Часть 1-я

Слова в вышних Богу и на земли мир,

в человецех благоволение (Лк.2:14).

В глубокую ночь ангел Господний является пастырям и возвещает радость, яко родися днесь Спас, иже есть Христос Господь. И внезапно с проповедью ангельскою соединяется песнь воинств ангельских. И внезапу бысть со ангелом множество вой небесных хвалящих Бога.

Если небесные воинства поют песнь: естественно, ожидать, что это есть песнь многозначительная. Если ангелы в такое неожиданное время, во время покоя ночного, поют песнь, конечно, эта песнь достойна благоговейного внимания. Если таже песнь, хотя и ночью, но возглашается в слух земли: как жителям земли не слушать её?

И, однако, тогда, как небесные воинства торжествовали рождение Спасителя земли, весь мир земной, за исключением нескольких стражей стада, погружен был в сон, и не слыхал славословия небесного, не внимал песни ангельской.

Не продремать бы и нам, братия, славословия ангельского. Правда, нас часто оглашают им. Но тем стыднее, если не совсем ясно понимаем его.

Слава в вышних Богу. Почему теперь говорят о славе в вышних, если говорят о славе Божией? Когда же Бог был без славы? Он не был бы и Богом, если бы не имел когда-либо славы? Он есть Бог славы (Деян.7:2) во внутренней своей жизни, в жизни Триединого. Он есть Бог славы и в творениях своих, которые создал Он для того, чтобы были они причастниками славы Его, составляющей блаженство и совершенство их. Потому-то в высотах небесных тысячи тысячей ангелов не имеют покоя, воспевая славу Триипостасного. Слава Божия так велика и так много изливает мира и радости на все, в чему касается, что самые чистые и крепкие духи не в состоянии обнять восторгами блаженства, разливаемого славою Божией. Почему же призывают вышних славить Бога?

Как естественно славе совершенств Божиих открываться в особенных внешних делах: так естественно, что бы особенная хвала возносилась Всесовершенному небесными силами, когда видят они особенное проявление совершенств Вышнего. Так было при сотворении мира: все воинства неба прославили тогда всемогущество, мудрость и благость Творца. Егда основах землю, егда сотворены быша звезды, говорит Господь к Иову, восхвалиша Мя вси ангели (Иов.37:4–7). Так было и теперь, когда родился людям Спас, иже есть Христос Господь. Чему же радуются небесные духи? Ангел небесный возвестил земле о первом проявлении спасения земли. Но тайна Божия о спасения людей раскрылась не от грез ангелов; напротив, в полноте света и величия своего она достигла самых ангелов не иначе, как чрез людей. Да скажется, говорят апостол, началам и властем на небесных церковью, т.е. обществом верующих людей, многоразличная премудрость Божия по предложению веков, еже сотвори о Христе Иисусе Господе нашем (Еф.3:10).

Что же славят ангелы в слух пастырей? В чем видят они особенную славу Бога? В том, что родился людям Спаситель Христос Господь. Так велика слава Божия в Спасителе людей при первом её явлении! И апостол говорит: велия благочестия тайна, Бог явися во плоти. Уже одно явление, Бога во плоти великая тайна, великое дело непостижимого снисхождения Божия к тварям. Небесным воинствам известно было несчастное положение падшего человечества, им известно было, что виновное человечество – предмет негодования правды Божией. Но вот беспредельная любовь Божия нисходит к человекам в тихом сиянии мира и благоволения. И ангелы славят славу непостижимой любви Божией.

От чего ангелы заняты славою, касающеюся не их, а человеков? От того, что мир ангелов святых есть мир любви. Радость бывает ангелом о едином грешнике кающемся (Лк.15:10). Какая же была радость им, когда узнали они о рождении Спасителя всех человеков!

Ангелы призывают вышних славить Бога, но славословием их оглашается и мир земной, без сомнения, для того чтобы и жители земли, по примеру ангелов, прославляли Бога. Повторяйте, братия, чаще повторяйте в сии дни ангельское славословие. Посещайте усердно храм Божий, чтобы слушать там ангельские хвалы Богу и стойте в храме так, чтобы слышать их всею душою. Особенно берегитесь, не заглушалась бы ангельская хвала, по выходе из храма, суетными беседами, говором страстей, веселием грехов, песнями, растлевающими небесную чистоту души. Прославляющих Мя, прославлю, говорит Господь, и уничижай Мя, бесчестен будет (1Цар. 2:30).

И на земли мир, поют ангелы. Что это за мир? Был некогда мир на земле, когда владыка земли повиновался воле Творца своего. Но этот мир давно оставил землю. Прельщенный духом тьмы, человек воспротивился воле Господа и отнял у земли мир. Человек, став грешником, прервал мир с Богом: Святый не может иметь общения с грехом. Открылась брань внутри человека, между духом и плотью. Открылась брань между людьми, земля обагрилась кровью Авелей. Открылась борьба в вещественной природе: земля стала терзаться землетрясениями и бурями, громами и бедствиями разного рода. Могут ли чистые духи, духи любви и мира, без скорби смотреть на такое состояние земного мира? И потому-то радуются они, когда видят, что возвращается земле мир.

Любовь Сына Божия приняла на себя возвратить земле потерянный его мир. Давно Исаия предвозвещал явление на земле Начальника мира (Ис.9:6). И Давид говорил о ком-то: во днех Его воссияет правда и множество мира (Пс.71:7). И вот после долгого ряда веков является ожиданный Спаситель Христос Господь. Той спасет люди от грех их, говорил о Нем ангел Иосифу. Если же спасет Он от грехов, то это тоже, что возвратит людям мир, так как начальная причина всех неустройств земли – один грех.

Но где же, скажут, мир на земле? Да, полный мир может открыться не иначе, как на новой земле, а не на нашей грешной. Он откроется тогда, когда упразднится последний враг наш – смерть. Между тем желаете ли видеть, как сила Христа Господа и на нашей земле водворяет чудный мир, хотя только частный. Посмотрите на жизнь святых Божиих. Лютые звери послушны им были, как овечки; лев пасся у ног их вместе с ягненком; не вредил им ни яд, ни огонь и по воде ходили они, как по суше. Ясно, что земля наша могла бы цвести миром, какого только можно желать до окончательной победы добра над злом. Откуда же между нами волнения и неустройства? От страстей наших: они вносят в общества наши ссору и брань, раздор и расстройства, обиды и убийства. О, почтим, по крайней мере, дни явления на земле Владыки мира искренним миролюбием, взаимною уступчивостию, не делая ничего по тщеславию, а в духе смирения почитая один другого лучшим себя (Флп.2:3). Пусть умолкнет в нас хотя на время самолюбие наше, которое гав много тревог делает в жизни нашей, так много бед вводит и в тесные, и в обширные круги связей наших.

В человецех благоволение, возвещают ангелы. Чье благоволение? Божие. На небе не то, что на земле; там дорожать только благоволением Божиим. И так ангелы возвещают о благоволении Божием к людям. Какая неожиданная радость!

Бог, по беспредельной Своей святости, ненавидит всякое беззаконие (Пс.5:5–6). Он есть самая святость и только к святому обращена любовь Его, только к благому – благоволение Его. Благоволить к греху Он также не может, как не любит греха. Потому грешный род человеческий, со времени первого греха своего, подвергся гневу Божию, удален от милостивого взора любви Божией. Если же, как говорит ангел проповедник, родился людям Спаситель Христос Господь, то это тоже, что Бог обратился к людям со своим благоволением. Как это случилось, что Святый обратился благоволением к грешным? Как примирилась правда с виновными людьми? Ангелы не объясняют. Отчего не объясняют? От того, имеем право сказать, что сами не знают; от того, что тайна искупительных страданий Сына Божия еще не явилась в точном её виде. Довольно пока для людей, когда довольно и для ангелов, что проповедуется благоволение Божие к человекам.

Сетующая о грехах своих душа! страшна, грозна для тебя святость Божия, при множестве грехов твоих! Сохраняй святой страх в глубине своей, – он избавит тебя от многого. Но слышишь, ангельские лики поют: в человецех благоволение. Святые ангелы не могут говорить неверного. Повергнись же с душевною ношею твоею пред Христом Господом. Если ради Его благоволения Божия к людям, то, конечно, не исключен и ты из того числа. Повергнись со всеми грехами твоими пред Спасителем: если от Него спасение для всех, то, конечно, и для тебя. Нет у тебя молитвы, нет сокрушения сердечного, что ж? Такою и повергайся пред Ним. Взывай пред Ним: Ты одна моя надежда, Христе Спасителю; укрой меня от праведного гнева Божия, который вызывают против меня грехи мои! О Тебе благоволение Божие к людям; обрати и ко мне недостойному благоволение Отца небесного.

Сыны России! благоволение Отца небесного испытали мы и в судьбах отчизны нашей, так дивно спасенной, так дивно прославленной во дни благословенного Александра. Да не изглаждается из сердец наших благодарная память о благоволении небесном к родине нашей. Не забудем, что только тогда, как сердца наши отверзты хвалами величию Божию, мольбами о помощи небесной, только тогда нисходит на нас сила Божия и творит в немощных дела дивные.

Мудрость и сила небесная, воплотившаяся для нас! Ты нас научи, Ты подай нам чувства и силу, чтобы устами и сердцем пели мы ангельскую песнь: слава в вышних Богу! на земли мир и к нам грешным благоволение! Аминь.

И се вам знамение: обрящете младенца

повита, лежаша в яслех (Лк.2:12).

Вот какое дает знамение небесный посланник о родившемся Христе Господе! Вот в каком виде надлежало узреть Того, Кто должен спасти Израиля и весь мир! И се вам знамение, обращение младенца повита, лежаща в яслех. Вертеп бессловесных служит царственным домом Его и ясли – престолом, льняные пелены Девы составляют знаки царского величия и славы Его. Бог крепкий, Князь мира, Отец вечности (Ис.9:6) – является в мире, как последний из сынов Адамовых. Бедные пастыри – первые от лица земли приветствуют Господа с славным явлением в мир. Волхвы от востока приносят Ему дары: но и у сих послов к великому Царю не видно великолепия послов. Так Господь славы является на земле, среди своих подданных!

Сколько, слушатели, назидательных мыслей, сколько наставлений преподает нам такое явление Господа славы в мир! Смирение Его посрамляет надменную гордость нашу. Убожество Его порицает расточительную нашу роскошь. Крайняя нищета Его осуждает ненасытную в наслаждениях чувственность нашу. Ясли младенца Господа громко проповедуют и против корыстолюбия нашего, и против славолюбия, и против страсти к отличиям света.

Но видите ли, братия, какую особенно слабость нашу осуждает лежащий в яслях Господь наш? Это – наклонность подражать миру, от которого Он ничего не занимает. Он является в мире в простоте, без украшений, без принадлежностей, придумываемых изобретательными страстями света. А к тому ли стремятся желания многих из нас? Как много надобно осуждать несчастную страсть нашу, пренебрегающую простотой Христовою! Как многого лишает она нас, и как много вреда наносит она душе христианской! При Твоих стопах, простота небесная, да будет действенно слово о вреде подражания правилам суетного мира.

Душа христианская пока ограничивается повиновением одному закону Христову, пока не отягчает себя оковами служения мирским приличиям, обыкновениям и правилам: наслаждается свободою пред Господом своим и разрастается добродетелями, как сад Божий. Её труды, её покой, её занятия и отдохновение распределяются, собственно, волею её, покоренною воле Божией. Её помышления чисты: они заняты одною мыслью – мыслью о Боге, желания её ограниченны; дне стремятся к одному – к Господу сердца; воля ея в законе Господни поучится день и нощь (Пс.1:2). Беседа её – искренна; одобрения – нелицемерны; упреки – непритворны. Богатая младенчеством Христовым, простотой Христовою, она на все смотрит спокойно, – не унывает в скорби, не гордится в счастье; всему веру емлет, вся уповает, вся терпит (1Кор.13:7); врагов не имеет, а друзья для неё – все. Жизнь её растет и крепнет, не утомляясь уставами прихотливости человеческой; как мощный юноша, не обессиливаемый заботами страстей, она приходит от силы в силу, не зная ничего кроме Иисуса Христа, и сего распята (1Кор.2:2). Блаженные времена, когда отцы наши были столь же далеки от мира и его правил, сколько далеки дебри пустынные от градов, оглашаемых и оглушаемых шумом суеты! Тогда последователи Христовы торжествовали вместе с Христом победу над миром. Ныне обширная нива христианского подвижничества зарастает терниями и волчцами, которые до того росли на безводной почве языческого света. Ныне змий лукавый точно так же, как некогда прельстил Еву, растлевает умы и сердца наши, лишив простоты, яже о Христе (2Кор.11:3).

Лукавый мир, обременив нас своими правилами и обычаями, прежде всего похищает себе часть трудов наших, которые можно и должно бы было посвятить Господу. Да избавит Бог всякого из среды нас от того несчастья, чтобы вся жизнь его оказалась наконец убитою на служение прихотям света! Но сколько часов, сколько дней, сколько целых годов придется многим исключить из жизни своей; так как они истрачены на выполнение несмысленных правил света, а не на спасение души. А как дорог должен быть для нас каждый час земной жизни!

Каждый удар по металлу отзывается потрясением в воздухе. Каждое прикосновение мира к душе производит потрясение во внутренности духа, – потрясение, сперва более или менее опасное, потом более или менее вредное для спасения души. Много ли нужно для того чтобы поколебать слабость нашу? Худо мы знаем душу нашу, когда думаем, что ничего не значат для неё соблазны, разбросанные по всем путям беззаботным светом. Нет, нет, один случай, одна встреча с соблазном света может много поколебать нас и без того больных душою. Но чем более знакомимся мы с обычаями мира, тем ближе становимся к опасности, тем более расстраиваемся по внутреннему человеку. Обычаи лукавого века, как моль, как тление, как самая смерть, незаметно, но быстро, растлевают бедную душу нашу.

Воображение, обольщаемое красными мира сего, охотно принимает в себя тление обычаев света. Мир, как сцепление образов без существенной истины, сам по себе есть та обширная область, где любит носиться воображение наше, и где нужна осторожность против воображения. Но особенно тот мир, который придумывают и творят себе люди мира, развертывает, питает, усиливает деятельность силы образов, раздражая ее разнообразными и всегда новыми предметами своими. Греховные образы века сего переходят с нами из возраста в возраст, из общества в тихое уединение и даже в храмы Божии; занимают душу и во сне, и в бодрствовании, унижают, оскверняют самое богослужение. От чего теперь так мало любят священные образы – картины, песни истории – вдохновенной свыше? От чего другого рода сцены, часто отвратительные, другого рода образы, часто развратные, другого рода песни, часто гнусные, являются между нами – христианами? Ужели это создание простоты христианской, простоты чистой, скромной, воздыхающей о грехах своих? О! нет; зачем такое грешное предположение? Сознаемся искренно: мир языческого воображения не редко между нами. Воображение, полное образов тленного, грешного мира, может ли утешаться чем-либо другим, как только миром греха? Оно перестает услаждать земного странника красотами неба и рая, не устрашает более геенною и адом: рай и небо находит оно на земле, а геенна и ад слишком ужасны, чтобы занимать нас ими; люди света любят только легкое и веселое.

Занятые же предметами маловажными, или, и вредными для души, каковы предметы света, к чему мы можем приучить сердце наше, как не к чувствованиям мелким, изнеженным, преступным? Правда, в свете успевают раскрывать способность ощущения, успевают сгладить с сердца грубость жестокую: но к чему все это? К чему там делают сердце чувствительным? К каким предметам? Все, еже в мире, похоть очес, похоть плоти. И в сердце христианское не переходить ничего другого из мира. Научаясь правилам мира и не думая о правилах Христовых, начинают чувствовать красоту вещей видимых, а к красоте благ небесных, невидимых, сердце становится и холодно и тупо; тонки и разборчивы бывают, чтобы замечать каждый оттенок изящного тленного: а доброта нетленного имени Иисусова, а превосходство духовных дел, а сладость молитвы и поучения в законе Господнем – едва ощутительны душе; они не трогают её. От того-то языческий вкус к житейским вещам утончается между нами до крайней степени. Люди мира! Посмотрите на искусства нашего христианского мира; посмотрите, какие чувства выражаются в них? Странное положение христианских душ! И что еще? Вкус утончен для удовольствий, а удовольствий нет! И бедные, и богатые жалуются на недостаток удовольствий! Сколько нужд теперь у людей, сколько жалоб! И очень естественно. Вкус, изнеженный по правилам мира, не довольствуется простыми потребностями жизни. Он раскрыт, утончен, усилен для вещей более нежных, т.е. мелких, нежели какими довольствуется простая природа.

Любезный собрат! осмотрись, к чему ведут тебя беспокойные помыслы казаться более образованным, более известным, чем ты образован и известен по душе? Ты прежде в сладость ел черствый хлеб, в сладость пил холодную воду; рад был, если грубая одежда прикрывала тело от холода или зноя. Теперь, обольщенный, раздражаемый тем, что видишь у других, начинаешь скучать своим состоянием, тревожно ищешь предметов, не относящихся к кругу твоей жизни. Простота, дотоле любезная для тебя простота, становится тебе в тягость. Зачем все это? Зачем ты сам себя делаешь несчастным? Мы бедны с тобою добрыми делами. Нам надобно плакать с тобою о грехах наших. А ты хочешь еще плакать от нужд, вовсе для тебя ненужных; ты хочешь плакать от нужд, даже вредных для души твоей. Посмотри: бедное, неопытное сердце твое потому и прилепляется к самым мелким предметам, что оно не опытно для них, что они для него новы и не знакомы; со временем оно почувствует пустоту их, и почувствует пустоту в себе самом, будет скучать самим собою. Для чего же все это? Разве для того создана душа наша? Разве для того родился Христос Сын Божий? Сонмы ангелов поют хвалебную, радостную песнь о Его рождении для нас грешных. Вот предмет, которым должна бы восхищаться душа наша, по крайней мере, в сей день! А у нас обычаи мира заменяют маловажность удовольствий разнообразием их.

Братия! не любите мира, ни яже в мире. Иначе и внутреннее благодатное чувство наше, наша христианская совесть, не будет ни чиста, ни спокойна. Знакомая с одним законом, с законом Христовым, она мирна и ясна; обличения, утешения, наставления, какие преподает слово Божие, или мудрая опытность, приемлет во всей полноте их; ибо ничто другое не занимает её. При сообщении же с миром ей предписывают уставов, правил, обыкновений, приличий столько, сколько людей и страстей. Надобно соглашать их с законом Христовым. Но они, или совсем противоречат ему, или не иначе, как с большим усилием, могут быть соглашены с ним. В первом случае надобно много труда, чтобы превозмочь над сплою мнений мира, в последнем, – чтобы примириться с ним. Что же удивительного, если отягченная сею тяжкою работою совесть изнемогает? Так и бывает. Грехи, собираемые богатою жатвою на ниве мира, ложатся на душу, как камень, как тяжелая ноша. А раскаяние, которое одно облегчает тяготы душевные, день это дня становится слабее и холоднее; его охлаждают и примеры мирской холодности к добру. Самое разумение закона Христова становится темнее; оно омрачается многообразными уставами века темного. Мы привыкаем измерять обязанности наши не правилом Христовым, а обычаями мира, – судить о вещах не так, как судит евангелие, а как судит мир. Бедная совесть христианская! Каким пыткам подвергает тебя мир за уклонение от простоты, яже о Христе Иисусе.

Не удивительно после того, если, научаясь не право чувствовать и судить себя, мы научаемся и не право жить и действовать. Наша искренность, наше простодушие заменяются притворством, – на том основании, что так живут в свете. Утомляемые разнообразными требованиями мира, мы день от дня находим себя менее готовыми, менее способными к добру; леность, невнимание к себе, рассеянность начинают тяготить душу; мы сознаем, что измождены теми услугами, каких требуют от нас люди мира; мир лишил нас воли и свободы. К несчастию, нас мирит еще с миром та мысль, что и он не позволяет вести себя слишком укоризненно. Но услугу ли нам делает тем мир? Нет, более губит, чем служит; ибо ослабляет ревность к высшей духовной жизни. Лучшее правило его таково: живи порядочно; от всего прочего он отказывается; все прочее для него слишком тяжело. Язычники, во время блаженного Августина, отказывались от Христа потому самому, что они, как говорили сами, и без Него живут исправно. «Я не совершаю смертоубийства, говорит один из них, не ворую, не хищничаю, отдаю каждому свое; какую же я имею нужду во Христе?» Братия! осмотримся вокруг себя: не то же ли самое происходит и между нами христианами? Не точно ли также отказываются, а иные давно отказались, от высокой жизни во Христе, от строгого подвижничества Христова – за тем, что и без того живут порядочно, за тем, что и свет, общество людей века, не дозволяет жить беспорядочно? О, Господи Иисусе! И так, Ты напрасно родился на земле? Нам хорошо и с миром; не нужны для нас Твои спасительные правила. О, братия во Христе! устрашимся своего состояния! мир осужден Господом нашим; да не погибнем и мы вместе с миром!

Господи! к Тебе же, оставляемому нами, обращаемся с преступными, но кающимися, сердцами нашими. Явлен буди не ищущим Тебе. Сам согрей и оживи сердца наши любовью к Тебе, достойною благости, излиянной и изливаемой на нас Тобою! Аминь.

1844 год.

Высокая доля – доля волхвов восточных в Вифлееме! Между миллионами язычников они первые познали и почтили Того, Кого ожидали столько веков праведники. Патриархи и пророки желали видеть Его – Царя и Учителя вселенной; а увидели Его мудрецы языческие. Лики ангелов торжествуют рождение Его; сонм звезд отделяет одну из среды своей, чтобы почтить вифлеемского Младенца. И языческие мудрецы являются участниками в торжестве неба и земли.

Что это за счастливцы – волхвы восточные? Как не позавидовать их доле? Как не пожелать для себя их мудрости? Как не поревновать высокому знанию их?

Не одно ли знание подарило волхвам счастье их? Много было в древности жрецов науки; много было знавших очень многое. Между нами познание самого простого христианина выше и вернее познаний языческого мудреца; а откровения неба нам не даются. От чего это?

Обратимся к волхвам. Довольствовались ли они тем, чтобы только смотреть на явившуюся звезду? Нет, они, узрев ее, оставили дом, родных, знакомых, все близкое сердцу, обрекли себя на путь трудный, отправились в страну неизвестную, пошли, не зная куда и когда придут. Видите, тут дело не в одном знании. Здесь знанию сопутствует самопожертвование, подвиг воли тяжелый, труд целой души.

А у нас? – У нас знание в противоречии с делами. Знаем много, делаем мало, знания расширяем, а дела не лучше. Всмотримся в это несогласие знания с делами, и подумаем о нужде соединения знания с жизнью.

Нельзя не сознаться, что в новые времена много сделано для объяснения самых высоких истин веры. Сколько плодов религиозной учености! сколько систем! сколько теорий! сколько книг! И какие теории! какие системы! – одна другой блистательнее, одна другой заманчивее, одна другой полнее мыслями! По этим успехам, как не быть уверенным, что эти умные люди – ангелы света; живут только небом и Богом. Что ж в опыте?

В опыте печальное противоречие жизни знанию.

Самая простая истина: надобно любить Бога больше всего. И об этой простой истине написаны тысячи книг; а в опыте этой простой истины нет, как нет. Сердца замещены разными истуканами, дни богослужения заняты у богатого удовольствиями, у бедного – работою, или же, что еще страннее, у того и другого – праздностью. Для чего же пишут книги о простой истине? Чтобы быть чем-нибудь в глазах людей.

Любви к Богу мы не научаемся ни от кого; мы с нею рождаемся; едва сердце наше начинает биться, едва сознание начинает раскрываться в нас: душа стремится к высшему, в душе является мысль о том, чего не видит глаз. Посмотрите на детей: в их юной жизни уже видна любовь к святому; их невинность, кротость, простота радует нас. Но дитя стал юношей, потом мужем. Знания его увеличились и стали тверды. Казалось бы, с летами должна развиться живая, плодотворная любовь к Господу; казалось бы, с летами должна эта любовь стать преобладающим начатом всей жизни. А в делах не то. В делах юноши и даже мужа нет ни невинности, ни простоты; нет ни кротости, ни благоговения к святому, тогда как заповеди о любви они знают хорошо, даже очень хорошо. Что ж это? в уме одно, в сердце другое, мысль ушла вперед, а желания – назади; воля и ум отправились каждый своею дорогою и не смотрят друг на друга. Куда ж они придут? Что бывает с одним человеком, – то может быть и бывает с целым народом. Но тем печальнее картина раздора жизни с знанием.

Если посмотреть на знания вещей житейских, то тут еще больше успехов ума. В наше время только и вопросов, только и помыслов, что о выгодах жизни, о пользе вещественной. Сколько тут теорий! сколько систем! Каждый готов предложить лучшую теорию уменьшения бедности, лучшую систему промышленности, торговли, земледелия. Того и ждешь, вот волк будет пастись вместе с ягненком; вот, вот страна проклятия будет эдемом. Между тем в книгах одно, на деле другое, в книгах бескорыстие – святыня, в жизни деньги – идол. О промышленности пишут, чтобы промыслить себе чин и деньги.

