этой цели служили: а) школы, б) бесплатные брошюры и книги, в) публичные беседы с раскольниками, г) материальная помощь миссионерским деятелям. Совет Братства состоял из председателя, его товарища и 9 членов. Он заведовал 1) экономическою частью, 2) школами, 3) брошюрами и книгами миссионерского и религиозно-нравственного содержания (таковых было разослано по епархии в истекшем году до 6.470 экземпляров и 4) устройством публичных бесед с старообрядцами (всех бесед было 8).

Особый интерес представляет школьное дело, в котором на первый план выдвигаются центральные две школы в г. Вятке. В мужской школе было 23 человека в возрасте от 20 до 53 лет, в женской – 15 девиц в возрасте от 17 до 24 л. В обеих школах преподавались 1) Священная История, 2) Катехизис, 3) Церковная история, 4) Историко-литургические сведения и 5) История и Обличение раскола. С практикою ведения бесед, учащиеся знакомились, присутствуя на публичных раскольнических беседах.

Что же касается остальных 45-ти братских школ, разбросанных по Вятской епархии в местах, зараженных расколом, то учебные программы их были значительно меньше, чем в центральных школах. В них преподавались: Закон Божий, Св. История. Объяснение символа Веры, 10-ти заповедей, молитв, церковных служб, русское в церковно-славянское чтение, счисление и чистописание. Сообщались также элементарные сведения по расколоведению. Число учащихся во всех братских школах было 988 (558 правосл. и 430 раск.). Учителями и учительницами в них были крестьяне в крестьянские девицы, окончившие курс в центральных миссионерских школах.

О постановке учебного дела и воспитания в братских школах миссионеры и священники, посылавшиеся Советом Братства для ревизии, дают самые прекрасные отзывы. Такие же отзывы читаем и в отчетах о миссионерской – просветительной деятельности учителей и учительниц. Эти труженики, почти отделенные от мiра, живучее в глухих местах, населенных большей частью раскольниками, относящимися враждебно к православным христианам несмотря ни на какие лишения и невзгоды, с несокрушимой энергией борются с окружающей их темнотой и вносят в нее истинный свет Христова учения.

Опечаливает нас один горький факт, с которым приходится считаться Братству – это недостаток материальных средств. Вследствие этого недостатка в школах нет учебных пособий и принадлежностей в достаточной мере, у братства не достает книг и брошюр противо-раскольнического содержания, учителя и учительницы живут в крайней нужде, довольствуясь очень скудным жалованием (90 р. в год). И некоторые из них оставляют свои обязанности и переходят к другим, более обеспечивающим их существование. Это обстоятельство, грозящее Братству оскудением, в высшей степени печально, особенно в виду того, что в настоящее время, после указа 17 апреля раскол (равно как и сектантство) могут свободно осуществлять разные коварные замыслы против чад истинной Церкви Христовой.

«В пользу миссии» Якова Глаголева

18 марта 1906 года в корреспонденции из Волчанска, Харьковской губернии, я прочел лживую заметку Якова Глаголева, помещенную в газете «Колокол», Глаголев пишет, что беспоповцами-старообрядцами в село Красный Лог, Воронежского уезда был, приглашен для собеседования начетчик Пичугин. В данном случае автор лжет. Дело в том, что г. Пичугиным была прислана в село Красный Лог лживая и грязная брошюрка, в которой Пичугин пред своими единоверцами всячески старался очернить Синодального миссионера отца Ксенофонта Крючкова. Наш же приходской священник, узнавши о таком гнусном поступке Пичугина, задался целью во что бы то ни стало обличить ложь Пичугина. А для этого с разрешения Его Высокопреосвященства были посланы одновременно телеграммы: протоирею отцу Ксенофонту Крючкову и Пичугину, в которых последних просили прибыть в с. Красный Лог с целью изобличения лживой брошюры Пичугина. Но Пичугин никак не хотел быть вместе с отцом Ксенофонтом в селе Красном» Логе и вести беседу с последним, что лично и сказал мне Пичугин в бытность мою у него в доме 22-го апреля 1905 года.

25 октября 1905 года отец Ксенофонт уехал в Екатеринбург, а Пичугин, пользуясь отсутствием отца Ксенофонта, заявился в Красный Лог. И приехал Пичугин в Красный Лог не с целью вести общую беседу, так как он отказался вести беседу с священником и мною, а с тем, как он мне лично сказал, чтобы побеседовать с своими собратиями. И на это собеседование, происходившее в доме раскольника, из православных никто не был допущен. Откуда же Глаголев» вывел заключение, что раскольники укрепились в своем заблуждении, а православные пали духом? Не ясное ли дело, что Глаголев Яков задался целью попрать правду, и наклеветать на нашего достойного и заслуженного батюшку, с горячею любовью относящегося к делу миссии, что доказывает приобретенные им весьма ценные книги против раскольников и частые домашние собеседования с раскольниками, результатом чего является присоединение к православной церкви раскольников в числе четырнадцати человек (14 ч.). Больно было читать такую грязную и ложную заметку Глаголева, да еще под заглавием: «В пользу миссии». Но, к сожалению, это явление не первое. В «Воронежских Епархиальных Ведомостях» за 1905 год № 13-й окружной миссионер священник Феоктист Глаголев в своем отчете дерзнул без зазрения совести напечатать, что он с сыном своим, автором выше изложенной грязной заметки, вел беседы с раскольниками в селе Красном Логе и по пяти часов к ряду. На самом же деле о. Глаголев с своим сыном ни разу у нас беседы не вели, да и сын-то его Яков едва ли и издали видел Красный Лог.

