Глава 6. Телесный подвиг ради Господа.

I. Св. Варсонофий Великий сказал однажды по некоторому поводу преп. авве Дорофею, когда тот был еще молодым, недавно поступившим в монастырь послушником: «Оденься прежде листьями, а потом, когда повелит Бог, принесешь и плоды»⁴⁰⁷

Данные слова и каждый спасающийся должен применять к себе, особенно по отношению к распорядку, касающемуся последовательности подвижнических деланий. Порядок этот, как мы видели в предыдущем параграфе, святые отцы, посвящаемые и научаемые Самим Богом, строжайше велят соблюдать. Тем, кто пренебрегает этими советами, они грозят гибелью духовной, что всегда и бывает. Если в физической жизни нельзя младенца с первых дней рождения кормить твердой пищей, но надо приучать его к этому постепенно, то тем более необходимо следовать подобному правилу в жизни духовной. Посему нужно начинать с простого и более легкого и мало-помалу переходить к более трудному. В данном случае следует сперва привести в порядок и благочиние свои внешние чувства, укротить тело, а потом уже браться и за духовное делание. Впрочем, вернее будет сказать, что надо делать это одновременно: при внешнем делании соблюдать чистоту помыслов и при старании стяжать молитву строго сохранять все правила внешнего поведения. Под духовным же деланием я здесь разумею не попытки к созерцанию, за которые как раз и нельзя браться новоначалыюму, а непадаемые (* твердые, непоколебимые (см.: Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 11. М.: Наука, 1986). – Прим. составителя.) добродетели покаяния, сокрушения, плача, самоукорения. И без очищения себя от телесных страстей, без умения владеть собою во всех внешних обстоятельствах нельзя приступать к таинственному деланию умно-сердечной молитвы, к воспитанию в себе божественной любви ко всякому человеку и ко всей твари, к дерзновенному толкованию Свящ. Писания.

Вспомним речь св. Василия Великого, которую он произнес по просьбе Ливания (* Знаменитый софист и ритор того времени, имевший школу красноречия в Антиохии, в которой воспитывался, между прочим, св. Иоанн Златоуст.) перед его студентами (остановившись у того во время своего паломничества в Иерусалим). Святой не что иное сказал юношам, упражняющимся в философии и, конечно, способным к размышлению над многими отвлеченными вопросами, как только то, что могло служить к упорядочению их внешнего обращения с людьми и с собственным телом.

Вот сухой перечень тех пунктов, на которые он в своей речи обращал их внимание. Василий Великий учил молодых людей, чтобы они стяжали душевную чистоту, телесное бесстрастие, скромную поступь, тихую речь, приличие в словах, умеренность в пище и питии, молчание при старших, внимательность к словам мудрых, повиновение начальникам, к равным себе и низшим нелицемерную любовь, чтобы меньше говорили и более слушали и вникали, от злых, страстных и плотоугодников удалялись, не были безрассудными в словах и многоречивыми, не смеялись бы дерзко над другими, украшались стыдливостью, с женщинами непотребными беседу не заводили, глаза имели опущенными вниз, а душу, наоборот, направленною к небу, избегали споров, не искали бы учительского сана и почести мира сего вменяли бы ни во что. Если же кто-либо из них сделает что-нибудь на пользу ближним, то пусть ожидает награды от Бога и вечного воздаяния от Иисуса Христа, Господа нашего⁴⁰⁸

Таков был завет великого подвижника и созерцателя мирским юношам, обучавшимся в светской школе и не знавшим ничего о духовной жизни.

Но эти же наставления подойдут и нынешним мирянам, и даже лицам, вступившим на путь спасения и подвига о Христе Иисусе. Ибо законы духовной жизни даны одни на все времена, до скончания века.

II. Приведу теперь правила практической деятельности, данные великими наставниками и учителями древнего и нового монашества, а вернее сказать, всего мира. Ими спасающийся должен руководствоваться в своей личной жизни, помня, что чрез неукоснительное исполнение именно этих правил святые отцы сделались славными, рассудительными, духоносными, чудотворцами. Приведу их в подлинных выражениях святых отцов.

Начну с наставлений – все они у меня относятся к новоначальным – преп. аввы Антония Великого⁴⁰⁹ разумнейшего и славнейшего главы иночества всех времен:

(* Нумерация принадлежит еп. Варнаве. – Прим, составителя.)

1. Прилежи делам, которые здесь предложу тебе, а именно: труду, нищете, странничеству⁴¹⁰, злостраданию и молчанию, потому что они соделают тебя смиренным. Смирением же доставляется оставление всех грехов.

Смирение состоит в том, когда человек признает себя грешником, не делающим никакого добра пред Богом; когда он тщательно наблюдает молчание; когда вменяет себя за ничто; когда не усиливается, чтобы кто-нибудь принял его слово; когда отвергает собственную свою волю, удерживает зрение, имеет смерть перед глазами, воздерживается от лжи, не произносит пустых слов, старшему не противоречит, терпеливо переносит бесчестия и понуждает себя переносить труды и скорби.

2. Во всем поведении твоем наблюдай скромность.

3. Лицо твое да будет постоянно печальным, кроме тех случаев, когда посетят тебя странные братия. Тогда прими веселый вид, и поселится в тебя страх Божий.

4. Избегай любопрения и спора.

5. Не смейся.

6. Наблюдай установленные часы для молитвословий и не пропускай ни одного из них, чтобы не подвергнуться за это суду.

7. В церкви отнюдь не говори.

8. Помышления твои открывай не всем, но только тем, которые могут спасти душу твою.

9. Никого, ни по какой причине, не обличи в недостатке его.

10. Отнюдь не употребляй божбы, ни в том, что сомнительно, ни в том, что верно.

11. Спи мало, в меру, и будут наблюдать над тобой ангелы.

12. Не ешь до сытости.

13. Мяса вовсе не ешь.

14. Не будь сластолюбив и предан объядению, чтобы не возобновились в тебе прежние твои согрешения.

15. Не разрешай посты иначе, как по величайшей болезни.

16. Если посетишь кого-либо из братии, то не оставайся долго в его келье.

17. Если идешь с братиями, то иди несколько поодаль от них, чтобы сохранить молчание.

18. Путешествуя, не озирайся направо и налево, но внимай псалмам своим, молись умом Богу во всяком месте, где бы ты ни находился; не позволяй себе свободного обращения с жителями того места.

19. Понуждай себя к рукоделию, и будет обитать в тебе страх Божий.

20. Возлюби труд, и скоро пошлется тебе спокойствие от Бога.

21. Не надевай одежды, которая приводит тебя в тщеславие.

22. Не оставь воли Божией для исполнения воли людей.

23. Не ропщи и не позволь себе оскорбить кого-либо.

24. Сын мой! Не умножай слов: многословие удалит от тебя Духа Божия.

25. Не будь лицемером или притворщиком; не будь лжецом.

26. Не говори с гневом.

27. Не оправдывай себя перед людьми, но в душе твоей будь мудр, кроток, великодушен, терпелив, тщалив, исполнен к людям любви.

28. Не возвышай голоса твоего⁴¹¹.

29. Находясь в обществе братии, сохраняй молчание. Если понадобится тебе отнестись к ним о чем-либо, то скажи им об этом кратко и со смирением.

30. Обесчещенный, не возненавидь обесчестившего, – скажи сам себе: «Я достоин того, чтобы все братия осыпали меня бесчестиями».

31. Если кто укорит тебя в каком-либо виде греха, которому ты не причастен, смири себя перед укорившим, и наследуешь нетленный венец.

32. Не приклони слуха, чтобы услышать зло о ближнем...

33. Уста да говорят всегда правду.

34. Сын мой! Люби бесчестия больше, чем почести; люби телесные труды более, нежели упокоение тела; люби ущерб в стяжаниях мира сего более, чем приобретение.

35. Сын мой! Великая слава – приучиться молчать. Молчание – подражание Господу нашему, Который ничтоже отвеща, яко дивитися Пилату (Мк. 15, 5).

36. Никому не предлагай того, никого не учи тому, что прежде сам не испытал на деле.

37. Молитва, совершаемая с небрежением и леностью, – празднословие.

38. Муж мудрый основательно знает значение и обстановку пути своего. По этой причине он не спешит говорить, но выжидает и рассматривает, что следует ему сказать и что выслушать. Напротив того, невоспитанный правильным монашеским воспитанием не останавливается объявлять даже поверенные ему тайны.

39. Тому, кто не внимает словам твоим, не говори их.

40. Друзей твоих предварительно подвергай испытанию и не своди со всеми близкого знакомства. Если заведешь знакомство, не доверяй всем, потому что мир всквашен на лукавстве. В друга себе избери одного брата, боящегося Господа, и прилепись к Богу, как сын к отцу, потому что все люди, за исключением немногих, предались лукавству; земля преисполнилась суетности, попечений и скорбей.

41. О добром деле, которое собираешься сделать, отнюдь не говори. Исполни его, не разгласив о нем предварительно.

42. Не люби похотений: любящего похотения свои, когда он просит чего у Бога, Бог не слушает.

43. Во всем наблюдай смирение: в своей наружности, в своих одеждах, в сидении, стоянии, хождении, лежании, в келье и ее принадлежностях... Когда случится тебе быть с ближним своим, слова твои да не будут растворены хитростью, коварством и обманом.

44. Не обвини и не укори кого-либо необдуманно и поспешно: в этом – падение твое.

45. Употребляй простейшую пищу.

46. ...Не оскорбись, если кто будет худо говорить о тебе: это – действие нечистейших духов, старающихся устраивать препятствия человеку к получению духовного разума.

47. Если брат придет к тебе и откроет тебе свои помышления, то остерегись, не перескажи о них кому-либо; но помолись за брата и за себя, чтобы вы оба освободились от греховного влияния.

48. Если отлучишься куда-нибудь... старайся скорее возвратиться домой, чтобы продолжительное отсутствие не ослабило твоего молитвенного настроения.

49. Не возьмись за руку ближнего твоего и не прикоснись к коленям его.

50. Безмолвствуя в келье, прилежи к следующим трем занятиям: к чтению Писания, к молитве и к рукоделию.

51. При наступлении каждого дня устраивай себя так, как бы этот день был последним в твоей земной жизни, и сохранишь себя от грехов.

52. ...Главу твою держи опущенною, и язык твой да будет всегда готов сказать укоряющему тебя: «Владыко мой! Прости меня».

53. О делах мира сего отнюдь не говори.

54. Грех, соделанный тобою, не скрой от духовного отца твоего.

55. ...Не слушай произносящего пустые слова, чтобы ими не запечатлелась душа твоя.

56. От шуток и от препровождения времени в смехословии и забавах всячески остерегайся.

57. Подобает юному монаху совещаться со старцем о каждом шаге, который он делает даже в своей келье, о каждой капле воды, которую он выпивает. Говорю это потому, что знаю некоторых монахов, низвергшихся в падение именно оттого, что признавали себя угождающими Богу...

58. Я, Антоний, говорю тебе истину. Внимательно выслушивай слова мои и сложи их в сердце твоем. Знай, что этими наставлениями и завещаниями я предаю тебя Творцу. Если ты будешь соблюдать их, то возвеселишься со всеми ангелами и посрамишь всех злых духов. Если будешь исполнять их на деле и проводить по ним жительство, то Бог будет с тобою, и ангелы Его окружат тебя. Душа твоя наполнится благоуханием, которое издают из себя святые... соделаешься жертвоприношением Богу и услышишь глас, говорящий тебе: добре, рабе благий и верный, о мале был ecи верен, над многими тя поставлю... вниди в радость Господа твоего (Мф. 25, 21), Которому да будет слава во веки. Аминь».

Перейду теперь к авве Исайи, отшельнику египетскому⁴¹² и дополню предыдущие наставления некоторыми новыми советами из его поучений. Как и великий Антоний, сей славнейший делатель плача и досточудный обладатель совершеннейших дарований духовных начинает свое «Наставление новоначальным» со смирения:

59. Прежде всего для нас необходимо смиренномудрие, чтобы быть всегда готовым при каждом слове, которое слышим, или деле, отвечать: прости. Ибо смиренномудрием разрушаются все козни вражии.

60. Когда тебе нужно уснуть в каком-либо месте, не покрывайся с другим одною одеждою, и прежде чем заснешь, излей к Богу многие молитвы в сердце своем.

61. Ноги твои да будут покрыты одеждою.

62. Колена твои да будут сложены одно с другим⁴¹³

63. Во время трапезы не обращай взоров твоих на ближнего, не смотри туда и сюда и не произноси пустых слов.

64. Желая чего-либо взять, не простирай к тому руки прежде, чем скажешь: «Благословите».

65. Если приобретешь себе книгу, то не заботься об украшении ее: ибо это и есть страсть.

66. Если в каком-либо случае сделаешь погрешность, не прикрывай сего ложью от стыда, но с поклоном проси прощения...

68. Если духовный отец твой пошлет тебя за каким-либо делом (разумеется вне монастыря. – Еп. Варнава), то спроси его, где велит тебе остановиться, и что для него нужно там сделать, и какое даст тебе повеление; старайся в точности его исполнить, ни более, ни менее приказанного. По возвращении твоем никому не рассказывай того, что услышишь вне монастыря, и сам не удерживай того в памяти.

– Если идешь в пути со старцем, то никак не допусти его нести ношу, какая будет у вас; если же вы равные, то несите ее попеременно, но так, чтобы несущий шел всегда впереди.

– Никто отнюдь не должен входить в келью своего брата (без надобности).

– Не старайтесь видеться друг с другом прежде определенного времени.

– Понуждай себя к частой молитве: ибо молитва есть свет для твоей души.

– Ежедневно размышляй о грехах своих: если будешь молиться об их прощении, то Бог простит тебе грехи.

– Если пойдешь для свидания с братией, живущей в монастырях, то пребывай у того, к кому придешь прежде, и не переходи от одного к другому, не спросив его наперед, согласен ли он на это или нет...

– Если приступаешь к причащению Св. Тайн, наблюдай за всеми помыслами твоими, чтобы не причаститься в осуждение.

– Желая у кого-либо остановиться, не ожидай, чтобы тебя приняли с радостью; когда же примут, благодари Бога.

– Да не дерзнет кто-либо учить другого или приказывать.

– Если исправляете какое дело внутри кельи, оставляйте, чтобы каждый делал, как хочет.

– Если кто скажет: «Прошу вас, научите меня, я этого не знаю», то знающий не противься и не отговаривайся незнанием, ибо такое смирение не по Богу.

– Если увидишь брата, исправляющего какое дело, не говори, что он не так делает или портит дело.

– Если же он будет просить тебя, чтобы ты его научил, ты же не сделаешь, а промолчишь, то этим покажешь, что в тебе нет любви Божией, а лукавство.

– Если брат не довольно хорошо сварил пищу, не говори, что он худо сварил, потому что в этом заключается смерть для твоей души; но размысли, как для тебя тяжело и скорбно было бы услышать эти слова от другого, – и успокоишься.

– Если во время псалмопения ошибется кто в каком слове, не поправляй его тотчас и не смущай; хотя бы он и слово пропустил, не беспокойся. Когда же он попросит тебя, чтобы ты его исправлял, делай это с любовью.

– Если будет за столом пища, которой кто-либо из братии по немощи не может употреблять, то таковой не должен говорить: «Не могу вкушать ее», но пусть понуждает себя Бога ради сколько можно, и Бог успокоит его⁴¹⁴.

– Если вы исправляете вместе какое-нибудь дело и кто-либо из вас по малодушию испортит нечто, не упрекайте его в этом, а показывайте веселый вид.

– Если работаешь с немощным братом, не усиливайся с намерением сделать больше, чем он.

– Если между вами зайдет речь о каком-либо месте Свящ. Писания, то знающий это место пусть объяснит, по силе своей, брату смиренно, не настаивая на своем мнении, чтобы успокоить брата с любовию.

– Если живешь с другим братом вместе и занимаетесь одним делом внутри и вне кельи, и брат твой позовет тебя, то не говори: «Подожди немного, пока я окончу свое дело», но тотчас поспеши к нему, чтобы вместе совершать это дело.

– Если ты немощен и преклонен к страстям, то не допускай, чтобы кто-либо открывал тебе, как достойному доверия, свои страстные помыслы, ибо это для души твоей пагубно.

– Если демоны будут склонять твое сердце к подвигу, превышающему твои силы, не слушай их: ибо это их обычное коварство – возбуждать человека к тому, чего совершать не может, чтобы впал он в руки их и они возрадовались о нем.

69. Если пожелаешь чего-либо, а брат, с которым живешь, не хочет сего, то отсеки пред ним волю, чтобы не возникло между вами спора и брат не оскорбился на тебя.

70. Согласившись жить вместе с каким-либо братом, будь как пришелец и не делай ему приказаний ни в каком случае, и не желай быть старшим над ним.

71. Если же будешь жить с несколькими братиями, то не вмешивайся в беседы тех, с коими ты живешь, как бы им равный и сотоварищ. И когда они поручат тебе дело, которое не хочется тебе делать, борись со своею волею, пока не совершишь его, чтобы не оскорбить их, и вместе с тем не погубить своей обычной покорности, и не нарушить их мирного сожития.

72. Ежедневно утром, когда встанешь от сна, прежде чем возьмешься за рукоделие, поучайся в Слове Божием. Потом, когда начнешь делать что-либо из необходимых вещей... делай это со тщанием и без лености.

73. Если придет к тебе странник, прими его с веселым лицом и приветствием и с радостию сам сними с него дорожную его ношу. Потом, когда пойдет от тебя, сделай то же.

74. Если странник будет нищий и одеяние на нем грязное, то вымой его. Если он будет очень прост (малоспособен) и одежды имеет разодранные, то зашей их.

75. Если же это будет праздношатающийся и бродяга, а у тебя случатся люди верные, то не вводи его к ним; но окажи ему милость ради любви Божией.

76. Если станешь на молитвенное правило, то не твори сего дела Божия с небрежением, чтобы, вместо благоугождения Богу, не прогневать Его; но стой со страхом Божиим, не приклоняйся к стене и не переставляй своих ног... как это делают неразумные.

77. Смотри, не оставляй тела своего в небрежении и неопрятности ради тщеславия. Кто же юн, тот пусть оставит тело свое во всяком безобразии, ибо это ему полезно.

78. Юный да не носит красивой одежды, пока не достигнет в возраст мужа, ибо это для него послужит врачевством.

79. При смехе никогда не обнажай зубов своих⁴¹⁵.

80. Лицо твое да будет обращено вниз от стыдливости.

81. Желая уснуть, да будешь опоясан поясом своим⁴¹⁶ и да приучишь руки свои к тому, чтобы они не касались наготы тела; ибо тело имеет многие страсти, которые оно сообщает душе.

82. Когда идешь, руки должен держать сложенными близ пояса, а не размахивать ими, по обычаю людей небрежных.

83. Если идешь со старшими, то отнюдь не упреждай их.

84. Если пойдешь в город или селение ради нужды, то держи свои очи опущенными вниз, чтобы чрез них не получить тебе повода к брани в келье твоей.

85. Если кто при тебе начнет порицать брата своего, то не молчи перед ним ради стыда и не соглашайся с ним, чтобы не согрешить пред Богом; но скажи ему со смирением: «Прости меня, брат! Я сам окаянен, и то, о чем говоришь ты, есть моя немощь; посему не могу переносить слов твоих».

86. Если окажешь благодеяние нищему, то не зови его на поделие, чтобы не погубить благодеяния, оказанного ему.

87. Если путешествуешь вместе с братиею и между ними будет такой, к которому имеешь любовь ради Бога, то не разговаривай с ним в присутствии прочих с большею свободою: быть может, между ними будет немощный брат, который повредится от ревности, и ты понесешь на себе его грех, так как подал ему повод ко греху.

88. Если ощутишь леность в теле, скажи ему: «Неужели ты хочешь успокоения в кратком времени сем, а потом быть навсегда вверженным во тьму кромешную? Понудь себя немного, и скоро придут бодрость и сила».

89. Отрекшись мира, отнюдь себе ничего не оставляй.

90. Берегись разговаривать с еретиками, даже под предлогом защиты веры, чтобы беседы их не излили яда в твою душу.

91. Нашедши еретическую книгу, берегись читать ее... но пребывай в том учении, которому ты научился в св. Церкви, не прибавляя к нему ничего и не убавляя⁴¹⁷.

92. Не расспрашивайте с любопытством о временных делах сего мира, чтобы не уподобиться отхожим местам, куда всякий идет для извержения излишеств чрева, отчего эти места всегда наполнены смрадом. Но лучше старайтесь быть чистым храмом, постоянно утром и вечером принося Богу жертву внутреннего человека.

93. Живя с старшим тебя, скрытно и без его совета не благодетельствуй даже нищему.

94. Прежде вопрошения старцев моли Бога, чтобы сотворил с тобою милость Свою и внушил им подать тебе советы такие, какие полезны. Тогда делай с верою все, что скажут тебе старцы, и Бог успокоит.

95. Что ни делаешь, имей Бога пред очами твоими.

96. Так как в наши дни постигает землю гнев Божий, то не смущайтесь, если услышите что-либо страшное, но так рассуждайте сами с собою: «Что это за казни в сравнении с теми, в которые впадем за грехи наши, если не покаемся?».

97. Если это сохраните в простоте и в разуме, то с радостью достигнете покоя Сына Божия; если же от сего отступите, то тщетно здесь трудитесь и по исшествии из тела будете преданы вечному наказанию... Для того именно, о чем мы упомянули, грядет Господь наш Иисус Христос».

Выпишу еще несколько наставлений великого аввы Исаака Сирина⁴¹⁸ «Вот целомудренный и Богу любезный чин:

98. Не обращать очей туда и сюда... не празднословить, но говорить только необходимо нужное...

99. Ни перед кем не обнажай ни одного члена своего.

100. Не приближайся ни к чьему телу без необходимой причины.

101. Не позволяй, чтобы и к твоему приближался кто без важной, как сказано, причины.

102. Уклоняйся от дерзости в речах, как от смерти...

103. Где ты ни спишь, пусть никто, если только можно, не видит тебя.

104. Ни пред кем не извергай слюны⁴¹⁹...

105. Если входишь в келью настоятеля или друга, или ученика, храни свои очи, чтобы не видеть, что там есть...

106. Ни к кому не входи внезапно, но, постучась извне и испросив дозволения, потом уже войди благоговейно.

107. Не будь тороплив в походке своей без необходимой потребности, заставляющей спешить.

108. Всем будь послушен во всяком добром деле, только не следуй за любостяжательными или сребролюбцами, или миролюбцами, да не явится твое послушание делом диавольским.

109. Беседуй со всяким кротко, смотри на всякого целомудренно, ничьим лицом не насыщай очей своих...

110. Если принужден говорить с женщинами, отврати лицо от зрения их и так беседуй с ними.

111. А от инокинь, от встречи и разговоров с ними и от лицезрения их удаляйся, как от огня и как от сети диавольской, чтобы в своем сердце не остудить тебе любви к Богу и не осквернить своего сердца тиною страстей⁴²⁰ ..

112. Не возлюби своею душою чего-либо мирского, но покорствуй правителям и начальствующим... А от близких сношений с ними удерживайся, потому что это – сеть, уловляющая нерадивых в погибель.

Тебе, чревоугодник, старающийся услужить чреву своему, лучше огненный уголь ввергнуть в утробу свою, нежели попечения правителей и начальствующих...

113. Как мечущегося на всех льва, бегай охоты учить. Не сходись для этого ни с питомцами Церкви, ни с чужими.

