Садовник, или Трактат об успешном взращивании красивых видом и приносящих добрый плод растений в духовных садах веры: Пособие катехизатору

Садовник, или Трактат об успешном взращивании красивых видом и приносящих добрый плод растений в духовных садах веры: Пособие катехизатору


Книга состоит из двух частей и пред­став­ляет собой сбор­ник лек­ций и мето­ди­че­ских мате­ри­а­лов, пол­но­стью охва­ты­ва­ю­щий про­цесс орга­ни­за­ции и про­ве­де­ния пол­но­цен­ной систе­ма­ти­че­ской катехизации.
Книга состоит из двух частей и пред­став­ляет собой сбор­ник лек­ций и мето­ди­че­ских мате­ри­а­лов, пол­но­стью охва­ты­ва­ю­щий про­цесс орга­ни­за­ции и про­ве­де­ния пол­но­цен­ной систе­ма­ти­че­ской катехизации.
Содер­жа­щи­еся в ней опи­са­ния цер­ков­ных Таинств с ком­мен­та­ри­ями мис­си­о­нер­ского харак­тера допол­няют основ­ной мате­риал и рас­ши­ряют целе­вую аудиторию.
Книга адре­со­вана свя­щен­ни­кам, веду­щим кате­хи­за­цию, и при­ход­ским спе­ци­а­ли­стам-кате­хи­за­то­рам. А также может быть полезна всем, кто инте­ре­су­ется осно­вами Пра­во­слав­ного вероучения.

Часть первая

Книга пред­став­ляет собой сбор-ник лек­ций и мето­ди­че­ских мате­ри­а­лов, пол­но­стью охва­ты­ва­ю­щий про­цесс орга­ни­за­ции и про­ве­де­ния пол­но­цен­ной систе­ма­ти­че­ской кате­хи­за­ции. Содер­жа­щи­еся в ней опи­са­ния цер­ков­ных Таинств с ком­мен­та­ри­ями мис­си­о­нер­ского харак­тера допол­няют основ­ную часть и рас­ши­ряют ряды целе­вой аудитории.

Книга адре­со­вана свя­щен­ни­кам, веду­щим кате­хи­за­цию, и при­ход­ским спе­ци­а­ли­стам-кате­хи­за­то­рам. А также может быть полезна всем, кто инте­ре­су­ется осно­вами Пра­во­слав­ного вероучения.

Предисловие

Доро­гой чита­тель! Книга, кото­рую Вы дер­жите в руках, — плод кол­лек­тив­ного труда несколь­ких авто­ров. Одной из при­чин, побу­див­ших к ее напи­са­нию, явля­ется осо­зна­ние факта необ­хо­ди­мо­сти орга­ни­за­ции в Цер­ков­ной среде пол­но­цен­ной кате­хи­за­ции и обес­пе­че­ния этого про­цесса необ­хо­ди­мой спра­вочно-мето­ди­че­ской и лек­ци­он­ной лите­ра­ту­рой. На засе­да­нии Выс­шего Цер­ков­ного Совета Рус­ской Пра­во­слав­ной Церкви 30 ноября 2012 г. Свя­тей­ший Пат­ри­арх Кирилл ска­зал: «Кате­хи­за­ция — это в сущ­но­сти лик­без, кото­рый мы должны про­во­дить. Но этот лик­без каса­ется отнюдь не только чле­нов общины — он каса­ется всех, кто живет сте­рео­тип­ными пред­став­ле­ни­ями о Пра­во­сла­вии. Мас­штаб кате­хи­за­ции, кото­рую мы сего­дня про­во­дим, — это мас­штаб всей страны, всего кано­ни­че­ского про­стран­ства нашей Церкви… Кате­хи­за­ция — это жест любви со сто­роны Церкви, про­яв­ле­ние заботы и помощи в обре­те­нии тех зна­ний, кото­рые чело­век по тем или иным при­чи­нам еще не при­об­рел, вве­де­ние в тра­ди­цию, в кото­рой он не вырос, но к кото­рой при­шел уже в зре­лом воз­расте или с кото­рой отож­деств­ляет себя интел­лек­ту­ально. Кате­хи­за­ция должна стать неотъ­ем­ле­мой частью жизни любого при­хода, любой цер­ков­ной общины».

Дру­гая при­чина напи­са­ния книги заклю­ча­ется в том, что авторы посчи­тали своим дол­гом поде­литься опы­том веде­ния кате­хи­за­ции, кото­рый, как известно, «сын оши­бок труд­ных». Ряд хра­мов Санкт-Петер­бурга имеет мно­го­лет­нюю исто­рию успеш­ной орга­ни­за­ции и про­ве­де­ния дли­тель­ной, глу­бо­кой и каче­ствен­ной кате­хи­за­ции. Эти нара­бо­тан­ные мето­дики и лек­ци­он­ные мате­ри­алы в боль­шой сте­пени повли­яли на фор­ми­ро­ва­ние содер­жа­ния книги. Авторы поста­ра­лись наи­бо­лее полно отра­зить свой уни­каль­ный опыт, одно­вре­менно увя­зав его с про­грам­мой под­го­товки кате­хи­за­то­ров, реа­ли­зу­е­мой в Учеб­ном цен­тре под­го­товки спе­ци­а­ли­стов при Санкт-Петер­бург­ской Духов­ной Академии.

Книга напи­сана про­стым и понят­ным язы­ком и пред­став­ляет собой гото­вые мате­ри­алы для бесед, кото­рые можно исполь­зо­вать в про­цессе кате­хи­за­ции. А оби­лие в них кон­крет­ных жиз­нен­ных при­ме­ров делает посо­бие осо­бенно инте­рес­ным и акту­аль­ным. Вме­сте с тем осмыс­ле­ние бого­слов­ских истин невоз­можно без исполь­зо­ва­ния обра­зов, и под­черк­нуто твор­че­ский под­ход авто­ров к про­цессу созда­ния книги нашел свое отра­же­ние не только в ее содер­жа­нии, но и в ори­ги­наль­ном оформлении.

Книга адре­со­вана спе­ци­а­ли­стам-кате­хи­за­то­рам и свя­щен­ни­кам, зани­ма­ю­щимся систе­ма­ти­че­ской кате­хи­за­цией. Кроме того, она, несо­мненно, будет полезна всем, кто инте­ре­су­ется вопро­сами кате­хи­за­ции, воцер­ко­в­ле­ния и фор­ми­ро­ва­ния строй­ной и гар­мо­нич­ной цер­ков­ной жизни. Книга может заин­те­ре­со­вать всех, кому инте­ресно Пра­во­сла­вие, кто ищет рели­ги­оз­ного пони­ма­ния устрой­ства этого мира и сво­его места в нем.

Пусть такие книги при­не­сут кра­си­вый видом и доб­рый по духу достой­ный плод на ниве рели­ги­оз­ного про­све­ще­ния, и Божие бла­го­сло­ве­ние пре­бы­вает со всеми вами, доро­гие бра­тья и сестры!

архи­епи­скоп Петер­гоф­ский Амвро­сий (Ерма­ков),
рек­тор Санкт-Петер­бург­ской Духов­ной Академии,
Пред­се­да­тель Отдела рели­ги­оз­ного образования
и кате­хи­за­ции Санкт-Петер­бург­ской епархии

Рецензия

Книга «Садов­ник» явля­ется в извест­ном смысле важ­ной вехой в фор­ми­ро­ва­нии школы кате­хи­за­тор­ского слу­же­ния в Рус­ской Пра­во­слав­ной Церкви.

Теперь в цер­ков­ном про­стран­стве не тре­бу­ется дока­зы­вать необ­хо­ди­мость кате­хи­за­ции (хотя еще несколько лет назад велись дис­кус­сии о вве­де­нии обя­за­тель­ной под­го­товки к Таин­ству Кре­ще­ния). Кто имеет опыт про­ве­де­ния кате­хи­за­тор­ских бесед, знает: дли­тель­ное огла­ше­ние спо­соб­ствует вхож­де­нию людей в Цер­ковь несрав­нимо более, чем «бег­лый обзор» основ веры нака­нуне совер­ше­ния Таин­ства. С этим согла­сятся и все те, для кого Кре­ще­ние — это Таин­ство рож­де­ния в новую жизнь со Хри­стом, а не про­сто «бла­го­че­сти­вый обряд».

Изда­ние пред­ла­гает именно такой вари­ант кате­хи­за­ции, кото­рый помо­жет обсто­я­тельно подойти к наи­бо­лее важ­ным вопро­сам цер­ков­ного уче­ния для жела­ю­щих при­нять Таин­ство Кре­ще­ния или кре­стить своих детей, а также для тех, кто «был кре­щен, но не просвещен».

После вве­де­ния Свя­щен­ным Сино­дом обя­за­тель­ной кате­хи­за­ции на при­хо­дах Рус­ской Пра­во­слав­ной Церкви появи­лось мно­же­ство начи­на­ю­щих кате­хи­за­то­ров, нуж­да­ю­щихся в посо­биях, содер­жа­щих раз­ный опыт работы тех, кто уже давно тру­дится на этом поприще. Несмотря на пери­о­ди­че­ски изда­ва­е­мые в послед­нее время посо­бия для кате­хи­за­то­ров, их оче­видно недо­ста­точно на совре­мен­ном этапе раз­ви­тия кате­хи­за­тор­ского слу­же­ния. В насто­я­щее время чрез­вы­чайно необ­хо­димы раз­но­об­раз­ные изда­ния, кото­рые отоб­ра­жают мно­го­гран­ный опыт слу­же­ния кате­хи­за­тора, обу­слов­лен­ный раз­лич­ными фак­то­рами (гео­гра­фи­че­ским рас­по­ло­же­нием при­хода: город­ской или сель­ский, коли­че­ством людей, их воз­рас­том, сте­пе­нью обра­зо­ва­ния и т.п.).

Пред­ла­га­е­мое посо­бие будет вос­тре­бо­вано теми, кто только при­сту­пает к слу­же­нию на поприще кате­хи­за­тора. Книга отве­чает запро­сам каче­ствен­ного под­хода к про­ве­де­нию кате­хи­зи­че­ской встречи, может послу­жить хоро­шим помощ­ни­ком в фор­ми­ро­ва­нии цикла бесед с огла­ша­е­мыми. Мате­риал пре­под­но­сится в виде беседы, на кото­рую можно смело опе­реться, взяв за основу мысли, пред­ла­га­е­мые авто­рами, кото­рые регу­лярно участ­вуют в серьез­ной под­го­товке людей к Таин­ству Кре­ще­ния, ведут дли­тель­ную пол­но­цен­ную кате­хи­за­цию для людей кре­ще­ных, но по раз­ным при­чи­нам не полу­чив­ших опыт воцер­ко­в­ле­ния, и делятся с чита­те­лями своим опытом.

Каж­дый прак­ти­ку­ю­щий кате­хи­за­тор знает, что необ­хо­димо пери­о­ди­че­ски зна­ко­миться с опы­том про­ве­де­ния огла­ше­ния дру­гими кате­хи­за­то­рами. Это поз­во­ляет обно­вить и обо­га­тить беседу новыми при­ме­рами, цита­тами и т.д. Для любого спе­ци­а­ли­ста, неза­ви­симо от стажа работы, необ­хо­димо нали­чие в его биб­лио­теке не только мно­же­ства книг, раз­би­ра­ю­щих узкие темы, но и несколь­ких обоб­ща­ю­щих тру­дов, хре­сто­ма­тий и посо­бий. Это дает воз­мож­ность раз­но­сто­рон­него под­хода во время под­го­товки к кате­хи­зи­че­ским встре­чам. Поэтому кате­хи­за­тору, уже име­ю­щему опыт про­ве­де­ния огла­си­тель­ных бесед, дан­ный труд будет весьма полезен.

Реко­мен­дую книгу «Садов­ник» свя­щен­но­слу­жи­те­лям и миря­нам, совер­ша­ю­щим слу­же­ние в каче­стве при­ход­ского спе­ци­а­ли­ста-кате­хи­за­тора, а также всем, инте­ре­су­ю­щимся осно­вами веро­уче­ния Пра­во­слав­ной Церкви.

свя­щен­ник Дмит­рий Симо­нов, насто­я­тель храма свв. апп. Петра и Павла при РГПУ им. А. И. Гер­цена, пре­по­да­ва­тель кате­хе­тики на Епар­хи­аль­ных кур­сах рели­ги­оз­ного обра­зо­ва­ния и кате­хи­за­ции имени свя­того пра­вед­ного Иоанна Крон­штадт­ского, кате­хи­за­тор с опы­том работы более 10 лет

Введение

Воз­люб­лен­ные во Хри­сте бра­тья и сестры! Ува­жа­е­мые коллеги!

Пред­ла­га­е­мая книга пред­став­ляет собой гото­вые лек­ции по широ­кому спек­тру бого­слов­ских вопро­сов, кото­рые можно исполь­зо­вать в каче­стве мате­ри­а­лов для бесед в про­цессе кате­хи­за­ции. Автор­ский кол­лек­тив не ста­вил своей целью деталь­ное иссле­до­ва­ние затра­ги­ва­е­мых тем. Кате­хи­за­ция — это обоб­ще­ние и све­де­ние воедино всего мно­го­об­ра­зия бого­слов­ских направ­ле­ний. Глав­ная ее цель — воцер­ко­в­ле­ние, фор­ми­ро­ва­ние у чело­века целост­ной рели­ги­оз­ной кар­тины мира, цен­тром кото­рой явля­ется Бог. Поэтому основ­ной зада­чей книги явля­ется в первую оче­редь ясное и после­до­ва­тель­ное доне­се­ние слож­ных и зача­стую объ­ем­ных вопро­сов пра­во­слав­ного веро­уче­ния, не упро­щая их, но под­чер­ки­вая глав­ное и по воз­мож­но­сти осве­щая всю гамму раз­лич­ных про­яв­ле­ний каж­дого рас­смат­ри­ва­е­мого пред­мета, чтобы кра­сота жизни Церкви пред­стала пред нами всеми воз­мож­ными ее чудес­ными гра­нями. По этой при­чине не уда­лось избе­жать доста­точно боль­шого объ­ема пред­ла­га­е­мого мате­ри­ала. Однако в любом слу­чае к про­цессу кате­хи­за­ции необ­хо­димо под­хо­дить в извест­ной сте­пени твор­че­ски. И в зави­си­мо­сти от кон­крет­ных усло­вий, в кото­рых про­во­дится кате­хи­за­ция, главы книги можно сокра­щать или даже уве­ли­чи­вать, рас­смат­ри­вая неко­то­рые вопросы более подробно или добав­ляя новые темы.

Кате­хи­за­цию можно также в опре­де­лен­ном смысле срав­нить с адап­та­цией веч­ных и незыб­ле­мых бого­слов­ских истин к совре­мен­ному созна­нию чело­века. Даже авторы свя­щен­ных бого­дух­но­вен­ных тек­стов, вошед­ших в глав­ную книгу Церкви — Свя­щен­ное Писа­ние, в синер­гии с Богом исполь­зо­вали в своем твор­че­стве понят­ные и легко узна­ва­е­мые чита­те­лем того вре­мени при­меры и образы. Поэтому и авторы дан­ной книги при изло­же­нии мате­ри­ала стре­ми­лись рас­крыть его совре­мен­ным язы­ком и, помимо без­условно важ­ней­ших цитат из Биб­лии, свя­тых отцов и вели­ких бого­сло­вов, созна­тельно исполь­зо­вали все богат­ство насле­дия извест­ных поэтов и уче­ных, писа­те­лей и фило­со­фов ― как рус­ских, так и зарубежных.

Необ­хо­димо отме­тить, что объем книги рас­счи­тан на про­ве­де­ние дли­тель­ной кате­хи­за­ции — сро­ком не менее полу­года. Только такая форма дей­стви­тельно при­ве­дет к фор­ми­ро­ва­нию у веру­ю­щего чело­века строй­ного рели­ги­оз­ного миро­воз­зре­ния, проч­ного пра­во­слав­ного фун­да­мента, на кото­ром он смо­жет в даль­ней­шем стро­ить зда­ние своей веры так, чтобы оно усто­яло в любых жиз­нен­ных усло­виях. Именно дли­тель­ная и систе­ма­ти­че­ская форма кате­хи­за­ции спо­собна под­го­то­вить почву в душе веру­ю­щего чело­века таким обра­зом, чтобы посе­ян­ное в ней зерно веры пре­вра­ти­лось в пре­крас­ное древо и при­несло доб­рый и кра­си­вый видом духов­ный плод. Двух огла­си­тель­ных бесед перед кре­ще­нием, кото­рыми, к сожа­ле­нию, часто огра­ни­чи­ва­ются во мно­гих хра­мах, здесь недо­ста­точно. Такие беседы носят ско­рее мис­си­о­нер­ский харак­тер, чем ведут к реаль­ной кате­хи­за­ции. Однако, при под­го­товке этих бесед книга также может быть весьма полезна. Кроме того, мате­риал книги может быть вполне при­ме­ним, напри­мер, в вос­крес­ной школе для взрос­лых и иных фор­мах катехизации.

Из-за доста­точно боль­шого объ­ема необ­хо­ди­мого для кате­хи­за­ции мате­ри­ала книга изда­ется в двух частях. В первую часть вошли лек­ции началь­ного уровня (раз­дел «Основы пра­во­слав­ного веро­уче­ния»), опи­са­ния Таинств Кре­ще­ния, Миро­по­ма­за­ния и Пока­я­ния (раз­дел «Таин­ства») и мис­си­о­нер­ский ком­мен­та­рий к таин­ствам кре­ще­ния и миро­по­ма­за­ния (раз­дел «При­ло­же­ния»). Вто­рая часть содер­жит темы более глу­бо­кого уровня, опи­са­ния Таинств Евха­ри­стии, Свя­щен­ства, Брака, Еле­освя­ще­ния и Чина отпе­ва­ния, а также лек­ции по осно­вам Бого­слу­жеб­ного устава и мис­си­о­нер­ский ком­мен­та­рий к Таин­ству Вен­ча­ния и Чину отпе­ва­ния. Кроме того, вто­рая часть вклю­чает в себя чет­кий и деталь­ный план кате­хи­за­ции, кото­рый явля­ется резуль­та­том обоб­ще­ния опыта систе­ма­ти­че­ской кате­хи­за­ции веду­щих в этой обла­сти хра­мов Санкт-Петер­бург­ской епар­хии с уче­том реко­мен­да­ций Епар­хи­аль­ного Отдела рели­ги­оз­ного обра­зо­ва­ния и катехизации.

Пер­вая часть книги состоит из несколь­ких разделов.

Пер­вый раз­дел — «Основы Пра­во­слав­ного веро­уче­ния» — содер­жит лек­ции, пред­на­зна­чен­ные для началь­ного (и тем не менее уже серьез­ного) зна­ком­ства катеху­ме­нов с основ­ными поня­ти­ями и явле­ни­ями цер­ков­ной жизни. После­до­ва­тель­ность тем этого раз­дела строго про­ду­мана и соот­вет­ствует общему плану кате­хи­за­ции, кото­рый будет поме­щен во вто­ром томе книги.

Во вто­ром раз­деле — «Таин­ства Церкви» — даются подроб­ные опи­са­ния Таинств Кре­ще­ния, Миро­по­ма­за­ния и Пока­я­ния. Эти главы можно исполь­зо­вать как в струк­туре самой кате­хи­за­ции (жела­тельно ближе к ее завер­ше­нию, иначе мно­гие рас­смат­ри­ва­е­мые в них вопросы будут пред­став­лять опре­де­лен­ную труд­ность для катеху­ме­нов), так и авто­номно — в любых про­све­ти­тель­ских и учеб­ных целях.

В тре­тьем раз­деле — «При­ло­же­ния» — при­во­дится допол­ни­тель­ный к основ­ной кате­хи­за­ции, но очень полез­ный мате­риал — мис­си­о­нер­ский ком­мен­та­рий к Таин­ствам Кре­ще­ния и Миро­по­ма­за­ния. Кроме того, он содер­жит таб­лицы, име­ю­щие отно­ше­ние к основ­ному тек­сту книги.

В конце книги при­ве­ден подроб­ный пред­мет­ный ука­за­тель, облег­ча­ю­щий поиск необ­хо­ди­мых тер­ми­нов и понятий.

Авторы выра­жают сер­деч­ную бла­го­дар­ность про­то­и­е­рею Алек­сан­дру Соро­кину за цен­ные заме­ча­ния к неко­то­рым гла­вам, худож­нику Антону Щаб­лы­кину за пре­крас­ные рисунки и идею назва­ния, Вла­ди­славу Жуко­вичу за финан­со­вое обес­пе­че­ние про­екта, Ольге Готов­ской за коор­ди­на­цию и адми­ни­стри­ро­ва­ние, своим семьям за мораль­ную и духов­ную под­держку, а также всем, кто тем или иным спо­со­бом помо­гал в про­цессе под­го­товки книги и уско­рял ее выход в свет.

Раздел I. Основы православного вероучения

Глава 1. Введение в православную этику

Крошка сын к отцу при­шёл и спро­сила кроха:
— Что такое хорошо и что такое плохо?

В.В. Мая­ков­ский
(сти­хо­тво­ре­ние «Что такое хорошо и что такое плохо?»)

Сколько себя пом­нит чело­ве­че­ство, столько его инте­ре­со­вал вопрос, зву­ча­щий в эпи­графе к этой главе. Чело­век не может жить, обходя сто­ро­ной тему этики. Кто-то морально удо­вле­тво­рен от уве­рен­но­сти, что посту­пает хорошо, или мучи­тельно ищет достой­ный выход из непро­стой ситу­а­ции. А кто-то про­сто отма­хи­ва­ется от воз­ни­ка­ю­щего в его созна­нии сомне­ния: «Хорошо ли я посту­паю?», рефлек­торно оправ­ды­вая себя: «Ну а что тут осо­бен­ного? Весь мир таков…» В конце кон­цов, чело­век может себя убе­дить, что эти кате­го­рии вообще искус­ственно при­ду­маны «мора­ли­за­то­рами», сле­до­ва­тельно, можно и нужно жить так, как мне удобно и ком­фортно. Так или иначе, но вопрос этики нам никак не обойти. Мы все­гда стоим перед нрав­ствен­ным выбо­ром на своем жиз­нен­ном пути. Про­сто в одном слу­чае отно­симся к нему более ответ­ственно, а в дру­гом — менее или вообще пыта­емся снять с себя вся­кую ответственность.

Вся­кий раз начи­ная новую тему, мы часто будем мыс­ленно пере­но­ситься во вре­мена жизни чело­века в раю, до его пер­вого гре­хо­па­де­ния. Разу­ме­ется, мы нико­гда не смо­жем до конца познать, что именно тогда пред­став­лял собой чело­век. Однако какие-то пред­по­ло­же­ния и даже выводы, осно­ван­ные на Свя­щен­ном Писа­нии (Биб­лии) и свя­то­оте­че­ском насле­дии, делать мы все-таки можем. Более того, это про­сто необ­хо­димо. Хотя бы потому, что такое «пере­не­се­ние во вре­мени» во мно­гом облег­чает вос­при­я­тие и пони­ма­ние бого­слов­ских дис­ци­плин, в первую оче­редь через осо­зна­ние соб­ствен­ного при­зва­ния — быть чело­ве­ком в самом высо­ком смысле этого слова. «Хри­стос… являет то, чего Бог ждет от тво­ре­ния — пол­ноту чело­веч­но­сти, “чело­века мак­си­маль­ного”, по выра­же­нию Нико­лая Кузан­ского. Он испол­няет то при­зва­ние чело­века, кото­рому изме­нил Адам: жить только Богом и Богом питать все­лен­ную»[1].

Вот и в начале дан­ной темы необ­хо­димо отме­тить, что чело­век в эпоху своей юно­сти, до пер­вого сво­его гре­хо­па­де­ния нахо­дился с Богом в нераз­рыв­ной связи и духов­ном един­стве. Пер­во­здан­ная чело­ве­че­ская кра­сота вообще не имела пред­став­ле­ния о том, что такое «плохо». Все­цело пре­бы­вая в истине, отве­чая своей любо­вью на Боже­ствен­ную Любовь и без­гра­нич­ным дове­рием Богу на дове­рие Бога чело­веку, чело­ве­че­ский дух был бес­ко­нечно выше таких при­выч­ных для нас кате­го­рий, как «добро/зло» или «хорошо/плохо». Можно также ска­зать, что в раю чело­век посту­пал исклю­чи­тельно хорошо и пра­ведно. Филон Алек­сан­дрий­ский в этой связи пишет: «Этот пер­вый родив­шийся от земли чело­век, зачи­на­тель всего нашего рода, воз­ник, дума­ется мне, луч­шим в обоих отно­ше­ниях — и тела, и души, и во мно­гом отли­чался от своих потом­ков пре­вос­ход­ством по части того и дру­гого. Ведь он был воис­тину пре­кра­сен и по-насто­я­щему доб­ро­де­те­лен»[2].

Однако по вине чело­века в его духов­ном плане про­изо­шла ката­строфа, неиз­бежно отра­зив­ша­яся на его душев­ном и физи­че­ском уров­нях. Чело­век отпал от Бога и пере­стал питаться от Него исти­ной. (Эта тема будет подробно рас­смот­рена в главе «Гре­хо­па­де­ние»). В чело­ве­че­скую жизнь вошло поня­тие «плохо», в том числе в сферу соци­аль­ного бытия. Разу­чив­шись любить, чело­век вынуж­ден искать такие нормы пове­де­ния в обще­стве, кото­рые поз­во­ляли бы ему не только более или менее ком­фортно жить со сво­ими сопле­мен­ни­ками, но и сосу­ще­ство­вать с сосе­дями. Хорошо, если некое сооб­ще­ство живет хотя бы по прин­ципу «не навреди», но лучше, если в соци­аль­ные нормы будет зало­жена забота и искрен­нее вни­ма­ние к дру­гим чле­нам обще­ства. И не только к тем, кто нахо­дится со мной в род­стве, но даже к совер­шенно незна­ко­мым людям. И уж совсем в иде­але —  про­яв­лять такое же отно­ше­ние к ино­пле­мен­ни­кам. Таким обра­зом, речь идет о неких эти­че­ских нор­мах пове­де­ния внутри обще­ства и опре­де­ля­ю­щих отно­ше­ние чле­нов этого обще­ства к внеш­нему миру.

Тер­мин этика (греч. ἠθικόν, от др.-греч. ἦθος — этос, «нрав, обы­чай») обо­зна­чает дис­ци­плину, пред­ме­том иссле­до­ва­ния кото­рой явля­ются мораль и нрав­ствен­ность[3]. Слово этика было вве­дено еще Ари­сто­те­лем (384–322 до Р.Х.). И именно он счи­та­ется отцом-осно­ва­те­лем этики как само­сто­я­тель­ной обла­сти зна­ния. Однако это не только фило­соф­ская дис­ци­плина, но и бого­слов­ская. Если в цен­тре обыч­ной этики стоит чело­век, то в хри­сти­ан­ской этике цен­тром явля­ется Бог. Глу­бо­ким иссле­до­ва­нием вопро­сов хри­сти­ан­ской этики зани­ма­ется нрав­ствен­ное бого­сло­вие, осно­во­по­ла­га­ю­щие прин­ципы кото­рого мы будем рас­смат­ри­вать в дан­ной главе.

Итак, этика изу­чает нормы пове­де­ния в обще­стве. Но в мире суще­ствует огром­ное коли­че­ство раз­лич­ных сооб­ществ, мораль­ные устои кото­рых раз­нятся настолько, что порой они диа­мет­рально про­ти­во­по­ложны. Напри­мер, в Китае и Япо­нии во время еды (осо­бенно в гостях) при­нято громко при­хле­бы­вать, чтобы хозяин остался дово­лен, что озна­чает — еда понра­ви­лась гостю. У нас же такое пове­де­ние может при­ве­сти не только хозя­ина, но и всех окру­жа­ю­щих в состо­я­ние шока (конечно, при усло­вии пра­виль­ного их вос­пи­та­ния). Для неко­то­рых стран Азии счи­та­ется непри­лич­ным прийти в гости или на дело­вую встречу вовремя. Там можно и даже нужно серьезно опоз­дать, чтобы про­из­ве­сти при­ят­ное впе­чат­ле­ние. Такое пове­де­ние никак не соот­но­сится с евро­пей­скими тра­ди­ци­ями, где, как известно, «точ­ность — веж­ли­вость коро­лей, но обя­зан­ность для их под­дан­ных» (эту фразу при­пи­сы­вают Людо­вику XIII). Из этого можно сде­лать вывод — нормы пове­де­ния в раз­лич­ных груп­пах людей очень условны и зави­сят от мно­же­ства фак­то­ров: исто­ри­че­ских, гео­гра­фи­че­ских, кли­ма­ти­че­ских и пр. Шкала цен­но­стей тоже может сильно сме­щаться как в одну, так и в дру­гую сто­рону. При­чем не только в одной группе по срав­не­нию с дру­гой, но и в пре­де­лах одной и той же общ­но­сти, про­сто изме­ня­ясь с тече­нием вре­мени. Бывает и так, что в опре­де­лен­ной среде или в созна­нии кон­крет­ного чело­века мораль­ные прин­ципы вообще раз­мыты. И если попы­таться дать нрав­ствен­ную оценку поступку чело­века, то в ответ часто зву­чит очень зна­ко­мая нам уни­вер­сально-оправ­да­тель­ная фраза: «Все на свете отно­си­тельно!..» Так вот, в отли­чие от бес­чис­лен­ных свет­ских эти­че­ских систем в хри­сти­ан­ской этике нет поня­тия «духов­ного реля­ти­визма». Здесь все постро­ено на Боже­ствен­ном Откро­ве­нии, через кото­рое чело­век вполне одно­значно осо­знает, что хорошо, а что плохо. И шкала цен­но­стей здесь непо­движна. В системе коор­ди­нат, цен­тром кото­рой явля­ется Бог, невоз­можна фор­мула «Если нельзя, но очень хочется, то можно».

Необ­хо­димо отме­тить, что в пра­во­слав­ной хри­сти­ан­ской этике поня­тия нрав­ствен­ность и мораль имеют несколько иной смысл, чем в этике свет­ской. Если в миру эти тер­мины часто упо­треб­ляют как сино­нимы, то в рели­ги­оз­ном аспекте они при­об­ре­тают раз­лич­ное зна­че­ние, хотя и оста­ются свя­зан­ными между собой. Древ­не­рим­ский мыс­ли­тель Цице­рон (106‒43 до Р.Х.) задался целью найти латин­ский экви­ва­лент гре­че­скому слову этика. Он и поло­жил начало фор­ми­ро­ва­нию тер­мина мораль. А зна­ме­ни­тый немец­кий фило­соф Георг Виль­гельм Фри­дрих Гегель (1770‒1831) пер­вым в исто­рии этики стал раз­де­лять поня­тия мораль и нрав­ствен­ность. Однако нас более инте­ре­сует не фило­соф­ское их осмыс­ле­ние, а религиозное.

Мно­гим, навер­ное, известно изре­че­ние: «Чем ниже в обще­стве уро­вень нрав­ствен­но­сти, тем должны быть жестче законы морали». В этой фразе есть своя логика. С духов­ной точки зре­ния мораль и нрав­ствен­ность раз­ли­ча­ются прежде всего источ­ни­ком этих явлений.

Нрав­ствен­ность — кате­го­рия в первую оче­редь духов­ная, осно­ван­ная на рели­ги­оз­ном фун­да­менте. Состо­я­ние именно духов­ной сферы чело­века фор­ми­рует его нрав­ствен­ный облик. Конечно, внеш­ний мир может вли­ять на пове­де­ние чело­века, но мы не должны забы­вать, что в первую оче­редь чело­век сам изме­няет окру­жа­ю­щую среду. А истинно рели­ги­оз­ный чело­век стре­мится не про­сто ее изме­нить, но пре­об­ра­зить, при­вне­сти в нее кра­соту. Такими нас создал Тво­рец. В Тол­ко­вой Биб­лии Лопу­хина мы читаем: «Пер­во­здан­ной чете (мужу и жене в раю. — И.М.) пре­по­да­ются боже­ствен­ные бла­го­сло­ве­ния к раз­мно­же­нию и вла­ды­че­ству над при­ро­дой»[4]. Там же выда­ю­щийся рус­ский учё­ный-биб­ле­ист и бого­слов Алек­сандр Пав­ло­вич Лопу­хин при­во­дит слова Иоанна Зла­то­уста: «Как велико досто­ин­ство душ! Через ее силы стро­ятся города, пере­плы­ва­ются моря, обра­ба­ты­ва­ются поля, откры­ва­ются бес­чис­лен­ные искус­ства, укро­ща­ются дикие звери! Но что важ­нее всего — душа знает Бога, Кото­рый сотво­рил ее и раз­ли­чает добро от зла. Один только чело­век из всего види­мого мира вос­сы­лает молитвы к Богу, полу­чает откро­ве­ния, изу­чает при­роду небес­ных вещей и про­ни­кает даже в боже­ствен­ные тайны! Для него суще­ствует вся земля, солнце и звезды, для него отво­рены небеса»[5]. Мит­ро­по­лит Сурож­ский Анто­ний пишет: «При­зва­ние чело­века было — эту землю вести к Богу… быть тем, кото­рый слу­жит всей твари в ее вос­хож­де­нии к Богу и ее посте­пен­ном уко­ре­не­нии в Боге и веч­ной жизни»[6]. Уместно также доба­вить здесь слова одного из круп­ней­ших пра­во­слав­ных бого­сло­вов ХХ в. Вла­ди­мира Нико­ла­е­вича Лос­ского: «По уче­нию свя­того Мак­сима Испо­вед­ника, пер­вый чело­век был при­зван вос­со­еди­нить в себе всю сово­куп­ность твар­ного бытия; он дол­жен был одно­вре­менно достиг­нуть совер­шен­ного еди­не­ния с Богом и таким обра­зом сооб­щить состо­я­ние обо­же­ния всей твари»[7]. Исходя из выше­ска­зан­ного можно пред­по­ло­жить, что нрав­ствен­ность имеет отно­ше­ние более к аске­тике[8], нежели к этике. Хри­сти­ан­ство, разу­ме­ется, в первую оче­редь осно­вано на аске­тике, на пре­об­ра­же­нии внут­рен­него мира чело­века. Но внут­рен­ние про­цессы неиз­бежно имеют свое внеш­нее выра­же­ние[9]. Сле­до­ва­тельно, этика явля­ется про­дол­же­нием внут­рен­него состо­я­ния чело­века. Соот­вет­ственно, пра­во­слав­ная хри­сти­ан­ская этика цели­ком осно­вана на духов­но­сти чело­века, про­яв­ляет уро­вень его рели­ги­оз­но­сти. И именно хри­сти­ан­ские нрав­ствен­ные прин­ципы фор­ми­руют законы этики. Хри­сти­ан­ское же напол­не­ние тер­мина этика более всего при­бли­жает нрав­ствен­ность к истин­ному ее смыслу и значению.

В отли­чие от нрав­ствен­но­сти мораль — резуль­тат некой дого­во­рен­но­сти между людьми, сво­его рода пра­вила игры, в боль­шей или мень­шей сте­пени искус­ственно создан­ные рамки. С одной сто­роны, обще­ство вынуж­денно их созда­вать, так как жить вообще без пра­вил про­сто опасно. Но с дру­гой сто­роны, если в основе этих пра­вил нет нрав­ствен­ного начала, они могут при­об­ре­тать самые стран­ные и немыс­ли­мые формы (см. при­меры выше). И глав­ное — пра­вила морали совсем не обя­за­тельно ведут обще­ство к гар­мо­нии и нрав­ствен­ному раз­ви­тию. Более того, они могут быть вообще абсо­лютно без­нрав­ствен­ными (вспом­ним хотя бы мораль­ные прин­ципы наци­стов в фашист­ской Гер­ма­нии или ини­ци­а­то­ров и испол­ни­те­лей репрес­сий в СССР в конце 30‑х и начале 50‑х годов XX в.). Того, кто не чтит мораль­ный кодекс, обще­ству проще и легче отторг­нуть от себя, даже если поступки этого чело­века высо­ко­нрав­ственны. При­ме­ров тому мы легко можем найти как в лите­ра­туре (Чац­кий в коме­дии «Горе от ума» А. С. Гри­бо­едова или князь Мыш­кин в романе «Идиот» Ф. М. Досто­ев­ского), так и в нашей исто­рии (царь Нико­лай II, его отре­че­ние от вла­сти и после­ду­ю­щая гибель цар­ской семьи). И, конечно же, в Свя­щен­ном Писа­нии — в Запо­ве­дях Бла­женств, кото­рые явля­ются квинт­эс­сен­цией Нагор­ной про­по­веди Хри­ста: «Бла­женны вы, когда будут поно­сить вас и гнать и вся­че­ски непра­ведно зло­сло­вить за Меня. Радуй­тесь и весе­ли­тесь, ибо велика ваша награда на небе­сах: так гнали и про­ро­ков, быв­ших прежде вас» (Мф. 5:11–12). Даже сама жизнь Гос­пода нашего Иисуса Хри­ста была сви­де­тель­ством того, как люди, к сожа­ле­нию, часто оттал­ки­вают от себя Свет и Чистоту, ведь далеко не все видят в Иисусе Хри­сте Спа­си­теля, и не все при­ни­мают Его! «Был Свет истин­ный, Кото­рый про­све­щает вся­кого чело­века, при­хо­дя­щего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. При­шел к своим, и свои Его не при­няли» (Ин. 1:9–11). Более того — реак­ция на без­мер­ную любовь Хри­ста ко всем людям на земле была про­сто страш­ной —  в исступ­ле­нии крича Пон­тию Пилату «Рас­пни, рас­пни Его!», люди обрекли Спа­си­теля на страш­ную смерть…

Кон­фликт между усто­яв­ши­мися мораль­ными прин­ци­пами и нрав­ствен­но­стью неиз­бе­жен. «Если мир вас нена­ви­дит, знайте, что Меня прежде вас воз­не­на­ви­дел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому нена­ви­дит вас мир» (Ин. 15:18, 19). Сам Гос­подь про­во­дит водо­раз­дел между истин­ным отно­ше­нием к чело­веку, где при­сут­ствует пол­нота хри­сти­ан­ской любви, и отно­ше­нием при­выч­ным, воз­можно, сло­жив­шимся веками: «Не думайте, что Я при­шел при­не­сти мир на землю; не мир при­шел Я при­не­сти, но меч. Ибо Я при­шел раз­де­лить чело­века с отцом его, и дочь с мате­рью ее, и невестку со све­кро­вью ее. И враги чело­веку — домаш­ние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет кре­ста сво­его и сле­дует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф. 10:34–38).

Мораль — это законы пове­де­ния, дик­ту­е­мые самим обще­ством, а нрав­ствен­ность в первую оче­редь осно­вана на боже­ствен­ных зако­нах. Срав­ним два прин­ципа пове­де­ния чело­века: одно дело — жить, послушно испол­няя законы морали из-за страха быть отверг­ну­тым обще­ством в слу­чае их невы­пол­не­ния, и совсем дру­гое — искренне стре­миться не про­сто своей жиз­нью не при­чи­нять неудоб­ства дру­гим, но и саму свою жизнь посвя­тить окру­жа­ю­щим людям, пыта­ясь сде­лать их счаст­ли­вее. Апо­геем же хри­сти­ан­ского отно­ше­ния к чело­веку явля­ется испол­не­ние запо­веди «Воз­люби ближ­него тво­его, как самого себя» (Мф. 22:39).

Но здесь часто воз­ни­кает вопрос: А что зна­чит любить самого себя? Конечно же, речь не идет о состо­я­нии, опи­сы­ва­е­мом фра­зой «Я так себя люблю, что ни в чем себе не отка­зы­ваю!» В послед­нем слу­чае под «ни в чем» обычно под­ра­зу­ме­ва­ется нехит­рый набор стра­стей, а попро­сту говоря, гре­хов. Еще более нелепо выгля­дит выска­зы­ва­ние «Я знаю себе цену!» Сразу хочется в ответ спро­сить: А какова кон­кретно цена? Ведь чаще всего это зву­чит не как пред­ло­же­ние подо­роже про­дать свои навыки и уме­ния, но как при­ми­тив­ная попытка воз­вы­ситься над окру­жа­ю­щими, хотя бы таким спо­со­бом, если не полу­ча­ется путем соб­ствен­ных дости­же­ний. Говоря подоб­ные вещи, чело­век даже не подо­зре­вает, что чем больше он зала­мы­вает себе «цену», тем менее он дога­ды­ва­ется об истин­ной своей чело­ве­че­ской цен­но­сти. Назна­че­ние соб­ствен­ной «цены» — прямо про­ти­во­по­лож­ный акт по отно­ше­нию к насто­я­щей любви к себе. Давайте заду­ма­емся над этим. Те, кого мы любим, разве имеют в наших гла­зах какую-либо кон­крет­ную цену? Разве они не бес­ценны для нас? Тогда почему чело­век, заявив­ший о своей «любви» к себе, тут же готов найти себе некий цен­ностно-ося­за­е­мый экви­ва­лент? Ведь неда­ром появи­лось выра­же­ние: «Про­дать душу дья­волу». Заме­тим: не отдать, а именно про­дать! Вспом­ним Фау­ста Гете.

И ещё один важ­ный момент. Когда чело­век объ­яв­ляет себе «цену», он рас­пи­сы­ва­ется в своей пол­ной несво­боде. Соб­ствен­ную сво­бод­ную волю, даро­ван­ную ему Самим Гос­по­дом, он тоже, ока­зы­ва­ется, готов про­дать… Хри­сти­ан­ство же пред­ла­гает чело­веку мак­си­мально воз­мож­ную сво­боду — сво­боду во Хри­сте, сво­боду от греха. И если уж наши люби­мые и доро­гие люди для нас бес­ценны, то тем более бес­це­нен чело­век в гла­зах Божиих. И таким же обра­зом мы должны отно­ситься к каж­дому чело­веку. Здесь почему-то вспо­ми­на­ется еще одно про­из­ве­де­ние — «Хижина дяди Тома» аме­ри­кан­ской писа­тель­ницы Гар­риет Бичер-Стоу, кото­рое нам хорошо зна­комо еще с детства…

Так как же мы должны любить себя? Что в себе мы можем и должны любить? Вопрос не очень про­стой. Легче ска­зать — что мы не должны в себе любить — грехи. А любить в себе нужно в первую оче­редь образ Божий и подо­бие Божие (чем они отли­ча­ются, мы пого­во­рим в главе «Сотво­ре­ние чело­века»), замы­сел Божий о нас и все то, что Гос­подь даро­вал нам для пол­но­цен­ной хри­сти­ан­ской жизни. Если я люблю свой дух, то я не буду его мучить сво­ими гре­хами, но буду искать Бога, так как дух без Бога не может, как чело­век без воз­духа. Если я люблю свою душу, я не буду тер­зать ее пош­ло­стями и урод­ством, но буду питать кра­со­той и совер­шен­ством, кото­рые от Бога. Если я люблю свое тело, я не буду отно­ситься к нему с пре­не­бре­же­нием, но буду забо­титься о нем, чтобы по воз­мож­но­сти отда­лить от себя болезнь и дрях­лость, и не буду пота­кать ему, чтобы лень телес­ная не опу­тала его и не про­никла дальше в душу. Ибо все эти три состав­ля­ю­щие чело­века — дух, душа и тело — даны мне Самим Богом. И, если я полюблю Бога, то и к Его дарам буду отно­ситься с долж­ным бла­го­го­ве­нием! Вот, что на эту тему ска­зал про­то­и­е­рей Алек­сандр Мень на Цен­траль­ном канале теле­ви­де­ния СССР (эта пере­дача зна­ме­нита тем, что прот. Алек­сан­дру руко­вод­ство ТВ запре­тило про­из­но­сить в эфире слово «Бог»): «Мы все хорошо знаем, что тело чело­века здо­рово, когда нахо­дится в нор­маль­ной, есте­ствен­ной гар­мо­нии с при­ро­дой: когда лег­кие дышат чистым воз­ду­хом, когда у нас есть нор­маль­ная пища, когда мы выспа­лись. Это наша связь с миром, с при­ро­дой, с тем, что нас окру­жает. Если этого нет, насту­пает голод. Но почему мы не заду­мы­ва­емся над тем, как голо­дает наша душа?! Чем мы ее питаем? А ведь она нуж­да­ется в пище не менее, чем тело. И для чело­века сего­дня найти эту под­лин­ную выс­шую пищу, этот веч­ный хлеб, кото­рый будет питать наше сердце, — задача исклю­чи­тельно важ­ная. Люди, кото­рые думают, будто сна­чала можно решить мате­ри­аль­ные про­блемы, а потом духов­ные, раз­ру­бают фак­ти­че­ски чело­века попо­лам. У нас все вза­и­мо­свя­зано. Чело­век, у кото­рого есть внут­рен­няя гар­мо­ния, — он и рабо­тает иначе, он и отно­сится к окру­жа­ю­щим людям иначе. Это ска­зы­ва­ется на всем его суще­ство­ва­нии. Таким обра­зом, нельзя ничего изо­ли­ро­вать в нашей жизни. При­кос­нув­шись к веч­ным вопро­сам, подойдя к ним без поверх­ност­ного пре­зре­ния, не отма­хи­ва­ясь, не счи­тая, что это удел празд­ных умов, “фило­со­фов”, как иро­нично гово­рят иные люди, мы должны при­знать, что это хлеб, это пища души, кото­рой нам недо­стает. Духов­ность есть та сфера, где рож­да­ются вера, любовь, пости­же­ние кра­соты. Древ­ней­шие духов­ные тра­ди­ции, на кото­рых тыся­че­ле­ти­ями стоит и вырас­тает чело­ве­че­ская куль­тура, уже давно пред­ла­гают нам мно­гие пути. Для нас, хри­стиан, это путь еван­гель­ский. Это путь уни­вер­саль­ный, кото­рый вклю­чает в себя, как белый цвет вклю­чает радугу, мно­гие цвета. <…> И поэтому сего­дня, мне кажется, пора обра­титься к серд­це­вине чело­века, к тому, что под­ни­мает нас над миром при­роды, к тому, что может нас воз­вы­сить, к тому, что состав­ляет самый стер­жень под­линно чело­ве­че­ской куль­туры, под­линно чело­ве­че­ской духов­но­сти, под­ни­ма­ю­щейся над миром при­роды в Веч­ность»[10].

Есть еще одна попу­ляр­ная в послед­нее время фраза, цинич­нее кото­рой трудно что-то найти: «Ничего лич­ного». Часто после этого сле­дует про­дол­же­ние: «Только биз­нес!» На самом деле у чело­века должно быть лич­ное, точ­нее — лич­ност­ное, отно­ше­ние ко всему без исклю­че­ния, а зна­чит, и к сво­ему реме­слу. В этом слу­чае биз­нес не будет вос­при­ни­маться как только воз­мож­ность зара­бо­тать непло­хие деньги любыми доступ­ными сред­ствами. Чело­век вообще ни в коем слу­чае и нико­гда не дол­жен исполь­зо­ваться как сред­ство, но дол­жен рас­смат­ри­ваться исклю­чи­тельно как цель любой нашей дея­тель­но­сти. Дан­ный прин­цип сфор­му­ли­ро­вал еще Имма­нуил Кант в своем кате­го­ри­че­ском импе­ра­тиве: «Посту­пай так, чтобы ты все­гда отно­сился к чело­ве­че­ству и в своем лице и в лице вся­кого дру­гого также как к цели и нико­гда не отно­сился бы к нему только как к сред­ству»[11]. Насто­я­щий хри­сти­а­нин любое свое дело будет ста­раться делать с наи­выс­шим каче­ством, так как осо­знает ответ­ствен­ность за резуль­тат сво­его труда.

В послед­нее время попу­ляр­ным стало внед­ре­ние в наш лек­си­кон вся­ких ино­стран­ных сло­ве­чек. Ино­гда это оправ­данно, ино­гда — не очень. Но вот опре­де­ле­ние «пер­фек­ци­о­нист», то есть чело­век, кото­рый стре­мится в своей работе к выс­шей сте­пени совер­шен­ства, вполне под­хо­дит к хри­сти­а­нину. Однако здесь нельзя путать при­чину и след­ствие. Когда чело­век, про­из­водя какое-нибудь изде­лие, в первую оче­редь хочет при­не­сти радость дру­гому чело­веку — потре­би­телю этого изде­лия, он создает про­дукт мак­си­мально каче­ствен­ным: кра­си­вым, удоб­ным и дол­го­веч­ным. И, что вполне логично, обре­тает немало поклон­ни­ков, а награ­дой за его труд ста­нут в том числе и мате­ри­аль­ные блага. Дру­гой же чело­век, наобо­рот, пыта­ется любыми сред­ствами (агрес­сив­ная реклама, недо­стой­ное пове­де­ние в среде кон­ку­рен­тов и пр.) заста­вить купить именно его товар, а уж будет ли рад поку­па­тель этому товару или нет, уже не важно. Глав­ное — сбыть, чтобы побыст­рее и побольше полу­чить при­быль. И в том и в дру­гом слу­чае — биз­нес, но стро­ится он на совер­шенно раз­ных, диа­мет­рально про­ти­во­по­лож­ных прин­ци­пах: один — на чело­ве­ко­лю­бии, дру­гой — на сребролюбии.

Здесь мы логично выхо­дим еще на один важ­ный аспект дан­ной темы — на тот инди­ка­тор пра­виль­но­сти и чело­веч­но­сти наших поступ­ков, кото­рый в боль­шей или мень­шей сте­пени всех нас вол­нует, и в любом слу­чае пре­красно изве­стен нам еще с дет­ства, — совесть. Про­то­и­е­рей Игорь Пре­куп в работе «Что же такое наша совесть?» пре­красно раз­ви­вает эту мысль. Он гово­рит о том, что все знают, что совесть есть, как бы к ней ни отно­си­лись, и при­во­дит инте­рес­ные при­меры: «С чем бы нам срав­нить совесть? Давайте для начала срав­ним ее с зер­ка­лом. Все мы поль­зу­емся зер­ка­лами. Но для чего? Для того чтобы любо­ваться собой? Это имеет свое назва­ние — “нар­цис­сизм”. Так для чего же? Да, чтобы вид наш соот­вет­ство­вал нашему замыслу. В зер­кале мы видим себя и имеем воз­мож­ность устра­нить или хотя бы при­крыть недо­статки. То есть зер­кало — сред­ство само­кри­тики и воз­мож­ность взгля­нуть на себя со сто­роны. Мы все ста­ра­емся сле­дить за своим внеш­ним видом. И это нор­мально. Исклю­че­ние состав­ляют юро­ди­вые и циники. Юро­ди­вые Хри­ста ради брали на себя подвиг отре­че­ния от всех мир­ских благ и в первую оче­редь от выс­шего — рас­судка. Не в том смысле, что доб­ро­вольно схо­дили с ума. Нет, с пси­хи­кой у них все было в порядке. Они отка­зы­ва­лись от мир­ской модели пове­де­ния, обли­чая тем самым насто­я­щее безу­мие — безу­мие мира, кото­рый наде­ясь на свою муд­рость, оста­ется непри­част­ным небес­ной, Боже­ствен­ной Пре­муд­ро­сти. Что каса­ется цини­ков, то под этим эпи­те­том сего­дня сле­дует пони­мать не после­до­ва­те­лей древ­ней фило­соф­ской школы, а людей, пре­зи­ра­ю­щих обще­ствен­ные нормы и чьи-либо свя­тые чув­ства. Юрод­ство Хри­ста ради и цинизм — две край­но­сти: пер­вая по любви к Богу и состра­да­нию к миру пад­шему и ослеп­лен­ному своей мни­мой муд­ро­стью, вто­рая край­ность — от пре­дель­ного эго­цен­тризма, гор­дыни и высо­ко­мер­ного пре­не­бре­же­ния мне­нием и чув­ствами окру­жа­ю­щих. Так вот, совесть — как зер­кало. В ней как бы одно­вре­менно отра­жа­ются два наших образа: один иде­аль­ный, соот­вет­ству­ю­щий Божи­ему о нас замыслу, дру­гой реаль­ный со всеми “за” и “про­тив”. Но состо­я­ние самого зер­кала бывает раз­ное — или стекло повре­ждено настолько, что лишь неко­то­рые участки сохра­ни­лись, или какое-то оно закоп­чен­ное, а то и про­сто пыль­ное. Так и совесть наша. У апо­стола Павла есть такое выра­же­ние: “сожжен­ная совесть”. Тре­бует наша совесть рестав­ра­ции. А когда чело­век для этой цели при­зы­вает Божию бла­го­дать, тогда она мало-помалу ста­но­вится все яснее. Такие детали и оттенки начи­нают выри­со­вы­ваться, кото­рые нико­гда у самого совест­ли­вого ате­и­ста не про­явятся. Можно еще срав­нить обыч­ную совесть с обыч­ным слу­хом, а совесть освя­щен­ную — с музы­каль­ным слу­хом. Кроме всего того, что вос­при­ни­мает душев­ная совесть (есте­ствен­ная, плот­ская), совесть духов­ная (освя­щен­ная) охва­ты­вает еще и такое пони­ма­ние вещей и собы­тий, кото­рое не в состо­я­нии отра­зить совесть, не обле­чен­ная “силою свыше”»[12].

Далее о. Игорь при­во­дит слова извест­ного аме­ри­кан­ского пси­хо­лога, фило­софа и гума­ни­ста Эриха Фромма: «Чело­век — един­ствен­ное суще­ство, наде­лен­ное сове­стью. Совесть — это голос, зову­щий его к самому себе, гово­ря­щий, что он дол­жен делать, чтобы стать самим собой, поз­во­ля­ю­щий осо­знать истин­ные цели его жизни и те нормы пове­де­ния, кото­рые необ­хо­димы для дости­же­ния этих целей»[13]. К слову ска­зать, Эрих Фромм счи­тал себя нере­ли­ги­оз­ным чело­ве­ком. Тем не менее его выска­зы­ва­ния крас­но­ре­чиво сви­де­тель­ствуют о том, что он дей­стви­тельно искал муд­рость[14] и истину. Мы еще не раз убе­димся в том, как Бог неожи­данно про­яв­ляет Себя через, каза­лось бы, слу­чай­ных для темы «хри­сти­ан­ство» людей — неве­ру­ю­щих и дале­ких от бого­сло­вия. Однако сразу отме­тим, что хри­сти­ан­ство нужно уметь видеть не только в форме зна­ко­мых нам атри­бу­тов цер­ков­ной жизни, но и опо­сре­до­ванно: через миро­вую куль­туру, кото­рая неиз­бежно впи­тала в себя боже­ствен­ные прин­ципы, через бога­тей­ший опыт позна­ния чело­ве­ком этого мира и пр. Мы должны учиться ценить не только слова, начер­тан­ные на стра­ни­цах Свя­щен­ного Писа­ния, но и любые дру­гие, кото­рые при­бли­жают нас к истине. В прин­ципе любой чело­век, встре­тив­шийся нам на жиз­нен­ном пути, может помочь нам осо­знать крайне важ­ные вещи. Тем более чело­век-мыс­ли­тель, жаж­ду­щий доко­паться до глу­бин зако­нов миро­зда­ния. И сле­ду­ю­щие слова Эриха Фромма — яркое тому под­твер­жде­ние. Он назы­вает совесть «голо­сом нашей любов­ной заботы о самих себе».

В ста­тье «Что же такое наша совесть?» о. Игорь Пре­куп цити­рует также про­то­и­е­рея Евге­ния Акви­ло­нова: «Чело­ве­че­ской душе при­рож­дена спо­соб­ность к нрав­ствен­ному бла­го­род­ству. <…> То явле­ние, что упо­мя­ну­тое иде­аль­ное начало настой­чиво утвер­жда­лось, несмотря ни на какие про­ти­во­дей­ствия, сви­де­тель­ствует в пользу сверх­чув­ствен­ной, неза­ви­си­мой от вли­я­ния вре­мени, мощи этого начала в чело­веке. <…> Чело­ве­че­ское созна­ние только посте­пенно уяс­няет себе смысл без­условно-долж­ного, но послед­нее само по себе незыб­лемо, подобно гра­нит­ной скале, и имеет веч­ную цен­ность»[15].

Однако не сле­дует совесть путать со сты­дом. И здесь снова уместно при­ве­сти цитату из ста­тьи про­то­и­е­рея Игоря Пре­купа: «Стыд можно опре­де­лить как страх. Страх несо­от­вет­ствия. Несо­от­вет­ствия не только каким-то нрав­ствен­ным нор­мам, дик­ту­е­мым сове­стью или внеш­ним авто­ри­те­том, но и несо­от­вет­ствия нор­мам, при­ня­тым в “своем кругу” отно­си­тельно манер, стиля одежды, обра­зо­ва­тель­ного ценза, наци­о­наль­но­сти. А потому стыд бывает спа­си­тель­ный, а бывает гибель­ный. Спа­си­тель­ным он явля­ется тогда, когда побуж­дает сты­диться самого греха, моби­ли­зуя волю чело­века на борьбу с ним, или, если уже паде­ние состо­я­лось, пред­при­нять все необ­хо­ди­мое для исце­ле­ния своей души. Лож­ный или поги­бель­ный стыд, наобо­рот, побуж­дает не к исправ­ле­нию, но к созда­нию види­мо­сти бла­го­по­лу­чия и соот­вет­ствия. Лож­ный стыд побуж­дает забы­вать свои грехи, скры­вать их на испо­веди, лука­вить, оправ­ды­вая зло, сты­диться сво­его про­ис­хож­де­ния (соци­аль­ного, наци­о­наль­ного и др.), своих роди­те­лей, своей бед­но­сти и т.д. Так что стыд сам по себе не явля­ется нрав­ствен­ным чув­ством. Можно ска­зать так, что совесть — это чув­ство ответ­ствен­но­сти перед самим собой, а стыд — чув­ство ответ­ствен­но­сти перед дру­гими людьми. Когда стыд порож­да­ется сове­стью, то можно гово­рить и о стыде перед самим собой. Но все же стыд ори­ен­ти­ро­ван во внеш­ний мир и пред­по­ла­гает посто­рон­него наблю­да­теля и воз­мож­ность санк­ций. Вот почему труд­нее пре­одо­леть чув­ство стыда, чем заглу­шить совесть. Бес­стыд­ство невоз­можно, пока суще­ствует реаль­ная угроза воз­мез­дия за нару­ше­ние тех или иных норм, тогда как совесть глуши, души и никто этого не уви­дит и не услы­шит, и не нака­жет… Трудно сове­сти без под­держки стыда выдер­жи­вать натиск всей пороч­но­сти, всех эго­и­сти­че­ских стрем­ле­ний, воору­жен­ных псев­до­на­уч­ными тео­ри­ями. Вот почему бес­со­вест­ных людей несрав­ненно больше, чем бес­стыд­ных. Пока чело­век сты­дится, “что люди ска­жут (поду­мают)”, он может пока­заться весьма совест­ли­вым, стоит лишь ему ока­заться в ситу­а­ции, когда или никто не узнает, или “пра­вильно пой­мет” — и пове­де­ние будет иным. Только спа­си­тель­ный стыд спо­соб­ствует ожив­ле­нию и раз­ви­тию сове­сти. Только совесть — достой­ная почва для стыда»[16].

Раз­го­вор о сове­сти можно завер­шить заме­ча­тель­ными цита­тами, подо­бран­ными про­то­и­е­реем Иго­рем Пре­ку­пом[17]: «Преп. Иоанн Кас­сиан Рим­ля­нин гово­рил, что “Бог, сотво­рив чело­века, напе­чат­лел в его при­роде зна­ние закона — совесть. Если бы чело­век сохра­нил этот закон… не было бы необ­хо­ди­мо­сти позже давать дру­гой, пись­мен­ный[18]”. Закон обли­чает, тор­мо­шит, будит нашу совесть, пока она не очи­стится. Но не стоит обо­льщаться на свой счет, если мы не чув­ствуем ее угры­зе­ний. По преп. Иоанну Лествич­нику, “должно вни­мать себе — не пере­стала ли совесть обли­чать нас не из-за нашей чистоты, но как бы уто­мив­шись”[19]. Но совесть “едва ли может быть истреб­лена в ком совсем. Может она затмиться, поскольку не есть Бог, но не может истре­биться, поскольку она от Бога” (митр. Пла­тон (Лев­шин))[20]».

В заклю­че­ние сле­дует отме­тить, что тема пра­во­слав­ной этики также нераз­рывно свя­зана с темой спа­се­ния чело­века. Можно даже ска­зать, что она прямо выте­кает из такого раз­дела бого­сло­вия, как соте­рио­ло­гия[21] — уче­ния о спа­се­нии чело­века. В ста­тье «Основы хри­сти­ан­ской этики» про­то­и­е­рей Игорь Пре­куп отме­чает: «Гре­че­ское слово соте­рия про­ис­хо­дит от гла­гола созо, послед­ний же одного корня с при­ла­га­тель­ным сос — здо­ро­вый. Отсюда соте­рия озна­чает оздо­ров­ле­ние, как осво­бож­де­ние от болезни, от порчи. Спа­се­ние пони­ма­ется как вос­ста­нов­ле­ние когда-то раз­ру­шен­ного чело­ве­ком союза с Богом»[22]. Совсем не слу­чайно в пра­во­сла­вии Иисуса Хри­ста очень часто назы­вают Спа­си­те­лем. Более подробно эта тема будет рас­кры­ваться начи­ная с главы «Гре­хо­па­де­ние». Но уже здесь отчет­ливо видна раз­ница между под­хо­дами в фор­ми­ро­ва­нии эти­че­ских кано­нов свет­ской этики и этики пра­во­слав­ной. Если свод пра­вил свет­ской этики поз­во­ляет обще­ству сохра­нять хотя бы внеш­нее при­ли­чие одно­вре­менно с серьез­ными болез­нями этого обще­ства (хоро­шая мина при пло­хой игре), то хри­сти­ан­ская этика как раз вра­чует те самые болезни. Хри­сти­а­нина не про­сто обя­зы­вают внеш­ние пра­вила. Для него ста­но­вится совер­шенно есте­ствен­ным помо­гать дру­гому чело­веку, не быть рав­но­душ­ным к чужой боли, искренне желать дру­гому здра­вия, вкла­ды­вая в при­вет­ствие «здрав­ствуйте!» истин­ный смысл, а не цедить его сквозь зубы про­сто ради того, чтобы не счи­тали меня невеж­ли­вым чело­ве­ком. Можно авто­ма­ти­че­ски испол­нять все, даже самые высо­кие эти­че­ские нормы и пред­пи­са­ния, в том числе и хри­сти­ан­ские, но «если пра­вед­ность ваша не пре­взой­дет пра­вед­но­сти книж­ни­ков и фари­сеев, то вы не вой­дете в Цар­ство Небес­ное» (Мф. 5:20). Более того, когда мы назы­ваем себя хри­сти­а­нами, когда мы гово­рим, что испо­ве­дуем хри­сти­ан­ские прин­ципы пове­де­ния и в то же самое время сами не испол­няем их, то мы про­сто-напро­сто зани­ма­емся про­фа­на­цией хри­сти­ан­ства. Ведь по нашему пове­де­нию дру­гие люди судят о всей Церкви! Кроме того, что такой жиз­нью мы губим свою душу, мы также бро­саем тень на нашу Цер­ковь. Не будем же об этом забы­вать, доро­гие бра­тья и сестры! Пусть явле­ние фари­сей­ства[23] не кос­нется нас. Пусть наши сердца будут искрен­ними и по-дет­ски откры­тыми, жела­ю­щими дру­гому чело­веку того же, чего желаем себе и мы. Тогда этому чело­веку трудно будет не оце­нить наше доб­рое отно­ше­ние к нему. Золо­тое пра­вило этики так и гла­сит: «Посту­пай с людьми так, как хочешь, чтобы они посту­пали с тобой». Подоб­ные выска­зы­ва­ния мы нахо­дим еще у антич­ных фило­со­фов. Напри­мер, на вопрос: «Как вести себя с дру­зьями?», — Ари­сто­тель отве­чал: «Так, как хоте­лось бы, чтобы они вели себя с вами»[24]. И, конечно же, мы нахо­дим эту запо­ведь в Биб­лии — в Новом Завете: «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами посту­пали люди, так посту­пайте и вы с ними, ибо в этом закон и про­роки» (Мф. 7:12), «И как хотите, чтобы с вами посту­пали люди, так и вы посту­пайте с ними» (Лк. 6:31). Но вер­ши­ной отно­ше­ния чело­века к чело­веку, повто­рим, явля­ется запо­ведь любви: «Воз­люби ближ­него тво­его, как самого себя» (Мф. 22:39).

Завер­шить тему можно заме­ча­тель­ным и ост­ро­ум­ным сове­том одного из вели­ких рус­ских пра­во­слав­ных подвиж­ни­ков, жив­шего в XIX в., пре­по­доб­ного Амвро­сия Оптин­ского. На вопрос: «Как жить?» — батюшка отве­чал: «Жить — не тужить, никого не осуж­дать, никому не доса­ждать, и всем мое почтение».

Глава 2. Священное Предание и Священное Писание. Структура Библии

Темы «Свя­щен­ное Пре­да­ние» и «Свя­щен­ное Писа­ние» не только очень похожи сво­ими назва­ни­ями, но и тесно свя­заны между собой. Сер­гей Иоси­фо­вич Фудель, напри­мер, в работе «Свя­щен­ное Пре­да­ние» цити­рует слова рус­ского рели­ги­оз­ного фило­софа Алек­сея Сте­па­но­вича Хомя­кова: «Писа­ние не иное что, как Пре­да­ние начер­тан­ное, а Пре­да­ние не иное что, как живое Писа­ние»[25].

Этому вопросу посвя­щено немало и дру­гих бого­слов­ских тру­дов. Мы же огра­ни­чимся тра­ди­ци­он­ным взгля­дом и при­ве­дем лишь основ­ные тезисы, даю­щие общее пред­став­ле­ние о дан­ной теме.

Священное Предание

Итак, бра­тия, стойте и дер­жите пре­да­ния, кото­рым вы научены или сло­вом, или посла­нием нашим.

(2 Фес. 2:15)

В книге «Дог­ма­ти­че­ское бого­сло­вие» архи­манд­рита Али­пия читаем: «Поня­тие пре­да­ние под­ра­зу­ме­вает пре­ем­ствен­ную пере­дачу из поко­ле­ния в поко­ле­ние какого-либо зна­ния или уче­ния. Для ран­ней Церкви харак­терно очень широ­кое пони­ма­ние Свя­щен­ного Пре­да­ния. Апо­стол Павел объ­еди­няет в этом поня­тии все веро­уче­ние, кото­рое он пере­дал веру­ю­щим устно или пись­менно: “Итак, бра­тия, стойте и дер­жите пре­да­ния, кото­рым вы научены или сло­вом или посла­нием нашим” (2 Фес. 2:15). Ана­ло­гично поня­тие “пре­да­ние” трак­тует свя­той Викен­тий Лирин­ский: “Что такое пре­да­ние? То, что тебе вве­рено, а не то, что тобой изоб­ре­тено, то, что ты при­нял, а не то, что выду­мал… “Пре­да­ние, — гово­рит Апо­стол, — сохрани” (1 Тим. 6:20), то есть талант веры все­лен­ской в цело­сти, непо­вре­жден­но­сти. Что тебе вве­рено, то пусть оста­ется у тебя, то ты и передавай”.

В исто­ри­че­ском плане Свя­щен­ное Пре­да­ние пред­ше­ство­вало Свя­щен­ному Писа­нию, так как до про­рока Мои­сея не суще­ство­вало Писа­ния Вет­хого Завета, и Спа­си­тель учил Апо­сто­лов и народ не писа­нием, а про­по­ве­дью и при­ме­ром. Апо­столы вна­чале также учили устно.

Запи­сан­ное Откро­ве­ние[26] (или Пре­да­ние) позд­нее было собрано в канон Свя­щен­ного Писа­ния. Кроме того, Пре­да­ние мно­го­об­разно отоб­ра­зи­лось и вопло­ти­лось в Дея­ниях Все­лен­ских и Помест­ных Собо­ров, в житиях и тво­ре­ниях свя­тых отцов, в кано­ни­че­ских поста­нов­ле­ниях, в литур­ги­че­ском твор­че­стве, в ико­но­гра­фии и в бла­го­че­сти­вых обычаях.

Под Свя­щен­ным Пре­да­нием в этом смысле нужно пони­мать все, что даро­вано Хри­сто­вой Церкви в Боже­ствен­ном Откро­ве­нии. Хри­стос, однако, вве­рил Апо­сто­лам не только еван­гель­ское уче­ние. После Сво­его Воз­не­се­ния Он пове­лел им пре­бы­вать в Иеру­са­лиме, чтобы в день Пяти­де­сят­ницы облечь их силою свыше (Лк. 24:49). Дух Истины, сни­зойдя на свя­тых Апо­сто­лов в огнен­ных язы­ках, научил их всему и напом­нил им все, чему прежде учил Хри­стос. Таин­ствен­ная и дей­ствен­ная сила бла­го­дати Свя­того Духа отверзла уче­ни­кам ум к ясному разу­ме­нию истины. Итак, апо­столь­ской общине вме­сте с ново­за­вет­ным уче­нием даро­вана Боже­ствен­ная бла­го­дать, в свете кото­рой позна­ется это уче­ние. Апо­стол Иоанн воз­ве­щает о Хри­сте: “От пол­ноты Его все мы при­няли и бла­го­дать на бла­го­дать, ибо закон дан через Мои­сея, бла­го­дать же и истина про­изо­шли через Иисуса Хри­ста” (Ин. 1:16–17). Мит­ро­по­лит Мос­ков­ский Фила­рет (Дроз­дов) дает сле­ду­ю­щее опре­де­ле­ние Свя­щен­ному Пре­да­нию: “Свя­щен­ное Пре­да­ние — не только види­мая и сло­вес­ная пере­дача уче­ний, пра­вил, поста­нов­ле­ний Собо­ров, обря­дов, но также и неви­ди­мое и дей­ствен­ное сооб­ще­ние бла­го­дати и освящения”.

Если оста­но­виться на широ­ком опре­де­ле­нии Свя­щен­ного Пре­да­ния как сверхъ­есте­ствен­ного Откро­ве­ния, сооб­щен­ного Церкви во всем мно­го­об­ра­зии его форм и спо­со­бов пере­дачи, то невоз­можно будет раз­гра­ни­чить поня­тия “Боже­ствен­ное Откро­ве­ние”, “Свя­щен­ное Пре­да­ние” и “Свя­щен­ное Писа­ние”. Вла­ди­мир Лос­ский, говоря о нераз­дель­но­сти Свя­щен­ного Писа­ния и Свя­щен­ного Пре­да­ния, в то же время сле­ду­ю­щим обра­зом опре­де­ляет отли­чи­тель­ный при­знак послед­него: “Если Писа­ние и все то, что может быть ска­зано напи­сан­ными или иными сим­во­лами, суть раз­лич­ные спо­собы выра­жать Истину, то Свя­щен­ное Пре­да­ние — един­ствен­ный спо­соб вос­при­ни­мать Истину: никто не может назвать (познать) Иисуса Гос­по­дом, как только Духом Свя­тым (1 Кор. 12:3)… Итак, мы можем дать точ­ное опре­де­ле­ние Пре­да­нию, ска­зав, что оно есть жизнь Духа Свя­того в Церкви, жизнь, сооб­ща­ю­щая каж­дому веру­ю­щему спо­соб­ность слы­шать, при­ни­мать, позна­вать Истину в при­су­щем Ей Свете, а не в есте­ствен­ном свете чело­ве­че­ского разума”. Эту жизнь и сози­да­тель­ную дея­тель­ность Духа Свя­того в Церкви так изоб­ра­жает одно из цер­ков­ных пес­но­пе­ний: “Вся подает Дух Свя­тый: точит про­ро­че­ствуя, свя­щен­ники совер­шает, некниж­ные муд­ро­сти научи, рыбари Бого­словцы показа, весь соби­рает собор церковный”.

“Живым носи­те­лем и хра­ни­те­лем Пре­да­ния явля­ется вся Цер­ковь в ее кафо­ли­че­ской пол­ноте; и нужно пре­бы­вать или жить в Церкви, в ее пол­ноте, чтобы разу­меть Пре­да­ние, чтобы вла­деть им. Это зна­чит, что носи­те­лем и хра­ни­те­лем Пре­да­ния явля­ется вся Цер­ковь как кафо­ли­че­ское тело. Пре­да­ние есть бла­го­дат­ный опыт, или само­со­зна­ние Церкви”, — пишет прот. Г. Флоровский.

Итак, если в исто­ри­че­ском (гори­зон­таль­ном) плане Пре­да­ние — сви­де­тель­ство Все­лен­ской Церкви о познан­ном в Откро­ве­нии, то в духов­ном (вер­ти­каль­ном) плане Пре­да­ние — это Дух Истины и веры, то созна­ние Церкви, кото­рое живет в ней со вре­мени Пятидесятницы.

От Свя­щен­ного Пре­да­ния сле­дует отли­чать раз­лич­ные цер­ков­ные пре­да­ния, каса­ю­щи­еся мест­ных обы­чаев в литур­ги­че­ской прак­тике при­хода или Помест­ной Церкви, кото­рые в раз­ной сте­пени могут соот­вет­ство­вать или не соот­вет­ство­вать Пре­да­нию Все­лен­ской Церкви»[27].

Священное Писание

Тогда ска­зал Иисус… если пре­бу­дете в слове Моем, то вы истинно Мои уче­ники, и позна­ете истину, и истина сде­лает вас свободными.

(Ин. 8:31, 32)

Все Писа­ние бого­дух­но­венно и полезно для науче­ния, для обли­че­ния, для исправ­ле­ния, для настав­ле­ния в праведности.

(2 Тим. 3:16)

Далеко не каж­дый, кто бывал в пра­во­слав­ном храме, знает тон­ко­сти пра­во­слав­ной веры. Но среди них не най­дется, пожа­луй, ни одного чело­века, кто бы не знал, что в каж­дом храме есть Биб­лия и что она как-то исполь­зу­ется в цер­ков­ной жизни.

Биб­лия (ее еще назы­вают Свя­щен­ным Писа­нием) — пожа­луй, самая рас­про­стра­нен­ная книга на Земле. Ее сум­мар­ный тираж (около 8 мил­ли­ар­дов) пре­вы­шает тиражи самых попу­ляр­ных в мире изда­ний. Нет дру­гой такой книги, кото­рая была бы пере­ве­дена почти на все, в том числе даже на редко исполь­зу­е­мые, языки (сего­дня тако­вых более 2000). И тем не менее Биб­лия оста­ется в опре­де­лен­ном смысле закры­той кни­гой. Конечно, кто угодно может купить ее и читать. Тем более что Биб­лия, кроме гигант­ского тиража, есть еще и в сво­бод­ном доступе в интер­нете, ее можно бес­платно загру­зить в виде при­ло­же­ния в любой мало-маль­ски совре­мен­ный смарт­фон… Вот только что смо­жет понять непод­го­тов­лен­ный чело­век из того, что он в Биб­лии про­чи­тает? Это все равно, что неис­ку­шен­ному в обла­сти ядер­ной физики купить спра­воч­ник на эту тему и пытаться само­сто­я­тельно разо­браться в мате­ри­але. Вряд ли это будет воз­можно без хотя бы началь­ной соот­вет­ству­ю­щей под­го­товки и помощи специалиста.

Тем не менее Биб­лия напи­сана для каж­дого чело­века на Земле. Более того, через нее Сам Бог обра­ща­ется к каж­дому из нас лично. Свя­щен­ное Писа­ние как ника­кая дру­гая книга направ­лено на самую важ­ную часть чело­ве­че­ского есте­ства — на наш дух, от кото­рого зави­сит уже все осталь­ное и в нас, и во внеш­нем мире.

Как же раз­ре­шить сей пара­докс? Свя­тей­ший Пат­ри­арх Кирилл ска­зал по этому поводу: «Биб­лия была напи­сана для избран­ного народа, наслед­ни­ком кото­рого после при­ше­ствия в мир Гос­пода и Спа­си­теля стал народ Божий, то есть Цер­ковь Хри­стова. Биб­лия есть книга Церкви»[28]. Дру­гими сло­вами, Биб­лия нико­гда не писа­лась для «сто­рон­него наблю­да­теля». Хотя именно Биб­лия исполь­зу­ется в мис­си­о­нер­ских целях (осо­бенно часто опре­де­лен­ные ее книги и главы). И именно из биб­лей­ских сюже­тов чер­пали свое вдох­но­ве­ние вели­чай­шие худож­ники, ком­по­зи­торы, писа­тели, скуль­пторы, поэты, музы­канты, чьи имена навечно вошли в сокро­вищ­ницу миро­вого искус­ства, стали досто­я­нием всего чело­ве­че­ства. Но все­гда и везде в этой связке Биб­лия — чело­век суще­ство­вал очень про­стой прин­цип: чем больше чело­век сам хочет найти Бога, тем больше ему Бог рас­кры­вает то, что напи­сано в Биб­лии для чело­века. «Свя­щен­ное Писа­ние пред­став­ляет собой книгу, кото­рая полу­чила назва­ние “Биб­лия”, что в пере­воде с гре­че­ского, соб­ственно, и озна­чает “книга”. Назва­ние это не слу­чайно. Им под­чер­ки­ва­ется совер­шенно осо­бое зна­че­ние Биб­лии: это Книга книг, Книга с боль­шой буквы, Книга жизни, потому что через эту Книгу с нами гово­рит Cам Бог — Тво­рец и Источ­ник Жизни»[29].

