По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II
Предисловие
В 2000 году исполнилось 105 лет со дня рождения (12/25 февраля 1895 года) священноархимандрита Исаакия (в миру Иван Васильевич Виноградов), блаженно почившего 12 января 1981 года, святыми молитвами которого спасалось и, мы верим, спасаются множество духовных чад не только в России, но и далеко за ее пределами.
Книга об отце Исаакии «Под сенью любви», выходящая в свет в этот юбилейный год, повествует о его жизни и деятельности как православного богослова, мудрого учителя, великого молитвенника и служителя престола Божия.
В эту книгу вошли автобиографическое воспоминание самого отца Исаакия о своем детстве (до 10-летнего возраста) и его краткое жизнеописание. Особый интерес вызывают впервые публикуемые составленные им молитвы, тропари, проповеди*, избранные стихи и рисунки. В книгу входят также детские воспоминания об отце Исаакии его духовной дочери А. В. Окуневой.
Опубликованное в этой книге лишь небольшая часть духовного наследия архимандрита Исаакия.
Не все мы были духовными чадами отца Исаакия, но очень многие о нем слышали. Меня же Господь сподобил дважды лично встречаться со старцем. И больше всего меня поразило то, что, несмотря на наше бездуховное время, он был истинным духовником, которого любили и уважали прихожане, вокруг которого собралась община людей, действительно ищущих спасения во Христе. Отца Исаакия окружали не только миряне, но рядом были и умудренные опытом отцы. И среди них не было зависти, не было разногласий и споров, но была объединяющая их любовь к Богу и своему духовнику.
Архимандрит Исаакии родился в семье благочестивых родителей, которые для маленького Вани и его сестер были записаны духовной дочерью отца Исаакия монахиней Ниной (Штауде; 1888-1980), духовными наставниками, а затем и учителями. Воспитывали они детей с большой любовью. С младенчества Ваня находился под сенью любви своих родителей, сестер, близких, впитывая в себя эту благодатную любовь, которая, по словам святителя Григория Богослова, всегда есть сила Божия, соединяющая нас с Существом Божиим.
Господь наделил архимандрита Исаакия великим даром любви к Богу и людям, которым он приносил радость, мир, душевное спокойствие. Его любовь — это доброе пастырское отношение к духовным чадам, милосердие, понимание душевного состояния пасомых.
Любить — это в райские двери стучаться, другого ведя за собой,
— писал юноша Иван Виноградов.
Его умение, талант проповедовать людям Истину, слово Божие и то вдохновение, которое он испытывал при этом сам, проникали в самую глубину души. И еще прозорливому старцу, опытному пастырю была дана свыше пламенность молитвы — он не просто молился, а погружался в молитву, во внутреннее общение с Богом. Отец Исаакий ясно видел причины душевных смятений, болезней, греховных слабостей человека и своими молитвами и наставлениями исправлял жизнь пасомых, вселяя в них веру, надежду и любовь к Богу. Моя мечта — учить людей великой мудрости смиренья, — писал еще в юношеские годы Иван Виноградов.
С детских лет маленький Ваня охотно посещал храм, а дома играл в «батюшку». «Крестил», «венчал» кукол, молился, воздевая руки, над «больными» куклами своих сестер. Все это было по-детски, но для него очень серьезно.
В 1912 году исполнилась заветная с детских лет мечта Вани: после окончания 1-го Реального училища в Санкт-Петербурге он поступил там в Духовную академию. Но не суждено было осуществиться его желанию. Началась Первая мировая война, и молодого Ивана после прохождения срочных курсов офицеров в Свято-Владимирском военно-пехотном училище Санкт-Петербурга в 1916 году направили в действующую армию, на Румынский фронт. Уже в гражданскую войну Иван Виноградов вступил в Добровольческую армию. Был несколько раз ранен. Но сложилось так, что армия вынуждена была покинуть Россию. Вместе с ней в 1920 году покинул родину и он.
После нескольких тяжелых лет скитаний на чужбине в 1926 году будущий архимандрит поступил в Свято-Сергиевский Богословский институт в Париже, где 20 февраля 1927 года митрополит Евлогий (Георгиевский) постриг его в монашество с именем Исаакий — в честь преподобного Исаакия исповедника, игумена обители Далматской. Через три дня его рукоположили во иеродиакона, а 18 июня 1928 года — во иеромонаха. В феврале 1933 года иеромонах Исаакий был возведен в сан игумена, в январе 1936 года — в сан архимандрита. В этом сане он служил Богу 45 лет.
В 1928 году отец Исаакий окончил Парижский Богословский институт и после рукоположения в иеромонахи был направлен в Прагу, где он прослужил 17 лет. Затем последовали арест и заключение в Карагандинскую тюрьму. После освобождения из Карлага в 1947 году он 10 лет был настоятелем Алма-Атинского Свято-Никольского кафедрального собора. Далее следовало непродолжительное, но плодотворное пребывание в Свято-Троице-Сергиевой Лавре. Последние 23 года своей жизни (1958—1981) архимандрит Исаакий настоятельствовал в Свято-Вознесенском соборе города Ельца Липецкой епархии. Там же он и похоронен на городском кладбище. К могиле архимандрита Исаакия в настоящее время — большое паломничество: все просят у старца молитв и предстательства пред Господом. Приходящие с верой получают утешение, заступничество, душевное успокоение и исцеление.
Огромное значение в жизни архимандрита Исаакия имели его духовные наставники. Одним из них был митрополит Евлогий (Георгиевский; 1868—1948) — богослов, выдающийся церковный деятель, предстоятель русских православных общин в Западной Европе.
Добрый след в жизни отца Исаакия оставило духовное общение с епископом Сергием (Королевым; 1881—1952), под архипастырским омофором которого он служил в Праге. Владыка Сергий и архимандрит Исаакий были одного духа и понимания. И это благодатное единство духовного пути, преданность Православию крепко соединяли их более 17 лет.
Его наставником и учителем был также митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Николай (Могилевский; 1874–1955. Канонизирован Архиерейским Юбилейным Собором в августе 2000 года).
В продолжение всей своей долгой жизни (старец прожил 86 лет) архимандрит Исаакий в труде и молитве подражал своим духовным наставникам. Так, например, он всегда помнил слова митрополита Николая: «Дай мне, Господи, в этот день никого не осудить». Молясь так, он следовал всю жизнь этим словам сам и других наставлял избегать осуждения.
Об этих учителях отца Исаакия, Христовых подвижниках, русских святителях, которые всю свою жизнь посвятили Богу и утверждению Православия, в разные годы издавались книги. И вот настало время опубликовать материалы о непосредственном ученике и достойном последователе этих угодников Божиих архимандрите Исаакие.
Книга «Под сенью любви», предназначенная для подрастающего поколения, будет интересна и взрослым. Автор-составитель книги А. В. Окунева пишет о своих детских впечатлениях, пронесенных через все жизненные преграды и оставивших в сердце светлую память о духовном отце. Ее желание — донести до читателя свои драгоценные воспоминания и, главное, свидетельства людей, знавших богоугодную подвижническую жизнь архимандрита Исаакия. Наше время как бы примеряется к таким личностям, всматривается в их жизненный подвиг и высвечивает эти имена, чтобы они не ушли в забытье, а звонили колоколами памяти о русских старцах, среди которых ярко сияет и имя архимандрита Исаакия.
Архиепископ Бронницкий Тихон
Часть I. Жизнеописание архимандрита Исаакия
Архимандрит Исаакий (Виноградов)
Из воспоминаний детства
Много раз мои духовные чада просили меня изложить в письменной форме те рассказы о пережитом мною, которые при разных обстоятельствах во время дружеской беседы случалось мне вести, но недостаток времени не давал возможности исполнить эту просьбу.
Теперь, в период выздоровления после тяжелой болезни, появился у меня некоторый досуг, и я решил употребить его на это. Если полагается христианину в конце каждого дня вспоминать все свои слова, мысли и чувства за этот день, каяться в том, чем он мог оскорбить Бога, и благодарить Его за все происшедшее в этот день, как радостное, так и печальное (так как и то и другое исходит от любящего нас Отца Небесного), то тем более полезно для души — скажу даже: прямо необходимо — от времени до времени проверять свою жизнь, вспоминая ее со всеми подробностями за определенный промежуток времени. Так принято делать, например, когда человек готовится к монашескому постригу. Это очень полезно еще и тем, что человек получает возможность почтить родных и наставников своих, которые формировали его душу, и тем сотворить по ним духовную тризну. Так и смотрю я на эти записи.
4 августа 1953 года
Родители
Дед мой по отцу происходит из дворовых людей князей Долгоруковых, большие поместья которых находились в Ямбургском уезде Петербургской губернии (теперь Кингисепский район Ленинградской области). Дед мой Василий уже откупился на волю. И он, и бабушка моя Евфросиния скончались еще до моего рождения, и я о них почти ничего не знаю.
Отец мой, тоже Василий, был четвертым ребенком в семье. До него родились три его сестры: Татьяна, Параскева, Екатерина, а после него — два брата: Иван и Георгий. Второй из них был моим крестным отцом.
Родился отец в деревне Кряково, в 12 верстах от деревни Хотыницы, в которой он впоследствии преподавал в течение 39 лет. Недалеко была станция Молосковицы Балтийской железной дороги (103 версты от Санкт-Петербурга). Василий Васильевич Виноградов появился на свет 11 августа (по старому стилю), когда отмечают память преподобномученика Василия Печерского, и при крещении получил его имя, так что он праздновал день своего Ангела и день рождения одновременно. Он окончил Учительскую семинарию в городе Гатчине и получил место учителя в земской начальной школе в деревне Хотыницы, в пяти верстах от Молосковиц, где и прожил до самой смерти.
Был он человеком разносторонним, очень начитанным и любившим свое дело. Все лучшие произведения наших писателей: Пушкина, Гоголя, Тургенева и других — я узнал прежде всего в прекрасном чтении моего отца, когда он по вечерам, закончив исправление ученических тетрадей и подготовку к урокам следующего дня, собирал всю семью около себя и читал нам вслух журнал «Нива» и те богатые приложения, которыми он сопровождался. Но интерес у него был не только к литературе, но и ко всем областям человеческого знания, и даже преимущественно к наукам точным: математике, физике и химии. Свои занятия в начальной школе сопровождал он совершенно не обязательными опытами по физике и химии, для того чтобы заинтересовать учеников. Происходя из крестьян, он тяготел к земле и изучал агрономию. Производил метеорологические наблюдения, отлично знал ремесла столярное и сапожное, мог сам себе и состряпать, и починить белье и одежду. Хорошо играл на скрипке и фисгармонии. Любил пение. Во все время своего учительства был регентом церковного хора, в котором принимали участие как ученики его школы, так и окончившие ее, а часто и их родители. Все члены нашей семьи также пели на клиросе, начиная с самого нежного возраста.
Отец был человеком глубоко верующим и этим даже несколько выделялся среди других учителей земских школ того предреволюционного времени, когда многие учителя только для виду присутствовали на богослужениях, будучи в душе неверующими. Отец же любил и храм Божий, и церковное пение, почитал духовенство. Каждый день в школе кто-нибудь из учеников читал перед уроками Евангелие на церковнославянском языке.
Ближайшая церковь, где отец был регентом хора, находилась в полутора верстах от Хотыниц, в погосте Каложицы. Она была построена еще в начале XIX века молодым князем Долгоруковым в память о его молодой жене, скончавшейся от чахотки в первый же год их семейной жизни. Сам князь переехал в Рим. Звали жену Екатериной, и церковь была создана в честь святой великомученицы Екатерины. В храме имелись хорошие иконы в серебряных ризах. Около него было кладбище, на котором впоследствии нашел упокоение и отец мой. Тут же стоял и домик для священника и псаломщика, а других строений не было. Церковь эта окормляла несколько окрестных деревень, в том числе и Хотыницы.
Ученики любили моего отца, они не теряли с ним связи и по окончании школы. Особенно трогательно было, когда приходили к нему прощаться бывшие ученики его, призванные на военную службу. Он по-отечески давал таким юношам советы, например: «Вот я помню, у тебя был хороший почерк (помнил это, хотя прошло уже несколько лет после окончания этим учеником школы). Старайся быть точным, аккуратным во всем, и, возможно, тебе удастся сделаться ротным писарем, а может быть, дослужишься и до полкового. Все-таки эта работа чистая и не такая трудная, как быть рядовым солдатом». Пили чай с новобранцем всей семьей, затем прощались, причем (это особенно трогательно) отъезжающий просил отца благословить его на дорогу. И он всегда охотно и благоговейно это исполнял, направляя, кроме того, и к священнику для благословения.
При большом опыте отца в педагогической деятельности, при отношении его к делу в высшей степени добросовестном он часто должен был инструктировать более молодых педагогов и принимать участие в различных учительских съездах и совещаниях. На одном из таких съездов (в Гатчине) впервые познакомился он с моей матерью.
Родина моей матери — село Сиворицы Гатчинского уезда Петербургской губернии. Отец ее, Иван Михайлович Лихачев, был фельдшером, и мать ее, Антонина Ивановна, — тоже. У них был сын Павел, впоследствии принявший сан священника, и три дочери: Анна (моя мама), Анастасия и Александра. Кроме них, была еще приемная дочь Елизавета, о которой надо сказать подробнее. У дедушки, Ивана Михайловича, был друг, тоже фельдшер, по фамилии Бондырев. Во время одной жестокой холерной эпидемии на юге России многим фельдшерам предлагали поехать туда на работу. Дело, конечно, рискованное, так как легко было там заразиться и умереть, но оклад — повышенный, в силу чего желающие всегда находились.
Поехал туда и Бондырев с женой, тоже фельдшерицей, оставив свою маленькую дочь Елизавету в семье дедушки с просьбой воспитать ее, если бы с ними что случилось. Действительно, родители Лизы умерли от холеры и девочка выросла в семье дедушки. Она совершенно не чувствовала своего сиротства и долго не подозревала, что воспитавшие ее люди — не родные родители. Особенно дружила она с Анастасией, с которой была одних лет. Очень красивая, умная и добрая, Елизавета, однако, не пожелала выйти замуж и осталась старой девой. Она была крестной матерью моей и моих двух сестер. Звали мы ее Кленя — так прозвала ее на своем детском языке старшая сестра моя Тоня, не умевшая еще выговаривать слово «крестная».
Моя мама родилась 16 августа и получила имя Анна — в честь святой Анны Пророчицы (день Ангела ее был 28 августа). Она стала учительницей и работала сперва в школе в селе Сиворицы, на своей родине. На съезде в Гатчине, который происходил в весеннее время года, торжественно отмечался день памяти Святителя Николая. Из съехавшихся учителей образовался хор певчих, в котором приняли участие и отец мой, и мать, оба одинаково почитавшие этого святого. До того времени мои родители между собой еще не были знакомы. Как любили они говорить: сосватал их Святитель Николай. Этот великий угодник Божий был и моим покровителем в течение всей жизни.
Когда дело о свадьбе было решено, заказали парные иконы: Спасителя и Казанскую икону Божией Матери — в общем киоте. Там же были помещены после свадьбы и венчальные свечи, а впоследствии и крестильные крестики троих детей. На венчике Божией Матери висел крестик Тони, на венчике Спасителя — мой, а младшей сестры Ольги — на венчике Младенца Христа. Казанская икона Божией Матери, как увидим далее, имела большое значение в моей жизни. Чтобы не возвращаться к вопросу о наших иконах, упомяну, что у папы была прекрасная икона Святителя Николая из окрестностей Ферапонтова монастыря, а у мамы — икона «Всех скорбящих Радость» из петербургской церкви у стеклянного завода. Причем на изображении находились настоящие грошики, приклеенные в тех местах, на которых были они и у чудотворной иконы.
Мама моя, как и отец, отличалась большим трудолюбием. Мы никогда не видели ее без дела: она или шила нам, или вязала теплые вещи, или вышивала, обучая этому и девочек. Играла на скрипке, хорошо пела, участвовала в церковном хоре, много помогала отцу в составлении отчетов по школе, в организации школьных елок. Была очень чувствительна и часто проливала слезы при чтении папой литературных произведений. Эта ее способность легко проливать слезы передалась и мне, и я нередко ссылаюсь на мою бедную маму в тех случаях, когда приходится объяснять эту мою слабость во время проповеди с амвона.
Очень любила моя мама стихотворение Некрасова «Орина, мать солдатская» и хорошо пела его, переложенное на музыку. Попутно замечу, что строфы 13, 14 и 15 этого стихотворения ценил Преосвященный Сергий (Королев). Он говорил, что они выражают истинно христианское настроение. Привожу этот отрывок стихотворения:
Не любил, сударь, рассказывать
Он про жизнь свою военную:
Грех мирянам-то показывать
Душу, Богу обреченную.
Говорить — гневить Всевышнего,
Окаянных бесов радовать…
Чтоб не молвить слова лишнего,
На врагов не подосадовать,
Немота перед кончиною
Подобает христианину.
Знает Бог, какие тягости,
Сокрушили силу Ванину…
У мамы было большое куриное хозяйство, которое она вела образцово и даже как бы в подражание школьному делу. Каждая курица имела собственное имя (Петрушка, Рябенькая, Хохлатка) и свою страницу в тетради, где записывалось, когда она снесла яйцо, когда посажена на яйца, сколько вылупилось цыплят и т. д. Тетрадь с этими сведениями называлась у нас «Кокошная тетрадь» и папа сделал ей красивую обложку с изображением петушка и курочки и косой надписью: «Кокошная тетрадь» (Кокош — на церковнославянском языке «петух»).
Вообще родители были очень дружны между собою, никогда не ссорились и даже не спорили, при нас не говорили о финансовых затруднениях, которые иногда бывали. Мы даже не знали цен различным предметам.
Родители старались доставить друг другу какую-либо радость. Я помню, как папа долго трудился, по секрету от мамы изготовляя своими руками два столика для цветов ко дню маминого рождения. Нужно было приготовить сюрприз. Для этого вся работа производилась обыкновенно в отсутствие мамы. Помогая папе, мы с Тоней шлифовали ножки и крышки для этих столиков наждачной бумагой, а когда наступало время возвращения мамы спешно прятали все в потаенном уголочке на чердаке. Помню, сюрприз удался на славу.
Да и вообще все родные наши (мои дяди и тети) жили между собою и с родителями нашими очень дружно. Вернусь к ним ненадолго.
Старшая папина сестра Татьяна имела особое влияние на развитие во мне религиозного чувства. У нее было очень много святынь из наших русских монастырей и даже из Палестины, и я в детстве часами мог рассматривать их и слушать о них рассказы. Жила она в деревне Кряково, на родине отца моего, где мы обычно проводили лето в раннем моем детстве. Почему-то мы ее звали не тетя Таня, а просто тетя. Если говорили тетя, значит, это и была Татьяна Васильевна. Замуж она не выходила, а все свои силы отдавала детям — как племянникам, так и многочисленным крестникам в деревне Кряково.
Старыми девами были и другие две папины сестры: тетя Паша и тетя Катя. Они жили в Крякове и опекали многочисленную детвору дяди Вани. Там были малыши, все младше меня: Поля, Лида, Маня и Настя, затем родился долгожданный мальчик Коля, а впоследствии и Костя. Вышло само собою как-то так, что тетя Паша преимущественно уделяла внимание Лиде и Коле, а тетя Катя — Поле и Мане. Так что ребятишки при своих недоразумениях к ним соответственно и обращались. Бывало, уйдет тетя Паша в огород за луком, а Лида с крыльца кричит: «Паша! Паша!» Та не слышит. Лида начинает плакать: «Паша — жааа!» «Что, Лидуша? Сейчас приду!» — отвечает тетя Паша. «Коля меня жа волоща-а!» (то есть «Коля меня за волосы тянет»).
Дядя Ваня и дядя Юра в складчину построили новый дом в Крякове, где и жила круглый год семья дяди Вани, а летом съезжались туда все родные, и мы в том числе.
Что касается тетушек моих с маминой стороны, то тетя Настя вместе со своей подружкой (нашей крестной) Кленей жила в Петербурге, в помещении Воспитательного Дома (Мойка, 52), где обе они работали фельдшерицами. По уходе на пенсию поселились они при станции Сергиевская пустынь Балтийской железной дороги (теперь станция Володарская), в поселке Сергиево, в доме благочестивого купца Куролесова.
Это было в двух верстах от монастыря Сергиевская пустынь, в пределах благочиния отца Иоанна Кронштадтского. Он бывал в доме Куролесова и даже подарил ему свой подрясник на лебяжьем пуху, покрываясь которым Куролесов излечивался от простуды.
Другая же мамина сестра, тетя Шура, была замужем за Филиппом Мартыновичем Левашовым, заведовавшим четырехклассной министерской школой в селе Бабигоны близ Петергофа. У них было одиннадцать человек детей, из которых четверо умерли. Из оставшихся в живых особенно запомнилась мне двоюродная сестра Мура (Мария), о которой будет речь дальше.
В такой большой дружной семье проходило мое детство. К сожалению, родители мои должны были сперва жить и работать врозь, каждый в своей школе: папа — в селе Хотыницы, а мама — в селе Княжеве и других.
Старшая моя сестра Тоня родилась в Хотыницах. Была она слабенькая, и окрестили ее дома. Но батюшка пришел без купели и совершил крещение в медном тазу для варенья. После этого варенье в тазу не варили, а сам таз отвезли в Кряково. Он висел в чулане, куда меня сажали за шалости. Когда я стал постарше, мне разрешали употреблять его вместо колокола. Этим обстоятельством я пользовался впоследствии, чтобы подразнить Тоню, говоря, что меня-то крестили в настоящей купели, а ее в тазу из-под варенья.
Раздельная жизнь родителей продолжалась и после рождения старшей моей сестры Тони и меня (мы оба жили при маме), и лишь после рождения младшей моей сестры Ольги в 1901 году на семейном совете было решено соединиться всем вместе и поселиться в Хотыницах. Мама тогда перестала преподавать.
Детство
Родился я в Петербурге 12 февраля 1895 года. Мама находилась в то время в родовспомогательном отделении Александровской женской больницы на Надеждинской улице. Там была и церковь в честь святой мученицы царицы Александры, в которой меня окрестили 16 февраля и назвали Иоанном, как дедушку по матери. Ближайшим ко дню рождения днем празднования памяти Предтечи и Крестителя Господня Иоанна оказалось 24 февраля, когда Церковь вспоминает 1-е и 2-е Обретение главы Предтечи. Этот день и был днем моего Ангела до пострижения в монашество.
Первые годы моей жизни в основном протекали в селе Княжеве, где мама была учительницей, но мои воспоминания больше относятся к жизни в деревне Кряково, куда мы уезжали летом к дяде Ване, или к событиям в деревне Хотыницы, где учительствовал мой папа. Зимою по субботам он часто приходил к нам на лыжах и проводил с нами воскресенье. Иногда же присылал за нами знакомого извозчика с лошадкой, и мы все трое — мама, Тоня и я ехали — к нему, а потом в церковь. Так как папа был регентом, а мама пела в хоре, то буквально в пеленках я уже присутствовал на богослужении, часами лежа на хорах и засыпая под звуки церковных песнопений, а иногда и «подпевая» им.
Мне рассказывали о первом моем «знакомстве» с батюшкой, очень милым молодым отцом Михаилом Петропавловским, который впоследствии принимал и мою первую исповедь. Он пришел познакомиться с папой, когда мне еще не было и года. Я был на руках у мамы и забавлялся игрушкой «ванька-встанька». Отец Михаил взял меня, начал со мной разговаривать, чем-то рассмешил меня, и я в порыве удовольствия и симпатии к нему размахнулся и со всей силой ударил его по лбу тяжелым концом игрушки. Вскочила порядочная шишка. Стали прикладывать медные пятаки, компрессы… Меня долго дразнили, когда я подрос, этим случаем. У отца Михаила была дочь Нина, мне ровесница, почему он так храбро и взял меня на руки. Этот же батюшка преподавал Закон Божий в школе отца. Когда его перевели в другой приход, к нам приехал отец Николай Орнатский, брат известного настоятеля Казанского собора в Санкт-Петербурге — отца Философа Орнатского. А после него был отец Михаил Добронравин, большой друг моего папы.
Отец шутил, что азбуку я знал еще в колыбели. А было это так. Иногда я плакал, и было трудно меня успокоить и усыпить. Не знаю, отчего это, так как здоровьем я отличался всегда хорошим. Должно быть, избаловали меня немного. И вот Кленя начинает меня развлекать. Тянет: «А-а-а»— я реву. Неожиданно она произносит: «Б». Я поворачиваю голову, но все еще плачу. Далее идут все новые и новые впечатления: «В-в», «г-г» и так далее. Не дойдет она еще и до половины алфавита, как я засыпаю от утомления. Говорить я научился сразу чисто, произнося все буквы не так, как старшая сестра Тоня, которая очень долго коверкала слова, произнося их по-своему. Читать я научился очень рано.
До одиннадцатилетнего возраста я был единственным мальчиком в двух наших родственных семьях: моего отца и брата его — дяди Вани. Рос я в обществе двух своих родных и четырех двоюродных сестер и отнюдь не был среди них главарем. Скорее эта роль принадлежала моим сестрам. Я же был мягок, податлив, даже слабохарактерен.
Самым ранним моим воспоминанием является, по-видимому, воспоминание об участии моем в свадьбе тети Шуры. Это происходило в Петербурге зимой 1897/98 года, то есть когда мне было приблизительно три года. Я помню, что был тепло одет и ехал в карете с невестой, как полагается «мальчику с образом». Через год у тети Шуры родилась дочь Мария (Мура), о которой я уже упоминал и еще к ней вернусь.
Очень рано начал я играть «в батюшку», с трехлетнего возраста всех благословлял. Проявлял большой интерес к богослужению. В церковь нас никогда не водили насильно, но мы сами так любили бывать там, что, если приходилось пропустить службу по нездоровью или по другой причине, это всегда было для нас большим огорчением. Дома молились утром, вечером, перед едой и после нее. Не только мы, дети, но и взрослые принимали участие в молитве. Все по очереди читали молитвы: сегодня папа, завтра мама, потом Тоня, я и Оля. Поэтому у нас было сознание, что это дело нужное и важное, а не просто отбывание повинности, налагаемой на одних детей. И если кто-нибудь из нас вечером не сразу засыпал, то мог слышать, что папа с мамой еще долго без нас читали молитвы.
Часто бывая в храме, я постепенно заучил много молитв, так что мог совершить почти целиком любую «требу» для кукол моих сестриц, отслужить «всенощную». Тетя поощряла меня в этих играх, родители же сперва были в недоумении: не является ли это чем-то близким к кощунству? Посоветовались с батюшкой, и он, наш милый сельский батюшка, рассудил мудро. Он сказал: «Оставьте и не запрещайте, иначе он может начать делать это втайне, что будет гораздо хуже. Предупредите только, чтобы не произносил тех возгласов, которыми сопровождается на Литургии преложение Святых Даров, и вообще не совершал Евхаристии, а молебны и всенощную пусть «служит».
Мне иногда задают вопрос: что испытывал я при этих детских играх в батюшку? Было ли это только внешнее подражание тому, что я видел и слышал в храме, или я действительно молился при этом? Должен сказать, что я именно молился и это доставляло мне большую радость.
Приведу несколько запомнившихся мне эпизодов. Помню, как мы с сестрами «отпевали» и хоронили крохотного воробышка, выпавшего из гнезда. В коробочку положили цветов, на них — воробышка, после «отпевания» я говорил надгробное слово, прощались со слезами и похоронили под кустом черемухи, подальше от той злополучной березы, с которой он свалился. И когда уже зарыли, возник вопрос, можно ли поставить над могилой крест, так как ведь «покойник не был крещен.
Как у всякого здорового и резвого ребенка, бывала у меня иногда склонность пошалить, покапризничать, не послушаться. Близкие мои, все опытные педагоги, мягко и разумно исправляли мои недостатки. Приведу несколько примеров.
В Крякове был большой индюк, которого я побаивался, но хотел всегда подразнить его. Хотя он был за загородкой, однако на близком расстоянии мог больно клюнуть. Мама предупреждала меня: «Вот, ты знаешь Соломона-лудильщика, который изредка приезжает сюда чинить всем посуду. Видел, что у него только один глаз? А отчего? Это он в детстве дразнил индюка, тот рассердился и клюнул его прямо в глаз. Так может и с тобой получиться». Действительно, у еврея Соломона был только один глаз. Я пытался расспросить его самого, и он подтверждал мамин рассказ. До сих пор не знаю, действительно ли так было, или он говорил по маминой просьбе. На некоторое время после посещения Соломона я оставлял индюка в покое, но затем снова принимался за прежнее.
Впервые фотографировали меня, когда мне было четыре-пять лет. Ездили для этого в Петербург. Помню, как зажали мне голову какой-то подпоркой и фотограф обещал, что из аппарата сейчас вылетит птичка. Я стоял на кресле, ручка которого на снимке при некоторой фантазии была похожа на страшную рожу.
Когда я капризничал и не слушался тети Тани, она, бывало, пользовалась этим портретом как пособием при воспитании: «Кто этот хороший мальчик, что стоит на кресле? Думаешь, это ты? Ошибаешься, это Петя Треухов (крестник тети в Крякове). А ты вот здесь, пониже (показывает на ручку кресла). Видишь, какой стал некрасивый, сердитый». Я присматривался с сомнением: где же я? Быть таким страшным не хотелось. Я каялся в своих прегрешениях, просил прощения, и мир с тетей восстанавливался. У тети Тани был песик из породы болонок — пушистый, белый, только на мордочке три черные точки: два глаза и нос. Звали песика Маркизик. Его часто купали и потом мокрого укутывали платками, чтобы обсох. Но он ухитрялся воспользоваться малейшей щелкой в двери (и даже по приближавшимся шагам угадывал, что дверь сейчас откроют), в одно мгновение выскакивал из всех «пеленок» и стрелой мчался на двор, к своей любимой куче мусора. Вывалявшись там до черноты, зарабатывал себе новую «баню». У меня отношения с ним были натянутые: мне нравилось дергать Маркизика за хвост и он в долгу передо мной не оставался. Поэтому, когда мне приходилось доедать суп «за папу», «за маму», «за Тоню» и т. д. (как бы по целому списку) и дело доходило до «Маркизика», я решительно отказывался, ссылаясь на то, «что не люблю его». Конец бедного песика был печальный: его искусала внезапно появившаяся в тех краях бешеная собака и он был усыплен со многими другими покусанными собаками. Все мы его очень жалели, и мне даже стало казаться, что я очень любил его.
В дождливую погоду тетя Таня уводила нас к себе в мезонин и развлекала хранившимися у нее в сундуке заводными игрушками. Был там кочан капусты, из которого выглядывал пушистый хорошенький зайчик. Перед ним — барабан. Если завести ключиком, начинала играть мелодичная нежная музыка, а заяц в виде аккомпанемента бил лапками по барабану.
Другая игрушка, по-видимому, заграничного изготовления: на столе по кругу едет на велосипеде булочник со своей поклажей, к нему вскакивает трубочист, оба дерутся и пачкают друг друга сажей и мукой, продолжая ездить.
Но самая остроумная игрушка, которую я и сейчас бы с удовольствием посмотрел, — это стадо маленьких уточек из дерева или воска. Их пускают плавать в таз с водой. В руках держится палочка, длиной 25—30 см. На одном конце ее изображена розга, на другом — кусок хлеба. Уточки все приплывают, если приблизить к тазу палочку тем концом, где изображен хлеб, и стремительно рассыпаются в разные стороны при приближении розги — наглядное изображение того, что магнитные полюса, заключенные внутри уточек, отталкиваются от одноименного полюса в «розге» и притягиваются к противоположному полюсу в «куске хлеба».
За самые серьезные проступки сажали меня в чулан. Особенно живо помню один такой случай в Крякове. Жили мы там около большой дороги, которая вела в село Ильеши, где была почитаемая чудотворная икона святой Параскевы Пятницы. Мимо нас проходило много паломников, особенно около Ильина дня, в июле месяце, когда праздновали память этой иконы. «Наряд» и облик этих странников мне, четырехлетнему тогда мальчугану, очень нравился. Итак, сижу я, наказанный, в чулане. Это совсем не страшно: было там не очень темно и дверь только приперта, а не замкнута. Наказание состояло в том, что я не имел права оттуда выйти. А время уже приближалось к обеду. Я слышал, что на крылечке, игравшем роль террасы, где отец мой приладил полотно для защиты от солнечных лучей, уже звенят ложки и вилки, гремит посуда.
И желудок мой подсказывал мне, что час обеда уже близок. И вот я придумал штуку, сильно насмешившую моих родителей. Нашел я в чулане старую-престарую, изъеденную уже молью шапку. Вероятно, ее носил раньше пастушок, которому в то время уже купили новую. Нашел и котомку, и посох, который был гораздо выше моего роста, — словом все, что нужно для того, чтобы превратиться в «странника». Надвинув шапку на глаза, чтобы меня не узнали, я потихоньку вышел из чулана, обогнул дом и со стороны дороги подошел к террасе, где в это время отец делал последнее приготовление к обеду: прижав к груди круглый хлеб, он собирался резать его на куски. Подражая голосу проходивших странников, я нараспев «басом» протянул: «Подайте милостыньку Христа ради». Отец с самым серьезным видом отрезал горбушку и подал мне со словами: «Вот тебе, странничек, помолись о нас Богу!» «Спаси тебя Христос!» — отвечаю я, а сам думаю: «Неужели я так хорошо нарядился, что меня и в самом деле не узнают? Придется, видно, вместо обеда съесть только эту горбушку!» Пошел было я дальше по дороге, но Кленя тут не выдержала: схватила меня, подняла, расцеловала и со смехом понесла на террасу. Ну и все тут начали смеяться.
В Крякове задумали раз летом построить ледник. Реки там не было, а лишь маленький пруд, с которого льда набрать на все лето было невозможно. Набивали ледник снегом; но так как снег рыхлый и быстро тает, то и помещение для ледника понадобилось большое. С помощью рабочих было вырыто четырехугольное углубление в земле объемом с комнату средней величины. Стены были укреплены камнем. Наверху со всех сторон были сделаны полки для съестных припасов, дно же ямы оставлено земляным, чтобы талый снег в него сразу впитывался. От ближнего забора на яму падала тень, так что даже в жаркие дни там было прохладно.
Пока еще яма не была наполнена снегом, она являлась излюбленным местом для обеда. Нас очень занимало веселое и дружное приготовление к обеду. Все обедающие разделялись на две бригады. Первая по лестницам спускалась в яму, чтобы принимать и устанавливать там посылаемые сверху мебель и посуду. Вторая же, стоя наверху, на веревках спускала вниз большой столик для обедающих, столик для посуды и кушаний, стулья и табуретки. После всего в особой «люльке — посуду и еду. По окончании обеда эти действия совершались в обратном порядке.
Была еще и беседка, где мы пили утренний и вечерний чай. Там был круглый неподвижный стол и вокруг него круглая же скамейка, часть которой на петлях могла быть отодвинута в сторону для прохода. Все это обрамлялось тенистой кущей кустарников. Ужин же (иногда и обед) происходил на террасе, как было описано выше. Таким образом, в летнее время мы всегда питались на воздухе, если только позволяла погода.
Попало мне раз и в гостях за соучастие в одной шалости. Было мне тогда лет шесть. Верстах в двенадцати от Крякова стояло село Сумское. Один раз зимою, около святок, поехала мама туда в гости, взяла и меня с собою. В доме ее друзей был мальчик Петя, чуть моложе меня. Он стал показывать мне свои новые игрушки, и в том числе красивую маленькую коляску. Была к ней и деревянная лошадка, но кому-то из нас двоих пришла в голову мысль, что гораздо интереснее запрячь в коляску кота, толстого смирного Ваську. Кот вообще очень добродушно переносил, когда мы его тормошили, но в этом случае он чего-то испугался, вырвался из наших рук и помчался к окну, пытаясь влезть по занавеске. Коляска — вместе с ним. От тяжести сорвалась гардина, при падении разбила дорогую вазу Петиной бабушки, а кот, в попытках освободиться, запеленался в занавеску и орал от ужаса благим матом, кусался и царапался при всякой попытке выручить его из беды. На этот шум поспешили взрослые. Они с трудом справились с обезумевшим от страха котом, а потом побранили нас и обоих поставили в угол. Маме было неловко за меня, так как я был старшим и считался вообще благоразумным мальчиком.
Был и у нас самих котик Сибирячок. Помню, как ему делали «операцию». Стали замечать, что он не ест, не пьет, даже не мяукает. Глаза мутные, нос горячий. Укутали его платками, спеленали, как ребенка. Тетя Катя держит его, а тетя Паша раскрывает ему рот. Батюшки! Да там, в горле, уперся ребрами большой рыбий позвонок! Надо вытаскивать. Тетя Паша вооружается сапожным крючком, каким застегивали круглые пуговки на наших детских сапожках, и энергично вытаскивает кость. Умный кот покорно терпит боль, только две слезинки появляются на глазах. Осторожно вливают ему в рот немного теплого молока, и на другой день он уже весел и здоров.
Тот же сапожный крючок помог тете Паше совершить Другую подобную операцию, которой пришлось подвергнуть маленькую шалунью, сестру Олю. Ей пришла в голову фантазия засунуть в ноздрю круглую пуговку от сапожка, и притом ушком внутрь. Как ее вытащить? При всякой попытке пуговица уходит еще глубже в нос. Тетя Паша догадалась применить недавно перед тем появившийся универсальный клей синдетикон. Намазав палочку клеем, она старалась повернуть пуговку ушком в бок и, когда достигла этого, вытащила ее сапожным крючком. Два увесистых шлепка заключили операцию. Но это не помешало Оле через некоторое время проглотить папину маленькую запонку, а он потом искал ее, собираясь в церковь.
Какие игры были у меня в детстве? Подражая родителям, я очень любил устраивать школу для кукол моих сестриц. Усаживал их всех в ряд и обучал. Вместо карандашей раздавал им обгорелые спички.
По просьбе сестер совершал и «требы». Припомню такой случай. Папа с мамой ушли в гости, дома остались я с сестрами и двоюродной сестрой Маней. Это была сирота, дочь рано скончавшейся папиной сестры Пелагии, о которой я еще не упоминал.
