- 1. Торпеда
- 2. Промах
- 3. Шарашка
- 4. Протестантское Рождество
- 5. Хьюги-Буги
- 6. Мирный быт
- 7. Женское сердце
- 8. Остановись, мгновенье!
- 9. Пятого года упряжки
- 10. Розенкрейцеры
- 11. Зачарованный замок
- 12. Семёрка
- 13. И надо было солгать...
- 14. Синий свет
- 15. Девушку! Девушку!
- 16. Тройка лгунов
- 17. Насчёт кипятка
- 18. Сивка-Бурка
- 19. Юбиляр
- 20. Этюд о великой жизни
- 21. Верните нам смертную казнь!
- 22. Император Земли
- 23. Язык — орудие производства
- 24. Бездна зовёт назад
- 25. Церковь Никиты Мученика
- 26. Пилка дров
- 27. Немного методики
- 28. Работа младшины
- 29. Работа подполковника
- 30. Недоуменный робот
- 31. Как штопать носки
- 32. На путях к миллиону
- 33. Штрафные палочки
- 34. Звуковиды
- 35. Поцелуи запрещаются
- 36. Фоноскопия
- 37. Немой набат
- 38. Изменяй мне!
- 39. Красиво сказать — в тайгу
- 40. Свидание
- 41. Ещё одно
- 42. И у молодых
- 43. Женщина мыла лестницу
- 44. На просторе
- 45. Псы империализма
- 46. Замок святого Грааля
- 47. Разговор три нуля
- 48. Двойник
- 49. Жизнь — не роман
- 50. Старая дева
- 51. Огонь и сено
- 52. За воскресение мёртвых!
- 53. Ковчег
- 54. Досужные затеи
- 55. Князь Игорь
- 56. Кончая двадцатый
- 57. Арестантские мелочи
- 58. Лицейский стол
- 59. Улыбка Будды
- 60. Но и совесть даётся один только раз
- 61. Тверской дядюшка
- 62. Два зятя
- 63. Зубр
- 64. Первыми вступали в города
- 65. Поединок не по правилам
- 66. Хождение в народ
- 67. Спиридон
- 68. Критерий Спиридона
- 69. Под закрытым забралом
- 70. Дотти
- 71. Будем считать, что этого не было
- 72. Гражданские храмы
- 73. Кольцо обид
- 74. Рассвет понедельника
- 75. Четыре гвоздя
- 76. Любимая профессия
- 77. Решение принимается
- 78. Освобождённый секретарь
- 79. Решение объясняется
- 80. Сто сорок семь рублей
- 81. Техно-элита
- 82. Воспитание оптимизма
- 83. Премьер-стукач
- 84. Насчёт расстрелять
- 85. Князь Курбский
- 86. Не ловец человеков
- 87. У истоков науки
- 88. Диалектический материализм — передовое мировоззрение
- 89. Перепёлочка
- 90. На задней лестнице
- 91. Да оставит надежду входящий
- 92. Хранить вечно
- 93. Второе дыхание
- 94. Всегда врасплох
- 95. Прощай, шарашка!
- 96. Мясо
2. Промах
Есть такие учреждения, где натыкаешься на темновато-багровый фонарик у двери: «Служебный». Или, поновей, важную зеркальную табличку: «Вход посторонним категорически воспрещён». А то и грозный вахтер сидит за столиком, проверяет пропуска. И за недоступной дверью рисуется, как всё запретное, невесть что.
А там — такой же простой коридор, может почище. Средней струёй простелена дорожка красного казённого рядна. В меру натёрт паркет. В меру часто расставлены плевательницы.
Только безлюдно. Не ходят из двери в дверь.
Двери же — все под чёрной кожей, под вздувшейся от набивки чёрной кожей с белыми заклёпками и зеркальными же оваликами номеров.
Даже те, кто работают в одной из таких комнат, знают о событиях в соседней меньше, чем о рыночных новостях острова Мадагаскара.
В тот же безморозный хмуроватый декабрьский вечер в здании московской центральной автоматической телефонной станции, в одном из таких запретных коридоров, в одной из таких недоступных комнат, которая у коменданта числилась как 194-я, а в XI отделе 6-го управления МГБ как «Пост А-1», — дежурило два лейтенанта. Правда, они были не в форме, а в «гражданском: так приличнее было им входить и выходить из здания телефонной станции.
Одна стена была занята щитками, сигнальным стендом, тут же чернела пластмасса и блестел металл телефонно-акустической аппаратуры. На другой стене висела на серой бумаге инструкция во многих пунктах.
