Несколько статей о святом апостоле Павле

Для веры нашей есть много важных и сильных побуждений заняться внимательнейшим изучением слова Божия, преподанного чрез святого апостола Павла в его посланиях.

Во-первых: Известно, что Святой Дух, глаголавший в апостолах, открывал чрез них всех единую Христову благодать и истину, но посредством каждого из них открывал сообразно тому, каким сосудом, или орудием для сего оказывался каждый. Апостол Павел явился таким избранным сосудом Христовым, что по внушению Святого Духа, в нем глаголавшего, раскрывал тайны благодати и истины преимущественно в глубоких исследованиях, с пламенною силою убеждения. Посему в боговдохновенных посланиях апостола Павла мы имеем не только вообще Божественное руководство для веры и деятельности христианской, но еще в особенности Самим Духом истины начертанный образец исследований – о предметах истины Христовой или Православия вообще.

Во-вторых, мы, чада Церкви Христовой из языков, должны помнить, что сей святой апостол и поставлен был от Господа апостолом и учителем собственно языков, как он сам удостоверяет: поставлен бых аз проповедник и апостол и учитель языков (2Тим.1:11). Что сие название Апостола языков должно разуметь не в отношении только к распространению Церкви в языческом мире в век апостольский, но и вообще относительно Церкви из языков всех времен¹, – это сам апостол ясно показывает в послании к Римлянам. В 11-й главе сего послания (Рим.1–11:36) апостол говорит о судьбах всего человечества, и именно – как плотского Израиля, так и языческого мира; – указует на те неисследимые пути Промысла, по которым сначала израильский народ составлял Божию Церковь, между тем – как языческий мир был отвергнут от Бога, а потом, наоборот, язычники стали вступать в Церковь, а неверный Израиль отвергнут; – вместе с сим открывает тайну будущего обращения ко Христу всего Израиля и предостерегает языческий мир, входивший в Церковь на место отверженного Израиля: «не высокомудрствуй, но бойся, аще бо Бог естественных ветвей »(Израиля)(Рим.11:20) «не пощаде, да не како и тебе не пощадит» (Рим.11:21). Очевидно, что здесь апостол обращает речь вообще ко всему языческому миру, заступившему в Церкви христианской место неверного Израиля. Но он говорит здесь прямо, как апостол языков: «Вам бо глаголю языком: понеже убо есмь аз языком Апостол: службу мою прославляю»(Рим.11:13). Итак, мы – чада Церкви, распространенной в языческом мире, должны со всем усердием внимать святому апостолу Павлу, как боговдохновенному руководителю, данному для нас по преимуществу. Тем более, что непощадение Божие (Рим.11:22), которым апостол, в Послании к Римлянам, угрожал неверию и высокомерию языков, мы видим уже многоразлично оправдавшимся над Церквами языческого мира. Ибо не пощажены и сами римляне, когда им попущено пасть с высоты Православия; не пощажены и разные другие христианские общества (из древлеязыческого миpa), которые оскорбленною их неверием и суемудрием Христовою благодатию оставлены ходить путями своеволия и заблуждений.

В-третьих: Отечественная Православная Церковь имеет в апостоле Павле благодатного руководителя еще в отношении к тем своим чадам, которые предались суемудрию и самочинию расколов. Св. апостол Павел, в своем апостольском служении, имел нужду в постоянной и усильной борьбе против иудействующих лжеучителей. Лживое направление сих древних извратителей Православия, которые внесли и в Христианство иудейские понятия об оправдании наружностью дел и обрядов законных без благодати Христовой, имеет некоторое сродство с направлением наших раскольников, которые также мнят спастись наружностью обрядов и внешних добрых дел, без сокровищницы и способов благодати, то есть без Церкви и без большей части таинств. Различие между тем и другим направлением состоит в том, что иудействующие держались ветхозаветного закона, Богом данного, хотя и отмененного в отношении к обрядам; а наши раскольники держатся церковно-христианской, но мнимой, или человеческим произволом установленной, старины. Но сии последние, одинаково с первыми, отпадают от духа истинной веры и от общения христовой благодати, из-за слепого пристрастия к старинному и внешне-законному, как будто существенно спасительному, или необходимому для спасения. Посему учение апостола Павла, раскрывающее против иудействующих истинный дух веры и спасительность Христовой благодати, служит к вразумлению и наших раскольников, открывая пред ними лживость и гибельность подобного их направлению заблуждения. Равным образом тоже учение и пример апостола составляют и для нас Богоданное руководство к тому, как нам благонадежно и с успехом действовать на раскольников, некоторым образом повторивших ложное направление древне-иудействующих христиан. Апостол Павел пристрастие иудействующих к ветхозаветной обрядности, по которому они отпадали от благодати, ниспровергал чрез раскрытие той истины, что «во Христе Иисусе ни обрезание что может, ни не обрезание, но вера, любовию поспеществуема» (Гал.5:6), и нова тварь по действию благодати (Гал.6:15). Так и нам для ниспровержения того пристрастия к мнимой старине и мнимозаконной внешности церковной, которая увлекла столько тысяч от церкви, надобно ближе к разумению и сердцу их раскрывать саму силу и основание веры, любовию поспешествуемой, сам дух и тайны благодати, внутренне созидающей из человека новую тварь. А относительно внешней церковности внушать, что она важна и необходима уже как выражение и оплот духа веры, любовию поспешествуемой, – как облачение и проявление благодати, новотворящей внутреннего человека, и что потому, взятая и соблюдаемая просто только в своей внешности, не спасет никого, какова бы она ни была. Изучить и уразуметь все это, для научения тому и наших заблуждших братий, мы и можем под благодатным для нас руководством св. апостола Павла.

В-четвертых: Взяв во внимание, что апостол Павел в свое время посланиями своими утверждал в истине Христовой христиан, обратившихся именно из иудеев и язычников, мы найдем в сих посланиях еще особенно обширное и благопотребное руководство для веры – по особенным нуждам нашего времени. В настоящее время, в недрах христианства, даже православного, усилились два гибельных направления: одно – духовно-языческое , когда началом мысли или деятельности у христиан бывает не Христова истина и благодать, а идолы суемудрия, страстей, расчета житейского, а другое – духовно-иудейское, когда и для сердца самих христиан, как некогда для иудеев, завет спасения становится только буквою или формою, или же когда христианин, подобно иудеям, усиливается поставить свою правду вместо приятия правды Божией, т. е. когда христианин само добро совершает, как некий законный долг, исполняя который по своему разумению и силе, почитает себя уже сделавшим свое дело пред Богом и людьми или правым – без Христа². В руководство и утверждение веры против того и другого направления может и должно быть взято, по преимуществу, слово Божие, преподаваемое вере чрез апостола Павла. Против направления языческого, апостол языков открывает во Христе всеобъемлющую премудрость и истину, на которой зиждется всякое истинное благо – и для временной и для вечной жизни; он предлагает начала для истинного христианского звания вообще, для познания природы и духа человеческого, для истории всемиpной, для исследования древности дохристианской, и пр. и пр. Против направления иудейского апостол, постоянно боровшийся с враждебным иудейством и мертвящим его духом, раскрывает живительный дух и основание истинной благодатной правды.

После изложения Павлова учения удобно будет с полною обстоятельностью сделать приложение его к показанным нуждам веры, в наше время.

В-пятых: Апостол Петр, свидетельствуя о Боговдохновенной премудрости апостола Павла, он заметил относительно его посланий, что в них, конечно, по высоте их предмета, ...суть неудобь разумна некая, яже не научени и не утверждени развращают якоже и прочая Писания, к своей погибели им. (2Петр.3:16.) И это одно составляет для веры сильное побуждение к тому, чтобы с полным вниманием и размышлением вникать в апостольские труды, и особенно в учение Павла, раскрывая или изучая оное в общей внутренней связи Боговдохновенных его мыслей (ибо чрез это удобнее и глубже можно уразуметь Его учение, к посрамлению извратителей Оного).

Время, в продолжении которого совершалось апостольское служение Павла, заключается между 35 или 36 гг. и 66 или 68 гг. по Р.Х.; а послания его написаны между 51 и 65 или 67 гг. Посему период всего апостольского служения Павлова обнимает около 30 лет, а время написания всех посланий около 15 лет. Что же было в это время в Церкви? Еще около времени обращения Савла ко Христу, начали вступать в Церковь и язычники, как то: вельможа эфиопский незадолго до обращения Савлова, и Корнилий сотник немного спустя по обращении его. А послания стал писать апостол Павел тогда, как Церковь Христова начала уже решительно водворяться в языческом мире: ибо явны были решительное противление и отвержение иудеев. Так, в самом первом (по времени) из своих посланий апостол Павел говорит об иудеях: убивших и Господа Иисуса и его пророки, и нас изгнавших, и Богу не угодивших, и всем человеком противящихся, возбраняющи нам глаголати языком, да спасутся, во еже исполнити им грехи своя всегда: постиже на них гнев до конца(1Фес.2:15–16). К концу же поприща Павлова, до которого продолжался выход и его посланий, Церковь в мире языческом уже обратила против себя свирепую жестокость самого правительства: разумеем гонение Нерона, от которого приняли мученическую смерть оба верховных апостола. Итак, в период апостольского служения св. Павла и особенно написания его посланий, совершилось то, что Церковь, вместо исключительной до Христа области своей в избранном своем народе, водворилась в мире языческом, и в сей новой своей области была уже в силах принять и понести крест гонений от языческой верховной, государственной власти.

Чтобы понять, сколь велика была сия благодатная перемена в составе Церкви, и что в особенности требовалось для неё, обратим внимание на отношение новосозданной христианской Церкви как к языческому миру, так к ветхозаветному церковному устройству и к иудейству того времени.

Языческий мир представлял приготовленную Премудрым Промыслом жатву многудля делателей – благовестников. Свободный вход в Церковь для язычников открыт был Самим Христом, Который Своими страданиями и смертью с преизбытком удовлетворил Божественному правосудию за грехи всего человеческого рода и заслужил благодать спасения для каждого человека. Противление же Евангелию со стороны иудеев было поводом и побуждением для проповедников Христовой истины обращаться со словом спасения от иудеев к язычникам. А состав Римской империи, обнимавшей почти весь тогдашний гражданский мир, давал внешнее удобство для беспрепятственного перехода проповедникам Евангелия из одного города, или страны, или даже части света, в другую часть света, в другую страну, в другой город.

Что касается до внутреннего или духовного состояния языческого мира, – оно без слов вопияло о помощи от служителей Христовой благодати. Язычник являлся блудным сыном, уже изжившим все остатки имущества, вынесенного им из отеческого дома. Это может быть объяснено тем, что чем ближе был человек ко времени первобытного состояния и началу мира, тем естественно более для него были видимы и ощутительны, отображенные в мире, «невидимая Его» и «присносущныя Его сила и Божество» (Рим.1:20). Посему в первые времена того заблуждения, по которому мечтательные и страстные языки приняли за само Божество отображавшие Его создания, могло еще быть у них хотя слепое, но искреннее, благоговейное чувство Божества, удовлетворявшее отчасти духовной потребности и стремлению к Божественному. В последствии искусство, пришедшее на помощь внешней природе к обольщению духа человеческого призраками Божественного (идолами), продолжило очарование и увлечение видимым, как бы Божественным. Но далее все видимое, показывающее невидимая Божия, и язычников по их своеволию и неразумию увлекавшее только к служению «не по естеству сущим богом» (Гал.4:8), до того уже утратило в себе для язычников, некогда даже ослепительное для их неразумия, выражение Божественного, что они теперь ходили «ко идолом безгласным, яко ведоми» (1Кор.12:2) не по свободному влечению живого чувства и искреннего усердия, но как связанные невольники древних обычаев, преданий, политических учреждений и расчетов, вообще духовной слепоты. Какому уже быть в язычестве благоговению, когда боги были осмеиваемы даже на народных зрелищах? Правда, наилучшие из мудрецов иногда возвышались над заблуждением язычества до некоторых чистых понятий (Сократ, Платон), но большая часть самых мудрых заботились или только о том, чтобы ни при каких тяжких обстоятельствах не унижать во мнении других и своего собственного достоинства (стоики), или о том, чтобы жизнь провести, как можно беззаботнее и веселее (эпикурейцы); иные же занимались бесплодною игрою мыслей и слов (софисты); другие проводили время только в том, что говорили, или слушали что-либо новое (например, в Афинах, Деян.27:21); иные искали удовлетворения духу в темных тайнах магии (например, в Ефесе), в сношениях с волхвами (например, Павел проконсул с Елимой); озабоченные деловою жизнью только по временам, и то в особенно важных случаях, задавали себе вопрос: «Что есть истина? Что такое и к чему все существующее?», – не останавливаясь впрочем на сем вопросе (Пилат). Не говорим уже о крайней нравственной растленности греко-римского мира, о которой с негодованием свидетельствует языческий историк-самовидец (Тацит).

Но при таком взгляде на духовное распадение языческого мира, не должно терять из вида и того, что потребности в Божественном, стремление к истине и добру бесконечному, существенно свойственны духу человеческому; и что потому, среди господствующего нравственного растления, тем безотраднее и тягостнее должно быть состояние душ, не сочувствующих оному, но не могущих и освободиться от него. Посему, отношение лучших душ языческого мира к открывшейся благодати спасения было истинно таково, как оно выражено было откровением, данным именно апостолу языков пред вступлением его из Азии в Европу, где был центр и престол языческого мира: видение в нощи явися Павлу: муж некий бе.... стоя, моля его и глаголя: пришед... помози нам (Деян.16:9). И в самом деле, если даже большие из апостолов, Петр, Иаков и Иоанн, назначались идти с проповедью собственно «во обрезание», или к обрезанным (Гал.2:9) (не оставляя, впрочем, проповедовать и язычникам); то для этого столь необъятно-обширного, нуждавшегося в Христовых делателях, поля для мира языческого, самым настоятельным образом потребовался великий апостол, собственно к ним назначенный и посланный от Господа, готовый во Христе обнять и наполнить благовестием по возможности весь языческий мир (не оставляя, впрочем, и иудеев).

В особенности для вразумления или посрамления эллинской мудрости, которая могла признавать и признавала Христову тайну спасения во Кресте, орудии позорной казни, за безумие, нужно было раскрыть истину Христову так, чтобы званные очами веры удобно могли в распятом Христе созерцать всеобъемлющую Божественную Премудрость, и во свете Христовом ясно усмотреть безумие мудрости сего миpa. Для ниспровержения языческих верований, в которых и младенчествовала, и развивалась, и устроялась общественная и частная жизнь язычников, нужно было даже самый земной порядок общественной и частной жизни утвердить на началах Христовой истины.

Теперь обратим внимание на отношение новонасажденного христианства к ветхозаветному церковному устройству и к иудейству, и для нас объяснятся новые потребности Церкви апостольского времени.

Ветхозаветная Церковь, от первых времен своего странствования, держалась обыкновенно и постоянно (хотя и не исключительно) одного известного рода³, как своего средоточия и вместе своей области, и отдалялась от других родов. Так шла она чрез род Сифа, Сима, Евера, пока, наконец, не утвердилась в избранном потомстве Авраама, которое было решительно отделено от языческих племен и народов. И сей-то избранный род был наследником и обладателем заветов, обетований, заветных учреждений и залогов спасения. Преграда, разделявшая законно избранный народ и язычников, сделалась непроходимою, особенно в последнее время. Все прещения Ветхого Завета против язычества, или идолопоклонства, некогда столь обольстительного и для избранного народа, по уничтожении этой обольстительной и соблазнительной силы язычества, естественно обратились уже лично против самих язычников. Так, выражение: «буди тебе, якоже язычник», значило для иудея: «разорви с ним все связи, не имей ничего с ним общего». Посему иудеи, не понимая и не чувствуя живого духовного значения принятых ими заветов и обетований, как откровения любви Божией, обнимающей и спасающей всех, до излишества уважали свое плотское происхождение и только гордились своим избранием, и питали отвращение к язычникам, как отверженным. Так они не могли и слышать, чтобы язычники удостоились равного с ними попечения и призвания от Бога (Деян.22:21–22). Но такой, столь много веков хранившийся порядок Церковный, в продолжение двух – трех десятков лет изменился так, что наследниками заветных сокровищ спасения и обетований, притом уже исполнившихся, теперь являются отверженные дотоле язычники; большинство избранного народа оказывается вне ограды Церкви; и самый остаток спасаемых из сего народа мог принять участие в дарах спасения уже отнюдь не по праву плотского рождения, но вообще без всякого различия и разделения от язычников. Как могло это совершиться? Сам Христос Своим учением и делами постановил и совершил такой порядок для Своей Церкви, чтобы и язычников призывать и принимать в Церковь, если они уверуют, и самому избранному народу быть отвергнутым за неверие и противление. Но при открытии и осуществлении на деле такого порядка, необходимо было прояснить, как вообще тайну Христову, так в особенности тайну призвания языков. Прояснить так, чтобы всем понятно было, что в Христовой Церкви ни иудеи, ни язычники не имеют преимущества, и чтобы притом новый порядок отнюдь не представлялся противоречащим и враждебным древнему Богоучрежденному порядку. Нужно было так раскрыть тайну Христову, чтоб и сами новообращенные язычники вступили во владение доселе чуждыми для них заветными сокровищами, как законным своим наследием, и уверовавшие иудеи видели в них истинных своих братий, чад Авраама по духу, не смущаясь отвержением братии и сродников по плоти, то есть прочих иудеев. Без такого разъяснения тайны Христовой и в особенности тайны призвания языков, новый порядок ниспровергался бы всем прошедшим в Церкви, делами и откровениями Божиими, явленными в течении тысячелетий, и новообращенные язычники и иудеи оставались бы в составе Церкви, как взаимновраждебные стихии.

С тайною призвания язычников внутренним и нераздельным образом соединен вопрос об оправдании человека и о значении для христиан закона и вообще Ветхого Завета. Рассмотрим, как возник этот вопрос, и увидим, как он был велик и труден.

Ветхозаветные законоположения и учреждения предызображали и предъявляли в различных отношениях единую тайну спасения нашего во Христе; только выражали её (не исключая даже евангельски ясных пророчеств о Христе, как внутренне соединенных с образными откровениями) не во всей ясности, а более или менее под образами, взятыми от стихий (вещественных начал) мира, по выражению апостола (т. е. вообще от чувственного и земного). Ко времени появления Христианства эти естественные начала, или стихии мира оказались уже, по свидетельству и выражению того же апостола, «немощными и худыми» ⁴ (Гал.6:3–9. Кол.2:19–20) до того, что сквозь их покров иудеи большею частью совсем не проникали в спасительный дух тайны Христовой. Отсюда естественно происходило, во-первых, то, что всё прообразовательное в Ветхом Завете, всё, что имело важность и спасительную силу только, как образ и сень грядущих духовных благ, иудеи стали почитать существенно важным и само по себе спасительным. И, во-вторых, когда живой и животворный дух тайны Христовой закрывался для мысли или для предощущения веры большинства: то все обязательное по Ветхому Завету, что ни предписывалось законом и пророками ⁵ , стали понимать уже только в смысле таких предписаний долга, с исполнением которых человек оправдывается сам собою, без Христа. Сколько превратно и гибельно то и другое воззрение, это видно и само по себе и особенно поразительным образом открылось в том, что Израиль, в своем большинстве, не признал Христа и воспротивился благовестию о спасении именно по закоренелости и упорству в этих понятиях. Не разумеюще Божия правды, – свидетельствует апостол об иудеях, – и свою правду (которая основана на соблюдении своими силами закона) ищуще поставити, правде Божией (которая основана во Христе) неповинушася (Рим.10:2). Но сколько ни превратны и ложны были такие понятия, буква закона и пророков (казалось иудействующим) положительно их оправдывала⁶. Так, например, об оправдании чрез исполнение законных обязанностей, прямо писано: сотворивый та человек жив будет в них. Притом, показанные воззрения иудейства, во время появления христианства, только окончательно выразились; а начало и развитие оных – вековые. Ибо вещественныя начала мира, или всё образно чувственное и земное, по самой природе будучи подвержено влиянию греха, должно было постоянно и постепенно затемняться в своем духовном значении; но всякий раз, когда в какой либо черте затемнялось духовное значение вещественных начал мира, или смысл и сила образов, в этой черте образное учреждение казалось иудейству важным и священным уже только само по себе, и тогда закон являлся одною мертвою буквою строгого долга. Посему еще в ветхозаветные времена слово Божие следило и обнажало развивавшуюся ложь, будто исполнение сеновных учреждений, неоживленное проникновением веры в спасительный их дух, благоугодно Богу и оправдительно для человека: что ми множество жертв ваших, глаголет Господи? Исполнен есмь всесожжений овних, и тука агнцев, и крове юнцов и козлов не хошу. Ниже приходите явитися ми: кто бо изыска сия из рук ваших? ходити по двору Моему не приложите. И аще принесете ми семидал, всуе: кадило, мерзость ми есть. (Ис.1:11–13).

Сии то омертвевшие верования иудейства проникли и в область христианства. Проникли они незаметно: но открылись – со всею гибельною превратностью своею, потому что извращали смысл самого закона, или всего Ветхого Завета, и сущность спасительного оправдания, – равно со всею дерзостью и упорством, потому что опирались на букву самого Писания, и при том были воспитаны и приготовлены всем временем постепенного затемнения ветхозаветных образов. Неправые понятия иудеев прокрались в Церковь Христианскую вместе с обращением ко Христу обрезанных, а оказались гибельным и упорным заблуждением при обращении язычников. Новообращенные из иудеев, конечно, не вдруг могли освободится от пристрастия к привычным образным постановлениям и вообще к букве закона; но это было не опасно и сносно в начале, пока вступали в Христову Церковь одни, или почти одни обрезанные. С укреплением их в вере и возрастанием в духе христианства, иудейское пристрастие должно было отпадать само собою. И потому апостолы обрезанных, как Петр и Иаков, заботились наиболее о том, чтобы новообращенных утвердить во Христе и Его духе; а пристрастие их к закону снисходительно терпели ⁷ . Когда же, при оказавшемся решительном противлении большей части иудеев спасительная дверь веры отверзлась для язычников: то новообращенным иудеям, которые и в христианстве оставались еще пристрастными к букве закона, открылся случай проявить свою ревность тем, чтобы иго закона возлагать и на обращающихся язычников. И действительно, в первой же Церкви, составившейся из язычников (в Антиохии), христиане из иудеев настоятельно требовали, яко подобает обрезати язычников, завещавати же им блюсти закон Моисеев (Деян.15:5). Аще не обрежетеся, говорили пришедшие из Иудеи христианам антиохийским, аще не обрежетеся по закону Моисееву, не можете спастися. (Деян.15:1). Снисхождение в сем случае уже не могло иметь места: потому что это значило бы пожертвовать неразумию спасительною истиною, и верующих язычников сделать, вместо христиан, иудейскими прозелитами. И собор апостольский твердо постановил истину, чтобы не отягощать сеновным законом христиан из язычников. Но противопоставить неразумной ревности по законе истину значило раздражить и еще более возбудить в иудействующих христианах эту неразумную ревность; ибо она могла, конечно по своей слепоте, опираться на букве Писания.

И таким образом то самое, что было сначала извинительною немощью новообращенных иудеев, явилось упорным и пагубным заблуждением и лжеучением иудействующих: превратные воззрения современного иудейства, по которым образное признавалось спасительным само по себе, и оправдание представлялось возможным только чрез соблюдение законного долга, – эти воззрения лжеучителя идействующие стали с жаром распространять в христианстве. Лжеучителя не думали уступать апостольскому внушению, напротив сами выдавали себя за апостолов: «Лживи апостоли», – говорит о них апостол (2Кор.11:13). Гордость побуждала их искать себе последователей: «хотят вам обрезоватися, – говорит он, – да в вашей плоти похвалятся» (Гал. 6:13). Они появлялись и в самых знаменитых церквах, как – в римской, коринфской; колебали и даже увлекали к своему лжеучению целые церкви, как – галатийскую. Итак, против сих лжеучителей необходимо требовалось раскрыть и утвердить непонимаемую и ниспровергаемую ими истину Христову, – раскрыть и утвердить с тех сторон, с каких она была затемняема и подрываема. Поскольку лжеучители, не разумея спасительного духа и смысла ветхозаветных учреждений и постановлений, усиливались утвердить непреложность и неизменность их в христианстве, как будто они были важны и спасительны сами по себе, то требовалось раскрыть, что в них предызображалось собственно тайна Христова, которая и давала им важность; и что потому эти прообразовательные учреждения, с полным открытием самой тайны Христовой, необходимо лишаются своей важности и силы, или, что тоже, – отменяются. Поскольку лжеучение поставляло оправдание в исполнении закона и, следовательно, – в заслуге собственных дел, а не во Христе: то нужно было разъяснить и доказать, что без Христа предлежит человеку гибель и проклятие с самим законом, и что для оправдания и спасения, человек должен усвоять себе чрез живую веру правду собственно Христову.

Наконец, во время этого великого переворота, когда церковь водворялась в языках, удержав в себе только избранный остаток Израиля, неизбежны были многие и другие затруднения и недоумения для христиан. Если и всякое нововведение не вдруг всеми должными образами бывает понято и применено к делу, то тем паче столь чрезвычайный и для всех новый порядок новозаветный, открывающийся притом среди явной вражды против него иудейства и язычества. Некоторые из обрезанных, не разделяя, впрочем, заблуждения иудействующих, еще не имели достаточной крепости веры, чтобы почитать безразличными для веры ветхозаветные постановления; и потому легко соблазнялись и затруднялись – и в различении дней, и в употреблении пищи, не отвыкнув еще от буквального разумения и исполнения законных постановлений (Рим.14:1–26) о сих предметах. Обращенные из язычников также уязвлялись и осквернялись в совести, входя в общение с язычниками, или видя других христиан, принимающих участие в трапезах языческих (1Кор.8:1–13). Браки с неверными, суды у неверных, вторгавшиеся в Церковь пороки неверных, взаимные столкновения и недоразумения между самими верными, все это требовало особых постановлений, предостережений и внушений. Сверх того случалось недоразумение, или перетолкование самих истин веры. «Сотворим злая, да приидут благая», – говорили злонамеренные исказители учения о славе Божией, проявляющейся чрез самую ложь и греховность человеческую (Рим.3:8). Одни думали, что уже настоит день второго пришествия Христова (2Фес.2:2); другие полагали, что воскресение мертвых не будет, или уже было оно во Христе (1Кор.15:12–58, 2Тим.2:18) и пр. Сам чин новой Церкви, распространявшейся всюду, нужно было еще устроить и образовать из оснований и духа истины Христовой. А именно: как и где собираться для Богослужения, как должны возносить молитвы и вести себя в Церкви мужчины и женщины, какие обязанности и права иерархии... Все это, известное и обычное для нас, составляло живые вопросы того времени, неотступно требовавшие разрешения словом Божиим. Правда, в сем состоянии новообразуемой Церкви, необыкновенно обильны и разнообразны были чрезвычайные дарования Святого Духа. Но и при сем рождались затруднения и даже беспорядки: не всегда к всеобщему назиданию и со строгим благочинием пользовались сими дарованиями. Было сильно и деятельно вообще усердие христиан служить благовестию или непосредственным участием в нем, или помощью проходящим это поприще. Но и чрез это, с другой стороны, открывалась удобность к успехам лжеучителей (2Кор.11:2–4); и кроме того, иногда брались за дело учительства люди, еще водившиеся страстями, каковы напр. были проповедающие Христа не с чистою совестию, о которых упоминает апостол в послании к Филиппийцам (Флп.1:16). Нужно было во всё это войти истине Христовой и всё привести в должный порядок.

Скажем вообще: обстоятельства Церкви были, по устроению самого Промысла, таковы, что требовалось раскрытие тайны призвания язычников, полное изложение учения об оправдании верою, а не делами закона, также об отменении законных ветхозаветных постановлений, с разъяснением⁸ при том их духа и внутреннего значения, и наконец, разрешение всех разнообразных вопросов и затруднений касавшихся и внешних отношений членов Церкви, и внутреннего её чина, и разных частных истин веры и проявлений христианской жизни. Все это раскрыть потребно было так, чтобы истина Христова явилась для вразумления эллинов и посрамления их суетной мудрости – светом всеобъемлющей премудрости Божией, основанием самого даже земного благоустройства людей, а для научения иудеев – силою или духовною сущностью всего Ветхого Завета. Только Христову уму, Христову сердцу, Христовой всемощной благодати свойственно удовлетворить сим великим потребностям Христовой Церкви.

В сосуд Христова ума, сердца и силы, для удовлетворения показанных потребностей Святой Церкви, и был избран от Господа и Святым Духом совершен святой апостол Павел. «Мы же ум Христов имамы», – говорит он. (1Кор.2:16). «Свидетель бо ми есть Бог, яко люблю всех вас утробою Иисус Христовою» (сердцем Иисуса Христа) Флп.1:8). Паче всех их (других апостолов) потрудихся: не аз же, но благодать Божия, яже со мною. (1Кор.15:10).

Апостол Павел свидетельствует о себе, что Бог благоволил избрать его от чрева матери его: «Егда же благоволи Бог, избравый мя от чрева матери моея...» (Гал.1:15). Посему самые природные свойства прежде бывшего Савла и все обстоятельства его от самого рождения, уже должны быть, по намерению Промысла, в некоторой сообразности с его избранием.

В самом деле, по самой природе своего духа Савл является необыкновенно – великим и многовместительным сосудом, которому нужно было только предаться Христу и чрез это очиститься от греха и исполниться Святого Духа, чтобы он явился избранным сосудом Христовым – Павлом. Так, крайне неверна мысль, что Савл до обращения ко Христу водился преимущественно воображением и чувством. Напротив, из всего известного нам о нем, до его обращения, виден в нем ум твердый, отчетливый. Если он жестоко гнал христиан, то это произошло у него не от слепого движения пламенеющего ревностью сердца, но от ложного убеждения разума и совести, что того требовал самый долг. «Аз убо мних, – говорил он впоследствии, с сокрушением жалуясь не на слепое чувство, а на ошибку ума и совести, – аз мних, яко подобает ми много сопротивна противу имени Иисуса Назореа сотворити.» (Деян.26:9) Но из сих же слов видно и то, что Савл, действительно, не умом только хотел жить, но и сердцем столько же глубоким, как и восприимчивым; признанное и одобренное умом он принимал и в глубину своего сердца. А потому одарен был он и волею сильною и решительною на то, чтобы определения ума и движения сердца выражать и исполнять в соответственной им внешней деятельности.

Замечательно и важно, что с великими природными дарованиями Савл произошел и принял первые впечатления жизни не в Иерусалиме или Иудеи, но среди язычников, – в Тарсе. Когда он родился (Деян.22:28), родители его были уже римскими гражданами. Видно, они были внимательны к тому, что из языческого быта могло быть полезно для израильтян. Отсюда всего проще объясняется то, как Савл познакомился с некоторыми языческими писателями (что видно из мест, приводимых им из греческих поэтов). И вообще, языческий мир для уроженца Тарса был открытее, нежели для иерусалимлянина; быть не могло, или, по крайней мере, невероятно, чтобы Савл с его дарованиями вовсе упустил из виду примечательное и особенно важное в окружающей его среде язычества. Так Промысел самыми ранними обстоятельствами жизни Савловой предуказывал и предуготовлял для него поприще именно – в языческом мире. Но родители его твердо внушили ему и, следовательно, сами высоко ценили то, что они чисто еврейского происхождения и именно из колена Вениаминова⁹. Посему Савл, и в языческом Тарсе, был под влиянием духа природного – иудейского.

Для воспитания Савл был послан в Иерусалим,– где было столько иудейской святыни, столько видимых залогов великого назначения иудеев, где дух народный представлялся в полном и свободном раскрытии. Воспитатель его был знаменитый законоучитель и, по Талмуду, начальник над Фарисейским училищем Гамалиил – муж, как видно из книги Деяний, благонамеренный и здравомыслящий. И это очень важное обстоятельство. Ибо тогда иудейство не примечало и не ощущало благодатного духа ветхозаветного устройства и закона. Отсюда не только происходило направление стоять за внешнюю законность, как за самое существенное в деле спасения, но и была возможность, под прикрытием наружных обрядов и дел закона, иметь глубоко развращенное сердце, что и обличал Господь в фарисеях. Савл от Гамалиила перенял по крайней мере только превратные воззрения иудейства, но был свободен от искушения бесстыдного лицемерия, зависти, пустосвятства и подобных пороков, чуждых Гамалиилу.

При изучении закона Божия и разнообразных постановлений и преданий отеческих, ум Савла, под руководством учителя-фарисея, не мог проникать далее мертвого письмени ветхозаветных откровений и внешности обрядов. Потому он убедился, как в истине, в мечте достигнуть совершенства духовного, или праведности через строгое, преимущественно внешнее исполнение законных предписаний и преданий. Превосходство дарований и прилежания сего юноши послужило только к тому, что он стал по закону фарисей, преспевавший паче многих сверстник своих в роде своем. (Флп.3:5, Гал.1:14). Переводя такое убеждение и направление ума в само чувство и жизнь свою, он был по правде законной непорочен (Флп.3:6). И действуя с силою по этому правилу жизни, он явился излиха жарким ревнителем отеческих преданий. (Гал.1:14.).

Когда Савл выступил на поприще самостоятельной деятельности, христианство уже неудержимо распространялось в Иерусалиме и всей Иудеи. Савл, чем с большею отчетливостью убежден был в иудействе (с известным характером оного), тем решительнее, при всей высоте учения христианского и поразительности апостольских чудес, оставался в неведении божественности христианства; чем проницательнейший имел ум, тем яснее видел прямую противоположность христианства тогдашнему иудейству: и потому чем более любил закон отеческий и род свой с его высоким избранием, тем более разгорался негодованием на христиан, и тем менее расположен был равнодушно смотреть на размножение их среди избранного народа. И вот о сём-то самом расположении своём и сказал Апостол следующие: «Аз убо мних, яко подобает ми многая сопротивна противу имени Иисуса Назореа сотворити: еже и сотворих, – продолжал он, – во Иерусалиме, и многи от святых аз в темницах затворях, власть от архиереи прием: убиваемым же им прилагах совет: (речь конечно, о Стефане) и на всех сонмищах множицею муча их, принуждах хулити: преизлиха же враждуя на них, гонях даже и до внешних градов» (Деян.26:9–11). Казалось, что с отчетливостью в мыслях, с искренностью в чувстве и с силою на деле, занятый враждою против христианства за иудейство, не имеющее жизни, дух Савла должен был остаться неприступным для благодати и его участь казалось решена была им самим навсегда. Но он творил все это по неведению, по предзанявшим его ум и сердце и волю ложным понятиям, со слепою и боговраждебною, но чистосердечною (Деян.23:1) ревностью о мнимой правде: это и привлекало к нему благодать. Помилован бых, яко неведый сотворих в неверствии. (1Тим.1:13). Благодать дала во всей крайности раскрыться в нем иудейству, чтобы тем вернее и решительнее в нем ниспровергнуть это иудейство, и, исполнив собою его ум, сердце и волю, явить его благопотребным сосудом своим против иудейства для обращения язычников.

Как же это совершилось?

Враждуя всею душою против Бога, и, однако, в совести, а не по внушению страстей, убежденный, что он, поборает по Боге, он должен был или погибнуть или же каким-либо образом быть вразумленным от самого Бога: ибо его дух, мнящийся утверждаться в самом Боге, и притом при свидетельстве самой совести о своей непорочности пред Ним, не мог быть доступен, ни для какого другого вразумления; всякое другое вразумление было далеко слабее внутренней опоры его заблуждения. Так произошло, что Павел призван был не человеками, ни чрез человека, как он сам говорит, «...но Иисус Христом и Богом Отцем воскресившим его из мертвых» (Гал.1:1).

«Савл еще дыхая прещением и убийством на ученики Господи, ... испроси ...послания в Дамаск ... бысть ему приближитися... и... слыша глас глаголющ ему: Савле! Савле! что мя гониши? Рече же: кто ecu Господи? Господь же рече: Аз есмь Иисус, его же ты гониши...» (Деян.9:1–5). И теперь все, что доселе направляло Савла против христианства за иудейство, должно было послужить только к тому, чтобы тем совершеннее обратиться ему от иудейства ко Христу и предаться Его истине и благодати.

Так, если Савл всею душою предан был и заблуждению, принимаемому им (по заблуждающей, но не зазирающей себя совести) за истину Божию: то по явлении ему непосредственно и лично самой Истины и Премудрости Божией – Христа, тем паче свойственно было ему с полным самопожертвованием предаться сей самосущей Истине – Христу. «Господи, что мя хощеши творите?» (Деян.9:6)- с трепетом отозвался он на глас Господа тотчас же, как узнал, Кого он гнал в лице христиан. «Яже ми бяху приобретения, – говорил он в последствии, –сия вмених Христа ради тщету. Но убо вменяю вся тщету быти за превосходящее разумение Христа Иисуса Господа моего, Его же ради всех отщетихся и вменяю вся уметы быти, да Христа приобрящу... яко разумети Его, и силу воскресения Его, и сообщение страстей Его, сообразуясь смерти Его (Флп.3:7–10).

Если Савл, принимая ложь мертвого иудейства за живую истину Божию, был недоступен для вразумления ни словом, ни подвигами, ни чудесами учеников Христовых, никем и ничем, кроме самого Бога – Христа: то такой душе по непосредственном дознании или видении самого лица Божественной Истины, – свойственно было тем паче не знать уже никаких других правил и внушений кроме света самой истины Божией, кроме водительства Христова и внушений Святого Духа. А это привлекало к нему в преизобилии новые непосредственные озарения небесной Истины, новые откровения Христовы в непристающем вдохновении от Святого Духа. Так произошло то, что, «егда же благоволи Бог... явити Сына своего во мне...» (Павле) (Гал.1:15,16) но с того времени «не советовался с плотию и кровию» и таким образом истину Христову принял и изучил не от человек, но по откровению Иисуса Христа (Гал.1:12). Не то сие значит, чтобы Павел уже не брал во внимание и в руководство свое ничего, слышанного от очевидцев Христовых, проповеданного другими апостолами. Напротив, он же сам говорит о себе: «особенно же знаменитым, т. е. из апостолов, предложих благовестование, еже проповедую... да не како вотще теку, или текох (Гал.2:2). Известно также, что он сам предъявил антиохийской церкви решение Апостольского собора касательно того, обрезывать или не обрезывать язычников; и тщательно выполнял желание других апостолов о собрании милостыни для нищих: мнимии столпи быти десницы даша мне и Варнаве общения..., точию нищих да помним: еже и потщахся сие истое творити. (Гал.2:9,10). Но дело в том, что Павел ничем и слышанным или принятым от других не пользовался и не руководился без удостоверения от непосредственного откровения. Так, если ходил апостол Павел в Иерусалим предложить свое учение на некоторое рассмотрение другим апостолам: то ходил именно по откровению: взыдох же по откровению (Гал.2:2). И решение Апостольского собора он уже упредил проповедью о решенной здесь истине, подтверждая боговдохновенность своей проповеди знамениями и чудесами. Но вот яснейший пример на то, что и в слышанном от других он удостоверяем был непосредственным откровением. Быть не могло, чтобы он ничего не слышал от других об обстоятельствах учреждения Евхаристии, когда в апостольской Церкви ежедневно преломляли таинственный хлеб. Но Павел так говорит о Евхаристии: «Аз бо приях от Господа, еже и предах вам, яко Господь Иисус в нощь, в нюже предан бываше, прием хлеб» (1Кор.11:23). Таким образом если и слушал Павел то, или другое, у других апостолов, если и сам искал у них подтверждения своему учению, из предосторожности, да не всуе трудится; тем не менее однако непреложно и в строгом смысле должно быть понимаемо то, что Павел не от человек приял благовестие или научился тому, но чрез откровение Иисуса Христа как сам же он говорит!

Если Савл столько ревновал об утверждении только призрака или безжизненного облика истины (каковым стало иудейство), что не удовлетворялся действованием за иудейство в Иерусалиме или в Иудеи, но устремился и в чужие города, в языческий Дамаск: то тем паче свойственно было ему, непосредственно озаряясь светом самой истины Божией, сделаться избранным сосудом, готовым к разнесению сего небесного света всюду, где только можно было, с воспламененной и управляемой от Духа Святого ревностью. Господь нашел его таким сосудом уже при самом обращении его, когда сказал ему: «на се бо явихся ти, сотворити тя слугу и свидетеля, яже видел ecu и яже явлю тебе, изимая тя от людей иудейских и от язык, к ним же аз тя посылю, отверсти очи их, да обратятся от тьмы в свет»(Деян.26:16–18); тоже засвидетельствовал о нем другому, который назначался крестить Савла; иди, яко сосуд избран ми есть сей, пронести имя Мое пред языки и царьми и сынми Израилевыми (Деян.9:15).

Так совершилось то, что Павел и призван был непосредственно от Бога и вступил в незаходимый для него свет непосредственных oткpовeний Божиих с назначением просвещать мир сим светом, – сказать кратко – из гонителя соделался Боговдохновенным апостолом. Живое и скорбное сознание боговраждебных дел доапостольской его жизни упрочивало в нем смирение, – это внутреннее основание духовного совершенства, и усиливало ревность его в прохождении апостольского поприща силою Святого Духа. То и другое трогательно выражается в следующих словах апостола: «последи всех, яко некоему извергу, явися (Христос) и мне. Аз бо есмь мний апостолов, иже несмь достоин нарещися апостол, зане гоних Церковь Божию. Благодатию же Божиею есмь, еже есмь, и благодать Его, яже во мне, не тща бысть, но паче всех их потрудихся: не аз же, по благодать Божия, яже со мною» (1Кор.15:8–10. Подоб. 1Тим.1:12–16).

Мало сего: самые прежние заблуждения Савла, по озарении души его светом христовой благодати и истины, превратились для Павла, по премудрому устроению Промысла, уже как бы в некоторое предуговление к главным предметам и делам апостольского его служения. Так, ложь правды законной, или поставляемой от самого человека вместо правды Божией, попущено было Савлу развить до последней крайности – до гонения на Христа и Его Церковь, и тогда-то открылась и дарована ему от Христа истинная правда единственно по милости, все вины покрывающей и заглаждающей и притом гонителя поставляющей в апостола. Чрез это самое он и оказался готовым к полному вразумлению от Духа Святого в той истине, что человек оправдывается не законом, не чрез внешне буквальное исполнение законного долга, но благодатию, приемлемою чрез деятельное послушание живой веры. Действительно, в первом же апостольском путешествии он ясно и определено изрекает эту истину: «и от всех, от нихже не возмогосте в законе Моисеове оправдитися, – говорит он иудеям, – о сем всяк веруяй оправдается». (Деян.13:39.)

Савл, ратуя за ветхозаветные постановления, оказался враждебным существенному предмету откровений ветхозаветных – Христу, который, впрочем, наконец, во всём свете открылся ему. Так устроилась в его духе полная готовность к восприятию от Духа истины тех откровений, что ветхозаветные образные учреждения и обряды, совершенно затемненные в своем существенном значении, уже стали негодны и что они должны быть отменены, когда явилась сама, предызображаемая ими спасительная, истина, – что в богоуправленных обстоятельствах и богоданных откровениях и учреждениях Ветхого Завета предызображена тайна Христова. Посему уже в первых речах к иудеям, для убеждения их в вере во Христа, апостол излагает кратко самую историю Ветхого Завета и предостерегает, «...да не приидет на них реченное во пророцех» (Деян.13:40), и является постоянным поборником того учения против иудействующих, чтобы не отягощать обращающихся язычников внешне-законным игом иудейства.

Савл на себе самом испытал, сколь нелепы и гибельны гордые мечты избранного народа – иудеев о своем превосходстве; – он сам некоторое время разделял упорство сего народа, тогда как язычники начали оказывать послушание благодати спасения, которая однако обрела же и его. Можно ли было после сего смотреть на свой народ с гордостью, как на необходимую принадлежность Церкви, и на язычников – с отвращением, как на врагов и отверженных? Посему-то Господь и нашел его верным и способным к тому, чтобы вверить ему благовествование именно язычникам и для сего открыть во всем свете тайну призвания языков.