Тоня и Маня приходят ко мне с просьбой повенчать кукол: ямщика Ваньку и боярышню Матрешку. У Ваньки плисовые шаровары, кашемировая рубаха и барашковая шапка с павлиньим пером. На Матрешке — сарафан и кокошник с фатой (почему, вероятно, и явилась у сестер мысль о свадьбе). «Батюшка», то есть я, говорит: «Но мы не венчаем, у нас даже нет венцов». «Родители» продолжают настаивать. Тогда детская изобретательность подсказывает нам, что можно самим приготовить венцы. Берем две половинки деревянного пасхального яйца, просверливаем наверху дырочки, вставляем в них крестики из спичек — и венцы готовы. Тоня и Маня, изображая сперва родителей, благословляют дома жениха и невесту, затем, изображая уже лошадей, везут их в колясочке в другую комнату — в церковь. Там Тоня и Маня уже шафера. «Батюшка» обводит молодых три раза кругом аналоя (табуретки) с пением «Исайя, ликуй» и считает брак совершившимся. С ним расплачиваются, вместо денег дают прекрасные лоскутки из запасов тети. У нее был заветный сундук, где лежало много красивых лоскутков от давно уже сношенных или передаренных платьев. Мне эти лоскутки были очень нужны для хоругвей, облачений и других церковных надобностей».
Затем «батюшку» приглашают на «чашку чая». Вспоминая это чаепитие, могу сказать только словами псалмопевца: «Господь хранит младенцы». Тут и сырая вода, и не разошедшийся в ней сахарный песок, и давленые ягоды смородины и малины из нашего сада. Я «благословляю» все это «ястие и питие», и мы его уничтожаем без всяких дурных последствий.
Затем я иду «служить всенощную». Посреди нее вдруг являются те же «родители», Тоня и Маня, и сообщают, что у молодых родился ребенок и необходимо окрестить его. Мне не хочется прерываться и я предлагаю поэтому отложить «крестины» на завтра. «Но ребенок слаб, он может умереть. Вы не имеете даже права отказываться», — заявляет мне Тоня. Я все же не соглашаюсь. «Ах, так! Давай сюда обратно лоскутки! Мы не играем больше!» Глаза у девочек круглые, сердитые. Я возвращаю лоскутки.
«Вот папа с мамой придут, и мы им про тебя все расскажем!» Мне делается неспокойно на душе. «А что бы вы такое могли рассказать?» — спрашиваю их. — «А мы расскажем, как ты сливы из варенья пальцами вытаскивал!» Действительно, дело такое недавно было. Но выход есть: если самому рассказать о своем проступке и попросить прощения, то ничего не будет. Мама и папа не выносили лжи и поэтому требовали, чтобы мы сами рассказывали, если что напроказили. «Про себя я сам расскажу, и что вы делали, тоже им будет известно!» Глаза у девочек делаются беспокойными. «А если мы не расскажем?» — «Тогда и я молчать буду!» — «А что же бы ты все-таки мог рассказать?» — «Я рассказал бы, как вы грифелями, нагрев их на лампе, себе локоны завивали».
Замечу, что мама очень не любила, чтобы девочки рано начинали «фигурять» перед зеркалом. Вот они, бывало, потихоньку, когда мамы нет, и завьют себе локоны и «фигуряют» перед зеркалом, а к приходу ее смочат волосы холодной водой и заплетут их в косичку.
Собственно говоря, я мог бы вполне обойтись в играх без девочек: у меня всегда было много своих интересных игр. Но Тоне и Мане иногда надоедало играть вдвоем, и им нужен был партнер. Играли они летом в пустом амбаре, разделенном на сусеки перегородками для отдельного хранения жита, ячменя, ржи, пшеницы и овса. Он был удобной квартирой для них самих и для их кукол. Там стояли маленькие скамеечки, кукольные кроватки, буфетики, миниатюрная посуда и прочие игрушки—у каждой в своем сусеке.
Приходят они ко мне и просят: «Давай играть вместе. Ты будешь дамой Анастасией Ивановной (так звали одну нашу тетю) и приедешь к нам в гости из Петербурга». Не совсем представляя, чего от меня потребуют, я соглашаюсь. И тут начинается пытка: в жаркий июльский день меня облачают сверх моей обычной одежды в мамину старую шерстяную юбку, подтыкают ее у пояса, чтобы была короче, на грудь кладут подушку-думку, сверх нее надевают мамину кофту, а на голову — старую отремонтированную наскоро шляпку. И происходит следующий разговор у входа в амбар: «Ах, Анастасия Ивановна, очень вам рады, пожалуйте сюда!» «Дама», нарушая свою солидность, должна поднять юбку и перемахнуть через стенку сусека «Антонины Васильевны». «Не желаете ли чайку?» — спрашивает любезная хозяйка. «С дороги можно!» — отвечаю я. И подается на кукольной посуде угощение: свежий огурец с солью, молодой горох (каждую горошину нацепляли всеми десятью пальцами на крохотную оловянную вилочку), печенье «Альберт» и вода с давлеными ягодами. Ведем «светский» разговор. Маня спрашивает: «Какие теперь моды в Петербурге? Вы можете себе представить, дорогая Анастасия Ивановна, почтмейстерша наша на почте вытаскивает из вновь полученного для нас номера «Нивы» листок с модами! Выберет себе по нему платье, запачкает листок своими ручищами и только тогда вкладывает его обратно в журнал. Ведь это безобразие!» «Конечно, — соглашаюсь я. — Но вы должны принять меры, заявить об этом самому почтмейстеру!» Тут в разговор вмешивается Тоня: «Вот вы все-таки скажите, как теперь шьют платья — с воланчиками или без них?» Ответ меня затрудняет, и Маня подсказывает на ухо: «С воланчиками!» Я за ней громко повторяю. «Ну, вот видите, Мария Алексеевна, я же говорила вам, что с воланчиками — так оно и есть!» — подает реплику Тоня. «Скажите, пожалуйста, а сарафанчики теперь в моде с бретельками или без них?» Ну, это уж мне совсем незнакомое слово. «Что такое бретельки?» — спрашиваю тихо Маню. — «Потом объясню, говори: «С бретельками». Я отвечаю Тоне. Мне становится скучно и невыносимо жарко.
Подражание преподобному Серафиму Саровскому. Рисунок архимандрита Исаакия
Я встаю, чтобы попрощаться и закончить визит. «Куда же это вы, Анастасия Ивановна? А ко мне разве не зайдете? Теперь обедать будем!» — приглашает Мария Алексеевна. Нечего делать, с тоской перелезаю в соседний сусек — к Мане. Через несколько минут подобных же неинтересных для меня разговоров я решительно встаю и начинаю раздеваться: «Я больше не играю. Мне жарко!» — «Что-о-о? Ты не хочешь играть?» — «Не хочу». «Ах, так!» — и следует энергичный щипок в бок. Девочки не дрались, но щипались, как гуси, так что в глазах темнело. Я сбрасываю с себя все одежды, прыгаю через стенку сусека и со всех ног бросаюсь в кусты черной смородины, где меня поймать нелегко…
Время перед моим поступлением в школу совпало с ожиданием прославления старца Серафима Саровского и открытия его мощей. Везде продавались изображения его (пока еще не иконы): как он молится коленопреклоненный на камне или кормит медведя. Подвиги его очень увлекали меня, и я по-своему пытался им подражать.
В Крякове был большой запущенный сад, и в дальнем углу его, около самой изгороди, был излюбленный уголок мой, названный мной святой горкой. Это был камень, вросший в землю, часть которого образовала площадку, выступавшую наружу. Кругом росли деревья и кустарники. В полдень, когда многие отдыхали, я брал с собою висевшую у меня над кроватью иконочку и убегал на «святую горку». Там вешал я иконочку на дерево, а сам становился на молитву, как старец Серафим.
Много прекрасных минут пережил я там, думая, что ни одна человеческая душа меня не видит и не слышит. И только много лет спустя, когда я был уже на военной службе, переписывавшаяся со мной тогда уже совсем старенькая тетя Таня припомнила мне эти уединенные молитвы — оказывается, она выследила меня и тайком часто смотрела на мою молитву, прячась в кустах.
Таким образом, к преподобному Серафиму Саровскому у меня была особая любовь с самого детства. С малышами дяди Вани часто устраивали мы «крестные ходы» на «святую горку»: несем хоругви, кресты (самодельные), иконы, служим там молебен. Но вдруг мой «причт» заявляет: «Не хотим больше играть!» Побросают хоругви на траву и убегут. Я стою и чуть не плачу: надо же закончить молебен! Появляется тогда тетя, утешает меня, собирает все «церковное» имущество и ведет меня к себе показывать какие-нибудь замечательные святыни из Палестины или из русских монастырей. Знакомые знали любовь тети к святыням и привозили ей.
Еще в Крякове, до рождения Оли, со мною произошел случай, за который особенно следует поблагодарить Бога. Я без всяких дурных последствий упал в подвал, и вот при каких обстоятельствах. Мама собиралась спуститься туда и поручила Тоне зажечь свечку и принести ее в темную кухню, где был люк в подвал. Тоня свечку зажгла, но отнести ее поручила мне, не сказав, что люк уже открыт.
Как только я вошел в кухню с подсвечником в руках, то моментально почувствовал, что лечу куда-то. В глазах замелькал голубой огонек потухающей при падении свечи (потом оказалось, что она разломилась при этом на четыре части). Оказывается, Тоня преждевременно открыла люк, в который я и свалился.
Шум моего падения испугал маму, и я услышал ее возбужденный голос: «Тоня! Что же ты наделала! Ведь ты убила его!» Но, не чувствуя никакой боли и желая успокоить обеих, я крикнул из подвала: «Мама! Не наказывай ее! Я жив!» И действительно, я был не только жив, но на мне не оказалось ни одной царапины или синяка. Меня задержала при падении довольно пологая лестница, а потом я перевалился на кучу картошки, высыпавшейся из мешка. За это почти чудесное спасение мое мы поблагодарили Бога, так как это падение могло бы закончиться совсем иначе.
Когда мне было пять или шесть лет, в нашу церковь к престольному празднику по особому приглашению ктитора Фомы Алексеевича приезжал служить Литургию отец Иоанн Кронштадтский. Очень много батюшек из окрестных сел сослужили ему, так как не во всех церквах в этот день, 24 ноября, была служба.
После Литургии всех пригласили на обед в дом Фомы Алексеевича. Столы накрыли в зале и соседней комнате, двери открыли, чтобы все могли видеть и слышать отца Иоанна.
Мои родители и я сам были там, но, к великому моему огорчению, я совершенно не помню этого события и знаю о нем лишь со слов других. Прощаясь, отец Иоанн раздавал кому крестик, кому иконочку или книжку. И на моей голове лежала его благословляющая рука. А подарил он мне небольшого формата Евангелие от Луки.
Когда я, уже взрослый, пытался осознать значение этого подарка, то пришел к выводу, что отец Иоанн провидел мое поступление в Духовную академию, и именно в Петербургскую, и вот почему. В то время в России были четыре Духовные академии, и у каждой был свой «уклон», как сказали бы теперь. В старейшей, Киевской, откуда выходили борцы за Православие против католиков и униатов, преобладал интерес к богословию.
Московская академия имела возможность позволить себе роскошь, кроме богословия, серьезно заниматься философией — там преподавал знаменитый философ Александр Иванович Введенский. В Петербургской академии процветало изучение истории Церкви, в Казанской готовились миссионеры для наших окраин, восточных по преимуществу. Апостол же Лука в своих Деяниях дал нам образец истории Церкви в апостольское время.
Отец Иоанн остался доволен пением в нашем храме, поблагодарил регента, а папа попросил его подарить свою карточку. С собой у отца Иоанна не было, но он запомнил просьбу и вскоре из Кронштадта прислал свой большой (20 х 30 см) портрет.
В таком же возрасте или чуть постарше я видел замечательный сон, который произвел на меня глубокое впечатление и запомнился на всю жизнь. Бывают такие сны, которые запоминаются больше, чем реальное событие. Это было зимой в Хотыницах. Я вижу во сне, что ночью сильно стучат нам в окна. На вопросы: «Кто там? Почему стучите?» — оттуда отвечают: «Вставайте! Выходите встречать Христа!» Все мы выходим на улицу и видим: вместо ночи — чудный ясный день, вместо зимы — лето. На деревьях — листья, на земле вместо снега — молодая зеленая травка. На большом плоском камне, который находился посреди площади перед школой, сидит Христос, Такой, Каким мы привыкли видеть Его на изображениях: в розовом хитоне и синем плаще. Прекрасное доброе лицо, синие лучистые глаза. Народу кругом — множество, вся деревня тут, но стоят вдали и ждут, что Он скажет или сделает. А Он говорит: «Пропустите ко Мне детей». Тогда мы все бежим к Нему. И Он с нами разговаривает, нас ласкает и благословляет. Это продолжается довольно долго…
По мере того как я подрастал и прислушивался с интересом к чтению отцом литературных произведений, они стали находить отражение и в моих играх. Оказался у меня для них и подходящий товарищ — мальчик Костя, чуть помоложе меня, сын ктитора нашего храма, уже упоминавшегося Фомы Алексеевича. Особенно привлекала нас речка Хотынка. В одном месте, огибая берег, она образовывала полуостровок, который во время половодья превращался в остров. Там была у нас «Запорожская сечь». Костя — Кукубенко, я — Тарас Бульба. Роль Остапа исполнял приезжавший лишь на лето мальчик Миша. А роль изменника Андрия… Кто бы захотел принять на себя?
Случалось, что, переправляясь весною в «Запорожскую сечь», мы с Костей (Миша был еще в городе) оказывались совершенно промокшими и боялись в таком виде показаться родителям. Тогда мы бежали на кухню Костиного дома, раздевались там совсем и лезли греться на печку. А штаники и чулки вешали на веревку. Тут на беду входила в кухню Костина мама, весьма строгая, и секрет наш открывался. Мы оправдывались тем, что необходимо было попасть в «Запорожскую сечь», а она обещала нас посечь. Мы давали обещание больше так не делать, после чего получали сухое белье и шли обедать. За столом пробирал нас уже сам Фома Алексеевич: «У вас там Запорожская сечь — как бы не пришлось вас за нее посечь!»
Эта же речка чуть не привела меня к большой беде, и мне до сих пор стыдно вспоминать, сколько волнений я доставил один раз моим родителям. Сделанная запруда превращала речку в довольно широкое и глубокое озерко. Весною, когда начинался ледоход, по нему плыли большие льдины, громоздясь друг на друга, сталкиваясь и устремляясь по течению реки к плотине.
Воспользовавшись временем послеобеденного отдыха папы и мамы и тем обстоятельством, что старшая сестра Тоня увлеклась катанием с ледяной горы около школы, я очутился один на берегу и не устоял против искушения покататься на льдине. Вооружившись шестом, я благополучно управлял своим кораблем и заплыл далеко от берега. По счастью, какая-то деревенская тетя, заинтересовавшись, чей это карапуз, стоя на рыхлой весенней льдине, так бесстрашно орудует шестом, а вблизи никого нет, кто бы мог оказать помощь, и разглядев, что это «учителев Ваня», побежала к нам домой и подняла там тревогу. Папа сейчас же пришел на берег. Пришлось мне заканчивать свой рейс и держать ответ. Пошли домой. Папа был суров и молчалив, мама встретила меня заплаканная: «Главное, ведь ты же обещал мне этого не делать!» Я стал просить прощения. «А если бы ты оказался на дне, кто бы за тебя попросил прощения?..» — спросил папа. После этого я был под «домашним арестом» три дня.
С раннего детства я любил наблюдать животных и следить за их развитием. Весной во всех лужах много головастиков. Особенно интересно положить в банку из-под варенья комок лягушачьей икры, следить самому и показывать сестрам, как набухает темное ядрышко, внезапно оживает и начинает пожирать свою скорлупу, как развиваются сперва две передние лапки и длинный хвост, жабры в виде веточек; потом появляются и задние лапки, а хвост уменьшается, выявляется угловатость — и перед нами уже готовый, нежный, чистенький и очень милый лягушонок. Обычно полный цикл проследить не удавалось, так как маме требовалась банка, и я поневоле выпускал в канаву своих еще несовершеннолетних питомцев.
Еще неудачнее были мои опыты с содержанием в неволе кузнечиков. Когда удавалось конфетными щипчиками или пальцами поймать кузнечика, я подносил его к носу какой-нибудь сестренки, чтобы напугать ее, а потом сажал пленника в коробку из-под гильз и предоставлял ему еду в виде листьев и воду на кукольном блюдечке. Но он угрюмо молчал весь день и ни к чему не прикасался. Зато стоило всем лечь спать, как из всех коробок дружно раздавалось оглушительное стрекотание. Мама требовала убрать весь этот зоосад. Но куда? Выпустить жалко! Я прятал коробки в открытый шкапик на террасе. Но кошка находила и пожирала кузнечиков. Один неопытный котенок раз у меня на глазах получил от кузнечика такой щипок в свой розовый носик, что из ранки выступила кровь, а кузнечик исчез. Но взрослые кошки умеют ловить их.
Случалось летом, что я ел еще не созревший крыжовник, запивая его сырой водой, и потом приходилось лечить меня — касторкой, конечно. В горячем кофе она не очень противна, но я не соглашался принимать ее. Тогда дядя Юра, мой крестный, начинал упрекать меня за недостаток мужества и, чтобы показать пример, будучи совершенно здоровым, у меня на глазах выпивал целую ложку холодной касторки. Это действовало на меня, и я послушно выпивал свою порцию.
У этого же дяди Юры был скворец, которого мы все очень любили. Однажды он увидел, как кошка тащила выпавшего из гнезда птенчика, еще не умевшего летать. Птенчик громко кричал, еще громче орали над ним перепуганные его родители, не в силах выручить его из беды. Бросив в кошку что попало под руку, дядя Юра подобрал раненого птенчика и взял к себе. Подлечил, выкормил, и птичка стала совсем ручной — не боялась даже нас, ребятишек. Звали скворца Витькой, и он не только откликался и прилетал на зов, но и сам умел произносить свое имя. Других слов он говорить не умел, но очень хорошо и верно насвистывал услышанную мелодию, например «Во саду ли, в огороде…». Прожил он у дяди Юры целый год, а потом все-таки погиб от незнакомой кошки, проникшей через плохо прикрытую в комнату дверь, когда дома никого не было.
Когда малыши дяди Вани приезжали к нам в гости, мы расставляли стулья и табуретки среди комнаты, с помощью шалей и простынь устраивали паруса, и получался корабль. Я был капитаном, и мы «плавали» по всем странам, о которых читали или слышали.
Когда я был уже постарше, то присутствовал при чтении отцом моим «Фабиолы». Действие происходило в Риме в первый век христианства. Описывались катакомбы, где погребали мучеников и где происходили тайные собрания христиан. Сейчас же и я соорудил себе миниатюрные катакомбы внутри завалинки, а вместо мощей мучеников спрятал в ниши тельца скончавшихся засохших пчелок: с моей точки зрения, пчела, изготовляющая воск для церковных свечей, была существом как бы священным и способным изображать мощи. (А может быть, пчелка-христианка была к тому же замучена язычницей-осой.)
По мере расширения круга моих знаний и интересов разнообразились и игры. В них вплетались сюжеты всех прочитанных книг.
Особенно процветала у нас игра «в рыцари». Она длилась у меня от шести до шестнадцати лет, о чем дальше будет сказано подробнее. Но все же самой увлекательной для меня оставалась игра «в батюшку». Постепенно образовалось у меня и некоторое «церковное имущество»: иконочки для «иконостаса», примитивное облачение, хоругви. Папа устроил для меня модель церкви из картона с иконостасом внутри. Крыша и стены снимались. Внутри можно было поставить свечку, и тогда окна были красиво освещены. Большую помощь в «богослужениях» моих оказывала мне младшая сестра Оля. Тоню, как старшую, родители часто брали с собой в гости, а мы, двое малышей, оставались тогда дома и играли вместе. Мы были очень дружны, и Оля охотно принимала участие во всех моих затеях.
Вот наступило лето. Классные комнаты той школы, где преподавал папа, пустуют. Парты вынесены в сарай, за классной доской устроен для меня уголок — это моя спальня. Мы с Ольгой одни дома и начинаем свою любимую игру: у нас «всенощная». Я беру в руки большую линейку — это «диаконская свеча» — и «кадило» — банку из-под сапожного крема с насыпанными внутри камушками (по моим понятиям, существенным признаком кадила являлось бряцание, а не аромат) и начинаю: «Востаните… » У Ольги хороший слух и приятный голосок, так что она уже в семь лет пела в школьном хоре, которым руководил мой отец. Она с целой семьей своих кукол изображает теперь «певчих». Я хожу кругом класса и совершаю каждение, а сестренка поет: «Дивна дела Твои, Господи!» — «На горах станут воды…» И так отслужим, бывало, всю «всенощную».
Вспомнив Олю, хочется отметить ее остроумие, проявлявшееся в своеобразных наименованиях некоторых предметов. «Почему говорят «молоток», когда им колотят? Лучше бы назвать «колоток»! Или: «Называют мазь вазелином, а это, скорее, мазелин». Так она и говорила по-своему. А я, со своей стороны, переименовал ее саму, назвав Олегом. Так что даже в письмах своих ко мне на фронт, когда я был уже офицером, она всегда подписывалась: «Твой Олег».
Весной, сразу после окончания занятий в школе, папа ездил в Нарву и часто брал и меня с собой. Там бывал в это время певческий съезд, собирались руководители хоров, многие со своими певчими. Приглашали и отца с нашим церковным хором, но он брал лишь меня — как зрителя, а не участника. «Смотр» продолжался дней пять. Концерты как лютеранских, так и православных хоров происходили в кирхе, где был прекрасный орган. Приезжал туда один известный эстонский регент с хором в полторы тысячи человек. У отца там было много знакомых. Бывали мы и около известного Нарвского водопада, где стена воды падает с огромной высоты, а водяная пыль разносится в воздухе на далекое расстояние.
На фоне светлых воспоминаний моего безоблачного, беззаботного детства всплывает страшная картина народного бедствия в связи с пожаром, случившимся в соседней с Кряковом деревне в двух с половиной верстах от нас. Это была бедная деревня Беседа. В жаркий летний день, когда все взрослые работали на поле и в деревне остались лишь ребятишки и дряхлые старики, возник пожар от самовара, который неосторожно ставила старушка. Огонь очень быстро стал распространяться, так как избы были деревянные, крытые соломой, а тушить огонь было некому. Жители Крякова поехали на помощь, каждый со своим обязательным предметом для тушения. В то время на избах была прибита дощечка, на которой была написана фамилия хозяина, и тут же на белом фоне синей или черной краской было изображено то, с чем он обязан был явиться в случае пожара в своей или соседней деревне. Смотря по достатку человека, были изображены лошадь или телега, лестница, кадушка на колесах, у бедняков — багор, ведро или топор.
Поехали и мы на лошадке дяди Вани, везя с собой кадушку на колесах. При подъезде к Беседе впечатление было ужасное. В горле у меня сразу пересохло от волнения. Половина
деревни пылала. Хотя обитатели ее вернулись с поля, но решительной борьбы с огнем вести не могли. Их старая и не совсем исправная пожарная машина не могла даже проехать ближайшим путем к речке, так как обгоревшие и обрушившиеся дома загораживали путь. Приходилось объезжать кругом с большой затратой времени. В воздухе раздавались страшные вопли, крики и плач женщин и детей. Мужчины стояли на крышах еще не загоревшихся домов, пытались спасти их, поливая крыши водой. Хлопья горящей соломы разносились на огромные расстояния внезапно возникшим ветром и угрожали зажечь все строения. Некоторые разбирали пылающий дом, иные спасали детей и скот. Я увидел обезумевшую старушку, которая выносила из горящего дома две кринки молока! Наша деревня со своей пожарной машиной начала усердно тушить огонь, но спасти удалось только половину домов, а остальные так и сгорели дотла. Пожар был ликвидирован окончательно, когда прибыла помощь из другого, соседнего и богатого села Ястребина. У них была новая пожарная машина. Наступившая ночь не принесла покоя и отдыха погорельцам: они не смыкали глаз, все время опасаясь возникновения нового очага пожара от тлеющих углей. Помню, что был раз пожар и ночью в той же Беседе, но нас, детей, на него не взяли, и мы только из окна смотрели на багровое зарево и метавшееся пламя.
Пожары в деревнях так были страшны, что нам очень строго запрещалось брать в руки спички. Если коптила уже зажженная старшими лампа, то уменьшить пламя имела право лишь старшая из детей — Тоня. Это было, конечно, вполне разумно, и мы это понимали и слушались.
Отец мой любил собирать грибы, знал хорошо грибные места в лесах около Крякова. Иногда он ходил один с кузовом на спине, с двумя корзиночками у пояса и с двумя большими корзинками в руках. Он сразу сортировал грибы в лесу: белые — за спину, рыжики (их много было в тех местах) — в большую корзинку. Красные, моховики, маслята, сыроежки занимали остальные корзины так, чтобы их легко было разделить дома. Папа вообще любил все делать обдуманно и разумно. Бывало, что мы ехали за грибами всей семьей, не исключая и малышей дяди Вани. Дом запирали на замок, а сами размещались на двух подводах. В одной ехали взрослые с самоваром, посудой и съестными припасами, другую занимали мы, дети, и с нами ехала тетя Таня. В лесу делали привал, распрягали лошадей и пускали пастись на лужайку. Взрослые, а также Маня и Тоня, расходились в разные стороны леса, а мы садились на разостланном одеяле около тети и слушали ее сказки. Нам, малышам, не позволялось идти в лес (иначе пришлось бы искать нас, а не грибы), мы только поблизости собирали сосновые и еловые шишки для самовара. Потом разжигали самовар, доставали пирожки, котлеты и прочее к обеду. А тем временем возвращались один за другим собиратели грибов, сравнивая свою добычу. Закусывали, пили чай и весело беседовали. Дома к ужину была грибная солянка, затем все чистили и сортировали грибы: какие сушить, какие солить, какие варить и жарить. Такие дни были для нас настоящим праздником.
Как я уже говорил, отец мой был не только учителем, но и любителем-агрономом. В Крякове летом мы часто занимались сельскохозяйственными работами. Особенно часто сгребали сено. Бывало, смотрит папа утром на крохотное облачко близ горизонта и уже предвидит перемену погоды. Действительно после полудня начинает хмуриться, и все мы, взрослые и дети, идем спасать от дождя разбросанное для просушки сено. У меня были маленькие грабли, легонькая коса, небольшие серп и цеп. Помню, как лошадка с одним завязанным глазом катала шестигранную каменную призму для обмолачивания колосьев, иногда же делали это и вручную. Тогда и я действовал своим цепом.
В осеннее время в Крякове справляли много свадеб. И был еще особый праздник, когда варили пиво. Это совпадало с днем почитания Церковью святого евангелиста Луки (18 октября).
Нам было очень интересно смотреть, как варят пиво, хотя пробовать его нам не давали.
Весело и дружно отмечали мы и большие церковные праздники, и семейные — дни именин и рождения, когда полагалось у нас пить шоколад. Хотя средства у нас были скромные (папа получал всего 37 рублей жалованья) и подарки поэтому были недорогие, но они нам очень нравились, так как родители замечали наши вкусы и желания. У меня было действительно беззаботное, радостное и, главное, мирное детство.
Годы обучения в начальной школе
Я уже говорил, что отец мой был педагогом и занимал должность учителя в сельской школе в Хотыницах. Там и я учился до своего поступления в петербургское 1-е Реальное училище. Курс обучения в школе был трехгодичный, в соответствии с чем имелось три отделения: младшее, среднее и старшее. Учитель был один, поэтому все три группы занимались в одном классе одновременно. От педагога требовалось большое умение вести урок так, чтобы дети разных отделений не мешали друг другу заниматься. Обычно одна группа слушала объяснения учителя и отвечала на его вопросы, другая в это время прорабатывала по книжке заданный урок, а третья — писала письменную работу. Дисциплина была хорошая, почему и было возможно так преподавать. Раз в неделю происходил таким же образом урок Закона Божия. Батюшка тоже одной из групп вынужден был давать письменную работу, пока занимался с двумя другими.
Припоминается по этому поводу один курьез: задано было написать наизусть Символ веры. Один из учеников написал заглавие так: «Символверы». Рассказал этот случай батюшка моему отцу, а он поделился своим очередным курьезом. Писали ученики диктовку на употребление тире вместо слова «есть». Учитель диктует:
«Трудолюбие — добродетель. Олень — лесной зверь». А ученик пишет: «Трудолюбие — добродетель, а лень — лесной зверь».
Настоятель нашей екатерининской церкви преподавал в нескольких окрестных селах и поэтому больше одного раза в неделю посещать нас не мог. Все остальное преподавал папа. Назывались уроки или «русский язык», или «арифметика», но по своей любви к точным наукам отец на этих же уроках давал понятие о явлениях природы и даже сопровождал уроки простейшими опытами по физике, что программой не предусматривалось, но детям очень нравилось. В книге для чтения по русскому языку для старшего возраста были помещены и небольшие повествования из русской истории. Обучал отец нас и пению, и, как я уже говорил, все ученики его пели в церковном хоре. В школе была хорошая библиотека детских книг, и я до сих пор помню содержание некоторых народных сказок в стихах, например «Три Ивана» или «Похождения отставного солдата». Прекрасные повести Авенариуса на исторические темы тоже мне очень нравились и развивали меня. Кроме школьной библиотеки, образовалась у меня и своя личная библиотечка из подаренных мне книг. Получал я на свое имя и еженедельный детский журнал «Задушевное слово». Кроме трогательных детских повестей любимой нами писательницы Чарской, запомнились мне и комические рисунки. Например, изображена тесная кухня в Китае, толстая китаянка на крохотных ножках стоит подбоченясь и смотрит на двух китайцев, стоящих спинами друг к другу. Косы их связаны и имеют вид натянутой веревки, на которой развешано белье. Текст под картинкой гласит:
Ду-Чи-Фу во время стирки
Поступает без придирки:
Свяжет косы мужа с свекром
И бельем завесит мокрым.
Или вот что сохранила память через 60 с лишним лет:
Говорят, что лягушата
Без усов, не бородаты.
Франта нет меж них такого,
Кто усы, бородку бреют:
Лягушата не имеют
Ни того и ни другого.
Раз какой-то лягушонок
На гулянье торопился,
Вдруг — навстречу паучонок.
Лягушонок изумился: «Ба!»
Потом соображает,
Паучонка в рот кладет.
Его лапки выпускает,
Как усы их расправляет,
Словно истый франт идет!
И «франт» изображен — пузатенький, на задних лапках, пучеглазый, «усатый».
Особенно памятны мне елки на Рождество и приготовления к ним. Мы заранее начинали клеить игрушки: домики, фигурки, коробочки, которые будут висеть на елке, цепи из золотой бумаги, но старались делать это по секрету от Оли, чтобы ей было интереснее увидеть уже готовую, наряженную елку.
Но вот приближается праздник. В школе каникулы, опустел класс. Мы с папой собираемся в лес за елкой, одеваемся охотниками, папа берет топор, и у меня есть свой, маленький. Сговариваемся с соседом — крестьянином дедушкой Степаном Порфирьевичем, который запрягает в дровни своего Мальчика, привязывает сзади еще двое санок для елки. Берем две пары лыж и катим в лес, опять по секрету от Оли.
Лес недалеко. Останавливаемся. Порфирьич остается около саней, курит и стережет Мальчика, а мы с папой становимся на лыжи и углубляемся в чащу леса. Сбрасываем снег с выбранной елки ударом по стволу, проверяем ее со всех сторон, и, если она красивая, пушистая и симметричная, папа начинает рубить ее.
В лес за елкой. Рисунок архимандрита Исаакия
Немного поработав, он делает вид, что устал, и предоставляет мне докончить рубку и свалить елку моим маленьким топориком. Затем связываем ее веревкой, чтобы не торчали и не обломались ветви, несем к лошади и укладываем на двое саночек.
Привозим к школе, ставим во дворе за сарайчиком, где не видно. Потом в нетопленом классе папа укрепляет елку на крестовине, и мы украшаем ее игрушками, цветными свечками, золотыми цепями, пряниками и небольшими яблоками.
В первый день праздника к вечеру зажигаем елку для нашей семьи. Все мы поем около елки: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…» Когда спеты тропарь и кондак праздника, начинаются выступления присутствующих. Каждый из нас поет или читает какое-нибудь стихотворение.
Под елкой стоит столик с подарками. Нам разрешается подойти и отыскать, что нам предназначено. Даже Оля, зная букву «о», легко находит свою закутанную куклу. Мне достается большой пакет. «Можно развернуть?» — спрашиваю. — «Конечно, это твое!» Там оказывается прибор для выпиливания по дереву, какой мне давно хотелось иметь. Любительница рукоделия Тоня получает пяльцы и набор шелковых ниток и рисунков для вышивания.
Тушим пока свечи на елке и садимся пить чай с елочными гостинцами. Между тем папа и Кленя незаметно исчезают из комнаты. Вдруг раздается энергичный стук в дверь… «Кто там?» — спрашивает мама. «Пустите, это Дед Мороз!» — отвечает незнакомый мужской голос. Отворяем. Действительно, входит старик с огромной седой бородой, с надвинутой на глаза шапкой. За плечами у него два мешка. Из одного мешка торчит розга, а в другом, очевидно, какие-то пакеты. Вместе с Дедом Морозом входит Баба Карга — скрюченная старушонка, вроде Бабы Яги, но доброжелательная.
Мама предлагает гостям полюбоваться на зажженную елку. Они соглашаются, и мы повторяем всю программу выступлений. Дед Мороз «экзаменует» нас, спрашивает молитвы. Мы их знаем. «Всегда ли слушаетесь старших?» Оля с испугом косится на розгу, прячется за меня и шепотом просит: «Не выдавай меня». Мама подтверждает, что вообще слушаются, но иногда бывает, что капризничают и плохо ведут себя. Мы обещаем, что впредь этого не будет, и тогда гости развязывают свои мешки… Баба Карга высыпает из своего мешка орехи, мандарины и прочие сладости.
Дед Мороз дарит каждому по книжке с картинками, мама предлагает гостям чаю, но они отказываются под предлогом, что им еще предстоит много дел: надо обойти несколько домов, где есть дети. Уходят.
Мы разглядываем новые книжки, когда входят папа и Кленя. «Как жалко, что вы выходили, а у нас тут были гости — Дед Мороз и Баба Карга. Мы для них елку зажигали, а они нам сколько всего подарили!» — рассказывает мама. Папа улыбается в усы, очень довольный, что не все его узнали в роли Деда Мороза. Оля действительно вполне убеждена, что приходил настоящий Дед Мороз.
На третий или четвертый день праздника в том же помещении повторяется торжество для школьников. Елка еще во всей красе, вставляют лишь новые свечи в подсвечники и зажигают их. Дети всех трех отделений со своими родителями заполняют помещение. Опять сперва поют тропарь и кондак праздника, а потом, взявшись за руки, образуют вокруг елки огромный хоровод. Поют детские песенки: «Ах, попалась птичка, стой», и кто-нибудь из малышей изображает птичку, которая пытается выскочить из круга наружу. Для выступлений устроена эстрада. На ней стоит хорошенькая девочка с лиловыми ленточками в косичках — Маня Гаврилова — и декламирует:
Тает снежок,
Ожил лужок,
День прибывает.
Когда это бывает?
Мы все стоим кругом эстрады и хором отвечаем: «Весной!»
Маня продолжает:
Солнце печет.
Липа цветет.
Рожь поспевает.
Когда это бывает?
«Летом!» — кричим мы внизу.
Пусты поля.
Мокнет земля,
Дождь поливает.
Когда это бывает?
Глас «народа» утверждает, что осенью.
Снег на полях.
Лед на реках.
Вьюга гуляет.
Когда это бывает?
Ну, конечно, зимой.
После исполнения четырех времен года на эстраде читаются некоторые басни Крылова в лицах. Восторг зрителей вполне вознаграждает труд папы и мамы по устроению этого торжества. Раздают подарки. Кроме обязательных для всех пакетов со сладостями, нуждающиеся получают обувь, отрез на одежду. Об этом позаботился особый комитет с Костиным отцом во главе. Ни Деда Мороза, ни ряженых на елке в школе не бывало. А по улицам деревни ходили забавные фигуры: «Медведь» с поводырем, «Коза», «Барабанщик», «Журавель» с трещоткой. Но это были взрослые люди.
В 1905 или 1906 году родители подарили мне на день рождения записную книжку с карандашом и хорошенький перочинный ножик. Стал я вести свой первый в жизни дневник. В него записывал я свои школьные впечатления и, между прочим, написал фразу: «А Маня Гаврилова — хорошенькая девочка» (то есть та самая «артистка», которая запевала «четыре времени года» на школьной елке). На мою беду старшая сестра Тоня успела сунуть свой любопытный носик в мой дневник и во время чая, когда мы все сидели за столом, вдруг заявила: «А у Вани есть невеста!» Папа в это время читал газету. Он обладал в достаточной мере чувством юмора и из-за газеты подал реплику: «Ну что же, пора!» Мама же спросила: «Кто же такая?» «Маня Гаврилова», — сообщает Тоня. Ох, уж эти старшие сестры! Бедный «жених» юркнул под стол и едва удержался, чтобы не укусить Тоню, как случилось с ним однажды в раннем детстве.
Быстро бежит время в школьных занятиях, и вот уже приближается Пасха. В Великий пост мы постились всей семьей. Я особенно любил поститься и сам себя лишал варенья к чаю, хотя оно Уставом и не запрещено. Перед самым праздником много хозяйственных хлопот, в которых посильное участие принимали и мы, дети. Чистить изюм или миндаль мне поручали редко, так как по зернышку и по ягодке они все же заметно убывали во время моей работы. Зато протирать скоромный творог через решето поручали мне охотно, и мама была уверена, что ни одна крупинка не попадет мне в рот.
Но однажды, к великому своему горю, я оскоромился перед самой Пасхой. А дело было так. Запекался у нас окорок в тесте. Когда с него сняли румяную ароматную корочку теста, Тоня, которая не была большой постницей, съела кусочек корочки и, как Ева Адаму, предложила и мне попробовать, и я соблазнился, будучи, впрочем, уверен, что тесто «постное». Но, когда я съел, Тоня начала дразнить меня, что я «оскоромился», так как тесто ведь «пропиталось свиным салом!».