114. Не проходи даже улицей гневливых и сварливых, чтобы твое сердце не исполнилось раздражительности и твоею душою не возобладала тьма прелести.

115. Не живи вместе с горделивым, да не будет отъята от твоей души действенность Святого Духа, и да не соделается она жилищем всякой лукавой страсти.

116. Если соблюдешь ты, человек, эти предосторожности и будешь всегда заниматься богомыслием, то твоя душа действительно узрит в себе Свет Христов и не омрачится во веки. Христу слава и держава во веки. Аминь».

Соотечественник предыдущего божественного мужа, не менее его знаменитый, св. Ефрем Сирин⁴²¹ такие еще преподает вразумления вступившим на путь спасения.

«Вот вверяю тебе, возлюбленный, залог о Господе, – начинает он, – если сохранишь его, то впоследствии воздаст Он тебе веселием». И далее св. отец продолжает:

117. Будь кроток до того, что если потребует от тебя отрок, иди за ним, сделай дело и молча возвратись в свою келью, молча устами, но молясь сердцем.

118. Не хвались богатыми родителями, ибо хваляйся, о Господе да хвалится (1Кор. 1, 31).

119. Входить в споры... есть уже признак совращения.

120. Не волосы и не одежды делают человека мирским, а худой нрав и наклонность к мирским и нечистым пожеланиям, потому что от них душа делается мерзкою.

– Хорошо прийти к службе Божией прежде всех, но нехорошо без нужды оставить службу прежде отпуска.

– Если ставший близ тебя брат немощен телом и случится ему кашлять или часто плевать, то не смущайся тем, но вспомни, что многие предали себя на услужение недужным и увечным⁴²²

– Если брат смиряется под твою руку, то разумей, что, не тебя боясь, это делает, и потому памятуй о Господе, для Которого и он терпит, и ты не должен озлоблять его⁴²³

– При распалении плоти не касайся тайных членов, чтобы не произвести сильнейшего распаления⁴²⁴

– Приятна тебе праздность, но горек конец ее. Изнемогаешь, работая, но возвеселишься впоследствии.

– Если случится ссора между двумя братиями, то первый раскаивающийся получит венец победы, но венчается и другой, если не отвергнет раскаяния, но с готовностью сделает, что нужно для мира.

– Признак невежества – сидя при братиях, обнажать голени свои; благоговейный же будет сидеть благообразно.

– Трудящийся в монастыре да не гнушается и очищением отхожих мест, потому что нимало не стыдно терпеть ради благочестивых.

– Не уничижай, монах, в уме своем мирянина, потому что один Господь знает сердечные тайны.

– Иной гуляет, а как скоро слышит призывающего на молитву, берется за дело. Но ты, возлюбленный, не будь нерадив к службе Божией, чтобы просветилось око ума твоего⁴²⁵

– Видел я юного, который разумно утешал старца, и за сие воздадим славу Богу.

– Не верь обманчивым снам, возлюбленный, многих бо прелъстиша сония, и отпадоша надеющиеся на ня (Сир. 34, 7). Ибо какой меры совершенства достигли мы, чтобы видеть нам видения ангелов?

121. Не пострижение и не одеяние делают монахом, но небесное желание и божественное житие, потому что в этом обнаруживается совершенство жизни.

122. Если покрываешь свои члены для того, чтобы не увидел кто их обнаженными, то и сам берегись смотреть на наготу другого, кроме нужды и болезни, чтобы в уме своем не отпечатлеть каких-либо неприличных образов.

123. Если, исполняя домостроительство, помазываешь елеем больного, то храни око, руки и язык, чтобы ни в чем не преступить пределов целомудрия; ибо это прилично благочестию.

124. Когда ложишься спать, не подстилай под себя сверх потребности, потому что нега естественным образом может распалить тело и сильнее разжечь угль сластолюбия.

125. Когда заметишь в себе, что скучно для тебя чтение Божественных Писаний и неохотно слушаешь духовные наставления, тогда знай, что твоя душа впала в тяжкую болезнь. Ибо это – начало зломудрия, которым болевшие пожали плод смерти».

Заключу эти выписки из древних святых отцов словами наших русских светильников веры и благочестия и богоносных мужей.

Святитель Димитрий Ростовский поучает⁴²⁶

126. Когда восстанешь от сна, то первая мысль да будет о Боге, первое слово и молитва к Богу, Создателю твоему и Содержителю жизни твоей, могущему всегда умертвить и оживить, поразить и исцелить, спасти и погубить.

127. Положи начало к лучшему, говоря со Псаломником: рех, ныне начах и прочая [Пс. 76, 11], ибо путь к небу никто хорошо не совершает, кроме только того, кто на всякий день хорошо начинает.

128. С утра будь в молитве Серафим, в делах Херувим, в обхождении ангел.

129. Времени отнюдь понапрасну не проводи, кроме необходимых потреб.

130. Слово да будет тихо, смиренно, честно и полезно».

Наконец, досточудный авва Серафим Саровский⁴²⁷ любвеобильным гласом поучает:

131. По совету ли, или по власти других, или каким бы то ни было образом пришел ты в обитель, – не унывай: посещение Божие есть. Аще соблюдеши, яже тебе сказую – спасешися сам и присные твои, о которых заботишься. Не видех, глаголет пророк, праведника оставлена, ниже семене его просяща хлебы (Пс. 36, 25).

132. За рукоделием или будучи где-либо на послушании, твори беспрестанно молитву: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. В молитве внемли себе, т. е. ум собери и соединяй с душою.

133. Молчи, беспрестанно молчи; помни всегда присутствие Божие и имя Его. Ни с кем не вступай в разговор, но всячески блюдись осуждать много разговаривающих или смеющихся. Будь в этом случае глух и нем; что бы о тебе ни говорили, пропускай все мимо ушей.

134. Сидя за трапезой, не смотри и не осуждай, кто сколько ест; но внимай себе, питая душу молитвою.

135. За обедом ешь довольно, за ужином повоздержись.

136. Каждый день непременно в нощи спи 4 часа... аще изнеможешь, можешь вдобавок днем спать. Сие держи несомненно до кончины жизни: ибо оно нужно для успокоения головы твоей. И я с молодых лет держал таковой путь⁴²⁸

137. К обыкновенной Иисусовой молитве прибавляй: «Богородицею помилуй мя».

138. Одна молитва внешняя недостаточна. Бог внемлет уму, а потому те монахи, которые не соединяют внешнюю молитву с внутренней, не монахи, а черные головешки.

139. Бойся, как огня геенского, галок намазанных (женщин), ибо они часто воинов царских делают рабами сатаны.

140. Все делай потихоньку, полегоньку и не вдруг; добродетель не груша, ее вдруг не съешь».

Человек – двусоставен, состоит из тела и души. Душа, по природе своей, «приснодвижна, ибо всегда находится в движении»⁴²⁹ Ей свойственны благочестие и мышление⁴³⁰ и в силу своей приснодвижности она может настолько усовершенствовать оба эти качества в их взаимосвязи, что и во сне будет продолжать молиться, по слову Писания (Песн. 5, 2; 1Фес. 5, 17). Но тело этого не может делать, не может непрестанно служить Богу, ему нужен отдых. Однако, будучи непосредственно и тесно связано с деятельной душой, оно и само естественно должно быть деятельным. Невозможно, совершенно невозможно прийти в только что указанное состояние души, если прежде, насколько то в наших физических силах (у каждого человека они разные), у нас – посредством труда – не упорядочится и не усмирится тело и не станет послушно душе⁴³¹. Итак, в свою меру и тело нам должно сделать деятельным; разумею же деятельность, направленную, прежде всего, на богоугождение, а не на служение князю сего прелестного мира. Что такова наша обязанность по отношению к телу, вытекает из нижеследующих положений.

I. Необходимость для человека труда вообще

1. Труд есть установление Божественное. Как только появился на земле человек, так стал для него необходимым и труд⁴³². До грехопадения он был не тягостен для человека, ибо сферой применения его был рай сладости (Быт. 2, 15), а после изгнания из рая – сделался проклятием (Быт. 3, 17–19), тяготеющим над родом человеческим и доныне. Таким он и останется до тех пор, пока – после Страшного Суда – не будет наконец нового неба и новой земли, в них же правда живет (2Пет. 3, 13), и где ни плача, ни вопля, ни болезни не будет ктому, яко первая мимоидоша (Откр. 21, 4). И никакие усилия человечества и культуры не в силах облегчить без Бога – машинным, социальным и идейным путем – жизнь человеку и внушить ему посредством софизмов, что физический труд на земле есть вещь прекрасная и что этот труд сам по себе составляет цель и назначение человека. Божественный закон непреложен, и, как мы сейчас видели, он говорит нам, что, наоборот, труд есть наказание, что маета эта временная и пользоваться им должно только как средством для спасения. И в этом смысле он необходим. Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь. Это сказал не мирской какой-либо учитель или философ, но божественный апостол Павел, и надо прочесть эти слова в общей связи (в контексте), чтобы уразуметь все значение христианского взгляда на человеческий труд и надлежащий его смысл⁴³³ (2Фес. 3,6–12).

2. Значение рукоделия для телесного здоровья. Тело нельзя презирать и убивать, как то делают некоторые еретики и в чем сластолюбивые люди обвиняют монахов, понимая их аскетизм по-своему. Апостол сказал: Никтоже когда свою плоть возненавиде, но питает и греет ю, якоже и Господь Церковь (Еф. 5, 29). Заповедь Божия только не велит давать потачки телу, а заботиться в меру о нем – наша обязанность. Иначе, как говорит преп. Серафим Саровский⁴³⁴ «изнемогшу телу, и душа ослабевает». В таком случае на помощь приходит разумно поставленное рукоделие. Ибо праздность и страсти губят тело и расстраивают самое крепкое и железное здоровье.

Биограф Александра Македонского Квинт Курций (даже слишком пристрастный к нему) говорит⁴³⁵ что «того, кого не могли сломить полчища персов, победили пороки – et quem arma persarum non fregerunt, vitia vicerunt» – и что для этого неутомимого и непобедимого полководца древнего мира «отдых» представлял более труда, чем все тяготы боевой жизни, намекая на «intempestiva convivia, et perpotandi pervigilandique insana dulcedo, ludique et greges pelliicum» (* беспрерывные пиры, нездоровые до утра попойки и увеселения с толпами распутниц (лат.) (Курций Квинт. История Александра Македонского. М., 1993). – Прим, составителя.)

Еще свидетельство – со стороны человека, пред которым склоняется сей временный, земной мир:

«Даже животные, прекратившие свою трудовую жизнь, например собаки, домашние кошки, живущие на даровых хлебах, без обязательных занятий, вырождаются, и вес их мозга становится меньше веса мозга их диких сродников [по Дарвину]»⁴³⁶

3. Душевное здравие не может создаться без помощи рукоделия. Еще важнее труд для нашего душевного здоровья. Душа наша, согласно святым отцам, «по преступлении заповеди, предалась прелести сластолюбия и самозакония, и возлюбила телесное, и некоторым образом стала как бы нечто единое с телом, и вся сделалась плотию, как сказано: не имать пребывати Дух Мой в человецех сих, зане суть плоть (Быт. 6, 3). И бедная душа как бы состраждет телу и соучаствует во всем, что делается с телом. Поэтому-то телесный труд приводит душу в смирение (т. е. в здравие. – Еп. Варнава). Ибо иное расположение души у человека здорового и иное у больного, иное у алчущего и иное у насытившегося... Итак, труд смиряет тело, а когда тело смиряется, то вместе с ним смиряется и душа»⁴³⁷. А кто смиряется, тот спасается и исцелевает душою.

Рассматривая вопрос по отношению к каждой страсти в отдельности, можно видеть великую пользу рукоделия для уврачевания любой из них. Например, древние иноки пользовались рукоделием для побеждения сна, который в ночное время не давал им заниматься богомыслием⁴³⁸. Варсонофий Великий, Исаак Сирин, Серафим Саровский и другие отцы предлагают посильное рукоделие ради Бога, по послушанию, как одно из средств для преодоления беса уныния⁴³⁹. Ангел в видении указал Антонию Великому на рукоделие как на средство против рассеяния утомившегося на молитве ума⁴⁴⁰. Святые отцы для сего выбирали занятия, которые можно делать машинально, механически, например плетение корзинок, веревок, циновок (ср. вязание чулок дивеевскими блаженными). Таким образом, и ум после напряженной молитвы на правиле отдыхает, и молитвенное делание совсем не прекращается, потому что подобное рукоделие позволяет упражняться тайно в сердце Иисусовой или какой-либо иной краткой молитве. Да если человек и не стяжал еще умно-сердечной непрестанной молитвы, то достаточно для него и того, что за работой ему срамные и нечистые мысли в голову не лезут.

4. Великая польза от «бесчестного» труда. Собственно, всякий труд честен, если он не соединен с грехом (ср. проституцию, воровство и т. п.). Но в глазах мирских людей некоторые отрасли труда с давних пор считаются низкими.

В одной беседе, приведенной Златоустом, проповедник так разубеждает в этом расхожем мнении своих слушателей:

«Многие говорят с высокомерием: торговец! что тебе нужно, торговец?.. А скажи мне: что такое торговец? Ведь не преступление стоять на рынке и работать? Оставаясь дома, грабить чужое – вот это преступление. Рассуди, что постыдно и что похвально, и не насмехайся: быть на рынке – не преступление, но быть грабителем, предаваться корыстолюбию – преступно. Какая польза, если ты сидишь во внутренних покоях своего дома, но жаден, как волк? Какой кому вред, если бедняк стоит на рынке, подражая быку и землепашцу?.. Нисколько не предосудительно быть ремесленником. А что постыдно? Постыдно – жить в праздности – и о, если бы только в праздности, не работая вместе с тем и пороку!

Ремесленником был Павел и работал в мастерской. И не то, чтобы он был таким до евангелия, а после евангелия изменился. Нет, он и проповедовал, и сшивал кожи; проповедовал и оставался у Акилы и Прискиллы, – зане единохудожником быти им: бяху бо скинотворцы хитростию (Деян. 18, 3). О любомудрие Павла! О высота мысли и непобедимость духа! О разумение, досязающее до небес! О душа, презирающая все видимое! Паутиной почитал он блеск жизни. Он не пошел ни к царям, не пошел к богатым, не обратился к людям состоятельным, но пошел к делателю палаток – по общности ремесла – и не скрывал своего занятия из стыда за него, но объявлял о нем пред всеми...

В ремесле нет стыда... Ведь и Сарра сама замесила тесто, в укор нынешним женщинам, избаловавшим себя золотыми украшениями и шелковыми одеждами; сама же она и муки намолола. Говорит ей муж: ускори и смеси три меры муки чисты (Быт. 18, 6). И она не сказала: «Выносимо ли это? Ты обращаешь меня, свою жену, в хлебопека? Разве я не принесла тебе приданого? Разве я не благородная? Ты помыкаешь мною, как служанкой: о том ли я мечтала, вступая в твой дом?» Ничего подобного она не сказала, но поспешила к делу и замесила тесто...

Это я говорю, смиряя человеческую гордость и, с одной стороны, искореняя неразумие всех богатящихся, а с другой – ободряя бедняков, чтобы никто ни в бедности не падал духом, ни в богатстве не превозносился: ни то, ни другое несовместимо с добродетелью»⁴⁴¹.

Деление на честный и бесчестный труд – явление, как я сказал, очень древнее, а неуменье как следует разобраться в этом явлении мы встречаем даже у самых просвещенных народов. Так, у древних греков считалось позорным шить сапоги, продавать соленую рыбу и заниматься сводничеством⁴⁴². Отсюда, пройдя сквозь даль веков, выражение «сапожник» и сейчас носит презрительный, оскорбительный смысл.

У нас в эпоху крепостного права еще дальше пошли, всякий уже физический труд стал считаться «позором для дворянина и уделом только рабов», хотя, прибавляет современница⁴⁴³ «это дворянское достоинство не мешало им браниться самым площадным образом». Понятно, что труд дворовых ни во что не ценился. У Варвары Петровны Тургеневой крепостного Герасима (того самого, который описан ее сыном в повести «Муму») отправляли пешком из села Спасского в имение, отстоящее на 70 верст, за небольшим горшочком гречневой каши, так как, по мнению Варвары Петровны, в селе Спасском эту кашу приготовлять не умели⁴⁴⁴

Но христианство смотрит по-иному на все это (Еф. 4, 28; 1Фес. 4, 11; 2Фес. 3, 10–15).

Христианство, как во всем другом, так и в отношении физического труда принесло совершенно новый на него взгляд. Согласно этому взгляду, чем рукоделие унизительнее в глазах мира сего, тем оно полезнее для души, лишь бы не шло оно в разрез с евангельскими заповедями (ср.: 1Кор.1,26–29).

Приведу два примера из жизни Златоструйного (χρισορροας) – св. Иоанна Дамаскина, как прозвали его потомки⁴⁴⁵ в соответствии со знаменитым его предшественником, св. Иоанном Златоустом.

Как известно, в миру он был губернатором Дамаска и первым министром сирийского калифа. Но когда однажды старец в монастыре преп. Саввы Освященного, куда он поступил в монахи, заставил его, желая приучить к смирению, снести в Дамаск и продать там корзинки по цене в несколько раз большей, чем они стоили, то Иоанн ни одного слова не произнес вопреки, не сказал, что далеко и что это скорее похоже на насмешку, чем на серьезное поручение... Но пошел, одетый притом в рваные лохмотья, в город, где все, от мала до велика, знали его, когда-то носившего златотканные одежды и делавшего богатые и пышные выезды.

Иоанн сел на базаре, назначил, по послушанию, непомерно высокую цену за корзинки и терпеливо переносил, как над ним хохотали, издевались, укоряли, до тех пор пока один из граждан, бывший когда-то слугою в его доме, не узнал его (ибо он из-за одежды и строгого поста изменился лицом и видом) и, не показывая виду, не скупил у него всего товара. Не из-за нужды, конечно, но по милосердию, сжалившись над его состоянием. Таково было смирение св. Иоанна, равно как и разумное перенесение им бесчестий.

В другой раз за то, что Иоанн – этот божественный поэт, движимый благодатию Св. Духа, – написал по просьбе одного брата те сладостные и божественные надгробные песни, которые мы и до сих пор поем: «Кая житейская сладость», «человецы, что всуе мятемся», «вся суета человеческая» и прочие, старец выгнал его из своей кельи и лишил своего общения (ибо он раньше запретил Иоанну писать и сочинять что-либо). Все отцы просили за Иоанна, но старец согласился даровать ему прощение под одним условием – чтобы он очистил собственными руками все проходы братских келий и запакощенные седалища в отхожих местах всей лавры. Отцы устыдились даже передать эту епитимию Иоанну, а тот, когда узнал о ней, с великою радостью стал ее исполнять, «прикасаясь, – говорит житие, – к нечистотам когда-то выхоленными и надушенными руками и оскверняя сквернами свою десницу, не так давно исцеленную⁴⁴⁶ Пречистою Девой!»

Таким образом, познавший глубину христианских догматов не одним только изучением посредством ума и памяти, а внутренним таинственным созерцанием и озарением Св. Духа, не посчитал для себя постыдным быть в рабской работе и бесчестном, по мнению окружающих, труде, но, принимая эти сомнительные для многих послушания, приобретал чрез то глубочайшее смирение и уподоблялся Самому Господу⁴⁴⁷ (Флп. 2, 7–8).

II. Как нужно христианину относиться к рукоделию?

Из всего предыдущего следует очень важный вывод, составляющий один из главных пунктов телесного подвижничества в аскетике: рукоделие должно считать только за поделив, а не за настоящее дело, каковым для христианина является одно лишь спасение. Другими словами, оно очень важно и необходимо для человека, по стольку постольку помогает освобождаться от страстей или приобретать необходимейшее пропитание. Работать же ради корысти, ради славы и по всяким иным основаниям – грех. Да и неразумно, ибо значит отнимать время у более существенных дел.

Новоначальному необходимо принять к сведению и руководству некоторые примеры из жизни святых в этом отношении, а также нечто и из их поучений.

Прежде всего, они брались за самостоятельную, необязательную работу только в том случае, если ум изнемогал и не мог продолжать молитвы. А как скоро он становился чист и легок, снова брались за правило или чтение Свящ. Писания⁴⁴⁸. На этой почве диавол начинает создавать искушения, и ленивые, «когда видят, что им назначают тяжкие дела, тогда покушаются предпочитать им молитву; а если дела служения легки, то отбегают от молитвы, как от огня», как говорит Иоанн Лествичник⁴⁴⁹. Но святые угодники не так, говорю, вели себя. Про Алипия, иконописца, чудотворца Печерского, рассказывается в житии, что «праздна николиже бе видети его, обаче и собора церковнаго дела ради николиже отлучашеся»⁴⁵⁰, то есть ради своего иконописания службы церковной никогда не оставлял. Так же поступали и все истинные подвижники: сперва правило исполняли свое, а потом уже делали дело.

Затем и самые необходимые дела святые совершали так, чтобы как можно меньше ими интересоваться и отвлекаться умом. Сказывали об авве Пиоре, египетском отшельнике, что он ел на ходу. Однажды кто-то его спросил: «Для чего ты так ешь?» «Не хочу я, – отвечал он, – заниматься пищею как делом, но – как поделием». Сказал еще другому, спросившему его о том же: «Хочу, чтобы и в то время, когда я ем, душа моя не чувствовала никакого телесного удовольствия»⁴⁵¹

Наконец, они учили своих учеников, что если у них возгорится спор между собою из-за какого-либо дела, то лучше оставить его не исполненным, чем причинить смущение своей совести. «Поэтому говорю вам, – обращается преп. игумен авва Дорофей к своей братии⁴⁵² – если и я пошлю кого-нибудь из вас по какой-либо надобности, и он увидит, что возникает смущение или другой какой вред, оставьте дело и никогда не вредите себе самим или друг другу; но пусть дело это останется и не будет исполнено, только не смущайте друг – друга, ибо терпите большой вред, а это явное неразумие».

Как только человек начинает искренно и усердно работать Богу, он вскоре замечает, что многое, на что раньше не обращал никакого внимания, становится ему помехой. Раньше, например, барышня в храм не могла показаться без шляпы, а теперь, наоборот, сделавшись целомудренно-скромной девой-христианкой, не может в ней появиться – стало стыдно за «цветочный горшок» на голове, стеснительно (при низких церковных поклонах) и, просто сказать, неприлично. И вот приходится, без всякого принуждения извне, а в силу только требования внутреннего духа, надевать платок. И душа находит себя и свое место. Смотреть на иконы уже не стыдно, потому что дева на них узнает себе подобных жен и дев, хотя и прославленных. А раньше храмовая обстановка, при чудовищно-карикатурном одеянии барышни, при корсетах, французских каблучках, оголенных шее и груди, была для нее душна, невыносима; оттого ей и в церкви тяжело было находиться... Потому что все казалось чужим.

Итак, с погружением в глубину духовной жизни является необходимость в отказе сперва от ненужных и лишних вещей, потом от тех, к которым мы привыкли и которыми часто пользуемся, хотя и без особой нужды в них, и наконец от самых необходимых. Настает время подвигов. Необходимость в них возникает естественно, и обвинять монахов и подвизающихся мирян в изуверстве («И без этого можно спастись», – говорят обычно таковым) – значит не понимать сущности духовного делания и ни разу не коснуться его опытом даже из любопытства.

