Глава II. Преподобные старцы оптинские

«Непрерывная чреда поколений старцев имела, конечно, огромное значение для внутренней жизни Оптиной пустыни. Но оптинское старчество составило целую эпоху в истории старчества вообще, ибо свои духовные силы Оптинские старцы отдавали людям, жившим в миру; это было своего рода подвигом любви русского иночества, и главным здесь было помочь каждому отдельному человеку понести его тяготы, послужить ему в его нуждах. Впрочем, старцы стремились не только служить людям в духе христианской любви, но еще больше – вводить в Церковь тех, кто стоял у ее порога, чтобы в дальнейшем жизнь их строилась в духе христианской морали. …Старчество было мощным аскетическим течением в истории монашества синодального периода, весьма плодотворным явлением в церковной жизни России».

И. К. Смолич (Русское монашество. М., 1999. С. 351)

В этой главе вы прочтете краткие жизнеописания преподобных Оптинских старцев – «народа Божия печальников», к которым на протяжении XIX и начала XX века, без преувеличения, стекалась вся Россия.

И сегодня тысячи паломников приходят к их святым мощам, испрашивая молитвенной помощи у «земли Российския утешителей».

Много святых подвижников просияло на земле Оптиной пустыни за ее многовековую историю. Но те четырнадцать преподобных, о которых пойдет речь в этой главе, воистину явились непоколебимыми столпами старчества, за послушание принимая на себя сей подвиг духовного водительства ко спасению душ человеческих.

День рождения – 15/28 января 1782

Мирские именины – 22 января / 4 февраля

День тезоименитства – 28 августа / 10 сентября

Иерейская хиротония – 25 декабря 1822 / 7 января 1823

Постриг в схиму – 6/19 июня 1862

Кончина (день памяти) – 16/29 июня 1862

Обретение мощей – 13/26 декабря 1994

15 января 1782 года в городе Романове-Борисоглебске (Тутаеве) Ярославской губернии в купеческой семье родился Тимофей Иванович Путилов, ставший впоследствии благочестивым и мудрым строителем, настоятелем Оптиной пустыни архимандритом Моисеем. Назван он был в честь апостола Тимофея, так как отец семейства строго придерживался церковных правил, называя всех своих детей именем святого, празднуемого на восьмой день от рождения ребенка. Маленького Тимофея воспитывали в страхе Божием, с ранних лет наставляя в вере и благочестии. Сам отец обучал своих детей грамоте, а когда старшие сыновья вырастали, то они обучали младших. В училище их не отдавали из-за опасения, чтобы там как-нибудь не испортилась нравственность детей.

По воскресным и праздничным дням их водили в церковь. Дети шли обыкновенно впереди отца, не смея ни разговаривать, ни оглядываться, а в храме они тоже стояли впереди и молились. Иван Григорьевич приучал своих чад внимать службе церковной, и особенно – чтению Апостола и Святого Евангелия. По возвращении домой дети должны были пересказать слышанные за литургией чтения. Вместе с родителем своим дети пели в храме на клиросе, также и дома в праздничные дни нередко исполняли они духовные песнопения. Родители Тимофея уважали благочестивые беседы на духовные темы, и так как были они гостеприимными хозяевами, то дети их с ранних лет общались с посещавшими их дом духовными лицами, в том числе и монашествующими.

В 1800 году семья Путиловых вынуждена была перебраться на жительство в город Углич, а 18-летний Тимофей с братом Ионою был определен в Москву, к откупщику Карпышеву, державшему торговлю. В свободное от трудов время они читали духовные книги и общались с духовными людьми. Здесь юноши познакомились со старицей Иоанновского монастыря Досифеей, которая направила их для духовного окормления в Московский Новоспасский монастырь к иеромонахам Александру и Филарету. Эти старцы находились в свое время в духовном общении с преподобным Паисием (Величковским). По совету отца Александра в 1805 году оба брата поступили в Саровскую пустынь. Там они трудились на разных послушаниях (в кухне, в трапезной) и пользовались духовными наставлениями саровских старцев-подвижников.

В частности, Тимофею был поручен уход за больным строителем обители иеромонахом Исаией (Зубковым) – духовным отцом и собеседником преподобного Серафима Саровского. Брат Тимофея Иона (в монашестве Исаия) так и остался в Саровском монастыре и позже, в 1842 году, стал его настоятелем.

В 1808 году, снова попав в Москву, Тимофей познакомился с казначеем Брянского Свенского Успенского монастыря отцом Серафимом, учеником старца Василия (Кишкина). Последний жил некоторое время на Афоне и в Молдавии, затем странствовал по русским обителям. По приглашению отца Серафима и по совету старца Новоспасского монастыря отца Александра в 1809 году Тимофей Путилов поступил послушником в Свенский монастырь, где в то время собрались замечательные подвижники: иеродиакон Анастасий, ученик старца Василия (Кишкина); монах Варфоломей из молдавского Нямецкого монастыря; схимонах Афанасий (Захаров), ученик и постриженик преподобного Паисия (Величковского). Кроме того, вблизи Свенского монастыря, в брянских и рославльских лесах, подвизались многие пустынножители. В Брянском Свенском монастыре Тимофей проходил послушание пономарское, затем был письмоводителем. В 1810 году он поехал в Москву за новым увольнительным свидетельством, но в Свенский монастырь уже не вернулся.

По совету жившего в Московском Симоновом монастыре иеросхимонаха Алексия (Блинского), который в 1790–1800 годы был строителем Коневского монастыря, а до этого жил в орловских и смоленских лесах, в 1811 году Тимофей Путилов отправился к пустынникам рославльских лесов и вверился духовному руководству отца Афанасия (Степанова), оптинского постриженика, который в свое время в числе 12 человек прибыл из Пешношского монастыря с отцом игуменом Авраамием для восстановления Оптиной пустыни. В рославльских лесах этот отец подвизался безвыходно более 20 лет. С ними был и монах Досифей, постриженик Площанской Богородицкой пустыни. В лесах Тимофей провел десять лет и был келейно пострижен в мантию отцом Афанасием с именем Моисей. Под руководством этого опытного старца отец Моисей приобрел великую сосредоточенность, кротость, дар молитвы и внимания к себе. Все эти дарования были присущи ему и потом, во всю жизнь его, не только в пустынном безмолвии, но и во время многотрудной и многопопечительной его настоятельской деятельности в Оптиной пустыни.

В 1812 году начавшаяся война с французами понудила подвижников оставить любезное место уединения. Отец Моисей был приглашен в Брянскую Белобережскую Иоанно-Предтеченскую пустынь, жил в Свенском монастыре, а в 1814 году вновь вернулся в рославльские леса, где подвизался еще 8 лет. В 1816 году к отцу Моисею присоединился его младший брат Александр (впоследствии схиигумен, преподобный старец Оптинский), который в 1820 году был келейно пострижен в монашество с именем Антоний. Вступив на тернистый путь монашеского делания, Александр избрал духовным руководителем своего старшего брата – отца Моисея.

В 1821 году по приглашению епископа Калужского Филарета (Амфитеатрова) братья Моисей и Антоний (Путиловы) с монахами Иларием (Дранкиным) и Савватием прибыли в Оптину пустынь для постройки там Иоанно-Предтеченского скита и основания в нем монашеской жизни. В 1822 году святитель Филарет рукоположил отца Моисея в сан иеродиакона, а затем – иеромонаха и вскоре назначил общим духовником Оптиной пустыни. С 1826 года и до своей кончины он был настоятелем монастыря.

В 1837 году иеромонах Моисей был возведен в сан игумена, а в 1853 году – архимандрита. Настоятельство преподобного Моисея отмечено активным строительством на принадлежавших монастырю землях. Построены два придела Введенского храма, выстроена новая трапезная и семь братских корпусов. В 1858 году в старой трапезной устроена и освящена церковь во имя преподобной Марии Египетской и святой праведной Анны. В 1861–1864 годах построена кладбищенская церковь во имя Всех святых. Возведены каменная ограда с семью башнями, библиотека, гостиницы (восемь корпусов с тремя флигелями). Построены два конных двора, скотный двор, кирпичный и черепичный заводы, мельница. Устроен хутор для лугового хозяйства и рыбной ловли на реке Жиздре, приобретены и подготовлены под огороды болотные земли, разбиты фруктовые сады.

Но главной настоятельской заботой архимандрита Моисея было попечение о братии, ее преуспеянии в деле спасения души. В годы его настоятельства в Оптиной пустыни зарождается старчество: он приглашает в обитель преподобного Льва, он же возлагает бремя духовного окормления братии на его последователя – преподобного Макария. При нем приходит в Оптину послушником будущий великий светильник земли Русской преподобный Амвросий. Благодаря тому, что отец Моисей прошел тот же духовный путь внутреннего делания, что и отец Лев, между обоими строгими подвижниками возникло глубокое взаимопонимание и полное единодушие. И если епархиальное начальство не понимало сущности старчества и преследовало старца Льва, то отец Моисей, который был с ним на одном духовном уровне, понимал великое значение старчества, и между старцем и настоятелем никогда не возникало ни малейшего трения.

Большое значение придавал преподобный Моисей и делу книгоиздания. За время его настоятельства в Оптиной было издано 16 томов святоотеческой литературы.

Привыкнув еще смолоду вставать в полночь на молитву, отец Моисей и в бытность свою настоятелем едва ли не каждую ночь повторял это. По крайней мере двое из братий, бывших при нем будильщиками, говорили, что, приходя брать благословение будить братию к утрени, они часто заставали преподобного уже бодрствующим, иногда же молящимся на коленях перед образом Спасителя, а иногда еще лежащим в подряснике. Впрочем, отец Моисей и всегда, ложась спать, не раздевался. Об этом своем подвиге он нечаянно проговорился одному монаху в какой-то поездке. Приехав к вечеру на постоялый двор, они остановились кормить лошадей. Напились чаю и расположились отдыхать в разных комнатах. Не успел монах раздеться, улечься и хорошенько заснуть, как отец Моисей вошел к нему одетый и говорит: «Ну, пора нам собираться ехать. Что же ты это, брат, и разделся? Я двадцать пять лет и в своей келлии не раздевался во время сна, а ты в дороге разделся, спать ложась; в дороге какое спанье?! Поедем!».

К утрени отец Моисей старался ходить неопустительно и говорил другим, что это наилучшее время для молитвы: «К утрени надобно ходить, потому что во время литургии за нас приносится Бескровная Жертва Богу, а ходя к утрени, мы сами себя приносим в жертву Господу, жертвуем для Него своим покоем». И не только к утрени, но и к литургии, преимущественно ранней, и к вечерне старец старался ходить неопустительно, если не задерживали какие-либо особые дела.

Сам строгий постник и подвижник, отец Моисей был преисполнен самой нежной любви к людям и сострадателен к их погрешностям. Вот один из множества примеров: в обители работал печник, плутовавший и неисправно работавший. Отец Моисей решил его рассчитать, но печник просил прощения и обещал исправиться. Преподобный Моисей простил его и снова нанял. Эконом, узнав об этом, сказал отцу Моисею: «Батюшка! Вы опять того печника наняли, ведь он плут, как и вам хорошо известно!».– «Да ведь он бедный человек, я видел, что на нем и рубашки-то нет, а только кафтан, надобно ему помочь, притом он обещал исправиться».– «Батюшка, когда же он исправится? Он известный негодяй!» – «Как! Человек хочет исправиться, а ты говоришь, что он негодяй! Это ты негодяй! Ступай!». Так эконом и ушел.

Неподражаемо было искусство отца архимандрита говорить с каждым в его тоне: с образованными – на их языке, а с остальными – сообразно с их понятиями и их образом речи. Он хорошо понимал потребность каждого. С удивительным искусством старался он всегда избегать среди бесед разговора о людях в смысле их осуждения. «Да кто же может это одобрить», – бывало, скажет он мягко, уклоняясь от осуждения.

«Слово его было сладко, встреча радовала, приветствие его было драгоценно, так всегда было обдуманно и нежно. Эта прекрасная душа ни перед кем не оставалась в долгу», – писал о старце игумен Антоний (Бочков). Сострадание к бедным отца Моисея не имело предела. Разорившийся торговец привез продавать негодную сбрую. Отец Моисей ее купил и на упрек эконома: «Все гнилье, на что Вы это купили?» – ответил: «Экой ты, брат, какой, ведь продавал-то человек бедный, и у него пятеро детей, все равно надобно ему и так помочь». Таких случаев множество. Не отказывая бедным в помощи, питая множество странников и в трапезной, и в гостинице, и все бесплатно, когда монастырь сам нуждался в средствах, отец Моисей нередко предпринимал и новые постройки только с одной целью – прокормить бедных людей и окрестных жителей. Он построил огромную ограду вокруг монастыря. «Ничего нет, хлеба даже у братии нет, а он этакую огромную постройку ведет. И повел, и повел, да так без перерыва и довел ее до конца, а ограда-то какая, несколько домов каменных можно из нее выстроить…» – роптали на него.

Однажды был пожар, нанесший убыток на две тысячи. Вынесли на пожар чудотворную икону Казанской Бoжиeй Матери. Стали с ней против ветра, и последний изменил свое направление, обратился в лес, и пожар был потушен. Отец Моисей после выразился о пожаре так: «Да, уж нельзя не подумать, что это плоды моих грехов. Беды ходят по людям, а не по лесу. Приятен Богу человек в пещи смирения. И так благо мне, что смирил меня Господь».

Всю жизнь преподобного Моисея можно охарактеризовать такими словами: он жил сокровенно в Боге. Среди непрестанных забот и попечений внешних в нем был сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа (1Петр. 3, 4).

Стяжавший великую веру, безгневие, кротость и другие добродетели, отец Моисей был великим делателем молитвы – царицы добродетелей, и пребывал всегда в молитвенном соединении с Господом, ради Которого и нес многие труды благочестия. Стоя в храме и внимательно слушая Божественную службу, он нередко так углублялся в молитву, что не замечал, когда кто из братии подходил к нему и кланялся, испрашивая благословения или прощения.

Одна игуменья, окруженная сестрами, встретила отца Моисея на дороге. Все они ему поклонились, прося благословения, но он, всегда приветливый, шел, не замечая никого. Игуменья громко назвала его имя, он очнулся, удивился, что около него целая толпа людей, стал извиняться. Но выражение лица его, орошенное слезами, свидетельствовало, в каком состоянии его застали. Он настолько углубился в молитву, что просто не заметил монахинь.

«Сам-то я хуже всех, – часто повторял отец архимандрит, – другие, может быть, только думают, что они хуже всех, а я на самом деле дознался, что я хуже всех». На отце Моисее сбывались слова преподобного аввы Дорофея: «Как деревья, когда на них бывает много плодов, то самые плоды преклоняют ветви книзу и нагибают их… Так и душа, когда смиряется, тогда приносит плод, и чем более приносит плода, тем более смиряется. Так и святые, чем более приближаются к Богу, тем более видят себя грешными»¹¹. На вопрос одного иеромонаха о келейном правиле отец Моисей сказал: «Да, я прежде различные правила исполнял, а теперь мне осталось одно только правило – мытарево: «Боже, милостив буди мне грешному» (ср.: Лк. 18, 13)».

Так смиренно выражался о себе старец, но близко знавшим и понимавшим его жизнь было очевидно в нем не только «деяние», но «в видения восход»¹², то есть созерцательная молитва и богатство дарований. Отец Моисей умел благополучно скрыть себя от людей, почему многие, не знавшие его близко, считали отца настоятеля, хотя и хорошим, но обыкновенным человеком. Только духовные мужи, «востязующие вся», по слову Апостола (ср.: 1Кор. 2, 15), ощущали благоухание добродетелей преподобного Моисея и считали его высокодуховным старцем, не напрасно проведшем жизнь свою в трудах и подвигах. На нем исполнились слова святого епископа Нифонта: «В последнее время те, которые поистине будут работать Богу, благополучно скроют себя от людей и не будут совершать среди них знамений и чудес, как в настоящее время, но пойдут путем делания, растворенного смирением, и в Царствии Небесном окажутся большими отцев, прославившихся знамениями»¹³.

Все свои силы преподобный Моисей отдавал служению ближним. Тяжкое бремя настоятельства, неустанные труды на благо братии и обители, занятость ее неисчислимыми нуждами – все это заполняло его день с утра до вечера. Изобиловавший благодатными дарами, он не имел возможности принимать откровения помыслов у братии, встречать и наставлять приезжающих. Но чудо его жизни и его служения – это сама Оптина, процветшая и прославившаяся, ставшая, по существу, духовным центром России.

Отец Моисей не любил много говорить и был особенно осторожен и даже искусно скрытен в рассказах о самом себе. В 1851 году Оптину посетил А. Н. Муравьев, много путешествовавший по всему православному и инославному миру, много писавший, знакомый чуть ли не со всеми духовными лицами и любивший, чтобы все были перед ним нараспашку. Пожелал он узнать и отца Моисея. Долго с ним беседовал, много расспрашивал о его прежней и настоящей жизни, но кроме рассказа о наружном течении этой жизни не узнал ничего. Смиренный и мудрый старец принял путешественника весьма радушно и внимательно, но от пытливых его расспросов как-то сумел уклониться, оставив только сказания о подвигах других старцев и о внешних обстоятельствах своей собственной жизни. «Не люблю я таких людей, которых не понимаю», – сказал Муравьев, выходя из келлии отца Моисея, но тем не менее отдал ему в своей книжке «Святые горы и Оптина пустынь» должную, справедливую похвалу и написал, что в его замечательном характере была «строгость духовная и углубление во внутреннюю клеть своего сердца от долгого пустынножительства и соответственные его начальническому положению». И это справедливо: строгость к себе самому и приветливость с ближними были отличительными чертами старца.

Когда же батюшку Моисея постигали великие скорби, и тут преподобный оставался верен самому себе: «Все это за грехи наши, – говорил он, – должно о всем благодарить Господа, праведно налагающего на нас труд к терпению, которое для нас полезнее утешения, возвышающего душу. Видно, так Господу угодно. Скорби не могли бы постигнуть нас без попущения Божия – ради грехов наших. И самые эти скорби охраняют нас от других искушений».

Обладая духовными дарами, в том числе и даром прозорливости, преподобный Моисей всячески скрывал их по своему смирению. Так, бывало, что на вопрос кого-нибудь из братий он смиренно отвечал: «А… это духовное…», уклоняясь от рассуждения на высокие темы, как бы показывая, что не пришел в меру духовного возраста. Однако не может укрыться светильник, верху горы стояй (ср.: Мф. 5, 14), и Господь прославил Своего угодника, открывая плоды его святости в проявлениях прозорливости. Так, в последние дни земной жизни старец, издавая болезненные стоны, подозвал своего келейника и говорит ему: «Спроси, что это за женщина? Что ей надо? Зачем она меня беспокоит?». Келейник, не видя никакой женщины, подумал, что это бред, но потом оказалось, что на крыльце действительно стояла женщина, желая получить на память от старца образок. «Вот теперь я спокоен», – сказал преподобный, когда келейник вынес ей образок.

Праведная кончина преподобного Моисея последовала 16/29 июня 1862 года. За десять дней до этого он сподобился принять великий ангельский образ, то есть схиму.

По прошествии трех лет с кончины преподобного Моисея были явлены его святые мощи. При захоронении новопреставленного преподобного Антония схимонах Нестор и игумен Марк разломали склеп и обнаружили гроб преподобного отца Моисея совершенно как новый, несмотря на сырость грунта; приоткрыв гроб, они увидели, что тело его осталось нетленным.

В 1987 году Свято-Введенский монастырь Оптина пустынь был передан Церкви, после чего началось возрождение обители. 13/26 декабря 1994 года честные мощи строителя преподобного схиархимандрита Моисея были вновь обретены братией монастыря в полуразрушенном храме. В настоящее время они покоятся у алтаря в правом приделе храма Казанской иконы Божией Матери.

Преподобне отче наш Моисее, моли Бога о нас!

День рождения – 9/22 марта 1795

Мирские именины – 16/29 марта

Постриг в мантию – 2/15 февраля 1820

День тезоименитства – 17/30 января

Иерейская хиротония – 1827

Постриг в схиму – 9/22 марта 1865

Кончина (день памяти) – 7/20 августа 1865

Обретение мощей – 13/26 декабря 1994

Преподобный Антоний Оптинский (Александр Иванович Путилов) родился 9/22 марта 1795 года в городе Романове-Борисоглебске (Тутаеве) Ярославской губернии и был воспитан в страхе Божием и в духе строгого Православия. Призвание к монашеской жизни он почувствовал еще в детском возрасте, ибо тому способствовали примеры его близких родственников: дяди, двоюродной сестры и старших братьев – преподобного Моисея Оптинского и Саровского игумена Исаии, которые оставили мир, когда Александру было всего 10 лет. Господь же готовил мальчика к иноческим трудам тяжелыми испытаниями: 10 раз его жизнь подвергалась смертельной опасности, но всякий раз он был избавляем от смерти Божественным Промыслом.

Александр переписывался со своими братьями-иноками, высказывая им свое сокровенное желание последовать их примеру. Но переписка сия попала в руки родителей, и 13-летний пустыннолюбец «пострадал очень чувствительно». В 1809–1812 годах он проживал в Москве, работая комиссионером у откупщика Карпышева и посещая московские храмы и святыни. В 1812 году Александр попал в плен к французам и, проведя 10 дней в страданиях и издевательствах, бежал от них. В 1816 году Александр покинул мир и направился в рославльские леса, где тогда уже подвизался его брат Моисей. Не зная дороги, он отпустил вожжи, и вскоре лошадь сама привезла его к келлии брата. В рославльских лесах подвизались тогда известные старцы-пустынники Варнава, Никита, Иаков, Василиск, Зосима, Адриан, Афанасий, Досифей и многие другие. «Приехавши к брату погостить, я прожил у него 24 года», – говаривал потом старец Антоний.

Прожив в рославльских лесах 4 года, Александр Путилов 2 февраля 1820 года, на праздник Сретения Господня, был облечен в ангельский образ и наречен Антонием, а восприемником от Святого Евангелия стал брат его, отец Моисей. Впоследствии отец Антоний вспоминал, как радостен был первый день его монашеского тезоименитства 17 января 1821 года, проведенный в безмолвии посреди непроходимой пустыни, в молитве и во всенощном бдении. «Воистину, – говорил он, – Пасху Господню в то время чувствовала в себе самой душа моя».

В то время Калужской епархией управлял Преосвященный Филарет (Амфитеатров), архипастырь, отличавшийся особенным монахолюбием и личным аскетическим житием. Возымев желание устроить скит при Оптиной пустыни для того, чтобы по временам удаляться в него, Преосвященный Филарет пригласил для этого дела отца Моисея, который был представлен ему в 1820 году во время случайного своего посещения монастыря. Будучи привлекаем архипастырской любовью владыки, а также благосклонностью и вниманием игумена монастыря отца Даниила, преподобный Моисей принял их предложение, и в 1821 году отцы Моисей и Антоний с двумя преданными им монахами, отцом Иларием и отцом Савватием, отправились в Оптину пустынь.

Место для скита было выбрано в 170 саженях от обители с восточной стороны, в густом лесу. Отец Антоний самоотверженно трудился наравне с наемными рабочими над расчисткой места для постройки, выкорчевывая пни вековых сосен. В 1823 году он был посвящен в сан иеродиакона. Первым скитоначальником был назначен отец Моисей, а в 1825 году – отец Антоний, который пробыл в этой должности 14 лет. В 1827 году его рукоположили в сан иеромонаха. Привлекаемые славою мудрого и кроткого оптинского настоятеля отца Моисея, в обитель стали стекаться со всех концов мудрые и духовные отцы-подвижники. Сам же преподобный Антоний до конца жизни преподобного Моисея сохранял полное и безропотное послушание своему брату-наставнику.

Из-за малочисленности братии начальник скита сам исполнял многие послушания. Жизнь в скиту была строгая; при великих трудах – пища самая скудная. Самовар во всем скиту был только у начальника, к которому всего лишь дважды в неделю все братство собиралось пить чай. Служа для всех примером трудолюбия и неся внешние подвиги, преподобный Антоний в то же время усердно заботился о стяжании духовных добродетелей – смирения, любви, отсечения своей воли и разума.

К добровольным подвигам монашеского жития преподобный Антоний присовокупил и невольный крест тяжелой болезни ног. Более полугода старец не мог выходить из келлии. Но Господу было угодно возложить на преподобного еще один крест.

В 1839 году он был назначен настоятелем Малоярославецкого Черноостровского монастыря, духовная жизнь в котором оставляла желать лучшего. Отец Антоний так страдал душой, так переживал предстоящую разлуку с любимым Оптинским скитом, что в этом состоянии он сподобился видеть небесное явление: ему явился святитель Митрофан Воронежский с сонмом великих святых и сказал ему: «Отец Антоний! Ты жил в раю, знаешь его, а теперь иди трудись, молись, не ленись».

Своему брату, саровскому игумену Исаии, в бытность свою настоятелем Малоярославецкого монастыря преподобный Антоний так описывал удручающую обстановку этой обители: «…Может быть, вам уже известно, что я ради многих и тяжких грехов своих из скита сослан на поселение – при граде Малом Ярославце – в Черно-Острожский штатный монастырь, в коем с 6 декабря и водворяюсь доныне; но не подумайте, батюшка, чтоб новое место и новое звание изменило меня в Духе к вам, ей, нет! Я все тот же нерадивый грешник, что и прежде; а честь игуменская не на дыбки меня подымает, но к земле главу мою склоняет. Я великий сан сей с такою радостию принял – как бы кто честолюбивый лишаем был оного; ибо во всю мою жизнь никогда столь горько не плакал, как при разлуке со святым моим отцом и благодетелем, с которым 24 года пребывал вкупе. О теперешнем же моем новоселье то же могу сказать, что древле святый Давид о израильтянах, находившихся в плену у вавилонян, сказал: Тамо седохом и плакахом [Пс. 136, 1]! Вот и я почти ежедневно болезную сердцем моим при воспоминании о первом моем жительстве, а взирая на настоящее, редко остаюсь без слез... И когда нечувственное дерево при пересадке с одного места на другое болит часто, а иногда и засыхает, то возможно ли человеку с чувствительным сердцем быть нечувствительну? Для ведения вашего донесу вам, всепочтеннейший батюшка: врученный мне монастырь есть штатный, в полном смысле сего имени, при самом городе (без промежутку) на большой почтовой Московской дороге. Келлии настоятельские, мною занимаемые, – окошками на оную в расстоянии 10 или не более 15 сажен, так что всякий идущий и едущий виден, и разговор ямщиков пьяных слышен, так что и очи и уши мои наполняются всякою нечистотою. Братии 20 человек, на коих в течение года покупалось по две бочки сивухи, а пиво варивали сами (и сие не ложно); чин церковной службы отправлялся поскору, и ради облегчения поочередно, например, если кто сего дни был у утрени, то после того пять дней почивал, а в день седмый схаживались на славословие вкупе; настоятель – предместник мой, в монастыре и третьей части года не проживал, а когда и бывал, то более упражнялся внешними занятиями около монастыря, а посему братия жила по подобию всегда празднующих!

А праздник Рождества Христова с такою радостию был встречен, что все овцы, не сказавшись пастырю, разбрелись по граду славить, или прямее сказать, бесславить Христа, так что на крилосе¹⁴, некому было сказать и «Господи, помилуй», почему на другой день [я] все врата монастырские запер, чтоб овцы мои на прежнюю пажить не разбрелись. Первые три месяца провел я один с несказанною печалию и на все взирал с заплаканными очами, так что от частых воздыханий и грудь стала болеть, и лишился было и сна и аппетита; но батюшка отец игумен [Моисей] по любви и милости своей отделил ко мне из своего братства человек десяток весьма благонадежных, и с ними-то теперь при помощи Божией за ваши святые молитвы начинаю вводить в штатной обители пустынный общежительный чин, и весь теперешний подвиг мой в истреблении хищничества и во изгнании «аггела сатанина» – Бахуса, с которым расстаются не без слез, однако по субботам и воскресным дням по рюмочке во утешение плачущих подношу, а вновь поступающим ко мне в есенции¹⁵ сей отказываю. К сему скажу, что по смерти моего предместника безначалие продолжалось три месяца, и какие были припасы, все истощились или выменяны на горилку, ибо, лишась доброго пастыря, – кроме сей, – нечем было себя и утешить, и когда б еще продолжилось безначалие, то, Бог весть, что бы и было? Вот в какое братство я попал! Более же всего стесняет мое сердце воображение о слабости моего здоровья и неспособности к начальствованию, да еще оставленный долг на монастыре до 30 тысяч рублей и храм соборный во имя великого чудотворца Николая, 16 лет [назад] выстроенный и до сих пор не освященный. Пересказавши вам от многого – весьма скудное о моем бедном и горестном житии, теперь мысленно повергаю себя к святым ногам вашим и со слезами прошу: отче святый! пролей о мне, рабе твоем, моление свое ко Господу Богу, чтоб возложенный от Него крест укрепил меня несть и не попустил ежедневно погружаться в мучительном унынии, а также, спасая других, не дал обезнадеживаться в собственном спасении, ибо я, по благости Божией, хотя не во пламени, но по подобию вверженного во оный грешника из глубины души взываю к вам, моему Аврааму: устуди язык мой [см.: Лк. 16, 24], то есть даруй сердцу страждущему слово утешения, коего буду ожидать с искренним желанием! Желал всю сию хартию исписать к вам, но сердце, отягощеное печалию, не дает продолжать, простите!».. (5 мая 1840 года).

Управляя Малоярославецкой обителью, преподобный Антоний положил прочное начало ее внутреннему устроению, а также окончил начатое его предшественником устроение внешнее. Но в течение всего этого времени он не переставал с сердечной скорбью ощущать великое неудобство – управлять обителью в его болезненном положении. Со временем скорбь уже не приводила его к тяжкому унынию, старец не изнемогал уже так сильно под своим крестом и нес его с большим благодушием.

Изредка преподобный Антоний ездил в Москву по монастырским делам, где удостаивался архипастырского благословения и внимания митрополита Филарета. Видя раз за разом ухудшающееся здоровье малоярославецкого настоятеля, святитель решился ходатайствовать перед Калужским архиереем об увольнении его от непосильного послушания. И по ходатайству святителя преподобный был уволен на покой и вернулся в любимый Оптинский скит.

Но многовожделенный покой отца Антония был многотрудным, многоболезненным, а в духовном отношении многоплодным. Ибо не ради покоя воздыхал он столько лет об освобождении его от настоятельских забот, а потому, что они не соответствовали ни душевному его расположению, ни телесным его силам. Именно поэтому в строгом подвиге преподобный старец Антоний стал проводить свое новое жительство, отчего усилилась болезнь в ногах до крайности – они до колен были покрыты ранами и порой истекали кровью. Многие, видя всегда светлое его лицо и слыша его оживленную беседу, не понимали, какого страдальца видят пред собою. Однажды во время всенощного бдения обе его ноги так кровоточили, что новые кожаные сапоги насквозь промокли, как будто старец по колено стоял в воде. После этого раны закрылись, а болезненное состояние только усилилось. Спустя некоторое время после этого случая келейник нашел отца Антония в его келлии лежащим без памяти на полу в крови: вследствие закрытия ран с ним случился сильный обморок, и, падая, он разбил себе обе больные ноги. Не станем описывать всех переходов болезни, но вкратце скажем, что продолжалась она до самой кончины преподобного, то есть около 30 лет. Ежедневно днем и ночью старец испытывал невыразимую боль в ногах, как будто кто их в одно и то же время и ножами резал, и жег огнем, и драл жесткой щеткой, и вместе с тем колол иглами. Даже посмотреть на них нельзя было без содрогания: больные ноги были тверды, как дерево, и скорее походили на прямые круглые бревна шириной в диаметре до 5 вершков, темно-красного цвета, постоянно рделись. Из ран глубиной до самой кости сочилась всегда сукровица. Доктор говорил, что, перевязывая ноги отца Антония, он видел в ранах червей длиною с полвершка. Медицинские средства почти не помогали, а часто наносили еще больший вред и усиливали болезнь.

Известна история с одним иноком, привыкшим просыпать утреню. Преподобный Антоний убеждал его исправиться, но тот ссылался на нездоровье. Тогда старец сам пошел на утреню, несмотря на то что по болезни ног вообще не мог стоять. После утрени он пришел в келлию к тому брату и упал ему в ноги, плача и умоляя пощадить его, немощного, и впредь самому посещать богослужение. А из сапог его лились лужи крови. Так и спас преподобный немощного собрата.