Говорят: еще не довольно распространены познания нравственные. Пусть так. Но не осуждение ли это самим себе? Не новое противоречие ли это с собою? Если говорят, что нужны нравственные познания, почему ж их нет? Почему ж заменяют их знанием ненужного? Почему не дают времени для приобретения их? Почему не оправдывают достоинства их опытами?

Извиняют себя недосугом, множеством дел! Но если знают, что это множество дел мешает самому необходимому, зачем не расстаются с недосугами суеты, а придумывают и размножают суеты?

Пока не возвратятся к тому, с чего повелел начинать жизнь христианскую Господь наш, пока не приступят к подвигам самоотвержения, к трудам воли: несогласие ума с делами не кончится, жизнь истинная, жизнь христианская не водворится между людьми.

Знание может сглаживать с сердца черствую грубость, может полировать поверхность души, может смягчать чувства дикие. Но твердость для добра, но глубину убеждений, но искренность чувства сообщают душе труды воли. На мягком воске легко отпечатлеваются образы предметов, но также легко и сглаживаются. На стали с трудом вырезывают вид храма или имя, но зато вырезанного не скоро сгладит и едкость времени. Точно так одно знание не охраняет добродетели от падений, когда восстают на душу похоти греха. В борьбе наклонностей святых и грешных устоят ли одному уму, удержат ли тревожную душу при добре, когда воля не приобрела навыка к добру? В мечтах ума могут возноситься высоко: а страсти будут продолжать свое дело, т.е. превращать человека в зверя. В нечистом сосуде портится самый вкусный напиток. И в нечистом сердце самые священные истины получают силу, несвойственную им. Язычники знали Бога, но от того, что не отдали Ему славы должной, мысль о Боге превратилась у них в бессмыслие, сердце их омрачилось, ум отупел.

Другое дело, – когда вместе с образованием ума идет в ряд образование воли. Успехи самого ума получают тогда другой вид. На этом-то пути, – на пути совокупных трудов ума и воли, – так хорошо узнают опасности для душевного спасения; на этом-то пути узнают верные средства спасать душу от грехов. На этом-то пути достигают созерцаний чистых и живых: опытность воли придает твердость суждениям разума; познания разума становятся не делом гаданий, колеблющихся на гладком основании, уклоняющихся на ту и другую сторону от приражения несродных мыслей; они возникают из глубины сердца, воздыхающего о святом; они вызываются желаниями воли, стремящейся к небу. И при обратном действии на душу не остаются бесплодными, а вызывают желания святые, чувства чистые, дела чудные Господу.

Странное дело! Только и забот, что об уме, как будто в человеке только и есть, что ум; как будто Христос для того только и приходил на землю, чтобы научить нас кое-чему забытому; как будто Он и не говорил о нужде перерождения всей души; как будто Дух благодати не с тем и послан в мир, чтобы обличить мир в грехе и совершить освящение человека на пути крестном!

Прежде ожидали всего от веры, ныне – от знания. Впрочем, разность в словах, а дело – то же. Вера не восходила дальше ума, знание не производит ничего, кроме брожения мыслей. Посмотрите ближе и увидите, что под видом этого доверия к вере заключается одно доверие к уму. Слово Божие отдано суду ума, и ум передает вещания Слова Божия, как хочет. Что ж выходит? Ум воспользовался данною властью, чтобы насмеяться над доверившими ему власть, – сперва привел в сомнение, потом разрушил учение их о благодати и Слове Божием. В самом начале он уже дал знать о своих правах на превращение жизни в мечты. Сколько было шуму, сколько брани против дел! То и делали, что бесчестили пост и девство, клеймили позором подвиги, ни во что ставили дела и, казалось, что все это делали для славы веры и благодати. Следствия показали другое. Следствия показали, что под видом религиозного одушевления таилась гордость ума, домогавшегося превратить евангелие в учение умное, бесплодное для жизни. Потому-то и явились сотни систем веры, столько же враждебных между собою, сколько несогласных с евангелием. Вера не на языке, а в сердце. Наша воля и сама по себе не много имеет охоты к христианским подвигам. А когда её нерасположение к подвигам освятили несправедливым толком о благодати и вере, одобрили, прославили шумными криками против значения дел, то естественно, что воля еще более ослабла, обленилась и свыклась с грехами, к которым она и без того слишком наклонна. Так явилось преобладание самолюбия и корысти над всем святым. Так явилось равнодушие ко всему, что не связано с интересами земной жизни. Так явился наконец вавилонский раздор мыслей об одной и той же истине Христовой. Вот опыт тому, что без опытности в жизни христианской легко уму попасть на путь самый опасный! Вот опыт тому, что пока воля не управляется законом Христовым и не управляет всеми движениями души, ум, оставленный на свою волю, заводит и волю, и мысли в темную область расстройства и беспорядков!

Братия! согласитесь, что иное дело считать себя рабом негодным, другое – от лености делаться дурным. Худо величаться делами, еще хуже величаться тем, что не творим их. Знать волю Господа своего, иметь все средства благодати ко спасению и быть довольным тем только, что не творим добра, – не поругание ли это благодати?

За что мы носим имя христиан? Ужели за то, что знаем довольно истин христианских? Нет, раб, знавший волю господина своего и не выполнивший ее, биен будет мною. Как явимся туда с мечтами в уме, и с безобразною пустотою в душе?

О, Господи! дай нам не умом только, но всею душою, всею жизнью приближаться к Тебе, – с забвением всего приятного на земле, всего дорогого наклонностям нашей души, с отречением от самих себя – идти к Тебе до Иерусалима небесного, как мудрецы востока пришли ради Тебя в Иерусалим земный. Аминь.

1847 год.

Вступая в новый год жизни, как хотели бы знать, что принесет нам новый год? Сердце невольно спрашивает у ума, что видит он в будущем? Счастье или несчастье? И ответа не слышно. Мы не видим, мы не знаем: какая доля, какой жребий выпадет тому или другому из нас? Продлится ли счастье счастливых? Престанут ли слезы лить те, которых участь нынешняя так горька? Наградит ли земля труды земледельца, или оставит в недрах сухих семена его? Будет ли воздух благотворен для всего живого или станет дышать смертью и болезнью на всех, не разбирая возрастов и крепости сил, не разбирая состояний и званий? Будет ли цвести торговля? Обратят ли внимание на труды верного слуги отечества? Судьба каждого из нас, как и судьба целых народов, покрыта завесою непроницаемою.

Что думать нам об этой неизвестности? Не полезнее ли для нас было бы, если бы знали мы будущую участь нашу?

Не станем утверждать, что знание будущего ни в каком случае не может быть полезным для человека. Иначе нам надлежало бы говорить, что прозорливость святых Божиих, видевших самое отдаленное и случайное, была делом не нужным, бесполезным. Иначе вам надлежало бы утверждать, что напрасно Господь открывать недоступное для обыкновенной прозорливости. Нет, для человека со святым настроением сил, для людей с волею правою, какова была воля первосозданного, возможна и благотворна способность провидеть будущее. И, о, если бы мы жили так, как надлежало бы жить людям в зрелом, мужеском возрасте духовном! О, если бы чистоте и крепости духа равнялась в нас ясность взора душевного! Тогда, нет сомнения, мы видели бы далеко впереди себя. Но сколько между нами таких, которых воля не оставалась бы назади успехов мысли, и, следовательно, не была бы слугою перемен, случающихся с душою, вместо того, чтобы господствовать, и над духом, и над природою внешнею? Если же остается нам говорить о людях, каковы мы с тобою, слушатель, каковы почти все мы грешные, о людях немощных, слабых, расстроенных успехами, то остается быть уверенным, что для нас полезнее – не знать будущего, чем знать. Потому-то будущее и сокрыто для нас.

Неизвестность будущего для людей немощных есть счастье; поскольку, скрывая от нас ожидающие нас несчастья, сберегает покой наш. Какая радость отцу семейства, окруженному веселыми детьми, провидеть, что предметы его любви обречены преждевременному гробу? Какое утешение купцу – знать, что чрез год плоды трудов его многолетних поглотит вода, разрушит человеческая неправда? Какая польза честному слуге отечества предвидеть, что его непорочная служба чрез год очернена будет злобою? К чему открывать взор наш на отдаленную будущность, с которой не в силах мы совладеть? Для бесполезной, или даже для вредной рассеянности? Если неприятности настоящего бывают так тягостны для нас, что очень часто не достает у нас против них твердости нравственной, где же взяли бы мы сил и терпения, чтобы и делать дела настоящие и бороться с чувствами бед, открываемых будущностью?

Незавидно теперь состояние того или другого из нас; но он доволен и тем малым, что послал ему Бог; он трудится покойно и благодарить Господа за приобретения, какие доставляет ему труд. Не слишком щедро награждаются труды его; но он привык к умеренности, ему не с чего тревожить себя желаниями лучшего. Представьте же, что тот же человек, теперь столько спокойный, столько довольный немногим, увидел бы, что чрез несколько лет он будет и богат, и знатен, и счастлив во всем, – думаете ли что ему легко было бы сносить умеренность настоящей судьбы и ждать обольстительной будущности? Наверное, он потерял бы покой настоящего. А что будет чувствовать, дождавшись будущего? Это будущее обольщало его при взгляде издали, пока мало было известно. Но после того, как будет долго известным, оно потеряет для него цену от самой давности. И так, он потеряет покой умеренности и не насладится счастьем чрезмерным. Бог чем наградило бы его прозрение в даль будущего!

Немногие радости, какие посылает нам Бог в печальном странствии нашем на земли, от того более и радуют нас, что бывают неожиданны, встречают нас тогда, когда не надеялись мы лучшего. После того, как не знали мы, как выйти из грозного стечения обстоятельств, искали и не на находили помощи себе, обращаясь к тысяче средств, в какой восторг приходит сердце наше, получая помощь от Господа! Оно, как узник, вырвавшийся на свободу, радуется счастью своему.

Вы скажете, что все это не слишком возвышает положение наше, что все это показывает в нас что-то даже детски немощное? Согласен. Но что ж делать, когда грех сделал нас немощными детьми? Дело мудрости – преподать уроки, доступные силам. а не те, которые превышают меру сил.

Мы немощны. С нас довольно, если делаем то, что представляет для деятельности один день. И один день требует от нас всего внимания нашего, чтобы провести его, как должно. Ограниченные тесным кругом дня, мы еще в силах отклонить кое-какие препятствия к добру, препобедить кое-какие искушения, достигнуть конца дела, предлагаемого днем. И с нас довольно того. – Что нужно нам знать для успехов в труде дня, иначе, что нужно нам знать для нашего спасения, то все открыто нам. Нам полезна мысль о смерти; и мы знаем, что умрем, не взяв с собою ни денег, ни чести, которую так любим. Не знаем мы, когда умрем? Но известность о времени смерти была бы только вредною для нас, склонных к беспечности, тогда как неизвестность часа смерти возбуждает в нас спасительный страх и держит в границах страсти наши. Нам полезно знать, что ни одно доброе дело наше не остается без награды; и это нам открыто. Нам нужно знать, что должны мы делать, чтобы приобрести блаженную вечность; – и пути спасительные сделаны для нас известными.

Не слишком ли мало дано нам, если дано только настоящее? Напротив, нам дано весьма много. Нам дано настоящее, а от него зависит и будущее, и прошлое наше. Для чего хотеть бы вы знать будущее? Конечно, для того чтобы отвратить или несчастье будущее, или увеличить, сколько можно, будущее счастье? Повторяю, имея в своей власти настоящее, вы имеете в своем распоряжении всю будущность вашу. И какую еще будущность? Не только догробную, но и загробную. Хотите ли, чтобы покойна, безмятежна была ваша старость? Пользуйтесь молодостью, как велит закон, берегите силы умеренною жизнью и трудами честными, уважайте отца и мать вашу, будьте почтительны к начальству: тогда, наверное, будете счастливы, наверное, будете долго жить, – так сказал Господь. Хотите ли счастья для вашей купли и продажи, для вашей службы и домашней жизни, для ваших детей и близких сердцу вашему? Храните заповеди Божия, и приидут на вас вся благословения земли (Втор.28:3–4): так сказал Господь. Хочешь ли отвратить угрожающую или наступившую беду? Открый ко Господу путь твой и уповай на Него, и изведет яко свет правду твою (Пс.36:5–6). Все зависит от того, как пользуемся мы настоящим. Небо и ад в нашей воле, будем ли исполнять закон Божий, или волю страстей наших, будем ли благоговеть пред Господом или покланяться себе самим? Это от нас зависит; от свойства дел наших зависят и последствия их, – наша горькая, или приятная будущность. Станем сеять для плоти? пожнем гибель плоти. Станем сеять для духа бессмертного? получим блаженство вечное. Настоящее так важно, что может иметь влияние и на прошедшее. Ты многого доброго не сделал в прошлое время; ты много худого наделал в прошедший год? Покайся, пей горечь раскаяния за прошлую сладость греха; повергайся в духе веры пред Искупителем. Заслуги Вечного покроют грехи прошедшего времени; Отец небесный с радостью приимет заблудшего сына.

Братия! что Бог строит для нас, того лучше ни сделать, ни придумать мы не можем. Отдадим же сердца наши в Его волю. Помолимся Ему искренно, от всего сердца: Отче наш! да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Аминь.

1850 год.

В руку Твоею жребий мой (Пс.30:16).

Еще прежде, чем зачат был во чреве пренепорочной Девы Божественный Младенец, ангел небесный назначает Ему имя – Иисус. Вечный Отец прежде, чем послал вечного Сына Своего в грешный мир наш, не только назначил Ему имя для земли, но определил и весь путь Его земный, от Вифлеема до Голгофы, от яслей и до гроба.

Оставляя за собою год прошлый, и вступая в год новый, думает ли кто из нас, что и прошлый и грядущий жребий наш не определен тем же Вечным! В руку Твоею жребий мой, говорит пред Вечным царственный пророк. Оглянемся на год протекший, подумаем о будущем, чтобы узнать жребий наш. Это и нужно; это и должно. Твое имя, Владыко наш – Иисусе, созвало нас ныне в храм сей; Твоим именем начинаемыми год наш новый. Да будет благодать Твоего имени с нами!

Что видит взор наш в нашем прошлом? Благослови душе моя Господа, и вся внутренняя моя имя святое Его. Благослови душе моя Господа, и не забывай всех воздаяний Его. Ни дня, ни ночи, ни часа, ни минуты нет в нашем прошедшем, когда бы десница Вышнего не благотворила нам. Все, чем жили мы, все, чем наслаждались мы, – пища, питье, одежда, кров, свет дня и покой ночи, – все Его, о Нем живем и движемся и есмы (Деян.17:28). Незримый Отец бережет чад своих среди мятежного мира. Сколько бед неожиданных отклонено, сколько ударов не допущено, сколько преград низложено! Кем? Незримою рукою. Коварный враг готовил нам беды тяжкие; но беды обратились на главу врага. Болезнь вела жизнь ко гробу, но наперекор расчетам науки обновила жизнь. Благослови душе моя Господа, избавляющего от истления живот твой, венчающего тя милостью и щедротами (Пс.102:4).

Пусть так; пусть для многих много было скорбей в прошлом, и скорби еще не кончились. Один потерял богатство, и терпит горькую бедность. Другие весь год нуждались в куске хлеба, и с концом года еще не кончились их нужды. Третий болен не год, а целые годы. Но кто знает, не скажут ли счастливому соседу: чадо, помяни, яко приял еси благая в животе твоем? О! если бы для приготовления души нашей к блаженной вечности требовалось не более, как пройтись спокойным шагом от колыбели до гроба: тогда потери земные, нужды вопиющие, болезни тяжкие были бы точно неразрешимою загадкой. Теперь совсем не то. Бедствия земные отнимают от глаз наших завесу, за которою самолюбие скрывает от нас наши грехи, нашу нищету духовную, нашу близость к погибели невозвратной. Теперь говорят нам: если вы остаетесь без наказания; то вы не дети Божии, – вы чада прелюбодеяния. Премудрый и благий Отец наш! Ты знаешь полезное для каждого из нас гораздо лучше, чем мы знаем, и никак не подашь камня вместо хлеба.

Жестока потеря, какова потеря близких сердцу, сошедших в могилу. А сколько было таких потерь в прошлом году! Там – друг нежный, здесь – вдова беззащитная оплакивают невознаградимую потерю; дета, как птенцы, кричат без матери и отца, сраженных одною косой. Там и здесь – слезы. Не осуждайте этих слез. Сам Сын человеческий проливал их при гробе Лазаря. И, однако, эта скорбь любви не должна быть скорбью не имущих упования (1Сол. 4:13). Жребий отшедших от нас также в руках Господа, как и жребий оставшихся. Аще живем, аще умираем, Господни есмы (Рим.14:8). Вы боитесь за жребий отшедших, вам хотелось бы помочь им? Можете помочь. Желания любви святой приятны Господу любви, – желаниям любви даны здесь средства делать добро для любимых, живых и за гробом. Сила крестной жертвы Сына Божия простирается с земного алтаря за гроб. На сие бо Христос и умре и воскресс и оживе, да и мертвыми и живыми обладает (Рим.14:9). Жаль осиротевших? Осмотритесь, и найдете тысячи примеров тому, как устрояет Господь судьбу сирот. Он истинно Отец сирых и Судия вдовиц.

Обращаясь от протекшего к наступающему, что можем ожидать от нового года? Темна будущность, мрак впереди нас. Мир так переменчив, земное так непостоянно, люди так не надежны! Бедный труженик земли найдет ли награду за труды свои? Богатый и общим вниманием и средствами жизни не лишен ли будет завтра же всего? Кто знает, откуда повеет холод смерти? Воздух, которым дышим, вода, которую пьем, не будут ли отравою жизни? Мы знаем, что умрем: но кто опередит кого, юный ли старца, или старец юного? Не знаем. Но и темная будущность светла с Тобою, Господи! В руку Твоею жребий мой.

Отчего не надежна будущность наша? Оттого, что взор наш обращен к земле, а не к небу; от того, что надежды наши везде, но только не у Господа. Мы хотим думать, что жребий наш в руках наших. Агрономия, медицина, экономия – обещают нам горы счастья. Бедные! как жестоко наказывает нас наша гордость. Сего дня или завтра, говорим мы, пойдем в такой-то город и пробудем там год, и станем торговать и получать прибыль; а забыли, что жизнь наша пар, готовый чрез час исчезнуть; забыли, что ход природы ни чуть не в нашей власти. Что за тем? Не сбывшиеся надежды, чем были блистательнее, тем тяжелее, тем убийственнее для души. После того, как волновались желаниями обширными, мыслями исполинскими, восторгами сладкими, – обманутой душе остается мрачное отчаяние!

Вместо того вам надлежало бы говорить: если угодно будет Господу и живы будем, тогда сделаем то или другое (Иак.4:13–16), так учит апостол. И вернее сего, успокоительнее сего нельзя ничего сказать. Какая разность, когда твердо верим мы, что жребий наш в руках Господа! Тогда ни в прошедшем, ни в будущем не может быть обмана. Тогда прошедшее служит порукою надежною для будущего. Отец небесный, Который хранил нас в прошлом, подвергал искушениям, но и спасал от них, никогда не перестанет хранить и в будущем. Он всегда – Отец наш, всегда знает нужное для нас, всегда дает полезное нам. Волос с головы нашей не упадет без Его воли. Он – всемогущий Владыка правит всем. Нет такой нужды, от которой бы не исхитила десница Его, когда восхощет. Если к Нему обращены надежды: верны надежды наши, в чем бы то ни было. Той пременяет времена и лета, даяй премудрость мудрым, и разум ведущим смышление (Дан.2:12). Конь уготовляется на брани, от Господа же помощь (Притч.21:31). Если к Нему горят сердца любовью: любящим Бога вся споспешествуют во благое (Рим.8:28). Быть может, посетят меня бедствия, быть может, стрелы врага уязвят меня. Что-ж? Он печется о нас. На Него возлагаю заботы (1Пет.5:7).

Нам ли христианам быть без надежд на Всеблагого? Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за нас, может ли пожалеть что-нибудь для нас? Нам ли бояться врагов, каких бы то ни было, когда и благодать Духа святого, и сонмы небожителей, наших братьев, готовы на помощь нам? Нам ли искать, где Бог наш? Благодарение Господу! Мы не язычники, безбожни сущие в мире. С нами Бог!

Но, однако, есть же и между нами, которые и верят, что жребий наш в руках Его. От чего это маловерие, или неверие? Или не ко всем Ты близок, Господи? Быть не может. Вина в людях.

Одни живут, не думая, как живут. Жизнь их – сон: ни связи в мыслях, ни отчета в делах не спрашивай у них; в голове их мечты, в сердце – пустота. Они не думают, как и кем правится жизнь их, и что такое они сами? Увеселение, связи, забавы – вот их занятия! Привычка, пристрастие, своенравие – вот их правила! Они едят и пьют, чтобы спать, а встают с постели, чтобы пить и есть: вот процесс их жизни! К ним-то относится жалоба Вседержителя: позна вол стяжавшего его, и осел ясли господина своего: Израиль же Мене не позна. Как это странно, что люди могут быть хуже бессловесных!

Другие умны на то, чтобы вникать в события времени, дознают причины, следят за последствиями, не оставляют без внимания ни одного случая, могут рассказать вам и свою историю и историю червя. Но дальше земли – ни на шаг, выше обихода временного – ни на фут. Их взор так полон предметами близкими, причинами земными, что причина высшая – не зрима для них. Таково состояние мудрецов языческих, таково состояние некоторых новейших мудрецов! Надменные знанием предметов разнообразных, но мелких, они растерялись сами в разнообразии диких, безжизненных мыслей своих, а мечтают, что создали вселенную помимо Творца. Жалкие не видят, что имеют дело только с мечтами своими, тогда как мир Божий с его сокровенными законами, с его невидимою причиною, вовсе не то, что их праздные помыслы. Глаголющеся быти мудри обьюродеша (Рим.1:22).

Чтобы зреть пути промысла Божия, надобно самому быть близким к Промыслу. Надобно возлюбить пути Господни, и они соделаются для нас приметны. Надобно стать близко к Господу, чтобы и Он был близок к взору нашему. Как ясно видеть то, от чего удалил я себя на необозримую даль? Как ясно видеть то, на что не охотно и кое-как смотрю я? Молитесь Господу чаще, молитесь с сердцем сокрушенным, и сердце ваше скажет вам: близ Господь призывающим Его во истине (Пс.144:18). Святые Божии не только умом, но всею душою, самою жизнью изучили пути Божии, – и пути Божии им были известны опытно. Сколько у Давида царственных забот и трудов! И, однако, тогда, как вся природа безмолвствует и покоится, он встает и размышляет о судьбе правды Божией, взявшей его от стад в царя Израилю. В полунощи восстах исповедатися Тебе о судьбах правды Твоея. В полночь встает, после того как уже седмерицею днем хвалил Господа (Пс.118:62, 164). Вот верный путь узнавать мановения десницы Вышнего!

Братия! обратимся еще раз к своему жребию. Для чего выпал нам жребий вступить в новый год? Ужели с тем, чтобы грешить по-прежнему? Ужели и прошлый год дан был с тем, чтобы наполняли мы дни и ночи его грехами? Все в руках Господа: но нет Его воли на то, чтобы творили мы нечестие. Следствия греха – бедствия. Казни являются меж нами по Его воле, независимо от наших желаний: но грех в нашей воле. Силы даны нам Господом: но употребление сил зависит от нас. Всеблагий помогает нам только в подвигах спасительных: а труды для греха – наше дело. И вот где особенно проявляется благость Божия – в терпении, с каким попускает она злоупотребление дарами её. Но и терпению Божию есть предел – правда Божия. По самой благости Своей всеблагий Бог не может любить зла и ненавидит грех. Грехи ваши разлучают Меня с вами, говорит Сам Он с состраданием о нас. Грехи лишают нас благодати Его. Грехи низводят на нас гнев Его. Горе сердцам коварным, вымышляющим зло для ближнего, чтобы сокрыть свои неправды и беззакония! Горе устам лживым, шепчущим погибель на невинных, в угоду страстям! Потребит Господь вся устны льстивые (Пс.11:4), глаголющие на праведного беззаконие. Братия! что, если бы 1-й день года был началом последнего суда над нами? что, если бы теперь – в сем храме – явился Судья грозный? Боже великий и страшный в гневе! погибли мы... Братия! Он медлит, медлит ожидая обращения нашего. Не замедлим же сойти с пути погибельного. Нам дано время. О, как велика благость Твоя, Господи! Нам дано время каяться и исправлять жизнь свою. Поспешим каяться, поспешим исправить жизнь свою. Каждый час, каждая минута – дороги: потому что даны со счетом, и в них потребуют отчета. Сколько истрачено сил, сколько убито времени! Употребим оставшееся во свое спасение. Что? Пагубные привычки одолели разум и волю? Недостает сил, чтобы встать и идти по пути спасительному? О! тем сильнее, тем беспощаднее надобно побуждать себя; тем громче, тем неотступнее надобно звать благодать на помощь. Проси, как нищий, проси с горькими слезами, и – нищему духом подана будет крепкая помощь. Будь бодр. Силен грех? Но – всесилен Бог, всемощна благодать Его!