Итак, что напи­сано в Библии?

«Биб­лия делится на две нерав­ные по объ­ему части. Пер­вая и боль­шая часть — Вет­хий Завет, вто­рая — Новый Завет.

Вет­хий Завет — это исто­рия спа­се­ния рода чело­ве­че­ского до при­ше­ствия в мир Гос­пода Иисуса Хри­ста. Новый Завет — исто­рия спа­се­ния, свя­зан­ная с при­ше­ствием Спасителя.

В кни­гах Вет­хого Завета рас­ска­зы­ва­ется исто­рия избран­ного еврей­ского народа. Эта исто­рия име­ну­ется Свя­щен­ной, но не потому, что все люди, опи­сы­ва­е­мые в ней, были святы, нет, она повест­вует не только о свя­то­сти, но и грехе: о вой­нах, пре­ступ­ле­ниях, об обмане, наси­лии… Свя­щен­ной эта исто­рия назы­ва­ется потому, что в ней при­сут­ствует Боже­ствен­ное Начало. Дела Божии в исто­рии святы, непо­гре­шимы и спа­си­тельны. Свя­щен­ная исто­рия — это исто­рия вза­и­мо­от­но­ше­ний Бога и рода чело­ве­че­ского»[30].

И почему Биб­лия так трудна для понимания?

«Совре­мен­ному чело­веку Биб­лию пони­мать довольно трудно. В повест­во­ва­нии часто встре­ча­ются непри­выч­ные лите­ра­тур­ные формы, выра­же­ния и образы. В силу этого непод­го­тов­лен­ный чита­тель недо­уменно пожи­мает пле­чами и откла­ды­вает Биб­лию в сто­рону как книгу мало­по­нят­ную. В этом нет ничего уди­ви­тель­ного — Биб­лия содер­жит сви­де­тель­ства об исто­ри­че­ских собы­тиях, одни из кото­рых могут отсто­ять от нас, как пола­гают уче­ные, на три-четыре тысячи лет, дру­гие же и вовсе теря­ются в дали вре­мен. Именно к такой глу­бо­кой древ­но­сти вос­хо­дит часть тек­стов Свя­щен­ного Писания.

Давайте пред­ста­вим себе тех древ­них авто­ров, кото­рые обра­ща­лись к своим совре­мен­ни­кам. Они и вооб­ра­зить не могли совре­мен­ного чита­теля с его объ­е­мом зна­ний, исто­ри­че­ским опы­том, осо­бен­но­стями мыш­ле­ния и само­вы­ра­же­ния. Адре­су­ясь к своим совре­мен­ни­кам, они, есте­ственно, исполь­зо­вали язык, образ­ную систему, мета­форы и обо­роты речи сво­его вре­мени. Однако при пра­виль­ном чте­нии Биб­лии эти по види­мо­сти арха­ич­ные образы по-новому откры­ва­ются нам, ста­но­вясь ясными, доход­чи­выми, глу­боко содер­жа­тель­ными, несу­щими огром­ный смысл.

Есть и еще одна труд­ность, с кото­рой стал­ки­ва­ется совре­мен­ный чита­тель Биб­лии. Зача­стую люди пыта­ются рас­смат­ри­вать Биб­лию как источ­ник есте­ствен­но­на­уч­ных дан­ных. Откры­вают пер­вые главы книги, где гово­рится о сотво­ре­нии мира, и… с удив­ле­нием заме­чают, что текст не соот­вет­ствует сего­дняш­ним науч­ным пред­став­ле­ниям о про­ис­хож­де­нии жизни. При­хо­дит разо­ча­ро­ва­ние. Так иные остав­ляют чте­ние с мыс­лью о том, что Биб­лия либо непо­нятна, либо неубе­ди­тельна для совре­мен­ного человека.

Дело, однако, в том, что Биб­лия не явля­ется учеб­ни­ком — ни по кос­мо­го­нии, ни по есте­ство­зна­нию, ни даже по исто­рии. Это книга не науч­ная, а рели­ги­оз­ная. И потому глав­ное в ней — не есте­ствен­но­на­уч­ные факты или исто­ри­че­ские све­де­ния, а то, что Бог бла­го­во­лил открыть о Себе людям. Из Биб­лии мы чер­паем досто­вер­ное зна­ние о Боге и о Его отно­ше­нии к чело­веку и ко всему сущему»[31].

Но кто же автор Библии?

«На про­тя­же­нии не одной тысячи лет Биб­лию писали раз­ные авторы. Имена неко­то­рых из них до нас дошли, а о дру­гих можно только дога­ды­ваться. Здесь очень важно заме­тить, что в древ­но­сти на Востоке поня­тие автор­ства было совсем иным, нежели теперь. Ныне мы назы­ваем авто­ром чело­века, соб­ствен­но­ручно напи­сав­шего книгу. А тогда авто­ром счи­тали того, чьи мысли были отра­жены в книге, чьи идеи и пере­жи­ва­ния запе­чат­лены на ее стра­ни­цах. Поэтому часто за име­нем автора той или иной биб­лей­ской книги могут сто­ять дру­гие люди, созда­вав­шие этот текст порой даже не в то время, когда жил сам автор.

Читая Биб­лию, мы можем судить об объ­еме и харак­тере позна­ний ее авто­ров, их лите­ра­тур­ных спо­соб­но­стях, уровне куль­туры и обра­зо­ва­ния и даже о тем­пе­ра­менте. Эти древ­ние авторы могли быть поэтами и изла­гать рели­ги­оз­ные истины в заме­ча­тель­ной худо­же­ствен­ной форме, язы­ком бес­смерт­ных поэ­ти­че­ских обра­зов. Дру­гие же были про­за­и­ками и ста­ра­лись с воз­мож­ной фак­ти­че­ской точ­но­стью и пол­но­той отра­зить исто­рию пере­жи­ва­е­мых ими событий.

Иными сло­вами, физи­че­скими авто­рами Биб­лии явля­лись люди с их досто­ин­ствами и несо­вер­шен­ствами, а зна­чит, и тво­ре­ния их могли быть не лишены неко­то­рых внеш­них про­ти­во­ре­чий, свой­ствен­ных чело­ве­че­ской при­роде вообще и вся­кому делу рук чело­ве­че­ских в част­но­сти. Но Биб­лия не была бы Кни­гой книг, Сло­вом Божиим, если бы она писа­лась только людьми. Авто­ром этой книги явля­ется Сам Бог, Кото­рый, воз­дей­ствуя на сердце и разум древ­них авто­ров, вну­шал им мысли о Себе. И это Боже­ствен­ное вну­ше­ние име­ну­ется Богодухновенностью.

Авто­рами Биб­лии явля­ются и Бог, и люди. Бог сооб­щил о Себе то, что было необ­хо­димо для чело­ве­че­ского спа­се­ния. Исто­ри­че­ские же авторы Биб­лии, вос­при­ни­мая Слово Божие, обле­кали его в опре­де­лен­ную лите­ра­тур­ную форму, свой­ствен­ную куль­турно-исто­ри­че­скому кон­тек­сту их вре­мени. Однако именно этот, чело­ве­че­ский, фак­тор в биб­лей­ском автор­стве и явля­ется потен­ци­ально погре­ши­мым. Здесь могут обна­ру­житься непро­из­воль­ные ошибки или неточ­но­сти. На этом уровне Биб­лию можно изу­чать и иссле­до­вать, при­ме­няя к ней методы исто­ри­че­ской и лите­ра­тур­ной кри­тики, систем­ного и даже мате­ма­ти­че­ского ана­лиза, что и делают бого­словы и уче­ные. К Боже­ствен­ной же сто­роне Биб­лии чело­ве­че­ские кри­те­рии непри­ло­жимы. На этом, выс­шем, уровне Биб­лия непо­гре­шима. Все то, что Бог пове­дал о Себе людям, явля­ется непо­гре­ши­мым, Боже­ствен­ным, истин­ным»[32].

Далее при­ве­дем целую главу «Свя­щен­ное Писа­ние» из книги архи­манд­рита Али­пия «Дог­ма­ти­че­ское богословие».

«Источ­ни­ком хри­сти­ан­ского веро­уче­ния явля­ется Боже­ствен­ное Откро­ве­ние. Свя­щен­ное Писа­ние назы­ва­ется бого­от­кро­вен­ным или бого­дух­но­вен­ным. Оно име­ну­ется сло­вом Божиим, так как сохра­няет для нас и доно­сит до нас слово Бога на языке чело­века. “Вели­чай­шая тайна и чудо Биб­лии коре­нится именно в том факте, что это слово Божие на чело­ве­че­ском языке. Совер­шенно верно пер­вые хри­сти­ан­ские экзе­геты видели в вет­хо­за­вет­ных писа­ниях пред­вос­хи­ще­ние или про­то­тип гря­ду­щего Вопло­ще­ния Бога”. Пре­по­доб­ный Мак­сим Испо­вед­ник гово­рит, что еще прежде Вопло­ще­ния Бог Слово откры­ва­ется, вопло­ща­ется в при­роде и в Писа­нии. Внеш­ние формы и буквы состав­ляют Его одежды, под кото­рыми таин­ственно скры­ва­ются Его идеи и энер­гии, а в них и Сам Он.

Тер­мин бого­дух­но­вен­ность тре­бует рас­кры­тия. Прежде всего, бого­дух­но­вен­ность не озна­чает, что Биб­лия была про­сто про­дик­то­вана Богом. Недо­стойно Бога было бы думать, что в момент сооб­ще­ния Откро­ве­ния свя­щен­ные авторы нахо­ди­лись, как меди­умы, в состо­я­нии транса и авто­ма­ти­че­ски фик­си­ро­вали боже­ствен­ные слова. Бог нико­гда не попи­рает сво­боды чело­века и не обез­ли­чи­вает его. Воз­дей­ствие Духа Свя­того на про­рока, по мысли свя­того Васи­лия Вели­кого, в про­ти­во­по­лож­ность демон­скому вли­я­нию состо­яло в про­свет­ле­нии умствен­ных спо­соб­но­стей автора. Невоз­можно, чтобы Дух Пре­муд­ро­сти делал чело­века лишен­ным ума. Авторы Свя­щен­ных книг сами гово­рят о своей твор­че­ской актив­но­сти (см. Лк. 1:3; 2 Ин. 1:12; 3 Ин. 1:13; Рим. 15:15; 1 Кор. 7:6 и т.д.). Если бы напи­са­ние Биб­лии было делом одного Бога, то невоз­можно было бы объ­яс­нить лите­ра­тур­ные осо­бен­но­сти Свя­щен­ных книг, а также нали­чие раз­ного рода неточ­но­стей — исто­ри­че­ских, хро­но­ло­ги­че­ских, топо­гра­фи­че­ских, равно как и раз­но­чте­ний, кото­рые встре­ча­ются в этих книгах.

Биб­лия — книга Бого­че­ло­ве­че­ская. Как в деле спа­се­ния чело­века бла­го­дать Божия ничего не про­из­во­дит без уча­стия чело­ве­че­ской воли, так и напи­са­ние Свя­щен­ных книг про­ис­хо­дило в нераз­рыв­ном вза­и­мо­дей­ствии воли Боже­ствен­ной и чело­ве­че­ской. В одних слу­чаях, когда дело каса­лось сооб­ще­ния Бого­от­кро­вен­ных истин, Свя­той Дух гаран­ти­ро­вал непо­гре­ши­тель­ность пере­дачи уче­ния авто­ром книги. В дру­гих слу­чаях бла­го­дать содей­ство­вала свя­щен­ному писа­телю в вер­ном под­боре и осве­ще­нии фак­тов. Так, свя­той еван­ге­лист Лука вна­чале про­де­лал работу исто­рика: собрал исто­ри­че­ские све­де­ния о жизни Спа­си­теля, упо­ря­до­чил их, тща­тельно иссле­до­вал, а затем при­сту­пил к напи­са­нию Евангелия.

Само­быт­ность писа­те­лей Биб­лии более всего про­яви­лась в лите­ра­тур­ной форме их про­из­ве­де­ний. Книги Свя­щен­ного Писа­ния зна­чи­тельно раз­нятся в стиле, выяв­ляя инди­ви­ду­аль­ные осо­бен­но­сти их авто­ров. Несмотря на име­ю­щи­еся несо­вер­шен­ства формы и неко­то­рые несу­ще­ствен­ные неточ­но­сти, все Писа­ние бого­дух­но­венно (2 Тим. 3:16). Каж­дое слово Писа­ния запе­чат­лено Духом Божиим. Невоз­можно в Писа­нии ука­зать гра­ницу, где кон­ча­лось бы вза­и­мо­дей­ствие Божие и чело­ве­че­ское и начи­на­лась бы дея­тель­ность только чело­ве­че­ская, так же, как в свя­той иконе бла­го­дать неот­де­лима от всего образа, несмотря на его отно­си­тель­ное несо­вер­шен­ство. Итак, бого­дух­но­вен­ность можно опре­де­лить как осо­бое воз­дей­ствие Свя­того Духа на лич­ность писа­теля, бла­го­даря кото­рому автор, при пол­ном сохра­не­нии всех своих сил и дея­тель­ном их про­яв­ле­нии соот­вет­ственно целям Домо­стро­и­тель­ства воз­ве­щал в слове Боже­ствен­ное Откровение.

О бого­дух­но­вен­но­сти Свя­щен­ных книг ясно сви­де­тель­ствует их содер­жа­ние. Они гово­рят о тай­нах Боже­ствен­ной жизни, бес­ко­нечно пре­вы­ша­ю­щих вся­кий чело­ве­че­ский разум. В них содер­жатся про­ро­че­ства, неко­то­рые из кото­рых испол­ни­лись с при­ше­ствием Спа­си­теля, а неко­то­рые еще ждут сво­его испол­не­ния. Бого­дух­но­вен­ность Биб­лии засви­де­тель­ство­вана про­ро­ками и Апо­сто­лами, нако­нец, Самим Богом. Уже в Вет­хом Завете ясно выра­жа­ется мысль о содей­ствии Духа Божия про­ро­кам в их про­по­веди. Напри­мер, Гос­подь гово­рит про­року Мои­сею: “Я буду при устах твоих и научу тебя, что тебе гово­рить” (Исх. 4:12). Про­рок Давид вос­кли­цает: “Дух Гос­по­день гово­рит во мне, и слово Его на языке у меня” (2 Цар. 23:2). Ана­ло­гично и дру­гие про­роки утвер­ждают, что они гово­рят от лица Бога слова Божии (Ис. 2:1; Иез. 1:3; 6:1; 7:1; Мих. 1:1 и т.д.). Сам Гос­подь Иисус Хри­стос под­твер­ждает, что Давид про­ро­че­ство­вал Духом Свя­тым (Мк. 12:36). То же самое ска­зано о Давиде в Дея­ниях (1:16; 4:25). Со всей реши­тель­но­стью бого­дух­но­вен­ность про­ро­ков и их тво­ре­ний утвер­жда­ется Апо­сто­лом Пет­ром: “Нико­гда про­ро­че­ство не было про­из­но­симо по воле чело­ве­че­ской, но изре­кали его свя­тые Божьи чело­веки, будучи дви­жимы (слав. “про­све­ща­емы”) Духом Свя­тым” (2 Пет. 1:21; см. также: Деян. 3:18, 21).

Про­ро­че­ства, заклю­чен­ные в Писа­нии, имеют без­услов­ное досто­ин­ство Боже­ствен­ной истины. “Не может нару­шиться Писа­ние”, — учит Хри­стос (Ин. 10:35). “Ни одна черта не прейдет из закона, пока не испол­нится все” (Мф. 5:18) и т.д.

Бого­дух­но­вен­ность ново­за­вет­ных писа­ний засви­де­тель­ство­вана Спа­си­те­лем в обе­то­ва­нии послать уче­ни­кам Духа Свя­того, Кото­рый наста­вит их на вся­кую истину (Ин. 14:26; 16:23). Апо­стол также утвер­ждает: “Еван­ге­лие, кото­рое я бла­го­вест­во­вал, не есть чело­ве­че­ское” (Гал. 1:11; см. также: 1 Кор. 2:7).

Канон бого­дух­но­вен­ных книг опре­де­лен Цер­ко­вью на Помест­ных Собо­рах IV в. Он вклю­чает 39 кано­ни­че­ских книг Вет­хого Завета, отно­ся­щихся к XV–V вв. до Р.Х., и 27 книг Нового Завета, напи­сан­ных во вто­рой поло­вине I в.

Исто­рия не сохра­нила для нас ори­ги­на­лов про­ро­че­ских и апо­столь­ских тво­ре­ний. Дошед­шие до нас древ­ней­шие руко­писи Свя­щен­ных книг в дета­лях раз­нятся между собой, поэтому Пра­во­слав­ная Цер­ковь (в отли­чие от Рим­ско-Като­ли­че­ской) не нашла нуж­ным отдать пред­по­чте­ние какому-либо одному тек­сту той или иной Свя­щен­ной книги. Пра­во­сла­вие не имеет дог­ма­ти­зи­ро­ван­ного тек­ста. Ока­зы­вая пред­по­чте­ние гре­че­скому пере­воду Вет­хого Завета, так назы­ва­е­мому пере­воду Семи­де­сяти, Пра­во­слав­ная Цер­ковь при­знает важ­ное зна­че­ние и за еврей­ской Биб­лией, поль­зу­ясь тем или дру­гим тек­стом в зави­си­мо­сти от того, какой текст в каж­дом кон­крет­ном слу­чае более соот­вет­ствует Свя­щен­ному Пре­да­нию. Таким обра­зом, Писа­ние не довлеет над Цер­ко­вью, но суще­ствует в Церкви и только в ее нед­рах может быть верно понято, в ее непре­рыв­ном духов­ном опыте, в Свя­щен­ном Пре­да­нии»[33].

Структура Библии

Пре­по­да­ва­тель Санкт-Петер­бург­ской Духов­ной Ака­де­мии про­то­и­е­рей Арка­дий Севе­рю­хин в ста­тье «Поня­тие о Свя­щен­ном Писа­нии» допол­няет выше­ска­зан­ное и доста­точно подробно опи­сы­вает струк­туру Биб­лии: «Свя­щен­ное Писа­ние — книги, напи­сан­ные свя­тыми мужами и апо­сто­лами по вдох­но­ве­нию от Свя­того Духа и кото­рые содер­жат Боже­ствен­ное Откро­ве­ние о домо­стро­и­тель­стве нашего спа­се­ния. Пер­вые тер­мины “Писа­ние” и “Свя­щен­ное Писа­ние” в отно­ше­нии к Вет­хому Завету мы нахо­дим уже в кни­гах Нового Завета: Мф. 21:42; Мф. 22:29; Мф. 26:54; Мк. 12:10; Мк. 14:49; Лк. 4:21; Ин. 5:39: Ин. 7:38; Ин. 13:18; Ин. 17:12; Рим. 1:2; Рим. 4:3; Рим. 9:17; Иак. 2:23; Иак. 4:5; 1 Петр. 2:6; Тим. 2:6; Тим. 3:16 и дру­гие. Оби­лие цитат явля­ется дока­за­тель­ством того, что эти тер­мины появи­лись неслу­чайно, и ново­за­вет­ные авторы исполь­зо­вали их уже как дан­ную вет­хо­за­вет­ную традицию.

Писа­ние назы­ва­ется также “Кни­гами”. Этот тер­мин мы нахо­дим в самом Вет­хом Завете: Ис. 34:16; Дан. 9:2; Неем. 8:18; в нека­но­ни­че­ской книге — 1 Макк. 12:9. При­ме­ча­тельно, что в этой книге, напи­сан­ной на гре­че­ском языке, слово “книга” берется из еврей­ского языка и упо­треб­ля­ется слово “та биб­лиа”, бук­вально обо­зна­ча­ю­щее “Книги”.

Это слово эти­мо­ло­ги­че­ски коре­нится в тех дале­ких вре­ме­нах вто­рого тыся­че­ле­тия до Рож­де­ства Хри­стова, когда фини­кийцы города Биб­лоса пре­вра­тили свой порт в глав­ный склад и рынок папи­руса. И уже во II веке по Рож­де­стве Хри­сто­вом неиз­вест­ный хри­сти­ан­ский автор (автор так назы­ва­е­мого II Посла­ния Кли­мента) упо­треб­ляет к назва­нию всех книг Вет­хого Завета слово “pipAia” — “Биб­лия”. В конце II века этот тер­мин при­сва­и­ва­ется и к Новому Завету, а с V века Биб­лия — обще­упо­тре­би­тель­ный тер­мин всего хри­сти­ан­ского Востока. Затем про­ис­хо­дит транс­фор­ма­ция дан­ного тер­мина на латин­ский язык — “та биб­лиа” — “Biblia” (то есть мно­же­ствен­ное число гре­че­ского языка в латин­ском напи­са­нии исполь­зу­ется в смысле един­ствен­ного, и в этом пере­ходе мы также можем видеть ощу­ще­ние един­ства всего Писания).

Само слово Завет неслу­чайно. Именно этим сло­вом обо­зна­ча­ются глав­ней­шие собы­тия в исто­рии спа­се­ния, то есть заклю­че­ние сою­зов между Богом и людьми[34]. Сна­чала уста­нав­ли­ва­ется союз с отдель­ными пра­вед­ни­ками: Ноем, Авра­амом, Иса­а­ком, Иако­вом, с Мои­сеем и наро­дом на горе Синае, с Дави­дом и в конце через Иисуса Хри­ста с Цер­ко­вью спа­са­е­мых. Еврей­ское слово “Берит”, в бук­валь­ном зна­че­нии озна­ча­ю­щее союз, дого­вор или согла­сие, как раз и явля­ется клю­че­выми поня­тием, опи­сы­ва­ю­щим те осо­бые отно­ше­ния, кото­рые были уста­нов­лены между Богом и людьми. На гре­че­ский язык это слово было пере­ве­дено как διαθήκη ([диа­фики]), что обо­зна­чает дого­вор, заве­ща­ние или Завет.

Подоб­ное зна­че­ние имеет и латин­ское слово testamentum. Так Слово “Завет” вошло в наиме­но­ва­ние Свя­щен­ного Писания.

Краткая история канона книг Священного Писания

Поня­тие “Канон”

Гре­че­ское слово канон (κανών) или еврей­ское слово кане пер­во­на­чально озна­чало изме­ри­тель­ную трость. У Алек­сан­дрий­ских и гре­че­ских уче­ных — обра­зец, пра­вило; у грам­ма­ти­ков это слово озна­чало пра­вила скло­не­ния грам­ма­ти­че­ских форм; у кри­ти­ков древ­ней лите­ра­туры — ката­лог про­из­ве­де­ний; у ново­за­вет­ных писа­те­лей — нрав­ствен­ные пра­вила (Гал. 6:16; Фил. 3:16; 1 Кор. 10:13–16). Со зна­че­нием нрав­ствен­ных пра­вил слово “канон” упо­треб­ля­ется и у мужей апо­столь­ских Ири­нея Лион­ского, Кли­мента Алек­сан­дрий­ского и др. По отно­ше­нию к кни­гам Свя­щен­ного Писа­ния слово “канон” упо­треб­ля­ется для обо­зна­че­ния бого­дух­но­вен­но­сти опре­де­лен­ного сбор­ника книг, состав­ля­ю­щих Свя­тую Библию.

Поня­тие “Бого­дух­но­вен­но­сти”

“Все Писа­ние бого­дух­нов­ленно и полезно для науче­ния, для обли­че­ния, для исправ­ле­ния, для настав­ле­ния в пра­вед­но­сти” (2 Тим. 3:16).

Для созда­ния Биб­лии Гос­подь обра­щался к посред­ству людей, говоря с чело­ве­ком на языке чело­века. Свя­щен­ный писа­тель, вдох­нов­лен­ный от Бога для напи­са­ния сво­его про­из­ве­де­ния, не утра­чи­вал ни свой образ мыс­лей, ни своих харак­тер­ных черт, ни сво­его таланта. И сквозь призму своей лич­но­сти, про­пус­кая чистей­ший свет Слова Божия, этот автор не иска­жал истин­ного зна­че­ния Боже­ствен­ного Откро­ве­ния. Основ­ной при­знак бого­дух­но­вен­но­сти — это при­зыв и пове­ле­ние Самого Бога запи­сать слова Божии. Так, сле­дуя этому, посту­пали свя­тые про­роки: Мои­сей (Исх. 17:14; Числ. 32:2), Авва­кум (Авв. 2:2), Исаия (Ис. 8:1), Иере­мия (Иер. 36:2), Даниил (Дан. 12:4). И сам Иисус Хри­стос, говоря о пись­мен­ном твор­че­стве царя и про­рока Давида, ука­зы­вает на дей­ствие Свя­того Духа (Мк. 12:36, ср. Пс. 109).

Счис­ле­ние книг Вет­хого Завета и раз­де­ле­ние их на части

Вос­крес­ший Гос­подь во время явле­ния Сво­его апо­сто­лам, сви­де­тель­ствуя о испол­не­нии древ­них про­ро­честв, ска­зал: “Вот то, о чем Я вам гово­рил, еще быв с вами, что над­ле­жит испол­ниться всему напи­сан­ному о Мне в законе Мои­се­е­вом и в про­ро­ках и псал­мах” (Лк. 24:44). Так, настав­ляя Своих уче­ни­ков, Гос­подь упо­тре­бил суще­ство­вав­шее в то время трех­част­ное[35] деле­ние вет­хо­за­вет­ных книг:

ТОРА — закон, учение;

НАБИИМ — про­роки (“наби” — пророк);

ХЕТУБИМ — писание.

Эти три части в древ­но­сти носили назва­ние ТОНАХ (состав­ное слово, состо­я­щее из пер­во­на­чаль­ных сло­гов трех разделов).

ТОРА — вклю­чает в себя Пяти­кни­жие Мои­се­ево, то есть:

  • Бытие,
  • Исход,
  • Левит,
  • Числа,
  • Вто­ро­за­ко­ние.

ПРОРОКИ (НАБИИМ):

Глав­ные про­роки (ран­ние):

  • Книга Иисуса Навина,
  • Книга Судей,
  • Книги Саму­и­ловы (1 и 2 Царств),
  • Книги Царей (3 и 4 Царств);

Млад­шие про­роки (позд­ние):

  • Книга Иере­мии,
  • Книга Иези­ки­иля,
  • Книга Исаии;

Книги 12 малых пророков:

  • Осии,
  • Иоиля,
  • Амоса,
  • Авдия,
  • Ионы,
  • Михея,
  • Наума,
  • Авва­кума,
  • Софо­нии,
  • Аггея,
  • Заха­рии,
  • Мала­хии.

ПИСАНИЯ (ХЕТУБИМ):

Три поэ­ти­че­ские книги:

  • Псал­тирь,
  • Книга Иова,
  • Книга Прит­чей Соломоновых;

Пять книг “Меги­лот” (свитки):

  • Книга Песни Пес­ней Соломона,
  • Книга Руфь,
  • Книга Плачь Иеремии,
  • Книга Еккле­си­а­ста (Коге­лет — с евр. “Про­по­вед­ник”),
  • Книга Есфирь;

Три позд­ние повест­во­ва­тель­ные книги:

  • Книга про­рока Даниила,
  • Книга Ездры в соеди­не­нии с кни­гой Неемии,
  • Книги Пара­ли­по­ме­нон (1 и 2)»[36].

Помимо трех­част­ного (смыс­ло­вого) деле­ния, суще­ствует еще и четы­рех­част­ное (функ­ци­о­наль­ное) деле­ние Вет­хого Завета:

Зако­но­по­ло­жи­тель­ные книги (Тора, Пяти­кни­жие Моисея):

  • Бытие,
  • Исход,
  • Левит,
  • Числа,
  • Вто­ро­за­ко­ние.

Исто­ри­че­ские:

  • Книга Иисуса Навина,
  • Книга Судей,
  • Книга Руфь,
  • с 1‑й по 4‑ю Книги Царств,
  • 1‑я и 2‑я Книги Паралипоменон,
  • Книга Ездры,
  • Книга Нее­мии,
  • Книга Есфирь.

Учи­тель­ные:

  • Книга Иова,
  • Псал­тирь,
  • Книги Соло­мо­новы:
  • Книга Прит­чей Соломоновых,
  • Книга Еккле­си­а­ста,
  • Песнь Пес­ней.

Про­ро­че­ские:

  • Книги вели­ких пророков:
  • Исаии,
  • Иере­мии,
  • Иези­ки­иля,
  • Дани­ила;
  • Книги малых пророков:
  • Осии,
  • Иоиля,
  • Амоса,
  • Авдия,
  • Ионы,
  • Михея,
  • Наума,
  • Авва­кума,
  • Софо­нии,
  • Аггея,
  • Заха­рии,
  • Мала­хии[37].

«Таким обра­зом, всего насчи­ты­ва­ется 24 книги Вет­хого Завета, по числу букв гре­че­ского алфа­вита, при­ня­тых как Свя­щен­ное Писа­ние в днев­не­ев­ре­ской тра­ди­ции (Тал­муде). В счис­ле­нии иудей­ского исто­рика Иосифа Фла­вия (род 37 г. по Р.Х.) гово­рится о 22 кни­гах (по числу букв еврей­ского алфа­вита), так как он соеди­нил книгу Судей и Руфь, а также Плачь Иере­мии с кни­гой про­рока Иере­мии. Весь ука­зан­ный спи­сок был вос­при­нят и Цер­ко­вью Ново­за­вет­ной[38].

Нека­но­ни­че­ские книги Вет­хого Завета

Пятый век до Р.Х. — время дея­тель­но­сти Ездры и Нее­мии — это время фик­са­ции тек­ста, уси­лен­ной работы над Свя­щен­ным Писа­нием так назы­ва­е­мых “софе­рим” — счет­чи­ков. “Софе­рим” явля­ются в то время охра­ни­те­лями вет­хо­за­вет­ного сбор­ника. Это сви­де­тель­ство при­ни­ма­ется и отцами Церкви. В даль­ней­шем на иудей­ском Ямний­ском собра­нии (конец I в. по Р.Х.) канон книг был огра­ни­чен только лишь теми, кото­рые были напи­саны на древ­не­ев­рей­ском языке — этому же канону сле­дуют и протестанты.

Но еще с древ­но­сти хри­сти­ане исполь­зо­вали для нази­да­тель­ного чте­ния и книги, напи­сан­ные на древ­не­гре­че­ском языке, ныне счи­та­ю­щи­еся неканоническими:

  • Книга Товита,
  • Книга Иудифи,
  • Книга Пре­муд­ро­сти Соломона,
  • Книга Пре­муд­ро­сти Иисуса сына Сирахова,
  • Посла­ние Иеремии,
  • Книга Про­рока Варуха,
  • 2 и 3‑я книги Ездры,
  • 1, 2, 3‑я Мак­ка­вей­ские Книги.

А также нека­но­ни­че­ские вставки:

  • Молитва Манас­сии, царя иудей­ского (2 Пар. 36:24),
  • 151‑й Пса­лом,
  • Песнь трех отро­ков в книге Дани­ила (Дан. 3:24–90),
  • Повесть о Сусанне (Дан. 13),
  • Исто­рия о Виле и Дра­коне (Дан. 14),
  • Сирий­ское окон­ча­ние книги Иова (Иов. 42:18), нахо­дя­ще­еся в гре­че­ском пере­воде LXX (семи­де­сяти тол­ков­ни­ков III в. до Р.Х.), а также в Вуль­гате (латин­ский пере­вод Биб­лии бла­жен­ного Иеро­нима IV–V вв.), в сла­вян­ском пере­воде и в рус­ской Биб­лии Сино­даль­ного издания.

В пер­вые века хри­сти­ан­ства эти книги часто пред­ла­га­лись для чте­ния катеху­ме­нам, тем, кто гото­вился при­нять Таин­ство Свя­того Кре­ще­ния. С точки зре­ния Пра­во­слав­ной Церкви нека­но­ни­че­ские книги также отно­сятся к Свя­щен­ному Писа­нию, хотя и содер­жат наряду с бого­от­кро­вен­ными исти­нами еще и част­ные взгляды авто­ров, что, однако, не пре­пят­ствует их поме­ще­нию вме­сте с кано­ни­че­скими кни­гами, име­ю­щими несо­мнен­ную печать богодухновенности.

Книги Нового Завета

В Новом Завете насчи­ты­ва­ется 27 кано­ни­че­ских книг, кото­рые при­ни­мают все хри­сти­ан­ские испо­ве­да­ния. Под­раз­де­ле­ние на 260 глав, по мне­нию спе­ци­а­ли­стов, вос­хо­дит к архи­епи­скопу Кен­тер­бе­рий­скому Сте­фану Ланг­тону (+1263 г.), а раз­де­ле­ние на стихи — к изда­телю гре­че­ского ново­за­вет­ного тек­ста Роберту Сте­фану, кото­рое и было им вве­дено в его изда­нии 1551 г.

Все осталь­ные книги, нося­щие даже наиме­но­ва­ние Еван­ге­лий и име­ю­щие в над­пи­са­нии имена Апо­сто­лов Хри­сто­вых и Его бли­жай­ших уче­ни­ков, но не вхо­дя­щие в канон 27 книг Нового Завета, явля­ются апо­кри­фи­че­скими[39], то есть под­лож­ными, непод­лин­ными»[40].

Канон книг Нового Завета можно также пред­ста­вить в виде четы­рех­част­ного (функ­ци­о­наль­ного) деления:

Зако­но­по­ло­жи­тель­ные книги:

  • Еван­ге­лие от Матфея,
  • Еван­ге­лие от Марка,
  • Еван­ге­лие от Луки,
  • Еван­ге­лие от Иоанна.

Исто­ри­че­ская книга:

  • Книга Дея­ний Свя­тых Апостолов.

Учи­тель­ные книги:

Собор­ные посла­ния свя­тых апостолов:

  • Собор­ное посла­ние св. ап. Иакова,
  • Пер­вое Собор­ное посла­ние св. ап. Петра,
  • Вто­рое Собор­ное посла­ние св. ап. Петра,
  • Пер­вое Собор­ное посла­ние св. ап. Иоанна Богослова,
  • Вто­рое Собор­ное посла­ние св. ап. Иоанна Богослова,
  • Тре­тье Собор­ное посла­ние св. ап. Иоанна Богослова,
  • Собор­ное посла­ние св. ап. Иуды.

Посла­ния свя­того апо­стола Павла:

  • К Рим­ля­нам посла­ние св. ап. Павла,
  • Пер­вое посла­ние св. ап. Павла к Коринфянам,
  • Вто­рое посла­ние св. ап. Павла к Коринфянам,
  • Посла­ние к Галатам,
  • Посла­ние к Ефесянам,
  • Посла­ние к Филиппийцам,
  • Посла­ние к Колоссянам,
  • Пер­вое посла­ние св. ап. Павла к Фессалоникийцам,
  • Вто­рое посла­ние св. ап. Павла к Фессалоникийцам,
  • Пер­вое посла­ние к Тимофею,
  • Вто­рое посла­ние к Тимофею,
  • Посла­ние к Титу,
  • Посла­ние к Филимону,
  • Посла­ние к Евреям.

Про­ро­че­ская книга:

  • Откро­ве­ние (Апо­ка­лип­сис) св. ап. Иоанна Бого­слова[41].

Ко всему выше­ска­зан­ному необ­хо­димо доба­вить, что Вет­хий Завет и Новый Завет свя­заны между собой настолько глу­боко, что суще­ствует такое выра­же­ние: «Новый Завет в Вет­хом сокрыт, а Вет­хий Завет в Новом рас­крыт». Крас­ной нитью через все повест­во­ва­ние Вет­хого Завета про­хо­дит идея спа­се­ния Богом чело­века — вос­пи­та­ние чело­века хотя бы на уровне закона и, конечно же, ожи­да­ние при­хода Спа­си­теля — Мес­сии. В Новом же Завете отра­жена куль­ми­на­ция этого про­цесса — Бого­во­пло­ще­ние, смерть и Вос­кре­се­ние Спа­си­теля, рож­де­ние Все­лен­ской Церкви Хри­сто­вой. Новый Завет — пол­ное испол­не­ние всех про­ро­честв Вет­хого Завета.

Необ­хо­димо отме­тить, что нам, живу­щим в ново­за­вет­ное время, Биб­лию стоит начи­нать изу­чать не с пер­вых стра­ниц (Вет­хого Завета), но как раз именно с Нового Завета. Опи­сы­ва­е­мые там собы­тия не только ближе к нам по вре­мени, но само наше духов­ное состо­я­ние, наша вос­ста­нов­лен­ная чело­ве­че­ская при­рода явля­ется таин­ствен­ным про­дол­же­нием Боже­ствен­ной любви, резуль­та­том Спа­си­тель­ной Жертвы, о чем и повест­вуют книги Нового Завета. А вни­кая в ново­за­вет­ные истины, мы смо­жем затем глубже понять и Вет­хий Завет. Инте­ресно, что также зна­ния из обла­сти Вет­хого Завета нам помо­гут и в изу­че­нии Нового Завета. Но в любом слу­чае, сего­дня опыт­ные бого­словы и пра­во­слав­ные экзе­геты боль­шей частью реко­мен­дуют начи­нать зна­ко­миться с Биб­лией с Нового Завета. И пер­вым лучше всего взять Еван­ге­лие от Марка. Кстати, когда даже неве­ру­ю­щий или сомне­ва­ю­щийся чело­век все-таки выра­жает готов­ность про­чи­тать что-то из Биб­лии, ему реко­мен­дуют именно Еван­ге­лие от Марка. Кроме того, что это Еван­ге­лие самое корот­кое, оно спе­ци­ально было напи­сано не для иудеев, хорошо зна­ю­щих Вет­хий Завет, но вообще для любого чело­века. Ныне покой­ный вла­дыка Анто­ний, мит­ро­по­лит Сурож­ский вспо­ми­нал, что когда-то он, будучи еще неве­ру­ю­щим моло­дым чело­ве­ком, был на лек­ции про­то­и­е­рея Сер­гия Бул­га­кова. И о. Сер­гий пред­ло­жил моло­дым людям после лек­ции про­чи­тать какое-нибудь Еван­ге­лие. Буду­щий мит­ро­по­лит Анто­ний при­шел домой, открыл Биб­лию, выбрал по оглав­ле­нию самое корот­кое Еван­ге­лие (это ока­за­лось Еван­ге­лие от Марка), про­чел его и, как он сам вспо­ми­нает: «Вот тут-то я и попался!..» И мир в резуль­тате полу­чил не про­сто насто­я­щего хри­сти­а­нина, но и пре­крас­ного про­по­вед­ника и бого­слова, яркого миссионера.

Методы исследования и толкования Священного Писания

В совре­мен­ной биб­ле­и­стике суще­ствует мно­же­ство направ­ле­ний и мето­дов иссле­до­ва­ния Свя­щен­ного Писа­ния. Но мы выде­лим пока три основ­ных раз­дела, свя­зан­ных с ее изу­че­нием и толкованием:

иса­го­гика (от греч. εἰσαγωγή, «вве­де­ние») — исто­ри­ко­фи­ло­ло­ги­че­ское иссле­до­ва­ние Биб­лии, кото­рое опи­сы­вает состо­я­ние (сохран­ность) тек­ста, его язык, выяв­ляет автор­ство, дати­ровку, лите­ра­тур­ный жанр, обсто­я­тель­ства напи­са­ния и исто­ри­че­ский фон;

экзе­ге­тика (от греч. ἐξήγησις, «истол­ко­ва­ние, изло­же­ние») — тол­ко­ва­ние отдель­ных эле­мен­тов биб­лей­ского тек­ста, свя­зан­ных с осо­бен­но­стями автор­ского языка, автор­ской тер­ми­но­ло­гией, опи­сы­ва­е­мыми в тек­сте исто­ри­че­скими, поли­ти­че­скими, куль­тур­ными и быто­выми реа­ли­ями, нако­нец, пси­хо­ло­ги­че­ской моти­ва­цией и бого­слов­скими воз­зре­ни­ями автора;

гер­ме­нев­тика (от греч. ἡρμηνεύω, «тол­кую, пере­вожу») — бого­слов­ское сущ­ност­ное тол­ко­ва­ние тек­ста, обоб­ще­ние дан­ных экзе­ге­тики, то есть тол­ко­ва­ний отдель­ных фраг­мен­тов и одно­вре­менно выра­ботка мето­до­ло­гии биб­лей­ского тол­ко­ва­ния, сумма его прин­ци­пов[42].

Как пра­вильно читать Библию?

Рус­ский бого­слов Алек­сей Хомя­ков цити­ро­вал по этому поводу св. Гри­го­рия Чудо­творца: «Только тот может понять про­рока, кто сам пророк».

А фран­цуз­ский писа­тель и уче­ный Блез Пас­каль сфор­му­ли­ро­вал свою мысль несколько по-иному: «Зем­ную науку надо понять, чтобы ее полю­бить, а Боже­ствен­ную надо полю­бить, чтобы понять ее»[43].

Алек­сандр Сер­ге­е­вич Пуш­кин так опи­сы­вал свое отно­ше­ние к Свя­щен­ному Писа­нию: «Есть Книга, в кото­рой каж­дое слово истол­ко­вано, объ­яс­нено, про­по­ве­дано во всех кон­цах земли, при­ме­нено ко все­воз­мож­ным обсто­я­тель­ствам жизни и про­ис­ше­ствиям мира; из кото­рой нельзя повто­рить ни еди­ного выра­же­ния, кото­рого не знали бы наизусть, кото­рое не было бы уже посло­ви­цей наро­дов. Книга сия назы­ва­ется Еван­ге­лием — и такова ее вечно новая пре­лесть, что если мы, пре­сы­щен­ные миром или удру­чен­ные уны­нием, слу­чайно откроем ее, то уже не в силах про­ти­виться ее сла­дост­ному вле­че­нию». «Я думаю, что мы нико­гда не дадим народу ничего лучше Писа­ния… Его вкус ста­но­вится понят­ным, когда начи­на­ешь читать Писа­ние, потому что в нем нахо­дишь всю чело­ве­че­скую жизнь. Рели­гия создала искус­ство и лите­ра­туру; все, что было вели­кого в самой глу­бо­кой древ­но­сти, все нахо­дится в зави­си­мо­сти от этого рели­ги­оз­ного чув­ства, при­су­щего чело­веку так же, как и идея кра­соты вме­сте с идеей добра. Поэ­зия Биб­лии осо­бенно доступна для чистого вооб­ра­же­ния. Мои дети будут читать вме­сте со мною Биб­лию в под­лин­нике. Биб­лия все­мирна»[44].

В заклю­че­ние снова при­ве­дем слова Свя­тей­шего Пат­ри­арха Кирилла: «Читая Биб­лию, нужно с готов­но­стью вос­при­ни­мать ее не только разу­мом, но и серд­цем. Читая Биб­лию, мы вхо­дим в обще­ние с Богом, узнаем Его, уста­нав­ли­ваем лич­ную связь с Твор­цом. Поэтому чте­ние Биб­лии явля­ется не только раци­о­наль­ным, но и глу­боко духов­ным дела­нием… Биб­лия есть Бого­дух­но­вен­ная книга, напи­сан­ная по Боже­ствен­ному вну­ше­нию, и, чтобы про­ник­нуть в суть Божия посла­ния к миру и чело­веку, нужно иметь Духа Свя­того в своем сердце. Вслу­ши­ва­ясь в веч­ные гла­голы Боже­ствен­ного Откро­ве­ния, мы рас­ста­емся на время с миром и погру­жа­емся в себя. Ибо Слово Божие, по сви­де­тель­ству апо­стола, дей­ствием своим подобно “мечу духов­ному” (Еф. 6:17), спо­соб­ному рас­сечь чело­ве­че­ское есте­ство, отде­лить правду от неправды, свет от тьмы, добро от зла. Слово Божие обла­дает колос­саль­ной силой духов­ного воз­дей­ствия на чело­века. И очень важно, чтобы, вни­мая этому Слову, мы впи­ты­вали истину, кото­рую Дух Свя­той пере­дал древним авто­рам Биб­лии и кото­рую доныне пре­по­дает Церкви Хри­сто­вой, общине веры»[45].

Глава 3. Шесть дней Творения мира (Шестоднев)

Твар­ные суще­ства постав­лены на твор­че­ском слове Божием, как на алмаз­ном мосту, под без­дной Боже­ствен­ной бес­ко­неч­но­сти, над без­дной соб­ствен­ного сво­его небытия.

Свя­ти­тель Фила­рет (Дроз­дов), мит­ро­по­лит Московский

Начало… «Без начала нет конца», «Пер­вый шаг — еще не путь, но начало пути». Много еще можно при­ве­сти пого­во­рок и выска­зы­ва­ний на тему «Начало». Напри­мер, поэт Эду­ард Аса­дов напи­сал сти­хо­тво­ре­ние «Начало», в кото­ром есть строки:

Гово­рят, что конец — всему делу венец.
Так на свете все­гда бывало.
Только мне, как ни дорог порой конец,
Все же чаще важ­ней начало.

Нет в году мно­го­цвет­нее ничего,
Чем сирень и начало лета.
Ну а в сут­ках мне, право, милей всего
Утро. Алая песнь рассвета.

Где-то в дач­ном поселке вдруг вый­дешь в сад
И зажму­ришься в восхищенье:
Брызги солнца, немыс­ли­мый аромат
И сто­звон­ное пти­чье пенье!

И куда ни при­шлось бы порой идти,
Лишь в начале любой дороги,
Не забо­тясь еще о конце пути,
Окры­лённо шагают ноги.

Начало — пер­вый момент или пер­вые моменты, исход­ная ста­дия дей­ствия или явле­ния. Так трак­тует дан­ный тер­мин тол­ко­вый сло­варь Уша­кова[46]. Но что же пред­став­ляет собой начало начал, самая началь­ная, исход­ная точка жизни все­лен­ной? Этим вопро­сом зада­ются не только уче­ные, но и каж­дый чело­век, осо­бенно в дет­стве: «Папа! Мама! А откуда все взя­лось?» И как раз ско­рее ребе­нок, чем взрос­лый, инту­и­тивно почув­ствует пра­виль­ный ответ — этот мир воз­ник не сам по себе, но его Кто-то создал. Бла­го­даря своей довер­чи­во­сти и чистоте малыш без лиш­них сомне­ний при­мет этот важ­ней­ший посту­лат. Неда­ром именно дети часто видят все сек­реты фокус­ни­ков. И тот факт, что наш мир воз­ник неслу­чайно, но был Кем-то при­ду­ман, а затем с неж­но­стью и любо­вью вру­чен как пода­рок чело­веку, для ребенка гораздо есте­ствен­нее, чем его без­душ­ное, неожи­дан­ное появ­ле­ние. Для малень­кого чело­века любовь и подарки в этом мире — абсо­лютно есте­ствен­ные и, навер­ное, глав­ные каче­ства все­лен­ной. Поэтому очень жаль, если, под­рас­тая, он начи­нает разо­ча­ро­вы­ваться в любви и теряет дове­рие к миру. А вино­ваты в этом только мы, взрос­лые. Мы вообще очень часто в жизни пре­не­бре­гаем дет­ским опы­том позна­ния мира, счи­тая себя апри­ори умнее, обра­зо­ван­нее и, несо­мненно, опыт­нее. Конечно, в этом есть своя правда. Но ведь даже Сам Спа­си­тель ска­зал, бесе­дуя со сво­ими уче­ни­ками: «В то время уче­ники при­сту­пили к Иисусу и ска­зали: кто больше в Цар­стве Небес­ном? Иисус, при­звав дитя, поста­вил его посреди них и ска­зал: истинно говорю вам, если не обра­ти­тесь и не будете как дети, не вой­дёте в Цар­ство Небес­ное; итак, кто ума­лится, как это дитя, тот и больше в Цар­стве Небес­ном» (Мф. 18:1–4).

В одном из ста­рых совет­ских выпус­ков пере­дачи «Оче­вид­ное — неве­ро­ят­ное» теле­ве­ду­щий ска­зал, что в наше время спо­соб­ность удив­ляться сохра­нили лишь дети и уче­ные. Дей­стви­тельно, стоит огля­нуться вокруг — и мы уви­дим людей, кото­рые в боль­шин­стве своем погру­жены в такой зна­ко­мый и понят­ный им мате­ри­ально-быто­вой мир, где все впи­сы­ва­ется в стан­дартно-при­выч­ную и четко регла­мен­ти­ро­ван­ную схему. И если вдруг из этой схемы кто-то выби­ва­ется, напри­мер ребе­нок на улице, оста­но­вив­шийся для того, чтобы вдох­нуть запах недавно рас­пу­стив­ше­гося цветка, то его сразу же одер­ги­вают взрос­лые: «Давай быст­рее, мы в садик опаз­ды­ваем!» К сожа­ле­нию, в боль­шин­стве своем мы разу­чи­лись видеть кра­соту окру­жа­ю­щего мира. И, пожа­луй, только в Церкви чело­век не только не пере­стает удив­ляться, но и вообще вос­при­ни­мает свою жизнь как одно сплош­ное чудо. Однако отдель­ная тема цер­ков­ной жизни ждет нас еще впе­реди. Но сей­час предо­ста­вим слово уче­ным, тем самым, кто, как и дети, не пере­стают удив­ляться… При­ве­дем лишь несколько цитат людей науки (имена мно­гих из них знает любой школь­ник) из всего оби­лия опуб­ли­ко­ван­ных мате­ри­а­лов, под­твер­жда­ю­щих мысль о том, что заня­тие нау­кой никак не про­ти­во­ре­чит рели­ги­оз­ному созна­нию, и что, искренне изум­ля­ясь, уче­ные явно видят руку Божию в появ­ле­нии этого мира.

Исаак Нью­тон, уче­ный-физик, мате­ма­тик: «Небес­ный Вла­дыка управ­ляет всем миром как Вла­сти­тель все­лен­ной. Мы удив­ля­емся Ему по при­чине Его совер­шен­ства, почи­таем Его и пре­кло­ня­емся перед Ним по при­чине Его бес­пре­дель­ной вла­сти. Из сле­пой физи­че­ской необ­хо­ди­мо­сти, кото­рая все­гда и везде оди­на­кова, не могло бы про­изойти ника­кого раз­но­об­ра­зия; и все соот­вет­ствен­ное месту и вре­мени раз­но­об­разно сотво­рен­ных пред­ме­тов, что и состав­ляет строй и жизнь все­лен­ной, могло про­изойти только по мысли и воле Суще­ства само­быт­ного, Кото­рое я назы­ваю Гос­по­дом Богом»[47].

Карл Лин­ней, швед­ский испы­та­тель, созда­тель системы клас­си­фи­ка­ции живот­ного и рас­ти­тель­ного мира: «Веч­ный, бес­пре­дель­ный, все­ве­ду­щий и все­мо­гу­щий Бог про­шел мимо меня. Я не видел Его лицом к лицу, но отблеск Боже­ства напол­нил мою душу без­молв­ным удив­ле­нием. Я видел след Божий в Его тво­ре­нии; и везде, даже в самых мел­ких и неза­мет­ных Его про­из­ве­де­ниях, что за сила, что за муд­рость, что за неиз­ре­чен­ное совер­шен­ство! Я наблю­дал, как оду­шев­лен­ные суще­ства, стоя на выс­шей сту­пени, свя­заны с цар­ством рас­те­ний, а рас­те­ния, в свою оче­редь, с мине­ра­лами, кото­рые нахо­дятся в нед­рах зем­ного шара, и как сам шар зем­ной тяго­теет к солнцу и в неиз­мен­ном порядке обра­ща­ется вокруг него, полу­чая от него жизнь. Я видел, как солнце и все дру­гие звезды, вся сол­неч­ная система, бес­ко­неч­ное звезд­ное небо дви­жется в про­стран­стве, под­дер­жи­ва­ется в пустоте по воле непо­сти­жи­мого пер­во­на­чаль­ного дви­га­теля. Суще­ства существ. При­чины при­чин, пра­ви­теля и хра­ни­теля мира. Гос­пода и Созда­теля вся­кого тво­ре­ния»[48].

«Пол Дэвис, извест­ный про­фес­сор тео­ре­ти­че­ской физики, закон­чив рас­четы ско­ро­сти рас­ши­ре­ния Все­лен­ной, кото­рые он про­во­дил в связи с тео­рией Боль­шого взрыва, заявил, что эта ско­рость рас­счи­тана по непо­сти­жи­мым для чело­ве­че­ского разума кри­те­риям точ­но­сти: “Тща­тель­ные рас­четы ста­вят ско­рость рас­ши­ре­ния Все­лен­ной очень близко к кри­ти­че­ской вели­чине, пройдя кото­рую Все­лен­ная про­сто осво­бо­дится от соб­ствен­ного тяго­те­ния и рас­се­ется в про­стран­стве. Если она будет рас­ши­ряться чуть мед­лен­нее, сила при­тя­же­ния обру­шит ее внутрь; чуть быст­рее — и кос­ми­че­ский мате­риал дав­ным-давно пол­но­стью рас­се­ялся бы. Если бы ско­рость взрыва откло­ни­лась от задан­ной вели­чины хотя бы на мил­ли­ард­ную в квад­рате долю, этого было бы доста­точно, чтобы уни­что­жить какой-то взрыв, но здесь взрыв, где был тща­тельно запро­грам­ми­ро­ван и систе­ма­ти­зи­ро­ван каж­дый его миг”.

Извест­ный физик, про­фес­сор Сти­вен Хокинг в своей книге “Крат­кая исто­рия вре­мени” утвер­ждает, что Все­лен­ная осно­вана на столь тон­ких выве­рен­ных рас­че­тах и рав­но­ве­сиях, что мы даже не можем себе этого пред­ста­вить. Вот что гово­рит Хокинг о ско­ро­сти рас­ши­ре­ния Все­лен­ной: “Если бы ско­рость рас­ши­ре­ния Все­лен­ной через секунду после Боль­шого взрыва была бы меньше даже на одну сто­ты­ся­че­бил­ли­он­ную долю, то Все­лен­ная раз­ру­ши­лась бы внутрь себя, даже не достиг­нув сво­его нынеш­него состояния”.

Пол Дэвис объ­яс­няет также вывод, кото­рый с неиз­беж­но­стью сле­дует из суще­ство­ва­ния этих непо­сти­жимо тон­ких балан­сов и рас­че­тов: “Трудно про­ти­виться впе­чат­ле­нию, что струк­тура совре­мен­ной Все­лен­ной, с ее оче­вид­ной чув­стви­тель­но­стью к самым незна­чи­тель­ным чис­лен­ным изме­не­ниям, была детально про­ду­мана выс­шим Разу­мом <…> Пора­жа­ю­щее созна­ние сов­па­де­ние чис­ло­вых вели­чин, кото­рые при­рода при­пи­сала своим самым фун­да­мен­таль­ным кон­стан­там, явля­ется наи­бо­лее убе­ди­тель­ным дока­за­тель­ством того, что суще­ство­вал Вели­кий Замы­сел кос­ми­че­ского пространства”.

Аст­ро­фи­зик В. Пресс в ста­тье, опуб­ли­ко­ван­ной в жур­нале “Nature”, пишет: “Во Все­лен­ной при­сут­ствует вели­кий замы­сел, кото­рый под­дер­жи­вает раз­ви­тие созна­тель­ной жизни”»[49].

Вообще, мно­гое из того, что напи­сано в Биб­лии, сего­дня нахо­дит науч­ное под­твер­жде­ние. Суще­ствует даже тер­мин кон­кор­дизм (от лат. Concordia — «согла­сие») — «кон­цеп­ция, согласно кото­рой воз­можно и необ­хо­димо согла­со­ва­ние биб­лей­ского ска­за­ния о сотво­ре­нии мира с дан­ными науки. Кон­кор­дизм исхо­дит из пра­во­славно-обос­но­ван­ного убеж­де­ния, что истина едина и между Сло­вом Божьим и объ­ек­тив­ными дан­ными есте­ство­зна­ния не может быть про­ти­во­ре­чия. Эле­менты дан­ной кон­цеп­ции встре­ча­ются уже в свя­то­оте­че­ской пись­мен­но­сти (напри­мер, у свя­ти­теля Васи­лия Вели­кого), и исто­рия его про­сле­жи­ва­ется на про­тя­же­нии всего раз­ви­тия хри­сти­ан­ской мысли»[50].

Итак, мир, в кото­ром мы живем, все­лен­ная до самых ее даль­них гра­ниц, да и мы сами — все это создано Богом. И, как это будет еще не раз в наших бесе­дах, в начале каж­дой лек­ции обра­тим свой взор на пер­вые стра­ницы Свя­щен­ного Писа­ния. Тем более что рас­смат­ри­ва­е­мая тема имеет самое непо­сред­ствен­ное отно­ше­ние к ним.

Пер­вая книга Биб­лии по-гре­че­ски так и назы­ва­ется — Гене­зис[51] (озна­чает «воз­ник­но­ве­ние», «ста­нов­ле­ние»). В рус­ском пере­воде этому назва­нию соот­вет­ствует слово Бытие. В еврей­ском же тек­сте Биб­лии пер­вая ее книга назы­ва­ется Бе-реши́т («В начале»).

И с самых пер­вых стро­чек в ней идет опи­са­ние кар­тины сотво­ре­ния Богом мира. В Биб­лии вообще исполь­зу­ется много обра­зов, в том числе в пер­вых ее гла­вах. И необ­хо­димо уметь видеть сквозь них ту мысль, то бес­ко­неч­ной глу­бины духов­ное посла­ние, кото­рое автор книги Биб­лии (точ­нее, Сам Бог через автора книги) хотел доне­сти до нас, то есть экзе­гезу. Будем готовы к этому с самого начала. В Женев­ской учеб­ной Биб­лии[52] мы нахо­дим такое пояс­не­ние: «Что же каса­ется слож­но­стей, якобы воз­ни­ка­ю­щих в связи с име­нами Божи­ими в гл. 1 (Эло­хим) и гл. 2 (Иегова), а также иными местами Писа­ния, кото­рые “про­ти­во­ре­чат” друг другу (напр., 1:28 и 2:22), то дан­ные “про­блемы” пре­красно про­ком­мен­ти­ро­вал иудей­ский фило­соф и бого­слов Моше­бен Май­мон (Май­мо­нид, 1135–1204), чьи труды ока­зали вли­я­ние на таких мыс­ли­те­лей, как Фома Аквин­ский и Спи­ноза: “Вся­кий раз, как в наших кни­гах встре­ча­ется исто­рия, реаль­ность коей кажется невоз­мож­ной, повест­во­ва­ние, кото­рое про­ти­во­ре­чит… здра­вому смыслу, можно быть уве­рен­ным, что сия исто­рия содер­жит ино­ска­за­ние, скры­ва­ю­щее глу­боко пота­ен­ную истину; и чем больше несо­от­вет­ствие буквы, тем глубже муд­рость духа”. Иными сло­вами, читая Свя­щен­ное Писа­ние, сле­дует зада­ваться вопро­сом “почему?” (“для чего это сде­лано?”), а не “как?” (“как это воз­можно?”). На послед­ний вопрос суще­ствует ответ, общий как для Вет­хого, так и для Нового Заве­тов, — нет ничего невоз­мож­ного для Бога… Сле­дует пом­нить, что Биб­лия явля­ется бого­дух­но­вен­ным Писа­нием, тре­бу­ю­щим духов­ного отно­ше­ния. О духов­ном под­ходе к Свя­щен­ному Писа­нию вообще, и к книге Бытие в част­но­сти, писал апо­стол Павел: “Это были образы для нас” (1 Кор. 10:6; см. так же Гал. 4:22–31). Образ­ная система книги Бытие часто не допус­кает одно­значно бук­валь­ного пони­ма­ния тек­ста и тре­бует, чтобы духов­ное соот­но­сили с духов­ным (1 Кор. 2:13). Глав­ным обра­зом име­ется в виду “домо­стро­и­тель­ство тайны, сокры­вав­шейся от веч­но­сти в Боге, создав­шем все Иису­сом Хри­стом” (Еф. 3:9). Книга Бытие содер­жит много про­об­раз­ных про­ро­честв об Иисусе Хри­сте — Иску­пи­теле, обе­щан­ном Богом всему чело­ве­че­ству. Тол­ко­ва­ние этих про­ро­честв тре­бует глу­бо­кого осмыс­ле­ния сим­во­ли­че­ской системы Пер­вой книги Мои­сея, тем более что эта сим­во­лика про­хо­дит через весь Вет­хий Завет к Новому»[53].

И еще нам при­дется встре­титься с мно­же­ством новых тер­ми­нов, не только в самом Свя­щен­ном Писа­нии, но и в его токовании.

Итак, нач­нем с самого пер­вого стиха.

Бог создал мир из ничего.
Учись, худож­ник, у него, —
И если твой талант крупица,
Соде­лай с нею чудеса,
Взрасти без­мер­ные леса
И сам, как ска­зоч­ная птица,
Умчись высоко в небеса,
Где све­тит воль­ная зарница,
Где веч­ный облач­ный прибой
Бежит по без­дне голубой.

Кон­стан­тин Бальмонт
(сти­хо­тво­ре­ние «Бог создал мир из ничего…»)

В начале сотво­рил Бог небо и землю (Быт. 1:1).

В этом, каза­лось бы, корот­ком пред­ло­же­нии и содер­жится колос­саль­ной важ­но­сти зна­ние, бес­ко­неч­ной глу­бины Боже­ствен­ное Откро­ве­ние о том, что все­лен­ная, весь окру­жа­ю­щий мир появился не сам по себе. Он был создан Богом. С дан­ного момента и начи­на­ется бытие твар­ного (то есть сотво­рен­ного) мира. До созда­ния мира не суще­ство­вало ничего: ника­кой «про­то­ма­те­рии», из кото­рой бы созда­ва­лась мате­рия, ника­кой пустоты, ваку­ума, то есть вообще НИЧЕГО, кроме Бога. Слово «начало» в этом тек­сте Биб­лии не обо­зна­чает какую-то вре­мен­ную вели­чину, так как любые про­стран­ственно-вре­мен­ные кате­го­рии при­сущи только уже сотво­рен­ному миру (точ­нее, види­мой его части). До момента сотво­ре­ния мира ни вре­мени, ни про­стран­ства не суще­ство­вало. «Начало» — это некая точка отсчета, отно­си­тельно кото­рой появился и начал раз­ви­ваться твар­ный мир. В этот момент и появ­ля­ются время и про­стран­ство. В. Н. Лос­ский пишет: «В книге Бытия гово­рится, что небо и земля и вся все­лен­ная были сотво­рены “в начале”. Для свя­того Васи­лия Вели­кого это — начало вре­мени. Но, “как начало пути еще не путь и начало дома еще не дом, так и начало вре­мени еще не время и даже не само­ма­лей­шая часть вре­мени”. Если Боже­ствен­ная воля сотво­рила “в начале”, это зна­чит, что “ее дей­ствие было мгно­вен­ным и вне­вре­мен­ным”. Но вме­сте со все­лен­ной начи­на­ется и время. По уче­нию свя­того Мак­сима Испо­вед­ника, дви­же­ние, изме­не­ние, свой­ствен­ные твар­ному, кото­рое само про­изо­шло от изме­не­ния, про­из­во­дит время — форму бытия чув­ствен­ного (τα αισθετα). Это то время, кото­рое начи­на­ется, про­дол­жа­ется и кон­чится. Но есть еще и дру­гая вне­вре­мен­ная форма твар­ного суще­ство­ва­ния, свой­ствен­ная бытию сверх­чув­ствен­ному (τα νοητα). Это — эон (αιων). “Эон, — гово­рит свя­той Мак­сим Испо­вед­ник, — это непо­движ­ное время, тогда как время — это эон, изме­ря­е­мый дви­же­нием”. Сверх­чув­ствен­ное не пре­вечно; оно берет свое начало “в веке” — εν αιωνι, пере­ходя из небы­тия в бытие, но оно оста­ется без изме­не­ний, как при­чи­нен­ное вне­вре­мен­ному образу бытия. Эон нахо­дится вне вре­мени, но, имея, как и оно, начало, он сораз­ме­рен вре­мени. Только веч­ность Боже­ства неиз­ме­рима, и это отно­сится как ко вре­мени, так и к эону»[54].

На месте гла­гола сотво­рил в ори­ги­наль­ном тек­сте стоит еврей­ский гла­гол «бара», озна­ча­ю­щий «тво­рить из ничего», ex nihilo (лат.), «взы­вать к бытию». Во «Вве­де­нии в Свя­щен­ное Писа­ние Вет­хого Завета» про­то­и­е­рея Алек­сандра Соро­кина мы читаем: «“бара” — пер­вый гла­гол и пер­вое ска­зу­е­мое в Биб­лии. Гла­гол “сотво­рил” (евр. bara) встре­ча­ется в Быт. 1:1, 21, 26; 2:4 (в Сино­даль­ном пере­воде: “при сотво­ре­нии их”). Этот гла­гол исполь­зу­ется в Свя­щен­ни­че­ском кодексе[55] (Р) исклю­чи­тельно для обо­зна­че­ния дея­ний Бога. Он встре­ча­ется с тем же зна­че­нием боже­ствен­ного тво­ре­ния, не име­ю­щим абсо­лютно ника­ких ана­ло­гий, у Дев­те­ро­ис­айи[56] (40:26, 28; 45:18 и т. д.). Хотя откры­тым тек­стом о creatio ex nihilo (тво­ре­нии из ничего) гово­рится один-един­ствен­ный раз в 2 Макк. 7:28, тем не менее, поскольку и в Р никак не упо­ми­на­ется о пред­су­ще­ство­вав­шей мате­рии, и здесь можно гово­рить о тво­ре­нии из ничего, тво­ре­нии того, чего не было»[57]. Далее прот. Алек­сандр Соро­кин отме­чает очень инте­рес­ную и важ­ную деталь: «Бог — худож­ник или нет? И да, и нет. Нет — потому что из ничего (ведь худож­нику тре­бу­ется мате­риал). Да — потому что мир, создан­ный им, пре­кра­сен, “хорош”. “Еврей­ское “Бара” пере­ве­дено на гре­че­ский как έποἰησω форма гла­гола ποιέω — “делаю”, от кото­рого про­ис­хо­дит и слово поэт. Именно так назы­ва­ется Бог в “Сим­воле веры”: “Верую во Еди­ного Бога Отца, Все­дер­жи­теля, Творца небу и земли…” “Тво­рец” в гре­че­ском ори­ги­нале — ποιητήζ (“поэт”). В этом слу­чае “мир есть худо­же­ствен­ное про­из­ве­де­ние”, “чудесно сочи­нен­ный гимн”»[58].

В дру­гих местах Биб­лии исполь­зу­ется гла­гол «аса», обо­зна­ча­ю­щий более при­выч­ное для нашего созна­ния «делать», «созда­вать» и т.д., то есть пере­во­дить из одного состо­я­ния в дру­гое. То, что уже суще­ство­вало, лишь пре­тер­пе­вает некое изменение.

На месте слова Бог в еврей­ском тек­сте стоит имя Бога — Эло­гим[59]. «Прежде всего, это обще­во­сточ­ное семит­ское Эло­гим, обо­зна­ча­ю­щее Бога-Гос­по­дина, Вла­дыку всего, Вер­хов­ное боже­ство (в поли­те­и­сти­че­ском кон­тек­сте). Грам­ма­ти­че­ская форма этого еврей­ского слова — мно­же­ствен­ное число (окон­ча­ние ‑им), име­ю­щее зна­че­ние пре­вос­ход­ной сте­пени (pluralis majestatis[60], “мно­же­ствен­ное число вели­че­ства”). Оно обра­зо­вано от арха­ич­ного Эл, от кото­рого, кстати, также обра­зо­вано имя Божие в дру­гой моно­те­и­сти­че­ской рели­гии — ислам­ское Аллах. Имени Эло­гим в гре­че­ской Биб­лии соот­вет­ствует Θεός (про­из­но­сится как “Теос”. — И. М.), а в сла­вян­ской и рус­ской — Бог. Имя Эло­гим отра­жает прежде всего идею вер­хо­вен­ства и пре­вос­ход­ства Боже­ства над всем»[61].

Инте­ресно отме­тить, что гла­гол «бара» стоит в един­ствен­ном числе, тогда как слово «Эло­гим» — во мно­же­ствен­ном. И не про­сто во мно­же­ствен­ном, но в pluralis majestatis, то есть в пре­вос­ход­ной сте­пени. В Женев­ской учеб­ной Биб­лии напи­сано по этому поводу: «Еврей­ское слово Эло­хим (Бог) стоит во мно­же­ствен­ном числе, а гла­гол­ска­зу­е­мое при нем — в един­ствен­ном. Неко­то­рые экзе­геты пола­гают, что эта осо­бен­ность тек­ста содер­жит ука­за­ние на Боже­ствен­ную Тро­ицу. Еврей­ская духов­ная тра­ди­ция дает такое тол­ко­ва­ние: слово “Эло­хим”, исполь­зу­е­мое как имя Божие, имеет зна­че­ние “Источ­ник воз­ник­но­ве­ния и под­дер­жа­ния суще­ство­ва­ния всех сил”. Пра­виль­ный пере­вод этого слова на рус­ский язык — Все­силь­ный»[62]. Но Свя­тая Тро­ица — одно­вре­менно и Еди­ница[63], поэтому слово «сотво­рил» стоит в един­ствен­ном числе. Это — инте­рес­ный момент — бук­вально в самом начале Биб­лии, еще в Вет­хом Завете мы уже встре­чаем откро­ве­ние о Свя­той Троице.

«Небо и земля». Один вари­ант пере­вода: все вокруг, то, что слева, и то, что справа, то есть вообще все. Дру­гой вари­ант, не менее для нас важ­ный: «небо» — мир неви­ди­мый, транс­цен­ден­таль­ный[64] план бытия, «земля» — мир види­мый, зем­ной план, тот самый, в кото­ром суще­ствуют время и про­стран­ство, кото­рый воз­можно изу­чать с помо­щью науки. Неви­ди­мый — не зна­чит несу­ще­ству­ю­щий, он про­сто иной по срав­не­нию с види­мым миром. И именно в неви­ди­мом мире полу­чили свое бытие от Бога ангель­ские чины. Еще гово­рят, что в неви­ди­мом мире время как бы застыло. В. Н. Лос­ский сле­ду­ю­щим обра­зом трак­тует этот фраг­мент: «Небо и земля пер­вого дня, о кото­рых идет здесь речь, это не то небо и не та земля, кото­рые мы видим, ибо наше види­мое небо появ­ля­ется лишь с “твер­дью” вто­рого дня, или даже со “све­ти­лами” чет­вер­того, а наша види­мая земля — с отде­ле­нием в тре­тий день суши. “Небо и земля” пер­вого дня озна­чают всю все­лен­ную, мир види­мый и неви­ди­мый, умо­зри­тель­ный и веще­ствен­ный. Небо — это вся бес­пре­дель­ность духов­ных миров, объ­ем­лю­щих наше зем­ное бытие, это бес­чис­лен­ные ангель­ские сферы. Книга Бытия упо­ми­нает о них, но затем как бы пере­стает ими инте­ре­со­ваться и гово­рит только о земле. Несколько крат­ких ука­за­ний на эти духов­ные миры встре­ча­ются, как вехи, в обоих Заве­тах, но эти упо­ми­на­ния нико­гда не полу­чают раз­ви­тия… Это отно­си­тель­ное умол­ча­ние Свя­щен­ного Писа­ния зна­ме­на­тельно. Оно под­чер­ки­вает цен­траль­ное зна­че­ние земли, оно опре­де­ляет некий гео­цен­тризм. Гео­цен­тризм здесь не физи­че­ский, а духов­ный: земля духовно цен­тральна, потому что она — плоть чело­века, потому что чело­век, про­ры­ва­ясь сквозь бес­чис­лен­ное види­мое, чтобы свя­зать его с неви­ди­мым, есть суще­ство цен­траль­ное, то суще­ство, кото­рое объ­еди­няет в себе чув­ствен­ное и сверх­чув­ствен­ное, и потому с боль­шей пол­но­той, чем ангелы, участ­вует во всем строе “земли” и “неба”»[65]. Авторы Женев­ской учеб­ной Биб­лии добав­ляют: «“небо и землю”. То есть, что впо­след­ствии будет вос­при­ни­маться чело­ве­ком как “нахо­дя­ще­еся выше” (небеса), и то, что лежит ниже небес (кос­мос, Земля). Воз­можно также истол­ко­ва­ние: духов­ное и мате­ри­аль­ное»[66].

Мне сни­лась сумрач­ная бездна,
Обрывы скал по сторонам,
Где рвался к ясным небесам
Поток, бушуя бесполезно…

Кон­стан­тин Фофанов
(сти­хо­тво­ре­ние «Над бездной»)

Земля же была без­видна и пуста, и тьма над без­дною, и Дух Божий носился над водою (Быт. 1:2).

Тер­мин земля мы тоже не должны вос­при­ни­мать бук­вально. Здесь «земля» — ско­рее пер­вич­ное состо­я­ние мате­рии. Пока без­ли­кое, аморф­ное состо­я­ние, но гото­вое устре­миться к обре­те­нию пол­ноты, к совер­шен­ству. «Хаоса быт­ность довре­менну / Из бездн Ты веч­но­сти воз­звал.» — пишет об этом Гав­риил Рома­но­вич Дер­жа­вин в своей оде «Бог».

Для осмыс­ле­ния зна­че­ния слова без­дна снова обра­тимся к лек­циям про­то­и­е­рея Алек­сандра Соро­кина: «Без­дна. Тиа­мат — техом. Тиа­мат в Вави­лон­ской кос­мо­го­нии — богиня-пра­ма­терь всех дру­гих богов. Мар­дук, один из сыно­вей Тиа­мат, всту­пает в кро­ва­вую схватку с ней, уби­вает ее, а затем из частей ее мерт­вого тела тво­рит все вещи, весь мир. В биб­лей­ском тек­сте стоит одно­ко­рен­ное слово tehom, что пере­ве­дено на рус­ский язык как “без­дна” — без­ли­кая, бес­фор­мен­ная, пас­сив­ная пер­во­ма­те­рия. Тот хаос, из кото­рого появится в резуль­тате твор­че­ства Бога мир как кос­мос. Кос­мос по-гре­че­ски — укра­ше­ние: см. Быт. 2:1 (СП: “воин­ство”; слав. “укра­ше­ние”; греч.: “кос­мос”). Именно эта без­дна вновь всту­пает в силу, когда Бог наво­дит потоп (Быт. 7:11; 8:2) и мол­чит (Его Слово умол­кает). Потоп — про­ти­во­по­лож­ный тво­ре­нию акт, когда мир из кос­моса вновь воз­вра­ща­ется, точ­нее, падает в без­дну, в бес­фор­мен­ное, гибель­ное состо­я­ние. Твердь неба Гос­подь уста­нав­ли­вает для раз­де­ле­ния воды от воды (Быт. 1:6), подобно тому, как раз­де­лено было тело Тиа­мат»[67].

Итак, в Биб­лии без­дна — не имя какого-то суще­ства, из кото­рого тво­рится мир, но состо­я­ние этого мира. Состо­я­ние, в кото­ром зало­жен гигант­ский потен­циал. И кра­сота уже суще­ствует во все­лен­ной, но она пока еще в сокры­том виде. Тре­бу­ется уча­стие Живой внеш­ней силы, чтобы при­ве­сти в дей­ствие про­цесс пре­об­ра­же­ния мира. Воз­можно и дру­гое, более близ­кое к тра­ди­ци­он­ному, тол­ко­ва­ние тер­мина «земля» — место пре­бы­ва­ния, дом чело­ве­че­ства. И пуста она потому, что нет пока на ней ничего живого. Земля пре­бы­вает в зача­точ­ном состо­я­нии, она бере­менна изя­ще­ством и совершенством.

«Дух Божий носился над водою». «Точ­нее: Дух Все­силь­ного. См. Ин. 4:24; 2 Кор. 3:17. Неко­то­рые экзе­геты пола­гают, что здесь гово­рится о Духе Свя­том — Тре­тьем Лице Свя­той Тро­ицы»[68]. Здесь исполь­зу­ется еврей­ское слово руах, что в пере­воде, кроме зна­че­ния «дух» (Дух Живо­тво­ря­щий), озна­чает еще «дуно­ве­ние» или «ветер». Но не силь­ный ветер, а лег­кий вете­рок. Именно таким обра­зом Бог явил Себя про­року Илии: «но не в огне Гос­подь; после огня вея­ние тихого ветра (, и там Гос­подь)» (3 Цар. 19:12).

При­ме­ча­тельно, что суще­стви­тель­ное «руах» — жен­ского рода. А рус­скому пере­воду слова носился соот­вет­ствует очень ред­кий еврей­ский гла­гол эфод, упо­треб­ля­е­мый только тогда, когда речь идет о птице, паря­щей над гнез­дом с ее птен­цами. Рас­пра­вив над ними свои кры­лья, она пре­ис­пол­нена любви к своим детям. Про­то­и­е­рей Алек­сандр Соро­кин цити­рует пре­крас­ного биб­ле­и­ста, исто­рика, фило­лога, ныне почив­шего свя­щен­ника Геор­гия Чистя­кова: «Гла­гол эфод — очень ред­кий в иврите. Он упо­треб­ля­ется, когда нужно ска­зать, что птица парит над гнез­дом, не уле­тая высоко и не опус­ка­ясь, не садясь на него. Это, есте­ственно, может делать только птица, кото­рая выси­жи­вает яйца»[69]. Поэтому в пра­во­слав­ной ико­но­гра­фии Свя­той Дух изоб­ра­жают в виде голубки[70] — на кано­ни­че­ских ико­нах Бла­го­ве­ще­ния и Кре­ще­ния Господня.

