Путешествие по Востоку и его научные результаты

Из Киева я выехал 2 числа июля 1887 года и направил свой путь через Одессу в Константинополь. В Одессе, в ожидании парохода, я решился познакомиться с рукописной библиотекой Императорского Новороссийского Университета и в частности с собранием в ней южнославянских рукописей покойного профессора В.И Григоровича. Но из всего небольшого и случайно составленного собрания рукописей¹ для своей цели я нашёл интересным и в научном отношении важным лишь один рукописный Требник болгарского письма XVI в., № 126, в четвёртку, 198 листов, приобретённый Университетом в 1878 году от некоего Полежаева. Требник этот описан мною весьма обстоятельно, а некоторые интересные чины списаны целиком с соблюдением даже особенностей подлинника в письме.

В Константинополь я прибыл 6 числа того же месяца. Так как не предполагал долго останавливаться в Константинополе и спешил как можно скорее начать свои занятия на Афоне, то сейчас же, во приезде в Константинополь, обратился с просьбой в Его Высокопревосходительству, русскому Императорскому послу при Его Величестве, турецком Султане, А.И. Нелидову рекомендовать меня пред Его Святейшеством, вселенским патриархом Дионисием V, для получения от него благословенной грамоты, которую требует карейский афонский кинот от всякого, желающего заниматься в библиотеках афонских монастырей². В ожидании рекомендаций от Его Высокопревосходительства, а потом благословенной грамоты от Его Святейшества в срочного греко-турецкого парохода, один раз в неделю совершающего рейс по линии: Константинополь – Дарданеллы – Афон – Солунь и обратно, прошло около трёх недель. В это время я успел осмотреть некоторые, больше интересные для меня в архитектурном отношении, мусульманские мечети, превращённые из древнехристианских храмов, как например, обе мечети св. Софии (большую и малую), Кахрие-Джамиси, Двенадцати апостолов, св. Ирины, на месте Студийского монастыря и др., а также довольно подробно познакомиться с архитектурой и убранством современных константинопольских храмов в Галате и в разных местах Фанаря. Из библиотек исправно посещал по утрам (с 9–3 часов пополудни) библиотеку иерусалимского подворья³ в Фанаре, где имеется довольно большое собрание рукописей с каталогом, по которому числится в библиотеке 624 номера⁴, весьма обстоятельно составленными начальником русской духовной миссии в Иерусалиме, архимандритом Антонином⁵. Здесь я подробно успел описать 5 евхологиев, 2 типикона и несколько других интересных в литургическом отношении рукописей.

20 июля я приехал на Афон, а с 23 числа начал свои занятия в библиотеке русского Пантелеимоновского монастыря, в котором, благодаря просвещённому содействию известного у вас в России игумена этой свято чтимой обители, архимандрита о. Макария, и неусыпным трудам и заботам многоначитанного и с любовью преданного своему делу библиотекаря о. Матвея, в самое короткое время составлена весьма приличная библиотека рукописей. Мои регулярные занятия здесь были прерваны на время печальным событием в жизни этого монастыря, которое случилось в ночь на 7 августа 1887 года. Я разумею страшный пожар, истребивший в монастыре в самое короткое время шесть церквей, в числе коих русский собор в честь Покрова Божией Матери, и множество келий. В силу этого обстоятельства, а также по другим соображениям практического свойства, 16 августа я покинул гостеприимный русский Пантелеимоновский монастырь и начал объезд св. Горы с целью обозрения других монастырей и их библиотек. По первое октября я успел лишь посетить монастыри: Симоно-Петрский, Свято-Павловский, Лавру св. Афанасия, Иверский, русский Андреевский скит, Пантократорский, Ватопедский, Есфигменский, Хиландарский, Костамонитский и Дохиярский. Проездом заезжал я и в другие монастыри, но библиотек их не мог видеть⁶ по разным причинам. Первого октября я вернулся снова в Пантелеимоновский монастырь, считая свои учёные занятия на Афоне в этом году оконченными, дабы не потерять удобного времени для путешествия в Иерусалим⁷.

На Афоне за это время я успел описать 13 евхологиев, 38 типиконов и более 100 литургических рукописей разного наименования. Кроме того, в эту же поездку мною описано около 50 богослужебных рукописей южно-славянского происхождения: болгарских, сербских и молдовлахийских. Из них 10 рукописей, как наиболее имеющие важность и научный интерес, переписаны почти дословно с соблюдением даже их палеографических особенностей. Эту довольно почтенную цифру описанных рукописей можно было бы увеличить и ещё, при том количестве времени, какое я тратил ежедневно на занятия (около 13 часов в сутки), если бы мне приходилось работать в библиотеках благоустроенных, имеющих хотя-бы-то поверхностные каталоги или инвентари, и при благосклонно-добрых отношениях ко мне со стороны их владельцев. Из видимых мною библиотек вполне благоустроенными могут считаться на Афоне: Ватопедская, лавры св. Афанасия и Пантелеимоновского русского монастыря, хоте две последние из них не имеют ещё настоящих каталогов. Что же касается остальных библиотек, то в них, хотя рукописи большей частью и перенумерованы афинским профессором С. Ламбросом в 1880 году⁸ и расставлены по шкафам, но всё это сделано торопливо, на скорую руку, без всякой системы⁹ и нисколько не облегчает труда находить нужные рукописи с необходимой в подобных случаях скоростью. Никаких даже зачаточных каталогов не имеется в этих библиотеках. Отцы афонских монастырей не позаботились даже снять копии с черновых каталогов, составленных профессором Ламбросом его спутниками, на что не требовалось ни особенного труда, ни много времени. Равнодушие к книжным сокровищам их владельцев и при том в наше время, когда спрос и учёный интерес к ним значительно возросли сравнительно с прежним временем, поразительное для путешественников и вызывает с их стороны изумление¹⁰.

Но если такова судьба памятников греческой письменности у людей, носящих имя «грека», говорящих греческим языком, или вернее «ромейско-италийско-турецким» и с гордостью заявляющих о том, что в их жилах течёт кровь Сократа, Платона, Мелтиада, Фемистокла и т. д., то само собой понятно, чего мы можем ждать от нынешних святогорских насельников греков по отношению к памятникам южно-славянской письменности. И действительно, в самом безотрадно-плачевном состоянии находятся славянские библиотеки в монастырях: греческом Свято-Павловском¹¹ и болгарском (бывшем сербском) Хиландарском¹². В обеих этих библиотеках в настоящее время невозможно отыскать многих весьма важных рукописей, о которых сделали замечания ученые путешественники прежнего времени¹³. Наличные рукописи, или размещены в хаотическом беспорядке по шкафам, при чем пергаментные рукописи стоят рядом с бумажными, а эти последние чередуются с старопечатными и даже новопечатными книгами самого низкого достоинства, или же свалены в кучу в сырых углах и даже на чердаках. Рукописи от сырости и небрежного обращения с ними попортились настолько, что некоторые из них сделались неудобны для прочтения, другие изъедены бумажным червём так, что прикосновение к этим рукописям оставляет в руках лишь одни корешки переплётов, а третьи, вследствие сырости в порчи тем же червём, не возможны даже для раскрытия их листов.

Нельзя не отметить здесь и того прискорбного обстоятельства, что доступ в хранилища славянской письменности обставлен гораздо большими трудностями, чем в библиотеки греческих рукописей. С того времени, как прочно утвердились русские в монастыре св. Пантелеимона¹⁴, когда русские скиты на Афоне – Андреевский и особенно Ильинский были приняты под особое покровительство русского посла в Константинополе, в среде монашествующих на Афоне греков, владеющих большей частью славянскими монастырями, сложилось для русского путешественника-исследователя весьма невыгодное убеждение, что рано или поздно монастыри их перейдут в руки славян и в частности в руки русских, как нации более других славянских народностей могущественной в политическом отношении. Отсюда в среде монахов греков русские путешественники с учёной целью встречают самый недружелюбный, чтобы не сказать – прямо враждебный, приём. На подобных путешественников афониты греки смотрят, как на соглядатаев, подосланных нашим правительством, а поэтому славянские рукописи в старые предметы славянской эпохи афонской горы, свидетельствующие об исторической судьбе того или иного монастыря, тщательно скрываются от взоров этих путешественников в сырых подвалах, чердаках, или же самым беспощадным образом уничтожаются. В этом отношении современные нам обитатели когда-то знаменитой сербской Хиландарской обители, болгары свободного княжества (в этом монастыре ныне нет ни одного серба), нисколько не уступают грекам. Они с этими последними ведут самую интимную дружбу и одинаково боятся потерять то, что составляет неоспоримое право собственности сербского народа, а поэтому не принимают никаких решительно мер к сохранению уже ныне немногочисленных памятников сербской письменности. Всё это заставляет предполагать и вместе с тем глубоко скорбеть, что недалеко то время, когда от знаменитых славянских книгохранилищ на Афоне останется лишь одно печальное воспоминание, если, конечно, счастливая случайность не вверит их хранение в более надёжные руки...

Шестого числа октября я возвратился с Афона в Константинополь, чтобы ехать в Палестину, но вследствие усиленных занятий, физического истощения и простуды, постигшая меня жестокая лихорадка прикована к постели на две недели. По выздоровлении, я не решился ехать сейчас же в Палестину, а переехал в более благорастворённый климат на остров Халки, отчасти для укрепления упавших сил, а главным образом для того, чтобы в свободное, таким образом, время ознакомиться более или менее обстоятельно с библиотекою халкинской богословской школы¹⁵. Для своей цели я нашёл здесь особенно интересный рукописный сборник, содержащей в себе ктиторские уставы (τυπικὰ κτητορικὰ) XI, XII, и XIII веков¹⁶. Из этой рукописи мною сделаны весьма обширные извлечения.

В конце Октября я простился с Константинополем и на пароходе русского Общества пароходства и торговли, по прямому рейсу, отправился в Александрию, а оттуда на французском пароходе компании «Фабр и К°» в Яффу и прибыл в Иерусалим 7 числа ноября. Будучи принят весьма благосклонно Его Блаженством, патриархом Иерусалимским Никодимом, я получил свободный доступ в библиотеку патриархии, помещающуюся в невзрачном здании патриаршего монастыря св. царей Константина и Елены. Библиотека¹⁷ эта в настоящее время приведена в порядок и описана известным греческим учёным А. Пападопуло-Керамевсом, который, при материальной поддержке Его Блаженства, надеется издать в свет свой каталог иерусалимских рукописей, с прибавлением к нему многих вновь открытых им памятников древнехристианской письменности.

Собственно патриаршая библиотека сама по себе в настоящее время представляет сравнительно небольшой интерес для учёного, потому что лучшие её рукописи, служившие её украшением и виденные учёными Шольцем, Коксом¹⁸ и Преосвящ. Порфирием Успенским¹⁹ и др., как, например, Типикон 1159 года монастыря св. Маманта, греко-арабское евангелие XI века и т. п., сделались достоянием парижской национальной библиотеки²⁰ и при том в сравнительно очень недавнее время, или же совершенно бесследно исчезли из неё. Но эта библиотека, к самому моему приезду, обогатилась значительным весьма количеством ценных рукописей, перенесённых сюда из библиотек (верхней и нижней) лавры преподобного Саввы Освященного, чрез что на долгое время приковала к себе моё внимание. По мысли Его Блаженства, патриарха Никодима, в Иерусалиме, при патриаршем монастыре св. равноапостольных царей Константина и Елены, при содействии вышеупомянутого учёного А. Керамевса-Пападопуло, имеет быть основана одна общая библиотека для всех рукописей Палестины и при ней музей христианских палестинских древностей²¹.

Занятия в патриаршей библиотеке я начал 15 Ноября 1887 года, а окончил 23 Января 1888 года. Такой весьма значительный и для меня неожиданный промежуток времени для занятий здесь потребовался отчасти потому, что в числе рукописей бывшей Саввинской библиотеки оказалось весьма много ценных в научном отношении (7 типиконов, 5 евхологиев, 2 апостола с особенностями практики великой константинопольской церкви и др.), а главным образом в силу крайне ограниченного количества времени, назначенного для занятия в библиотеке (в день всего пять часов: два (9–11) до обеда и три (2–5) после обеда), при том же с весьма частыми перерывами по случаю разных многочисленных местных церковных празднеств, когда библиотекарь, патриарший архидиакон голосистый певец, о. Ювеналий запирал библиотеку и шёл в храм к исполнению своих прямых обязанностей. Библиотека в подобных случаях не открывалась по два, а иногда даже по три дня кряду.

Свободное вечернее время я посвящал занятиям рукописями начальника русской духовной миссии в Иерусалиме, архимандрита Антонина, который владеет весьма ценным собранием греческих и южнославянских рукописей. Общая численность его рукописной библиотеки доходит до 80 номеров, между которыми встречаются палимпсесты и немало пергаментных рукописей. Меня особенно интересовали южнославянские пергаментные рукописи, которых я нашёл в библиотеке о. Антонина²² такое обилие, какого трудно ныне найти в самой богатой частной библиотеке. С полной готовностью и редкой любезностью гуманнейший о. архимандрит Антонин предоставил мне пользование и рукописями и его богатой печатной библиотекой даже в моей квартире, на русских постройках, в дворянском корпусе.

С 25 января по 3 февраля я занимался рукописями библиотеки Крестного монастыря, отстоящего от Иерусалима всего на 20 минут езды. При этом монастыре существует богословская школа²³, по типу представляющая точную копию с константинопольской богословской школы на Халках. Здесь счастливый случай помог мне сделать важное открытие для науки. Я нашёл в неизданной в свет «Священной истории», составленной в 1801 году иерокириксом Воскресенского храма, архимандритом Максимом Симео «Устав службы страстной и пасхальной седмиц в Иерусалиме». Сюда «Устав» этот списан автором, в качестве приложения, с рукописи 1122 года Саввинской библиотеки. По характеру же своих литургических, археологических и топографических особенностей составление «Устава» должно быть отнесено в IX или началу X века. Памятник этот, заключая в себе весьма интересные данные для характеристики богослужебных порядков древнехристианской церкви вообще и церкви иерусалимской в частности, о порядках которой мы доселе ничего не знали, в то же время содержат в себе весьма много важных и неизвестных ещё в науке данных для археологии и топографии святых мест Иерусалима в древнейшую эпоху (вторую) его существования. Смею надеяться, что палестиноведы с обнародованием этого памятника будут иметь в руках весьма надёжного руководителя в решении многих вопросов, касающихся святых мест Иерусалима.

По возвращении в Иерусалим из Крестного монастыря, с 3 по 21 февраля, я провёл время в изучении непосредственно топографии св. мест применительно к открытому мною памятнику, в тщательном знакомстве с производимыми близ Иерусалима и внутри его археологическими раскопками, в чтении паломнической литературы нашей и иностранной и приготовил открытый мною памятник к печати²⁴.

22 февраля, после трёх с половиной месяцев пребывания, я простился с Иерусалимом и направился на Синай. От Яффы до Порт-Саида, при ужасной буре, совершил переезд на пароходе русского Общества пароходства в торговли, от Порт-Саида до Измаилии, по Суэцкому каналу – на почтовом небольшом пароходике египетской компании, а оттуда до Каира по железной дороге. В Каир прибыл 25 февраля вечером. Целью моего настоящего приезда в Каир было:

1) желание получить от синайского архиепископа Порфирия, по делам монастырским постоянно живущего в здешнем Джуванийском подворье, благословенную рекомендательную грамоту, без которой долговременное, пребывание в стенах синайского монастыря невозможно (поклонники обычно живут в монастыре только восемь дней),

2) иметь достоверные сведения о более удобном и лёгком пути к Синаю и

3) выждать время отправления каика в Раифу, когда было решено ехать по красному морю²⁵.

2 марта (1888 г.) эпитроп синайского подворья для поклонников, едущих на Синай, в Суэце известил меня телеграммой, что каик, на котором я должен был плыть до Раифы (Эль-Тор), готов к отправлению. Немедля долго, я на другой же день с почтовым поездом отправился в Суэц. Близ Измаилии поезд наш потерпел крушение, вследствие схода с рельсов вагонов III класса, и потому я прибыл в Суэц часов в 11 ночи, вместо 7 вечера. В пятницу, 4 числа, сделал закупки необходимой для предстоящего трудного пути одежды и консервов и вечером того же дня сел на каик, чтобы ехать в Раифу. Но подул сильный, противный ветер и капитан нашего судна – араб заявил мне, что мы должны переждать, пока переменится ветер. В силу этого, волей-неволей, мне пришлось ночь на субботу и целый следующий день до 10 ч. вечера просидеть на каике, в виду Суэца, без всякого движения. Вечером 5 марта ветер совершенно стих, и мы пустились в путь. Течением воды, которое в Красном море довольно сильно, после двухдневного плавания, мы добрались до Раифы в понедельник первой недели великого поста. Переночевав в довольно уютном помещении тамошнего синайского подворья для богомольцев, утром следующего дня, в компании трёх бедуинов проводников, на четырёх верблюдах, которые должны были нести меня и мой багаж, я направился к Синайскому монастырю, куда и прибыл 10 Марта, в четверг первой недели великого поста, около 11 часов утра, т. е. после двух суток пути. Немногочисленная братия сего древнейшего и самого крайнего из греческих монастырей, во главе со своим «тишайшим и трудолюбивейшим» о. эконом Галактионом, который в ту пору временно исполнял обязанности и наместника игумена-архиепископа, приняла меня весьма радушно и, в течение четырёхмесячного моего пребывания в этом монастыре, всегда была предупредительно внимательна. Вручив о. эконому рекомендательные письма от игумена-архиепископа синайской горы вир Порфирия, на другой день, по моём приезде в монастырь, я был допущен совершенно свободно к занятиям рукописями библиотеки этого монастыря.

Библиотека рукописей Синайского монастыря издавна пользовалась в науке репутацией самой лестной в ряду других библиотек восточно-православных монастырей. Открытия, следовавшие непосредственно одно за другим, сделанные сравнительно в недалёкое от нас время, в сокровищницах этой библиотеки, как, например, г. Тишендорфом – кодекса Евангелия V в., г. Гейтлером, загребским профессором, – глаголических Требника и Псалтири, покойным Преосв. Порфирием (Успенским) – некоторых древнейших рукописей, описанных им в своих путешествиях и др., а затем учёные споры, подчас весьма страстные, по поводу этих самых открытий, произвели в учёном мире самый живой интерес к сокровищницам Синайского монастыря, видеть который удавалось весьма немногим счастливцам. Но преувеличенное представление о рукописном богатстве синайской библиотеки в настоящее время понемногу рассеивается. Ещё в 1870 году сделал описание всех рукописей греческих и славянских этой библиотеки наш учёный архимандрит Антонин, начальник русской духовной миссии в Иерусалиме. Правда, описание это хранится в рукописи в синайской библиотеке и не видело света, но для занимающихся в самой библиотеке оно, как труд добросовестный и притом знатока греческой письменности и языка, служит прекрасной справочной книгой. Благодаря этому только описанию, сами владельцы узнали, что из этих сокровищ уцелело в их руках, после долговременного расхищения рукописей то крестоносцами, то варварами, жаждавшими поживы, богатств монастырских, то заезжими богачами – лордами, то, наконец, изредка наезжавшими ревнителями и жрецами науки, со страстью к собственным собраниям рукописей и древностей вообще. В самое недавнее время рукописи греческие синайского монастыря были пересмотрены и описаны вторично известным в наше время греческим палеографом, профессором Гардгаузеном, автором лучшего руководства по греческой палеографии, пробывшим 40 дней с этой целью в стенах синайского монастыря. Каталог его: «Catalogus codicum graecorum sinaiticorum, Oxonii» вышел в свет в 1886 году и даёт теперь всякому полную возможность судить о наличном составе рукописной библиотеки Синайского монастыря. Для занятий же рукописями в самом монастыре он малопригоден и ни в коем случае не может заменить рукописный каталог архимандрита Антонина, к которому почтенный палеограф относится не совсем с должным уважением. Понадеявшись на свой опытный глаз и имея в своём распоряжении незначительное количество времени, г. Гардгаузен очень многих рукописей не пересматривал внимательно, а поэтому не заметил исторических указаний на время написания их, в определении которого у него встречается весьма много и крупных ошибок. Ошибки на двести и триста лет можно видеть у него довольно часто²⁶.

Но ошибки г. Гардгаузена имеют значение лишь в науке, для занимающихся, так сказать, статистикой рукописного научного материала, для лиц, не бывших на Синае, но для исследователя этих рукописей на месте их нахождения не представляется особенного труда подметить эти ошибки и избежать их. В этом случае рукописный каталог архимандрита Антонина – весьма солидный помощник для подобного исследователя. Гораздо больше затруднений исследователь испытывает при отыскании нужных ему рукописей в самой библиотеке. В Синайском монастыре, несмотря на то, что рукописи его, за исключением бывших в Джуванийском подворье в Каире и рукописей на языках: арабском, сирском, коптском, грузинском, армянском и латинском, приведены в известность уже давно и все перенумерованы, однако способ их хранения практикуется и доселе самый неудобный для учёных изысканий. Ввиду отсутствия в монастыре особого более или менее удобного помещения для библиотеки, о чём в монастыре начинают серьёзно подумывать лишь в самое последнее время, все рукописи хранятся по трём различным комнатам и размещаются по материалу (а следовательно, и по ценности) и по формату²⁷. Все пергаментные рукописи и драгоценные бомбицинные хранятся по форматам в сундуках, стоящих в старом помещении библиотеки, близ Богородичного параклиса. Рукописи бомбицинные меньшей ценности и бумажные, все рукописи славянские (Описание их, кроме архимандрита Антонина в его «Записках синайского богомольца», сделал в прошлом 1888 году, посетивший Синай в качестве богомольца, бывший Боснийский митрополит, Савва Косович²⁸ и арабские (Описание их составлено в 1870 году бывшим профессором арабского языка в иерусалимской школе Св. Креста, ныне упразднённой, г. Ф. Саррусом, который посетил этот монастырь вместе с архимандритом Антонином. Описание это составляет собственность автора, живущего в Иерусалиме, а на Синае, нет с него даже копии) вместе с довольно значительным собранием старопечатных греческих изданий хранится в помещении за кельей игумена-архиепископа, против параклиса Иоанна Предтечи, который в свою очередь заключает в себе 80 ящиков, никем ещё не разобранных книг и рукописей (по словам арх. Антонина около 500), перевезённых сюда из Каира, из тамошнего синайского подворья. Все рукописи на языках грузинском (Описание их обещает издать в свет, посетивший Синай зимой 1883 г., профессор грузинского языка в С-Петербургском Университете, г. А.А. Цагарели, специально командированный нашим правительством для изучения грузинских памятников письменности, архитектуры, живописи и т. п.), абиссинском, армянском и латинском, никем ещё не описанные и даже не приведённые в известность, а также разнообразные листы многочисленных разбитых весьма древних и ныне совершенно утерянных для науки рукописей хранятся в особом довольно неопрятном складе, под старым помещением библиотеки, близ Богородичного параклиса.

Рукописи пергаментные по форматам, и, следовательно, до крайности разнообразные по содержанию лежат в сундуках; рукописи бомбицинные и бумажные, рукописи на языках славянском, арабском и грузинском размещены точно таким же образом по полкам в шкафах; рукописи на остальных языках и отрывки из рукописей или свалены в кучу, или разложены в беспорядочных связках по корзинам. Поэтому весьма понятно, что, при отыскании рукописей, отмеченных исследователем по каталогам, приходится тратить много напрасного труда и времени, чтобы узнать, в каком сундуке, или в какой полке помещена та или иная рукопись, и нередко нужно перебрать по экземпляру все рукописи известного сундука, чтобы на дне его взять искомый номер. В том случае нахожу вполне справедливым упомянуть здесь с глубокой признательностью о помощи и всегдашней предупредительной готовности о. эконома монастыря Галактиона, который нередко по целым суткам просиживал в душных книгохранилищах, отыскивая нужные мне номера рукописей. Исполняя в своём монастыре многие другие обязанности, о. эконом в моё пребывание в монастыре считался и библиотекарем и нёс эти трудные обязанности с свойственным ему смирением и любовью ко всякому возлагаемому на него делу, лишь бы оно клонилось к пользе и славе монастыря, из которого он не выезжал в мир более тридцати лет, и которому он обещается служить в суровой рясе простого монаха до конца своей жизни. Но нередко и любезность в усердие о. эконома не могли победить тех трудностей, какие представляет подобный способ хранения рукописей. Почти из каждого отдела рукописей остались не разысканными по одному или по два экземпляра. Некоторые из этих рукописей, ввиду их важного научного значения и редкости, были предметом поисков по различным сундукам и шкафам не одного, а двух и более дней, причём в поисках принимало участие несколько лиц. С глубокой грустью здесь заношу тот факт, что все усилия мои отыскать бомбицинный экземпляр греческого рукописного Тактикона Никона Черногорца, XI–XII в. № 441, сколько мне известно, в других европейских и восточных библиотеках не встречающийся, оказались вполне бесплодными. При зорком глазе о. эконома за рукописями монастыря и за современными учёными путешественниками, после печальной и ещё в преданиях монастырских свежей истории похищения кодекса Библии г. Тишендорфом²⁹, трудно допустить, чтобы рукопись эта, а также некоторые и другие могли исчезнуть из сокровищниц монастырских. Вернее всего думать, что эти рукописи, по недосмотру о. эконома, положены в те места, которые им не принадлежат, и для отыскания их теперь нужно перерыть все сундуки и переглядеть все шкафы разных библиотечных комнат и кладовых, что, весьма понятно, не под силу даже и трудолюбивому о. эконому.

Библиотека синайского монастыря, если и не оправдывает преувеличенных о ней представлений европейских учёных, всё же должна считаться по справедливости одной из богатейших в мире. Правда, в синайском монастыре археолог-палеограф уже не отыщет ныне в хламе кодекс Евангелия V в., подобно г. Тишендорфу, хотя отыскание отрывков и более раннего времени вещь вполне возможная, или, с благословения великомученицы Екатерины, не возьмёт с чердаков монастырских, подобно покойному преосв. Порфирию Успенскому, евхологий X века³⁰, но к его услугам синайские сокровищницы дадут ныне в общей сложности более 3.000 рукописей на разных языках. Количество одних греческих рукописей превышает две тысячи, и многие из них, помимо содержания, имеют громадный художественный интерес, благодаря тем многочисленным миниатюрам самой изящной работы, какие в них имеются. В частности, для меня синайская библиотека дала такое количество богослужебных рукописей, какого я не встречал в других восточных библиотеках, да едва ли когда-нибудь встречу потом. Достаточно сказать, что в синайской библиотеке хранится до 55 экземпляров рукописных евхологиев, начиная с VIII–IX в. вплоть до XVII столетия. Между евхологиями есть бомбицинный евхологий № 973 с датой 1153 года, что составляет пока единственную в учёном мире редкость. Между Орологиями имеется один № 863, VIII–IX в. с заглавием: «Ὡρολόγιον κατὰ τὸν κανόνα τῆς λαύρας τοῦ ἁγιου πατρὸς ἡμῶν Σαββα». Весьма много интересных в научном отношении рукописей встречается и в других отделах, которые, нужно прибавить, обнимают собой практику церквей иерусалимской, александрийской, константинопольской и местную синайскую. Пользуясь своим счастливым положением, в котором, благодаря трудности путей сообщения и отдалённости расстояния от цивилизованного мира Синайского монастыря, мне едва ли когда-нибудь придётся быть ещё раз, и, сознавая указанные выше интерес в учёном мире к этой библиотеке и действительное важное научное значение рукописей этого монастыря, я решился уделить из своего кратковременного заграничного путешествия бо́льшую часть времени и отказаться от предположенного на месте своей службы плана путешествия на запад, в полной уверенности, что моё ближайшее начальство не поставит мне в вину этого отступления и в будущем предоставить возможность и «недоконченная исправить». Чтение рукописей, на что мною употреблялось ежедневно 8 или 10 часов в сутки, и обстоятельное описание весьма многочисленных икон монастырских (511 экземпляров), развешанных на стенах главного храма и многочисленных параклисов, заняло почти четыре месяца. С Синая я выехал 30 числа июня месяца.

Путь от Синая до Суэца совершён мною на верблюдах в течение пяти суток. Обычный срок дороги считается в семь суток и иногда в девять, как путешествуют наши поклонники, но я шёл ускоренным маршем, останавливаясь лишь на короткие роздыхи в страшный полуденный жар, доходивший до 50 градусов и более, и в глухую полночь.... В Суэц я приехал 4 числа июля и, отдохнув от тяжёлой дороги целый следующий день, 6 числа, в среду, отправился в Каир, куда и прибыл того же дня вечером.

Цель моего вторичного приезда в Каир заключалась в том, чтобы обозреть археологические достопримечательности старого Каира, где сохранилось много базилик древнейшей греко-римской архитектуры, Булакский музей египетских древностей и познакомиться с рукописями тамошней патриаршей библиотеки. Благодаря рекомендациям г. Щеглова, секретаря нашего дипломатического агентства при хедиве египетском, исправлявшего в это время и обязанности самого агента, за отсутствием г. Коявдера. о. архимандрит Кефала, наместник патриарха Александрийского, который на лето всегда выезжает в Александрию, свободно допустил меня к занятию рукописями. Библиотека Александрийского патриарха невелика (около 370 рукописей) и помещается в приём-вокзале патриаршего дома (синодиконе). Рукописи её по преимуществу исторического, канонического и библейского содержания. Им составлен черновой каталог г. Мазараки, патриаршим секретарём, издателем ныне прекращённого историко-филологического журнала «Κέκροψ» автором приготовленной к изданию трёхтомной истории александрийского патриархата, на печатание которой дана даже субсидия нашим правительством. Каталог этот составляет собственность г. Мазараки, который любезно предоставил его в моё временное распоряжение и с готовностью помогал неоднократно своими опытными советами, при моих учёных разысканиях. Рукописи, интересные своими хронологическими датами, отмечены, хотя далеко не полно и не без ошибок, г. Гардгаузеном в его «Каталоге синайских рукописей». Рукописи исторические обстоятельнейшим образом, даже с излишней щедростью, особенно те, которые содержат в себе документы (нередко давным-давно известные у нас в печати) сношений александрийских патриархов с Россией, проштудированы г. Мазараки в его упомянутой истории. Он же в первый раз воспользовался сборниками (их три, по объёму весьма толстые) с надписанием: «Γάμοι», т. е. браки, которые содержат в себе любопытнейшие, говоря языком нашего времени, метрические книги патриархата александрийского, начиная со второй половины XV века. Заключая в себе сведения о лицах брачующихся, эти сборники весьма нередко имеют патриаршие резолюции с собственноручными подписями касательно некоторых затруднений по каноническим вопросам и практике церковной касательно браков: нередко в них, между прочим, записаны бракоразводные и имущественные дела лиц брачующихся. Будущему исследователю канонисту они дадут весьма обильный материал, исчерпать который в надлежащей полноте не в силах самый добросовестный историк. Что же касается рукописей литургического содержания, то они, во-первых, крайне немногочисленны, а, во-вторых, ничего не дают нового сравнительно с рукописями синайской библиотеки, из которой многие попали в Каир в ту пору, когда Синай в духовном отношении временно находился в зависимости от александрийского патриарха. Интереснейшими, как варианты, нужно считать архиерейский чиновник, рукопись бомбицинная XIV века № 115/104, служебник XVI в. № 116/1070 и рукописный сборник 1407 г. 371/48, содержащий в себе чин литургии, по уставу великой церкви, с заглавием: Διάταξις τῆς τοῦ πατριάρχου λειτουργίας πῶς γίνεται ἐν τῇ μεγάλῃ ἐκκλησίᾳ, ἐν ᾗ καὶ ἡ τάξις τῶν χειροτονιῶν, πότε καὶ πῶς γίνεται ἐκάστη, συνταχϑεῖσα παρὰ τοῦ πρωτονοταρίου τῆς ἁγιωτάτης τοῦ Θεοῦ μεγάλης εκκλησίας χυροῦ Δημητρίου τοῦ Γεμιστοῦ.

В патриархии, кроме библиотеки рукописей, в самое недавнее время устроен музей христианских древностей, помещающийся в комнате как раз против синодика. Музей этот собран старанием того же г. Мазараки, который составил его описание в брошюре под заглавием: «Σημείωσις περὶ τῶν ἐν τῇ κατὰ τὸ παλαιὸν Κάῖρον ιἑρᾷ μονῇ τοῦй ἁγίου Γεωργίου εὑρεϑεισῶν ἀρχαίων ιἑρῶν ἐικόνων». Εν Καίρῳ 1868 ετ. В Музее собраны иконы разных древнейших храмов старого Каира и самой патриархии, между которыми есть экземпляры весьма ценные в научном отношении. Бесспорно, к таким иконам принадлежит древнейший список иконы Божией Матери Скоропослушницы, чудотворная копия которой находится ныне в Дохиарском афонском монастыре. Все другие иконы хотя писаны на папирусе, но принадлежность их к VIII или IX векам, как думают местные археологи, едва ли серьёзно может быть доказана.

Занятие своё в Каире я окончил 1 Августа, а второго числа, во вторник, выехал в Александрию. Город этот, бесспорно важный в торговом отношении, весьма незначительный интерес представляет для археолога. Посещение зданий патриархии, в которой в храме, как говорят, стоят колонны, привезённые сюда из древних фивских храмов, некоторых других церквей этого города позднейшей архитектуры, а также колонны помпеянской, заняло у меня всего полдня и наполнило всё моё досужее время. Желание моё побывать в так называемых александрийских катакомбах осталось неудовлетворённым, потому что я не мог отыскать хорошего проводника, знающего катакомбы. Ввиду редких случаев посещения их учёными археологами, опытных проводников в катакомбы здесь нет. 3 августа на арабском пароходе прямого сообщения я выехал в Афины, куда и прибыл утром, в пятницу, 5 числа.