Тебе, Господи, величество, и сила, и слава, яко Ты всеми, иже на небеси и на земли, владычествуеши... От Тебе богатство и слава... В руку Твоею милость, Вседержителю, возвеличити и укрепити вся (1Пар. 29:11–12). Аминь.

Вступая в новый год, желаем себе и другим нового, новой жизни, нового счастья, нового совершенства. Желание справедливое! Естественно, любим жизнь, и притом жизнь лучшую; разрушения и смерти никто и ничто не желает. Желаем мы более и более у совершать себя; так как назначены мы к тому, чтобы приближаться в качествах и совершенствах к Всесовершенному. Между тем, что нового на земле? Что может случиться со мною или другим такого, чего бы прежде не было? Самое счастье, самое благополучие жизни временной стоить ли помыслов и забот? Тот, кому начало бы оно улыбаться, заранее должен приучить себя к его потере. Не все ли в земном мире – пустота нарушение духа, не все ли тление? К чему же обратимся мы с нашими желаниями нового? Где предметы, которые стоили бы называться новыми, к которым стоило бы обращаться с желанием нового? Аще кто во Христе, говорит апостол, нова тварь (2Кор.5:17). Вот новость, новость единственная в нашем старом мире! Только в жизни христианина, и ни у кого более, может быть новое в самом лучшем смысле слова. Только в христианстве возможно совершенствование человека.

Удивительного нет в том, что в мире вещественном нет ничего нового. Здесь все идет по неизменному закону вещественного. Никакая астрономия не откроет ничего нового в звездном небе. Скажут ли, что тогда-то открыты новые, миры планет, тогда- то дознано новое течение огромных тел? Но этим открывают только человеческое незнание того, что было, а не новые явления неба. Там все остается в одном виде. Восходит солнце и заходит солнце (Еккл.1:15) новость ли это? Никакой испытатель природы не отыщет ни одной новости на земле. Род преходит, и род приходит, а земля во век стоит. Все реки идут в море, и море не наполняется; в то место, откуда выходят реки, они идут обратно? – вот все, что видел на земле самый даровитый испытатель природы – Соломон (Еккл.1:4–7). Не будем же трудиться над изысканием нового там, где нет ничего нового.

Люди, охотники до нового, открывают в человечестве способность день от дня быть новым. Говорят: человечество само по себе идет к совершенству. Как не радоваться такому преимуществу человечества! Но полно, принадлежит ли оно ему?

Что это за способность человеческая – самосовершенствование? Если это – гордая надежда человека на свои силы, то она известна была и язычеству; только согласитесь, не послужила она к чести человечества. Однако надобно сказать, что и язычество на столько было скромно, что успехи свои приписывало гениям, хотя в этих гениях и оказывались или лучшие люди, или высшие, но сотворенные духи. Откуда же взята надежда на самосовершенствование человечества? Известна ли она была иудейству? Нет! Ему известны были обещания Божии исправить падшее человечество. Так. Но это совсем не то, что самосовершенствование человечества. И так, эта странная надежда на самосовершенствование явилась в христианском мире? Пусть же осмотрятся, не быть бы иным христианам хуже язычников. Как явилась в христианском мире эта оскорбительная для христианина надежда? Бедные человеки до того бедны от суеты мыслей своих, что не поняли готовой, данной им, мысли святой, и составили из неё мысль превратную. Спаситель и апостолы учат о совершенствовании человека во Христе, а люди, не поняв того, стали говорить о самосовершенствовании людей. Христианство говорит: если кто во Христе, тот – новая тварь; а люди проповедуют о преобразовании людей самими людьми. Вот и происхождение мысли о самосовершенствовании человечества! Видите, самое происхождение показывает незаконность этой мысли.

Дерево, снедаемое гнилью и червями, может ли доходить в росте до исполинского дуба? Может ли оно доходить до какого-либо значительного роста? Нет; оно чахнет, едва отходит от земли, покрытое коростою. Чего же ожидать от человечества, которое со дня Адама прониклось нравственною порчею и гниет, не преставая гнить когда-нибудь, гниет, не смотря ни на какие человеческие лекарства. Прочтите историю всех народов: что увидите вы там? Историю борьбы слабой добродетели с толпами пороков, историю гниения людей. После сего должны мы дивиться только тому, как человечество, тлеющее в грехах тысячелетия, доселе не погибло. Конечно, сила, избавляющая его от гибели, от истребления не в нем самом. Иначе, пусть эта спасающая сила человеческая сильнее начала зла: почему доселе она не победила слабейшего начала зла? Если ж она слабее в мощи своей силы зла: отчего, в продолжении веков, не ослабела в борьбе с злом и не поглощена им? Так, благодарение верховному Промыслителю! Он, ради искупительной любви, спасает человеческий род от погибели, то отсекая неисправимое зло правосудием, то соединяя испортившиеся племена с менее испорченными, то исправляя немощное иными мерами кроткого милосердия. Место ли же тут надежде на самосовершенствование человечества?

Говорят: человечество побеждает природу искусством, изобретениями, открытиями. С торжеством указывают на новые успехи в области наук, художеств; вот, говорят, плоды самосовершенствования человечества! Странно, как будто силы для побед над природою даны человеку не свыше; как будто искусства, изобретения, открытия совершаются не в области управляемого Богом мира; как будто успехи, приобретаемые помимо благословения Божия, без благочестия и страха Божия, не оказываются на деле успехами в погибели! Ум Соломона обнимал множество наук и искусств, – и что ж принесла ему мудрость его? Уразумех аз, говорит он, яко и сие, т.е. мудрость – суета и крушение духа и приложивый разум приложит болезнь: творити книги многи несть конца, и учение многое труд плоти (Еккл.1:17–18, 12:12). Что это значит? То, что, как бы ни велики были победы ума над природою, они сами по себе ничего не приносят бессмертному духу, кроме утомления, кроме бесполезной траты сил; они не подвигают его ни на пядь к совершенству, потому что совершенство состоит не в расширении ума для земного, но в стремлении всего духа к Богу, в приближении бессмертной души к её первообразу – всесвятому Господу. Легкомысленное самолюбие восхищается успехами ума в том или другом народе, того или другого времени: но тот или другой народ – не человечество; тот или другой народ переходит из дикого состояния в состояние гражданской образованности, которую потом, с переменою политической судьбы, опять теряет. Такова история народов! Человечество же от того не приобретает ничего, и не лишается ничего. Вместе с тем, что значит гражданская образованность народов без нравственного совершенствования? В то самое время, как открытия наук являются вслед за открытиями ремесла и художества облегчаются в производстве работ своих, – в то самое время, в этих самых обществах, не находят ни покоя, ни безопасности; пороки не обузданы, законы – игрушка страстей, правительства – предмет брани, ссоры не умолкают, союзы рвутся, волнения и тревоги кипят, каждый хочет повелевать, и никто – повиноваться. Чем становятся науки? Жалким средством не помогать, а вредить природе. Чем – книги и зрелища? Картинами разврата и злодейств. Скажите же, ужели и это человечество идет к совершенству?

Говорят: человечество, передавая опыты от поколения к поколению, становится умнее, лучше. Да; осьмая тысяча годов идет, как этот способ самосовершенствования остается в руках человечества. Пора, давно пора воспользоваться им в полной мере. Что же? Вывелась ли из обществ человеческих хотя одна язва нравственная, хотя один порок, омрачающий человечество? Нет! Самые ужасные последствия разврата мыслей на время вразумляют людей, но не долее, как на одно, много на два поколения; а там люди опять принимаются за тот же разврат, теряя из вида страшные последствия его.

Нет, – только Творец и Властитель мира правит судьбою целого человечества к его совершенству прочному. И Он во Христе открыл путь совершенствования людей. Христианство – такая премудрость Божия, которая разливает свет на все отрасли жизни человеческой, сосредоточивая благотворное действие свое в преобразовании нравственных сил наших. Дух христианства, проникая в начала гражданских обществ, в семейный быт, в частные взаимные сношения людей, всюду производит благотворные перемены, смягчает дикие нравы, истребляет жестокость, бесчинства и гнусности, водворяет чистоту и святость, мир и покой. Аще кто хощет волю Его творити, разумеет о учении, кое от Бога есть, или Аз от себе глаголю, говорил Христос (Ин.7:17). И точно; кто дорожит всем тем, что дороже всего для бессмертного духа человеческого, тот скоро уверяется, что выше и чище христианского учения нет и не может быть на земле. Христианство преобразует в человеке не одну какую-либо часть его, но всего человека, все силы его, – и ум, и чувства, и воображение, и волю; простирает действие на самый телесный организм. Оно очищает и исцеляет испорченные силы его, ведет дух к небесному совершенству. Кто может сомневаться, что там, где действует Всемощный, все может прийти в самый лучший порядок и устройство, как бы ни велико было повреждение в организме, и как бы не многосложен был этот организм? А кто действует в христианстве? Аще кто любит Мя, говорит Христос, слово Мое соблюдет; Аз и Отец к нему приидем, и обитель у него сотворим (Ин.14:23). Сила Божия, сила всемощная, составляет действующее начало во всех отправлениях жизни христианской. И вот источник чудных перемен, производимых христианством в человечестве!

Христианское совершенство не так легко достается человеку, как мечтает легкомыслие о своем совершенстве человечества. Оно начинается горьким оплакиванием грехов своих; сопровождается постоянною борьбой с навыками и наклонностями ко греху, и не престает орошать трудов своих слезами до гроба. Отчего? Оттого, что мир во зле лежит (1Ин.5:19), земля полна соблазнов, так что надобно опасаться заразы на каждом шагу; а более от того, что в нас самих есть ветхий человек, который то и делает, что дышит развратом, старается покорить рассудок страстям, привязать сердце к тленной чувственности, возбуждает помыслы гордости и тщеславия, научает беспечно почивать к надежде на помощь благодати, не прибавляя от себя ни желаний, ни труда. Несчастный я человек! кто избавит меня от смертного тела сего (Рим.7:24)? Так говорит Павел, возносившийся с земли на небо. А другой апостол учить: если скажем, что не имеем греха, себя обманываем; истины нет в нас (1Ин.1:8). Таким образом, не христианство виновно в том, что некоторые христиане так мало совершенств обнаруживают в своей жизни. Это зависит от того, что они не борются с живущим в них грехом, как требует христианство; это зависит от того, что они ослабляют и погашают в себе божественное начало жизни, увлекаясь внушениями греха.

Путь христианства таков, что на нем до гроба нигде нельзя остановиться, чтобы сказать: довольно, дальше идти некуда. Образец христианского совершенства, к которому должны стремиться мы, есть полный возраст Христов, иначе – совершенство Отца небесного. Какая недосягаемая высота совершенства! Потому-то остается восходить от совершенства к совершенству. Вечная слава за подвиги – там, на небе; здесь нет венцов, кроме венцов терновых.

Здесь не открыто нам, что будет там (1Ин.3:2). Здесь должны мы воздыхать желаниями облечься в бессмертие (2Кор.5:2). Братия, говорит о себе апостол, я не считаю себя достигшим совершенства (Флп.3:13).

Христиане-слушатели! все мы еще в купели крещения получили благодатные силы для жизни новой, небесной; все мы дали тогда обет не облекаться в старую одежду греха, а жить по образу Создавшего нас – праведно и свято. Что же? Каковы мы теперь? Пожалеем о тех, которые губят время и силы на вредные мечты о совершенстве человечества, вместо того чтобы заботливо исключать себя из списка людей негодных. Более же и прежде займемся своим печальным положением. Для нашего исправления Господь дает нам еще время. Воспользуемся новым годом, как даром Божиим, чтобы омыть слезами покаяния очерненную одежду крещения. Ужели и новый год наш будет годом старых грехов? Страшно, если употребим во зло столько даров Божиих, сколько дано нам, Христиане! Долго мы жили во грехах? Христианину никогда не поздно каяться. Отец небесный всегда готов принять его. Зло проникло природу нашу, пагубные привычки одолели совесть нашу, обычаи мира сковали добрую волю нашу. Но всемогущая благодать чего не сотворит с нами? Будем мужественны, при надежде на всесильную её помощь. Аще кто во Христе, нова тварь.

Согрешили мы пред Тобою, Господи, суетою мыслей и дел наших! Гнев Твой – над главами нашими, за беззакония наша. Нечестия мыслей и сердец наших умножились без меры. Преклоняемые тяжестью грехов наших, повергаемся пред Тобою, и не дерзаем что-либо глаголать Тебе, как только исповедовать вседействующую власть Твою: у Тебя суд и милость, живот и смерть для нас. Аминь.

1848 год.

На пределе двух годов стоим мы теперь, братия. Прошедший год отлетает от нас с сим вечером, и тот же вечер вводит нас в новый год.

О чем говорит нам эта граница времен?

Сердце человеческое, а еще более язык, послушный обычаю, готовы теперь истощаться в желании всем и каждому долгих лет, счастливых времен. Не желаю осуждать сего желания, когда оно есть желание искренней мольбы пред Господом времен. Но об одной ли жизни говорит нам предел двух годов?

Новый год – начало делений времени и, следовательно, разных границ жизни. Новый год – начало делений времени, из которых ни одно не принято за определенный час решения нашей участи. Новый год, вызывая на память перемены времена, вызывает мысль о времени, после которого не будет для нас времени.

И так – видите, о чем прежде всего говорит нам настоящий вечер? Он говорит нам: бдите; не весте бо, когда Господь дому приидет (Мф.24:42; Лк.13:35).

Души малодушные готовы трепетать, что хотят напомнить им о неизвестности часа, имеющего решить участь их. Они привыкли отдалять от себя мысль о смерти. Они привыкли встречать новый год не иначе, как с беззаботною веселостью. Оле готовы даже защищать свой обычай, готовы говорить: зачем подавлять душу мрачными мыслями, когда она должна радоваться за новый дар Божий – за новый год? Но пусть не тревожатся. Мысль о внезапности смерти не мешает ничему святому. А не святое, что делают при начале года, от того именно и допускается, что, помня о начале жизни, не помнят о неизвестном конце жизни.

Лежит человеку единою умрети потом же суд (Евр.9:27). Это закон общий, – закон, о котором говорит нам каждый день, каждый час. Мы слышим, мы видим, как из среды нас смерть похищает наших братьев и наших сестер. Мы слышим, мы видим, как смерть исторгает жертвы свои в пышных домах и хижинах, между знатными и низкими, между богатыми и бедными, между старцами и детьми. Разбора не делает она людям ни по чинам, ни по деньгам, ни по полу, ни по возрасту. Всех препровождает к Домовладыке для отчета. Иным болезни говорят: близка к нам смерть. Но к другим смерть приходит и без этих вестников. Внезапно, неожиданно пожинается тот, кому цветущее здоровье обещало многие годы. Как же забывать нам о смерти? Мы умрем и, может быть, многие из вас так же внезапно, как умерли другие многие. Мы умрем, хотя бы хотели или не хотели того. Зачем же отдалять от себя мысль о том, чего ни отклонить, не предвидеть мы не в состоянии?

Не думают ли, что поступают благоразумно, когда насильно скрывают от себя мысль о смерти? Что за благоразумие скрывать то, что так очевидно для всех? Что за благоразумие скрывать то, чему определение Вышнего положило совершиться непременно? Что за благоразумие не думать о смерти, когда она, быть может, чрез час препроводит тебя на суд?

Не думают ли продолжить жизнь, когда питают жизнь беззаботною веселостью? Ах! если бы и верна была эта надежда: умно ли, безопасно ли покупать минуты земной жизни на счет сомнительной судьбы в вечности? Между тем, сколько раз смерть насмехалась над такой суетною мыслью людскою? Не весте, когда Господь дому приидет, сказал Всеведущий. Ужели люди переменят этот предел Всеведущего? Если уже так заботливы о временной жизни: не скорее ли угасающая жизнь может оживиться, продолжиться, подкрепиться, когда ее ставят ближе к Источнику жизни, когда, не отклоняя взора от смерти, повергают жизнь в распоряжение Владыки жизни и смерти? Нет, не благоразумие, а легкомыслие заставляет скрывать от людей мысль о смерти. Не уважение к жизни, но невнимание к себе гонит от себя прочь мысль о смерти. Преступная жажда наслаждений боится, как бы не встретиться с неприятною мыслью о смерти, и удаляет от себя и других мысль о смерти. Она-то заставляет предаваться безграничной веселости, при встрече с новым годом.

И резвой, живой юности надобно напомнить урок об осторожности. А тебе, муж зрелый, идет ли предаваться легкомысленному веселью, когда летам возраста твоего должна бы соответствовать зрелость мыслей и благочестия? Еще страннее, еще больнее смотреть на тебя, убеленная сединами старость, когда бы ты предалась забавам юности, после того как столько смертей внезапных видела своими глазами, – и тогда, как сама стоишь на пороге могильном.

Время ли теперь предаваться беззаботному веселью? Вступая в новый год, мы становимся на пределе двух миров, на границе двух времен, прошедшего и наступающего. Первое должно занять нас размышлением о делах, которые мы доселе делали. Последнее должно озаботить нас тем, что надобно нам делать, чтобы не погубить всего на целую вечность.

Кто бы ты ни был, недугующий служением миру: осмотрись, как обманчив обольщающий тебя мир, как оставляет он тебе в награду только томление и пустоту. Целый год был рядом забот об удовольствиях, о честях, о деньгах. Но что же приобрели? Сбирали ветер, и остались с усталью. Усердно заботились продолжать удовольствия; а они промчались как тень. Стоило же трудиться для пустоты!

Что же, если смерть не научит нас не обольщаться более суетами, не останавливать заботь на том, что не стоит заботь? Что, если после каждого года будет оставаться у нас одна суета, и после всей жизни останется наконец только сложность сует? С чем вступим мы в вечность? Какова будет для нас вечность? Во времени воспитали, раздражали мы жажду благ временных; а время, отняв свои блага, оставит нас в жертву той жадности, которой нечем будет насытить. На что обратятся тогда необузданные страсти? Они будут терзать самую душу, воспитавшую их благами исчезнувшими. Несчастное сердце, бившееся только для мира и греха, будет само для себя адом. О! время ли для беззаботной веселости?

Оглянемся еще на прошлый год. Многие из нас скучали часами, посвящаемыми молитве, не знали, на что употребить время и проводили его в рассеянии преступном и – вот эти часы улетели пустыми, без добрых дел. Ужели не жаль нам убитого времени? Ужели не хотелось бы нам возвратить его? Как покойна была бы душа наша теперь, если бы прошедший год проведен был весь во славу Божию, с вечною пользою для души! Как утешительно было бы воспомянуть его пред престолом Божиим с благодарностью пред Господом! И как не содрогнуться, если книга жизни нашей исписана коварством и клеветой, корыстью и неправдами, жестокостью и угнетением невинного, сладострастием и развратом? А прошедшее невозвратимо! Что же нам делать? Ужели и тут быть беззаботными? Братия! пред нами будущность, которую предоставлено нам употребить по-своему усмотрению. Пред нами будущность, когда раскаяние в духе живой веры, усвояя заслуги Искупителя, может загладить сими заслугами грехи времени. Пред нами будущность, когда можем согреть хладное сердце наше теплыми молитвами, воспитать в нем любовь к Господу. Не будем употреблять времени без пользы для себя, не будем тратить его на пустые, если не преступные, занятия. Время так дорого: им можем купить себе или погибель вечную, или спасение вечное. Не будем более употреблять во зло долготерпение Божие. Иначе, чем долее будем откладывать время раскаяния: тем труднее будет каяться, тем труднее будет исправлять сердце испорченное, тем тяжелее будет вступать в вечность. Не легко нам расставаться с привычками худыми. Но – после смерти бесполезно и всякое разевание.

О, если бы мысль о внезапности смерти была твердою души нашей! Как многое переменилось бы в душе нашей грешной! Пусть неверующий живо представит себе муки умирающего невера, не содрогнется ли он своего неверия, хотя бы для того, чтобы не встретиться с теми же муками страшными? Беззаботный богач говорит душе: душе, имаши блага многа, лежаща на лета долга, яждь, пий и веселись (Лк.12:19). Но, при мысли о внезапности смерти, он не говорил бы того, а сказал бы себе: безумне, в сию нощь истяжут душу твою, а яже уготовал еси, кому будут? (Лк.12:20) Как свято стали бы мы исполнять обязанности наши к ближним, если бы жили с мыслью о внезапности смерти! Время прекращено, сказали бы мы себе и поспешали бы с полною верностью исполнять дела, возлагаемые званием нашим. Время прекращено, сказали бы мы себе и двоили бы старание исполнять свои дела, не касаясь дел чужих. Обидел ли кто нас? мы сказали бы: да не зайдет солнце во гневе нашем; иначе, быть может, с закатом солнца потускнет и свет нашей жизни. Поспешим, сказали бы мы себе, отереть слезу бедности, защитить невинность притесненную, – напитаем голодного, оденем нагого. Иначе, кто знает, будем ли иметь время сделать то же самое, тогда как за гробом успокоенная вами бедность заступятся за нас пред Отцом бедных. Ах! если бы отец и мать твердо помнили, что в вечности, на суде Владыки и Отца всех, строго взыщут с них за погибель детей их, которых оставляют они свободно изучать обычаи погибели и не знакомят с страхом Божиим: таково ли было бы наше юношество? Таковы ли были бы родителя?

Братия! если мысль о смерти печальна для кого либо, так это для тех, которые, прилепившись к земле, забыли о вебе, не помнят о вечном своем отечестве. Но для них же она – врачевство спасительное; в них она может произвесть печаль о Господе, о которой не раскаятся. А надобно ли отвергать врачевство за то только, что оно не приятно? Страшен для них образ смерти? Но этим-то страхом и рассеиваются греховные помыслы в сердце их точно так, как ударом грома очищается испорченный воздух. Пусть же не отклоняют от себя спасительного страха.

Между тем, мысль о смерти – мысль, весьма отрадная для готовых к вечности. Встречая новый год с мыслью о смерти, они встречают его с утешением; они радуются за прошлое и грядущее. Скорбит ли живущий в стране чужой и далекой любимый сын, когда напоминают ему о скором возврате в дом родительский? Скорбит ли узник, когда говорят ему, что время заключения его сократилось свобода его близка к нему? Сетует ли больной, когда узнает, что час выздоровления его наступает, страдания его скоро окончатся? А Он – Отец небесный, ждет странников земных, чтобы успокоить их в дому Своем вечном.

Он – Отец любви, готов снять с узников плоти оковы, столько тяжелые для духа чистого. Он – Отец жизни, готов уврачевать раны, наносимые грехом душе до самого гроба. О, как не радоваться благодарною радостью об Отце, ожидающем детей с такою любовью! Если же он положил и еще продолжить на несколько земное странствование, если Он определил и еще бороться с искушениями и напастями времени: и тогда отдаляемый предел жизни – не печаль, а утешение. Любящий и мудрый Отец видит, что для очищения нечистот греховных надобно еще подвергнуть душу искушению, для усовершения святой любви её надобно еще потребовать жертв от самолюбия, для уврачевания нескольких язв надобно еще дать несколько приемов горького лекарства. Да будет благословенна мудрая любовь Отца небесного! Наученные смирению мыслью о смерти, вступая в новый год, приносят благодарность Отцу веков самую искреннюю, самую пламенную. От чего так холодна благодарность многих из нас за год протекший? От того, что занятые мыслями о наших силах, о наших успехах, мы дышим гордостью, даже и тогда, когда являемся воздать славу Господу; оттого, что, забывая бренность естества нашего, слабость и нечистоту нашу, мы, довольные собою, не оставляем в сердцах нашить места имени Божию. С мыслью о смерти – не дружиться духу гордости. С мыслью о смерти дух, не отягчаемый землею, свободно возносится к Отцу щедрот и повергает пред ним жертвы хвалы и благодарений.

Бдите убо, братия, не весте бо, когда Господь дому приидет. Аминь.

1845 год.

Бог – вездеприсущ. Он Дух, и все наполняет собою. В этом согласны и вера, и разум. Что же такое значит, что вера так часто говорит нам о богоявлениях? Что такое значит, что церковь христианская назвала нынешний день преимущественно днем богоявления?