С папой на колокольне в Пасху… Рисунок архимандрита Исаакия
Я не взвидел света от огорчения и разревелся во все горло. Действительно: поститься весь Великий пост и так нелепо оскоромиться в Страстную Субботу! Тоню родители за это побранили, но мое огорчение улеглось не скоро.
К заутрене в церковь мы ходили всей семьей. Папа нес фонарь, освещая дорогу с образовавшимися уже лужами талого снега. Часто приходилось обходить их, теснясь к забору. Внезапно раздавался восторженный звонкий голосок Оли: «Ах! Я галошу потеряла!» Останавливались, искали, находили и продолжали свое путешествие. Вот и речка Хотынка, где мы все моем свои галоши, а на пригорке около речки светится уже огнями церковь.
Входим — народу уже много. Пол устлан вместо ковров ветками ельника — как «для параду», так и для облегчения уборки помещения после службы. В храме у Плащаницы читает Деяния какой-нибудь мужичок. Батюшка подходит и закрывает рукавом рясы книгу в знак того, что пора начинать службу.
Раздается первый удар колокола. Это была почетная обязанность — звонить на колокольне в пасхальную ночь. Старейшие по возрасту мужички, старше 70 лет, соблюдали между собою строгую очередь, кому звонить в этом году. Особенно памятен мне старик Самсон Алексеев, который очень любил вести беседы на духовные темы с моим отцом. Сидит он, бывало, на завалинке и рассказывает папе свой сон: «Вижу я лестницу до небес и наверху Бог Саваоф. Он меня зовет: «Самсон!» Я в страхе и трепете спрашиваю: «Чаво, Господи?» — «Полезай сюда!» А мне страшно, лестница качается: «Боюсь, Господи!» И так три раза. «Дурак ты, Самсон», — говорит Господь. К чему бы это?» Не знаю, как растолковал отец мой ему этот сон. Самсону было уже 80 лет, но и он, в свою очередь, ни за что бы не пропустил своего участия в пасхальном звоне, хотя подниматься на колокольню было ему уже нелегко.
Выходит крестный ход. Диакона в церкви не было, идут батюшка и псаломщик, за ними — все прихожане. Я тоже принимаю деятельное участие в крестном ходе — несу на полотенце Евангелие, для меня еще тяжеловатое. Церковь остается почти пустая. На колокольне — минорный «перебор». Входят в церковь: «Христос воскресе!» Радостный трезвон во все колокола. Весь народ стоит со свечами. Когда кончается служба, уже брезжит рассвет. Идем опять по лужам. Дома сразу разговляемся. На столе стоят окорок, телятина, ветчины, куличи, и пасха, и чудесные крашеные яйца. Нам дарят особенно красивые: фарфоровые или деревянные, вложенные одно в другое, с сюрпризом внутри. Оля, в восторге от всего пережитого вообще и от полученного яичка в особенности, падает на пол и начинается кувыркаться… На другой день обед не варят, а целый день стоит накрытый пасхальный стол, к которому добавляют лишь горячий чай или кофе с молоком, и все сыты.
Помню, была очень веселая, к Пасхе особенно подходящая граммофонная пластинка (у Кости был граммофон).
Сперва слышно, как деревенские подростки играют в рюхи, потом сговариваются идти звонить на колокольню. Слышно, как скрипят под их ногами ступеньки лестницы, как потом, сговорившись, они ударяют в колокола, и раздается радостный пасхальный громкий трезвон. И мы с папой в первый день праздника поднимались на колокольню звонить.
В пасхальные дни удобно делать и запасы для задуманного путешествия. Мы с Костей решили бежать из дому на остров Хортицу, чтобы восстановить там Запорожскую сечь. Призыв Тараса Бульбы перед походом о том, чтобы заготавливали для него пшеницу, деготь и прочее, относился прямо к нам, но, считаясь с современными условиями, надо готовить… консервы. Для этого кусок ветчины или телятины заворачиваем в блестящую бумагу из-под шоколада — так он уже не испортится. Склад продуктов — за шкафом в щелке, куда не пролезет и кошка. Но очень скоро невероятная вонь из этого угла побудила маму произвести там генеральную уборку, и секрет наш открылся. Я не отпираюсь, честно во всем признаюсь. А не уехали еще потому, что денег на дорогу не хватает: билет от Молосковиц до Петербурга стоит 93 копейки, а у нас в копилке только 50 копеек. Как мы бы добирались до острова Хортицы от Петербурга, мы не очень задумывались.
В годы учения в начальной школе начались мои первые опыты стихотворчества. Правда, ради рифмы иногда получалось несоответствие отдельного слова с общим настроением, как видно на следующих примерах:
Васильком любуюсь я:
Ах, цветочек милый!
Нет прекраснее тебя!
Я — твой друг унылый.
Кто танцует краковяк?
Вот и эдак, вот и так!
Тетя Катя, Вы ли это?
Я узнал Вас без лорнета!
Впоследствии выражать свои чувства в стихотворной форме сделалось моей потребностью, особенно в дни пребывания на фронте.
Настает лето, которое мы проводим уже не в Крякове, а в Хотыницах. Здесь есть река, а с нею возможность учиться плавать, ловить рыбу. И общество у меня уже другое: не двоюродные сестры с куклами, а мальчуганы из папиной школы, и особенно верные мои друзья Костя и Миша. Мы проводим вместе целые дни. Одну неделю изображаем из себя краснокожих индейцев, начитавшись Фенимора Купера, другую — запорожских казаков, потом — средневековых рыцарей. Эта последняя игра особенно у нас процветала и длилась много лет. Нас на это вдохновляли романы Вальтера Скотта. В школьной библиотеке был экземпляр «Айвенго» — прекрасный полный перевод с английского. Тот полуостровок, который я уже поминал в предыдущей главе, иногда изображал из себя крепость Акру, которую мы, рыцари, должны были взять на пути ко Гробу Господню. Там росла высокая крапива, и мы своими деревянными мечами рубили ее, считая, что это неверные сарацины. Ожоги от крапивы считались за полученные раны. После отчаянной схватки с противником крепость взята, и на ней водружается знамя. Служится благодарственный молебен. Я изображаю из себя диакона, Костя служит за священника, Миша — за псаломщика, а иногда сторожит нас, как часовой.
Хочу еще сказать несколько слов о том, как мы втроем ловили на реке рыбу. Ловили и удочками, и бреднем (большой мешок из редкой мешковины с грузом), и острогой, которая заменялась у нас большой старой вилкой…
Когда, бывало, шли с бреднем в воде по течению, то двое из нас раздевались и тянули бредень, а третий по берегу нес обувь, одежду и ведро для рыбы. Через каждые 50 или 100 шагов менялись, соблюдая строгую очередность. У берегов между корнями деревьев можно было руками поймать сонного налима. Миша, нырнув туда однажды, ухватил раз что-то огромное и скользкое, но оказалось, что это была чрезвычайно старая лягушка.
Из нас троих Миша лучше всех лазил на деревья, Костя — стрелял, а я — плавал. Учили меня плавать мои товарищи по начальной школе. Впоследствии мне пришлось поплавать во многих реках и в трех морях (Балтийском, Черном и Азовском). О том, как мы играли в индейцев, я уже упоминал. Свои головы мы украшали перьями. Полагалось бы употреблять орлиные, но таковых у нас не было, и потому мы заменяли их индюшачьими из маминого хозяйства. Когда резали индюшку, перья шли в нашу пользу. На черенке пера изображался, как у индейцев, характер подвига. Чтобы получить перо «ку», надо было, например, пройти пешком 20 верст или убить змею. За подвиги еще более выдающиеся полагалось наградить пером «гран-ку», верх у которого был срезан и туда привязаны косички из конского волоса.
За описываемый период времени (с осени 1903 по осень 1906 года) произошло три события исторического значения: прославление преподобного Серафима Саровского 19 июля 1903 года; русско-японская война с 26 января 1904 года; первая революция 1905 года с Манифестом о Конституции 17 октября 1905 года.
О моем отношении к преподобному Серафиму я уже говорил раньше. В журнале «Нива» было подробно описано торжество открытия его мощей с обилием иллюстраций. И русско-японская война тоже была достаточно освещена в печати… В «Ниве» помещались портреты юных добровольцев и разведчиков, и под влиянием этих снимков я одно время тоже собирался отправиться на войну, но сообщников себе не искал. И замысел этот остался в тайне.
Одна из друзей нашего дома, а может быть, и дальняя родственница наша (мы ее звали тетя Оля), была в Порт-Артуре во время войны в качестве сестры милосердия. Когда Порт-Артур был сдан, тетя Оля вместе с прочими жителями русского происхождения была отправлена в Японию. К пленным японцы относились очень хорошо, чувствуя себя победителями в войне с таким великим государством, как Россия. Прекрасно кормили, содержали в чистоте, не стесняли свободы передвижения по городу. Когда был произведен размен пленных, тетя Оля вернулась в Петербург.
На лыжах в Порт-Артур с папой. Рисунок архимандрита Исаакия.
Всем пленным при отъезде сделали много подарков: материи, веера, безделушки из бумаги, соломки и фарфора. Тетя Оля всем нам подарила японские вещи: маме — шелковую материю и веер, Тоне — комодик в виде многоярусной пагоды со многими ящичками, мне — коллекцию языческих «боженят», семь или девять штук разного размера, с отверстиями для ношения их у пояса. Они соответствовали стихиям природы: божок солнца, дождя, ветра и тому подобное. Пойдет японка гулять без дождевого зонтика и захватит ее дождь — она наклонится к поясу и тихонько попросит «дождевого божка» повременить с дождем, пока она не дойдет до дома.
С нашими военными неудачами этих лет связано некоторым образом и мое поступление в 1-е Реальное училище. Когда приближалось окончание мною папиной школы, то мне был задан вопрос: «Кем бы ты хотел быть, когда вырастешь?» Ответ был давно готов: «Батюшкой!» — «Видишь, сынок, если бы мы отдали тебя в Духовное училище (а это вообще и не так легко было бы сделать, так как там учатся преимущественно дети лиц духовного звания), ты бы мог к моменту окончания курса изменить свое мнение и захотеть пойти по другой специальности. Ты бы мог сказать: «Вот, родители послушались меня, еще десятилетнего дурачка, а теперь мне трудно поступить в светское высшее учебное заведение». Если же ты окончишь светскую школу (гимназию или реальное училище) и твое намерение быть батюшкой не изменится, то мы даем тебе слово не возражать против того, чтобы ты поступил потом в Духовную академию». Я согласился с доводами моих родителей. Выбрано же было реальное училище, а не гимназия потому, что поражение России в тот момент многие приписывали отсталости нашей в области техники. Папа, любивший точные науки, был согласен с этим мнением и считал, что необходимо всемерно содействовать развитию в России технического образования. В Петербурге тогда существовало три реальных училища. Первое было наилучшим из них. Главное же преимущество для нашей семьи заключалось в том, что при нем было общежитие для иногородних воспитанников…
Из биографии отца Исаакия
На этом обрываются автобиографические воспоминания архимандрита Исаакия. Остальная часть утеряна и пока не найдена.
Надеясь на помощь Божию, с благословения самого батюшки Исаакия по просьбам его духовных чад, друзей, прихожан, в то же время ощущая свое недостоинство, я взялась рассказать об основных событиях жизни и служения у престола Божия моего духовного отца — архимандрита Исаакия, с которым связана вся моя жизнь.
Итак, Ваня с дивным послушанием совету родителей, которых горячо любил, поступил в 1-е Реальное училище в Санкт-Петербурге, чтобы в дальнейшем свободно и сознательно сделать свой жизненный выбор.
В 1913 году его заветная мечта исполнилась: после окончания 1-го Реального училища он блестяще сдал вступительные экзамены в Санкт-Петербургскую Духовную академию. По тем временам это было довольно редкое явление: после светского учебного заведения продолжать образование в Духовной академии.
Конкурс, однако, был большой, так как желающих поступить в академию было всегда очень много.
Вспоминая свои годы учебы в Духовной академии, отец Исаакий всегда с чувством почтения говорил, что ему выпало счастье сидеть за столом, за которым в свое время сидел наш святой Всероссийский Патриарх Тихон.
При академии был храм, где в день праздника в честь иконы Казанской Божией Матери 22 октября 1914 года будущий архимандрит был посвящен в стихарь.
Один из приделов храма был посвящен святому мученику Феодору Тирону. В день празднования его памяти всегда было торжественное богослужение с участием многих архиереев, бывших воспитанников Духовной академии. Большая, во весь рост, икона мученика, содержала частицу его мощей. После богослужений было торжественное вручение дипломов выпускникам Духовной академии. На одном из таких торжеств будущий архимандрит Исаакий, студент 1-го курса, видел архиепископа Тихона, впоследствии Патриарха Московского и всея Руси, прославленного в лике святых.
Однако Ивану не суждено было скорое осуществление заветной мечты стать священником. Ему предстояло еще перенести жестокие испытания.
В 1914 году началась Первая мировая война. Ивана Васильевича Виноградова мобилизовали в армию.
В это время Бог судил ему быть у мощей преподобного Варлаама Хутынского. Иван, тоскуя о монашестве, стал молиться об исполнении своей мечты этому угоднику Божию. После молитвы, наклонясь к мощам, спросил: «Буду ли я монахом?» — и услышал голос: «Будешь монахом». С тех пор он до конца жизни хранил благодарность преподобному Варлааму Хутынскому.
Как и других слушателей Духовной академии, Ивана направили на срочные курсы офицеров во Владимирское военно-пехотное училище в Петербурге. К чадам Русской Православной Церкви Святейший Синод обратился с призывом идти на ратное поле. Иван Виноградов испытывал огромное чувство любви к Родине. Он считал, что любовь к Родине священна, а ее самое яркое проявление — в защите родного Отечества.
1 октября 1916 года, в день Покрова Пресвятой Богородицы, Иван Виноградов был произведен в Офицеры и направлен на Румынский фронт.
Перед отъездом на фронт он поехал к родителям попрощаться и получить их благословение. Прощаясь, молитвенно испрашивая для своего сына божественного покрова и охранения, отец надел на сына маленькую перламутровую иконку. Эту иконку вместе с нательным крестом он всегда носил на груди до 1945 года (В мае 1945 года, уже в заключении, когда часовой втолкнул его в тюремную камеру, наполненную уголовниками, кто-то сорвал с его шеи цепочку с крестом и родительской иконкой).
После октябрьской революции 1917 года началась гражданская война. Будущий архимандрит остался верным присяге Царю и Отечеству. Он вступил в ряды Добровольческой армии — в отряд полковника Дроздовского рядовым. Отряд этот в мае 1918 года влился в состав армии генерала Деникина.
Студенты и профессора Богословского института на территории Свято-Сергиевского подворья в Париже
В мае Ивану Виноградову присвоили звание капитана. Он был дважды ранен в сражениях под Ростовом-на-Дону, лечился в госпитале. Но его не покидало заветное желание служить Церкви. Об этом он в 1919 году пишет в стихотворении «Я рыцарь и монах»:
Когда ж настанет день надежды исполненья
И выйдет из беды Святая наша Русь,
Я брошу тяжкий путь военного служенья
И в келлии монахом затворюсь.
После разгрома армии Врангеля Иван Виноградов попал на чужбину. Начались переезды из страны в страну. Русская армия за границей оказалась в тяжелейших условиях, средств для существования не было, надежда вернуться на Родину угасала. Капитан Виноградов вступает в Галиполийское землячество, участвует в ряде конференций общины «Христианское движение», но Церковь Божия остается ему единственным пристанищем. Он живет надеждой, что Господь не оставит его и приведет к исполнению заветной мечты.
Чудный Божий Промысл! На одной такой конференции Иван Виноградов встретился с епископом Сергием (Королевым) из Праги (Владыка Сергий, в миру Аркадий Дмитриевич Королев, †1952), который сообщил ему об открытии в Париже Свято-Сергиевского Богословского института и дал свое благословление туда поступить.
Иван Виноградов был зачислен в институт в числе первых десяти человек. 20 февраля 1927 года, уже несколько месяцев учебы, отмечая большие дарования студента Ивана Виноградова и идя навстречу его желанию, митрополит Евлогий (Митрополит Евлогий (Георгиевский; 1808-1948) окормлял приходы Русской Православной Церкви в Западной Европе) постриг его в монашество с именем Исаакий — в честь преподобного Исаакия Далматского.
Будучи за границей, Иван переписывался с родителями. На этот постриг он получил материнское благословение (отца тогда уже не было в живых).
А 24 февраля, в день 1-го и 2-го Обретения главы святого Иоанна Предтечи (в день именин Ивана в миру) в Александро-Невском храме Владыка Евлогий рукоположил молодого монаха Исаакия в иеродиакона. Исполнилось то, что давно было верхом его устремлений: служить Господу в чине иеродиакона.
18 июня 1928 года, в день празднования в честь Боголюбской иконы Божией Матери, митрополит Евлогий рукоположил иеродиакона Исаакия в иеромонаха.
Иеродиакон Исаакий, 1927 г.
Епископ Сергий (Королев), 1927 г.
Внутренний вид храма Святителя Николая в Праге
После успешного окончания Богословского института иеромонаха Исаакия направили служить в Прагу помощником к епископу Сергию (Королеву). Владыка Сергий и отец Исаакий были одного духа: большая любовь к Богу и ближним объединяла их более 17 лет.
2 февраля 1933 года иеромонах Исаакий был возведен в сан игумена. Игуменский посох Владыка Евлогий вручил ему в день праздника Сретения Господня. Через три года, в 1936 году, 14 января, он становится архимандритом. Ему пришла из Парижа телеграмма: «Поздравляю игумена Исаакия — архимандритом. Евлогий». В сане архимандрита отец Исаакий прослужил ровно 45 лет.
Возведение игумена Исаакия в сан архимандрита 14/1 января 1936 г.
Крестный ход, г. Прага
Во время войны с Германией архимандрит Исаакий вселял в сердца своих прихожан уверенность в победе России над фашизмом. Тогда ему было видение, в котором святой князь-мученик Вячеслав Чешский предсказал, что русский народ победит. Отец Исаакий составил свою молитву этому святому. Ему он посвятил и стихи:
Из глубины веков встает передо мною
Прекрасный образ князя Вячеслава.
Его венчает воинская слава,
Но больше славен жизнью он святою.
Во дни суровые чужой над нами власти
Меня сподобил ты и своего виденья,
Благословив молитву и терпенье
И предсказав, что кончатся все страсти.
Весной 1945 года советские войска освободили Прагу от немецких захватчиков. Владыка Сергий вместе с архимандритом Исаакием отслужили в честь окончания войны благодарственный молебен.
Тогда же, в мае, в Праге начались аресты русских эмигрантов. Отец Исаакий был арестован 24 мая 1945 года отделом контрразведки «Смерш» и этапирован в тюрьму № 4 города Львова. Судил его военный трибунал в составе трех человек. В закрытом судебном заседании постановил: «Виноградова Ивана Васильевича по совокупности преступлений по ст. 58-2 УК РСФСР лишить свободы в исправительно-трудовом лагере (ИТП) сроком на десять лет. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».
Из Львова архимандрита Исаакия повезли в Карлаг (Карагандинский лагерь). Прибыв на станцию Карабас (Карагандинская ж/д), он попал при распределении в тюрьму в поселке Долинка. Находился там в общей камере вместе с ворами и бандитами. Немало ему пришлось претерпеть. Еле передвигая распухшие ноги, отец Исаакий рубил карагач. Это была тяжелейшая работа. Норму, конечно, он не выполнял и поэтому получал неполную пайку хлеба, которую к тому же отбирали соседи по камере. Глубокой ночью, когда все засыпали, батюшка, стоя на коленях на нарах, молился. Постепенно «жители» камеры прониклись к нему уважением, стали называть дядей Ваней. То, что он архимандрит, не могли запомнить и называли его митрополитом. «Митрополит, расскажи о Христе», — просили они. Вечерами, когда отец Исаакий начинал рассказывать, наступала тишина и все сопереживали страданиям Христа.
Изнурительный труд, невыносимые условия жизни сделали свое дело: отец Исаакий сильно заболел, и после переосвидетельствования (осмотра) тюремной врачебно-медицинской комиссией его госпитализировали.
Все это время епископ Пражский Сергий неустанно ходатайствовал об освобождении архимандрита Исаакия. Тяжелейшее состояние здоровья батюшки, а главное, святые слезные молитвы Владыки и осиротевших духовных чад привели наконец к долгожданной свободе.
Отца Исаакия освободили 3 мая 1946 года. Какая это была неожиданная радость! Постоянным местом жительства ему определили город Актюбинск, где он должен был встать на учет в милиции.
Еще в тюрьме ему было видение, о котором он однажды рассказал в проповеди: «Я был лишен самого главного блага — свободы. И вот я вижу сон, будто в наш лагерь приехал архиерей, чтобы облегчить участь одних, утешить надеждой на освобождение других. В числе прочих подхожу к нему последним и я. Конечно, стриженый, в ватной куртке, совсем не похожий на архимандрита. Передо мною сидит величественный старец с очень большой белой бородой. Глубокие очи смотрят ласково, сочувственно и умно. Характерные брови, выступающие вперед седыми кустиками. Голос очень приятный, баритональный бас. И он сразу говорит мне: «Мы о вас думаем, отец архимандрит. Потерпите немного, и вы выйдете на свободу и будете служить Церкви Божией». Всем подходящим к нему Владыка раздавал бумажные образки. Подает он такой и мне со словами: «Вот на вашу долю остался этот образок Воскресения Христова. Примите его в знак того, что вы воскреснете отсюда для служения в храме Божием». Образок Воскресения был довольно известный: Христос стоит с хоругвью у Гроба, а перед Ним — коленопреклоненный Ангел. Этот сон поселил во мне надежду на освобождение, которое и произошло через некоторое время.
Я очутился на свободе в одном из городов Казахстана. Тамошние батюшки, сердечно ко мне отнесшиеся, рассказали, что недавно образовалась Алма-Атинская Казахстанская епархия, о чем я не знал, и что во главе ее стоит архиепископ Николай (Могилевский), очень всем понравившийся. Он уже бывал в этом городе и вскоре ожидался туда опять к престольному празднику — дню памяти святого равноапостольного князя Владимира. Сказали, что есть у них и фотография его в группе с духовенством. Можете себе представить мой трепет, когда, взглянув на этот снимок, я сразу узнал в архиепископе Николае того самого Владыку, который во сне обещал мне освобождение!
Архиепископ Николай (Могилевский) (справа) и архимандрит Исаакий (Виноградов), г. Алма-Ата
Архиепископ Алма-Атинский и Казахстанский Николай (Могилевский) в день 30-летия епископского служения
С большим нетерпением стал я ожидать его приезда и убедился в том, что и голос его наяву был совершенно такой, какой звучал мне во сне. Мы познакомились и, как часто бывает, нашли много общих знакомых, что еще более сблизило нас; оказалось, что мои любимые духовные руководители были его друзьями. Затем у нас возникла переписка, и Владыка пригласил меня в Алма-Ату, где мы прослужили с ним в мире, согласии и единодушии восемь лет».
Действительно, Владыка Николай взял архимандрита Исаакия с собой в Алма-Ату, добился для него прописки, назначил настоятелем в Казанскую церковь. Затем отец Исаакий десять лет был настоятелем Никольского кафедрального собора.
В Алма-Ате отец Исаакий начал поиски своих родных. Он пытался писать на родину, но после войны от деревни Хотыницы не осталось и следа. Однако батюшка не переставал думать о родных, хотя и считал, что мама его по своему возрасту уже не могла оставаться в живых. Не имея данных, он поминал ее все-таки как живую, не нарушая церковных канонов.
Как рассказывал отец Исаакий, жил он тогда в Алма-Ате на улице Сибирской. Как-то прилег на кровать и видит сон: стоит перед ним Владыка Евлогий с кадилом и с ним Владыка Сергий, и говорят: «Мы пришли отпеть твою маму Анну». Отец Исаакий поспешно встал с постели, как будто это было наяву, и прямо в носках устремился к двери, за которую удалились Владыки. Отец Исаакий еще ощущал запах ладана, но в квартире никого не было… Отец Исаакий рассказал о видении владыке Николаю, и тот благословил отпеть рабу Божию Анну. Отпевал отец Исаакий свою маму дома. Позже он узнал, что она и его сестры погибли в блокаду.
В те годы, как отмечали алмаатинцы, архимандрит Исаакий многим открыл путь ко спасению, многих обратил к Богу.
Архиепископ Сергий (Королев) и архимандрит Исаакий (Виноградов), сентябрь 1952 г., Казань
Чаепитие архиепископа Сергия с архим. Исаакием. 1952
Отец Исаакий сам бесконечно любил Бога, Святую Церковь, чтил святых отцов и со слезами молился Пречистой Божией Матери, вымаливая у Нее прощение грехов и помощь для своих духовных детей. Сколько раз выручал он духовных чад житейским мудрым советом, силой своих святых молитв, поражал прозорливостью!
В 1951 году отец Исаакий встретился с Владыкой Сергием, вернувшимся из Праги и назначенным на Казанскую кафедру. Эта удивительная встреча, теплая и сердечная, обоих старцев сильно обрадовала. Они слезно благодарили Господа, что Он сподобил их встретиться.
Через год, 18 декабря 1952 года, архиепископ Сергий скончался. Его похоронили в ограде кладбищенской церкви в Казани.
В своем слове о Владыке Сергии архимандрит Исаакий сказал: «Боль этой утраты с новой силой вонзается в мое сердце. Это был замечательный светильник на свещнице нашей Церкви… Я ему был не только сыном, не только послушником, но больше того — он почтил меня названием братика», так как постригал нас в монашество и рукополагал во священство один и тот же митрополит Евлогий, только Владыку Сергия на 20 лет раньше, чем меня…»
Мой дедушка — добрый Евлогий-святитель,
И Сергий — отец мне и мать,
И Иоанн — вкруг престола водитель,
И многие — всех не назвать…
Я вечную память чту отошедших,
Молюсь благодарно за всех…
В 1955 году отца Исаакия настигает еще одно земное расставание — со своим наставником и задушевным другом — митрополитом Николаем. Владыка скончался 25 октября 1955 года. Его похоронили на городском кладбище Алма-Аты.
Святитель дорогой и незабвенный,
Молитвенник усердный и святой,
Наставник и учитель несравненный…
— так архимандрит Исаакий писал о духоносном старце Владыке Николае.
В конце 1957 года в Казахстанскую епархию пришла телеграмма от Святейшего Патриарха Алексия (Симанского; † 1970), в которой он предписывал архимандриту Исаакию прибыть в Москву. 30 декабря 1957 года отец Исаакий покинул столицу Казахстана Алма-Ату и больше уже туда не возвратился…
В Москве архимандрита Исаакия тепло принял Святейший Патриарх Алексий, который направил его в Троице-Сергиеву Лавру с намерением оставить там преподавателем. Более трех месяцев отец Исаакий был насельником Лавры, но в прописке бывшему белогвардейскому офицеру, жившему за границей 25 лет, отказали…
Вновь архимандрит Исаакий встречается со Святейшим Патриархом и на сей раз получает назначение в город Елец Липецкой области Воронежской епархии настоятелем и благочинным Вознесенского собора.
Святейший благословил отца Исаакия нательной иконкой Божией Матери, с которой он не расставался до самой смерти, и вручил ему посох. Архимандриту или игумену посох дается, когда он управляет монастырем. Для отца Исаакия, не руководившего монастырем, посох был Патриаршей наградой, означавшей высокую оценку его пастырских заслуг и дарований, при невозможности, как выяснилось впоследствии, рукоположить его в сан епископа из-за противодействия этому советской власти.
Получив в Воронеже благословение Владыки митрополита Иосифа, архимандрит Исаакий прибыл в Елец 5 апреля 1958 года и прослужил там 23 года — до самой кончины.
Елецкая земля не только богата своей славной историей, многочисленными храмами, соборами, монастырями, но и прославлена именами святых угодников Божиих — святителей Тихона Задонского, Иннокентия Херсонского, Оптинского старца Нектария и других.
Вознесенский собор в Ельце, 1990 г.
Прихожане Вознесенского собора Ельца очень горячо полюбили отца Исаакия. Его ласково называли «наш благодатный батюшка», «наше золотце».
Отец Исаакий вмещал в свою любящую душу все скорби многочисленных духовных чад, принимал на себя их тяготы, просил у Господа прощения их грехов, молился о помощи им от Бога. К батюшке не иссякал поток духовно немощных, обиженных судьбой, слабых: все они нуждались в его любви, утешении, мудрости, в простом ободрении, а главное — в его молитвах.
Сила молитв архимандрита Исаакия, этого Божия старца, была велика, и пасомые это чувствовали. Свою духовную силу он черпал в молитве — церковной и келейной.
Отец Исаакий очень благоговейно относился к служению Литургии. Как и Владыка Алма-Атинский Николай, он имел дар молитвенных слез при совершении Евхаристии. Во время службы, как отмечали соборные богомольцы, лицо его часто озарялось Божественным светом.
Ночное молитвенное предстояние… Я не имею дерзновения писать об этом таинстве перед Богом.
Окружающие старца Исаакия, однако, воспринимали силу его молитв как нечто само собой разумеющееся. Батюшка своей жертвенной любовью неустанно всем помогал, приносил людям радость, мир, душевное спокойствие, вселял веру в Бога, исправлял жизнь своих пасомых; всегда призывал духовных чад к искреннему покаянию — не к «сухому», а со слезами. «Великое дело, — говорил отец Исаакий, — осознание греха и раскаяние».
Многих поражало его великое трудолюбие в таком преклонном возрасте. Он постоянно совершал богослужения, требы, заботился о благолепии собора. Как настоятелю, ему приходилось решать разные хозяйственные и организационные вопросы. И при этом он окормлял многочисленную паству, вникал в нужды духовных чад, вел обширную переписку в пределах России и с зарубежьем, отвечая на все вопросы. Непостижимо, как он успевал все это делать?!
Вот таким был жизненный путь отца архимандрита Исаакия. 86 лет его жизни — это целая эпоха: Первая мировая война, октябрьский переворот, гражданская война, чужбина, Парижский Богословский институт, 17 лет богослужения в Праге, тюрьма, десять лет служения в Алма-Атинском Никольском кафедральном соборе, Троице-Сергиева Лавра, 23 года служения в Вознесенском соборе Ельца…
Святейший Патриарх Пимен удостоил архимандрита Исаакия права служения Божественной Литургии при открытых царских вратах. Ему были пожалованы два ордена святого равноапостольного великого князя Владимира — II и III степени.
Самой же высокой для отца Исаакия наградой стали любовь и молитвы любящих и помнящих крестников и духовных чад, прихожан храмов, в которых он служил.
Иеросхимонах Нектарий (Овчинников), один из старейших клириков Елецкого Вознесенского собора, писал: «Земная жизнь остановилась для отца Исаакия — он принадлежит Вечности. А нам, оставшимся, наше земное время дается для того, чтобы осознавать высокий подвиг таких людей, как отец архимандрит Исаакий, и по мере сил следовать им».
Скончался архимандрит Исаакий 12 января 1981 года. Весть о блаженной кончине незабвенного пастыря быстро облетела не только Елец. Телеграммы о тяжелой утрате отправили по городам России, Казахстана, за границу.
Гроб с телом архимандрита Исаакия установили в Вознесенском соборе. В день отпевания и похорон, 14 января (14 января 1936 года — день возведения отца Исаакия в сан архимандрита, в котором он прослужил 45 лет), собралось так много народа, что были заполнены и сам храм, и соборная площадь. Духовные чада батюшки чувствовали себя сиротами. Плакали прихожане и все присутствовавшие. Во время заупокойного богослужения в храме слышался тихий скорбный плач осиротевшей паствы.
Прощальное слово произнесли архиепископ Воронежский Ювеналий (Тарасов), архимандрит Евсевий (Саввин), клирик Вознесенского собора в Ельце архимандрит Виссарион (Матичин), священник Павел Поваляев. Многие духовные лица, знавшие архимандрита Исаакия, прислали свои соболезнования. В Праге Митрополит Чешских земель и Словакии Дорофей в Свято-Никольском храме совершил о нем заупокойное богослужение.
Архимандрит Исаакий похоронен на городском кладбище Ельца.
Преклоним колени, склоним голову перед могилой нашего духовного отца, старца, под сенью любви которого мы жили, но при жизни которого так и не сумели, не успели сказать ему всех добрых теплых слов.
Ныне множество паломников стекается к его могиле. Все служат ему панихиды, просят архимандрита Исаакия о помощи и получают душевное утешение, телесное исцеление. Примеров тому много.
Пастырь наш отец Исаакий молится за всех нас, грешных.
* * *
Посвящаю памяти моей мамы Зои Павловны Секрет
Бегу. Бегу с такой скоростью, что сердце учащенно колотится, готовое вот-вот выскочить из груди, но я бегу, раскинув руки, словно крылья. Бегу вперед, навстречу своему крестному, который тоже широко машет руками, как бы помогая мне бежать. Крестный торопится, делает несколько быстрых шагов навстречу, и я чувствую его руки, благословение. Меня переполняет радость от того, что я первая из детей добежала и получила благословение. Память удивительно свежо сохранила многие моменты моего детства: запах ранних яблок, мелодии церковного хора, красоту мамы, поездки на трамвае после Литургии с архимандритом Исаакием, прикосновение его мягких рук.
В гостях у архимандрита Исаакия. За столом — духовные чада: Зоя Павловна Секрет (слева), ее сестра Ангелина (справа), стоит крестница Алевтина
Память сердца… Ушли в прошлое тяжесть послевоенных лет и голод моего алма-атинского детства. Но как будто из утреннего тумана выплывают светлые образы архимандрита Исаакия и моей мамы.
Вначале мама познакомилась с духовными чадами отца Исаакия, которые приглашали ее в гости, где бывал и батюшка. Она тогда не думала, что встреча с отцом Исаакием перевернет ее жизнь. Мама была поражена его обаянием, высокой культурой, богословскими и научными познаниями, знанием нескольких иностранных языков. Мой отчим был неверующим, но душеполезные беседы с отцом Исаакием обратили его к Богу. В 1949 году отец Исаакий венчал моих родителей, которые стали его духовными чадами.
Моя мама была безнадежно больна. Она переживала за мою будущую сиротскую жизнь, поэтому слезно просила своего духовного пастыря не оставлять меня, быть мне и отцом, и крестным, и духовником. Так и сложилась моя жизнь.
Архимандрита Исаакия я с детства называю крестным отцом. Он сам крестил меня в 1948 году. А крестной матерью была старенькая бабушка Таня.
Крестный всегда был моим покровителем, попечителем, наставником и духовным пастырем. Но я, как все дети, бывала и непослушной: зачастую не брала благословения и делала опрометчивые шаги, а потом горько раскаивалась. Своему духовному отцу я обязана всем, что есть во мне хорошего и доброго. Отец Исаакий в своих письмах ко мне, поздравлениях и при встречах ласково говорил: «Здравствуй, моя милая крестница!» В конце послания всегда ставил подпись: «Твой любящий крестный А. Исаакий». Я глубоко благодарна Богу, что с детских лет мне суждено было быть рядом с архимандритом Исаакием.
Вспоминаю свой день Ангела. В гости обязательно приглашали крестного — это был повод для моих родителей пообщаться со своим духовным отцом. Также приглашались духовные чада отца Исаакия и их дети. После службы в храме дома готовились к встрече, ждали, а нас, детей, посылали несколько раз к автобусной остановке встречать…
Богослужение в день памяти преподобного Исаакия Далматского. Никольский собор, 12 июня 1951, г. Алма-Ата
Чаепитие в саду. Между крестным (отец Исаакий) и арестной (бабушка Таня) — крестница Алевтина, 1950 г.
В день именин крестный привозил мне большую просфору, коробку конфет (неполную, но по тем временам это была большая роскошь) и много конфетных фантиков для коллекции. Это было моим детским увлечением.
После водосвятного молебна бывал обед. На десерт мама подавала большой арбуз (они только-только появлялись на базаре). Крестный шутя говорил детям: «Раз вы едите арбуз в первый раз в этом году, то надо задумать желание, чтобы оно исполнилось». Я закрывала глаза, проглатывала сладкий кусочек арбуза и тихонько шептала: «Чтобы каждый год мой крестный приходил на мой день Ангела». Делая серьезный вид, отец Исаакий говорил: «Арбуз есть надо так, чтобы края ломтика доставали до ушей». И мы так старались, что «с ушей капало». Крестный и взрослые улыбались, а нас отправляли умываться.
Незабываемы дни Ангела самого архимандрита Исаакия (12 июня (новый стиль) — день памяти преподобного Исаакия Далматского). На чай приглашались и мои родители. Брали меня. Трудно передать, какая это была радость. Всегда было много народу. К сожалению, я не помню речей, произносившихся в честь именинника. Помню, что обязательно фотографировались. Помню обилие цветов: цветы на столе, на крыльце, в беседке, в больших и маленьких вазах, стеклянных банках, ведрах — кругом букеты цветов. Духовные дети отца Исаакия знали о его любви к цветам и всегда приносили цветы в подарок.
Недавно я получила письмо от духовной дочери архимандрита Исаакия Валентины Павловны X. Она вспоминает:
Помнишь, наш батюшка Исаакий
Иногда с улыбкой шутливо говорил:
Именины в чести недель до шести.
Как сам день Ангела любил,
По-детски радуясь всегда,
С лицом веселым проводил
И грустно расставался с ним.
Хотел и нас такими зрети.
Чтобы душою были дети,
Особенно в день именин.
Помнишь, как наш. отец не раз
Сей пересказывал рассказ:
День Ангела ребенка отмечая.
Его подарками и лаской одарили.
Потом кем хочет быть, спросили —
Водителем, военным инженером?
«Именинником», — ответил мальчик смело
Всех рассмешил. Заговорили:
«И взрослый не придумает такое».
Отец, слегка покачивая головою,
Тотчас руками разводил,
Наглядно удивление изображая.
Отец Исаакий был удивительным рассказчиком, и мы, непоседливые дети, с замиранием сердца слушали его рассказы о ветхозаветном пророке Моисее, написавшем первые книги Библии, о чудесном его спасении из воды дочерью фараона и о том, как расступилось море, чтобы пророк Моисей смог вывести еврейский народ из Египта. После его рассказов я и по сей день с особой любовью почитаю пророка Моисея. Крестный знал нашу семейную привязанность и подарил нам изображение пророка Моисея.
