- Пролог. Тебя нет со мной, но ты — в моем сердце
- Тетрадь первая. 1939–1941. В Бесарабии
- Через головы местных акул
- «Странная война»
- Роковой год
- «А где здесь у вас ба-а-а-рин?»
- С такими ли героями Суворов перешел Альпы?
- Диспут под стогом сена
- Кукона и дудука
- «Что это за базар?!»
- Румынский солдат
- Не хочу краснеть за свои поступки
- Митинг, решивший нашу судьбу
- Проекты, расчеты — наивные до слез!
- Зачем прокурор лгал?
- «С тобой я ничего не боюсь!»
- Вареники с малиной
- Это не ария Дубровского, это обухом по голове!
- O tempora, o mores!
- Бессарабия: география, этнография и язык
- Ловкий ход Румынии
- Римская волчица в Кишиневе
- Душевная аберрация
- Помещики: разночинцы и однодворцы
- Фермеры: Алейников и Яневская
- Помещица-коммунистка, барчуки-комсомольцы
- «Капиталисты»
- Бабулештская Кассандра Миша Георгица
- Верный пёс
- Так ушел последний из братьев Керсновских
- «Отдайте мне мои рубашечки!»
- Граф-бунтарь
- Одесса, 1919 год
- «Человек в коже»
- Дело Гиммельфарба
- «Ты судишь по этим книгам?»
- Об отцах духовных
- Начинаются университеты
- Шахтер, крестьянин, рабочий и я
- Родное гнездо и во что его превратили
- Вандалы еще не перевелись
- Я получаю свою долю
- Царь Соломон — мудрейший судья
- Народ умеет уничтожать
- Находка в соломе
- Визитка и дедушка Тома
- Батрак на ферме
- У цыгана дедушки Александра
- Только без слез!
- Переселение народов
- «Тебя ждет собачья жизнь!»
- Мы должны расстаться с мамой
- С Богом, моя мужественная старушка!
- Одиночество и несостоявшаяся лапша
- Пиррова победа
- Лучше держаться от всех в стороне
- Двойная мораль относится не только к верблюдам
- Начало новой эры
- Рассказ Дементия Богаченко
- Что увидел агроном
- Приходится воровать собственное оружие
- Присматриваюсь к советским людям
- «23 года мы голодали, чтобы вас освободить…»
- Полупризнания полуправды
- Наивная вера в серпастый-молоткастый
- Землетрясение или… война?
- Липовый чурбан и выборы
- 35 тысяч — «за», один — «против»
- Мои напарники
- Глазной врач снимает с моих глаз повязку
- Мораль Волка по отношению к Ягненку
- Заяц, философия и оптимизм
- Сказка о жабах и розах
- Нет, не сдаюсь!
- Из пустого в порожнее
- Автобиография
- Иваныха и ее марксистские убеждения
- Сапоги и понятие о справедливости
- Страх перед проклятием
- Даже и тогда сердечные дела
- Роковая ошибка Иры
- Мой верный друг, что ты наделала?
- Грузовик исчез в тумане…
- Пирог со «счастьем»
- Это было недавно, это было давно
- «Как вы были счастливы…»
- «Поздравляю — сын!»
- Неудача «агитатора»
- Вызов из заграницы или провокация НКВД?
- Пасха с парторгом
- Беда надвигается
- «Тихо вшендзе… Цо то бендзе»
- Вечер, который я не могу забыть
- И час пробил
- Последние шаги в «мирской» жизни
- «Благословляю вас на крестный путь!»
- Великий постриг
- Прощание с дубами
- Тетрадь вторая. 1941. Исход или пытка стыдом
- В телячьем вагоне
- «Дети — наше богатство»
- «Семья — основа государства»
- «Отцовский дом покинул я…»
- Бежать? Не бежать?
- И обман бывает гениальным
- Поминальник: во здравие или за упокой?
- Размышления и сомнения
- Что-то здесь не так!
- В неведомую даль
- «В воздухе пахнет грозой»
- Обелиск «Европа-Азия»
- На запад, на запад!