Шесть лет тому назад епархиальный миссионер Тихон Семенович Рождественский вел беседы с раскольниками, был и о. Глаголев и не раз было вмешивался в беседу, но Т.С. Рождественский любезно просил его не принимать участия, дабы не портить беседу. Великое спасибо Т.С. Рождественскому! Великую он пользу оказал нашему народу чрез свои частые собеседования. Но нынешний миссионер о. Михаил Грацианский не принимает никакого участия. Три года тому назад проездом чрез наше село он был в доме у нашего любимого батюшки и обещал непременно быть в Красном Логу и вести беседы, но это, к сожалению, осталось словами.

О. миссионер Грацианский, должно быть, забыл про существование Красного Лога, а ведь в нем» 1.500 душ обоего пола пребывают в расколе. Жалкое и грустное явление!!

Помощник миссионера Иван Болдинов

«Я получил запрос: можно ли

крестьянский съезд христианским?

Если б был жив сейчас Христос, Он был бы среди нас: Он

всегда стоял за угнетенных, Он

был первый социалист».

(Речь воронежского делегата-священника

на 1-м крестьянском съезде).

В виду того, что крестьянский съезд является таким же революционным, как и рабочий союз, а этими двумя союзами и держится главным образом русская революция, вышеприведенный слова священника можно приложить вообще к нашей революции и спросить: «можно ли ее назвать христианской? Был ли бы среди ее деятелей Христос»? Эти вопросы настолько важны, настолько требуют твердого обоснования, что решать их сплеча не приходится. Посильное решение этих вопросов и будет предметом настоящей статьи.

Покойный философ-христианин Владимир Соловьев в своем сочинении «Духовные основы жизни», говоря об обязанности христианина воплощать Христа в своей личной жизни и общественной деятельности, представляя пред свои» «духовным оком» светлый образ Христа и отражая его чрез себя в жизнь, советует достигать этой цели следующим образом: «Следует только пред тем как решаться на какой-нибудь поступок, имеющий значение для личной или для общественной жизни, вызвать в душе своей нравственный образ Христа, сосредоточиться на Нем и спросить себя; мог ли бы Он совершить этот поступок, или другими словам и – одобрить Он его или нет? благословит меня на его совершение или нет? Предлагаю эту поверку всем – она не обманет».²⁸⁷ Спасибо покойному философу за совет! Только я сильно сомневаюсь, чтобы деятели нашей революции – оба священника – и о. Гапон, ринувший рабочих в пучину революционной бездны, и воронежский священник делегат от трех волостей, могли серьезно воспользоваться советов нашего философа. Хотя воронежский священник (фамилия его в газетном отчете не обозначена) категорически уверяет спрашивающих его о христианском значении крестьянского съезда, что Христос непременно был бы с ними, потому что Он сам – первый социалист, но это уверение после проверки его критерием подлинной правды Христа оказывается безусловно неправильным.

Прежде всего, нисколько странно слышать из уст священника такие слова: «если бы жив быль сейчас Христос"… Что это значит? Неужели Христа сейчас нет в живых? По какому вероисповеданию это так выходит? По-нашему, по православному, Христос и теперь живет, так как Он живым вознесся на небо, и последними словами Воскресшего из мертвых Христа, обращенными к ученикам, были: «и се Аз с вами есть во вся дни до скончания века» (Мф.28:20).

Это – во-первых. Во-вторых, Иисус Христос ясно сказал, когда люди могут быть уверены, в присутствии Его между ними: «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф.18:20).

Очевидно, воронежский священник полагает, что крестьянский съезд потому мог бы видеть в своей среде Христа, что делегаты этого съезда собрались во имя Христа, а еще потому, что Христу, как первому социалисту», и надлежало бы быть среди революционного сообщества.

Постараемся разубедить воронежского священника в его будто бы совершенно правдивом понимании нравственного образа Христа Спасителя, и показать единомышленникам священника, что Христос Своим учением и деятельностью являет великую противоположность учению и деятельности наших революционеров.

Социал-демократы, ведущие за собою рабочих, и социал-революционеры, агитирующие крестьян, стремятся, как известно, к тому, чтобы рабочие и крестьяне не были обездолены на жизненном пиру. Они обещают и тем, и другим «земной рай», наступление «золотого века», когда в руки рабочих перейдут орудия производства, т.е. когда фабрики и заводы, с их машинами, будут не частной собственностью «капиталистов», а «общественной собственностью рабочего класса». Равным образом, они уверяют, что крестьяне начнут благоденствовать только тогда, когда вся земля, отнятая у частных владельцев, перейдет в трудовое пользование крестьян. Тенденция революционеров, как видим, чисто эгоистическая, материальная, имеющая в виду «земные блага». С этой стороны учение Христа представляет собой противоположную доктрину. Христос «земные блага» поставляет на второй план, заповедуя прежде всего заботиться о приобретении «благ духовных», ведущих в Царство Небесное. Христос основал на земле Царство Божие, а не «земной рай», и к людям, поставляющим главною заботою своей жизни стремление к эгоистичному пользованию земными благами, могут быть отнесены слова Христа: «Марфа, Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно» (Лк.11:41–42). И это «одно только нужное» есть именно Царство Божие. И так, не заботьтесь, учит Христос, и не говорите: что нам есть? или что нам пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому, что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его и это все приложится вам (Мф.7:31–33). Царство же Божие, по словам Христа, не приходить заметным образом, ибо Царство Божие «внутрь наст есть». Признаком этого Царства служит христиански-радостное состояние нашего духа, который, чрез исполнение заповедей Христовых, входит в общение с Самим Господом Богом. Но достижение этого блаженства требует от человека «внутреннего перерождения и обновления», основывается на внутренней свободе человека от всякого зла, «от всякие скверны плоти и духа». Только ценой этой свободы и приобретается право на вступление в Царство Божие. Иисус Христос никого не прельщал земными благами: наоборот всем истинным Своим последователям Он завешал несение тяжелого креста страданий, всяких гонений и уничижений, и за самоотвержение, за самопожертвование своими земными интересами, за беспредельную любовь к Нему и ко всем людям, обещал лишь загробное блаженство в Царствии Отца Своего. Соответственно этому Иисус Христос учил, как надо смотреть на богатство. В наших революционерах «богатство», очевидно, возбуждает зависть, раз они стремятся обогатить обездоленных рабочих и крестьян. По учению же Христа богатство само по себе не представляет для Его последователей предмета зависти, наоборот, Христос учит, что богатство само по себе не представляет для Его последователей предмета зависти, наоборот, Христос учит, что богатство очень часто служит только препятствием для спасения души.