Это все можно хорошо видеть на следующем примере. Возьмем пресловутое «опрощение» Льва Толстого, его шитье сапог, косьбу, пилку дров... Вне всяких философских предпосылок (мы против них, если бы они и были, не стали бы протестовать сейчас), сам он дело объясняет так (в письме к Е. Попову от 1888 г., марта месяца): «Табак тоже бросил, две недели совсем не курил, раз только... И сапоги без табаку принялся шить»⁴⁵³

Как только, следовательно, принял решение бороться со страстями, возникла необходимость чем-нибудь заглушить мучительную к ним тягу – отвлечь внимание хоть шитьем сапог. Конечно, у христианских подвижников все это осмысленнее выходит, ибо они свое внимание отвлекают от страсти, а плоть свою трудом ради Бога в подчинение духу приводят. И Бог благословляет и освящает и самый труд их телесный, так что они со всех сторон получают пользу – и духовно преуспевают, и от телесного делания смиряются, и получают чрез то благодать.

Еще пример. Тот же Толстой пишет В. Алексееву (от 1881 г., ноября месяца): «Сижу все дома, утром пытаюсь работать, плохо идет. Часа в 2–3 иду за Москву-реку пилить дрова. И когда есть сила и охота подняться, это освежает меня, придает силы... Но когда не хожу... – раздражение, тоска»⁴⁵⁴

Итак, даже простой моцион барина, вроде пилки дров «от скуки» (что, конечно, нельзя смешивать со святым послушанием ради Господа, на той же работе в монастыре), служит аскетическим целям и утишает раздражение.

Отсюда же берет начало и спорт.

Mens sana in corpore sanö здоровый дух – в здоровом теле. Это изречение Ювенала близко принял к сердцу и делу культурный век, тем более что у него с язычеством одни и те же взгляды на душу человека, ее здоровье и назначение. Но как бы то ни было, на этом еще можно помириться. И Климент Александрийский⁴⁵⁵, знаменитый учитель первохристианской Церкви, так наставлял в своих лекциях в Огласительной школе в Александрии современных ему юношей, которые готовились еще к принятию христианства и недавно только отказались от языческого нечестия (т. е. были в состоянии оглашения):

«Если этим занятиям [гимнастическим] отдаются без отклонения от дел более важных, то это прекрасно и небесполезно. И женщины не должны уклоняться от телесных упражнений; пусть только не в борьбе и беганье взапуски они упражняются, а волну прядут и ткут и кухарке помогают, если нужно [работой по дому занимаются]... Из мужчин же одни могут бороться, другие в мяч играть, особенно на открытом воздухе; другие пусть довольствуются путешествием по стране и прогулками по городу... Борьба же, нами дозволяемая, должна проводиться не ради какого-нибудь суетного состязания, а для вызова испарины на теле; и не с бахвальством своей ловкостью должно приступать к ней... а в интересах столь необходимого и столь полезного здоровья... И все же во всем должно наблюдать меру и цель... Не должно рабом пожеланий быть и разнузданной жизни отдаваться, но не должно и в противоположных вещах меру преступать. Правое – в середине. Это – умеренный, мудрый образ жизни, свободный от обеих крайностей, роскоши, но и скряжничества».

Так Климент в 190 году по Рождестве Христовом поучал оглашенных. Снисходил к их немощи и языческому пристрастию к спорту и в то же время подводил под него здоровую основу и добрую цель. Со временем, когда они сделаются христианами, конечно, отбросят и это: будут подвижничатъ и подвизаться, вместо гимнастической арены, на поприще христианского телесного доброделания; будут себя «гнать к почести вышнего звания» (Флп. 3, 14) не ради укрепления физического здоровья, а ради принесения его в жертву Богу.

Итак, говорю, если бы здесь, на самой низкой ступени, человек остановился, используя невинные телесные упражнения в целях укрепления духовно-телесных сил, то после, отдохнув от внутреннего напряжения, с тем большей энергией и ревностью принялся бы за продолжение спасительного пути. Но диавол не дает ему на этом успокоиться. Он построил все дело так, что общественный спорт стал для человека полной душевной гибелью, сетью на поприще спасения, и не только для него самого, но и для всех его окружающих. Как же враг рода человеческого это сделал? Он ввел награды, почести, призы для возбуждения духа соревнования в участниках, завел международные турниры, чемпионаты, состязания, вызвал в душах целую бурю страстей – зависть к победителю, обиду и печаль в побежденном, злорадство у врагов последнего, тщеславие и гордость в друзьях первого. А выкинуть все это из человеческого обихода – значит, с культурной точки зрения, обесцветить весь интерес игры. И развивать страсти люди начинают в себе в этом отношении уже с детства. Посмотрите и прислушайтесь к детским играм. В них постоянно кто-нибудь «водит» и «мается». «Эй, мальчики (или девочки), кому маять?» – слышится из среды детских голосов.

Что же это такое за слово «маять»? В «Словаре» Даля⁴⁵⁶ читаем: «Маять, маивать кого, морить, мучить, изнурять, утомлять; истязать, томить, истомлять». И дальше – целый ряд примеров из обиходной речи.

Если мы от русского языка обратимся к значениям этого корня в других языках, то увидим то же самое. Исландское ma, mai – «тереть, терзать», mata – «приводить в затруднение, в беду»; шведское и немецкое matt – «усталый, утомленный»; хорутанское (* словенское. – Прим, составителя.) маяти – «двигать»; польское май, маячыць – «кружиться как заяц» (ср. санскритское mrj: причинная форма глагола mi – «двигаться»).

Таким образом, все построено на удовлетворении самолюбия, больше даже – на жестокости, злорадстве, желании поиздеваться над своим ближним, истерзать его, поставить в безвыходное положение, замучить, затравить... А старшие не только не придумали ничего, что бы направляло душу в другую сторону и умаляло страсти, но с приходом своих детей в возраст еще более растравляют в них эти греховные наклонности, создавая самую благоприятную обстановку для их процветания.

Но христианство на вещи смотрит по-иному. Если человек хочет возложить на себя особые телесные труды, то ему нужно соблюсти многие условия, чтобы они на Страшном Суде не стали ему в осуждение, а здесь, на земле, – пустой тратой времени.

1. Прежде всего, подвиги должны быть совершаемы ради Бога (1Кор. 13, 1–3). «Доброе дело есть петь, молиться, поститься, совершать бдения, подавать милостыни, держать себя в уничижении, стать нищим любве ради Христовой, – говорит св. Симеон Новый Богослов⁴⁵⁷. Однако же видим многих из братии наших, которые тщетно трудились и трудятся, совершая такие дела. И причина этому явна. Что бы ни делал кто, делает то для известной цели... Кто постится, молится, трудится и всякое другое делает добро с тою целию, чтобы освободил его Христос, тот всеконечно будет освобожден... А кто не жительствует жительством во Христе с такою целью, тот тщетно протрудится и перейдет в другую жизнь бедным и несчастным христианином.

Надобно нам и то знать, что весь подвиг диавола и демонов его и все козни, какие строят они всякому христианину, обращены на то, чтобы сеять между христианами непонимание сего и неведение о сем, чтобы они не знали показанной цели, но держали в мыслях, что могут спастись сами, посредством тех добрых дел, какие делают. Демоны нередко даже содействуют и молитвам, и милостыням, и постам, и бдениям, и всяким другим добрым делам, чтобы делающие их делали без означенной нами цели, держа, однако, в мысли, что делают настоящее добро, и чрез то оставались не уврачеванными от Христа. Ибо неотложен тот закон Христов, что Сам Христос не может уврачевать того, кто не познал своей болезни, не знает врача и не ищет его».

Для христианина посему странно видеть и читать такие, например, хвалебные отзывы, как о безбожнике Литтре – у Каро или у Сикорского в его «Всеобщей психологии с физиогномикой»⁴⁵⁸ «Литтре – французский энциклопедист, автор знаменитого словаря французского языка... «Этот философ, скромный, добрый, одаренный нежным сердцем и возвышенным умом, – человек с обширнейшей эрудицией, всеобъемлющей любознательностью и беспокойной любовью к истине» (Е. Caro. Е. Littre et positivisme)».

Господь Иисус Христос сказал: Иже несть со Мною, на Мя есть; и иже не собирает со Мною, расточает (Мф. 12, 30). Первая половина текста вполне определяет Литтре: будучи не в Церкви, он продолжиша, по Псаломнику, свое беззаконие (Пс. 128, 3) – своим учением открыто восстал на Христа. Для разумного видна и правда, заключающаяся во второй части евангельского стиха⁴⁵⁹. Если мы подвизаемся ради чего-либо иного, а не ради Бога, то не только не собираем себе ничего лучшего, не делаемся нравственно чище, но приходим в худшее состояние, чем то, в каковом пребывали в детстве. Но по внешности, конечно, лоск такой человек приобретает великий и, как гнилое яблоко, пока его не разломили, кажется прекрасным.

2. Господь сказал: Никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною (Ин. 14, 6), и наоборот: Никтоже может прийти ко Мне, аще не будет ему дано от Отца Моего (Ин. 6, 65). Это потому, что Сын с Отцом единосущны: Аз и Отец едино есма, – сказал про Себя Христос (Ин. 10, 30). Посему, если кто приступает работать Господеви, тот должен знать, что без Него он ничего не может сделать (Ин. 15, 5), ни одного доброго дела (Флп. 2, 13). Диавол не допустит, чтобы человек, дотоле ему работавший, вдруг, взявшись за ум, пошел за Христом. Всякий раз, как тот захочет что-либо доброе сделать ради своего спасения – пойти, например, в храм и поклониться святым иконам, – враг далеко отбросит его от святыни, с помощью беснования или просто посредством возбуждения в человеке тяжести, лени, неохоты, отвращения, неверия – все равно. И если человек не захочет смириться и попросить у Бога помощи (обыкновенно тайный помысл ему внушает: «Подожди просить, ты сам поборешь врага и сделаешь доброе дело, а то цены ему уже такой не будет», или: «Завтра исправишься и принесешь Богу дар, вот-де, мол, Господи, я победил врага, призри на дело мое», или: «Что у Бога просить помощи? Надо же и свое что-нибудь Ему преподнести»... И все так, одним словом, выходит, что мы Богу одолжение хотим сделать и вовсе не хотим обязанными Ему быть)⁴⁶⁰ – если, говорю, человек не захочет смириться, то враг всегда будет играть им, как мячиком, хотя бы тот из кожи лез вон, желая приблизиться к Богу и стяжать добродетели. Такой человек измучается, в кровь изобьется, но дальше не подвинется ни на шаг – стену встретит (противодействие диавола)⁴⁶¹ И если помощи у Господа не попросит, ничтоже успеет. Вот почему св. пророк Давид молился: Яко Тобою избавятся от искушения и Богом моим прейду стену (Пс. 17, 30). Пророк именно об этой стене говорил. Мало еще, следовательно, того, чтобы мы творили добрые дела, надо еще испросить благословения у Бога на это (чрез священника) и попросить помощи у Него, иными словами, смиряться и каяться в своей немощи. Тогда сила Господня уберет с дороги, этой души все препятствия, мешающие ей идти к Богу, прогонит демонов, облегчит скорби, сделает спасение легким и удобоисполнимым.

Но «неужели Бог не может избавить нас от греха даром, без нашего к тому сотрудничества?» – спрашивает св. Симеон Новый Богослов⁴⁶² Конечно, может, но этот труд необходим нам (а не Богу) «в противовес самоохотным грехам»⁴⁶³ Бог потому еще хочет, чтобы мы понуждали Его, «чтобы расположить нас приходить в чувство беды своей, той тирании и рабства, в каких находимся мы из-за грехов, и чтобы, когда освободимся от всего этого, великое изъявляли благодарение Богу, благоволившему избавить нас и оказать нам такое благодеяние, которого никто другой сделать не может». И еще есть причина – Господь хочет отучить нас от высокоумия и высокосердия, чтобы мы познали, что все, что мы имеем, – от Бога.

В последнем же убеждают многие обстоятельства. Из разнообразного духовного опыта подвизающихся я возьму хотя бы состояние мучеников во время страдания. То, бывало, человек легкой боли вынести не мог, к заусенице чувствителен был⁴⁶⁴ а то с улыбкой и таким выражением лица, как будто величайшее наслаждение испытывает и в постели нежится, лежал на раскаленной сковороде⁴⁶⁵ претерпевал раздробление членов, резание тела. Почему так? – Бог укрепляет. Один юноша, по имени Феодор, у которого все тело было измучено пытками, спрошенный кем-то, чувствовал ли он мучения, отвечал: «Вначале чувствовал, а впоследствии увидел некоего юношу, который отирал пот моего борения, укреплял меня и доставлял мне прохладу во время страдания моего»⁴⁶⁶ Что только силою Божиею совершали свои сверхъестественные подвиги святые угодники, видно еще из следующего: те из них, кто, имея уже дары чудотворения и силу господствовать над дикими зверями, как и над своим телом, впадал в гордость и приписывал достигнутое своим силам, думая, что и он кое-что значит, – тотчас же падали «в нечистоту, непотребство и студодеяние, подобно скотам... Бог показал им [чрез это], что не их была сила, если соблюдали они благочиние в жизни и не тревожили их понуждения естества, демонов и иных прочих сопротивностей»⁴⁶⁷

3. Но если человек служит демонам и страстям, то легко совершает подвиги. «Должно исследовать, – говорит преп. Иоанн в своей «Лествице»⁴⁶⁸ – почему живущие в мире и пребывающие во бдениях, в постах и злостраданиях, когда, по удалении из мира, приступают к монашескому житию, как к месту испытания и подвижническому поприщу, не проходят уже прежнего своего подвига, ложного и притворного. Видел я весьма многие и различные растения добродетелей, насаждаемые мирскими людьми и как бы от подземного стока нечистоты напаяемые тщеславием, окапываемые самохвальством и утучняемые навозом похвал; но они скоро засохли, когда были пересажены на землю пустую, недоступную для мирских людей и не имеющую смрадной влаги тщеславия, ибо любящие влагу растения не могут приносить плода в сухих и безводных местах».

Это легко каждому на себе испытать. Стань в угол в церкви, где бы тебя никто не видел, и вот – охватит тебя скука, рассеяние, и может даже показаться, что необходимо срочно сесть, сил нет уже стоять. Но стоит только подойти к нам кому-либо, о котором мы знаем, что он считает нас благочестивыми, подвижниками, молитвенниками, и откуда что возьмется: тяжесть и сон проходят, становится легко и свободно, и даже усердие к молитве появляется!.. Это-то и означают вышеупомянутые слова Симеона Нового Богослова: «Демоны... содействуют даже и молитвам...»

Вот еще пример из писаний отеческих. Поведал о себе авва Евстафий⁴⁶⁹

«Живя в мире, я никогда не вкушал пищи прежде захождения солнца. Когда я сидел в лавке, книга не выходила из рук моих: рабы мои продавали и принимали товар, а я непрестанно упражнялся в чтении. По средам и пятницам я раздавал милостыню нищим. Когда начинался звон, я спешил в церковь, и никто прежде меня не приходил в нее. Когда я выходил из церкви, то приглашал с собою бывших тут убогих в дом мой, и разделяли они со мною трапезу мою. Когда я стоял в церкви на всенощном бдении, никогда не вздремнулось мне, – и признавал я себя великим подвижником. Все прославляли и почитали меня. Умер сын мой: вельможи города пришли ко мне, чтобы утешить меня; но я не мог утешиться. От великой скорби я впал в болезнь и был близок к смерти. По прошествии семи месяцев едва поправился. Провел я в дому моем после этого еще четыре года, подвизался по силе моей и не прикасался к жене моей: я жил с нею как с духовною сестрою. Когда случалось мне видеть монаха из скита, я приглашал его в дом мой вкусить со мной хлеба. Этих монахов я расспрашивал о чудесах, совершаемых святыми старцами, – и мало-помалу пришло мне желание монашества. Жену мою я ввел в женский монастырь, а сам пошел в скит, к авве Иоанну, с которым был знаком. Он постриг меня в монашество. Имел блаженный, кроме меня, еще двух учеников. Все, видя меня особенно усердным к Церкви, отдавали мне почтение. Провел я в скиту около пяти месяцев, и начал очень беспокоить меня блудный бес, принося мне воспоминания не только жены моей, но и рабынь, которых я имел в дому моем. Не было мне отдыха от брани ни на час. На святого старца я смотрел как на дьявола, и святые слова его казались мне уязвляющими меня стрелами. Когда я стоял в церкви на бдении, то не мог открыть глаз от сна, овладевавшего мною, так что не однажды, но несколько раз я приходил в отчаяние. Борол меня и бес чревообъядения, борол до того, что я часто крал остатки хлеба, ел и пил тайно. Что говорить много! Помышления мои расположили меня выйти из скита, направиться на восток, поместиться в таком городе, в котором никто не знает меня, там предаться любодеянию или жениться. Старец, видя изменение в лице моем, ежедневно увещевал меня, говоря: «Сын мой! Лукавые помыслы нападают на тебя и смущают душу твою, а ты не исповедуешь мне их». Но я отвечал: «Отец! У меня нет никаких помыслов, но я размышляю о грехах моих и скорблю о них». В обуревании такими скверными и лукавыми помышлениями проведши 15 месяцев, однажды, пред наступлением воскресного дня, увидел я во сне, что нахожусь в Александрии, прихожу поклониться св. апостолу и евангелисту Марку. Вот внезапно встретило меня множество эфиопов. Они схватили меня и, окружив, разделились как бы на два лика. Они принесли черную змею, связали ею мои руки, а другую змею свернули в кольцо и возложили мне на шею; еще других змей положили мне на плечи, а они прицепились к ушам моим, также змеею препоясали меня по чреслам моим. Потом привели женщин эфиоплянок, которых я имел некогда в дому моем, и начали они целовать меня и плевать мне в лицо. Нестерпим был для меня смрад их! Змеи начали есть ноги мои, лицо и глаза, а эфиопы, стоявшие вокруг меня, открыли уста мои и влагали в них огненною ложкою нечто, говоря: «Ешь и насыться». Также они принесли чашу, говоря: «Подайте вина и воды и напойте его». И напоили они меня горящею смолою, смешанною с серою. После этого они начали меня бить огненными жезлами, говоря: «Отведем его в город Едессу и наругаемся ему также и там». Находясь в таком бедствии, я увидел двух светоносных мужей красоты неисповедимой: они выходили из церкви св. Марка. Эфиопы, увидев их, убежали, а я начал взывать к ним: «Помилуйте меня!» Они спросили меня: «Что случилось с тобою?» Я отвечал: «Я шел в церковь поклониться и попал на разбойников; вот, вы видите, что они сделали со мною». Один из светоносных людей сказал мне на это: «И хорошо сделали; с тобой следует поступить еще хуже. Но никто не может разрешить тебя от этих уз, кроме аввы Иоанна, с которым ты живешь и от которого ты отлучен твоим неверием». Затем светоносные эти мужи оставили меня и ушли, а я начал вопиять к ним: «Заклинаю вас единосущною Троицею, помилуйте меня!» Когда я кричал таким образом, пришли братия и разбудили меня. Я был облит слезами. Встав, я поспешил к преподобному старцу, припал к святым ногам его и рассказал ему по порядку все, виденное мною. Старец сказал мне: «Эфиопы суть бесы, змеи – скверные помыслы, которых ты не исповедуешь мне; огненная змея – брань беса блудного; жены эфиоплянки суть помышления лукавые, обольщающие и вместе губящие тебя; снедающая тебя змея есть злоречие; огненная лжица, отверзавшая твои уста, суть бесы осуждения; чаша, которою напоили тебя, есть душевное расположение твое, происшедшее от принятия лукавых помыслов, и то отвращение, которое ты ощутил ко мне и к братии; смолою и серою означаются тот хлеб и та вода, которые ты ел и пил украдкой, тайно. Знай, сын мой, что добродетели, которые ты совершал в мире, смешаны были с возношением и гордостью. Твои бдения, твое пощение, твое неопустительное хождение в церковь, милостыни, которые ты раздавал, все это делалось под влиянием похвалы человеческой. По этой причине и диавол тогда не хотел нападать на тебя. На будущее время завещаваю тебе, сын мой, когда усмотришь в себе смущение и бурю от лукавых помыслов, скажи об этом мне, отцу твоему, или братиям, которые живут с тобою, и уповаю на Бога, что помогу тебе, как помог многим». Сделав мне это наставление, старец отпустил меня в мою келью. С этого времени я начал открывать мои помышления и уже пребывал во всяком покое».

Много поучительного можно извлечь отсюда. Прежде всего, будем помнить, что цена нашим добродетелям может быть чистый ноль, вся красота их – разноцветный мыльный пузырь, надутый тщеславием; во-вторых, поопасаемся осуждать монахов, когда не увидим в них того усердия в церкви, которое охватывает нас в их присутствии; в-третьих, познаем отсюда пользу старчества и силу духовного руководства, когда даже сами ангелы не могут нам помочь и разрешить от страстей помимо нашего духовного отца, и, в-четвертых, будем всегда вопиять из глубины сердца: «Господи, помози... Господи, не оставь... Не предаждь меня в руки врагов моих!..» Остальные поучения, если угодно, пусть каждый выведет для себя сам⁴⁷⁰

4. Уже всем предыдущим подсказывалась мысль, что необходимо наличие благодати для спасения и совершения подвигов и что последние ценны только постольку, поскольку им сопутствует благодать. Если ее нет, труд подвизающегося напрасен – ведь и евангельские девы несли подвиг девства, подвиг величайший, и одно услыхали: Не вем вас (Мф. 25, 12). Действительно, чего им недоставало? «Ведь девство есть наивысочайшая добродетель, как состояние равноангельное, и могло бы служить заменой само по себе всех прочих добродетелей, – говорит преп. Серафим Саровский⁴⁷¹ и продолжает: – Я, убогий, думаю, что у них именно благодати Всесвятого Духа Божия не доставало. Творя добродетели, девы эти, по духовному своему неразумию, полагали, что в том-то и дело лишь христианское, чтобы одни добродетели делать. Сделали мы-де добродетель и тем-де и дело Божие сотворили, а до того, получена ли была ими благодать Духа Божия, достигли ли они ее, им и дела не было. Про такие-то образы жизни, опирающиеся лишь на одно творение добродетелей без тщательного испытания, приносят ли они и сколько именно приносят благодати Духа Божия, и говорится в отеческих книгах: «Ин есть путь, мняйся быти благим в начале, но концы его – во дно адово». (Ср.: Притч. 14,12; 16, 25.)

«Как невозможно дому прочно стоять без основания, так душе, верующей во Христа, невозможно явить богоугодное житие, если в нее не вложена будет, как основание, благодать Св. Духа, – предупреждает всех спасающихся св. Симеон Новый Богослов. – Ибо и пост, и бдение, и долулегание, и поклоны, и молитвословия, и всякое другое злострадание ничтоже есть без божественной благодати. И если услышишь, что кто-либо, после явных христианских дел, отпал от Христа, знай, что он был в то время без благодати Божией. Ибо Св. Дух животворит душу, как душа тело, и она бывает сильна, тверда и постоянна. Великое это есть таинство. Да благоговейнствует пред ним человек, да внимает ему и хранит его».⁴⁷²

5. Но человеку не должно желать и домогаться без нужды явных знамений и чудес. Как это ни странно, в настоящем лукавом и неверном мире иногда слышишь, и именно со стороны людей, не верующих ни во что, слова: «Покажите нам чудеса, о которых написано в ваших книгах...» Но уже чуть ли не 1500 лет назад св. Исаак Сирин предостерегал даже тех, кто достоин был чудес и сам был чудотворцем, чтобы они не добивались явного обнаружения на себе Божественной благодати. «Кто без нужды осмеливается на сие или молит Бога и желает, чтобы в руках его были чудеса и силы, тот искушается в уме своем ругателем демоном и оказывается хвастливым и немощным в своей совести. Ибо в скорби должно просить нам Божией помощи. Без нужды же искушать Бога опасно. И кто желает сего, тот не действительно праведен... Истинные праведники не только не вожделевают сего, но и отказываются, когда дается им это; и не только пред очами людей, но и втайне сами для себя не желают сего. Ибо вот один из святых отцов за чистоту свою, по благодати, получил дарование предузнавать идущих к нему [т. е. дар прозорливости, которым обладали многие из подвижников последнего времени, а у нас, например, Амвросий Оптинский, Иоанн Кронштадтский] и молил Бога (а с ним молились и другие святые, упрошенные на сие старцем), чтобы взято было у него дарование»⁴⁷³ А у нас и верные и неверные говорят, что им «хочется» видеть чудо (ср.: Мф. 12, 38). Есть много способов и без того удостовериться, помогает ли нам благодать в делах наших, распростерт ли над нами Промысл Божий; откинем только свое лукавство, себялюбие и окаянное упорство.

