Добрый сеятель

Источник

СБОРНИК назидательных статей, рассказов и стихотворений духовно-нравственного содержания

Содержание

Для верующего все возможно Пути промысла Божия неисповедимы Двоякое отношение к свыше посылаемым от Бога вразумлениям Пример крепкой надежды на Бога Обращенный безбожник Возьми, читай! Св. апостол Иоанн Богослов и еретик Керинф Вразумление раскольнику Наказание за неверие и обращение от раскола в православие Православные не должны ходить к инородцам и раскольникам и слушать совершаемые ими службы Как я уверился в нетлении св. мощей Терпение Господне к поруганию святыни Чудо от образа Спасителя Воздвижение честного и животворящего Креста Господня Елицы во Христа креститеся, во Христа облекостеся Участь непочитающих св. тайн Куда идти? Чудо, происшедшее с детьми в Анамее, произнесшими во время игры слова св. возношения Страшные последствия суеверия Печаль, яже по Бозе, и печаль мира сего Покаяние грешницы Чудодейственная сила покаяния Покаяние всегда спасительно Плач о грехах отверзает двери рая Житие преподобной Пелагии Замечательное исцеление от таинства елеосвящения Крестное знамение и молитва – могущественные средства против козней диавола Сила церковных заклинательных молитв Беседа старика в кругу молодых крестьянок о том, надобно ли верить снам или не надобно Не ворожите и не гадайте Бог невидимо хранит людей Господь хранит младенцев Как первенствующие христиане проводили день воскресный Собор трех святителей (янв. 30 дня) Духовная польза от посещения храма Божия Спеши в храм Божий Не будь рассеянным в храме Божием Благотворное действие от чтения евангелия Вся, елика аще воспросите в молитве, верующе, приимете Святые с радостью принимали мучения за имя Христово Мужество христианки Молитва Иисуса и знамение крестное спасает от смерти В несчастии обращайся с молитвою к Богу Окрыляющая сила молитвы Усердная молитва изглаживает самые тяжкие грехи За Богом молитва не пропадает Молитва творит чудеса Можно ли спастись в миру? Совет благоразумной супруги Урок детям Неразумная клятва матери О кротком обращении с слугами Сила доброго примера Привычки имеют великую силу Не греши: Господь тебя видит! Опасно шутить грехом Каждое дело надо начинать с благословением С Божьего благословения Пример христианского миротворения и миролюбия Не смейся над ближним Благоразумная осторожность при обличении С кающимися грешниками должно обращаться кротко Бойся осуждать ближнего Незлобие Филарета, митрополита Киевского О смирении Смирение – венец добродетелей Смирением мы посрамляем диавола и гоним от себя и от других прочь Никто не должен считать себя свободным от страстей Истинно свободный человек и совершенный раб страстей Не тщеславься и не гордись, человек! Наказанное самохвальство Борец за правду Верность своему призванию Кара Божия Против празднословия Не клевещи Несчастные последствия пьянства Обличительное видение Рассказ в утешение жене, у которой муж подвержен нетрезвости О воздержании Нарушителям постов Несчастная находка Наказанная алчность к наживе Честный купец Привязанность к земным благам удаляет человека от Бога Нищий не нашел ничего в келлии Труды рук моих питают меня Помни, что Бог исчисляет все труды человеческие, чтобы за них воздать Свою небесную награду Урок для нищих тунеядцев Нечистая жертва Наказание Божие за присвоение сиротского имущества и клятвопреступление Предохранение свыше от самоубийства Потопление Марии грешницы Избегай блуда Молитва – лучшее средство в борьбе с блудною страстью Чистосердечное раскаяние во грехе прелюбодеяния Гнев Божий за неуважение к пастырю церкви Как святые исполняли обет послушания Чем больше страждет внешний человек, тем более возрастает в силе внутренний Необходимость подвигов, борьбы и страданий Молодое деревцо Бог послал мне эту болезнь, да спасет мою душу Семнадцатилетний страдалец Как надо переносить скорби Христианин должен презирать обиды Два примера терпеливого перенесения обид Побеждай в сердце своем ненависть к ближнему Не ропщи на Бога Матери не должны роптать на Бога при потере детей Преподобный Иоанн Кущник, как образец величайшей любви к Богу Из любви к Богу Любовь к ближним Блажени милостивии Только милостивые помилованы будут Пример пастырской любви св. Иоанна Богослова Спор любви Искупление из темниц должников имеет великую цену в очах Божиих Филарет Милостивый, учитель милосердия Тайный благотворитель Сила слова, исходящего из любвеобильного сердца Недорогая, но усердная жертва доходит до Бога Пример сострадательного обращения с животными В каком послушании находились животные у святых Совет поступающим в воинскую службу Рассказ воина о том, как Господь даровал ему зрение за обет идти на военную службу Сила любви к отечеству, одушевленная св. верой Путешествие Закат солнца Царь на один год Надгробные песнопения Несправедливо судить о загробной жизни человека по тому состоянию, в котором находится его тело по смерти Явления с того света К телам усопших должно относиться с почтением Изумительное чудо умершей девицы, удержавшей грабителя и не отпускавшей его, пока тот не дал обещания стать иноком Видение пророка Иезекииля о воскресении мертвых

Сейте разумное, доброе, вечное.

Сейте, – спасибо вам скажет сердечное

Русский народ.

 

Для верующего все возможно

Одного благочестивого священника, жившего в Лаодикии, пригласили в один дом крестить родившееся дитя. Но так как дитя было слишком слабо и близко к смерти, то прежде чем священник пришел в дом и приготовил все необходимое для крещения, дитя умерло. Нимало не колеблясь, благочестивый пастырь продолжал свое дело. Приготовивши, что необходимо для совершения святого таинства, он воззвал: «Ангел Божий, взявший душу дитяти прежде крещения, возврати ее в тело, чтобы я мог окрестить дитя, и тогда опять возьмешь ее». Произошло великое чудо веры: дитя ожило, получило крещение и опять уснуло вечным сном.

(Проп. лист. 1883 г.)

Пути промысла Божия неисповедимы

Вместо того, чтобы преклоняться пред неисповедимым, в путях Своих, Богом и со смирением взирать на все Его действия, мы напротив часто дерзко судим распоряжения Господни, иногда ропщем на них. А этого быть не должно. Пути промысла Божия хотя и неисповедимы, но всегда благотворны для нас и всегда ведут к добрым последствиям.

Один отшельник просил Бога, чтобы дал понять ему пути Своего промысла, и наложил на себя пост. Однако, Бог не открыл ему того, что ему хотелось знать. Инок все-таки не переставал молиться, и, наконец, Господь вразумил его. Когда он отправился к одному вдали жившему от него старцу, ему явился, в образе монаха, ангел и предложил быть спутником. Отшельник очень рад был предложению, и оба пошли вместе. Когда день склонился к вечеру, они остановились на ночлег у одного благочестивого мужа, и этот принял их с таким почетом, что даже пищу предложил на серебряном блюде. Но вот удивление. Тотчас после трапезы, ангел взял блюдо и бросил в море. Старец недоумевал, однако, ничего не сказал. Пошли далее и на другой день остановились у другого, тоже благочестивого мужа, и этот также принял их с радостью, и ноги им умыл и всякое внимание оказал, Но, опять беда. Когда отшельник с спутником стали собираться в путь, принявший их привел к ним малолетнего своего сына, чтобы благословили его. Но вместо благословения, ангел, коснувшись отрока, взял душу его. Ни старец от ужаса, ни отец от отчаяния, ни слова не могли произнести, и старец выбежал вон, а спутник, не отставая, последовал за ним. На третий день пути им остановиться негде было, кроме одного полуразрушенного и всеми брошенного дома, и они приютились в нем. Старец сел вкусить пищи, а спутник, к его изумлению, опять начал странное дело. Он стал разрушать дом, и разрушив, начал опять строить его. Видя это, старец не вытерпел: «Да, что ты бес или ангел? Что ты делаешь?» – с гневом сказал он спутнику. «Да что ж я делаю?» – возразил тот. «Как что?» – продолжал старец. – Третьего дня у доброго человека блюдо отнял и бросил в море; вчера отрока лишил жизни, а сегодня для чего ты разрушил и снова начал строить дом этот?» Тогда ангел сказал ему: „Не дивись, старче, сему и не соблазняйся о мне, но выслушай, что я скажу тебе. Первый принявший нас муж, действительно, во всем богоугодно поступает; но блюдо, брошенное мною, приобретено им неправдою, а потому я и бросил его, чтобы он не погубил чрез него награды своей. Второй муж тоже угоден Богу, но если бы вырос малолетний сын его, то был бы страшный злодей; поэтому я и взял душу его, за добро отца его, чтобы и он спасся». – «Ну, а здесь-то что ты делал?» – спросил старец. Ангел продолжал: «Сего дома хозяин был человек безнравственный и ради этого обнищал и скрылся. Дед же его, строив этот дом, скрыл в стене золото, и некоторые знают об этом. Посему-то я и разорил его, чтобы отселе никто не искал здесь золота и чрез него не погиб». Ангел так заключил речь свою: «Возвратись, старче, в келью свою и не мучайся без ума; ибо так глаголет Дух Святый: судове Господни – глубина многа неиспытаема и неведома человеком: посему ты и не испытывай их – не будет тебе это на пользу». Ангел, затем стал невидим, а пораженный старец раскаялся в своем заблуждении и после рассказывал всем с ним происшедшее.

Смирим же, братие, свой разум и не будем стараться проникать в то, что в делах Божеского промысла непостижимо для нас.

(Из «Душеп. Чтения»)

Двоякое отношение к свыше посылаемым от Бога вразумлениям

В жизни христиан, для обращения их к покаянию, Господу Богу угодно бывает являть иногда некоторые особенные действия своего промысла. Так, одни удостаиваются, для Своего вразумления, чрезвычайных видений и откровений; другие нередко видят в своей жизни разные необыкновенные случаи и обстоятельства, в которых ясно открывается карающая или милующая рука Божия. К этим неисповедимым путям промысла Божия можно относиться двояко; а как именно, покажет пример нижеследующий.

Никоторый живший в Царьграде известный царю художник, юноша, о своем спасении крайне небрег. Господь, желая вразумить его, однажды показал ему во сне следующее: увидал юноша, что он, е некоторою сделанною им вещью пришел к царю. Царь сначала принял его благосклонно и беседовал с ним; но потом, вдруг, схватив его одною рукою за волосы, а другою обнажив меч, трижды замахнулся им над главою его. Юноша принял было это сначала за шутку; но когда царь объявил, что хочет лишить его жизни, и коснулся мечом его шеи, то юноша пришел в неописанный ужас и от этого проснулся. Пришед чрез несколько времени в себя, он стал размышлять о том, что бы значил его сон, и, наконец, убедился, что этим видением Господь побуждает его к покаянию и исправлению жизни. Убедился юноша в последнем, но не исправился. Тогда Господь вразумил его снова. Вскоре он впал в тяжкую болезнь и увидал себя однажды во время сна на судище Христовом. Пред ним предстоял окруженный ангелами Иисус Христос, позади него была страшная пропасть. «Знаешь ли, кто Я?» – спросил юношу Господь. «Знаю, Господи, – отвечал он, – что Ты нас ради воплотившийся Сын Божий и Бог, как и писания нас учат». – «А если ты знаешь Меня по писанию, то почему забыл тот урок, который во сне дал тебе явившийся царь?» – «Я ужасаюсь, Господи», – отвечал юноша. «А если ужасаешься, то почему же не заботишься об исправлении?» И с этими словами Господь повелел его бросить в пропасть, Испугался юноша и стал призывать на помощь пресвятую Богородицу, и эта молитва спасла его. Господь сказал: «Ради умоления Матери Моей, оставьте его». Этим видение кончилось. Оправившись от болезни, юноша пошел к одному благочестивому иноку и рассказал ему виденное. Этот, выслушавши, сказал следующее: «Благодари Бога, что сподобился такого вразумления. Брось прежнюю жизнь, иначе не пострадай так, как пострадал тот, о котором я сейчас скажу тебе. Муж некоторый, именем Георгий, подобно тебе, также видел себя на суде Христовом и после этого также связанным и ведомым в ту же пропасть, в которую и тебя влекли. В видении ему дано было двадцать дней на исправление, но он забыл о виденном и продолжал грешить, Через двадцать дней, однако, он, на самом деле, должен был предстать уже на действительный суд Божий, ибо разлучилась душа его с телом; теперь сам можешь судить о его участи». Услышав это, юноша раздал имение свое бедным, стал вести богоугодную жизнь и в благочестии перешел к вечным обителям.

(Из «Душеп. Чтения»)

Пример крепкой надежды на Бога

Это было в столичном городе Петербурге в 1878 году. Один чиновник, живший на Семеновской улице, осенью умер в крайней бедности, оставив после себя семилетнего мальчика, трехлетнюю девочку и грудного ребенка. После смерти отца детям пришлось на время остаться с матерью у хозяйки, которая не сгоняла их с квартиры из милости. У несчастной семьи не хватило хлеба на пропитание. Однажды, когда ушла мать, маленькая девочка просила у брата хлеба, и тот не знал, чем ее утешить; девочка плакала, а он помочь ей не мог: хлеба не было. Мальчик кое-как уже умел писать. Вот он в сильной тревоге садится за стол и начинает писать письмо Самому Богу: «Святой и милостивый Боже! У меня сестра хочет есть. Ты пошли мне три копейки, чтобы купить ей хлеба. Написав это, он свертывает свое письмо и бегом бежит из дому, чтобы опустить его поскорее в почтовый ящик, который находился неподалеку от их квартиры. Но так как он был еще мал, а ящик прибит высоко, то он никак не мог достать его, чтобы опустить в него письмо свое к Богу. В это время мимо этого места проходил священник того прихода и спросил мальчика: «Что ты делаешь?» и, взяв из руки мальчика лоскуток бумаги, прочитал его. После того он тотчас пошел с мальчиком в их квартиру и, удостоверившись в нищете этого семейства, дал ему денег, сколько мог. В следующее затем воскресенье священник сказал проповедь в церкви о милосердии, указал на стоявшего подле мальчика, рассказал слушателям его поступок, прочитав при этом к письмо мальчика, потом пошел по церкви с блюдом, и что же? Собрал в пользу бедного семейства 1500 рублей!

Что это значит? Это значит, что за детскую веру мальчика и полную надежду его на Бога, Господь помог чрез добрых людей несчастному семейству.

(«Русск. Мир» за 1887 г.)

Обращенный безбожник

Родственник мой по матери, Кавелин, был честен, умен, образован, богат. Только недоставало самого благородного, самого лучшего свойства ума и сердца, именно: веры в Бога и любви к Нему. Все священное у него легко делалось предметом хулы и кощунства; он возмутительным образом, открыто проповедовал свой атеизм 1. Счастливый и гордый своею завидною участью, он забыл, что счастью земному, как горю, один и тот и же исход, это – могила, а за ней вечная жизнь, в которой потребуется отчет в делах жизни временной. Страшно было нам слушать его безумные убеждения. Ни советы, ни просьбы, ничто не помогало, а судьба, как нарочно, баловала закоснелого безумца. Все ему удавалось; жизнь его текла светло и ровно, ни одной, кажется, горькой минуты не выпадало на его долю, и оттого он не нуждался в защите и утешении ни от Бога, ни от людей.

Но, должно быть, за добро и непоколебимую веру давно умершей матери его спасение несчастного безумца приняла на Себя Сама Матерь Божия. Она ходатайством Своим удерживала до известного времени справедливо карающую руку Своего возлюбленного Сына, желая чудесным образом обратить грешника на путь истинный. Наконец, настал час вразумления заблудшего.

Получив отпуск, Кавелин (он был военный), проездом чрез Гродно, был у одной из своих знакомых, которая занимала антресоли высокого трехэтажного дома. Комната, в которой они находились, выходила окнами на вымощенную диким камнем мостовую. С ними сидел у чайного стола, с кренделем в руках, трехлетний сын хозяйки. Представьте себе их ужас, когда вдруг послышался страшный пронзительный крик: «Горим! горим!», а вместе с тем, снизу видны были клубы черного, густого дыма, быстро разносимого ветром!.. Горел бельэтаж. О спасении не было возможности и думать: длинная, выкрашенная масляной краской лестница пылала уже в двух местах. И помощи им не от кого было ждать: вверху, кроме их троих, не было никого. И теперь-то, в первый раз в жизни болезненно забилось сердце у Кавелина. Он до того растерялся, что даже забыл об угрожавшей им опасности. Но у хозяйки квартиры чувства материнской любви к сыну пересилили чувства ужаса и отчаяния: она схватила своего ребенка и с словами: «Матерь Божия, вручаю Тебе моего сына, спаси его!» бросила его в окно, на каменные плиты мостовой, а сама упала замертво в той же комнате. Тут только Кавелин пришел в себя: «Помоги и мне неверующему, да уверую в Тебя, святая Заступница!» – в свою очередь, вскричал вразумленный Кавелин и, перекинув чрез шею бесчувственную г-жу Н., бросился вниз по пылающим ступеням лестницы.

И спасла его Матерь Божия, не отринула мольбы грешника. Спасла не только тело его от временных страданий, но и душу от будущих вечных мук. Вполне вразумился Кавелин на мостовой, когда увидел невредимо сидящего и беспечно доедающего свой крендель ребенка. И дивное чудо! Младенец, казалось, как будто не был брошен матерью с высоты третьего этажа, а бережно перенесен на мостовую. Пресвятая Дева сохранила и мать, с крепкою верою поручившую Ей своего младенца.

С этой минуты Церковь приобрела себе верного сына в лице спасенного богоотступника. Кавелин купил себе небольшой из финити образ Остробрамской Божией Матери и никогда с ним не разлучался. Зато и этот образок спас его от смерти в другой раз. Во время венгерской кампании, в одном деле с неприятелем, в котором он участвовал, прямо направленная ему в грудь пуля отскочила, вдавив только немного в тело висевший у него на шее образок Богоматери. С сих пор Кавелин уже окончательно предался св. покрову Ее; он вступил в монашество, и раскаяние его было так искренне, вера так глубока, что к нему, кажется, вполне могут быть применены евангельские слова самого Спасителя о жене-грешнице: « Отпущаются греси ея мнози, яко возлюби много» (Лк. 7:47).

(Из «Странника»)

Возьми, читай!

Блаженный Августин родился в Тагасте, в Африке, около половины 4-го века. Одаренный высоким умом, живою проницательностью, удивительною памятью и любовью к истине, он оказал великие успехи в своих занятиях. Мать его святая Моника, непрестанно молила Бога, чтобы Он даровал ее сыну столько же успехов в благочестии, сколько в науках; но промыслу Божию угодно было попустить, чтобы Августин с 19 до 28 года своей жизни предан был заблуждениям еретиков манихеев и порочным удовольствиям.

В 30 лет, по влиянию манихеев, он получил риторическую кафедру в Милане, куда и прибыл в 384 г. Св. Амвросий, бывший там епископом, принял его с ласками, которые его тронули. Этот святой учитель часто произносил проповеди, замечательные по своей красноречивой простоте и основательности. Августин находил их превосходнее проповедей Фавста, знаменитого учителя манихейского. Этого же мнения держался и друг его Алип, который прибыл в Милан вместе с Августином для искания истины. Однажды, когда друзья находились дома, к ним вошел благочестивый христианин, по имени Понтитиан, занимавший значительную должность при дворе императора. Когда начался разговор, Понтитиан взял лежащую перед ним на столе книгу, раскрыл ее и обнаружил удивление, увидя послание ап. Павла вместо какой-нибудь светской книги. Августин, сказав ему, что он очень полюбил эту книгу, склонил разговор на св. Антония, которого жизнь только что рассказал Понтитиан, как весьма известную у верных, но о которой Августин и его друзья ничего не слыхали.

Августин глубоко был поражен рассказом Понтитиана. Едва этот вышел, как он сказал Алипу: «Чего мы ждем? Необразованные восхищают небо, а мы при всем нашем познании несчастны, оставаясь погруженными в плоти и крови! Не постыдно ли для нас умереть, не сделав того, что они сделали!».

Алип, изумленный этою переменою, следовал за ним в сад, куда повлекло Августина взволновавшееся чувство. Зашедши как можно далее от дома, Августин досадовал сам на себя, что не мог решиться просить христианского крещения; он рвал на себе волосы, ударял себя по лбу, охватывал у себя колени обеими руками. Алип в молчании ожидал последствий этого сильного волнения. Августин, чувствуя себя принужденным обнаружить скорбь свою криком и слезами, встал и, оставив друга своего на том месте, где он сидел, ушел под фиговое дерево. «Доколе, Господи? – восклицал он, проливая целый поток слез, – доколе не кончится гнев Твой? Для чего же завтра? Для чего не теперь?»

Оканчивая свой возглас, он услыхал, как бы из соседнего дома, голос, который неоднократно повторял эти два слова: « Возьми, читай!» Просвещенный самим небом, Августин уверяется, что Бог повелевает ему открыть книгу, которую он оставил дома, и читать первое место, которое представится его взору. Он возвращается домой, берет послание св. ап. Павла и, раскрыв его, читает следующие слова: не провождайте жизни в пиршествах и пьянстве; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа и не ищите удовлетворения желаниям вашей плоти. Августин не мог читать далее, все сомнения его относительно истинности христианской веры рассеялись. Он закрывает книгу, заметив страницу, и с спокойным видом говорит Алипу о том, что случилось. Этот желает сам прочесть те же самые слова, которые поразили его друга, и показывает ему следующие: принимайте слабаго в вере, относя их к себе самому.

Вскоре после этого Августин, к великой радости своей матери, св. Моники, разорвав все мирские связи, принял крещение вместе со своим другом от руки св. Амвросия.

(Из «Христ. Чтен.»)

Св. апостол Иоанн Богослов и еретик Керинф

Еретик Керинф утверждал, что Иисус Христос не есть Сын Божий, имеющий единое существо с Богом Отцом, а есть творение, подобное всем другим творениям, но только первое и наилучшее. Однажды этот нечестивый лжеучитель, унижавший достоинство Сына Божия, отправился в баню, бывшую в Ефесе. Туда же с некоторыми христианами вошел и ап. Иоанн. Но, услыхав, что Керинф находится там, св. апостол сказал спутникам своим: «Бежим отсюда: баня может загореться, ибо в ней находится нечестивый этот чедовек». Таким образом св. апостол не желал даже быть под одной кровлею с нечестивым, дерзнувшим отвергать Божество Иисуса Христа. Этот же св. апостол и проповедник христианской любви, кротко относившийся ко всем грешникам, поучает христиан: «Кто приходит к вам и не приносит сего учения (именно того, что Иисус Христос есть единородный Сын Божий), того не принимайте в дом и не приветствуйте его, ибо приветствующий его участвует в злых делах его».

(Из «Уроков по зак. Бож.» Царевского)

Вразумление раскольнику

Николаевский уезд, Самарской губернии, наполнен раскольниками разных толков. Из них одни открыто держатся раскола, другие прикрывают себя личиною православия, но не исполняют никаких христианских обязанностей и даже при смерти под различными вымышленными предлогами стараются уклониться от исповеди и св. причастия у православного священника. Если же и призывают священника к одру умирающего, то единственно для того, чтобы смерть не была сочтена подозрительною, и тело умершего не было подвергнуто медицинскому исследованию.

В марте в 1858 г. один престарелый священник рассказывал мне об одном обстоятельстве, которое и до сих пор сохранилось у меня в памяти.

«Однажды, говорил он, – когда я был приходским священником, является ко мне прихожанин из числа потаенных раскольников и просит к себе в дом напутствовать своего брата Николая. Я немедленно прибыл к больному и, прочитав молитвы перед исповедью, выслал семейных из комнаты и приступил к исповеди; но больной молчал. Хотя он был и опасно болен, но по лицу его можно было заметить, что он не лишился памяти и не так слаб, чтобы не мог говорить. Так как подобного рода обстоятельства были уже мне известны, то молчание больного Николая нисколько не удивило меня: я тотчас догадался, в чем дело. Начал убеждать Николая раскаяться во грехах, призвал родственников его и просил их посоветовать умирающему исповедаться, но они стали убеждать меня оставить Николая в покое, уверяя меня, что он действительно лишился памяти. Долго я здесь толковал им о необходимости напутствия для умирающего; но слова мои не имели никакого успеха, и я отправился домой. Это было вечером.

На другой день утром приехал ко мне родственник вчерашнего больного и объявил, что Николай приполз к крыльцу его дома с величайшим трудом и неотступно просил его, как можно скорее пригласить священника. Я поспешил к нему; вижу он лежит на голой земле у крыльца в каком-то сильном испуге и убедительно просит меня сподобить его причащения св. таин. Стал было я расспрашивать его, почему он вчера ничего не хотел мне сказать; но он решительно отвечал: „Батюшка, пока я стану рассказывать тебе, быть может, в это время из меня выйдет дух вон, и я погибну. Ради Христа, причасти меня поскорей, а тогда, если буду жив, скажу тебе всю правду‟. После исповеди и причастия вздохнул он свободно и стал говорить: „Теперь, батюшка, скажу тебе всю истину. Вчера, когда ты хотел исповедать меня, я не говорил тебе ни слова не потому, что не мог говорить, а потому, что мне строго запретили старшие. Они думают, что причащение, принятое от православного священника, не только не спасает, а напротив, губит душу. Мне было и не хотелось слушать их, но ведь я в доме не большой. По уходе же твоем, в полночь со мною сделалось что-то непонятное: как сейчас вижу, что душу мою взяли и понесли куда-то два юноши. Вскоре я увидел огромную долину, среди которой в большое отверстие выбивало страшное пламя и подымалось высоко вверх. А что в том пламени, страшно и подумать. Слышны были стоны отчаяния. По временам из пылающего отверстия, как из сильно кипящей в котле воды, показывались то руки, то ноги, то головы человеческие. А далеко за ужасною долиною, в каком-то прекрасном месте виден был престол, на котором сидел Господь, окруженный светлыми юношами. Провожатые мои повели было меня к престолу. Но Господь не допустил меня до Себя и сказал: „Зачем вы ведете его сюда? Он недостоин быть здесь. Сколько времени священник убеждал его исповедаться и причаститься, он не хотел слышать его, так вот его место! Ведите его туда!‟ – В это время Господь указал на страшную геенну, которую я видел. Ужас объял меня; я зарыдал в отчаянии, упал и вслед затем опять пришел в себя. Возле меня никого не было. Брат, как я узнал, куда-то уехал с женою, мать тоже куда-то пошла...‟ Тут больной Николай вздохнул, и тем окончилась земная жизнь его».

(Из «Странника»)

Наказание за неверие и обращение от раскола в православие

В городе Крестцах, Новгородкой губернии, проживал в 1810 году седовласый, преклонных лет старик, гражданин Степан Иванович Кротов, сын родителей, принадлежащих к расколу федосеевской секты 2. Он, кажется, с молоком матери всосал ненависть к православной церкви и еще в самом нежном детстве выказывал презрение ко всему, что запечатлено ее учением. Более 30 лет назад присоединился он к православию, и вот правдивое и точное сказание с его слов о том, как и когда из отщепенцев церкви сделался он верным сыном ее.

«Родители мои, как я помню, – говорил он, – были суровые приверженцы раскола и в наставлениях своих старались возжечь в нас, детях, ненависть к церкви и ее священникам. На 12 году от рождения оставшись сиротою, горькими слезами оплакал я преждевременную для меня кончину родителей; сырая земля в один год приняла прах их один за другим, и не удостоились они церковного погребения. Воспитателем моим сделался старший брат мой Василий, на попечении которого оставались и две сестры. По времени, сестры мои вышли замуж, а брат женился на девице православного исповедания, уроженке новогородской. Принадлежа и в супружестве к расколу, брат мой не стеснял, однакож, жены своей следовать обрядам православной церкви, и наш дом посещали священники. Каждый раз при подобных посещениях я старался куда-нибудь уходить из дому и, твердо держась внушений родительских, при встрече с ними не снимал даже шапки, в неуклонном убеждении, что они вносят к нам нечестие.

Но 18 апреля 1829 года, по заступлению Божией Матери, было днем обращения моего на путь истинный. Не могу без слез вспомнить этого священного для меня дня. – Тут горячие слезы прервали рассказ старика и ясно показали, как глубоко отпечатлелось в его сердце и потрясло его душу событие 18 апреля. – Это было на Святой неделе, – продолжал старик, успокоившись. – Жена моего брата, усердная христианка, стала просить его дозволить ей принять в дом с особенным благоговением чествуемую православными жителями города Крестцов икону Божией Матери Неопалимой Купины. На просьбу ее брат согласился. По ненависти моей ко всему православному и вместе из опасения за отступничество от раскола быть осмеянным от своих начетников-наставников, я пред внесением иконы в наш дом, на печаль моей невестке, ушел и скрылся в близ лежащем на горе сосновом бору. „Вот тут, – подумал я, – буду спокоен, не услышу ненавистного для меня церковного пения‟, а на досуге запел одну из бывших в то время в употреблении песен. Но вместо покоя в пустынном уединении я почувствовал безотчетную, нестерпимую тоску; вместе с душевным страданием хладело и мое тело; я не мог стоять и упал на землю. Не могу определить, сколько времени был я в бесчувственном состоянии. Когда же чувство возвратилось, для меня стало ясно, что это наказание Божие за презрение к честному лику св. иконы Божией Матери Неопалимой Купины и за отчуждение от православной церкви. Слезы потоком хлынули из глаз моих и несколько облегчили душевную тоску. То были слезы раскаяния, слезы – купель духовного очищения. Тут стал я просить Матерь Божию спасти меня от внезапной смерти, помочь мне добраться до дому и дал обет присоединиться к православной церкви.

Кое-как на коленях, опираясь на руки, я, подобно бессловесному животному, пополз домой. Брат и невестка, увидев меня из окна в таком состоянии, испугались и тотчас внесли в дом. От изнеможения не мог я поведать совершившегося со мною и только плакал. Чрез час, когда силы мои несколько возобновились, с трудом в кратких словах рассказал я о своей болезни и, к удивлению невестки, просил скорее послать за священником. Физические и душевные припадки опять возобновились. Пришедший по призыву двоюродного брата моего фельдшер, как рассказывали после родные, нашел меня в опасном состоянии, без языка, с редким биением пульса. При таком охлаждении тела он кровь пустить не решился, а велел приготовить горячий настой ромашки; потом вместе с братом, подняв меня с постели, стал водить по комнате с пением пасхального тропаря: „ Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!‟ Благодатные слова эти вливали бодрость в скорбящее мое сердце и услаждали душу мою, изнывавшую от мучительной тоски. Несколько выпитых мною стаканов горячей ромашки не принесли желанного успеха; тело мое было холодно по-прежнему.

Всю ночь закутанный в теплые одеяла, не мог я нисколько согреться. Это была одна из мучительнейших в жизни моей ночей. Совесть, как неумолимый судия, терзала меня за презрение святыни, опасность умереть в расколе без церковного покаяния усиливала и без того мучительную тяготу душевную. С рассветом неотступно стал я просить родных поднять икону Божией Матери Неопалимой Купины, в твердом уповании получить исцеление от постигшего меня недуга. Утром Владычица посетила наш дом, и священник отслужил молебный канон с водоосвящением. При помощи родных, закоченелый, сполз я с постели и на коленях с сокрушенным сердцем молил Царицу небесную простить меня за неверие. По окроплении меня после молебного пения святою водою, я почувствовал особенную теплоту в теле и позыв к пище, и тут же при искреннем отвержении от раскола был присоединен священником православной церкви и приобщен св. таин. Животворные тело и кровь Христовы внесли в меня новую жизнь; душевные страдания более не возобновлялись, а вскоре укрепился я и телом и совершенно выздоровел. Недружелюбно встречались со мной потом раскольники-начетчики, злобно смотрели на меня, когда я пытался было заговорить с ними о чудесном своем обращении к истине, „Окаянный! отойди от нас!‟ – был ответ их на попытку мою разъяснить им их заблуждение. Теперь мне ясно сделалось, отчего наставники раскольнических сект всеми мерами стараются внушать приверженцам раскола ненависть к православной церкви и презрение к духовенству. Они боятся, что без этой слепой фанатической ненависти, при сближении раскольника с церковью, истина восторжествует. В письменных книгах раскольнических, читаемых наставниками в ночных собраниях, церковь и духовенство представлены злейшими врагами древней истинной веры. Так, в рукописном жизнеописании основателя секты Федосея бывший в то время митрополит новгородский Иов, известный ревностию к просвещению и человеколюбием, и духовенство уподоблены гонителям первых времен христианских, Нерону и Диоклетиану, и названы хищными зверями, рыкающими на Феодосия. Суесвят же Феодосий сочтен страдальцем, получившим от Христа мученический венец. Невежественные, большею частью безграмотные приверженцы раскола, слыша чтение подобных вымыслов, носящих название „сказаний о житии и страдании святых‟, по легкомыслию своему, источают слезы и в то же время воспламеняются ненавистью к церкви православной».

(Из «Странника»)

Православные не должны ходить к инородцам и раскольникам и слушать совершаемые ими службы

Один монах, живший в монастыре св. Феодосия, хотя был и православный, но по своей простоте, мало обращая внимания на различие вер, часто выходил из келлии и отправлялся в церкви или египтян, или армян, или других еретиков, и там постоянно до конца выстаивал их службы, нисколько не думая о том, что это грешно. Этому иноку однажды явился ангел и спросил его: «Скажи мне, старец, когда ты умрешь, то как хочешь, чтобы над тобою был совершен обряд погребения: по-египетски ли, или по-армянски, или по другой какой еретической секте, или по-православному?». Старец отвечал: «Не знаю». Тогда ангел сказал ему: «Так размысли о себе; через три недели я приду к тебе, и тогда мне скажешь». По явлении ангела, инок пошел за советом к одному прозорливому старцу и передал ему слова ангела. Тот, выслушавши его внимательно, посмотрел на гостя и сказал: «Да уж не ходишь ли ты к церквам иноверных?» – «Да, – отвечал инок, – где застану пение, там и слушаю его; армянское ли оно, египетское ли, или другое какое еретическое, мне все равно». Прозорливец тогда воскликнул: «Горе тебе, брат, хотя ты и считаешь себя православным! Горе тебе будет за твое хождение в церкви к тем, которые отметают правила святых отцов и соборов! Образумься скорей; и когда придет к тебе ангел, тотчас скажи ему: отселе хочу православным быть!..». Прошло три недели, и ангел действительно явился иноку и спросил: «Ну что, ты размыслил о себе?» – «Да, хочу православным быть», – отвечал старец. «Хорошо ты это сделал, – сказал ему на это ангел, – ибо теперь только и освободил душу свою от мук». После этих слов ангела старец тотчас скончался.

(Из «Душеп. Чтения»)

Как я уверился в нетлении св. мощей

«Это было давно. Теперь я стар и немощен, но живая и твердая вера во всемогущество и силу Божию укрепляет мой дух и дает мне силы бороться с недугами и со свойственными каждому человеку слабостями. Прежде, когда я был молод, я думал постичь непостижимое, разгадать неразгаданное и веровать, подобно Фоме, только в видимое и осязаемое.

Но с тех пор, как со мной случилось то, о чем я вам сейчас расскажу, я пришел к сознанию, что в деле веры всякое любопытство излишне и безрассудно, и премудрости Божией слабый ум человеческий постичь не может.

Случилось это со мной в Москве, первопрестольной столице, сердце земли русской.

Я только что вышел из духовной семинарии и, от природы религиозный, любил я посещать московские соборы и слушать стройное пение хора певчих. Чудные звуки как бы сливались с моей душой и уносили ее далеко от всего земного; но однажды, когда я стоял в Успенском соборе, почему-то молитва не шла мне на ум, и душу мою начали тревожить смутные сомнения. Я стоял подле раки, в которой покоились мощи угодника Божия, святителя Филиппа, и вдруг в голову мою забралась безумная мысль убедиться на деле – действительно ли под покровом почиют нетленные мощи его.

Греховная мысль эта гвоздем засела в моей голове, и, несмотря на все усилия, я не мог отогнать ее. Наконец, я решил во что бы ни стало привести ее в исполнение. Ранним утром, при первом благовесте к заутрене вышел я из дому и направился по тихим улицам к собору. Сердце мое сильно стучало, и кровь приливала к голове; я сознавал, что поступаю дурно, но, видно, сам демон-искуситель нашептывал мне: «Иди!» и я шел. Смело вступил я в полуосвещенный храм и, преодолев страх, прямо направился к раке святителя Филиппа. Неровный свет лампад перед ликами святых образовывал на иконах какие-то таинственные, причудливые тени. Я старался не смотреть на них и, подойдя к раке святителя, дерзкой рукой снял сперва первый покров, потом второй, и сердце мое замерло от ужаса, и дыхание в горле остановилось. Святитель приподнял голову, строго и величаво взглянул на меня и что-то сказал мне.

Я, как сноп, рухнул к подножию раки и, что было дальше, ничего не помню. Я пришел в себя только после трудной и тяжкой болезни. Святитель достойно наказал меня за мою дерзновенную мысль. Когда, наконец, я поправился настолько, что был в состоянии покинуть постель, я стал неузнаваем. Волосы мои сделались совершенно седыми, и все лицо прорезали широкие морщины. С тех пор я сделался иным, новым человеком, словно бы я совершенно переродился; сердце мое исполнилось горячей, беспредельной веры в премудрость Того, Кто Сам Тайна и Кто заповедал нам не доискиваться слабым умом нашим того, что должно быть основано только на единой вере.

Вера твоя спасет тя!‟ – говорил Христос Спаситель, и истина была в словах Его.

Вскоре после этого я принял пострижение и теперь мирно заканчиваю дни свои, но рассказанный случай никогда не выходит из моей памяти, и до сих пор памятен мне суровый и величавый взгляд оскорбленного моей дерзновенной рукой святителя».

Так будьте же тверды в вере, православные русские люди! Пусть ни малейшее сомнение не закрадывается в ваши души! Вера укрепит вас в нужде и лишениях, облегчит в горе, поможет в борьбе с невзгодами и даст силы умереть спокойно смертью христианина. Только с твердой верой в душе есть надежда на спасение!

(Из «Воскресного Дня»)

Терпение Господне к поруганию святыни

Икона Знамения, именуемая «курская», по обретении, была поставлена в часовне, при которой потом находился и священник для молебствования. Вскоре последовало нашествие татар. Варвары, увидев часовню, захотели ее сжечь, но она не загорелась, пока чудотворный образ в ней стоял. Озлобившись, они вынесли икону, рассекли ее на две части, сожгли часовню и безнаказанно ушли, уведши с собою священника в плен.

При воспоминании этого случая легко рождается вопрос: как Господь терпит, чтобы враги святыни свободно и, по-видимому, безнаказанно могли ругаться над нею?

Вопрос этот потому более требует ответа, что и ныне человеку верующему случается слышать о врагах святыни, которые употребляют против нее действия святотатственные и насильственные, а с теми и встречаться, которые восстают против нее с насмешками и хулами. «Не находит Господь утешения в смерти нечестивца», – издревле возвещал пророк (Иез. 18:32). Апостол присовокупляет, что Господь « долготерпит, не хотя, да кто погибнет, но да вси в покаяние приидут» (2Пет. 3:3). И для хулителей святыни возможно раскаяние, доколе они живы. Господь даже возбуждает их к тому, то благодеяниями, то упреками совести, то увещаниями близких к ним людей. «Заблуждающих помалу обличаеши, – восклицает мудрый, – и в них же согрешают, воспоминая учиши, да пременившеся от злобы, веруют в Тя, Господи» (Прем. Сол. 12:2),

Те, которые этим мерам не внимают и не смиряются, испытывают на себе праведный суд Божий. Начинаются несчастия, потери, неудачи. Но и этими средствами Бог действует «со многим внятием и щадением» (Прем. 12:20), то есть со снисходительностью, с осторожностью, подобною той, какую наблюдает врач, прикасаясь к телу больного. Были примеры, что вразумляемые бедствиями иные на путь истины и веры возвращались. «Егда убиваше я, тогда взыскаху Его, и обращахуся» (Пс. 11:34).

Один гусарский офицер до 25 лет не знал Бога и ругался над верою. В тот год, как прославилась ярославская икона Божией Матери, пришел он с наглостью в ту церковь, где она находилась, дал старику, семидесятилетнему священнику, рубль со словами: «Поп, пой молебен!», вытянулся, избоченился и после молебна наругался над святою иконою и в ту же минуту поражен слепотою. Протирая глаза, но не видя ничего и чувствуя ужасное колотье в груди, он, наконец, переменился, закричал: «Господи, прости меня!», возвратился в церковь, просил за себя помолиться священника, сам начал усердно молиться, приложился с верою и получил исцеление.

Когда враги святыни упорствуют в злобе, наносят прямой вред церкви, действуют разрушительно в обществе православном, тогда, по слову Иова, смерть и пагуба возвещают славу Божией премудрости (Иов. 28:22). Между тем как они обещают себе долгие дни, ангел смерти приближается к ним. В царствование Юлиана Отступника его вельможа прибыл в Антиохию, чтобы ограбить богатую соборную церковь. Осквернив престол, он велел бросать на пол священные вещи, садился на них и изрыгал невообразимые хулы на Христа; но вдруг был он поражен страшною болезнью: тотчас явились на теле черви и быстро стали внедряться в его внутренности: никакая врачебная помощь не подействовала, и враг Божий умер в лютых мучениях. «Тогда все увидели, – замечает церковный повествователь, – что болезнь эта послана была Богом в наказание за посмеяние над святынею.»

Если же, по-видимому, невредимо и без особенных бедствий оскорбители святыни доживают свой век, это ведет не к тому заключению, что Бог с них не взыщет, но к тому несомненному верованию, что должна быть жизнь будущего века. Чувство справедливости и голос совести, оскорбляемые торжеством порока, уверяют нас, что существует правосудие выше земного, что на новом небе и земле живет и восторжествует эта правда (2Пет. 3:13), что придет день (2Пет. 3:10), когда Господь сотворит суд над всеми и обличит нечестивых во всех делах, «какие произвело их нечестие» (Иуд. 1:14–15).

Что же касается оскорбляемой святыни, то «Бог поругаем не бывает» (Гал. 6:7). В икону Знамения новгородскую пущены были стрелы; она отвратилась и источила слезы; но от этих слез враги побежали. Икона Знамения курская раздвоена была на части, но обе половины чудотворно соединились. То, что люди злые измышляют к поруганию, Творец чудес обращает к прославлению.

(Составлено по «Воскр. Чтен.» и «Душепол. Чтению»)

Чудо от образа Спасителя

В сирийском городе Вироте, наполненном иудеями близ огромной их синагоги, жил один христианин. Свято чтя завещанное ему православными предками предание о поклонении святым изображениям, он поставил в квартире своей икону, представляющую во весь рост Спасителя. По истечении некоторого времени, ему понадобилось более обширное помещение, и он продал дом свой одному еврею, а сам перешел в другой; но, взяв из прежнего своего жилища все вещи, он, по особенному действию промысла Божия, забыл об иконе Спасителя, бывшей там. Еврей поселяется в купленном им жилище и, по обычной евреям невнимательности ко внутренности своих домов, не замечает забытого христианином образа.

Однажды приходит к нему единоверец его и во время ужина замечает оставленную христианином икону, обращает на нее внимание хозяина дома и с негодованием говорит ему: «Как ты, будучи иудеянином, держишь у себя этот образ?». Осыпав потом ругательством святое изображение, он с поспешностью уходит к старейшинам и доносит им о таком неслыханном у них происшествии. Старейшины, подозревая, конечно, что еврей, у которого находилось изображение Спасителя, тайно исповедует Христа, и всегда ревностные к своей вере, спешат удостовериться в донесенном им, приходят в дом еврея и, действительно, находят у него икону Спасителя.

Оскорбленные таким поступком своего единоверца, они изгоняют его из синагоги и, с одной стороны, по наследственной вражде ко Христу, с другой – желая предостеречь от подобного поступка прочих иудеев, стараются унизить в глазах их икону Спасителя и в неистовстве восклицают: «Как поступили предки наши с Иисусом Назарянином, так поступим и мы с Его изображением». И вот они начинают изрыгать бесчисленные ругательства на Божественное изображение, плюют в пречистое лицо, заушают, бьют палкою по голове святой образ Христа, прободают изображенные на иконе руки и ноги Его, пронзают потом ребра Его; и вдруг совершается великое таинство, – из пронзенного на иконе места истекает большое количество крови и воды, как это было в то время, когда один из воинов пронзил копьем ребро Богочеловека, распятого на кресте. Но как тогда, так и теперь ослепленные неистовством и неверием иудеи не познали силы Божией, и чудо, совершенное пред глазами их, не вдруг вразумило их и обратило ко Христу.

Пораженные, впрочем, таким дивным явлением и желая поверить бывшее у христиан предание о живоносной силе крови и воды, истекшей из пречистых ребер Христовых во время Его распятия, чтобы в случае противного действия в настоящее время иметь повод к порицанию христиан, они собирают в сосуд кровь и воду, истекшую от образа Спасителя и спешат узнать действие их над больными. Приносят расслабленного от рождения, мажут его собранной в сосуд кровью и водою, и больной тотчас же исцеляется; делают подобный опыт над слепыми и бесноватыми, и происходит то же спасительное действие. Слух об этом распространяется по всему городу, отовсюду стекается множество людей, одержимых всякого рода болезнями, и чудодейственная кровь и вода врачуют всех их. Пораженные такими чудесами все иудеи, жившие в этом городе, познают свое ослепление, преклоняют колени пред образом Спасителя, прославляют Иисуса Христа и обращаются к вере в Него.

(Из поучений св. Афанасия Великого)

Воздвижение честного и животворящего Креста Господня

Иудеи вслед за погребением Господа Иисуса поспешили скрыть крест, на котором Он был распят, и из учеников Христовых никто не знал о месте его сокрытия. Впоследствии иудеи закопали и место погребения Господня. А когда Иерусалим впал во власть язычников-римлян, эти язычники довершили унижение креста. Римский царь Елий Адриан велел построить на Голгофской горе капище в честь языческой богини Венеры и на священнейшем для Христиан месте совершал бесстыдные языческие жертвоприношения и праздники.

В начале четвертого века вступил на престол греко-римской империи Константин Великий. Еще не просвещенный верою христианскою, он однажды среди дня увидел на небе знамение креста, изображенное звездами, сияющее светлее солнца, с подписью на нем: «Сим побеждай». Это явление видели тогда все, с ним бывшие. К его большему вразумлению он и во сне увидел то же знамение и услышал глас свыше: «Сделай такое же знамение и носи пред полками; тогда победишь всех врагов твоих». Пробудившись после такого видения, царь в радостной надежде тотчас приказал сделать крест из дорогих металлов и камней. Идя войною на злочестивого Максентия, он дал повеление: изображение креста нести пред своими полками вместо знамен. При содействии силы крестной, Константин победил Максентия.

Исполненный благоговения к великому знамению нашего спасения, Константин Великий пожелал найти тот самый крест, на котором был распят Спаситель наш Иисус Христос. Для этого святого дела мать его Елена отправилась в Иерусалим. После многих изысканий, она, по указанию одного престарелого еврея Иуды, нашла, наконец, место распятия Господня. Когда начали копать землю, вдруг из нее вышло необыкновенное благоухание. Стали копать глубже, а патриарх Макарий с клиром усердно молился Богу и обрели три креста. При этом возникло недоумение: который из трех найденных крестов был крест Христов? Недоумение это тотчас разрешено было следующим образом. В то самое время несли мимо этого места умершую девицу для погребения. Патриарх Макарий велел несущим остановиться, и начали на умершую возлагать кресты. Когда возложен был на нее крест Христов, она Божественною его силою была оживлена и встала. Этот чудодейственный Крест, воскресивший девицу, был признан за крест Господень. Обрадованная царица с благоговением облобызала его, а за нею и вся ее свита. Но как многие, от чрезвычайной тесноты, не могли приложиться к животворящему кресту Господню, даже не могли видеть его, то просили, чтобы, по крайней мере, показали им это неоцененное сокровище. Тогда патриарх Макарий, исполняя желание народа, встал на возвышенном месте и несколько раз возвышал кверху крест Христов, показывал его народу, и народ с благоговейным трепетом взывал: «Господи, помилуй!». В память этого обретения и воздвижения патриархом Макарием креста Господня, и установлен церковью праздник, известный под именем Воздвижения честного и животворящего креста Господня.

Елицы во Христа креститеся, во Христа облекостеся

Господь наш Иисус Христос благоволил креститься от Иоанна, чтобы освятить воды и нам показать пример.

Чрез святое крещение все мы, христиане, вступили в таинственный завет с Богом. Завет значит союз, или договор. В каждом договоре бывают обязательства с той и другой стороны. Обе стороны должны свято и нерушимо хранить свои обязательства; тогда только договор, или союз, возможен и будет силен.

Свят и истинен Господь Бог наш! При самом вступлении с нами в союз, Он спешит одарить нас богатством Своей милости и облечь высокими правами. «Вот те, – восклицает св. Златоуст о сподобившихся св. крещения, – которые недавно содержимы были, как пленники, наслаждаются блаженством свободы и делаются не только свободными, но и чистыми; не только чистыми, но и праведными; не только праведными, но и сынами; не только сынами, но и наследниками; не только наследниками, но и братиями (Христа); не только братиями, но и сонаследниками; не только сонаследниками, но и членами; не только членами (Христа), но и храмом; не только храмом, но и органом Духа. Видите, – заключает великий святитель, – какие блага проистекают от крещения (Злат. в бес. к новокрещенным). Избавление от грехов, отмена осуждения или проклятия, возобновление в нас первобытной правды и непорочности, приобщение к церкви, приобретение в святых и ангелах покровителей и заступников, усыновление Богу, наследие вечной, блаженной жизни: – вот те великие милости Божии, которые получаем мы чрез св. крещение! Теперь каждый из нас, братие, войди в себя самого, в свое сердце, в свою совесть и рассмотри, с прилежанием рассмотри: верно ли хранишь данные тобою Богу обязательства? Что мы обещали Богу? Прежде всего мы троекратно отрекались от сатаны, от всех дел его, всей гордыни его, всего служения ему. Не служим ли ему опять? Чем? Неверием и маловерием, расколом и охлаждением к церкви Божией, гаданиями и суевериями, презрением или ненавистью к ближним нашим, непокорностью родителям, раздорами в семье, нечестностью в делах, ложью и клятвопреступлениями? Все это помышления злые и дела темные! Творя их, не Богу угождаем, а исконному и злейшему врагу нашему!

Потом многократно мы сочетовались Христу, изъявляли Ему веру и преданность. Любим ли Господа? Любить Его должны не словом и языком, а делом и истиною. Подражаем ли Его милосердию, кротости, терпению, незлобию и любви ко врагам и обидчикам? Веруя единому Богу, Вседержителю, ведем ли жизнь нашу с рассуждением и осторожностью, чтобы не прогневать Его, ибо Он видит не только дела, но и сокровеннейшие мысли наши.

Веруя воскресению мертвых, храним ли сосуд своего тела, чтобы он мог быть достойным храмом Св. Духа? Чая жизни будущего века, помышляем ли о страшном часе смерти, готовимся ли предстать на суд Божий, страшный и нелицеприятный?

Будем чаще вспоминать обеты, данные Господу, и поверять себя; поверяя себя, будем остерегаться от грехов, удаляться от области темной и служить Господу единому. Будем здесь со Христом, и в будущем веке с Христом будем, по неложному слову Его: «Иде же есмь Аз, ту и слуга Мой будет». (Ин. 12:26),

(Из «Воскр. Бесед»)

Участь непочитающих св. тайн

Есть в Кипре монастырь, именуемый Филоксенов. Пришедши в монастырь этот, нашли мы в нем монаха, родом из Мелита, по имени Исидора, всегда почти плачущего с воплем и стенаниями. Все убеждали его ослабить, хотя несколько, свой плач; но он на все убеждения отвечал: «Я – величайший грешник, какого не было еще от Адама и до сего дня». И когда мы говорили ему: «Поистине, авва, никто не без греха, кроме одного Бога», он отвечал: «Поверьте мне, братиe, не нашел я между людьми, ни в писании, ни вне писания такого греха, как мой. Если же думаете, что я напрасно обвиняю самого себя, выслушайте грех мой, чтобы и вы помолились о мне. Когда был я в мире, то имел жену: оба мы были последователями еретика Севера. Некогда, возвратившись в дом свой, я не нашел дома жены и узнал, что она пошла в дом соседки для принятая св. таин; а она принимала общение таин от св. кафолической церкви. Я тотчас побежал, чтоб воспрепятствовать жене моей, и, вошедши в дом, увидел, что она приобщилась св. таин. Я сильно схватил ее за горло и принудил выбросить из уст часть св. таин, которой она не успела еще проглотить. Взявши эту частицу, я бросил ее на землю, в сор, и тотчас увидел, что что-то светлое подняло оттуда бережно брошенную мною частицу св. таин. Чрез два дня я увидел эфиопа, одетого в изношенный плащ, который говорил мне: „Я и ты вместе осуждены на одно мучение‟. – „А ты кто такой?‟ – спросил я его. Явившийся эфиоп отвечал мне: „Я тот, который во время страданий Христовых ударил в ланиту Господа нашего Иисуса Христа‟.

„Вот, братие мои, – так окончил повесть свою монах, – вот причина, по которой не могу я оставить моего плача‟».

(Из «Луга Духовного»)

Куда идти?

( Наставление причастникам св. таин)

Куда пошли из-за тайной вечери апостолы? Пошли с Учителем и Господом своим в Гефсиманию, чтобы там бдеть и молиться, страдать и уповать. А куда пошел Иуда? Он пошел один к врагам Иисусовым за спиною и слугами, чтобы взять и предать им своего Учителя и Господа. От одной и той же трапезы какие два различных плода!.. Из одного и того же места какие два противоположных пути!..

Куда привел путь апостолов? Сначала в Гефсиманию и на Голгофу, а потом в сионскую горницу, потом – на небо... А путь Иудин? Он привел сначала в чертоги Каиафы, потом завел было несчастного на некоторое мгновение ко храму, но потом и скоро привел к погибельному древу, а потом – в ад!.. До того была различна участь первых причастников тела и крови Христовых!

Идет ли кто ныне путем апостолов? Идет тот, кто, причастившись тела и крови Христовых, почитает себя чрез то самое неразрывно и навсегда соединенным со Христом, а посему следует за Ним всюду, куда ни поведет Он, на Фавор или в Гефсиманию, кто, принадлежа Спасителю своему всем существом, старается уподобляться Ему во всем, – мыслить так, как мыслил Он, жить и умереть, как жил и окончил жизнь Он.

Не идет ли кто и ныне путем Иудиным? Идет тот, кто, принимая тело и кровь Господа в евхаристии, принимает их, как простой хлеб и вино, и не почитает себя чрез то ничем обязанным своему Спасителю, кто в храме показует еще некое уважение к святыне, и когда говорят о грехах и измене закону, готов, подобно Иуде, спросить: не я ли Господи? а за храмом явно поклоняется миру и его кумирам, продает бесстыдно веру и закон, стыд и совесть.

Вот и ныне путь апостолов и путь Иудин!

Пред вами оба пути; и один какой-либо непременно избрать должно. Иже несть со Мною, на Мя есть, сказал сам Господь. Итак, с кем вы не здесь и теперь в храме, а там, где встретит вас искушение, где, может быть, надобно будет или приять честь и богатство неправедные или идти на крест за правду?.. Но вы уже избрали, что должно; каждый из вас сказал: «Я не дам Тебе лобзания Иудина!» Смотрите, не давайте же этого адского лобзания; иначе оно будет жечь уста и сердце ваше пламенем адским. Каждый из вас обещал исповедать Господа, подобно благоразумному разбойнику: смотрите, исповедайте же! в случаях к этому не будет недостатка; ибо мир и теперь тот же, что был прежде. Благоразумный разбойник, если бы ему досталось сойти с креста живым, без сомнения, посвятил бы всю остальную жизнь Господу и соделался бы ревностнейшим из учеников Его. Посвятим и мы все остальное время жизни нашей Господу, дабы в час смерти услышать: « Днесь со Мною будеши в раи

(Из «Воскресного Чтения»)

Чудо, происшедшее с детьми в Анамее, произнесшими во время игры слова св. возношения

Бывший начальник африканской провинции Георгий, человек христолюбивый, чтивший иноков и нищелюбец, сорадовавшийся всему доброму и богоугодному, рассказал нам: «На моей родине – он был родом из Анамеи, второй сирийской провинции, из города Торакса – есть местечко лежащее в сорока милях от города, называемое Гонаг. В окрестностях селения, на расстоянии одной мили дети пасли скот. Однажды дети, как это, обыкновенно, бывает в их возрасте, вздумали поиграть. Разыгравшись, они вдруг решили: „Давайте устроим собрание и отслужим обедню‟. Все тотчас согласились, поставили одного в чине священника, двух других произвели во диаконы. Нашли один гладкий камень и начали игру: на камне, как на жертвеннике, положили хлеб и в глиняном кувшине вино; священник стал пред жертвенником, а диаконы по сторонам. Священник произносил молитвы св. возношения, а диаконы махали поясами, будто рипидами. Во священники был избран такой, который хорошо знал слова молитвы, так как в церкви вошел в употребление обычай, чтобы дети вовремя литургии стояли пред святилищем и первые после духовенства причащались св. таин. В иных местах священники имеют обычай громко произносить молитвы св. возношения, почему, часто слыша, дети могли знать их наизусть.

Когда все было устроено по церковному чину, прежде чем приступили дети к раздроблению хлеба, вдруг огонь ниспал с неба, попалил все предложенное и совершенно попалил самый камень, так что не осталось никакого следа ни от камня, ни от того, что приносилось на нем. При виде неожиданного явления, дети в страхе замертво попадали на землю и не могли ни встать, ни закричать. Так как они не вернулись в обычное время домой, то родители отправились из селения узнать о причине их необычного отсутствия. После розысков они нашли их распростертыми на земле. Дети не узнавали своих родителей и ничего не отвечали на расспросы. Увидав их без чувств, родители отнесли их домой. Все были в крайнем изумлении, видя детей в таком состоянии. Да и узнать что-либо нельзя было, вследствие бессознательного состояния детей. В течение дня их принимались несколько раз спрашивать, но не добились никакого ответа. Весь день и ночь прошли в полной неизвестности относительно случившегося. Только на другой день дети понемногу стали приходить в сознание и рассказали, что они делали, и что случилось. Тогда родители взяли детей и пошли на место происшествия, где совершилось изумительное чудо. Там заметны еще были следы ниспавшего огня».

(Из «Луга Духовного»)

Страшные последствия суеверия

Полтавского уезда, в селе Диканьке давным-давно жил богатый казак Ткаля. Он нажил свое богатство продажею водки. Да, кроме того, как ходили слухи в селе, перепустил чрез свои руки много ворованных вещей. Но как бы то ни было, а богатство доставило Ткале почет в сельском обществе. Не доставило оно ему только счастья.

Семейство его было самое небольшое: жена да единственный сын. Ткалиха, торгуя водкою, и сама пристрастилась к ней и ежедневно ходила сама не своя – вечно навеселе. Сын Ткали Ефим был парубок молодцеватый, бравый и составлял гордость и надежду отца. Ткаля, видя заметное расстройство своего хозяйства вследствие нетрезвой жизни жены, утешался мыслию, что вот, дескать, сын женится, будет свежая хозяйка в доме и все пойдет опять прекрасно. Но не сбылись эти мечты и надежды старого Ткали.