- Голос Левитана
- Свобода, Равенство, Братство в «бесклассовом» государстве
- Под стук колес надежды
- Горная Шория
- Бенжареп-второй
- Надежда юношей питает…
- Паспорт
- Тетрадь третья. 1941–1942. Вотчина Хохрина
- К месту «вечного поселения»
- Первый враг — комары
- Дети в лесу
- Напарница
- Мы «ходим в гости»
- В Суйге
- Потапка
- Поход за картошкой
- Вольные и ссыльные
- Бесклассовое государство
- «Выстойка»
- Возвращение на Ангу
- Близкое знакомство с русской избой
- Щука и взаимная выручка
- Философия старика Лихачева
- Из Харска в Усть-Тьярм
- «Я так хочу пшенной каши!»
- «Кошки — мышки» со смертью
- «Доклад» агитатора
- Лесосека на Ледиге
- «Крепко о тебе кто-то молится, Фрося!»
- 50 грамм хлеба
- «Пироги»
- Двери столовой отворяются
- День рождения
- Отцовские часы
- Я ни разу не смолчала!
- Лидочка и сорок мешков крупы для Красной Армии
- «Нет, не принято!»
- «Симулянт»
- Уму непостижимо!
- Счастливая весть
- Неподготовленная речь стахановца
- Торжество Хама
- Заработок со знаком «минус»
- Моя «лебединая песня»
- Вещий сон
- Шаг за шагом иду к концу
- Агония
- Смертный приговор в рассрочку
- Медицина в понятии Хохрина
- Прощеное воскресенье
- Тетрадь четвёртая. 1942–1942. Сквозь Большую Гарь
- Но на его глазах я не умру!
- Прорубь
- Была ли прежде мысль о побеге?
- Вплавь через Океан
- Куда я вышла из тайги
- Сибирское «гостеприимство»
- Парабель
- Деловое предложение
- Быть бродягой тоже нужно уметь!
- Барак бессарабцев
- Мрачные предчувствия обычно исполняются
- Чуть не влипла!
- Яркое утро и табун лошадей
- Пасха блаженных
- Колхоз имени Некрасова
- Дед дает мне совет
- Мертвая деревня
- Вдохновение, география, упрямство
- Конец омской эпопеи
- Встречаю ссыльных прибалтийцев и поляков
- Решено — иду в Томск!
- Борьба с врагами всех бродяг
- Слезы
- «Товарищ по несчастью» еще не значит «друг»
- Крошки с тараканами
- Переправа за переправой
- Первый деревянный город на моем пути
- Даже в амплуа бродяги остаюсь хозяином
- Кошмарное зрелище
- Обь ломает не только лед, но и мои надежды
- Прощание со штанами
- Последняя встреча с земляками
- Самая ценная услуга
- Письмо в никуда
- Французский ключ и русская шпиономания
- Путаница бывает не только в оперетте!
- Призрак белого коня
- Поликратов перстень
- Чего не съест голодный человек
- Ночь, дождь, тьма кромешная
- Пейзаж при свете молнии
- Не на хлеб, а на «полхлеба»
- Я не Геркулес, но…
- Глухой «пророк»
- Суха-Вершина
- Чувашская баня и позорное бегство
- Деревня, превратившаяся в кладбище
- Опричник и колоски
- Гемолитическая ангина
- Выполнять обязательства выпало коровам
- «У нас героем становится любой…»
- «Есть женщины в русских селеньях…»
- Древнеегипетская картина
- Нет! Я не из каинова племени!
- Лгать и молчать?
- Агитбригада
- В бескрайней степи
- Рыба небесная
- Маслозавод, заросший крапивой
- Последние могикане
- Оптимистическая старуха Логинова
- Мой компас размагнитился
- И бродягу можно ограбить!
- Новые тревоги, новые проекты
- …Свой закончила поход
- Тетрадь пятая. 1942–1944. Архив иллюзий
- Опасный шпион
- История литовской Ниобеи
- С улицы — Пушкин, со двора — Бенкендорф
- Гейнша
- Если б знал, где упасть…
- Эсэсовцы и лимонное печенье
- Регулярные процедуры
- Кабинет № 79
- На хвосте мочало — начинай сначала!