Как великий любитель безмолвия, преподобный Антоний желал уединенной жизни, проводимой в молитвенных трудах, чтении и богомыслии. «На молитву, – говорил он, – должно вставать поспешно, как на пожар». Какой высоты молитвенного настроения достиг преподобный Антоний, каких духовных дарований он сподобился, известно только Богу. Его духовные дарования привлекали к нему множество посетителей, желающих принять благословение и душеполезное назидание. Есть основательные причины утверждать, что преподобный Антоний имел великое дерзновение в молитве к Богу и сподоблялся духовных видений и других благодатных посещений. Все, кто видели отца Антония совершающим богослужение, отмечали необыкновенное выражение лица его, особенно во время Божественной литургии, когда он выходил с потиром: это было лицо человека, преисполненного благодати. Случалось, что от одного взгляда на него в этот момент у некоторых происходил в душе нравственный переворот.

Смиряясь паче меры перед всеми, отец Антоний делал это от искреннего сердца; всем чувствовалось, что внутреннее его смирение и доброжелательство ко всем действительно были таковы и не исчерпывались только наружным излиянием. Сердце его всегда принимало самое теплое участие в скорбях ближнего, а потому он особенно любил утешать приходящих к нему. Будучи весьма строг к самому себе, он был отечески снисходителен к проступкам других. Он не отчаивался ни в чьем исправлении и умел воздвигать людей нерадивых и малодушных; и как бы кто ни падал духом, преподобный Антоний всегда умел беседами своими вдохнуть в человека надежду. В советах же и наставлениях своих он был крайне осторожен и указывал на слова святого Исаака Сирина, что с людьми надо обходиться, как с больными, и успокаивать их наиболее, а не обличать; ибо это больше их расстраивает, нежели приносит им пользы. «Больному, – говорил старец, – надо говорить: «Не хочется ли тебе какой похлебки, или чего другого?», а не следует говорить так: «Я тебе дам такую микстуру, что глаза выпучишь». Незаметно и нечувствительно отец Антоний обращавшихся к нему привлекал к сознанию душевных своих немощей. Так, однажды некто покаялся перед ним в некоторых своих согрешениях, а о других умолчал. Преподобный Антоний не стал обличать неполноту покаяния, но, напротив, сказал каявшемуся, что он своим покаянием порадовал Ангелов на небеси, и такими словами возбудил в этом человеке великое сокрушение и усердие к совершенному очищению совести.

Общее правило отца Антония, равно как и всех духовных старцев, было такое, чтобы без вопроса никому не предлагать своих советов, считая это не только бесполезным, но и вредным празднословием. Вместе с тем отец Антоний зорко следил за вопрошавшими: если кто предлагал вопросы не по душевной потребности, а из пытливости или подобных побуждений, в таком случае ничего не отвечал.

Окормлял старец не только иноков, но и мирян. Духовные дарования привлекали к нему многих. Велика была сила его молитвенного заступления. Всем было известно, что старец прозорлив. Одна женщина, когда преподобный устремил на нее свой проницательный взор, чистосердечно объяснила, что боится, когда он на нее так смотрит: «Вы видите все мои грехи».– «Напрасно вы так думаете, – возразил смиренный старец.– О чем я помолюсь и что Бог мне откроет, то я и знаю; а если Бог мне не откроет, то я ничего не знаю».

Он имел такое пламенное усердие и благоговейную любовь к Матери Божией, что особенно в последние годы своей жизни, когда начинал рассказывать что-либо из жития Ее, при одном имени Преблагословенной Девы Марии голос его изменялся от обильных слез, и он не мог окончить рассказа. Впрочем, духовные дарования свои он тщательно скрывал ото всех. По глубокому своему смирению он даже уклонялся от бесед об умозрительных вопросах.

Отцу Антонию пришлось пережить кончину своего брата, преподобного Моисея, что было для старца тяжелой потерей. Два месяца преподобный провел в затворе в непрестанной молитве за усопшего. Он не мог говорить о брате без слез и потому отказывался сообщать о нем какие-либо сведения, только ему известные, о сокровенной, внутренней жизни покойного.

Преподобный Антоний вел обширную переписку с духовными чадами, в том числе и насельницами женских монастырей. По его кончине был издан сборник писем, на страницах которого открывается вся глубина и доброта старческого сердца, его духовная мудрость, опытность советов, сила духа и утешения.

В 1862 году старец стал все более уединяться и готовиться к исходу. 9 марта 1865 года, когда старцу исполнилось ровно 70 лет, после трехлетнего самоиспытания он принял великую схиму. По болезни старца пострижение было совершено келейно настоятелем обители преподобным Исаакием I. Схиигумен Антоний весь предался молитвенным подвигам и богомыслию. Телесные страдания его были очень тяжелы, но он переносил их с мужеством и покорностью воле Божией.

В июле во всей силе открылась предсмертная болезнь старца. Благословляя всех образами, преподобный Антоний приговаривал: «Примите от умирающего на вечную память». Старец был особорован за 17 дней до кончины, когда телесные силы еще не совсем оставили его. В последнее время батюшка ежедневно приобщался Святых Таин и пребывал в непрестанной молитве.

7 августа 1865 года стал последним днем жизни многострадального преподобного Антония. Вечером, во время всенощного бдения, умирающий потребовал, чтобы к нему пригласили настоятеля. Как истинный послушник, он и в последний путь не хотел отправляться без настоятельского благословения. Исполняя беспрекословно волю умирающего, настоятель преподобный Исаакий I благословил его и простился с ним уже навеки. Через несколько часов преподобный отец наш Антоний тихо и мирно дважды вздохнул и с третьим, едва заметным воздыханием, мирно предал Богу чистую свою душу.

В продолжении всей своей жизни старец жил не для себя, а для Господа и ближних. Преподобный Антоний самим житием своим доказал, что истинное монашество возможно и что возможны великие подвиги, подобные тем, о которых мы читаем в житиях святых; возможны и искреннее совершенное смирение, и искренняя совершенная христианская любовь, возможны и те высокие духовные дарования, которыми сияли некогда святые отцы древности.

Честные мощи старца были обретены 13/26 декабря 1994 года и ныне пребывают у алтаря правого придела Казанского собора монастыря.

Преподобне отче наш Антоние, моли Бога о нас!

Рождение – 1768

Мирские именины – 20 февраля / 5 марта

Постриг в мантию – 1801

День тезоименитства – 20 февраля / 5 марта

Иерейская хиротония – 24 декабря 1801 / 6 января 1802

Постриг в схиму – 1808–1809

Кончина (день памяти) – 11/24 октября 1841

Обретение мощей – 27 июня / 10 июля 1998

Преподобный Лев Оптинский (Лев Данилович Наголкин) родился в 1768 году в городе Карачеве Орловской губернии и происходил из мещанского сословия. Родители его, судя по всему, были люди хотя честные и благочестивые, но бедные, поэтому когда Лев подрос, то был вынужден наняться на работу приказчиком к одному купцу города Болхова. Часто разъезжая по торговым делам из Болхова в Сухиничи, он много общался с людьми разных званий и сословий, а так как юноша имел прекрасную память, любознательность, наблюдательность, дальновидность и соображение, то приобрел через это весьма нужный и полезный в дальнейшем опыт. (Поэтому неудивительно, что в конце 1820-х годов в числе послушников преподобного Льва подвизался Дмитрий Александрович Брянчанинов – будущий святитель Игнатий, епископ Кавказский.)

Видя положительные качества своего приказчика, хозяин Льва хотел женить его на своей дочери, но тот наотрез отказался, имея перед собой другие цели. Впоследствии несостоявшаяся невеста посещала старца Льва в Оптиной пустыни как богомолица.

В 1797 году, 19 лет от роду, Лев оставил мир и поступил в Оптину пустынь. Настоятелем монастыря в то время был иеромонах Авраамий. Лев со всей своей богатырской силой принялся за труды монастырской жизни так, что однажды вместе с другим послушником в один день соединил каналом два пруда, хотя на эту работу предполагалось выделить 20 человек рабочих. Правда, в этот день после своих трудов послушники отличились еще и особенным аппетитом и съели вдвоем 15 фунтов хлеба.

Два года прожил Лев в Оптиной пустыни, успев за это время основательно подорвать свое крепкое здоровье, и в 1799 году он перешел в Белобережскую пустынь Орловской епархии, где в то время настоятельствовал иеромонах Василий (Кишкин), старец духовной жизни, подвизавшийся немалое время на Афоне вместе с преподобным Паисием (Величковским). В 1801 году Льва постригли в мантию с именем Леонид и рукоположили в иеродиакона, а затем и в иеромонаха. Такое стремительное восхождение послушника до иеромонаха объясняется его ревностной жизнью и безропотным послушанием, а также трудолюбием и человеколюбием. За пять лет жизни в Белобережской пустыни отец Леонид так преуспел в монашеском делании, что уже в 1804 году братия обители решили избрать его на освободившуюся должность настоятеля. Однако начальственная должность не изменила простого образа жизни подвижника. Так, если дело заставляло куда-либо поехать, он ездил на одной лошади, в простой тележке и без кучера. О простоте характера преподобного Леонида свидетельствует один случай, произошедший как раз в описываемый период его жизни.

В этой Белобережской пустыни был иеромонах Гавриил, Карачевский уроженец, который вскоре после своей хиротонии изъявил желание побывать на своей родине. Отец Леонид не отказал и, когда представился случай ехать в те края, велел отцу Гавриилу готовиться в путь. Но у отца Гавриила уже все было приготовлено: праздничная ряска и камилавка, уложенная в камилавочник.

Настал час отъезда. Помолились Богу, вышли. Смотрит отец Гавриил – подали телегу с передком, запряженную в одну лошадь. «Где же кучер?» – спрашивает отец Гавриил. «Какой?» – удивляется настоятель. «Чтобы правил…» – говорит отец Гавриил. Отец Леонид отвечает: «Чтобы у меня для одной лошади трех кучеров? Спасибо! Садись-ка, брат, на передок, а устанешь – я сяду. А это что? Камилавочник и ряска? Да я и сам камилавки не беру с собой… А ты, если берешь с собой парад, так садись на мое место, а я лошадью править буду».

Тотчас и сел на передок. Сконфуженный отец Гавриил был уже и не рад, что взял свой парад. Немедленно снес его в келлию и попросил отца настоятеля сесть на свое место, а сам занял должность кучера.

Незадолго до своего настоятельства в Белобережской пустыни отец Леонид временно пребывал в Чолнском монастыре Карачевского уезда, где в то время поселился схимонах Феодор, ученик старца Паисия. Под его-то руководством отец Леонид и обучался борьбе со страстями, а духовная любовь между учеником и учителем неразрывными узами соединила двух подвижников. Старец Феодор научил преподобного Льва, тогда еще отца Леонида, высшему монашескому деланию – умной молитве. С этого времени они стали подвизаться вместе. Тогда же отец Леонид имел общение с ректором Севской Духовной Семинарии архимандритом Филаретом (Амфитеатровым).

В 1805 году схимонах Феодор переселился от людской молвы из Чолнского монастыря в Белобережную пустынь и был с любовью принят своим учеником – строителем отцом Леонидом, но через 4 года он вместе со своим сподвижником иеросхимонахом Клеопою уединился в глуши леса, в двух верстах от обители, где в 1808 году к ним присоединился и отец Леонид, сложив с себя настоятельские полномочия. Здесь-то он и принял пострижение в схиму с прежним именем Лев. Но так как к келлии отца Феодора стали стекаться тысячи посетителей, то подвижники были вынуждены переселиться на Валаам, где старцы определили отца Льва смотрителем скита. Здесь они прожили около шести лет, и, как везде, к их келлии стекалось много монашествующих и мирян в поисках духовного руководства и поддержки. Однако на Валааме старческое руководство было новостью, и не все могли вместить духовную пользу этого делания. Некоторые стали соблазняться, а враг рода человеческого не замедлил смутить даже и настоятеля. Новгородским митрополитом было назначено расследование, которое выявило невиновность старцев и их духовную мудрость, превосходящую разум человеческий, и хотя священноначалие приказало отцу настоятелю примириться с подвижниками и всячески опекать их под страхом собственного увольнения, старцы сочли необходимым покинуть Валаам во избежание быть предметом соблазнов и немирствия.

В 1817 году они переселились в Александро-Свирский монастырь под Петербургом, где с ними произошел такой случай. В 1820 году государь император Александр I, проезжая недалеко от монастыря, неожиданно решил посетить обитель и познакомиться с отцами Львом и Феодором. Прозорливые старцы предупредили о неожиданном визите отца настоятеля, и тот вышел встречать монарха к святым вратам.

В 1822 году старец Феодор скончался, имея к тому времени отца Льва не только своим учеником, но и духовником (отец Клеопа скончался в 1816 году), и отец Лев получил приглашение Калужского епископа Филарета (Амфитеатрова) перейти в Оптину пустынь. «Наши сердца, – писал он, – наклонность туда имеют, поскольку я там начало полагал и здоровье потерял. И наш прежний любитель и благодетель, Преосвященный Филарет, яко монахолюбивая душа, того желает». Однако в Александро-Свирском монастыре преподобного Льва очень любили и уважали, а потому целых пять лет насильно удерживали, и только в 1828 году он был беспрепятственно отпущен.

Поклонившись святыням Киева, старец Лев по дороге посетил Площанскую пустынь, где промыслительно познакомился с иеросхимонахом Макарием, будущим преподобным старцем Оптинским, который стал его духовным учеником. Прожив там около полугода, в 1829 году преподобный Лев вместе со своими шестью учениками прибыл в Оптинский скит, поселившись в отдельном флигеле за стенами скита, в домике на выделенном под пасеку месте. Этим переходом было основательно упрочено оптинское старчество, которое, как мы увидели раньше, своими корнями уходило к великому старцу преподобному Паисию Нямецкому (Величковскому) и его ученикам, а плодами своими имело преподобных старцев Оптинских: Льва, Макария, Моисея, Антония, Илариона, Амвросия, Анатолия старшего, Исаакия I, Иосифа, Варсонофия, Анатолия младшего, Нектария, Никона, Исаакия II, подвизавшихся в этой святой обители, а также целый ряд старцев, положивших начало своей иноческой жизни в Оптиной пустыни, но после закрытия и разорения монастыря в 1923 году вынужденно подвизавшихся в других местах.

Жизнь старца Льва протекала праведно и безукоризненно, и если отличалась от обычной монастырской жизни, то только чрезмерными трудами в служении ближним. В 2 часа по полуночи начиналось у старца с учениками утреннее правило. Читались утренние молитвы, полунощница, двенадцать избранных псалмов, канон дневному святому с поучением из Пролога и первый час. Третий и шестой часы с изобразительными читались отдельно во время ранней обедни. Вечернее правило, состоявшее из девятого часа и двенадцати избранных псалмов с тремя канонами и акафистом, отправлялось в те же часы, что и в монастыре вечерня. Старец выслушивал это правило у себя в келлии. После вечерней скитской трапезы прочитывалось повечерие, вечерние молитвы, две главы из Апостола и одна глава из Евангелия. На это вечернее правило перед отходом ко сну в келлию старца собирались скитские братия для откровения помыслов.

Через каждые две недели старец приобщался Святых Христовых Таин в скитской церкви, куда он, уже по переводе в монастырь, сначала ходил, а в последние годы, по немощи и бессилию, ездил в телеге. Время молитвенных правил было единственным свободным среди дня временем старца отца Льва. Остальное же, за исключением краткого послеобеденного отдыха, и то не в положенные часы дня, а когда случалось, всегда посвящалось им на служение ближним. Ночной легкий сон старца вместе с дневным отдохновением в продолжении суток длился не более трех часов; но часто и ночной отдых прерывался приходившей к нему по крайней надобности братией.

При деятельной поддержке преподобных Моисея и Антония преподобный Лев стал основателем старчества в Оптиной пустыни. Вскоре отец Моисей поручил духовному руководству старца Льва всю оптинскую братию и паломников. Однако в 1836 году по клеветническим наветам стали считать предосудительным всегдашнее стечение к старцу Льву множества монашествующих и мирян обоего пола, и по воле епархиального начальства старец Лев был переведен из своей келлии вначале в скит, а затем в сам монастырь. Старцу запрещено было принимать посетителей-мирян, но при каждом удобном случае отец Лев возобновлял прием и не прекращал проповеди. К нему продолжали обращаться за наставлением и скитские братья, и богомольцы разных сословий.

Преподобный Лев обладал многими духовными дарованиями, был у него и дар исцелений. Приводили к нему бесноватых. Одна из них, как увидела старца, упала перед ним и закричала страшным голосом: «Вот этот-то меня выгонит! Был я в Киеве, в Москве, в Воронеже, никто меня не гнал, а теперь-то я выйду!». Когда преподобный прочитал над женщиной молитву и помазал маслом из лампадки, горевшей перед образом Владимирской иконы Богоматери, бес вышел.

Но победа над бесами была одержана преподобным Львом только после победы над своими страстями. Никто не видел его возмущенным от гнева и раздражения, не слыхал от него слов нетерпения и ропота. Спокойствие и христианская радость не оставляли его. Он непрестанно творил Иисусову молитву, внешне пребывая с людьми, внутренне всегда пребывал с Богом. На вопрос своего ученика: «Батюшка, как вы приобрели такие духовные дарования?» – преподобный ответил: «Живи проще, Бог и тебя не оставит и явит милость Свою».

Старчество преподобного Льва продолжалось 12 лет и принесло великие духовные плоды. Чудеса, совершаемые преподобным, были бесчисленны: толпы обездоленных стекались к нему, окружали его, и всем им старец как мог помогал. Архимандрит Леонид (Кавелин) писал, что простой народ говорил ему о старце: «Да он для нас, бедных, неразумных, пуще отца родного. Мы без него, почитай, сироты круглые».

Святитель Игнатий (Брянчанинов), бывший в пору своей юности послушником у старца Льва, так отзывался о своем наставнике и его сотаиннике, преподобном Макарии, в «Аскетических опытах»: «Оба старца были напитаны чтением отеческих писаний о монашеской жизни; сами руководствовались этими писаниями, руководствовали ими и других, обращавшихся к ним за назидательным советом. Память их была богато украшена мыслями святыми. Никогда не давали они советов из себя: всегда представляли в совет изречение или Писания, или отцов. Это давало советам их силу: те, которые хотели бы возразить на слово человеческое, с благоговением выслушивали слово Божие и находили справедливым покорить ему свое умствование»¹⁶. Но еще более придавало силы советам обоих старцев то, что они не только в книгах изучили, но и деятельно правильно проходили духовную жизнь.

По временам старец растворял простую речь свою шутливостью, доходившей иногда даже как будто до полуюродства, которое описать и изобразить вполне невозможно и во всяком случае неудобно. Одна из духовных чад старца как-то каялась ему: «Простите меня, батюшка, я иногда смотрю на вас, как на человека святого, а иногда помысл мне говорит, что вы колдун». Нисколько этим не смутившись, старец, улыбаясь, ответил ей в шутливом тоне: «Да должно быть того и другого есть понемножку».

Некоторые полагали, что обстоятельства того времени – молва человеческая, тайная зависть и последовавшее открытое преследование и стеснение понуждали преподобного несколько придерживаться юродства. Но вернее можно сказать, что Сам Господь умудрил его под видом буйства Христа ради приносить душевную пользу ближним. Поступая так, старец укрывался от славы человеческой, опасной и для великих подвижников, отклонял праздное любопытство и невозбранно подавал духовную помощь всем, нуждавшимся и искавшим ее.

Некоторые ученики и ученицы старца отца Льва сознавались, что пред другими старцами, строгими на вид и серьезными в обращении, души их невольно сжимались, и они не могли свободно им исповедать сокровенные душевные свои немощи. Напротив, простое, открытое, свободное обращение преподобного Льва развязывало их души, и они перед ним легко и свободно высказывали даже то, в чем иногда и перед собою им трудно было сознаться.

Всем и каждому старец внушал, что нелегко достается душевное спасение ищущим его. Нередко старец в подтверждение сей истины повторял простую сложенную им поговорку: «Душу спасти – не лапоть сплести». В самом деле, приходит из мира человек гордый, тщеславный, самолюбивый, сластолюбивый, сребролюбивый, веществолюбивый. Сердце его – это море великое и пространное: тамо гади, ихже несть числа (Пс. 103, 25). Или – это нива, вся заросшая тернием. Нужно это терние очистить, насадить семена благие и озаботиться, чтобы они выросли и принесли добрые плоды, конечно, при помощи вседействующей благодати Божией. Сколько тут требуется трудов, знаний и умения в этом, превышающем обыкновенные силы человеческие деле! Потому, когда один из учеников старца задался такой мыслью, почему ему не случалось видеть от своего батюшки чудес, тогда как от других братий он часто о сем слышал, и когда он пришел к старцу с намерением открыть ему этот свой помысл, – старец, преподав ему благословение, сказал: «А это разве не чудо, чтобы обтесать такой базарный пень (разумея пришедшего брата), из которого со временем выйдет что-нибудь хорошее и годное!».

Главную заботу старец отец Лев имел о своих ближайших учениках, посему он обращал особое внимание на душевные страсти тех, кто к нему обращался, и научал всех следить за ними, не действовать по внушению и влечению их, а, призывая Божию помощь, противоборствовать им. Прежде же всего – не оправдывать их и познавать свою душевную немощь; к благим начинаниям не примешивать тщеславия, человекоугодия или другого какого-либо нечистого побуждения, а искренне и с чистым произволением, нелукавою простотою и незлобием служить Единому Господу, как сам он писал в одном письме.

Не слишком старец остерегался, где нужно было затронуть самолюбие своих духовных детей. Напротив, все его обращение с ними направлено было к искоренению этого скрытого, но губительного порока. Прикрывая свою духовную мудрость и смиряя себя, он в то же время умел смирять и других. Он хорошо знал, как и чем кого пристыдить и вразумить, чтобы наставление подействовало, на кого следовало, и было для него чувствительно. Но вместе с тем он до тонкости понимал, кто сколько может понести и как и чем кого утешить и успокоить. При видимой простоте, а иногда и как бы грубости, обращение его никого не оскорбляло и в этом отношении представляло совершенную противоположность тому, что видим мы у людей, на которых нередко исполняется псаломское слово: умякнуша словеса их паче елеа, и та суть стрелы (Пс. 54, 22). У старца отца Льва, напротив, в формах, по видимости иногда резких, высказывалась всегда святая истина и видна была незлобивая и любящая душа и отеческая заботливость о спасении духовных его детей.

«Бывало, – так рассказывал один ученик старца, – батюшка сделает мне такой строгий и грозный выговор, что едва на ногах устою; но тут же и сам смирится, как дитя, и так умиротворит и утешит, что на душе сделается легко и отрадно; и уйдешь от него мирный и веселый, как будто батюшка меня хвалил, а не укорял».

Старец желал, чтобы духовное свое расположение к нему его ученики доказывали не словами, а исполнением его наставлений. «Ты налету хочешь схватить мои слова, – сказал он одному своему духовному сыну, – хочешь мимоходом спастись, наскоро научиться. Потому у тебя и восторги, целование батюшкиного плеча или руки. А я при отце Феодоре был к нему без фанатизма; мысленно же готов был кланяться ему в ноги с сыновним почтением».

Особенно же старец увещевал своих учеников хранить между собою взаимную любовь, мир и единомыслие. Часто он повторял трогательные слова Христа: О сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Ин. 13, 35). И это были его любимые слова к близким своим ученикам.

Благодетельно стали отражаться богомудрые наставления преподобного Льва на оптинском братстве. Весь внутренний строй монастырской жизни стал изменяться. Ничего важного в монастыре не предпринималось без благословения старца. К его келлии ежедневно стекались вместе со скитскими и монастырские братия с душевными своими потребностями. Каждый спешил покаяться перед старцем, в чем согрешил в продолжение дня делом, словом или помышлением, просить его совета и разрешения во встретившихся недоумениях, утешения в постигшей скорби, помощи и подкрепления во внутренней борьбе со страстями и с невидимыми врагами нашего спасения. Старец всех принимал с отеческой любовью и всем преподавал слово опытного назидания и утешения. И таким образом, оптинское братство мало-помалу начало совершенствоваться в нравственном отношении.

Преподобный Лев предвидел свою кончину. В сентябре 1841 года он начал заметно слабеть, перестал вкушать пищу и ежедневно причащался Святых Таин. Преставился преподобный Лев 11/24 октября 1841 года.

Мощи старца были обретены 27 июня / 10 июля 1998 года вместе с мощами других шести Оптинских старцев и в настоящее время пребывают на солее храма-усыпальницы Владимирской иконы Божией Матери напротив мощей его ученика преподобного старца Макария.

Преподобне отче наш Льве, моли Бога о нас!

День рождения – 20 ноября / 3 декабря 1788

Мирские именины – 22 ноября / 5 декабря

Постриг в мантию – 7/20 марта 1815

День тезоименитства – 19 января / 1 февраля

Иерейская хиротония – 27 мая / 9 июня 1817

Постриг в схиму – 1858

Кончина (день памяти) – 7/20 сентября 1860

Обретение мощей – 27 июня / 10 июля 1998

Преподобный Макарий Оптинский родился 20 ноября 1788 года и в Святом Крещении был назван Михаилом в честь святого благоверного князя Михаила Тверского. Михаил Николаевич Иванов происходил из дворян Дмитровского уезда Орловской губернии. Рождение его произошло в одном из имений его родителей близ Калуги, в селе Железники, недалеко от Лаврентиева монастыря. Настоятель монастыря архимандрит Феофан был дружен с благочестивым семейством Ивановых и даже был восприемником от купели некоторых из их детей. Однажды маленький Михаил во время обедни увидал в алтаре любимого им отца Феофана, к которому с радостью и устремился прямо через раскрытые царские врата. Мать Михаила говорила о своем любимом старшем сыне: «Сердце мое чувствует, что из этого ребенка выйдет что-нибудь необыкновенное!».

Михаил отличался тихостью и кротостью нрава, молчаливостью; он даже не участвовал в детских играх своих братьев и сверстников. Когда отроку было 8 лет, скончалась его горячо любимая мать. Семейство вернулось в свое имение в город Карачев Орловской губернии, где Михаил поступил в приходское училище и окончил его, а с 1801 года занимался с домашним учителем. В 14 лет Михаил и его два брата поступили на должности бухгалтера и помощников в Льговское уездное казначейство: «Три нас малолетка, – вспоминал позже двоюродный брат будущего старца, – управляли канцеляриею казначейства с особенною исправностию». В 1805 году Михаил был вызван в Курск, где занял предложенную ему должность начальника стола счетной экспедиции в Казенной палате, где и трудился три года.

В 1806 году умер отец семейства, и Михаил по просьбе братьев вышел в отставку с чином губернского секретаря, занявшись управлением имением, а в сущности, уединившись от житейских дел и предавшись своим любимым занятиям: музыке и чтению. Имением он управлял, несмотря на свои способности, плохо, так что в короткое время оно чуть было не разорилось. Однажды мужики украли у него большое количество гречихи. Он призвал их к себе и долго уговаривал, вразумляя словами из Священного Писания. Мужики втихомолку смеялись над ним, но, к их общему удивлению и стыду, эти увещания кончились тем, что виновные пали на колени, чистосердечно признались, как было дело, и были прощены.

Не раз братья уговаривали Михаила жениться, но, уклонившись от их предложений, в 1810 году Михаил поехал на богомолье в Площанскую пустынь, где и остался.

Слабость здоровья проявлялась в нем с самого малолетства: он был очень худощав и с юных лет страдал бессонницей. Многие знакомые, по скромности и стыдливости Михаила Николаевича, называли его в шутку «монахом» еще до поступления его в монастырь.

В том же 1810 году послушник Михаил был пострижен в рясофор с именем Мелхиседек. Первые шесть лет жизни в Площанской пустыни он находился в послушании у духовника обители отца Ионы. Отец Мелхиседек легко обучился нотному пению и церковному уставу. В ближайших окрестностях Площанской пустыни, Свенском монастыре и в пустыни Белобережской, в те времена жительствовало множество великих подвижников – учеников преподобного старца Паисия (Величковского), мужей духовных и мудрых. Среди них были известные старцы Василий (Кишкин), иеросхимонах Клеопа и схимонах Феодор, иеромонах Леонид, схимонах Афанасий (Захаров) и другой схимонах Афанасий. Чем больше отец Мелхиседек преуспевал в духовном делании, тем больше ощущал он потребность в духовно-опытном старце-руководителе, коим и стал для него вышеупомянутый схимонах Афанасий (Захаров), который в 1815 году перешел на жительство в Площанскую пустынь и окормлял ревностного молодого подвижника вплоть до своей кончины.

В том же 1815 году 7 марта инок Мелхиседек был пострижен в мантию с именем Макарий в честь преподобного Макария Египетского и рукоположен в диаконский сан. С 1817 году монах Макарий перешел на жительство в келлию старца схимонаха Афанасия, ученика преподобного Паисия Нямецкого, и под его руководством стал углубляться в изучение святоотеческих творений, которые имелись у старца Афанасия на церковнославянском языке в переводе преподобного Паисия. По благословению старца отец Макарий читал и переписывал рукописи преподобного Паисия и его учеников, в первую очередь их переводы с греческого творений святых отцов.

В 1817 году иеродиакон Макарий получил священство, а место настоятеля занял воспитанник старца Василия (ученика преподобного Паисия), бывший строитель Белобережской пустыни иеромонах Серафим, который усердно заботился о внутреннем устроении обители, в частности ввел в употребление киевский напев. Отец Макарий по слабости здоровья сложил с себя должность ризничего, но продолжал помогать обители то в письмоводстве, то опытными советами; в церкви помогал в пении и чтении и, будучи хорошо знаком с киевским пением, находил его вполне соответствующим своему пустыннолюбивому духу и так сроднился с ним, что позже, управляя Оптинским скитом, ввел там некоторые его элементы – такие, как, например, пение на подобны. В 1826 году отец Макарий был назначен благочинным монастыря.

В 1824 году он впервые посетил Оптину пустынь, а в 1827 году отец Макарий был назначен духовником Севского Троицкого девичьего монастыря. В 1828 году в Площанскую пустынь прибыл преподобный Леонид (в схиме Лев) вместе со своими учениками и, пожив здесь около полугода, перебрался в место своих последних подвигов – в Оптинский скит. Сближение с этим великим старцем оказало большое влияние на отца Макария, который спешил как можно больше воспользоваться его духовными дарованиями, советом, наставлением и утешением. После отбытия преподобного Льва отец Макарий продолжал с ним духовное общение посредством переписки. В Площанской же обители окончил свои дни и старец Василий (Кишкин). В 1834 году преподобный Макарий слезно простился с обителью, в которой подвизался 23 года, и отправился в Оптину пустынь к своему новому руководителю, преподобному старцу Льву Оптинскому.

В 1836 году преподобный Макарий был назначен духовником Оптиной пустыни, а в 1839 году – скитоначальником.

Как уже было сказано выше, духовным наставником преподобного Макария стал преподобный Лев, которому он полностью вверял свою волю, не дерзая предпринимать что-либо без его благословения. Семь лет преподобные Лев и Макарий руководили духовной жизнью братии и многих тысяч людей. Интересный случай находим мы в жизнеописании старца Макария, из которого видно трогательные отношения двух преподобных – ученика и учителя.

Однажды отец Моисей позвал к себе отца Макария (уже после его назначения духовником обители) и просил его принять от мантии готовившихся к пострижению братий. Отец Макарий, вменяя просьбу начальника в приказание, отвечал на нее смиренным поклоном. Придя к старцу Льву, он застал сего духовного вождя, как обычно, окруженного множеством вопрошавших о своих нуждах и недоумениях. Отец Макарий кратко поведал ему, зачем звал его настоятель. Опытный старец, пользуясь случаем доставить подвижнику-иноку венец терпения, а других воспользовать примером его смирения, с видом строгости спросил у отца Макария:

– Что же, ты и согласился?

– Да, почти согласился, или, лучше сказать, не смел отказаться, – отвечал отец Макарий.

– Да, это свойственно твоей гордости…- сказал старец Лев, возвысив голос, и, притворяясь гневающимся, довольно долго укорял отца Макария. А тот стоял с поникшей головой, смиренно кланяясь и повторяя время от времени:

– Виноват, простите Бога ради, батюшка!

Все присутствовавшие, уважавшие отца Макария наравне со старцем Львом, смотрели на эту сцену – одни с недоумением, другие с благоговейным удивлением. Когда же старец умолк, отец Макарий, поклонившись ему в ноги, кротко спросил:

– Простите, батюшка, благословите отказаться?