Ефим Ткаленко был завзятый охотник. Отец не противодействовал его страсти и даже купил для сына у егерей соседнего помещика-князя отличное английское ружье. Но стрельба Ефима была вообще неудачна; целехонький день проходит, бывало, по лесам и хорошо, если принесет пару скворцов или какую-нибудь горлинку. А между тем, леса диканьские кишели дичью и славились обилием ее до того, что сюда наезжали издалека знаменитые охотники, чтобы потешиться охотою даже на красного зверя. И товарищи Ткаленка по охоте с своими дрянными ручницами охотились всегда счастливо, так что бедному Ефиму было и завидно и досадно.

Вот и начал он советоваться с опытными охотниками, как бы научиться ловчей стрелять. Но помочь ему никто не мог, и его прекрасное английское ружье по-прежнему давало беспрерывные промахи. Но вот узнал он как-то, что на княжеской пасеке есть старый престарый дед, который заговаривает ружья, чтобы они никогда не давали промаха. Собрался он к деду с ружьем своим; не забыл захватить с собою и гостинец для знахаря: добрый штоф горелки, кусок сала и две паляницы. Ранним утром лесами да ярами пробрался он на княжескую пасеку и застал деда-пасечника совершенно свободным, так как в такую рань пчелы еще не думали роиться. Поздоровавшись с знахарем, Ткаленко поднес ему гостинец свой и без околичностей изложил свою надобность и просьбу помочь его горю.

– Это можно! – сказал дед, – только то дело трудное и не всяк решится на это. Для этого нужно иметь очень много смелости.

– Э! смелости-то у меня достанет на все, – возразил Ефим, – хоть с самим диаволом придется торговаться, так я не струшу.

– Не про диавола тут, сынку, речь, цур ему! Тут такое дело, что придется идти до Бога.

– Что же? Я на все готов. Если нужно какому святому молебен отправить хоть и с акафистом, так я не пожалею ничего. У моего батька, сам знаешь, есть чем заплатить священнику.

– Нет, сынку! Никаких молебнов тут не нужно. Тут надобно сделать одно трудное дело.

– Какое же? Говори, пожалуйста, скорее!

Но знахарь не спешил: с видимым удовольствием приложившись раза два к штофику и убравши полпаляницы и четвертинку сала, он аккуратно обтерся рукавом своей грязной и толстой рубахи. Поблагодаривши молодого охотника за угощение, он, наконец, открыл ему тайну сделать ружье метким и бьющим верно, без промаха.

Средство это было, однако же, так ужасно, что у Ефима кровь похолодела в жилах, и волосы поднялись дыбом.

Машинально встал он с травы, на которой сидел, поблагодарил деда-знахаря, простился с ним и нерешительным шагом, тихо и медленно пошел прямо домой. Несколько дней ходил он скучный и угрюмый; на расспросы домашних отвечал, что ему нездоровится, и, наконец, для развлечения отправился на охоту. Но охота была и на этот раз неудачна, как всегда. Он воротился домой еще угрюмее, но в глазах его проявилась энергия и решимость. Действительно, он решился прибегнуть к такому средству, которое открыл ему дед-знахарь.

Наступил Петров пост, и вдруг Ефим объявил родным, что он хочет говеть. И отец и мать были удивлены этим его желанием, потому что до сих пор он говел, бывало, только по Великим постам, но, разумеется, и не думали его отговаривать. Побывал он в церкви раза два-три и уже идет к исповеди, а на завтра и к причастию.

Идучи к причащению, Ефим приоделся в самый лучший свой синий жупан и, несмотря на жаркое время, надел новехонькую шапку из решетиловских смушков. Выходя из дома, он спросил у матери самую лучшую хусточку (карманный платок), и она дала ему тонкую льняную хустку, расшитую шелком и заполочью. Ефим спрятал ее аккуратно в карман и, попросивши прощения, как водится, у всех домашних, отправился в церковь.

В толпе богомольцев, стекающихся в Петровки к диканьскому образу святителя Николая, выслушал Ефим всю обедню и, наконец, подошел к причащению. С видимым трепетом он принял святые тайны и немедленно вынул свой платок, как бы с намерением отереть уста. Но это была хитрость, заранее обдуманная: по наставлению знахаря, в платок он выпустил преподанную ему частицу св. даров и тотчас положил платок в шапку. Не дослушавши, как следует, остального богослужения в церкви, он пробрался сквозь толпу на погост и здесь, бережно уложивши за пазуху на грудь платок с святыми тайнами, скорыми шагами пошел домой, ни с кем не разговаривая и ни на минуту не останавливаясь. Так сказал ему знахарь.

Пришедши домой, Ефим не вошел в комнату, а зашел прямо в свою коморку и, захвативши там ружье, заранее приготовленное и заряженное, садами и огородами отправился за околицу села. Там есть так называемая левадка, т.е. окопанный мелкий лес, состоящий почти исключительно из ореховых кустов. Здесь-то и расположился Ткаленко совершить ужасный умысл свой, присоветованный невежественным знахарем-дедом.

Бережно завязавши платок с св. дарами, он повесил его на одну ветку и, отсчитавши ровно сто шагов, прицелился в него из своего ружья. Раздался выстрел. Еще не пронесло порохового дыма, а Ткаленко быстрыми шагами побежал к своей ужасной цели. Вдруг он страшно вскрикнул и остановился как окаменелый; ему ясно представилось, что на ветке, где был платок, висел распятый Христос, и из тела его, избитого дробью выстрела, текла ручьями кровь... В исступлении он бросился сначала домой, рассказать происшедшее с ним, никто не мог понять его сбивчивого и отрывистого рассказа. Побежал он потом к старику-священнику, но вместо рассказа издавал перед ним только дикий крик, с ужасом глядя в ту сторону, где он произвел свой ужасный выстрел. Кое-как дознался священник от отца и матери Ефима о том, что он рассказывал и, найдя в лесу платок с дарами, отнес его с подобающим благоговением в церковь. Ефим с тех пор сошел с ума и никогда не приходил в себя. Отец, видя все надежды разбитыми, с горя начал пить еще получше жены своей, и скоро все это богатое семейство обнищало, перевелось ни на что. Так Господь наказывает изуверство!

(Из «Воскресного Чтения»)

Печаль, яже по Бозе, и печаль мира сего

Хорошая вещь удобрение, но только тогда, когда оно лежит на месте. Когда оно лежит там, где должно, то приносит плод, а если не там, где следует, то заражает воздух и наносит вред нашему здоровью. Такое же свойство имеет и печаль. Вот я вижу одного печального и спрашиваю, о чем он грустит и плачет? «Я потерял имение, меня обошли наградой, мне не оказали чести, которую заслужил я своими трудами и талантами». О, это печаль мира сего! Здесь удобрение не на месте, тут не бывать добру, эта печаль смерть соделывает. Вот вижу другого человека: он также печален, он вздыхает и плачет. Но о чем? Подхожу и слышу, – он шепчет: Господи, помилуй мя, исцели душу мою, яко согреших Тебе (Пс. 40:5). Итак, он печалится о грехах своих. Тут удобрение на своем месте, здесь будет плод. Не красиво поле, покрытое удобрением; оно было лучше, когда на нем росли дикие цветы и зеленеющие, хотя и бесполезные, травы. Но посмотрите на эту ниву в день жатвы: как веселит она взор хозяина-земледельца и прохожего путника! Так непривлекателен взор кающегося, мир смотрит на него с сожалением, насмешкою, а частью с отвращением. Но придет время, и печаль, яже по Бозе, обратится в радость, а мир восплачется и возрыдает, но уже никогда не возрадуется.

(Из «Дух. Бесед»)

Покаяние грешницы

В первой половине второго века, в царствование Траяна, в городе Илиополе жила одна жена, прекрасная лицом, но обесславленная своим поведением. Красотою своею она многих соблазняла, собрала бесчисленные богатства, имела большое знакомство и жила весьма роскошно. По дивному устроению Божию проходивши Илиополем, инок Герман попросил себе ночлега в доме этой жены и с дозволения одного из ее слуг занял небольшую комнату, которую от ее комнаты отделяла только деревянная стена. Отдохнув несколько времени, старец восстал на молитву и начал петь обычное правило иноческое; по окончании его, сел и, вынув книжку, которую носил всегда с собою, стал читать вслух о страшном суде Господнем, о вечной радостной жизни, которая будет наградою праведникам, о вечных муках, ожидающих грешников, и чтение свое часто прерывал вздохами, слезами и молитвою. Спавшая в соседней комнате жена проснулась, и не зная кто так близко подле ее комнаты находится, долго со вниманием слушала чтение старца. Слова его о страшном суде, о вечных муках глубоко тронули ее душу: совесть пробудилась в ней, страх Божий просветил ее сердце, она познала свои заблуждения. На рассвете следующего дня она призвала к себе инока и, стараясь скрыть свое беспокойство, спросила: «Скажи мне, добрый старец, кто ты? Для чего здесь ночевал и что читал в прошедшую ночь? Ты меня удивил и напугал до крайности... Неужели правда, что грешники осуждены на огонь вечный? И если так, скажи мне, кто может спастись?» Мудрый пустынножитель с кротостью и смирением, словом, исполненным силы и помазания, раскрыл пред нею гибельные плоды богатств, зле приобретаемых и расточаемых, и, наконец, довел ее до того, что она пала к его ногам и слезно просила, чтобы научил ее, как угодить Богу. После поста и молитвы и особенно после утешительного видения, в котором показано ей было состояние святых в будущей загробной жизни, она все свое богатство, чрез благочестивого епископа, раздала нищим, просветилась крещением и старалась загладить грехи своей жизни строгими подвигами благочестия. Господь впоследствии прославил ее даром чудес: она воскрешала мертвых, молния, по ее слову, карала мучителей, налагавших руки на христиан, крестным знамением умерщвляла ядовитых змиев и, наконец, скончалась страдальчески, как смиренная агница Христова, в царствование Антонина. Ей отсекли голову мечом.

Эта дивная жена, святая преподобномученица Евдокия, память которой празднует церковь первого дня месяца марта. Чада церкви! Благословим ее память и научимся от нее раскаянию в грехах своих.

(Из «Воскр. Бесед»)

Чудодейственная сила покаяния

В Едесе, во время преп. Феодосия Столпника один богатый и благочестивый муж, желал совершеннее служить Богу, оставил все имение свое, жену и троих детей и, удалившись в монастырь, принял монашество в обители св. Саввы. Жена его долго плакала по нем; потом, наставленная видением во сне, сама начала помышлять о спасении души своей и с одним больным младенцем своим (два старшие сына ее умерли) пошла за наставлением к преп. Феодосию.

Но едва прошла она половину пути, младенец умер на руках ее. Лишившись, таким образом, последнего утешения, несчастная мать предалась такой неутешной горести, что готова была у всякого встречающегося ей просить жизни своему единственному сыну. Первая, встретившаяся ей, была блудница. Мать, нисколько не размышляя о своем поступке, тотчас кладет ей на руки мертвое дитя свое и со слезами просит, чтобы она помолилась о возвращении жизни умершему. Что же делает грешница? Сначала, чувствуя все свое недостоинство и сознаваясь в грехах своих, она уклоняется от прошения плачущей матери, а потом, убежденная просьбами обращается к востоку и, обливаясь слезами, произносит следующую молитву: «Господи! Хотя я по грехам своим недостойна и того, чтобы взирать на высоту небесную; но, по примеру древней блудницы, плакавшей у ног Твоих, дерзаю и я умолять Твое человеколюбие. Не смею просить Тебя о прощении бесчисленных грехов моих; молю об этом непорочном младенце; даруй жизнь ему, Господи, даруй не для меня, а для этой благочестивой рабы Твоей. Если я, жестокая и немилостивая, не могу не сострадать ее скорби, то не тем ли более Ты по естеству человеколюбивый и милостивый будешь милосердым к Твоему созданию!» Такая молитва, исходящая от сокрушенного покаянием сердца грешницы, произвела такое же действие, что и молитва праведного. «Я, – говорит преп. Феодосий, – видел в это время со столпа моего великий свет, сошедший с неба и осиявший грешницу, умершего младенца и мать его». Дитя воскресло. Обе женщины, пораженные столь необыкновенными событиями, оставили мир, заключились в монастыре и соделались снятыми угодницами Божиими, а воскресший сын, достигши совершенного возраста, показал такие добродетели, что удостоился избрания в сап епископа и был патриархом иерусалимским.

(Из «Воскр. Чтения»)

Покаяние всегда спасительно

Одна женщина, бежавшая из монастыря, несколько лет провела в развратной жизни. Наконец, увидя всю опасность греховного состояния, пошла опять в свой монастырь, чтобы там покаяться, но у самых ворот обители упала и умерла: какая участь души ее, только что вступившей на путь покаяния? Одному епископу открыто было следующее видение: ангелы держали душу умершей, а демоны состязались с ними, утверждая, что эта душа, не успевшая покаяться, принадлежит им. Но ангелы отвечали, что Бог уже видел сердце грешницы, преклонившееся к покаянию, и что если она не продолжила покаяния, то это потому, что не в ее власти было жить долее. Услышав это, духи злобы с срамом бежали,

(Из «Воскр. Чтения»)

Плач о грехах отверзает двери рая

Сокрушение сердца и плач о грехах чудеса творят. Выслушайте следующее повествование о видении преподобного отца нашего Нифонта, и вы убедитесь в этой истине.

Однажды преп. Нифонт увидел двух ангелов, которые несли душу человека на небо, не допуская истязать ее на воздушных мытарствах. Бесы, воздушные мытари, начали вопиять: «Зачем вы эту душу не отдаете нам? Ведь она наша». Ангелы сказали: «А чем вы докажете, что она ваша?» – «Да она, – отвечали бесы, – до смерти только одно зла делала, и нет греха, которого бы она не сотворила; она была порабощена страстями и без покаяния разлучилась с телом. А кто умер рабом греху, тот наш». Один из ангелов ответствовал им: «Так как вы всегда лжете, то вам не верим; пусть будет призван ангел-хранитель этой души; ему и дадим веру; ибо он лжи не скажет». Ангел-хранитель явился, и ангелы спросили его: «Что, душа эта покаялась или во грехах оставила тело?» «Подлинно, человек этот грешник был, – отвечал ангел, – но когда стал болеть, тогда со слезами исповедывал Богу грехи свои и с воздетыми на небо руками усердно просил Бога о помиловании». Тогда ангелы удержали у себя душу, и бесы были посрамлены. Но они не успокоились и снова возопили: «Уж если этот человек мог быть помилован, то, значит, спасется и весь мир, и всуе мы трудимся!» – «Да, – отвечали ангелы, – все грешники, исповедающие грехи свои смиренно и со слезами, от Бога получат прощение, а которые умирают без покаяния, тем Бог судья». И с этими словами отошли, сказано, ко вратам небесным, и спасена была душа та.

Так то, братие, спасительны сокрушение сердца и слезы о грехах.

(Из «Душеполезного Чтения»)

Житие преподобной Пелагии

Не честна была жизнь Пелагии до принятия веры христианской. В молодости своей, при поразительной красоте телесной, она была в Антиохии всем известною блудницею, нажила огромное состояние, имела открытый для всех богатый дом, множество прислуги, одевалась роскошно, давала обеды и ужины, являлась с пышностью на всех церемониях и зрелищах города, окруженная толпою почитателей и все время жила для одних чувственных удовольствий. У язычников подобные женщины, при их многочисленных знакомствах и связях, имели значительный вес и влияние на частные и даже общественные дела и пользовались поэтому почетом и уважением. И из этой чувственной женщины Господь творит высокую подвижницу благочестия. Архиепископ антиохийский, по обычаю, созывает в Антиохию подведомых себе епископов окрестных городив для совещания по некоторым церковным вопросам. Между другими епископами прибыл в Антиохию и епископ города Илиополя Нон, известный не только святостью жизни, но и своим учительным словом обративший в христианство жителей города, исстари славившегося слепою и безумною преданностью язычеству. Заседание епископов открыто было в храме мученика Иулиана, находившемся в центре города, по желанию архиепископа, словом епископа илиопольского. Для беспрепятственности слушанию входящими и выходящими, двери храма были отворены. Во время проповеди Нона с шумом проходит мимо дверей церковных Пелагия, окруженная многочисленною свитою молодых людей обоего пола, разодетая и благоухающая. Епископы со смущением и стыдом преклонили головы. Нон, которому особенно видна была шествующая, прервал слово и смотрел вслед Пелагии, доколе она не скрылась из виду. После этого он обращается к собранию со следующими словами: «Не знаю, какое впечатление произвела на вас, а на меня эта женщина произвела поразительное впечатление. Чтобы быть приятной другим, эта женщина должна была много часов провести ныне в умыванье, притиранье, одеванье к лицу и вообще в украшении себя. И она это с любовью и терпением делала. Прилагаем ли мы хотя часть такой заботы к душе своей, которую желаем представить Христу, как невесту, Ему угодную?» Залился старец слезами, ушел из храма и остаток дня и всю ночь в молитве и за себя и за Пелагию. Пред утренею, забывшись несколько, видит он во сне, что возле и кругом его летает черная и безобразная какая-то голубица, которую он схватил и бросил в воду, стоявшую в притворе церковном, откуда она вылетела белою и чистою, взвилась под небеса и скрылась из глаз.

На другой день, после литургии Нон снова проповедует в храме Иулиана, в присутствии епископов, о страшном суде и воздаянии праведным и грешным. Ко времени проповеди вошла в храм и Пелагия, дотоле никогда не бывавшая в храме христианском. Живое слово епископа так подействовало на грешницу, что она вся в слезах тотчас же приказала слугам своим узнать квартиру говорившего епископа и тут же в храме письмом просит его немедленно принять ее для духовной беседы. Осторожный епископ приказывает ей явиться в храм на следующий день пред собором епископов, перед которыми исповедует, оглашает и крестит Пелагию. Проведши первые дни в доме восприемницы своей, отпустив с приличною наградою на свободу рабов своих, передав Нону все свое имущество для употребления по его воле и назначению, в осьмой день Пелагия, одевшись в власяницу, тихонько уходит из дому своей восприемницы и остаток жизни своей, под именем евнуха Пелагия, проводит в затворе на горе Елеонской, в слезах покаяния и трудах усиленного подвижничества.

Диакон епископа Нона Иаков, спустя много лет после крещения Пелагии, стал проситься у епископа в Иерусалим для поклонения святым местам. Отпуская его, епископ приказал ему отыскать там инока Пелагия, как достойного раба Божия. Иаков, по указанию, скоро нашел пещеру без двери, с малым оконцем, через которое и беседовал с подвижником. Удивил его Пелагий вопросом, не Иаков ли он диакон илиопольского епископа Нона, и на утвердительный ответ просит он молитв за себя святого старца, равно как и самого Иакова. Недоумение Иакова разъяснилось чрез несколько времени. Посетив после этого другие обители иноческие, Иаков еще раз пожелал видеть Пелагия. Три дня стучится он в окно Пелагия, но ответа не получает. Решился он сам открыть окно и видит подвижника умершим. По слову Иакова, и из Иерусалима и из-за Иордана собралось множество иноков и народа в пещере. Патриарх сам пришел похоронить прах подвижника, пользовавшегося большим уважением по всей окрестности. Но когда для обычного умащения тела благовонными мастями обнажен был усопший, увидали все, что это была женщина, и с благодарением Господу, дивному во святых Своих, похоронили преподобную Пелагию в той же самой пещере, в которой она подвизалась.

(Из «Воскр. Бесед»)

Замечательное исцеление от таинства елеосвящения

Весьма многие имеют неверные понятия о таинстве елеосвящения. Спросите кого угодно из простолюдинов или людей высшего класса, и многие, очень многие из них назовут елеосвящение напутствием к смерти, священнодействием, приготовляющим к переходу из этой жизни в жизнь будущую, а иные даже прибавят, что елеосвящение еще ускоряет час смертный, что человек, быть может, и пожил бы, да его пособоровали, оттого он и помер. Такие превратные понятия многие имеют о таинстве елеосвящения! А между тем, оно, если и есть напутствие, то не к смерти, а к жизни. Оно, если и окапывает действие на тело человека, то спасительное, исцеляющее, изменяя болезненное состояние тела на здоровье. В этом, прежде всего, удостоверяет нас откровенное слово Божие: болит ли кто в вас, да призовет пресвитеры церковныя, и да молитву сотворят над ним, помазавше его елеем во имя Господне. И молитва веры спасет болящаго, и воздвигнет его Господь (Иак. 5:14–15), потом многие примеры. Сколько было опытов исцелений от таинства елеосвящения, опытов самых изумительных, самых необычайных. Бывали случаи, что истощались все знания человеческие, испробовывались все средства врачебные и никакое средство не помогало, а когда было совершено над больным таинство елеосвящения, болезнь прекращалась, и человек выздоравливал.

В конце июля и в августе 1860 года в г. Коврове была холера. 13 августа, часу в 11 утра, присылает ко мне мой прихожанин, дворянин П. Р., прося поскорее пожаловать в его дом. Являюсь тотчас к г. Р. и застаю его самого и родственников его, с ним живущих, в слезах. Спрашиваю о причине слез и узнаю, что г-жа Р. (жена дворянина П. Р.) ночью опасно заболела припадками холеры и теперь находится в безнадежном состоянии. Это сказал им доктор, который только что пред моим приходом был у больной и, осмотрев ее, тотчас же спросил, приобщена ли она? И когда получил в ответ, что не более 5-ти дней, как больная исповедалась и приобщилась св. таин, сообщил всем им ужасную весть, что больная не подает никакой надежды к выздоровлению, и что ее надобно приготовлять к смерти. «Поэтому, – говорили мне муж и родные больной, – мы и попросили вас, батюшка, сюда подписать духовное завещание, которое, по воле больной, теперь приготовляется». Меня глубоко поразила такая ужасная новость. Еще так недавно я видел в церкви г-жу Р. на молитве, при исповеди, при приобщении св. таин; еще вчера, как сказывали мне ее домашние, она ходила, гуляла и не чувствовала никакой болезни; прошла одна ночь, и она уже на краю могилы, прошла одна ночь, и об ней говорят, что для нее нет никакой надежды к выздоровлению. «Неужели, – подумал я, – это правда?» Вхожу в комнату больной и вижу, – все припадки холерные с нею постоянно возобновляются, руки у ней холодные, лицо также, лоб покрыт крупными каплями холодного пота, около глаз и рта посинелость, взор тусклый, голос сиплый, едва слышимый. Хорошо зная г-жу Р., зная, что ей уж около 60 лет, что и прежде состояние ее здоровья было самое слабое, самое непостоянное, я перестал сомневаться в словах доктора и подумал: «Правда, г-жа Р. не жилица уже на этом свете». Впрочем, не теряя совершенно надежды на ее выздоровление, я вздумал испытать врачество св. нашей веры – совершить над больною таинство елеосвящения. Об этом я первоначально сказал мужу и родным больной. Они согласились. Потом надобно было согласить самую больную, но к ней не было никакой возможности приступить с разговором, потому что болезнь ее час от часу более и более ожесточалась, холерные припадки минуты не давали ей покоя и отдыха. Поэтому муж и родные просили меня подождать, и я согласился несколько повременить елеосвящением в надежде, что, быть может, немного утихнут страдания больной. В ожидании время прошло до другого дня. Но и на другой день страдания больной не уменьшались, а еще более увеличивались; она находилась в самой крайней степени слабости и изнеможения и едва могла говорить; мне даже показалось, что минуты ее были сочтены. Поэтому я решился не откладывать уже более предложения больной о елеосвящении.

Больная, впрочем, и сама подала мне повод сделать ей такое предложение: она изъявила желание помолиться о своем исцелении и начала меня просить поднять из церкви св. иконы и отслужить в ее доме молебен водосвятный.

– Но не лучше ли вам, – сказал я больной, – сначала пособороваться? Вот уже другой день вы мучитесь, и болезнь ваша не облегчается. А что может быть лучше в болезни, как прибегнуть к соборованию? Соборование есть таинство св. нашей церкви, назначенное прямо для исцеления болящих. Соборование св. нашею верою предписано непременно совершать при болезни; вспомните слова св. апостола Иакова: болит ли кто в вас, да призовет пресвитеры церковныя, и да молитву сотворят над ним, помазавше его елеем во имя Господне. Только вы примите это таинство без предубеждений, без суеверного страха, не думая, что оно есть напутствие к смерти, а помышляя и душевно молясь о спасительной, исцеляющей его силе, и оно будет для вас благотворно, потому что сказано: и молитва веры спасет болящаго, и воздвигнет его Господь.

– Что же, батюшка, – сказала больная, – я рада и пособороваться. Поговорите мужу, чтобы он приказал приготовить все, что нужно для соборования.

Когда все нужное для елеосвящения было изготовлено, я приступил к совершению самого таинства. Елеосвящение совершено было при умиленной молитве самой болящей, при глубоком благоговении всех предстоящих. И муж и родные больной от начала до конца священнодействия стояли коленопреклоненные, в слезах; и, замечательно, еще не было окончено таинство, как с больною произошла перемена: зловещая посинелость с лица ее исчезла, больная, прежде не имевшая минуты покоя от страданий, несколько успокоилась, глаза ее стали смыкаться ко сну. Судя по последующему ходу болезни, надобно полагать, что это был момент перелома ее болезни (кризис), потому что на другой же день после елеосвящения доктор нашел больную совершенно в другом положении: в положении, обещающем выздоровление, и начал уже говорить всем, что больная не умрет, а встанет. И больная, действительно, восстала от одра исцеленной от своей болезни. На другой день после елеосвящения холера у ней перешла в горячку, горячка продолжалась с неделю, потом и горячка прошла; больная день ото дня начала понемногу оправляться и теперь совершенно свободна от болезни и ее последствий.

Такое исцеление г-жи Р., совершившееся при самой крайней степени слабости и изнеможения, начавшееся при совершении над ней таинства елеосвящения достойно и праведно отнести к чудодейственной силе елеосвящения.

(Из «Странника»)

Крестное знамение и молитва – могущественные средства против козней диавола

Молитвы да крестного знамения диавол боится, как огня. Так, раз явился он и св. Симеону Столпнику, который спасался на столпе, и явился ему в виде светлого ангела, да еще с огненными конями и огненной колесницей, и, искушая его, завел такую речь: «Вот, Симеон, ты угоден Богу так, как Илия пророк, потому я послан сюда на землю, чтобы восхитить тебя, как Илию, на этой колеснице на небо!..» Святой поверил, было, да как только перекрестился и сказал: «Господи, благослови перейти со столпа на колесницу», так вдруг не стало ни ангела, ни коней, ни колесницы, – все исчезло!

(Четьи-Минеи под 1 сент.)

Сила церковных заклинательных молитв

Более 30 лет находясь в сане священническом и обращаясь в кругу с людьми разного состояния, я не раз слыхал от некоторых, будто бы злые духи не существуют, и что так называемые бесноватые суть или больные естественными недугами или притворяются, чтобы избежать трудов, либо заискать сострадание к себе в людях богатых, но суеверных.

Не буду входить в какие-нибудь соображения о бытии духов: для православного христианина эта истина выше всякого сомнения. Укажу только на виденные мною примеры таких недугов, которых невозможно изъяснить ни естественными причинами, ни притворством: они были действительно жестоки, а уступали единственно силе заклинательных молитв, положенных церковью на изгнание злых духов.

1856 года, 12 августа, был я с моею женою, по хозяйственной надобности, в губернском городе Орле. Без нас дети, которых у меня восьмеро, особенно малолетние, гуляли, резвились, шутили. Более всех их отличался десятилетний сын мой Орест. Над ним домашние и соседи много смеялись и дивились разным его выдумкам. Чрез два дня, к вечеру мы возвратились домой и всех детей, слава Богу, нашли здоровыми. В сумерки работник, по сельскому быту, отправился на ночь в поле с лошадьми, а я пошел в огород свой с двумя детьми, Орестом и другим, девятилетним сыном Аркадием, чтоб там караулить овощи от бродящей ночью скотины. Не знаю, сыновья мои, ложась со мною спать, молились ли Богу или нет, только скоро заснули, а я долго не спал. Около полуночи вдруг Орест мой поспешно вскочил, начал бегать около одонков и будто что-то ловил. Видя это, я сказал ему: «Орест, зачем ты встал и что делаешь?» А он мне на это: «Разбуди, пожалуйста, Аркашу; вот мы эту кошку поймаем да и убьем; она с одонка бросилась мне на грудь, разбудила и больно зашибла».

Говоря так, он, между тем, не переставал что-то ловить. Разбудил я Аркашу, приказал ему пособить Оресту поймать что он ловит. Аркадий, проснувшись, подумал, что брат его ловит какую-нибудь птицу, побежал к нему и спросил: «Где она?» – «Вот, вот, лови ее». – «Да тут ничего нет». – «Ты сам как слепой кот; видишь, кошка бегает». Так все это представилось Оресту.

Не допуская детей до ссоры, я приказал им опять лечь на постель. Аркадий скоро заснул, а Орест охал да кряхтел. С рассветом он пошел домой, но от боли в груди едва-едва дошел до двери. Кроме того, у него под коленями начало сводить жилы; заболела спина, появилась нестерпимая боль в голове, а скоро затем открылись и страшные корчи, дыхание у него сделалось тяжелое, глаза налились кровью. Он не мог ни пить, ни есть и из красивого и стройного ребенка сделался уродом.

Чрез неделю повезли мы его в г. Орел к известному там доктору Дашкевичу. Я рассказал ему о времени и причинах болезни моего сына. Доктор удивлялся моим рассказам и велел мне везти его в больницу, куда и сам скоро прибыл. Здесь приказал он служителю снести больного в залу больницы; фельдшерам велел его раздеть, растянуть у больного ноги и выправлять туловище. Больной кричал из всей силы. После осмотра врач, обратившись ко мне, с насмешкой сказал: «Что вы привезли урода, испытывать что ли мое знание? Я вижу, он родился уродом, и его лечить нельзя». – «Помилуйте, доктор, – заметили ему я и моя жена, – испытывать вас мы не имеем надобности, потому что считаем за лучшего доктора, оттого-то и обратились к вам с покорнейшею просьбою помочь нам в нашем горе. Он не таким родился, а таким сделался только за одну неделю назад». Тогда врач сказал: «Ну, это нашей науки не касается, а везите его к русским бабкам да про запас купите трескового жиру, мажьте им его и давайте по столовой ложке пить утром и на ночь, да сделайте ванну из сенной трухи, чтоб он распарился и вспотел; белье переменяйте. Вот что я, с своей стороны, могу вам посоветовать!». Сказал это он и ушел.

Купив трескового жиру, мы привезли больного домой и сделали все, что доктор предписал, но больному сделалось хуже: дыхание у него стало порывисто; появился бред; ребенок стал близок к смерти, чего и сам он желал от нестерпимой боли. Все мы скорбели о нем, а особенно мать. Она пошла к соседям и сказала им, что доктор отказался лечить, а велел свезти больного к какой-либо русской бабке, не знает ли кто такой? Тут старушка-соседка, вдова духовного звания, выслушав рассказ жены моей про болезнь сына, сказала ей: «Час дурной, матушка, с ним случился; ему сделалось с глаз, родимому. Не возите же, матушка, к бабкам, а отслужите молебен Божией Матери Троеручице, да на волю Божию и отдайте его».

Жена рассказала мне про совет соседки-старушки; это было вечером. С рассветом я и все дети взяли на руки больного, понесли в церковь и положили его пред св. иконою. Отслужил я молебен с акафистом Божией Матери и с водосвятием, окропил его св. водою и прочитал над ним евангелия, именно, от Иоанна зач. 1-е, от Марка 71-е, от Луки 51-е и 57-е, потом дал ему св. воды проглотить. После этого он, хотя с поддержкою и трудом, мог уже из церкви дойти до дому, где и положили его на постель, и он скоро заснул.

Во время сна больной то охал, то вздыхал, то потягивался и зевал и целые сутки спал почти без просыпу. С рассветом на другой день, прямо с постели он быстро подбежал к матери и с радостью сказал: «Маменька! Полно плакать о мне, я теперь уже совсем здоров». И действительно, с этих пор он выздоровел и теперь учится в орловском уездном училище.

Другой случай: 1858 года, 23 июня, под 24 число в селе прихода моего крестьянская жена, лет 40, по имени Вера, нрава угрюмого и сварливого, крепко и горячо бранилась с соседними детьми за какую-то ничтожную, причиненную ей обиду. Я это слышал, так как она жила подле моего дома, но не хотел остановить ее, отложив до завтра сделать ей выговор. В ту же ночь, очень поздно муж ее Василий пришел ко мне под окно и стучится. Я спросил: «Кто там?» – «Я, батюшка, – отвечал он, – пожалуйте к больной». – «Кто ж у тебя болен?» – «Да жена умирает», – был ответ. – Я вчера не был дома, а на барщине; пришел домой поздно, и вот с нею сделалось что-то очень дурно». Я взял церковные ключи и хотел идти с ним за дароносицей в церковь, но он сказал мне, что св. даров брать не нужно, а чтоб взял я ту книгу, по которой читал над своим сыном Орестом во время его болезни. Потом прибавил: «Жена моя так взбесилась, что страшно к ней и приступиться».

Тогда я пошел прямо в их дом с требником и епитрахилью. Там была толпа народа, а бесноватая в одной рубашке, с растрепанными волосами, сидела на печи, зверски глядела на меня и стала плевать, потом горько заплакала, приговаривая: «Головушка моя бедная, зачем он пришел?» – «Что ты, Вера, плачешь?» – спросил я ее, не подходя близко к ней. Она, выругав меня по площадному, сказала: «Я не Вера, а Иванушка молодчик, а ты-то зачем пришел?» – и пустила с печи в меня поленом, которое пролетело мимо моей головы и попало в притолоку дверей. Тут я сказал предстоявшим: «Возьмите ее и приведите ко мне». Четверо сильных мужиков едва стащили ее с печи, а подвести ко мне помогли им другие. Она, между тем, всячески ругала меня и плевала. Несмотря на это, я, накрыв ее епитрахилью, стал читать молитвы над нею об изгнании бесов и на каждой молитве спрашивал: «Выйдешь ли ты?» – «Нет, не выйду, – отвечал он, – мне и тут хорошо». – «Но убойся Бога, выйди». А он в ответ: – то «выйду», то «нет». Наконец, пришло время идти мне к утрене, и я велел нести ее за собою в церковь. Принесли.

Когда народ собрался, я велел всем стать на колени и усердно молиться Богу об избавлении Веры от беса, а сам опять начал читать молитвы и вышепоказанные евангелия. Тогда бес голосом Веры громко закричал: «Ох, ох, ох, тошно, тошно мне!». Заплакала Вера голосом нечеловеческим, приговаривая: «Боюсь, боюсь, боюсь; тошно, тошно мне, выйду, выйду, не мучь меня». Во все это время я не переставал читать. Потом Вера зарыдала и упала в обморок на пол и стала как мертвая. Так прошло с четверть часа. Я окропил ее св. водою, и она пришла в чувство, потом дал ей воды проглотить, и она сотворила молитву, перекрестилась, встала и попросила отслужить молебен Иоанну Предтече.

Третий случай. В приходе моем есть деревня Зайцева; в ней живут крестьяне, принадлежащие к ведомству министерства государственных имуществ, люди достаточные и православные. Но всех достаточнее живут два родные брата в особых домах: оба женатые и имеют детей; только жены их часто ссорятся. Однажды жене меньшего брата в хорошую погоду вздумалось пересушить приданое свое имущество, и она развесила его на изгороди своей усадьбы. Часа через два после того, собирая развешенное платье, вдруг видит она на миткалевой своей рубашке вырезанное на груди, против самого сердца, пятно, величиною в медный пятачок, и подумала на старшую свою сноху, с которою часто ссорилась; тогда же почувствовала она нестерпимую боль в груди и лом в костях. С этого времени целую ночь не было от нее покою ни мужу, ни детям; все кричала она, бесилась, требовала ножа или веревки погубит себя и других. Ей не представлялось уже ничего родного, ничего святого; не было ни скромности, ни прежнего благоразумия. Муж ее должен был объявить соседям о ее поступках. Собрались соседи, посмотрели на нее, и все единогласно порешили: «Это порча, надобно везти ее к знахарю-деду для отговора». Но одна старушка сказала: «Нет, не грешите, не возите ее, а ступай-ка ты к батюшке, пусть он посмотрит на нее». Приехали за мной. В это время больная начала беситься еще сильнее. Лишь только появился я с крестом и требником в горницу, она вся затряслась и, бледная как снег, смотрела на меня исподлобья, будто зверь. «Что с тобой, Авдотья?» – спросил я. «А тебе что за дело? – отвечала она. – Ничего». Я велел подвести ее ко мне. Подвели. Когда стал я читать молитвы и евангелия и при этом осенять ее крестом во все время чтения, она то тряслась, то плевала, то икала, то была холодна, как лед, то делалась черною и краснела. По окончании чтения молитв, я окропил ее св. водою, заставил перекреститься, дал ей напиться святой воды и спросил: «Есть ли тебе легче?». Она поклонилась мне в ноги и сказала: «Спасибо вам, батюшка, я теперь здорова, только кости болят». Теперь она совсем здорова.

(Из «Странника»)

Беседа старика в кругу молодых крестьянок о том, надобно ли верить снам или не надобно

– Ох, молодость, молодость! – так начал старик, вслушиваясь в громкие веселые речи крестьянских девушек. – Гляжу теперь я на вас, родные, и думаю думу: вот, говорят, люди чем дальше, да дальше, тем делаются лучше, а нет!.. Я живу вот так восьмой десяток на белом свете, а вижу, что какие прежде были на свете глупости да суеверия, те же почти глупости и суеверия повторяются и ныне, да не только повторяются, а еще, пожалуй, все больше да больше растут. О, человек, человек!..

– Спасибо, дедушка! – раздалось тут несколько голосов; – так все мы тут, по-твоему, девицы глупые? Все мы ничего не стоим? спасибо!.. Да с чего же то вдруг пришло тебе в голову?..

– С чего? Да с вашего же теперешнего разговору. Посмотрите, напр., на Настасью: она пришла сюда на поседки веселая, превеселая, а теперь сидит подгорюнившись, словно кто кипятком ее облил. А отчего? Оттого только, что она рассказала вам сон, который видела ныне на святках, а Дарья растолковала ей, что этот сон не к добру, что, значит, в следующий годок не придется ей топтать травы зеленой, а она, бедная, и поверила, и вот у ней и кручинушка теперь на сердце... Так-то вы крепко верите каждому сну! Ну, скажите сами, не походит ли это на глупость? Да этого еще мало: сейчас вы толковали между собой о том, что надобно сделать для того, чтобы видеть гадательный сон, и толковали с таким жаром, что, право, невольно и смех меня берет и горе...

– Да, дедушка, – заметил при этом дворовый человек, – уж, видно, правду пословица-то говорит, что у женщины волос долог, да ум короток... Верить снам! Да, что такое сон? Это просто грезы, по-нашему, бред; или, как говорят господа, мечта... А верить каждому бреду, верить каждой мечте, я не знаю, что может быть глупее. Нет, я третий десяток на свете живу, а, признаюсь, в этом не грешен: и не верил никогда и не буду никогда верить никакому сну...

– Остановись-ка, Сидорыч, на минуту, – прервал его старик. – Вишь, ты прожил с годок, другой в барском дому, так и давай ничему не верить, давай умничать пред нами: и то у нас не так, и это не ладно. По-твоему, каждый сон есть бред, каждый сон – мечта. Бойко и скоро решил, а я, брат, как не похвалил красных девушек за то, что они верят каждому сну, так и тебя не похвалю за то, что ты не хочешь верить никакому сну.

– Ну, дедушка, – опять послышались голоса, – ну, дедушка, ты никак совсем сбился с ума-разума, по-твоему и худо верить снам, и худо не верить снам: знать старость-то у тебя память отшибла.

– Да, смолоду я был не тот, что теперь, а все-таки, слава Богу, еще не сбился с ума-разума. Ну-ка, родные мои, скажите-ка мне, что такое сон? Что?.. Вот и задумались; никто ни слова, да и сам Сидорыч, на что краснобай, а тут и язык прикусил, молчит. Да и не мудрено, – где нашему брату ответить на вопрос: что такое сон? Сон есть сон, значит, человек спит, вот и все... Но люди умные с давних пор говаривали: сон есть изображение смерти; и мы теперь говорим: сонный, что мертвый. Значит, коли он есть изображение смерти, то, видно, между сном и смертью должно быть какое-нибудь сходство. Вот как!.. Начали мы со сна, а перешли к смерти... Невеселый это разговор, да что делать? Простите, так пришлось, это нужно нам для дела…

Так какое же сходство между сном и смертью? А вот какое: напр., у мертвого есть уши, а не слышат; есть глаза, а не видят, есть нос, а не обоняет, и так дальше. Не то же ли бывает и с сонным. Про это и толковать нечего: вы сами знаете, это первое сходство.

Теперь дальше: у мертвого душа отделяется от тела, и потому-то тело и не может действовать, как оно прежде действовало, когда с ним была душа, у сонного хотя душа и не отделяется от тела, иначе это была бы смерть, а не сон, по связь между телом и душою ослабляется…

– Связь между телом и душою, дедушка! Тут что-то для нас непонятно, – сказала Наталья.

– Я так и думал, что непонятно, а это вот что значит: например, вам чего-нибудь стало стыдно, ведь стыд-то, собственно, в душе, а не в теле, а между тем, и в теле в это время показывается краска; вы чего-нибудь испугались; опять испуг ведь в душе, а не в теле, а между тем, и тело от испуга бледнеет; вы чем-нибудь нездоровы, – ведь болит-то собственно, тело, а не душа, а между тем, и душа у вас не весела. Вот это-то и значит, что у вас есть связь между душою и телом. Когда мы не спим, эту связь ясно чувствуем; когда умрем, этой связи совсем не будем чувствовать, потому что душа отделится от тела, а вот когда спим, эта связь не уничтожается, как в смерти, но и не чувствуется наяву, а только ослабляется, то есть мы иной раз, например, и стыдимся во сне, а не краснеем, пугаемся, а не бледнеем, и так далее, хотя бывает и то, что душа у нас и во сне так сильно чем-нибудь тревожится, что мы чувствуем эту тревогу и в теле и пробуждаемся от сна. Так вот это второе сходство между сном и смертью.

Пойдем теперь еще дальше. Когда смерть отделит душу от тела, то известно, что делается с телом: оно разрушается и истлевает; а душа? Она продолжает жить, потому что она дух, а не тело, и потому разрушиться не может. Как же она живет? Разумеется, про то Бог знает, а нам, темным людям, как знать? Только мне думается, что она там знает и помнит всю прошлую свою жизнь и, размышляя о ней, или радуется или скорбит, смотря по тому, хороша ли была эта жизнь или нет. Вы помните притчу о богатом и Лазаре? Смотрите, как много душа грешного богача на том свете беспокоится и о себе и о своих братьях!.. Мне думается еще, что душа там знает даже больше, чем прежде она знала, когда жила на этом свете, потому что на этом свете находилась она в теле, а тело тленное, – еще премудрый Соломон сказал, – отягощает душу, и земное жилище обременяет ум (Прем. Солом. 9:15). На этом свете душа в теле то же, что человек в доме. Когда я, например, живу в доме, то, разумеется, могу видеть в доме и за домом столько, сколько позволяет мне видеть свет чрез окна, и чем больше окон, и чем они чище, тем больше и лучше я вижу, а если я совсем выйду из дома, то могу увидеть гораздо более; могу видеть, например, и то, чего в доме не мог видеть за стенами. Вот и в теле нашем есть тоже, как будто окна своего рода – это разные чувства, например, слух, зрение и проч. И пока душа в теле, то она и может видеть столько, сколько позволяют ей видеть эти чувства; и, значит, если она отделится от тела, то может видеть несравненно больше, чем видела прежде, как человек, вышедший из дома, видит больше, чем тогда, когда находился в доме. Наконец, возьмите одно замечание о смерти: пока мы живы, душа наша, находясь в теле, не может, разумеется, видеть ни Бога, ни ангелов, потому что Бог есть Дух и ангелы – духи, а душа, хотя тоже дух, но дух во плоти; но когда она отделится от плоти, тогда, нужно думать, ничто, кроме грехов, не может помешать ей видеть ангелов и Самого Бога.

Теперь все эти замечания о смерти приложим ко сну. Если сон есть изображение смерти, то, значит, что бывает с душою по смерти, то же, только в некоторой степени, бывает и во сне; говорю: в некоторой степени, потому что сон не есть смерть, а только изображение смерти. Значит, как по смерти, так и во сне душа наша может иногда видеть и знать даже больше, чем наяву; как по смерти, так и во сне она может даже иметь общение не только с ангелами добрыми и злыми, но и с Самим Богом. Вот потому-то и святой Димитрий Ростовский разделял сновидения на три рода и говорил, что одни из них от Бога или добрых ангелов, другие от злых ангелов или диавола, а третьи обыкновенные, от природы.

Наши сны, какие мы видим каждую ночь, бывают большею частью обыкновенные: нам грезится большею частью то, что мы видим или слышим в обыкновенной нашей жизни, и потому-то у барина бывают свои сновидения, каких не видит наш брат; у нашего брата – свои, каких не видит барин, у женщин – свои, у детей – свои. Само собою разумеется, что таким снам верить не должно, потому что чему же тут верить? Я, примером сказать, люблю водить компанию: и во сне мне видятся компании; вы любите, положим, все думать об обновках: не мудрено, что и во сне нередко видится вам то же. Есть, правда, люди, которые и таким снам верят и толкуют их но сами видите: чему тут верить и что тут толковать? И потому-то сами толкователи не только не одинаково толкуют один и тот же сон, а часто противоречат один другому; одни, например, говорят, что деньги, виденные во сне, означают богатство, а по другим они означают слезы. Кому же из них верить?

– Ах нет, – сказала Дарья, – бывает иногда, что сны и исполняются точно так, как толкуют их; это недавно было даже со мною...

– То-то и есть, красавицы, бывает, да только иногда, как и ты говоришь, а не всегда. А если бы каждый наш сон должен был бы что-нибудь значить, то не иногда, а всегда должен был бы он исполняться на деле. А это иногда от чего зависит? Оттого, отчего иной раз исполняются и разные другие наши предрассудки да суеверия. Например, есть предрассудок, что коли просыпалась соль на столе, тот наверно, будет брань в доме. И вот, положим, она просыпалась и, положим, что вскоре после того действительно поднялась в доме брань; суевер тотчас же скажет: «Не даром же соль просыпалась на столе, – вот и брань поднялась», а того не знает, что брань, наверно была бы, если бы и не была просыпана соль; того и не примечает, что, может быть, сколько раз и прежде просыпалась соль на столе, а между тем, не было ни шуму, ни брани, но все шло в добром согласии.

Вот подобное бывает и с нашими снами. Ты, например, видела во сне кровь; тебе говорят: «Это значит: ты скоро увидишь кровного, родного»; и, положим, ты действительно, увиделась с ним, и вот, припоминая свой сон, говоришь: «Не даром же во сне я видела кровь; вот и кровный явился», а того не замечаешь, что сколько раз ты видалась с родными и прежде и после, хоть все эти разы кровь не снилась тебе. Ты видела, например, мелкое серебро; тебе говорят: «Это перед слезами»; и, положим, опять, что вскоре после этого сна действительно приключилось тебе горе; ты опять припоминаешь свой сон и говоришь: «Не даром же мне снилось мелкое серебро, вот и беда со мною», а то из головы вон, что, может быть, сколько раз доводилось тебе терпеть напасти и прежде и после, хоть во все эти раза никаких денег во сне тебе не снилось, и, наоборот, сколько раз, может быть, доводилось испытать тебе радость, либо счастье какое и после того, как тебе грезились деньги во сне, только этого не замечала!..

Но я уж слишком долго разговорился с вами о снах обыкновенных. Помните ли, я сказал вам, что, кроме снов обыкновенных есть еще и другие сны: одни от диавола, а другие от ангелов добрых или от Бога?

– Помним, помним, дедушка, – закричали все, – ах, эти сны, должно быть занимательны!..

– Да, одни из них, конечно, занимательны; эти сны от Бога или добрых ангелов; о, если бы Господь сподоблял нас видеть подобные сны!.. Но другие зато... о, сохрани от них, Боже, даже всякого врага и лиходея.

Жил один монах на горе Синайской и там много подвизался, да при всем своем благочестии тот имел недостаток, что вполне верил снам. Вот диавол и воспользовался этим и раз представил ему во сне, будто на одной стороне св. апостолы, мученики и все христиане во тьме сидят и терпят самые жестокие мучения, а на другой – жиды во свете наслаждаются блаженством. Проснулся бедный монах, поверил сну, пошел к жидам и не только принял еврейскую веру, а еще женился на еврейке... За то и наказал его Господь: года через три после этого прежний праведник, еще живой, начал гнить; тело его точили черви, и в таком несчастном положении он умер (Прол. 26 февр.).

Так вот, родные мои, могут быть сновидения и от диавола, и таким сновидениям, разумеется, верить не должно, потому что диавол никогда правды не скажет: он лож есть и отец лжи (Ин. 8:44).

А чтобы он не мог нас искушать во сне, для этого непременно надо молиться перед сном да перекрестить постель свою, читая молитву: да воскреснет Бог...

– Да как же, дедушка, можно узнать, что такой-то сон от диавола? – спросила Дарья.

– Мне кажется, это можно узнать по двум признакам: если тебе пригрезится что-либо во сне противное вере, либо церкви святой, либо жизни благочестивой, а между тем, пред сном ничего подобного тебе и в голову не приходило. Второй признак: если после пробуждения от сна с тобою делается какое-то смущение души, какая-то тоска на сердце, – вот если эти два признана имеются, то можно думать, что такой сон есть наваждение диавольское.

Но пора нам перейти к сновидениям последнего рода. Что бывают сновидения от ангелов добрых и от Самого Бога, об этом, кажется, и говорить нечего.

Один старец подвизавшийся в пустыне, пришел в келлию преп. Иоанна Колова и увидел, что преподобный после молитвы там почивал, а ангел светлый в это время стоял подле него да веял чем-то над ним, без сомнения, для того, чтобы доставить спящему старцу прохладу, столь приятную в жаркой стране, и чтобы отгонять от него насекомых, которых там много. Так, если ангел-хранитель столько заботится о теле спящего человека, то о душе, что и говорить? Если бы мы захотели заглянуть в священное писание или в церковную историю, то там нашли бы столько примеров, что и пересказывать их пришлось бы целый день.

– А, например, какие?.. Скажи-ка, дедушка, хоть сколько-нибудь, – заметили на это все.

– Да вот, например, хоть св. патриарх Иаков: когда он шел в Месопотамию и лег спать в пустыне, то увидел во сне лестницу, досягавшую от земли до неба; ангелы Божии восходили и спускались по ней, а на верху ее стоял Сам Господь, Который благословлял Иакова и обещал отдать эту землю ему и его потомству. И обещание это исполнилось.

Когда волхвы персидские поклонились Иисусу Христу-Младенцу и хотели потом возвратиться к Ироду, чтобы сказать ему, где именно родился Спаситель, то ангел Господень явился им во сне и не велел им идти к Ироду, сказав, что Ирод хочет убить Иисуса Христа и потому-то желает от них выведать о месте Его рождения. И это опять исполнилось.

Св. царь Константин Великий пред войной с одним своим врагом видел наяву крест на небе, слившийся из света и с надписью: сим побеждай, а потом в следующую ночь увидел во сне Самого Спасителя, Который явился ему тоже с крестом и велел ему вырезать крест на щитах воинов, если хочет одолеть врага. Св. царь проснулся, исполнил волю Божию и победил.

Св. мученица Екатерина была царская дочь. По смерти отца своего, она осталась жить с матерью и хоть веровала всему, чему учит христианская вера, да только еще не была крещена. Мать хотела ее выдать замуж, но она не желала. Тогда мать обратилась с просьбою к одному священнику убедить Екатерину исполнить волю матери. Священник не убеждал, а дал им икону Божией Матери с Младенцем Иисусом Христом и велел им ночью молиться. Они молились и уснули, и вот дочь видит во сне, будто явилась ей Сама Царица Небесная и с Младенцем Спасителем. Но лицо Спасителя обращено было к Божией Матери. Екатерине хотелось взглянуть на лицо Христа, но Младенец Христос не соглашался на это и говорил, что Екатерина безобразна, и потому он не может смотреть на нее. Тем сновидение и кончилось. Екатерина проснулась и рассказала сон священнику. Священник объяснил ей, что безобразие ее состоит в том, что она не крещена; и когда он окрестил ее, то Екатерина после молитвы опять увидела во сне Царицу Небесную и с Младенцем Иисусом Христом, Который не только смотрел теперь с любовью на Екатерину, но даже назвал ее Своею невестою и дал ей обручальное кольцо. Святая проснулась, нашла в самом деле кольцо, виденное во сне, и так крепко полюбила Иисуса Христа, что пролила за Него кровь свою и сделалась мученицею.

Св. Иоанн Дамаскин жил в то время, когда святые иконы были гонимы, и много писал в защиту их. Недобрые люди отрубили ему за это правую руку. Святой взял свою отрубленную руну, положил се пред иконою Царицы Небесной и начал просить у Нее себе исцеления. После горячей молитвы он уснул и видит во сне Царицу Небесную, которая обещалась исцелить его. И обещание чудесным образом исполнилось: св. Иоанн проснулся, и рука его совершенно была здорова. Икона, пред которою св. Иоанн молился и пред которою лежала отрубленная рука его, называется Троеручица.

– Да, это дело другое, – заметил Сидорыч, – люди, о которых ты теперь говорил, все люди праведные да святые, а не грешники, каковы все мы вообще.

– Правда, – отвечал старик, – такие необычайные сны всего чаще могут быть с праведниками, потому что они и наяву ближе нас бывают к Богу, Который и посылает им такие сны; а впрочем Бог ко всем так милостив, что подобные сны могут быть и с обыкновенными людьми и даже с грешниками. Для примера на кого бы вам указать? Вот хоть Навуходоносор, царь вавилонский: уж какой был грешник! А и он видел замечательные сны. Вот один из них: он видел будто бы где-то стоял огромный истукан, у которого голова была из золота, руки грудь и плечи из серебра, чрево из меди, голени из железа, ноги частью из железа, частью из глины; потом будто бы от близлежащей горы сам собою, без помощи рук человеческих, оторвался небольшой камень и ударил истукана по ногам. Тогда раздробилось все: железо, медь, глина, серебро и золото, и стало, как мелкая мякина; ветер унес все это, и не нашлось даже остатков истукана, а камень, между тем, будто бы рос все больше да больше, сделался потом горою и покрыл всю землю. Св. пророк Даниил объяснил царю, что этот сон означает 4 царства, которые после царства вавилонского будут одно за другим, а камень, разрушивший этот истукан, означает царство Христово. И это исполнилось.

Преподобный Партемуфий был сначала самый страшный разбойник и грабитель. Раз он взобрался на чердак одного дома, чтобы разломать там потолок да похитить все, что найдется в доме. Долго он трудился, да все как-то ему не ладилось; наконец, он изнемог, уснул и видит во сне, будто какой-то светлый муж в царской одежде обличает его и уговаривает оставить свое постыдное и грешное ремесло и начать новую жизнь. Сон так сильно подействовал на него, что Партемуфия после этого и узнать было нельзя: он сделался великим постником, великим богомольцем и чудотворцем.

Жили два приятеля и жили душа в душу. Раз они куда-то ехали и остановились на ночлег в одном городе; один остановился у своего знакомого, а другой, у которого там не было никого ни родных ни друзей, должен был остановиться в трактире. Вот первый, остановившийся у знакомого, лег, заснул и видит сон, будто к нему является приятель его, остановившийся в трактире, и говорит: «Приди, пожалуйста, ко мне: хозяин меня обижает и даже хочет убить». Этот сон так сильно встревожил его, что он проснулся и пошел было в трактир выручать из беды приятеля, да дорогой раздумал, полагая, что сон – бред, пустяки, и воротился домой. Но только что уснул, как опять видит во сне, будто приятель его, плавая в крови и умирая, упрекает его за то, что он не пришел ему на помощь, и говорит: «Я уже убит трактирщиком, тело мое изрезано в куски, вывезено моим убийцею за такие-то городские ворота и там зарыто в навозе». Этот сон еще больше встревожил спавшего: он проснулся и тотчас же побежал за городские ворота, где и нашел своего друга в таком именно положении, в каком сказано ему было во сне, и предал убийцу суду.

Но вот уже и 10 часов... Моим старым костям пора на покой, а вы, как хотите, только смотрите, помните, что сны бывают трех родов: одни от Бога или ангелов добрых – таким снам надо верить; другие – от нечистой силы, – таким снам верить не должно; а третьи от нас самих, от нашей природы, и таким снам тоже верить не должно.

(Из «Странника»)

Не ворожите и не гадайте

Господь заповедал Моисею: Не ворожите и не гадайте (Лев. 19:26). Не обращайтесь к вызывающим мертвых и к волшебникам не ходите, и не доводите себя до осквернения от них (– 31 ст.) За ворожбы и гадания церковь назначает шестилетнее покаяние, с отлучением от святого причащения.

Значит, грех не мал! А между тем, сколько найдется между нами лиц, повинных этому греху. Одних легкомыслие и шалость располагают прибегать к гаданиям, как к безвинному, по их мнению, средству позабавиться и убить время, которому не знают цены; других недовольство настоящим, нетерпение и недоверчивость к Промыслу заставляют вопрошать неведомое будущее, часто с боязнью и с сомнением, реже с твердою верою в возможность посредством гаданий и ворожбы выведать у судьбы то, что она так тщательно скрывает, т.е. что ожидает их в близком будущем: счастье или скорби, подвенечное ли платье, или саван гробовой.

Первым скажем, что для христианина и для христианки есть много занятий и благороднее и безвиннее, чем гадание, и человек разумный, понимающий свои обязанности и отношения к Богу и ближним, не захочет злоупотреблять легкомысленно временем, не захочет и других соблазнять дурными примерами. Вторым можно с искренним участием к их состоянию присоветовать: не прибегая к непозволенным средствам пытать сокровенное от нас будущее, со смирением предаться руководству всеблагого и премудрого Промысла, обратиться сердцем и душою к Отцу небесному и от Его благости с верою ожидать направления своих дел к наилучшему концу.

Бессмысленное желание узнать свое будущее заставляет их прибегать к средствам жалким, бестолковым, беззаконным, а часто и опасным. Ибо что такое гадание, ворожба, как не безумное и не беззаконное покушение проникнуть в тайны, которые Господь сокрыл от людей, и которых, конечно, не разоблачить нам никакими путями? Кого вы вопрошаете? От кого доискиваетесь раскрытия вашей будущности? Зеркало, олово, воск и другие бездушные вещи, согласитесь, не могут ничего сказать вам; слушанье под замками, под окнами, на перекрестках и прочее – явная нелепость; итак, что же такое ваше гадание, ваши ворожбы, как не чистое безумие? Остается один лукавый клеветник и исконный душегубец диавол, всегда готовый к подобным услугам. Многие гадатели и ворожеи, действительно, его имеют в виду при своих преступных действиях. Иначе, почему же при некоторых гаданиях не дозволяется употреблять крестного знамения или иметь на себе креста. Видно, гадатели опасаются крестным знамением разрушить обаятельную силу диавола или прогнать его от себя и, таким образом, ничего не сделать, ничего не узнать. Но и диавол что вам скажет? Он во истине не стоит, всегда лжет, как ложь, по самой падшей своей природе, и отец и изобретатель всякой лжи, обмана, коварства. (Ин. 8:44). Истина жжет, палит его более адского огня; и от него ли искать чего-либо дельного, правдивого, даже сколько-нибудь путного? И чего хочет он, вводя вас в заблуждение и научая вас прибегать к действиям беззаконным, богопротивным? – Вашей погибели; и бойтесь, чтобы Господь Бог не попустил ему погубить вас в конец.