Отец Исаакий с детства горячо любил преподобного Серафима Саровского, и это передалось его духовным чадам. У всех духовных чад отца Исаакия были иконы этого святого чудотворца.
Рассказы из библейской жизни (В те годы купить Библию было практически невозможно) для детей крестный строил по сценам. Тихим голосом вел он обычно свое задушевное повествование. В праздник Рождества Христова в его келье обязательно сооружался вертеп — небольшой макет пещеры Рождества, с небосводом и маленькими блестящими звездочками на нем. Там находились и Святое Семейство, и Ангелы, и пастухи, и волхвы, и овечки, и звезда-путеводительница…
Всегда интересны были выступления детей и взрослых на рождественской елке у крестного. Дети в награду получали подарки, а потом все пили чай.
Отец Исаакий (мы всегда его очень об этом просили) рассказывал нам про серенького козлика. Действие развивалось в трех актах.
Начало веселое, светлое. Крестный описывает солнечную полянку, где бабушка пасет своего козлика. Прикладывая руки к сердцу, отец Исаакий показывает, как бабушка любит козлика: «Вот как, вот как, очень любила».
Дальше объявлялся второй акт: «Пасмурная погода, идет мелкий дождь». Грозно и громко батюшка сообщает: «Напали на козлика серые волки, вот как, вот как, серые волки».
Третий акт: бабушка плачет, очень жалеет своего бедного козлика. Крестный закрывает лицо ладонями и сквозь «слезы» тихонько сообщает: «Остались от козлика рожки да ножки. Вот как, вот как, рожки да ножки». И нам жаль бедного козлика и его бабушку…
А какие удивительные были встречи в пасхальные дни! В комнатке у батюшки стояла маленькая «колокольня», и, приглашая после разговоров к обеду, отец Исаакий звонил, вернее, отзванивал пасхальный трезвон.
С детства запомнились и проповеди крестного. Поучения архимандрита Исаакия, шедшие от сердца, были просты и доходчивы как для взрослых, так и для детей. Редко кто из слушавших оставался равнодушным.
Особенно запала в мою детскую душу проповедь о святых мученицах Вере, Надежде, Любови и мудрой их матери Софии. Рассказывая об их мучениях, отец Исаакий призывал своих духовных чад развивать в себе великие христианские добродетели: веру, надежду и любовь. Объяснял смысл иконы, на которой юная мученица Вера изображена с крестом в руках, готовая запечатлеть свою веру даже распятием на кресте. Еще более юная Надежда держит в руках якорь: ведь он, будучи сброшен с корабля, может даже большое судно удержать на месте и тем самым уберечь его от волнений и опасностей. Так и спасительная надежда дает нам возможность безопасно плыть по житейскому морю. Около отроковицы Любови рисуют пламенеющее любовью сердце. Бог есть Любовь. Любовь — это высшая добродетель христианская. Архимандрит Исаакий в полной мере обладал любовью к Богу и людям. Эту любовь он пронес через ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ.
Любить — это в райские двери стучаться,
Другого ведя за собой!
— так писал батюшка.
В те годы жизнь была тяжелой, и духовные чада архимандрита Исаакия часто обращались к нему со своими переживаниями и невзгодами, просили помолиться о них, зная великую силу его молитв.
Дети тоже прибегали к нему со своими просьбами. Из-за неуспевания в школе (причины тому были разные) я и еще несколько девочек расстраивались до слез. Отец Исаакий давал нам добрые наставления и вместе с нами молился Преподобному Сергию Радонежскому. Получив благословение крестного, мы уходили с надеждой на покровительство и помощь Преподобного Сергия. Действительно, успехи приходили вместе с нашими стараниями.
Отец Исаакий был очень внимательным и прекрасно знал, какие у нас в школе оценки, каковы прилежание, творческие успехи. Он любил детей, и мы платили ему такой же любовью — открытой и чистой.
Крестный, утешая, говорил, что человек не должен поддаваться унынию, иначе можно заболеть еще больше. Чтобы поднять настроение, рассказывал: «В кувшин со сливками упали две лягушки. Одна из них, потеряв надежду, сложила лапки и пошла ко дну. Вторая же билась лапками изо всех сил. Под лапками образовался кусочек масла, с которого она сумела выкарабкаться и спастись. Так и мы должны молиться — и спасемся». Часто повторял: «Не унывайте, а на Бога уповайте, и все будет хорошо!»
Счастливые часы детства надолго остаются в памяти. После службы в Никольском храме мы с родителями, как и другие духовные дети, долго поджидали архимандрита Исаакия, чтобы проводить его до дома. К нему всегда стояла очередь за благословением.
В те времена, в 50-60-е, вплоть до 80-х годов, даже вид священника у некоторых людей вызывал ярость, непонятную злобу, насмешки. Несмотря ни на что, отец Исаакий всегда ходил в подряснике, зимой — в рясе. Его никто не видел в мирской одежде.
Нам же хотелось оградить дорогого крестного. Все гурьбой шли на трамвайную остановку, наперебой что-то рассказывая отцу Исаакию. Он был близоруким и всегда просил детей сообщать номер приближавшегося трамвая. Увидев трамвай, мы радостно и громко выкрикивали его номер. Крестный надевал пенсне и подтверждал, что именно на этом трамвае мы поедем. После этого мы довольно шумно восклицали: «Наш, наш!» — и, чинно пропуская вперед отца Исаакия, торопились сесть вместе с ним в один вагончик. Сколько же радости нам доставляло быть рядом с батюшкой!
Но было и много неприятного. За верующими следили, особенно за теми, кто был на руководящих должностях. В те годы вера в Бога, посещение церкви негласно преследовались государством и осуждались обществом.
Я помню, как мы опасались говорить о своей вере в Бога. Сейчас это уже трудно представить. С детства в характере вырабатывались скрытность, осторожность, недоверие. И друзья выбирались с большой осмотрительностью. Открытость моей души часто приводила к ошибкам, и я страдала. С детства у нас, верующих детей, был страх за своих родителей.
Архимандрит Исаакий, 1954 г., Алма-Ата
Студенты и профессора Богословского института на Сергиевском подворье в Париже, 1928 г.
Митрополит Евлогий (Георгиевский) — богослов, выдающийся церковный деятель, предстоятель русских православных общин в Западной Европе
Также боялись мы сами случайно навредить и отцу Исаакию, за которым была усиленная слежка. Мы, вездесущие дети, знали и частенько видели некоторых «ставленников» (работников КГБ), которые «посещали» церковь, «выслеживали» непонятно что, «сопровождали» отца Исаакия до его дома и вели наблюдение.
Я лично знала несколько семей, которые пострадали только за то, что были верующими людьми. Хотя они очень далеки были от политики, но в местах заключения находились по политической статье. Жаль было их детей, для которых оказались закрыты пути в вузы, военные училища, защита ученой степени да и многое другое…
Крестный часто рассказывал случаи из своей жизни. Слушая рассказы крестного о тяжких годах эмиграции, взрослые и дети замирали. Я представляла себе ужасную жару и зной, на полупустынном берегу пролива Дарданеллы и русских голодных раненых солдат, брошенных на этой голой земле.
Крестный рассказывал, как много он тогда по ночам молился, я не помню точно, каким святым, но то, что у него над головой было темное южное небо с россыпью звезд, как-то запомнилось.
В моей жизни были случаи, когда я тоже оставалась наедине со звездным небом и начинала молиться, подражая крестному. Вернее, это была не столько молитва, сколько исповедь, искренний рассказ духовному отцу о своих грехах, переживаниях, трудностях, несбывшихся мечтаниях. В таком состоянии я не замечала времени и своих невольных слез… Только вдруг оказывалось, что таинственные звезды начинали быстро пропадать в утреннем тумане, а ко мне возвращалась уверенность и приходила некая необъяснимая радость.
Батюшка подробно вспоминал, как он вступил в Галиполийское землячество, как в сентябре 1921 года переехал в Болгарию, в город Севлиево, потом в Габрово.
Когда отец Исаакий рассказывал о жизни в Париже, учебе в Сергиевском Богословском институте, то с благоговением вспоминал митрополита Евлогия (Георгиевского) (основателя института). А какие теплые слова говорил он о своих преподавателях, называя их «крупной величиной», «богословом большой образованности, дарования» или «выдающимся редким талантом», — ученых-профессорах В. В. Зеньковском, А. В. Карташове, С. С. Безобразове, Г. Ф. Флоровском или строгом монахе, архимандрите Киприане (Керне), об отце Сергии Булгакове, который (как говорил батюшка Исаакий) принял священный сан под влиянием своего близкого друга — отца Павла Флоренского.
На фотоснимке протоиерея Сергия Булгакова есть надпись:
«Возлюбленному о Господе сослужителю иеромонаху отцу Исаакию. С благодарной памятью об общей молитве и трудах под покровом Преподобного Сергия. 23.06/6.07.1928 г. Париж».
Очень интересно было слушать «пражские» рассказы архимандрита Исаакия.
Преподавание было важной частью всей деятельности отца Исаакия в Праге. Может, из-за того, что религия в нашей стране осуждалась обществом и негласно преследовалась, мы с большим вниманием слушали рассказы батюшки об уроках Закона Божия, проводившихся им в Праге, и о некоторых забавных случаях в преподавательской деятельности, о его учениках и крестниках.
Ученики все любили батюшку и, конечно, пользовались его добротой, но всегда затихали, когда он изъяснял душеспасительные истины. Жаль, что не сохранились лекции отца Исаакия по богословию и нравственному воспитанию учеников (Отец Исаакий всегда говорил без записей, по памяти, которая была у него прекрасной). Воспоминания многих его учеников сводятся к одной оценке: их учитель отличался необыкновенной сердечностью, отеческой мягкостью, благочестием.
После молебна в день святого Владимира в Галиполийском лагере в Добжицах, 1939 г.
Галиполийский летний лагерь в Добжицах, 1941 г. (Из личного фотоальбома архимандрита Исаакия)
Архимандрит Исаакий и дети после богослужения, 1940-е годы
Детей учил избегать осуждения, ссор, злословия, драк, неприличных шуток, призывая блюсти нравственную чистоту, скромность. Стремился возбудить в них любовь к святой истине, делая все, чтобы заложенное в чистую детскую душу зерно веры, истины проросло.
Интересными были и рассказы о летнем лагере «Витязи», где дети отдыхали на лоне природы. В лагере отец Исаакий благословлял детей, проводил утреннюю общую молитву, беседовал о православной вере и Церкви. Лагерь «Витязи» был создан для религиозно-нравственного воспитания.
В 50-х годах мы, дети послевоенных лет, не знали, что такое лагерь отдыха для детей. Со словом «лагерь» ассоциировались понятия «заключение», «колючая проволока», но никак не отдых.
Своими детскими воспоминаниями об архимандрите Исаакие, о своем учителе, духовном отце поделилась со мной в письме пражанка Элеонора М. (в крещении Елена).
«Однажды на уроке Закона Божия отец Исаакий рассказывал нам о Таинстве Исповеди. Я решила задать ему вопрос: «Зачем исповедоваться, раз все равно буду грешить?» А сама подумала: «Ну-ка, что же он мне ответит?» И ответ его я запомнила на всю жизнь. «А не надо. Не исповедуйся. Но ты каждый вечер моешь шею. Не надо. Не мой. Ходи грязной. Ходи всегда грязной». На меня этот ответ подействовал. Было мне тогда десять лет…
Родители Элеоноры вместе со своими друзьями снимали летнюю дачную комнату под Прагой. У друзей была дочь Наташа, однолетка Элеоноры.
«Приехал из Праги нас навестить отец Исаакий, — пишет далее Элеонора. — Конечно, все ему были рады, особенно девочки. Отец Исаакий вместе с ними отправился обозревать окрестности со средневековым замком Карлштейн.
Замок стоит на высокой горе, под ним — городок и вокзал. Осматривая достопримечательности, мы вдруг заметили, что опаздываем на поезд. Отец Исаакий, недолго думая, бросился бежать, подхватив рясу. Мы, девочки, вприпрыжку побежали за ним. В этом городке никогда никто еще не видел православного священника, да еще мчащегося с горы, да еще в сопровождении двух маленьких девочек. На поезд мы все-таки успели…»
В одном из своих писем Элеонора так написала про отца Исаакия: «Во мне до сих пор теплится та искра, которую он зажег. В детстве мне казалось, что Иисус Христос был похож на отца Исаакия, да и в глубине души я по наивности была уверена, что отец Исаакий — Христос, а Владыка Сергий — Бог. Он был невероятно стар — так мне казалось. А вот отец Исаакий — был молод и доброты совершенно необыкновенной. Он сказал, что Элеонора то же, что и Елена, и написал мне акростих: Елена значит «факел». Люби, живи, пылай. Еще на случай всякий Наук не забывай, А старших почитай…
В Праге крестный прослужил 17 лет. Мне тогда казалось, что город Прага, красавица Прага, где-то очень далеко, за семью морями и горами. А Париж совсем недосягаемый для детского ума величественный город. Все рассказы отца Исаакия казались дивной сказкой. Думалось, что все это происходило давным-давно, а крестный улыбался и говорил: «Даже и не очень давно! 24 года тому назад в Париже снизошла на мою главу Божественная благодать священства. Я стоял в алтаре у правого угла престола коленопреклоненный, на главе моей лежали епитрахиль и ласковая рука ныне уже покойного святителя митрополита Евлогия, моего старца и восприемника в иноческом чине, за год с лишним перед тем постригшего меня в монашество. И хор нашей небольшой церкви Сергиевского подворья стройно пел по-гречески «Господи, помилуй» («Кирие, эле’исон»).
Епископ Сергий и архимандрит Исаакий после Литургии с детьми, 1930-е годы, Прага
Отец Исаакий рассказывал о своем житье в Праге очень подробно и интересно: как он ходил к Владыке Сергию в его убогую однокомнатную квартирку, как они устраивали чай по четвергам и как объединял их «брат-самовар», а вокруг было много молодежи, студентов, людей незнатных и знаменитых, богатых и бедных, и все находили тепло, внимание и помощь.
Крестный часто объяснял, что, как в Париже, так и в Праге русские в основном собирались вокруг Православной Церкви. Неудивительно, что Владыка Сергий и отец Исаакий были в центре эмигрантской жизни русских, которые были измучены и озлоблены, а все свои печали и горечи несли к духовным отцам.
На празднике Георгиевских кавалеров в Праге 9 декабря 1938 г.
После молебна в семье Гербингер в Пильзне, 1940 г.
Отец Исаакий притягивал к себе людей обаянием, духовной образованностью и большой молитвенностью. Люди не только любили и уважали его, но и полностью ему доверяли, так как он прошел через подобные страдания сам. Батюшка сумел объединить вокруг себя православную общину. Многих ему удалось обратить к Богу, многих присоединить к Православию (об этом свидетельствуют воспоминания многих эмигрантов и, их благодарные надписи на фотографиях).
Особый интерес в наследии, оставленном архимандритом Исаакием, представляют фотоальбомы, которые являются отражением всей его жизни, деятельности, служения Богу, его окружения, истории русских эмигрантов. Отец Исаакий очень бережно относился к памяти прошлого. Он говорил:
Нам много доброго дает
Прошедшее… Его не бросим,
Но бережливо сохраним
Среди житейского ненастья,
Среди суровых жестких зим —
Тепло испытанного счастья!
1) Генерал-майор Е. Сальков, 1942 г., Прага 2) Архимандрит Исаакий с бабушкой Т. Г. Барановской и ее внуком, на Олъшанах, около Успенской церкви, 2 июня 1940 г.
Прощание иеромонаха Исаакия с детьми М. М. Осоргина, Париж, Сергиевское Подворье, 1928 г.
Погребение Софьи Николаевны, графини Толстой, на Ольшанах, 19/6 ноября 1934 г.
Всматриваясь в лица людей на фотографиях, отец Исаакий мог часами рассказывать о каждом. Он обладал уникальной памятью: помнил до мельчайших подробностей факты, даты, имена, города, где кого крестил, кого венчал, отпевал…
«Высокочтимому архимандриту Исаакию, духовному отцу и личному другу» — такие теплые надписи можно прочесть на фотографиях, подаренных батюшке Василием Немировичем-Данченко, Борисом Николаевичем Лосским, профессором В. В. Зеньковским, графиней Софьей Шварценберг (урожденной княжной Трубецкой), отцом Сергием Булгаковым, отцом Сергием Четвериковым и другими. Осталось несколько альбомов от учеников в Праге, крестников, духовных чад и друзей архимандрита Исаакия, посвященных батюшке. На одном листе альбома — венчание отцом Исаакием К. А. Арбатова и Е. А. Вебер (1935), а рядом фото — крещение их сына Костика Арбатова (1936, Прага).
Отец Исаакий был искренне привязан к детям Михаила Михайловича и Елены Николаевны Осоргиных (М. М. Осоргин — один из основателей Сергиевского подворья в Париже). Сохранился фотоальбом, подаренный ему семейством Осоргиных, с надписью: «Дорогому нашему другу и домочадцу иеродиакону, «иероняне» отцу Исаакию в день его Ангела. 30 мая 1928 г. от Мули, Паки и Маки. Сергиевское подворье».
Дети Осоргиных, которые носили такие милые и ласковые имена, прозвали иеромонаха Исаакия «иероняней». Часто оставаясь вечерами с детьми, когда родители уходили в гости или в театр, отец Исаакий рассказывал им сказки. Один раз оказалось, что дети никак не могли понять, кто же такая Баба Яга, а когда родители вернулись, он извинился, что ему пришлось детям объяснить все, начиная от пророка Моисея, чтобы выяснить, откуда взялась Баба Яга. Своего любимого котенка дети Осоргиных назвали Исаакием без ведома взрослых. Однажды, молясь вечером в своей келье, отец Исаакий услышал детский голос: «Исаакий, Иса-а-кий». Он вышел на зов, и каково же было его изумление, когда узнал, что это зовут домой котенка. Отец Исаакий великодушно заулыбался, а позднее объяснил, что животных не называют именами людей.
У меня хранится тетрадка с рукописью архимандрита Исаакия, где на обложке написано: «I — чин присоединения к Православию. II — чин Миропомазания». Я думала, что этими записями ему приходилось пользоваться с 1928 года только в зарубежье, но недавно получила письмо с воспоминаниями об архимандрите Исаакие из Санкт-Петербурга от Евгения Владиславовича Максимова. Вот что он написал:
«Познакомился я с отцом Исаакием еще в 1951 году, но отношения наши стали тесными только спустя 24 года, то есть с 1975 года.
Мой батюшка, Максимов Владислав Евгеньевич, до революции преподавал в Санкт-Петербургском 1-м Реальном училище. Среди его учеников был Ваня Виноградов — сын учителей. У моего отца были хорошие отношения с Ваней и его родителями. Владислав Евгеньевич часто гостил летом у них на даче. Ваня дружил с моими старшими братьями. После окончания Реального училища Ваня пошел по духовной линии, но не закончил Духовную академию, а попал в 1916 году на румынский фронт. Со времени революции какая-либо связь с дядей Ваней (так звали его в нашей семье в целях конспирации) прекратилась… Возобновилась она только в 1950 году, когда мы узнали, что отец Исаакий служит в Алма-Ате.
В 1951 году, будучи студентом, я поехал на практику в Алма-Ату. Отец попросил меня навестить Ивана Васильевича. Так состоялось мое знакомство с отцом Исаакием. И первый его вопрос был: «Ты крещен?»
Здесь нужны некоторые пояснения: моя матушка, Алиса Михайловна, крестила меня в лютеранской кирхе на Васильевском острове в Ленинграде, хотя отец мой — православный. Узнав это, отец Исаакий сказал мне, что христианство патриархально и я обязан вернуться к вере отца — в Православие. Был я молод, и слова отца Исаакия попали на еще не подготовленную почву. Я был неверующим юнцом. Но рассказы отца Исаакия произвели на меня впечатление.
После революции он попал в легендарный отряд полковника М. Г. Дроздовского (в будущем генерала). С Дроздовской дивизией Иван Васильевич прошел всю гражданскую войну. Генерал А. В. Туркул (Командир Дроздовской дивизии после смерти М. Г. Дроздовского — См.: Туркул А. В. Дроздовцы в огне. 1991. С. 212. (Мюнхен, 1948).) писал: «Все полковые адъютанты были переранены или убиты… ранен мой штабной адъютант штабс-капитан Виноградов — теперь, в изгнании, принявший монашество…»
Позже в Париже Иван Васильевич закончил Богословский институт. В монашестве он был наречен Исаакием, в дальнейшем стал архимандритом. В Праге он много лет был настоятелем православного храма (на Ольшанском кладбище. — Ред.). В мае 1945 года его арестовали, как белогвардейца, судили. Однако заключение отца Исаакия продолжалось около года. После освобождения он оказался в Алма-Ате.
Первым в нашей неверующей семье обратился в Православие мой брат Георгий (он был меня старше на 24 года). Он стал ездить в Елец, где уже служил архимандрит Исаакий. Я стал прислушиваться к словам брата. Был у меня друг Евгений Шадров (поэт Игорь Нерцев) — человек с абсолютно чистой душой. Услышав мои рассказы, он настоятельно советовал ехать в Елец. Осенью 1975 года (через 24 года) я наконец уразумел, что мне надо срочно ехать к отцу Исаакию.
Встретил он меня ласково. На следующий день в торжественной обстановке был совершен чин моего перехода из лютеранства в Православие, то есть фактически я был крещен в православную веру — веру моих отца и дедов. Моим крестным отцом стал сам архимандрит Исаакий. Вечером того же дня отец Исаакий неожиданно произнес такую фразу (я ее не забуду до своего последнего дня): «То, что ты в такое время вернулся оттуда к нам, надо понимать как чудо. Кто-то за тебя молился. Хочешь знать, кто?» Я недоумевал. Он взял объемистую книгу святцев, нашел именно тот день, когда я вернулся в Православие, и прочел: «День святого краля Сербского Владислава» — и добавил: «Понял, кто за тебя молился?» Мой покойный отец Владислав…»
С тех пор утекло много воды. Пока был жив отец Исаакий, я успел свозить к нему под благословение свою дочь Марию и сына Федора. Ездил я к нему каждый год. На похороны отца Исаакия, к великому сожалению, приехать не смог. Но вот уже 19 лет я почти каждый год бываю на могиле своего духовного отца. Отец Исаакий — самый светлый для меня человек в мире. Он вернул меня на единственно истинный путь».
Когда умерла мама, меня забрала и увезла из Алма-Аты в Сибирь мамина сестра Ангелина — тоже духовная дочь отца Исаакия. С того времени я острее почувствовала попечительство своего крестного отца. От него я получала наставления на дальнейшую жизнь, благословение на учебу в институте, в аспирантуре и при необходимости материальную помощь. Меня уже не было в Алма-Ате, когда хоронили митрополита Алма-Атинского и Казахстанского Николая (1877 — 1955), но знаю: отец Исаакий тяжело перенес его смерть. Любовь и боль звучат в его стихах, посвященных памяти Владыки:
Святитель дорогой и незабвенный,
Молитвенник усердный и святой.
Наставник и учитель несравненный,
Вития вдохновенный и живой!
К десятилетней годовщине расставанья
Мы облик твой, нам близкий, оживим,
И благодарные свои воспоминанья
Тебе с любовью сердца посвятим.
Вот храм, святому Николаю посвященный,
Там пред вечерней благовест звучал,
Когда ты, словно путник утомленный,
Свои глаза навеки закрывал,
И, тихим шепотом молитв сопровожденный.
Свой дух в Господни руце предавал.
Ведь ровно десять лет служил ты в граде Верном,
Войдя в него под кровом Пресвятой,
Названной некогда Вратарницей Благой:
Она украсила тебя здесь жительством нескверным,
Хранила пастырем усердным и примерным,
Твой встретила Она сюда приход
И твой благословила к Вечности исход.
Я помню лицо отца Исаакия, когда он говорил о митрополите Николае и архиепископе Казанском и Чистопольском Сергии: оно становилось нежным и светлым. А доброе, тихое слово заставляло и нас любить и помнить этих благодатных подвижников. С переездом отца Исаакия в Елец моя доверительная переписка с ним продолжалась. С 1963 по 1980 год встречи наши были ежегодными. Я жила и работала в Сибири и на Крайнем Севере, но мои пути во время командировок и отпуска всегда пролегали через Елец.
Елец — древний город, старше Москвы, находится под особым покровом Пресвятой Богородицы. В одной из своих проповедей архимандрит Исаакий рассказывал об историческом факте: о нашествии Тамерлана, готового идти на Москву, и явлении ему на горе Аргамачьей в 1395 году Божией Матери со святителями, повелевавшей отступить и уйти восвояси…
Поезд в Елец приходил всегда рано утром, и я тихонько шла пешком до дома, где жил мой крестный отец Исаакий. Когда оказывалась перед дверями, то меня охватывал необъяснимый страх. Я всегда так волновалась, что подкашивались ноги; на плечах, словно стопудовые гири, лежали у меня «неразрешимые» житейские проблемы, многочисленные грехи, и сказывалось, конечно, духовное истощение. Несмотря на все это, желание увидеть батюшку было непреодолимым. Я летела самолетом, ехала в холодном вагоне, тряслась в автобусах только с одним желанием: скорее увидеть своего духовного отца и получить его благословение.
Отец Исаакий встречал меня с тихой радостью, всегда улыбался, разводил руками, широко благословлял, клал свою ладонь на мою бедную головушку — и проходили все страхи, отступали неприятности, обиды. Все казалось уже не таким ужасным, тяжелым, даже жизненные ценности становились другими. А вечером или на следующий день я готовилась к исповеди. Целью моей поездки были встреча, исповедь, причастие, общение.
Если на исповеди бывало несколько человек, то я шла последней. Никто и никогда меня так не исповедовал, как отец Исаакий. Сейчас, когда прошло столько лет после смерти моего духовника, я поняла: умение исповедовать — это великий дар Божий.
Всегда на исповеди создавалось впечатление, что ты очень медленно продвигаешься по густому лесу без тропинки, перелезаешь через буреломы, чтобы достичь одной цели: выйти из этого темного леса на солнечную поляну. А отец внимательно следит, как ты «идешь» или «ползешь» с греховным грузом, перешагиваешь через жизненные искушения; учит, назидает, внушает, но ведет тебя. Чувствуешь помощь — и твой «мрачный лес» позади.
А потом я спешила в величественный Вознесенский собор поклониться Елецкой иконе Божией Матери. Служил отец Исаакий. У него было право служения Божественной Литургии до «Отче наш» с открытыми царскими вратами. Литургия… Какая же это была служба! Самая удивительная и проникновенная! О роли храма в жизни христианина крестный много и часто говорил и даже в стихах славил храм:
В церкви служба идет.
Правя строгий черед,
Там монахи поют и читают.
Рай тех звуков над храмом плывет
И высоко над куполом тает…
Мне всегда казалось, будто батюшка один возвышается, а мы стоим где-то внизу. Он поднимает руки к небу и молится. Я замечала (и не только я), что во время службы лицо отца Исаакия сияет необыкновенным светом. Его тихий, мягкий, но ясный голос как бы призывал и располагал к молитве. Хор в соборе во все времена был изумительным. Церковное пение увлекало и манило душу ввысь. Казалось, что у тебя за спиной крылья. Душа подпевает хору, приходит истинное моление, ощущаешь присутствие Бога, и наступает облегчение: все земные беды отступают.
«Наш отец Исаакий был верный сын Отечества, истинный служитель Православной Церкви, хранитель апостольских преданий. Церковь для него — это все. Он, уже будучи обремененным годами, немощным, больным, так ревниво относился к службам, что, когда архиереи намекали ему, что пора уйти на покой, грустил и говорил: «Если не служить, то и не жить». И умер он, как и хотел, на посту» (из воспоминаний Валентины Л.).
После службы к нему всегда выстраивалась длинная очередь — получить благословение. Сколько же надо было иметь терпения и любви, чтобы с каждым поговорить, совершив службу! А ведь у батюшки были больные ноги, сахарный диабет, он перенес инфаркт миокарда, операции. Но люди стояли и ждали своей очереди, чтобы получить душевное облегчение и утешение. Для каждого отец Исаакий находил теплые, ласковые слова, всем оказывал внимание, духовную помощь и зачастую (если была необходимость) и материальную.
Он никогда никого не обличал, не стращал. Каждый отходил с облегчением, удовлетворением: ведь от отца Исаакия исходили всепонимающая любовь и доброта. Если хоть раз человеку приходилось пообщаться с ним, то у него появлялась потребность еще раз увидеть батюшку, получить его совет — вроде бы простой, но по-житейски очень мудрый. Ни одна просьба не в храм, подошла под благословение к отцу Исаакию, и он ее спросил: «Как здоровье вашей дочери Людмилы? Вот ваша записка. Я молюсь». «Моя бумажка была вся потерта», — рассказывая дальше, женщина плакала, наклонясь над могилой.
Без преувеличения можно сказать, что жил крестный не для себя, а до конца дней своих для людей. И лучшей наградой для него была ответная любовь его духовно возросших чад. Я не помню, чтобы отец Исаакий брал отпуск, отдыхал. Он считал служение Богу наградой.
И еще один удивительный штрих отмечали его духовные чада: «Наш отче умел так молиться, что его слышал Бог. Как он молился! Казалось, все святые небожители были его друзьями и он только вздохнет о ком-то — и они его слышат…»
Вот что рассказывает А. Я. Юрпольская, врач и духовная дочь архимандрита Исаакия:
«В 1949 году, будучи кормящей матерью, я заболела грудницей: температура 40°, грудь сине-багрового цвета, твердая, как камень, сильные боли в ней — нельзя прикоснуться. А ребеночку всего 43 дня (отец Исаакий и крестил девочку). Обратилась к отцу Исаакию с просьбой помолиться (он в это время в Никольском соборе в Алма-Ате служил). С помощью мужа с трудом возвратилась домой. От сильной боли металась, потом вроде заснула и увидела Святителя Николая и отца Исаакия — сразу же проснулась. Удивительно: боли в груди нет, температура нормальная, а грудь твердая, но — от молока. Вот и полное исцеление! На другой день пошла в храм к отцу Исаакию благодарить за выздоровление, а он говорит: «Я молился у мощей великомученицы Варвары».
И еще один случай. Моей дочери было полтора годика. Отец Исаакий был у нас в доме. Дочь бегала около меня, а я подумала: «Вот будет еще один врач». Через некоторое время отец Исаакий обращается ко мне: «Вы думаете, что Варенька будет врач? Нет, она будет преподавателем». Так оно и исполнилось».
О силе молитв своего духовного отца архимандрита Исаакия вспоминают ныне здравствующие Галина и Валентина:
«Это было в Алма-Ате, были мы на квартире у Саши Беловой, вышивали для храма или для отца. Тогда, в 50-х годах, было все так бедно: собирали какие-то ленточки, грубые бисеринки и вышивали. В этот день Галина была не вполне здорова: недомогание, слабость, повышенная температура. Она часто болела ангиной. В те годы только начинали применять пенициллин, который творил чудеса. Его широко применяли в инъекциях, таблетках, мазях, а при ангине орошали миндалины. Валентина (она работала фельдшером) предложила эту процедуру Галине, быстро растворила флакон пенициллина, набрала в шприц, надела иглу. Попросила Галину пошире открыть рот, надавила на поршень, под давлением направила струю на миндалины… и вдруг с испугом почувствовала — иглы нет на шприце! Валентина заглядывала в рот Галине, искала на полу, все вокруг пересмотрела — иглы нигде не было. Галю просили сидеть спокойно, что удавалось ей с трудом. Было понятно: игла где-то внутри Галины. Мы все, очень взволнованные, побежали к отцу Исаакию, чтобы сообщить о случившемся, а Галю просили не шевелиться и осторожно глотать слюну. Вызвали «скорую помощь», Галю осторожно усадили в машину и повезли на рентген, где обнаружили, что игла в пищеводе. Однако по молитвам нашего духовного отца игла перевернулась и лежала тупым концом по направлению к желудку. До сих пор остается загадкой, как игла не вонзилась в горло, как она перевернулась. Отец Исаакий молился, и мы, грешные, вместе с ним. У нас была добрая знакомая — хирург Нина Алексеевна, которая ежедневно делала Галине контрольный рентген. Игла потихоньку продвигалась к выходу — так же тупым концом через все эти тонкие, поперечные, слепые, двенадцатиперстные кишки и только на третий день вышла. Мы все легко вздохнули, а отец только молча перекрестился. Вот так всегда было при жизни отца: все беды, постигавшие нас, как только о них узнавал отец, проходили незаметно, как будто сами по себе».
А вот что пишет Яков Тимофеевич П. о силе духовного врачевания крестного: «Не все мы знали, что отец Исаакий мог обличать в содеянном грехе… Дело было в Алма-Ате, я работал на заводе, а в нашем цехе работала уборщицей Мария, прихожанка Никольского собора (настоятелем которого был архимандрит Исаакий).
Мы часто с ней беседовали. Как-то она стала жаловаться, будто во время уборки цеха «бес заскакивал ей на спину и танцевал». Она это ощущала и от такого недуга сильно мучилась, страдала душевно и телесно. Врачи ничем не могли помочь, ей становилось все хуже и страшнее. Я предложил обратиться к отцу Исаакию, что она и сделала.
Отец Исаакий призвал ее к покаянию, чтобы избавиться от недуга. Однако полного покаяния не было. Отец Исаакий сам обличил ее грех, указал первопричину тяжелой болезни. По мере раскаяния и ее искренней веры, а главное, по молитвам архимандрита Исаакия искушение у Марии стало проходить и здоровье улучшилось.
Мы, окружавшие его духовные чада, знали силу его духовного врачевания, но сам отец Исаакий никогда об этом не говорил. Часто в беседе с нами указывал на наши грехи, обличая иносказательно, как будто это грехи других людей. Многие видели себя в этих рассказах, понимали и раскаивались в своих грехах.
Многие обращались к нему со своими недугами. Батюшка советовал смазывать больные места елеем (маслом) от лампадки и просить при этом у Господа прощения своих грехов, а сам в это время усердно молился о духовном чаде перед Всевышним и Пречистой Богородицей — вот и получал больной исцеление! Да, отец Исаакий был усердным молитвенником перед Богом, по его молитвам многие получали прощение грехов и избавление от недугов».
Вот что вспоминает Валентина Л. из Алма-Аты, бывшая медсестрой при батюшке: «И вот сейчас, когда смотришь на его портрет, видишь его живым, только молчаливым, и многое, многое вспоминается…
Для нас, духовных чад, он был любящим и снисходительным отцом, всепрощающим и от своего сердца, и властью, данной ему от Бога. Это был необыкновенный человек. Когда читаешь послание апостола Павла, где он пишет о себе, видишь, как оно подходит к отцу Исаакию. Вот хотя бы такое изречение: «Мы ничего не имеем, но всем обладаем». И наш отец не имел ни кола ни двора, как говорится. Имел, правда, кровать и, когда в изнеможении ложился на нее, говорил: «Я бы поставил памятник тому человеку, который придумал кровать…»
И вот, не имея ничего, отец щедро одаривал нуждающихся материально, духовным богатством одаривал всегда и всех — кто сколько может вместить.
А как строго он относился к себе!
Страдая сахарным диабетом, при котором так необходимо пополнение сгоравших калорий, он строго соблюдал посты: на первой седмице Великого поста не ел до позднего вечера, и, когда читал в соборе канон Андрея Критского, горло у него пересыхало, но он выдерживал…
А когда был еще помоложе, в Алма-Ате, но тоже больной, отец Исаакий на первой седмице Великого поста не вкушал пищи до среды, до окончания первой Литургии Преждеосвященных Даров. Да, чудное и трудное его житие…
Хочу еще написать о большой любви к нашему отцу Исаакию Владыки Сергия и пражских духовных чад.
Владыка Сергий (Королев) приезжал из Праги по благословению Святейшего Патриарха Алексия (Симанского). Прибыв в Россию, Владыка Сергий очень хотел повидаться со своим другом и «братиком» архимандритом Исаакием. Встреча была в Москве, куда батюшка приехал из Алма-Аты. Можно представить, какая это была встреча!
Возвращаясь в Прагу, Владыка Сергий повез в гостинец пражанам от отца Исаакия хлеб и там раздробил его и раздал почитателям, чадам и знаемым по кусочку в память о батюшке — живом, здравствующем. Раздавал, как святыню, и это было им в радость. Вот где почитание, вот где любовь!»
Архимандрит Исаакий до конца дней своих сохранил жизнерадостность, остроумие, шутливость, то целомудрие, при котором всем было легко. Речь отца Исаакия отличалась яркой выразительностью. Очень часто он рассказывал забавные эпизоды из жизни незадачливого бедолаги, который попадал в различные смешные истории. И мы смеялись, а отец широко разводил руками и, улыбаясь, повторял: «Вот как, вот как, серенький козлик!»
За обедом всегда шел тихий разговор. Кажется, батюшка забыл твой вопрос и рассказывает о каком-то историческом факте или о чем-то из жизни святых угодников, а ты все сидишь и думаешь о своих житейских проблемах, но, когда уезжаешь, уже в вагоне память восстанавливает эти беседы, разговоры… и вдруг до тебя доходит, что весь смысл этих рассказов — ответы на твои же вопросы. Я тоже смеялась над этим глупым бедолагой, а ведь смеялась сама над собой!
Радоваться крестный тоже умел искренне, улыбался всегда по-доброму. Когда ему сообщали какую-то приятную новость или рассказывали об удачном завершении, исполнении дела, крестился и говорил: «Вот и хорошо, слава Богу!»
Отец Исаакий любил Пушкина, Достоевского, Чехова, Вальтера Скотта, а жития многих святых знал на память, цитировал оттуда целые фразы, выражения — удивительная была у него память. Вообще он любил читать, читал очень много. Любил читать вслух. Его чтение не было артистическим, однако захватывало. Мы часто плакали, когда он читал нам из житий святых.
Очень любил отец Исаакий иконы. Любил дарить их и получать. В то время иконы были очень простые, в большинстве своем бумажные или фотографические. Дарственные иконки крестный обязательно подписывал, и от этого они словно «оживали», приобретая особую ценность.
Молебен о путешествующих, 1976 г.
Когда отмечалась память какого-нибудь святого, батюшка приносил из своих келейных запасов в собор фотоснимок его иконы, а прихожане говорили: «У нашего отца настоятеля вагон икон». Эти образы с любовью украшались цветами, бисером, цветными лентами.