И как духовно велик и боголепен является святой Павел в возрожденном состоянии, в достоинстве и на поприще своего апостольства! Образ в нем Божий теперь – во Христе, при озарении от Святого Духа, – воссиял ярким светом своего первообраза Бога Слова Христа. Твердый отчетливый ум его, став по действию Святого Духа живым орудием и вместилищем ума Христова, уразумел любовь Божию во Христе, простирающуюся на весь мир, – уразумел и в её основании – в глубине предвечного Совета Божия (1Кор.2:7–11. Еф.1:3–6), и в её чудесном открытии и совершении на земле (Там же ст. 1Кор.2:17–23, Евр.1:3 и дал.), и в её беспредельном пространстве, поскольку ею объемлются и соединяются под главою Христом небесное и земное, мир языческий и иудеи (Кол.1:13–22, Еф.1:1–23,2:1–22), и в её проявлении в верующих разнообразными дарованиями благодатными и всякими благими духовными действиями (1Кор.12:1–31,13:1–13, Тит.2:1–15), также в её приложении к состоянию мира, который без неё растлен и гибнет, к состоянию человека, который вне её находится в неразрешимых внутренних противоречиях и явно в духовной смерти (Рим.гл.1–3.,гл.6–8), к Церкви, которую она возвращает и благоустрояет в благодатное тело Христово (Еф.4:11–16), к различным состояниям, отношениям, обстоятельствам людей, ею одною истинно проясняемых и благоустрояемых (1Тим.4:8–11); сказать кратко, сей ум, как вместилище во Святом Духе ума Христова, обладал истиною, вся судящею и все объясняющею. Сердце Павлово, соделавшись благодатным орудием и вместилищем сердца Христова (Флп.1:8), исполнилось во всей глубине своей этою изливающеюся Духом Святым любовию Божиею (Рим.5:5–6), по которой Христос воплотился и умер на кресте: так что Павел желал бы и сам собою, своим вечным спасением жертвовать, если бы только можно было, спасению других (Рим.9:1–3), с большим желанием готов пришельствовать на земле для своих чад, нежели отъити в другую жизнь и открыто со Христом быти (Флп.1:21–26), радовался во всех страданиях на поприще служения спасению ближних (Там же Флп.2:17–18, Кол.1:24), непрестанно молился и благодарил за всех своих чад, нося их в своем любящем сердце как со всеми их успехами и совершенствами, составляющими для него венец радости даже и на день пришествия Христова (1Сол.1:1–10,2:19–20,Флп.1:3–7), так, и с их немощами, от которых сам изнемогал, с их соблазнами и искушениями, палящие стрелы которых и его любящее сердце разили и воспламеняли (2Кор.11:29). Воля его, движимая и укрепляемая силою и волею Христовою в Святом Духе, стремилась всю эту познанную и усвоенную сердцем любовь Христову выразить в соответственной внешней деятельности, распространяя свет Христов на весь мир: так, что он в сем отношении считал себя всем должным, иудеям и эллинам, мудрецам и невеждам (Рим.1:14) и особенно стремился с благовестием туда, идеже не благовестися о Господе и не слышаша о Нем (Рим.15:21), не оставляя впрочем посещать и насажденные им прежде Церкви; терпел всякие от всех обиды, более других бывая в труде, в ранах преболие, в темницах излиха, в смертех многащи (2Кор.11:23); во всех отношениях сам себя ограничивал, сам работал для снискания пищи, дабы не стеснить других и не положить препятствия Евангелию (Деян.20:33–34, 1Кор.9:12); ко всем с любовию приспособлялся и всем покорял себя, да всяко некия спасет и за всем тем изнурял и умерщвлял собственную плоть разными духовными подвигами из опасения, чтобы проповедуя другим самому не остаться не ключимым (1Кор.9:27) И обладая такими духовно-благодатными совершенствами, совершив столько подвигов, подъяв трудов более, нежели другие апостолы, удостоясь премногих откровений и даже восхищения до третьего неба и слышания там неизреченных глаголов, апостол забывал задняя и постоянно стремился вперед, «не у помышляю (себе) достигша» (Флп.3:13). Столь глубоко чувствуя любовь Христову к Церкви, что желал бы предать верным не точию благовествование Божие, но и душу свою (1Сол.2:8), и в сладость истощать самого себя за их души (2Кор.12:15), апостол находил в себе, что он все еще недостаточно, мало исполнен и проникнут духом любви Христовой, возведшей Его на крест, и стремился более и более восполнять сие лишение, или недостаток в усвоении себе страстей Христовых, – новыми подвигами и новыми страданиями для блага Церкви и спасения ближних (Кол.1:24).

При таком уме Христовом, при таком сердце, бьющемся любовию Христовою и при таких силах Святого Духа, какой духовной нужды не мог удовлетворить апостол? И действительно, он все столь разнообразные затруднения Церкви, которые и усмотрены нами из его же посланий, вполне и ясно видел христовым умом; эти затруднения и опасности всею тяжестью своею бременили и озабочивали его истинно Христово сердце (2Кор.11:28); и по богодвижимой воле он был со своей стороны готов на всякие жертвы и подвиги к удовлетворению потребностей веры и Церкви (Рим.1:11–15). С сею целью апостол неоднократно вновь посещал насажденные им Церкви; но везде быть вдруг нельзя и иные беспорядки удобнее и спокойнее могли быть исправляемы влиянием апостола издали, чем сильными мерами при личном его присутствии (см. напр. 2Кор.1:23). Он посылал к ним или оставлял у них своих ближайших и вернейших учеников; но и сии сами требовали апостольского руководства и правил для своей деятельности. Сим объясняется происхождение, к удовлетворению нужд веры и Церкви, посланий апостола Павла к Церквам и в отдельности к некоторым его ученикам. Посредством сих посланий боговдохновенный учитель и в отсутствии учил, обличал и исправлял, как бы лично, не только те или другие частные Церкви и лица по их потребностям, но и всю Христову Церковь (См. Кол.4:16,2:1). Посредством сих посланий, в которых изливалась вся боговдохновенная душа его, апостол и доселе учит как живой.

Содержание же посланий Павловых соответствует обстоятельствам и потребностям Церкви, в каких апостол проходил свое служение и писал послания. Так в сем отделе Слова Божия – в посланиях апостола Павла – предлагается в полном раскрытии учение об оправдании верою, а не делами закона; в связи с сим учением исследуется Ветхий Завет в своем основании и духе, в своих видоизменениях и главным образом в законодательстве Моисея, в своем изветшании и отменении; в особенности раскрывается тайна призвания язычников; вместе с тем разрешаются с полною обстоятельностью все важнейшие вопросы, касающиеся внутреннего устройства Церкви новозаветной, разных частных истин веры и проявлений христианской жизни, внешних отношений Церкви и её чад к природе, к государству, вообще к миру, наконец постепенного уготовления и шествия Церкви к своему великому вечному назначению. И таким образом, в буйстве проповеди, каким Слово крестное могло казаться и казалось эллинской мудрости, апостолом языков раскрыта такая Божественная премудрость, которая на место господствовавшего и всю вселенную наполнявшего язычества, созидала и открывала новый мир христианский, обладающий обетованием живота нынешняго и грядущаго (1Тим.4:8).

Апостол в учении об оправдании имел дело не с немощными, а с упорными лжеучителями – иудействующими, которые усиливались дать превратное направление Церквам из новообращенных язычников: поэтому он поставляет истину на вид во всем свете, в прямой противоположности с ложью. Вникнем сначала в то, как апостол опровергает направление иудействующих, рассматривая оное в самом существе их лжи, и особенно в отношении к человеку и Богу; а потом уже войдем во внутренний свет тайны оправдания нашего во Христе, как раскрывает это апостол.

Сущность лжеучения иудействующих состояла, как выше показано, в следующем: оправдаться и спастись можно не иначе, как чрез строгое исполнение богоданного закона ветхозаветного во всем его составе¹⁰. Из сего лживого начала следовало не просто одно то, что и в христианстве почитались необходимыми для спасения обрезание и другие обрядовые постановления закона, но вообще и главным образом то, что самые даже нравственно-законные дела, вместе с обрядовыми, обращались в способы человеческого самооправдания и самоспасения. Сию-то существенную силу лжи в учении иудействующих апостол с силою обличает и опровергает. Если оправдание, учить он, достигается не иначе, как чрез исполнение, или чрез дела закона – то Христос напрасно умер (Гал.2:21); в деле оправдания имеет место уже не милость Божия, дающая деятельно-послушливой вере правду, как дар, но право собственной человеческой заслуги, требующей спасения, как должного возмездия – «Делающему же мзда не вменятся по благодати, но по долгу» (Рим.4:4). В таком случае человек отвергает благодать, и на место Божией правды поставляет свою собственную правду: упразднистеся от Христа, иже законом оправдаетеся, от благодати отпадосте» (Гал.5:4). Эту истину, ясную саму по себе, апостол утверждает, поразительным для современников, опытом неверия и противления Христу большей части иудеев, следовавших этому превратному направлению законного самооправдания: «Не разумеюще бо Божия правды и свою правду ищуще поставити, правде Божьей не повинушася» (Рим.10:3).

Показывая, как лжеучение иудействуюших само по себе несовместимо с истиною Христовою, апостол еще более обличает и посрамляет их ложь, рассматривая её по отношению к человеку и по отношению к Богу.

По отношению к человеку, апостол исследует, может ли человек сам собою исполнять закон и делать дела правды. Апостол соглашается с лжеучителями относительно строгости буквы законной: «...сотворивый та человек жив будет в них... проклят всяк, иже не пребудет во всех написанных в книзе законней, яко творити я» (Рим.10:5, Гал.3:10–12). Но при сем он не только обличает лжеучителей, что они сами не заботятся исполнять закон (Гал.6:13), и следовательно, утверждая непреложность закона, сами себе произносят приговор осуждения, но сверх того вникает в саму природу всякого человека. Он находит естественного человека уже неоживляемым жизнью Божиею, или дыханием Божиим, которым оживлялась душа первого человека от самого начала своего бытия:«Вси бо согрешиша, и лишени суть славы Божией» (Рим.3:23), а напротив зависимым уже от духа зла и противления "ходисте (вы язычники) по веку мира сего, по князю власти воздушныя, духа, иже ныне действует в сынех противления, в них же и мы (и мы иудеи) еси жихом иногда в похотех плоти нашея,... и бехом естеством чада гнева,...» (Еф.2:2–3), – хотя еще не утратившим стремления к Божественному («еже бо хотети (доброе) прилежит ми...» (Рим.7:18). Он находит, что таков всякий человек, что все люди соделались такими еще чрез грехопадение Адама, по естественному от него происхождению: «...единаго прегрешением во вся человеки вниде осуждение...» (Рим.5:18). Потому он показывает, удостоверяя самим опытом, – что такой человек, и при самой ревности исполнять закон, войдет только в напряженную внутреннюю борьбу между стремлением исполнить закон и бессилием исполнить его в чистоте и должным образом; и узнает только свое окаянство и безнадёжие – исполнить правду сам собою: «Окаянен аз человек; кто мя избавит от тела смерти сея?» (Рим.7:24,см. также Рим.7:14), т. е. от смертоносного греха, не от вне приражающегося ко мне, но раскрывающегося из внутреннего начала моей жизни во всех членах телесных? Душа, оживляющая тело, но сама не оживляемая благодатным дыханием Божиим, не сообщает телу истинной жизни. Посему тело, сосуд естественной жизни, есть тело смерти греховной, так что, живя необлагодатствованною, а естественною жизнью, нельзя жить истинно по Богу и Его закону. Но – проклят всяк, иже не пребудет во всех написанных в книзе законней, следовательно, проклятие и гибель неминуемо грозят тем, кои, не имея возможности исполнить закон, думают оправдаться законом; – и это проклятие – по силе самой буквы законной: «елицы бо от дел закона суть, под клятвою суть. Писано бо есть: проклят всяк, иже не пребудет во всех писанных в книзе законней, яко творити я» (Гал.3:10). Вся горькая заслуга закона состоит в том, что чрез него дознается грех и изрекается грешнику осуждение от правосудия Божественного: «...греха не знах, точию законом; похоти же не ведах, аще не бы закон глаголал: не похощеши». (Рим.7:7). Закон бо гнев соделовает: идеже бо несть закона, ту ни преступления (Рим.4:15).

По отношению к Богу, апостол еще более неуместною и нелепою находит ту мысль, что Господа Бога можно чем либо обязать, так что человек может чем либо похвалиться пред Ним, как своим. Так апостол благоговейно смотрит на Бога, как на источника и совершителя во всех и всем всякого блага: «Яко из Того и Тем и в Нем всяческая» (Рим.11:36). И в особенности относительно нравственных существ, апостол представляет Господа заранее от вечности все ведающим и все определившим. И потому само нравственное зло, сами враги Божии, при всей своей мятежности против Бога, – в самом деле отнюдь не могут гордиться независимостью от вседержавного Владыки: Он от века видит их, – предвидел и положил долготерпеливо допустить злоупотребление ими свободы, ввел то в свои планы к достижению своих целей, к проявлению своей славы; посему и враги Божии суть на самом деле не более, как сосуды в руках всевышнего Художника, от века Им провиденные в их произвольной враждебности против Него и за то праведно осужденные Им на такую гибель (Рим.9:10–23. Слич. Рим.8:29). Таким образом слава Божия не похищается и не затемняется даже мятежным злом, а напротив проявляется чрез саму ложь и вражду человеческую, осуждая и поражая их. Тем паче нельзя посягать на славу Божию в деле правды. Бог от вечности предвидел и предуставил к спасению всех благопокорных (Рим.8:29–30). Тоже апостол свидетельствует и временем, когда Бог избирает одного и отвергает другого еще прежде всяких их дел. Так Иакова Он возлюбил или избрал, а Исава отверг, еще во чреве их матери (Рим.9:12–13). Сами добрые дела Он от века предназначил своим избранным, чтобы они свободно совершали их силою Христовою в настоящей жизни: «Того бо есмы творение, созданы во Христе Иисусе на дела благая, яже прежде уготова Бог, да в них ходим» (Еф.2:10). И добро потому только таково, что оно происходит от Бога, и истинно добрые дела оказываются такими тогда только, когда происходят от воли всецело преданной воле Божией и когда в нашей немощи действует сила Божия: «Бог бо есть дейвтвуяй в вас и еже хотети и еже деяти о благоволении» (Флп.2:13). Таким образом, оправдание и спасение, в существе и основании своем, есть чистая благодать, есть дело ни хотящаго, ни текущаго человека, но благоволительно милующаго Бога (Рим.9:16) во Христе. Так, Бог и Отец Господа нашею Иисуса Христа... избра нас в Нем прежде сложения мира, быти нам святым и непорочным пред Ним в любви, прежде нарек нас во усыновление Иисус Христом в Него, по благоволению хотения своего, в похвалу славы благодати своея, еюже облагодати нас о Возлюбленном.... Наследницы сотворихомся, прежде наречени бывше по прозрению Божию, вся действующаго по совету воли своея (Еф.1:3–6,11).

Дерзнем теперь с благоговением войти в самый этот, раскрываемый апостолом, внутренний свет тайны благодатного оправдания и спасения, как она открылась в лице Христовом и должна усвояться людьми.

«Велия благочестия тайна: Бог явился во плоти...» (1Тим.3:16), так апостол выражает силу тайны вообще спасения нашего, следовательно, и основание благодатного оправдания. По сему в изложении учения его об оправдании должно прежде всего показать, как он учит о тайне Божества Христова, – о тайне единосущия Сына с Отцом и Святым Духом и основания в Боге Сыне бытия и всякого истинного блага всех созданий. Апостол учит, что во Христе обитает «вся полнота Божества» (Кол.2:9), что Им «создана быша всяческая» и Он «глаголом силы своея» вся новит (Кол.1:16, Евр.1:3), что «вся сокровища премудрости и разума в Нем сокровенна»(Кол.2:3), что он есть Образ Божий, обладающий равенством с Богом (Флп.2:6) и, следовательно, всецело и естественно вмещающий и раскрывающий в Себе всё существо и славу Бога Отца, что и животворящий Святой Дух, есть Дух Сына, уже ради Него даруемый от Отца благодатным чадам (Гал.4:6), – словом, что Христос есть в строжайшем смысле истинный «Бог, благословенный во веки» (Рим.9:5). – Но как истина Божества Христова относится к учению об оправдании, – это апостол показывает особенно в названиях Христа Возлюбленным или Сыном любве Бога Отца, также перворожденным всея твари, подобно как Он, по домостроительству Нового Завета, открылся перворожденным из мертвых (Кол.1:12–23).

Название Христа Возлюбленным или Сыном любви Отчей (Еф.1:6, Кол.1:13) объясняется из выше раскрытой из слов апостола истины, существенного равенства или единосущия Сына с Отцом. По отношению к таковому Сыну не иначе можно разуметь любовь Отца, как в смысле такой любви, которая со всеми сокровищами Божества, со всеми силами и благами Святого Духа, вполне и существенно принадлежит Сыну, и вне которой, посему, не возможно для созданий, и тем паче для грешного человечества никакое участие в благоволении Отца, как всецело принадлежащем Единородному и Единосущному Его Сыну (См. Ин.3:35–36,17:24–26)

Что касается до названия Христа «перворожденным всея твари» – апостол поставляет оное в соответствие с другим: «перворожден из мертвых», и внутреннею связь между тем и другим выражением о Христе утверждает новым выражением о Нем: «да будет во всех Той первенствуя» (Кол.1:18). Но Христос «перворожден из мертвых» не в том только смысле что прежде всех человеков воскрес из мертвых, войдя с человечеством в препрославленную жизнь Божества; но еще, и преимущественно, в том, что он чрез свое воскресение стал основанием или действующим началом имеющего последовать славного воскресения всех избранных. Это ясно из другого подобного места в посланиях апостола Павла: «Христос возста от мертвых, начаток умерших бысть... яко же бо о Адаме вси умирают, тако о Христе вси оживут» (1Кор.15:20–22). Посему и выражение «перворожден всея твари», как соответственное и внутренне связанное с изъясненным выражением, должно означать не только то, что Сын Божий рожден прежде всякой твари от вечности, но и то, что Он по предвечному существу своему есть творческое основание бытия всякой твари, – как и действительно в доказательство и в изъяснение смысла «о перворожденном всея твари» апостол тотчас же присовокупляет: яко Тем создана быша всяческая, яже на небеси и на земли.... всяческая Тем и о Нем создашася:... всяческая в Нем состоятся». (Кол.1:16–17). Остается только объяснить, почему у апостола для выражения мысли о Христе, как зиждительном основании для всех созданий, употреблено именно cиe название: перворожденный. К изъяснению сего может руководить непосредственно выше пред сим поставленное им, и выше уже изъясненное нами в своем значении, название Христа «Сыном любве» Бога и Отца. Тот, в котором существенно и со всею полнотою Святого Духа почивает вседействующая и всеобнимающая любовь Отца, который потому и есть Единородный и вечный Сын любви Его, – когда дает каким бы ни было образом участвовать в сей Отчей любви и другим существам, – чрез эту свою благодать приводит и сии существа в отношение к Богу, как к Отцу, и следовательно Сам, единственно по благодати Своей, становится между сими существами уже первородным, хотя по естеству все же есть Единородный. (Так, единственный сын у отца, чрез усыновление и других своему отцу, становится чрез это братом для сих приводных сынов, разделяющим с ними богатство отца, и потому братом первенствующим над прочими или первородным). Но чрез созидание и сохранение всякой твари Единородный Сын Божий дает твари наслаждаться благами и дарами, животворной во Святом Духе, любви Своего Отца, обладаемой Им во всей безмерной её полноте. В сем смысле, Единородный Сын Божий и становится «перворожденным всея твари» , как разделяющий с нею по благодати Своей любовь Отца, как вводящий и тварь в обладание дарами из принадлежащих Ему сокровищ Отчей любви, как то: бытием, жизнью, благобытием и прочим по мере приемлемости каждой твари. Итак, общая мысль апостола о Христе Сыне Божием, как «перворожденном всея твари» , раскрыта по возможности вполне.

Глубже, теперь, можно вникнуть и в другую мысль апостола о Христе, как о «перворожденном из мертвых». Поскольку люди подпали греху еще в своем праотце, а чрез это отвратили от себя и любовь Божию, и потому неминуемо должны подлежать смерти, и все это закон¹¹ только открывает и утверждает во всей силе (что все уже было показано из посланий апостола выше): то Сын всеобъемлющей любви Божий, – Тот, в котором все исполнение Божества, восприял и человеческое естество за всех людей, которых обнять и свойственно только всеобъемлющей любви, и таким образом явился истинным и совершенным пред Отцом Небесным представителем всего грешного и гибнущего рода человеческого: «да явится лицу Божию о нас» (Евр.9:24); «един ходатай Бога и человеков, человек Христос Иисус» (1Тим.2:5). В сем качестве вошел он безгрешный и всесвятый в состояние, свойственное грешным людям, – вошел в такой совершенной степени, что явился как бы олицетворенным грехом: неведевшаго греха о нас Его Небесный Отец грех (грехом) сотвори (2Кор.5:21). «...Бог Сына своего посла в подобии плоти греха...» (Рим.8:3). Так Он понес на себе бремя гнева Божия, тяготящее род человеческий, – понес в такой силе и полноте, что соделался как бы олицетворенным проклятием (бысть по нас клятва) (Гал.3:13). Словом: как последний, отвратительный для иудеев и язычников, злодей Он, сама правда и жизнь, пострадал и умер за человеческий грех: «Еже бо умре, греху умре единою...» (Рим.6:10); «...проповедуем Христа распята, Иудеям убо соблазн, Еллином же безумие» (1Кор.1:23). По представительному или ходатайственному значению Его относительно человечества, – по этому непостижимому преизбытку любви Его к людям, усвоившей и вынесшей на себе все бремена всего человечества, – земная Его жизнь, служение имеют такую силу, что все люди, в лице Его, как бы сами совершенно выполнили на себе приговор осуждения и смерти за грех: «Ибо любы Божия обдержит нас суждших сие: яко аще един за всех умре: то убо вси умроша» (2Кор.5:14–15). И когда, наконец, Христос восприятым за людей (и следовательно представляющим пред Богом Отцом всех людей) человечеством своим вошел в открытое наслаждение всею славою Божества, в полное обладание всеми сокровищами Отеческой любви, от века принадлежащей Единородному, – воскрес, вознесся на небо превыше всего и воссел одесную Отца (что выражает апостол в следующих словах: собою очищение сотворив грехов наших, седе одесную престола величествия на небесах, толико лучше быв ( γενόμενος ) Ангелов, елико преславнее, паче их наследствова имя. Кому бо рече когда от Ангел: Сын мой ecu ты и пр. Евр.1:3–5): то это имеет такое спасительное для нас значение и силу, что Богочеловек Христос полноту божественных сокровищ, наследованную и Его человечеством, – это богатство и силу Отчей любви, открыто и на веки прославившей Его человечество, открывает и предоставляет в полную собственность нам человекам, разумеется, под условием и по мере нашей приемлемости (Бог, богат сый в милости, за премногую любовь Свою, еюже возлюби нас, и сущих нас мертвых прегрешенными сооживи Христом... и с Ним воскреси и спосади на небесных во Христе Иисусе (Еф.2:4–6). И вот теперь Он разделяет с приемлющими чрез веру людьми Отеческое благоволение, в Нем почивающее, именно чрез излияние в самые их сердца любви Божией – Духом Святым (Рим.5:5), – и своею благодатию усыновляет и их Богу Отцу: посла Бог Сына своего... да всыновление восприимем (Гал.4:4–5), а потому и Сам не стыдится братию нарицати их (Евр.2:11). Таким образом, Он и стал перворожден из мертвых, как вошедший чрез воскресение и превознесение восприятым естеством человеческим в препрославленную жизнь, свойственную Единородному по Божеству, а чрез то открывший животворную Отеческую любовь в силе и дарах Святого Духа для благодатно-сыновнего общения и всем людям, дотоле отчужденным от славы и жизни Божий. Но как Он есть также и перворожден всея твари, давая оной участвовать в Отеческом благоволении чрез само создание и промышление (разумеется же под всею тварью – всяческая яже на небеси и на земли, видимая и невидимая (Кол.1:16, слч. 15) и при том перворожденным из мертвых явился Он в том смысле, что простер тоже самое, почивающее в Нем, отеческое благоволение или любовь и на отчужденных от неё земнородных: то ясно, что во Христе возглавляются всяческая, яже на небеси и на земли (Еф.1:10). Отсюда понятно, что чрез раскрывшуюся во Христе всеобъемлющую любовь Божию, – не только участвующие в оной человеки между собою, но с ними и все святые ангелы внутренне соединяются в одно живое целое – под главенством Христовым, так что весь неисчислимый сонм небожителей Духом любви Христовой движется из своего светлого неба к свободному, от Господа им определяемому, служению спасению земнородных: не вси ли суть служебнии дуси, в служении посылаемы за хотящих наследовати спасение(Евр.1:14)? И на самой земле не только верующие люди получают право быть во Христе сынами Божиими и приступают к тьмам и торжеству ангелов, имея упование по смерти открыто со Христом быти (Флп.1:23) и некогда воскреснуть с телами, сообразными прославленному Христову телу (Флп.3:21); но и сама неразумная тварь во Христе имеет надежду освободиться, наконец, от рабства тлению в свободу при открытии славы чад Божиих¹². Напротив всё, упорно враждебное, дерзнувшее нарушить гармонию создания Божия, во Христе должно быть в конец обессилено и попрано: да упраздним имущаго державу смерти, сиречь диавола. Последний враг испразднится – смерть (Евр.2:14); так все, решительно противящиеся любви Божией открытой во Христе, погибнут на веки, без возможности для них препятствовать вечному торжеству мира и славы всего небесного и земного, или, что тоже, торжественному раскрытию во всём возобновленном мироздании любви Божией во Христе: во откровении Господа Иисуса с небесе со Ангелы силы своея, во огни пламенне, дающаго отмщение не ведующим Бога и не послушающим благовествования Господа нашего Иисуса Христа: иже муку приимут погибель вечную, от лица Господня и от славы крепости Его: егда приидет прославитися во святых своих и дивен быти во всех веровавших (2Сол.1:7–10). «...Да будет Бог всяческая во всех» (1Кор.15:28).

Все сказанное сокращается в следующих словах апостола: «Иже есть образ Бога невидимого, перворожден всея твари... и Той есть глава телу Церкве... перворожден из мертвых, яко да будет во всех Той первенствуя. Яко в Нем благоизволи всему исполнению вселитися, и Тем примирити всяческая с Собою, умиротворив кровию креста Его, чрез Него, аще земная, аще ли небесная» (Кол.1:14–20): в смотрение исполнения времен («к устроению полноты времен»), возглавити всяческая о Христе, яже на небесех и яже на земли (Еф.1:10). В таком же существенном смысле, как изъяснено выше название перворожденный, понимает оное святой Иоанн Дамаскин¹³. «Называем Его (Христа) перворожденным всея твари, говорит он, потому что и Он от Бога, и тварь от Бога. Но он один не во времени рожден из сущности Бога и Отца; посему справедливо называть Его Сыном Единородным и первородным, но не первосозданным... Но поскольку Он, как и мы, приобщился плоти и крови, и стал человеком, а чрез Него и мы соделались сынами Божиими, быв усыновлены чрез крещение: то, будучи по существу Сыном Божиим, Он стал первородным между нами, которые соделались сынами Божиими и именуемся братьями Его по усыновлению и благодати»¹⁴. Таково, по апостолу Павлу, дело нашего оправдания и спасения, совершенное Христом. В Нем и Им Самим открыто и предоставлено нам царство любви Божий, содержащее в себе, по выражению апостола, всяко исполнение Божие, составляющее «полноту Того, который наполняете все всем»; и открыто оно нам, дотоле враждебным и погибающим. – Ясно, сколь не уместна тут всякая мысль об оправдании человека собственными делами, всякая похвала его собственною заслугою: «Благодатию бо есте спасени через веру: и сие не от вас, Божий дар: ни от дел, да никто же похвалится» (Еф.2:8–9). «...Хваляйся о Господе, да хвалится» (1Кор.1:31).

«Презелъное богатство благодати Божия», даруемое нам единственно «благостынею на нас о Христе Иисусе» (Еф.2:7), нам остается только воспринимать и усвоять верою – верою, очевидно не такою, по которой Бога глаголют ведети, делы же отмещутся Его (Тит.1:16), – но такою, которая, движа все силы души к покорности и преданности Христу, чрез это входила бы в самый дух и силу веруемого, как уповаемых извещение, вещей обличение невидимых (Евр.11:1). Такого-то верующего, без всяких со стороны его заслуг, напротив к заглаждению всех его грехов, благодать вводит не чрез человеческие какие усилия и средства, но Сама, своими собственными таинственными путями, как-то: чрез крещение и другие таинства¹⁵, – вводит во внутреннее общение со Христом, с Его страданиями, смертью и воскресением, с принадлежащею Ему полнотою Божественных сил и даров Святого Духа (Рим.6:3–4; 1Кор.10:16; Кол.2:9–12); и верующему остается только стоять, утверждаться и преспевать в сей Благодати, чтобы и умом и сердцем и волею не к тому себе жить, но жил в нем Христос, – чтобы жить во плоти только верою в Возлюбившаго нас и себя предавшаго за нас (Гал.2:20). Тогда внутренние несогласимые противоречия, произведенные в человеке грехом и чрез напрасное усилие исполнить закон становящиеся только невыносимо тяжкими для души, уступают место истинно божественной стройности и внутреннему согласию души во всех её силах и существенных потребностях: мир Божий, превосходяй всяк ум, да соблюдет сердца ваши и разумения ваша о Христе Иисусе... Сия творите, и Бог мира будет с вами (Флп.4:6–8). И сама любовь Божия, во Христе открывшаяся, – по вере нашей изливается в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим.5:5), – очищает Христовою кровию совесть нашу от мертвых дел, то есть от грехов (Евр.9:14), – светит разуму, плененному в послущание веры (2Кор.10:5) во Христа, как глубочайшее основание, внутреннейшую область и верховную цель – для всего, и, следовательно, как самосущую и всеобъемлющую истину, правду и верховную премудрость; и вообще она становится источником или началом новой благодатной и Святой жизни, проявляющейся в плодах Святого Духа – любви, радости, мире, долготерпении и проч., для чего всего несть закона (Гал.5:22). – Эту тайну веры, усвояющей Христову благодать и тем оправдывающей и спасающей человека, апостол раскрывает с полною обстоятельностью.

Так, поскольку во Христе подвиглась любовь Божия к нам до того, что Он, в образе Божий сый, образом обретеся яко человек, смирил себя для заглаждения человеческого греха до рабия зрака и даже до смерти крестной, – и такая любовь, к нашему общению в ней, изливается в наши сердца Святым Духом; то наша вера должна быть такова, чтобы нам во всем сообразоваться верою со Христом, чрез благодатное по действию Святого Духа общение в Христовой любви, в его уме, расположениях и желаниях, словом – в мудроствовании еже во Христе Иисусе (Флп.2:5–8). Отсюда и определяется тот закон Христов, чтобы нам всего, взятого вне Христа, быть чуждыми, – всему, что не по Христу, умереть, признавая все такое плотским и греховным, следовательно тщетою и уметами (Флп.3:7–8) (ибо все имеет основание своей существенности только во Христе); чтобы таким образом нам быть во Христе мертвыми для греха (Рим.6:11), распять греховную плоть со страстьми и похотьми (Гал.5:2–4), умерщвлять плотское мудрование (Рим.8:5,13) или всякую самомнительность мысли не во Христе, низлагать это возношение, взимающееся па разум Божий (2Кор.10:5), и вообще – чтобы нам, сие мудрствуя и делая, еже и во Христе Иисусе (Флп.2:7), в силе Святого Духа более и более исполняться Христовою любовью, смиренною, самоотверженною, премудрою, святою, несущею тяготы ближних, принимающею всякие труды, скорби до смерти, в славу Божию и для спасения своего и ближних, особенно же грешных и погибающих. Это значит, по апостолу, сообщаться страстей Христовых и сообразоваться смерти Его (Флп.3:10), – более и более восполнять в себе недостаток общения в страстях Христовых, дух и сила которых неисчерпаемы и беспредельны.

Поскольку во Христе любовь Божия так воссияла, что с Ним, или в ходатайственном за всех нас человечестве Его, Бог нас воскресил и спосадил на небесных (Еф.2:6): то вера и в это должна быть такова, или так должна в это вводить нас, чтобы точно была жизнь наша сокровенна со Христом в Боге, по благодати Святого Духа (Кол.3:3), чтобы в Духе Святом всегда и во всем держаться Христа, и в Нем и себя и всё свое предавать любви Отца, более и более исполняясь небесными Его дарами и силами, чтобы по сему жительство наше и на земле было небесное – по свободе во Христе от всех земных пристрастий, по стремлению в нем к небесному, по направлению мыслей, желаний и надежд к Божественному и вечному, словом – Христову (не смотряющим нам видимых, но не видимых, видимая бо временна, невидимая же вечна), – по благодатному предвкушению и созерцанию во Христе небесного, (житие наше на небесех есть, отнюдуже и Спасителя ждем, Господа нашего Иисуса Христа Флп.3:20). Но с другой стороны – поскольку любовь Божия во Христе открыта собственно для спасения грешных и погибающих, и это в такой силе, что за грешный и подлежащий проклятие мир, Господь сам был на Кресте, как клятва, как грех, и удерживает такую искупительную любовь на всю вечность; то в общении такой Божией любви, небесное жительство верующих не есть что-либо похожее на равнодушный ко всему действительному идеализм, напротив оно проникнуто и одушевляется пламенным стремлением к тому, чтобы любовь Христова, распявшая в лице Христовом всё зло мирское, раскрылось в этой силе во всём мире. Апостол, в пример и назидание верующим, показывал, как он сам сообщался в явленной в кресте Христовом любви Его к грешным, – той любви, как будто Он сам и был виноват за весь грешный мир: мне да не будет хвалитися, токмо о кресте Господа нашею Иисуса Христа, имже мне мир распяся, и аз миру (Гал.6:14). Это значит, что все зло мира для апостола было распято на кресте Христовом, и всякое сочувствие к греховному миру так же было распято внутри самого апостола, – распято не чрез бесчувственность к миру, а чрез такую Христову любовь к миру, что Он сам готов был отлучен быти от Христа за своих ближних, как бы во Христе сам виноватый за них (Рим.9:3). О сем-то величии благодати Божий, открытой всем верующим, апостол непрестанно благодарил, с молитвою за всех верных, да Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, даст вам... просвещенна очеса сердца вашего яко уведете вам, кое есть упование звания Его, и кое богатство славы достояния Его во святых, и кое преспеющее величество силы Его в нас верующих по действу державы крепости Его: юже содея о Христе, воскресив его от мертвых, и посадив одесную Себе на небесных: превыше всякого начальства и пр. (Еф.1:16–21).

Вообще, поскольку в Божией о Христе любви, или, что тоже, в Христовой любви открыто и предоставляется нам всяко исполнение Божие, и это исполнение или полнота Божия должна исполнять всяческая во всех, так что всё и небесное и земное должно возглавиться во Христе, – всяко колено небесных и земных и преисподних поклоняться ему: то вера и должна подвизаться разумением и деятельностью, дабы не отринуть, не оскорбить, а напротив, сколько возможно для человеческой приемлемости, усвоить и упрочить за собою и по возможности за всем и всеми сие Божественное исполнение во Христе, исполняющем всё во всех (Еф.1:23). Апостол выражает эту мысль в следующей возвышенной молитве: сего ради преклоняю колена моя ко Отцу Господа нашего Иисуса Христа, из него же всяко отечество на небесех и на земли именуется. Да даст вам по богатству славы своея, вселитися Христу верою в сердца ваша: в любви вкоренени и основаны, да возможете разумети со всеми святыми, что широта и долгота и глубина и высота, разумети же преспеяющую разум любовь Христову, да исполнитеся во всяко исполнение Божие (Еф.3:14–19).

Порядок, в каком усвояется верующим человекам вся эта благодать до самого раскрытия её в славу, есть тот же самый порядок, в каком сам Христос лично совершил и раскрыл домостроительство благодати. Христос проходил во днех плоти путь самоотвержения и послушания Отцу до креста, не открывая вполне, обитающего в Нём, исполнения Божества телесне. Сия полнота Божества уже тогда открылась в Нём со всею славою, когда Он в воскресении и превознесении вступил в жизнь прославленную (нареченнем Сыне Божием в силе... из воскресения его от мертвых, Рим.1:4). По сему же первообразу и человек, пока находится в сей жизни, верою, а не видением должен исполняться спасительной Христовой благодати, проходя путь креста: упованием бо спасохомся (Рим.8:24); верою ходим, а не видением; сущии в теле сем воздыхаем отягчаеми (2Кор.5:4,7). Но уже по смерти он имеет со Христом открыто быть; и только по всеобщем воскресении, во втором пришествии Господа, безмерная полнота Его благодати раскроется для верующих и в них самых в славу вечной жизни, – в созерцание исполняющего всяческая во всех – лицем к лицу, очами николиже, отпадающей любви (1Кор.13:8–12). – И таким образом, когда Единородный, по решительном попрании всего враждебного, приведет наконец всех, благодатных во Святом Духе, своих соучастников в открытую любовь и славу Своего Отца; то чрез это и откроется будущая вселенная или царство славы, в котором будет Бог всяческая во всех (1Кор.15:24–28, Евр.2:5–10), раскрывая во Христе для Его сонаследников все сокровища Своих бесконечных духовных благ, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша (1Кор.2:9).

Такова-то Божья правда, обретаемая верою во Христе! Видели мы из слов апостола и основание и проявления и торжество её. Всю тайну веры оправдывающей апостол представляет в собственном примере в следующих словах: «...и вменяю вся уметы быти, да Христа приобрящу, и обрящуся в Нем, не имый моея правды, яже от закона, но яже верою Иисус Христовою, сущую от Бога правду в вере: яко разумети Его и силу воскресения Его, и сообщение страстей Его, сообразуяся смерти Его, аще како достигну воскресения мертвых. Не зане уже достигох, или уже совершихся: гоню же, аще и постигну, о немже и постижен бых от Христа Иисуса» – то есть стремлюсь усвоить всю Божественную любовь, какая простерта ко мне во Христе (Флп.3:8–12).

Из раскрытия апостолом благодатной правды по вере можно видеть, и это покажем из слов же апостола, – как сия Божия правда несовместна с правдою по закону, как последняя устраняется и ниспровергается первою. Закон, взятый в своей букве, отвне обязывает и притом непреложными и строгими повелениями и запрещениями, и таким образом делает человека рабом: во Христе изливается самим Святым Духом любовь Отца в самое сердце верующего, который потому и становится благодатным сыном, Божиим, одушевляясь и освящаясь Духом Единородного Сына Божия: «не приясте бо духа работы» или рабства, «но приясте бо Духа сыноположения, о Немже вопием: Авва Отче»(Рим.8:15). Понеже есте сынове, посла Бог Духа Сына Своего в сердца ваша, вопиюща: Авва Отче! Темже уже неси раб, но сын...» (Гал.4:6–7). Закон поражает нарушителя своего приговором смертным, и потому человек, бессильный исполнить закон, держится от него в непрестанном страхе смерти и казней: «...страхом смерти чрез все житие повинны беша работе»(Евр.2:15); а во Христе страдания и смерть стали путем в жизнь и славу, и потому верующий, в общении Христовых страданий и смерти, «хвалится в скорбех» (Рим.5:3), и сама смерть для него приобретение есть (Флп.1:21). Есть и в правде Христовой свой закон: «не сый беззаконник Богу, но законник Христу», – говорит о себе апостол (1Кор.9:21); но закон не в письмени только осуждающем человека, бессильного исполнить оный, новозаветный закон Христов есть закон самой любви Христовой, которая чрез веру усвояется душе в самой животворной силе своей и начертывается на скрижалях сердца своих Святым Духом (2Кор.3:3). Ибо сия любовь, живущая в сердце в силе Святого Духа, очевидно, искреннему зла, не творит, напротив подъемлет на себя тяготы других (Гал.6:2); она долготерпит, милосердствует, не завидит, не превозносится, не гордится, не безчинствует, не ищет своих си, не раздражается, не мыслит зла, не радуется о неправде, радуется же о истине, вся любит, всему веру емлет, вся уповает, вся терпит (1Кор.13:4–7), – следовательно, она есть совершенное и всецелое, живое и внутреннее исполнение закона: исполнение убо закона любы есть (Рим.13:10). Есть потому здесь и добрые дела, но они состоят не в наружном исполнении закона, при невозможности исполнить оный в его живой силе, – напротив возникают из стремления к добру, которое имеет свою область в небесном Христовом царстве, – стремления внушаемого и возбуждаемого внутри человека самою Христовою благодатию: «Явися благодать Божия спасительная всем человеком, наказующи нас, да целомудренно и праведно и благочестно поживем в нынешнем веце, ждуще блаженного упования и явления славы великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, иже дал есть себе за ны, да... очистить Себе люди избраны, ревнители добрым делом (Тит.2:11–13). Эти добрые дела, объемлют, как очевидно уже, вся, елика суть истинна, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна, аще кая добродетель и аще кая похвала...(Флп.4:8). Замечательно, как апостол убеждает делать добрые дела. "Хощу, –пишет он Титу чтобы он сие подтвердил, –да пекутся добрым делом прилежати веровавши Богу: сия суть полезна человеком и добра... да учатся же и наши добрым делом прилежати ... да не будут бесплодни» (Тит.3:8,14). Апостол убеждает христиан к добрым делам, очевидно, как свободных и рассудительных чад Божиих. Таким духом проникнуты и все нравственные увещания Павловы, – как будто опасался божественный апостол, чтобы и закон Христов люди не сделали строгою, но мертвою буквою, чтобы христиане не стали понимать добрых дел по-фарисейски как заслуги пред Богом и людьми, а не как дара Божия во Христе. Вообще сказать о добрых делах, поскольку правда наша по апостолу, есть Сам Христос (1Кор.1:30) то, следуя апостолу, дела правды мы должны так делать, как бы при совершении их снискивали и принимали мы Самого Христа, без которого все тщета и уметы, как сказано апостолом и нами уже не раз повторено: Его же (Христа) «ради всех отщетихся» и «вменяю вся уметы быти, да Христа приобрящу и обрящуся в Нем не имый моея правды, яже от закона, но яже верою Иисус Христовою, сущую от Бога правду в вере» (Флп.3:8–9). Посему-то, делающему добрые дела по благодати свойственно сознавать себя самого обязанным облагодетельствованными от него же людьми, как давшими случай принять Христа, а наипаче обязанным и взысканным туне милостью самого Христа; «Благодатию есте спасени чрез веру, и сие не от вас, Божий дар» (Еф.2:8); тогда как делающий добро по внешнему закону, мнит своим добром обязывать других людей и даже самого Бога. И если будем делать добрые дела, как воспринимая самого Христа, единственную правду нашу: то наши добрые дела, запечатлеваясь самим Христом Сыном Божиим, в котором почивает всё благоволение Отца со всеми силами Святого Духа, будут любезны и Отцу небесному, как дела сыновние, – и Дух Святому будет осенять нас с такими делами, по слову апостола: «Понеже есте сынове, посла Бог Дух Сына своего в сердца ваша...» , (Гал.4:6)- и таким образом мы будем духовно живы, как чада Божии. Таков, по апостолу, дух истинно-христианских добрых дел!

Впрочем в страх против греха апостол предостерегает верующих: «...ему же представляете себе рабы в послушание, раби есте, его же послушаете, или греха в смерть, или послушания»веры к правде и жизни (Рим.6:16). Следовательно, поскольку служим греху, разоряем в нас дело Христовой благодати – «не льстите себе: ни блудницы, ни идолослужители, ни прелюбодеи...ни лихоимцы, ни татие... царствия Божия не наследят» (1Кор.6:9–10). Еще более грозный страх поставляет апостол против нарушения самой веры: для такого изменника «...ктому о гресей не обретается жертва» (Евр.10:26). Невозможно бо просвещенных единою, и вкусивших дара небеснаго, и причастников бывших Духа Святаго, и добраго вкусивших Божия глагола и силы грядущаго века, и отпадших, паки обновляти в покаяние, второе распинающих Сына Божия себе и обличающих» (Евр.6:4–6). Но сей страх падает на главу отступников или упорных во грехе. Верным же и послушным внушается от апостола чисто сыновний страх Божий, как бы не оскорбить благодати Божией, совершающей в них все благое, и не подпасть праведному Божию гневу вместо отеческой любви: «...со страхом и трепетом свое спасение содевайте; Бог бо есть действуяй в вас и еже хотети и еже деяти о благоволнии» (Флп.2:12–13). Не таков страх подзаконных, который есть страх рабов виновных и неисправимых: «...чрез все житие повинни беша работе». (Евр.2:15). Есть, наконец, под благодатию также и награды, как и страшные угрозы: но венцы и награды суть полное раскрытие той же благодати Христовой, в той мере для каждого, в какой кто её усвоил: «Да явит в вецех грядущих презельное богатство благодати своея благостынею на нас о Христе Иисусе» (Еф.2:7) «...и тогда похвала будет комуждо от Бога» (1Кор.4:5), а угрозы наказанием суть только указания на торжество Христово над упорными противниками и презрителями Его спасающей любви: «...во откровении Господа Иисуса с небесе, со ангелы силы своея, во огни пламенне, дающаго отмщение неведущим Бога и непослушающим благовествования Господа нашею Иисуса Христа... егда приидет прославитися во святых своих и дивен быти во всех веровавших...» (2Сол.1:7–8,10). Но это, очевидно, не награда закона, которая требуется заслугой по праву и долгу, и не казнь закона, которая одинаково беспощадно падает как на бессильного не исполнителя оного, так и на упорного врага Божия. По сей несовместности во всех отношениях благодатной правды с законною, оставляющей человека в плотской природной греховности, понятна и эта строгость святого апостола против увлечения заблуждениями иудействующих: «О, несмысленнии Галате, кто вы прельстил есть не покоритися истине ... Тако ли несмысленни есте? наченше духом, ныне плотию скончаваете? Толика пострадасте туне? Аще точию и туне. (Гал.3:1,3,4) – и эта скорбь о сем и ревность обратить заблудших: «Чадца моя, имиже паки болезную, Дóндеже вообразится Христос в вас» (Гал.4:19). Равным образом, когда столь противоположны законная правда с благодатною, как дух благодатный и греховная плоть, как ложь и истина, спасение и лишение спасения: то отсюда уже сама собою следует истина об отменении закона. Ибо, по сущности Божией во Христе правды (не говоря о ничтожности без неё внешних обрядов), в христианстве самые нравственные заповеди закона получают уже совсем иное значение, как требования и внушения самой любви Христовой, стремящейся в силе Святого Духа внутренно и навеки усвоиться нам со своею правдою и премудростью, со всеми спасительными дарами своими, а не суть только внешнее определение долга или законная буква. Но вместе с сим само собою рождается недоумение: почему же столь жалки и гибельны следствия самого закона Божия? Зачем он и дан, если он несовместен с Христовою благодатию? И таким образом сама собою открывается важность и неизбежность исторического вопроса о происхождении и внутреннем значении ветхозаветных законных форм.