Бог – вездеприсущ. Тем не менее Он может являть особенную свою силу, в известном месте, для известных людей. Он есть Дух; дышит, идеже хощет; и так, как хощет, дышит, то в громах и молниях – в грозном могуществе силы; то в кротком веянии ветра – в силе благости своей. На небе – престол Его, град Его – Иерусалим небесный; на небе – обители многие многих слуг, говорит нам откровение: это значит, что нам указывается на то положение, в котором яснее, нежели нам земным жителям, является Бог, и творит блаженными святых слуг своих; это значит, что Дух – ревнитель святыни, наполняя все собою, особенно близок к духам чистым. И на земле открывается Он с особенною своею благостью для благих, и с грозным величием для грешных; и на земле Он являет крепость свою великую и дивную там, где хощет, по премудрому и благому хотению своему. Бог наш есть Бог самосущий, всевластный, – Он непокорен неизбежной неподвижности, или неподвижной необходимости. И дух сотворенный, властвуя над соединенным с ним телом, обнаруживает особенное присутствие свое, – то в том, то в другом члене повелевает – то тою, то другою частью вверенного ему состава телесного. Тем более Дух всевластный и высше-свободный может выполнять мысль свою там, где восхощет, и как восхощет.

Бог есть Дух: но Он действует в мире видимом, вещественном. Дух сотворенный – тонок, не веществен, а действует в теле грубом, многосложном. Явления Бога – Духа в образах вещественных так же доступны для разумения, как несомненны действия того же Духа на мир вещественный. То и другое явление есть явление силы Божией в вещественном.

Бог – дух вездеприсущий. Но потому-то дух ограниченный и обнимает Его не иначе, как в явлениях, не иначе, как в образах ограниченных. Как необъятного обнимает тварь? Только по частям, только в той мере, в какой Он сам благоволить открывать Себя, познает Его человек.

Бог – благ. Он являл Свою волю благую в постигаемых знаках во все времена; история времен тому доказательство. Человек грешник! когда Господь не являл тебе особенную любовь Свою в образах видимых? Ты пал в первый раз; Бог искал и нашел тебя. Ты не преставал и после того уклоняться от Бога грехопадениями новыми, не преставал отдалять себя от Него преступлениями повседневными; но любовь вечная преследовала тебя на всех твоих стезях, удерживала от путей заблуждения, возвращала к пути спасительному. Как многочастно, как многообразно показывал Бог тебе силу благости Своей, то в слове спасительном, то в образах таинственных! Что значит история народа Божия, как не история богоявлений, как не внятная для души и слуха беседа Божия с человеком – грешником? Тот только, для кого непонятен голос истории верной, тот только может представлять себе непонятною мысль о богоявлениях.

Когда человек мог сказать, что не имеет он нужды в беседе с Богом, в явлениях Божества благого? Даже и тогда, когда он не был еще грешником, даже и тогда он жаждал откровения высшего, как создание немощное, как ограниченное существо: – тем более тогда, как он стал грешником, благословлять должен благость Божию, являющуюся ему в знаках видимых. До чего бы дошли люди в грехопадениях своих, если бы премудрый и всеблагий не просвещал омраченных грехом очей их, и не подкреплял слабой для добра воли своими явлениями?

Христианин! Никогда Бог не являл Себя на земле в таком обильном свете, в таких высоких образах, как Он явился тебе во Христе. Христианство есть полное откровение божества, – столько полно, сколько может оно быть полным на земле; оно есть самое духовное, самое чистое откровение божества, сколько может быть духовным откровение, назначаемое для сынов земли. Было время, когда Бог беседовал с людьми, как с детьми. Во Христе Он открыл то, что надлежало открыть для мужей. Для людей-детей Он являлся, и являл истину Свою в осязаемо – чувственных образах, открывал истины первоначальные на языке понятном для воображения и чувства. Как обилен, и как чист Божий свет, пролитый на тебя, христианин! Представь себе, что ты живешь язычником; представь все, что ты мог думать, что ты мог делать, оставаясь с языческими мыслями, с языческою душою. Ты ужаснуться должен тех грубых суеверий, тех отвратительных пороков, которые обременяли бы тебя, как язычника. Оставаясь иудеем, ты вздыхал бы под немощными и слабыми стихиями мира, под обрядами вещественными. Высокая, духовная истина явилась для тебя в Иисусе, в своем духовном виде. Как высока участь твоя, устроенная во Христе! К несчастью, порча растлила и умы, и сердца наши, – и мы слишком мало чувствуем достоинство богоявления христианского. Чем заняты мысли, чем заняты сердца большей части из нас? О чем думают с услаждением? Чем восхищаются люди? Истина ли Христова, самая высокая, самая чистая, истина Божия наполняет собою души? О, нет! у людей часто изливаются сердца в веселии и радости, в восторгах самых сладких, но только не свет Христов услаждает их. Земным, часто ничтожным, часто вредным заняты их мысли и сердца: любят тьму, паче света. То, что дано знать человеку для жизни земной, дознают со всею ревностью: а то, что открыто для жизни вечной, признают за ненужное, или за излишнее; науку жить на земле для земли делят на отрасли, разбирают по частям, пересматривают простым и искусственным оком, стараются заметить все стороны с отчетливою точностью; а лучшую науку – науку жить для неба – оставляют в стороне, или занимаются ею, но довольно холодно. Заботы о земле подавили деятельность христианина – того самого христианина, который должен жить преимущественно для одного неба, которого Отец небесный столько благоволил и благоволит искать для себя одного, хощет исполнить собою одним, в котором – хощет открыть славу Свою.

Тайна, самая высокая тайна, открыта для христианина при крещении Христа Иисуса. По единогласному свидетельству святых евангелистов, крестився Иисус, взыде абие от воды, и се отверзошася Ему небеса, и виде Духа Божия сходяща яко голубя, и грядуща на Него. И се глас с небесе глаголя: сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих (Мф.3:16–17). Отец небесный свидетельствует о Себе гласом с неба, что он есть Отец возлюбленного Сына. Благоговей, христианин, и покланяйся Богу Отцу Сын погружается в воде крещения, и глас с неба наименовывает Его Сыном Отца небесного. Креститель Сына свидетельствует, что до того времени не знал он Сына, но в крещении познал, что Он есть Сын Божий; что Он есть тот, который, родившись после него, предшествовал ему, так как был прежде него, так как есть первый из всех, – вечный (Ин.1:30–34). Благоговей, христианин, и покланяйся крещающемуся Богу Сыну! Дух святый – не дух человеческий, не Дух сотворенный, а Дух самого Божества, Дух с славою и силою Божества: но Он является отдельный и от Отца, и от Сына, в телесном виде. Благоговей, христианин, и поклоняйся Богу Духу святому! Так, свято поет церковь: «во Иордане крещающуся Тебе, Господи, поклонение Троице явилось нам». Если представим себе, что тайна св. Троицы не была открыта с такою ясностью и определенностью самим патриархам, самим пророкам, всем ветхозаветным праведникам; если представим, что она в полном свете в первый раз открыта только при крещении Христа Иисуса, то каким глубоким благоговением должны исполниться сердца наши к сей тайне? Все прочее, что может познавать человек о Боге, о Его свойствах, далеко – ниже сей тайны: это самая глубокая, самая внутренняя тайна существа Божия, которой человек сам по себе никогда дознать не мог и не может. Потому-то верно именует церковь день сей днем богоявления: ибо непостижимый Бог явился ныне людям.

Христиане – братия! понимаем ли, чувствуем ли мы богатство благости Божией, озаряющей нас столь чудным светом своим? Мысль о Троичном Божестве составляет отличительную принадлежность откровения христианского; во составляет ли она для наших мыслей мысль необходимую? Или, так много у нас мыслей в душе, что и столь высокая мысль едва ли когда находит в нас себе место? Многие ли размышляют, кто для нас сей Сын, крещающийся в Иордане? Кто для нас Дух святый, сошедший на крестившегося Иисуса? Вступая в истинную веру, мы крестились во имя Отца и Сына и Духа святого; это значит, что, по вере церкви и Слова Божия, без веры в св. Троицу, нельзя быть истинной христианской вере, нельзя и считаться истинно верующим в Бога: но так ли мы думаем теперь о тайне сей? Возлюбленный брат! ужели нет у нас с тобой и столько любви к правде, чтобы вспомнить об имени, которое я и ты носим на себе, – об имени христианина, и об обязанности, возложенной на нас сим именем при крещении нашем?

Отче, Сыне и Душе святый! просвети нас светом Твоим, – омрачаемым нерадением о своем спасении и – о Твоих тайнах. Аминь.

1845 год.

Тогда, как Господь закона приносится в храм иерусалимский, чтобы исполнить закон, два человека, – и только два, сретают Господа своего. Конечно, велики сии двое, когда они только в целом Израиле могли быть вестниками явления Его. Конечно, достойны христианского изучения сии двое, когда они столь редкие благовестники о царстве Христовом.

Посвятим беседу нашу внимательному рассмотрению одного лица из сих великих, – Анны пророчицы.

И бе Анна пророчица, дщи Фануилеви, от колена Ассирова: сия заматеревши во днех мнозех, живши с мужем седмь лет от девства своего. Евангелист замечает происхождение Анны по плоти, конечно, с тем чтобы в большем свете представить достоинство духа её. Анна была дочь Фануила, из колена Ассирова, из племени знаменитого силою, богатством и жизнью покойною (Быт.49:20; Втор.33:24–25). Такая знаменитость рода Анны дает право думать, что ей соответствовало и богатство родителей. Но благородство рода не повредило благородству души благочестивой Анны, не внушило ей ни гордости, ни суетности, – не повело ее к рассеянности и роскоши. Сия заматеревши, во днех мнозех Анна достигла глубокой старости, сохранила жизнью бережливою жизненные силы на долгие лета, украшалась сединою лет, которая сама по себе столько достойна уважения. Живши с мужем седмь лет от девства своего. Только семь лет наслаждалась утешениями брачного союза, сохранив при том для брака девство. Чтобы дожить до глубокой старости, много надобно претерпеть скорбей, и Анна терпела их; она потерпела самую чувствительную скорбь, потерю супруга в младости. Анна была в супружестве; следовательно, брачное состояние в лице её – состояние священное. Но евангелист, к означению годов супружеской жизни Анны, прибавил еще черту, замечательную тем более, что для означения годов супружества совсем и не необходимо. Не довольно ли было сказать: живши с мужем седмь лет? но евангелист сказал еще: от девства своего. Так, в разумении евангелиста, образ Анны был еще привлекательнее, еще чище от того, что она была чистою девою до состояния брачного. Юная дева Анна была как ангел, блистала столько целомудрием, а не одеждою, не нарядами, не смелостью взглядов и поступков, которая так часто дышит тлением души. Взор её был стыдлив, слова скромны, обхождение просто, юное лице цвело чистотой чувств. Такова она была до брака. О, если бы светлый образ Анны-девы отпечатлевался чаще в девах нашего времени, приступающих к браку! О если бы, спеша к брачному союзу, заботливо помышляли о том, чтобы предстать пред алтарем с чистотой ангельской невинности.

И та вдова, яко лет осьмъдесят и четыре, яже не отхождаше от церкве, постом и молитвами служащи день и нощь. По закону иудейскому, девы приступали к браку 14 лет; и так Анна, прожив с супругом семь лет, лишилась его тогда, как ей было с небольшим 20 лет. И, однако, она осталась вдовою до старости, до смерти. Зачем же ей было не избрать другого супруга? Зачем не дозволить себе насладиться еще жизнью, когда жизнь только что начинала ей улыбаться?

И та не отхождаше от церкве. Еще Моисей предписывал правила для жен, посвящающих себя Господу (Чис.6:2); еще в его время видим жен, поочередно служащих при входе в скинию свидения: они пожертвовали тогда дорогие зеркала свои для священной умывальницы (Исх.38:8). Подобных обетных дев видим во время Самуила (1Цар.2:22). И Анна 21-летняя вдова, также решилась неотходно служить при храме Иеговы.

Не отхождаше от церкве, постом и молитвами служащи день и нощь. При храме довольно было занятий для благочестивых обетных дев и жен; там, где служение Богу соединено было с таким множеством обрядов, и требовало так много принадлежностей внешних, служение рук женских нужно было для многих случаев; и такое трудолюбие обетных жен было делом священным: оно было служением Иегове. Но в Анне евангелист отличает еще особенное служение: постом и молитвами служащий день и нощь. Что это за служение? Пост – служение Богу? Как это так? Молитва – служение? Пост и молитва – служение, и какое служение? – Такое, что евангелист сочел нужным преимущественно сказать о нем, умолчав о других служениях благочестивой Анны.

Постом служащи. Евангелист назвал пост служением Богу. Да, положим, что пост составляет действие, труд пока одного тела. Но он есть труд, он есть подвиг: нельзя же легко, без принуждения себя, приучить и тело к умеренности, воздержанию – и даже к лишениям крайним. Это труд тела? Так. Но благодарение Господу, когда и тело служить Богу. Не дозволено оставлять страсти чувственные на их волю. Ужели когда-нибудь, и кому-нибудь из людей сказано: служи Богу духом, а телом делай, что угодно? Нет, такого откровения еще никому не было. Напротив, апостольская заповедь говорит: прославите Бога и в душах ваших, и в телесех ваших. Напротив, апостольская мысль говорит, что грех живет и действует не в одной душе нашей, но и в теле, – и, следовательно, требует обуздания и телу. Напротив сказано, что нас будут судить за дела, яже с телом содела кийждо, блага или зла. При том, зачем обольщать себя мечтами? А не мечта ли думать, что воздержание или невоздержание телесное может быть без всякого влияния на душу? Пусть каждый испытает и увидит, что чем менее дают свободы телу, чем более истощают его постом, тем более приходит в силу жизнь души; мысли её становятся светлее, чувства и желания чище, молитва искреннее и живее, воздыхания о грехах чаще и полнее. А случалось ли кому заметить противное тому, т.е. чтобы отягченное невоздержанием тело легко и свободно молилось Господу?

Понятное дело, чем более груза на корабле, тем более нужно сил управлять им.

Не отхождаше от церкви, молитвами служащи день и нощь. Что молитвы Анны составляли служение Богу, это довольно понятно. Молитва – труд души для Господа, и пред Господом. Яко очи рабыни в руку госпожи своея, тако очи наши ко Господу Богу нашему, Дóндеже ущедрит ны, – вот изображение истинно молящегося! Как рабыня не без страха стоит пред госпожею своею, и с строгим вниманием замечает каждое движение её, чтобы узнать волю её: так душа истинно молящегося вся – внимание пред Господом своим, ожидает и просит, боится немощей и молит о помощи, воздыхает и надеется на любовь, утверждается в намерениях благих и отрекается от худых.

Праведная Анна и постилась, и молилась. Для чего – то и другое вместе? Для того, что молитва испрашивает силы для поста, пост очищает молитву; молитва освящает, одухотворяет пост; пост дает крепость и жизнь молитве. Одно для другого помощь, одно другим возвышается и совершенствуется. И Анна освящалась тем и другим.

Но мы, как кажется, забыли о недоумении, возбужденном мыслью о вдовстве Анны. Спросили и не отвечали: зачем было этой вдове обрекать себя на всегдашнее вдовство? В сущности ответ уже дан: ответом служит жизнь Анны, проведенная в служении Господу, в посте и молитве. Для чего юная Анна обрекла себя вдовству? Для Господа, – так отвечает жизнь её. Не прекрасный ли, не самый ли лучший это ответ? для чего мы должны жить на земле? Конечно, не для земли, а для Господа. Итак, что-ж? Обет вдовства есть ли дело недоброе? Очевидно, он есть решимость жить так, как только надобно жить на земле; есть решимость вести жизнь лучшую, самую близкую к цели жизни нашей. Скажут: и в жизни брачной можно жить для Господа? Не сомневаюсь, и искренно молю об успехе. Но если в брачной и в небрачной жизни можно жить для Господа, то не все ли равно избрать ту или другую жизнь? Это – вопрос другого рода. Решение его можно бы было показать и в жизни ветхозаветной праведницы. Но прямое и ясное наставление о сем предмете читаем мы у апостола. Он пишет: аще посягнет дева, не согрешила есть: скорбь же плоти имети будут таковии: аз же вы щажду. Хощу же вас беспечальных быти (1Кор.7:28, 32). Что это значит? Оставляя вне сомнения, что греха нет в том, если вдова или дева вступит в брак, апостол показывает, что вступающие в брав отягчены будут скорбями плоти, и, желая для каждого христианина жизни без забот, жалеет о брачущихся, как отягчающих себя игом. И как не жалеть, когда столько бед, сколько томительных трудов, попечении, недостатков, нужд, должны обременить юную душу, обрекающую себя жизни супружеской? Кто исчислит все скорби самого счастливого супружества? Не говорит о несчастных браках, хотя их так много. Между тем и в жизни, и без того много скорбей, особенно для желающих жить благочестиво; между тем, и без того много надобно твердости, чтобы соблюсти спокойствие души для свободного служения Господу; много надобно бесстрастия, чтобы короткая жизнь не промчалась вся в заботах волнующегося житейского моря, и в том мире не оказалась бесцветною, лишенною добрых подвигов. Но это еще не все. Апостол говорит далее: разделися жена и дева. Не посягшая печется о Господних, како угодити Господеви, да будет свята и телом, и духом: а посягшая печется о мирских, како угодити мужу (1Кор.7:33–34). Есть различие между женою и девою, учит апостол. В чем же? По отношению к видам их, желаниям, стремлениям, помыслам. Заботы незамужней обращены на то, как угодить Господу, как соблюсти волю Его святую, и помыслами, и делами, чтобы явиться на суд Божий с совестью не укоризненной; как сохранить тело жилищем Духа святого; как очищать сердце свое, где так много у каждого нечистоты. А у замужней? У ней другие мысли, другие попечения. Хочет ли, или не хочет, – она принуждена заботиться о мирском, с тем связала себя союзом неразрывным; принуждена суетливо думать, как угодить мужу; как приготовить нужное для него и для детей; как устроить то и другое в доме. Тысяча заботь, – и все заботы относятся к земле. Положим, что намерения освящают труд. Тем не менее не одно и то же – служить прямо Господу пред лицом Господа, и служить Ему только в лице людей и вещей. Притом легко ли, при мыслях мирских, среди заботь мелочных, сохранять в душе мысль о Господе, освящать попечения земные намерениями благими? Толпы предметов теснят, давят душу, а что еще бедственнее, сама душа, в которой столько страстей, стремится к ним, ищет их и, увлекаясь более и более пристрастием к ним, наконец начинает дорожить ими более, чем собою, чем самим небом, чем самим Господом. Потому-то апостол говорит в заключение: вдаяй браку свою деву, добре творит: и не вдаяй лучше творит. И о вдовице предлагает то же: блаженнейша, есть вдовица, аще тако пребудет, не связывая себя браком (1Кор.7:38, 40). Вот вам и решение на то: одно ли и то же избрать брачную или безбрачную жизнь! Пусть не жалуются, что предлагаем решение человеческое. Решение предложено апостольское.

Возвратимся к блаженной Анне. И бе Анна пророчица – и та в той час приставши исповедашеся Господеви. Жизнь, посвященная Господу, жизнь в посте и молитвах, столько возвысила дух Анны, что она сподобилась дара пророческого. И та в той час приставши. Когда Иосиф и Мария с божественным Младенцем были еще в храме, Анна также пришла в храм. Она пришла, когда старец Симеон, по внушению Духа, явившийся в храм, держал на руках своих Избавителя и славил давно ожиданного Господа. О св. Анне не сказано, что пришла она по влечению Святаго Духа, как сказано о Симеоне; она пришла просто, по-своему обыкновению, пришла как бы случайно, не намеренно, хотя сие ненамеренное действие также было предназначено в судьбах Промысла. Как же счастлива Анна, что и на тот раз не оставила обыкновения своего! Какого сокровища могла лишиться она, если бы изменила на сей раз святому правилу своему! Видите, братия, как надобно дорожить случаями, когда можем делать добро, когда назначено нам заниматься делами благочестия. Дни и времена, назначенные церковью для посвящения их Богу, мы опускаем мимо глаз, как ничего незначащие, или не много значащие. Что ж? Прошел праздник, придет другой, – успеем помолиться, так говорит легкомыслие. А не думает легкомыслие, сколько теряет оно! Не думает, что должны мы отвечать за потерянное для благочестия время. Не думает, что должны отвечать за пренебрежение благодати, ожидавшей нас в праздник. Не важного времени нет для нас, потому что каждая минута времени дана Богом для вечности. Но особенно важны те часы времени, когда люди более, чем когда либо, могут быть способными к принятию благодати Божией. Бог наш – есть Бог порядка и мудрости, раздает дары по Своей воле, но всегда тем, которые внимательны к стезям Его; если медлить Он подать дар и ожидающим Его, то с тем, чтобы они еще искреннее желали и терпеливо ожидали дара в дни раздаяния даров. Будь же внимателен к себе, и к времени!

Исповедашеся Господеви. Узрев Того, Кого ожидали пророки, в Ком заключались надежды её и всего Израиля, пророчица прославила Бога за исполнение надежд её и Израиля. И как было не славить Бога той, которой душа полна была верных мыслей и чувств о Боге, и точных о себе. Не славят Бога только те сердца, для которых Бог – они сами, их силы, их разум, их воля, их слава и богатство.

И глаголаше о Нем всем чающим избавления во Иерусалиме. Когда душа полна радости, она делится своею радостью с другими, говорит о предмете своей радости другим, желает, чтобы и другие наслаждались утешением её. Так, св. Анна, в радости сердца, спешила передать радость святого сердца своего всем чающим избавления во Иерусалиме. Всем проповедовала о избавлении, или, что тоже, о Избавителе, но всем тем, которые чаяли избавления. Почему же не всем вообще? Ах! это потому же, почему и всегда не всем можно говорить об истине и правде. Таковы люди, что для некоторых из них слово об истине и правде будет глас вопиющею в пустыни, а для других – предмет презрения и насмешек. К чему же бросать жемчуг пред незнающими цены жемчугу?

Господи! Твоею благодатью умудри, и спаси нас. Аминь.

1843 год.

(Лк.2:22–35)

Благословен Бог, не оставляющий грешного мира без благодатного семени Своего, без людей по сердцу Его! Что было бы с людьми грешными, если бы не было между ними праведников, – сих проводников небесной силы для чад тления? Как ни был испорчен народ иудейский ко времени пришествия Христова на землю: среди него оставались любимцы неба. В храме иерусалимском сретили Господа два ангела во плоти, – праведные Симеон и Анна. Рассмотрим ближе святого старца, не только зревшего божественное Отроча, но и приявшего Его на руки свои. Прочтем и уясним повествование евангелия о праведном Симеоне.

И се бе человек в Иерусалиме, ему же имя Симеон, и человек сей праведен и благочестив, чая утехи израилевы. Что это за правда, украшавшая Симеона? Та ли это, правда, когда за любовь воздают любовью? Но эта правда бывала у язычника и у фарисея (Лк.6:32). Та ли это правда, когда платят за оскорбление оскорблением? Но згой правдой отличался и обыкновенный иудей. Евангелист показывает в Симеоне праведника редкого, показывает мужа той правды, которая низвела на Симеона благодать Святаго Духа. Что же за праведник был Симеон? Симеон не только не оскорблял прав ближнего, но готов был делать для ближнего то же самое, что и для себя; не только не пользовался чужим, но готов был делить свое с страждущим ближним? – Вот правда высшая, которая одна может до того умиротворить взаимные отношения людей, что с нею люди были бы ангелами кротости и мира.

Бе благочестив. Сколько свято сохранял Симеон заповеди о любви к ближним, столько же душа его полна была благоговейной любви к Богу. Ум и сердце его были посвящены Богу, обращены к созерцанию и прославлению совершенств Его. Воля Божия во всех случаях жизни была для него законом. Бесстрашный и бесстрастный ко всему, он боялся одного, – как бы не прогневить Господа. Побуждения немощной природы могли требовать послабления ей в исполнении строгой правды законной: но страх Божий, как страж, хранил сердце его, и закон Божий служил светильником ногам его.

Мир тогда, как и ныне, любил свои забавы, утешался своими надеждами. Симеон уже близок был к концу земной жизни своей, и много видел горького и сладкого: но, ни сладкое не увлекало его до забвения неба, ни горькое не поражало души его до безнадежия на небо. Он чаях утехи израилевы. Его надежды, его радости и ожидания были обращены к утехе израилевой. Что ж это за утеха израилева? Это то же, что утешитель израилев; это тот обетованный Искупитель, который избавлением от грехов должен был принесть не земное, а духовное утешение Израилю; это Тот, который, быв обещан со дня падения Адамова, составлял предмет ожиданий и сладких надежд для людей Божиих; Тот – Спаситель мира, которого ожидали все пророки и праведники. Время Симеона говорило Симеону, что близко время пришествия обетованного. Скипетр правления уже взят был от Иуды; в руках жестокого Ирода он только поражал народ Израильский, а не охранял его покоя от врагов. Внутреннее состояние Израиля – его нравственность, его знания, – так было мрачно, так печально, что исторгало глубокие вздохи и молитву об особенной помощи свыше. Симеон внимательно изучал время, – и ему, внимательному к воле Божией, все говорило, что близко время утехи израилевой. Знали об утехи израилевой многие между иудеями при Симеоне; хорошо знали о том книжники и законоучители. Однако, иное дело знать утеху Израиля, другое ждать утехи израилевой. Сретить утеху израилеву мог один Симеон, другого Симеона не оказалось. Отчего это? Оттого, что для праведного Симеона все утешение, все радости заключались в ожидания утехи израилевой. К обетованному Спасителю обращены были не только все мысли его, но к Нему обращено было все сердце его, вся любовь его, все желания и дела его; всего духовного, всего чистого ожидал он от утехи израилевой, а о земном счастье мало помышлял он. Так, слушатели мои, не все ученые, далеко не все, заняты спасением души; еще меньшее число чающих спасения оказывается, когда подумаем, что все могут и все должны быть чающими спасения. Ах! так мало избранных между нами. О, когда бы мы, по примеру избранника – Симеона, искали утехи нашей только во Христе Господе, в котором искал и он. О, когда бы мы, при взгляде на бедствия общественные, на упадок благочестия, на скорби частной нашей жизни, обращались с надеждами нашими, с молитвою искреннею, с сердцем сокрушенным и смиренным, ко Христу Господу! Пусть другие хвалились бы тогда своими книжниками; нам довольно было бы утехи израилевой, как для Симеона.