- Гипноз — злой и добрый
- Малолетки: полуфабрикат и сырье
- Олень и волчья стая
- Азербайджанские «преступники» и европейская тупость
- Ни вздоха, ни слезы…
- Нарымская капезуха
- Вспышка «сыновнего долга»
- Академическая свобода
- Надышавшиеся злой пыли
- Квинтэссенция лжи
- Салтымаков и берсерк
- Раунд — в пользу слабейшего
- Руки не умеют притворяться
- Девиз Рогана
- Счастье быть одиноким
- Хлеб наш насущный — черный, но вкусный
- Моряковский затон
- На ночлег при помощи пистолета
- В царском нужнике
- Гуманное изобретение
- Три одессита в «собачьем ящике»
- Наш кормилец и хозяин Вайсман
- «Рабочий верблюд», одноногий художник, Заруцкий и я
- Куриная слепота
- Мука и мука
- Веселый Первомай
- Криминальная категория
- Лотерея
- Весна, кровавый понос и ленинградцы
- Заколдованный круг
- Синеглазая Ванда
- Во что тюрьма превратила людей!
- К добру или к худу?
- Вотчина Феньки Бородаевой
- Я впрягаюсь в рабочую лямку
- Витюша Рыбников
- Осколки и обломки
- Кормежка зверей
- Лукавые рабы
- Горизонт, а не колючая проволока
- Собака-«милиционель»
- Между нами — горы и моря…
- Колумбово яйцо
- Турнепс и старые знакомые
- Это — «аминь» рабов
- Муравейник призраков
- В «шишках» — спасение
- Тетрадь шестая. 1944. Строптивый ветеринар
- Повивальная бабка для свиней
- Рубикон
- Дальнейшие преобразования
- Я не только крестная, но и священник
- «Судьба играет человеком»
- Враг номер один — честный труженик
- Мавр сделал свое дело — мавра нужно убрать
- Из угла в угол
- Сталин, Америка и Пасха для заключенных
- Камера № 8
- Лида Арнаутова и ее «жена»
- Дежурняки
- Звуковая галлюцинация
- «Телепередача» смертнику
- Месть за губную помаду
- Борис-Голубые яйца
- Последняя унция, проламывающая спину лошади
- Судебная комедия
- Свидетели дают показания
Сколько стоит человек. Повесть о пережитом. Часть 2
Тетради с первой по шестую (полный текст), без иллюстраций
Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах
Пролог. Тебя нет со мной, но ты — в моем сердце
Мама! Дорогая моя старушка! Мой первый и последний, единственный и незаменимый друг… Тебя уж нет, но ты — во всем, что меня окружает: это кресло — старое, но удобное (я его купила, потому что ты любила все уютное); стол — легкий и низкий, чтобы ты могла без напряжения к себе его пододвигать; множество подушек — твоё zestre[1], чтобы тебе всегда было удобно; радио, проигрыватель, множество пластинок (и сколько ты их еще собиралась купить!), ведь ты так любила музыку! Ты жила ею! Она была тебе нужна, как воздух… Ведь недаром накануне смерти, когда тебе явно не хватало воздуха, ты просила поставить пластинку с «Иваном Сусаниным». Тебе не хватало сил подпевать любимым ариям, но ты продолжала дирижировать уже слабеющей рукой: «…Ты взойди, моя заря, последняя…»
А картины? Ведь это твоя «галерея» развешана повсюду, куда бы мог упасть твой взор! Все их я рисовала для тебя, думая о тебе… Признаться тебе? Ведь мне пришло в голову рисовать там, в Норильске, сразу после того как я оставила за собой тюрьму, где рисовать было запрещено… Даже если б на это нашлись время и силы, не говоря уж о бумаге и красках… Не было еще ни тюфяка, ни простыни, не было даже своего угла, но я уже мечтала нарисовать что-то красивое, напоминающее прошлое, — то прошлое, которое неразрывно было связано с тобой, моя родная!
Спасибо Мире Александровне! Поехав в отпуск, она прислала мне масляные краски, и первое, что я нарисовала, — «Дубки» Шишкина — было посвящено тебе, моя дорогая!.. Я рисовала… и в мыслях бродила с тобой по тем местам, которые изображала. И я разговаривала с тобой, хотя и считала тебя мертвой, но… где-то в глубине души жила надежда — тот слабый огонек надежды, без которого жизнь темна. Ведь есть же разница между абсолютной темнотой, окружающей слепого, и (пусть самым слабым) зрением, когда еле-еле видишь источник света! Такой слабый источник света теплился в моей душе, и, рисуя, я как бы чувствовала, что ты со мной.