– Как отказаться? Сам напросился – да и отказаться? Нет, теперь уже нельзя отказаться, дело сделано, – сказал отец Лев, вовсе не имевший в виду лишать духовной пользы тех, которые вверялись духовному руководству опытного наставника. Цель выговора была иная – испытать смирение преуспевающего в оном старца-ученика и воспользовать через то других, – и она была достигнута.

Став скитоначальником, преподобный Макарий обратил особенное внимание на чтение, пение и вообще порядок церковной службы и, будучи сам знатоком церковного устава, проходя порядно должности канонарха и уставщика (еще в Площанской обители), любя и зная твердо нотное церковное пение, личным руководством, трудом и терпением постепенно ввел порядок и точность в отправлении церковных служб, ровное чтение без ложной чувствительности и тщеславия голосом; им же введена была в скиту должность канонарха и пение на подобны, которое отсюда перешло в монастырь. Он обратил внимание скитской братии на изучение церковного пения по нотам и ввел пение по обиходу: догматиков, славников и антифонов. Во время великопостных служений, преимущественно первой и Страстной седмиц, когда вся скитская братия готовилась к причащению Святых Таин, установлено было старцем на шестом часе чтение из творений преподобного Иоанна Лествичника с таким расчетом, чтобы вся книга была прочтена в течение Великого поста: для чего он сам размечал ее и назначал, сколько именно в какой день прочесть. Но и после введения вышеозначенного порядка по церкви старец постоянно наблюдал за поддержанием оного, никогда не оставлял без замечания в отношении церковного устава чтения или пения не только важной ошибки, но и малейшего опущения: разделит ли канонарх не на месте церковную стихиру (с нарушением смысла), ошибутся ли в чем-нибудь певчие на клиросе, чтец суток или канона – старец не оставлял их без вразумления. Если нужно поправить тон или напомнить забытый напев, сам запевает ирмос или указывает чтецу, где он ошибся и как надобно поправиться. А канонарха по окончании стихир зовет к себе с книгою и указывает, как надо правильно разделить ту или иную стихиру. И все это – с любовью, кротко, тихо, вразумительно. Вместо всяких оправданий сделавший ошибку обыкновенно говорил: «Простите, батюшка», на что старец отвечал: «Бог простит!» – и благословением оканчивалось дело.

Семь лет прожил отец Макарий со своим учителем, а по его кончине самостоятельно выступил на подвиг старчества. Еще при жизни старца Льва все относящиеся к нему ученики привыкли смотреть на преподобного Макария как на его духовного друга и сотаинника. А потому после кончины преподобного Льва они, нимало не колеблясь, обратились за духовным окормлением к отцу Макарию. Одаренный духовным рассуждением и обладавший твердой памятью, старец наставлял своих учеников словами Священного Писания и отеческих поучений, глубоко укоренившихся в чистоте его ума и сердца. Доколе позволяли ему силы, он старался прежде всего поддерживать в монастырском братстве, так же как и в скитском, заведенное его предшественником отцом Львом откровение помыслов, от которого проистекает хранение совести, справедливо признавая сие делание основанием внутреннего благоустройства и порядка, а следовательно, и процветания обители.

Усвоив себе, по слову преподобного Иоанна Лествичника, матерь дарований – смирение, старец поставил ее на страже прочих дарований, которые даны были ему на общую пользу.

Известен такой случай: к преподобному Макарию привели одного бесноватого, который ничего ранее не знал о старце и никогда его не видел. Бесноватый, бросившись к приближающемуся старцу с криком: «Макарий идет, Макарий идет!» – ударил его по щеке. Преподобный тут же подставил и другую щеку, а больной рухнул на пол без чувств. Очнулся он исцеленным: бес не смог перенести великого смирения старца.

Наделил Господь преподобного Макария и даром духовного рассуждения. Каждому приходящему к нему на откровение помыслов он подавал приличное немощи врачевство, предлагая всем, требующим от него духовного совета, наставление правое и истинное, по учению святых и богоносных отцов.

Его смиренное слово было словом действенным, словом со властью, ибо оно заставляло повиноваться и верить неверующего. Смирение проявлялось и во внешности преподобного, в его одежде, в поведении, в каждом жесте. Лицо его было светло от постоянной Иисусовой молитвы, творимой им, оно сияло духовной радостью и любовью к ближнему.

Любовь старца, какой он возлюбил от юности всей душой Господа Бога, была поистине пламенная и деятельная. Исполненный такой любви, старец обильно проливал милость на духовных своих детей, объемля их всех душой своей и вмещая в своем сердце. По примеру нашего Создателя и Искупителя он не отвращался ни от кого, приходящего к нему и требующего милости душевной или телесной, и никого не отпускал от себя, не оказав чем мог внимания его нужде.

Долготерпение и кротость также были украшением старца, ибо никто не видел в нем гнева или смущения за что-либо, разве за преступление заповеди Божией; но, напротив, кротость и терпение его были видны всем окружающим. Обличая кого-либо, он запрещал с тихостью, наставлял и поучал с любовью, миловал и долготерпел с надеждой исправления согрешающих. Незлобие и простота в нем были поистине младенческие. По временам старец приходил в состояние духовного восторга, особенно при размышлении и беседе о неизреченных судьбах Промысла Божия, Его великой и присносущной силе и Божестве. Тогда запевал он одно из своих любимых песнопений, как, например: «Покрываяй водами превыспренняя Своя, полагаяй морю предел песок…», или песнь, в которой с такой глубокой силой и вместе краткостью выражено Таинство Святой Троицы: «Приидите, людие, Триипостасному Божеству поклонимся…», или один из догматиков, коим воспевается неизреченное и недоуменное таинство воплощения, и послужившая этому Божия Матерь, как, например: «Кто Тебе не ублажит, Пресвятая Дево…», «Царь Небесный…» и прочее. А иногда, выйдя из келлии с костылем в руке, прохаживался по скитским дорожкам и, переходя от цветка к цветку, молча погружался в созерцание премудрости Творца, от творений познаваемого.

Также и в то время, когда находило на душу облачко скорби, или являлось чувство томности в духе, ибо, как известно, и совершенные мужи не могут быть всегда в неизменном устроении духа, старец также любил утешать себя в сей духовной брани церковными песнопениями.

Лицо его было бело и светло, как лицо Ангела Божия, взор тих, слово смиренно; ум же его, как делателя Иисусовой молитвы, всегда был соединен с Богом, от какового делания лицо его цвело духовной радостью и сияло любовью и умилением.

Распорядок дня старца был чрезвычайно насыщен: богослужения, келейное правило, ежедневная переписка, прием мирян и братии, как скитской, так и монастырской, труды по управлению скитом и изданию святоотеческой литературы, посещение гостиницы для паломников – и все это при необычайно слабом здоровье и сильной бессоннице…

В годы старчества отца Макария пробуждается интерес к Оптиной пустыни у русской интеллигенции. В 1850–1851 годах в монастыре трижды побывал и посетил старца Н. В. Гоголь. Духовными чадами преподобного Макария были мыслитель И. В. Киреевский и его жена Наталья Петровна. На исповедь и благословение к старцу приезжали А. К. Толстой, И. С. Хомяков, А. Н. Муравьев.

При ближайшем содействии супругов Киреевских старец Макарий положил начало книгоиздательской деятельности монастыря. На издание творений святых отцов в переводах Паисия (Величковского) и его учеников, а также исправленных преподобным Паисием списков прежних славянских переводов святоотеческих книг было получено благословение святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского. Супруги Киреевские передали профессору Московского университета С. П. Шевыреву текст, который в 1847 году был издан под заглавием «Житие и писания Молдавского старца Паисия Величковского». Митрополит Филарет в 1852 году принял приехавшего в Москву по делам издательства старца Макария и оказал высокое покровительство оптинскому книгоизданию. Заботу о всей материальной стороне издательского дела приняли на себя супруги Киреевские.

Всей работой по приготовлению славянских переводов преподобного Паисия и по переводу некоторых из них на русский язык непосредственно руководил старец Макарий. Помогали ему преподобный Амвросий, отцы Ювеналий (Половцев) и Леонид (Кавелин). Большую помощь в качестве знатока греческого и латинского языков оказал К. К. Зедергольм (впоследствии иеромонах Климент). Среди других лиц, оказавших ценные услуги в этом деле, был цензор и профессор Московской Духовной Академии протоиерей Ф. А. Голубинский. Всего при жизни старца было издано 16 книг.

С 1853 года преподобный Макарий более не исповедовал, а только принимал (лично или по переписке) откровение помыслов, а исповедоваться посылал к духовникам обители иеромонахам Пафнутию, Амвросию и Илариону.

За два года до своей кончины преподобный Макарий принял великую схиму. До самой смерти он принимал духовных чад и богомольцев, наставляя и благословляя их. Духовная деятельность старца расширялась год от года через умножающееся стечение к нему народа и увеличение числа писем, но зато здоровье видимо ослабевало и силы умалялись: дух был бодр, но плоть немощна (ср.: Мф. 26, 41; Мк. 14, 38). Старец часто страдал занятием духа, внезапным упадком сил вследствие геморроидальных припадков. Дней за 10 до кончины обострилась тяжелая изнурительная болезнь ишурия¹⁷, вызывавшая сильнейшие боли и страдания. От лекарственных пособий особенного облегчения не наблюдалось. Во все время болезни братия неопустительно вычитывали для старца келейное правило, неоднократно старец причащался Святых Таин. В последние дни болезнь усилилась, участились занятия духа; старца даже по его просьбе положили на пол для облегчения дыхания и более свободного к нему доступа воздуха. Страдания свои старец переносил необычайно терпеливо и кротко, с умилением благодарил всех, ухаживавших за ним.

7/20 сентября 1860 года, через час после принятия Святых Таин, преподобный отец Макарий мирно отошел ко Господу.

Вскоре по смерти старца его духовными детьми были собраны и опубликованы письма преподобного, составившие шеститомное издание¹⁸, наибольшую ценность из которых представляют 2-й и 3-й тома – письма к монашествующим и к мирским особам.

В 1998 году 27 июня / 10 июля святые мощи преподобного Макария были обретены вместе с мощами других шести старцев и ныне покоятся с правой стороны на солее храма-усыпальницы Владимирской иконы Божией Матери.

Преподобне отче наш Макарие, моли Бога о нас!

День рождения – 8/21 апреля 1805

Мирские именины – 8/21 апреля

День тезоименитства – 21 октября / 3 ноября

Постриг в схиму – 9/22 марта 1872

Кончина (день памяти) – 18 сентября / 1 октября 1873

Обретение мощей – 27 июня / 10 июля 1998

Преподобный Иларион Оптинский (Родион Никитич Пономарев) родился в селе Ключи Воронежской области в пасхальную ночь с 8 на 9 апреля 1805 года. «Пришли домашние от обедни, – рассказывал впоследствии старец, – а я уже готов разговляться!». Днем рождения старца стали считать 8 апреля, память апостола Иродиона, в честь которого и был назван мальчик в Святом Крещении. Характера он был тихого, не резвого и, будучи при этом, вероятно, неловким, редко играл со своими сверстниками, часто удаляясь от их забав и увеселений. По мере возрастания отрок Родион чем мог помогал по хозяйству своим родителям, а в 1818 и в 1822 годах с семейством участвовал в богомолье из Ключей к киевским святыням.

Мать Родиона, когда тому было всего семь лет, предрекала отроку монашество. Да и он сам еще с детства чувствовал в себе стремление стать монахом.

В 1820 году Родион вместе с родителями проживал в Новохоперске, где обучался портновскому ремеслу, думая, что в монастыре, куда с детства стремилась его душа, оно ему весьма пригодится. Видя тихий и молчаливый характер юноши, многие из домашних относились к нему небрежно и неприветливо, что, естественно, не располагало его к доверчивости и общительности, а еще больше подвигало к самоуглублению и созерцанию. В 1826–1829 годах Родион жил в Москве, чтобы подучиться портняжному мастерству, подзаработать денег и поступить в монастырь. В Москве ему пришлось пережить много скорбей, бед и искушений.

По возвращении Родиона домой Пономаревы всей семьей переселились в Саратов, где открыли портняжную мастерскую. Дела у них пошли очень хорошо.

Между тем Саратов и его окрестности были густо населены разными беглыми преступниками, а также раскольниками. Первый епархиальный архиерей прибыл в Саратов всего лишь за год до появления там Пономаревых. Недостаток образования в народе, недостаток церквей и духовенства, переполненность Саратова иноверцами, раскольниками и сектантами создавали в городе удручающую обстановку. Раскольничьи секты враждовали между собой, но в одном все они были единодушны – в ненависти к Православию и православным, которых, кстати, было меньшинство. А так как Пономаревы в скором времени по своем поселении в Саратове стали всем известны и всеми уважаемы за свою честность, верность слову и отличное качество работы, то к ним нередко приходили раскольники, пытаясь совратить их своим учением. При содействии Саратовского Преосвященного в городе была создана противораскольническая миссия – православное братство, одним из самых деятельных членов которого стал Родион Пономарев. Здесь он претерпел много скорбей от ложных доносов и клеветы. Порой братчики подвергались даже смертельной опасности со стороны сектантов и раскольников. Плодом их деятельности было обращение в Православие около 20 000 раскольников, личными своими трудами Родион Пономарев обратил в Православие нескольких лютеран, двух иудеев и два семейства калмыков. Уже в конце своего пребывания в Саратове он с остальными братчиками способствовал уничтожению в Саратове секты скопцов.

В это время Родиону было сделано два брачных предложения, но в судьбах Божиих было о нем предопределено иное, и оба эти предложения не состоялись: одно по особенному действию Промысла Божия, за неожиданной, после скоротечной болезни, кончиной девицы, а другое по нерасположению в этом случае самого Родиона.

В 1838 году Родион предпринял путешествие по монастырям с целью присмотреть обитель для монашеского жития. В этой поездке он особое внимание обращал на то, в каком состоянии находится духовное руководство братией. Он заметил, что в тех обителях, где держались опытные духовные старцы, братия были бодрые, одушевленные; где же старчества не было, там и братство имело совсем другой характер… В Оптинских старцах преподобном Льве и преподобном Макарии Родион нашел то, что так долго искала его душа. Вернувшись в Саратов, быстро завершив все дела, он покинул родной дом и 13 марта 1839 года поступил послушником в Оптину пустынь, где вскоре стал келейником старца Макария, неся это послушание в течение 20 лет, до самой кончины старца. Будучи еще в миру деятельным по вопросам веры и благочестия, учителем и примером для многих, Родион Никитич отныне предпринял многотрудный подвиг очищения собственного своего сердца от самых тонких внутренних движений самолюбия, самомнения и прочих страстей, для чего и подъял на себя спасительный крест послушничества, вполне предав свою волю и помышления в подчинение обретенному им духовному отцу и непрелестному наставнику. Наставления старца Макария, его жизнь и деятельность глубоко западали в сердце молодого инока и служили руководительным началом в дальнейшей его иноческой жизни.

Как и другие, новый послушник исповедовался у отца Макария, а на откровение помыслов ежедневно ходил к старцу Льву. Кроме того, некоторое время он пользовался духовными советами жившего по соседству игумена Варлаама, который прибыл в Оптину пустынь из Валаамского монастыря.

Взяв на себя спасительный крест послушания, возрастая во внутреннем делании, преподобный Иларион всемерно понуждал себя и к несению телесных трудов. Кроме послушаний, которые преподобный Иларион нес как келейник своего старца, он также по нуждам скитской братии и хозяйства был огородником, садовником, варил квас, пек хлеб, на пасеке ухаживал за пчелами. Скитским пасечником был также и его родной отец, поступивший в монастырь после своего сына и принявший монашеский постриг с именем Нифонт¹⁹.

10 февраля 1853 года отца Илариона посвятили в иеродиакона, а незадолго до смерти преподобного Макария – в иеромонаха. В последние годы своей жизни преподобный Макарий благословил своего келейника на подвиг старчества, вручив его руководству многих из своих духовных чад, чем подчеркнул преуспеяние преподобного Илариона во внутреннем делании. Приняв от своего старца это послушание, преподобный Иларион нес его до последних дней своей жизни.

С 8 апреля 1863 года на старца Илариона было возложено новое послушание: он был назначен начальником скита и общим духовником монастыря. Истинным «пастырем добрым» был преподобный старец Иларион: во всякое время, даже в последние дни своей тяжелой предсмертной болезни, заботился он о своих чадах и был всегда готов прийти на помощь их духовным и житейским нуждам. При занятиях с братством обители у старца не было отказа никому из посторонних посетителей. Горя любовью к святой вере православной, старец каждого приезжающего в обитель неверного или раскольника вразумлял и обращал к матери нашей Православной Церкви.

Верность и любовь к милосердному Спасителю нашему Иисусу Христу, самоотверженное следование по пути евангельских заповедей Его сделали сердце смиренного старца вместилищем многих даров Духа Святого, которые в изобилии изливались на прибегавших к его помощи. Наряду с благодатным даром духовного рассуждения, преподобный Иларион имел дар прозорливости, был мужем учительным, ведущим истинно подвижническую жизнь. Однако не только почитание и любовь выпадали на его долю, иногда приходилось терпеть ему хулу и клевету. Но все это он переносил с великим смирением и снисхождением ко всем людским немощам.

Долго пробыв ближайшим учеником преподобного Макария, преподобный Иларион, став скитоначальником и общим духовником обители через два с половиной года после смерти преподобного Макария, старался и по управлению, и по духовничеству поддерживать те порядки, которые были заведены его дорогим учителем.

Пять раз в году, во все посты совершалась им исповедь для всех относившихся к нему братий – исповедь не общая, а с подробным опросом каждого исповедующегося о всем касающемся до его внутренней жизни и устроения. Каждый исповедующийся получал при этом наставление по своей нужде. Несмотря на такой труд и слабое здоровье, старец выстаивал все церковные службы, как известно, особенно продолжительные на первой и Страстной седмицах Великого поста. Заканчивалась братская, начиналась исповедь женского пола – сестер монастырского скотного двора, монахинь, или мирян обоего пола, прибывших для того к старцу. Исповедь часто продолжалась до чтения вечернего правила. По субботам перед праздниками приходили для исповеди чередные²⁰ иеромонахи и иеродиаконы.

Преимущественно после вечерней трапезы старшие монахи или имевшие особенную нужду, а многие почти ежедневно приходили к старцу, по заведенному порядку для очищения совести откровением помыслов, покаянием и для получения себе от старца в руководство наставлений и совета, сообразно с устроением каждого. Старец говорил большей частью не от себя, а приводил слова и примеры из Священного Писания или святоотеческих писаний или припоминал, что в подобных случаях советовал старец Макарий. Слова наставлений старца Илариона были кратки, ясны, просты и имели силу убеждения, потому что он сам исполнял то, что советовал братии, и сам уже опытно побывал в различных ситуациях, в которых приходилось наставлять.

Несмотря на то что старец окормлял братию, он не отказывал никому из посторонних посетителей, приходивших поговорить с ним о своих духовных нуждах. Во всякое время к нему был свободный доступ и знатным и незнатным, и богатым и бедным, и ближним и дальним, и монашествующим и мирским. Всех принимал старец, со всеми был одинаково обходителен и внимателен. Мужчин принимал в своей приемной келлии, а женщин в так называемой хибарке, особой пристройке, состоящей из сеней и небольшой келейки с одним окном, с отдельным входом снаружи скита близ скитских ворот. В переднем углу хибарки, пред иконами Христа Спасителя и апостола Петра, висела лампадка и стоял аналой с крестом, исповедной книжкой и епитрахилью, чтобы желающие могли тотчас же приступить к исповеди.

Многие из посетителей для того и являлись в обитель, чтобы поведать старцу Илариону о своих духовных нуждах как опытному наставнику. После обычных приветствий старец искусными вопросами вызывал откровенное объяснение посетителя о цели его посещения и составлял себе понятие о его душевном состоянии. Когда находил нужным, предлагал посетителю подготовиться к очищению своей совести исповедью, назначая для этого не менее трех дней, чтобы пересмотреть всю свою прежнюю жизнь с семилетнего возраста, припомнить и отыскать в себе преимущественно забытые грехи, в которых не было принесено покаяния, и в которых часто и таилась причина душевной болезни. Ежели посетитель почему-либо не достигал этого, то старец сам на исповеди искусными вопросами уяснял, в чем дело, вызывал посетителя на воспоминание о нераскаянном грехе, по невниманию обратившемся в навык.

Возбудив сознание и сокрушение о грехах, старец иногда, по степени и важности их, налагал на кающихся епитимии, сообразуясь с родом жизни, званием, состоянием, занятиями, здоровьем, возрастом, причем требовал, чтобы кающийся исполнял ее в точности и неопустительно. Епитимия могла состоять из молитв, покаянного канона, чтения кафизм, поклонов, раздачи милостыни, в прощении обид и оскорблений, примирении с обидевшими, возвращении долгов или чего неправильно присвоенного, оставлении неприличных для христианина навыков, забав и удовольствий, праздного времяпрепровождения и т. п. По исповеди допускал к принятию Святых Таин. Многие, получив на исповеди от старца ощутимую душевную пользу, продолжали и после жить по его наставлениям, избавлялись от душевных недугов и жили благочестиво и благополучно, имея преподобного Илариона уже своим постоянным духовником и наставником. Также много приводили к старцу страдающих нервными и душевными болезнями, которые чудесным образом, силою благодати, пребывающей в нем, он исцелял.

Помимо устных сношений со старцем, многие обращались к нему письменно. Таким образом, последнее десятилетие своей деятельной и многоплодной жизни преподобный Иларион провел не в упокоении и отдыхе, а в постоянных трудах как внешнего, так и внутреннего делания, оставаясь и по кончине своего старца его присным послушником и исполнителем его мудрых заветов и наставлений. Преподобный Иларион был и продолжателем строительной деятельности своего старца. После смерти преподобного Макария он принял деятельное участие в перестройке скитской церкви.

Приводили к преподобному Илариону страдающих такой болезнью, которую обычно называют «порчей». Старец Иларион был твердо убежден, что полное искреннее покаяние, всепрощение обидевших и примирение со враждующими есть лучшее лекарство от недугов душевных, ибо причиной подобных болезней, как находил старец, бывает часто непримиримая вражда, раздоры семейные и тяжкие нераскаянные грехи. Эти различные причины болезней старец без затруднения распознавал через искусные расспросы болящего и иными ему ведомыми путями, иногда и по самому крику «порченых» и его свойствам, и при помощи Божией врачевал их благодатью Таинства Покаяния. Старец указывал больным не мнимую, а действительно найденную им причину их болезни и приводил к сознанию, раскаянию и сокрушению о своих грехах. Если больные указывали на кого-либо как на причину своей болезни, что часто бывало с нервными больными, то старец Иларион советовал тогда испросить у того человека прощение, если он жив, а если скончался, то примириться с ним, отслужить на его могиле панихиду, подавать о поминовении на проскомидиях и дома за него молиться, принести покаяние, принять епитимию и положить начало добродетельной жизни. Кроме таких советов, давал им на дом Богоявленскую воду, святой артос²¹ и масло из лампадок, горевших на могилках почивших старцев Льва и Макария.

Однажды старец сверх обыкновения замедлил и долго не выходил из хибарки, в которой исповедовал женщин; его ожидало много посетителей и посетительниц. Пошли узнать, с кем он там был занят, и оказалось, что у него в это время была на исповеди упорнейшая душевнобольная. Старец заставлял ее налагать на себя крестное знамение и говорить свои грехи, но она сильно сопротивлялась и не хотела произносить их, кричала и ругала старца грубыми, непристойными словами. Преподобный Иларион, не обращая внимания на ее брань, добивался только того, чтобы она пришла в полное сознание и покаялась в том грехе, за который так сильно страдает. Наконец, после многих усилий больная созналась, покаялась и обещала выполнить все то, что ей посоветовал старец. Отпуская, старец снабдил ее святым артосом и святой водой.

Одна сорокалетняя крестьянка Одоевского уезда, часто посещавшая обитель, сама рассказывала, что в продолжение многих лет сильно страдала припадками, сопровождавшимися судорогами и, криком на разные голоса. В состоянии припадка она неистово кричала, бранилась и обнаруживала такую неестественную силу, что несколько мужчин не могли ее удержать. Много наслышавшись о преподобном Иларионе, она обратилась к нему за помощью. Как всегда, так и в этом случае старец исповедал ее во всех грехах, особенно нераскаянных, и вот благодатной силой Таинства Покаяния она получила чрез старца совершенное исцеление. Припадки не возвращались, и она стала здорова и покойна, глубоко признательная за полученную помощь.

Купец Новосильского уезда был два года одержим недугом, не дававшим ему ни минуты покоя и доводившим его до безумия. Ему представлялось, будто со всех сторон его преследуют, хотят связать и лишить жизни. Не будучи поэтому в состоянии заниматься своим торговым делом, он с блуждающим взором бегал от людей, произнося бессмысленные слова. Домашние боялись того, что он в припадке безумия лишит себя жизни. Более всех обеспокоена была этой болезнью его жена, придумавшая, наконец, свозить его в Оптину пустынь. Прибыв в обитель, она объяснила старцу болезнь мужа и просила его помочь. Старец долго занимался с ним и из расспросов дознал, что главная причина болезни была его вражда и непокорность отцу, которую он таил в своем сердце. Старец долго убеждал купца оставить злобу и просить у отца прощения, доказывая ему, что только в таком случае он может надеяться на помощь Божию и избавиться от болезни. Больной сперва долго упорствовал, оправдывал себя, а отца обвинял, но наконец изъявил готовность исполнить все, что советовал ему старец. Старец исповедал его, и больной, пробыв в обители после принятия Святых Таин еще три дня, поехал домой к отцу совершенно здоровым. Теперь в душевном мире и спокойствии он смог заниматься в Москве своими торговыми делами, благодаря Бога и старца Илариона.

Не одни нервные или душевнобольные получали при помощи Божией, от старца облегчение; старец оказывал помощь многим и в других состояниях и обстоятельствах жизни, когда обращавшиеся к старцу добросовестно исполняли полученные от него наставления.

Последним искушением, попущенным Богом старцу, усовершению его терпения, была тяжкая, почти двухлетняя болезнь. В 1870 году здоровье старца ухудшилось, но, несмотря на это, он посещал все богослужения. Много трудов понес старец в этом новом мучительном испытании духовных сил его, усугубив тем самым уже и до того обильно им умноженные от Бога данные таланты. В своей болезни старец не о том просил Господа, «да взятием возмется искушение», но о том, да подаст ему Отец Небесный в сем искушении терпение. Врачей старец принимал, понуждаемый к тому лишь любовью к духовным своим детям, уступая их желанию и усердию, а также и потому, что, находя себя в обилии своего смирения много согрешившим пред Отцом своим Небесным, считал себя за то достойным понести и изреченное премудрым Сирахом наказание: согрешаяй пред Сотворшим его, впадет в руце врачу (Сир. 38, 15).

С 5 марта 1870 года он уже не вставал, а 9-го был пострижен в схиму. Видевшие старца Илариона на предсмертном болезненном одре были свидетелями высоты его терпения, кротости и смирения, какой на земле и в мыслях не многие достигают. В течение болезни старец был два раза особорован святым елеем и часто приобщался Святых Христовых Таин, а с 17 августа, в последние 33 дня своей жизни, ежедневно освящался сим Таинством. За четыре недели преподобный предсказал свою кончину; это время старец провел, томясь день и ночь без сна и возможности какого-либо движения на кресле, ибо высоко поднявшаяся в груди вода уже не дозволяла ему принимать лежачее положение. До последних дней жизни старец не оставлял исполнения всех положенных в скиту келейных молитвенных правил, а равно и полного правила для причащающихся. 18 сентября / 1 октября, выслушав в последний раз утреннее правило и приняв в первом часу утра Святые Таины, в шесть часов утра старец Иларион окончил свой многострадальный подвиг. Тихая, благодатно-мирная кончина последовала в полном сознании и твердой памяти. Преподобный выпрямился на кресле и, после нескольких замедленных вдохов, не озираясь ни направо, ни налево, предал Господу дух свой.

В 1998 году 27 июня / 10 июля святые мощи преподобного Илариона были обретены вместе с мощами других шести старцев и ныне покоятся с правой стороны в храме-усыпальнице Владимирской иконы Божией Матери.

Преподобне отче наш Иларионе, моли Бога о нас!

День рождения – 23 ноября / 6 декабря 1812

Мирские именины – 23 ноября / 6 декабря

Постриг в мантию – 29 ноября / 12 декабря 1842

День тезоименитства – 7/20 декабря

Иерейская хиротония – 9/22 декабря 1845

Постриг в схиму – 1846–1848

Кончина (день памяти) – 10/23 октября 1891

Обретение мощей – 27 июня / 10 июля 1998

Наиболее известный Оптинский старец – это преподобный Амвросий. Он стяжал огромную любовь русского народа, который стекался к его келлии со всех концов России. В назиданиях своих преподобный Амвросий учил приобретать смирение. Наставления часто делал в стихотворной, полушутливой форме. Старец поучал: «Мы должны жить на земле так, как колесо вертится, – чуть только одной точкой касается земли, а остальными непременно стремится вверх; а мы как заляжем на землю, так уже и встать не можем». Старец говорил: «Как жить? Жить не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое почтение».

Преподобный Амвросий многим благотворил. Деньги жертвователей он передавал нищим и убогим, вдовам и сиротам. Особую заботу он проявлял о больных женщинах, бедных и вдовах. Духовный опыт и необычайные дарования старца, его прозорливость и умение указать каждому удобный и верный путь ко спасению во Христе стяжали отцу Амвросию всероссийскую известность. Приезжали в Оптину пустынь и беседовали со старцем Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьев и другие известные деятели русской культуры. В 1874 году в Оптину пустынь приехал философ и публицист К. Н. Леонтьев. Он познакомился со старцем Амвросием и с тех пор часто бывал в Оптиной. В 1887 году К. Н. Леонтьев снял при монастыре двухэтажный дом и работал в нем. Незадолго до смерти он принял монашеский постриг с именем Климент и по благословению своего духовного отца – старца Амвросия – переехал в Троице-Сергиеву Лавру. Главным письмоводителем старца был иеромонах Климент (Зедергольм), известный ученый, магистр греческой словесности. Он был сыном немецкого пастора, но принял Православие, монашеский постриг, священный сан и поселился в Оптиной пустыни. В 1887 году посетил Оптину пустынь и беседовал со старцем Амвросием великий князь Константин Константинович Романов, поэт, писавший стихи под псевдонимом «К. Р».. Посещали старца Амвросия историк и писатель М. П. Погодин, философ П. Д. Юркевич. Приезжали в Оптину поэты граф А. К. Толстой, А. М. Жемчужников, А. Н. Апухтин. Среди духовных чад отца Амвросия был граф А. П. Толстой (обер-прокурор Синода в 1856–1865 годах). Член Санкт-Петербургской Академии художеств Д. М. Болотов принял монашество и стал иеромонахом Даниилом; он основал в монастыре живописную мастерскую. Духовным другом и собеседником старца Амвросия был настоятель Калужской Тихоновой пустыни архимандрит Моисей (Красильников).

Преподобному Амвросию Оптинскому обязана своим созданием Казанская Амвросиева Шамординская женская пустынь. В 1870–1880 годах старец участвовал в устройстве целого ряда монастырских женских общин, главным образом для неимущих женщин. Деньги на строительство были пожертвованы богатым московским купцом, чаеторговцем Перловым (владельцем всем известного «китайского чайного домика» на Мясницкой).

Еще при жизни преподобного Амвросия в газетах появлялись статьи, повествующие об удивительном старце, а по смерти были изданы десятки книг с его жизнеописанием, воспоминаниями о нем духовных чад, паломников и учеников. Нельзя не упомянуть и о различных изданиях писем преподобного Амвросия к монашествующим и мирянам, где содержится множество ценных и полезных поучений, наставлений и назиданий.

Вместо подробного жизнеописания старца, которому недостаточно было бы посвятить и нескольких томов, мы предлагаем здесь слово преподобного Никона Оптинского, сказанное 23 ноября 1912 года в день столетнего юбилея почившего старца²².