Как велик Симеон! И Дух бе свят в нем. Для ветхозаветного праведника довольно было, что он чаял утехи израилевой. Но в Симеоне было более. После того, как вознесся Иисус с земли на небо, пришел на землю Утешитель, Им посланный. И каждый христианин возрождается Духом в воде крещения, укрепляется Духом при миропомазании; каждое другое таинство сообщает ему дары святого Духа. Не то было в ветхом завете. И, однако, Дух святый был в Симеоне, оттого что его праведность, его благочестие, его вера в Искупителя возвышали его на степень новозаветного праведника.

И бе ему обещано Духом святым не видети смерти, прежде даже не видит Христа Господня. К чему это обещание? Надлежало, чтобы Господь храма, пришед во храм, не остался без достойного сретения. Люди ученые, люди книжные, не могли явиться сюда, они, слишком занятые ученостью, решали умом, а не сердцем, вопрос: где Христос рождается? Иереи и первосвященники иудейские уже не достойны были благословить Благословенного, быв увлечены мечтами о счастливой земной доле своей. Для самого Симеона это обещание было высшею наградою его благочестью, его искреннему ожиданию утехи израилевой. О, Боже мой! какой ответ дам я Тебе, – я, которого так часто удостаиваешь видеть Себя в пречистых тайнах Твоих, и которого так холодно сретаю, так недостойно приемлю я? Мнози пророки и праведницы вожделеша видети, и не видеша (Мф.13:17). Искреннему, чудному рабу Твоему Симеону, Ты обещал, как высшую награду за благочестие всей жизни его. – ту часть, чтобы прежде смерти своей видел он Христа Господня. Братия! оплачем нашу невнимательность, страшную для нас в будущем к страшным Тайнам Христовым.

И прииде Духом в церковь, и егда введоста родителя отроча Иисуса сотворити има по обычаю законному о Нем; и той прием Его на руку своею, и благослови Бога, и рече. Святый Дух, который дал высокое обещание Симеону, привел Симеона в храм, куда принесен был Иисус. Чудное дело совершается в рабах Господних. Их водит, ими управляет невидимая высшая сила, тогда как и сила воли их при них остается; их мысли направляются к тому, о чем не размышляли они, а сила мысли их в них действует. Чудно, и вместе просто! Люди века не состоят ли под управлением духа века? Их мысли, их воля во власти духа времени. Там и здесь общее – любовь, сливающая мысли и волю любящего с любимым. Но разность в том, что там Господь, здесь тварь, – там благодать, здесь грех, – там жизнь, здесь смерть. И люди любят мир, а не Господа! Как слепы! как несчастны от самих себя люди!

Ныне отпущаеши раба Твоею, Владыко, по глаголу Твоему с миром, – говорит в восторге духа благодарный Симеон. «Владыко живота и смерти! ныне уже нечего более мне делать на земле. Служение мое на земле окончилось. Чего желала душа моя, что обещало слово Твое, исполнилось. Теперь Ты отпущаешь раба Твоего на свободу желанную, разрешаешь от уз плоти и мира, которые так тяготили меня. С миром возвращаюсь я к Тебе. Владыко мой!» Так спокойно оставляет земную жизнь праведник! На земле не остается у него ничего, к чему привязана была бы душа его, – сокровищ на земли не любил он, чести и известности не искал; – на душе его не лежит намеренная обида ближнему; Отца небесного постоянно имел он пред очами своими, – и к Нему спешил он, как из дальнего странствия нежный сын. Как завидна такая кончина!

Яко видесте очи мои спасение Твое. Праведный Симеон не только узнает в младенце Иисусе обещанного Мессию, но в пророческом одушевлении видит всю великую судьбу Его, изображает Его не только словами пророков, но словами очевидцев Слова воплощенного.

Видесте очи мои спасение Твое, еже еси уготовал пред лицом всех людей. Видели очи мои Спасителя, Тобой предопределенного и обещанного. Вот Тот, которого назначил, которого посылаешь Ты для спасения всех народов земли!

Предо лицом всех людей Он явится, ни для кого не будет сокрыт, всем будет возвещен, все о Нем узнают, хотя и не все примут. Как высок был Симеон пред своими современниками! Сильна была в его время уверенность, что все высокие обещания, все преимущества царства Мессиина принадлежат одному иудейскому народу, народу Божию. Даже апостол Петр долго не смел призвать язычников к участию в благах христианства, пока не был вразумлен небесным видением (Деян.10:11, 19). Старец Симеон видит младенца, окруженного глубокою простотой и бедностью, – и узнает тайну, которая не только забыта была народом, хотя и открыта была пророками, но долго не ясна была и апостолу.

Он видит в младенце Иисусе свет во откровение языков, и в славу людей Божиих – Израиля. Светом для язычников Симеон называет Иисуса, поскольку язычники покрыты были мраком идолослужения, суеверий, разврата; незнания истинного Бога, незнание путей спасения – сущий мрак, пагубный мрак душе. И сей-то мрак рассеивает Иисус – Свет, просвещающий всякого человека, грядущего в мир (Ин.1:4). Славою для Израиля называет праведник Иисуса, потому что иудеи – народ, избранный Богом, люди, по преимуществу, усвоенные Богом, тем особенно должны были прославиться, что между ними, от них родился Спаситель всех народов. Язычники просветятся, а иудеи только прославятся. Почему же и они не просветятся? Ужели познания их были так совершенны, что им нечего было желать от Света истинного – Сына Божия? Нет; иудеи многому могли научиться у Сына Божия; познание Бога и Его закона, какое они имели, во многом могло усовершаться и дополниться, если бы умом и сердцем стали они внимать наставлениям обетованного Спасителя мира. Свет христианского учения так чист, так высок по достоинствам своим, что им желают просвещаться самые ангелы небесные в восторге от него, когда зрят его. Но тогда, как язычники чрез веру воспользуются светом Сына Божия, большинство иудеев не примет благодеяний Сына Божия, оно отвергнет Его к собственному несчастью. Так зрел праведный Симеон.

И бе Иосиф и мати Его чудящася о глаголемых о Нем. Как было не изумляться столь великим словам о младенце Иисусе!

И благослови их Симеон. Приветствовал с благословенною, счастливою долею, как приветствовала Елисавета (Лк.1:42).

И рече к Марии Матери Его: се лежит Сей на падение и на восстание многим во Израили, и в знамение пререкаемо. Богоприимец зрит в Иисусе предмет пререканий и разной судьбы для людей. Он сравнивает Иисуса с дорогим намнем, лежащим на дороге, – с камнем, предназначенным для необычайной цели, Неосторожный путник спотыкается об этот камень и падает, и получает смертельную ралу. Осторожный, внимательный, при встрече с тем же камнем, останавливается, рассматривает его, узнает цену его и делается богачом, из низкой доли возвышается на степень славы и известности общей. Так изображал Мессию пророк Исаия (Ис.8:14, 28:16). Так изображал Иисуса апостол: к Нему же приходяще, камени живу, от человек убо уничиженну, от Бога же избранну, честну, и сами, яко камение живо зиждетеся в храм духовен: вам убо честь верующим, а противящимся камень, его же небрегоша зиждущии, – камень претыкания и камень соблазна, о нем же претыкаются слову противляющиися (1Пет.2:4–8). Праведник называет Иисуса знамением пререкаемым. Знамение есть открыто-выставленный предмет, на который устремлены глаза всех, знак чего-то необыкновенного, но чего именно, о том остается дознавать зрителю. Умный, опытный зритель понимает значение этого предмета, понимает, о чем дает знать знак к всеобщему сведению. Но многие смеются над тем же знамением; другие понимают знак, – но недовольные тем, что дело не соответствует личным видам и желаниям, осыпают порицанием тоже знамение, или объясняют его в пользу своих страстей. Точно так смотрели иудеи на Спасителя Иисуса. И одни ли иудеи? Увы! и между нами, и в нашей жизни, то же совершается. Те, которые дают волю страстям своим, не враги ли креста Христова (Флп.3:18)? Для других имя Иисуса служит возглавием духовной праздности. Говорят: за нас все сделано, жертва принесена правосудию, благодать переродила нас; нам нечего более делать; трудиться, подвизаться, поститься, изнурять себя, – к чему это? Это значило бы оскорблять благодать Иисусову. Вера, вера в Иисуса – вот все, что нужно! Но многие скажут тогда: Господи, Господи! не в Твое ли имя пророчествовахам? не твоим ли именем бесы изгонихом? И Господь скажет праздным чтителям имени Его: не вем вас.

Яко да открыются помышления сердец человеческих. Пререкания людей о Иисусе будут иметь следствием то, что откроются тогда неодинаковые свойства сердец человеческих. Сердца, ищущие добра и спасения, если и встретятся с некоторыми сомнениями, скоро оставят сомнения и примут Иисуса, поскольку Он есть истина, жизнь, спасение людей. Отвергнуть Иисуса могут только сердца злые, которым не мило добро и спасение, и потому не может быть предметом любви и Спаситель. Тот, чье сердце исполнено чувством виновности своей, чье сердце жаждет спасения, ищет света и силы для вечности, тот примет не только имя Иисусово, как имя святое, но будет лобзать крест Иисусов, пойдет за Иисусом путем внутренних и внешних скорбей до гроба. Иначе вера, оставаясь делом одной мысли, перенесла бы в вечность только знание, но не жизнь. Напротив, чьи сердца заняты страстями, гордостью, тщеславием, земными выгодами, те отвергнут Иисуса. Таким образом, тогда откроется величие благости Божией, так как, не желая смерти людей, послала она в мир Спасителя – Сына Божия, но которого не принимают многие из людей только оттого, что злы сердца их.

И тебе же самой душу пройдет оружие. Праведный Симеон, полный благоговения к матери Господа и – скорби о земной, ожидающей Ее участи, наперед открывает Ей ожидающие Ее смертные страдания, так как скорбь предвиденная легче падает на душу, легче тяготит ее, чем скорбь непредвиденная. Он открывает Ей то положение Её, в каком Она будет особенно в последние дни земной жизни Сына Своего. Много скорби испытает Она и тогда, как будут осыпать поношениями дела и чудеса Иисуса. Но ужасна скорбь, какая посетит Ее тогда, как враги прострут ненависть свою до того, что распнут божественного Сына Ея, как злодея; скорбь будет так велика, как бы острый меч проходил в самое сердце Её.

Братия! много возвещает нам и своею жизнью, и своими словами св. старец Симеон. Целый сонм добродетелей – жизнь его. Поревнуем добродетелям его. Он терпеливо чаял утехи израилевой; земное было оставлено для сего Утешителя. И, в награду трудов терпения, он увидел, узнал, принял на руки свои Утешителя, тогда как не узнали Его тысячи. Страшна участь отвергающих сего Утешителя, по словам праведника. Устрашимся сей участи, будем хранить сердца наши от неверия и бесплодной веры, от страстей и грехов, – и Он молитвами праведника Симеона, будет нам в славу и спасение. Аминь.

1844 год.

Итак свет, пришедшие в мир просветить языки, сокрылся в мраке гроба, немного озарив и сердец Израиля? Восток свыше, посетивший землю, познал запад свой, не узнанный землею?

Отче небесный! Где благоволение, которым свидетельствовал Ты любовь к своему Сыну? (Мф.3:17). Где слава, о которой молил Тебя возлюбленный Сын Твой? (Ин.17:1). Сын Божий вопиет на кресте: Боже мой, Боже мой, Вскую Мя еси оставил? (Мф.27:46). И вопль Его оставлен без ответа. Владыка Сил небесных, обессиленный муками и страданиями позорными, испускает дух Свой.

Но Свет небесный не с тем явился в мир, чтобы оставить людей во мраке большем прежнего. Нет, – не при этом гробе место темному неверию.

О сем познахом любовь, яко Он по нас душу Свою положи: и мы должны есмы по братии души полагати (1Ин.3:16). Вот тайна Сына Божия, нисшедшего во гроб! Она не известна была векам, но – открытая – она изливать будет свет и блаженство на веки и вечность!

О сем познахом любовь, яко Он по нас душу Свою положи. Там, где, казалось, действует только суд Божий, страшный для целой вселенной, там, где небо казалось до того разгневанным на землю, что не давало ответа даже на глас Сына Божия, там открывается любовь, – любовь, которой еще не было примера.

Как не дальновиден ум человеческий со всею хитростью, со всем коварством страстей! Люди думали, что, предавая на смерть Христа Господа, они делают только то, что хотелось страстям их. А оказалось, что самые страсти выполняли то самое, чего хотела любовь небесная, любовь Сына Божия.

Христос Господь на кресте, Христос Господь во гробе. Но не сила злобы человеческой довела Его до креста и гроба. Сколько раз враги имели все средства взять Его, чтобы поступить с Ним по воле страстей! И они не раз окружали Его, не раз посылали слуг, чтобы схватить Его. И что же? Посланные слуги возвращались с сознанием недоступного величия Его; сами враги не могли коснуться Его – беззащитного: яко не у прииде час Его (Ин.2:4), – не приходил час, назначенный волею Его. И кто мог довести до гроба, Тебя, Владыко жизни и смерти? Кто мог противостать силе Твоей? Кто мог победить Тебя, Господа неба м земли? Братия! Он носит все глаголом силы Своея. Ему стоило сказать слово и – легионы ангелов мгновенно явились бы против врагов Его. Он сказал: Аз есмь (Ин.18:16), и – воины римские с толпою слуг пали в ужасе на землю. Еще одно слово и – огнь небесный истребил бы их, как содомлян, земля отверзлась бы под ними, как под Кореем и Дафаном. Петр думал защищать Его: но Он исцелил отсеченное ухо Малху (Лк.22:51). Нет, – Он по своей воле предал Себя на страдания и смерть. Он знал, что в Иерусалиме будет предан, поруган и распят, но отправился во Иерусалим (Мф.20:18). Он знал предателя Своего, знал, что предатель явится в саду Гефсиманском, – и остается в саду Гефсиманском; знал врагов своих, – и вышел Сам к ним навстречу.

О сем познахом любовь, яко Он по нас душу Свою положи. Так, а не иначе, говорил Он и Сам о Своей смерти еще за долго до смерти. Сего ради любит Мя Отец, говорил Он иудеям, яко душу Мою полагаю, да паки прииму ю. Никто же возмет ю от Мене, но Аз полагаю ю о себе. Область имам положити ю и область имам паки прияти ю (Ин.10:17–18). Только Его воля пожертвовала жизнью Своею, только в Его власти состояло – взойти ли на небо, или умереть на кресте. Враги Его вопияли: аще Сын еси Божий, сниди со креста (Мф.27:40). Но потому-то и не нисшел Он со креста, что Он – Сын Божий, полновластный в судьбе Своей и в судьбах мира. Потому-то и не нисшел Он со креста, что любовь Сына Божия положила – совершить то, на что могла решиться только вечная любовь.

Любовь Его восхотела положить душу Свою за нас, и положила.

И кого же так возлюбил Сын Божий? Грешников! О, Любовь вечная! Кто бы мог подумать, кто из сынов человеческих дерзнул бы ожидать, что так далеко прострется любовь Твоя к нам?

Если Сын Божий являет ангелам любовь Свою: это близко к понятию нашему. Ангелы – духи чистые, совершенные, святые. Они искренно любят Господа Своего; они пламенно творят волю Его. Потому удостаиваются они особенной любви Божией.

Если Сын Божий возлюбил любовью особенною людей невинных, каков был Адам, лишь только вышедший из рук Творческих: – и это близко к понятию нашему. Из рук Творческих вышел человек с образом и подобием Божиим, украшенный правдою и преподобием истины (Еф.4:24). А и земные родители любят детей своих, как свое подобие.

Кто же мы, которых возлюбил Сын Божий? Если скажем: мы земля и пепел (Быт.18:29), то это еще далеко не все. Мы – земля нечистая, пепел, оскверненный грехами. – И нас возлюбил Сын Божий.

Пусть можно еще найти примеры самопожертвования за благодетелей. Решится ли кто умереть за праведника, – это сомнительно. А пожертвовать жизнью за грешников? Это уже вовсе не в порядке дел и понятий человеческих. А Сын Божий по нас душу Свою положи.

И как велика тяжесть, подъятая любовью Сына Божия!

Братия! мы пьем грехи, как воду. Грех кажется нам такою малостью, что мы и не думаем о нем. Но не таков он на самом деле. Он кажется нам минутным забвением долга; а на деле от него зависит участь в вечности: он совершается на малом пространстве земли; а потрясает небеса. Отчего это? оттого, что каждый грех – нарушение вечного, неизменного порядка Божия, в котором все велико; оттого, что всеблагий по тому самому, что Он есть благость, не может не отвращаться от греха.

Представьте же миллионы грешников, представьте, если можете, все виды грехов, совершаемых миллионами грешников. И все это принял на себя Сын Божий. Все мы – грешники, от Адама до Христа, и от Христа до скончания мира. И любовь Сына Божия, приняв на себя грехи всех людей, должна была испытать всю ярость суда Божия, весь огнь беспредельной правды Божией, карающей каждый грех.

О, грешники! пробудитесь от страшной рассеянности своей. Придите, ладите пред любовью Распавшегося за нас. Язвы священные! Язвы живоносные! Как не орошать вас слезами горького раскаяния, раскаяния благодарного! Или, нет, Господи, изыди, изыди от нас. Мы грешники бесчувственные, мы грешники бездушные, недостойные взирать на сии божественные язвы. И огнь любви Твоей не согревает застывших в грехе сердец наших. Что видишь Ты, сладчайший Иисусе, пред сим алтарем всесожжегшейся любви Твоей, – пред гробом сим божественным? – Видишь многократные поклонения наши, но большею частью холодные, большею частью плод обычая, а не сердец наших. Мы величаем Тебя песнями. Но, о, когда бы с сердцами сколько-нибудь достойными, если не друзей Твоих, то душевно помнящих о жертве любви Твоей! А сколько и таких между нами, которые и несколько часов бдения для Тебя считают тягостью невыносимою. Сколько слез надобно, чтобы оплакать холодность нашу к Тебе, Господи.

Любовь, распавшаяся за нас, вместе с тем, как вопиет о нашем спасении к Богу, ходатайствует и – пред нами – о братии нашей. О семь познахом любовь, яко Он по нас душу Свою положи: и мы должны есмы по братии души полагати. Если так дорого Господу спасение всех грешников, всех братьев наших, то нельзя быть маловажным и для нас сему спасению. Если Он положил душу Свою за всех подобных нам: нельзя и нам быть равнодушными в пользам их и, прежде всего, к их вечной участи. Потому-то пред самым подвигом крестным поучал Он: сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, яко же возлюбил вы (Ин.15:12). О сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Ин.13:35).

Служители алтаря – пастыри словесного стада! Вы более, чем кто другой, обязаны следовать Пастыреначальнику Господу своему. Не люди, – Он возложил на вас долг, по Его примеру, беречь и пасти стадо Его; Он возложил на вас звание возносить молитвы за людей Его пред Его алтарем крестным. Испытайте совесть свою. Готовы ли вы полагать душу свою за овец своих, как Он положил? О, братия! страшитесь быть наемниками, страшитесь вместо овец пасти страсти свои. Пусть грехи недоразумения, пусть грехи неопытной юности, не малого лишают вас. Он – умерший за всех немощных – уврачует немощное. Но не допускайте до души страстей – корысти, гордости, любочестия, зависти. Он, лежащий во гробе, ничего не искал. Татие суть и разбойницы, сказал Он о своекорыстных пастырях (Ин.10:8).

Вы, которым вверена судьба ближних! пред гробом Распятого за всех – вспомните, что ближние, вам вверенные, искуплены Господом, что их слезы, не отертые вами, а может быть, и пролитые вами, не забыты будут любовью вечною, как забываете вы их. Судии христианские! Пред крестом Господа давали вы клятву на решимость не щадить себя для правды и пользы общей. Что, если и после того совесть укажет вам место не при гробе Господнем, а в претории Пилата?

Отцы и матери! за чад ваших, как и за вас, пролил кровь Свою Господь. Берегите столько дорогие души. Воспитывайте их в вере и страхе Божием. Многого стоит вам воспитание их? Посмотрите на Владыку – Господа; Он все терпел для всех нас.

Главы семейств! за вечное спасение наше Господь распался, а не для того чтобы мы пили и ели сладко, богатели для себя, оставляя других на жертву нищете. Будьте вождями семейству вашему к вечному спасению; отсекайте страсти в себе и в домочадцах ваших: старайтесь более всего, чтобы семейства ваши были христианскими семействами.

Каждый, чем может; должен служить пользам братии. Не о себе только каждый заботься, но каждый и о другом; ибо в нас должны быть те же чувствования, как и во Христе Иисусе (Флп.2:4–5). Каждый должен угождать ближнему во благое, к созиданию; ибо и Христос не себе угождал (Рим.15:1, 3). Никто не ищи своего (1Кор.10:24). Если бы потребовала нужда отдать жизнь за другого: Господь отдал Свою; ужели же наша дороже, чем Его жизнь? Богатый уделяй от богатства неимущему: Господь не жалел для нас ничего. Если не другим чем, напоим жаждущего чашей студеной воды, утешим узника в его темнице, введем бескровного и странника в дом свой, – ради Того, который столько возлюбил всех нас.

Тяжело делать добро для тех, которые заставили нас вытерпеть много неприятностей. Но Он – святый, чего не терпел от врагов Своих и – желал им только спасения? Как жестоки были враги Его! И как велика была кротость Его! Ни в одной слабости нельзя было обличить Его; а с Ним поступают, как с злодеем: вот – ведут Его на суд неправедный, бьют Его плюют Ему в лицо, насмехаются над Его знанием людей (Мф.26:67–68); одевают в багряницу, венчают терновым венцем и насмешливо приветствуют: радуйся, царю иудейский! (Мф.27:29). Злодею дают свободу: а Его ведут на распятие. Что же Он? Молчит, как кроткий агнец. Вот Он – на кресте. И новые ругательства: иные спасе, Себе ли не может спасти (Мф.27:42). Здесь, с личными оскорблениями, соединяют уже и хулу на Бога: Он уповал на Бога, пусть же Тот спасет Его (Мф.27:43). Что же Иисус? Молчит, или, нет – молится за врагов Своих: Отче! отпусти им: не ведят бо, что творят (Лк.23:34). Вот какова любовь незлобивая! Кто из нас терпел что-нибудь подобное тому, что Он терпел? Если и оскорбляют нас, то в частном кругу, и каким-нибудь легким намеком на нашу же слабость. Слушатели-христиане! Если по-человечески тяжело прощать обиды, то по-христиански гораздо тяжелее не прощать их. Как с досадою на брата стоять нам пред распятым Господом нашим? Не значило ли бы это, что мы стоим пред Ним не как ученики Его? Скажем более.

Если ты – такой праведник, что каждую неприятность, причиняемую тебе, считаешь не заслуженною, готов говорить о себе вслух: я не знаю за собой никакой вины; то зачем тебе Искупитель грешников? Он не нужен тебе. Удались от сего гроба, окруженного грешниками; здесь плачут о грехах своих, да единый Праведник покроет нас от гнева Божия Своею правдою! Да, братия, если мы искренние последователи распятого Иисуса, то для нас нет неприятностей, нет обид, которых бы мы не стоили; для нас нет оскорблений, которых бы мы не простили, и не покрыли благодеянием.

Христе Спасителю! Божественными язвами умоляем Тебя, – согрей сердца наши любовью, пригвоздившею Тебя на кресте; в ней все – спасение наше, в ней свет путям нашим, в ней жизнь вечная. Аминь.

1846 год.

Вот и оправдалось пророчество праведного Симеона! Се предмет противоречий! Сын Божий во гробе. Искупитель мира умер позорно. Как соблазняет это иудея! для языческой мудрости Христос распятый – безумие (1Кор.1:23).