В. Н. Лос­ский уточ­няет по поводу сло­во­со­че­та­ния «над водою»: «Воды обо­зна­чают здесь (как и воды кре­щен­ские) пла­стич­ность эле­мен­тов»[71].

Теперь насту­пает время пер­вого дня тво­ре­ния. Этот день сов­па­дает с пер­вым актом творения.

Как све­тел сего­дня свет!
Как живы ручьи живые!
Сего­дня весна впервые,
И миру нисколько лет!..

София Пар­нок
(сти­хо­тво­ре­ние «Как све­тел сего­дня свет!»)

И ска­зал Бог: да будет свет. И стал свет. И уви­дел Бог свет, что он хорош, и отде­лил Бог свет от тьмы.

И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один (Быт. 1:3‒5).

«И ска­зал Бог…» В Биб­лии много раз будет встре­чаться одна осо­бен­ность тек­ста Свя­щен­ного Писа­ния: при­ме­не­ние так назы­ва­е­мого антро­по­морф­ного[72] пред­став­ле­ния о Боге. Вся­кий раз, когда Бог с кем-то раз­го­ва­ри­вал, напри­мер: «И ска­зал Гос­подь Авраму: пойди из земли твоей» (Быт. 12:1) или «и воз­звал к нему Бог из среды куста, и ска­зал: Мои­сей! Мои­сей!» (Исх. 3:4), нам легче пред­ста­вить это в виде ана­лога чело­ве­че­ского обще­ния. Однако это не совсем пра­виль­ное вос­при­я­тие слов Божиих. Тем более антро­по­мор­физм непри­ем­лем в поис­ках экзе­гезы в Шестод­неве. «Эти слова не явля­ются антро­по­морф­ным пред­став­ле­нием о Боге, гово­ря­щем, подобно чело­веку. “Бог ска­зал” на языке Биб­лии рав­но­значно “Бог выра­зил и осу­ще­ствил Свою волю”»[73]. Чтобы облег­чить себе позна­ние Бога, мы часто при­ме­няем к дей­ствиям Бога чело­ве­че­ские харак­те­ри­стики. Но, разу­ме­ется, здесь есть кар­ди­наль­ное раз­ли­чие в том, как это делает Бог и как это полу­ча­ется у чело­века. Бог не про­сто «ска­зал». Его слова — уже дей­ствие! У чело­века, к сожа­ле­нию, дела ино­гда рас­хо­дятся со сло­вами (а бывает и так, что слово и дело вообще редко пере­се­ка­ются друг с дру­гом). Вспом­ним, что одно из имен Вто­рого Лица Свя­той Тро­ицы — Бог Слово, Логос.

Снова обра­тимся к лек­циям по Вет­хому Завету прот. Алек­сандра Соро­кина: «Если, согласно Вави­лон­скому мифу, Мар­дук тво­рит вещи в резуль­тате кро­ва­вой борьбы с боги­ней-пра­ма­те­рью Тиа­мат, то Бог не борется в своем твор­че­ском дей­ствии»[74]. Далее о. Алек­сандр цити­рует архи­манд­рита Иан­ну­а­рия (Ивли­ева): «Биб­лей­ский рас­сказ о тво­ре­нии стоит с этими мифами в наио­ст­рей­шем про­ти­во­ре­чии… Здесь пре­выше всего стоит цар­ствен­ное при­тя­за­ние лич­ного Гос­пода»[75].

Про­то­и­е­рей Алек­сандр Соро­кин отме­чает, что «это не “твор­че­ская” борьба двух враж­деб­ных начал, а един­ственно все­мо­гу­щая воля Бога, выра­жа­ю­ща­яся в слове. И только эта воля сооб­щает един­ство всей слож­ной пира­миде тво­ре­ния. Уже в этом повест­во­ва­нии про­яв­ля­ется вера народа Божия, что слово YHWH[76], про­из­не­сен­ное через Мои­сея и про­ро­ков, не оста­ется пустым зву­ком, но дей­ствует, для какой цели оно и высказывается.

Вновь при­ве­дем слова Дев­те­ро­ис­айи: “Как дождь и снег нис­хо­дит с неба и туда не воз­вра­ща­ется, но напо­яет землю и делает ее спо­соб­ною рож­дать и про­из­ра­щать, чтобы она давала семя тому, кто сеет, и хлеб тому, кто ест, — так и слово Мое, кото­рое исхо­дит из уст Моих, — оно не воз­вра­ща­ется ко Мне тщет­ным, но испол­няет то, что Мне угодно, и совер­шает то, для чего Я послал его” (Ис. 55:10‒11). “Тво­рец при­во­дил тво­ре­ние в бытие тем, что окли­кал вещи, обра­щался к ним, дерз­нем ска­зать — раз­го­ва­ри­вал, заго­ва­ри­вал с ними; и они начи­нали быть, потому что бытие — это пре­бы­ва­ние внутри раз­го­вора, внутри обще­ния” (Аве­рин­цев С. С.).

Во время потопа Бог “мол­чал”, ибо потоп — антитворение.

Нако­нец, нельзя не вспом­нить про­лог Еван­ге­лия от Иоанна: “В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть” (Ин. 1:1–3)»[77].

«И ска­зал Бог: да будет свет. И стал свет». В. Н. Лос­ский сле­ду­ю­щим обра­зом объ­яс­няет дан­ный фраг­мент: «Это пер­вое пове­ле­ние Бога. Его слово втор­га­ется в эле­менты и вызы­вает пер­вое “оформ­ле­ние” бытия — свет; таким обра­зом, свет — совер­шен­ство твар­ного бытия, “све­то­нос­ная сила”, вызван­ная излу­ча­ю­щи­мися от Логоса “логос­ами-воле­ни­ями”[78], опло­до­тво­ря­ю­щими тьму. Сле­до­ва­тельно, это не столько физи­че­ские коле­ба­ния, сколько “свет разума”»[79].

«И уви­дел Бог свет, что он хорош, и отде­лил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью». Здесь, как мы видим, начи­на­ется про­цесс струк­ту­ри­за­ции мате­рии, пре­вра­ще­ния ее из аморфно-бес­фор­мен­ного состо­я­ния в более совер­шен­ную, гар­мо­нич­ную, строй­ную форму. Почему в тек­сте исполь­зу­ется тер­мин «свет»? Чело­век издревле соот­но­сил свет с днем, с пери­о­дом актив­но­сти, Солн­цем, кото­рое дает тепло и жизнь. А ночь — с каким-то несо­вер­шен­ством. Вспом­ним, как мы — жители север­ного реги­она — отно­симся к тем­ноте зимой. В Женев­ской учеб­ной Биб­лии по поводу тьмы нахо­дим: «Бог не выде­лил свет из тьмы, а поло­жил гра­ницу между пери­о­дом хаоса (тьмы) и пери­о­дом упо­ря­до­чи­ва­ния (све­том). В еврей­ском тек­сте упо­треб­лен тот же гла­гол, что и в ст. 7, где речь одно­значно идет о раз­гра­ни­чи­ва­нии посред­ством “тверди”. Иными сло­вами, Бог отде­лил то, что было (тьму, хаос), от того, что стало (свет, поря­док). “Назвал Бог свет днем”. Срав­не­ние по ана­ло­гии со свет­лой частью суток. Как день при­хо­дит на смену ночи, так один период (период хаоса) сме­ня­ется дру­гим (пери­о­дом порядка и орга­ни­зо­ван­но­сти)»[80].

В. Н. Лос­ский пишет: «Бог про­из­во­дит поляр­ность света и тьмы: “И отде­лил Бог свет от тьмы”. Эта тьма при­над­ле­жит к твар­ному бытию, и ее не сле­дует сме­ши­вать с пер­во­на­чаль­ным “ничто”, с той таин­ствен­ной гра­нью, кото­рой мы сооб­щили бы таким обра­зом гру­бую суб­стан­ци­о­наль­ность. Тьма (назвал Бог тьму “ночью”), появ­ля­ю­ща­яся в послед­ней фазе “пер­вого дня” — это потен­ци­аль­ный момент твар­ного бытия. Она пред­став­ляет совер­шенно “доб­рую”, пло­до­твор­ную реаль­ность, подоб­ную земле, кото­рая дает рост зерну. Бог не созда­вал зла; в бытии пер­вого дня нет места для тьмы нега­тив­ной. Пози­тив­ная тьма пер­вого дня выра­жает утроб­ную тайну пло­до­ро­дия, прин­цип тайны жизни, тайны, свой­ствен­ной земле и чреву, всему тому, что рож­дает — в пози­тив­ном смысле слова — вся­кую жиз­нен­ную суб­стан­цию»[81].

«И был вечер, и было утро: день один». После отде­ле­ния света от тьмы состо­я­ния пер­во­на­чаль­ного несо­вер­шен­ства — ночи — уже нет. И отката назад, в хаос, в этом про­цессе уже быть не может[82]. «И был вечер, и было утро — поэ­ти­че­ский образ, выра­жа­ю­щий тече­ние вре­мени. При­ме­ча­тельно, что слово ночь в дан­ном кон­тек­сте опус­ка­ется (см. ст. 8, 13, 19, 23, 31), поскольку с “ночью” ассо­ци­и­ру­ется тьма (ст. 4), свя­зан­ная с пер­вич­ным хао­сом. Из этого сле­дует, что в про­цессе тво­ре­ния воз­врата к хаосу не было. “День один”. В древ­не­ев­рей­ском слово “день” (“йом”. — И. М.) озна­чало не только часть суток, но и период вре­мени, в тече­ние кото­рого про­ис­хо­дил какой-либо про­цесс (от сво­его начала до завер­ше­ния). Соот­вет­ствует гре­че­скому “эон” (см. 2 Пет. 3:8). Эту же мысль под­твер­ждает и коли­че­ствен­ное чис­ли­тель­ное “один” (не поряд­ко­вое “пер­вый”)»[83].

Вто­рой день тво­ре­ния. Сов­па­дает со вто­рым актом творения.

Как неожи­данно и ярко
На влаж­ной неба синеве Воз­душ­ная воз­двиглась арка В своем минут­ном торжестве!
Один конец в леса вонзила,
Дру­гим за облака ушла —
Она пол­неба обхватила
И в высоте изнемогла.

Федор Тют­чев
(сти­хо­тво­ре­ние «Как неожи­данно и ярко …»)

И ска­зал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отде­ляет она воду от воды. (И стало так). И создал Бог твердь, и отде­лил воду, кото­рая под твер­дью, от воды, кото­рая над твер­дью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. (И уви­дел Бог, что [это] хорошо.) И был вечер, и было утро: день вто­рой[84] (Быт. 1:6–8).

Здесь мы имеем дело с одним из самых трудно пони­ма­е­мых фраг­мен­тов Шестод­нева. Речь идет о небес­ном своде (небо­своде). О важ­но­сти воды в своей жизни чело­век знал с момента сво­его появ­ле­ния в этом мире. Также ему было известно, что вода может при­ни­мать раз­лич­ные формы сво­его состо­я­ния (более точ­ный физи­че­ский тер­мин —  «агре­гат­ные состо­я­ния»). Поэтому неуди­ви­тельно, что какие-то гло­баль­ные изме­ня­ю­щи­еся явле­ния в при­роде чело­век тоже назы­вал «водой». И нам снова очень помо­гает Женев­ская учеб­ная Биб­лия: «Вто­рой день тво­ре­ния. Отде­ле­ние небес­ного от зем­ного. “Твердь”. Бук­вально: “небес­ный свод”. “Воду от воды”. Одним сло­вом “воды” обо­зна­чены раз­ные поня­тия. Ниж­ние воды — воды мате­ри­аль­ного мира: реки, моря, дожди и т.д. Верх­ние “воды” при­над­ле­жат небес­ному миру (см. Пс. 22:2; 64:10; 148:4; Еккл. 11:1; Иер. 2:13; 10:13; Ин. 4:10; Откр. 22:1–17)»[85]. В. Н. Лос­ский, в свою оче­редь, пишет: «На вто­рой день Бог окон­ча­тельно отде­ляет воды низ­шие от выс­ших, то есть зем­ной кос­мос, огра­ни­чен­ный “твер­дью небес­ной”, от ангель­ских эонов, о кото­рых в даль­ней­шем книга Бытия ничего больше не гово­рит»[86].

Очень инте­рес­ный момент — «И уви­дел Бог, что это хорошо». Бог может тво­рить только то, что «хорошо». Мир не про­сто тво­рится хоро­шим. Он с самого начала устрем­лен к абсо­лют­ному сво­ему совер­шен­ству. И при­ве­сти этот мир в состо­я­ние совер­шен­ства может только чело­век (см. при­ме­ча­ния в начале главы «Вве­де­ние в пра­во­слав­ную этику»).

В тре­тий день тво­ре­ния про­ис­хо­дит два акта творения.

Пер­вый акт тре­тьего дня тво­ре­ния. (Тре­тий акт с момента начала творения).

Бла­го­дарю, о Господь,
За Океан и за Сушу,
И за пре­лест­ную плоть,
И за бес­смерт­ную душу…

Марина Цве­та­ева
(сти­хо­тво­ре­ние «Бла­го­дарю, о Господь …»)

И ска­зал Бог: да собе­рется вода, кото­рая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так. (И собра­лась вода под небом в свои места, и яви­лась суша.) И назвал Бог сушу зем­лею, а собра­ние вод назвал морями. И уви­дел Бог, что [это] хорошо (Быт. 1:9, 10).

«На тре­тий день начи­нают по Боже­ствен­ному пове­ле­нию отде­ляться друг от друга кос­ми­че­ские эле­менты, неопре­де­лен­ность кото­рых сим­во­ли­зи­ро­ва­лась “водами”. Воды — уже в пря­мом смысле этого слова — соби­ра­ются, и появ­ля­ется суша»[87].

Вто­рой акт тре­тьего дня тво­ре­ния (чет­вер­тый акт с момента начала творения).

…И этот росток стебля,
Воис­тину, первороден,
Как в твор­че­ский день Господень,
Когда зацвела земля.

София Пар­нок
(сти­хо­тво­ре­ние «Как све­тел сего­дня свет!»)

И ска­зал Бог: да про­из­рас­тит земля зелень, траву, сею­щую семя (по роду и по подо­бию ее, и) дерево пло­до­ви­тое, при­но­ся­щее по роду сво­ему плод, в кото­ром семя его на земле. И стало так. И про­из­вела земля зелень, траву, сею­щую семя по роду (и по подо­бию) ее, и дерево (пло­до­ви­тое), при­но­ся­щее плод, в кото­ром семя его по роду его (на земле). И уви­дел Бог, что [это] хорошо. И был вечер, и было утро: день тре­тий (Быт. 1:11–13).

Впер­вые появ­ля­ется жизнь на земле. «Ей (земле) пове­ле­ва­ется про­из­во­дить рас­те­ния — первую форму жизни. И земля послушна Логосу, Началу жизни, Кото­рый есть одно­вре­менно вто­рое Лицо Пре­свя­той Тро­ицы и Ее устро­я­ю­щая сила», — отме­чает В. Н. Лос­ский[88]. В Женев­ской учеб­ной Биб­лии мы читаем: «“Дерево… при­но­ся­щее по роду сво­ему плод”. Основ­ной закон раз­ви­тия жизни на земле. Эво­лю­ция осу­ществ­ля­ется в пре­де­лах био­ло­ги­че­ского вида»[89].

Снова зву­чит един­ственно воз­мож­ная оценка тво­ре­ния рук Божиих: «И уви­дел Бог, что это хорошо». И дей­стви­тельно, сколько бы чело­век не пытался созда­вать про­из­ве­де­ния искус­ства, лучше, чем это делает Бог, у него вряд ли полу­чится. Нам нико­гда не наску­чит любо­ваться пер­во­здан­ной при­ро­дой — рас­смат­ри­вать листья дере­вьев, слу­шать шум водо­пада, а ночью, задрав голову, мыс­ленно уно­ситься в звезд­ное небо…

Чет­вер­тый день тво­ре­ния. Сов­па­дает с пятым актом творения.

Солнце спо­кой­ное, будто луна,
С утра без вся­кой короны,
Смот­рит сквозь облако,
Как из окна,
На рощу,
На луг зеленый.
От берега к берегу
Ходит река,
Я слышу ее журчание.
В ней — те же луна, луга, облака, То же мироздание.

Алек­сандр Яшин
(сти­хо­тво­ре­ние «Боси­ком по земле»)

И ска­зал Бог: да будут све­тила на тверди небес­ной (для осве­ще­ния земли, и) для отде­ле­ния дня от ночи, и для зна­ме­ний, и вре­мен, и дней, и годов; и да будут они све­тиль­ни­ками на тверди небес­ной, чтобы све­тить на землю. И стало так. И создал Бог два све­тила вели­кие: све­тило боль­шее, для управ­ле­ния днем, и све­тило мень­шее, для управ­ле­ния ночью, и звезды; и поста­вил их Бог на тверди небес­ной, чтобы све­тить на землю, и управ­лять днем и ночью, и отде­лять свет от тьмы. И уви­дел Бог, что [это] хорошо. И был вечер, и было утро: день чет­вер­тый (Быт. 1:14–19).

Обра­тимся к лек­циям про­то­и­е­рея Алек­сандра Соро­кина: «В древ­не­во­сточ­ном мифо­ло­ги­че­ском эпосе обо­жеств­ля­ются све­тила: Солнце[90] и Луна. Это были имена божеств. Поэтому биб­лей­ский рас­сказ­чик назы­вает их “све­тило боль­шее” и “све­тило мень­шее”, ука­зы­вая на их ути­ли­тар­ное назна­че­ние: “чтобы…”. “Ни солнцу, ни луне, ни звез­дам, кото­рые в Вави­лоне и повсюду счи­та­лись фор­мами явле­ния богов, не подо­бает покло­не­ние. Они суть лампы, поме­щен­ные Богом на тверди небес­ной, чтобы они све­тили на землю и слу­жили для состав­ле­ния кален­да­рей (Быт. 1:14‒19). При­ме­ча­тельно, что рас­сказ­чик не име­нует солнце и луну, ибо их имена были име­нами звезд­ных божеств. Поэтому Изра­илю запре­щено делать подо­бия чего-либо твар­ного “наверху на небе” или “внизу на земле” или “в воде под зем­лею” (ср. Исх. 20:4)»[91].

«“Для зна­ме­ний и вре­мен”. Этот древ­не­ев­рей­ский текст может быть пере­ве­ден и так: “для зна­ме­ний, обо­зна­ча­ю­щих времена”.

“Для управ­ле­ния”. С дви­же­нием небес­ных тел свя­зано чере­до­ва­ние свет­лого и тем­ного пери­о­дов суток. Све­тила “управ­ляют” днями и ночами только в этом смысле»[92].

«Вообще… рас­сказ о тво­ре­нии мира в Быт. 1 имеет очень силь­ную анти­я­зы­че­скую, анти­ми­фо­ло­ги­че­скую направ­лен­ность»[93]. Склон­ность чело­ве­че­ства к покло­не­нию идо­лам про­яв­ля­ется прак­ти­че­ски с самого момента пер­вого гре­хо­па­де­ния. Это нахо­дит свое отра­же­ние в самых раз­лич­ных сфе­рах жизни. Чело­век может даже не подо­зре­вать, что он в боль­шей или мень­шей мере, но самый насто­я­щий идо­ло­по­клон­ник. И коли­че­ство идо­лов в нашей жизни может быть гораздо больше, чем нам кажется. Более подробно эта тема будет рас­смот­рена в главе «Живая вера и магизм. Опас­ность идолопоклонства».

Сле­дует отме­тить один важ­ный момент, на кото­рый обра­щает вни­ма­ние прот. Алек­сандр Соро­кин: «Мотив отде­ле­ния про­ни­зы­вает весь рас­сказ (Шестод­нев): “… и отде­лил Бог свет от тьмы… да будет твердь посреди воды, и да отде­ляет она воду от воды… да собе­рется вода, кото­рая под небом, в одно место, и да явится суша… да будут све­тила на тверди небес­ной [для осве­ще­ния земли и] для отде­ле­ния дня от ночи…”. Слово “отде­ле­ние”, “раз­де­ле­ние” у нас (осо­бенно в цер­ков­ной среде) тоже вызы­вает нега­тив­ную оценку. Но ока­зы­ва­ется, что это поня­тие про­сто отдано на откуп нега­тив­ному смыслу, потому что изна­чально прин­цип раз­де­ле­ния не несет в себе зла. Это сино­ним того мно­го­об­ра­зия, кото­рое есть неотъ­ем­ле­мое каче­ство пер­во­здан­ной гар­мо­нии, пер­во­здан­ного “хорошо”. Вави­лон­ское стол­по­тво­ре­ние — сим­вол того, как раз­де­ле­ние ста­но­вится инстру­мен­том зла (тогда как Пяти­де­сят­ница — сим­вол радост­ного раз­де­ле­ния-узна­ва­ния). Мно­го­об­ра­зие, отли­чие от Творца никак не озна­чает гре­хов­ность, зло. Зло — позже, оно не замыс­лено Богом. Твор­че­ское уси­лие чле­нит мир, чтобы в нем нако­нец откры­лось место для чело­века. Мно­го­об­ра­зие мира вычле­ня­ется из нераз­ли­чи­мо­сти материи».

Пятый день тво­ре­ния. Сов­па­дает с шестым актом творения.

…и птицы, птицы, птицы на сто ладов поют,
и весе­лятся птицы,
и гнезда птицы вьют…

Веро­ника Тушнова
(сти­хо­тво­ре­ние «Что-то мне недужится»)

И ска­зал Бог: да про­из­ве­дет вода пре­смы­ка­ю­щихся, душу живую; и птицы да поле­тят над зем­лею, по тверди небес­ной. (И стало так.) И сотво­рил Бог рыб боль­ших и вся­кую душу живот­ных пре­смы­ка­ю­щихся, кото­рых про­из­вела вода, по роду их, и вся­кую птицу пер­на­тую по роду ее. И уви­дел Бог, что [это] хорошо. И бла­го­сло­вил их Бог, говоря: пло­ди­тесь и раз­мно­жай­тесь, и напол­няйте воды в морях, и птицы да раз­мно­жа­ются на земле. И был вечер, и было утро: день пятый (Быт. 1:20–23).

Здесь снова встре­ча­ется очень ред­кий древ­не­ев­рей­ский гла­гол «бара» («сотво­рил»). И хотя в пер­вом стихе при тво­ре­нии «неба и земли» он обо­зна­чает «тво­ре­ние из ничего», здесь им под­чер­ки­ва­ется важ­ность акта сотво­ре­ния живот­ного мира — гораздо более слож­ного, чем рас­ти­тель­ного. Конечно, живот­ный мир тво­рится из уже суще­ству­ю­щей мате­рии, тем не менее это — кар­ди­наль­ный ска­чок в устрой­стве твар­ного мира.

Также мы пер­вый раз встре­чаем бла­го­сло­ве­ние Бога. До этого не было «души живой», так как по уровню своей орга­ни­за­ции живот­ные стоят выше, чем рас­те­ния. Только живот­ных пер­выми бла­го­слов­ляет Бог, опре­де­ляя их важ­ную роль и место в жизни на земле.

Снова соеди­ним при объ­яс­не­нии тек­ста несколько раз­ных источ­ни­ков, подобно тому, как неко­гда еврей­ский текст Свя­щен­ного Писа­ния был пере­ве­ден на гре­че­ский язык, после чего мир полу­чил уди­ви­тельно допол­ня­ю­щие друг друга два вари­анта Пяти­кни­жия и Про­ро­ков: актив­ность и яркость повест­во­ва­ния в еврей­ском тек­сте плюс изя­ще­ство и мисти­че­скую глу­бину — в греческом.

В Женев­ской учеб­ной Биб­лии мы читаем: «“Душу живую”. В еврей­ском слово “душа” имеет более широ­кое, чем в рус­ском языке, зна­че­ние; часто это слово упо­треб­ля­ется для обо­зна­че­ния живого суще­ства; может также обо­зна­чать поня­тие “жизнь”. “Рыб боль­ших”. Букв. “огром­ных вод­ных живот­ных”. Зна­ния евреев-кочев­ни­ков — народа “сухо­пут­ного” — о дои­сто­ри­че­ских мон­страх-ихтио­зав­рах пора­зи­тельны; тем более заслу­жи­вает вни­ма­ния тот факт, что автор книги Бытие ука­зы­вает на океан как на колы­бель жизни на Земле, поскольку сооб­щает, что пер­вые живые орга­низмы воз­никли в оке­ане»[95].

А заме­ча­тель­ный рус­ский бого­слов Вла­ди­мир Нико­ла­е­вич Лос­ский под­чер­ки­вает: «На пятый день Слово сотво­ряет рыб и птиц: вода, влага (как эле­мент) полу­чает пове­ле­ние их про­из­ве­сти. Так уста­нав­ли­ва­ется любо­пыт­ное сбли­же­ние между суще­ствами пла­ва­ю­щими и лета­ю­щими (внеш­ние формы кото­рых дей­стви­тельно не лишены сход­ства), между водой и воз­ду­хом, обла­да­ю­щими общими свой­ствами теку­че­сти и влаж­но­сти. Здесь мы ясно ощу­щаем, что перед нами не кос­мо­го­ния в совре­мен­ном смысле этого тер­мина, но некое иное виде­ние бытия и его иерар­хич­но­сти, виде­ние, для кото­рого реша­ю­щее зна­че­ние имеет тайна формы, “вто­рич­ные каче­ства” чув­ствен­ного мира (столь пре­не­бре­га­е­мые нау­кой), обра­ща­ю­щие нас к умо­зри­тель­ным глу­би­нам, к “логосам” тво­ре­ния; это виде­ние стало очень труд­ным для нашей пад­шей при­роды, но мы можем вновь обре­сти его в “новой твари” — Церкви»[96].

В шестой день тво­ре­ния про­ис­хо­дят два акта творения.

Пер­вый акт шестого дня тво­ре­ния. (Седь­мой акт с момента начала творения).

…Везде Три­еди­ный,
Воз­звав­ший все к жизни!..

Алек­сей Кольцов
(дума «Божий мир»)

И ска­зал Бог: да про­из­ве­дет земля душу живую по роду ее, ско­тов, и гадов, и зве­рей зем­ных по роду их. И стало так. И создал Бог зве­рей зем­ных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов зем­ных по роду их. И уви­дел Бог, что [это] хорошо (Быт. 1:24, 25).

В этом фраг­менте Шестод­нева гово­рится о сотво­ре­нии всех живот­ных, кото­рые будут насе­лять сушу. Как и в пятом дне тво­ре­ния, они тво­рятся не «из ничего», но из той мате­рии, что уже суще­ствует. Снова мы видим ука­за­ние на чет­кое родо­вое отли­чие групп живот­ных: «по роду их».

Насту­пает время вось­мого акта тво­ре­ния, когда на земле появится чело­век — венец тво­ре­ния, тот, ради кото­рого Бог и создал весь окру­жа­ю­щий мир.

Вто­рой акт шестого дня тво­ре­ния. (Вось­мой акт с момента начала творения).

…И сча­стье я могу постиг­нуть на земле,
И в небе­сах я вижу Бога!..

М. Ю. Лермонтов
(сти­хо­тво­ре­ние «Когда вол­ну­ется жел­те­ю­щая нива…»)

И ска­зал Бог: сотво­рим чело­века по образу Нашему (и) по подо­бию Нашему, и да вла­ды­че­ствуют они над рыбами мор­скими, и над пти­цами небес­ными, (и над зве­рями,) и над ско­том, и над всею зем­лею, и над всеми гадами, пре­смы­ка­ю­щи­мися по земле. И сотво­рил Бог чело­века по образу Сво­ему, по образу Божию сотво­рил его; муж­чину и жен­щину сотво­рил их. И бла­го­сло­вил их Бог, и ска­зал им Бог: пло­ди­тесь и раз­мно­жай­тесь, и напол­няйте землю, и обла­дайте ею, и вла­ды­че­ствуйте над рыбами мор­скими (и над зве­рями,) и над пти­цами небес­ными, (и над вся­ким ско­том, и над всею зем­лею,) и над вся­ким живот­ным, пре­смы­ка­ю­щимся по земле. И ска­зал Бог: вот, Я дал вам вся­кую траву, сею­щую семя, какая есть на всей земле, и вся­кое дерево, у кото­рого плод дре­вес­ный, сею­щий семя; — вам [сие] будет в пищу; а всем зве­рям зем­ным, и всем пти­цам небес­ным, и вся­кому (гаду,) пре­смы­ка­ю­ще­муся по земле, в кото­ром душа живая, [дал] Я всю зелень трав­ную в пищу. И стало так. И уви­дел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой (Быт. 1:26‒31).

Сотво­ре­ние чело­века — настолько вели­кий и зна­чи­мый для всей все­лен­ной момент, что подроб­нее об этом лучше пого­во­рить отдельно — в сле­ду­ю­щей главе.

После же завер­ше­ния про­цесса тво­ре­ния настает день седьмой:

Так совер­шены небо и земля и все воин­ство их. И совер­шил Бог к седь­мому дню дела Свои, кото­рые Он делал, и почил в день седь­мой от всех дел Своих, кото­рые делал. И бла­го­сло­вил Бог седь­мой день, и освя­тил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, кото­рые Бог тво­рил и сози­дал (Быт. 2:1–3).

«Так совер­шены небо и земля и все воин­ство их». Здесь можно вспом­нить слова одной извест­ной песни 1970‑х годов: «Как пре­кра­сен этот мир, посмотри!»

Подроб­нее о седь­мом дне будет рас­ска­зано в главе «Дека­лог». Отме­тим лишь, что сам факт бла­го­сло­ве­ния этого дня еще перед его нача­лом сви­де­тель­ствует о его исклю­чи­тель­но­сти, как напи­сано в Женев­ской учеб­ной Библии.

Сде­лаем теперь неко­то­рые важ­ные выводы и обоб­ще­ния тек­ста Шестоднева.

Сна­чала обра­тим вни­ма­ние на внеш­нюю форму Шестод­нева. В уже извест­ной нам книге «Вве­де­ние в Свя­щен­ное Писа­ние Вет­хого Завета» про­то­и­е­рей Алек­сандр Соро­кин пишет: «Внеш­няя ком­по­зи­ция, уже будучи строго сим­мет­рич­ной, детально про­ду­ман­ной, как таб­лица, тем самым гово­рит о совер­шен­стве и сло­сж­но­очи­нен­но­сти тво­ри­мого мира. Боль­шую роль в этой ком­по­зи­ции играют числа.

Восемь актов тво­ре­ния за шесть дней. Так, шесть дней содер­жат восемь актов тво­ре­ния, кото­рые рас­пре­де­ля­ются по тща­тельно про­ду­ман­ной схеме…

Суще­ствует такой лите­ра­тур­ный прием древ­не­ев­рей­ской поэ­зии, как парал­ле­лизм. Сей­час можно отме­тить, что и этот пер­вый рас­сказ о сотво­ре­нии мира построен по очень жест­кой сим­мет­рич­ной схеме: ука­зан­ные восемь актов состав­ляют два сим­мет­рич­ных парал­лель­ных ряда, каж­дый по четыре акта, и каж­дый акт пер­вого ряда соот­вет­ствует по содер­жа­нию ана­ло­гич­ному акту вто­рого ряда. А именно:

Небо I день 1 акт свет IV день 5 акт све­тила
Земля II день 2 акт твердь: небо и вода V день 6 акт птицы и рыбы
III день 3 акт земля VI день 7 акт зем­ные животные
4 акт рас­те­ния 8 акт чело­век

Также в тек­сте ровно десять раз мы встре­чаем фразу “и ска­зал Бог”:

“3 И ска­зал Бог: да будет свет…

6 И ска­зал Бог: да будет твердь посреди воды…

9 И ска­зал Бог: да собе­рется вода…

11 И ска­зал Бог: да про­из­рас­тит земля зелень…

14 И ска­зал Бог: да будут све­тила на тверди небесной…

20 И ска­зал Бог: да про­из­ве­дет вода пре­смы­ка­ю­щихся, душу живую…

24 И ска­зал Бог: да про­из­ве­дет земля душу живую по роду ее…

26 И ска­зал Бог: сотво­рим человека…

И бла­го­сло­вил их Бог, и ска­зал им Бог: пло­ди­тесь и размножайтесь…

И ска­зал Бог: вот, Я дал вам вся­кую траву…”[97]

Несо­мненна связь с деся­тью дру­гими сло­вами — запо­ве­дями, в резуль­тате кото­рых создан (подобно тому, как создан мир) народ Божий. Впро­чем, это ско­рее гово­рит о зна­чи­мо­сти избра­ния народа и заклю­че­ния Завета — собы­тий, при­рав­нен­ных по мас­штабу к собы­тиям начала, тво­ре­ния мира. Бог тво­рит народ Свой (из небы­тия, из ничего), и только Бог. Это — чудо»[98].

Крайне важен и литур­ги­че­ский аспект Шестод­нева: «7 дней пред­став­ляют собой литур­ги­че­скую неделю, где каж­дый день начи­на­ется с вечера. То, что Суб­бо­той закон­чи­лось и стро­и­тель­ство Ски­нии (Исх. 31:12–17), явля­ется одним из парал­ле­лиз­мов между сотво­ре­нием мира и стро­и­тель­ством Ски­нии. Речь идет о том, что Суб­бота уко­ре­нена в самом порядке вещей. Это — не науч­ная, а литур­ги­че­ская кар­тина тво­ре­ния мира.

Семь дней — сим­вол пол­ноты и завер­шен­но­сти, вот почему все восемь дел сим­мет­рично рас­пре­де­ля­ется по шести дням. Цель сим­мет­рии — день седь­мой. Все при­хо­дит к своей завер­шен­но­сти, стре­мится к цели, как иудей­ская неделя затем стре­ми­лась к суб­боте с ее почи­та­нием Бога: “Не дела стоят в цен­тре тво­ре­ния Божия. Центр и цель всего сотво­рен­ного — Сам Бог, раду­ю­щийся всему сво­ему делу”.

Цен­траль­ные — каж­дый по-сво­ему — два дня: седь­мой, как завер­ше­ние (см. выше) и чет­вер­тый, как гео­мет­ри­че­ски центральный.

Семи­днев­ная струк­тура также ука­зы­вает на тво­ре­ние све­тил в чет­вер­тый день как на сере­дину недели тво­ре­ния. Кроме функ­ции све­тить све­тила слу­жат еще и для зна­ме­ний, празд­ни­ков, дней, лет, то есть для литур­ги­че­ского кален­даря. Таким обра­зом, в цен­тре опять ока­зы­ва­ется Бог, точ­нее, богослужение.

Можно доба­вить, что автор Книги Иова тоже опи­сы­вает мир как храм, поло­же­ние камня, осно­ва­ния кото­рого он сопро­вож­дает радост­ным гим­ном (литур­гией):

Где был ты, когда Я пола­гал осно­ва­ния земли?
Скажи, если знаешь.
Кто поло­жил меру ей, если знаешь?
Или кто про­тя­ги­вал по ней вервь?
На чем утвер­ждены осно­ва­ния ее,
Или кто поло­жил кра­е­уголь­ный камень ее,
При общем лико­ва­нии утрен­них звезд,
Когда все сыны Божии вос­кли­цали от радости?

(Иов 38:4–7)»[99].

Также прот. Алек­сандр Соро­кин обра­щает вни­ма­ние на строго одно­об­раз­ную манеру повест­во­ва­ния: «И ска­зал Бог… И стало так… И уви­дел Бог, что это хорошо… И назвал Бог… И был вечер, и было утро: день…»

В. Н. Лос­ский отме­чает важ­ней­шие идеи Шестод­нева сле­ду­ю­щим обра­зом: «Мир был сотво­рен Боже­ствен­ной волей. Он — ино­при­ро­ден Богу. Он суще­ствует вне Бога “не по месту, но по при­роде” (свя­той Иоанн Дамас­кин). Эти про­стые утвер­жде­ния веры под­во­дят нас к тайне столь же без­дон­ной, как и тайна бытия Боже­ствен­ного — это тайна бытия твар­ного, реаль­ность бытия внеш­него по отно­ше­нию к Боже­ствен­ному вез­де­су­щию, сво­бод­ного по отно­ше­нию к Боже­ствен­ному все­мо­гу­ще­ству, совер­шенно нового по сво­ему внут­рен­нему содер­жа­нию перед лицом тро­ич­ной пол­ноты, одним сло­вом, это реаль­ность иного, чем Бог, неуни­что­жи­мое онто­ло­ги­че­ское сгу­ще­ние дру­гого. <…> Итак, тво­ре­ние — это сво­бод­ный акт, дар­ствен­ный акт Бога. Для Боже­ствен­ного суще­ства оно не обу­слов­лено ника­кой “внут­рен­ней необ­хо­ди­мо­стью”. <…> Сотво­ре­ние мира не есть необ­хо­ди­мость. Бог мог бы и не тво­рить его. Но необя­за­тель­ное для Самого тро­ич­ного бытия, оно обя­зы­вает тво­ре­ние суще­ство­вать и суще­ство­вать навсе­гда; будучи услов­ной для Бога, тварь сама для себя “без­условна”, ибо Бог сво­бодно соде­лы­вает тво­ре­ние тем, чем оно должно быть. <…>

В наших поня­тиях мы опе­ри­руем про­ти­во­по­став­ле­ни­ями, в соот­вет­ствии с “вещ­ными” прин­ци­пами вооб­ра­же­ния, но нельзя про­из­ве­сти сло­же­ния Бога и все­лен­ной. Здесь мы должны мыс­лить ана­ло­ги­ями, одно­вре­менно под­чер­ки­вая соот­но­ше­ние и раз­ли­чие: ибо тварь суще­ствует лишь в Боге, в той твор­че­ской воле, кото­рая именно и соде­лы­вает ее отлич­ной от Бога, то есть тва­рью. “Твар­ные суще­ства постав­лены на твор­че­ском слове Божием, как на алмаз­ном мосту, под без­дной Боже­ствен­ной бес­ко­неч­но­сти, над без­дной соб­ствен­ного сво­его небы­тия” (Фила­рет Мос­ков­ский)»[100].

«Тво­ре­ние — это акт, имев­ший начало. Начало же пред­по­ла­гает изме­не­ние, пере­ход от небы­тия к бытию. Поэтому в силу самого сво­его про­ис­хож­де­ния тварь все­гда будет суще­ством изме­ня­е­мым, под­вер­жен­ным пере­ходу из одного состо­я­ния в дру­гое. Она не имеет ника­кого обос­но­ва­ния ни в самой себе, как создан­ной из ничего, ни в Боже­ствен­ной сущ­но­сти, ибо ника­кая необ­хо­ди­мость не понуж­дала Бога тво­рить. Дей­стви­тельно, в Боже­ствен­ной при­роде нет ничего, что явля­лось бы необ­хо­ди­мой при­чи­ной созда­ния твар­ного. Твар­ного могло бы и не быть. Бог также мог бы и не тво­рить. Тво­ре­ние есть сво­бод­ный акт Его жела­ния, и это — един­ствен­ное обос­но­ва­ние твар­ного. Само наме­ре­ние Боже­ствен­ной воли, когда Бог этого хочет, ста­но­вится делом. Богом жела­е­мое осу­ществ­ля­ется и немед­ленно ста­но­вится чьим-то бытием, ибо Все­мо­гу­щий, когда Он желает чего-то по Своей Пре­муд­ро­сти и твор­че­ской Своей силе, не остав­ляет этого жела­ния без осу­ществ­ле­ния. Осу­ществ­ле­ние же Боже­ствен­ного жела­ния, по свя­тому Гри­го­рию Нис­скому, есть твар­ное бытие. Тварь, слу­чай­ная по самому сво­ему про­ис­хож­де­нию, начала суще­ство­вать, но  суще­ство­вать она будет вечно. Смерть и уни­что­же­ние не будут воз­вра­том в небы­тие, ибо “слово Гос­подне пре­бы­вает во век” (1 Пет. 1:25) и Боже­ствен­ная воля непреложна. <…>

Твар­ная все­лен­ная. пред­стоит перед нами как бытие совер­шенно новое, как тво­ре­ние, только что вышед­шее из рук Бога, Кото­рый “уви­дел, что это хорошо” (Быт. 1:8), как твар­ный мир, Богу желан­ный и став­ший радо­стью Его Пре­муд­ро­сти; “он — гар­мо­ни­че­ское рас­по­ло­же­ние”, “дивно состав­лен­ная песнь в похвалу все­мо­гу­щей Силе”, по выра­же­нию свя­того Гри­го­рия Нис­ского. <…> Итак, вся тварь при­звана к совер­шен­ному соеди­не­нию с Богом, кото­рое совер­ша­ется “синер­гией”, вза­и­мо­дей­ствием воли твар­ных существ и идей-воле­ний Божественных.

Это соеди­не­ние пред­по­ла­гает, по Дио­ни­сию Аре­о­па­гиту, “вза­и­мо­дей­ствие” и согла­со­ван­ность воль, а зна­чит — сво­боду, то пер­во­здан­ное состо­я­ние твар­ного кос­моса можно вос­при­ни­мать как неустой­чи­вое совер­шен­ство, в кото­ром пол­нота соеди­не­ния не была еще достиг­нута и в кото­ром тварь должна была воз­рас­тать в любви, чтобы пол­но­стью испол­нить Боже­ствен­ное о ней смот­ре­ние. <…> Вся­кая твар­ная вещь имеет точку сопри­кос­но­ве­ния с Боже­ством: это — ее идея, ее при­чина, ее “логос”, кото­рый одно­вре­менно есть и цель, к кото­рой она устрем­лена. Идеи инди­ви­ду­аль­ных вещей содер­жатся в выс­шей и более общих идеях, как виды в роде. Все вме­сте содер­жится в Логосе — вто­ром Лице Пре­свя­той Тро­ицы, Кото­рый есть пер­во­на­чало и конеч­ная цель всего тварного. <…>

Откры­вая Себя в твор­че­ских идеях-воле­ниях, Бог может позна­ваться в твар­ном и через твар­ное, но Он может быть также познан непо­сред­ственно в мисти­че­ском созер­ца­нии, в Своих нетвар­ных энер­гиях, в сия­нии Сво­его Боже­ствен­ного Лица. <…> Создан­ный для того, чтобы быть обо́женным, мир дина­ми­чен, устрем­лен к своей конеч­ной цели, пред­опре­де­лен­ной Боже­ствен­ными иде­ями-воле­ни­ями. Они сосре­до­то­чены в Слове, Ипо­стас­ной Премудрости

Отчей, Кото­рая во всем Себя выра­жает и все к соеди­не­нию с Богом в Духе Свя­том при­во­дит. Ибо нет “есте­ствен­ного бла­жен­ства” для той твари, у кото­рой не может быть иной цели, кроме как обо́жение»[101].

«Тво­ре­ние — дело Пре­свя­той Тро­ицы. Сим­вол веры име­нует Отца “Твор­цом неба и земли”, о Сыне гово­рит: “Имже вся быша”, Духа Свя­того назы­вает “Живо­тво­ря­щим”, ζωοποιόν. Воля Трех едина, она явля­ется твор­че­ским дей­ствием; поэтому Отец не может быть Твор­цом без того, чтобы не был Твор­цом Сын и не был Твор­цом Дух. “Отец тво­рит Сло­вом в Духе Свя­том” — неод­но­кратно встре­чаем мы у отцов, а свя­той Ири­ней Лион­ский назы­вает Сына и Духа “двумя руками Божи­ими”. Это — ико­но­ми­че­ское, домо­стро­и­тель­ное про­яв­ле­ние Тро­ицы. Три Лица тво­рят сов­местно, но каж­дое при­су­щим Ему обра­зом, и твар­ное бытие есть плод их сотвор­че­ства. По слову Васи­лия Вели­кого, Отец — пер­во­при­чина всего сотво­рен­ного. Сын — при­чина дей­ству­ю­щая, Дух — при­чина совер­шен­ству­ю­щая»[102].

Глава 4. Сотворение человека. Введение в христианскую антропологию.

…что [есть] чело­век, что Ты пом­нишь его, и сын чело­ве­че­ский, что Ты посе­ща­ешь его? Не много Ты ума­лил его пред Анге­лами: сла­вою и честью увен­чал его; поста­вил его вла­ды­кою над делами рук Твоих; все поло­жил под ноги его …

(Пс. 8:5–7)

В Биб­лии о сотво­ре­нии чело­века гово­рится в двух раз­ных отрывках.

Сна­чала при­ве­дем цитату из пер­вой главы книги Бытие. Напом­ним, что речь идет о послед­нем, шестом, дне тво­ре­ния и послед­нем, вось­мом, акте творения:

26 И ска­зал Бог: сотво­рим чело­века по образу Нашему (и) по подо­бию Нашему, и да вла­ды­че­ствуют они над рыбами мор­скими, и над пти­цами небес­ными, (и над зве­рями,) и над ско­том, и над всею зем­лею, и над всеми гадами, пре­смы­ка­ю­щи­мися по земле. 27 И сотво­рил Бог чело­века по образу Сво­ему, по образу Божию сотво­рил его; муж­чину и жен­щину сотво­рил их. 28 И бла­го­сло­вил их Бог, и ска­зал им Бог: пло­ди­тесь и раз­мно­жай­тесь, и напол­няйте землю, и обла­дайте ею, и вла­ды­че­ствуйте над рыбами мор­скими (и над зве­рями,) и над пти­цами небес­ными, (и над вся­ким ско­том, и над всею зем­лею,) и над вся­ким, живот­ным, пре­смы­ка­ю­щимся по земле. 29 И ска­зал Бог: вот, Я дал вам вся­кую траву, сею­щую семя, какая есть на всей земле, и вся­кое дерево,у кото­рого плод дре­вес­ный, сею­щий семя; — вам [сие] будет в пищу; 30 а всем зве­рям зем­ным, и всем пти­цам небес­ным, и вся­кому (гаду,) пре­смы­ка­ю­ще­муся по земле, в кото­ром душа живая, [дал] Я всю зелень трав­ную в пищу. И стало так. 31 И уви­дел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой (Быт. 1:26–31).

С пер­вых слов этого повест­во­ва­ния видно, что в дина­мике про­цесса тво­ре­ния мира насту­пает некая пауза: «И ска­зал Бог: сотво­рим чело­века по образу Нашему (и) по подо­бию Нашему..», потому что дальше должно про­изойти нечто уди­ви­тель­ное, кар­ди­нально отли­ча­ю­ще­еся от уже сотво­рен­ного мира и самого про­цесса тво­ре­ния до этого момента! И здесь не только Бог, образно говоря, «берет паузу», в Пред­веч­ном Совете[103], решая судьбу появ­ле­ния на свет чело­века и после­ду­ю­щей его жизни. Весь мир оста­нав­ли­ва­ется в ожи­да­нии при­хода в него чело­века — вла­дыки всего живого и обла­да­теля земли по слову Божьему: «напол­няйте землю, и обла­дайте ею, и вла­ды­че­ствуйте над рыбами мор­скими и над пти­цами небес­ными, и над вся­ким живот­ным, пре­смы­ка­ю­щимся по земле».

В ори­ги­наль­ном еврей­ском тек­сте на месте слова «сотво­рим» снова упо­треб­ля­ется гла­гол «бара». Однако он не озна­чает бук­вально «сотво­рим из ничего», как в (Быт. 1:1), но под­чер­ки­вает уни­каль­ность, непо­хо­жесть на все сотво­рен­ное ранее, на то, что чело­век в конеч­ном итоге есть венец творения.

Про­то­и­е­рей Алек­сандр Соро­кин снова срав­ни­вает биб­лей­ский текст с древ­не­ва­ви­лон­ским эпо­сом: «Pluralis “Сотво­рим” явля­ется сти­ли­сти­че­ской фор­мой совета. Это тоже один из тех пунк­тов, кото­рым биб­лей­ский рас­сказ сопри­ка­са­ется с парал­лель­ным вави­лон­ским повест­во­ва­нием. И вновь за сло­вес­ным сход­ством перед нами пред­стает пол­но­стью пере­плав­лен­ный смысл. Если в язы­че­ской кос­мо­го­нии гово­рится, что боги дей­стви­тельно сове­ща­лись, точ­нее, собра­лись вме­сте на пир, чтобы при этом выле­пить чело­века, то в биб­лей­ском кон­тек­сте, где сама мысль о дру­гих богах рядом с JHWH Богом невоз­можна, мотив совета ста­но­вится спо­со­бом выра­зить важ­ность акта сотво­ре­ния чело­века. В Ново­за­вет­ной же пер­спек­тиве это ста­нет при­кро­вен­ным про­ро­че­ством о совете Свя­той Тро­ицы»[104].

В. Н. Лос­ский добав­ляет: «Сотво­ре­ние ангель­ских духов про­изо­шло “в мол­ча­нии” (свя­той Исаак Сирин). Пер­вым сло­вом было “свет”. Затем Бог пове­ле­вает и бла­го­слов­ляет (“и уви­дел Бог, что это хорошо”). Но на шестой день, после сотво­ре­ния живот­ных, когда Бог гово­рит: “Сотво­рим чело­века по образу Нашему и по подо­бию Нашему”, кажется, что Он оста­нав­ли­ва­ется, и что Лица Пре­свя­той Тро­ицы сове­ща­ются. Появ­ля­ю­ще­еся здесь мно­же­ствен­ное число ука­зы­вает на то, что Бог не есть оди­но­че­ство, что сотво­ре­ние мира не обу­слов­лено ни необ­хо­ди­мо­стью, ни про­из­во­лом: оно — сво­бод­ный и обду­ман­ный акт. Но почему для сотво­ре­ния чело­века вме­сто про­стого пове­ле­ния земле — как было для живот­ных — потре­бо­вался этот Совет Трех? Потому что для чело­века — суще­ства лич­ного — тре­бу­ется утвер­жде­ние лич­ного Бога, обра­зом Кото­рого он будет ста­но­виться. Веления

Бога вызы­вают к бытию раз­лич­ные части твар­ного мира. Но чело­век — не часть, потому что лич­ность содер­жит в себе все: как сво­бод­ная пол­нота он рож­да­ется от “раз­мыш­ле­ния” Бога, как Сво­бод­ной Пол­ноты»[105]. «Чело­век пол­нее, богаче, содер­жа­тель­нее ангель­ских духов. Постав­лен­ный на грани умо­зри­тель­ного и чув­ствен­ного, он соче­тает в себе эти два мира, будучи при­ча­стен всем сфе­рам твар­ной все­лен­ной. “В него, как в гор­нило, сте­ка­ется все создан­ное Богом, и в нем из раз­ных при­род, как из раз­ных зву­ков, сла­га­ется в еди­ную гар­мо­нию” (Мак­сим Испо­вед­ник)»[106].

О вели­ком пред­на­зна­че­нии чело­века[107] про­дол­жает раз­мыш­лять о. Алек­сандр Соро­кин: «“И ска­зал Бог: сотво­рим чело­века по образу Нашему (и) по подо­бию Нашему, (чело­века — образ, подоб­ный нам), и да вла­ды­че­ствуют они над рыбами мор­скими и над пти­цами небес­ными и над зве­рями и над ско­том и над всею зем­лею, и над всеми гадами, пре­смы­ка­ю­щи­мися по земле” (Быт. 1:26).

Вновь пока­за­тельно срав­не­ние с древ­не­во­сточ­ными мифами о тво­ре­нии. “Мар­дук тоже после созда­ния неба и земли при­ни­ма­ется за созда­ние чело­века. Он заме­ши­вает его на крови Кингу, нака­зан­ного бога, и воз­ла­гает на него обя­зан­но­сти “слу­же­ния богам”. В дру­гом вави­лон­ском мифе рас­ска­зы­ва­ется, как низ­шие боги вос­стали про­тив выс­ших и потре­бо­вали от царицы богов, чтобы она сотво­рила чело­века, “чтобы он нес ярмо (иго)”, а они были сво­бод­ными. Люди должны совер­шать тяж­кий труд богов”, — отме­чает архи­манд­рит Иан­ну­а­рий (Ивлиев) в своих лек­циях по биб­лей­скому бого­сло­вию в Санкт-Петер­бург­ской Духов­ной Академии.

Чело­век в биб­лей­ской исто­рии тво­ре­ния не раб богов. Он создан не для того, чтобы выпол­нять тяж­кую работу за богов и их обслу­жи­вать (в этом маги­че­ский смысл язы­че­ского жерт­вен­ного культа). Он — образ и подо­бие Бога, избран­ный Богом, чтобы быть Его собе­сед­ни­ком и участ­ни­ком Завета. И поэтому, в каче­стве собе­сед­ника Бога, кото­рый Ему отве­чает и ответ­стве­нен перед Ним, чело­век назна­ча­ется вла­дель­цем, хозя­и­ном земли. “Так, как и зем­ные вла­дыки постав­ляют в про­вин­ции сво­его цар­ства, в кото­рых они лично не появ­ля­ются, образы себя самих как сим­волы сво­его вла­ды­че­ства, — так и чело­век постав­лен в своем бого­по­до­бии на земле как зна­ме­ние вели­чия Бога”»[108].

«…Ты есть! — при­роды чин вещает.
Гла­сит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть — и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Постав­лен, мнится мне, в почтенной
Сре­дине есте­ства я той,
Где кон­чил тва­рей Ты телесных,
Где начал Ты духов небесных
И цепь существ свя­зал всех мной.» —

обра­ща­ется к Богу Гав­риил Рома­но­вич Дер­жа­вин в оде «Бог» в 1784 г.

Теперь попы­та­емся про­ник­нуть в глу­бин­ный смысл сле­ду­ю­щего, 27-го стиха: «И сотво­рил Бог чело­века по образу Сво­ему, по образу Божию сотво­рил его; муж­чину и жен­щину сотво­рил их». В преды­ду­щих актах тво­ре­ния можно заме­тить, что Бог тво­рит вся­кую живую душу, бла­го­слов­ляя живот­ный мир: «.пло­ди­тесь и раз­мно­жай­тесь.» Чело­век тем более не будет сотво­рен оди­но­ким, так как оди­но­че­ство не есть пол­нота бытия. В фильме Андрея Тар­ков­ского «Соля­рис» — экра­ни­за­ции одно­имен­ного романа писа­теля-фан­та­ста Ста­ни­слава Лема — есть заме­ча­тель­ный моно­лог, кото­рый про­из­но­сит про­фес­сор Снаут: «Дол­жен Вам ска­зать, что мы вовсе не хотим заво­е­вы­вать ника­кой кос­мос. Мы хотим рас­ши­рить Землю до его гра­ниц. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Нам не нужно дру­гих миров. Нам нужно… зер­кало. Мы бьемся над кон­так­том [с иными циви­ли­за­ци­ями] и нико­гда не най­дем его. Мы в глу­пом поло­же­нии чело­века, рву­ще­гося к цели, кото­рой он… боится, кото­рая ему не нужна. Чело­веку нужен чело­век». В. Н. Лос­ский раз­ви­вает эту тему: «Так рас­кры­ва­ется тайна един­ствен­ного и мно­же­ствен­ного числа в Боге: как в Боге лич­ное начало тре­бует, чтобы еди­ная при­рода выра­жа­лась в раз­ли­чии Лиц, так и в создан­ном по образу Божию чело­веке. Чело­ве­че­ская при­рода не может быть обла­да­нием монады, она тре­бует не оди­но­че­ства, а обще­ния. Это — бла­гое раз­ли­че­ние любви. Затем Боже­ствен­ное пове­ле­ние “пло­ди­тесь и раз­мно­жай­тесь и напол­няйте землю, и обла­дайте ею” уста­нав­ли­вает некую связь между полом и гос­под­ством пер­вой четы над кос­мо­сом и таин­ствен­ным пре­одо­ле­нием в Боге диады три­а­дой. Но этот рай­ский “эрос”, конечно, так же отли­чался от нашей пад­шей и пожи­ра­ю­щей сек­су­аль­но­сти[109], как цар­ствен­ное свя­щен­ство чело­века над твар­ным миром отли­ча­лось от гос­под­ству­ю­щего ныне вза­им­ного пожи­ра­ния. Ибо Бог уточ­няет: “И всем зве­рям зем­ным… дал Я всю зелень трав­ную в пищу”. Не надо забы­вать, что повест­во­ва­ние о сотво­ре­нии мира выра­жено в кате­го­риях пад­шего мира, а гре­хо­па­де­ние иска­зило даже самый смысл слов. Жизнь пола, то раз­мно­же­ние, кото­рое Бог пове­ле­вает и бла­го­слов­ляет, в нашей все­лен­ной неми­ну­емо свя­зана с раз­лу­кой и смер­тью. Ведь состо­я­ние чело­века под­верг­лось ката­стро­фи­че­ской мута­ции вплоть до его био­ло­ги­че­ской реаль­но­сти. Но чело­ве­че­ская любовь не была бы про­ни­зана такой тос­кой по раю, если бы в ней не оста­ва­лось горест­ного вос­по­ми­на­ния о пер­во­здан­ном своем состо­я­нии, когда “дру­гой” [чело­век] и весь мир позна­вался изнутри, а поэтому не суще­ство­вало смерти»[110].

Рас­смот­рим теперь 28‑й стих: «И бла­го­сло­вил их Бог, и ска­зал им Бог: пло­ди­тесь и раз­мно­жай­тесь, и напол­няйте землю, и обла­дайте ею, и вла­ды­че­ствуйте над рыбами мор­скими (и над зве­рями,) и над пти­цами небес­ными, (и над вся­ким ско­том, и над всею зем­лею,) и над вся­ким живот­ным, пре­смы­ка­ю­щимся по земле». Здесь мы снова видим про­яв­ле­ние абсо­лют­ной уни­каль­но­сти чело­века — Бог не только бла­го­слов­ляет, но Он впер­вые гово­рит со Своим тво­ре­нием: «И ска­зал им Бог…» Только чело­век, будучи лич­но­стью, может услы­шать Лич­ност­ного Бога. Ника­кое даже самое высо­ко­ор­га­ни­зо­ван­ное живот­ное не спо­собно на это. Более того, чело­век, опять же как лич­ност­ное суще­ство, спо­со­бен отве­чать Богу (но об этом позд­нее, в главе «О молитве»). И даже не согла­шаться с Богом, что неиз­бежно при­во­дит к гре­хо­па­де­нию. Но в любом слу­чае Бог видит в чело­веке собе­сед­ника. И не про­сто собе­сед­ника, но сора­бот­ника в деле пре­об­ра­же­ния всего окру­жа­ю­щего мира.

Сле­дует обра­тить вни­ма­ние на еще один важ­ный момент. Как уже ска­зал В. Н. Лос­ский, «повест­во­ва­ние о сотво­ре­нии мира выра­жено в кате­го­риях пад­шего мира, а гре­хо­па­де­ние иска­зило даже самый смысл слов». Поэтому фраза «и напол­няйте землю, и обла­дайте ею, и вла­ды­че­ствуйте над рыбами мор­скими (и над зве­рями)» зву­чит не совсем точно. Тем более что совре­мен­ный кон­текст тер­ми­нов «обла­дать» и «вла­ды­че­ство­вать» совсем далеко уво­дит нас от изна­чаль­ного смысла этих слов. Все, напри­мер, пом­нят слова ста­рухи из пуш­кин­ской «Сказки о рыбаке и рыбке»: «Не хочу быть воль­ною цари­цей, хочу быть вла­ды­чи­цей мор­скою!..» И при­бли­зи­тельно в таком же кон­тек­сте мы упо­треб­ляем это слово в совре­мен­ном языке. Однако в иссле­ду­е­мом фраг­менте Биб­лии тер­мины «обла­дать» и «вла­ды­че­ство­вать» имеют совер­шенно иное зна­че­ние: обла­дать — зна­чит осо­зна­вать высо­чай­шую сте­пень ответ­ствен­но­сти за вру­чен­ный Богом чело­веку мир, вла­ды­че­ство­вать — зна­чит объ­ять этот мир своей любо­вью и бережно забо­титься о нем, как хоро­шие роди­тели забо­тятся о своих малень­ких детях. К сожа­ле­нию, не все­гда это полу­ча­ется у чело­века. И в этой связи уместно при­ве­сти еще одну цитату из фильма «Соля­рис» Андрея Тар­ков­ского: «Ты слиш­ком жесток! Таких, как ты, опасно отпус­кать в кос­мос! Там все черес­чур хрупко. Да, да! Вот именно — хрупко! Земля уж кое-как при­спо­со­би­лась к таким, как ты, хотя это и сто­ило ей ужас­ных жертв!..»

Итак, вла­ды­че­ство­вать над миром — зна­чит любить этот мир. Мы гово­рили в пер­вой главе, что очень сложно сей­час пред­ста­вить себе, каким же он был, тот пер­вый чело­век на земле? Но можно опре­де­ленно ска­зать, что он жил в пол­ной гар­мо­нии с окру­жа­ю­щим миром — как живым, так и нежи­вым. Даже самые сме­лые про­из­ве­де­ния фан­та­стов не смо­гут пере­дать нам облик пер­во­здан­ного чело­века! Напри­мер, того, что мы назы­ваем сей­час неуправ­ля­е­мыми при­род­ными сти­хи­ями, от чего сей­час чело­веку нужно себя обе­ре­гать, а то и про­сто спа­саться, раньше и в помине не было. «В раю ника­кой тех­ники не было и быть не могло, потому что пер­во­здан­ный чело­век, нахо­дясь в пол­ной гар­мо­нии со всем тво­ре­нием и будучи постав­лен Богом в поло­же­ние пол­но­власт­ного хозя­ина Земли, не имел необ­хо­ди­мо­сти в каких-либо искус­ственно создан­ных сред­ствах для воз­дей­ствия на при­роду. Да и зачем было на нее воз­дей­ство­вать, когда вся тварь и так была покорна слову чело­века, “земля сама собою при­но­сила” все необ­хо­ди­мое для пол­но­цен­ной жизни пра­ро­ди­те­лей»[111].

«29 И ска­зал Бог: вот, Я дал вам вся­кую траву, сею­щую семя, какая есть на всей земле, и вся­кое дерево, у кото­рого плод дре­вес­ный, сею­щий семя; — вам [сие] будет в пищу; 30 а всем зве­рям зем­ным„ и всем пти­цам небес­ным, и вся­кому (гаду,) пре­смы­ка­ю­ще­муся по земле, в кото­ром душа живая, [дал] Я всю зелень трав­ную в пищу. И стало так». Так же можно ска­зать и об отно­ше­ниях чело­века с живот­ным миром. Это тоже была истин­ная гар­мо­ния. И не про­сто потому, что чело­век не упо­треб­лял в пищу живот­ных, а зна­чит, живот­ные не видели в нем опас­но­сти, и, соот­вет­ственно, живот­ные тоже пита­лись исклю­чи­тельно рас­ти­тель­ной пищей, а зна­чит, и чело­век не пред­став­лял для них ника­кого инте­реса в этом каче­стве. Но потому, что все звери на земле вос­при­ни­мали чело­века как хозя­ина, искренне забо­тя­ще­гося о них.

Неда­ром, когда в чело­веке очень ярко про­яв­ля­ется хри­сти­ан­ство, окру­жа­ю­щий его мир тоже начи­тает меняться — устрем­ляться к сво­ему пер­во­на­чаль­ному — рай­скому состо­я­нию. Сам Спа­си­тель ска­зал: «Истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с гор­чич­ное зерно и ска­жете горе сей: “перейди отсюда туда”, и она перей­дет; и ничего не будет невоз­мож­ного для вас» (Мф. 17:20). И про­ис­хо­дят, как мы назы­ваем, «чудеса». Прак­ти­че­ски любой и осо­бенно веру­ю­щий чело­век может вспом­нить уди­ви­тель­ный слу­чай (а может, и не один) из своей жизни, когда, вопреки всем зако­нам при­роды, опас­ная ситу­а­ция «вдруг» счаст­ли­вым обра­зом раз­ре­ша­лась. И это отно­сится как к нежи­вой части при­роды, так и к живой. Можно вспом­нить, как в пер­вые века, в период гоне­ний рим­ской вла­сти на Хри­сти­ан­скую Цер­ковь схва­чен­ных хри­стиан вели на казнь: в рим­ском Коли­зее их бро­сали на рас­тер­за­ние голод­ным хищ­ни­кам — львам, тиг­рам и пр. Так вот далеко не все­гда эти живот­ные набра­сы­ва­лись на своих жертв. Яркий тому при­мер — св. вели­ко­му­че­ница Тати­ана. Вме­сто того, чтобы рас­тер­зать ее, голод­ный лев лег у ее ног и как домаш­няя кошка стал лас­каться к ней. Каз­нили св. Тати­ану уже после этого собы­тия после дол­гих истя­за­ний. На неко­то­рых ико­нах ее так и изоб­ра­жают — вме­сте с пре­дан­ным ей львом. Всех имен хри­сти­ан­ских пра­вед­ни­ков, с кото­рыми слу­ча­лось подоб­ное, исто­рия не сохра­нила, но это были не еди­нич­ные слу­чаи. Наи­бо­лее близ­кий к нам по вре­мени при­мер — прп. Сера­фим Саров­ский. На ико­нах он нередко изоб­ра­жа­ется рядом с боль­шим мед­ве­дем, кото­рого кор­мит с ладо­шки слад­кой ягодой.

Под­ве­дем неболь­шой итог. В резуль­тате тво­ре­ния Богом мира появи­лась самая слож­ная, тон­кая и бла­го­род­ная форма твар­ного бытия — жизнь. Между любыми пред­ста­ви­те­лями флоры и фауны царила пол­ная гар­мо­ния, и не только внутри опре­де­лен­ного вида, но и между ними: среди огром­ного раз­но­об­ра­зия видов зве­рей вообще не было хищ­ни­че­ства. Кроме этого весь живой мир изящно и в пол­ноте своей соче­тался с нежи­вой мате­рией. В цен­тре же сотво­рен­ного мира стоял (и оста­ется в этом каче­стве) чело­век, то есть мир антро­по­цен­три­чен. И весь сотво­рен­ный Богом мир был уже совер­ше­нен.[112] Этот вывод сфор­му­ли­ро­ван в самом Писа­нии: «Так совер­шены небо и земля и все воин­ство[113] их» (Быт. 2:1).

В резуль­тате появ­ля­ется строчка Свя­щен­ного Писа­ния — послед­ний, 31‑й стих иссле­ду­е­мого нами смыс­ло­вого отрывка: «И уви­дел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой».  Встре­тив­ше­еся впер­вые в Шестод­неве сло­во­со­че­та­ние «хорошо весьма» зву­чит как выс­шая оценка, апо­феоз тво­ре­ния только после того, как был создан человек.

Теперь мы при­сту­паем к рас­смот­ре­нию вто­рой главы книги Бытие. Напом­ним, что в ее начале гово­рится о Дне седь­мом — Суб­боте. Но с 4‑го стиха и далее до самого конца главы снова идет повест­во­ва­ние о сотво­ре­нии чело­века. При­чем это не опи­са­ние какого-то совер­шенно дру­гого собы­тия (еще одного акта тво­ре­ния плюс еще и какого- то дру­гого чело­века, как ино­гда счи­тают мало­све­ду­щие в осно­вах биб­ле­и­стики люди), но сво­его рода повто­ре­ние рас­сказа о сотво­ре­нии чело­века, только дру­гими сло­вами и с иными акцентами:

4 Вот про­ис­хож­де­ние неба и земли, при сотво­ре­нии их, в то время, когда Гос­подь Бог создал землю и небо, 5 и вся­кий поле­вой кустар­ник, кото­рого еще не было на земле, и вся­кую поле­вую траву, кото­рая еще не росла, ибо Гос­подь Бог не посы­лал дождя на землю, и не было чело­века для воз­де­лы­ва­ния земли., 6 но пар под­ни­мался с земли и оро­шал все лице земли. 7 И создал Гос­подь Бог чело­века из праха зем­ного, и вду­нул в лице его дыха­ние жизни, и стал чело­век душею живою. 8 И наса­дил Гос­подь Бог рай в Едеме на востоке, и поме­стил там чело­века, кото­рого создал. 9 И про­из­рас­тил Гос­подь Бог из земли вся­кое дерево, при­ят­ное на вид и хоро­шее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево позна­ния добра и зла. 10 Из Едема выхо­дила река для оро­ше­ния рая; и потом раз­де­ля­лась на четыре реки. 11 Имя одной Фисон: она обте­кает всю землю Хавила, ту, где золото; 12 и золото той земли хоро­шее; там бдо­лах и камень оникс. 13 Имя вто­рой реки Гихон (Геон): она обте­кает всю землю Куш. 14 Имя тре­тьей реки Хид­де­кель (Тигр): она про­те­кает пред Асси­риею. Чет­вер­тая река Евфрат. 15 И взял Гос­подь Бог чело­века, (кото­рого создал,) и посе­лил его в саду Едем­ском, чтобы воз­де­лы­вать его и хра­нить его. 16 И запо­ве­дал Гос­подь Бог чело­веку, говоря: от вся­кого дерева в саду ты будешь есть, 17 а от дерева позна­ния добра и зла не ешь от него, ибо в день, в кото­рый ты вку­сишь от него, смер­тью умрешь. 18 И ска­зал Гос­подь Бог: не хорошо быть чело­веку одному; сотво­рим ему помощ­ника, соот­вет­ствен­ного ему. 19 Гос­подь Бог обра­зо­вал из земли всех живот­ных поле­вых и всех птиц небес­ных, и при­вел (их) к чело­веку, чтобы видеть, как он назо­вет их, и чтобы, как наре­чет чело­век вся­кую душу живую, так и было имя ей. 20 И нарек чело­век имена всем ско­там и пти­цам небес­ным и всем зве­рям поле­вым; но для чело­века не нашлось помощ­ника, подоб­ного ему. 21 И навел Гос­подь Бог на чело­века креп­кий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место пло­тию. 22 И создал Гос­подь Бог из ребра, взя­того у чело­века, жену, и при­вел ее к чело­веку. 23 И ска­зал чело­век: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет назы­ваться женою, ибо взята от мужа (сво­его). 24 Потому оста­вит чело­век отца сво­его и мать свою и при­ле­пится к жене своей; и будут (два) одна плоть. 25 И были оба наги, Адам и жена его, и не сты­ди­лись (Быт. 2: 4‒25).

Снова обра­тимся к работе В. Н. Лос­ского: «И вот после этого повест­во­ва­ния о сотво­ре­нии мира пер­вой главы Бытия во вто­рой главе появ­ля­ется новое повест­во­ва­ние. То, как раз­вер­ты­ва­ется акт тво­ре­ния, изло­жено здесь в совер­шенно иных тер­ми­нах. С точки зре­ния биб­лей­ской кри­тики это — про­ти­во­по­став­ле­ние двух раз­ных тра­ди­ций, двух совер­шенно отдель­ных, впо­след­ствии “скле­ен­ных”[114] рас­ска­зов. В мате­ри­аль­ном плане напи­са­ния тек­ста это несо­мненно так, но для нас само это про­ти­во­по­став­ле­ние есть дело Духа: Биб­лия рож­да­ется не по воле людей, не в зави­си­мо­сти от их обсто­я­тельств, но от Духа Свя­того, Кото­рый сооб­щает ей глу­бин­ную цель­ность. Невоз­можно отде­лить Биб­лию от Церкви или понять ее вне Церкви. И нас инте­ре­сует, не “как”, а “почему” два этих повест­во­ва­ния о сотво­ре­нии мира ока­за­лись объ­еди­нен­ными, и каков глу­бо­кий смысл, сокры­тый в этом их сближении.

И вот, если пер­вый рас­сказ асси­ми­ли­рует чело­века с дру­гими зем­ными суще­ствами в одном общем бла­го­сло­ве­нии и под­чер­ки­вает антро­по­кос­ми­че­ское един­ство в плане при­род­ном, то вто­рой точно опре­де­ляет место чело­века. Дей­стви­тельно, здесь дана совер­шенно иная пер­спек­тива: чело­век пред­стает перед нами не только как верх тво­ре­ния, но и как самый его прин­цип. С самого начала мы узнаем, что еще не было рас­те­ний, потому что не был еще создан чело­век: “не было чело­века для воз­де­лы­ва­ния земли”. Затем подробно изла­га­ется сотво­ре­ние чело­века: “И создал Гос­подь Бог чело­века[115] из праха зем­ного, и вду­нул в лице его дыха­ние жизни, и стал чело­век душею живою”. Зна­чит, под­чер­ки­вают отцы, чело­век вылеп­лен Самим Богом, Его руками, а не вызван одним только Его Сло­вом (что при­во­дит нас к “Совету” пер­вого повест­во­ва­ния, ибо Сын и Дух — “две руки Божии”, по слову свя­того Ири­нея), и дыха­ние Самого Бога пре­вра­щает эту глину в “душу живую”. Неко­то­рые пони­мали эту “душу живую” как духов­ность чело­века и, таким обра­зом, усмат­ри­вали в нашем интел­лекте некую Боже­ствен­ную эма­на­цию. Но если бы наша душа была нетвар­ной, мы были бы Самим Богом, лишь обре­ме­нен­ным зем­ным пра­хом, а все тво­ре­ние было бы лишь иллю­зор­ной игрой. И все же свя­той Гри­го­рий Бого­слов спра­вед­ливо может гово­рить о при­сут­ствии в чело­веке “частицы Боже­ства”. Нетвар­ная бла­го­дать вклю­чена в самый твор­че­ский акт, и душа полу­чает жизнь и бла­го­дать одно­вре­менно, ибо бла­го­дать — это дыха­ние Божие, “Боже­ствен­ная струя”, живо­тво­ря­щее при­сут­ствие Духа Свя­того. Если чело­век стал живым тогда, когда Бог вдох­нул в него дыха­ние жизни, то это про­изо­шло потому, что бла­го­дать Духа Свя­того и есть истин­ное начало нашего суще­ство­ва­ния. (Что же каса­ется сбли­же­ния “дыха­ние — ноздри”, то если дуно­ве­ние Божие — дыха­ние чело­века, то сбли­же­ние это обос­но­вано кон­крет­ной сим­во­ли­кой биб­лей­ской кос­мо­ло­гии, и это вовсе не мета­фора, а реаль­ная ана­ло­гия, кото­рая еще сего­дня нахо­дит свое при­ме­не­ние в пра­во­слав­ной аскезе)»[116].

Доба­вим, что слово «рай» озна­чает бук­вально «сад». Даже из совре­мен­ной исто­рии мы пре­красно знаем, что восточ­ный чело­век (а авторы книг Биб­лии именно с Востока, и опи­сы­вают они собы­тия, про­ис­хо­дя­щие на Востоке) не пред­став­ляет свою жизнь без сада. Но в те дале­кие вре­мена, когда о кон­ди­ци­о­не­рах можно было лишь меч­тать, в мест­но­сти с жар­ким кли­ма­том отды­хали в первую оче­редь в саду, в тени дере­вьев. И не про­сто из-за того, что там было про­хлад­нее, но и потому, что сад, конечно же, еще и кра­сив. Кстати, в Япо­нии, где, как известно, ката­стро­фи­че­ская нехватка суши и осо­бенно пло­до­род­ной земли, суще­ствует откро­вен­ный культ сада — каж­дый ува­жа­ю­щий себя япо­нец при нали­чии средств и хотя бы кро­шеч­ного клочка земли, обя­за­тельно обла­го­ра­жи­вает его, пре­вра­щая, образно говоря, в насто­я­щий рай.

Эдем (ивр. עֵדֶן גַּן, Gan Eden; араб. عدن جنة, Jannat ‘Adn) — рай­ский сад, место пер­во­на­чаль­ного оби­та­ния людей. Извест­ный рели­гио­вед Мирча Элиаде под­чер­ки­вает, что слово «Эдем» изра­иль­тяне сбли­жали с вока­бу­лой е’den ― «насла­жде­ние»[117].

«“…вся­кое дерево… хоро­шее”. Все дере­вья в раю были “хоро­шими”, ничего самого по себе пло­хого Бог не созда­вал и в раю не “насаж­дал”.

“…дерево жизни”. Это дерево сим­во­ли­зи­рует жизнь в ее выс­шем про­яв­ле­нии — веч­ную Жизнь, кото­рая пре­вос­хо­дит ту, что даро­вана каж­дому человеку.

“…дерево позна­ния добра и зла”. Это выра­же­ние опи­сы­вает обре­те­ние зна­ний путем экс­пе­ри­мента, мето­дом проб и оши­бок. Это хоро­шее дерево, но чело­век не дол­жен был есть от него (3:22). Грех состоял не только в недоз­во­лен­ном шаге неве­рия, но и в утвер­жде­нии чело­ве­че­ской неза­ви­си­мо­сти, то есть в праве иметь зна­ние вне Бога. Чело­век дол­жен жить верою в слово Божие, а не иллю­зор­ной само­до­ста­точ­но­стью зна­ний (Втор. 8:3; Иез. 28:6.15–17)[118]». Подроб­нее тему о гре­хо­па­де­нии мы рас­смот­рим в сле­ду­ю­щей главе.