Апостол открывает тайну оправдания верою – и в самом Ветхом Завете, объясняя при сём внутренний порядок всего Ветхого Завета.

"Верою, – говорит апостол, – разумеваем совершитися веком глаголом Божиим, во еже от неявляемых видимым быти»(Евр.11:3). И сие разумение веры апостол относит к вере в снабдение или во спасение души, к вере оправдывающей или такой, от которой праведный жив будет, как сказано им выше приведенного места, – к вере, начальник и совершитель которой есть Иисус, (Евр.12:2). Каким же образом уверенность, что Бог есть Творец мира, составляет веру оправдывающую, которой начальник и совершитель есть собственно Христос? Ответ на это у апостола уже найден нами прежде. Мы уже имели случай рассматривать глубокий взор Святого Павла на Господа Иисуса, как на перворожденного всея твари. По сему воззрению, – та самая вседействующая и всебогатая любовь Бога Отца, которая от вечности и существенно почивает в Единородном, которая открыта во всей своей широте и глубине в воплощении и крестной смерти Господа – к нашему оправданию и усыновлению Богу, – открылась отчасти и действовала уже в самом творении мира, разделяя тварям дары из сокровищ небесного Отца и тогда же усыновляя Ему приемлющих оные. Понятно, что сию тайну разумному творению следует только уразуметь истинною верою, то есть такою, которая входит в самый дух и силу веруемого: и чрез это уже свойственно войти в участие усыновляющей Богу и следовательно оправдывающей благодати. Итак, мысль апостола об оправдательной силе той веры, по которой разумеваем веком совершитися глаголом Божиим, понятна. Но должно при сем в особенности приметить, что на оправдывающую веру в тайну творения, – апостол указал, говоря о вере, в которой свидетельствованы быша древнии, то есть о вере ветхозаветных праведников (Евр.11:2). Следовательно, эта вера, и именно со значением и силою веры оправдывающей, была еще в Ветхом Завете. Нужно вникнуть в это.

Нам новозаветным, без сомнения, должно и удобно так разумевать тайну творения, чтобы входить в самый дух творческой силы и любви Бога Отца, которая в Единородном Сыне (и именно чрез Его волю и слово) вызывала из ничтожества к бытию все создания, обнимала и животворила их, а разумные из них тогда же усыновляла и одушевляла жизнью благодатною. Разуметь это свойственно нам христианам, почему апостол и сказал – разумеваем. Но свойственно и возможно это нам только под тем условием, если на тайну творения будем смотреть в свете совершившейся и вполне открытой тайны Христовой. Если же за вопрос о творении мира взяться вне веры во Христа, вне света Его истины, то много, много как дойдет человек до уверенности, что точно Бог сотворил мир, и сотворил из ничего. И эта философская уверенность, очевидно, не имеет ничего оправдательного; чрез неё, без Христа, мыслитель не сделается благодатным сыном Божиим и не спасется. Когда же, теперь, вера в тайну творения принадлежала, по апостолу, уже и древним или ветхозаветным праведникам, и притом принадлежала в силе и значении веры оправдательной, усыновляющей Богу, хотя еще тогда не совершилась и не была вполне открыта Христова тайна: то видно древние могли входить верою в спасительный дух тайны творения, не имея еще нужды для сего в полном открытии Христовой тайны. Каким же образом? Видимо, одно непосредственное воззрение на создания Божии, при руководстве разве самых общих понятий веры, могло ввести ветхозаветного верующего в духовное ощущение и общение любви Бога Отца, почивающей в Единородном Сыне от вечности, возсиявшей в Нем и миру – чрез его творение и утверждение; и таким образом древний верующий мог, чрез свою веру в тайну творения мира от Бога, предусвоить и предвкусить благодать усыновления и оправдания. И в самом деле, всё в мире осуществлено благоволением Отца, открытым и действующим в Сыне, и все осенено благодатию Духа Святого. Первобытному человеку, одушевленному в своей душе Духом Божиим и созданному по образу Божию и, следовательно, поставленному во внутренней сообразности и общении с существенным Образом Божиим – Единородным, Богом Словом, свойственно и просто было непосредственно ощущать и воспринимать своим духом благоволение Отчее, выразившееся в мире Сыном, с осенением Святого Духа. И такая удобосообщимость с Божественным и духовным не тотчас же по допущении греха могла иссохнуть в человеческом естестве, особенно при новых откровениях и чрезвычайных действиях Божественных: подобно как ветвь, оторванная от корня, не сейчас засыхает, особенно если она будет водружена в воде. На сем основании человечеству первых времен и принадлежала приемлемость и удобосообщимость к благоволению Отчему, открытому Сыном с силою Святого Духа в видимом мироздании. Несмотря на видимое, человек прежних времен непосредственно ощущал и проразумевал в оном невидимое – духовное и Божественное. Мало того, по проникающему в глубины Божии воззрению апостола открывается, что уже в тайне мироздания Творец, от вечности знавший и определивший все свои дела, долженствующие совершиться во времени, и в самом начале своих дел положивший условия к решительному их совершению, – выразительно предызобразил саму тайну Христову, а именно: тайну превознесения в лице Христовом человеческого естества над всеми созданиями, также тайну будущего совершения и субботста всемирного во Христе Богочеловеке. Ибо по создании человека, Бог воззрел не на это только создание в частности, но на все небесные и земные создания и нашел всю полноту мироздания, с явлением в оное человека в окончательном совершенстве, и тем завершил свое творческое делание (Быт.1:31), «...и почи в день седьмый от всех дел своих...» (Быт.2:2), успокаиваясь сам своею любовию в своих созданиях и их успокаивая в своей отеческой любви – Сыном во Святом Духе. Такое как бы возглавление всего мироздания в человеке имеет смысл и место не иначе, как только но отношению к тайне истинного возглавления всего небесного и земного во Христе, Богочеловеке. И вот в псаломском изображении славы человека, соответствующем не только по мысли, но и буквально сказанию Моисееву о творении мира и человека (Пс.8:4–8, слич. Быт.1:16–28), апостол находит свидетельство о покорении именно Христу Богочеловеку будущей вселенной и о Его превознесении для введения в славу всех благодатных чад Божиих (Евр.2:5–10). Также и в дне творческого покоя или субботы апостол находит предуказание нового субботства, оставленнаго людем Божиим во Христе и состоящего в будущем вечном успокоении верных в открытой любви Божией (Евр.4:1–11, слич. Евр.3:11–14). Таким образом древнии или ветхозаветные верующие чрез простое созерцание дел Божиих в мироздании, и могли своею верою ощущать и предусвоять себе животворную и спасительную любовь и благодать Божию, открытую для нас в Единородном Христе. Святой апостол находит и указует еще в самое раннее время Ветхого Завета, до чрезвычайности поразительный пример раскрытия в верующих этой животворной любви Божией. В одном из допотопных патриархов ясно обнаруживались только почти эти столь общие понятия веры, яко Бог есть и взыскающим Его мздовоздаятель бывает; и сей самый патриарх чрез свою веру вошел в такое совершенное общение любви Отца небесного или, что тоже, так предусвоил себе благодать усыновления и оправдания, что даже преложен был из здешней жизни в лучшую, не видев смерти. Верою Енох преложен бысть не видети смерти: и не обреташеся, зане преложи Его Бог. Прежде бо преложения его свидетельствован бысть, яко угоди Богу. Без веры же невозможно уготити Богу: веровати же подобает приходящему к Богу, яко есть, и взыскающым Его мздовоздаятель бывает (Евр.11:5–6). Как же это столь простая и общая вера (которая по нашему времени есть не более, как вера естественного Боговедения) явила в действии, столь чрезвычайную и для нас христиан, оправдательную силу? Для точнейшего уяснения апостольской мысли надобно обратиться к повествованию святого бытописателя об Енохе. Здесь читаем следующие о нем слова: «И ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его» (Быт.5:24). Итак Енох, живя в сем мире, столь близко обретал всюду пред собою Бога, что внутренне входил в общение с Вездеприсущим, носящим всяческая глаголом силы своея, так что ходил пред Богом, подобно как человек идет со сопутником. Ходящему таким образом с Богом свойственно и просто было ощущать благодать Отца небесного, какую Сын Божий простер в Себе на мир чрез само дарование ему бытия. Следовательно, свойственно было также более и более предусвоять животворную благодать усыновления и оправдания, пока, наконец, не раскрылась она в нем до начатков прославления, преложив его в иной мир без смерти. И это совершилось еще за несколько тысяч лет до новозаветного благодатного возрождения: следовательно, совершилось на основании еще естественной приемлемости и удобосообщимости с Божеством, какая оставалась в человеке после утраченной первобытной жизни¹⁶.

Итак, понятна эта основная в апостольском учении о Ветхом Завете мысль: древние или ветхозаветные, и при греховной поврежденности естества, еще обладали такою духовною живостью и свежестью, по которой они – и с самыми простыми и общими понятиями веры – чрез одно непосредственное воззрение на создания Божии уже ощущали и предусвояли любовь Отца небесного, почивающую в Единородном, и в Нем простертую на все создания. Между тем, как в сей самой любви и заключается сила благодати усыновления и оправдания, раскрывшейся во Христе, как это выше мы видели из учения апостола. Обетование же о Христе обнадеживало, что чувственно-образно воспринимаемая и ощущаемая верою любовь Отца небесного, простертая на создания в Единородном, непременно имела явиться в Обетованном для усвоения своих спасительных благ верующему (хотя и грешному человеку).

Отсюда и объясняется та великая мысль апостола о всём Ветхом Завете, что во всё продолжение этой духовно-юношеской живости и свежести, свойственной древним, спасающая во Христе любовь Отца небесного и предъявляла себя им и руководила их – именно чрез вещественные начала мира, то есть, как далее это подтвердится, чрез видимые творения, чрез природу с её явлениями и действиями, чрез плотские и мирские, по наружному виду, учреждения и события, в которых ощутительно для человека отсвечивался духовный свет любви Отчей в Сыне, сияющей миру Святым Духом. Отсюда и чувственно-образное воззрение веры ветхозаветной. «...да быхом млади, под стихиями бехом мира...»(Гал.4:3).

Так, сам праотец, который в следствие Творческого вдохновения бысть в душу живу, долженствующую посему и оживиться Духом Божиим, и который получил дар творческой любви – раститися и множитися, неутраченный и по падении на основании обетования о Семени жены, является, соответственно чувственно-образному представлению Духовного, образом будущего Божественного Главы возрожденного и спасаемого Им человечества Адама, иже есть образа будущего (Рим.5:14).

Далее, ту возвышенную, духовную и оправдательную мысль веры, что для умилостивления Бога к согрешившему и за то осужденному на смерть человеку потребна такая жертва, которая бы удовлетворила за него именно кровью – страданиями и смертью своею, ветхозаветный праведник, по чувственно-образному воззрению своему на духовное и благодатное, выражает в кровавом чувственном жертвоприношении; и после снова тоже подтверждается для чувственно-образного воззрения ветхозаветной веры невинным пролитием крови того же праведника: «Верою множайшую жертву Авель паче Каина принесе Богу, еюже свидетелствован бысть быти праведник, свидетельствующу о дарех его Богу: и тою умерый еще глаголет» (Евр.11:4).

Так, по повелению Божию, другой праведник строит вещественный ковчег для спасения жизни от чувственного потопа. Но в сем случае и деле, Ной предается любви Божией, спасающей от всегубительства семена нового мира, той любви, которая сияет миру именно в перворожденном всея твари – Боге Сыне, и в ветхозаветные времена не воспящалась в своем сиянии человеческими грехами ради негоже, как обетованного Спасителя. И таким образом сей великий праведник чувственно-образно обнаружил такую высокую и победоносную над злом мира веру, «...еюже осуди весь мир, и правды, яже по вере, бысть наследник» (Евр.11:7). Очевидно, что вещественное и чувственное заключало и выражало здесь силу духовную и благодатную: ибо правда, яже по вере, даруется собственно Христовою благодатию.

Авраам, по повелению Божию, оставляет обыкновенное земное отечество и странствует, так же как после Исаак и Иаков, в надежде наследовать обетованную землю. Но в существе дела они, как одушевляемые верою в обетованного Виновника всемирных благодатных благословений, ищут и ожидают собственно духовного и небесного «града, емуже художник и содетель Бог» (Евр.11:8–10). В особенности Авраам поверил Богу, обещавшему ему от неплодной Сарры семя, хотя естественное, но бывшее залогом всеблагословляющего Благодатного Семени; верова – и вменися ему в правду (Рим.4:19–21, Гал.3:6). Полученную благодатную правду, яже по вере, отец верующих запечатлевает и выражает опять чувственным знамением обрезания: «И знамение прият обрезания, печать правды веры, яже в необрезании...» (Рим.4:11). Авраама, победителя обыкновенных земных врагов, сретает благословениями Мельхиседек Священник Бога Всевышнего – один из туземных царей и, как можно заключить из умолчания в бытописании о роде и жизни его, неизвестный дотоле Аврааму, как новопришельцу Ханаанской земли. Авраам, будучи сам наследником обетования о всемирном благословении, благоговейно приемлет благословение от сего Священника – царя и чтит его десятиною из добычи, полученной в счастливой войне. Но если, без всякого прекословия, меньшие благословляется от большого, то Аврааму, – наследнику обетованного всемирного благословения, свойственно преклониться для принятия благословения только разве пред Самим обетованным Семенем, в котором благословятся вси язы́цы земнии. Итак, видно, что Мельхиседек в своем лице, в достоинстве царственного Священства, в самой даже неизвестности своего рода и жизни Аврааму дал вере последнего узреть или ощутить отсвет, всеблагословляющего горнего Царя-Первосвященника, «...без причта рода, ни начала днем, ни животу конца имея...» (Евр.7:3). Еще случай, произошедший в семействе того же патриарха Авраама: открылась, по-видимому, простая семейная ссора между его женою Саррою, имеющею от него сына, рожденного по усвоенному верою обетованию, и Агарью с её Измаилом, не более как плотскою отраслью Авраама, и таким образом здесь действовала и проявлялась, в существе своем духовная борьба между наследником обетования по вере и притязателем на обетование только по плотскому происхождению. Борьба, открывшаяся прямо в своей духовности уже между Церковью Христовою и плотским Израилем (Гал.4:21–31). В утробе беременной Ревекки, супруги наследника благодатного обетования о всеблагословляющем Семени, ощутились беспокойные движения зачатого плода. Ей открыто, что это предвестие о двух имеющих произойти от неё детей, из которых один поработает другому; и в этом выразилась в самом действии мысль о благодати, избирающей одного и отвергающей другого прежде всяких их дел (Рим.9:10–13).

По сим приводимым от апостола примерам естественно и понятно, что такое время, когда так просто и легко чрез вещественные начала мира поучались тайнам и приходили в общение грядущей благодати, «издалеча видевше я и целовавше» оную, по апостольскому выражению (Евр.11:13), – апостол находит временем самого лучшего и живаго состояния человеческого в Ветхом Завете, – временем, когда потому и не было нужды в разнообразии законных обязанностей и правил. Ибо нужно было только послушание веры обетованию, время от времени повторяемому и подтверждаемому, – чтобы чрез видимое и земное предощущать и усвоить обетованную благодать. Аз же живях кроме закона иногда» (я некогда был жив без закона) – говорит апостол от лица, человека вообще, представляя последующее уже склонением к смерти (Рим.7:9).

Не то значит это, что человек дотоле не раболепствовал смертоносному греху. Состояние патриархальное представляет апостол жизнию не безусловно, а относительно к последующему состоянию человека: «Аз же живях кроме закона иногда: пришедшей же заповеди, грех убо оживе, аз же умрох...» (Рим.7:9–10). Между тем и в то время смертоносно же действовал и свирепствовал грех, вошедший еще с первым человеком в мир: «Но цартвова смерть от Адама даже до Моисея...» (Рим.5:14). Особенно губительно было следующее, появившееся к концу патриархального времени, проявление греха в наибольшей части рода человеческого: «Занеже разумевше Бога, не яко Бога прославиша или благодариша, но осуетишася помышлении своими, и омрачися неразумное их сердце: глаголющеся быти мудри, объюродеша, и измениша славу нетленнаго Бога, в подобие образа тленна человека и птиц и четвероног и гад...» (Рим.1:21–23). Есть еще и в наше время идолопоклонники, но это уже закосневшие в невежестве. Но святой апостол, говоря о происхождении язычества или обожания тварей, показывает, что напротив более развитые и надменные сим люди стали обожать твари вместо истинного Бога: «Глаголющеся быша мудри объюродеша, и измениша славу нетленнаго Бога в подобие образа тленна человека и птиц и четвероног и гад». Как же могла произойти эта необычайность, что вождями столь нелепого заблуждения, каково обоготворение даже скотов и гадов, явились мудрецы своего времени? Видно, что-то было такое время, когда постигали истину главным образом по непосредственным воззрениям на мир и природу, поскольку в них были видимы невидимая Божия – присносущная сила Его и Божество; в такое время более развитыми и мудрыми людьми, очевидно, могли быть не иные, как те, которые отличались более развитою чувствительностью к проявлениям во всем видимом Высшей силы и Божественного отсвета; для таких же естественно сильнее, нежели для всякого другого, было искушение (устрояемое, разумеется – исконным искусителем или духом лжи), – искушение, – саму природу, проявляющую для них так видимо существенно-невидимого Бога, принять за самого Бога. При гордости же и надмении своею мудростью естественно человеку не устоять пред искушением; ибо таков общий закон духовно-нравственной жизни человека, чтобы гордым – падать. Таким образом и произошло, что разумевше Бога они (эти глаголющиеся быти мудры, яснее других видевшие в тварях отображение Его силы и Божественности) «...не яко Бога прославиша или благодариша, но осуетишася... их сердце; глаголющеся быти мудри, объюродеша и измениша славу нетленнаго Бога в подобие тленна человека...» и прочих предметов видимой природы. Отсюда объясняется та мысль апостола, что к служению не по естеству сущим Богом язычники увлеклись, по причине впрочем собственных суетных помыслов и сердечной слепоты, теми самыми вещественными началами мира, в которых отображалось духовное и Божественное, чрез которые для веры и предуказывалась тайна грядущей благодати, по Божественному распоряжению в Ветхом Завете (Гал.4:8–9)¹⁷. Если же люди, по необузданности страстей и преумножению пороков, могли так нечестиво злоупотребить самым отсветом в мире присносущей Силы и Божества: то ясно, что уже не довольно было только напоминать и подтверждать спасаемым обетование о грядущем Спасителе, чтобы они всюду в мире и жизни ощущали руководствующую ко спасению любовь Божию. Благопотребно и благоугодно было Ей свои правила и внушения преподать со строгою обязательностью, в подробностях, неизменными письменами закона, чтобы таким образом положить твердую преграду против разлива греха. Это и выражает апостол в словах: «Что убо закон? преступлений ради приложися...» (Гал.3:19).

Впрочем, при сем апостол ясно показывает, что преступлений ради, по которым дан закон, не сделались еще негодными для руководства веры вещественные начала мира или видимое и чувственное, отображающее в себе свет невидимого и Божественного. Это видно из указуемых апостолом обстоятельств самого законодателя, или того ходатая, чрез которого дан закон (Евр.11:23–27). Так, среди того угнетения избранного народа, когда младенцы мужеского пола, это основание продолжения и целости народа на будущее время, прежде рождения были осуждены на смерть, – рождается младенец с поразительною красотою. Это чисто внешнее или плотское, как кажется, обстоятельство, с особенною силою возбуждает в родителях новорожденного не просто естественную любовь к своему дитяти, но, по свидетельству апостола, веру, и притом веру оправдательную, какой примеры апостол указывал в ветхозаветных праведниках (Евр.10:39,12:1,2), и столь сильную, что она превозмогла страх прещений и опасности: «Верою Моисей родився сокровен бысть три месяцы от отец своих, зане видевши красно отроча и не убояшася повеления царева» (Евр.11:23). Каким же это образом? Народ, обреченный в своих младенцах на гибель, владел (разумеется, чрез веру) обетованиями и залогами будущего всемирного спасения, данными его родоначальникам в потомственное наследие; родители Моисея, принадлежа к сему народу, были люди верующие, как члены тогдашней церкви. Соображая сие с обстоятельствами трехмесячного хранения Моисея, мы можем понять, что поразительная его красота, возбудив в его родителях с особенною силою естественную родительскую любовь, чрез это по свойству времени дала и вере их с особенною живостью почувствовать силу обетования, по которому народ, наследник обетованного вечного спасения, не должен погибать ни от каких прещений и нападений со стороны преобладающего мира. В сем движении веры они и хранили новорожденного красивого младенца, не смотря на явную опасность от языческого правительства. И таким образом, точно верою в обетованное благодатное спасение Моисеи родився, сокровен бысть три месяцы от отец своих, зане видима красно отроча: и не убояшася повеления царева.

Другое, протолкованное апостолом, обстоятельство из жизни Моисея, есть следующее: Моисею, усыновленному дочерью фараоновой, грозила в Египте опасность смертной казни в то время, когда он уже возмужал. Он спасается бегством из Египта, и потому вместо выгод и приятностей жизни при царском дворе, теперь подвергается бедствиям пришельствия, подобно как и соплеменники его в Египте. Это обстоятельство по наружности представляется не более, как делом естественного самосохранения и страха мести от правительства. Но в сем самом деле святой апостол открывает смысл подвига победоносной веры, предпочитающей поношение Христово временному греховному наслаждению и не боящейся грозы царевой. «Верою Моисей, велик быв, отвержеся нарицатися сын дщере фараоновы: паче же изволи страдати с людьми Божиими, нежели имети временную греха сладость, большее богатство вменив египетских сокровищ поношение Христово.... Верою остави Египет, не убоявся ярости царевы...» (Евр.11:24–27). Нужно и это изъяснить, ибо внешний вид обстоятельств и дел Моисея не показывает с ясностью сего смысла, а буква священного дееписания говорит, по-видимому, прямо противоположное апостольскому слову: убоявся же Моисей, – так сказано в книге Исхода (Исх.2:14); «не убоявся ярости царевы» (Евр.11:27), – говорит апостол. Как это согласить? Святой апостол дает ключ к истолкованию известного обстоятельства моисеевой жизни, но в приложении сего ключа к делу, нужно иметь в виду все существенные черты самого сего обстоятельства, как описано оное в святом бытописании. Известно, что Моисей бежал из Египта по поводу двух случаев: – убиения им египтянина, который обижал еврея, и потом упрека в этом, сделанного ему от еврея, который обижал своего соплеменника. Первый случай уже показывает, что, живя и воспитываясь при царском дворе, Моисей душою своею принадлежал избранному народу, а не его притеснителям, и готов был защищать свой народ от притеснения с наказанием притеснителям; и следовательно выгодам и счастью сына дочери фараоновой предпочитал соучастие в скорбях и надеждах своего гибнущего народа, у которого оставалась собственно одна надежда, – одна опора, и то в будущем: это обетование о Христе и о Божественных в Нем благословениях. И таким образом действительно, как сказует святой апостол: «верою Моисей, велик быв», в душе своей уже «отвержеся нарицатися сын дщери фараоновы: паче же изволи страдати с народом Божиим, нежели имети временную греха сладость: большее богатство вменив египетских сокровищ поношение Христово: взираше бо на мздовоздаяние» (Евр.11:24–26). Но этот случай хотя обнаружил уже веру Моисея, однако еще не поставлял оную в особенно сильное испытание. Когда в последствии, при братском же участии Моисея во взаимной распре двоих израильтян, один из них упрекнул его за убийство египтянина, за такое дело, которому свидетелем никто не был, кроме защищенного Моисеем еврея (обозревся семо и овамо, никогоже виде Исх. 2:12), и которое теперь стало гласным и следовательно подвергало Моисея крайней опасности от египетского правительства, открывая в нем защитника евреев и отмстителя туземцам: то Моисею предлежало избрать одно из двух. Или отступиться от участия в делах своих неблагодарных единоплеменников за их вероломную огласку и еще укоры, и к ненависти против них правительства присовокупить свой личный гнев: тогда огласка евреями первого случая оказалась бы клеветою, и на них же самих навлекла бы новые беды; а усыновленный дочери фараоновой доказал бы верность и ревность к своему новому отечеству и царскому дому, и тем получил бы право и виды на большее счастье и выгоды в будущем. Или же, – имея пред очами своего духа невидимого Царя Израилева с Его обетованиями, Моисей должен был великодушно подвергнуться ярости фараоновой, лишиться всех выгод и лестных видов в будущем, и даже, если не успеет скрыться, – самой жизни. Будущий еврейский законодатель избрал последнее. Понимал и чувствовал он всю опасность от грозившей ярости фараоновой: «убояся Моисей...», но без колебания и малодушной страшливости решился на чрезвычайные лишения и подвиг веры. И следовательно, оправдалось и стало ясно апостольское слово: «верою остави египтян, не убоявся ярости царевы: невидимаго бо яко видя терпяше».

Итак, рассмотренные случаи своим смыслом, протолкованным от апостола, удостоверяют, что стихии мира (в известном уже смысле понимаемые) очень и очень еще были пригодны к поучению и упражнению веры в деле благодатного спасения. Ибо очевидно, что чувственная красота младенца, участие в делах кровных соплеменников и чувство самосохранения сами по себе свойственны природе и здешнему миру, и следовательно принадлежат к области чувственных начал мира; и однако в сем самом упражнялась и совершалась оправдывающая вера. Посему к ограждению веры от напора преступлений, усиливающихся притом низвратить самым лживым и гибельным образом смысл всего стихийного, требовалось отнюдь еще не отменение или устранение стихий мира, а только, – с твердою положительностью определенное и притом простирающееся на все стороны человеческой жизни, – строгое руководство чрез тех же самых пестунов. Такое руководство и дано в законе: «под стихиями бехом мира порабощени», то есть строго подчинены, говорит святой апостол собственно о подзаконном порядке (Гал.4:3). И прежде под стихиями мира бехом, но тогда чрез оные Премудрость как бы «взывала» по выражению самой Премудрости (Притч.8:1–36), с верою сынов человеческих (что именно видно из указанных выше примеров, приведенных апостолом), а теперь пестунству стихий она строго подчинила или поработила спасаемых ею сынов человеческих. Это есть основное понятие апостола о законе или точка зрения на закон, с которой открывается ясно и состав и значение и судьба закона?

В составе закона апостол обозначает, во-первых, то, что из области стихийного мира издревле руководило или упражняло веру, а чрез Моисея только увековечено было законным письменем. Таков, например, закон субботы, указанный в Послании апостола Павла к Колоссянам (Кол.2:16), и истолкованный в его послании к Евреям в главе четвертой, закон, имеющий основание в успокоении зиждительной Любви – в делах своих, как соответствовавших мысли Её. А выше был случай нам узнать, что, если верою войти в силу и дух тайны творения, то свойственно войти в некоторое общение в благоволении Отца небесного, простирающемся в Единородном на всё, и следовательно предусвоить дар усыновления и оправдания. Отсюда можно уразуметь и то, что, если войти в дух Творческого успокоения в созданиях, ознаменованного субботою, то чрез это свойственно войти в предощущение и предвкушение того вечного субботства, которого еще должны ожидать избранные, в котором все цели творения и воссоздания осуществятся решительно и всецело, и следовательно и Бог в творениях, в они в Боге – на веки успокоятся. Сие самое соотношение субботы или седьмого дня, в который почи Бог от всех дел своих, с субботством вечным и показано апостолом: «Оставлено есть и еще субботство людем Божиим. Вшедый бо в покой Его, и той почи от дел своих, якоже от Своих Бог» (Евр.4:9–10). Таков же, например, и закон обрезания, которое установлено еще при Аврааме, как видимая печать и знак праведности по вере и как знамение сынов и наследников завета (Быт.17:4–11) и которое чрез Моисея подтверждено Израилю самым письменем закона. Из сказанного о значении и силе обрезания, как печати праведности, яже по вере и вместе знамения наследников завета о спасении, само собою видно, что в ветхозаветном законе обрезания уже выражалась и предуказывалась сила новозаветного таинства крещения, преподающего верующему благодатную праведность и вводящего его в общение заветного спасения: ("о нем же (то есть во Христе), и обрезани бысте, – говорит апостол, – обрезанием нерукотворенным, в совлечении тела греховнаго плоти, во обрезании Христове: спогребшеся Ему крещением» (Кол.2:11–12).

Во-вторых, в составе закона указует апостол то, что внушалось вере или испытывала она в образе современных народных обстоятельств и дел, и что заповедовалось вере твердо помнить, а иное и исполнять (для чего все это и внесено в книгу закона). Так, когда ангел истреблял первенцев народа враждебного против чад завета, после чего сии последние имели выйти из губительного порабощения в свободу – по силе обетований, данных отцам, и значит¹⁸ – силою обетованного Христа: то в ознаменование сего велено от Бога совершить пасху и кровью агнца пасхального помазать двери домов еврейских, дабы, видя этот знак, миновал сии домы истребитель египетских первенцев. Так чувственными символами совершения пасхи и крови агнца пасхального знаменовалась действовавшая в избавлении израильтян сила обетованного Спасителя, как существенно одного искупительного Агнца: – и это не могло не быть более или менее понятно или ощутительно для веры, для которой еще светили духовным значением стихии мира или вообще чувственные предметы. И таким образом истинно, – оправдательною во Христе «верою сотвори (Моисей) пасху, да не погубляяй перворожденныя, коснется их» (Евр.11:28). Так, и по той же самой причине – только взятой в отношении к другим обстоятельствам, израильтяне оправдательною же «верою преидоша Чермное море» (Евр.11:29), «и в cu в Моисея крестишася во облаце и в мори» (1Кор.10:2), в котором между тем, погрязли поработители наследников обетования. Вси тожде брашно, по своему значению духовному, ядоша в чувственной манне. И вси тожде пиво духовное пиша – Христа, когда чувственно пили воду из камени (1Кор.10:2–4). Равно, с другой стороны, все, предавшиеся идолопоклонству и чувственным страстям и за то истребляемые или язвами или нападающими врагами, в существе дела искушали самого Христа обетованного, «и погибоша от всегубителя» духовного (1Кор.10:10), – не вошли в покой Божий за неверствие (Евр.3:19). Такое значение указанных обстоятельств изъясняется из того, что израильтяне были наследники обетований о всеблагословляющем Семени Авраамовом, то есть о Христе. Они и избавились от египетского ига и были спасительно ведомы по пустыне именно в силу сих обетований о Христе. Посему как все благодеяния Божии, при сем совершившиеся, выражали силу обетованного Христа, принимаемую чрез веру, так и беспорядки израильтян обнаруживали в них неверие и противление собственно Христу. Почитаем ненужным останавливаться на подробном рассмотрении каждого из означенных выше обстоятельств. Ибо следует только смотреть на оные, не теряя из виду характера того времени, открытого апостолом, в котором область стихий мира или чувственного и естественного светло еще отражала в себе духовное и Божественное; и тогда для нас ясно будет, как просто, в событиях народной израильской жизни, выражалась спасающая во Христе любовь Божия и как потому при тех же событиях свойственно было обнаруживаться или начаткам оправдательной веры, или пагубному неверию.

В-третьих, в составе закона апостол указывает собственно чрез Моисея данные законоположения и учреждения, которые, по своей наружности, относились к плотскому и мирскому, но по значению и силе поставлялись во внутреннее, тогда непосредственно ощутительное отношение ко Христу и духовным Его благам. Таковы законы о ядении или питии, о различных омовениях и другие подобные постановления, которые и названы апостолом оправданиями плоти (Евр.9:10). Таково устроение скинии – нерукотворныя, сиречь, не сея твари (ταύτης τῆς κτὶσεως), – относящейся по внешности своей к чувственно-земному (Евр.9:11). Таков закон родового священства, названный от апостола законом заповеди плотския (Евр.7:16). Таковы заветные окропления жертвенною кровью козлов и тельцов, законные очищения оскверненных и прочее, названные апостолом освящающими к плотстей чистоте (Евр. 9:13) и тому подобное. Все это или само по себе чувственно или относилось к плоти или земной твари, но при ощутимости в творениях невидимого Бога, поразительной тогда не по отвлеченному, а по непосредственному воззрению, и при господствующей во всем завете мысли о грядущем и обетованном Христе, – все это было выразительным и ощутительным для веры образом и указанием Христа и духовных Его благ. Так, апостол открывает в особенности внутреннее отношение скинии рукотворенной к скинии нерукотворенной, которая относится не к сей твари, но область которой объемлет не только духовный храм всех на земле верующих (храм бо Божий свят есть, иже есте вы (1Кор.3:17), но и само небо, куда Христос вниде, да явится лицу Божию о нас (Евр.9:24). Открывает внутреннее отношение первосвященника, который один, и то однажды в год, имел право вступить во святая святых с жертвенною кровью, к Первосвященнику во веки Христу, Который со своею Кровию «вниде единою во святая ко» Отцу, «вечное искупление обретый» (Евр.9:12); – равно показывает отношение крови жертвенной, очищающей оскверненных, к «крови Христа, иже Духом Святым Себе принесе непорочна Богу», – крови, «очищающей совесть нашу от мертвых дел, во еже служити нам Богу живу и истинну» (Евр.9:13–14). И вообще обо всех учреждениях и законоположениях сего рода говорит Апостол: «яже суть стень грядущих, тело же Христово» (Кол.2:17), но тень грядущего Христа, в начале своем отнюдь не темная, но подобная светлому облаку, осенявшему скинию: так, например, сия же самая скиния была Моисеем и устроена в начале, как и это обозначает апостол, – по образу, показанному ему на горе, светлого и славного Боговидения (Евр.8:5).

В составе закона, наконец, Апостол указует собственно нравственные заповеди, еже: «не прелюбы сотвориши, не убиеши, не украдеши, не лжесвидетельствуеши, не похощеши...» (Рим.13:9). Сии заповеди, в общем своем значении прямо выражают закон любви: возлюбиши искренняго твоего якоже сам себе; в частных приложениях сего общего закона они касаются, по преимуществу, также внешней деятельности (не убиеши, не украдеши) или внешних предметов (не похощеши то еесть не пожелавше чужого). Но по проникающей весь закон мысли о Христе, сии нравственные заповеди выражают или внушают духовно-благодатную любовь, свойственную именно верующим во Христа и составляющую плод Духа благодати (Гал.5:22), и следовательно относятся к Христову закону, как апостол и учит христиан. ни единому же ничим же должны бывайте, точию еже любити друг друга... Еже бо: не прелюбы сотвориши, не убиеши...аще кая ина заповедь, в сем словеси совершается, во еже: возлюбиши искренняго твоего, якоже сам себе (Рим.13:8–9).

Следя, по указанию апостола, составные части закона, мы в тоже время открывали и внутреннее значение всех сих составных частей, как обозначает оное святой апостол. Вообще выразить сие значение должно так: во всём предуказан Христос и предъявлены духовные Его блага. Его благодатные законы – только не в существенности и чистой своей духовности и совершенстве, но более или менее в формах земного, чувственного, внешнего, естественного, – словом, в формах, заимствованных из вещественных начал мира. «Сень бо имый закон грядущих благ, а не самый образ вещей...», – говорит вообще о законе апостол (Евр.10:1). Посему и служение сего домостроительства вверено от Бога такому лицу, который «верен бе во всем дому Его, но якоже слуга» и представитель Христа, Который есть «Сын в дому своем» (Евр.3:5–6). Посему же совершение и открытие сего законного порядка вчинено служебными духами – ангелами (Гал.3:19), (хотя и по непосредственному манию самого Бога, «Егоже глас землю тогда поколеба»(Евр.12:26), но не самим Господом во плоти, при раздаянии Святого Духа, возрождающего верующих в новую жизнь (Евр.2:2–4). Основание же, по которому Христово царство светло предызображалось в законе по стихиям мира, есть слава Божия, еще озарявшая оные в творении, хотя с течением времени, более и более затемнявшаяся, по причине основавшегося в мире греха. Так, ходатай всего законодательства, чрез приемлемость еще не возрожденного естества, столь обильно озарился славою Божиею, «яко не мощи взирати сыном Израилевым на лице Моисеово, славы ради лица Его предстояще», хотя она и преходила и должна была неминуемо престать (2Кор.3:7). Но большинство израильтян увлекавшееся или к идолослужению или к сластолюбию и тому подобному, уже не могло открыто и свободно взирать на сию славу, а следовательно и на все то, что во свете её же предызображалось о Христе; а потому покрывалом, которым скрывал Моисей от них славу, открывшуюся на его лице, знаменовалось начало того затемнения подзаконного завета, которое окончательно совершилось ко времени появления христианства. Сие и выразил апостол в следующих словах: «...Моисей полагаше покрывало на лице своем, за еже не мощи взирати сыном Израилевым на конец» или на будущее во Христе совершение «престающаго». Но ослепишася помышления их, даже бо до сего дне тожде покрывало во чтении ветхаго завета пребывает неоткровенно, зане о Христе престает (2Кор.3:13,14). По причине сей-то слепоты и жестоковыйности большей части Израиля и требовалась строгая и грозная положительность закона. Такая строгость и выразилась, во-первых, в самом образе и обстоятельствах Моисеева законодательства: сюда относятся указанные апостолом «гора, объятая огнем и пылающая, тьма, сумрак, буря, трубный звук и глас глагол, егоже слышавшие отрекошася, да не приложится им слово. Не терпяху бо повелевающаго: аще и зверь прикоснется горе, камением побиен будет». И тако страшно бе видимое, что и сам Моисей трепетал (Евр.12:18–21). Во-вторых, тоже выразилось и в самом грозном письмени законных заповедей: «Проклят всяк, иже не пребудет во всех писанных в книзе законней, яко творити я». (Гал.3:10).

Поскольку сею грозою жестоковыйность израильтян стала бы смиряться и склоняться к смиренному послушанию веры: тогда свойственно и доступно было им из-за сей грозы слышать уже кроткий глас благодати, весь состав закона проникающей своим духом. И действительно, когда Моисей вел последние завещательные беседы с Израилем, состоявшим большою частью из нового поколения, воспитанного при чрезвычайном Божественном водительстве его из Египта: то в сих беседах – после многих увещаний, – трогательных и сильных уже потому, что исходили из уст старца, чрез которого столько совершенно и открыто дивных дел и тайн Божиих, и который уже готов был отойти в вечность, после обличений и угроз, значение которых усиливалось всем происходившим доселе с Израилем, после предречения о некоем грозящем великом отверждении и страшных казнях, имевших разразиться над ним, и за тем о помиловании его и заглаждении грехов его, – Моисей предлагает такое убеждение Израилю быть верным закону: «Яко заповедь сия, юже аз заповедах тебе днесь, не тяжка есть, ниже далече есть от тебе: не на небеси есть, глаголя: кто взыдет от нас на небо, и возмет ю нам..: и ниже об ону страну (или «в бездне») моря есть, глаголяй: кто прейдет нам.. и возмет ю нам... Близь тебе есть глагол зело, во устех твоих, и в сердцы твоем, и в руку твоею, творити его (Втор.30:11–14). Ясное дело, что здесь не внешне законная и самосильно исполняемая правда внушается, но раздается голос правды духовно живой, в самые уста и в сердце влагаемой и следовательно благодатной; а такая правда основывается собственно на смерти и воскресении Господа. Такой именно голос слышит здесь, и изъясняет нам святой апостол Павел: «А яже от веры правда, сице глаголет: да не речеши в сердцы твоем: кто взыдет на небо, сиречь Христа свести: или кто снидет в бездну, сиречь Христа от мертвых возвести. Но что глаголет писание? Близь ти глагол есть, во устех твоих, и в сердце твоем, сиречь глагол веры, егоже проповедаем...» (Рим.10:6–10).

Поскольку же израильтяне, вместо духа послушливой веры, имели упорствовать в непокорности воли Божией и предаваться своим страстям, по причине греха, во время Моисея и после него с особенным обилием плодившего преступления, то закон, до открытия новозаветной веры предназначен и приспособлен был, по крайней мере, к достижению той великой и благодетельной цели, чтобы чада церкви – израильтяне – не рассеялись духовно между языками, будучи связаны строгими внешними законными обязанностями, будучи поражаемы законными проклятиями и страхом смерти за нарушения закона, – и чтобы таким образом были они оберегаемы и воспитываемы, как своевольные дети, чрез строгих приставников, до того времени, пока обетованный Христос не прейдет и не избавит верующих от законной клятвы и смерти. Итак, закон, рассматриваемый даже не в благодатном своем духе, а в строго обязательной и осуждающей букве своей, «...противу ли обетованиям Божиим? Да не будет.... Но затвори писание всех под грехом...» (и в сем отношении закон есть служение осуждения и смерти – «да обетование от веры Иисус Христовы дастся верующим. Прежде же пришествия веры, под законом стрегоми бехом, затворени в хотящую веру открытися. Темже закон и самою грозно-положительною своею буквою (не говоря уже о его духе, внутренне сродном и доступном единой вере во Христа) пестун нам бысть во Христа, да от веры оправдимся» (Гал. 3:21–24).

Наконец, слепым ревнителям Моисеева закона, ищущим спасения в самом законе, а не в обетованной благодати, апостол указывает на то, что обетование о Христе, служащее основанием самого избрания рода Авраамова, дано Аврааму еще за четыреста тридцать лет до закона, и что посему Моисей, принявший при служении ангелов закон для ограничения разлива преступления, был уже посредником между Богом, как обетователем, и Израилем, как обладателем обетования, ждущим осуществления его во Христе. Посему если допустить, что наследие спасения существенно зависит от закона, а не от обетованной Христовой благодати, то с отъятием силы у обетования о Христе и само основанное на оном избрание рода Авраамова необходимо должно потерять свое значение и силу. В таком случае, то есть с отстранением израильского народа от завета избрания, – между кем же был посредником Моисей? Бог только один, а посредника при одном не бывает. Итак очевидная, обличаемая самою историею Ветхого Завета нелепость полагать спасение в законе, а не в обетованной Христовой благодати. «Сие же глаголю, завета предутвержденнаго от Бога во Христа, бывый по летех четыреста и тридесятих закон не отметает, во еже разорити обетование. Что убо закон? Преступлений ради приложися, Дóндеже приидет Семя, емуже обетовася, вчинен ангелы, рукою ходатая. Ходатай, же единаго несть: Бог же един есть (Гал.3:17–21).

Так учит апостол о самом законодательстве Моисея и о его эпохе.

В дальнейшем течении ветхозаветного времени апостол, согласно с значением и основанием ветхозаветного домостроительства, показывает, что сначала не только в Израиле, но и в некоторых лицах из других племен обреталась вера, познавшая и предусвоившая силу благодатного спасения, поскольку тайна сего спасения предызображалась в области вещественных начал мира, в воинских, гражданских, царственных делах и событиях израильской теократии. Поразительный пример сей оправдательной веры апостол указует в язычнице и блуднице Раав. По наружности дело было таково, что эта женщина, устрашенная победоносною силою Израиля, за которого поборал Сам Бог, сказала израильским соглядатаям о страхе своих соотечественников, и укрыла первых от последних с условием, чтоб она и дом её остались в целости в случае победы Израиля над её отчизною. По-видимому, какое место могло быть здесь для оправдывающей веры? Но Израиль был народ завета Божия о спасении всемирном, владетель обетований о Христе. И Раав со своими соотечественниками уже знала о славе Божией, открывшейся ко спасению и торжеству Израиля при изведении его из Египта, при переходе чрез Чермное море, в войне с двумя амморейскими царями: «Слышахом бо, – говорит она, – яко изсуши Господь Бог море Чермное пред лицем вашим, егда исхждасте из Египта, и елика сотвористе двоим царем Амморейским... Сигону и Огу, ихже потребисте» (Нав.2:10). По сему она не только признала Бога Израилева, за единого истинного Бога Владыку всего мира: «Яко Господь Бог ваш, – говорит она в изъяснение чрезвычайного страха, объявшего её единоплеменников, – Бог на небеси горе и на земли низу» (Нав.2:11), но вместе твердо верила и в непременное торжество правимого и спасаемого от Бога Израиля над её соотечественниками и над всеми хананеями: «Вем, яко предаде Господь землю сию вам» (Нав 2:9)¹⁹. Таким образом вера Раав, в победах и чудесных народных успехах израильтян, живо и с силою ощутила тайну спасительного их избрания от Бога; и следовательно изменяя, по-видимому, соотечественникам, она собственно отвергала в них противников Божиих, и, домогаясь от израильтян видимого спасения, стремилась к истине и милости духовной, благодатно-спасительной, хотя понимаемой ею только в образе видимого спасения: и «будет егда предаст Господь вам град сей, сотворите мне милость и истину» (Нав.2:14). Итак, истинно – верою Раав блудница, дружелюбно приняв соглядатаев и проводив их другим путем, «не погибе с сопротивльшимися» или с упорно неверующими пред столь ясно для них открывавшеюся державою Божиею, спасительною для веры избранных и грозно победоносною над враждебностью мира.