О, да не будет сей лежащий нападение нам, как многим во Израиле!

Если бы уразумели, то не распяли бы Господа славы, говорит апостол (1Кор.2:8). Так – нужно чистое, святое разумение сего почившего страдальца, чтобы Он был нам Божией мудростью.

С чего же начнем наше разумение тайны Его? С самих себя. Что такое человек? Что такое каждый из нас? Грешник – с первых минут своей жизни: от этого отказывается только тот из нас, кто, расстроенный страстями, теряет самопознание. Если говорим, что не имеем греха, то обманываем себя, и истины нет в нас (1Ин.1:8). Если же каждый из нас грешник, то каждый как-нибудь, но должен сложить с себя вину греховную. Что ж мы можем сделать для оправдания своего пред Богом? Можем ли умилостивить правосудие Божие своим раскаянием? Нет, – раскаяние само есть действие греха, и потому только обличает меня во грехе, а ничуть не уничтожает его; еще менее оно может уничтожить другие разнородные последствия греха, которых не в состоянии мы покорить своей власти. Не можем ли примирить с собою Бога лучшею жизнью своею? Но, живя лучшим образом, исполняем мы только обязанность нашу, а старый долг грехов все остается за нами; к большему горю, лучшая жизнь наша много заключает в себе такого, что снова делает нас должниками, снова обвиняет нас пред Богом. Когда-то люди приносили очистительные жертвы. Но в чем цена этих жертв? Только в том, что люди, принося их, сознавали себя нечистыми, сознавали нужду в очищении. Иначе они – и не собственность людей, они не могли очищать совести, окропляя только тело. И так, что ж остается думать о себе человеку? То, что он неоплатный должник пред Богом; то, что он погиб на целую вечность, если не отыщется кто-нибудь, кто заплатил бы за него долги; то, что ему совершенно необходим Искупитель.

К тому же убеждению должно довести человека и размышление о Боге.

Признавая Бога благим, человек может надеяться, что грехи его будут прощены ему. Может ли Всеблагий желать погибели грешника? Нет! Но Бог благий вместе есть и Бог правосудный. Как правосудный, Он требует удовлетворения за грехи. Не как оскорбленный, Он требует того: Он есть вечный покой. Он требует удовлетворения от грешника, как вечная любовь к добру. Как любовь, к добру, как самое добро, Он не может терпеть греха, отвращается от греха, а отвращаясь, оставляет грех его последствиям: бедствию, казни, муке. Иначе сказать: оставить грех без наказания означало бы в Боге то же, что оставлять грех вблизи Себя, обнаруживать благосклонность к греху, не признавать его за грех; а этому нельзя быть. Так, человек грешник, по понятию о Боге, может надеяться прощения грехов, но не может надеяться того, чтобы грехи прощены ему были без удовлетворения.

Где же Тот, Кто удовлетворит за грехи человека? Сам человек, как уже видели, ничем не может удовлетворить за грехи свои. Где же примиритель его? Не один ли это из духов чистых? Да, по любви, благие ангелы желают спасения грешников. Но, как бы ни быть высок по совершенствам, как бы ни был могуществен по крепости сил, дух сотворенный, ему остается каждое мгновение исполнять только свой долг, свое служение, а не служить за других; ему и за себя не выполнить всего, чего ожидает от него беспредельная правда. Нет, в ряду сотворенных духов, человек грешник скорее найдет против себя обвинителей. Духи добрые по тому самому, что они любят добро, не могут спокойно смотреть на грехи человека грешника. Духи злые по тому самому, что они злые, не преминут вызывать против грешника карающую правду Божию. Пусть сами они не любят правды, пусть сами они утешаются только грехом: но, наказываемые за грех, они, по самому ожесточению против благости Божией, готовы обвинять Всеблагого, если бы грешник был прощен благостью без платы за грех. Так, и мир духов говорит человеку грешнику то же, что ему необходим Искупитель.

Где же он?

То, что открылось людям в последние времена, то, что видим в сем живом, священном изображении, есть точно тайна из тайн Божиих, чудо из чудес Божиих. Сам Сын Божий, приняв на Себя лице человека грешника, пострадал за грешника. Сам Сын Божий истощил на Себе стрелы гнева Божия, устремленные на все человечество. Можно ли представить любовь выше сей любви? Какое знамение может обширнее выражать славу Божию, чем это знамение? Если творение мира есть дело любви Божией, то дело искупления людей смертью Сына Божия есть чудо любви Божией. Беспредельная любовь Сына приносить себя в жертву на алтаре крестном, чтобы возвестить небу и земле о неприкосновенной правде Отца вечного. Тайна триипостасного, недозримая во вселенной, открыта на кресте. Отец небесный до того простирает милосердие Свое к преступной твари, что не щадит Сына Своего для её спасения.

Не больше ли сделано здесь, чем требовало дело? Конечно, беспредельно величие Сына Божия. Но беспредельна и правда, требовавшая удовлетворения за грех. Одно другому – равно, одно другого ни больше, ни меньше. Значит преизбыточное удовлетворение Сына Божия – вымысел людей или не совсем крепких смыслом, или готовых пользоваться делом Божиим на службу страстям.

Не меньше ли сделано здесь, чем требовало дело? Не довольствовалось ли Божество тем, чтобы только признать жертву Сына Божия действительною, не подвергая действительной ответственности за человека? Нет! Беспредельной правде может удовлетворить только действительное служение, – и служение одного Беспредельного. Сын Божий страдал, Сын Божий вопиял в муках душевных: прискорбна есть душа Моя даже до смерти (Мф.26:38). Пусть немощно, не сильно дело человека. Но величие Иисуса, как истинного Бога, не отделялось от Иисуса-страдальца и во время страданий, хотя страдало на кресте человечество. Величие Иисуса, как истинного Бога, не отдельное от Иисуса-страдальца по личному соединению Божества с человечеством в Иисусе, дало беспредельную цену страданиям примирителя Иисуса.

Не оскорблена ли правда, когда праведник предан мучениям? Но вечная правда подвергла страданиям не праведника, а Того, Кто явился пред нею, от лица неправедных. Правда оскорблена была бы тогда, когда бы праведник против воли предан был страданиям: но сей Праведник восхотел предать Себя за нас неправедных, чтобы и нас спасти, и выполнить волю правды Божией. Любовь к правде желала удовлетворения за грех. Любовь к праведному и неправедным пожелала принесть удовлетворение, и принесла охотно. Как же любви правосудного не принять с любовью дела беспредельной любви?

Не понятно, как чужое состояние становится нашим состоянием, чужая правда – нашею правдою? И, однако, любовь выполняет за другого многое, чего не требует от неё право. Один платит за другого долг, тот несет повинности за несостоятельного бедного, – и право прекращает иск свой, – объявляет свободным того, кто дотоле был пред ним неправым. Услуги предков вменяются потомкам, услуги одного великого человека делают честь целому народу. На чем основана действительность этого заменного платежа или вменимости? На том, что члены общества составляют одно целое. А каково отношение наше ко Христу Господу? Он не стыдится нарицать нас братиею Своею (Евр.2:11); Он стал членом семьи человеческой, – и чего не могла уплатить семья, то уплатил Он. Что ж тут странного? Он второй Адам. Падший Адам был родоначальником греховного человечества, новый Адам, Христос Господь, – начальник нового восстановленного человечества. Виновность первого Адама перешла на потомков путем естественного союза их с праотцем; оправдание совершается посредством духовного союза верующих со Христом. Дело вполне согласное с порядком общим.

И так остается, братия, окончить тем, чем начали. Мы грешники! Мы грешники, – и за. грешников пострадал Сын Божий! Прольем слезы сокрушения о грехах наших, за которые распялся Сын Божий. Это одно, что мы можем приносить на гроб Господа. Без того и поклонение наше гробу Спасителя нашего не будет иметь смысла.

Христе Спасителю! страданиями Твоими умоляем Тебя, – открой омраченный взор наш на грехи наши, согрей сердце наше искренним сокрушением о нашем несчастий, чтобы могли мы начать жизнь, достойную великой жертвы, принесенной Тобою за нас. Аминь.

1845 год.

Той язвен бысть за грехи наша, и мучен

бысть за беззакония наша (Ис.53:5).

Итак, вот чем окончились ожидания веков – смертью позорною Ожиданного! Вот на чем остановились взоры праведных, следившие за жизнью обетованного, – на кресте разбойников! Помазанник потреблен (Дан.9:26); Святый Божий причтен к злодеям (Ис.53:12); Царь и священник Вышнего, великий пророк и посланник неба (Пс.49) поруган, измучен, покрыт ранами, умирает! И как же доведен Он до того? Один из Его же учеников продал его, и предал на смерть лобзанием (Лк.22:47). О, Боже праведный! Кому явственна мышца Твоя? (Ис.53:1). За что так унижен, обесславен, истерзан сей Сын человеческий?

Много было людей, которые судили и осуждали Господа Иисуса. И архиереи – люди, посвященные правде; и книжники – люди ученые, хорошо знавшие закон; и фарисеи – люди, считавшие себя праведниками и, как казалось, ревновавшие о правде; и старцы народа – мужи, почтенные доверенностью общею за седину лет, – судили и осуждали Иисуса, как преступника. И народ кричал; возми, возми, распни Его; и царь Ирод осмеял Его; также и воины ругались над Ним, и, подходя, подносили Ему оцет, и говорили: если Ты Царь иудейский: спаси Себя (Лк.23:36–37); и слуги плевали Ему в лице, били Его по ланитам. Кого недоставало к числу осуждавших Иисуса? Тут были люди всякого сословия, всякого состояния. И ужели тогда, как было столько людей, они думали и говорили неправду? Братия! Остережемся судить, о ком бы то ни было, по слуху, по наружности. Вот пред нашими глазами пример несправедливых суждений людских! Доведен до самой позорной смерти, доведен до гроба Святейший из святых. Как это случилось? Народ увлечен был своею доверчивостью к другим, и только по примеру, по внушению нескольких, изрыгал хулы на святого. Воины, поощренные слабостью своего начальника Пилата, легкомысленно следовали за толпою. Слуги спешили угодить воде господ. Первосвященники, книжники, фарисеи, главные виновники греха, судили и осуждали ослепленные страстями, которые обнаруживались в словах и делах их. И вот составился суд – образец неправды, вопиющий на небо. О, ужаснемся, братия, произносить суд и осуждение другому. Ужаснемся особенно тогда, когда никто и ничто не призывает нас произносить суда над другим.

Видите ли при кресте Иисуса пример тому, как спасительно для нас судить себя самих, а не другого, и так, поступая таким образом, мы можем быть близки к тому, чтобы произнести самый верный суд о других? Разбойник, открытый разбойник, который и сам не отрекается от того, что он разбойник, приглашается с креста прямо в рай. Днесь со мною будеши в раю, говорит ему Господь распятый. Как это так? Разбойник в раю! За что? Каким путем? Очень простым, братия! Целые тысячи говорили о Господе Иисусе: да пропят будет, и говорили потому, что слишком мало думали о своих грехах. А разбойник напротив – думал о себе, о своей участи, о своих делах, которыми доведен до креста, и которые могли довести его еще далее – до ада. Тяжка казнь крестная: но он не сравнивал сей своей казни с грехами, с злодеяниями чужими; он говорил только: это по делам моим; я получаю, что заслужил. Полный чувством своей виновности, сокрушаясь о своих худых делах, он не хотел худо думать ни о ком, тем менее о Том, о Ком прежде, как слышал он, все говорили, как о пророке, как о посланнике Божием, как о Спасителе людей. Представляя себя на краю погибели, без надежд на себя, он обратился душою к тому праведнику, который был другом грешников; ничего не ожидая от себя, ожидал лучшего только от ожиданного веками неповинного; несправедливость собрата к Праведнику дала глубже чувствовать только свою неправду. И вот – из скорбной души его исторгается не только исповедь, но исповедание веры, не только суд верный о Праведнике, но и молитва искренняя к Господу и Спасителю. Один из повешенных злодеев, злословя Его, говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой, напротив, того унимал ею, и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены праведно; ибо достойное по делам нашим приняли мы. А сей не сотворил ни единого греха. И он сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидеши во царствие Твое (Лк.23:39–42). Вот путь ко спасению и к истине! Разбойник хающийся проповедует такую правду, которой не видели на тот раз целые тысячи считавших себя праведными.

Кого из вас обличит Меня о грехе, говорил Христос Иисус врагам Своим? И враги молчали; они сознавали, они чувствовали, что на Его жизни не было ни одного пятна. Он, и как Сын человеческий, был Агнцем непорочным и чистым, не знал греха, и лесть не была в устах Его. Для всего святого пример в Его жизни, и ничему оскорбительному для чистой совести нет примера в Его жизни. Но Он вместе с тем Сын Божий, Богочеловек: это показывали слова и дела Его. Возможно ли же для Него что-либо несогласное с волею Божией? Если же так, то за Себя не мог Он страдать. Страдания – плод греха, наказание за грех. И потому Тот, Кто без греха, и однако ж страдает, Тот страдает уже не за Себя. За чьи же грехи страдает Сын Божий? За что гнев Божий воспален до такой степени, что Бог не пощадил Сына Своего, но предал Его на скорби лютые? (Мф.26:38). О, если бы, по примеру благоразумного разбойника, мы часто испытывали самих себя, мы твердо хранили бы в сердце своем решение вопроса, какое слышим из уст разбойника. Никакой другой голос чаще не исторгался бы из сердца нашего, как сердечный вопль разбойника: помяни Мя, Господи, егда приидеши во царствии Твоем.

Испытаем самих себя, испытаем дела и силы наши; не в таком ли мы положении, что от самих себя нам нечего ожидать, кроме погибели. Если правда человеческая не успевает обличить нас в грехе, если в глазах людей мы люди без пороков: это еще не значит того, что мы праведники пред Богом. Нет, суд Божий не то, что суд человеческий; он смотрит за каждою мыслью нашею, за каждым желанием нашим, за каждым биением сердца нашего. И какая бездна грехов в нас открывается пред судом Всесвятого? Нечестия мои труднее начислить мне, Господи, чем песчинки песка морского. Как же избавлюсь от гнева Божия? Как спасусь от неумолимой правды Божией? Покаянием? Но оно не более, как законный плод греха, а соделанный грех остается грехом. Делами милосердия? Но они – мой долг постоянный, и потому не плата за долги мои, за необозримое множество грехов моих. Говорить ли о жертвах вещественных? Они вовсе не моя собственность, – и притом так малоценны сами по себе! Где же сокроюсь от правды Божией? Где найду покров от гнева праведного? Боже вседержителю! – Дерзнет ли грешная тварь, столько прогневавшая Тебя, помыслить, что благость Твоя может еще спасти ее, может явить средство к избавлению её от казней правды? Ужас поражает ее при мысли, каково должно быть наказание за нарушение правды беспредельной. Но, что говорят нам посланники неба, что говорит нам сам Бог о нашем спасении? Тако возлюби Бог мир, говорят они, яко и Сына Своею дал есть, да всяк веруяй в Он не погибнет (Ин.3:16). О, Боже непостижимый! до того ли простерлось милосердие Твое к законопреступной твари, что и Сына Своего не щадишь Ты для спасения её; поражаешь смертельными муками Единородного Твоего. Сыне Отца вечного! Непостижима, беспредельна любовь Твоя к нам грешным, необозримо величие самопожертвования Твоего за бренное заблудшее создание Твое.

Братия! Если Сын Божий умер за всех (2Кор.5:15), если Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши грехи, но и за грехи всего мира (Ин.2:2), если не знавшего греха положил Отец небесный жертвою за грех, чтобы только мы были оправданы (2Кор.5:21), то кто после того решится, явно или тайно, пред Богом и Его тварями, сказать подобно Пилату: я не повинен в крови праведника сего (Мф.27:24)?

Грехи мои, грехи твои, грехи всех нас, братия, вели и довели Иисуса на лобное место. Какое ужасающее множество беззаконий подъял Он, какие ужасающие муки должен был вытерпеть, приняв на Себя грехи всех человеков! Около шести тысячелетий принял на себя Богочеловек, и гнев Божий за них излился на Него; 18 веков протекло после того, как страдал Он, и грехи 18 веков Он видел, и лютые скорби за них терпел Он. Он видел мои гнусные помыслы, видел мое любочестие, мою гордость богопротивную, мою неверность совести ежеминутную, мои грехи слов и дел, и скорби – плод грехов моих – терзали святую душу Его. Он видел, как нераскаянный грешник отвергает все наставления проповедников, все внушения дружбы, все укоры своей совести, все вразумления бедствий, и – томился муками за нераскаянного грешника. О, беспечный грешник! посмотри, до чего довела Сына Божия такая беспечность? Пробудись от сна, забывшийся миролюбец! Твоя пышность совлекла с Него последние одежды; твоя страсть к роскоши возложила на Него терновый венец, покрыла лице заплеванием и заушением; твое сластолюбие давало пить Ему уксус, смешенный с желчию; твое плотоугодие изострило гвозди, которыми прибито ко кресту пречистое тело Его. О, ороси же хотя одною слезою несчастную душу твою! Твое корыстолюбие пригвоздило к дереву поругания пречистые длани Его: твое блуждение по стезям гнусной похоти держит на том же древе израненные святые ноги Его. Ужаснись грехов твоих; пади в слезах горьких пред Распятым тобою. Сие ребро прободенное источило нам живоносную таинственную кровь. Для чего бесценною кровью сею наполнена чаша завета нового? Кто бы ты ни был удаляющийся тела и крови Господа твоего: горе тебе, если ты, по примеру иудея, ни во что ставишь кровь Господа твоего! Братия! воззовем с воплем крепким, воззовем вместе с разбойником к распеншемуся за нас: помяни нас, Господи, егда приидеши во царствии Твоем.

Беспредельное самоуничижение Сына Божия могло примирить с нами оскорбленную нами правду Божию. Страдания Его, соединившего на всю вечность человечество с Божеством в лице Своем, могли превозмочь безмерную тяжесть грехов целого мира. Творец всемогущий мог подъять на Себя виновность твари, оскорбившей беспредельную правду. Наказание мира нашего на Нем, язвою Его мы исцелихом (Ис.53:5).

После сей беспредельной любви к нам Сына Божия, после сего беспредельно-великого служения Его спасению нашему, будем ли еще оскорблять Его непокорностью святым заповедям Его. О, это будет неблагодарность самая ужасная! Но, если и до того забывчивы, до того неблагодарны: не замедлим к Нему же обратиться и взывать: помяни нас, Господи, егда приидеши во царствии Твоем. Его длани, распростертые на кресте, всегда готовы принять кающихся грешников; Его сердце, отверстое копием, всегда готово приблизить к себе возвращающегося заблудшего сына; Его уста, молившиеся за распинавших Его, всегда готовы изрекать прощение сокрушающемуся грешнику. Однажды и навсегда принес Он жертву за всех грешников Отцу своему, – и жертва Его всегда будет иметь силу пред престолом небесным. Если пройдут и еще веки, если пройдут и еще тысячелетия: пусть грешник воззовет из глубины сердечной: помяни мя, Господи, и кто бы он ни был, ответные слова будут те же: будеши в раи. Се Агнец Божий, вземляй грехи всею мира, всех веков и народов!

Братия! Теперь время для того, чтобы каждый час являлись мы пред распятым с молитвою о грехах своих. Но будет, когда не будет к тому времени; будет время, когда все узнают, что язвен Он за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша (Ис.53:5), но не все – в отраду для себя самих: будет время, когда все узрят в прободенном страдавшего Иисуса за грехи наши; но для нераскаянного грешника Он будет только неумолимым судиею. Трубный глас Его воззовет всех спящих от века на суд. Тогда увидят язвы, понесенные Им за грешников: но язвы сии уже не укроют грешника от гнева Божия в глубине своей; простертые длани не будут принимать заблудшего; кровь пречистая не будет утолять мук совести. Явится знамение Сына человеческого на небеси: и тогда восплачутся вся колена земная (Мф.24:30). Это так же верно, как верно то, что наперед говорил Он о Своем кресте, и о Своем воскресении. Тогда узнают Его и те, которые дотоле не знали, и не хотели знать в Нем Спасителя своего; глубоко почувствуют нужду в Его спасении и те, которые нечестиво отвергали спасение Его. Узнают, и возрыдают горько о безнадежной участи своей, – вечно горькой и безотрадной. Явится Сын человеческий с сонмом ангелов, и скажет: совершилось! Побеждающий наследует все, и каждому награда по делам его: тем, которые постоянством в добрых делах искали славы и бессмертия, – жизнь вечная; а тем, которые упорствовали и не покорялись истине крестной, – ярость и гнев (Рим.2:5, 9). И целую вечность не переменится приговор Его: огнем пламенным отмщено будет не слушающим благовествования Господа нашего Иисуса Христа (2Сол.1:8).

Братия! Прежде нежели услышим страшное слово судии, прежде нежели поразят нас рыдания всех племен земли, при виде Господа, грядущего сотворить праведный суд, возрыдаем над пречистым телом распятого за нас; облобызаем язвы Его с слезами сокрушения о грехах своих, будем стенать и взывать к Нему: помяни нас, Господи, егда приидеши во царствии Твоем. Оставим грехи чужие, и рассудим о самих себе пред Его живоносным гробом; простим, если и были, долги ближнему, яко же и Он благодатью Своею простил есть нам, – да тако сподобимся быти в вечном царстве с Спасителем и Господом нашим. Аминь.

1848 год.

Христос воскресе!

Сколько веков прошло с того времени, как ангел в первый раз сказал женам: воста, несть зде. И для всех этих веков весть о воскресении Христовом не престает быть вестью сладкою, вестью неземною, небесною. Во всех странах, у всех народов, где только исповедуют Христа, приносит она с собою веселие и радость, восторг и торжество. И не одна земля, а и небо, не одни люди, но и жители стран горних, радуются, и повторяют: Христос воскресе!

И с каким торжеством встречают весть о воскресшем Христе? Это – праздникам праздник; торжество из торжеств. Каждую неделю отделяем мы день для воспоминания воскресения Христова, – и торжества сего не помрачают у нас ни пост, ни слезы. Но тем не довольна душа христианская. Ей хочется радоваться о воскресшем Христе так, как ни о чем она не радуется; она назначает себе еще время, в которое светло поет: Христос воста – веселие вечное.

Радость наша, слушатели, о воскресшем Христе справедлива. Воскресение Спасителя нашего есть одно из самых твердых оснований и нашей веры, и нашего упования, и нашей любви. Как же не радоваться о нем?

Много Спаситель наш творил чудес на земле: но к чуду воскресения Своего не раз Он отсылал самых упорных врагов Своих. Род лукав и прелюбодейный, говорил Он фарисеям, знамения ищет? и знамение не дастся ему, токмо знамение Ионы пророка (Мф.12:39, 16:4), т.е. знамение воскресения. И это знамение дано. Оно дано, слушатели, самым врагам Иисусовым: так оно сильно! Избранным из избранных учеников Своих показывает Господь на горе славу Свою, славу Единородного от Отца, и в то же время говорит: не сказывайте никому, что вы видели, пока Сын человеческий не воскреснет от мертвых (Мф.17:9). К чему это запрещение? Зачем останавливать проповедь о славе Сына Божия? За тем, что воскресение Спасителя нашего есть такое чудо, которое одно и могло своею очевидностью запечатлеть все знамения славы Сына Божия; за тем, что оно, всего лучше, своим неземным светом озаряет незримый для чувственных глаз образ Сына Божия. Апостол в ареопаге доказывает, что воскресение Христово указывает во Христе судию вселенные (Деян.17:31), и потом пишет к римлянам, что по плоти родился Иисус от семени Давидова, а по Духу святыни, чрез воскресение из мертвых, Он во всей силе открылся Сыном Божиим (Рим.1:4). Какое величие в воскресшем Иисусе твоем, душа христианская! Самые враги чувствовали силу воскресения Христова. Узнав от назорянина, что Он воскреснет, они берут все меры, чтобы помешать вере в Его воскресение. Едва Иисус умер, они просят Пилата – приставить стражу к Его гробу; гроб окружен воинами; вход в пещеру, заваленный камнем, запечатан. Все, чего могла требовать осмотрительная (не скажем пока – злоба) мудрость человеческая, сделано. Но Иисуса нет во гробе. Что делать? Надобно вооружиться клеветою. Стража, говорят, проспала, и ученики унесли тело Иисусово. По всему видно, как мысль о воскресении Христовом тяжела была для иудеев; по всему видно, что они знали, как замыслы их все разрушатся, и откроется слава Иисуса, как Мессии и Сына Божия, когда народ уверится в Его воскресении.