Он прямо называет безумцами тех, которые собирают только себе, а не в Бога богатеют. Припомните беседу Христа с богатым юношей, которому Он, для достижения совершенства, для получения сокровища на небе, советовал продать все имение и раздать нищим. Юноша не мог исполнить этого совета, потому что был очень богат, и отошел от Христа очень опечаленным. «Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие». (Мф.19:23–24). В других местах Евангелия мы встречаем, тот же взгляд Христа на богатство, как на такое состояние, которое всецело покоряет душу человека и отдаляет его от Бога. «Не можете, говорить Христос, Богу работать и маммоне» (богатству). Притча о богаче и нищем еще яснее говорит нам, как бесполезно для спасения души человека богатство, и, наоборот, как велика награда тех, кто подобно Лазарю, до конца дней своих безропотно несет свое обездоленное существование. Поэтому-то Христос и говорит: «не собирайте себе сокровищ на земле, по собирайте себе сокровища на небе, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». (Мф.6:19–21).

Из сказанного с достаточной ясностью открывается, что человеческое учение социал-революционеров совершенно противоположно божественному учению Христа.

По их учению, все счастье человека заключается в здешней, земной жизни и достигается «внешним образом», приобретением «сокровищ» земных: а счастье есть только «земной рай», который приходит к людям совершенно видимым образом. По Христову же учению счастье есть блаженство, находящееся внутри человека, в его душе, и достигается не земными сокровищами, а, наоборот, отречением от них. «Земной рай» и «Золотой век» наших революционеров наступит тогда для всех обездоленных, когда явится их «Мессия» и «Избавитель», когда все машины и фабрики, когда вся земля будут в их руках, когда, следовательно, совершится внешний переворот, когда богатство перейдет в их руки. Царство же Божие, или царство Христа наступит для всех и для каждого только тогда, когда произойдет внутренний переворот в душе человека, когда человек почувствует отвращение от всякого зла, в каком бы то ни было виде, когда почувствует влечение к добру, ради самого добра, к правде, ради самой правды, к любви, к истине и красоте. По учению революционеров, богатство цель всех стремлений человека, по учению Христа, богатство скорее тормоз, препятствие для истинного духовного совершенствования, преграда на пути к Богу. Итак, «земной рай» наших социалистов и «Царство Божие», основанное Христом, ничего общего не имеют: основанием первого служит чисто плотское, внешнее, эгоистичное самоуслаждение, основанием второго служит чисто-духовное блаженство, заключающееся в святости жизни, в исполнении воли Божией, в терпеливом перенесении всяких страданий ради «загробного» блаженства.

Воронежский делегат-священник говорить, что деятели крестьянского союза, а с ними вместе, конечно, и деятели рабочего союза солидарны с Иисусом Христом потому, что «Он всегда стоял за угнетенных». Но, и здесь мы находим опять лишь кажущуюся солидарность, а на самом деле совершенную противоположность.

Прежде всего в учении Иисуса Христа нет и самомалейшей тени насилия над совестью человека и над его достоянием. Если Христос говорит: «Приходите ко мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас», то в этом случае разумеется нравственное успокоение, что и ясно из следующих далее слов: «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем и найдете покой душам вашим». (Мф.12:28–29). Из этого видно, что Иисус Христос призывает к Себе всех «труждающихся и обремененных», оскорбленных, и униженных, обездоленных и угнетенных, затем, чтобы «научить» их, как переносить жизненные невзгоды «с кротостью и смирением». В этом только смысле и заботится Христос об угнетенных, давая им нравственное мужество бороться с неизбежными в жизни страданиями. Совершенно иначе заботятся и строят за угнетенных социал-демократы и социал-революционеры: они «призывают» угнетенных рабочих и крестьян, и вообще всех обездоленных ни более, ни менее, как к вооруженному восстанию, зовут их завоевывать себе земные блага с оружием в руках, разбойнически отнять эти блага у всех имущих. Спрашивается, какая же здесь солидарность? что между этими различными «призываниями угнетенных» общего.

Священник-делегат уверяет, что Христос потому был бы среди крестьянского съезда, что «Он был первый социалист». Неверно и это утверждение.