В летнее время Афины, как и всякий иной университетский город, для учёных занятий представляет весьма много неудобств. Учёная жизнь в это время года, так сказать, замирает. Университет, музеи и библиотеки закрываются. Научные силы, утомлённые работой оконченного академического года, спешат на отдых, а неутомимые предпринимают учёные экскурсии. Но если и открываются учебно-вспомогательные учреждения города для обозрения их случайными посетителями, то время на это назначается самое незначительное. Первой и главнейшей целью моего путешествия в Афины было обозрение остатков древнейших классических построек и вообще монументальных зданий, как, например, Парфенона, Нике-Аптероса, Эрехтиона, Тезея, Юпитера Олимпийского, башни ветров и т. д., древнейших христианских храмов в самом городе в его окрестностях, знакомство с музеями центральным, политехническим и акропольским, как хранилищами памятников древне-классической скульптуры и вещественных остатков (например, в собрании древностей Микенских г. Шлимана в политехническом музее) классического быта насельников Эллады, а потом уже изучение памятников древнейшей литургической письменности в библиотеках. Утро, с 8 до 11 часов всякий день, я проводил в библиотеке национальной при Университете, а свободные часы вечера посвящал обозрению памятников архитектуры, скульптуры и т. п. Кроме национальной библиотеки рукописей при Университете, в Афинах есть ещё другая менее значительная библиотека при тамошнем парламенте, но я, по недостатку времени, не работал в ней, к тому же, по слухам, она и не представляет ничего интересного для литургиста. Все своё внимание я сосредоточил на первой библиотеке, национальной, в которую, по распоряжению греческого правительства, свезены все рукописи фессалийских монастырей (метеорских), после присоединения Фессалии к Греции. Заведует отделением рукописей в библиотеке солидный учёный г. Сакеллион, который много работал над описанием рукописей в Патмосе, ещё не вышедшим в свет, и создал себе литературную известность изданием весьма многих ценных древнейших памятников истории и литературы. Как человек, г. Сакеллион весьма любезен, словоохотлив и предупредительно вежлив, готов во всякое время поделиться со своим собеседником своими обширными познаниями в библиографии и палеографии, но, как библиотекарь национальной греческой библиотеки, он едва ли ныне на своём месте. Преклонный возраст, недостаток материальных средств, а отсюда самая разносторонняя литературная деятельность мешают ему отдать свои слабые уже силы всецело настоящей библиотеке. Поэтому, несмотря на десятилетнюю давность, которая истекает со времени поступления рукописей в Афонский Университет из метеорских монастырей, рукописи эти не только не описаны, а даже не разложены в порядке по шкафам и валяются в кучах на полу. Весьма понятно, что разобраться в этих кучах рукописей и отыскать нужное и интересное – дело нелёгкое, и требуется на это немало времени, которого, как я сказал, было в моём распоряжении всего-навсего три часа в день. Понятно также и то, что такая драгоценность в научном отношении, доселе мне не встречавшаяся в других восточных библиотеках, как полный ктиторский типикон Богородицы Эвергетидской XI в., попал в мои руки лишь за две недели до моего отъезда из Афин и, как я потом ни спешил описать эту рукопись, успел сделать это едва на половину и то поверхностно. Некоторые же интересные для меня рукописи остались совершенно непрочитанными ввиду наступления месяца сентября, когда срок моей заграничной командировки истекал. С надеждой, что мне когда-нибудь придётся побывать ещё раз в Афинах, я расстался с афинскими книжными сокровищницами и 3 сентября, в субботу, выехал через Константинополь и Одессу в Киев, к месту своей службы.

Приступая теперь к оценке научных результатов совершенного мною путешествия, считаю весьма уместным сказать несколько слов о важности, насущной потребности учёных экскурсий и о тех задачах, какие должен преследовать литургист в наше время вообще и какие были намечены, в частности, мною лично, когда я отправлялся за границу.

В круг наук, преподаваемых в наших академиях, Лигургика была введена в первый раз уставом 1814 года, но самостоятельного значения она не получила, будучи придана к другой сродной с нею науке – Каноническому праву с названием «Обряды». С таким скромным своим положением наша наука просуществовали в Академиях до введения нового академического устава в 1869 году, который отделил её от канонического права и передал в руки самостоятельного профессора, вменив ему в обязанность знакомить своих слушателей и с церковной археологией. Зависимый период положения нашей науки не выдвинул и не мог выдвинуть из среды академических преподавателей таких исследователей, которые бы специально занялись разработкой научных вопросов по истории православного богослужения. Попытки в этом роде сторонних лиц были тоже немногочисленны.

Если мы назовём труды еп. Вениамина («Скрижаль» Дмитревского (Объяснение на литургию), Катаева (Чин царского венчания), Малиновского и Смирнова (Чин литургии преждеосвященных даров), несколько посредственных учебных руководств (Черняева, Кутепова, Смолодовнча и др.) то мы исчерпаем всю литературу по Литургике за этот первый период. Немного эта литература могла привести пользы для преподавателя Литургии в Академии с введением устава 1869 года. Изданные Учебным Комитетом при св. Синоде программы по этой науке для духовных семинарий, составленные почти главным образом по образцу лучших немецких руководств по Литургике: Шмидта, Люфта и др., из которых многие в самой программе рекомендовались преподавателям семинарий, как учебные пособия оказали, без всякого сомнения. влияние на выработку планов и для академических лекций.

Но с половины семидесятых годов лучшие академические преподаватели и профессора университетов (Мансветов, Красносельцев, Павлов, Горчаков, прот. Никольский и др.) принялись за самостоятельную разработку нашей науки по её первоисточникам. Конечно, они могли начать свою работу с частных вопросов в истории православного богослужения и работать с большими усилиями, ввиду отсутствия у нас в предшествующее время работ в данной области и сравнительно незначительного количества изданий по изучению первоисточников православного Богослужения даже на западе.

Доселе в западной литературе по преимуществу разрабатывались вопросы по истории литургии и издавались учёными: Ренедотом, Бунзеном, Даниелем, Свайнсоном и др. главным образом чины восточных и западных литургий. Только немногие из учёных запада обратили внимание на другие чины православного богослужения, например, Морин на чин покаяния (De sacra poenitentia) и обняли всю сумму чинов и последований нашего богослужения, хотя и не во всей их исторической последовательности (только с VIII в. по XIII в.), как, например, Яков Гоар в своём известном и доселе ещё единственном в своём роде труде под названием: «Εὐχολόγιον». Другие, как, например, Мартен в своём сочинении: «De antiquis ecclesiae ritibus», хотя и касаются вопросов всего вообще богослужения православной церкви, но главным образом исследуют богослужение католической церкви. При таком состоянии изучения первоисточников нашего богослужения, нельзя не удивляться тем успехам, которые сделала наша наука под пером упомянутых представителей её у нас в России. В какие-нибудь пятнадцать лет не только написаны солидные монографии, которые могут сделать честь западной литературе, но извлечено и издано в свет довольно много первоисточников нашего богослужения. Многие учёные наши, как например, преосвященный Порфирий Успенский, архимандрит Антонин, профессор Красносельцев, не довольствуясь рукописным материалом наших сравнительно бедных библиотек, успели изучить и, насколько им позволяли время и опытность, описать заграничные библиотеки. В сознании некоторых из них уже созрела потребность издать целый сборник первоисточников нашего богослужения и заменить или в значительной степени дополнить, единственное в этом роде пособие, упомянутый мною «Εὐχολογιον» Гоара. Наша наука с нетерпением ожидала обещанный покойным преосвященным Порфирием сборник, составленный им на основании лучших и древнейших богослужебных рукописей, открытых им в разных восточных библиотеках, под заглавием: «Богослужение византийской церкви», но обещанию этому не суждено было сбыться. Сборник этот, при жизни покойного Порфирия, не вышел в свет, а из его духовного завещания не видно, чтобы в посмертных его бумагах сохранялся подобный труд. Но для нас уже важно то, что подобное сознание у покойного было, и оно принадлежит не специалисту литургисту, а простому любителю древне-церковной письменности, который лишь на досуге посвящал своё время разработке вопросов по истории православного богослужения. Понятно теперь, что подобное сознание гораздо чаще является у лиц, специально посвятивших себя изучению православного богослужения, а, следовательно, и потребность в труде, подобно обещанному покойным преосвященным Порфирием, чувствуется ими на каждом шагу с большей настойчивостью.

В частности, для меня отсутствие трудов по изданию источников православного богослужения было весьма ощутительно, и сознавалось в такой степени, что ещё на студенческой скамье, при разработке магистерского сочинения: «Богослужение в русской церкви в XVI в», ч. 1, я вынужден был делать учёные экскурсии из Казани в Москву и Петербург для занятия греческими и южнославянскими рукописями в тамошних библиотеках. По окончании академического курса, в качестве приват-доцента при кафедре Литургики, Совет Академии поручил мне чтение курса истории богослужения в русской церкви, который преподавался мною в течение двух лет. В это время, при составлении лекций по предмету, дотоле не разработанному, ещё с большей очевидностью предносилась моему сознанию необходимость изучать первоисточники нашего богослужении, т. е. рукописи греческие и южнославянские в уже не в случайных собраниях их, каковы библиотеки московские и петербургские, а на самом месте их происхождения, в восточных книгохранилищах, о которых в ту пору имел я самые смутные и в большинстве случаев неверные представления. Уже в это время у меня являлась мысль хлопотать об учёной командировке на восток с целью обозрения книгохранилищ Афона, Константинополя, Иерусалима, Синая, Кипра, Патмоса и т. д., но переход на самостоятельную кафедру в Киевскую духовную Академию в 1884 году помешал мне привести в осуществление свою мысль.

Составление лекций по общему курсу Литургики, изучение литературы по церковной археологии, которую я должен был читать в киевской Академии, приготовление некоторых учёных работ к печати и разбор вновь появлявшихся сочинений по предмету моей специальности наполнили все моё время и почти на четыре года отдалили исполнение задуманного путешествия. Это время, однако, не прошло бесплодно для меня. Я успел обнаружить значительные пробелы в литературе по частным вопросам, которые была разрабатываемы мною лично, или моими слушателями в их курсовых сочинениях, в существующих пособиях открыть слабые стороны, исправление которых представлялось возможным, единственно после личного знакомства с памятниками, большею частью хранящимися в западных библиотеках и описанными западными учёными, и ещё с большей очевидностью сознать насущную и неотложную потребность в работах над первоисточниками православного богослужения и над изданием их в свет или в целом виде, или в обширных научных описаниях. Частнее, знакомство с литературой по церковной археологии, которая разрабатывается главным образом западными учёными и на основании вещественных памятников, сохраняющихся ныне или в целом виде, или в остатках в Италии и Франции, побудило меня изучить топографию этих памятников на месте их нахождения самому лично и проверить учёные выводы западных археологов. Всё это вместе заставило меня к прежней мысли о путешествии на восток присоединить и новую мысль о путешествии на запад. В этом смысле я и подал в 1887 году своё прошение о заграничной командировке на полтора года в Совет Академии, который признал мою просьбу заслуживающей уважения, но срок командировки сократил до одного года с несколькими месяцами. Срок этот ещё более сократился (до 13 месяцев) в силу того, что разрешение св. Синода на эту командировку было получено мною только в конце июня, а выехал заграницу 2 Июля. В силу столь незначительного срока командировки, при дальности и трудности путей сообщения, как, например, путешествие на Синай, и, наконец, при желании, настолько полно и всесторонне ознакомиться с восточными книгохранилищами, чтобы потом не потребовалось вторичного путешествия, я решился оставить на время свою мысль о поездке на запад и сосредоточил всё своё внимание лишь на востоке. Из моего общего обзора путешествия видно, что и этот мой план не осуществился вполне. Остались не изученными библиотеки некоторых афонских монастырей, и не окончены занятия в библиотеках Афин. Попытка просить Совет Академии о том, чтобы срок моей командировки был увеличен ещё на полгода, не удалась³¹. Поэтому мне пришлось выехать из Афин, как я сказал, не окончив своих занятий в тамошних библиотеках. Что же касается запада, то и теперь, после путешествия на восток, сознание необходимости путешествия туда с учёной целью не только не покидает меня, а, напротив, с большею ясностью предносится моему уму. Библиотеки Ватикана, Флоренции, Венеции, Парижа и других городов наполнились рукописными сокровищами, вынесенными из библиотек востока³² в древнейшее время хищническими руками крестоносцев, на правах завоевателей не гнушавшихся и грабежом, а в наше время, когда интерес к книжному делу в монастырях ослабел, путём покупки из рук корыстолюбцев. Поэтому-то я хорошо сознаю, что, для полноты добытых мною научных данных на самом востоке, настоятельно необходим столь же тщательный учёный обзор и библиотек запада.

Богослужение нашей русской Церкви почти всецело коренится на богослужении православного востока. С принятием христианства от греков, мы приняли от них уже вполне почти выработанный богослужебный ритуал или непосредственно, или же при посредстве переводов церковно-богослужебных книг, сделанных южными славянами, несколько раньше нас, русских, принявшими и веру, и богослужение тоже из Византии. Отсюда, понятно, историку, изучающему богослужение православной церкви, настоятельно необходимо быть знакомому с богослужебной письменностью нашей славяно-русской и церквей восточных – византийской и южно-славянских. В частности же, преподаватель высшей богословской школы, как представитель данной науки и как руководитель слушателей в их первых литературных опытах, имея в виду вышеуказанную недостаточность разработки источников православного богослужения на западе и у нас в России, при столь счастливых обстоятельствах, как моё в минувший 1887/1888 учебный год, когда я лицом к лицу стоял в таких знаменитых книгохранилищах, как афонские, синайские и иерусалимские, к самым первоисточникам, обязан собственною совестью и по долгу службы отдаться, посвятить себя всецело изучению этих первоисточников, по возможности, во всем их объёме. Личные наклонности, симпатии к одному излюбленному вопросу своей специальности с известными определёнными целями, хотя бы и чисто учёного свойства – в данном случае не уместны; они не могут не отразиться вредно на изучении источников науки вообще и, следовательно, на её постановке в учебном заведении, в частности. С таким-то сознанием важности возложенной на нас задачи и будущей ответственности за её исполнение, мы и приступали к обозрению восточных книгохранилищ, к изучению в них находящихся первоисточников православного богослужения. Плодом этого сознания является то, что, несмотря на сравнительную краткость нашей командировки, мы успели описать и прочесть 410 рукописей греческих, 60 южнославянских цельных и 42 отрывка из греческих рукописей. Все эти рукописи, как увидим ниже, самого разнообразного содержания.

Не нам принадлежит окончательная оценка того, насколько наши планы и намерения целесообразны и отвечают требованиям современной богословской науки, но никто не может отнять у вас права на некоторую долю нашего собственного самосознания в деле оценки совершенного нами труда. Оглядываясь назад, на пройденный нами тяжёлый труд собирателя и исследователя первоисточников нашего богослужения, и имея перед собой массу новых данных, мы не можем не сказать, что и в настоящее время, при неоконченности обозрения восточных книгохранилищ, наши планы настолько удовлетворительно осуществились, как мы лично не надеялись, отправляясь в разрешённую нам командировку.

В ряду богослужебных книг православной церкви, а, следовательно, и источников нашей науки, занимают первенствующее и главное место две книги, обнимающих, можно сказать, весь ритуал – это Евхологий или, по нашему, Служебник и Требник и Типикон или Церковный Устав. Поэтому на них главным образом мы обратили своё внимание; изучению этих рукописей мы отдали бо́льшую часть своего труда и времени. В частности, по отношению к греческому Евхологию, мы поставили себе целью, принимая во внимание труды в этом направлении наших предшественников: Гоара, Габерта, Реведота Свайнсона, Бунзена, Красносельцева и др., собрать возможно большее количество списков его и, путём сличения, отметить существующие в них новые, неизвестные доселе в науке, списки чинов и указать интересные варианты к известным уже в Науке чинам, по изданиям этих учёных. Одним словом, мы решились повторить работу знаменитого католического учёного XVII в. Як. Гоара, доведённую им до ХIII столетия только, но в более широких границах и на основании изучения восточных книгохранилищ и исполнить ту задачу, о которой мечтал покойный наш учёный преосвященный Порфирий Успенский, за смертью не осуществивший её. Нам хотелось дать в руки специалистов литургистов и начинающих лишь разработку вопросов по истории православного богослужения такой Εὐχολόγιον, или такой сборник рукописных материалов, относящихся к данной богослужебной книге и разбросанных во многочисленных и весьма нередко отдалённейших от центров просвещения восточных книгохранилищах, личное посещение коих для одних затруднительно, а для других положительно невозможно, который бы избавил их от существующих трудностей и открыл бы им возможность вполне научно и самостоятельно работать в данной области. Это с одной стороны. С другой, изданием подобного сборника нашей заветной мечтой было указать нашим теологам, изучающим постепенное раскрытие в пр. церкви догматического учения о таинствах, на один из важнейших и доселе ещё нетронутых ими источников или первоисточников этого учения – на наши богослужебные чины и проследования таинств. В них ясно, полно и в исторической последовательности выражается церковное сознание, излагается догматическое учение о таинствах, а равно и по другим пунктам теоретического богословия. Нам думается – это громадное преимущество данного первоисточника, какого другие не имеют, являясь выражением сознания известного определённого лица, а не целой церкви, как наши чины и проследования, и он заслуживает, по нашему, быть может, и крайнему мнению, особенного и серьёзного внимания православных теологов.

Во время нашего путешествия мы успели обозреть 114 евхологиев (23 пергаментных. 12 бомбицинных и 79 бумажных), и из них, как более интересные и важные в научном отношении, сличить и самым тщательным образом описать, нередко с весьма обширными извлечениями из них, 77 евхологиев (20 пергаментных, 11 бомбицинных и 46 бумажных). Составился таким образом весьма почтенный том материалов (от 45 до 50 печатных листов), имеющий называться Εὐχολογιον’ом и обнимающий собою списки чинов и последований православного богослужения с VIII века по XVI столетие. Эти предельные пункты вашего «Евхология» мы поставили в первом случае потому, что ранее VIII века мы не находили списков евхология в восточных книгохранилищах, а в последнем потому, что этим веком развитие греческого евхология оканчивается; он поступает на печатный станок и мало-помалу приобретает свой неизменный настоящий вид. Правда, и от XVII столетия и даже от XVIII века сохранилось весьма много греческих евхологиев, и в частности литургиариев, но все эти списки представляют повторение списков более раннего времени и бедны интересными в литургическом отношении вариантами. Однако, обходить совершенным невниманием эти рукописи нельзя, потому что в них встречаются такие чины и последования, древнейшие подлинники которых исчезли бесследно. Поэтому мы в своём «Евхологии», хотя обозрение списков чинопоследований оканчиваем XVI веком, однако, помещаем некоторые важные и интересные чины по спискам XVII столетия. К таким чинам, бесспорно, принадлежат: чин омовения ног (Ακολουϑία τοῦ ϑεὶου νιπτῆρος), изложенный в драматической форме, где являются действующими лицами все 12 апостолов, и извлечённый нами из рукописи 1728 года афоно-пантелеимоновской библиотеки, чины избрания, «благовестия», малого «знамения» и поставления в епископа, митрополита, служащие прямым оригиналом подобных ваших чинов, изданных профессором канонического права московского Университета А.О. Павловым³³, чины поставления в патриарха и коронования на царство³⁴, взятые нами из рукописного сборника 1665 года свято-гробской библиотеки в Константинополе, а также некоторые другие, впрочем, весьма немногие чины.

Наш Εὐχολογιον, если он будет удостоен просвещённого внимания гг. членов Совета Академии и затем напечатан, уже сам по себе составит весьма важное научное приобретение. Обнимая памятники православного богослужения во всей его совокупности за столь длинный период, наш Εὐχολοιγον будет громадным подспорьем в деле начавшейся разработки вашей науки в пределах нашего отечества. Все собранные нами данные православного богослужения отличаются бесспорным интересом и новизной, но не все имеют одинаковую научную важность. Некоторые из этих данных, по своему научному интересу, заслуживают особенного внимания и достойны упоминания в данном случае. В области целого евхология нельзя пройти молчанием здесь, например, евхологий VIII–IX в. Синайской библиотеки № 957, как имеющий самое близкое отношение к известному уже в науке Εὐχολογιον’у того же времени по списку Барбериновскому (Codex Barberinus S-Marci), изданному Гоаром вполне (Εχολ. Lut. 1647 аn.) и Сваинсоном лишь чины литургий (The greck Liturgies Lond. 1884 г.) и во многом дополняющий упомянутые издания; рукопись X века той же библиотеки № 958 за полноту и интерес содержащихся в ней чинов древнейшей богослужебной практики, вышедших совершенно из употребления и потому в других рукописях несколько позднего происхождения, XIII, XIV и т. д. веков не встречающихся и бомбицинный евхологий того же монастыря № 973 с определённой датой 1153 года. Последний евхологий, являясь весьма приятным исключением в ряду своих собратий всех известных библиотек³⁵ и имея неоспоримо важное значение своей датой для прочных научных выводов нашей науки, представляет в то же время научный интерес обилием молитв на различные случаи, между которыми много молитв апокрифического содержания и появлением в столь раннее время весьма сложных чинов и последований с молитвами нередко тоже апокрифического характера. Необходимо здесь указать ещё на бомбицинный евхологий каирской патриаршей библиотеки XIV в. № 104 и на рукопись синайской библиотеки XV века № 1006, как замечательнейшие сборники чинов и последований, практиковавшихся исключительно только в церкви александрийской, на пергаментную рукопись XIV века бывшей библиотеки монастыря Саввы Освященного (ныне патриаршей иерусалимской) № 362 вместе с рукописью каирской патриаршей библиотеки 1407 года № 371, как на источники практики великой константинопольской церкви и, наконец, на Архиерейский служебник 1660 года патриаршей иерусалимской библиотеки № 151 вместе с упомянутым уже выше сборником 1665 г. свято-гробской константинопольской библиотеки, как на памятники бывшей практики церкви иерусалимской. Нельзя здесь не отметить пергаментный евхологий синайской библиотеки 1426 года № 968, который, кроме своего материала и замечательно изящного письма, не лишён и литургического значения по полноте своих чинов, нередко потом повторяемых в других синайских рукописях позднейшего времени.

Что касается отдельных чинопоследований, то в этой области сделано нами несколько любопытнейших находок. Чин литургии апостола Иакова, открытый нами в бомбицинной рукописи синайской библиотеки XIII в. № 1039 и в рукописи № 911 каирской патриаршей библиотеки, даёт несколько весьма важных вариантов к известным уже в науке чинам этой литургии по изданиям Ренедота, (Liturg. orient. collect.), Сваинсона и закинфского архиепископа Латы Дионисия (Ἡ ϑεία λειτουργία τοῦ ἁγίου ἐνδόξου ἀποσστόλου Ιἀκώβου. ἐν Ζακ. 1886 ετ.). Чин литургии преждеосвященных даров того же апостола (Διακονικὰ τῆς προηγιασκμένης λειτουργίας τοῦ ἁγίου Ἰακώβου), найденный нами в рукописи XII в. синайской библиотеки № 1040, с некоторыми весьма важными дополнениями к нему из устава страстной и пасхальной седьмиц, по рукописи библиотеки крестного монастыря, представляет совершенно новый и доселе неизвестный факт в нашей науке. Для уяснения истории известного διάταξις а литургии патриарха Константинопольского Филофея имеют весьма важное значение литургийные уставы в рукописях ватопедской библиотеки XIV в. № 133, пантелеимоно-афонской библиотеки 1545 г. и № 28 XVI в., Есфигменской библиотеки 1602 г. № 210 и свято-гробской библиотеки в Константинополе № 425 и № 449 XVII в. К тому же вопросу имеет непосредственное отношение любопытная статья: Προϑεωρία κεφαλαιώδης περὶ συμβόλων καὶ μυστηρίων πονηϑεῖσα καὶ προτροπὴ καὶ ἀξίωσις τού ιἑρωτάτου ἐπισκόπου Φιλοϑέου, содержащаяся в рукописи XVI в. ватопедской библиотеки № 449. Илитарий XII – XIII в. синайской библиотеки № 1020, с содержанием которого мы знакомы по «Запискам синайского богомольца» о. Антонина (Труды Киев. Дух. Акад. 1873, кн. III, стр. 55–58), представляет вам интереснейший список чина литургии Василия Великого. Рукопись синайской библиотеки XV в. № 986 содержит в себе любопытнейший чин литургии с заглавием: Αρχὴ σὺν Θεῷ ἁγίῳ τοῦ διακονικοῦ. Αὕτη ἡ τάξις γίνεται ἐν τῇ σεβασμίᾳ λαύρᾳ ἐν τῷ ἁγίῳ ὄρει τοῦ Ἄϑω, ἑκεὶϑεν γὰρ ἐστὶ τὸ παρόν Διακονικὸν. Это тот самый чин, который дал начало появлению в наших служебниках конца XVI века, так называемому, седмипросфорию, прочно утвердившемуся в нашей богослужебной практике в XVII в., благодаря тому обстоятельству, что этот чин попал в печатные служебники того времени. В нашей полемической литературе он хорошо известен под именем «афонского» чина, но в существовании его греческого оригинала доселе высказывалось вашими полемистами сомнение (Филар. «Старопечатн. номокан. и его свид. о числе просфор на проскомидии» М. 1876 стр. 43 и далее; его же «Чин литургии св. Иоанн. Злат. по излож. староп., новоиспр. и древле-письменн. Служебн.» М. 1876. стр. 41 и далее).

Как на интереснейшие списки чинов суточного древнейшего богослужения, мы можем указать на τᾶξες τῆς τριτοέκτης ἐν ταῖς νηστείαις в рукописи VIII–IX в. синайской библиотеки № 957 и на чин ἑτέρα ἀκολουϑία εἰς τὸ μέγαν ἑσπερινὸν τῶν ἑορταζομένων ἁγίων в рукописи XV в. пантократоровской афонской библиотеки № 149. Весьма важными чинами нужно считать списки чинов: брака в рукописях VIII–IX в. № 957 и X в. № 258 синайской библиотеки, крещения (устав этого чина) в рукописи 1404 года № 324 (935) ватопедской библиотеки, омовения ног в рукописи XII в. той же библиотеки № 315 (926) в синайской библиотеки того же века № 758 и присоединения еретиков, обыкновенно в наших рукописях надписывамый так: «чин, аще кто в ереси быв крещен сый к Богу обратится любо хвалисин, ли жид, ли еретик кто»³⁶, в рукописи синайской библиотеки 1475 года № 980. Последний чин в славянском переводе весьма часто встречается в наших рукописях, но греческий его подлинник доселе не был известен. Между тем настоящий чин издавна обращал на себя внимание наших полемистов по вопросу о перстосложении. Известная фраза: «аще ли кто двема персты не благословляет якоже и Христос» была заимствована в Стоглав (гл. 31) из упомянутого чина и доселе не потеряла ещё жизненного значения.

К числу весьма важных находок мы относим: Σχηματολόγιον (сборник чинов пострижения в монашество) Феодора Студита по рукописи XV в. пантелеимоновского афонского монастыря, Σχηματολόγιον по рукописи XV в. патриаршей иерусалимской библиотеки № 273, Ἐξοδιαστικὸν (последование погребения архиереев, священников, диаконов и всех лиц священного чина) по рукописи XV в. библиотеки монастыря св. Саввы Освященного № 373 и, наконец, Συνοδικὸν (чин проклятия еретиков в неделю православия) по рукописям XIV в. Афинского Университета № 256 и XV в. синайской библиотеки № 989 и № 531.

Одновременно, с изучением данных для греческого евхология, мы не забывали настоятельной потребности уделять такое же внимание и памятникам южно-славянского евхология. Так поступать нас обязывала настоятельная необходимость видеть в печати, как можно скорее подобный евхологий, потому что для изучения южно-славянского евхология сделано в нашей науке гораздо менее, чем для греческого евхология. Если мы укажем на глаголический служебник Лавослава Гейтлера, загребского профессора³⁷, на чин литургии Евфимия, патриарха тырновского³⁸, на некоторые памятники, изданные в разное время в журналах «Starine» и «Гласник», а также профессором Красносельцевым в его книге: «Сведения о некоторых литургических рукописях ватиканской библиотеки» К. 1885 и отчасти Горским и Невоструевым в их известном «Описании славянских рукописей московской синод. библиотеки», Отд. III, ч. 1, М. 1869 – то вот и всё, что мы имеем в настоящее время по изданию и изучению памятников южно-славянского евхология. Теперь, если иметь в виду количественные результаты сделанного нами в этом отношении, то с первого взгляда оказывается, что они, по-видимому, не так значительны, как результаты в области изучения источников греческого евхология. Прежде всего, в количественном отношении цифра южно-славянских рукописей, описанных нами, простирается только до 60, из них 18 рукописей пергаментных, одна бомбицинная и 41 бумажные. В частности евхологиев (т. е. Служебников и Требников) описано нами всего на всего 17 экземпляров: 2 пергаментных, один бомбицинный и 14 бумажных. Далее, если мы обратим внимание на научную ценность описанных вами евхологиев, то мы увидим, что древнейшие и интереснейшие в научном отношении экземпляры принадлежат большей частью частным владельцам. Всё это объясняется легко теми обстоятельствами, что в совершённое нами путешествие мы изучали памятники южно-славянского богослужения по преимуществу в библиотеках греческих монастырей, куда эти памятники попадали случайно и хранились, за негодностью употребления и по другим более грустным причинам, без должного к ним внимания. Славянские же книгохранилища, как например, в Хиландарском и Свято-Павловском афонских монастырях, в которых мы имели возможность заниматься и которые когда-то славились замечательным богатством рукописей (см. В. Григоровича «Очерк путеш. по европ. Турции», Μ. 1877 изд. 2), в настоящее время, как мы имели случай говорить выше, представляют лишь жалкие сравнительно, конечно, остатки своих прежних богатств... Библиотека весьма состоятельного болгарского Зографского монастыря на Афоне, имеющая ценное собрание южнославянских рукописей и вполне благоустроенная, как мы можем судить на основании отзывов учёных посетителей её и на основании нашего поверхностного и случайного обзора её в 1886 году, не была, по недостатку времени, предметом нашего научного описания. Но если мы будем делать научную оценку всего собранного нами материала касательно южнославянского богослужения, то мы не можем не сказать, что в этом отношении нами добыто несколько интереснейших и в научном отношении важных приобретений. В частности, по отношению к южно-славянскому евхологию, мы можем указать здесь на подробное описание Требника XIV в. № 119 сербского извода из библиотеки Хиландарской, на сербскую рукопись XIV–XV в. № 149 из библиотеки Свято-Павловско-афонской, на болгарский Требник XVI в. № 126 Одесского Университета, в который эта рукопись приобретена в 1678 году от некоего Полежаева, и на Служебник сербской редакции XVI в. № 92 Хиландарской библиотеки. Все эти памятники, имея самое близкое и непосредственное отношение в богослужении нашей церкви XV–XVI веков, в то же время своими некоторыми интереснейшими особенностями чинов и последований дают весьма ценный материал для характеристики южно-славянского богослужения данного времени. Два пергаментные евхология XIII–XIV вв. из богатого собрания южно-славянских, а именно пергаментных, рукописей нашего начальника духовной миссии в Иерусалиме, о. архимандрита Антонина, который имеет намерение продать его в Императорскую публичную библиотеку в С.-Петербурге (медлительность в этом важном деле всецело зависит от дирекции этой библиотеки), заслуживают внимания не только древностью своего происхождения, но и содержащимися в них особенностями чинов крещения младенцев, погребения, освящения воды и др. Наконец, в области южно-славянского евхология не могу не отметить весьма важного приобретения в собственном смысле этого слова. В бытность на Афоне, мне удалось купить у одного ксиромаха (бедняка) сербский Служебник XVI в. В нём, кроме чинов литургий, содержатся чины посвящения во все иерархические степени до священника включительно и некоторые другие молитвы. Все эти чины отличаются такими оригинальными и в высшей степени интересными подробностями и особенностями, не встречающимися ни в древнейших греческих евхологиях, ни в известных нам подобных рукописях южно-славянского происхождения, что издание их в свет в целом виде не только желательно, но есть, по нашему мнению, дело первой и существенной необходимости. Таким образом, весь наличный материал, относящийся к изучению истории южно-славянского евхология и собранный нами в это путешествие, составит, если к нему ещё присоединить описание других виденных нами и интересных в научном отношении южно-славянских богослужебных рукописей, что мы и намерены сделать, второй том наших заграничных трудов в 25 или 30 печатных листов.

Церковному уставу или Типикону сравнительно посчастливилось в литургической литературе. Кроме изданий некоторых памятников, относящихся к истории Типикона или в подлинниках, или в переводе, сделанным западными и нашими русскими учёными, как например, Майем, Минем, Питрой, архимандритом Антонином и покойным преосв. Порфирием Успенским, в нашей литературе в самое последнее время явилось капитальное исследование под заглавием: «Церковный Устав (Типик), его образование и судьба в греческой и русской церкви», принадлежащее талантливому перу покойного профессора Московской Духовной Академии Η.Д. Мансветову. В западной литературе, помимо труда Льва Аллация, в его ныне уже устаревшем сочинении: «De libris ecclesiae Graeciae», мы имеем довольно хорошую работу, написанную почти исключительно на основании рукописей итальянских библиотек, иеромонахом Феодором Тоскани под названием: «Ad typical graecorum ac praesertim ad typicum cryptoferratense s. Bartholomaei abbatis animadversions» Rom. MDCCCLXIV an. Поэтому наша задача состояла в том, чтобы проверить источники, изданные нашими предшественниками, к русским переводам их подыскать подлинники и, наконец, описать возможно большее количество рукописей – типиконов Саввы Освященного и Феодора Студита, чтобы иметь перед собой действительную историю этой важнейшей богослужебной книги, а не гадательную, какой, весьма естественно, она представляется в книге проф. Мансветова, написавшего её всего-навсего с десятью рукописями под руками. Во всех почти отношениях задачи наши удались. Научные результаты по данному вопросу получились настолько удовлетворительные, что, можно сказать, превзошли наши ожидания.