6. Подвиг внешний тогда приобретает силу и привлекает благодать Св. Духа, когда соединяется с соответствующим, покаянным, настроением. Иными словами, он должен быть естественным выражением внутреннего смиренного настроя.

«Хотя бы мы и великие подвиги проходили в жизни нашей, но если мы не приобрели болезнующего сердца, то все они притворны и суетны», – говорит св. Иоанн Лествичник⁴⁷⁴ Посему не оставим ни одного внешнего дела, чтобы не свести мысль при этом к чему-либо смиряющему, напоминающему тленность всего окружающего и вечность всего загробного. «Ложась на постель, воображай твое возлежание во гробе, и будешь меньше спать. Когда сидишь за столом, приводи себе на память плачевную трапезу червей [в аду], и ты будешь меньше наслаждаться. Когда пьешь воду, не забывай о жажде в пламени неугасающем, и без сомнения понудишь самое свое естество»⁴⁷⁵

Подвиги, предпринятые ради того, чтобы получить прощение своих грехов, суетны, если мы в своем сердце одновременно не простим грехов против нас своим ближним. «Непамятозлобие есть знак истинного покаяния; а кто содержит в сердце памятозлобие и думает, что он творит покаяние, тот подобен человеку, которому во сне представляется, что он бежит»⁴⁷⁶

Нежелание или неумение соединять внешний подвиг с внутренним приводят к худым последствиям; лучше раз перекреститься с горячим чувством и сердцем, нежели бессмысленно и не отдавая себе отчета в том, что делаешь, класть десятки поклонов, как «кузнецы» в известной игрушке (1Кор. 14, 19). Как может Бог нас услышать, когда мы сами, после молитвы или чтения Свящ. Писания, не помним ни того, о чем читали, ни того, кому и как молились?

Вспоминается мне случай из жизни одного прозорливца нашего времени. Входят к нему две «вековушки», как их в народе зовут, – пожилые девицы, не вышедшие замуж и ведущие полумонашескую жизнь: одевающиеся в черное, исполняющие известное правило, особый пост, но живущие вне монастырского послушания. Входят, молятся перед иконами. Старец прежде всякого слова с их стороны говорит: «Вот эта совсем не молится, а та каждый день по три поклона кладет». Оказалось, что первая ежедневно по целым часам поклоны клала и акафисты читала, а вторая только тремя поклонами и ограничивалась. Но первая молилась – чего так боялся св. апостол, – воздух бия (1Кор. 9, 26), а вторая в свои краткие воздыхания вкладывала всю душу. Что же со стороны видится? О первой скажут «подвижница», да и на самом деле вроде бы так (хотя ее «подвижничество», скорее, происходит просто от глагола «двигаться», нечто вроде лечебной гимнастики), вторая – «как все люди», но в действительности в первом случае мы видим пустоту, а во втором – малый прибыток. Но совсем иной представилась бы эта картина, если бы первая девица присоединила к своим поклонам и ум, пламенеющий ревностью и любовью к Богу, и сердце, трепещущее адских мук.

Ведь, кажется, как дело просто: не гирю на шею повесить. Но нет, это, оказывается, трудней трудного. А если бы исполнила, ведь чудотворицей уже давно была бы... Размышляя об этом, св. Иоанн Лествичник⁴⁷⁷ сказал:

«Весьма развратился нынешний век (т. е. шестой. – Еп. Варнава), и весь стал преисполнен возношения и лицемерия: труды телесные, по примеру древних отцев наших, может быть, и показывает [вот какие подвиги еще тогдашние монахи несли – равные трудам величайших аскетов древности, а мы теперь ничем подобным похвастать не можем!], но дарований их не сподобляется [и это несмотря на все подвиги]; хотя, думаю я, естество человеческое никогда так не требовало дарований, как ныне». Не то же ли самое нужно сказать про наше время? Как необходимы дары чудотворения, прозорливости, рассуждения в наше неверное, лукавое время, когда люди ходят во тьме, ищут, как им кажется, Бога, а находят диавола!..

«И справедливо мы это терпим, – заключает великий игумен Синайской горы, – потому что не трудам, но простоте и смирению являет Себя Бог. Хотя сила Господня и в немощи совершается, однако отринет Господь несмиренномудрого делателя».

Понятно теперь, какая глубокая ошибка заключается в том, что «некоторые для получения крайнего бесстрастия и богатства дарований, силы чудотворения и дара прозорливости всуе изнуряют тело свое; но сии бедные не знают того, что не труды, но более всего смирение есть матерь этих благ»⁴⁷⁸

Кстати, замечу – люди добиваются дара чудотворений и пророчества сознательно, так же как школьник, поступая в приготовительный класс гимназии, знает, что, когда он вырастет большой, сможет сам мосты, небоскребы и всякие «чудеса» техники создавать, а у нас самые чудеса-то подвергают сомнению, не говоря уже о том, чтобы попробовать самим подвизаться так, чтобы обрести силу их творить. А ведь только тогда, после надлежащего подвига, было бы логичнее их и отрицать...

Итак, будем следить за своими мыслями при внешнем делании, помня, что «телесные труды без чистоты ума то же, что бесплодная утроба и иссохшие сосцы, потому что не могут приблизиться к ведению Божию. Тело они [такие люди] утомляют, но не заботятся о том, чтобы искоренять страсти в уме, а потому ничего и не пожинают»⁴⁷⁹

7. В заключение приведу еще несколько святоотеческих свидетельств о необходимости самих подвигов.

«Когда желаешь приблизиться сердцем своим к Богу, покажи Ему прежде любовь свою телесными трудами. В них полагается начало жития... Праздность же почитай началом омрачения души, омрачением же на омрачение [т. е. величайшим омрачением] – сходбища для бесед... Если и полезные речи, когда нет им меры, производят омрачение, то кольми паче речи суетные. Душа повреждается от множества продолжительных бесед, хотя бы ограждала себя и страхом Божиим. [Пусть помнят это те из наших спасающихся, которые любят поговорить «о божественном». Не демонское ли наваждение тут замешано?..] Наконец, омрачение души происходит от беспорядочности в житии»⁴⁸⁰

Ни на какой степени духовного совершенства, как бы велика она ни была, нельзя бросать телесного делания, «потому что такова воля Духа: в ком обитает Он, – не приучать тех к лености. Напротив того, Дух побуждает их не покоя искать, но предаваться паче деланию и наибольшим скорбям. Искушениями Дух укрепляет их и делает, что приближаются они к мудрости. Такова воля Духа, чтобы возлюбленные Его пребывали в трудах»⁴⁸¹

Странно после этого слышать визг и крики блудливого мира, когда он, подсмотревши ленивые поступки у тех, которые носят одну только одежду монахов, не желая нисколько сделаться новыми по духу, обвиняет в тунеядстве все непорочное иночество, его уставы и истинных его делателей.

Отвечу еще на одно возражение расслабленного века. Говорят, что теперь трудно спасаться, времена не те, святых нет, хороших примеров нигде вокруг не видно. Но эти же вопросы почти тысячу лет тому назад задавали и жившим тогда святым⁴⁸² И вопросы, и помыслы эти – от диавола. Ангелы их не внушат. Ведь святые, в сущности, чем спаслись? Какое основное их делание? Величайшие ли подвиги телесные? Вовсе нет. Сколько мы знаем великих мужей, которые от немощи телесной ни одним членом пошевелить не могли!⁴⁸³ Святые стали святыми чрез непрестанный плач о своих грехах. Вот что возводит человека до неба⁴⁸⁴ и освобождает от грехов и страстей⁴⁸⁵ Хотя, конечно, вовсе нельзя сказать, чтобы плач скоро и без труда сердечного приобретался, но никто не может отказаться от сего делания, как от неисполнимого. Укорять, сокрушаться, воздыхать из глубины сердца Богу всякий, во всяком состоянии, положении, роде деятельности, может. «Скажи же мне, человече, – вопрошает св. Симеон Новый Богослов⁴⁸⁶ – почему невозможно каждодневно плакать? А святые чем другим просияли в мире и сделались светилами для него? Если б это было невозможно, то и они не возмогли бы это справить, потому что и они были люди, как и мы, и ничего особенного перед нами не имели, кроме доброго произволения и ревности о всяком добре, терпения, смирения и любви к Богу. Так стяжи себе это и ты, и душа твоя, вместо окаменелой и ожесточенной, сделается источником слез. Если же не хочешь сокрушаться и воздыхать, то не говори, по крайней мере, что это дело невозможное. Говорящий так отрицается очищения: ибо от века не слыхано, чтобы без слез очистилась какая-либо душа, согрешившая после крещения».

Итак, спасаться (как это было всегда и везде) одновременно и легко и трудно (Мф. 11, 30). «Служба моя, мол, нехороша», – сказал некто преп. Серафиму Саровскому, имея в виду, что его служба может помешать его спасению, и тот ему ответил: «Это – от твоей воли, добро делать – путь Господень... Враг везде с тобою будет. Кто приобщается – везде спасен будет, а кто не приобщается – не мню [не думаю]. Где Господин, там и слуга будет. Смиряй себя, мир сохраняй, ни за что не злобься»⁴⁸⁷

Однако можно привести свидетельства, что в настоящее время легче спасаться, чем во времена древних отцов и в их пустынях. По крайней мере, в нынешних условиях нет той тяготы от бесов, какая была у них.

Так, авва Серен, один из великих древних египетских подвижников, передает, что в еще более древние времена, даже в киновиях, в которых жили по 8–10 человек, «такая была их [демонов] лютость, и производились [такие] частые и видимые нападения, что братия не смели все в одно время спать ночью, но попеременно, когда одни предаются сну, другие, бодрствуя, занимались пением псалмов, молитвою или чтением. Когда требование природы побуждало этих ко сну, другие, пробудившись, становились на стражу для охранения тех, которые должны были спать». Теперь же бесы так не воюют, или потому, что усмирены силою Креста, или просто потому, что презирают людей и не удостаивают их своего нападения, отчего люди едва ли не больше вреда терпят, потому что развивается нерадение (не говорю уже неверие) и никто ничего не хочет делать. Теперь и то за добродетель сойдет, если кто из монастыря сам, без понуждения бесов, не бежит. «И надобно верить, – говорит авва Серен, – что они получат большой плод, если только хоть с некоторым нерадением заставят себя оставаться в пустыне. И старцы обыкновенно предлагают им как верное средство: сидите в своих кельях и сколько угодно ешьте, пейте и спите, только постоянно пребывайте в них»⁴⁸⁸

I. Святые отцы, как мы только что видели, несшие величайшие, выше природы человеческой, подвиги и не дававшие себе ни в чем ни малейшей поблажки, были, наоборот, очень снисходительны к другим⁴⁸⁹ Ибо они знали, чего стоит подвиг... Ведь только тот, кто никогда не подвизался, может укорять и осуждать других за каждую мелочь, что мы и видим в разных мастей хулителях монашества или спасающихся мирян, и что отметил и обличил еще Христос (Мф. 23, 4). А те, которые кровью выстрадали каждый свой шаг на пути спасения, завещали своим духовным чадам совсем другое. «Никого не обличай, не поноси, даже и крайне худых по жизни своей. Распростри одежду свою над падающим и покрой его. Если не можешь взять на себя грехов его и понести за него наказание и стыд⁴⁹⁰ то будь, по крайней мере, терпелив и не стыди его».

Так поучает величайший и строжайший подвижник, св. Исаак Сирин⁴⁹¹ Где найдется в настоящее время столь любящая мать, которая охраняла бы интересы своих детей таким же образом, как сей отшельник заботился о совершенно чужих и чуждых ему людях: прелюбодеях, грабителях и тому подобных лицах зазорного поведения?.. Но продолжаю дальше выписку.

«Знай, брат, – наставляет преподобный, – что для того нам и надобно не выходить из дверей кельи, чтобы не знать злых дел человеческих. И тогда в неведении ума своего во всех увидишь людей святых и добрых. Если же станем обличать, вразумлять, судить, исследовать, наказывать, укорять, то жизнь наша чем будет отличаться от жизни городской? И если не оставим этого, что будет хуже пребывания в пустыне?»⁴⁹²

Таково отношение настоящих монахов к грешникам. Во всех они видят добрых и святых людей, и если человек грешит на их же глазах и не замечать греха уже нельзя, то они берут ризу свою и покрывают его... чтобы не увидали посторонние⁴⁹³ А сами – видя, не видят и, слыша, не слышат⁴⁹⁴

«Об авве Макарии Великом утверждали, – говорится в «Достопамятных сказаниях»⁴⁹⁵ – что он был, как сказано в Писании (Пс. 81,5), бог земной; потому что как Бог покрывает мир, так и авва Макарий прикрывал согрешения, которые он, и видя, как бы не видел, и слыша, как бы не слышал».

Что же говорить о том случае, когда поучения святых отцов относятся к миру, хотя и немощному, но хоть сколько-нибудь внимающему себе! Заранее можно догадаться, что они скажут словами апостола: «Мы могли явиться с важностью, как апостолы Христовы, но были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими» (1Фес. 2, 7).

Продолжу дальше выписку из св. Исаака Сирина:

«Если не безмолвствуешь сердцем, безмолвствуй, по крайней мере, языком. Если не можешь держать в порядке свои помыслы, то хотя чувства свои сделай благоустроенными. Если не один ты своею мыслью, то будь один хотя своим телом. Если не можешь потрудиться телом своим, поскорби хотя мысленно. Если не можешь бодрствовать стоя, то бодрствуй сидя или лежа на ложе своем. Если не можешь поститься в продолжение двух дней, постись, по крайней мере, до вечера. А если не можешь и до вечера, то остерегайся, по крайней мере, пресыщения. Если не непорочен ты сердцем своим, то будь непорочен хотя телом. Если не плачешь в сердце своем, то, по крайней мере, облеки в плач лицо свое. Если не можешь миловать, то говори, что ты грешен. Если ты не миротворец, то не будь хотя бы любителем мятежа. Не можешь стать рачительным, по крайней мере, в образе мыслей своих будь не как ленивый. Если ты не победитель, то не превозносись мыслью пред теми, которые подлежат ответственности. Если ты не в состоянии заградить уста осуждающему друга своего, то, по крайней мере, остерегись вступать с ним в общение»⁴⁹⁶

Это значит поступать, «как кормилица нежно обходится со своими детьми», это значит, будучи самому сильным и великим, брать на себя немощи других, это значит, кратко сказать, подражать Самому Господу, Который имеет силу испепелить в одно мгновение всех людей, но «трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит...» (Мф. 12, 20; ср. Лк. 9, 54–56).

Но говоря и безотносительно к кому бы то ни было – не только к слабому и немощному человеку, но и к горящему духом (Рим. 12, 11) и имеющему все десять талантов (Мф. 25, 28), – нужно знать, что святые отцы выработали определенный общий положительный взгляд на размеры подвигов. Перенесшие сами величайшие труды и вынужденные иногда снисходить к своей телесной немощи, отцы на собственном опыте познали, что благодать Св. Духа – а она ведь составляет цель стремлений подвижнического жития!⁴⁹⁷ – нельзя насильно привлечь к себе посредством только подвигов, хотя бы и чрезмерных. А с другой стороны, и самые эти подвиги скорее расслабляют тело (а отсюда приводят в уныние и душу), чем доставляют человеку положительную пользу. После чрезмерных подвигов наступает, как говорят теперь, реакция, и немощная плоть требует отдыха, да не простого, а такого, при котором она не в состоянии делать и того, что делала раньше. А это уже отступление назад. Какой же смысл, закладывая фундамент, класть кирпич, а потом снимать два? Очень скоро разорим всю постройку, что нередко можно наблюдать среди созидающих неразумно свой душевный дом.

Вот иллюстрация к предыдущим рассуждениям в отношении добродетели поста, но она относится и ко всякой другой.

Авва Иосиф спросил однажды Пимена Великого:

– Как должно поститься?

– Надобно, по моему мнению, – отвечал равноангельный, – есть каждый день, но есть немного, не досыта.

– Как же ты, авва, в юности своей постился сам по два дня? – сказал авва Иосиф.

– Точно, постился и по три дня, и по четыре, и даже по неделе, – отвечал старец. – Но все это испытали отцы, как сильные в добродетели, и нашли, что лучше есть каждый день понемногу, и показали нам путь царский. Ибо он удобнее для нас⁴⁹⁸

Отсюда, конечно, не следует, что подвиги совсем не нужны или что они не могут быть велики. Нет, могут быть и выше сил человеческих, а вообще стоят в зависимости от сил каждого. То, что для одного является чрезмерным и не под силу, для другого составляет легкую работу. Так ведь и в обыденной жизни – ребенок удивляется тому, как взрослый легко закидывает его мяч «к небу», «из глаз вон»... Каждый должен брать на себя столько трудов, сколько может понести, не обессилевая, но с некоторым все же понуждением себя. Будем помнить, что Бог судит людей не по количеству трудов (подвигов), а по количеству усердия (Мк. 12, 43–44). (* См. также: Л к. 21, 1–4 (о бедной вдовице). Этим правилом и объясняются случаи (указанные в житиях святых Пафнутия, Антония и Макария Великих), когда величайшему подвижнику свыше говорят, что он равен какому-то мирянину (всегда мирянину). Потому что последнему некогда таких покаянных подвигов нести, но усердия у него много. И все (до последней капли), что он сможет сделать, он делает, и Бог его уравнивает с подвижником.)

Это и называется идти царским путем. О нем следует сказать несколько подробнее.

II. Святые отцы всячески превозносят этот путь. «Умеренному деланию – цены нет», – говорится в старчестве. Стоит только полистать любой том святоотеческих творений, как мы сразу же наткнемся на подобные изречения, говорящие о пользе царского пути и о необходимости следования по нему.

Приведу здесь несколько. (* Само Писание о том же говорит: Втор. 5, 32; 17, 11.)

«Все, что противно умеренности, – от демонов», – говорит вышеупомянутый св. Пимен Великий⁴⁹⁹ Как каждому видно, это именно то выражение, на которое считал долгом обратить внимание своих духовных детей в наше уже время иеросхимонах Амвросий Оптипский. «Край бесовстии суть [крайности – вещь бесовская]», – говорил он⁵⁰⁰

Другой египетский отец, авва Вениамин, цитируемый аввой Дорофеем, говорил подобное же:

«Ходите царским путем, измеряйте версты и не будьте беспечны»⁵⁰¹

Мысль Пимена Великого продолжает и развивает знаменитая подвижница Древнего Египта IV века преподобная мать Синклитикия. Она велит зорко присматриваться и к себе и к людям и примечать, не демонское ли то подвижничество, с которым мы имеем дело. И мерилом, признаком истинного подвижничества полагает умеренность.

«И враг установил свое подвижничество, – говорит преподобная⁵⁰² – и его ученики подвизаются. Чем же различить нам божественное и царское подвижничество от демонского и мучительного? Явно, умеренностью. Во всю жизнь свою неизменно сохраняй правило поста. Не постись четыре или пять дней с тем, чтобы потом разрешить на множество яств. Ибо неумеренность всегда гибельна».

Продолжить ли дальше выписки? Вот еще несколько слов из Ефрема Сирина⁵⁰³

«Не будем вести себя так, чтобы сегодня были у нас воздержание и кротость, а наутро невоздержание и гордость; сегодня – безмолвие, бдение, смирение, а наутро – развлечения, ненасытный сон, неподчинение и тому подобное; сегодня у нас отречение от мира, отречение от всего земного, отречение от отечества, друзей, плотских родителей... а наутро станем отыскивать страну, отечество и наследство, чтобы погрузиться во множество зол».

Последним обстоятельством и объясняются следующие слова, которые я иногда слышал от лиц, порицавших монашество: «Я сам когда-то думал пойти в монастырь... постился, по ночам молился и теперь стыжусь, что я был настолько глуп, что проделывал все это...». И этот свой опыт как нечто ценное они приводят в качестве весомого довода против истинности и закономерности подвижничества, как нечто такое, что показывает, что иночество со всеми своими постами и молитвами («ночными») избрало неправильный путь спасения. Но не так дело обстоит в действительности. Неправильно не настоящее подвижничество, а прелестное, и в упомянутом случае неправилен был путь к нему – не «царский». Отсюда, из этих, достойных многого плача и слез, слов следует: для того чтобы подвизаться, мало одного желания, но еще необходим и руководитель опытный. А самочиние всегда наказывается отступлением, изменой и нередко даже хулой. И наказание это, конечно, не от Бога: человек сам наказывает себя.

Можно и еще привести несколько цитат из святых отцов по данному поводу, но я ограничусь указанными. Замечу только, что и языческие мудрецы до этого дошли.

Клеобул, один из семи древних мудрецов, сказал: «Μετρον αριστον: мера – самое лучшее».

Уча других царскому пути, святые и сами шли по нему. Про авву Агафона, славнейшего из древних монахов, говорится⁵⁰⁴ что «он был мудр по уму, не ленив по телу, во всем знал меру – в рукоделии, пище и одежде». Таких примеров можно привести немало.

Ничего слишком – μηδεν αγαν: эта пословица, которую приписывают Хилону, надписана была на Дельфийском храме. См.: Plato. Protagoras, 343В. См. еще: Plato. Menexenus, 247Е (Платон . Сочинения / Перевод проф. Карпова. Ч. 4. СПб., 1863. С. 352. Прим. 1). У Платона говорится: «...прибывают деньги или убывают – [человек] остается верен этой пословице... Не будем слишком ни тревожиться, ни бояться, если бы даже надлежало умереть в эту минуту» (248В). Вот мысли христианские, высказанные до Рождества Христова! Бог не оставил язычников в совершенной тьме, но предоставил им естеством «творить законное» и доходить, возвышаться до истины...