Если можно говорить о социализме Христа, то только в том смысле, что Он призывал всех людей к любви, и к врачеванию этой любовью всех ран и болезней общественного организма, призывал любить не только кровных и друзей, но всех и каждого, даже своих врагов, и для других жить столько же, сколько и для себя, даже больше, – полагать, в случае надобности, и душу свою за ближних. Эта-то всеобъемлющая любовь, соединяющая все человечество в одну семью, в одно огромное «братство», и произвела тот переворота, во всемiрной истории, который именуется «христианством». Любовь к Богу в христианстве нераздельно соединяется с любовью ко всем людям, что определенно высказано в следующих словах Христа: «что вы сделали одному из сих братиев Моих меньших, то сделали Мне и, чего вы не сделали одному из сих меньших, то не сделали Мне» (Мф.25:40, 45). Значит, вот в чем состоит христианский «социализм», – в нераздельной любви к Богу и людям, и если Христос призывает всех быть «милостивыми», то милость наша, по учению Христа, должна быть совершенно свободной, добровольной, и девизом ее должно служить исключительно добровольное: «все мое – твое».

Иное явление представляет из себя социализм наших, революционных партий. Основанием его служит не любовь ко всем людям без различия, а, наоборот, вражда, страшная вражда между классами одного и того же народа, вражда между рабочими и фабрикантами, между крестьянами и помещиками, между подчиненными и начальниками, между обществом и правительством. Психологически революционный социализм есть зависть ко всем, имущим, власть и богатство, зависть, переходящая в непримиримую вражду. Основанием социалистической реформы служить не свободная, добровольная «милость», как в христианстве, а кровавое, насильническое, разбойническое отнятие собственности и власти у всех имущих, – а девизом крик: «все твое – мое». Только что сказанным еще более усугубляется противоположность между социалистическим «земным раем» и «Царством Божиим», основанным Христом. Социалисты-революционеры видят источник всех зол во внешних порядках. Для того, чтобы осушить этот источник, по их мнению, нужно ниспровергнуть существующей строй политической жизни, совершить внешний переворот общественной и государственной жизни. Совершенно иное представляет собой «Царство Божие», которое может существовать при каком угодно общественном и государственном строе, потому что оно создается не внешними переворотами, а внутренним перерождением самого человека; не внешними условиями жизни, а внутренними. «Царство Божие» не земное богатство и не наслаждение всеми благами жизни, не пища и питие, а внутренняя чистота и просветление души светом Христовой правды и любви, радость, о Духе Святом, одним словом, «святость» наша – вот в чем заключается Царство Божие. «Царство Божие» есть царство добродетели и борьбы со злом, которое должно быть побеждаемо только добром, только любовью. «Земной же рай» социализма есть плод борьбы со всеми власть и богатство имущими: правительством, начальством, фабрикантами, заводчиками, помещиками, купцами, которые тоже должны быть побежденными, но только не любовью и добром, а насилием, разбоем и убийством. В «Царстве Божием» награду избранникам этого Царства Христос обещал лишь на небе, а созидатели «земного рая» такой отдаленной наградой недовольны, – загробный идеал, вечное блаженство на лоне Авраама их не соблазняет, – они стремятся к более практическим целям, – именно, к сытому и довольному «земному блаженству».

«Равенство» людей в Царствии Божием также не имеет ничего общего с «социальным равенством». В Царство Божие призываются все люди без различия: и бедные, и богатые, и знатные, и убогие, и ученые, и невежды, они все могут быть равны пред Богом по своей добродетели, и, не смотря на свое общественное неравенство, могут получить равную награду. «Социальное же равенство», наоборот, не принимая во внимание «добродетели», стремится исключительно к всеобщей нивелировке, личностей и состояний. «Горе вам, богатые! ибо вы получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете»! (Лк.6:24–25). Этими словами Христос не безусловно осуждает всех богатых, пресыщенных и смеющихся, а только тех, кто забыл «о меньших братьях», кто забыл заповедь Христову о любви к ближнему, о милосердии, кто злоупотребил дарованным им от Бога «изобилием» благ земных и забыл поделиться с неимущими. Таких-то жестокосердых богачей ожидает в загробной жизни горе, потому что они ничем не заслужили «награды на небесах». Но из этого не следует, что Христос осуждал всех богачей, даже и тех, которые делились своим богатством. В Евангелии указывается нисколько случаев благорасположения Христа к богатым людям, которые того заслуживали, напр., к Закхею, отдавшему пол-имения нищим, к богатому семейству Лазаря, Марфы и Марии, которых Христос очень любил, Он похвалил также веру Иаира, начальника синагоги, человека властного и богатого, и др. Все это доказывает, что Христос ничего не имел ни против богатства, ни против бедности, – в глазах Иисуса Христа заслуживал благословения богач, отдающий половину своего имения нищим, и «гнойный Лазарь», валявшийся у ворот жестокого богача. Но богач, ничего не жертвовавшей бедным, всецело прилепившийся к своему золоту, и бедняк, постоянно мечтающей о богатстве, для Христа – люди потерянные, потому что помыслы этих богача и бедняка не могут уже возноситься «горе», к небесной высоте; эти люди, как к тачке прикованы к земле. «Горе вам, богатые!», говорит Христос, и в притче о богаче и бедняке Лазаре дает нам истинное понимание богатства и бедности. Себялюбивый, в высшей степени эгоистичный богач, пресыщающийся и веселящийся «по вся дни светло», получает свое утешение здесь, но его ждет, по слову Иисуса Христа, страдание там, ибо он не исполнил на земле своего главного назначения, – он не заботился о своем религиозно-нравственном совершенствовании, не исполнил главнейшей Заповеди Божией – «любви, милосердия, благотворения» людям; хотя имел к тому полную возможность, будучи очень богатым. Он променял «вечное блаженство» на «земной рай». Лазарь же, поставленный в социальном смысле на самую низшую ступень, валяющийся, так сказать, на «дне» жизненного моря, в то же время не роптал ни на Бога, ни на людей, ни на этого жестокого богача, у ворот которого лежал он, ожидая напрасно хоть крошки хлеба, упавшей со стола этого сластолюбца. И вот, за свое страдание здесь, он, по смерти, за гробом получает истинное блаженство вместе со всеми и угодниками Божиими. Этой притчей Христос дает истинный, вечный урок как себялюбцам богачам, позабывшим «сотворить милость», так и горьким беднякам, безропотно несущим крест своей тяжелой доли. Говоря поэтому: «горе вам, богатые», Христос напоминает им об ожидающей их участи, если они всецело только одни воспользуются своим богатством и не поделятся добровольно, из чувства «сострадания, милосердия» с бедняками: их ожидает «суд без милости, потому что они не сотворили милости». Социалисты-революционеры тоже кричат: «горе вам, богатые, пресыщенные и веселящиеся!». Но этот крик – крик пиратов, браконьеров, флибустьеров, бандитов и нашей «понизовой вольницы», с ее разбойническим «сарынь на кичку!…». Этот крик – открытое восстание против всех власть и богатство имущих которым они грозят гибелью.