Древнейшей краткой записью церковного Устава, известной в науке, считалась доселе запись студийского монастыря под заглавием: Ὑποτύπωσις τῆς καταστάσεως τῆς μονῆς τῶν Στουδίου, появившаяся в IX–Χ веке и изданная в свет в первый раз Анджелом Майем в его «Spiceleg. Roman» t. IV, а отсюда перепечатанная Минем в «Patrolog. curs complet. t. 99» (греческой серии). Полный перевод этой записи сделан проф. МДА Голубинским в его «Истории русской церкви» М. 1881 г. т. I, ч. 2, стр. 671. Ὑηοτύπωσις студийского монастыря в этой редакции мы проверили по пергаменной и древнейшей, близкой ко времени появления самой записи рукописи 1028 года синайской библиотеки № 401 и открыли некоторые, не лишённые научного интереса, варианты в ней. Затем в рукописи бомбицинной XIII–XIV в. ватопедской библиотеки № 323 (133) (Слич. ркп. М. Синод. библ. № 456) мы открыли новую редакцию этого Ὑηοτύπωσις’а с весьма значительными и важными вариантами, появление которых в печати прольёт яркий свет на отношение Ὑηοτύπωσις’а в этой редакции к известному в науке славянскому Типикону патриарха Константинопольского Алексея в рукописи XII в. М. синод, библ. № 330–380.

В 1864 году архимандрит Антонин издал в свет Ἡ διατύπωσις τοῦ ἁσίου καὶ μακαρίου πατρὸς ἡμῶν Ἀϑανασίου в русском переводе в своей известной книге: «Заметки поклонника святой горы». Киев. 1864 г. Отношение этого Διατύπωσις’а Афанасия Афонского к Ὑποτύπωσις’у Студийского монастыря самое близкое, и последний, бесспорно, послужил оригиналом первого, а поэтому важное научное значение этого памятника выше всякого сомнения. Нам не удалось видеть автограф Διατύπωσις’а Афанасия, так как монахи лавры преподобного отца отказались показать его нам, но зато мы видели и сняли даже копию с позднейшего списка этого Διατύπωσις’а, хранящегося в рукописном сборнике XVI в. № 754 (228) Иверского афонского монастыря. В целом своём виде устав Афанасия Афонского носит такое заглавие: Τυπικὸν ἤτοι κανονικὸν τοῦ ὑσίου Καὶ ϑεοφόρου πατρὸς ἡμῶν Ἀϑανασίου τοῦ ἐν τῷ Ἀϑῳ и состоит из двух частей, из коих первая носит сейчас приведённое заглавие и трактует о построении лавры на Афон и о первоначальном строе жизни в ней³⁹, а вторая уже содержит самое завещание, церковный устав преподобного с вышеприведённым заглавием. Сличая известный в науке перевод этого Διατύπωσις’а с подлинником, мы нашли, что перевод сделан вольно и со значительным сокращением в тексте, а поэтому его научная ценность падает сама собой, и является настоятельная потребность видеть в возможно скором времени в печати самый подлинник Διατύπωσις’а. То же почти самое нужно сказать и относительно другого перевода о. архимандрита Антонина, а именно об известном в науке «синайском канонаре» IX–X века, напечатанном им в Труд. Киев. Дух. Акад. за Май и Июнь месяцы 1874 года. Канонар этот содержится в пергаментном евангелии синайской библиотеки № 150 и носит такое заглавие: «Κανονάοιον, σὺν Θεῷ ἀρχόμενον ἀπὸ τὸ ἅγιον πάσχα μέχρι τοῦ ἁγιου σαββάτου καὶ ἀπὸ μηνὸς. Σεητεμβρίου μέχρι μηνὸς Αὐγούστιο». Весьма важные варианты к нему даёт отрывок из другого евангелия IX–X в., содержащий в себе без конца канонарий с заглавием: Κανονάρι(о)ν συνάξεων καὶ ἑορτῶν καὶ μνημῶν τῶν ἁγίων, ἀρχόμενον ἀπὸ μηνός Σεπτεμβρίου ἔως μηνὸς Αὐγόυστου, ἔχον πάσαν ἀκολουϑίαν. При помощи этого подлинника, легко устраняются весьма многие вопросы и недоумения, вызываемые переводом его.

Попытка наша проверить Тактикон Никона Черногорца по греческому его подлиннику, в рукописи синайской библиотеки № 441, не удалась по той причине, что нужную рукопись, как уже было замечено выше, мы не отыскали в самой библиотеке. В виду важности Тактикона для характеристики православного богослужения XI в. и при том разных патриархатов, подобную неудачу мы относим к числу крайне печальных и нежелательных.

Всегда присущая им мысль о важном значении для истории церковного Устава до появления полных записей уставов Саввы Освящённого и Феодора Студита, так называемых, ктиторских типиконов, которые давались монастырям их ктиторами и были главными регуляторами богослужения в период времени до XII или ХШ столетий, служила для нас побуждением обратить серьёзное внимание на этот род памятников церковного Устава. Книга Миклошича и Мюллера «Acta et diplomata monasteriorum et ecclesiarum orientis» Vol. V. t. II, Vindobon. 1887 an., в которой переизданы ктиторские уставы Михаила Атталиата 1077 года, императрицы Ирины 1114 года, епископа Навплии и Аргоса Льва 1143 года, епископа Томасийского Нила 1210 года и митрополита Зихнии Иоакима 1324 года, питала и поддерживала нашу уверенность в том, что труды, направленные на изучение подобного рода памятников, не останутся бесплодными. К перечисленным уже нами памятникам ктиторских типиконов нам удалось присоединить новые, досель неизвестные в науке, памятники, а именно: типикон грузинского монастыря пр. Богородицы Петрицутиссы в Баскове близ Филиппополя, данный иерусалимским патриархом Евфимием в 1084 году, типикон константинопольского Пантократоровского монастыря, данный в 1137 году византийским императором Иоанном первородным из фамилии Комненов, типикон монастыря великомученика Мамнита, данный в 1159 году владетельным князем Георгием мистиком игумену этого монастыря Афанасию, типикон Богородичного монастыря Илии Вомон (τῶν Ἠλίου Βωμῶν), данный императором Мануилом Комненом в 1162 году, типикон Богородичного монастыря Евергетиды, составленный игуменом сего монастыря Тимофеем в XI столетии и, наконец, типикон для монастыря св. Авксентия в Халкидоне близ Константинополя, данный царём Михаилом Палеологом между 1260 и 1281 годами. Из этих типиконов списан нами целиком типикон Илии Вомон 1162 года со списка, имеющегося в библиотеке русского афоно-Пантелеимоновского монастыря и сделанного с подлинника, хранящегося в библиотеке Патмосского Иоанно-Богословского монастыря, извлечены выдержки из типикона XI в. Богородичного Эвергетидского монастыря, подлинник которого хранится в афинском Университете и из всех других названных нами типиконов, в копии сохраняющихся в рукописи XVIII в. Халкинской (семинарской) библиотеки № 85. Все эти типиконы, помимо своего литургического значения, как единственные регуляторы восточно-православного богослужения в период времени до появления монашеских уставов Феодора Студита и Саввы Освященного, имеют для нас важное значение и как исторические документы в высшей степени любопытной эпохи византийской жизни XI, XII и даже XIII столетий. По ним мы можем характеризовать не только состояние богослужения за этот период, но даже и жизнь и нравы монахов этого времени, оказывавших громадное влияние на все стороны жизни византийской империи. Самое важное из указанных нами ктиторских типиконов место в ряду подобного рода исторических документов, бесспорно, должно принадлежать типикону Богородично-Эвергетидского монастыря XI в., потому что в этом памятнике нераздельно сохранились церковный Устав служб круга седмичного и годичного и правила монашеской жизни сего монастыря. Первая часть носит весьма характерное заглавие: Συναξάριαν σὺν Θεῷ, ἤτοι Τυπικκόν ἐκκλησιαστικῆς ἀκολουϑίας τῆς εὐαγοῦς μονῆς τῆς ὑπεραγίας Θεοτόκου τῆς Εὐεργέτιδος, ἀρχόμενον ἀπὸ μηνὸς Σεπτεμβρίου, περιέχον πᾶσαν ἀκολουϑίαν μέχρι συμπληρώσεως Αὐγόυστου, ώσαὺτως; καὶ τῆς ἁγίας τεσσαρακοστῆς τῆς κυριυκῆς τοῦ τελώνου καὶ τοῦ φαρισαίου μέχρι τῶν ἁγίων πάντων а вторая – обычное всем подобным памятникам надписание: Πρόλογος τοῦ Τυπικοῦ (следовало бы написать ἑπίλογος, так как эта статья стоит в конце Типика). Ἔκϑεσις καὶ ὑποτύπωσις τοῦ βίου τῶν ἐν τῇ μονῇ τῆς ὑπεραγίας Θεοτόκου τῆς Εὐεργέτιδος μοναχῶν, παραδοϑεῖσα παρὰ Τιμοϑέου μοναχοῦ ἱερέως καὶ, καϑηγουμένου γεγονότος μετὰ τὸν κτήτορα τῆς αὐτῆς μονῆς, т. е. Павла монаха (Conf. Ducange Hist. bysant. Lutet. Paris CIO. IOC. LXXX Constantin. christian. T. IV pag. 87). В других подобного рода памятниках каждая из этих составных частей представляла собой нечто цельное и самостоятельное, как это можно видеть из дошедшего до нас типикона Михаила Атталиата⁴⁰. Типикон Богородично-Эвергетидского монастыря является в этом отношении счастливым исключением. С открытием ктиторского (цельного) Богородично-Эвергетидского монастыря типикона наша мысль, высказываемая прежде на основании лишь соображений⁴¹, что под руками Никона черногорца были не типиконы Феодора Студита и Саввы Освященного, а именно полные ктиторские уставы, по которым он и составлял свой Типикон, получает в настоящее время силу неопровержимого положения. Но наши перечисления сделанного нами в области ктиторских уставов были бы не полны, если бы мы не указали здесь и на две весьма интереснейшие находки, имеющие самое близкое и непосредственное отношение к Иерусалимскому уставу Саввы Освященного. Мы разумеем здесь уже упомянутый нами устав службы седмиц страстной и пасхальной в Иерусалиме в IX–X веке, найденный нами в качестве приложений к рукописной и доселе ещё не изданной в свет священной истории (Ιἑρὰ ἱστορία) города Иерусалима и всей Палестины, написанной в 1801 году архимандритом Максимом Симео, бывшим профессором богословский школы и иерокириксом Воскресенского храма и Τύπος καὶ παράβοσις καὶ νόμος τῆς σεβασμίας λαύρας τοῦ ἁγίου Σάββα, открытый в рукописи XIII в. синайской библиотеки № 1096. Ввиду особенной важности и глубокого учёного интереса этих памятников, первый из них мы перевели на славянский язык, снабдили обширными археологическими и литургическими примечаниями и уже начали печатать на страницах журнала «Православный Собеседник» (этот труд, совершенный нами тоже во время заграничного путешествия, составит весьма почтенную книгу от 15 до 20 печатных листов), а второй, уже бывшим предметом специального реферата в Церковно-археологическом Обществе при Киевской духовной Академии за прошлый 1888 год, после нужных дополнений и исправлений, будет напечатан на страницах академического журнала: «Труды Киев. Дух. Академии»⁴².

В отношении к так называемому Иерусалимскому Типикону Саввы Освященного нами сделано немало. Во время своего путешествия мы успели рассмотреть и подробно описать 72 рукописных типикона, носящих данное название, из них 12 экземпляров пергаментных, 10 экз. бомбицинных и 50 экз. бумажных. извлечённый нами материал в связи с другим, имеющим отношение к церковному уставу и указанным нами выше, составит третий том собранных нами материалов в объёме от 45 до 50 печатных листов. В числе рукописей, уже известных в науке по упомянутым сочинениям Ф. Тоскани и И.Д. Мансветова, нам удалось отыскать немало таких, о которых доселе ничего не было известно, и которые могут считаться драгоценными находками. Такими рукописями мы считаем типикон XII в. № 1094 синайской библиотеки, как образчик иерусалимского типикона до принятия в него обычаев, стихир и канонов студийского монастыря (к глубокому сожалению экземпляр этот дефектный; в нём отсутствуют весьма многие листы), типикон XIII в. № 1096 той же библиотеки, как образец типикона, имевшего место в практике лавры Саввы Освященного, типиконы XVI в. из библиотеки монастыря Саввы Освященного № 305 и № (без номера), как представителя практики иерусалимских палестинских монастырей, бомбицинные типиконы 1214 г. № 1047 и 1311 года № 1101 синайской библиотеки, как единственные уставы практики синайского монастыря, типиконы 1346 г. № 320 (931), 1405 г. № 324 (935) и 1446 г. № 321 (932) ватопедской афонской библиотеки, как представители особой редакции церковного устава, которую мы называем трапезундской, потому что древнейшая из этих рукописей № 320 (931) заключает в себе несомненные следы практики местной трапезундской церкви и, наконец, типиконы костамонитской библиотеки № 26 (22) XV в., соборные Пантелеимоновского и Дохиарского афонских монастырей, как прототипы создавшегося уже впоследствии святогорского афонского типикона. Все перечисленные нами рукописи содержат в себе весьма интересные в научном отношении подробности, дают весьма важные сведения для истории церковного типика и всей своей совокупностью красноречиво говорят нам, что мы не имеем ещё настоящей действительной истории этой важнейшей богослужебной книги, написание которой есть дело будущего... В частности для истории святогорского афонского устава, о котором в нашей литературе пока существует лишь наша небольшая заметка (Рук. для сельск. пастырей 1887 г.), имеют весьма важное значение рукописные соборные типиконы: Дионисиатского монастыря, писанный в 1638 году, список с него в Иверском монастыре, сделанный архимандритами сего монастыря Иларионом и Афанасием в 1878 году, типикон Григориатского монастыря, составленный, по просьбе игумена монастыря, Даниила Загорея, известным учёным афонским монахом Иаковом в 1851 году, который раньше лишь годом (т. е. в 1850), по желанию игумена Свято-Павловского афонского монастыря, составил другой типикон для этого монастыря, типикон Костамонитского монастыря, составленный в 1854 Дионисием Ксенофотиным, монахом из Пелопонеса и иеромонахом из Беррии Мелетием и, наконец, типикон 1869 года Ватопедского монастыря, составленный типикарем Иаковом. Все эти типиконы – прямой и положительный материал для истории святогорского типикона. Есть подобные типиконы и в некоторых других афонских монастырях, но они пока остаются нам неизвестными.

Типиконов с особенностями практики студийского монастыря, или надписанных именем св. Феодора Студита в восточных книгохранилищах мы не встречали.

Списков южно-славянского типикона мы видели и описали всего-навсего пять, из коих лишь два списка (№ 493 и № 241) хиландарской библиотеки заслуживают внимания по составу и распорядку в них находящегося материала, а остальные (2 из библиотеки св. Саввы и 1 из синайской библ.) представляют буквальный перевод списков греческого Иерусалимского устава в древнейшей его редакции, до появления в нем, так называемых, марковых глав. В этих списках нет даже имён южно-славянских святых.

Примечание. Все перечисленные нами три тома материалов: a) Евхологий греческий, b) Евхологий южнославянский и c) Типикон – совершенно готовы для печати. Если Совет Академии разрешит нам печатание их на страницах академического журнала в качестве приложений, или отдельно, исходатайствовав предварительно на это из Учёного Комитета при Св. Синоде особую сумму, то мы можем сейчас же приступить к их печатанию. Нужные небольшие примечания будут сделаны, при самом печатании.

Но если мы и изучали главным образом памятники, имеющие отношение к Евхологию и Типикону, как важнейшим богослужебным книгам православной церкви, то это значит, что мы не уделяли серьёзного внимания другим богослужебным книгам. Напротив, как увидим сейчас, мы немало труда и времени употребили на изучение данных для истории и других, можно связать, второстепенных, богослужебно-церковных книг, а именно: Часослова, Триодей, Апостола, Евангелий, Стихирарей, Псалтирей, Октоихов, Профитологиев, сборников служб, Μиней и т. д. И в этом отделе литургической письменности нам удалось сделать немало весьма ценных в научном отношении находок, которые заслуживают здесь особого упоминания.

Всего Орологиев нами прочитано и описано 15 экземпляров. Из них Часослов VIII в. синайской библиотеки № 863, помимо своей древности, имеет особенное значение для истории богослужения и своим составом и текстом входящих в него тропарей и стихир, а равно и тем именем, с которым связано в надписании происхождение этого состава. Часослов надписывается так: Ὡρολόγιον κατὰ τὸν κανόνα τῆςλ λαύρας τοῦ ἁγίου πατρός ἡμῶν Σάββα. С содержанием этого памятника наша наука знакома по краткому его описанию о. архимандрита Антонина⁴³. Интересными, кроме того, нужно считать Часослов XIII–XIV в. № 868, где положены службы на каждый час дня и ночи, и Часослов XIII в. № 870 с двумя почасиями после часов первого, третьего, шестого и девятого. Обе эти рукописи синайской библиотеки интересны, как образчики Орологиев келейных, употреблявшихся монахами-келлиотами, жившими вдали от монастырей с храмами. В синайской библиотеке и все прочие Орологии не лишены своего научного значения, а поэтому описаны нами подробно. Из Орологиев других библиотек заслуживают особого внимания Орологий XII в библиотеки № 71 и Орологий 1303 г. из библиотек о. архимандрита Антонина. Оба они представляют тип позднейшего Часослова Есфигменской, изложенного по уставу Саввы Освященного и запоминающего нам современный Часослов.

Между славянскими Орологиями на Синае мы встретили два XII–XIII вв. № 12 и № 13 с особенностями практики студийского устава. Как известно, доселе думали⁴⁴, что в «Часословов студийского периода до нас не дошло», а поэтому важное научное значение этой находки выше всякого сомнения и понятно само собой.

В числе описанных нами Триодей заслуживают особенного внимания: рукопись XI в. № 327 (927) ватопедской библиотеки, рукопись X в. синайской библиотеки № 735 и ркп. XIII в. той же библ. № 739, содержащая в себе особенности практики Студийского монастыря, рукопись XIII в. из библиотеки бывшей богословской школы в Иерусалиме в крестном монастыре № 14, как представитель свято-гробской иерусалимской практики, и рукописи XI в. № 760 и XII в. № 758 синайской библиотеки, как образцы Триодей чисто иерусалимского происхождения, с точным надписанием имён творцов канонов и стихир. Триоди 1099 года № 742 и № 741 синайской библиотеки, написанные в лавре Саввы Освященного с подлинников константинопольского происхождения, являются самыми ранними предвестниками в Палестине того влияния практики студийского монастыря, которое в сильной степени сказалось здесь в XII и особенно XIII столетиях. Отметим ещё одну рукопись X в. № 734 той же библиотеки, интересную обилием чинов омовения ног в великий четверток и их разнообразием состава. Всего описано нами 20 экземпляров Триодей.

Рукописные Евангелия и Апостолы обращали на себя наше внимание главным образом синаскарями или месяцесловами, в которых, кроме перечисления праздников и имён святых, весьма нередко имеются и довольно обширные замечания литургического содержания, извлечения их из церковного Устава. Из подобных рукописей, как особенно интересных в научном отношении, мы должны указать: Евангелие XII в. библиотеки синайского монастыря № 150, с известным уже в науке «синайским канонарем», о котором мы говорили выше, Евангелие XI–XII в. из этой же библиотеки, перевезённое сюда из Джуванийского подворья в Каире (синаксарь сходен с синаксарем при Евангелии нашего музея XI в., поступившим из библ. тавр. дух. семин. и описанным А. Ивановым), Евангелие 1312 года из библиотеки Есфигменского монастыря № 27. В котором в статье под заглавием: Τάξις καὶ ἀκολουϑία τῆς τῶν ἀποστόλων ἀναγνώσεως, γινομένς ἐν τῇ καδολικῇ καὶ ἀποστόλικῇ τῆς Θεοῦ πόλεως μιγάλης Ἀντιοχείας мы находим особенности чтений евангельских и апостольских в антиохийской церкви и др.

Из апостолов, важных своими синаксарями и обширными извлечениями из типикона великой церкви, касающимися главным образом праздника Благовещения в дни великого поста, должно отметить рукопись XI–XII в. из библиотеки Саввы Освященного, рукопись XIV в. из патриаршей иерусалимской библиотеки № 285, рукописи XI–XII в. № 27 и XI в. № 17 Дохиарской библиотеки и некоторые другие.

Всего евангелий описано нами 19 экземпляров, а апостолов 8 экземпляров.

По той же самой причине мы интересовались древнейшими Профитологиями или сборниками чтений из пророков и из других книг ветхого Завета и, во время нашего путешествия, подробно описали 11 экземпляров их. Рукописи: XII в. № 46 Есфигменской библиотеки, XII в. № 536 ватопедской библиотеки, XI–XII в. № 62 библ. Саввы Освященного, № 9 XIII в. и № 14 XII–XIII в. синайской библиотеки заслуживают перед остальными особенного внимания.

Псалтирей нами описано пять экземпляров, но из них особенно важное значение имеет лишь один, принадлежащий библиотеке Афинского Университета. Рукопись эта X в. № 67, между прочим, заключает в себе особенные, по своему составу, часы для четверга, пятницы и субботы страстной седмицы и Τυπικὰ τῆς ἁγιωτάτης καϑολικῆς ἐκκλησίας τὰ κατὰ συνήϑειαν ἀκριβόμενα.

В связи с Псалтирями мы рассматривали, так называемые, Пандекты, куда Псалтирь входит, как одна из составных частей. Кроме Псалтири, в этого рода рукописях, содержатся все 12 Миней, Триоди постная и цветная, Октоих, Часослов, апостольские и евангельские чтения на целый год с синаксарем. Из трёх экземпляров, описанных вами, два, а именно рукописи: XIII в. и 82 и XII–XIII в. № 5 Симоно-Петрской афинской библиотеки заслуживают особенного внимания своими синаксарями и литургическими особенностями содержащихся в них Триодей.

Из других богослужебных книг мы описали 6 экземпляров Стихирарей, 3 экз. Октоихов, 9 экз. Миней, 11 экз. нотных богослужебных книг и 4 экз. отдельных служб. В числе отдельных служб нужно отметить службу Преподобному Антонию Печерскому⁴⁵, составленную в 1849 году уже упомянутым нами учёным афонским монахом Иаковом, перу которого принадлежит и другая служба в честь Покрова Богоматери⁴⁶, ныне совершаемая во многих афоно-греческих монастырях⁴⁷, и службу в честь киево-печерских святых, написанную в 1643 году легатом вселенского патриарха Парфения Мелетием Сиригом⁴⁸. Эта последняя служба вместе со службой положения хитона Спасителева, присланного из Персии шахом Аббасом царю Михаилу Феодоровичу, находятся в особом собственноручном сборнике Михаила Сирига под заглавием: Κανόνις εἰίς διαφορους ἁγίους παλαιοὺς καὶ νέους Μελετίου Συρίγου ἰδιόχειρον καὶ πολύτιμον, хранящимся ныне под № 141 в свято-гробской библиотеке в Константинополе.

Октоихи и Стихирари отличаются замечательным однообразием содержания и дают весьма немного для науки, а поэтому на этот род памятников мы уделили сравнительно немного времени и описали незначительное количество их.

Что же касается Миней, то в этот род литургической письменности едва ли не самый богатый. Рукописных Миней можно встречать целые десятки в каждой библиотеке, но занятие ими требует некоторого рода самопожертвования со стороны исследователя. Изучение их может привести исследователя ко многим любопытным научным выводам, в них, бесспорно, он откроет имена многих неизвестных церковных песнописцев, а вместе с тем и многие новые неизвестные каноны и стихиры, но на это потребуется много труда, а главное – времени, которым, мы не располагали в достаточном количестве. Изучение этого рода литургических памятников есть дело будущего. Нам же лично подобное занятие казалось самопожертвованием преждевременным и в научном отношении пока бесцельным, потому что в науке нашей, как мы уже имели случай говорить выше, остаются не изученными ещё главнейшие источники её, т. е. важнейшие церковно-богослужебные книги. Этим только нужно объяснять то обстоятельство, что за всё наше путешествие мы успели рассмотреть всего-навсего лишь 11 богослужебных Миней. Из этих последних в научном отношении любопытнейшим нужно признать пергаментный свиток (1 m. 36 cent.) Декабрьской Минеи IX в. из библиотеки синайского монастыря. В этой древнейшей Минее сохраняются в настоящее время следующие службы: 13 числа Модесту, архиепископу иерусалимскому, 14 ч. Мелхиседеку священнику, 17 ч. святым мученикам Евстратию, Авксентию, Оресту и Мардарию и 19 ч. трём отрокам: Ананию, Азарию и Мисаилу.

Насколько позволяло время, помимо указанного, мы успели познакомиться и описать 9 рукописей канонического характера, 51 сборник святоотеческих писаний, патериков и хронографов и 13 рукописей исторического содержания. Из этих последних мы обращали внимание на такие рукописи, которые главным образом касаются нашего отечества или Палестины. В последнем случае мы с особенным интересом занимались паломнической литературой греческих путешественников в Палестину и успели в этой области сделать несколько открытий. Одно из подобных путешествий под заглавием: Διήγησις περὶ τῆς Ιέρουσαλὴμ καὶ τῶν ἁγίων τόπων, καϑὼς εἷνε ὁ ἅγιος τάφος καὶ ἕτερα τόποι, ὅπου ἐπερικάτησεν ὁ Κύριος ἡμῶν Ἰησοῦς Χρίστὸς, καὶ ἡ Ὑπεραγία Θεοτόκος καὶ οἱ ἅγιοι ἀπόστολοι καὶ οἱ ἅγιοι προφῆται, найденное нами в рукописном сборнике XVI в. № 1000 синайской библиотеки, списано нами целиком и со временем имеет быть издано в свет. Из другого сборника XVII в. Под названием: Προσχονητάριον τῶν ιἑρῶν τόπων, ὅποῦ εὐρίσκεται εἰς τὴν ἁγίαν πόλιν Ιέρουσαλήμ, συντεϑὲν παρὰ Ἀρσενίου, ιἑρομόναχοῦ Καλλουδίτου χρητός, находящегося в патриаршей каирской библиотеке под № 406, мы сделали для своей цели довольно обширные извлечения. Также мы поступили и по отношению к упомянутой уже нами «Священной истории» архимандрита Максима Симео, составленной в 1801 г. и хранившейся в богословской Иерусалимской школе при крестном монастыре.

Что касается исторических рукописей, касающихся нашего отечества, нашей церкви, то здесь на первом месте нужно поставить историю русского народа, доведённую до Дмитрия самозванца включительно и записанную в 1668 году Иверского афонского монастыря архимандритом Дионисием, хранящуюся ныне в свято-гробской библиотеке в Константинополе. Полное заглавие этой любопытной истории читается так: Τὸ παρὸν βιβλίον ὑπάρχει ἱστορία, ἤτοι δεήγησις περὶ τῆς ἀρχῆς τῶν Ῥώσσων, πόϑεν κατάγονται οἱ ἀρχηγοί αὐτῶν, καὶ περὶ τοῦ πότε καὶ πῶς ἐλαβον τὸ ἅγιον βάπτισμα καὶ ἔγιναν χριστιανοὶ, καὶ περὶ τοῦ ἁγίου ἀπόστόλου Ἀνδρέου, ὅπως ἧλϑεν σωματικῶς εἰς τὴν Ῥωσσίαν καὶ ἑκόρηξε τὸ ϑεῖον κύρηγμα, μεταφρασϑέν δὲ καὶ συλλεχϑέν ἐν συντομίᾳ ἐκ τῶν σλαβαϊκῶν βιβλίων εἰς τὴν ἡμετέραν διάλεκτον παρὰ ἐλαχίστου Διονυσίου, ἀρχιμανδρίτου τοῦ ἐκ τῆς ιἑρᾶς καὶ βασιλιχῆς μονῆς τῶν Ἰβήρων τῇ ἐν τῷ ἀγιωνύμῳ ὄρει τοῦ Ἄϑωνος, ὄντος αὐτοῦ εἰς τὴν περίφημον καἰ βασιλεύουσαν μεγαλόπολιν Μοσχοβίαν ἐν ἔτει σωτηρίῳ ҂αχξη. Вся история разделена автором на 17 титл. Мы подробно описали эту историю и сделали несколько извлечений, как образчики языка и учёно-литературных достоинств её. В той же библиотеке мы отметили важную рукопись⁴⁹ для истории южно-русской церкви, писанную в 1642 году известным Мелетием Сиригом, под заглавием: Ἔκϑεσις πίστεως τῆς ἐν Ῥωσσίᾳ τῇ μικρᾷ ἐκκλησίας ἐκδόϑεῖσα κατ’ ερώτησιν καὶ ἀπόκρισιν, рукописные переводы: Патерик Печерский, напечатанный в Киеве Иннокентием Гизелем в 1661 году, переведённый на греческий язык Иверского монастыря диаконом Космой в 1694 году, Синопсис того же Гизеля, напечатанный в 1680 году, переведённый в монастыре Николая Большая голова в Москве в 1693 году. Путешествие по Сибири Николая Спафария в 1675 году, переведённое в том же (1693) году и др.

Все перечисленные нами рукописи богослужебные, канонические и исторические описаны нами вчерне, но, после обработки имеющихся у нас под руками материалов, бесспорно, дадут любопытный в научном отношении сборник, который и составит четвёртый том собранных нами материалов, в объёме от 25 до 30 печатных листов или даже несколько больше.

Занимаясь главным образом изучением рукописных источников православного богослужения, мы не забывали и первопечатных богослужебных книг Православной Церкви. Всякий, кто работал над источниками этого рода, хорошо знает, по личному опыту, что единственное в этом роде пособие, составленное в двух частях Врето в 1854 г. (Νεοελληνικὴ φιλολογία), не могло удовлетворять даже снисходительного исследователя первопечатной литературы. Капитальный двухтомный труд Емиля Леграна под заглавием: «Bibliographie hellenique ou description reason. de ouvrag. publ. in grec. par de grec. aux. XV-e et XIV siecl», Paris, вышедший в свет в 1885 г., в значительной мере восполняет существующий в литературе пробел, но также не лишён некоторых недочётов и промахов, на которые мы успели указать уже и печатно⁵⁰. Лучшим же доказательством этой мысли служит то весьма важное обстоятельство, что сам Емиль Легран, как мы слышали из достоверных источников, готовит целый том дополнений к изданным двум томам. Следовательно, личное знакомство с первопечатными изданиями есть дело насущной необходимости для всякого, кто не хочет на вещи смотреть чужими глазами. С другой стороны, для нас изучение первопечатных изданий важно ещё и потому, что мы интересуемся текстом богослужебных книг, их постоянным исправлением под пером тех или иных справщиков, тогда как Емиль Легран преследует в своей книге цели библиографические главным образом, описывает их внешний вид, содержание и приводит дословно существующие в этих изданиях предисловия и послесловия подчас с дипломатической точностью. Из виденных нами и интересных печатных изданий мы отметим здесь чин литургии (неполный), напечатанный на пергаментном свитке, хранящемся в библиотеке Есфигменского монастыря (Ем. Легран не упоминает об этой редкости), первопечатный типикон 1545 года, полный круг первопечатных миней⁵¹ и др.

По отношению к другой преподаваемой нами в Академии науке – Церковной археологии, отправляясь в заграничную командировку, мы ставили для себя скромные задачи. Имея в виду богатство литературы по изучению классических и христианских древностей на западе, а по некоторым вопросам даже у нас в России, мы полагали ограничиться лишь личным обзором этих древностей на месте их нахождения и проверить существующее относительно их в учёной литературе выводы. Так мы и поступали, обозревая древнейшие константинопольские храмы, коптские церкви старого Каира, базилики Вифлеемскую и Синайскую, Свято-гробский иерусалимский храм, старинные христианские церкви Афин и их окрестностей, монументальные классические остатки Партенона, Эрехтиона, Нике-Аптероса, Зевса Олимпийского, башни Вегров и т. п., и знакомясь с богатством восточных музеев древностей: Императорского (оттоманского в Константинополе, Булакского в Каире, патриаршего там же, центрального, политехнического и акропольского в Афинах и других менее значительных в научном отношении в других местах. Но иногда сами факты, памятники архитектуры, скульптуры и живописи, пред которыми мы стояли лицом к лицу своим благородным величием, почтенной сединой, высокими качествами изящества и грации, своим, так сказать, немым красноречием, так много говорили вашему уму и сердцу, что мы волей-неволей из пассивного, можно сказать, зрителя древностей превращалась в их исследователя. И наши труды в данном отношении не остались бесплодными, по крайней мере, для нас самих лично.

Бесспорно, в ряду константинопольских храмов древнейшего времени, после св. Софии, должна занимать в настоящее время второе место мечеть Кахрие-Джамиси, в древности церковь Μονὴ τῆς χώρας, находящаяся в отдалённых закоулках Стамбула, на седьмом, северном холме древней Византии, вблизи Адрианопольских ворот и в соседстве развалин дворца Константина «Тефеур-Сарая». Для современного археолога оба названные нами храма должны иметь, по нашему мнению, одинаково важное значение. Св. София Константинопольская и доселе может служить лучшими пока единственным в своём роде представителем архитектурного византийского стиля эпохи Юстиниана, а мечеть «Кахрие-Джамиси» – хранительницей лучших византийских мозаик и фресок, во всей своей величественной красоте и свежести красок сохраняющихся и доселе во внутреннем и внешнем нарфиксах этого когда-то христианского храма. Построение монастыря Μονὴ τῆς χώρας относят во времени между VIII и X веком, а происхождение в нём существующих мозаик к XI столетию иди несколько позже. В бытность нашу в Константинополе, посещая этот замечательнейший памятник христианской архитектуры, а главное живописи, с книгой в руках нашего византиниста проф. Н. Кондакова – «Мозаики мечети Кахрие-Джамиси в Константинополе», Одесса, 1881 г., мы не могли не обратить внимания на этот памятник христианской древности, с одной стороны, а с другой – на то важное обстоятельство, что названная нами книга проф. Кондакова не даёт нам надлежащего понятия об этом памятнике. Наши личные наблюдения и разыскания, сделанные нами во время обзора этой мечети, дали возможность открыть некоторые неточности в названной книге и подметить такие стороны этого памятника, на который почему-то наш археолог не обратил внимания. В результате получился самый живой интерес к настоящему памятнику христианской древности⁵², сознание недостаточности существующих описаний его и искреннее горячее желание сказать о нём своё слово со временем.