А враг-диавол во всю жизнь вашу только одного этого и ищет, на этом сосредоточена вся его неусыпная, коварная, бесовская деятельность. У него нет иного дела, иной заботы, как только вводить человека в грех и погибель. Он же, этот же злейший враг ваш, поверьте, учит вас и побуждает своим нашептыванием или чрез глупых, преданных ему, людей прибегать к гаданиям и ворожбе, доискиваться недозволенного и сокрытого от нас в глубине судеб Божиих и, таким образом, оскорблять Бога в том чаянии, что, быть может, в этом безумном вашем действии он найдет случай ввергнуть вас в беду и даже погубить вас совсем, если благодать Божия отступится от вас за вашу неверность и предательство,

Вам кажется, что иногда и сбывается то, что вам видится и слышится во время ворожбы и гаданий ваших! Не мудрено чему-нибудь случайно и подойти под ваши желания: самые обстоятельства нередко сближают события с вашими видами и желаниями, и враг этим пользуется. Не мудрено девице-невесте выйти замуж в продолжение года, старым или больным людям умереть и прочее. Скажем более. Враг хорошо знает, кто на кого и на что имеет виды, кто к чему особенно расположен и стремится, и сообразно с тем легко может в мечтах вашего воображения и представить различные лица и предметы. Чаще же всего подкидывает он легковерным что-либо неопределенное, двусмысленное, подобно тому, как давал он ответы в древних языческих прорицалищах, и как делают слуги его, цыганки и так называемые колдуны, знахари и ворожеи; и вы сами помогаете ему выпутываться из этой путаницы, всеми силами стараясь истолковать его бредни или в свою пользу или сходно с обстоятельствами. Послушайте, как демон-помощник, или, справедливее, руководитель людей в преступных гаданиях, объяснял св. Андрею Юродивому о хитростях отца своего сатаны.

Однажды демон хвалился пред блаженным, что настанет время, когда преисподним слугам нечего будет делать, потому что люди будут злее демонов, так что и малые дети превзойдут лукавством старых, и тогда-то, прибавил бес, я начну наслаждаться, потому что люди сами по себе станут творить всю мою волю. Св. Андрей спросил: «Как тебе знать это? Демону не открыто будущее». Бес отвечал на это: «Отец наш сатана разумевает, во аде сидя, и волшебствует о всем, и оттуда все поведает нам, яко род наш ничесоже весть» (Прол. 6 окт.).

Видите ли, откуда начало волшебства, гадания и ворожбы, и кто отец и наставник ворожей и гадателей?

Прилично ли христианину иметь дело и тем более, учиться у демона?

Прилично ли крещеному и верующему во св. Троицу давать веру диаволу, от которого отрекся в крещении и коего, по справедливости, должен бояться, как злейшего своего врага, по слову апостола: трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити (1Пет. 5:8).

Прибегать к духу тьмы, врагу Божию и смертельному врагу человеческого рода, просить его услуг, искать у него какого-то откровения о будущей судьбе своей, что это как не отступничество от Бога, как не вражда на Него? Не даром же и Бог, оскорбляемый таким отступничеством, в праведном гневе на безумных людей, иногда попускает их погибать от собственного безумия. Не ради ли этих мерзостей – гаданий, волхвований, чародейств в древнее время Господь Бог осудил на истребление целые народы.

Какие беды постигают наших любителей и любительниц ворожбы и гадания, вероятно, многие знают из верных рассказов или несчастных событий, случившихся, может быть, пред их глазами. Приведем и мы несколько случаев, за справедливость которых можем поручиться.

Однажды пять крестьянских девиц, в отсутствии своих домашних, принялись на Новый год разгадывать тайны жизни; таким образом, желающая узнать свое будущее (или своего суженого) ложилась на лавки под св. иконы, пред которыми теплилась свечка, и складывала руки, как покойница; ее покрывали по грудь полотном и клали на грудь зеркальце, в которое лежащая должна смотреть пристально, пока не усмотрит желаемого, или пока что-нибудь не представится ее возбужденному воображению. Остальные девицы уходят в подполье и, выходя оттуда попеременно и поодиночке, кланяются лежащей, приговаривая обычный деревенский привет: «Прости и благослови!».

Нет нужды нам знать, мечталось ли что-нибудь и что именно первым двум девицам, выдержавшим этот тяжелый искус. Легла в свою чреду по счету третья. Подруги одна за другой выходят из подполья и кланяются ей с обычным приветом. Таким образом, переходили поодиночке все, а гадальщица лежит да лежит без малейшего движения. Странно показалось это девицам; сомнение запало в душу. Последняя из приветствовавших лежащую, вглядываясь пристально в лице ее, с ужасом замечает, что глаза ее, устремленные в зеркало, неподвижны. Зовет других; будят лежащую, и ни гласа, ни послушания; несчастная уснула смертным, непробудным сном, до возглашения трубы архангельской, воззывающей мертвых на суд. Таковы последствия легкомысленной веры в гаданье для этой несчастной!

Другой случай, еще более поразительный, еще более несчастный, прогремевший своей необычайностью на далекое пространство и, вероятно, многих любительниц гаданья заставивший призадуматься. Две девицы, имевшие незаконную связь с солдатами и жившие вместе, в один из святочных вечеров загрустились о том, что нет с ними их любезных, вытребованных в ту пору на службу, и поминутно повторяли: «Ах, если бы приехали, какое было бы у нас веселье!». Разгоряченные страстью, по действу бесовскому, они принялись гадать, смотря в зеркало.

Вдруг одна с исступленною радостью кричит: «Будут, будут!».

Около полуночи несчастные слышат шум от санных полозьев, голоса под окном, потом стук в сенные двери. У одной сердце запрыгало от радости; она бежит, отворяет, встречает гостей и бросается в объятия своего возлюбленного. Другая чего-то испугалась, ей страшно. Ей кажется, что от гостей несет мертвящим, могильным холодом, так что кровь у нее как бы застыла. Гости, между тем, пристают к ней, и ей кажется, что из глаз ее возлюбленного точно сверкают искры, и он готов пожрать ее своими взорами. В страхе она выбегает из избы, бежит в теплый курятник, крестит там все углы, стены, двери, окошечки, и ни жива, ни мертва садится в углу. В избе, между тем, поднялась страшная возня: стук, шум, свист, песни, пляска, такие, что весь дом дрожит.

Ужасная ночь на исходе. Гости собрались в обратный путь, вышли на улицу, свистят, хохочут около курятника, называют бедную женщину трусихой, потерявшей чудесную ночь, обещаются навещать ее после, а ныне оставляют ее в покое, потому что не дает им возможности приступить к ней победное знамя Распятаго, начертанное палящими пламенниками на стенах.

Проходит ночь. Крестьянки давно встали и удивляются, долго не видя веселых соседок. Около полудня некоторым вздумалось навестить их, но жилиц нет, а в избе ужаснейший беспорядок. Ищут их, кличут по именам, а бедная девица и теперь не смеет выйти. Наконец, находят ее и: обеспамятевшую выносят из курятника. Другую нашли в подполье, до половины тела всунутую в квасную кадку, избитую и обезображенную до того, что трудно узнать ее. Чудесно спасшаяся от этого бесовского пира девица, опамятовавшись, рассказала соседям, как было дело, и долго после этого по ночам слышала шум полозьев, стук, свист и прочее, и спасалась от этого бесовского наваждения только молитвою и крестным знамением. Она бросила жизнь разгульную, странствовала по святым местам и через несколько лет поступила в монастырь.

И солдаты, лица которых в эту несчастную ночь представляли демоны, уцеломудренные страшным событием, исправились и зажили истинно-христианскою жизнью.

Что прибавить к этой страшной повести? Разве то, что Бог попускает некоторым гадательницам, почему либо заслуживающим кару небесную, погибать внезапною, а иногда и постыдною смертью для того, чтобы видящие тут явный суд и гнев Божий исправились и покаялись. А что гадание способствовало здесь страшной развязке, это очевидно. Не будь веры в возвращение солдат, не будь пламенного ожидания их, порожденного зеркалом, солдаты адского легиона и не явились бы.

Притом две грешницы в этом несчастном приключении были действующими лицами, и обе, по-видимому, в одинаковых расположениях. Но Бог, испытующий сердца и утробы, нашел в них большую разность и одной попустил погибнуть, а другой дал спастись знаменем, пред коим трепещет вся сила адская.

Вот и еще несчастье от гадания. Двум девицам сестрам, подслушивавшим в ночь на св. пасху под окнами, с желанием услышать и узнать о своем будущем, в конце деревни вдруг представилась похоронная процессия, и старшая сестра – лежащею во гробе. Младшая в испуге убежала домой, а другая упала тут же на месте без чувств; три месяца была она после этого больна и в помешательстве рассудка. Теперь она старуха лет 70 и в долгий свой век после этого несчастия с ней своими увещаниями многих молодых девушек и женщин отговорила от неразумных покушений пытать неведомое будущее.

Еще случай. Одна девица купеческого сословия, много мечтавшая о своих достоинствах и отказавшая нескольким женихам своего звания, в надежде выйти замуж за человека чиновного, лила о святках олово. Два приема показались ей неудовлетворительными, в третий олово, раскаленное до высокой степени, разбрызгалось, изуродовало все лицо ее и лишило ее глаза. Вскоре состояние отца ее расстроилось. Несчастная умерла в богадельне. Бог наказал ее за гордость и безумное покушение разоблачить будущую судьбу свою.

Но вот пример, доказывающий, что диавол льнет ко всякому случаю, где есть вера в суеверные гадания и загадывания,

Один старик рассказывал мне вот что: торговец рыбой раз выехал на базар очень рано и, соскучившись ожиданием покупателей, мысленно загадал на первом покупателе решить, какова будет торговля на целый день. Когда нетерпение и недовольство, выражаемые по русскому обычаю крупными бранными словами, возросли в купце до высокой степени, является мужик необычного роста и приказывает отвесить пуд рыбы, сказав притом: «Молитва твоя дошла до царя нашего и милостиво выслушана». Купец в хлопотах мало тогда обратил внимания на эти слова, а при расчете, как есть обычай между мелочными торговцами, перекрестился, сказав: «Господи, благослови!» и покупатель внезапно исчез. Старик этот по самую смерть свою не переставал заповедать детям и внукам своим, сколь возможно чаще, для избежания вражеских козней, осенять себя крестным знамением и призывать имя Господне и отнюдь не вдаваться ни в какие суеверные гадания, которые так приятны врагу, и коими он легко может нас завлечь и запутать в свои сети и, чего доброго, довести до беды и несчастия.

Можно было бы привести много примеров подобных несчастий от суеверных гаданий, но мы не приводим их в том предположении, что где есть гадатели и гадательницы, там, конечно, есть и несчастные случаи от гаданий, более или менее поразительные, известные читателям нашим. А сколько от гаданий бывает печальных случаев, не бросающихся резко в глаза посторонним, но также неприятных и тяжелых для тех, которые любят в делах своей жизни советоваться с гадателями и ворожеями! В иных гадание возбуждает обольстительные надежды. Они ждут обещанного счастья, нетерпеливо готовятся к нему, но счастье не пришло, и, вместо ложных радостных ожиданий, поселяются в душе скука и тоска, соединенные с неудовольствием на себя и на других, а иногда и со стыдом. А может, счастье другое, а не то, которое указано гаданьем, действительно предстояло этим людям, но они пренебрегали им и упустили его из рук в обманчивом ожидании лучшего.

Иному гаданием предсказано несчастие; и под влиянием этого зловещего предсказания он перестает ценить семейные радости и другие блага, начинает заранее сокрушаться и горевать, поддается мрачному унынию, бросает свои занятия, его дела запутываются, здоровье расстраивается; и ничего не будет удивительного, если он доведет себя до какого-нибудь великого бедствия.

Поэтому справедливо советуется всем и особенно людям мнительным даже и ради одной шутки не прибегать к гаданиям: до добра они никогда нас не доведут.

(Из «Душеполезного Чтения», год 1860).

Бог невидимо хранит людей

Один почтенный и богатый купец отправился в город для торга. На половине дороги произошел с ним такой случай, по которому он должен был пробыть на одном месте несколько дней. Между тем, время торга прошло, и купец решился возвратиться домой, Спустя несколько лет, он был, по своим делам, в другом городе, в котором надлежало совершить казнь над одним убийцею. Любопытство и неизвестная какая-то грусть повлекли его на место казни. Осужденный, увидев его в толпе зрителей, дает ему знак, что он хочет нечто сказать ему. Купец подошел. «Помнишь ли то время, – сказал преступник, – когда ты ехал в город на торг?» – «Помню», – отвечал купец. «Бог сохранил тебя от погибели: ибо я и многие другие из моих товарищей, знал, что с тобою было много денег, положили было непременно убить тебя».

(Из «Христианского Чтения»)

Господь хранит младенцев

В Москве в 1824 г. в одну летнюю ночь девушка-невеста, не могши уснуть, пошла погулять в сад. Ходя там, слышит треск в стенах дома; устрашенная прибегает к отцу и материт будит их; начинают поспешно выбираться. Между тем, в суетливости забыли взять из дома младенца, спавшего на чердаке в люльке, привешенной к стропилам кровли. Только успели выбраться, как вдруг дом с страшным шумом и треском обрушивается; две стены падают, и кровля на бок; облако пыли поднялось вверх. Тут вспомнили о дитяти; подбегают и видят его нимало не поврежденным, лежащим в люльке.

(Из записок профессора М. Д. академии, прот. Ф.А. Голубинского)

Как первенствующие христиане проводили день воскресный

Иустин мученик оставил нам драгоценный памятник того, как первенствующие христиане проводили день воскресный. Вот слово его: «В день, посвященный язычниками солнцу и называемый нами днем Господним все мы в городах и деревнях собираемся в одно место, читаем из писаний апостольских и пророческих столько, сколько позволяет время, назначенное для богослужения, по окончании чтения предстоятель предлагает поучение, содержание которого берется из прочитанного пред сим; потом все мы поднимаемся на своих местах и вместе творим молитвы не только о самих себе, но и о других, кто бы они ни были, и заключаем молитвы братским приветствием и лобзанием друг друга. После этого предстоятель берет хлеб, вино и воду и, воздав хвалу Отцу и Сыну и св. Духу, благодарит Бога за эти дары, которыми Он нас ущедрил, и весь народ возглашает: „Аминь‟. Диаконы разделяют потом освященные хлебы, вино и воду между присутствующими верными и относят их и отсутствующим. Мы принимаем эти дары, – продолжает св. мученик, – не как обыкновенную пищу и питие, но как истинное тело и кровь Господа нашего Иисуса Христа. По окончании этой священной трапезы, богатые уделяют от избытков своих милостыню, и предстоятель раздает ее вдовицам, сиротам, больным, заключенным, странникам и вообще всем бедным братиям».

(Из твор. Иустина мученика)

Собор трех святителей (янв. 30 дня)

В XI веке по Р. X., в царствование греческого императора Алексия Комнина, возник между некоторыми христианами спор: который из трех великих святителей и вселенских учителей более блага сделал для церкви, и кто из них выше и угоднее Богу? Одни выше всех хотели поставить Василия Великого, за его глубокий ум, необыкновенную твердость духа, важность и строгость характера и ангелоподобную жизнь на земле. Другие превозносили Златоуста за обилие пастырской любви и за высокое красноречие, которое могло трогать сердца самых закоснелых грешников. Иные, наконец, считали всех выше св. Григория за неподражаемое витийство слов, за необыкновенный дар изъяснять божественные истины и проникать в глубину тайн веры, за что издревле, вместе с любимым учеником Господа, наименован Богословом. По воле Господней, великие святители сами утишили разногласие, возникшее по случаю споров об их достоинстве. Они, сначала каждый порознь, а потом все вместе явились евхаитскому епископу Иоанну, который был знаменит ученостью и благочестием, и сказали ему: «Мы имеем одно достоинство пред Богом; каждый из нас, в свое время, при содействии Духа святого, проповедывал спасение; нет между нами ни первого, ни второго, ни третьего. Скажи православным, что мы, как в жизни, так и по кончине, более всего стараемся о том, чтобы всех привести в единомыслие. Составь в один день общий нам праздник; а мы будем молиться о спасении всех, нас поминающих». Епископ всенародно объявил о чудесном видении, и так как память каждого из трех святителей празднуется в месяце январе, то в конце этого месяца сочтено было удобным и приличным совершать праздник в честь всех их вместе.

Духовная польза от посещения храма Божия

Однажды блаженный Павел пришел в соседнюю обитель. В это время звонили к вечерне. Павел, никуда не заходя, пошел прямо в церковь и стал у порога. Мимо него шла вся братия на богослужение. Павел был муж прозорливый: он видел, что все иноки входили в храм с веселым лицом, и каждого из них сопровождал ангел-хранитель. После всех вошел инок, расстроенный, с унылым видом; злой дух влек его назад за край одежды, ангел-хранитель шел поодаль их и весьма о чем-то печалился. Видя этот Павел прослезился. По окончании богослужения, когда все монахи обратно проходили мимо Павла, блаженный видит, что всех радостно сопровождают ангелы их, даже и расстроенного того инока ангел с веселым видом вел за руку из церкви. Остановя этого инока, Павел сказал: «Скажи всем нам, собрат наш, какая перемена с тобою совершилась сегодня во время богослужения?». Спрошенный инок, видя, что Павел прозорливец, и что скрыть от него ничего нельзя, откровенно начал говорить так: «Всей братии известно, что я до сегодняшнего дня был человек порочный, слабый, но сегодня, стоя в церкви, я услышал слова пророка Исаии: измыйтеся, и чисти будете, отымите лукавства от душ ваших. Научитеся добро творить. И аще будут грехи ваша яко багряны, яко снег убелю; аще же будут, яко червлены, яко волну убелю. Эти слова до того укорили мою совесть, что я с умилением воскликнул: „Боже милосердый! Прими меня, кающегося; с этого времени обещаюсь служить Тебе в чистоте совести‟. Вот что сегодня было со мною», – сказал инок.

Спеши в храм Божий

Одна престарелая женщина весьма долго сопротивлялась многоразличному призыванию Божию к обращению. Однажды в некоторый праздник вышла она поутру на улицу, легла пред своим домом и уснула. Во сне представилось ей весьма живо, что некто важный незнакомый человек подошел к ней и сказал ей ласково: «Что ты лежишь здесь? Посмотри, сколько слабых и бедных идут в церковь. Как много они услышат там полезного! Пойди и ты!». Она проснулась и, видя действительно многих, идущих в церковь, пошла с ними. В церкви говорена была проповедь, которая столь сильно на нее подействовала, что она с того времени совершенно отреклась от своей греховной жизни и никогда не опускает ни общественной молитвы, ни слушания слова жизни.

(Из «Христианского Чтения»)

Не будь рассеянным в храме Божием

Однажды бес, пришедши ночью в келлию преп. Макария Александрийского, сказал ему: «Встань, авва Макарий, и пойдем в церковь к богослужению». Макарий же, будучи исполнен благодати Божией, уразумел искушение диавола и отвечал ему: «О, лжец и ненавистник добра! Какое может быть с твоей стороны участие в богослужении, и что может быть у тебя общего с собором святых?» Диавол сказал: «Разве ты не знаешь, Макарий, что без нас не бывает ни одной службы церковной и ни одного монашеского собрания; иди же и увидишь дела наши. Старец отвечал: «Да запретит тебе Господь, бес нечистый». И, обратившись к молитве, просил Господа, дабы явил ему, правда ли, что хвалясь говорил ему диавол. Когда наступило время полунощного богослужения, он пошел в церковь, прося в себе Бога, дабы открыл и показал ему, насколько справедливо говоренное диаволом. И вот видит по всей церкви как бы неких малых эфиопов, быстро обходящих церковь и летающих. В монастыре том был обычай: один брат читал псалмы, а прочие сидели и слушали; и вот рядом с каждым из братий сидели те эфиопы и посмеивались над ними. Кому пальцами своими дотрагивались до глаз, то он сейчас начинал думать, а кому клали палец на уста, тот тотчас пробуждался, пред иными ходили в женском подобии, а пред другими делали иное. И что представляли перед кем, тот о том и размышлял в себе. Но от некоторых, как только начинали делать что-либо подобное, тотчас некоею силою были прогоняемы и удаляемы и более не могли ни стоять пред ними, ни даже пройти мимо. А у некоторых немощных братий, не внимающих молитве, насмехаясь, сидели на шее и на плечах. Преп. Макарий, увидя это, вздохнул из глубины сердца и сказал: «Воззри, Господи, и не смолчи, воскресни, Боже, дабы разошлись враги Твои и убежали от лица Твоего, ибо душа наша полна поругания». По окончании службы, преп. Макарий призывая поодиночке каждого брата, спрашивал, о чем тот думал во время богослужения; и каждый открывал свои помыслы. Оказалось, что каждый думал о том, что, насмехаясь, представлял пред ним бес.

(«Четьи-Минеи»)

Благотворное действие от чтения евангелия

Один священник, проповедуя однажды в многочисленном собрании народа, увидел стоящего вдали еврея, одетого весьма хорошо и имевшего привлекательную наружность. Судя по лицу его, он был в великой печали. По занятии места, казалось, он обратил все свое внимание на поучение, ибо в продолжение его он часто плакал. По окончании проповеди, священник не мог удержаться, чтобы не поговорить с этим незнакомцем. «Позвольте, милостивый государь, спросить вас, не из чад ли вы Авраамовых?» – «Вы не ошиблись: я еврей». – «Но скажите, как это случилось, что я вижу еврея в христианском собрании?»

Тут еврей рассказал священнику следующее.

«Я из числа самых богатых лондонских евреев. Незадолго перед этим поселился я со всем своим богатством и с единственною 17-летнею дочерью в Америке, на плодоносных берегах реки Огио. Жена моя скончалась пред отъездом из Европы, и я не находил ни в чем утешения, кроме любимой дочери моей. И поистине она была достойна таковой любви. Будучи одарена совершенною красотою, она имела в себе превосходные качества ума и сердца, с наилучшим воспитанием. Кротким обращением своим она привязывала к себе сердца всех знакомых. Быв ревностным евреем, воспитал и я дочь мою в строгом хранении еврейского закона, думая, что тем усугубил совершенства ее.

Но вдруг дочь моя сделалась больна, и по всем признакам болезнь ее оказалась весьма опасною. Я не отходил от нее, и грусть моя была весьма велика. Не щадил я ничего: ни трудов, ни издержек, чтобы доставить ей пособие к облегчению ее болезни, но никакое искусство человеческое не может отвратить смерти. Прогуливаясь в большой близ дома роще и орошая путь мой слезами, позван я был к умиравшей дочери моей. Удрученный печалью, вошел я к ней в комнату, которая вскоре должна была сделаться храминой смерти. Я вошел к ней, чтобы проститься с ней навсегда. Понятия мои о предметах духовных подавали мне только весьма слабую надежду увидеться с нею в будущей жизни.

Дочь моя взяла меня за руку и с живостью при ослабевших силах своих сказала:

– Батюшка! Любишь ли ты меня?

– Любезная дочь, ты знаешь, что я люблю тебя, что ты мне дороже всего на свете.

– Но, батюшка, любишь ли ты меня?

– Для чего, друг мой, ты оскорбляешь меня таким вопросом? Неужели ты никогда не видала доказательств любви моей к тебе?

– Но, скажи, любезный батюшка, любишь ли ты меня? – Отец не мог отвечать, и дочь продолжала: – О, я знаю, что ты всегда любил меня; ты самый нежный отец, и я люблю тебя также. Исполнишь ли ты мою просьбу? Эта просьба, любезный батюшка, умирающей твоей дочери: исполнишь ли ты ее?

– Любезная дочь, скажи только, чего ты желаешь, хотя бы то стоило последнего рубля моего имущества, одним словом, – что бы то ни было, оно будет исполнено непременно.

– Батюшка! Я прошу тебя никогда не говорить против Иисуса Назарянина.

Я онемел от удивления.

– Я мало знаю, – продолжала умирающая девица, – очень мало знаю об Иисусе Христе, потому что мне о Нем никто не говорил; но знаю, однако, что Он Спаситель, потому что Он открыл мне Себя таковым во время моей болезни; открыл Себя Спасителем души моей. Я верю, что Он спасет меня, хотя я прежде никогда Его не любила. Я чувствую, что иду к Нему и что буду всегда с Ним. Итак, любезный батюшка, не отвергни моей просьбы; я умоляю тебя никогда не говорить против Иисуса Христа. Еще прошу тебя: достань книгу Нового завета, которая говорит о Нем, и старайся познать Его, и когда меня уже не будет, то любовью, которую ты питал ко мне, возлюби Его.

Напряжение, с каким она это говорила, изнурило слабые силы ее. Она умолкла. А я в тяжкой горести моей не мог и плакать. Я вышел от нее и не успел еще прийти в себя, как дух нежно любимой мною дочери воспарил уже к Спасителю, Которого она едва знала, но уже любила и чтила всем сердцем. Первое, что я сделал, по предании земле праха моей дорогой дочери, было приобретение святого евангелия. Я стал читать его и, просвещаемый Духом святым, сопричислился к смиренным поклонникам отвергавшегося некогда мною Спасителя Иисуса».

(Из «Христианского Чтения»)

Вся, елика аще воспросите в молитве, верующе, приимете

Один солдат, человек необразованный, упрямый и жестокий, прослужив урочное время, много раз просил отставки, но тщетно. Хозяин дома, в котором он квартировал, чувствовал всю тяжесть его досады и злобы.

Возвращаясь с ученья, он всегда, как бешеный, приходит на свою квартиру, ругал и бил всякого: кто ему ни попадался.

Наскучив таким гостем, хозяин просил начальника, чтоб его перевели на другую квартиру. Его и перевели к одной богобоязненной вдове. Здесь поступал он не лучше прежнего. И однажды, пришед с ученья, увидел он на столе раскрытую библию. Смотрит в нее и читает: « Вся, елика аще воспросите в молитве, верующе, приимете» (Мф. 21:22).

Слова эти произвели глубокое впечатление на душу солдата, и подали повод к следующему разговору:

Солдат. Хозяйка! что это за книга?

Хозяйка. Библия.

Солд. А что такое библия?

Хоз. Слово Божие!

Солд. Слово Божие? Поэтому тут все правда, что написано?

Хоз. Конечно.

Солд. И все то сбудется, что я здесь читаю?

Хоз. Без сомнения.

Солд. Ну, я хочу просить отставку. Если я стану просить об этом Бога, то получу увольнение?

Хоз. Библия учит нас, что молитва наша должна быть условная, когда мы просим телесных благ, а безусловная, тогда только, когда просим мы благ духовных.

Солд. Да здесь этого нет; здесь сказано: « вся, елика аще воспросите в молитве…»

Хоз. Ну, молись и проси. Все, что говорит библия, есть истина. Потому, что слово Божие не может ни лгать, ни обманывать.

С этого времени упоминаемый солдат день и ночь имел на уме слова, которые он видел в библии. Можно попробовать, говорил он сам в себе; беды никакой не будет, если не удастся!

Он пошел в уединенное место, повергся на землю в молитве к Богу, чтобы Он освободил его от солдатской службы. Но едва только начал он молиться, многоразличные грехи, содеянные им в продолжение жизни, столь живо представились ему, что он сам себя испугался. Может ли Бог, думал он, услышать молитву такого грешника как я? Эта мысль затмила в голове его первый предмет молитвы; он плакал, воздыхал и просил одной только благодати и отпущения грехов своих.

Господь увидел слезы и услышал вопль грешника. Он даровал ему при истинном покаянии отпущение грехов, так что солдат стал совсем новым человеком: из пьяницы сделался трезвым, из тигра – отцом, и вместо прежней склонности к ругательствам получил дар глубокой молитвы.

Таковая перемена произвела много толков. Сперва спрашивали его, что с ним делается; а потом его пример, очевидно, начал производить то же самое и во многих других солдатах.

Начальники почли это вредным, представили бедного солдата к главному начальнику и обвиняли его в расстройстве полка.

– Почему ты, – спрашивали его, – не просишь теперь отставки от службы; прежде ни на час не давал покоя?

– Теперь, – отвечал солдат, – для меня все равно. С того времени, как я познал Спасителя моего, Иисуса Христа, мне приятно оставаться в воле Божией: я готов идти всюду, куда она ни поведет меня.

После этого скоро дана была солдату отставка, и он совершенно удостоверился, что слово Божие есть истинно, и что все обетования в нем Божии суть ей и аминь.

Он познал, что Бог в точности исполняет все в свое время,

(Из «Христианского Чтения»)

Святые с радостью принимали мучения за имя Христово

До шестидесяти лет св. Поликарп был настоятелем смирнской церкви и во все это время пользовался всеобщим уважением в церквах Малой Азии. Его называли отцом христиан, учителем Азии, необоримым противником языческого суеверия. Ему оставалось только увенчать жизнь свою славною смертью. Он уже ждал себе мученической смерти, и эта мысль давно сроднилась с его душой: он знал, что судьба Учителя есть судьба и учеников Его.

Начались праздничные игры и с ними преследование христиан. «Казнь этим безбожникам!» – вопили язычники. Зная, какое сильное влияние на христиан имел епископ их Поликарп, язычники всю ярость свою устремили на него и с бешенством стали требовать его казни. Спокойно выслушал святой муж весть об угрожающей ему опасности и не хотел оставить города. Но друзья уговорили его скрыться в одном загородном доме. День и ночь воссылал он здесь молитвы о благосостоянии церкви, и во время этих молитв, за три дня до смерти, ему было видение. Он видел изголовье своей постели в пламени и счел это предзнаменованием того, что он живой сожжен будет на костре. Действительно, опасность увеличилась; местопребывание его перестало быть верным убежищем. Святой Поликарп не вызывался на опасности и не искал их, как делали в то время другие и, несмотря на то, не выдерживали испытания, – он опять куда-то скрылся. Едва только оставил он загородный дом, как пришли туда сыщики; они нашли только двух служителей. Один из них не выдержал пытки и открыл новое убежище своего господина. К вечеру, в сопровождении изменника, они пустились в путь пешком и верхом, вооруженные с ног до головы, как будто шли отыскивать разбойника. Епископ был на верху дома и опять мог бы скрыться от них, но он уж не хотел. Когда они с шумом приблизились к его убежищу, он сказал: «Господня воля!» и пошел к ним навстречу. Как удивились они, увидя спокойный лик почтенного старца. Поликарп предложил им угощение и для себя просил у них несколько часов для молитвы и, получив согласие, полный благодати и силы, два часа молился за всех, за великих и малых, благородных и плохих и за всю церковь. Все, слышавшие его, глубоко были тронуты, и даже сыщики жаловались этот раз на свою жестокую обязанность.

Настал час отъезда, Поликарпа посадили на осла. Дорогой встретился ему начальник сыщиков с своим отцом и посадил его с собою в колесницу. Оба они приступили к епископу с своими убеждениями:

– Что тут худого, – говорили они, – сказать: Господь мой – император, принести жертву, и тем спасти себе жизнь?

Сначала Поликарп молчал; но когда они стали говорить настоятельнее, то он сказал им коротко и ясно:

– Не сделаю по-вашему.

Тогда они, увидя свою ошибку, напали на него с ругательствами и вытолкнули из колесницы, так что почтенный старец упал и вывихнул ногу. Но, как будто невредимый, он продолжал путь бодро и скоро. Толпа услышав о прибытии Поликарпа, подняла ужасный крик, а христианам слышался с неба голос: «Крепись, мужайся, Поликарп!».

Начался допрос. Проконсул спросил его:

– Ты ли Поликарп? – И, получив утвердительный ответ, убеждал его отречься от Христа. – Пощади свою старость, – сказал он, и тому подобное. – Поклянись гением императора, одумайся, скажи: «Казнь безбожникам!».

Тогда Поликарп, подняв голову и окинув важным взором все множество язычников, простер на них руку, возвел взор к небу и сказал:

– Да, казнь безбожникам!

Проконсул начал говорить строже:

– Клянись, – сказал он, – если хочешь, чтоб я отпустил тебя, принести хулу на Христа.

Но Поликарп отвечал:

– Восемьдесят шесть лет служу я Ему и не имел на Него жалобы, как же я произнесу хулу на Царя моего и Спасителя?

Еще раз пытался увещевать его проконсул, все напрасно. Поликарп был непреклонен.

– Если ты, – сказал он, – так жарко настаиваешь на том, чтобы я поклялся гением императора, и как будто не знаешь, кто я, так слушай, я скажу пред всем народом: я христианин. Если же ты хочешь знать основание христианства, назначь день и ты узнаешь.

– Уговори народ, – возразил проконсул.

– Тебе я обязан дать отчет, – отвечал Поликарп, – потому что наша вера учит воздавать должную честь князьям и властям, установленным от Бога, если только это не вредит нашему спасению; но народ не имеет власти судить меня.

Проконсул сказал:

– У меня готовы звери, если ты не образумишься.

Епископ отвечал ему:

– Ступай, веди их: у нас образумиться не значить обратиться от доброго к злому, напротив, надобно обращаться от зла к добру.

Проконсул продолжал:

– Тебе не страшны звери? Так я велю сжечь тебя на костре.

Поликарп отвечал:

– Ты грозишь мне огнем, который горит только час и потом угасает. Но ты верно не знаешь того огня будущего суда и вечной казни, который приготовлен для нечестивых!.. Но что ж ты медлишь! Неси сюда все, что тебе угодно!

Так говорил Поликарп, и лицо его пылало радостью и надеждою. Сам проконсул поражен был удивлением, а народ, видя непреклонность епископа, кричал:

– Львов! Пустить львов на Поликарпа!

Но время игр уже прошло, и Поликарпа приговорили сжечь на костре. В минуту нанесли дров, и всех усерднее тут работали иудеи. Когда костер был готов, Поликарп скинул с себя платье. Его хотели прибить к столбу; он отвергнул это.

– Оставьте меня так, – говорил он. – Кто даст мне силу перенесть огонь, Тот, конечно, даст мне силу спокойно лежать в нем без ваших гвоздей и веревок.

Ему связали назад руки, и в этом положении он так молился Богу: «Господи Боже Вседержителю, Отче возлюбленного Сына Твоего Иисуса Христа, от Коего прияли мы познание о Тебе! Боже ангелов и сил, и всякого создания, и всякого рода праведных, живущих пред Тобою! Благословляю Тя, что сподобил меня сего дня и часа принять участие в числе мучеников Твоих и в чаше Христа Твоего, в воскресение для жизни вечной душою. Приими меня в жертву тучную и благоприятную пред Тобою, как Сам Ты, неложный и истинный Боже, предуготовил, предвозвестил и совершил сие. Хвалю, благословляю и прославляю Тебя, вместе с вечным и пренебесным Иисусом Христом, возлюбленным Твоим Сыном, с Ним же Тебе и святому Духу слава и ныне, и во веки веков. Аминь».

По окончании молитвы, святого мученика взвели на костер и подложили огня. Но пламя, разгораясь, принимало вокруг мученика вид свода, или паруса, натянутого ветром, и не вредило ни одного члена. Все тело среди пламени имело блестящий вид белого хлеба в жаркой печи, или серебра и золота, когда они расплавляются в горниле; вокруг разливалось благоухание, как от ладана или другого драгоценного аромата. Видя тело мученика невредимым, один из воинов подошел к нему и поразил его мечом, ручьи крови, истекшей из раны погашали самый огонь,

Так описана кончина святого Поликарпа в деяниях мучеников.

Если мы спросим в заключение нашей истории, какая сила подкрепляла Поликарпа и других мучеников, то церковь смирнская отвечает в своем послании так: «Блаженны и славны все подвиги, совершенные по воле Божией. Ибо мы, как благочестивые, все должны предавать во власть Божию. Кто не удивится твердости мучеников, их терпению и любви к Богу! Рассекали их бичами, так что состав их тела виден был до самых внутренних жил; но они оставались непоколебимы. Даже стоявшие вокруг плакали от жалости, а они были так мужественны, что ни один из них не испустил ни вздоха, ни стона. Сим показали они нам, что во время мучений они были вне тела, или лучше, Сам Господь был с ними и беседовал. Устремив все внимание к благодати Христовой, они презирали мирские казни».

(Из «Духовной Беседы»)

Мужество христианки

При императоре римском Валенте, последователе еретика Ария, было множество православных христиан в городе Едесе в Месопотамии. Император, жестокий враг правоверных, приказал запереть и запечатать у них все храмы. Но верные дети церкви по воскресным дням собирались за городом и там совершали свое богослужение. Император, наученный еретиками, приказал умертвить всех православных, которые соберутся за город и будут совершать богослужение. Городской префект Модест тайно уведомил православных о предстоящей им опасности, советуя вперед не делать никаких собраний. В следующий воскресный день, к крайнему удивлению Модеста, собрание православных было так многочисленно, как никогда еще не бывало. Префект получил приказ немедленно отправиться туда с войском, чтобы предать смерти мужественных исповедников православной веры. Проходя по городу, он увидел бедную женщину, которая, держа на руках малолетнего сына, с поспешностью выбежала из дома, оставив не запертыми двери, и торопливо пробегала ряды воинов. Модест приказал остановить ее.

– Куда ты бежишь так поспешно? – спросил префект.

– Бегу туда, – отвечала женщина, – где собрались православные.

– Разве ты не знаешь, что я послан предать смерти всех, кого застану там?

– Знаю, – сказала женщина, – для того-то я и спешу, чтобы не опустить случая потерпеть мученичество.

– На что же несешь с собою малолетнего сына?

– Чтобы и он был участником того же блаженства, – отвечала мужественная христианка и с поспешностью побежала вперед.

Модест, пораженный таким мужеством, тотчас возвратился во дворец и убедил императора отменить свой жестокий приказ.

(«Воскр. Чт.»)

Молитва Иисуса и знамение крестное спасает от смерти

Один священник рассказывал мне слышанное от той особы, которая призыванием имени Господня и силою честного и животворящего креста спаслась от очевидной смерти. Этот случай сопровождался следующими обстоятельствами

«Раз ехала я в карете, – так рассказывала помещица, – и надобно было спускаться под гору; на половине горы был крутой поворот, а при повороте находился страшный обрыв. Я продолжала сидеть в карете. При самом съезде с горы, лошади не могли удержать напора экипажа и понесли нас в бездну, которую я видела пред собою. Сначала мне пришло на мысль выпрыгнуть на всем бегу из кареты, но кто-то как бы сказал мне, думаю, что ангел мой хранитель: „Твори молитву Иисусову!‟. Я стала креститься и молиться. Ах! никогда я так тепло не молилась Богу, как при настоящем бедственном случае... При повороте на половине горы кучер не успел и на всем бегу не был в состоянии удержать лошадей, ни направить их куда следовало, и мы в одно мгновение, на всем бегу низверглись в страшную стремнину... Карета разлетелась в щепы, кучер, форейтор, моя горничная, лошади убились до смерти… Я осталась жива и невредима... Невдалеке бывшие люди прибежали к нам... Я была как бы помешавшаяся в уме; впрочем, я скоро пришла в себя и увидела, как я близка была к смерти, но силою честного животворящего креста Господня спасена от нее. Меня хотели отвести в дом, находившийся в недальнем расстоянии от того места, где я чуть не погибла; но я потребовала, чтобы меня отвели в церковь, которая тоже была невдалеке. Там я излила благодарные чувствования мои пред Спасителем моим и Господом за спасение свое от очевидной смерти и тогда уже отправилась в дом».

(Из «Странника»)

В несчастии обращайся с молитвою к Богу

«1842 г., 22 числа июля месяца, около двух часов пополудни, – рассказывал один священник, – случилось мне проходить близ погоста Кунестья, Гдовскаго уезда. На третьей версте от этого погоста встречается со мною средних лет женщина верхом на лошади. Когда поравнялись, мы приветствовали друг друга обычно:

– Здравствуй, батюшка!

– Здорово, тетушка!

Тут заметил я, что женщина, сказав мне приветствие, пренизко поклонилась. „Вот, – подумал я, – какое доброе обыкновение у наших простолюдинов: приветствуют и кланяются всем, даже незнакомым‟. Только что подумал, слышу – эта женщина плачет навзрыд. Такая неожиданность сильно потрясла меня. В смущении я обратился к ней с вопросом:

– О чем ты, тетушка, так горько плачешь?

Женщина ничего не отвечала и, приостановивши лошадь, продолжала рыдать. Я подошел к ней ближе и еще спросил:

– О чем ты?

Видно было, что она хотела объяснить мне, в чем дело, да только сказала:

– Как мне не горевать, кормилец, ведь я самая несчастная, – и опять стала горько рыдать.

С сожалением смотрел я на крупные слезы ее и опять спросил:

– О чем же ты плачешь? Мужа что ли лишилась?

– Нет, кормилец, нет! Два дня тому назад, – в слезах говорила молодица, – наша деревня праздновала Ильинщину.

– Так что же в Ильин день случилось?

– Вот что, кормилец: долго я с своим мужем не имела детей, а хотелось иметь, и вот на другой десяток после свадьбы Господь смилосердовался над нами, дал нам ненаглядную радость – сынка. Души не чаяли мы в нем, нашем дитятке. Нынче ему уже пятый годочек пошел. Так два дня тому назад грех такой случился...

Тут опять ручьем полились у ней слезы.

– Что же, тетушка, верно, убился где до смерти, – спросил я.

– Нет, кормилец, нет! В Ильин день, знаешь, мужики наши пили да гуляли, а мы, бабы-то, все по завалинкам расселись да тары, да бары. Вестимо, кормилец, в том и время убивали. А ребятишки-то, кто в лошади, кто в палки играли; играло с ними и наше дитятко, а из большаков и в голову никому не пришло, чтобы поглядеть за ними. Тут грех и вышел! Нашего дитятку, как палкой кто-то стукнул; что сделалось будто: ни с того, ни с сего от других ребятишек отстал да и побежал из деревни вон. Другие ребятишки, сказывают, погнались было за ним, а он и в лес удрал. Мы с мужем спохватились уже в сумерки, никто нам не сказал этой оказии в ту пору, как он убежал. Пошли искать. Уже коров с поля домой пригнали; никто нигде не видел; и сами всю ноченьку напролет прошатались по лесу, искали его, а его нет как нет… Вчера, спасибо, староста, всю деревню выгнал в поиски, и всякую-то травиночку проглядели, все кусточки поразобрали, нет, не нашли.

Сегодня также муж мой со сватьей пошли искать... Господи! Господи! грех какой случился. Всего больше боюсь волков: нынешним летом, как кто на беду выгнал их в нашу сторонушку. Видно, не миновать их моему ненаглядному!

Тут снова она громко зарыдала,

– Послушай-ка, тетушка, а часто ль ты его водила в церковь?

– Нет, батюшка, водить-то, почитай, и не водила, надо правду сказать...

– Так, значит, никогда не водила? – быстро прервал я.

– Не то что никогда, а уже не упамятую, когда была на погосте.

– Да ты и сама-то, верно, не часто ходишь в церковь Божию?

– Ах, родимый! наше дело – барщина! измучила нас неволюшка! Работаем, работаем целый свой век и хлеба, почитай, сами не видим, а придет как праздничек Господень, нам уж и не до Бога: от избы своей, хоть бей, не отгонишь!

– Плохо, тетушка, что нам бывает не до Бога, – сказал я: – верно, и Он, Отец небесный, отступился от нас за это; оттого-то у нас все беда да беда! Куда ж ты едешь, голубушка? Верно, теперь только схватилась за Бога да и в церковь молиться?

– Нет, батюшка! добрые люди мне натолковали: „Надо тебе, молодица, съездить в Гдов, там в деревне есть знахарь: он тебе скажет, где теперь твой малец. Съезжай!‟. Вот я и собралась, родимый мой!

– А это что у тебя? – спросил я, указывая на берестовый туго набитый кошель, привязанный к деревянному седлу.

– Это, родимый, гостинец: рыба вяленая да пироги.

– Кому же это?

– Вестимо, знахарю.

– Э, тетка! До сих пор ты Бога не знала да и теперь знать его не хочешь! Недоброе ты дело задумала, да и недобрые те, которые натолковали тебе, что надо ехать за утешением в горе к колдуну. Послушай, родная, чем к колдуну, так не лучше ли тебе обратиться к Николаю, угоднику Божию, либо к Петру и Павлу апостолам?

Тут я указал на церковь во имя этих святых, которая виднелась изъза небольшого леса,

– Я и сама о том думала, – сказала женщина, – боюсь до крайности ехать к знахарю. Дрожь берет меня теперь, а что будет, когда его увижу...

Я обрадовался такой перемене мыслей женщины и ласково сказал:

– Священник у вас добрый, он отворит для тебя церковь, почитает и молитвы, а с ним и ты помолишься. Смотри, тетушка лучшее дело сделаешь. Ступай, помолись от чистого сердца угодникам Божиим!

– Ладно, батюшка, ладно, мой желанный, будь по-твоему, поеду.

Мы расстались. Долго, впрочем, стоял я на одном месте, размышляя об этом событии, и когда уверился, что действительно злополучная мать повернула лошадь от ворот вправо, на тропинку, ведущую прямо к погосту, тогда только я решился продолжать путь свой далее...

Через несколько дней я вторично увидел эту женщину; она представилась глазам моим и, бросившись мне в ноги, сказала:

– Отец ты мой родной! Бог тебе заплатит! ты уму-разуму научил меня! Я теперь счастлива!

– Что же, спросил я, – видно, нашла сына?

– Нашла, батюшка нашла!

И, приподнявшись на ноги, она начала рассказывать:

– По твоему слову, на погосте в церкви я в ту пору молилась, как от роду, признаюсь, не маливалась, тогда же как будто что отлегло от сердца. Потом поехала я прямо домой, а наше дитятко уж был дома. Его нашли в ту пору, надо полагать, как я молилась в церкви, близехонько около нашей деревни, где перед тем с лишком двое суток понапрасну трудились искать. Сынок сидел на травке, близ можжевельного куста, и рвал его, подбрасывая на стороны. Когда увидели его, он как будто оторопел и отца родного не узнал; привели домой, и теперь, слава Богу, он здесь.

– Ходи же, любезная, почаще в церковь Божию, – сказал я на прощание, – да чаще води с собою ребенка. Какое бы горе ни случилось, не к знахарю, а к милосердому Богу обращайся с молитвою; Он и теперь услышал твою молитву, Он и мне внушил дать тебе добрый совет».

(Из «Странника»)

Окрыляющая сила молитвы

Говорят: молитва есть возношение ума и сердца нашего к Богу. Ничего нет удивительного, если пламенная и усердная молитва на время как бы разлучает душу с телом и возносит ее на небо; но некоторые опыты свидетельствуют, что истинная молитва не только возвышает душу, но и самое тело молящегося подъемлет иногда на известную высоту от земли. Мысль, постоянно устремленная горе, наконец, отнимает грубую плотность у тела, которое так тяжело у людей, не знающих истинной молитвы. Душа в это время вступает в первобытные права свои; и уже не тело влечет ее к земле, а она увлекает тело к небу, откуда сама.

Посмотрите на это дитя, которое в долинах Вифинских пасет домашний скот отца своего. С раннею зарею юный Иоанникий ведет стада своего отца на пажить и остается там до глубокого вечера. Сын простого поселянина, он ничему не учился, ничего не знает о законах природы; но он умеет молиться, и в этом уменье, сам не зная открывает тайну повелевать природою. Каждое утро, выходя в долину, он назначает своему стаду определенное место, простодушно говорит ему: «Пасись здесь и не ходи далее», а сам удаляется в пустыню и до вечера стоит на молитве. Когда приходит пора вести домой стадо, он находит его в назначенном месте; ни дикий зверь, ни вор, ни разбойник не трогают стада; оно всегда цело, стоит смирно и с покорностью ожидает возращения двенадцатилетнего пастыря.

После разных превратностей жизни св. Иоанникий делается отшельником, проводит многие годы в разных горах и пустынях, ища безмолвия и упражняясь в посте и молитве. Когда он, подобно птице небесной, обитал на вершинах гор Контурийских, ему пришла мысль отправиться в Ефес, помолиться в храме св. Иоанна Богослова и поклониться его гробу. Встал и пошел, не размышляя о том, что путь неизвестен ему. В один день под вечер он спрашивает у проходящих: «Куда ведет эта дорога?».

– Прямо к реке, – отвечают пустыннику, страшному на вид, обросшему волосами, в ветхом рубище, огромного роста, – прямо к реке, которая впереди; она теперь чрезвычайно глубока и в разливе; никому нельзя переправиться чрез нее без лодки. Какая нужда! Иоанникий приходит к реке, садится на берегу ее отдохнуть немного, а в полночь, вставши и помолившись продолжает путь прямо через реку; не спрашивая, земля или вода под ногами у него. Куда девалась тяжесть тела, ее не было в теле того, у которого дух был на небе.

В преклонных летах своей жизни св. Иоанникий поселился на Олимпе. С восточной стороны Олимпа расстилалась живописная долина, на которой был некогда храм Богоматери, но теперь не оставалось и следов его. Отшельник вздумал восстановить дом молитвы; пригласил благочестивых людей, заложил церковь во имя пресвятой Девы, сам носил камни и усердно помогал работающим. Когда церковь была сооружена, св. Иоанникий приходил в нее по ночам и, никем не видимый, предавался пламенной молитве. Ученик и подражатель его, св. Евстратий, захотел однажды посмотреть как молится его наставник. В одну ночь он скрылся в углу церковном и тайно примечал, что будет. Ветхий днями, но ангелоподобный старец пришел в свое обыкновенное время, благоговейно приблизился к алтарю и когда воздел руки свои к небу, то Евстратий увидел, что вместе с воздеянием рук св. Иоанникий поднялся высоко от земли, стоял на воздухе и совершал там свою молитву. Кончилась молитва, и праведник, подобно облаку небесному, спустился опять на помост храма.

Магнит притягивает железо и невидимою силою держит его на воздухе; почему же молитва, чрез многие годы напряженно устремляющая все силы души к небу, не может поднимать тела, утонченного постом и воздержанием? Сила молящегося духа ужели менее силы молитвы?

(Из «Воскр. Чт.»)

Усердная молитва изглаживает самые тяжкие грехи

В Кесарии во время жизни святителя Василия Великого жила одна благородного происхождения и весьма богатая вдова, которая усердно служила греху и предавалась всем чувственным удовольствиям, даже самым постыдным; но, пресытившись своею развратною жизнью, она, наконец, пришла к истинному раскаянию и горько сокрушалась о грехах своих. Она решилась написать на записке все грехи и в конце грех свой самый тяжкий. Запечатав письмо, кающаяся дождалась св. Василия, когда он шел в церковь, бросилась к ногам его и воскликнула: «Святитель Божий! Помилуй меня грешницу, худшую из всех! – говоря это, она вручила ему записку. – Вот, владыко, здесь все грехи мои, но ты, угодник Божий, не читай их, а только молитвою своею очисти их. Я верую, что давший мне эту мысль услышит молитвы твои обо мне!» – «Господи! – сказал святитель, – если ты всего мира взял грехи, то и этой одной души прегрешения Ты можешь очистить. Все грехи наши сочтены у Тебя, а милосердие Твое безконечно!» Войдя в церковь, святитель преклонился пред жертвенником и всю ночь молился о грешнице.

Утром, после службы, он призвал вдову и, возвращая ей запечатанную записку, сказал ей: «Ты слышала, что никто не может отпущать грехов, кроме Бога?». «Слышала, – отвечала вдова, – и потому просила тебя помолиться и попросить за меня щедрот Его». Говоря это, вдова распечатала записку свою и нашла все грехи свои заглаженными, кроме последнего самого тяжкого греха. Видя это, вдова упала к ногам святителя и молила его очистить и этот грех. Св. Василий прослезился и сказал вдове: «Встань, и я человек грешный и нуждаюсь в прощении и помиловании. Но Тот, Кто очистил твои грехи, очистит и этот тяжкий грех твой, особенно если ты станешь идти по пути Его. Советую тебе идти в пустыню, и там найдешь святого мужа Ефрема, отдай ему записку и проси помолиться о тебе Богу».

Женщина повиновалась, пошла в пустыню, нашла келлию праведника и, стуча в нее, умоляла св. мужа: «Помилуй меня грешную, Преподобный отец!». Но праведник, зная причину ее прихода, отвечал ей: «Ступай от меня, я человек грешный, и сам требую помощи от других». – «Святитель Василий послал меня к тебе, чтобы ты помолился об очищении греха моего, – сказала вдова, подавая записку. – Все грехи мои очищены им; только один грех в записке этой, и ты не поленись помолиться за него!» – «Умоливший о многих твоих грехах тем больше может умолить об одном грехе. Иди и не стой; спеши застать его в живых, прежде чем он отойдет к Господу!» – ответил ей св. Ефрем. Вдова поклонилась ему и возвратилась в Кесарию. Входя же в город, она застала погребение св. Василия. Он уже скончался, и святое тело его несли к могиле. Встретив гроб святителя, вдова заплакала, зарыдала и воскликнула к святому, как бы живому: «Святитель Божий! Затем ли ты послал меня в пустыню, чтобы без меня разлучиться с телом своим, и вот я возвратилась, напрасно совершив трудный путь свой. Пусть видит Бог и судит нас, что ты сам мог помочь мне, а послал меня к другому!». Говоря это, вдова положила записку на гроб святителя. Один из клира, желая видеть, что написано в ней, распечатал записку и не нашел в ней никакого писания: она была вся чистая, «Здесь ничего не написано, – сказал он вдове, – и ты напрасно беспокоишься, не зная совершившегося над тобою милосердия Божия». Весь народ видел это чудо и прославил Бога, дивного и чудного в делах Своих.

(«Чет.-Мин.» 1 января)

За Богом молитва не пропадает

«Отец мой жил в городе, но был сельским благочинным.

Один раз в зимнее время, как раз во время обеда, принесли ему с почты несколько пакетов. Пробежавши некоторые из них, отец остановился довольно долго на одной бумаге и, перечитавши ее несколько раз, объявил, что ему сейчас же нужно ехать по спешному делу в село Деньги. Маменька возражала, что сегодня ехать нельзя, потому что кучер болен, а найти другого человека так скоро нельзя.

– Пустяки! – отвечал батюшка, – я и сам поеду. А то не хочешь ли поехать со мною ты, Николай? – обратился он ко мне.

Я согласился тем охотнее, что до села Денег было от города всего 10 верст. Лошадь у нас была добрая, дорога лежала прекрасная; стало быть, отлично прокатимся и сегодня же к ночи воротимся домой.

Сборы были не долгие; покуда мы изготовились в дорогу, лошадь была запряжена в открытые легкие сани. Вышедши садиться, батюшка велел привязать под дугу колокольчик.

– С этим говоруном будет веселее ехать, – заметил он.

Мы уселись покойно и тронулись. Не прошло и часу, как мы по превосходно натертой столбовой дороге доехали до села Денег.

Здесь остановились мы у церковного старосты, помещика Жирнева, куда приглашен был и священник. Батюшка читал им сейчас полученную бумагу, и, по прочтении, поднялись между священником и старостою горячие споры. Отец старался примирить их, и это продолжалось до сумерек. Когда достигли желанного примирения, я напомнил батюшке, что пора ехать домой, но он послал меня наведаться к лошади, напоена ли она и накормлена ли, а сам продолжал сидеть и беседовать.

Наконец, бесконечная беседа кончилась; мы попрощались с гостеприимным хозяином и поехали домой. При выезде из села батюшка взял вожжи у меня из рук и начал править сам. Скоро я заметил, что он, оставивши большую дорогу вправе, взял левее, по луговой дороге, проезжей только зимою.

– Сюда будет гораздо ближе, – заметил он при этом. – Мы выбросим версты четыре.

– И прекрасно, – отвечал я, – чем ближе, тем лучше, потому что уже поздно, и наши домашние будут беспокоиться!

– Есть о чем беспокоиться, – проговорил батюшка, и затем мы продолжали ехать молча.

Скоро выехали из-под горы, защищавшей нас от ветра, и нас начало изредка продувать. Но это еще не беда; худо то, что дорога показалась заметенною снегом и забитою. Однако же, наш гнедой был отличный конь, всегда державшийся дороги, и, стало быть, опасаться было нечего.

Но мороз и ветер делали свое дело: скоро батюшка, вполне уверенный в сметливости своей лошади, желая сберечь свои озябшие руки, плохо защищаемые перчатками, привязал вожжи к переднему кучерскому сиденью. Мы ехали по едва приметной дорожке, между множеством пней недавно срубленного леса и ехали очень шибко: видно, мороз и холод пробрали и нашего гнедого.

Вдруг на одном небольшом косогоре сани наши забежали, трахнулись об пень, и мы оба вывалились из саней, как колоды. Лошадь, нисколько не обращая внимания на происшедшее, продолжала свой бег и скоро скрылась из виду. До нас долетали только звуки поддужного колокольчика, но и они скоро затихли.

Итак, мы очутились одни-одинешеньки в глухую полночь, среди лугов и лесов, верстах в пяти от самого близкого жилья. Что было делать? Мы начали было идти; но дорога оказалась такою забитою, что скоро не хватило сил продолжать пешее путешествие, и мы невольно остановились и скоро уселись на обрубленные пни. Не прошло и десяти минут, как отец спросил меня, не холодно ли мне?

Я отвечал утвердительно, потому что действительно продрог, и белье, от ходьбы вспотевшее на мне, теперь казалось мне обледенелым. Отец заставил меня вновь пройти несколько, чтобы согреться, но идти мне показалось вдвое тяжелее, и я скоро остановился, уверяя, что уже достаточно согрелся, хотя я только запыхался. Мы опять уселись на пни.

– Однако, – начал батюшка, – наше положение опасно. Холод ужасный. Меня самого прохватывает. Пожалуй, до утра окоченеем.

Я ничего не отвечал на это замечание, но чувствовал, что во мне похолодело и внутри, Это страх начинал мучить меня.

– Ты не спи, – заговорил опять отец, – уснешь, так, наверно, замерзнешь!

– Нет, я не буду спать, – отвечал я. Но скоро почувствовал непреодолимую дремоту. С большим усилием перемог я себя и проговорил полусонным голосом: – Батюшка! я засыпаю...

– О, Боже мой! – воскликнул отец. – Я сам едва пересиливаю себя. Знаешь что, мой друг! – продолжал он. – Будем молиться Господу. Он услышит нашу усердную молитву и пошлет нам спасение.

С этими словами он опустился на снег, на колени, и начал молиться громко, поминутно прерывая молитву рыданиями. Я также стал на колени и также начал молиться со слезами. И что же? Какова сила молитвы?!

Прошло не более десяти минут, как мы стали на молитву, вдруг нам явственно стал слышаться перерывчатый звон колокольчика и становился все яснее и ровнее. Казалось кто-то приближается к нам,

– Верно, почтовая дорога недалеко от нас, – сказал отец, – надобно прислушиваться, в какую сторону проедет почта.

Но он ошибся: звонок все приближался к нам, и скоро мы заметили лошадь, ехавшую на нас.