После рас­сказа о дере­вьях в раю сле­дует опи­са­ние рек. Суще­ствуют два под­хода к осмыс­ле­нию дан­ного отрывка. Пер­вый осно­вы­ва­ется на пред­по­ло­же­нии, что во вре­мена напи­са­ния книги Бытие счи­тали, что, дей­стви­тельно, пер­во­здан­ный чело­век жил сна­чала в рай­оне Меж­ду­ре­чья (Месо­по­та­мии). И уже оттуда он потом рас­се­лился по дру­гим тер­ри­то­риям. Вто­рой под­ход заклю­ча­ется в вос­при­я­тии назва­ний и мест рас­по­ло­же­ния рек в сим­во­ли­че­ском ключе: «“Из Едема выхо­дила река”. Эта небес­ная река в отли­чие от вод­ных ресур­сов земли (ст. 6) сим­во­ли­зи­рует рас­про­стра­не­ние небес­ной жизни. Ее обиль­ные воды берут свое начало в Едеме, а после она раз­ветв­ля­ется, направ­ля­ясь к четы­рем кон­цам земли. Река явля­ется про­об­ра­зом живой воды, то есть жизни, исте­ка­ю­щей от пре­стола живого Бога (Пс. 35:8; Иер. 17:13; Иез. 47:1–12; Откр. 22:1). Эта река — Слово Божие, исхо­дя­щее от Бога, и Дух Божий (Ин. 7:37–39).

“Фисон” и “Гихон”. Назва­ния рек, кото­рые нигде больше в Биб­лии не упоминаются.

“Хавила”. Веро­ятно, — северо-восток Ара­вий­ского полу­ост­рова (10,7.29; 25, 18; 1 Цар. 15:7)»[119].

«И взял Гос­подь Бог чело­века, (кото­рого создал,) и посе­лил его в саду Едем­ском, чтобы воз­де­лы­вать его и хра­нить его». Опять же это выска­зы­ва­ние может гово­рить нам о духов­ной жизни чело­века, где «сад Едем­ский» сим­во­ли­зи­рует един­ство между чело­ве­ком и Богом, а можно его интер­пре­ти­ро­вать как ука­за­ние на гео­гра­фи­че­ское место жизни человека.

«“…запо­ве­дал”. Пер­вые слова, ска­зан­ные Богом чело­веку, пред­по­ла­гают спо­соб­ность чело­века делать выбор, а также его нрав­ствен­ный потен­циал и ответственность.

“…не ешь”. Наи­бо­лее высо­кое каче­ство, кото­рым изна­чально наде­лен чело­век и кото­рое прин­ци­пи­ально отли­чает его от живот­ного, — сво­бода выбора. Она выра­жа­ется в спо­соб­но­сти выпол­нять при­каз Творца или не выпол­нять его. В отли­чие от живот­ного, чело­век живет не только в мире мате­рии, но и в духов­ном мире. Однако духов­ный мир рас­кры­ва­ется только при усло­вии, что чело­век под­чи­няет свои жела­ния воле Творца.

“…смер­тью умрешь”. Небес­ный Вла­дыка гово­рит об угрозе духов­ной смерти… Физи­че­ская смерть явля­ется лишь след­ствием»[120].

Мы подо­шли теперь к очень инте­рес­ному рас­сказу (с 18-го по 20‑й стих) об име­но­ва­нии чело­ве­ком живот­ных. Подроб­ный раз­го­вор о зна­че­нии имени у нас впе­реди, но сей­час лишь отме­тим, что когда чело­век давал имена «всем ско­там и пти­цам небес­ным и всем зве­рям поле­вым», это про­явило его власть над живот­ными. Однако, не про­сто власть, но власть любви! В. Н. Лос­ский пишет по этому поводу: «Живот­ный мир в этом вто­ром рас­сказе появ­ля­ется после чело­века и в соот­но­ше­нии с ним для того, чтобы чело­век не был больше один, но чтобы у него был “помощ­ник соот­вет­ствен­ный ему”. И Адам дает имена живот­ным, кото­рых Бог к нему при­во­дит, потому что мир создан Богом для того, чтобы чело­век его совер­шен­ство­вал. И чело­век изнутри познает живые суще­ства, про­ни­кает в их тайну, пове­ле­вает их богат­ством: он — поэт, как бывает поэтом свя­щен­ник, он поэт для Бога, потому что Бог “при­вел их (живот­ных) к чело­веку, чтобы видеть, как он назо­вет их”. Тогда язык сов­па­дал с самой сущ­но­стью вещей, и этот невоз­вратно утра­чен­ный рай­ский язык обре­тают вновь не изыс­ка­тели оккуль­тизма, а только те “мило­сти­вые сердца”, о кото­рых гово­рит Исаак Сирин, те сердца, “кото­рые пла­ме­неют любо­вью ко всему твар­ному миру… к пти­цам, к зве­рям, ко всей твари’’. И дикие живот­ные мирно живут около свя­тых, как в то время, когда Адам давал им имена»[121].

Далее в иссле­ду­е­мом нами отрывке Свя­щен­ного Писа­ния идет не менее инте­рес­ный рас­сказ о сотво­ре­нии жены. Начи­ная со вто­рой поло­вины 20-го стиха и по 25‑й стих мы видим образ­ное опи­са­ние «про­цесса» тво­ре­ния жены и кар­тины их сов­мест­ной жизни в раю. Ино­гда чте­ние этого фраг­мента вызы­вает снис­хо­ди­тель­ную улыбку на лицах муж­чин… Но при­сталь­ное изу­че­ние его смысла застав­ляет уже улы­баться жен­щин, а улы­бав­шихся ранее муж­чин оно при­во­дит чуть ли не в состо­я­ние разо­ча­ро­ва­ния. Почему? Может быть, потому что у нас сфор­ми­ро­ва­лось какое-то свое пред­став­ле­ние о роли муж­чины и жен­щины в этом мире? И как оно должно быть по замыслу Божьему? Равны ли муж­чина и жен­щина в своем чело­ве­че­ском досто­ин­стве? Есть ли среди них в чем-нибудь пер­вен­ство? И если есть, то в чем оно заклю­ча­ется? Попы­та­емся в этом разобраться.

В Новой Женев­ской учеб­ной Биб­лии мы нахо­дим: «Рас­сказ о даро­ва­нии неве­сты рисует кар­тину брака до гре­хо­па­де­ния и потому как идеал пола­гает осно­ва­ние зако­нам, запре­ща­ю­щим пре­лю­бо­де­я­ние (Ис. 20:14; Евр. 13:14). Явля­ясь по своей сути образ­цом, этот брак дает осно­ва­ние для управ­ле­ния семьей и цер­ко­вью (1 Кор. 11:3–12; 1 Тим. 2:12–13), а также явля­ется про­об­ра­зом вза­и­мо­от­но­ше­ний Хри­ста и Его Церкви (Еф. 5:22–32). В Быт. 1:26–27 гово­рится о раз­ли­чии людей по полу как муж­чины и жен­щины; здесь же цен­тром повест­во­ва­ния явля­ется их вза­и­мо­связь как мужа и жены.

“помощ­ника”. Слово “помощ­ник” (20‑й стих) пока­зы­вает “непол­ноту”, сво­его рода недо­ста­точ­ность муж­чины, а не более низ­кое поло­же­ние жен­щины. Помощь, о кото­рой здесь идет речь, не столько пред­по­ла­гает физи­че­скую работу, сколько содей­ствие в фор­ми­ро­ва­нии духов­ного мира.

“соот­вет­ствен­ного ему”. Евр. слово “кене­гдо” допус­кает два пони­ма­ния: 1) “допол­ня­ю­щий”; 2) “сто­я­щий рядом”. Но в любом слу­чае, и муж­чина, и жен­щина несут в себе образ Божий (Быт. 1:26‒27).

“креп­кий сон”. Еврей­ское слово тар­дема, кото­рое пере­ве­дено сло­вом “сон”, ука­зы­вает на то, что далее должно про­изойти собы­тие, име­ю­щее колос­саль­ное духов­ное зна­че­ние, смысл кото­рого рас­кры­ва­ется не сразу»[122].

«…взял одно изребр его, и закрыл то место пло­тию». Помимо того, что «ребро» — в первую оче­редь образ, гово­ря­щий о тес­ной связи муж­чины и жен­щины, суще­ствуют раз­лич­ные вер­сии по поводу того, какая именно из частей тела муж­чины это может быть. Одна из них — отсут­ству­ю­щая «ножка» в одной из муж­ских хро­мо­сом — «Y», тогда как во всех жен­ских хро­мо­со­мах две «ножки» — «X».

Далее в Женев­ской учеб­ной Биб­лии читаем: «“создал”. Букв. “построил”. Гла­гол еврей­ского языка “ваи­вен” (“стро­ить”) упо­треб­лен здесь в необыч­ном для себя зна­че­нии, кото­рое еврей­ские тол­ко­ва­тели, соот­нося с суще­стви­тель­ным “бина” (“инту­и­тив­ное пони­ма­ние”), объ­яс­няют так: жен­щина наде­лена от Бога более силь­ной интуицией.

“будет назы­ваться женою”. Евр.: “иша” — жен­щина, жена, “иш” — муж­чина, муж. Общий корень этих слов ука­зы­вает на духов­ную общ­ность мужа и жены. Поскольку гар­мо­ния види­мого мира стро­ится на гар­мо­нии мира духов­ного, брак как соци­аль­ный инсти­тут утвер­жден Богом по прин­ципу брака духов­ного: “внут­рен­него чело­века” (Рим. 7:22; 2 Кор. 4:16) с “внеш­ним”. Образ брака про­хо­дит через все Писа­ние, оли­це­тво­ряя неру­ши­мое един­ство Бога и народа изра­иль­ского, Хри­ста и Церкви.

“оста­вит… и при­ле­пится . То есть соста­вит еди­ное целое.

“будут одна плоть”. См. Еф. 2:15–16»[123].

В 24‑м стихе речь идет, конечно же, о семье. Сего­дня на тему семьи напи­сано неве­ро­ят­ное коли­че­ство книг, в том числе и в хри­сти­ан­ском кон­тек­сте. Тем не менее не все люди могут похва­статься тем, что у них самая насто­я­щая семья, именно в том виде, в каком замыс­лил ее и запо­ве­дал нам Бог. Поэтому и мы поз­во­лим себе доба­вить пару строк на эту тему.

Ино­гда мы путаем два поня­тия — любовь как духов­ную кате­го­рию и любовь как слабо кон­тро­ли­ру­е­мый всплеск самых кра­си­вых и силь­ных эмо­ций по отно­ше­нию к дру­гому чело­веку. Конечно, мы должны бла­го­да­рить Бога за то, что Он даро­вал нам эмо­ци­о­наль­ную сферу. Можно себе пред­ста­вить, каким бы серым был мир вокруг нас без воз­мож­но­сти вос­при­ни­мать его через все богат­ство наших чувств. Напри­мер, искус­ство мы вос­при­ни­маем в первую оче­редь именно эмо­ци­о­наль­ной состав­ля­ю­щей чело­века. И ведь искус­ство — это не только укра­ше­ние мира, но и спо­соб его позна­ния, при­чем не менее важ­ный и инфор­ма­тивно насы­щен­ный, чем раци­о­наль­ное мыш­ле­ние. Эмо­ции сопро­вож­дают нас всю жизнь: радость, печаль, вос­торг, тре­пет, удив­ле­ние… Мы с ними рож­да­емся и с ними умираем.

Любовь — это тоже эмо­ции, чув­ства и при­том потря­са­ю­щие, неза­бы­ва­е­мые! Но все же любовь в первую оче­редь есть отдача себя дру­гому, жизнь ради дру­гого, что явно отно­сится к духов­ной сфере. Если гово­рить более фор­ма­ли­зо­ван­ными тер­ми­нами, то любовь есть воле­вой акт чело­века. Его нельзя заста­вить любить, как, впро­чем, и ува­жать, состра­дать и т.д. Чело­век делает это только доб­ро­вольно как лич­ност­ное суще­ство со сво­бод­ной волей. Эмо­ции же — неустой­чи­вая суб­стан­ция. Однако ими тоже можно и нужно управ­лять. И если чело­век не в состо­я­нии это делать, он очень сильно может испор­тить себе жизнь. Под управ­ле­нием чувств здесь под­ра­зу­ме­ва­ется не попытка загнать их внутрь себя, после чего чело­век может пре­вра­титься в плотно закры­тый кипя­щий котел, у кото­рого, в конце кон­цов, может сорвать крышку (вто­рую букву «к» в ряде слу­чаев можно и опу­стить). Управ­ле­ние чув­ствами про­ис­хо­дит ско­рее не с помо­щью неких «тех­ни­че­ских» при­е­мов, но каким-то непо­сти­жи­мым обра­зом — под воз­дей­ствием обнов­ля­е­мого духа, кото­рый, в свою оче­редь, непо­сред­ственно свя­зан с рели­ги­оз­но­стью чело­века, с откры­тием своей души Богу. Хотя, разу­ме­ется, суще­ствуют и пси­хо­ло­ги­че­ские прак­тики, помо­га­ю­щие чело­веку в реше­нии его про­блем. Но глав­ное — любые прак­тики будут бес­по­лезны, если не сде­лать необ­хо­ди­мых сдви­гов в основе чело­ве­че­ского есте­ства — в его духов­ной сфере.

Итак, два совер­шенно незна­ко­мых чело­века, встре­тив­шись в этой жизни, испы­ты­вают друг к другу самые неж­ные чув­ства. Но реше­ние соеди­нить свои судьбы должно быть осно­вано не столько на чув­ствах, сколько на духов­ном уровне, на твер­дом и окон­ча­тель­ном реше­нии посвя­тить свою жизнь дру­гому чело­веку. При­том, как бы ни менялся в даль­ней­шем эмо­ци­о­наль­ный фон, при­ня­тое реше­ние должно оста­ваться незыб­ле­мым. Здесь суще­ствует очень про­стая зако­но­мер­ность. Если чело­век про­сит Бога помочь в его семей­ной жизни, в том числе укра­сить ее не про­сто неуга­си­мым, но и все воз­рас­та­ю­щим чув­ством любви, Бог нико­гда не оста­вит ищу­щего Его чело­века. И обя­за­тельно помо­жет. Издревле в Церкви известны чин обру­че­ния и Таин­ство Брака (вен­ча­ние). И, разу­ме­ется, сов­мест­ное при­ча­стие Свя­тых Таин, испо­ведь чле­нов семьи и пр. Все это — про­яв­ле­ние Боже­ствен­ного домо­стро­и­тель­ства. А насто­я­щую хри­сти­ан­скую семью так и назы­вают — малая Цер­ковь. Но перед тем, как хотя бы обру­читься друг другу, Цер­ковь сове­тует: еще раз поду­майте, про­чув­ствуйте друг друга, дей­стви­тельно ли вы нашли именно вашу поло­винку? Мно­гие из нас понят, как еще в совет­ские вре­мена на госу­дар­ствен­ном уровне пред­ста­ви­тели вла­сти пони­мали, что свя­зать себя семей­ными узами — серьез­ный шаг, не тер­пя­щий ско­ро­па­ли­тель­ного, лишь эмо­ци­о­наль­ного реше­ния. «Выйти замуж после двух дней зна­ком­ства — верх лег­ко­мыс­лия. Нужно все хоро­шенько обду­мать… Дней пять…» — как гово­рил один пер­со­наж зна­ме­ни­того оска­ро­нос­ного фильма. Поэтому после подачи заяв­ле­ния в ЗАГС пред­ла­га­ется еще подо­ждать — мини­мум 1 месяц. Цер­ковь пол­но­стью согласна с такой поста­нов­кой вопроса и пред­ла­гает какое-то время (мини­мум несколько меся­цев) подо­ждать с окон­ча­тель­ным реше­нием, чтобы оно созрело, что назы­ва­ется, во благовремении.

Нако­нец, два чело­века поже­ни­лись и обвен­ча­лись (соче­таться граж­дан­ским бра­ком без вен­ча­ния, конечно, можно, но для пра­во­слав­ного хри­сти­а­нина это как-то странно и неесте­ственно, вен­ча­ние же без реги­стра­ции в ЗАГСе невоз­можно в прин­ципе)[124]. Роди­лась семья. Между супру­гами про­ис­хо­дит даль­ней­шее врас­та­ние друг в друга. Еще недавно совер­шенно чужой чело­век ста­но­вится род­ным. Самое глав­ное — не по крови, но по духу. И род­ство это может быть гораздо силь­нее, чем род­ство по крови. Обра­зу­ется целост­ная форма бытия. Муж пере­жи­вает за свою жену больше, чем за самого себя. Или, если муж пора­нит палец, жене будет боль­нее, чем ему. И эти два чело­века не только спо­собны не надо­едать друг другу, но даже оста­ваться все­гда в чем-то неожи­дан­ными, новыми друг для друга и еще больше люби­мыми. Мы не раз в своей жизни слы­шали откро­ве­ния: «Кажется, я его всю жизнь знаю! Но мне с ним все равно инте­ресно!» А кто-то может сви­де­тель­ство­вать об этом на при­мере своей семьи. И неда­ром воз­никло выска­зы­ва­ние «уме­реть в один день». Когда-то на Руси был обы­чай — после смерти одного из супру­гов дру­гой ухо­дил в мона­стырь, если, конечно, дети уже ста­но­ви­лись взрос­лыми. Автор этих строк похо­ро­нил сво­его отца через 40 дней после того, как похо­ро­нил маму, — папа не выдер­жал раз­луки с люби­мой… Они были зна­комы еще с 1‑го класса. Уже тогда папа начал уха­жи­вать за мамой —  при­но­сил с собой в школу яблоки и тай­ком клал ей под парту. Потом была юность, война, фронт и мир­ная жизнь. Закон­чился их зем­ной путь в 2001 г. Роди­те­лям было по 78 лет, из кото­рых 56 они про­жили нераз­лучно вме­сте как муж и жена…

Муж и жена. Как уже было ска­зано, в еврей­ском языке они зву­чат «иш» и «иша», то есть слова одного корня. Они более точно выра­жают суть явле­ния, чем слова раз­но­ко­рен­ные. В рус­ском языке есть соот­вет­ству­ю­щий им пере­вод: муж и жен­щина, кото­рая заму­жем. При­чем рус­ский язык под­чер­ки­вает еще одно важ­ное свой­ство семьи — жена стоит как бы за спи­ной у мужа. И этот факт никак не ума­ляет ее досто­ин­ство. Наобо­рот, она при­кры­вает собой самое неза­щи­щен­ное место мужа — спину. А муж, соот­вет­ственно, делает то же самое по отно­ше­нию к жене. Кстати, в Япо­нии после того, как влюб­лен­ные при­зна­лись друг другу в своих чув­ствах, они при­жи­ма­ются друг к другу спи­нами, в отли­чие от евро­пей­цев, кото­рые сли­ва­ются в страст­ном поцелуе.

Но даже такая форма — муж и жена — не есть еще совер­шен­ство, не есть пол­нота. И только тогда, когда появ­ля­ются дети, можно гово­рить о совер­шен­ной форме: «И бла­го­сло­вил их Бог, и ска­зал им Бог: пло­ди­тесь и раз­мно­жай­тесь, и напол­няйте землю, и обла­дайте ею..» (Быт. 1:28). К сожа­ле­нию, очень печально видеть, как в послед­нее время наби­рает попу­ляр­ность феми­низм и вся­кого рода явле­ния вроде «чайл­дфри»[125]. Самое инте­рес­ное, что, когда в семье появ­ля­ется ребе­нок и ста­но­вится для роди­те­лей (а также для бабу­шек и деду­шек) самым люби­мым суще­ством на земле, роди­тели малыша меньше друг друга любить не будут. Как заме­ча­тельно ска­зал об этом в песне «Спа­сибо, род­ная», посвя­щен­ной своей жене, ушед­ший совсем моло­дым из нашего мира ленин­град­ский ком­по­зи­тор и поэт Вик­тор Резников:

Слад­кий сон пога­сил глаз лас­ко­вых пламя,
Тихо губы твои чуть трону губами я.
А на губах твоих уста­лый день затих,
Ты сладко спишь, а я шепчу тебе, родная:
Спа­сибо за день, спа­сибо за ночь,
Спа­сибо за сына и за дочь,
Спа­сибо за то, что средь боли и зла
Наш тес­ный мирок ты сберегла.

Дети по замыслу Божьему — одна лишь радость. Только после гре­хо­па­де­ния жен­щина стала рожать их, испы­ты­вая боль: «[Бог] жене ска­зал: умно­жая умножу скорбь твою в бере­мен­но­сти твоей; в болезни будешь рож­дать детей…» (Быт. 3:16). Любовь как духов­ное еди­не­ние имеет свое про­дол­же­ние — эмо­ци­о­наль­ное един­ство и, конечно же, един­ство телес­ное. Только в этом слу­чае, когда телес­ная бли­зость явля­ется внеш­ним про­яв­ле­нием бли­зо­сти духов­ной, она при­но­сит не про­сто физи­че­ское удо­воль­ствие, но насто­я­щую яркую, силь­ней­шую радость на всех уров­нях чело­ве­че­ского есте­ства, потому что бла­го­слов­лена Самим Богом. Потому что и в телес­ной сфере по-насто­я­щему любя­щий чело­век ста­ра­ется не столько сам полу­чить удо­воль­ствие, сколько отдать себя для люби­мого. А рож­ден­ных в любви детей можно сразу отли­чить по их луче­зар­ной улыбке и све­тя­щимся, пол­ным дове­рия гла­зам. Для них мир — это сплош­ная любовь, добро и счастье.

В семье про­ис­хо­дит еще одна, каза­лось бы, пара­док­саль­ная вещь: не теряя своей инди­ви­ду­аль­но­сти, чело­век живет более пол­ной жиз­нью, будучи мужем (или женой). Мы не рас­тво­ря­емся пол­но­стью, без остатка друг в друге. Мы живем друг для друга. И это раз­ные вещи. Также можно ска­зать об отно­ше­ниях между роди­те­лями и детьми. Все члены семьи — лич­но­сти. Поэтому любовь пред­по­ла­гает ува­же­ние к сво­боде дру­гого чело­века. Разу­ме­ется, чем меньше ребе­нок, тем более мы вынуж­дены огра­ни­чи­вать его сво­боду. Но чем больше он под­рас­тает, тем более мы дове­ряем ему, чтобы он начи­нал осо­зна­вать ответ­ствен­ность за свою сво­боду выбора. Плюс дове­рие к соб­ствен­ному ребенку логично выте­кает из любви к нему. Любви в прин­ципе не может быть без дове­рия. В конце кон­цов, ребе­нок, вырос­ший в таких усло­виях, совер­шенно есте­ственно впи­тает в себя прин­ципы постро­е­ния семьи и будет дальше их при­ме­нять уже в новой, своей семье.

И нако­нец, послед­ний стих вто­рой главы книги Бытие: «И были оба наги, Адам и жена его, и не сты­ди­лись». Очень инте­рес­ная фраза. Речь как раз идет о глу­бине духов­ного вза­и­мо­про­ник­но­ве­ния. Разве сты­дятся друг друга малень­кие дети со своей врож­ден­ной духов­ной чисто­той? Стыд воз­ни­кает из-за боязни неадек­ват­ной реак­ции дру­гого чело­века на мое тело. Но ведь Бог ничего «непри­лич­ного» не созда­вал. Откуда тогда у нас этот страх? Дело в том, что после гре­хо­па­де­ния мы разу­чи­лись смот­реть друг на друга бес­страстно. По этому поводу есть одна заме­ча­тель­ная фраза: «В чело­ве­че­ском теле нет ничего непри­лич­ного. Непри­лич­ными могут быть только наши мысли». Нам это сей­час почти невоз­можно пред­ста­вить, но чело­век может и дол­жен кон­тро­ли­ро­вать даже такие, каза­лось бы, инстинк­тив­ные вещи, как поло­вое вле­че­ние. Мы еще не раз убе­димся в том, что очень мно­гое, что мы сего­дня счи­таем типич­ным, отнюдь не явля­ется нор­маль­ным (смерть, болезнь, боль­шие труд­но­сти в управ­ле­нии собой, а также любые дру­гие несо­вер­шен­ства чело­века). Нынеш­нее состо­я­ние чело­века очень сильно отли­ча­ется от пер­во­здан­ного, так как явля­ется резуль­та­том гре­хо­па­де­ния. Но чело­век был создан совер­шен­ным: «И ска­зал Бог: сотво­рим чело­века по образу Нашему (и) по подо­бию Нашему… И сотво­рил Бог чело­века по образу Сво­ему, по образу Божию сотво­рил его; муж­чину и жен­щину сотво­рил их» (Быт. 1:26–27). В. Н. Лос­ский пишет: «[В чело­веке] дух дол­жен был нахо­дить себе пищу в Боге, жить Богом; душа должна была питаться духом; тело должно было жить душею, — таково было пер­во­на­чаль­ное устро­е­ние бес­смерт­ной при­роды чело­века. Отвра­тив­шись от Бога, дух вме­сто того, чтобы давать пищу душе, начи­нает жить за счет души, пита­ясь ее сущ­но­стью (тем, что мы обычно назы­ваем “духов­ными цен­но­стями”); душа, в свою оче­редь, начи­нает жить жиз­нью тела, это — про­ис­хож­де­ние стра­стей; и, нако­нец, тело, вынуж­ден­ное искать себе пищу вовне, в без­душ­ной мате­рии, нахо­дит в итоге смерть. Чело­ве­че­ский состав рас­па­да­ется»[126].

Также под тер­ми­ном «нагота» мы можем пони­мать дове­рие, пол­ную свою откры­тость для дру­гого чело­века. Это тоже сей­час прак­ти­че­ски невоз­можно себе пред­ста­вить. Мы так при­выкли жить, посто­янно ощу­щая потен­ци­аль­ную угрозу со сто­роны внеш­него мира… Но вспом­ним отры­вок из худо­же­ствен­ного фильма «Михайло Ломо­но­сов», сня­того на Мос­фильме в 1986 г. В нем отрок Михайло на пло­щади в каком-то городке уви­дел при­бли­жав­ше­гося пре­ступ­ника с кон­во­и­рами. В то время пой­ман­ного зло­дея водили по ули­цам, чтобы он ука­зал на своих сообщ­ни­ков. Таким обра­зом, след­ствен­ные органы пыта­лись найти дру­гих участ­ни­ков пре­ступ­ной группы, а зло­дей наде­ялся на смяг­че­ние нака­за­ния. И лихо­имец мог ука­зать вообще на любого чело­века в толпе, не важно — насто­я­щего сво­его сообщ­ника или абсо­лютно неви­нов­ного, что достав­ляло пре­ступ­нику какое-то пато­ло­ги­че­ское удо­воль­ствие. После чего оприч­ники хва­тали ука­зан­ного чело­века. Люди это знали, поэтому, когда видели на улице такую про­цес­сию, в ужасе убе­гали кто куда. Что и сде­лали в тот самый момент, когда Михайло вме­сте с про­хо­жими уви­дел зло­дея с оприч­ни­ками. Но в отли­чие от дру­гих Михайло никуда не убе­жал. И когда к нему подо­шел кон­вой с пре­ступ­ни­ком, тот при­стально посмот­рел юноше в глаза. И уви­дел совер­шенно невин­ный и чистый взгляд. В конце кон­цов, у зло­дея не хва­тило сме­ло­сти ука­зать на Михайло. Огром­ное дове­рие Михайло людям обез­ору­жило преступника…

Когда мы бес­ко­нечно дове­ряем дру­гому чело­веку, зачем нам от него что-то скры­вать? Нагота — это абсо­лют­ная неза­щи­щен­ность друг перед дру­гом. О какой защите может идти речь, когда передо мной — моя жена (или муж), а зна­чит, мое про­дол­же­ние, тот же «я», но только дру­гой? И такое глу­боко мисти­че­ское, рели­ги­оз­ное един­ство в браке воз­можно только между муж­чи­ной и жен­щи­ной, как бы ни пыта­лись дока­зать обрат­ное при­вер­женцы нетра­ди­ци­он­ных форм сек­су­аль­ной ори­ен­та­ции. Вспом­ним строки из песни «Про­щаль­ная» барда Алек­сандра Доль­ского, кото­рый обла­дает исклю­чи­тель­ной кра­со­той слова и мело­дич­но­стью музыки:

При­ни­май судьбу отрадно,
не ищи дру­гих причин —
раз­де­ли­лись беспощадно
мы на жен­щин и мужчин.

Раз­де­ле­ние на жен­щин и муж­чин, однако, не озна­чает, что каж­дый из нас в отдель­но­сти в чем-то непол­но­це­нен, ущер­бен. Воз­можно, чита­тель здесь обна­ру­жит про­ти­во­ре­чие с тем, что было напи­сано выше, когда речь шла о семье, пол­ноте бытия в каче­стве мужа и жены. Но это — кажу­ще­еся про­ти­во­ре­чие, так назы­ва­е­мая анти­но­мия[127]. Мы еще не раз встре­тимся с этим явле­нием, корни кото­рого ухо­дят в попытку все и вся объ­яс­нить исклю­чи­тельно раци­о­нально, с пози­ций логики.

Итак, муж­чина и жен­щина — не части целого, но каж­дый сам по себе — цель­ность, несмотря на при­су­щие имот­ли­чия. Суще­ствует тер­мин андро­гин­ность[128]. Его, правда, чаще при­ме­няют в аспекте сме­ше­ния муж­ских и жен­ских качеств, однако этот тер­мин вполне упо­тре­бим и в бого­слов­ском кон­тек­сте. Речь идет о том, что не про­сто в каж­дом муж­чине есть «немного» жен­щины и в каж­дой жен­щине — «немного» муж­чины. Дело в том, что каж­дый из нас обла­дает целост­но­стью, завер­шен­но­стью в лич­ност­ном смысле. А лич­ность, как уже было ска­зано, — не часть чего- то, но носи­тель в себе целого. Поэтому и муж­чина, и жен­щина в рав­ной сте­пени несут в себе досто­ин­ство чело­века, образ и подо­бие Божие.

«Образ и подо­бие Божие». Эту фразу мы очень часто встре­чаем не только в бого­слов­ской лите­ра­туре. Будет логично все же разо­браться, что пони­ма­ется в пра­во­слав­ном бого­сло­вии под этими терминами?

Дать пол­ное, исчер­пы­ва­ю­щее опре­де­ле­ние образа Божьего невоз­можно. Хотя бы потому, что эта кате­го­рия — из обла­сти нетвар­ного, ухо­дя­щая своим нача­лом к Богу — непо­сти­жи­мому и запре­дель­ному. Впро­чем, по этой же при­чине в бого­сло­вии и дру­гие мно­гие поня­тия также не имеют точ­ного опре­де­ле­ния, и тем не менее эти тер­мины и фор­му­ли­ровки не про­сто суще­ствуют, но играют важ­ней­шую роль в пра­во­слав­ном бого­сло­вии, так как посред­ством обра­зов, каким-то ирра­ци­о­наль­ным, но абсо­лютно реаль­ным спо­со­бом чело­век пони­мает, о чем идет речь.

Итак, образ Божий в чело­веке — это то, что в каж­дом из нас не от твар­ного мира, не от земли, не от «адама́». Образ Божий — незри­мая нить, кото­рая свя­зы­вает каж­дого чело­века с Богом, кото­рую ника­ким спо­со­бом и нико­гда невоз­можно обо­рвать. Именно поэтому еще гово­рят, что «на самом деле сто­про­цент­ных ате­и­стов не суще­ствует». Вспо­ми­на­ются строки из сти­хо­тво­ре­ния «Песня вол­шеб­ника» Юлия Кима:

И даже тонень­кую нить
Не в состо­я­ньи разрубить
Сталь­ной клинок!

Образ Божий — это бого­срод­ный корень, кото­рый род­нит чело­века с Богом. Образ Божий — это те каче­ства чело­века, кото­рые делают его похо­жим на Бога и отли­чают от даже самых высо­ко­раз­ви­тых живот­ных, напри­мер —  спо­соб­ность к твор­че­ству. Снова при­ве­дем цитату из оды «Бог» Г. Р. Державина:

…Но Ты во мне сияешь
Вели­че­ством Твоих доброт;
Во мне Себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод…

Подо­бие Божие — это то, что дано нам как потен­циал, кото­рый нужно еще реа­ли­зо­вать. Это — цель, к кото­рой стре­мится чело­век — соеди­ниться с Богом или обо́житься, стать сыном Божиим, но «не по при­роде, а по бла­го­дати». «Вот как велика цель чело­века. Ее нельзя сво­дить лишь к тому, чтобы стать лучше, чище, чест­нее, вели­ко­душ­нее; но — стать богом по Бла­го­дати. Когда чело­век соеди­нится с Богом, он и сам ста­но­вится богом по Бла­го­дати»[129]. Для реа­ли­за­ции этой цели мы, соб­ственно, и живем.

Вот, что пишет на эту тему В. Н. Лос­ский: «Если чело­век содер­жит в себе все вхо­дя­щие в мир эле­менты, то не в этом его истин­ное совер­шен­ство, его слава: “Нет ничего заме­ча­тель­ного в том, — гово­рит свя­той Гри­го­рий Нис­ский, — что хотят сде­лать из чело­века образ и подо­бие все­лен­ной; ибо земля пре­хо­дит, небо изме­ня­ется и всё их содер­жи­мое столь же пре­хо­дяще, как и содер­жа­щее”. <…> Совер­шен­ство чело­века заклю­ча­ется не в том, что упо­доб­ляет его сово­куп­но­сти твар­ного, а в том, что отли­чает его от кос­моса и упо­доб­ляет Творцу. Откро­ве­ние гово­рит нам, что чело­век был создан по образу и подо­бию Божию.

Все отцы Церкви, как восточ­ные, так и запад­ные, видят в самом факте сотво­ре­ния чело­века по образу и подо­бию Бога пре­веч­ную соустро­ен­ность, пер­во­на­чаль­ную согла­со­ван­ность между суще­ством чело­ве­че­ским и суще­ством Божественным.

Чело­век, по мысли свя­того Гри­го­рия Паламы, больше “по образу Божию, нежели ангелы, потому что его соеди­нен­ный с телом дух обла­дает живи­тель­ной силой, кото­рой он оду­шев­ляет свое тело и управ­ляет им. Это та спо­соб­ность, кото­рой нет у анге­лов, духов бес­те­лес­ных, хотя они и ближе к Богу в силу про­стоты своей духов­ной природы”. <…>

Образ Божий в чело­веке, поскольку он — образ совер­шен­ный, постольку он, по свя­тому Гри­го­рию Нис­скому, и образ непо­зна­ва­е­мый, ибо, отра­жая пол­ноту сво­его Пер­во­об­раза, он дол­жен также обла­дать и Его непо­зна­ва­е­мо­стью. Поэтому мы и не можем опре­де­лить, в чем состоит в чело­веке образ Божий. <…> Свя­той Гри­го­рий Нис­ский видит свой­ствен­ное чело­веку, как создан­ному по образу Божию, прежде всего в том, что “чело­век осво­бож­ден от необ­хо­ди­мо­сти и не под­чи­нен вла­ды­че­ству при­роды, но может сво­бодно само­опре­де­ляться по сво­ему усмот­ре­нию. Ибо доб­ро­де­тель неза­ви­сима и сама по себе госпожа”. <…>

Итак, как сотво­рен­ный по образу Божию, чело­век явля­ется суще­ством лич­ност­ным. Он — лич­ность, кото­рая не должна опре­де­ляться своей при­ро­дой, но сама может опре­де­лять при­роду, упо­доб­ляя ее сво­ему Боже­ствен­ному Первообразу.

Чело­ве­че­ская лич­ность — не часть суще­ства чело­ве­че­ского, подобно тому, как Лица Пре­свя­той Тро­ицы — не части суще­ства Боже­ствен­ного. Поэтому сооб­раз­ность Богу не отно­сится к какому-то одному эле­менту чело­ве­че­ского состава, но ко всей чело­ве­че­ской при­роде в ее целом. Пер­вый чело­век, содер­жав­ший в себе всю сово­куп­ность чело­ве­че­ской при­роды, был также и един­ствен­ной лич­но­стью: “Ибо имя Адам, — гово­рит свя­той Гри­го­рий Нис­ский, — не дается теперь пред­мету твар­ному, как в после­ду­ю­щих повест­во­ва­ниях. Но сотво­рен­ный чело­век не имеет осо­бого имени, это все­че­ло­век, то есть заклю­ча­ю­щий в себе все чело­ве­че­ство. Итак, бла­го­даря этому обо­зна­че­нию все­общ­но­сти при­роды Адама мы при­гла­ша­емся понять, что Боже­ствен­ные Про­ви­де­ние и Сила охва­ты­вают в пер­во­здан­ном весь род человеческий…”

Таким обра­зом, люди обла­дают еди­ной общей при­ро­дой во мно­гих чело­ве­че­ских лич­но­стях. Это раз­ли­чие при­роды и лич­но­сти в чело­веке не менее труд­но­уло­вимо, чем ана­ло­гич­ное раз­ли­чие еди­ной при­роды и трех Лиц в Боге. Прежде всего, сле­дует дать себе отчет в том, что мы не знаем лич­но­сти, ипо­стаси чело­ве­че­ской в истин­ном ее выра­же­нии, сво­бод­ном от вся­кой при­меси. То, что мы обычно назы­ваем “лич­но­сти”, “лич­ное”, обо­зна­чает ско­рее инди­виды, инди­ви­ду­аль­ное. Мы при­выкли счи­тать эти два выра­же­ния — лич­ность и инди­вид — почти что сино­ни­мами; мы оди­на­ково поль­зу­емся и тем и дру­гим, чтобы выра­зить одно и то же. Однако в извест­ном смысле инди­вид и лич­ность имеют про­ти­во­по­лож­ное зна­че­ние; инди­вид озна­чает извеч­ное сме­ше­ние лич­но­сти с эле­мен­тами, при­над­ле­жа­щими общей при­роде, тогда как лич­ность, напро­тив, озна­чает то, что от при­роды отлично. <…>

Поня­тие лич­но­сти пред­по­ла­гает сво­боду по отно­ше­нию к при­роде, лич­ность — сво­бодна от своей при­роды, она своей при­ро­дой не опре­де­ля­ется. Чело­ве­че­ская ипо­стась может само­осу­ществ­ляться только в отказе от соб­ствен­ной воли, от того, что нас опре­де­ляет и пора­бо­щает есте­ствен­ной необ­хо­ди­мо­стью. Инди­ви­ду­аль­ное, само­утвер­жда­ю­ще­еся, в кото­ром лич­ность сме­ши­ва­ется с при­ро­дой и теряет свою истин­ную сво­боду, должно быть сокру­шено. В этом — основ­ной прин­цип аскезы: сво­бод­ный отказ от соб­ствен­ной своей воли, от види­мо­сти инди­ви­ду­аль­ной сво­боды, чтобы вновь обре­сти истин­ную сво­боду — сво­боду лич­но­сти, кото­рая есть образ Божий, свой­ствен­ный каж­дому человеку. <…>

Итак, то, что соот­вет­ствует в нас образу Божию, не есть часть нашей при­роды, а наша лич­ность, кото­рая заклю­чает в себе при­роду. Взя­тая от Адама Ева — “кость от кости его и плоть от плоти его”, новая чело­ве­че­ская лич­ность, допол­няла при­роду Адама, была той же при­ро­дой, той же пло­тью. <…> Как образ Божий, чело­век — суще­ство лич­ност­ное, сто­я­щее перед Богом. Бог обра­ща­ется к нему как к лич­но­сти, и чело­век ему отве­чает. Свя­той Васи­лий Вели­кий гово­рит, что чело­век есть тварь, полу­чив­шая пове­ле­ние стать богом. Но это пове­ле­ние, обра­щен­ное к чело­ве­че­ской сво­боде, не есть при­нуж­де­ние. Как суще­ство лич­ност­ное, чело­век может при­нять или отверг­нуть волю Божию. <…>

Чело­век был создан совер­шен­ным. Это не озна­чает, что его пер­во­здан­ное состо­я­ние сов­па­дало с конеч­ной целью, что он был соеди­нен с Богом с самого момента сво­его сотво­ре­ния. До гре­хо­па­де­ния Адам не был ни “чистой при­ро­дой”, ни чело­ве­ком обό­жен­ным… Совер­шен­ство пер­во­здан­ной при­роды выра­жа­лось, прежде всего, в этой спо­соб­но­сти при­об­щаться к Богу, все более и более при­леп­ляться к пол­ноте Боже­ства, кото­рая должна была про­ни­зать и пре­об­ра­зить всю твар­ную при­роду. Свя­той Гри­го­рий Бого­слов под­ра­зу­ме­вал именно эту выс­шую спо­соб­ность чело­ве­че­ского духа, когда гово­рил о Боге, вду­ва­ю­щем в чело­века вме­сте со Своим дыха­нием “частицу Сво­его Боже­ства” — бла­го­дать, кото­рая с самого начала в душе при­сут­ство­вала, давая ей спо­соб­ность вос­при­ни­мать и усва­и­вать эту обо­жа­ю­щую ее энер­гию. Ибо чело­ве­че­ская лич­ность была при­звана, по уче­нию свя­того Мак­сима Испо­вед­ника, “соеди­нить любо­вью при­роду твар­ную с при­ро­дой нетвар­ной, явля­ясь в един­стве и тож­де­стве стя­жа­нием бла­го­дати”. Един­ство и тож­де­ство отно­сятся здесь к лич­но­сти, к чело­ве­че­ской ипо­стаси. Таким обра­зом, чело­век дол­жен был соеди­нить по бла­го­дати две при­роды в своей твар­ной ипо­стаси, стать “твар­ным богом”, “богом по бла­го­дати” в отли­чие от Хри­ста — лич­но­сти Боже­ствен­ной, вос­при­няв­шей при­роду чело­ве­че­скую. Для дости­же­ния этой цели необ­хо­димо вза­и­мо­дей­ствие обеих воль: с одной сто­роны, обо­жа­ю­щая Боже­ствен­ная воля, сооб­ща­ю­щая бла­го­дать Духом Свя­тым, при­сут­ству­ю­щим в чело­ве­че­ской лич­но­сти; с дру­гой — чело­ве­че­ская воля, под­чи­ня­ю­ща­яся воле Божией в своем при­я­тии бла­го­дати, в ее стя­жа­нии, в отдаче своей при­роды для пол­ного бла­го­дат­ного про­ник­но­ве­ния. Так как воля есть дей­ствен­ная сила разум­ной при­роды, она будет дей­ство­вать по бла­го­дати в той мере, в какой при­рода будет при­об­щаться бла­го­дати, будет упо­доб­ляться Богу силой “огня изменяющего”. <…>

Сооб­раз­ность есть отме­ча­ю­щая при­роду Боже­ствен­ная печать, кото­рая создает лич­ное отно­ше­ние к Богу, отно­ше­ние для каж­дого чело­ве­че­ского суще­ства “уни­каль­ное”. Это отно­ше­ние ста­но­вится реаль­ным, осу­ществ­ля­ется посред­ством воли, направ­ля­ю­щей при­роду к Богу, в Кото­ром чело­век дол­жен найти пол­ноту сво­его бытия»[130].

В заклю­че­ние сде­лаем выводы, кото­рые охва­тят не только тему «Чело­век», но и тему «Твар­ный мир». Соеди­няет же здесь две эти темы, как и в жизни, Цер­ковь. Помо­жет нам в этом уди­ви­тельно глу­бо­кий и тон­кий бого­слов, наш сооте­че­ствен­ник, яркий хри­сти­а­нин и истин­ный член Пра­во­слав­ной Церкви Вла­ди­мир Нико­ла­е­вич Лос­ский: «Шестод­нев гео­цен­три­че­ски повест­вует о том, как раз­вер­ты­ва­лось сотво­ре­ние мира; эти шесть дней — сим­волы дней нашей недели — ско­рее иерар­хи­че­ские, чем хро­но­ло­ги­че­ские. Отде­ляя друг от друга создан­ные одно­вре­менно в пер­вый день эле­менты, они опре­де­ляют кон­цен­три­че­ские круги бытия, в цен­тре кото­рых стоит чело­век как их потен­ци­аль­ное завер­ше­ние»[131].

«По уче­нию свя­того Мак­сима Испо­вед­ника, пер­вый чело­век был при­зван вос­со­еди­нить в себе всю сово­куп­ность твар­ного бытия; он дол­жен был одно­вре­менно достиг­нуть совер­шен­ного еди­не­ния с Богом и таким обра­зом сооб­щить состо­я­ние обό­же­ния всей твари… Чело­век — не такое суще­ство, кото­рое было бы отде­лено от осталь­ной твари; по самой своей при­роде он свя­зан со всем миром, и апо­стол Павел сви­де­тель­ствует о том, что вся тварь с надеж­дою ожи­дает буду­щей славы, кото­рая должна открыться в сынах Божиих (Рим. 8:18–22). Ощу­ще­ние “кос­ми­че­ского” нико­гда не было чуждо духов­ному аспекту Восточ­ной Церкви. Оно выра­жа­ется как в бого­сло­вии, так и в литур­ги­че­ской поэ­зии, в ико­но­гра­фии, а может быть, глав­ным обра­зом в аске­ти­че­ских тво­ре­ниях учи­те­лей духов­ной жизни: “Что такое сердце милу­ю­щее?” — спра­ши­вает себя свя­той Исаак Сирин и отве­чает: “Воз­го­ра­ние сердца у чело­века о всем тво­ре­нии, о людях, о пти­цах, о живот­ных, о демо­нах и о вся­кой твари. При вос­по­ми­на­нии о них и при воз­зре­нии на них очи у чело­века исто­чают слезы от вели­кой и силь­ной жало­сти, объ­ем­лю­щей сердце. И от вели­кого тер­пе­ния уми­ля­ется сердце его, и не может оно выне­сти, или слы­шать, или видеть какого-нибудь вреда, или малой печали, пре­тер­пе­ва­е­мых тва­рью. А посему и о бес­сло­вес­ных и о вра­гах истины, и о дела­ю­щих ему вред еже­часно со сле­зами при­но­сит молитву, чтобы сохра­ни­лись они и очи­сти­лись; а также и о есте­стве пре­смы­ка­ю­щихся молится с вели­кою жало­стью, какая без меры воз­буж­да­ется в сердце его, по упо­доб­ле­нию в сем Богу”. На пути сво­его соеди­не­ния с Богом чело­век не отстра­няет от себя твар­ного, но соби­рает в своей любви весь раз­дроб­лен­ный гре­хом кос­мос, чтобы был он в конце пре­об­ра­жен бла­го­да­тью»[132].

Можно доба­вить, что очень инте­ресно наблю­дать, как малыши играют с неоду­шев­лен­ными пред­ме­тами. Малень­кие дети как раз пыта­ются их «оду­ше­вить» — у них совер­шенно есте­ственно начи­нают «раз­го­ва­ри­вать» не только куклы, плю­ше­вые мишки и зай­чики, но и игру­шеч­ные домики, машинки, поезда, само­леты, даже ино­гда мячики или ботинки, когда поте­ря­ются и «ищут» друг друга. Кстати, ста­но­вятся «живыми» в созна­нии ребенка не только игру­шеч­ные машины и само­леты, но и самые насто­я­щие. У малыша не воз­ни­кает допол­ни­тель­ных вопро­сов, когда ему гово­рят, что машина на сто­янке «спит», потому что она «устала». При­том ребе­нок совер­шенно серьезно (и абсо­лютно пра­вильно!) счи­тает, что попав­шей в ава­рию машине, порван­ному ботинку или лоп­нув­шему мячику тоже может быть больно. Малыш хочет и уже по-сво­ему пыта­ется сде­лать так, чтобы были счаст­ливы все — люди, звери, машинки (насто­я­щие и игру­шеч­ные), в общем, весь мир. Все это — уди­ви­тель­ное под­твер­жде­ние высо­чай­шего при­зва­ния чело­века, кото­рое ребе­нок инту­и­тивно чув­ствует с ран­него детства.

«Гре­че­ские отцы гово­рят, что чело­век был сотво­рен в послед­ний день для того, чтобы войти во все­лен­ную как царь в свои чер­тоги. “Как свя­щен­ник и про­рок”, — добав­ляет Фила­рет, мит­ро­по­лит Мос­ков­ский, при­да­вая биб­лей­ской кос­мо­ло­гии литур­ги­че­ский аспект. Для этого вели­кого бого­слова про­шлого века[133] сотво­ре­ние мира уже преду­го­тов­ляет Цер­ковь, кото­рая пред­на­чи­на­ется в зем­ном раю, с пер­выми людьми. Бого­от­кро­вен­ные книги явля­ются для него свя­щен­ной исто­рией мира, кото­рая начи­на­ется с сотво­ре­ния неба и земли и кон­ча­ется новым небом и новой зем­лей Апо­ка­лип­сиса. Исто­рия мира есть исто­рия Церкви — мисти­че­ской основы мира. <…>

Мир был создан из ничего одной только волей Божией, это — его начало. Он был создан для сопри­ча­стия пол­ноте Боже­ствен­ной жизни, это — его при­зва­ние. Он при­зван осу­ще­ствить это соеди­не­ние в сво­боде, то есть в сво­бод­ном согла­со­ва­нии воли твар­ной с волей Боже­ствен­ной, это — внут­ренне свя­зан­ная с тво­ре­нием тайна Церкви. Сквозь все пре­врат­но­сти, после­до­вав­шие за паде­нием чело­века и раз­ру­ше­нием пер­вой Церкви — Церкви рай­ской — тварь сохра­няет идею сво­его при­зва­ния и одно­вре­менно идею Церкви, кото­рая во всей пол­ноте осу­ществ­ля­ется, нако­нец, после Гол­гофы, после Пяти­де­сят­ницы, как Цер­ковь в соб­ствен­ном смысле слова, как несо­кру­ши­мая Цер­ковь Хри­стова. Отныне мир твар­ный и огра­ни­чен­ный носит в себе новое тело, обла­да­ю­щее нетвар­ной и неогра­ни­чен­ной пол­но­той, кото­рую мир не может вме­стить. Это новое тело есть Цер­ковь; пол­нота, кото­рую она содер­жит, есть бла­го­дать, пре­и­зоби­лие Боже­ствен­ных энер­гий, кото­рыми и ради кото­рых был создан мир. Вне Церкви они дей­ствуют как внеш­ние опре­де­ля­ю­щие при­чины, как Боже­ствен­ные про­из­во­ле­ния, сози­да­ю­щие и охра­ня­ю­щие твар­ное бытие. Только в Церкви, в еди­ном Теле Хри­сто­вом они сооб­ща­ются, пода­ются людям Духом Свя­тым; именно в Церкви энер­гии — это бла­го­дать, в кото­рой твар­ные суще­ства при­званы соеди­ниться с Богом. Вся все­лен­ная при­звана войти в Цер­ковь, стать Цер­ко­вью Хри­сто­вой, чтобы по совер­ше­нии веков пре­об­ра­зиться в веч­ное Цар­ство Божие. Из ничего сотво­рен­ный мир нахо­дит свое завер­ше­ние в Церкви, где тварь, выпол­няя свое при­зва­ние, обре­тает непо­ко­ле­би­мое свое утвер­жде­ние»[134].

Глава 5. Грехопадение

…В стра­стях и радо­стях минутных
Для неба умер человек,
И будет дух его вовек
Раб пер­сти, раб жела­ний мутных,
И только есть ему одно
От жад­ной гибели спасенье,
И вам во власть оно дано:
Так захо­тело Про­ви­де­нье[135]!

В. К. Кюхельбекер
(сти­хо­тво­ре­ние «Поэты»)

В преды­ду­щих гла­вах речь шла о сотво­ре­нии мира и чело­века. Несколько раз в тек­сте пер­вой главы книги Бытие гово­рится, что «Бог уви­дел, что это хорошо», а после сотво­ре­ния чело­века зву­чит выс­шая оценка совер­шен­ства: «хорошо весьма». Дей­стви­тельно, невоз­можно даже пред­по­ло­жить, что нечто из сотво­рен­ного Самим Богом может быть несо­вер­шен­ным, «нехо­ро­шим». И пусть обре­те­ние пол­ноты совер­шен­ства еще впе­реди, но сте­пень совер­шен­ства твар­ного мира на этом пути до гре­хо­па­де­ния чело­века все­гда была мак­си­мально воз­мож­ной в любой момент вре­мени. «Так совер­шены небо и земля и все воин­ство их», — гово­рится в 1‑м стихе 2‑й главы книги Бытие.

Однако почему все изме­ни­лось? Откуда взя­лось столько «нехо­ро­шего» в этом мире? И почему чело­век — венец тво­ре­ния — теперь в боль­шин­стве своем слабо напо­ми­нает пер­во­здан­ный образ?

Нач­нем отве­чать на эти совер­шенно спра­вед­ли­вые вопросы с обсуж­де­ния темы зла вообще. Откуда оно в мире появи­лось? «Куда смот­рел ваш Бог?» — можно услы­шать от неве­ру­ю­щих людей при попытке «рас­крыть» нам, веру­ю­щим, глаза. «Если бы Он [Бог] был, то не допу­стил бы…» и далее при­во­дится при­мер какого-нибудь ужас­ного слу­чая, в кото­ром постра­дали люди: ката­строфа, война, пре­ступ­ле­ние и пр. С точки зре­ния нашего неве­ру­ю­щего собе­сед­ника это зву­чит очень убе­ди­тельно. Но в такой «желе­зо­бе­тон­ной» логике всё же есть серьёз­ный изъян. В ней ответ­ствен­ность за про­изо­шед­шее почему-то воз­ла­га­ется сразу на Бога, авто­ма­ти­че­ски сни­ма­ясь с чело­века. И, само собой разу­ме­ется, вопро­ша­ю­щий вообще не видит себя хотя бы на малую часть винов­ни­ком тра­ге­дии. Хотя именно в пове­де­нии чело­века (при­том любого в этом мире!) зало­жен ответ на муча­ю­щий мно­гих вопрос: «Откуда в мире зло?»

Точ­кой отсчета появ­ле­ния зла в твар­ном мире счи­та­ется паде­ние части анге­лов в момент их сотво­ре­ния, то есть зло, как это ни при­скорбно, появи­лось прак­ти­че­ски в пер­вое мгно­ве­ние суще­ство­ва­ния все­лен­ной. Об этом пишет мит­ро­по­лит Ила­рион (Алфеев): «На заре суще­ство­ва­ния твар­ного бытия… в духов­ном мире про­изо­шла гран­ди­оз­ная ката­строфа, о кото­рой мы знаем только по ее послед­ствиям. Часть анге­лов, вос­про­ти­вив­шись Богу, отпала от Него и сде­ла­лась враж­деб­ной всему доб­рому и свя­тому. Во главе этого отпав­шего воин­ства стоял Эос­фор, или Люци­фер, само имя кото­рого (букв. “све­то­нос­ный”) пока­зы­вает, что пер­во­на­чально он был доб­рым, но затем по своей соб­ствен­ной воле “и по само­власт­ному про­из­во­ле­нию изме­нился из есте­ствен­ного в про­ти­во­есте­ствен­ное, воз­гор­дился про­тив сотво­рив­шего его Бога, захо­тел вос­про­ти­виться Ему, и пер­вый, отпав от блага, очу­тился во зле” (Иоанн Дамас­кин). Люци­фер, кото­рого также назы­вают диа­во­лом и сата­ной[136], при­над­ле­жал к одному из выс­ших чинов ангель­ских иерар­хии. Вме­сте с ним отпали и дру­гие ангелы, о чем ино­ска­за­тельно повест­ву­ется в Апо­ка­лип­сисе: “…И упала с неба боль­шая звезда, горя­щая подобно све­тиль­нику… и пора­жена была… тре­тья часть звезд, так что затми­лась тре­тья часть их” (Апок. 8:10,12). Неко­то­рые тол­ко­ва­тели видят в этих сло­вах ука­за­ние на то, что вме­сте с ден­ни­цей отпала треть ангелов.

Диа­вол и демоны ока­за­лись во тьме по соб­ствен­ной сво­бод­ной воле. Каж­дое разум­ное живое суще­ство, будь то ангел или чело­век, наде­лено от Бога сво­бод­ной волей, то есть пра­вом выбора между доб­ром и злом… Если бы благо было навя­зано Богом как необ­хо­ди­мость и неиз­беж­ность, ни одно живое суще­ство не могло бы стать пол­но­цен­ной сво­бод­ной лич­но­стью. “Никто нико­гда не стал доб­рым по при­нуж­де­нию”, — гово­рят Свя­тые Отцы. Через непре­стан­ное воз­рас­та­ние в добре ангелы должны были вос­хо­дить к пол­ноте совер­шен­ства вплоть до все­це­лого упо­доб­ле­ния сверх­бла­гому Богу. Часть из них, однако, сде­лала выбор не в пользу Бога, тем самым пред­опре­де­лив и свою судьбу, и судьбу Все­лен­ной, кото­рая с этого момента пре­вра­ти­лась в арену про­ти­во­бор­ства двух поляр­ных (хотя и нерав­ных между собой) начал: доб­рого, Боже­ствен­ного и злого, демо­ни­че­ского»[137].

Для того чтобы лучше понять всю сте­пень ката­стро­фич­но­сти чело­ве­че­ского гре­хо­па­де­ния, необ­хо­димо под­черк­нуть отли­чия при­род ангель­ской и чело­ве­че­ской. «Един­ство ангель­ского мира совер­шенно отлично от нашего един­ства. Можно гово­рить о “роде чело­ве­че­ском”, то есть о бес­чис­лен­ных лич­но­стях, обла­да­ю­щих одной и той же при­ро­дой. Но у анге­лов, кото­рые тоже суще­ства лич­ност­ные, нет един­ства при­роды. Каж­дый из них — отдель­ная при­рода, отдель­ный умо­по­сти­га­е­мый мир. Сле­до­ва­тельно, их един­ство не орга­ни­че­ское, и его можно было бы назвать по ана­ло­гии — един­ством абстракт­ным; это един­ство города, хора, вой­ска, един­ство слу­же­ния, един­ство хвалы, одним сло­вом — един­ство гар­мо­ни­че­ское. Так можно было бы уста­но­вить уди­ви­тель­ное сбли­же­ние между музы­кой и мате­ма­ти­кой с одной сто­роны, и ангель­скими мирами — с дру­гой. Поэтому ангель­ская все­лен­ная откры­вает перед злом иные воз­мож­но­сти, чем наш мир. Зло, вос­при­ня­тое Ада­мом, смогло осквер­нить всю чело­ве­че­скую при­роду. Но злоб­ная пози­ция одного ангела оста­ется его лич­ной пози­цией: здесь зло — в каком-то смысле — инди­ви­ду­а­ли­зи­ру­ется. Если зара­же­ние и про­ис­хо­дит, то через при­мер, через вли­я­ние, кото­рое одна лич­ность может ока­зы­вать на дру­гие лич­но­сти. Так Люци­фер увлек за собой дру­гих анге­лов, но пали не все: змий нис­про­верг треть све­тил, сим­во­ли­че­ски гово­рит “Апо­ка­лип­сис”»[138].

Но что же явля­ется при­чи­ной такого пове­де­ния пад­шего ангела и, как мы потом уви­дим, чело­века? Что явля­ется пред­по­сыл­кой вся­кого греха? Ответ снова нахо­дим в «Дог­ма­ти­че­ском бого­сло­вии» В. Н. Лос­ского: «Зло имеет своим нача­лом грех одного ангела. И эта пози­ция Люци­фера обна­жает перед нами корень вся­кого греха — гор­дость, кото­рая есть бунт про­тив Бога. Тот, кто пер­вым был при­зван к обо­же­нию по бла­го­дати, захо­тел быть богом сам по себе. Корень греха — это жажда само­обо­же­ния, нена­висть к бла­го­дати. Оста­ва­ясь неза­ви­си­мым от Бога в самом своём бытии, ибо бытие его создано Богом, мятеж­ный дух начи­нает нена­ви­деть бытие, им овла­де­вает неисто­вая страсть к уни­что­же­нию, жажда какого-то немыс­ли­мого небы­тия. Но откры­тым для него оста­ется только мир зем­ной, и потому он силится раз­ру­шить в нем Боже­ствен­ный план и, за невоз­мож­но­стью уни­что­жить тво­ре­ние, хотя бы иска­зить его. Драма, начав­ша­яся в небе­сах, про­дол­жа­ется на земле, потому что ангелы, остав­ши­еся вер­ными, непри­ступно закры­вают небеса перед анге­лами пад­шими»[139].

Но перед тем как детально рас­смот­реть раз­ви­тие духов­ной тра­ге­дии в зем­ном плане бытия — гре­хо­па­де­ние чело­века, вспом­ним яркое, образ­ное опи­са­ние рая во вто­рой главе книги Бытие, уди­ви­тель­ное состо­я­ние пре­бы­вав­шего в нем чело­века и обе­то­ва­ния Бога. Нач­нем с вопроса о бес­смер­тии. «Можно ли ска­зать, что Адам в своем рай­ском состо­я­нии был истинно бес­смер­тен? “Бог не созда­вал смерти”, — гово­рит книга Пре­муд­ро­сти. В древ­нем бого­сло­вии, напри­мер в пони­ма­нии свя­того Ири­нея, Адам не был ни необ­хо­димо смерт­ным, ни необ­хо­димо бес­смерт­ным; его вос­при­им­чи­вая, бога­тая воз­мож­но­стями при­рода могла непре­станно питаться бла­го­да­тью и настолько пре­об­ра­жаться ею, чтобы ока­заться в состо­я­нии пре­одо­леть все опас­но­сти ста­ро­сти и смерти. Воз­мож­но­сти смерт­но­сти суще­ство­вали, но суще­ство­вали для того, чтобы чело­век мог сде­лать их невоз­мож­ными. Таково было испы­та­ние сво­боды Адама.

Итак, древо жизни, рас­ту­щее посреди рая, и его плоды бес­смер­тия давали некую воз­мож­ность: такова в нашей хри­сти­ан­ской цер­ков­ной дей­стви­тель­но­сти Евха­ри­стия, кото­рая духовно и телесно нас вра­чует, питает и укреп­ляет. Надо питаться Богом, чтобы в сво­боде достиг­нуть обό­же­ния. И именно этого лич­ного уси­лия не сумел совер­шить Адам.

В чем же смысл Боже­ствен­ного запрета? Он ста­вит дво­я­кую про­блему: про­блему позна­ния добра и зла и про­блему запрета как такового.

Ни зна­ние вообще, ни позна­ние добра и зла в част­но­сти сами по себе не явля­ются злом. Но само это раз­ли­че­ние пред­по­ла­гает более низ­кий экзи­стен­ци­аль­ный уро­вень, состо­я­ние гре­хо­па­де­ния. В нашем состо­я­нии гре­хов­но­сти нам, конечно, необ­хо­димо рас­по­зна­вать добро и зло, чтобы тво­рить пер­вое и избе­гать вто­рого. Но Адаму в раю зна­ние это не было полезно. Само суще­ство­ва­ние зла пред­по­ла­гает созна­тель­ное уда­ле­ние от Бога, отказ от Бога. Пока Адам пре­бы­вал в еди­не­нии с Богом и испол­нял Его волю, пока питался Его при­сут­ствием, такое раз­ли­че­ние было неполезным.

Вот почему Боже­ствен­ный запрет отно­сится не столько к позна­нию добра и зла (поскольку зла не суще­ство­вало[140], или оно суще­ство­вало только как риск — риск нару­ше­ния запрета Ада­мом), сколько к доб­ро­воль­ному испы­та­нию, пред­на­зна­чен­ному для того, чтобы сде­лать сво­боду пер­вого чело­века созна­тель­ной. Адам дол­жен был выйти из дет­ской бес­со­зна­тель­но­сти, согла­сив­шись по любви на послу­ша­ние Богу. Запрет не был про­из­во­лом, ибо любовь к Богу, если бы чело­век сво­бодно на нее согла­сился, должна была объ­ять его всего и через него сде­лать всю все­лен­ную про­ни­ца­е­мой для дей­ствия бла­го­дати. Мог ли бы тогда чело­век поже­лать чего-то иного, выде­лить из этой про­зрач­ной все­лен­ной один какой-то аспект, один какой-то плод, чтобы при­ле­питься к нему в эго­цен­три­че­ском вожде­ле­нии и тем самым сде­лать её непро­ни­ца­е­мой и одно­вре­менно самому стать непро­ни­ца­е­мым для Боже­ствен­ного все­при­сут­ствия? “Не вку­шай…”, “не при­ка­сайся…” — в этом заклю­ча­ется воз­мож­ность дей­стви­тельно созна­тель­ной любви, любви посто­янно воз­рас­та­ю­щей, кото­рая отре­шила бы чело­века от само­лич­ного насла­жде­ния не одним дре­вом, но всеми дере­вьями, не одним пло­дом, но всем веще­ствен­но­чув­ствен­ным миром, чтобы вос­пла­ме­нить его, и с ним всю все­лен­ную, одной только радо­стью о Боге»[141].

В Свя­щен­ном Писа­нии пер­вое гре­хо­па­де­ние чело­века опи­сано в тре­тьей главе книги Бытие.

Рас­смот­рим сна­чала стихи с 1‑го по 13‑й:

Змей был хит­рее всех зве­рей поле­вых, кото­рых создал Гос­подь Бог. И ска­зал змей жене: под­линно ли ска­зал Бог: “не ешьте ни от какого дерева в раю”? 2 И ска­зала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, 3 только пло­дов дерева, кото­рое среди рая, ска­зал Бог, не ешьте их и не при­ка­сай­тесь к ним, чтобы вам не уме­реть. 4 И ска­зал змей жене: нет, не умрете, 5 но знает Бог, что в день, в кото­рый вы вку­сите их, откро­ются глаза ваши, и вы будете, как боги, зна­ю­щие добро и зло. 6 И уви­дела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно при­ятно для глаз и вожде­ленно, потому что дает зна­ние; и взяла пло­дов его и ела; и дала также мужу сво­ему, и он ел. 7 И откры­лись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смо­ков­ные листья, и сде­лали себе опо­я­са­ния. 8 И услы­шали голос Гос­пода Бога, ходя­щего в раю во время про­хлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Гос­пода Бога между дере­вьями рая. 9 И воз­звал Гос­подь Бог к Адаму и ска­зал ему: (Адам,) где ты? 10 Он ска­зал: голос Твой я услы­шал в раю, и убо­ялся, потому что я наг, и скрылся. 11 И ска­зал (Бог): кто ска­зал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с кото­рого Я запре­тил тебе есть? 12 Адам ска­зал: жена, кото­рую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел. 13 И ска­зал Гос­подь Бог жене: что ты это сде­лала? Жена ска­зала: змей обо­льстил меня, и я ела (Быт. 3:1‒13).

«Змей был хит­рее всех зве­рей поле­вых, кото­рых создал Гос­подь Бог». Змей в этом отрывке, конечно же, диавол.

Хотя, неко­то­рые экзе­геты пола­гают, что к чело­веку могло под­ползти реаль­ное живот­ное и заго­во­рить с ним. И раз чело­век в то время обла­дал спо­соб­но­стью пони­мать язык зве­рей, то через живот­ное враг[142] и решил дей­ство­вать. Но все же при­нято счи­тать, что змей есть образ. И этот образ, конечно же, не слу­чай­ный. На Востоке (как, впро­чем, и во всем мире), в зави­си­мо­сти от пове­де­ния живот­ных, их наде­ляли какими-то мисти­че­скими каче­ствами. Напри­мер, птицы, паря­щие в воз­духе, счи­та­лись ближе к небе­сам — транс­цен­ден­таль­ному плану, они в боль­шей сте­пени оли­це­тво­ряли сво­боду, полет мысли и души (есть еще такая кра­си­вая гипо­теза: Бог создал птиц для того, чтобы чело­век почаще смот­рел в небо). Неда­ром сим­во­лом еван­ге­ли­ста Иоанна явля­ется орел (уво­дя­щий чита­теля ввысь, к духов­ной высоте). Тра­во­яд­ные живот­ные, осо­бенно неболь­шие, сим­во­ли­зи­ро­вали кро­тость, без­за­щит­ность, и именно таких при­но­сили в жертву изра­иль­тяне. Телец — самое крот­кое и без­вин­ное суще­ство — явился сим­во­лом Самого Хри­ста, заклав­шего Себя ради спа­се­ния чело­века. По этой же при­чине телец — сим­вол еван­ге­ли­ста Луки. Пре­смы­ка­ю­щи­еся же, наобо­рот, счи­та­лись ближе всех к пре­ис­под­ней, раз они пол­зают по земле. Плюс внеш­ний вид у них зача­стую далек от гра­ции лебедя и лани. И, соот­вет­ственно, они полу­чали нели­це­при­ят­ные харак­те­ри­стики — именно им при­пи­сы­ва­лась связь с тем­ным под­зем­ным миром. В конце кон­цов, эти живот­ные полу­чили такое мало­по­э­тич­ное имя, как «гады». На этом дело, правда, не закон­чи­лось, и дан­ный тер­мин вообще стал име­нем нари­ца­тель­ным. Но, так или иначе, змей в иссле­ду­е­мом отрывке Биб­лии сим­во­ли­зи­рует диа­вола. В Женев­ской учеб­ной Биб­лии мы нахо­дим: «[Змей] — сим­вол зем­ной (не духов­ной) муд­ро­сти; змея — самое “зазем­лен­ное” живот­ное, она про­сти­ра­ется по земле всем своим телом и как бы сли­ва­ется с ней. Иными сло­вами, змея неот­де­лима от земли и сим­во­ли­зи­рует позна­ние не столько добра, сколько зла. Образ змея — оли­це­тво­ре­ние сатаны»[143].

И еще один важ­ный момент. Змей — твар­ное суще­ство. У Бога не может быть ника­кого дру­гого анти­пода — «злого» бога, как это при­нято счи­тать, напри­мер, в манихействе.

«И ска­зал змей жене: под­линно ли ска­зал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?» Впер­вые в жизни чело­века про­ис­хо­дит шоки­ру­юще нега­тив­ное собы­тие — еще даже до самого гре­хо­па­де­ния. Впер­вые некто пред­ла­гает чело­веку усо­мниться в Самом Боге, в истине, кото­рая исхо­дит из уст Его! Можно себе пред­ста­вить, какой будет наша реак­ция, если кто-то, напри­мер, спро­сит: «А Вы уве­рены, что Ваша мама (или папа, жена, муж) все­гда гово­рит Вам правду?» Мне пред­ла­гают засо­мне­ваться в том чело­веке, ближе и люби­мее кото­рого для меня никого нет, но глав­ное — любя­щего меня! Весь мир может потем­неть от такого вопроса. Однако неда­ром «змий был хит­рее всех зве­рей поле­вых». Он так ловко сумел сфор­му­ли­ро­вать свой вопрос и раз­вить его дальше, что в душе жены дей­стви­тельно посе­ли­лось сомнение.

«И ска­зала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только пло­дов дерева, кото­рое среди рая, ска­зал Бог, не ешьте их и не при­ка­сай­тесь к ним, чтобы вам не уме­реть. И ска­зал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в кото­рый вы вку­сите их, откро­ются глаза ваши, и вы будете, как боги, зна­ю­щие добро и зло». Змей при­ме­няет здесь прием, кото­рый, к сожа­ле­нию, изве­стен теперь и людям, когда они хотят вве­сти в заблуж­де­ние дру­гого чело­века, — полу­правда. Если ска­зать откро­вен­ную ложь, она будет выяв­лена и отверг­нута чело­ве­ком. Но змий посту­пает хитро. Он не гово­рит всей правды, но только лишь часть. Но эту «полу­правду» по боль­шому счёту тоже нельзя назвать даже частич­ной прав­дой. Тер­мин «правда», как и мно­гие дру­гие, к кото­рым мы при­выкли, в хри­сти­ан­стве при­об­ре­тает иной — духов­ный смысл.

Сна­чала змей гово­рит о смерти: «нет, не умрете». Да, чело­век в раю был потен­ци­ально бес­смер­тен. Но, когда после гре­хо­па­де­ния в чело­ве­че­скую жизнь вошла смерть, он осо­знает это не сразу, так как чело­век какое-то время будет еще жить. Сна­чала — почти тысячу лет, как напи­сано в пятой главе книги Бытие, потом — зна­чи­тельно меньше. Но в любом слу­чае смерть ста­нет после гре­хо­па­де­ния неиз­беж­ным эта­пом чело­ве­че­ского пути. Об этом змий, есте­ственно, умолчал.

Далее змей гово­рит о том, что «откро­ются глаза ваши». Снова не было ска­зано самое глав­ное — о том, что у чело­века закро­ются «очи духов­ные», а оста­нется зре­ние опти­че­ское — лишь в виде одного из пяти орга­нов чувств, пусть даже и самый важ­ный из них. Но спо­соб­ность видеть внут­рен­ним — духов­ным зре­нием суть каж­дой вещи, про­ни­зы­вать им всю все­лен­ную чело­век потеряет.

«…будете, как боги». Пора­зи­тельно, но диа­вол прак­ти­че­ски дословно сфор­му­ли­ро­вал цель чело­ве­че­ской жизни — стать бого­по­доб­ным. И тем не менее он спе­ци­ально сме­щает акцент на «сей­час же!» с когда-то там «потом». То, к чему чело­век при­зван по замыслу Божи­ему и что он дол­жен был достичь в резуль­тате жиз­нен­ного пути как венец его чистой, пре­ис­пол­нен­ной любви и дове­рия к Богу жизни, он захо­тел полу­чить сразу — здесь и сей­час. «Диа­вол пре­льщает чело­века “надеж­дой на обо­же­ние”, по выра­же­нию пре­по­доб­ного Иоанна Дамас­кина. Чело­век не рас­по­знал обмана, потому что стрем­ле­ние к обо­же­нию было вло­жено в него Твор­цом. Но обо­же­ние невоз­можно без Бога, и при­зна­ком вели­чай­шей гор­до­сти явля­ется стрем­ле­ние сде­латься рав­ным Богу вопреки Ему», — пишет мит­ро­по­лит Ила­рион (Алфеев)[144].

«…зна­ю­щие добро и зло». Как уже было ска­зано, позна­ние именно в таком виде — «добро и зло» — есть гораздо более низ­кая сту­пень духов­ного состо­я­ния для чело­века. И здесь можно отме­тить крайне важ­ный момент. Для чело­века невоз­можно «знать зло» и быть ему же непри­част­ным, по отно­ше­нию к нему — запре­дель­ным. В науч­ной среде пре­красно знают, что любое иссле­до­ва­ние объ­екта явля­ется дву­на­прав­лен­ным воз­дей­ствием: иссле­до­ва­теля на объ­ект и объ­екта на иссле­до­ва­теля. Этот закон оди­на­ково рабо­тает как в микро‑, так и в мак­ро­мире, даже если сила воз­дей­ствия одной сто­роны на дру­гую ничтожна. Но она все равно суще­ствует. Поэтому невоз­можно «позна­вать» зло и оста­ваться абсо­лютно вне его. Зло неиз­бежно вой­дет в нашу жизнь. Только Бог может оста­ваться транс­цен­дент­ным[145] по отно­ше­нию к твар­ному миру вообще и к злу в нем в частности.

Женев­ская учеб­ная Биб­лия по этому поводу гово­рит: «Слово “знать” в Биб­лии часто упо­треб­ля­ется в зна­че­нии “быть при­част­ным” (напр.: 1 Пар. 28:9; Иов. 21:14; 24:1; 34:12; Ис. 1:3; 43:10; 45:4; Иер. 5:4,5; 31:34; Ин. 8:19; 10:15). Бог в этом смысле не знает зла, ибо Бог и зло несов­ме­стимы. Слова змея сви­де­тель­ствуют о том, что он сам “не знает” Бога и не при­ча­стен к Его жизни»[146]. В Биб­лии мы не раз встре­тим выра­же­ние «познать». Напри­мер: «Адам познал Еву, жену свою, и она зачала…» (Быт. 4:1), «И познал Каин жену свою…» (Быт. 4:17) и т.д. Здесь тер­мин «познать» озна­чает войти в очень близ­кое вза­и­мо­дей­ствие, в опре­де­лен­ном смысле — слиться с тем, кого или что ты позна­ешь. Даже в обыч­ной рус­ской речи мы тоже делаем отли­чие между «узнать» и «познать»: узнать можно что-то, полу­чить какую-то инфор­ма­цию, а познать можно пред­мет, искус­ство, то есть речь идет о гораздо более глу­бо­ком про­цессе и зна­чи­мом резуль­тате. Послед­нее под­чер­ки­вает тес­ную вза­и­мо­связь между позна­ю­щим и позна­ва­е­мым (субъ­ек­том или объ­ек­том). Сле­до­ва­тельно, крайне опасно при­ме­нять позна­ние к злу. Лучше его вообще не знать и не познавать.