И надобно сказать, что, на беду врагам веры и на радость душе верующей, из всех чудес, на которых основывается наша вера, чудо воскресения Христова так очевидно, так несомненно, что надобно быть врагом всякой истины, чтобы не видеть его действительности. Если иудеи разгласили было, что тело Иисусово украдено, когда стража спала, то это слишком очевидная неправда. Представьте, что надобно было подойти ко гробу, отвалить большой камень, и потом уйти с телом, не разбудив стражи, которая, однако, и приставлена была, собственно, для того, да не како ученицы Иисуса нощию пришедше украдут тела Его (Мф.27:14). Римская стража состояла из четырех четвериц (Деян.12:4). Римская стража за небрежность в своем деле строго была наказываема. Вспомним случай из истории ап. Павла, когда темничный страж, полагая, что упустил он узников, хотел было сам на себя наложить руки (Деян.16:27); а здесь воины так беззаботно доносят начальству о крайней своей небрежности. Но пусть так; пусть стража в самом деле спала: почему же узнали, что тело украдено? И на кого возлагают вину в хищении? На тех людей, которые, при первой встрече с опасностью, разбежались как овцы, – которые теперь должны идти на открытую борьбу с ожесточенною синагогой. И на что им нужен был мертвец? Но для нас довольно, что и сами враги Иисусовы в последствии не отвергали действительности воскресения Христова, а только запрещали проповедовать о воскресшем Иисусе.

Так, сладчайший наш – жив, и если Он жив, если Он воскрес Сам Собою, то нам нет нужды в других доказательствах божественной Его славы. Известное дело – мертвецы не встают сами собою; известное дело – тело человека действительно умершего должно подвергнуться тлению, – и вовсе не естественно ему самому собою воскреснуть. Земля в землю пойдет, в землю превратится, землею станет: на то – воля Вышнего. Но наш Спаситель, умер на кресте, мертвый прободен, мертвый положен во гроб; все видели, все знали, самые враги Его говорили, что Он умер. И, однако, Он в третий день воскрес. Какое очевидное, какое поразительное чудо! И смерть не могла удержать Его (Деян.2:32). Он воскрес Сам Собой. Ни пророка, ни чудотворца тут не было, который бы извлек Его из гроба. Он встал Сам, как владыка жизни и смерти. Он встал не как побежденный смертью, но как победитель её. Он отдал жизнь, и опять принял ее. Никто не отнимал её у Него, и никто не дал её Ему (Ин.10:17–18). Сам Он с полною свободою, и возлег в могильной пещере, как в царском чертоге, и встал из неё. Кто же это, как не Бог истинный, Бог вседействующий и всевластный?

Так, христианин, твой Бог жив. Твой Бог жив – и ты знаешь, кому кланяешься. Он жив, и ты видишь в Нем все чего может требовать пытливый разум. Он жив, и дает жизнь человечеству, и уму, и сердцу. Языческая мудрость созидала себе богов мертвых, которые и не слышали, и не видели человека. Как стыдно человеку, что он кланялся истуканам! В другое время человек вымышлял себе и живых богов, но которые или так же бессмысленны были, как и истуканы, или столько были порочны, что оставалось учиться у них одним порокам: это еще стыднее человеку. Лучший мудрец языческий! твой бог – неведомый бог. Но что и это за бог? Он, или слишком не милостив к тебе, так что не хочет и сказаться о себе, – или он сказался о себе, но ты не понимаешь его, то и другое не честь и тебе и богу твоему. И к чему тебе нужен твой неведомый? Если он не знает тебя: он не знает и нужд твоих, которых у тебя так много. Если ты не знаешь его: как ты будешь чтить его, тогда как имеешь нужду чтить? На беду себе ты его создал. Не видя от тебя почтения, которого не имеешь ты ему воздать, он и гневе убьет тебя. Христианин! Как жива, как высока, как тверда вера твоя, – вера в живого Господа твоего!

Когда явился Иисус с силою чудес, с крепостью духа и слова: самые высокие надежды ожили в лучших из людей; лучшие люди обратились с ожиданием к Иисусу. Но Иисус распять, Иисус умер, Иисус во гробе. Пророк и чудотворец, Мессия убит беззаконными: чего после того оставалось ожидать? Мрачный гроб, сокрывший Иисуса, сокрыл, по-видимому, и все надежды человечества. Мы надеялись, что он избавит Израиля, но вот уже третий день, как Он во гробе, говорила скорбевшая об Иисусе надежда (Лк.24:21).

Но Иисус воскрес, и с Ним воскресли лучшие надежды наши. Грешник! тебе всего более нужно прощение грехов. Ты часто и тяжко вздыхаешь о том, кто бы тебя избавил от грехов твоих. Теперь воздыхания твои об Избавителе не напрасны. Вот Иисус Христос умер, но и воскрес; Он одесную Бога, и ходатайствует за нас (Рим.8:33–34) Кто теперь может обвинят избранных Божиих? Бое оправдывает их, кто дерзнет осуждать? Спаситель наш жив, жива и надежда наша на Его спасение. Не напрасно говорил пророк о Его восстании и о нашем в Нем воскресении в третий день (Ос.6:3). Иисус предан за грехи наши, и воскрес для оправдания нашего (Рим.4:25). Теперь ясно, что Бог Отец благоволит о жертве, принесенной за нас Иисусом; Он прославил Иисуса. Так, если и семьдесять раз упадешь ты на день, слабый путник земли, – более, нежели семьдесять раз согрешишь ты на день: вставай и иди к Ходатаю праведнику; Он простит тебя, Он прощает всякого, кто приходит чрез Него к Богу. Но ты и оправданный остаешься с немощами и вздыхаешь, что не можешь избавиться от плоти греховной. Утешься. Аще не иду, говорил Он, Утешитель не приидет (Ин.16:11). И так, если взошел Он к Отцу, то Утешитель придет, чтобы подкреплять нас в борьбе с грехом. И Сам воскресший обещался пребывать с церковью во вся дни, до скончания века.

Однако ж, если бы все надежды наши оканчивались землею: как тяжела была бы земная жизнь твоя, христианин! Как много страдать заставляет тебя мир! Ты страждешь, отрекаясь от выгод земных; страждешь и тогда, как наслаждаешься ими, то страждешь ты сухостью, то страждешь раскаянием. Скорби жизни твоей ты услаждаешь только ожиданием отрады в будущности. Но чем ты убежден в отрадной твоей будущности? Всего более воскресением Христовым! В самом деле, что значит смерть после смерти Иисусовой? Она только страж, который хранит до времени одно тело, а дух бессмертный, не знающий гроба, витает выше пределов земли. Что значит для нас смерть Иисусова? Верная порука за вечную жизнь нашу. Христос – глава верующих; если воскресла глава: вероятно ли, чтобы остались мертвыми прочие члены? Христос есть Царь; и так надобно, чтобы были и подданные. Если проповедуется, что Христос воскрес, пишет Павел, то как некоторые говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвым, то и Христос не воскрес (1Кор.15:12–13). Нет, не напрасно падало на землю сие пшеничное небесное зерно. Оно упало для того, чтобы не остаться одному; оно умерло с тем, чтобы принесть много плода (Ин.12:24). Если мудрость мудрецов земных не могла утвердить в своих чадах надежду на бессмертную жизнь, то это и потому, что мудрецы земные, отходя в могилу, не возвращались к своим чадам. Если даже и пророки не ясно и не твердо говорили о будущей жизни, то потому, что еще не было на земле победителя смерти, о котором все должны ожить (1Кор.15:22). Но теперь Дух воскресшего Иисуса, живущий в нас, один сей Дух свидетельствует уже, что нам надобно жить не на земле только или в земле, а на небе и вечно. Бог, богатый милостью, мертвых нас по преступлениям оживил со Христом (Еф.2:4). Что это значит? это значит, что даже и та смерть, которая умерщвляла дух наш, и из духа разливала смертный яд на тело, – даже и та смерть побеждена Христом, и мы, оставаясь на земле, живем уже на небе; ибо живем в общении с Богом благодатью воскресшего Христа. Бог, богатый милостью, умерщвленных грехом оживил и спосадил на небесах во Христе Иисусе. Потому-то и не один дух, – самое уничиженное тело наше преобразит некогда воскресший так, что оно будет сообразным славному телу Его, преобразит силою, которою Он действует и покоряет Себе все (Флп.3:21). Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, по великой Своей милости, воскресением Христовым возродивший нас к упованию живому (1Пет.1:3). Господь, сам Господь сотворил день сей, да возрадуемся и возвеселимся в онь!

После того, как воскресение Христово утверждает нас и в вере непоколебимо, и утешает надеждами полными, что должны мы делать, как не любить Господа нашего, как не совершать одну Его святую волю? Любовь Христова, говорил св. Павел, увлекает нас, рассуждающих так, что если один умер за всех, то все умерли (2Кор.5:14). И подлинно, как нам не умирать за нашего Господа? Как нам щадить себя, когда для нас не пощадила Себя любовь вечная? Как нам быть бесчувственными в любви, возлюбившей не друзей, а врагов своих? Христианин! грех распял твоего Иисуса; грех низвел во гроб твоего Иисуса; грех истерзал смертными муками твоего Иисуса. Вот что значит твой грех! Вот что дать тебе может грех! Когда с живым деревом так поступлено: смотри, чего ждать сухому! С другой стороны, если Иисус твой жив; если Он, как человек, воскрешен Божеством, то как и отчего это? Он смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. И вот Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени (Флп.2:7). За претерпение смерти увенчан Он славою и честью; за добровольную нищету обогащен властью над небом и землею; за понесенное за нас бесчестие Он посвящен в вождя спасения, и приводит многих сынов в славу (Евр.2:8–9). Как многого можешь ожидать ты и себе, душа христианская, от жизни святой богоугодной! Вечная правда, увенчавшая невинного страдальца наградами, наградит и твои подвиги, тем более что она примирена с тобою подвигами невиданного страдальца. И что тебе любить на земле? Ужели мир? Но ты знаешь, что мир распял, осмеял, убил твоего Иисуса; ты знаешь, что мир поражен судом от Иисуса, – оставлен в стыде и позоре. И тщеславный книжник, и гордый набожностью фарисей, и суетный Пилат, и грубая чернь, – весь мир и со своею славою пышною, и со своим лицедейством, и со всеми страстями своими, чем является тебе при свете славы воскресшего Иисуса? Сонмищем богоубийц, отверженных Богом! Беги от сего сонмища. В мире грешников все что могло бы тебя останавливать на себе, и колебать твою любовь к Богу, все предано осуждению воскресшим Иисусом. Остается жить жизнью новою, не знаемою для мира. Мы погреблись с Христом крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отчею, так и мы ходили в обновленной жизни (Рим.6:4). Для одного только на земле Христос повелел жить нам: это для любви к ближним нашим. Сия любовь утверждена, освящена, запечатлена Им. Он желал, Он требовал, чтобы мы. побили друг друга так же, как Он возлюбил нас. Он желал, чтобы мы прощали друг друга так же, как Он простил нас. Сия есть, говорил Он, оставляя мир сей, сия есть заповедь Моя, да любите друг друга (Ин.15:17). И, по воскресении, каким именем в самый первый раз называет Он земных учеников Своих? Он называет их братьями: поди к братиям Моим, говорил Он Марии. Как же нам не любить друг друга, когда сам воскресший Господь называет людей братьями Своими? О, любовь вечная, любовь воскресшая! погаси в сердцах наших вражду и зависть, хотя на дни радости о Тебе. Если, когда, слушатели, то особенно ныне обымем друг друга, рцем: братия! и ненавидящим нас простим все для радости о воскресении.

«Светися, светися, новый Иерусалиме! Слава бо Господня на тебе воссия». Кто бы ты ни был, христианин, пусть ничто не возмущает радости сего радостного дня твоего. Счастлив ли ты? Усугубь твое счастье настоящим торжеством. Несчастен? Забудь скорби земные, и радуйся об отверстом для тебя небе. Грешник ты? Не говори о том: у воскресшего все праведники. Праведник ты? Больше радуйся, – о торжествующей правде Единого праведного.

О, Пасха велия и священнейшая, Христе! даждь нам причащаться Тебя здесь искренним сердцем; даждь нам истее Тебе причащаться в невечернем дни царствия Твоего. Аминь.

1843 год.

(Ин.20:19–25).

Христос воскресе!

О чем и говорить в день воскресшего, как не о воскресшем? Теперь только и слов у нас, что о воскресшем. Церковь в песнях своих веселится и радуется о воскресшем, – благовестия вдохновенные предлагает она те, которые говорят о воскресшем. Мы слышали теперь благовестие о явлении воскресшего, – о явлении, которое происходило почти в сей же самый час – сущу позде, и в сей самый день – во едину от суббот. Если же ныне только о воскресшем и может быть слово: повторим и объясним весть о воскресшем, в первый раз полученную в сей самый час и день.

Сущу позде, в день той, во едину от суббот, и дверем затворенным, идеже бяху ученицы Его собрани, страха ради иудейски, прииде Иисус и ста посреде. Уже ангелы огласили жен мироносиц радостною вестью о воскресшем Господе (Лк.24:1–7). Сам Господь сперва явился одной Магдалине, потом ей и другой Марии. Еммауским путникам Он дал Себя узнать несомненно в преломлении хлеба. Петр, вкупе, с Иоанном, подтверждают ученикам весть видевших Господа о прославленном Господе. Тем не менее ученики еще в страхе. Иудейское сонмище, поразившее пастыря, навело трепет на овец, оставшихся без пастыря; осиротевшие ученики боятся всего от людей, которые так несправедливо, так бесчеловечно поступили с единственным Праведником, которые и их уже обвинили в намерении похитить тело Учителя; в страхе обращаются к средству безопасности, – заключают двери: средство слишком не надежное против ожесточившейся злобы! И вот тогда, как сердца учеников, то стесняемы были опасением и страхом, то на мгновение озарялись сладкою надеждою увидеть Господа, Господь в тот же день, в 1-й день недельный, когда явился Марии, вечером Сам является среди учеников; двери были заперты, а Он пришел и стал посреде их. Чудо воскресения усугубляется чудом необычайного явления воскресшего. Что это чудо действительно совершилось, что Иисус воскресший действительно пришел к ученикам, тогда как двери оставались затворенными; это показывают и ясные о том слова евангелиста, которые повторил Он и после, и страх учеников, смущенных явлением Господа. И для просвещенных полным светом откровения чистого сие чудо не выходит из пределов вероятного. Есть тело душевное, говорит апостол, есть тело духовное (1Кор.15:44). Последнее остается телом и тогда, как грубая телесность то истлеет, то сгорит, тело духовное тонко и неуловимо условиями жизни видимой. Тело духовное образуясь из вещественного, душевного, преобразует земные начала в небесные, грубые в тонкие. Так бывает в человеке, когда он не остается под влиянием одной жизни чувственной! И какая необозримая постепенность в восхождении грубого к более тонкому, к неуловимому, замечается в самой вещественной природе! Как и здесь одни вещественные начала проникаются другими, а сии третьими и так далее! Вода проходит дерево; огонь проникает железо, медь, сребро, золото – тела самые плотные. Так, для общего здравого разумения не непонятно, как воскресший прииде дверем затворенным. И однако, явление воскресшего среди учеников, при заключенных дверях, было так необычайно, что требовало успокоительного слова.

И глагола им Иисус: мир вам. Что это за мир, который преподает Господь апостолам? И мир часто обещает людям мир, – он даже ввел желание мира в число обыкновенных приветствий своих. Но, как не верен, как не покоен покой, который обещает людям мир! Господь сам сказал: мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не яко же мир дает, Аз даю вам (Ин.14:27). Мир, который оставляет Он ученикам своим, не тот, что дает людям мир. Для мира Христова мало было бы, если бы он освобождал учеников Христовых только от опасений со стороны злобных людей; Христовым ученикам надлежало иметь силы для борьбы не с одними иудеями. Мир Христов заключал в себе мир внутренний, мир сил душевных, нарушенный некогда грехом; грех, расстроив душу, расстроил отношение души к Богу и ко всей твари, против человека грешника восстала правда Божия, восстал мир духов – ревнителей правды, восстала внешняя природа, дотоле покорная человеку. Богочеловек примирил Своею смертью правду Божию с человеком; осязаемое доказательство тому – Его победа над смертью. И вот, те же ревнители правда – ангелы благовествуют искавшим воскресшего: не бойтеся; и вот, званным о Христе возвещают, что им все споспешествует во благое.

Евангелист Лука повествует (Лк.24:37), что ученики, и выслушавши весть от Господа о мире небесном, оставались в смущении; думали, что видят духа, и колебались. Так необыкновенно было для них явление воскресшего Господа! Так многое еще в высоком духовном деле оставалось для них не совсем понятным! Потому-то Иисус, возвестив о мире, показа им руце и нозе и ребра Своя, показывает знаки крестных страданий своих, чтобы видели, что Он тот же Христос, который был распят. Желает рассеять недоумения о Себе, и дает мысли свободу самой доходить до спасительной веры, позволяет испытывать истину. Он не требует доверия безусловно: нет, пусть и глаз видит, и руки осязают, пусть чувства все дознают истину, когда хотят, чтобы и на сем суде оправдалась истина. Не опасайтесь за истину: она оправдает себя, она не боится испытания. Истины веры – духовны; часто они совсем не принадлежат к области мира чувственного: но они объясняются, иногда даже подтверждаются, опытом. Такова истина, что Христос воскрес истинно. Она отдана была на испытание чувств, и осталась истиною; не могут сказать теперь, что вера в воскресшего основана только на слухе, на молве, не поверенной осторожностью. Нет, она была поверена. Евангелист Луна прибавляет к повествованию Иоанна, что для уверения апостолов Иисус, явившийся сквозь двери затворенные, и вкушал пищу с апостолами, и потом объяснял писание, прорекавшее о Его смерти и воскресении (Лк.24:42–47).

Возрадовашася убо ученицы, видевше Господа. Как было не радоваться, когда увидели Того, Кого считали, то мертвецом, унесшим с собою все надежды во гроб, то призраком, ужасавшим душу, непривыкшую в миру духов. Евангелист Лука присовокупляет: еще же не верующим им от радости и чудящимся рече (Лк.24:41): т.е. ученики от радости не верили своей радости; испытали, дознали, что воскрес их учитель, их Господь, за которого некоторые обещались душу положить, – и радость так была велика, что предмет её казался невероятным.

Рече же им Иисус паки: мир вам. Снова повторяет Иисус смущенным желание мира, конечно, с тем чтобы действием Своей вседействующей воли утвердить возрождавшийся в них мир: но сей мир еще нужен был для того великого дела, которое хочет возложить Иисус на избранных своих.

Яко же посла Мя Отец, и Аз посылаю вы, говорит Он далее. Избранные Христовы должны теперь занять Его место, вступить в звание просветителей мира, которое Он Сам доселе видимо выполнял. Какая необычайная власть дается апостолам! Они вступают в права Сына Божия. Его Отец небесный послал в мир, – и несчастны те, которые не приняли Сына: Он посылает избранных Своих, чтобы действовали на земле от лица Его. Какие сильные посланники! Кто не будет внимать их глаголам? Кто не примет их наставлений с готовым, смиренным сердцем? И как необыкновенны во всем сии посланники! Они должны идти в целый мир от лица Сына Божия, должны идти в мир, чтобы покорять людей воле Сына Божия: а какие у них пособия для их звания? Обыкновенных никаких нет. Они бедны, и не учены, и не знатны. Но тем более славы для них, если без всего успели победить мир; тем более должны мы внимать вещаниям сих посланников, столько отличным от учений человеческих.

Яко же посла Мя Отец, и Аз посылаю вы. И прежде своей смерти Господь возвещал избраним своим о их высоком назначении; Он давал тогда и наставления для высокой их должности (Мф.10:1). Но смерть Иисуса показала, что и избранные имели нужду, чтобы за ними снова утверждено было звание, которому они не оказали достойной верности.

И сие рек, дуну. Некогда с дуновением божественным сообщено было человеку дыхание жизней, и он стал человеком живым. Божественную силу сообщает дуновением и воскресший ученикам Своим; действие совершается чувственно, но заключает в себе силу духовную: ибо, как говорить с людьми, не употребляя языка человеческого? Как выражать им предметы духовные духовно, когда они облечены чувственностью? И глагола им: приимите Дух свят. Вот и объяснение действию изобразительному! Начатки Духа апостолы получили от Иисуса Христа и тогда еще, как слушали наставления Его устные. Полное излияние даров благодатных принято ими в день пятидесятницы. Если же и по воскресении своем Спаситель сообщает им дары того же все исполняющего Духа, то это значит, что теперь сообщает Он им большее обилие даров духовных, нежели каким они обладали прежде, но менее того дает, сколько дано было в последствии, – в день пятидесятницы. Так, апостолы постепенно возводились на божественную высоту своей власти и достоинства; они постепенно и очищали себя в достойные сосуды благодати. До воскресения Христова апостолы многого не способны были принимать; и по воскресении они еще удерживали некоторые мысли о царстве Христовом, не одобренные Христом Господом. Было время для Петра, когда он поступал по-своему изволению, шел, куда хотел; но потом должно было, по слову воскресшего, наступить такое время, когда другой поведет Петра, куда захочет; когда воля Петра заменится волею высшею. Постепенность – необходимое условие жизни сотворенного; а жизнь, испорченную грехом, а душу, растленную от природы и усугубившую растление привычками, как трудно очищать и исправлять! Много надобно употребить времени, много надобно делать остановок, соображений, чтобы довести дело Божие до конца блаженного! И так, не унывай, слушатель мой, когда видишь, что и при всем старании мало успеваешь ты в спасении; не унывай, а иди вперед. Помни, что жизнь духовную и Спаситель сравнивал с зерном, из которого не вдруг образуется колос. Трудись; плод благословенный будет.

В чем состоял дар Духа, сообщенный воскресшим, для апостолов? Им же, говорит отпустите грехи, отпустятся им, и им же держите, держатся. Пока тем только ограничилась власть Духа в апостолах, что они могли прощать грехи, и не прощать. Не хотим, однако, сказать, что сия власть апостольская – власть прощать грехи, не значительна. Она велика сама в себе; она важна для людей грешных. Некогда иудейские законоведцы говорили: кто может оставляти грехи, токмо един Бог (Мк.2:7)? И они в сем случае правы. Кто может отменять определения Вышнего? Правда Божия неизменна в своих требованиях: Она изрекла суд грешнику, и грешник – чадо гнева! Только Сам беспредельный волен отменить определение Свое, и отменит, когда бесконечно благая премудрость найдет средство отклонить суд от человека, не оскорбляя правды; иначе грешник не найдет себе нигде спасения. Во власти всевластного – уполномочить избранных правом разрешать грешника, или оставлять его связанным своими грехами. Сам ли Он прямо, или чрез слугу Своего, объявит разрешение, – в отношении к Нему, это все равно, но не равно для имеющих нужду в разрешении. Люди должны желать, чтобы избранные из людей уполномочены были правом прощать грехи людям. Бог готов прощать грехи. Но чем уверит себя смущенная совесть, что ей прощен тот или другой тяжкий грех её? Важность того, кому поручена Богом власть прощать грехи, возливает елей мира и успокоения на измученную сознанием грехов душу грешника. Бог готов прощать грехи, но под условием искреннего раскаяния в них. Кто же дознает, и кто откроет грешнику нераскаянному, что его покаяние слишком холодно, что ему необходимо еще смирить себя подвигами покаяния, прежде чем может он получить благодатное разрешение неба? Необходим искренний наставник, необходим врач духовный для больной души. Как заботливо, как мудро устрояешь Ты благо душ наших сладчайший Спаситель наш! Первая весть Твоя по воскресении – весть о прощении грешника.

О, как грешнику не любить Тебя. Идите, грешники, к воскресшему Иисусу, обнимайте ноги Его вместе с Мариями. Он – ваш, ваш учитель и Спаситель!

Апостолам сказал Господь: имже отпустите грехи, отпустятся. Но, если Господь послал апостолов в мир по власти божественной и послал не с тем, чтобы существование церкви, которую надлежало распространять им, ограничилось только временем апостольским, то по той же власти божественной апостолы имели власть назначить преемников служения своего, и облечь их благодатною властью прощать, или не прощать грехи. И когда же не может быть нужды для странников земли в прощении грехов? И потому – когда не может быть нужды в существовании власти, облеченной божественным правом над совестью нашею? Иди, брат мой, на суд к служителю церкви не как к человеку, Господь облек божественною властью апостолов, апостолы облекли его сего служителя церкви, преемственно перешла она к нему от апостолов, от Сына Божия, от Самого Бога.

Апостолам сказал Господь: им же отпустите грехи, отпустятся. Апостолам дан дар Духа святого прощать, или не прощать грешника и – апостолы, по воле Господа своего, передали туже власть преемникам своим: как же принимают эту власть, не принявшие её от апостолов и их преемников? Апостолам, а не всей вообще церкви, сообщена власть божественная; апостолам, а не каждому частному члену церкви, вручено право божественное. Что же делают, когда предвосхищают себе власть, которой никто не давал им? Что делают, когда присвояют себе власть, которая, собственно, принадлежит только Богу? Без страха святотатствуют, пред целою церковью земною пользуются похищенным правом божественным. Как это нагло! Как это страшно!