– Да это, кажется, наш гнедой, – воскликнул батюшка и стал среди едва обозначавшейся дороги. – Тпру!

Гнедой послушно остановился, и мы смотрели на него, как на избавителя своего.

– Это милосердый Господь услышал нашу молитву и послал его за нами, – сказал отец дрожащим голосом.

Оживленные надеждою и согретые происшедшим волнением, мы уселись поплотнее в сани и опять поворотили назад, по направлению к городу.

Нас очень занимал вопрос: отчего лошадь воротилась? Неужели, увидевши, что нас нет, по своей сметливости, она сама вздумала вернуться за нами?

Вскоре дело объяснилось: проехавши версты две-три, мы увидели стаю волков, игравших вблизи дороги, и наш гнедой опять поворотил было назад, видимо, избегая знакомства с этими лесными бродягами.

– Так вот отчего он вернулся назад, – сказал батюшка, – ну, и за это спасибо!

Ободривши лошадь криками и испугавши волков, мы во всю прыть промчались мимо них и чрез несколько минут катили по пустым улицам уснувшего города.

В доме застали, как я и угадывал, большое беспокойство; матушка мучилась за нас и ободряла себя все время только молитвою.

Когда она услышала обо всем происшедшем с нами, то сказала: „Не даром мое сердце так болело; оно чуяло, что вы находились в большой беде. Ну слава же Тебе, Господи Спасителю!‟.

С этими словами она преклонилась пред иконами, и мы последовали ее примеру. Общая молитва благодарности, орошенная слезами, была концом этой короткой, но памятной для меня истории».

(Из «Воскресного Чтения»)

Молитва творит чудеса

Св. Василий Великий, находясь на смертном одре, почти без дыхания, был посещен другом своим врачом евреем, неверующим. Врач неверующий предсказывает ему час его кончины.

– А если проживу долее? – говорит святитель.

– Тогда я уверую во Христа твоего – сказал врач.

Святителю хотелось, чтобы друг его не был лишен вечной жизни, и вот, по уходе его, святой молит Господа, чтобы Он ради прославления имени Христа, ради спасения друга его продлил его жизнь. И Господь услышал молитву веры. Святитель, уже умиравший, бывший почти без дыхания, прожил долее назначенного срока.

Врач приходит и едва верит тому, что видит. Пораженный чудом всемогущества Божия, он уверовал во Христа и стал просить крещения.

– Я сам буду крестить тебя, – сказал святитель, хотя в то время едва мог переводить дыхание. И, о, чудо!

Когда настал час священнодействия, является сам св. Василий стоящим пред алтарем Господним, возносит молитвы за предстоящих, еврея и весь дом его, крестит и совершает таинство литургии; – все это продлилось часов пять или шесть времени, и только по окончании всего этого мирно в тот же день св. Василий предал душу свою Богу. Такова сила молитвы!

(«Дух. посевы» свящ. Гр. Дьяченко).

Можно ли спастись в миру?

Ни богатство, ни знатность, ни множество забот и огорчений, ни слабость сил телесных, ни окружающие соблазны не могут воспрепятствовать человеку спастись, если он сам того захочет, если сохранит веру в Бога, преданность святой воле Его и надежду на Его всесильную помощь.

Среди роскошного и изнеженного двора константинопольских императоров, на высоте царского величия, св. Феофания не только сохранила обыкновенные добродетели христианки: живую веру, благочестие и целомудрие, но сделалась предметом удивления для современников, благоговейного почитания для потомков.

С самых юных лет Феофания отличалась благочестием, умом и кротостью нрава; родители употребили все старание, чтобы воспитанием и обучением развить ее прекрасные качества. Когда она достигла совершенного возраста, родители искали между знатными юношами достойного жениха своей дочери. Но Бог указал ей более высокий жребий.

Император Василий Македонянин искал в то же время достойной невесты для своего сына Льва. Выбор его пал на Феофанию. Брак был совершен с величайшим торжеством и радостью. Но радость юных новобрачных была непродолжительна. Господь любит посещать избранных Своих горестями и бедствиями, чтобы утвердить в них семена добродетелей, посеянных Его же рукой.

Император Василий Македонянин достиг царского престола из простых воинов, не отличался образованием и сохранил суровость нрава, свойственную его первоначальному состоянию. Какой-то ловкий обманщик, по имени Сантаварик, считавшийся волхвом и чародеем, имел сильное влияние на царя.

Лев, соединявший с природными талантами тщательное воспитание, презирал Сантаварика, как хитреца, и ненавидел его как врага Божия.

Этого не мог не видеть и не мог простить царевичу Сантаварик. Чтобы погубить его, он придумал следующее средство. Император Василий любил заниматься охотою, в которой принимал иногда участие и сын его Лев. Сантаварик однажды обращается к юному доверчивому царевичу с такими речами:

– Вот ты, царевич, нередко бываешь с отцом на охоте; не мешало бы тебе всегда носить с собою надежный кинжал; может быть, какой-нибудь лютый зверь нападет на тебя нечаянно; может быть, отцу твоему будет угрожать какой-нибудь домашний враг (а таких у него не мало); когда при тебе будет надежное оружие, ты всегда можешь защитить себя и отца своего, а чтобы не подавать повода к толкам, носи этот кинжал скрытно под платьем или в сапоге.

Царевич послушался этого совета, по-видимому, вполне благоразумного и доброжелательного; с этого времени, отправляясь с отцом на охоту, он прятал кинжал в один из сапогов своих.

Между тем, Сантаварик шептал Василию:

– Берегись, сын твой злоумышляет против тебя; он недаром носит кинжал за сапогом, если хочешь убедиться в этом, то вели обыскать царевича в первый же раз, как отправишься с ним на охоту.

Император поверил коварным словам обманщика; немедленно отправился на охоту, пригласил с собою сына и, выехав на поле, велел обыскать царевича, который, ничего не подозревая, спокойно показал скрытый у него кинжал.

Престарелый император, ничего не рассудив, вскипел страшным гневом, велел взять царевича и посадить его вместе с его юною женою в один темный покой в своих палатах и приставил к нему надежную стражу. Сантаварик хотел довершить свое злодейство тем, что советовал царю лишить царевича зрения, но блаженный патриарх Фотий и весь сенат удержали царя от этого нового, еще более ужасного преступления.

В томительном и невинном заключении Лев и Феофания пробыли более трех лет. Эти годы, конечно, не остались бесплодными для душ юных супругов; в это время они увидели всю суету мирской славы и величия; один Бог был их надеждою, одна молитва – их отрадою. Несколько раз вельможи хотели просить царя о помиловании сына, но не находили удобного времени и случая.

Случай, наконец, представился. В комнатах императора был попугай, приученный к произношению нескольких слов,

Однажды, в праздник св. Илии пророка, у царя был парадный обед; царь был весел и просил гостей своих быть веселыми.

В это время попугай, наученный ли кем или случайно, стал жалобно повторять слова: «Ах, ах, увы, увы, господин Лев!». Гости царские смутились, услышав эти слова, перестали есть и пить.

Заметив это, царь спросил их, отчего они так печальны.

Тогда они со слезами на глазах сказали царю:

– Неразумная птица тоскует о своем господине, невинно страждущем, ищет и зовет его: как же мы, создания разумные, будем веселиться, когда знаем, что сын твой, а наш господин, несправедливо подвергся отеческому гневу, по навету злодеев? Царь! если сын твой точно хотел поднять на тебя руку, то выдай нам его, мы сами растерзаем его. А если он невинен, то за что мучишь собственную кровь свою?

Умилился царь от этих слов, родительское сердце проснулось в нем; он тотчас велел вывести царевича из затвора, остричь ему отпущенные волосы, одеть в царские одежды и привести к себе. С любовью и со слезами обнял царь своего сына, возвратил ему прежние почести и назначил его своим наследником.

Чрез несколько времени император Василий скончался. На престол восточных императоров вступил Лев VI-й, прозванный Мудрым.

Блаженная Феофания, вступив в царские чертоги, твердо помнила минувшее несчастие; окруженная величием и блеском, она сохранила почти тот же образ жизни, мыслей и занятий, как и в заключении. Любимейшим занятием ее были молитва и псалмопение; к ним присоединилась еще заботливость о бедных и страждущих. На всю роскошь и развлечения двора она смотрела, как на ничтожный сор, на власть и величие, – как на краткий сон. Под дорогими, хотя и скромными, одеждами царицы она носила рубище и власяницу. Царский одр ее был пуст и днем, и ночью; постелью царицы была простая рогожа, раскинутая на полу, поверх голых костей и камней. Пищею ее был хлеб и несколько зелени. Со всеми подданными своими, богатыми и бедными, знатными и простыми, царица обращалась ласково и приветливо. Невинно гонимые находили в ней защиту, страждущие – помощь, печальные – утешение. О всех заботилась она, как истинная мать, никогда не произносила лжи языком своим, клевета и осуждение не исходили из ее уст.

Суровый образ жизни, подвиги поста и молитвы, непрестанное умерщвление плоти не могли не подействовать разрушительно на слабый телесный состав ее. Но она и не заботилась об этом, ибо ничто земное не привлекало ее; вся она и телом, и душою предана была Господу, Ему одному угождала, Ему одному до конца посвятила жизнь свою,

(Из «Дух. Бес.»)

Совет благоразумной супруги

У матери блаженного Августина, Моники, супруг был весьма вспыльчив и крут нравом, но она жила с ним согласно и спокойно, так что подруги ее, часто ссорившиеся с своими мужьями, просили у нее совета, как бы смягчить их строптивый нрав?

– Любезные подруги, – отвечала она, – вы сами виноваты в том, что терпите большие оскорбления от своих мужей; вы на каждое оскорбительное слово отвечаете с досадою и взаимным оскорблением и тем больше их огорчаете. А я, когда вижу, что муж мой сердит, молчу и только в душе своей молюсь Богу, чтобы возвратилась тишина в его сердце. Его вспыльчивость проходит сама собой, и я всегда спокойна. Подражайте мне, любезные подруги, и будете также спокойны.

(Из книги Георгия Орлова: «Женские подвиги и добродетели». Издание Сытина. Москва)

Урок детям

Святитель Парфений имел от Господа дар чудотворения, исцелял всякие болезни и творил именем Христовым много знамений предивных. Однажды привели к святителю отрока, мучимого лютым бесом; с слезною просьбою умоляют родители помочь их горю. «Напрасно вы просите меня, – сказал св. Парфений, – об исцелении вашего сына. Он не заслуживает этой милости. Он такой же у вас преступник, как и отцеубийца, потому что вы часто претерпевали от него досаждение и бесчестие. От нестерпимого огорчения вы просили Господа вразумить вашего сына наказанием, и вот Он наказан!» Но сердобольные родители, узнав причину своего горя, еще неотступнее стали умолять св. Парфения о бесноватом сыне. Жаль им было свое родное детище. Сжалился над ними угодник Божий, помолился Господу, и тотчас бес оставил отрока.

Вот, дети, как грешно и опасно оскорблять родителей. Отец и мать неустанно трудятся, терпят иногда разные лишения для блага своих детей, утешаясь надеждою, что дети вознаградят за все своею ласкою, преданностью, послушанием, любовью. Как же им бывает горько, если эта надежда не сбывается; если, вместо любви и послушания, дети оказывают им неблагодарность и непокорность! Что остается делать родителям, как не изливать свою скорбь в слезной молитве пред Господом! О, как нередко и ныне сбывается грозное слово писания: злословящему отца или матерь угаснет светильник, зеницы же очес его узрят тму (Прит. 20:20). Часто родители спрашивают: отчего они так несчастны детьми, которые у них или больны или увечны. Ах, не от того ли, что Сердцеведец Господь разными скорбями смягчает жестокое сердце непокорных детей и вразумляет родителей, которые, в порыве гнева на них, имели несчастие произносить иногда страшные проклятия?.. Остерегитесь же дети, доводить до сего ваших родителей! Любите их и почитайте, слушайтесь и берегите их душевный покой! И над вами исполнится обещание Божие: благо вам будет и долголетны будете...

Глубоко чтил и нежно любил своих родителей св. Парфений, и он «просиял в равноангельном житии даром чудес, почил с миром в старости маститой».

(Из «Воскр. Бес.»)

Неразумная клятва матери

На высоком берегу Волги раскинулось большое богатое село. Чистенькие и красивые стоят сельские домики, утопая в зелени садов и огородов; далеко видать белую каменную церковь с тенистой оградой и с блестящим куполом. На самом конце села, на небольшом пригорке стоит маленький деревянный домик. В этом домике живет еще нестарая женщина, давно известная всему селу и окрестным деревушкам. Агафья, так зовут ее, ходит всегда в черном бедном платье с черным платком на голове. Исхудалое, бледное, строгое ее лицо и теперь еще поразительно красиво.

Агафья всегда серьезна и печальна, все ее движения тихи и красивы. Она мало говорит, но никогда не сидит без дела. Своими руками устроила она садик и несколько грядок позади домика, где насадила несколько хозяйственных овощей. Сама она чистит, поливает, ухаживает за своим садиком. Несколько кур весело расхаживают по маленькому чистому дворику. Корова ее вычищена и вымыта всегда на диво. Все маленькое хозяйство Агафьюшки в полном порядке. Чистота и порядок видны во всем. А между тем, она немного времени посвящает своему хозяйству. Она постоянно занята на селе. Ее тихая, скромная фигура виднеется то в одном, то в другом сельском домике. Тут она лечит, там помогает убираться, там шьет и кроит. И везде Агафья желанная гостья, везде ей привет и почет. Ребятишки не боятся ее серьезного строгого лица; они чуют своею детскою душою, сколько ласки и любви скрывается в сердце этой суровой женщины, и, не отставая, бегают за ней. И Агафья платит им горячею любовью. Она собирает их у себя, учит их, сказки им рассказывает, часто и кормит, и поит.

Любят ребятишки бывать у Агафьи. Усядутся они на лавке у стола, буквари возьмут и вглядываются в спокойное, строгое лицо Агафьи. А она тихим голосом учит их. «Учитесь, – говорит она, тихонько шевеля спицами чулка, – для вас ведь это польза. Ученье – свет, неученье – тьма. Учитесь да родителей слушайтесь, любите их пуще всего...» И вдруг оборвется на этих словах тихий голос Агафьи, торопливо отвернет она лицо от ребяток и долго-долго сидит в тяжкой думе. Опомнится она от раздумья, долго поглядит на детей и снова начнет толковать им. Устанут ребятки, Агафья ведет их в садик, учит там чистить, поливать, рассаживать, толкует о цветах, об уходе за ними. Девочкам работу дает домой, мальчикам уроки дает. Чуть не со слезами уходят от нее ребятишки. Долго стоит Агафья у калитки, долго смотрит вслед ребяткам, тихо вздрогнет, вернется в свой опустелый домик и опять примется за дело.

На селе Агафью все любят. За ребятишек бабы несут ей и муки, и масла, и яиц, и холста, и кур. Поблагодарит Агафья, немного себе возьмет, остальное раздаст бедным. Но незаменимей всех Агафья, когда в селе есть больные. Словно ангел-утешитель, является она со своим спокойным лицом, тихо утешает родных больного и горячо молится с ними. Нет лучше сиделки, как Агафья. Тихая, ровная, спокойная, она целые ночи и дни сидит у больного, ласково успокаивает его, никогда не забывает подать вовремя лекарство.

Всем лучше становится в доме, как только приходит к больному Агафья. И многих больных выходила она своими заботами и попечениями. Приезжал в село из ближнего города доктор несколько раз. Подивился он на Агафью, звал ее в город, в больницу сиделкой, жалованье хорошее предлагал и долго уговаривал. Все село боялось, как бы не ушла от них Агафья, но она поблагодарила доктора, говоря, что никакого ей жалованья не надо, что ходит она за больными по своей охоте, своей жизнью довольна и никуда из села не пойдет. Уехал доктор, а Агафья по-прежнему ходила по больным. Если умирали ее больные, трудно было отыскать кого-либо распорядительнее ее. Она успевала обмыть и одеть покойника, и почитать над ним, и всем распорядиться, и утешить всех. Кончались все хлопоты, и Агафья тихонько исчезала, отклоняясь от всякой благодарности, и уходила к себе, в свой домик, к своему хозяйству. В свои отлучки она оставляла вместо себя бедную девушку-сиротку, очень тихую и скромную. В селе не любили сиротку, считали ее дурочкой. Только Агафья приласкала бедняжку и помогала ей, чем могла. Когда Таня (так звали сиротку) плакала, Агафья ласково утешала ее. Так вся жизнь этой доброй женщины шла в заботе о других. Одно ее любимое отдохновение было пойти и помолиться в сельской церкви. Тихо становилась она в углу церкви и с горячей молитвой падала на колени перед образами. Темные образа слабо освещались свечами, облака ладана носились по церкви, тихо звучало пение сельских певчих. Большие глаза Агафьи наполнялись слезами. Темный лик иконы, казалось ей, строго смотрел на нее. Она припадала горячим лбом к полу и замирала в страхе и мольбе. Кончалась служба. Темнело. Агафья тихо шла домой, задумчивая и тихая. Только лицо ее становилось яснее и красивее после этой горячей молитвы.

Агафья родилась в большом приволжском городе и была единственной дочерью состоятельного купца. Радостно было ее детство до самой смерти отца. Ее баловали, любили, учили и наряжали. Но вот умер отец Агаши. Мать ее, женщина добрая, но недалекая, скоро снова вышла замуж за молодого купца. Вотчиму 3 сразу не понравилась умная, красивая и бойкая Агаша. Завладев всем состоянием ее матери, он принялся мотать направо и налево. В два года он промотал все, что мог. Но за эти два года, видя частые слезы матери и утешая ее, Агаша превратилась во взрослую девушку. Она много пережила и перечувствовала. Вотчиму хотелось забрать в руки все, что оставил в приданое Агаше ее отец. И вот начались семейные дрязги. Вотчим бранился и заставлял жену отдать ему все приданое дочери. Агаша умоляла мать пожалеть ее. Тогда вотчим приискал для Агаши жениха, своего приятеля. Красавица Агаша, удивлявшая всех своим умом и красотой, наотрез отказала жениху. Одинокая и заброшенная в своей семье, она случайно встретилась и привязалась к молодому художнику. Скромный и честный молодой человек всей душой полюбил умную красавицу и жил мечтой жениться на ней. Вотчим все это разузнал. Тогда разыгралась страшная семейная история. Он истерзал, измучил мать Агаши, требуя, чтоб девушка согласилась выйти замуж за его приятеля. Бедная женщина, измученная и больная, призвала Агашу и Христом Богом умоляла ее согласиться на эту свадьбу. Девушка упорно отказывалась и призналась, что у ней есть жених, за которого она выходит. Не помня себя, мать долго умоляла Агашу, упрашивала, угрожала и, встретив упорный отказ, вне себя, больная и надломленная, она прокляла дочь и прогнала ее.

Агаша, не взяв ничего с собой, тихо ночью ушла из родительского дома и чрез неделю обвенчалась с своим женихом.

Но с той поры Агаша ни минуты не знала душевного покоя. Образ бедной матери, с проклятием на устах, не давал ей покоя. Кое-как жили они с мужем, перебивались изо дня в день. Когда мать ее смертельно заболела, Агаша украдкой пришла к ней и долго умоляла ее о прощении. Исхудалая, бледная мать ее тихо отвернула от нее свое лицо, искаженное предсмертной мукой. И теперь Агафья не может без ужаса вспомнить эту комнату, темную, всю пропитанную запахом лекарств, бедное, изможденное лидо больной. Когда мать отвернулась от нее, на девушку напало отчаяние. Не помня себя, Агаша выбежала на улицу. Первою мыслью ее была смерть. Но она вдруг вспомнила труженика мужа, своего ребенка и, убитая, тихо пошла домой. Но жизнь ее была изломана. Проклятие матери страшным гнетом легло на нее. Скоро умер ее муж, потом оба сына, разошлась семья и хозяйство. От красавицы Агаши осталась одна тень. Но она покорилась воле Божией. Она собрала немного денег, отправилась в приволжское село, где жила одна знакомая ей семья, и всю свою жизнь отдала другим. Купив избенку и садик, Агафья сделалась благодетельницею всего села. Но даже и такая жизнь не успокаивала Агафью. Прошлое терзало ее. Проклятие матери всюду преследовало ее. «И ничем, ничем не замолить мне его!» – терзалась несчастная. Когда это воспоминание терзало и мучило ее, она бросалась на пол перед иконой и неудержимо рыдала.

Тоска измучила ее; везде казалось ей бледное отвернувшееся лицо матери. И Агафья таяла, как свечка. Ее прекрасное, строгое лицо и тонкие руки стали совсем прозрачны. Глаза глядели еще печальнее и строже. Но делом она занималась еще серьезнее прежнего, больше ласкала ребятишек и усерднее ходила за больными.

Настала осень, темная и сырая. Свинцовое небо отражалось в мутных волнах Волги. В одну темную и дождливую ночь страшный пожар встревожил все село. Зарево отражалось далеко в темноте. Горела изба Агафьи. Все село сбежалось спасать общую любимицу.

Крик ребятишек, плач женщин, треск огня – все слилось в один гул. Все бросились к избушке. В воротах стояла озаренная пламенем, вся бледная, Агафья, с иконой в руках. Лицо ее было ясно и спокойно. Она не позволяла ничего трогать из горевшего дома.

– Не надо, пусть горит; Бог дал, Бог и взял! – говорила она. – Такова воля Божия: это – мое искупление.

Вся бледная, она стояла перед пораженными поселянами и шептала молитвы. Дом горел. Никто не шевелился спасать его. Только бедная сиротка Таня, обезумевшая от горя, вырвалась из рук державших ее крестьян и побежала спасать корову.

Агафья хотела остановить ее. Но девушка не дала ей сказать слова: она не дорожила жизнью ради Агафьи, приласкавшей и приютившей ее. Назад Таня не вернулась. Когда бросились искать ее, она задохлась в дыму и лежала мертвая около крыльца.

Агафья, увидав ее, побледнела еще более Склонившись над трупом девушки, она долго молчала, потом тихо поднялась и заговорила: «Это последнее слишком тяжкое испытание! Молодая жизнь эта загублена ради меня! Господи, прости теперь и помилуй!».

– Православные! – обратилась она к крестьянам, – проклята я матерью, и это проклятие камнем лежит на мне. Нет мне ни в чем благословения! Муж мой и дети умерли, дом и все имущество сгорело. Все это наказание Божие за проклятие матери. Выше и страшнее оно всего на свете; тяжким гнетом ложится оно на всю жизнь человеческую. Невтерпеж мне было так жить. Истерзалась я! Просила я Бога послать мне тяжкое горе во искупление. Теперь нет у меня ничего, кроме этой иконы. Переношу я тяжкое горе. Сгорело все у меня, да и жизнь человеческая погибла в огне. Буду молить, чтоб это было последнее испытание, самое горькое и тяжкое.

«И всю жизнь мою, сколько осталось мне ее, буду молиться да благодарить Господа. Почитайте родителей и бойтесь их проклятия! Ох, тяжко, православные! Помолитесь и вы, чтобы матушка простила меня. Прощайте! Молитесь и не поминайте лихом.»

Агафья тихо сошла с крыльца и исчезла в темноте ночи, прежде чем кто-нибудь мог опомниться.

Пожар окончился, тихо тлели сырые бревна, дождик сеял сквозь непрерывный туман. Агафья исчезла. Больше ее никогда в селе никто не видал.

(Из книги Георгия Орлова: «Как должно жить в семье». Издание Сытина. Москва.)

О кротком обращении с слугами

Узнав о каком-либо христианине, что он жестоко поступает с слугами своими, святой Иоанн Милостивый, патриарх александрийский, призывал такого к себе и с кротостью умолял его быть человеколюбивым. «Сын мой! – говорил патриарх. – Дошло до грешных ушей моих, что, по действию врага, ты несколько жестоко поступаешь с твоими домочадцами, но прошу тебя, не дай места гневу. Бог дал нам слуг не для того, чтобы мы их били, а для того, чтобы они служили; а может быть, и не для этого, а с тем, чтобы мы содержали их из того, чем наделил нас Бог; ибо скажи мне, что дал человек и за какую цену купил того, кто создан по образу и подобию Божию? Ты господин, ужели больше имеешь в своем теле, нежели твой слуга: лишнюю руку, лишнюю ногу, другой слух, особенную душу? Не по всему ли подобен тебе слуга? Послушай светоносного учителя Павла: Елицы, говорит он, во Христа креститеся, во Христа облекостеся; несть иудей, ни еллин: несть раб, ни свобод: вси бо вы едино есте о Христе Иисусе (Гал. 3:27), а если во Христе мы равны, то и между собою должны быть равными. Христос для того и приял образ раба, чтобы научить нас не гордиться против рабов наших. Един Господь у всех, живущий на небесах и на смиренныя призираяй (Пс. 112:6); не сказано на высокия, но на «смиренныя». Сколько дали мы золота чтобы подвергнуть рабству того, кто почтен и куплен вместе с нами божественною кровью Господнею? Для него небо, для него земля, для него звезды, для него солнце, для него море и все, что в нем. Истинно также то, что и ангелы служат ему: для него Христос умыл ноги рабов, для него распялся и все прочее потерпел: как же ты бесчестишь столько почтенного Богом? Как будто бы, имея не ту же природу, без милости бьешь его? Скажи: хотел ли бы ты, чтобы за всякую вину твою Бог тотчас наказывал тебя? Конечно, нет. И как молишься ты ежедневно: остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим?

Если жестокий господин не исправлялся, то милостивый архипастырь выкупал несчастного раба и тотчас давал ему свободу.

(Из жития св. Иоанна Милостивого).

Сила доброго примера

Некто Пахомий, юноша из язычников, вступив в военную службу под знамена Константина Великого, сражавшегося с Максентием, шел в армию с другими своими товарищами-новобранцами. На пути он и его товарищи должны были остановиться, уже в сумерки, в одном городе. Не успели войти в него, как их окружает несколько человек, которые не только принесли все нужное для подкрепления усталых и голодных, но старались еще воодушевить их разными советами. Такое радушие не могло не возбудить в юной душе Пахомия изумления и любопытства, и Пахомий с нетерпением желал узнать, что это за люди, которые с таким участием заботятся о всех их нуждах. Ему отвечали, что это христиане, люди вообще ко всем милосердые, тем более к странникам. У них своя, совершенно отличная от греческой и римской, вера во имя Иисуса Христа, Котораго они почитают Сыном Божиим и от Котораго ожидают себе награды за всякое доброе дело в будущей жизни. Это так глубоко тронуло сердце юного Пахомия, что он тотчас дал в душе своей обет: посвятить всю жизнь Иисусу Христу, если Бог благоволит сохранить его от предстоящей на войне опасности. Война окончилась; Константин Великий одержал решительную победу над своим противником Максентием; Пахомий остался цел и невредим. Большая часть воинов Константиновых была распущена, с ними и Пахомий должен был снять воинские доспехи. Нимало не медля, он поспешил ближе и короче познакомиться с христианами. Получив истинное наставление в истинах христианских, он тотчас принял св. крещение и остальное время жизни провел, как воин Царя небесного.

(Из «Воскр. Чт.»

Привычки имеют великую силу

Один благочестивый старец, по имени Феодот, удаляясь от суеты мирской, сокрылся в уединенной пустыне, чтобы всецело посвятить себя трудам подвижнической жизни в тиши уединения. Но слава святой жизни пустынника скоро разнеслась повсюду и собрала к нему очень много учеников, готовых принимать от него отеческие наставления в вере и благочестии. Таким образом, в один день пришли к святому старцу и два юноши и говорили ему: «Скажи нам, отец, как умерщвлять худые наклонности и искоренять пагубные привычки?». На это сказал Феодот одному из юношей: «Вырви молодое дубовое деревцо, которое вот там растет». Юноша сделал это немедля, легко, одною рукою, потому что растение имело только несколько пядей в вышину. После этого св. старец опять сказал: «Друг мой, вырви вот это другое деревцо». Юноша и это сделал, но уже с трудом и усилием: деревцо было выше и крепче первого. Пустынник сказал в третий раз: «Вырви, наконец, вот это деревце». Юноша обнял стебль дуба, пытался исполнить повеление старца, но напрасно; пришел и брат его, чтобы помочь ему, но и обоих силы были недостаточны, потому что дерево глубоко вросло в землю и вышиною уже было в рост человека. После тщетных усилий обоих братьев благочестивый пустынник сказал: «Послушайте, дети мои: злые склонности и привычки похожи вот на эти деревья. Если склонности и привычки недолго еще росли и недавно вкоренились в нашем сердце, то одной твердой воли достаточно вырвать и истребить их, но если они глубоко пустили там свои корни, то уже очень трудно и почти невозможно господствовать над ними. Итак, трудитесь, пока еще есть время, доколе тяжкая борьба не превышает ваших сил. Бодрствуйте и молитесь!».

Не греши: Господь тебя видит!

Одни беспечные родители, имевшие малолетнего сына, вовсе не заботились о нем, а потому дитя лишилось счастья получить от них доброе воспитание. Впрочем, сердечная доброта и ласковость этого малютки расположили к нему людей посторонних, в числе которых был священник из одного с ним села. Добродетельный пастырь нередко брал малютку в дом свой, чтобы внушить ему правила благочестивой жизни. Доброе намерение священника совершенно исполнилось. Малолетний ученик его, хотя и был окружен шаловливыми и испорченными детьми, которые всячески старались вовлечь его в свои проказы, однако же, он всегда противился им и не только никогда не участвовал в шалостях своих товарищей, но даже часто печалился о их дурных поступках.

Однажды, заметив это, священник спросил его, отчего он так не весел? Малютка по скромности молчал, но один из его товарищей, который был смелее прочих, прямо открыл причину его печали. После этого священник сказал своему юному питомцу: почему он не дружится с шалунами? Тогда благонравный мальчик, взглянув на небо, со слезами отвечал ему: «Как я могу шалить? Господь меня видит! Всякий раз, батюшка, – продолжал он, – как мне захочется сделать какую-нибудь шалость, тотчас и приходят на мысль те слова, которые так часто я от вас слышал: „Не греши: Господь тебя видит!‟ Это изречение много раз уже предохраняло меня от дурных поступков».

С приумножением лет, умножался страх Божий в этом благочестивом отроке, и благодать Господня произращала обильные плоды свои в его сердце. Научившись богобоязненности с юных лет своих, он пребывал и укреплялся в этой высокой христианской добродетели до глубокой старости, в продолжение всей жизни. Внимательный к урокам своего наставника, он сам впоследствии сделался учителем других не словом только, но и делом, доколе, наконец, воззван был в царство небесное, где, конечно, и получил венец живота, уготованный тем, которые верны Господу даже до смерти (Откр. 2:10).

О, если бы каждый из нас, юный и старый, соблазняемый греховными вожделениями, всегда мыслил и говорил сам в себе: не греши: Господь тебя видит! О, если бы каждый наставник, внедряя страх Божий в юное сердце своего питомца, чащее внушал и повторял ему: не греши: Господь тебя видит!

(Из «Христ. Чт.»)

Опасно шутить грехом

Один почтенный протоиерей передал следующий случай, являющийся лучшим доказательством той истины, что шутить грехом опасно.

В его приходе (из малороссийских казаков) был некто Максим Я-ко, человек характера строптивого, а особенно, когда выпивал, что случалось с ним нередко. При всех удобных случаях о. протоиерей увещевал его исправиться. В одно время, видя этого Максима опять бесчинствующего в пьяном виде, он сделал ему замечание:

– Как ты, Максим, нехорошо делаешь, как грешишь!

Но Максим, вместо того, чтобы послушаться наставлений, наговорил о. протоиерею много грубостей и на замечание его: «Да я же твой духовник», сказал:

– Да щоб я тебе не бачив, як и умирать буду. – Тем это и кончилось тогда.

Прошло с того времени несколько лет и случилось, что этот Максим заболел. Домашние просят батюшку напутствовать больного, и о. протоиерей пошел к нему со святыми дарами; но лишь только вошел он в избу, больной, бывший в чувстве и разговаривавший, вдруг в присутствии духовника онемел, обеспамятел и в исступлении смотрел, ничего не видя. Сколько ни заговаривал с ним батюшка и домашние его, он оставался в онемении. Делать было нечего; о. протоиерей вышел из избы и хотел идти домой, как вдруг домашние говорят, что больной очувствовался и просит его вернуться. Батюшка воротился. Но как только вошел в избу, больной опять обеспамятел и сделался неспособным принять напутствование. На другой день родные больного опять просят о. протоиерея исповедать и приобщить его, докладывая, что он уже в чувстве. О. протоиерей, полагая, что больной от него только не может получить напутствия, сам не пошел к нему, а пригласил другого священника; но что же? и с этим происходит то же самое: до прихода его больной говорил и был в чувстве, а как скоро священник вошел к нему в избу, он пришел в бесчувственность и онемел; священник вышел из избы, и больной опять пришел в чувство; священника снова просили возвратиться, но когда он входил в избу, больной снова терял сознание. Так этот бедняк и умер без исповеди и святого причастия.

(Из «Странника». 1861 г.)

Каждое дело надо начинать с благословением

Однажды великий князь Изяслав посетил преп. Феодосия Печерского и остался у него обедать. На простом столе приготовлена была простая монашеская пища: черный хлеб и обыкновенные овощи. Но эта пища так показалась вкусна великому князю, что он с изумлением спросил преп. Феодосия:

– Вот у меня всего много, припасы дорогие, приправа заморская, повара ученые, но я никогда дома не ел с таким вкусом, как у тебя; отчего это?

– Государь! – отвечал Феодосий, – у нас братия, когда хотят варить пищу или печь хлебы, имеют вот какой обычай: сначала берут у настоятеля благословение, потом кладут три поклона перед алтарем, зажигают свечку из лампад пред образом Спасителя и этою свечою разводят огонь в кухне и хлебне. Когда же нужно вливать в котел воду, служитель говорит старцу: «Благослови, отче!» а тот скажет: «Бог благословит тебя, чадо!». Таким образом у нас все делается с благословением. Вот причина, почему у нас все вкусно; а ваши слуги каждое дело начинают с ропотом и досадою друг на друга. А где есть грех, там не может быть удовольствия. Кроме того, ваши дворецкие часто бьют служителей за малейшую неисправность; а их слезы также прибавляют много горечи в кушанья, как бы они дороги ни были.

(«Духовн. посевы». Свящ. Гр. Дьяченко)

С Божьего благословения

Подвижники Божии всегда приступали к делу с Божиим благословением, и всегда труд их венчался успехом. Преподобный Паисий Великий вздумал раз оставить скит, братию, и удалиться для уединения в пустыню. Искренний друг Паисия, Иоанн Колов, узнавши о его намерении, сказал ему: «Возлюбленный о Христе собрат! Я знаю желание сердца твоего, желаю и я скрыться куда-нибудь в пустыню, чтобы свободнее заняться богомыслием, но опасаюсь, как бы этим поступком не прогневать Бога, ведь горе нам будет, если это желание в нас родилось от человеческого самохотения, а не от Божьего соизволения. Давай-ка лучше помолимся Богу, попросим Его, да известит Он нас: здесь ли нам обоим оставаться? Уйти ли в отдаленную пустыню? Или же разлучиться нам с тобою?» Паисий согласился на предложение своего друга Иоанна. Оба они, став на молитву, всю ночь испрашивали у Бога откровения. Рано утром явился им ангел Божий и сказал: «Ты, Иоанн, останься здесь, будь наставником для братии; а Паисий пусть удалится в западную пустыню». По этому откровению свыше они и поступили: Иоанн остался в скиту, а Паисий удалился в пустыню, где он подвигами поста и молитвенным бдением столько угодил Господу Богу, что Сам Спаситель, Сын Божий, явился ему, утешал и укреплял его.

(«Четьи-Минеи» 19 июня).

Пример христианского миротворения и миролюбия

Один благочестивый пустынник пришел в пустыню «Скит» и поселился в пустой келлии, которую дал ему на время скитский старец. Оба инока сначала жили в братском согласии, но скоро это согласие рушилось: скитский старец позавидовал пришедшему пустыннику в том, что к нему стало стекаться много народа слушать его поучительные беседы. Побуждаемый завистью, скитский старец послал своего юного послушника сказать гостившему пустыннику, чтобы он очистил принадлежащую ему келлию. Вместо того, послушник пришел к гостю, поклонился и сказал:

– Отец мой приказал испросить у тебя, здоров ли ты?

– Скажи отцу твоему, – ответил пустынник, – чтобы помолился о мне Господу Богу: я немного болен.

Возвратясь, послушник сказал старцу своему, будто пустынник нашел другую келлию и скоро уйдет от него. Прошло несколько времени; старец опять послал послушника своего сказать пришельцу, чтобы выходил из келлии, угрожая силою выгнать его. Пришедши опять, послушник сказал:

– Отец мой, услышав, что ты болен прислал меня навестить тебя.

– Скажи отцу твоему, что я молитвами его выздоровел, – сказал гость.

Послушник, напротив, передал своему старцу, что гость просит позволения только одну неделю пожить в его келлии.

Прошла неделя, а пришелец не оставляет келлии; тогда раздраженный старец сам идет выгонять его. Послушник же поспешил вперед и сказал пустыннику, что старец идет звать его к себе на трапезу. Услышав это, гость выходит к старцу навстречу, принимает его с распростертыми объятиями и со взором, исполненным любви, говорит:

– Я иду к тебе, любезный о Христе брат! не трудись идти ко мне.

Пораженный незлобием пришельца, старец невольно умиротворился душою, забыл свою досаду, облобызал гостя и увел его в свою келлию для угощения.

Проводив гостя, старец узнал, как послушник изменял его приказания, и душевно возрадовался, что избавился от сетей демона, припал к ногам ученика своего и сказал:

– Отныне ты мой наставник, а я твой ученик, ибо чрез твой поступок спасены наши души.

(«Дост. сказ. о подв. св. и бл. отц.»)

Не смейся над ближним

Один мастеровой по усердной молитве избавлен был от запоя и два года удерживался. Но как только посмеялся над своим хозяином (нарисовав его в пьяном виде), тотчас сам запил и продолжал пить до самой смерти, приключившейся не в долгом после того времени.

(Из «Душепол. Чтения»)

Благоразумная осторожность при обличении

Однажды после богослужения египетские братья в ските говорили различное о жизни и погрешностях других: недуг, которым страждут почти все в мире, и который редко не прокрадывается и к удаляющимся от мира. Старец наставник хранил глубокое молчание во все продолжение разговора. Разговор длился, а он, незамеченный никем, вышел, наполнил мешок песком и положил его на свои плечи, несколько же песку нес пред собою в корзине. Так явился он опять в собрание. Братия, увидев его, спросили, что хочет он этим сказать.

Он отвечал:

– Мешок на моих плечах, это – мои грехи, и я для того положил его на плечи, чтобы не видеть своих грехов; напротив, погрешности моей братии я ношу пред собою, потому что мне приятно рассматривать их. Но, конечно, не так должно быть; я должен всегда иметь пред глазами свои заблуждения, дабы ежедневно оплакивать их и молиться о прощении их.

Наставление и словом и делом имело свое действие: братия сознали свою вину и раскаялись.

(Из «Духовн. Бесед»)

С кающимися грешниками должно обращаться кротко

Однажды преп. Серапион, пришедши по нужде из пустыни в город, увидел блудницу, сжалился над ней и стал усердно просить Бога о ее спасении. Молитва его была услышана: блудница пала к ногам его и с воплем сказала ему:

– Отче, будь милостив, куда хочешь, отведи меня, только бы мне спастись; ведь ради этого Сам Господь послал тебя ко мне!

Серапион исполнил ее просьбу, взял ее с собою и привел в женский монастырь. Там, поручая ее попечению игуменьи, он сказал последней:

– Не накладывай на нее никакого запрещения, но пусть живет, как ей угодно; не трогай ее.

Что же? Благое распоряжение принесло и благие плоды. Чем более грешница видела кротости и любви в других, тем глубже сознавала недостатки собственные и потому тем скорее старалась загладить их. Немного поживши в монастыре, она сама сначала пожелала вкушать пищу однажды в день, затем – через день, затем пожелала уединеения и, наконец, заключает сказание, покаявшись, угодила Господу и, спасшись, почила о Господе.

Не с словом, посему, обличения сурового, а в духе кротости евангельской будем обращаться с грешниками кающимися. Чтобы пересадить дерево из дурной почвы в хорошую, не вырывают его зря из дурной почвы, а выкапывают с величайшей осторожностью; иначе и совсем его загубить можно. Так точно должно поступать и с грешником кающимся, как с деревом погибающим.

(Из «Душеполезного Чтения»)

Бойся осуждать ближнего

Нс знаю, откуда вошла в людей эта болезнь: мы стали болтливы, в нашей душе не держится ничего. Послушай одного мудреца, который, увещевая, говорит: слышал ли еси слово, да умрет с тобою: не убойся, не расторгнет тебе (Сир. 19:10). Мы готовы на обвинения, скоры на осуждения. Если бы мы не сделали никакого другого зла, то и это одно достаточно для того, чтобы погубить нас, свести в геенну, причинить нам тысячи бед. А чтобы ты точнее узнал это, послушай пророка, который говорит: седя на брата твоего клеветал еси (Пс. 49:20). Но не я, говоришь, а другой. Нет, ты. Если бы ты не говорил, то другой не услышал бы, а если бы и услышал, то ты не был бы виновен в грехе. Недостатки ближних должно умалчивать и прикрывать, а ты, под предлогом доброжелательства, выставляешь их на вид, делаешься если не обвинителем, то рассказчиком, болтуном, глупцом. О, срам! Вместе с ним ты срамишь себя самого и не чувствуешь! Смотри, сколько зол происходит отсюда: ты прогневляешь Бога, огорчаешь ближнего, делаешь самого себя повинным наказанию! Даже и тогда, когда бы ты верил сказанному о твоем брате, не следует пересказывать, а тем более, когда не веришь. О себе ты всегда заботишься, опасаясь, чтобы не быть осуждену от Бога. Бойся же, чтобы не быть тебе осуждену и за болтливость. Ты не можешь сказать: «Бог не осудит меня за болтливость»; а это дело есть болтливость. Для чего ты распространяешь слух? Для чего умножаешь зло? Оно может погубить нас. Христос говорит: не судите, да не судими будете (Мф. 7:1). Положим же на уста свои дверь и ограждение. От болтливости произошло великое множество зол: расстраивались семейства, разрывались узы дружбы, происходили тысячи других бедствий! Не старайся же, человек, узнавать то, что касается ближнего. Но ты болтлив, ты имеешь этот недостаток, – ты хочешь осуждать, осуждай себя самого: никто тебя не осудит, если ты будешь осуждать сам себя; но осудит, если ты не будешь осуждать сам себя, – осудит, если ты не будешь обличать сам себя, – осудит, если ты не будешь скорбеть о себе самом.

(Из твор. Иоанна Златоустаго).

Незлобие Филарета, митрополита Киевского

Во время одной из поездок по обозрению Казанской епархии, высокопреосвященный Филарет, пред самым возвращением в Казань, остановился в Услоне – селе, находящемся как раз против самой Казани, на другой (правой) стороне Волги. Остановка продолжалась весьма значительное время оттого, что по случаю сильного ветра никак нельзя было переехать через Волгу. Во время этой остановки, когда собралось множество народа из православных ради принятия благословения от владыки, оказались тут же и многие из раскольников, явившихся собственно из любопытства. Не заметить и не отличить последних, само собою, было невозможно... Владыка пожелал воспользоваться этим случаем для личной беседы с раскольниками. Последние стояли в своей толпе поодаль, но владыка, преподавая каждому из православных благословение, постепенно приближался и к раскольникам и, находясь в нескольких шагах от них, громко обратился к ним со словами:

– А что же вы, людие, стоите, зряще и отступивши от своих же односельчан? Ведь все они русские, а не татары или черемисы, как и вы сами, что видно по всему...

Ответа не было никакого, а только говор между собой во всей толпе… Владыка, сделав несколько шагов, еще заговорил с ними:

– Что ж вы, и впрямь сказать, как бы дичитесь и своих-то... или, быт может, дичитесь более всего меня... Но напрасно, видите, я сам подхожу к вам и не дичусь по-вашему...

– Да что нам до тебя, – был ответ, – и мы-то тебе почто нужны... Ступай, куда едешь... а мы так сами по себе...

– Да зачем же вы так не ласковы, что и слова-то перемолвить не хотите, разве вам я враг какой?!.

– Нечего толковать-то нам с тобой, так и заводить и речи не-по-что...

– А я, вот, хотел бы поговорить с вами и, само собой, не как-нибудь, а по-Божьему...

– У нас есть и без тебя такие толковники...

– А что ж, нет ли кого из этих ваших толковников; вот бы и потолковали сообща... и я бы их послушал, коли они и вы все не хотите, чтобы я говорил!..

– Есть-то у нас есть, да не про твою, видно, честь... – послышался в этих словах явно грубый голос.

Владыка продолжал было еще заговаривать смиренным и приветливым тоном, но не тут-то было; толпа, хотя владыка подошел и очень близко, не уклонялась, но ответов прямо на слова владыки не было, а лишь слышался говор среди толпы, более и более крупный и явно неприязненный... Наконец, один из впереди стоявших особенно грубым и дерзким тоном проговорил прямо владыке:

– Вот что, отец, отваливай-ка ты на ту сторону, а мы еще посмотрим, как-то подобру-поздорову переправишься. А пробудешь еще подольше здесь, так мы, пожалуй, и парома не дадим; вишь, какая непогодь разыгрывается…

Священник села Услона, находившийся близ владыки, сказал ему вполголоса, что лучше удалиться, потому что он знает по опыту, до чего может простираться дерзость некоторых, известных ему лично, коноводов в среде местных раскольников, из коих один и произнес сказанные дерзкие слова...

Владыка, как бы задумавшись на минуту и заметно произнося с глубоким вздохом какие-то молитвенные слова, и высказавши свое сожаление о нелюдимости предстоящих, и помолившись на церковь, стоящую на виду на склоне горы, отправился к перевозу. Ветер заметно стал утихать, и переезд через Волгу был спокойный.

Но что ж, каков был результат этой, грустной до глубины души сцены, представившей такую крайнюю очерствелость сердец в толпе заблуждающихся, о которой справедливо сказать словами Господа, повторившего слова пророка Исаии: « ослепил очи их и окаменил сердца их…». Результат был следующий: владыка с перевоза отправился в свой загородный дом. Стало вечереть; владыка вышел на балкон и видя, что ветер снова стал усиленно дуть, а с западной стороны из-за Волги надвигалась уже черная туча, он сказал стоявшему вместе с ним келейнику о. Назарию:

– Вот видишь, как Господь милостив к нам; ветер-то, как видно, теперь сильно разыграется, да и туча идет страшная, грозовая, и как раз она надвигается на Услон; мужики-то угадали, когда нас стращали, что мы не переправимся чрез Волгу, а вот теперь кого захватит на пароме, то спаси Бог от несчастья! особливо в такую пору, когда почти совершенно темнеет. – Постоявши немного, владыка сказал: – Ну, я пойду совсем в свою половину на ночлег; надобно отдохнуть хорошенько после перетряски.

– Я, – говорил о. Назарий, – тоже, приперши двери на балконе, пошел в свою комнату, чтобы вынуть все, бывшее в дороге, из чемодана. Ветер, между тем, превратился в чистую бурю... Послышались тотчас же и раскаты грома, а молния так и блещет ежеминутно. Чтобы не тревожиться от ее блеска, я стал спускать на окне в моей комнате занавеску, и тут-то я увидел, что Услон весь почти в зареве; так я и ахнул. Вбежал ко мне в эту же минуту и послушник, ездивший с нами по епархии, и чуть не кричит: «Батюшка, батюшка, смотрите, что с Услоном-то стало!».

Услыхал наш говор и владыка, позвонил и спрашивает:

– Что такое?!

В ту же минуту вышел он к балкону и лишь увидел страшное зарево, тут же пал на колени и взмолился про себя. Я слышал только слова: «Господи, да не яростию обличиши нас, ниже гневом Твоим накажеши нас.... О, Господи! не постави им во грех… но пощади и помилуй...» – Привставши же, снова сделал земной поклон прямо в город с молитвенными словами: – «Заступнице усердная, всех нас заступи! Святители Христовы, молите Бога о нас!..» – Затем безмолвно ушел в свою половину.

Этот пожар на другой же день стал известен, хотя самый случай посещения Владыкою Услона не был еще известен. Но вскоре же это стало предметом общих разговоров, когда оказалось, что погорели почти исключительно раскольничьи дома, и самый удар был прямо на дом того дерзкого, который сказал владыке последние грубые слова. Когда об этом пожаре стало известно казанским раскольникам, именно купцам, к которым сами погорельцы обратились, как к своим радельцам-благодетелям с просьбою о помощи, и когда последним, волей-неволей, должны были передать и о том, что было у них с владыкою незадолго пред пожаром, тогда и все уразумели, что должно; и с той поры, сколько было известно, стали относиться не так враждебно ко владыке, а иные, не слишком закоренелые, или отчасти потаенно только державшиеся раскола, начали, по возможности, сближаться с ним, а некоторые, постепенно оставляли раскол и присоединялись или к единоверию или даже прямо к православной церкви.

(Из книги Георгия Орлова: «Филарет Амфитеатров, митрополит Киевский, как проповедник»)

О смирении

Когда преподобный Сисой Великий почувствовал приближение смерти, то, как муж высокой чистоты и святости, находясь еще в теле, удостоился войти в общение с загробным миром и созерцать тайны царствия Божия. Окружавшим его инокам он с просиявшим лицом сказал сначала:

– Пришел авва Антоний! – Немного помолчав, воскликнул: – является лик пророков!

В это время лицо его просияло еще более, и он стал с кем-то невидимым беседовать,

– С кем беседуешь, отче? – спросили монахи.

– Господни ангелы, – отвечал старец, – пришли взять меня, но я умоляю их, чтобы хоть на малое время оставили меня здесь покаяться.

– Да тебе вовсе не требуется покаяния, – возразили ему.

– Нет, братие, – сказал преподобный, – не знаю, положил ли я даже хоть только и начало малому своему спасению!

Удивились иноки смирению праведника, а между тем, в это время лицо его уже просияло, как солнце.

– Смотрите, – наконец, воскликнул он, – вот пришел сам Господь!

Все ужаснулись. И тут послышался голос:

– Принесите Мне сосуд избранный от пустыни.

И старец за сим скончался, и блеснула как бы молния, и наполнилась келлия благоуханием.

Итак, смотрите; и при великой святости истинные рабы Божии сознавали себя недостойными царствия Божия и находили нужду в покаянии. А мы? О, братие, хоть отселе перестанем кричать о себе! «Я, я!» Пусть скажет, кто мы, Господь. А дотоле будем чаще опускать долу очи свои и, бия в грудь себя, говорить: Боже, милостив буди мне грешнику (Лук. 18:13)! А иначе не забудем, что аще речем, яко греха не имамы, то только себе прельщаем, и истины несть в нас (1Ин. 1:8).

(Из «Душеполезного Чтения»)

Смирение – венец добродетелей

Брат спросил одного старца, как ему вести себя, чтобы спастись?

Старец отвечал:

– Моли Бога, чтобы Он вложил в твое сердце скорбь и смирение. Не осуждай никого. Убегай общества молодых и легкомысленных людей обоего пола. Удаляйся обращения с вольнодумцами. Не надейся на себя; будь осмотрителен и скромен в речах. Храни умеренность в пище и питии, а особенно в употреблении вина. Не входи без нужды в споры. Кто говорит тебе правду, кротко изъявляй свое согласие; если несправедливо, не вдавайся в состязание, а заметь только: не так.

– Чувствую справедливость твоих слов, – возразил брат, – но как научиться всему этому?

Смирением, – отвечал старец и умолк.

(Из «Воскр. Чтения»)

Смирением мы посрамляем диавола и гоним от себя и от других прочь

Некоторый вельможа, живший в Египте, имел дочь, в которую вошел лютый бес и страшно мучил ее. Бедный отец, не зная, что предпринять, обратился за советом к одному из любимых им монахов, и тот предложил ему следующее:

– Дочь твою, – сказал он, – не знаю, кто может исцелить, кроме одних, известных мне, отшельников. Но едва ли только они возьмутся за это дело, ибо более всего не терпят славы мирской. Впрочем, я советую тебе вот что; когда они придут на торг продавать рукоделье, ты его купи у них, а деньги отдай не иначе как в доме. Войдя в тебе, они, конечно, сотворят молитву, и я уверен, что тогда же бес оставит твою дочь.

Как инок сказал, так отец и поступил. Встретив на торгу одного из учеников преподобного Макария, продававшего корзины, вельможа купил их у него, и за деньгами попросил войти к себе в дом. Инок согласился и едва только вошел к вельможе, как бесноватая бросилась на него и ударила в щеку. Святой нисколько не смутился и, по заповеди обратил другую. Тогда демон вскричал:

– О, горе! Смирение его гонит меня.

И тут же вышел.

(Из «Душеп. Чтения»)

Никто не должен считать себя свободным от страстей

Преподобный Иоанн Миросавский после многих подвигов почувствовал однажды облегчение от страстных движений сердца и в сознании душевного спокойствия произнес: «Ослабели во мне страсти». Но вдруг они с силою поднялись в нем, и куда девалось минутное спокойствие. Взволнованный до глубины души, Иоанн обратился с пламенною молитвою к Богу о помиловании и долго молился. Наконец, получил от своего наставника такое наставление: «Ты посмел отверзть уста свои пред Богом и сказать, что страсти ослабели в тебе, вместо того, чтобы сказать: все они лежат во мне, как в хранилище. За то ты и оставлен Богом, и все твое окаянство обнаружилось».

Приведем и еще пример. Один старец, проживши в трезвости, посте и молитве 50 лет, сказал: «Я умертвил в себе блуд, сребролюбие и тщеславие». Но другой опытнейший подвижник вразумил его следующими вопросами:

– Вот ты входишь в келлию свою и находишь в ней лежащую женщину, можешь ли не подумать, что это женщина?.

– Нет, – отвечал возмечтавший, – но я борюсь с помыслом, чтобы не коснуться к ней.

– Значит ты не умертвил в себе страсть блуда, а только обуздал ее.

Еще: идешь ты дорогой и видишь среди камней и черепков золото, можешь ли в уме своем представить то и другое одинаково?

– Нет, но я борюсь с помыслом, чтобы не брать золота.

– Значит, страсть сребролюбия живет в тебе, да только обуздана.

Наконец, вот ты слышишь про двух собратий, что один тебя любит и хвалит, а другой ненавидит и злословит, и если они придут к тебе, равно ли ты примешь их обоих?

– Нет, но я борюсь с помыслом, чтобы ненавидящему меня оказать такую же любовь, как и любящему.

– Значит, и гордость живет в тебе, но только подавлена.

Истинно свободный человек и совершенный раб страстей

Известный гонитель христиан, римский император Диоклетиан, часто бывал в далматском городе Салоне, где у него были прекрасные сады. Занятый мыслию о распространении их, он нечаянно сквозь чащу деревьев увидел огород, который отделялся от его садов одним только забором. Он спросил о владельце; ему отвечали, что это пустынник, который в продолжение 25 лет не выходит из своего уединения и питается только плодами своего огорода. Желая видеть его, иыператор пошел сам постучаться у дверей; пустынник отворил их. Диоклетиан узнает в нем своего лучшего друга и сотрудника по военной службе, Флора, одного из военачальников, которого все считали неизвестно где погибшим. Обнимая пустынника, император говорит:

– Как! Флор, тебя ли я вижу? Возможно ли, чтобы ты заживо погреб себя здесь и пожертвовал всем, чего мог надеяться от своих заслуг, от своего благородного рвения, от своей благонамеренности? Тут в пустыне ты не можешь и представить себе, чего ты лишился!

– Я более люблю честь, нежели ты, Диоклетиан, – возразил пустынник. – Ты желал только обладания над людьми, а я желаю и ищу обладания таким благом, в котором все заключается, которое и величественнее, и блистательнее, и прочнее твоей короны; благом таким, которое и приобрести легче и удержать удобнее, нежели преобладание над миром. Ты удивляешься этому? Но неужели забыл ты чувствования твоей юности и свободу, гораздо благороднейшую, нежели то преступное честолюбие, к которому впоследствии устремил ты все свои желания? Блага, которыми я обладаю, никто не может у меня похитить.

– Но этим благом, Флор, ты мог бы вместе со мной наслаждаться: теперь не то время, когда мы терпели своенравие начальников и гордость царедворцев. Я обладаю таким же благом, какого и ты желаешь. Моя дружба уступила бы тебе половину престола, и ты ни от кого не зависел бы.

– Я зависел бы от всего, – отвечал Флор. – Ничего не значит, Диоклетиан, быть обладателем других; надобно обладать самим собою.

– Это правда, – возразил император, – но можешь ли ты ласкать себя этою надеждою; ты, которого жизнь и счастье зависит от правителя области или от завистливого соседа, который может выгнать тебя из твоего же наследия? Это ли твое блаженство?

– Нет, Диоклетиан, здесь не так, как около твоего престола, где, кроме жестокости, неистовства, безрассудства, ничего не видно. Впрочем, хотя бы все обратилось на мое мирное убежище, моя свобода ничего не может страшиться: пусть выгонят меня из этого уединения, пусть выгонят меня из Далмации, пусть выгонят из империи, пусть выгонят из целого мира, этим сделают меня только более свободным. Моя свобода заключается в правоте сердца, на которое никто не может иметь притязания. Рабом могут сделать меня не иначе, как заставив сделать преступное дело, но этой власти, надеюсь, никто и никогда не будет иметь надо мною. О, сколь великое благо, Диоклетиан, быть так умеренным в желаниях, так правым в своих чувствованиях, так справедливым в суждениях, так преданным истине и добродетели, чтобы и самый враг не мог найти ничего укоризненного в нашем сердце! Такое обладание самим собою стоит того, чтобы подумать о нем внимательно и возжелать его сердечно. Для достижения этого обладания над собой сражался я под знаменами славы более 30 лет, но и время и труды потеряны. Здесь, напротив, я все имею; имею то, чего ты, римский император, в упоении честолюбия своего, не можешь и представить себе. Признайся, не легче ли для тебя управлять полвселенной, нежели собственными своими страстями, которые сделали тебя ужасом всего мира.

– Признаюсь, Флор, ты изумляешь меня, твои высокие чувствования смущают мое сердце. Однако ж, ты виновен в том, что заключаешь эти чувствования только в самом себе: тебе надлежало бы прийти к моему двору и разделять со мною твои наставления.

– Ах, Диоклетиан! вспомни, неужели ничегоэ не было в свое время? И к чему теперь такое извинение? Ты никого не хотел слушать и тогда, когда искренность и любовь, не зная языка подобострастия, могли говорить и говорили тебе языком чистой любви и искренности. А теперь уже, когда сделанного возвратить невозможно, когда все раболепствует пред тобою, станешь ли ты слушать внушения кротости? Человечество вопиет на тебя, ты не внемлешь воплям его и, однако, говоришь, что на голос дружества преклонил бы ты слух свой. Нет, император, кто попрал законы природы и возненавидел самую истину, для того голос дружества – пустое слово.