«Ныне мы празднуем 100-летний юбилей со дня рождения приснопамятного старца Оптиной пустыни иеросхимонаха Амвросия. А потому весьма благовременным казалось бы воспомянуть о жизни и деятельности сего старца. Слава об этом великом во смирении своем старце, облеченном даром Святого Духа, распространялась при жизни его по всей православной России. И теперь еще память о нем свято чтится и живет в сердцах верующих, ибо память праведного с похвалами и в роде родов не изгладится [см.: Притч. 10, 7; Сир. 44, 7, 13]. Многие испытали на себе благодатную силу его святых молитв, старческих мудрых советов, которые часто изменяли все направление жизни человека, возрождали его духовно, подымали упавший дух и обращали его к Богу.

Не возжигают светильника и не поставляют его под спудом, но на свещнице, да светит всем, иже в храмине суть (ср.: Мф. 5, 15), то есть в Церкви Христовой. Эти евангельские слова вполне приложимы к старцу отцу Амвросию, который бежал из мира, желая укрыться в пустыне, но, как верный раб Господа и достойный служитель слова, был поставлен на свещник старчества. И вот, чтобы живо представить себе эту высокую, светлую личность, побеседуем, насколько позволяет время и место, о том, как началась и текла жизнь батюшки отца Амвросия.

Отец Амвросий по происхождению был сын причетника села Большие Липовцы Тамбовской губернии Михаила Гренкова. Родился он в 1812 году, в ноябре месяце. По метрическим книгам день его рождения значится 23 ноября. Но есть предположение, что родился он не 23, а 21 ноября, то есть на праздник Введения во храм Пресвятыя Богородицы. Во Святом Крещении был наречен Александром в честь благоверного князя Александра Невского. Детство и отрочество Александра протекли в большой семье, при строгой обстановке, в доме деда-священника. Александр был мальчиком резвым, общительным и имел очень впечатлительную натуру. Домашняя обстановка многочисленной семьи сельского пономаря, в которой прошли дошкольные годы мальчика, была сурова и бедна. Нужда и горе были хорошо знакомы будущему старцу и печальнику земли Русской. И очень возможно, что в это самое время зародилось в нежной, впечатлительной душе ребенка то чувство сострадания и любви к несчастным, обездоленным и скорбящим, каким отличался отец Амвросий всю свою жизнь.

Но вот прошли ранние детские годы, и Александр, достигнув школьного возраста, был перемещен в Тамбовское Духовное училище, где жизнь его текла так же, как и в родной семье, – в труде и нищете. По окончании Духовного училища Александр Гренков поступил в Тамбовскую Духовную Семинарию для продолжения своего образования, где учился весьма хорошо, и в 1836 году, окончив курс, был удостоен звания студента.

Многие дороги были открыты перед юношей, но он поступил учителем в Липецкое духовное училище. Проводя жизнь в должности учителя, Александр Михайлович Гренков сначала даже и не думал никогда поступать в монастырь. Но, по премудрым судьбам Промысла Божия, его постигла болезнь, и все почти отчаялись в его выздоровлении. И вот на болезненном одре он дал обещание идти в монастырь, если выздоровеет. Господь услышал его молитвы и поднял с одра болезни. Но враг спасения рода человеческого помешал сразу исполнить обещание. Целых четыре года Александр Михайлович пробыл еще в миру. Однако мысль о данном обещании и монашестве все чаще и чаще посещала его, и под влиянием ее он начал жить строже, внимательнее, и наконец намерение оставить мир и посвятить себя служению Богу в монашестве созрело.

Для решения сего жизненного вопроса юный Александр Михайлович отправляется в село Троекурово к известному старцу Илариону (Фокину), который сразу сказал ему: «Иди прямо в Оптину», – и затем объяснил, почему в Оптину, а именно – из-за старчества, то есть чтобы он начал и проводил жизнь в монастыре под руководством старцев, ибо первоначально полученное направление при поступлении в монастырь кладет отпечаток на всю жизнь инока. И это направление в большинстве случаев не изменяется, хотя и бывают иногда, по временам, отклонения в сторону. Путь старческого окормления есть самый верный путь. О пользе старчества преподобный Иоанн Лествичник поучает, говоря: «Душа, имеющая доброго руководителя, удобно восходит на небо, хотя бы раньше и повинна была во многом зле»²³. Как идущий по неизвестному пути без путеводителя легко может заблудиться, хотя бы сам он был очень умен, так и тот, кто по своей воле и разумению хочет пройти монашеский путь, легко погибнет, хотя бы и знал премудрость всего мира. Кроме того, в ответе старца Илариона можно усматривать то, что он предвидел будущее служение отца Амвросия на поприще старчества и потому прямо и указал ему Оптину, где тогда был старцем иеросхимонах Лев и его преемник отец Макарий.

Получив такой совет, Александр Михайлович прямо отправился в Оптину и был принят в число братии пустыни 2 апреля 1840 года. Послушание ему назначили на кухне, помощником повара. После послушания на кухне он был переведен к старцу Льву в келейники для письмоводства, а после его блаженной кончины перешел к старцу Макарию. Пребывая у батюшки отца Макария в послушании, Александр Михайлович скоро был пострижен в монашество с именем Амвросий. Затем вскоре был посвящен в иеродиакона и, пробыв три года в сане иеродиакона, был посвящен во иеромонаха 9 декабря 1845 года.

При поездке в Калугу для посвящения в иеромонаха отец Амвросий сильно простудился. Эта простуда окончательно подорвала и без того слабое здоровье отца Амвросия, и он всю свою жизнь, до смерти своей, нес тяжкий крест болезни. Но, по слову Писания, насколько внешний наш человек тлеет, – внутренний обновляется (ср.: 2Кор. 4, 16). И, действительно, отец Амвросий обновляется духом, возрастая духовно под мудрым руководством старца Макария, который, наставляя своего ученика в иноческом благочестии, особенно старался насадить в нем смирение, без которого невозможно идти по пути нравственного совершенствования, ибо гордость и презорство²⁴ губят все труды и добродетели человека. С этой же целью отец Макарий делал ему нередко строгие выводы и подвергал различным испытаниям и лишениям, воспитывая в нем строгого подвижника нищеты, смирения, терпения, послушания и прочих иноческих добродетелей.

Вся 19-летняя деятельность отца Макария прошла перед глазами отца Амвросия, который много почерпал из сего богатейшего источника старческой мудрости. Прежде всего он обращался к отцу Макарию по своим личным, духовным нуждам, с недоумениями и вопросами, открывая без утайки всю свою душу, все свои помыслы, и получал соответствующие указания и наставления. Затем, состоя письмоводителем старца, отец Амвросий нередко писал под диктовку отца Макария ответы на многочисленные получаемые им письма. А иногда и сам писал по указанию старца. Эта старческая переписка открыла весьма многое отцу Амвросию, а духовные ответы отца Макария обогатили его духовную и житейскую мудрость рассуждением. Участие в этой переписке ознакомило отца Амвросия самым основательным образом с человеческой душой, с ее тайными изгибами, с ее силами и немощами. Наконец, отец Амвросий видел приходивший к старцу Макарию народ и наблюдал людей самых различных общественных положений, душевных настроений, с самыми различными вопросами и запросами. Через это знакомился с русским православным народом и сам, будучи русским, полюбил этот народ настолько, что всецело отдал себя на духовное служение ему после блаженной кончины старца Макария, которая последовала 7 сентября 1860 года.

Нелегко было отцу Амвросию при его телесных немощах согласиться принять на себя старчество. Но еще больше страшился он высоты сего духовного подвига, по своему смирению считая себя недостойным его, хотя вступал на это поприще уже умудренным духовною опытностью, полученною как непосредственно от наставлений старца Макария, так и от внимательного чтения слова Божия и святоотеческих творений. Он видел в старчестве величайший, ответственнейший подвиг, а в себе – полное бессилие и греховность. Но покорность воле Божией и любовь к страждущему человечеству заставила отца Амвросия согласиться принять на себя бремя старчества. Он утешал себя словами Апостола, что сила Божия в немощи совершается (ср.: 2Кор. 12, 9) и что невозможное для человека становится возможным для благодати Божией (ср.: Мф. 19, 26; Мк. 10, 27; Лк. 18, 27). «Если с верою будут искать и принимать мои слова, то и через грешника получат пользу, а если без веры или с сомнением и испытанием, разбором слов и действий, то хотя бы праведен был, пользы быть не может», – так говорил отец Амвросий, повторяя слова отца Макария. В покорности воле Божией и уступая просьбам своих почитателей, отец Амвросий подъял на себя старческое иго, возвергнув печаль свою на Господа [ср.: Пс. 54, 23]. И отсюда начинается то святое и многоплодное служение старца отца Амвросия страждущему человечеству, как инокам, так и мирянам, то служение, которым он прославился по всей православной России.

Отец Амвросий уже вышел на широту христианской любви и приобрел то милостивое сердце, в котором нетесно вместиться всему миру. Ему хотелось всякого утешить, обласкать, согреть теплым и сердечным участием и направить на стезю правды и благочестия. А смирение старца дозволяло всякому иметь доступ к нему. Народ с разных концов России шел бесконечными вереницами к смиренной старческой хибарке, будучи привлечен в Оптину еще при старцах Льве и Макарии. Русский народ чуток. Он понял чутьем своего сердца неподдельную любовь к нему старца Амвросия и стремился к нему, как к источнику, из которого почерпал силы для борьбы со скорбями и тяготою жизни, будучи обласкан и утешен евангельски простым, но мудрым и сердечным словом и наставлением.

Отец Амвросий умел принять и утешить не только простой народ; его посещали весьма интеллигентные и даже ученые лица, как, например, Николай Васильевич Гоголь, Киреевский, Достоевский, Леонтьев и многие другие. Про отца Амвросия можно было сказать словами Священного Писания: Всем бых вся, да всяко некия спасу (1Кор. 9, 22). Он имел ясное, твердое христианское мировоззрение, центром коего была мысль, что «настоящая жизнь есть не что иное, как приготовление к жизни будущей». А для получения ее необходимо понести различные скорби и болезни, по сказанному в слове Божием: Многими скорбьми подобает нам внити в Царствие Божие (Деян. 14, 22).

Старческое служение батюшки Амвросия началось прежде всего с окормления братии Оптиной пустыни. Старец сильно любил обитель и ее питомцев. Каждый из братии поверял старцу свою душу. Все шли к нему по своим духовным нуждам и получали полное удовлетворение и успокоение. Слово старца всегда было ласково, любовно, но и властно. Нет возможности нарисовать полную картину отношений братии к старцу и старца к братии, но достаточно будет сказать, что вся пустынь жила им. Им поддерживался строй иноческой жизни, который насадили в Оптиной пустыни старцы Лев и Макарий при мудром содействии отца архимандрита Моисея. Отец Амвросий так же, как и его предшественники отец Лев и отец Макарий, напоминал собой великих древних старцев в их смиренной простоте и величии.

Но служение старца не ограничивалось только Оптиной пустынью. Он знал, что в мире много алчущих и жаждущих Христова слова, любви и веры, а потому и любил, и отдал ему всю свою жизнь. Отец Амвросий шел в мир и проповедовал всей твари [см.: Мк. 16, 15]. К нему шли все труждающиеся и обремененные, и он успокаивал их (см.: Мф. 11, 28). К нему шли за исцелением недугов, не только душевных, но и телесных. Он жил для мира, он нес великое служение слова, хотя и материальные благотворения лились рекой. Не многие могут так отдаваться на служение ближним, как отдавался отец Амвросий. Он как бы совершенно забывал себя. Он не имел, казалось, и минуты покоя за весь день. С утра до позднего вечера продолжался прием посетителей. Каждый шел со своими нуждами и скорбями и просил выслушать его и дать ответ. Но при всем желании старца всех принять и обласкать не было никакой возможности. Многие жили, по неделям и месяцам ожидая приема. Чтобы удовлетворить многочисленных посетителей, просивших совета старца о всяких своих нуждах, душевных и телесных, старец по нескольку раз в день преподавал общее всем посетителям благословение, сперва на мужской, а потом и на женской половине. Большей частью подходил к каждому и уделял по нескольку секунд на краткие советы. Будучи облечен даром прозорливости, старец часто, не спрашивая человека, давал ему ответ на то, о чем тот хотел спросить. При этом нередко говорил в шутливом тоне или пословицами, кои были понятны лишь тем, к кому они относились.

Редкий, весьма редкий монах может нести тяжкое бремя такого мирского учительства, какое нес батюшка Амвросий. Он не отвергал и грешных людей, и даже напротив, очень жалел их, сознавая, что нужно ненавидеть самый грех, а человека, недугующего грехом, пожалеть, как жалеют человека, недугующего телесною болезнью. Он верил в Божественную искру, неугасимо под покровом греха и порчи таящуюся во всякой душе человеческой, и старался в унылого грешника влить бодрость и решимость начать борьбу против душетленных страстей в надежде на помощь Божию. А добродетельных людей старец утверждал на пути благочестия, направлял их к нравственному совершенствованию. Он был одинаково дорог и бедному, и нищему, и жителю дворца, во всех пробуждая лучшие стороны души и всех возбуждая к одному – стремлению в Царство Небесное.

Так жил и учил старец приходивших к нему. Но этим не исчерпывалась его духовная деятельность служения ближнему. Не все могли прийти или приехать к старцу, но, имея веру к нему, обращались к нему письменно. Эти письма получались десятками, если не сотнями. Таким образом, к трудам приема посетителей прибавлялся еще новый труд – труд старческой переписки. В письмах так же, как и при личном приеме, приходилось утешать в скорбях, наставлять на путь добродетели и разрешать жизненные вопросы. В письмах преподавалось то же старческое мудрое слово и наставление, растворенное благодатию Духа Святого. Эти письма могут служить для всех доказательством тех мудрых наставлений, коими питал отец Амвросий всех, обращавшихся к нему. Не распространяясь о них подробно, предоставляем желающим познакомиться с ними самим. Письма изданы пустынью уже в нескольких выпусках.

Наконец, закончим наше краткое и убогое сказание о приснопамятном старце иеросхимонахе Амвросии словами надгробной речи Преосвященного Виталия: «Вознесем теплые молитвы ко Всевышнему о упокоении души преставившегося раба Божия иеросхимонаха Амвросия, да вселит его дух в лики праведных в Своих блаженных обителях». Будем просить и молитв старца, да ходатайствует и он своими молитвами пред Престолом Божиим о нашем спасении. Душе старца приятна будет наша молитва, если мы, подобно ему, будем утверждать свою жизнь на началах любви Христовой. Да престанут среди нас всякого рода пререкания и разделения и да царствует между нами единение во имя Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».

В 1890 году старец Амвросий прибыл в Шамордино. Здесь он разболелся и, несмотря на распоряжение правящего Калужского архиерея, уже не мог вернуться в родную обитель. 10/23 октября 1891 года преподобный Амвросий скончался в основанной им Шамординской обители. Тело преподобного при огромном стечении народа крестным ходом было перенесено в Оптину пустынь для погребения.

Святые мощи старца были обретены 27 июня / 10 июля 1998 года и в настоящее время почивают в Введенском соборе монастыря, в левом приделе, освященном в его память.

Преподобне отче наш Амвросие, моли Бога о нас!

День рождения – 24 марта / 6 апреля 1824

Мирские именины – 17/30 марта

Постриг в мантию – 17/30 ноября 1862

День тезоименитства – 3/16 июля

Иерейская хиротония – 7/20 сентября 1870

Постриг в схиму – 15/28 декабря 1893

Кончина (день памяти) – 25 января / 7 февраля 1894

Обретение мощей – 27 июня / 10 июля 1998

Преподобный Анатолий (Алексей Моисеевич Копьев-Зерцалов) родился 24 марта 1824 года в селе Бобыли Калужской губернии Боровского уезда в семье диакона и в Святом Крещении был назван Алексеем, в честь святого Алексия человека Божия. Родители воспитывали сына в строгости и благочестии, надеясь, что со временем он выберет путь служения Богу.

Мальчик рос тихим и кротким, горячо любил своих родителей, особенно мать, а родители с ранних лет учили его преданности воле Божией. С 5 лет Алексея стали обучать грамоте. Под руководством отца он освоил азбуку, Часослов и Псалтирь. Отец-диакон хотел, чтобы его сын пел и читал на клиросе, но слишком слабый голос мальчика препятствовал этому. В 8 лет он был определен в Боровское Духовное училище, а через 4 года – в Калужскую Духовную Семинарию. Учился он хорошо, старательно и закончил учебу третьим учеником; в Семинарии ему дали новую фамилию – Зерцалов. Желание его родителей, чтобы их сын стал монахом, стало теперь и его личным желанием. Тяга к монашеству была так сильна у юноши, что он не раз собирался тайно уйти к пустынножителям в брянские леса.

Алексей поступил на службу в Казенную палату, начав жить на собственное жалованье, и здесь за свое благонравие и аккуратность по службе был также любим начальством. Неожиданно он вместе с двумя товарищами заболел чахоткой. Поскольку в те времена она считалась болезнью неизлечимой, то врачи не видели никакой надежды на выздоровление. Тогда Алексей дал обет Богу: в случае своего выздоровления, не откладывая, идти в монастырь. Товарищи его скоро умерли, а Алексей стал поправляться.

В 1853 году Алексей был принят в число братии Оптиной пустыни, будучи 23 лет от роду, а старец Макарий сказал матери будущего инока: «Благословенна ты, добрая женщина, на такой хороший путь отпустила сына!».

Алексей всей душой отдался под духовное руководительство преподобного Макария, который воспитывал его с особенной любовью. Старец вел Алексея суровой тропой иноческого подвига, не отнимая от него множество скорбей и искушений, выпавших на долю юного подвижника. Эти скорби создавали в усердном ученике старца доброе иноческое устроение и закаляли его дух в терпении.

С первых лет пребывания в обители его жизнь была посвящена служению ближним. Когда он работал на кухне, у него не оставалось времени даже на сон, да и спал-то он здесь же, на дровах; а для уединенной молитвы он уходил далеко в лес. Внизу башни, где он жил в первое время, кололи дрова, и постоянные головные боли от стука топоров и недосыпания мучили юного послушника. Часто переводили Алексея из келлии в келлию, тем самым также испытывая его терпение. В тиши монашеской обители среди трудов, чтения святоотеческих творений и откровения помыслов перед старцем зачиналась и развивалась та духовная опытность, которая впоследствии поставила его рядом с великими Оптинскими старцами. Преподобный Макарий, видя в нем особенное расположение к молитвенному подвигу, сам стал обучать молодого инока молитве Иисусовой, однако за своей занятостью благословил Алексея кроме него обращаться за духовным наставлением и к преподобному Амвросию.

Когда скончался старец Макарий (1860), Алексей горько оплакивал своего авву, но большим утешением в этой утрате было то, что у него остался другой наставник, отец Амвросий, с которым его еще более сблизило общее горе. Впоследствии отец Анатолий сам рассказывал о своих чувствах, которые он испытал при кончине старца Макария: «Как я чувствовал эту потерю, я не могу даже выразить, но вместе с тем, у меня на душе была Пасха – я боялся на минуту отойти от гроба и потерять свое радостное настроение, я ощущал сильное благоухание, и это очень утешало меня, грешного».

В 1862 году послушник Алексей Зерцалов был пострижен в мантию с именем Анатолий. В 1866 году он был посвящен в сан иеродиакона. В 1870 году рукоположен в сан иеромонаха, а уже в следующем году был назначен настоятелем Спасо-Орловского монастыря с возведением в сан архимандрита. Но любовь к родной Оптиной и старцу Амвросию заставила его отказаться от почетного назначения.

Со временем преподобный Амвросий стал посылать отца Анатолия в гостиницу для паломников утешать скорбящих, а когда счел его вполне созревшим для наставления других, то стал постепенно вводить его в старческий труд, готовя себе ближайшего сотрудника и помощника.

Преподобные старцы, оказывая особенную любовь и заботу об отце Анатолии, вели его суровой тропой иноческого подвига, и много пришлось ему перенести скорбей и тягостей пустынного жития. Старцы же не отнимали от него этих скорбей, а напротив, обогащали ими с благой целью создать в нем доброе иноческое устроение и закалить его дух в терпении.

Так, однажды в Оптину пустынь приехал Преосвященный Игнатий (Брянчанинов) и пожелал видеть и беседовать с тем из иноков, который опытно проходит святоотеческое учение об умной молитве. Ему указали на отца Анатолия, бывшего в то время иеродиаконом. Епископ дважды посылал за ним, но смиренный инок не спешил на зов. Наконец Преосвященный, встретившись с отцом Анатолием, заметил ему, что он удивлен тем, что в Оптиной есть такие гордые монахи. Тогда отец Анатолий спросил у старца, который сейчас же велел ему идти.

Преосвященный принял его очень ласково, и они долго беседовали о разных духовных предметах. Прощаясь, Преосвященный сказал ему, что очень рад встретить такого образованного инока: и знакомого со светскими науками, и опытного в предметах духовных.

Возвращаясь от Преосвященного, отец Анатолий встретил своего старца, шедшего из скита и окруженного толпой инокинь и других лиц. Старец спросил отца Анатолия: «Ну, что же тебе сказал владыка?». Отец Анатолий в простоте души все передал старцу. Тогда он начал при всех бить его палкой, говоря: «Ах ты, негодяй, что вообразил о себе, что он такой умный! Ведь Преосвященный из любезности сказал тебе так, а ты и уши развесил, думая, что это правда!». Со стыдом отошел от старца молодой иеродиакон, а старец сказал бывшим с ним лицам: «Ведь вот как не пробрать, он монах внимательный, умный, образованный и уважаемый людьми, – долго ли загордиться? Вот и надо было смирить его». Так мудрые наставники оберегали своих питомцев от пагубного самомнения.

В 1874 году отец Анатолий был назначен братским духовником, благочинным скита, а затем и скитоначальником. Он принял свое назначение со смирением единственно из послушания своему старцу, к которому по-прежнему продолжал относиться с верой и покорностью; сделавшись начальником, он до конца жизни отца Амвросия не изменял своего обычая становиться перед ним на колени во время беседы. Одна особа приехала в Оптину; ее позвали к старцу. Когда она вошла в его келлию, то увидела стоявшего на коленях перед ним весьма представительного монаха, которого она не знала. Благословив приезжую и указав на монаха, старец сказал: «Рекомендую тебе, это – мой начальник». Особа эта была поражена смирением того и другого.

С должностью начальника скита отец Анатолий принял на себя и должность духовника, и все касавшееся внешней и внутренней жизни скитского братства он предлагал на рассмотрение старца; когда требовалось сделать какому-нибудь брату выговор или наложить наказание, он прежде спрашивал, что и как сказать. Таким образом, монастырь и скит с их начальниками и старцами составляли единое стадо с единым пастырем.

В своих новых должностях преподобный Анатолий был великим и самоотверженным тружеником. Ничто не ускользало от его взора, и он ревностно заботился о внешнем успокоении братии, стараясь получше устроить их жизнь с ее несложными, но строгими порядками. Для этого он внушал братии нести свое послушание с усердием и добросовестно. Так, однажды постом он сделал строгое внушение скитскому пекарю за то, что хлеб был испечен плохо; начальник пояснил ему при этом, как много огорчения доставила его небрежность истомленной постом и службами братии.

Теперь, когда отец Анатолий был обременен различными делами, заботами и неизбежной суетой, душа его еще более искала отдыха и, испытывая голод духовный, стремилась подкрепить себя молитвой и чтением. Поэтому, когда выдавалась свободная минута, отец Анатолий спешил уйти в лес и там, где-нибудь в глуши, зримый одним Богом, питал свою душу богомыслием и молитвой.

После открытия в 1884 году Шамординской Казанской Горской женской общины преподобный Амвросий, тяжелобольной, назначил туда духовником иеромонаха Анатолия. Преподобный Амвросий говорил шамординским сестрам: «Я редко беру вас к себе на беседу, потому что я за вас спокоен: вы с отцом Анатолием». Преподобный Анатолий имел необыкновенно милостивый, сострадательный характер. Если он узнавал о чьем-нибудь горе, то так волновался, что у него возникала сильная головная боль, а потом начинало болеть и сердце. 21 год отечески окормляя шамординских сестер, старец входил во все их нужды, как духовные, так и житейские; первым его вопросом всегда были слова: «У тебя все есть?».

Смотря на иноческую жизнь как наиболее приспособленную для всецелого служения Господу, старец Анатолий при каждом случае пояснял сестрам высокое значение этой жизни и ее частностей. На общежитие он смотрел как на прекрасную школу для выработки смирения и терпения: «Общежитие умерщвляет страсти, а то в норе и змея тихо сидит. Если разных камней положить в мешок и трясти, то камни сделаются гладкими и круглыми, так и в общине монах сглаживается скорбями». Он говорил: «Дева, посвятившая себя Богу, должна всячески удаляться не только худых дел, но и мыслей; ее душа должна блестеть чистотою и предстать непорочною Жениху-Христу. Идя по монастырю, не размахивай руками, не гляди в окна, всем, кого встретишь, кланяйся, не ходи без дела по келлиям, сиди дома и будешь покойна. Если монах будет держаться келлии, то будет преуспевать в духовной жизни и молитве, а если он ходит по келлиям, то потеряет мир душевный и будет никуда не годным».

Высоко славя иночество, он еще выше ценил старческое окормление (воспитание или руководство). Про себя он говорил, что дня не мог пробыть, чтобы не быть у старца и не открыть своих помыслов. «Откровение положено святыми отцами, чтоб легче спастись, так как откровение облегчает тяготу душевную, это я на себе испытал, – писал он одной своей ученице, – а страсти искоренять начинай с самоукорения, познания своих (а не сестринских) немощей, и считай себя достойною скорбей. Такая жизнь успокоит тебя». Пользу откровения, в частности, он определял в том, что оно развивает сознание и болезнование о своей греховности, от чего рождается столь необходимое для дела спасения смирение. «Люблю, – говорил старец, – тех, кто все откровенно говорит о себе. Враг не может ничего посеять там, где все открывается духовному отцу». Вообще о покаянии он говорил так: «Для покаяния не разбирай ни лица, которому приносишь покаяние, ни места, но во всем чистосердечно кайся и каждую минуту устремляй мысль на то, чтобы искренно покаяться. Если бы вы знали, что значит покаяние, – через него мы можем получить прощение грехов и сподобиться принять в себя Самого Господа! Если бы вы это понимали, то о том только бы и думали, как очистить свою душу».

Увещевая нести все неприятное без ропота, он в назидание передавал рассказ об одной белёвской монахине. Жила там хорошей жизни схимонахиня, имевшая много скорбей. Когда она скончалась, то одна близкая ей монахиня пожелала знать ее загробную участь. После усиленной молитвы она увидела во сне умершую. Сидела она в великолепной комнате и необыкновенном свете, но сама была невесела. На вопрос, почему она, находясь в хорошем месте, невесела, та ответила: «Мне хорошо, но несравненно было бы лучше, если бы я видела Лице Божие, а этого мне нельзя. Я не несла скорбей без ропота, а чтобы видеть Лице Божие, нужно пронести крест скорбей без ропота».

Поучая и наставляя свое стадо всем христианским и иноческим добродетелям, старец в то же время стремился более всего поддержать бодрость духа, чтобы в неудачах и поползновениях не впадали в уныние и отчаяние. Так, одна сестра, живя в монастыре и не видя в себе монашеского делания, пришла в уныние, думая, что все совершено ею напрасно. Старец писал ей: «Обратись к Матери Божией и говори Ей: «Ты, Владычице, привела меня в избранное Твое стадо, Ты и упаси меня. Ты могла Марию Египетскую спасти, ужели меня не сможешь?». Диаволу очень злобно, что он упустил тебя, свою жертву, и ты помни, что надеющийся на Господа, яко гора Сион, не подвижится вовек. Итак, оставь детское малодушие, дело идет серьезное – о душе твоей, о бесконечном Царстве… Все Небесные Силы смотрят, как ты борешься с князем мира сего, и умоляют Вседержителя помочь тебе. Ей, поможет, только не унывай, – близ Господь!». В другой раз писал он: «Воюй, воюй со своими страстишками, – будешь добр воин Христов. Не поддавайся злобе. Батюшка [Амвросий] заповедал всем обуреваемым ненавистью молиться за них (то есть за тех, кого ненавидишь), хотя бы для этого пришлось надломить надменное сердце. Помыслы борют очень многих, только смиренных не смеют тронуть. А мы смирения не имеем, вот и терпим бесчестие. В случае поползновения не смущайся, а спеши к Врачу, вопия: «Боже, сопричти мя разбойнику, блуднице и мытарю и спаси мя!». И ведай: пред Богом кающийся грешник любезнее, чем самомнящийся праведник, – и потому берегись осуждать! Отчаяние есть порождение гордости. Если ожидаешь от себя всего плохого, то никогда не отчаешься, а только смиришься и будешь мирно каяться».

В обращении отец Анатолий был очень прост; весело, шутливо что-нибудь рассказывал, но в этих рассказах иногда очень метко обличал чьи-нибудь мысли или недостатки. Иногда любившим его сестрам было неприятно, что некоторые, не понимая старца, составляли себе о нем превратное понятие, но он отвечал на это: «Мне все равно, что обо мне подумают; правда превыше всего». Он был очень доверчив и, относясь сам ко всем просто, не подозревал ни в ком обмана. Старец Амвросий говорил про него: «Это израильтянин, в немже льсти несть» (Ин. 1, 47). Ко всем он имел самую искреннюю любовь, но особенно, конечно, он любил своих духовных детей, в которых он видел привязанность и преданность. Иногда ему говорили: «Батюшка, что вы ее покрываете, про нее говорят то и то, и это правда». Он отвечал: «Пусть говорят, что хотят, а я знаю ее душу». Когда он узнавал что-нибудь дурное о ком-либо из своих духовных детей, то он никогда не делал выговора, но ждал, когда сам человек сознается и раскается, и тут только делал строгие наставления. Он очень дорожил вниманием и усердием, оказываемыми ему, ценил услуги и людей, полезных делу. Очень внимательно относился к работам, которые ему дарили, и иногда говорил: «А вот я, хоть убей, так не сделаю!».

О великой силе молитвы старца Анатолия свидетельствовал сам преподобный Амвросий: «Ему такая дана молитва и благодать, какая единому из тысячи дается». Сам пламенный делатель молитвы Иисусовой, отец Анатолий часто внушал приходящим к нему о необходимости постоянно творить ее и соблюдать при этом чистоту сердца; говорил о том, что истинная молитва должна рождаться не под впечатлением хорошего чтения и пения, а быть плодом великого труда, дерзновения и любви к Богу.

О молитве он говорил: «Надо так молиться, чтобы между душой молящегося и Богом ничего не было и никого, а только Бог и душа. Когда молишься под впечатлением хорошего пения, это не есть еще истинная молитва».

Преподобный Анатолий обладал всей полнотой даров Святого Духа: даром прозорливости и духовного рассуждения, исцеления душевных и телесных недугов. Несколькими словами, исполненными любви и духовного опыта, он умел утешить скорбящую душу, осторожно предупредить о грядущих испытаниях, подготовить к близкой смерти.

Кончина преподобного Амвросия, последовавшая 10 октября 1891 года, так сильно переживалась преподобным Анатолием, что вскоре им овладел смертельный недуг, старец начал угасать. Потеря старца, с которым он в течение всей своей иноческой жизни был так тесно связан узами любви и преданности, лишение возможности в самые трудные и скорбные минуты утешить и поддержать унылых сестер шамординских причиняли самую жгучую скорбь его любящему сердцу. Некрепкий здоровьем, надорванным и без того суровой монашеской жизнью, 30 лет страдавший головными болями, отец Анатолий стал быстро слабеть. Задумчивый и грустный, он глубоко ощущал свое духовное сиротство и сам приближался к закату своей жизни.

В конце 1892 года преподобный Анатолий ездил в Петербург и Кронштадт, где виделся с великим молитвенником земли Русской святым праведным Иоанном Кронштадтским и удостоился совместного с ним сослужения Божественной литургии. «Когда началась литургия, – рассказывал потом преподобный Варсонофий Оптинский, – отец Иоанн увидел, что с батюшкой отцом Анатолием служат два Ангела. Неизвестно, видел ли их сам батюшка отец Анатолий или нет, но отец Иоанн ясно видел». Сохранилось письмо святого праведного Иоанна Кронштадтского к преподобному Анатолию, в котором он молитвенно желает его выздоровления.

Чувствуя большое недомогание, старец посоветовался с тамошними врачами, которые нашли у него слабость деятельности сердца и отек легких, предписав ему лечение Эмскими водами в Германии, но вскоре он должен был прекратить это лечение, так как у него стали опухать ноги и он не мог делать необходимых прогулок.