Искушения и падения – от неумеренностей и от неумения следовать царским путем. Авва Матой учил, что слабые, вместо легких дел и скорых, берутся за трудные и скоро их оставляют. Диавол вкладывает в нас помыслы – пожелания именно тех вещей, которые в нашем состоянии нельзя совершать. Послушникам – дела безмолвников, безмолвникам, наоборот, – дела мирских; если хорошо живут, то внушает желать скорбей безмерных (но если бы пришли, то задавили бы нас), а тот, кому они посылаются, ропщет, что трудно жить и молиться. И все у них кувырком и шиворот-навыворот идет. Встанет слабенький человек <рано утром>, съест кусочек, бежит на службу, оттуда, не заходя домой, в церковь, из церкви, часов в 11–12 <ночи>, домой, измученный, ничего есть не хочет, ложится как убитый, не молясь, спать. Проснется ночью в 2–3 часа, начинает читать молитвы на сон грядущим. Немножко что-либо поделает и опять ложится спать. Встает, идет к ранней обедне, и снова все повторяется. И думают, что это хорошо, что «подвиг» несут «ради Бога». Нет, диаволу мы волю тешим. Бог любит все в меру, а «край бесовстии суть». Скоро силы такого человека иссякают, и он часто отпадает, а иногда и совсем падает, потому что начал подвижничать, не утвердившись духовно внутренне. Также отсюда происходят зависть, тщеславное высматривание: нука кто-нибудь раньше нас в церковь придет! Когда нам духоносные отцы против нашей воли указывают, не слушаем. Так диавол, найдя в человеке одно незащищенное место, делает с ним все, что хочет, под видом добродетели.

III. Итак, подниматься на высоту добродетелей несоразмерно со своими силами воспрещается. Теперь является вопрос: а как низко можно спускаться? Здесь мы подходим вплотную к вопросу о том, дозволительны ли, с христианской точки зрения, удовольствия.

Для краткости и большей ясности разобью свой ответ на пункты.

1. Вопрос этот, если угодно, даже неуместен, потому что удовольствия никто не запрещал (ср. у апостола Павла: «Все мне позволительно...», 1Кор. 6, 12). Человек создан для блаженства, а не для мучений⁵⁰⁵

Но вопрос этот все-таки задают. Почему же? – Потому что не все одинаково понимают смысл слова «удовольствие». Полезно знать нам учение св. Церкви на этот предмет, которое я приведу в изложении знаменитого ее богослова – св. Иоанна Дамаскина. А после сего мы увидим, что взял себе из этого учения мир и что нам, в свою очередь, необходимо откинуть; с другой стороны, поймем, что соответствует разуму Церкви, то есть что надо нам принять.

2. Св. Иоанн Дамаскин так учит об этом⁵⁰⁶

«Из удовольствий одни суть душевные, другие – телесные.

И душевные, конечно, суть те, которые свойственны одной только душе самой по себе, каковы удовольствия, чувствуемые при занятиях науками и при созерцании.

Телесные же удовольствия – те, которые происходят через участие души и тела и которые поэтому называются телесными. Это – все, касающееся пищи и совокуплений и подобного.

Но никто не мог бы найти удовольствий, свойственных одному только телу.

С другой стороны, одни из удовольствий – истинны, другие – ложны. Удовольствия, свойственные одному только уму, состоят в познании и созерцании; те же, которые возникают с помощью тела, касаются чувства.

И из удовольствий, возникающих с помощью тела, одни суть естественные, вместе с тем и необходимые, без которых невозможно жить, каковы: пища, восполняющая недостаток, и необходимые одежды; другие же, хотя и естественные, но не необходимы, каковы: совокупления, согласные с природою и сообразные с законом. Ибо хотя эти содействуют сохранению всего рода, однако возможно без них жить в девстве.

Иные же удовольствия ни необходимы, ни естественны, как: пьянство и сладострастие, и пресыщения, преступающие потребность. Ибо они не содействуют ни сохранению нашей жизни, ни преемству рода. Но, напротив, скорее даже вредят.

Поэтому тот, кто живет согласно с волей Божией, должен искать удовольствий необходимых, в то же время и естественных, а удовольствия естественные и не необходимые полагать на втором месте, допуская их в приличное время и приличным образом, и в приличной мере. Остальных же удовольствий следует всячески избегать.

Прекрасными же удовольствиями должно признавать те, которые не соединены с печалью и не возбуждают раскаяния, и не способны производить другого вреда, и не переходят за пределы надлежащей меры, и не отвлекают нас на долгое время от серьезных дел, и не порабощают».

3. Как видно из вышеизложенных взглядов св. Иоанна Дамаскина, все удовольствия поровну распределяются между монахами, мирянами и погибающими. Я оставлю речь об удовольствиях последнего сорта и скажу несколько слов о первых двух.

Что касается монахов, то для них, собственно, никаких удовольствий в этом мире нет, не будет и не должно существовать, кроме самого богоугождения, но и оно не от мира сего. Наставник иночества, св. Иоанн Лествичник⁵⁰⁷ говорит о выборе места для спасения при уходе нашем от любезных сродников: «Удаляясь от мира, мы должны избирать для жительства места, лишенные случаев к утешению и тщеславию и смиренные. Если же не так, то мы действуем по страсти».

Но однако время от времени и иноки должны снисходить к немощи своей плоти и давать ей некоторые так называемые «утешения». Иначе вышеупомянутого царского пути не получится, а будет одно только измождение плоти, что свойственно еретикам и людям, находящимся в прелести; истинные же монахи не поставляют себе целью⁵⁰⁸ самого измождения тела, а добиваются другого – измождения страстей.

Что не все время можно и должно «ходить по струнке» и что даже монахам непредосудительно изредка «позабавиться» чем-либо, может удостоверить следующий случай, передаваемый в сборниках сказаний о старчестве.

Некто, ловя в пустыне диких зверей, увидел, что авва Антоний шутливо обращается с братиями, и соблазнился этим. Старец, желая уверить его, что иногда бывает нужно давать послабление братиям, говорит ему:

– Положи стрелу на свой лук и натяни его. Он сделал так. Старец говорит ему:

– Еще натяни. Тот еще натянул.

– Еще натяни, – говорит ему старец.

– Если я сверх меры натяну лук, – отвечает ему охотник, – то он переломится.

– Так и в деле Божием, – сказал ему Антоний, – если мы сверх меры будем налегать на братий, то они скоро сокрушаются. Посему необходимо иногда давать хотя некоторое послабление братии.

Охотник, услышав это, был сильно тронут и, получив великую пользу, ушел от старца. А братия, утвердившись, возвратились в свое место⁵⁰⁹

Преп. Иоанн Кассиан⁵¹⁰ сообщает предание о св. апостоле и евангелисте Иоанне Богослове, как тот с нежностью гладил куропатку и как соблазнил этим одного мирянина, тоже охотника. Апостол вразумил его подобным же вышеуказанному образом. Это вразумление должно принять к сведению и всем нынешним мирянам, легко переходящим от восхваления к осуждению монахов, если только те чуть-чуть допустят что-либо человеческое... Непременно требуют, чтобы монах был бесплотным ангелом и всегда держал себя так, как будто стоит у престола Божьего... И это в то время, когда сами ничего не исполняют из тех малых заповедей, которые требуются от них в миру.

Но разумным и скромным инокам нечего смущаться этим непониманием дела мирянами, а должно помнить, что и духовные соты надо кушать в меру. В самом Свящ. Писании говорится: Мед обрет яждъ умеренно, да не како пресыщен изблюеши (Притч. 25, 16).

Но утешение, которым можно пользоваться для подкрепления своих сил, не должно граничить с распущенностью. Нельзя каламбурить и кощунствовать над выражением Устава церковного, который на великих праздниках дает «разрешение на вся».

Вообще же, – относительно монахов сперва скажу – утешение может состоять или в некотором послаблении того же подвига (например в прибавлении к обычной скудной трапезе лишнего блюда или в некотором удлинении времени сна после утомительной работы, в перемене занятий), или в некоторых невинных поступках, от которых не страдают внутренние чувства и не наносится вред молитвенной самособранности (так, можно позволить целомудренную прогулку на лоно природы, краткое посещение единодушных братий, для очень немощных – общие собрания с участием, непременно, старших и беседами душеспасительными, а не тлительными, от чего предостерегает апостол: 1Кор. 15, 33).

У мирян больше свободы в этом отношении. Но для них – после того как св. Иоанн Дамаскин считает за достаточное удовольствие уже обычное, ежедневное и простое вкушение пищи и ношение необходимой (а не роскошной) одежды, – для них, я сказал бы, и удовольствий-то никаких не надо. Миряне имеют и так постоянные утешения, достаточные, чтобы вознаградить случайное уныние души. Живущие в миру видятся постоянно со знакомыми и не ища их, в силу своих общественных связей и должностей, а древние отцы говорили: «Видев брата твоего, ты видел Господа Бога твоего»⁵¹¹ Чего же еще больше требовать?.. Мирские пользуются домашним и семейным уютом, свободой, и значительной, в пище, в питье, в сне, в разговорах. Чего же им еще надо? Разве того только, чтобы дать себе некоторый покой денька на два-три от излишнего рассеяния в тихом, пустынном монастыре, совершивши предварительно паломничество пешком и урезав себя в любимых привычках⁵¹² Во всяком случае, те удовольствия, которые дозволяются и поощряются в миру, недозволительны христианам.

Ни театр, ни спорт, ни игры, ни танцы, ни музыка (разве только классическая или, лучше сказать, церковная, в любом случае – не страстная, могла бы быть осторожно дозволена), ни охота, ни «гости» (в обычном смысле этого слова), ни что иное подобное, против чего в иных местах этой книги приведены подробные святоотеческие доводы и церковные запрещения и что будоражит наши чувства, не могут быть приличны, как говорит апостол (Еф. 5,3–4), святым, каковыми призваны быть (и были в первые века) все живущие в миру, и потому должны быть безусловно запрещены нам нами же самими⁵¹³

Допишу по сему поводу вторую половину фразы апостола Павла, приведенной выше. «Все мне позволительно, – сказал он, – но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною... Тело не для блуда, но для Господа, и Господь для тела» (1Кор. 6, 12–13).

Если не для того, чтобы подражать величайшим подвигам древних отцов, то хоть ради того, чтобы можно было чем укорить себя каждому подвизающемуся в недостатке ревности и трудов по Боге, приведу некоторые сведения из жизни святых отцов и жен, просиявших своими подвигами. Но упомяну лишь малую часть из всего того громадного материала, которым владеет церковная история. Чтобы дать надлежащее понятие об этом предмете, надо написать целую отдельную книгу. (Их и пишут, причем иногда люди, интересующиеся монашеством со стороны, совсем недостойной упоминания⁵¹⁴ )

Подвиги, ограничивающие телесные потребности человека

I. Необходимые – сон, пищу, одежду, жилище

1. Бдение. Святые отцы спали очень мало. Сон подвижников находится в обратной зависимости от их преуспеяния: чем выше они поднимаются в духовной жизни, тем меньше спят. Св. Илиодор, воск⁵¹⁵ по словам церковного историка Созомена, не спал по несколько ночей подряд, преп. Маркиан ночью читал Библию, ища в ней «нетленного сокровища Божественной воли»⁵¹⁶ Подобное же рассказывается про блаженного Иону, садовника в одном из монастырей Пахомия Великого. Он не знал, по житию, что такое покой. Проживши в обители 85 лет, Иона ни разу не заснул лежа даже до самой своей смерти, но после целодневного труда в монастырском саду он, по заходе солнца и по вкушении суровой пищи, входил в свою келью и, сидя, руками плел, не зажигая светильника, напролет всю ночь, до самой заутрени, веревки, а устами творил молитву. Легкая дремота при этих занятиях заменяла ему настоящий сон⁵¹⁷ Сам Пахомий Великий, видя постоянные нападки на себя бесов, просил Бога, чтобы Он даровал ему, насколько возможно, способность пребывать без сна и ночью и днем, чтобы не быть окрадену демонами. И Господь даровал ему просимое⁵¹⁸ Св. Иоанн Постник, патриарх Константинопольский, так измерял время своего сна (а спал он в сидячем положении): зажигал свечку, к нижнему ее краю привязывал небольшую веревку и ставил ее над лоханью с водой. Когда свечка, догорев, зажигала веревку, последняя падала в воду и производила шипение, от которого святой и просыпался⁵¹⁹ Про Арсения Великого авва Даниил сказывал, что он всю ночь проводил в бдении и, когда перед утром природа побуждала его заснуть, говорил сну: «Иди, злой раб» – и, заснув ненадолго сидя, тотчас вставал⁵²⁰ Еще рассказывает про себя преп. Иоанн Кассиан: «Сей Феодор [про которого у него была речь выше, ученик св. Пахомия Великого], желая узнать, что я – тогда еще бывший молодой отшельник – делаю, пришел ко мне в келью в полночь неожиданно. Увидав, что я, по окончании вечернего молитвословия, лег на рогожу для успокоения ослабевшего тела, он со вздохом сказал:

– Иоанн! Сколь многие в настоящий час беседуют с Богом и объемлют Его сердцем и умом, а ты, предаваясь сну, лишаешься сего света...»⁵²¹.

Есть в житиях святых примеры, еще более поразительные в этом отношении, они будут приведены в других местах⁵²²

2. Пост. Святые отцы наблюдали крайнее воздержание во времени принятия пищи, в составе ее, в качестве и в количестве. Вот несколько примеров.

Авва Вениамин, пресвитер из Келий, сказывал: «Пришли мы в скит к одному старцу и хотели дать ему немного масла. Но он сказал нам:

– Вот здесь стоит малый сосуд, который вы принесли мне назад три года: как вы поставили его, так он и остался»⁵²³

Об авве Макарии Великом рассказали следующее. Когда случалось ему быть с братиею, он полагал себе за правило: если будет вино, выпей для братии, но за один стакан вина не пей целый день воды. Поэтому, когда братия для подкрепления давали ему вина, старец с радостию принимал его, чтобы после мучить себя. Но ученик его, зная, в чем дело, говорил братии: «Ради Господа, не давайте ему вина; иначе он будет мучить себя в келье». Братия, узнав сие, больше не подносили ему вина⁵²⁴

Св. Савин, сирийский подвижник, питался мукою, смоченной водою, да и то уже заплесневелою⁵²⁵ Преп. Маркиан Халкидский питался одним хлебом (четверть фунта в день), и от такой меры у него «каждый день были еще остатки»⁵²⁶ Настоятель Коринфской обители Евсевий сам принимал пищу через 3–4 дня, а сожителям позволял принимать через день; Симеон же Ветхий мог быть без пищи целую неделю⁵²⁷ Обыкновенный образ жизни св. Макария Александрийского был такой же – поститься по целой неделе⁵²⁸ Многие из святых в подражание Самому Господу проводили без пищи и пития всю св. Четыредесятницу.

Но особенно в подвижническом отношении ценилось воздержание не от пищи, а от пития. И святые отцы делали в этом отношении удивительные вещи, которыми приводили в изумление друг друга.

Однажды авва Ахила, в ските, пришел в келью аввы Исайи и увидел, что он ест. На блюде у него была вода с солью. Старец, заметив, что авва Исайя спрятал блюдо за корзину, спросил его: «Скажи мне, что ты ел?» Исайя отвечал: «Прости мне, отец! Резал я ветви, и настал жар. Я взял в рот кусок соли, но горло мое высохло от жару, и кусок не пошел. Поэтому я принужден был подлить в соль немного воды, чтобы можно было мне поесть. Но прости мне!» Тогда старец сказал: «Пойдите, посмотрите на Исайю, как он хлебает похлебку в ските! Если хочешь хлебать похлебку, то ступай в Египет»⁵²⁹

Так древние подвижники в тропический зной, с пересохшим от жара горлом, кормили себя еще «похлебкой» из соли!..

Временем принятия пищи было время после девятого часа, по-нашему после трех часов пополудни, к вечеру или даже по наступлении ночи⁵³⁰ Но делали исключение из этого правила ради исполнения заповеди о любви, если приходил странник, гость⁵³¹

3. Нагота. Еще апостол Павел писал к коринфянам: «...(мы) до нынешняго часа и алчем, и жаждем, и наготуем...» (1Кор. 4, 11). «Ученикам суждено было проповедовать новое евангелие, не отягчаясь сандалиями и кожами [Мф. 10,10]. И воинам, разделившим одежды Иисусовы, не пришлось унести сапоги Его [Ин. 19, 23–24]. Ибо Господин не мог иметь того, что запретил слугам»⁵³² Поэтому, следуя по стопам Спасителя и апостолов, и святые отцы не заботились об одежде. Св. Симеон Ветхий имел вид человека неубранного и неопрятного, носившего на плечах козью кожу. Одежда св. Ефрема Сирина вся состояла из лоскутков, а преп. Мавсима, также сирийца, из заплат⁵³³ то же и у других святых.

Что касается вида (формы) самой одежды, то она состояла у древних монахов из хитона (другие названия – левитон, левитонарий, колловий) – холщевой рубашки с короткими рукавами, милоти (род нашей мантии, верхняя широкая одежда из овечьей или козьей шерсти, тоже белого цвета) и власяницы у строгих подвижников (из грубой, колючей шерсти, надеваемой прямо на голое тело). По примеру св. Иоанна Предтечи (Мф. 3, 4) и пророка Илии (4Цар. 1, 8), подвижники ее часто носили (во время поста и покаяния), а иные, как Антоний и Иларион Великие, и постоянно, за что некоторые иногда получали прозвища «власяничник»⁵³⁴.

Но были подвижники, которые и этим малым количеством одежды пренебрегали, а ходили совершенно нагими. Это – те, кто жил в самых дальних, внутренних пустынях, кого глаз человеческий никогда не видел и кто только пред смертью был открываем Промыслом Божиим людям. Иногда для защиты от атмосферных явлений (холода, зноя, дождя) Господь одевал их, как диких зверей, природным волосяным покровом по всему телу. Из этого рода подвижников можно указать на восков (см. ниже) Марка Фраческого, Онуфрия Великого, Марию Египетскую, Петра Афонского и – даже у нас в России, под пятьдесят пятым градусом северной широты, – на Василия Блаженного⁵³⁵

4. Лишение себя постоянного и удобного крова

Многие отшельники жили в брошенных гробницах, оставшихся от древних фараоновых времен⁵³⁶ в глубоких пещерах и в отдельных хижинах, иногда таких малых размеров, что в них нельзя было как следует ни встать, ни лечь. А некоторые и просто под открытым небом проводили всю жизнь.

Так, знаменитый Иаков Великий Кафра-Рехимский (сириец) подвизался на виду у всех, на горе, не имея ни хижины, ни палатки, ни рощи, ни плетня, который заградил бы его собою. «В иное время его мочил сильный дождь, – говорит блаж. Феодорит⁵³⁷ – в другое холодили снег и мороз, в третье палили и жгли лучи солнца, – и все это праведник переносил терпеливо и, сражаясь как бы в чужом теле, ревностию старался победить свою природу»⁵³⁸ «Часто по три дня и по стольку же ночей проводил он под снегом, который во время молитвы покрывал его до того, что не видно было ни одного лоскутка одежды его. Часто соседи, разгребая навалившийся снег заступами и лопатами, находили старца, лежащего под снегом, и поднимали его»⁵³⁹

Но некоторым мало было и того, чтобы жить только под открытым небом. И один из сирийцев, св. Фалалей, придумал такой способ самоумерщвления: устроив два колеса и скрепив их планками, он подвесил это двойное колесо на трех шестах и поместился в нем, хотя его жилище, надо прибавить, имело внутри высоту только два локтя, а в ширину один, между тем как преп. Фалалей был очень высокого роста⁵⁴⁰

Наряду со св. Симеоном Столпником – основателем особой формы подвижничества того же рода, о котором здесь идет речь, и Иаковом Кафра-Рехимским, славился в Сирии, как равный им по жизни, еще один великий подвижник, св. Варадат. Он сначала подвизался в ящике, подобном убежищу Фалалея, хотя и стоящем на земле, а не висячем, но после этого невыносимого сидения в согбенном положении (ящик был ниже его роста) он, по послушанию тогдашнему Антиохийскому архиепископу Феодоту (419–422 гг.), облегчил, если можно так выразиться, подвиг и стал подвижничать, стоя на земле (в отличие от столпников), но в сплошном кожаном хитоне, имевшем только одно небольшое отверстие около рта и носа для пропуска воздуха, и с постоянно воздетыми к небу руками⁵⁴¹

Даже женщины – что удивительно, – и те принимали на себя такие же тяжкие подвиги. Так, преподобные Марина и Кира, тоже сириянки, жили хотя и в закрытом от взоров помещении, но без крыши, под открытым небом⁵⁴²

Другие подвижники, хотя пребывали и в защищенном от непогоды помещении, но жизнь их была столь неприхотлива и стеснительна, что являла собой также жестокий подвиг.

Так, преп. Марис жил в чрезвычайно сырой хижине, св. Марон имел хижину из волосянистых кож в роще (некогда служившей местом для идольских жертвоприношений), преп. Домнина устроила себе палатку из стеблей мелиссы⁵⁴³

Сам Господь следил за границами, в которых протекали их подвиги, и за теми, кто подвизался; и только могущим вынести таковые труды дозволял совершать их, и то не всегда. Так, рассказывал один из отцов об авве Сисое Каламонском: однажды он, желая победить сон, привесил себя к утесу в Петре. Но ангел пришел, снял его и запретил ему делать подобное, чтобы не подать примера другим, для которых это могло бы окончиться плачевно⁵⁴⁴

II. Подвиги, направленные против неги тела

5. Долулегание. Святые угодники Божии не упокоевали свое тело на мягких креслах, диванах и постелях, но, помня слова Спасителя, что те, иже мягкая носящий, в домех царских суть (Мф. 11,8), – с каковыми у них нет ничего общего, – всячески озлобляли свое тело. Поэтому они даже для сна, этой необходимой потребности, отводили место самое неудобное и неподходящее, чтобы и здесь не дать покоя своей плоти – этой постоянной предательнице всякого желающего благоугодить Богу. Так, например, святые Антоний и Иларион Великие, св. Иаков Нисивийский, преп. Ефрем Сирин, Горгония, сестра св. Григория Богослова, и многие другие спали на голой земле; преп. Серафим Саровский в затворе спал на кирпичах и камнях; блаж. Исидор Ростовский – на грудах мусора и на навозных кучах посреди города, где придется...

Интересен рассказ в этом отношении епископа Палладия, автора «Лавсаика», о преп. Сальвии.

«...Случилось, – передает он, – что нас, несколько братий, отправилось из Элии (так назывался тогда Иерусалим. – Еп. Варнава) в Египет, чтобы проводить блаженную деву Сальвию, сестру епарха (начальника области. – Еп. Варнава) Руфина. С нами был Ювин, тогда еще диакон, а теперь уже епископ аскалонской церкви, муж благочестивый и ученый.

Когда мы пришли в Пелусию⁵⁴⁵ стало чрезвычайно жарко, и Ювин, взяв рукомойник, вымыл себе холодною водою руки и ноги, потом разостлал на земле кожу и прилег отдохнуть.

Заметив это, блаженная Сальвия, как умная мать, заботящаяся о родном сыне, стала упрекать его, что он нежит свое тело, и сказала:

– Зачем в таких летах, когда еще кипит в тебе кровь, ты нежишь свое тело, как будто не знаешь, какой может быть от этого тебе вред?

– Поверь, сын, – продолжала она, – вот теперь мне уже 60 лет, а я, кроме оконечностей пальцев, и то когда только готовилась к причащению⁵⁴⁶ не умывала ни лица, ни ног, ни другой какой части тела. Когда мне случалось страдать от различных недугов и врачи принуждали меня пользоваться банею [ванною], я не решалась отдать долг плоти, не ложилась спать на постель, не позволяла в дороге носить себя на носилках».

«Сальвия была весьма учена, – продолжу характеристику, даваемую ей Палладием, чтобы увеличить ценность предыдущих слов, – любила божественные книги, ночи обращала в дни, употребляя на освещение множество масла, и перечитывала все сочинения древних толковников, в числе которых три миллиона объяснительных стихов Оригена, двести пятьдесят тысяч Григория, Пиерия, Стефана, Василия и других ученых. Она не пробегала их только, как случалось, но с большим вниманием прочитывала каждую книгу раз семь или восемь»⁵⁴⁷

6. Вериги. Обычай носить вериги воспринят подвижниками не самочинно, но освящен деяниями Самого Господа и первоверховных Его апостолов Петра и Павла.