Диоклетиан понял, к чему клонились слова Флора и впал в глубокую задумчивость; потом сказал пустыннику: «Ты пробудил мою совесть; я преследую то учение, которое сам любил прежде; но мне нельзя быть справедливым, как бы тебе хотелось; будучи полновластным повелителем, я и сам не знаю, кому и для чего я раболепствую; последний раб при дворе моем свободнее меня. Таков, видно, жребий мой! Прости, Флор, я завидую тебе; продолжай вкушать мир, которого я не имею; твое уединение выше моей короны!».

(Из «Христ. Чтен.»)

Не тщеславься и не гордись, человек!

Один благочестивый инок, увидавшись с едесским епископом Феодором, передал ему следующий рассказ о своем падении.

– Вместе с своим братом, – говорит он, – мы оставили мирскую жизнь и удалились в монастырь; пробыли мы здесь три года и, по совету духовного отца, удалились в пустыню; найдя здесь две пещеры, мы поселились в них; там мы безмолвствовали, питаясь только теми растениями, которые давала скудная природа пустыни; однажды, собирая травы, я поднял глаза и увидел, что брат мой что-то остановился, перекрестился и потом поспешно удалился; желая узнать, что там такое, я пришел к тому месту, от которого ушел брат мой и, к удивлению своему, нашел громадное количество золота; снял я с себя мантию, собрал все то сокровище и принес в свою пещеру; пожив немного, я отправился в город, купил дом, устроил монастырь, создал храм и при нем странноприимный дом для больных; все найденное богатство я употребил на помощь нищим и устройство обители: себе я ничего не взял; и, покончив свои дела, я снова удалился в пустыню с сознанием, что я сделал доброе дело. Но оно погибло от моей гордости и высокоумия и потеряло свою цену от осуждения. Идя по пустыне, я думал, что поступил лучше брата и стал его совершеннее; в таких мыслях я приближался к жилищу брата моего; не дошел я до пещеры, в которой подвизался брат, как вдруг предстал мне ангел Божий и обличил меня в самохвалении, одобрил поступок брата моего и сказал мне: «Если не покаешься, то не получишь той благой чести, которая определена брату твоему». Долго я каялся, долго молился, и вот только ныне сладкий свет осиял мое сердце, и я удостоился услышать от ангела: «Мир тебе и спасение». В радости духовной и в чувстве сердечной благодарности к милосердому Господу я пал на землю, и св. ангел, поднимая меня, сказал: « за высокоумие твое, за то, что уничижал брата тво его, я скрылся от очей твоих, но не перестал охранять тебя, как заповедал мне Господь; ныне же, видя твое смирение, Господь помянул о тебе и повелел быть мне с тобой в сей жизни и в будущем веке».

(Из «Воскр. Чтен.»)

Наказанное самохвальство

Да, подлинно так; Отец наш небесный – вот истинный наш Попечитель и Отец. Если уж Он всякую птицу большую и малую, всякую неразумную тварь питает и кормит, то тем более за нами надзирает и нас хранит и поддерживает. Мы – Его дети. Как земной отец любит своих детей, так и Отец небесный, – только несравненно больше и сильнее, – любит нас. Отцу земному жалко бывает своих детей, когда они плачут и кричат, хотя, например, от боли; так жалко и Отцу небесному нас, православных христиан, когда мы в напастях скорбим, воздыхаем и, обращаясь к Нему, плачем и просим помощи. Радуется земной отец, когда дети его всем довольны, спокойны и веселы, так радуется и Отец небесный, когда дети Его, христиане, наслаждаясь Его дарами с благодарностью, бывают веселы. Прощает земной отец и неоднократно прощает своих преступных детей, когда они приходят к нему с раскаянием и просят у него прощения; но гневается на тех, которые ни в чем не признаются, что делают худо, гордятся пред своим отцом и ни во что ставят его заботливость и попечение о себе; так и Отец небесный прощает кающихся истинным покаянием, прощает наши грехи и совсем забывает их, как будто бы их не бывало, но Он не любит тех христиан и строго взыскивает, которые не помнят Его добра, не воздают Ему подобающей благодарности и Его Самого как бы ни во что вменяют. Горе, горе человеку тому, который гордостью своею навлекает на себя гнев Божий. Вот какой вышел случай у нас в деревне; я сам был свидетелем.

В нашей деревне (Ростовского уезда), по соседству со мною, жил Кондратий Михайлыч; он же мне и сродни доводился, и потому все это дело было мне известно до точности. Мужик он был хороший, смирный и грех помянуть его недобрым словом. Сидим мы однажды у него; я и Василий Михеич, тоже наш деревенский, только он жил в Питере и держал там огороды. Сидим мы этак и разговариваем; только хозяин наш все как будто такой сердитый. Тут дети бегали о ту пору по избе, ну, вестимо, дети везде, как дети – любят, чтобы их поприласкали, поприголубили; не раз подбегали они к отцу своему; кто лезет к нему на колени, кто за спину на лавку встанет; а детей было у него много и все мал мала меньше; но отец не хотел им сказать ни одного ласкового словечка. Того он щелкнул, другого пырнул от себя, а третьего толкнул; дети убежали к матери и заревели. Вот мы и говорим ему:

– Что с тобой, Кондратий Михайлович? Ты словно детьми своими недоволен, как будто не рад им. Что ты, Господь с тобой; ведь это все работники тебе; Бог даст вырастут, какая семьища-то будет у тебя! Как ты заживешь!

– Так-то так, Василий Михеич, – отвечал наш Кондратий Михайлыч, – да ждать-то долго, когда еще все это будет, подушные же подавай да и семью корми; а какие они работники, накую они мне помощь могут оказать? Ровно никакой. К тому же и добыча здесь, что ни на есть, плохая. Земля, говорят, кормилица наша; а что она дает в наших краях? как она вознаграждает нас?.. Право, бросил бы все и пошел на заработки, да жалко бросить, хоть и денег больше будет, да в жизни спокойствия такого не будет, как здесь в деревне: тут у тебя и лошадка, и коровка, и овечка; хоть ребятишки, по крайней мере, молоком сыты; да притом же я здесь сам себе хозяин; подушные заплатил, живи себе, как хочешь. Потому оставить деревню и не хочется. А одному идти, жене тут не справиться.

– Дело ты говоришь, Кондратий Михайлыч, – начал опять Василий Михеич, – в самом деле, куда тебе самому ехать с такой большой семьей! А вот бы что я тебе посоветовал: отправь вместо себя кого-нибудь из своих парнишек. Я как поеду опять в Питер, пожалуй, возьму с собою и пристрою к хорошему месту. У меня же есть на примете одно отменное место. В один магазин я ставлю арбузы и дыни и, полагать надо, там с удовольствием его возьмут, и он тебе будет хороший помощник.

– Жалко, Василий Михеич, – отвечал сосед, – хоть и надоедают, когда забалуют, а все же жалко отпустить в дальнюю сторонушку, в чужие люди, право, слово, жалко!..

Однако ж, совет этот ему понравился, и он отпустил с Васильем Михеичем второго своего сына Ванюшу, который был побойчее и посмышленнее других. Ему тогда было, знать, лет десять или одиннадцать. Как думал Василий Михеич, так и вышло. Ванюшу взяли в этот магазин, о котором он сказывал, что ставит туда дыни да арбузы; там он выучился читать и писать, и, действительно, вышел парень хоть куда. Как стал получать настоящее жалованье, помогал и отцу. И отец, бывало, не нахвалится своим Ванюшей. Он уж и перестал его называть Ванюшею, а все Иваном Кондратьичем. Бывало, о чем не заговорят с ним наши мужики, от него только и слышишь: а вот мой сынок, Иван Кондратьич, намеднись писал из Питера, что там слышно вот то-то, примерно, хоть солдатчина, или война, или еще что; один только и разговор был, что Иван Кондратьич да Иван Кондратьич! Не больно-то нравилось это нашим мужичкам. Иной раз и ничего не скажут, а иной раз и промолвят: «Да полно тебе хвастаться своим Иваном, надоел ты нам». А он таки опять: «Да вы послушайте, какую он мне помочь-то оказывает: по весне на семена прислал десять рублей, пред Казанской – двадцать, да вот еще пред Рождеством хотел выслать двадцать рублей, и непременно вышлет, да великим постом приедет – жене моей привезет на сарафан, да мне сукна на чуйку; ну, разумеется, я не стану шить себе, а которому-нибудь парню отдам; куда уж мне, старику, рядиться; да, вот какой мой Ванюша! Он, ведь, просто сказать, кормит нас».

Послушают, послушают мужики и перечить не станут. Но не так равнодушно слушали старика его сыновья, которые стали уже подрастать. Иной раз, как станет отец корить их Иваном, они и браниться с ним готовы.

– Что же ты нас обижаешь своим Иваном, – бывало, заговорят они, – разве мы тоже не работники на тебя, разве мы все дел своих не справляем? Хорош твой Иван, слова нет, да все ж трезвый деревенский мужик надежнее его; не дай Бог согрешить, а неровен час, случись с ним какая беда – к нам же приедет, у нас же станет жить, он же еще не женатый. Коли же ты недоволен нами, так пусти нас в раздел.

Но Кондратию нужно было только похвастаться и при случае задеть своих сыновей, а когда он видел, что дети начинают сердиться на него, он, обыкновенно, переставал говорить; человек он был добрый и смирный. Знал это и Иван, что из-за него нередко бывают неудовольствия между его отцом и братьями, но он мало обращал на то внимания, а, напротив, еще ставил это себе в особенное удовольствие.

Когда он пришел в совершенный возраст, хозяин магазина очень полюбил его и сделал приказчиком, причем и жалованье положил большое: пятьсот рублей серебром. Старик, получивши об этом известие, не преминул оповестить всех мужиков в нашей деревне и, уж истинно сказать, всем стал надоедать частыми разговорами о своем сыне. А когда его сын приезжал к нам в деревню, отец не знал, как и принять его, где и посадить. Ну, и Иван Кондратьич тоже очень зазнался и любил похвастаться перед нами. Его приезд, бывало, составлял праздник не только для семейства Кондратия Михайловича, но почти что для всей деревни; гость питерский привозил с собою разных заморских вин и всяких гостинцев. Нас, бывало, угощают чаем; выставят бутылки с вином и разные сласти; смотрите, мол, вот как у нас. В это-то время, бывало и расходится Иван Кондратьич (и мы тоже тогда стали величать его Иваном Кондратьичем). Да и как ему было не хвастаться перед нами? Посмотришь, бывало, мы все сидим, как настоящие мужики деревенские; и волосы нечесаны, и борода свалялась, и рубахи деревенского тканья, и от каждого из нас несет дегтем, али овином, али капустой, а Иван Кондратьич расхаживает по избе словно барин какой, в ситцевой дорогой рубахе, в шелковом жилете, в козловых сапогах, раздушенный, примазанный. Мы, бывало, по русскому обычаю, простую водочку пьем, а он, вишь, и водки не может пить, а давай ему ром или виноградные. Мы и говорим-то по-деревенски; а он куда-те, с такими учтивостями, такую обходительность показывал, что уж сразу было видно, что это питерский жилец, а не деревенский. И разговор-то его был совсем не таков, как наш, и говорил-то он таково машисто; наши мужики только, бывало, уши развесят от таких речей. А отец его, Кондратий Михайлович, сидит себе за столом да бороду разглаживает.

Когда же Ивану Кондратъевичу ударит в голову, и братья его и гости тоже подопьют, тут хвастливым речам его и конца не было. Братья его слушают, слушают, и зачнут ему перечить, а он пуще.

– Да что вы разговариваете? – начнет он, бывало. – Как вы можете супротив меня говорить? Да знаете ли, кто ваш кормилец? Отец что ли ваш, который вон сидит в углу и смотрит мокрой курицей?.. Я, я ваш кормилец. Кто за вас оброки выплачивал, кто вам помогал при выдаче сестер, кто от солдатчины вас освободил? Я, я, вот это кто!

Тут ему один старичок из нашей деревни, – такой умный был старик, его все звали дедушка Матвей, он уж теперь покойник, дай Бог ему царство небесное, – не раз говаривал:

– Полно тебе, Иван Кондратьич, человек-от ты, кажется, не глупый, а такие пустые и обидные речи ведешь. Не ты кормилец своей семьи, а Бог, Бог, вот кто нам кормилец!

– Ну, коли Бог кормилец, так и просите у Него, а я вам копейки высылать не стану, – скажет, бывало, он с обидой.

– Да ты послушай меня, старика, я ведь тебе в дедушки гожусь и на своем веку всего видел на белом свете; и в Москве и в Питере живал, значит знаю, как живут добрые люди. Ты не моги говорить этого: «У Бога просите, а я не стану высылать». Не дай Бог прогневить Отца небесного: так прогневается, что не только что высылать не будешь, но еще тебе, пожалуй, придется выслать. Нет, ты благодари Царя небесного, что Он наделил тебя такими дарованиями, что ты можешь помогать своему отцу и своей семье, да молись Ему, чтобы Он хранил тебя в добром здравии и добром поведении; ведь, не знаешь, брат, где живет беда; не даром пословица говорит: «Где не чаешь, там и упадешь»; а на себя не надейся: не хвались, а сперва Богу помолись. Ну, опять и это не ладно, и старика своего обижать не следует. Он тебя же породил, вскормил, а ты перед ним такого форсу задаешь. Ты помни, что кто оскорбляет отца земного, тот оскорбляет и Отца небесного. Что он смирен у вас, так и надоть перед ним куражиться! Нет, будь ты моим сыном, да я бы тебя после таких речей и в город не пустил; паши здесь землю вместе с нами, и кончено дело.

Не по нраву были такие речи Ивану Кондратьевичу; иной раз он замолчит, а иной раз и пуще того; и до того доходил, что просто начинал и на Бога хулы говорить, да ведь как, что страшно было слушать. И доставалось же ему за это. Бывало, братья слушают его речи, спорят, спорят, да и сами в задор войдут, и дело доходило до драки. Разумеется, где же ему было сладить с своими братьями, те, бывало, его и поколотят. А на другой день все обходилось по-прежнему; поругаются, побранятся, подерутся, но все же братья, расходиться в брани не приходится; и кормилец так в свох мыслях, что он кормилец, подобру-поздорову опять отправлялся в Питер.

Но не прошли ему даром его похвальбы: видно, прогневался на него Господь Бог, Отец наш небесный, и сбылись на нем слова дедушки Матвея. Вот какая беда случилась с ним: он отморозил себе руки и ноги. Но надобно прежде сказать, что чем дольше он жил в Питере, тем становился он скупее к своей семье; стал меньше писать к своим и меньше присылать денег, а жалованье, как я докладывал, получал большое. Стали слухи доходить, что он начал погуливать с своими товарищами и, действительно, погуливал; по-питерски он называл это душу отвести. И вот однажды как-то зимой он так подгулял, что свалился где-то на морозе и чуть было не замерз. Но, видно, Господь не хотел его смерти без покаяния. Его подняли добрые люди, отогрели и положили в больницу; но оттого ли, что не досмотрели, или уж так надо было греху случиться, только руки и ноги Иван Кондратьевич совсем отморозил, так что, несмотря на леченье, их свело, да так свело, что ни ходить, ни ползать, ни в руки что-нибудь взять он не мог. Что делать, куда деваться? Ну, разумеется, куда, – домой, в деревню и приехал. Ахнул только старик, когда посмотрел на своего дорогого сына, и с тех пор перестал он говорить о нем, а если кто и спрашивал его: «Что же ты, мол, ничего не скажешь про своего Ивана Кондратьича, дядя Кондратий?» – то в ответ на это он только скажет, бывало, махнув рукою:

– Нечего говорить, братцы; прогневали мы Господа Бога.

Приняли братья своего калеку-брата: делать, ведь нечего, брат родной. И вот тот, кто прежде хвалился, что он кормилец семьи, теперь дошел до того, что сам не мог поднести ложки ко рту и дожидался, когда маленькие ребята, его племянники или племянницы, придут и покормят его. Нечего говорить, горькая была жизнь. Но еще хорошо, что братья его помнили прежнюю хлеб-соль, прежнюю его помощь! А то бы попрекам не было конца.

– Ну, что, брат Иван, кто у нас кормилец-то? – спросят его иной раз братья.

– Ну, уж, братцы, Христа ради не говорите и не поминайте, – скажет он, бывало, им, мотнув своей скорченной рукой.

(Из «Странника»)

Борец за правду

Св. Филипп в молодости своей состоял на царской службе, где пользовался благоволением великого князя, малолетнего Иоанна, ставшего впоследствии грозным царем на Руси. Однажды в церкви молодого боярина поразили следующие слова евангелия: «никто не может служить двум господам…» Оставив все, Филипп ушел в Соловецкий монастырь и поступил здесь в послушники. Безропотно и усердно св. Филипп переносил в монастыре возлагавшиеся на него тяжелые труды: носил воду, рубил дрова, работал на мельнице. Видя его добродетели, игумен соловецкий Алексий пожелал вверить св. Филиппу управление монастырем, но смиренный инок долго не соглашался на это, не считая себя достойным управлять другими. Наконец, по смерти престарелого игумена, общими просьбами братии он принужден был принять его сан и отправился в Новгород, чтобы принять там от епископа рукоположение. С великим рвением стал св. Филипп исполнять свои настоятельские обязанности, так что в немногие годы своего настоятельства совершенно обновил Соловецкую обитель. Но вот в 1566 году, когда кафедра московской митрополии сделалась праздною, св. Филипп неожиданно для себя получил от царя Ивана Васильевича Грозного приказание ехать в Москву, чтобы принять здесь сан митрополита московского.

Грустно было св. Филиппу оставлять обитель, в которой он провел уже много лет; чувствовал он, что на трудный подвиг его вызывают в Москву, но отказаться исполнить волю Грозного царя было невозможно. В Москве все трепетали тогда в страхе пред опричниками, которые, как телохранители царские, производили в государстве множество возмутительных насилий, грабежей и убийств. Уже многие знатные бояре сложили свои головы от злодеяний опричников. Мирные жители Москвы, страшась наглости крамольников, запирались в своих домах, и Москва как будто замерла от ужаса. Среди страшного безмолвия несчастные ожидали только, не раздастся ли в защиту их голос нового митрополита. Действительно, ревностный первосвятитель твердо решился стоять за правду, хотя бы за это пришлось пожертвовать жизнью. Уже в первую службу по своем посвящении св. Филипп обратил свое слово к царю, в котором запоминал ему, что царь должен быть кротким и милостивым, что нужно употреблять силу против врагов, а не против верноподданных. Сначала грозный царь внимал правдивым речам святителя, но потом стал гневаться на его смелость.

– Что тебе, чернецу, до наших царских дел? – однажды сказал он св. Филиппу. – Не прекословь державе нашей, если не хочешь лишиться сана.

– Я не посылал, – отвечал святитель, – ни просьбы, ни ходатаев и не наполнял ничьих рук деньгами, чтобы получить сан святительский. Ты лишил меня пустыни моей, твори же, как хочешь.

Чтобы не слушать правдивых обличений, грозный царь стал избегать встречи с митрополитом, которого теперь возненавидел. Однажды в день воскресный, когда св. Филипп служил обедню в Успенском соборе, к концу службы вошел Иоанн с толпою опричников. Царь подошел к митрополиту и ждал благословения; митрополит безмолвно смотрел на образ Спасителя. Тогда один из приближенных царя сказал ему:

– Владыко, государь перед тобою, благослови его.

Св. Филипп, взглянув на Иоанна, сказал:

– Государь, кому поревновал ты, приняв на себя такой вид и исказив благолепие сана?

Царь был одет, как и все опричники, в черную рясу с остроконечным шлыком на голове и с обнаженным оружием.

– Ни в одежде, ни в делах не видно царя. Убойся, государь, суда Божия. Мы здесь приносим бескровную жертву Богу, а за алтарем льется невинная кровь христианская.

Иоанн страшно разгневался; он ударил жезлом об пол и стал грозить святителю казнями.

– Я пришелец на земле, как и все отцы мои, – смиренно отвечал архипастырь, – я готов страдать за истину. Но что бы ни было, не перестану говорить правду, ибо не хочу носить бесполезно сан святительский.

В невыразимом гневе Иоанн вышел из храма; он решился погубить митрополита. Желая дать делу вид правосудия, царь устроил собор, на который явились несколько клеветников на святителя. Однако, Грозный не осмелился осудить его на смерть, а повелел своим опричникам заключить его в темницу, зная, что те исполнят и сами его тайное желание. Действительно, мужественному и невинному страдальцу забили ноги в колодки, заковали руки и отвезли в Богоявленский монастырь, осыпая бранью и побоями. Здесь, желая уморить его голодом, несколько дней не приносили ему есть, но св. Филипп, привыкший поститься, оставался жив. Несколько дней страдал неустрашимый исповедник правды в смрадной келье, окованный цепями, с тяжелою колодкою на шее. По целым дням у монастыря толпился народ, прославляя добродетели св. Филиппа. Это досадовало царя, так что он решил удалить святителя из Москвы в тверской Отроч монастырь. Много страданий вытерпел св. Филипп в продолжение пути и тяжелого заточения, которое продолжалось около года и, наконец, 23 декабря 1570 г. умер от руки одного злодея, предав душу свою Богу, как истинный пастырь стада Христова, положивший душу свою за словесных овец.

(Из «Христианск. Утешений» свящ. Гр. Дьяченко)

Верность своему призванию

В житии великого и вселенского учителя св. Иоанна Златоустого повествуется следующее. Когда императрица Евдоксия, озлобленная пастырскими обличениями св. Иоанна Златоустого, искала погубить его, великий учитель в письме к Кириаку, своему священнику, следующими словами засвидетельствовал свою верность пастырскому служению, а также твердость веры и силу своей любви к Господу. «Если императрица повелит меня перепилить, пусть распилит, – то же было и с Исаиею. Если захочет бросить меня в море, пусть бросит, – я вспомню об Ионе. Если ввергнет в огненную печь, – я знаю трех отроков. Предаст диким зверям на растерзание, – был предан им и Даниил во рву львином. Захочет отсечь голову, – я буду иметь в том сообщником Иоанна. Побить камнями, – я найду ободрение в Стефане. Захочет отнять все блага и имущества, – пусть отнимает все: наг вышел из чрева матери своей, наг и отойду». Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. (Рим. 7:35–37).

Кара Божия

Крестьянин Подольской губ., села Насековки, Иван Подорожняк, жил в работниках у еврея, был нечист на руку и много раз был хозяином заподозрен в воровстве. Наконец, Подорожняк украл топор; все улики были против него, но он никак не хотел сознаться в своей очевидной вине. Хозяин-еврей пожаловался уряднику, который стал производить дознание о краже крестьянина Подорожняка. Тут Подорожняк предложил подтвердить свою якобы невинность присягой. Положен был на стол св. крест и хлеб. Подорожняк стал на колени и сказал: «Господи! если я виноват в этой краже, то пусть помрет мое единственное дитя». Произнесши эту ужасную клятву, Подорожняк встал и смелым взором обвел всех присутствующих, как бы торжествуя, что всех перехитрил и провел. Но не обманул он, несчастный, Господа Бога! Не прошло и четверти часа, как вбежала в хату, где допрашивали Подорожняка, жена его и с горькими слезами объявила о скоропостижной смерти своего единственного дитяти, которое пред тем было совершенно здоровым. Все были поражены; Подорожнпк остолбенел от страха кары Божией и тотчас раскаялся в ложной своей клятве и сознался в воровстве

(Из «Воскресн. Чтения»)

Против празднословия

Никакой грех не распространен столько между христианами, как празднословие. Речи, как реки, текут, а утолить жажду нечем, ибо вода гнилая. Тут осуждают, там кощунствуют, здесь срамословят, инде ухищренными пустословиями силятся смех безумный произвести и в этом почти все время проводят. Хорошо ли это?

Нет, ибо празднословие обнаруживает в человеке отсутствие страха Божия и недостаток веры. «Празднословие и празднохождение, – говорит св. Антиох, – от бесстрашия Божия рождается и от нечаяния будущих. Аще бо муки боялися быхом, празднословцы николи же быхом были». А св. апостол Иаков пишет: аще кто мнится верен быти в вас, и не обуздывает языка своего, но льстит сердце свое, сего суетна есть вера (Иак. 1:26).

Худо празднословие и потому, что оно постоянно вредит другим. Слова, говорят, ветер; но как часто и ветер бывает смертоносным, так точно и слова человека, направленные против чести ближнего, Сын Сирахов говорит: «Удар бича делает рубцы, но удар языка сокрушает кости (Сир. 28:20). Это значит, что страдания, причиняемые клеветою, чувствительнее мучений, причиняемых телесным наказанием. Удар бича наносит рубцы, которые скоро заживают, но злоречивый язык причиняет неисцельные раны. Как редко может восстановиться, например, дружество, прерванное наушничеством. Как трудно восстановить доброе имя, помраченное клеветою! Многие, – продолжает премудрый Сирах, – пали от острия меча, но не столько, сколько падших от языка (Сир. 28:21).

Празднословие, наконец, худо и потому, что оно вредит и самому празднословящему. Он усиливается языком уязвить ближнего, но и ему платят тем же, да еще присоединяют к сему злобу и ненависть. Многоречивый, – говорит тот же Сирах, – опротивеет. (Сир. 20:8). Наушник будет ненавидим везде, где только жить будет (Сир. 21:31).

Вникайте в это чаще, братие, а вместе не забывайте, что за каждое слово праздное мы должны будем дать отчет Богу на суде Его. Глаголю вам, – говорит Господь Иисус Христос, – яко всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный (Мф. 12:36).

Положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнех моих!

(Из «Душеполезного Чтения»)

Не клевещи

Наркисс, епископ иерусалимский (III века), был муж святой жизни и удостоился дара чудотворений. Повествуют, что однажды на пасху недоставало в церкви его елея; и он, благословив воду, сделал то, что вода, влитая в лампады, сгустилась подобно елею и возжглась. Нашлись, однако ж, люди, которым строгая и святая жизнь Наркисса была весьма неприятна Три человека дурной жизни, боясь за свои злодеяния пастырской строгости святителя, сговорились между собою оклеветать пастыря своего и помрачить добрую славу его пред народом. Итак, они взвели на него один самый тяжкий порок и, разглашая мнимое его преступление в народе, подтверждали слова свои клятвою. Один говорил, что если показание его несправедливо, то пусть он сгорит; другой под тем же условием напрашивал на себя злую болезнь (проказу), третий – слепоту. Наркисс, услышав о такой клевете, избегая злобы людей и вместе желая удовлетворить любви своей к жизни уединенной, удалился из Иерусалима и несколько лет скрывался в местах пустынных.

Между тем, праведный гнев Божий не оставил без наказания бесстыдных клеветников. В доме первого из них случайно сделался пожар, происшедший от малой искры, и клеветник ночью, объятый пламенем со всем домом своим сгорел; другой клеветник погиб от той самой болезни, которую он некогда призывал на себя; оставался третий; но этот, видя погибель товарищей своих и познав руку Божию, которая видимо карала их, раскаялся и исповедал грех свой пред всеми. Пострадал и он, и от того же бедствия, которое сам себе напрашивал, только не погибель душе своей; он погубил зрение от слез, которые непрестанно проливал, каясь в греке своем.

(Из церк. истор. Евсевия, книга VI).

Несчастные последствия пьянства

Один из древних мудрецов 4 сказал, что виноградная лоза произращает три грозда: первый грозд услаждения, другой упоения, а третий печали. Это значит, что умеренное употребление вина служит к услаждению и здоровью человека, многое употребление делает его пьяным, а излишнее помрачает рассудок, возбуждает раздражительность, рождает ссоры и другие беспорядки, сопровождаемые всегда печальными следствиями: находясь в нетрезвом состоянии, человек легко отваживается на все грехи, даже самые тяжкие, которых в состоянии трезвом он боится, стыдится и гнушается. Есть правдивое сказание, представляющее разительный пример на это.

Некоторому пустынножителю египетскому, подвергавшемуся частым искушениям от козней сатаны, лукавый искуситель обещал не беспокоить его впредь никакими враждебными действиями, если только он совершит один раз какой-нибудь из трех предложенных им грехов: или убийство, или блудодеяние, или пьянство. Пустынник, размышляя об этом предложении, находил, что убить человека страшно, ибо такое преступление подлежит смертной казни по суду Божию и гражданскому; сотворить блуд стыдно и притом жаль потерять хранимую дотоле чистоту телесную; упиться же однажды не великий грех, тем более, что упившийся человек скоро отрезвляется посредством сна. Такое размышление расположило его решиться на последний из трех грехов, дабы избавиться навсегда от искушений бесовских и мирно продолжать жизнь в пустыне. Он отправился в город, продал там свое рукоделие, вошел в корчемницу и неумеренно упился вином.

На тот раз, по действию сатаны, случилось ему встретиться с одною женщиною, которая обольстила его и вовлекла в грех любодеяния. В минуту несчастного грехопадения инока пришел муж этой женщины и, увидевши его с своею женою, начал бить его, но тот стал защищаться и, наконец, убил мужа. Таким образом, пустынник совершил вдруг три греха, которых прежде, в трезвом состоянии, боялся и гнушался, и через то погубил все духовные сокровища свои, приобретенные долголетними подвигами и добродетельною жизнью.

«Пьянство, – справедливо говорит св. Иоанн Златоуст, – аще в ком и целомудрие обрящет, аще и стыдение, – аще и разум, аще и кротость, аще смиренномудрие – вся поверзает в пучину законопреступления».

(Из «Духовно-нравственной библиотеки для народа». Издание Бриллиантова, Москва)

Обличительное видение

(Рассказ священника)

Недавно, по долгу звания своего, был я приглашен напутствовать больного крестьянина нашего села, Николая. Прихожу к нему в дом и нахожу его настолько еще в силах, что он мог подойти ко мне принять благословение. Умилительна была его исповедь: горячие слезы струились по старческому лицу больного; вздохи сокрушенного сердца один за другим вырывались из груди. Невольно подумал я: «Что, если бы все мы и всегда каялись так, как Николай, верно, велика была бы радость на небе».

Окончив свое дело, я приостановился немного, чтобы еще более утвердить Николая на пути к спасению словом священного писания и примерами святых, из коих многие сперва были великими грешниками. Слушая меня, Николай не переставал вздыхать и плакать... А много этот Николай приносил печали в свою семью, когда, бывало, и в будни, и праздник один был у него путь – к питейному дому, одна забота с утра до ночи – как бы и где выпить. Поразила меня такая перемена в Николае, и я невольно сказал: «Слава Богу, ты, Николай, начинаешь приходить в себя. Ты был в стране далекой, но вспомнил милосердие Отца небесного и воротился к Нему».

– Да, батюшка, не хотелось бы уж жить так, как доселе жилось... Вот послушай-ка, что расскажу я тебе. В праздник Покрова Богородицы поехали мы с женою в Пантелеевку: там в этот день празднуют Ей, Царице небесной. Известно, как мы проводим праздники-то. Пожалуй, и не помолишься, как следует, а только норовишь как бы тебя получше попотчевали. Вот я, грешный, то винца, то пивца хлебну, да под вечер уж и мамы не кликал: не помню, как привезла меня жена домой, в село, как вынесли меня окаянного и уложили в постель. Но вот Бог послал мне видение; Господь, я думаю, потому что диаволу нет нужды отвлекать нас от пороков... Слышу, кто-то назвал меня по имени. «Смотри», – сказал мне голос. Я в великом страхе проснулся и вижу, идет какой-то человек в петле… ровно она на воздухе висит... подошел да и говорит: «Нет. страшно от своих рук уйти… поживу еще... или что начал кончу». Да три раза подходил он и уходил от петли, а в четвертый раз подошел да и сунул голову в петлю... точно проволока впилась в шею. И не опомнился я, как страшный труп упал в бездну. А сверху откуда-то падает стремглав опять человек в ту же бездну. «То смерть пьяницы», – сказал мне голос. Дрожу я, страх сковал мне язык, голоса нет вскричать. А тут опять лежит предо мною человек на одной соломинке. По ту и другую сторону соломинки пропасть страшная... Только шевельнется, думаю, этот человек, так и погибнет. «Такова жизнь пьяницы», – сказал мне голос, и все исчезло. Тогда узнал я клеть свою, в которой лежал, и постель свою, и мои вещи около меня. Холодный пот выступил на мне... С тех пор я изменился, сказывал и другим, да смеются только, не верят. Мне же надобно от всего сердца благодарить Господа, вразумившего меня. Ах, как бы я желал, чтобы этот рассказ послужил в обличение многих других подобных мне грешников!

(Из «Странника» 1861 г.)

Рассказ в утешение жене, у которой муж подвержен нетрезвости

Есть в старинных книгах такая притча: когда Иисус Христос ходил еще по земле со Своими апостолами, пришли они в одно селение и попросили у богатого, но жестокого старика напиться воды.

– Проходите дальше, – отвечал им безжалостный богач

Вышли они из негостеприимного того селения, проходят полем. На ниве работает девушка. Попросили у нее напиться, она поспешно взяла свой кувшин и радушно напоила их.

И спросили Господа апостолы:

– Ты все ведаешь, Господи, скажи нам, что будет с этой доброй девушкой?

И отвечал Господь:

– Она выйдет замуж за того безжалостного старика.

– Где же правда Твоя, милосердый Господи? – в изумлении воскликнули апостолы.

– Правда Моя в том, – отвечал им Господь, – что эта девица спасет своего мужа и тем заслужит себе венец.

Чему учит это приточное сказание? Да тому же, чему учит и св. апостол Павел, когда говорит: что бо веси, жено, аще мужа спасеши? (1Кор. 7:16). Почему ты знаешь, жена, может быть, ты спасешь своего мужа? Может быть, потому-то Бог и устроил так, чтобы ты вышла именно за этого несчастного, страстью пьянственной одержимого человека, дабы чрез тебя устроилось спасение и его бедной души? А если так, то подумай, какое великое счастье тебе Богом назначено быть орудием Божиим в деле спасения близкого тебе человека. Что ж? Ужели можно после этого роптать на твою долю горькую? Употреби же всю силы любви твоей, чтобы спасти душу несчастного мужа. Любовь жены – сила великая: твое сердце создано для любви, ты и жить должна не умом, а сердцем, не мыслию, а любовью... И любовь же научит тебя, что делать, чтобы бедного мужа спасти. Любовь подскажет тебе, как удержать любимого человека, когда его потянет в кабак, как утешить его бедное сердце. Вот настает праздник Господень: уговори, добрая жена, своего слабого мужа, вместо кабака, пойти с тобою в церковь Божию, поди с ним к батюшке-священнику, попроси его почитать тебе что-нибудь из книг божественных; навестите вместе своих добрых родных, у которых ты знаешь не будет угощения водкою... Смотришь, и прошел день праздничный, а на завтра надо работать уже, а не пьянствовать. Не хочет он слушать тебя? Бранится? И тогда не унывай, Вот тогда-то наипаче и прибегай к Богу, припадай к Царице небесной, нашей теплой и всесильной пред Богом Заступнице. О, как сильна Ея молитва к Господу за таких, как ты, страдалиц неповинных.

В утешение тебе повторю рассказ такой же, как ты, жены-мученицы, о том, как ей помогла Царица небесная.

«Много горя я видела, много слез пролила смолоду, когда муж мой вел нетрезвую жизнь. Что, бывало, заработает, то там же, в соседней деревне, и пропьет в кабаке. Раз поздней осенью наступили большие холода, трое деток моих лежали в оспе при смерти. Настал праздник Казанской иконы Божией Матери; рано утром приходит к нам в дом соседка и рассказывает, что муж мой опять запил, всю одежду с себя пропил, в одной рубашке остался. С горя я упала на лавку и зарыдала с отчаянием в сердце. Испугалась моя соседка, принялась меня уговаривать.

– Сегодня, – говорит, – праздник Царицы небесной, грешно плакать так; пойдем-ка со мною ИБ церковь Божию, помолимся, авось тебе полегче будет. А за детками свекровь пока походит.

Не знала я, куда и деться от своего горя лютого, встала и пошла в церковь. Когда мы пришли туда, там пели очень умилительно: Заступнице усердная, Мати Господа Вышняго, за всех молиши Сына Твоего... Слезы рекой полились у меня, я упала на колени, и плакала и молилась, а сердце будто на части разрывалось. Никого не видела я вокруг себя; слышу только: „Что это она так плачет? Или умерли у ней отец с матерью?‟ – „Нет, – говорят другие, – у ней давно нет ни отца, ни матери; житье ее очень плохое: муж ее…‟ Тут я еще горче заплакала, еще горячее стала молиться: „Матушка, Заступница Ты моя! Как же мне жить?!. Не уйду от Тебя, заступись, вступись за меня, сироту горькую!‟. И вступилась же Царица небесная, услышала мою горькую молитву. И сейчас не забуду: прихожу домой и глазам своим не верю – муж мой дома и не пьяный... У меня невольно сорвалось:

– Что ж это, Господи? Ужели ты вытрезвляешься?

– Да, – говорит, – а сам смотрит так боязливо.

И рассказал он, как пошел утром прямо с постели в кабак, к самой двери уже подошел, за скобку взялся, вдруг точно кто крикнул на него: ,,Воротись, ступай домой!‟. И сам он не помнит, чего испугался, и бросился бежать домой. Тут и я рассказала ему, как молилась Царице небесной, и поняла со страхом и радостью, что это Она, Матушка, Заступница наша, сжалилась над нами и вернула мужа моего с пути погибельного. И с этого дня он хоть бы каплю какую взял в рот по сие время, а уж этому больше 25 лет будет. С тех пор и служим мы каждый год 22 октября молебен Царице небесной и икону Казанскую тогда же выменяли. Сам муж и ездил за ней в Москву.

И вот еще удивительное дело: когда ждали мы его с иконой, сижу я это вечером, огонь горит, вдруг дочка моя маленькая глядит на меня и спрашивает:

– Мама, приехал тятя?

– Нет, говорю? не приезжал еще.

– Как же не приезжал? – говорит она, – я его сейчас видела в белой-пребелой рубашке. А икона новая на лавочке стояла; где ж она?

Мне даже страшно стало; я принялась уверять девочку, что это ей приснилось,

– Нет, – говорит, – я не спала, а все глядела и на тебя и на тятю, и на икону.

Вскоре и в самом деле приехал муж с иконою. И возрадовались же мы все, что привел Господь получить нам такое счастье в своем доме».

Так закончила свой рассказ простая женщина, счастливая тем, что ей помогла Царица небесная вразумить и избавить от страсти пьянственной своего мужа (см. «Тавр. Епарх. Ведом., 1893 г.). Молись и ты за своего мужа несчастного; проси неотступно Царицу небесную; проси святых Божиих: особенно мученика Вонифатия, который сам искушен был страстями плотскою и пьянственною и потому может и искушаемым помогать… Вынимай просфору за здравие твоего мужа, предлагай ему вкушать от этой просфоры, когда натощак потянет его к водке, чтобы опохмелиться. Проси молитв о нем у служителей церкви Божией и верь: Господь услышит твои вопли сердечные, призрят на молитву твою Царица небесная и святые Божии. Вспомни, как в притче Христовой неотступно просила вдовица неправедного судию, и он послушал ее, наконец. Бог ли не услышит тебя, когда будешь взывать к Нему в скорби своей день и ночь? Ей! услышит; услышит и Царица небесная твои горькие жалобы на врага, который поработил мужа твоего страсти греховной-погибельной, и узришь ты отраду, и отрезвится муж твой, и станет другим, добрым, трезвым, хорошим человеком.

(Из книги Георгия Орлова: «Женские подвиги и добродетели в живых рассказах. Издание Сытина. Москва)

О воздержании

Некогда один старец отправился в пустыню; с ним шел другой брат. Когда надлежало им разойтись друг с другом, старец сказал брату:

– Вкусим вместе, брат.

Тогда было утро и начало седьмицы. В субботу же старец, совершив утреню, пошел к брату и говорит ему:

– Взалкал ли ты, брат, с тех пор, как мы поели вместе?

Брат отвечаˆи:

– Нет; ибо, принимая пищу каждый день, я не алчу.

Старец говорит ему:

– А я, поверь мне, сын мой, еще не ел с тех пор.

(Из «Уроков и примеров христианской надежды» свящ. Гр. Дьяченко)

Нарушителям постов

Нынешние миролюбцы и плотоугодники ни против одного из постановлений церкви так не восстают,к против постановления о постах. «К чему посты? – кричат они. – Без питательной пищи и здоровье теряется, и разум помрачается, и молиться мы не можем, и раздражаемся от них и т.п.».

Кричат так они, и выходит, по их мнению, как будто пост, действительно, есть зло и нарушает его нисколько не предосудительно и даже должно. Но на самом деле они жестоко ошибаются; ибо пост не только не вредит здоровью, Ию поправляет его: пе только не помрачает разум, но просветляет его.

Когда Навуходоносор, царь вавилонский, отводил иудеев в плен в Вавилон, то вздумал взять для воспитания при своем дворе несколько детей из лучших семейств еврейских. Между этими детьми были двенадцатилетний отрок Даниил и три его товарища: Анания, Азария и Мисаил. Получая обильную, но запрещенную законом Моисеевым пищу, с царского стола, они не захотели оскверняться ею и просили поставленного над ними приставника, чтобы он давал им в пищу только овощи и воду. Приставник сначала в просьбе им отказал, сказав:

– Боюсь царя: если он увидит вас изнуренными, тогда лишит меня жизни.

На это Даниил отвечал:

– Сделай над нами опыт в продолжение десяти дней; и если после сего времени отроки, вкушающие царскую пищу, окажутся полнее нас, то откажи нам в нашей просьбе, в противном же случае исполни ее.

Приставник согласился, и что же? По окончании срока явишася лица их блага, и крепка плотию паче отроков, ядущих от трапезы царевы (Дан. 1:15). Это было до Рождества Христова. Обратимся ко временам новозаветным. Макарий александрийский в св. четыредесятницу вкушал однажды в неделю и прожил сто лет. Св. Симеон Столпник в св. четыредесятницу ничего не вкушал и прожил сто три года. Преподобный Аким тоже великий пост проводил без пищи и прожил сто десять лет. А некоторые жили и еще дольше. например, Павел фивейский – сто тринадцать, и Алипий Столпник – сто восемнадцать лет.

Ясно, значит, что пост не только не вредит здоровью, но еще укрепляет его.

Что же касается мнения, будто от поста разум помрачается, то оно еще неосновательнее первого. Упомянутые Даниил и его товарищи держали пост три года и в это время учились. Умалился ли же разум их? Напротив, даде им Бог сказано, смысл и мудрость во всяцей книжней премудрости. (Дан. 1:17). И когда, по окончании срока воспитания, они приведены были к царю, то царь после беседы с ними убедился, что они разумнее мудрецов. Перейдем теперь опять ко временам новозаветным. Макарий египетский, великий постник, совсем не был учен; между тем, сочинения его отличаются глубоким познанием богословия, души человеческой и природы видимой. Антоний Великий учился только по книге природы и посрамил надменных своею ученостью философов. Апостолы тоже люди неученые, но имевшие обыкновение налагать на себя пост пред выходом на проповедь, не раз также посрамляли мудрых мира сего и покорили Христу целые народы и царства.

(Из «Душеполезного Чтения»)

Несчастная находка

Три путешественника нашли однажды на дороге драгоценную находку. Надлежало разделить ее поровну между всеми троими; находка была так велика, что часть каждого была бы весьма значительна. Но диавол тотчас же явился с своими спутниками: духом зависти, коварства и жадности. Полюбовавшись своею находкою, путешественники сели отдохнуть, чтобы подкрепить себя пищею, но каждый думал не о пище, а о том как бы одному завладеть сокровищем. Нужно было кому-нибудь из них сходить в ближайший город, чтобы купить припасов для обеда. Один отправился. Двое, оставшиеся па месте, согласились убить этого третьего, когда он возвратится, чтобы разделить между собою часть его. Между тем, отправившийся за припасами отравил их ядом, чтобы, по смерти обоих товарищей, завладеть одному богатством. Когда он возвратился, то немедленно был убит своими спутниками, которые, поев принесенной им пищи, оба умерли. А драгоценная находка осталась на месте ждать других подобных безумцев или руки более достойной.

Подобным образом диавол губит даже таких людей, которые устрашились бы одной мысли об убийстве ближнего. Всем открыто поприще служения обществу, всем доступно приобретение средств к содержанию себя честным трудом. Но диавол воздвигает в людях страсть властолюбия, славолюбия и жадности к богатству. И вот несчастные в каком-то ослеплении стремятся к своей цели, не разбирая средств, толкают друг друга, роняют других и сами падают, гибнут и гибнут. А цель-то, к которой стремятся безумцы, уходит от них дальше и дальше, иногда как будто приближается к ним, дается им в руки, но вдруг, одно мгновение, и она исчезла из виду, оставив искателей своих на краю пропасти или на самом дне ее.

(Из «Дух. Бесед»)

Наказанная алчность к наживе

Когда святой Спиридон был епископом в Тримифунте, там однажды случился голод. Хлебопродавцы, как большею частию бывает, радовались ему, бедные же горевали и просили Бога о помощи. Один из первых, человек очень богатый, отправился за хлебом в обильные им города; на кораблях привез его очень много и стал думать: «Сложу хлеб в житницы; ибо хотя цена на него и высока, но если голод усилится, то она будет еще выше, тогда и продам». Как он думал, так и случилось. Голод, подлинно, усилился, и цена на хлеб поднялась еще выше. Тогда только корыстолюбец свой хлеб пустил в торг. В это время приходит к нему один бедняк и начинает умолять, чтобы он спас его с семьей от голодной смерти. Несмотря на то, что последний, изнуренный голодом, едва держался на ногах, чуждый сострадания богач отказал ему в хлебе и отпустил ни с чем. Что оставалось делать несчастному? Не зная к кому обратиться за помощью, он пошел попросить совета к преподобному Спиридону и рассказал ему о своем горе. Одаренный прозорливостью, святитель сказал ему:

– Не плачь, но ступай в дом свой, ибо так говорит Дух святой: утром наполнится дом твой хлебом; богатого же увидишь умоляющим тебя и дающим хлеб тебе без цены.

Выслушав это, бедный возвратился домой. В свое время слова преподобного Спиридона оправдались. В тот же день вечером, едва только стало смеркаться, повелением Божиим, хлынул на землю великий дождь; вода размыла житницы богача, и поднятый ею хлеб его поплыл по улицам города. Наказанный сребролюбец сначала, бегая туда и сюда, с воплем просил о помощи народ, а потом, несколько пришед в себя и поняв, что помощь бесполезна, стал уже просить бедняков, чтобы они хоть себе набирали хлеба более, дабы он совсем не пропал без пользы. В числе бедных, которым делал предложение брать хлеб богач, находился прежде отвергнутый им приходивший к нему бедняк, – он набрал теперь хлеба себе с избытком.

Но, братие, лишение имущества есть еще сравнительно малое наказание за алчность. Горе, если алчному до наживы богачу Господь пошлет вящее наказание и скажет: безумне, в сию нощь душу твою истяжут от тебе (Лк. 12:20). Хуже этого наказания быть не может, а этого дождаться могут ненасытные любостяжатели, если не исправятся.

(Из «Душеполезного Чтения»)

Честный купец

В одном из городов обширнейшей нашей Руси православной жил купец Михаил Петрович Горбунов. Отец его, бедный, но честный мещанин одного уездного города, научив сына русской грамоте, преимущественно церковной печати, все силы свои употреблял на то, чтобы сына своего сделать истинным христианином и честным гражданином. Последние трудовые деньги свои употреблял он на то, чтобы приобрести нравственные книги, из коих бы юное сердце сына более и более утверждалось в вере к Бога, в любви к ближнему, в безусловном повиновении высшей власти до готовности (если то нужно будет) за веру, царя и отечество положить жизнь свою. Будучи набожен, он всегда читал вслух все утренние и вечерние молитвы сам, а сына, вытвердившего все их наизусть, заставлял, вслед за собою, тихонько, но со вниманием, произносить те же слова. Ни одна служба Божия не проходила без того, чтобы добрый Петр Горбунов не присутствовал при ней; никакие дела не могли ему воспрепятствовать пойти в церковь Божию и с собой взять Михаила. Заметив в сыне достаточное утверждение в нравственности, он начал думать, как бы и в этой жизни сын мог прожить безбедно. Он отдал его в лавку одному богатому столичному купцу, человеку доброму и набожному. Прощаясь с сыном, отец так говорил ему:

– Михаил! Я все, что нужно для твоей души, делал, умей только то, что преподано мною, хорошими книгами и добрыми людьми, сохранить и исполнить, и ты всегда будешь счастлив; не слишком гоняйся за приобретением богатства: оно не прочно; заботься более о душе и приобретении благ вечных. Если будешь молиться Богу и искать прежде царствия Божия и правды его, то блага мира легко приобретутся, если это будет полезно для тебя; Спаситель наш говорит: « ищите же прежде царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам» (Мф. 6:33). А если Господу Богу и неугодно будет, при заботливости твоей о вечности, благословить тебя благами мира сего, и Он пошлет тебе несчастие, нимало не ропщи: Господь Бог лучше нас знает, кому что дать. Я тебе и прежде говорил, и в книгах ты читал, что эта жизнь скоропреходящая, а истинная жизнь наша за гробом, там, на небесах, и что все возможные мучения земные не могут сравниться с теми мучениями, какие определил Бог злым людям, излишне гоняющимся за благами мира сего, о душе нерадящим; равно и никакое блаженство в сем мире не сравнится с тем блаженством, какое Бог уготовал любящим Его, а не прилепляющимся к благам мира сего. Конечно, не противно Богу, если мы честными трудами снискиваем необходимое для жизни, но все же более нужно обращать внимание на приобретение благ вечных. Если же Господь Бог благословит тебя и богатством, то ты заботься уделять бедным людям, памятуя всегда, что они братья твои. Прощай, сын мой, помни все сказанное мною тебе и исполняй; быть может мне недолго жить: ты сам знаешь, что здоровье мое слабо, да и лета мои уже не молодые. Да, – продолжал старик, – я еще тебе забыл сказать: в церковь Божию всегда ходи, а после обедни читай божественные книги: у тебя их довольно; а станешь получать жалованье, еще прикупи, но только божественных: сохрани тебя Бог покупать книги пустые, где содержатся рассказы, услаждающие только чувства низкие, вредящие душе. Хозяина своего люби, почитай, уважай, как отца, и во всем слушайся; если бы даже он поступал с тобою и строго, переноси все терпеливо. Кажется, я все тебе нужное сказал, а чего не досказал, то ты или услышишь в церкви Божией или вычитаешь из книг.

Сказавши это, добрый Петр оградил сына знамением креста, благословил его образом Божией Матери, присовокупив:

– Тебе, Царица небесная, поручаю моего Михаила, – и оставил его жить у хозяина.

Тяжело было расставаться юному сыну с отцом своим, но он перекрестился, сказав тихо: «Ведь отец же мой поручил меня покровительству Божией Матери, а я читал, как Она порученное Ей отцом семейство сохранила; на Тебя, Божия Матерь, уповаю: приими меня под Свой покров», – и при этих словах он пошел прямо в лавку и с веселым видом сказал:

– Хозяин, какую прикажешь мне делать работу?

– Этот день ты погуляй, – отвечал хозяин, – а там и найдем дело.

– Не привык я дома гулять; отец мне говорил, – да, правда, и в книгах есть, – что праздность есть мать всех пороков и величайший грех пред Богом, а коли милость твоя будет, то позволь мне сегодня почитать.

Полюбились купцу слова мальчика.

– Изволь, читай, – сказал он, – сколько хочешь, – и Миша засел за прилавок и начал читать книгу.

Хозяин пошел по своим делам домой, а один из мальчиков, не совсем добрый, стал было над Мишей смеяться, за что другие мальчики стали его журить и стыдить, что он смеется над добрым занятием своего товарища.

– Да что лучше, – сказал тут Михайло, – в бабки ли играть или книгу читать? Там иной раз и глаз вышибут, и без ссоры и драки не обойдется, а здесь утешение для души, да и для житейского быта польза. Вот, например, ты смеешься, а скажи: кто, как и когда составил обедню, у которой, чай, и ты бываешь?

– Не знаю, – отвечал смеявшийся и пристыженный мальчик.

– А расскажи, расскажи, – вскричали в один голос все мальчики и сам приказчик: – ведь и мы, признаться, не знаем.

Михайло нашел статью и прочел им, как святой Василий Великий просил Господа, чтобы он научил его служить обедню, и как Господь, явясь ему в сонном видении, совершил литургию вместе с апостолами точно так, как после Василий Великий и передал нам.

– Правду ты сказал, Миша? – сказали мальчики, – пожалуйста, в воскресенье читай нам побольше таких историй. А мы-то, глупые? хоть и читаем, да что читаем? Еруслана Лазаревича, Бову Королевича и другие подобные пустяки, а такого сокровища нам и не попадалось.

– У меня книг много, – сказал Михайло, – я вам много хорошего на досуге прочитаю.

С тех пор мальчики с нетерпением ждали воскресного или праздничного дня, чтобы послушать приятных, как они выражались, историй,

На другой день Михайло, пришедши вместе с другими в лавку, начал заниматься своим делом. Его уважение к старшим, приветливость к покупателям, услужливость к товарищам, внимательность к своему делу скоро обратили на него внимание хозяина и приобрели любовь товарищей.

Прошло три года его службы, а иной подумал бы, что он служит десять лет: так скоро понял он свое дело. По прошествии этого времени хозяин хотел его наградить, а между тем, еще испытать его честность; для этого он, посылая его утром по обыкновению на рынок за покупкою жизненных припасов, вместо трех рублей серебром, как сказал, дал пять. Михайло дорогою увидел, что не три целковых ему дано, а пять и подумал, что хозяин второпях не рассмотрел. Купивши все нужное и записавши карандашом, что, где и за что заплачено, он пришел домой и объявил хозяину, что он дал ему лишних два рубля. Хозяин сначала притворился, будто не знает и будто не верит, чтобы он мог обсчитаться; наконец, поцеловав в голову Михайлу, сказал:

– Благодарю тебя за твою честность; хотя тебе, по условию два года жить без жалованья, но я даю тебе по 30 рублей серебром в год, – вынул деньги и дал Михайле вперед за полгода, прибавив наставление: – умей ими распорядиться, на пустяки не трать, а больше береги.

Как обрадовался Михайло, что он, имея деньги, может, по совету отца, употребить их на полезное. Он тотчас, так как это был воскресный день, пошел к поздней обедне, купил свечку, подал просфору о здравии болящего отца и упокоении матери, раздал несколько бедным, купил несколько благочестивых книг, а остальные отослал к отцу. По прошествии последних срочных годов, хозяин позвал Михайла и сказал:

– Тебе кончился срок; если хочешь, оставайся у меня, я тебе положу приличное жалованье; а не хочешь, ищи себе лучшего места.

– Нет, хозяин, я вами очень доволен, – сказал Михайло, – и никуда не намерен от вас идти, хотя бы вы и малую плату назначили за мои труды.

– Сто двадцать рублей серебром даю тебе на этот год, а будешь хорош, еще прибавим, – сказал хозяин.

– Очень благодарен, – отвечал Михайло и с радостью остался жить.

Через год отец его умер, не оставивши, разумеется, никакого состояния. Добрый Михайло, похоронивши отца на свой счет, оставшееся имущество продал и отдал бедным, прося их молиться о упокоении души его родителя. Приехавши к хозяину, он принялся за дело и день ото дня своею деятельностью приобретал большее доверие и расположение своего хозяина, так что тот сделал его главным приказчиком и положил значительное жалованье. Михайло оправдал доверие его: он усилил свои труды и внимательность до того, что хозяин совершенно был покоен насчет торговли. Занимаясь неусыпно торговыми делами, Михайло не оставлял занятия и для пользы души: ходил в церковь Божию, раздавал милостыню и читал нравственные книги вслух всем сидельцам, отчего еще более их к себе расположил.

Между тем, Господь Бог посетил хозяина его скорбью: у него умерла жена, оставив ему единственную шестнадцатилетнюю доч. Отслуживши годовое по жене поминовение, хозяин Михайла стал думать, как бы пристроить дочку. Подумавши, он призвал дочь к себе и сказал:

– Елена! Я уже стар и слаб здоровьем, мне хочется при жизни тебя пристроить, люб тебе будет приказчик Михайло Петрович? Он хоть и не богат, зато добрый и честный малый.

– Я из вашей воли никогда не выйду, – сказала скромная девушка.

– Нет, дочка. Я никогда не стану навязывать тебе того, кто тебе не по сердцу: ведь не мне с ним жить, а тебе.

– Согласна, батюшка, – сказала добрая Елена.

Купец, позвавши Михайла, предложил ему жениться на его дочери. С радостью принял предложение Михайло и благословлял Господа Бога, благодеющего ему. Обвенчавши дочку свою с приказчиком, купец все свое имущество отдал им в распоряжение. Пять лет прожил тесть Михайла вместе с ними в спокойствии и благополучии, дождался видеть двух внучат и, наконец, заболевши, принес исповедь пред священником, приобщился святых таин и благочестно умер. Пред смертью он говорил детям своим:

– Будьте честны и добры, как были доселе; все оставленное мною вам принадлежит; пользуйтесь им, а к тому честными трудами еще приобретайте, а главным образом молитесь Богу: от него единого все зависит; молитесь о упокоении моей души и не забывайте бедных. Ты, дочка, никогда не должна мыслить, что все нажитое мною твое; у вас с мужем должно быть все общее. Не делайте, как другие часто делают: все переводят на жену, а потом, при несчастных обстоятельствах, объявляют себя несостоятельными должниками, а если Господу Богу и угодно будет посетить вас каким-либо горем, продайте все, а заимодавцев удовлетворите; будете живы, при помощи Божией наживете, а главное, имейте в виду будущую жизнь, там наше все.

Похоронивши тестя и справивши сорокоуст, Михайло по-прежнему вел себя честно и благочестиво: трудился, посещал церковь Божию, читал священные книги, уделял бедным милостыню и всем нуждающимся давал взаймы денег без процентов. Бывало, бедный должник спросит его:

– Батюшка, Михайло Петрович! Какие же проценты ты изволишь положить?

– Самый лучший процент, – скажет Михаил Петрович, – помолитесь за меня и за семейство мое Богу, а также и за моего покойного тестя.

Десять лет жил счастливо и покойно Михайло Петрович с своею женою и семейством, как в одну ночь фабрика его загорелась, и почти наполовину сгорела, а в ней были и его деньги.

– Бог дал, Бог и отнял, – сказал с христианскою покорностью Михайло, – все Его, и сами мы Его же дети; будем живы – наживем; люди дороже стоят, да и то умирают.

Через неделю получает он известие, что один из значительных его должников умер, не оставив по себе никакого состояния.

– Буди воля Божия, – опять сказал добрый Михайло.

Через день известился, что два должника его не могут заплатить ему долги. Прискорбны были ему такие вести, но все же по-христиански переносил он свое горе. Будучи, впрочем, и сам должен, он начал советоваться с женою, как бы и с своими заимодавцами рассчитаться. По расчету его оказалось, что от всего их имущества остается им один маленький домик и обгорелая фабрика. Жена было начала плакать и горевать.

– Не плачь, – говорил ей Михайло, – Бог милостив. Он пошлет нам, чем жить; были б мы только угодны Ему своими делами.

– Что ж ты думаешь делать? – спросила жена.

– Пойду в приказчики: ведь я же был им, и теперь не постыжусь из хозяина опять сделаться приказчиком: бедность – не порок, и честный труд никогда не в укор.