В 1893 году преподобный Анатолий был тайно пострижен в схиму. С большим трудом он один раз вышел пройтись по лесу и, увидя издали монастырь, грустно произнес: «Прощай, Оптина!». Затем, посмотрев на вековые сосны, проговорил: «Сколько эти сосны переслушали звону, сколько они видели великих старцев, проходивших здесь!»...

В последние три месяца он уже не вставал с кресла, страдания его были велики, иногда с ним делалась сильная икота, продолжавшаяся дня по три. В течение болезни старец часто приобщался Святых Таин у себя в келлии.

До самых последних дней, пока только мог, он не переставал утешать своих духовных чад, как мирских, так и монашествующих разных обителей.

25 января / 7 февраля 1894 года после принятия Святых Таин он тихо отошел ко Господу и был погребен у стен Введенского собора рядом со своим любимым учителем и наставником.

Его жизнь была всегда озарена светом веры, истинного послушания, смирения и молитвы – при помощи этих кормил он благополучно преплывал волны житейского моря и, сделавшись сам опытным кормчим, руководил и других к небесному пристанищу. И ныне, водворясь на небесах в сонме оптинских светил, продолжает служить яркой путеводной звездой к горнему миру, куда с ранней молодости стремилась чистая душа его и куда он всеми мерами старался привлекать своих духовных чад.

Святые мощи преподобного Анатолия старшего были обретены 27 июня / 10 июля 1998 года и в настоящее время находятся в храме-усыпальнице Владимирской иконы Божией Матери.

Преподобне отче наш Анатолие, моли Бога о нас!

День рождения – 31 мая / 13 июня 1810

Постриг в мантию – 5/18 октября 1854

Иерейская хиротония – 8/21 июля 1858

Постриг в схиму – 1891–1893

Кончина (день памяти) – 22 августа / 4 сентября 1894

Обретение мощей – 31 января / 13 февраля 1995

Преподобный Исаакий I Оптинский (Иван Иванович Антимонов) родился 31 мая 1810 года в городе Курске в купеческой семье. Семейство Антимоновых пользовалось в городе большим уважением за свою честность, благочестие и любовь к храму Божию. Проведя детство в семье благочестивых христиан, Иван получил очень строгое воспитание, согласное с духом того времени. Несмотря на достаточность средств в зажиточной семье, он с детства привык ко всяким лишениям, довольствуясь самой грубой пищей и стесняя себя во всех отношениях. Мальчик отличался скромностью, любил уединение и старался уклоняться от товарищеских игр и увеселений. Молчаливость, не позволявшая ему сказать пустого слова, не мешала, однако, подчас проявляться его природной веселости в шутках, всегда, впрочем, остроумных и безобидных. И когда он подрос и стал помогать отцу в торговых делах, это способствовало налаживанию доверительных отношений с простым народом, оказывая на него положительное влияние своими нравственными качествами. Твердость его характера выразилась особенно в мужественном перенесении всяких лишений и подвигов ради Христа в продолжение 19 лет до поступления в монастырь.

Подвиги свои он умело скрывал, а сам ежедневно клал до 1000 поклонов, незаметно уклонялся от мясной пищи даже в скоромные дни. В церкви он очень любил петь на клиросе.

Будущий великий Оптинский старец рос в обстановке любви, послушания родителям, в твердом соблюдении церковного устава и нравственной строгости. Мысль об уходе в монастырь долгие годы вызревала в душе благочестивого юноши, вынужденного помогать отцу в торговых делах. Когда Ивану исполнилось 36 лет, она окончательно окрепла. Этому способствовало также поступление в монашество его старшего брата Михаила²⁵.

Посещая своего родного брата, подвизавшегося в Оптиной пустыни, Иван имел возможность близко познакомиться со старцем Львом, который предсказал ему, что со временем он станет монахом. Иван Антимонов состоял в переписке со старцем Макарием. Этим старцам он и отдался в послушание, порвав все связи с миром и поступив в святую обитель в 1847 году.

Долго не мог прийти в себя его отец, лишившийся своей главной опоры в жизни, проливая слезы о любимом сыне, и наконец он воскликнул: «Он, варвар, убил меня!». Впрочем, через некоторое время, по благословению старца, Иван ездил в Курск и вполне примирился со своим отцом, а позже, будучи уже иеромонахом Исаакием, келейно постриг его в мантию незадолго до его кончины. Старший брат Ивана, Михаил, в это время уже иеромонах Мелетий, был переведен в Тихонову пустынь. Скончался и преподобный Лев, так полюбившийся Ивану во время его первых посещений Оптиной. Иван поселился в скит и предал свою волю в послушание преподобному старцу Макарию. Уже тогда простота характера Ивана Ивановича обратила особенное на него внимание старца, который, по благодатной прозорливости провидя в нем будущего настоятеля, неоднократно высказывал об этом близким к себе лицам, стараясь в то же время обучать его смирению и терпению, дабы таким образом подготовить в нем для обители истинного пастыря. Так, однажды, когда Иван неосторожно отозвался о порядках скита, старец велел своему келейнику вывести его и потом несколько дней его не принимал. Впрочем, Иван всегда достойно переносил подобные испытания и радовал своего мудрого руководителя беспрекословным послушанием и смирением.

Непрестанное откровение помыслов старцу помогало молодому послушнику низлагать хитрости врага. Однажды, проходя клиросное послушание и боримый помыслом тщеславия о своем приятном голосе, он поспешил исповедать его старцу, но последний смирил его указанием на пример быка, который, обладая гораздо более громким басом, не гордится им.

Сначала Иван проходил послушание на пасеке, затем в хлебопекарне и поваром в монастырской трапезной, пел на клиросе. По благословению старца Макария брат Иоанн был еще и переплетчиком книг. Обладая хорошим здоровьем, он никогда не отказывался и от общих братских послушаний. Сыновнее расположение Иван питал также к скитскому игумену Варлааму, отличавшемуся высокоподвижнической жизнью, делателю умной молитвы Иисусовой.

Неукоснительно выполнял Иван положенное всякому послушнику келейное правило, причем впоследствии, по принятии рясофора в 1851 году и пострижении в мантию в 1854 году с именем Исаакий, все более и более ревностно относился к совершенствованию своего внутреннего духовного мира, не давая себе поблажек ни в чем: был строг в понуждении себя к умному деланию, посещению монастырских богослужений и ограничивал себя в еде и отдыхе.

Не без искушений, конечно, жил молодой подвижник в скитском безмолвии. Сам он рассказывал, что исконный враг рода человеческого сильно возмущал его душу помыслами оставить святую обитель, куда Сам Господь по молитвам старцев привел его для пользы душевной. «Волнуемый такими мыслями, – говорил он, – шел я однажды по дорожке вдоль скитской ограды. «Ай махнуть через ограду», – мелькнул помысл. Но, образумившись, подумал: «Да уж если уходить, так ведь и вороты не затворены». Такое, хотя нечаянное, противоречие помыслу, с призыванием помощи Божией ослабило брань».

19 июня 1855 года отец Исаакий был рукоположен в иеродиакона, а 8 июля 1858 года – в иеромонаха. И по принятии сана преподобный Исаакий остался таким же скромным, искренним и открытым в отношении с братиями, каким был прежде, но еще строже и требовательнее к себе, во всем полагаясь на духовные наставления старца.

Возможно, так, в исполнении послушаний, монашеских правил, соблюдении церковного устава, в духовном совершенствовании и постепенном восхождении от силы в силу (Пс. 83, 8), и прошла бы вся его жизнь в монастыре. Но Богу было угодно другое.

Предвидя скорую свою кончину, преподобный Моисей, посетив святителя Филарета Московского, заранее испросил его благословения на избрание иеромонаха Исаакия настоятелем монастыря после своей кончины. А в 1860 году преставился ко Господу и преподобный Макарий, передав своего ученика, отца Исаакия, преподобному Амвросию. В 1862 году скончался преподобный Моисей, и иеромонах Исаакий был избран настоятелем монастыря, а в 1864 году возведен в сан игумена.

Преподобный Исаакий I начал исполнять должность настоятеля обители, которую принял с огромным долгом в 12 000 рублей. В течение тридцати двух лет управлял он монастырем, продолжая начатое еще преподобным Моисеем строительство, по тем временам немалое. Его же стараниями был достроен храм Всех святых на новом кладбище, сооружен новый иконостас в Казанском соборе и перестроен старый во Введенском, произведена новая роспись стен, построена монастырская больница с аптекой для бесплатного пользования, с церковью при ней во имя святого Илариона Великого, книжная лавка, двухэтажное здание рухлядной²⁶, достроен водопровод, воздвигнуто здание новой гостиницы и множество помещений отреставрировано, переделано и построено вновь.

Под мудрым управлением преподобного Исаакия Оптина приобрела лесные участки – так решилась проблема с топливом. Им же осуществлялась покупка луговых земель на болховской мельнице, он открыл свечной завод, поощрял разведение монастырских садов и огородов. Таким образом, Оптина пустынь во второй половине XIX века стала одним из процветающих монастырей России.

В исполнении своих обязанностей отец Исаакий во многом следовал советам своего духовного отца преподобного Амвросия, а также своего старшего брата архимандрита Мелетия (Антимонова), бывшего в это время уже в Киево-Печерской Лавре экклесиархом²⁷ Великой церкви. С ним он вел очень интенсивную и обширную переписку, постоянно получая подробные советы, вразумления и даже выговоры за свои ошибки. Архимандрит Мелетий призывал брата-настоятеля во всех своих делах советоваться с преподобным Амвросием и старшей братией монастыря, ни одного шага не предпринимая по собственной воле и соображениям.

Однажды, находясь наедине с Калужским архиереем, отец Исаакий начал высказывать ему свою скорбь относительно возложенного на него против его воли настоятельства. «Я лучше бы, Ваше Преосвященство, согласился пойти в хлебню, чем быть настоятелем».– «Ну, что ж, – ответил владыка, – пожалуй, пеки хлебы».– «А кто же настоятелем-то будет?» – «Да ты же и настоятелем будешь». На эти слова Преосвященного отец Исаакий уже не нашелся, что ответить. А преподобный Амвросий, как старец и духовный отец настоятеля отца Исаакия, давал ему направление всей его последующей жизни. Он старался умерять ревность начальника-подвижника, когда тот в начале управления обителью считал всех способными к перенесению таких же лишений, которым подвергал он себя сам, и хотел еще более усилить строгость иноческой жизни.

При открытии в 1884 году Шамординской обители отец Исаакий был назначен ее благочинным. В 1885 году он был возведен в сан архимандрита.

Преподобный Исаакий был истинным последователем той традиции старчества, которая отличала уклад Оптиной пустыни от других монастырей России, – строгого послушания всей братии своим старцам-духовникам, независимо от сана и иерархического звания. Вся его жизнь стала достойным продолжением духовного подвига, начатого еще его предшественником, преподобным отцом Моисеем, и другими великими Оптинскими старцами. Узнав собственным опытом пользу старчества, отец Исаакий, как личным примером, так и словом и понуждением старался поддерживать благое насаждение своего предшественника, и труды его в этом отношении не были бесплодны. Мир и согласие, царствовавшие в обители, свидетельствовали о благотворном влиянии, которое имело старчество среди ее сынов, насаждая в них добродетели любви и послушания. Уже будучи игуменом и даже архимандритом, преподобный не совершал без благословения своего старца никаких монастырских дел и учил этому братию. «Отцы и братия! Нужно ходить к старцу для очищения совести», – часто повторял он. Так, благоговейно, почти до умаления себя, стоял он со всеми в очереди к своему духовнику преподобному Амвросию и беседовал с ним, стоя на коленях, как простой послушник.

Преподобный Исаакий внимательно следил за тем, как братия ходит к старцу на откровение помыслов. Если кто-то редко посещал старца или совсем не ходил к нему, то отец настоятель уже не ценил и природной способности монаха к возложенному на него послушанию, но относился к нему холодно, считая нравственное преуспеяние инока невозможным без откровения помыслов старцу и беспрекословного повиновения его советам, а потому и цель отречения от мира в этом случае невыполнимой. Всячески заботился отец Исаакий о сохранении мира между братией, враждующим сам делал вразумления, склоняя их к примирению; иногда же с некоторым огорчением говаривал: «Ах, братцы! Пожалуйста, кончите миром». Но в случае упорства со стороны спорящих посылал их к старцу Амвросию. Благодаря такому воззрению настоятеля на старчество преподобный Амвросий имел полную возможность влиять на духовное устроение братии и поддерживать его на той же высоте, на которой оно стояло при его предшественниках.

Впрочем, возлагая на старца Амвросия духовное окормление братии, преподобный Исаакий и сам не оставлял возможности руководствовать их к добродетельной жизни и с этой целью при каждом удобном случае обращался к ним с приличными наставлениями. Наставления эти были просты, тем не менее назидательны и действенны, потому что были плодом его жизненного опыта и происходили от любящего сердца и искреннего желания добра духовным своим чадам. «Ну вот, брат, я тебя предупреждаю, а там сам смотри, чтобы мне за тебя не отвечать перед Богом», – нередко говаривал он, глубоко сознавая тяжкую ответственность настоятеля перед судом Божиим за каждого брата, оставленного им без вразумления. Поэтому, если в ком-либо замечалось ослабление усердия к иноческим подвигам, отец Исаакий призывал его к себе, напоминал ему об иноческих обязанностях и той цели, ради которой каждый из них оставил мирскую жизнь, а равно обеты, данные им при пострижении, и возбуждал в нем усердие к дальнейшему прохождению принятого на себя подвига.

Особенное внимание обращал преподобный Исаакий на неопустительное посещение братией храма Божия. Если замечал, что некоторые из них начинают редко ходить к службам Божиим, то на трапезе обращался с увещанием ко всей братии: «Отцы святые! Забываете церковь. Надо знать, для чего мы пришли в обитель. Ведь мы должны за это пред Богом отвечать. Прошу всех вас не забывать храма Божия». Наблюдение за тщательным хождением братии к службам церковным отец Исаакий вменял себе в особенную обязанность и с этой целью никогда почти не занимал настоятельского места, а становился у дверей для надзора за входящими и выходящими иноками, делая в свое время приличное внушение тем, в ком замечал леность к слушанию Божественных служб до конца. Если брат не вразумлялся словесным внушением настоятеля, последний прибегал уже к какому-либо наказанию, обычно лишая его месячной порции чая и сахара. Возгревая же ревность братии к общественной молитве, отец Исаакий говорил: «За это вас Царица Небесная не оставит и пошлет Свою милость», причем собственным исправным посещением церковных служб сам первый подавал всем добрый пример.

Заботясь о нравственном преуспеянии братии, преподобный настоятель не любил отпускать кого-либо из стен обители даже на богомолье, особенно на долгий срок, считая для монаха пребывание в миру столь вредным, что он не может уже вернуться в обитель с прежним духовным устроением.

В трудные минуты отец Исаакий умел и утешить скорбящую душу: «Какие у нас скорби? – говорил он.– У нас не скорби, а скорбишки. Вот в миру так скорби: жена, дети, обо всем забота; а у нас что? Полно Бога гневить, надо только благодарить Его; живем на всем готовом».

Став настоятелем, отец Исаакий не давал и себе ни в чем послабления, так же усердно нес свои монашеские подвиги. Не отразилось его настоятельство и на простоте его характера. Так, однажды совершалось в обители погребение. Братия собрались вокруг могилы, дабы отдать последний долг усопшему – с молитвой об упокоении души его посыпать земли на гроб почившего. Отец Исаакий не поспел вовремя прийти к могиле брата и потому тщетно старался проникнуть туда сквозь густую толпу братии. Когда же он, взяв одного из них за рукав, хотел с его помощью подняться на насыпанную при могиле землю, последний, не заметив настоятеля, сильно оттолкнул его руку, так что тот чуть было не упал. Отец Исаакий, нисколько не смутившись, отошел в сторону и стал смиренно ждать своей очереди. Когда стоявшие вблизи лица удивились его смиренному поступку, некоторые из братии заметили: «Да мы никогда не видали, чтобы он за подобные поступки когда-либо с кого взыскивал; по делам он наш начальник, а так держит себя, как брат».

В последние годы жизни преподобного настоятеля многие скорби выпали на его долю. Особенно тяжело пережил он отъезд старца Амвросия в Шамординскую общину. После его отбытия доходы монастыря стали резко сокращаться, так что отец настоятель по необходимости стал входить в долги, которых к концу его жизни накопилось тысяч до десяти. В разговорах с некоторыми отец Исаакий высказывался так: «Двадцать девять лет провел я настоятелем при старце и скорбей не видел, теперь же, должно быть, угодно Господу посетить меня, грешного, скорбями».

К тому же и здоровье его начало заметно слабеть, и он келейно принял пострижение в схиму. Вскоре скончался преподобный Амвросий, и на отца Исаакия последовали тайные доносы о его неспособности управлять обителью. И хотя братия единодушно встала на защиту своего настоятеля, силы его уже угасали. Умирал он тихо, окруженный плачущими своими чадами, которым преподал последнее наставление: «Любите Бога и ближних, любите Церковь Божию, в службе церковной, в молитве ищите благ не земных, а небесных; здесь, в этой святой обители, где вы положили начало иноческой жизни, и оканчивайте дни свои».

В июне 1894 года началась у него предсмертная болезнь дизентерия, не раз посещавшая его и прежде, которая истощила все его старческие силы. 20 августа последовал удар, после которого старец уже не мог говорить, но пребывал в сознании и причастился Святых Таин.

Преподобный Исаакий I почил о Господе 22 августа / 4 сентября 1894 года.

Всечестные мощи преподобного старца Исаакия I были обретены 31 января / 13 февраля 1995 года при восстановительных работах в храме Казанской иконы Божией Матери. По благословению священноархимандрита Оптиной пустыни, Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, в половине третьего того же дня сии святые мощи были благоговейно подняты и, по совершении литии наместником обители священноархимандритом Венедиктом (Пеньковым) с сослужащими, были перенесены в Введенский собор, где с того времени не прекращалось чтение Псалтири и совершались литии. На 3-й день после праздника Сретения Господня началось приуготовление всечестных мощей старца к их переоблачению.

Дивным смотрением Божиим накануне дня памяти святого великомученика Феодора Стратилата, которому вместе с великомучеником Георгием посвящен тот придел Казанского храма, где покоились мощи старца, перед полиелейной службой великомученику, вечером 7/20 февраля, приехал Преосвященный Стефан, епископ Пинский и Лунинецкий (впоследствии – архиепископ). Незадолго до этого владыка Стефан (Корзун) так же неожиданно был в Оптиной у всечестных мощей старцев Моисея и Антония после их обретения. После полиелея святому Феодору Стратилату владыка Стефан отслужил заупокойную литию. Невольно вспомнились слова епископа Калужского Виталия при отпевании преподобного старца Амвросия в 1891 году: «Теперь я вижу, что это старец пригласил меня на отпевание… Этот старец так велик, что его непременно должен был отпеть епископ».

Явное и преславное чудо милости Божией совершилось 6/19 февраля, вскоре по перенесении честных мощей старца Исаакия I. Очевидцами было засвидетельствовано чудо истечения святого мира от иконы Живоначальной Троицы во Введенском соборе. Дивный во святых Своих Бог, в Троице славимый, прославил и паки прославит угодника Своего преподобного старца Исаакия, молитвами которого да обрящем и мы светлость святых.

Ныне святые мощи преподобного Исаакия I покоятся в левом приделе Казанского собора монастыря.

Преподобне отче наш Исаакие, моли Бога о нас!

День рождения – 2/15 ноября 1837

Мирские именины – 12/25 ноября

Постриг в мантию – 16/29 июня 1872

День тезоименитства – 4/17 апреля

Иерейская хиротония – 1/14 октября 1884

Постриг в схиму – 14/27 февраля 1888

Кончина (день памяти) – 9/22 мая 1911

Обретение мощей – 3/16 октября 1988

Преподобный Иосиф Оптинский (Иван Ефимович Литовкин) родился 2 ноября 1837 года в селе Городище Старобельского уезда Харьковской губернии и был назван в честь святого Иоанна Милостивого. Родители его были людьми простыми, благочестивыми, добрыми и умными. С малых лет Ивана водили в церковь, где он позже пел на клиросе. Преподобный Иосиф вспоминал, как тяжело было вставать ему, ребенку, рано утром, но зато как хорошо потом было молиться в храме Божием! Дома родители также приучали Ивана молиться. Он рос ребенком болезненным, был близорук и плохо слышал на одно ухо. Ваня рос очень ласковым мальчиком, всегда очень остро чувствовал чужое горе, однако природная застенчивость и скромность не позволяли ему обнаруживать свои чувства, которые он держал при себе. Отец говорил про него: «Из этого мальчика выйдет что-нибудь особенное». Так же отзывался о нем и законоучитель.

Когда Ване было 8 лет, он, играя однажды с товарищами, вдруг изменился в лице, поднял голову и руки к небу и тут же упал без чувств. Как только дома мальчик пришел в себя, то на расспросы родителей поведал, что видел Царицу Небесную. На вопрос, почему он думает, что видел именно Ее, он сказал: «Потому что на Ней была корона с крестиком». – «Ну а почему ты упал?» – не унимались взрослые. На это он, потупив глазки, тихо сказал: «Около Нее было такое солнце… я не знаю, не знаю, как сказать!» – добавил он быстро и заплакал. С тех пор он очень изменился, сделался тих, задумчив и стал уклоняться от детских игр, находясь неотлучно при матери; взгляд его кротких глаз сделался еще глубже, и в его детском сердечке загорелась живая вера и любовь к Царице Небесной.

Вскоре после этого в их селе случился пожар. «Царица Небесная! Оставь нам наш домик, ведь он совсем новенький!» – взмолился Ваня с воздетыми к небу руками, и его детская молитва была услышана: сгорели все дома, кроме дома Литовкиных.

В 4 года Иван лишился отца, а в 11 лет и матери. Недетская, тяжелая началась у него жизнь. Пришлось работать и в трактире, и в бакалейной лавке, таскать пятипудовые мешки и прочие тяжести, сопровождать обозы с товаром. Очень тяжело пришлось сироте: он голодал, скитался, бывал бит жестоким хозяином, нанимался на работу к разным торговцам, короткое время жил у родственников, часто подвергался опасности, нередко ему приходилось жить в весьма неблагочестивой обстановке. Но Господь всегда хранил Своего избранника, и добрый нрав юноши нисколько не испортился: грубая, страшная жизнь не развратила и не озлобила его. Молитва – это единственное наследство, оставшееся ему от покойных родителей, – всегда была его единственной спутницей в скорбной жизни, а храм Божий – единственным местом утешения, куда всегда влекло благочестивого юношу.

О монашестве он еще не помышлял, но когда наконец появилось хорошее место у таганрогского купца Рафаилова, желавшего даже выдать за него свою дочь, неожиданно пришло письмо от его старшей сестры Александры, принявшей к тому времени постриг с именем Леонида в Борисовском монастыре. Она советовала брату поступить в скит при Оптиной пустыни, давно славившейся своими духовно-опытными старцами. С этого времени у Ивана возгорелось желание оставить мир. Навестив сестру, юноша отправился в Оптину. По дороге его подвезли две белевские монахини (их монастырь окормляли Оптинские старцы). Когда они сказали преподобному Амвросию, что с ними приехал «брат Иван», шутя намекая на его монашеские наклонности, то старец, задумавшись, ответил: «Этот Иван пригодится и вам и нам», – явно провидя судьбу будущего старца, к которому станут прибегать не только оптинские иноки, но и сестры женских монастырей, и множество мирян.

Преподобного старца Макария к тому времени уже не было в живых, но уже воссиял в Оптиной пустыни новый светильник – преподобный старец Амвросий. «Батюшка, благословите в Киев», – на эти слова юного Ивана Литовкина последовал неожиданный ответ великого старца: «Зачем тебе в Киев, оставайся здесь». Так начался иноческий путь длиною более полувека... 1 марта 1861 года Иван Литовкин поступил послушником в скит Оптиной пустыни.

По оптинскому обычаю, каждый новоначальный должен был потрудиться в трапезной. На этом нелегком послушании обнаружились и окрепли добрые качества души будущего старца: беспрекословное послушание, трудолюбие, молчаливость и беззлобие. Навидавшись и натерпевшись всего в миру, он понимал, какой бесценный дар Божий – покой и тишина святой обители. И вскоре посетил его Господь великим утешением: брат Иван был определен в келейники к преподобному Амвросию и прожил в его хибарке целых 50 лет.

Келлия старца целыми днями была переполнена богомольцами, вследствие чего Ивану пришлось пережить множество искушений. Но его необыкновенные смирение и терпение, которые возрастали все более и более, помогали благодушно переносить юному подвижнику все ниспосылаемые скорби и своим кротким нравом смирять даже своих недоброжелателей.

Возможность быть рядом с дорогим батюшкой радовала юного инока. Но бесконечные толпы посетителей тяготили и расстраивали его душевный покой. Не смея высказать старцу свою скорбь, он решил потихоньку уйти на Святую Афонскую Гору. Прозорливому старцу Амвросию стало известно о смущении келейника и однажды преподобный сказал ему: «Брат Иван, у нас лучше, чем на Афоне, оставайся с нами». Прозорливость старца настолько поразила молодого послушника, что он больше не помышлял об уходе.

Многие скорби и тяготы перенес он в монастыре: несправедливые упреки, лишения, болезни. Десятилетиями у него не было даже своего угла, где бы он мог почитать, помолиться, отдохнуть. Но испытания только укрепили и очистили душу, сделали брата Ивана совершенным послушником и монахом.

15 апреля 1864 года он был одет в рясофор, а 16 июня 1872 года пострижен в мантию с именем Иосиф. Нечего и говорить, что и без того серьезное его настроение с той поры стало особенно сосредоточенным и глубоким. Отец Иосиф пребывал в полном и безропотном послушании к старцу Амвросию, которому дивились не только миряне, но и духовные лица. Так, однажды отца Амвросия поджидал игумен Исаакий, будущий настоятель. Взяв со стола книгу и начав ее читать, он спросил у старшего келейника: «Отец Михаил, благослови мне почитать эту книжку!». Отец Михаил с низким поклоном добродушно ответил: «Сделайте одолжение, отец игумен, какую вам угодно». Тут вошел отец Иосиф, и отец Исаакий обратился к нему с тем же вопросом. Истинный послушник скромно ответил: «Сейчас, я спрошу у старца…».

В 1877 году совершенно неожиданно он был посвящен в сан иеродиакона, однако во время сорокоуста у него сделалось воспаление в правом боку, отчего он чуть не умер. Своей келлии он до сих пор не имел и продолжал спать в приемной старца, которая часов до 11 вечера была всегда заполнена народом. В 12 он ложился, а в 1 час, когда был чередным служащим, должен был быть уже в храме. Однажды отец Иосиф уснул прямо на пороге приемной, так что преподобный Амвросий, проходя к себе, споткнулся о спящего келейника. А тот, проснувшись, лишь виновато улыбнулся. Через свое беспрекословное послушание отец Иосиф достиг такого смирения, которое впоследствии возвело его на великую духовную высоту.

В 1884 году отец Иосиф стал иеромонахом. К этому времени он уже был старшим келейником старца Амвросия. Тихий и серьезный выходил он к посетителям, внимательно выслушивал, в точности передавал ответ старца, ничего не добавляя от себя. Но все чаще старец отсылал посетителей спросить совета у келейника, и всех поражало, что его слова буквально совпадали с тем, что говорил сам преподобный Амвросий. Тогда старец Амвросий некоторых своих посетителей стал благословлять обращаться к нему с духовными вопросами.

В 1888 году иеромонах Иосиф тяжело заболел и был пострижен в схиму. Во время этой болезни, которая, как оказалось, была не к смерти, а к славе Божией, Своего избранника снова, как некогда в детстве, посетила Царица Небесная. «Потерпи, любимче Мой, немного осталось», – утешала Она его. Эти слова услышал послушник, ходивший за отцом Иосифом. Думая, что за ширмой, где лежал больной, кто-то есть, он заглянул туда и был поражен: там никого не было. «А батюшка Иосиф, – рассказывал он старцу Амвросию, – лежал как пласт, с закрытыми глазами. Меня такой объял страх, что волосы дыбом встали». И после старец Амвросий говорил некоторым, что отец Иосиф в болезни сподобился видеть Царицу Небесную...

Смертельная болезнь отступила, и преподобный был назначен помощником старца Амвросия, начав исповедовать.

Настало лето 1890 года. Собираясь, как обычно, в Шамордино, старец Амвросий вдруг в первый раз за всю тридцатилетнюю совместную жизнь говорит отцу Иосифу: «Тебя не возьму нынешний раз, ты здесь нужен». Мало того, приказал отцу Иосифу перейти в его келлию, а в приемную велел перенести большую икону «Споручницы грешных». Грустно сделалось отцу Иосифу от всех этих распоряжений. «Не вернется сюда больше старец...» – промелькнуло у него в голове.

С отъездом отца Амвросия в Шамординскую обитель многие монахи стали исповедоваться у отца Иосифа. Архимандрит Исаакий I также избрал отца Иосифа своим духовником. 10 октября 1891 года преподобный старец Амвросий блаженно почил. В это-то скорбное время обнаружилась во всем величии сила духа преподобного Иосифа. Именно в нем многие скорбящие нашли духовную поддержку и почувствовали, что дух почившего батюшки Амвросия живет в новом старце. И оптинская братия, никем не понуждаемая, стала обращаться со своими душевными нуждами к прямому наследнику духовных дарований Оптинского старчества отцу Иосифу. Он был назначен духовником шамординских сестер наравне с преподобным Анатолием старшим. После того как старец Анатолий в конце 1893 года тяжело заболел, духовничество, а также начальствование над скитом было полностью передано отцу Иосифу.

Преподобный старец Амвросий говаривал иногда: «Вот я пою вас вином с водою, а отец Иосиф будет поить вас вином неразбавленным». Действительно, старец Иосиф был весь сосредоточенность, речь его была сдержанна и дышала одним лишь святоотеческим учением. Несомненно, что старцу был присущ особый дар исповеди, дар учительного, действенно сильного и вместе с тем утешительного слова, дар благодатного воздействия на внутреннее состояние кающегося.

На исповеди батюшка был всегда серьезен, замечания его как-то особенно проникали в глубь сердца и будили сознание своей греховности пред Богом. Безнадежный грешник, побывав у преподобного Иосифа, обновлялся духом, изменялся к лучшему. Преданные старцу Иосифу духовные дети говорили: «Иногда и один взгляд его говорил мне более, чем тома проповедей» или: «Точно шубу, снял с меня батюшка мою скорбь, – так мне стало легко....» Кроме таинственного влияния своего благодатного слова на душевное расположение человека, отец Иосиф имел еще несомненный дар исцеления как от страстей, так и от телесных болезней.

По смирению преподобный Иосиф плоды своей деятельности приписывал доброму устроению своей братии. Так он писал своей сестре монахине Леониде вскоре после своего назначения начальником скита: «…Управляю скитом со своими всеми помощниками – братиями; все слушаются и смиряются, только нужно самому себе внимать и заботиться о своей душе, а братия все, слава Богу, мирны».

Преподобный Иосиф удивительно умел соединять в себе свойства, требуемые начальническими обязанностями и долгом старчества. По отношению к братии он был тверд, строг и взыскателен; учил их смирению, терпению, нелицемерному послушанию и вообще монашескому поведению. Но учил этому не властью начальника, а внушал любовью отца и в то же время как старец умел всех успокоить, умиротворить, привести к повиновению и покорности. Братия говорили про него: «Наш батюшка чего не сделает приказанием, то доделает своим смирением: так скажет и взглянет, что и не хотелось бы смириться, да смиришься».

Он требовал, чтобы на все спрашивали его благословения, и никогда не тяготился никакими вопросами, но делал это в простоте духа, как монах, привыкший каждый шаг своей жизни освящать благословением.

В служении он всегда был спокоен и сосредоточен, не любил ни суетливой поспешности, ни вялой медлительности; возгласы говорил внятно. И вообще служение его производило умилительное чувство в молящихся.

Во внутреннем управлении братией он был очень мудр и соблюдал меру в строгости и в снисхождении, никогда не поступая ни в чем по одному наговору, а подробно разбирался в каждом случае. Он вообще не любил часто перемещать монахов с одного послушания на другое, говоря, что на одном послушании скорее приучаются к терпению. А от находящихся в послушании он требовал беспрекословного повиновения и смирения.