Духовные чада отца Исаакия часто собирались вместе по вечерам, читали духовные книги, жития святых, вышивали иконы, шили для церкви. Особенно большим мастерством вышивания бисером обладала Евгения Б.
Удивительно, но с первой минуты наших встреч с батюшкой чувствовалась благодать, которая исходила от отца Исаакия, — и когда молились, и когда вели разговоры и пили чай.
Крестный всегда проявлял свою любовь ко мне, старался больше рассказать, пояснить и научить, но одновременно утешить и ободрить. В тяжелые для меня дни присылал телеграмму: «Приезжай утешиться. Отец».
В редких случаях у него в гостях я была одна, гости были отовсюду, даже из-за границы, но уезжали в основном вместе, на одном поезде, чтобы легче было Нюрочке (трапезарь отца Исаакия) провожать. [ Анна Ивановна Каратаева, умерла 27 апреля 1997 года, в светлый день Святой Пасхи. Незадолго до кончины приняла постриг с именем Исаакия.]
Перед отъездом отец Исаакий служил для путешественников молебен с водосвятием. Говорил теплое, идущее от самого сердца напутствие. Мы подходили ко кресту, он кропил всех святой водой.
От крестного я всегда уезжала с новым зарядом духовной бодрости и энергии, с внутренней радостью. Он меня ласково называл «лягушкой-путешественницей» (это прозвище оправдывается и по сей день). Расставаясь, мы всегда плакали, с нами плакал и батюшка и как бы в оправдание своих слез говорил: «Я родился в феврале, под знаком Водолея, да еще и мама моя слабая была на слезы, вот я таким и получился».
Вспоминаю последнее свидание… Это было в начале сентября 1980 года. К отцу Исаакию мы с мужем приехали из Москвы на машине. После обеда для нас на дорогу был отслужен молебен и было сказано напутственное слово. Как бы размышляя, неторопливо, тихим голосом крестный говорил о любви, прощении друг друга, терпимости, взаимопонимании и, главное, о надежде на помощь Божию: «Благословляю вас на долгий путь и не забывайте меня и моих домочадцев. Приезжайте!»
Обычно отец Исаакий стоял на крыльце, благословляя и махая рукой. А на этот раз он спустился с крыльца, подошел вплотную к машине (мы уже сидели в ней), еще раз благословил, широко полагая крест, как бы стараясь оградить всю машину. Я была очень довольна, волнение охватило меня, внутри все пело, душа моя радовалась, и я первый раз, расставаясь, не плакала. Когда проехали час, может, два, я все еще была в приподнятом настроении. Мы с мужем, перебивая друг друга, пересказывали, вспоминали, уточняли до подробностей, что говорил наш отец. И вдруг боль, совершенно непонятная, пронзила сердце. Я попросила остановить машину: я поняла, что это было наше последнее свидание, и слезы неудержимо полились из глаз.
Да, мы осиротели… Для пасомых батюшка всегда был любящим отцом.
Отец Исаакий всех любил и, главное, обо всех молился. Он никогда никого не обличал, не карал, а имел смирение и необыкновенное, великое терпение.
Многие его духовные дети вспоминали, как он предостерегал их от возможных ошибок, многим помогал подняться (без единого слова упрека), а тем, кто оступился, помогал встать и идти дальше. Всех отчаявшихся он ободрял, находил слова, которыми снова зажигался огонь в душе человека, и у того появлялась надежда, что Бог рядом и поможет… опять же по молитвам отца Исаакия.
В своих беседах он всегда призывал к смирению, звал бороться с гордостью, суетой, хотел, чтобы молитва всегда пребывала в наших сердцах.
Еще в 1919 году отец Исаакий писал:
Я не пророк. В душе моей
Нет грома обличенья…
Не мог бы, гневен и суров,
Громить я крепости порока.
Мой глас не рокот шумных вод
И не дыханье грозной бури…
И к небу вечному стремясь,
Хотел бы тихими слезами
Омыть я пагубную грязь
Земли, окутанной грехами.
Мне запомнилась встреча с молодой красивой студенткой, которая высказала такую мысль: «Очень сожалею, что если священник не канонизирован, то нельзя говорить о его прозорливости». «Но вот что, — продолжила студентка, — мне рассказала моя родная бабушка про батюшку Исаакия, когда он был жив и уже имел дар предвидения. Так вот, бабушка решила уехать от сына: никак не могла ужиться с невесткой, но стыдилась с кем-либо делиться и говорить об этом. Каждый раз молилась и просила Бога о помощи в решении этого вопроса. Однажды во время воскресной Литургии, как говорила бабушка, она усердно молилась со слезами и все спрашивала у Бога: «Как быть, что же делать? Может, уехать к дочери, но как быть с работой?» Даже сам переезд страшил ее. После обедни она подошла под благословение к архимандриту Исаакию, а он «вдруг» подает ей просфору со словами: «Вот тебе на дорожку, а в память о Ельце открыточка». Бабушка несколько секунд безмолвствовала, но вдруг очнулась и воскликнула: «Батюшка, как же быть с работой? Да и боюсь я!»
Но отец Исаакий еще раз перекрестил ее: «Не волнуйся, будет тебе работа, а по ней и благо!» Вот так бабушка получила благословение своего пастыря и уехала. Да, а открытка лежала в конверте вместе с деньгами на дорогу. Бабушка часто приезжает в Елец и каждый раз — чтобы поблагодарить отца Исаакия. Заказывает благодарственный молебен и приходит на его могилку. Она приезжала и на похороны своего духовника. Вот видите, если отец Исаакий не был прозорливым, то как он мог узнать мысли и молитвы моей бабушки, которая даже вслух не произносила своего желания. Вы можете сказать, что это совпадение, но когда я прихожу на могилку к нашему с бабушкой старцу и прошу его благословения на различные трудные житейские дела, у меня потом всегда так все замечательно получается, что даже появляется какой-то трепет в сердце, и я спешу в собор, где служил отец Исаакий, поблагодарить Бога и поставить свечку о упокоении усопшего архимандрита Исаакия. Моя бабушка не раз повторяла его слова: «Да поблагодарим Господа!» Я настолько уверена в помощи нашего старца Исаакия, что, когда у меня будут дети, буду приводить их на эту могилку и рассказывать о старце. Сожалею, что я живым батюшку не видела».
Помню, приехала я в Елец с высокой температурой, был озноб, кружилась голова, ноги подкашивались от слабости. Еле дошла до дома, где жила Нюра после смерти отца Исаакия. Увидев, что я так больна, она уложила меня в постель и укрыла подрясником отца Исаакия, сказав: «Отец вылечит, полежи». И действительно, вначале мне казалось, что я проваливаюсь в темноту и от падения начинается приступ тошноты, головокружение. От озноба меня подбрасывало — видно, от грехов и инфекции терзалось мое тело. Я целовала подрясник своего духовного отца и тихонько вначале молилась, а потом только в полудремоте шептала: «Крестный, помоги, по-мо-ги». А утром я проснулась с приятным чувством свежести, радости и спокойствия. Жара не было, голова была ясная, на душе — спокойное умиротворенние, как бывает после Причастия Святых Христовых Тайн. Я поняла, что благодать, данная отцу Исаакию от Господа, по его молитвам нисходит на нас, грешных, даже после его смерти. Более того — вещи, которые он носил, впитали его благодатную силу…
Архимандрит Исаакий и его духовные чада, 1971 г., Елец
Я уже рассказывала о том, какой праздник устраивал батюшка из именин своих духовных чад.
О том, как проходили дни Ангела самого отца Исаакия, я попросила написать монахиню Нину (Нину Михайловну Штауде). Вот одно из воспоминаний:
«7 июня 1964 года, когда была память 3-го Обретения главы святого Иоанна Предтечи, ельчане дружно поздравляли с днем Ангела своего драгоценного батюшку, зная, что он в миру носил имя Иоанн. Подходя ко кресту после литургии, многие преподносили просфорочки с записками, на которых было выведено: «О здравии священноархимандрита Исаакия и духовной его паствы». Здесь хранят благочестивый обычай: желая оказать внимание, преподносят просфору.
Кстати сказать, все семь дней почитания в году святого Иоанна Предтечи и три дня — Исаакия Далматского ельчане помнят и считают батюшку десять раз в году именинником, но основной из них, 30 мая/12 июня, почитают особо.
Местные жители заблаговременно уже волновались, беспокоясь, что же подарить в день Ангела дорогому батюшке. В том году память преподобного Исаакия падала на второй день праздника Вознесения Господня. В Ельце это престольный праздник редкого по красоте и величине собора, достойным настоятелем которого был наш дорогой отец.
Собор имеет пять приделов: два в зимнем храме и три в летнем. И вот в канун Вознесения в главном алтаре в первый раз в том году после пасхальной ночи совершалась всенощная. На престольный праздник был приглашен правящий епископ Воронежский и Липецкий Владимир (Котляров), который не так давно в городе Верном при Владыке Николае и отце Исаакие начинал свое служение псаломщиком в Никольском соборе.
Епископ прибыл из Воронежа со своим протодиаконом и иподиаконами к началу поздней Литургии. Отец наш, настоятель собора, за ранней Литургией помогал служащему батюшке, выполняя требы, и подготавливал все необходимое для встречи Преосвященного. Не обошлось и без волнений, но в общем служба прошла хорошо, торжественно. Был крестный ход вокруг собора, у часовни защитникам Ельца от Тамерлана по обычаю, краткая лития.
После Литургии Владыка сказал слово о празднике и кратко о себе. Упомянул, что начинал свое служение в Алма-Ате при Владыке Николае, бывавшем тоже в Ельце, и под руководством отца Исаакия и до сих пор считает отца Исаакия первым и единственным наставником. Он ожидал видеть своего наставника в высоком звании епископа, но Господь судил иначе, однако так, что ему (и не епископу) могли бы позавидовать многие епископы. Таково было слово Преосвященного. Достоинства отца он знает давно, а то, с какой любовью относятся пасомые к своему настоятелю, он увидел и почувствовал при кратковременном пребывании в Ельце или наслышался о том в Воронеже, где знающие батюшку — благочинного Елецкого округа священноархимандрита Исаакия — относятся к нему с должным уважением. О Владыке прихожане сказали: «Это добрый ученик достойного учителя».
Народу в соборе было очень много, несмотря на не воскресный день.
Для всех был большой праздник. Так хорошо начиналось «преддверие, как здесь принято говорить, именин отца Исаакия. Вечером, уже в канун преподобного Исаакия Далматского, в приделе Вознесения первый раз здесь читали акафист Вознесению Господню, присланный отцу из Псково-Печерского монастыря. В проповеди вечером благодарный именинник отметил, что в этом году Господь проявил к нему особую милость. Встреча с Владыкой, бывшим учеником, — хороший подарок. К концу вечерней службы прибыли два священника из его благочиния почтить именинника. Один из них даже ночевал у отца в моленной комнате.
Утром в самый день памяти преподобного Исаакия служба начиналась в половине восьмого. Любовью паствы от входа в храм и далее была выложена дорожка из травки и цветов. Сослужили в этот день имениннику четверо батюшек — больше, чем на Вознесение. После Литургии были молебен и чествование именинника. Приезжие и местные батюшки говорили приветствия. Сам именинник в ответ поблагодарил всех за любовь, молитвенно призывая на всех милость Божию и покровительство преподобного Исаакия. Вечером в самый день именин в летнем храме читали акафист Казанской иконе Божией Матери в Ее приделе («здороваясь с Ней после зимней разлуки», как говорил отец), а потом именинник читал житие своего святого.
Так прошел первый день именин, но празднование их еще не закончилось. До сих пор приходят запоздалые поздравления. Всего было более 230 письменных и телеграфных приветствий. Потом длинный список всех поименно, кто вспомнил дорогого именинника, был прочитан дома на молебне.
И накануне, и в самый день именин дарили много живых цветов. В храме каждый старался подойти к батюшке и поздравить его.
Архимандрит Исаакий за рабочим столом, 1978 г., Елец
Среди подарков — иконы, красивый пояс, посуда, коробки конфет. Дорогому батюшке в один день преподнесли более двухсот просфор, причем не менее ста больших, по заказу испеченных для этого дня. Люди приносили из дома мучные запасы, чтобы матушки-просфорницы испекли для именинника, драгоценного батюшки, просфорочку».
Надеюсь, что мой рассказ приведет к архимандриту Исаакию сердца тех православных, кто не имел возможности лично его знать. Я искренне уверена, что многие сами смогут убедиться в справедливости всего, что сказано здесь о нашем незабвенном пастыре.
Ему дарована была благодать проповедовать слово Божие. Проповеди отца Исаакия обладали огромной духовной силой.
Архимандрит Исаакий похоронен в городе Ельце на городском кладбище. К его могиле стекаются паломники. Приезжают не только из областей нашей страны, но и из ближнего и дальнего зарубежья. В памятные дни бывает особенно много народу — все просят у архимандрита Исаакия благословения, молитв и предстательства перед Божией Матерью, чтобы получить прощение грехов, помощь и исцеление. Подобно преподобному Серафиму, отец Исаакий дерзновенно говорил: «Приходите ко мне на могилу, как к живому, покайтесь, все расскажите — и получите благословение и душевное успокоение». За могилой ухаживают его духовные дочери Валентина и Клавдия.
Могила архимандрита Исаакия на городском кладбище в г. Ельце Липецкой области
Просто и ясно он старался донести свою мысль до сердца и ума каждого — будь то ребенок, простой или высокообразованный человек. По сей день его проповеди не устарели. В них много практических советов для христианина — евангельское чтение он всегда применял к нашей современной жизни. Вот это умение передавать свое понимание Евангелия, слова Божия, вдохновение, которое он испытывал, проникали в самую глубину души.
Архимандрит Исаакий оставил нам в наследство не только свои проповеди (Проповеди, записанные монахиней Ниной — в миру Нина Михайловна Штауде, 1888—1980, астроном, математик), поучения, слова, но и молитвы, тропари, каноны, стихи.
Каждый, кто обращался к архимандриту Исаакию, ища у него облегчения для души, утешения в своем большом или малом горе, находил участие и чувствовал силу его молитв.
В заключение мне хочется сказать, что в счастливом детстве много солнечного света. И у меня когда всплывают в памяти картины детства, то обязательно на светлом фоне.
В детстве, когда я узнавала, что еду с родителями в гости к отцу Исаакию или к знакомым, где он обязательно будет, у меня сразу поднималось настроение и я чувствовала, как это же испытывали присутствующие, все без исключения. Вокруг отца Исаакия создавалась какая-то особая атмосфера радости, взаимопонимания, как будто летишь на крыльях. Это была благодать Божия, которая исходила от нашего духовного отца, под сенью любви которого проходила наша жизнь с детства.
Действительно любовью дышало все вокруг архимандрита Исаакия, и мы, дети, «дышали» этой любовью, впитывали в себя веру, надежду, любовь к Богу. Детство было трудное — сколько раз я была на грани страшного, но никогда не была забыта или оставлена Богом, всегда чувствовала силу молитв своего духовного отца.
Очень часто я вижу один и тот же сон: я бегу, тороплюсь, боюсь опоздать или спасаюсь бегством… мне тяжело бежать, но чувствую — мне кто-то помог и мой бег переходит в полет. Я лечу, раскинув руки, как в детстве, когда бежала навстречу дорогому отцу Исаакию.
Часть II. Духовное наследие архимандрита Исаакия
Молитвы
Молитва ко Господу Иисусу Христу
Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Преблагий и Милосердный Спасителю наш! Велики и многи скорби приидоша ныне на Церковь Твою Святую и на верные люди Твоя, егда обышедше обыдоша нас ненавидящий нас и силы наша оскудеша. Вемы, Господи, яко подобает всем сим быти. Веруем, яко непреложно есть слово Твое и врата адова не одолеют Церкви Твоей и яко претерпевый до конца спасется. Обаче молим Тя усердно от всея души своея и от сокрушеннаго своего сердца: сократи силу зла на Земли! Ибо немощни и дряхли есмы, и несть помогали, и все упование наше токмо на Тя возлагаем. По грехом нашим изволил еси попустити, да вся сия будут. Мы же вопием Ти: даждь нам и мужество вся сия претерпети, и малодушием своим не посрамити имене Твоего святаго, но да и нами прославится оное во веки веков. Аминь.
Молитва преподобному Исаакию-исповеднику,
игумену обители Далматския
Великий угодниче Божий, преподобне и богоносне отче наш Исаакие! Днесь, сошедшеся в память твою, верою и любовию чтим тя, добраго воина Христова, монахов наставника и собеседника Ангелов. Ты, яко светильник сияющий, не возмогл еси в пустыни под спудом укрытися и, возсияв верным и неверныя обличая, пришел еси в град Царский за истину добре подвизатися. Ты обоюдоострым мечом веры и исповедания твоего два богохульных учения посекл еси: безбожнаго Ария, егда царю Уаленту о затворении церквей православных трикраты противоборствовати потщался еси, и нечестиваго Македониа, егда со славными отцы Втораго Собора Вселенскаго о Дусе Святе боголепно богомудрствовал еси. Ты, ревностно бразды Уалентовы удержав, за истину Божию прияти муки сподобился еси, жезлием во главу ударяем и в ров тинный ввергаем, отонудуже, яко бисер многоцветный, паки возблистал еси. Ты, в лице преподобных стоя, и лику пророческому сопричелся еси, егда о погибели царя злонравнаго, яко плевел, в огне сожженнаго, предрекл еси. Память твоя воистину ныне, Исаакие отче, веселит сердца поющих тя, и на подвиг твой славный взирающих, и смиренно тебе молящихся. О столпе веры и благочестия, утверди нас в православней вере, подвигни на добрая дела, даждь силу молитвами твоими и нам противустати козней диавольских и искушения, от сего духа злобы и от мира сего находящая, мужественне претерпети. Якоже собрал еси учеников твоих в обители своей, быв тем лествица мысленная, к Царству вечному возводящая, собери и нас, расточенных, и путь правый ко спасению укажи нам. И якоже не возгнушался еси от пустыннолюбия своего на стогны града прийти, любве ради Христовы и о ближних своих пекийся, и в наш живот суетный вниди и упаси стадо Христово кротостию своею. Бог же мира, Отец щедрот, в мир тя пославый, яко Ангела земнаго и человека небеснаго, и ныне тобою славимый у Престола Вышняго, да прославлен будет и нашими устами бренными всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Пред Елецкой иконой Божией Матери
Пресвятая Владычице, Дево Богородице, Мати Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, страны же нашея и града сего Покровительнице и Заступнице! Пред святою Твоею иконою, по завещанию предков наших благочестивых нами чтимою, приими сие благодарственное хвалебное моление и прошения наша ко Господу вознеси в час сей и во всякое время.
Истинно слово речено бысть о святых твоих иконах, Богородице, яко правдивая сказания о них и о чудесах от них, во отечествии нашем бывших, суть священныя летописи деяний народа нашего, во время оно все упование свое на Тя возлагавшаго и страну нашу Российскую дом Пресвятыя Богородицы устроити чаявшаго. Ты же, Всеблагая, сохранила еси его под кровом Твоим, и, на сию святую икону Твою умильно взирающе, в памяти своей благоговейно зрим, како во граде сем величие Твое и силу Твою явити изволила еси и от грознаго врага и супостата Темир-Аксака[1] и полчищ его праотцев наших избавила еси. Памятуем бо, яко в той самый судьбоносный день, егда людие московстии со князем своим и митрополитом вкупе, сретающе икону Твою Владимирскую, коленопреклоненно пред нею единогласно взываху: «Мати Божия, спаси Землю Русскую», — Ты, Владычице, в пределех сего града нашего на горе Аргамачстей явилася еси безбожному Темир-Аксаку, в шатре своем сущу, представши ему во окружении воинства сил небесных и сонма святителей российских, и повелела еси ему абие пределы града сего и всея страны нашея оставите. И устремися вспять сей новый фараон губительный, и спасена бысть земля Русская благодатным и мощным Твоим заступлением. Ныне же, молящеся у гробниц приснопамятных предков наших, в борьбе с Темир-Аксаком за веру и Отечество свое на поле брани живот свой положивших, к Тебе, Небесе и земли Царице, сице взываем, во вся прежния дни горестей наших милостивно на нас призиравшая! Буди милостива и ныне к нам, недостойным, о гресех своих плачущим! Собери нас, яко мати собирает птенцы своя под криле свои, и настави нас на путь спасения. Умири, утверди и благослови Церковь нашу Святую Православную, вся священнослужители и верныя слуги ея. Помози отцем и матерем наставити на благое чада своя. Вразуми чад, да чтут родителей своих и наставников в вере святей и истинней. Отврати сердца наша от греха и возжзи в нас огнь святаго милосердия; да возненавидим зло, да узрим бездну падения нашего и возлюбим ближняго своего, да отвержемся себе, да возьмем крест свой и пойдем к свету Истины, просвещающий мир. Наипаче же молим Тя, Владычице Милостивая: возстави нам в древнем благочестии Русь нашу Православную, тысящами свещ и лампад к Богу своя молитвы, яко фимиам, возносившую и сонмом угодников своих просиявшую, и сотвори ю дом Свой, якоже и праотцы наши того желаху. Сокруши силу зла на земли и пролей в наша умы луч разума, да Тобою спасаеми, по смерти рай просветлый обрящем и Триединому Богу хвалу, благодарение и поклонение возсылаем ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Тропарь, глас 4:
Днесь светло красуется древний град Елец,
поминающе славное чудо Пресвятыя Богородицы:
егда бо на стогнах пер-вопрестольныя Москвы
икону Ея чудную людие московстии сретаху,
тогда Сама Владычица на горе Аргамачстей во граде Ельце,
в сретение нечестивому Тамерлану изшедши,
грозное его нашествие вспять обрати.
Сего дивнаго явления изображение на новописанней иконе зряще
и Заступницу нашу за вся благодеяния Ея благодаряще, умильно к Ней взываем:
и в предняя не остави нас, о Мати Милосердая.
Молитва Божией Матери от лица изографов
Пресвятая Владычице, Дево Богородице, Мати Христа Бога нашего!
Вонми гласу моления нашего, от сердец, любящих Тя, Тебе приносимаго, Ты бо еси первая изографскаго дела Покровительница, Ты еси и первая, Яже образ Твой пречистый на утешение роду христианскому, Тя ублажающему, благословившая. Ты бо возрадовалася еси иконе Твоей, первее написавшейся, егда иконописцев начальник и евангельских тайн благовестник Лука апостол ю Тебе принесе, и Сама рекла еси милостиво, обаче со властию, на икону ту зрящи: «С сим образом благодать Моя и сила»[2].
Пробави милость Твою и силу Твою и нам, убогим, дерзающим и в наша дни, при скудости своей и маловерии, Твой пречистый лик начертовати и Предвечнаго Младенца Христа, на руках Твоих носимаго. Укрепи нас в сем делании во славу имене Твоего святаго, утверди руце наши, Твоя неописуемым и божественныя черты написующия, и чрез святыя Твоя и честныя новыя иконы даруй и новую и нечаянную радость на них взирающим и пред ними Тебе молящимся. Ты бо еси, по речению великаго Твоего чтителя, Тобою избраннаго и Тобою любимаго преподобнаго отца нашего Серафима, всех радостей Радость. И Тебе славу и благодарение и благоговейное поклонение воздаем ныне и во веки веков. Аминь.
22/ 9 августа 1962 года
(во исполнение давнего обещания)
Молитва пред Казанской иконой Божией Матери
от лица человека, имеющего болезнь очес
Премилостивая Мати Всемилостиваго Бога! С верою и любовию и крепкою надеждою на милость Твою к нам, грешным и немощным, обаче же и чадом Твоим сущим, и аз дерзновенно мольбу свою к Тебе обращаю в душевней моей горести и в телесней немощи болезнующих моих очес. Памятую со умилением сердечным, каковое первое дело милосердия Своего явила еси, в час обретения от земли сея святыя Твоея иконы Казанския, пред неюже ныне смиренно колена своя преклоняю. Бысть же оное чудо — дарование зрения слепому, на радость ему и утешение, всем же то зревшим на удивление. И тако доныне назидает нас Церковь Святая к честней иконе Твоей Казанстей прибегати всем молящимся об исцелении болезни очес. О Милосердная наша Целительнице! Услыши и мою молитву в час сей, утоли болезнь слабых моих очес, остави в них аще и малую силу, да зрят мир Божий, Сыном Твоим сотворенный. Аминь.
Проповеди, слова, поучения
День святого князя Владимира
Воскресенье 15/28 июля 1957 года, после вечерни
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Мы были бы плохими чадами Православной Церкви и плохими потомками наших благочестивых предков, если бы сегодня не отметили своим посильным словом память того, кто привел всех нас к православной вере в Единого Истинного Бога и омыл Святым Крещением. Сегодня вспоминаем мы день блаженной кончины святого равноапостольного князя Владимира, который в 988 году на берегах Днепра в древней нашей столице — городе Киеве окрестил весь русский народ. Мы не будем вдаваться сейчас в подробности этого поистине великого события, вспомним лишь бегло основные черты его.
Владимир получил с детства воинское воспитание под руководством своего отца Святослава и дяди Добрыни в Новгороде, куда направил его отец для того, чтобы ослабить влияние на юного князя его мудрой и уже принявшей христианскую веру бабки Ольги. Ольга убеждала и сына своего Святослава принять христианство, но воинственный князь считал это не совместимым с ратными подвигами. Он окончил свою беспокойную жизнь в битве с врагами.
Получив княжескую власть, Владимир огнем и мечом привел к покорности жившие по соседству с Киевом кочевые племена и свои успехи приписал помощи тех языческих богов, которых тогда почитали наши предки, — Даждьбога, Велеса. Особенно же он любил и почитал бога грома и молнии Перуна. В честь своих побед построил Владимир новых идолов. Из огромной дубовой колоды вытесано было туловище Перуна: голова была сделана из чистого серебра, а усы, которые по обычаю наших предков свешивались вниз, — из золота. И приказал Владимир приносить человеческие жертвы этому идолу по жребию, который бросали на отдельные улицы и дома Киева, где были юноши, девушки или отроки.
Однажды такой жребий пал на отрока Иоанна, сына варяга Феодора. Но они были христиане, и Феодор твердо заявил, что не отдаст сына своего в жертву бесам, как назвал он всех языческих богов. Разъяренная толпа киевлян собралась к дому варяга, построенному на берегу Днепра на высоких сваях (для защиты от весенних разливов реки), и подрубила сваи, так что дом рухнул и похоронил под своими развалинами этих двух мучеников. Когда князю Владимиру сообщили об этом, он задумался и сказал: «Значит, вера этих христиан крепче нашей, раз они готовы идти за нее на верную смерть!» И не велел больше бросать жребий для жертвоприношения Перуну.
Такое колебание князя быстро стало известным народу. И стали приходить к князю представители других вероучений, предлагая ему принять их веру. Первыми пришли, конечно, иудеи. Они рассказали Владимиру о сотворении мира, о Едином Боге, о событиях своей истории. Многое из этого понравилось Владимиру. Но задал он своим собеседникам вопрос, оказавшийся для них роковым: «А где же страна ваша, где государство и тот Иерусалим, о котором вы так много рассказываете?» И должны были сознаться они: «За грехи наших отцов лишил Бог нас отечества, и теперь мы рассеяны по всем странам». И нахмурил грозно свои красивые брови князь: «Так не хотите ли вы, чтобы и на нас разгневался Бог и тоже лишил нас отечества?!»
После иудеев пришли магометане, жившие по берегам Волги «волгаре», затем под давлением наступавших с востока кочевых племен передвинувшиеся постепенно на запад и давшие наименование существующему там и поныне народу — болгарам. Их воинственность была по сердцу князю Владимиру. Магометанская религия обещает всякому правоверному, убитому на войне, — а войны они и ведут ради распространения своей религии, — рай на том свете, где будут всякие блага, и удовольствия, и даже вино… «А разве в этой жизни вы вина не пьете?» — спрашивает Владимир. «Нет. Коран запрещает нам пить вино, — отвечают ему магометане. — Кровь у нас горячая, мы легко можем поссориться, если выпьем, и даже схватиться за оружие…» Не понравилось это киевскому князю. Уже не грозно, а весело посмотрел он на своих собеседников и сказал: «Руси есть веселие пити; не можем без того быти», — и отпустил их восвояси.
Приходили к нему и представители Западной христианской Церкви, тогда еще официально от нашей, Восточной, не отделившейся, но уже во многом изменившей свои древние обычаи под влиянием Римских пап, горделиво считавших себя непогрешимыми в делах веры. Предки Владимира, варяги со Скандинавского полуострова, встречались с лукавыми священнослужителями Западной Церкви, считавшими даже возможным нарушать сознательно клятву. И сказал им Владимир: «Предки наши не принимали вашей веры, и мы ее не примем».
После этого явился к князю греческий священник. Он рассказал о начале и конце мира, об искуплении рода человеческого, о Страшном суде, где в сиянии на правой стороне стоят праведники, а налево от Судии бесы тащат в огонь вечный безобразных грешников. Задумался князь и сказал со вздохом: «Горе тем, кто оказался налево, и как счастливы те, которые будут направо!» Умный проповедник не стал уговаривать князя, а лишь заметил: «Крестись, и окажешься на правой стороне, если будешь исполнять заповеди!» Но еще не решался Владимир сразу принять Православие, хотя и вспоминалась ему мудрая бабка его, княгиня Ольга, которая пожелала принять греческую веру и крестилась в 957 году. Он выбрал десять мудрых и храбрых своих витязей и послал их в другие страны побывать в храмах и познакомиться с богослужением. «Будьте моими ушами и моими глазами!» — сказал Владимир своим посланцам на прощание.
Они пошли и по возвращении явились к князю и сообщили ему свои впечатления. Холодно восприняли они и не поняли богослужения иудейского, магометанского, западнохристианского. Когда же побывали на православном богослужении в храме Святой Софии, Премудрости Божией, в Константинополе, то, как говорили они, не знали, где находились, — на земле или уже на Небе. «Какое прекрасное было пение, какие красивые одеяния у духовенства, как все было торжественно!» — говорили они князю. И добавляли некоторые из них: «Если хочешь ты, князь, менять веру, то прими веру греческую. Вот и бабка твоя, княгиня Ольга, приняла ее, а была она мудрейшая из людей». И уже расположенный к Православию, Владимир, можно сказать, завоевал себе Крещение, двинувшись походом на Византию и потребовав себе после победы руку греческой царевны Анны. «Мы не можем отдать за неверующего варвара нашу сестру-христианку», — отвечали ему греческие цари. «А почему вы думаете, что я не хочу креститься?» — отвечал им Владимир. Ожидал он ответа их в Крыму, близ древнего города Корсуня (Херсонеса), недалеко от исторического порта — Севастополя. Ничего не оставалось грекам, как согласиться и принести в жертву свою царевну ради просвещения Христовой верой целого народа. Ожидая свою невесту в Корсуни, Владимир внезапно ослеп — подобно апостолу Павлу. Прозрел он сразу после своего Крещения, о чем и слышали мы сегодня в церковных песнопениях.
И затем поплыл он на ладьях в Киев и повез туда самую необычайную «добычу»: священников, Митрополита для Русской Церкви, святые иконы, богослужебные книги на славянском языке, недавно перед тем переведенные святыми Кириллом и Мефодием, церковную утварь. И когда приехал в Киев, отпустил с честью всех своих многочисленных жен, наградив их отдельными городами и щедрыми подарками, а сыновей от них оставил при себе и всех двенадцать торжественно окрестил в водах Днепра на красивом берегу его, который ныне называется Крещатиком.
Вслед за сыновьями великого князя охотно крестились и воеводы его, и помощники. И когда через некоторое время послал Владимир глашатаев по улицам и переулкам Киева с приглашением: «Кто хочет быть другом князю, приходи завтра креститься!», то берега нашего русского Иордана, реки Днепра, запестрели от толп народа. «Если бы вера греческая была плохая, то не приняли бы ее князь и бояре», — рассуждали киевляне. В одном месте реки стояли мужчины, в другом — женщины, держа на руках младенцев. Священники на берегу читали положенные при Крещении молитвы, и сам князь горячо молился, призывая Бога милостиво призреть на народ его, к Богу пришедший. И после троекратного погружения в воду вышел из Днепра русский народ уже православным и потому князю Владимиру особенно любезным.
Сам он после своего Крещения совершенно изменился. Жестокий прежде, он сделался настолько кротким и любвеобильным, что не решался казнить даже неисправимых преступников, и священники должны были убеждать его сделать это в интересах честных и миролюбивых граждан. Прежние веселые пиры с дружиной своей, во время которых бывали излишества в ястии и питии, заменил теперь князь Владимир пирами совсем другого рода: по воскресным и праздничным дням после Литургии приглашал он к себе на княжеский двор духовенство и сам служил своим гостям. Второй стол был для самого князя с дружиной, а в третьей очереди были самые многочисленные гости — нищая братия. И опять сам князь обходил столы и угощал всех. А для тех больных, которые не имели сил дойти до княжеского двора, грузились подводы с хлебом, рыбой, и даже с обувью и одеждой, и развозили эти подводы княжеские подарки в самые удаленные уголки Киева. Окруженный любовью народа тихо подходил к концу своей жизни мудрый, справедливый и благостный великий князь, не раз совершавший и поездки по Русской земле с апостольской целью — обращения в христианство жителей других городов.
Кончина его произошла в сегодняшний именно день, 15 июля. Но первое время, и даже довольно долгое время, Церковь не считала его святым и не именовала равноапостольным, как сейчас. Причиной этого было его нехристианское житие до Крещения, которое и смущало Церковь. И лишь отдаленный потомок князя Владимира святой Александр Невский много лет спустя получил указание свыше, что Владимир и после кончины своей заботится о судьбе русского народа и ходатайствует за него пред Богом. Это было перед решительным сражением князя Александра со шведами на берегах Невы. В ночь на 15 июля стоявший на часах воин увидел плывшую по Неве ладью, управляемую Ангелами, а находившийся в ней юный князь говорил своему собрату: «Брат Глеб, повели гребцам торопиться, чтобы нам не опоздать оказать помощь брату нашему Александру». «Хорошо, брат Борис», — отвечал тот, и после того видение скрылось. Наблюдавший его воин догадался, что это были святые мученики, князья Борис и Глеб, сыновья Владимира, пострадавшие от своего брата Святополка по прозвищу Окаянный, и теперь по повелению отца, князя Владимира, в день его памяти направлявшиеся на помощь русскому войску. Видение это ободрило и князя Александра, и все его войско. На другой день была одержана блестящая победа над превосходящими силами шведов, в ознаменование которой Александр и получил наименование Невского. Это произошло в 1240 году. Александр Невский и поднял вопрос о причислении князя Владимира к лику святых и о наименовании его равноапостольным, что и было совершено.
В честь 900-летия Крещения Руси (в 1888 году) в Киеве был сооружен знаменитый Владимирский собор, расписанный известными русскими художниками. Величественная статуя святого Владимира с крестом в руках осеняет с высоты Владимирской горки город Киев и доныне.
Его святыми молитвами да сподобимся и мы все, как чада его, достичь Царства Небесного, чтобы вместе с отцом и крестителем нашим прославить Бога всегда и в бесконечные веки. Аминь.
Слово о преподобном Серафиме Саровском
19/1 августа 1957 года
Прекрасно звездное небо, устремляющее мысль нашу к Творцу Вселенной; радостно и светло лазурное небо днем, но краше их обоих духовное Небо, где вместо звезд сияют души праведников, когда-то, подобно нам, живших на земле и великими трудами достигших святости, и изначала пребывающие там Ангелы. Об одном из таких земных Ангелов, сделавшемся и небесным человеком, поведаю я вам сейчас, по возможности в кратких словах. Преподобный Серафим родился в нашем древнем городе Курске от благочестивых родителей — купцов Мошниных, которые занимались подрядами на постройку каменных зданий, особенно церквей. Там до сих пор сохранилась каменная церковь в честь преподобного Сергия Радонежского и Казанской иконы Божией Матери, которую начинал строить отец преподобного Серафима, а заканчивала после смерти отца его мать, умная и энергичная. Теперь там есть и придел в честь преподобного Серафима. С колокольни этой церкви, когда она была еще не достроена, упал в семилетнем возрасте мальчик Прохор — так звали в миру преподобного. Он поднялся туда вместе с матерью, которая пришла посмотреть на работу строителей, и, так как там не было еще перил, упал с большой высоты на землю. Рыдая, сбежала вниз его мать, упрекая себя за невнимательность к мальчику. Она ожидала увидеть лишь обезображенное окровавленное тельце ребенка. Какова же была ее радость, когда она увидела его совершенно невредимым, стоящим на ножках. Он говорил, что как бы крылья выросли у него в момент падения, так что он плавно спустился на землю без малейшего ушиба. И сама мать, и все видевшие это чудо прославили Бога, так явно избавившего мальчика от неминуемой смерти.
В десятилетнем возрасте вновь проявилось милосердие Божие и Царицы Небесной над ним. В летнее время он тяжело заболел. Врачи не могли определить болезнь, лекарства ему не помогали. Однажды утром, когда особенно было ему плохо, сказал он матери: «Мама, сегодня будет у нас Царица Небесная!» Загоревала мать: «Верно, придет Она и унесет с Собою его душеньку!»
В недалеком расстоянии от Курска находилась в обители чтимая чудотворная икона Божией Матери «Курская-Коренная», так как найдена она была при корнях одного дерева. Ее часто приносили в город для посещения больных. Как раз в этот день проносили ее по соседней с домом Мошниных улице, и сильный дождь с грозой заставил крестный ход искать убежища. Так вошли все с иконой во двор Мошниных. Конечно, их с радостью пригласили в дом, и больной Прохор сказал матери: «Вот видишь, мама, и пришла к нам Царица Небесная!» Попросили отслужить у постельки мальчика водосвятный молебен, и к вечеру он совершенно поправился.
Обучался грамоте Прохор у дьячка, как было тогда в обычае. Читал Псалтирь и Часослов, затем жития святых. Мальчик он был смышленый, учение давалось ему легко, и читать он очень любил. Но приходилось ему много времени проводить и в лавке, помогая старшему брату продавать пеньковые веревки, колесную мазь и другие неинтересные для него предметы. Он старался делать все это добросовестно, но мысли и интересы его были далеко…
В возрасте 19 лет он твердо заявил матери, что хочет уйти в монастырь. Она сказала ему: «Ты знаешь, что ни я, ни кто-либо из родных не можем дать тебе в этом деле полезный совет. Сходи в Киев, и кто-нибудь из старцев укажет тебе твой путь жизни».