В Константинополе, на Афоне, а потом и в других местах востока мы обратили внимание на современную нам архитектуру храмов, на стиль иконописи, на особенности в богослужебных принадлежностях и на многочисленные отличия от нашего в современном богослужении и, имея в виду, что в нашей литературе по всем этим вопросам существуют лишь летучие замечания паломников, без должного научно-исторического освещения, решились серьёзно заняться их изучением. Плодом этого является составляемое нами обширное исследование под заглавием: «Современное богослужение на православном востоке», из которого уже напечатано ныне девять листов, а в недалёком будущем последует его продолжение. Из этого исследования отдел «Об архитектуре современных церквей на востоке, о живописи и богослужебных принадлежностях» был предметом двух рефератов, прочитанных мною в заседаниях Церковно-Археологического Общества при Киевской духовной Академии.

В Иерусалиме мы обозревали раскопки, произведённые, по поручению нашего Православного Палестинского Общества, на русском месте близ Авраамиевского монастыря, католиками близ пещеры Пр. Богоотец Иоакима и Анны, против Овчей купели, на месте храма первомученика архидиакона Стефана, близ дамасских ворот, оконченные раскопки на Елеоне на русском месте и др., но со времени открытия нами уже неоднократно упомянутого Устава службы страстной и пасхальной седмиц в Иерусалиме в IX–X в., нам пришлось самостоятельно заняться изучением топографии св. мест в Иерусалиме и архитектурных сооружений, бывших на этих местах. Результатом этих археологических занятий в Палестине являются обширные примечания к издаваемому уже нами в «Прав. Собеседн.» названному Уставу.

Синайская базилика, построенная императором Юстинианом между 527 и 557 годами, и её знаменитые мозаики VI в. Преображения в апсиде главного храма и равноконечного креста в кругу на золотом (тоже мозаичном) фоне в небольшой алтарной нише церковки Неопалимой Купины были всегда предметом особенного внимания учёных, посещавших Синайский монастырь. У всех путешественников на Синай мы всегда можем отыскать краткие сведения об этих прекрасно сохранившихся памятниках лучшей поры византийского искусства, заброшенных в дикую пустыню. В недавнее время (в 1881 г.) синайская базилика и её мозаики были предметом специального изучения нашего византииста проф. Петербургского Университета Н. Кондакова, который в сообществе фотографа Рауля с этою целью предпринимал путешествие на Синай и прожил в монастыре три недели⁵³. Со свойственными этому профессору – византиисту талантом, трудолюбием и знанием дела обстоятельно исследованы и описаны не только эти памятники древнейшего церковного искусства, но и резные наружные и внутренние двери базилики и все рукописи, заключающие в себе миниатюры, интересные в художественном отношении. Нам, следовательно, предстояло, с книгой проф. Кондакова в руках, проверить лишь выводы его относительно этих памятников. Признаёмся, мы вполне разделяем выводы почтенного учёного и если можем сделать какие-нибудь ему упрёки, то они касаются лишь неполноты описания некоторых, на наш взгляд, интересных памятников художества, сохраняющихся ныне в синайском монастыре. Так, например, мы совершенно не можем понять, а тем более согласиться со следующим замечанием проф. Кондакова: «кроме мозаики в своде алтаря и на арке над ним, также свода в капелле Купины все остальные стены церкви и нарфикса покрыты штукатуркой (кроме этой же капеллы, стены которой покрыты фаянсовыми изразцами в XVII в.)» и «в монастыре не сохранилось никаких воспоминаний (!) о том, как были и были ли украшены эти стены иначе в старину»⁵⁴. Как это ни странно, но здесь повторяет г. Кондаков своего предшественника, о. архимандрита Антонина, почти буквальными словами: «Другой стенной живописи (помимо мозаик) в храме нет, – говорит о. Антонин, – и была ли когда, неизвестно. Теперь всё покрыто новой штукатуркой, даже самые гранитные колонны»⁵⁵. Между тем на самом деле почти рядом с церковкой Неопалимой Купины, с левой стороны, в нише алтаря параклиса апостола Иакова имеется превосходная большая фреска, изображающая по средине Богоматерь, а по бокам творцов литургий св. апостола Иакова, Василия Великого и Иоанна Златоустого, с надписью «προφήτης», вместо ἅγιος, и пророка Моисея. Все лица изображены во всю высоту ниши, в рост человека, и отличаются замечательной художественной отделкой. Особенно прекрасно и выразительно молодое лицо пророка Божия Моисея в короткой тунике, с посохом в руках, с открытой курчавой головой. В своём настоящем виде эта фреска возобновлена, что доказывается и свежестью красок, по всей вероятности в XVII в., но с точным соблюдением всех прекрасных особенностей художественного стиля подлинника. Мы не сомневаемся признать в этой фреске остатки той живописи, которой, по всей вероятности, была украшена вся базилика, но со временем от частых землетрясений и неблагоприятных атмосферных явлений потрескалась и обвалилась (нынешняя свинцовая крыша на базилике устроена только при архиепископе Никифоре в 1732 г.), так что для благообразия пришлось замазать все стены штукатуркой. Украшение храмов юстиниановского времени наряду с мозаиками и фресками было совершенно в духе того времени, и во многих древнейших храмах и доселе сохраняются любопытнейшие памятники этой отрасли христианской иконографии, которая, прибавим, предварила за несколько столетий позднейший обычай христианской церкви украшать стены своих храмов иконами, писанными отдельно на досках разной величины. Далее, на существование стенной иконописи в других частях базилики или, по крайней мере, на колоннах можно находить и некоторые, хотя и не совсем ясные, указания в литературных источниках. В упомянутом нами выше путешествии в Иерусалим и на Синай, открытом нами в рукописи XVI в. синайской библиотеки № 1000, мы читаем между прочим следующее интересное замечание: εἰς τὸ μέσον τοῦ μοναστηρίου εἶναι ὁ ναὸς μολυσκέπαστος, ἐχει κολώνας ιβ´, καἰ εἰς πᾶσαν κολῶναν ἔχει τοῦ χρόνου ὅλου τῶν ἁγίων λείψανα; καὶ εἶναι ζωγραφισμέναπᾶσα κολώνα τοῦ μηνὸς τοὺς ἁγίους. Не есть ли, таким образом, нынешние двенадцать больших икон святцев с изображениями святых, празднуемых церковью в течение целого года, висящие на 12 колоннах базилики – замена стенных изображений на этих колоннах, в прежнее время бывших? Но если этот вопрос будет решён и отрицательно, хоть невероятного, повторяем мы снова, в нём мало, всё же мы имеем теперь данные, чтобы говорить о несомненном существовании стенной живописи в синайской базилике в древнейшее время. Нужно лишь удивляться, почему на этот факт не обратили никакого внимания учёные, посещавшие синайскую базилику раньше. Некоторым оправданием для них может служить лишь то немаловажное обстоятельство, что описанная нами фреска находится в глубине совершенно тёмной ниши за престолом, прислонённой к самой стене её, и от густоты и темноты колера красок лица, в ней изображённые, совершенно не видны обыкновенному зрителю. Издали кажется, что эта ниша просто лишь выкрашена тёмной краской и никакой картины в себе не содержит. Мы рассматривали её днём, но со свечой, прилепленной на длинную хворостину, поднося свечу к самым ликам святых.

Сожалеем мы также о том, что проф. Кондаков не обратил должного внимания на замечательно богатое собрание икон, развешенных по стенам базилики и во всех параклисах монастыря. Он лишь мимоходом отмечает, что это иконы «письма афонского и московского прошлого столетия» и что из них якобы достойны замечания лишь «великолепный складень иконы Неопалимой Купины в капелле этого имени с календарём и лицевыми святцами на боковых досках, так же как изображение самого монастыря на архиепископском кресле (на задней стороне трона?) и иконы, украшающие высокий амвон или кафедру по своему изящному и тонкому миниатюрному письму начала или конца XVIII столетия»⁵⁶. На самом же деле эта коллекция икон гораздо интереснее, чем это можно предположить с первого взгляда. Правда, описыватель этой коллекции славы Ассемана, которую сулит издателю и составителю описания её наш учёный архимандрит Антонин, также поверхностно осмотревший её, не приобретёт⁵⁷, потому что между иконами её он уже не встретит ныне «лучших образцов письма греческого, грузинского, армянского, абиссинского, нубийского и негрского», которые видел покойный преосв. Порфирий Успенский в 1850 г.⁵⁸ и спокойно отобрал, как «замечательную редкость» в своё собрание, ныне хранящееся в музее при нашей Академии, но он бесспорно извлечёт немало весьма интересных данных для истории христианской иконографии вообще и синайско-критской школы иконописи в частности. Сознавая такого рода весьма существенный пробел для церковной археологии, мы решились восполнить его, описать коллекции синайских икон, по крайней мере, находящихся в базилике и в прилегающих к ней параклисах. Всего нами описано 511 икон.

Имея в виду всю сумму добытых данных относительно синайской коллекции икон, мы должны отметить характерную черту, резко выделяющуюся из ряда подобных ей, например, в Иерусалиме в монастыре св. Саввы Освященного, на Афоне в некоторых монастырях и в других местах православного востока, – это полная терпимость ко всякого рода художественным стилям, доходящая, если позволено будет так выразиться, до полного художественного индефферентизма. Отсюда в этой коллекции, если мы на время забудем существование в ней когда-то икон армянских, абиссинских, нубийских, негрских и т. п., мы увидим в настоящее время иконы письма древнегреческого, афонского XVI в., греко-грузинского, критского XVI, XVII и XVIII столетий, сербского, молдавского, разных школ русских, московских, строгановских. южно-русских, даже раскольничих и, наконец, латинских... В одном и том же храме на самых незначительных расстояниях мы видим прекрасную икону: «Ἡ ἀμόλυντος – Непорочная», писанную по просьбе Николая Курина, философа и врача (Δέησις τοῦ δούλου τοῦ Θεοῦ Νικολάου κουρόνου, τοῦ φιλοσόφου καὶ ἰατροῦ), художником Еммануилом Лапардом в 1626 году; на тот же сюжет другую икону, оконченную около 1615 г. плодовитым и талантливым мастером священником Иеремией критянином; икону Стретения, стоящую с левой стороны, при входе в царские двери базилики, исполненную в 1571 г. Дамаскином критянином; икону Богоматери Одигитрии XVI в., по местному синайскому преданию, считающуюся за произведение кисти евангелиста Луки, но возобновлённую (καὶ αὖϑις ἀνακεκαίνωται διὰ τοῦ χειρὸς Κορνάρου Ἰωάννου κρητὸς) весьма посредственным синайским художником, Иоанном Корнаром, критянином в 1778 г.; и здесь же, или даже в более почётном месте, в алтаре, близ горнего места, на правой стороне – икону Богоматери с латинскою надписью: «Conditorem mundique Virgo continet ulnis» XV или XVI в.

Все почти сейчас названные нами иконы, не исключая и последней, в монастыре пользуются почётом и даже называются «чудотворными». Икона, например, Сретения Господня, по замечанию автора книги: «Περιγραφὴ τοῦ ἁγίου ὄρους Σινᾶ» ἐν Βενετ. 1817 ετ. σελ. 132 (слич. Григор.-Барск. Путеш. по св. местам 1747 г. СПб. 1778, стр. 264), потому чтится в монастыре, что этот праздник был установлен основателем синайского монастыря императором византийским Юстинианом и введён в круг годичных торжественных праздников прежде всего в церквах и монастырях, им самим основанных. Синай поэтому чтит настоящий праздник и доселе торжественным богослужением, а икону эту называет «ктиторской» и во всякое богослужение зажигает пред нею свечу.

Икона Богоматери с упомянутой выше латинской надписью носит название Пономарской иконы (τοῦ Κανδηλάπτου). Об этой иконе рассказывают следующее чудо, явленное ею. Однажды пономарь или кандилапт монастыря, по обычаю, зажигал свечи и лампады храма пред началом службы. Делая это крайне небрежно и с неспокойным сердцем, он подошёл и к настоящей иконе Богоматери и начал было зажигать переднею свечу, но в это время невидимая рука нанесла ему сильный удар по щеке. Поражённый этим, кандилапт сразу опомнился, упал на колена перед Богоматерью, руку Которой он принял за невидимую руку, вразумившую его, и со слезами молил о помиловании. Сознавшись чистосердечно в своём грехе – пред игуменом и рассказав откровенно о чудном знамении, бывшем ему от иконы Богоматери, кандилапт получил прощение от игумена, но с тем, чтобы навсегда помнил свой грех. В память этого события на икону было сделано серебряное подобие руки, прикреплённое серебряными гвоздиками в нижней части изображения (наподобие иконы Богоматери Троеручицы), а кандилапт обязан был всякую службу неопустительно и прежде всего зажигать свечу пред этой иконой, как бы испрашивая у Богоматери всякий раз благословение на предстоящий труд. Обычай этот свято соблюдается и доныне.

Об иконе Богоматери, писанной, по монастырскому преданию, евангелистом Лукой и возобновлённой Иоанном Корнаром в 1778 г., также немало сообщается чудесных рассказов, и она чтится наряду с другими названными чудотворными иконами монастыря.

Кроме этих лучших образцов греческого письма, в параклисе Иоакима и Анны имеются превосходные миниатюрные святцы греко-грузинского письма XV–ΧVI в.⁵⁹ в трёх экземплярах; в параклисе Иоанна Предтечи, построенном в 1566 г. на средства молдавского господаря Александра, местные иконы писаны художниками того времени из Молдавии; в параклисе Иоакима и Анны имеются иконы, хотя и писанные греческими художниками, но с латинских оригиналов, как, например, складень, изображающий Богоматерь на троне с Богомладенцем. По бокам Богоматери ангелы. Налево Христос венчает Богоматерь и Успение Богоматери, а направо Христос учит фарисеев в храме иерусалимском и Положение во гроб Спасителя. В этой последней картине Богоматерь написана с искажённым лицом, терзающей свои густые, беспорядочно распущенные по плечам волосы, и павшей на землю... Св. Николай изображён в католической тиаре и с таким же посохом в руках; Предтеча – с Агнцем в руках, имеющим на голове флаг.

Рядом с подобными произведениями художественной кисти мы можем указать значительнейшие образцы и русской иконописи. К таким иконам, бесспорно, принадлежит икона Благовещения превосходной работы и с замечательно тонкой отделкой изображённых на ней зданий, написанная в 1610 г. Макарием Остатковым и находящаяся в церкви Неопалимой Купины (№ 35); икона XVII в. Рождества Христова, писанная или пожертвованная Симеоном Прозановым (Συμεών Προζανὸβ) и находящаяся в алтаре базилики (№ 2); икона Преображения Господня московского письма XV–XVI вв., присланная на Синай в 1594 г. (7102 г.) 7 Июня известным у нас в России Арсением архиепископом Елассовским; превосходный складень там же (№ 24) с изображением грановитой палаты и Кремля с краевой площадьй на задней стороне, живопись XVII в.; икона Всех Святых в параклисе апостола Иакова южно-русского письма, присланная из Киева в 1773 г. иеромонахом Григорием, игуменом церкви великомученицы Екатерины, принадлежащей Синайскому монастырю (№ 21); там же (№ 13) и того же письма икона Филарета милостивого XVII–XVIII в., принадлежавшая иеромонаху Мелетию Румелиоту, который в 1797 г. завязывал в честь своего ангела икону художнику синайскому Хрисанфу (№ 91 в базилике); там же (№ 14) икона раскольничьего письма XVIII в., изображающая преп. Кирилла Белоозерского и (№ 9) икона св. Митрофана Воронежского, письма XIX в. и т. д. и т. д.

Но помимо, так сказать, равноправности икон, писанных русскими мастерами всех школ и оттенков со святыми, которых не чтит греческая Церковь и память которых и мы, русские, стали праздновать сравнительно недавно, с иконами греческих сюжетов мастеров, в синайской иконографии мы можем наблюдать явление беспримерное в истории иконописи. Иконы русских школ делаются образцами для греческих синайских иконописцев и иногда ими возобновляются. Так, например, замечательный складень, находящийся в Неопалимой Купине (№ 59), содержащий в себе Успение Богоматери, погребение великомученицы Екатерины и Благовещение, возобновлён рукой синайского художника Виктора критянина в 1651 г. по оригиналу московского письма XV–XVI в., часть которого, представляющая Неопалимую Купину и Нерукотворенный образ, сохраняется и доселе на задней стороне. Но и этого мало. Нередко русские святые на Синае изображаются на иконах тамошними художниками-греками. Из русских святых особенно в этом отношении посчастливилось митрополиту московскому Алексею. Икона этого святого с надписью: «ὁ Ἀλέξιος, ἀρχιεπίσκοπος Ῥυσίας» находится в параклисе апостола Иакова (№ 10), другая с надписью: «ὁ ἅγιος Ἀλέξιος ϑαυματουργός» в Джуванийском синайском подворье в Каире и др. В параклисе апостола Иакова мы видели икону греческого письма XVIII в., на которой изображены святители московские Пётр, Алексей и Иона (№ 29).

Обозревая всю коллекцию синайских икон и останавливаясь внимательно над указанным явлением, невольно задаёшься вопросом: каким это образом синайские храмы превратились в музей, заключающий в себе богатейшее собрание старинных икон разного письма, различных школ и направлений, различных народностей и вероисповеданий? Сама коллекция икон, снабжённых весьма обстоятельными приписками или на бумажках, к ним приклеенных, или на задней стороне самых икон, с именами жертвователей, времени поступления в монастырь иконы и т. п., даёт весьма ясный ответ на поставленный вопрос. Из этих приписок нельзя не видеть, что все эти иконы собраны здесь случайно, путём пожертвований разных лиц, разных стран и местностей. Из 511 икон мы лишь на одной иконе встретили приписку, что она (икона св. Стефана и Лаврентия, находящаяся в базилике 94), пожертвована по соборному решению старцев монастыря (κοινῇ βουλῇ τῆς συνάξεως). Немного икон мы нашли с именами архиепископов синайской горы, как заботливых игуменов о благоукрашении и благолепии своего монастыря. Здесь на первом месте нужно поставить одного из деятельнейших в этом отношении игуменов, архиепископа Иоанникия (см. икону Богоматери русского письма XVII в., пожертвованную в 1683 г., № 2 в Купине), за ним следуют архиепископы Афанасий, Кирилл (икона Богоматери в иконостасе базилики), Авраамий (№ 4 икона в параклисе св. Константина и Елены), Констанций (Богоматерь в купине, № 112) и некоторые другие. В большинстве же случаев жертвователями икон были синайские монахи, бывшие вне монастыря в качестве экзархов, протосинкелов и эпитропов монастыря в многочисленных монастырских метохах и на память о своей духовной связи с метанией присылавших в неё жертвы в виде икон (примеров не указываем, так как подобных икон большинство), – синайские монахи, отправлявшиеся в путешествие для сбора милостыни (εἰς τὸ ταξίδε πέριξ τῆς πόλεως. № 23 в Η. Купине), для поклонения святыням (βιὰ χάριν προσκυνήσεως № 20 Неоп. Купина, или ὅταν ὑπάγῃ νὰ προσκυνήσῃ νὰ τὴν ἔχῃ № 14 Джувавийского подворья), или для получения образования в Смирне или на Патмосе⁶⁰ и оставлявшие на хранение в храме свои иконы, которые иногда навсегда и оставались там, но иногда возвращались их владельцам, потому что они выговаривали себе это право, ещё при отправлении из монастыря⁶¹. Избавление от смерти (ἐκ ϑανάτου λοτρωϑέντος τρίς τῇ πρεσβείᾳ αὐτοῦ ἁγίου (Предтечи) № 128 в Η. Купине), как выражение благодарности, жертва для спасения души (διὰ ψυχικήν μου σωτηρίαν. Там же № 102), а чаще всего смерть владельца и его посмертное завещание – всё это в значительной степени способствовало обогащению синайского монастыря иконами, по крайней мере, в количественном отношении.

Для более обстоятельного решения поставленного вопроса считаем нелишним привести здесь список жертвователей, составленный нами на основании приписок к иконам. При этом нелишним будет заметить, что в этот список вошли лишь те жертвователи, которые точно обозначали время своих пожертвований и таким образом в некотором отношении датировали время происхождения или надписания той или иной иконы, а с другой стороны, мы пока не сделали строгого разграничения между жертвователями – заказчиками икон, обыкновенно заявляющими о себе в стереотипной фразе: Δέησις τοῦ δούλου τοῦ Θιοῶ κ.τ.λ., и жертвователями, к которым икона попала в руки значительно позже после её написания. В подробном описании иконы сделаем это разграничение, так как оно имеет иногда важное хронологическое значение. Вот этот список.

В 1594 г. прислал из Москвы икону Арсений, архиепископ Елассоны и Демоника (Δαιμονικοῦ), бывший спутник патриарха константинопольского Иеремии, приезжавшего в Россию для поставления у нас первого патриарха Иова, автор стихотворного сочинения: Κόποι καὶ διατριβὴ τοῦ ταπεινοῦ ἀρχιεπισκόπου Ἀρσενίου, γράφει καὶ τὴν προβίβασιν τοῦ πατριάρχου Μοσχοβίας (Неопалимая купина № 102).

В 1603 г. Евгений, иеродиакон, родом из Иоанин (ἐζ Ἰωαννίνων).

В 1626 г. – Николай Курин, философ и врач.

В 1630 г. – пожертвовал икону иеромонах Аверкий.

В 1636 г. – Захарий Песин.

В 1647 г. – старец Христодул, кажется, критянин из фамилии Скордилиев, сделавшийся потом священником.

В 1674, 1723 и 1730 гг. Феофан, протосинкел, критянин.

В 1677 г. – Нил монах.

В 1680 г. – Симеон монах, румелиот.

В 1681 г. – Иоасаф, иеродиакон, подарил икону, и Макарий, иеромонах, в 1682 г. сделал на неё оклад с инкрустациями.

В 1683, 1691 и других годах много сделал пожертвований иконами монах Иоанникий, архиепископ синайской горы, пелопонесский уроженец, по прозванию Ласкарис.

В 1701 г. пожертвовал распятие русской работы XVII в. архимандрит Кирилл, киприот, посетившей Россию в 1689 г. и привёзший оттуда в 1691 г. среброкованную раку для мощей великомученицы Екатерины, подаренную в синайский монастырь царями Иоанном и Петром Алексеевичами и царевной Софией.

В 1708 г. заказал икону в честь своего ангела старец Филофей, который в 1680 г. облицевал стены церкви Неопалимой Купины синим кафелем с разводными цветами. Родом он, кажется, был из Дамаска.

В 1710 г. – Симеон, иеромонах, из Хиоса. Кажется, с его именем можно связывать происхождение иконостаса 1717 г. в придел пророка Моисея и устройством библиотеки в 1734 г.

В 1712 г. подарил икону Афанасий, архиепископ синайской горы, родом из Няусты (ἐξ Νιαούστης). Старанием этого владыки сделав подстой для мраморной раки великомученицы Екатерины в 1715 г. и в 1712 г. архиерейская кафедра, облицованная перламутровыми узорами по кости индийской черепахи. Скончался он в 1720 г.

В 1715 г. пожертвовал монастырю икону синаит Анастасий болгарин.

В 1718 г. Никодим киприот заказал икону своему соотечественнику Хрисанфу, иеродиакону, и отдал её в церковь Неопалимой Купины.

В 1719 г., по просьбе протосинкела Авимелеха, заказано художнику Георгию Кастрофилаку сделать икону святителя Николая с чудесами из жизни его. Этот Авимелех, архимандрит, в 1719 г. был отправлен архиепископом синайским Афанасием ко всем православным христианам для сбора милостыни. Раньше в 1708 г. (Преосвящ. Порфирий почему-то указывает 1750 г. Второе путешест. на Синай. СПб. 1856 г. стр. 258) он пожертвовал три иконы русского письма XVII в. с окладами из инкрустаций в Неопалимую Купину (Ἡ παροῦσα εἰκών ἀφιερώϑη εἰς τὴν ἁγίαν καὶ ἀκατάφεκτον βάτον ἀπ’ ἐμοῦ Ἀβιμελέχ, ιέρομονάχου 1708 г.). Ныне эти три иконы: Спасителя, Богоматери и Предтечи находятся в алтаре базилики. По словам преосв. Порфирия, обе привезены в 1750 г. Авимелехом, архимандритом, из Москвы.

В 1722 г. были сделаны местные иконы в параклисе Иоакима и Анны в память некоего Георгия Киритцы (Κυρίτζη).

В том же году пожертвовал две иконы: трёх святителей и Параскевы мученицы «бедный» Азарий.

В том же году подарены две иконы иеромонахом Герасимом, родом из Филиппополя, впоследствии бывшим протосинкелом. неоднократно жертвовавшим в монастырь иконы, как, например, в 1776 и 1778 годах.

1722 годом помечена первая жертва иеромонаха Констанция Византиоса, который в 1746 году 14 августа был избран собором синайских старцев на место архиепископа Никифора игуменом с именем Констанция I.

В 1723 году протосинкел Даниил, отправляясь в Ахалию в третий раз, отдаёт в базилику икону Богоматери с Младенцем, венчающим св. Екатерину.

В 1724 г. был жертвователем иеродиакон Иеремия, родом критянин из Кидонии, возведённый там в сан архимандрита и бывший дикеем на Синае. От него были пожертвования в 1732 и 1793 годах.

В 1726 г. имел в своей собственности икону Богоматери, ныне хранящуюся в Джуванийском подворье в Каире, монах Иоанникин Мораидис, отправившейся с г. Герасимом в Самос и передавший её г. Анфиму для хранения в базилике.

В 1728 г. был жертвователем иеромонах Гавриил.

В 1733 г. – некто Иоанн Фума.

В 1733, 1752 и др. гг. Гедеон, иеромонах, дикей монастыря, родом из Крита.

1744 годом помечена икона св. Харлампия, обделанная медью в 1715 г. неким проигуменом Анастасием, как собственность синайского архидиакона Анастасия, уроженца критского из Кидонии, который в 1753 г. вместе с архиепископом синайской горы Констанцием прибыл в монастырь и пожертвовал эту икону навсегда в церковь Неопалимой Купины. Впоследствии архидиакон Анастасий был протосинкелом и жертвовал ещё иконы в монастырь в 1761 и 1762 годах.

В 1754 г. синайский иеромонах Христофор, родом из Македонии, пожертвовал икону под названием: «Χριστοφόρος ὁ προνηβέπρεβος».

В этом же году сделал пожертвование синаит, Герман архимандрит.

В 1755 г.– иеромонах Иоаким, критянин.

В 1760 г.– иеромонах Анфим Стратигаки, родом критянин.

В 1761 г. – архимандрит, протосинкел Феодосий, родом из Пелопонеса.

В том же году – иеродиакон. а в 1779 г. – иеромонах Даниил из Смирны.

В 1762 и 1777 гг. был жертвователем синаит архидиакон Парфений из Смирны, впоследствии бывший экзархом во Влахии.

В 1769 г.– Калинник критянин из Кидонии.

В 1770 и 1777 гг. делал приношения в монастырь иконами синаит монах Давид, бывший эконом. Этот старец, по поручению синайских отцов и архиепископа Кирилла, отправился в Газу в 1771 г. для закупки пшеницы, так как в тот год держались высокие цены на хлеб в Египте.

В 1770 г. – протосинкел и дикей Патмоса Афанасий.

В 1776 г.– Дионисий протосинкел, родом критянин, посланный для сбора милостыни (ὁποῦ ὑπάγει εἰς τὸ ταξίδιον τῆς Καλλιπόλεως в Галлиполь (см. объяснение слова ταξιάρης у преосв. Порфирия. Первое путеш. в синайск. монаст. СПб. 1856 г. стр. 251, примеч.). Едва ли не этот самый Дионисий был на чреде служения в Калькутте, где имеется православная церковь, находящаяся в духовной зависимости от синайского архиепископа, и скончался в 1629 году.

В 1778 г. прислал в синайский монастырь икону южно-русского письма XVII–XVIII в. всех святых иеромонах синайский и игумен монастыря великомученицы Екатерины в Киеве Григорий.

В 1780 г. принёс в дар монастырю икону св. Калинника, написанную синайским художником Иоанном Корваром в том же году, русский монах синаит Калинник, сделав на ней следующую надпись: «Господи, Иисусе Христе, молитвами св. мученика Калинника спаси раба своего Калинника в отшествии». В церковь Неопалимой Купины эта икона поступила в 1782 г. 6 июня, как свидетельствует Иеремия дикей.

В 1780 г. принёс в жертву заказанную им икону Богоматери с великомученицей Екатериной синайский иеромонах Герасим, родом из Триполи.

В 1781 г. – монах Филарет.

В 1782 г. – монах Арсений критянин.

В 1782, 1793 в других годах был весьма ревностным вкладчиком икон в монастырское собрание Иеремия, родом из Кидовии острова Крита, бывший протосинкелом и дикеем синайского монастыря. Особенно замечателен его дар – икона Предтечи, весьма художественно вышитая шелками и золотом, с замечательным массивным окладом, чеканной работы. Икона эта пожертвована о. Иеремиею в 1793 г. в память троекратного его избавления от смерти, по молитве сему святому. Находится эта икона ныне в церковке Неопалимой Купины.

В 1784 г. был жертвователем Макарий протосинкел, родом из Крита.

В 1789 г. – монах Константин Анастасьевич, отправившийся в Хиос с госпожой Павсолипой в качестве кандилапта и служки при игумене, а прежде дикее, Феодосии, который уехал с той же госпожой в 1793 г. 25 августа.

В 1794 г. – старец Харит из Бейрута.

В 1809 г. и позже был ревностным старателем о благоукрашении монастыря архиепископ Констанций Византиос, который в сане иеродиакона обучался пять лет в нашей Киевской Духовной Академии⁶². После архиепископа Дорофея он был избран игуменом – архиепископом синайской горы, с именем Констанция II, жил с 1806 года, по согласию синайских старцев, в метохе их в Константинополе и был даже избран в патриархи константинопольские, оставаясь в то же время архиепископом – игуменом синайского монастыря.

В 1847 г. – монах Евгений.

В 1865 г. – иеромонах Филофей Μαδυπνοῦ (?).

В 1884 г. поступила в монастырь икона великомученицы Екатерины, написанная рукой синайского художника критянина Иоанна Корнара в 1780 г., от Матфея, епископа ритимнинского и авлопотамского (в Крите), скончавшегося в монастыре на покое в 1864 г. (см. об этом епископе у Кондакова. Путеш. на Синай, стр. 53). Преосв. Матфей, уроженец критский, был долгое время экономом в критском синайском метохе св. Матфея и за свои высоконравственные качества избран был критянами на упомянутую кафедру. По почину его и отчасти на его средства начата в прошлом году (1888), в мае месяце, постройка новой усыпальной церкви св. Трифона в синайском монастыре. Настоящая икона подарена была синайскими отцами, живущими в Каире в Джуванийском подворье, в 1831 г. архиепископу критскому Мелетию, очевидно, предместнику покойного преосвященного Матфея, скончавшемуся в 1839 году. После смерти епископа Мелетия икона эта поступила в собственность племянника его, некоего Стефана, у которого её и купили за 150 грошей, ввиду её особенного значения для монастыря (χάριν εὐλαβείας τῆς ἰδίας εἰκόνος καὶ τοῦ ἱεροῦ ἡμῶν μοναστηρίου) протосинкел Иларион и эконом Матфей, преемник преосвященного Мелетия.

Из этого списка жертвователей, по нашему мнению, вполне объясняется разнообразие синайской коллекции икон, как по стилям, так и по их материальной ценности. Каждая православная страна, каждый православный город или местечко на земном шаре, куда только проникал представитель славной синайской обители в качестве ли экзарха, или протосинкела, или эконома многочисленных синайских метохов, или просто в качестве таксидиара, т. е. собирателя милостыни, и куда только достигала весть о древнейшей юстиниановской обители Богошественной синайской горы, владеющей драгоценным сокровищем для православного мира, мощами св. великомученицы Екатерины, отовсюду слались пожертвования на Синай разными предметами и между прочим иконами. Синайский монастырь не считал себя вправе отказать в приёме таких пожертвований. Воля жертвователей – поместить посылаемую икону в базилику (εἰς τὴν μέσην), чаще в церковь Неопалимой Купины и в другие параклисы – была законом для благодарной синайской братии, которая постоянно жила лишь подобного рода жертвами, и исполнялась в точности. Отсюда современная синайская коллекция икон есть, так сказать, иллюстрированная история взаимообщения этого монастыря, как со всем православным миром вообще, так и с отдельными более или менее известными лицами в частности, – были ли то представители этой обители, или люди, к составу братии синайского монастыря не принадлежащие. Здесь же, по нашему мнению, кроется причина и того для обыкновенного посетителя непонятного обстоятельства, что иконы синайские, непрерывным рядом висящие вдоль боковых стен базилики от входных дверей до иконостаса, «представляют взору странную перемесь нового со старым, длинного с коротким, афонского с кожемицким» (?)⁶³. «всякое даяние благо» – и отцы синайские с одинаковой благодарностью принимали и большие иконы лучших художников своего времени – Дамаскина критянина, Еммануила Тзане, Иеремии критянина и небольшие иконы посредственных художников: Виктора критянина, Иоанна Корнара, Кесария иеромонаха и др. и, наконец, иконы самых разнообразных школ русских, художников болгарских, молдовлахийских, грузинских армянских и др. Здесь, наконец, мы должны искать объяснение и того факта, что в синайской коллекции икон находятся самые разнообразные иконы по материалу, на котором они писаны. Между этими иконами мы видим удивительно тонкой работы иконы, вышитые шелками и золотом, как например, икона Предтечи, подаренная в 1793 г. архимандритом Иеремией, или икона великомученицы Екатерины, висящая во всю стену за мощами её, с правой стороны главного алтаря; иконы, писанный на мраморе, как например, небольшая икона св. Николая, подвесная под местной иконой главного алтаря того же святого; иконы на перламутре, как например, Благовещение и Воскресение Христово в церкви Неопалимой Купины; на морских раковинах в необделанном виде, как например, в той же церкви иконы Неопалимой Купины и великомученицы Екатерины, писанный в 1722 г.; на камне, как например, прекрасное рельефное изображение Крещения Господня в параклисе Иоакима и Анны, и резные рельефные иконы на дереве, как например, икона св. Николая в параклисе Иоакима и Анны и икона в виде креста в параклисе Симеона Столпника.