Нам могут, конечно, возразить, что мы, взявшись за сравнение социал-революционного учения с учением Христа, совершенно не понимаем сущности первого. «По-вашему, скажут нам социал-революционеры, мы все отчаянные головорезы и отпетые разбойники? И это в то время, как в сущности социализм развивается мирным, легальным путем и сама жизнь идет планомерно к тому, чтоб водворился во всех образованных обществах социалистический строй жизни?». Смеем уверить, что отлично понимаем эту планомерную тенденцию форм жизни к социалистическому строю, но в то же время и социал-демократы и революционеры должны отлично знать, что социальные формы жизни могут создаваться двояким путем: эволюционным (т.е. постепенно подготовляясь, развиваясь и складываясь), или революционным (т.е. без подготовки, а сразу, насильственно). Они должны знать, что в социальных партиях есть «террористические» фракции, которые действуют всегда насилием, ужасом, стремясь совершить кровавый переворот, общественного и государственного строя. Они должны знать, что есть социализм легальный, парламентарный и есть также иной тип (французский), который действует конспиративным путем, путем заговоров, баррикад, крови, огня и железа.

Этот-то последний тип социализма, тип революционный играет роль и у нас. Но деятельность таких «созидателей социалистического строя» ничем не отличается от деятельности «разрушителей всякого строя», т.е. анархистов. Карл Маркс в своем манифесте говорит: «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!». У наших бунтарей, этот призыв выходит несколько драматичнее: «Пролетарии всех стран, вооружайтесь!».

Какая непроходимая пропасть между такой кровавой борьбой и между борьбой, проповедуемой Христом! Христос тоже призывал на борьбу, но… на борьбу с самим собой, и с своею греховною природою, со своими страстьми и похотьми, с мiрскими соблазнами, со всею силою дьявольскою…

Ясно, что «нет ни малейшего основания для того, чтобы Христос благословил нашу революцию, одобрил ее"… Что касается в частности собственно «крестьянского съезда», то для доказательства, что он тоже не имеет со Христом ничего общего, я приведу несколько подлинных выражений самих делегатов съезда.