В делах хозяйственных у него были добрые и опытные помощники, которые очень облегчали его заботы. Это были верные и преданные ему иноки, на которых он мог вполне положиться, тем более что они ничего не предпринимали без его благословения.

Сохранились свидетельства лиц, явно зревших угодника Божия, осиянного благодатным светом, светом нетварным. Одна благочестивая монахиня Л. вспоминала: «Мы пришли прощаться с батюшкой. Не желая утомлять старца, остались в коридоре в ожидании, когда он выйдет. Вскоре щелкнула дверь, вышел батюшка. От его лица буквально исходил свет, оно было так бело и юношески светло, что мы невольно вздрогнули. Батюшка взглянул на нас непередаваемым, благодатным взглядом и так быстро ушел, что мы не успели проститься. Пришлось прийти прощаться на другой день. После нам сказали, что в этот день батюшка приобщился Святых Таин».

С годами, слабея физически, старец возрастал духовно; во время молитвы он преображался. Вот что рассказывал об удивительном свечении вокруг старца его духовный сын отец Павел Левашов:

«В 1907 году я первый раз посетил Оптину пустынь...

Расспросив дорогу в скит, а там – в келлию старца Иосифа, я наконец пришел в приемную хибарки... Когда я пришел, там был только один посетитель – чиновник из Петербурга.

В скором времени пришел келейник и пригласил чиновника к батюшке...

Чиновник пробыл минуты три и возвратился, я увидел: от его головы отлетали клочки необыкновенного света, а он взволнованный, со слезами на глазах рассказал мне, что в этот день утром из скита выносили чудотворный образ Калужской Божией Матери, батюшка выходил из хибарки и молился. Тогда он и другие видели лучи света, которые расходились во все стороны от него, молящегося. Через несколько минут и меня позвали к старцу...

Я увидел старца, изможденного беспрерывным подвигом и постом, едва поднимающегося со своей печки... Мы поздоровались, через мгновение я увидел необыкновенный свет вокруг его головы четверти на полторы высоты, а также широкий луч света, падающий на него сверху, как бы потолок келлии раздвинулся. Луч света падал с неба и был точно такой же, как и свет вокруг головы, лицо старца сделалось благодатным, и он улыбался... Он по своему глубочайшему христианскому смирению и кротости – это отличительные качества старца – стоит и терпеливо ждет, что я скажу, а я, пораженный, не могу оторваться от этого, для меня совершенно непонятного видения... Свет, который я видел над старцем, не имеет сходства ни с каким из земных источников... подобного в природе я не видел. Я объясняю себе это видение тем, что старец был в сильном молитвенном настроении, и благодать Божия видимо сошла на избранника своего... Мой рассказ истинен уже по тому, что я после сего видения чувствовал себя несказанно радостно, с сильным религиозным воодушевлением, хотя перед тем, как идти к старцу, подобного чувства у меня не было... Все вышесказанное передаю, как чистую истину: нет здесь и тени преувеличения или выдумки, что свидетельствую именем Божиим и своей иерейской совестью».

Известно, что старец Иосиф обладал даром Иисусовой молитвы. Его ближайший келейник рассказывал, что, входя по какому-либо делу в келлию старца, он часто заставал его творящим молитву Иисусову. Особенно же умилительна и трогательна была эта молитва после приобщения Святых Таин, когда благодатный старец был весь погружен в молитвенное созерцание и от сильного движения молитвы не мог даже сдерживать ее внутри, громко призывая Имя Божие. В своих наставлениях батюшка говорил о молитве как о самом необходимом для каждого человека деле.

Старец Иосиф в течение 12 лет был скитоначальником и духовником братии, но к 1905 году начал прихварывать и ослабевать. Он долго болел, терпеливо перенося все посылаемое от Господа. Настал 1911 год, болезни старца все преумножались. Весной врачи определили у него острую малярию и при слабости его сердца не выказывали никаких надежд на выздоровление.

Блаженной, мирной кончины сподобил Господь верного раба Своего. На одре смерти его «лицо было озарено таким неземным светом, что все присутствовавшие были поражены: мир и глубокое спокойствие запечатлелось на нем. Дыхание становилось все реже, губы чуть заметно шевелились, свидетельствуя о том, что присный делатель молитвы окончит ее только тогда, когда дыхание смерти заключит его уста... 9 мая 1911 года в 10 часов 45 минут старец испустил последний вздох; его чистая праведная душа тихо отделилась от многотрудного тела и воспарила в небесные обители; та же ангельская улыбка озарила его благолепный лик и застыла на нем. В эту ночь некоторые из иноков, не зная еще, что старец скончался, видели его во сне светлым, сияющим и радостным. В последующие дни он также являлся многим и на вопрос: «Как же, батюшка, ведь вы умерли?» – отвечал: «Нет, я не умер, а напротив, я теперь совсем здоров"…«.

Во время погребения рука старца была мягкой и теплой, как у живого, а на 9-й день по кончине преподобного совершилось первое исцеление бесноватой.

3/16 октября 1988 года состоялось честное обретение святых мощей преподобного Иосифа Оптинского. На протяжении 10 лет (1988–1998) находились они в раке в Введенском соборе монастыря до тех пор, пока в 1998 году вместе с мощами других шести старцев не были перенесены в храм-усыпальницу в честь Владимирской иконы Божией Матери. К святым мощам преподобного Иосифа прибегали с молитвой тысячи паломников и испытывали на себе их чудотворную силу: от мощей подаются не только благодатные действия на души людей, но и видимые знаки чудотворений и исцелений. Ежедневно перед мощами служатся молебны, и можно с уверенностью сказать, что первые 10 лет своего возрождения обитель существовала под особым молитвенным покровом преподобного старца Иосифа. А исцеления и чудеса начались уже в первые дни обретения мощей святого угодника Божия и не прекращаются по сей день.

Преподобне отче наш Иосифе, моли Бога о нас!

День рождения – 5/18 июля 1845

Мирские именины – 29 июня / 12 июля

Постриг в мантию – декабрь 1900

День тезоименитства – 11/24 апреля

Иерейская хиротония – 1/14 января 1903

Постриг в схиму – 11/24 июля 1910

Кончина (день памяти) – 1/14 апреля 1913

Обретение мощей – 27 июня / 10 июля 1998

Павел Иванович Плиханков, будущий старец Оптинский Варсонофий, родился 5 июля 1845 года в Самаре и происходил из Оренбургского казачества. Мать его умерла сразу же после родов, поэтому отец вынужден был жениться вторично.

О себе старец Варсонофий рассказывал так: «Моя мачеха была глубоко верующей и необычайно доброй женщиной, так что вполне заменила мне мать... Вставала она очень рано, и каждый день бывала со мной у утрени... Любила она и дома молиться. Читает, бывало, акафист, а я распеваю тоненьким голоском на всю квартиру: «Пресвятая Богородице, спаси нас!».

Однажды, когда мне было шесть лет, был такой случай. Мы жили на даче в своем имении под Оренбургом. Наш дом стоял в огромном саду-парке и был охраняем сторожами и собаками, так что проникнуть в парк незаметным постороннему лицу было невозможно.

Однажды мы гуляли с отцом по парку, и вдруг откуда ни возьмись перед нами появился какой-то старец. Подойдя к моему отцу, он сказал:

– Помни, отец, что это дитя в свое время будет таскать души из ада.

Сказав это, он повернулся и исчез. Напрасно потом его везде разыскивали, никто из сторожей не видел его...

Десяти лет я был отдан в гимназию... Потом поступил на службу и поселился в Казани под покров Царицы Небесной...

Когда мне было 35 лет, матушка обратилась ко мне:

– Что же ты, Павлуша, все сторонишься женщин, скоро и лета твои выйдут, никто за тебя не пойдет?

За послушание я исполнил желание матери... В этот день у одних знакомых давался званый обед. «Ну, – думаю, – с кем мне придется рядом сидеть, с тем и вступлю в пространный разговор». И вдруг рядом со мной на обеде поместился священник, отличавшийся высокой духовной жизнью, и завел со мной беседу о молитве Иисусовой...

Когда же обед кончился, у меня созрело твердое решение не жениться.

Господь неисповедимыми путями вел меня к монашеству. По милости Божией я узнал Оптину и батюшку Амвросия, благословившего меня поступить в монастырь».

Павел Иванович служил полковником при штабе Казанского военного округа, участвовал в пограничных боях в Туркестане.

В 1881 году он заболел воспалением легких. Когда по просьбе больного полковника денщик начал читать Евангелие, последовало чудесное видение, во время которого наступило духовное прозрение Павла Ивановича.

Как потом скажет старец Нектарий, «из блестящего военного в одну ночь, по соизволению Божиему, он стал старцем».

Его путь в монастырь был долог и нелегок, в миру прошло 46 лет – большая часть его жизни. Кадетский корпус, военная служба, блестящая карьера – прямая возможность к стяжанию всех мирских благ. И... отказ от всего. Сослуживцы и знакомые никак не могли понять: что же за «изъян» в стройном, красивом полковнике, весь облик которого так и дышал каким-то удивительным внутренним благородством? Жениться не женится, балов и званых обедов, равно как и прочих светских развлечений избегает. В театр, бывало, ходил, да и тот бросил. За спиной у Павла Ивановича даже поговаривали порой: «С ума сошел, с монахами связался, а какой был человек!»...

Он поступил в Оптину пустынь в декабре 1891 года и вначале был взят в келейники к преподобному Нектарию, находясь под духовным руководством преподобного Анатолия старшего. 10 февраля 1892 года Павел Иванович был зачислен в число братства Иоанно-Предтеченского скита и одет в подрясник. Каждый вечер ходил он для бесед к старцам: сначала к старцу Анатолию старшему, а затем к старцу Иосифу.

26 марта 1893 года послушник Павел был пострижен в рясофор, а в декабре 1900 года – в мантию с именем Варсонофий²⁸. 29 декабря 1902 года рукоположен в иеродиакона, а 1 января 1903 года – в сан иеромонаха. В 1903 году иеромонах Варсонофий был назначен помощником старца и одновременно духовником Шамординской женской пустыни и оставался им до начала войны с Японией.

В 1904 году отец Варсонофий был послан на Русско-японскую войну священником при отряде Красного Креста обслуживать лазарет имени преподобного Серафима Саровского: исповедовать, причащать, соборовать раненых и умирающих солдат. По возвращении после окончания войны в Оптину пустынь в 1906 году отец Варсонофий был возведен в сан игумена и назначен Святейшим Синодом на должность настоятеля Оптинского скита.

В 1910 году во время тяжелой болезни преподобный Варсонофий келейно был пострижен в схиму. Его восприемником от Евангелия стал тогда преподобный старец Нектарий.

Отец Варсонофий обладал особым даром разумения тайн Священного Писания. В своем описании Оптиной пустыни И. М. Концевич так пишет о старце: «Такой дар требует непрерывного пребывания в Боге, святости жизни. Многие видели старца Варсонофия как бы в пламени во время Божественной литургии... Поистине он уподобился своим великим предшественникам и встал в победные ряды Великой рати Воинства Христова».

Особая, таинственная, неизъяснимая духовная связь существовала между святым праведным Иоанном Кронштадтским и преподобным Варсонофием Оптинским: «Когда я был еще офицером, – рассказывал старец, – мне по службе надо было съездить в Москву. И вот на вокзале я узнаю, что отец Иоанн служит обедню в церкви одного из корпусов. Я тотчас поехал туда. Когда я вошел в церковь, обедня уже кончалась. Я прошел в алтарь. В это время отец Иоанн переносил Святые Дары с престола на жертвенник. Поставив чашу, он вдруг подходит ко мне, целует мою руку и, не сказав ничего, отходит опять к престолу. Все присутствующие переглянулись и говорили после, что это означает какое-нибудь событие в моей жизни. И решили, что я буду священником. Я над ними потешался, так как у меня и в мысли не было принимать сан священника. А теперь видишь, как неисповедимы судьбы Божии: я не только священник, но и монах».

А приехавшему в Оптину пустынь Василию Шустину преподобный Варсонофий сказал: «Мне явился отец Иоанн Кронштадтский и передал вас и вашу семью в мое духовное руководство».

В 1911 году к преподобному Варсонофию явился некий послушник Павел, одержимый тяжелым недугом, которого послал к старцу святой Иоанн Кронштадтский для полного исцеления, явившись ему в дивном видении.

Духовный облик старца наиболее полно описан на страницах Дневника преподобного Никона Оптинского – любимого ученика и сотаинника преподобного Варсонофия.

На склоне лет старец Варсонофий писал: «Все мои действия и желания сводились к одному – охранить святые заветы и установления древних отцов подвижников и великих наших старцев, во всей их Божественной красоте, от различных тлетворных веяний мира сего....»

Продолжая традиции оптинского старчества, он врачевал души людей, «таскал души из ада». По милости Божией ему открывалась жизнь приходящих к нему людей. Помогая верующим вспомнить забытые грехи, осторожно обличая, он учил покаянию, по его молитве люди исцелялись душевно и физически.

Как в спасительную гавань, стремились они в благословенный Оптинский скит к преподобному Варсонофию за исцелением не только телес, но и истерзанных, истомленных грехом душ, стремились за ответом на вопрос: «Как жить, чтобы спастись?». Он видел человеческую душу, и по молитвам ему открывалось в человеке самое сокровенное, а это давало ему возможность воздвигать падших, направлять с ложного пути на истинный, исцелять болезни, душевные и телесные, изгонять бесов. Его дар прозорливости особенно проявлялся при совершении им Таинства Исповеди. Духовная дочь преподобного Варсонофия рассказывала, как, приехав 26-летней девушкой в Оптину, она попала в хибарку, в которой принимал старец. Преподобный Варсонофий увидел ее и позвал в исповедальню и там пересказал всю жизнь, год за годом, проступок за проступком, не только указывая точно даты, когда они были совершены, но также называя и имена людей, с которыми они были связаны: «Дошли мы до скита, враг всячески отвлекал меня и внушал уйти, но, перекрестившись, я твердо вступила в хибарку... Перекрестилась я там на икону Царицы Небесной и замерла. Вошел батюшка, я стою посреди келлии... Батюшка подошел к Тихвинской и сел...

– Подойди поближе.

Я робко подошла.

– Стань на коленочки... У нас так принято, мы сидим, а около нас по смирению становятся на коленочки.

Я так прямо и рухнула, не то, что стала... Взял батюшка меня за оба плеча, посмотрел на меня безгранично ласково, как никто никогда не смотрел, и произнес:

– Дитя мое милое, дитя мое сладкое, деточка моя драгоценная! Тебе двадцать шесть?

– Да, батюшка.

– Тебе двадцать шесть, сколько лет тебе было четырнадцать лет тому назад?

Я, секунду подумав, ответила:

– Двенадцать.

– Верно, и с этого года у тебя есть грехи, которые ты стала скрывать на исповеди. Хочешь, я скажу тебе их?

– Скажите, батюшка, – несмело ответила я.

И тогда батюшка начал по годам и даже по месяцам говорить мои грехи так, как будто читал их по раскрытой книге...

Исповедь таким образом шла 25 минут. Я была совершенно уничтожена сознанием своей греховности и сознанием, какой великий человек передо мной.

Как осторожно открывал он мои грехи, как боялся, очевидно, сделать больно и в то же время как властно и сурово обличал в них, а когда видел, что я жестоко страдаю, придвигал ухо свое к моему рту близко-близко, чтобы я только шепнула:

– Да...

А я ведь в своем самомнении думала, что выделяюсь от людей своей христианской жизнью. Боже, какое ослепление, какая слепота духовная!

– Встань, дитя мое!

Я встала, подошла к аналою.

– Повторяй за мной: Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Откуда эти слова?

– Из 50-го псалма.

– Ты будешь читать этот псалом утром и вечером ежедневно. Какая икона перед тобой?

– Царицы Небесной.

– А какая это Царица Небесная? Тихвинская. Повтори за мной молитву...

Когда я наклонила голову, и батюшка, накрыв меня епитрахилью, стал читать разрешительную молитву, я почувствовала, что с меня свалились такие неимоверные тяжести, мне делается так легко и непривычно...

– После всего, что Господь открыл мне про тебя, ты захочешь прославлять меня, как святого, этого не должно быть – слышишь? Я человек грешный, ты никому не скажешь... Сокровище ты мое... Помози и спаси тебя Господь!

Много-много раз благословил меня опять батюшка и отпустил....»

Во время бесед с духовными детьми старец Варсонофий говорил:

«Есть разные пути ко спасению. Одних Господь спасает в монастыре, других в миру... Везде спастись можно, только не оставляйте Спасителя. Цепляйтесь за ризу Христову – и Христос не оставит вас».

«Верный признак омертвения души есть уклонение от церковных служб. Человек, который охладевает к Богу, прежде всего, начинает избегать ходить в церковь, сначала старается прийти к службе попозже, а затем и совсем перестает посещать храм Божий.

Ищущие Христа обретают Его, по неложному евангельскому слову: Стучите и отверзется вам, ищите и обрящете [ср.: Мф. 7, 7], в доме Отца Моего обителей много [Ин. 14, 2]. И заметьте, что здесь Господь говорит не только о небесных, но и о земных обителях, и не только о внутренних, но и о внешних».

«Каждую душу ставит Господь в такое положение, окружает такой обстановкой, которая наиболее способствует ее преуспеянию – это и есть внешняя обитель. Исполняет же душу покой мира и радования – внутренняя обитель, которую готовит Господь любящим и ищущим Его».

«Не читайте безбожных книг, оставайтесь верными Христу. Если спросят о вере, отвечайте смело. Нельзя научиться исполнять заповеди Божии без труда, и труд этот трехчастичный – молитва, пост и трезвение....»

«Жизнь есть блаженство... Блаженством станет для нас жизнь тогда, когда мы научимся исполнять заповеди Христовы и любить Христа. Тогда радостно будет жить, радостно терпеть находящие скорби, а впереди нас будет сиять неизреченным светом Солнце Правды – Господь... Все евангельские заповеди начинаются словами: Блажени – блажени кротции, блажени милостивии, блажени миротворцы... [ср.: Мф. 5, 3–12]. Отсюда вытекает, как истина, что исполнение заповедей приносит людям высшее счастье».

«Вся жизнь наша есть великая тайна Божия. Все обстоятельства жизни, как бы ни казались они ничтожны, имеют огромное значение... Нет случайного в жизни, все творится по воле Создателя. Чтобы уподобиться Богу, надо исполнять Его святые заповеди.

Как спастись? Единственно – через смирение: «Господи, во всем-то я грешен, ничего нет у меня доброго, надеюсь только на беспредельное Твое милосердие».

Когда в сердце закроется клапан для восприятия мирских наслаждений, тогда откроется иной клапан для восприятия духовных. Но как стяжать это? Прежде всего миром и любовью к ближним: Любы долготерпит, милосердствует, любы не завидует, любы не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своих, не раздражается, не мыслит зла, не радуется о неправде, радуется же о истине... [ср.: 1Кор. 13, 4–6].

Затем терпением. Кто спасется? – Претерпевший до конца [ср.: Мф. 10, 22; 24, 13; Мк. 13, 13].

Далее – удалением от греховных удовольствий, каковы, например, игра в карты, танцы...

Я не хочу сказать, что чтение произведений наших великих писателей было грехом, но есть чтение более полезное и назидательное. Во-первых – чтение Псалтыри... Книга эта, хотя и написана святым царем и пророком Давидом, но по внушению Духа Святого, сам пророк Давид говорит: Язык мой – трость книжника скорописца [Пс. 44, 2].

Затем – жития святых представляют незаменимое чтение, которое так благотворно действует на душу, особенно читаемое на славянском языке...

Посещайте монастыри, особенно в праздники... чтобы отдохнуть душой....»

«Хотя монашеская жизнь и полна скорбями и искушениями, но она же несет с собой и великие утешения, о которых мир не имеет ни малейшего понятия.

Впрочем, как бы не спастись, только бы спастись и достигнуть Царствия Небесного, которого да сподобит нас всех Господь».

Оптину пустынь за все время своей монашеской жизни преподобный Варсонофий покидал лишь несколько раз, и те – только по послушанию. В июле 1909 года старец был участником Всероссийского съезда монашествующих, проходившего в Троице-Сергиевой Лавре. В 1910 году, также за послушание, ездил на станцию Астапово по просьбе умиравшего Л. Н. Толстого. Впоследствии он с глубокой грустью вспоминал: «Не допустили меня к Толстому... Молил врачей, родных, ничего не помогло... Хотя он и Лев был, но не смог разорвать кольцо той цепи, которою сковал его сатана».

Преподобный Варсонофий имел всю ту силу и полноту благодатных дарований старчества, что и его святые предшественники. В огромном количестве стекался народ в его хибарку, взыскуя его молитвенной помощи. Многочисленные воспоминания, которые оставили о старце его благодарные посетители и духовные чада, свидетельствуют о множестве случаев прозорливости, духовных прозрений, душевных и телесных исцелений, совершившихся в его келлии. Неизгладимое впечатление на души читателей производят и его «Беседы с духовными детьми», некоторые из которых были опубликованы, а большая часть еще ожидает своего часа.

В 1912 году старца Варсонофия назначили настоятелем Старо-Голутвина Богоявленского монастыря. Несмотря на великие духовные дарования старца, нашлись недовольные его деятельностью: путем жалоб, клеветы, интриг и доносов он был удален из Оптиной пустыни. Смиренно просил он оставить его в скиту для жительства на покое, просил позволить ему остаться хотя бы в качестве простого послушника. Преподобный Оптинский старец Никон исповедник говорил потом о тех тяжелых днях: «Старец воистину тогда страдал. Делясь со мною скорбию своею, однажды он сказал мне, что от великой внутренней борьбы и скорби он боится, как бы не сойти с ума...» (Поучение в 5-ю Неделю Великого поста).

Мужественно перенося это испытание, старец принялся за благоустройство вверенной ему обители, крайне расстроенной и запущенной. И как прежде, стекался к старцу Варсонофию народ за помощью и утешением. И как прежде, он, сам уже изнемогающий от многочисленных мучительных недугов, принимал всех без отказа, врачевал телесные и душевные недуги, наставлял, направлял на тесный и скорбный, но единственно спасительный путь.

Здесь, в Старо-Голутвине, совершилось по его молитвам чудо исцеления глухонемого юноши. «Страшная болезнь – следствие тяжкого греха, совершенного юношей в детстве», – пояснил старец его несчастной матери и что-то тихо зашептал на ухо глухонемому. «Батюшка, он же вас не слышит, – растерянно воскликнула мать, – он же глухой...."- «Это он тебя не слышит, – ответил старец, – а меня слышит», – и снова произнес что-то шепотом на самое ухо молодому человеку. Глаза того расширились от ужаса, и он покорно кивнул головой... После исповеди старец Варсонофий причастил его, и болезнь оставила страдальца.

Меньше года управлял старец подмосковной обителью. Страдания его во время предсмертной болезни были поистине мученическими. Отказавшийся от помощи врача и какой бы то ни было пищи, он лишь повторял: «Оставьте меня, я уже на кресте…». Большая опухоль, появившаяся на шее старца, затрудняла его дыхание. Во время болезни причащался старец ежедневно.

1/14 апреля 1913 года преподобный Варсонофий Оптинский предал свою чистую душу Господу. Тело его было доставлено в Оптину пустынь и погребено 9 апреля.

Святые мощи преподобного старца были обретены 27 июня / 10 июля 1998 года и в настоящее время пребывают в храме-усыпальнице в честь Владимирской иконы Божией Матери.

Преподобне отче наш Варсонофие, моли Бога о нас!

День рождения – 15/28 февраля 1855

Постриг в мантию – 3/16 июня 1895

День тезоименитства – 3/16 июля

Иерейская хиротония – 26 марта / 8 апреля 1906

Постриг в схиму – 1921

Кончина (день памяти) – 30 июля / 12 августа 1922

Обретение мощей – 27 июня / 10 июля 1998

Преподобный старец Анатолий, прозываемый младшим, или «маленьким», в миру Александр Алексеевич Потапов, родился 15 февраля 1855 года в первопрестольном граде Москве, в мещанской семье, где и прошли его детские и юношеские годы. Еще в молодости он твердо решил поступить в монастырь, но по требованию матери и из любви к ней вынужден был задержаться в миру на 11 лет, вплоть до ее кончины. Он учился в уездном училище, а затем занимался торговым делом, благодаря чему узнал мир, увидел множество людей, побывал в различных житейских ситуациях. Эти годы стали приготовлением к старческому служению, а полученный опыт пригодился впоследствии в духовном окормлении приходивших к нему людей.

В 1885 году в возрасте 30 лет Александр поступил в Оптину пустынь и был определен в скит на послушание келейника преподобного Амвросия. В 1888 году он был пострижен в рясофор. Будучи келейником великого старца, отец Александр стал свидетелем духовных подвигов и старческого служения последних лет жизни преподобного Амвросия, когда к его хибарке в скиту притекала за советом и утешением вся Россия. Современники с любовью вспоминали келейника Александра, отмечая необыкновенное радушие, благожелательность, приветливость и благодушие будущего старца. Уже в эту пору открылся у преподобного Анатолия дар любви, сострадания, прозорливости.

Богомольцы, приходившие к преподобному, шутя говорили: «Какой чудесный келейник у отца Амвросия, лучше самого батюшки!». После смерти преподобного Амвросия отец Анатолий стал келейником у его преемника, преподобного старца Иосифа Оптинского.

В 1895 году отец Александр был пострижен в мантию с именем Анатолий. В 1899 году он был рукоположен в иеродиакона и уже тогда постепенно стал входить в старческий труд.

Сельская учительница Нина Владимировна, духовная дочь старца Анатолия, вспоминала о случае, относящемся к этому времени. «Пригласили мы как-то с собою в Оптину нашу знакомую попадью Ольгу Константиновну Кесареву… А она говорит: «Ну что теперь в Оптиной? Это когда-то были старцы, а теперь уж их нет больше». Но все же поехала с нами, но никуда не хочет идти, а после службы все сидит в гостинице. Звали ее в скит – не хочет. Потом пошла все-таки гулять к скиту, расфранченная, в шляпе и красной мантилье. Взяла книгу, села на лесенке около хибарки и читает. Выходит отец Анатолий – еще тогда иеродиакон – с ведром и идет к колодцу. Увидел ее, спрашивает: «Откуда ты, раба Божия?». Наша знакомая была очень удивлена такой бесцеремонностью – она отвернулась и не ответила ничего, а только подумала: «Вот они, хваленые монахи, пристают с вопросами». Но отец Анатолий, взяв воды в колодце, опять подошел к ней и начал с нею разговаривать об ее жизни и стал говорить о таких случаях, о которых она никому не хотела рассказывать. «Ах, эта болтунья Марья Михайловна (спутница) все про меня тут разболтала». Но отец Анатолий продолжал говорить и коснулся таких событий в ее жизни, о которых и сама эта Марья Михайловна не знала. Тут уж Ольга Константиновна сообразила, что перед нею необыкновенный человек. Она упала перед ним на колени и восторженно сказала: «Вы – святой!». С тех пор она стала по-другому относиться к оптинским монахам, сняла свой кричащий наряд, покрылась платочком и сделалась покорной ученицей батюшки».

В 1906 году преподобный Анатолий был рукоположен в иеромонаха и назначен духовником Шамординской обители. В 1908 году он переселился из скита в монастырь, в келлию при церкви Владимирской иконы Божией Матери.

После кончины старцев преподобного Иосифа и преподобного Варсонофия вместе с преподобным Нектарием отец Анатолий стал продолжателем старческого духовного делания. Старцы не отвергают никого, но так уж сложилось, что к преподобному Нектарию стремились монашествующие и интеллигенция, а к преподобному Анатолию шел простой люд со своими хлопотами и жалобами, скорбями и болезнями. Очень любил отца Анатолия простой народ, особенно крестьяне.

Часто приходилось видеть такую картину: в монастыре полное затишье, не видно даже монахов, а Владимирская церковь открыта и полна народа. Батюшка принимал всех без ограничения времени, несмотря на бесконечную усталость, на мучительную боль от ущемления грыжи, боли в кровоточащих ногах. Одно время он вообще не ложился спать, позволяя себе вздремнуть лишь на утрени, во время чтения кафизм. Преподобный был всегда приветлив, постоянно ласковый, сердечный, готовый всегда отдать себя тому, кто приходил к нему с той или иной нуждой или скорбью.

Однажды пришел к отцу Анатолию попавший в затруднительное положение крестьянин, оставшийся с семьей без крыши над головой, имея за душой лишь 50 рублей денег. Ему неоткуда было получить помощи. От горя он впал в отчаяние, по-деревенски закручинился и первым делом решил пропить эти деньги, оставить жену с ребятишками, а самому идти в Москву в работники. Но недаром говорят: утро вечера мудренее. Наутро первая мысль в голову: «Сходи к старцу Анатолию», да и только. И пошел. Подходит под благословение, старец благословляет, как будто в лоб два раза ударяет, и кладет благословение медленно, чинно, а крестьянин и говорит: «Погибаю я, батюшка, хоть совсем умирай».– «Что так?» – «Да вот, так и так... » – и все рассказал крестьянин старцу. Старец Анатолий еще раз благословил его и сказал: «Не падай духом, через три недели в свой дом войдешь». Так оно и случилось, помог ему Господь и дом построить, и другим человеком стать.

В 1911 году из-за болезни старец перешел в специальный келейный дом, где не было сырости. Там он продолжал принимать народ.

Большое значение старец Анатолий придавал Таинству Елеосвящения, которое регулярно совершал во Владимирской церкви.

В 1914 году при посещении монастыря Великой княгиней инокиней Елисаветой Феодоровной исповедь у будущей преподобномученицы принимал отец Анатолий и имел с ней продолжительную беседу. Почитателем старца Анатолия был известный московский «старец в миру» святой праведный протоиерей Алексий Мечев. «Мы с ним одного духа», – говорил отец Алексий.

Среди тех, кто пользовался духовными советами преподобного Анатолия, были: архиепископ Серафим (Соболев), митрополит Трифон (Туркестанов), священник Николай Загоровский. По благословению отца Анатолия принял в 1917 году священный сан известный духовный писатель протоиерей Валентин Свенцицкий, исповеднически закончивший свою жизнь в ссылке. В 1905 году у старца Анатолия искал разрешения важных вопросов христианской жизни отец Павел Флоренский.

Старец Анатолий находился в глубокой духовной связи со старцем Нектарием. Они часто посылали друг к другу приходивших к ним людей для благословения и наставления. «Всегда смиренный и никогда не унывающий» – в народе его ласково называли Анатолием-утешителем, а еще – «вторым Серафимом». И действительно, та же любовь, радостный и светлый лик, всего несколько мудрых слов, простой подарок, а главное – совершенно особая атмосфера, царившая вокруг старца, оказавшись в которой человек чувствовал себя как бы «побывавшим под благодатным дождем».

В присутствии старца Анатолия душа верующего ощущала особый свет, легкость и переживала «возвращение к самому себе», точнее – к тому лучшему, что именуется образом Божиим в человеке. Исчезал налет житейской мути, заживали раны, оставленные страданиями и обидами, недоумением и унынием; восстанавливались силы и «все, что было прекрасного в твоей жизни». Сердце сорадовалось отблеску рая: «свежести полевых цветов, солнцу, юности и жизнерадостности» – таковы были впечатления от духовного облика отца Анатолия.

С юных лет впитав дух оптинского подвижничества – духовного бодрствования, делания Иисусовой молитвы, строгого аскетизма, старец Анатолий стяжал великую простоту сердца, ласковое отношение к братии и народу. Всех посетителей более всего поражала не знавшая границ любвеобильность батюшки, воспринимавшаяся как настоящее чудо. «Когда я в первый раз увидела батюшку, я не могла удержаться, чтобы не сказать ему громко: «Батюшка, да какой же вы светлый!"» – вспоминала раба Божия Мария Михайловна. «Отличительной чертой этого поистине Божьего человека, – писал В. Быков, – служит его изумительное любовное отношение к людям. И глядя на него, невольно хочется воскликнуть: «Какое это великое вместилище любви!». Вечно приветливый, постоянно ласковый, изумительно сердечный, готовый, кажется, всего себя, всю свою душу, всю свою жизнь отдать тому, кто приходит к нему с той или другой нуждой, с той или другой скорбью. Очень многим, не исключая и меня, при взгляде на этого любвеобильного человека кажется, что он представляет собой живое олицетворение саровского подвижника. Та же любовность, та же сердечность, то же внимание: со страдающим – страдающий, с больным – больной, с ищущим – ищущий, с нуждающимся – нуждающийся. Не только я, но и многие уверяют, что нигде не встречали более сродняющейся и сближающейся с людьми души, как душа этого великого подвижника». Тот же писатель вспоминал о старце: «Каждый его поступок, каждое движение, каждый его шаг – все как будто говорит само собою о непреодолимом желании его чем-нибудь утешить человека, что-нибудь доставить ему большое, приятное. Если так можно выразиться, у этого старца в Оптиной пустыни преизбыточествует по отношению ко всем одинаковое чувство какой-то материнской любви».