Ободривши жену, он пошел к одному богатому купцу предложить ему купить у него лавку и большой дом, чтобы удовлетворить своих заимодавцев. Но богатый купец, видя его крайность, и половины не давал того, чего все стоит. С горестью, но с твердым упованием на Бога, вышел от него Михайло. Прошедши несколько сажен по дороге, он обогнал одного своего приятеля. По взаимном приветствии, приятель спросил Михайла: где он был и зачем? Когда тот рассказал, идя по дороге, все скорбные обстоятельства, приятель сказал:

– Ведь имение-то у тебя все женино; это всяк знает. Объяви себя несостоятельным должником, и будешь жить жениным: многие, ведь, так делают.

– Не люб мне твой совет, Павел Петрович. – сказал оскорбленный Михайло, – это все равно, что украсть. Ты говоришь: все женино, а жена-то и детушки чьи? Мои. Следовательно, и все мое.

– Чем же ты будешь жить? – спросил приятель,

– Пойду в приказчики.

– Славно, имея у себя фабрику и приказчиков, идти самому в приказчики, ведь над тобой все будут смеяться.

– А если я буду нечестным человеком, то не будут?.. Нет, Павел Петрович, воля твоя, а лучше быть честным приказчиком, даже работником, нежели бесчестным хозяином. Прощай, не думал я услышать от тебя такие речи.

Так и расстались. Михайло пошел в один переулок, а приятель его – в другой.

Едва лишь Михайло Петрович сделал несколько шагов, как неизвестный человек, хорошо одетый, шедший за ним сзади, остановил его и спросил:

– О чем у вас с этим господином шла речь?

– О своих делишках, – отвечал Михайло.

– Я все слышал, идя сзади вас, – продолжал незнакомец, – но хочется знать еще подробнее, быть может, я мог бы вам, как честному человеку, помочь.

– Извольте, – сказал Михайло и начал было рассказывать все подробно.

– Следующий двор, – прервал его незнакомец, – моя квартира; милости прошу пожаловать в нее, и вы там расскажете все ваше положение.

Вошедши в богато убранную комнату, помолившись Богу и усевшись, Михайло рассказал всю свою жизнь от самого малолетства.

Полюбились незнаковому господину честность и благонамеренность Михайла.

– Сколько нужно денег, чтобы уплатить ваши долги и поправить фабрику? – спросил у Михайла незнакомец. – Я имею одного богатого, который даст вам взаймы нужную сумму на десять лет, без процентов.

Михайло объявил, сколько.

– Хорошо, – сказал незнакомый господин, – завтрашний день вы отправитесь в дом под №…, подадите эту записку, и вам выдадут деньги, с тем, впрочем, чтобы чрез пять лет в этот самый дом и в это самое время вы половину принесли, а остальную половину чрез другие пять лет; а если вам скажут, что я умер, то отдайте в тот дом, где получите; а если вы умрете, то пусть ваши дети это исполнят.

Заплакал от радости Михайло, возвел очи к небу и мысленно возблагодарил Бога за то, что Он послал ему такое счастье, а, между прочим, спросил:

– Кто же вы, благодетель мой?

– Прошу вас не спрашивать, а если будете спрашивать, то тем крайне меня обидите.

– Хоть имя ваше? – продолжал Михайло, – и имя сожительницы вашей, если вас Бог благословил ею, чтобы я мог в своих скудных молитвах поминать вас?

– За это вас благодарю: прошу же вас молиться за рабов Божиих Симеона и Марию с чадами, – сказал незнакомец.

Михаил, поблагодаривши своего благодетеля, пошел домой, объявил жене, а на другой день пошел в дом, стоящий под указанным номером. Едва он вошел и подал записку, как стоявший за счетною конторкою человек подал ему уже отсчитанные деньги, подал книгу и просил в получении расписаться.

– Я изготовил было вексель, – сказал Михайло, – неравно умру, чтобы с имущества можно было взыскать долг.

– Мне не велено принимать от вас никаких документов, – отвечал конторщик, – а только попросить вас расписаться в книге и то для того, чтобы при поверке конторы можно было видеть, куда эта сумма употреблена.

Михайло взял деньги, расписался в книге, зашел в церковь, отслужил Господу Богу благодарственный молебен и пошел домой.

Поправивши фабрику, уплативши долги, Михайло по-прежнему стал жить счастливо, не переставая, впрочем, наделять нищих и давать взаймы деньги. Бывало, жена скажет:

– Тебя еще не научили, как давать взаймы деньги?

– А нам, – ответит Михайло, – разве не дали взаймы и не сделали опять хозяевами? Да и Господь сказал: просящему у тебя дай и хотящаго заяти от тебе не отврати (Мф. 5:42).

Уже половина срока приходила к концу, а у Михаила недоставало несколько к отдаче суммы: многие его должники в срок не отдали, хотя и клятвою уверяли, что отдадут. Сильно печалился добрый Михайло, а между прочим, просил Бога устроить все во благое. Скоро молитва его была услышана, и упование не посрамило: сын одного давно уже умершего его должника пришел и объявил, что он, нажив трудами порядочное состояние, не хочет, чтобы отец его лежал в гробе должным, и потому он хочет уплатить за него все деньги, какие он должен был Михаилу; только он теперь, по обстоятельствам своим, даст половину, а другую половину отдаст спустя несколько времени.

– Довольно, будет с меня и этого, – сказал Михайло, – более мне не нужно: мне даже менее требуется для уплаты моего долга, чем вы даете. За честность вашу и любовь к родителю вашему я остальные деньги прощаю.

Угостив, чем Бог послал, своего честного гостя, отпустил его с миром и чрез неделю понес свой долг в то самое время и в тот самый дом, как ему было сказано. Пришедши в дом, он застал своего благодетеля дома и вручил ему деньги. Между разговором, как он выручил эти деньги, Михайло упомянул, как Бог нечаянно ему послал почти уже забытого им должника, принесшего ему сумму, которой недоставало, и как он остальную половину простил ему.

– Возьмите же и вы ваши деньги за вашу добродетель и честность, вы стоите, чтобы получить их в подарок. Я имею, – продолжал незнакомец, – огромное состояние, и эти деньги для меня не составят большой потери; остальные же, по истечении срока, доставите в тот дом, где вы их взяли, молитесь за меня Богу и более ничего…

Долго отказывался Михайло от денег; наконец, по усиленной просьбе, принял, поблагодарил своего благодетеля и пошел домой. По дороге он зашел в церковь и отслужил Господу Богу молебен о здравии рабов Божиих Симеона и Марии с чадами их. Уплативши еще до срока остальные деньги, до глубокой старости дожил почетный гражданин Михаил Петрович. Наслаждаясь счастьем и благополучием, он дождался видеть даже внучат своих и воспитывать их в страхе Божием. Он часто, очень часто, в доказательство, как Господь и в сей жизни добродетельных награждает, рассказывал детям и внучатам историю своей жизни.

(Из «Духовн. Бесед»)

Привязанность к земным благам удаляет человека от Бога

В одном монастыре все братия кормились от труда рук своих. Игумен не принимал от приходящих ни пищи, ни одежды, ни денег и, как вполне преданный Богу, говорил им:

– Возьмите свое отсюда и оставьте нас Христу, да Он печется о нас. На осуждение нам послужит то, когда мы, имея возможность кормиться трудами рук своих, будем утешаться от чужих трудов.

Пока мыслил и говорил так игумен, до тех пор Бог его любил, и власть дана была ему над бесами, и слава о его добродетели далеко шла; но лишь только оставил он любовь к нестяжательности, произошло вот что.

Слава о добродетельной жизни игумена дошла, наконец, до царя. Последний послал за ним, желая испросить молитв его. Игумен явился, и царь беседовал с ним и многую пользу от него получил и, отпуская, стал давать ему золото. Не устоял старец против соблазна; взял царский дар и, возвратившись в монастырь, нашел, что всего у него недоставало. И вот начинает он покупать имения, волов, ослов, призывает наемников. А между тем, заботясь о земном, от Бога становится все дальше и дальше и, наконец, теряет и совсем Его благословение.

Так, раз был приведен к нему бесноватый, по его обычаю, да изгонит беса. И вот старец говорит:

– Выйди из создания Божия.

– Нет, уже не послушаю тебя больше, – отвечал бес.

– Почему? – спросил игумен.

– Потому, – сказал враг человеческого рода, – что ты стал ныне уже и сам один из близких к нам. Ты и сам ведь, вдавшись в печаль житейскую, забыл Богат и потому не выйду теперь, и силы на меня ты нс имеешь.

Итак, братие, слыша это, бойтесь пристрастия к земным благам, не забывайте слово Господне: никтоже может двема господинома работати: либо единаго возлюбит, а другого возненавидит: или единаго держится, о друзем же нерадити начнет: не можете Богу работати и мамоне (Мф. 6:24).

(Из «Душеполезного Чтения»)

Нищий не нашел ничего в келлии

В лавре «Башен» жил один старец, отличавшийся полною нестяжательностию. В то же время он очень любил подавать милостыню. Однажды пришел к нему в келлию один бедняк, прося милостыни; старец ничего не имел, кроме хлеба, и, взяв его, подал нищему, но тот возразил:

– Не нужно мне хлеба. Дай мне одежду.

Желая услужить бедняку, старец, взяв его за руку, привел в свою келлию. Нищий не нашел в ней ничего, кроме того, что носил на себе сам старец. Глубоко тронутый святостью старца, нищий развязал свой мешок, вынул из него все, что имел, и положил посреди келлии, сказав:

– Возьми это, добрый старец. А себе я найду, что мне нужно, в другом месте.

(Из «Луга Духовного»)

Труды рук моих питают меня

Об авве отшельнике Марке, жившем близ монастыря Пентуклы, рассказывали, что он в течение шестидесяти девяти лет вел такой образ жизни: постился по целым неделям, так что некоторые считали его бесплотным, трудился день и ночь по заповеди Христа и все раздавал бедным, не принимая за то никакого воздаяния. Узнав об этом, некоторые христолюбивые люди пришли к нему, прося взять от них то, что принесли в знак своей любви к нему.

– Не возьму, – сказал старец, – потому что труды рук моих питают меня и тех, кто во имя Божие приходит ко мне.

(Из «Луга Духовного» прот. Хитрова)

Помни, что Бог исчисляет все труды человеческие, чтобы за них воздать Свою небесную награду

Никоторый старец, – повествуется в отеческих сказаниях, – безмолвствовал в пустыне. Келлия его стояла далеко от воды, за несколько верст. Однажды, идя за водою, старец устал и сказал сам себе:

– Что за нужда мне переносить этот труд? перемещусь и буду жить близ этой воды.

Таким перемещением старец облегчил бы себя, но нарушил бы свое безмолвие и изменил бы, таким образом, своему иноческому обету. Когда он размышлял, как лучше поступить, оглянулся назад и увидел кого-то, идущего за ним и замечающего следы его. Старец спросил его:

– Кто ты?

– Я ангел Господень, – отвечал тот, – и послан от Бога исчислять твои шаги, чтобы за каждый шаг ты получил мздовоздание.

Старец, услышав это, немедленно укрепился духом и уже терпеливо переносил отдаленность келлии своей от воды.

(Из «Отечника» еп. Игнатия)

Урок для нищих тунеядцев

(Рассказ священника)

Во время служения моего в сане священника, Ярославской губ., Пошехонснаго уезда, в селе Белом, была в моем приходе безродная девица Наталья, имевшая около 60 лет от роду. Она была не совсем здорова и, высланная от господ в отчину для прокормления себя милостыней, жила в одном доме упомянутой разновотчинной деревни, часто ходила в церковь и усердно молилась; нередко она посещала и мой дом. За нелицемерную кротость и безропотное перенесение крайней нищеты многие любили ее. Вот что она рассказывала в назидание подобных себе нищих. Лишившись места при господском доме, она сперва нанималась на работы, чтобы не быть тунеядкою, но потом, по болезни, должна была ходить по миру и питаться милостынею.

В одну ночь видела она сон, до того поразивший ее, что она оставила нищенское скитальчество и приютилась в одной семье. А сон ее был таков: ей снилось, будто один человек привел толпу оборванных нищих, а с ними и ее к реке, чрез которую всем им нужно было перейти по узкой плотине Стоя на берегу, обремененная нищенским кошелем, с трепетом смотрела она на бедственную переправу и, видя, что переходившие, от избытка мешков и сумок, набитых разными запасами, низвергаются в глубину реки, пала от страха на землю и потом кинула свой кошель, с мыслию никогда не сбирать милостыни. Тут она проснулась и сказала сама себе: «Как же избегну я потопления за прежние милостыни: ведь моего кошеля никто не взял, поэтому на меня же опять навяжут». И что же? Она решилась не выходить за милостыней и очень редко принимала ее от приносивших, за скудное пропитание усердно служила своим домохозяевам тем, что нянчилась с их детьми, особенно в ночное время и в рабочую пору.

(Из «Странника»)

Нечистая жертва

Ограбить одного, чтобы наделить другого, – преступление, а не добродетель. Как же иные думают угодить Богу, принося Ему в жертву то, что похищено хитростью или силою у ближнего?..

Ты каешься пред священником, что присвоил чужую собственность. Раскаяние – великая добродетель: жертва Богу – дух сокрушен, говорит слово Божие; но злая жертва не чиста, если ты не хочешь возвратить ближнему того, что отнял у него. Бог простит тебе Свое, что ты взял у Него и не отдал; но неправдою приобретенное добро есть собственность твоего ближнего. Как же Бог простит тебе, если ты не возвратишь ее тому, кому она принадлежала?

Если немилосердный богач осужден был на адские мучения за то, что не давал своего, то что ожидает тех, которые похищают чужое?

(Из «Духовн. Бесед»)

Наказание Божие за присвоение сиротского имущества и клятвопреступление

В городе Р. многим жителям было известно весьма зажиточное семейство купца Познаева, состоявшее из мужа, жены и двух детей: сына и дочери. У Познаева был приятель, того же города купец, человек тоже семейный, некто Крылов, которому он много лет оказывал любовь и доверие за его ум, распорядительность и скромность. Их давняя дружба скреплялась духовным родством: Крылов крестил обоих детей Познаева. По взаимному доверию, они нередко одолжали друг друга довольно значительными суммами на неопределенные сроки и без всяких расписок. Никто и думать не мог, что дружба между этими семействами когда-нибудь прекратится и уступит место непримиримой вражде, однако же, это случилось, к удивлению и соблазну их знакомых.

Познаев впал в тяжкую болезнь. Чувствуя, что приближается к смерти, он решился, пока еще владел рассудком и памятью, окончательно распорядиться своим имуществом. К несчастию, он не мог много положиться на жену свою, не мог надеяться, что она сумеет устроить благосостояние его детей так, как ему хотелось. Она была женщина добрая, но не рассудительная, легковерная и к тому же почти постоянно больная, а дети были еще несовершеннолетние. Поэтому Познаев решился доверить и свое имущество, и устройство участи детей своих Крылову. За несколько дней до смерти он приглашает Крылова к себе, просит его принять дружеское участие в положении своего семейства и без всяких письменных документов, впрочем, при жене, детях и еще одной старушке, жившей в его доме, передает Крылову 40 000 рублей, с тем, чтобы эти деньги были хранимы до совершенного возраста детей и потом разделены им по равной части, а в пользу вдовы и на содержание детей до того времени предоставлялись доходы с дома и с лавки. Крылов с охотою согласился исполнить просьбу умирающего друга и пред образом Спасителя клялся счастьем собственных детей, что он сохранит в целости вверенные ему деньги и постарается возможно лучшим образом устроить детей Познаева. Чрез несколько дней Познаев умер; вскоре за ним умерла и та женщина, которая была свидетельницею передачи денег. Года через три вдова лишилась своего сына и осталась с дочерью, которая, таким образом, сделалась единственною наследницею оставленного капитала. Являлись к ней женихи, но Крылов отстранял их под разными предлогами. Стал просить руки сироты-невесты молодой купеческий сын из богатого и всеми уважаемого дома. Вдова в радости рассказывает об этом Крылову, прибавляя, что лучшего жениха для своей дочери она и ожидать не может.

– Это, конечно, так, – замечает Крылов, – но ведь богатый жених потребует богатого приданого и богатой свадьбы, а вы где же возьмете денег на все это?

– Как где? – говорит вдова. – 40 000 рублей, оставленных вам моим мужем на сохранение, будет достаточно для нас.

– Какие 40 000 рублей? – спрашивает Крылов с притворным изумлением. – Кто мне их давал? Что это вы говорите? Образумьтесь! Никаких денег на сохранение я не брал от вашего покойника.

Бедная женщина совершенно растерялась и не скоро могла прийти в себя от изумления и негодования, слыша такую наглую и горькую для нее ложь от человека, которого до того времени она считала честным и искренно расположенным к ее семейству. Долго она умоляла Крылова отдать деньги, напоминала подробно обстоятельства их передачи, напоминала его страшную клятву, угрожала судом Божиим и человеческим; все было напрасно. Крылов стоял на том, что он ничего этого знать не знает и кончил тем, что с ругательствами и насмешками выпроводил вдову из своего дома. Предположенная свадьба ее дочери расстроилась. Начался суд, но что могла сделать неопытная и беспомощная вдова против разбогатевшего деньгами ее мужа Крылова, тем более, что она, кроме своего свидетельства и слов дочери, не могла представить никаких положительных доказательств справедливости своего иска и лжи Крылова,

Крылов не затруднился свою душу обременить новым великим грехом: он принял присягу и опять детьми своими клялся, что он никаких денег не брал у Познаева. Вдова проиграла тяжбу, потратив на нее много денег, и остаток дней своих дожила в нужде у дочери, которая вышла за бедного чиновника.

В городе немало говорили об этой истории, осуждали Крылова, жалели вдову и особенно ее дочь, но потом мало-помалу все было забыто.

Таким образом, дерзкий преступник успел избежать суда человеческого, но его не замедлил постигнуть праведный суд Божий.

Сначала, по смерти Познаева, Крылов начал богатеть все более и более: все предприятия ему удавались; дети, три сына, подросли, и двое из них уже были женаты; все семейство пользовалось добрым здоровьем и жило в согласии; – словом, Крылов, по-видимому, наслаждался полным счастьем, какое редким дается в этой жизни. Но скоро открылась кара Божия над ним. Старший сын его, прежде совершенно здоровый, от неизвестных причин стал чахнуть; отец ничего не жалел для поправления его здоровья, но сын умер. Менее чем через год также непостижимая для врачей болезнь поражает второго сына и приводит его ко гробу. Велика была горесть отца, но он утешился, жени третьего сыа, своего любимца, на прекрасной девице. Были, правда, минуты, когда домашние видели Крылова задумчивым и мрачным, конечно, от того, что он при потере старших сыновей чувствовал в глубине души горькие упреки совести; вид своих осиротелых внучат напоминал ему о другой сироте, им ограбленной; но то были минуты скоропреходящие. Крылов не любил останавливать на этом своего внимания. Прошло года два, и он почти забыл и о своей утрате, и о своем преступлении. Скоро, однако же, зоркий глаз матери заметил и в третьем сыне зловещие признаки ужасного недуга, которые постепенно обнаруживались яснее и яснее; и любимец отца быстро зачах во цвете лет и умер. От трех умерших сыновей остались вдовы и дети. Богатый и прежде счастливый дом наполнился сиротами. Сам Крылов был в таком положении, что не рал покушался на самоубийство. Призрак обманутого им Познаева не давал ему покоя, ему даже казалось, что все жители города знают о его преступлении и указывают на него пальцами, как на человека, отмеченного гневом Божиим. Действительно, старые и уже забытые толки о тяжкой обиде, нанесенной Крыловым вдове и сироте Познаева, опять поднялись и стали распространяться; многие начали прямо говорить, что Крылов именно за этот великий грех наказывается Богом; прежде близкие к нему люди мало-помалу отдалились от него. Вся остальная недолгая жизнь Крылова была страшным мучением для него. Говорили в народе, что он думал, как только почувствует приближение смерти, возвратить все деньги дочери Познаева, но он умер скоропостижно, без исповеди и причастия св. таин, ничего не успев сделать для нее. Впрочем, после его смерти, к общему удивлению, торговые дела его оказались в таком запутанном положении, что едва ли была возможность для него расплатиться с сиротой.

Древний мудрец не напрасно сказал: Кто бросает камень вверх, тот бросает в свою голову... Кто де лает зло, того самого постигет зло, и он не знает, откуда оно приходит на него. Господь есть Судия... Он не презирает молитвы сироты, ни вдовы, когда она изливает свои жалобы. Не текут ли слезы вдовы по щекам ея? и не вопиет ли она на того, кто выжимает их у нея? Было бы чудо, если бы хотя один жестоковыйный остался без наказания (из книги Премудр. сына Сирах., 35 гл.).

(Из «Душеполезного Чтения»)

Предохранение свыше от самоубийства

В августе 1845 года я приглашен был в один приходский хутор для исправления христианских треб. Исполнив, что следовало, я готовился в обратный путь, но ко мне подошел один прихожанин, по имени Матвей Г..., и говорит:

– Позволь мне, духовный отец, порассказать кое-что про себя.

– Говори, друг мой, – отвечал я.

После недолгого молчания, он начал:

– Да как-то страшно говорить тебе, отец духовный.

– Бог с тобою, друг мой, чего бояться? Пред духовным отцом ничего не должно скрывать. Быть может, я своим советом облегчу твое горе, а если что по силам, то и помогу.

– Да это дело страшное.

– Оно перестанет быть страшным, как скоро порасскажешь о нем.

– Ну, если так, то послушай. Вы знаете, духовный отец, что праведный Бог в нынешнюю весну послал на нас праведный Свой гнев – падеж на рогатую скотину. Вот и пало у меня ее около шестидесяти штук. Сильно скорбела моя семья о потере почти всего нашего состояния, а я так сильно запечалился, что ничего почти не ел и не пил, а молитва и на ум не всходила. Вот в эту печальную пору и пришла мне в голову такая диавольская мысль: чем скорбеть да тужить о потере состояния, не лучше ли порешить свою жизнь? Ведь состояния такого мне уже не нажить, а в бедности жить, да еще при старости лет, очень плохо. Думал я, думал, да и решил,.. ох! страшно сказать, решил повеситься на вербе, что стоит возле хутора. Сначала эта отчаянная мысль сильно пугала меня, а после я так сроднился с нею, что уже ни о чем больше и не думал, как только о том, чтобы привести ее в исполнение. В одно утро, когда семья моя, управившись на дворе, воротилась в дом, я взял веревку и пошел к вербе, чтобы на ней повеситься. Вот иду, а позади будто кто-то говорит: «Эх, человече, напрасно ты из-за скотины хочешь укоротить свою жизнь на веревке; ведь скотину, если Бог даст, опять наживешь, а душу как потеряешь, то не воротишь. Вспомни-ка, что священник в церкви говорил: богатство если и со всего мира соберешь, а душу потеряешь, то нет тебе пользы, и потому лучше жить в бедности, чем погубить душу. Остановись да пораздумай». Вот я остановился да и думаю про себя: а и в самом деле, не худо ли я делаю, что хочу повеситься? Ведь и у других, победнее меня, вся скотина пала, а никто из них не губил своей души, а я-то что? Что мне будет на том свете? Ведь не напрасно же говорил священник, что самоубийцам не только горе будет на том свете, но и на этом они лишаются христианского погребения. А позору что, позору сколько будет моему семейству!.. Ох, Господи! что я, окаянный, вздумал сделать с собою! При этом я оградил себя крестным знамением, и что же думаешь, батюшка? – откуда взялись у меня слезы. А страх такой напал на меня, что мне казалось, будто земля трясется подо мною. Домой-то уже я не шел, а бежал, и, вбежавши в дом, где семья грустила, я сказал: «Жена, дети! становитесь на молитву». Свечи засветили пред св. иконами, ладан закурили, и мы предались слезной молитве. Окончив молитву пред милосердым Богом, я рассказал своему семейству про свое диавольское намерение; семейство пришло в неописанный ужас, и мы опять со слезами стали благодарить Создателя за спасение моей окаянной души. Вот, отец духовный, какой несчастный случай был со мною!

– Да, друг мой, велико твое согрешение пред Господом Богом; чрез меру оскорбил ты милосердие Божие. А знаешь ли, от чего родилась в голове твоей такая отчаянная мысль?

– Думаю, от печали,

– От печали-то, от печали, да еще от чего? От того, друг мой, что ты всею душою и всеми мыслями твоими пристрастился к временным благам, а о Боге – подателе благ, да о своей душе, видно, забыл. А вот, если бы ты почаще посещал церковь Божию да поусерднее молился Богу, да, в горе ли то, или в радости, обращался к Нему, милосердому, то верь, мой друг, такая диавольская мысль никогда не пришла бы тебе в голову. Но прошедшего не воротишь; теперь нужно тебе всю остальную жизнь твою молить милосердого Создателя о прощении содеянного тобою беззакония да благодарить Его, что Он, по единой Своей благости, не допустил погибнуть бедной твоей душе.

И действительно, этот прихожанин остальное время своей жизни провел в покаянии и, напутствованный св. тайнами, мирно отошел ко Господу.

(Из «Странника»)

Потопление Марии грешницы

Вот что рассказал нам авва Палладий. Хозяин одного корабля лично передавал ему, что однажды ему нужно было плыть с пассажирами обоего пола.

«Вышли в море. Между тем как другие корабли благополучно поплыли, одни – в Константинополь, другие – в Александрию, третьи – в иные места, и для всех были попутные ветры, мы одни только не могли тронуться в путь и простояли неподвижно на одном месте целых 10 суток. Уныние и даже отчаяние овладели всеми. В особенности я, как хозяин корабля, сокрушался и о судьбе судна и о пассажирах. И обратился я с молитвою к Богу. И вот однажды слышится мне голос кого-то незримого мною: „Брось в море Марию, и совершишь благополучно свое плавании‟. Долго размышлял я в недоумении: что это значит? Кто такое эта Мария? И вот снова тот же голос: „Я сказал тебе: брось в море Марию, и вы спасетесь‟. Среди размышлений об этом, я вдруг вскрикнул: „Мария!‟ – Я ведь и не знал никакой Марии. Женщина, лежавшая на своем ложе, отозвалась на мое восклицание и спросила:

– Что тебе надо, господин?

– Сделай милость, подойди сюда! – сказал я ей.

Та встала и подошла. Удалившись от других, я обратился к ней с следующими словами:

– Видишь ли, сестра Мария, какой я грешник, и все вы погибнете из-за меня.

– Нет, господин мой, это я грешница, – глубоко вздохнув, произнесла она.

– Какие же у тебя грехи?

– Увы, нет греха, которого бы я не совершила, и за мои-то грехи и вы все погибнете...

После этого она мне поведала следующее:

– Я, государь мой, несчастная была замужем, и у меня было двое детей: одному исполнилось девять лет, другому пять. Муж мой скончался, и я осталась вдовою. Неподалеку от меня жил воин, и мне захотелось, чтобы он взял меня в жены. Я сама подсылала к нему кое-кого. Воин ответил: „Я не желаю брать за себя женщину, у которой есть дети от другого мужа‟. Узнав, что он не желает взять меня за себя из-за детей, но вместе с тем, любя его, я, несчастная, зарезала своих детей и объявила ему: „Вот теперь у меня нет никого!‟ Узнав о моем поступке с детьми, воин воскликнул: „Жив Господь Бог мой, иже на небесех! Не возьму я ее за себя!‟. Испугавшись того, как бы не открылось мое злодеяние, и, боясь смерти, я бежала.

Выслушав рассказ женщины, я, однако, медлил и не решался бросить ее в море. „Дай, – думаю, – еще сделаю опыт‟.

– Смотри, – говорю ей, – вот я войду в лодку, и если корабль поплывет, – знай, что мои грехи причиной его стоянки.

Зову матроса и говорю ему:

– Спусти лодку!

Схожу я в лодку и ничего: ни корабль, ни лодка не двигаются с места. Тогда, взойдя на корабль, обращаюсь к женщине:

– Сойди-ка ты теперь в лодку.

Та исполнила мое требование, и в ту же минуту лодка закружилась и, повернувшись раз пять, пошла ко дну. Между тем, корабль понесся с такой быстротой, что в три дни мы совершили плавание, которое продолжалось обыкновенно пятнадцать дней».

(Из «Луга Духовного» прот. М.И. Хитрова)

Избегай блуда

«Однажды я находился в пещере близ Иордана, – рассказывал о себе авва Илия, – чтобы не иметь общения с аввою Макарием, епископом иерусалимским. В это время, приблизительно в шестой час дня (полдень), в сильнейший зной кто-то постучался ко мне в пещеру. Я вышел и увидел женщину.

– Что тебе надо? – говорю ей.

– Отец мой, и я провожу такую же жизнь, как и ты. Моя небольшая пещера не более как на расстоянии одного камня от тебя.

И она указала мне место несколько на юг.

– Проходя этой пустыней, – продолжала она, – я почувствовала жажду от сильного зноя. Сделай милость, дай мне немного воды.

Вынеся кружку, я подал ей. Она напилась, и я отпустил ее. После ее удаления диавол воздвиг во мне плотскую брань и внушил нечистые помыслы. Изнемогши в борьбе и будучи не в силах погасить плотского разжжения, я, схватив посох, вышел из пещеры в такое время, когда от зноя солнца камни раскалились, и поспешил за женщиной, чтобы удовлетворить свою страсть. Я уже находился от нее на расстоянии одной стадии. Страсть пылала во мне. Вдруг я пришел в восторженное состояние и увидел, что земля разверзлась и поглотила меня. И вот я вижу: лежат мертвые тела, сгнившие, разложившиеся и испускающие нестерпимое зловоние... Кто-то, сияя святостию, указал мне на тела и сказал:

– Это вот тело женщины, а это мужчины. Удовлетворяй, как хочешь и сколько хочешь, свою страсть... И ради такого-то удовольствия смотри, сколько подвигов желаешь ты потерять! Вот из-за какого греха желаете вы лишить себя царствия небесного! О, бедное человечество! За один час (греховного удовольствия) вы готовы погубить подвиг целой жизни?!

Между тем, от сильного зловония я упал на землю. Подойдя ко мне, явившийся мне святой муж поднял меня и укротил во мне брань. И я возвратился в свою келлию, принося благодарение Богу».

(Из «Луга Духовного» прот. М.И. Хитрова)

Молитва – лучшее средство в борьбе с блудною страстью

«Когда тебя обуревают блудные страсти, – говорит св. Иоанн Лествичник, – возведи горе, если можешь, душевное, а если нет, то наружное око; неподвижно, в образе креста, держи руки, чтобы крестным образом посрамить и победить тебе врага. Возопий к Могущему спасти, употребляя не ухищренные выражения, но смиренные речения, начиная так: помилуй меня, потому что я немощен. Тогда опытом познаешь силу Вышнего и невидимо невидимою помощью прогонишь невидимых».

(Из творений Иоанна Лествичника)

Чистосердечное раскаяние во грехе прелюбодеяния

Дочь богатых родителей, прекрасная собою, Феодора выбрана была в замужество за доброго молодого человека. Молодой муж любил молодую жену, и они являли собою пример счастливой супружеской жизни. На несчастье, некто молодой богатый человек страстно влюбился в Феодору. Он сыпал подарки и деньги, уверения и ласки, чтобы совратить Феодору с пути долга. Та не поддавалась греху. Он обратился за помощью к ловкой женщине, занимавшейся обманами разного рода; продажная душа взялась за молодую, не опытную женщину; после многих сатанинских обольщений, она успела внушить Феодоре ту мысль, что Бог не видит грехов ночных, и преступление совершилось ночью. Но едва совершен был гнусный грех, Феодора почувствовала жгучее раскаяние; терзаемая совестью, она не могла переносить присутствия своего мужа, своих родных и знакомых; напрасно говорила она себе, что грех ее неизвестен добрым людям и Богу; совесть ее обличала в неверности мужу и не давала ей покоя; наконец, приняла она твердое намерение бежать из дома и в пустынном месте загладить свое падение строгим покаянием.

Сперва явилась она в женский монастырь, где приняли се с любовью. Игуменья, заметив тоску ее, дала ей читать евангелие. Когда прочла она здесь: ничто же покровено есть, еже не откроется, она обомлела от ужаса. Терзая на себе волосы, призналась она теперь настоятельнице в своем преступлении,

– Если есть для меня покаяние, – говорила она, – то разрываю связи с миром и стану молить Бога о помиловании!

Боясь того, что муж найдет ее в женском монастыре и не допустит ее выполнить подвигов раскаяния, она положила скрыться в мужском монастыре.

В мужской одежде пришла она в Октодекадский монастырь. Настоятель на первый раз не велел давать ответа до утра; она осталась ночью за монастырем.

Потом ей было сказано:

– Ты евнух молодой и изнеженный, а устав монастыря строг, суров; нельзя принять тебя.

– Умру с голоду, но не уйду от монастыря, – отвечал евнух.

Настоятель уступил.

На нее возложена была работа в монастырском саду, разноска воды, где она требовалась, наконец, очистка всего двора; вместе с тем, не освобождала она себя от поста, бдений, молитв келейных и общих.

Феодора с смирением говорила себе, что, судя по важности ее преступления, послушания, возложенные на нее, слишком легки и снисходительны. Она сама хотела усилить свои труды и довела ревность свою до того, что принимала пищу только один раз в неделю. Успехи ее в духовных подвигах привлекали на нее милосердие Спасителя, и она приводила в изумление игумена и братию своими подвигами; до того распялась она на кресте умерщвления, беспрестанно припадая, как новая блудница, к ногам Христа, день и ночь омывая их слезами покаяния, что не только грех ее прощен был, но она стала на высокой степени духовного совершенства.

Только при кончине Феодоры открылась тайна ее пола. Провидению было угодно привести и мужа ее в обитель; он узнал только в это время как о причине удаления жены из дома, так и о подвижничестве ее; глубоко пораженный ее примером, он оставил свет, продал свое имущество, принял монашество, поселился в келье Феодоры и был погребен в одной с нею могиле. Блаженная Феодора подвизалась при императоре Зеноне (474–490 г.).

(Из кн. «Св. подвижницы восточной Церкви», Филарета, арх. черн. С.-Пб. 1871 г., стр. 45–47, 50)

Гнев Божий за неуважение к пастырю церкви

Священник одного села, желая к предстоящему празднику светлого Христова Воскресения почистить некоторую церковную утварь и образа, обратился с этою просьбою к ключнице ближайшего от погоста поместья, женщине весьма набожной и уже почтенных лет. По изъявлении ее согласия на предложение священника и по одобрении этого всем причтом и церковным старостою, решено было отдать ей, прежде всего, почистить местную икону св. великомученицы Параскевы, в серебряной ризе, которая от давности до того потемнела и даже позеленела, что уже трудно было и предположить ее серебряною. По окончании обедни, самим священником, с помощью церковного старосты, дьячка и некоторых местных мужиков, упомянутая икона была снята с места и старостою же церковным доставлена в усадьбу старушки.

На другой день, в воскресенье, после полудня, мужики, по обыкновению, вышли поглазеть да потолковать на улицу. Ни с того ни с сего зашел у них, между прочим, разговор и об иконе.

– Ребята, – сказал один из них, – а как посмел священник вынести икону из церкви, не спросясь предварительно об этом мира?

Туг же подхватили эту мысль и другие и вскоре было решено потребовать на суд священника. Когда последний, по приглашению сельского старосты, явился пред миром и выслушал его упреки, то начал увещевать мужиков, говоря, что старуха, которой отдана икона, набожная христианка, и что, подновив икону к празднику Пасхи, она хотела сделать угодное Богу, – чтобы они успокоились, – что на другой же день он сам привезет образ. Слова священника не произвели ожидаемого действия на народ; постепенно увеличивавшаяся толпа разглагольствовала больше прежнего, утверждая, что икона, наверно, пропадет, что в церковь привезут другую, и уже не в серебряной ризе, что священника подкупила старуха и выманила у него икону за 3000 рублей для своего барина, намеревающегося строить в усадьбе своей церковь; – словом, оставалось поспешить привезти икону и тем успокоить встревоженную толпу крестьян.

Приказав заложить сани, священник с церковным старостою поехали немедленно к старухе. По дороге им предстояло проезжать через довольно большую деревню, которую уже успели известить о мнимой пропаже иконы, и не было избы, из которой не сыпались бы на бедные головы священника и старосты самые непристойные и обидные брань и ругательства. Приняв от старухи, к счастью, уже совершенно вычищенный образ и возвратившись на погост, священник потребовал от сторожа ключ от церкви; сторож отвечал, что ключ взят у него и находится у мира, что и подтвердили подошедшие в это время десять человек с дубинами, объявившие себя караульными во время ночи в церкви.

– Не пустим тебя теперь в церковь, – говорили караульные священнику, – вот завтра днем посмотрим еще на икону; если та самая, впустим, а ежели другая, так мы еще с тобою разделаемся.

Сколько ни увещевал их священник, но должен был решиться снести икону на свою квартиру и, вооружившись терпением, ожидать следующего дня.

Лишь только успел он затеплить пред иконою лампаду и улечься спать, как постучавшийся в окно мужик потребовал его немедленно для причащения умирающей старухи. Для вынутия св. даров караульные отперли церковь и провожали священника все десять, как до алтаря, так и обратно.

На другой день, на рассвете, сельский староста вновь явился к священнику, объявив, что мир весь в сборе и требует его к себе. Ни этот раз дикая толпа мужиков, подстрекаемая некоторыми из них же, освирепела не на шутку, подняла шум, крик и священнику не давала сказать ни слова. Больше всех кричал один старик, отец сельского старосты, человек лет 60.

Заставив, наконец, замолчать толпу, священник сказал старику:

– Побойся Бога, старик! Не грешно ли тебе, дожившему до седин, внушать молодым парням такие небылицы? Ведь грешно, одумайся! Тебе бы вразумить их надо, а ты сам кричишь без толку, не понимая дела. Бог накажет тебя за это!

Не успел священник окончить своего наставления старику, как последний грохнулся со всех ног оземь, и вмиг вся левая сторона старина была разбита параличом. Внезапное происшествие это, как громом, поразило столь неугомонных и ничем не унимавшихся доселе мужиков. Ошеломленные, они начали креститься, и каждый из них, как бы еще не веря в случившееся, тихо шептал про себя молитву.

– Господь наказал его, – кричали все в один голос, – пойдемте скорее за иконою и поднимем над ним великомученицу Параскеву, помолимся ей, да помилует она старика!

Долгое время, не взирая ни на какую помощь, старик оставался без чувств. Говорят, уже три раза причащали больного, но надежды на его выздоровление нет.

Так карает Господь за неуважение к пастырям Своей святой церкви.

(Из «Странника»)

Как святые исполняли обет послушания

Один старец послал ученика своего к преподобному Исидору за советом по какому-то делу.

– А к ночи воротись домой, – сказал он ему.

Пришел ученик к св. Исидору. Пока он беседовал с ним, наступил вечер, иодннлась буря, полил дождь, заблистала молния, загремел гром. Ученик собрался домой.

Св. Исидор и другие монахи просили его переночевать у них.

– Как пойдешь ты в такую бурю? На пути твоем речка, дождь идет сильный, вода теперь сильно разлилась; ты утонешь!

Но юноша стоял на своем.

– Мне настоятель мой приказал возвратиться сегодня, – сказал он; – как же я могу ослушаться его?

Преподобный Исидор и другие монахи собрались проводить гостя. Пришли к реке и видят: разлилась река широко, а волны по ней так и ходят. Юноша скинул с себя одежду, навязал ее на голову и смело пошел поперек реки. Монахи стояли и с трепетом смотрели на удаляющегося юношу, а он шел, рассекая волны, которые хлестали его тело. Вот вода ему уже по шею. Она плещет в самое лицо. Монахи перекрестились.

Но юноша выбрался с Божией помощью на другой берег, оделся и поклонился преподобному Исидору и его спутникам. Они радостно благословили его и отошли. восхваляя послушание юноши своему настоятелю.

(Из «Четьих-Миней»)

Чем больше страждет внешний человек, тем более возрастает в силе внутренний

В пещерах св. Иордана жил один отшельник, по имени Варнава. Однажды он отправился утолить жажду из Иордана. В ногу его вонзилась спица, и он оставил ее в ноге, не допуская, чтобы врач осмотрел его. Нога начала гноиться, и он принужден был отправиться в лавру «Башен» и взять себе келлию. Между тем, нарыв на ноге увеличивался со дня на день, а старец говорил всем, навещавшим его:

– Чем более страждет внешний человек, тем более возрастает в силе внутренний.

Прошло несколько времени с той поры, как авва отшельник Варнава ушел из своей пещеры к «Башням». В оставленную пещеру пришел какой-то другой отшельник и, войдя внутрь, увидел ангела Божия, стоявшего пред престолом, который воздвиг и освятил старец.

– Что ты здесь делаешь? – спросил отшельник ангела.

– Я ангел Господень, – отвечал он, – и этот престол вверен моему смотрению от Бога с той поры как был освящен.

(Из «Луга Духовного»)

Необходимость подвигов, борьбы и страданий

Воин тогда только может заслужить внимание царя, когда покажет ему множество ран и язв. Если же не может показать ни одного отличного подвига, то, хотя бы не нанес никому оскорбления, считаться будет из ряду последних. Но, теперь, скажут, время не военное. А если бы оно было, то, скажи мне, кто бы стал сражаться? Кто бы напал на врагов? Кто бы разогнал полчище? Вероятно, никто? Ибо, когда я вижу, что ты не презираешь имущества ради Христа, то как я поверю тебе, что ты ни во что вменишь язвы? Скажи, благодушен ли ты к оскорбляющим тебя и благословляешь ли их? Ты не делаешь того, что соединено с опасностью, будешь ли переносить удары, причиняющие столь великую боль и скорбь? Ужели вы не знаете, что и в мирное время надобно упражняться в военном искусстве? Не видите ли, что воины земного царя и тогда, когда вовсе не угрожает война, а царствует глубокий мир, вычистивши оружие, вместе с своими вождями, обучающими их военному искусству, почти каждый день выходят на открытые и широкие поля и с величайшим тщанием упражняются в военном деле? Делали ли это кто из вас, воинов духовных? Ни один. Поэтому-то на войне мы робки и нерадивы, и всякий может нас захватить в плен. Как безрассудно не считать настоящего времени временем войны, когда Павел говорит: вси, хотящие благочестно жити о Христе Иисусе, гонимы будут (2Тим. 3:12), и когда сам Христос говорит: в мире скорбны будете (Ин. 16:33), и когда тот же ап. Павел громогласно взывает: несть наша брань к крови и плоти, и еще: станите убо препоясани чресла ваши истиною (Еф. 6:12,14). И никто из тогдашних христиан не сказал: «Зачем ты нас вооружаешь, когда нет войны? Зачем понапрасну налагаешь на нас труды, облекаешь воинов в броню, когда можно покоиться и отдыхать?» Но если бы кто сказал это, то получил бы в ответ: «Тогда особенно и нужно заботиться о войне, когда ее еще нет». Я вооружаю вас потому, что все время нашей жизни есть время борьбы. Как и каким образом? Диавол нападает всегда. Послушай, что об нем сказано: яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити (1Пет. 5:8). На нас устремляется бесчисленное множество плотских страстей, которых нам необходимо избегать, чтобы напрасно не обольщаться ими. Скажи мне: что не ведет войны с нами? Богатство, красота, удовольствие, сила, власть, зависть, слава, высокомерие. Против нас воюет не только наша собственная слава, препятствуя нам нисходить до смиренномудрия, но и слава других, возбуждая в нас зависть. Не ведут ли с нами борьбы противоположные этому состояния: бедность, незнатность, бесславие, уничижение, совершенное бессилие? Все это зарождается в нас, а со стороны других людей восстают на нас: злоба, коварство, козни, клеветы, бесчисленные обманы. То же и со стороны демонов: начальства, власти, миродержители тьмы века сего, духи злобы. Познавай, говорит Премудрый, яко посреде сетей ходиши (Сир. 9:18).

(Из творений св. Иоанна Златоуста)

Молодое деревцо

Отец посадил молодое деревцо в саду и отдал его на попечение малолетнему сыну. Деревцо было прекрасное, и мальчик не мог налюбоваться им. Каждый день он приходил в сад, осматривал деревцо, садился подле него, разговаривал с ним, как будто с живым, и только тем огорчался, что оно медленно раскрывало свои почки и не скоро обещало еще расцвести.

Вдруг поднялось ненастье; мальчику нельзя выйти в сад, нельзя полюбоваться деревцом: ветер так и клонит все деревья к земле; дождь льется, как из ведра. Дитя ждет день, ждет другой; ненастье не перестает. «Ах, что-то будет с моим деревцом? Перенесет ли оно такую непогоду? Не сломится ли от ветра? Не изноет ли от дождя и холода?»

Наконец, ненастье прошло; явилось красное солнце, и мальчик немедленно побежал в сад. Приходит, и что же? Деревцо не сломилось от ветра, не изныло от дождя и холода, но стоит в самой яркой зелени и полной красоте. Прежде листики его покрыты были пылью; ветер стряхнул ее, а дождь обмыл их, и они стали зеленее. Прежде черви подтачивали корень, и мошки объедали листья; теперь нет их, и ранки дерева, будучи наполнены целебною влагою, начинают заживать. Прежде деревцо было малосочно и росло туго; теперь дало множество отпрысков, из которых развиваются новые листики, и скоро окажутся почки цветов.

Не скорби, любезный друг, когда твои хорошие знакомые или родные подвергаются каким-либо бедствиям и превратностям жизни. Их посылает нам Тот, Который тысячекратно лучше нас знает, что нам будет полезнее. Это посещение отеческой любви и всеобъемлющей промыслительности Творца. Поэтому оставайся спокоен и молись за тех, в судьбе которых принимаешь ты сердечное участие: из обуреваний жизни, по-видимому, бедственных, они, верно, выйдут чище, живее и способнее к возрастанию в добродетели.

(Из «Христ. Чтения»)

Бог послал мне эту болезнь, да спасет мою душу

Авва Полихроний рассказывал, что в монастыре Пентуклы был один брат, весьма внимательный к самому себе и строгий подвижник. Но он был обуреваем страстью блуда. Не вынеся плотской брани, вышел из монастыря и отправился в Иерихон, чтобы удовлетворить своей страсти. Но лишь только вошел в жилище блудницы, как вдруг весь был поражен проказою. Увидав это, он немедленно возвратился в монастырь, благодаря Бога и говоря: «Бог послал мне эту болезнь, да спасет мою душу». И воздал великую хвалу Богу.

(Из «Луга Духовного» прот. Хитрова)

Семнадцатилетний страдалец

(Рассказ священника)

Недавно я, с стесненным скорбью сердцем, провожал до могилы бренные останки одного моего духовного сына. То был необычайный страдалец, подобных которому редко мир видит, и когда видит, старается скорее отвратить очи свои, чтобы не возмутить спокойствия души...

Смотря на тяжкие его страдания, я думал: «Это второй Иов или тот недужный расслабленный, который, ожидая возмущения воды ангелом, 38 лет лежал при овчей купели; это невольный мученик». Страдалец был Иван Киприянов, бывший крестьянин моего прихода. Ночью, будучи в одновотчинной деревне, отстоящей от его жилья в 5 верстах, он усмотрел пожар. Пламя, казалось ему, охватывало деревню, в которой он жил. Сострадательные люди и по одному чувству любви к ближнему спешат на пожар, чтобы помочь несчастным, а этому Ивану нужно было бежать еще скорее, чтобы спасти свое, хотя и небогатое имущество. Но, подбегая к своей деревне он увидел, что горит не она, а соседняя деревня. Смертельная жажда мучила его. Вошедши в свой дом, он неосторожно тотчас напился холодной воды, и оттого сделалось у него сначала расслабление всех нервов, а потом онемение в ногах. Несколько времени надеялся он, что сама природа вылечит его, но когда надежда не оправдалась, он решил прибегнуть к простому средству – припустить к ногам пиявки. Ему стало легче. Но прошло несколько недель, и опять та же недвижимость в ногах. Ему хотелось в другой раз прибегнуть к прежнему пособию, и вот жена его, закутав мужа, отправилась с ним верст за 15 к одной женщине, продававшей пиявки. Время было холодное. Ветер со всех сторон пронизал больного. Простуда усилила болезнь, и пиявки не помогли. Первые годы своей болезни он мог еще, хотя с трудом, ползать на руках, но слабость в нем с года на год все увеличивалась, и лет через 10 он уже высматривал совсем мертвецом.

Чрез каждые шесть недель я напутствовал страдальца св. тайнами и, подходя к одру больного, каждый раз старался сказать ему что-либо в утешение; обыкновенная моя с ним речь была о его болезни, о его вере в Бога, об уповании на всесильную помощь Божию, о жизни будущей – загробной. И всегда я видел в нем истинного христианина, чувствующего свое несчастное положение и детски покорного судьбам Вышнего: он ни возстенал, ниже возопил гласом отчаянной, безнадежной скорби, но, тихо лежа, творил краткую молитву: «Господи, помилуй, Господи, прости мои прегрешения!».

– Как ты переносишь болезнь свою? – спрашивал я больного. – Не винишь ли в ниспослании скорби провидение Божие?

– Нет, – отвечал страдалец, – не Бог виновен в моей болезни; если бы я, разгоряченный, не пил холодной воды, то думаю, и по сие время был бы хороший плотник. Я сам себе приготовил болезнь и должен переносить ее терпеливо, как заслуженное наказание.

– Уповаешь ли ты на всесильную помощь Божию, могущую тебе возвратить здоровье и крепость сил?

– Как не уповать на Бога, – говорил больной. – Верю и надеюсь, что Господь простит меня в моих грехах, ради заслуг нашего Искупителя. Касательно же телесного здоровья не думаю, чтобы оно когда-либо было мне возвращено; все жилы мои ослабли, весь состав мой изнемог; чтобы возвратить мне здоровье, надо Господу сотворить со мною чудо, как с слепорожденным, но Бог, как я слышал, без нужды чудес не творит.

– А знаешь ли ты о жизни будущей, загробной? – продолжал я испытывать болящего.

– Как не знать, батюшка, – отвечал страдалец, – ведь всем известно, что праведные будут вечно в раю, а нераскаянные грешники – вечно в аду. Притом же слышал я, что в раю много мест, одни хороши, а другие еще лучше, наподобие звезд небесных. О, если бы Господь удостоил меня, грешника, быть хоть в последнем месте в селениях райских!

При этом крупные слезы оросили бледные щеки больного.

– Да, друг мой, – говорил я больному, – велики твои страдания, тяжела твоя скорбь. Но верь и надейся, что Господь Бог невидимо облегчает сердца страждущих, дает силу и терпение переносить самые горькие мучения. Например, ты слышал житие св. великомученицы Параскевы. То была юная девица, подверженная всем казням и мучениям в царствование нечестивого царя Диоклетиана. Каких злостраданий не перенесла доблестная страдалица! Ни строгания всего тела орудиями, ни потоки крови, ни жжение горящими свечами уязвленных, окровавленных ребер ее, ничто не отвлекло ее от веры во Христа и любви к Нему.

– Да, батюшка, – говорил мне больной, – когда мне сделается грустно, и я призываю на помощь Господа Бога и вспоминаю жития и страдания святых (каких знаю), тогда на душе моей становится чище, светлее, и я как бы забываю свою болезнь. Болезнь мол произошла от моей неосторожности, а святых мучили, терзали невинно, за одно имя Христово.

Не излишним считаю упомянуть и о том, что этот страдалец в последнее семилетие своей жизни лежал недвижно на одной почти спине. Спина вся была в пролежнях; окровавленные черные лоскутья виднелись на изможденном теле; среди ран можно было видеть даже кости... Жена его, пропитывавшая себя и больного трудами своих рук, в летнее время уходила на целый день в работу, поручая несчастного себе самому. И пси приходяще лизаху гной его, сказано в евангелии о Лазаре. Но здесь не псы, а мухи, комары и другие насекомые питались гноем этого страдальца.

Страдальцы мира! Представьте себе язвы и раны этого расслабленного, и вы меньше будете роптать на свой жребий и, может быть, даже благодушно будете нести возложенный на вас крест.

Счастливцы мира! И вам, при всех ваших земных наслаждениях, не мешает заглянуть иногда в дом плача и скорби. Тогда только вполне оцените милости, какие Господь на вас изливает, и невольно будете лить благодарные слезы пред Ним...

– Хочется ли тебе умереть? – спросил я страдальца незадолго до его смерти.

– Жду смерти, – отвечал он, – как здоровый ждет светлого Воскресения Христова. И, о, когда бы Господь повелел ангелу-хранителю взять мою душу и избавить меня от тела этого!

Смерть его была тиха, мирна, подобна сну усталого путника.

(Из «Странника»)

Как надо переносить скорби

Читая о разнообразных, невообразимых мучениях и истязаниях, в которых древние христиане умирали тысячами, и смотря, как нынче охают от ничтожной боли, едва веришь, что и те были такие же люди, – так нынче измельчали души!

«Если человек побеждает диавола крепостью телесною, – говорит блаженная Синклитикия, – диавол посылает на него болезни, чтобы люди малодушные ослабели в любви к Богу. Если ты грешник, то, страдая в болезнях, вспоминай о будущем наказании, о вечном огне, о мучениях после суда, не малодушествуй в настоящих страданиях, но радуйся, что Бог посетил тебя, и повторяй сие прекрасное изречение: наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде мя (Пс. 117:18). Ты железо, и огонь очистит твою ржавчину. Успевая в добродетели, повторяй слова праведника: нищ и боляй есмь аз (Пс. 68:30). Сия двоякая скорбь соделает тебя совершенным. Ибо псалмопевец говорит: в скорби распространил мя еси (Пс. 4:2). В сих жилищах нужд и страданий будешь образовывать свою душу подвигами». Как учила блаженная, так сама и поступала.

Ей было восемьдесят лет, когда ее посетила изнурительная лихорадка и три года с половиною изнуряла ее. Потом от загнившего коренного зуба начали у ней гнить десны; гниение перешло на уста и всю щеку. После сорока дней страдания в больных местах образовались черви, которые стали выходить наружу; самые кости заразились, гнилость и зловоние распространились по всему телу, так что с трудом могли быть при ней прислужницы. Блаженная страдалица отказывалась от всякого человеческого пособия. И только согласилась на употребление мази для уничтожения зловония. Три месяца страдала она, не принимая никакой пищи и не зная сна. За три дня до кончины она сподобилась небесного видения, в котором открыто было время ее кончины, и она мирно почила в назначенный ей день.

(Взято из «Духовн. Бесед»)

Христианин должен презирать обиды

Перенесем душу на небо, и побежден весь мир. Если ты не будешь пристрастен к нему, он побежден. Если будешь смеяться над ним, он посрамлен. Мы – странники и пришельцы: не будем же огорчаться ничем печальным. Ведь если бы ты, происходя из славного отечества и от знаменитых предков, отправился в какую-нибудь далекую землю, не будучи там никому знаком, не имея ни слуг, ни богатства, и если бы кто-нибудь обидел тебя, ты, конечно, не огорчился бы так, как если бы потерпел это дома. Ясное сознание, что ты находишься не в своей, а в чужой стране, помогло бы тебе перенести все, и презрение, и голод, и жажду, и все, что бы ни случилось. Так думай и теперь, что ты странник и пришлец, и пусть ничто не смущает тебя в этой чужой стране. Ибо ты имеешь город, художник и строитель которого Бог; и пребывание твое здесь кратковременно и непродолжительно. Пусть кто хочет бьет, обижает, поносит: мы в чужой стране и живем в бедности. Тяжело потерпеть это в отечестве, между согражданами: тогда это величайшее бесчестие и несчастие. Но если кто будет там, где у него нет ни одного знакомого, то ему легко перенести. Обида бывает особенно тяжела тогда, когда обижают с намерением. Например, если кто оскорбит начальника, зная, что он начальник, тогда оскорбление горько; если же оскорбит его, приняв за простого человека, то оскорбление не может и коснуться того, кто подвергся ему. Так точно будем рассуждать и мы. Оскорбляющие нас совсем не знают, кто мы такие, то есть, что мы граждане неба, записаны в горнем отечестве и принадлежим к лику херувимов. Итак, не будем огорчаться и не станем оскорбление считать оскорблением.

(Из «Твор. Иоанна Златоусат»)

Два примера терпеливого перенесения обид

О старце Кире Иоанн Лествичник рассказывает, что он был настолько кроток, что, будучи каждый день оскорбляем и высшими и низшими, каждый день отгоняем от трапезы, все терпел и не только без ропота, но и с благодарностью. Принимая обиды от всех, терпя оскорбления даже от слуг, он никогда, никому не возразил ни слова, а всем и все прощал. И когда св. Иоанн Лествичник однажды спросил его, как он в состоянии каждый день переносить и голод и унижение, преподобный Кир ответил: «Поверь мне, браг, отцы (монахи) не по злобе со мною так поступают, а только испытывают, подлинно ли я монах. Так, когда я поступал сюда, мне сказали, что здесь до тридцати лет искушают отрекшихся от мира, а я провел только одну половину. Да ведь без огня и золото не светится». И вот, когда наступила смерть этого подвижника, то он, прощаясь с братиями, воскликкул: «Благодарю Господа и вас, отцы, что ради вашего искушения не искушаем я был от бесов, и все послужило к моему спасению». (Прол. 12 марта).

Некоторые люди для спасения души своей даже нарочно старались жить при таких людях, от которых можно было бы получать оскорбления и досаждения, руководствуясь всегда примером Господа Иисуса Христа и Его св. апостолов. Вот вам пример. Некоторый старец жил в монастыре, вне города Александрии, в Египте. Старец этот был очень вспыльчив и малодушен. Один молодой монах, наслышавшись о нем, дал обет пред Богом, говоря: «Господи! за все злое, сделанное мною, пойду я и буду жить с этим старцем, претерпевая от него все и служа ему, как раб!». Так и поступил он: пошел к старцу и начал жить с ним. Старец поступал с ним, как с псом, ежедневно издеваясь над ним. Бог призрел на терпение брата. После шести лет жизни со старцем, он увидел во сне некоего страшного мужа, с великим свитком в руке. Являвшийся сказал ему, что половина написанного на свитке изглажена: «Вот, – говорил он, – половину твоего долга изгладил Владыка, позаботься и о прочем!». По соседству с ним жил другой старец духовный и слышал всегда, как малодушествует старец и оскорбляет брата, как брат кланяется ему в ноги, а старец не прощает. Встречая молодого монаха, духовный отец-старец говаривал ему: «Что, чадо, как прошло сегодня, приобрели ли мы что? изгладили ли что из свитка?» Брат, зная, что старец духовен, не скрывал от него своих тайн, но отвечал: «Да, отец, сегодня мы немного потрудились». Когда же он проводил день спокойно, не будучи ни обруган, ни оплеван, ни бит, ни изгнан, приходил к духовному старцу вечером, плача и говоря: «Увы, авва! Нынешний день был несчастлив: ничего не приобрели мы, провели день спокойно». По прошествии других шести лет брат скончался. И поведал духовный старец, что он видел брата предстоящим Богу в лике мучеников, с великим дерзновением молящимся Богу о старце своем, говорящим в молитве: «Господи, как Ты помиловал меня при посредстве его, так помилуй и его по благости Твоей и ради меня, раба Твоего». И молитва отшедшего брата была услышана. По истечении сорока дней, брат взял к себе и старца в место упокоения. Вот какое дерзновение имеют к Богу терпящие скорби ради Господа!