Председатель Куприн сказал: «Настала новая жизнь. Русский народ почувствовал в себе силу… Теперь мы свободный народ. С нами сила.²⁸⁸ Мы возьмем себе всю землю, возьмем всю власть!». Делегат Мазуренко высказался: «Гибель всем, кто пил и пьет нашу кровь! Сила на нашей стороне. Стомиллионный народ раздавит стоголовуо гидру… Крестьянство проснулось, и гибель полицейскому государству! Нужно правильно организовать боевую мощную армию, на подобие организованной армии рабочих, вложить в нее сознательность и вести к победе. Мы одолеем стоголовую гидру, ибо нас сто миллионов. Ми завоюем свободу».²⁸⁹ Делегат Белоруссии говорит: «Сознание крестьян просветлено. Они понимают, что они – одно, а помп-тихи и полиция – другое. Чтобы побороть полицию, нужно самоуправление, ибо надеяться не на кого. Белоруссия ждет, но ждет с оружием в руках. Ждет только от Великоруссии знака и начала. «Нужно объединить крестьянство в боевую дружину». Слова Макарова: Во многих местах крестьяне говорят: «Манифестов было много, но от этого ничего не было хорошего, лучше отнять землю». Из сообщения других делегатов выяснилось, что во многих углах России крестьяне прямо говорят: «Если нынешней зимой нам не отдадут землю, – весной мы сами ее возьмем». Делегат Саратовской губ.: «Наши крестьяне вступили в открытую борьбу. Идет борьба с оружием. Образовываются крестьянская боевые дружины, вооруженные револьверами, ружьями. Но одни саратовские крестьяне не могут одолеть врага. Они будут биться до конца, но победа будет тогда, когда встанет с оружием вся Россия. Обращаюсь к вам, – зовите интеллигенцию, зовите рабочих, и все вместе встанем на защиту своих прав и уничтожим врага. «Казанский делегат»: Сейчас же за оружие! Все средства законны. Сейчас крестьянский союз хотят подвести под мирное знамя. Боятся. Но придет время, и он силою вещей станет революционным. Придется взяться за оружие. Мирный путь невозможен«… Помещик из Ярославля: «Я, помещик и дворянин, говорю вам, если вы сами не возьмете силой земли, то Дума ее вам не даст. Никакой мирный путь не даст вам земли»… И т.д., и т.д. Нет надобности продолжать выписки. Из приведенных заявлений делегатов видно, чем пахнет крестьянский союз. Хотя некоторые делегаты и высказывались за «мирное» решение вопроса, но, ведь, в конце концов, они сами же поддавались обаянию революционеров, и революционный, террористически характер крестьянского движения этими «мирными» разрешителями не устраняется. Невозможность «мирного» разрешения крестьянского вопроса подтвердил и воронежский делегат-священник в словах, сказанных им в назидание «истерзанной» его паствы. Паства обращалась к нему: «Научи»! – Что я им отвечу? Что скажу? Внутренний голос мне подсказывает одно: без свободы – террор!». Уж если священнику, приносящему бескровную жертву, представителю христианской любви, милосердия, братства и мира, «внутренний голос» говорит, что без террора (ужаса, насилия) не обойтись, то что же говорить о других? Когда этот священник произнес приведенные эпиграфом слова о том, что Сам Христос посетил бы крестьянский съезд, то речь его покрылась бурными аплодисментами. Что же это значит? Чему здесь больше удивляться? Апломбу ли священника, с таким легким сердцем санкционировавшего Божественным авторитетом Спасителя заведомо революционное соборище, или же невежеству рукоплескавших, не на шутку возомнивших, что Христос с ними? Они все, очевидно, заблуждаются, думая, что Христос был «политическим» деятелем, что он занимался социальными, социалистическими и революционными вопросами!… Божественного Основателя Царства Божия, царства «не от мiра сего», они насильно хотят сделать покровителем их революционного сброда! Что-то дикое, что-то нелепое творится с мудрецами века сего! Зачем они кощунничают, зачем совмещают несовместимое? Уж пусть бы «делали революцию», пусть бы на свой страх и риск ломали всех и вся, кто им не по нраву, – зачем же имя-то Божие призывать всуе? Вот уж поистине, «не ведят, что творят!».²⁹⁰ Вдохновительницею революционного движения рабочих, крестьян, солдат и матросов, кроме всяких делегатов, ораторов, агитаторов, является еще и революционная печать, буквально наводнившая все грады и веси нашей родины всякими листками, брошюрами, книгами и газетами. В короткое время создалась целая революционная литература! И здесь, во всей этой «бумажной» революции, те же песни, что и на крестьянском съезде… Кто хотя немного знаком с этими революционными изданиями, тот, наверно, понял, какой тон задают они всему революционному хору, – какой ужасной ненавистью, злобою, враждой дышат их «зажигательные» воззвания, к чему сводятся их мятежные вожделения: кровавая, беспощадная борьба с правительством, со всеми, имущими власть и богатство, – вот их песни, вот их крики. «Душите их всех! Раздавите эту гадину!», вот смысл всей революционной литературы. И «хор» отлично повинуется своим регентам: он всю Россию «оглушил» раскатами рабочего, солдатского и крестьянского разгрома. Но это пока лишь отдельные спевки! Они готовятся дать «грандиозный» концерт, такой концерт, от одного «объявления» о котором становится жутко и страшно!… Так «дело обстоит» с революцией «крайних левых партий». Но не лучше и в «крайних правых», которые соперничают с левым революционным хором. Устроенные ими погромы, а также организованный избиения интеллигенции, евреев, студентов и учащихся, – все это довольно красноречиво говорит, что «правый хор» не хочет уступать «левому» первенства в кровавом концерте. И здесь также не обошлось без того, чтобы кощунственно не освятить разбойнических убийств именем Христа, и здесь богохульственно призывается «Святых Святейшее Слово» для благословения «братоубийственных мечей», и здесь собирались в дом молитвы и «лобызали подножие креста», и здесь устраивалась боевые дружины и тоже прикрывались именем Христа, умышленно искажая Его святые слова, запрещающие всякое произвольное насилие и самосуд даже для защиты самого правого, самого святого дела… Апостолу Петру, хотевшему «защитить» своего Невинного Учителя мечом, Христос сказал: «Вложи меч в ножны, ибо взявший меч от меча погибнет». Это-то слова Христа и послужили для них основанием, чтобы обнажить меч для убийства своих же братьев! Христос – и вражда! Христос – и насилие! Христос – и варварское убийство! Христос – и революция!… Что же здесь общего? Какое общение свету со тьмой? Какое общение Христу и Велиару? Вожди слепые! Вожди безумные! Как вы ни старайтесь соблазнить темных и невежественных людей тем, что с вами Христос, что вы боретесь за Христову правду, – ваши старания тщетны! Неужели вы, именующие себя христианами, не знаете, что Господь наш Иисус Христос страдал для того, чтобы прекратить в людях всякую вражду, всякое насилие, всякое убийство, от кого бы они ни исходили! Не затем ли Христос страдал, чтобы внести примирение человека с Богом, и человека с человеком. Не затем ли Он и страдал, чтобы был на земле мир? Вы, называясь христианами, в сущности вновь распинаете Христа! Паки Голгофа и Крест! Снова Христос забичуется, заушения и раны приемлет, снова возносится на крест, снова слышатся восклицания: «Радуйся, Царь иудейский!». Безумные вожди братоубийственной революции! Вы – в сетях диавола! Ведь это он – человекоубийца искони! Вы залили всю Русь братскою кровью, вы захлебываетесь в ней… и вы Христа зовете! Знайте же, что вы лжете, и нет истины в вас! Опомнитесь, что вы делаете? Очнитесь от кровавого кошмара! Сделайтесь из озверелых братоубийц «благоразумными разбойниками» и принесите, пока не поздно, искреннее раскаяние Тому, Кого вы так богохульственно призываете: Иначе горе вам, братоубийцы! Вы не услышите кроткого прощения Голгофского Страдальца: «Отче, прости им, не видят бо что творят», для вас прозвучит грозный голос Нелицеприятного Судии: «Идите от Меня проклятые… Что Меня зовете?… Не вем вас!…

Диакон Михаил Антонов

«Христос Воскресе!»