Старец Анатолий встречал каждого, даже незнакомого, человека как родного. Для него не было чужих – каждый для старца был ближним, каждая встреча для старца была уникальна и неповторима. Посетители вспоминают о трепете и волнении великого старца при общении даже с молодыми людьми. Старец старался никого не отпустить без какого-нибудь гостинца. Его щедрость просто обескураживала.

Раба Божия Евдокия Гавриловна вспоминала о влиянии последних Оптинских старцев на народ: «Вы хотите знать, как отражалось на нас влияние старцев? При них мы умилялись, были покорны, добры, кротки, а уехав отсюда, опять падали и снова ехали сюда, чтобы снова подкрепиться их любовью». А те, кто сподобился быть духовным чадом старца, считали это высшим духовным счастьем: «Шестнадцать лет жила под руководством незабвенного батюшки Анатолия, – свидетельствовала одна из его духовных дочерей, – шестнадцать лет сплошной духовной радости. Слава Богу, давшему испытать мне неземную радость, здесь, еще на земле видеть небесного Ангела».

Образ старца вселял веру, что именно такими праведниками стоит и держится земля Русская и ради них Господь не попустит Отечеству нашему погибнуть до конца.

Старец Анатолий запечатлел в себе тот дух радования, о котором учил апостол Павел: Всегда радуйтесь (1Фес. 5, 16), и которым отличался преподобный Амвросий Оптинский. Пасхальная радость светилась во всем облике батюшки Анатолия, вызывая в памяти образ преподобного Серафима Саровского, о чем свидетельствуют многие очевидцы.

Протоиерей отец Сергий Четвериков видел старца Анатолия несколько раз: «Отец Анатолий и по своему внешнему согбенному виду, и по своей манере выходить к народу в черной полумантии, и по своему стремительному радостно-любовному и смиренному обращению с людьми напоминал преподобного Серафима Саровского. В нем ясно чувствовались дух и сила первых великих Оптинских старцев».

Об исповеди у старца рассказывали так: «Долго будет памятна для нас эта исповедь. Добрый, одухотворенный старичок, казалось, хотел отдать нам часть своей святости, своей доброты, чистоту своего сердца, вложить в нас свою горячую любовь к людям, когда шептал свои молитвы. Только мать молится так сильно, так горячо за свое дитя, как молился с нами и за нас отец Анатолий. Даже неверующего не могла не тронуть эта одушевленная непоколебимой верой детски-чистая молитва, нас же она умиляла до глубины души, укрепляла. Спокойные и облегченные мы ожидали Святого Причастия».

На исповеди старец Анатолий не оставлял на душе кающегося даже самых малых грехов и не разрешал (то есть не читал разрешительную молитву), если видел нераскаянным даже малый помысл.

В исповеди монашеской братии главное место занимало откровение помыслов: «Сосредоточенно, благоговейно подходили монахи один за другим к старцу. Они становились на колени, беря благословение, обменивались с ним в этот момент несколькими короткими фразами. Некоторые проходили быстро, другие немного задерживались. Чувствовалось, что старец действовал с отеческой любовью и властью. Иногда он употреблял внешние приемы. Например, ударял по лбу склоненного пред ним монаха, вероятно, отгоняя навязчивые приражения помыслов. Все отходили успокоенные, умиротворенные, утешенные. И это совершалось два раза в день: утром и вечером. Поистине, «житие» в Оптиной было беспечальное и действительно все монахи были ласково-умиленные, радостные или сосредоточенно-углубленные. Нужно видеть своими глазами результат откровения помыслов, чтобы понять его значение», – писал И. М. Концевич.

Преподобный Анатолий стяжал и дар исцелений, который действовал как по его молитвам, так и от его одежды.

Но исцеляя многих болящих, сам старец страдал тяжкими болезнями. От молитвенных бдений и стояний у отца Анатолия развилась болезнь ног, отчего они были в ранах. От многих земных поклонов старец страдал грыжей, поэтому он в последние годы вынужден был принимать исповедь, сидя на маленькой скамеечке.

Дар прозорливости, который стал заметен в старце еще в пору его диаконства, с годами испытали на себе практически все духовные чада преподобного.

Духовное руководство старец Анатолий основывал на свободной воле человека: его старческий совет не лишал человека свободы выбора. Благословение старца не было приказом, но призывом и указанием. Духовничество его отличалось особой кротостью и мягкостью. Советы и благословения он зачастую давал не сразу, а после некоторых расспросов, давая возможность духовным чадам самим уразуметь волю Божию о себе. Обычно перед принятием важного решения старец благословлял прежде высказать свое желание в молитве к Господу.

Старец всегда радовался, когда видел, как духовные чада понуждают себя к исполнению послушания: «Ну, спаси тебя Господи за то, что послушалась меня», – обратился он как-то к своей духовной дочери.

Школа послушания у старца требовала терпения и отсечения своей воли. Старческое руководство защищало душу невидимой твердой стеной. Послушание старцу приводило к совершенному спокойствию и беспечалию.

Преподобный Анатолий любил Россию, русский народ и предсказывал: «Будет шторм. И русский корабль будет разбит. Но ведь и на щепках и на обломках люди спасаются. Не все погибнут... А потом будет явлено великое чудо Божие, и все щепки и обломки соберутся и соединятся, и снова явится великий корабль во всей своей красе! И пойдет он путем, Богом предназначенным!».

Но сначала Оптиной и ее последним старцам предстояло вместе со всей Россией взойти на свою Голгофу. Преподобный Анатолий писал одному из духовных чад, готовя его к предстоящим событиям: «Бойся Господа, сын мой, бойся потерять уготованный тебе венец, стой в вере и, если нужно, терпи изгнание и другие скорби, ибо с тобой будет Господь».

«Положись на волю Господню, и Господь не посрамит тебя... Пред кончиною своею будешь благодарить Бога не за радости и счастье, а за горе и страдания, и чем больше их было в твоей жизни, тем легче будешь умирать, тем легче будет душа твоя возноситься к Богу», – так учил своих чад преподобный Анатолий и жизнью своей, и блаженной кончиной.

После закрытия монастыря и реорганизации его в сельхозартель старец был арестован. По дороге в тюрьму он тяжело заболел, и ему, ошибочно приняв за тифозного, остригли волосы и бороду. Вернулся он в обитель совсем измученный, еле живой, но со светлой улыбкой и благодарением Господу. Когда его увидели остриженным, многие не узнали батюшку, а потом очень опечалились. Старец Анатолий веселый вошел в келлию и сказал, перекрестившись: «Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже!» – и, осмотрев всех, добавил: «Посмотрите, каков я молодчик!». Потом сел пить чай и весело рассказывал о своей поездке в Калугу: «Как там хорошо! Какие люди хорошие! Когда мы ехали в поезде, у меня была рвота. Дошли пешком, а там владыка Михей почему-то стал требовать лошадь. И зачем это он выдумал? Все братья пошли, а мы сидели в «чеке». Там курили, было душно. У меня поднялась рвота, и меня отправили в больницу, подумали, что у меня тиф. Там меня остригли, но это ничего – так гораздо легче. Доктор такой хороший сказал, что по ошибке счел меня за тифозного и велел остричь, – очень извинялся. Такой хороший! Сторож в больнице тоже очень хороший… Сестра – тоже очень хорошая – была у отца Амвросия». Слушавшие рассказ батюшки очень расстроились по поводу остриженных волос. Старец Анатолий достал откуда-то бумажный пакетик и развязал его. Там оказались его остриженные волосы. Старец переложил их в чистую бумагу, завернул и надписал: «М. Анатолии Мелиховой» – и отдал пакетик матери Анатолии. «Я попросил себе эти волосы. Им ведь они не нужны. И они мне их отдали. Да, хорошие люди, хорошие… Знаешь, тот, кто меня арестовал, после сказал, что по ошибке меня арестовал, и просил простить его и даже руку у меня поцеловал. Я сказал, что это ничего, что я очень рад, что съездил в Калугу». Свою «арестантскую» поездку в Калугу в сопровождении чекистского конвоя, поругания и тяжкие страдания старец описывал с детским беззлобием и райским благодушием – как духовное паломничество. Старец никого не осудил. В тяжких испытаниях он явил правду Божию, исполнил заповедь Господню о любви к врагам: благословлял глумившихся, прощал ненавидевших, молился за обижающих.

Летом 1921 года у старца обострилась его болезнь – защемление грыжи. Болезнь все усиливалась, старец заметно слабел, тяжко страдал, стал совсем бледным, часто впадал в забытье. В эти дни старца постригли в схиму, и в скором времени ему сделалось лучше, преподобный начал немного есть, подниматься с постели.

Едва окрепнув, старец вновь открыл двери своей келлии для приходившего народа. Многочисленные духовные чада спрашивали старца, кому он передаст их после смерти. Старец говорил келейнику: «Ну кому, кому я их передам? Ну скажи, кому? Пусть Царица Небесная их управит Сама».

29 июля / 11 августа 1922 года за старцем пришли, чтобы вторично арестовать его. Он не противился, но попросил прийти за ним завтра, дав время «подготовиться». Видя преклонный возраст преподобного, конвоиры уступили. Всю ночь преподобный Анатолий провел в коленопреклоненной молитве, а наутро келейник нашел его мертвым. Пришла комиссия: «Ну что, старец готов?» – «Готов», – ответил келейник, впустив конвоиров в комнату, где на столе в гробу лежал «приготовившийся» старец. Господь принял раба Своего в ночь на 30 июля / 12 августа 1922 года.

Старца Анатолия погребли возле могилки преподобного Амвросия, на том самом месте, где он долго стоял за две недели до смерти, повторяя: «А тут ведь вполне можно положить еще одного. Как раз место для одной могилки. Да, да, как раз....»

Святые мощи преподобного Анатолия Оптинского были обретены 27 июня / 10 июля 1998 года и в настоящее время пребывают в храме-усыпальнице в честь Владимирской иконы Божией Матери.

Преподобне отче наш Анатолие, моли Бога о нас!

Рождение – 1853

Постриг в мантию – 14/27 марта 1887

День тезоименитства – 29 ноября / 12 декабря

Иерейская хиротония – 21 октября / 3 ноября 1898

Постриг в схиму – апрель 1920

Кончина (день памяти) – 29 апреля / 12 мая 1928

Обретение мощей – 3/16 июля 1989

Преподобный Нектарий Оптинский (Николай Васильевич Тихонов) родился в 1853 году в городе Ельце Орловской губернии в рабочей семье. Отец его скончался, когда мальчику было 7 лет, от голода и болезней умерли братья и сестры. Мать отдала Николая в церковно-приходскую школу и воспитывала его в строгости и благочестии. Однажды любознательный Николай чуть не выколол глаз кошке: ему очень хотелось узнать, почему у нее так ярко светятся глаза. Заметив, что Николай схватил иголку и подкрался к кошке, мать вовремя ударила сына по руке и сказала:

– Ах, ты! Вот как выколешь глаз кошке, сам потом без глаз останешься!

Через много лет около скитского колодца произошел случай, который напомнил Николаю об этом событии, случившемся в раннем детстве. Когда однажды он подошел к скитскому колодцу, другой монах неожиданно поднял ковш так, что острие пришлось против его глаза.

В самый последний момент иноку удалось оттолкнуть заостренную рукоятку ковша от лица.

Старец Нектарий позже вспоминал: «Если бы я тогда кошке выколол глаз, и я бы сейчас был без глаз. Видно, всему этому надо было случиться, чтобы напомнить моему недостоинству, как все в жизни – от колыбели до могилы – находится у Бога на самом строгом учете».

В 11 лет мальчик был отдан на работу в купеческую лавку, а вскоре скончалась и его мать. Николай посещал храм, читал духовные книги, рос кротким, скромным, трудолюбивым юношей и отличался душевной чистотой.

Когда Николаю исполнилось 20 лет, хозяин лавки хотел женить его на своей дочери. Обратившись за советом к схимонахине Феоктисте, он услышал: «Юноша, пойди в Оптину к Илариону, он тебе скажет, что делать». В 1873 году, положив в котомку Евангелие, икону святителя Николая и чай, Николай отправился в путь. Преподобный Иларион направил его к преподобному Амвросию. О чем была их двухчасовая беседа, осталось неизвестным, но после этого разговора со старцем Николай остался в Оптинском скиту и стал учеником и духовным сыном преподобного Анатолия старшего, а за советом ходил к преподобному Амвросию, который относился к нему с большой любовью и вниманием. Старцы, провидя в молодом послушнике своего достойного преемника, воспитывали в нем истинный монашеский дух, обучая терпению и смирению.

Их воспитательными приемами впоследствии пользовался и сам преподобный Нектарий. Испытывал старец терпение своих чад, закаляя в них христианские добродетели, готовя к суровым безбожным временам. В смирении видел старец начало духовного пути. Когда в 1914 году его посетила Великая княгиня преподобномученица Елисавета Феодоровна, она долго стояла в его келлии, пока преподобный Нектарий не предложил ей сесть.

Первым послушанием Николая в Оптиной было ухаживать за цветами, потом его назначили на пономарское послушание. У него была келлия, выходившая дверью в церковь, в ней он прожил двадцать лет, не разговаривая ни с кем из монахов: только сходит к старцу или духовнику и обратно. Сам он любил повторять, что для монаха есть только два выхода из келлии – в храм да в могилу. На этом послушании он часто опаздывал в церковь и ходил с заспанными глазами. Братия жаловались на него старцу Амвросию, на что он отвечал: «Подождите, Николка проспится, всем пригодится».

Под руководством своих великих наставников молодой послушник быстро возрастал духовно.

Послушанию старцу придавалось великое значение: «Самая высшая и первая добродетель – послушание. Христос ради послушания Своему Отцу пришел к нам, и жизнь человека на земле есть послушание Богу». Уже в зрелые годы отец Нектарий и сам не раз говорил: «Без послушания человека сначала охватывает порыв, горение, а потом приходит расслабление и охлаждение. А в послушании сначала трудно, а потом сглаживаются все препятствия».

В молодости у него был прекрасный голос, а музыкальный слух сохранился и до старости. В первые годы своей жизни в Оптиной он пел в скитской церкви на правом клиросе и даже должен был петь «Разбойника благоразумного». Но в скиту был обычай: раз в год в Великий пост в скит приходил монастырский регент и отбирал лучшие голоса для монастырского хора. Брату Николаю тоже грозил переход из скита в монастырь, а этого ему не хотелось. Но и петь «Разбойника» было утешительно и лестно. И все же он в присутствии регента стал немилосердно фальшивить – настолько, что его перевели на левый клирос, и, конечно, больше вопрос о его переводе не поднимался.

14 марта 1887 года отец Николай был пострижен в мантию с именем Нектарий: «Целый год после этого я словно крылышки за плечами чувствовал». Он почти перестал покидать свою келлию, не говоря уже об ограде скита. Несколько лет окна его келлии даже были закрыты синей бумагой. В таком полузатворе отец Нектарий непрестанно молился и пребывал в постоянном покаянии. Позже он говорил: «Сидел я в своей келлии и каялся, а потом еще 30 лет отмаливал свои грехи». Уже в эти годы он исцелял больных, обладал дарами прозорливости, чудотворения и рассуждения, но скрывал эти дары под внешним юродством.

В это время он также усиленно читал святоотеческую литературу и занимался самообразованием, изучая светские науки и иностранные языки. В результате старец хорошо знал Священное Писание, свободно общался с образованнейшими людьми своего времени; с ним советовался и отдавал на его суд свои произведения К. Леонтьев. Отец Нектарий свободно цитировал по-латыни, легко говорил по-французски, читал наизусть Державина и Пушкина, а ученым с рациональным складом ума, приходящим к нему, мог научно объяснить и доказать те библейские события, в историчность которых они не верили. Кроме чтения духовных книг он занимался светскими науками, изучал математику, историю, литературу, латынь и французский язык, учился живописи у Д. М. Болотова (иеромонаха Даниила). Эта ученость старца особенно поражала, так как за его плечами была лишь церковно-приходская школа. Однако старец раскрывал свой секрет, говоря, что желающий стяжать истинные знания должен испрашивать на то помощи Божией.

Здесь постигло его другое искушение. Постоянное чтение дало ему, кончившему только сельскую школу, такие разносторонние познания, что он мог свободно беседовать на общекультурные и специальные темы, а не только духовные. Он мог говорить о Пушкине и Шекспире, Мильтоне и Крылове, Шпенглере и Хаггарте, Блоке, Данте, Толстом и Достоевском. В час отдыха после обеда он просил читать ему вслух Пушкина или какие-нибудь народные сказки – русские или братьев Гримм.

И вот, почерпнув из книг широту и многообразие мира, он страстно захотел путешествовать, чтобы своими глазами увидеть то, о чем читал. В это время в Оптину пришло предписание из Святейшего Синода отрекомендовать одного из иеромонахов во флот на корабль, назначенный в кругосветное плавание. Отец архимандрит предложил это назначение иеромонаху Нектарию. Тот так обрадовался и взволновался, что, придя от архимандрита, стал собирать вещи, забыв впервые о том, что в Оптиной ничего не делается без старческого благословения. Только через некоторое время он опомнился и пошел за благословением к старцу Иосифу. Но тот не благословил его на это путешествие, и отец Нектарий смирился.

21 октября 1898 года монах Нектарий был рукоположен в священнический сан. «Когда меня посвящал в иеромонахи бывший наш благостнейший владыка Макарий, – вспоминал потом старец, – то он святейшим своим оком прозрел все мое неустройство... Подозвал к себе в алтарь, да и говорит: «Нектарий! Когда ты будешь скорбен и уныл и когда найдет на тебя искушение тяжкое, то ты только тверди: Господи, пощади, спаси и помилуй раба Твоего иеромонаха Нектария!» – Только всего ведь сказал владыка, но слово его спасало меня не раз и доселе спасает, ибо оно было сказано со властию».

Пробыв более 20 лет в уединении и молчании, стяжав благодатные дары прозорливости, чудотворения и исцеления, преподобный Нектарий по благословению старцев стал скрывать их под маской юродства. Приняв этот новый подвиг, он смущал некоторых из немощных братий монастыря и паломников скита, приводя их в полное недоумение своим странным поведением. Однако люди духовного склада понимали, что кроется за вызывающими поступками старца. «Мне нравится отец Нектарий, только он больно чудной», – писал в своем Дневнике инок Николай (Беляев), будущий преподобный Никон Оптинский. Лишь в середине 1920-х годов преподобный Нектарий оставил юродство и не благословлял других на этот подвиг, говоря, что теперь для него не время.

В 1912 году, по указанию архимандрита Агапита (Беловидова), преподобный Нектарий был избран старцем и духовником братии. Сначала он отказался, говоря: «Нет, отцы и братия! Я скудоумен и такой тяготы понести не могу», – но отец архимандрит сказал ему: «Отец Нектарий! Приими послушание!» – и он вынужден был покориться. Однако в первое время своего старчества преподобный Нектарий усилил юродство: он приобрел музыкальный ящик и граммофон с духовными пластинками, но скитское начальство запретило ему иметь их. Тогда старец стал играть в игрушки. Удивительно, с какой точностью преподобный Нектарий предсказывал не только конкретные исторические события, но и грядущие духовные перемены в обществе. В его юродстве часто содержались пророчества, смысл которых мало кому был понятен и открывался только тогда, когда наступало время осуществления предсказываемых событий…

Священномученик Сергий Мечев в первое время знакомства с преподобным Нектарием говорил: «Я не понимаю такого старчества: я ему говорю о серьезных вещах, а в ответ слышу одни шуточки», но со временем отец Сергий все понял и до конца дней старца был его преданным духовным сыном.

Огромное число богомольцев стекалось в его хибарку, и к каждому из приходящих старец находил свой подход. Он принимал народ в хибарке преподобного Амвросия и по смирению своему часто говорил, что народ приходит не к нему, а к покойному старцу, и тут уже вся атмосфера его келлии сама отвечает на духовные нужды приходящих. Иногда он оставлял на столе в приемной книги, и посетители в ожидании приема смотрели эти книги и, листая их, находили ответы на свои вопросы. А иногда преподобный Нектарий говорил: «Спросите об этом моего келейника, отца Севастьяна, он лучше меня посоветует, он прозорлив». Келейником его тогда был будущий преподобный Севастиан Карагандинский.

Очень интересны воспоминания о старце, написанные отцом Василием Шустиным, который вместе со своей супругой навещал его: «Батюшка говорит мне: «Вытряси прежде самовар, затем налей воды. Вода стоит вот там, в углу, в медном кувшине, возьми его и налей». Кувшин был массивный, ведра на два. Попробовал его подвинуть, нет – силы нету. А батюшка мне говорит: «Ты возьми кувшин и налей воду в самовар».– «Да ведь, батюшка, он слишком тяжелый, я его с места не могу сдвинуть». Тогда батюшка подошел к кувшину, перекрестил его и говорит: «Возьми». Я поднял. Кувшин показался мне совершенно легким.

После вечерней молитвы к старцу Нектарию приходила скитская братия, чтобы принять благословение перед сном. Это совершалось каждый день, утром и вечером. Монахи все подходили под благословение, кланялись, и при этом некоторые открыто исповедовали свои помыслы, сомнения. Батюшка одних утешал, подбодрял, другим вслед за исповедью отпускал их согрешения, разрешал сомнения, и всех умиротворенных любовно отпускал. Это было умилительное зрелище. Батюшка во время благословения имел чрезвычайно серьезный и сосредоточенный вид, и во всяком его слове сквозила забота и любовь к каждой мятущейся душе.

…Потом батюшка удалился в свою келлию и молился около часа. После долгого отсутствия батюшка вернулся к нам и убрал все со стола.

В один из моих приездов в Оптину пустынь я видел, как отец Нектарий читал запечатанные письма. Он вышел ко мне с полученными письмами, которых было штук 50, и, не распечатывая, стал их разбирать. Одни он откладывал со словами: «Сюда надо ответ дать, а эти благодарственные можно без ответа оставить». Он, не читая, видел их содержание. Некоторые из них он благословлял, и некоторые даже целовал, а два письма, как бы случайно, дал моей жене и говорит: «Вот, прочти их вслух, это будет полезно"».

В 1917 году старец сказал: «Россия воспрянет и будет материально не богата, но духом будет богата, и в Оптиной будет еще семь светильников, семь столпов». Преподобный Нектарий всех поражал своей прозорливостью, хотя и старался скрывать этот дар.

С революцией для старца Нектария начался период тяжелых испытаний. При закрытии монастыря старец Нектарий хотел было совсем отказаться от духовного руководства другими и закончить свою жизнь странником. Но тут во сне явились ему почившие раньше Оптинские старцы и сказали: «Если хочешь быть с нами, то не оставляй чад своих». Старец Нектарий смирился с возложенным на него крестом.

В 1920 году скончался скитоначальник схиигумен Феодосий (Поморцев), преподобный Нектарий был назначен на должность начальника скита и по примеру своих предшественников в апреле того же года принял постриг в великую схиму. Поток его посетителей усилился. Люди искали не только совета и утешения, но и молитвенной помощи старца, которая незамедлительно следовала в ответ на многочисленные просьбы приходящих к нему.

В 1923 году преподобный Нектарий был арестован, но вскоре по ходатайству его духовной дочери освобожден с условием увезти его как можно дальше от Оптиной и не принимать народ. Старец передал своих духовных чад преподобному Никону Оптинскому, а сам отбыл на хутор Плохино недалеко от Козельска, а потом перебрался в село Холмищи Брянской области, куда продолжали приезжать самые преданные его чада. Монашествующие, миряне, церковная интеллигенция, духовенство, остававшиеся на свободе оптинские отцы продолжали пользоваться руководством преподобного. Даже Святейший Патриарх Тихон неоднократно советовался со старцем по важным вопросам церковной жизни, обращаясь к нему через доверенных людей.

После высылки старца Нектария из Оптиной большевики привели в его келлию некоего оккультиста для того, чтобы найти, как они надеялись, скрытые здесь сокровища. Была ночь, в келлии старца горела керосиновая лампа. Колдун-оккультист начал свои чародейства, и, хотя лампа продолжала гореть, в комнате наступила мгла. В соседнем помещении находилась одна монахиня. Она взяла четки отца Нектария и ими начертала крестное знамение в сторону келлии старца. В его комнате сразу стало светло, а чародей бился на земле в конвульсиях эпилептического припадка.

Основными чертами старца Нектария были смирение и мудрость. К каждому человеку он подходил лично, индивидуально, с особой мерой. Он говорил: «Нельзя требовать от мухи, чтобы она делала дело пчелы». Внешне преподобный был невысок, с лицом несколько округлым; длинные редкие пряди полуседых волос выбивались из-под скуфьи; в руках гранатовые четки. Исповедуя, он надевал красную бархатную епитрахиль с галунными крестами. Лицо его как бы не имело возраста: то старческое, суровое, то молодое и выразительное, то младенчески чистое и спокойное. В годы старчествования он был согбенный, с небольшой клинообразной бородкой, худой, с постоянно плачущими глазами. Поэтому у него в руках всегда был платок, который он прикладывал к глазам. Он любил держать себя в тени, быть малозаметным. Почти нет его фотографий, потому что он не разрешал снимать себя. Это очень для него характерно.

Старец Нектарий редко давал указания, как жить, очевидно, оттого, чтобы не налагать ярма и чтобы вопрошающие не пострадали от ответственности за неисполнение того, что он велел. Но на прямые вопросы он всегда отвечал. Одной даме, жаловавшейся на дурные помыслы, он советовал: «Повторяй: «Господи, помилуй!» – и увидишь, как все земное отходит». В другой раз он советовал: «Не обращай внимания на дурные помыслы». И по милости Божией помыслы переставали беспокоить людей.

Еще старец говорил, что очень хорошо, если Господь долго «не слушает» молитвы. Нужно только продолжать молиться и не унывать: «Молитва – это капитал, который со временем больше процентов приносит. Господь посылает свою милость тогда, когда это Ему благоугодно; тогда, когда нам полезно принять. Если нам что-либо крайне необходимо, тогда следует два-три раза помолиться, и за исполнение просьбы надо благодарить Бога. Иногда через год Господь исполняет прошение. Пример брать с Иоакима и Анны. Они всю жизнь молились и не унывали, а все надеялись. И какое послал им Господь утешение!».

При всяких неудачах старец велел говорить: «Господи, верю, что терплю должное и получаю то, что я заслужил, но Ты, Господи, по милосердию Твоему прости и помилуй меня», – и так повторять несколько раз, пока не почувствуешь мир в душе.

«Молись, чтобы Господь воцарился в сердце твоем – тогда преисполнится оно великой радостью, и никакая печаль не в силах будет потревожить тебя». Для этой цели старец советовал молиться так: «Господи, отверзи двери милости Твоей!».

Преподобный старец Оптинский Нектарий скончался 29 апреля / 12 мая 1928 года и был погребен в селе Холмищи.

В 1989 году его святые мощи были обретены. Вот как об этом событии повествует монастырская летопись:

«3/16 июля 1989 года. Великая и пресветлая радость возсияла нам! Благоизволил Вседержитель явить миру мощи дивного Оптинского угодника старца Нектария, одного из последних светил великой плеяды созвездия небесного преподобных отцов Оптинских. Заручившись благословением церковного священноначалия в лице Управляющего делами Московской Патриархии и митрополита Владимира, наша обитель стала задолго готовиться к великому событию. С большим волнением помолившись у могилок Оптинских старцев, взяв благословение и напутствие у отца Евлогия, группа братий выехала в село Холмищи, место упокоения останков преподобного старца Нектария. Отслужив заупокойную литургию по старцу Нектарию, приступили к работе, во все время продолжения которой поочередно читали Псалтирь.

Углубившись на метр, нашли верх склепа. Склеп был кирпичный, такой же, как и склепы оптинских захоронений. Внутри все было засыпано песком, попавшим туда через большой проем в верхнем покрытии. В песке нашли одну из поручей, в ней – часть четок.

Разобрав верхнюю часть склепа, мы выбрали из него весь песок. С тех пор, как дошли до склепа, стало ощущаться сладкое чудное благоухание. Это чувствовали все.

Открылся гроб, на дне которого была замечена часть черепа. Когда [удалили крышку гроба], нашим недостойным глазам предстали честные мощи преподобного отца в целости и сохранности. Останки преподобного были облачены в мантию, епитрахиль, на одной руке – поручень с разорванными четками, ремень, на черепе – остатки клобука – все в очень хорошей сохранности. Вдруг мы заметили, что на лобной части черепа проступают как бы начертанные два креста. После этого мощи с благоговением были переложены на новую мантию.

В 7.30 вечера мощи торжественно со звоном колоколов были встречены у Казанских ворот братией и народом. Когда торжественная процессия двигалась по обители, с честью встречавшей своего старца через 65 лет разлуки с ним, от мощей исходило чудесное благоухание, которое чувствовалось на расстоянии до 30 метров и более».

Ныне святые мощи преподобного Нектария Оптинского находятся в раке во Введенском соборе монастыря.

Преподобне отче наш Нектарие, моли Бога о нас!

День рождения – 26 сентября / 9 октября 1888

Мирские именины – 6/19 декабря

Постриг в мантию – 24 мая / 6 июня 1915

День тезоименитства – 28 сентября / 11 октября

Иерейская хиротония – 3/16 ноября 1917

Кончина (день памяти) – 25 июня / 8 июля 1931

Преподобный Никон исповедник, старец Оптинский (Николай Митрофанович Беляев) родился 26 сентября / 9 октября 1888 года в Москве, на Донской улице. Там же, в церкви Ризоположения был крещен. Однажды маленький Коля, будучи тяжелобольным, умирал, и врачи уже не надеялись его спасти; тело мальчика начало холодеть, а подносимое к его губам зеркальце безжалостно свидетельствовало о непоправимом... И только мать продолжала слезно молиться, растирая тельце, не отступая от святителя Николая, молитвенно прося его вернуть мальчика к жизни. И Господь, по молитвам матери и святого угодника Своего, вернул его к жизни. Но к жизни не простой – к служению Богу.

Семья Беляевых была благочестива и в меру религиозна, правда, религиозность эта была очень неглубока, о чем свидетельствует позднейшее отпадение от веры и от Церкви практически всех (кроме матери) членов семейства.

В старших классах гимназии Николай стал проявлять искренний интерес к вопросам веры и вместе со своим братом Иваном регулярно посещал церковные службы, прислуживал в алтаре, пел на клиросе. Но со временем клирос он покинул, так как заметил, что клиросное послушание мешает и отвлекает от молитвы.

По окончании гимназии Николай находился в некотором замешательстве, так как совершенно не имел понятия о том, где продолжать учебу: кроме Господа его ничего не интересовало, сердце его не лежало ни к каким иным наукам, кроме науки о спасении своей души. Поэтому в Московский университет он поступил с полным безразличием, за компанию с младшим братом Сергеем, правда, тот – на химический, а Николай – на физико-математический факультет. Проучился он один лишь год, если можно назвать учебой в университете почти ежедневное хождение к Божественной литургии.

В монастырь Николай и его младший брат Иван поступили несколько необычным порядком. В то время, как Иван рвался туда, сильно тяготясь пребыванием в миру (в 17 лет), не желая и думать о семейной жизни, влекомый в монастырь по юношескому максимализму, Николай сделал этот шаг более спокойно, как бы не по своему желанию, но ведомый Господом, легко последуя Его святой воле. Он даже на вид как бы и не принимал участия в этом выборе, предоставив его Господу. Нужно отметить, что и сам монастырь не был выбран самочинно, а выпал по жребию: братья разрезали на полоски список Российских монастырей, вырванный из справочника, и, помолившись, вытянули Оптину, о существовании которой до того времени ничего не знали. Затем владыка Трифон (Туркестанов), сам некогда подвизавшийся в этой святой обители, благословил их попробовать пожить в Оптинском монастыре.

Когда Николая уже приняли в скит, разговор его со старцем Варсонофием был таков: «...Батюшка начал говорить о принятии нас. Иванушка только этого и ждал. А что же мне?

– Как вы, Николай Митрофанович?