«И уви­дела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно при­ятно для глаз и вожде­ленно, потому что дает зна­ние; и взяла пло­дов его и ела; и дала также мужу сво­ему, и он ел». Сразу воз­ни­кает вопрос — неужели жена раньше не заме­чала этого дерева? Конечно, она его видела много раз. Но она видела в этом дереве всю кра­соту Божьего мира, сквозь это создан­ное Богом дерево она видела Созда­теля, как мы в кар­тине видим худож­ника. Каж­дый пред­мет или явле­ние, кото­рые окру­жали чело­века, были впи­саны в общую гар­мо­нию — кос­мос, укра­ше­ние Бога, и без Бога не име­ю­щие ни сво­его бытия, ни своей кра­соты. Более того, весь мир был отдан Богом чело­веку. Та гипер­бола, кото­рую мы при­ме­няем, чтобы про­из­ве­сти впе­чат­ле­ние на люби­мого чело­века: «Я брошу к твоим ногам весь мир!» — была испол­нена Богом по отно­ше­нию к люби­мому чело­веку бук­вально. Чело­век не только поль­зо­вался всем миром, но бережно хра­нил и пре­об­ра­жал его, чтобы мир в конце кон­цов обό­жился вме­сте с чело­ве­ком. И вдруг появ­ля­ется объ­ект в отрыве не только от всего осталь­ного кос­моса, но и от источ­ника своей жизни — Бога. Появ­ля­ется соблазн обла­дать этим пред­ме­том и тем, что он дает, опять же — без Бога. «При­ятно для глаз и вожде­ленно». Чело­век начал ощу­щать сла­дость соб­ствен­ного обла­да­ния пред­ме­том, еди­но­лич­ной вла­сти над ним. Тео­цен­тризм как смысл жизни чело­века резко начал сда­вать свои пози­ции, усту­пая свое место появив­ше­муся эго­цен­тризму. И власть любви над миром тоже теряет свой пер­во­здан­ный состав, усту­пая место вла­сти мира над чело­ве­ком. Пред­мет из этого мира начи­нает при­тя­ги­вать чело­века — дерево ста­но­вится вожде­лен­ным. Что же каса­ется зна­ния без Бога, то можно вспом­нить одно муд­рое выска­зы­ва­ние: «Туго наби­тый мозг — очень опас­ная вещь, если соче­та­ется с пустым сердцем».

В. Н. Лос­ский отме­чает: «Змий книги Бытия, как и “древ­ний змий” “Апо­ка­лип­сиса”, — это сатана. Он при­сут­ствует в зем­ном раю именно потому, что чело­век дол­жен пройти через искус сво­боды. Пер­вое пове­ле­ние Божие — не при­ка­саться к дереву — посту­ли­рует чело­ве­че­скую сво­боду, и в этом же плане Бог допус­кает при­сут­ствие змия. Вера дает жизнь греху, она его являет, как под­чер­ки­вает апо­стол Павел: Бог дает это пер­вое пове­ле­ние, и тут же сатана вкрад­чиво под­ска­зы­вает бунт; дей­стви­тельно, плод сам по себе был хоро­шим, но все дело здесь — в лич­ных отно­ше­ниях между Богом и чело­ве­ком. И когда Ева видит, что дерево пре­красно, появ­ля­ется некая цен­ность вне Бога. “Вы будете как боги”, — гово­рит змий. Он не до конца обма­ны­вает чело­века, потому что чело­век дей­стви­тельно при­зван к обо­же­нию. Но здесь это “как” обо­зна­чает равен­ство мсти­тель­ной злобы, зло­па­мят­ство того, кто хочет про­ти­во­сто­ять Богу: бога само­стий­ного, про­ти­во­по­ста­вив­шего себя Богу, бога зем­ного кос­моса, отпав­шего от Бога»[147].

В Женев­ской учеб­ной Биб­лии на сей счет гово­рится: «Харак­тер этого “зна­ния” жене изве­стен не был. Именно в этом и заклю­ча­лась при­тя­га­тель­ная сила дерева, кото­рое сразу стало “хорошо для пищи… при­ятно для глаз и вожде­ленно”. Сле­дует, однако, отме­тить, что в сло­вах змея была и доля правды: он ска­зал, что люди узнают не только “добро”, но и “зло”, то есть им при­дется познать его, испы­тав на себе. Самое страш­ное зло — уход от Бога и смерть. В этом смысле смерть не яви­лась нака­за­нием, она и есть то самое зло, кото­рое чело­век захо­тел познать, хотя и был пре­ду­пре­жден Богом»[148].

В конце кон­цов, чело­век про­тя­нул руку к плоду и вку­сил плод… С тех пор мы знаем пого­ворку: «Запрет­ный плод сла­док». Печально, когда ее про­из­но­сят с лег­кой усмеш­кой на лице. Ведь это совсем не та сла­дость. При­ве­дем очень про­стой при­мер. Сей­час все реже встре­тишь в мага­зине чело­века, хва­та­ю­щего с полки пер­вые попав­ши­еся под руку про­дукты. Нор­маль­ному чело­веку далеко не все равно, что он ест. И если мы в составе вме­сто чистых сахара или патоки уви­дим хими­че­ские под­сла­сти­тели, то вряд ли возь­мем этот про­дукт, так как после его упо­треб­ле­ния нашему орга­низму будет несладко от такой сла­до­сти. И все-таки чело­век сде­лал то, от чего его предо­сте­ре­гал Бог. Лож­ная сла­дость греха пере­си­лила есте­ствен­ное бла­жен­ство чело­века, пре­бы­ва­ю­щего в Боге. Но это было только начало раз­ви­ва­ю­ще­гося греха. Еще можно было оста­но­вить этот раз­ру­ши­тель­ный про­цесс. Но…

«И откры­лись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смо­ков­ные листья, и сде­лали себе опо­я­са­ния». Сразу напра­ши­ва­ется срав­не­ние с окон­ча­нием вто­рой главы, где опи­сано состо­я­ние един­ства друг с дру­гом. Про­ис­хо­дит ката­стро­фи­че­ская мета­мор­фоза. Точно так же, как и в слу­чае с дере­вом, кото­рое было «при­ятно для глаз и вожде­ленно», один чело­век начи­нает видеть дру­гого в отрыве от про­мысла Божьего о них (обоих вме­сте и каж­дого в отдель­но­сти). Теперь муж не видит в жене Божьего сия­ния, жена ста­но­вится не «про­дол­же­нием» мужа, не его «alter ego», но отдельно сто­я­щим чело­ве­ком. Род­ные люди ста­но­вятся чужими. Чело­век закрылся для сво­его люби­мого. Да и само слово «любовь» при­об­ре­тает уже не боже­ствен­ный, а какой-то огра­ни­чен­ный смысл. Появи­лось стес­не­ние и стыд.

В Брюс­сель­ском изда­нии Биб­лии мы нахо­дим сле­ду­ю­щий ком­мен­та­рий к дан­ному стиху: «В еврей­ском под­лин­нике — игра слов. Люди думали, вку­сив от древа, обре­сти муд­рость (арум), а уви­дели, что они наги (эрум). Нагота сим­во­ли­зи­рует в Биб­лии чело­ве­че­скую немощь перед Богом: немощь твари и — в более глу­бо­ком смысле — немощь гре­хов­ного состо­я­ния. Иными сло­вами, чело­веку, наде­яв­ше­муся стать “как Бог”, откры­лись лишь его немощь и раб­ство плоти. Этим и объ­яс­ня­ется его стыд»[149].

«И услы­шали голос Гос­пода Бога, ходя­щего в раю во время про­хлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Гос­пода Бога между дере­вьями рая». Чело­век начал пря­тать себя не только от дру­гого чело­века, но и от Бога. Теперь чело­век слы­шит голос Бога извне, а ведь раньше он зву­чал в самом его сердце (то есть в серд­це­вине чело­ве­че­ской — в его духе). Чело­век чув­ствует неесте­ствен­ность сво­его состо­я­ния и поэтому пыта­ется скрыться от Бога. Как запач­кан­ное гряз­ное стекло не может про­пус­кать яркий свет (от погло­ща­е­мого гря­зью излу­че­ния оно начи­нает сильно нагре­ваться и может вообще трес­нуть), так и чело­век с пят­ном греха онто­ло­ги­че­ски не может пред­сто­ять пред Богом неза­щи­щен­ным. Но вме­сто того, чтобы очи­стить себя от появив­шейся на своем теле гре­хов­ной грязи, чело­век усу­губ­ляет ситуацию.

«И воз­звал Гос­подь Бог к Адаму и ска­зал ему: (Адам,) где ты? Он ска­зал: голос Твой я услы­шал в раю, и убо­ялся, потому что я наг, и скрылся». Этот вопрос Бога сле­дует рас­смат­ри­вать как попытку обра­тить вни­ма­ние Адама на его изме­нив­ше­еся, угро­жа­ю­щее состо­я­ние: «Адам, посмотри, где ты был, на какой духов­ной высоте ты стоял и где ты сей­час?!» Бог не спра­ши­вает, где Адам нахо­дится тер­ри­то­ри­ально. Бог и так пре­красно знает, где мы и что мы делаем. Но Адам, вме­сто того чтобы услы­шать зов Божий к его духу и искренне при­знаться в том, что он совер­шил ошибку, сна­чала про­сто кон­ста­ти­рует факт: «Голос Твой я услы­шал в раю, и убо­ялся, потому что я наг, и скрылся», — а потом и вовсе начи­нает оправ­ды­вать себя.

«И ска­зал (Бог): кто ска­зал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с кото­рого Я запре­тил тебе есть?» Бог снова при­зы­вает Адама к пока­я­нию. Бог пре­красно знает, что Адам ел от дерева. Но Он ждет рас­ка­я­ния Адама. Однако этого не происходит…

«Адам ска­зал: жена, кото­рую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел». Более того, про­ис­хо­дит совер­шенно немыс­ли­мая вещь: Адам не про­сто не хочет при­знать своей вины, но обви­няет в своем про­ступке жену. И не про­сто жену, но Самого Бога: «жена, кото­рую Ты мне дал…» Когда мы читаем эти строки, внутри у нас под­ни­ма­ется волна него­до­ва­ния: «Как же так можно с Богом?» Однако в жизни мы очень часто именно так и посту­паем: «Бог мне мало помо­гает», «делает не так, как я прошу, и не тогда, когда я прошу» и т.д. А что уж гово­рить о людях, кото­рых мы тем более готовы обви­нить в наших сла­бо­стях и недо­стат­ках. До нас же самих в этой цепочке вино­ва­тых оче­редь редко доходит.

Бог, не дождав­шись адек­ват­ной реак­ции Адама на Свой зов, обра­ща­ется теперь к жене: «И ска­зал Гос­подь Бог жене: что ты это сде­лала? Жена ска­зала: змей обо­льстил меня, и я ела». Но жена, как мы видим, зани­мает пози­цию, ана­ло­гич­ную пози­ции Адама. Она обви­няет во всем змея.

Далее Бог под­во­дит итог. Сна­чала идет фраг­мент Писа­ния, условно назы­ва­е­мый «Про­кля­тие змея»:

14 И ска­зал Гос­подь Бог змею: за то, что ты сде­лал это, про­клят ты пред всеми ско­тами и пред всеми зве­рями поле­выми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей; 15 и вражду положу между тобою и между женою, и между семе­нем твоим и между семе­нем ее; оно будет пора­жать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту.

«“про­клят”. Про­кля­тие каса­ется только змея. Людей Бог не про­кли­нает, напро­тив, людей Он защи­тил Своим бла­го­сло­ве­нием еще при сотво­ре­нии их (1:28).

“ты будешь ходить на чреве твоем”. Образ­ное выра­же­ние, кото­рое можно истол­ко­вать как “неда­леко уйдешь, неда­леко про­дви­нешься в своей хитрости”.

“есть прах во все дни”. Прах явля­ется сим­во­лом край­него уни­же­ния (Пс. 43:25; 71:9). Есть прах — зна­чит “посто­янно испы­ты­вать пора­же­ние”»[150].

А 15‑й стих дан­ного отрывка сразу при­от­кры­вает нам тайну спа­се­ния чело­века. Поэтому этот стих еще назы­вают Пер­во­е­ван­ге­лием, то есть Пер­вым Еван­ге­лием[151], Пер­вой Бла­гой Вестью.

«“вражду положу”. Поло­жить вражду — то же, что “вос­пре­пят­ство­вать дружбе”, то есть исклю­чить вся­кую воз­мож­ность вза­и­мо­по­ни­ма­ния и соглашения.

“между семе­нем твоим и между семе­нем ее”. Это обе­то­ва­ние гря­ду­щего Спа­си­теля и Иску­пи­теля Иисуса Хри­ста[152]. Именно Он окон­ча­тельно осво­бо­дит избран­ных Своих от раб­ства греха (Ос. 13:14; Откр. 5:9)»[153]. Необ­хо­димо доба­вить, что под сло­вом «ее» ско­рее под­ра­зу­ме­ва­ется не Ева, но Пре­свя­тая Бого­ро­дица и Прис­но­дева Мария.

«“пора­жать… жалить”. Эти два гла­гола выра­жают кон­траст между тем, что сде­лает “семя жены” змею (пора­зит его) и тем, что смо­жет при­чи­нить “семени” змей (только ужалит).

“в голову… в пяту”. Хри­стос — обе­то­ван­ное “семя” — пора­зил змея в голову, змей же пыта­ется “ужа­лить” искуп­лен­ных Хри­стом, но может сде­лать это только в пяту, поскольку, ходя на чреве своем (см. ст. 14), выше пяты под­няться не может»[154].

В сле­ду­ю­щем фраг­менте Бог обра­ща­ется к Еве:

16 Жене ска­зал: умно­жая умножу скорбь твою в бере­мен­но­сти твоей; в болезни будешь рож­дать детей; и к мужу тво­ему вле­че­ние твое, и он будет гос­под­ство­вать над тобою.

Откроем Тол­ко­вую Биб­лию Лопу­хина: «“умно­жая умножу скорбь твою… в болезни будешь рожать детей…” В этих сло­вах изре­ка­ется нака­за­ние жене, состо­я­щее в том, что чадо­ро­дие, вели­чай­ший акт зем­ной жизни чело­века, быв­ший пред­ме­том осо­бен­ного боже­ствен­ного бла­го­го­ве­ния (1:26), пре­вра­ща­ется теперь в источ­ник скорби и стра­да­ний. Впро­чем, эти муки рож­де­ния не есть что-либо наме­ренно посы­ла­е­мое теперь Богом в нака­за­ние жене, а состав­ляют лишь есте­ствен­ное закон­ное след­ствие общей дряб­ло­сти физи­че­ской при­роды пад­шего чело­века, утра­тив­шей вслед­ствие паде­ния нор­маль­ное рав­но­ве­сие духов­ных и физи­че­ских сил и под­пав­шей болез­ням и смерти.

“и к мужу тво­ему вле­че­ние твое”. В этих сло­вах еще яснее выра­жа­ется весь тра­гизм поло­же­ния жены: несмотря на то что жена при рож­де­нии будет испы­ты­вать вели­чай­шие муки, соеди­нен­ные с опас­но­стью для самой своей жизни, она не только не будет отвра­щаться от супру­же­ского обще­ния со своим мужем — этим неволь­ным источ­ни­ком ее стра­да­ний, но будет еще более и еще силь­нее, чем прежде, искать его.

“и он будет гос­под­ство­вать над тобою”. Новая черта брач­ных отно­ше­ний между мужем и женой, уста­нав­ли­вав­шая факт пол­ного гос­под­ства пер­вого над послед­ней. Если и раньше жена… ста­ви­лась в неко­то­рую зави­си­мость от него [мужа], то теперь, после того, как пер­вая жена дока­зала неуме­нье поль­зо­ваться сво­бо­дой, Бог опре­де­лен­ным зако­ном постав­ляет ее дей­ствие под вер­хов­ный кон­троль мужа. Луч­шей иллю­стра­цией этого слу­жит вся исто­рия дохри­сти­ан­ского мира, в осо­бен­но­сти же древ­него Востока с его уни­женно-раб­ским поло­же­нием жен­щины. И только лишь в хри­сти­ан­стве жене снова воз­вра­щены отня­тые у нее права (Гал. 3:28; Еф. 5:25 и др.)»[155].

Очень инте­ресно рас­смат­ри­вает В. Н. Лос­ский вопрос о связи раз­де­ле­ния чело­века на два пола — муж­чину и жен­щину с «неиз­беж­но­стью» гре­хо­па­де­ния: «Исходя из нали­чия в пад­шем мире неопро­вер­жи­мой связи между полом и смер­тью, между нача­лом живот­ным и нача­лом смерт­ным, отцы задают себе вопрос: не яви­лось ли уже в раю сотво­ре­ние жен­щины, вызвав­шее то био­ло­ги­че­ское усло­вие, кото­рое нераз­рывно свя­зано с конеч­но­стью бытия, угро­зой для потен­ци­аль­ного бес­смер­тия чело­века? Эта нега­тив­ная сто­рона раз­де­ле­ния на два пола при­вно­сит как бы некую погре­ши­мость, и потому чело­ве­че­ская при­рода ста­но­вится с этого момента уяз­ви­мой и паде­ние — неизбежным.

Свя­той Гри­го­рий Нис­ский, кото­рому сле­дует в этом вопросе свя­той Мак­сим Испо­вед­ник, отвер­гает якобы неиз­беж­ную связь между раз­де­ле­нием на два пола и гре­хо­па­де­нием. Свя­той Гри­го­рий гово­рит, что Бог создал пол в пред­ви­де­нии воз­мож­но­сти — но именно только воз­мож­но­сти — греха, чтобы сохра­нить чело­ве­че­ство после гре­хо­па­де­ния. Поло­вая поля­ри­за­ция давала чело­ве­че­ской при­роде извест­ную защиту, не нала­гая на нее ника­кого при­нуж­де­ния; так дают спа­са­тель­ный круг путе­ше­ству­ю­щему по водам, отчего он вовсе не обя­зан бро­саться за борт. Эта воз­мож­ность ста­но­вится акту­аль­ной лишь с того момента, когда в резуль­тате греха, кото­рый сам по себе не имеет ничего общего с полом, чело­ве­че­ская при­рода пала и закры­лась для бла­го­дати. Только в этом пад­шем состо­я­нии, когда рас­пла­той за грех ста­но­вится смерть, воз­мож­ное ста­но­вится необ­хо­ди­мым. Здесь всту­пает в силу иду­щее от Филона тол­ко­ва­ние “кожа­ных риз”, кото­рыми Бог одел чело­века после гре­хо­па­де­ния: “ризы” — это нынеш­няя наша при­рода, наше гру­бое био­ло­ги­че­ское состо­я­ние, столь отлич­ное от про­зрач­ной рай­ской телес­но­сти. Обра­зу­ется некий новый кос­мос, кото­рый защи­ща­ется от конеч­но­сти полом, и так уста­нав­ли­ва­ется закон рож­де­ний и смер­тей. В этом кон­тек­сте пол есть не при­чина смерт­но­сти, но как бы отно­си­тель­ное ее противоядие. <…>

Не только раз­де­ле­ние полов, но и все раз­де­ле­ние твар­ного мира при­няли после гре­хо­па­де­ния харак­тер раз­луки и смерти. И чело­ве­че­ская любовь, страст­ное стрем­ле­ние любя­щих к абсо­лют­ному, в самой фаталь­но­сти сво­его пора­же­ния нико­гда не пере­стает таить щемя­щую тоску по раю, из кото­рой и рож­да­ются геро­изм и искус­ство. Рай­ская сек­су­аль­ность, все­цело внут­ренне еди­но­сущ­ност­ная, с ее чудес­ным “раз­мно­же­нием”, кото­рое должно было все запол­нить и кото­рое, конечно, не тре­бо­вало ни мно­же­ствен­но­сти, ни смерти, нам почти что совер­шенно не известна: ибо грех, объ­ек­ти­ви­ро­вав тела (“они уви­дели, что наги”), пре­вра­тил две пер­вые чело­ве­че­ские лич­но­сти в две раз­дель­ные при­роды[156], в двух инди­ви­ду­у­мов, между кото­рыми суще­ствуют внеш­ние отно­ше­ния. Но новая тварь во Хри­сте, Вто­ром Адаме, при­от­кры­вает перед нами глу­бин­ный смысл того раз­де­ле­ния. <…> Марио­ло­гия[157], любовь Хри­ста и Церкви и Таин­ство Брака про­ли­вают свет на пол­ноту, воз­ни­ка­ю­щую с сотво­ре­нием жен­щины. Но пол­ноту эту мы видим лишь отча­сти, разве только в един­ствен­ной лич­но­сти Пре­свя­той Девы, потому что мы про­дол­жаем пре­бы­вать в пад­шем состо­я­нии, и для испол­не­ния нашего чело­ве­че­ского при­зва­ния от нас тре­бу­ется не только вос­став­ля­ю­щее чело­века цело­муд­рие брака, но также — а может быть и прежде всего — воз­вы­ша­ю­щее его цело­муд­рие мона­ше­ства»[158].

С 17-го по 19‑й стихи Бог обра­ща­ется к Адаму:

17 Адаму же ска­зал: за то, что ты послу­шал голоса жены твоей и ел от дерева, о кото­ром Я запо­ве­дал тебе, ска­зав: не ешь от него, про­клята земля за тебя; со скор­бью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; 18 тер­ния и вол­чцы про­из­рас­тит она тебе; и будешь питаться поле­вою тра­вою; 19 в поте лица тво­его будешь есть хлеб, доколе не воз­вра­тишься в землю, из кото­рой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.

«“про­клята земля за тебя”. Про­кля­тие, навле­чен­ное Ада­мом, не может пасть на него (см. ком­мен­та­рий к 3:14), оно падает на землю»[159]. Мит­ро­по­лит Ила­рион (Алфеев) отме­чает: «Не только сам чело­век, но и весь окру­жа­ю­щий его мир изме­нился в резуль­тате гре­хо­па­де­ния. Изна­чаль­ная гар­мо­ния между при­ро­дой и чело­ве­ком нару­шена —  теперь сти­хии могут быть враж­дебны ему, бури, зем­ле­тря­се­ния, навод­не­ния могут погу­бить его»[160].

«“со скор­бью”. Сам по себе труд — это не про­кля­тие, а бла­го­сло­ве­ние, дан­ное Богом (2:15); про­кля­тие, лежа­щее на самой земле, делает труд на ней горь­ким и тяжелым.

“земля”. Нор­маль­ные вза­и­мо­от­но­ше­ния чело­века с зем­лей, заклю­чав­ши­еся в его вла­ды­че­стве над нею, в корне изме­ни­лись; вме­сто того чтобы под­чи­няться чело­веку, земля сопро­тив­ля­ется ему (см. 2:7 и ком­мен­та­рий). Вся земля, “вся тварь”, погуб­лен­ная в резуль­тате такой дис­гар­мо­нии, жаж­дет вос­кре­се­ния и вос­ста­нов­ле­ния (Рим. 8:20–22).

“тер­ния и вол­чцы”. Мно­гое из того, что сей­час “про­из­рас­тает” на земле, не было изна­чально сотво­рено Богом, а воз­никло в резуль­тате пере­рож­де­ния, вызван­ного пав­шим на землю проклятием.

“прах ты”. См. ком­мен­та­рий к 2:7»[161].

Заклю­чи­тель­ная часть 3‑й главы:

20 И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала мате­рью всех живу­щих. 21 И сде­лал Гос­подь Бог Адаму и жене его одежды кожа­ные и одел их. 22 И ска­зал Гос­подь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не про­стер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вку­сил, и не стал жить вечно. 23 И выслал его Гос­подь Бог из сада Едем­ского, чтобы воз­де­лы­вать землю, из кото­рой он взят. 24 И изгнал Адама, и поста­вил на востоке у сада Едем­ского Херу­вима и пла­мен­ный меч обра­ща­ю­щийся, чтобы охра­нять путь к дереву жизни.

«“Ева”. В пере­воде с еврей­ского — “жизнь”,

“стала мате­рью всех живу­щих”. То есть всего чело­ве­че­ства»[162].

«одежды кожа­ные». «Обле­че­ние в “кожа­ные ризы” — это утрата чело­ве­ком бого­по­доб­ного досто­ин­ства своей при­роды. При сотво­ре­нии чело­ве­че­ское тело было открыто для ангель­ских сил и для Бога, легко всту­пало в обще­ние с ними. В то время, пишет свя­ти­тель Гри­го­рий Нис­ский, еди­ный хор разум­ной при­роды, ангель­ской и чело­ве­че­ской, “созер­цал еди­ного Главу хора и пел в гар­мо­нии с Гла­вой”. Но грех “раз­ру­шил эту вдох­но­вен­ную гар­мо­нию хора”; увлек­шись обо­льще­нием змия, чело­век пал и сме­шался с гря­зью. Обле­чен­ный теперь в гру­бую плоть чело­век не мог уже сво­бодно общаться с Богом и Анге­лами; “кожа­ные ризы” стали заве­сой, отде­ля­ю­щей его от мира неви­ди­мого»[163]. Чело­век поте­рял свое тон­кое по струк­туре и про­зрач­ное для Боже­ствен­ного сия­ния тело, кото­рым обла­дал до гре­хо­па­де­ния. В опре­де­лен­ном смысле разо­рва­лась связь не только с Богом, но и с окру­жа­ю­щим миром. И Бог, и окру­жа­ю­щий мир ста­но­вятся внеш­ними для чело­века. Отде­ляют же его от Бога и внеш­него мира кожа­ные ризы.

«“вот Адам стал как один из Нас…” Было бы слиш­ком грубо и недо­стойно Бога видеть в этих Его сло­вах лишь одну про­стую иро­нию над несчаст­ными пад­шими пра­ро­ди­те­лями. Посему более правы те, кто усмат­ри­вает в них силь­ную анти­тезу одному из ран­них сти­хов дан­ного повест­во­ва­ния, где гово­ри­лось о льсти­вом обе­ща­нии иску­си­теля дать людям равен­ство с Богом (3:5). “Поскольку, — заме­чает бла­жен­ный Фео­до­рит, — диа­вол гово­рит: “вы будете, как боги, зна­ю­щие добро и зло”, пре­сту­пив­шему же запо­ведь изре­чено смерт­ное опре­де­ле­ние, то Бог вся­че­ских изрек сие в уко­ризну, пока­зы­вая лжи­вость диа­воль­ского обе­ща­ния”. Таким обра­зом, если здесь и есть неко­то­рая иро­ния, то самих фак­тов, а не слов»[164].

При­ве­дем теперь ком­мен­та­рий из Брюс­сель­ского изда­ния Биб­лии: «Бог ука­зы­вает, к чему при­вело чело­века нару­ше­ние Его запо­веди: поже­лав стать неза­ви­си­мым, как Сам Бог, “зна­ю­щий добро и зло”, чело­век в дей­стви­тель­но­сти пре­рвал связь с Источ­ни­ком жизни, пора­бо­тился греху и смерти: бес­смер­тие он мог чер­пать только из непо­сред­ствен­ного бла­го­дат­ного бого­об­ще­ния, кото­рого он сам себя лишил. “Чтобы он не про­стер руки своей” к древу жизни и “не стал жить вечно” — веч­ная жизнь без Бога не что иное, как веч­ное адское муче­ние — смерть должна поло­жить конец этой жизни. Итак, из любви к чело­веку, Бог изго­няет его из рая и пре­граж­дает путь к древу жизни. Испы­та­ния зем­ной жизни будут только вре­мен­ными, они под­го­то­вят чело­века к при­ня­тию вели­чай­шего дара Божия (ст. 14–15), о кото­ром бла­жен­ный Авгу­стин вос­кли­цает: “Счаст­ли­вая вина (Адама), бла­го­даря кото­рой нам был даро­ван такой Иску­пи­тель”»[165].

Пока­за­тельно, что чело­век, лишив­шись рая, всё-таки рас­ка­ялся в соде­ян­ном. Но про­сто так, сразу, даже глу­боко рас­ка­яв­ше­гося чело­века вер­нуть в рай уже было невозможно.

Ино­гда почему-то в этом дей­ствии Бога видят некую «жесто­кость». Мол, надо было про­стить чело­века и не изго­нять его из рая. Но мы не пра­вильно тол­куем дей­ствия Бога. Бог все­гда про­щает чело­века. И тогда про­стил. Дру­гое дело —  послед­ствия греха объ­ек­тивно суще­ствуют после самого гре­хо­па­де­ния. Напри­мер, куре­ние. Даже если чело­век, не выпус­кав­ший сига­рету изо рта боль­шую часть своей жизни, бро­сил курить и на таин­стве испо­веди рас­ка­ялся в этом грехе, это не зна­чит, что его лег­кие авто­ма­ти­че­ски ста­нут чистыми, как у мла­денца. Нужно будет еще при­ло­жить массу уси­лий, чтобы изба­виться от послед­ствий куре­ния. А для того чтобы вер­нуть чело­века в состо­я­ние, при кото­ром снова ста­но­вится воз­мож­ным обре­те­ние един­ства с Богом и войти в Цар­ствие Небес­ное, потре­бу­ется Спа­си­тель­ная Жертва Самого Гос­пода Нашего Иисуса Христа.

Мы пре­красно знаем, но редко в нуж­ный момент вспо­ми­наем очень муд­рую пого­ворку: «Что имеем не хра­ним, а поте­рявши, пла­чем». Мит­ро­по­лит Ила­рион (Алфеев) пишет: «Ока­зав­шись вне рая, окру­жен­ные враж­деб­ным миром, жал­кие и бес­по­мощ­ные, Адам и Ева начали пла­кать: “Они пла­кали, рыдали, били себя по голове, опла­ки­вая свое преж­нее жесто­ко­сер­дие, и делали они это не один, не два и не десять дней, но… всю свою жизнь. Ибо как можно было не пла­кать, вспо­ми­ная… этого крот­кого Вла­дыку, эту неиз­ре­чен­ную сла­дость рая, эту неопи­су­е­мую кра­соту тех цве­тов, эту без­за­бот­ную и бес­труд­ную жизнь, это вос­хож­де­ние и нис­хож­де­ние к ним анге­лов?” (пре­по­доб­ный Симеон Новый Бого­слов). Нака­нуне Вели­кого поста Цер­ковь вспо­ми­нает Ада­мово изгна­ние, и на бого­слу­же­нии поются такие слова: “Адам был изгнан из рая через снедь; поэтому, сидя напро­тив него, он рыдал, вос­кли­цая уми­ли­тель­ным голо­сом: горе мне! как постра­дал я, жал­кий! я пре­сту­пил одну запо­ведь Вла­дыки и лишился всех благ! О рай свя­тей­ший, насаж­ден­ный ради меня. я уже не буду насла­ждаться твоей сла­до­стью и уже не увижу Гос­пода Бога моего и Созда­теля, ибо пойду в землю, из кото­рой был взят”»[166]. В. Н. Лос­ский добав­ляет: «В резуль­тате гре­хо­па­де­ния чело­век ока­зался ниже сво­его при­зва­ния. Но Боже­ствен­ный план не изме­нился. Мис­сия Адама выпол­ня­ется Небес­ным Ада­мом — Хри­стом; при этом Он не засту­пает место чело­века — бес­пре­дель­ная любовь Божия не может заме­нить собою согла­сия чело­ве­че­ской сво­боды, но воз­вра­щает ему воз­мож­ность совер­шить свое дело, снова откры­вает ему путь к обо­же­нию, к тому осу­ществ­ля­е­мому через чело­века высо­чай­шему син­тезу Бога и твар­ного мира, кото­рый явля­ется сущ­но­стью всей хри­сти­ан­ской антро­по­ло­гии. Итак, чтобы после гре­хо­па­де­ния чело­век мог ста­но­виться Богом, надо было Богу стать чело­ве­ком. Надо было Вто­рому Адаму, пре­одо­лев все раз­де­ле­ние вет­хой твари, стать Началь­ни­ком твари новой»[167].

«С… момента [гре­хо­па­де­ния] чело­век нахо­дится во вла­сти лука­вого. Ото­рвав­шись от Бога, его при­рода ста­но­вится неесте­ствен­ной, про­ти­во­есте­ствен­ной. Вне­запно опро­ки­ну­тый ум чело­века вме­сто того, чтобы отра­жать веч­ность, отоб­ра­жает в себе бес­фор­мен­ную мате­рию: пер­во­здан­ная иерар­хия в чело­веке, ранее откры­том для бла­го­дати и изли­вав­шем ее в мир, — пере­вер­нута. Дух дол­жен был жить Богом, душа — духом, тело — душой. Но дух начи­нает пара­зи­ти­ро­вать на душе, пита­ясь цен­но­стями не Боже­ствен­ными, подоб­ными той авто­ном­ной доб­роте и кра­соте, кото­рые змий открыл жен­щине, когда при­влек ее вни­ма­ние к древу. Душа, в свою оче­редь, ста­но­вится пара­зи­том тела — под­ни­ма­ются стра­сти. И, нако­нец, тело ста­но­вится пара­зи­том зем­ной все­лен­ной, уби­вает, чтобы питаться, и так обре­тает смерть.

Но Бог — и в этом вся тайна “кожа­ных риз” — вно­сит, во избе­жа­ние пол­ного рас­пада под дей­ствием зла, некий поря­док в самую гущу бес­по­рядка. Его бла­гая воля устро­яет и охра­няет все­лен­ную. Его нака­за­ние вос­пи­ты­вает: для чело­века лучше смерть, то есть отлу­че­ние от древа жизни, чем закреп­ле­ние в веч­но­сти его чудо­вищ­ного поло­же­ния. Сама его смерт­ность про­бу­дит в нем рас­ка­я­ние, то есть воз­мож­ность новой любви. Но сохра­ня­е­мая таким обра­зом все­лен­ная все же не явля­ется истин­ным миром: поря­док, в кото­ром есть место для смерти, оста­ется поряд­ком ката­стро­фи­че­ским; “земля про­клята за чело­века”, и сама кра­сота кос­моса ста­но­вится двусмысленной.

Истин­ная все­лен­ная, истин­ная при­рода утвер­жда­ются только бла­го­да­тью. Вот почему грех откры­вает драму искуп­ле­ния. Вто­рой Адам пред­по­чтет Бога именно там, где пер­вый Адам пред­по­чел самого себя: сатана при­сту­пит ко Хри­сту после Его кре­ще­ния и пред­ло­жит Ему то же иску­ше­ние, но иску­ше­ние три­жды разо­бьется о соеди­нен­ные в Нем волю Боже­ствен­ную и волю чело­ве­че­скую»[168].

Теперь сле­дует сде­лать выводы. Почему все это про­изо­шло? Что же такое вообще зло и грех?

Греки опре­де­ляли тер­мин грех сло­вом ἁμάρτημα, ἁμαρτία (др.-греч., амар­тия), озна­ча­ю­щим «про­мах мимо цели, погреш­ность», а иудеи — ана­ло­гич­ным сло­вом הּאָטַח (ивр., хата́). В опре­де­лен­ном смысле зло и грех можно счи­тать сино­ни­мами. Глав­ное — не допус­кать ни того ни дру­гого в своей жизни.

«Про­блема зла — про­блема по суще­ству сво­ему хри­сти­ан­ская… Дей­стви­тельно, как объ­яс­нить нали­чие его в мире, сотво­рен­ном Богом, в том виде­нии, в кото­ром сотво­рен­ное по суще­ству сво­ему есть добро? И даже учи­ты­вая даро­ван­ную чело­веку сво­боду про­ти­виться Боже­ствен­ному плану, мы не можем не зада­вать себе вопрос: что такое зло?

Однако вопрос этот ста­вится непра­вильно, так как им пред­по­ла­га­ется, что зло есть “нечто”. При такой поста­новке мы склонны при­ни­мать зло за некую сущ­ность, за некое “злое начало”, за мани­хей­ского “анти­Бога”. Тогда все­лен­ная пред­став­ля­ется какой-то “ничей­ной зоной” между Богом доб­рым и богом злым, а все ее богат­ство и мно­го­об­ра­зие, — лишь игрой света и тени, вызван­ной борь­бой этих двух начал.

Такое пред­став­ле­ние нахо­дит извест­ное осно­ва­ние в аске­ти­че­ском опыте, дуа­ли­сти­че­ские эле­менты посто­янно пыта­лись про­ник­нуть в хри­сти­ан­ство, и осо­бенно в мона­ше­скую жизнь. Но для пра­во­слав­ного мыш­ле­ния такое пред­став­ле­ние явля­ется лож­ным: у Бога нет контр­пар­тии, нельзя пред­по­ла­гать суще­ство­ва­ние каких-то при­род, кото­рые были бы Ему чужды. С конца III в. вплоть до бла­жен­ного Авгу­стина отцы рев­ностно боро­лись про­тив мани­хей­ства, но в этой борьбе они поль­зо­ва­лись фило­соф­скими кате­го­ри­ями, самая поста­новка кото­рых несколько уво­дила их в сто­рону от самой про­блемы. Для отцов зло дей­стви­тельно есть недо­ста­ток, порок, не-совер­шен­ство; не какая-то при­рода, а то, чего при­роде недо­стает, чтобы быть совер­шен­ной. В аспекте сущ­ност­ном отцы счи­тают, что зла не суще­ствует, что оно есть только лише­ние бытия. Этот ответ был доста­точ­ным для опро­вер­же­ния мани­хеев, но он бес­си­лен перед реаль­но­стью зла, всеми нами ощу­ти­мой, перед злом, при­сут­ству­ю­щим и дей­ству­ю­щим в мире. И если послед­нее про­ше­ние Молитвы Гос­под­ней[169] в аспекте фило­соф­ском можно истол­ко­вать как “избави нас от зла”, но воп­лем кон­крет­ной нашей тре­воги, конечно, оста­ется “избави нас от злого” — от “лука­вого”.

Про­блема зла, как уди­ви­тельно точно отме­тил отец Буайе, сво­дится в под­линно хри­сти­ан­ской пер­спек­тиве к про­блеме “лука­вого”. А “лука­вый” — это не отсут­ствие бытия, не сущ­ност­ная недо­ста­точ­ность, он также и не есть как лука­вый — сущ­ность, ведь его при­рода, сотво­рен­ная Богом, добра. “Лука­вый” — это лич­ность, это “некто”.

Зло, конечно, не имеет места среди сущ­но­стей, но оно не только “недо­ста­точ­ность”, в нем есть актив­ность. Зло не есть при­рода, но состо­я­ние при­роды, и в этом выска­зы­ва­нии отцов заклю­ча­ется боль­шая глу­бина. Таким обра­зом, оно есть как бы болезнь, как бы пара­зит, суще­ству­ю­щий только за счет той при­роды, на кото­рой пара­зи­ти­рует. Точ­нее, зло есть опре­де­лен­ное состо­я­ние воли этой при­роды; это воля лож­ная по отно­ше­нию к Богу. Зло есть бунт про­тив Бога, то есть пози­ция лич­ност­ная. Таким обра­зом, зло отно­сится к пер­спек­тиве не сущ­ност­ной, а лич­ност­ной. “Мир во зле лежит”, — гово­рит Иоанн Бого­слов, зло — это состо­я­ние, в кото­ром пре­бы­вает при­рода лич­ных существ, отвер­нув­шихся от Бога.

Итак, начало зла коре­нится в сво­боде твари. Вот почему оно непро­сти­тельно, зло рож­да­ется только от сво­боды суще­ства, кото­рое его тво­рит. “Зло не есть, или, вер­нее, оно есть лишь в тот момент, когда его совер­шают”, — пишет Диа­дох Фоти­кий­ский, а Гри­го­рий Нис­ский под­чер­ки­вает пара­док­саль­ность того, кто под­чи­ня­ется злу: он суще­ствует в несуществующем.

Итак, чело­век дал место злу в своей воле и ввел его в мир. Правда, чело­век, по при­роде рас­по­ло­жен­ный к позна­нию Бога и любви к Нему, выбрал зло потому, что оно было ему под­ска­зано: в этом вся роль змия. Зло в чело­веке, а через чело­века и в зем­ном кос­мосе, пред­став­ля­ется, таким обра­зом, свя­зан­ным с зара­же­нием, в кото­ром нет, однако, ничего авто­ма­ти­че­ского: оно могло рас­про­стра­ниться только с сво­бод­ного согла­сия чело­ве­че­ской воли. Чело­век согла­сился на это гос­под­ство над собой»[170].

Глава 6. Заветы Бога с человеком

Ибо завет веч­ный поло­жил Он со мною, твер­дый и непреложный.

(2 Цар. 23:5)

В начале любого серьез­ного раз­го­вора необ­хо­димо дого­во­риться о тер­ми­нах. Слово «завет» уже зву­чало в теме «Свя­щен­ное Писа­ние». Однако дан­ное поня­тие при­ме­ня­ется не только в бого­сло­вии, но и в мир­ской жизни. Тем, кто еще пом­нит совет­ские вре­мена, хорошо зна­комо выра­же­ние «заветы Ильича». Его часто исполь­зо­вали в пуб­лич­ных меро­при­я­тиях, под­чер­ки­вая вер­ность сле­до­ва­ния ленин­ским прин­ци­пам: «Заве­там Ленина верны!» Но то зна­че­ние тер­мина «завет» отли­ча­лось от при­ме­ня­е­мого в бого­сло­вии. Оно ско­рее озна­чало настав­ле­ние, напут­ствие, но никак не дого­вор или согла­ше­ние. Тогда власть ни с кем дого­ва­ри­ваться не соби­ра­лась (она вообще это делает очень неохотно). Необ­хо­димо было строго выпол­нять все ука­за­ния пар­тии и пра­ви­тель­ства, какие бы они ни были — отно­си­тельно гуман­ные или совер­шенно без­нрав­ствен­ные, то есть завет в те вре­мена зву­чал как приказ.

В хри­сти­ан­стве все совер­шенно иначе. Напом­ним, о чем шла речь в преды­ду­щих гла­вах и даже немного рас­ши­рим это понятие.

Завет (евр. תירב  берит, греч. διαθήκη диа­фики, лат. testamentum) — «союз, согла­ше­ние, дого­вор двух сто­рон, в кото­ром опре­де­лены их вза­им­ные цели и обязанности.

В Биб­лии под Заве­том пони­ма­ется союз Бога и чело­века с целью спа­се­ния чело­века Богом в веч­но­сти и позна­ние чело­ве­ком Бога при усло­вии соблю­де­ния Боже­ствен­ных запо­ве­дей (Авраам, Ной, Мои­сей). Под Заве­том также пони­ма­ются и сами книги, в кото­рых изло­жено согла­ше­ние Бога и чело­века (книги Вет­хого и Нового Завета). Биб­лей­скую исто­рию можно рас­смат­ри­вать как цепь заве­тов или согла­ше­ний, в кото­рые Бог всту­пал с пат­ри­ар­хами, про­ро­ками, царями, избран­ным наро­дом, Цер­ко­вью и всем миром»[171]. Основ­ные све­де­ния о Заве­тах Бога с чело­ве­ком можно наглядно пред­ста­вить в таб­лич­ной форме (см. при­ло­же­ния). Здесь же мы рас­смот­рим дан­ный вопрос более подробно.

Появ­ле­ние тер­мина «завет» в аспекте вза­и­мо­от­но­ше­ний между Богом и чело­ве­ком обу­слов­лено есте­ствен­ным для чело­века состо­я­нием един­ства с Богом одно­вре­менно с нали­чием у него воз­мож­но­сти воле­изъ­яв­ле­ния. Бог создал нас сво­бод­ными. Именно дан­ные каче­ства поз­во­ляют чело­веку доб­ро­вольно идти к Богу, откли­ка­ясь на Его зов. Как уже отме­ча­лось, чело­век — един­ствен­ное суще­ство из всего твар­ного мира, с кото­рым Бог заго­во­рил, что отра­жено на стра­ни­цах Свя­щен­ного Писа­ния: «И бла­го­сло­вил их Бог, и ска­зал им Бог» (Быт. 1:28). И не про­сто как с одним из сотво­рен­ных существ, но как со Своим пол­но­прав­ным собе­сед­ни­ком. «Ска­зал им Бог» не озна­чает при­каза или пове­ле­ния. Это есть при­гла­ше­ние к дли­тель­ному диа­логу про­дол­жи­тель­но­стью во всю жизнь и ухо­дя­щему в веч­ность. Чело­век может оправ­дать дове­рие Бога и стать не только Его собе­сед­ни­ком, но и сора­бот­ни­ком. Между Богом и чело­ве­ком воз­ни­кает синер­гия[172]. Но, обла­дая сво­бо­дой, чело­век может и воз­ра­жать Богу. Он может вообще игно­ри­ро­вать Бога, в том числе как сво­его собе­сед­ника. Однако в любом слу­чае Бог нико­гда не при­ка­зы­вает чело­веку. Он с ним дого­ва­ри­ва­ется. Отсюда и воз­ни­кает поня­тие «дого­вор» или «завет».

Как только чело­век появился на земле, Бог сразу же заклю­чил с ним Завет — были кон­кретно обо­зна­чены цель и смысл жизни, а также роль чело­века во все­лен­ной. Снова при­ве­дем цитату извест­ного рус­ского бого­слова В. Н. Лос­ского: «В раю согла­сие чело­ве­че­ской сво­боды и Боже­ствен­ной бла­го­дати могло стать све­то­зар­ным мостом над тем “бес­ко­неч­ным рас­сто­я­нием”, кото­рое, как гово­рит Иоанн Дамас­кин, отде­ляет тварь от Творца. Адам был непо­сред­ственно при­зван к обό­же­нию. Но после гре­хо­па­де­ния встают два пре­пят­ствия, дела­ю­щие это рас­сто­я­ние непре­одо­ли­мым: грех сам по себе, кото­рый лишает при­роду чело­века спо­соб­но­сти вос­при­ни­мать бла­го­дать, и смерть — завер­ше­ние паде­ния, ввер­га­ю­щая чело­ве­че­ство в состо­я­ние про­ти­во­есте­ствен­ное, когда свое­во­лие чело­века, зара­зив весь кос­мос, сооб­щает небы­тию пара­док­саль­ную и тра­ги­че­скую реальность.

В этом состо­я­нии чело­век не может больше оста­ваться на уровне сво­его при­зва­ния. Но Боже­ствен­ный план не изме­нился: Бог по-преж­нему хочет, чтобы чело­век с Ним соеди­нился и пре­об­ра­зил всю землю.

Конеч­ная и все­цело поло­жи­тель­ная цель чело­века при­об­ре­тает с этого момента нега­тив­ный аспект — аспект спа­се­ния. Чтобы чело­век мог сво­бодно вер­нуться к Богу, нужно, чтобы Бог сна­чала осво­бо­дил его от состо­я­ния повин­но­сти греху и смерти. Это состо­я­ние тре­бует искуп­ле­ния, кото­рое в цело­куп­но­сти Боже­ствен­ного плана пред­стает, таким обра­зом, перед нами не как цель, а как нега­тив­ное сред­ство. Ведь спа­сен может быть только тот, кто явля­ется бес­по­мощ­ной добы­чей зла.

Исто­рия чело­ве­че­ства после гре­хо­па­де­ния — это исто­рия дли­тель­ного кораб­ле­кру­ше­ния с ожи­да­нием спа­се­ния. Но гавань спа­се­ния — еще не цель, потер­пев­шему кру­ше­ние она дает воз­мож­ность снова отпра­виться в путь к един­ствен­ной все той же цели: еди­не­нию с Богом.

Итак, после утраты рай­ского состо­я­ния чело­век уже объ­ек­тивно не может достиг­нуть своей конеч­ной цели. В новом состо­я­нии небы­тия и смерти он нахо­дится в поло­же­нии мучи­тель­ной пас­сив­но­сти; сна­чала это ничем неис­тре­би­мая щемя­щая тоска по раю, а затем — все более созна­тель­ное ожи­да­ние спа­се­ния. Дви­же­ние паде­ния про­дол­жа­ется, отчего, во-пер­вых, ожи­да­ние ста­но­вится все более горест­ным, а во-вто­рых, рож­да­ются или бес­чис­лен­ные спо­собы забыть (попы­таться забыть) о смерти, то есть о раз­луке с Богом, или люци­фе­ри­ан­ское устрем­ле­ние воли к тому, чтобы спа­сти себя само­сто­я­тельно и само­обό­житься. Но и “анге­лизм”, и “вави­ло­низм” тер­пят пора­же­ние, и люди не пере­стают ждать Кого-то, Кто при­шел бы их спа­сти. Итак, вся исто­рия чело­ве­че­ства — это исто­рия спа­се­ния, в кото­рой мы можем раз­ли­чить три периода.

Пер­вый период — дли­тель­ное преду­го­тов­ле­ние к при­ше­ствию Спа­си­теля: он про­дол­жа­ется от гре­хо­па­де­ния до бла­го­ве­ще­ния: “Днесь спа­се­ния нашего гла­визна”, — поет в этот празд­ник Цер­ковь. В тече­ние всего этого пери­ода Про­ви­де­ние непре­станно учи­ты­вает волю людей и в соот­вет­ствии с этим изби­рает Себе орудия.

Вто­рой период, от бла­го­ве­ще­ния до Пяти­де­сят­ницы, соот­вет­ствует зем­ной жизни и воз­не­се­нию Хри­ста. Здесь чело­век не может ничего: один Хри­стос Своей жиз­нью, вос­кре­се­нием и воз­не­се­нием совер­шает дело спа­се­ния. В Его Лич­но­сти соеди­ня­ются чело­ве­че­ство и Боже­ство, веч­ность всту­пает во время, время про­ни­кает в веч­ность, обό­жен­ная антро­по­кос­ми­че­ская при­рода вво­дится в жизнь Боже­ствен­ную, в само лоно Пре­свя­той Троицы.

И вот с Пяти­де­сят­ницы начи­на­ется новый период, когда чело­ве­че­ские лич­но­сти содей­ствием Духа Свя­того должны сво­бодно стя­жать то обό­же­ние, кото­рое их при­рода раз и навсе­гда обрела во Хри­сте. В Церкви сво­бода и бла­го­дать сотруд­ни­чают. По ува­же­нию к сво­боде чело­века Бог допус­кает, чтобы про­дол­жа­лось время греха и смерти: Он не хочет насиль­ственно навя­зы­вать Себя чело­веку, а хочет от него ответа веры и любви. Наше поло­же­ние, однако, несрав­ненно пре­вос­хо­дит рай­ское состо­я­ние: мы дей­стви­тельно больше не под­вер­жены риску утра­тить бла­го­дать, мы все­гда можем участ­во­вать в Бого­че­ло­ве­че­ской пол­ноте Церкви. Сами усло­вия нашей немощи, кото­рые цели­ком при­нял на Себя Хри­стос, пока­я­нием и верой рас­кры­ва­ются навстречу тайне любви. Итак, исто­рия Церкви — это сво­бод­ное осо­зна­ние людьми един­ства, совер­шен­ного во Хри­сте и все­гда при­сут­ству­ю­щего в Церкви, где уже даро­вано веч­ное сия­ние Цар­ства. Так мы сора­бо­таем пол­ному уни­что­же­нию смерти и пре­об­ра­же­нию кос­моса, иначе говоря — вто­рому при­ше­ствию Гос­пода»[173].

Исто­рию чело­ве­че­ства также можно условно раз­де­лить на этапы жизни согласно опре­де­лен­ному Завету с Богом. При­чем это будет не только исто­рия спа­се­ния чело­ве­че­ства, но и жизнь чело­века в раю. Инте­ресно, что пер­вый — преду­го­то­ви­тель­ный период — пол­но­стью вклю­чает в себя четыре Завета Бога с чело­ве­ком: Ноем, Авра­амом (Иса­а­ком, Иако­вом), Мои­сеем и Дави­дом. А послед­ний — Новый Завет — в свою оче­редь охва­ты­вает собой вто­рой и тре­тий пери­оды исто­рии спа­се­ния. Но самым пер­вым Заве­том, еще до гре­хо­па­де­ния, а зна­чит, до исто­рии спа­се­ния, был Дои­сто­ри­че­ский Завет.

Итак, нач­нем по порядку.

1. Доисторический Завет

Время заклю­че­ния Завета: по раз­ным оцен­кам, от 3761 г. до Р.Х. до десят­ков тысяч лет до Р.Х.

С кем заклю­чен Завет: Адам.

Зна­ме­ние Завета: не было.

Завет в Биб­лии: Быт. 1:28, Быт. 2:16–17.

Этот Завет был заклю­чен Богом с чело­ве­ком сразу же после его появ­ле­ния в твар­ном мире. Если бы чело­век соблю­дал все запо­веди, кото­рые даны были ему Богом при заклю­че­нии Завета, не было бы необ­хо­ди­мо­сти впо­след­ствии заклю­чать сле­ду­ю­щий Завет. Все после­ду­ю­щие Заветы появи­лись как резуль­тат нару­ше­ния чело­ве­ком пер­вого — Дои­сто­ри­че­ского Завета, попро­сту говоря, грехопадения.

После заклю­че­ния Дои­сто­ри­че­ского Завета в жизни чело­века и всей все­лен­ной про­изо­шла ката­строфа — чело­век отпал от Бога. И, несмотря на свое рас­ка­я­ние, сво­ими силами чело­век уже не в состо­я­нии вер­нуться обратно в рай­скую оби­тель, он ста­но­вится неспо­соб­ным вопло­тить свое при­зва­ние — стать бого­по­доб­ным. Только помощь Божия воз­вра­щает чело­веку воз­мож­ность обре­сти Цар­ство Небес­ное. При­том это про­ис­хо­дит не сразу. Так как чело­век наде­лен колос­саль­ными духов­ными воз­мож­но­стями и имеет пол­ную сво­боду дей­ствий, Бог никак не огра­ни­чи­вает чело­ве­че­ский потен­циал, но ждет его реа­ли­за­ции. В резуль­тате про­ис­хо­дит вза­и­мо­дей­ствие двух лич­но­стей: Бога и чело­века. Бог ждет, пока гре­хо­пад­ший чело­век посте­пенно сфор­ми­рует свой духовно-нрав­ствен­ный фун­да­мент. Но Бог не про­сто ждет, Он вос­пи­ты­вает чело­века, выводя его на нуж­ный уро­вень духов­ной чистоты. Только тогда ста­нет воз­мож­ным появ­ле­ние среди людей Един­ствен­ной, Кто окон­ча­тельно даст воз­мож­ность Богу спа­сти чело­века, — Пре­свя­той Бого­ро­дицы. Этот период мы обоб­щенно назы­ваем Вет­хим Заве­том[174] (так же назы­ва­ется и раздел

Биб­лии, охва­ты­ва­ю­щий дан­ный период). В. Н. Лос­ский назвал его преду­го­то­ви­тель­ным: «Период преду­го­тов­ле­ния — это обе­то­ва­ния: мед­лен­ное про­дви­же­ние ко Хри­сту, в тече­ние кото­рого Боже­ствен­ная “педа­го­гика” хочет сде­лать воз­мож­ным испол­не­ние обе­то­ва­ния, дан­ного в самый момент наказания.

Вет­хий Завет не знал внут­рен­него бла­го­дат­ного освя­ще­ния, и все же он знал свя­тость, потому что бла­го­дать, дей­ствуя извне, вызы­вала ее в душе как некий плод этого воз­дей­ствия. Чело­век, по вере пре­бы­ва­ю­щий в послу­ша­нии Богу и живу­щий пра­ведно, мог стать ору­дием Его воли. Как сви­де­тель­ствует при­зва­ние про­ро­ков, это не было согла­сием двух воль, но власт­ным исполь­зо­ва­нием волей Боже­ствен­ной воли чело­ве­че­ской: Дух Божий обру­ши­вался на умев­шего видеть, Бог извне овла­де­вал чело­ве­ком, нала­гая Свои тре­бо­ва­ния на его лич­ность. Бог неви­ди­мый гово­рил, слуга Его слу­шал. Синай­ский мрак про­ти­во­по­ла­гался Фавор­скому свету, как тайна сокры­тая — тайне рас­кры­той. Чело­век послу­ша­нием и чисто­той гото­вился во мраке веры к слу­же­нию. Послу­ша­ние и чистота — поня­тия нега­тив­ные: они пред­по­ла­гают про­яв­ле­ние Бога извне и под­чи­не­ние чело­века, ста­но­вя­ще­гося Его ору­дием, чело­века, кото­рый, даже будучи пра­вед­ным, не может осво­бо­диться от сво­его состо­я­ния гре­хов­но­сти и смерт­но­сти. Свя­тость как актив­ное освя­ще­ние всего суще­ства и сво­бод­ное упо­доб­ле­ние при­роды чело­ве­че­ской при­роде Божией смо­жет про­явиться только после подвига Хри­ста — в созна­нии этого подвига. Поэтому глав­ное в Вет­хом Завете — закон, отно­ше­ния между Богом и чело­ве­ком здесь — не един­ство, а союз, пору­кой кото­рому явля­ется вер­ность закону.

Исто­рия Вет­хого Завета — это исто­рия избра­ний, свя­зан­ных с после­ду­ю­щими паде­ни­ями. На про­тя­же­нии этой исто­рии Бог спа­сает некий “оста­ток”, ожи­да­ние кото­рого дости­гает все боль­шей чистоты: в самой диа­лек­тике разо­ча­ро­ва­ний ожи­да­ние Мес­сии побе­до­нос­ного пре­вра­ща­ется в ожи­да­ние страж­ду­щего слуги Иеговы, ожи­да­ние поли­ти­че­ского осво­бож­де­ния одного народа — в ожи­да­ние духов­ного осво­бож­де­ния всего чело­ве­че­ства. Чем более уда­ля­ется Бог, тем углуб­лен­нее ста­но­вится молитва чело­века, чем огра­ни­чен­нее избран­ни­че­ство, тем обшир­нее цель — вплоть до все­пре­вос­хо­дя­щей чистоты Девы, спо­соб­ной родить Спа­си­теля всего человечества.

Пер­вым паде­нием после утраты рая было убий­ство Авеля Каи­ном. Бог гово­рил Каину: “Не лежит ли грех у две­рей твоих? Он вле­чет тебя к себе, но ты гос­под­ствуй над ним”. Но Каин убил сво­его брата. Этому пер­вому паде­нию соот­вет­ствует и пер­вое избра­ние: избра­ние Сифа и его потом­ства. Сыно­вья Сифа — это “сыны Божии”, они при­зы­вают имя Иеговы и один из них, Енох, “ходил пред Богом” и был, может быть, с телом взят Богом в рай. Потомки же Каина, напро­тив, только сыно­вья чело­ве­че­ские, тра­ги­че­ски обре­чен­ные на смерть (“Я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне”, — гово­рит Ламех). Про­кля­тые воз­де­лан­ной зем­лей, впи­тав­шей в себя кровь Авеля, они ста­но­вятся пер­выми горо­жа­нами, изоб­ре­та­те­лями тех­ники и искус­ства. С ними появ­ля­ется и циви­ли­за­ция — эта огром­ная попытка вос­пол­нить отсут­ствие Бога…

При­хо­дит потоп, и кажется, что Бог воз­вра­щает пер­во­быт­ным водам свое иска­жен­ное паде­нием тво­ре­ние. Может быть, это новое паде­ние сле­дует свя­зы­вать с таин­ствен­ным обще­нием между анге­лами и людьми, в резуль­тате чего появ­ля­ются “испо­лины” (Быт. 6:1–4). Не было ли это какой-то люци­фе­ри­ан­ской гно­зой, из кото­рой чело­век чер­пал необыч­ную для себя власть? Но как бы то ни было, некий “оста­ток” — один чело­век и его близ­кие — обрели милость в очах Божиих, потому что “Ной был чело­век пра­вед­ный и непо­роч­ный в роде своем; Ной ходил пред Богом” (Быт. 6:9). Ной спа­сает чело­ве­че­ство и все зем­ное тво­ре­ние, не воз­ро­див их, как Хри­стос (он только Его про­об­раз), но обес­пе­чив про­дол­же­ние их суще­ство­ва­ния. После потопа Бог заклю­чает с чело­ве­че­ством кос­ми­че­ский союз, кото­рый ста­би­ли­зи­рует зем­ную все­лен­ную, зна­ме­нием этого завета ста­но­вится радуга, таин­ствен­ный, све­то­зар­ный мост, соеди­ня­ю­щий небо и землю»[175].

Инте­ресно про­сле­дить раз­ви­тие собы­тий начи­ная с шестой главы книги Бытие. После пер­вых семи сти­хов, в кото­рых гово­рится о нече­стии людей на земле («И уви­дел Гос­подь (Бог), что велико раз­вра­ще­ние чело­ве­ков на земле» (Быт. 6:5)), 7‑й стих повест­вует о пра­вед­нике Ное. Именно через него Бог решает спа­сти чело­ве­че­ство от даль­ней­шего спол­за­ния в духов­ную про­пасть. Когда Ной стал делать по веле­нию Бога ков­чег, дру­гие люди откро­венно удив­ля­лись ему. Однако потоп как воз­да­я­ние за грехи погло­тил прак­ти­че­ски всех. Спас­лось только семей­ство Ноя и живот­ные, быв­шие в ков­чеге. Не напо­ми­нает ли нам то дав­нее собы­тие день сего­дняш­ний, когда мно­гие свет­ские люди посме­и­ва­ются над веру­ю­щими, в том числе пра­во­слав­ными хри­сти­а­нами, не подо­зре­вая, что, может быть, как раз по молит­вам этих веру­ю­щих мир вообще пока еще существует…

Насту­пает потоп. В древ­не­ев­рей­ском ори­ги­наль­ном тек­сте Писа­ния исполь­зу­ются такие слова и обо­роты, кото­рые под­чер­ки­вают весь ужас про­ис­хо­дя­щего — мир не про­сто почти лишился всего живого, но во время потопа про­ис­хо­дил про­цесс, про­ти­во­по­лож­ный акту тво­ре­ния мира (Быт. 1). Мир ска­ты­вался обратно в пучину хаоса и небы­тия. В совре­мен­ных пере­во­дах этот акцент не так заме­тен. Про­то­и­е­рей Алек­сандр Соро­кин пишет: «Именно эта без­дна вновь всту­пает в силу, когда Бог наво­дит потоп (Быт. 7:11; 8:2) и мол­чит (Его Слово умол­кает). Потоп —  про­ти­во­по­лож­ный тво­ре­нию акт, когда мир из кос­моса вновь воз­вра­ща­ется, точ­нее, падает в без­дну, в бес­фор­мен­ное, гибель­ное состо­я­ние»[176].

Навод­не­ние на Земле про­дол­жа­лось «сорок дней и сорок ночей» (Быт. 7:17). Затем про­ис­хо­дит посте­пен­ное убы­ва­ние воды. Нако­нец, Ной с семей­ством и живот­ные вышли из ков­чега на землю.

В Быт. 8:20‒22 гово­рится еще об очень важ­ном собы­тии в жизни чело­ве­че­ства. Ной устроил жерт­вен­ник и при­нес Богу все­со­жже­ние[177], то есть воз­бла­го­да­рил Бога за спа­се­ние. Это пер­вое упо­ми­на­ние в Биб­лии о жерт­вен­нике и вто­рое — о жерт­во­при­но­ше­нии Богу (пер­вым было от Каина и Авеля (Быт. 4:3,4)). Здесь Ной высту­пает в каче­стве свя­щен­ника, кото­рый от лица всех людей при­но­сит жертву и вхо­дит в обще­ние с Богом. И хотя Ной здесь не назы­ва­ется пер­во­свя­щен­ни­ком, однако в дан­ном слу­чае именно тако­вым он и высту­пает. После чего Бог заклю­чает с чело­ве­че­ством в лице Ноя сле­ду­ю­щий Завет.

2. Завет с Ноем (Радужный Завет, или завет Божией милости)

Время заклю­че­ния Завета: около 2400 г. до Р.Х.

С кем заклю­чен Завет: Ной.

Зна­ме­ние Завета: радуга (Быт. 9:12–13).

Завет в Биб­лии: Быт. 9:1–17.

Необ­хо­димо отме­тить один важ­ный момент. Пер­вые слова бла­го­сло­ве­ния Бога в Завете с Ноем (Быт. 9:1–7) прак­ти­че­ски дословно сов­па­дают с нача­лом бла­го­сло­ве­ния Бога в Дои­сто­ри­че­ском Завете (Быт. 1:28), но начи­ная с Быт. 9:2 сле­дует совсем дру­гой текст. Речь уже не идет о вла­ды­че­стве любо­вью над миром. Звери будут теперь стра­шиться чело­века. Это может быть не только след­ствием Божьего пове­ле­ния, но и пред­ска­зу­е­мой реак­цией живот­ных на то, что чело­век с этого момента стал пло­то­яд­ным. Среди живот­ных также появ­ля­ются хищ­ники. Плюс ко всему Гос­подь пре­ду­пре­ждает чело­века об опас­но­сти греха убий­ства. И все это — резуль­тат умно­жив­ше­гося греха на Земле.

Еще раз под­черк­нем. Бог не заста­вил чело­века питаться живот­ными, а живот­ных — друг дру­гом. Все это урод­ли­вое состо­я­ние твар­ного мира явля­ется неиз­беж­ным след­ствием греха. И чело­век не дол­жен нико­гда забы­вать об этом. Одно из свойств греха чем-то похоже на свой­ство ядо­ви­того веще­ства — оно рас­про­стра­ня­ется вокруг, зара­жая собой все окру­жа­ю­щее про­стран­ство: и живое, и даже нежи­вое, дру­гими сло­вами, вво­дит его в урод­ли­вое, про­ти­во­есте­ствен­ное состо­я­ние. Бог в Своем бла­го­сло­ве­нии и обе­то­ва­ниях, образно говоря, кон­ста­ти­рует свер­шив­шийся факт. И обя­за­тельно пред­ла­гает путь спа­се­ния из создав­ше­гося поло­же­ния — в каж­дом Завете есть запо­веди, испол­няя кото­рые, чело­век будет исправ­лять ситу­а­цию (или, наобо­рот, усу­губ­лять ее, если запо­веди не будут соблюдаться).

Впер­вые начи­ная с этого Завета мы встре­чаем такое явле­ния, как зна­ме­ние Завета. В дан­ном слу­чае это радуга, из-за чего Завет с Ноем носит еще назва­ние «Радуж­ный Завет».

Завет с Ноем назы­вают еще и Заве­том мило­сти Божией, так как Бог обе­щал больше не «пора­жать все живу­щее» на Земле. Хотя греха после этого в мире не уменьшилось…

Шло время. В 11‑й главе книги Бытие опи­сано зна­ко­вое собы­тие для чело­ве­че­ства — постро­е­ние Вави­лон­ской башни. Пока­за­тельна цель, ради кото­рой люди решили постро­ить этот сим­вол само­уве­рен­но­сти и анти­ре­ли­ги­оз­но­сти: «И ска­зали они: построим себе город и башню, высо­тою до небес, и сде­лаем себе имя, прежде нежели рас­се­емся по лицу всей земли» (Быт. 11:4). Но Гос­подь не дал этим людям окон­ча­тельно погряз­нуть в идо­ло­по­клон­стве. Он сде­лал так, что вме­сто одного языка стало много наре­чий и люди пере­стали пони­мать друг друга, а затем рас­сеял людей по всей земле. В. Н. Лос­ский отме­чает: «Новое паде­ние совер­ша­ется с постро­е­нием Вави­лон­ской башни. Вави­лон­ская башня — это узур­па­тор­ский порыв без­бож­ной циви­ли­за­ции, един­ство только чело­ве­че­ское в своем чисто зем­ном вожде­ле­нии заво­е­вы­вать небо. Так восточ­ные сакраль­ные циви­ли­за­ции воз­дви­гали свои зик­ку­раты, эти храмы, этажи кото­рых сим­во­ли­зи­ро­вали, по-види­мому, те внут­рен­ние сту­пени, по кото­рым дол­жен был мето­ди­че­ски вос­хо­дить посвя­щен­ный. Вави­лон­ская башня типич­ная для этих арха­и­че­ских при­ме­ров, но и пре­вос­хо­дит их, она акту­альна и по сей день»[178]. Важ­ная мысль про­сле­жи­ва­ется в ком­мен­та­рии Брюс­сель­ского изда­ния Биб­лии: «“Рас­сеял их Гос­подь” — рас­се­я­ние про­изо­шло вслед­ствие невер­но­сти чело­ве­че­ства. С этим собы­тием ста­вится в связь при­зва­ние Авра­ама и его пере­се­ле­ние в Землю Хана­ан­скую[179]. Объ­яс­ня­ется, почему именно Авраам и еврей­ский народ будут избраны Богом и почему им будет пору­чено хра­не­ние древ­них заве­тов Божиих. Начало пре­одо­ле­ния этого разъ­еди­не­ния поло­жит Хри­стос Своим иску­пи­тель­ным делом и нис­по­сла­нием Духа Свя­того от Отца (Ин. 15:26) в день Пяти­де­сят­ницы (Деян. 2)»[180].

Итак, после рас­се­я­ния наро­дов Гос­подь изби­рает один из них, чтобы в первую оче­редь через него совер­ша­лось домо­стро­и­тель­ство спа­се­ния чело­ве­че­ства. Это потомки

Сима — одного из сыно­вей Ноя. Поэтому их и назы­вают семи­тами. «Един­ство без Бога вле­чет за собой спра­вед­ли­вую кару: рас­се­я­ние вдали от Бога. Тогда рож­да­ется раз­но­язы­чие, хаос “наций”. Но Бог исполь­зует даже само зло, отве­чая на паде­ние избра­нием, и из этих наро­дов, фор­ми­ру­ю­щихся среди раз­де­ле­ний и сме­ше­ний, Он изби­рает Своим ору­дием один народ, народ еврей­ский, полу­чив­ший свое имя от Евера, одного из потом­ков Сима. Это избра­ние дости­гает своей куль­ми­на­ци­он­ной точки в союзе с Авра­амом, избра­нии на этот раз исто­ри­че­ском, в кото­ром воз­ве­ща­ется слава потом­ства более мно­го­чис­лен­ного, чем звезды небес­ные»[181].

В начале 12‑й главы опи­сы­ва­ется при­зва­ние Авра­ама: «И ска­зал Гос­подь Авраму: пойди из земли твоей, от род­ства тво­его и из дома отца тво­его, (и иди) в землю, кото­рую Я укажу тебе; 2 и Я про­из­веду от тебя вели­кий народ, и бла­го­словлю тебя, и воз­ве­личу имя твое, и будешь ты в бла­го­сло­ве­ние; 3 Я бла­го­словлю бла­го­слов­ля­ю­щих тебя, и зло­сло­вя­щих тебя про­кляну; и бла­го­сло­вятся в тебе все пле­мена зем­ные. 4 И пошел Аврам, как ска­зал ему Гос­подь; и с ним пошел Лот. Аврам был семи­де­сяти пяти лет, когда вышел из Хар­рана. 5 И взял Аврам с собою Сару, жену свою, Лота, сына брата сво­его, и все име­ние, кото­рое они при­об­рели, и всех людей, кото­рых они имели в Хар­ране; и вышли, чтобы идти в землю Хана­ан­скую; и при­шли в землю Ханаанскую».

Сразу обра­щает на себя вни­ма­ние без­гра­нич­ное дове­рие Авра­ама к Богу, его готов­ность в первую оче­редь к дей­ствию, а не ана­лизу слов, ска­зан­ных Богом. «И пошел Аврам, как ска­зал ему Гос­подь» — эти слова сви­де­тель­ствуют еще и о сме­ло­сти Авра­ама. Можно себе пред­ста­вить, какой серьез­ной должна была быть при­чина, из-за кото­рой нужно было сняться с бла­го­устро­ен­ного, при­выч­ного места (а в то время сде­лать это было куда труд­нее, чем сей­час), где все свя­зано с име­нем отца Авра­ама — Фарры, да еще и пойти туда, не знаю куда: «Пойди из земли твоей, от род­ства тво­его и из дома отца тво­его, в землю, кото­рую Я укажу тебе…», то есть бук­вально: «сна­чала встань и пойди, а потом узна­ешь — куда». И Авраам пошел! И не только он, но и все близ­кие его: «И взял Аврам с собою Сару, жену свою, Лота, сына брата сво­его, и все име­ние, кото­рое они при­об­рели, и всех людей, кото­рых они имели в Хар­ране; и вышли, чтобы идти в землю Хана­ан­скую; и при­шли в Землю Хана­ан­скую». Такое искрен­нее отно­ше­ние Авра­ама к Богу, уди­ви­тельно тре­пет­ное дове­рие Ему яви­лись для всех поко­ле­ний образ­цом веры. «Аврам пове­рил Гос­поду, и Он вме­нил ему это в пра­вед­ность» (Быт. 15:6). Еще гово­рят, что Авраам — отец всех веру­ю­щих. Его име­нем также назы­ва­ется группа рели­гий, в кото­рых Авраам почи­та­ется как при­знан­ный пат­ри­арх и образ­чик веры, — авра­ами­че­ские рели­гии[182]: хри­сти­ан­ство, ислам и иудаизм.

После при­зва­ния Авра­ама про­изо­шло немало собы­тий, опи­сан­ных в книге Бытие, прежде чем Бог заклю­чил Свой Завет с ним: осво­бож­де­ние Лота, обе­то­ва­ние наслед­ника, рож­де­ние Изма­ила от слу­жанки — егип­тянки Агари. Насту­пает момент заклю­че­ния завета Бога с Авраамом.

3. Завет с Авраамом (Завет с Праотцами)

Время заклю­че­ния Завета: около 1850 г. до Р.Х.

С кем заклю­чен Завет: Авраам.

Зна­ме­ние Завета: обре­за­ние (Быт. 17:10–14).

Завет в Биб­лии: Быт. 17:1–21

Отме­тим самые важ­ные идеи Завета.

«5 не будешь ты больше назы­ваться Авра­мом, но будет тебе имя: Авраам, ибо Я сде­лаю тебя отцом мно­же­ства наро­дов». Имя Аврам озна­чает «отец высок», а Авраам так и пере­во­дится — «отец множества».

«6 и весьма, весьма рас­пложу тебя, и про­из­веду от тебя народы, и цари про­изой­дут от тебя; 7 и поставлю завет Мой между Мною и тобою и между потом­ками тво­ими после тебя в роды их, завет веч­ный в том, что Я буду Богом твоим и потом­ков твоих после тебя; 8 и дам тебе и потом­кам твоим после тебя землю, по кото­рой ты стран­ству­ешь, всю землю Хана­ан­скую, во вла­де­ние веч­ное; и буду им Богом». Земля Хана­ан­ская, как уже гово­ри­лось, есть про­об­раз Цар­ства Небес­ного. А эти слова Бога сле­дует вос­при­ни­мать также в эсха­то­ло­ги­че­ской[183] перспективе.

«10 Сей есть завет Мой, кото­рый вы [должны] соблю­дать между Мною и между вами и между потом­ками тво­ими после тебя (в роды их): да будет у вас обре­зан весь муже­ский пол; 11 обре­зы­вайте край­нюю плоть вашу: и сие будет зна­ме­нием завета между Мною и вами. 12 Восьми дней от рож­де­ния да будет обре­зан у вас в роды ваши вся­кий [мла­де­нец] муже­ского пола, рож­ден­ный в доме и куп­лен­ный за серебро у какого-нибудь ино­пле­мен­ника, кото­рый не от тво­его семени». По поводу обре­за­ния обра­тимся за ком­мен­та­рием к Брюс­сель­скому изда­нию Биб­лии: «Обре­за­ние было вна­чале обря­дом, под­го­тав­ли­ва­ю­щим к браку и посвя­ще­нию в члены дан­ной общины. Про­ли­тие крови сви­де­тель­ство­вало о проч­но­сти заклю­чен­ного между людьми союза. У изра­иль­тян этот обряд стал зна­ме­но­вать вступ­ле­ние в Союз-Завет Авра­ама и избран­ного народа с Богом, при­над­леж­ность к общине, испо­ве­ду­ю­щей одну веру. В еврей­ском пони­ма­нии кровь свя­щенна, ибо в ней жизнь: “душа тела в крови” (Лев. 17:11; 17:14), “кровь есть душа” (Втор. 12:23). Кровь, теку­щая из органа, пере­да­ю­щего жизнь, озна­чает посвя­ще­ние Богу жизни, при­ня­той как дар. Обре­за­ние стало “зна­ком”, напо­ми­на­ю­щим Богу (как и радуга: 9:16–17) о Его Завете, а чело­веку — о его при­над­леж­но­сти к избран­ному народу и выте­ка­ю­щих из этого обя­за­тель­ствах. В НЗ обре­за­ние заме­нено кре­ще­нием (Деян. 15)»[184].

Сле­дует также отме­тить инте­рес­ный момент. Чле­ном избран­ного народа может быть не только пото­мок, род­ствен­ник Авра­ама, но и вообще любой чело­век: «рож­ден­ный в доме и куп­лен­ный за серебро у какого-нибудь ино­пле­мен­ника, кото­рый не от тво­его семени». «Обе­то­ва­ния завета рас­про­стра­ня­лись на всех людей, име­ю­щих духов­ную общ­ность с Авра­амом»[185]. Это слу­жит сво­его рода отве­том тем, кто твердо убеж­ден, что Земля Обе­то­ван­ная была уго­то­вана исклю­чи­тельно пря­мым потом­кам Сима (и Евера). А в ново­за­вет­ное время вопрос о «родо­вой гаран­тии» обре­те­ния Цар­ствия Небес­ного раз­ре­шает Иоанн Кре­сти­тель: «Уви­дев же Иоанн мно­гих фари­сеев и сад­ду­кеев, иду­щих к нему кре­ститься, ска­зал им: порож­де­ния ехид­нины! кто вну­шил вам бежать от буду­щего гнева? Сотво­рите же достой­ный плод пока­я­ния и не думайте гово­рить в себе: “отец у нас Авраам”, ибо говорю вам, что Бог может из кам­ней сих воз­двиг­нуть детей Авра­аму» (Мф. 3:7–9). «Игра ара­мей­ских слов — “банайя” (сыно­вья) и “абнайя” (камни) — доно­сит до нас под­лин­ную речь Иоанна. Он обли­чает людей, счи­тав­ших при­над­леж­ность к народу Божию гаран­тией небес­ного бла­го­во­ле­ния»[186].