Но синайская коллекция икон имеет ещё одно весьма важное значение для нас потому, что мы встречаемся здесь с таким богатым собранием икон критской школы иконописания, какого никоим образом нельзя видеть ни в одном из музеев церковной живописи. Громадное преимущество этой коллекции опять то, что на иконах её сохраняются даты и имена художников – обычай почти непременный у представителей этой школы. Поэтому весьма нелишним считаем сказать здесь несколько слов об особенностях этой школы иконописания вообще и о художниках-синаитах в частности.

Остров Крит, прозывавшийся в древности «стогородовым», по своему географическому положению занимает одно из выгоднейших во всех отношениях мест на земном шаре. Протянутый широкой лентой на сине-голубом фоне Средиземного моря, изрезанный по краям удобными для стоянки кораблей и для торговых общений жителей, бухтами, с неприступными скалами в середине⁶⁴, покрытый самой роскошной и разнообразной растительностью, при умеренном благоприятном климате, остров Крит, по справедливости, может называться «счастливейшей и лучшей землёй в мире», – землёй, «текущей молоком и мёдом», как его характеризовал один арабский вождь-завоеватель. Его жители, отличаясь внешней физической красотой, которая и доселе выделяет критских аспазий из ряда прочих соплеменниц, благодаря таким естественным счастливым условиям страны, развили в себе дух предприимчивости, отваги, мужества и полной независимости. И политические обстоятельства для критян сложились гораздо благоприятнее, чем для других соплеменников их. После непродолжительного владычества на Крите испанских мавров, этот остров был отнят и присоединён к византийской империи храбрым византийским императором Никифором Фокой (963–975), а затем, после образования в Константинополе латинской империи в 1204 г., он отдан был по дележу Бонифацию Монферратскому, который в скором времени продал его Венецианцам. Позже всех других провинций этот остров подпадает турецкому владычеству, с сохранением, однако же, некоторых привилегий в самоуправлении, и до последнего времени ведёт упорную борьбу за свою свободу и независимость. Вот поэтому-то, когда просвещение и даже национальность греческая начинают падать в Константинополе и Афинах, на Крите всё это не только не погибает, а находит самую живительную почву для развития и процветания. «Ради истины нужно признать, – говорит учёный Герман Григорас, – что после общего переворота, постигшего нашу Грецию, Крит, приняв в свои недра многих (бежавших из-под власти турок) образованных мужей, стал достопримечательным убежищем греческого обучения и образования, стал многоплодной матерью, давшей много весьма полезных мужей, деятелей и сотрудников в деле восстановления того, что было разрушено. И мы видим, что в XV и XVI веках появляется между критянами особенная любовь к просвещению»⁶⁵. Критские уроженцы, получив первоначальное образование на родине, отправляются для довершения его в итальянские университеты: в Венецию, в Падую, в Рим и другие города. При Падуанском университете из критской молодёжи образовалась целая критская колония; такая же колония была и в Венеции. Многие из них, по окончании образования за границей, возвращались на родину и там служили делу народного образования, но некоторые, более даровитые, оставались вне своего отечества, делались профессорами заграничных университетов, например, в Венеции Марк Мусурус, во Флоренции Марк Критянин и др., а успели стяжать себе славу учёных, как, например, Иоанн Григоропул и Иоанн Мусурус, оба члены Альдинской Академии, Павел Скордилий и преподаватель греческого языка в Ферраре и др.

XV и XVI века для Италии были, однако, не только веками процветания наук, но и искусств и в частности живописи. В XV и особенно в XVI веке в Италии создались такие школы живописи, как например, Леонардо да Винчи, Микеланджело Буонаротти, Рафаэля, Корреджиа и др., равных которым доселе нет. Художественная деятельность итальянцев этого времени, как и просвещение, сосредоточивалась главным образом в университетских городах. Их картины были предметом восхищения и даже серьёзного изучения всех слоёв тогдашнего общества. Невозможно и даже неестественно представить себе, чтобы критская молодёжь, обучавшаяся в ту пору в итальянских университетах, осталась чужда увлечению искусствами. Напротив, если мы теперь не можем пока указать многочисленных примеров в пользу изучения критянами живописи под руководством итальянских художников в их обширных и получивших европейскую известность студиях (мы можем таковыми считать лишь отчасти пресвитера Иоанна Рососа, Ангела Вергикиоса и др.), то вся сумма многочисленных памятников критской школы иконописания с поразительной для нас наглядностью убеждает в естественности такого явления. Сличение этих памятников с подобными сюжетами лучших итальянских мастеров не оставляет никакого сомнения в источнике, откуда черпали вдохновение и образцы художники критские. Частнее, что касается развития эстетического вкуса у критской молодёжи в данное время, то ей не мешали в этом и другие научные занятия, как например философией и медициной, и даже отправление высоких общественных должностей. Пример этого и довольно разительный мы находим в синайской же коллекции икон. В базилике, на стене, вверху есть большая икона под названием: «Ἡ ἀμόλυντος», писанная в 1626 г. рукой весьма искусного художника некоего Еммануила Лапарди, со следующей надписью заказчика: «Δέησις τοῦ δούλου τοῦ Θεοῦ Νικολάου Κουρίνου, τοῦ φιλοσόφου καὶ ιἀτροῦ». В той же базилике, но лишь на другой стороне, есть икона Богоматери, заказанная священником Христодулом из рода Скордилиев и написанная Константином логофетом (Χεῖρ Κωνσταντίνου, τοῦ λογοϑέτου κρητός). Следовательно, просвещённые критские деятели, и занимая высокое служебное общественное положение, находили время для занятий изящными искусствами и даже церковной живописью.

На родине у себя эта критская образованная молодёжь, занимаясь просвещением подрастающего поколения в осуществивших на Крите школах, каковы например, школа отца известного незаконного епископа Арсения Апостола, основанная в половине XV в., школа в главном городе острова Крита, школа синайского монастыря в Хандаке, в подворье этого монастыря, основанная неким Иоанном Морзиносом, критянином в XVI в. (письмо в нему Крузия 1582 г.), и другие школы, в то же самое время развивала в них вкус к изящным искусствам, обучали их церковной живописи. На основании синайской коллекции иконы можем с достоверностью констатировать, что в синайской школе в Хандаке обучали детей этому искусству. Из этой школы вышел синайский художник монах Неофит, написавший несколько икон в период времени от 1782 г. до 1792 год. На одной из икон, написанной по просьбе архимандрита Иеремии критянина и стоящей ныне в качестве местной иконы в параклисе св. Марины, сделана этим художником подпись: Χεῖρ Νεοφύτου συναίτου τοῦ ἐκ Χάνδακος τῆς Κρήτης.

Но и помимо таких ясных примеров и многочисленных памятников художественной деятельности критян XVI, XVII и XVIII веков, весьма естественно a priori гадать, что Крит давал все возможные удобства для процветания на нём изящных искусств и в частности церковной живописи, наиболее других необходимого искусства для всего православного востока, находившегося в это время в период страшного порабощения физического и морального. Как бы там ни было, но факт образования и процветания школы церковной живописи на Крите в XVI и последующих веках стоит вне всякого сомнения. Отсюда, особенно же после 1541 г., когда Селим II высадился со своими войсками в Крите и произвёл сильное опустошение, зографы-художники переселяются и находят для себя приют и широкий простор для деятельности в монастырях Афона, Синая, Патмоса, в Каире, Константинополе, Александрии и во всех других городах, где только обитали люди, говорившее греческим ромейским языком. Следы их художественной деятельности сохраняются и доселе. Критянин монах Феофан с сыном Симеоном в 1535 г. расписывали Богородичный храм в лавре св. Афанасия Афонского, в 1546 г. – обитель Ставро-Никитскую, а в 1564 г. – храм Ксенофского монастыря. Архимандрит Антонин готов признать за произведение кисти того же монаха Феофана живопись в монастыре Кутлумушском, как весьма сходную с живописью Ставроникитской, Лаврской и Ксенофской⁶⁶, а преосвященный Порфирий считает весьма вероятным, что живопись трапезы в лавре св. Афанасия, ныне крайне испорченная и во многих местах замазанная известью, исполнена те же монахом Феофаном⁶⁷. В XVII в. был на Афоне даровитый художник Николай критянин, с именем которого можно связывать иконопись Всесвятского храма близ Кареи в кельи, построенной иеромонахом Гавриилом, уроженцем румелийским из села Карпиниси⁶⁸. Кисти этого художника принадлежит икона: «Ἡ ϑεία λειτουργία»⁶⁹, поступившая в наш Церковно-археологический Музей из собрания покойного преосвященного Порфирия Успенского. Иконы критских художников мы видели в Каире в патриаршем храме, при входе в гинекон, в монастыре св. Георгия в старом Каире, где, между прочим, имеется чудотворная икона Богоматери, приписываемая евангелисту Луке, с подписью, однако, критского художника 1727 года, в некоторых церквах Константинополя и Иерусалима. Но главным образом художественная деятельность критских зографов после Афона сосредоточилась в синайском монастыре, где даже создалась целая школа живописи, существовавшая в XVII и даже в XVIII столетиях и от которой сохраняется весьма значительное количество икон и до настоящего времени. Причины этого обстоятельства заключаются в следующем.

На острове Крите синайскому монастырю в настоящее время принадлежат метохи: 1) св. Троицы, 2) св. Матвея, 3) в Иракале и 4) в Хандаке. Два последних подворья синайский монастырь имеет на Крите с давних времён. Нам известен факт⁷⁰, что ещё в 1204 г. епископ синайский Симеон ходатайствовал пред венецианским сенатом о неприкосновенности имений этого монастыря на острове Крите. В обоих этих метохах имеются обширные масличные и виноградные сады, а в Иракле при церкви – доходное кладбище. Денежные средства, получавшиеся с этих владений, синайский монастырь тратил частью на свои нужды, а частью на благотворительные учреждения на самом острове Крите. На средства этих метохов синайский монастырь основал школу в. Хандаке для критского молодого подрастающего поколения⁷¹, где были учителями такие образованные лица, как, например, уже упомянутый нами Иоанн Морзинос, впоследствии времени знаменитый патриарх александрийский Мелетий Пигас⁷², называемый иногда (например, Баллербеком) «братом горы св. Екатерины», Максим Маргуний и др. В этой-то школе, как мы заметили выше, обучали питомцев и церковной живописи.

Всё это, вместе взятое, бесспорно, упрочило за синайским монастырём самую прекрасную репутацию у жителей Крита. В школе зарождались в молодом подрастающем поколении симпатия к синайскому монастырю, как бы в некотором роде к своей духовной матери, и уважение к представителям этого монастыря; не ослабевали духовные связи с монастырём у этих питомцев и потом, когда они достигали зрелого возраста. Напротив, критяне всеми зависящими от них средствами старались не быть в долгу у славной синайской обители: они слали пожертвования на Синай деньгами, священными предметами, предметами общежитейского характера, с великими опасностями и трудностями совершали далёкое путешествие на Синай⁷³ а некоторые из них, желая послужить процветанию синайской обители трудами рук своих, оставались навсегда в монастыре, вступали в число его братии. Особенно же увеличился прилив братчиков из Крита в синайскую обитель в XVII и XVIII веках.

Выше перечисленные имена жертвователей икон с наглядностью убеждают, как в справедливости наших слов, так равно и в том, что критяне в монастыре занимали господствующее положение: архиепископ-игумен, дикеи, протосинкелы, экономы и другие соборные и влиятельные старцы в монастыре большей частью были уроженцы критские. Такой наплыв критских выходцев в синайский монастырь и их господствующее положение там не остались незамеченными современниками. Ввиду возникших по этому поводу недоразумений в самом монастыре между монахами критянами и монахами других мест православного мира, патриарх Иерусалимский Хрисанф в грамоте на Синай, в 1721 г., по поводу поставления в архиепископы синайские Иоанникия, вынужден был в третьем пункте писать следующее: «не составляет (т. е. архиепископ) партий ни с низшими, ни с высшими, ни с критянами, ни с румелиотами, но всех почитает братьями и возлюбленными чадами духовными», а несколько ниже более подробно разъяснит свою мысль: «Поскольку монах уже не имеет родных и отечества, – писал патриарх, – ибо отрёкся от них при обете своём; посему он не вправе ни выражаться оскорбительно на счёт чужого отечества, говорить, например, – вы Критяне или Румелиоты или Кипряне, ни составлять партию в помощь земляку своему. Ибо все суть братия по ангельскому образу и у всех одно отечество на земле – святой монастырь, и одно отечество небесное – вышний Иерусалим»⁷⁴.

Но то, что неблагоприятно отражалось на внутренней жизни синайского монастыря в XVII и XVIII столетиях, на взаимообщениях братий его, сошедшихся сюда с разных концов православного мира, то в других отношениях имело, бесспорно, немаловажное и благотворное значение. Господствующее положение в монастыре критских уроженцев, как людей научно и эстетически образованных под влиянием просвещённого запада, создалось в синайском монастыре само собой. Их связывало между собой не одно лишь землячество, но интересы и более возвышенные – любовь к наукам и художествам, которым они обучались в «счастливой» своей родине, в дни юности. Явившись и на Синай, критяне продолжали заниматься искусствами⁷⁵ и в частности церковной живописью, как искусством более других пригодным для монастырского обихода, и создало целую школу живописцев. В этом отношении зографы-критяне-синаиты настолько успели подчинить своему влиянию других братчиков синайского монастыря некритян, что последние целиком переняли от них все приёмы и особенности школы критской иконописи и утратили черты всякой самобытности. Рассматривая коллекцию синайских икон, весьма трудно были бы выделить иконы, писанные художниками иных мест, если бы последние не обозначили точно места своей родины.

Основателем синайской школы иконописания можно считать иеромонаха синаита Иеремию критянина, кисти которого принадлежат местные иконы в иконостасе базилики и несколько больших икон на боковых стенах главного храма и в церкви Неопалимой Купины. Эти иконы писаны им в период времени от 1512–1515 гг. Почти все, кто имел возможность видеть иконы этого художника, отзываются о них, как о произведениях «замечательного письма» (п. Нектарий, Григорович-Барский, Пр. Порфирий Успенский, проф. Кондаков и др.). Исключение и совершенно несправедливое делает лишь наш арх. Антонин, который даёт о них такой отзыв: «местные иконы не замечательны ни древностью, ни изяществом, ни убранством»⁷⁶. Кисть этого художника на самом деле отличается правильностью рисунка, необыкновенною мягкостью и нежностью красок, отчётливостью в разработке деталей картины и знанием традиций древнейшего византийского церковного письма. В этом последнем отношении иеромонах Иеремия не имеет в Синае другого равного себе художника. Виктор Критянин и Иоанн Корнар были прямыми продолжателями художественной деятельности своего предшественника, отличались необыкновенной плодовитостью, так что произведения их кисти считаются в синайской коллекции целыми десятками, имели много учеников из синайских монахов и были в собственном смысле создателями синайско-критской школы иконописи, но их иконы в художественном отношении стоят далеко ниже произведений Иеремии критянина. Оба эти художника замечательны лишь своим трудолюбием и в этом отношении заслуживают с нашей стороны внимания и даже уважения, но, как художники в собственном смысле, они в истории критско-синайской школы имеют значение лишь потому, что явились слепыми поклонниками итальянских мастеров и в своих иконах рабски копировали великие произведения их. Усвоив себе все недостатки этих последних, как художников церковной живописи, они, по слабости своего художественного таланта, не достигли и того совершенства технического исполнения картин, каким отличались итальянские мастера. Нечего и говорить, что этим художникам остались чужды понятия о церковном предании в православном восточном искусстве и о преимущественных достоинствах византийского искусства перед западным. Отсюда без сожаления нельзя смотреть на те иконы синайской коллекции, которые были написаны в XV и XVI столетиях, но потом, при поновлении своём, попали под неопытную кисть Иоанна Корнара и некоторых других художников. Иоанн Корнар, в частности, важен для истории этой школы в том отношении, что он с большей охотой, чем другие художники синайские, старался писать иконы масляными красками; но иконы, написанные им по этому способу, отличаются неотделанностью и аляповатостью. Краски его икон, разжиженные чрезмерно маслом, с преобладанием ярких колеров: красного, синего и жёлтого – отличаются и доселе необыкновенною сочностью и резкой для близкого глаза пестротой. В этом отношении другие синайские зографы стоят выше Иоанна Корнара, и иконы их кисти производят на зрителя более приятное впечатление, хотя, по своему художественному образованию, они во многом уступают этому плодовитому художнику.

Синайско-критская школа имеет и других представителей, кроме названных. Имена их обозначены на самых произведениях их кисти. Имея в виду весьма важный интерес этого явления, как для истории синайской школы живописи, так и вообще для характеристики отличительных особенностей целой школы критского иконописания, мы намерены в хронологическом порядке изложить здесь имена этих художников.

Самая древнейшая датированная икона на Синае относится к 1516 г., но икона с датой и именем художника нам известна лишь от 1551 г. В этом году была написана икона Богоматери на облаках, хранящаяся ныне в церкви Неопалимой Купины. Автором её был Еммануил Тзане (τοῦ Τζάνε), священник по званию, уроженец острова Крита. Кажется, Еммануил Тзане ила Тцанети происходил из того дома, родственники которого имели собственную типографию в Венеции в XVI в. и занимались изданием на греческом языке книг богослужебных, канонического содержания и др. Названная нами икона была возобновлена в 1778 году Иоанном Корнаром. Тому же Еммануилу Тзане можно приписать большую икону пророка Моисея, находящуюся на стене базилики вверху и имеющую надпись: Μνήσϑητι, Κόριε, τὴν ψυχὴν Μανουήλ.

В 1571 г. изготовил икону Сретения Господня, прозванную в монастыре «ктиторской», Дамаскин критянин.

В 1603 г. написал икону синайских отцов некто Георгий Клонца (Κλόντζα) критянин. Эта икона, весьма хорошей работы, находится в параклисе Преображения Господня.

В 1612 г. написал известные иконы для иконостаса базилики священник Иеремия, уроженец острова Крита. Около того же времени приблизительно написаны им и другие иконы с его именем.

В 1626 г. написана икона «Ἡ ἀμόλοντος» Еммануилом Лапардом, по просьбе философа и врача Николая Курина.

С 1651 г., а может быть и раньше, потому что мы видели его иконы, если только это не наш недосмотр, с 1605 года по 1681 г., написал очень много икон Виктор критянин, который в тоже время были искусным резчиком.

В 1680 г. написана Иоанном Моском (Μόσκου) икона Богоматери с пророками.

В 1683 году некто Хаджи-Кириакис Вулиотис пожертвовал икону св. великомученицы Екатерины весьма посредственного письма архиепископу синайскому Иоанникию с собором. Жертвователь снабдил эту икону следующей любопытной припиской: Τῷ μακαριωτάιῳ καὶ λογιωτάτῳ καὶ ἁγιωτάτῳ ἡμῶν αὐϑέντῇ καὶ δεσπότῃ, ἀρχιεπισκόπῳ τοῦ ἁγίου ϑεοβαδίστου ὄρους Σινᾶ καὶ Ῥαῖϑοῦ, κορίῳ κορίῳ Ἰωαννικίῳ σὺν τῇ ἁγίᾳ αὐτοῦ σονάξει, ὁ ταπεινὸς δοῦλος χατζὴ Κυριάκης Βουλιότης συναίτης μὲ τὸν παρὸν προσκυνεῖ 1683 ὀκτωμβρίου. (Икона хранится в настоящее время в русском Андреевском ските на Афоне среди довольно ценной и немалочисленной коллекции старинных икон школ византийской, афонской, сербской и др. Начало этой коллекции положено было любителями старины и покровителями скита П.И Севастьяновым и А.Н Муравьевым, а ныне она увеличивается новыми приращениями уже на средства самого скита).

В 1691 г. занимался иконописью Кесарий иеромонах.

В 1709 г. расписывал по полотну во всю высоту главного иконостаса внутреннюю его сторону Ваонтца (Βαόντζα) критянин. Картина весьма хорошая в художественном отношении, к сожалению, в 1778 году возобновлена Иоанном Корнаром. Картина эта делится на несколько отделений и в одной части в лицах изображает историю иудейского народа, а в другой иудея, впадшего в разбойники. В середине написана Богоматерь, окружённая сценами из истории Ветхого и Нового завета. В изображении священных событий и лиц всюду сквозит тривиальность. Так, например, св. царь Давид перед Иерусалимом изображён с виолончелью в руках.

В 1718 г. занимался живописью на Синае Хрисанф иеродиакон, родом из Кипра.

В 1723 – 1733 гг. – Георгий Кастрофилакс критянин.

В 1724 г. писал иконы Иеровей, иеродиакон синаит.

В 1728 г. – Иоанн Маврогиани.

В 1729 г. – Лаврентий.

В 1744 г. – Анастасий.

В 1751 г. – Стефан.

В 1751 г. – Дмитрий.

В 1762 г. – Николай.

В 1764 г. – Иоанн критянин.

В 1770 г. – Феодосий синаит из Пелопонеса.

В 1775 г. – Полихроний критянин.

В 1777 г. и т. д. – Иоанн Корнар критянин.

С 1782 по 1792 г. – монах Неофит критянин из Хандака.

В 1797 г. – Герасим иеромонах.

Нам известны имена некоторых и других синайских художников, но без точных дат времени их художественной деятельности, а поэтому мы и не внесли их в настоящий список. Есть основания думать, что, при более обстоятельном изучении собранных нами материалов для синайской иконографии, явится возможность датировать приблизительно верно время деятельности на Синае и этих последних и тем самым значительно увеличить настоящий список синайских зографов.

В заключение считаем нелишним сказать несколько слов о характеристических особенностях пошиба письма критской школы иконописи. Из того, что мы выше говорили об образовании критской школы иконописи и о первоначальном художественном развитии критских зографов, ясно видно, что школа стоит в прямой генетической зависимости от современных школ итальянских. Частнее, критская школа иконописи ближе всего эта стоит к школе венецианской, где большей частью обучалась критские зографы. «У венецианцев, – говорит известный знаток живописи Франц Куглер, – колорит становится существенно важным элементом (сравнительно со школами флорентийской и падуанской, в которых краске придавали второстепенное значение), вследствие чего школа их приобретает своеобразный характер. Вспомним, – пишет Φ. Куглер, – что древнейшие мастера (Антонио Виварини и Иоганес германец) обладали уже невиданным до того времени совершенством в колорите, особенно нагого тела; потом, что упомянутый нами Джентиле да Фабриано долгое время проживал в Венеции и в этом городе образовал многих учеников, которые без сомнения усвоили себе и по своему развили ясный и блестящий стиль своего учителя; и, наконец, что ранее всех прочих итальянских школ в венецианской вошла в употребление техника масляной живописи, которая по своей жидкости и сочности (сравнительно с фресковой живописью), в особенности благоприятствовала развитию указанной своеобразности. Но главное основание или причину особенного направления венецианской школы следует искать в светлом и праздничном характере тамошнего народа. Относительно рисунка, расположения и обстановки венецианцы преимущественно держались практики соседней падуанской школы, но уклоняясь при том удачно от преувеличенно строгой манеры её и распоряжаясь заимствованным у неё, совершенно самостоятельно в тех случаях, когда оно не согласовалось с их личными видами. В преобладавшем у венецианских мастеров того времени элементе колорита, выражалось по большей части одно лишь пристрастие к бросающемуся в глаза великолепию и блестящей пестроте: вполне гармоничное сочетание красок предоставлено было выработать позднейшему периоду. Относительно способа изображений в отдельности надо заметить, что исторические композиции, в собственном смысле, редко встречаются, а где они есть, мы в них замечаем компоновку, различную от манеры флорентийцев и падуанцев. Если у последних преобладает симметричное общее расположение фигур, рассчитанное распределение их по группам и пр., у венецианцев, с первых пор, мы замечаем известную наклонность к так называемому – жанру, выражающуюся в том, что композиция вообще более разбросана и что больше придано значения обстановке и побочностям, преимущественно ландшафту. Чаще встречаются обычные изображения Μαдонны, сидящей на престоле и окружённой теми или другими святыми, смотря по тому, каких пожелали иметь усердные заказчики икон. До времён Вивариниев, стало быть, позднее, чем в других школах, лики одиночных святых писались по золотому фону и были отделяемы особенной обрамкой друг от друга; потом это разделение было оставлено и всё вместе соединяемо было в одно изображение, обыкновенно с архитектурной обстановкой на заднем плане и тогда, собственно говоря, стала возможной „беседа святых“. Святых теперь перестали по-прежнему расставлять на равных расстояниях друг от друга и в покойном положении; нужно было придумать какое-либо разнообразие. Если один из них представлен был взирающим вверх на лик Пр. Девы, в соответствие ему изображали другого читающим книгу, если один стоял на коленах, другой должен был стоять прямо. Потом и небо на заднем фоне – вообще светлое и ясное, дабы в нём могли обрисовываться фигуры. Венецианцы любили также украшать свои композиции привлекательной обстановкой, весёлыми юношескими фигурами то поющих и играющих на музыкальных инструментах ангелов, то носящих гирлянды из цветов и фруктов; всё это приятно разнообразило важность священных изображений. У них также были другие любимые аксессуары, например, великолепные троны и трибуны, занятые святыми; иногда даже архитектурная обрамка как будто уходила в самые изображения, или на них представлена была в сокращении архитектура тех церквей и часовен, для которых назначаемы были эти же изображения»⁷⁷.

Обращаемся теперь к коллекции икон критско-синайской живописи и мы видим прежде всего, что господствующий колорит их светлый, мягкий. Преобладающей краской в фоне тёмно-зелёная, которая, впрочем, явилась не сразу в этой иконописи. Иконы этой школы XVI в. имеют фон грязновато-жёлтый, что указывает как бы на переход от золотого фона, на котором любили изображать святых византийские и древнейшие венецианские художники, к тёмнозелёному, приятному, не режущему глаза зрителя, а действующему на нервы его успокоительно, приятно. Такой фон на иконах этой школы появляется в конце XVI столетия и держится до последнего времени.

Сюжеты для икон критяне черпают прямо у венецианских мастеров, хотя в то же время они не чуждаются совершенно сюжетов и образцов византийского древнейшего письма, афонского современного, русских художников различных школ и направлений и т. п.. Так, например, на иконе Богоматери критские иконописцы, как и венецианские художники, стараются изображать непременно предстоящих ей святых. Сюжет Богоматери на троне с предстоящими ей Давидом, Соломоном, Исайей и Даниилом самый распространённый и любимый критскими художниками. Целые десятки подобных икон встречаются в синайской коллекции. В параллель этому сюжету и Христос как Архиерей великий, сидящий также на троне, изображается с четырьмя евангелистами, то в виде человеческих фигур, то весьма нередко символически. Святая великомученица Екатерина изображается редко в момент своих мучений на колесе. В синайской коллекции чаще встречаются иконы её, на которых она представлена сидящей на троне, в царственном величии, с пальмой в одной руке в знак победы над своими мучителями – и с Распятием по-католически в другой. Сбоку изображён глобус и книги – знак её мудрости и высокого образования – и колесо, то в целом виде, то в сломанном, – намёк на её мученическую кончину. Оба эти сюжета с особенной любовью разработаны были в Италии в XV веке падуанской школе живописи, например, д’Аванцом и др., Богоматерь с Богомладенцем, венчающим св. Екатерину, – сюжет, очень нередко разрабатываемый в XVI столетии такими великими мастерами, как Корреджио, Джованни-ди-Паоло и др., нашёл себе место и в иконографии синаитов – критян. Икона св. Николая в папской тиаре и с католическим архиерейским посохом (см. об этой икон выше) говорит сама за себя. Нам думается, что и икона Богоматери, называемая «пономарской», о которой мы упомянули выше, писана не латинским художником, как думают некоторые, например, П. Григориадис (Ἡ ἱέρὰ μονὴ τοῦ Σινᾶ, 1875 г.), а греческим художником из школы критской начальной её поры. За это говорит, с одной стороны, то обстоятельство, что по стилю настоящая икона сходна с иконой Богоматери, писанной рукой священника Эммануила Тцане, и другими иконами ΧVI века, а с другой – также то, что латинская надпись сделана на иконе с грубыми грамматическими и орфографическими ошибками. Очевидно, художник лишь копировал надпись, но не знал латинского языка, а поэтому написал её так, что лишь по догадкам возможно прочесть её.

Само собой понятно отсюда, что зографы-критяне, при всем своём желании, не могли вполне освободиться от тех недостатков в церковной живописи, которые были допущены этими художниками и терпелись католической церковью. Мы разумеем профанацию и бесцеремонности), с которыми относилось западное искусство к своим божественным идеалам. Мы видим, например, в иконе положения во гроб Спасителя (см. выше описание этой иконы) Богоматерь изображённой в позе унизительно тяжёлой. В иконе сошествия во ад или «Ἀνάστασις-е», находящейся на стене в базилике и сделанной художником весьма хорошо, написана внизу до крайности грубая сцена вязания сатаны, в виде дряхлого старца. Ангелы изображают здесь роль самых бесцеремонных палачей: – один из них держит старика за волосы, а другой, закрутив руки за спину, давит её коленом и верёвками вяжет сатану. Реально, но в то же время оскорбительно для религиозного чувства, ибо видим ангелов в роли, им несвойственной.

Страсть критских иконописцев к жанру и особенно к ландшафту нередко приводит их к грубым промахам и ошибкам против истины. Однако здесь-то весь талант выливался наружу, ибо предоставлялась возможность удовлетворить этой своей страсти, показать себя художником в собственном смысле этого слова. Благодарным сюжетом для этого в синайской критской иконописи было изображение Неопалимой Купины. За этот сюжет брался каждый художник, поэтому икон подобного рода сохранилось очень много в описываемой нами коллекции. По мере своих дарований, каждый из синайских художников внёс в разработку этого сюжета нечто своё, подчас обнаруживая тем признаки истинного таланта, а поэтому вместе с обилием икон на этот сюжет мы видим и замечательное разнообразие в его разработке, в подробностях. Изображая Купину в виде куста горящего, или в виде образа Богоматери, посреди пламени стоящего, художники сбоку пишут пр. Моисея и св. великомученицу Екатерину. Иногда здесь же ухитряются изобразить в лицах всю историю явления Купины, а поэтому представляют Моисея, снимающим сандалии, отбивающим пастухов с целью напоить овец Сепфоры, дочери священника Иофора, или пасущим стада своего тестя и т. п., что даёт возможность художнику написать сцену из современного патриархального быта нынешних аравийских бедуинов. На этих иконах внизу почти всегда изображается синайский монастырь, с прилегающим к нему садом и с видом на долину Рах, причём это изображение настолько бывает старательно сделано, что его прямо можно принять за портрет, сделанный красками с натуры. Таков, например, рисунок монастыря на епископском троне, такова икона 1768 года в Неопалимой Купине и др. По этим портретам монастыря можно безошибочно в настоящее время проследить все внешние перестройки и добавления в монастыре в XVII и XVIII столетиях. Для большего оживления картины художники обыкновенно изображают монастырь в момент встречи им своего архиепископа-игумена. Это даёт им возможность наполнить картину сонмом монахов, вышедших из ворот монастыря для этой церемонии, во главе с духовенством, одетым в дорогие священные облачения, с преднесением хоругвей, крестов, икон и т. п. По откосам гор расставлены обыкновенно одиночные или групповые изображения синайских бедуинов в их повседневном костюме, окружённых собаками, с ружьями, а иногда с луками для стрел за плечами и с трубками во рту или у пояса. В общем, получается картина живая, натуральная и полная самых ярких и разнообразных красок. Нередко монастырь синайский изображается в момент ежедневной раздачи им хлеба бедуинам-рабам и защитникам или филакам монастырским. К этому времени у дувары (стены) монастырской собираются повседневно толпы женщин, детей, стариков и даже юношей; они образуют пёстрые живописные группы и дают богатый материал для художника-поэта, желающего рисовать жанровые картины. Эта сцена, весьма характерная в жизни синайского монастыря, передана на многих иконах с фотографической верностью. Есть иконы, где монастырь изображён в осадном положении, однако же, таких икон в синайской коллекции немного. Одна группа арабов стреляет из ружей в монахов, которые стоят на монастырской крепости, другая в это время, расположившись близ ярко пылающего костра, покуривая длинные трубки, ведёт мирно свои нескончаемые беседы, третья вдали занята охотой на местных диких коз цвета окружающих синайских гор. Всё это написано правдиво, разработано с замечательным знанием бытовых несложных сцен местной синайской полудикой жизни, и талант обнаружен несомненный.

Но истинное призвание художника синайца-критянина не жанр, а ландшафт и перспектива. Крутые и высокие горы, со всех сторон сдавившие синайский монастырь, однообразно-скучная обширная долина Рах, узкой полосой тянущаяся от монастыря до горного хребта, скрывающего её в себе, небольшая частичка прозрачно-голубого всегда однообразного неба, как бы покровом протянутого над монастырём от вершив горы Галактиона и Епистимии до Хорива – всё это стесняет художника-синаита и не даёт ему возможности проявить всю силу своего настоящего таланта. Вот поэтому-то, изобразив на иконе с замечательной подробностью вышеописанные сцены синайской жизни, художник-синаит совершает насилие над природой, вырывается из оков, сдавливающих монастырь и его лично, и мысленно возносится на Богосшественный Синай, или ещё более высшую точку на гору св. Екатерины (в действительности этих гор не видно из монастыря). Восхищённый широким горизонтом, который открывается оттуда зрителю на синайский полуостров, усеянный массой горных вершин и холмов причудливых форм, а также на блестящую под лучами яркого солнца тёмно-синюю полосу Красного моря, за которым на светло-голубом небосклоне различаются красновато-гранитные скалы каменистой Аравии, вдохновлённой кистью он наносит на свою икону открывающийся его взору ландшафт с поразительною верностью действительности. Для оживления его зограф синайский пишет корабли и лодочки, бегущие под парусами по волнам Красного моря, то по направлению к Суэцу, то обратно. У некоторых художников, очевидно, особенно дальнозорких и с пылкой фантазией появляется на горизонте даже и Суэц.