В воспоминание Страстей Спасителя и мученичества сих апостолов (Ин. 18, 12, 24; 21, 18; Деян. 12, 6; 2Тим. 1, 16) их носили для усмирения плоти.

Многие из упоминавшихся уже выше святых носили тяжелые вериги. Так, отшельник Маркиан носил их весом в 2 пуда; Евсевий превзошел и сего, и другого, именно Агапита, который носил вериги в 1 пуд 10 фунтов: он взял их вериги и присоединил их к своим в 3 пуда, так что носил тяжесть в 6 пудов 10 фунтов. Даже жены, упомянутые Марина и Кира, носили великие тяжести и притом в продолжение сорока двух лет! Преп. Симеон Столпник взял однажды в начале своих подвигов (в возрасте восемнадцати лет) веревку, сплетенную из финиковых ветвей, которою доставали воду из колодца, очень шероховатую, и обвил ею себя по голому телу от бедер до самой шеи. Через девятнадцать дней веревка врезалась в тело до костей, само тело загноилось, появились черви и ужасный запах. Братия монастыря, в котором он жил, освободили его от этого мучения насильно. После он надел на себя железную цепь, длиной в двадцать локтей, которую, впрочем, тоже позднее снял. Когда цепь расковали, то под куском кожи, на который она была надета, нашли до двадцати червей!⁵⁴⁸ У нас на Св. Руси многие блаженные и Христа ради юродивые носили вериги.

Вообще же говоря, хотя великие святые и носили вериги, но только некоторые из них, а многие не хотели их надевать, хотя и могли бы это делать без вреда (имеется в виду от тщеславия) для своей души. Поступали так по смирению, показывая пример и прочим. Например, преп. Серафим Саровский для умерщвления плоти носил под рубашкою на веревке только большой пятивершковый железный крест, а вериг (также и власяницы) не носил и другим не советовал.

Его рассуждения на этот счет можно привести как образцовые, подводящие итог опыту древних подвижников (описанному у Епифания Кипрского, Иеронима, Аполлония).

«Кто нас оскорбит словом или делом, – говорил он, – и если мы переносим обиды по-евангельски, вот и вериги наши, вот и власяница! Эти духовные вериги и власяница выше железных, которые надевают на себя нынешние люди. Правда, многие из святых отцов носили и власяницу и железные вериги, но они были мужи мудрые и совершенные и все это делали из любви Божией, для совершенного умерщвления плоти и страстей, и для покорения их духу. Таковы были из наших русских православных святых: преп. Феодосии Печерский, Феодосии Тотемский, Василий Блаженный и другие. Но мы еще младенцы, и страсти все еще царствуют в нашем теле и противятся воле и закону Божию. Так что же будет в том, что мы наденем и вериги, и власяницу, а будем спать, есть и пить столько, сколько душе хочется? Мы не можем и самомалейшего оскорбления от брата перенести великодушно. От начальнического же слова и выговора впадаем в совершенное уныние и отчаяние, так что и в другой монастырь выходим мыслию и, с завистью указывая на других своих собратий, которые в милости и доверенности у начальника, принимаем все его распоряжения за обиду, за невнимание и недоброжелательство к себе. Как, стало быть, мало или вовсе нет в нас никакого фундамента к монашеской жизни! И все это оттого, что мы мало о ней рассуждаем и ей внимаем. Можно ли же в таком состоянии духа и жизни покушаться на подвиг, свойственный мудрым и совершенным отцам, носить вериги и власяницу?»⁵⁴⁹.

7. Поклоны. Число поклонов, которые клали святые, по теперешним представлениям, покажется совершенно невероятным. Но и в то время им удивлялись. Преп. Серафим Саровский клал по тысяче земных поклонов ежедневно, когда находился в затворе, кроме совершения остального большого правила⁵⁵⁰ Блаж. Феодорит сообщает, что преп. Симеон Столпник свою почти непрестанную молитву сопровождал бесчисленными поклонами, и однажды спутник сего кирского епископа стал считать эти поклоны и, насчитав 1244, утомился и перестал считать, а подвижник между тем продолжал кланяться⁵⁵¹

Авва Иоанн Евнух рассказывал однажды следующее: «В Фиваиде в киновии аввы Аполлона я зашел в келью одного старца. Там я увидел каменную плиту, на которой молился старец. Падая на плиту руками и коленами, старец продолбил плиту в тех местах, где касались его руки и колена, на глубину четырех пальцев. Сколько же он положил поклонов?!.»⁵⁵².

III. Подвиги, относящиеся к общему состоянию спасаемого

Все до сих пор упомянутые мною способы усмирения плоти и страстей направлены, как легко заметить, на самую личность подвижника, и даже еще того ограниченнее – только на тело последнего. Теперь я приведу несколько других способов, которые, кроме вышеприведенных родов подвижничества, требуют от человека и иных самоограничений, обуславливающих его отношения с другими людьми или даже совсем их исключающих.

8. Мученичество. Подвижничество есть само по себе мученичество (взять хотя бы все предыдущие виды самоумерщвления). Сами святые так на это и смотрят.

Авва Афанасий сказал:

«Некоторые говорят: «Ныне нет мученического подвига». Несправедливо. Можно вступать в мученический подвиг под руководством совести. Умри греху, умертви уды твоя, яже на земли (Кол. 3, 5), и будешь мучеником по произволению. Мученики боролись с мучителями, царями и князьями; и ты имеешь мучителя, терзающего тебя, – диавола, имеешь князей, преследующих тебя, – демонов. Некогда были воздвигнуты диаволу и демонам капища и жертвенники, приносилось каждому кумиру ложному мерзостное идолослужение; уразумей, что и ныне могут быть в душе капище и жертвенник, может быть мысленный кумир. Капище – ненасытное сладострастие, жертвенник – сладострастные вожделения, кумир – дух вожделения. Работающий блуду и увлеченный сладострастием отвергся Иисуса, поклоняется идолу, имеет в себе истукан Венеры – мерзостную плотскую страсть. Опять: если кто побеждается гневом и яростью и не отсекает этих неистовых страстей, тот отрекся Иисуса, имеет своим богом Марса, подчинил себя гневу, что служит знамением беснования. Другой сребролюбив: затворяя свое сердце для брата своего и не милуя ближнего своего, он отрекся Иисуса, служит идолам, имеет в себе кумира – Аполлона и поклоняется твари, оставив Творца. Корень всем грехам – сребролюбие. Если удержишься и сохранишься от неистовых страстей, то ты попрал кумиров, отверг зловерие, соделался мучеником, исповедал святое исповедание»⁵⁵³

Св. Исаак Сирин говорит:

«Предай себя на то, чтобы умирать в подвигах и не жить в нерадении. Ибо не те только мученики, которые прияли смерть за веру во Христа, но и те, которые умирают за соблюдение заповедей Христовых»⁵⁵⁴

Но я здесь буду говорить о состоянии подвижника, близком к действительному мученичеству, когда он предает себя добровольно, ради Христа, на молчаливое и безропотное перенесение бесчестий, поруганий и даже биений со стороны окружающих братии. Таковы в древности были преподобные Аввакир, Акакий, Иоанн Савваит, упоминаемые в «Лествице»⁵⁵⁵ преп. Дула, страстотерпец египетский⁵⁵⁶ и другие.

И в наше время, даже в христианской, хотя бы и по имени только, среде могут быть мученики за Христа⁵⁵⁷ и притом в подлинном, прямом смысле, то есть принимающие страдания от других (вплоть до смерти), а не измождающие сами себя. Я приведу примеры хотя из недавней, но вошедшей в историю действительности, которая еще в дореволюционное время была свободно отражена в документах и воспоминаниях современников, став достоянием общественности. Можно бы их заменить и свежими фактами, ибо недостатка в таких случаях никогда нет; но я хочу дать примеры для душеполезного назидания, а не для возбуждения и растравления страстей. Не хотелось мне приводить свидетельства и из эпохи Неронов, Диоклетианов, Дециев, потому что родные по крови и ближайшие по времени святые мученики нам драгоценнее и милее.

Не могу не видеть, конечно, что с извращением евангельских заветов у нынешних людей появляются при чтении и изучении таких примеров (или слышании о таковых) мстительное и злобное настроение и гордость далеко не христианского, если можно так выразиться, характера. Тогда как первые христиане, когда вели их самих и их ближних на пытки, не горели местью, а наипаче молились за своих мучителей, и для древней Церкви святые мученики были не затравленными, жалкими людьми, не могшими постоять за свое «человеческое достоинство» и «свободу», а истинно свободными сынами Божественного Света и Вечной Жизни, господами положения, которые могут – и это делали – наступати на змию и на скорпию и на всю силу вражию (Лк. 10, 19). Мученики – это была слава Церкви, не запятнанная никакими злобными чувствами к своим поработителям! Акты судебные списывались первыми христианами и читались в церкви после Свящ. Писания! Таково было уважение к этим кровавым языческим документам, извлеченным из тайных архивов тогдашних шпионских учреждений. В целях прославления (в церковном смысле) я и хочу почтить недавних наших блаженных страстотерпцев, тем более что сама Церковь сочла долгом на последнем Всероссийском Поместном Церковном Соборе вспомнить о них и помянуть в общих выражениях об их подвигах за особой службой (в каноне) в честь Всех русских святых⁵⁵⁸ Я, со своей стороны, сообщу некоторые детали из этих новых «мученических актов». А бояться, что отсюда не устроенные душевно люди вред получат и вместо любви загорятся ненавистью, – значит не исполнить ни одной добродетели.

Но то, что я назвал ради чести блаженных предков «мученическими деяниями», в истории просто относится к прозаической области наказаний, отбывавшихся крепостными в эпоху перед их освобождением.

(* У автора было намерение написать также параграф «Благодарение». Здесь уместно привести заметки к нему, принадлежащие еп. Варнаве:

«За все издевательства, которые принял старик лет шестидесяти по прозвищу Сучок (Тургенев. Записки охотника. Рассказ «Льгов»), он только благодарил Бога. «– Есть у тебя семейство? Был женат?

– Нет, батюшка, не был. Татьяна Васильевна покойница – царство ей небесное! – никому не позволяла жениться. Сохрани Бог! Бывало, говорит: «Ведь живу же я так, в девках, что за баловство! чего им надо?»

– Чем же ты живешь теперь? Жалованье получаешь?

– Какое, батюшка, жалованье!.. Харчи выдаются – и то слава Тебе, Господи! много доволен. Продли Бог века нашей госпоже!..» Насколько господа развращались, настолько слуги преуспевали в доброте и приобретали чистоту и ясность души и совершенное незлобие.

Такое смирение у наших крепостных было, что благодарили за «науку», за сечение и порку: см. известную картину художника Н. В. Орлова «Приготовление к наказанию». Омерзительная сцена: обнажение приговоренного в присутствии ребенка; другой наивный выходит из «застенка» и крестится: «Слава Богу за муку».

«Многие девушки, – говорит Салтыков-Щедрин в «Пошехонской старине», – были удивительно терпеливы, кротки и горячо верили, что смерть возместит им те радости и услады, в которых так сурово отказала им жизнь».

«Благодарение при скорбях всего скорее привлекает милость Божию», – сказывал Великий Варсонофий». – Прим, составителя.)

Наказания эти были следующие⁵⁵⁹

• Розги. Известный писатель, этнограф и педагог Белецкий-Носенко говорил, что «50 розог не могут даже ребенка изувечить», а 4000 шпицрутенов (прутьев, палок), которыми наказывали солдат за дезертирство из полка, «никто не осмелится назвать бесчеловечным». Понятно, что у него в деревне розга была главным и единственным воспитательным средством.

Хотя это и неприемлемо для нынешних людей, но разумно употребляемые розги у древних человеколюбивых, как никто на земле, отцов считались хорошим пособием в духовной жизни. И они находили, что телесные наказания для молодых монахов гораздо полезнее, чем отлучение их от молитвенного, например, собрания и вообще епитимий чисто духовного порядка, от которых у неопытных и новоначальных сердце ожесточается, грубеет и каменеет, вместо того чтобы приобретать сокрушение. Но с провинившимися старыми монахами дело обстоит наоборот⁵⁶⁰

В виду такой пользы розог преп. Симеон Новый Богослов советует и себя самого дома наказывать наедине, а вслед за ним и у нас епископ Феофан (Затворник)⁵⁶¹ учит тому же, советуя пользоваться для этого четками. В меру все, конечно, хорошо, а не в меру употребляемая розга приводит или к только что упомянутому изуверству (как у Белецкого-Носенко), или к изуверству флагеллантовии (* Флагеллантовия – страсть к самобичеванию. Движение флагеллантов (бичующихся) существовало в Западной Европе в ХIII-ХV вв., было осуждено католической Церковью. – Прим, составителя.) в Западной католической Церкви⁵⁶²

• Раздевание донага и окунание без перерыва долгое время в реку⁵⁶³

У известного американского писателя Джека Лондона в романе «Морской волк» эту «забаву» применил к матросу в океане Вольф Ларсен, и не совсем удачно: акула отгрызла тому ногу.

• Травля нагих крепостных собаками⁵⁶⁴

Это грустная история. Совершенно явно виден Промысл Божий над мучеником.

• Прикладывание к ранам от розог шпанских мушек⁵⁶⁵

• Морение голодом по несколько суток⁵⁶⁶

• Вымазывание собственноручно помещиком дегтем и смолою стариков, женщин и детей⁵⁶⁷

Поучительный пример, показывающий, что «культура» не делает человека «человечным», потому что изобретателем этих трех последних пыток был князь (Ю. Н. Г.). С подобным явлением мы еще встретимся.

• Бритье и опаливание волос на голове (девочки)⁵⁶⁸ и «около естества» (женщины)⁵⁶⁹

• Битье по зубам каблуком⁵⁷⁰

• Подвешивание за руки и за ноги на шесты⁵⁷¹

• Вывертывание членов посредством подвешивания и вновь «вправливание» их:⁵⁷²

• «Уточка» (связывание рук и ног и продевание шеста под ними)⁵⁷³

• Надевание «шейных желез», «конских кандалов», «личной сетки» (для пытки голодом)⁵⁷⁴

• Прикладывание, после надевания «личной сетки», сургучной печати на голое тело⁵⁷⁵

• «Взнуздывание»⁵⁷⁶

• Сажание в куб⁵⁷⁷

• Ставление на горячую сковороду⁵⁷⁸

• Сечение «солеными розгами» и натирание солью больных мест⁵⁷⁹

• Сечение терновником, таволгою и крапивою⁵⁸⁰

• Лишение соли в пище⁵⁸¹

• Забивание в рот кляпа⁵⁸²

• Употребление железных ошейников с гвоздями⁵⁸³

• Наказание плетьми из воловьих жил⁵⁸⁴

• Наказание «щекобитом»⁵⁸⁵

«Щекобит» – это некое деревянное орудие, специально сделанное для битья баб и девок по щекам, чтобы не марать и «не поганить»⁵⁸⁶ «дворянские руки о хамские рожи»⁵⁸⁷

• «Стойка»⁵⁸⁸

Она состояла в том, что крепостного приковывали цепью к потолку так, что он оставался во все время наказания в стоячем положении.

• «Люлька» (род дыбы)⁵⁸⁹

• «Горячая рубашка»⁵⁹⁰

Делалась в виде обычной для горячечных больных рубашки, но из шерсти, с «резаным конским волосом». Надевалась на голое тело.

• «Барская кровать»⁵⁹¹

Приговоренного к наказанию привязывали к кровати так, чтобы он не мог пошевельнуться, и оставляли в таком положении без пищи и питья на несколько дней, а рядом ставили для увеличения мук «горячее кушанье», хлеб, иногда мясо и воду.

• «Жугулевка», «клоповник»⁵⁹²

Так назывался карцер с искусственно «разведенными» насекомыми.

• «Комарня»⁵⁹³

Приговоренных привязывали, преимущественно во время косьбы, к стволу голыми на ночь «около поемных лугов».

• Литье за шею кипятка⁵⁹⁴

• Принуждение есть дохлых пиявок⁵⁹⁵

• Жжение тела раскаленным железом⁵⁹⁶

• Зауздывание женщин⁵⁹⁷

Применялось якобы для того, чтобы они (скотницы) во время доения коров не сосали молока. Отсюда можно догадываться, что кормили их впроголодь, лишь бы ноги таскали.

• Посылание дворовых девок за водой за две версты в одном платье во всякую погоду и повеление пить эту воду с мылом, если вода казалась помещице взятой не из того колодца⁵⁹⁸

• Понуждение (той же помещицей) пить собственную мочу, есть как собственный, так и приносимый кал, протухшие яйца⁵⁹⁹

• Сажание обнаженными на лед или в снег⁶⁰⁰

• Катание на льду или по снегу без всякой одежды⁶⁰¹

• Принуждение (тою же помещицей девочки Синклитикии – таково имя одной из страстотерпиц) есть кирпич, бумагу, кости, битое стекло (от чего та и умерла)⁶⁰²

• Обливание на морозе холодной водой (той же девочки)

• Принуждение (другой девочки) есть свою наполовину обрезанную косу⁶⁰³

• Натравливание волчицы на крестьянок⁶⁰⁴ Зверь жил на дворе этой же помещицы.

• Истязание за то, что «у крестьянки шла кровь из ран, нанесенных волчицей»⁶⁰⁵

• Кормление селедками (причем пить не давали)⁶⁰⁶

• Привязывание (малолетних) к столбу на куче навоза⁶⁰⁷

• Втыкание в тело булавок (собственноручно помещицей)⁶⁰⁸

• «Казнь индюками»⁶⁰⁹

Наказание ужасное. Помещица приказывала раздевать девушек донага, связывать по рукам и ногам, покрывать простыней, обсыпать рожью и выпускать на них целое стадо индеек. В результате все тело в синяках, а иногда и в крови. Кричали «благим матом».

«Девку, – передавала одна из приговоренных, – положат на траву перед окнами, а сами сидят у себя в кресле и чай кушают...»

• Битье (собственноручно помещицей) утюгом, сучковатыми палками, вальком, причем жертва ставилась в это время на колени на дрань или тесницы, в которых были набиты гвозди⁶¹⁰

• Обваривание кипятком⁶¹¹

Это тоже «дамская история». Главное действующее лицо – супруга пензенского жандармского полковника.

• Вывертывание рук «на станке»⁶¹²

• Тыкание острыми концами ножниц (барыней своих горничных)⁶¹³

• Выщипывание бороды «волосок к волоску»⁶¹⁴

• Закапывание живьем в землю⁶¹⁵

9. Юродство. Оно явилось углублением и исполнением на деле известных слов божественного Павла (1Кор. 4, 10). Юродство явилось очень рано, и первый по времени человек, начавший спасаться этим труднейшим подвигом, была женщина, блаженная Исидора, монахиня в Тавеннисийском монастыре, основанном сестрою св. Пахомия Великого⁶¹⁶ Из Египта оно распространилось и по другим странам⁶¹⁷

Характеристику сих равноангельных подвижников своего времени дает древний церковный историк Евагрий.

«Между подвижниками, – говорит он, – хотя и весьма немного, но есть и такие, которые, через добродетель достигнув бесстрастия, возвращаются в мир и, среди шума притворяясь помешанными, таким образом попирают тщеславие... Любомудрие научило их есть без чувства и в харчевнях и в мелочных лавках, не стыдясь ни места, ни лица, вообще ничего. Нередко посещают они бани и там, бывает, и моются большею частью с женщинами, покорив страсти так, что имеют полную власть над своею природою и не склоняются на ее требования ни взглядом, ни прикосновением, ни даже объятием девы. С мужчинами они – мужчины, с женщинами – женщины, и хотят иметь не одну, а обе природы. Кратко сказать: в доблестной и богоносной их жизни добродетель противодействует законам природы и предписывает ей собственные законы... Это какие-то борцы и бескровные бойцы, вместо открытых и роскошных обедов содержащие пост и вместо сытных блюд не вкушающие, сколько это возможно, ничего. А когда приходит к ним странник, хотя бы рано поутру⁶¹⁸ они принимают его с таким радушием и благожеланием, что выдумывают другой род поста – едят не хотя... Враги своих хотений и своей природы, они служат хотениям ближних, чтобы всеми средствами изгонять удовольствия плоти и чтобы правительницею была душа...»⁶¹⁹.

Действительно, подвиг юродивых есть подвиг, всецело направленный на служение ближним⁶²⁰ Понятно, что на такой подвиг нужно особое призвание и благословение свыше и что сам он предпринимается для сокрытия великих дарований Божиих, подаваемых человеку. Творить же блазнительные поступки с тою только целью, чтобы тебя за них уничижали, дело неразумное и далеко не безгрешное⁶²¹

Знаменитый во отцах, затворниках и созерцателях, св. Исаак Сирин рассказывает один случай из своей молодости, поясняющий это положение. Ходил он в целях духовного окормления к одному святому, как сам выражается, «древнему, прекрасному и добродетельному» старцу.

«Некогда сказал я ему:

– Пришел мне, отец, помысл пойти в воскресный день на церковную паперть, сесть там и рано утром есть, чтобы всякий входящий и выходящий, увидев меня, уничижил⁶²²

На это старец отвечал мне так:

– Писано, что всякий, кто делает соблазн мирянам, не узрит света. И ты никому не известен в этой стороне, жития твоего не знают, будут же говорить, что монахи с утра едят. Особенно же братия здесь новоначальные и немощные в своих помыслах... как скоро увидят, что сделал ты это, потерпят вред. Древние отцы делывали так по причине многих совершенных ими чудотворений и по причине оказываемой им чести и прославления их имени, и делали это, чтобы подвергнуть себя бесчестию, скрыть славу жития своего и удалить от себя причины к гордыне. А тебя что заставляет поступить подобным сему образом? Не знаешь разве, что всякому житию свой чин и свое время? Ты не имеешь такого отличного жития и такого имени, а живешь, как и прочие братия. Ты себе не принесешь пользы, а другому повредишь. Притом такое действование полезно не всем, но одним совершенным и великим, потому что в этом есть отрешение от чувств⁶²³ Достигшим же только средины и новоначальным⁶²⁴ оно вредно, потому что таковые имеют нужду в большей предосторожности и в подчинении чувств. Старцы уже пережили время осторожности и извлекают пользу, из чего только захотят. Ибо неопытные купцы в больших оборотах великие причиняют себе убытки, а в маловажных оборотах скоро придут с успехом вперед. И опять, как я сказал, всякому делу свой порядок и всякому роду жизни известное время. Кто прежде времени начинает, что сверх его меры, тот ничего не приобретает, а усугубляет только себе вред. Если вожделенно тебе это, с радостью терпи то бесчестие, которое по Божьему смотрению, а не по твоей воле, постигает тебя, и не смущайся, не питай ненависти к тому, кто бесчестит тебя»⁶²⁵

10. Воскизм. В отличие от двух предыдущих чинов подвижничества, стоявших все же в активном или пассивном отношении к людям, настоящий род делания исключает эти отношения (разумеется постольку, поскольку промыслительно не случается приходящим в пустыню из мира видеть этих подвижников. Когда же отшельникам приходилось сталкиваться с мирскими, они не отказывали тем в наставлении и совете и даже сами иногда подходили к населенным местам). У каждого из указанных чинов имеются свои особенности: первые, мученики, лишены любви своих братьев по плоти и даже больше – преданы от них на страдания; вторые – лишили себя плотского разума как основания всех вещей сего грешного мира; третьи – лишили себя внешнего, привычного, человеческого образа жизни, отказавшись от всех составляющих общественного бытия. Последние назывались βοσκοι, воски, что значит «пасущиеся», – это очень древний, едва ли не один из первоначальных видов подвижничества, особенно часто встречавшийся в Месопотамии. Жизнь восков так описывает церковный историк Созомен:

«Близ так называемой горы Сигор особенно славились Ватфей, Евсевий, Варгий, Ала, Аввос, Лазарь, бывший епископ, Авдалеос, Зинон и старец Илиодор. Их называли также пасущимися, ибо они положили начало этому новому роду любомудрия. Такое название дано им потому, что они не имеют жилищ, не едят хлеба и вареной пищи и не пьют вина, но, живя в горах, всегда славословят Бога молитвами и песнями по уставу Церкви... Когда же наступает время вкусить пищу, каждый из них, взяв серп, отправляется бродить по горе, будто пасущееся животное, и питается растениями»⁶²⁶

«Воздержание их доходило до высочайшей степени, так что, например, у Ватфея от неядения из зубов выползали черви, Ала до семидесяти лет не вкушал хлеба, а старец Илиодор по целым неделям соблюдал пост и многие ночи проводил без сна»⁶²⁷

Нет ничего удивительного посему, что даже такой великий подвижник, как Ефрем Сирин, приходит в восхищение и изумление пред их невероятными подвигами и чудесами (он жил в период расцвета этого вида аскетизма) и не нахвалится их житием.