Не потому ли ты так любила мои картины, моя дорогая? Ты будто повторяла мои слова: «…Когда тебя нет со мной, я смотрю на твои картины и как будто гуляю там с тобой! И мы разговариваем. И потому я их так люблю! Вот эту. И — эту. И — ту». Ты так хотела, чтобы я рисовала!
Вообще ты хотела, чтобы жизнь моя была полней, интересней. Помню, как ты, будучи уже больной, когда в душе моей было горе и смятение (видимой опасности еще не было, но… сердце — вещун, и ледяная рука страха сжимала мне горло), ты, каждый раз беря газету, смотрела программу кино и уговаривала меня: «Пойди, посмотри! В „Дружбе“ то-то, в „России“ то-то. Vas! J’aime tant quand tu vas au cinema![2] Я не хочу, чтобы ты из-за меня лишала себя развлечений!»
Как мне было тебе сказать, что мне не до развлечений? Что тоска и предчувствие цепко держат меня? Что мне хочется взять тебя на руки, прижать к сердцу и грудью своей заслонить тебя от надвигающегося неумолимого рока? Единственное, что я могла придумать, — это… рисовать. Я ухватилась за эту возможность и принялась за марины[3] Айвазовского…
Добрая моя старушка! Ты не поняла моей «хитрости»… Ты так обрадовалась! Ты сидела в кресле. Я тебе наладила портативный столик, чтобы ты могла раскладывать пасьянс, а сама уселась у твоих ног и разложила свои краски, кисти… — Ты смотрела на меня своими добрыми, влюбленными глазами и не переставала восторгаться: «Vraiment! Tu as du talent! Tu dois faire de la peinture! Absolument! Promets le moi!»[4]
Да, моя дорогая! Ты хотела, чтобы я тебе обещала, и твоя воля для меня свята. И еще об одном ты меня просила: записать, хотя бы в общих чертах, историю тех лет — ужасных, грустных лет моих «университетов».. Хотя кое в чем Данте меня опередил, описывая девять кругов ада.«…Ты иногда рассказываешь то отсюда кусочек, то оттуда… Я никак не разберусь! Напиши все подряд, и когда ты мне прочтешь, то я, может быть, пойму…»
Нет, дорогая моя! Ты всей этой грустной истории не узнала… И не оттого, что ты там, «идеже несть воздыхания», а оттого, что вся моя жизнь в те годы была цепью таких безобразных и нелепых событий, которые не умещаются в разуме нормального человека… и не доходят до чувств того, кто этого не пережил…
Теперь я плачу…
Не о том, что я абсолютно одинока, что никому во всем свете нет дела до меня: до того, что меня радует, что огорчает, грустно ли мне или весело. И не оттого, что мне не о ком заботиться, некого приголубить с полным сознанием того, что моя любовь нужна кому-то, как майский дождь — растению. Нет! Я просто не могу смириться с мыслью, что после двадцати лет разлуки, прожитых вдали от меня, не имея никакой опоры, кроме себя самой, своих сил, своего ума и доброй воли, именно теперь, когда моя храбрая старушка с молодой душой смогла получить все, о чем она могла только мечтать: уютный домик, где все было устроено сообразно с ее вкусами, сад, который она сама считала «самым красивым из райских уголков», наконец, дочь, готовая радоваться ее радостью… И все это потерять, не успев как следует насладиться! Она так верила, что в моих объятиях она как бы застрахована от всякой беды! «Все, что ты делаешь, будет хорошо сделано! Я горжусь тобой! Ты — мое „все“! С тобой мне ничего не страшно…»
Не зря в последние минуты своей жизни она просила: «Не покидай меня („ne me quitte pas!“), не уходи никуда!» — и протягивала ко мне руки.
А я не сумела оправдать ее доверия… Смерть ее безжалостно обворовала…
И я плачу… Хоть не умею плакать: в горле будто железный комок: он меня душит, а облегчения нет…
Вот и получилось «вместо предисловия»!
[1] Приданое (молд.).
[2] Иди! Я так люблю, когда ты ходишь в кино!
[3] Картины с видами моря (ит.).
[4] Право слово, у тебя есть талант! Ты должна заниматься живописью! Непременно обещай это мне! (фр.)
Комментировать