Божественною Силою Воскресения

Христова Церковь Его, вот уже 19-сто-

летий, победоносно Отражает все на-

падения на нее зло6ы земной и адской… И

в богослужении Пасхальном вся судь-

ба мiра горнего и дольнего, неба и зем-

ли – изображается в чертах величест-

венных, дивно прекрасных"…

В дни, когда со всех сторон все только обвиняют Русскую Православную Церковь в безжизненности и в извращении задушевности богослужения, отрадно напомнить обстоятельства противоположные таким укоризнам.

Шестидесятые годы и часть семидесятых нашего времени были весьма бурны на Руси и во многих местностях требовалось усмирение волнений даже войсками. Волновались также и в Поволжье давно крещеные инородцы. В Казани только что начал архипастырствовать тогда известный ревностный святитель Антоний (Амфитеатров) и им было учреждено религиозно-просветительное Братство Святителя Гурия. Деятельные члены совета этого Братства благотворно проявили миротворное воздействие на упомянутые волнения своими посещениями взволнованных инородческих местностей, успокоительными беседами и устройством в деревнях небольших религиозно-просветительных школ с обучением грамоте и церковному пению на родном инородцам языке.

В самой же Казани энергично действовала в этом направлении частная крещено-татарская школа известных ревнителей профессоров Академии Н.И. Ильминского и Е.А. Малова. Самым действительным средством к возбуждению и воспитанию в инородцах умиротворяющего христианского религиозного чувства признано было пение и чтение церковных молитв на народном языке.²⁹¹ Литургия Св. Иоанна Златоустого была переведена на татарский язык Алтайскими миссионерами и напечатана в Синодальной типографии еще в 1866 году по распоряжению графа Д.А. Толстого. Были переведены и в Казани утренние, вечерние и другие обычнейшие молитвы, а также главные из всенощного богослужения, и татарчата распевали их в школе домашним образом, в виде учебно-воспитательного упражнения. А летом, разъезжая по своим деревням, ученики этой Казанской школы пением таких молитв по домам и улицам селений привлекали расположение и приводили в умиление односельчан.

И вот в 1869 году приезжает по делам Алтайской миссии иеромонах Макарий Невский (ныне святительствующий в Томске). В Алтайской миссии иеромонах Макарий тогда уже много лет успешно продолжал благовестническое дело известного апостола Алтая архимандрита Макария Глухарева. Увидя начаток такого же святого дела в Казани, задушевный, энергичный, любвеобильный сибирский миссионер посвящает все свои досуги Казанской крещено-татарской школе и составляет из учеников ее стройный церковный хор. Владыка казанский и члены Братства сочувственно поддержали эту просветительную ревность отца Макария. Владея в совершенстве татарским наречием, отцу Макарию удалось впервые для сотни говевших татарчат отслужить всенощную в школе, а литургию в неделю Православия в кладбищенской церкви близ школы. Этакое полное н торжественное в храме богослужения на родном языке произвело чрезвычайно сильное впечатление на татарчат, возбудило в них усердное желание чаще слушать такое богослужение, и любвеобильный алтайский миссионер каждый воскресный и праздничный день Четыредесятницы служил с ними всенощную в школе, а раннюю литургию в кладбищенском храме. Совершение такого богослужения повело к исполнению в Казани переводом на татарский язык литургийных часов, праздничных стихир, ирмосос, канонов и надлежащих чтений из апостольских посланий. К предстоящей тогда Пасхе было переведено все положенное по церковному уставу пасхальное богослужение я напечатано отдельною книжкою. И вот Пасхальная утреня и ранняя литургия в день Воскресения Христова совершены были на татарском языке отцом Макарием при пении татарчат с особою торжественностью в великолепном храме Богоявления Господня, почти в центре города Казани. Живое сочувствие этому оказали местный священник профессор Евфимий Малов и православные прихожане. Русское богослужение совершено было в теплой церкви, а на татарском языке в холодной в одно время, свидетельствуя братство во Христе обеих народностей. Торжество это привлекло всеобщее сочувственное внимание жителей Казани; о нем оживленно говорили и обсуждали его все. И по желанию многих русских, знающих в Казани татарский язык, пасхальная утреня и литургия в том же Богоявленском храме еще были отслужены на татарском языке и в четверг пасхальной недели, а татарчата школы считали такое богослужение уже насущною своею потребностью. Но оно должно было на время прерваться, так как отец Макарий тогда же был вызван в Москву для участия в обсуждении проекта устава Всероссийского Миссионерского Общества. А возвратясь в Казань, он поместился в крещено-татарской школе, все лето неопустительно продолжал совершать богослужение на татарском языке и довел школьный хор до полной возможности сознательно и правильно отправлять воскресное и праздничное богослужение на татарском языке.