Он так и сделал: взял на дорогу несколько пар самодельных лаптей и котомочку с продовольствием и отправился пешком в Киево-Печерскую лавру. Поклонившись мощам, почивающим в пещерах, и попросив благословения у этих Божиих угодников на подражание подвигам их монашеского жития, он посетил старца Досифея и получил от него указание идти в Саровскую обитель.
Вернувшись в Курск, Прохор взял Библию, нательный крест, которым благословила его мать, смену одежды и, простившись с родными и друзьями детства, направился опять пешком в пределы Тамбовской уже губернии, где находилась среди дремучих лесов древняя обитель Саровская. Он подходил к вратам ее как раз в тот момент, когда монастырский колокол ударил ко всенощной в канун праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы.
Прохор вошел туда цветущим юношей и прожил там всю жизнь, скончавшись в возрасте почти 80 лет. Послушания у него были трудные: он пилил и рубил лес, заготовляя дрова для обители, столярничал, работал на пекарне. Затем дали ему более почетное дело — печь просфоры. Так проработал он простым послушником несколько лет. Будучи грамотным, нес он и клиросное послушание. Самый вид этого румяного, всегда приветливого и радостного послушника вливал бодрость в старцев-монахов, когда они изнемогали от усталости во время длинной монастырской всенощной. Взглянет Прохор на них приветливо, улыбнется — и кажется им, что окрепли у них отекшие, одеревеневшие ноги, и слабые старческие голоса с прежней силой могут славить Бога.
Полюбилась Прохору обитель, и не хотел бы он выходить за пределы ее. Но пришлось ему, как и многим другим послушникам, расстаться с ней ненадолго, чтобы идти со сбором средств. Его направили в родной Курск, где он повидался с матерью в последний раз в жизни. Брат помог ему в порученном деле.
Вскоре после возвращения в монастырь совет старцев решил, что созрел Прохор уже для монашеской жизни. Когда человека постригают в монахи, то он как бы рождается вновь: и имя ему дается новое, и сам постригаемый не только не выбирает его, но и не знает наперед. И решили старцы дать Прохору совершенно новое, ангельское имя — Серафим, что в переводе с еврейского значит «пламенный». Эти высшие чины Ангелов отличаются особенно пламенной любовью к Богу, а в Прохоре как раз и можно было видеть такую любовь. Теперь же мы часто даем имя Серафим нашим мальчикам в честь уже преподобного Серафима.
Вскоре после пострижения рукоположили Серафима во иеродиакона. Прекрасно служение диаконское, когда и причащаться можно часто, и принимать участие в богослужении, и в то же время иметь мало ответственности за других.
Сказать вам по секрету, от собственного сердца, я много плакал в тот день, когда предстояло мне расстаться с диаконским орарем, чтобы воспринять высшее служение иерея. Сегодня утром мы как раз рукополагали во диакона уже немолодого и не стремившегося к этому званию дьячка, но по настоятельной просьбе священника того прихода мы это совершили. Однако я боялся бы пожелать не только ему, но и другим знакомым диаконам удостоиться того видения, которого сподобился преподобный Серафим в сане иеродиакона: слишком уж это страшно.
В Великий Четверток во время Литургии, когда диакон, стоя лицом к народу, произносит: «И во веки веков», преподобный Серафим как бы окаменел, не в силах произнести ни слова. Лицо его, устремленное вверх, то бледнело, то краснело, и он не мог сдвинуться с места. Два других диакона взяли его тогда под руки и ввели в алтарь, где он и достоял молча всю Литургию. Причастившись Святых Тайн, он обрел дар речи, но никому тогда не поведал о видении, которое его так поразило. Лишь в конце своей жизни он рассказал его своему духовнику: «Я видел, что свод храма и само небо как бы разверзлись в ту минуту и по воздуху шел Господь Иисус Христос, благословляя направо и налево молившийся народ. Проходя мимо меня, убогого Серафима, и меня благословил. А кругом Него летало множество Ангелов». И добавил Серафим, в своей простоте употребляя образное сравнение: «Они вились, как пчелки, около Господа. Он направился к Своей иконе в Царских вратах и вошел в нее, как в дверь».
Неоднократно являлась преподобному Серафиму и Матерь Божия со святыми апостолами Петром и Иоанном. Так было, когда он тяжело заболел и не было уже надежды на его выздоровление. Пресвятая Дева прикоснулась к больному месту и сказала:
«Любимиче Мой, ты будешь здоров!» И потом, обратясь к сопровождавшим Ее апостолам, добавила, указывая на Серафима:
«Этот — из рода Нашего!» После этого явления он совершенно выздоровел.
Был Серафим рукоположен и в иеромонаха и мог сам уже совершать Литургию. Обычно надевал он при этом белую епитрахиль и белые поручи с синими крестиками — вот как у меня сегодня.
Жизнь в многолюдной обители и посещения многочисленных богомольцев, искавших у него совета и наставления, стали, однако, тяготить старца Серафима, больше всего любившего уединение. Он попросил разрешения у настоятеля удалиться в дальнюю пустыньку, как называл он избушку, срубленную в глухом лесу в нескольких верстах от Саровской обители одним из прежних подвижников. Ему разрешили и даже дали особую грамоту на право проживания в этой избушке.
Там развел преподобный небольшой огородик, изредка приходил в монастырь причащаться Святых Тайн и уносил в пустыньку небольшой запас хлеба и соли. И вел он там один блаженнейшую жизнь. Живописная местность дала ему повод назвать все пригорки и ручейки библейскими именами: была у него и гора Елеонская, с которой вознесся Господь, и гора Сион, на которой стоял храм Иерусалимский, и река Иордан, и поток Кедронский, и гора Голгофа, и гора Фавор, на которой было Преображение Господне. Обладая прекрасной памятью, он на каждом из этих мест мог совершать службу и петь стихиры, к данному событию относящиеся. Библия его всегда была с ним. А в промежутке между такой молитвой заготовлял он себе дрова на зиму или ухаживал за огородиком.
Лесные звери не боялись его и не обижали. Сохранился записанный рассказ одной монахини, соседней с Саровской обителью женской обители Дивеевской (в устройстве которой преподобный Серафим принимал деятельное участие). Она пришла к преподобному с другими сестрами, и сидели они летом вблизи его избушки на бревнышках, а сам отец Серафим сидел на пёнышке, и вели они спасительную беседу. Внутрь своей избушки преподобный не любил никого впускать, а женщин никогда не впускал. Вдруг раздался в лесу треск сучьев и на полянку, где они сидели, вывалился огромный косматый медведь. Сестры испугались, закричали, стали прятаться друг за друга. Преподобный улыбнулся и, обращаясь к медведю так, как будто он мог понимать человеческую речь, сказал: «Что ж это ты, косматый, так напугал моих сирот? (дивеевских монахинь он называл своими сиротами). Ты бы лучше пошел да принес нам чего-нибудь повкуснее, а то угостить мне их нечем». Тот благосклонно заворчал, как будто соглашаясь, и исчез в лесу. Незаметно прошло в беседе время, и монахини уже позабыли о медведе, как вдруг снова раздался в лесу треск и тот же медведь появился, неся осторожно в зубах кусок сотового меда, и положил его перед преподобным. Ведь слово «медведь» показывает, что это такой зверь, который ведает, где находится мед, и на этот раз мишка оправдал свое наименование. Он получил в награду краюшку хлеба с солью — вы ведь сами знаете, что все животные — и дикие, и домашние — любят соль.
Так жил преподобный в своем лесном уединении, как в раю. Ведь до грехопадения человека животные не нападали на него и, были в мире между собою, питаясь растительной пищей, так что лань безбоязненно паслась рядом со львом и ягненок лежал рядом с волком.
Враг рода человеческого — диавол не мог стерпеть такой святой жизни и подучил злых людей, даже и не разбойников, а просто опустившихся мужичков, напасть на преподобного Серафима. Когда он однажды рубил дрова себе на зиму, вдруг вышли из лесу три человека, которые стали угрожать ему и требовать денег. «Говори, старик, где у тебя спрятаны деньги? К тебе народ ходит, приносит тебе подаяние!» Напрасно убеждал он их, что у него ничего нет, — они напали на него и стали избивать. Преподобный был еще не стар и имел большую физическую силу. Если бы он захотел, то с топором в руках легко одолел бы троих, вооруженных только палками. Но он прежде всего отбросил топор в сторону, чтобы не было искушения обороняться. Его же топором стали злодеи бить его по спине и по голове, бросили на землю, топтали ногами и прошибли голову. После того бросились в избушку искать денег, но, не найдя там ничего, кроме Библии и иконы Божией Матери «Умиление», которую особенно любил преподобный Серафим и перед которой скончался, исчезли со страшными ругательствами, оставив истекавшего кровью старца едва живым на траве. Так пролежал он довольно долгое время. Наконец ползком, оставляя за собой кровавый след, добрался до ворот монастыря и пролежал около них всю ночь, не имея сил подняться и постучать. Только утром привратник нашел его в таком тяжелом состоянии и созвал монахов, которые и перенесли его в монастырскую больницу. Долго лежал в ней преподобный и хотя и поправился, но на всю жизнь остался согбенным, так как злодеи переломили ему спинной хребет. После этого случая ему уже не разрешали жить в дальней пустыньке, и он или жил в монастыре, или уходил недалеко от него в ближнюю пустыньку. Не может укрыться город, стоящий наверху горы. Такой великий молитвенник, каким был преподобный Серафим, не мог избежать известности, и к нему стали приходить за советом и молитвенной помощью и ближние и дальние. Никто не уходил «тощ» от него — всех умел он и утешить, и успокоить, и подать каждому добрый совет. Иной раз обращались к нему и за разрешением житейских вопросов. Так, однажды пришла к нему птичница, у которой была очень строгая госпожа, и поведала свое горе: не жили у нее индюшата, гибли, а барыня не только бранила ее за это, но по субботам велела наказывать ее на конюшне розгами… «Чем мне их кормить, индюшат-то, чтобы не дохли? Посоветуй, батюшка!» И отец Серафим дал ей ответ, как кормить индюшат. Через недели две приходит та же птичница радостная, веселая поблагодарить батюшку Серафима, что научил ее; индюшата больше не дохнут, и барыня довольна, и сама птичница. «У каждого свои индюшата», — с доброй улыбкой говорил преподобный Серафим тем друзьям своим, которые, щадя его силы, убеждали допускать к себе поменьше народа.
Монастырское начальство тоже было недовольно скоплением народа около кельи старца, и тогда он прекратил прием и принял на себя подвиг молчальничества: заперся у себя в келье и всю неделю не выходил из нее, приходя лишь в субботу вечером и воскресенье утром в храм для причащения Святых Тайн. Если ему нужно было что-либо, то он лишь знаками показывал: клал на полочку перед небольшим оконцем в двери (бывшие в заключении хорошо знают такой «волчок» или «глазок») или корочку хлеба, или щепотку соли, или капустный листок, и все понимали, что этот продукт у него иссяк, и приносили и ставили на ту же полочку пополнение. Через несколько лет такого затворничества явилась преподобному Божия Матерь и повелела выйти из затвора и снова открыть двери своей кельи для народа.
В одном из соседних монастырей не было игумена, и оттуда обратились в Саров, прося направить им батюшку Серафима. Он отклонил это предложение, считая это искушением. Но затем стал немного сожалеть об этом. Желая же себя наказать за такие, как он считал, помыслы гордости, он наложил на себя с разрешения духовника очень тяжелый подвиг столпничества. Он выбрал в лесу большой плоский камень, повесил недалеко от него на сосенке свою любимую икону Божией Матери и, стоя на коленях на камне с воздетыми руками, молился целыми часами, так что в общей сложности простоял он на этом камне 1000 дней и 1000 ночей. В зимнее время принес он камень поменьше в сени своей кельи и молился на нем.
С годами силы медленно оставляли блаженного старца, но он до конца не ослаблял своих подвигов. Говаривал он, что кончина его откроется пожаром, а много лет спустя будет в Сарове «среди лета Пасха» с трезвоном всех колоколов. Так и произошло в действительности. Наступило 1 января 1833 года. Преподобный был в храме, причастился Святых Тайн, побеседовал с братией, а затем заперся в своей келье. Вечером соседи слышали, как пел он пасхальный канон около дубового гроба-колоды, им собственноручно изготовленного, в который он и ложился иногда, представляя себе, как будет спать сном смертным.
Когда был жив приснопамятный наш дорогой Владыка митрополит Николай, то он в день преподобного Серафима приносил сюда келейную свою икону, в которую вделаны два предмета, связывающие нас с преподобным: кусочек этого самого дубового гроба и два кусочка камня, на котором он стоял в лесу.
Утром монах, «будильник Павел», обходивший кельи с возгласом: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!» — и ожидавший ответного возгласа «Аминь», долго стучал в дверь преподобного Серафима, не получая ответа. Его стало это беспокоить, тем более что около двери пахло дымом. Он созвал соседей и без особого труда они, просунув нож, приподняли крючок и вошли в сенцы, откуда повалил густой дым. Оказалось, что одна из зажженных свечек упала на штуку холста, принесенную кем-то из богомольцев, и холст стал тлеть, распространяя удушливый запах. Вошли в саму келью и увидели преподобного, стоящего на коленях со сложенными на груди руками перед своей любимой иконой Божией Матери. Лицо его было бледно, но спокойно, так что в первую минуту подумали, что он заснул на молитве от усталости. Стали звать его, трясти за плечо — и тогда только убедились, что душа его отлетела ко Господу. Его похоронили в дубовом гробу при огромном стечении народа.
Он часто говаривал при жизни своим духовным чадам: «Радость моя! Если будет у тебя какое-либо горе, а может быть, изредка и радость, приходи ко мне на могилку и расскажи мне все, как живому, а я, если получу благодать от Бога, помолюсь о тебе!» Так и стали поступать люди и вскоре заметили, что после молитвы на могилке преподобного Серафима болезни исцеляются и горести растворяются. Стали вести запись этих чудес, и через 70 лет, но уже летом, 19 июля 1903 года, было в Сарове великое торжество открытия мощей преподобного Серафима. Съехалось около 200 тысяч человек, и среди них члены царской фамилии. Звонили все колокола, и была «среди лета Пасха», по предсказанию преподобного.
При этом совершилось много чудес. Один диакон охрип в самый день торжества и был в большом огорчении. Саровские старцы посоветовали ему искупаться в ледяном источнике преподобного Серафима, после чего голос к нему вернулся и он смог служить. Исцелялись слепые и хромые, и все прославляли Бога и Его угодника Серафима. Его святыми молитвами да сохранит нас всех Господь на будущее время в мире и единодушии. Аминь.
Слово о святителе Тихоне Задонском
Воскресенье 12/25 августа 1957 года, после вечерни
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Завтра, 13 августа по церковному календарю, Православная Церковь празднует отдание праздника Преображения. И завтра же Русская Православная Церковь чтит угодника Божия Тихона, епископа Воронежского, Задонского чудотворца. Хочется вознестись душой к светлому облику души его.
Среди просторов Новгородской области в бедной семье дьячка родился мальчик Тимофей, которому жизнь, казалось, не обещала впереди не только высокого, но и вообще заметного положения. Отец его рано умер, многочисленная семья стала бедствовать. Старший брат сделался псаломщиком, второй — сапожником, сестры вышли замуж, о самом младшем брате не осталось никаких сведений.
Маленький Тимоша с раннего детства проявил способности к чтению и пению и своим тонким голоском подпевал на клиросе. А когда отец умер, мать чуть было не отдала Тимошу одному соседнему ямщику, которому понравился мальчик и который захотел воспитать себе из него помощника. Но запротестовал старший брат и сказал, что возьмет на себя расходы по воспитанию Тимоши и определит его в школу, как способного к учению.
Поместили его сперва в архиерейскую школу в Новгороде. В прежнее время при всяком архиерейском доме была не только своя домовая церковь, но и школа при ней для детей священнослужителей. Этим наши Владыки оказывали услугу и государству, которое не могло тогда создать достаточно широкую сеть учебных заведений. Ходить в школу мальчику надо было издалека, обуви и одежды хорошей у него не было. Зимой и летом шел он в самодельных лаптях и, придя на архиерейский двор, снимал их, обчищал и вешал где-нибудь в уголочке, обуваясь в ботинки. Дети более состоятельных родителей смеялись над ним, дразнили его. Один из них, сын богатого соборного протоиерея, даже позволял себе такую грубую и нехорошую шутку: он брал лапоть за веревочку, раскачивал его перед Тимошей, изображая кадило, и возглашал те слова, которыми протодиакон приветствует архиерея. Это оказалось как бы пророчеством.
Учился Тимофей отлично, и по окончании школы его сразу приняли в Новгородскую Духовную семинарию. Ее он окончил первым учеником и сразу был сделан преподавателем. Затем, постриженный в монашество, был назначен там инспектором, а позже переведен ректором в Тверскую семинарию.
И тут и там вел он жизнь подвижническую, уделяя много времени писанию своих многочисленных сочинений. Те, кто имел счастье посетить наш древний русский город Новгород и побывать в здании семинарии, могли видеть там и келью иеромонаха Тихона (как назвали при пострижении Тимофея), которая была сохранена неприкосновенной. Я лично видел там и черновик рукописи его, хранящийся под стеклом, и лист, переписанный набело, с замечательным заглавием: «Духовное сокровище, от мира собираемое», и пачку гусиных перьев, которыми тогда писали, и перочинный ножик для их очистки, и песочницу с мельчайшим песком, которая заменяла тогда клякспапир (промокательную бумагу). В то время в России уже не существовало Патриаршества, отмененного Петром I. Церковь управлялась собранием епископов — Синодом, заседавшим в Петербурге. И до Синода дошла весть о замечательном монахе, тогда уже архимандрите Тихоне, прекрасном проповеднике, духовном писателе, добром церковном администраторе. Возникла мысль рукоположить его во епископа. Но многие сомневались, не слишком ли он молод для этого. Однако большинство все же склонилось к рукоположению. Сперва сделали его епископом Кексгольмским и Ладожским, затем дали и самостоятельную кафедру в Воронеже.
Стоит упомянуть о трогательном случае во время первой его архиерейской службы, когда он приехал как викарный епископ в Новгород, где его много лет знали сперва учеником семинарии, потом как преподавателя в ней. Бывшие его товарищи по учению тоже оказались здесь. Торжественная встреча, а протодиакон с кадилом в руках не может скрыть набегающих слез. В чем дело? А это, оказывается, тот самый озорной школьник, который когда-то издевался над маленьким Тимошей и «кадил» ему лаптем. Учение не давалось ему, и не мог он выслужиться выше протодиакона. И теперь в ужасе: не будет ли мстить ему новый архиерей? Ведь он может отправить его в маленький городок, даже удалить за пределы епархии. Но Владыка узнает его и со слезами радости заключает школьного товарища в свои объятия. Лед сломан — и ни о какой мести за детские шалости не может быть и речи.
Не ошиблись члены Синода, что сделали Тихона епископом. Еще молодой, полный энергии, он горячо принялся за дела епархии Воронежской. И в городе Воронеже, и в области той существовало еще много языческих обычаев — игрищ и гульбищ, с которыми пришлось ему бороться и которые удалось искоренить. Много сил положил он на то, чтобы поднять умственный и нравственный уровень духовенства, которое было и малограмотно, и корыстно, и склонно к винопитию. Тихон устроил Духовную семинарию и очень заботился о воспитанниках ее, постоянно рассылал духовенству свои увещания и наставления, объезжал самые дальние уголки своей епархии.
В некоторых монастырях появились жалобы на то, что плохо кормят. Приехал один раз в такой монастырь епископ Тихон и спрашивает: «Что должны вы читать сегодня во время трапезы?» Ему отвечают: житие такого-то святого. «Прочтете завтра! А сейчас принесите мне чин пострижения в монашество». И читает сам святитель вслух о том, какие обеты даются при пострижении. «Почто пришел еси, брате, и припадаеши к жертвеннику и дружине сей желаю жития постническаго! — Так как же вы после этого, добровольно придя сюда для поста и молитвы, можете жаловаться на то, что щи не вкусны, и грибы недоварены, и каша недосолена?! Так ли жили и спасались древние подвижники?!»
Труды и бессонные ночи, в течение которых епископ Тихон писал свои сочинения, за которые прозван русским Златоустом, подорвали некрепкое здоровье его, и он стал проситься на покой. Ему разрешили поселиться в тихой Задонской обители. И он жил там скромно и незаметно на свои четыреста рублей пенсии в год, большую часть которой раздавал неимущим. Стоял он в храме на клиросе, помогал петь и читать и ежедневно причащался Святых Тайн в монашеской мантии и малом омофоре, не подавляя никого величием своего епископского сана. Много писал сочинений и здесь. А когда стал чувствовать приближение смерти, то сам выбрал около церковной паперти большой камень на дороге в храм и завещал похоронить себя в простой монашеской мантии под ним, чтобы всякий идущий в церковь наступил на то место, где будет лежать тело его. Написал и завещание, в котором указал, что денег и ценных вещей у него нет, а имеющиеся полушубок и валенки оставляет он своему келейнику. Сам он при жизни и штопал одежду свою, и чинил сапоги. Прожил он недолго — всего до 59 лет.
Когда скончался епископ Тихон, все же не исполнили его желания и не похоронили под тем камнем, где он хотел, а выбрали место около алтаря. Отпевавший его Преосвященный Владыка привез с собой и митру, и полное архиерейское облачение, в котором и похоронили почившего.
То же самое имя — Тихон — носил и первый наш Патриарх после восстановления патриаршества в 1917 году, через 210 лет после упразднения его Петром I. Собравшиеся в большом числе иерархи Русской Православной Церкви в Москве наметили трех кандидатов в Патриархи: мудрейшего из всех тогдашних русских святителей Антония, архиепископа Харьковского, твердейшего Арсения, архиепископа Новгородского, и тишайшего Тихона, митрополита Московского. И, вспомнив, как бросали апостолы жребий для пополнения их числа до двенадцати, и Поместный Собор Русской Церкви решил не выбирать из них достойнейшего голосованием, а положиться на волю Божию путем жребия. Была принесена Владимирская икона Божией Матери, и три имени, написанные на листочках пергамента, свернутых в трубочки, были опущены в ящичек, скрепленный печатью и оставленный на всю ночь около этой иконы. А на другой день, после торжественной Литургии и молебна, старец-молчальник иеросхимонах Алексий из Зосимовой пустыни, которого знал и наш Владыка Алексий и в честь его небесного покровителя получил и свое монашеское имя, перекрестясь, взял ножницы, перекрестясь, разрезал шелковый шнурок с печатью и, перекрестясь снова, вынул из ящичка один из листочков пергамента. И он, говоривший всего два слова в год: «Христос Воскресе!» — в пасхальную ночь, теперь произнес целую длинную фразу: «Божия воля повелевает по молитвам Пресвятой Богородицы быть Патриархом Московским и всея Руси Преосвященному Тихону, митрополиту Московскому». И раздался и прокатился по всему храму тысячеголосый возглас: «Аксиос! Аксиос! Аксиос!», что означает «Достоин!». Так Господь решил, что должен был управлять нашей Церковью тогда не мудрейший и не твердейший, а «тишайший», самое имя которого говорит, что тихон. И он управлял кротко и мудро и справедливо и провел церковный корабль в трудное время нестроений церковных и гражданских и оставил нам его в наследие, завещав своим примером и веру крепкую, и надежду неувядающую, а паче всего — всепрощающую и всеобъемлющую любовь. Аминь.
Слово о святителе Ростовском Димитрии
Воскресенье 23 сентября / 6 октября 1957 года, после вечерни и акафиста
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Когда некоторые обращаются к своему отцу духовному или руководителю с вопросом, что бы им почитать, и имеют при этом в виду такую прекрасную, но трудно усвояемую для начала пищу, как Добротолюбие и другие писания святых отцов, то мы обычно им отвечаем: «Друг мой, эта духовная пища годится для взрослых, а ты, едва вступающий на этот путь, уподобляешься пока младенцу, которого следует кормить сперва одним молоком, потом кашей и затем уже, когда появятся у него зубы и весь он достаточно разовьется духовно и телесно, можно понемногу приучать его и к твердой пище, которой обычно питаются взрослые». Для начинающих (а все мы, собственно, являемся таковыми) прекрасным чтением являются жития святых, которые показывают, как «подобострастные нам» люди, жившие на земле и из земли сотворенные, поднялись на Небо и удостоились вечной блаженной жизни. Необходимо прочитать житие того святого, имя которого мы носим и покровительству которого мы поручены при Святом Крещении, чтобы быть в состоянии сознательно подражать ему.
Иногда приходится слышать неразумные слова родителей: «Что это моя дочь часто в церковь ходит, посты соблюдает, как будто хочет святой сделаться!» Да, это наша первая обязанность — стремиться к святости, без которой не будет у нас ни вечной жизни, ни радостного существования на земле, когда силой веры и любви преодолеваются неизбежные трудности и огорчения не только свои, но и окружающих. Неужели лучше, чтобы юноша или девушка интересовались только кино и стремились только к тому, чтобы в довольстве прожить собственную жизнь?! Говорят еще иногда и так: «Это святые могли и молиться, и поститься, и ночи не спать, и все свое раздавать, а мы — люди грешные, и время теперь совсем не то, нам с них пример нельзя брать!» Конечно, это совершенно неправильно. В самых различных обстоятельствах и во все времена, как показывают Жития святых, находились люди, которые с помощью Божией укрепляли свой дух и достигали святости или за то, что пострадали, проливая кровь свою за Христа, или мирной кончиной завершая подвиг своего жизненного пути от земли на Небо.
Особенно должны мы благодарить святителя Димитрия Ростовского за то, что составил он Жития святых, в каждый день года Церковью почитаемых, так называемые Четий Минеи, то есть «Месячные чтения». Наши предки чрезвычайно любили эти книги. Вы помните, что и незабвенный наш дорогой Владыка митрополит Николай часто читал нам эти сказания с этого святого места. Любит слушать их и тот, старенький уже друг мой, любитель книг духовных, которого я вижу стоящим невдалеке, и мне хочется сегодня прочесть житие самого святителя Димитрия Ростовского, после его смерти и прославления составленное и в Четий Минеи включенное. При этом будем перемежать чтение рассказом о нем.
Святитель Димитрий родился в семье сотника на Украине. Родители его были люди благочестивые и сердечные. Осталось у нас слово самого святителя, посвященное его матери по случаю ее кончины. Видите, как трогательно надеется он на милость Божию к ней, скончавшейся в Великий Пяток в тот час, когда и Сам Господь испустил на Кресте последний вздох Свой и ввел благоразумного разбойника в рай.
Родители отдали мальчика в Братскую Киевскую школу, которая впоследствии была преобразована в Духовную академию. Учился он отлично, способности имел большие, и особенно успевал в риторике, то есть в науке правильно и красиво излагать свои мысли, что очень важно для проповедника; умел и сочинять стихи. С раннего детства имел он склонность к монашеской жизни, хотя отец его был светским и даже военным человеком. Воспитание в прекрасном Духовном училище, из которого вышло так много замечательных церковных деятелей, еще укрепило эту склонность, и юноша Даниил постригся в монашество с именем Димитрий. В сане иеродиакона пребывал он в монастыре Троицком Кирилловском, вблизи Киева, и обратил на себя внимание Черниговского Преосвященного Владыки Лазаря (Барановича), который вызвал его к себе и рукоположил во иеромонаха, а вскоре сделал его проповедником в Чернигове. Это было как раз в такое время, когда служители Церкви получили право свободно произносить проповеди. До того батюшки должны были заранее свою проповедь составить и читать ее по записке. Но живое слово всегда лучше действует на слушателей, если умеет проповедник откликнуться на те события и настроения, которые только что им обнаружены. Димитрий говорил прекрасные проповеди как в самом Чернигове, так и в других городах той епархии, а затем переселился в Слуцк, в Братский Преображенский монастырь, тоже трудясь как проповедник (тогда была даже такая особая церковная должность).
Архиереи киевские и черниговские готовы были оспаривать друг у друга этого проповедника слова Божия, и в сане игумена Димитрий переезжал из одной обители в другую. При поставлении его во игумена Владыка Лазарь (Баранович) как бы пророчески предсказал ему и хиротонию во епископа словами: «Да благословит [Здесь: сподобит. — Ред.] вас Господь Бог не только игуменства, но по имени Димитрия желаю вам митры: Димитрий да получит митру!» (то есть сан архимандрита). Однако управление монастырем было менее свойственно Димитрию, чем уединенное житие и научная деятельность. Он получил разрешение удалиться в Киево-Печерскую лавру, архимандрит которой Варлаам поручил ему затем собрать имевшиеся уже жития святых и, исправив их, составить сборник. Святитель Димитрий трудился над этим 20 лет, и настолько усердно, что сами святые, коих житие он описывал, не гнушались ему помогать и дополнять написанное. Так, имеется свидетельство самого святителя о явлении ему святого мученика Ореста, что я вам сейчас и прочитаю [читает].
По написании первого тома, содержащего жития за сентябрь, октябрь и ноябрь (год начинался тогда с сентября), сам Димитрий следил и за напечатанием его в типографии Киево-Печерской лавры. Это было во время царствования Петра и Иоанна Алексеевичей. Патриарх Иоаким по ознакомлении с трудом святителя Димитрия и с ним лично благословил его продолжать это дело, что он и совершал с большим рвением и усердием. Петр Великий захотел возвысить такого просвещенного и трудолюбивого пастыря, и Димитрий был из архимандрита сразу рукоположен в митрополита Тобольского и Сибирского. Однако не успел он еще отправиться на эту далекую окраину, как тяжело заболел, и лекари решили, что климат Сибири будет для него слишком суровым и путешествие туда для здоровья его опасным. Через некоторое время скончался Преосвященный Иоасаф, митрополит Ростовский и Ярославский, и святитель Димитрий занял его кафедру. Приехав в Ростов, он прежде всего направился в монастырь святого Иакова, чтимого там первого епископа Ростовского, и, войдя в собор, выбрал в углу место для погребения своего тела и сказал бывшим с ним: «Се покой мой, зде вселюся вовек века» — слова, которые любил повторять и незабвенный наш учитель митрополит Николай в отношении нашего города.
В Ростове открыл святитель Димитрий Духовное училище для сыновей священнослужителей, чтобы подготовить достойных и образованных пастырей Церкви, и сам уделял воспитанникам много внимания и времени. Из них же составил он и свой архиерейский хор и обучил их не только богослужебному пению, но и исполнению тех кантат и виршей на духовные темы, которые сам сочинял.
Много сил положил он также на борьбу с раскольниками, которых было много в его епархии. Тщательно ознакомившись с их учением, он написал и издал книгу «Розыск о раскольнической Брынской вере», которая долгое время являлась очень полезным пособием при обращении раскольников в Православие. В Ростове же закончил святитель Димитрий свой основной труд — Жития святых.
Ездил он и по своей епархии, особенно часто посещал Ярославль. Однажды произошел там с ним такой любопытный случай, им самим описанный [читает]. Чтобы вы не удивлялись, что люди эти сомневались в спасении своей души, если по повелению царя Петра обреют свои бороды, следует сказать, что некоторые предки наши усматривали «образ Божий» в лице человека, а «подобие Божие» — в бороде, почему и предпочитали смерть брадобритию. Святитель же постарался разъяснить им, что и образ, и подобие Божие заключаются не в лице и бороде, а в душе человеческой.
Большую дружбу имел святитель Димитрий с Преосвященным Стефаном, митрополитом Рязанским. И уговорились они между собою: когда один из них умрет, другой будет его отпевать. Так и произошло, и митрополит Стефан приехал на погребение скончавшегося митрополита Димитрия.
За несколько дней до кончины его стало известно, что в Ростов прибудет из Ярославля Толгская икона Божией Матери и на поклонение ей — из Москвы царица Параскева Феодоровна, вдова царя Иоанна Алексеевича, с дочерьми. Владыка сделал распоряжение о приеме их, но при этом заметил, что сам он уже их не увидит… В день своего Ангела, 26 октября, он, уже совсем больной, отслужил последнюю Литургию, но проповеди сказать сам уже не мог, а поручил прочитать ее по тетради одному из певчих. На другой день он чувствовал себя еще хуже; вечером велел призвать к себе певчих, и они исполняли ему в келье любимые его, им самим составленные духовные песни, а он слушал их стоя около натопленной печи. По окончании пения всех их благословил и отпустил, за исключением одного, самого любимого певчего и келейника. Побеседовав с ним наедине, отпустил и его, причем проводил, поблагодарил его за труды его и помощь и поклонился ему почти до земли, а певчий со слезами сказал: «Мне ли, последнейшему рабу, Владыко святый, так кланяешься?» На что он опять сказал: «Благодарю тебя, чадо» — и вернулся в келью. Утром вошедшие прислужники нашли святителя стоящим на коленях, скончавшимся во время своей молитвы. Это произошло в ночь на 28 октября. Тело святителя Димитрия было погребено по его желанию в Иаковлевском монастыре. Лет жития его было всего 58.
Через 42 года по его преставлении при ремонте храма были обнаружены нетленные мощи святителя, и даже одежды его не пострадали, гроб же дал трещину, так как на него обрушилась подгнившая балка пола. Господь прославил Своего угодника и многочисленными исцелениями, происшедшими около его святых мощей.
Господу нашему слава, честь и держава! Аминь.
Слово в день памяти митрополита Алма-Атинского Николая
12/25 октября 1957 года в нижнем храме
после освящения там престола и заупокойной Литургии
в день кончины владыки Николая, прославленного ныне
в лике новомучеников и исповедников Российских
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Возлюбленные отцы, братие и сестры! Сегодня — вторая годовщина кончины незабвенного отца нашего приснопамятного Владыки митрополита Николая. Его праведная душа тихо отошла ко Господу в те минуты, когда раздавался в храме нашем мерный благовест к вечерней службе в нижней церкви, им созданной, где и мы сегодня только что служили, освящая вновь ее престол и на нем же совершая заупокойную Божественную Литургию в память создателя нашей «Гефсимании», как любил говорить о нижнем храме сам Владыка.
А родился он тоже под ликующий звон колоколов в первый день Святой Пасхи, 80 лет тому назад совпадавшей с днем его рождения.
И между этими двумя совпадениями прошла вся его жизнь, которую он всецело посвятил служению Богу. И, как благозвучный колокол-благовестник, он и словом, и делом, и живым примером своим благовестил людям день ото дня спасение Бога нашего.
Вот почему не увядает у нас память о нем и с годами растет наша любовь к нему. И хотя прошло уже два года, как нет его с нами, но дух его витает между нами, особенно когда мы творим о нем молитву, как это было и вчера и сегодня.
О, как бы мы хотели иметь уверенность, что слышит он наши молитвы и чувствует неугасающую нашу любовь! Ведь сколько раз он говорил и с церковного амвона, и в последние дни своей жизни на ложе болезни, что всегда молится о том, чтобы не разлучаться с паствой своей ни в сем веке, ни в будущем. И когда, как ему казалось, особенно удавалось ему устроить и наладить наше общенародное пение или хорошо пели наши певчие за службой, он восклицал: «Да даст нам всем Господь так же согласно славить Его имя и в жизни вечной!» И говорил еще при том, ссылаясь на святых отцов и на житийные сказания, что это желанное общение с любимыми и близкими за гробом надлежит нам заслужить достойной жизнью на земле… Таково его нам духовное завещание.
И правда, чем больше пастыри наши подражают почившему Владыке в его ревности ко храму и службам церковным, его усердию в проповеди слова Божия, его простоте жизни и отеческой доступности для всех, его вниманию и к малым сим братиям нашим, тем больше любит их самих народ.
Но пусть всеобъемлющая любовь почившего Владыки и готова нам простить по нужде бываемые небольшие отступления от его личной церковной практики в некоторых случаях — в порядке или убавления, или прибавления в чем-либо касающемся обихода богослужебного — мы этим не хотим и не можем злоупотреблять по своему хотению, почитая память Владыки.
Однако есть область церковной жизни, где, нарушая заветы Владыки, или даже только забывая о них, мы горько обижаем почившего старца и всеобщего отца нашего. Это когда мы не следуем примеру его миролюбия и в среде своей, как пастырей, так и пасомых, не храним вожделенный всем людям мир, над устроением которого на земле сейчас заботливо трудится все человечество, когда все люди — и верующие, и неверующие — готовы повторять с молитвой и прошением воспетое Ангелами в рождественскую ночь моление-пожелание: «На земли мир, в человецех благоволение».
Без всякого преувеличения можем мы сказать о Владыке, что был он великим миролюбцем и миротворцем, радуясь совершенной радостью, когда ему удавалось примирить враждующих или погасить назревающую ссору или недоразумение.
Мы знаем, что при всей своей тихости и миролюбивости мог он и стойко побороться за правду церковную, не поступаясь высшими ее основоположениями, и даже во дни притеснения Церкви безбоязненно высказывал осуждение в адрес раздирателей нешвенного хитона Христова и отступников от отеческих преданий.
Мы чтили в почившем Владыке истинного доброго пастыря, душу свою полагавшего за овцы своя и учившего столько же словом, сколько и примером своей жизни. И никогда не погрешим, но многое, многое приобретем, если будем подражать ему в его жизни, как и апостол Павел учит подражать наставникам своим в вере их, взирая на подвиг их.
Величайшим утешением для приснопамятного нашего Владыки будет, если мы — и пастыри, и пасомые — будем жить в мире, твердо стоять в вере, блюсти Устав и Предание Святой Церкви и учительных отцов ее. Это будет истинная духовная тризна по почившем, и не только в памятные дни, как день его кончины или Ангела, но и на всю нашу жизнь и работу при сем храме, носящем имя его святого.
Конечно, прежде всего при воспоминании о Владыке восстает его образ — образ неустанного молитвенника за всех и за вся. Ему был дан и дивный дар молитвенных слез при совершении Божественной службы, как и преподобному отцу Ефрему Сирину, слово коего «На кончину епископа» мы слышали вчера за парастасом.
Последними словами этого самого поучения и я закончу свое слово. Вы сами увидите, сколь многое из лучших черт жизни и облика почившего Владыки отражается в словах преподобного Ефрема: и его молитвенный подвиг, и его заботы о спасении паствы, и желание с нею встретиться в будущей жизни.