(«Отечник», стр. 434–435; сн. Прол. 28 июля)

Побеждай в сердце своем ненависть к ближнему

Св. мученик Никифор был в великой дружбе с одним священником, по имени Саприкием. Но скоро дружба их изменилась в великую вражду, усилившуюся до того, что они не могли смотреть друг на друга. Св. Никифор, однако, скоро сознал свой грех, раскаялся и все меры употребил к примирению, но Саприкий все-таки остался непримиримым врагом. Между тем, внезапно открылось гонение на христиан. Саприкия за исповедание Иисуса Христа подвергли жестоким мучениям, а потом повели его на смертную казнь. Когда узнал об этом св. Никифор, то поспешил проститься с мучеником и, встретив его на пути, упал к ногам его и говорит: «Мученик Христов, прости меня!». Саприкий молчал. Никифор бежал на другую улицу и перед выходом из города опять просил Саприкия о примирении, но вражда связала язык его. Заметив усиленные просьбы Никифора, воины, окружавшие Саприкия, сказали: «Мы никогда не видали такого глупого, как ты: что ты просишь милости у того, кто скоро будет без головы?» Но Никифор не отставал и на месте казни еще раз повторил свое прошение о примирении и все-таки не преклонил Саприкия к миру. Чем же окончилась такая упорная ненависть? Саприкий, ослепленный враждою против ближнего и лишенный через то благодатной помощи, вдруг изменился во врага Христова и из мученика сделался богоотступником. Так исполнились на нем слова ап. Иоанна Богослова: кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, потому что тьма ослепила ему глаза (1Ин. 2:11). Св. Никифор, пораженный изменою, долго уговаривал Саприкия не отрекаться от св. веры и тут же сам исповедал Иисуса Христа и получил венец мученический, потерянный непримиримым во вражде Саприкием. Христианин, если враг научит тебя поссориться с ближним твоим, то не медли примириться с ним, да не зайдет солнце во гневе твоем!

(Из «Воскр. Чтения»)

Не ропщи на Бога

Когда я еще был мальчиком лет 12 и учился в Севском училище, стояли я и родной брат мой на одной квартире с двоюродными братьями, Львом и Павлом. Старшему из них, Льву, было тогда лет 14, а младшему, Павлу, лет 13. Это было в 1818 году.

На первой неделе Великого поста мы все, по обыкновению, говели и в субботу приобщались св. таин, а в воскресенье меньшой двоюродный брат наш Павел не пошел к обедне. С ним вместе остались еще несколько товарищей. Все они были здоровы, шутили, смеялись и пускали мыльные пузыри. Но вдруг Павел почувствовал боль в голове, вышел в сени и, чрез минуту возвратившись оттуда, лег под иконы, как покойник, лицом кверху, и захрапел. Товарищи сперва бросились сказать хозяину, потом подошли к нему все вместе и с ужасом увидели, что он побледнел, как мертвый, глаза закрылись, из них пошел гной, а изо рта – пена. Еще не отошла обедня, как он кончил жизнь свою. Прибежал семинарский доктор с фельдшером; думали, что угорел покойник, хотя никто из оставшихся с ним товарищей не чувствовал никакого угара, да и комната в то время еще топилась только. Старались разными врачебными средствами возбудить в нем жизнь и чувство, считая смерть его припадком, хотя покойник никогда тому не был подвержен, но через несколько минут обнаружились все признаки совершенной смерти, и через три дня мы похоронили его. Непонятною осталась для нас эта смерть доброго брата нашего.

Но надо сказать вам, что покойник был сын диакона, и что отец его (наш дядюшка) жил в одном доме с своим отцом (а нашим дедушкой), священником о. Михаилом.

Чрез неделю по смерти брата, к нам в Севск приехал наш дедушка о. Михаил, старец почтенный и серьезный. Вошел он молча в нашу квартиру и, повидавшись с нами, сел на скамье и оперся рукою на стол. Мы трое (я, брат и Лев) стояли пред ним, и видя, что он в большом огорчении, подумали, что, верно, от кого-нибудь он получил известие о смерти нашего Павла (а мы еще не успели написать к нему), и стали по-детски утешать его.

– Что ж, – говорим, – дедушка, верно Богу так угодно.

А он, между тем, спрашивает нас:

– Что ж вы не все? где же брат ваш Павел? или нет его дома?

– Да, – говорим, – нет его уже с нами, дедушка!

– Да где же он? – с изумлением спросил старец.

– Он ушел от нас в небесную страну.

– Что? что вы говорите?

– Да, ведь, он умер!

Старец всплеснул руками и залился слезами. Долго плакал он, а потом и говорит нам:

– А я привез вам, детки, еще новость, да такую горькую и страшную новость! Ведь и отец его, драгоценный мой Иван Михайлович, помер. На первой неделе в воскресенье мы похоронили его.

– А у нас, – говорим, – в то самое воскресенье умер Павел.

Так мы вместе с дедушкой поплакали, сходили ыа могилу брата и отслушили панихиду.

Через четыре месяца после того настали каникулы семинарские. Мы с братом, по обыкновению, поехали домой, а из дома через две недели покойный родитель наш поехал с нами в село Подмаслово проведать дедушку и особенно утешить бедную вдову-диаконицу, у которой было 8 человек детей, из них самая старшая была дочь лет 16.

Приезжаем в Подмаслово и узнаем, что по смерти доброго нашего дядюшки скорбь за скорбью, смерть за смертью посещала дом дедушки. В тот же день, как схоронили дядю в Подмасловой, у нас в Севске скоропостижно умер брат Павел. Через месяц после того скоропостижно также умер еще меньшой брат Григорий, обучавшийся дома. Через месяц потом самая старшая дочь-невеста, Евдокия, мыла белье на реке, поскользнулась и потонула. Из восьми детей трех как не бывало в три или четыре месяца. И скорбь и ужас водворились в доме дедушки, где, бывало, с таким веселием проводили мы время в нашем детстве.

На другой день родитель наш отслужил обедню за упокой дядюшки и его деток, сходили мы на их могилку и пришли домой. Все горько плакали, но особенно убивалась по муже и детям вдова Пелагея Ивановна. Родитель наш, сколько мог, уговаривал и утешал ее.

– Не ропщи, – говорил он ей, – не ропщи на Творца и Промыслителя. Хоть иногда и непостижимо для нас, но всегда премудро и праведно, Он всем управляет по Своей святой воле!

А безутешно плакавшая вдова стала говорить ему:

– Неужели вы думаете, батюшка, что я плачу только о разлуке с покойным мужем и детьми? Хоть больно и горько мне, но все-таки я надеюсь когда-нибудь на том свете увидеться с ними. Нет, мой родимый! Есть другая, важнейшая причина моих горючих слез! О, Боже мой!.. – тяжко вздохнула она и продолжала. – Могу ли я, грешница, когда-нибудь омыть моими слезами тяжкую вину мою пред Тобою? Нет! верно, никогда не утолить мне праведного гнева Твоего на меня. Ведь я, знаете, батюшка, что сделала? Как похоронила моего мужа в воскресенье на первой неделе Великого поста, пришла я домой и заперлась в своей спальне, да упала там пред образом Божией Матери и стала, как бешеная, роптать и богохульствовать. Матерь Божия! – кричу я, – прибери же и моих деток, прибери их: не нужны они мне, возьми их у меня. И вот, видите ли, теперь, что со мною делается? О, помолитесь за меня, отец родной!

– Ах, Боже мой! Что ты сделала, Пелагия Ивановна! – прервал ее отец мой.

– Да им, батюшка, ничего не сделала.

– Конечно, им-то ничего не сделала. По воле Божией они восхищены были, да не злоба изменит разум их, или лесть прельстит душу их. Но тебе-то каково?

– Вот о том-то я плачу и рыдаю. В селах-то у нас, вы знаете, обедня бывает пораньше, а в городах попозже. Значит, в ту самую минуту, как я пришла от обедни, похоронивши мужа, и стала молиться в спальне, сын мой скоропостижно умер за 180 верст, а потом умер и другой сын, потонула и моя милая дочка, Дуняша, не увидела она, бедная, и церковного венца на себе за мою страшную молитву. Так и полились на меня с тех пор беды за бедами, скорби за скорбями, выпрошенные и вымоленные мною самой.

Вот что значит: смерть и живот в руце языка. Да не изыдет слова гнила, а особенно ропота на Бога из уст наших.

(Из «Странника»)

Матери не должны роптать на Бога при потере детей

Св. Афанасия жила в молодости с благочестивым мужем Андроником и имела от него двоих детей – сына и дочь. Однажды Афанасия пошла в церковь к утреннему богослужению и когда возвратилась домой, то нашла обоих детей своих заболевшими. Вскоре после нее пришел и Андроник, и Афанасия сказала ему, что дети их лежат в сильном огне. Андроник, как примерный христианин, воскликнув: «Воля Господня да будет», тотчас пошел в загородную церковь мученика Иулиана, в которой были погребены родители его, и там предался пламенной молитве. Между тем, в его отсутствие, дети его, Иоанн 12 и Мария 16 лет, умерли. Когда Андроник, по возвращении из церкви, подходил к дому, он услышал в нем плач и стон, увидал множество собравшегося народа, а в доме нашел уже скончавшимися детей своих. При этом страшном горе он, однако, не отчаялся. Вошедши в молитвенную горницу, он пал пред образом Спасителя и сказал:

– Наг изыдох от чрева матери моея, наг и отыду, Господь даде, Господь отъят. Яко Господеви изволися, тако бысть. Буди имя Господне благословенно во веки!

Между тем, Афанасия не так отнеслась к этому горю. От великой печали она пришла в совершенное изнеможение и просила себе смерти.

– Лучше всего мне умереть теперь с детьми моими, – говорила она.

Но, конечно, умерших горем не воскресишь, и они были отпеты патриархом и погребены в церкви муч. Иулиана, где и деды их лежали. После погребения Иоанна и Марии, Афанасия предалась еще большей скорби. Она осталась на могиле детей своих и не переставала о них плакать. Прошел после погребения день, наступила ночь. И вот в самую полночь является Афанасии св. муч. Иулиан в образе инока и говорит:

– Зачем, жена, не даешь покоя почивающим здесь?

Афанасия отвечала:

– Не гневайся на меня, господин мой! Я имела двоих детей и сегодня обоих вместе похоронила здесь.

Мученик спросил:

– К чему же ты о них плачешь? Лучше бы тебе было, если бы сидела дома и плакала о грехах своих; истинно говорю тебе: как здесь, когда человек хочет есть, тогда по необходимости дают ему пищу, так и отшедшие в горний мир небесными благами питаются у Христа; и они молят Его, говоря: «Праведный Судия, лишивши нас земных, не лиши нас небесных».

Услышав это, Афанасия умилилась сердцем, обрадовалась и сказала:

– Если дети мои живут на небесах, то зачем же я плачу о них?

Потом она хотела продолжать беседу с явившимся, но его уже не было. Она обратилась к церковному сторожу и спросила:

– Где же инок, который беседовал со мною?

Сторож отвечал:

– Ведь ты видишь, что двери церковные заперты, и никто не может поэтому войти сюда: зачем же говоришь, что какой-то инок беседовал с тобою?

Тут только Афанасия поняла, что ей было видение, скоропоспешно пошла она домой, рассказала мужу о явившемся ей и о беседе с ним, и оба утешились.

(Из «Урок. и прим. христианской любви» свящ. Гр. Дьяченко)

Преподобный Иоанн Кущник, как образец величайшей любви к Богу

Преп. Иоанн Кущник был сын одного знаменитого военачальника и вельможи царского. Два старших брата его уже состояли на царской службе и были в высоких чинах. Младшему, любимейшему сыну родители его предназначили еще более лучший путь в жизни, для чего и старались дать ему наилучшее воспитание. И отрок Иоанн оправдывал надежды родителей. Хорошими успехами в науках он удивлял самих учителей, а кротостью и смирением привлекал к себе любовь всех. Но по мере развития ума и крепости сил телесных и душевных, в нем развивалась и укреплялась любовь к Богу: во все свободное от учения время он или читал Божественное писание или молился и пел псалмы в храме Божием; таким образом, у него было только две дороги: одна в училище, а другая в церковь. При такой жизни в сердце Иоанна явилось отвращение ко всему тому, что в мире называется славою и счастьем, но что на самом деле есть не более, как суета сует; взамен этого у него укреплялось все более и более желание посвятить себя навсегда служению единому Богу, и в этом помогло ему следующее обстоятельство в его жизни.

Слыша чтение св. евангелия в храме Божием, Иоанн захотел иметь собственную книгу св. евангелия. Благочестивые родители с радостью исполнили благое желание любимого сына: наняли лучшего писца для переписки книги (тогда печатания книг еще не было, и люди его не знали), украсили переписанное св. евангелие золотом и драгоценными камнями и подарили своему сыну. Этот драгоценный подарок был истинно драгоценным сокровищем для Иоанна, и с этим сокровищем он не мог и не хотел расстаться во всю свою жизнь. Чем чаще читал он божественное учение Господа Иисуса Христа, тем более возгоралось его сердце любовью к Богу, тем более укреплялось в нем душевное желание жить для Бога. С особенною любовью и вниманием останавливался он на той заповеди, в которой Господь повелевал апостолам Своим оставить родителей, братию, сестер, домы и идти во след Его; сильно желалось исполнить ему эту заповедь и быть в числе друзей и ближних Богу. Но как исполнить это желание? Куда удалиться и где скрыться от всех и всего, чтобы быть с одним Господом? И Господь Бог, един ведущий сердца людей и устрояющий путь избранным Своим, послал Иоанну в руководители одного инока из обители «неусыпаемых», находившейся в пустынных горах Малой Азии. Инок этот, отправившись в Иерусалим на поклонение святым местам и бывши в Константинополе, случайно зашел в дом, где Иоаин учился. Иоанн вступил с иноком в беседу, и узнав, откуда он и куда идет, а также о жизни и подвигах монашеской и пустыннической жизни, открыл ему также желание своего сердца и убедительно просил его на возвратном пути увидеться с ним опять и взять его с собою в монастырь свой. После сего они расстались. Инок пошел в Иерусалим, а блаж. Иоанн пламенно просил и молил Бога исполнить его сердечное желание и со дня на день с нетерпением ожидал возвращения своего путеводителя. Наконец, давно ожидаемый инок возвратился в Константинополь, Иоанн радовался этому и благодарил Господа. Условившись тайно с одним корабельщиком, намеревавшимся отплыть к берегам Малой Азии, в назначенный день Иоанн вышел из дому по обычаю, как бы в училище, явился на корабль с одним неразлучным с ним св. евангелием и отплыл вместе с путеводителем своим – иноком, оставив родителям своим, особенно безмерно любившей матери его, горькие слезы и тяжкую скорбь на долгие-долгие годы.

По прибытии в обитель «неусыпаемых», Иоанн был принят в число братии игуменом обители Маркеллом и причтен к лику иноков. Тут блаж. Иоанн предался подвигам иноческого жития, сделался ревностным подвижником в непрестанной молитве, безропотном послушании, терпении и безмерном посте. Шесть лет такой жизни возвели Иоанна на высокую духовную степень, и для него уже не страшны были искушения диавола, его нападения и козни; но вот Господу Богу угодно было попустить на Иоанна тяжкое нападение духа злобы, который начал влагать в душу Иоанна мысли о родителях, об их тяжкой болезни и скорби, а также представлять ему в мыслях утехи и наслаждения в доме родительском, почести и удовольствия, которыми наслаждаются братья его и сверстники. Чем более Иоанн старался отогнать от себя искусительные помыслы трудами, молитвою и постом, тем жесточе становилась брань, тем более одолевали его неотступные помыслы, так что молодой подвижник изнемогал уже телом и душою, неотступный голос побуждал его возвратиться в дом родителей. Что же делает блаж. Иоанн в лютом нападении диавола? Он решается обратить это искушение в высший подвиг для себя и победить диавола его же оружием; решается увидеть родителей, но так, чтобы они не узнали его, жить при их доме; но не сыном, а отверженным нищим. Господь открыл преп. игумену Маркеллу не удерживать Иоанна в монастыре своем, не препятствовать ему возвратиться к родителям. Слезною молитвою и сердечными воздыханиями, с упованием на помощь Божию, укрепил себя Иоанн на новый путь спасения, выходя из монастыря. Горячею и слезною молитвою и благословением игумен и вся братия напутствовали Иоанна на новый предстоящий ему подвиг, и он вышел из монастыря со слезами, как изгнанный из рая, почитая себя недостойным пребывания в нем. Отошедши немного, Иоанн еще раз обратился к монастырю своему, пал на землю и с рыданием умолял Господа, да не предаст его в порадование врагу, но да укрепит путь его по своей благой и совершенной воле. Укрепившись молитвою, подвижник Божий шел уже бодро, как вооруженный воин на брань. На пути встретился ему нищий, покрытый ветхим, разодранным рубищем. Иоанн упросил его переменитъся с ним одеждою: ему отдал свое крепкое платье, а сам оделся в его рубище. Пришедши в Константинополь ночью, он остановился при воротах дома родителей и провел остаток ночи в горячей молитве.

Поутру слуги, отворив ворота, хотели отогнать его, но он умолил старшего из них дозволить ему оставаться под углом дома до смерти. Здесь он видел, как отец его, отправляясь из дома в царский дворец, заметив его, нищего, сжалился над ним, приказал не отгонять его и давать ему пищу от своего стола. «Велико терпение сего нищего, – так рассуждал Евстратий, отец блаж. Иоанна, – поистине таковых есть царствие Божие. Господь послал его к нам, чтобы, творя милость ему, и сами сподобились милости от Бога. Кто знает, быть может, и возлюбленный сын наш Иоанн скитается где-либо в таком же убожестве?» Здесь он увидел и мать свою Феодору; но она, увидев нищего в гнусном рубище, валявшегося на местах нечистых, сказала слугам своим: «Оттащите отсюда этого гнусного человека, не могу ходить здесь, пока он будет на глазах моих». И слуги оттащили его на другое место – чрез улицу. Блаженный подвижник все принимал со смирением и благодарением, все терпел и молился день и ночь о родителях своих. Наконец, он умолил старшего пз слуг родительских устроить ему при угле дома малую хлевину, где бы он мог оставаться при их доме, не оскорбляя видом своим госпожи их. В этой-то хлевине, при доме родителей своих, Иоанн провел три года в непрестанной молитве и посте, отдавая присылаемую ему от стола родителей пищу другим нищим. Здесь-то, среди уничижений и оскорблений, терпя стужу и зной, не переменяя изветшавшего рубища своего, блаж. Иоанн был, наконец, извещен Самим Господом, что терпение его совершилось, конец болезням и трудам его приблизился, что в третий день водворится уже в тех блаженных обителях праведных, которые обещаны любящим Господа.

Узнав о дне кончины своей, блаж. Иоанн со слезами благодарил Господа, даровавшего ему полную победу над диаволом; со слезами умолял Господа помянуть родителей его во царствии Своем, простить им согрешения их, воздать им за милость, оказанную ему, нищему. Но сердце его болело о жестокосердии к нищим матери его, ему хотелось еще примирить ее с видом нищенства и убожества. Чрез оказавшего ему милость старейшину слуг родительских он умолял ее именем Христа не презреть его, убогого, и прийти к нему, обещая открыть ей нечто важное. – «Что может сказать мне этот нищий? – отвечала Феодора, – я и смотреть на него не могу, а он еще хочет говорить со мной». Сколько ни убеждал ее благоразумный ее муж не гнушаться нищим, но она не послушала его совета. Блаж. Иоанн еще послал ей сказать: «Я умираю, и если не хочешь видеть и говорить со мною, после будешь горько сожалеть о том». После долгого раздумья, Феодора, наконец, решилась дозволить нищему говорить с собою. Вышедши из дома, она приказала слугам принести его, не могшего уже встать от болезни. Блаж. Иоанн благодарил ее за оказанную ему милость и благодеяние; как нищий, не имея чем создать ей, он обещал ей оставить некое благословение и, закляв ее погребсти тело его в той самой хлевине, в которой жил, и в том рубище, которое носил на себе, наконец, вынул и подал ей св. евангелие, сказав: «Сие да будет тебе в жизни сей утешением и будущему веку добрым напутием». – «Кажется, это евангелие похоже на то, которое муж мой подарил сыну нашему Иоанну», – подумала сама в себе Феодора, осматривая со всех сторон книгу. В сильное изумление пришли Феодора и муж ее, когда, осмотрев данное нищим евангелие, убедились, что это то самое, которое они подарили своему сыну Иоанну. Теперь они оба пришли к нищему в самую хлевину его, заклинали его именем пресвятой и животворящей Троицы сказать им, откуда взял он это евангелие, и где сын их Иоанн? Прослезившийся подвижник не мог более скрываться от родителей своих: «Я сын ваш Иоанн, – сказал он им, – я виновник вашей печали и ваших слез, но это евангелие, которое вы мне дали, научило меня любить Христа моего более всех и носить в терпении Его благое иго»; после сего он предал дух свой Богу. Феодора сильно старалась устроить богатое погребение сыну своему и одела тело его в драгоценные одежды, но внезапная болезнь вразумила ее, и она принуждена была в точности исполнить последнюю волю умершего сына ее, именно, погребсти его там, где он жил нищим, и в том рубище, которое он носил на себе. Зато над этою хлевиною они построили храм Божий и при нем дом для призрения нищих и странников.

(Из внебогослуж. бесед Кудрицкого)

Из любви к Богу

Если вы хотите видеть пример выгод и преимуществ, доставляемых христианскою любовью, то обратите внимание ваше на человека, низкого и презренного в глазах человеческой гордости, но великого и почтенного пред очами божественной премудрости.

Два пустынника, долго просившие Господа о наставлении их в способе служить Ему совершенно, услышали голос, который повелевал им идти в Александрию, где они найдут человека, по имени Евхаристий, жена которого называется Мариею, и который, служа Богу совершеннее, нежели они, научит их, как должно любить и почитать верховного Владыку.

Пустынники эти, пришедши в Александрию, в течение многих дней осведомлялись об Евхаристии, но никто не знал его. Они подумали, что обманулись, и решились возвратиться, как вдруг приметили бедную женщину, стоящую у двери одного дома, и спросили, не знает ли она человека, называемого Евхаристием.

– Это муж мой, – отвечала женщина.

– А ты называешься Марией? – спросили ее пустынники.

– Святые отцы, – спросила она, – от кого вы узнали мое имя?

– Мы узнали имя твое и твоего мужа от сверхъестественного голоса и пришли сюда побеседовать с вами.

Евхаристий прибыл около вечера, сопровождая небольшое стадо овец.

Пустынники тотчас обняли его и просили рассказать им образ своей жизни.

– Я бедный пастух, – отвечал он им.

– Мы не о том тебя спрашиваем, – возразили пустынники, – скажи нам, какие образом ты с женою своею служишь Богу?

– Святые отцы, вы должны научить меня этому; я человек несведущий и не умею ни любить Бога, ни служить Ему.

– Нет нужды, – сказали они, – мы посланы сюда Богом, чтобы узнать от тебя, как ты Ему служишь.

– Когда вы требуете этого от меня, – отвечал Евхаристий, – то скажу вам, что я имел богобоязливую мать, которая с детства моего твердила мне все делать и все сносить из любви к Богу; я последовал этому совету с самой ранней юности; я повиновался из любви к Богу; сносил наказания из любви к Богу; лишал себя некоторых предметов чувственности, столь обыкновенных детям, или некоторых увеселений с детьми моих лет из любви к Богу.

В продолжение всей моей жизни я поступаю таким образом, стараясь относить все к Богу: поутру я встаю из любви к Богу; совершаю молитву и посвящаю Ему день мой из любви к Нему; иду на дело, ибо так Ему угодно, и работаю из любви к Нему. Я отдыхаю и вкушаю пищу из любви к Богу, Который питает меня; позволяю себе небольшое увеселение, когда имею в нем нужду, из любви к Богу и для того, чтобы лучше служить Ему. Я сношу голод, холод или зной, нищету, болезни, неурожай из любви к Богу. Я не имею детей, живу с моей женой, как с сестрой и весьма мирно. Вот все, что я делаю; и Мария поступает так же, как и я.

– Есть ли у тебя имение? – спросили у него пустынники,

– Я имею небольшое стадо овец, которое получил по наследству от моего отца, но Бог благословляет малое имущество мое, и я имею больше, нежели сколько мне надо. Я разделяю мой доход на три части: одну отдаю в церковь, другую употребляю на вспомоществование нищим и странникам, а остальною живу вместе с женою моею. Я питаюсь чрезвычайно бедно, но никогда не жалуюсь на мою пищу; я принимаю ее таковою, какова она есть, из любви к Богу.

– Имеешь ли ты неприятелей? – сказали ему.

– Ах! кто не имеет их? – отвечал Евхаристий. – Я остерегаюсь делать зло кому-либо и никогда ни о ком не говорю худо, при всем том имею неприятелей и завистников, но вместо того, чтобы желать им зла, я люблю их, стараюсь оказывать им услуги и посещаю их с добрым сердцем из любви к Богу. Если говорят худо о мне или о Марии и если обижают меня, то я сношу терпеливо из любви к Богу. Вот, святые отцы, все поведение мое и моей жены.

Пустынники ушли от него, будучи исполнены удивлением и утешаясь тем, что узнали столь легкое средство достигнуть совершенства.

Но в чем состояло это средство, как не в постоянной и неизменной любви к Богу? Каким высоким счастьем наслаждается человек, обладающий этою добродетелью! Мудрость человеческая никогда не достигала и не достигнет этого счастья.

(Из «Христ. Чтения»)

Любовь к ближним

Есть люди, которые, по слову писания, не уснут, если не сделают зла. Но, к чести человечества, есть и такие люди, которые не уснут, если не сделают добра.

В Александрии был патриарх Иоанн, которого за любовь к бедным прозвали Милостивым. Истощая все для облегчения участи несчастных, он сам оставался в крайней бедности. Худая одежда, жесткое ложе с разодранным одеялом из грубой шерсти составляли все его имущество. Один из богатых граждан александрийских подарил святому Иоанну одеяло, купленное за 36 сребренников, умоляя притом из любви к нему самому пользоваться этою дорогою вещью. Св. Иоанн действительно покрылся на ночь новым одеялом, но мысль о 36 сребренниках, утраченных на одну вещь, между тем как ими можно было бы облегчить участь многих несчастных, беспокоила его непрестанно. Ему представлялись все роды бедности, которым можно было бы помочь этими деньгами, и он во всю ночь не мог сомкнуть глаз. Когда настал день, св. Иоанн тотчас послал продать одеяло, которое не давало ему покоя, и вырученные за него деньги, по обыкновению, роздал нищим.

Гражданин, встретив одеяло свое на рынке, купил его в другой раз и опять принес к св. Иоанну. Но сострадательный пастырь в другой раз не решился уже делать опыта и еще до вечера продал одеяло и роздал деньги нищим, чтобы отойти ко сну с спокойным духом.

Наконец, когда усердный гражданин, в третий раз принес то же одеяло, св. Иоанн сказал:

– Я всегда буду продавать эту ненужную мне вещь; увидим, кто первый из нас перестанет делать свое.

(Из «Воскр. Чтения»)

Блажени милостивии

В городе Тире был сборщик податей, по имени Мусх. Он рассказывал следующий случай из своей жизни. «Раз, – говорит он, – поздно вечером, идя по городу, я встретил на пути жену и пригласил ее следовать за собою. Она не отказалась и когда пришла со мной в дом, я предложил ей вкусить со мною пищи. От пищи она отказалась, и я заметил, что отчаяние выражалось на лице ее. Немного спустя, она вдруг вскричала: „Горе мне, страннице окаянной, погибшей и душою и телом!‟ Слыша это, я удивился и спросил: что за причина вопля ее? Тогда она со слезами рассказала мне, что ее муж купец, везший морем товары свои и чужие, потерпел крушение и вот теперь за чужое добро сидит в темнице. Не имея средств, продолжала жена, даже на то, чтобы снести ему кусок хлеба, я предалась отчаянию и решилась грехом снискать ему пропитание.

– А сколько, – спросил я? – должен твой муж?

– Пять литр золота, – отвечала она.

Тогда я взял золото, дал ей и сказал:

– Я имею страх Божий: возьми это, выкупи твоего мужа и молись за меня, многогрешного.

Прошел после того год, и затем оклеветали меня перед царем, как вора. Вследствие этого, имение мое взято было в казну, а сам я посажен в темницу. В темнице целое лето провел я в одном рубище, и слыша, что царь хочет казнить меня смертью, потерял всякую надежду на избавление. Однажды, находясь в таком безотрадном состоянии, после горьких слез и рыдания я заснул и вижу во сне одолженную мною жену, которая говорит мне:

– Что с тобою, господин мой, и за что ты страдаешь тут?

Я отвечал, что будучи оклеветан перед царем, страдаю здесь и здесь же жду себе смерти.

– Не хочешь ли, – возразила она, – чтобы я просила царя о твоем освобождении?

Я сказал:

– Да знает ли тебя царь?

Она отвечала: „Знает‟.

И тем сон мой кончился. Проснувшись, я никак не мог додуматься, что бы такое он значил. На другую же ночь та же жена опять является мне и говорит уже прямо:

– Не бойся, я тебя отпущу.

После этой последней ночи, утром я позван был к царю, который, видя меня в жалком положении, сжалился надо мною и сказал:

– Прощаю тебя.

Я поднял на него глаза и вот с удивлением вижу около него стоящую жену ту, а она с улыбающимся лицом смотрела на меня. За милостью прощения тут же последовали мне и другие милости: имение мое было возвращено; от царя даны богатые подарки, и затем всех сборщиков податей я был сделан начальником. После этого счастливого дня ночью мне опять является та же жена и спрашивает:

– Узнаешь ли меня?

Я молчал.

– Я та, – продолжала она, – с которой ты милость сотворил, выкупивши мужа моего из темницы и тем спасши и меня от греха. Вот за эту-то твою милость и тебя я от беды избавила».

(Из «Душеп. Чтения»)

Только милостивые помилованы будут

Св. Андрей, Христа ради юродивый, бывши однажды в Царьграде на торжище, встретил инока, вокруг шеи которого обвился страшный змий. Инок этот был человек, украшенный многими добродетелями, но, к несчастию, скуп и сребролюбив. Многие, почитая его за святого, давали ему золото для раздачи бедным; он же это золото клал в свою сокровищницу. Видя его во власти диавола, Андрей сжалился над ним и подошел к нему.

Монах же, думая, что это один из нищих, сказал Андрею:

– Бог да помилует тебя, брат, подать же мне тебе нечего.

Отошедши от него на несколько шагов, Андрей был удивлен, заметив, что над головою инока на воздухе были начертаны слова: «Змий сребролюбия – корень всякому беззаконию». Но он еще более удивился, когда, оглянувшись назад, увидал ангела и беса, спорящих за душу инока. Диавол доказывал, что монах, как сребролюбец и потому идолослужитель, принадлежит ему, а ангел, указывая на многие из добродетелей старца, утверждал, что он достоин милости Божией. Продолжительный спор их был решен свыше: голос с неба сказал ангелу: «Ты не имеешь части в нем, ибо только милостивые получают от Меня прощение и наследуют обители небесные». После этого ангел оставил инока. Сострадательный Андрей, скорбя о погибели его, решился во что бы то ни стало вырвать его из челюстей змия. Для этого он нарочно встретился с иноком в уединенном месте и, взяв его за правую руку, сказал:

– Раб Божий, выслушай без гнева раба твоего. Скажи, за что ты, бывший друг Божий, стал другом диавола? Объясни, почему ты, имевший крылья серафима и взор светлый, как молния, сделался столь темнообразен? Поведай, чем ты довел себя до такой погибели? Не тем ли, что порабощаешь себя бесу сребролюбия? Подумай же, к чему тебе твое золото, которое по смерти достанется твоим врагам? К чему удерживаешь его от скупости, когда другие и алчут, и жаждут, и зимою умирают от холода вокруг тебя, а ты, зря на свое золото, веселишься? Это ли стези покаяния? Это ли обет иноческий? Вот ныне или завтра кончается жизнь наша, а что мы уготовали, кому достанется? Вот твой ангел-хранитель, удалившись от тебя, плачет; вот страшный змий сребролюбия обвился вокруг твоей шеи; наконец, и сам Бог, как я слышал, отвергнул тебя! Образумься и взгляни, кто это?

И с этими словами показал ему диавола, который, не смея ради Андрея подойти к иноку, стоя вдали, свирепо глядел на него. Пораженный видением и словами Андрея, инок раскаялся и тут же дал обет бросить сребролюбие и быть милостивым. И заметьте, как скор Господь на милость к истинно обращающимся к Нему. Тотчас по раскаянии старца змий исчез с шеи его, другой бес, стоявший вдали, также стал невидим, и к раскаявшемуся снова приступил его ангел-хранитель. С этого времени инок действительно исправился, скупость заменил щедростью и стал неоскудно раздавать золото убогим, постоянно благодаря Бога и Его угодника, св. Андрея, за свое обращение от греха к добродетели.

(Из «Душеп. Чтения»)

Пример пастырской любви св. Иоанна Богослова

Возвратясь, по смерти импер. Домициана, с острова Патмоса в Ефес, ап. Иоанн обходил окрестные страны, устрояя в них церкви и поставляя епископов.

В одном городе, неподалеку от Ефеса, заметил он юношу, приятный вид которого и открытый характер привлекли особенное внимание апостола. Указав на него, Св. Иоанн сказал новопоставленному епископу города: «Вот этого юношу пред всею церковью и пред очами Господа я поручаю тебе на твое хранение и пастырское попечение»; потом, покончив дела свои в этом городе, апостол возвратился в Ефес.

Исполняя волю св. Иоанна, епископ принял юношу в дом свой и со всею заботливостью воспитывал и учил его.

Но после того как просветил его святым крещением, стал уже менее смотреть за ним и дал пылкому юноше свободу, которая впоследствии привела его на путь погибели. Развратные сверстники юноши сделали его участником своей развратной жизни. Сначала они привлекали его роскошными пирршествами, потом заставили его участвовать в ночных грабежах своих, наконец, довели до того, что предприимчивый юноша, желая быть великим в самом разврате, собрал шайку разбойников и сделался ее предводителем. Так был потерян для церкви тот, которого, как сокровище, предал ап. Иоанн на сохранение епископу.

Через несколько времени апостол опять пришел в город, где оставил юношу, и, призвав епископа, говорил ему:

– Возврати мне тот залог, который я и Господь предал тебе при свидетельстве всей церкви, я требую у тебя юношу, требую душу брата.

Епископ вздохнул и, прослезившись, сказал:

– Юноша умер!

– Как умер? Какою смертью? – спросил Иоанн.

– Он умер, – продолжал епископ, – для жизни Божией, потому что сделался злым и развратным, и теперь место его не в церкви, а на горе с разбойниками.

Услышав это, апостол растерзал одежды свои и с великим воплем, ударяя себя по главе, говорил:

– Хорошего же стража оставил я душе брата!.. Подайте мне скорее коня и проводника!

И, сев на коня, поспешно поехал на показанное ему место.

Здесь передовые разбойники схватили св. старца и, согласно с его желанием, повели к своему начальнику. Но предводитель разбойников как скоро увидал и узнал апостола, так смутился и в такой приведен был стыд, что бросился бежать от него. Тогда св. старец, забыв свои лета, сам ускорил шаги свои и, преследуя разбойника, сам кричал ему в след:

– Сын мой, зачем бежишь ты от отца твоего, старого и дряхлого? Сжалься надо мною, сын мой, не бойся, еще есть тебе надежда спасения. За тебя я сам себя предам Христу, охотно приму и смерть за тебя, как Господь принял ее за всех нас, и душу мою отдам за душу твою, только остановись и поверь мне, что я послан к тебе от Господа.

Слыша это, разбойник остановился и несколько времени стоял, не смея взирать на апостола, потом, отбросив все, с трепетом и со слезами приблизился к святому старцу, обнял его и омывал себя слезами. Плакал вместе с ним и св. Иоанн, отечески ободряя грешника и целуя его, наконец, возвратился вместе с ним в город. Но дело пастырской любви апостола тем не кончилось. Св. Иоанн, возвратив грешника на путь покаяния, сам разделял с кающимся строгость покаяния, сам с ним постился и молился и дотоле не оставил города, пока заблудшегося не утвердил совершенно на пути спасения.

(Из церковной истории Евсевия, еписк. кесарийск.)

Спор любви

Однажды три брата (инока) отправились на жнитво и нанялись выжать пространство определенной меры. Один из них с первого дня почувствовал себя больным и возвратился в свою келлию. Два остались жать.

Один из них сказал другому:

– Брат! Ты видишь, что третий брат наш впал в болезнь, воодушевись ревностью, воодушевлюсь и я ею; в надежде на Бога, за молитвы брата нашего вдвоем сделаем дело, за которое взялись трое: выжнем участок.

Когда таким образом они выжали все пространство, которое обязались выжать, и пришли получать плату за труд свой, то пригласили заболевшего брата, сказав ему:

– Приди, брат, получи плату за труд твой.

Он отвечал им:

– Какую плату получать мне, когда я не жал?

Они сказали на это:

– Твоими молитвами совершена жатва, итак, приди, получи плату.

Из этого у них родился спор. Заболевший и неработавший брат говорил:

– Не возьму денег, потому что я не работал.

Они не хотели успокоиться, если он не возьмет своей части. Не согласившись, все трое пошли судиться к некоторому великому старцу. Первый брат говорил старцу:

– Мы пошли втроем жать поле некоторого владельца за плату; когда пришли на место жатвы, я в самый первый день сделался болен и возвратился в келлию мою, не будучи в состоянии даже в течение одного дня принять участие в работе; ныне они принуждают меня, говоря: «Брат, приди, получи плату за работу», которой я не работал.

Другие два брата говорили:

– Точно, мы пошли жать и взялись выжать пространство, которое нам отмерили, но если бы мы жали и все трое, то лишь с великим трудом могли бы выжать такой участок; за молитвы же этого брата мы двое выжали его скорее, нежели могли бы выжать трое, почему и сказали ему: «Приди, получи следующую тебе плату», а он не хочет сделать этого.

Старец, услышав такой спор, удивился и сказал одному из своих монахов:

– Ударь в било, чтобы братия, находящиеся по келлиям, сошлись все сюда.

Когда они пришли, старец сказал им:

– Придите, братия, услышьте сегодня праведный суд.

Потом пересказал им все, слышанное от братий, пришедших судиться, и присудил первому брату взять следующую ему плату и употребить ее по своему усмотрению.

И вышел этот брат печальным: он плакал, как будто совершено было над ним неправосудие.

(Из «Уроков и прим. христианской любви» свящ. Дьяченко)

Искупление из темниц должников имеет великую цену в очах Божиих

К делам милости телесной, между другими, можно еще отнести искупление из темниц несостоятельных должников или вообще облегчение их участи. Какую цену имеет это дело в очах Божиих, вы увидите из следующего случая, бывшего в жизни преподобного Феодула, память которого св. церковь совершает в 3 день декабря.

Этот святой, удалившись от мира, близ Эдеса взошел на столп и на нем тридцать лет провел в посте и молитвах. Перед кончиною ему однажды пришла мысль просить Бога, чтобы Он указал ему тех, которые в своей жизни преимущественно пред другими угодили Ему. Молитва дошла до Бога, и Феодул услышал следующий голос: «Корнилий, который родом от Мимон, тот стоит на высоте духовного совершенства и царства небесного достоин. Найдешь же ты его близ Дамаска, в селении, именуемом Пандуро». Феодул тотчас же отправился искать этого Корнилия и нашел. Падши к ногам его, Феодул стал умолять, чтобы он открыл ему жизнь свою.

– Грешник я, – отвечал Корнилий, – и никакого дела не сделал.

Старец не переставал просить.

Тогда Корнилий сказал:

– Воспитан я, отче, в обществе дурных людей, но теперь, благодаря Бога, дал обещание жить целомудренно, быть милостивым, сколько можно, и забочусь о сем.

– Скажи мне и остальное о твоей жизни, – не переставал умолять Феодул.

Тогда Корнилий сказал:

– Не так давно, отче святой, был со мною следующий случай: некоторая женщина, славная родом, богатая и целомудренная, вступила в брак с одним человеком, который оказался не стоящим ее, и вскоре не только ее имение истратил, но и много задолжал у людей. Заимодавцы бросили его в темницу, в которой он и пробыл долгое время. Пребывание его в темнице принесло жене самые тяжкие страдания. Не имея денег, она принуждена была выпрашивать милостыню для того, чтобы накормить мужа, а также день и ночь искала человека, который бы взялся выкупить его, и не находила. Женщине этой раз пришлось встретиться и со мною, и я, узнав о ее положении, сжалился над нею и; желая помочь, спросил: сколько должен муж ее? Она отвечала: четыреста пенязей. А так как у меня в то время было только двести тридцать пенязей, то я, чтобы дополнить недостающее, продал некоторые из своих вещей и вырученными деньгами дополнил недостающую сумму и передал все бедной женщине, сказав: «Возьми это и иди с миром; освободи своего мужа из темницы и помолись всем сердцем и о мне, грешном, чтобы помиловал меня Господь на суде Своем».

Слыша это, Феодул прославил Бога, возвратился на свой столп и, недолго после этого поживши, отошел к Господу.

Итак, братие, если имеете возможность, не забывайте и сего дела благотворения. Вы освободите ближних от долгов здесь на земле, а вас Господь освободит от долгов ваших на небе.

(Из «Душеп. Чтения»)

Филарет Милостивый, учитель милосердия

Однажды к Филарету Милостивому явился давно знакомый ему воин Мусилий, с убитым, растерянным видом.

– Что с тобою, Мусилий? – спросил Филарет.

– Горе, господин мой! Я совсем теряю голову... Ты, конечно, уже слышал о приказании военачальника явиться всем нам на службу... Кое-как я собрал необходимое вооружение. У меня был и конь. Сегодня я должен отправиться в путь, но вчера конь мой пал... Что мне теперь делать? Как явиться на службу? Как могу я взять свое оружие и необходимые припасы? Если я не явлюсь в полк, у меня отнимут мою землю и дом... Куда мне деться с женою и малыми детьми? Я знаю, мне стыдно просить у тебя. Ты сам обнищал до крайности. Но ради милосердого Господа умоляю тебя, дай мне твоего коня, избавь меня от неминуемой беды.

– Что ж! – воскликнул блаженный Филарет с просиявшим лицом. – Возьми у меня коня и ступай с миром. Не именем военачальника, но именем всещедрого Бога умолил ты меня...

Обрадованный воин бросился к ногам своего благодетеля, который, впрочем, вовсе не требовал такой благодарности, и, получив доброго коня, отправился домой.

Настал однажды страшный голод. У Филарета осталась одна только корова с теленком, один осел, да несколько ульев пчел.

А нужда кругом все росла... Один крестьянин, лишившись всего своего скота, много слышал о необычайной доброте Филарета. Крестьянин жил далеко от блаженного благотворителя, но не усомнился прийти к нему.

– Господин, – говорил он, кланяясь Филарету, – дай мне теленочка. Трудно мне поправиться, но я знаю, твой дар будет мне на счастье, принесет благословение моему дому.

– Не беспокойся, друг, не тужи... Трудись и надейся на Бога! – отвечал угодник Божий. – Я с радостью исполняю твою просьбу, и Господь пошлет тебе Свое благословение и умножит плоды праведных трудов твоих.

С этими словами Филарет немедленно вывел просителю теленка. Крестьянин с радостью удалился. Но тут произошло одно из тех мелких обстоятельств, которые нередко причиняют большое горе. Корова, лишившись теленка, подняла жалобный рев на весь дом. Все сожалели о скотине. Жена Филарета, пылкая Феозва, не стерпела и обрушилась с упреками на мужа.

– Скажи, долго ли все это будет? Удивляюсь, где делся твой здравый смысл... Смешно смотреть на тебя! Не жалеешь жены, детей моришь голодом, теперь не пожалел даже бессловесной скотины матери, отнял теленка... Рассуди, что ты сделал? Ну, дому убыль – так и быть! Да будет ли прибыль и тому, кому ты отдал теленка? Подумал бы, что недавно рожденный теленок не может жить без молока матери... У нас исчахнег корова, а у него издохнет теленок!

– Правду говоришь ты, Феозва, – спокойно ответил Филарет. – Я поправлю беду...

И, догнав крестьянина, возвратил его назад.

– Вот, брат, какое дело: корова без теленка не дает нам покоя, страшно ревет на весь дом.

Бедняга понял, что у него хотят взять обратно полученный дар. Это его очень огорчило.

– Что ж делать? – сказал он, вздохнувши. – Видно, недостоин я получить от блаженного мужа и этого небольшого благодеяния…

Корова с радостным мычанием бросилась к теленку. Феозва стояла у ворот и улыбалась, смотря на радость животного, как вдруг услышала голос мужа:

– Вот что, брат! Жена говорит, что не хорошо разлучать теленка от матери. Так возьми вместе с теленком корову и ступай с миром. Всещедрый Бог да благословит тебя и дом твой, и да будешь ты так же богат, как некогда был и я, и не забудешь о тех, кто просит помощи!

Феозва, пораженная этими словами, не сказав ни слова, с воплем всплеснув руками, бросилась внутрь дома.

Впоследствии блаженный имел утешение узнать, что Бог благословил дом и труды просителя. От данной ему коровы с теленком через несколько лет у него было уже больше двух стад волов и коров.

В доме Филарета однажды не оказалось ни зерна... Тогда блаженный, взяв осла, который один только и оставался у него из многочисленных прежде стад, отправился к своему доброму знакомому и выпросил у него взаймы шесть мер пшеницы. На некоторое время семья была обеспечена от голода. Но, видно, нужда была кругом столь велика, что соседи тотчас проведали об этом, и вот не успел еще блаженный отдохнуть после утомительного пути, как к нему явился бедняк и со слезами просил одного решета пшеницы, чтобы накормить умиравших с голоду детей.

Феозва, между тем, уже спрятала пшеницу. Что было делать? Филарет, выслушав просителя, отправился в дом. Феозва просевала пшеницу.

– Послушай, жена! Мне бы хотелось этому бедняку дать мерку пшеницы...

Феозва даже не взглянула на ходатая... Филарет печально стоял около нее... Ей стало жаль мужа.

– Дай нам-то сперва насытиться... Я вот возьму себе меру, детям оставлю по мере, да меру прислуге, а что останется, раздавай кому хочешь…

– А для меня ничего не оставишь? – спросил Филарет, кротко улыбнувшись.

– Тебе зачем? Ты ведь ангел, а не человек, и в пище не нуждаешься, – с насмешкой ответила Феозва. – Был бы голоден, не подумал бы раздавать взятой взаймы пшеницы.

Филарет молча отмерил бедняку две меры пшеницы. Лицо Феозвы загорелось негодованием.

– Отдай уж и третью меру! Ведь ты богач!

Филарет отмерил еще меру и отпустил бедняка.

Феозва бросилась к мужу и, отняв оставшуюся пшеницу, унесла в кладовую. От гнева она перестала разговаривать с мужем. Между тем, взятая в долг пшеница скоро вышла. Снова приходилось голодать. Вставши рано утром, Феозва отправилась к соседям и, выпросив взаймы полхлеба, разварила его, смешав с лебедою. В полдень она накормила детей, даже не позвав к трапезе мужа… Но в тот же день явилась неожиданная помощь. Один старый друг Филарета, человек богатый, узнав об его нужде, прислал четыре полных повозки с хлебом, по девяти мер пшеницы в каждой. Слуга, привезший хлеб, вручил Филарету письмо от своего господина. Друг писал блаженному:

«Дорогой брат и человек Божий, посылаю тебе и твоей семье 40 мер пшеницы. Когда выйдет вся, пришлю тебе еще столько же. А ты помолись за меня грешного».

Прочитав письмо, Филарет в чувстве благодарности Богу пал на землю, затем, поднявшись и простирая руки к небу, воздал хвалу Богу: «Благодарю Тебя, Господи Боже Мой, что Ты не оставил раба Твоего, возложившего на Тебя все упование!»

Феозва не менее мужа была обрадована неожиданною помощью. Теперь ей стыдно было перед мужем за свое поведение, хотя тайное опасение подсказывало ей, что и эта пшеница недолго останется в доме. Она кротко подошла к Филарету и ласково сказала ему:

– Господин мой, отдели мне пшеницы, сколько найдешь нужным, да детям нашим. Да долг необходимо заплатить. А ты возьми свою часть и поступай с нею, как знаешь.

Филарет послушался жены и разделил пшеницу, оставив себе 5 мер, которые и роздал бедным в два дня. Это снова привело в негодование Феозву.

– Пусть теперь питается, чем знает, – говорила она, ломая руки с досады.

С этого времени семейство Филарета питалось отдельно. Феозва не звала более мужа к обеду... Однажды, сильно отощав, Филарет пришел к своему семейству, сидевшему за трапезой.

– Что же, дети, ужели не примите меня, не накормите если не как отца, то хотя бы как гостя или странника?

Дети с улыбкою усадили отца за стол.

Если приходили бедняки и делились с Филаретом своим горем, блаженный, не зная, чем помочь им, отправлялся на пчельник, вынимал мед из улья и наделял бедняков. Кроме ульев, у него ничего теперь не осталось. Дети, заметив это, взяли весь мед из ульев. Однажды утром один голодный пришел к Филарету. Блаженный отправился с ним на пчельник, но не нашел более меда... Тогда он снял с себя хитон и отдал нищему... Феозва, стыдясь соседей, со слезами на глазах, сшила ему хитон из своей верхней одежды... Так блаженный исполнил заповедь Господа: «Имеющий две ризы да подаст неимущему» (Лк. 3:11).

(Из «Душеполезного Чтения»)

Тайный благотворитель

При жизни св. Николая, когда он был еще пресвитером, в одном с ним городе жил человек, который прежде был богатым, но потом впал в крайнюю нищету. Человек этот имел трех взрослых дочерей. Не находя средств не только на то, чтобы устроить их в замужество, но даже чтобы добыть им пищу и одеяние, он часто приходил в отчаяние и в отчаянии иногда доходил до того, что думал пустить в торг самую честь своих дочерей и этим постыдным путем добывать и себе, и им пропитание.

Св. Николай узнал о бедственной участи этого семейства и решился помочь ему. Мысль свою он привел в исполнение и скоро и просто. Вставши в полночь и взявши с собою узел золота, он, никем на замеченный, приходит к дому несчастливца, чрез отворенное окно бросает ему в дом золото и поспешно удаляется.

Утром проснувшийся хозяин, видя у себя золото, сначала принял его за мечтание, но когда убедился в действительности, стал со слезами благодарить Бога, явившего ему такую милость, и вскоре отдал замуж старшую свою дочь.

Видя хорошее употребление подарка, святитель решился прежним путем устроить и вторую дочь бедного отца и снова ночью пришел к нему и тайно оставил другой узел золота.

В другой раз найдя у себя сокровище, человек тот воскликнул: «Господи! яви на мне милость Твою и покажи мне ангела или человека, который избавил меня от нищеты и злых помыслов. По милости его, вот теперь могу устроить и вторую дочь свою, избавляя ее тем самым от ловления диавольского и злой пагубы». И действительно, вскоре он устроил и вторую дочь свою. По выдаче ее в замужество, он уже перестал скорбеть и твердо веровал, что Господь и третьей дочери его поможет и ему самому невидимого благодетеля покажет. И вот он, теперь почти уже совершенно счастливый, стал проводить ночи без сна, надеясь встретить столь щедрого милостынодавца. Надежда не обманула его. Святитель Николай и в третий раз также ночью бросил ему в окно золото и по-прежнему спешил удалиться. Но беспредельно обрадованный отец тотчас настиг угодника Божия, пал к ногам его и, обливаясь слезами, стал благодарить его за столь великие милости.

Что же отвечал ему святитель? Он с клятвою взял с него обещание до конца жизни молчать о сделанной ему помощи и, поучив о пользе душевной, с миром отпустил его.

Вот какова должна быть истинная боголюбезная милостыня!

(Из «Душеполезного Чтения»)

Сила слова, исходящего из любвеобильного сердца

Однажды преподобный Макарий, идя в нитрийскую гору в сопровождении ученика своего, повелел ему идти несколько впереди себя. Ученик, ушедши на некоторое расстояние вперед, повстречался с идольским жрецом, который куда-то очень спешил, неся большой отрубок дерева.

Ученик воскликнул ему:

– Куда бежишь, демон?

Жрец, рассердившись, прибил его жестоко и, оставив его едва дышавшим, снова поспешно продолжал путь свой. Прошедши немного, он встретился с блаженным Макарием, который еще издали приветствовал его так:

– Здравствуй, трудолюбец, здравствуй!

Жрец, удивившись, отвечал:

– Что нашел ты во мне доброго, чтобы приветствовать меня?

Старец сказал:

– Сделал я тебе приветствие потому, что увидел тебя трудящимся и заботливо спешащим куда-то.

Жрец на это отвечал:

– От приветствия твоего я пришел в умиление и понял, что ты великий служитель Бога, напротив того, другой, не знаю какой, инок, повстречавшись со мной, обругал меня, за то я и прибил его.

С этими словами он пал к ногам Макария, обнял их и воскликнул:

– Не оставлю тебя, доколе не сделаешь меня монахом!

Они пошли вместе. Дошедши до того места, где лежал избитый инок, они подняли его и отнесли на руках в церковь, потому что он не мог идти.

Братия горы, увидев, что жрец идольский идет вместе с блаженным Макарием, очень удивились этому. Жрец принял христианство, а потом и монашество. Наставленные примером его, многие из идолопоклонников обратились к христианству.

По этому случаю сказал авва Макарий: «Слово гордое и злое направляет ко злу и добрых людей, а слово смиренное и благое обращает к добру и злых людей».

(«Отечн.» еп. Игнатия)

Недорогая, но усердная жертва доходит до Бога

В сороковых годах жила я в своей деревне (Владимирской губернии, Судогодского уезда). Ежегодно тогда к нам и ко всем соседним помещикам приносили чудотворный образ Боголюбской Божией Матери (из Владимирского Боголюбского монастыря), чтимый всей губернией. Большую веру имело и все наше семейство к этой святой иконе. Приезжает в один день с образом Боголюбской Богоматери в наш дом иеромонах, сколько можно было судить по наружности и по словам, благочестивый и очень умный старец. Предмет его беседы был большею частью предмет духовный, и вот он, между прочим, что рассказал.

«В 10-ти верстах от вашего имения есть, как вы знаете, стеклянный завод г-на Рапинкова. Лет 10 тому назад, вы еще тогда здесь не жили, как я был у этого помещика. Пред началом всенощного бдения я вошел в зал, где была поставлена икона. Народу собралось на молитву довольно много; в числе этих богомольцев меня особенно поразило болезненное и убитое горем лицо одной старушки, которая стояла на коленях и, горько рыдая, шептала молитвы. В ее голосе и судорожных рыданиях слышалось какое-то безнадежное отчаяние и горе, и потому я невольно спросил у ней причину ее слез.

– Батюшка, отец мой родной, – отвечала мне старушка, – горе мое великое. Знаю я, что за грехи мои послал мне его Господь, знаю и тот что и роптать-то грех, да уж сил моих не хватает, хоть бы смерть скорей пришла. Я здешняя уроженка, почти выросла на заводе, была замужем, много горя вынесла, детей только и было, что сын один; муж умер, забот прибавилось вдвое, но я все выносила, на Бога не роптала, работать не ленилась, только и ждала, что вот сын подрастет, и все горе забуду и заживу спокойно, а самое большое-то горе и суждено мне было вытерпеть теперь, под самую старость мою: сын у меня был добрый, ко мне ласковый, на работу расторопный, одно в нем было худо, – временем запивал шибко и вот с год тому назад хмельной ушел он со двора, да с этих пор и пропал без вести. Уж как я жива осталась, да с ума не рехнулась, один Бог ведает. Одного только и молю Господа, чтобы узнать, где он и какую смерть принял; принесли к нам святую икону, а мне не на что Заступнице и свечку поставить; стара, слепа стала, работать не могу, а выпросить Христа ради на свечку боюсь: говорят, что она и пойдет за того, кто эту милостыню подает. Вот теперь об этом больше и убиваюсь и плачу перед Заступницей. Есть у меня свой собственный грошик да на него свечку не купишь.

Принялся я, как только умел, утешать бедную старушку. Говорил, что молитва за Богом даром никогда не пропадает, что рано или поздно Господь услышит ее и возвратит ей сына, а чтоб окончательно утешить ее, я предложил ей купить у меня за свой грош огарок вершка в полтора от 20-копеечной свечи. Старушка со слезами и радостью взяла его. Во время богослужения я несколько раз поглядывал на нее. Старушка все время горячо молилась и плакала, но в плаче ее слышалась уж тихая радость да надежда на помощь Матери Божией. При уходе с завода, я сказал еще несколько утешительных слов старушке, уверяя ее, что молитва ее дошла до Бога, что скоро увидит она так долго оплакиваемого сына, и сам я был твердо убежден, что предсказание мое исполнится. И представьте мою радость, когда на другой год, в бытность мою на заводе, мне передали, что вскоре после нашего отъезда сын старухи воротился к помещику с повинною головою, сознавшись, что он бежал хмельный по совету дурных товарищей, шатался кой-где, но под конец стосковался по матери и родном селении и решился воротиться, бросить пьянство и хорошей трудовой жизнью загладить свою вину против владельца. Итак, спасла его от конечной погибели и воротила его под родной кров горячая молитва матери, непритворные слезы ее и усердная грошевая жертва Богу!»

(Из «Странника»)

Пример сострадательного обращения с животными

Однажды преподобный Исихий, вышедши из своей келлии, увидел человека, который вез на волах большой воз. Один из волов, споткнувшись, пал на землю и не мог встать. Сколько возница ни старался поднять его, но напрасно трудился: падший вол был, как камень, неподвижен. Человек, изнемогши от труда, начал плакать. Увидя это, преподобный Исихий умилосердился над ним и, подошедши к волу, начал гладить шею вола и говорил к нему, как к человеку:

– Встань, ленивый, и соверши твой путь.

После этих слов преподобный сотворил над ним крестное знамение, и вол, вставши, пошел в путь, кротко везя тяжести («Ч.-М.», жит. Исихия, марта 5 д.).

Из этого вы видите, что и человек, везший тяжести, не мучил павшего вола, и преподобный Исихий поступил с волом милосердно, хотя животное было непокорно.

(Из «Уроков и примеров христианской надежды» свящ. Гр. Дьяченко)

В каком послушании находились животные у святых

На расстоянии почти одной мили от св. реки Иордана находится лавра, называемая «Св. аввы Герасима». По прибытии нашем в эту лавру, жившие там отцы рассказали нам об этом святом старце.

Во время прогулки по холмистому берегу Иордана он повстречался со львом. Лев издавал страшный рев от боли в ноге. В ногу ему вонзилось острие тростника, отчего нога распухла, и произошло гниение. Увидав старца, лев подошел к нему и показал ногу, раненую спицею, и, как бы плача, просил его о помощи. Старец, увидавши льва в такой беде, сел, взял его за ногу и, вскрыв рану, извлек занозу и выдавил гной, потом, промыв рану, обвязал полотном. Лев, получив помощь, уже не отставал от старца, но, как признательный ученик, всюду следовал за ним, так что старец крайне удивлялся такой признательности льва. С тех пор старец стал кормить его, бросая ему хлеб и свежие бобы.