Что же касается до подвижников веры и правды в самом Израиле – «Не достанет бо ми, – говорит апостол,– повествующу времене о Гедеоне, Вараце же и Сампсоне и Иеффаи (судиях израильских), о Давиде же(царе), и Самуиле (пророке, помазующем царей), и о других пророцех, иже верою победиша царствия, содеяша правду...» (Евр.11:32–33). Впрочем апостол обозначает примеры того, как, в избранном народе, Дух Божий давал вере предусматривать грядущего Спасителя и Его царство – отчасти прямо чрез непосредственные воззрения на создания Божии, отчасти чрез засвидетельствованные законом древние образы грядущей благодати. Пример первого апостол представляет в Послании к Римлянам (Рим.10:18)²⁰. Боговдохновенный псалмопевец слышит всюду торжественные, возвещавшие о славе Божией, глаголы небес и других видимых созданий, восхищается особенно зрелищем светоносной красоты, величия и благотворности всему миру – солнца; и вообще взирает на природу, как на светлую область славы Божией и жизни, неомрачаемую никаким темным пятном, не возмущаемую никаким нестройным звуком. Но не должно терять из виду, что грех, вошедший в наш мир, держит природу в неизбежном порабощении омрачающей и растлевающей оную суете, как говорит сам же святой апостол Павел. Итак, если в боговдохновенных словах псалмопевца выражается (что и несомненно) строгая истина, в которой нет ничего мечтательного или несущественного, принятого только за существенное: то, видно, духу его дано Святым Духом проникнуть чрез образы видимой природы в духовную область Христова царства, где точно потребляются Христовою благодатию всякая темнота и все нестройные вопли греха. По сему общему значению псаломского созерцания природы, и каждый частный предмет сего созерцания, за чувственною своею стороною, предъявляет что-либо, соответственное ей, из Христова царства. И таким образом, солнце, которого исход – от края небес и шествие до края небес, которого светоносная и живительная теплота изливается на всех, в псалме созерцается как чувственное отображение духовного и Божественного Солнца благодатного царства, каков Сам Христос – существенное сияние славы Божией и исполненное благодати и истины Солнце правды. Потому же самому и небеса, в области природы разносящие свои вещания о славе Божией во всю землю до пределов вселенной и, особенно, содержащие в себе путь для светозарного шествия Солнца, предуказывали псалмопевцу на имевших разнести повсюду духовные вещания о славе Божией, открыть в себе шествие Христовой истины и благодати во всю землю, до пределов вселенной, – высших служителей царства Христова, какими в событии оказались святые апостолы. Еда не слышаша (то есть иудеи богопосланных проповедников слова Божия)? спрашивает апостол, и сам же отвечает словами псалма, теперь исполнившимися. Напротив: «Во всю землю изыде вещание их и в концы вселенныя глаголы их» (Пс.18:5). Пример другого, то есть того, как вере давал Дух Святый видеть Христа в образах, прежде уже явленных и законом утвержденных, апостол указует в послании к Евреям (Евр.5:6;7:1–17)²¹. «Ты ecu Иерей»– говорит псалмопевец Царю-Мессии, нарицая Его вместе своим Господом, восседающим одесную Господа: «Ты ecu священник во век по чину Мельхиседекову». Как и почему Мельхиседек предызображал Христа, мы уже видели; закон предал и утвердил сие образное откровение о Христе в бытописании; теперь же пророческий Дух воспроизводит для веры сей образ, давая видеть Христа в зерцале сего образа. Апостол приводит сие пророчество, и раскрывает во всем свете и пророчество и образ.

С другой стороны, апостол дает приметить в подзаконном состоянии Церкви и то, что грех продолжал убивать всё живое в человеке и мире, более и более закрывая для веры внутреннее значение ветхозаветного порядка Церкви, по наружности взятого от твари сея; и что, потому, тайну спасения, предписанную в законе, требовалось открывать прямее и точнее, то есть независимее от сеновной внешности закона. Так, еще в давидовых псалмах (именно в псалме 39, надписанном давидовым) апостол слышит Христов глагол, которым отъемлется спасительная сила у законных дел, взятых в одной внешности: «Темже входя в мир глаголет: жертвы и приношения не восхотел ecu... всесожжений и о гресе не благоволил ecu», и вместо них поставляется благодатно-спасительная воля Божия: «Тогда рех: – се иду: в главизне книжней написася о мне, еже сотворити волю Твою, Боже... Отъемлет первое, -замечает далее святой апостол, –да второе поставит» (Евр.10:5–9). Затем пророк плена вавилонского показывает, еще яснее открывшуюся в его время, ветхость всего завета подзаконного и следовательно близость его к заменению заветом новым: «Укоряя бо их – говорит апостол о пророке Иеремии в отношении к Израилю – глаголет: се дние грядут, глаголет Господь, и совершу на дом Израилев и на дом Иудов завет нов: не по завету, егоже завещах отцем их, в день, в оньже емшу ми их за руку, извести их от земли египетския: зане тии не пребыша в завете моем, и аз не радих о них, глаголет Господь» (Евр.8:8–9). И затем апостол замечает: «Внегда же глаголет, нов, обветши перваго: а обветшевающее и состаревающееся, близь есть истления» (Евр.8:13). Здесь-то мы должны заметить тот закон или порядок ветхозаветных откровений, по которому Новый Завет предъявляется в них прямо не иначе, поскольку Ветхий Завет затемнялся в своем значении или изветшевал для веры.

Наконец, грех свои смертоносные действия простер до того, или, по апостольскому выражению, столь попремногу стал грешен, что закон вовсе утратил спасительную и живительную силу для веры «Немощное бо закона, в нем же немоществоваше плотию...» (Рим.8:3). Вещественные начала мира, в области которых дотоле предъявлялось Христово пришествие и царство, уже не возвышали или недовольно возвышали мысль веры к духовному и Божественному, и потому стали совсем, по выражению апостола, немощными и худыми для веры. Употребленные в Ветхом Завете для предызображения Христовых благ (которые и были ощутительны для веры) сии «вещественные начала мира» наконец ничего более не показывали в себе, как только то, что они суть – лишь вещественные начала, не выражающие в себе ничего духовно-благодатного, и следовательно уже несовместны с духовною областью благодати²². Во всех заповедях закона обозначалась только плотская внешность и ничего истинно-успокоительного для совести, как апостол и называл их заповедями плотскими, служившими к плотстей чистоте , обстоятельно раскрывая их недостаточность для веры в послании к Евреям (Евр.8:1–13,9:1–28,10:1–39); и следовательно оказалось в них одно немощное и неполезное, по выражению апостола же (Евр.7:18,Гал.4:9). Обязанные законом обрядовым и нравственным, но не проникая в его дух, израильтяне естественно оказались жалкими рабами, связанными внешним игом долга и подлежащими страху казни за неверность: так образовался окончательно этот дух нравственного рабства и страха смерти, который многократно противополагает апостол духу христианства. Но главное в том, что закон затворил всех под грехом, то есть ясно обличал греховность и виновность человеческую и следовательно поражал человека осуждением и проклятием.

Сие-то беспощадное осуждение грешного человека законом и было решительным выполнением назначения сего строгого пестуна, который должен был привести чрез это человека к обетованному оправданию благодатному: «Затвори писание всех под грехом, да обетование от веры Иисус Христовой дастся верующим» (Гал.3:22). Сие-то раскрытие греха до обессиления им всего ветхозаветного домостроительства и было тою, «полнотою времен», когда Ветхий Завет должен быть отменен и вместо него открыться Завет Новый, потребляющий грех и содержащий в существенности все то, что было предуказано и обетовано Ветхим Заветом. Немощное бо закона, в немже немоществоваше плотию, Бог Сына Своего посла в подобии плоти греха, да о гресе осудит грех во плоти ²³ . Егда прииде кончина лета, собственно (по-гречески – τό πληρωμα τοῦ χρόνον) «полнота времени», «...посла Бог Сына Своего Единороднаго, раждаемаго от жены, бываема под законом, да подзаконныя искупит, да всыновление восприимем. И понеже есте сынове, посла Бог Духа Сына Своего в сердца ваша, вопиюща: Авва Отче. Тем же уже неси раб, но сын: аще ли же сын, и наследник Божий Иисус Христом» (Гал.4:4–7).

Таким образом, хотя в прежнем порядке вещей открывалась собственно Христова же тайна, но открывалась она не вполне в своем существе, а более или менее в стихийном и плотском, которое наконец и оказалось только как плотское и стихийное, закрыв собою Христову тайну в истинном её духе и смысле. Посему теперь и тайна Христова является как чрезвычайная новость, леты вечными умолчанная, хотя и была предъявлена писании пророческими, по слову апостола: «...по откровению тайны, леты вечными умолчанныя, явльшияся же ныне, писании пророческими...» (Рим.14:24,25). И прежний порядок, как оказавшийся плотским или только осуждающим человека, и следовательно противоположным духу и силе тайны Христовой, всецело отменяется, хотя и предуказывал её же самую: тем же и мы отныне ни единаго вемы по плоти: аще же и разумехом по плоти (то есть в плотских образах) Христа, но ныне к тому неразумеем... Древняя мимоидоша, се быша вся нова (2Кор.5:16,17). С другой стороны всё, что предвозвещено и предуказано было о Христе, начиная от Адама (который был Его светлым образом, а теперь представлял в себе уже одну противоположность Ему, как сие показано апостолом (Рим.5:14–19), но что в продолжение времени затемнилось для веры (хотя и было дополняемо и проясняемо новыми откровениями), – теперь всё раскрылось во всём свете и существенности, озарив собою всё прошедшее Церкви. Так Христос является вторым или последним Адамом (1Кор.15:45), Главою возрожденного и спасенного им человеческого рода. Он есть вечный первосвященник по чину Мельхиседека, всякого Ему послушного вводящий в благоволение Отца; Его кровь есть умилостивительная пред Богом и очистительная для совести жертвенная кровь, кровь завета кропления; Его Церковь, объемлющая небесное и земное, есть скиния совершеннейшая (все это раскрыто в послании к Евреям). Вообще сказать: Господь Иисус Христос открылся начальником и совершителем оправдательной веры для всех и каждого не только в Новом, но в Ветхом Завете (Евр.12:2,11:1–40), отпущая по вере все грехи, бывшие под первым заветом и осуждаемые законом (Рим.3:25,Евр.9:15); Он оказывается концом и совершением закона, исполнив за людей все его писания, взыски и требования и тем освободив верующих от осуждения законного и от самой обязательности буквы законной: «Кончина бо закона Христос в правду всякому верующему» (Рим.10:4). «Аз бо законом закону умрох...» (Гал.2:19), то есть в силу самого закона, как уже исполненного для меня Христом, я умер для закона. Поскольку же именно смерть Христова была решительным исполнением закона за людей, осуждаемых законом за свои грехи на смерть, так что в лиц распятого Христа вполне совершилась законная казнь над грехом – «Христос искупил ны от клятвы законныя, бы по нас клятва...» (Гал.3:13): то собственно в смерти Христовой, приобщаясь оной верою, мы и сами умерли как для греха, так и для закона, взятого в одной букве, – умерли, чтобы жить нам уже только во Христе Его правдою, и таким образом исполнять закон Божий в самом его духе, в духе благодати (Рим.7:4–6).

Из всего сказанного о том, как учит святой апостол о Ветхом Завете и в особенности о законе, понятно, что лжеучителей иудействующих он поражает мечем обоюдоострым. Во-первых, в самом же Ветхом Завете, в самом законе, раскрывая истинный его смысл, воспроизводя прошедшее в живом его значении, апостол находит опровержение лжи иудействующих и оправдание проповедуемой им истины.

Глаголите ми, иже под законом хощете быти, закона ли не слушаеше? Закон ли убо разоряем верою? Да не будет, но закон утверждаем (Гал.4:21,Рим.3:31). Так обыкновенно говорит он, начиная из событий ветхозаветных, из примера лиц, достоинством которых думали оправдаться иудействующие, – разъясняет, что сии-то события и лица и опровергают их. Всех праведников Ветхого Завета он поставляет против лжеучителей свидетелями собственно веры оправдывающей – в Христову благодать (Евр.11:1–40,12:1); если же они не так познавали и воспринимали оную, как мы, то есть не прямо и не вполне в её существенности, то это, очевидно, не в предосуждение нам, «Богу лучшее что о нас презревшу, да не без нас совершенство примут» (Евр.11:40). Но сущность дела в том, что они оправдывались и спасались верою же в обетованую Христову благодать, что в новозаветном свете вполне открытой истины и благодати вере не трудно усмотреть: внегда обратятся ко Господу (сказано об иудеях, у которых покрывало на сердце лежит при чтении Ветхого Завета), взимается покрывало (2Кор.3:16), «...зане о Христе престает» (2Кор.3:14). Отсюда весь Ветхий Завет, рассматриваемый в истинном и существенном своем смысле, то есть как откровение спасающей во Христе любви Божией, представляется у апостола Божественно живым и прямо для новозаветной веры приготовленным руководством к тому, да совершен будет человек на всякое благое дело уготован (2Тим.3:15–17); «Елика бо преднаписана быша, в наше наказание преднаписашася, да терпением и утешением писаний упование имамы» (Рим.15:4). И в особенности ветхозаветные образы Христовой благодати, как апостол Павел раскрывает оные, ясно оказываются отнюдь не приспособлениями какими-либо к Новому Завету, сделанными по произволу или по внешнему сходству предметов, но истинными выражениями тайн и предметов новозаветных. Дух Ветхого Завета, по апостолу, есть не иное что, как существенный смысл оного, относящийся к Христовой истине, только выраженный не с новозаветною точностью и полнотою, но соответственно времени Ветхого Завета – большою частью в образах.

Во-вторых, апостол представляет лжеучителям всю нелепость усилия снова связывать себя законом или Ветхим Заветом, взятым вне выражаемого в оном духа благодати, приемлемой чрез веру, то есть взятым в одном письмени и образной внешности. Это значило, по апостолу, держаться тени, когда открылась сама существенность: сия стень грядущих, тело же Христос, – держаться водительства, которое и само по себе уже давно начало ветшать и, наконец, стало совсем негодным для веры. В особенности иудею связывать себя законом значило тоже, что сыну, возросшему и отцом уже освобожденному от пестунов, – самовольно и бессмысленно подчинять себя пестунам и рабскому страху (Гал.4:1–9). Для язычника соблюдение законнообразной внешности было возвращением к вещественным началам мира, которые некогда, и при живости своей, увлекали язычника к сущими не по естеству богам, а теперь даже в том виде, как они в Ветхом Завете от самого Бога употреблены были для предызображения тайны Христовой, даже и в сем своем устройстве стали немощными и худыми (Гал.4:9). Вообще, христианину искать оправдания в исполнении закона значило – от духа и из состояния благодатной правды возвратиться под владычество греховной и осужденной самим законом плоти: (наченше духом, како плотию скончаваете, говорит апостол галатам, увлеченным идействующими. Елицы от дел закона суть, под клятвою суть), – значило не признавать в крестной смерти Христовой полного удовлетворения законным требованиям и взыскам, и следовательно враждебно восставать против креста Христова («враги креста Христова» (Флп.3:18), говорит апостол об иудействующих лжеучителях). Это, по мысли апостольской, есть такая же гибельная и тщетная лесть как и философское мудрование, если бы оно стало утверждать самоспасение человека, яже не уведе уча, без ума дмяся от ума плоти своея, а не держась Главы – Христа, в Котором вся сокровища премудрости и разума сокровенна, в Котором живет всяко исполнение Божества телесне, . Замечательно, что в апостольское время, в некоторых местах (именно в Колоссах), с лжеучением иудействующих о самооправдании при помощи подзаконного порядка, представляющего уже одни мертвые стихии мира или внешне плотское без духа веры, действительно соединялась какая-то подобного рода философия²⁴, как видно из сих слов апостола: братие, блюдитеся, да никтоже вас будет прельщая философиею и тщетною лестию по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христе (Кол.2:3,8,18).

Из учения апостольского об оправдании и о Ветхом Завете вполне уясняется и тайна призвания языков. Ежели дело спасения и оправдания, по своему существу, состоит в вере, усвояющей себе всеобильную Христову благодать, а все плотское и стихийное не имеет теперь значения и важности (что раскрыто апостолом и в возвышенном умозрении о деле спасения и подтверждено историческим исследованием): то ясно, что, по слову апостола, во Христе Иисусе нет различий между иудеем и еллином, варваром и скифом, рабом и свободным, но всяческая и во всех Христос, только бы была у каждого из них вера. О Христе Иисусе ни обрезание что может, ни необрезание, но вера любовию споспешествуема. Прежде, то есть в Ветхом Завете, тайна Христова и область спасения раскрывались в предметах и образах, заимствованных из области естественного и стихийно-мирского. Посему, принадлежать к составу церкви можно было не иначе, как происходя из известного избранного рода или прививаясь к оному положительным чувственно-образным способом, как то: обрезанием, обрядами. Теперь сие устройство церкви, держащееся на началах стихий мира, изветшало до того, что избранный род стал даже далее от общения благодати избрания и спасения, нежели самые язычники, бывшие прежде первыми врагами рода избранных и спасаемых. Посему внешне-плотской порядок, в проявлении тайны Христовой, заменен всецело и прямо духовно-благодатным порядком: Христос же за всех умре, да живущии не ктому себе живут, но умершему за них и воскресшему. Темже и мы отныне ни единаго вемы по плоти: аще же и разумехом по плоти Христа, но ныне ктому не разумеем. Темже аще кто во Христе, нова тварь: древняя мимоидоша, се быша вся нова. Всяческая же от Бога, примирившаго нас Себе Иисус Христом, и давшаго нам служение примирения. Зане Бог бе во Христе мир примиряя Себе, не вменяя им согрешений их, и положив в нас слово примирения. Но кроме сего вывода из всеобщих начал истины Христовой, апостол и эту тайну призвания языков раскрывает также и в богосветлом умозрении, и путем историческим.

Умозрение апостольское начинается с опытных данных. Во-первых, апостол обращает внимание на самих язычников и сравнивает их с иудеями. Великое преимущество имеют иудеи пред язычниками, говорит апостол, наипаче в том: «...яко вверена быша им словеса Божия» (Рим.3:2); кроме сего, им принадлежит всыновление и слава, обетованная им и предусвояемая ими. У них было истинное Богослужение, – «ихже отцы и от них же Христос по плоти, сый над всеми Бог благословен во веки, аминь» (Рим.9:4–5). Но эти преимущества независимы от самих иудеев, а даны от Бога, и в родовое наследие, усвоены еще их патриархами. А что касается до собственного достоинства иудеев, сколько оное зависит от них самих, – преимеем ли? спрашивает апостол от лица всех иудеев. «Никакоже: иудеи и еллины, вси под грехом быти(Рим.3:9), что и доказывает апостол языков и писанием и опытом: якоже есть писано: яко несть праведен никтоже. Несть разумеваяй, и несть взыскаяй Бога. Вси уклонишася, вкупе непотребни быша; несть творяй благостыню, несть даже до единаго (Рим.3:10–12). Гроб отверст гортань их, языки своими льщаху: яд аспидов под устнами их. ихже уста клятвы и горести полна суть. Скоры ноги их пролияти кровь. Сокрушение и озлобление на путех их. И пути мирного не познаша. Несть страха Божия пред очима их. Вемы же, яко елика закон²⁵ глаголет, сущим в законе глаголет: да всяка уста заградятся, и повинен будет весь мир Богови (Рим.3:13–19). И еще: «се mы иудей именуешися, и почивавши на законе, и хвалишися о Бозе. И разумееши волю, и разсуждаеши лучшая, научаем от закона: Уповая же себе вожда быти слепым, света сущим во тме, наказателя безумным, учителя младенцем, имуща образ разума и истины в законе. Научая бо инаго, себе ли не учиши проповедая не красти, крадеши: глаголяй не прелюбы творити, прелюбы твориши: гнушаяся идол, святая крадеши. Иже в законе хвалишися, преступлением закона Бога безчествуеши» (Рим.2:17–23).

Итак, сама греховность уже уравняла Израиля и язычников, поставляя их в одинаковое отношение к строгости закона и к правде Божией.

Во-вторых, возводит он взоры к Богу. «Или иудеев Бог токмо, а не и языков? Ей, и языков»(Рим.3:29–30). «Несть разнствия иудею же и еллину: той бо Бог всех, потому, что один Господь у всех, богатый для всех призывающих Его» (Рим.10:12). От Бога «слава же и честь и мир всякому, делающему благое иудеови же и еллину. Скорбь и теснота на всяку душу человека творящаго злое иудея же и еллину. Несть бо на лица зрения у Бога» (Рим. 2:9–11). Одно только разве в сем случае преимущество для иудея, что у него, владетеля словес и обетований Божиих, как обетованные блага естественно прежде должны раскрыться или прежде быть ему предоставлены, так равно и зло должно пасть прежде на него же, нежели на язычника: иудея же прежде и еллина. Кроме сего преимущества, если бы язычник исполнил по естественному закону такое добро, которое нарушает однако иудей: то пред Богом «необрезанный по природе, исполняющий закон, не осудить ли тебе – говорит апостол обрезанному – когда ты и при писании и при обрезании «преступник закона» (Рим.2:27)? Если же иудеям принадлежит обетование, которое должно исполниться по верности Божией, то, без сомнения, не менее достойно славы Божией спасение язычников чисто по милости Божией: «Глаголю же Христа Иисуса служителя бывша обрезания по истине Божией, во еже утвердити обетования отцев. А языком по милости прославити Бога». (Рим.15:8–9).

В-третьих, углубляется апостол языков в самое существо тайны спасения и оправдания языков – безразлично от иудеев. Особенно отличали и отделяли иудеев от язычников словеса Божии, предоставленные первым и заповедавшие им уклоняться от последних, впрочем теперь и иудеев только осуждающие. Но Христос загладил виновность пред словесами Божиими как иудея, так и язычника, и открыл для того и другого животворную правду, требуемую словесами Божиими. И таким образом среда, разделявшая их взаимно, отнята Христом. Вас мертвых, сущих в прегрешениих и в необрезании плоти вашея, – говорит апостол верующим из язычников, – Бог сооживил есть с Ним (Христом), «...даровав нам вся прегрешения: истребив еже на нас рукописание ученьми, еже бе сопротивно нам, и то взят от среды, пригвоздив е на кресте». (Кол.2:13–14). Рукописание ученьми, еже бе сопротивно нам: это есть буква закона Божия, отвергавшая язычников от жития или общества Израилева (Еф.2:12), и самого Израиля подвергавшая проклятию за нарушение закона. Её то требования и приговоры исполнил Христос, и тем освободил от них равно иудея и язычника. Кроме сего, вы иногда, – говорит апостол язычникам, – ходисте по веку мира сего, по князю власти воздушныя, духа, действующаго в сынех противления (Еф.2:3). От чего собственно и ограждаемы были иудеи законом, данным по поводу преступлений (Гал.3:19). Но Христос, распятый на кресте за всех вообще людей, тем обличил и упразднил оного истинного виновника греха и первоначального врага правды, каков был и есть не человек, а человекоубийца, «имущий державу смерти, сиречь диавола» (Евр.2:14); совлек (обессилив) начала и власти тьмы, изведе их в позор дерзновением, изобличив их в себе (Кол.2:15). И таким образом ныне о Христе Иисусе вы, бывшее далече, – говорит апостол верующим из язычников, – близь бысте кровию Христовою. Той бо есть мир наш, сотворивый обоя, т. е. иудеев и язычников, едино и средостение ограды разоривый (Еф.2:13–14). Теперь для веры и Церкви Нового Завета предлежит брань уже не к плоти и крови, как то было в ветхозаветной церкви, которая подвизалась против змия-человекоубийцы, главным образом, в лице враждебных язычников, – но прямо «...к изобличенным от Христа началом и властем, и миродержителем тьмы...» (Еф.6:12). Наконец, поскольку благодать примирения и сыновнего общения с Богом сообщается собственно вере, любовию поспешествуемой: то ясно, что верующих иудеев и язычников Христос соединяет во единое живое тело: «да оба созиждет во еди́наго но́ваго человека, творя́ ми́р,и примирит обоих во едином теле Богови крестом, убив вражду на нем. И пришед благовести мир вам дальним и ближним» – язычникам и избранному народу: «зане тем имамы приведение обои в едином Дусе ко Отцу» (Еф.2:15–18). Верующие язычники, вместе с Израилем, сопричисляются таким образом к обществу святых, к избранной собственности Божией и составляют истинно Божия Израиля: «Темже убо ктому несте странни и пришельцы, но сожители святых и приснии Богу» (Еф.2:19). О Христе бо Иисусе ни обрезание что может, ни не обрезание, но нова тварь. И елицы правилом сим жительствуют, мир на них и милость, и на Израили Божии (Гал.6:15–16). Все заветные сокровища, открытые для веры во Христа, стали общими тем и другим, служа основанием и руководством для их веры: «наздани бывше на основании апостол и пророк, сущу краеугольну самому Иисусу Христу» (Еф.2:20). Словом: язычники чрез веру и общение благодати вступают в исполнение церковное, безразлично от иудеев: в Немже (то есть во Христе) «всяко создание составляемо растет в церковь святую о Господе: о немже и вы», – то есть верующие язычники, – «созидаетеся в жилище Божие Духом» (Еф.2:21–22). И это избрание язычников ко спасению, как и всех спасаемых (что выше уже было объясняемо), от века положено: избра нас в Нем (во Христе) «...прежде сложения мира быти нам святым и непорочным пред Ним в любви, прежде нарек нас в усыновление Иисус Христом...» (Еф.1:4–5). А раскроется оно, как и спасение иудеев, во всей силе в жизни будущей: да скажет богатство славы своея на сосудех милости, яже предуготова в славу: ихже и призва нас не точию от иудей, но и от язык (Рим.9:23–24).

Доселе богосветлые умозрения апостольские о тайне призвания язычников.

Исследуя тайну спасения языков путем историческим, апостол языков, во-первых, находит указание сей тайны, как и других сторон всеобщей Христовой тайны, – еще в Ветхом Завете, предоставляемом одному избранному роду.

Апостол с особенным вниманием останавливается на исследовании того, как Авраам получил и усвоил обетование о Христе, делавшее его и семя его, по выражению апостола, наследником мира (Рим.4:13), усвоявшее, посему, роду его благодатное избрание. Со стороны Авраама, существенным условием к избранию и отличием в сем избрании было не обрезание, а еще прежде этого вера, как это выше указано уже было нами в учении апостола: верова Авраам Богови и вменися ему в правду. Обрезание стало уже не более, как печатью и знамением правды, яже по вере, что также уяснено нами выше. Посему существенным условием и отличием истинных его потомком по обетованию должна быть вера, как и действительно Измаил и мать его Агарь, будучи только по плоти своими Аврааму, отчуждены от его избрания, а избран данный в силу благодатного обетования Исаак с матерью, усвоившею чрез веру тоже обетование (Гал.4:29–30). И таким образом Авраам стал отцом собственно верующих, – и притом всех верующих и в необрезании, во еже вменитися и тем в правду, – поскольку и сам он оправдался еще без обрезания, одною верою – и отцом принявших обрезание, – не тех, которые приняли одно внешнее обрезание, но «...ходящым в стопах веры, яже бе в необрезании отца нашего Авраама» (Рим.4:12). Не вси бо сущии от Израиля сии Израиль, ни зане суть плотское семя Авраамле, вси чада...» (Рим.9:6–7). Итак, со стороны Израиля, существенное и необходимое условие благодатного его избрания есть доступная и язычнику вера, усвояющая избрание, как дар любви Божией избирающей и милующей, собственно, не по заслуге дел наших, а по своей благости (Рим.8:8–16).

Со стороны самого Бога, дано Аврааму такое обетование о наследии всего мира: благословятся о тебе вси язы́цы. «Так изрекло Писание, – говорит апостол, – прямо предуведевше, яко от веры оправдает языки Бог, да в языцех благословение Авраамле будет о Христе Иисусе, да обетование Духа приимем верою» (Гал.3:8,14). Притом обетование о всемирном благословении и относится собственно к Еединому Христу, как существенно-единому всеблагословляющему Семени Авраамову: Аврааму речени быша обеты... и семени его: не глаголет же: и семенем, яко о мнозех, но яко о едином: и семени твоему: иже есть Христос (Гал.3:16). Итак, следует только принять верою Христа или Ему усвоиться, – и принявший, хотя бы и язычник, необходимо окажется семенем Авраама и наследником обетованных благ: «Аще ли вы Христовы, убо Аврааме семе есте, и по обетованию наследницы»(Гал.3:29).

Приводит апостол и прямые пророчества о призвании и спасении языков. Так, «Глаголю же, – говорит апостол,–Христа Иисуса служителя бывша... языком по милости, прославити Бога, якоже есть писано: сего раде исповемся тебе во языцех, Господи. И паки глаголет: возвеселитесь язы́цы с людьми Его. И паки: хвалите Господа вси язы́цы. И паки Исаия глаголет: будет корень Иеесеов, и востаяй владетя языки: на Того язы́цы уповают». (Рим.15:8–12). Приводит пророчества и о том, что язычники даже предвосхитят у Израиля обетованное спасение: аз раздражу вы не о языце, сказано Израилю еще чрез Моисея,... о языце неразумне прогневаю вы (Рим.11:19–21)²⁶.

Во-вторых, к устранению относительно тайны призвания языков того затруднения, что в тоже время большинство избранного народа оказалось отринутым от Христа, апостол озаряет светом Христовой истины и прошедшие и современные и будущие взаимные соотношения иудеев и язычников. Прежде Израиль, или род Авраамов, избран собственно по послушанию веры (что выше показано из слов апостола); а напротив, вы (язычники) иногда противились Богу, говорит он, и за это именно отринуты. (Рим.11:30). Теперь же они воспротивилися Богу, поставляя собственную правду вместо правды Божией и не принимая правды Божией во Христе (Рим.10:3); а язычники, не гонящии правду, то есть не искавшие праведности, «постигоша правду, правду же яже от веры» (Рим.9:30–31). Ясно, что в силу тех же самых законов, по которым израильтяне прежде избраны, а язычники отринуты, – теперь должны быть помилованы уже сии последние, а первые отринуты. Эти законы – послушание вере для избрания одних, и противление неверия – для отвержения других. «Неверием отломишася, ты же верою стоиши,– говорит апостол язычнику, – не высокомудрствуй, но бойся... да не како и тебе не пощадит», то есть за неверие же (Рим.11:20–21). Так устраняются затруднения в разумении тайны спасения языков и отвержения Израиля с той стороны, с какой сия тайна касается самих иудеев и язычников, – их собственной веры и неверия. Что же касается непреложности и Самого Бога в избрании и верности его в обетовании, не воспящаемой противлением человеческим, – к устранению затруднений с сей стороны апостол представляет первое то, что в соответствие обетованиям, данным иудеям, обетованное спасение в начале и было предоставляемо иудеям, и уже по поводу открывшегося с их стороны противления – стали предлагать оное язычникам: помиловани бысте по поводу сих противления, говорит апостол верующим язычникам (Рим.11:30). И слава Божия не потерпела здесь от человеческого противления: прегрешение их (то есть иудеев) оказалось поводом к спасительному просвещению чрез евангельскую проповедь языческого мира; – отпадение их стало, по выражению апостола, богатством языков, которые вместо них были призваны ко Христу (Рим.11:1–36,12:1–21). Во-вторых, к устранению тех же затруднений указано апостолом то, что, в силу обетований и избрания отцов, некогда и весь Израиль спасется (Рим.11:25–29) «Не хощу вас не ведети тайны сея братие, – говорит апостол, – яко ослепление от части израилеви бысть, (то есть не решительное и не всегдашнее, но простирающееся дотоле), дондеже исполнение языков внидет» (и следовательно когда не будет уже новых обильных плодоприношений веры от языков). «И тако весь Израиль спасется, якоже есть писана: приидет от Сиона избавляяй, и отвратит нечестие от Иакова. И сей им от мене завет, егда отъиму грехи их. По благовествованию убо врази вас ради: по избранию же израильтяне и доселе не престают быть возлюблени отец ради». Что и раскроется наконец в самой действительности, в обращении их ко Христу. Нераскаянна бо дарования и звание Божия. И тогда слава Божия еще преизобильнее проявится, нежели в призвании ко Христу язычников, по поводу противления иудеев. «Аще ли прегрешение их богатство мира и отпадете их богатство языков; кольми паче исполнение их» (Рим.11:12). Всё обетование и заветы древние, осуществляемые во Христе, которые разъяснялись так светло уже в приложении к верующим языкам, – естественно тем обильнейшим и сильнейшим светом озарятся, в приложении к спасаемому Израилю, которому они и были даны. И следовательно, когда язычники не довольно стали бы входить верою в живое значение и силу Божиих заветов и откровений; то с обращением Израиля раскроется благодатная жизнь в мире победоносно над сим духовным омертвением примиренного Богу языческого мира. «Аще отложение их примирение мира: что приятие, разве жизнь из мертвых?» (Рим.11:15)."Жизнь из мертвых» – это не есть еще последнее всеобщее воскресение: ибо тогда будет место уже не приятию чрез веру, но праведному воздаянию вере и неверию.

Итак тайна призвания языков не представляет в себе никакого затруднения разумению верующих: ни обращенным язычникам нельзя гордиться предвосхищением ими благодати, ни иудеям, которых большинство отринуто, нельзя сетовать о неисполнении обетований, когда наследниками обетованных благ оказались язычники. Порядок веры, привлекающей помилование, и неверия, отвергаемого от Бога, – неизменен и понятен как в отношении к язычникам, так и иудеям. Спасительная воля и слава Божия не только при их вере и покорности являются светло, но и чрез самое их противление раскрываются победоносно, по поводу противления одних призывая других, а при противлении сих последних призывая первых и таким образом достигая своих целей помилования мира или спасения всех предуведанных и предуставленных в Израиле и языческом мире – «...сообразных быти Сыну Его, яко быти Ему первородну во многих братиях» (Рим.8:29). «Затвори Бог всех в противление, да всех помилует. О, глубина богатства и премудрости и разума Божия! – восклицает при сем апостол,– Яко из Того, и Тем, и в Нем всяческая» (Рим.11:32,33,36).

Но как ни ясно и глубоко раскрывает святой апостол тайну призвания язычников не только по началам Нового Завета о домостроительстве, но и из ветхозаветного порядка церковного и свидетельств Ветхого Завета; однако, тем не менее, он учит о сей тайне, как и вообще о тайне Христовой, что она была сокрыта от веков и родов, и только ныне в Новом Завете, особенно чрез самого апостола языков, открыта святым. (Кол.1:26–27). И это нам должно быть уже понятно. Ибо церковь прежде (то есть в Ветхом Завете) не только ограничивалась внешнею областью одного избранного рода, но, так сказать, была и связана с сим родом в силу данных ему обетований. Самое спасение языков предвозвещаемо было как будущее наследие Семени Аваамова, или обетованного Царя Сионскаго из давидова рода: «о семени твоем благословятся вси язы́цы земнии» (Быт.22:18), будет корень Иесеов, и востаяй владети над языки» (Рим.15:12). Хвалите Бога язы́цы собственно в общении или в сопричислении с Его народом (выше указано, где приведены сии места апостолом). Но теперь, во Христе язычники и открылись самим народом Божиим, истинными чадами Авраамовыми и наследниками того самого обетования, которое было основанием избрания Израиля. Не чрезвычайная ли это неожиданность не только для Церкви земной, но и небесной? Что раб, и притом изгнанный из дома самим Отцом и Владыкой дома, вдруг, – и притом на место как бы природного Его наследника Израиля, – открылся истинным во Христе сыном сего Отца и прямым наследником обетованной Его благодати. Это все равно, как если бы в наше время область светских наук и искусств, политики и гражданства, торговли и земледелия, оказались областью раскрытия Христовой истины и благодати, областью духовно-благодатного преспеяния человека... «Мне меньшему всех святых дана бысть благодать сия, – говорит апостол именно о тайне призвания язычников,– во языцех благовестиши неиследованое богатство Христово. И просветити всех, что есть смотрение тайны сокровенныя от веков в Бозе, создавшем всяческая Иисус Христом. Да скажется ныне началом и властем на небесных церковью многоразличная премудрость Божия» (Еф.3:8–10).

В изложении учения об оправдании мы видели, что все дело нашего спасения и оправдания состоит в том, чтобы каждый по мере своей веры, в силе Духа Святого, усвоял себе открывшуюся во Христе любовь Божию со всеми её сокровищами и силами Божественными: так все истинно верующие соединяются в одно живое целое. Отсюда и раскрывается следующее общее понятие апостола Павла о внутреннем устроении Церкви: «...да возрастим в Него всяческая, иже есть глава Христос, из Него же все тело Церкви, составляемое и совокупляемое посредством всякого вспомоществующего соприкосновения, при соразмерном действии каждого члена, получает приращение «в создание самого себе любовию» (Еф.4:15–16). Из такого понятия о Церкви и её устроении определяются и разъясняются у апостола проявления и способы внутренней жизни Церкви, значение и взаимное отношение её членов и сам внешний её чин.

Проявление внутренней жизни Церкви – это есть раскрытие в её членах, соответственно вере и назначению каждого, – духа и силы Божественной во Христе любви, соединяющей всех во Христе, и всеми потребными духовными благами обогащающей их чрез действие или благодать Святого Духа. О духовно-нравственной стороне того, как живет Церковь, вообще уже излишне говорить; жизнь и сила благодатной правды уже выше была раскрыта из посланий апостола. Но есть, и в особенности в апостольское время были, чрезвычайные обнаружения сей жизни или проявления чрезвычайных даров благодати. И именно: когда верующий благодатно возвышается к созерцанию и благовестию тайн Христовой любви, имеющих основание и обитель свою во внутренности Божества, – (по апостольскому слову: «Премудрость глаголем в совершенных... Премудрость Божию, в тайне сокровенную, юже предустави Бог прежде век в славу нашу» (1Кор.2:6,7), и таким образом когда душе такого избранного открывается озарение Божественного Духа, вся постигающаго – и глубины Божии,– озарения, выражаемые и вне в словесех наученных (от) Духа Святого (1Кор.2:10,13), то это и есть раскрытие чрезвычайного дара – слова премудрости. Когда дается верующему светом истины Христовой прояснять и разрешать рассуждением духовным всякие затруднения и недоразумения духовные, особенно неизбежные в апостольское время, при соотношении в церкви иудеев и язычников, – каково, например, разумение того, что идол ничто, что идоложертвенное само по себе не сквернит и т.д., то владение и действование этим даром Христовой благодати есть – слово разума – не отвлеченного и мертвого, кичащего, но оживляемого благодатною любовию. Когда в ком открывается силою Христовой благодати такое чрезвычайное дерзновение и самодеятельность веры во всемогущию силу Христову, – «яко и горы преставлять» – это также есть чрезвычайный дар чудотворной веры. Когда открывается сила Божия в верующем столь обильно, что не только он сам проявляет для других чудесно-благодетельные влияния сей силы, но и другие могут верою получить их от него, даже независимо от его ведения и личной воли (например, силы же не просты бываху от Павла, так что самые убрусцы его исцеляли прикасающихся): вот действия сил, видимые из самого опыта. Когда же верующий сам проявляет благотворные и жизненные влияния обладаемой им силы Божией, но с возбуждением соответствия себе и в приемлющих, – что необходимо чудотворцу при исцелении больных (например, увидел Павел прозорливым оком, что один увечный имел веру принять исцеление, и исцелил его)- вот дарование исцелений. Разъяснение тайн будущего в учении и жизни, которое хотя не возвышалось бы до раскрытия внутренних глубин Божиих, как слово премудрости, но тем не менее непосредственно проникало бы в тайны, а не чрез рассуждение, как бывает в слове разума, – есть дар пророчества .

По основанию и источной силе своей, какова есть сама спасительная любовь триединого Бога, чрезвычайные проявления благодатной жизни суть дары Духа благодати «разделения же дарований суть, а тойже Дух. Един и тойжде есть Дух разделяя властию, коемуждо якоже хощет»,– служения Христу по Его непосредственному распоряжению «разделения дарований суть, а тойжде Господь», – действия вся действующего Бога «разделения действ суть, а тойжде есть Бог действуяй вся во всех». И одна цель их спасительная польза: «коемуждо дается действие Духа на пользу» (1Кор.12:4–7,11). Но по вере, которая из сокровищ Божественных принимает и почерпает благодатные дары в сосуды душевных сил, можно и должно приобретать их в высшей степени или более и более «ревнуйте больших дарований», можно свободно действовать ими «и дуси пророчестии пророком повинуются» (1Кор.14:32). Есть возможность даже употреблять их не по подлежащему, – действовать ими не в духе Христовой любви (к устранению нестроений в сем отношении и направлено апостолом учение о дарах духовных в первом послании к Коринфянам). Впрочем никогда нельзя извратить их в самом их основании, – до противления Христу; ибо в сем случае необходимо заграждался бы самый источник их «никтоже Духом Божиим глаголяй речет анафема Иисуса» , равно, с другой стороны, довольно живой веры во Христа, как в вочеловечившагося Господа Бога, чтобы вместе с сим была открыта душа и для влияний Святого Духа «ни ктоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым» (1Кор.12:3). Должное спасительное проявление чрезвычайных дарований бывает именно в назидание и спасение всей Церкви, с самоотвержением обладающего ими, вообще в духе любви, ищущей не своих ли, не бесчинствующей, ибо это есть дух самой источной силы всех дарований: «С ревностью желая даров духовных, – так учит апостол, – старайтесь обогатиться ими к назиданию церкви...» Аще не будет сказатель (истолкователь языков), говорящий иными языками «да молчит в церкви, себе же да глаголет и Богови... можете вси по единому пророчествовать, да вси учатся и вси утешаются... несть бо нестроения Бог, но мира...»(1Кор.14:28,31,33).

Посему и сравнительное достоинство чрезвычайных дарований определяется судя потому, которое из них; более назидательно и благоустроительно для церкви. Сам апостол особенно одобряет для ревности веры – дар пророчества. С сим даром верующий не возвышается до выспреннего созерцания внутренних глубин Божиих, каково слово премудрости, недоступное для большинства в церкви – несовершенных и немощных, как видно из сих слов: «премудрость глаголем в совершенных» однако же не путем обычного духовного рассуждения, свойственного слову разума (1Кор.8:1–13), но с поразительною для всех неожиданностью он узнает и разъясняет тайны (как видно из сих слов: «аще вси пророчествуют, внидет же некий неверен или невежда, обличается всеми и истязуется от всех: и сице тайная сердца ею явлена бывают: и тако пад ниц, поклонится Богови, возвещая, яко воистину Бог с вами есть» (1Кор.14:24–25). И таким образом пророчествуяй и вполне доступен для всех, и особенно убедителен для веры: «человеком глаголет созидание, и утешение, и утверждение» (1Кор.14:3). Отсюда объясняется это внушение апостола: «ревнуйте же духовным, паче же да пророчествуете» (1Кор.14:1). Напротив менее других дарований одобряется для снискания и употребления в церкви – дар разных языков: это – дар внезапно открывавшегося владения неизвестным языком. Высок и бесценен этот дар, как разительнейшее проявление благодати Божией, открытой во Христе для всего мира, «призывающей в соединение всех» разноязычных и тем взаимно разделенных человеков; – почему этот дар и открылся первый из всех даров – с сошествием Святого Духа (такое изъяснение дара языков, основанное на его характере, слышим постоянно в церкви: егда же огненныя языки раздаяше, в соединение вся призва . Но по этому же самому свойству и значению, дар разных языков сколько возвышает своего обладателя над ограниченностью обыкновенного человеческого состояния, столько же делает его недоступным и невразумительным для прочих, находящихся в обыкновенном состоянии «глаголяй языки не человеком глаголет, но Богу: никто же бо слышит, то есть понимает его; духом же глаголет тайны» (1Кор.14:2). Исключение из сего возможно только одно- это такой особенный случай, когда при проявлении дара языков случились бы естественно обладающие сими самыми языками, как это случилось в Иерусалиме при сошествии Святого Духа. Во всяком другом случае потребны другие благодатные дарования к тому, чтобы проявления чрезвычайного дара языков были не бесполезны для церкви, как то: или дар учительства, способного давать всякому явлению смысл действенно-назидательный, или пророчества, которое бы, без всяких изысканий, проникло тайну чудесно-иноязычной речи, или знания, которое могло бы изъяснить это по духовным соображениям, или нарочитое откровение прямо на сей особенный случай, – дар истолкования языков: «Еще приду к вам языки глаголя – говорит апостол, – какую вам пользу сотворю, аще вам не глаголю или во откровении, или в разуме, или в пророчестве, или в научении». (1Кор.14:6). А без того сама чрезвычайность дара и его проявления, это поразительное выступление из под обычных и всеобщих условий жизни, – может дать повод даже к глумлению и хуле для неведущих: «Аще убо снидется церковь вся вкупе, и вси языки глаголют, внидут же и неразумивии или невернии, не рекут ли яко беснуетеся?»(1Кор.14:23) – подобные хулы и говорили некоторые из иерусалимлян в день сошествия Святого Духа. Посему-то апостол в собственном примере дает такое правило касательно употребления дара языков: «Благодарю Бога моего, паче всех вас языки глаголя: Но в церкви хощу пять словес умом моим глаголати, да и ины пользую, нежели тмы словес языком» (1Кор.14:18–19).