Стремление критян-синаитов «к архитектурной обстановке на заднем плане» иконы выразилось уже отчасти в иконах Неопалимой Купины, в изображениях синайского монастыря, но с большей рельефностью оно сказалось в иконах византийского типа. Замечательным образчиком подобного рода икон в синайской коллекции может считаться праздничная икона рождества Богоматери, находящаяся на стене базилики в ряду месячных икон. Сюжет этой иконы – весьма сложный. На самом главном видном месте иконы изображено здание с открытой в него дверью, в которой стоит прав. Иоаким, лобызающий св. Анну. В стороне изображено дерево и пред ним четырёхгранный столб с отверстием внутри, из которого виден выход на площадку, покрытую черепичной труллообразной лёгкой крышей, поддерживаемой византийскими колоннами. Оба здания соединены между собой пунцовыми полотнами (флагами), перевитыми тёмной с золотом лентой. Дверь в комнату завешивается розовой занавеской на проволоке. Перед дверью стоит пр. Иоаким, а по направлению к нему летит ангел с радостной вестью о зачатии св. Анной. Ниже на ложе, покрытом белым покровом с красными и синими перехватами, сидит в задумчивой позе пр. Анна, взоры которой устремлены на младенца – св. Богоматерь, мирно покоящуюся в просторной постельке с красным покрывалом. Одна из служанок, молодая, подаёт св. Анне флакон, другая держит над нею опахало, третья, пожилая, одной рукой убирает со стола, сервированного кувшинчиками, стаканами, вилками и ножами, пищу, а другой отдаёт приказание молоденькой девушке положить украшенный каравай, наподобие шапки Мономаха, на стол. Ниже пред колыбелью св. Богоматери сидит юная девочка за куделью и прядёт шерсть. Лица, изображённые на иконе, полны жизни и движения.

На затейливых в архитектурном отношении тронах у синаитов-критян восседают не только Спаситель и Богоматерь, но даже и очень часто св. великомученица Екатерина и св. иерархи.

Весёлые юношеские лица ангелов и святых, или с цветочными гирляндами в руках, или даже с музыкальными инструментами, например, св. Давид с виолончелью, св. ангелы с фаготом, кларнет-пистоном и флейтами встречаются и у других зографов критско-синайской школы живописи, но чаще всего у критян-синаитов Георгия Кловтцы и Иоанна Корнара.

Изредка, но писали под иконами художники критско-синайской школы и портреты, или свои, или заказчиков икон. Такими в синайской коллекции нужно считать икону Богоматери в базилике с изображением Нектария, патриарха Иерусалимского, также икону Неопалимой Купины с изображением патриарха Иерусалимского Иоанна, в параклисе св. царей Константина и Елены – икону Авраама и Мелхиседека с портретом Синайского архиепископа – игумена Авраамия, в церкви Неопалимой Купины – икону св. великомученицы Екатерины 1755 г. с портретом заказчика, монаха-синаита Иоакима, в базилике – иконы Сретения Господня и Всех Святых, с портретом одного и того же монашеского лица – на одной иконе поясным, а на другой – во весь рост. Думается нам, что здесь изображён сам художник.

Как бордюрные украшения, на синайских иконах иногда изображаются в различных положениях местные ящерицы, называемые крокодилами. Такие украшения мы видим на иконе Неопалимой Купины (№ 39) в церкви того же имени.

Примечание. Всё изложенное нами здесь об особенностях критско-синайской школы иконописания имеет вид скорее конспекта, чем исследования в собственном смысле этого слова. Последнее нами будет сделано, после подробного описания синайской коллекции икон, и составит самостоятельную новую работу в ряду указанных выше.

Но, как мы ни старались здесь изложить научные результаты нашего заграничного путешествия обстоятельно и подробно, сделать это нам едва ли удалось. Прямые очевидные плоды его за 13 месяцев – это 4 тома собранных нами материалов и 3 учёных исследования, из коих два уже начаты печатанием. Но, помимо этих, так сказать, осязаемых результатов, в нашей душе накопилось много непосредственных живых наблюдений и впечатлений, что тоже есть не менее дорогое для нас приобретение, ибо даёт нам возможность о предметах судить непосредственно на основании вынесенных впечатлений, но что в наш отчёт не могло войти теперь никоим образом. Благие плоды этого рода приобретений, смеем надеяться, скажутся не только в более живой постановке предметов, нами преподаваемых в Академии, но даже и в наших учено-литературных трудах. Будем теперь надеяться, что собранные нами материалы не останутся нашим личным достоянием, а увидят свет в скором времени, и что Совет Академии примет для этого все зависящие от него меры.

Каир-Киев 2 марта 1888 г. 26 февраля 1889 г.

Catalogus codicum graecorum sinaiticorum scripsit W. Gardthausen lipsieusis. Oxonii, e typographeo clarendoniano 1886 an.

Κατάλογος τῶν ἐν ταῖς βιβλιοϑήκαις τοῦ Ἁγίου ὁρους ἐλληνικῶν κωδίκων ὑπὸ Σ. Π. Λάμπρου καϑηγητοῦ τοῦ πανεπιοτημιου, τόμος πρῶτος, μέρος πρῶτον, βιβλιοϑήκαι. Πρωτάτου, Ἁγίας Ἀννης, Ἁγίου Παύλου, Χιλιανταρίου, Ζωγράφου, Κωνσταμονιτου, Γρηγορίου, Ξενοφώντος, Ἐν Ἀϑήναις τυπογραφείου Ἀλεξάνδρου Παπαγεωργίου. 1888 ετ.

I

Год от года всё более и более в учёном мире увеличивается интерес к книжным рукописным сокровищницам. Важнейшие европейские библиотеки рукописей уже сравнительно давно имеют каталоги, изданные в свет. Правда, эти каталоги в большинстве случаев составлены ненаучно и не могут ни в каком случае удовлетворять человека с широкими запросами и требованиями к такого рода изданиям, но они важны, как статистика наличного рукописного материала, ожидающего учёной разработки, а для самих библиотек, как официальный обнародованный инвентарь наличного имущества, обыкновенно легко расплывающегося по рукам библиоманов и собирателей рукописей. В последние годы настала очередь и для библиотек, находящихся вдали от центров европейского просвещения, для библиотек далёкого востока. В настоящее время занят описанием рукописей Палестины известный молодой греческий учёный, доктор эллинской филологии Императорского московского университета, А. Пападопуло-Керамевс, в литературе составивший себе известность описанием рукописей смирнской библиотеки⁷⁸, библиотек македонских и фракийских⁷⁹ и разных библиотек⁸⁰ островов Средиземного моря. В скором времени надеются выпустить в свет описания рукописей патмосской библиотеки И. Саккелиос, заведующий отделением рукописей в национальной греческой библиотеке в Афинах и составившей его описание много лет тому назад, и секретарь патриарха александрийского Г.Г. Мазараки, вчерне описавший все рукописи патриаршей библиотеки в Каире уже довольно давно. Вышли, наконец, уже в свет каталоги рукописей синайских, в 1886 году и афинских библиотек в прошлом 1888 году, с которыми мы и намерены теперь познакомить наших читателей.

Каталог синайских рукописей составлен известным греческим палеографом, лейпцигским профессором В. Гардгаузеном, который с этой целью, по поручению своего университета, нарочито прожил на Синае в 1880 году 40 дней. Приобретя громкую известность своим трудом под заглавием: «Griechische Palaeographie», Leipzig. 1879 г., который ныне сделался настольной книгой у всякого, кому приходится заниматься греческими рукописями, г. Гардгаузен не мог не обратить внимания в учёной литературе и своим настоящим Каталогом рукописей синайской библиотеки. Люди науки⁸¹ приняли этот Каталог с радостью и полной благодарностью за столь бескорыстный и самоотверженный труд потому что теперь лишь открылась возможность судить непосредственно каждому о тех книжных богатствах, какими владеет в настоящее время синайская библиотека, о которой, благодаря открытиям гг. Тишендорфа⁸² Гейтлера⁸³ и др., в учёном мире сложились совершенно преувеличенные представления. Можно быть уверенным, что в науке настоящий Каталог до тех пор, пока не появится более подробное учёное описание синайских рукописей, будет занимать почётное место наряду с каталогами Монфакона, Ламбеция, Питры и др. Имя Гардгаузена, как палеографа, может служить верным ручательством таких надежд.

Но в действительности настоящий Каталог едва ли имеет право на такое почётное положение в науке, так как он, к глубокому сожалению, не лишён весьма серьёзных промахов и недосмотров, непростительных не только для стяжавшего себе европейскую известность палеографа, но и для всякого более или менее внимательного чтеца, умеющего разбирать рукописи. В этом отношении наш соотечественник, известный начальник русской духовной миссии в Иерусалиме, архимандрит Антонин, без громкой репутации европейского палеографа, составивший описание тех же рукописей ещё в 1870 году, к сожалению, доселе оставшееся ненапечатанным, стоит выше немецкого учёного палеографа, который об о. Антонине выражается даже несколько свысока. «Numeri, quibus codices notavi, – пишет Гардгаузен в своём предисловии, – ii sunt, quos ipsi prae se ferunt libri, quibusque notati sunt in catalogo manuscripto bibliothecae Sinaiticae, quem monachum Russicum olim fecisse dicunt» (Catal. praefac. pag. VIII). Г. Гардгаузен не доверяет палеографическим познаниям «русского монаха», везде старается поправлять его, иногда, можно сказать, даже полемизирует с ним относительно века или времени написания рукописей и нередко впадает в непростительные ошибки, которых во многих случаях весьма счастливо избежал скромный и осторожный «русский монах». Во время наших четырёхмесячных занятий на Синае греческими рукописями в тамошней библиотеке в 1888 году, имея под руками оба каталога: печатный г. Гардгаузена и рукописный о. Антонина, мы могли оценить их по достоинству и в скором же времени убедиться в преимуществах последнего пред первым. Ошибки г. Гардгаузена настолько важны и труднообъяснимы, что мы останавливались перед ними с величайшим удивлением и недоумением. Чтобы не быть голословными, мы укажем на факты, которые, быть может, примут во внимание и все те, кому придётся иметь дело с этим трудом лейпцигского профессора.

Г. Гардгаузен заявляет в предисловии к своему Каталогу, что нумерацию рукописей он оставил прежнюю, какая была сделана до него архимандритом Антонином, и поэтому, весьма естественно, в названии рукописей и в распределении их по отделам он и повторяет ошибки своего предшественника, не смущаясь нисколько тем, что приписки к рукописям, им самим прочитанные и даже приведённые в его Каталоге, говорят против него. Так, например, рукопись 1478 года № 1106 относится им к Типиконам (pag. 225), тогда как на самом деле это Минологий, как читается и в приписке к этой рукописи, напечатанной г. Гардгаузеном: Ἐτελειώϑπ τὸ παρὸν Μηνоλόγιоν ἐν ἐτει 6986 μηνὶ Αὐγούστῳ ζ´. Рукопись XV в.(?) № 977 значится, по Гардгаузену (pag. 216), в числе Евхологиев, тогда как это настоящий Октоих, или вернее Параклитик, содержащей в себе службы на всю неделю, кроме воскресенья и понедельника (рукопись без начала). Из евхология здесь имеются всего-навсего лишь два чина: малого водоосвящения и погребения умерших мирских человек. Также рукопись XVI–XVII в. № 976 вернее будет назвать сборником, чем евхологием, как это сделано Гардгаузеном (pag. 210–211), потому что, судя на основании перечня статей этой рукописи по Каталогу, большинство из них нелитургического содержания, а канонического, патрологического и др. Νομοκάνον XVII–XVIII в. № 1008 описан Гардгаузеном в числе евхологиев (pag. 218). Рукопись № 1040 XII в. называется Liturgiae (pag. 219), а на самом деле это Διακονικὸν, потому что в данной рукописи (без начала) помещаются лишь одни ектеньи: a) обычной полной литургии св. апостола Иакова, b) Διακονικά τῆς προηγιασμένης λειτουργίας τοῦ ἁγίου Ιἀκώβου и с) Διακονικὰ τῆς ϑείας λειτουργίας τοῦ ἐν ἁγίοις πατρὸς ἡμῶν Ἰωάννου τοῦ Хрυσοστόμου. То же самое заглавие дано пергаменной рукописи XII–XIII в. № 1036 (Гардгаузеном pag. 219 рукопись эта называется бомбицинной), тогда как эту рукопись, по всей справедливости, нужно отвести к евхологиям. Кроме чинов литургий, в ней содержится множество молитв на различные случаи, чин крещения, чин брака, чин малого и великого водоосвящения, чины пострижения в монашество и др. чины.

Но, помимо указанных промахов, легко исправимых при внимательном просмотре самых рукописей, и притом допущенных г. Гардгаузеном, так сказать, не без вины его предшественника по описанию синайских рукописей, архимандрита Антонина, в его Каталоге мы встречаем такие ошибки, которые всецело лежат на его ответственности, потому что в рукописном каталоге в большинстве случаев их нет. Эти ошибки тем более непростительны, что они принадлежат специалисту-палеографу. Например, рукопись № 1101, он относит по письму к XIV в. и недоумевает, каким это образом в конец данной рукописи попала приписка с 1214 годом (pag. 223), тогда как в самом начале рукописи имеется следующая определённая дата: μηνὶ Σεπτεμβρίῳ, ἰνδικτιῶνος ιἔτους ҂ςῶκ, т. е. 1311 год. Что же касается приписки с 1214 годом, то она указывает лишь на то, что писец настоящей рукописи настолько был точен в копировании рукописи 1214 года № 1097, что не только воспроизвёл эту последнюю целиком, но даже надписание её и две статьи под заглавием: «Περὶ τοῦ Θεὸς Κύριος» и «Περὶ τῶν ἁποδείπνων». Рукопись № 1110 имеет прямую дату 1515 год, известную и Гардгаузену (pag. 226), но он почему-то считает эту рукопись писанной в XV веке. Рукопись № 1001 он отмечает недатированной и относит к XVII–XVIII стол. (pag. 217), тогда как 1706 год её написания читается ясно в следующей приписке: Οἱ ἀναγινώσκοντες αὐτὸ (т. е. εὐχολόγιον) εὐχεσδε διὰ τὸν Κύριον ὑπὲρ ἐμοῦ τοῦ ἀμαρτωλοῦ Ἀνϑίμου κρητικοῦ ιἐρομονάχου. Ἐγράφϑη εἰς τοὺς ҂αψς Μαΐου ιη´.

Рукопись 1464 года № 1109 имеет следующую приписку: Ἐτελειώϑη τὸ παρὸν Τυπικὸν διὰ χειρὸς ἐμοῦ ἐλαχίοτου ιἑρέως Γεωργίου τοῦ Τζαγγαροπούλου, οἰκέτου τῆς ἁγίας ἐνδόξου μεγαλομάρτυρος καὶ πανσόφου Αἰκατερίνης, διὰ ἐξόδου καὶ τοῦ ὁσιωτάτου καὶ ἁγιωτάτου ἡμῶν πατρὸς καὶ οἰκονόμου τῆς αὐτῆς ἁγίας κὺρ Ἀϑανασίου, μοναχοῦ ἐν τῇ Κρίτῃ, εἰς ҂αυξδ, εἰς τὸν μῆνα Νοέμβριον εἰς τὴν γ´ αὐτοῦ εἰς 6973. Все выделенные нами слова опущены в Каталоге г. Гардгаузена (pag. 226), а поэтому читатель остаётся в полном неведении, кто такой был писец Георгий Цангаропул и где им написана настоящая рукопись. Обитателем святой Екатерины мог называться монах синайского монастыря, монах, живущий в метохе на Крите и в других местах, где синаиты имели церкви, посвящённые имени св. великомученицы. Прибавка г. Гардгаузена: «Scriptus est codex pro Athanasio Cretensi» (ibid.) тоже ничего не даёт нам по отношению к месту написания рукописи. Афанасий критянин мог жить на Синае, там заказать настоящую рукопись и называться по месту родины критянином. Полная же приписка ясно говорит о написании рукописи в Крите и ничего не говорит о родине эконома тамошнего синайского метоха Афанасия.

Но данная приписка г. Гардгаузеном не прочитана до конца, а между тем для истории Крита и синайского монастыря она не лишена значения важного исторического документа и заслуживает внимания. Ἐν αὐτῇ δὲ τῇ ἡμέρᾳ, т. е. в день окончания рукописи, продолжает писец, ἧλϑεν ὁ αὐϑεντης, ὁ μισὲρ Ἰάκωβος, λόρδης, ὁ καπιτάνιος, τετζενερὰλ εἰς τὸ μοναστήριον, ἐρχόμενος ἀφ´ ἐσπερίας μὲ λη´ (38) κάτεργα λιγνὰ καὶ χοντρά, ὅς ἐστιν περκουραδόρος τοῦ μοναστηρίου, καὶ ἐδέχϑηκεν αὐτὸν ὁ εἰρημένος ἀγιώτατος οἰκονόμος, ὡς ἔπρεπεν, καὶ ἐξωδίασε πολλὰ καὶ ηὐχαρίστησεν αὐτῷ ὁ εἰρημενος ἐνδοξώτατος ἄρχων, ἐξ οὗ γὰρ καὶ οὺκ ἔλαβεν ἐφ’ ὅλην τὴν χώραν οὐδὲν δωρεάν, εἰ μὴ μόνον ἐκ τὸ μοναστηρίου ἔλαβεν εἴ τι ἄρα ἔϑωκεν ὁ εἰρημένος οἰκονόμος μετὰ μεγάλην χαρὰν καὶ εὐχαρίστησιν.

Ἔγραψα δὲ αὐτὸ ἐγὼ ὁ διὰ ἕνα μῆνα (рукопись в 8 долю, 260 листов) καὶ ἔραψα καὶ ἄλλα τινὰ, ἅ οὺκ ἔστιν γεγραμμένα ἐν τῷ βιβλίῳ τούτῳ καὶ δέομαι ὑμῶν, πατέρες, τοῦ μέμνῆσϑαι κάμοῦ τοῦ ἀμαρτωλοῦ. Ἀμὴν. Т. е. «В тот же день под вечер прибыл в монастырь начальник мистер Иаков лорд, капитан-генерал, с 38 галерами малыми и большими, который считается прокуратором монастыря. Его принял названный святейший эконом, как подобает, и израсходовал на это много, но его отблагодарил упомянутый славнейший начальник, потому что он ни от него, ни от всей страны не взял ничего даром, исключая монастыря, от которого он принял, что ему дал названный эконом с великой радостью и удовольствием.

Написал это я в один месяц и написал нечто и другое, что не заключается в настоящей книге, и молю вас, отцы, помяните меня грешного. Аминь». В той же рукописи есть и другие позднейшие приписки, не лишённые значения для истории монастыря: 1) ҂αχιϑ´ Ιουλίῳ 27 εὐγῆκαν τὸν Κεαφέρ πασα καὶ ἔκαμεν εἰς τὸ σκαμνὶ μήνας ς´ и 2) ἔτει ἀπὸ Χριστοῦ 1799 ἐν μηνὶ Μαίῳ 7 ἡμέρᾳ σαββάτῳ, ὥρᾳ τετάρτῃ σεισμός γέγονε κατὰ τὸ μέρος τοῦ ἁγίου ὄρους Σινᾶ καὶ εἰς τὸ μοναστήριον, ὅτε καὶ οἰ σχλάβοι ἀπάτησαν τὸ περιβόλιο.

В Каталоге Гардгаузена не говорится о второй приписке 1429 года в рукописи № 968 (pag. 207), сделанной, по приказанию Саввы, архиепископа синайской горы. Приводится эта приписка в книге пр. Порфирия «Втор. путеш. в син. монаст.», стр. 362. Приписка в рукописи № 1099 г. Гардгаузеном не окончена (pag. 223), тогда как для обозначения времени написания рукописи весьма нелишне было бы прибавить к имеющимся в его Каталоге следующие, по крайней мере, слова: «ἠγουμενεύοντος τοῦ μακαριωτάτου Γρηγορίου ιἐρομόναχου». В рукописи 1177 года № 754 вторая приписка передаётся г. Гардгаузеном так: «alia manu rec. adnotatur librum istum scriptum esse manu Germani archiepiscopi» (pag. 165), что в существе дела для обыкновенного читателя равняется тому, если бы он вовсе не делал этого замечания. На православном востоке было несколько архиепископов с именем Германа, и одно имя само по себе нам решительно ничего не даёт; иное дело, если бы при этом описыватель синайских рукописей упомянул о том, где архиерействовал этот архиепископ, или, ещё лучше, целиком привёл самую приписку, имеющую несомненно важное значение для истории синайской обители. Вот эта приписка: Ἐτοῦτο βιβλίον ἐγράφη διὰ χειρὸς ἐμοῦ Γερμανού⁸⁴ ἀρχιεπισκόπου τοῦ ἁγίου ὅρους Σινᾶ καὶ ἐτέϑη εἰς τὸ μετόχίον τοῦ ἁγίου Ἰωάννου τοῦ Κλίμακος, καὶ έιτις ἀρῃ αὐτὸν ἔχῃ τὰς ἀρὰς τῶν τριοκοσίων δέκα καὶ ὀκτὼ ϑεοφόρων πατέρων καὶ τὴν κατάραν τοῦ ἁγίου Ἰωάννου Κλίμακος. Немного дают для читателя, а тем более для истории следующие замечания в Каталоге г. Гардгаузена относительно рукописи XVI в. № 989 (pag. 215): «а) Sub finem numinator scriba Thomas Partologus и b) Adduntar al. man. historica quaedam scr. 1554». Кто такой был писец Фома Патролог и какие исторические замечания имеются в конце книги – всё это остаётся для читателя неизвестным. Любопытствующему предоставляется побывать на Синае и там прочесть и приписку писца, и позднейшую приписку с историческими замечаниями. Первая читается так: Γόνυ ζεόξας, ὑποκλίνας δὲ κάραν, χεῖρας ἐκτείνας πρὸς τὰς ϑείας τετράδας ἐκπλήρωκα τὴν, Θεὸς δοτὴρ, βίβλον Θεοῦ, τὸ ὑῶραν Θωμᾶ Πατρολόγου πόνος τάχα καὶ ϑύτου, а вторая гласит следующее: Εὐχολόγιον τοῦ ὁσιωτάτου καὶ τιμιωτάτου ἐν ιἑρομονάχοις καὶ ἐν πνευματικοῖς πατράσιν κὺρ Ἰωαννικίου καὶ ἀφῆκεν αὐτὸν εἰς τὴν μεγάλην τοῦ Σινᾷ ὄρους, καὶ ἔιτις τὸ ξενώσει ἀπὸ τὸ ἅγιον μοναστήριον καὶ ἀπὸ τὸ καϑολικὸν νὰ εἷνε ἀφορισμός παρὰ Θεοῦ Παντοκράτορος καὶ ἀπὸ τῶν τριακοσίων δέκα καὶ ὀκτὼ ϑευφόρων τῶν ἐν Νικαίᾳ πατέρων καὶ τὸ ἀνάϑεμα. Ἐκοιμήϑη ὁ ἄνωϑεν Ἰωαννίκιος καὶ πνευματίκὸς πατὴρ ἐν ἔτει ҂ζξβ (1554 г.), Σεπτεμβρίῳ κδ´, ἡμερᾳ κυριακῇ. ὥρα ζ´ εὁρτῇ τῆς ἁγιας Θέκλας ἰσαποστόλου καὶ πρωτομάρτυρος.

Таких неточностей довольно много, и зависят они, бесспорно, от того, что г. Гардгаузен в своём Каталоге приписки к рукописям приводит или сокращённо, или же, по недосмотру, совершенно опускает их из внимания.

Гораздо крупнее промахи сделаны г. Гардгаузеном, при определении рукописей без дат. Из многочисленных примеров мы укажем на два, как на особенно выдающиеся и даже поразительные. Рукопись бомбицинная в 16 долю № 1040 отнесена г. Гардгаузеном к XIV веку (pag. 219), тогда как в действительности она писана в начале второй половины двенадцатого столетия. Время написания этой рукописи точно определяется следующими данными, заключающимися в самой рукописи. В диаконских прошениях поминаются о здравии имена византийского императора Мануила Комнена, царствовавшего с 1143 по 1180 гг., и его супруги Марии (л. 50), а также современных им всех четырёх патриархов: константинопольского Луки Хрисоверга, управлявшего вселенским престолом с 1156 по 1169 гг., александрийского Софрония III (1166 г.), аитиохийского Афанасия, восседавшего на престоле с 1156 по 1170 гг. и иерусалимского Никифора 1166 (по Паламе 1178–1187) (л. 9 и др.). Таким образом, время написания рукописи падает на начало второй половины XII в., или точнее на годы между 1156 г. и 1169 г., т. е. в патриаршество Луки Хрисоверга. Можно было бы и ещё более точно определить дату этой рукописи, если бы нам удалось более или менее определённо указать время правления синайскою архиепископией Петра, имя которого о здравии неоднократно поминается в данной рукописи. К сожалению, сделать это в настоящее время, по недостатку исторических данных, мы отказываемся. В списке синайских епископов и архиепископов, составленном покойным преосвященным Порфирием Успенским, главным образом, почти на основании труда патриарха иерусалимского Нектария⁸⁵, архиепископство Петра относится то ко времени между 886–1008 годами, то к 1279 году⁸⁶, хотя, при внимательном сличении имён этих архиепископов, нельзя не видеть, что речь в обоих случаях идёт об одних и тех же лицах. Теперь мы лишь отмечаем настоящий факт для будущего историка синайского монастыря и констатируем с несомненностью, что архиепископ синайский Пётр был современником вышеупомянутых четырёх патриархов и правил архиепископией в половине XII столетия.

Другой разительный пример мы видим в описании пергаментной рукописи, в ¼ долю листа, № 741, которую г. Гардгаузен относит κ XIII веку (pag. 161), а на самом деле она написана в 1099 году. Настоящая рукопись составляет первую часть рукописи той же библиотеки № 742⁸⁷, имеющей в себе приписку с датой, целиком приведённой в Каталоге Гардгаузена (pag. 162) и не совсем точно у проф. СПб. университета Η. Кондакова «Путеш. на Синай в 1881 г.» Одес. 1882. стр. 111–112. Формат⁸⁸ рукописи, почерк письма и пометы рукописи одни и те же, что и в рукописи № 742 той же библиотеки. Далее, рукопись № 741, озаглавленная так: Ἀρχὶ σὺν Θεῷ τοῦ Τριωδίου τῆς ἁγίας τεσσαρακοστῆς μέχρι τῆς κυριακῆς μεγάλης ποίημα Ιὠσὴφ καὶ Θεοδώρου, т. е. «Начало с Богом Триоди святой четыредесятницы до великого воскресения творение Иосифа и Феодора», оканчивается всего лишь первой стихирой на вечерни среды четвертой недели, причём эта последняя стихира, как начатая и неоконченная, весьма грубо выскоблена ножом. Рукопись же № 742, хотя и имеет выходной лист с заглавием, но он бомбицинный и написан позднейшей рукой XIII в., а за первым листом, заключающим в себе три стихиры в неделю мытаря и Фарисея, следует второй пергаментный, начинающийся концом первой стихиры на вечерни среды четвёртой недели, причём начало этой стихиры, как написанное за предыдущей тетради, здесь отсутствует и надписано почерком руки, писавшей заглавный лист этой рукописи. Таким образом, выходит, что обе рукописи № 741 и № 742 составляют одну цельную рукопись, которая, по вине лишь переплётчика, разбита была на две части и имеет ныне начало в рукописи № 741, а конец с датой 1099 года, как времени написания обеих рукописей, в рукописи № 742. Следовательно, знаменитый палеограф, относя рукопись № 741, написанную в 1099 году, к XIII веку, а рукопись № 1040, написанную в самом начале второй половины XII столетия, к XIV веку в обоих случаях делает ошибки ни мало, ни много, как на два столетия. Думается нам, что для специалиста палеографа, относящегося свысока к труду своего предшественника, архимандрита Антонина, такие крупные ошибки едва ли могут быть извинительны. Справедливость, однако, требует заметать, что и наш русский учёный рукопись № 741 по начальному листу относит также к XIII веку.

Выше мы заметили, что г. Гардгаузен неточно и неполно приводит в своём Каталоге приписки к описываемым им рукописям и этим самым вносит в свой учёный труд неточности и даже ошибки при определении дат рукописей. Теперь то же самое мы должны сказать относительно заглавий рукописей и перечня статей, входящих в них. Отсутствие указанных качеств в данном случае наводит лиц, пользующихся Каталогом г. Гардгаузена, на заключения относительно интереса и важности описываемых им рукописей ошибочные и даже совершенно несогласные с настоящей действительностью, которая открывается лишь после непосредственного знакомства с рукописью, а посему для науки далеко небезразличные. Так, например, только что упомянутую рукопись 1099 г. № 741 он обозначает в Каталоге следующим образом: Τριώδιον ποίημα Ἰωσὴφ καὶ Θεοδώρου (pag. 161), тогда как в действительности заглавие её читается так: Ἀρχὴ σὺν Θεῷ τοῦ Τριωδίου τῆς ἁγίας τεσσαρακοστῆς μέχρι τῆς κυριακῆς μεγάλης ποίημα Ἰωσὴφ καὶ Θεοδώρου. Это полное заглавие настоящей рукописи в научном отношении гораздо важнее, чем сокращённое в Каталоге г. Гардгаузена. Оно не только говорит о творцах канонов и стихир постной Триоди, что можно встречать весьма частой в других рукописях, но и об объёме постной Триоди, что гораздо важнее, и что очень редко можно видеть в памятниках. Из настоящего заглавия ясно, что Постная Триодь 1099 года по объёму вполне тождественна с Триодью, ныне у нас принятой в церкви, тогда как у греков и у нас в старину Постная Триодь оканчивалась пятницей шестой недели поста, а с субботы Лазарева воскресенья или цветоносия начиналась уже Цветная Триодь, и самое своё название получившая от названия этой субботы.

Заглавие бомбицинного Типикона 1214 года № 1097, приведённое г. Гардгаузеном в таком виде: Τυπικὸν κατὰ τὸν τύπον τῆς λαύρας – τοῦ... Σάββα (pag. 222), дало вам основания думать, что в этой рукописи мы имеем Типикон, изложенный по чину лавры преп. Саввы Освященного, и что он сходен с Типиконом из библиотеки патриаршей иерусалимской с заглавием: Ἀρχὶ σὺν Θεῷ ἁγίῳ τοῦ Τυπικοῦ, περιέχον(τος) τὴν ἅπασαν ἀκολουϑίαν καὶ διάταξιν τῆς ἐκκλησίας, γινομένη(ν) ὑπὸ ὁσίου πατρὸς ἡμῶν Σάββα τοῦ χαϑηγητοῦ τῆς ἐρήμου καὶ ἡγιασμένου. В этом смысле мы высказались и печатно⁸⁹. Но полное заглавие данной рукописи и непосредственное знакомство с её содержанием открывают перед нами гораздо более важное и интересное в научном отношении её значение, чем мы думали это доселе. Вот это заглавие: Τυπικὸν κατὰ τὸν τύπον τῆς λαύρας τοῦ ὅσίου πατρὸς ἡμῶν Σάββα τῆς ἐν Ιἑροσολύμοις⁹⁰ μονῆς, ὀικονομηϑὲν καὶ ἀφιερωϑὲν τῇ πανσέπτῳ καὶ ἁγίᾳ μονῇ τῆς ὑπεραγίας Θεοτόκου, τῆς ἐν τῷ ἁγίῳ ὄρει Σινᾷ ἱδρυμένης, ἐν ᾗ τετίμηται καὶ ὁ ϑεόπτης μέγας προφήτης Μωῦσῆς⁹¹, ἐπεκτίσϑη δὲ ἐκ προστάξεως τοῦ ἐν ταύτῃ ἀρρχιερατεύοντος τοῦ παναγιωτάτου καὶ оὐρανοπολίτου πατρὸς ἡμῶν μονάχοῦ κὺρ Σομεών μηνὶ φευρουαρίῳ, ἰνδικτεῶνος β´, ἔτους ҂ςψκβ⁹², т. е. «Устав по чину лавры преподобного отца нашего Саввы, монастыря в Иерусалиме, приобретённый и пожертвованный всечестной и святой обители Пресвятой Богородицы, построенной на Синайской горе, на которой прославился Боговидец великий пророк Моисей. Составлен был этот Устав, по воле свидетельствующего в этой обители всесвятейшего небожителя отца нашего монаха кир Симеона, в месяц феврале, индикта 2, года 1214». Из этого заглавия видно, что в данной рукописи мы имеем начальный Типикон синайской обители, составленный по образцу Типикона лавры иерусалимской Саввы Освященного. Такое открытие далеко небезразличное дело для литургической и церковно-археологической наук. С этой рукописью в руках мы можем теперь положительно утверждать, что сетования на то, что синайская обитель якобы не имела своего Устава, – и преждевременны и совершенно излишни. «Затем, всё другое на трапезе нашей, – пишет архимандрит Антонин в своих Записках синайского богомольца, – то же самое – с вариантами, ещё менее ощутительными, чем за моей духовной трапезой древних типиконов церковных, надоевших мне сегодня своим неизменным: „содержащей в себе общий распорядок денно-нощного последования, совершаемого в иерусалимской лавре преподобного отца нашего Саввы Освященного“. Не имею ничего сказать против сего досточтимого устава и указанного в нём распорядка. Но – были же уставы студийского монастыря, Афонской лавры и пр., правда, скорее дополнения к палестинскому уставу⁹³, чем своеобразные уложения и постановления, но всё же напоминающие собою некую самобытность. А синайская обитель, существовавшая в зачатках ещё во времена царицы Елены, не выработала для себя ничего своего»⁹⁴. Как объяснить это? Думаю, что всего проще объяснить его тем, что так называемый Саввинский Устав не был никогда измышлением монастыря св. Саввы, а и был всегда, и теперь есть, всеобщий устав православной церкви, слагавшийся мало-помалу, в течение веков, от самых времён апостольских главным образом в Палестине, и оттуда расходившийся по отдалённым пределам земли. Трудолюбие же иноков обители богоносного отца только извлекло его из часословов, октоихов, миней, триодей и пр. и изложило в виде одной справочной книги. Таким образом, тот же устав Саввинский был устав синайский и студийский и всякий другой, насколько он касался общего хода церковного богослужения и соединённых с ним распорядков христианской жизни⁹⁵. Настоящая рукопись ясно показывает, что синайская обитель уже с начала XIII века пользовалась в церковно-богослужебной практике своим Типиконом, имеющим «некую самобытность», хотя и составленным на основании Типикона лавры св. Саввы Освященного. Это с одной стороны. С другой, настоящая рукопись уничтожает существующее в литературе ошибочное мнение⁹⁶, что якобы «по свидетельству патриарха иерусалимского (бывшего предварительно архиепископом синайским), на Синае студийский устав употреблялся в XVII веке»⁹⁷. Не только в это время⁹⁸ полного господства на всём православном востоке иерусалимского Устава, но и в 1214 году на Синае уже был введён в практику и, как гласит вышеприведённое заглавие Типикона № 1097, не без личного участия в это время святительствовавшего на Синае архиепископа Симеона, Типикон иерусалимский обители Св. Саввы Освященного потерпевший некоторые незначительные дополнения и изменения, применительно к особенностям местной практики.