С живейшим сочувствием к этому делу отнесся и высокопреосвященнейший Антоний Казанский, решив упрочить навсегда в Казани такое богослужение рукоположением особого для этого священника из крещеных татар. Выбор архипастыря и Совета Братства Святителя Гурия остановился на ученике профессора Ильминского и учителя этой школы Василие Т. Тимофееве.²⁹² По рукоположении 7 сентября 1839 года новопосвященного отца Василия Тимофеева, отец Макарий Алтайский руководил и его с величайшею попечительностью, приучая к истовому задушевному, проникновенному церковному священнослужению. Школа татарская и Братство Святителя Гурия жили в это время особенно деятельно, возвышенно и душою этого просветительного движения был отец Макарий Алтайский.

По-видимому, случайное прибытие в Казань этого любвеобильного алтайского миссионера явилось условием, благодаря которому исключительно осуществилось и упрочилось сначала в школе Казанской, а затем и в инородческом Поволжье богослужение на языке инородцев, имевшее чрезвычайно благотворное влияние на просвещение многочисленных поволжских инородцев. Родной и при том вполне удобопонятный язык, на который было переведено для крещеных татар богослужение, придал всем богослужебным возгласам, прошениям, славословиям и исповеданиям – действительное и сильное впечатление и непосредственный доступ к мысли и чувству предстоящих инородцев, воодушевляет их и дает им твердые нравственные правила.

Окончательно же упрочилось такое просветительное богослужение в центральной руководительной Казанской крещено-татарской школе в 1871 яду, когда, благодаря сочувственным заботам графа Д.А. Толстого, для этой честной школы был выстроен трехэтажный каменный дом, а попечением одного из ревнителей миссионерского братства Казанского П.В. Щетинкина устроена была домовая церковь, освященная во имя Святителя Гурия Казанского 12 декабря 1871 года с особенною торжественностью высокопреосвященнейшим Антонием, сказавшим тогда глубоко назидательное и воодушевленное слово на молитвенный текст: «Утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь!».

Для большей торжественности и полноты церковного чина высокопреосвященнейший Антоний благоволил назначить в школьную крещено-татарскую церковь и диакона из крещеных же татар, для чего избран быль помощник отца Василия по школе крестьянин Козьма Прокофьев. После подготовления его в Спасском монастыре под личным наблюдением викарного епископа Викторина, он рукоположен был 20 февраля 1872 года.

Таким полным устроением крещено-татарская церковь-школа дала большое удобство и всегдашнюю свободу совершать всегда все церковное богослужение на татарском языке без всяких препятствий. И на первой же неделе Великого поста, кроме учащихся в школе, приезжали говеть в эту церковь многие пожилые крещеные татары обоего пола даже из отдаленных селений. Служба совершалась по три раза ежедневно. После каждой службы отец Василий говорил сердечные и разъяснительные поучения. На страстной неделе все учащиеся опять говели; было много и приезжих из деревень, желавших видеть и послушать на своем родном языке особенно пасхальное богослужение, которое действительно было прекрасно.

Это было первое пасхальное богослужение в собственной церкви инородческой с полным составом клира и молящихся. Все готовились к нему особенно, с воодушевлением. Ктитор нового храма не пожалел всевозможного освещения и все устроено было соответственно великому торжеству. Были многие из русских казанцев, был там и я, пишущий эти строки, как пожизненный член просветительного Братства Святителя Гурия. И никогда не забуду я высокого отрадного впечатления от этого инородческого пасхального богослужения, вдохновленного Алтайским миссионером отцом Макарием. Настоятель отец Василий Тимофеев, диакон и два стройных хора певчих из учеников и учениц школы, совершали это богослужение с энтузиазмом, с торжествующим ликованием, вызываемым возвышенными чудными песнопениями пасхальной утрени, часов и литургии. Наполнившие церковь старые и малые инородцы относились с чутким вниманием к понятным песнопениям, к развитию священнослужения и молились с сердечным умилением. Общее восторженное увлечение с продолжением богослужения не только не ослабевало, а увеличивалось настолько, что среди обедни на одного русского братчика, приезжего академического богослова, присутствовавшего с женою своею, это дивное религиозное торжество произвело столь сильное впечатление, что выразилось у него радостными слезами, а когда, чтобы успокоиться, он вышел на прилегающую к церкви площадку, то истерически разрыдался и потом горячо стал благодарить вызванного к нему начальника этой школы профессора Н.И. Ильминского за истинно христианское, животворное просвещение и раэвитие религиозных сил в простых деревенских людях…

– Вот так-то, – говорил потом добрейший и незабвенный профессор Ильминский, – слышали вы и видели, каковы наши мужички-простачки и ребятки, просвещенные и освещенные христианскою благодатью… Как апостолы Христовы, пленяют они мудрых и ученых мужей и тем более своих простодушных односельчан… Да, – писал он в другой раз, – я воображаю некоторое Царство Божие на земле, только вместо ангелов Божиих у меня вертятся татарчата… Мне хотелось бы, чтобы все пылали самородным огнем усердия ко благу церкви, отечества и татарского человечества. Чудная вещь произойдет в нашем татарском крае, когда татары и все татарство предпримет торжественный ход в Царство Христово… Пусть будут какие-нибудь, земле свойственные, недостатки, только бы любовь-то христианская не оскудела, – она, любовь эта, вынесет на своих плечах все дело"…

И действительно, вся обширная благовестническая просветительная деятельность Н.И. Ильминского с почтенными отцами Макарием, Евфимием, Василием и всеми прочими искренними его сотрудниками представляет собою светлые, отрадные, глубоко задушевные животворные черты восторженного и любвеобильного церковного служения пасхального, которое они начали и распространили между татарами и другими инородцами в Поволжье.

Е.В.