«...Полетим, – восклицает он в одном слове, – посмотреть на первоначальные правила людей, которые оставили города и городскую молву и возлюбили горы и пустыни... Пойдем взглянуть на их тела, как облечены они своими же волосами... Пойдем взглянуть на их чаши, растворенные их же слезами... Приидите, посмотрим на камни, которые кладут они всегда себе под голову... Если увидит их разбойник, то припадет тотчас и поклонится... Если дикие животные видят их вретища, мгновенно отступают... Всякое пресмыкающееся попирают они своими ногами... А когда видит их сатана, тотчас приходит в трепет и, болезненно вопия, мгновенно отступает... В вертепах, а также в дебрях живут они, как в спокойных ложницах. А горы и холмы, которые вокруг их, также им приятны, как и высокие стены. Трапезою служит им вся земля и всякая гора; а подобно и вечерю составлют дикие былия. Преимущественное их питие – воды из ручьев... Все двенадцать часов, которые во дни, идут у них на молитву... Не дают они себе покоя в мире, потому что ждут упокоения там... Подобно зверям, скитаются они со зверями и так же, как птицы, летают по горам; как олени, пасутся с дикими животными; и трапеза им всегда готова, потому что питаются всегда злаком и былиями... С ними всегда чины ангельские; они ограждают и охраняют их непрестанно... Когда преклоняют колена, тогда образуют пред собой болото и производят ручьи слезами своими...⁶²⁸ Где зайдет солнце, там для них ночлег... Где кто-либо из них окончил пост, там, на том самом месте, и надгробный ему памятник»⁶²⁹

Мы видим, что все святые вошли в рай (вслед за благоразумным разбойником, которого первым ввел туда Христос) чрез великие крестные страдания, чрез жестокое трудническое делание. Это только иезуитские казуисты Лемуан, Барри⁶³⁰ и другие пишут «руководства к легкому и необременительному благочестию» для великосветских барынь, да Эскобар, по выражению Лафонтена, «стелет бархатную дорожку – un chemin de velours – прямо в рай»⁶³¹

Большую прибыль и признательность со стороны общества⁶³² получило это «вежливое и цивилизованное», «более легкое, чем само наслаждение»⁶³³ благочестие отцов-иезуитов, оправдывающее несоблюдение постов и разных церковных обрядов, дуэль, незаконное сожительство, мотовство, роскошь, распутство. Одно только «творение» Эскобара подобного характера выдержало в XVII веке сорок изданий, а «Нравственное [или, вернее сказать, безнравственное] богословие» («Medulla theologiae moralis») Бузенбаума за двадцать пять лет (1645–1670 гг.) выдержало сорок пять изданий, не считая позднейших⁶³⁴ А если кто иногда все-таки смущался, что, мол, пути-то в рай несколько странны и на Христовы не похожи (Мф. 7, 13–14), того отец Барри цинично успокаивал:

– Неважно, с какой стороны мы заходим в рай, лишь бы мы в него попадали!..⁶³⁵

Но, кстати сказать, всех этих «преподобных» отцов превзошел испанец Санхец, прозванный по заслугам ingens cloaca impuritatum, «большая выгребная яма нечистот». Он тридцать (!) лет высиживал свой громадный фолиант, составленный из описаний всевозможных, выразимых и невыразимых, вещей естественного и противоестественного разврата и наконец выпустил его в свет под кощунственным названием «О святом таинстве брака»⁶³⁶ Это – целая «библиотека Венеры» («Bibliotheca Venerae»), как еще аттестуют это «руководство ко спасению».

Вкратце я повторю основные положения, на которых покоится значение телесного подвига⁶³⁷

Во-первых, с догматика-онтологической точки зрения, подвиг, как мы его понимаем теперь, по грехопадении, христианину не нужен или, точнее говоря, не был нужен <первозданному человеку>. Догматика учит нас, что Бог не затем создал человека и предоставил в его обладание целую планету, называемую Землею, чтобы мучить его на ней, чтобы жизнь человека на земле была одним сплошным мучением. Наоборот, Бог создал человека для блаженства. Следовательно, по существу, изнуряющий телесные силы подвиг, как содержащий семя и зерно страданий, также не назначен человеку Богом. Бог заповедал ему только легкий, не тягостный, а, напротив, укрепительный труд⁶³⁸ (Быт. 2, 15).

Во-вторых, с аскетическо-практической точки зрения, подвиг, напротив, является для христианина существеннейшей необходимостью. Аскетика имеет дело не с первозданным человеком, а с уже падшим, и хотя зло по существу своему – ничто⁶³⁹ но силу практическую оно имеет громадную, и притом разрушительную. Следовательно, по пословице «клин клином вышибай», этой злой силе надо противопоставить другую, не по природе злую⁶⁴⁰ а по внешности, то есть нечто тягостное, удручающее, прискорбное. Этим насильственным вторжением преогорчевающих душу и тело вещей достигается то, что пристрастие человека к известным предметам (одежде, пище, имуществу и любимым лицам) с отъятием их у него (например, через пожар, смерть) умаляется и совсем с течением времени даже уничтожается. Но, конечно, это бывает лишь с помощью благодати, а она помогает тогда, когда человек привлекает ее смирением и терпением и не ропщет и не хулит Бога. В противном случае бедствия увеличатся.

Таким образом, человек, желающий нелицемерно спасаться, вскоре видит, что не иначе он может избавиться от пут порока и страстей, как с помощью подвига.

По существу-то не надобно бы его, а по делу – только с ним и дышать можно. Поэтому-то божественный апостол и говорил: Вся ми летъ суть – εξεστιν, (позволительно, можно), – но не вся на пользу... Темже аще брашно соблазняет брата моего, не имам ясти мяса во веки, да не соблазню брата моего (1Кор. 10, 23; 8, 13). Так близко к сердцу принимал апостол дело спасения ближних, тем более что оно осуществляется в этом мире только незначительным (или пусть даже и значительным) утеснением плоти.

Таковы положения, обуславливающие необходимость телесного делания христианина. И это трудничество есть его личное дело, границы которого он может, смотря по надобности, расширять и суживать; конечно, все в законных размерах.

Но не все этот подвиг несут. Некоторые по лености и нерадению не только самочинно освобождают себя от него, но и стараются оправдаться разными увертками и лжетолкованиями, основанными якобы на Священном Писании⁶⁴¹ А так как подвиг, как я говорил – да не я, а Сам Господь⁶⁴² – необходим человеку, то Бог, не хотящий нашей погибели, по Своему человеколюбию⁶⁴³ уже насильно и против нашей злонравной воли попускает находить на нас скорбим, болезням, уничтожающим лишние соки в нашем теле и «одухотворяющим» его, и различным искушениям⁶⁴⁴ И от них никто не освобождается, кроме разве истинных подвижников, тех, кто сами на себя налагают подвиги, скорби и болезни (да и освобождаются они далеко не всегда). Ибо подвиг – средство человеческое, придуманное самим человеком, существом ограниченным и не все могущим предусмотреть в своей жизни. А за действием и распределением скорбей, попускаемых свыше, следит Сам Бог, и они охватывают всю жизнь человека, во всех ее незаметных мелочах. Таким образом, благодаря подобной всесторонней «чистке», христианин становится совершенным во всех отношениях, и в тех, которые он сам бы и не заметил, пропустил бы без внимания⁶⁴⁵

Будучи сродни подвигам, скорби и искушения, следовательно:

во-первых, с догматика-внутренней стороны, по существу, не являются необходимыми для человека, а лучше будет сказать, и вовсе не необходимы, ибо в раю их не было⁶⁴⁶ и не будет (Откр. 21, 4);

во-вторых, с практически-внешней стороны, страдания – великое врачевство и средство для спасения.

После всего сказанного легко уже догадаться самому читателю, в каком направлении будет ниже раскрываться церковное учение о смысле и ценности страданий. Как и должно нам ожидать, святые отцы, выразители самосознания Церкви, принимали скорби в жизни и в своем учении с распростертыми, так сказать, объятиями, отзываясь на них, вслед за святым апостолом, радостью, а не унынием (Иак. 1,2, 12)⁶⁴⁷.

* * *

Скорби, муки, страдания есть «высокий дар Божий», «благодать Божия», и «невозможно, – говорит св. Исаак Сирин, – чтобы Бог возжелавшему пребывать с Ним оказал благодеяние как иначе, а не послав на него искушения за истину»⁶⁴⁸ Как велика ценность и вожделейность страданий, показал блаженный апостол Павел. От Бога, глаголет он, даровася – εχαρισθη, «ниспослана» благодать сия нам, – ...не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати (Флп. 1, 29). «Итак, не стыдитесь сего дарования [лишений имения, изгнаний, мучений за веру и добродетели], – распространяет эту мысль от лица апостола св. Златоуст, – оно гораздо чудеснее дара воскрешать мертвых и творить чудеса. Не только не должны вы стыдиться сего, а напротив – радоваться...»⁶⁴⁹.

Итак, скорби и страдания (конечно, невинные, иначе, если будут нас преследовать за воровство, убийство, разврат, чем же хвалиться и чему радоваться? – 1Пет. 4, 14–16), – итак, незаслуженные скорби и страдания, по слову Господа (Мф. 5, 10–11: μακαριοι εστε), есть блаженство, которое посылается от Него Самого⁶⁵⁰ Оно выше дара чудотворений и воскрешения мертвых – это ли не утешение?

Почему же скорби и искушения есть милость Божия? – Потому что они приносят великую пользу спасающемуся и внимающему себе человеку. Отсюда же открывается их необходимость на пути доброделания.

Перечислю главные причины, по которым скорби посылаются Богом, что наглядно для каждого объяснит и подтвердит необходимость и пользу искушений.

Итак, страдания и искушения человеку посылаются:

1. В наказание за грехи (Ин. 5,14; Втор. 32,24; Иер. 2,30). «Отними грех, и болезней не будет, ибо они бывают в нас от греха», – говорит преп. Серафим Саровский⁶⁵¹ ссылаясь на св. Василия Великого⁶⁵²

Когда обращаешься мысленным взором от нынешней культуры к народам, жившим за несколько тысячелетий до нашего времени, то видишь, что те в понимании этой взаимосвязи стояли гораздо ближе к истине. Никак, никак невозможно обмануть себя лозунгами о том, что мы «прогрессируем». (Если и прогрессируем, то только в пороках...) Говорю о культурных неверующих людях.

Вот, например, отрывок из исповеди-заклинания ассирийца (Библиотека царя Ашшурбанипала, умер в 625 или 646 г. до Р. X.; ныне хранится в Британском музее): грехи и добродетели, отмеченные здесь (выписываю их наудачу), едва ли отличаются от тех, в каких каются даже нынешние христиане. Сознание того, что скорби и болезни заслуженны, так и сквозит в этой древней исповеди-молитве.

«Заклинаю я вас, великие боги, владыки спасения ради (имярек), бог которого (имярек), который болен, несчастен, печален, удручен. Он оскорбил своего бога, свою богиню».

Далее следует перечисление более сорока грехов, которыми больной, может быть, оскорбил бога. Между ними значатся:

«Не занимался ли он нечистыми делами – волшебством и колдовством?⁶⁵³ Может быть, оскорбил имя божие даром, который он посвятил, обещал, но удержал?.. Не приближался ли к жене ближнего своего?.. Не был ли он честен языком, а сердцем лжив?..»⁶⁵⁴ /p>

Но взять и наш простой народ – увидим, что он также проникает в суть дела больше «ученых». Приведу цитату из одной древнерусской повести под названием: «Яко зде лучше скорби терпети и принята беды, нежели тамо» и озаглавленной учеными Легендой⁶⁵⁵ о временном посещении ада. В нижеследующем примечании, которым она сопровождается, ясно видно непонимание ученым-интеллигентом здравых народных понятий о сущности земных страданий. Ученый говорит о них, как о чем-то чуждом для себя и неприемлемом.

«Благочестивые люди (хорошо, что сразу отделяет их от себя как им противоположного, т. е. нечестивого; простительнее грех. – Еп. Варнава) думают, что кто перед смертью долее болеет, тот своими страданиями искупает часть своих согрешений; чем кто продолжительнее мучим болезнью, которая наконец низвела его в могилу, тем более прощается ему грехов и облегчаются наказания, ожидающие нас в аду»⁶⁵⁶

2. Для устрашения живущих. В этих целях за малые проступки полагается часто большое наказание, чтобы «всякий, впоследствии покусившийся на то же, знал уже, что и он, подобно тем людям, осужден будет и что если отлагается в настоящее время его наказание, то оно постигнет его в день будущего судного испытания»⁶⁵⁷ Из библейских примеров можно указать: Лк. 13, 1–5; Деян. 5, 10; Числ. 15, 35.

Такова уж ленивая природа наша. Сами ведь люди сознают, что «палка» и «страх» для них нужны. Отсюда их красивые суждения об отмене смертной казни на словах и жестокое проведение этой меры на деле. Отсюда же и пословица: «Гром не грянет – мужик не перекрестится». Но эта философия не только мужицкая, а и «салонная».

Дон Жуан, у А. К. Толстого, говорит донне Анне:

...Когда б внезапно гром

Теперь ударил, я б поверил в Бога,

Но гром молчит – я верить не могу!

(Часть П. Вилла донны Анны)

(*См.: Толстой А. К. Собрание сочинений. Т. 2. Драматические произведения. М., 1963. С. 95. Дон Жуан. – Прим, составителя.)

О гнусная и богопротивная логика! О нечестивый язык!

Как отразился весь наш лживый, гордый и непокорный век со своим напыщенным «миросозерцанием» в этих хульных словах!..

3. Для усовершения человека, приведения его в смиренное состояние, а чрез то и в совершенный покой душевный. «Как лекарства истребляют нечистоту худых соков в теле, – говорит св. Исаак Сирин⁶⁵⁸ – так и жестокость скорбей очищает сердце от лукавых страстей».

Вот еще несколько рассуждений о пользе скорбей для нашего преуспеяния и уничтожения страстей. Принадлежат они знаменитому наставнику монашествующих, св. Иоанну Лествичнику⁶⁵⁹

«Усердно пей поругание, как воду жизни, от всякого человека, желающего напоить тебя сим врачевством, очищающим от блудной похоти; ибо тогда глубокая чистота воссияет в душе твоей и свет Божий не оскудеет в сердце твоем».

А у нас в обществе диавол извратил все порядки. Если человек не ответил на оскорбление оскорблением, то считается «тряпкой», «не имеющим самолюбия». И это в то время, когда «не иметь самолюбия» составляет задачу христианина!

И вот что я отвечу всем отрицающим возможность для человека иметь дары прозорливости, чудотворения и совершать все то, о чем рассказывается в житиях наших святых: «Вы говорите, что все это сказки, легенды, выдумки, невозможные для человека, говорите, что вокруг вас нет ничего подобного... Вы правы. И быть ничего подобного не может в вашей среде, если искать чудеса в вашей обстановке и на почве ваших убеждений. Но перемените вашу жизнь на противоположную и тогда, если не увидите в себе ничего вновь открывшегося, можете говорить о том, что все это сказки. Вы видите, святые не скрывают того, как низвести в свою душу «свет Божий», так приложите хотя малое усердие к его приобретению! А при ваших мыслях и поступках и мы, христиане, соглашаемся с вами, что дары Св. Духа невозможны для человека...»

«Кто стремится к бесстрастию и к Богу, – еще говорит тот же св. отец, – тот считает потерянным всякий день, в который его никто не укорял».

Как скорби смиряют человека и приводят его в надлежащий чин, показывает история блаженного Исидора, рассказываемая в «Лествице».

Он был из князей города Александрии, столицы древнего Египта. Игумен Раифской пустыни, к которому он пришел, желая спасаться, приняв его, «заметил, что он весьма коварен, суров, зол и горд» – одним словом, совмещал в себе все обычные черты княжеского достоинства. «Поэтому премудрейший сей отец, – передает св. Иоанн Лествичник, – покушается человеческим вымыслом преодолеть бесовское коварство и говорит Исидору:

– Хочу, чтобы ты, истинный брат, стоял у ворот обители и всякому входящему и исходящему человеку кланялся до земли, говоря: «Помолись обо мне, отче, я одержим духом злым».

Исидор послушался своего отца духовного, «как ангел Господа». Через семь лет, когда игумен хотел взять его в монастырь и сподобить рукоположения, Исидор, точно предсказав свою кончину, отошел ко Господу, совершив еще при том и чудо.

«Спросил я сего Исидора, – прибавляет преп. Иоанн Лествичник, – когда он еще был в живых: какое, во время пребывания его у ворот, ум его имел делание? Достопамятный сей, желая оказать мне пользу, не скрыл от меня этого.

«Вначале, – говорил он, – я помышлял, что продал сам себя в рабство за грехи мои и потому со всякою горестью, самонасилием и кровавым понуждением делал поклоны.

По прошествии же года сердце мое уже не ощущало скорби, ожидая от Самого Господа награды за терпение.

Когда минул еще один год, я уже в чувстве сердца стал считать себя недостойным и пребывания в обители, и видения отцов, и зрения на лица их, и причащения Св. Таин, и, поникши очами долу, а мыслию еще ниже, уже искренно просил входящих и выходящих помолиться обо мне»⁶⁶⁰.

Эта история, переданная мною вкратце, кроме того что показывает, как человек посредством унижений в короткое время достигает не только мира душевного, но и великих дарований Божиих, являет собою также и наглядную иллюстрацию к моим словам, обращенным к неверующим интеллигентам.

Но так как всякому человеку свой хлевушник милее чужих хором, то приведу еще примеры и из судеб людей мира сего.

• П. Верлен, один из самых прославленных поэтов Франции последнего времени, после того как опустился на самое дно жизни и на два года попал в тюрьму за некие неудобно выговариваемые при чистых девушках вещи, на время совершенно переменился.

«Одиночество, самоуглубление, душевная подавленность нашли разрешение в религии, – говорит его биограф.

– Четыре белых стены камеры, мертвая тишина... Раскаяние, воспоминания о светлой вере детства. И Он, Распятый, единственный Друг, не покинувший, не отринувший в годину бедствий... К заключенному приходит тюремный священник, беседует с ним, снова и снова проливает пред ним давно утраченный свет веры. И узник слушает, открывает свою душу словам надежды, судорожно хватается за возможность спасения. «И в этом великом кризисе рождаются для вечности создания «Мудрости» («Sagesse»)

– самое патетическое признание души во всей новейшей литературе, – говорит Роденбах, (* Rodenbach ]. L'Elite. – Прим. В. Изразцова.) – молитвы, каких никогда не слышали ни Бог, ни люди»⁶⁶¹.

• Наш русский поэт И. Козлов (1779–1840), автор знаменитого в свое время «Чернеца», над которым плакали и мужчины и женщины. Блестящий гвардейский офицер, «соединив радости семейной жизни с блеском и удовольствием света», будучи душою общества, он был «совершенно счастлив», и вдруг – неожиданный удар: разбивается в сорокалетнем возрасте параличом, вдобавок еще совершенно слепнет и страдает таким образом более двадцати лет, из которых одиннадцать с лишком проводит в постели. Итак, как будто бы поставляется в такие условия, когда можно назвать человека только «живым трупом», когда цель жизни у него должна померкнуть и сам он должен явиться для всех окружающих наводящим тоску и уныние?.. Вышло же наоборот. Он стал всех утешать и избавлять от тоски и уныния. На почве страданий появились задушевные, дотоле невиданные песни, полные глубокого чувства, проникнутые глубокой верой и покорностью воле благого Провидения. Мало того, будучи слепым, научился английскому и немецкому языкам, знал наизусть всего Байрона, все поэмы Вальтера Скотта, лучшие места из Шекспира. В этих занятиях поэзией он старался избежать мысленного бездействия. Кратко сказать, ослепнув телесно, он прозрел духовно⁶⁶²

4. Еще скорби посылаются Богом для очищения невольных погрешностей, от которых, «яко человеки», не свободны и сами святые. Этот случай надо отличать от первого. Грешники страдают за свои собственные грехи, они несут наказание. А праведники уже очистились от грехов или имеют малейшие и легкие. Потому Бог скорбями очищает в них эти недостатки, «яко злато в горниле» – по любимому выражению святых отцов (Прем. 3, 6; Ис. 1, 25). Иногда же великие святые просто подвергаются наказаниям и искушениям затем, чтобы не думали много о своей сверхъестественной чистоте сердца⁶⁶³ (Откр. 3,19; Пс. 25, 2; Евр. 12, 5–9). Таким образом, они не наказание терпят, а наоборот, страданиями увеличивают и без того великие дарования свои.

Вот как Исаак Сирин описывает, каким целям служат искушения, испытываемые различными типами людей. «Подвижники бывают искушаемы, чтобы присовокупить им к богатству своему; расслабленные – чтобы охранять им себя от вредного; погруженные в сон (разумеется духовный, в сон нерадения. – Еп. Варнава) – чтобы приготовиться им к пробуждению; далеко отстоящие (от спасения. – Еп. Варнава) – чтобы приблизиться им к Богу; свои Богу (т. е. святые. – Еп. Варнава) – чтобы веселиться им с дерзновением»⁶⁶⁴

Итак, еще раз повторяю: грешники смиренным перенесением скорбей выплачивают только свой долг, а праведники – приобретают тем еще большие сокровища.

5. Для испытания человека. Так искушаема была вера Авраама, Иова и других (Быт. 22, 12; Иов. 40, 3; Втор. 8, 2; Пс. 80, 8). Благодаря этому добродетели святых выходят наружу и доставляют многим большую пользу.

6. Для обнаружения славы Божией. Об этом говорится в святом Евангелии: Ин. 9, 3; 11, 4 (исцеление слепорожденного и воскрешение Лазаря).