Сара также полу­чает новое имя — Сарра. «Согласно народ­ному пони­ма­нию Сара и Сарра — две формы имени, озна­ча­ю­щего “кня­гиня”. Сарра будет мате­рью царей»[187].

Но после обе­ща­ния Бога, отно­ся­ще­гося к Сарре: «Я бла­го­словлю ее и дам тебе от нее сына; бла­го­словлю ее, и про­изой­дут от нее народы, и цари наро­дов про­изой­дут от нее», — Авраам не мог пове­рить в услы­шан­ное: «И пал Авраам на лице свое, и рас­сме­ялся, и ска­зал сам в себе: неужели от сто­лет­него будет сын? и Сарра, девя­но­сто­лет­няя, неужели родит?» «Смех Авра­ама и Сарры (18:12; ср. 21:6) про­ис­хо­дит от удив­ле­ния этим, каза­лось бы, неве­ро­ят­ным, обе­то­ва­нием. В ответ Бог испол­няет пред­ре­чен­ное Им и велит Авра­аму дать сыну имя Исаак, сокра­щен­ную форму слов “Бог улыб­нулся” или “Да улыб­нется Бог” (несов. форма), то есть “Да будет бла­го­скло­нен”»[188]. Этот стих гово­рит о том, что ино­гда даже пат­ри­архи веры не могли до конца пред­ста­вить неиз­ре­чен­ную сте­пень могу­ще­ства Бога.

Нечто похо­жее мы видим, напри­мер, при Бла­го­ве­ще­нии, когда Архан­гел Гав­риил «был послан от Бога» воз­ве­стить Прис­но­деве Марии Бла­гую Весть: «…и вот, зач­нешь во чреве, и родишь Сына, и наре­чешь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наре­чется Сыном Все­выш­него, и даст Ему Гос­подь Бог пре­стол Давида, отца Его» (Лк. 1:31–32). В ответ Мария спра­ши­вает: «как будет это, когда Я мужа не знаю?» (Лк. 1:34). На что Архан­гел Гав­риил отве­чает: «Дух Свя­тый най­дет на Тебя, и сила Все­выш­него осе­нит Тебя; посему и рож­да­е­мое Свя­тое наре­чется Сыном Божиим. Вот и Ели­са­вета, род­ствен­ница Твоя, назы­ва­е­мая неплод­ною, и она зачала сына в ста­ро­сти своей, и ей уже шестой месяц, ибо у Бога не оста­нется бес­силь­ным ника­кое слово» (Лк. 1:35–37). И тогда Мария сми­ренно про­из­но­сит: «Се, Раба Гос­подня; да будет Мне по слову тво­ему» (Лк. 1:38). В этих сло­вах Марии зву­чит бес­ко­неч­ное дове­рие Богу и пол­ное послу­ша­ние Ему. Это для Нее гораздо важ­нее, чем наша потреб­ность сна­чала все для себя уяс­нить огра­ни­чен­ным после гре­хо­па­де­ния умом, а потом уже, воз­можно, действовать.

Авраам тоже сразу после обе­то­ва­ния наслед­ника —  Иса­ака (Быт. 17:16), несмотря на свое удив­ле­ние и внут­рен­ний смех, вве­ряет свою жизнь Богу и дей­ствует без про­мед­ле­ния: «И взял Авраам Изма­ила, сына сво­его, и всех рож­ден­ных в доме своем и всех куп­лен­ных за серебро свое, весь муже­ский пол людей дома Авра­амова; и обре­зал край­нюю плоть их в тот самый день, как ска­зал ему Бог. Авраам был девя­но­ста девяти лет, когда была обре­зана край­няя плоть его. А Измаил, сын его, был три­на­дцати лет, когда была обре­зана край­няя плоть его. В тот же самый день обре­заны были Авраам и Измаил, сын его, и с ним, обре­зан был весь муже­ский пол дома его, рож­ден­ные в доме и куп­лен­ные за серебро у ино­пле­мен­ни­ков» (Быт. 17:23–27).

Среди совре­мен­ных бого­сло­вов (напри­мер, у мит­ро­по­лита Сурож­ского Анто­ния) есть мне­ние, что коле­ба­ния в вере могли быть даже у Иоанна Кре­сти­теля. Когда он был схва­чен и поса­жен в тем­ницу, его посе­тили сомне­ния: «Иоанн же, услы­шав в тем­нице о делах Хри­сто­вых, послал двоих из уче­ни­ков своих ска­зать Ему: Ты ли Тот, Кото­рый дол­жен придти, или ожи­дать нам дру­гого?» (Мф. 11:2, 3). Спа­си­тель на это отве­чает: «и бла­жен, кто не соблаз­нится о Мне» (Мф. 11:6). Каза­лось бы, как такое может про­изойти с вели­чай­шим из про­ро­ков? Ведь именно об Иоанне Пред­тече Спа­си­тель ска­зал: «Истинно говорю вам: из рож­ден­ных женами не вос­ста­вал боль­ший Иоанна Кре­сти­теля» (Мф. 11:11). Дело в том, что мы не должны видеть даже в таких избран­ни­ках Божиих каких-то меди­у­мов или людей, с момента рож­де­ния «запро­грам­ми­ро­ван­ных» на свя­тость. Несмотря на то что каж­дому из нас Гос­подь уго­то­вал свой путь, в том числе кому-то про­ро­че­ский, это не сни­мает с нас ответ­ствен­но­сти за соб­ствен­ный жиз­нен­ный выбор, кото­рый может сов­пасть с Боже­ствен­ным про­мыс­лом о нас, а может, и нет. Но и на пути про­ро­че­ского слу­же­ния обя­за­тельно воз­ник­нут иску­ше­ния и пре­пят­ствия. Ско­рее всего, их будет даже больше, чем у дру­гого чело­века. Потому что они тем силь­нее, чем больше Бог замыс­лил о нас. И когда мы читаем житие чело­века, при­чис­лен­ного к лику свя­тых, этот рас­сказ не дол­жен вос­при­ни­маться нашим созна­нием каким-то рафи­ни­ро­ван­ным и отстра­нен­ным от реаль­ной жизни. Наобо­рот, свя­то­сти этот чело­век достиг в резуль­тате гран­ди­оз­ного духов­ного подъ­ема после воз­мож­ного паде­ния, кото­рые в жизни воз­ни­кают не одну тысячу раз. И именно после­ду­ю­щие за иску­ше­ни­ями взлеты устрем­лен­ной к Богу души, упо­ва­ние во всем на Гос­пода и край­нее напря­же­ние своих духов­ных сил мы в конце кон­цов и назы­ваем духов­ным подви­гом, при­во­дя­щим к свя­то­сти. Биб­лия в этом смысле как раз пока­зы­вает реаль­ность чело­ве­че­ской жизни, не пыта­ясь сгла­дить углы и при­умень­шить остроту духов­ной борьбы.

Итак, у Авра­ама рож­да­ется наслед­ник — Исаак. «И при­з­рел Гос­подь на Сарру, как ска­зал; и сде­лал Гос­подь Сарре, как гово­рил. Сарра зачала и родила Авра­аму сына в ста­ро­сти его во время, о кото­ром гово­рил ему Бог; и нарек Авраам имя сыну сво­ему, родив­ше­муся у него, кото­рого родила ему Сарра, Исаак; и обре­зал Авраам Иса­ака, сына сво­его, в вось­мой день, как запо­ве­дал ему Бог. Авраам был ста лет, когда родился у него Исаак, сын его» (Быт. 21:1–5). У Авра­ама появ­ля­ется сын, в самом пря­мом смысле дол­го­ждан­ный. Но Бог хочет испы­тать веру даже такого пра­вед­ника, как Авраам. Пол­но­стью это собы­тие отра­жено в Биб­лии в Быт. 22:1–19. Мы про­ци­ти­руем лишь неко­то­рые стихи.

«Бог иску­шал Авра­ама и ска­зал ему: Авраам! Он ска­зал: вот я. [Бог] ска­зал: возьми сына тво­его, един­ствен­ного тво­его, кото­рого ты любишь, Иса­ака; и пойди в землю Мориа и там при­неси его во все­со­жже­ние на одной из гор, о кото­рой Я скажу тебе» (Быт. 22:1–2). Поста­вим себя на место чело­века, всю жизнь ожи­дав­шего появ­ле­ния на свет род­ного сына. И вот нако­нец свер­ши­лось чудо, и пре­ста­ре­лые роди­тели уви­дели сво­его малыша. Не нужно обла­дать слиш­ком боль­шой фан­та­зией, чтобы пред­ста­вить себе, как в этом слу­чае они доро­жат своим сыном…

Но в слу­чае с Авра­амом и Сар­рой Бог пред­ла­гает… пожерт­во­вать им самым доро­гим, люби­мым и един­ствен­ным своим ребен­ком. Однако в этом состоит таин­ствен­ный про­мы­сел Божий. Он нико­гда и никому не дает испы­та­ния сверх силы, какими бы они для нас тяже­лыми ни каза­лись. Авраам знает это и, как и прежде, пол­но­стью дове­ряя Богу и не заду­мы­ва­ясь ни на секунду, испол­няет Боже­ствен­ную волю. По пути на гору Мориа, не доходя до места, где должна была быть при­не­сена жертва, он гово­рит отро­кам своим, кото­рых тоже взял с собой: «остань­тесь вы здесь с ослом, а я и сын пой­дем туда и покло­нимся, и воз­вра­тимся к вам» (Быт. 22:5). Этим Авраам дал понять, что он ничуть не сомне­вался в том, что Бог не даст погиб­нуть его сыну. Затем они с Иса­а­ком дви­ну­лись дальше: «И взял Авраам дрова для все­со­жже­ния, и воз­ло­жил на Иса­ака, сына сво­его; взял в руки огонь и нож, и пошли оба вме­сте» (Быт. 22:6) и у них между собой про­ис­хо­дит очень инте­рес­ный раз­го­вор: «И начал Исаак гово­рить Авра­аму, отцу сво­ему, и ска­зал: отец мой! Он отве­чал: вот я, сын мой. Он ска­зал: вот огонь и дрова, где же агнец для все­со­жже­ния? Авраам ска­зал: Бог усмот­рит Себе агнца для все­со­жже­ния, сын мой. И шли [далее] оба вме­сте» (Быт. 22:7–8). Снова мы видим потря­са­ю­щую веру Авра­ама. И не только Авра­ама! Исаак, конечно же, дога­ды­вался, куда и зачем они идут, а также о своей роли в этом про­цессе. Тем более что к тому вре­мени уже во мно­гих язы­че­ских наро­дах прак­ти­ко­ва­лось при­не­се­ние в жертву «богам» не только живот­ных, но и людей. И даже мла­ден­цев. Но Исаак был уже не мла­де­нец. И если бы он не захо­тел идти, навер­ное, не пошел бы. Однако Исаак с таким же сми­ре­нием дове­ряет себя сво­ему отцу и Богу. Они оба — отец и сын — осо­зна­вали, что каким-то обра­зом Бог раз­ре­шит эту ситу­а­цию. Что, соб­ственно, и про­изо­шло: «9 И при­шли на место, о кото­ром ска­зал ему Бог; и устроил там Авраам жерт­вен­ник, раз­ло­жил дрова и, свя­зав сына сво­его Иса­ака, поло­жил его на жерт­вен­ник поверх дров.

10 И про­стер Авраам руку свою и взял нож, чтобы зако­лоть сына сво­его. 11 Но Ангел Гос­по­день воз­звал к нему с неба и ска­зал: Авраам! Авраам! Он ска­зал: вот я. 12 [Ангел] ска­зал: не под­ни­май руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожа­лел сына тво­его, един­ствен­ного тво­его, для Меня. 13 И воз­вел Авраам очи свои и уви­дел: и вот, позади овен, запу­тав­шийся в чаще рогами сво­ими. Авраам пошел, взял овна и при­нес его во все­со­жже­ние вме­сто (Иса­ака,) сына сво­его. 14 И нарек Авраам имя месту тому: Иегова-ире. Посему [и]ныне гово­рится: на горе Иеговы усмот­рится» (Быт. 22:9–14).

И далее Бог повто­ряет Авра­аму Свое бла­го­сло­ве­ние: «15 И вто­рично воз­звал к Авра­аму Ангел Гос­по­день с неба 16 и ска­зал: Мною кля­нусь, гово­рит Гос­подь, что, так как ты сде­лал сие дело, и не пожа­лел сына тво­его, един­ствен­ного тво­его, (для Меня,) 17 то Я бла­го­слов­ляя бла­го­словлю тебя и умно­жая умножу семя твое, как звезды небес­ные и как песок на берегу моря; и овла­деет семя твое горо­дами вра­гов своих; 18 и бла­го­сло­вятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послу­шался гласа Моего. 19 И воз­вра­тился Авраам к отро­кам своим, и встали и пошли вме­сте в Вир­са­вию; и жил Авраам в Вир­са­вии» (Быт. 22:15–19).

В Эрми­таже есть пре­крас­ная кар­тина «Жерт­во­при­но­ше­ние Авра­ама» вели­кого Рем­брандта. От нее невоз­можно ото­рвать взгляд — настолько сильно она пере­дает всю гамму пере­жи­ва­е­мых эмо­ций и тор­же­ство чело­ве­че­ского духа, под­чи­нен­ного воле Божией. При­мерно такие же впе­чат­ле­ния остав­ляют и дру­гие кар­тины этого мастера на биб­лей­ские сюжеты. Напри­мер, истин­ный шедевр — «Воз­вра­ще­ние блуд­ного сына».

В. Н. Лос­ский под­во­дит итог этому отрывку Биб­лии: «Авраам дол­жен быть испы­тан в самом своем упо­ва­нии для того, чтобы оно могло совер­шенно испол­ниться. Пове­ден­ная ему жертва — наслед­ник обе­то­ва­ния Исаак —  тре­бует веры вне вся­кой логики, послу­ша­ния без­услов­ного. Во время вос­хож­де­ния на гору Мориа Авраам отве­чает на вопрос Иса­ака: “Бог усмот­рит Себе агнца для все­со­жже­ния, сын мой”. И когда в послед­ний момент Бог дей­стви­тельно заме­няет чело­ве­че­скую жертву овном, мы пони­маем, что каж­дый раз, когда чело­век бывает послуш­лив, Бог при­го­тов­ляет Боже­ствен­ного Агнца — Хри­ста. Может ли Он не дать Соб­ствен­ного Сво­его Сына, когда чело­век отдает сво­его? Итак, исто­рия Вет­хого Завета — это не только исто­рия про­об­ра­зов спа­се­ния, но и исто­рия отка­зов и согла­сий чело­века. Спа­се­ние при­бли­жа­ется или отда­ля­ется в зави­си­мо­сти от того, готов или не готов чело­век его при­нять. Καιρος Хри­ста, Его “время” зави­сит, таким обра­зом, от чело­ве­че­ской воли. Весь смысл Вет­хого Завета заклю­ча­ется в этих коле­ба­ниях, кото­рые под­чер­ки­вают двой­ной аспект Про­ви­де­ния. Про­ви­де­ние не одно­сто­ронне, Оно счи­та­ется с ожи­да­нием и зовом чело­века. Боже­ствен­ная педа­го­гика под­вер­гает чело­века про­верке, испы­ты­вает его наме­ре­ния»[189].

Далее в Биб­лии мы встре­чаем опи­са­ние женитьбы Иса­ака на Ревекке, смерти Авра­ама и рож­де­ния у Иса­ака двух сыно­вей: Иакова и Исава.

И здесь стоит оста­но­виться. В 25‑й главе книги Бытие мы читаем: «21 И молился Исаак Гос­поду о (Ревекке) жене своей, потому что она была неплодна; и Гос­подь услы­шал его, и зачала Ревекка, жена его. 22 Сыно­вья в утробе ее стали биться, и она ска­зала: если так будет, то для чего мне это? И пошла вопро­сить Гос­пода. 23 Гос­подь ска­зал ей: два пле­мени во чреве твоем, и два раз­лич­ных народа про­изой­дут из утробы твоей; один народ сде­ла­ется силь­нее дру­гого, и боль­ший будет слу­жить меньшему.

  • И настало время родить ей: и вот близ­нецы в утробе ее.
  • Пер­вый вышел крас­ный, весь, как кожа, кос­ма­тый; и нана­рекли ему имя Исав. 26 Потом вышел брат его, дер­жась рукою своею за пяту Исава; и наре­чено ему имя Иаков. Исаак же был шести­де­сяти лет, когда они роди­лись (от Ревекки)». Еще в утробе Ревекки бра­тья стали «биться», и это сопер­ни­че­ство про­дол­жи­лось после их рож­де­ния. Пер­вым родился Исав, за ним — Иаков. Однако семей­ное бла­го­сло­ве­ние и ста­тус пер­во­род­ства Исав не полу­чит от Иса­ака, так как он пре­не­брег своим пер­во­род­ством (Быт. 25:27–34).

«“про­дай мне теперь же свое пер­во­род­ство”. Иаков вос­поль­зо­вался сла­бо­стью Исава. Его отно­ше­ние к брату резко отли­ча­ется от отно­ше­ния Авра­ама к Лоту (гл. 13), однако впо­след­ствии оно изме­нится (гл. 33). В сущ­но­сти, Иаков про­сит у Исава то, чем сам Исав не доро­жит, в опи­сан­ной ситу­а­ции нет обмана со сто­роны Иакова.

“пер­во­род­ство”. Пер­во­род­ный сын имел право быть основ­ным наслед­ни­ком семей­ного состо­я­ния (27:33; Втор. 21:17; 1 Пар. 5:1, 2). В семье Завета к такому состо­я­нию, кроме всего про­чего, отно­си­лось и обе­ща­ние Гос­пода даро­вать потом­ство в Обе­то­ван­ной земле.

“вот, я уми­раю”. Исав не имел веры в Бога Авра­ама и жил сию­ми­нут­ными переживаниями.

“он ел и пил, и встал и пошел”. Отры­воч­ный стиль повест­во­ва­ния харак­те­ри­зует Исава как гру­бого и не склон­ного к раз­мыш­ле­ниям человека.

“пре­не­брег… пер­во­род­ство”. См. Евр. 12:16, 17. Богу нена­вистны те, кто пре­не­бре­гает Его обе­то­ва­ни­ями (Мал. 1:3).

Исав пред­став­ляет собой мир­ского чело­века, гру­бого “чело­века полей”, кото­рый недаль­но­видно пре­не­брег Боже­ствен­ным обе­то­ва­нием ради того, чтобы уто­лить свой голод. Иаков же бла­го­даря своей вере смог уви­деть и по досто­ин­ству оце­нить это обе­то­ва­ние»[190].

После выше­опи­сан­ных собы­тий про­ис­хо­дит под­твер­жде­ние Завета, заклю­чен­ного с Авра­амом. Бог обра­ща­ется теперь к Исааку:

3‑а. Под­твер­жде­ние Завета с Авра­амом (Завет с Исааком)

Время заклю­че­ния Завета: около 1800 г. до Р.Х.

С кем заклю­чен Завет: Исаак.

Зна­ме­ние Завета: обре­за­ние (Быт. 17:10–14).

Завет в Биб­лии: Быт. 26:2–5.

Далее в 27‑й главе гово­рится о том, что Иаков окон­ча­тельно полу­чает бла­го­сло­ве­ние. «В пат­ри­ар­халь­ные вре­мена семей­ное бла­го­сло­ве­ние обычно дава­лось в момент рас­ста­ва­ния перед путе­ше­ствием (26:4) или перед лицом близ­кой смерти. Оно дава­лось только одному чело­веку, и его невоз­можно было изме­нить. Это бла­го­сло­ве­ние имело силу, поскольку Гос­подь пере­да­вал его от одного пат­ри­арха к дру­гому через их веру (Евр. 11:20). Однако, после того как был дан закон, Гос­под­нее бла­го­сло­ве­ние пере­да­ва­лось всему народу Божи­ему через свя­щен­ника (Числ. 6:22–27)»[191]. Фак­ти­че­ски Бог устроил так, что Иаков полу­чил то, что пред­став­ляло для него истин­ную цен­ность и чем Исав не дорожил.

В итоге Бог под­твер­ждает Свой Завет с Авра­амом и Исааком:

3‑б. Под­твер­жде­ние Завета с Авра­амом и Иса­а­ком (Завет с Иаковом)

Время заклю­че­ния Завета: около 1750 г. до Р.Х.

С кем заклю­чен Завет: Иаков.

Зна­ме­ние Завета: обре­за­ние (Быт. 17:10–14).

Завет в Биб­лии: Быт. 28:12–22.

У Иакова были две жены (Лия и Рахиль) и две слу­жанки (Валла и Зелфа), от кото­рых про­изо­шли Две­на­дцать колен изра­и­ле­вых, то есть родов. В то время был обы­чай: если жена ока­зы­ва­лась неплод­ной или пере­ста­вала рожать, слу­жанка могла родить «на колени» от гос­по­дина. «По при­меру Сарры, пред­ло­жив­шей Авра­аму Агарь (Быт. 16:2), Рахиль отдает рабыню свою Валлу в каче­стве жены Иакову с тем, чтобы дети от этого брака роди­лись “на колена” гос­пожи (ср. Быт. 30:3; Иов 3:12), то есть по усы­нов­ле­нию счи­та­лись ее соб­ствен­ными детьми, — обы­чай, доселе суще­ству­ю­щий в Китае, у биб­лей­ских же евреев выте­кав­ший из того же страст­ного жела­ния потом­ства, кото­рый мужа побуж­дал к поли­га­мии (по край­ней мере к бига­мии), а жену застав­лял решаться на такое само­от­ре­че­ние, как готов­ность вре­менно усту­пить свои права в отно­ше­нии мужа рабыне. Вме­сто “чтобы я имела детей от нее” — с евр. (ibbaneh) “чтобы я постро­ила себе дом (потом­ство) от нее”»[192]. Подробно об этом напи­сано в 29‑й и 30‑й гла­вах книги Бытие. Ниже при­ве­дем таб­лицу колен израилевых:

«От Лии:

  • Руви­мово колено,
  • Симео­ново колено,
  • Леви­ино колено (не вхо­дит в число 12 колен, как не полу­чив­шее надела)
  • Иудино колено (Мес­си­ан­ское колено),
  • Исса­ха­рово колено,
  • Заву­ло­ново колено;

От Зелфы:

  • Гадово колено,
  • Аси­рово колено;

От Рахили:

Иосиф Пре­крас­ный

  • Ефре­мово колено,
  • Манас­си­ино колено,
  • Вени­а­ми­ново колено;

От Валлы:

  • Даново колено,
  • Неф­фа­ли­мово колено»[193].

В Быт. 32:22–32 опи­сано еще одно важ­ное собы­тие в исто­рии бого­из­бран­ного народа — «борьба» Иакова с Богом. В Женев­ской учеб­ной Биб­лии мы нахо­дим: «В борьбе с Иако­вом Бог лишает Иакова его при­род­ной силы. Однако Иаков, удер­жи­вая Бога для того, чтобы обре­сти бла­го­сло­ве­ние, выхо­дит из этой борьбы побе­ди­те­лем: он побе­дил не Бога, а себя. Эта сцена сим­во­ли­зи­рует борьбу плот­ских и духов­ных устрем­ле­ний в Иакове. Бог пыта­ется “побо­роть” в Иакове чисто чело­ве­че­ское (мир­ское), а Иаков, охва­чен­ный этой борь­бой, изо всех сил “цеп­ля­ется” за Бога. Ценой пора­же­ния плоти Бог делает Иакова побе­ди­те­лем в духе Изра­и­лем»[194]. В. Н. Лос­ский добав­ляет: «Боже­ствен­ная педа­го­гика под­вер­гает чело­века про­верке, испы­ты­вает его наме­ре­ния. Это испы­та­ние есть ино­гда и борьба, ибо Бог хочет, чтобы сво­бода чело­века не только могла Ему сопро­тив­ляться, но и при­нуж­дала Его если не откры­вать Свое имя, то по край­ней мере бла­го­слов­лять: так Иаков ста­но­вится Изра­и­лем, “ибо ты боролся с Богом, и чело­ве­ков одо­ле­вать будешь” (Быт. 32:28)»[195].

После опи­сан­ных выше собы­тий изра­иль­тяне ока­за­лись в Египте, где и про­жили 400 лет. Про­то­и­е­рей Алек­сандр Соро­кин пишет: «В пер­вых двух гла­вах книги Исход гово­рится о том, как потомки Иакова, пере­се­лив­ши­еся в Еги­пет и какое-то время без­бедно суще­ство­вав­шие на пло­до­род­ных зем­лях Дельты Нила (для исто­рии Древ­него Египта это время известно как время прав­ле­ния чуже­род­ной для Египта дина­стии гик­со­сов — при­шель­цев из Азии), с при­хо­дом новой дина­стии фара­о­нов (при­род­ных егип­тян с юга, изгнав­ших нена­вист­ных им гик­со­сов) ока­за­лись в госу­дар­ствен­ном раб­стве. Так евреи стали под­дан­ными, точ­нее, рабами фара­она, но к ним отно­си­лись как к чуже­зем­цам — их не любили, подо­зре­вая в сим­па­тиях к недру­гам-чуже­зем­цам. А потому экс­плу­а­ти­ро­вали на самых тяже­лых стро­и­тель­ных рабо­тах. Фараон тем самым дости­гал двух целей: во-пер­вых, изну­ряя их тяже­лыми рабо­тами, он исто­щал их не только телесно, но и духовно-пси­хо­ло­ги­че­ски, а во-вто­рых, это была деше­вая рабо­чая сила для укреп­ле­ния обо­ро­но­спо­соб­но­сти страны. Так были постро­ены города Пифом и Рам­сес (Исх. 1:1–11). Все это дей­стви­тельно имело место при фара­оне Рам­сесе II в XIII в. до Р.Х. Пре­да­ния о пра­от­цах все более и более пре­вра­ща­лись в невос­тре­бо­ван­ные легенды о дале­ком про­шлом, когда с Авра­амом, Иса­а­ком и Иако­вом имело близ­кие отно­ше­ния, Завет некое Боже­ство, Кото­рого евреи так и назы­вали — Бог Авра­ама, Бог Иса­ака и Бог Иакова»[196].

Бог хочет спа­сти народ изра­иль­ский из еги­пет­ского плена: « Спу­стя дол­гое время, умер царь Еги­пет­ский. И сте­нали сыны Изра­и­левы от работы и вопи­яли, и вопль их от работы вос­шел к Богу. И услы­шал Бог сте­на­ние их, и вспом­нил Бог завет Свой с Авра­амом, Иса­а­ком и Иако­вом. И уви­дел Бог сынов Изра­и­ле­вых, и при­з­рел их Бог» (Исх. 2:23–25). Для этого Бог при­зы­вает из среды изра­иль­тян на про­ро­че­ское слу­же­ние Мои­сея, став­шего впо­след­ствии пред­во­ди­те­лем вет­хо­за­вет­ного народа Божьего. У куста несго­ра­ю­щего («купины неопа­ли­мой» по-цер­ков­но­сла­вян­ски), что яви­лось зна­ком при­сут­ствия Божьего, про­ис­хо­дит диа­лог между Богом и Мои­сеем, кото­рый отра­жен в Биб­лии (Исх. 3:1–4:17). Отме­тим узло­вые моменты диалога.

Бог напо­ми­нает, что когда-то Он давал уже обе­то­ва­ния пра­от­цам изра­иль­тян. И теперь нужно не про­сто вспом­нить преды­ду­щие Заветы Бога, но и акту­а­ли­зи­ро­вать их. Бог гово­рит Мои­сею: «Я Бог отца тво­его, Бог Авра­ама, Бог Иса­ака и Бог Иакова. Мои­сей закрыл лице свое, потому что боялся воз­зреть на Бога» (Исх. 3:6). Чело­век после гре­хо­па­де­ния уже не может сто­ять «лицом к лицу» к Богу.

«7 И ска­зал Гос­подь (Мои­сею): Я уви­дел стра­да­ние народа Моего в Египте и услы­шал вопль его от при­став­ни­ков его; Я знаю скорби его 8 и иду изба­вить его от руки Егип­тян и выве­сти его из земли сей (и вве­сти его) в землю хоро­шую и про­стран­ную, где течет молоко и мед, в землю Ха- нанеев, Хет­теев, Амор­реев, Фере­зеев, (Гер­ге­сеев,) Евеев и Иеву­сеев. 9 И вот, уже вопль сынов Изра­и­ле­вых дошел до Меня, и Я вижу угне­те­ние, каким угне­тают их Егип­тяне. 10 Итак пойди: Я пошлю тебя к фара­ону (царю Еги­пет­скому); и выведи из Египта народ Мой, сынов Изра­и­ле­вых» (Исх. 3:7–10). Эти слова Бога гово­рят не только о под­го­товке к исходу «сынов Изра­и­ле­вых» в Землю обе­то­ван­ную. Ранее уже отме­ча­лось, что Земля обе­то­ван­ная явля­ется еще и про­об­ра­зом Цар­ствия Небес­ного. Сле­до­ва­тельно, в дан­ном отрывке можно уви­деть и опи­са­ние состо­я­ния греш­ного чело­века — угне­те­ние его гре­хом, а также готов­ность Бога выве­сти чело­века из этого состо­я­ния. Оче­видна ана­ло­гия и со спа­се­нием всего чело­ве­че­ства от раб­ства греху Иису­сом Хри­стом: «14 И как Мои­сей воз­нес змию в пустыне, так должно воз­не­сену быть Сыну Чело­ве­че­скому, 15 дабы вся­кий, веру­ю­щий в Него, не погиб, но имел жизнь веч­ную. 16 Ибо так воз­лю­бил Бог мир, что отдал Сына Сво­его Еди­но­род­ного, дабы вся­кий веру­ю­щий в Него, не погиб, но имел жизнь веч­ную» (Ин. 3:14–16). Бог Отец посы­лает на землю Сво­его Сына ради избав­ле­ния вся­кого чело­века от страш­ного послед­ствия греха — раз­рыва с Богом, смерти.

«13 И ска­зал Мои­сей Богу: вот, я приду к сынам Изра­и­ле­вым и скажу им: “Бог отцов ваших послал меня к вам”. А они ска­жут мне: “как Ему имя?” Что ска­зать мне им? 14 Бог ска­зал Мои­сею: Я есмь Сущий (Ягве)» (Исх. 3:13–14). Это крайне важ­ный момент не только для исхода, но и, воз­можно, для всего Вет­хого Завета. В 14‑м стихе Бог откры­вает Мои­сею Свое Имя, настолько, насколько это воз­можно. Подроб­нее об име­нах Божиих мы пого­во­рим в главе «Дека­лог». А здесь при­ве­дем два вари­анта пере­вода имени Бога. «Я есмь Сущий», что мы видим в нашем сино­даль­ном пере­воде Биб­лии, пол­но­стью соот­вет­ствует гре­че­скому тек­сту «Εγώ έιμί ο ών» [эго эйми хо он]. Ягве можно пере­ве­сти как «Он есть». Еврей­ский же текст этого места зву­чит как Ehje asher ehje [эхье ашер эхье], что можно пере­ве­сти, как «Я — Тот, Кото­рый при­сут­ствую» или «Я — Тот, Кото­рый буду при­сут­ство­вать», что явля­ется обе­то­ва­нием изра­иль­тя­нину (в абсо­лют­ном смысле — каж­дому веру­ю­щему в Него) все­гда и везде при­сут­ство­вать в его жизни. А зна­чит, в бли­жай­шей пер­спек­тиве — и непо­сред­ствен­ная помощь в исходе народа изра­иль­ского из Египта.

В Исх. 4:1–9 Мои­сей полу­чает дар чудо­тво­ре­ния. Мно­гие люди не могут рас­крыть свой потен­циал веры, пока не уви­дят какое-нибудь чудо. Хотя это и не совсем правильно.

«10 И ска­зал Мои­сей Гос­поду: о, Гос­поди! чело­век я не речи­стый, [и] [таков был] и вчера и тре­тьего дня, и когда Ты начал гово­рить с рабом Твоим: я тяжело говорю и кос­но­язы­чен. 11 Гос­подь ска­зал: кто дал уста чело­веку? кто делает немым, или глу­хим, или зря­чим, или сле­пым? не Я ли Гос­подь? 12 итак пойди, и Я буду при устах твоих и научу тебя, что тебе гово­рить. 13 [Мои­сей] ска­зал: Гос­поди! пошли дру­гого, кого можешь послать» (Исх. 4:10–13). Пре­пи­ра­тель­ство Мои­сея с Богом снова являет нам непо­сто­ян­ство нашего духа. Памя­туя то, что исход евреев из Египта явля­ется про­об­ра­зом внут­рен­него, аске­ти­че­ского «исхода» чело­века из сво­его гре­хов­ного состо­я­ния, логично пред­по­ло­жить, что на при­мере Мои­сея мы должны видеть наше соб­ствен­ное сла­бо­во­лие, попытку найти оправ­да­ние своей нере­ши­тель­но­сти в избав­ле­нии от греха. «Исход — не только сим­вол исто­рии, пони­ма­е­мой во все­лен­ском, обще­че­ло­ве­че­ском смысле. Для чело­века, живу­щего биб­лей­ской верой, Исход также явля­ется сим­во­лом его внут­рен­него духов­ного состо­я­ния, точ­нее, внут­рен­ней дина­мики, роста, дви­же­ния к Цар­ству Божию. И это тоже насле­дие Вет­хого Завета», — счи­тает про­то­и­е­рей Алек­сандр Соро­кин[197]. Необ­хо­димо доба­вить, что исход уже тогда счи­тался не только избав­ле­нием от Еги­пет­ского раб­ства. После гео­гра­фи­че­ского исхода у изра­иль­тян еще 40 лет про­ис­хо­дил аске­ти­че­ский исход — именно столько Мои­сей водил свой народ по Синай­ской пустыне, пока они не подо­шли к Земле обе­то­ван­ной. Это было необ­хо­димо для того, чтобы вытра­вить из созна­ния евреев сам дух раб­ства[198].

Итак, на попытки Мои­сея воз­ра­зить Бог ему отве­чает: «14 И воз­го­релся гнев Гос­по­день на Мои­сея, и Он ска­зал: разве нет у тебя Аарона брата, Леви­тя­нина? Я знаю, что он может гово­рить (вме­сто тебя), и вот, он вый­дет навстречу тебе, и, уви­дев тебя, воз­ра­ду­ется в сердце своем; 15 ты будешь ему гово­рить и вла­гать слова (Мои) в уста его, а Я буду при устах твоих и при устах его и буду учить вас, что вам делать; 16 и будет гово­рить он вме­сто тебя к народу; итак он будет тво­ими устами, а ты будешь ему вме­сто Бога; 17 и жезл сей, (кото­рый был обра­щен в змея,) возьми в руку твою: им ты будешь тво­рить зна­ме­ния» (Исх. 4:14–17). Бог выправ­ляет ситу­а­цию — у Мои­сея появ­ля­ется помощ­ник — Аарон[199].

Несмотря на непро­стой диа­лог с Богом, Мои­сей идет нести свое слу­же­ние про­рока и вождя изра­иль­тян. Далее про­ис­хо­дят «десять каз­ней Еги­пет­ских» — послед­ствия сопро­тив­ле­ния фара­она воле Божией.

В Исх. 6:2–13 мы встре­чаем начало заклю­че­ния Богом сле­ду­ю­щего Завета с человеком.

В 12‑й главе книги Исход опи­сы­ва­ется еще одно зна­ме­на­тель­ное собы­тие — уста­нов­ле­ние празд­ника Пасхи (тогда еще — вет­хо­за­вет­ной, но явля­ю­щейся про­об­ра­зом ново­за­вет­ной Пасхи). Назва­ние празд­ника про­ис­хо­дит от древ­не­ев­рей­ского «Песах» (ивр. חספ), что озна­чает «мино­вал», «про­шел мимо». Речь идет о собы­тии, непо­сред­ственно пред­ше­ство­вав­шем исходу из Египта, когда Ангел Гос­по­день пора­зил всех пер­вен­цев в Египте, но обо­шел дома изра­иль­тян, так как по пове­ле­нию Гос­пода они пома­зали косяки две­рей своих домов кро­вью пас­халь­ного агнца.

Итак, в пас­халь­ную ночь насту­пает начало исхода изра­иль­тян из «земли Еги­пет­ской, из дома раб­ства». Затем про­ис­хо­дит чудес­ный пере­ход через Черм­ное море[200]. И в тече­ние всего исхода народа Божьего его сопро­вож­дает Бог в виде облач­ного и огнен­ного столпа. Далее: «1 В тре­тий месяц по исходе сынов Изра­иля из земли Еги­пет­ской, в самый день ново­лу­ния, при­шли они в пустыню Синай­скую. 2 И дви­ну­лись они из Рефи­дима, и при­шли в пустыню Синай­скую, и рас­по­ло­жи­лись там ста­ном в пустыне; и рас­по­ло­жился там Изра­иль ста­ном про­тив горы» (Исх. 19:1–2).

После чего сле­дует про­дол­же­ние заклю­че­ния Завета: «3 Мои­сей взо­шел к Богу (на гору), и воз­звал к нему Гос­подь с горы, говоря: так скажи дому Иако­влеву и воз­ве­сти сынам Изра­и­ле­вым: 4 вы видели, что Я сде­лал Егип­тя­нам, и как Я носил вас (как бы) на орли­ных кры­льях, и при­нес вас к Себе; 5 итак, если вы будете слу­шаться гласа Моего и соблю­дать завет Мой, то будете Моим уде­лом из всех наро­дов, ибо Моя вся земля, 6 а вы будете у Меня цар­ством свя­щен­ни­ков и наро­дом свя­тым; вот слова, кото­рые ты ска­жешь сынам Изра­и­ле­вым» (Исх. 19:3–6).

И нако­нец, насту­пает куль­ми­на­ция не только заклю­че­ния Завета с Мои­сеем, но и всего Вет­хого Завета — даро­ва­ние народу Божьему Закона, или Десяти Запо­ве­дей (Дека­лога): Исх. 20:1–17:

«И изрек Бог (к Мои­сею) все слова сии, говоря:

Я Гос­подь, Бог твой, Кото­рый вывел тебя из земли Еги­пет­ской, из дома раб­ства; да не будет у тебя дру­гих богов пред лицем Моим..

Не делай себе кумира и ника­кого изоб­ра­же­ния того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не покло­няйся им и не служи им, ибо Я Гос­подь, Бог твой, Бог рев­ни­тель, нака­зы­ва­ю­щий детей за вину отцов до тре­тьего и чет­вер­того [рода], нена­ви­дя­щих Меня, и тво­ря­щий милость до тысячи родов любя­щим Меня и соблю­да­ю­щим запо­веди Мои.

Не про­из­носи имени Гос­пода, Бога тво­его, напрасно, ибо Гос­подь не оста­вит без нака­за­ния того, кто про­из­но­сит имя Его напрасно.

Помни день суб­бот­ний, чтобы свя­тить его; шесть дней рабо­тай и делай (в них) вся­кие дела твои, а день седь­мой — суб­бота Гос­поду, Богу тво­ему: не делай в оный ника­кого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни (вол твой, ни осел твой, ни вся­кий) скот твой, ни при­шлец, кото­рый в жили­щах твоих; ибо в шесть дней создал Гос­подь небо и землю, море и все, что в них, а в день седь­мой почил; посему бла­го­сло­вил Гос­подь день суб­бот­ний и освя­тил его.

Почи­тай отца тво­его и мать твою, (чтобы тебе было хорошо и) чтобы про­дли­лись дни твои на земле, кото­рую Гос­подь, Бог твой, дает тебе.

Не уби­вай.

Не пре­лю­бо­дей­ствуй.

Не кради.

Не про­из­носи лож­ного сви­де­тель­ства на ближ­него твоего.

Не желай дома ближ­него тво­его; не желай жены ближ­него тво­его, (ни поля его,) ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, (ни вся­кого скота его,) ничего, что у ближ­него твоего».

Подроб­нее Дека­лог будет рас­смот­рен в главе с соот­вет­ству­ю­щим названием.

Скреп­ле­ние Завета и празд­нич­ная тра­пеза опи­саны в Исх. 24:1–11.

Зна­ме­нием Завета с Мои­сеем явля­ется соблю­де­ние суб­боты (Исх. 31:12–17).

В итоге можно запи­сать сле­ду­ю­щим образом:

4. Завет с Моисеем (Завет праведных дел, Завет Закона)

Время заклю­че­ния Завета: около 1250 г. до Р.Х.

С кем заклю­чен Завет: Моисей.

Зна­ме­ние Завета: суб­бота (Исх. 31:12–17).

Завет в Биб­лии: Исх. 6:2–13, Исх. 19:3–6, Исх. 24:1–11.

Ядро Завета: Исх. 20:2–17.

Про­то­и­е­рей Алек­сандр Соро­кин делает важ­ный вывод: «Собы­тия Исхода из Египта, заклю­че­ния Завета и даро­ва­ния Закона на горе Синай… мы и должны счи­тать собы­ти­ями рож­де­ния Изра­иля как народа Божия и нача­лом исто­рии Вет­хо­за­вет­ной Церкви. Исто­рия Авра­ама, Иса­ака и Иакова, да и вся преды­ду­щая исто­рия выгля­дит по отно­ше­нию к исто­рии народа Божия как неотъ­ем­ле­мая предыс­то­рия, пре­ди­сло­вие»[201].

Внут­рен­няя, онто­ло­ги­че­ская связь между Вет­хим и Новым Заве­тами про­яв­ля­ется в том числе и через наше отно­ше­ние к тем дале­ким собы­тиям. Новый Завет — не только эпоха Спа­си­тель­ной Жертвы Хри­сто­вой (хотя, конечно, смерть Хри­ста, Его соше­ствие в ад и Свет­лое Вос­кре­се­ние, а также после­до­вав­шее за этим Соше­ствие Свя­того Духа на уче­ни­ков Хри­сто­вых — глав­ные, опре­де­ля­ю­щие собы­тия, несо­из­ме­римо более важ­ные, чем любые дру­гие в этом исто­ри­че­ском пери­оде), а мы, живу­щие в это время, авто­ма­ти­че­ски не ста­но­вимся непо­сред­ствен­ными при­част­ни­ками Спа­си­тель­ной Жертвы. Чтобы дей­стви­тельно стать тако­выми, нам тоже необ­хо­димо дви­же­ние — посто­ян­ный исход от греха к свя­то­сти. И даже сам факт кре­ще­ния в Пра­во­слав­ной Церкви еще ничего не гаран­ти­рует. Кре­ще­ние и Миро­по­ма­за­ние при­об­щают чело­века ко Хри­сту и всей Церкви, но не «бро­ни­руют» ему место в Цар­ствии Небес­ном. Они дают чело­веку воз­мож­ность Его достичь. Это начало пути, но далеко еще не завер­ше­ние его. «Бог в Биб­лии (во всей) — это Бог Исхода, спа­се­ния, дви­же­ния. Вера в такого Бога — это дви­же­ние за Ним, это уча­стие в Исходе. Это вера в то, что Бог силен все­гда про­явить Себя так, как он впер­вые про­явил Себя во время Исхода»[202].

Несмотря на всю зна­чи­мость для изра­иль­тян такой фигуры, как Мои­сей, он не дошел до Земли Хана­ан­ской, лишь только уви­дел ее издали. После смерти Мои­сея даль­ней­шим про­дви­же­нием к Пале­стине руко­во­дил Иисус Навин.

При­мерно с 1200 по 1025 г. до Р.Х. в жизни бого­из­бран­ного народа настает эпоха Судей. Пер­вым судией был Гофо­ниил. Однако неко­то­рые хри­сти­ан­ские экзе­геты счи­тают, что тако­вым нужно счи­тать Иисуса Навина или даже Мои­сея. Среди судей была даже жен­щина — Девора. Мы также знаем зна­ме­ни­того судию Сам­сона, побе­див­шего льва. Послед­ним же судией стал про­рок Самуил. Он же при­бли­зи­тельно в 1025 г. до Р.Х. пома­зал на цар­ство пер­вого изра­иль­ского царя Саула.

На смену эпохи Судей при­хо­дит эпоха Царей. Еврей­ский народ захо­тел укреп­ле­ния сво­его поло­же­ния в госу­дар­ственно-поли­ти­че­ском плане. Период Царей про­дол­жался с 1025 по 931 г. до Р.Х.:

ок. 1030‒1010 до Р.Х. — царь Саул (по дру­гим дан­ным — царь Саул был у вла­сти 40 лет), ок. 1010–970 до Р.Х. — царь Давид, ок. 970‒931 до Р.Х. — царь Соломон.

Нас больше всего будет инте­ре­со­вать царь Давид, так как именно с ним Бог заклю­чил сле­ду­ю­щий Завет.

При царе Давиде под­хо­дят к концу бес­ко­неч­ные войны, кото­рые велись изра­иль­тя­нами фак­ти­че­ски сразу после исхода из Египта. Давид сам был пре­крас­ным вои­ном и вое­на­чаль­ни­ком, псал­мо­пев­цем и поли­ти­ком, но самое глав­ное — он был истинно веру­ю­щим чело­ве­ком. Это вообще была очень яркая и инте­рес­ная лич­ность[203]. Именно он около 1000 г. до Р.Х. осво­бо­дил Иеру­са­лим. Его перу при­над­ле­жат мно­гие псалмы, в том числе зна­ме­ни­тый «пока­ян­ный» 50‑й пса­лом. При царе Давиде Ков­чег Завета[204] был пере­не­сен в Иеру­са­лим и начала вестись под­го­товка к стро­и­тель­ству посто­ян­ного храма.

5. Завет с Давидом

Время заклю­че­ния Завета: около 1000 г. до Р.Х.

С кем заклю­чен Завет: Давид.

Зна­ме­ние Завета: дом и цар­ство Давида (2 Цар. 7:16)

Завет в Биб­лии: 2 Цар. 7:4–17.

«4 Но в ту же ночь было слово Гос­пода к Нафану: 5 пойди, скажи рабу Моему Давиду: так гово­рит Гос­подь: ты ли постро­ишь Мне дом для Моего оби­та­ния, 6 когда Я не жил в доме с того вре­мени, как вывел сынов Изра­и­ле­вых из Египта, и до сего дня, но пере­хо­дил в шатре и в ски­нии? 7 Где Я ни ходил со всеми сынами Изра­иля, гово­рил ли Я хотя слово какому-либо из колен, кото­рому Я назна­чил пасти народ Мой Изра­иля: “почему не постро­ите Мне кед­ро­вого дома?” 8 И теперь так скажи рабу Моему Давиду: так гово­рит Гос­подь Саваоф: Я взял тебя от стада овец, чтобы ты был вождем народа Моего, Изра­иля; 9 и был с тобою везде, куда ни ходил ты, и истре­бил всех вра­гов твоих пред лицем твоим, и сде­лал имя твое вели­ким, как имя вели­ких на земле. 10 И Я устрою место для народа Моего, для Изра­иля, и уко­реню его, и будет он спо­койно жить на месте своем, и не будет тре­во­житься больше, и люди нече­сти­вые не ста­нут более тес­нить его, как прежде, 11 с того вре­мени, как Я поста­вил судей над наро­дом Моим, Изра­и­лем; и Я успо­кою тебя от всех вра­гов твоих. И Гос­подь воз­ве­щает тебе, что Он устроит тебе дом. 12 Когда же испол­нятся дни твои, и ты почи­ешь с отцами тво­ими, то Я вос­ставлю после тебя семя твое, кото­рое про­изой­дет из чресл твоих, и упрочу цар­ство его. 13 Он построит дом имени Моему, и Я утвержу пре­стол цар­ства его на веки. 14 Я буду ему отцом, и он будет Мне сыном; и если он согре­шит, Я накажу его жез­лом мужей и уда­рами сынов чело­ве­че­ских; 15 но мило­сти Моей не отниму от него, как Я отнял от Саула, кото­рого Я отверг пред лицем твоим. 16 И будет непо­ко­ле­бим дом твой и цар­ство твое на веки пред лицем Моим, и пре­стол твой устоит во веки. 17 Все эти слова и все это виде­ние Нафан пере­ска­зал Давиду» (2 Цар. 7:4‒17).

В ком­мен­та­рии Брюс­сель­ского изда­ния Биб­лии мы нахо­дим: «В этих сти­хах гово­рится об обе­то­ва­нии Гос­пода Давиду. Это обе­то­ва­ние веч­ного цар­ство­ва­ния дома Дави­дова яви­лось апо­фе­о­зом всего Вет­хого Завета. Завет бла­го­сло­ве­ния с Авра­амом и избран­ным семе­нем его (Быт. 17:16) кон­кре­ти­зи­ро­вался бла­го­сло­ве­нием Давида и его потом­ков (ст. 5, 9, 10, 12), кото­рые в буду­щем ста­нут осно­вой мес­си­ан­ских чая­ний — кра­е­уголь­ного камня веры Изра­иля как до, так и после вави­лон­ского пле­не­ния (Ис. 11:1; Иер. 23:5, 6; Зах. 3:8; 6:12). Пол­ное же свое испол­не­ние эти чая­ния обрели с при­ше­ствием Гос­пода Иисуса Хри­ста (Ис. 9:1–7; Лк. 1:32, 33, 69, 70; Деян. 2:30, 31; 13:22, 23; Рим. 1:1–4; 2 Тим. 2:8; Откр. 22:16)»[205].

Инте­ресны слова самого Давида о заклю­чен­ном с ним Завете: «2 Дух Гос­по­день гово­рит во мне, и слово Его на языке у меня. 3 Ска­зал Бог Изра­и­лев, гово­рил о мне скала Изра­и­лева: вла­ды­че­ству­ю­щий над людьми будет пра­ве­ден, вла­ды­че­ствуя в страхе Божием. 4 И как на рас­свете утра, при вос­ходе солнца на без­об­лач­ном небе, от сия­ния после дождя вырас­тает трава из земли, 5 не так ли дом мой у Бога? Ибо­за­вет веч­ный поло­жил Он со мною, твер­дый и непре­лож­ный. Не так ли исхо­дит от Него все спа­се­ние мое и все хоте­ние мое?» (2 Цар. 23:2–5).

Итак, Завет с Дави­дом — самый «мес­си­ан­ский» из всех в эпоху Вет­хого Завета. «Укреп­ле­ние дома и рода Дави­дова», конечно же, сим­во­ли­зи­руют при­ход Спа­си­теля и воз­ник­но­ве­ние Ново­за­вет­ной Церкви. Иисус Хри­стос, согласно про­ро­че­ствам, родится из колена Иудина и рода Дави­дова. Но до этого момента прой­дет еще тысяча лет и про­изой­дет очень много событий.

После смерти Соло­мона — сына Дави­дова и послед­него царя нераз­де­лен­ного госу­дар­ства — еди­ное Изра­иль­ское цар­ство рас­па­дется на два: Север­ное (Изра­иль) со сто­ли­цей Сама­рией и Южное (Иудея) со сто­лич­ным гра­дом Иеру­са­ли­мом. В Иудее оста­лись пред­ста­ви­тели колена Иудина и часть колена Вени­а­ми­нова. В Изра­иль ушли осталь­ные десять колен.

Север­ное цар­ство про­су­ще­ство­вало всего 200 лет —  в 722 г. до Р.Х. оно было захва­чено ассирийцами.

Южное цар­ство также ожи­дал печаль­ный финал —  в 586 г. до Р.Х. Иеру­са­лим захва­тили вави­ло­няне и раз­ру­шили Храм. Начался период Вави­лон­ского плена, кото­рый про­дол­жался 50 лет. В 538 г. до Р.Х. евреи воз­вра­ща­ются в Иеру­са­лим. Через неко­то­рое время они строят новый Храм. Начи­на­ется период Вто­рого Храма.

При­бли­зи­тельно в 285 г. до Р.Х. при царе Пто­ло­мее II Фила­дельфе был начат пере­вод Вет­хого Завета на гре­че­ский язык для Алек­сан­дрий­ской биб­лио­теки. Завер­шен пере­вод был в начале II — конце I в. до Р.Х. Пере­во­дили еврей­ский текст 72 тол­ков­ника (по дру­гим источ­ни­кам — 70). Поэтому он так и назы­ва­ется — Сеп­ту­а­гинта и обо­зна­ча­ется «LXX» (рим­ское число «70»).

В 167–164 гг. до Р.Х. про­изо­шло Вели­кое гоне­ние на иудеев. Появи­лись муче­ники за веру. Про­ис­хо­дит осквер­не­ние Иеру­са­лим­ского Храма — на Жерт­вен­нике все­со­жже­ние было устро­ено жерт­во­при­но­ше­ние Зевсу Олим­пий­скому. В 164 г. Храм освя­щен и в нем воз­об­нов­ля­ются службы.

Выше были пере­чис­лены самые важ­ные исто­ри­че­ские вехи в жизни изра­иль­ского народа в период между заклю­че­нием Завета с Дави­дом и при­хо­дом на Землю обе­то­ван­ную Спа­си­теля — Гос­пода нашего Иисуса Хри­ста. В тече­ние этого тыся­че­ле­тия про­ис­хо­дили важ­ней­шие про­цессы и в духов­ном плане изра­иль­тян: шло фор­ми­ро­ва­ние свя­щен­ной пись­мен­но­сти, про­роки взы­вали к рели­ги­оз­ному созна­нию людей, когда послед­ние укло­ня­лись от запо­ве­дан­ного Богом пути. «В Вет­хом Завете дух про­ро­че­ства явно при­от­кры­вает перед нами дей­ствие тре­тьего Лица Пре­свя­той Тро­ицы. Круг избра­ний мед­ленно сужа­ется: в Изра­иле — колено Иудино, в колене Иуди­ном — дом Давида. Так рас­тет древо Иес­се­ево[206] до послед­него и высо­чай­шего избра­ния Пре­чи­стой Девы»[207].

И вот насту­пает тор­же­ствен­ный День Бла­го­ве­ще­ния: «В шестой же месяц послан был Ангел Гав­риил от Бога в город Гали­лей­ский, назы­ва­е­мый Наза­рет, к Деве, обру­чен­ной мужу, име­нем Иосифу, из дома Дави­дова; имя же Деве: Мария. Ангел, войдя к Ней, ска­зал: радуйся, Бла­го­дат­ная! Гос­подь с Тобою; бла­го­сло­венна Ты между женами. Она же, уви­дев его, сму­ти­лась от слов его и раз­мыш­ляла, что бы это было за при­вет­ствие. И ска­зал Ей Ангел: не бойся, Мария, ибо Ты обрела бла­го­дать у Бога; и вот, зач­нешь во чреве, и родишь Сына, и наре­чешь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наре­чется Сыном Все­выш­него, и даст Ему Гос­подь Бог пре­стол Давида, отца Его; и будет цар­ство­вать над домом Иакова во веки, и Цар­ству Его не будет конца. Мария же ска­зала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю? Ангел ска­зал Ей в ответ: Дух Свя­тый най­дет на Тебя, и сила Все­выш­него осе­нит Тебя; посему и рож­да­е­мое Свя­тое наре­чется Сыном Божиим. Вот и Ели­са­вета, род­ствен­ница Твоя, назы­ва­е­мая неплод­ною, и она зачала сына в ста­ро­сти своей, и ей уже шестой месяц, ибо у Бога не оста­нется бес­силь­ным ника­кое слово» (Лк. 1:26–37).

…Весь мир замер в ожи­да­нии того, что отве­тит Мария. Бог не может в оди­ночку спа­сти тво­ре­ние — тре­бу­ется ответ самого тво­ре­ния в образе чело­века. И вся все­лен­ная радостно вос­кли­цает после слов Марии: «се, Раба Гос­подня; да будет Мне по слову тво­ему» (Лк. 1:38)! «Но Мария могла сво­бодно согла­ситься или отка­заться. Вся исто­рия мира, все свер­ше­ние Боже­ствен­ного смот­ре­ния зави­село от этого сво­бод­ного ответа чело­века. Сми­рен­ное согла­сие Девы поз­во­лило Слову стать пло­тью»[208].

Начи­на­ется эпоха Нового Завета.

«Все, чего ждал Бог от пад­шего чело­ве­че­ства, осу­ще­стви­лось в Марии: лич­ная сво­бода рас­крыла нако­нец свою чело­ве­че­скую при­роду, свою плоть для необ­хо­ди­мого дела спа­се­ния. Вто­рое Лицо Пре­свя­той Тро­ицы смогло всту­пить в исто­рию, не мощно в нее втор­га­ясь, ибо тогда чело­век остался бы лишь ору­дием, не выде­ляя Девы, ибо тогда Она была бы раз­лу­чена с потом­ками Адама, но через то согла­сие, кото­рым мно­го­ве­ко­вая Боже­ствен­ная педа­го­гика была нако­нец воз­на­граж­дена. Именно потому, что Бог со всей реши­мо­стью, со всем при­су­щим Его любви ува­же­нием взял на Себя дело чело­ве­че­ского спа­се­ния, Пре­чи­стая Дева, в Кото­рой “совер­ши­лась” вся вет­хо­за­вет­ная свя­тость, смогла пред­ло­жить этой любви чистое вме­сти­лище Своей плоти. Ее предки, бла­го­сло­вен­ные Богом и очи­щен­ные зако­ном, при­ни­мали слово Слова в Духе. Она же смогла вме­стить Само Слово телесно. Родив Боже­ствен­ное Лицо, Кото­рое вос­при­няло Ее чело­ве­че­ство, Она поис­тине стала Мате­рью Божией. И потому свя­той Иоанн Дамас­кин мог ска­зать: “Наиме­но­ва­ние “Бого­ро­дица” (Θεοτοκος) содер­жит всю исто­рию Боже­ствен­ного домо­стро­и­тель­ства в мире”. Но вет­хо­за­вет­ная свя­тость не только дала Слову Его Матерь, и, можно было бы ска­зать, Неве­сту; свя­тость эта про­ро­че­ски ука­зала на Него Изра­илю: Мария — это вопло­ща­ю­щее мол­ча­ние. Иоанн Кре­сти­тель, при­шед­ший в духе Илии, — глас, вопи­ю­щий в пустыне, послед­ний про­рок, узнав­ший и пер­стом ука­зав­ший “Агнца, взем­лю­щего грехи мира”. Вет­хий Завет дости­гает сво­его завер­ше­ния в этих двух чело­ве­че­ских суще­ствах, кото­рых почи­тает ико­но­гра­фия, поме­щая по обе сто­роны Хри­ста Про­слав­лен­ного Неве­сту и Друга Жениха»[209], — пишет В. Н. Лосский.

Начало заклю­че­ния Нового Завета было поло­жено еще до крест­ных стра­да­ний Спа­си­теля. А после Слав­ного Вос­кре­се­ния Хри­стова (суще­ствует еще мне­ние, что после Пяти­де­сят­ницы) Новый Завет пол­но­стью всту­пает в свои права. Открыт путь в Небес­ный Иеру­са­лим[210] всем людям, без исклю­че­ния. И чело­веку оста­ется лишь всту­пить на этот путь, что по сути озна­чает войти в лоно Церкви, и достойно пройти его и уна­сле­до­вать Жизнь Веч­ную: « Обе­то­ва­ние же, кото­рое Он обе­щал нам, есть жизнь веч­ная» (1 Ин. 2:25).

6. Новый Завет

Время заклю­че­ния Завета: I в.

С кем заклю­чен Завет: каж­дый человек.

Зна­ме­ние Завета: Евха­ри­стия (Мф. 26:26–28).

Завет в Биб­лии: Мф. 26:26–28 (Мк. 14:22–24, Лк. 22:19–20), 1 Ин. 2:25, Мф. 22:37–40, Ин. 13:34.

Новый Завет в Библии:

«Иисус взял хлеб и, бла­го­сло­вив, пре­ло­мил и, раз­да­вая уче­ни­кам, ска­зал: при­и­мите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и бла­го­да­рив, подал им и ска­зал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за мно­гих изли­ва­е­мая во остав­ле­ние гре­хов» (Мф. 26:26–28).

«Воз­люби Гос­пода Бога тво­его всем серд­цем твоим и всею душею твоею и всем разу­ме­нием твоим: сия есть пер­вая и наи­боль­шая запо­ведь; вто­рая же подоб­ная ей: воз­люби ближ­него тво­его, как самого себя; на сих двух запо­ве­дях утвер­жда­ется весь закон и про­роки» (Мф. 22:37–40).

«Запо­ведь новую даю вам, да любите друг друга; как Я воз­лю­бил вас, [так] и вы да любите друг друга» (Ин. 13:34).

Испол­ни­лись все про­ро­че­ства, в том числе самого «мес­си­ан­ского» про­рока Исайи: «1 (Гос­поди!) кто пове­рил слы­шан­ному от нас, и кому откры­лась мышца Гос­подня? 2 Ибо Он взо­шел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни вели­чия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, кото­рый при­вле­кал бы нас к Нему. 3 Он был пре­зрен и ума­лен пред людьми, муж скор­бей и изве­дав­ший болезни, и мы отвра­щали от Него лице свое; Он был пре­зи­раем, и мы ни во что ста­вили Его. 4 Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, [что] Он был пора­жаем, нака­зуем и уни­чи­жен Богом. 5 Но Он изъ­язв­лен был за грехи наши и мучим за без­за­ко­ния наши; нака­за­ние мира нашего [было] на Нем, и ранами Его мы исце­ли­лись. 6 Все мы блуж­дали, как овцы, совра­ти­лись каж­дый на свою дорогу: и Гос­подь воз­ло­жил на Него грехи всех нас. 7 Он истя­зуем был, но стра­дал доб­ро­вольно и не откры­вал уст Своих; как овца, веден был Он на закла­ние, и как агнец пред стри­гу­щим его без­гла­сен, так Он не отвер­зал уст Своих. 8 От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъ­яс­нит? ибо Он отторг­нут от земли живых; за пре­ступ­ле­ния народа Моего пре­тер­пел казнь. 9 Ему назна­чали гроб со зло­де­ями, но Он погре­бен у бога­того, потому что не сде­лал греха, и не было лжи в устах Его. 10 Но Гос­поду угодно было пора­зить Его, и Он пре­дал Его муче­нию; когда же душа Его при­не­сет жертву уми­ло­стив­ле­ния, Он узрит потом­ство дол­го­веч­ное, и воля Гос­подня бла­го­успешно будет испол­няться рукою Его. 11 На подвиг души Своей Он будет смот­реть с доволь­ством; чрез позна­ние Его Он, Пра­вед­ник, Раб Мой, оправ­дает мно­гих и грехи их на Себе поне­сет. 12 Посему Я дам Ему часть между вели­кими, и с силь­ными будет делить добычу, за то, что пре­дал душу Свою на смерть, и к зло­деям при­чтен был, тогда как Он понес на Себе грех мно­гих и за пре­ступ­ни­ков сде­лался хода­таем» (Ис. 53:1–12).

Итак, мы живем в эпоху Нового Завета. И ожи­да­ния Слав­ного Вто­рого При­ше­ствия Гос­пода нашего Иисуса Хри­ста, о чем сви­де­тель­ствуют послед­ние слова Биб­лии: «Ей, гряди, Гос­поди Иисусе! Бла­го­дать Гос­пода нашего Иисуса Хри­ста со всеми вами. Аминь» (Откр. 22:20–21) и фраза из Сим­вола веры: «…и паки гря­ду­щаго со сла­вою… Его же Цар­ствию не будет конца!»

Все, что Богу нужно было сде­лать для спа­се­ния чело­ве­че­ства, сделано.

Оста­лось дело за нами.

Глава 7. Десять заповедей (Декалог[211])

…гово­рит Гос­подь: вложу законы Мои в мысли их, и напишу их на серд­цах их; и буду их Богом, а они будут Моим народом.

(Евр. 8:10)

Вели­чай­шим собы­тием Вет­хого Завета яви­лось даро­ва­ние народу изра­иль­скому Закона Божьего — Десяти Запо­ве­дей. Об этом уже было упо­мя­нуто в главе «Заветы Бога с чело­ве­ком», тем не менее зна­чи­мость этого явле­ния настолько велика, что ему стоит посвя­тить отдель­ную тему. Тем более что ни одна из запо­ве­дей Дека­лога не утра­тила сво­его зна­че­ния и навсе­гда оста­нется акту­аль­ной. Когда мы гово­рим, что с при­хо­дом на землю Спа­си­теля из Его уст чело­ве­че­ство полу­чает новую запо­ведь: «Запо­ведь новую даю вам, да любите друг друга; как Я воз­лю­бил вас, [так] и вы да любите друг друга» (Ин. 13:34), — то имеем в виду, что вет­хо­за­вет­ные Десять Запо­ве­дей не пре­да­ются забве­нию, но обре­тают свою пол­ноту, о чем сви­де­тель­ствует Сам Иисус Хри­стос: «истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота[212] или ни одна черта не прейдет из закона, пока не испол­нится все» (Мф. 5:18). Еще это озна­чает, что в те вре­мена, когда изра­иль­тяне впер­вые услы­шали Десять Запо­ве­дей, они вос­при­ни­ма­лись не совсем так, как вос­при­ни­ма­ются ныне (во вся­ком слу­чае должны вос­при­ни­маться). Важ­ней­шей зада­чей тогда было пока­зать ту раз­гра­ни­чи­тель­ную линию, кото­рая отде­ляла чело­века от греха. Апо­стол Иоанн кратко, но совер­шенно опре­де­ленно гово­рит о связи неис­пол­не­ния закона и греха: «Грех есть без­за­ко­ние» (1 Ин. 3:4).

Спа­сти чело­ве­че­скую душу от послед­ствий гре­хо­па­де­ния зако­ном невоз­можно, но посте­пенно воз­рож­дать ее из пепла тлена было не только можно, но и совер­шенно необ­хо­димо: «Делами закона не оправ­да­ется пред Богом ника­кая плоть; ибо зако­ном позна­ется грех» (Рим. 3:20), чтобы в конце кон­цов душа смогла очи­ститься Спа­си­тель­ной Жерт­вой Хри­сто­вой. «Закон был для нас дето­во­ди­те­лем[213] ко Хри­сту, дабы нам оправ­даться верою», — гово­рит апо­стол Павел в своем Посла­нии к Гала­там (3:24). А в Еван­ге­лии от Иоанна напи­сано: «Закон дан чрез Мои­сея; бла­го­дать же и истина про­изо­шли чрез Иисуса Хри­ста» (1:17).

И всё-таки зачем было Богу давать Сво­ему народу Десять Запо­ве­дей, если до этого на земле уже были пра­вед­ники, в том числе вели­чай­шие, через кото­рых Бог заклю­чил Заветы: Ной, Авраам, Исаак и Иаков, а «вера Авра­амова» стала име­нем нари­ца­тель­ным вме­сте с извест­ным выска­зы­ва­нием «Авраам — отец всех веру­ю­щих»?.. Ответ снова нахо­дим в Посла­нии апо­стола Павла к Гала­там: «Для чего же закон? Он дан после по при­чине пре­ступ­ле­ний, до вре­мени при­ше­ствия семени, к кото­рому [отно­сится] обе­то­ва­ние» (3:19). В этом смысле можно также вспом­нить слова Иисуса Хри­ста: «…не здо­ро­вые имеют нужду во враче, но боль­ные; Я при­шел при­звать не пра­вед­ни­ков, а греш­ни­ков к пока­я­нию» (Лк. 5:31–32).

Более того, стоит отме­тить, что даже в нынеш­нее время, когда, каза­лось бы, хри­сти­ан­ство стало миро­вой рели­гией[214], далеко не обо всех хри­сти­а­нах можно смело ска­зать, что они испол­няют хотя бы Запо­веди Дека­лога, не говоря уже о Запо­ве­дях любви — основы эти­че­ской состав­ля­ю­щей хри­сти­ан­ского веро­уче­ния. И это явля­ется ещё одной при­чи­ной, по кото­рой вни­ма­тель­ное изу­че­ние каж­дой из Десяти Запо­ве­дей оста­ется актуальным.

Как уже было отме­чено ранее, Бог даро­вал Десять Запо­ве­дей Сво­ему народу через про­рока Мои­сея на горе Синай при­бли­зи­тельно в 1250 г. до Рож­де­ства Хри­стова. Про­то­и­е­рей Алек­сандр Соро­кин пишет: «Не только лишь собы­тие Исхода как спа­се­ния, осво­бож­де­ния, бег­ства из раб­ства и рож­де­ния народа состав­ляет истоки и смысл Свя­щен­ной исто­рии Вет­хого Завета. Исход был не только из, откуда- то, но и в, куда-то. Без этой своей цели, без буду­щего Исход не имел бы ника­кого смысла. Этой целью и этим буду­щим была жизнь с Богом, Кото­рый захо­тел при­сут­ство­вать и жить среди Сво­его избран­ного народа. Так мы неиз­бежно пере­хо­дим к… [теме] заклю­че­ния Завета и его содер­жа­ния… Глав­ным же во всей этой исто­рии явля­ется то, что Бог обра­тился к Сво­ему народу со Сло­вом, кото­рое должно стать для него зако­ном жизни»[215].

Отме­тим, что резуль­та­том тех эпо­халь­ных собы­тий, а также непо­сред­ствен­ного пове­ле­ния Бога (Книга Левит, 23 глава) яви­лось появ­ле­ние в жизни изра­иль­тян трех важ­ней­ших празд­ни­ков: Вет­хо­за­вет­ной Пасхи, Вет­хо­за­вет­ной Пяти­де­сят­ницы и Празд­ника Кущей.

Зна­чи­мость Дека­лога нашла свое отра­же­ние и в ико­но­гра­фии. Именно Десять запо­ве­дей под­ра­зу­ме­ва­ются, когда мы видим на ико­нах откры­тую книгу или камен­ные скри­жали с рим­скими циф­рами от I до X на них.

Однако прежде чем мы при­сту­пим к подроб­ному изу­че­нию самих запо­ве­дей, сде­лаем неболь­шой исто­рико-бого­слов­ский экс­курс, посвя­щен­ный теме имен Божиих. Помимо того что этот вопрос вообще зани­мает важ­ное место в бого­сло­вии, в том числе для адек­ват­ного осмыс­ле­ния хри­сти­ан­ских веро­учи­тель­ных истин, он еще имеет самое непо­сред­ствен­ное отно­ше­ние к Декалогу.

Напом­ним, что неза­долго перед Исхо­дом народа изра­иль­ского из Египта Бог при­звал Мои­сея на про­ро­че­ское слу­же­ние. У несго­ра­е­мого куста про­ис­хо­дит очень инте­рес­ный диа­лог между Богом и Мои­сеем. И на вопрос Мои­сея «вот, я приду к сынам Изра­и­ле­вым и скажу им: Бог отцов ваших послал меня к вам. А они ска­жут мне: как Ему имя? Что ска­зать мне им?» (Исх. 3:13). Бог отве­чает: «Я есмь Сущий (Ягве)» (Исх. 3:14). В этом отрывке Гос­подь откры­вает Себя через Свое Имя. В дру­гих местах Биб­лии мы также нахо­дим мно­же­ство раз­лич­ных обра­ще­ний к Богу: Бог, Гос­подь, Все­дер­жи­тель, Силь­ный и др. Чем же они отли­ча­ются? И почему дан­ная тема пред­став­ляет для нас такую важность?

Здесь помо­жет уже хорошо зна­ко­мая нам книга про­то­и­е­рея Алек­сандра Соро­кина «Вве­де­ние в Свя­щен­ное Писа­ние Вет­хого Завета», в кото­рой отец Алек­сандр активно исполь­зует среди про­чих мате­ри­а­лов лек­ции по Биб­лей­скому бого­сло­вию в СПбДА архи­манд­рита Иан­ну­а­рия (Ивли­ева): «Вопрос об име­нах Божиих, о том, как назы­вать Бога, — далеко не празд­ный. Это вопрос о том, что откры­вает Бог чело­веку о себе и как, какими сло­вами чело­век может это выра­зить… До Исхода чело­век, прежде всего в лице пра­от­цев Изра­иля, назы­вал Бога име­нами, кото­рые хотя и выра­жали какую-то под­лин­ную сто­рону суще­ства Бога, но не самую глав­ную, точ­нее, не самую цен­ную для чело­века. Это имена, созвуч­ные или прямо взя­тые из обще­че­ло­ве­че­ского рели­ги­оз­ного кон­тек­ста Древ­него Востока, конечно, лишь постольку, поскольку они соот­вет­ствуют биб­лей­скому монотеизму. <…>

Эло­гим. Прежде всего это обще­во­сточ­ное семит­ское Эло­гим (или Эло­хим), обо­зна­ча­ю­щее Бога-Гос­по­дина, Вла­дыку всего, Вер­хов­ное боже­ство (в поли­те­и­сти­че­ском кон­тек­сте). Грам­ма­ти­че­ская форма этого еврей­ского слова — мно­же­ствен­ное число (окон­ча­ние ‑им), име­ю­щее зна­че­ние пре­вос­ход­ной сте­пени (pluralis majestatis, “множ. число вели­че­ства”). Оно обра­зо­вано от арха­ич­ного Эл, от кото­рого, кстати, также обра­зо­вано имя Божие в дру­гой моно­те­и­сти­че­ской рели­гии — ислам­ское Аллах. Имени Эло­гим в гре­че­ской Биб­лии соот­вет­ствует Θεός [Тэ́ос], а в сла­вян­ской и рус­ской — Бог. Имя Эло­гим отра­жает прежде всего идею вер­хо­вен­ства и пре­вос­ход­ства Боже­ства над всем (для язы­че­ского поли­те­изма — над всеми дру­гими боже­ствами и, есте­ственно, всем миром; для биб­лей­ского моно­те­изма —  это идея пре­вос­ход­ства как тако­вая, над всем сущим). Идея важ­ная и пра­виль­ная, но ско­рее отвле­ченно-фило­соф­ская, нежели име­ю­щая жиз­нен­ное зна­че­ние для человека.

Шад­дай. Еще более арха­ич­ным, но менее упо­тре­би­мым в Биб­лии име­нем явля­ется [Эл] Шадда́й, кото­рое в рус­ской Биб­лии пере­ве­дено как [Бог] Все­мо­гу­щий (Быт. 17:1) или Все­дер­жи­тель (Иов. 5:17). Если же все-таки попы­таться сохра­нить арха­ику еврей­ского слова и избе­жать несвой­ствен­ного еврей­скому тек­сту абстрактно-дог­ма­ти­че­ского уровня мыш­ле­ния о Боге, можно пере­ве­сти это слово как Креп­кий. Имя Шад­дай отра­жает идею силы и могу­ще­ства Бога. Так име­но­вал Бога Авраам. <…>

С исто­рией при­зва­ния про­рока Мои­сея свя­зано самое важ­ное и самое доро­гое для Вет­хого Завета откро­ве­ние — откро­ве­ние Имени Божия, став­шего Име­нем по преимуществу. <…>

Глав­ным же в исто­рии при­зва­ния Мои­сея было то, что ему открыл Бог о Себе Самом. Это зна­ме­ни­тый эпи­зод у несго­ра­ю­щего куста, или, выра­жа­ясь по-сла­вян­ски, неопа­ли­мой купины. <…>

Всту­пив в диа­лог с Мои­сеем, Бог прежде всего назы­вает Себя. Это не имя, а напо­ми­на­ние, само­иден­ти­фи­ка­ция: “Я Бог отца тво­его, Бог Авра­ама, Бог Иса­ака и Бог Иакова” (Исх. 3:6). После чего Бог при­ка­зы­вает Мои­сею идти в Еги­пет, чтобы выве­сти оттуда Изра­иль. Но Мои­сей спра­ши­вает: “Вот, я приду к сынам Изра­и­ле­вым и скажу им: Бог отцов ваших послал меня к вам. А они ска­жут мне: как Ему имя? Что ска­зать мне им?” (Исх. 3:13).

Далее в рус­ской Биб­лии мы читаем: “Бог ска­зал Мои­сею: Я есмь Сущий (Ягве). И ска­зал: так скажи сынам Изра­и­ле­вым: Сущий послал меня к вам” (Исх. 3:14).

Сна­чала попы­та­емся понять, что стоит за вопро­сом Мои­сея. А затем уже оста­но­вимся на боже­ствен­ном ответе. <…>

В те вре­мена имя счи­та­лось сим­во­лом лич­но­сти, то есть между име­нем и его носи­те­лем суще­ство­вала нераз­рыв­ная связь, как между суще­ствен­ными частями еди­ного целого. Счи­та­лось, что зна­ние имени давало власть над име­ну­е­мой вещью или личностью.

“Истин­ное” имя лич­но­сти, как и имя любого пред­мета, для маги­че­ски мыс­ля­щего чело­века — не про­сто обо­зна­че­ние. Имя — сущ­ность лич­но­сти, извле­чен­ная из ее реаль­но­сти, так что лич­ность одно­вре­менно при­сут­ствует и в реаль­но­сти и в имени-сущ­но­сти. В нем лич­ность пре­бы­вает таким обра­зом, что каж­дый зна­ю­щий истин­ное имя и уме­ю­щий про­из­не­сти его долж­ным обра­зом может обла­дать лич­но­стью, оси­лить ее. Сама лич­ность недо­ступна, она ока­зы­вает сопро­тив­ле­ние, но в имени она ста­но­вится доступ­ной, про­из­но­ся­щий его рас­по­ла­гает ею.

При­ме­ром может слу­жить наре­че­ние Ада­мом живот­ных име­нами в знак гос­под­ства над ними (Быт. 2:19).