При лавре был осел, на котором привозили воду для потребления старцев, а воду эту брали из св. Иордана. Лавра же, как сказано, отстояла на одну милю от св. реки. У старцев вошло в обычай поручать льву осла, чтобы он сторожил его на берегу Иордана. Однажды на пастбе осел ушел от льва на большое расстояние, а в то время проходили из Аравии погонщики верблюдов. Поймав его, они ушли. Лев, потеряв осла, вернулся угрюмым и как бы пристыженным к авве Герасиму. Авва полагал, что он растерзал осла.

– Где осел? – спрашивал он льва.

Тот подобно человеку, стоял молча и опустив глаза.

– Ты съел осла? Благословен Господь! Отселе ты должен исполнять его работу!

Так с тех пор, по повелению старца, лев носил сосуд, вмещавший четыре ведра, и приносил воду.

Авва Герасим отошел ко Господу, и отцы похоронили его. По Божиему устроению, льва на этот раз не было в обители. Спустя немного времени, лев возвратился и стал искать старца. Ученик старца и авва Савватий, увидав его, сказали ему:

– Лев, старец наш оставил нас сирыми и отошел ко Господу, но подойди и поешь!

Лев не захотел есть, но, то и дело озираясь по сторонам, искал старца. Начал реветь, не видя его...

Авва Савватий и остальные отцы гладили его по спине и говорили:

– Отошел старец ко Господу, покинув нас.

Но, говоря так, они не могли остановить стонов и рева льва, напротив, чем более они ухаживали за ним и старались утешить его словами, тем более увеличивался рев, и возрастала его скорбь. И голос, и морда, и глаза ясно выражали тоску его о старце. Тогда авва Савватий говорит ему:

– Ну, пойдем со мной, если уж ты не веришь нам! Я покажу тебе, где лежит наш старец.

И, взявши льва, пошел с ним на могилу. Она находилась в полмили от храма. Став над могилой аввы Герасима, авва Савватий сказал льву;

– Вот где старец наш!

И авва Савватий стал на колени. Увидав его простертым на земле, лев с необычайной силой ударился головой о землю и взревев, издох над могилой старца.

Вот что произошло не потому, чтобы лев имел разумную душу, но по воле Бога, прославляющего прославляющих Его не только при жизни, но и по смерти их.

(Из «Луга Духовного», прот. М.И. Хитрова)

Совет поступающим в воинскую службу

Когда у нас наступает время набора в воинскую службу, то, обыкновенно, большая часть тех, которые готовятся поступить в нее, проводят время крайне неблагопристойно. Пьянство, песни, драки, всевозможные бесчинства видны и слышны повсюду. Разгул этот настолько доселе всегда был широким, что даже вошел в пословицу. «Гуляет как рекрут», – обыкновенно говорят про человека, который падает в глубину зол. Братия, идущие на службу царю и отечеству! Так ли вам поступать должно? Не есть ли она дело святое и Божие? Поистине так. А где дело Божие, там разве место разгулу, скверне, бесовскому служению?

Нет, братие, там должно вести себя со всяким благоговением и страхом Божиим; ибо сказано: проклят всяк, творяй дело Божие с небрежением (Иер.48:10). Помните притом и то, что, поступая в воинскую службу, вы вместе с тем ставите на ставку самую жизнь вашу; не сегодня, так завтра вас могут послать против врагов, и жизнь ваша будет висеть на волоске. А если так, то ужели вы думаете, что Бог станет вашим защитником, когда вы, как теперь, непомерно будете нехристианским поведением оскорблять Его величество? Нет, братие, если хотите сохранить себя на войне и возвратиться здоровыми и невредимыми, то ведите себя целомудренно, поборайте в себе нечестивые страсти, имейте в сердце страх Божий. В противном случае милости Божией не ждите.

Преподобный Николай, память которого св. церковь совершает в 24 день декабря, до поступления своего в монашество служил в греческом войске. Человек он был богобоязненный, благочестивый, целомудренный, что раз и доказал самым делом. Находясь некогда в походе против болгар, он остановился однажды на ночлег в гостинице и тут был склоняем на грех дочерью гостинника. Поборов в себе нечистую страсть, он представил смущавшей его всю мерзость ее поступка и отклонил ее от греха, а в заключение сказал ей: «Не видишь ли, что я иду на кровопролитную брань; подумай же: могу ли я теперь осквернять себя и прогневлять Бога? Оставь». И затем вставши с постели и помолившись Богу, отправился в путь. В следующую ночь во сне ему представилось следующее: увидал он себя в некотором прекрасном месте и около себя сильного и величественного мужа, который сказал ему: «Посмотри вокруг меня и скажи, что увидишь?»

– Ей, Господи, – отвечал Николай, – вижу с одной стороны, что греки болгар рубят.

– Посмотри, – сказал затем явившийся, – с другой стороны: там что?

– Там, – сказал Николай, – секут греков болгары.

Битва после сего казалась как бы оконченною, и явившийся продолжал:

– Посмотри внимательнее на поле битвы: не найдешь ли на нем особенное что?

Николай стал вглядываться и увидал, что вся земля сплошь покрыта была мертвыми телами, и только одно место среди них оставалось пустым, и то столь малое, что казалось оставлено было для одного только человека. Явившийся сказал:

– Что ты думаешь об этом?

– Невежда и препрост я, Господи, не понимаю, – отвечал Николай.

Явившийся сказал:

– Свободное место между мертвыми твое место; на нем, если бы тебя убили, и ты должен лечь с другими. Но так как в прошедшую ночь ты сохранил свое целомудрие и победил блудного змея, то тем сам себя избавил от смерти и с телом вместе душу спас.

Видение кончилось. Вскоре после этого начались битвы у греков с болгарами, и сначала победа была на стороне первых; затем болгары начали бить греков и побили их великое множество; осталась самая ничтожная часть. Между спасшимися был Николай. Возблагодарив Бога за свое спасение и оплакав падших товарищей, он водворился в монастыре и всю остальную жизнь провел единственно в служении Господу.

Вот вам, братие, пример того, как должен поступать истинный христолюбивый воин.

(Из «Душеполезного Чтения»)

Рассказ воина о том, как Господь даровал ему зрение за обет идти на военную службу

«Я и в службу военную попал по особенной милости Божией; ради этой службы, я и свет Божий вижу, и радости семейные испытываю, – так начал свой рассказ один воин, – Родитель мой – государственный крестьянин; из трех сыновей его я – самый старший; на 16 году моей жизни Господу угодно было испытать меня: я заболел глазами. Так как у отца моего не было детей старше меня, и во мне имел он уже порядочного помощника, то болезнь моя сильно печалила его. Несмотря на свою бедность, для излечения меня жертвовал он последнею трудовою копейкою: я много лечился, но ни домашние, ни аптекарские лекарства не помогали. Обращались мы с молитвою и к Господу, и к Матери Божией, и св. угодникам, но и здесь милости не сподобились. С течением времени, болезнь глаз моих все более и более усиливалась, и, наконец, я ослеп. Это последовало ровно через два года от начала моей болезни. Совершенно потеряв зрение, стал ходить я ощупью и от непривычки спотыкался. Однажды отец мой дрожащим голосом спросил меня:

– Андрюша, разве ты ничего не видишь?

Вместо ответа, я заплакал, и он не удержался от рыданий. Про чувства матери и говорить нечего: мать скорбела больше всех.

Тяжело было мое положение. Раз в избе оставался я один, чрез несколько минут вошел и отец. Положив руку на мое плечо, он сел подле меня и задумался. Я не выдержал.

– Батюшка, – печально сказал я, – ты все горюешь обо мне? Зачем так? Слепота моя не от меня и не от тебя: Богу так угодно. Припомни-ка, что священник-то говорил нам во св. Пасху, когда был у нас с образами. „Не унывайте, – сказал он, – чтобы не дойти до ропота на Бога‟. Мы не знаем и не дано нам знать, почему Господь посылает то или другое несчастие; конечно, лучше думать, что они посылаются по нашим грехам. Но почему знать? Может быть, и над нами повторится слово Господа Иисуса, какое произнес он о семействе евангельского слепца: ни сей согреши, ни родители его... но да явятся дела Божии на нем (Ин. 9:3). Господь у нас тот же. Помнишь ли ты это, батюшка?

– Так то так, Андрюша, да как жит-то будем? Братья твои малы, мать от трудов и скорбей сгорбилась; я, куда ни кинь, все один; ты больше не работник: кажется, и не прокормимся.

– Как я не работник, батюшка? Всего, правда, делать не могу, а что-нибудь, особенно при доме, авось сделаю, Господь, сказано, умудряет слепцов.

– Нет, Андрюша, какая уж твоя работа! А вот как бы что... Ходил бы ты к слепым и учился бы у них петь стихи. Все чем-нибудь тогда поможешь нам, да и сам не будешь голодать.

Я понял тогда всю тяжесть моего положения и всю крайность бедности, угнетающей отца моего. Вместо ответа, я заплакал и склонился на стол, у края которого сидел. Батюшка, как умел, стал утешать меня:

– Андрюша, Андрюша, дитятко мое! Верно, Богу так угодно, чтобы слепые кормились Его именем. И просят-то они во имя Божие и поют... все Божье.

– Правда-то, правда, – в волнении заметил я, – но я никак не могу переломить себя, никак не могу принудить себя к нищенству. Лучше день и ночь буду работать, жернова ворочать, нагим ходить и голодом себя морить, но не пойду по окошкам, не стану таскаться по базарам и ярмаркам!

После такого решительного отказа, родитель мой более не напоминал мне о нищенстве и слепцах. Разговор этот был в конце весны. Прошла весна; прошло лето; настала осень, а слепота моя была все в одном положении.

Раз (это было в начале октября месяца) батюшка пришел с улицы и, ни с того, ни с сего, с воодушевлением спросил меня:

– А что, Андрюша, если бы Бог открыл тебе зрение, пошел ли бы ты охотой в солдаты? Служба бы твоя сочлась за братьев.

– Не только охотой, но с величайшею радостью, – сказал я, – лучше служить государю и отечеству, чем с сумою ходить по окошкам и даром изъедать чужой труд, чужой хлеб. Если бы Господь открыл мне зрение, я ушел бы в этот же набор.

– О, если бы Господь умилосердился на твое обещание, и я с радостью благословил бы тебя, – сказал отец.

– И я бы, – добавила мать.

Тем вечер и кончился.

Поутру встал я раненько, по обычаю умылся и, нисколько не думая о вечернем разговоре, стал молиться. О, радость: в глазах моих отразился свет от лучины, я мог приметить даже то место ее, которое объято было пламенем, и горящий конец отличить от негорящего!

– Батюшка, батюшка! – закричал я. – Молитесь вместе со мною, на колени пред Господом! Милосердый, кажется, сжалился надо мною.

Отец и мать бросились на колени, упали ниц на землю, и все мы рыдали. В избе, в эти мгновения, только и слышны были одни молитвенные вопли души: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»

Чрез неделю я совершенно был здоров, а в начале ноября был уже рекрутом.

Минуло 25 лет моей службы, и ни разу не болели у меня глаза. А между тем, под какими бывал я ветрами, в каких живал сырых и гнилых местах, и какой, по временам, переносил зной! В настоящее время я женат, и вот уже в чистой отставке, и честным трудом могу приобретать себе пропитание, никого не отягощая и никому не надоедая. После этого, как же смотреть мне на военную службу, как не на милость Божию ко мне? Видно, служба-то государю православному, кто бы ни поступил на нее, Богу приятна, и те пред Господом тяжко согрешают, которые уклоняются от службы военной».

(Из «Уроков и примеров христианской любви» Дьяченко)

Сила любви к отечеству, одушевленная св. верой

Любовь к отечеству состоит в привязанности не к одной родной почве, но вместе ко всему драгоценному для сердца, всему священному для души, отечественным святыням и могилам предков.

Если и в язычестве производила чудеса любовь к отечеству, воспламенявшая мужество народа, то что же может совершить она, глубоко проникнутая христианской верою и благочестием? Она торжествует над кознями врагов, не страшится опасностей, приносит отечеству в жертву жизнь и достояние, рука об руку с св. верою, убежденная в правоте дела своего, побеждает.

Что связывало и поддерживало подавленную монгольским ярмом Россию, как не святая вера и любовь к отечеству? Первым примером в этом были пастыри церкви. Кто воодушевил Дмитрия Донского против Мамаевых полчищ, как не радонежский пустынник Сергий, который вместе с благословением на битву и победу дал Донскому в пособники двух иноков, прежних ратоборцев, облеченных в схиму.

Москва в XV веке осаждена была татарами; устрашенный ими, великий князь Василий Темный оставил ее: оставался доблестным защитником ее архипастырь Иона, который решился лучше погибнуть с народом, чем уступить. Татары уже сожгли посад столицы, ветер гнал огонь и на нее, но горячая молитва святителя угасила пламень огненный и обратила полки врагов в бегство. Этот св. митрополит, крепкий верою, предрек свободу России от ордынских царей.

Когда хан золотой орды Ахмат нагрянул на Русь и требовал от великого князя московского, чтобы он вымолил себе прощение у царского стремени, Иоанн III колебался, но его одушевил мужеством архиепископ Вассиан:

– Я стар и слаб, – сказал он Иоанну, – но не убоюсь меча татарского, не отвращу лица моего от него.

Узнав об унизительных для России переговорах своего государя с ханом, он писал к нему:

– Что мы слышим? Ахмат приближается, губит христианство, грозит тебе и отечеству, а ты пред ним уклоняешься, молишь о мире и посылаешь к нему послов, а нечестивый дышит гневом и презирает твое моление? Государь, каким ты внимаешь советам людей, недостойных имени христианского. И что тебе советуют? Повергнуть ли щиты, обратиться ли в бегство? Но помысли, от какой славы и в какое унижение низводят они твое величие! Предать землю русскую огню и мечу, церкви – разорению, тьмы людей погибели? Чье сердце каменное не измется в слезах от единой мысли? О, государь! Кровь паствы вопиет на небо, обвиняя пастыря. И куда бежать, где воцариться, погубив данное Богом тебе стадо? Нет! Нет! уповаем на Вседержителя. Нет! ты не оставишь нас, не явишься беглецом, тебя не будут называть предателем отечества. Отложи страх и возмогай о Господе в державе крепости Его!

Так говорила устами Вассиана русская церковь, проникнутая Любовью к отечеству, и спасла державу от унижения, а Москву и половину России от погибели.

В нашествии 1612 г. враждебных нашей церкви и отечеству поляков представляется нам умилительное торжество веры и любви к родине в русском народе над коварством, злобою и неистовством врагов. Великодушный патриарх Гермоген решается скорее умереть голодною смертью, а Филарет предпочитает томиться в девятилетнем плену, чем уступить пядень русской земли наглому и вероломному врагу православной церкви и святой Руси. Чем тогда ни жертвовали, чего ни терпели русские для спасения церкви и отечества! Забвена буди десница того русского, кто забудет подвиги бессмертных отечестволюбцев: Гермогена, Иосафа, Авраамия Палицына, Дионисия, Минина, Пожарского! Когда в плену была Москва и почти вся Россия, тогда, по выражению московского митрополита Филарета, «обитель Сергия не только не пала от долговременной осады, но и падающее отечество поддерживала и, наконец, увидела заключение мира под стенами своими». Там горсть осадных сидельцев ратоборствовала против полчищ польских; по сказанию Палицына, современника самой осады, осажденные поклялись лучше погибнуть, чем уступить: «Растешемся полма» – говорили они, или, – «взяв оружие, пронзим сердце друг другу, а не сдадимся». Когда мерзость запустения еще гнездилась в стенах священного кремля, под стенами его русские дружины, предводимые Пожарским и Трубецким, сошлись с полками неистовых ляхов; победа клонилась то на ту, то на другую сторону, но восклицание: «Сергий! Сергий!» охрабрив русских, обратило в бегство врагов.

В царствование Екатерины II шведский король Густав III внезапно напал с флотом своим на Петербург; государыня, отпуская адмирала Чичагова в сражение, благословила его образом святителя Николая, как покровителя русских морских сил, увенчавшего веру и любовь к отечеству царицы и военачальника блистательною победою. В славном сражении под Чесмою храбрый адмирал Спиридов имел на груди своей образ св. Иоанна Воина, возложенный на него самой императрицей 5. Кто из русских не знал о крепкой вере и пламенной любви к России непобедимого Суворова! С ними он совершал чудесные подвиги, ими двигал сердца солдат, преодолевал неимоверные трудности и водил русских от победы к победе.

Ровно через два века после нашествия ляхов, Наполеон I нагрянул на Россию, мечтая разгромить ее, но та же вера и любовь к отечеству отстояли ее, и враги нашли себе смерть в снегах наших; остатки великой армии Наполеона с позором обратили тыл. Пожар Москвы, как бы огненный столп в пустыне Синайской, осветил русским путь к Парижу.

Как в явных и тайных врагах наших не угас еще дух затаенной зависти и ненависти против России, так и в русских, благодарение Богу, еще не угасает святое чувство чудодейственной веры и всемогущей любви к царю и отечеству; оно сильнее возгорится в сердцах при угрожающей опасности. Гермогены, Филареты, Палицыны, Пожарские и Минины, конечно, еще не выродились на святой Руси.

(Из «Душеполезного Чтения»)

Путешествие

Мне вздумалось побывать в одном приморском городе, чтобы полюбоваться зрелищем, для меня совершенно новым, – безбрежностью моря. Я постоянно держусь того мнения, что при отправлении в путь дожидаться последней срочной минуты значит потерять много наслаждения. Итак, я прибыл на пароход несколько раньше времени, назначенного для отплытия. Пассажиры собирались, колокольчик звенел не один раз, и прежде нежели отняли лестницу, по которой с берега входят на судно, капитан прокричал, чтобы желающие отплыть шли скорее.

Севши на палубе, я начал наблюдать происходившее. Те, кои раньше перебрались на судно, теперь спокойно и беззаботно занимались разговорами или, подобно мне, наблюдали, а опоздавшие бегали, хлопотали, торопливо бросали на палубу связки, чемоданы и другие вещи. Видя, как они суетятся, другой подумал бы, что они не и полном уме; беспрестанно они кричали: «Где моя поклажа? Я потерял зонтик! Как я торопился, чтобы не опоздать!». Колокольчик прозвенел в последний раз, и только лишь отняли лестницу, как многие прибежали. задыхаясь и крича, чтобы их подождали. «Зачем так поздно? Ну, идите скорее! Одною минутою позже, и вы остались бы на берегу!» Капитан стал на свое место, колеса пришли в движение, и судно начало удаляться от берега.

Я смотрел еще на зрителей, стоявших на берегу, как вдруг мое внимание обратил па себя один молодой человек, бежавший к берегу. Он махал платком, давая разуметь, чтобы его взяли на пароход. Капитан как будто не замечал его и занимался только судном. Молодой человек бросился в лодку, кричал изо всей силы, чтобы его подождали; гребцы употребляли все усилия догнать нас. Капитан и на это не обратил внимания, но, наконец, прокричал: «Нельзя, слишком поздно!» Лодка воротилась к берегу, а пароход продолжал свой путь.

Долго я думал о молодом человеке, пока мысли мои не обратились на моих спутников. Всех нас ожидает, сказал я себе, другого рода путешествие, гораздо важнейшее; и сколько таких людей, которые никогда не думают о нем! Сколько таких, которые, подобно зрителям, коих мы оставили на берегу, беспечно смотрят, как другие отправляются из этого мира в другой, а сами почти вовсе не заботятся о том, что и им некогда надобно будет предпринять подобное путешествие. Слава Богу, есть и такие, которые не забывают о религии и о бессмертии своей души, а посему благовременно приходят к Господу Иисусу Христу и посвящают Ему начатки дней своих. Другие медлят, не трогаясь примерною заботливостью своих братий. Окованные житейскими попечениями, прельщенные земными удовольствиями, увлеченные примером порочных людей, они со дня на день откладывают великое дело спасения, пока св. Дух не возбудит их гласом евангельским, чтобы они скорее последовали Его призыванию. Но, увы, как опасно не покоряться Божию призыванию! Наступит время, когда человек может сделаться совершенно неспособным внимать внушениям Божественной любви!

Друзья! Не отлагайте попечения о спасении до часа смертного, иначе вы, может быть, придете слишком поздно. Те, кои не внимают ни гласу совести, ни призыванию евангельскому и противятся Божественной благодати до последней минуты своей жизни, может быть, воззовут и не будут услышаны; будут вопиять и умолять, но напрасно. Се ныне время благоприятное, се ныне день спасения (2Кор. 6:2).

(Из «Христианского Чтения»)

Закат солнца

Заходит солнце. Черными тучами покрывается звездный небосклон. Тьма, облегавшая некогда хаос, по-видимому, силится опять разрушить образованную землю. Тщетно расширяется зеница человеческого ока; она не видит ни одного из тех разнообразных цветов, которые днем так ярко блистали на предметах: нет света!

Поклонник гордого разума! Ты, который им одним думаешь постигнуть основу и связи мироздания, хочешь им одним обнять беспредельную и первобытную причину всего, и, может быть, находишь недостаточными законы бытия существ! Ты силишься во мраке видеть, без света читать трудную книгу природы. И почему ты не прибегнешь к истинному Свету? Цель твоего познания есть цель путешествия Валаамова – низвести проклятие на народ Божий. Но и тебе, как Валааму, посмеется Живый на небесах. Скорее пререкаемое тобою животное увидит, кто заграждает путь тебе, колеблет все твои начала и хитросплетения, нежели ты; ибо в твоем глазе не отражается светлый луч веры, нисходящий с неба от Отца света.

Заходит солнце. Человек чувствует себя утружденным занятиями дня. Сколько перемен испытал он в столь малое время! Печаль и радость, надежду и отчаяние, болезнь и бодрость… Он подобен был дитяти, срывающему розу с колючего стебля. Наконец, наступает вечер, и он, сбросивши бремя забот, отходит на покой.

На покой? странно! Тогда как человек думает, что он покоится на безмятежном ложе, земля около самой себя кружит его и с ложем, быстрее всяких вихрей несется с ним вокруг солнца, может быть, в двадцать раз быстрее стрелы, пущенной из лука. А это солнце и с землею движется около другого солнца... какая цель движений! Как беспокойно ложе человека! Есть, однако же, покой, которого ничто не возмущает. Там, за твердию мира, среди небес стоит неподвижный престол Вседержителя, Который зовет к Себе всех труждающихся и обремененных на вечный, тихий покой. Блажен, кто внял гласу Зовущего и вселился на лоне Его.

Заходит солнце. Как величественно восходило оно, как пышно протекало по голубому небу, как все цвело и радовалось в природе при его шествии! Где же теперь этот блеск и это величие? Все исчезло во мраке ночи.

Сын персти! Все твои солнца так же зайдут: и счастье, которому ты приносишь столько курений и жертв, и слава, прельщающая тебя своим лавровым венцом, и жизнь, обещающая тебе обширное море удовольствий. Теперь, при закате солнца, младенец спит в просторной для него колыбели, юноша мечтает о золотой своей будущности, старец со внуками беседует о прошедшем. Наутро светло и прекрасно взойдет опять солнце, но на утро, может быть, не будет уже ни младенца, ни юноши, ни старца!.. Они почиют надолго, надолго, до того вечного утра, когда один из ангелов, посланных Богом, своею трубою пробудит их из мрачного гроба на суд.

Великолепное солнце, огненный венец творений четвертого дня, как поучителен твой запад!

(Из «Христианского Чтения»)

Царь на один год

В одном городе граждане ежегодно поставляли у себя царем какого-нибудь чужестранца, не знавшего ни законов их, ни обычаев, а по прошествии года, совлекши с него царские одежды, нагого и с бесчестием отсылали его на один пустой остров. Так погибли многие неблагоразумные чужестранцы. Но один из царей, узнав обычай граждан, воспользовался своею временною властью и, взяв сокровища царские, начал пересылать их чрез верные руки на тот остров, куда ему надлежало быть изгнану: таким образом, он приготовил себе на всю жизнь богатое содержание.

(Из книги Георгия Орлова: «Загробная жизнь». Москва. Издан. Бриллиантова)

Надгробные песнопения

(Переложение)

1

Един бессмертен только Ты,

Творец, податель жизни людям;

А мы из праха созданы

И горстью праха снова будем:

Так Ты велел, Создатель мой!

И вот глагол могучий Твой

В немом смирении я внемлю.

И все мы, други, будем там...

Настанет день, и, не минуя,

Надгробное рыданье нам

Сольется с песнью «аллилуйя!.

2

О, братья! горче всех речей

И выше всякого страданья

Речь умирающих людей

Среди последнего прощанья:

«Вот, братья, с вами разлучаюсь,

Вот оставляю вас, друзья,

Навек прощайте: удаляюсь;

Куда идти, не знаю я;

Кого в пути я повстречаю,

Или что будет там со мной,

Не знаю, братия, не знаю,

Но знает Он, Создатель мой;

И вот на зов Его иду я...

А вас, и плача и скорбя,

Молю я: вспомните меня!

3

Друзья, безмолвствуйте в сей час,

В тиши безмолвствуйте глубоко;

Да окует молчанье вас

Перед лежащим одиноко;

Смотрите: тайна настает,

Последний страшный час идет...

Молчанье, братья!.. пусть в покое

Душа покинет все земное!

Великим подвигом полна,

Со многим страхом и тоскуя,

Свою кончину зрит она

И молит Бога: аллилуйя!

4

Я видел раз, дитя кончалось,

Я видел скорбную семью;

Во мне все сердце взволновалось,

И я оплакал жизнь свою...

Дитя металося в смятенье

И трепетало пред семьей

И завопило всей душой

В свое последнее мгновенье:

«О, помоги же мне, отец!

О, мать! о, мать! спаси, помилуй!»

В них сердце рвется, наконец;

Но как помочь? какою силой?

Одно осталось только им:

Смотреть, томиться... и, горюя,

Рыдать над гробом дорогим

При звуках песни: аллилуйя!

5

О, обольемтеся слезами:

Вот, распростертый перед нами,

Лежит во гробе милый прах...

Пойдемте, братия, в слезах

И целовать его прощально,

И приговаривать печально:

«Вот, ты и близких и друзей

Навек покинул в тяжкой доле,

Не говоришь уж с нами боле,

А мы так ждем твоих речей...

О, друг! о, друг! Зачем угрюмо

Смежил и очи и уста?

О, поделись своею думой

Так, как бывало иногда...

Но ты, ни просьб, ни слез не чуя,

Покой таинственный хранишь

И даже в этот миг молчишь,

Когда поем мы: аллилуйя!

6

Вот он лежит, собрат наш милый,

Но он не наш уже, увы!

Умолк язык его унылый,

Уста сомкнулись для молитвы...

Но наше сердце чует, знает,

Что нам душа его вещает:

«Привет из гроба вам, друзья!

Привет тебе, моя семья!

О, заклинаю вас, покайтесь!

Друзья и братия, спасайтесь,

Спасайтесь, ближние мои…

А я, без дружбы и любви,

Иду в свой путь... один... спешу я,

Но к вам взываю в тишине;

Воспоминайте обо мне,

Когда поете: «аллилуйя».

7

Куда ж, о души нам родные,

Куда стремитесь вы от нас?

Где пребываете? какие

Дела и думы там у вас?

О, как бы нам, какою силой

Про вас хоть что-либо узнать!..

Но таин жизни за могилой

Никто не властен разгадать!

Скажите: помните еще ли

И вспоминаете ль нас там,

Как мы здесь вас, по целым дням,

С рыданьем сердца, с мукой боли?

Иль вы забыли уж совсем,

Как мы здесь плачем и, тоскуя,

Вам звуки песни вопием,

Надгробной песни: аллилуйя.

8

Друзья! умерших провожайте

И доходите до могил

И там усердно наблюдайте,

Чтоб путь во благо вам служил,

Смотрите, – все там, все пропало:

Истлели всякие года.

Могучей силы нет следа,

Цветущей юности не стало!..

Там пыль и прах; там червь земной

Один свирепствует, пируя;

Молчанье вечное, покой,

Никто не молвит: аллилуйя.

9

О, если, странствуя в пути

И посещая край за краем,

Чтоб провожатого найти,

Мы все заботы прилагаем,

То что же делать нам с собой

В последний день необычайный,

Когда и путь для нас немой

И самый край глубоко-тайный?

О, сколько нужно для него

Путеводителей нам верных!

О, сколько более того

Молитв, молитв, молитв усердных,

Чтоб силой их себя врачуя,

Нам душу бедную спасти,

Ее к Спасителю ввести

И там воскликнуть: аллилуйя!

10

Не разбирает смерть людей

И как внезапно многих косит!

То вдруг малюточек-детей

От груди матери уносит,

То два любимые сердца

Почти от брачного венца

Ведет к могиле вековечной

И плач подъемлет бесконечный;

То мирно спящих на одре

Влечет в подземные утробы...

Ничто не прочно на земле:

Тут вместе брак и вместе гробы,

Там связи радостей, удач,

Вдруг смерть их рушит, торжествуя;

И вместе смех, и вместе плач,

И тут же вместе: аллилуйя.

11

Зачем же попусту мятется

Твоя душа, о, человек?

Один ведь час, и все минется,

Как будто не было вовек!

А в аде нет уж покаянья;

Там нет пощады, нет друзей;

Там вечны лютые терзанья

Неусыпающих червей;

Там всюду тьма и помраченье,

Там плач и скрежет, визг и стон;

Туда-то буду на мученье

И я навеки осужден...

Последних дней не памятуя,

Я беззаботен был всегда

И не давал себе труда

Взывать почаще: «аллилуйя!»

12

Но если миловал ты в жизни

Своих собратий, мой собрат,

И ты найдешь в святой отчизне

Благую милость во сто крат!

И если лаской, состраданьем

Утешил долю сироты,

И ты пред строгим истязаньем

Избавлен будешь от нужды!

О, не останется там всуе

Одежда нищему твоя:

Она покроет там тебя,

И ты воскликнешь: «аллилуйя!»

13

Когда на сердце нам повеет

Благая весть о небесах,

Святым восторгом пламенеет

Душа, поверженная в прах;

Там дивный свет сияет вечно,

Там ясной жизни полнота,

Там наслажденье бесконечно,

Там рай, и мир, и красота,

Там Бог, всех радостей начало...

О, братия, от вести сей

И сердце праведных людей

Чистейшей радостью играло!

Возлюбим Господа; и мы

Сойдемся все там и, ликуя,

Сольем сердца свои, умы

В едином звуке: аллилуйя.

14

О, Дева чистая, святая

И Матерь Света! пред Тобой

Во умилении взывая,

Прошу, молюся всей душой:

Продли, продли Твои моленья,

Продли их к сыну Твоему

О мире, милости, прощеньи

Рабу усопшему сему!

Да по Твоей молитве чудной,

Надежда общая веков,

Он встретил милости в день судный

И оставление грехов!

Ты, Сыну в кротости ревнуя,

Всегда, Владычице, пред Ним

Со дерзновением благим

Молиться можешь: аллилуйя.

(Из книги Георгия Орлова: «Загробная жизнь»)

Несправедливо судить о загробной жизни человека по тому состоянию, в котором находится его тело по смерти

Когда кто-либо умирает, тогда иные из невежд судят о состоянии души его по тому, разложилось или не разложилось до погребения тело его. Если оно сохранилось, думают о таковом, что он угодил Богу; в противном же случае, убеждаются, что умерший прогневал Бога и должен в ад идти. Что судящие так ошибаются, то докажет вам следующий рассказ преподобного Аммона некоторой святой старице и постнице.

«Знал я, – говорит он, – одну святую отшельницу, которая очень долгое время провела в удалении от мира, посте и молитве. Однажды на вопрос мой, что заставило ее расстаться с миром, она отвечала так: „Отец мой, – начала она, – был человек тихий, кроткий, справедливый и молчаливый, так что видевшие его в первый раз думали, будто он нем. Он был больной; изредка занимался обработкою земли, большую же часть времени проводил в постели. Мать же моя, напротив, была злоязычна; со всеми постоянно ссорилась, пьянствовала, оскверняла себя блудом и, несмотря, однако, на это, всегда была здорова и со дня рождения до предсмертного недуга не знала, что такое болезнь. Но вот пришла к ним обоим смерть. Сначала умер отец, и вследствие бывшей тогда дурной погоды, тело его до того испортилось, что неразумные соседи сочли его из-за этого великим грешником, называли врагом Божиим и с неохотою предали земле. Когда же умерла мать, то тело ее сохранилось; погода была хорошая, и погребение совершено было с честью. В один вечер после смерти их я задумалась, как мне жить? Спрашивала я себя: так ли, как отец, или как мать? Если идти по стопам отца, то что это будет за жизнь? Ни при жизни он не видал радости, ни по смерти не был погребен, как люди. Мать же моя жила весело и погребена с честью; буду жить, как она. Пришла еще и другая мысль: как бы хорошо было мне своими глазами увидеть, где теперь души обоих, и кому из них лучше за гробом? И с такими размышлениями я заснула. Во сне предстал предо мною страшный и великорослый муж и с гневом спросил: „Что ты о себе думаешь?‟ Я от ужаса не могла произнести ни слова. Он снова предложил мне тот же вопрос, я опять молчала. Тогда он сам передал мне то, о чем я думала, и, взяв за руку, сказал: „Пойдем со мною, я покажу тебе, где отец твой и где мать; после этого, кого хочешь из них, подражай житию‟. И вот поставлена я была на некоторое великое поле, по которому раскидано было множество садов, имевших красивые и обремененные плодами деревья, и тут, среди невообразимого блаженства, я встретила моего отца; он обнял меня и облобызал. Я пала к ногам его и стала умолять, чтобы он оставил меня с собою. Он же отвечал мне: „Теперь нельзя этого сделать, чадо мое, но если будешь следовать в жизни моему примеру, то чрез малое время поселишься здесь‟. После этого явившийся снова взял меня и сказал: „Теперь поди и посмотри, где мать твоя, и тогда поймешь, ее или твоего отца жизнь следует принять тебе в образец‟. И вот я увидала печь горящую, и в ней была мать моя; увидев меня, она стала кричать мне: „Горе мне, чадо мое, от моих дел! Худо мне, мучимой за мои грехи! Постигло меня неожиданное мною зло! Помоги мне, дочь моя, дай мне руки и изведи меня отсюда и не презри мольбы твоей матери!‟ Я крайне испугалась и от испуга проснулась. Понятно, что после этого я должна была идти по стопам отца, что и сделала‟.

Знайте, братия мои, что по телу мы, кто бы ни были, и праведники и грешники, все земля, и все в нее обратимся. Все должны подвергнуться закону тления, разложиться, или, как вы выражаетесь, испортиться, одни скорее, как отец упомянутой постницы, другие медленнее. Значит, и нельзя судить по телу покойника об его участи. Правда, иногда Бог прославляет нетлением тела святых Своих. Но ведь это бывает очень редко. Притом дело не в одном нетлении, а главным образом в чудесах. Только в соединении с ними оно может служить признаком прославления от Бога. Если же долго не истлевают тела некоторых грешников, то судить по этому об их загробной участи так же неосновательно, как отвергать прославление многих угодников Божиих, тела коих истлели. Если уж так судить, то, пожалуй, выйдет, что ныне и вовсе нет спасающихся, а одни погибающие. Итак, если кто судит по состоянию тела умершего об участи души его, пусть бросит это грубое суеверие.

(Из «Душеполезного Чтения»)

Явления с того света

1) 8 февраля 1827 года скончался в Москве генерал от кавалерии Степан Степанович Апраксин (род. 19 июля 1757 г.), имевший большой дом в приходе Знаменской, что на Знаменке, церкви. В молодых летах он коротко познакомился с одним из князей Долгоруковых: оба служили в одном полку, первый – в чине полковника, другой – майора. Долгоруков умер в 1789 году, в совершенной бедности, так что друг его Степан Степанович, по чувству искренней любви, которая николиже отпадает (1Кор. 13:8), устроил на свой счет погребение и поминовение князя; казалось, он отдавал последний долг родному брату.

Тесная связь между родственными лицами или друзьями не прерывается совершенно смертью кого-либо из них, и в душе умершего не теряется сочувствие к остающимся на земле; он сознает и то, что для него делают на земле ближние. Мало того, человеческие души, обитающие на том свете, иногда наяву посещают оставленную ими землю и своих родных, знакомых, все равно, как иные между нами на короткое время посещают заключенных в темнице. На третий день после похорон Долгоруков явился к своему благодетелю с изъявлением благодарности, предсказал ему долгую, благополучную жизнь на земле, обещался даже известить о времени его кончины незадолго до наступления ее. Апраксин был после того особенно внимателен к нуждам бедных и радовался всякий раз, когда открывался ему случай к благотворительности.

Прошло 38 лет; верный своему обещанию и уже давно ожидаемый, князь Долгоруков вторично посетил старца-генерала в 10 часов вечера, в такое время, когда, как замечает один благочестивый писатель, наша душа начинает собираться и как бы свертываться в саму себя, подобно вечернему цветку, следовательно, становится более способною к общению с небожителями. Прежде всего, князь упомянул о себе и о благодеянии, ему оказанном много лет назад; потом увещевал своего друга готовиться, по христианскому долгу, к смерти, имеющей последовать чрез 20 дней; обещался еще раз посетить его за три дня до его кончины и вдруг как будто вышел из комнаты. Изумление и вместе с тем умиление, благодарность к приснопамятному князю за извещение о близкой кончине и кроткая преданность воле Божией – вот какие чувства овладели душою Апраксина. Он, по словам загробного вестника, стал надлежащим образом приготовлять себя к переходу в вечность, исповедался, причастился и освятился елеем. Он сделал потребные распоряжения по дому, вотчине и касательно своего погребения; завещал значительное количество денег на помин души, не забыл бедных, нищих, а за три дня до смерти своей пригласил к себе на ночь одного своего друга, им тоже облагодетельствованного. Они разговаривали о священных предметах. В 11 часов ночи явился Долгоруков, вступил в беседу с генералом и вселил в его душу несомненную надежду на помилование от Господа, милосердого к тем, кто сами милостивы к бедным и несчастным. Беседа кончилась, и таинственный пришлец сделался невидим. Присутствовавший при ней друг Апраксина признавался многим, что в продолжение беседы ощущал невольный страх, но явившегося князя не видал и только слышал голос его.

Через три дня после этого Апраксин мирно скончался.

2) Один священнослужитель на 16 году брачной своей жизни лишился супруги, умной, благовоспитанной и благочестивой. Брак их скреплен был истинною, нелицемерною взаимною любовью. Супруги жили постоянно в мире и единодушии, в неизменной друг другу верности и целомудрии, составляя, по словам апостола, одно тело (Еф. 5:31), одно нравственное лицо. Разлука с женой сильно поразила мужа. Глубокая скорбь и невыразимая тоска овладели им. Он впал в уныние и, пошатнувшись, пошел было путем опасным, сдружившись с вином. «Не знаю, – говорит сам вдовый священник, – долго ли бы я шел этим губительным путем и куда бы пришел, если бы не остановила меня покойная моя жена. Она явилась в сонном видении и, принимая искреннее участие в моем положении, сказала мне: „Друг мой, что с тобою? Ты избрал опасный путь, на котором уронишь себя во мнении людей, а главное, можешь лишиться благословения Божия, которое доныне почивало в нашем доме. Ты в таком сане, в котором и малое пятно представляется великим; ты на таком месте, откуда видят тебя со всех сторон; у тебя шесть неоперившихся птенцов (детей), для которых ты должен быть теперь отцом и матерью. Ужели ты перестал дорожить своим саном, своими заслугами и тем почетом, которым пользовался от всех? Ужели твоя жизнь, твои заслуги, твоя честь нужны были только для одной твоей супруги? Подумай, друг мой, об этом; прошу и умоляю тебя, размысли и рассуди здраво и поспеши сойти с того опасного пути, на который ты, к невыразимой моей горести, так необдуманно и так опрометчиво вступил. Ты грустишь о разлуке со мной, но, как видишь, союз наш не прерван; мы и теперь можем иметь духовное общение друг с другом; а в жизни загробной можем на веки соединиться на лоне Авраама, если будем того достойны. Ты жалуешься на пустоту в сердце твоем: наполняй эту пустоту любовью к Богу, к детям и братьям твоим; питай душу твою хлебом ангельским, как любил ты называть слово Божие и любил им питать себя и семейство твое; укрепляй себя богомыслием и частым богослужением, молись Богу за меня и за себя, за детей наших и за души, тебе вверенные‟. Этот голос искренно любимой супруги моей глубоко проник в душу мою и благотворно подействовал на меня. Я принял его, как голос моего ангела-хранителя, как голос Самого Бога, вразумляющего меня, и решился всеми силами противостать искушению и, – благодарение Богу! – при Его помощи преодолел искусителя и твердою ногою стал на путь правый».

3) Иван Афанасьевич Пращев и его денщик Наум Середа были в походе в польскую войну 1831 года. За несколько времени до 14 мая 1831 года в их лагере находились цыгане, и вот молодая цыганка предсказывает обоим, Пращеву и Середе, смерть 14 мая. Простодушный Середа принял предсказание хладнокровно и прибавил: «Да будет воля Божия». Но сердце молодого Пращева заразилось смущением. Действительно, в предстоящее 14 мая смертельно ранили Середу, и умирающий просил Пращева переслать находящиеся при нем три золотых матери.

– С любовью непременно исполню твою просьбу и не только эти три золотых, но и от себя еще прибавлю за услугу, – ответил Пращев.

– Чем же я вас, ваше благородие, возблагодарю? – прибавил умирающий.

– Так как нам цыганка предсказала смерть на 14 мая и ты, действительно, умираешь, то приди ко мне из загробного мира в тот день, в который я должен умереть.

– Слушаю-с, – отвечал Середа и вскоре умер.

Пращев не забывал предсказания цыганки, и каждое 14 мая было для него как бы днем перехода в загробный мир, а обещание Середы известить о дне смерти побуждало его в этот день служить панихиду по убиенном воине Науме.

Ровно через 30 лет, в первом часу ночи наступившего 14 мая 1861 года, пользуясь превосходною погодою, сам Пращев, его жена, дочь, племянник и жених дочери были в саду; собака, постоянно бывшая при Иване Афанасьевиче, вдруг бросилась вдоль по аллее, как обыкновенно бывает, когда собака видит чужого. За нею последовал Пращев, и что же, он видит подходящего к нему Середу!

– Разве 14 мая? – хладнокровно спросил Пращев пришедшего с того света.

– Так точно, ваше благородие, я пришел исполнить ваше приказание; день вашей смерти наступил! – ответил неземной гость и скрылся.

Пращев немедленно приготовился по-христиански к смерти: исповедался, причастился св. таин, сделал все нужные распоряжения и ждал смерти. Но смерти не было. Было 11 часов вечера 14 мая.

Пращев со своими был в саду. Раздался женский крик, это у ног Ивана Афанасьевича, как у своего помещика, просила защиты жена повара, гнавшегося за нею. Повар был пьяница, и к таком состоянии он обыкновенно считал жену изменницею и наносил ей побои, Повар подскочил к Пращеву и большим поварским ножом нанес ему в живот смертельную рану, от которой за несколько минут до 12 часов, следовательно, еще в 14 мая скончался Иван Афанасьевич, извещенный о своей смерти Середой, уже 30 лет жившим в загробном мире.

4) «Несколько лет тому назад, – рассказывал г. М., – по окончании курса в одном из высших учебных заведений, я проживал в Москве, думая в то время посвятить себя сцене, и пробовал свои силы на этом поприще, участвуя в многочисленных любительских спектаклях. Само собою разумеется, что благодаря такому образу жизни, у меня вскоре образовался довольно многочисленный круг знакомых, из среды которых особенно дорога мне была семья г-жи Б., где я встретил самый теплый родственный прием и участие. Однажды, проводя вечер в этой милой семье, я завел с хозяйкою дома разговор о различных таинственных явлениях, которым, к слову сказать, ни я, ни собеседница моя не верили. Полушутя, мы с г-жею Б. дали друг другу обещание, что тот из нас, кто раньше умрет, должен будет явиться оставшемуся в живых, чтобы доказать этим, что существует загробная жизнь. „Разумеется, это будете вы‟, – прибавила смеясь г-жа Б., цветущая молодая женщина, глядя на меня, в то время хилого и с виду болезненного молодого человека. Разговору этому в то время не придавали мы никакого значения, не веря в возможность каких-нибудь посмертных проявлений личности умершего и смотря на наши взаимные обещания, как на простую шутку.

Вскоре после этого мне пришлось покинуть Москву и прожить несколько месяцев в провинции. Переписываясь с некоторыми московскими знакомыми, я с удивлением и грустью узнал о неожиданной смерти г-жи Б., цветущее здоровье которой обещало, по-видимому, многие годы жизни. Погоревав искренно о своей доброй знакомой, я, сколько мне помнится, в то время даже и не вспомнил о нашем взаимном обещании, до такой степени считал я его вещью несбыточной. Прошло несколько месяцев, я возвратился в Москву и снова принялся за прерванную сценическую деятельность. За это время впечатление понесенной мною утраты успело окончательно во мне изгладиться, и, увлекаемый волною жизни, я редко когда и вспоминал о своей знакомой.

Раз я вернулся домой довольно поздно вечером, и так как через несколько дней предстоял спектакль, в котором я должен был участвовать, то принялся изучать свою роль, которую я знал плохо, притом же и спать еще не хотелось. Занимал я в то время небольшую меблированную комнату, а напротив меня, через коридор, была другая такая же комната, занимаемая в то время моим хорошим знакомым, г-м Т., у которого в этот вечер собрался кружок по большей части также моих хороших знакомых, которые, усевшись за зелеными столами, усердно винтили. Так как на совести моей лежала плохо заученная роль, а спектакль был близок, то я не пошел к приятелю, несмотря на его приглашения, и принялся, как сказал, долбить свою роль. В комнате моей горела висячая лампа с красным абажуром, свет которой был настолько силен, что я, не утомляя глаз, мог свободно читать свою роль. Прошел, может быть, час, я лежал на кровати и усердно штудировал роль, забыв обо всем на свете. Прямо против меня, в нескольких шагах, стояла этажерка, а на ней на верхней полке кабинетный фотографический портрет г-жи Б., подаренный ею лично. Портрет этот оправлен был в рамку, состоявшую из одного толстого стекла на подставке, какие в то время только что появились Хорошо помню, что, увлеченный своею ролью, я решительно ни о чем другом не думал, а всего менее, конечно, о покойнице, так как житейские заботы всецело поглощали меня в это время. Во время моего занятия своею ролью взор мой несколько раз падал на упомянутый выше портрет. Постепенно я стал взглядывать на него чаще и чаще, сам не зная почему, хотя в портрете не замечалось ничего особенного, и он стоял на обычном своем месте. Наконец, это непонятное, похожее на какую-то навязчивую идею чувство до такой степени стало меня беспокоить, что я для того, чтобы не смотреть на портрет, встал с кровати и, вынув карточку из рамки, обернул ее лицевою стороною назад, вложив портрет в таком положении обратно в рамку. Но непонятное ощущение, тем не менее, продолжалось, мешая мне как следует сосредоточиться на изучении своей роли. Вместе с тем я стал замечать на стене, близ которой стояла этажерка с портретом, какой-то блуждающий свет, который можно было сравнить с отражением от зеркала, известным под именем „зайчиков‟. Внимательно оглядывая комнату, я убедился, что в комнате не заключалось ничего, что могло бы служить причиною подобного светового явления. Полагал, что свет проникает из окна, сквозь неаккуратно спущенную штору, я подошел к окну. Но на дворе была непроглядная темень сырой осенней ночи, и ни в одном окне не светилось, так как было уже далеко за полночь. Возвратясь на свое место, я снова принялся читать свою роль, полагая, что все это мне померещилось, но явление продолжалось. Постепенно светлое фосфорическое пятно, образовавшееся на стене, стало разрастаться, принимая вид светлой женской фигуры, которая стала, наконец, отделяться от стены, и я увидел перед собою покойную Б. Помню хорошо, что как в этот момент, так и в последующие, пока длилось явление, я не чувствовал ни испуга, ни даже удивления, а скорее чувство, похожее на какое-то оцепенение, нечто в роде столбняка.

Призрак, отделившись от стены, подошел к этажерке, вынул из рамки свой фотографический портрет, обращенный мною назад, и снова вставил его в рамку в его естественном положении. Затем призрак открыл деревянную, незапертую на ключ шкатулку, вынул из нее золотой медальон г-жи Б. с ее портретом, подаренный мне на память ею самою, и раскрыл его. Затем видение стало бледнеть, постепенно расплываясь в каком-то тумане, пока не исчезло в той же стене, из которой оно появилось. Теперь только исчезло мое оцепенение, и меня охватил такой ужас, что я в испуге бросился из комнаты, впопыхах ударившись обо что-то головою довольно чувствительно. Как безумный, влетел я в комнату своего приятеля, где все еще продолжалась карточная игра, и переполошил своим видом всю компанию. Долго не мог я ничего ответить на тревожные расспросы моих знакомых и разразился, наконец, сильнейшим истеричным припадком, чего ни раньше, ни после никогда со мною не бывало, так как человек я нисколько не нервозный и никогда ни нервозностью, ни, тем более, истерией не страдал. Наконец, знакомым моим удалось меня кое-как успокоить, и я рассказал все со мною бывшее. Разумеется, меня принялись уверять, что все это мне померещилось, что, вероятию, я заснул, и мне все это приснилось. Я уверял их, что я ни минуты не спал, что ни малейшего расположения ко сну у меня не было, и что я все время был занят самым старательным изучением роли. Чтобы убедить меня, что все это либо сон, либо галлюцинация, всею гурьбою отправились в мою комнату, но приятели мои невольно призадумались, когда увидели, что портрет был, действительно, в том положении, которое было дано ему призраком, а золотой медальон вынут из шкатулки и раскрыт. Кое-как проведя ночь (один из знакомых, чтобы успокоить меня, согласился остаться у меня ночевать), я на другой день пошел посоветоваться с известным в то время специалистом по нервным болезням, доктором X. Доктор, с своей стороны, успокаивал меня и с своей научной точки зрения объяснял все происшедшее со мною самопроизвольным гипнозом. По его мнению, я самопроизвольно впал в гипноз, сам внушил себе видение призрака Б., сам привел ее фотографический портрет в первоначальное положение и вынул из шкатулки и раскрыл ее медальон, воображая, что все это делает вызванный в моем воображении призрак. Как ни остроумно показалось мне тогда объяснение профессора, но меня и до сих пор смущает то обстоятельство, что никогда решительно, ни до этого случая, ни после него, я не страдал ни малейшими нервными расстройствами, в гипноз не впадал, а, напротив, обладаю совершенно здоровыми, нормальными нервами. Если бы это был самогипноз, то, по крайней мере, хоть в самый этот день я должен был бы ощущать хоть какую-нибудь ненормальность, какое-нибудь недомогание, в роде тяжести в голове, сонливости или чего-нибудь в этом роде, а то ничего, решительно ничего не ощущал, но был в самом обычном, нормальном состоянии и духа и телесного здоровья. Откуда же было взяться самогипнозу, ведь от чего-нибудь же он должен был развиться, из каких-нибудь органических или психических причин? А потому, несмотря на всю научность объяснений почтенного доктора, я не могу вполне удовлетвориться ими и вынужден вместе со многими другими думать, что в природе есть многое, чего не снилось нашим мудрецам».

(Из книги Георгия Орлова: «Загробная жизнь». Москва. Изд. Бриллиантова)

К телам усопших должно относиться с почтением

В 1841 году в Троицком Сергиевом посаде землекопы, настилавшие шоссе подле Пятницкой церкви, отрыли много мертвых костей и черепов и при них целое неистлевшее женское тело. Гроб, в котором было это тело, совершенно сгнил. Показывая бренные останки, они смеялись, я один из них заступом ударил по шее неистлевшего тела так, что голова отделилась от него. Потом и пришедши на квартиру, землекопы продолжали смеяться, и особенно ударивший заступом хвастался своим наглым поступком. Когда нужно было похоронить остатки усопших, взяты были вместо гробов простые ящики. При этом, так как целое тело не вмещалось в тесном ящике, землекопы переломали ноги покойницы, чтобы удобнее было положить в ящик. После этого бывшие при этом землекопы стали занемогать тифозною горячкою; положены были в лаврской больнице, и в течение недели умерли один за другим восемь человек. Ударивший заступом по шее неистлевшего тела говорил, что ему постоянно видится покойница и не во сне, а как бы наяву; то же замечали и другие. Являвшаяся им покойница называла себя девицею и говорила:

– Я вас переберу за то, что вы наругались над моим девическим телом.

(Из записок профес. м. д. академии Ф. А. Голубинского)

Изумительное чудо умершей девицы, удержавшей грабителя и не отпускавшей его, пока тот не дал обещания стать иноком

Авва Иоанн, игумен монастыря «Гигантов», рассказал следующее чудесное происшествие.

– Незадолго пришел ко мне молодой человек. «Ради Бога, прими меня, – говорил он. – Я желаю раскаяться». Говоря это, он проливал слезы и вообще имел вид человека, совершенно убитого горем.

– Скажи мне, – спросил я его, – что привело тебя в такое сокрушение?

– О, отче, я великий грешник...

– Поверь мне, чадо, – говорю ему, – что как бы ни были велики и разнообразны прегрешения, есть и много утешительных средств. Только если ты подлинно желаешь исцеления, скажи мне всю правду о себе, чтобы я мог назначить соответствующую епитимию. Одним способом врачуется блудник, другим – убийца, третьим – лживый враг, и совсем иное нужно для сребролюбца.

Юноша заливался слезами и с громкими воплями ударял себя в грудь. От необычайного душевного волнения у него захватывало дух, и он не мог выговорить ни одного слова. Видя, что при его отчаянии и невыразимой скорби он даже не в силах рассказать о своем несчастии, я говорю ему:

– Чадо, выслушай меня: соберись сколько-нибудь с мыслями и расскажи мне, в чем дело, и Христос, Бог наш, пошлет тебе Свою помощь. По Своему неизреченному человеколюбию и бесконечному милосердию Он все претерпел ради нашего спасения: обращался с мытарями, и не отверг блудницу, и разбойника принял, и назван был другом грешников, наконец, претерпел и крестную смерть. С радостью примет Он и тебя в Свои объятия, видя твое раскаяние и обращение. Он не хочет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему.

Тогда, сделав над собою усилие и несколько воздержавшись от слез, юноша начал говорить.

– Отче, я исполнен всякого греха, недостоин неба и земли... Два дня тому назад я услышал, что у одного из вельмож этого города умерла дочь девица... и была погребена в склепе за городом в дорогих нарядах. По привычке к гнусному занятию, я ночью пришел в склеп и начал раздевать ее... Снял все, что на ней было... Не пощадил даже последней сорочки, и той лишил ее... всю обнажил, как ее мать родила... Я уже хотел выйти из гробницы, как вдруг она поднялась прямо передо мною и, протянув левую руку, схватила меня за правую...

– Так-таки, негодный человек, тебе и нужно было обнажить меня! – вскричала умершая. – И ты не устрашился Бога? Не побоялся и последнего воздаяния на страшном суде? И не жаль тебе меня, умершей во цвете лет? И не постыдился ты общей матери – природы? Но ведь ты христианин!!! Так-таки нагою, по-твоему, я и должна предстать пред Христом? И мой пол не устыдил тебя? Не женщина ли родила также и тебя? Не обесчестил ли ты вместе со мною и свою мать? Какой ответ, какое оправдание, несчастнейший из людей, принесешь ты пред страшным судилищем Христовым?.. При жизни ни один чужой глаз не видал лица моего, а ты после смерти и погребения обнажил меня и видел мое нагое тело?! О, бедная человеческая природа, в какую бездну зла низверглась ты! С какими чувствами, с какими руками приступишь ты к принятию святейших таин тела и крови Господа нашего Иисуса Христа?

Пораженный всем виденным и слышанным, я дрожал от ужаса и едва мог выговорить:

– Отпусти меня... Я никогда не буду делать ничего подобного...

– Да, ты по своей воле пришел сюда, но выйти отсюда не от тебя зависит... Эта гробница может сделаться общею для нас обоих... Впрочем, не думай, что смерть немедленно поразит тебя, но после долгих мучений страшным образом ты испустишь злую душу твою...

Тогда я принялся со слезами умолять ее, чтобы отпустила меня. Я клялся всемогущим Богом, что никогда не буду совершать столь гнусных и беззаконных поступков. После усиленных продолжительных просьб и обильных слез она, наконец, ответила мне:

– Если желаешь остаться в живых и избавиться от настоящей беды, дай мне слово, что, если я отпущу тебя, ты не только бросишь эти отвратительные и нечистые дела, но немедленно отречешься от мира, сделаешься иноком и, раскаявшись в своих поступках, будешь служить Христу.

– Не толькоо то, что ты говоришь, – клялся я, – нет, я не зайду даже сегодня в дом, но прямо отсюда иду в монастырь.

– Одень меня по-прежнему, – сказала девица.

И лишь только я одел ее, она снова пала на ложе и стала мертвою. А я, несчастный грешник, выбежав из гробницы, пришел сюда.

Выслушав рассказ юноши, я успокоил его, говоря ему о покаянии и воздержной жизни, и затем постриг его. Облачивши в иноческое одеяние, я затворил его в горной пещере внутри города. Он воздал благодарность Богу и теперь подвизается для спасения души своей.

(Из «Луга Духовного» прот. М. И. Хитрова)

Видение пророка Иезекииля о воскресении мертвых

«Была на мне рука Господня, и в духе повел меня и поставил меня среди поля, которое было полно костей. И провел меня вокруг них, и вот весьма их было много, и весьма были они сухи. И сказал мне: «сын человеческий: оживут ли эти кости?» Я сказал: «Господь Иегова, ты это знаешь». И сказал мне: «изреки пророческое слово на эти кости и скажи им: сухие кости! слушайте слово Иеговы, так говорит Господь Иегова костям этим: вот Я вложу в вас дух, и оживете, и обложу вас жилами, и выращу на вас мясо, и одену вас кожей и вложу в вас дух; и оживете и узнаете, что Я – Иегова». И я изрек пророческое слово, как было приказано; и когда был услышан голос моего пророческого слова, вот произошел шум, и стали сближаться кости, кость с костью. И вижу: вот на них жилы и мясо росли, и кожа одела их сверху, а духа в них не было. И сказал Он мне: «сын человеческий! изреки пророческое слово и скажи духу: так говорит Господь Иегова: от четырех ветров приди, дух, и дохни на этих мертвецов, чтобы они ожили». И я изрек пророческое слово, как Он приказал мне, и вошел в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои, весьма, весьма большое множество». (Иез. 37:1–14)

* * *

1

Атеизм – безбожие.

2

Федосеевская секта распространена в 1706 году крестецким дьячком Феодосием Васильевым. Особенные ее заблуждения, кроме общих, принадлежащие сектам раскольническим: 1) за государя не следует молиться; 2) перед обедом должно класть по сту поклонов для очищения пищи, покупаемой у православных; 3) для освящения благодатию приготовляемого в пищу, в печах делать скважины; 4) поклоняться иконам не своего толка – осквернение; 5) брачный союз – нечистота.

3

Мужу матери.

4

Философ Анахарсис.

5

Памятные записки Храповицкого.


Источник: Добрый сеятель : Сборник назидательных статей, рассказов и стихотворений духовно-нравственного содержания / Составил Георгий Орлов. - Москва : Тип. Тов-ва И. Д. Сытина, 1900 . - 274, V с.

Комментарии для сайта Cackle