Вот эти слова: «Молитва твоя да осеняет паству твою. Молись о спасении ее. И этот сонм, который празднует здесь память твою, да приимет благословение молитв твоих, да возвеселится некогда вместе с тобою в Небесном Чертоге и да возвеличит Того, Кто избрал тебя! Аминь.
Слово после Литургии и панихиды
по отцу Иоанну Кронштадтскому
и молебна святому Иоанну Рыльскому
Пятница 19 октября/1 ноября 1957 года
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
В 1829 году в этот день в семье бедного причетника сельской церкви в Архангельской губернии родился мальчик, настолько слабый, что его окрестили в виде исключения на дому в тот же день и нарекли ему имя Иоанн — в честь святого Иоанна Рыльского, в тот день празднуемого. Этот святой очень почитается в Болгарии, а так как наша Православная Церковь всегда была в дружбе с Церковью Болгарской, то и у нас почитание этого святого началось с первых веков нашего христианского существования. Беспокоились родители за ребенка — несостоятельные, необразованные, но чадолюбивые; молили Бога, чтобы укрепил Он здоровье дитяти и не призывал его к Себе так рано. И этот ребенок вырос, дожил до 80 лет и многим людям сам вымолил у Бога здоровье и продолжение жизни. В течение 53 лет был он священником в одном и том же приходе, в соборе города Кронштадта, около Петрограда. Многих великих даров сподобился он у Бога: и дара милосердия, и прозорливости, и чудотворений — в силу своей горячей дерзновенной молитвы.
Исцелял он многих даже заочно. В Актюбинске проживает уже глубокий старец отец Сергий. Когда он был студентом Рязанской Духовной семинарии, то тяжело заболел, и врачи отказались лечить его, как безнадежного больного. Но ректор семинарии, большой почитатель отца Иоанна Кронштадтского, послал ему телеграмму с просьбой помолиться о тяжело болящем воспитаннике Сергии. Ответ пришел тоже телеграфный (отец Сергий до сих пор хранит эту пожелтевшую от времени телеграмму), — ответ ясный, несомненный и даже дерзновенный: «Молюсь, будет жив». Таких случаев сотни, мне не хватило бы времени перечислять их, много их уже собрано и записано.
О прозорливости его говорит хотя бы такой случай. Дает он крест после литургии. К нему подходит богато одетая женщина, по виду купчиха: на ней бархатная ротонда, меховой воротник. Она передает отцу Иоанну пакетик и, подобно древним фарисеям, самодовольно улыбается щедрости своего дара, но в то же время ревниво следит за судьбой этого пакетика. Отец Иоанн дает ей крест поцеловать, благословляет, но подарок ее немедленно передает следующей богомолке, подходящей ко кресту, — бедно одетой женщине с измученным, бледным лицом… Купчиха не выдерживает, хватает отца Иоанна за рукав его рясы и восклицает: «Батюшка! Что же вы сделали?! Ведь там было три тысячи!» «Знаю, милая, знаю, — ласково говорит отец Иоанн. — Но вот поговори с этой женщиной, и ты узнаешь, сколько ей денег нужно…» Из беседы выясняется, что муж этой бедно одетой женщины служил казначеем в одном учреждении и попал в беду: его оклеветали, устроили внезапно ревизию и не хватает ровно трех тысяч, но он не виноват. Если не внесет он этих денег, то опишут все имущество этой семьи.
Известность отца Иоанна была так велика, что вся Россия знала о нем, и слово его проникало и в богатые дома, и в бедные лачуги. Фамилию его (Сергиев) давно забыли, но именование Кронштадтский было известно всем. Милосердие к бедным было у него таково, что, уже будучи священником, он иногда возвращался домой босиком, сняв с себя обувь, чтобы отдать ее по дороге кому-либо неимущему. Это вызывало удивление и даже некоторое женское негодование его супруги Елисаветы. Но чье сердце могло бы долго противиться такой всеобъемлющей любви? На похоронах его говоривший надгробное слово протоиерей философ Орнатский, настоятель Казанского собора в Петрограде, между прочим сказал: «Мы не знаем, будет ли причислен к лику святых отец Иоанн — это покажет будущее. Но напомним, что монаха, устроившего два монастыря, в древности благодарная Церковь причисляла к лику святых, а отец Иоанн, будучи сам белым батюшкой, основал четыре монастыря. Устроил он и сотни церквей в разных местах страны и поддерживал их на те пожертвования, которые добровольно стекались в его руки».
Похоронен отец Иоанн не в Кронштадте; а в Петрограде, в церкви одного из основанных им монастырей, и уже после смерти совершалось около могилы его много чудесных исцелений. Там лежит прах его и ждет того дня, когда будет прославлен этот новый угодник Божий (Святой праведный Иоанн Кронштадтский канонизирован Поместным Собором Русской Православной Церкви в 1990 году).
Особенно трогательно было отношение его к людям, опустившимся на дно жизни: к пьяницам, оборванцам, так называемым в Петрограде посадским — под этим словом понималась голытьба, которая живет в «посаде», на окраине города, а вместе и на окраине человеческого существования. Он навещал их на дому, и часто при этом приходилось ему встречать даже матерную брань по своему адресу. Но любовь его все это преодолевала.
Он известен устройством Домов трудолюбия и ночлежных домов. Бездомному человеку там предоставлялись ночлег, горячая пища, баня, чистое белье. А утром спрашивали его: «Ну, хорошо, тепло тебе было? Водочки, правда не было, ее здесь не полагается… А остальное все ты получил. Не хочешь ли немного поработать, чтобы дать возможность и другим, подобным тебе, провести так ночь?» «Да я ничего не умею!» — отвечает обленившийся и опустившийся человек. «А вот поколи дрова, помоги на кухне — это всякий сумеет!» И понемногу человек втягивался в работу и делался обитателем Дома трудолюбия, где его обучали какому-нибудь ремеслу. Сеть таких Домов трудолюбия раскинулась по всей стране нашей, и в нее — в апостольскую сеть веры и любви — уловлялись тысячи несчастных пьяниц и делались полезными людьми. Отец Иоанн Кронштадтский был почетным членом таких Домов трудолюбия и бесчисленных отделений Общества трезвости, которое помогало пьяницам разными способами преодолеть свою страсть к винопитию.
Своим чутким прозорливым сердцем отец Иоанн угадывал грядущие скорби нашего народа, которые за бесчисленные грехи наши не иссякли и теперь. Мы так прогневляем Бога, что если стоит еще мир и не погиб от землетрясения, потопа и других бедствий, то только потому, что встречаются праведники, вроде отца Иоанна, и Бог щадит нас ради них, как и во время Авраама.
Молитвами святого преподобного Иоанна Рыльского да пошлет нам Господь разумение и силы творить во всем волю Его, наипаче же сохранить то, что теперь иссякает, но без чего мир не может стоять, — любовь! Аминь.
Слово после акафиста святому Георгию Победоносцу
4/17 ноября 1952 года
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Наш русский народ очень любит древнего мученика Георгия Победоносца, которого почитают и все православные страны. Мы празднуем его память три раза в году: 23 апреля, в день его мученической кончины, 3 ноября, то есть вчера, и 26 ноября. Так как последнее празднование совпадает по времени с почитанием близкого к нам угодника Божия святителя Иннокентия Иркутского, то мы и решили прочесть Акафист святому великомученику Георгию сегодня, в честь вчерашнего его праздника.
Если вы посмотрите в церковный календарь, то под 3/16 ноября прочитаете: «Обновление храма великомученика Георгия в Лидде». Город Лидда в Палестине — это родина святого мученика, где по завещанию его и покоятся его мощи.
Святой Георгий происходил от благочестивых родителей, воспитавших его в христианской вере. Отец его был военным, и сам Георгий был призван на военную службу при римском императоре Диоклетиане. В то время не было постоянного обязательного призыва на военную службу, как теперь, а войска формировались следующим образом: специальные военные чиновники разъезжали по всей стране и выбирали юношей, а иногда и отроков, хорошо развитых физически, красивых лицом, смышленых, и их привлекали на военную службу, отдавая при всем том преимущество сыновьям военных. Так попал в войска и Георгий. За свой ум, ловкость, смелость он очень быстро стал возвышаться по службе, дойдя до того чина, который у нас бы назывался полковник. Император обратил на него внимание, приблизил его к себе и даже так полюбил, что Георгий всюду сопровождал его. В походе спал с ним в одном шатре и ел с ним, можно сказать, из одной посуды, и много раз защищал его своей грудью на войне в минуты опасности.
Пока император сражался с войсками соседних стран, христиане жили сравнительно спокойно, когда же войны закончились, то государь занялся внутренними делами и решил истребить христиан, которые образовывали как бы государство в государстве.
Дисциплина в Церкви в то время была отличная — иподиаконы быстро и без спора выполняли распоряжения священнослужителей, пресвитеры имели полное послушание своему епископу, и стоило ему с вечера высказать какое-либо пожелание, как к утру уже во всех церквах оно было выполнено. К тому же на свои богослужения христиане не допускали посторонних и никому о них не рассказывали — такая таинственность тоже возбуждала подозрения, будто на этих тайных собраниях разрабатываются меры к свержению царской власти.
Крепкая организация, как и все вообще, не нравилась Диоклетиану, вообще говоря неплохому правителю, как повествует о том беспристрастная история. Гонения, которые начались при нем, превзошли по своей обдуманной жестокости гонения и Нерона, и недавно перед тем царствовавшего Декия. Он решил ударить по самой «верхушке» Церкви и велел сажать в тюрьмы прежде всего епископов и священников, требовать их отречения от Христа и в случае отказа подвергать самым бесчеловечным мучениям. Многие провинциальные правители, желая угодить царю, со своей стороны еще усиливали гонения, и, действительно, Диоклетиан выражал им за это только благодарность.
Так, в городе Никомидии, в котором вскоре после того пострадал и святой великомученик Пантелеймон, было совершено ужасное злодеяние: на четвертый день Рождества, когда верующие собрались в храм в огромном количестве, храм этот был подожжен, а войска, окружившие его, уничтожали всех тех, кто выбегал из горящего здания, — как снопы сена подхватываются вилами, так пронизывали воины своими копьями мужчин, женщин и даже беззащитных детей. И таким образом пострадало — страшно выговорить! — 20 тысяч человек. А царь был очень доволен и выразил правителю Никомидии свою благодарность.
В это страшное для христиан время созвал император совет из своих ближайших вельмож, чтобы заручиться одобрением своих действий. И вдруг во время этого заседания выступает на середину залы Георгий, о котором никто и не предполагал, что он христианин, и произносит пламенную речь в их защиту. Он говорил: «Царь, до сих пор я почитал тебя как мудрого правителя, но теперь не узнаю тебя… Можно ли было истреблять в Никомидии 20 тысяч собственных подданных?! Ведь в сражении на войне и то их погибает меньше… И чем могли оскорбить тебя христиане, что они тебе худого сделали? Вот, я христианин, и сколько раз доказывал я тебе свою верность! Если бы я захотел тебе повредить, сколько случаев к тому было! Я бы мог подсыпать тебе яду в пищу, и никому в голову не пришло бы заподозрить в этом именно меня… Я бы мог пронзить тебя ночью копьем в шатре, а утром сказать, что неожиданно враги проникли к нам и, не обращая внимания на меня, простого воина, убили императора и скрылись, и все бы мне поверили… Мало того, я защищал тебя своей грудью и считал это своей обязанностью. И другие христиане являются лучшими твоими подданными: все они исправно платят налоги, военные добросовестно служат в войсках, судьи и чиновники по совести исполняют порученное им дело. Одумайся, государь, и не уничтожай безрассудно собственных подданных!» Царь онемел от изумления и гнева, а затем воскликнул: Ты, наверное, сошел с ума, что заступаешься за этих крамольников и хитрецов, которые и тебя вовлекли в свою организацию!» «Царь, — отвечал Георгий, — я с самого рождения к ним принадлежу, и если служил тебе честно, как царю земному, то потому, что такова воля Царя Небесного. Но если нужно, я готов пострадать за Него вместе с другими».
Георгий был немедленно посажен в темницу. Царь передал его на суд своему помощнику, жестокому Максимиану, который и применил к Георгию все пытки, которые тогда были приняты при допросах государственных преступников. Прежде всего его отвели в темницу и, крестообразно прикрепив к полу, так что он не мог пошевелиться, положили ему на грудь тяжелый камень такого веса, чтобы он и не раздавил насмерть Георгия, но и не давал бы ему свободно дышать. Георгий в таком положении только молился Богу, прося у Него подкрепления своих сил и прославляя Его за то, что удостаивает его пострадать за Него. Утром царь велел мучить его на колесе, усеянном мечами и серпами, так что кровь мученика лилась ручьем. Ангел Господень, чтобы больше прославить Георгия и привлечь зрителей к вере во Христа, сломал это колесо — оно рассыпалось на части, а Георгий стал перед судьей невредимым. После этого царь повелел бросить его в ров с негашеной известью, надеясь на верную смерть его. Но через три дня, когда воины пришли посмотреть и взять кости его, они увидели Георгия живым, молящимся Богу и не потерпевшим ни малейшего вреда. Не зная, какому еще мучению подвергнуть его, судьи надели на него особые сапоги с острыми железными гвоздями внутри и погнали его так в темницу.
Вы знаете, как бывает неудобно и больно, когда в летнее время попадут в обувь камушек или щепочка — мы несколько раз готовы разуваться, чтобы вытряхнуть ее. Как же было мучительно святому Георгию бежать, погоняемому ударами палок, в такой обуви! Едва добравшись до темницы, он в изнеможении упал там, но, не изнемогая духом, всю ночь воссылал Богу благодарственные молитвы и чудесным образом получил в ту ночь исцеление от язв и на ногах, и на всем теле. Удивившийся этому царь призвал к себе волхва Афанасия, умевшего приготовлять яды, и велел ему изготовить для Георгия очень сильный яд. Однако Георгий, перекрестив питье, смело его выпил и не потерпел ни малейшего вреда, по слову Господню, сказанному в Евангелии: «И аще что смертно испиют — не вредит им». Видя это чудо, волхв Афанасий воскликнул: «Велик Бог христианский!», за что и был немедленно схвачен и присужден к смертной казни. Георгия же царь повелел заключить в темницу, пока придумает для него еще какое-либо мучение. Он же и в темнице творил много чудес, так как к нему свободно допускали желавших видеть его, послушать его наставления или исцелиться от болезней. Известен один случай, давший повод считать святого Георгия покровителем животных: однажды у одного пахаря пал на ниве вол, и человек этот, взявшийся за плату обработать чужую ниву, оказался в безвыходном положении. В горести своей пошел он в темницу к святому Георгию, и тот, ласково улыбаясь, сказал ему: «Иди и работай, так как вол твой жив». Действительно, когда он вернулся на ниву, то еще издали заметил своего вола, стоящего у плуга и приветствующего хозяина радостным мычанием. В прежние годы поэтому в день весенней памяти святого великомученика Георгия, 23 апреля, когда уже и под Москвой, и севернее ее вылезает из-под земли молодая травка, было принято выпускать скот в поле в этот именно день. К околице деревни или на окраину города собирались истощавшие за зиму стада коров, лошадей и овец. Духовенство выходило с крестным ходом, служило водосвятный молебен и кропило всю эту скотину святой водой, а женщины и ребятишки гнали ее затем в поле, обычно погоняя освященной вербочкой.
Получив откровение от Бога о скорой своей кончине, святой Георгий призвал к себе верного своего слугу и поручил ему доставить свое тело в Палестину, в город Аидду, и там похоронить его.
После этого привели его на допрос, и судья, изумившись бодрому виду его и румянцу, игравшему на юном лице его, сказал: «Видишь, как милостивы к тебе наши боги — они не хотят твоей преждевременной смерти и исцелили тебя от ран!» «А кто такие ваши боги?» — спросил Георгий, и судьи, подозревая в этом вопросе желание посмотреть на идолов и, может быть, согласиться на принесение им жертвы, с радостью повели его в главное капище, то есть в храм, где в роскошной обстановке стояли красиво изваянные изображения языческих богов. «Вы, бездушные истуканы и гнездящиеся в них бесы! Именем Христа приказываю вам: падите и рассыпьтесь в прах!» — громко приказал им Георгий. И статуи заколебались, закачались и упали на пол, разбившись о мрамор на тысячи кусков. Видя это, главный жрец упал к ногам Георгия со словами: «Велик Бог христианский!», и тут же был арестован, а затем и казнен, как исповедник веры Христовой.
Услышала об этом чуде и жена Диоклетиана царица Александра и, явившись к царю, который укорял в это время Георгия, припала к ногам мученика, прославляя Христа. Взбешенный царь сразу же вынес смертный приговор и ей, и святому Георгию, и обоих повели за город, на место казни. По дороге царица почувствовала слабость, попросила у воинов разрешения сесть, прислонила голову к стене и скончалась. Хотя ей и не успели еще отсечь мечом голову, но Церковь почитает ее как мученицу в тот же 23-й день апреля.
Святой Георгий же после молитвы был усечен мечом. Слуга перенес его тело сперва в Рамлу и там похоронил, а затем была выстроена церковь в Аидде, куда перенесли мощи его. Пострадал он в 303 году.
Вскоре воцарился святой равноапостольный Константин Великий, прекративший гонения на христиан и всячески их поддерживавший. Мать его, равноапостольная царица Елена, поехала в Палестину, нашла Крест Господень и во всех местах, связанных с воспоминаниями о Господе Иисусе, построила храмы. Возобновила она и разрушившийся к тому времени храм святого Георгия в Аидде. 8 ноября и были торжественно перенесены в него мощи великомученика, после чего и установили в этот день праздник ему.
Мы же, русские, отмечаем еще и 26 ноября — день, когда была освящена в 1051 году церковь святого великомученика Георгия в Киеве. Она была построена великим князем Ярославом Мудрым, сыном святого князя Владимира, в Крещении он был наречен Георгием и, почитая своего святого, устроил прекрасную церковь в том месте, близ которого находится теперь Софийский собор. К сожалению, она не сохранилась, так как пострадала от войн с татарами. Но праздник 26 ноября, тогда устроенный, мы продолжаем соблюдать. На этот праздник собирались все «георгиевские кавалеры», то есть военные, получившие за боевые отличия орден святого великомученика Георгия.
Молитвам этого великого святого поручаю я и вас, мои терпеливые слушатели, в этот тихий молитвенный вечер. Да сподобит нас Господь вместе с ним прославлять Его в бесконечные веки. Аминь.
Слово накануне дня памяти преподобного Нила Столобенского
6/19 декабря 1957 года после вечерни
Завтра совершает Русская Церковь память преподобного Нила, подвизавшегося на острове Столобнос, который находится недалеко от города Осташкова на озере Селигер, близ того места, откуда вытекает знаменитая русская река Волга.
Там была основана обитель, в которой начинал свои монашеские подвиги незабвенный наш наставник и учитель — почивший митрополит Николай. Там он принял и постриг. С большой любовью вспоминал он всегда свое там пребывание и глубоко чтил основателя обители преподобного Нила. Из всех чудес, совершившихся у мощей его, особенно любил он рассказывать одно, происшедшее сравнительно недавно. Своей простотой оно пленяло его сердце, до глубокой старости сохранившее свою детскую простоту, незлобивость и чистоту. Рассказывал он его следующим образом.
В обитель преподобного Нила приезжало много богомольцев, не только одиноких, но и целыми семьями, желавших помолиться у раки угодника Божия. Приплывали они туда из Осташкова на пароходиках или баржах, которые тянули на буксире тоже пароходы. Однажды в конце лета дети, приехавшие туда с родителями, набегавшись и наигравшись в лесах этого острова, нарвав себе букетики рябины, которая поспевает там в это время, вошли в храм, где стояла пустая уже рака от мощей преподобного, которые были переложены в другую, более драгоценную раку и находились в другом храме. Крышка этой пустой раки была открыта, на ней была изображена икона преподобного во весь рост, как это обычно делается в случае «цело-купных» мощей. Находясь без присмотра, шаловливые дети затеяли нехорошую игру — конечно, без злого намерения, но просто по резвости своей и легкомыслию: они начали кидать ягоды рябины в эту икону святого. И вдруг они увидели, что он приподнимается и грозит им перстом… В ту же минуту раздался оглушительный громовой удар и блеснула молния — явления совсем неожиданные в том климате при прохладе осеннего дня и при безоблачном небе. Этот удар не убил детей, а только ошеломил их, и, когда взрослые вбежали в храм, они сидели на полу и в испуге хлопали глазенками, догадываясь, что сделали что-то плохое. На вопросы откровенно рассказали они обо всем. Родители, сами в испуге и горести о том, что недоглядели за детьми и плохо воспитали их, отслужили молебен преподобному, прося у него прощения за оскорбление, причиненное его иконе.
Желаю всем вам, дорогие мои сомолебницы сегодняшнего вечера, воспитать своих детишек в страхе Божием, в чем да поможет вам ныне почитаемый угодник Божий Нил Столобенский! Аминь.
Слово в день памяти святого великомученика Георгия Победоносца
6 мая/23 апреля 1958 года после Литургии
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Народ наш связывает праздник «Георгия вешнего» с победой света над тьмою и тепла над холодом.
Святой Георгий мученически скончался в царствование Диоклетиана 23 апреля 303 года. Родился он в городе Лидде, где позже ему был построен храм. С детства Георгий был тайным христианином.
В те времена обязательной военной службы не было, а ездили по всей стране государственные вербовщики и выбирали на военную службу подходящих молодых людей. Так завербовали в армию и Георгия. Его ум, красота, смелость и ловкость выдвинули его из ряда прочих воинов; он был близок к императору и дослужился до чина «тысящника» (подполковника).
В это время начались гонения на христиан, которые своей крепкой организованностью создавали «государство в государстве». На четвертый день Рождества Христова в городе Никомидии был сожжен храм, в котором сгорели 20 тысяч христиан. Когда Диоклетиан узнал об этом, он выразил благодарность правителю области.
Потрясенный такой жестокостью, Георгий роздал все свое имущество бедным, отпустил на свободу своих рабов и в одном из заседаний сената в присутствии императора обличил действия правительства, обвинив его в несправедливости и жестокости, и объявил себя христианином.
Эта речь любимца Диоклетиана крайне изумила и разгневала его. После безуспешных попыток уговорить Георгия отречься от Христа, Диоклетиан поручил своему помощнику Магненцию арестовать и допросить Георгия под пытками. Его били воловьими жилами, колесовали, бросали в негашеную известь, принуждали бежать в сапогах с острыми гвоздями внутри, он же приговаривал: «Беги, Георгий, это — путь в Царство Небесное!»
Когда, брошенный после пыток в темницу, он оказался чудесно исцеленным от ран, мучители говорили ему: «Боги спасли тебя!»
Георгий согласился наконец пойти в храм Аполлона. Царь чрезвычайно обрадовался и сам, в сопровождении своих вельмож и огромной толпы народа, повел Георгия в храм. При появлении святого великомученика идол Аполлона низринулся с пьедестала и рассыпался в прах. Разрушились и остальные идолы. Народ же восклицал: «Велик Бог христианский!» Главный жрец храма уверовал при этом во Христа и заявил вслух: «Я верю в Бога Георгиева!» Жрец этот был казнен. Георгию вынесли приговор на усечение мечом. Казнить его повели за город.
С балкона увидела это шествие жена Диоклетиана, царица Александра, тайная христианка. Она была особенно поражена, так как знала о преданности Георгия своему государю, которого он не раз спасал от смерти во время походов. Царица пробилась сквозь толпу и припала к ногам мученика, исповедуя себя христианкой. Император в великом гневе осудил и супругу на смертную казнь. Воины повели и ее за город. По дороге, утомившись от пути и тяжелых переживаний, царица попросила у конвоиров разрешения передохнуть. Она присела на скамью и предала дух свой Господу.
Георгий же с радостью преклонил под меч главу свою. Для святых кончина — это начало славы и жизни со Христом.
В житии святого великомученика Георгия приводится очень много чудес, совершенных им после смерти. Одно из них произошло в Бейруте, недалеко от города Лидды, где было погребено тело святого. Великомученик Георгий явился в образе всадника одной девице, предназначенной на съедение страшному чудовищу, поселившемуся в ближайшем озере. Святой своим копьем пронзил его, а ноги коня попрали змея. Часто поэтому на иконах изображают святого Георгия в образе всадника на белом коне, поражающего копьем змея. Это изображение было раньше и нашим государственным гербом.
Какое нравоучение вынесем мы отсюда?
Я знал одного хорошего Владыку, который свои архиерейские покои уступил раненым в 1914 году, а сам ютился в крохотной комнатушке, спал на топчане. Из всех своих икон он взял в чуланчик только две: икону Божией Матери «Умиление» и икону святого Георгия, попирающего змия. Он объяснял друзьям и причину такого выбора: главная цель нашей жизни есть достижение духовной чистоты, а для этого необходима постоянная война с грехом.
Русский народ очень полюбил святого Георгия, но назвал его по-своему — Юрием. Память ему празднуем еще два раза в году. В старину 23 апреля освящали скот, выгоняли его впервые в поле с молебном святому Георгию.
Желаю всем нам победить в себе грех и достичь чистоты. Аминь.
Слово после акафиста преподобному Савве Сторожевскому
Среда 4 февраля/22 января 1959 года, г. Елец
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
В минувшее воскресенье, 19 января по старому стилю, мы вспоминали обретение мощей преподобного Саввы Сторожевского, Звенигородского чудотворца, которому сейчас служили Акафист.
Святой Савва подвизался сначала в Троице-Сергиевой Лавре при основателе ее Преподобном Сергии Радонежском. Пришел Савва туда почти отроком и так понравился Преподобному Сергию, что святой оставил его у себя. Савва происходил из доброй благочестивой семьи, владел грамотой, имел глубокий ум, хорошие способности ко всякому делу и при этом отличался смирением.
Умирая, князь Димитрий Донской разделил Русь между своими сыновьями. Младший, Георгий, получил Звенигород. Тогда около городов на возвышенном месте ставили сторожевую башню, чтобы нападение неприятеля не застало врасплох. Была такая башня и около Звенигорода.
Благочестивый князь Георгий решил вместо военного сторожевого поста основать здесь духовную крепость — монастырь. По просьбе князя Преподобный Сергий направил сюда настоятелем своего любимого инока Савву (мирского имени его мы не знаем). Из послушания смиренный Савва согласился на это. Он стал прекрасным игуменом, подражавшим Преподобному Сергию: мог служить примером для всей братии как в подвигах молитвы и поста, так и в трудах телесных: сам носил воду, пилил дрова и выполнял разную черную работу. Обитель, им основанная, пришла в цветущее состояние. После же его смерти она была в тени и особенной известностью не пользовалась. И само житие преподобного Саввы, кратко мною рассказанное сейчас, трудно было бы сделать длиннее — оно не имеет ярких событий. День проходил, как предыдущий день, — в трудах; ночь, как предыдущая ночь, — в молитве.
Через много лет мощи святого Саввы были обретены нетленными. От них совершилось много чудес. Особенно замечательно одно чудо, привлекшее снова к этой обители общее внимание. О нем я вам сейчас и расскажу.
Прошло около 200 лет со времени жития преподобного Саввы. Страной нашей правили уже цари, и малый при Савве Сторожевском город Москва стал к тому времени столицей крупного государства. Царь Алексей Михайлович, отец Петра I, очень любил охоту. Царь был высок ростом, силен (что передал и сыну своему Петру), так что хаживал на медведя один с рогатиной. Однажды Алексей Михайлович приехал в Звенигород поохотиться со всеми своими ловчими, собаками, доезжачими, думая позабавиться мелкой дичью и поднять из берлоги медведя.
День уже склонялся к вечеру, а медведя не было. Царь отделился от своей свиты и очутился один в лесу. И вдруг прямо перед ним появился медведь. Царь принял меры предосторожности, однако медведь сразу навалился на него. Опасность была большая. Но в ту минуту, когда благочестивый царь уже мысленно предал свою душу Богу, медведь вдруг отвалился, захрипел и упал… с рассеченной головой. В лес удалялся небольшой монашек с топором в руке, который, очевидно, и спас царя. Тут подоспели другие охотники, и все, взволнованные, отправились в монастырь.
Рассказ царя о своем спасении всех заинтересовал. Царь же захотел непременно узнать, кто из монахов спас ему жизнь.
Собрал игумен всю братию, но никого похожего царь Алексей Михайлович обнаружить не мог. По словам монахов, никто из них в лесу в тот день и не работал. Пошли в трапезную, и тут, взглянув на висевшую большую икону строителя обители преподобного Саввы, царь с удивлением узнал в нем своего спасителя. С тех пор Алексей Михайлович стал очень почитать святого Савву и возвеличил этот монастырь.
Больше нечего, собственно, и сказать о преподобном Савве Сторожевском — так он был скромен. Господь, видящий все тайные помышления наши, именно за скромность, за нищету духовную даровал святому Царствие Небесное.
Теперь же хочу рассказать вам об одном святом, память которого мы отмечаем завтра и подвиг которого напоминает нам подвиг Самого Христа. Это не наш русский святой, а вселенский — святой Павлин Милостивый, епископ Ноланский.
Жил святой на юге Франции в V веке, когда шла война с вандалами.
Слово «вандал» стало нарицательным, оно обозначает грубого, жестокого, необразованного человека — варвара, который портит и уничтожает произведения науки, культуры, искусства. Жили вандалы по ту сторону Средиземного моря, в Северной Африке. Многих жителей Франции (тогда называлась она Галлией) и Италии они уводили к себе в плен. Епископ Павлин выкупал пленных на волю и оказывал им всевозможную помощь из своих личных средств и из церковных денег. Сам же пребывал в крайней бедности.
Однажды пришла к нему вдова, умоляя выкупить ее сына. Но у святого Павлина в ту пору денег совсем не было. Вдова плакала и в горести упрекала епископа, что, помогая другим, он не хочет пожалеть ее. Тогда святой Павлин предложил вдове, чтобы она или продала его самого в рабство, или обменяла его на своего сына. И вот что значит материнское сердце: вдова приняла эту жертву и согласилась продать в рабство епископа ради спасения сына!
Они собрали последние крохи денег и, сговорившись никому не открывать своих планов, отплыли в страну вандалов. Узнали там, что сын вдовы находится в услужении у зятя царя этой страны. Хозяин пленника согласился променять его на другого раба. Епископ Павлин не знал никакого ремесла, но мог принять на себя роль садовника, что вельможе этому как раз и требовалось.
Итак, вдова с сыном отправились на родину, а святой Павлин добровольно отказался от величайшего дара — свободы и остался в качестве раба у вандалов. Впрочем, хозяин обращался с ним милостиво, не притеснял его и, заметив усердие и добросовестность своего садовника, удачу в делах его и необычную для раба серьезность и благоразумие, часто приходил к нему и беседовал с ним.
Однажды этот вельможа собрался ехать по делам и сообщил об этом святому Павлину. Тот посоветовал пока не ездить и открыл ему тайну: царь должен на днях умереть, а престол перейдет к хозяину Павлина, если он будет здесь. Если же уедет — враги его воспользуются этим и не только отнимут престол, но могут впоследствии убить и его самого. Хозяин святого Павлина рассказал обо всем царю, и тот пожелал увидеть этого прозорливца. Условились, что святой Павлин принесет фрукты и овощи к столу царя, когда там будет в гостях его зять. Вглядевшись в раба, царь тихонько сказал зятю, что это не простой человек и что надо узнать его происхождение. Особенно поразило царя то обстоятельство, что в эту ночь он видел во сне этого человека и беседовал с ним, еще не будучи знаком.
Святой Павлин долго отказывался сообщить подробности о себе самом, но хозяин потребовал этого во имя Того Бога, Которому служит святой Павлин. Против такой клятвы ни один верующий человек не может устоять, и Павлин Милостивый признался, что является духовным лицом, и притом главным, на своей родине. Хозяин очень огорчился, что не знал этого раньше, что общался так просто с таким духовным лицом.
Между тем царь действительно внезапно заболел и через два дня скончался. Хозяин святого Павлина стал царем и пожелал отблагодарить святого Павлина за предсказание щедрыми дарами. Но святой отказался от них и попросил одного: отпустить на волю всех своих земляков, находившихся в плену у вандалов. Новый царь с большой охотой это сделал, отпустив в первую очередь и самого епископа Павлина. И вот по всей стране собрали «с вещами» (как теперь бы мы сказали) всех пленников, и на нескольких кораблях они поплыли на родину. Радость их при этом легко может представить себе всякий, кто был в заключении… [отец Исаакий плачет].
Много лет еще управлял Павлин, прозванный своей паствой Милостивым. Ему принадлежат много церковных песнопений и то изобретение, которое получило широкое распространение в церковном обиходе и историю которого я сейчас расскажу.
Однажды в местности Кампания епископ Павлин вышел вечером наслаждаться благоуханием полевых цветов. На лугу росло много цветов, которые мы называем колокольчиками. Любуясь картиной тихого весеннего вечера, святой Павлин подумал: «Может быть, вся природа славит Творца. Если птицы своими голосами поют Ему хвалу, то возможно, и цветы участвуют в этом хоре, только мы не слышим его по грубости наших чувств…» В это время ветерок почти затих, и святой Павлин ясно услышал тихий перезвон живых колокольчиков…
Он велел изготовить малые и большие колокола такой же формы и употреблять их в церквах для благовеста. По местности Кампания, где было явлено это откровение, колокола в древности назывались «кампанами». Вы можете прочитать в богослужебных книгах такие слова: «И клеплет учиненный брат в большой кампан».
Как при жизни освобождал святой Павлин Милостивый людей из плена и заключения, так помогает он в подобных обстоятельствах и после смерти. Завтра будем после литургии служить ему молебен, и да поможет святой каждому, кто будет обращаться к нему за помощью. Аминь.
Слово на Благовещение Пресвятой Богородицы
7 апреля/25 марта 1959 года, г. Елец, после Литургии
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Те из вас, кто привык бывать в храме, знают расположение икон в нем, особенно в той части, которая называется иконостасом и отделяет нас, грешных, от святилища и Святая Святых (от алтаря). Такие легко найдут изображение сегодняшнего праздника на царских вратах: на одной створке — Дева Мария, на другой — слетевший к Ней с небесных высот Архангел Гавриил.
Что же это за праздник, изображение которого находится на столь святом месте? Вы слышали о нем сегодня в Евангелии от Луки (Лк. 1:24-38). Сейчас мы еще раз мысленно перелистаем эти страницы, чтобы лучше представить себе событие, которое в церковных песнопениях называется «главизной, то есть главою, первой главою, началом нашего спасения.
Был в Иудее город Назарет. Жил там и трудился благочестивый старец Иосиф. Он занимался столярным и плотничным ремеслом, хотя и происходил из старинного царского рода и мог бы претендовать на престол царский, который был в то время захвачен иноземцами.
В его доме жила дальняя родственница — юная отроковица Мариам (по-русски — Мария), сирота, воспитывавшаяся при храме Иерусалимском. Воспитывавшие Ее священники обручили Марию родственнику Иосифу, с тем чтобы Она жила у него и считалась перед людьми его женой, оставаясь при этом Девою, так как Она дала Богу обет не вступать в брак. Иосиф был до этого женат, овдовел и имел детей, которые были старше Марии.
Однажды, когда Мария выполнила все домашние работы, прибрала в жилище, Она села почитать Священное Писание, как привыкла делать это в храме Иерусалимском в часы досуга. В то время девицы редко знали грамоту, так как рано выходили замуж и им было не до того. Мария же не только читала и хорошо помнила Священное Писание, но умела и Сама сочинять духовные песнопения.
Открыла Она книгу святого пророка Исайи, которого называют ветхозаветным евангелистом — так ясно и подробно описывал он за 700 лет Страдания Спасителя и Его Крестную смерть. Предсказал он также и рождение Его от Девы такими словами:
Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут Ему имя Эммануил, что значит с нами Бог (Ис. 7:14).
То есть единственный раз во всю историю человечества родится у Девы Сын без участия мужа. Причем это будет для Нее не позором, а величайшей благостью и честью, и Дитя это будет не только Человеком, но и Богом, и люди воскликнут: «С нами Бог!» (как пели у нас вчера).
Это место и читала Мария, и в Своем смирении подумала:
«Какая счастливая будет эта Дева! Как бы хотела Я послужить Ей! Сама Мария была высокого царского рода (как и родственник Ее Иосиф) и прекрасна наружностью, образованна и добра, а самое главное, благочестива. Но Она не сознавала в Себе этих качеств и смиренно хотела бы бескорыстно послужить Младенцу и Его Матери. За это-то смирение и возлюбил Ее Господь и послал Архангела Гавриила сообщить Ей, что Она Сама и будет Матерью Спасителя мира.
Архангел вошел к Ней с таким приветствием:
«Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты в женах!» — то есть: «Ты возлюблена Богом, с Тобою Сам Господь, и Ты предпочтена всем другим женщинам».
Еще в храме Иерусалимском бывали Марии видения Ангелов, но такого приветствия Она никогда не слышала. Мария смутилась, так как была очень смиренна. Успокаивая Ее, Архангел продолжил: «Не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога, и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя Иисус (по-еврейски слово Иисус значит — Спаситель), потому что Он спасет всех людей от грехов их». Уже овладевшая Собою, Мария решилась спросить Архангела: «Как будет это, когда Я мужа не знаю?»(И мы бы добавили за Нее: «И не хочу знать!») Она не проявила при этом сомнения, как ранее старец Захария, за что он был наказан немотою.
И Архангел объяснил Ей, что Своего обета Богу о безбрачии Ей нарушать не придется: «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя, посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим». И в подтверждение своих слов Архангел указал Марии на Ее родственницу Елисавету, жену священника Захарии, которая уже шестой месяц ожидает младенца, несмотря на свою старость и бесплодие.
И тогда Мария со смирением сказала:
«Се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему».
Отошел от Нее Архангел, а Мария, полная благодарности к Богу и испытывая нечто необыкновенное, поспешила в священнический город Иудов вблизи Иерусалима, где проживали Захария и Елисавета, будущие родители святого Иоанна Крестителя. Едва увидела Ее праведная Елисавета, как радостно затрепетал младенец в ее чреве, и сама Елисавета, мать пророка, пророчески Святым Духом приветствовала Марию словами Архангела Гавриила, хотя еще ничего о них не знала:
«Благословенна Ты в женах!» Потом добавила от себя: «И благословен Плод чрева Твоего. И откуду мне сие, да приидет Матерь Господа моего ко мне?.. Блаженна Веровавшая, яко будет совершение сказанное Ей от Господа!»