– Я не знаю, батюшка, как вы скажете, есть ли смысл поступать мне в скит или подождать до времени, ибо вы прежде говорили, что придет время.

– Конечно, есть. Поступайте.

– Хорошо».

Это видимое безучастие к своей судьбе на самом деле показывает то послушание, которое к тому времени уже имел к Господу и старцу юный Николай Беляев.

Николай поступил в Оптинский скит 19 лет от роду, в декабре 1907 года, и сразу предал себя в полное безропотное послушание преподобному Варсонофию. И уже через год (!), 30 января 1909 года, старец впервые назвал его, 20-летнего юношу, своим сотаинником!

В отношениях послушника Николая и преподобного Варсонофия мы видим пример истинных, идеальных отношений между старцем и учеником. Глядя на жизненный путь преподобного Никона, на его твердую веру и постоянное благодушное благодарение Бога во всех испытаниях, невольно вспоминаются древние патерики, рассказывающие о великих подвижниках далекого прошлого, и хочется сказать словами египетского старца, преподобного Пимена, наставника преподобного Иоанна Колова: «Приидите и видите: се – плод послушания!».

Но всего лишь четыре года и четыре месяца послушник Николай имел возможность перенимать опыт своего наставника, а затем, по переводе последнего настоятелем в Старо-Голутвин монастырь, ему пришлось довольствоваться лишь письменным и молитвенным общением. А еще через год старца не стало.

«Молю Господа, чтобы поставить мне вас на ноги, чтобы укрепились ваши ноги, еще детские... Одного прошу у Бога, чтобы встали вы на ноги, окрепли...» – часто говорил преподобный Варсонофий своему ученику. Пять с небольшим лет отпустил Господь на становление и укрепление в духе молодого подвижника, который лишился своего наставника, будучи 24 лет от роду. Лишился наставника на земле, но приобрел еще более дерзновенного молитвенника на небе. «Я уже буду лежать в земле сырой, – говорил старец Варсонофий своему ученику, – и придет моя деточка на мою могилку и скажет мне: «Милый батюшка Варсонофий! Помоги мне, помолись за меня, мне очень тяжело!». Так, моя деточка, так....»

В 1910 году Николай стал рясофорным послушником.

В 1913 году скончался преподобный старец Варсонофий Оптинский. Если вспомнить ту теснейшую духовную любовь и привязанность между старцем и его учеником, вспомнить, как тосковала душа послушника, когда его старец ненадолго заболевал или недели на две отлучался из обители, то не скорбью ли было отшествие учителя в мир иной? А его погребение? В те дни инок Николай, прикованный к постели, лежал в лазарете, не имея возможности даже проститься со своим старцем, обливаясь слезами о своем сиротстве и слушая печальный погребальный перебор оптинских колоколов, возвещавший о том, что происходит за стенами больничной палаты. Лишь через месяц отец Николай смог прийти на могилу милого его сердцу батюшки...

В Дневнике послушника Николая встречаются записи, говорящие о том, как тяжело было ему покидать любимый скит даже на самое короткое время, когда, например, нужно было сходить в монастырь и обратно по послушанию. Монастырь он не любил из-за многолюдства, а службы монастырские – из-за излишней торжественности и нотного пения, отвлекавших от молитвы... А вскоре после смерти преподобного Варсонофия отца Николая перевели из скита на послушание (и жительство) в монастырь. Каково было расставаться ему с «милым скитом», как ласково называл отец Николай свой «земной рай»?

24 мая 1915 года инок Николай был пострижен в мантию с наречением имени Никон, а 3 ноября 1917 года рукоположен в сан иеромонаха. Впервые он был арестован в 1919 году; вот его письмо к матери из этого первого заключения:

«Христос посреди нас! Мира и радования желаю тебе, дорогая мамаша, и шлю тебе иноческий привет. Ныне я узник, и хочется сказать, узник о Христе, ибо хотя я и грешен, но в данном случае совершенно неповинен, как мне кажется. Сижу в темнице без предъявления мне какой-либо вины и, как видно, только потому, что я монах, что я трудился для обители. Да будет воля Божия, благая и совершенная! Благословляю Господа, на Господа надежду и упование мое возвергаю, в Господе отраду мою нахожу. 17 сентября, помолившись за литургией и отслужив после нее молебен о твоем здравии и прочих близких моих, я, возвратившись в келлию, был арестован и отправлен в г Козельск в тюрьму, где и нахожусь. Со мною еще четыре человека духовного звания: такие же узники о Христе, и потому среда, в которой я очутился, не тяготит меня. Я даже благодушествую. Но ожидая всегда смерти, я решил в день моего рождения обратиться к тебе, дорогой моей мамаше, с моим, быть может, последним словом и приветом. Да благословит тебя Господь! Как иерей призываю на тебя Божие благословение и молю Господа, да воздаст Он тебе вечными милостями Своими и вечным блаженством за все то добро, какое я получил от тебя. Да почиет на мне твое родительское благословение, которого усердно прошу у тебя. Помню тебя и здесь в заключении, приношу Богу мою молитву о тебе, хотя и слабую по немощи моей. И себя, и дорогую мне обитель нашу, и тебя, и всех, и всё предаю Господу моему Богу, Творцу и Промыслителю, ибо Он печется о всех и о всем и творит то, что нужно и полезно нам. Усердно прошу твоих св молитв о мне, грешном, о спасении моей грешной души: спасение души – цель земной жизни. И что мне более нужно? Если бы я достиг сей вожделенной цели! Посему и прошу молитв о моем спасении. Твердо верю, что в руках Божиих, и спокоен. Чаю жизни будущаго века. Аминь.

Прошу передать от меня Божие благословение маме крестной (прошу ее святых молитв и благословения), сестре, братьям и всем прочим родным и знакомым: о всех их молился всегда, да благословит и спасет их Господь. У всех прошу прощения, а наипаче у тебя, ибо ошибки мои сознаю.

Прости. Господь да будет со всеми вами. Грешный иеромонах Никон. 26 сентября / 9 октября 1919 г. Козельская тюрьма».

На долю преподобного Никона выпало перенести закрытие Оптинского скита и самого монастыря, постепенное изгнание оттуда всей братии, два ареста и, наконец, ссылку на далекий Север (3 года и 5 месяцев, а вместе с тюремными заключениями – 4 года и 4 месяца). Он разделил судьбу страны, судьбу своего народа, горячо любимого им, истинным сыном Православной Церкви.

На Вербное воскресенье 1923 года преподобный Никон был снова арестован вместе с некоторыми другими оптинскими отцами. Но и на этот раз все они вскоре были отпущены.

В том же 1923 году Оптина была закрыта, а братия распущена (в том числе арестована и выслана). Монастырь продолжал существовать под видом сельскохозяйственной артели, кое-кому из престарелых монахов удалось остаться, а остальные были вынуждены покинуть обитель. Еще в течение года продолжалось богослужение в Казанском соборе, в котором и был назначен служить и окормлять приходящих преподобный иеромонах Никон – последний духовник Оптиной пустыни. Подвиг старчества он принял на себя тоже за послушание, как это и было заведено в Оптине. Архимандрит Исаакий II, последний настоятель обители, вынужденно покидая ее, сказал: «Отец Никон! Мы уходим, а ты останься. Благословляю тебе служить и принимать на исповедь». В те страшные годы верные чада Церкви особенно нуждались в укреплении и утешении, и именно такой духовной опорой стал для многих из них преподобный Никон.

В 1924 году последний храм Оптиной был закрыт, и преподобный Никон переселился в Козельск, где и жил вплоть до своего второго ареста и ссылки. В Козельске он служил в Успенском соборе, окормлял чад, приходивших к нему, а также уцелевших шамординских монахинь. В трудных случаях батюшка Никон советовался с преподобным Нектарием Оптинским, который после своего ареста передал своих духовных детей отцу Никону.

Вторично его арестовали 1/14 апреля 1927 года, в день памяти преподобного Варсонофия Оптинского, и сослали в Архангельскую область. Три года провел преподобный Никон в лагере «Кемперпункт». В ссылке он вел обширную переписку как с чадами, так и с некоторыми оптинскими отцами. Чад он всячески утешал, поддерживал и укреплял духовно, ни минуты не поддаваясь ни унынию, ни духовному расслаблению, грозившим в нелегких условиях ссылки. Вот строки из его писем духовным чадам, написанные из тюрьмы и из ссылки:

«Христос посреде нас! Волею Божиею нам, чада мои, должно разлучиться. Так судил Господь. Покорно и смиренно примем эту волю Божию. Если кто желает, чтобы постигшая нас скорбь была ему на пользу, тот должен винить в ней самого себя, и больше никого. Каждый должен думать, что страдает за свои грехи. Так думающий и смиренно терпящий получит милость Божию. Кто будет винить кого-либо другого, и потому немирствовать на него, тот выкажет этим свое неверие Богу, и сам до себя не будет допускать милости Божией. Пусть совесть каждого скажет ему самому, есть у него грехи или нет. Если есть, то пусть только себя и винит, и молчит, не осуждая и не укоряя других. Таков закон духовный. Любовь к Господу, и в Господе ко мне грешному, выразите общею любовию и миром между собою. Бог есть любовь, и всякая злоба, какой бы благовидной причиной она ни прикрывалась, противна Ему; противна она и мне. Слово мира и любви о Господе говорю вам всем на прощание, и Бог мира буди с вами. Еще раз прошу прекратить всякие свои догадки человеческие, а потому ошибочные, о причинах нашей скорби. Смиритесь пред Господом и содевайте свое спасение, понуждая себя на всякое исполнение заповедей Божиих, соблюдая и душу, и тело от всякого греха. Не забывайте молитвы. Буду молиться о всех по силе моей. Прошу и ваших св молитв. Всем все прощаю и сам прошу прощения. Все епитимии разрешаю. Божие благословение да пребывает над всеми вами. Аминь.

Терпение скорбей и прощение обид доставляет человеку разум истины, по слову преподобного Марка Подвижника. Кротко и смиренно потерпим все – и Господь нас вразумит и не оставит Своею милостию. Сказано: Блажени есте, егда разлучат вас (Лк. 6, 22)».

«Мир тебе и Божие благословение. Слышу, что ты все скорбишь. Не скорби, чадо мое, не скорби. Веруй, что близ Господь, близ Его помощь, Его заступление. А если эта помощь как бы медлит прийти к тебе, то значит, так нужно и полезно. Потерпи поэтому и не унывай, Бог даст, или я буду в Козельске, то навещу тебя, или тебя как-либо привезем сюда. Тогда лично подробно побеседуем. Мир тебе и спасение. Молюсь о тебе…».

«Боголюбивая раба Божия и чадо мое N.! Божие благословение да пребывает над тобою во веки! Если Господь судит мне покинуть дорогие моему сердцу места и близких мне людей – да будет Его святая воля! Сейчас и не имею возможности писать много и не знаю, пошлет ли эту возможность Господь Бог мне в будущем. Да будет и в сем св воля Господня! Пишу же тебе, желая преподать тебе Божие благословение и прощение в твоих погрешностях и немощах. Бог тебя да простит и разрешит. Разбирать твои поступки и судить подробно не имею возможности. Одно напишу: не оправдывай себя и не вини никого ни в чем. Прощение преподается тем только, кто считает себя виновным. Смирись пред Богом и людьми, и Господь тебя никогда не оставит. О тебе я молюсь по силе моей. Я ничем не подал никакого вида, но видел тебя на станции, когда нас везли сюда, и видел, как беззвучно шептали что-то твои губы. Я понял, что это было выражение твоих внутренних чувств. Да хранит тебя Господь! О чаде моем, девице Л., всегда молюсь. Мне ее сердечно жаль. Да управит Господь жизнь ее во спасение. Вручаю тебя покрову Царицы Небесной! Мир ти и спасение».

По окончании срока отца Никона приговорили к ссылке в Архангельскую область. Перед отправкой врач нашел у него тяжелую форму туберкулеза легких и посоветовал просить о перемене места ссылки. Привыкший все делать за послушание, он попросил совета у отца Агапита (Таубе), сосланного вместе с ним. Тот посоветовал не противиться Божией воле, и преподобный Никон смирился.

Много скорбей пришлось испытать преподобному Никону: «Я пришел к заключению, – писал он, – что скорбь есть ничто иное, как переживание нашего сердца, когда что-либо случается против нашего желания, нашей воли. Чтобы скорбь не давила мучительно, надо отказаться от своей воли и смириться пред Богом во всех отношениях. Бог желает нашего спасения и строит его непостижимо для нас. Предайся воле Божией, обретешь мир скорбной душе своей и сердцу» (письмо 1927 года из тюрьмы).

«Как ни тяжел крест, который несет человек, но каждый из нас должен знать, что дерево, из которого сделан крест, выросло на почве его сердца».

«...Каждый человек несет свой крест. Под крестом разумеются скорби, невзгоды, которые встречаются человеку на его жизненном пути. Отчего образовался крест? Да вот посмотрите на вещественный крест: он составляется из двух линий – одна идет снизу вверх, а другая пересекает ее. Так же составляется и наш жизненный крест: воля Божия тянет нас снизу вверх, от земли на небо, а наша воля становится воле Божией поперек, противится ей. Отсюда скорби, ибо в нас происходит борьба и причиняет боль сердцу. И стоит нам только во время скорби, искушения сказать: «Да будет воля Твоя, Господи», как сразу нам становится легче на сердце, мы успокаиваемся. А как только мы свою волю направили по воле Божией, то уже креста-то и не получится подобному тому, как случается и с вещественным крестом, когда обе линии направим в одну сторону....»

«Из этого не подумай, – пишет преподобный Никон, – что я много пережил скорбей и испытаний. Нет, мне кажется, что я еще не видал скорбей. Если и бывали со мной переживания, которые по поверхностному взгляду на них по своей видимости казались чем-то прискорбным, то они не причиняли мне сильной сердечной боли, не причиняли скорби, а потому я не решаюсь назвать их скорбями. Но я не закрываю глаза на совершающееся и на грядущее, дабы уготовить душу свою во искушение²⁹ , дабы можно было мне сказать псаломскими словами: Уготовихся и не смутихся (Пс. 118, 60)». Это отрывок из письма к матери, написанного в 1922 году, то есть через 3 года после первого ареста.

Поясняя слова своего письма 1922 года, преподобный Никон пишет:

«Мои слова, что я не имел скорбей, относились лично ко мне, то есть я не бывал в скорбных обстоятельствах, угнетавших меня и отнимавших у меня мир душевный. Но приходилось мне скорбеть по причинам, лично ко мне не подступавшим, а касавшимся близких моих. Отчасти могу сказать, и по той причине я это говорил не раз, что за редким исключением все эти скорби не сокрушали меня, не лишали меня мира душевного: жгучесть скорби мало-помалу проходила» (письмо из Оптиной пустыни 1924 года).

Вот еще два фрагмента из писем, написанных уже из ссылки:

«За все Господа благодарю. Скорблю только тогда, когда размышляю о скорби тех, кто скорбит о мне... Но да будет воля Божия» (Кемь, 1928 год).

«...Верую, что Господь спасение мое строит, посылая то или иное. Веруя в пекущийся обо мне Промысл Божий, боюсь направлять по своему смышлению свою жизнь. Наблюдаю, как своя воля приносит человекам скорби и трудности. Да будет же воля благая и совершенная! Ей вручаю и себя, и всю жизнь и всех, – принятие воли Божией мир приносит сердцу моему» (Пинега, 1930 год).

3/16 августа 1930 года преподобного Никона «переместили» из Архангельска в город Пинегу. Больной, он долго скитался в поисках жилья, пока не договорился с жительницей села Воспола. Кроме высокой платы, она требовала, чтобы батюшка, как батрак, выполнял все тяжелые физические работы. После кровоизлияния в венах ноги, сопровождавшегося повышением температуры до 40 градусов, состояние здоровья преподобного Никона ухудшалось с каждым днем, к тому же он недоедал. Однажды от непосильного труда он не смог встать. И тогда хозяйка стала гнать его из дому. Отец Петр (Драчев), тоже ссыльный оптинец, перевез умирающего к себе в соседнюю деревню и там ухаживал за ним. Физические страдания не омрачили духа верного раба Божия; погруженный в молитву, он сиял неземной радостью и светом.

В последние месяцы своей болезни он почти ежедневно причащался Святых Христовых Таин. В самый день его блаженной кончины он причастился, прослушал канон на исход души. Лицо почившего было необыкновенно белое, светлое, улыбающееся чему-то радостно.

Скончался преподобный Никон Оптинский исповедник 25 июня / 8 июля 1931 года от туберкулеза легких и сподобившись мирной христианской кончины. Промыслом Божиим на погребение блаженнопочившего старца преподобного Никона одних ссыльных священнослужителей собралось двенадцать человек. Он был отпет и погребен по монашескому чину на местном кладбище села Валдокурье под Пинегой. Господь, даровав Своему верному слуге мирную кончину, и по преставлении почтил его соответствующим его сану и заслугам погребением. В настоящее время его святые мощи не обретены.

Преподобне отче наш Никоне, моли Бога о нас!

Рождение – 1865

Постриг в мантию – 7/20 июня 1898

Иерейская хиротония – 24 октября / 6 ноября 1902

Кончина (день памяти) – 26 декабря 1937 / 8 января 1938

Священномученик Исаакий II Оптинский (Иван Николаевич Бобриков) родился в 1865 году в селе Остров Малоархангельского уезда Орловской губернии в крестьянской семье. Учился Иван в сельской школе. Родители его были людьми набожными. Его отец, Николай Родионович Бобриков, родившийся в 1836 году, скончался в Оптиной пустыни 22 апреля 1908 года схимонахом Николаем.

Иван поступил в Оптину в возрасте 19 лет в 1884 году, еще при жизни преподобного старца Амвросия. Позднее старец Нектарий рассказывал одной из своих духовных дочерей, как появился будущий архимандрит Исаакий в Оптиной.

«Блаженный Василий, – рассказывал он, – привел его к батюшке Амвросию и сказал: «Поклонитесь в ножки ему, это будет последний Оптинский архимандрит». А юноше он сказал: «Тебя казнят». По дороге в трапезную блаженный Василий призывал богомольцев: «Поклонитесь последнему Оптинскому архимандриту!"».

Это удивительное пророчество, которое впоследствии действительно исполнилось, ясно указывало, что от самой юности вся жизнь архимандрита Исаакия была определена Промыслом Божиим на тяжкое крестоношение, а венец мученичества был предуготован ему еще в то время, когда нельзя было даже предполагать подобную кончину для настоятеля монастыря.

Преподобный Исаакий пребывал в обители в течение четырех десятилетий. Старец Амвросий благословил настоятелю монастыря преподобному Исаакию I принять Ивана Бобрикова к себе на добровольное послушание.

17 декабря 1897 года при настоятельстве архимандрита Досифея (Силаева) послушник Иван Бобриков был определен в число братства монастыря. Вскоре, 7 июня 1898 года, он был пострижен в мантию с именем Исаакий, а 20 октября того же года рукоположен в иеродиакона. 24 октября 1902 года³⁰, в день освящения Калужским епископом Вениамином Казанского собора в Шамординской обители, иеродиакон Исаакий был рукоположен в иеромонаха.

Вместе с монастырской и скитской братией отец Исаакий ходил на откровение помыслов к старцу Иосифу, преемнику преподобного Амвросия.

В 1908 году в монастыре скончался родитель преподобного Исаакия – схимонах Николай. Спустя несколько лет, когда преподобный был уже настоятелем монастыря, произошел такой случай. В чем-то не поладил он со скитоначальником отцом Феодосием, и возникло между ними хотя и легкое, но неудовольствие. И вот однажды отец Феодосий пришел к нему и рассказывает, что он видел во сне схимонаха Николая, который грозился на них с отцом Исаакием. Задумался отец Исаакий, услышав этот рассказ, и тихо сказал: «Чует!»... После этого мир был восстановлен и более никогда не нарушался. Иеромонах Исаакий был назначен уставщиком и усердно исполнял свое новое послушание. Так, на соборе старшей братии 4 июля 1913 года среди других пунктов слушали «Заявление отца уставщика иеромонаха Исаакия о непослушании ему на клиросах. Например, о самочинном пении на левом клиросе «Богородице Дево...» другим напевом, а также и других песнопений». Определили: «"Богородице Дево, радуйся…» петь по-прежнему, согласно с правым клиросом и вообще левому клиросу согласовываться при ответном пении с правым. О непослушаниях докладывать начальству». В 1911 году иеромонах Исаакий был награжден наперсным крестом.

После кончины архимандрита Ксенофонта, последовавшей 30 августа 1914 года, старшая братия избрала преподобного Исаакия настоятелем монастыря. Духовная дочь преподобного Никона монахиня Мария (Добромыслова) писала о преподобном Исаакии: «По своей примерной, истинно монашеской жизни он был вполне достоин занять столь высокий пост. Очень большого роста, внушительной и благолепной наружности, он был прост, как дитя, и в то же время мудр духовной мудростью». Простота его была удивительной, часто поражавшей своей глубиной окружавших его людей. Преподобный Оптинский старец Никон в бытность свою иноком Николаем нес послушание в монастырской канцелярии. Он всегда тепло вспоминал свои совместные труды с архимандритом Исаакием и впоследствии, улыбаясь, рассказывал своим духовным чадам, как на одном совещании, когда решался вопрос, какую сумму денег выделить на пожертвование пострадавшим от войны, отец архимандрит, обращаясь к старшей братии, недоуменно разводя руками, произнес: «Мало – мало, а много – много…».

Определением Святейшего Синода от 7 ноября 1914 года иеромонах Исаакий был назначен на должность настоятеля Козельской Введенской Оптиной пустыни с возведением в сан игумена и архимандрита 16 ноября 1914 года.

Первым делом по предложению и благословению отца Исаакия II Оптиной пустынью было переиздано житие преподобного старца Льва, значительно дополненное и расширенное.

Приступив к хозяйственным делам обители, отец Исаакий обнаружил здесь очень много затруднительного – надо было вести некоторые судебные дела по спорным вопросам землевладения, думать о защите мельниц, дач, лесов от бесчинных людей, каковыми в основном были местные крестьяне, чем дальше, тем чаще расхищавшие все что возможно. На плечи нового настоятеля легла массивная переписка с судами, земствами, волостными правлениями, частными лицами, потом комиссиями, комиссариатами… Вот интересное свидетельство, собственноручно написанное и выданное отцом Исаакием одному порубщику: «Дано сие крестьянину Калужской губернии Лихвинского уезда Димитрию Васильеву Свиридову в том, что он со стороны Оптиной пустыни за свой проступок – покражу дерева с Макеевской дачи пустыни – на сей раз прощается, как просит прощения и обещает более сего не делать. 1915 года, 8 июня. Настоятель архимандрит Исаакий».

Ректор Тверской Духовной семинарии архимандрит Вениамин (Федченков, впоследствии митрополит) в этот период бывал в Оптиной. В своих записках он вспоминает архимандрита Исаакия: «Вспоминаю другого игумена, по имени Исаакий. Он перед служением литургии в праздники всегда исповедовался духовнику. Один ученый монах, впоследствии известный митрополит, спросил его: зачем он это делает и в чем ему каяться? Какие у него могут быть грехи? На это отец игумен ответил сравнением:

– Вот оставьте этот стол на неделю в комнате с закрытыми окнами и запертой дверью. Потом придите и проведите пальцем по нему. И останется на столе чистая полоса, а на пальце – пыль, которую и не замечаешь даже в воздухе. Так и грехи: большие или малые, но они накапливаются непрерывно. И от них следует очищаться покаянием и исповедью»³¹.

Преподобный Исаакий принял настоятельство в тяжелое для России время: только что началась Первая мировая война, потом грянет революция, разразится братоубийственная гражданская война, на Церковь обрушатся невиданные испытания и гонения.

К концу 1916 года из-за затянувшейся войны в монастыре ощутимо чувствовался недостаток во всем жизненно необходимом. Несмотря на это, обитель Оптинская охотно отзывалась на все просьбы о помощи пострадавшим от войны, сокращая свои собственные потребности.

Преподобный Исаакий не имел ни минуты отдыха: свет в его келлии, как правило, угасал только под утро... Мир душевный источала вся фигура преподобного, его неторопливые движения, его умные и добрые глаза. Он никогда не спешил и не суетился, во всем полагался на Бога. И Господь никогда не оставлял его.

В 1916 году государь император Николай II наградил архимандрита Исаакия орденом святой Анны III степени.

В «Летописи скита» говорится о том, что преподобный Исаакий участвовал во Всероссийском Церковном Соборе 1917–1918 годов.

23 января 1918 года декретом СНК Оптина пустынь была упразднена, но монастырь еще держался под видом сельскохозяйственной артели.

Монахи постепенно стали изгоняться из обители и заменяться наемными рабочими, которые уносили все, что плохо лежало. Когда в 1919 году отец Исаакий выразил возмущение по поводу развала хорошо налаженного хозяйства, он был арестован ЧК вместе с другими отцами и провел в козельской тюрьме несколько недель.

В 1921–1922 годах в Оптину пустынь прислали беженок из Эстонии – их поселили прямо в келлии к монахам по нескольку человек.

Весной 1923 года закрыли и сельхозартель, обитель перешла в ведение «Главнауки» и как исторический памятник была названа «Музей Оптина пустынь», к которому отошли храмы, трапезная и скит. Заведовала музеем Лидия Васильевна Защук (преподобномученица схимонахиня Августа; †26 декабря 1937 / 8 января 1938) – преданная старцу Нектарию бывшая петербургская журналистка, владевшая шестью иностранными языками. (Впервые она приехала в Оптину в 1917 году. В 1923 году ей удалось спасти некоторые монастырские здания.) Сотрудниками музея были М. М. Таубе (монах Агапит), духовная дочь преподобного Нектария Н. А. Павлович.

В том же 1923 году все храмы обители были закрыты – служить в храмах запретили. Но вскоре последовала просьба жителей села Стенино, и слово директора музея Лидии Защук оказалось решающим – разрешили продолжить богослужения (до 1924 года). Монастырские корпуса были переданы под общежитие служащим местного совхоза, лесозавода и музея, под контору музея и детский дом. Библиотека монастыря была передана музею, а при его закрытии в 1928 году редкие книги, экземпляры оптинских изданий, а также весь рукописный отдел были перевезены в Государственную библиотеку им. Ленина в Москве. Очевидцы вспоминают, что в дождливую, слякотную погоду книги монастырской библиотеки кидали на повозку и увозили. Многие из них погибли.

Настоятеля преподобного Исаакия власти отстранили от дел и поручили преподобному Никону передачу имущества монастыря музею. При этом отец Исаакий благословил отца Никона выкупить 50 комплектов облачений из монастырской ризницы, которые впоследствии распределились по приходам. Эту покупку власти припомнили отцу Никону как одно из многочисленных обвинений при его аресте.

В Вербное воскресенье 1923 года арестовали некоторых из братии монастыря – архимандрита Исаакия II, иеромонаха Пантелеимона (Аржаных), отца Макария (Чельцова), отца Петра (Швырева), а на следующий день и иеромонаха Никона. В качестве музейных рабочих и сторожей в монастыре оставили 15 человек братии, а остальным приказали убираться куда глаза глядят. Из окон своих «камер» (под тюрьму была приспособлена монастырская башня) отцы видели, как 300 монахов вышли из монастыря и уныло побрели в сторону Козельска…

На следующий день всех арестованных, кроме преподобного Нектария, отпустили, а Л. В. Защук перевели в городскую тюрьму. В монастыре оставались преподобный Никон с несколькими братиями. Изгоняемый из обители архимандрит Исаакий II благословил его служить в Казанском храме и принимать на исповедь народ.

Преподобный Исаакий и старшая братия, с великой скорбью покинув обитель, поселились на квартирах в Козельске.

В то время в Георгиевском храме Козельска освободилась вакансия священника, и чудесным образом устроилось так, что в храме этом все должности заняли оптинские иноки во главе с преподобным Исаакием.

Оптинцы были разбросаны по Козельску и другим местам, но при каждой возможности они старались поддерживать связь со своим отцом архимандритом и на все перемещения брать его благословение и всегда просить его святых молитв.

Монахиня Амвросия (Оберучева) вспоминала об отце Исаакии: «Это был замечательный человек и идеальный монах. Большого роста, мудрый, но в то же время простой, искренний, как дитя. Он обладал особыми способностями к пению и даже составлял ноты. И эта простота и искренность и, наконец, любовь к пению сблизили его с нашим батюшкой (преподобным Никоном). Придет, бывало, батюшка благословиться к отцу архимандриту и там задержится непременно: побеседуют и попоют где-нибудь в саду…».

В Козельске архимандрит Исаакий II проживал вместе со своим келейником отцом Дионисием. Вероятно, в это время Лидия Защук приняла схиму с именем Августа.

...Наступил 1929 год. По всей стране прокатилась волна новых арестов. В августе, после праздника Преображения Господня, были арестованы и заключены в козельскую тюрьму все оптинские иеромонахи вместе с преподобным Исаакием. Из Козельска арестованные были отправлены в сухиническую тюрьму, а оттуда в Смоленск. В январе 1930 года после окончания следствия заключенные были сосланы. Преподобный Исаакий переехал в город Белёв Тульской области, где у него было много духовных чад.

В 1932 году архимандрит Исаакий был в Брянске и там купил икону в ценном окладе. Там же его вновь арестовали, перевезли в белёвскую тюрьму и судили за «незаконную валютную операцию». Через пять месяцев его выпустили, но потребовали уехать из Белёва куда-нибудь подальше. «От креста своего не побегу», – ответил священномученик Исаакий и остался в Белёве.

В 1937 году в Белёве было арестовано сто человек, и они все были расстреляны, а 3/16 декабря 1937 года было арестовано еще двадцать человек, среди которых был преподобный Исаакий. Он был обвинен в связи с делом Белевского епископа Никиты (Прибыткова), которому вменялось в вину, что он, «являясь организатором и руководителем подпольного монастыря при храме святителя Николая в Казачьей слободе, систематически давал установку монашествующему элементу и духовенству о проведении контрреволюционной деятельности среди населения и в распространении явно провокационных слухов о сошествии на землю антихриста». Все арестованные подверглись жестоким и бесчеловечным испытаниям: их заставляли стоять и не спать несколько суток при беспрерывном допросе сменяющихся следователей. Нельзя было сесть, и если человек падал, то его обливали холодной водой. Все обвинения они отрицали. Преподобный Исаакий был тверд в своей правоте, отрицал все наветы и дал ответ краткий и ясный: «В состав подпольного монастыря я не входил....» Свидетелями обвинения были какие-то крестьяне, которые после признались, что давали свои лжепоказания из страха. Схимонахиня Августа³², 70-летняя преподобномученица, перенесла 16 суток допроса³³, во время которого ей не давали не только спать, но и садиться. Когда она падала, ее обливали холодной водой.

Обвинительный акт всем арестованным был вынесен 12/25 декабря 1937 года Белевским НКВД. Затем они были переведены в Тулу, где после жестоких пыток над мучениками заседавшая тройка 17/30 декабря 1937 года вынесла приговор – расстрел:

«Выписка из протокола тройки при Управлении НКВД СССР по Тульской области от 30 декабря 1937 года.

Слушали: Дело № 9582 по обвинению Бобракова³⁴ Ивана Николаевича, 1865 г рожд, гр СССР, урож д Остров, Малоархангельского уезда, б Орловской губ. В 1932 г арестовывался органами ОГНП по валютной операции. До ареста – без определенных занятий. Обвиняется в том, что состоит в подпольном монастыре, вел среди населения контрреволюционную деятельность.

Постановили: Бобракова Ивана Николаевича расстрелять».

Приговор привели в исполнение 26 декабря 1937 / 8 января 1938 года, на второй день Рождества Христова, когда Святая Церковь празднует Собор Пресвятой Богородицы. Расстрелянных мучеников тайно захоронили в братской могиле Тесницких лагерей в лесу на 162-м километре Симферопольского шоссе.

Так прервалась земная жизнь священномученика Исаакия. Тихая, истинно монашеская безмолвная жизнь его, чистая и твердая в своих православных устоях, была увенчана страданием за Христа, верностью Ему до самой смерти. Подобно древним мученикам, не боясь жестокости врагов Христовых, твердо стоял священномученик Исаакий в своем исповедании. И кровью своей засвидетельствовал верность Господу нашему Иисусу Христу.

Священномученик Исаакий II Оптинский был посмертно реабилитирован 25 июня / 8 июля 1957 года.

Преподобне отче наш Исаакие, моли Бога о нас!