Рукопись синайской библиотеки № 1097 – не единственный экземпляр синайского Типикона. С него там имеется точная копия в рукописи 1311 года № 1101. Однако если иметь в виду разбираемый нами Каталог г. Гардгаузена и в частности обозначения у него заглавия настоящей рукописи: «Τυπικὸν τῆς ἁγίας λαύρας τοῦ... Σάβα» (pag. 223), то не только нельзя подумать, что мы имеем здесь дело с Типиконом синайского монастыря, а, напротив, можно с уверенностью говорить, что эта рукопись тождественна предыдущей 1540 года № 1100, потому что, по его Каталогу, и эта последняя рукопись надписывается буквально также: «Τυπικὸν τῆς ... λαύρας τοῦ... Σάβα» (ibid.). Между тем эта последняя рукопись представляет собой обычный Типикон иерусалимской церкви, ничем особенным не выделяющийся из многочисленного ряда ему подобных, и ни в какую параллель не может быть поставлена с рукописью 1311 года № 1101.

Тем же бесцветным для учёного исследователя надписанием обозначает г. Гардгаузен рукописи № 1094 XII в. (pag. 221) и XIV в.⁹⁹ № 1096 (pag. 222), тогда как полное заглавие обеих этих рукописей может дать для него очень много интересного, Рукопись № 1094 надписывается так: «Σὺν Θεῷ Τυπικὸν τῆς ἐκκλησιαστικῆς ἀκολουϑίας, τῆς τελουμένης ἐν τε τῇ εὐαγεῖ λαύρᾳ τοῦ ὁσίου πατρὸς ἡμῶν Σάββα καὶ τοῖς κατὰ τὰ Ἰεροσόλυμα λοιποῖς μοναστηρίοις, περιέχον ἀνελλιπῶς τὴν διάταξιν τοῦ ὅλου χρόνου» и важна, помимо своего надписания, не встречающегося в других хирографах, как единственный пока представитель иерусалимского Типикона из того периода, когда этот последний ещё не слился с Типиконом студийской редакции и не воспринял на свои страницы каноны и некоторые обычаи практики студийского монастыря. Типикон № 1096, имеющий надписание, по-видимому очень часто повторяющееся в рукописях: Τυπικὸν τῆς ἐκκλησιαστικῆς ἀκολουϑίας, τῆς ἐν Ἰεροσολύμοις εὐαγοῦς λαύρας τοῦ ὁσίου ϑεοφόρου πατρὸς ἡμῶν Σάβα, где отсутствие в нём стереотипной прибавки: Αὔτη ἡ ἀκολουϑία γίνεται καὶ ἐν ταῖς λοιπαῖς τῶν ἐν Ἰεροσολύμοις ἁγίων μονῶν можно было бы объяснить случайным явлением, хотя бы и недописью писца, но на самом деле в науке он должен занять очень видное место. Отсутствие упомянутой прибавки не есть дело случая, а прямое указание на то, что в настоящем списке мы имеем Типикон с обычаями, исключительно практиковавшимися лишь в обители преподобного и богоносного отца нашего Саввы Освященного, с такими обычаями, которые в других иерусалимских монастырях и не могли иметь места, по отсутствию в их истории тех событий, о которых упоминает настоящий Типикон. Вообще, если бы приведённые нами полные заглавия рукописей мы нашли в разбираемом нами Каталоге г. Гардгаузена, то, бесспорно, мы более были бы благодарны ему за составление его, чем в настоящее время.

Но, благодаря упомянутой неточности, не один этот отдел обесцвечен и пропадает для человека науки, которому судьба не дала возможности лично побывать на Синае и видеть собственными глазами рукописи, описанные в настоящем Каталоге г. Гардгаузена, а многие и другие. Так, например, в обширнейшем отделе Часословов (50 экземпляров) мы видим полное заглавие лишь для одного самого старейшего VIII–IX в. № 863 (pag. 186), а все остальные помечаются ничего не говорящим и малоинтересным словом для науки: «Horologium». При этом, обращая внимание на постоянно повторяющиеся в Каталоге слова: primus titulus, incipit et cet. можно подумать, что эти Часословы и в самом деле начинаются: ἐξεγερϑέντες τοῦ ὕπνου κ.τ.λ. (pag. 187), как например, в рукописи XII в. № 865, или: Μακάριοι οί ἄμωμοι κ.τ.λ. (ibid.), как например, в рукописи XIII–XIV в. № 867 и т. д., но на деле, при просмотре самых рукописей, оказывается всё это ни более, ни менее, как мистификацией, чтобы не сказать больше. В действительности рукопись № 865 incipit (пользуемся словами г. Гардгаузена) так: Ἀρχὴ σὺν Θεῷ τῶν προσευχῶν ἡμερονυκτιῶν, а рукопись № 867 имеет очень важный primus titilus такой: Ὡρολόγιον οὺν Θεῷ ἔχον τὴν ἄπασαν ἀκολαυϑίαν τοῦ ὁσίου πατρός ἡμῶν Σάββα ἡγιασμένου. Оба эти титула в научном отношении гораздо содержательнее и интереснее, чем те, которые указаны в Каталоге г. Гардгаузена.

В отделе Священного Писания (Vetus Testamentum) рукопись унициального письма Χ–XI в. (по каталогу Антонина VIII в.) № 7 обозначена словом: «Prophetologum» (pag. 2) и совершенно теряется в ряду многих других рукописей с подобным названием. На самом же деле эта рукопись весьма рельефно выделяется из ряда ей подобных и своим надписанием и припиской, о которой г. Гардгаузен не счёл нужным даже упомянуть. Вот это полное заглавие: Γενεσοπαροιμιακον Κωνσταντίνου τοῦ Λεπενδρινοῦ ἐδόϑη ἐν τῷ ἁγίφ ὄρει τῷ Σινᾷ. Οί ἀναγινώσκοντες εὔχεσϑε ὑπὲρ αὐτοῦ διὰ τὸν Κύριον. Ὁ βουλευτὼν ἑπάραι αὐτὸ ἵνα ἔχη, τὴν ἀρὰν τῆς Ὑπεραγίας Θεοτόκου καὶ τῶν ἁγίων προφητῶν Μωυσέως καὶ Ἀαρὼν. Αμήν.

При описании Триодей мы видим то же самое, т. е. или заглавия приводятся неточно (см. ркп. № 741 pag. 161), или же совершенно опускаются, как бы их вовсе не существует в рукописях. Описываемые рукописи, по Гардгаузену, начинаются всякими иными титулами (pag. 159 et. cet.), кроме настоящего. Так, например, рукопись X в. № 734, надписываемая: Τριώδιον οὺν Θεῷ, περιέχον τὴν πᾶσαν ἀκολουϑιαν ἀνελλιπῶς τῶν στιχηροκαϑισμάτων καὶ τῶν κανόνων, ἀρχόμενον ἀπὸ τοῦ ἀσώτου μέχρι τοῦ μεγάλαυ σαββάτου, в разбираемом Каталоге incipit titulo: στιχχ ἰδιόμελα. Κυ[ριακῇ] τῆς ἀποκρέου. Рукопись 1206 года № 756, начинающаяся, по Гардаузену (pag. 165): Μὴ προσευξώμεϑα φαρισαῖκῶς κ.τ.λ., в действительности озаглавливается так: Τριώδίον σὺν Θεῷ ἀρχόμενον αὐτῇ κυριακῆ τοῦ τελώνου καὶ τοῦ φαρισαίου μέχρι τῆς κυριακῆς τῶν ἁγίων πάντων, περιέχον καὶ τὰς προφητείας, τοὺς ἀποστόλους καὶ τὰ εὐαγγέλια и т. д. и т. д.

Чтобы познакомиться с манерой г. Гардгаузена перечислять статьи, входящие в состав той или иной рукописи, достаточно для примера указать на рукопись XVI–XVII в № 976, по-видимому, подробнее других описанную в Каталоге (pag. 211). Вот какие статьи входят в эту рукопись: a) Главы патриарха Кирилла Александрийского, b) о степенях родства, c) вопросы иудеев и ответы на них христиан, d) Григория Нисского трактат о св. Троице, e) слова разных отцов церкви, f) чин присоединения еретиков, приходящих к православной вере, g) статья о пище и питье монахов, h) о принятии на исповедь священников, архиереев и диакона, i) о посте арцивуриевом, k) грамота императора Иустиниана, l) отрывок из номоканона Иоанна Постника, m) правила Никиты Ираклийского, Никифора патриарха константинопольского, Иоанна Китрского и Матфея Властаря, n) разные наставления отеческие и риторические, o) отрывок из физики, p) порядок архиерейских кафедр в патриархатах, q) Максима монаха трактат о духах, r) Мануила Ласкариса о схиме, s) образцы духовнических и иных грамот, t) последование над коливом, u) канон над усопшими, w) чин погребения мирских человек, x) чин освящения храмов, y) статья об отцах, бывших на соборе в Никее, z) 12 членов веры, мучение Калинника, 2) чин погребения монахов, 3) отеческие доказательства относительно символа веры, 4) статьи о латинянах, 5) ответ Мелетия, патриарха александрийского на вопросы русского царя Феодора Ивановича о пасхе и о патриаршестве в России, 6) земледельческие законы, 7) послание на Синай александрийского патриарха о разных литургических вопросах, 8) ответы Василия Великого на вопросы св. Григория Богослова, 9) разные слова, 10) образцы деловых бумаг, 11) главы из физиологии, 12) монаха Неофита трактат о постах, 13) Стихи в честь Иисуса Христа на полунощнице, 14) образцы деловых писем, 15) из физики о 12 больших горах, 16) чин крещения, 17) чин брака. 18) о патриархатах и их преимуществах и 19) разные богословские статьи. Сопоставляя теперь перечисление статей наше и то, которое сделано г. Гардгаузеном в его Каталоге, нельзя не видеть, что это последнее неполно почти на две трети статей против нашего перечня. Чем руководился описыватель, называя в своём Каталоге одни статьи и опуская другие, – это для нас неизвестно. Додуматься же читателю, пользующемуся Каталогом г. Гардгаузена, что в сделанном перечислении есть пропуски, нет решительно никакой возможности, так как учёный описыватель на этот счёт не обмолвился ни единым словом в своём труде.

Но если на время мы оставим в стороне вопрос о полноте перечня статей и обратим внимание на самые статьи, указываемые в Каталоге г. Гардгаузеном, то и в этих указаниях найдём немало неточностей, которые не могут делать чести ему как учёному. В рукописи 1568 г. № 459, по словам г. Гардгаузена, имеется статья: incerti auctoris: Περὶ τῆς δευτέρας οἰκοδωμῆς (sic) τῆς πόλεως Ιἑρουσαλὴμ καὶ τοῦ ναοῦ. Ἡν αὐτος τριαί τείχεσιν – ἀνυμνεῖται ὑπὸ ἀπείρων δυνάμεων (pag. 112). Заглавие этой статьи своим интересом заинтриговывает читателя. Занимаясь изучением церковно-археологических древностей в Палестине и следя за литературой по вопросу о раскопках на русском месте близ Аврамиевского монастыря, в Иерусалиме, мы надеялись в настоящей статье отыскать новые данные для истории храма воскресения и именно в интересную для нас вторую эпоху, т. е. после разрушения иерусалимских святынь в 614 году новоперсидским царём Хозроем, но наши надежды разлетелись моментально, как только мы взяли в руки настоящую рукопись и прочли в ней несколько строк данной статьи. Оказалось, что incertus auctor есть ни кто иной, как всем и каждому известный иудейский историк Иосиф Флавий, и речь в настоящей статье идёт о построении иудейского иерусалимского храма во вторую его эпоху.

В рукописи 1086 г. № 401 г. Гардгаузен отмечает: Primus titulus (in col. ii fasciculi β´), λότος ε´. Περὶ τοῦ χωρισμού – ρῖε. Περὶ τῆς σωτηριώδους ἐξαγορεύσεως κ.τ.λ. De versione Latina cf. c. 402, Ineditus, ut videtur. De orationibus catecheticis cf. Migne Partol. Curs. complet. t.) 99 pag. 21, 509, 1693. Testamentum Theodori. Ἀκούων τοῦ ϑείου Δ., Μ. 99 pag. 1813 (pag. 96). Во-первых, в учёном Каталоге выражение: «ineditus, ut videtur» равняется совершенно тому, если бы автор его просто прошёл молчанием интересующие его статьи и не сделал бы о них никаких замечаний, а во-вторых, и главным образом, г. Гардгаузен забывает, что ссылка его на латинский текст катехизических поучений Ф. Студита малоубедительна, так как он во многом разнится от греческого оригинала. Было бы лучше, если бы г. Гардгаузен в данном случае сослался на новогреческий перевод этих поучений, изданный в Венеции двукратно Иоанном Гликой из Иоанина в прошлом столетии, или на издание, всего за год до появления в свет его Каталога вышедшее в свет под редакцией иеромонаха скита св. Анны на Афоне Захарии, под заглавием: Βίβλος ἀναμορφώσεις μοναχικῆς πολιτείας, ἤτοι Κατηχήσεις Θεοδώρου τοῦ Στουδίτου τοῦ ὁμολογητοῦ, διορϑωϑεὶσαι ἐπιμελῶς εἰς ἁπλοελληνικὴν φράσιν καὶ αὐξηνϑεῖσαι διπλασίως μετὰ τῶν ἐντύπων καὶ ἀνεκδότων, καὶ τυπωϑεῖσαι νῦν πρῶτον ὑπὸ Ζαχαρίου ἱερομόναχου. Ἐν Ἑρμουπόλει Σόρου. 1887 г.¹⁰⁰. Указание Γ. Гардгаузена, что «Testamentum Theodori» напечатан у Миня, не вполне верно, потому что, по сличению нашему, в рукописи № 401 мы нашли несколько весьма важных вариантов¹⁰¹.

Г. Гардгаузен, описывая рукопись XV в. (?) № 1107, делает замечание: «Conf. codd. 1108–1110» (pag. 225), т. е. считает сходными рукописи с № 1107 по 1110, в действительности же сходными буквально нужно считать только рукописи № 1109 и № 1110, а две остальные не только не сходны с этими двумя, но разнятся даже и между собой. Разнятся эти рукописи и количеством, и распорядком статей, входящих в состав их, и даже текстом или изложением их.

Считаем нелишним сказать несколько слов о чисто палеографических приёмах известного немецкого палеографа. Эти приёмы едва ли могут, по нашему мнению, делать особенную честь ему. Для любопытствующих укажу два-три примера палеографической точности г. Гардгаузена. На стр. 221, при описании рукописи XII в. № 1095, мы читаем: Τυπικὸν, incipit: |||| τοῦ δῦνα[ι] τὸν ἥλιον ἡγουν περὶ κ.τ.λ.; на стр. 224, при описании рукописи XIV–XV в. № 1105, – incipit καὶ τοὺς χ/ς |||| τῶν ἥρουν (sic) τὸ ὁ Κύριος ἐβασίλευσεν κ.τ.λ. и ниже в той же рукописи: explicit: – αὐτὸ δὲ τοῦτο ποιεῖ ὁ ϑυμ ||| [ι] ῶν и т. д. Подобных примеров можно указать множество и не только в описаниях статей, входящих в рукописи, но даже и при передаче им в Каталог разного рода приписок, датирующих рукописи и имеющих иногда важное историческое значение. Но в действительности такая палеографическая точность не оправдывается самыми рукописями. В самом деле, в первом примере четыре вертикальные линии означают, бесспорно, отсутствие каких-то слов или слова, а оскобленная большими скобками буква йота выдаётся, очевидно, за прибавку описывателя, тогда как в действительности, при чтении самой рукописи, без лупы даже, которую, скажем здесь к слову, обязан иметь под руками не только всякий обыкновенный чтец рукописи, но даже и палеограф, мы нашли на своём месте отсутствующее по Каталогу г. Гардгаузена и прочли – в первом случае предлог πρὸ, а во втором – слово δῦναι с буквой йот. Нужно правду сказать, что в рукописи πρὸ и ι несколько выцвели сравнительно с другими словами рукописи, но не настолько, чтобы их нельзя было прочесть даже невооружённым глазом. В обоих же остальных случаях совершенно ясно и отчётливо можно читать, по раскрытии сокращений, следующее: (начала нет) τες καὶ τοὺς στίχους αὐτών ἤγουν τὸ· Ὁ Κύριος ἐβασίλευσεν κ.τ.λ. и – αὐτὸ δὲ τοῦτο ποιεῖ ὁ ϑυμιῶν. Признаемся, мы не понимаем предложенного чтения этих мест у г. Гардгаузена в его Каталоге. Так, например, во всех таблицах словосокращений у палеографов χ/ς с членом τοὺς указывается читать как τοὺς στίχους, а без члена – στίχος. Такого чтения этих слов требует и смысл текста. Три вертикальные линии с облечённым ударением перед τῶν для нас совершенно непонятны, потому что слово αὐτῶν читается ясно. Ἠρουν с sic в скобках смысла не имеет, потому что в греческом языке, если мы не ошибаемся, и слова такого нет, к тому же в рукописи ясно читается обыкновенное греческое слово ἤγουν, переводимое по-славянски: сиречь, а по-русски: то есть. Как бы прочёл г. Гардгаузен им самим написанное в Каталоге слово: ὁ ϑυμ ||| [ι] в третьем примере, мы, признаемся не знаем и у нас не хватает даже воображения представить, как прочтёт его обыкновенный читатель, но в рукописи это слово читается ὁ ϑομιῶν, т. е. кадящий, причём йот несколько выглядит выцветшим. Мы отказываемся думать, что г. Гардгаузен, известный греческий палеограф, не знает греческого языка, а тем более, что он не может свободно читать греческих рукописей, – мы объясняем всё это поспешностью, с которой он должен был просматривать 1.223 синайских рукописей, чтобы окончить свой труд в 40 дней, а потом, при печатании, желанием уже замаскировать перед читателями свои недосмотры. Не многим, конечно, счастливцам придётся добираться до всего, нами указанного, так как рукописи находятся в пустыне не близкой от нас и, следовательно, безнаказанно почти можно говорить о них что угодно. Пальма же первенства, как описывателя синайских рукописей, хотя и несвежая, бесспорно, в руках г. Гардгаузена.

Но мы уже совершенно отказываемся понять в Каталоге г. Гардгаузена такие недосмотры, избежать которые легко не только учёному палеографу, а даже и простому смертному человеку, имеющему зрячие глаза и руки, не лишённые способности ощущения. Так, например, на стр. 219, при описании литургийных свитков и целых рукописей с чинами литургий, мы читаем:

Liturgiae, 1036 (bombyc. saec. XII–XIII); 1037 (saec. XIII) (bombyc. или chart?); 1038 (saec. XVI); № 1039 (saec. XIII)». Просматривая эти самые рукописи в библиотечных сундуках, мы нашли, что многие из этих свитков, особенно пергаментные, сохранились вполне прекрасно. Немало сохранилось довольно удовлетворительно и свитков бомбицинных. Что же касается распределения данных рукописей в Каталоге г. Гардгаузена по материалу, на котором они написаны, то здесь мы нашли множество ошибок. Вот как в действительности должны быть распределены настоящие рукописи:

№ 1020 по № 1028 свитки пергаменные.

№ 1029 по № 1035 свитки бомбицинные.

№ 1036 по № 1038 целые рукописи пергаменные.

№ 1039 по № 1040 и № 1042 по № 1045 целые рукописи бомбицинные.

У г. Гардгаузена рукописи с № 1043 по № 1045 (pag. 320), также рукопись № 1006 (pag. 218) считаются бумажными, а на самом деле они бомбицинные. Рядом с такими неверными и непонятными обозначениями материала греческих кодексов существуют в Каталоге г. Гардгаузена и ещё менее понятные обозначения, например, «cod. chart. (?)» (р. 148, 149, 152 et. cet.), «cod. membr (?)» (pag. 32, 75, 159 и cet.), или даже «cod. сhart (bomb. ?)» (pag. 192), указывающие как бы на то, что он не различает хорошо бумагу от бомбицина, а этот последний от пергамена. Для специалиста палеографа такое смешение, по нашему мнению, неизвинительно.

Отметим в конце всего и то, что в Каталоге г. Гардгаузена более двухсот рукописей оставлено без всякого описания (рр. 2–3, 7, 11–12, 19, 27–28, 30–31, 33, 38, 41–42, 51, 54, 56–57, 60–61, 93, 103, 116–117, 131–132, 146, 150, 154–159, 183, 199, 203, 217–218, 220–221, 230–231, 233, 243, 247 и 253). Видимым признаком таких рукописей служит отсутствие промера ширины и длины листов их. Названия этих рукописей и время их написания tacite взяты из рукописного каталога архимандрита Антонина. Таким же образом г. Гардгаузена поступил (раg. 257–261) по отношению рукописей патриаршей каирской библиотеки (Spicilegium alexandrinum) и библиотеки на острове Патмосе (Spicilegium patmacium), в монастыре св. Иоанна Богослова (pag. 262–264). В обеих этих библиотеках он не работал и сведения о рукописях заимствовал: в первом случае – из неизданного каталога александрийских рукописей, описанных патриаршим секретарём Г.Г. Мазараки, а во втором – тоже ещё из неизданного каталога И. Саккелиона.

II

В то время как на Синае работал над описанием тамошних рукописей лейпцигский профессор-палеограф В. Гардгаузен, командированный туда университетом в начале зимы академического 1880–1881 учебного года, на Афоне несколькими месяцами раньше, а именно летом 1880 года в его многочисленных книгохранилищах занимался над составлением каталогов и описанием сохранившихся в них рукописей молодой доцент (ныне профессор) греческого Афинского Университета по кафедре греческой истории и палеографии γραφογνωσίας), уже в ту пору составивший себе известность в учёном мире своим двухтомным трудом по изданию сочинений Михаила Акомината¹⁰², Спиридон П. Ламброс. Его командировка с учёной целью на Афон предпринята была, по решению воинской палаты народных депутатов, состоявшемуся 5 Декабря 1878 г. не без его личного почина, выразившегося в заявлении палате о настоятельной необходимости составить каталоги афонских библиотек и привести в известность для учёного мира хранящиеся там книжные сокровища. «Обратив внимание уже за много лет пред сим, – пишет г. С. Ламброс в своём отчёте¹⁰³ в эллинскую палату депутатов о совершённой им командировке на св. Гору, – во время моих занятий в северной и западной Европе, на изучение средневековых рукописей и нашей средневековой истории литературы, и для этой цели посетил более двадцати библиотек и архивов в Германии, Австрии, Англии, Франции, Бельгии, Голландии и Италии, я лучше прежнего понял настоятельную надобность в исследовании афонских библиотек и пожелал привести в порядок их греческие рукописи и составить им каталог. По возвращении моём в Афины в 1877 г., удостоенный философским факультетом Университета звания доцента по преподаванию греческой истории и греческой палеографии, я счёл долгом своим заняться всеми силами образованием студентов, которые могли бы потрудиться со мною в этом деле» (Ἔκϑεσ., σελ. 8:9). Такими сотрудниками по составлению каталога оказались студенты-филологи: Филипп Георганта (Γεωργαντᾶ), ныне профессор в школе в Триполи, Иоанн Пархирид, ныне директор трапезундской греческой гимназии, и студент-юрист Гувела (Γουβέλην)¹⁰⁴. К ним г. Ламброс для снимков с памятников византийского искусства¹⁰⁵, сохраняющихся на св. Горе, присоединил учителя рисования королевских детей, швейцарца Жильерона (Gillieron). Плодом его трудов на св. Горе явился Каталог 5.766 афонских рукописей, более чем в 2.500 страниц, в ¼ (Ἔκϑεσ., σελ. 23) или, как ныне заявляет г. Ламброс, заключающей в себе «более ста восьмидесяти типографических (печатных) листов» (Κατολογ. προλ. σελ. 6). В этом Каталоге описаны рукописи следующих двадцати монастырей или мест: Иверского (1.366 рукописей), Дионисиевского (588 рук.), Кутлумушского (461 ркп.)¹⁰⁶, Дохиарского (395 ркп.), Ксиропотамского (342 ркп.), Есфгменского (320 ркп.), русского св. Пантелеимоновского (264¹⁰⁷ ркп.), Филофееевского (250 ркп.), Каракалловского (250 ркп.), Симоно-Петрского (245 ркп.), Пандократорского (234 ркп.), Ставроникитского (162 ркп.), Ксенофского (163 ркп.)¹⁰⁸, Григориатского (155 ркп.), Костамонитского (111 ркп.), Зографского (107 ркп.), Хиландарского (105 ркп.), Свято-Павловского (94 ркп.), библиотеки протатского Успенского собора в Карее (81 ркп.) и библиотеки скита св. Анны (46 ркп.). Остались неописанными, по признанию самого г. Ламброса, две самые лучшие, благоустроеннейшие на всём Афоне, богатейшие рукописями и древнейшие по времени своего основания библиотеки именитых царских обителей св. Афанасия и Ватопедской¹⁰⁹. Окончательному завершению этого великого предприятия помешали следующие весьма уважительные причины в подобного рода трудах, а именно: поздняя пора года, требовавшая возвращения профессора к обычным университетским занятиям, истощение сил трудившихся и глазная болезнь самого профессора.

Мы, однако, можем заметить здесь, что описанными в Каталоге и двумя лишь указанными г. Ламбросом библиотеками, из коих в одной (ватопедской) имеется весьма порядочный каталог рукописей и заведён образцовый порядок в библиотеке, а в другой (лаврской), хотя и отсутствует каталог, но опытный знающий библиотекарь не позволяет занимающемуся её рукописями чувствовать его недостаток, ещё не исчерпывается рукописное богатство современного Афона. Так, им совершенно не упоминается о библиотеке рукописей¹¹⁰ в русском Андреевском ските, пожертвованных туда большей частью покойными П.И. Севастьяновым и А.Н. Муравьевым¹¹¹ и потом благоприобретённых самим скитом¹¹² о библиотеке Кавсокаливского скита¹¹³, Лаккосского скита и др.¹¹⁴ Немало рукописей можно находить в одиночных, весьма многочисленных и разбросанных по всему Афону кельях¹¹⁵, из которых некоторые считают историю своего существования целыми столетиями и даже в руках ксиромахов – бесприютных бедняков, нередко сбывающих свои весьма редкие рукописи по недорогой цене в русский Пантелеимоновский монастырь, библиотека которого год от года всё расширяется и пополняется новыми приращениями.

Но, если не принимать во внимание указанную неполноту Каталога г. Ламброса, то он, бесспорно, явление в науке отрадное, и обнародование его в печати ожидалось с нетерпением всеми, кто интересуется работами по первоисточникам, и сам работает в архивах и библиотеках, а для них-то главным образом и предназначал его составитель. «На сочувственное и благосклонное обсуждение друзей науки, на их одних, – писал Ламброс в своём отчёте по возвращении с Афона, – на их ходатайство и поддержку отдаю свой Каталог 5.766 афонских рукописей, состоящий более чем из 2.500 писанных страниц, в 4-ку, и питаю надежду, что когда-либо найдутся достаточные средства для их издания, чтобы тем обнаружилась моя работа и оправдались труды и мои собственные, и моих сотрудников» (Ἔκϑεσ., σελ., 23). «На сочувственное и благосклонное обсуждение друзей науки» г. Ламброс имел право рассчитывать всегда, потому что «друзья науки» уже давно обращают внимание на книжные сокровища св. Горы и с нетерпением ожидают труда, подобного совершенному им, и в этом он не ошибся¹¹⁶. Как его отчёт о совершённой командировке, так и настоящий его новый труд обратили внимание людей науки и были встречены и дома, и за границей сочувственными отзывами. Но его надежды «на ходатайство и поддержку» «друзей науки» в изыскании нужных средств на издание его громадного труда оказались несбыточными, да и несовременными, потому что истинные «друзья науки» в большинстве случаев бессребреники и имеют кошелёк свой постоянно пустым, а меценаты ныне редко родятся и на классической почве. В частности, расчёты г. Ламброса на могущественного и просвещённого первого министра своей родины Хариллу Трикуписа, одновременно исполняющего и должности двух министров, – финансов и военного, поддержку которого он встретил при своём отправлении на Афон, и думал найти и теперь, при печатании своего Каталога, тоже не оправдались, так как, при сильной оппозиции в парламенте и при существовавших до последнего времени дефицитах в государственном бюджете, г. Трикупис не решился вносить в смету государственных расходов и расход на печатание каталогов г. Ламброса. Поэтому Каталог, составленный в 1880 году летом, оставался ненапечатанным или неизданным в свет до августа месяца прошлого 1888 года, т. е. ровно восемь лет, когда г. Ламброс уже на собственные средства, решился напечатать первую часть первого тома, или, как он выражается, «одну двенадцатую часть всего Каталога». Настоящим своим изданием он ещё раз желал заявить «друзьям науки» о своих ненапечатанных трудах, в частности, напомнить о себе своему благодетелю, первому министру X. Трикупису, что выражается и в посвящении настоящего труда его имени (Τῇ βουλῇ τῶν ἑλλήνων καὶ Χαρίλλῳ Τρικούπῃ ἀντὶ τῆς εἰς τὴν ἀποστολὴν τοῦ 1880 χορηγηϑείσης ὑποστηρίξεως ἀφιεροῦται) и в следующем грозном, но для истинных друзей науки до крайности печальном заявлении в предисловии к настоящему труду. «Причины необнародования этой части Каталога с тех пор были многочисленные, для читателя немного безразличные, а для меня, – говорит г. Ламброс, – до очевидности убедительные, потому что подобного рода издания не могут рассчитывать даже на ничтожную поддержку ни здесь, ни за границей, и что приступающий к таким изданиям находится в опасности заплатить издержки по печатанию из собственного кошелька (βαλαντίου). Поэтому с большей боязнью приступаю к обнародованию настоящей, находящейся в руках, части Каталога, с той поры уже напечатанной, я не могу пообещать, что в скором времени последует продолжение, если не найдутся верные средства на издание всего Каталога, который должен заключать более 180 печатных листов». (Καταλ. προλ. σελ. 5).

Настоящая часть первого тома Каталога г. Ламброса содержит в себе описание рукописей следующих свято-горских библиотек: 1) Протата, 2) скита св. Анны, 3) монастыря св. Павла, 4) монастыря Хиландарского, 5) монастыря Зографского, 6) монастыря Костамонитского, 7) монастыря Григориатского и 8) монастыря Ксенофского. «Как ясно видит читатель, – объясняет г. Ламброс причины, почему начато издание Каталога с этих библиотек, – всем прочим библиотекам предшествует библиотека Протата на Карее, где находится местопребывание кивота антипросопов святогорских монастырей, порядок же, в котором обнародуются описания остальных кодексов, и видах, правильнейшего распределения их на шесть томов всей работы, идёт, переходя от библиотек, имеющих немного рукописей к богатейшим. В распорядке рукописей каждой библиотеки предшествуют обычно пергаментные рукописи, потом следуют рукописи на бумаге¹¹⁷, в конце поставлены связки, в которых хранятся во множестве рассеянные листы и илитарии, написанные на пергаменте, где таковые имеются, причём, где это было возможно, с указанием на краткое их содержание» (Καταλ. προλ. σελ. 7–8).

Описание рукописей, по словам г. Ламброса, сделано «с возможной точностью», причём он желал точно обозначить каждую статью, находящуюся в рукописи и, где возможно и необходимо, все главы её, но это сделано в настоящее время лишь по отношению к сборникам житий святых, и иногда с указанием начала и конца самой статьи. Замечания о том, где напечатана та или иная статья рукописи, делаются редко в Каталоге, поэтому г. Ламброс обещает в конце своего труда, кроме алфавитного указателя авторов статей, писцов рукописей и других собственных имён, поместить особый указатель для сочинений неизданных, находящихся в святогорских рукописях. Весьма желалось издателю обозначить точно и количество листов каждой рукописи и лист каждой новой статьи в рукописи¹¹⁸. «Но это, однако, простое и механическое перечисление листов и простановка цифр на неперенумерованных рукописях, – отмечает г. Ламброс, – требует много времени, которым ни мы не могли пожертвовать, ни монахи не были в состоянии уделить его для нас. Посему мы решились на нумерацию лишь замечательнейших хирографов» (ibid., λ. 6), Остальные рукописи имеют лишь указание на величину рукописи, как то: в 1/16 долю листа, в 1/8, в лист и в большой лист. Описанные в Каталоге рукописи значатся под двумя номерами: цифра, напечатанная жирным шрифтом, обозначает номер рукописи в библиотеке, под которым её ныне можно находить, а цифра обычного шрифта обозначает общий счёт или порядок рукописей в Каталоге издателя. Знак (*) обозначает миниатюрную рукопись, а знак (†) – палимпсест.