И в ответ на это полилась вдохновенная речь Марии, которую мы поем на утрене, добавляя и свои приветствия: «Величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе, Спасе Моем…»
Мы радуемся тому, что родились и крещены в Православии. Мы почитаем с раннего детства Божию Матерь и молимся Ей теми словами, которыми приветствовали Ее Архангел Гавриил в день Благовещения и святая праведная Елисавета. В самом деле, когда матери наши учили нас складывать пальчики для крестного знамения, то одну из первых преподали молитву: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою! Благословенна Ты в женах, и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших!»
Сама Божия Матерь всегда отзывается на эту молитву. Как-то рассказывал я вам об иконе «Нечаянная Радость», что один грешник имел обыкновение по нескольку раз в день преклонять колени перед этой иконой со словами: «Богородице Дево, радуйся!», даже когда он шел на злое дело (на воровство и тому подобное), он так поступал и, вероятно, приписывал успех помощи Божией Матери. Это сильно огорчало Ее, но за такое почитание Она послала грешнику «нечаянную радость» покаяния: икона как бы ожила, у Младенца на ручках и ножках открылись язвы, из которых текла кровь, как на Кресте. Грешник в ужасе спросил: «Кто же сделал это зло?» Она ответила: «Ты и тебе подобные грешники вновь распинаете Моего Сына!» Долго он плакал перед иконой и просил прощения, и только после некоторой беседы между Матерью и Сыном, получил прощение по просьбе Божией Матери. В знак этого разрешено ему было облобызать язвы Младенца.
И каждому из нас надо как можно чаще обращать к Матери Божией это архангельское приветствие. Вот и сейчас, когда вы пойдете домой, вместо того чтобы говорить и думать о многом излишнем, к чему все мы так склонны, как хорошо бы почитать про себя эту краткую молитву. «Се, рех вам!».
Мы знаем, что многим из вас жаль сразу расстаться с этим светлым праздником, который особенно был любим нашими предками. Они старались приметить, какая погода была в этот день, и считали, что такая же будет и на Пасху. При выходе из храма, щедро оделив нищих (чтобы все «радовались»), они покупали у толпившихся поблизости ребятишек пойманных ими лесных пташек: щеглов, синичек, снегирей, иной раз и воробей тут же оказывался [отец Исаакий улыбается] — и выпускали их на волю. Церковь сама по себе не знает и не узаконивала такого обычая, но он очень трогателен и характеризует широкую душу русского человека, который хочет принести радость каждому творению Божию.
Проникнемся же и мы этой радостью хотя бы на один день и понесем ее в дома свои! Аминь.
Похвала Пресвятой Богородице
Слово в Субботу Акафиста Божией Матери, 18/5 апреля 1959 года, г. Елец, после Литургии
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
В этот день мы особо почитаем Пресвятую Богородицу торжественным Акафистом. Называется сегодняшний праздник «Похвала Пресвятой Богородице», и установлен он по следующему поводу.
В 626 году благочестивый греческий город Константинополь (или Царьград), откуда наши предки заимствовали православную веру, был в великой опасности. Шла война с персами, и царь с войском находились в дальнем походе, так что в городе почти не оставалось защитников. Воспользовавшись этим, старые враги греков — авары с большими сухопутными и морскими силами обложили город, стоящий на берегу моря. Помощи ждать было неоткуда.
Народ собрался в храмы и начал горячо молиться. Сам Константинопольский Патриарх вышел с крестным ходом и обошел город, неся великие святыни: Ризу Божией Матери, оставшуюся у апостолов после Ее Успения и сохранявшуюся у верующих во времена гонений, и пояс Ее. Этот пояс дала апостолу Фоме Божия Матерь в утешение, когда он опоздал к Ее погребению, попросил открыть гробницу и таким образом дал возможность убедиться в воскресении и вознесении с телом на Небо Пресвятой Богородицы.
Патриарх не только как бы опоясал этими святынями город, поручая его защите Божией Матери, но спустился к морю и с надеждой на помощь Ее окунул в море край Ризы. И тут на глазах у всех произошло чудо: спокойная зеркальная гладь воды вдруг «вскипела волнами», по выражению летописца, на глазах у защитников города и у нападавших на него. Началась сильная буря, которая разметала сухопутные войска и потопила вражеский флот, малые остатки которого спешно повернули обратно. Так неожиданно пришла городу помощь не с земли, а с Неба.
И все поняли, что не может быть лучше военачальника, чем Взбранная Воевода, Царица Небесная.
В благодарность Ей постановили ежегодно праздновать это событие, а в ближайшую ночь ни старым, ни малым не ложиться спать, а провести всю ночь стоя на молитве.
В некоторые моменты нашего богослужения разрешается сидеть, называются они «седальны» или кафизмы. Служба же без сидения была названа акафистом (неседальным). К этой службе благочестивый диакон Георгий Писидийский составил ту благодарственную песнь Богородице, которая, собственно, и носит именование «Акафист» и по примеру которой впоследствии были созданы остальные акафисты: Господу Богу, Божией Матери и различным святым. Диакон Георгий составил этот Акафист в стихах на греческом языке, но при переводе на славянский язык стихотворную форму сохранить не удалось. Кроме того, Акафист состоит из 24 частей, по числу букв греческого алфавита, который, как и у нас, начинается с буквы «А» («альфа» по-гречески), а кончается несуществующей в нашем алфавите буквой «омега» («О» большое). По-русски все акафисты также начинаются с буквы «А» («Ангел предстатель послан бысть рещи Богородице…», «Ангелов Творче и Господи Сил…» и т.п.), а кончаются возглашением «О!», например: «О всепетая Мати!» или «О пресладкий и всещедрый Иисусе!»
Русский народ очень полюбил этот Акафист. Он напечатан во многих молитвенниках и канонниках. Возлюбите и вы его и старайтесь почаще прославлять им Заступницу нашу, Пресвятую Богородицу.
Хотя по милости Божией живем мы сейчас мирно, без войны, но всякий христианин, получивший при Крещении звание «воина Христова», ведет войну и со своими собственными недостатками, и со злом в окружающем его мире. Мы обязаны любить каждого человека, но в то же время ненавидеть его пороки и бороться с ними. И в такой «войне» Взбранная Воевода да будет нам всем и всегда скорая Помощница! Аминь.
Поучение в Неделю о расслабленном
Воскресенье 24/11 мая 1959 года, г. Елец, после Литургии
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Наступающие три недели Святая Церковь посвящает воспоминаниям чудес и деяний Господа нашего Иисуса Христа, имевших место именно в это время — между иудейской Пасхой и Пятидесятницей.
Сегодня мы вспоминаем исцеление расслабленного у Овчей купели (Ин. 5:1-15), затем беседу Господа с самарянкой у колодца и, наконец, исцеление слепорожденного. В среду на этой седмице отмечаем мы Преполовение Пятидесятницы. В этот день по чину церковному полагается совершать малое освящение воды — стихии, без которой мы не можем существовать и с которой связаны упомянутые мною евангельские чтения.
Вернемся к сегодняшнему евангельскому повествованию и внимательно вчитаемся в его строки.
Все мы имеем представление о целительной силе курортов. И вблизи Иерусалима было такое место, названное «Дом милосердия» (Вифезда), с пятью крытыми галереями, заполненными в это время года лежачими больными. Здесь же находился
водоем, носивший название Овчей купели. В нем обычно купали тех овец, которые совершили большие переходы по пыльным дорогам Палестины, чтобы быть принесенными в жертву в храме Иерусалимском.
Было замечено, что в некоторый период времени между Пасхой и Пятидесятницей вода Овчей купели получала целебные свойства после «возмущения» ее (колебания), производимого Ангелом. Это случалось раз в год. И всегда первый окунувшийся в такую воду получал исцеление от любой его угнетавшей болезни. Но только он один. В ожидании этого чуда и жило около Овчей купели множество расслабленных — сухих, хромых, слепых, «чаявших движения воды». Для них построили и этот «Дом милосердия».
Случилось, что, находясь в Иерусалиме на празднике Пасхи, Господь со Своими учениками посетил это место и обратил внимание на одного тяжелобольного, который, оказывается, лежал парализованным — страшно сказать! — 38 лет.
Господь спросил его, желает ли он выздороветь. «Да, — отвечал больной, — но не имею человека, который опустил бы меня в купель, когда возмутится вода. Когда же я подползаю к лестнице, уже кто-то другой спускается туда раньше меня…» Помогали обычно в таких случаях друзья, слуги или наемники, которых у этого несчастного, очевидно, не было.
Господь пожалел его и просто и спокойно, как все, что Он делал, сказал ему: «Встань, возьми постель твою и ходи!» Трепет прошел по омертвевшим членам этого несчастного, и он почувствовал вдруг себя здоровым и сильным, легко встал, взял ложе, на котором лежал, и пошел домой. Из евангельского повествования не следует, что он поблагодарил Господа за исцеление, поинтересовался Его именем. Но мы готовы простить ему это, потрясенному неожиданным исцелением и поторопившемуся домой.
Он идет по улицам Иерусалима и, радостный, несет свою постель. Казалось бы, самое невинное дело. Но навстречу ему попадаются враги Христа, книжники и фарисеи, черствые блюстители буквы еврейского закона. «Как ты смеешь трудиться?! Сегодня суббота, делать ничего не полагается, а ты несешь постель!» Он пугается этого окрика и сразу готов свалить свою мнимую вину на другого, что уже нетерпимо и скверно: «Человек, который исцелил меня, сказал: возьми постель свою и ходи» («Я не виноват ни в чем, с Него спрашивайте!») — «А кто тебя исцелил?» Но на этот вопрос он не знал ответа.
По-видимому, исцеленный человек был великим грешником до своей болезни, которую и послал ему Бог для исправления. Зная его склонность к греху, исцеливший его Всеведущий Иисус Христос Сам нашел его в храме и сказал: «Вот ты теперь здоров — не греши больше, чтобы не случилось с тобою еще чего-нибудь хуже!» Но тот сразу же тяжко согрешил.
Исцеленный разузнал от окружавшего Иисуса народа, как Его зовут, и побежал к Его врагам сообщить о Нем. Не для того, конечно, чтобы прославить, так как уже мог уловить отрицательное отношение книжников и фарисеев к совершенному Им в субботу чуду. Те сразу приняли этого несчастного к себе на службу, чтобы из чувства благодарности он не сделался последователем Христа.
Древнее предание гласит, что в ту страшную ночь, когда Господь наш был взят в саду Гефсиманском и затем приведен на суд к первосвященникам Анне и Каиафе, первый, кто ударил в ланиту Господа, и был именно этот исцеленный Им человек.
На вопрос первосвященника Спасителю о Его учении Христос ответил: «Я учил всегда открыто. Спроси тех, кто слышал Меня». Хотя первосвященник не усмотрел в этих словах ничего оскорбительного для себя, однако выбежал вперед этот исцеленный и ударил Господа со словами: «Так-то Ты отвечаешь первосвященнику?!» Господь кротко ответил ему: «Если Я сказал худо, то покажи, что худо, а если хорошо, что ты бьешь Меня?!»
Предание продолжает, что в ту же ночь рука этого неблагодарного распухла, почернела — у него сделался антонов огонь (гангрена). Он скончался в страшных мучениях раньше, чем Господь испустил Дух Свой на Кресте…
Поучение о богатом юноше
Воскресенье 13 сентября/31 августа 1959 года, г. Елец после Литургии
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Поговорим о сегодняшнем Евангелии (Лк. 18:18-30).
Однажды к Господу подошел юноша и, зная Его как Великого учителя и Чудотворца, спросил: «Учителю благий! Что сотворю, да наследую жизнь вечную?»
Он не был из числа тех совопросников Иисуса Христа, которые окружали Его, чтобы уловить в слове, оклеветать, приписать Ему или противление власти римлян, или нарушение закона Моисеева. Юноша спрашивал искренне и без задней мысли. Но по обращению его чувствовалось, что он видит в Господе не Сына Божия, а лишь знаменитого Учителя.
Господь, мягко исправляя его погрешность, говорит: «Почему ты называешь Меня Благим (подразумевается — «а сам считаешь Меня человеком»)? Ведь никто из людей не благ, только один Бог: Всеблагой, Всеведущий, Всемогущий… Что же до вечной жизни, то исполняй заповеди и будешь жить». «Какие?» — спрашивает юноша. Господь перечисляет в ответ известные всем иудеям ветхозаветные заповеди Закона Моисеева: не убий, не укради, не лжесвидетельствуй.
Отвечает юноша: «Все это я исполняю с детства. Чего еще мне недостает?» Юноша имел представление о том, что одно формальное исполнение заповедей еще недостаточно для спасения. Господь, говоривший о Себе, что Он пришел на землю, чтобы исполнить Закон и дополнить его, указывает юноше, действительно хорошему, на дальнейшее усовершенствование: «Пойди, продай имение свое, и раздай нищим, и приходи, следуй за Мною».
Примером того, как Иисус Христос дополнял Закон Моисеев, может служить толкование Им древней заповеди: «Не убий! Кто же убьет, подлежит суду». В Новом Завете предупреждается даже возможность преступления. Вот человек рассердился на другого напрасно, показал это ему. Тот ответил ему грубостью. Первый не сдержался, оскорбил второго, получилась ссора. Кто-то первый ударил, и в ответ на это другой хватает кирпич, или топор, или другое что-либо и нечаянно убивает противника неосторожным действием. Чтобы не случилось этого, Господь учит: «Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду. Кто же скажет брату своему: «пустой человек», тот подлежит синедриону, то есть высшему судилищу, а кто еще сильнее оскорбит, подлежит геенне огненной, то есть вечному осуждению».
В духе Своего учения и вопрошавшему Его юноше Господь посоветовал освободиться от богатства, которое связывало его и мешало совершенствоваться, и присоединиться к апостолам. Однако юноша отошел со вздохом. Он не пошел за Христом, так как у него было пристрастие к богатству. И тогда заметил Господь: «Трудно богатому войти в Царствие Небесное!» Добавил и сравнение: «Как верблюду трудно войти в игольное ушко, так богатому трудно войти в Царство Небесное».
Можно трояко это понимать: 1) животное верблюд не может, конечно, пролезть сквозь отверстие в иголке; 2) «игольным ушком назывались калитки в иерусалимской стене, предназначенные для пешеходов в те часы, когда ворота города были закрыты. Сверх этих калиток была как бы крыша, придававшая им сходство с игольным ушком. Тяжело нагруженному верблюду было бы крайне трудно пройти через такую калитку; 3) «верблюдом» назывался в то время и канат из верблюжьей шерсти, который также невозможно продернуть в игольное ушко. Пожилые женщины знают, как трудно бывает продеть даже нитку в иголку, и на помощь им в этом деле должны прийти внучка или внук. А каково же продернуть канат? Пользуясь одним из этих трех сравнений, можно составить себе представление о том, как трудно спастись богатому человеку.
Апостолы, уже отказавшиеся, по слову Спасителя, от своего имущества, оставившие свои семьи, не о себе беспокоясь, а о других, спрашивают Господа со страхом: «Так кто же может спастись?» И слышат успокаивающий ответ: «Человекам это невозможно, Богу же все возможно».
И к нам обращено это слово. Да услышим же мы его и пойдем за Господом на Его зов для того, чтобы совершенствоваться бесконечно. Аминь.
Слово после акафиста Холмской иконе Божией Матери
Пятница 2 октября/19 сентября 1959 года, г. Елец
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Сейчас мы с вами почтили акафистом Холмскую икону Божией Матери. Холмщина, исконная Русская земля, была просвещена светом Христовой веры при князе Владимире. После того как он крестил русский народ в быстрых и чистых струях Днепра, этого нашего Иордана, и уничтожил идолов в Киеве, в том числе и сооруженного им идола Перуна, он стал объезжать с проповедью христианства окраины своего государства. Владимир посетил и город Холм, названный так потому, что в нем была возвышенность. На этом холме стоял языческий храм. Священники по поручению Владимира произносили проповеди о Христе именно с этого холма. Жители охотно впитывали в свое сердце учение Христа и не стали сопротивляться, когда князь Владимир приказал своей дружине разрушить идольское капище и сам заложил там храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Вернувшись в Киев, святой Владимир поддерживал этот храм своими пожертвованиями, а затем послал туда и великую святыню — список иконы Божией Матери, которая была написана самим евангелистом Лукой. Она прославилась во всей той местности чудесами и очень почиталась холмичами.
Во время разрушительного татарского нашествия не уцелел и город Холм. Татары взяли город приступом, и от собора, где находилась икона Божией Матери, остались одни развалины. Жители, оставшиеся в живых, укрылись в соседних лесах. Лишь 100 лет спустя потомки их стали восстанавливать свой город. И тут, к великой своей радости, под обломками собора среди пепла и мусора они обнаружили уцелевшую Холмскую икону Божией Матери. Она стала их утешением в скорбях, Защитницей города. Сама икона тоже пострадала при нашествии татар: у изображения Божией Матери было поражено мечом татарина-воина плечо, и стрелой — рука.
Шли годы, десятилетия, столетия — и Господь послал холмичам новое испытание. Они оказались в пределах Польши, и поляки католики всеми способами стали насаждать в Холмщине католичество, притесняя православных и отнимая у них церкви. Но холмичи крепко стояли за свою веру — им не нравились ни бритые гордые ксендзы, ни открытый алтарь без иконостаса, ни богослужение на латинском языке.
Тогда поляки решили обмануть народ и ввели унию, то есть как бы союз Православия с католичеством. Пусть, мол, останутся все православные обычаи, иконостас, богослужение на церковнославянском языке, священники в привычном для вас облачении и не стригущие волос, но они должны поминать папу Римского и ему подчиняться. Однако это-то и была уже измена Православию, так как уже давно в Риме ввели много новшеств по сравнению с Древней Церковью и исказился самый дух учения Христа.
Томился благочестивый народ как бы в неволе. Но даже католики и униаты не отменили почитания Холмской иконы Божией Матери, и даже папский легат (посланник) торжественно короновал ее двумя золотыми коронами.
К сожалению, уния потому стала возможной, что два православных епископа поехали в Рим и предложили подчинить свои епархии престолу папы Римского. Выбили католики в честь этого события медаль, на которой было изображено, как эти епископы целуют туфлю папы.
Польша, владевшая Холмщиной около 300 лет, была в 1831 году разделена на три части, и древний русский город Холм вновь вошел в состав России. При этом жители с радостью возвращались в Православие, и за короткий срок свыше трех миллионов униатов присоединились к Православной Церкви. В честь этого тоже была выбита медаль с надписью: «Отторгнутые насилием воссоединены любовию». Собор города Холма из католического был превращен в православный, и чтимая икона Холмская опускалась на лентах с высоты к подножию царских врат. Тысячи богомольцев приходили к ней для поклонения, как это и теперь делается в Киеве и Почаеве.
Многие из нас бывали в тех краях, где среди поля на перекрестках дорог встречаются распятия, украшенные лентами и цветами, и путники, не только старики и старушки, но и средних лет, не пройдут мимо, не осенив себя крестным знамением. А при встрече говорят один другому: «Хвала Господу Иисусу Христу!» — и отвечают: «И ныне и присно и во веки веков! Аминь».
Да будет и от нас хвала Господу Иисусу Христу во веки веков. Аминь.
Слово на Покров Пресвятой Богородицы
Среда 14/1 октября 1959 года, г. Елец, после Литургии
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Поздравляю всех вас с праздником Покрова Пресвятой Богородицы. Народ наш возлюбил этот праздник в ответ на любовь Самой Матери Божией к роду человеческому. Откликается Она всегда и на молитву отдельных людей.
Вот недавно отмечали мы память Преподобного Сергия Радонежского и вспоминали, как во время чтения им и преподобным Михеем Акафиста: «Радуйся, Невесто Неневестная» — через убогий порог их кельи перешагнули пречистые стопочки Божией Матери. Ее сопровождали апостолы: первоверховный Петр и любимый ученик Господа — Иоанн Богослов, усыновленный Ей на Голгофе.
В более позднее время, 100 с небольшим лет назад, являлась Божия Матерь неоднократно преподобному Серафиму. В течение его жизни, начиная с отроческого возраста до кончины, известно 12 Ее явлений. В последний раз Она была с теми же апостолами — Петром и Иоанном, и сопутствовали им многие святые девы-мученицы. Милостиво беседовала Царица Небесная с преподобным Серафимом, называя его: «Любимиче Мой», и, обращаясь к апостолам, добавила: «Этот — из рода Нашего».
И не только к отдельным людям, почитающим Ее, но и к целому народу, с верой обращающемуся к Ней за помощью, бывает Божия Матерь милостива и не отказывает в заступлении.
Много уже раз повествовал я вам и сейчас еще раз напомню о том, как в 1395 году именно у нас, в Ельце, совершилось то чудо милости Матери Божией, которое спасло всю нашу землю Русскую от полного разорения.
Грозный завоеватель Тамерлан, появившись из глубины Азии, покорил на своем пути все монгольские государства, в том числе и Золотую Орду, ханы которой владели тогда и Русской землей. Тамерлан подошел к Ельцу, разорил его, взял в плен и убил елецкого князя Феодора и остановился на Аргамачьей горе, намереваясь двигаться дальше на Москву. Казалось, ничто не могло остановить его: был август, дороги в порядке, огромное войско, привыкшее побеждать, стремилось разграбить богатые русские города, и сам Тамерлан мечтал обладать всем известным ему миром. Русские люди были в страхе. Их небольшое войско не могло противостать новому завоевателю. Вся надежда была на Бога и на Его Пречистую Матерь.
По совету святителя Киприана московский князь Василий Димитриевич, сын Димитрия Донского, решил перенести из Владимира в Москву древнейшую нашу святыню — Владимирскую икону Божией Матери. Навстречу святыне вышел весь народ московский во главе с Митрополитом и великим князем. Пришли крестные ходы из всех многочисленных московских церквей. Когда показалась икона, народ единодушно пал на колени и один только вопль раздавался повсюду: «Мати Божия, спаси землю Русскую!» [Отец Исаакий крестится в слезах, и народ в храме с плачем крестится, точно сейчас нам угрожает неминуемая военная опасность, от которой сильна спасти нас Матерь Божия].
И Она спасла. В ту же ночь явилась в Ельце Тамерлану в виде величественной, царственного вида, прекрасной Жены, идущей по облакам прямо на него. Ниже сопровождал Ее сонм святителей Московских со Святителем Николаем, а выше на облаках — бесчисленные ряды Небесных воинств, Ангелов с огненными мечами. И сказала строго Царица Небесная Тамерлану: «Оставь сейчас же пределы этой земли, если хочешь остаться жив». Очнувшись от видения, Тамерлан сейчас же, не дожидаясь утра, повелел своим войскам отступать на восток. Это так и остается необъяснимым для историков.
По случаю этой бескровной победы был установлен на вечные времена праздник 26 августа, который называется Сретением Владимирской иконы Божией Матери, и построен московский Сретенский монастырь. В Москве была также написана Елецкая икона Божией Матери, на которой Она изображена так, как явилась Тамерлану. Эту икону Москва подарила нашему городу, и список ее находится в проходе у нас между летним и зимним храмами, а часть ее изображена здесь, на правом столпе.
И вот, наконец, подходим мы к самому празднику Покрова, посвященному чудесному событию, которое произошло в Константинополе в X веке. Время было тяжелое. Многочисленные враги нападали на границы Византии и с запада, и с востока, и с севера. Помощи ждать было неоткуда. Во Влахернский храм близ Константинополя собрался народ для всенощного бдения. Здесь были и царь с царицей, и Патриарх. Пришел в храм и блаженный Андрей, по происхождению славянин. Раньше он был очень богатым человеком, но, уверовав во Христа, отказался от всех земных благ и почестей. Блаженный распродал свое имущество, деньги раздал бедным и в худой одежде и босиком ходил из храма в храм, молясь Богу. Люди сперва смеялись над блаженным, столь «невыгодно», как им казалось, употребившим свое богатство. Смеялись и мальчишки над его убогим нарядом, ибо этот возраст «жалости не знает». Но Андрей переносил все со смирением и радостью, и за это Бог ниспослал ему дар прозорливости. Тогда жители Константинополя поняли, что это не обыкновенный нищий и не юрод, а человек Божий. Многие стали почитать его и подражать ему, у него появились ученики. Одним из них был юноша из знатной семьи по имени Епифаний. Он тоже присутствовал на богослужении во Влахернском храме.
И вот блаженный Андрей, в усиленной молитве подняв очи вверх, увидел вместо купола разверзтые Небеса и Господа в них, а перед Ним — молящуюся за весь мир Божию Матерь. Блаженный заметил, что Пресвятая Дева снимает с Себя «омофорий» — плат, светящийся и прекрасный, и простирает этот покров над всем миром, как бы желая матерински укутать, согреть и приласкать весь страждущий от холода и безразличия род людской. «Что видишь ты, чадо?» — с трепетом спросил святой Андрей своего ученика Епифания. И тот, как оказалось, видел в точности то же самое. То есть, по слову Господню, «чистые сердцем» увидели Его.
Стали и другие в народе интересоваться видением. Все поняли, что услышала Божия Матерь их мольбу о помощи и обещает им покров и заступление.
И действительно, Взбранная Воевода отогнала всех врагов, и страна и на этот раз была спасена. В честь этого события в день 1 октября установлен у нас праздник Покрова Божией Матери.
Как я уже сказал, особо возлюбил этот праздник русский народ, понимая, что не однажды и не над одним городом простирала Свой материнский теплый Покров Пресвятая Дева, но защищает им всегда всех верующих на грешной и скорбной земле.
В этот же день, 1 октября, почитаем мы святого Романа Сладкопевца. Это был очень скромный, смиренный и кроткий юноша, чистой жизни и глубокого благочестия. Он учился в духовной школе при архиерейском доме в Константинополе. Товарищи его смеялись над ним, над его застенчивостью, неумением читать и всегда пытались выставить его в смешном виде перед Владыкой и народом.
Однажды, это было в канун Рождества Христова, его насильно вытолкнули читать на царских часах, а он стал путаться и заикаться в присутствии царя и Патриарха. Владыка хорошо относился к нему и послал из алтаря диакона дочитать за Романа, а тот в слезах убежал и спрятался в одной из дальних комнат архиерейского дома. Там упал он на колени перед образом Матери Божией, взывая к Ней в скорби: «За что меня не любят? Зачем издеваются надо мною?!» И в слезах заснул на полу перед иконой.
И вот видит он во сне, что выступила из Своей иконы к нему навстречу Божия Матерь, ласково дотронулась до него и сказала: «Не плачь! Вот возьми, съешь этот свиток (это был кусочек пергамента, который в древности употребляли вместо бумаги), и ты не только будешь отлично учиться и хорошо читать на клиросе, но почувствуешь в себе силу слагать песнопения и хвалить Бога своими словами». Роман съел этот свиток, по-гречески называемый «кондакион». Пока он разжевывал его, было горько у него во рту, а когда проглотил, то почувствовал в сердце неизъяснимую сладость и желание сочинять духовные стихи.
Радостный и возбужденный проснулся он, горячо возблагодарил Матерь Божию и тут же составил кондак Рождеству Христову. Этот кондак уже много сотен лет употребляется в Церкви, все вы его хорошо знаете: «Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит, Ангели с пастырьми славословят, волхвы же со звездою путешествуют: нас бо ради родися Отроча младо, Превечный Бог».
В то время келейники Владыки уже разыскивали Романа, так как Владыка стал беспокоиться его отсутствием. Роман тут же попросил сообщить Патриарху, что просит уделить ему время для беседы. Удивился Патриарх, когда услышал от Романа просьбу разрешить спеть ему сегодня за всенощной новое песнопение, которое он сам сложил. Но когда Роман поведал ему о своем видении и прекрасно спел кондак Рождеству, то умилился Патриарх и благословил его на это.
Велико было изумление сотоварищей Романа по школе, когда он при царе и Патриархе смело вышел на середину храма и пропел свой кондак, в котором краткими словами так полно и содержательно изложена суть праздника.
После того Роман составил еще очень много кондаков на различные праздники и дни памяти святых, между прочими и тот, который мы несчетное число раз повторяем на Пасху: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». За эти свои песнопения Роман стал именоваться Сладкопевцем. Жизнь его является примером того, как утешает Матерь Божия почитающих Ее, о чем говорили мы с самого начала.
И каждый из нас может испытать на себе Ее милость, если с верой и любовью будет прибегать к Ней. Да покроет же Она всех нас Своим теплым материнским Покровом и защитит им от всякого зла. Аминь.
Стихотворения архимандрита Исаакия
О любви
Однажды красавица мне говорила О том, что такое любить: «Любить — это падать, и в этом паденье Другого с собой захватить».
Такую любовь я не знал и не знаю, И знать не могу, не хочу. Иную мечту о Любви в своем сердце Я светом надежд золочу.
Любить — самому в высоту подниматься Тернистою узкой тропой. Любить — это в райские двери стучаться, Другого ведя за собой.
9 марта 1919 года
* * *
Мечту неясную так бережно лелея,
И видя сны, нередко наяву.
Как рыцарь, я готов, не пожалев ни жизни,
Ни сил своих, со злом бороться до конца.
И отдал я себя служению Отчизне:
Ведь смерть не так страшна в сиянии венца.
Когда ж настанет день надежды исполненья
И выйдет из беды Святая наша Русь,
Я брошу тяжкий путь военного служенья
И в келлии монахом затворюсь.
И позабуду я испытанные битвы,
И прежних дней нечистоту и смрад
В словах божественной задумчивой молитвы,
В сиянии мерцающих лампад…
1919 год
* * *
Я рыцарь и монах
Я рыцарь и монах.
Такое сочетанье
Необычайно в наш практичный век,
Когда монахом быть нет у людей желанья,
От рыцарства далек наш человек.
Но я, как Дон-Кихот, храню в душе стремленье
Бороться за мечту и верить в идеал.
Не лучше я других, но веру в Провиденье
И в справедливость я не потерял.
Нельзя на свете жить, надежды не имея.
Надеждой светлою и я всегда живу,
Мощной, плавной волной над притихшей землей
Разливается звон колокольный.
К монастырскому храму неспешной стопой
Я иду встретить праздник престольный.
Там блестят и горят огонечки лампад,
Точно ангелов очи живые,
И с икон золоченых в раздумье глядят
На нас, грешников, люди святые.
И столбом голубым встает ладанный дым.
Сладкий запах он свой разливает,
И, пробившись в окно, как мечом золотым
Его солнечный луч рассекает.
В церкви служба идет.
Правя строгий черед,
Там монахи поют и читают,
Рой тех звуков над храмом плывет
И высоко над куполом тает.
Я стою как во сне.
И все кажется мне —
Хорошо б умереть в это время.
Утонуть в непробудной святой тишине,
Скинув жизни тяжелое бремя.
* * *
Мой глас
Я не пророк.
В душе моей
Нет места грому обличенья.
Глаголом жечь сердца людей
Я не был призван от рожденья.
И не дано мне пылких слов
И дикой страстности пророка.
Не мог бы, гневен и суров,
Громить я крепости порока.
Мой глас не рокот шумных вод
И не дыханье грозной бури,
В душе моей всегда живет
Тоска по голубой лазури.
И к небу вечному стремясь,
Хотел бы тихими слезами
Омыть я пагубную грязь
Земли, опутанной грехами.
И я хочу, чтоб голос мой
Журчаньем ручейка звучал бы,
К воде которого живой
Унылый грешник припадал бы,
И воду ту живую пил,
В ней находя от бурь забвенье,
И сердце для любви открыл,
Взывая к Богу о прощенье.
Я не пророк.
В душе моей
Нет слов суровых обличенья.
Моя мечта — учить людей
Великой мудрости смиренья.
И не внушать собою страх,
И не вселять в них трепет зыбкий,
Но видеть ясные улыбки
На замкнутых для зла устах…
7 марта 1919 года Ростов-на-Дону, лазарет
* * *
Рождество Христово
Рождество Христово
Счет годам ведет.
Этот праздник снова
К нам на двор идет
И несет с собою
Радость детских лет
И над всей землею
Проливает свет,
Старость оживляет,
Младость бережет.
Будь благословен ты,
Рождества приход!
1970 год, г. Елец
* * *
Приходит снова
Праздник Христова Рождества,
И Новый год вступает
В законные права.
И мы к нему желанья
Заветные стремим:
Желаем больше счастья
Себе и всем своим:
Родным, любимым, близким,
Кого под Новый год
Нам любящее сердце
На память приведет.
1975 год, г. Елец
* * *
Встречаем снова Рождество Христово
И обновляем счет текущих лет,
Ведущийся от сей священной даты.
Готово сердце наше, Господи, готово!
Мы славим явленный нам с высоты Востока Свет,
Молитвенным волнением объяты.
И молим Тя: лукавых наших дел
И беззаконий всех, в минувшем лете бывших,
Не помянуть, но даровать в удел
Для нас, главы свои смиренно преклонивших
Пред щедрым милосердием Твоим, —
Вся в жизни сей потребная к спасенью.
А наипаче же рабом Своим
Даждь вожделенный мир и браней прекращенье…
Едиными усты и сердцем Рождество
Мы ныне прославляем Бога Слова,
И мир да снизойдет на наше торжество…
Готово сердце наше, Господи, готово!
1 января 1968 года, Елец
* * *
Новый год
К Новому, 1971, году
Уходит в вечность старый год,
А память горькая о нем осталась:
Ведь столько неожиданных невзгод
В течение его случалось.
Не утихала на земле война,
И были по местам землетрясенья,
И землю затопляли наводненья,
И пронеслась над нею не одна
Болезнь заразная, опасности полна.
И наша Церковь в том году осиротела,
Как в вечность отошел Святейший Алексий:
Хоть Церковь, как всегда, творит святое дело,
Но на нее шипит лукавый змий.
И надо нам, вступая в Новый год, молиться,
Да старые грехи Господь нам не вменит,
Но в новом лете даст нам обновиться,
От всякия напасти сохранит,
И Церковь соблюдет непребориму
От видимых, невидимых врагов,
И благодать Свою да изольет незриму
На нас, послушнейших Его рабов!…
31 декабря 1970 года, г. Елец
* * *
«Христос раждается», — ликуя,
И Небо и земля поет,
И путь к Вертепу указуя,
Звезда таинственно плывет.
И пред душевными очами
Встают из глубины веков
Иосиф и Мария сами,
И поклоненье пастухов,
За простоту свою приявших
Честь первыми к Христу припасть.
Мы видим мудрецов, признавших
Христа Божественную власть.
Мы слышим Ангельское пенье:
О славе Бога в Небесах,
О к людям всем благоволенье,
О мире на земле. И в прах
Гордыню повергая нашу,
Мы пред Родившимся Христом
Слез умилительную чашу,
Как дар любви к Нему, прольем.
И наша юность обновится.
Ведь Рождество от давних дней
У всех нас в памяти хранится
Как главный праздник для детей.
Мы вспомним эти золотые,
Незабываемые дни,
Их радости светло-простые,
И елки милые огни,
Как Ангелов небесных глазки,
Ребячье наше торжество,
Родителей любимых ласки,
Что украшают Рождество.
И в меру возраста земного
Когда Спаситель наш пришел,
Он из сословия простого
Себе преемников нашел.
Доверчивыми рыбаками
Себя Господь наш окружил,
Душ человеческих ловцами
Быть в мире их благословил.
Им вслед пойдем, как Божьи дети,
Елицы в Бога крещены,
И сладостно в святые сети
Да будем мы уловлены
И Рождества—Богоявленья
Встречая праздники зимой,
И исполняясь умиленья,
Мы согреваемся душой!
28/15 декабря 1972 года, Елец
* * *
Христос Воскресе!
Слышим снова Мы эти дивные слова.
Душа их воспринять готова,
И вера в нас жива, жива.
Нас Сам Воскресший ободряет,
Кто ради нас Фоме сказал:
Блажен не тот, кто осязает,
Но кто, не видя, верным стал.
И мы стремим души порывы
Навстречу Сшедшему с Небес,
И ближним шлем свои призывы:
«Христос Воскрес! Христос Воскрес!»
Из растворившегося Гроба
Немеркнущий нам льется свет,
Исчезнет в нем слепая злоба, —
Ей в сердце места больше нет.
Но мы полны любви священной,
Объятья ближним растворим
И без конца, и вдохновенно
Призыв пасхальный повторим,
Ликуя радостью Небес:
«ХРИСТОС ВОСКРЕС! ХРИСТОС ВОСКРЕС!»
Пасха 1971 года, Елец
* * *
За все и всем я благодарен вечно —
Кто в чудный день Господня Вознесенья
Меня согрел любовию сердечной,
И этим дал мне много утешенья.
На образ Вознесения взирая,
Невольно умиляемся душою:
Христос возносится, нас всех благословляя,
И, значит, в Небе Сый, не разлучен с землею!
И самому себе, и близким всем желаю:
Нам к Небу от земли всегда иметь стремленье.
И путь наш ко спасенью освящая,
Да не оставит Божье нас благословенье!
18/5 июня 1975 года, Елец
* * *
К 34-й годовщине пострига
(5 марта 1927 — 20 февраля 1961 года)
Благословляю день и час,
Когда под кровом Богомати
Узрел я Божий свет. И глас
Хвалы за то не умолкати
Да будет во устах моих.
И ныне вновь слагаю стих
Сердечного благодаренья:
За из небытия явленье
В мое земное бытие.
Пусть имя славится Твое,
Отец миров великих, славных
И покровитель православных,
Но более мне дорог день,
Когда, от мира отрекаясь,
Все в нем вменяя в сон и сень,
Я шел, покорно пригибаясь,
В хитоне вольной нищеты,
В «объятья Отчия»: мечты
Дней юных въяве исполнялись,
Страницы прошлого стирались,
И в свете зрел я, раб смиренный,
Чертог Твой, Спасе, украшенный!
И Ты давал одежды мне,
Да вниду в онь чрез покаянье;
Страстей греховных окаянья
_____________
* Рожден я в день праздника Иверской иконы Божией Матери, 12 февраля 1895 года.
Примечания
[1] Тамерлана, Хромого Тимура (Аксак — хромый).
[2] Зри стихиру третью на литии из Службы 23 июня, Сретению иконы Божией Матери, именуемой «Владимирская».
Комментировать