Таким образом, видим из всего предыдущего, что «путь Божий есть ежедневный крест», как говорит св. Исаак Сирин⁶⁶⁵

Поэтому не будем дивиться, когда, приступая к исполнению добродетели, встречаем скорби. Сама добродетель, ввиду такой тесной связи ее с искушениями и страданиями, как у святых отцов (Исаака Сирина, Иоанна Златоуста, Марка Подвижника), так даже и в наше время называется «крестом»⁶⁶⁶ Из всего предыдущего еще следует и то, что спасающемуся не о том мыслить нужно, откуда, зачем и почему вокруг нас скорби, а о том, как к ним нужно отнестись, чтобы они принесли пользу, а не вред.

Но польза страданий из приведенных выше положений сама собою видна, поэтому приведу новые правила, которые непосредственно вытекают из существа страдания и составляют обязанность человека. Итак, нужно:

• Благодарить Бога за скорби.

«Мы, спя, хотим спастись, – говорит блаженный авва Дорофей, – и потому изнемогаем в скорбях, тогда как мы должны бы были благодарить Бога и считать себя блаженными, что сподобляемся немного поскорбеть здесь, дабы там обрести малый покой. И Евагрий говорит: «Кто не очистился еще от страстей и молится Богу, чтобы скорее умереть, тот подобен человеку, который просит плотника скорее изрубить постель больного"».

Потому нам нужно благодарить Бога за свои, я сказал бы, не скорби, а скорбишки (в сравнении со скорбями святых)⁶⁶⁷ что какая бы мука здесь нас ни постигла, она ничто в сравнении с будущей, уготованной грешникам. Ибо если бы нам ее вместе с раем показать, то, как говорит один из древних святых (также и преп. Серафим Саровский), «хотя бы келия твоя была полна червей, так что ты стоял бы в них по самую шею, ты терпел бы сие, не расслабевая»⁶⁶⁸

«Переноси с благодарением, – учат святые отцы, – всякий труд и всякую скорбь, и всякую беду от демонов, которых волю исполнял ты»⁶⁶⁹

• Просить не избавления, а терпения и помощи от Бога.

«Мученики не просили Христа избавить их от терзаний и мучений, ни подвижники не искали освобождения от трудов и потов подвижничества, – говорит св. Симеон Новый Богослов, – но те и другие умоляли лишь даровать им терпение, и с этим терпением подвизались подвигом мученичества и подвижничества, чтобы в будущей жизни восприять награду за труд свой»⁶⁷⁰

Вообще нужно сказать, что освобождение от искушений не приносит человеку пользы, хотя бы потому, что это значит отказ от борьбы. А раз нет борьбы – нет и венцов за победу. Но отсюда нельзя выводить новоначальным, что нужно самому искать искушений и схватки с бесами. Чтобы погубить такого тщеславного человека, те нередко употребляют следующий прием: делают вид, что он их гонит и поражает, а отступают притворно (например, молодую девушку иной захочет умственно «развить», открыть сомневающейся «путь спасения» и, занимаясь, не чувствует сперва никаких блудных вожделений⁶⁷¹ сами же демоны, находясь здесь же, вокруг парочки, зорко за ней наблюдают), потом вдруг внезапно восхищают эту несчастную душу (а иногда и другую впридачу), низвергают в грязь и погибель «и до такой степени приучают ее к порокам, что она после того уже сама себе наветует»⁶⁷² Так что уж приходится только сказать с пророком Исайей: како бысть блудница град верный Сион... (Ис. 1,21)

«До какой степени опасно и вредно для молодого человека читать молодой девице что-нибудь, кроме курса чистой математики, – не без некоторого юмора иллюстрирует мою мысль Герцен⁶⁷³ писатель, с аскетикой даже не имеющий ничего общего⁶⁷⁴ – это рассказала на том свете Франческа да Римини Данту, вертясь в проклятом вальсе della bufera infernale; (* адского вихря (итал.)) она рассказала, как перешла от чтения к поцелую и от поцелуя к трагической развязке».

Но нехорошо было бы скрыть добродетель настоящих подвижников. «Неленостная душа воздвигает бесов на брань против себя; с умножением же браней умножаются и венцы, – говорит св. Иоанн Лествичник⁶⁷⁵ – Неуязвляемый супостатами не получит никакого венца; а кто от случающихся падений не упадает духом, того восхвалят ангелы как храброго воина».

«Монах есть тот, – говорит сей же из досточуднейших отцов и монахов, – кто невидимых супостатов, даже и когда они бегут от него, призывает на брань и раздражает, как зверей»⁶⁷⁶

Но так как мы ленивы и суть телесни, духа не имуще (Иуд. 19), то не будем уподобляться ребенку в рубашонке распояской, берущемуся за отцовскую саблю, – всех-де «влагов излублю!» Будем с терпением принимать скорби, посылаемые нам промыслительно и по силам нашим (1Кор. 10, 13). Не молиться об освобождении от тиранства страстей (разумею здесь: в целях дать себе «отдых») и без ропота нести свой крест – и то уже для нас есть великое дело.

Необходимое разъяснение

Целью жизни спасающегося является освобождение – чрез личный подвиг и, главным образом, благодатную помощь свыше – от страстей и принятие в себя Св. Духа или, что одно и то же, всей Святой Троицы. Конечно, не в каком-либо переносном смысле, а в буквальном (Ин. 14, 23, 25). Отсюда понятно, что вся молитва христианина заключается в одном: «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго». Но это отрицательная, так сказать, сторона дела, только половина его. Мало не иметь в себе страстей (ведь не верующие «ни в чой, ни в грай» тоже часто не имеют, например, блудных браней и обвиняют монахов – святых отцов – в патологии из-за того, что тех обуревают блудные помыслы), надо вместо них насадить Христовы добродетели. А это уже другое и очень, очень трудное дело, требующее не одного десятка лет напряженной ежеминутной денно-нощной брани с бесами и сердечного внимания. Для этого не требуется отсутствия искушений (что ж из того, что их нет, ведь «залоги»-то, по терминологии святых, корни-то страстей в нас остаются; следовательно, приблизился к сердцу любимый предмет, и оно заныло; нужно с корнем страсть вырвать), а наоборот, требуется, чтобы искушения были постоянно и чтобы мы их побеждали (а если будем им поддаваться, то тоже скоро перестанем чувствовать свои страсти, то есть приблизимся к другому краю пропасти). Но побеждать искушения, повторяю, очень трудно, душа скоро утомляется и просит отдыха. Иногда в силу естественной немощи. Но что врагам до этого? Они безжалостны и нападают тогда еще крепче; им в радость, когда увидят, что душа начинает унывать. И вот человек между двух огней. Если бесы уйдут и страсти в нём ослабнут, он не научится добродетели (потому как не станешь ни хорошим столяром, доколе не перепортишь сперва много материала, ни художником, если не переведешь достаточно краски и полотна). Если же демоны постоянно будут ожесточать душу, то пока та слаба, не сможет им долго противиться и, будучи более склонной к лени, нерадению и рассеянию, чем к терпению, вниманию и трезвению, уступит им. А это – тоже плохо. Итак, где же выход? – В том, чтобы терпеливо, без смущения, если придется пасть или испытать на себе действие этой страсти, о какой и в голову никогда мысль не приходила, а если приходила, то казалась безумной (смущаться же и удивляться, мол, откуда такая напасть, есть признак гордости: скажите, какой великий святой, что не смей до него коснуться...), – таким образом, повторяю, терпеливо и без смущения пребывать в молитве, пока Господь не сотворит с нами милости. Просить у Него помощи, чтобы дал нам сил победить врага. Просить же надо со смирением, а не с гордым чувством, что за плечами Бог, и потому можно потешаться над бесами, как будто мы их уже победили: «Погодите, я вам покажу...» Или, наоборот, иногда втайне, как сукровица из раны, точится помысл из сердца: «Подожди просить Его о помощи, сам поборешь врага...» Анафема этому демону тщеславия! Без Бога мы ничего сделать не можем, хотя должны привнести нечто по силе своей и от собственных трудов в борьбе со страстями. И вот, если для нас полезно, Бог избавит нас от искушения; если же надо еще нас поучить смирению, то попустит оказаться нам побежденными. Будем же просить Его, чтобы, по крайней мере, это случалось с нами нечасто и чтобы нам не привыкнуть, согрешая, только раскаиваться, а не исправляться.

Теперь, мне кажется, понятно, что значат сказанные мною выше слова: «не молиться об освобождении от страстей», даже если ленивая плоть побуждает нас «дать себе отдых» (и это при том, что нам заповедано молиться об освобождении от страстей). Когда святые молились об избавлении их от страстей, то молились так вообще, высказывая Богу задушевную цель своей жизни, чтобы Он помог им в конце концов исполнить свое назначение на земле и победить диавола. А когда они просили Господа дать им силу потерпеть свои страсти, как бы не желая с ними расставаться, то этим самым показывают нам следующие свои мысли и настроение: «Случившееся искушение есть, без сомнения, временное (1Кор. 10, 13), соразмерное моей степени духовного устроения и ничтожное в сравнении с будущим блаженством (Рим. 8, 18). Этому искушению наступит конец, хотя обычно кажется, что он не предвидится. Пройдет день, неделя, месяц, год (смотря по силам человека), и опять станет на душе радостно, весело, забудется, что только за минуту перед этим все было покрыто мраком, и смысла в жизни своей не находил, и тошно было, и ничего делать не хотелось (разве только биться головой о стену – как в миру выражаются). Следовательно, желание «отдохнуть» есть уступка врагу, который потому и нападает, что видит меня унывающим. Поэтому попрошу у Бога помощи еще немного потерпеть, ибо это полезно мне для смиренного о себе мнения, для осознания того, что я – ничто, валяюсь в грязи со свиньями и обложен похотями. Лишь бы не уступать врагам на деле. А со стороны, помыслами, пусть нападают...» И если демон увидит в нас суровую решимость сопротивляться – скоро, если не тут же, бежит от нас. И если собственными руками, презирая боль, выдавим гной уныния из собственного сердца, то оно станет чистым – через минуту в душе прояснится, воцарятся бодрость и радость. Бесы не любят, чтобы из-за них подвижники получали венцы. Таким образом, христианину подобает молиться об избавлении от страстей вообще, но в частности терпеть их – в молитве и со смирением.

Здесь нет противоречия. Ниже я укажу, как вели себя святые отцы в искушениях и скорбях в разное время своей жизни: новоначальными и совершенными, – тогда дело еще яснее будет. И каждый пусть соразмеряет образ своего поведения соответственно со своей духовной силой. Ибо добродетели имеют свои степени, и они – не винегрет, в котором, чем усерднее все перемешано, тем лучше, но каждая из добродетелей требует особого подхода. А главное, повторяю, не будем искать приключений и тем раздражать бесов, потому что такое поведение в нас есть признак гордости, а гордым Бог противится (Иак. 4, 6), не только что не помогает. Без помощи же Божией бесы нас растерзают.

Как относиться к врачам и болезням?

Вопрос этот с достаточной полнотой уже был выяснен нами. (* См.: «Основы» Отдел III. Гл. 1. § 5.)

Здесь же добавим только следующее.

Святые отцы, имея смирение великое, в болезнях оставляли себя на волю Божию. Поэтому, выздоравливая, приписывали исцеление исключительно Богу.

Но поскольку в XX веке смирения у людей нет, то, как можно заметить по общему духу ответов, которые давались знаменитыми старцами (Амвросий, Макарий Оптинские; еп. Феофан Затворник), (* И сами они лечились.) теперь советуют больше прибегать к врачам, но не от них ожидать помощи (ибо как может помочь человек в деле, которое находится всецело во власти Всевышнего?), а от Бога. Если Ему угодно, Он чрез врачей подаст здоровье, если не угодно – никакой врач от самой легкой болезни не вылечит. Такой порядок вещей малодуховным людям приносит большую пользу. Ибо если болезнь пройдет, нам есть чем отразить помысл тщеславия: очевидно, что нам еще далеко до святых, презиравших всякую земную помощь, и что получить чудо непосредственно от Бога мы недостойны.

Итак, две мысли надо держать: до выздоровления – верить и надеяться на Бога, а не на науку и врачей, ибо человеконадеяние – смертный грех (псалом 145: не надейтеся на князи...), а по выздоровлении – благодарить Бога, что сотворил милость с нами.

Праведным же закон не лежит, как я повторял несколько раз, и они по другому правилу живут.

Я уже говорил попутно, что смирение облегчает перенесение скорбей и искушений. Теперь остановлюсь на этом подробнее.

Возьмем примеры из обыденной жизни. И у нас бывает, что если больной противится врачу, не слушается его, то мучения больного увеличиваются, а иногда и смерть постигает такого.

Вспомните, например, смерть героя романа А. Дюма «Le vicomte de Bragelonne» (продолжение знаменитых «Трех мушкетеров»). Врач-монах дал ему самое легкое в свете средство, чтобы не умереть от полученных страшных ран, – не шевелиться, даже пальцем не двинуть:

– Surtout ne le remuez pas meme du doigt, ou vous le tuerez.

Бражелон сознательно поступил наоборот и – умер⁶⁷⁷

Другой пример. Те, которым приходится плыть в лодке во время бури или сильного морского волнения, не борются безумно и дерзко с находящей волной, а наоборот, когда та на них накатывает, склоняются под нее, и она не причиняет им вреда. Это значит «лечь в дрейф». А иначе волны разобьют корабль.

То же самое нужно сделать человеку, когда нашла на него волна искушений, – «лечь в дрейф», укрыться под самую волну, быть «тише воды, ниже травы», как хорошо это выразил народ в пословице.

Святой Исаак Сирин много говорит на эту тему.

«Как предаваемым в руки судьям для наказания за злодеяние, если они, как скоро приближаются к пыткам, смирятся и немедленно сознаются в неправде своей, наказание уменьшается, и вскоре по малых скорбях избавляются они от суда; если же какие преступники бывают упорны и не сознаются, то подвергают их новым пыткам, и хотя напоследок, после многих истязаний, когда тело их покрыто бывает ранами, и сознаются они невольно, но не получают от того никакой пользы, так и мы, когда за прегрешения наши, неосмотрительно нами сделанные, милосердие [Божие] для нашей пользы предает нас в руки праведного всех Судии и повелевает распростереть нас под жезлом искушений, чтобы облегчить тамошнее наказание наше, если, как скоро приблизится к нам жезл Судии, смиримся, вспомним свои неправды и принесем в них исповедание Карающему нас, то, по кратковременным искушениям, скоро избавимся; а если ожесточимся в скорбях своих и не исповедуем, что мы действительно виноваты и достойны потерпеть еще и большие этих скорбей, но станем обвинять людей, а иногда и бесов [сваливая всю вину свою на них], в иное же время и Божию правду, и утверждать, что мы не виновны в таких делах, и это будем помышлять и говорить, а не помыслим, что Бог лучше нас самих знает и ведает нас, что суды Его по всей земле, и без Его повеления не наказывается человек, – то все случающееся с нами будет причинять нам непрестанную печаль, скорби наши увеличатся, и одна после другой будут они, подобно веревке, связывать нас, пока не познаем себя, не смиримся и не почувствуем беззаконий своих (ибо, не почувствовав их, невозможно нам дойти до исправления); и напоследок, обремененные множеством скорбей, без пользы для себя будем приносить исповедание, когда, обыкновенно, уже не бывает утешения»⁶⁷⁸

Чтобы яснее было и понятнее, что нам должно делать и как вести себя при искушениях, приведу несколько случаев, показывающих, как святые и древние подвижники, иногда и молодые, поступали при нашествии на них скорбей и вообще всякого рода искушений и как чрез то получали от Бога помощь и утешение. Случаи же приводятся в порядке возрастания преодолеваемых аскетами трудностей.

– Ученика одного великого старца постигла плотская брань. Чудотворец, видя труды того, сказал ему:

– Хочешь ли, я помолюсь Богу, чтобы Он отнял у тебя эту брань?

Но ученик ответил:

– Хотя я и тружусь, отче, но вижу в себе плод от труда: по причине этой брани я и пощусь более, и более упражняюсь в бдениях и молитвах. Итак, лучше моли Бога, чтобы Он дал мне терпение.

– Теперь я узнал, – сказал старец, – что ты с верностью понял, что этой невидимою бранью с духами при посредстве терпения совершается вечное спасение души твоей ⁶⁷⁹

• Авва Пимен Великий рассказывал о знаменитом впоследствии Иоанне Колове. Тот молился Богу, чтобы избавиться от страстей, и был в этом отношении беспечален, ибо Господь услышал его. Пошел он к одному старцу и сказал ему:

– Вот я теперь спокоен и никакой борьбы не имею.

– Пойди, молись Богу, – отвечал тот, – чтобы опять пришли к тебе искушения, ибо посредством искушений душа приходит в совершенство.

Он стал молиться. А когда пришло искушение, то уже не молил Бога отнять от него борьбу, но говорил:

– Даруй мне, Господи, терпение в искушениях⁶⁸⁰

• Один святой говорил о евангельском Лазаре (Лк. 16, 19–31):

«Не видно в нем ни одной добродетели, которую бы делал он, и только одно находим в нем – то, что он никогда не роптал на Господа, как бы на не творящего ему милости, но с благодарностью переносил болезнь свою, – и поэтому Бог принял его»⁶⁸¹

• Один брат девять лет пробыл в борьбе с помыслом, внушавшим ему уйти из монастыря. Он каждый день приготовлял свою милоть⁶⁸² чтобы выйти, и когда наступал вечер, говорил сам в себе: «Завтра уйду отсюда». А утром опять говорил своему помыслу: «Понудим себя потерпеть и нынешний день ради Господа». И когда исполнилось девять лет, то Бог совсем избавил его от искушения⁶⁸³

• Был один старец, который постоянно находился в болезни и изнеможении. Случилось ему один год не страдать болезнью. И тяжело ему было переносить это. Он плакал и говорил:

– Оставил меня Бог и не посетил меня⁶⁸⁴

• Один из отцов рассказывал:

– Когда я был в городе Оксиринхе⁶⁸⁵ пришли туда в субботу вечером нищие для прошения милостыни. Когда они спали, у одного из них была только рогожа – половина ее была под ним, а половина над ним. Был же там сильный мороз. Когда я вышел помочиться, то слышал, как он дрожал от холода и утешал себя, говоря:

– Благодарю Тебя, Господи! Сколько теперь находится в тюрьме богатых, отягченных кандалами, а у других и ноги забиты еще в колодки, так что они не могут и мочиться. А я, как царь, могу протянуть ноги мои и идти, куда мне угодно.

«Я стоял и слушал, – продолжал святой отец, – когда он произносил это. Вошедши внутрь, я рассказал это братиям, и слышавшие получили пользу»⁶⁸⁶

• Однажды, когда было собрание в Скиту⁶⁸⁷ отцы, желая испытать авву Моисея⁶⁸⁸ уничижали его, говоря:

– Как этот эфиоп входит в нашу среду?

Моисей, услышав это, смолчал. Когда братия разошлись, отцы говорят ему:

– Авва! Неужели ты не смутился?

– Смятохся и не глаголах (Пс. 76, 5), – ответил он им словами пророка Давида⁶⁸⁹

• Старец некоторый в Ските застал разбойников, грабивших его келью.

– Поспешите, – сказал он им, – прежде нежели придут братья и помешают мне исполнить заповедь Христа, говорящего: От взимающаго твоя не истязуй (Лк. 6, 30)⁶⁹⁰

• Один брат, разгневавшись на другого, стал на молитву, прося, чтобы Бог дал ему долготерпение в отношении к брату и чтобы искушение это прошло без вреда. И в то же время видит дым, исходящий из уст своих, – вместе с тем прошел его гнев (то есть демон вышел)⁶⁹¹

• Авва Арсений Великий не больше одного раза в год переменял воду, в которой размачивал ветви, только подливал новой воды. Он плел из них корзины и шил до шестого часа. Старцы спрашивали его:

– Почему ты не переменяешь воду с ветвями? Она плохо пахнет.

– За благовония и масти, которыми я наслаждался в мире, надобно терпеть мне это зловоние⁶⁹²

• Один старец положил себе не пить в продолжение сорока дней (не забудем, что дело происходило в египетской пустыне, а не на холодном Белом море). Когда наставал жар, он мыл сосуд, наполнял его водою и привешивал перед собою. Когда братия его спрашивали, для чего он это делает, тот отвечал:

– Для того, чтобы при такой жажде более потрудиться и большую получить награду от Бога⁶⁹³

• Шел однажды св. Макарий Великий из Скита в Теренуф⁶⁹⁴ и на пути зашел переночевать в капище. В капище находились древние мумии. Старец взял одну из них и положил ее себе под голову вместо подушки. Демоны, видя такую смелость его, позавидовали и, желая устрашить (а может быть, возбудить страстное чувство)⁶⁹⁵ стали кликать будто женщину, называя ее по имени:

– Такая-то, иди с нами в баню!

А демон из-под св. Макария, как будто мертвец, отвечал им:

– На мне лежит странник, я не могу идти.

Но старец не устрашился, а смело ударил труп и сказал:

– Встань, если можешь, ступай во тьму!⁶⁹⁶ /p>

– Победил ты нас! – закричали громко бесы и со стыдом⁶⁹⁷ убежали.

• Брат пошел на реку за водой. Там встретился с женщиною, полоскавшею белье, и пал с нею. По совершении греха он взял свой водонос с водою и пошел домой, как будто ничего не случилось. Бесы напали на него и стали сильно возмущать помыслами: «Зачем идешь в келью? Нет тебе спасения! Возвратись в мир!» Брат понял, что они хотят совершенной погибели его. «Откуда вы пришли? – спросил он их в ответ. – Зачем меня смущаете, стараясь привести в отчаяние? Я не согрешил; повторяю вам, я не согрешил». Отразив таким образом помыслы, брат пришел в свою келью и продолжал безмолвствовать в ней по-прежнему.

Случившееся Бог открыл одному из старцев, его соседу, возвестив, что этот брат пал и в самом падении одержал победу.

Старец пришел к брату и спросил его:

– Как ты поживаешь?

– Хорошо, отче, – ответил тот.

– Не случилось ли с тобою на этих днях чего-нибудь неприятного?

– Нет, ничего.

Тогда старец рассказал о бывшем ему откровении. Брат, в свою очередь, поведал ему о своем падении. Старец, выслушав исповедь брата, сказал ему:

– Поистине, рассуждение твое сокрушило всю силу вражию⁶⁹⁸

• Как вызывали подвижники на бой бесов и гнали их, яко прах пред лицем ветра (Пс. 17, 43), показывает пример первоначальника отшельнического монашества св. Антония Великого⁶⁹⁹

Демоны так однажды избили подвижника, что приносивший тому пищу, придя с нею к нему, нашел святого «на земли лежаща аки мертва», без гласа и движения. Он поднял его и принес в селение, невдалеке от которого святой спасался. Но едва только Антоний пришел в сознание и мог пошевелить языком, как проговорил едва слышно:

– Неси меня обратно в пустыню...

Принесенный в свою келью, не будучи в силах стоять, Антоний, лежа ниц на земле, стал молиться, а после молитвы закричал громким голосом:

– Эй, бесы! Вот здесь я, Антоний! Не бегаю от ваших нападений, если и большие нанесете...

Что было после, когда демоны услыхали этот его дерзновенный призыв, пересказать невозможно... Но Антоний все мужественно перенес.

Немного оправившись, Антоний после пятнадцати лет жизни вблизи селения, оставил обитаемые местности и ушел в дикую, непроходимую пустыню. Отложивши всякий страх и отрезав для себя всякую возможность помощи со стороны людей (и даже надежды на таковую), он три дня шел по ужасной пустыне и наконец пришел на пустое огороженное место, где гнездилось множество разных ядовитых гадов, змей и скорпионов, и поселился тут.

Чем еще можно было устрашить диаволу этого мужественного борца?!