Сравнивая и определяя относительное достоинство чрезвычайных дарований, апостол рассматривает самого человека, в чрезвычайных его состояниях, с двух сторон: во-первых, поскольку он возвышается Духом Святым из условий и границ, в каких и под какими человеческая душа действует обыкновенно в сей жизни, и это состояние его апостол представляет состоянием духа по преимуществу; и во-вторых, поскольку благодатные дарования проявляются хотя всегда чудесно, но под условиями и в границах, свойственных человеческой душе в сей жизни, и эти состояния апостол представляет состояниями ума; ибо ум дает отчет душе во всем происходящем внутри и вне её в сём мире, и сам распоряжается деятельностью души, и таким образом собирает отовсюду как бы плод для души, – естественный, если ум находится и действует по природе, – или благодатно спасительный, если сосуды его исполнены дарований Святого Духа. Таким образом благодатные состояния, восхищающие и возвышающие дух над отчетливостью ума, бывают бесплодны для ума: «...дух мой молится, а ум мой без плода есть» (1Кор.14:14). Посему апостол и внушает, чтобы верующий старался соединять со стремлениями в выспреннюю область или состояние духа менее возвышенную и восхитительную, но более плодоносную, деятельность внимательного к внешнему миру ума: «Что убо есть? Помолюся духом, помалюся же и умом; воспою духом воспою же и умом»(1Кор.14:15).

Но сколь бы ни возвышенны и плодотворны были эти чрезвычайные проявления жизни во Христе или дарований Святого Духа, но все они далеко ниже обычного, но по истине превосходнейшего пути – благодатной любви. «Ревнуйте же дарований больших; и еже по превосхождению путь вам показую» (1Кор.12:31), говорит апостол, намереваясь учить любви. Нам понятно уже должно быть, почему путь любви ценит апостол выше всех выспренних дарований. Все чрезвычайные дарования источаются или преподаются нам, как выше было показано, спасающей нас любовию триединого Бога. Посему если обладающий чрезвычайными дарами не усвоит себе спасительного духа любви; то сии дары, как огни, не нашедши себе сродной пищи и поддержки в душе, горят и угаснут без всякой пользы для души: «Аще языки человеческими глаголю и ангельскими: любве же не имам, бых яко медь звенящи, или кимвал звяцаяй. И аще имам пророчество, и вем тайны вся, и весь разум, и аще имам всю веру, яко и горы преставляти, любве же не имам, ничтоже есмь» (1Кор.13:1–2). Посему-то, как мы видим, апостол и оценивал сии дарования, судя по спасительной пользе, какую можно принести чрез них другим. Но если и должным образом пользоваться и действовать чрезвычайными дарованиями то есть в духе любви Христовой; то и в сем случае они суть не более, как разные движения или состояния нашего обновленного человека, сколько дается ему предначинать на земле даруемую Христом превыше-земную жизнь. С полным раскрытием и зрелостью сей жизни в вечности, сами собою прекратятся все предначинательные жизненные движения младенчествовавшего на земле нового человека: «Отчасти разумеваем и отчасти пророчествуем: егда же приидет совершенное, тогда еже отчасти упразднится. Егда бых младенец, яко младенец глаголах, яко младенец мудрствовах, яко младенец смышлях: егда же бых муж, отвергох младенческая» (1Кор.13:9–11). Но любовь Христова, как основание и сущность новой жизни, усвоенная духом и его движущая, очевидно – николиже отпадает; ибо в вечности она же самая и раскроет вполне всю свою жизненную силу. Спасающая Христова любовь предоставляется нам и ныне уже в своей существенности, но приемлется еще не в открытом видении, а верою; имеет в верующих вполне раскрыться еще в будущем, а теперь объемлется надеждою; движет же открытую ей душу внутренней своею силою – любовию, которая потому и есть путь самый превосходный «Видим, убо ныне якоже зерцалом в гадании, тогда же лицем к лицу, ныне разумею отчасти, тогда же познаю, якоже и познан бых. Ныне же пребывают вера, надежда, любы три сия: больши же сих любы», (1Кор.13:12,13) и вместе путь самый непреложный, решительно ничем не воспящаемый и не преграждаемый «Во всех сих бедствиях и злостраданиях препобеждаем за возлюбльшего ны. Известихся бо, яко ни смерть, ни живот, ни ангели, ни начала, ниже силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем» (Рим.8:37–39).

Таковы вообще проявления и движения благодатной жизни, как разъясняет оные святой апостол Павел. Посмотрим теперь, что он говорит о способах сей жизни, то есть о том, как в человеке благодатная жизнь начинается, утверждается и питается. Сии способы определяются в своем существе тем самым, что, по учению апостола, спасительная и животворная благодать Христова открыта и преподается человеку в своей существенности, а уже не в образах, как то было в Ветхом Завете, и что, однако, приемлется и усвояется она и в Новом Завете не чрез открытое созерцание и обладание, как то будет в царстве славы, но чрез веру, взирающую на предметы веруемые не иначе, как зерцалом в гадании (1Кор.13:12). Способы благодатной жизни и должны, с одной стороны, содержать в себе само существо благодати, с другой же представлять оную не в свете и славе открытого видения, а яко зерцалом в гадании, – в гадательном виде, в каком либо внешнем веществе или действии, соответственном самому предмету благодати. Видите, как святые таинства определяются в своем общем существе из самых коренных начал Павлова учения – из понятий о благодати и вере. Из сего-то общего свойства и основания таинств раскрывается у апостола частный характер и значение каждого таинства, на какое ему только приходилось указывать. – Так, чтобы из естественной греховности возродиться в жизнь благодатную, для сего по существу благодатного оправдания должно войти в силу самой, искупительной от смертоносного греха, смерти Христовой, чтобы и жить потом уже одною, открытою для нас, божественною жизнью Его воскресения. Но такую благодать можно принять вере не иначе, как зерцалом в гадании, – в гадательном виде, каким служит погружение в воду. И вот святое таинство крещения: «Или неразумеете, – говорит апостол, – яко елицы во Христа Иисуса крестихомся, в смерть Его крестихомся (погружались)? Спогребохомся убо Ему крещением в смерть: да якоже воста Христос от мертвых славою Отчею, тако и мы во обновлении жизни ходити начнем... Сие ведяще, яко ветхий, наш человек с ним распятся, да упразднится тело греховное, яко ктому неработати нам греху (Рим.6:3–4). Чтобы жить новоблагодатною жизнью, необходимо приять в сердце саму, изливающуюся Святым Духом, любовь Божию, с её силами открытую во Христе. Но и это опять не в видении, а яко зерцалам в гадании веры, в каком либо внешнем, соответствующем невидимой силе. И вот другое святое таинство: и помазавый нас Бог, иже и запечатлел нас и даде обручение Духа в сердца наша (2Кор.1:21–22). Если бы в буквальном смысле слова: помазавый, и не удостоверял кого-либо авторитет древних святых отцов, то для убеждения в этом достаточно было бы начал Павлова же учения. Для постоянного питания и возрастания в благодатной жизни, нужно постоянно более и более исполняться во всяко исполнение (полноту) Божие, которое открыто нам во Христе – в Его смерти и прославлении, в Его расположениях и деятельности, и соединяет нас и с Богом и со всею церковью небесных и земных; а это есть то самое Божественное исполнение, которому всему Бог Отец благоизволи вселитися во Христовом Богочеловечестве и которое живет в Нем телесне (обо всем этом уже была у нас речь прежде). Но само существо этой безмерной благодати пусть воспринимается и созерцается, яко зерцалом в гадании, – пусть покроется гадательным видом, или, что одно и тоже, преподается в соответственном вещественном виде; иначе не имела бы места вера, а было бы всеобъемлющее блаженное видение. И вот святейшее таинство Евхаристии, в котором истинное и существенное тело и кровь Господа нашего преподаются верующим под видом вещественного хлеба и вина: Чаша благословения, юже благословляем, не общение ли крове Христовы есть? хлеб, его же ломим, не общение ли тела Христова есть? Ибо един хлеб, едино тело есмы мнози; вси бо от единого хлеба причащаемся (1Кор.10:16–17). Елижды ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, Дóндеже приидет (1Кор.11:26). Когда апостол об известном коринфском грешнике делает такое распоряжение: «О имени Господа нашего Иисуса Христа, собравшимся вам и моему духу, с силою Господа нашего Иисуса Христа предати таковаго сатане во измождение плоти, да дух спасется в день Господа нашего Иисуса Христа (1Кор.5:4–5)» – то это есть также тайнодейственное употребление собственно Христовой власти вязать и решить, данной в созидание или во врачевание духовной жизни, но проявленной в настоящем случае чрез апостольское слово, в церковном собрании во имя Господа. (Есть в посланиях Павла учение и о таинствах священства и брака; но еще не пришла речь о частных предметах, на которые простирается сила сих таинств. В своем месте увидим из слов апостола тот же характер и сих таинств, как и таинства елеосвящения, упоминаемого в послании апостола Иакова). Таковы всеобщие способы благодатной жизни, в которых существенно и предметно преподается животворящая Христова благодать, только не в открытом видении, свойственном будущей жизни, но в виде какого-либо внешнего вещества или вообще в действии, дающем место вере. В каждом из них во всем существе и истине преподается то или другое спасительное сокровище Божественной благодати. Например, истинное тело и кровь Христова, благодать возрождения смертью Христа, и преподается в зерцале чего-нибудь, – так, как именно свойственно принимать вере. Но принять и упрочить и раскрывать дар во спасение должна уже сама вера – невнимание и неверие существенного дара уничтожить не может, но оскорбит и обратит его себя в осуждение. Так, например, в крещении ветхий наш человек во Христе распятся, да упразднится тело греховное, яко ктому не работате нам греху. Умерый бо (то есть во Христе чрез крещение) свободен от греха. Но этот дар раскрывается на всю жизнь чрез твердую и вместе живую мысль и деятельность веры: «Такожде и вы помышляйте себе – продолжает апостол, – мертвых убо быти греху, живых же Богови о Христе Иисусе Господе нашем. Да не царствует убо грех в мертвеннем вашем теле, во еже послушати его в похотех его» (Рим.6:11,12). При изменении же правомыслия веры или при ослаблении её живости и деятельной ревности, неизбежно восстановление естественной греховности, разоренной крещением, и следовательно поругание благодати крещения. Так, у галатийцев, увлекшихся лжеучением иудействующих, открылось отпадение от Христа и Его благодати и, в следствие этого, бессилие и рабство естественного человека: «Упразднистеся от Христа, иже законом оправдаетеся: от благодати отпадосте» (Гал.5:4); «...не яже хощете сия творите» (Гал.5:17). Так, коринфяне не переставали быть плотскими и по крещении, не распяв в себе Христовою силою греховных страстей: «Еще бо плотстии есте. Идеже бо в вас зависть и рвение и распри, не плотстии ли есте...» (2Кор.2:3)? Подобным образом ядый и пияй тело и кровь Христову недостоине, вместо исполнения животворною полнотою Божиею, осуждение себе яст и пиет... сего ради в вас мнози немощни, и недужливы, и умирают довольни, так говорит апостол корифянам по поводу беспорядков у них на таинственной вечери (1Кор.11:29–30). При верности же христиан благодати таинств, и раскрывается она как в изобилии и разнообразии чрезвычайных проявлений благодатной жизни, выше показанных, так в особенности в оном превосходнейшем пути – любви: «Ибо единем Духом мы вси во едино тело крестихомся .. и вси единем Духом напоихомся», так говорит апостол в учении о чрезвычайных дарах и об употреблении их в духе любви (1Кор.12:13). С изъяснением проявлений и способов всеобщей благодатной жизни, соединено у апостола учение и о взаимном отношении и значении членов церкви: «Яко же тело едино есть и уди имать мнози, вси же уди единаго тела мнози суще, едино суть тело: тако и Христос» (1Кор.12:12) – это говорит апостол, по исчислении разнообразных чрезвычайных дарований и пред указанием на таинства крещения и напоения Духом. Всем общая благодать таинств есть основание единения всех во Xpисте, как входящих чрез таинства в живой состав единого Его тела, Его полноты: ибо единем Духом мы вси во едино тело крестихомся . А разнообразие дарований соответствует разности членов всеобщего тела Церкви: «овому дается Духом слово премудрости, иному же слово разумы о том же Дусе; другому же вера темже Духом» (1Кор.12:8,9).

Значение разных членов в Церкви определяется у апостола, во-первых, свойствами чрезвычайных дарований, которыми обогатиться предоставлено всякому по мере ревности веры. В отношении к таким дарованиям сами апостолы и учителя, становятся необходимо в один ряд и с другими членами церкви, коль скоро и в сих последних раскрылись какие-либо чрезвычайные дары; они только получают первое место в сем ряду по чрезвычайной возвышенности и обилию своих дарований. «Вы есте тело Христово и уди отчасти» , – говорит апостол вообще о всем составе Церкви. «И овых убо положи Бог в церкве первее апостолов, второе пророков, третие учителей, потомже силы, таже дарования исцелений...» (1Кор.12:27,28). Дарование силы или исцелений может одинаково принадлежать и мирянам, как иерархам и самим апостолам. Во-вторых, значение членов церкви определяется особым назначением некоторых избранных служить устроению таинственных способов благодатной жизни и руководить прочими «по власти, юже Господь дал...есть» (2Кор.13:10). В сем отношении эти избранные уже необходимо отделяются от прочих, как соработники у Бога от Божией нивы и строения, как облеченные особым доверием слуги Христовы «Богу бо есмь споспешницы: Божье тяжание, Божие здание есте» (1Кор.3:9). «Tако нас да непщует человек, яко слуг Христовых и строителей тайн Божиих» (1Кор.4:1).²⁷ Это сказано в том самом послании, в котором апостол поставляется в один ряд с прочими членами Церкви по отношению к зависящим от свободных успехов веры каждого (то есть от дарований). Вот разделение состава церкви – на священнослужителей и народ! Оно вытекает у апостола из самих оснований церковной жизни, и отнюдь не противоречит и не смешивается у него с различением служений по тем дарованиям, о которых ревновать предоставлено каждому. Так, общее соображение апостольского учения устраняет разные превратные толки о местах, взятых отдельно от общей связи Боговдохновенных апостольских мыслей! Избранный класс священнослужителей разделяется опять у апостола двояко, и именно в тех же самых двух отношениях. Они разделяются, во-первых, по различию чрезвычайных дарований, которыми они пользуются в своем служении: «И той дал есть овы убо апостолы, овы же пророки, овы же благовестники, овы же пастыри и учители, к совершению святых в дело служения, в созидание тела Христова» (Еф.4:11–12). Здесь священные руководители сонма святых ясно отделяются от прочего состава Христова тела Церкви. Но между собою они отличаются на основании различия доступных и другим чрезвычайных дарований, как можно видеть из соображения сего места с 12 главой первого Послания апостола Павла к Коринфянам (где упоминается об апостолах, о пророках и учителях – наряду со всеми прочими обладателями особенных дарований духовных, и где в след за тем внушается ревность больших дарований). Во-вторых, разделяются они по разным степеням и родам своего священного руководительства и служения тайн. Посмотрим, какие степени служения в этом отношении различаются у апостола Павла. Таково первое и единственное для всех времен и для всей вселенской Церкви служение апостольства, раскрытию которого вообще, и особенно в приложении к самому Павлу, кроме многих частных мест в разных посланиях, посвящено почти все второе послание к Коринфянам. На сие чрезвычайное служение и призваны избраннейшие сосуды, «...не человеками и не чрез человеков, но непосредственно самим Иисусом Христом и Богом Отцем, воскресившим Его из мертвых» (Гал.1:1). Оно есть служение открытия Нового Завета и первоначального, основного устроения новозаветного порядка, – служение, в котором всякое действие и даже каждая мысль непосредственно от Бога: «Не яко довольны есмы от себе помыслити что, яко от себе, но довольство наше от Бога, иже и удоволи нас служители быти Новому Завету... » (2Кор.3:5,6). Служение это не только подобно служению Боговдохновенных провозвестников Ветхого Завета, но еще превосходит оное славою: ибо здесь прямо и в существе своем открывается любовь Божия, примиряющая во Христе мир с Богом и изливающаяся в самые сердца во Святом Духе, которая и раскроется в славу, теперь объемлемую упованием и предусвояемую чрез веру. Уже не предъявляется она во внешнем законе, неисполнимом в духе для невозрожденного человека, и потому только его осуждающем и поражающем: «Аще ли служение смерти письмены, образовано в каменех бысть в славу... како не множае паче служение духа будет в славе? Аще бо служение осуждения, слава, много паче избыточествуется служение правды в славе» (2Кор.3:7–9). Даже онаго ветхозаветного славнаго, продолжает апостол, и не можно считать славным с сей стороны по причине преимущественной славы Нового Завета: «Аще бо престающее славою: много паче пребывающее в славе... мы вси, откровенным лицем славу Господню взирающе в той же образ преобразуемся от славы в славу якоже от Господня Духа». (2Кор.3:11,18). Потому и деятельность сих чрезвычайных служителей Нового Завета – открытая, дерзновенная, – не сопровождается затруднениями, которые испытывали служители Ветхого Завета по постоянному его затемнению «Сего ради, – продолжает апостол за приведенными выше словами, – имуще служение сие, якоже помиловани быхом, не стужаем ся... явлением истины представляюще себе ко всяцей совести человечестей, пред Богом». (2Кор.4:1,2). И выше: «Имуще таково упование, многим дерзновением действуем, и не якоже Моисей полагаше покрывало на лице своем...» (2Кор.3:12,13). В сих именно служителях и совершеннейших своих органах и простерто ко всем спасающее во Христе благоволение Отца небесного, всех влекущее к себе – в свое общение, и отвергающее только упорных противников: «Бог бе во Христе мир примиряя себе, не вменяя им согрешений их и положив в нас слово примирения. По Христе убо молим, яко Богу молящу нами: молим по Христе, примиритеся с Богом (2Кор.5:19,20). «Яко Христово благоухание есмы Богови в спасаемых и погибающих: овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот. И к сим кто доволен? Несмы бо, якоже мнози, нечисто проповедающии слово, но яко от чистоты, но яко от Бога, пред Богом, во Христе глаголет»(2Кор.2:15–17). «Аще ли есть покровено благовествование наше, в гибнущих есть покровено: в них же Бог века сего ослепи разумы неверных, во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы...»(2Кор.4:3). В особенности о себе самом говорит апостол, что ему вверена тайна призвания язычников, с которою существенно соединено и разъяснение всей многоразличной премудрости Божией в деле спасения: «...слышасте смотрение благодати Божия данныя мне в вас... можете чтуще разумети разум мой в тайне Христовой, яже во инех родех не сказася сыном человеческим, ныне же открыся святым его апостолом и пророком Духом Святым: (яко) быти языком снаследником и стелесником и спричастником обетования его о Христе Иисусе, благовествованием... Мне меншему всех святых дана бысть благодать сия, во языцех благовестити неизследованное богатство Христово, и просветити всех, что есть смотрение тайны сокровенныя от веков в Бозе создавшем всяческая Иисус Христом, да скажется ныне началом и властем на небесных церковию многоразличная премудрость Божия» (Еф.3:2–6,8–10). Но сие сокровище Божественное носили и проявляли святые апостолы, сами находясь в немощной плоти, проходя служение в крайних скорбях и злостраданиях, и это для того, чтобы ясно было не человеческое, а Божественное происхождение и значение сокровищ истины и благодати, ими всюду разносимых: «Мню бо, яко Бог ны посланники последняя яви, яко насмертники», – т. е. Бог положил нам апостолам быть уничиженнейшими, как бы на смерть осужденными,– «зане позор быхом ангелом и человеком» (1Кор.4:9). «Имамы сокровище сие в скудельных сосудех, да премножество силы будет Божия, а не от нас» (2Кор.4:7). Посему сам апостол не столь открыто говорит о самом выспреннем своем откровении, когда он был восхищен до третьего небеси и слышал неизреченные глаголы: «Вем человека о Христе...», – так он объясняется о сём. «...Щажду же, – замечает он при сём, –да не како кто вознепщует о мне паче, еже видит мя, или слышит что от мене». (2Кор.12:6). Напротив он же говорит: «Сладце убо похвалюся паче в немощех моих, да вселится в мя сила Христова (2Кор.12:9). Вообще, апостолов, и в числе их себя самого, Павел представляет совершенно чуждыми того, чтобы усвоять собственно личности своей какое-либо властительное значение или главенство: «Не себе бо проповедаем, но Христа Иисуса Господа: себе же самих рабов вам Иисуса Господа ради» (2Кор.4:5). «Не яко обладаем верою вашею...» (2Кор.1:24). Но о власти самой Божественной истины и благодати, – которой они первенствующие провозвестники и служители, – так говорит апостол Павел от лица всех апостолов: «Но и аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет» (Гал.1:8). «Во плоти ходяще, не по плоти воинствуем: оружия бо воинства нашего не плотская, не сильна Богом на разорение твердем: помышления низлагающе» (2Кор.10:3,4).

Исследуя следующие за апостольством достоинства избранных членов Церкви по роду и степени священнодейственного служения, как определяет оные святой апостол Павел, встречаемся с некоторыми кажущимися затруднениями. Поставим прежде всего прямо на вид эти затруднения, чтобы за ними не укрывалось самочиние непокорных Церкви. Первое затруднение состоит в том, что упоминает апостол о многих епископах одной частной Церкви. Так апостол приветствует филиппийских христиан, отличая между ними епископов многих: «...святым сущим в Филиппех с епископы и диаконы» (Флп.1:1). Итак, апостольское ли это учреждение, чтобы главный епископ той или другой Церкви был один, – о чем свидетельствуют впрочем апостольские мужи (например, Игнатий Богоносец²⁸ ,представлявший единство епископа в Церкви изображающим в себе единого Христа или единого Бога) и что в последствии утверждено навсегда церковными правилами? Второе затруднение таково, что в ряду степеней церковных апостол иногда не поставляет пресвитеров. Так, читаем в том же месте послания к Филиппийцам: с епископы и диаконы. Подобно сему в первом послании к Тимофею, показав, каков должен быть епископ, апостол за тем учит, каков должен быть диакон; о пресвитерах ни слова (1Тим.3:12). Итак, если в апостольской Церкви, сколько внутреннее устройство её видно из Павловых посланий, несомненно была иерархия, отдельная от народа верующих. То апостольское ли устроение есть настоящий внутренний порядок иерархии, по которому известны три основные иерархические степени епископа, пресвитера и диакона? Что касается до сего последнего затруднения, – думать, что сами степени, епископская и пресвитерская, были неопределенные и смешанные, или имели иное, нежели ныне, значение в апостольское время, – решительно не позволяют послания апостола Павла. Ибо, когда апостол поручал Титу поставить по всем городам критским пресвитеров "сего ради оставих тя в Крите, да устроиши по всем градом пресвитеры»(Тит.1:5); и Тимофею давал, сверх того, правила о надзоре и суде над пресвитерами, – «на пресвитера хулы не приемли, разве при двою или трех свидетелех...» (1Тим.5:19), а поставление пресвитеров и церковно-судебное управление ими есть бесспорно дело епископов в строгом смысле сего слова: то очевидно, что степень епископская существенно различалась от пресвитерской, и именно как священно-начальственная от подчиненной. Послания Павловы не дают места и тому предположению, возникшему из первого затруднения, – будто в апостольское время в одной частной Церкви были поставляемы многие епископы. Ибо из тех же посланий к Тимофею и Титу видно, что устроение порученных им Церквей и управление ими апостол предоставлял одним сим мужам – Титу в Крите, и Тимофею в Ефесе. Ясно, что в Крите был один, поставленный апостолом епископ – Тит, и в Ефесе также один епископ – Тимофей. Не говорим уже о том, что для апостола, при стольких опасностях смущения Церквей, распрями иудействующих притязателей, была особенная потребность утверждать в каждой частной Церкви иерархическое единство. Итак, главное в обоих представляемых затруднениях решено: существо дела в порядке иерархии, как это есть ныне, устроено апостолами. Остается вопрос только о названиях церковных степеней. И этот вопрос помогает нам разрешить святой Златоуст, представляя²⁹, что, при существующем различии между самими степенями епископскою и пресвитерскою, названия сих степеней еще не довольно были тогда определены и различены. Мысль, имеющая основание в словоупотреблении самого апостола Павла. Так, по свидетельству книги Деяний Апостольских, призвав в Милет пресвитеров Ефесских, апостол Павел учил их: «внимайте убо себе и всему стаду, в немже вас Дух Святый постави епископы» (Деян.20:28). Подобным образом в послании к Титу, сказав ему, что он оставлен в Крите между прочими ставить пресвитеров, «аще кто есть непорочен, единыя жены муж...» (Тит.1:6), апостол продолжает: «подобает бо епископу без порока быти, якоже Божию строителю...» (Тит.1:7). Конечно, сии слова о том, каким подобает быть епископу, должны иметь приложение и к епископу в строгом смысле слова – к самому Титу; но по связи речи они определяют свойства тех, кого Титу следовало устроять пресвитерами. И это очень естественно, чтобы, когда были еще живы и действовали в устроении Церквей сами апостолы – корень иерархии, епископы – как доверенные от апостолов и их представители для частных Церквей не были отличены от прочих строго-определенным названием. Отсюда и объясняются в приведенных выше местах указания на многих епископов в одной и той же Церкви и умолчание о пресвитерах в ряду церковно-служебных степеней: именами епископов означались и пресвитеры. Но для нас наиболее важно то удостоверение, что степени епископства и пресвитерства, в существе дела, уже были утверждаемы апостолом Павлом, как степени существенно между собою различные, как отличные и от степени диаконов, прямо упоминаемых апостолом в составе клира и в начале послания к Филиппийцам (со епископы и диаконы) и в 1-м послании к Тимофею (в 3-й главе).

Какое же именно значение, по апостольскому распоряжению, предоставлено сим избранным служителям Церкви? Священно-начальственное значение епископа уже выше показано из посланий апостола. И кроме того епископ представляется у апостола продолжателем дела апостольского «оставих тя, – сказано критскому епископу, – да недоконченная исправиши» – недоконченная кем? Самим апостолом, – долженствующим передавать другим служение руководителей церковных «Яже слышал ecu от мене, – сказано Тимофею от апостола, который уже брен был при наступлении времени отшествия его из сей жизни, – яже слыщал еси от мене многими свидетели, сия предаждь верным человеком, иже довольни будут и иных научити (2Тим.2:2). В сих словах должно приметить, что апостол заповедует предать верным человеком , во первых, не вообще свое учение, какое только постоянному почти спутнику Павлову приходилось когда слышать от него, но особые предписания и доверия лично Тимофею, сделанные при нарочитых на сей случай свидетелях: яже слышал ecu от мене, многими свидетели; и, во-вторых, предать верным человеком не для их только спасения и руководства, но с тем, чтобы они поучали и других: »...предаждь верным человеком, иже довольни будут и иных научити» (2Тим.2:2). Особые предписания и доверия, торжественно сделанные Тимофею, могут быть не иные, как пастырские, при соответственном сему исповедании самого Тимофея, – как видно из сих слов: «исповедал ecu доброе исповедание пред многими свидетели» (1Тим.6:12). Следовательно, апостол в рассматриваемом месте внушает своему ученику – епископу Ефесскому передавать и иным избранным врученные ему доверия и обязанности пастырские, чтобы они, в свою очередь, также руководили других, – в каком значении мы и привели это место: «Яже слышал ecu от мене многими свидетели, сия предаждь верным человеком, иже довольни будут и иных научити». Но служение епископа, оказывалось из слов апостола преемственным служением именно продолжателя апостольского дела, не есть, однако, такая церковная стражба, чтоб стоящие на оной всегда получали чрезвычайные непосредственные откровения, как апостолы. Напротив, епископ, по учению Павлову, сообразуется уже с готовыми образцами, представленными в лице и учении апостолов: «Образ имей здравых словес, ихже от мене слышал еси в вере и любви, еже о Христе Иисусе» (2Тим.1:13). Он мудряется во спасение свое и других чрез собственные занятия апостольским учением и вообще священным Писанием: «внемли чтению, утешению, учению...» (1Тим.4:13). Пребывай, в нихже научен ecu и яже вверена суть тебе, ведый, от кого научен ecu: и яко из млада святое Писание умееши, могущая тя умудрити во спасение» (2Тим.3:14,15). «...сия бо творя и сам спасешися и послушающий тебе» (1Тим.4:16).

Пресвитерам апостольское слово предоставляет также право (без сомнения, в зависимости от епископа, выше указанной) учить других, хотя сим преимущественно занимаются наиболее достойные пресвитеры «Прилежащии же добре пресвитеры сугубыя чести да сподобляются: паче же труждающиеся в слове и учении» (1Тим.5:7). Священнодействие слова и учения, конечно, сопряжено с большим трудом и требует большого духовного дарования, нежели другие обязанности священно-служебные, особенно во время первоначального распространения христианства. Почему и сами святые апостолы имели преимущественным своим назначением благовествовать по непосредственному откровению: «Не посла бо мене Христос крестити, – говорит апостол, имея, однако, еще более других право крестить, – но благовестити» (1Кор.1:17). Поэтому самому пресвитеров, труждающихся в слове и учении (из вышесказанного разумеется, – на основании апостольского учения и вообще Писания), апостол Павел отличает от других этой же степени служителей, только менее ознаменовавших себя заслугами и трудами в деле учения: «Прилежащии добре пресвитери сугубыя чести да сподобляются, паче же труждающиеся в слове и учени» (1Тим.5:17). В чем же еще состояло служение пресвитеров – кроме особенного служения слову Божию, апостол прямо не показывает; и сим дает нам основание удовлетвориться общим его указанием на обязанности священнодействующих служителей: тако нас да непщует человек, яко слуг Христовых и строителей Тайн Божиих (1Кор.4:1). Священнодействие тайн Божиих или тайнодейственных способов благодатной жизни, (когда святые апостолы не имели сего преимущественным своим назначением (1Кор.1:17), а следовательно, также и епископы – продолжатели апостольского дела) видно, было предоставлено особенно пресвитерам в своем приложении к частным разнообразным потребностям верующих. Диаконы же, как показывает и самое их имя, употребляемое апостолом, не могли иметь по отношениию к строению тайн Божиих другого назначения, кроме священно-служебнаго пособия. Так, при внимательном рассмотрении Павлова учения об иерархическом устройстве и сличении сего с настоящим порядком церковных степеней, нельзя не приметить к утешению и утверждению веры, что существо дела в иерархии было тоже и по непосредственному апостольскому устроению, как и ныне есть в Православной Церкви. И поскольку постановление таких служителей Церкви, которые имели бы благодать устроять таинственные способы обновленной во Христа жизни и руководить верующих ко спасению, есть поэтому также один из существенно-необходимых способов благодатной жизни, и притом такой, без которого не имели бы места и другие: то отсюда и объясняется у апостола значение нового таинства – священства, как такого таинства, в котором сообщается истинный дар Божий, потребный и достаточный для строения тайн Божиих и для водительства веры, но преподается не в открытом видении вседействующей силы Божией, а в простом зерцале возложения рук.Воспоминаю тебе, «возгревати дар Божий, живущий в тебе возложением руку моею (1Тим.1:6)... не неради о своем даровании, живущем в тебе, еже дано тебе бысть.... «с возложением рук священничества» (1Тим.4:14). Законы употребления таинственно-преподаваемого дара священства схожи с тем, как усвоять во спасение дары и прочих таинств: не неради, возгревай... Пренебрежение и недостоинство совершителей и сообщников таинства не уничтожают и здесь дара, как преподаваемого в самом существе благодати, подобно как в таинстве причащения оно не упраздняет дара истинного Тела и Крови Христовой, но по сему самому обратит Божий дар вместо спасения в осуждение и приявшего, и, если преподан оный невнимательно, самого преподаятеля: «Руки скоро не возлагай ни на кого же, ниже приобщайся чужим грехом: себе чиста соблюдай» (1Тим.5:22). Особенно же важно для всех степеней священства учение апостола Павла о самом существе и корне новозаветного священства, в различие благодати сего священства от ветхозаветного подзаконного священства. По учению Павлову (в Послании к Евреям) в Новом Завете святым Служитель (λειτουργὸς), иерей во век, Архиерей великий, прошедший небеса, Посланник (ἀπόστολος) и святитель исповедания нашего есть собственно сам Христос Единородный Сын Божий, приводящий многих сынов в славу ко Отцу. Ему собственно и должны внимать все соучастники благодати священства, чтобы их священнодействие (и в совершении тайн, и в слове) было именно по силе Нового Завета, а не но букве законной. Ему же должны внимать и все, пользующиеся священнослужением избранных, чтобы истинно по новозаветному пользоваться благодатию священства и чрез это самим совершаться в дело духовного служения Отцу во Христе (Еф.4:12). Темже, братия святая, звания небесного причастницы, разумейте Посланника и Святителя исповедания нашего Иисуса Христа («обратите все внимание» на Него (Евр.3:1). Таково учение апостола о различии членов Церкви как по проявлениям в них благодатной жизни, так и по тайнодейственному служению избранных.

Из сего учения, как и из вышеизложенного нами учения о самих проявлениях и способах благодатной жизни, раскрывается апостольское учение и о взаимных отношениях членов Церкви. Когда все верующие таинственно воспринимают одну жизнь – Христову, одного Духа – животворящего, приобщаются одного Тела и Крови Христовой, отребляются властью Христовою, и это бывает при посредстве избранных и нарочито-устроенных благодатию органов благодатной жизни, и эта жизнь может раскрываться в обилии и разнообразии духовных дарований, по преимуществу же и непременно должна проявляться в духе и движениях любви, всем общей и на всех взаимно-простертой. По началу своему любви собственно – Божией, явившейся во Христе (что все уже было показано из апостольских посланий). По всему этому можно представить, какое прекрасное – единое, живое тело составляют все таким образом верующие, – тело истинно Христово по причастию Его жизни и самого Его Тела и Крови. В сем значении и виде особенно и любит представлять церковь святой апостол Павел. Отсюда же и полагается у него следующий общий прекрасный закон взаимного отношения членов церкви: «да тожде в себе пекутся уди. И аще страждет един уд, с ним страждут ecu уди: аще ли же славится един уд, с ним радуются вси уди. Вы же есть тело Христово, и уди отчасти (т. е. «а порознь члены») (1Кор.12:25–27). По силе сего закона, более сильные и бодрые члены должны своею живостью и силою поддерживать и других, а, напротив – более немощные и страждущие должны составлять предмет попечения и сострадания прочих, и все взаимно друг друга тяготы носить. Это – такой закон, который, как взятый из оснований духа и внутреннего порядка жизни во Христе, и назван у апостола законом Христовым (Гал.6:2).

В приложении сего закона к членам церкви, поскольку они различаются по степеням духовного совершенства, по особым проявлениям и дарам духовной жизни, определяется одно общее правило: «Должны есмы мы сильнии немощи немощных носити и не себе угождати:... ибо и Христос не себе угоди...» (Рим.15:1,3). Частные правила по отношению к тому или другому случаю, или к обладающему тем или другим чрезвычайным дарованием, – определяются также просто: обладающий, например, даром знания, что во Христе все добро и «ничтоже отметно» (1Тим.4:4) – будет ли то идоложертвенное мясо или что другое, – скорее согласится не есть мяса в век, чтобы только не соблазнить брата своего. Это правило апостол показывает в собственном примере, как обладающий в высшей степени чрезвычайными дарами, – и особенно даром знания. Нарушение сего правила снисхождения к немощным есть грех прямо против Христа, пострадавшего и умершего за всех, и погибнет немощный брат в твоем разуме, егоже ради Христос умре. Такоже согрешающе в братию, и биюще их совесть немощну сущу, во Христа согрешаете (1Кор.8:11–12). Так, по апостолу, тяжек грех только холодной невнимательности здравого в каком-либо отношении члена к немощам другого: о гордом презрении, о легкомысленном глумлении в отношении к немощным апостол, кажется, и не упоминает, разве в этом пророчестве: "Сие же веждь, яко в последния дни настанут времена люта. Будут бо человецы самолюбцы... величави, горди, хулъници...» (2Тим.3:1). А как определяется взаимное отношение членов церкви, по отношению к церковно-служебному их разделению, – это можно с особенною обстоятельностью выследить в посланиях апостола Павла. Сделаем это хотя отчасти, чтобы посмотреть на светлый образ апостольской церкви, как она представляется апостолом Павлом в образец и руководство для последующих времен.

Вообще святые апостолы по первообразу и силе самого Христа, понесшего немощи и смерть людей для дарования им своей жизни, также (по свидетельству Павлову) воспринимали на себя бремя трудов, подвигов, бесчестия, страданий и смерти в своем апостольском служении спасению других; и чрез это сообщали другим животворные блага спасения, устрояли мир, просвещение и духовное довольство чад своих. «Присно мы живии в смерть предаемся Иисуса ради..., – говорит апостол, и продолжает, – темже смерть убо в нас действует, а живот в вас» (2Кор.4:11,12). «Мы буи Христа ради, вы же мудри о Христе: мы немощни, вы же крепцы; вы славни, мы же безчестни. До нынешняго часа и алчем и жаждем и наготуем... якоже отребие миру быхом, всем попрание доселе» (1Кор.4:10–13). В частности, о самом себе свидетельствует апостол, что он воспринимал своею любовию всякие тяготы других, входил во всякие их затруднения и недостатки, успокаивал всех их во Христе: «Свободен сый от всех всем себе поработих, да множайшия приобрящу: бых иудеем, яко иудей, да иудеи приобрящу;.. беззаконным, яко беззаконен, не сый беззаконник Богу, но законник Христу, да приобрящу беззаконныя. Бых немощным яко немощен, да немощная приобрящу; всем бых вся, да всяко некия спасу» (1Кор.9:19–22). «Могуще в тяготе быти, «явиться с важностью», якоже Христовы Апостоли, – говорит он о себе христианам насажденной им церкви, – быхом тиси посреде вас, якоже доилица греет своя чада. Тако желающе вас, благоволихом подати вам не точию благовествование Божие, но и души своя, занеже возлюблени бысте нам. Помните... труд наш и подвиг: нощь бо и день делающе, да не отяготим ни единаго от вас, проповедахом вам благовествование Божие... единаго когождо вас, якоже отец чада своя, моляще и утешающе...» (1Сол.2:7–12). И кто только оказывался послушным, – даже целые церкви верующих не тесно вмещались в апостольском сердце, и составляли его восхищение, среди даже всяких скорбей: «Сердце наше распространися, – говорил апостол коринфянам, – не тесно вмещаетеся в нас... (2Кор.6:11,12). В сердцах наших есте, воеже умрети с вами и сожити. Много ми дерзновение к вам, многа ми похвала о вас: исполнихся утехи, преизбыточествую радостию во всякой печали нашей» (2Кор.7:3,4). И притом так было не в то только время, как апостол обращал речь и внимание к своим чадам; но неотлучны были они от сердца его – и на всем поприще апостольских его трудов и подвигов; «...за еже имети ми в сердцы вас, – говорит он филиппийцам, – во узах моих и во ответи и извещении благовестия, сообщников мне благодати всех вас сущих» (Флп.1:7). А чтобы не показалось это невероятным для непостигших еще, до чего может раскрываться христианское совершенство, апостол с клятвою уверяет в том, раскрывая вместе и внутреннюю, действительно не тесную для всего даже мира, область своей любви: «свидетель бо ми есть Бог, – продолжает он, – яко люблю всех вас утробою Иисус Христовою», то есть сердцем или любовию самого Иисуса Христа (Флп.1:7–8). Поскольку же соделавшемуся живым вместилищем самого сердца и любви Иисуса Христа Сына Божия, уже свойственно потому иметь и каждое биение сердца не иначе, как с неумолкающим вопиянием ко Отцу: Авва, Отче, с представлением пред Него и всех, кого только объемлет любовию такое сердце, то для разумения веры не должны быть затруднительны и не понятны апостольские уверения в непрестанной благодарности и молитве за верных чад. «Благадарим Бога всегда о всех вас, поминание о вас творяще в молитвах наших, непрестанно поминающе ваше дело веры и труд любве» (1Сол.1:2). «Благодарю Бога моего... всегда во всякой молитве моей, за всех вас с радостию молитву мою творя» (Флп.1:3,4). «Благодарю Бога, Ему же служу... яко непрестающую имам о тебе память в молитвах моих день и нощь...» (2Тим.1:3). Впрочем и в этом апостол удостоверяет немощную веру также клятвою: «свидетель бо ми есть Бог, емуже служу духом моим во благовествовании Сына Его, яко безпрестанно память о вас творю, всегда в молитвах моих моляся» (Рим.1:9,10), – пишет он к христианам римским, которых еще только стремился видеть. Отсюда понятно, сколь выразительно следующее изречение апостола о подвигах и злостраданиях своего служения: «Но аще и жрен бываю о жертве и службе веры вашея» (Флп.2:17), собственно: «я соделываюсь возлиянием (σπεύδομαι) при жертве и служении вашей веры». Ибо апостол всех своих чад приносил сердцем в молитвенную жертву Богу; а как в тоже время терпел для них всякие злострадания и скорби в своем служении, то чрез это и сам из себя делал возлияние при сердечном своем жертвоприношении их веры. Отсюда же раскрывается глубина и другого изречения апостольского о том же самом: «ныне радуюся во страданиих моих о вас, яко исполняю лишение скорбей Христовых во плоти моей за тело Его, еже есть церковь» (Кол.1:24). Область и сила Христовой любви, по которой Христос страдал и умер за церковь, беспредельны, так что вера, усвояющая оную в силе Святого Духа, всегда будет иметь и сознавать свое в этом лишение и недостаток. Павел горел именно Христовою любовию к Церкви, когда проходил многострадальное апостольское служение, как это сейчас показано. И чем более он терпел и страдал душою и телом на своем поприще, тем более входил не только душою, но и плотию в дух и в дело Христовой к Церкви любви, и следовательно, тем более восполнял в самой своей плоти этот, всегда однако безмерный, недостаток в усвоении себе духа и силы скорбей и страданий, претерпленных самим Христом во плоти. Обогащаясь же сим всеобъемлющим сокровищем чрез свои страдания для блага церкви, апостол потому и радовался о своих страданиях, как о бесценном и сладостном приобретении для себя: «Ныне радуюся во страданиих моих о вас, яко исполняю лишение скорбей Христовых во плоти моей за тело Его, еже есть церковь» (Кол.1:24). «Аз в сладость иждиву и иждивен буду по душах ваших: аще и излишше вас любя, меньше любим есмь» (2Кор.12:15). Так, и без достаточного соответствия столько любимых, самоотвержение апостола было для него сладкою наградою. Но между тем, как апостол внутренне более и более погружался в любовь Христову, объемлющую церковь, – он не довольствовался сердечною неразлучностью со своими чадами, не довольствовался и письменною с ними беседою, но стремился всегда и к непосредственному, личному общению с ними, чтобы: «Соутешитися верою общею. Мы же, братие, – говорит он своим чадам, – осиротевше от вас ко времени часа, лицем, а не сердцем, лишше тщахомся лице ваше видети многим желанием» (1Сол.2:17). Подобное он выражает также почти в каждом послании. И притом, не польза только возлюбленных чад влекла его к ним: «Желая видети тя, поминая слезы твоя, да радости исполнюся», (2Тим.1:4), – сам так пишет к Тимофею. Что же это значит? Понять эту потребность в видимых общениях для духовной любви – дают следующие слова Христовой молитвы: «Да вси едино будут, якоже ты, Отче, во мне и Аз в тебе и тии в нас» (Ин.17:21). Душе, живым и действенным образом ощущающей силу этого единения спасаемых, какова душа Павла, сказавшего: «Свидетель о ми есть Бог, яко люблю люблю всех вас по милости Иисуса Христове», (Флп.1:8) – такой душе, конечно, свойственно чувствовать некоторое сиротство или пустоту, пока непосредственно не объимет она возлюбленных, – и следовательно, стремиться к видимым общениям, во время земной жизни, и духовно радоваться при чувственном лицезрении.

Можно же теперь представить, каковы должны быть движения апостола при оказавшемся каком-либо колебании, и тем более увлечении ложью детей его. И вот он – то воспламеняется истинно-Божиею ревностью, как невестоводитель Церкви, обручивший её Христу и видящий опасность обольщения этой чистой Христовой невесты: «Ревную по вас Божиею ревностию: обручих бо вас единому мужу деву чисту представити Христовы. Боюся же, да не якоже змий Еву прельсти...» (2Кор.11:2,3), то любовь его снова испытывает материнские болезни к возрождению своих чад в жизнь Христову живым покаянием: «Чадца моя, имиже паки болезную, Дóндеже вообразится в вас Христос» (Гал.4:19). За то он едва находит слова к выражению радости, когда успокаивается в верности и благопокорности своих детей: «Кто бо нам упование или радость или венец похваления; не и вы ли пред Господем нашим Иисус Христом в пришествии Его: Вы бо есте слава наша и радость» (1Фес.2:19–20). Но и при сем не престает убеждать своих возлюбленных к духовному преуспеянию с самою увлекательною и трогательною силою: «Аще кое утешение о Христе, или аще какая утеха любви, аще кое общение Духа, аще кое милосердие и щедроты, исполните мою радость...» (Флп.2:1–2).

Итак, судя по апостолу Павлу, каким он является в своих посланиях, говоря о себе нередко от лица всех апостолов, – справедливо сказать о святых апостолах вообще, что они совершенно вошли в меру своего назначения быть основаньями по Христе для церкви (Еф.2:20), – быть главными в Святом Духе органами в сем теле Христовом, одушевляемом и назидаемом Его любовию. Ибо они действительно несли Христовою любовию, сколько это дозволяет ограниченность человеческая, всеобщие тяготы, – во Христе объимали и связывали своим сердцем всех сочленов; Христовы ум и любовь имела в них, во Святом Духе, в самой силе и истине – самых полных и деятельных своих проявителей. Посему-то не просто долг по отношению к Боговдохновенным, но сама истинно-Божия и Христова в них любовь, одушевляющая их во Святом Духе и простирающаяся на всю полноту Церкви, определяет и делает жизненными сии священно-обязательные отношения к ним и к их писаниям и преданиям – для всех верующих: «Подобни ми бывайте, братие, и смотряйте тако ходящия, якоже имате образ нас. Имже и научистеся, и приясте, и слышасте, и видесте во мне, сия творите: и Бог мира будет с вами» (Флп.3:17,4:9); «Темже, братия, стойте и держите предания, имже научистеся или словом или писанием нашим» (2Сол.2:15).