По тем же при­чи­нам Бог меняет имя Авраму на Авраам (Быт. 17:5), Саре на Сарра (Быт. 17:15) — в знак избра­ния и уста­нов­ле­ния осо­бых отно­ше­ний с ними, осо­бых прав на них.

Нако­нец, Бог меняет имя Иакову (Быт. 32:28), о чем позд­нее гово­рится у Исайи: “Я назвал тебя по имени тво­ему; ты Мой” (Ис. 43:1).

Понятно, что осо­бое зна­че­ние на Древ­нем Востоке имело зна­ние имени того или иного боже­ства… Име­ну­е­мый или при­зы­ва­е­мый посред­ством извест­ного имени бог обя­за­тельно дол­жен был услы­шать того, кто его при­зы­вает или про­из­но­сит его имя. <…>

В Биб­лии мы встре­чаем эпи­зоды, когда Бог отка­зы­ва­ется назы­вать Свое имя в знак своей непод­власт­но­сти чело­веку и непо­зна­ва­е­мо­сти (Быт. 32:29; Суд. 13:18).

Итак, имя — это сим­вол лич­но­сти и, сле­до­ва­тельно, пря­мой путь к ее позна­нию. Именно в опи­сан­ном кон­тек­сте нужно пони­мать вопрос Мои­сея об имени Божием.

Что он слы­шит в ответ?

При­выч­ный нам рус­ский пере­вод ответа Бога “Я есмь Сущий” не вполне соот­вет­ствует еврей­скому ори­ги­наль­ному тек­сту. Эта раз­ница вос­хо­дит к раз­ли­чию между еврей­ским тек­стом и гре­че­ским пере­во­дом LXX. Ниже мы раз­бе­рем эту раз­ницу и ее при­чины, но при этом будем пом­нить, что оба тек­ста имеют рав­ный авто­ри­тет, часто как бы вза­и­мо­до­пол­няя друг друга, как в этом, так и в дру­гих случаях.

Еврей­ский текст (Исх. 3:14). Здесь ответ Бога более пара­док­са­лен. С одной сто­роны, Бог отве­чает и фор­му­ли­рует Свое имя в опи­сан­ном выше в связи с вопро­сом Мои­сея кон­тек­сте, а с дру­гой сто­роны, вызы­ва­юще вопреки ему:

Ehje asher ehje [эхье́ аше́р эхье], где оба ehje — одно и то же 1‑е л. ед. ч. гла­гола быть — Я есмь; asher — отно­си­тель­ное место­име­ние кото­рый.

Как видим, рус­ский пере­вод (“Я есмь Сущий”) уже чисто схе­ма­ти­че­ски не соот­вет­ствует еврей­скому. Дословно еврей­скую фразу можно пере­ве­сти так: “Я есмь Кото­рый Я есмь”, или “Я есмь Тот, Кото­рый Я есмь”.

Прежде всего в ответе Бога слы­шится отказ открыть Свое имя. Это все равно, что на вопрос “как Вас зовут?” отве­тить: “Как зовут, так и зовут”.

Бог отка­зы­ва­ется открыть Свое имя, то есть Свою сущ­ность. Это отказ, напо­ми­на­ю­щий тот, кото­рым Он уже отве­тил в свое время Иакову, а также отказ поме­щать Свое имя в маги­че­ский кон­текст, сде­лать его ору­дием маги­че­ского культа. То есть сама поста­новка вопроса Мои­сеем не устра­и­вает Бога. Для Имени Божия, как для любого слова, поня­тия в любом слу­чае нужен кон­текст, но он абсо­лютно иной, Изра­иль и Мои­сей им не рас­по­ла­гают. У Изра­иля нет опыта, бла­го­даря кото­рому он мог бы понять Имя Бога по суще­ству. Этот опыт и этот кон­текст — впе­реди. Поэтому все-таки здесь не только отказ.

Форма, в кото­рой здесь стоит арха­ич­ный еврей­ский гла­гол hajah [хайа] — быть, озна­чает, с одной сто­роны, бытие само по себе, а с дру­гой сто­роны, что очень важно, бытие как при­сут­ствие: здесь, рядом с кем-то, в отно­ше­нии к кому-то. Между про­чим, такой отте­нок гла­гол быть может иметь и в рус­ском языке. Одно дело, когда он играет роль обыч­ной грам­ма­ти­че­ской связки, кото­рую чаще всего опус­кают (“Эта книга [есть] инте­рес­ная”), а дру­гое дело, когда этот гла­гол озна­чает при­сут­ствие, нали­чие чего-либо или кого-либо: “У вас есть книга? — Есть”.

Иначе говоря, более точно и бук­вально, хотя и в ущерб грам­ма­тике и стилю, на рус­ский язык мы можем пере­ве­сти этот ответ так: “Я есмь Тот, Кото­рый Я при­сут­ствую”.

Кроме того, о При­сут­ствии здесь гово­рится не в опи­са­тель­ном, внеш­нем, ста­тич­ном смысле. Здесь име­ется в виду При­сут­ствие, кото­рое можно понять, испы­тать, только пойдя за Богом. Невоз­можно гово­рить о нем, нужно войти в него. Поэтому ответ устрем­лен и в буду­щее. Нужно создать тот самый кон­текст, рели­ги­оз­ный опыт, в кото­ром только и может суще­ство­вать это Имя, но кото­рого еще нет. Для этого нужно тро­нуться с места и пойти за Богом — Имя содер­жит такой при­зыв. В этом состоит дина­мика ответа и в ней уже зало­жена дина­мика Исхода… В общем, еще более точно ответ Бога можно пере­ве­сти: “Я есмь Тот, Кото­рый Я буду [при­сут­ство­вать]”.

Нетрудно уви­деть, в чем уни­каль­ность этого Имени, его непо­хо­жесть на все осталь­ные имена, ста­тич­ные обо­зна­че­ния. Будучи лич­ным гла­го­лом (что с точки зре­ния грам­ма­тики немыс­лимо для имени), оно должно менять свое грам­ма­ти­че­ское лицо. Про­из­нося его о Самом Себе, Бог гово­рит: Я есмь, Я при­сут­ствую, Я буду при­сут­ство­вать (евр. ehje, точ­нее, четыре еврей­ские соглас­ные, с огла­сов­кой чита­е­мые как ehje). Если же Бога име­нует кто-то дру­гой — Мои­сей или народ, то Имя меняет свою лич­ную форму и при­ни­мает 3‑е лицо. Так появ­ля­ется дру­гое соче­та­ние четы­рех еврей­ских соглас­ных — Свя­щен­ная тет­ра­грамма, кото­рую латин­скими бук­вами можно пере­дать как JHWH (или YHWH). В огла­совке, ско­рее всего, они чита­ются как Яхве [Jahweh].

“Он есть”, “Он при­сут­ствует”, “Он будет при­сут­ство­вать” — все это спектр воз­мож­ного пере­вода Имени, содер­жа­нием кото­рого явля­ется обе­то­ва­ние Божьего При­сут­ствия среди народа. Везде, где в еврей­ской Биб­лии встре­ча­ется Свя­щен­ная тет­ра­грамма, она озна­чает Бога, открыв­ше­гося Мои­сею и через него народу, как Бога при­сут­ству­ю­щего. Именно поэтому это Имя так дорого Вет­хо­за­вет­ному Изра­илю. Оно явля­ется объ­ек­том хвалы и путем обще­ния с Богом в молитве и бого­слу­же­нии (“Хва­лите Имя Гос­подне”, Пс. 134:1).

Вся даль­ней­шая исто­рия вет­хо­за­вет­ного Изра­иля была жиз­нью в позна­нии смысла откро­вен­ного Имени. Ведь оно обе­щало При­сут­ствие Бога, что озна­чало спа­се­ние и жизнь.

“За то, что он воз­лю­бил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое” (Пс. 90:14).

Каж­дый раз, когда про­из­но­си­лось Имя, пере­жи­ва­лась лич­ная встреча с Живым при­сут­ству­ю­щим Богом. Поэтому 3‑я запо­ведь Дека­лога запре­щает про­из­но­сить его всуе, напрасно. В даль­ней­шем Имя окру­жа­ется таким почи­та­нием, что его даже не смеют про­из­но­сить. При гром­ком чте­нии его заме­няют наиме­но­ва­нием Адона́и — “Гос­подь мой” — и про­из­но­сят благословение.

При пере­воде Биб­лии с еврей­ского языка бес­смыс­ленно остав­лять Свя­щен­ную тет­ра­грамму пере­вода как Яхве или, по дру­гой огла­совке, менее веро­ят­ной, как это делают сви­де­тели Иеговы, — Иегова. Это озна­чает поста­вить его в один ряд с ино­стран­ными име­нами Зевс, Юпи­тер или Нико­лай, Алек­сандр, об ори­ги­наль­ном зна­че­нии кото­рых мы не заду­мы­ва­емся, назы­вая ими язы­че­ских богов или людей. Можно было бы пере­дать это Имя по смыслу, напри­мер, Он есть.

Во мно­гих совре­мен­ных запад­ных пере­во­дах Исх. 3:14 дается точ­ное соот­вет­ствие еврей­скому тек­сту и по форме, и по смыслу. Имя Божие, сто­я­щее в 1‑м лице, то есть когда его про­из­но­сит Бог, ино­гда выде­ля­ется боль­шими бук­вами: “I Am who I Am. This’ he added ‘is what you must say to the sons of Israel: I Am has sent me to you” (JB).

“JE SUIS QUI JE SERAI[216]. Il dit: Tu parleras ainsi aux fils d’Israёl: JE SUIS m’a envoyе́ vers vous” (TOB).

Дословно это можно пере­ве­сти так: “Я ЕСМЬ, КТО Я ЕСМЬ (или БУДУ). И ска­зал: так скажи сынам Изра­и­ле­вым: Я ЕСМЬ послал меня к вам”.

Что же каса­ется свя­щен­ной тет­ра­граммы, то в совре­мен­ной биб­ле­и­стике, а также в неко­то­рых совре­мен­ных запад­ных пере­во­дах исполь­зу­ется напи­са­ние тет­ра­граммы в латин­ской тран­скрип­ции — JHWH.

В сла­вян­ском же и рус­ском пере­во­дах судьба Имени пошла по дру­гому пути. И здесь нужно отме­тить два момента.

Во-пер­вых, еврей­скому тек­сту не вполне соот­вет­ствует, как фор­мально, так и по смыслу, пере­вод Исх. 3:14 в нашей Библии.

Во-вто­рых, везде, где в дру­гих местах в еврей­ской Биб­лии стоит свя­щен­ная тет­ра­грамма, озна­ча­ю­щая Бога (а таких слу­чаев в Вет­хом Завете около 6700), в сла­вян­ском и рус­ском пере­во­дах стоит совер­шенно дру­гое по смыслу слово — Гос­подь. Откуда оно появилось?

Гре­че­ский текст (Исх. 3:14). “Сущий”. В гре­че­ском пере­воде LXX Исх. 3:14 выгля­дит так: Έγώ έιμί ο ών (под­ле­жа­щее — связка — имен­ная часть ска­зу­е­мого в форме при­ча­стия от гла­гола быть).

В сла­вян­ской и рус­ской Биб­лии это пере­ве­дено вполне точно: “Аз есмь Сый” и “Я есмь Сущий”.

Нетрудно заме­тить, что при таком пере­воде по срав­не­нию с еврей­ским тек­стом что-то теря­ется, а что-то, наобо­рот, появ­ля­ется новое.

Пере­вод LXX при­об­щает Имя, кото­рое в еврей­ском тек­сте содер­жит пре­дельно кон­крет­ное и жиз­ненно важ­ное обе­то­ва­ние При­сут­ствия здесь и сей­час, к миру гре­че­ской муд­ро­сти и пре­вра­щает его в фило­соф­ское о ών (Сущий), озна­ча­ю­щее веч­ное, само­до­ста­точ­ное, неиз­мен­ное, абсо­лют­ное бытие Божие. И это каса­ется не только дан­ного стиха.

“В пере­воде LXX имеет место вза­и­мо­дей­ствие гре­че­ской и еврей­ской мысли. С одной сто­роны, гре­че­ские слова вос­при­няли новое зна­че­ние под вли­я­нием тех еврей­ских слов, пере­во­дом кото­рых они явля­лись… С дру­гой сто­роны, тек­сты Вет­хого Завета были при­об­щены к гре­че­ским идеям, кото­рые не были род­ными для Вет­хого Завета. Ярчай­шим при­ме­ром этого явля­ется Исх. 3:14”, — отме­чает Barrett C.K. (The New Testament Background: Selected Documents, London, 1956, p. 209).

Конечно, и в еврей­ском тек­сте можно услы­шать утвер­жде­ние о моно­по­лии на бытие. Это ото­зва­лось позже, когда про­роки, осуж­дая идо­ло­по­клон­ство, утвер­ждали о ничтож­но­сти, пустоте идо­лов по срав­не­нию с бытием Бога: “Но вы ничто, и дело ваше ничтожно; мер­зость тот, кто изби­рает вас” (Ис. 41:24; ср. 43:10). Но, во-пер­вых, еврей­скому тек­сту вообще чуждо отвле­ченно-фило­соф­ское мыш­ле­ние, а во-вто­рых, какой смысл для запу­ган­ных, несчаст­ных людей имели бы рас­суж­де­ния о веч­ном и необ­хо­ди­мом суще­ство­ва­нии Бога? Им, как и их столь же роб­кому вождю, нужно уве­ре­ние не про­сто в Бытии Божием, но в Божием “бытии-с-ними”.

Здесь пере­се­ка­ются те две анти­но­мич­ные сто­роны Боже­ствен­ного Откро­ве­ния, о кото­рых гово­рит все Свя­щен­ное Писа­ние. Так, с одной сто­роны, Бог оста­ется транс­цен­дент­ным Суще­ством. “Чело­век не может уви­деть Меня и остаться в живых” (Исх. 33:20; ср. Быт. 32:30; Суд. 13:22; Ис. 6:5). Бог вечен, непо­зна­ваем, само­до­ста­то­чен в Своем бытии. Он — источ­ник бытия, источ­ник жизни. Но Он откры­вает Себя, при­хо­дит к тому, кого Сам избрал и с кем заклю­чил завет, чтобы все­гда присутствовать…

Сов­ме­стить и то и дру­гое в одном пере­воде невозможно.

“Гос­подь”. Мы разо­брали уни­каль­ное место Исх. 3:14. Что же каса­ется осталь­ного тек­ста Вет­хого Завета, то везде, где в еврей­ской Биб­лии стоит свя­щен­ная тет­ра­грамма, прямо соот­вет­ству­ю­щая по смыслу Исх. 3:14 (Я есмь — Он есть), пере­вод LXX вме­сто ожи­да­е­мого о ών ста­вит Κύριος [Кириос], озна­ча­ю­щее Гос­по­дин, Вла­дыка, Гос­подь. Это не пере­вод, а явная, наме­рен­ная замена, ибо пере­вод LXX созда­вался в эпоху пол­ного запрета про­из­не­се­ния Имени (III в. до Р.Х.). Сла­вян­ский и рус­ский текст вполне адек­ватно пере­во­дят эту замену как Гос­подь. Таким обра­зом, везде, где в рус­ской Биб­лии в Вет­хом Завете мы встре­чаем Гос­подь, в еврей­ском тек­сте в подав­ля­ю­щем боль­шин­стве слу­чаев стоит свя­щен­ная тет­ра­грамма, Имя Божие. <…>

Имя Божие, выра­жен­ное в тра­ди­ции LXX, при­сут­ствует в пра­во­слав­ном бого­слу­же­нии, где оно, как и в Вет­хом Завете, явля­ется две­рью к позна­нию Бога и к молит­вен­ному обще­нию с ним. Напри­мер, корот­кий заклю­чи­тель­ный воз­глас, начи­на­ю­щийся с Имени: “Сый, бла­го­сло­вен Хри­стос Бог наш…”

Или евха­ри­сти­че­ская молитва из Литур­гии свт. Васи­лия Вели­кого, тоже начи­на­ю­ща­яся с Имени: “Сый, Вла­дыко, Гос­поди Боже Отче Все­дер­жи­телю покланяемый!..”

На ико­нах Спа­си­теля на нимбе часто можно видеть три буквы о ών. Это знак боже­ства Иисуса Хри­ста и Его послан­ни­че­ства от Отца — знак, вос­хо­дя­щий к Новому Завету, прежде всего к Еван­ге­лию от Иоанна, где Имя Божие (в гре­че­ском экви­ва­ленте Έγώ έιμί) после­до­ва­тельно исполь­зу­ется как тер­мин для выра­же­ния послан­ни­че­ства Сына Божия в мир и Его един­ства с Отцом.

Назвав свое имя как “Я есмь”, “Я при­сут­ствую”, точ­нее, “Я буду (при­сут­ство­вать)”, Бог тем самым позвал Свой народ в путь за Ним. Только на этом пути можно познать, каков Бог на самом деле, иначе ответ “Я есмь Тот, Кто Я есмь” так и оста­нется бес­со­дер­жа­тель­ным отка­зом ответить.

Отклик­нув­шись на этот при­зыв Бога идти, народ сразу же испы­тал вер­ность и истин­ность Слова Божия, обе­щав­шего Свое При­сут­ствие. И это При­сут­ствие стало спа­си­тель­ным и осво­бож­да­ю­щим. Иначе говоря, в Исходе Бог начал рас­кры­вать содер­жа­ние Сво­его имени. Это был пер­вый, а потому уни­каль­ный, но не послед­ний опыт такого рода»[217].

Итак, тема «Имена Божии» важна не только в вет­хо­за­вет­ном аспекте, но оста­ется акту­аль­ной и в ново­за­вет­ное время (для боль­шей нагляд­но­сти ее можно пред­ста­вить в виде таб­лицы — см. При­ло­же­ние 3), так как дает нам ключ к пони­ма­нию важ­ней­ших рели­ги­оз­ных вопросов.

Сам текст Деся­ти­сло­вия отра­жен в Свя­щен­ном Писа­нии в несколь­ких местах. Основ­ным счи­та­ется текст Исх. 20:2–17. Он прак­ти­че­ски повто­ря­ется во Втор. 5:6–21. Серьез­ным допол­не­нием к основ­ному тек­сту можно счи­тать Исх. 34:11–26, где более подробно рас­кры­ва­ются пер­вые четыре запо­веди, но ничего не гово­рится об осталь­ных шести.

В нашем иссле­до­ва­нии возь­мем за основу текст Исх. 20:2–17:

2 Я Гос­подь, Бог твой, Кото­рый вывел тебя из земли Еги­пет­ской, из дома рабства.

3 Да не будет у тебя дру­гих богов пред лицем Моим.

4 Не делай себе кумира и ника­кого изоб­ра­же­ния того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. 5 Не покло­няйся им и не служи им, ибо Я Гос­подь, Бог твой, Бог рев­ни­тель, нака­зы­ва­ю­щий детей за вину отцов до тре­тьего и чет­вер­того [рода], нена­ви­дя­щих Меня, 6 и тво­ря­щий милость до тысячи родов любя­щим Меня и соблю­да­ю­щим запо­веди Мои.

7 Не про­из­носи имени Гос­пода, Бога тво­его, напрасно, ибо Гос­подь не оста­вит без нака­за­ния того, кто про­из­но­сит имя Его напрасно.

8 Помни день суб­бот­ний, чтобы свя­тить его. 9 Шесть дней рабо­тай и делай (в них) вся­кие дела твои, 10 а день седь­мой — суб­бота Гос­поду, Богу тво­ему: не делай в оный ника­кого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни (вол твой, ни осел твой, ни вся­кий) скот твой, ни при­шлец, кото­рый в жили­щах твоих. 11 Ибо в шесть дней создал Гос­подь небо и землю, море и все, что в них, а в день седь­мой почил. Посему бла­го­сло­вил Гос­подь день суб­бот­ний и освя­тил его.

12 Почи­тай отца тво­его и мать твою, (чтобы тебе было хорошо и) чтобы про­дли­лись дни твои на земле, кото­рую Гос­подь, Бог твой, дает тебе.

13 Не убивай.

14 Не прелюбодействуй.

15 Не кради.

16 Не про­из­носи лож­ного сви­де­тель­ства на ближ­него твоего.

17 Не желай дома ближ­него тво­его; не желай жены ближ­него тво­его, (ни поля его,) ни раба его, ни рабыни его, ни вола­его, ни осла его, (ни вся­кого скота его,) ничего, что у ближ­него твоего.

При­ме­ча­тельно, что «Дека­лог начи­на­ется не с импе­ра­тива “Да будет” или “Да не будет”, но с “Я есмь”, то есть с напо­ми­на­ния об Имени. Он вновь гово­рит: Я — JHWH (“Он есть”, скры­тое за рус­ским пере­во­дом Гос­подь), Бог твой. Немед­ленно вслед за Име­нем идет напо­ми­на­ние о том пер­вом опыте, когда обе­ща­ние, скры­тое в Имени, начало сбы­ваться — в Исходе из Египта Бог дей­стви­тельно явил Себя как присутствующий.

“Ты” всех десяти запо­ве­дей (то есть обра­ще­ние к Изра­илю во 2‑м лице ед. ч.) адре­со­вано и к Изра­илю как к народу, и к отдель­ному изра­иль­тя­нину. Изра­иль — как будто лич­ность, с кото­рой Бог заклю­чил осо­бый союз, близ­кий союз-завет. <…>

После напо­ми­на­ния или само­пред­став­ле­ния, откры­ва­ю­щего Дека­лог, сле­дует пере­чис­ле­ние того, что немыс­лимо в свете этого откро­ве­ния. Внут­рен­няя логика здесь такова: Я есмь JHWH, Бог Твой… Тем самым “авто­ма­ти­че­ски” исклю­ча­ются не только дру­гие боги, но и такие вещи, как почи­та­ние куми­ров, убий­ство, пре­лю­бо­де­я­ние и т.д. Все то, что пере­чис­ля­ется в запо­ве­дях, не может иметь места перед Богом, Кото­рый вывел тебя из раб­ства и отныне при­сут­ствует все­гда рядом с тобой, среди тебя. В про­тив­ном слу­чае, если ты будешь делать это, “Я — не Бог твой, и ты — не Мой народ” (ср. Ос. 1:9), и Завет будет нару­шен и поруган.

Пока­за­тельно, что в еврей­ском тек­сте гла­голы стоят не в форме отри­ца­ю­щего Imperativus, а в Indicativus с отри­ца­тель­ной частицей:

“Ты не будешь иметь дру­гих богов…

Ты не будешь делать себе кумира…

Ты не будешь упо­треб­лять имени JHWH напрасно…

Ты не будешь уби­вать…” и т. д.

Иными сло­вами, перед нами не запо­веди в три­ви­аль­ном смысле слова (как пове­ле­ние, Imperativus), а про­сто пере­чис­ле­ние того, что невоз­можно в Завете с JHWH. Поэтому Десять Запо­ве­дей еще назы­вают Дека­ло­гом — Деся­тью Сло­вами или Речениями.

В этой связи… инте­ресно заме­тить, как “Я — Гос­подь” (JHWH) высту­пает в каче­стве без­услов­ного обос­но­ва­ния и мно­гих дру­гих пред­пи­са­ний. Вот лишь немного примеров:

“Не кра­дите, не лгите и не обма­ны­вайте друг друга. Не кля­ни­тесь име­нем Моим во лжи, и не бес­че­сти имени Бога тво­его. Я Гос­подь Бог ваш.

Не оби­жай ближ­него тво­его и не гра­би­тель­ствуй. Плата наем­нику не должна оста­ваться у тебя до утра. Не зло­словь глу­хого и пред сле­пым не клади ничего, чтобы пре­ткнуться ему; бойся Гос­пода Бога тво­его. Я Гос­подь Бог ваш.

Не делайте неправды на суде; не будь лице­при­я­тен к нищему и не уго­ждай лицу вели­кого; по правде суди ближ­него тво­его. Не ходи пере­нос­чи­ком в народе твоем и не вос­ста­вай на жизнь ближ­него тво­его. Я Гос­подь Бог ваш.

Не враж­дуй на брата тво­его в сердце твоем; обличи ближ­него тво­его, и не поне­сешь за него греха. Не мсти и не имей злобы на сынов народа тво­его, но люби ближ­него тво­его, как самого себя. Я Гос­подь Бог ваш” (Лев. 19:11‒18).

Таким обра­зом, все запо­веди, весь Закон, не только Деся­ти­сло­вие[218], не тре­буют какого-либо еще обос­но­ва­ния (напри­мер, одна с помо­щью дру­гой, как в госу­дар­ствен­ных зако­нах), потому что для них всех есть одно и то же повто­ря­ю­ще­еся обос­но­ва­ние: “Я — Гос­подь (JHWH)”. Он исти­нен, поэтому и Закон Его и Запо­веди Его истинны (Пс. 118:86, 138, 142). Иными сло­вами, Закон — не отно­си­тель­ные уста­нов­ле­ния, чем-то обу­слов­лен­ные (вре­ме­нем, сре­дой, ситу­а­цией и т.п.), он осно­вы­ва­ется на Самой неиз­мен­ной при­роде Бога, кото­рая истинна и явля­ется источ­ни­ком блага»[219].

Как уже было отме­чено ранее, в бого­сло­вии нередко исполь­зу­ются тер­мины, упо­треб­ля­е­мые в свет­ской жизни, однако при­об­ре­та­ю­щие здесь более глу­бо­кий, объ­ем­ный, часто неожи­дан­ный и в любом слу­чае духов­ный смысл. То же самое отно­сится и к поня­тию Закон. В мире суще­ствует мно­же­ство зако­нов. Когда мы слы­шим это слово, то чаще всего под­ра­зу­ме­ваем под этим нечто довле­ю­щее над нами, чему мы вынуж­дены под­чи­няться. По сути это пра­вильно. Можно попро­бо­вать не под­чи­ниться какому-нибудь физи­че­скому закону. Или, напри­мер, ста­тье, вхо­дя­щей в Уго­лов­ный кодекс. И то и дру­гое оди­на­ково опасно. В пер­вом слу­чае мы пыта­емся про­ти­во­дей­ство­вать зако­нам миро­зда­нья, авто­ром кото­рых явля­ется Сам Бог. Во вто­ром — про­ти­во­по­став­ляем себя пра­ви­лам, кото­рые исхо­дят от людей, обла­да­ю­щих вла­стью. Хотя конечно, здесь есть и серьез­ное отли­чие. Законы, исхо­дя­щие от Бога, абсо­лютно совер­шенны и истинны. Но, когда законы пыта­ются кон­стру­и­ро­вать и при­ни­мать люди в меру своих духов­ных и умствен­ных спо­соб­но­стей, они могут при­об­ре­тать самые неожи­дан­ные и дале­кие от совер­шен­ства черты. И хотя уже давно отдель­ные запо­веди из Дека­лога (напри­мер, не уби­вай, не кради и др.) про­никли в созна­ние даже свет­ских людей во всем мире, а зна­чит, и отра­зи­лись в граж­дан­ском, уго­лов­ном и любых дру­гих кодек­сах мно­гих стран, все это явля­ется попыт­кой нала­дить жизнь без Бога. Отсюда появ­ля­ются такие забав­ные на пер­вый взгляд, но тра­ги­че­ские в своей основе пого­ворки: «Все, что в мире есть хоро­шего, либо амо­рально, либо неза­конно, либо ведет к ожирению».

Зная несо­вер­шен­ство самих госу­дар­ствен­ных зако­нов, а также серьез­ные сбои в меха­низме их вопло­ще­ния в жизнь, духовно нечи­сто­плот­ный чело­век может при­спо­со­биться к «системе», а если пове­зет, то и стать ее частью. А кто-то попы­та­ется найти воз­мож­ность обойти законы или (и) тех, кто сле­дит за их испол­не­нием. Вспом­ним, как у глав­ного героя романа Ильи Ильфа и Евге­ния Пет­рова было около 400 «срав­ни­тельно чест­ных спо­со­бов отъ­ема денег у насе­ле­ния», но он все-таки «чтил Уго­лов­ный кодекс». Однако если в слу­чае с соци­аль­ными зако­нами можно как-то избе­жать нака­за­ния, то чело­века, нару­ша­ю­щего Боже­ствен­ные Законы, неиз­бежно ожи­дает воз­мез­дие. При­том это нака­за­ние не от Бога. Чело­век сам себя нака­зы­вает. Он вхо­дит в анта­го­низм с Боже­ствен­ными иде­ями об этом мире и о человеке.

Для того чтобы ост­рее почув­ство­вать неиз­беж­ность послед­ствий от несо­блю­де­ния зако­нов миро­зда­ния, можно вос­про­ти­виться, напри­мер, Закону не нрав­ствен­ному, а вто­рому закону Нью­тона, кото­рый тоже от Бога. «Незна­ние зако­нов не осво­бож­дает от ответ­ствен­но­сти», — уди­ви­тельно муд­рая фраза, абсо­лютно при­ме­ни­мая в самом высо­ком бого­сло­вии. Необ­хо­димо отде­лять несо­вер­шен­ные чело­ве­че­ские законы, неис­пол­не­ние кото­рых, правда, тоже чре­вато, от Боже­ствен­ных Зако­нов. И чем дальше чело­век отхо­дит от истин­ных зако­нов бытия, тем более он ввер­гает себя в опас­ное состояние.

Также неверно отно­ситься к Зако­нам Божиим как к пси­хо­ло­ги­че­ским уста­нов­кам, так как запо­веди обра­щены в первую оче­редь на духов­ную сферу чело­века, а потом уже на душев­ную и все остальные.

Итак, законы, изло­жен­ные в Дека­логе, абсо­лютны. Они — от Бога, а зна­чит, про­дик­то­ваны Его без­мер­ной любо­вью к нам, в отли­чие от любых чело­ве­че­ских зако­нов. И наше отно­ше­ние к ним должно быть соот­вет­ству­ю­щим. Апо­стол Павел гово­рит, что «закон свят, и запо­ведь свята и пра­ведна и добра» (Рим. 7:12). Ника­кого дав­ле­ния от Бога на нас нет. В каж­дой из этих запо­ве­дей — любовь Бога и тоска по чело­веку, отвер­нув­ше­муся от Него.

Весь текст Дека­лога можно раз­де­лить на две части:

  • с 1‑й по 4‑ю запо­веди, регу­ли­ру­ю­щие отно­ше­ния между Богом и человеком,
  • с 5‑й по 10‑ю запо­веди, в кото­рых изла­га­ются прин­ципы постро­е­ния отно­ше­ний между людьми.

Первая заповедь

Я Гос­подь, Бог твой, Кото­рый вывел тебя из земли Еги­пет­ской, из дома раб­ства. Да не будет у тебя дру­гих богов пред лицем Моим (Исх. 20:2–3).

Если спро­сить любого чело­века, знает ли он какую-нибудь из Запо­ве­дей Божиих, тот, ско­рее всего, утвер­ди­тельно кив­нет и назо­вет «не уби­вай» или (и) «не пре­лю­бо­дей­ствуй», воз­можно, еще какую-то из тех, что во вто­рой части Дека­лога. Но самую глав­ную запо­ведь, кото­рая слу­жит нача­лом всех осталь­ных, чело­век, мало зна­ко­мый с осно­вами хри­сти­ан­ства, пожа­луй, не вспом­нит. С одной сто­роны, можно только пора­до­ваться, что сей­час даже очень дале­кий от веры чело­век что-то знает о Боже­ствен­ных Запо­ве­дях. При­чина этого кро­ется не только в посте­пен­ном и неиз­беж­ном про­ник­но­ве­нии эти­че­ских основ хри­сти­ан­ства в куль­тур­ный слой обще­ства, но и в том, что когда-то в раю чело­век внут­ренне знал все эти законы. И память о них, разу­ме­ется, сохра­ни­лась где-то в глу­би­нах нашего есте­ства. И слова Бога из Посла­ния апо­стола Павла к Евреям «вложу законы Мои в мысли их, и напишу их на серд­цах их» (8:10) можно с опре­де­лен­ной долей уве­рен­но­сти вос­при­ни­мать в сле­ду­ю­щей трак­товке: «Напомню им то, что на серд­цах их». С дру­гой сто­роны, сквозь череду обра­зов и собы­тий мы часто не заме­чаем Пер­во­об­раз и Источ­ник всего и вся.

В пер­вой запо­веди Бог не про­сто обра­ща­ется к чело­веку и напо­ми­нает о Своей помощи в Исходе из Еги­пет­ского раб­ства. Через Свое Имя Бог являет чело­веку Свое при­сут­ствие в его жизни. И не только в момент заклю­че­ния Завета, но и в бес­ко­неч­ном буду­щем (вспом­ним: «Буду при­сут­ство­вать»). Бог пред­ла­гает чело­веку настолько близ­кие отно­ше­ния, кото­рых еще не было с момента гре­хо­па­де­ния. И именно эти отно­ше­ния явля­ются фун­да­мен­том всей чело­ве­че­ской жизни. Свя­щен­ник Михаил Шпо­лян­ский пишет: «Отно­ше­ния чело­века с Богом — это выс­ший уро­вень бытия, опре­де­ля­ю­щий в конеч­ном счете все осталь­ное, вплоть даже до вопро­сов повсе­днев­ного быта»[220].

«Пред лицем Моим (букв. Мне в лицо). Это типич­ная для биб­лей­ского языка манера выра­же­ния — антро­по­мор­физм. Мы бы ска­зали: “в При­сут­ствии Бога”. Но биб­лей­ский еврей­ский язык лишен абстрак­ций — в нем все кон­кретно и наглядно, так что даже о Боге можно гово­рить только обра­зами этой кон­кре­тики и нагляд­но­сти. Это выра­же­ние напо­ми­нает, что все дела­е­мое Изра­и­лем, про­ис­хо­дит перед лицом, в При­сут­ствии JHWH. Изра­иль не может избе­жать При­сут­ствия сво­его Бога»[221]. Пусть этот очень важ­ный ком­мен­та­рий побу­дит и нас нико­гда не забы­вать, что Бог все­гда с нами рядом. Может быть, это послу­жит допол­ни­тель­ным сти­му­лом для того, чтобы не согре­шить, когда нас будет иску­шать лука­вый. В пра­во­слав­ной среде есть такая пого­ворка: «Когда чело­век молится, он наде­ется, что Бог рядом и услы­шит его молитвы. А когда чело­век гре­шит, ему очень хочется, чтобы Бог был далеко и не видел этого греха». Так вот пра­во­слав­ное бого­сло­вие очень обра­дует чело­века моля­ще­гося и огор­чит согре­ша­ю­щего — Бог все­гда рядом с чело­ве­ком. Наряду со свой­ством транс­цен­дент­но­сти (запре­дель­но­сти по отно­ше­нию к твар­ному миру), о кото­ром мы гово­рили ранее, Бог обла­дает свой­ством имма­нент­но­сти[222]. Бог настолько бли­зок к чело­веку, что нам и пред­ста­вить это невоз­можно, как бы мы ни пыта­лись от Него спря­таться. Но Он не втор­га­ется в наше про­стран­ство сво­боды. Он сми­ренно и тер­пе­ливо ждет, когда мы сами Его позо­вем. Суще­ствует очень хоро­шее образ­ное срав­не­ние: в душе чело­века есть дверь к Богу, но только с одной- един­ствен­ной руч­кой — со сто­роны чело­века. И именно чело­век может эту дверь открыть, если захо­чет впу­стить Бога в свою жизнь. «Се, стою у двери и стучу: если кто услы­шит голос Мой и отво­рит дверь, войду к нему, и буду вече­рять с ним, и он со Мною» (Откр. 3:20).

«Под дру­гими богами под­ра­зу­ме­ва­ются не только язы­че­ские боже­ства (напри­мер, Египта или Хана­ана), но и все, что пре­тен­дует на гос­под­ство, будь то поли­ти­че­ские силы (богами, как цар­скими титу­лами, име­но­вали себя мно­гие пра­ви­тели Древ­него Востока) или какие-либо дру­гие авто­ри­теты и цен­но­сти (ср. Пс. 81)»[223]. Свя­щен­ник Михаил Шпо­лян­ский добав­ляет: «Моно­те­изм воз­вы­шает Бога до Абсо­люта, а чело­века — до Бога. И именно в хри­сти­ан­стве эта воз­мож­ность стала реаль­но­стью: “Бог стал чело­ве­ком, чтобы чело­век мог стать Богом” (свя­ти­тель Афа­на­сий Вели­кий).

В мисти­че­ском смысле пер­вая запо­ведь — это запо­ведь о вере как тако­вой. Вера — уди­ви­тель­ный дар Свыше и в то же время запо­ве­дан­ная каж­дому чело­веку обя­зан­ность. Вера есть одно­вре­менно усло­вие и испол­не­ние духов­ной жизни, един­ствен­ный спо­соб пол­но­цен­ной реа­ли­за­ции чело­ве­че­ской лич­но­сти, выс­шая форма позна­ния. И, что важ­нее всего, вера — это про­рас­та­ние вре­мен­ного в веч­ное»[224].

Вторая заповедь

Не делай себе кумира и ника­кого изоб­ра­же­ния того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не покло­няйся им и не служи им, ибо Я Гос­подь, Бог твой, Бог рев­ни­тель, нака­зы­ва­ю­щий детей за вину отцов до тре­тьего и чет­вер­того [рода], нена­ви­дя­щих Меня, и тво­ря­щий милость до тысячи родов любя­щим Меня и соблю­да­ю­щим запо­веди Мои (Исх. 20:4–6).

«Вто­рая запо­ведь тесно свя­зана с пер­вой и из нее выте­кает. Если в пер­вой запо­веди гово­рится как бы извне, об уни­каль­но­сти и един­ствен­но­сти JHWH как Бога (для тебя), то здесь, во вто­рой запо­веди, гово­рится изнутри, о том, что JHWH вообще иной и ни на кого не похо­жий и ни с кем не име­ю­щий ничего общего. Во всем тво­ре­нии нет такого суще­ства, кото­рое могло бы дать ана­ло­гию Богу Изра­иля или быть Его сим­во­лом. Пере­чис­ля­ются три этажа кос­моса. Ни солнце, луна или звезды на небе, ни силы жизни и пло­до­ро­дия на земле, ни чудо­вища хаоса и без­дны не могут дать пред­став­ле­ния о сущ­но­сти JHWH. Он прин­ци­пи­ально отли­чен от мира твар­но­сти»[225].

В пер­вой запо­веди акцент сде­лан на том, что зна­чит Божие при­сут­ствие в нашей жизни. Во вто­рой запо­веди гово­рится о том, как мы теперь должны выстра­и­вать свою систему ценностей.

«В самой глу­бине речь здесь идет не столько о ста­туях, сколько о мен­таль­ных или сен­ти­мен­таль­ных обра­зах, кото­рые чело­век создает себе в каче­стве боже­ства. Конечно, чело­век не может обой­тись без изоб­ра­же­ния, без вся­кого образ­ного поня­тия о Боге. Но образ, зафик­си­ро­ван­ный в мате­рии (в камне, крас­ках и т.п.) — это образ про­шлого, а зна­чит, умер­шего, лишен­ного жизни. Бог Изра­иля — Бог жизни, Бог, зову­щий Свой народ идти впе­ред»[226].

Во вто­рой запо­веди также под­ни­ма­ется гло­баль­ный вопрос о склон­но­сти чело­века к куми­ро­тво­ре­нию. Дело в том, что изна­чально по своей при­роде чело­век при­зван к покло­не­нию. Но только — к покло­не­нию Богу. В первую оче­редь — именно Богу. Чело­век истинно покло­ня­ется Богу, если в его созна­нии Бог зани­мает глав­ное место в иерар­хи­че­ской струк­туре миро­зда­ния. Но потреб­ность в покло­не­нии Богу чело­век будет реа­ли­зо­вы­вать извра­щенно, если поста­вит на это место кого-то дру­гого или (тем более) что- то другое.

Так слу­чи­лось и с наро­дом изра­иль­ским во время нахож­де­ния Мои­сея на горе Синай. Не успел их про­рок поки­нуть стан, чтобы взойти на гору и гово­рить с Богом, как остав­ши­еся внизу изра­иль­тяне изва­яли себе золо­того тельца (Исх. 32). При­чем раз­ре­шил им это сам Аарон. Мои­сей, когда об этом узнал, даже в серд­цах раз­бил скри­жали Завета, кото­рые ему вру­чил Бог. Позже Бог даро­вал Мои­сею новые скри­жали Завета.

Слу­чай с Ааро­ном — очень яркий при­мер того, как легко чело­век может «пере­клю­читься» на покло­не­ние идо­лам. А уж выбор тут про­сто огро­мен! При­том при­меры объ­ек­тов или субъ­ек­тов покло­не­ния могут быть для нас самыми неожиданными.

Слово «кумир» в свет­ском обще­стве редко упо­треб­ля­ется в отри­ца­тель­ном кон­тек­сте. Хотя каж­дый знает крат­кую фор­му­ли­ровку вто­рой запо­веди: «Не сотвори себе кумира». Но вос­при­ни­ма­ется она ско­рее как одна из мно­го­чис­лен­ных пого­во­рок или даже ана­хро­низм. И совер­шенно напрасно. Когда у чело­века дефор­ми­ро­вана система цен­но­стей (а это все­гда будет так, если отвер­гать пред­ла­га­е­мую Богом), он иска­женно вос­при­ни­мает дей­стви­тель­ность. И в конце кон­цов эти «невин­ные» попытки жить в «Коро­лев­стве кри­вых зер­кал» при­во­дят к печаль­ным послед­ствиям, а ино­гда даже трагическим.

Соб­ственно говоря, куми­ром может стать кто угодно или что угодно, и совсем необя­за­тельно — дур­ная при­вычка или какой-нибудь отри­ца­тель­ный пер­со­наж. «Твор­че­ство, семья, дружба — все может быть извра­щено, обер­нуться урод­ли­вой гри­ма­сой, если ради того пре­да­ется Бог»[227]. Воз­можно, мы даже не заме­чаем, что сво­ими дей­стви­ями откро­венно пре­даем Бога.

Напри­мер, куми­ром может быть самый доро­гой для нас чело­век: мать или отец, дол­го­ждан­ный ребе­нок или супруг, бабушка или дедушка. Однако отно­ше­ние к близ­ким, пре­ис­пол­нен­ное любви, явля­ется совер­шенно нор­маль­ным при соблю­де­нии одного важ­ного усло­вия — если мы не забы­ваем, что только Бог есть пода­тель всего, в том числе наших самых люби­мых и един­ствен­ных детей, пап и мам, жён и мужей, а также самой спо­соб­но­сти любить. При­ве­дем слова Иисуса Хри­ста — Вто­рого Лица Свя­той Тро­ицы: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10:37). На пер­вый взгляд пара­док­сально, но когда мы ста­вим Бога пре­выше всего в этой жизни и начи­наем учиться любить Его, тогда даже самые люби­мые и близ­кие нам люди ока­зы­ва­ются… еще более близ­кими и люби­мыми. Откры­вая себя для дей­ствия Бога в нашей жизни, мы с удив­ле­нием и радо­стью видим, как Бог помо­гает пол­нее реа­ли­зо­вы­вать наш потен­циал любви. А отда­вая себя в любви к ближ­ним, живя для них, мы тем самым живем для Бога: «Истинно говорю вам: так как вы сде­лали это одному из сих бра­тьев Моих мень­ших, то сде­лали Мне» (Мф. 25:40). То есть нам ино­гда не хва­тает для пол­ноты жизни глав­ного — вве­сти в наше род­ствен­ное окру­же­ние самое близ­кое и бес­ко­нечно любя­щее нас Суще­ство — Бога.

Очень много можно при­ве­сти при­ме­ров слу­же­ния куми­рам и из цер­ков­ной жизни. Бога может засло­нить люби­мая икона, к кото­рой я упрямо про­тис­ки­ва­юсь сквозь ряды моля­щихся на литур­гии людей, чтобы поста­вить у нее свечку. Или свя­щен­ник, кото­рый мне так понра­вился, что я уже стал ходить в цер­ковь больше к нему, чем к Богу. Куми­ром может стать цер­ков­ный празд­ник, если я не столько пыта­юсь понять его суть и духов­ный смысл, сколько мне при­ятна сама празд­нич­ная душев­ная атмо­сфера с пением хора и кра­си­выми цве­тами в храме, а после тор­же­ствен­ного бого­слу­же­ния меня ждет тра­пеза с дол­го­ждан­ными раз­го­во­рами о быте…

Конечно, в церкви мы покла­ня­емся и ико­нам, и свя­тым мощам. Но необ­хо­димо отли­чать покло­не­ние слу­жи­тель­ное от почи­та­тель­ного. Вот, напри­мер, как разъ­яс­ня­ется вопрос, каса­ю­щийся икон, в Дея­ниях Все­лен­ских Собо­ров: «Со вся­ким тща­нием и осмот­ри­тель­но­стью опре­де­ляем, чтобы свя­тые и чест­ные иконы пред­ла­га­лись (для покло­не­ния) точно также, как и изоб­ра­же­ние Чест­ного и Живо­тво­ря­щего Кре­ста, будут ли они сде­ланы из кра­сок, или (моза­ич­ных) пли­ток, или из какого либо дру­гого веще­ства, только бы были сде­ланы при­лич­ным обра­зом, и будут ли нахо­диться в свя­тых церк­вах Божиих на свя­тых сосу­дах и одеж­дах, на сте­нах и на дощеч­ках, или в домах и при доро­гах, а равно будут ли это иконы Гос­пода и Бога и Спа­си­теля нашего Иисуса Хри­ста и непо­роч­ной Вла­ды­чицы нашей свя­той Бого­ро­дицы, или чест­ных анге­лов и всех свя­тых и пра­вед­ных мужей. Чем чаще при помощи икон они дела­ются пред­ме­том нашего созер­ца­ния, тем более взи­ра­ю­щие на эти иконы воз­буж­да­ются к вос­по­ми­на­нию о самых пер­во­об­ра­зах, при­об­ре­тают более любви к ним, и полу­чают более побуж­де­ний воз­да­вать им лобы­за­ние, почи­та­ние и покло­не­ние (τιμητικὴν προσκύνησιν — почи­та­тель­ное покло­не­ние. — Ред. пор­тала Казан­ской Духов­ной Ака­де­мии), но никак не то истин­ное слу­же­ние (λατρείαν), кото­рое, по вере нашей, при­ли­че­ствует одному только Боже­ствен­ному есте­ству. Они воз­буж­да­ются при­но­сить ико­нам фимиам в честь их и осве­щать их (све­чами. — Ред. пор­тала Казан­ской Духов­ной Ака­де­мии), подобно тому, как делают это и в честь изоб­ра­же­ния Чест­наго и Живо­тво­ря­щего Кре­ста, свя­тых анге­лов и дру­гих свя­щен­ных при­но­ше­ний, и как, по бла­го­че­сти­вому стрем­ле­нию дела­лось это обык­но­венно и в древ­но­сти: потому честь, воз­да­ва­е­мая иконе, отно­сится к ее пер­во­об­разу и покло­ня­ю­щийся иконе покло­ня­ется ипо­стаси (τῆν ὑπόστασιν — лич­но­сти. — Ред. пор­тала Казан­ской Духов­ной Ака­де­мии) изоб­ра­жен­ного на ней»[228]. Итак, слу­жи­тель­ное покло­не­ние мы воз­даем исклю­чи­тельно Богу, а почи­та­тель­ное — всем людям, цер­ков­ным атри­бу­там и т.д.

Дру­гими сло­вами, мы должны уметь хотя бы на мини­мально доста­точ­ном уровне раз­би­раться в слож­ном устрой­стве цер­ков­ной жизни, чтобы отли­чать в ней самое важ­ное от про­сто важ­ного или второстепенного.

Люби­мая икона есть, навер­ное, у каж­дого хри­сти­а­нина. Но это не зна­чит, что именно эта икона лучше всех осталь­ных «слы­шит» меня. Ведь молиться можно вообще без иконы. Или, напри­мер, глядя на любого (!) чело­века, так как он — живая икона Бога. Дру­гое дело, что сами по себе иконы бывают с уди­ви­тель­ной судь­бой, чудо­твор­ные, зани­ма­ю­щие осо­бое место в цер­ков­ной жизни. Но это уже отно­сится к обла­сти чуда, кото­рое неизъ­яс­нимо, так как в своей при­роде ухо­дит к Богу.

Свя­щен­ник тоже может стать идо­лом, если я начи­наю пре­не­бре­гать соб­ствен­ными отно­ше­ни­ями с Богом. Свя­щен­ник играет в Церкви крайне важ­ную роль. Он явля­ется цен­траль­ной фигу­рой в бого­слу­же­нии и совер­ше­нии таинств, помо­гает дру­гим людям в их духов­ном пути. Но пройти этот путь чело­век дол­жен всё-таки сам. Помощь на то и есть помощь, когда она направ­лена на какое-то уже совер­ша­ю­ще­еся дей­ствие. Бес­по­лезно помо­гать тому, кто ничего не делает или хочет, чтобы сде­лали все за него. Дорогу оси­лит иду­щий. Конечно, все­гда хочется снять с себя ответ­ствен­ность и пере­ло­жить ее на кого-нибудь дру­гого. И духов­ная жизнь в этом смысле, к сожа­ле­нию, не исклю­че­ние. Но необ­хо­димо пом­нить, что каж­дый чело­век решает сам, как ему посту­пить, и несет ответ­ствен­ность перед Богом за свое реше­ние, кто бы и что бы ему ни посо­ве­то­вал. Совет может быть очень муд­рым или не очень. Но в любом слу­чае отве­чать перед Богом за свое реше­ние я буду сам. Разу­ме­ется, с тех, кто дает нам советы, и даже имеет власть их давать (тем более при­ка­зы­вать), тоже спро­сится, насколько внятно и мудро они это делали. И тем не менее необ­хо­димо очень вни­ма­тельно слу­шать советы свя­щен­ника, чтобы уже потом само­сто­я­тельно при­нять окон­ча­тель­ное решение.

Ино­гда в этом вопросе воз­ни­кают неко­то­рые слож­но­сти в пони­ма­нии сути явле­ния послу­ша­ние. Как это бывает часто в наших лек­циях, обра­тимся к началу Биб­лии. Во время сво­его пре­бы­ва­ния в раю чело­веку никто не при­ка­зы­вал —  ни Бог, ни дру­гой чело­век. Все нахо­ди­лось в пол­ной гар­мо­нии друг с дру­гом. Бог не при­ка­зы­вает и сей­час. Он все­гда пред­ла­гает, не нару­шая сво­боду чело­века. Только после гре­хо­па­де­ния в нашу жизнь вошло поня­тие под­чи­не­ния. И, несмотря на то что иерар­хи­че­ская струк­тура чело­ве­че­ского обще­ства — объ­ек­тив­ная реаль­ность, наша сво­бода выбора никуда не исчезла. Тер­мин «под­чи­не­ние» можно пред­ста­вить в более раз­вер­ну­том виде: «быть под чином». И когда нас застав­ляют под­чи­ниться кому-то про­сто исходя из факта соци­аль­ной иерар­хии, не будем забы­вать о выска­зы­ва­нии апо­сто­лов Петра и Иоанна: «Спра­вед­ливо ли пред Богом слу­шать вас более, нежели Бога?» (Деян. 4:19).

Дру­гое дело, что так же честно необ­хо­димо при­знаться себе, что я пока еще не все пони­маю в осно­вах духов­ной жизни. Поэтому мне нужен помощ­ник. И не про­сто име­ю­щий хоро­шее бого­слов­ское обра­зо­ва­ние, но и полу­чив­ший сакра­мен­таль­ный дар настав­ни­че­ства от Гос­пода нашего Иисуса Хри­ста: «Иисус гово­рит Симону Петру: Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они? [Петр] гово­рит Ему: так, Гос­поди! Ты зна­ешь, что я люблю Тебя. [Иисус]говорит ему: паси агн­цев Моих» (Ин. 21:15). До этого Петр (тогда еще — Симон) слы­шит от Спа­си­теля слова обе­то­ва­ния: «…ты — Петр, и на сем камне Я создам Цер­ковь Мою, и врата ада не одо­леют ее; и дам тебе ключи Цар­ства Небес­ного: и что свя­жешь на земле, то будет свя­зано на небе­сах, и что раз­ре­шишь на земле, то будет раз­ре­шено на небе­сах» (Мф. 16:18–19). Да, это сво­его рода власть. Но опять же — власть любви. От Петра и пер­вых апо­сто­лов через Таин­ство Руко­по­ло­же­ния иерей­ская власть пере­да­ется по сей день. Поэтому, когда мы слы­шим какое-то настав­ле­ние в вопро­сах веры, мы должны пони­мать, что это должно быть про­дик­то­вано в первую оче­редь любо­вью пас­тыря к агн­цам. Насто­я­щий свя­щен­ник — тот, кто стоит не между чело­ве­ком и Богом, а как бы сбоку, но все равно рядом со мной, с готов­но­стью в любой момент под­дер­жать меня и сми­ренно ука­зы­вая мне путь в Цар­ствие Небес­ное. И мы идем туда вме­сте с ним.

Идо­лом может стать цер­ков­ный празд­ник или даже бого­слу­же­ние. Неда­ром воз­никла пого­ворка: «Заставь дурака Богу молиться, он себе и лоб рас­ши­бёт». Я, напри­мер, могу искренне счи­тать, что мое уча­стие в бого­слу­же­нии уже гаран­ти­рует мне попа­да­ние в Цар­ствие Небес­ное[229]. Я даже могу вос­при­ни­мать При­ча­стие Свя­тых Хри­сто­вых Таин важ­ней­шим делом моей жизни, но так и не захо­теть понять, для чего же я при­ча­ща­юсь и зачем При­ча­стие вообще суще­ствует в Церкви. Отно­сясь к вели­чай­шему Таин­ству маги­че­ски, я буду убеж­дён, что раз я участ­во­вал в самом глав­ном риту­аль­ном дей­ствии Церкви и при­ча­стился, то дело сде­лано, духов­ный про­цесс во мне идет пол­ным ходом и он авто­ма­ти­че­ски при­ве­дет меня к жела­е­мому резуль­тату. А зна­чит, выйдя из храма, я теперь могу рас­сла­биться и уже не думать посто­янно об испол­не­нии этих «запо­ве­дей любви», не пытаться что-то испра­вить, напри­мер, в моем неужив­чи­вом харак­тере, от кото­рого стра­дает вся семья, и т.д. Только дело в том, что как нельзя на какое-то время пере­стать быть чело­ве­ком, так же невоз­можно сде­лать пере­рыв в своем испо­ве­да­нии Хри­ста. Иначе это уже не христианство.

Но самое пора­зи­тель­ное, что идо­лом для чело­века может стать даже… Сам Бог. Это про­ис­хо­дит тогда, когда Бог мне не нужен как Лич­ность. Мне не нужны с Ним ника­кие отно­ше­ния. Хотя, может быть, и нужны, но исклю­чи­тельно для того, чтобы полу­чать от Него дары. Я могу искренне счи­тать себя пра­во­слав­ным по факту кре­ще­ния, могу даже регу­лярно ходить в храм и делать все то, что ска­жет свя­щен­ник, только бы быст­рее полу­чить от Бога то, что мне очень хочется сей­час. Для этих целей люди и созда­вали себе идолов.

Об этом мы пого­во­рим подроб­нее в главе «Магизм». А здесь можно при­ве­сти очень понят­ный и близ­кий боль­шин­ству из нас при­мер. Когда мы слы­шим, как некто все время клян­чит что-то у своих роди­те­лей, давно пре­бы­вая во взрос­лом воз­расте, когда его «любовь» заклю­ча­ется в том, что, полу­чив про­си­мое, он тут же забы­вает папу и маму, мы в него­до­ва­нии вос­кли­цаем: «Да как же так можно с род­ными-то роди­те­лями?!» Однако ана­ло­гич­ное отно­ше­нию к Богу — самому глав­ному нашему Роди­телю, к сожа­ле­нию, счи­та­ется вполне допу­сти­мым. Мы не ищем живых, насто­я­щих отно­ше­ний с Богом, а откро­венно пыта­емся исполь­зо­вать Его в своей жизни.

Про­то­и­е­рей Алек­сандр Соро­кин под­чер­ки­вает инте­рес­ный момент: «Чело­век стре­мится вос­со­здать образ Бога в види­мо­сти, в мате­ри­аль­но­сти, в ощу­ти­мо­сти. Но дело не только в том, что чело­век хочет видимо созер­цать Бога, хотя бы в руко­твор­ных Его подо­биях (ста­туях и изоб­ра­же­ниях). Не менее важно и дру­гое: чело­веку, с тех пор, как он согре­шил (ср. Быт. 3:10) невы­но­симо посто­ян­ное око Божие, посто­ян­ная роль объ­екта перед взо­ром Бога-субъ­екта. Вот как об этом гово­рит Иов: “Что такое чело­век, что Ты столько ценишь его и обра­ща­ешь на него вни­ма­ние Твое, посе­ща­ешь его каж­дое утро, каж­дое мгно­ве­ние испы­ты­ва­ешь его? Доколе же Ты не оста­вишь, доколе не отой­дешь от меня, доколе не дашь мне про­гло­тить слюну мою?” (Иов. 7:17–19). Чело­век стре­мится изба­виться от этого ощу­ще­ния и сде­лать Бога объ­ек­том, пре­вра­тив Его в идола. Идол — при­ру­чен­ный бог, создан­ный по мер­кам чело­века. Чело­век пыта­ется пре­вра­тить Творца в самое совер­шен­ное из своих чело­ве­че­ских тво­ре­ний. В этом грех золо­того тельца, к кото­рому Изра­иль взы­вал: “Вот бог твой, Изра­иль, кото­рый вывел тебя из земли Еги­пет­ской” (Исх. 32:4). Золо­той телец — позо­ло­чен­ная ста­туя моло­дого быка — обыч­ный для Ближ­него Востока тех вре­мен сим­вол пло­до­тво­ря­щей муж­ской силы. В таком при­выч­ном образе захо­тел уви­деть сво­его Бога Изра­иль в пер­вые же мгно­ве­ния пре­бы­ва­ния в Завете. Рас­сказ об этом неслу­чайно идет почти сразу после Дека­лога. Это не про­сто угроза Завету, это его раз­ру­ше­ние — Мои­сей, сойдя с горы, раз­би­вает скри­жали Завета… В золо­том тельце Изра­иль уви­дел не дру­гого бога, а Сво­его Гос­пода, вылеп­лен­ного по своим мер­кам, понят­ным и доста­точно кра­си­вым, в про­ти­во­по­лож­ность непо­нят­ному и невы­но­си­мому При­сут­ствию (дымя­ща­яся гора, исчез­но­ве­ние Мои­сея)»[230].

Итак, любой чело­век в нашей жизни, любой наш талант, любое явле­ние и пред­мет лишь еще более рас­цве­тет и ярче заиг­рает на Солнце, если мы уви­дим истин­ную его цен­ность и зна­чи­мость во всем богат­стве миро­зда­нья, если он будет вос­при­ни­маться нами не как нечто отдельно взя­тое, но в кон­тек­сте Божи­его про­мысла о всем мире. А это воз­можно лишь тогда, когда Бог зани­мает в нашей жизни выс­шее место, и мы всеми силами стре­мимся к Нему. В пра­во­слав­ном бого­сло­вии «тер­мин иерар­хия напол­ня­ется своим под­лин­ным содер­жа­нием. Во главе всего — Бог, источ­ник и цель нашего суще­ство­ва­ния. Все совер­ша­ется для Бога, и с Богом все воз­можно»[231]. «Только осо­зна­ние под­лин­ной иерар­хии цен­но­стей с гла­вен­ством духов­но­сти, устро­е­ние пра­виль­ной “управ­ля­ю­щей вер­ти­кали” внут­рен­него мира, сози­дает пол­но­цен­ную чело­ве­че­скую лич­ность»[232]. «Ищите же прежде Цар­ства Божия и правды Его, и это все при­ло­жится вам» (Мф. 6:33).

Инте­ресна фор­му­ли­ровка окон­ча­ния вто­рой запо­веди. «Обра­щает на себя вни­ма­ние наиме­но­ва­ние Бога рев­ни­те­лем. Поня­тие “рев­ность” в при­ме­не­нии к Богу — явно не тер­мин нашей дог­ма­тики. Но в Биб­лии это дает воз­мож­ность гово­рить о моно­те­изме не в абстрактно-фило­соф­ском смысле, а опять-таки в смысле вер­но­сти сво­ему живому лич­ному Богу»[233].

Помимо этого сразу бро­са­ется в глаза рез­кое отли­чие зна­че­ний чис­ли­тель­ных: «до тре­тьего и чет­вер­того [рода]», когда речь идет о нака­за­нии детей «за вину отцов, нена­ви­дя­щих Меня», и «до тысячи родов», когда гово­рится о мило­сти Божией «любя­щим Меня и соблю­да­ю­щим запо­веди Мои».

Здесь можно выде­лить два аспекта. Во-пер­вых, еще раз напом­ним, что нака­зы­вает чело­века не Бог, а чело­век своим гре­хом сам вво­дит себя в без­бла­го­дат­ное состо­я­ние со всеми выте­ка­ю­щими послед­стви­ями, в том числе ска­зы­ва­ю­щи­мися на его потом­ках. «Нака­за­ние» Божие можно еще рас­смат­ри­вать в каче­стве вра­чу­ю­щего сред­ства для того, чтобы чело­век нако­нец-то понял ущерб­ность сво­его гре­хов­ного состо­я­ния и обра­тился к Богу. Точно так же мы нака­зы­ваем своих детей, когда они совер­шили нехо­ро­ший и опас­ный посту­пок, не осо­зна­вая всех его послед­ствий. Но, нака­зы­вая ребенка, мы же меньше любить его не ста­нем! «Кого Я люблю, тех обли­чаю и нака­зы­ваю. Итак, будь рев­но­стен и покайся» (Откр. 3:19).

Во-вто­рых, милость Божия поис­тине без­гра­нична. Опять же, нало­жив нака­за­ние на ребенка, мы сами не нахо­дим себе места, пере­жи­вая еще больше, чем нера­ди­вое, но от этого не менее люби­мое наше чадо. И сами с нетер­пе­нием ждем, когда же это нака­за­ние закон­чится. А когда ребе­нок знает, что его любят, он вос­при­ни­мает нака­за­ние как нечто пусть и не очень при­ят­ное, но все же логич­ное и необ­хо­ди­мое дей­ствие для его же блага. Ребе­нок пони­мает глав­ное — все равно папа и мама его очень любят. И этот факт для него важ­нее всего дру­гого. А об отно­ше­нии Гос­пода к чело­веку пре­красно ска­зано в 102‑м псалме: «Щедр и мило­стив Гос­подь, дол­го­тер­пе­лив и мно­го­мило­стив: не до конца гне­ва­ется, и не вовек него­дует. Не по без­за­ко­ниям нашим сотво­рил нам, и не по гре­хам нашим воз­дал нам: ибо как высоко небо над зем­лею, так велика милость (Гос­пода) к боя­щимся Его; как далеко восток от запада, так уда­лил Он от нас без­за­ко­ния наши; как отец милует сынов, так милует Гос­подь боя­щихся Его» (Пс. 102:8‒13).

Третья заповедь

Не про­из­носи имени Гос­пода, Бога тво­его, напрасно, ибо Гос­подь не оста­вит без нака­за­ния того, кто про­из­но­сит имя Его напрасно (Исх. 20:7).

Еще раз вспом­ним о колос­саль­ном зна­че­нии Имени Бога для чело­века. И не только для вет­хо­за­вет­ного чело­века, но и в нынеш­ние вре­мена. Акту­аль­ность дан­ной темы нико­гда не должна ума­ляться. «В этой запо­веди речь идет не о Самом Боге, а о Его имени, посред­ством кото­рого Он изво­лил открыться и явиться Сво­ему народу. Он отри­нул вся­кие изоб­ра­же­ния, но явился в Слове и в Имени. Это Имя —  не фик­си­ро­ван­ный идол, отверг­ну­тый во вто­рой запо­веди, а живая встреча с Ним. Речь идёт не о при­ми­тив­ном запрете упо­ми­нать имя Божие в про­сто­ре­чии (это слиш­ком “мелко” для Дека­лога), то есть без вся­кого содер­жа­ния, хотя мы опус­ка­емся и до этого, а о запрете упо­треб­лять Имя со зна­чи­мым, глу­бо­ким, но лож­ным смыс­лом — в маги­че­ских целях, как сред­ство или инстру­мент, с помо­щью кото­рого чело­век может овла­деть Богом»[234]. Именно так посту­пает чело­век, когда Бог ста­но­вится для него идолом.

Если не забы­вать, что через Свое Имя — Яхве — Бог гово­рит о Своем при­сут­ствии в моей жизни, то отпа­дает необ­хо­ди­мость в длин­ном пояс­не­нии сути Тре­тьей запо­веди. Тем не менее поз­во­лим себе пол­нее рас­крыть дан­ный вопрос.

Свя­щен­ник Михаил Шпо­лян­ский пишет: «Не ощу­щая реаль­но­сти при­сут­ствия Бога Живаго в нашей жизни, невоз­можно и ощу­тить зна­чи­мость любых форм вступ­ле­ния с Ним в кон­такт»[235].

Именно в смысле при­сут­ствия при­зы­ва­е­мого в его имени гово­рил свя­той пра­вед­ный Иоанн Крон­штадт­ский: «Моля­щийся! Имя Гос­пода, или Бого­ма­тери, или Ангела и свя­таго, да будет тебе вме­сто Самого Гос­пода, Бого­ма­тери, Ангела или свя­таго; бли­зость слова к тво­ему сердцу да будет зало­гом и пока­за­нием бли­зо­сти к тво­ему сердцу Самого Гос­пода, Пре­чи­стой Девы, Ангела или свя­таго. Имя Гос­пода есть Сам Гос­подь — Дух везде сый и все напол­ня­ю­щий; имя Бого­ма­тери есть Сама Бого­ма­терь, имя Ангела — Ангел, свя­таго — свя­тый»[236].

Если в про­шлые века отно­ше­ние к имени было более бла­го­го­вей­ным (а часто даже маги­че­ским), то сей­час оно нередко слу­жит лишь для иден­ти­фи­ка­ции субъ­екта. Раньше чело­век в раю мог через имя все­цело оха­рак­те­ри­зо­вать любое живот­ное, что помимо вла­сти над ним озна­чало ещё и, выра­жа­ясь совре­мен­ным язы­ком, обла­да­ние пол­но­той инфор­ма­ции о живом суще­стве. Между име­нем субъ­екта и самим субъ­ек­том суще­ствует нераз­рыв­ная онто­ло­ги­че­ская связь. Неда­ром наре­че­ние имени при рож­де­нии чело­века все­гда счи­та­лось очень серьез­ным актом. В Пра­во­слав­ной Церкви суще­ствует даже Чин наре­че­ния имени[237]. Через своё имя чело­век обре­тает незри­мую, но абсо­лютно реаль­ную связь со свя­тым угод­ни­ком Божиим — своим небес­ным покро­ви­те­лем, нося­щим то же имя. А когда чело­век, напри­мер, постри­га­ется в монахи, то есть кар­ди­нально меняет не только свою жизнь внешне, но и внут­ренне, то соот­вет­ственно меня­ется и его имя. Если же кто-то хочет лишить чело­века его лич­ност­ной сущ­но­сти, то в первую оче­редь лишают его имени. Напри­мер, номера на одежде заклю­чен­ных в конц­ла­ге­рях или клички в уго­лов­ном мире.

О том, что может зна­чить для нас чье-то имя, сви­де­тель­ствует наше отно­ше­ние к име­нам близ­ких нам людей. Вряд ли мы поз­во­лим кому-то с пре­не­бре­же­нием про­из­но­сить имя очень доро­гого нам и люби­мого чело­века. А если вдруг мы сами неува­жи­тельно или без про­яв­ле­ния любви будем обра­щаться к род­ному чело­веку, то должны пони­мать, что тем самым нане­сем раны его душе и ниве­ли­руем само имя. Вспом­ним пуш­кин­ские строки из сти­хо­тво­ре­ния «Что в имени тебе моем?»:

Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плес­нув­шей в берег дальний,
Как звук ноч­ной в лесу глухом.
Оно на памят­ном листке
Оста­вит мерт­вый след, подобный
Узору над­писи надгробной
На непо­нят­ном языке.
Что в нем? Забы­тое давно
В вол­не­ньях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Вос­по­ми­на­ний чистых, нежных…

И если нам до́роги имена наших люби­мых, то тем более Имя Божие пусть нико­гда не умрет в наших серд­цах, как «шум печаль­ный». Чтобы Бог не спро­сил меня: «Что в имени тебе Моем?»

Вряд ли мы, позвав по имени люби­мого чело­века, когда он отклик­нется, отвер­немся в ответ. Еще более вни­ма­тель­ными мы должны быть, обра­ща­ясь к Богу. Когда мы про­из­но­сим Его Имя, Бог все­гда отве­чает. И если мы делаем это без надоб­но­сти, то фак­ти­че­ски отво­ра­чи­ва­емся от Бога после того, как Его позвали, игно­ри­руем Его… «В широ­ком смысле запрет упо­ми­нать Имя Божие напрасно озна­чает запрет про­фа­ни­ро­вать Откро­ве­ние Божие вообще. Ведь Откро­ве­ние Божие — это то, что открыто Богом о Нем Самом и что адек­ватно выра­жено чело­ве­ком»[238]. Не будем забы­вать, что «за вся­кое празд­ное слово, какое ска­жут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправ­да­ешься, и от слов своих осу­дишься»[239] (Мф. 12:36–37).

«Таким обра­зом, имя Божие не пустой звук, не милое житей­ское при­сло­вье. Это вели­че­ствен­ное, страш­ное и непо­вто­ри­мое в своей спе­ци­фике явле­ние. Про­из­не­сти имя Бога — это зна­чит при­звать Бога, и при­зы­ва­ние это может иметь место только в молитве, в сер­деч­ной встрече с Небес­ным Отцом. Вне этого любое поми­на­ние Бога — бого­хуль­ство»[240].

Четвертая заповедь

8 Помни день суб­бот­ний, чтобы свя­тить его. 9 Шесть дней рабо­тай и делай (в них) вся­кие дела твои, 10 а день седь­мой — суб­бота Гос­поду, Богу тво­ему: не делай в оный ника­кого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни (вол твой, ни осел твой, ни вся­кий) скот твой, ни при­шлец, кото­рый в жили­щах твоих. 11 Ибо в шесть дней создал Гос­подь небо и землю, море и все, что в них, а в день седь­мой почил. Посему бла­го­сло­вил Гос­подь день суб­бот­ний и освя­тил его (Исх. 20:8–11).

Запо­ведь почи­та­ния суб­боты — послед­няя из пер­вых четы­рех, кото­рые посвя­щены отно­ше­ниям между Богом и чело­ве­ком, и цен­траль­ная среди всего Дека­лога. Напом­ним, что суб­бота явля­ется зна­ме­нием Завета с Мои­сеем. Тем не менее тол­ко­ва­ние дан­ной запо­веди ино­гда вызы­вает опре­де­лен­ные трудности.

Нач­нем с того, что сам тер­мин «день суб­бот­ний» тре­бует разъ­яс­не­ния. В запо­веди о суб­боте несколько раз повто­ря­ется слово «день», однако в сти­хах 8, 9, 10 и в стихе 11 оно упо­треб­ля­ется в раз­лич­ных зна­че­ниях. В фра­зах «Помни день суб­бот­ний…», «Шесть дней рабо­тай…», «а день седь­мой…» дей­стви­тельно речь идет о днях недели, о сед­мич­ном кален­дар­ном круге. В 11‑м стихе слово «день» озна­чает некий период вре­мени до обре­те­ния опре­де­лен­ным про­цес­сом состо­я­ния пол­ноты (по-гре­че­ски — «эон», по-еврей­ски — «йом»). Это может быть пико­се­кунда или мил­лион лет. «.у Гос­пода один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пет. 3:8). Однако здесь есть и пря­мая связь.

Число «7» вообще счи­та­ется одним из «чисел пол­ноты», или «сим­во­ли­че­ским чис­лом», наряду с чис­лами «1», «2», «3», «4», «10», «12», «40»[241]. С «семер­кой» чело­век позна­ко­мился ещё в глу­бо­кой древ­но­сти, наблю­дая за фазами Луны. И в наше время мы знаем не одну пого­ворку с чис­лом «7»: «Семь раз отмерь, один — отрежь», «Один с сош­кой, семеро с лож­кой», «За семью печа­тями», «Седь­мая вода на киселе» и т.д. В общем, число «7» давно вошло в чело­ве­че­скую жизнь. А в рели­ги­оз­ном кон­тек­сте это число обре­тает еще боль­шую значимость.

По ана­ло­гии с семью днями тво­ре­ния стро­ится сед­мич­ный ритм рели­ги­оз­ной жизни — еще со вре­мен Мои­сея, где цен­тром явля­ется день седь­мой. Все осталь­ные дни стре­мятся к нему. День седь­мой — цель и логи­че­ское завер­ше­ние осталь­ных шести дней: и в Шестод­неве, и в Дека­логе. «Согласно Книге Исход, 7‑й день — день покоя Божия после шести дней тво­ре­ния. Поэтому и… суб­бот­ний покой, евр. шаб­бат (“покой”) — знак почи­та­ния Бога-Творца, сотво­рив­шего мир совер­шен­ным. <…> Бог Изра­и­лев — это и Тво­рец, и Осво­бо­ди­тель (Спа­си­тель, Иску­пи­тель). Одно без дру­гого — твор­че­ство и сво­бода — в Боге невоз­можны. Кроме того, спа­се­ние — это вос­ста­нов­ле­ние тво­ре­ния, пору­ган­ного и пору­шен­ного, пле­нен­ного гре­хом. Спа­се­ние, по-греч. σωτηρία — исце­ле­ние, вос­ста­нов­ле­ние цело­сти, целост­но­сти, иначе говоря, вто­рое тво­ре­ние. В этом глу­бо­кое соот­вет­ствие тво­ре­ния и спа­се­ния. Так, ново­за­вет­ная исто­рия спа­се­ния — Страст­ная сед­мица — увен­чана также суб­бо­той, Вели­кой суб­бо­той покоя погре­бен­ного Христа.

Почи­та­ние Суб­боты, память о ней, посвя­ще­ние части сво­его вре­мени Богу — это почи­та­ние Бога-Творца и Спа­си­теля»[242].

День суб­бот­ний не про­сто отдых, как ино­гда счи­тают. «Это как раз день самого актив­ного дела­ния “еди­ного на потребу” (Лк. 10:42), дела­ния ради Гос­пода. При этом есте­ствен­ный в вет­хо­за­вет­ной тра­ди­ции упор на запрет физи­че­ского труда (суета сует) обре­тает в Новом Завете содер­жа­ние труда в первую оче­редь духов­ного. Это день молитвы, это день встречи с Небес­ным Отцом в Таин­ствах, это день душе­по­лез­ных заня­тий — чте­ния и бого­мыс­лия, это день доб­ро­де­ла­ния. Нам, чле­нам Церкви, чаю­щим сре­те­ния со Гос­по­дом в веч­но­сти, должно гото­виться к тому сего­дня и все­гда — учась и в суете мира сего обре­тать минуты, часы, дни под­лин­ного бого­об­ще­ния»[243]. В апо­гее такое духов­ное состо­я­ние должно сопро­вож­дать чело­века не один день в неделю, но рас­ши­риться до пре­де­лов всей чело­ве­че­ской жизни.

Вре­ме­нами про­ис­хо­дит пута­ница с выяв­ле­нием сакраль­ной связи между кален­да­рем рели­ги­оз­ной жизни Вет­хо­за­вет­ного Изра­иля и хри­стиан. Экзе­геза запо­веди о почи­та­нии суб­боты выво­дит нас к адек­ват­ному вос­при­я­тию зна­че­ния дня вос­крес­ного в пра­во­слав­ной цер­ков­ной жизни.

Про­то­и­е­рей Алек­сандр Соро­кин отме­чает: «Соблю­даем ли мы, хри­сти­ане, 4‑ю запо­ведь, то есть почи­таем ли мы суб­боту? В ответ на этот вопрос можно часто услы­шать, что в хри­сти­ан­ской Церкви почи­та­ние пере­но­сится с суб­боты на вос­кре­се­нье. Однако это слиш­ком упро­щен­ный и во мно­гом невер­ный ответ.

Во-пер­вых, ещё Сам Хри­стос обви­нял закон­ни­ков в непо­ни­ма­нии смысла соблю­де­ния суб­боты: “Должно ли в суб­боту добро делать, или зло делать? душу спа­сти, или погу­бить?” (Мк. 3:4). Вопросы, так ска­зать, рито­ри­че­ские — делать должно, но делать добро. Это делал прежде всего Хри­стос. Делал, про­дол­жая дело Сво­его Отца (Ин. 5:17). Ведь совер­шен­ство и кра­сота, при­су­щие миру после шести дней тво­ре­ния (“и вот, хорошо весьма” — Быт. 1:31), после гре­хо­па­де­ния были осквер­нены и изуро­до­ваны злом — стра­да­ни­ями, болез­нями и смер­тью. Хри­стос же совер­шал свои дела исце­ле­ния часто именно в суб­боту — чтобы ука­зать, в чем смысл Его слу­же­ния: “осво­бо­дить” (Лк. 12:13) тво­ре­ние Божие.