Переданное нами предисловие к напечатанному ныне Каталогу г. Лаброса ясно даёт нам понять, чего мы вправе требовать от этого Каталога и от его составителя, как профессора палеографии в афинском Университете, и на что мы должны смотреть снисходительно ввиду тех затруднений, какие встретились издателю, при печатании и составлении Каталога. «Возможная точность», которую соблюдал г. Ламброс, при описании рукописей, не позволяет нам, однако, пройти молчанием, например, смешение в Каталоге рукописей: Параклитика с Цветной Триодью, Типикона с Псалтирью и т. п. Так, например, N 108 (по Ламбросу – 539) Костамонитской¹¹⁹ библиотеки описывается в разбираемом нами Каталоге так: «Κῶδ. περγ. εἰς †-ον αἰῶν. ιγʹ, ἀκέφαλος καὶ κολοβὸς 1) Παρακλητικὴ, 2) Τὰ συναξάρια τῆς πεντηκοστῆς ποίημα κὺρ Νικηφόρου τοῦ Ξανϑοπαύλου» (σελ. 108). В действительности же, это – Цветная Триодь, начинающаяся службой в неделю апостола Фомы (начала нет), чем объясняется присутствие в этой рукописи синаксарей пятидесятницы, составленных Никифором Ксанфопулом, которые никогда не помещаются при Параклитике или, по-нашему, при Октоихе. Можно бы думать, что синаксари взяты из другой рукописи и присоединены переплётчиком случайно к Параклитику, но и сам г. Ламброс считает всю рукопись, писанной одной рукой или одним почерком, и в действительности это так. Здесь, а равно и в других случаях, как например, в названии рукописи № 110 (546) той же библиотеки «Типиконом церковного последования» (σελ. 109), тогда как на самом деле это Псалтирь, произошёл со стороны г. Ламброса и его сотрудников недосмотр или при спешном составлении каталогов, или же при печатании настоящей части их.

Нельзя назвать «возможной точностью» и неполные обозначения названий рукописей, которые, по Каталогу г. Ламброса, не дают возможности судить об их высоком научном интересе. Например, рукопись № 104 (540) описана так: «Κῶδ. περγ. εἰς 16-ον αἰῶν ιγ´, Θεοτοκάριον περιέχων τοὺς ὀκτῶ ἢχους», т. е. «Кодекс пергаменный, в 16 долю листа, 13 века, Феотокарий, содержащий восемь гласов» (σελ. 108) что в существе дела – поражающая странность, пред которой станет в недоумение читатель, даже хорошо знакомый с подобного рода письменностью и ясно себе представляющий содержание данной греческой богослужебной книги. В действительности же, если мы целиком приведём надписание настоящей рукописи, то будет ясно, что это за рукопись и каково её содержание. Заглавие это читается так: «Θεοτοκάριον, περιέχων (ον?) τοὺς ὀκτωήχους στιχηρὰ προσόμοια τῆς ὑπεραγίας Θεοτόκου», т. е. Феотокарий, содержаний на восемь гласов подобные стихиры в честь пресвятой Богородицы. Кроме этих стихир в рукописи имеются и каноны Богородичные на восемь гласов на каждый день недели вечера. Рукопись эта неполная, что у Ламброса тоже не обозначено, а поэтому в конце её прибавлено 15 бумажных листов и на них рукой XVI в. дописаны недостающие каноны.

Рукопись № 26 (462) описана г. Ламбросом следующим образом: «Κῶδ. χαρτ. εἰς 8-ον αἰῶν. ιε´. 1) ᾩρολόγιον и 2) Τυπικὸν ἀκριβίς τῆς ἐκκλησιαστικῆς ἀκολουϑίας» (σελ. 96). Для человека, интересующегося подобного рода письменностью, это описание не говорит ровно ничего, и он может смело смешивать её с подобными рукописями, во множестве встречающимися в различных библиотеках и не раз описанными г. Ламбросом (σελλ. 24, 109, 175 и т. д.). Между тем, по своему составу и особенностям, эта рукопись резко выделяется из рукописей с подобным именем и заслуживает особенного в себе внимания. Подробное её заглавие¹²⁰: Τυπικὸν ἀκριβὲς ἐκκλησιαστικῆς ἀκολουϑίας, ἀπὸ τὲ τοῦ Τυπικοῦ τοῦ ἁγίου Σάββα καὶ ἐτέρων ἀϑροισϑὲν διαφόρων, ἔχον καὶ τὰ κεφάλαια τοῦ μοναχοῦ κὺρ Μάρκου, ἐν οἷς ἕκαστον αὐτῶν ζητεῖται χωρίοις μεϑ’ ἐτέρων τινῶν ἀναγκαίων σημειώσεων – достаточно ясно говорит само за себя. Нельзя здесь не отметить и того обстоятельства, что Орологий писан рукой XVI в., а не XV и не одинаковой с Типиконом, как указывает г. Ламброс, а пришит к рукописи случайно переплётчиком. Орологий этот не лишён также интереса своим заглавием: Ἀρχὴ σὺν Θεῷ ἁγίῳ Ὡρολόγιον, περιέχον τὴν ἀκολουϑίαν τῆς ἐκκλησίας, ἥτις ψάλλεται διὰ παντὸς καϑ’ ἑκάστην ἐν ὅλῷ τῷ νυχϑημέρῳ, ἀρχόμενον ἀπὸ τοῦ μεσονυκτικοῦ συνήϑως ἐκ τοῦ ὕπνου σὺν Θεῷ ἀνιστάμενος ἐχεις διὰ στόματός σου. Точное обозначение рукописи есть, по нашему мнению, дело первой необходимости, чтобы читатель мог судить о научном интересе рукописи и чтобы «учёный» Каталог был достоин своего имени и назначения.

Кроме «неточностей», в Каталоге г. Ламброса встречаются и прямые палеографические ошибки, которые не извинительны ему как профессору-палеографу. Таких ошибок довольно много, но мы укажем несколько примеров. Рукопись № 48 (484) Костамонитской библиотеки описывается у г. Ламброса так: «Κῶδ. χαρτ. εἰς 8-ον, αἰῶν. ιςʹ Εὐχολόγιον, γεγραμμένον, ὡς δεικνύει ὁ γραφικὸς χαρακτὴρ ὐπὸ τοῦ Κυρίλλου, περὶ οὖ ἴδ. ἀρ. 39¹²¹. Ἐν ἀρχῇ καὶ τέλει τοῦ κώδικος εὔρηνται συνεσταχωμένα ἀνὰ ἔν φύλλον περγ. αἰῶν. ιγʹ, περιέχοντα τροπάρια μετὰ σημαδοφώνων, οἷα τὰ καὶ ἐν ἄλλοις παραφύλλοις κωδίκων ταύτης τῆς βιβλιοϑήκης» (σελ. 100). В действительности же, чтобы отыскать имя писца и время написания рукописи, нет никакой надобности делать сравнение настоящей рукописи с рукописями № 39 или №№ 30, 32–37 той же библиотеки, писаными якобы одной и той же рукой, т. е. в 1561 году бедным Кириллом Навпактийцем, как думает г. Ламброс (σελ. 98). То и другое имеется налицо в самой рукописи и указано в следующей приписке к ней: Θεοῦ τὸ δῶρον καὶ Θεοφίλου πόνος ἐν (ἔτει 7054, т. е. рукопись эта написана в 1546 году неким Феофилом¹²². Весьма интересный палимпсест и, быть может, один из замечательнейших на св. Горе № 99 (107) той же библиотеки г. Ламброс относит к XIV в. и даёт самое краткое его описание: «Κῶδ. περγ. εἰς φύλλον, αἰῶν, ιδ´. Εὐαγγέλιον παλίμψηστον, οὗ τὸ πρωτόγραφον γεγραμμένον κατὰ τὸ ιβ´ αἰῶνα ἀναγινώσκεται ἑυχερῶς καὶ περιέχει βίους καὶ μαρτύρια ἁγίων ἐν τῇ λατινικῇ γλώσσῃ» (σελ. 107). Преосв. Порфирий совершенно справедливо называет эту рукопись «Ἐκλογή»¹²³, т. е. избором евангельских чтений, и относит, как мы думаем, вернее эту рукопись к XI веку. «Ἐκλογή, т. е. избор на пергамене, описывает и настоящую рукопись Преосв. Порфирий, в четвёртую долю большого листа (по Ламбросу εἰς φύλλον), с красными коммами и крестиками вместо точек, XI в. Эта рукопись принадлежала иерею Михаилу и пресвитерше Анне. Это палимпсест. На многих страницах ещё видны латинские слова».¹²⁴

Рукопись № 100 (536) той же библиотеки г. Ламброс относит к XII веку и называет Евангелием: «Κῶδ. περγ. εἰς φύλλον αἰῶν. ιß´, κατὰ δύο σελίδας. Ἐυαγγέλιον μετὰ σημαδοφώνων, οὗ ἐν τέλει μηνολόγιον τῶν Εὐαγγελίων» (σελ. 107), тогда как это тоже «Избор» и написан в 6541 (1033) году¹²⁵, как значится в приписке к настоящей рукописи¹²⁶. Смешаная рукопись Ксенофской библиотеки № 70 (772) неверно отнесена к XVII в. (σελ. 178), потому что имеется в середине её другая точная дата: «1724 Δεκεμβρίου 30, Μελέτιος»¹²⁷. Рукописный Номоканон № 93 (795) Ксенофской же библиотеки имеет приписку: «Ἐγράφη τὸ παρὸν εἰς τὸ Καυσοκαλύβιον ὑπ’ ἐμοῦ τοῦ οἰκτροῦ καὶ ἀμοναχοῦ Θεοκλήτου 1771 ἔτει μηνὶ Ἰουνίῳ», о которой г. Ламброс не упоминает, а указывает лишь предисловие в этой рукописи, помеченное мартом 1767 года, не приводя, однако, и его целиком¹²⁸.

Полное почти отсутствие указаний на порчу рукописей есть также неточность, потому что выражение: «ἀκέφαλος καὶ κολοβός» ещё ничего не говорит о худой сохранности рукописей. К числу подобных рукописей принадлежат все евхологии Костамонитской библиотеки.

Что касается научной стороны настоящего Каталога г. Ламброса, т. е. указаний относительно того, что из рукописей напечатано и что не напечатано, то на этот счёт особенных требований к нему предъявлять нельзя, так как составитель оговорился в своём предисловии. «В редких только случаях я прибавил, – заявляет г. Ламброс, – замечания о том, издана ли в свет та или иная статья и где именно, или же не издана и это сделано из экономии места» (Καταλ. προλ. σελ. 6). Правда, оговорка несколько странная, особенно если мы обратим внимание на то, какого рода замечания имеются на этот счёт в напечатанном уже Каталоге. О рукописном «Духовном Зерцале» XIX в. № 15 (341) Зографской библиотеки, например, г. Ламброс замечает: «Ὁ κῶδιξ οὖτος εἶνε πιϑανῶς ἀντίγραφον ἐντύπου βιβλίου¹²⁹, τὸν αὐτὸν φέροντος τίτλον, ὅπερ ἀγνοῶ πότε ἐξεδύϑῆ. Τὸ δὲ ἐν Νεοχωρίῳ τυπογραφεῖον ἐσυστάϑη ὁπωσδήποτε μετὰ τὸ 1821» (σελ. 82); о рукописи № 45 (481) Костамонитской библиотеки, содержащей в себе рассказ о чуде, бывшем в Египте в 1484 году, при патриархе александрийском Иоакиме, говорится: «εἶνε ἄγνωστον ἂν καὶ πότε πράγματι ἐξεδόϑη τύποις ἡ Διήγησις αὕτη» (σελ. 100); о рукописи № 18 (565) Григориатской библиотеки, содержащей в себе «книгу, называемую обличением лжи и безбожества франкмассонской веры» и т. д., г. Ламброс пишет: «Ὁ κῶδιξ εἶνε ἴσως ἁντίγραφоν ἐντύπου τινὸς» (σελ. 118) и т. п. Такого рода замечания, на самом деле бесцельные и бесценные, а их очень немало в рассматриваемом нами Каталоге, и «из экономии места», и без всякого ущерба для читателя могли бы быть опущены в нём. Учёная репутация издателя требовала тщательных справок по всем этим вопросам, а щепетильность – полного молчания, но ни того, ни другого, к нашему глубокому сожалению, мы не видим в данном случае.

Мы рассмотрели два каталога рукописей двух замечательнейших мест на земном шаре по своим книжным, мало ещё известным учёному миру, сокровищам – Синая и Афона. Оба каталога составлены людьми весьма уже почтенными и пользующимися известностью в науке. Оба составителя – профессора университетов: лейпцигского и афонского и оба специалисты-палеографы, из них первый, г. Гардгаузен, известен ещё в литературе, как составитель лучшего руководства по палеографии. К сожалению, их каталоги далеко не чужды весьма крупных и для обыкновенных читателей даже непонятных чисто палеографических ошибок и недосмотров. Ошибки на два столетия в определении времени написания рукописей, смешение почерков письма, отсутствие строгого различия в материале рукописей, недосмотры относительно приписок – явление заурядное в этих каталогах. Настоящие каталоги являются как бы доказательством того, что можно быть хорошим теоретиком-палеографом (как например, г. Гардгаузен) и очень плохим практиком, т. е. не уметь хорошо применять к делу свои теоретические сведения – это с одной стороны, а с другой, для нас лично эти каталоги суть новое подтверждение уже давно высказанной нами мысли¹³⁰, что «способ определения рукописей чисто палеографический ненадёжен», пользуясь им только, можно всегда делать ошибки подобно вышеуказанным. В частности, теперь мы можем сказать, что способ определения рукописей «чисто исторический», рекомендованный нами для определения рукописей богослужебного характера русско-славянской письменности, весьма подходящ и может быть применяем с пользой и для греческой. Восьмилетний личный опыт показал нам всю пригодность этого способа, особенно если при этом в нужных случаях будут принимаемы во внимание и другие существующее способы определения рукописей без дат.

В научном отношении оба каталога заставляют желать многого. Авторы их не обнаружили начитанности в печатной литературе и мало знакомы с библиографий, потому их учёные справки равняются тому, если бы их совершенно не было. В каталогах нет ни точных заглавий рукописей, ни подробного перечня статей, входящих в тот или иной кодекс, не приводятся, наконец, многочисленные и иногда обширные, и важные в историческом и даже палеографическом отношении приписки. О важнейших вариантах или цельных текстах в разбираемых нами каталогах нет и помину. Поэтому читатель, находящейся вдали от описанных библиотек, почти беспомощен и лишён всякой возможности иметь правильное и ясное суждение о ценности и научном интересе тех или иных рукописей. Судя по приводимым в этих каталогах надписаниям или названиям рукописей и по перечислениям статей, входящих в состав их, можно думать иногда о ценности или незначительности той или иной рукописи, как раз наоборот их истинному значению.

Рассматриваемые нами каталоги, однако же, не лишены важного значения в учёной литературе. Они, прежде всего, являются показателями серьёзного интереса в учёном мире к рукописным книжным сокровищам, о которых, или не имелось никаких сведений, или же эти сведения были крайне преувеличены и неверны. С этими каталогами человек науки может дома, хота бы то и приблизительно, определить, чего он может ожидать для своих целей от восточных книгохранилищ, и нужен ли ему поход на них. В практическом отношении для самих библиотек, описанных в этих каталогах, интерес несомненный. Доселе все эти библиотеки находились в беспорядке, так что рукописи их могли легко расхищаться, и владельцы их не знали сами, каким рукописным сокровищем они обладают (припомним похищение синайского кодекса евангелия г. Тишендорфом), теперь же с появлением настоящих каталогов, библиотеки приведены в известность, рукописи имеют нумерацию и в некоторых местах даже систематический порядок, а их владельцы – печатный инвентарь своего имущества. Для занимающихся в библиотеках Синая и Афона это – указатели, освобождающие их от напрасного труда и траты времени на отыскание в каком-нибудь отношении интересных рукописей среди массы других ненужных, который без каталогов необходимо было бы перебирать н просматривать. В этом-то отношении мы не можем не приветствовать с радостью появления настоящих каталогов гг. Гардгаузена и Ламброса и не пожелать, чтобы «друзья науки» дали возможность окончить обширный труд афинского профессора по описанию остальных библиотек Афона, более богатых рукописями, чем ныне описанные. Будет очень жаль, если продолжение совершенно готового труда г. Ламброса последует через новые восемь лет, а опасаться этого есть немало оснований... Рассчитывать на большой расход напечатанной части каталога, как и предполагаем автор совершенно справедливо, нельзя, а, судя по газетам, г. Ламброс приступил к систематическому печатанию истории греческого народа, что, бесспорно, надолго займёт почтенного автора.

(Вновь открытый памятник аскетической письменности 524 года)

Св. Савва¹³¹, «лёжа на одре в своей небольшой башне, в начале месяца декабря, призвал к себе отцов лавры, оставил им игуменом некоего Мелита, родом критянина, дал ему завещание ненарушимо сохранять правила (τὰς παραδόσεις), введённые им в монастырях своих, вручив ему сии правила на бумаге (δοὺς αὐτῳ ταύτας ἐγγράφως)»¹³². Так повествует о последних минутах жизни великого подвижника-аскета обстоятельнейший и достовернейший его биограф, монах лавры, преподобный Кирилл Скифопольский¹³³, к глубокому сожалению, не познакомивший нас ни с содержанием этих «правил», или «древнего закона» (παλαιός νομος)¹³⁴, как он их называет в другом месте, ни с судьбой их, после смерти составителя († 524), в самой лавре и вне её. По всем этим вопросам оставлен был биографом широкий простор для всевозможных гипотез и догадок последующим исследователям, так или иначе касавшимся «правил» св. Саввы. Впрочем, нужно и то иметь в виду, что об этих «правилах» святого отца вспомнили сравнительно довольно поздно после его кончины, а именно когда, когда так называемый ныне, иерусалимский церковный Устав попал в Константинополь и там в XII или даже XIII веке¹³⁵ под влиянием обычаев практики Студийского монастыря, подвергся переделкам, с которыми он потом вошёл во всеобщее церковное употребление. Редакторы его, с одной стороны, чтобы закрепить за ним силу авторитета, а с другой, просто, чтобы изложить его довольно тёмную для них генеалогию церковного Типикона, вспомнили и «о правилах», которые были оставлены письменно преп. Саввою Освященным своему ученику и преемнику Мелиту и о которых упоминает его биограф. Эту свою справку они довольно обще изложили в прибавлениях к Типикону, в наставления игумену о точном соблюдении правил Устава. «Подобает убо настоящему всякому показати тщания, – говорится здесь, – яко да ничто от сущих в Уставе сем или мало, или велико по некой вине призрится, но да хранится церковная служба, чин же, устроение все непоткновенно и непреложно, яко от святых отец, бывших прежде нас, предано бысть нам в святых монастырей и лаврах узаконен бысть, сиречь от святаго Евфимия Великого¹³⁶, Саввы Освященного, Феодосия киновиарха¹³⁷, Герасима, иже на Иордане, ему же послужи зверь, Харитона исповедника, иже друг друга предатно, якоже некий жребий от сего пръвых, иже потом приемше, яко отец сынови, яко да не како не написанным преданием временным течением, в забвении глубины впадши, помрачится, ревностию подвигся иже в патриарсех великий иерусалимский Софроние¹³⁸ писанием (ἐγγράφως) сущим того предаст слово, еже и сице: и понеже святую лавру преподобнаго и богоноснаго отца нашего великаго Саввы Освященного варвары пожгоша и любимо списание божественнаго Софрония огнем пожжено бысть, в божественных премудрый Иоанн зело, ему же звание Дамаскин, яко любоделательная пчела сладчайший меду и сота, священная отеческая предания собра, оттоле да иже и до ныне в коемуждо роде сохраняются»¹³⁹. На основании этой статьи Типиконов гораздо яснее и обстоятельнее высказался о зависимости церковного иерусалимского Устава от «правил» преподобного Саввы Освященного литургист XV в. Симеон Солунский, мнение которого цитировалось потом, как догматическое, и легло даже в основу руководств о богослужебных книгах. «Божественный отец наш Савва изложил Устав, – говорит Симеон Солунский, – приняв его от св. Евфимия и Феоктиста, а они приняли от бывших прежде них и от исповедника Харитона. Когда же Устав (διατύπωσις) Саввы, как мы узнали, по разорении того края варварами, был уничтожен, тогда иже во святых отец наш Софроний, патриарх святого града, люботрудно изложил, а после него божественный отец наш Иоанн Дамаскин, опытный в богословии, обновил и предал письменно»¹⁴⁰.

Итак, Симеон Солунский не только ставит в связь настоящий Иерусалимский Типикон с διατύπωσις’ом св. Саввы Освященного, но прямо думает, что завещание св. отца есть не более, не менее, как начертание церковного Устава, затерянное при нашествии на Палестину персов во главе с царём Хозроем в 614 году, когда св. места были разрушены, многие монахи св. лавры побиты и рассеяны по Палестине, а потом уже возобновлённое иерусалимским патриархом Софронием. Мнение это, как мы сказали, долго держалось в литературе, и иной взгляд на данный вопрос казался странностью. Так, когда учёный Удин в своих Commentari’ях высказал весьма резонное замечание по поводу правил преп. Саввы Освященного, что у Кирилла выставляются правила общежитий для устроения нравственности, а потому это совсем не то, что известный ныне Устав церковного последования св. лавры иерусалимской св. и богоносного отца Саввы, соблюдавшийся и в других св. монастырях иерусалимских, из 59 глав¹⁴¹, то преосвященный Филарет черниговский счёл нужным сделать по этому поводу оговорку, которая ни в каком случае не может быть оправдана житием преподобного Саввы, написанным Кириллом Скифопольским. «Кирилл, – возражает преосвящ. Филарет, – ничем не даёт знать, что под правилами разумеются нравственные правила, а не правила церковного служения. В самом жизнеописании Кирилла видим, что правила, которые назначал по временам св. Савва для лавры, относились именно к церковному последованию. Совсем другое дело, – заключает свою тираду преосв. Филарет, – сохранился ли в известном ныне Уставе св. Саввы весь точный вид правил, преданных на бумаге св. Саввой для монастырей? Утверждать этого нельзя»¹⁴². Из биографии св. Саввы, однако же, ясно, что «правила», вручённые им своему преемнику Мелиту, не могли «относиться к церковному последованию», но они не были в строгом смысле и «правилами общежитий для устроения нравственности», как думает Удин. Гораздо вернее на эти «правила» посмотрели Ф. Тоскани, а за ним и наши русские учёные: архимандрит (ныне епископ) Сергий¹⁴³, профессора Е.Е. Голубинский¹⁴⁴ и покойный И.Д. Мансветов¹⁴⁵, поместив их в разряд, так называемых ктиторских типиконов (τυπικάκτητορικὰ)¹⁴⁶. Но высказывая это мнение по данному вопросу, учёные исследователи исторической судьбы церковного Устава не могут никак отрешиться окончательно от того положения старого времени, авторитетно поддержанного литургистом XV в. Симеоном Солунским, по которому, так называемый ныне иерусалимский Типикон Св. Саввы находится в связи с данными «правилами» сего отца, или, лучше сказать, образовался и развился этот Устав на данной основе. «Без сомнения, иерусалимский Устав, – пишет в данном месте архимандрит Сергий, – был краток и вероятно походил на студийское и афанасьевское начертание»¹⁴⁷. В другом случае о. Сергий повторяет слова Симеона Солунского. «Иерусалимский Устав в первоначальном своём, нам неизвестном виде, – говорит архимандрит Сергий, – обязан происхождением своим преподобному Савве Освященному, основателю лавры в 18 вёрстах от Иерусалима († 523). Св. Савва принял его или основания его от преп. Евфимия палестинского († 473) и Феоктиста, друга Евфимиева († 467). К ним же он перешёл от предков и исповедника Харитона, основавшего три обители в Палестине († около 340)»¹⁴⁸. «Эта запись (т. е. „правил“) до нас не дошла. Вероятно, она обнимала главные правила монашеского быта, – рассуждает кропотливый и серьёзный исследователь церковного Устава, покойный И.Д. Мансветов, – и, может быть, была изложена в виде завещания, в котором настоятели имеют обыкновение передавать свою волю и наставления братиям». Таково завещание преп. Афанасия Афонского в Феодора Студита. Литургическая часть входила в неё лишь настолько, насколько относилась к монашескому быту и связывалась с порядком вседневной жизни. Это краткое изложение дисциплинарных порядков со временем стало пополняться замечаниями литургического содержания и принимать обычаи из других церковных местностей. Прежде всего, на него оказали влияние обычаи иерусалимской патриархии и обряды храма Воскресения. Сношения палестинских монастырей с Иерусалимом начались ещё при первых основателях тамошнего монашества и поддерживались постоянно. Оттого палестинский Устав получил название иерусалимского и на первое время не отделялся от обычаев храма св. Воскресения¹⁴⁹.

Таким образом, из всех названных нами учёных ближе всего к истине стал Д. Мансветов, хотя и дошёл до настоящего своего заключения, можно сказать, ощупью, руководясь лишь только критически тонким чутьём, потому что у него под руками не было самых «правил» св. Саввы Освященного, которые он, согласно с Симеоном Солунским, считал бесследно потерянными для науки. Его общая мысль, особенно в первой половине его суждений, настолько близка к истине, что иного заключения трудно высказать, даже и после непосредственного знакомства с текстом этих «правил», которые счастливый случай помог нам открыть в рукописях Синайской библиотеки. Чтобы яснее можно было видеть, что эти «правила» действительно обнимают самые главные и общие черты монашеского быта, лишь стороной касаются некоторых богослужебных порядков лавры преп. Саввы Освященного и решительно ни в какой связи не стоят с так называемым церковным иерусалимским Уставом сего отца, ныне действующим в богослужебной практике, мы предлагаем здесь нашим читателям подлинный текст их с переводом на русский язык и с подстрочными примечаниями, взятыми большей частью из жития св. Саввы Иерусалимского.

* * *

Настоящие «правила» святого Саввы Освященного открыты нами при следующих случайных, но интересных для исторической достоверности их, обстоятельствах. Первый список этих «правил» найден нами в пергаменной рукописи XII–XIII в.¹⁸³ Синайской библиотеки № 1096, которая своим заглавием не выделялась из многочисленного ряда ей подобных рукописей. Но, при ближайшем знакомстве с содержанием данной рукописи, обнаружилось, что предо мною был Типикон, обнимающий специально церковно-богослужебные порядки знаменитой лавры св. Саввы Освященного. Эти порядки ни в каком случае не могли иметь места в других палестинских монастырях, по отсутствию в них тех священных храмов (например, церковь Богозданная, церковь пещерная, церковь в Химаррском потоке и т. д.) и священных мест (например, гробница св. Саввы и др.), а также событий и праздников (например, предпраздненство св. Саввы с первого декабря, торжественная служба сего отца 5 числа, служба в честь отцов, избиенных от персов и мавров под 20 января, служба 15 отцам лавры, избиенным от измаильтян под 15 мая и т. д.). Уже этого одного обстоятельства, самого факта нахождения древнейшего Типикона знаменитой лавры, о котором лишь мечтали все исследователи истории церковного Устава (епископ Сергий, проф. И.Д. Мансветов и др.), было достаточно, чтобы приковать глубокое внимание и возбудить в нас самый живой интерес к данной рукописи, а к этому ещё присоединился другой более интересный и важный в истории нашего Типикона факт нахождения «правил» преп. Саввы Освященного, вручённых письменно преемнику его Мелиту и считавшихся учёными бесследно потерянными. Текст этих «правил» помещён в этой рукописи на листах 145 и 146, т. е. занимает всего-навсего два листа рукописи в 16 долю. Ему предшествуют обычное в Типиконах изложение синаксарных служб и статья: ἀκολουϑία τοῦ νιπτῆρος, а последуют статья: ἐπιστολὴ ἀδελφοῦ πρὸς γέροντα с ответами на него старца и изложение служб по Триодям цветной и постной. Т. е. интересующие нас «правила» св. Саввы находятся в середине Типикона, между статьями общего характера. Настоящее положение «правил» в данном месте и в рукописи, несомненно связанной, по своему происхождению с лаврой преподобного Саввы Освященного, говорит, таким образом, само за себя и избавляет нас от обязанности доказывать подлинность их. Из описанных данных сами собой вытекают для нас весьма важные следующие положения: 1) настоящие «правила» св. Саввы имеют своё непосредственное происхождение из лавры сего отца, 2) они ни в какой связи с так называемым, иерусалимским Типиконом, употреблявшимся в церковном богослужении лавры не стоят 3) отцы сей лавры, помещая эти «правила» в Типиконе между статьями общего характера, смотрят на них как на статью, полезную не для церковного употребления, а для их наставления, нравственного научения, для устройства их внутреннего монашеского быта.

Но, если факт нахождения данных «правил» в рукописи, вышедшей из лавры, оставим на время в стороне, то их историческая подлинность и тогда выше всякого сомнения. Если мы содержание настоящих «правил» сопоставим с теми фактами, которые нам известны из обстоятельнейшей биографии преп. Саввы Освященного, что мы уже и сделали в подстрочных примечаниях к издаваемому нами ныне тексту «правил», то оно вполне будет соответствовать тем порядкам жизни лавры сего отца, которые практиковались в ней и описаны достовернейшим биографом, почти современником св. Саввы, преп. Кириллом Скифопольским. Мы даже склонны думать, что автор биографии святого отца был знаком с текстом этих «правил» и даже пользовался ими, при составлении своего «достоверного» и тщательно составленного труда. На эту мысль наводят нас следующие обстоятельства: 1) Кирилл Скифопольский, говоря об Уставах св. Саввы, вводимых им в разных киновиях, неоднократно называет их словом νόμος, а когда ведёт речь о письменных правилах святого отца, оставленных им ученику и преемнику его Мелиту, то употребляете слово παράδοσις, т. е. употребляет два таких термина, которые мы находим теперь в надписании открытых нами «правил» св. Саввы, а 2) в биографии замечается по местам тождество с настоящими «правилами» не только по мыслям, но иногда даже в изложении. Достоверному биографу св. Саввы, знакомому с письмами его, которая он цитирует в своём труде или в извлечениях, или в цельном виде, весьма естественно было знать и иметь под руками самые «правила» св. отца, которыми, бесспорно, ещё руководились в лавре, в бытность там преп. Кирилла Скифопольского, т. е. спустя 38 лет после смерти св. Саввы Освященного.

Теперь нам предстоит решить весьма интересный, но в то же время трудный вопрос: в таком ли виде дошли до нас правила преп. Саввы Освященного, в каком он вручал их своему преемнику Мелиту, или они потерпели изменение, сокращение и дополнение в позднейшее время? Категорического ответа на этот вопрос ждать пока невозможно. Достаточно поверхностного знакомства с содержанием занимающего нас памятника, чтобы мы могли сказать, что в нём теперь есть несколько позднейших вставок, которые в устах св. Саввы были неуместны. Так, например, св. Савва не мог себя самого называть святым и даже блаженным, не мог и давать наставления о том, чтобы на гробе святого (т. е. своём собственном) совершалась пролитуриия для сего назначенным священником, наконец, не мог также говорить о Франках (φράγγοι), которые явились в Палестине в XI столетии и стали резко противопоставляться Грекам (Ῥωμαῖοι), уже после разделения церквей. Вот почему мы считаем позднейшими вставками слова в надписании этих правил: τοῦ ἁγίου Σάββα, вводную фразу в начале правил: Δεῖ γινώσκειν τὰ περὶ τοῦ ὁσίου καὶ μακαρίου πατρὸς ἡμῶν Σάββα ϑεσπισϑέντα и в середине их целое правило: Ἐν δὲ ϑήκῃ τοῦ ἁγίου προλειτουργίαν ποιεῖν τὸν εἰς τοῦτο τεταγμένον πρεσβύτερον. Подобные прибавки весьма уместны под пером позднейших переписчиков рассматриваемых нами «правил», и мы с ними встречаемся и в Ὑποτύπωσις’е св. Феодора Студита, в Διατύπωσις’е преп. Афанасия Афонского, и в массе слов и поучений, принадлежащих писателям первых веков христианской церкви. Явление это общеизвестное, а исследователи древнейшей письменности знакомы с ним хорошо.

Но, указывая на вышеприведённые вставки, мы всё же не можем пока утверждать, что данные «правила» св. Саввы, после исключения этих прибавок, близки к своему первоначальному оригиналу, вышедшему из рук их редактора, и что в других списках новейших или древнейших мы не встретим новых правил или новых дополнений. Это вопрос будущего. В настоящее же время нельзя не отметить того любопытного обстоятельства, что в рукописи, из которой мы берём греческий текст «правил», в конце их оставлено небольшое пустое место. В другой рукописи XV в. той же библиотеки № 531, содержащей в себе список «правил» с предыдущей рукописи, но с пропуском слов: ἢ τοὺς φράγγους и с тремя ещё незначительными, указанными нами выше, вариантами, это пустое место увеличено на несколько листов. Очевидно, оба переписчика известных теперь нам «правил» св. Саввы считали бывшие у них под руками списки неполными и думали их дополнить со временем, а поэтому и оставляли пустые места в рукописях, – лаврский переписчик, как и следовало ожидать, небольшое в несколько строк, а позднейший синайский уже в несколько листов.

Однако же, и в своём настоящем, если угодно, неоконченном виде «правила» пр. Саввы Освященного весьма драгоценны по тем научным результатам или выводам, какие влечёт за собой открытие их. С обнародованием настоящих «правил» наша патрологическая литература обогащается весьма важным; и древнейшим памятником аскетической письменности начала VI века, из которого в наши дни не часто делаются открытия. Происхождение памятника, по всем данным, связывается с личностью знаменитого аскета, подвижника преп. Саввы Освященного, который был деятельнейшим и первым устроителем так называемой киновиальной жизни в Палестине, откуда этот строгий образ монашеской жизни был потом заимствован во все другие православные страны. Поэтому наша историческая наука с изданием в свет этих «правил» приобретает прочный краеугольный камень для истории монашества, на восток. «Правила» св. Саввы есть первый Устав монастырского устройства, прототип всех тех Уставов, которые с IX в, являлись весьма часто и получили название в византийской империи ктиторских Уставов. Литургист, при помощи настоящего памятника, легко распутывает один из сложных, но вместе с тем интересных и важных вопросов в истории нашего современного Церковного Устава. Открытием и изданием данных «правил» мы начинаем истинную историю этой важной в церковно-богослужебной практике книги и освобождаемся от легендарных и гадательных сказаний о начале и происхождении её.