Апостол представляет и со стороны верующих образы того, как они входили в должные отношения к апостолу. «И вы подобни бысте нам, – свидетельствует апостол о церкви Солунской пред нею же самой, – приемля слово в скорби мнозе с радостью Духа Святаго» (1Сол.1:6); «Сего ради и мы благодарим Бога непрестанно, яко приемше слово слышания Божия от нас, приясте не аки слово человеческо, но, якоже есть воистину, слово Божие, еже и действуется в вас верующих» (1Сол.2:13). Еще живейшее соответствие и послушание веры и любви оказали апостолу церкви Галатийские, хотя в последствии подвергшиеся искушению от лжеучителей: "Весте, – напоминал им апостол, – яко за немощь плоти благовестих вам первее. И искушения моего еже во плоти моей не уничижисте, не оплевасте, но яко ангела Божия приясте мя, яко Христа Иисуса. Кое убо бяше блаженство ваше»? (Гал.4:13–15) – продолжает апостол, показывая, сколь глубоко сочувствовали и соответствовали галатийцы Христовой в Павле любви, действительно дающей блаженство. «Кое убо бяше блаженство ваше? свидетельствую бо вам, яко аще бы было мощно, очеса ваша извертевте дали бысте ми» (Гал.4:15). О церквах Македонских апостол свидетельствует, что не только при обращении ко Христу, но и в последующих действиях и распоряжениях церковных: «...вдаша души своя первее Господеви, и нам волею Божиею» (2Кор.8:5). Если же вера и любовь к Павлу, как к апостолу, в некоторых и подвергалась искушению и колебанию от собственных их страстей или от лжеучителей, – за то также есть и образцы того, что в них обреталась глубокая покаянная, приемлемость к изливавшейся Павловой преогорченной и ревнующей любви. «От печали многия и туги сердца написах вам многими слезами, – говорил апостол коринфянам, – не яко да оскорбитеся, но любовь да познаете, юже имам изобильно к вам» (2Кор.2:4). «И се сие самое, еже по Бозе оскорбитися вам, колико содела в вас тщание? Но ответь? Но негодование, но страх, но вожделение, но ревность, но отмщение...» (2Кор.7:11). Собственно в этом самом взаимном соответствии и сочувствии – как Павловой или Христовой в Павле любви, по которой носил он всех чад своих в сердце, так и верной, послушной любви их самих, начертывающей внушения его также в сердце действием Сятого Духа, апостол и полагает духовность и животворность служения Нового Завета, отличающий сей Завет от Ветхого: «Послание наше вы есте, написанное в сердцах наших, знаемое и прочитаемое от всех человек (так как и внешняя деятельность была сему соответственна) являеми, яко есте послание Христово служеное нами, написано не чернилом, но Духом Бога жива, не на скрижалех каменных, но на скрижалех сердца плотяных. Надеяние же таково имамы Христом к Богу... иже и удоволи нас служители быти Нову Завету, не письмени, но Духу...» (2Кор.3:2–6). Посему-то порожденных им в истинную новую жизнь апостол и представляет самым верным ручательством своего апостольства: «...печать моего апостольства вы есте о Господе»(1Кор.9:2). По этому Боговдохновенному умозрению апостола об отношении верных к нему, как апостолу, выходит, что, если верные не заботятся и не думают составлять сами по себе живого послания Христова, написанного чрез учение апостольское на скрижалях сердца плотяных Святым Духом, – то всякое их уважительное отношение к его авторитету апостольскому, к апостольским посланиям будет только внешним, похожим на ветхозаветное служение убивающему письмени. Апостол представляет также примеры того, что и подчиненные ему служители слова ходили по его же духу. «...Не тем ли духом ходихом? Не теми же ли стопами? – так говорит за своих сподвижников и учеников с уверением, – ...пред Богом о Христе глаголем» (2Кор.12:18–19). «Искуство его знаете, – говорит апостол в частности о Тимофее, – зане якоже отцу чадо, со мною поработал в благовестии» (Флп.2:22). «Благодарение Богови, – говорит апостол в другом месте относительно другого своего сподвижника, епископа в последствии Критского, – благодарение Богови давшему тожде тщание о вас в сердце Титово, яко моление убо прият, тщаливейший же сый, своею волею изыде к вам. Послахом же с ним и брата нашего, егоже искусихом во многих многащи встанлива суща, ныне же зело встанливейша, надеянием многим на вас» (2Кор.8:16,17,22). Даже указаны и низшие служители в деле слова, которые проявляли такой же дух в отношении к сочленам Церкви: «желанием желаше видети всех вас, и тужаше, зане слышасте, яко боле», (Флп.2:26)- так пишет апостол об Епафродите, присланном к нему филиппийцами по делу христову, то есть священно-служебному по отношению к благовестию. Таковых апостол велит отличать особенною честно, особенною любовию, доверием и уважением: «...смотряйте тако ходящия, якоже имате образ нас» (Флп.3:17). Приимите убо его о Господе (речь об Епафродите) со всякою радостию и таковы честны имейте (Флп.2:29). Нет нужды приводить более апостольских внушений христианам (находимые обыкновенно в конце посланий), каковы они должны быть по отношению к разделявшим с апостолами дело проповеди или к подчиненным им служителям слова. Сами верующие достаточно, и без побуждений, отзывались на влечение и соучастие к ним служителей церкви, к усилению сего соучастия, к большей радости самого апостола: и «утроба его, – сказано о Тите, – излиха к вам есть, воспоминающаго всех вас послушание, яко со страхом и трепетом приясте его. Радуюсь убо..., – замечает он при сём, – яко во всем дерзаю в вас» (2Кор.7:15,16). Должно в особенности заметить, что подобные отношения к пастырям и учителям, – самим ли апостолам или ходившим только в их духе, – апостол простирал и далее их смерти: «Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства подражайте вере их» (Евр.13:7). Так-то, после апостольского, утверждается апостолом и свято-отеческий авторитет, авторитет учителей ходивших, так как имели они образ в апостолах: смотряйте тако ходящия, – руководитесь ими, хоть бы их и не было уже в живых.

В отношении вообще сонма священно-действенных членов Церкви или клира к прочему исполнению Церкви, апостол заповедует на основании и Христова слова и ветхозаветного закона, понимаемого в духе, чтобы первые, посевая духовное, были обеспечены последними в потребностях плотских и житейских. Это со стороны верующих было деятельным проявлением того, что духовные семена, посеваемые служителями Христовыми, от них приняты и в них раскрываются в самой жизни, и прежде всего по отношению к самим сеятелям; а потому для самих сеятелей это будет подобающим и естественным плодом прямо от духовного их сеяния. «Кто насаждает виноград и от плода его не ясть, – говорит о сём апостол, – не и закон ли сия глаголет? В Моисеове бо законе, писано: да не заградити устен вола молотяща. Еда, собственно или по духу закона, о волех радит Богь?... Аще мы духовная сеяхом в вас, велико ли, аще ли ваша телесная пожнем? Тако и Господь повеле проповедающим благовестие от благовестия жити» (1Кор.9:7–11). «Трудящемуся делателю прежде подобает от плода вкусити» – от плода веры, покорности и преданности поучаемых (2Тим.2:6). Посему и Филимону пишет апостол, что он имел право удержать на служение себе новообращенного раба его Онисима: «сего ради многое дерзновение имея во Христе повелевати тебе, еже потребно есть, (Флм.1:8) и, хотя не прямо, внушает сему домовладыке вменить долг Онисимов в уплату собственного долга пред апостолом: «аще в чесом обиде тебе, или должен есть, мне сие вмени!... Аз воздам..., да не реку тебе, яко и сам себе, ми еси должен» (Флм.1:18,19). Но вот и образцы того, как пользовались сею властью и правом предстоятели апостольской Церкви: «любве же ради паче молю, – пишет апостол в том же послании о том же самом, – молю таков сый яко же Павел старец, ныте же и узник Иисуса Христа. Молю тя о моем чаде, егоже родих во узах моих Онисима... егоже аз хотех у себе держати, да вместо тебе послужит ми во узах благовествования, без твоея же воли ничтоже восхотех сотворити, да не аки по нужди твое благое будет, но по воли (Флм.1:9,10,13,14). Это должно удостоверить нас в превосходстве некоторой зависимости служителей церкви от усердия народа верных, зависимости по любви и смирению, в делах житейских. Пример апостола есть руководство для нас так же от Бога данное, как и его словесные заповеди и правила. И как скоро находил апостол некоторое прекращение или затруднение для Евангелия от этой власти или права содержаться способами верующих, то в предотвращение этого, он решался работать собственными руками своими и в отношении к некоторым церквам даже клятвенно высказал такую решимость: »...да благовествуяй безвозмездно положу благовестие Христово, во еже не творити ми по власти моей в благовестии (1Кор.9:18). «Есть истина Христова во мне, яко похваление сие не заградится о мне в странах Ахайстех. Почто? – замечает при сем апостол, – зане не люблю ли вас? Бог весть: а еже творю, и сотворю» (2Кор.11:10–11). Напротив, где нельзя было опасаться какого-либо затруднения для Евангелия от употребления сего права и власти служителей Христовых, апостол не отказывался принимать усердие верных, и притом принимал с величайшею радостью – только не о своих выгодах или довольстве, а о спасительной пользе усердия для самых верных, о духовной пред Богом значимости их приношений: «Аз возрадовахся о Господе вельми, яко уже когда воспомянусте пещися о мне..., (- пишет он к филиппийцам, приславшим ему приношения с Епафродитом, – не яко по скудости глаголю: аз бо навыкох, в нихже есмь, доволен быти. Не яко ищу даяния, но ищу плода множащаго в пользу вашу. Приях же вся, и избыточествую: исполнихся, прием от Епафродита посланная от вас, воню благоухания, жертву приятну, благоугодну Богу» (Флп.4:10,11). Вот чем так усладился апостол в усердии и приношении филиппийских христиан! И вот истинное значение или, сказать по-ученому, идея приношений и даров служителям Церкви от верных, хотя первые имеют непреложное на то право! Они суть плод свободной благопокорности и преданности веры по отношению к своим пастырям – плод подобающий им по праву, но вожделенный для них, как жатва собственного их духовного сеяния, как дело веры самих приносящих и следовательно как благоприятная во Христе жертва самому Богу, благоухающая благодатию.

Взаимное же отношение самого народа верных, как оно устроялось по распоряжению избранных служителей Церкви апостольской, выражалось, во-первых, в том деле общественной христианской благотворительности, по которому более достаточные снабжали своими пожертвованиями и приношениями менее достаточных житейскими благами, и именно христиан церкви Иерусалимской христиане прочих церквей. В этом обязали Павла и прочие апостолы, как он сам свидетельствует во второй главе Послания к Галатам; и это он исполнял с верностью и ревностью как видно особенно из Послания к Коринфянам. Почему же избрана для соучастия веры особенно Иерусалимская церковь, этого недостаточно изъяснить только из преимущественной скудости её членов, сравнительно с другими церквами. «В нынешнее время, – говорит апостол в побуждение к участию в положении иерусалимских верующих, – ваше избыточествие в онех лишение, да и онех избыток будет в ваше лишение (конечно в жизни духовной и наипаче будущей³⁰, в восполнение вашего лишения или ваших недостатков) яко да будет равенство» (2Кор.8:14). Но точно ли совершенна была во всеобщем своем составе церковь Иерусалимская? Послание к Евреям напротив не слишком высоко ставит её, чрез всё продолжение своё угрожая ослабевшим в вере. Итак, видно, имелись в виду особенные члены Иерусалимской церкви, которых духовные избытки достаточны были к покрытию духовных недостатков не только наибольшей части в сей церкви, но и других церквей. Кто же это? Святые Апостолы? Но они были и в других церквах. Кажется, что будет истинным объяснением дела в особенности следующее обстоятельство церкви Палестинской: «и от того часа, – сказано о возлюбленном христовом ученике по отношению к Божией Матери, – поят ю ученик во свояси (Ин.19:27). Духовный преизбыток Благодатной, принадлежавшей к церкви Иерусалимской, каких и чьих недостатков не восполнит?.. Потому Иерусалимская церковь, по превосходству, привлекала к себе общественную благотворительность христиан. Но раскроем значение сей общественной благотворительности, как это определяется у апостола. Жертвователи посевают семена и на настоящую и, особенно, на будущую жизнь, – семена тем обильнейшей жатвы, чем обильнее и усерднее посев: »...сеяй о благословении, о благословении и пожнет. Кийждо якоже изволение имать сердцем... Силен же Бог вашу благодать изобиловати в вас, да о всем всегда всяко довольство имуще, избыточествуете во всяко дело благо» (2Кор.9:6–8). А принимающие пожертвования не только восполняют тем свою скудость внешнюю, но еще избыточествуют многими благодарениями Богу. «Искушением служения сего, – так говорит о них Апостол, – славяще Бога о покорении исповедания вашего в благовествовании Христове, и о простоте сообщения к ним в и ко всем, и о тех молитве о вас, вожделяющих вас за премногую благодать Божью на вас» . Итак, рассматривая дело с той и другой стороны, апостол в избытке радостного пред Богом чувства, восклицает: «благодарение же Богови о неисповедимом Его даре! (2Кор.9:13,15).

Во-вторых, взаимное отношение членов разных церквей обнаруживалось в общении и приветливости любви – чрез послания и сотрудников апостольских, всюду рассылаемых. Так, например, простой странноприимец апостолов – Гаий, городской казнохранитель Коринфа Ераст и другие приветствуют по братски христиан державного Рима. Сии последние, «паче же иже от Кесарева дому», (Флп.4:22) целуют во Христе христиан филиппийских, из которых известны нам страж тюремный и порфиропродальница Лидия. Но при таком внутреннем общении членов и всех частных церквей, не разрываемом расстояниями столь дальнего пространства, ни различием состояний.

В-третьих, верующие по распоряжению апостольскому не сообщались с отъявленными и нераскаянными грешниками из своего собратства. «Писах вам не прилеплятися, аще некий брат именуем будет блудник, или лихоимец... с таковым ниже ясти» (1Кор.5:11). Апостол предавал сатане некоторых, «да накажутся не хулити», (1Тим.1:20) и заповедал продолжателям своего дела: «Еретика человека по первом и втором наказании отрицайся, ведый, яко развратися таковый, и согрешает, и есть самоосужден» (Тит.3:10,11). Но предавал он таких собственному их злу и растлению, отчуждая от Церкви, с остережением от духа нечеловеколюбия: «...непримешайтеся ему, да посрамится: и не аки врага имейте его, но наказуйте якоже брата», – так сказано о противнике апостольского учения (2Сол.3:14,15).

По всему этому христиане апостольской церкви действительно были «...неповинни и цели, чада Божия непорочна посреде рода строптива и развращенна...» язычников и иудеев и отторгнутых от церкви беззаконников, в нихже являлись, конечно, «как светила в мире», – как и свидетельствует апостол (Флп.2:15).

Таково-то взаимное отношение членов апостольской Церкви! Внешний чин церковный, в посланиях апостола Павла, раскрывается частью из устроения таинственных способов благодатной жизни верующих, частью из образа особенных проявлений сей жизни, частью из значения и взаимных отношений членов Церкви, а вообще из духа и коренных начал Христовой истины. В учении о сем апостола Павла мы можем приметить основание и законы действующего и доселе церковного порядка в неизменно апостольской Церкви.

Совершение таинств, в которых истинные и существенные дары Христовы преподаются в зерцале видимого вещества или внешних действий, по сему самому относится апостолом не только к внутреннему устроению благодатной жизни в верующих, но и к внешнему церковному порядку, требующему соответственного места и видимого в нем собрания верующих. Так, апостол упоминает «о собрании верных вкупе» – «Господскую вечерю ясти» (1Кор.11:20), то есть для совершения и общения таинства Евхаристии. И место сего собрания он отличает и отделяет от человеческих жилищ или простых домов: «еда домов не имате во еже ясти и пити?.. Аще кто алчет, в дому да яст: да не в грех сходитеся» (1Кор.11:22,34). Значение такого места и видимого в нем собрания определяется внутренним значением и таинств, здесь совершаемых, и самих верных, входящих чрез оные в участие Христовой жизни и силы. Посему само это место собрания верных апостол и называет церковью Божиею (έκκλησία): «Еда домов не имате... или о церкви Божией нерадите?...» (1Кор.11:22). А нам уже известно апостольское понятие о церкви Божией: она есть живое тело Христово, в котором все истинные члены – все верные живут одною Его жизнью, одушевлены Его Духом, общники истинного Его Тела и Крови. Она, по неразрывному общению во Христе и небесных и земных, есть полнота Его, исполняющего всё во всём. Такую Церковь Божию не только представляет, но духовно-таинственно и вмещает, по апостолу, священное место совершения Евхаристии и собрания при сем верных! «Или о церкви Божией нерадите?»

Особенные проявления духовно-благодатной жизни, которым и свойственно наиболее возбуждаться в таком святом месте и возвышенно-духовном собрании, были здесь священными внешними занятиями и упражнениями верных: «Еда сходитеся, – говорит апостол, – кийждо вас псалом имать, учение имать, язык имать, откровение имать, сказание имать...» (1Кор.14:26). В разных действиях и проявлениях сих чрезвычайных дарований можно находить те же роды священно-служебных действий, какие и до ныне употребляются в Церкви, по духу всегда апостольской, как то: поучение (можете вси поединому пророчествовати, да вси учатся) и молитвы, как песенные, так и словесные помолюся духом, помолюся же и умом: воспою духом, воспою же и умом. Понеже аще благословиши духом, исполняяй место невежды, како речет, аминь, по твоему благодарению? Понеже не весть, что глаголеши. Ты добре благодариши, но другий не созидается» (1Кор.14:15–17). Выше было говорено о том, что здесь действие духом означает внешний же образ действия, только недоступный разумению прочих, как и сказано прямо: «аще благословиши духом исполняяй место невежды... не весть, что глаголеши», (1Кор.14:16) – а действие умом – значит, напротив, такой внешний образ молитвенного действия, что его и все другие понимают и могут обратить в назидание, как и сказано: «...пять словес умом глаголю, да иных пользую», (1Кор.14:19) и сии-то внешние молитвенные действия умом и духом были двоякие: просто помолюся... и воспою. Лица, в которых оказывались чрезвычайные дарования при церковных собраниях, естественно уже отделялись от прочих, не озаренных чрезвычайными проявлениями Духа, которым и оставалось только назидаться дарованиями других, со внешним, однако, выражением своего им сочувствия: исполняли место невежды, не просвещенного особым дарованием. Како речет: аминь, по твоему благодарению не то впрочем значит это, чтобы всякий, при наитии чрезвычайного дарования, становился уже чрез это священнослужителем в церковном собрании. Это уже должно быть нам понятно и известно из выше раскрытого разделения членов Церкви – особого по чрезвычайным дарованиям, и особого по степеням священнослужения, хотя и в сём последнем имели место чрезвычайные дарования. Но кроме сего можно представить из посланий апостола и новое, более прямое доказательство на то, что обладание чрезвычайными дарованиями Святого Духа не есть избрание или посвящение к священнослужению пастырскому. Апостол в том же самом послании, где учит об употреблении чрезвычайных дарований, упоминает и о жене пророчествующей («Всяка жена, молитву деющая или пророчествующая откровенною главою ...» (1Кор.11:5), а жену и в сём послании и в Посланиях к Тимофею и Титу апостол решительно устраняет от всякого участия в пастырском служении. Следовательно, чрезвычайное дарование давало своему обладателю право отнюдь не пастырского священнослужения, а разве только употребления сего дарования на пользу церкви. Такое апостольское устроении и было и есть доныне в церкви: отличающиеся особыми, только духовно-направленными, дарованиями. Не быв даже посвящены в низшее из существенных служений священства – в диакона, – преподают в церкви слово учения. Способные поют и читают молитвословия церковные; а в древней церкви и все принимали в этом участие – разумеется, по силам и возможности каждого. Должно в особенности заметить в учении апостола, – и выше мы имели случай это раскрыть, – что он, не возбраняя в церкви внешних действий духа (с известным значением слова), старается однако склонить самих обладателей чрезвычайных дарований к действиям ума – к образу молитвословия, песнопений и поучения более обыкновенному и простому: «в Церкви хощу пять словес умом моим глаголати... нежели тьмы языком» (1Кор.14:19). Следовательно, не апостольскому направлению и закону следуют (хотя и мечтают ревновать дарованиям апостольских времен) те общины, в которых даже насильственно стараются ввести себя в расположения и движения духа, в состояния чрезвычайных озарений и вдохновения; а потому необходимо лживы или мечтательны должны быть самые их озарения и вдохновения. Напротив, простой чин всеобще-вразумительных песнопений, молитв и поучений сам собою должен был образоваться в Церкви из данного апостолом и для чрезвычайных духовных дарований направления – к действиям ума, то есть вообще к наиболее простому и обычному порядку духовных упражнений. И значит, такой чин в своем основании и есть точно апостольский чин. И это тем более, что самый недостаток чрезвычайных дарований некоторым образом восполняется здесь употреблением многих прямо Боговдохновенных песней и молитв, изукрашением слов назидания перлами мест из слова Божия. Конечно – совсем иной вопрос, много ли мы входим в апостольский дух церковного чина при исполнении...

По значению избранных для священно-служения членов Церкви, как строителей тайн Божиих, и по устроению взаимного соотношения церковных сочленов именно от апостола и от его ближайших представителей(что выше уже раскрыто), видно, что избранные священнодействующие служители и пастыри были распорядителями, или предстоятелями, и внешнего церковного чина, каковы и всегда они в Церкви, неизменно – апостольской по духу и законам. В особенности же должно приметить, что главным по апостолах распорядителем всего порядка церковного, действующим по апостольским правилам, назначен от апостола именно епископ: «Сия пишу тебе – пишет апостол Тимофею – да увеси, како подобает в дому Божии житии, яже есть церковь Бога жива» (1Тим.3:14–15). Но и видимое собрание верных в избранном священном месте, по внутреннему значению его, апостол представляет церковию Божиею, как мы видели: следовательно – апостол внушает епископу, како подобает ему и в видимом дому Божием жити, устрояя внешний церковный чин. И действительно, он определяет в сем послании разные, относящиеся между прочим и к внешнему церковному чину, правила, например, о внешнем образе молитвословия мужей и о безмолвии жен (1Тим.2:8,11).

Таким образом и внешний вид и чин Церкви апостольского времени, сколько ни было в ней чрезвычайностей от проявления чрезвычайных дарований и вместе малосложности и простоты от обстоятельств начального устроения Церкви, – оказывается из посланий Павловых благодати основанием и чертежом и для настоящего внешнего порядка церковного. И на оборот, законы и устроение церковного внешнего чина, сколько бы ни казались кому или ни обращены кем из нас в исполнении в чисто внешние формы, – в существе и основании своем тем не менее проникнуты духом и утверждены авторитетом апостольским, как видно из Павловых посланий. И потому всегда суть неизменные благодатно-живые законы живого и жизнехранительного Христова тела – Церкви. Таковы законы – внешнего совершения таинств, внешних собраний в избранных священных местах, церковных служений, молитвословий и поучений, священные чины церковных предстоятелей. "Да увеси, – сказано относительно и внутреннего и внешнего устроения церкви, – како подобает в дому Божием жити, яже есть церковь Бога жива, столп и утверждение истины» (1Тим.3:15), разумеется – Христовой, животворной и спасительной.

Но при непреложной твердости и неизменности коренных законов церковного чина, апостол отнюдь не представляет оного законченным и однажды навсегда от него определенным. Напротив, из его посланий видно, что внешний чин церковный в своем образовании поставлен благодатию в зависимость и от внутренних видоизменений духовной жизни: (так, в Послании к Тимофею и Титу апостол уже не преподает правил об употреблении чрезвычайных проявлений благодатной жизни, видно уже нестоль, как прежде, обильных и поразительных, или уже входивших в указанные апостолом границы ума, то есть в более обыкновенный и простой порядок), и от внешних обстоятельств (так, малосложность и простота первоначального внешнего благочиния церковного, как оно показано в посланиях, прямо изъясняется из обстоятельств апостольского времени.) Посему апостол устроял внешнее благочиние Церкви так, как требовали или допускали современные внутренние и внешние обстоятельства Церкви, а не окончательно. Впрочем, при сем он раскрывает начала и на всё дальнейшее образование церковного внешнего чина. Сии начала у него определяются отчасти из самого духа зиждительной в Церкви силы, отчасти из образа разумения и усвоения сей же силы самою Церковью.

Во-первых, зиждующая и животворящая все здание Церкви сила есть Божия во Христе любовь, которая, сообщаясь Церкви чрез излияние своё в самые сердца её членов, и раскрывается вне ко всеобщему назиданию и к стройному образованию всего церковного тела. Отсюда объясняются в своем значении следующие начала церковного внешнего благочиния, прямо выражаемые апостолом: «...вся же к назиданию да бывают... вся же благообразно и по чину да бывают» (1Кор.14:26,40). По первому началу апостол устрояет тот чин для своего времени, чтоб действия дара языков всегда объяснялись в Церкви, а иначе обладающий сим даром да молчит в Церкви; по второму же устрояет то, чтобы все по единому пророчествовали, а не в совокупности и слитности (1Кор.14:27). Но общее значение сих начал, всегда обязательное, таково, что всякий вид церковного благочиния должен быть назидательным по своему смыслу и стройным по своему выполнению. Следовательно, не внешнее применение, а истинное выражение зиждительного в Церкви духа видно в том, что каждая священная вещь и действие священно-служебное у нас в Церкви обыкновенно относится к чему либо духовному и спасительному. И с другой стороны, по апостолу, всякая наша небрежность в исполнении церковного чина не есть только простое нарушение или неточность в церковном обряде, но некоторый вид бесстрашия пред Тем, кто, по слову Павлову, «несть нестроения Бог, но мира» и стройного порядка «в церквах святых» (1Кор.14:33). Должно иметь это в виду для уяснения всеобще-приложимой силы указанных апостолом начал.

Во-вторых, что относится к образу усвоения и употребления сей зиждущей церковь силы – спасающей нас Божественной любви, – апостол указал в сем (и мы уже рассматривали) тот общий закон, что спасительную её область и силы мы познаем и усвояем хотя во всей существенности, но не в открытом видении, «а яко зерцалом в гадании» веры. В приложении сего закона к делу и тайнам самой благодати, как она снисходит к нашей вере, преподавая нам свои животворные блага и силы, – раскрылось для нас апостольское учение о святых таинствах с внутренней и внешней стороны: ибо во всех них преподаются существенные дары, например, возрождение силы Святого Духа, истинное Тело и Кровь Христова. Но преподаются в зерцале видимого вещества и внешних действий. Теперь приложите тот же самый закон к делам и способам веры, как ей самой свойственно устремляться и возвышаться в духовную область Христова царства, или проявлять свои воззрения и движения, направленные в область благодати; и раскроется для вас следующая апостольская мысль о церковной священно-знаменательной для веры внешности: вера должна выражать свои понятия о самом существе и самых благодатных предметах царства Христова, – должна выражать свое стремление и возвышение к самому существенному в области благодати, но выражать все это также в зерцале видимого вещества или внешних действий. Это глубокая, могущая иметь самое обширное приложение ко всей знаменательной внешности церковной, мысль – действительно есть мысль святого апостола Павла, только выражаемая им не в самой отвлеченности, а в частных учреждениях внешности Церковной. Так, мы уже имели нужду взять во внимание то, что возвышенно-духовную идею о церкви Божией – этом теле Христовом, этой «полноте исполняющаго все во всем», – апостол представляет выраженною для веры в избранном вещественном месте и видимом собрании верных для совершения и общения Евхаристии: «еда домов не имате во еже ясти и пити? или о церкви Божией нерадити...? (1Кор.11:22). Так, внутреннее возвышение мыслей и чувств веры в любовь Божию со свободою от всякого движения, противного вере и любви, апостол внушает выражать в видимом молитвенном предстоянии с воздетыми руками: «хощу убо, да молитвы творят мужие на всяцем месте, воздеюще преподобныя руки без гнева и сомнения» (Тим.2:8). Сюда же относится, с одной стороны, и еще место, одно из особенно затруднительных в святом Писании. В первом послании к Коринфянам в 11-й главе читаем: «Муж не должен есть покрывати главу, образ и слава Божия сый: жена же слава мужу есть... Сего ради должна есть жена власть имети на главе ангел ради» (1Кор.11:7,10). Есть здесь сторона дела, изъясняемая из отношения Церкви к миру и природе, – мы не будем еще касаться её, этот вопрос у нас еще впереди. Обратим внимание собственно на следующее: в чем здесь состоит доказательная сила на то, чтобы на молитве (1Кор.11:4) муж имел главу открытую, а жена напротив имела власть (покрывало, как знак власти над нею) на главе? Святой апостол так рассуждает: муж есть образ и слава Божия, следовательно не должен покрывать головы. Как это следует? Жена, напротив, есть слава мужу, следовательно, должна покрываться. Как и это следует? Наконец, что значит это прибавление: ангел ради? Разные толковники изъясняют это последнее в собственном смысле о благоговении к присутствующим в церкви ангелам; но благоговение к присутствию ангелов должно быть общее – и мужам и женам, и следовательно, должно бы тех и других располагать к одному и тому же действию – к покрытию или открытию главы, – то в переносном значении о пастырях и священно-служителях Церкви, или ангелоподобным юношам, могущим соблазниться...; но против соблазна, если бы он в этом отношении был в первенствующей Церкви, апостол и заговорил бы иначе, и употребил бы меры другие; и кроме того мысль о предотвращении соблазна никак не вяжется ни к предыдущему, ни к последующему в речи апостола, да и к самому этому слову: ангел ради (ангелы – образ чистоты). Итак, в чем же доказательная сила апостольского рассуждения в рассматриваемом месте?

Мысль, что муж не должен покрывать голову, именно как образ и слава Божия, а жена должна покрываться, как служащая славою мужу, – уже сама по себе необходимо предполагает следующее для себя основание: славе Божественной или лицу, проявляющему в себе Божество, свойственно быть открытым; а напротив существам, которые служат внешним отблеском славы Божией, созерцая и славословя оную, каковы и суть по отношению к Божественной славе именно ангелы, должно прикрываться по своему служебному значению. При подразумеваемом сем основами становится и совершенно твердым и убедительным и понятным все апостольское рассуждение. А муж, так продолжить можно речь в след за показанною основною мыслью, – есть образ и слава Божия; также как жена есть слава и украшение уже для сего Божия образа и славы – для мужа. И отсюда прямо выходит заключение: следовательно, муж, как такой, не должен покрывати главу, а жена напротив должна иметь «власть» на главе по чину и по следам ангелов, или, выразиться иначе, в подражание и угождение ангелам, – одним словом: ангел ради. – Это изъяснение подтверждается неоднократными явлениями в Ветхом Завете славы Божией, относящимися ко Христу и Его Церкви, – такими явлениями, что лицо, проявляющее в себе Божество и Его славу, открыто, а служебные существа – и это высшие из ангелов – прикрываются сообразно роду и характеру видения. Так Исаия, который виде славу Христову (по изъяснению евангелиста Иоанна), изображает так это видение: «...видех Господа седящаго на престоле высоце и превознесенне и исполнь дом славы Его. И серафими стояху окрест Его, шесть крил единому и шесть крил другому: двема убо покрываху лица своя, двема же покрывах ноги воя и двема летаху» (Ис.6:1,2). Пророк Иезекииль также видел подобное видение – колеса многочисленные и живые, и потом еще животных, которых в одном месте прямо называет херувимами. Но сии небесные силы не открыты пред славою Божиею; напротив, «подобие над главою животных яко твердь, яко видение кристалла простертое над крилами их. И над твердию, яже над главою их, яко видение камене сапфира, подобие престола и на подобии престола якоже вид человечь есть» (Иез.1:22,26) то есть сидел Некто подобный человеку. «И свет Его окрест» (Иез.1:27). «Сие видение, – говорит пророк, – подобие славы Господни...» (Иез.2:1). Такие же видения славы Божией, по своей силе, не посторонни для Церкви и церковных собраний. Ибо существенное сияние славы и образ ипостаси Божией есть Христос Сын Божий, как говорит сам апостол в Послании к Евреям (Евр.1:2,3). В нем, чрез Его домостроительство снисхождения в мир и превознесения в человечестве, слава Божия открыта и предоставлена Церкви: так что с Ним, по слову апостола, Отец «спосади нас на небесных во Христе Иисусе» (Еф.2:6). Но поскольку полное открытие и видение сей славы Церкви Божией принадлежит еще будущей жизни, а вера может созерцать оную во вне не иначе, как разве в зерцале, соответственных видимых предметов и внешних действий: то внешнее молитвенное собрание верных, представляющее полноту и жизнь церкви Божией, апостол и устрояет так, чтобы на оном был виден для веры блеск ожидающей Церковь и провиденной пророками славы. И таким образом мужеский пол, как представитель Христа и в сем смысле образ и слава Божия сый, должен соответствовать явлениям славы Божией, – предстоять в церкви с открытыми главами; а женщины, как служащие славою уже для представляющих сияние славы Божией мужей, должны покрываться, имея в этом первообразом для себя ангелов, которые, служа славе Божией и славословя оную, или сами покрывают лица своими крылами, или имеют простертую над своими главами твердь.

Ангел ради: если бы кто делал что-либо по правилам и порядку других людей, в соответствие и сообразность и следуя в угоду им, то естественно и правильно было бы выразиться о нем, что он делает так для сих других людей или ради их; сим объясняется и точность сего образа выражения в настоящем случае Ангел ради, δικ τούς Αγγελους. Итак, в рассматриваемом месте апостола оказывается та самая общая мысль, что высокая мысль упования славы, предоставленной верующим, выражена (или внушается вере для выpaжeния) именно в зерцале видимого церковного собрания и внешнего молитвенного положения мужчин и женщин.

Из сей же апостольской мысли, взятой в своей общности, открывается значение и полагается основание для всей церковной, знаменательной для веры, внешности, как-то святость икон, церковной обрядности, знаменательных молитвенных действий. Сия священная внешность, составляющая зерцало для выражения и проявления созерцаний и движений веры, не есть что либо подобное ветхозаветной сеновной внешности, совершенно изветшавшей и отмененной. Ибо из выше показанных у апостола примеров знаменательной церковной внешности видно, что здесь не померкающий, от первобытного состояния оставшийся, духовный отблеск в мире и природе служит руководством веры к свету спасительной Христовой истины, (как было в Ветхом Завете), но вера, ходящая в полном свете сей истины, только созерцающая оную по своему существенному характеру – еще не в открытом видении, а в зерцалах, выражает вовне свое разумение сей истины, свое живое влечение к её области и предметам – не иначе, как в какой либо видимой внешности знаменательных действий или вещественных знаков. Итак, дело здесь наоборот ветхозаветной сеновной обрядности, также как и в таинствах дело наоборот таинственно-образным учреждениям Ветхого Завета; вообще, в таинствах Нового Завета разумеются существенные дары самой благодати, и в новозаветной церковной внешности выражаются светлые и точные воззрения и прямо-духовные движения веры. Из этой же самой, уже теперь вполне раскрытой и разъясненной, апостольской мысли о знаменательности церковной внешности можно усмотреть, почему в последствии за священные предметы сей церковной внешности вера подвизалась и страдала, как за самое существенное в деле спасения; ибо точно вере существенно-свойственно созерцать тайну спасения и всю светлую её область не в открытом виде: (так как это было бы уже свойственное будущей жизни видение), а в зерцалах. Вера, видно, понимала, что в этой мнимой духовности, не знающей знаменательной внешности действий и вещественных видов, она останется без свойственной ей пищи, без свойственного проявления духовных её движений и воззрений, и, следоветельно, неминуемо должна сама умереть.

Основоположения апостольского учения об отношении Церкви к миру и природе суть первые основоположения всей дивной, всеобъемлющей Божественной его системы. Христос Сын Божий есть перворожден всея твари, в известном уже нам смысле слова; и если в наш мир проник смертоносный грех, и тварь поработилась чрез это суете и тлению, то Христос соделался и перворожденным из мертвых. Прямой отсюда вывод тот, что верующим и спасаемым от Христа, – сколько входят они или в соприкосновение к миру или в самые даже взаимные между собою и с неверными отношения, свойственные природе, – следует только свои такие отношения осветить и освятить светом Христовым, а внешние соприкосновения к миру определить и исполнять также во Христе; и тогда весь порядок мира окажется священным учреждением самого Бога и Христа, – во внешнем соприкосновении к миру удобно будет служить именно Господу и в натуральных отношениях открыть даже способы к жизни во Христе. Отсюда и раскрывается во всех частях до подробности учение апостола об отношениях Церкви к миру и природе.

Что касается семейного быта, апостол учит, что во Христе, «Честна женитьба во всех и ложе не скверно...» (Евр.13:4), и, следовательно, чада такого супружества, во Христе, уже не нечисты, но святы. И даже тайна брака есть великая тайна по отношению к таинственно-благодатному союзу Христа с Церковью: «Тайна сия велика есть, аз же глаголю во Христа и во церковь» (Еф.5:32). И именно: по первым началам этого Божественного учреждения в первобытном состоянии, – когда муж и жена не отпали от Божией жизни, от утверждения своего в творческой Любви, когда и самая плоть и жизнь душевная была животворима дыханием Божиим и, следовательно, была духовно-светоносна, – союз мужа и жены должен быть светлым и живым отблеском общения самого Перворожденного всей твари с их душами. Это говорим мы на основании апостольского слова: «...любяй бо свою жену, – говорит Апостол, –себе самого любит. Никтоже бо когда свою плоть возненавиде, но питает и греет ю, якоже и Господь церковь: зане уди есмы тела Его от плоти Его и от костей его» (Еф.5:28–30). Сие последнее сравнение о единении Господа с верными, как Главы с членами Своего тела, есть повторение слов адамовых по сотворении, жены: «Се, ныне кость от костей моих и плоть от плоти моея» (Быт.2:23). Сей цитаты из описания, в книге Бытия, первобытного состояния человеческого нельзя было бы сделать, если бы в означенной черте первозданного брачного союза не было таинственно-знаменательного указания на благодатный союз Господа с духовными своими созданиями, – что выше мы и указали. – Если же теперь люди естественно отпали от источника жизни Божией и стали естественно чада гнева: то, следует только естественный брачный союз взять в рассмотрение и вступать в оный – не иначе, как во Христе, перворожденном из мертвых и паки вводящем всех, приемлющих Его, в Божию любовь, и – тогда таинственное духовное значение брачного союза восстановится или еще светлее будет по отношению его к союзу Христа с Церковью, как этот Божественный союз открылся, и совершился в том, что «Христос возлюби церковь и Себе предаде за ню» (Еф.5:25), да освятит ю, (Еф.5:26), что говорит апостол в раскрытии духовного смысла тайны брака (Еф.5:23). И вот брачный союз становится уже способом духовно-благодатной жизни: так что, верный муж или жена может спасти даже совершенно неверную половину брачной четы: «Что убо веси, жено, аще мужа спасеши? или что веси, мужу, аще жену спасеши»(1Кор.7:16), – жена, верующая и терпящая болезни рождения детей без упадка веры, чрез это самое может спастись: («спасется же чадородия ради», (διὰ τῆς τεκvογονίας) чрез чадородие, «аще пребудет в вере и любви, и во святыни с целомудрием» (1Тим.2:15), – и спасительная вера родителей естественно может быть передаваема и упрочиваема самим детям: «Воспоминание приемлю, – говорит апостол Тимофею, – о сущей в тебе, нелицемерной вере, яже вселися прежде в бабу твою Лоиду и матерь твою Евникию: известен же есмь, яко и в тебе» (2Тим.1:5). Итак, сущую в Тимофее веру апостол представляет прежде вселившеюся в его мать и бабку, и следовательно от них уже к нему перешедшею. Надобно только благодатно утвердить за брачным союзом эту силу способа благодатной жизни и таинственный смысл отношения к союзу Христову с Церковью. Благодать же в тайноводственных способах духовной жизни преподается, как нам известно уже, в зерцале внешних действий или знаков. И таким образом, вот новое таинство – брака. Можно находить у апостола указание и на то, в чем в настоящем случае должно состоять внешнее тайноводственное действие или знак. «Дух явственно глаголет, – говорит апостол, – яко в последняя времена отступят нецыи от веры в лицемерии лжесловесник... возбраняющих женитися, удалятися от брашен». И продолжает против этих лжесловесников: «Зане всяко создание (и следовательно первозданное учреждение) Божие добро и ничтоже отметно... освящается бо словом Божиим и молитвою» (1Тим.4:5). Сие последнее выражение относится не только к употреблению брашен, но и к браку; отсюда ясно, что тайноводственное по отношению к браку освящение должно быть производимо, по учению апостола, чрез священнодействие слова Божия и молитвы, – так именно и совершается таинство брака в Православной Апостольской Церкви³¹.

Если же кто из верующих соединен брачными узами с неверным лицом, то, и в этом случае, по силе веры первого – брак сей также уже есть во Христе, и следовательно, есть честный и святой; и следовательно, дети от такого брака суть не дети от прелюбодеяния, но от честного освященного брака: «святится муж неверен о жене верне: иначе бо чада ваша нечиста были бы, нынеже свята суть» (1Кор.7:14). Слово Божие, чрез уста апостола или в его послании выраженное, освящает этот брак, и потому не должно расторгать сей брак, разве в том случае, когда неверное лицо само не согласится быть в союзе с верным; в сем случае совершенного разрушения основы брака – взаимной верной любви, в христианстве освящаемой и получающей высший духовный смысл, – да разлучится: не по работися бо брат или сестра в таковых: в мир бо призва нас Господь Бог (1Кор.7:15).

Теперь сама собою уясняется мысль апостола в выше рассмотренном нами апостольском устроении благочиния о молитве мужей с открытою главою, а жен с покрытою: муж, как представитель Христа, есть слава и образ Божий; а жена, как изображающая Церковь, или совокупность духовных творений, озаряемых и оживляемых Христом – сущим сиянием славы Божией, есть потому слава мужа и вводится в порядок духовных созерцателей славы. Уясняется также и эта лествица апостольского воззрения (1Кор.11:3): глава жене – муж; глава мужа, как представителя Христова – Христос; Глава Христа, как воплощенного Сына Божия – есть Бог. Уясняется, наконец, и то, почему апостол в устроении Церкви ссылается и на внушения самой природы: «или и не самое естество учит вы...» (1Кор.11:14)

Во-вторых, в быте гражданском, если верные находятся в отношении подданства и подчиненности даже неверным, то и в этом случае удерживает всю силу Христова истина: «несть власть аще не от Бога, сущии же власти от Бога учинены суть» (Рим.13:1) и потому должно воздавать всем властям «должная: емуже убо урок – урок: емуже дань – дань, ему же честь – честь» (Рим.13:7). И притом власти, по основанию и назначению своему будучи представителями и орудиями власти Всевышней, созидающей добро и поражающей зло («Божий бо слуга есть... – сказано о всяком начальнике, – отмститель во гнев злое творящему. Благое твори и имети будеши похвалу от него» (Рим.13:3,4). Суть поэтому естественные защитники верных от напора зла, в котором лежит весь мир, проникая и в Церковь, – защитники Церкви, действующие мечем к ограничению и поражению и каранию зла. «Божий слуга есть тебе во благое... – сказано верующему – не бо без ума меч носит» (Рим.13:4). А по сему самому должно не только внешние гражданские обязанности к властям исполнять, но и духовными способами всячески подвизаться к облагостроению, утверждению и внутреннему озарению властей благодатию Христовою. «Молю прежде всех творити молитвы, моления, благодарения за вся человеки: за царя и за всех, иже во власти суть: да тихое и безмолвное житие поживем... сие бо добро и приятно пред Спасителем нашим Богом, Иже всем человеком» (1Тим.2:1–4), следовательно, и неверным властям, – подразумевается по связи речи, «хощет спастися и в разум истины приити. Един бо есть Бог и един ходатай Бога и человеков – человек Христос Иисус»(1Тим.2:4,5). Потом, на основании того же самого, что внешние гражданские порядки суть ограда Церкви от зла, христианам должно и прямо устраивать оные не иначе, как в духе веры, на основании истины Христовой: первое начало сего при, языческом даже правительстве, и полагает апостол (1Кор.6:1–5). «Смеет ли кто от вас, вещь имея ко иному судитися от неправедных (то есть язычников), а не от святых» (то есть христиан)? (1Кор.6:1).«К сраму вам глаголю: тако ли несть в вас мудр ни един, иже может рассудити между братий своих?» (1Кор.6:5). Здесь речь, очевидно, о суде заменяющем суд гражданский, а не относящемся к судопроизводству церковному. Можно понять, наконец, что совершенно по духу апостольскому – христианских царей освящают таинством (миропомазания), как могущих и долженствующих служить гражданскими учреждениями и вообще управлением образованию и раскрытию самой благодатной жизни в своих подданных. Ибо, по учению апостола, способы благодатной жизни относятся к таинствам, как выше мы видели.