Во-вто­рых, хри­сти­ане — это народ, празд­ну­ю­щий “нового жития, веч­ного, начало”, вос­си­яв­шее из гроба вос­кре­се­ния в день вось­мой, то есть день после Суб­боты. Это под­чер­ки­вают все четыре еван­ге­ли­ста, начи­ная свои вос­крес­ные сви­де­тель­ства (Мф. 28:1; Мк. 16:1; Лк. 24:1; Ин. 20:1). День вось­мой — это пер­вый день сле­ду­ю­щей недели, но он вне недели, потому что он — пред­вку­ше­ние веч­но­сти, Нового тво­ре­ния и Цар­ства Божия. Его почи­та­ние невоз­можно без дня седь­мого, как Новый Завет невоз­мо­жен без Ветхого.

Таким обра­зом, отно­ше­ние к суб­боте в хри­сти­ан­ской Церкви такое же, как к Вет­хому Завету. Это осо­бый день, о чем сви­де­тель­ствует, напри­мер, тот факт, что в Вели­ком посту это день, отме­чен­ный, как и день вос­крес­ный, пол­ной Литур­гией и при­оста­нов­кой поста в бого­слу­жеб­ном смысле»[244].

Свя­щен­ник Михаил Шпо­лян­ский добав­ляет: «Вос­кре­се­нье не заме­няет суб­боту, но испол­няет ее. По уче­нию Церкви, чело­век при­зван жить в “вось­мом дне” тво­ре­ния, быть сора­бот­ни­ком Творцу в обу­стра­и­ва­нии мира. Однако это пред­на­зна­че­ние не было чело­ве­ком испол­нено; более того, отпав от Бога, чело­век обру­шил в без­дну и весь мир, иска­зил его до неузна­ва­е­мо­сти. Чело­век пере­стал быть “сора­бот­ни­ком” в тво­ре­нии, “день вось­мой” закрылся; оста­лась лишь надежда, тре­пет­ное ожи­да­ние на пороге — почи­та­ние “дня седь­мого”, суб­боты. Только Крест­ная жертва Спа­си­теля вер­нула чело­веку воз­мож­ность пол­ноты бого­об­ще­ния, воз­мож­ность вновь войти в “день вось­мой”. И день этот, День Гос­по­день, день Вос­кре­се­ния, вторгся в сед­мицу дней и занял в ней осо­бое, выхо­дя­щее за пре­делы нашего мира — вось­мое! — место. Вос­кре­се­нье стало не только пер­вым как в иудей­ской сед­мице, днем недели, но одно­вре­менно и вось­мым, завер­ша­ю­щим: ново­за­вет­ной суб­бо­той Гос­поду. Восемь в семи! В этом сокры­том для мир­ской логики пони­ма­нии — “для Иудеев соблазн, а для Елли­нов безу­мие” (1 Кор. 1:23) логика веч­ной жизни, логика ангель­ских миров, логика Пре­свя­той Троицы. <…>

День вос­крес­ный — еже­не­дель­ное вос­про­из­ве­де­ние вели­чай­шего собы­тия миро­вой исто­рии — Вос­кре­се­ния Спа­си­теля, и при­сут­ствие наше на вос­крес­ной литур­гии есть уча­стие в Вос­кре­се­нии»[245].

В заклю­че­ние раз­го­вора о чет­вер­той запо­веди при­ве­дем слова В. Н. Лос­ского, в кото­рых про­сле­жи­ва­ется нераз­рыв­ная связь между пер­вым днем тво­ре­ния и днем вос­крес­ным: «Так встре­ча­ются в еди­ной тайне день пер­вый и день вось­мой, сов­па­да­ю­щие в дне вос­крес­ном. Ибо это одно­вре­менно и пер­вый и вось­мой день недели, день вхож­де­ния в веч­ность. Семи­днев­ный цикл завер­ша­ется Боже­ствен­ным покоем суб­бот­него дня; за ним — пре­дел этого цикла — вос­кре­се­нье, день сотво­ре­ния и вос­со­зда­ния мира. “Вос­кре­се­ния день”, как “вне­зап­ность” веч­но­сти, как день пер­вой и послед­ней грани. Раз­ви­вая идеи Алек­сан­дрий­ской школы, Васи­лий Вели­кий под­чер­ки­вает, что перед этой тай­ной вос­крес­ного дня не сле­дует пре­кло­нять колена: в этот день мы не рабы, под­власт­ные зако­нам вре­мени; мы сим­во­ли­че­ски вхо­дим в Цар­ство, где спа­сен­ный чело­век стоит “во весь свой рост”, участ­вуя в сынов­стве Вос­крес­шего»[246].

Пятая заповедь

Почи­тай отца тво­его и мать твою, (чтобы тебе было хорошо и) чтобы про­дли­лись дни твои на земле, кото­рую Гос­подь, Бог твой, дает тебе (Исх. 20:12).

Дан­ная запо­ведь, как и запо­ведь о почи­та­нии суб­боты, дана в поло­жи­тель­ном ключе, без отри­ца­тель­ной частицы «не». С нее же начи­на­ется группа из сле­ду­ю­щих шести запо­ве­дей, кото­рые регу­ли­руют отно­ше­ния между людьми.

Если пер­вые четыре запо­веди обычно вос­при­ни­ма­ются совре­мен­ным чело­ве­ком в боль­шей или мень­шей сте­пени как новость, то сле­ду­ю­щие шесть — как нечто само собой разу­ме­ю­ще­еся или хотя бы как понят­ный нам идеал. Тем не менее в каж­дой из запо­ве­дей заклю­чена такая духов­ная глу­бина, что мы часто об этом даже не подозреваем…

Еще с ран­него дет­ства мы осо­знаем зна­чи­мость мамы и папы в своей жизни. И чем ребе­нок меньше, тем больше для него роди­тели — это все! Но, будучи абсо­лют­ной во мла­ден­че­стве, потреб­ность в роди­те­лях с годами умень­ша­ется. Ино­гда, к сожа­ле­нию, она исче­зает совсем. Однако в нор­маль­ном слу­чае для чело­века роди­тели — свя­тыня, в каком бы он воз­расте ни нахо­дился. Жизнь нас может рас­ки­дать по всему свету, но мисти­че­ская связь с роди­те­лями оста­ется. Неда­ром мать все­гда почув­ствует, если что-то про­изо­шло с ее ребен­ком, нахо­дя­щимся даже на дру­гом конце Зем­ного шара. И дети, давно выле­тев­шие из роди­тель­ского гнезда, все равно ощу­щают незри­мое при­сут­ствие роди­те­лей в своей жизни. Навсе­гда самым люби­мым голо­сом для нас оста­нется голос матери, а самым люби­мым запа­хом — ее запах. Через при­кос­но­ве­ния мамы еще в род­доме мы полу­чаем пер­вый в нашей жизни опыт любви. Ощу­ще­ние защи­щен­но­сти и спо­кой­ствия, кото­рые мы испы­ты­ваем, сидя на силь­ных и любя­щих руках отца, на всю жизнь оста­нется иде­а­лом нашего душев­ного состо­я­ния. И хотя бы по этой при­чине совер­шенно есте­ственно испы­ты­вать к роди­те­лям как мини­мум почте­ние, а в нор­маль­ном слу­чае — насто­я­щую любовь.

Роди­тели дали нам жизнь — в био­ло­ги­че­ском, педа­го­ги­че­ском, духов­ном, мате­ри­аль­ном и любом дру­гом смысле. Они жили ради нас, воз­можно, и сей­час живут, а зна­чит, тоже ради нас. Поэтому отно­ситься к ним без долж­ного почте­ния по мень­шей мере неблагодарно.

И наши соб­ствен­ные дети тоже смот­рят на нас, на наше отно­ше­ние к роди­те­лям. И делают для себя выводы. Потом они будут отно­ситься к нам так же, как мы отно­симся сей­час к нашим папам и мамам. Зна­чит, если мы не хотим уме­реть забы­тыми и бро­шен­ными нашими детьми, мы должны со всей ответ­ствен­но­стью под­хо­дить к этому вопросу и не допус­кать непо­чти­тель­ного отно­ше­ния к своим родителям.

Суще­ствует еще один крайне важ­ный аспект этой темы. С ран­него дет­ства роди­тели для нас — без­услов­ный при­мер во всем. Несмотря на то что у каж­дого ребенка уже свой харак­тер, мы впи­ты­ваем от папы и мамы бук­вально все: от вку­со­вых пред­по­чте­ний до рели­ги­оз­ного опыта. И именно послед­нее фор­ми­рует у нас уже соб­ствен­ный духов­ный фун­да­мент, явля­ю­щийся осно­вой нашего отно­ше­ния ко всему миру и к роди­те­лям в том числе. Про­ис­хо­дит два вза­и­мо­до­пол­ня­ю­щих друг друга про­цесса: с одной сто­роны, почи­тая роди­те­лей и все­цело дове­ряя им, мы полу­чаем от них духов­ную основу нашего бытия, что в свою оче­редь при­во­дит нас к еще боль­шему дове­рию и тре­пет­ному отно­ше­нию к папе и маме.

Однако когда мы гово­рим о любви, то под­ра­зу­ме­ваем, что почи­та­ние — неотъ­ем­ле­мая сто­рона любви. Но любовь — апо­гей чело­ве­че­ского состо­я­ния. И, как бы мы ни утвер­ждали, что любим своих детей, супру­гов и роди­те­лей, на самом деле мы всю жизнь будем учиться любить. Что же каса­ется духов­ной подо­плёки дан­ного вопроса, то почи­та­ние роди­те­лей явля­ется необ­хо­ди­мым (а доста­точ­ным —  любовь) усло­вием сохра­не­ния духов­ной пре­ем­ствен­но­сти и целост­но­сти семьи. И не только семьи, но и обще­ства. «Почи­та­ние роди­те­лей здесь, в кон­тек­сте исто­рии заклю­че­ния Завета, выдви­га­ется не про­сто как усло­вие тво­его бла­го­по­лу­чия и дол­го­ле­тия. Это и залог един­ства и пре­ем­ства народа Божия не только сей­час, в насто­я­щий момент, но и через поко­ле­ния и века в его вер­но­сти Завету»[247].

В Женев­ской учеб­ной Биб­лии гово­рится: «Эта запо­ведь… явля­ется уни­каль­ной среди всех Десяти Запо­ве­дей. Почи­та­ние отца и матери, пови­но­ве­ние им детей явля­ются источ­ни­ком бла­го­ден­ствия отдель­ных семей, целых поко­ле­ний и всего народа Божьего. Креп­кие своей нрав­ствен­ной свя­зью и духов­ной общ­но­стью, такие семьи не только сохра­нят себя от рас­пада, но и созда­дут проч­ное, дол­го­веч­ное обще­ство. Рас­пад семьи — при­знак близ­кой гибели всего народа, и, напро­тив, проч­ная семья — залог незыб­ле­мо­сти обще­ства»[248]. Под пови­но­ве­нием детей здесь под­ра­зу­ме­ва­ется ско­рее искрен­нее дове­рие, чем бес­пре­ко­слов­ное и без­дум­ное под­чи­не­ние. Что же каса­ется роли семьи как цемен­ти­ру­ю­щего фак­тора обще­ства, то даже в совет­ские вре­мена был попу­ля­рен лозунг: «Семья — ячейка обще­ства!» Ком­му­ни­сты пре­красно осо­зна­вали цен­ность шести послед­них запо­ве­дей Дека­лога, в том числе запо­веди о почи­та­нии роди­те­лей. Однако целе­на­прав­ленно пре­не­бре­гали пер­выми четырьмя запо­ве­дями и впали в неисто­вое идолопоклонство.

Воз­можно, кто-то уви­дит про­ти­во­ре­чие между боже­ствен­ным обе­то­ва­нием «Потому оста­вит чело­век отца сво­его и мать свою и при­ле­пится к жене своей; и будут (два) одна плоть» (Быт. 2:24) и запо­ве­дью Дека­лога «Почи­тай отца тво­его и мать твою…» (Исх. 20:12). На самом деле здесь нет ника­кого анта­го­низма. Как ска­зано в Книге Еккле­си­а­ста, «всему свое время, и время вся­кой вещи под небом» (Еккл. 3:1). Поки­нуть роди­тель­ский дом — совсем не зна­чит пере­стать почи­тать роди­те­лей. Про­сто почи­та­ние при­мет иные формы. Мы будем реже видеться, но в какой-то сте­пени эту потерю можно вос­пол­нить теле­фо­ном. Зато какими дол­го­ждан­ными будут встречи! Мы будет про­дол­жать забо­титься о роди­те­лях, пусть не посто­янно нахо­дясь рядом, но орга­ни­зуя свою жизнь так, чтобы мак­си­мально полно реа­ли­зо­вать ради этой цели все свои воз­мож­но­сти. В любом слу­чае, как бы далеко мы от роди­те­лей ни жили, если мы дей­стви­тельно их истинно почи­таем, они все­гда это почув­ствуют. К тому же фразу «оста­вит чело­век отца сво­его и мать свою» совсем необя­за­тельно вос­при­ни­мать бук­вально. Здесь речь идет в первую оче­редь об изме­не­нии ста­туса чело­века. Когда я ста­нов­люсь мужем (или женой), я уже не столько сын (или дочь), сколько муж (или жена). Но я не дол­жен забы­вать, что все равно оста­юсь сыном (или доче­рью). Лишь бережно сохра­нив неж­ные отно­ше­ния с роди­те­лями, я смогу постро­ить истин­ные отно­ше­ния с супру­гом и детьми, где не будет вос­кли­ца­ний вроде «Выби­рай! Или я, или твоя мама!», но будет царить гар­мо­ния и взаимопонимание.

Свя­щен­ник Михаил Шпо­лян­ский делает вывод: «Таким обра­зом, созна­тельно выпол­няя запо­ведь о почи­та­нии роди­те­лей, мы не только испол­няем усло­вие Божи­его обе­то­ва­ния, но и мисти­че­ски орга­ни­зу­емся как часть системы Спа­се­ния, вос­ходя в ней от малого к вели­кому. И вели­кое позна­ётся в малом, и достой­ные отно­ше­ния с зем­ным отцом сози­дают усло­вия лич­ност­ных отно­ше­ний с Отцом Небес­ным. А ведь только эти отно­ше­ния реа­ли­зуют основ­ный прин­цип хри­сти­ан­ства — любовь. Таков выс­ший смысл пятой запо­веди»[249].

Шестая заповедь

Не уби­вай (Исх. 20:13).

При всей кажу­щейся оче­вид­но­сти этой запо­веди нас ждет здесь немало открытий.

Нач­нем с того, что о страш­ном грехе убий­ства Бог пре­ду­пре­ждал чело­века с самого начала его жизни после гре­хо­па­де­ния. Мы читаем об этом на пер­вых стра­ни­цах Биб­лии: «И при­з­рел Гос­подь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не при­з­рел. Каин сильно огор­чился, и поникло лице его. И ска­зал Гос­подь (Бог) Каину: почему ты огор­чился? и отчего поникло лице твое? Если дела­ешь доб­рое, то не под­ни­ма­ешь ли лица? а если не дела­ешь доб­рого, то у две­рей грех лежит; он вле­чет тебя к себе, но ты гос­под­ствуй над ним» (Быт. 4:4–7).

В при­ве­ден­ном отрывке опи­сана предыс­то­рия разыг­рав­шейся впо­след­ствии тра­ге­дии — убий­ства Каи­ном Авеля, сво­его род­ного брата. Бог видит чистоту сердца Авеля и тем­ные помыслы Каина. Поэтому Бог «на Каина и на дар его не при­з­рел», то есть не при­нял. Но Каин, вме­сто того чтобы сде­лать долж­ные выводы из этой ситу­а­ции и что-то изме­нить в себе и в своем отно­ше­нии к Богу, окру­жа­ю­щему миру и сво­ему брату, решает устра­нить «сопер­ника» — Авеля. Бог пыта­ется обра­зу­мить Каина, обра­щая его вни­ма­ние на то, что чело­век в силах совла­дать с самым силь­ным иску­ше­нием: «У две­рей грех лежит; он вле­чет тебя к себе, но ты гос­под­ствуй над ним». Каин, однако, не хочет слы­шать Бога. И про­ис­хо­дит пер­вое на Земле убийство…

Но даже после этой тра­ге­дии Бог сразу не нака­зы­вает Каина, Он спра­ши­вает: «И ска­зал Гос­подь (Бог) Каину: где Авель, брат твой? Он ска­зал: не знаю; разве я сто­рож брату моему?» (Быт. 4:9). Бог не пыта­ется, как и в слу­чае с Ада­мом в раю, уточ­нить место­по­ло­же­ние Авеля. Сво­ими сло­вами Бог хочет про­бу­дить в Каине чув­ство рас­ка­я­ния. Однако Каин не про­сто не рас­ка­и­ва­ется, но даже дер­зит Богу: «Разве я сто­рож брату моему?» В резуль­тате земля, и так чудо­вищно постра­дав­шая по вине пер­вого греха чело­века, еще и ста­но­вится обаг­рен­ной невин­ной чело­ве­че­ской кро­вью. Бог под­во­дит итог: «И ска­зал (Гос­подь): что ты сде­лал? голос крови брата тво­его вопиет ко Мне от земли; и ныне про­клят ты от земли, кото­рая отверзла уста свои при­нять кровь брата тво­его от руки твоей; когда ты будешь воз­де­лы­вать землю, она не ста­нет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнан­ни­ком и ски­таль­цем на земле» (Быт. 4:10–12).

Но на убий­стве Авеля чело­ве­че­ство не останавливается…

Запо­ведь «не уби­вай» совер­шенно логично выте­кает из при­зна­ния недо­ступ­но­сти для чело­века сферы вли­я­ния Бога. Смерть чело­века, как и его рож­де­ние, по боль­шому счету вели­кая тайна, сокры­тая от чело­ве­че­ского созна­ния. Рож­де­ние (воз­можно даже — начало жизни плода после зача­тия) есть акт не столько био­ло­ги­че­ский, сколько духов­ный. Даже при­ни­мая во вни­ма­ние то, что буду­щие папа и мама ребенка имеют к этому про­цессу неко­то­рое отно­ше­ние, про­цесс появ­ле­ния малень­кого чело­века на свет Божий навсе­гда оста­нется таин­ством, так как здесь самым непо­сред­ствен­ным обра­зом участ­вует Бог. Вспом­ним «И создал Гос­подь Бог чело­века из праха зем­ного, и вду­нул в лице его дыха­ние жизни, и стал чело­век душею живою» (Быт. 2:7). Но мы знаем, что после гре­хо­па­де­ния чело­век стал появ­ляться на свет не только с радо­стью, но и болью: «[Бог] жене ска­зал: умно­жая умножу скорбь твою в бере­мен­но­сти твоей; в болезни будешь рож­дать детей…» (Быт. 3:16).

Чело­век гре­хом открыл дверь в свою жизнь мно­же­ству немо­щей и несо­вер­шенств. Поэтому мы вынуж­дены при­ме­нять все могу­ще­ство совре­мен­ной меди­цины, помо­гая про­цессу дето­рож­де­ния. Однако вме­ши­ваться чело­веку в этот про­цесс можно лишь в той сте­пени, в какой это поз­во­лено ему Богом. На сей счет суще­ствует даже офи­ци­аль­ный доку­мент: «Основы соци­аль­ной кон­цеп­ции Рус­ской Пра­во­слав­ной Церкви», где обо­зна­чена пози­ция Церкви по отно­ше­нию к раз­лич­ным сфе­рам жизни обще­ства, в том числе на тему «Про­блемы био­э­тики»[250].

Итак, рож­де­ние чело­века, взы­ва­ние его к бытию — акт сакра­мен­таль­ный, несу­щий в себе боже­ствен­ную тайну и явля­ю­щийся резуль­та­том синер­гии Бога и чело­века. А смерть — явле­ние, прямо про­ти­во­по­лож­ное рож­де­нию, про­ти­во­есте­ствен­ное для чело­века, в момент его созда­ния не замыс­лен­ное Богом, тем более явля­ется для нас тай­ной! И право рас­по­ря­жаться ею — исклю­чи­тельно пре­ро­га­тива Бога.

Жизнь дана чело­веку Богом как выс­шая цен­ность, в тече­ние кото­рой чело­век может себя про­явить как лич­ность, как сора­бот­ник Богу. После смерти, когда душа и тело раз­лу­ча­ются друг с дру­гом, от чело­века оста­ется только бес­смерт­ная душа. Тело же истле­вает. И это уже не чело­век. Конечно, все­об­щее вос­кре­се­ние мерт­вых про­изой­дет в день Слав­ного Вто­рого При­ше­ствия Иисуса Хри­ста, когда все усоп­шие вос­ста­нут — каж­дый в новом теле. Но самое глав­ное в этом вопросе то, что Бог не замыс­лил смерти как неиз­беж­ного этапа чело­ве­че­ского суще­ство­ва­ния. Только в тече­ние своей жизни чело­век может реа­ли­зо­вать свой потен­циал бого­по­до­бия. После смерти он ничего уже не смо­жет изме­нить — ни в своей судьбе, ни в окру­жа­ю­щем мире. Поэтому втор­гаться в боже­ствен­ный план с целью сокра­тить жизнь чело­века, кото­рый есть венец тво­ре­ния, — откро­вен­ное безумие.

Однако нельзя рас­смат­ри­вать явле­ние убий­ства исклю­чи­тельно в виде лише­ния био­ло­ги­че­ской жизни. Любое вме­ша­тель­ство в жизнь чело­века, сокра­ща­ю­щее его жизнь или (и) дела­ю­щее ее менее пол­но­цен­ной, можно в опре­де­лён­ном смысле при­рав­нять к греху убий­ства. Ведь даже когда чело­век поги­бает от огне­стрель­ного ране­ния в жиз­ненно важ­ный орган, он не уми­рает мгно­венно — про­хо­дит какое-то, пусть и очень малое, время до момента смерти. Почему же тогда выстрел в чело­века мы счи­таем поку­ше­нием на убий­ство, а мед­лен­ное его умерщ­вле­ние любым дру­гим спо­со­бом — нет?

Но раз­ру­шать чело­века можно не только на физи­че­ском, но и на душев­ном, и самое страш­ное — духов­ном уровне. При­ме­ров тому, к сожа­ле­нию, мно­же­ство: от баналь­ного небре­же­ния к чело­веку и рав­но­ду­шия к его судьбе до раня­щего его душу слова и при­чи­не­ния ему хотя бы какого-нибудь вреда. Юри­ди­че­ски далеко не все такие дей­ствия ква­ли­фи­ци­ру­ются как пре­ступ­ле­ние Уго­лов­ным или Граж­дан­ским кодек­сом. Тем не менее они могут иметь самые печаль­ные послед­ствия, а зна­чит, имеют непо­сред­ствен­ное отно­ше­ние к нашей теме. Свя­щен­ник Михаил Шпо­лян­ский пишет: «А ведь тако­вое “убий­ство в сердце” — явле­ние самое рас­про­стра­нен­ное. И беда в том, что чаще всего с гре­хом убий­ства его никак не отож­деств­ляют. Спро­сишь, бывает, на испо­веди: “В чем гре­шен пред Гос­по­дом?” и слы­шишь: “Да ничего такого, никого не убил, не огра­бил”. При этом ближ­него поедом ест, зло­па­мят­ность в сердце лелеет, в людях только пло­хое заме­чает и греха во всем том не видит»[251].

Заду­ма­емся над тем, что почти все­гда в бли­жай­шие дни после смерти чело­века мы ловим себя на мысли: «Эх, ну зачем я тогда его оби­дел?» или «Почему же я в тот день не при­шел к нему, не под­дер­жал его?!» Такие вопросы явля­ются не про­сто эмо­ци­о­наль­ным актом само­би­че­ва­ния. Вполне воз­можно, что я начи­наю осо­зна­вать: своим без­дей­ствием или, того хуже, каким-то нега­тив­ным дей­ствием реально сокра­тил чело­веку его бес­цен­ное время жизни.

Про­блема гораздо шире, чем может пока­заться на пер­вый взгляд. Нынеш­нее состо­я­ние циви­ли­за­ции за вполне бла­го­при­стой­ным фаса­дом может скры­вать опас­ней­шие для чело­века явле­ния. Напри­мер, я рабо­таю в ранге одного из руко­во­ди­те­лей на каком-то пред­при­я­тии, выпус­ка­ю­щем про­дукты пита­ния. И пре­красно знаю, что в каче­стве ингре­ди­ен­тов мы исполь­зуем в боль­шом коли­че­стве вред­ные для здо­ро­вья чело­века веще­ства, чтобы уве­ли­чить срок хра­не­ния товара и при­дать ему более при­вле­ка­тель­ный вид. Само собой, делаем это созна­тельно, в первую оче­редь думая о при­были. Никто на пред­при­я­тии нико­гда не при­об­ре­тет выпус­ка­е­мый нами про­дукт, зная его состав. И если я при­ни­маю эти «усло­вия игры», навя­зан­ные мне руко­вод­ством, то фак­ти­че­ски участ­вую в про­лон­ги­ро­ван­ном акте мед­лен­ного убий­ства (будем назы­вать вещи сво­ими име­нами) мно­же­ства людей. Однако я могу попы­таться что-то сде­лать, чтобы про­дук­ция стала более без­опас­ной, невзи­рая на угрозу уволь­не­ния. А если к моим пред­ло­же­ниям гене­раль­ный дирек­тор не при­слу­ша­ется, то всё-таки чест­нее будет уво­литься, чем про­дол­жать кор­мить людей про­дук­том, от кото­рого больше вреда, чем пользы.

В рас­смат­ри­ва­е­мой теме есть еще один важ­ный момент. Жизнь — это не только и даже не столько био­ло­ги­че­ское суще­ство­ва­ние орга­низма, сколько духов­ное бытие. Важна не только дли­тель­ность жизни, но и ее напол­не­ние. Зна­чит, наше созна­тель­ное втор­же­ние в чужую жизнь с целью нане­се­ния ущерба ее духов­ной состав­ля­ю­щей — не менее страш­ный акт, чем лише­ние био­ло­ги­че­ской жизни.

С дру­гой сто­роны, мы пре­красно знаем, что живем в мире, несу­щем на себе тяж­кие послед­ствия греха. Вокруг про­ис­хо­дят посто­ян­ные кон­фликты, как между отдель­ными людьми, так и между госу­дар­ствами. Ино­гда это выли­ва­ется в воен­ное про­ти­во­сто­я­ние. Мы знаем исто­рию нашего госу­дар­ства, в част­но­сти какой ценой нам доста­лась наша неза­ви­си­мость, да и сама жизнь в этой стране. Взять хотя бы новей­шую исто­рию. Во всей Рос­сии не най­дется семьи, кото­рая бы не постра­дала во время Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны. По уточ­нен­ным дан­ным (воз­можно, неокон­ча­тель­ным), в ней погибло 27 мил­ли­о­нов наших сооте­че­ствен­ни­ков. Наши отцы, деды и пра­деды с ору­жием в руках отсто­яли наши жизни. Все они — насто­я­щие герои, перед кото­рыми мы пре­кло­ня­емся. Но они были на фронте с ору­жием в руках, а зна­чит, были вынуж­дены уби­вать… Мы также знаем, что свя­щен­ники бла­го­слов­ляют воен­ных — защит­ни­ков нашего оте­че­ства, людей, кото­рые уби­вают про­фес­си­о­нально. Как же все это согла­су­ется с шестой заповедью?

Пра­во­слав­ная Цер­ковь отно­сится в таких слу­чаях к факту лише­ния жизни как к вынуж­ден­ной, исклю­чи­тель­ной мере, когда ничто дру­гое уже не спо­собно нас защи­тить. Опять нам здесь помо­жет доку­мент «Основы соци­аль­ной кон­цеп­ции Рус­ской Пра­во­слав­ной Церкви». В главе VIII «Война и мир» мы читаем: «Неся людям бла­гую весть при­ми­ре­ния (Рим. 10:15), но нахо­дясь в “мире сем”, кото­рый пре­бы­вает во зле (1 Ин. 5:19) и испол­нен наси­лия, хри­сти­ане невольно стал­ки­ва­ются с жиз­нен­ной необ­хо­ди­мо­стью участ­во­вать в раз­лич­ных бра­нях. При­зна­вая войну злом, Цер­ковь все же не вос­пре­щает своим чадам участ­во­вать в бое­вых дей­ствиях, если речь идет о защите ближ­них и вос­ста­нов­ле­нии попран­ной спра­вед­ли­во­сти. Тогда война счи­та­ется хотя и неже­ла­тель­ным, но вынуж­ден­ным сред­ством»[252]. Далее дела­ется крайне важ­ное заме­ча­ние: «Одним из явных при­зна­ков, по кото­рому можно судить о пра­вед­но­сти или неспра­вед­ли­во­сти вою­ю­щих, явля­ются методы веде­ния войны, а также отно­ше­ние к плен­ным и мир­ному насе­ле­нию про­тив­ника, осо­бенно детям, жен­щи­нам, ста­ри­кам. Даже защи­ща­ясь от напа­де­ния, можно одно­вре­менно тво­рить вся­че­ское зло и в силу этого по сво­ему духов­ному и мораль­ному состо­я­нию ока­заться не выше захват­чика. Война должна вестись с гне­вом пра­вед­ным, но не со зло­бою, алч­но­стью, похо­тью (1 Ин. 2:16) и про­чими порож­де­ни­ями ада. <…>

В ико­но­гра­фии свя­того Геор­гия Побе­до­носца чер­ный змий попи­ра­ется копы­тами коня, кото­рый все­гда изоб­ра­жа­ется ярко-белым. Этим наглядно пока­зы­ва­ется: зло и борьба с ним должны быть абсо­лютно раз­де­лены, ибо, борясь с гре­хом, важно не при­об­щиться к нему. Во всех жиз­нен­ных ситу­а­циях, свя­зан­ных с необ­хо­ди­мо­стью при­ме­не­ния силы, сердце чело­века не должно ока­зы­ваться во вла­сти недоб­рых чувств, род­ня­щих его с нечи­стыми духами и упо­доб­ля­ю­щих им. Лишь победа над злом в своей душе откры­вает чело­веку воз­мож­ность спра­вед­ли­вого при­ме­не­ния силы.

Такой взгляд, утвер­ждая в отно­ше­ниях между людьми гла­вен­ство любви, реши­тельно отвер­гает идею непро­тив­ле­ния злу силою. Нрав­ствен­ный хри­сти­ан­ский закон осуж­дает не борьбу со злом, не при­ме­не­ние силы по отно­ше­нию к его носи­телю и даже не лише­ние жизни в каче­стве послед­ней меры, но злобу сердца чело­ве­че­ского, жела­ние уни­же­ния и поги­бели кому бы то ни было»[253]. Свя­щен­ник Михаил Шпо­лян­ский добав­ляет: «По сути дела водо­раз­дел про­хо­дит не по факту убий­ства как тако­вого, а по тому состо­я­нию души, в кото­ром оно совер­шено»[254]. То есть мы снова воз­вра­ща­емся к вопросу о нашем отно­ше­нии к чело­веку, а не про­сто к внеш­нему воз­дей­ствию на него. Соче­та­ние чело­ве­ко­лю­бия и испол­не­ния воин­ского долга не только воз­можно, но и един­ственно пра­виль­ное с хри­сти­ан­ской точки зре­ния. Пра­во­слав­ная Цер­ковь про­сла­вила в лике свя­тых таких вели­ких вое­на­чаль­ни­ков, как Алек­сандр Нев­ский, Дмит­рий Дон­ской и Фео­дор Ушаков.

Одной из раз­но­вид­но­стей убий­ства также счи­та­ется пред­на­ме­рен­ное пре­ры­ва­ние бере­мен­но­сти, а попро­сту говоря — аборт. Пожа­луй, это самое извра­щен­ная и пато­ло­ги­че­ски низ­кая форма отно­ше­ния чело­века к чело­веку, вер­нее, к кро­шеч­ному и абсо­лютно без­за­щит­ному чело­вечку. Пра­во­слав­ная Цер­ковь верует, что с самого момента зача­тия плод уже все­цело явля­ется чело­ве­ком. Можно только удив­ляться, насколько цинич­ными могут быть попытки части чело­ве­че­ства оправ­дать, а ещё лучше уза­ко­нить акт детоубийства…

Часто пси­хо­ло­гия жизни таких людей сво­дится к при­ми­тив­ному стрем­ле­нию полу­чить в телес­ной бли­зо­сти как можно больше удо­воль­ствия, а воз­ни­ка­ю­щую ино­гда при этом «про­блему» появ­ле­ния «побоч­ного резуль­тата» — зача­тия ребенка — они эле­мен­тарно решают путем аборта. А госу­дар­ство, кстати, это делает еще и за счёт наших нало­гов — по системе ОМС! Хотя, аборты и меди­цин­ским-то обслу­жи­ва­нием назвать нельзя. Какая же здесь меди­цина, если речь идет об убийстве?

При­ве­дем неко­то­рые «доводы» сто­рон­ни­ков абор­тов, даже без­от­но­си­тельно их рели­ги­оз­ной принадлежности.

«Довод» пер­вый: «до дости­же­ния пло­дом воз­раста 20-ти дней (начало фор­ми­ро­ва­ния нерв­ной системы) он ничего не чув­ствует, сле­до­ва­тельно, без­бо­лез­ненно для него можно уда­лить плод из утробы жен­щины». На это можно отве­тить сле­ду­ю­щее. А кто ска­зал, что плод в это время ничего не чув­ствует? Мы еще в 6‑м классе сред­ней школы делали опыты с одно­кле­точ­ными инфу­зо­ри­ями-туфель­ками, у кото­рых тоже вроде бы нет ника­кой нерв­ной системы: капали в их среду рас­твор с солью и наблю­дали в мик­ро­скоп, как они спа­са­ются от этой агрес­сив­ной соля­ной среды, уплы­вая в сто­рону более прес­ной воды. Так что вполне воз­можно, что наука на дан­ном этапе оши­ба­ется, и когда-нибудь потом уче­ные сде­лают вывод, что эмбрион пре­красно все чув­ствует уже с пер­вых секунд сво­его существования.

«Довод» вто­рой: «эмбрион до рож­де­ния явля­ется частью жен­ского орга­низма, сле­до­ва­тельно, только жен­щина (ну и, воз­можно, ещё и муж­чина, с кото­рым была у неё телес­ная бли­зость) вправе решать судьбу плода». Сразу вспо­ми­на­ются слова Тараса Бульбы из одно­имен­ной пове­сти Н. В. Гоголя, когда он в серд­цах крик­нул на сво­его сына: «Я тебя поро­дил, я тебя и убью!» Здесь мы опять видим попытку чело­века при­ме­рить на себя все­мо­гу­ще­ство Божие.

Жен­щина пре­красно знает, что внутри нее появи­лась новая жизнь. А пода­тель жизни — только Бог. Зна­чит, и рас­по­ря­ди­тель жизни — тоже только Бог. И если чело­век не желает это пони­мать или при­ни­мать, тогда, конечно, можно делать с пло­дом все, что угодно. Хотя, даже в такой при­ми­тив­ной логике суще­ствует свое про­ти­во­ре­чие: разве есть в чело­веке «лиш­ние» органы? Почему тогда вме­сто плода не отре­зать себе руку или ногу? Даже аппен­дикс, кото­рый одно время было при­нято счи­тать «лиш­ним» отрост­ком и в неко­то­рых стра­нах пла­ни­ро­ва­лось его уда­лять в про­фи­лак­ти­че­ских целях каж­дому чело­веку, нако­нец-то оста­вили в покое, узнав, что он явля­ется важ­ной частью иммун­ной системы чело­века. Но если он все-таки вос­па­лился, тогда при­дется уда­лять. Так же посту­пают и с каким-нибудь еще орга­ном, по при­чине серьез­ной болезни став­шим смер­тельно опас­ным для чело­века (разу­ме­ется, не любым, но без кото­рого воз­можна даль­ней­шая жизнь чело­века). Несо­мненно, уда­ле­нию также под­ле­жат вся­кие ново­об­ра­зо­ва­ния (опу­холи), и то если они опе­ра­бель­ные и не под­да­ются тера­пев­ти­че­скому лече­нию. Уда­ляют только то, что гро­зит чело­веку смер­тью! Но при­чем же здесь плод?! Если, конечно, буду­щий ребе­нок угро­жает даль­ней­шей бес­печ­ной жизни, когда хочется пожить в первую оче­редь для себя-любимой(-ого), тогда «логика» оправ­да­ния аборта здесь есть.

Что же каса­ется науки, на кото­рую очень любят ссы­латься сто­рон­ники абор­тов, то далее при­ве­дем мне­ние учё­ных Мос­ков­ского госу­дар­ствен­ного уни­вер­си­тета им. М. В. Ломо­но­сова — заве­ду­ю­щего кафед­рой эмбрио­ло­гии Био­ло­ги­че­ского факуль­тета, про­фес­сора, док­тора био­ло­ги­че­ских наук В. А. Голи­чен­кова и про­фес­сора кафедры эмбрио­ло­гии, док­тора био­ло­ги­че­ских наук Д. В. Попова: «С точки зре­ния совре­мен­ной био­ло­гии (гене­тики и эмбрио­ло­гии) жизнь чело­века как био­ло­ги­че­ского инди­ви­ду­ума начи­на­ется с момента сли­я­ния ядер муж­ской и жен­ской поло­вых кле­ток и обра­зо­ва­ния еди­ного ядра, содер­жа­щего непо­вто­ри­мый гене­ти­че­ский мате­риал. На всем про­тя­же­нии внут­ри­утроб­ного раз­ви­тия новый чело­ве­че­ский орга­низм не может счи­таться частью тела матери. Его нельзя упо­до­бить органу или части органа мате­рин­ского орга­низма. Поэтому оче­видно, что аборт на любом сроке бере­мен­но­сти явля­ется наме­рен­ным пре­кра­ще­нием жизни чело­века как био­ло­ги­че­ского инди­ви­ду­ума». Этот доку­мент был опуб­ли­ко­ван еще 3 сен­тября 1993 г.[255]

«Довод» тре­тий: «нельзя пло­дить нищету в мало­обес­пе­чен­ных семьях». Во-пер­вых, супру­гам вполне доступно регу­ли­ро­вать свою жизнь таким обра­зом, чтобы убе­речь себя от неожи­дан­ной бере­мен­но­сти. В част­но­сти, сей­час много пред­ла­га­ется про­ти­во­за­ча­точ­ных средств, но глав­ное, чтобы они были неа­бор­тив­ного дей­ствия, то есть не при­чи­няли вред уже опло­до­тво­рив­шейся яйце­клетке. Во-вто­рых, если супруга все же стала непразд­ной, нужно рожать малыша. Ника­ких дру­гих спо­со­бов «выпра­вить ситу­а­цию» здесь быть не может. Бог дальше все упра­вит. А вари­ан­тов, как Он это сде­лает, может быть тысячи. Только верить в Бога нужно по-насто­я­щему. Точно так же, как и в сле­ду­ю­щем варианте.

«Довод» чет­вер­тый: «если стало известно, что ребё­нок родится тяжело боль­ным, инва­ли­дом, то его нельзя обре­кать на муче­ния». Под этим «гуман­ным» соусом пода­ётся также попытка уза­ко­нить эвта­на­зию. И опять вспо­ми­на­ются стра­ницы миро­вой исто­рии. В гит­ле­ров­ской Гер­ма­нии уже пред­при­ни­ма­лись попытки «селек­ции» чело­века, в том числе и через умерщ­вле­ние тяже­ло­боль­ных детей.

Глав­ное, что уже было ска­зано, — только Бог вправе решать — кому и когда уйти из жизни. Мы же должны при­ло­жить мак­си­мум уси­лий, чтобы попы­таться выле­чить любого боль­ного ребенка или хотя бы умень­шить силу его стра­да­ний. Тем более только мы, взрос­лые, вино­ваты в умно­жа­ю­щемся на земле грехе, одним из след­ствий кото­рого явля­ется болезнь. Еще обя­за­тельно нужно пом­нить, что не все­гда болезнь, кажу­ща­яся неиз­ле­чи­мой, явля­ется тако­вой на самом деле. И, слава Богу, далеко не еди­ничны слу­чаи, когда ребе­нок поправ­ля­ется и живет счаст­ливо со сво­ими люби­мыми и любя­щими папой и мамой, хотя им еще в род­доме сове­то­вали от него отка­заться: «Не жилец он у вас…» или на ста­дии бере­мен­но­сти пред­ла­гали сде­лать аборт.

Даже если ребенка невоз­можно выле­чить, мно­гие роди­тели достойно несут по жизни этот крест, даря ребенку всю свою любовь, на какую только спо­собны, тем самым делая его жизнь ярче и инте­рес­нее, где кроме боли и стра­да­ния, есть еще и радость. Есть на земле и про­сто уди­ви­тель­ные люди, кото­рым хочется низко в ноги покло­ниться. Напри­мер, супруги Петр и Ольга Свеш­ни­ковы: «Петя и Оля, двух­мет­ро­вый боро­дач из рок-группы и хруп­кая девочка. пре­зи­ра­ю­щие само слово “бла­го­тво­ри­тель­ность” — длин­ное и пыш­ное, усы­но­вили маль­чика, кото­рому заве­домо оста­лось на Земле лишь несколько лет. Сума­сшед­шие. Леша быстро устает, плохо гово­рит, у него осо­бен­ная походка, раз­ду­тые, камен­ные мышцы ног, по лест­нице он спус­ка­ется только за ручку. Но это если вни­ма­тельно при­смот­реться. На бег­лый же взгляд смерть не явлена ничем. “Но леталь­ный исход неиз­бе­жен, как неиз­бежна вско­ро­сти и инва­лид­ная коляска”, — гово­рит Петя, и я вздра­ги­ваю от того, что Леша стоит рядом, вертя в руках игру­шеч­ную машинку. “Да, мы не педа­ли­руем, но и не скры­ваем от него ничего”. Они ничего не могут с этим поде­лать… Да, есть сдер­жи­ва­ю­щие раз­ви­тие болезни таб­летки, Леша спит в спе­ци­аль­ных фик­си­ру­ю­щих аппа­ра­тах, делает рас­тяжки, носит спе­ци­аль­ную обувь — но этот сла­бый яко­рек уже скоро сорвет тече­нием вре­мени. И чтобы не сойти с ума от этой неиз­беж­но­сти, от того, что маль­чик со стриж­кой ежи­ком, кото­рого ты сам научил гово­рить “папа” и “мама”, неми­ну­емо уйдет раньше, от того, что сын, с кото­рым сей­час так весело стро­ить бар­ри­кады из сту­льев и книж­ных сто­пок, навсе­гда оста­нется малень­ким, — и ты зара­нее это знал, знал! — от этого спа­сти может только одно. Они не оста­нав­ли­ва­ются. Они делают дело. Они не оста­нав­ли­ва­ются. Восемь меся­цев назад на свет появи­лась Даша, ребе­нок с син­дро­мом Дауна, “и ее роди­тели ска­зали, что им стыдно будет гулять с ней на улице”. Свеш­ни­ко­вым не стыдно: вот уже четыре месяца, как Даша — их дочь. “Лягу­шо­но­чек мой!” — Оля не может ото­рваться от ее рас­ко­сых гла­зок и заце­ло­вы­вает —  как будто впрок. Чтобы тоже успеть. Не опоз­дать»[256].

Суще­ствует немало про­из­ве­де­ний искус­ства, посвя­щен­ных теме абор­тов. Очень полезно почи­тать, напри­мер, «Днев­ник нерож­ден­ного ребенка». В Сло­ве­нии есть скульп­тура — про­зрач­ная девочка гла­дит голову своей матери, кото­рая пла­чет, стоя на коле­нях. Так и неро­див­ша­яся дочка как будто про­щает её за этот ужас­ный посту­пок. А в Лат­вии уста­но­вили памят­ник нерож­ден­ным детям — 27 скульп­тур в виде малень­ких детей, кото­рые, свер­нув­шись кала­чи­ком, лежат на земле, как будто спят. Рядом с каж­дым из них —  над­гроб­ная плита и цветы. Почему 27? Именно столько абор­тов, согласно ста­ти­стике, еже­дневно делают в Лат­вии. Можно по-раз­ному отно­ситься к вопросу об эсте­тике таких памят­ни­ков. Однако несо­мненно одно — они напо­ми­нают людям о том, что тво­рится у них под боком, а может быть, и в их соб­ствен­ной жизни.

Еще одной фор­мой убий­ства явля­ется cамо­убий­ство. Это, пожа­луй, самая тра­гич­ная форма убий­ства. Потому что даже после лише­ния жизни дру­гого чело­века убийца может пока­яться, а вот после лише­ния жизни себя ника­кое пока­я­ние невозможно…

Здесь есть еще одна страш­ная черта — жизнь явля­ется для нас самым доро­гим даром Божиим, кото­рый само­убийца фак­ти­че­ски швы­ряет обратно в лицо Бога. И именно по этой при­чине, кото­рая, по сути, явля­ется хулой на Бога, само­убийц не при­нято поми­нать в Церкви. «Посему говорю вам: вся­кий грех и хула про­стятся чело­ве­кам, а хула на Духа не про­стится чело­ве­кам» (Мф. 12:31). Правда, есть одно важ­ное исклю­че­ние — если чело­век покон­чил с собой, нахо­дясь в невме­ня­е­мом состо­я­нии (напри­мер, у него было пси­хи­че­ское забо­ле­ва­ние), то в этом слу­чае необ­хо­димо подать про­ше­ние на имя пра­вя­щего архи­ерея, собрав все меди­цин­ские доку­менты, сви­де­тель­ству­ю­щие о болезни, и, воз­можно, он бла­го­сло­вит цер­ков­ное поми­но­ве­ние этого человека.

Итак, доб­ро­воль­ный уход из жизни — страш­ней­шая вещь. Вспом­ним, что именно таким обра­зом пре­рвал свой зем­ной путь Иуда Иска­риот, пре­дав­ший Хри­ста. Что же дви­гает чело­века к этому шагу в про­пасть? Конечно, люди это делают не от боль­шого сча­стья. Кому-то кажется, что все в жизни плохо или «меня никто не пони­мает», «меня никто не любит, я никому не нужен». С одной сто­роны, дей­стви­тельно окру­жа­ю­щие люди могут невольно (а бывает, что и вполне созна­тельно) под­толк­нуть чело­века к такому поступку. Невольно, когда мы не заме­чаем чужих, часто очень серьез­ных про­блем. Или когда мы оби­жаем чело­века, не дога­ды­ва­ясь, как глу­боко его раним этим. Но, с дру­гой сто­роны, чело­век дол­жен пони­мать, что, как бы ему плохо ни было, в мире най­дется немало людей, кото­рым еще хуже. И они тер­пят! Необ­хо­димо не зацик­ли­ваться на себе, ещё больше куль­ти­ви­руя в себе ощу­ще­ние несча­стья, но попы­таться взгля­нуть на себя со сто­роны. Или после­до­вать заме­ча­тель­ному лозунгу «Воз­не­сись над суе­той!», после чего, вполне воз­можно, появится реше­ние давно мучав­ших про­блем. В конце кон­цов, мы все­гда должны пом­нить, что у каж­дого — свой путь, уго­то­ван­ный нам Богом. И Гос­подь нико­гда не дает чело­веку сверх его сил. Все невзгоды и труд­но­сти нам даются для того, чтобы мы про­шли их достойно.

Кстати, очень пока­за­тельно, что про­цент людей, покон­чив­ших жизнь само­убий­ством, доста­точно высок даже в так назы­ва­е­мых «раз­ви­тых стра­нах». Это гово­рит о том, что про­мыш­лен­ное раз­ви­тие и финан­со­вое бла­го­по­лу­чие мало отра­жа­ются на чело­ве­че­ском ощу­ще­нии сча­стья и вообще не имеют ника­кого отно­ше­ния к поня­тию духов­но­сти. И осо­бенно непро­сти­тельны обще­ству дет­ские и под­рост­ко­вые само­убий­ства. Если тако­вые име­ются, а тем более когда их много, взрос­лым нужно бро­сить все свои «важ­ные» дела и срочно заду­маться над содер­жа­нием своей жизни, кото­рую мы навя­зы­ваем нашим детям. Только мы, взрос­лые, вино­ваты в дет­ских про­бле­мах. И когда гово­рят о «труд­ной» моло­дежи, мы должны вос­при­ни­мать эти слова как настой­чи­вое пред­ло­же­ние посмот­реть на себя в зеркало.

Однако нельзя путать грех само­убий­ства с само­по­жерт­во­ва­нием — подви­гом чело­века, кото­рый, напри­мер, обре­кая себя на неиз­беж­ную смерть, на поле брани доб­ро­вольно засло­нил собой амбра­зуру пуле­мета или напра­вил горя­щий само­лет в колонну вра­же­ских тан­ков. Эти люди, «не щадя живота сво­его», спа­сали дру­гие жизни. Опять же, основа вопроса здесь — духов­ное состо­я­ние чело­века: само­убийца «разо­ча­ро­ван» жиз­нью, людьми, может быть, даже Богом, но чело­ве­че­ский подвиг, наобо­рот, осно­ван на любви к людям, Богу, и, как это ни пара­док­сально, к жизни. Послед­нее, что можно доба­вить, это часто невер­ное наше отно­ше­ние к хищ­ным живот­ным. Они не убийцы. Про­сто одни живот­ные для дру­гих явля­ются пищей. Но такое поло­же­ние вещей, конечно же, ненор­мально. Так не было заду­мано Богом. И нынеш­нее состо­я­ние живот­ного мира — пря­мое след­ствие чело­ве­че­ского гре­хо­па­де­ния. Живот­ные от этого стра­дают и наде­ются на чело­века: «Тварь с надеж­дою ожи­дает откро­ве­ния сынов Божиих, потому что тварь поко­ри­лась суете не доб­ро­вольно, но по воле поко­рив­шего ее, в надежде, что и сама тварь осво­бож­дена будет от раб­ства тле­нию в сво­боду славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь сово­купно сте­нает и мучится доныне» (Рим. 8:19–22).

Однако твар­ный мир дол­жен обре­сти свое совер­шен­ство. Об этом мы читаем, напри­мер, у про­рока Исайи: «Тогда волк будет жить вме­сте с ягнен­ком, и барс будет лежать вме­сте с коз­лен­ком; и теле­нок, и моло­дой лев, и вол будут вме­сте, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с мед­ве­ди­цею, и дете­ныши их будут лежать вме­сте, и лев, как вол, будет есть солому. И мла­де­нец будет играть над норою аспида, и дитя про­тя­нет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей свя­той горе Моей, ибо земля будет напол­нена веде­нием Гос­пода, как воды напол­няют море» (Ис. 11:6–9).

А сей­час мы можем помочь себе в раз­ре­ше­нии этой слож­но­сти в отно­ше­нии к хищ­ни­кам сле­ду­ю­щим спо­со­бом. Вспом­ним, напри­мер, как мы смот­рим по теле­ви­зору какую-нибудь пере­дачу о живот­ных. Вот пока­зы­вают львицу, кото­рая с рас­кры­той пастью мчится за убе­га­ю­щей от нее гра­ци­оз­ной ланью. Нам так ста­но­вится жалко эту лань! Мы гово­рим себе, точ­нее, кри­чим ей в теле­ви­зор: «Быст­рее! Убе­гай!»… Но потом камера пока­зы­вает нам малень­ких голод­ных львят, кото­рым не хва­тает мате­рин­ского молока. И у нас уже совсем дру­гие мысли. Нам ста­но­вится жалко львят. А молоко у львицы будет только тогда, когда она кого-то съест… В общем, нам жалко всех. И это пра­вильно. В мире должна царить гар­мо­ния, а не то, что тво­рится сейчас.

Седьмая заповедь

Не пре­лю­бо­дей­ствуй (Исх. 20:14).

Обычно, когда непо­свя­щен­ный в вопро­сах хри­сти­ан­ской веры чело­век про­из­но­сит эту запо­ведь, он сму­щенно (или, наобо­рот, игриво) улы­ба­ется, под­ра­зу­ме­вая под этой фра­зой похот­ли­вые раз­вле­че­ния «на сто­роне», супру­же­скую измену, адюльтер.

На самом деле эта запо­ведь предо­сте­ре­гает вообще от любых форм пре­да­тель­ства любви, в том числе, разу­ме­ется, от супру­же­ской невер­но­сти и блуда. «Из всего тек­ста Свя­щен­ного Писа­ния оче­видно, что седь­мая запо­ведь, говоря о пре­лю­бо­де­я­нии, под­ра­зу­ме­вает все виды блуд­ных, то есть извра­щен­ных и пато­ло­ги­че­ских состо­я­ний души, все виды под­ло­сти и пре­да­тель­ства в отно­ше­ниях с ближ­ним и с Гос­по­дом»[257].

Тер­мин «блуд» охва­ты­вает очень широ­кий спектр при­ме­ров ущерб­ного и цинич­ного отно­ше­ния к любя­щему меня чело­веку и Богу. Фак­ти­че­ски эту запо­ведь можно пере­ве­сти как «не пере­сту­пай через любовь».

Тема любви, кото­рой про­ни­зано все пра­во­слав­ное бого­сло­вие, но кото­рая часто на началь­ном этапе вос­при­ни­ма­ется абстрактно, в рам­ках раз­го­вора о седь­мой запо­веди обре­тает вполне ося­за­е­мые черты. Правда, в одной песне нам пред­ла­гают: «О любви не говори, — о ней все ска­зано!» — и в чем-то они правы: на эту тему напи­сано такое коли­че­ство серьез­ных книг и создано про­из­ве­де­ний искус­ства, что, каза­лось бы, что тут еще можно доба­вить? Тем не менее есть смысл про­дол­жить и даже раз­вить эту тему, что, кстати, поз­во­ля­ется в той же песне: «А мол­чать не в силах? — Пой!» Спо­соб­но­сти автора этих строк к пению, к сожа­ле­нию, чита­тель здесь не смо­жет оце­нить, поэтому огра­ни­чимся повест­во­ва­тель­ным жанром.

Во всей своей пол­ноте тема любви зву­чит, конечно же, в Новом Завете. И об этом мы будем гово­рить в главе «Нагор­ная про­по­ведь». Но для того, чтобы разо­браться в сути седь­мой запо­веди — «Не пере­сту­пай через любовь», — обойти само поня­тие любовь про­сто невозможно.

Итак, любовь, по боль­шому счету, насто­я­щее таин­ство. Что, соб­ственно, неуди­ви­тельно, так как источ­ни­ком любви явля­ется Сам Бог. И хотя любовь — акт в первую оче­редь духов­ный, в мире вряд ли еще най­дется похо­жее на нее явле­ние, кото­рое имело бы такое же потря­са­ю­щее по кра­соте и неж­но­сти эмо­ци­о­наль­ное напол­не­ние. В насто­я­щей любви тесно пере­пле­та­ются духов­ное вели­чие и самые воз­вы­шен­ные и бла­го­род­ные чувства.

Есть еще одно поня­тие, кото­рое все­гда и везде сопут­ствует любви, будучи нераз­рывно свя­зан­ным с ней. Это — сво­бода. Любовь нико­гда не навя­зы­ва­ется. Я совер­шенно сво­бо­ден про­явить свою любовь к кому-то, а этот кто-то так же сво­бодно может отклик­нуться на нее своей любо­вью. Но моя любовь к кому-то абсо­лютно не обя­зы­вает этого чело­века отве­чать вза­им­но­стью. У меня оста­ется лишь сми­рен­ная надежда, что я буду ода­рен ответ­ным чув­ством. Любовь нельзя тре­бо­вать, ее можно только ждать. Когда люби­мый чело­век не отве­чает мне вза­им­но­стью, я не имею ника­кого права застав­лять его быть со мной, да еще и шан­та­жи­ро­вать: «Если не женишься на мне, я что-нибудь с собой сде­лаю!» Посту­пая таким обра­зом, я рас­пи­сы­ва­юсь в пол­ном непо­ни­ма­нии сущ­но­сти любви. Огра­ни­чи­вая сво­боду выбора чело­века, я дол­жен при­знать, что по- насто­я­щему не люблю его. Плюс ко всему такие мои дей­ствия лишь уро­нят меня в гла­зах этого чело­века, оттолк­нут меня от него. Но все может быть и по-дру­гому, и мой люби­мый отве­тит мне сво­ими пре­крас­ными чув­ствами! Однако этот счаст­ли­вый момент не сле­дует вос­при­ни­мать как само собой разу­ме­ю­ще­еся или, более того, мною спра­вед­ливо заслу­жен­ное. Любовь — это дар. А когда что-то дарят, то не тре­буют вза­мен компенсации.

Когда ты к кому-то исто­ча­ешь любовь, то есте­ственно и неиз­бежно рас­кры­ва­ешься перед этим чело­ве­ком. И если я знаю, что меня кто-то любит, но я не могу отве­тить вза­им­но­стью (допу­стим, люблю дру­гого), я дол­жен пони­мать, насколько бережно и дели­катно нужно посту­пить, чтобы не при­чи­нить боль этому чело­веку. И такое моё отно­ше­ние к нему, как ни странно, тоже будет про­яв­ле­нием насто­я­щей любви, только иной. Но я, как гово­рится, могу быть проще и, ничтоже сум­ня­шеся, небрежно потоп­таться в душе этого чело­века, как слон в посуд­ной лавке. Это и будет назы­ваться «пере­сту­пить через чью-то любовь». Но если я буду высоко ценить отно­ше­ние этого чело­века ко мне, то не поз­волю себе неосто­рож­ными дей­стви­ями при­чи­нить ему стра­да­ние. А уж о попыт­ках спе­ци­ально навре­дить любя­щим нас мы вообще не гово­рим, так как это про­сто за пре­де­лами чело­ве­че­ского разумения.

Тра­ди­ци­онно счи­та­ется, что блуд — это плот­ская связь между холо­стым муж­чи­ной и неза­муж­ней жен­щи­ной, а пре­лю­бо­де­я­ние — телес­ная бли­зость между муж­чи­ной и жен­щи­ной, если хотя бы один из них явля­ется супру­гом дру­гому лицу. И то и дру­гое — оди­на­ково мерзко в очах Божиих. Хотя пре­лю­бо­де­я­ние даже страш­нее, так как нано­сит душев­ные травмы невин­ному супругу.

Как и в слу­чае с убий­ством, здесь важно духов­ное состо­я­ние чело­века, в кото­ром совер­ша­ется грех блуда (или пре­лю­бо­дей­ства). Только что было пока­зано, что пере­сту­пить через любовь можно и без телес­ного кон­такта. Если чело­век пре­не­бре­гает любо­вью супруга и ищет всплеск эмо­ций на сто­роне, он уже пре­лю­бо­дей, если даже он на той самой сто­роне не имел ни с кем телес­ной бли­зо­сти. Ну а если послед­нее всё-таки про­изой­дет, то такое его пове­де­ние будет уже выс­шей точ­кой (точ­нее, низ­шей) в стрем­ле­нии попрать любовь сво­его супруга. Грех совер­ша­ется не в кро­вати, а в сердце чело­ве­че­ском. «Вся­кий, кто смот­рит на жен­щину с вожде­ле­нием, уже пре­лю­бо­дей­ство­вал с нею в сердце своем» (Мф. 5:28). Можно, пре­бы­вая в браке, жить пол­но­цен­ной духов­ной, уди­ви­тельно кра­си­вой душев­ной и радост­ной телес­ной жиз­нью и оста­ваться при этом глу­боко цело­муд­рен­ным чело­ве­ком. А можно, сохра­няя внеш­ние рамки при­ли­чия и даже ана­то­ми­че­скую дев­ствен­ность, мыс­ленно (и не только) пре­да­ваться страш­ному разврату.

Цело­муд­рие — поня­тие не столько физи­че­ское или ана­то­ми­че­ское, сколько духов­ное. Цель­ность духа и муд­рость созна­ния в первую оче­редь должны лежать в его основе.

Явле­ние, про­ти­во­по­лож­ное цело­муд­рию, — раз­врат, то есть раз­во­рот от состо­я­ния любви к пол­ному ее анти­поду. А при­ни­мать он может самые немыс­ли­мые формы: от при­ми­тив­ных до изощ­рен­ных, от телес­ных до духовных.

Ино­гда воз­ни­кает вопрос: «А чем же, соб­ственно, гре­шат люди, кото­рых не свя­зы­вают узы брака, но зато сбли­жают очень тес­ные поло­вые отно­ше­ния? Они-де никого не оби­жают, не пре­дают». Ответ очень про­стой. Эти люди пре­дают бого­дан­ную гар­мо­нию чело­ве­че­ских отно­ше­ний, где физи­че­ская бли­зость, конечно, важ­ная состав­ля­ю­щая, но не глав­ная! Здесь, как и в любом дру­гом деле, гла­вен­ству­ю­щей явля­ется духов­ная сто­рона. Однако ради полу­че­ния ост­рых эро­ти­че­ских ощу­ще­ний чело­век не хочет заду­мы­ваться над послед­стви­ями своих дей­ствий. Запо­ведь «пло­ди­тесь и раз­мно­жай­тесь, и напол­няйте землю» (Быт. 1:28) дана Богом чело­веку в нераз­рыв­ной связи с дру­гой запо­ве­дью: «Оста­вит чело­век отца сво­его и мать свою и при­ле­пится к жене своей…» (Быт. 2:24) — в кото­рой сразу под­чер­ки­ва­ется глу­бо­кое духов­ное един­ство между женой и мужем: «И будут (два) одна плоть. И были оба наги, Адам и жена его, и не сты­ди­лись» (Быт. 2:24–25). В блуде же извра­ща­ются все состав­ля­ю­щие чело­века. На телес­ном уровне чело­век хочет полу­чить удо­воль­ствие ско­рее сам, чем пода­рить его дру­гому. Во всей пол­ноте про­яв­ля­ется эго­изм — анти­под любви. На душев­ном уровне про­ис­хо­дит под­мена истин­ной, свет­лой и глу­бо­кой радо­сти от любви крат­ко­вре­мен­ными и опу­сто­ши­тель­ными эмо­ци­о­наль­ными вспыш­ками сию­ми­нут­ного насла­жде­ния. А на духов­ном уровне тво­рится самое насто­я­щее осквер­не­ние глав­ной свя­тыни всей все­лен­ной — человека.

Еще серьез­нее дело обстоит в слу­чае нару­ше­ния обе­тов вен­чан­ных супру­гов или хотя бы офи­ци­ально заклю­чив­ших брак в госу­дар­ствен­ных орга­нах. Семья есть еди­ный орга­низм. И если один из супру­гов начи­нает жить какой-то отдель­ной жиз­нью, это то же самое, если пра­вая нога будет идти в одном направ­ле­нии, а все осталь­ное тело — в дру­гом. Весь орга­низм от этого будет испы­ты­вать боль, в том числе и пра­вая нога. Когда любя­щие друг друга супруги хотя бы нена­долго раз­лу­ча­ются друг с дру­гом, для них это уже «малень­кая смерть». Вспом­ним зна­ме­ни­тые строки Алек­сандра Кочет­кова из его «Бал­лады о про­ку­рен­ном вагоне»:

Как больно, милая, как странно,
Срод­нясь в земле, спле­тясь ветвями,
Как больно, милая, как странно
Раз­два­и­ваться под пилой.
Не зарас­тёт на сердце рана,
Про­льется чистыми слезами,
Не зарас­тёт на сердце рана —
Про­льется пла­мен­ной смолой…

Что уж гово­рить о состо­я­нии супруга, когда дру­гой сво­ими похот­ли­выми дей­стви­ями созна­тельно раз­ры­вает живое тело семьи. Разве в момент соеди­не­ния двух судеб в одну мы не давали обещаний:

Пока жива, с тобой я буду —
Душа и кровь нераздвоимы,
Пока жива, с тобой я буду —
Любовь и смерть все­гда вдвоем.

В конце кон­цов, поэт нас предостерегает:

…С люби­мыми не расставайтесь!
С люби­мыми не расставайтесь!
С люби­мыми не расставайтесь!
Всей кро­вью про­рас­тайте в них —
И каж­дый раз навек прощайтесь!
И каж­дый раз навек прощайтесь!
И каж­дый раз навек прощайтесь!
Когда ухо­дите на миг!»

А памя­туя слова Евге­ния Евту­шенко «Поэт в Рос­сии — больше, чем поэт»[258] из одно­имен­ного сти­хо­тво­ре­ния, при­слу­ша­емся же к очень цен­ному и муд­рому его совету!

В бого­слов­ском же кон­тек­сте семья — малая цер­ковь. Впер­вые это выра­же­ние мы встре­чаем еще в посла­нии апо­стола Павла к рим­ля­нам: «При­вет­ствуйте При­с­киллу и Акилу, сотруд­ни­ков моих во Хри­сте Иисусе (кото­рые голову свою пола­гали за мою душу, кото­рых не я один бла­го­дарю, но и все церкви из языч­ни­ков), и домаш­нюю их цер­ковь» (Рим. 16:3–4). Семья — бла­го­слов­лен­ный Богом в Таин­стве Вен­ча­ния союз. А «что Бог соче­тал, того чело­век да не раз­лу­чает» (Мф. 19:6). Поэтому любые попытки раз­ру­шить семью или даже про­сто созна­тельно при­чи­нить ей боль — самое насто­я­щее святотатство.

Под­ве­дем итог. Любые формы удо­вле­тво­ре­ния своей похоти — мер­зость перед Богом. Любая форма отре­че­ния от любви — извра­ще­ние. «Не обма­ны­вай­тесь: ни блуд­ники, ни идо­ло­слу­жи­тели, ни пре­лю­бо­деи, ни мала­кии[259], ни муже­лож­ники… Цар­ства Божия не насле­дуют» (1 Кор. 6:9–10). «При­зна­ком заката всех циви­ли­за­ций — Гре­ции, Рима, “бли­ста­тель­ных” монар­хий Европы и т.п. — было бес­ко­неч­ное пре­умно­же­ние всех видов рас­пут­ства; импе­рии под­та­чи­ва­лись съе­дав­шим их изнутри чер­вем блуда, и, каза­лось бы, неру­ши­мые колоссы рас­сы­па­лись в прах. Напро­тив, дух аске­тизма все­гда сопут­ство­вал рас­ту­щей силе и геро­изму. Да, аске­тизм — удел героев духа, а цело­муд­рие и чистота — источ­ник богат­ства любви и сча­стья жизни, ибо вне любви нет сча­стья. Сча­стья в блуде не обре­тешь, стра­стью не насы­тишься»[260].

Восьмая заповедь

Не кради (Исх. 20:15).

Раз­мыш­ле­ния над этой запо­ве­дью нач­нем с того, что обра­тим вни­ма­ние на один неожи­дан­ный факт — в этом мире у чело­века вообще нет ничего сво­его. Все, что он имеет в этой жизни, да и, соб­ственно, сама жизнь даны ему Богом, так ска­зать, во вре­мен­ное поль­зо­ва­ние. Вообще весь мир дан чело­веку Богом для того, чтобы чело­век нежно забо­тился о нем, обла­го­ра­жи­вал его и, в конце кон­цов, при­вел к Богу. В бого­сло­вии гово­рят, что тогда Цер­ковь рас­ши­рится до гра­ниц все­лен­ной или, дру­гими сло­вами, вся все­лен­ная, весь твар­ный мир освя­тится Цер­ко­вью. Все, что мы назы­ваем «своим», имеет к нам отно­ше­ние лишь стольку, поскольку в этом явлена воля Божия. И сколько бы мы ни имели доку­мен­тов, под­твер­жда­ю­щих право соб­ствен­но­сти на что-нибудь, если Богу будет угодно изъ­ять это из нашей жизни, это непре­менно слу­чится. Един­ствен­ное, что может счи­таться исклю­чи­тельно моим, так это соб­ствен­ные грехи, нажи­тые совер­шенно доб­ро­вольно и созна­тельно. И от кото­рых еще не так-то про­сто отде­латься! После смерти в мир иной мы не смо­жем уне­сти ничего, что нас здесь окру­жает, кроме этих гре­хов. Это еще одно под­твер­жде­ние бес­цен­но­сти нашей жизни, в тече­ние кото­рой мы можем очи­ститься от гре­хов­ной скверны.

Но здесь может воз­ник­нуть про­во­ка­ци­он­ный вопрос: «Раз у всех людей нет ни одного соб­ствен­ного пред­мета, так как им все это на время вру­чено Богом, зна­чит, можно про­сто так взять любую понра­вив­шу­юся мне вещь и поль­зо­ваться ею?» Такого рода вопросы явно от лука­вого, сви­де­тель­ство попытки найти оправ­да­ние своим нечи­стым помыс­лам в Источ­нике абсо­лют­ной чистоты, в Боже­ствен­ных зако­нах миро­зда­нья. Крат­кий же ответ таков: «Без спросу — нельзя». Теперь раз­вер­нём ответ.

Несмотря на то что дей­стви­тельно ничего в мире не при­над­ле­жит чело­веку, потому что сам мир и чело­век в нем явля­ются Божи­ими тво­ре­ни­ями, сле­до­ва­тельно, при­над­ле­жа­щими только Богу, Бог имеет Свой про­мы­сел о любой эле­мен­тар­ной частице, не говоря уже о каких-то более круп­ных объ­ек­тах. Свой логос бытия имеет и каж­дый чело­век. Но для реа­ли­за­ции сво­его потен­ци­ала чело­веку в тече­ние жизни необ­хо­димо мно­же­ство раз­лич­ных атри­бу­тов, кото­рыми он себя окру­жает и среди кото­рых живет: от еды и воз­духа до жилища и про­из­ве­де­ний искус­ства. Боже­ствен­ное про­ви­де­ние наде­ляет каж­дого чело­века опре­де­лен­ным «набо­ром», сово­куп­но­стью жиз­нен­ных атри­бу­тов. В раю чело­век, пре­бы­вая в истине, совер­шенно есте­ственно был спо­со­бен опре­де­лить, что́ именно, какие кон­кретно пред­меты вру­чил ему Бог для воз­де­лы­ва­ния Эдем­ского сада. Чело­век также «видел» назна­че­ние и всех дру­гих окру­жав­ших его пред­ме­тов и явле­ний. Соот­вет­ственно, тогда не мог даже в прин­ципе воз­ник­нуть вопрос: «А это чье?»

После гре­хо­па­де­ния чело­век с боль­шим тру­дом нахо­дит в себе те каче­ства, кото­рые были в него зало­жены Богом изна­чально и при­сущи ему онто­ло­ги­че­ски. Это каса­ется в том числе и про­цесса опре­де­ле­ния: что по жизни есть мое, а что — чужое? Люди пере­стали видеть мир в его целост­но­сти и в нераз­рыв­ной связи с Богом. При­шлось чело­ве­че­ству научиться дого­ва­ри­ваться: что, кому, на каких усло­виях и на какой срок при­над­ле­жит. Воз­никло поня­тие «моё» именно в том кон­тек­сте, в кото­ром мы сей­час его вос­при­ни­маем. Но раз уж мы дого­во­ри­лись поде­лить все вокруг (даже участки на Луне), тогда нужно сле­до­вать тем пра­ви­лам, кото­рые помо­гут избе­жать опас­но­сти влезть на чужую тер­ри­то­рию или схва­тить чужой пред­мет. Воз­ник­но­ве­ние этих пра­вил — тоже про­мы­сел Божий о гре­хо­пад­шем чело­веке. Однако, как уже дога­ды­ва­ется чита­тель, в запо­веди «не кради» сокрыт еще и более глу­бо­кий и важ­ный смысл — духовный.

Одним из самых ярких при­ме­ров испол­не­ния вось­мой запо­веди можно счи­тать жизнь пер­вых хри­сти­ан­ских общин, как это опи­сано в Книге Дея­ний Свя­тых Апо­сто­лов: «Все же веру­ю­щие были вме­сте и имели все общее. И про­да­вали име­ния и вся­кую соб­ствен­ность, и раз­де­ляли всем, смотря по нужде каж­дого» (Деян. 2:44–45). Это был самый насто­я­щий, вопло­щен­ный в реаль­ность ком­му­низм. Таким же при­ме­ром апо­гея испол­не­ния запо­веди явля­ется житие Анто­ния Вели­кого (III–IV вв.) — осно­ва­теля мона­ше­ства и пустын­но­жи­тель­ства, зна­ме­ни­того бого­слова, кото­рый, прежде чем уйти в пустыню, про­дал все свое име­ние и раз­дал деньги нищим, сле­дуя сло­вам Хри­ста: «Если хочешь быть совер­шен­ным, пойди, про­дай име­ние твое и раз­дай нищим.; и будешь иметь сокро­вище на небе­сах; и при­ходи и сле­дуй за Мною» (Мф. 19:21). То есть в этих при­ме­рах в ответ на поня­тие «не взять что-то чужое» жиз­нен­ным прин­ци­пом ста­но­вится «отдать все своё».

Чело­век может нако­пить в своей жизни такое коли­че­ство пред­ме­тов, кото­рое намного пре­вы­шает его реаль­ные потреб­но­сти. Но одно­вре­менно с этим он может доб­ро­вольно отка­зы­ваться от того, что ему дей­стви­тельно жиз­ненно необ­хо­димо и что пред­ла­гает ему Бог. Живя без Бога, а зна­чит, поте­ряв жиз­нен­ные ори­ен­тиры, чело­ве­че­ство в боль­шин­стве своем крайне нерав­но­мерно и зача­стую неспра­вед­ливо рас­пре­де­ляет мате­ри­аль­ные цен­но­сти. Всего один про­цент насе­ле­ния вла­деет 99 % цен­но­стей на Земле. Отсюда про­ис­хо­дят раз­лич­ные соци­аль­ные и поли­ти­че­ские ката­клизмы с целью изме­нить сло­жив­шийся поря­док вещей, и не все­гда с целью добиться спра­вед­ли­во­сти, но, воз­можно, для того чтобы откро­венно отобрать что-нибудь у соседа. Вспом­ним, напри­мер, зна­ме­ни­тый боль­ше­вист­ский лозунг «Грабь награб­лен­ное!» Или часто встре­чав­ша­яся пси­хо­ло­ги­че­ская уста­новка совет­ского чело­века: «Раз госу­дар­ство дер­жит меня в полу­ни­щете (на Западе-то вон как живут!), то не грех и ста­щить у него что-нибудь. Страна боль­шая, не обед­неет», — кото­рая слу­жила оправ­да­нием десят­кам тысяч «несу­нов» всего, что только можно было выне­сти за про­ход­ную пред­при­я­тия. Но так или иначе любые попытки при­сво­ить себе что-то чужое явля­ются пря­мым нару­ше­нием запо­веди «не укради».

«Грех — поня­тие абсо­лют­ное, не под­го­ня­е­мое удобно под обсто­я­тель­ства. Как ска­зал герой извест­ного романа, “рыба вто­рой све­же­сти не бывает; рыба бывает или све­жая, или тух­лая”. Могут быть ситу­а­ции, в кото­рых чело­век не может удер­жаться от греха, но не может быть ситу­а­ций, в кото­рых в грехе не нужно каяться»[261]. Кстати, снова можно вспом­нить Иуду Иска­ри­ота, о кото­ром апо­стол Иоанн так и ска­зал: «Иуда Симо­нов Иска­риот… был вор» (Ин. 12:4–6). Иуда так и не рас­ка­ялся в своих пре­ступ­ле­ниях. А неза­вид­ную судьбу вора очень ярко опи­сал один из глав­ных пер­со­на­жей теле­фильма «Место встречи изме­нить нельзя» Ста­ни­слава Гово­ру­хина, сня­того по роману бра­тьев Вай­не­ров «Эра мило­сер­дия»: «Вор дол­жен сидеть в тюрьме!» В Биб­лии же о таких людях ска­зано про­сто и ясно: «Не обма­ны­вай­тесь… ни воры, ни лихо­имцы, ни пья­ницы, ни зло­ре­чи­вые, ни хищ­ники — Цар­ства Божия не насле­дуют» (1 Кор. 6:9‒10).

«Сле­дует осо­знать, что грех воров­ства в основе своей все­гда имеет отказ чело­века от про­мысла Божи­его о его жизни. Это оче­видно: чело­век не удо­вле­тво­ря­ется тем, что ему послал Гос­подь, и хочет “через чер­ный ход” под­гре­сти под себя побо­лее. “Мало­вато будет!” И что же в резуль­тате? Ведь в жизни мы имеем сколько-то добра, но и сколько-то скор­бей (кре­сто­но­ше­ние) — во спа­се­ние, ибо путь на Небо ведет через Гол­гофу. И мера нашей жизни все­гда точно опре­де­лена Богом — опти­маль­ная для нашего блага. Однако если жжет нас огонь неудо­вле­тво­рен­но­сти, а по сути дела — небла­го­дар­но­сти Небес­ному Отцу — то отни­мется у нас и то, что имеем»[262].

Ино­гда кажется: да ведь все кру­гом воруют! Нет, не все. Суще­ствует немало при­ме­ров уди­ви­тель­ной сер­деч­ной чистоты. Более десяти лет назад в СМИ было сооб­ще­ние о том, как одна очень небо­га­тая жен­щина нашла бумаж­ник круп­ного биз­не­смена. В нем лежало несколько тысяч дол­ла­ров и визит­ные кар­точки этого чело­века. Жен­щина позво­нила биз­не­смену и вер­нула ему бумаж­ник со всем его содер­жи­мым. Хозяин бумаж­ника был очень удив­лен таким поступ­ком жен­щины и