По этой инструкции, предусматривавшей и предупреждавшей все возможные случаи нарушений и отклонений при подслушивании и записывании разговоров американского посольства, дежурить долженствовало двоим: одному безотрывно слушать, не снимая наушников, второму же никуда не удаляться из комнаты, кроме как в уборную, и каждые полчаса подменять товарища.
Невозможно было ошибиться, работая по этой инструкции.
Но по трагическому противоречию между идеальным совершенством государственных устройств и жалким несовершенством человека, инструкция в этот раз была нарушена. Не потому, что дежурившие были новички, но потому, что имели они опыт и знали, что никогда ничего особенного не случается. Да ещё и канун западного рождества.
Одного из них, широконосого лейтенанта Тюкина, в понедельник на политучёбе непременно должны были спрашивать, «кто такие друзья народа и как они воюют с социал-демократами», почему на втором съезде надо было размежеваться, и это правильно, на пятом объединиться, и это снова правильно, а с шестого съезда опять всяк себе, и это опять-таки правильно. Нипочём бы Тюкин не стал читать с субботы, мало надеясь запомнить, но в воскресенье после его дежурства намечали они с сестриным мужем крепко заложить, в понедельник утром с опохмелу эта мура тем более в голову не полезет, а парторг уже пенял Тюкину и грозил вызвать на бюро. Да главное-то было не ответить, а представить конспект. За всю неделю Тюкин не выбрал времени и сегодня весь день откладывал, а теперь, попросив товарища дежурить пока без смены, приудобился в уголку при настольной лампе и выписывал из «Краткого курса» к себе в тетрадь то одно место, то другое.
Верхнего света они ещё не успели зажечь. Горела дежурная лампа у магнитофонов. Кучерявый лейтенант Кулешов с пухленьким подбородком сидел с наушниками и скучал. Ещё с утра заказывали покупки, а после обеда посольство как заснуло, ни одного звонка.
Долго просидев так, Кулешов надумал посмотреть нарывы на левой ноге. Эти нарывы вспыхивали всё новые и новые от неизвестных причин, их мазали зелёнкой, цинковой и стрептоцидовой мазью, но они не заживали, а расширялись под струнами. Боль уже мешала при ходьбе. В клинике МГБ его уже назначили на консультацию к профессору. А недавно Кулешов получил квартиру новую, и жена ждала ребёнка — и такую складную жизнь эти нарывы отравляли. Кулешов совсем снял тугие наушники, давившие уши, перешёл удобнее к свету, засучил левую трубку брюк и кальсон и стал осторожно ощупывать и обламывать края струпов. При надавливании их насачивалась бурая сукровица. Так больно, что отдавалось в голову, это захватило его внимание. В первый раз его прострельнуло от мысли, что здесь не нарывы, а… а… Какое-то пришло на память где-то слышанное страшное слово: гангрена?.. и ещё как-то…
Так он не сразу заметил, что катушки магнитофона бесшумно кружатся, включённые автоматически. Не снимая обнажённой ноги с подставки, Кулешов дотянулся до наушников, приложил к одному уху и услышал:
— А откуда я знаю, что ви говорить правду?
— А вы понимаете, чем я рискую?
— Атомная бомба? А кто такой ви? Назовите ваш фамилия.
АТОМНАЯ БОМБА!!! Повинуясь порыву такому же бессознательному, как схватиться за опору, падая, Кулешов вырвал штырь коммутатора, этим разъединил телефоны — и тут только сообразил, что вопреки инструкции, не засёк номера абонента.
Первое движение было — обернуться. Тюкин строчил конспект и не видал ничего. Тюкин-то был друг, но ведь Кулешову вменялось контролировать Тюкина, значит и тому.
Дрожащими пальцами переключив на обратную перемотку, а в цепь посольства включив запасной магнитофон, Кулешов сперва подумал стереть запись и скрыть свою оплошность. Но тут же вспомнил, как начальник не раз говорил, что работа их поста дублируется автоматической записью ещё в одном месте — и откинул вздорную мысль. Конечно дублируется, и за укрытие такого разговора — расстреляют!
Лента перемоталась. Он включил прослушивание. Преступник очень торопился, волновался. Откуда он мог говорить? Конечно, не из частной квартиры. Да вряд ли и с работы. В посольства всегда стараются из автоматов.
Раскрыв список автоматов, Кулешов торопливо выбрал телефон на входной лестнице метро «Сокольники».
— Генка! Генка! — хрипло позвал он, спуская брючину. — Аврал! Звони в оперативку! Может, ещё захватят!..
Комментировать