В-третьих, и все предметы природы и блага мира оказываются, во свете Христовой истины, и после падения человека добрыми созданиями Божиими «...всяко создание Божие добро, и ничтоже отметно...» (1Тим.4:4), дарами «Бога жива, дающаго нам вся обильно в наслаждение» (1Тим.6:17), каково все в мире еще по первоначальному порядку создания и промышления. Если же грех, вошедший в людей, положил и на сии предметы свою мрачную печать, так что вся неразумная земная тварь по неволе покорена суете: то Христос, потребивший грех, есть источник очищения и освящения и для всякой твари. И следовательно, вера должна только подводить предметы природы или блага мира под осенение Христово, действуя при сем, разумеется, таким образом, как свойственно ей вообще проявлять себя вовне и как в частности сообразно с самими предметами, именно – употребляя соответственные им священно-знаменательные действия: и тогда значение добрых созданий Божиих, чистых и святых даров благости Божией, восстановится во всякой вещи: «...ничтоже отметно, со благодареннием приемлемо. Освящается бо словом Божиим и молитвою» (1Тим.4:4,5). Не пройдем здесь без замечания, что в сем учении апостола полагается основание и определяется смысл для всех как церковных священно-знаменательных благословений и освящений на более употребительные предметы, так и частных обычных христианам знамений, какими вера привлекает Божие благословение на каждое дело, на пищу и прочее. Учение об употреблении разных предметов и благ мира апостол раскрывает в особенности по отношению к брашнам, дозволяемым или запрещаемым Моисеевым законом, или оскверненным языческими жертвоприношениями. Начала и образ учения о сем таковы же, какие и вообще по отношению к природе и миру, – разумеется, с частными только применениями к тому или другому частному предмету. Во Христе вся чиста, говорит апостол именно относительно сего предмета. «Вся ми леть суть» (1Кор.10:23). Но это – собственно для веры в Иисуса Христа: «Вем и извещен есмь о Христе Иисусе, яко ничтоже скверно само собою...» (Рим.14:14). «Ты веру имаши?... Блажен не осуждаяй себе (по вере во Христа), о немже искушается, то есть в том, что избирает или на что решается» (Рим.14:22). «Аще аз благодатию причащаюся, то есть хотя бы идоложертвенного (по связи речи), почто хулу приемлю, о немже аз благодарю?» (1Кор.10:30). Но коль скоро относительно какого-либо брашна недостает веры во Христа, чтобы вкусить оное с чистою совестью и с благодарением: то уже по этому самому употребление сего брашна греховно: «...всяко, еже не от веры, грех есть...(Рим.14:23), »...помышляющему что скверно быти, оному скверно есть» (Рим.14:14). Посему такой человек, прежде укрепления своей веры до той степени, чтобы она могла привлекать освящение и благословение Христово на пищу, даже возбраненную законом ветхозаветным, – не должен и касаться такой пищи под опасением греха и осуждения: «Изнемогаяй зелие да яст. Сомняйся аще яст, осуждается, зане не от веры...» (Рим.14:23). Посему же, как скоро идоложертвенное (будучи употребляемо без всякого рассуждения о том, что и оно также взято от созданий Божиих и что от своего пожертвования ничтожеству идолов не потерпело ничего), не с благодарением, а, напротив – с колебанием веры принимается и употребляется: то оно есть такая скверна, что вкушение оной вводит участника Христова в общение с бесами, виновниками идолослужения: «Зане яже жрут язы́цы, бесом жрут, а не Богови: не хощу же вас общников быти бесом. Не можете чашу Господню пити и чашу бесовскую; не можете трапезе Господней приобщатися и трапезе бесовстей (1Кор.10:20,21). Но и само употребление этого же брашна хотя с сознанием веры, что оно во Христе не есть скверна, но без всякого внимания к немощной вере другого, который, и почитая идоложертвенное скверным, примером может увлечься вкусить оного и следовательно войти в общение с бесами, – есть также весьма тяжкий грех против самого существа веры во Христа: «И погибнет немощный брат в твоем разуме, егоже ради Христос умре; такожде согрешающе в братию и биюще их совесть немощну сущу, во Христа согрешаете» (1Кор.8:11,12). Посему апостол строго запрещает это соблазнительное для немощных употребление брашна: «Не брашна ради разоряй дело Божие... зло человеку претыканием ядущему. Добро не ясти мяса, ниже пити вина, ни о немже брат твой претыкается или соблазняется» (Рим.14:20,21). С другой стороны, когда воздерживались от запрещенного законом брашна или пития с надеждою именно чрез это получить оправдание пред Богом: то апостол уже не щадил этого иудейства в христианстве и отвергал оное из общих начал учения об оправдании. «Брашно нас не поставляет пред Богом» (1Кор.8:8). «Добро благодатию утверждати сердца, а не брашны, от нихже не прияша пользы ходившие в них». (Евр.13:9) «Да никтоже убо вас осуждает о ядении или о питии» (Кол.2:16).

Таким образом, по учению апостола об отношении Церкви к миру и природе, выходит вообще, что открытое Христом благодатное царство отнюдь не нарушает порядка природы и мира, напротив – строго запрещает вообще всякое нарушение оного, как нарушение устроения Господня. «Мужу от жены не отлучатися», – исповедует апостол прямо словами Христовыми. «Противляйся власти, Божию повелению противляется» (Рим.13:2). «Кийждо в звании, в немже призван бысть, в том да пребывает», (1Кор.7:20), каково бы, то есть, ни было гражданское его положение. Итак, против беспорядков удаления от дел настоящей жизни, состоящих обыкновенно в употреблении предметов и благ мира, апостол говорит: «Слышим некия безчинно ходящия у вас (ничего не делают и суетятся). Таковым запрещаем и молим о Господе нашем Иисус Христе, да с безмолвием делающе, свой хлеб ядят» (2Фес.3:11,12). Отсюда и все отношения, семейные, гражданские и вообще касающиеся сей жизни, Христовою истинною утверждаются, и притом так, что исполнение их есть собственно служение Господу: «Жены, своим мужем повинуйтеся, якоже Господу» (Еф.5:22). «Раби, послушайте господей своих во плоти, со страхом и трепетом в простоте сердца вашего, якоже и Христа, (Еф.6:5). И вообще всеми предметами мира христиане должны пользоваться и во всем поступать, как свойственно детям Божиим, ущедренным во Христе от Отца небесного всеми потребными для жизни дарами, – за все славить Его благость и любовь к нам: «Аще ясте, аще пиете, вся во славу Божию творите. Все, еже аще творите словом или делом, вся во имя Господа Иисуса Христа, благодаря Бога и Отца тем» (Кол.3:17). Так-то и земной естественный порядок во Христе может и должен быть духовно изъемлем от преобладающей им суеты и преобразуем в порядок духовного служения Богу: и в сем отношении, например, семейство должно становиться в христианстве своего рода церковью: (и домашней твоей церкви, сказано в приветствии Филимону (Флм.1:2), очевидно, не о Церкви в собственном безотносительном смысле, а о церкви семейной, сколько то есть Церковь Христова водворяется и в доме или семействе). Но, столь действенно и обширно простирая на мир и природу свое животворное и освящающее влияние, царство благодатное отнюдь не смешивается с естественным, ни в своей области, ни в надеждах: «...во Христе Иисусе.... несть раб и свободь: несть мужеский пол ни женский, вси бо воедино есть во Христе Иисусе » (Гал.3:28), то есть спасительная божественная полнота во Христе открыта и предоставляется безразлично для веры кого бы ни было. «Никтоже воин бывая, – сказано относительно служителей Церкви, – обязуется куплями житейскими, да воеводе угоден будет (2Тим.2:4), то есть служитель Церкви, рассматриваемый собственно как служитель Церкви и Христа, уже есть выше житейских дел и отношений. «Брашно чреву, и чрево брашнам: но Бог и сие и сия упразднит» (1Кор.6:13) – мысль здесь в своей общности такая: мирские блага и предметы природы нужны для нас, сколько принадлежим мы к миру и природе; но и у нас потребность в них и они сами со своей физически-земной стороны прейдут. С другой же стороны, Церковь, и в устроении своей собственно духовной области, пока члены её необходимо связаны естественными отношениями, сообразуется необходимо с порядком естественным: отсюда апостольское запрещение – женщине учить в Церкви; отсюда и для служителей Церкви есть судопроизводство, по точным, взятым от гражданского порядка формам закона: «На пресвитера хулы не приемли, разве при двою или триех свидетелях» (1Тим.5:19). Для избрания в служители Церкви требуется как условие, добрая семейная его жизнь.

Коль же скоро естественное бывает допускаемо и употребляемо или совершаемо не во Христе, не по Его духу и истине, то, по вышеуказанным же основаниям все такое есть уже греховно и по роду своему гибельно для человека. «Вся ми леть суть, но не вся на пользу... не вся назидают»(1Кор.10:23). Так сказано вообще о пристрастном употреблении предметов и благ мира. Сюда же относится и это место: «Хотящии богатитися впадают в напасти и сети и в похоти мнози несмысленни и вреждающия, яже погружают человека во всегубительство и погибель» (1Тим.6:9). «Взем ли уды Христовы, сотворю уды блудничи?» (1Кор.6:15) – сказано против тех брачных отношений, которые христианин допустил бы не во Христе. «Ценою куплены есть: не будите раби человеком», – сказано против распоряжения собственною личностью (1Кор.7:23), как вещью по житейским расчетам, хотя бы это и было согласно с формами гражданскими. Отсюда объясняются следующие правила, полагаемые апостолом по отношению к порядку природы и мира: «...но не аз обладан буду от чего», (1Кор.6:12). «Имеюще же пищу и одеяние сими довольни будем (1Тим.6:8)... Eсть же снискание велие благочестие с довольством (1Тим.6:6). »...по согласию, до времени пребывайте в посте и молитве , – такое внушение делает апостол чете супругов, – да не искушает вас сатана невоздержанием вашим» (1Кор.7:5).

По тому же самому желающим апостол предоставляет и совершенное, сколько возможно, при содействии благодати, отрешение от уз мира и природы, чтобы, без развлечения и стеснения чем-либо внешним, посвятить себя на служение Господу. «Глаголю же безбрачным и вдовицам, – так учит апостол – да пребудут якоже и аз. Но кийждо, (замечает при сем апостол), свое имать дарование от Бога: «один так, другой иначе» (1Кор.7:7,8). «Никто же бо воин бывая обязуется куплями житейскими, да воеводе угоден будет», (2Тим.2:4) – сказано собственно по отношению к служителям Церкви, но в своей общности это изречение относиться и ко всякому, желающему быть угодным божественному подвигоположнику и воеводе – Христу. Апостол предоставляет желающим, с убеждением к сему желанию, – быть и выше гражданских порядков – только не чрез расширение своего права с беззаконным посягательством на права других, но напротив чрез пожертвование собственным гражданским правом при беззаконном насилии других: «Уже бо отнюдь вам срам есть, яко тяжбы имате между собою: Почто не паче обидими есте? Почто не паче лишаеми бываете?» (1Кор.6:7) Справедливо находят в посланиях апостола мысль и о церковном учреждении общества людей, возвышающихся над невозбранными узами, приятностями и выгодами природы и мира (общества иноческого). Разумеем апостольское учение, преподаваемое в пастырских посланиях, касательно вдовиц. Правда, неудобно согласиться на ту мысль, чтобы сии вдовицы не имели какого-либо свойственного женщинам служения в Церкви, каковы, например, были в древности диаконисы. Ибо и потребности в сем служении уже не могли не быть в Церкви апостольского времени; и сами вдовицы не просто по свободе вступали в особое общество, а избирались по своим личным достоинствам, не только духовным, но и по летам и по прежнему супружеству: «вдовица да причитается не менши лет шестидесятих, бывши единому мужу жена» (1Тим.5:9); да, наконец, есть в посланиях и самое имя диаконисы церковной: «Вручаю вам Фиву сестру нашу, сущу служительницу церкве, иже в Кегхреех» (Рим.16:1); как угодно кому, но жена, как служительница церкви, должна иметь какое-либо свойственное женам церковное служение, – иначе имя было бы без значения, без смысла. Так, нет основания оспаривать у этих вдовиц церковного служения диаконисы, хотя в посланиях и не указано прямо, в чем оно должно состоять, как не обозначена во всей точности и сама область служений священо-действенных, как-то: диакона и пресвитера. Но то совершенно ясно выражено в посланиях, что эти избранные вдовицы вели жизнь духовную, совершенно обособленную от мирской суеты: (сущая истинная вдовица и уединена уповает на Бога, и пребывает в молитвах и молениях день и ночь), – что изменение этой жизни на жизнь брачную было уже свержением ига Христова, («Молодых вдовиц не принимай, – говорит апостол, – ибо они, свергнув иго Христово, желают вступать в супружество»), – что они были люди в тесном смысле церковные, то есть находящиеся в особой зависимости от Церкви, имеющие звание уже не мирских людей: «Аще кто верен или верна имать вдовица, да довлит их, и да не отяготится Церковь; да сущих истинных вдовиц удоволит» (1Тим.5:16). Итак, здесь дано апостольское начало и для (женских даже) обителей монашества.

Таково учение апостола об отношении Церкви к области мира и природы, раскрываемое им в отвращение разных беспорядков или недоумений, или просто для общего устроения Церкви.

Наконец, посмотрим, как по учению апостола, Церковь идет к своему торжеству и славе.

Великое назначение, к которому идет или ведется Церковь, открывается из всего вышеизложенного учения апостола Павла. Оно состоит в достижении того, чтобы всё, не только небесное, но и земное на веки возглавлено было во Христе (Еф.1:10) и примирилось, или во Святом Духе соединилось, с Отцом небесным (Кол.1:20), «из Него же всяко отчество на небесех и на земли именуется» (Еф.3:15). Шествие Церкви к сему назначению апостол рассматривает с двух сторон: во-первых, по отношению живущих на земле членов Церкви к отходящим в состав Церкви, находящейся не в мире сем; и во-вторых, по отношению к самому порядку судеб Церкви. С сих двух сторон и раскроем учение о сем апостола.

Отношение Церкви странствующей на земле к небесной определяется в основании своем из того, что во Христе возглавляются всяческая небесная и земная. Отсюда верные, отходящие чрез смерть в иную жизнь, так же Господни суть по соучастию в Господе, как и живые «...аще убо живем, аще умираем, Господни есмы» (Рим.14:8), а достойные венцев славы, по разрешении своем от тела, даже открыто пребывают со Христом вместе с небожителями «желание имый разрешитися и со Христом быти» (Флп.1:23), говорит апостол; и в другом месте, торжество как ангелов, так и Церкви первородных и духов праведник совершенных он сопоставляет в одну область небесного Сиона: «но приступисте к Сионстей горе...» (Евр.12:22). Пребывая же открыто во Христе, главе и сердце всего исполнения Церковного, духи праведник совершенных и бесплотные ангельские силы – невидимо и духовно сопутствуют и споспешествуют и спасению Церкви подвизающейся: «Не ecu ли суть служебнии дуси, – сказано о сонме всех бесплотных, – в служение посылаеми за хотящих наследовати спасение?» (Евр.1:14). О духах же праведник совершенных, в жизни их небесной, апостол дает судить по обильным начаткам этой жизни в нем самом: нося всех верных чад своих в своем сердце, и в непрестанной молитве представляя их пред Отца небесного, апостол едва покровом и ограничениями плоти удерживается от того, чтобы и в действительности быть как можно ближе к своим возлюбленным и в непосредственном общении с ними. Что же теперь сказать о состоянии такой души в разрешении от покрова плоти?... А если Господни соучастники суть и все умирающие в Господе, хотя бы и не созревшие до небесной славы, то чрез это само собою открывается место спасительному воздействию на них со стороны веры земных их собратий: «...о умерших да не скорбите, якоже и прочии неимущи упования», (1Фес.4:13) – упования, очевидно, относительно судьбы самих умерших, которую далее и раскрывает апостол. Но известно, что молитва есть прямой плод и живое выражение именно христианского упования. Итак, заключение о благоуспешности молитвы за умерших само собою следует из апостольских слов. Таким образом, Церковь идет к своему решительному спасению и славе – во всецелой своей совокупности, во взаимном общении небесных и земных её членов, в связи всех верных и оправданных или не утративших надежды оправдания из всех времен. И поскольку на земле постоянно входят в участие спасения в Церкви новые члены, а вместе с верными земными и отшедшие из сей жизни с продолжением времени становятся ближе к исполнению упования своего решительного, по всеобщем воскресении, блаженства: «...ныне ближайшее нам спасение, нежели егда веровахом» (Рим.13:11). Наконец, сами духи праведников совершенных и духи бесплотные более и более восполняют широту своей любви чрез споспешествуемое ими общение и утверждение в Христовой жизни новых членов Церкви, то в сем смысле выходит, что все исполнение единого и всеобъемлющего для благопокорных Христова тела Церкви постоянно возращение творит (то есть возрастает), «Дондеже достигнем вси в соединение веры и познание Сына Божия, в мужа совершенна, в миру возраста исполнения Христова» (Еф.4:13). Так раскрывается глубина этого изречения апостола о постоянном течении Церкви вперед, о непрерывающемся её возрастании! Впрочем, очевидно, это – не в унижение достоинства предшественников в отношении к последующим по времени спасаемым: «...да не без нас совершенство приимут» (Евр.11:40), – сказал апостол о ветхозаветных праведниках. Однако, их самих апостол представляет свидетелями, то есть образцами и руководителями для христиан веры оправдательной. Также, говоря об общении современной апостолу Церкви (то есть начинающейся новозаветной) с отшедшими из сего мира, и следовательно большею частью с ветхозаветными праведниками, – он называет их духами праведник совершенных (Евр.12:23). «Но приступисте... ко тмам ангелов, торжеству и Церкви первородных... и к духом праведник совершенных» (Евр.12:22,23).

Относительно порядка судеб Церкви – всё о ветхозаветных временах и почти всё о новозаветных мы уже знаем; только нужно все это представить в общности, собрав воедино частные черты, указанные апостолом по отношению к частным вопросам об этом предмете. С Адамом начинается осуществление плана спасения человеческого, сначала предъявляемого и предусвояемого по остаткам – в мире первобытного света и в человеке естественной приемлемости к жизни Божией. Когда преступления усилились и язычники воспротивились Богу, увлекшись, и при мнимой своей мудрости, к обожению самого мира и человека, в которых невидимое Божие столь ярко видимо было (Рим.1:20–23), то спасающая десница Божия берет под свое ближайшее водительство особый народ, давая ему обетования о всемирном наследии и раскрывая тайну спасения в разнообразии постановлений закона. Человечество, в избранной своей части, блюдется под стражею закона для Христа, и, таким образом, дело спасения, не воспящаясь противлением языков и усилием преступлений, идет вперед более обеспеченно. Когда же и весь всеродный Адам показывал почти только грех и растление, и самый закон стал служить только к осуждению, и избранный народ был едва ли не первый и упорнейший противник спасающей любви Божественной, то и приходит новый Адам – глава спасаемого и возрождаемого человечества. Закон заменяется открыто явившеюся и совершившею свои тайны благодатию, и на место иудеев отверзается широкая дверь для всего мира языков, – озаряется вся вселенная светом спасения. Когда и снова было бы в сем мире близко дело к духовному омертвению; то для благодатного оживления мира еще удобнее и скорее прицепятся к своей природной маслине спасения, теперь сухие, ветви Израиля: «Аще бо отложение их, примирение миру, что приятие их, (разумеется, для мира), разве жизнь из мертвых?» (Рим.11:15). И если, наконец, придет отпадение наибольшей части людей от Христа, и зло, враждебное Христу, отреваемое от состава самой Церкви по её законам, но сдерживаемое и поражаемое мечем законной гражданской власти, – не будет иметь и этой сдерживающей границы, так что власть будет игралищем только страстей и лжи, какою она и откроется в лице последнего величайшего Христова противника, всецело имеющего выразить в себе зло и ложь, и увлечь по себе всех, не довольно полюбивших спасительную истину (2Сол.2:1–12), так и решительно исполнится торжество Церкви и христианства над всем злом мира. «Егда приидет (Господь) прославитися во святых своих...» и поразит противников (2Сол.1:10,2:8). «...держай ныне Дóндеже от среды будет» объяснили мы о власти гражданской; ибо так выходит по воззрению апостола на силу, сдерживающую Христовраждебное зло, которое Церковь только отсекает от себя. Святые отцы, как Иоанн Златоуст, именно говорят, что апостол имел в виду твердый гражданский порядок разумеется какой был в его время, то есть Римскую Империю. Так видите в судьбах Церкви истинное, Божественное шествие вперед (истинный прогресс), только здесь слава принадлежит именно Господней благодати, не воспящаемой мирскою враждою и всегда торжествующей над оною, путем Креста Христова ведущей и из смерти к жизни (Рим.8:3) и само противление одних употребляющей в повод к помилованию других (Рим.11:30–31). «Затвори Бог всех в противление, да вся помилует. О глубина богатства премудрости и разума Божия... кто прежде даде ему и воздастся?... яко из того и тем и в нем к нему всяческая» (Рим.11:32–36). И здесь не так идет дело, чтобы на первых степенях шествия спасаемого человечества к торжеству люди недовольно имели способов быть верными Богу, и следовательно спасаться чрез деятельную веру, а последующие были сами по себе способнее и совершеннее. Нет, и на конце времен видит апостол почти всеобщее отступление (2Сол.2:3), и в начале жизни Церковной показует некоторые начатки славного воскресения без смерти (в Енохе) (Евр.2:5). Но тем не менее есть же совершенное различие ветхозаветных судеб от новозаветных, поскольку в Новом Завете прямо верою видят и воспринимают благодать, которую в Ветхом Завете прозревали и предусвояли более или менее образно. Равно есть различие и последнего, пред кончиною мира, времени с предшествующими временами, так что торжество над самым ожесточенным напором зла – в полном его развитии – будет также беспримерно поразительное:«...вси бо не успнем, вси же изменимся, скоро, во мгновение ока, в последней трубе...» (1Кор.15:51,52) при которой воскреснут все умершие. И тогда весь план спасения осуществится – будет одна Церковь торжествующая в совокупности небесных и земных, живущая вечною жизнью и славою, – с упразднением державы всего враждебного, всякой борьбы и подвига, в решительном совершении или достижении всех вечных целей самого ходатайственного служения Христова: Таже кончина, егда предаст царство Богу и Отцу, егда испразднит всяко начальство, власть и силу. Подобает бо ему царствовати, Дóндеже положит вся враги под ногама своима. Вся бо покори под нозе Его...Егда же покорит Ему всяческая, тогда и сам Сын покорится покоршему Ему всяческая и будет Бог всяческая во всех» (1Кор.15:24–28).

«Сам Сын покорится Покоршему Ему всяческая» (1Кор.15:28). Чтобы понять это и другие в сем месте апостола неудобовразумительные выражения, надобно взять во внимание, какая именно сила действует во Христе к покорению Ему всяческих. Это есть та самая державная сила Отца небесного, "Юже, – по словам апостола, выше раскрытым в своем значении, – юже содела Отец небесный во Христе, воскресив Его от мертвых и посадив одесную себе на небесных... и вся покори под нозе Его...» (Еф.1:20–22). Это есть (скажем одни уже результаты прежних исследований) любовь Бога Отца, существенно всеми своими сокровищами и силами почивающая в Единородном, Единосущном Сыне Его, – которая в Его воплощении, земном служении, страданиях и смерти низошла до возложения на него и заглаждения тем всякой виновности и немощей человеческих, и которая в прославлении и превознесении Христовом открылась миру, всех привлекая к своему общению и приемлющим сообщая свои небесные сокровища и силы, изливаясь в их сердца во Святом Духе. Пока это всепокоряющая, а противников низлагающая, Божественная сила действует и проявляется во Христе, (простираясь как бы извнутрь Божества во вне, на мир), на более или менее отчужденные от неё существа или еще не всецело, не решительно, не во всей открытости её приобщившиеся: то это составляет тот великий все времена обнимающий период Царства Христова, в котором Он царствует полагая враги под ногама своима, как обладающий всепокоряющею Божественною силою или, сказать тоже, по источному основанию оной, – Отец покоряет Ему всяческая. Этот период, очевидно, не есть решительный в домостроительстве Божием, или самая вечность. На этот самый период и указывают слова: подобает бо Ему царствовати, , то есть Христу, поскольку Он более и более покоряет себе всяческая, – подобает царствовати, Дóндеже положит вся враги под ногама своими (1Кор.15:25). В сем-то периоде и имеет место весь тот порядок Церкви, который мы из посланий апостола раскрывали по отношению к настоящему состоянию Церкви, – порядок борьбы с врагами спасения и постепенного низложения их благодатию. Когда же, наконец, всепокоряющая во Христе сила действительно уже покорит Ему всё, то она со всеми своими приобретениями – со всеми пленниками, и по благопокорности спасаемыми и по неволе низложенными в конец, подвигнется извне к своему источному основанию, Отцу – разумеется так, как сообразно по Божеству Господа Иисуса с личным Его отношением ко Отцу, как Сына, и по домостроительству вочеловечения с отношениями Христа к Отцу как ходатая. Это и есть смысл следующих глубокознаменательных изречений апостола: егда предаст царство Богу и Отцу... Сам покорится покоршему Ему всяческая. Прежний порядок, по которому царственная Сила Христова простирается во вне в область мира с упразднением всей державы вражеской очевидно должен уже будет тогда уступить место новому порядку вечности: «предает царство Богу и Отцу, егда испразднит всяко начальство, власть и силу. Подобает бо Ему царствовати, Дóндеже положит вся враги под ногама своима» (1Кор.15:24,25). Какой же этот новый порядок? Это – порядок, определяемый внутренними взаимными отношениями Отца, который в Единородном открыто объимет всё своим благоволением, содержащим всякую полноту благ и отчуждающим от себя всё смертоносное и злое, – и Сына ходатая, который решительно и на всю вечность предает всяческая во всецело открытую Отчую любовь, в нем же почивающую, отвергнув всякую вражду и зло, – и Святого Духа, которым оживотворятся мертвенная телеса наша и раскроется вечная жизнь, с попранием последнего врага – смерти: «...будет Бог всяческая во всех» (1Кор.15:28), то есть как изъясняет один из святых учителей (Нил в подвижническом письме Досифею), – «будет светом для достойных света, огнем мучения для достойных вечного мучения». Так именно определяет сей непостижимый порядок сам Господь в своей ходатайственной молитве: «да вси едино будут: якоже ты, Отче, во мне, и Аз в тебе, да и тии в нас (то есть на основании внутреннего единства в самом Божестве) едино будут: и Аз славу, юже дал ecu мне, дах им, да будут едино, якоже мы едино есма» (Ин.17:21–22), и в отношении к погибающим: «идите от мене проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелом Его» (Мф.25:41).

Тогда-то, по апостолу, и сама тварь освободится от работы истления в свободу славы чад Божиих, то есть когда Перворожденный всея твари и вместе Перворожденный из мертвых подвигнет всё объемлемое своею зиждительною и спасительною силою в общение самой своей славы, которую он имел у Отца прежде мир не бысть (Ин.17:5), то очевидно, что весь и внешний мир должен преобразоваться. С одной стороны, необходимо обнажатся тогда в мире сами его основания и условия, водруженные в самом Божестве, в полном свете раскроются осуществляемые теперь в мире Творческие мысли, и это само собою послужит к усугублению славы чад Божиих. С другой стороны, сим, раскрытым в славу светом истины и благодати Божией, непременно обличится и будет упразднена всякая суета мирская. То есть всё в мире, увлекавшее человека от Бога, бывшее пищею греху и потому жертвою тления. И таким образом сама тварь свободится от работы истления... суете бо тварь повинуся неволею, но за повинувшаго ю (человека). Святой Иоанн Златоуст так точно в существе дела объясняет сию мысль апостола: «Не ты один, но что гораздо ниже тебя, что не имеет ни смысла, ни чувства, – и то будет с тобою участвовать в благах». Свободится, говорит апостол, от работы истления, то есть не будет уже тленной, но сделается соответственною благообразию твоего тела. «Как тварь учинилась тленною, когда тело твое стало тленно: так, когда тело твое восстанет нетленным, и тварь последует за ним и сделается соответственною ему», – так рассуждает святой Иоанн Златоуст. Он утверждает и ту мысль (нашего изъяснения), что именно благоволение Отца небесного, которое имеет во Христе раскрыться в славу спасаемых, будет основанием преобразования и для внешнего мира. «Как кормилица, – говорит вселенский учитель, – воспитавшая царского сына, когда он взойдет на отеческий престол, имеет свою долю в царственных его благах: так и тварь, по слову апостола. И у людей есть обыкновение одевать слуг в богатое платье для чести сына, когда ему надобно показаться в свете прилично своему роду. Так и Бог облекает тварь нетлением в свободу славы чад» (В толковании на послание апостола Павла к Римлянам, глава 14). И как, по основоположениям апостольского учения, основанием для бытия миpa – и в целом и в частях, или силою, содержащею все условия для существования и судьбы всех тварей, есть именно тоже отеческое благоволение, которое во Христе неуклонно ведет и более и более приближает своих чад к славе, то отсюда происходит, что и вся тварь – по самому основанию и коренным внутреннейшим условиям своим – неудержимо стремится к откровению славы чад Божиих: (чаяние бо твари откровения сынов Божиих чает). «Слова сии, – говорит святой Иоанн Златоуст, – имеют такой смысл: сама тварь сильно мучится, ожидая с заботливостью тех благ, о которых мы теперь говорим. Ибо чаяние есть самое заботливое ожидание» (В толковании на послание апостола Павла к Римлянам, глава 14). Сие-то неудержимое стремление твари к откровению славы ощущая, или, что тоже, входя духом во внутреннее соприкосновение и общение той Божественной силы, которая имеет произвести всеобщее преобразование мира в область славы, и в которой самой все готово уже к произведению оного, апостол и сам готов и других поставляет в ежеминутную готовность к кончине мира: «Сие же глаголю, братие, яко время сокращенно есть прочее, да имущии жены яко не имущии будут ...преходит бо образ мира сего» (1Кор.7:29–31). Если кому нравится то изъяснение, что здесь разумеется не близость кончины, а вообще коловратность мира, то таковой должен иметь в виду, что коловратность и изменчивость миpa была и в прежние времена. Потому нельзя было бы выразиться: глаголю, яко время прекращенно есть прочее, то есть говорю, что время уже коротко, стеснено. Если кому кажется верным то изъяснение, что разумеются здесь угрожающие Церкви гонения, тот обрати внимание у апостола на причину сокращения времени: «преходит бо образ мира сего»,а не наступают гонения. Итак, должно разуметь здесь сокращение времени, но не по современным или близким к апостолу тесным обстоятельствам времени, и прехождение образа мира, но не по его обыкновенной изменчивости. Следовательно, прехождение мира краткость времени разумеются здесь в смысле безотносительном, то есть в том, что требуется готовность к действительной кончине мира.

Учение апостола о состоянии самых тел у воскресших человеков таково, что у спасаемых будут они сообразны прославленному телу Христову, так как спасаемые войдут тогда вообще в славу Христову, «Иже преобразит тело смирения нашею, яко быти ему сообразну телу славы Его по действу еже возмогати Ему и покорити себе всяческая» (Флп.3:21). И потому сии тела спасаемых будут нетленны, славны, недоступны немощи, и вообще возвысятся и над ограничениями грубой плоти, естественными в сей жизни, возвысятся к потребностям только духовным, к житию только в Боге; и таким образом без изменения своего телесного существа будут по жизни духовны, как совершенно удобные орудия для всяких духовных движений в вечности: сеется в тление, востает в нетление: сеется не в честь, востает в славе: сеется в немощи, востает в силе: сеется тело душевное, востает тело духовное» (1Кор.15:42–44). Разумеется, что состояние и самих тел будет сообразно тому, сколько кто усвоил здесь деятельною верою Христову жизнь, свойства и силы: «Не всяка плоть таже плоть: ина убо плоть человеком, ина скотом...» (1Кор.15:39). «Ина слава солнцу, ина слава луне...Такожде и воскресение мертвых. (1Кор.15:41,42). Отсюда можно видеть, что и состояние тел у погибщих людей будет соответственно своими мучениями, низостью и безобразием – степеням греховности их (святой апостол о состоянии сих тел и не рассуждает более). Замечательно, что, по учению апостола умершие тела суть в недрах стихийной природы – как семена на ниве, и воскресение оных – как раскрытие и плод их: «Безумне, ты еже сееши не оживешь, аще не умрешь» (1Кор.15:36). Смысл сего учения изъясняется из выше рассмотренного учения о преобразование мира. Если нива внешнего мира неудержимо стремится к откровению славы чад Божиих, более и более приближаясь и к собственному преобразованию, соответственному их славе: то при сем тела умерших человеков в самом своем тлении тем паче должны приготовляться к своему восстановлению и оживлению, что оно наконец, с преображением мира, и раскроется, как истинный плод всеянных в его ниву семян. С очищением мира от тленной суеты, по силе сего же Божественного действия, и должно произойти то, что тела, принимавшие участие в делах жизни духовной и бесконечной, – небесной ли то, или адской, – окажутся в своем составе, уже очищенном от вещественного тления, способными к жизни духовно-бесконечной. Сеется тело в тление, – восстает оно же само в нетлении. Замечательно также, что, по учению апостола, сам дух человеческий, как творческою волею сопряженный с телом не только в простых людях, но и в лице Самого Богочеловека Христа, – дух или душа наша, даже имея начатки жизни небесной и много тяготясь грубою телесностью, и желая от нее разрешиться, – тем не менее ощущает в себе вопиющую потребность для полноты свого бытия в сопряжении с телом, только уже нетленным и прославленным: «Сущия в телеси сем воздыхаем отягчаеми: понеже не хощем совлещися, но пооблещися, да пожерто будет мертвенное животом. Сотворивый нас в сие истое Бог...» (2Кор.5:4,5).

Само открытие для избранных царства славы, полагающее предел настоящему порядку вещей и начало новому порядку вечной жизни, – по апостолу, – будет таково: с одной стороны, оно будет соответствовать не только состоянию душ Богоносных, но и самой (имеющей не уничтожиться, а только преобразиться) телесности человеческой в избранных: именно как воскресшие, так из живых изменившиеся, по гласу архангелову. Вообще, все верные восхищены будут в сретение Господа, второе грядущего на землю в славе, восхищены на воздухе (1Сол.4:17). А с другой стороны, самая Божественная слава грядущего Христа тогда же откроется в святых чрез допущение их к участию во всемирном суде Христовом, в суде над самыми – конечно согрешившими или падшими – ангелами (разумеется, по мере приготовленной приемлемости каждого из святых к такой славе: «Не весте ли, яко святии мирови имут судити?.. не весте ли, яко ангелов судити имамы, а неточию житейских?» (1Кор.6:2–3). Так оправдается и откроется пред всем миром, что Отец небесный действительно спосади приемлющих эту честь – «...спосади на небесных во Христе Иисусе, да явит в вецех грядущих презелное богатство благодати Своея благостынею на нас о Христе Иисусе» (Еф.2:6–7). Благодать Христова, усвоенная истинноверующими, и усвоившая им Христа в сердце – и соделает то, что святии во Христе и со Христом –мирови судити будут . Он как вседержительный Царь и Судия, они как оправданные и увенчанные Им соучастники Его любви и славы.

Вот мы обозрели все главные предметы посланий святого апостола Павла. Во-первых, нами обозрено его учение, направленное особенно против иудействующих, об оправдании не делами закона, а верою, приемлющею Божию правду без заслуги, раскрывающеюся во всех словах и делах верующего. Это учение раскрыто у него как из оснований и существа благодатной правды, простирающейся из сей жизни в небесную, так и из истории всего домостроительства нашего спасения, – так что и прежде закона и под законом выслежено апостолом та же Божия во Христе правда, приемлемая верою, при чем им уяснено основание, значение и изветшание ветхозаветных форм. Далее приведено к общему соображению и учение апостола языков о тайне призвания язычников. Сколько ни чрезвычайна была для того времени эта тайна, что и язычники верующие суть народ Божий – чада Авраама и наследники по обетованию, тогда как прежде Церковь ограничивалась областью одного избранного рода и самое спасение язычников предвозвещалось, как будущее наследие того же рода и семени Авраамова. Но апостол и чрез умозрение Христовой истины и исторически Боговдохновенно доказал, что точно и язычники по вере суть истинные дети Авраамовы, а неверующий Израиль есть по справедливости чужой духовному его наследию, пока, наконец, и он уверует и спасется. Это учение преподано также главным образом в отражение лжеучения иудействующих, усиливавшихся подчинить язычников подзаконному иудейскому порядку, и таким образом соделать их не более как иудействующими, – и взаимных недоразумений между обращенными язычниками и иудеями.

Наконец, рассмотрено, как апостол, в устранение большею частью разных частных недоразумений и неустройств, учит о внутреннем и внешнем порядке Церкви и, наконец, о шествии её к открытию вечной её славы. Во всем учении апостола видели мы единство основных начал Христовой истины, раскрываемых апостолом во всей их глубине и всеобъемлющей обширности. Частные места из посланий, коль скоро где они не довольно ясны сами, но себе и по внутренней связи апостольских мыслей, мы разъясняли, нарочно останавливаясь для их рассмотрения; прочие места, ясные по ходу дела, мы цитировали без остановки на них, так как к изъяснению их служит общее соображение апостольских мыслей.

Обозренное содержание Павловых посланий раскрывается в них так, что каждое из них имеет своею главною задачею ту или другую сторону благовествуемой апостолом Христовой истины, хотя, конечно, не соблюдая строгого единства, но касаясь в тоже время и других сторон или предметов спасительной истины. Посему, в заключение обозрения содержания в посланиях апостола Павла, покажем взаимное их отношение одного к другому по содержанию обзора. Послание к Ефесянам и ближе других подходящее к нему Послание к Колоссаям представляют новозаветную Церковь в её основании, духе, жизни и всеобъемлемости. В сих Посланиях раскрываются яснее и глубже, нежели в других, основоположения Христовой истины, созерцаемой в её общности.

В Посланиях к Римлянам и к Галатам исследуется тайна оправдания верою и тайна призвания языков почти со всех затруднительных своих сторон, – по догматическим и историческим вопросам и недоразумениям, которыми иудействующие смущали верующих язычников. А в Послании к Евреям разъясняется тайна оправдания верою и вообще новозаветный порядок с тех сторон, с каких неудобовразумительным был сей порядок собственно для верующих иудеев: здесь раскрывается превосходство Нового Завета пред Ветхим и замена сего последнего первым, при единстве впрочем существа дела в том и другом. В сих трех посланиях содержится вообще умозрительное и историческое исследование и разъяснение Христовой истины, рассматриваемой с разных сторон и в разных отношениях.

Послания к Филиппийцам и оба к Солунянам благоустрояют духовно-нравственное состояние христиан, утверждая их на пути к духовному совершенству, и предостерегая от напрасных излишеств и беспорядочности в духовной жизни.

Оба послания к Коринфянам содержат учение о внутреннем и внешнем церковном устроении, о взаимном отношении членов Церкви, особенно об отношении их к святым апостолам. Оба послания к Тимофею и Титу предлагают учение о благоустроении церковном и именно чрез пастырей, от чего сии послания и названы у нас пастырскими.

Наконец, послание к Филимону представляет случай соприкосновения власти и прав церковных с естественными правами и мирскою властью.

Таков общий порядок и взаимное соотношение Павловых посланий по содержанию.

Что касается до характера посланий Павловых – он определяется тем, что в посланиях выразились:

1) личные особенности избранного сосуда Христова, столь многосторонне и глубоко вместившего в себе в силе Духа Святого – и ум Христов и сердце Христово и действенную силу Христову.

2) отпечатлелись и личные обстоятельства апостола, относящиеся как к самому его совершению в избранный сосуд, так и к разным периодам апостольского его служения. Ибо разные отделы слова Божия обыкновенно запечатлены особенностями живых сосудов и органов Святого Духа, которые послужили к изражению слова Божия в письменах.

Так, 1) по свойству необыкновенно обширного, твердого, отчетливого ума Павлова, ставшего по вдохновению от Святого Духа сосудом самого ума Христова, послания Павловы отличаются достойною обоюдоострого меча слова Божия диалектикою, разностороннею и глубокою исследовательностью, строгим логическим порядком даже и в возвышенных созерцаниях (например, в первых главах Послания к Ефесеям), и в преподавании кратких правил и наставлений (например, в пастырских посланиях). Из сего свойства логической последовательности изъясняется та особенность как положительно-созерцательных, так и исследовательных посланий апостола, что в них за догматическою частью следует обыкновенно и нравственная, как за основанием выводы, относящиеся к деятельности: так в Посланиях к Римлянам, к Галатам, Ефесеям, Колоссаям и к Евреям. Сии пять Посланий, содержащие созерцания и исследования всеобъемлющей Христовой истины, и потому представлявшие особенно обширное поприще для Христова в нем ума, с особенною силою запечатлены характером твердости, глубины, диалектической силы и связи Боговдохновенных мыслей апостола.

Движимое Христовою любовию, сердце апостола с его широтою, не тесно вмещающею не только всех и каждого в той или другой частной Церкви, но и целые Церкви, и притом с чрезвычайной стремительностью и силою чувств, положило также свою прекрасную печать на его послания. Мысли его, окрыленные чувством истинно Христова сердца, вообще быстры в своем течении – даже и при спокойном их раскрытии, как в Послании к Евреям. Отвлеченные понятия, оживленные сильным чувством, облекаются в живые образы, например, чтоб грех был крайне грешен, «закон изнемог от плоти» и тому подобное; иногда исследование идет чрез ряд вопросов и восклицаний (как в Послании к Римлянам в главах 10 и 11), и, не прерывая связи мыслей, разрешается в пламенных и возвышенных молитвах и славословиях (в Послании к Eфесянам особенно). Множество в посланиях и прямо сердечных излияний. В сем отношении особенно замечательно начало каждого послания, где апостол обыкновенно раскрывает свое сердце, неразлучное с его чадами и всегда молящееся за них. Из посланий особенною сердечностью отличаются Послание 2-е к Коринфянам, где изливается пламенная ревность его любви по поводу поколебавшегося доверия к нему Коринфян, и Послания к Филиппийцам, 1-е Послание к Солунянам и к Филимону, где любовь его услаждается верностью чад или своею уверенностью в их благопокорности. Он благовествует в посланиях вообще так, что, по его же словам, выражается готовность его предать верным вместе с благовестием и свою душу; отсюда – особенная духовная увлекательность Посланий...

Необыкновенно энергическая воля апостола, одушевляемая Святым Духом и силою Христовою, запечатлела Послания тем характером, что в них даже и самые исследования и созерцания суть как бы речи вождя, воодушевляющего воинов, на битву. В них нет и следа чисто-отвлеченных занятий истиною, но всё или взято из жизни или прямо направляется к ней; равно и чувства являются не в кротком успокоении как у Иоанна, или в стремительном порыве, как во 2-м Послании Петра, но в живом действии, управляемые (безыскусственным впрочем) духовным благоразумием. Это последнее особенно открывается при борьбе двух, в каком-либо отношении противоположных, духовных расположений и чувств. Так, например, чувство ревнивой за истину любви заставляет Павла самого раскрывать свои апостольские достоинства для возбуждения доверия к себе в возлюбленных чадах, а настроение смирения не терпит провозглашения собственных духовных совершенств. И вот в каком действии являются эти взаимно борющиеся духовные расположения: «О, да бысте мало потерпели безумию моему! но и потерпите мя» (2Кор.11:1) – так начинает он говорить о своих апостольских совершенствах, уступая любви и в то же время предаваясь глубочайшему самоуничижению. «Непшую бо ничимже лишитися предних апостол: аще бо и невежда словом, но не разумом... Ибо я думаю, что я ничем не меньше высших апостолов, хотя я невежда в словах, но не в познании... Паки глаголю: да никто же мнит мя безумно быти: аще ли, ни поне яко безмна приимите мя, да и аз мало что похвалюся» (2Кор.11:5–16). Но вместе с решимостью говорить о своих достоинствах, сильнее вопиет и смирение: «Аже глаголю, не глаголю по Господе, но яко в безумии сей части похвалы: понеже мнози хвалятся по плоти, и аз похвалюся» (2Кор.11:18), – продолжает он с горькою укоризною своим чадам, что довели его до такой крайности: «Любезно бо приемлете безумныя, мудри суще: приемлете бо, аще кто вас порабощает, аще кто поядает, аще кто проторит, аще кто по лицу биет вы, аще кто величается. По досаждению глаголю, зане аки мы изнемогохом» (2Кор.11:19–21). И опять в том же внутреннем противоречии между Христовыми расположениями любви к чадам, стремящейся раскрыть для них все сокровища души его, и смирения, желающего даже от себя сокрыть свои совершенства, – апостол уступает любви, но наперед отдавая всё должное и смирению: «О немже аще дерзаете кто, несмысленно глаголю дерзаю и аз. Служителие ли Христовы суть? Не в мудрости глаголю паче аз. В трудах множае, в ранах преболе, в темницах излиха, в смертех многаще...» (2Кор.11:21,23). И быстрым потоком речи пробежав свое, преисполненное дивных подвигов во славу Христову, поприще, как в пристанище тихом успокаивается на сознании своей немощи: «аще хвалитися ми подобает, о немощи моей похвалюся» (2Кор.11:30). Так, в Послании к Римлянам открываются у апостола в действии и борьбе негодование на противления израильтян и вместе жалость любви о них, «ихже отцы, от них же Христос по плоти...» (2Кор.9:5) примиряемые в стремлении апостола пожертвовать и своим вечным спасением для их спасения. Так в Послании к Филиппийцам раскрываются борющиеся стремления апостола и разрешитися, чтобы со Христом быти, и оставаться во плоти для открытого действования ко благу чад своих. В Послании к Галатам предается апостол и сладкому чувству прежнего усердия галатийцев, приявших его яко ангела, яко Христа Иисуса, и вместе скорби и негодованию на их безрассудное увлечение ложью: «Будите яко же аз, зане и аз, якоже вы; братия молю вы. Ничимже мене обидисте. Вем же, яко за немощь плоти благовестих вам первее.. И искушения моего, еже во плоти моей, не уничижисте, не оплевасте, но яко ангела Божия приясте мя, яко Христа Иисуса. Кое убо бяше блаженство ваше?... чадца мои имеже паки болезную, Дóндеже вообразится Христос в вас. И в след за тем говорит уже совершенно другим тоном: хотех же бых приити к вам ныне, и изменити глас мой, яко недомышляюся о вас. Глаголите ми, иже под законом хощете быти, закона ли не слушаете? (Гал.4:12–21)

Итак, можно сказать кратко: послания апостола Павла отличаются сильной по Христову уму логикой и глубокомыслием; но вместе согреты и оживлены сильными и разнообразными сердечными чувствами Христовой любви; и, наконец, направлены к Богодвижной самой энергической практике, так что апостол и по мыслям и по чувствованиям находится как бы в открытом внешнем действии, входит в затруднения, борется, и то как бы уступает, то восстает с новою силою.

О языке сам апостол сказал, что он проповедовал «не в препретелных человеческия премудрости словесех...» (1Кор.2:4), то есть он нимало не заботился о внешнем искусстве слога. Зато тем полнee в его Духоносном слове выражалась и Божественная сила его мысли и небесный пламень чувств, и эта внутренняя Боговдохновенная энергия апостола, сообщающая ему характер как бы вождя в битве, действующего могущественно и на других и внутренне в самом себе. Посему неудивительно, что блаженный Иероним, учитель особенно уважавший искусство слова и даже бывший несколько времени до излишества пристрастным к римским изящным произведениям, говорит: «сколь ни часто читаю я апостола Павла, – кажется, что внимаю не только словам, но громам. Слова его, по-видимому, просты, как слова безыскусственного простого человека, но куда ни посмотришь – это молнии». Лонгин, древний языческий критик, и притом с началами риторическими, причислял Павла к величайшим ораторам Греции. От особенной глубины мысли, раскрывавшей столь всесторонне истину Христову, у апостола встречаются все, образовавшиеся в христианстве слова с новым особым значением, как то: вера, благодать, полнота, пакибытие, оправдание, образ ипостаси Божией. В течении речи – от быстроты и свободы; в течении мыслей и чувств – иногда бывают перерывы, отступления, но не останавливающие и не затрудняющие общего логического хода мыслей.

2. По тем особенным обстоятельствам апостола, что он призван ко Христу и во апостола, на себе самом испытав ложь иудейства, случается, что он и раскрывает свое учение в собственном примере. Например, в послании к Галатам в главе второй: «живу же не ктому аз» (Гал.2:20); также рассуждая от своего лица вообще о человеке, ищущем правды, дает приметить, что ему самому опытно знакомы как внутренняя борьба человека, бессильного самому по себе исполнить закон: «доброе: еже бо хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе не обретаю» (Рим.7:18), «окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея?» (Рим.7:24), так и эта, тем ощутительнейшая после бесплодного борения, радость спасения благодатного: благодарю Бога моего Иисус Xpucтом Господем нашим» (Рим.7:25).

От особенных обстоятельств воспитания в иудействе, но с возможностью ближайшего ознакомления и с язычеством, в языке апостола видны и гебраизмы, и есть цитаты из языческих писателей: например, о критянах из Епименида (Тит.1:12), или из Арата о Божестве: сего бо и род есмы (Деян.17:28); таково же выражение: беседы злыя тлят обычаи благи (1Кор.15:33). От ознакомления, конечно, уже в христианстве с некоторыми принадлежащими уже христианству творениями, есть у апостола цитаты и из таких творений, например, он цитирует следующее место одного из подобных творений: востани спяй и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос Бог (Еф.5:14).

По различию трех периодов его служения – до уз, в узах и после первых уз – послания, относящиеся к каждому из сих периодов, носят особую печать того периода. Ибо Духу Святой свойственно открываться и действовать в своих избранных сосудах не иначе, как сообразно с их приемлемостью, которая условливается, между прочим, и внешними обстоятельствами, имеющими влияние на духовную их деятельность.

Так, послания, писанные в первый период особенно обширной и свободной внешней деятельности апостола, когда он с торжеством победоносного ратоборца говорил: «дверь бо ми отверзеся велика и поспешна, и сопротивнии мнози» (1Кор.16:9)- носят именно характер такой деятельности. В этот период он свободно на своем апостольском поприще действовал и распоряжался, входя ближайшим образом во всё, что касалось его чад. Мужеская крепость возраста давала ему служить для Духа Благодати и истины Христовой быстродвижным орудием на открытом поприще. К такому времени принадлежат следующие шесть посланий: 1-е Солуняном, написанное в Коринфе, когда апостол основал и устроял здесь Церковь (около 52 года от Р.Х.) и второе к ним и там же, не много позже писанное (53 г.), – к Галатам, в Ефесе (в последнем пребывании его около 55г.), 1-е к Коринфянам, оттудаже (56 г.), второе к ним же из Македонии (57 г.) и, наконец, к Римлянам из самого Коринфа (57 г.), откуда он и отправился в Иерусалим прямо в узы. Соответственно характеру сего периода апостольской деятельности в этих посланиях апостол является на своем поприще точно в самом как бы разгаре своей духовной деятельности. Заботливо спешит укрепить одну Церковь и поправить некоторые случайные в ней недостатки (Сол.); строго преследует заблуждения и нестроения других Церквей (Гал., Кор.); лжеучителей и врагов своих обличает с особенно-резкою силою (там же); истину раскрывает вместе с решительным и твердым отражением заблуждения (Послание к Рим. и Гал.); достоинство и долг своего апостольства выставляет на вид с поразительностью, проникнутый самым глубочайшим смирением и готовый, впрочем, в тоже время на всякие самопожертвования (в Послании к Кор.), и при одних трудах уже располагается к другим подвигам апостольским, к новому путешествию даже до Испании (Рим.).

Узы Апостола, которым он подвергся в Иерусалиме (около 58 г. от Р.Х.), и в которых два года провел в Кесарии, два год в Риме и всего с переходом около 5 л., правда, и в Палестине были таковы, что к апостолу дозволен был невозбранный вход его знакомым, и в Риме апостол мог проповедовать невозбранно, и проповедовал с дерзновением; но узы сии, особенно в сравнении с прежнею свободою апостола идти с проповедью всюду, куда влекла его апостольская ревность и Дух Святой, весьма стесняли апостола относительно внешнего положения. При сем стеснении естественно должны быть чувствительнее и тяжесть лет, уже склонявшихся к старости. В таком положении свойственнее вместо внешней многосторонней деятельности и распорядительности, для которой уже не было прежнего открытого поприща, предаваться внутренним мирным созерцаниям и открывать оные Церкви, чему благоприятствовало то радостное для апостола обстоятельство, что, по устроению промысла, слово Божие и вообще дело проповеди не связывалось его узами, а шло с успехом, даже по поводу самих уз. В период сих первых уз, апостол написал следующие послания: к Филимону, Филиппийцам, Колоссаям, Ефесеям, Евреям. Все они имеют тот отличительный и умилительный характер, что апостол, радуясь в узах, как терпимых им за Церковь, за своих чад, и в своем духе пребывая неотлучно с сими последними, более вводит их в свой внутренний мир Божественных созерцаний, нежели входит со своею апостольскою распорядительностью в их такое или другое положение (особенно в послании к Ефесянам); истину более раскрывает саму в себе, нежели с сильным отражением противоположного ей заблуждения, и на заблуждения и на вводивших в оное указывает только с кратким обличением их ложности и гибельности (Флп., Кол.); не столько как апостол заповедует, сколько ради любви молит, таков сый (с таким отличительным именно сего времени тоном) якоже Павел старец; о самих врагах Креста – лжеучителях говорит с плачем, а о личных недоброжелателях, не признающих, что он в ответе благовествования лежит, проповедующих, однако, Евангелие истинное, даже радуется (Флп.). Наконец думает уже и о разрешении от тела, и только уступает желанию и надежде послужить еще радости и благу своих детей, чрез продолжение пришельствия своего на земле.

Последнее время жизни апостол, по освобождении от первых уз – до вторых и смерти, неизвестно в подробностях своих и может быть отличаемо от предшествующих периодов жизни, как время пред смертью, в котором естественно – позаботиться об упрочении своего дела и приготовлении преемников, видя уже свое поприще оканчивающимся. Послания, в сие время писанные, именно два к Тимофею (одно из Македонии, другое из Рима), и к Титу (в Никополе) действительно составляют как бы завещание апостола своим преемникам, как пасти и благоустроять Церковь без его непосредственного руководства, что в особенности должно сказать о 2-м послании к Тимофею, в котором апостол уже зрит настающий час своего отшествия и соблюдаемый ему венец правды за земной подвиг.

Что, наконец, скажем о руководственном для веры значении посланий святого апостола Павла?

Содержание посланий, обозренное нами в главных своих отделах, и характер их, определенный также в главных и общих чертах, достаточно показывает внимательным, какое сокровище имеет наша вера в откровениях Божиих, преподанных Церкви чрез апостола языков. В посланиях апостола Павла, как и вообще в Святом Писании, живо слово Божие и действенно, как сам он свидетельствует. И потому в душах открытых животворному его влиянию, – оно непременно действует, и есть плодоносно и растимо; плодоносно чрез образование образа мыслей и дел по духу Христову, растимо положительно – чрез распространение своего влияния от одних к другим, в той или другой области жизни и знания, отрицательно – чрез низложение всякаго возношения, взимающагося на разум Божий. Как это бывает внутренне в каждом, это есть дело совести каждого. Мы должны показать, к чему особенно пред прочими святыми книгами служат руководством послания Павловы, независимо от того, следует или не следует кто сему Божественному руководству. Ибо, по слову к нам самого же святого апостола Павла, аще и не веруете, Господь верен пребывает: отрещися бо себе не может (2Тим.2:13).

Божественно-руководительное значение посланий апостола можно рассматривать и определять в трех отношениях: 1) значение для нашей веры вообще; но так как апостол Павел столь глубоко и всесторонне раскрыл Христову истину не только созерцательно, но и исследовательно, то послания его имеют еще 2) значение небесного руководства особенно для христианского знания – для науки; и наконец 3) мы должны извлечь из сих посланий руководственные правила или начала и для ближайшего нашего дела – для истолкования Святого Писания.

1. Значение для нашей веры вообще. Задача наша в сем случае состоит в том, чтобы писанное апостолом по потребностям веры своих современников, поставить во внутреннее приложение ко всегдашним потребностям веры, и в особенности свойственным нашему времени. Ибо это есть существенное значение слова Божия, чтобы оно никогда не переставало быть живо и действенно, по свидетельству апостольскому, выше приведенному. Итак, какое же значение для нас имеет, со всеми частными своими применениями к иудействующим, апостольское учение об оправдании не делами закона, не внешностью Ветхого Завета, а деятельною верою со стороны человека и благодатию со стороны Господа?

Всегда в христианстве могли быть, да и бывали в известном виде, и особенно во многих в наше время действуют два ложные направления. Одно из них состоит в пристрастии к внешности Церковной, не проникающем в сам её дух и живое значение, – в рабском страхе, как бы не изменить какой-либо поверхностно понимаемой буквы святоотеческих писаний, в усилии и надежде спасти душу свою строгим соблюдением наружного благочиния и т. п. Такое направление, в том или другом виде, может коснуться каждого; правда, не столько замечается оно в ученых христианах, зато в простых развивает гибельную и плачевную ложь. Разумею наших раскольников. Вот мертвое иудейство и наших времен, которое уже обличено и ниспровергнуто апостольским учением, что оправдается человек собственно благодатию и верою, принимающею её и раскрывающеюся в делах, как плодах благодати или подвигах для её усвоения, что буква важна и спасительна, поскольку вера в ней находит живую и спасительную истину, – что церковная внешность, и ветхозаветная, имеет значение по отношению своему ко Христовой истине, тем паче новозаветная, которая и раскрывается из открытого света и духа сей истины! И таким образом апостол дает оружие и против современной нам лжи, увлекшей многих из наших братий в раскол, а в своем духе приражающейся и к православным. Апостол, при сем, и учит нас, как действовать этим оружием к лучшему ниспровержению лжи и спасению обольщенных или обольщаемых от неё. Как апостол поражает иудейство? Что касается до самого этого заблуждения, у апостола нет ему пощады (например, в Послании к Галатам). Но вразумляя самих заблуждающихся или, предостерегая от заблуждения, апостол отечески старается возбудить в поучаемых духовное рассуждение или общее сознание и чувство, что Господа обязать ничем нельзя особенно нам, грешникам осужденным, что Господу можно угодить собственно умом и сердцем, верным ему и открытым Его любви; возбудив и утвердив это сознание общей истины, против которой и спорить мудрено кому бы то ни было, Павел за тем уже идет и далее к более глубоким тайнам спасения, – ложь устраняется и падает сама собою (это можно приметить особенно в Послании к Римлянам). Итак, при непосредственном действовании в отношении к современным нам – действительно иудействующим христианам – должно, по руководственному примеру апостола, прежде всего стараться пробудить в них также духовное рассуждение, то есть живое и отчетливое во Святом Духе сознание какой-либо самой общей истины веры или правила Богоугодной жизни, не касаясь еще прямо священных в заветных для сих бедняков ложных их верований; и уже на основании отчетливо сознанной ими общей истины продолжать это прекрасное дело – обращения их к спасительной и возвышенной духовной истине. Видите, какое руководство преподает апостол – прямо на особенные нужды веры для нашего времени, и это в таких даже чертах посланий, которые зависели от особенных апостольских обстоятельств.

Другое направление, совершенно противоположное и примечаемое в более развитых по-мирски христианах, состоит в том, чтобы в жизни, в отношениях к людям, в делах службы, в занятиях свободно-располагаемых руководствоваться или общею мыслью и чувством благородства и долга, или более определенными и точными правилами, поставленными по личным воззрениям на жизнь и людей, но не возведенными к Главе всего спасительного и истинного – Христу. Что выходит отсюда? Пока в таком человеке есть еще внутренняя живость или свежесть юности, дело бывает еще сносно. Но с продолжением времени и опытов, живые доверчивые взгляды на жизнь и людей естественно кажутся такому человеку юношескими мечтами; не желающий прямо изменить благородству по крайней мере – усиливается оставить для себя то правило, чтоб не поражаться никакою нечаянностью человеческой низости, ни самому не покушаться низким образом на права и блага другого. По возможности верно соблюдая это правило, он внутренне считает себя сделавшим свое дело, – честным, правым, – по справедливости недоступным для толпы своекорыстных. Как бы хорошо было, если бы правила его были утверждены прямо во Христе! А без этого выходит, что он поставляет собственную правду вместо правды Божией; он даже стыдится обнаружить какое-либо чувство или поступок свой, совершенный единственно и прямо ради Господа Спасителя. Итак вот новый вид современного нам иудейства, мечтающего оправдаться соблюдением своего долга и правил и не имеющего нужды во Христе, хотя такие, как современные апостолу галатийцы, и относятся к составу церкви христианской.

Как апостол Павел предостерегает против этого жалкого столькоже, как всегда надменного, иудейского самооправдания, – как он обличает и опровергает мечту оправдаться собственным, посильным исполнением даже Божия закона, а не то что личных правил, личного благородства, – это знаете уже.

И таким образом первый отдел апостольского учения имеет, с самими особенностями своими, живое, для всех нас обязательное, руководственное значение.

Божественно-руководственное значение для веры апостольского учения о тайне призвания языков, тогда как большая часть Израиля отвергнута, прямо определено самим апостолом для церкви из язычников: «не высокомудрствуй, но бойся; аще бо Бог естественных ветвей не пощаде, да не како и тебе не пощадит» (Рим.11:20,21). Чтобы не отвлеченно, а как можно живее и светлее для нас было это руководительное для веры значение апостольского учения, – возьмем во внимание следующее: входит в обычай у некоторых православных, по поводу отпадений от веры и колебаний всяких порядков в инославных христианских народах, или появлению у нас соблазнов и беспорядков вольномыслия, гордиться православием, хвалиться осеняемою от Церкви и по духу её образовавшеюся народностью. Бесспорно, православие есть истинная слава православного народа. Апостол утверждает это, – только в отношении к ветхозаветной церкви, рассматриваемой в её Богоучрежденном составе и порядке: «...что убо лишше иудею? или кая польза обрезания! много, по всякому образу. Первее бо, яко вверена быша им словеса Божья» (Рим.3:1,2). Удостоиться доверия, – принять и сохранить Божественное сокровище спасительной истины, во всей её чистоте, бесценно для нас! Но, по-апостольскому же учению, сохрани нас Бог от того, чтобы подобно иудеям хвалиться сим или неискренно, лицемерно, или не оправдывая своей похвалы живою ревностью о жизни и делах, свойственных истинной и правой вере, особенно не руководясь духом Христова человеколюбия. Если мы, будучи чадами Церкви из языков, стали, по апостолу, истинными детьми Авраама, наследниками исполнившихся обетований, данных патриархам: то в этом случае содержится для нас урок и обязанность так упрочить за собою духовное наследие и ветхозаветных и новозаветных отцов веры, чтобы и по скончании этой жизни оказаться в лоне Авраама, а в продолжении сей жизни считать себя, по самому обладанию всемирным сокровищем православия, должниками всего мира. «Еллином же и варваром, мудрым же и не разумным должен есмь» (Рим.1:14), – говорит о себе апостол Павел, признавая Христову истину, им приятую от Господа, даром Божиим для всех.

Далее во внешнем и внутреннем устройстве Церкви, как это раскрывает и заповедует апостол, мы уже видели основание и начертания внутреннего и внешнего устройства Церкви, каково есть в Церкви Православной и доныне. Весьма радостно для веры это убеждение прямо из апостольских посланий, что не только в святых таинствах, в которых преподаются вере самые силы и существо Христовой благодати – по роду каждого таинства, но и во внешних церковных знамениях, которыми вера пользуется для своего возвышения ко Христову царству и для привлечения Его благословения, – Церковь сохранилась, как чистая дева от апостольского времени и потому есть истинная нам мать. Вера в Церковь тем более твердую опору находит в посланиях апостола Павла, что он дает уразуметь основание церковных порядков и существенное их приложение к настоящему состоянию верующих. Кроме того, – когда во всех церковных порядках, действующих в апостольской церкви, всюду видны текущие от апостольских времен потоки живого духа Христовой истины и благодати, то в этом самом – (хотя бы мы или только кто нибудь из нас ощущал в себе и другие потоки – рек вавилонских), – есть живое побуждение сидеть «на реках вавилонских» – с сокрушением и вместе с несомненною надеждою, что животворный дух церковный силен и «сухия кости» оживить в «собор мног зело» живых и могущественных членов Церкви, каковы, например, были члены Церкви в апостольское время. Образцы же надлежащего состояния членов Церкви, представляемые апостольскими посланиями, тем достаточнее для нас, что они взяты не с ангелов же, – что верующие того времени подлежали немощам греха, и притом многие не успели еще созреть и утвердиться в новом для них христианстве. Впрочем, учение апостола Павла, раскрывши благодатное живое основание и значение всего церковного устройства, внушает нам и то, что правила и порядки Церкви неминуемо превратились бы для нас и в нас – в одну мертвую и стесняющую или убивающую букву законную, как скоро стали бы мы и разуметь и исполнять их не как выражения и уставы самой благодати, или любви Божией к грешным и погибающим, низведшей для них на землю и на ней до смерти – Сына Божия. С другой стороны, если бы законы и правила церковные раскрыть в том живом значении, какое указывает апостол Павел: то все это было бы истинно – свет и жизнь. Вот например, то церковное узаконение о времени празднования Пасхи, чтобы оно не сходилось с иудейскою пасхою, выражает с точки зрения апостола Павла такое значение, чтобы наше празднование Пасхи не имело ничего общего ветхозаветною бездушною формалистикою, а было бы истинным торжеством любви к нам Господней и нашей во Христе жизни над греховностью и смертью, и чтобы самый порядок природы и времени был приспособлен к таким духовным тайнам веры и благодати. (В подобном живом и светоносном значении должны раскрываться и все узаконения церковные, под руководством апостола Павла).

Отношение церкви к природе и миру, как определяется оно апостолом, обязывает каждого верующего – в каком бы он ни был месте и деле житейском – простирать влияние духа Христова, господственное значение истины Христовой на всякую естественную область, хотя, отнюдь не смешивать оной – сколько бы ни казалось она возвышенною – с внутреннею областью самого духа Христова, принадлежащею собственно Церкви.

Наконец, то учение, как Церковь идет или ведется к будущему своему совершенству, как благодать Христова усвояется верою в собственность Церкви, постоянно превозмогает и отражает всё смертоносное, и по поводу самих наших мертвых дел противления Богу верно достигает своих целей помилования и спасения избранных, возращая всё тело Церкви небесных и земных в меру возраста исполнения Христова, в раскрытие в ней вечной и бесконечной славы Божией, – это учение, конечно, должно озаботить каждого, чтобы при таком раскрытии Божией жизни и правды в Церкви не оказаться нам чуждыми сей жизни и правды. Тайна Христова, служащая началом новой жизни для человека, – успела уже раскрыться как живое зерно, отрешившееся от стихий мира, и продолжает теперь зреть к принесению плода вечной жизни. Итак если мы не успеем внутренним образом утвердиться в общении силы и духа этой тайны, а останемся при её внешности, то, конечно, как худая, мертвая скорлупа – будем, наконец, на веки отринуты. И наоборот, если проникнемся духом и силою Христовой тайны, то весь свет, все блаженство этой тайны раскроется в нас, как плод из бесконечно-жизненного зерна.

Все это значение посланий апостола тем действеннее должно быть для нас, что учение апостол предлагает, так удостоверительно для уразумения веры, – по свойственной апостолу строгой и твердой в Боге Слове (Λὸγος) логике, – так увлекательно для сердца по этой искренности и сердечности посланий, по которым апостол как бы и саму свою душу открывает и предает вам вместе с преподаваемым учением, – и, наконец, так духовно-занимательно и живо, что вы видите святого апостола в живом и разнообразном внутреннем действии и подвиге духовном при написании посланий. Если и Богомудрое искусство слов апостольских, при всей его безыскусственности, увлекало любителей изящного в слове, даже и из язычников, – то без сомнения, стыдно было бы нам такое достоинство узнать только по сим чуждым отзывам, а не по собственному чтению и изучению посланий.

2. Общее руководительное учение для христианского знания выражено самим апостолом прямо только в отношении к его современникам – иудеям и язычникам. Первым, по образу их воззрений, желалось и требовалось, чтобы царство Мессии было блистающее знамениями и чудесами славы, силы, естественных побед над всем миром – царством Израиля: «Иудеи знамения просят...» (1Кор.1:22). Греко-римские язычники, напротив, стремились уразуметь тайну бытия мира, сами в лице своих представителей видя себя со своим идолопоклонством – безбожными в мире: «...Еллини премудрости ищут» (1Кор.1:22). Воззрения и требования тех и других имели в основании своем истину, только превращенную: воззрения иудеев основывались на букве писания, разумные требования эллинов – на внутренних потребностях духа стремящегося к всесовершенной истине. Но пока кто из тех и других увлекался и довольствовался самосоставленными образами истины – призраками; естественно, что крестная смерть Христова – как самая позорная для того времени – казалась такому, если он иудей, – соблазном, а если эллин, – безумием: «Мы же проповедуем, – свидетельствует о сем апостол, – Христа распята, иудеям убо соблазн, еллином же безумие» (1Кор.1:23). Коль же скоро эти самые люди отвергали и призраки, и на истину смотрели прямо – иудей, разумея писания во внутреннем его значении и духе, – эллин, ища себе озарения от Божественной истины, как безусловно ей подвластный и ею судимый, а не как её творец и законодатель: то во Христе распятом они же сами находили то, чего ими самими желалось и требовалось – в существе и основании дела, но от чего отводили их собственные мечты и призраки: «Мы проповедуем Христа распята, иудеям убо соблазн, еллином же безумие», – говорит апостол, и за тем присовокупляет, самим же званным иудеям же и еллинам, всепобеждающую и их воцаряющую, Божию силу и Божию премудрость, действительно – тайны мира объясняющую и все существенные для духа вопросы разъясняющую, совмещающую в себе все сокровища премудрости и знания. Эту самую апостольскую мысль, взятую только без приложения к современникам апостольским, можно выразить так: все, чем действительно могут удовлетвориться истинные и законные потребности духа и разрешиться существенно-важные для человека вопросы времени, – все, чего только призраками увлекает ложь, облекаясь в светлый образ всеобъясняющей истины, – все это в самой существенности и истине можно найти и должно смиренною и живою верою искать в тайне – Христа распятого и воскресшего.

Так, например, внешняя мудрость уже домыслилась до разумения, что собственно важно для духа не внешнее собрание знаний, но управляющая всей жизнью, и общественною и частною, воззрения на вещи и жизнь, – воззрения, приводящие в живое значение, движение и употребление всякие знания. Но на основании этой истины, худо понятой, внешняя мудрость доходит до того, что поставляет своею задачею определить дух и воззрения каждого времени, – освещает их как истинные и должные для того времени,– но с переменою направления признает первые уже отжившими свой век и переходит к другим; постоянную смену этих обращающихся в жизнь и управляющих многими воззрений и представляет она нескончаемым развитием бесконечной истины. Таким образом, эта мудрость, с одной стороны, перемешивает добро со злом; ложь с истиною, как это бывает в духе того или другого века, и с другой стороны – истину бесконечную представляет всегда только желанною, и никогда недоступною.

Возьмите же, теперь, с благоговейною верою апостольское учение, во-первых, о том, что тайна Христова души, открытые свету её чрез веру, действительно внутренне озаряет и животворит, так что вся деятельность этих душ, всякие познания и расположения их уже непременно, и притом в живой силе самого Святого Духа, возглавляются во Христе – Ему посвящаются, Им благословляются и животворятся, проникаясь Его человеколюбием, Его любовию именно к гибнущим в грехах и заблуждениях; и таким образом Христос, или Творческое и всесодержительное Слово во плоти, внутренне вселяется в верующих со своею премудростью, святостью и любовию. Вот сокровище всех живых идей, сосредоточенное в тайне Христовой!

И во-вторых, припомните и само, показанное в своем месте из апостольских посланий, раскрытие света и силы сей тайны, вечной и неизменной самой в себе, но постепенно проявляемой в Ветхом Завете свойственным тому времени образом, и по совершенном открытии своем в Новом Завете озаряющей полным и существенным своим светом, к возращению всей полноты Церкви – в меру возраста исполнения Христова, – в Божественную славу, имеющую исполнить всяческая во всех. Вот истинный прогресс. Вот сама Божественная истина, предлагающая нам одно только благое и спасительное, а всякое зло и ложь отвергающая, превозмогающая своим внутренним светом всякий мрак лжи и недоумений, своею животворностью торжествующая над всем смертоносным в каждый период своего проявления до самого раскрытия в видение славы, – желающим и верующим доступная по мере веры, и готовая раскрыть весь свой животворный свет, только бы была полная приемлемость к ней веры и верности! Итак не правда ли? То самое, что у веры же подслушала, но не поняла и не умела употребить философия (как именно о сем говорит в одном месте один современный великий святитель), – это самое в существенной и спасительной силе своей внушает нам Христова истина, как раскрыл её святой апостол Павел.

Далее, наша мудрость века взялась за великую задачу: в одно и тоже время и проникнуть в тайну всего мира внешних для мысли предметов, и утвердить истину внутреннего мира самой мысли и знания, – непогрешимость законов мысли, пригодность сил её и орудий. Для этого нужно было ей открыть и уяснить связь между миром внешних предметов и миром мысли, – тайну всего сущего и возможного, взятого в своей всеобщности. Что же делает не робеющая пред великою задачею самонадеянная мудрость? За исходную для себя точку, за основание для всего здания своих решений и положений принимает то, чтоб обобщить бытие и самые возможности бытия, обобщить чрез напряженнейшее отвлечение – в совершенно отрешенное от всех определенных черт понятие бытия. Так, чтобы в сем понятии заключалась и мысль о ничтожестве. Знать она не хочет того, что сколько бы ни обобщала она мир как внешних предметов, так и самой мысли, и все бытие и действительное и возможное, – вся эта общность есть еще вопрос, задача, которую нужно решить; самое дело обобщения требует еще оправдания для себя. Ей нет дела до этого; сам вопрос, выразив его только положительно, она принимает за основоположение к решению вопроса, – саму, еще совершенно закрытую, тайну бытия и мысли за разгадку тайны; и на сем основании, – по тому же, еще не утвержденному и не понятому, закону сведения противоположностей одной в другую, при развитии их одной из другой, – возводит или мечтает возвести до самых небес – свою Вавилонскую башню. И удобоприложимость ко всем предметам знания выработанной таким образом методы, по которой входят одна в другую и такиепротивоположности, как бытие и ничто, жизнь и смерть, добро и зло, – выдается за открытое знамя глубоко открытой тайны всего сущего. Не подумайте, что я зашел в стороннюю для меня область. Нет, мы только желаем исчерпать по возможности – истинное значение апостольского в посланиях учения, в прямом и существенном приложении оного к знаниям. Когда святой апостол называет Единородного «Перворожденным всея твари» (Кол.1:15), то это значит, что единосущный Сын Божий, чрез свое дарование и утверждение бытия всея твари, ввел её в такое общение почивающей в Нем любви Отца Своего, что Божественные мысли сей Творческой любви суть начала и основание всего сотворенного – во всем его составе и видоименениях; так что никакая тварь никогда не выступает из под своих условий, сокровенных в творческих мыслях Вечного. Вот тайна бытия в его всеобщности, со всеми даже возможностями сего бытия. Поскольку Перворожденый всея твари простирает творческую свою и Отчую любовь чрез дарование бытия тварям, чрез утверждение и, охранение всех их сил, чрез определение и попущение, от века положенное, всех их видоизменений и состояний, – это мир предметов мысли и знания. Поскольку же устроил Он некоторые создания удобными и способными к уразумению творческих Его мыслей, к внутреннему озарению ими, к общению самой их силы и жизни сознательному и свободному, – вот тайна мира мысли и основание связи её с миром предметов. Прямой вывод отсюда таков: если мысль человеческая уразумевает предметы только более или менее отвлеченно, но не в живом их существе и силе, – то таким образом свойственно поступать ей, как уже естественно-отпадшей от непосредственного общения с Творческою силою. Вот побуждение и основание к глубокому смирению и самоуничижению всех наших знаний! И на оборот, если мысль будет искреннею и живою верою все возглавлять во Христе, – по сей мере она должна становиться жизненнее, и более и более сообщаться силы и духа самой Творческой всеобъемлющей мысли. В сем-то открывается вся глубина апостольского замечания, что он проповедовал Христову истину не «...в препретелных человеческия премурдосте словесех, но в явлении духа и силы» (1Кор.2:4), то есть давая душам ощущать и сознавать в своей проповеди Дух самой Творческой и возсозидающей любви, а для сего – даже властительно, чудодейственно располагая внешними предметами чрез знамения и чудеса, – как и свойственно действовать на внешний мир и природу мысли и слову, внутренно соприобщающимся силы и мысли творческого всевластного Слова.

Для спасения человека и мира, отпадшего от общения с Богом, Христос по учению апостола стал и перворожденным из мертвых, то есть своею всеоживляющею и созидающею любовию вошел в саму область смерти, принял на себя вину нашего греха, и в этой области греховности, немощей и смерти человеческой воссиял нам светом и жизнью своей и Отчей возсозидающей любви. И таким образом, полнота жизни и всякого блага не только раскрылась в области ничтожества, как чрез творение и общее промышление, но и должна раскрыться в самой области зла, греха и смерти, – к чему и направляется и ведется, в самих основаниях своих, не только род человеческий, но и внешний мир и природа. Вот, по апостольскому учению, истинное основание и смысл методы противоположностей, входящих одна в другую, и тайна удобоприложимости сей методы к разным областям познаваемых предметов. И, следовательно, внешняя мудрость выработкою новой методы, как раба подневольная, трудилась для того, чтобы удобнее было нам познавать Христову истину в её приложении ко всякой области знаний, как главы к телу и членам. – Так точно и опытное любознание о душе человеческой, вникая в самый процесс её жизни, служит тоже к выяснению той (указанной уже апостолом Павлом) тайны нашей души, что в ней, и в настоящей жизни, с раскрытием новых совершеннейших сил прекращается прежнее несовершенное, и, следовательно, в будущей жизни – нынешним душевным способностям или условиям знания, рассуждения и желания свойственно совсем уступить свое место новой, невообразимой ныне, способности и полноте созерцания и любви (1Кор.13:8–12). Не опасаемся упреков, что уклоняемся от своего предмета, если покажем значение Христовой истины, как раскрывает её апостол, и для других отраслей знания.

Наука дошла до убеждения, что события мира должны быть связаны не внешнею только последовательностью или современностью, но осуществляемой в событиях мыслью; и для того измышляет разные мысли, по которым и строет историю мира, или того или другого народа. «Но кто бо разуме ум Господень...» (Рим.11:34) – говорит апостол, чтобы угадывать Его мысли, осуществляемые в мире? Святой апостол Павел, имея ум Христов, указывает на основную мысль, по которой идут дела и события в роде человеческом от его начала – до происхождения в нем языков и отделения особого Божия народа, от сего – до Христа, как существенной цели истории древней и живого начала истории новой до второго Христова пришествия. И вот ныне уже и внешняя мудрость уразумела это всемирное значение явления христианства, только толкует это значение по-своему. Так и общее религиозное настроение древнего, даже языческого, мира – не лучше ли и светлее, нежели по Шеллингу или Гердеру, уясняется из апостольской мысли, что для человека ветхозаветного времени так живы и светлы еще были, так удобно и непреодолимо возвышали к божественному, хотя мудрованием и низвращаемы были в своем значении, – стихии мира? Перейдем к области искусственного творчества. Говорят, что прекрасное в изящных созданиях есть именно – «идеи в своем осуществлении или в явлении» Прекрасно! Святой апостол проливает небесный свет и на это. Точно все, и существующее и возможное условливается творческими мыслями Того же, Кто есть Перворожден всея твари и перворожден из мертвых, ипостасное Слово и Сияние славы Отчей. Конечно, если естественно-творческий талант уловит хотя только малейший и слабейший оттенок Творческой мысли и воспроизведет её, как она осуществляется или может осуществиться в мире действительном: тогда естественно выйти именно прекрасному творению искусства. И как просто отсюда, из апостольской мысли, объясняются и высокое назначение и польза истинного искусства – и то, что для него точно нет низкого предмета, – пусть только художник воспламенится хотя малейшею искрою Творческой любви, допустившей быть таким предметам, – и то, что, напротив, внешний снимок и с прекрасного предмета, сделанный без оживления зиждительною о нем мыслью, будет только мертвый список, и: тем паче воспроизведение низшей и невыгодной стороны действительности мира, не озаренное высшею мыслью – естественным оттенком мысли Творческой, будет отвратительно-недостаточно. Видите, как всякое дело можно делать во Христе – к назиданию и утверждению веры, – и это под руководством святого апостола Павла.

Особенно желательно было бы светом апостольского учения озарить связанные с мифологией изящные творения, и именно мифологическую их сторону. Можно читать и Гомера, не выходя из под апостольского руководства – не только чрез уяснение внутренней мысли его творения, но и чрез внимание к баснословной его лжи. Так, окружаясь сонмом богоподобных, – находясь в природе, в которой всюду носятся божественные существа – в том или в другом превратном виде, и при том представленные так искренно, что их и не отличаешь от простых явлений и дел человеческой жизни, – не находите ли эту область естественно ближе по времени к Эдему, когда вещественные начала мира ясно говорили о Божественном, хотя в тоже время находите эту область под жалким увлечением гибельной ложью, освящающею страсти, обожающею твари? Далее, – видите, что представляющиеся здесь лица – едят, пьют, спят, и в тоже время чувствуете, что это было не так грубо-животно, как смотрим на подобную жизнь ныне. Что это значит? Видно, все естественное незримо, но ярко отпечатлено было еще для тогдашнего человека чем-то высшим. Теперь рассуждайте, что было бы если бы этим людям предложено было Евангелие – начинаемое обыкновенно с проповеди о покаянии? Было ли бы какое-нибудь сочувствие; и даже внимание к этому слову, когда всем так хорошо, когда, в мечтах своих, так близко все чувствуют себя к небесному?... Отсюда уясните ту истину, что, видно, нужно было самой Божией спасительной любви оставить их в самодовольном, жалком рабстве стихиям мира, – что следовательно и сами язычники но домостроительству спасения, были также, как иудеи, в виду у Промысла – даже «до нарока Отча» (Гал.4:2), как говорит апостол Павел. Далее, – рассуждайте: если бы какую либо малую часть рода человеческого, в таком его состоянии, спасительная Божия десница и удержала под своим руководством, – то, конечно, согласитесь, что Промыслу нужно было крепко держать эту часть, и преподавать ей свои духовные уроки не иначе, как в яствах и питиях и прочих видах вещественных начал миpa. – Говорю все это к тому, чтобы с глубоким вниманием и размышлением, а не поверхностно и легкомысленно было воспринято апостольское учение, столь обширно удобоприложимое к знаниям.

Также, под руководством апостола Павла, нельзя не порадоваться, если кому Промысел судил ознакомиться с областью и естественных наук. И в этой области, без смешения её с духовною областью самой Христовой истины, домовладыка есть также Христос, как Перворожден всея твари. Хорошо было бы уяснить, наконец, – чрез продолжительное изучение природы, – и эту истину, как сама природа неудержимо крестным же путем стремится к откровению славы избранных чад Божиих. А что, наконец, уяснится и эта истина, – свидетельствуют те громадные остатки прежней естественной жизни, – остатки тех животных, каких уже не находят теперь в этом величии.

Видно и здесь – в природе идет тот же переворот, чтоб чрез постепенное страдальческое истощение естественной жизненности – более и более приближалось время раскрытия вечно юной будущей жизни. Должна же эта истина, наконец, подтвердиться не только явлениями прежней естественной жизни, но и самым составом и силами этой жизни, – изменением и положением земли. Но это относится еще более к искомому в науке. Но сколько сделано открытий и изобретений в области природы. Под руководством апостола Павла просто и изучать, и употреблять, и умножать эти открытия так, чтобы из-за них не было упрека нашему времени в чисто материальном направлении. Все силы природы, все виды и законы вещества суть выражение и осуществление мыслей Отчих Его Единородным, который по сему и назван Перворожденным всея твари. Итак, следует только всякое открытие новой силы природы или нового приложения известных сил и законов мировых совершать или изучать, или употреблять, как сокровище мыслей Отчей любви, открытой нам в Единородном; и все это материальное будет осенено и проникнуто Духом, как почивающим всецело в Единородном. Итак, воощее для истинного знания основания иного никтоже может положити паче положенного апостолом, яко премудрым архитектоном, – еже есть Иисус Христос. Эти слова и сказаны апостолом по отношению к учительству христианскому и следовательно по отношению и к знанию, свойственному христианам. В наше особенно время, когда наука, не только умственные, но и опытные, свои приобретения обыкновенно усиливается прикрепить к высшим началам, к истине всеобщей, к основанию всеобщих воззрений, – нет возможности уклоняться от апостольских слов под тем предлогом, что та или другая часть видения относится не к богословскому курсу. Кто строил бы здание своих знаний на последнем основании, вне Христа, – о том уже и говорить нечего, после слова Христова: «иже несть со мною, на Мя есть. Иже не собирает со Мною, расточает... Но кийждо да блюдет ,– говорит апостол,– како назидает и на самом основании» Христа (Мф.12:30,1Кор.3:10). Аще ли кто назидает на основание сем злато, сребро, камение честное, дрова, тростие: когождо дело явлено будет: день бо явит, – день конечно Христов; ибо, как ниже говорит апостол: «Не велико есть истязатися от человеческаго дне». Следовательно это есть собственно и первоначально день всемирного Христова суда и огненного очищения всей земли при кончине мира, когда, действительно, всякая ложь и зло решительно будут обличены и осуждены. А потом разумеются и разные дни, или разные виды предварительного проявления того же Христова дня; так как совершается суд Божий к обличению и посрамлению лжи и чрез огонь самого времени или событий. Так, «день явит зане огнем открывается; и когождо дело, яковоже есть, огнь искусит» (1Кор.3:13). И в самом деле, в не очень длинный период времени от возрождения наук не мало было разных умственных построений, даже и не исключающих последнего основания Христа, однако, не выдержавших в своей целости испытания огня; не говорим уже, сколько перегорело разных, не христианских в основании, систем. И егождо аще дело пребудет, еже назда, мзду приимет: а его же дело сгорит, отщетится: сам же...» – то есть кто еще не утратил оснований во Христе, спасется, но «так, как из огня» (1Кор.3:15). Последняя черта в апостольских словах удобно изъясняется из того, что чрез всякое, прямое или не прямое уклонение от основания Христа, душа открывает себя с этой именно стороны, в которой она не держится Главы Христа, – действиям и влияниям лжи. И следовательно, при испытании огнем дня Христова, когда он откроется во всей силе своей или когда еще только предъявляется в предварительных видах, – грозит великая опасность такой душе; и если она спасется по силе незыблемого своего основания Христа, – то спасется точно как бы из огня.

3. Обратим внимание, наконец, и на руководительное значение Павловых посланий для истолкования Святого Писания. Поставляя себя пред суд слова Божия, преданного Павлом, а отнюдь не безукоризненною верностью сему Божественному руководству похваляясь, мы можем сказать, что дело истолкования Святого Писания³² стараемся мы утвердить на основании и вести в порядке, раскрытом именно из учения апостола Павла. Нет уже нужды доказывать, согласно ли с апостольским учением определяем мы свойства времен, в которых преподавались Божественные откровения и свойством которых определяется весь последовательный их порядок. Вот наше понятие о сих временах, которое желающие могут поверить словом апостольским: «Это были такие времена, в которых, по падении человека, более и более истощались у него останки первобытной близости и приемлемости к божественному, этого первоначального духовного света и жизни, уже отпавшей в человеке от своего источника – жизни Божественной, истощались до крайнего оскудения своего в человеческой природе». Если это понятие согласно с Боговдохновенными воззрениями апостола Павла, как оно и почерпнуто именно из сего Божественного источника; то, посему, и предначертание или план нашей науки утверждается апостольским учением, как определяющийся и раскрывающийся сам собою из указанного свойства оных времен. Естественно погибающаго человека, говорим мы, нужно было поставить на путь спасения благодатнаго, спасения во Христе. Что же для сего благопотребно было? До оскудения эдемских останков, по которым сама природа (хотя уже падшего) человека и для него весь мир еще не мало сияли следами и отражениями Божественного, – с одной стороны, неудобно было человеку и отличить со всею точностью и раздельностью Божественную благодать от падшего, но еще далеко не совсем померкнувшего, естества, и почувствовать всю вопиющую и крайнюю в ней нужду. И потому неблаговременно было открывать и предлагать ему благодать в чистой её духовности и точной истине. С другой же стороны, можно было и чрез предметы естественной области, как еще не мало светоносной, предъявлять спасительную благодать в достаточном для веры свете. И, таким образом, с постепенным истощением райских останков в падшем человеке и с соответственным сему затемнением для него духовно-светлого значения самой внешней природы и мира, и отсюда при непрерывных опасностях для него уклониться от пути спасения, потребен был и преподавался в Ветхом Завете последовательный ряд многоразличных Божественных откровений спасительной истины – более или менее сеновных или не отрешенных от образов и гаданий. Далее, когда сеновное домостроительство приближалось к совершенному затемнению и изветшанию, однако же, могло еще поддерживать собою дух веры, – открылось удобство ввести руководимого к спасению человека в духовный опыт веры – самому соображать прежние Божественные уроки и прилагать их к своим судьбам и жизни; так и было при написании неканонических священных книг. И наконец, с оскудением первоначального света в мире и природе до невозможности – достаточно для просвещения веры предъявлять или предызображать благодать, необходимо и уже удобно было ей открыться совершенно в своем духе и истине. Так был дан наконец Новый Завет! И таким образом апостол дает возможность к построению науки о Святом Писании в её внутренней целости и единстве, – чего требует время от всей совокупности знаний. Что касается до самого изъяснения Слова Божия, и в особенности ветхозаветного, – мы в учении апостола Павла видели, что он раскрывает, можно сказать, саму жизнь Ветхого Завета; образы и сени ветхозаветные, под руководством Павла, можно понять в самом живом их значении сколько по отношению к их современности ветхозаветной, столько и по прямому приложению их к новозаветным событиям. В Новом же Завете то самое, как в среде ветхозаветного порядка Христос и Сам и чрез апостолов открывал благодатный порядок своего Нового Завета – без оскорбления первому и вместе с решительным утверждением, на его место, второго, – это также может быть изъяснено без затруднения, при воззрениях на Ветхий Завет, раскрываемых преимущественно пред другими апостолами Павлом. И самое последнее откровение о судьбах Церкви, изображающее эти судьбы наиболее под символами внешней природы и ветхозаветных образов, – легко раскроется, может быть, с уразумением и усвоением тех же глубоких воззрений слова Божия на Ветхий Завет и на природу.