Фома же, един от обоюнадесяте, глаголемый близнец, не бе ту с ними, егда прииде Иисус. Неизвестно, обстоятельства ли только задержали где-либо Дидима, или положение духа его было таково, что он не хотел более принимать участия в деде распятого, как в деле потерянном.

Глаголаху же, ему друзии ученицы: видехом Господа. Он же рече им: аще не вижу на руку Его язвы гвоздинные, и вложу перста моего в язвы гвоздинные, и вложу руку мою в ребра Его, не иму веры. Нельзя не признаться, что Фома много мог найти причин не отвергать с такою настойчивостью вести о воскресшем Господе. Весть сия уже основана была на том самом опыте, которым он думал поверять ее. Но для Фомы не довольно было опыта других; – он хотел испытать с отчетливою точностью. Так обыкновенно действуют люди с взыскательным рассудком. Что сказать об этой недоверчивой пытливости апостола? Откровение ясно не осудило её. Спаситель не отказался даже выполнить её требования. Осмелимся ли мы осудить ее? Мы можем сказать только, что не все идут к небу одним путем, оттого что не у всех одинаковы расположения души. Одни принимают истину сердцем простым, без рассуждений, и в простоте сердца служат Господу. Другие не прежде принимают предлагаемую истину, как поверят ее сами. Путь первых легок в том смысле, что они не берут на себя трудных работ умственных; последние принуждены бывают много испытывать борений в помыслах, смятений в душе, – оттого, что хотят сами все доказывать и поверять. Тот и другой путь может довести к небу, но на том и на другом пути есть опасности. Опасна пытливость, когда она дерзкому подвергает исследованию самые недоступные истины. Виновна она, когда не для того испытывает истину, чтобы узнать спасительную истину, а только по одним видам страстей следит по путям её. Пусть испытывают истину с смиренным, чистым сердцем; и тогда после скорбей радостно воскликнут пред Ним с Фомою: Господь мой и Бог мой!

Хвала и слава Тебе, благий утешитель наш, Который подает мир и покой, как умам испытующим, так и сердцам верующим, как имеющим нужду в покое совести, так и волнуемым бедами земной жизни. Аминь.

1844 год.

Во гробе плотски, во аде же

с душою, яко Бог, в рай же с разбойником,

и на престоле был еси, Христе, со Отцом

и Духом, вся исполняли неописанный.

Вот песнь, достойная дня торжественного, – песнь сладкая и высокая, полная глубоких мыслей и чувств отрадных, которую поет ныне ликующая церковь Христу воскресшему. Красны песни твои, новый Сион, невеста Христова! Сладки, торжественны восторги твои о воссиявшей из гроба радости; но не все, как сия песнь, и услаждают и поучают нас; не все, как сия песнь, выражает нам все, что мог выразить язык священного восторга, при настоящем торжестве.

Займемся, слушатели, сею поучительною и сладкою песнию.

Во гробе плотски. Слова сии вчера были словами скорби, но не ныне. Во гробе Он, говорила вера, размышляя о предмете высоких мыслей своих, сокрытом в недрах земли; во гробе Он, а мы надеялись, яко Сей есть, хотяй избавити Израиля (Лк.24:21). Удалимся же от гроба; гроб сокрыл приятные мечты наши. Во гробе Он, – вещала безотрадная любовь, обливая горячими слезами бездыханное тело сладчайшего; во гробе поруганный, обезображенный злодеями, невиданный на земле праведник, – и злодеи торжествуют! Доколе же, Господи, путь нечестивых спеется! Угобзишася вси творящий беззакония (Иер.12:1). Во гробе, говорила надежда, и безмолвный, уединенный гроб поглощал все её надежды бессмертные. Но утешьтесь, дщери неба! Он во гробе, но только плотски. Он во гробе совершает последнее дело самоизвольного смирения; плоть платит, по-видимому, дань персти; персти на время возвращается персть, дабы после, тем большею воссиять ей славою нетления, чем тягчае были узы, тяготевшие над бренною плотью.

Во гробе плотски, во аде же с душою. Вот первый луч отрады для сетующей надежды! Так – пусть смертна плоть, но бессмертен дух; пусть персть предается персти, но дух парит к Богу, иже и даде его (Еккл.12:7). Вот истина, так нетвердая, так неясная дотоле, пока смерть царствовала со всею жестокостью и над не согрешившими по подобию преступления Адамова. Желания смертных стремились по временам за пределы сей жизни, но не разрушали пределов; недра земли ограждали землю от неба, и никто не разрушал преграды сей. Гадания оставались гаданиями; те, которые приходили от земли, говорили о земле, а тьма смертная затемняла в глазах их последнее мерцание истины; они ложились в гроб, оставляя, вместо наследства, неумную заботу хранить брение их. Даже значительная часть народа Божия, коему вверены были тайны небесные, отвергла наконец всякую надежду на бессмертие, проповедала не быти ни ангела, ни духа (Мф.12:23). Но вот смерть Господа нашего поучает нас взирать на смерть не более, как на стража, который хранит то, что ему вверено; хранить дотоле, доколе угодно владыке жизни; поучает отрадной истине, что не дух, совершенно не знающий гроба и смерти, а только бренный состав наш предается во власть не вечного стража. Первенец из мертвых, во двою естеству не слитно познаваемый, не душою лежал во гробе: и мы радуемся, смотря на тлеющую храмину тела, будучи уверены, что она не будет неисходною могилой духа. Сладкая вера сия еще более утверждается воскресением самой плоти Иисусовой. Если плоть воскресла для вечной жизни, то может ли дух истлевать? Если плоть Иисусова воскресла, како глаголют неции яко воскресения мертвых несть? (1Кор.15:12) Воскресение Иисуса Христа показывает, что не дух только бессмертен, а и тело; что наступит день, когда и тленное облечется в нетление (1Кор.15:52).

Дух Христа Иисуса не дух только человека, – Он Богочеловек. Так Он нисходит в бездны адовы, но облеченный божественною мощию, дабы и там поведали славу Его, дабы и там быть тем же для бедных людей, чем был и на земли. Во аде же с душою яко Бог. Дотоле ни один из подзаконных праведников, ни один из патриархов не обещал себе не посредственного после смерти входа в блаженство; они все шли туда – в ров мрачный, не имущий воды, как узники, и там ждали, пока придет Крепкий, победоносный Царь дщери сионовой (Зах.9:11). Там они вопрошали, глаголюще: доколе тако надеющеся будем, когда приидет плод жатвы мзды нашея? (3Езд.4:35) Патриарх Иаков, от безутешной скорби желая расстаться с жизнью, не иную определял себе и оплакиваемому Иосифу долю, как вселение в темнице подземной: не хотяше утешитися глаголя, яко сниду к сыну моему сетуя во ад (Быт.37:35). Имевший державу смерти увлекал в свою область всех, зараженных ядом греха Адамова. Один только Креплший мог связать сего крепкого, и расхитить плен его; один Сын Божий мог разрушить оковы греха и заклепы адовы, утвержденные правосудием небесным и Сын Божий является во аде, яко Бог. Это не вымысел своеволия, не учение произвола неразумного: так судят, так учат апостолы! Учитель языков, проповедуя о вознесении Иисуса на небо, говорит: а еже, взыде, что есть, точию, яко и сниде прежде в дольнейшие страны земли, в преисподния места (Еф.4:9). Для чего же? Да исполнит Собою всяческая (Еф.4:10). И апостол Петр учит, что Христос, как быв во плоти, проповедовал облеченным плотью, так умерщвленный по плоти и живый духом, сущим в темнице духовом сошед проповеда, противльшимся иногда, егда ожидание Божие долготерпение во дни Ноевы (1Пет.3:19). Тот же апостол, в подтверждение того, что Иисус будет судить не только живых, но и мертвых, говорит, что Иисус проповедовал и мертвым: на се бо и мертвым благовестися; потом указывает и на цель сей проповеди: да суд убо приимут по человеку плотью, поживут же по Бозе духом (1Пет.4:6), или, как изъясняет один отец церкви, да те, кои живут по человеку плотью, приимут осуждение, как осуждены и на земле ожесточенные; поживут же жизнью блаженною – жившие по Богу духом. Еще устами древнего пророка Бог говорит об избранных Своих: от руки адовы избавлю я, и от смерти искуплю я. Где пря твоя, смерте? Где остен твой аде? (Ос.13:14). Он сокрушен победителем смерти и ада, так как низложен и владетель смерти (Евр.2:14).

Но не ад только отверзает врата Победителю ада, а и рай. Дотоле – как было пройти туда, где ужасная неблагодарность пред благодетелем дивным вооружила против себя Творца и тварь? Рай – место покоя и блаженства, место созерцания славы Божией – заключен был для человека грешника. Но вот Господь Иисус и в рай с разбойником. Какое торжество Сына человеческого! Не напрасно каявшийся разбойник именовал вмененного с злодеями Господом; не напрасно просил помянуть его в царствии; не тщетно было и обещано: днесь со Мною будеши в раи (Лк.23:43). В раю – исповедавший Распятого Господом, потому что Распятый разрушил преграду, отделявшую землю от неба; в раю – разбойник, потому что жертва праведного за неправедных принята правосудием. Подлинно, Сей есть хотяй избавити Израиля, должна теперь сказать вера. Он избавляет самую заблуждшую овцу дому израилева. Подлинно, должно умолкнуть теперь дерзкое нечестие, вопиявшее к Распятому: иные спасе, Себе ми не может спасти (Мк.15:31). Он спасает, но не то, о чем думал мир нечестивый и буйный, а о чем помышлял отверженный от мира, – спасает душу. Подлинно, неисчерпаемы для тебя в Иисусе сладкие надежды, безнадежный грешник! Вот, подобный тебе грешник, первый вступает в неотступный дотоле Эдем. Херувим, не дававший праведникам входа в заключенное место радости, впускает туда разбойника, впускает потому, что с ним Иисус. Спеши же, бедный грешник, к Иисусу, дабы Он взял тебя с Собой. Бросся с слезами к стопам Его; – Он не покинет тебя; скажи Ему с сердцем сокрушенным: Господи, помяни мя во царствии Твоем, как помянул Ты разбойника (Лк.23:42), и Он помянет тебя, помянет; поверь, не пропадет твое слово. Он сказал последователям своим: идеже семь Аз, и вы будете. Аз живу, и вы живи будете (Ин.14:3, 19). И обещание Его твердо. Потому-то все праведники любили называть себя грешниками, что Иисус первого грешника первым взял в рай. Потому-то опасна участь считающих себя праведниками, что Иисус не берет с Собой хотящих оправдаться по себе. Потому-то страшиться должны будущности, не знающие Иисуса, как узнал Его разбойник; Иисус скажет: и Я не знаю вас. Благословляй, христианин, Христа Господа твоего; Он один отверзает вход в рай, – один, о Нем же подобает спастися нам (Деян.4:12); а ты с Ним – единственным Спасителем.

Велико имя исповедуемого нами Господа Иисуса. Тогда как человеческое усердие тщетно ищет Его во гробе, утвержденная вера зрит Его на престоле со Отцом и Духом, – на престоле славы, подобающей единому Богу. Так воскресший не преставал быть Богом и под одеждою бренной плоти, не преставал быть единым великим и славным – и под покровом смирения и уничижения вольного. В нем обитало всякое, исполнение Божества телесне (Кол.2:9). Видехом славу Его, говорят апостолы, очевидцы Слова воплощенного, видехом славу Его, яко единородного от Отца, – Он полон благодати и истины (Ин.1:14). Но бренная плоть, но образ раба, но подобие человеческое как бы разлучили собою Сына от Отца, скрывали славу Божества, так что эта слава казалась более славою великого пророка, царя земного, сына человеческого, и так же, казалось, могла измениться, как изменяется и исчезает все земное. В небольшом числе собравшиеся вокруг галилейского пророка друзья Его, едва поражен был Пастырь, расточаются, как овцы робкие и беззащитные. По воскресении, Он паки восходит туда, откуда пришел (Ин.8:14), оставляет позорище уничижения, чтобы восприять полную славу Божества, получить имя, еже паче всякого имене (Флп.2:9). О, если бы мы, грешные, узрели, по обещанию Спасителя, небо отверзтым (Ин.1:51)! В какой бы славе, в каком величии увидели Господа нашего! Но довольно для нас: тайнозрители видят и поведают нам Сына человеческого за приятие смерти венчанного славою и честью (Евр.2:9); видят, как Он, сотворив Собою очищение грехов наших, седе одесную престола величествия на высоких (Евр.1:3); видят, как двадесять четыре старца падают пред сидящим на престоле Агнцем закланным, повергают пред престолом Его венцы свои (Откр.4:10); видят сонмы ангелов, закрывающих лица свои от неприступной славы прославленного Сына Божия. Благоговей, христианин, воспоминая имя воскресшего Господа твоего Иисуса; оно страшно для всякого колена небесных, земных и преисподних (Флп.2:10). Благоговей, и вместе радуйся! Он получил всякую власть на небе и на земле (Мф.28:18), но для того чтобы устроить и обезопасить наше спасение, для того чтобы ниспослать возлюбленным своим оружие истины для низложения помышлений, возносящихся на истину, дух силы и любви для победы над бесчувственным и упорным миром; Он оставил землю, но обещался, о, любезное и сладкое обещание! обещался быть с нами земными до скончания века. Теки теперь, подвижник Христов! Теки бодро по пути твоему; ты имеешь Вождя верного. И падешь ли ты, немощный и слабый? Там – пред престолом Отца ходатая имамы праведника Иисуса (1Ин.2:1); Он может спасти приходящих чрез Него к Богу, жив сый, – во еже ходатайствовати о нас (Евр.7:25). Изнеможешь ли, истощишься ли в силах духовных и телесных? Да не смущается сердце твое, ни устрашает! О имени Иисуса воскресшего ты всего можешь просить, и все дастся тебе (Ин.14:27, 16:23).

Христе Спасителю! Ты и на земле, и на небе, и в странах дольних; Ты все наполняешь Собою. Не оставляй же нас бедных грешников, по обещанию Твоему, хотя мы и недостойны того. Буди с нами до скончания века! Аминь.

1846 год.

Возведох очи мои в горы, отнюду

же приидет помощь моя (Пс.70:1).

Что бы это значило, что Давид ожидает себе помощи от гор? От чего так важны были для него горы? Правда, он прибавлял, что ему помощь от Господа, сотворшего небо и землю. Тем не менее мысль о помощи Божией он соединял с мыслью о горах. Значит, важны были в глазах его и горы.

Вот и мы, обитатели города и сел, собрались на гору. Зачем собрались? ужели только для развлечения? Лики дев и жен избрали себе уединенную гору местом для постоянного пребывания. Зачем они оставили города и села? Если никому из временных посетителей горы не хочется сказать о себе, что явился он на эту гору без важной мысли о горе; то, конечно, не легкие мысли, не мелкие побуждения заставили поселиться на пустынной горе.

Зачем же некоторые из людей, оставляя мир, удаляются в горы пустынные, или пустыни?

В укор друзьям пустынных гор говорят: древние пустынники выгнаны были в пустыню страхом гонений. Но если бы это было и так: кого следует укорять? Ужели не гонителей, а гонимых? Против чего восстали гонители? Против святой веры против св. благочестия. Для чего убегали гонимые? Чтобы себе и другим сохранить благочестие. И на войне бывает бегство, которое выигрывает славу победы. Если гонять вас в одном городе бегите в другой, сказал Спаситель апостолам (Мф.10:23). Давид бегал от Саула, как для того, чтобы не подвергать безрассудно потере жизнь свою, так и с тем, чтобы Саул видел, как далек был Давид от всякой неприязни к Саулу. Если люди мира называют поздних друзей пустыни последователями таких беглецов, то не в выгодном положении ставят они самих себя, принимая сторону не гонимых, а гонителей благочестия. – Между тем и в отношении в древним друзьям пустынных гор дело еще не решено тем, что указали на страх гонений. Пусть этот страх заставил на время уклониться в горы, но что заставило остаться на всю жизнь в горах? Гонения кончились ужасающих людей более нет; а пустынники не возвращаются в мир, по-прежнему скитаются по горам, терпят зной и холод, нищету и глад.

Итак, повторяем вопрос: зачем удаляются из мира в горы?

При первом напоминании о горах, невольно возникает мысль в уме: не потому ли так любимы были горы, что они близки к небу? Да, эта мысль, без сомнения, принимала участье в святой любви к горам. Куда мы должны стремиться мыслями и волею, если не к небу? Чем должна быть вся жизнь наша, как не стремлением к небу? А горы своим возвышением к небу окрыляют дух стремлениями к небу. Сам Спаситель для молитвенного беседования с Отцом восходил на гору: взыде на гору помолитися (Лк.9:28).

Правда, на всяком месте можно приближаться к Вездесущему; на всяком месте можно покланяться Отцу духов в духе и истине. Каждое место вселенной говорит о Творце миров и вызывает душу славить Его. На всяком месте владычества Его благослови душе моя Господа (Пс.101:22).

Но что делать, если душа не везде равно славит Господа? Что делать, если мы не на всяком месте приближаемся к Богу, а на иных даже отступаем от Него? Мир – прекрасен, как создание Божие, но прекрасен ли он как общество людей? Пусть люди по легкомыслью, по увлечению страстей, восхищаются и этим миром, но суд Божий говорит о мире: мир во зле лежит. Осмотритесь, каково душе боголюбивой в мире! С одной стороны зовут ее славить Господа, с другой оглашают ликованиями, в которых нет смысла. Кроме чарующих голосов раздаются докучливые голоса нужды и забот, домашних скорбей и семейных раздоров; и ни днем, ни ночью нет от них покоя душе. Бороться с миром за святые мысли и намерения? Не нахожу сил. Предаться на волю волн мира – то же, что обречь себя на гибель. Что остается делать бедной душе? Остается одно – прервать все связи с миром и бежать в горы. Бегали же израильтяне из Египта, и, если бы не обрекли себя на странствование по пустыни, погибли бы в растленном Египте.

Мир не действовал бы на душу так пагубно, как действует он, если бы в душе не было испорченных наклонностей худых желаний, нечистых мыслей. Это – правда святая. Но она же говорит, что удаление от мира спасает душу от раздражительных впечатлений мира, и тем облегчает подвиг спасения душевного. Умно ля, богоугодно ли оставаться с слабым здоровьем там, где воздух не благоприятно действует на здоровье?

Удалиться в горы, не значит предаться праздной, бездейственной жизни. О, нет! – сюда удаляются восстановлять расстроенное здоровье души. И как трудно врачевать больную душу! Не легко восстановить здоровье в расстроенном телесном организме, но состояния души далеко менее уловимы, чем состояния тела. Пустынная гора представляет удобство для выполнения сего подвига тем, что поставляет душу вдали от раздражающих впечатлений мира, но необходим труд, чтобы исправить больной организм души.

Возлюбленные сестры! не смутитесь, если назову вашу добрую гору больницею. Больны все мы. Но счастлив тот из нас, кто глубже других чувствует себя больным и еще счастливее тот, кто пользуется в лучшей больнице. Чистый, свежий воздух – лучшее лекарство и для больных телом. Благодарите Господа за счастье свое: для больной души пребывание на горе – счастье.

Возлюбленные сестры! вы счастливы, но умейте пользоваться вашим счастьем. – Берегитесь сходить с горы. Не умно менять чистый воздух святой обители на удушливый воздух мирской. Не умно растравлять раны души больной, а они легко растравляются, когда неосторожно прикасаются к опасному миру. Берегитесь под предлогом невинной любви к родным и знакомым оживлять связь с оставленным миром. Долго ли до того, что эта связь увлечет туда слабую душу невозвратно? Пусть мысли и сердца ваши неуклонно смотрят на небо. Оттуда спасение для немощных душ наших.

Разумно разумевайте себя и свое пребывание на горе. Кто живет на горе не как беглец, бросивший все, чтобы только избавиться от опасностей мира, но переносит на гору так называемые удобства жизни мирской: что он делает? Обманывает Бога? Не обманет. Обманывает себя? На погибель себе. Нет, между вами не должно быть Рахили, унесшей из дома Лаванова идолов; не должно быть таких, которые приносили бы сюда тайно идолов плотоугодия и самочиния. Если на пустынной горе ропщут на её скудость, на её труды, на её скуку пустынную, то не тоже ли делают, что израильтяне, воздыхавшие в пустыне о мясах и котлах египетских? О! пусть поддерживают в себе терпение памятью об участи, постигшей воздыхавших о мясах. Они погибли в гробах похотения.

Больным не к лицу нарядная одежда. Потому и ваша одежда – одежда печали. Есть для вас одна нарядная одежда, – это виссон оправдания святых, готовый для возлюбивших девство (Откр.19:8). Помните о нем, и пред его красотою исчезать будут в ваших глазах все земные прелести.

Бог любви и милости да покрывает своею благодатью возлюбивших Его. Аминь.

1849 год.

Христианская церковь начала праздновать празднуемое нами вознесение Господа еще со времен апостольских и по установлению апостолов. В постановлениях апостольских заповедуется давать в день вознесения Господня свободу рабам, на том основании, что это есть день совершения смотрения о Христе.¹ Блаженный Августин, учитель четвертого века, пишет: «что сохраняем мы и христиане всех стран, то, без сомнения, дошло до нас от самих апостолов, если не от всеобщего согласия церкви, как например, обыкновение прославлять ежегодным торжеством страдание Господне, воскресение, вознесение Его на небо».²

По этим словам видно, что праздник вознесения Господня в IV веке был уже праздником повсеместным, и что древность его одинакова с праздником воскресения Христова, и с воспоминанием страданий Христовых. Из IV века дошли до нас слова и беседы отцов церкви, говоренные в праздник вознесения Господня.

Почтим же и мы великий праздник благоговейным размышлением о вознесении Господа Иисуса.

Вознесшийся на небо Христос Иисус седе одесную Бога. Что это значит? Сидеть одесную царя на языке писания означает разделять с царем его власть и почести. И так сидение одесную Бога Отца по отношению к Сыну Божию означает участье Сына Божия в правах и совершенствах Бога Отца. Христос Иисус, как Сын Божий, от вечности равен Отцу. Но вознесся на небо не Сын Божий, а сын человеческий; сын человеческий, восприятый в личное единство Сыном Божиим, приял по вознесении на небо славу Бога истинного. Отец славы воскреси Его, Христа Иисуса, от мертвых и посади Его одесную Себе на небесных, превыше всякого начальства и власти и силы, и господства, и всякого имене, именуемого не точию в веце сем, но и во грядущем (Еф.1:20–21). Даде Ему имя, еже паче всякого имене, да о имени Иисусове поклонится всяко колено небесных и земных, и преисподних (Флп.2:9–10). Так одесную Отца Христос Иисус есть владыка неба и земли. Сыны человеческие! почтите Сына – иначе Он сокрушит вас, как горшечник разбивает негодные сосуды глиняные.

Уне есть вам, да Аз иду ко Отцу, говорил Спаситель ученикам своим. И подлинно, вознесение Христа Господа на небо отверзло для человечества небеса, дотоле заключенные для Него. Самые праведники ветхого завета не могли взойти в обетованное царство вечного блаженства, пока Христос Иисус, – новый Адам, не взошел на небо. Св. апостол учит нас: не в рукотворенная святая вниде Христос, но в самое небо, ныне да явится лицу Божию о нас (Евр.9:25). Христос Иисус явился лицу Божию, как ходатай человечества, исполнивший дело свое; Он явился по человечеству, чтобы явить небесам дотоле униженное человечество в первобытной славе его. О! как не радоваться людям такой славе бедного человечества! Самые ангелы, без сомнения, с торжеством и радостью взирали на прославляемое человечество в лице Христа Иисуса, так как дотоле скорбели о падении человечества в лице Адама. Спаситель говорит ученикам своим: Аз иду уготовати вам место (Ин.17:24). Места вечного блаженства, для избранных Божиих, приготовлены от вечности. Приидите биогословении Отца Моего, наследуйте уготованное вам царство от сложения мира, так говорит судия мира праведникам. Тем не менее вход в царство Божие открыт только Христом Иисусом. Он один, как единственный друг человечества, как ходатай между землею и небом, совершил то, что небо отверзлось для людей; Он явился лицу Бога Отца с заслугами за виновное человечество, и места на небе открылись для готовых к небу.

Аще не иду, утешитель – не приидет к вам: аще ли же иду, послю Его к вам (Ин.16:7), говорил Спаситель. Прежде, чем явлением своим одесную Отца Искупитель человечества не показал, что, дело, возложенное на Него, окончено Им, небо примирено Им с землею вполне, человечеству нельзя было ожидать с неба живительных вод благодати, необходимых для исцеления расстроенного состава человеческого. Но вот Искупитель – на небе, Он одесную Отца небесного, и – вслед за явлением Его на небе, бедным человекам посылаются дары благодати с щедростью изумительною, в обилии, какого не мог вообразить себе ни один ангел, тем менее человек. Возшед на высоту, пленил еси плен, и даде даяние человеком (Еф.4:8).

Христос Иисус вознесся на небо не с тем, чтобы забыть о бедных странниках земли. Нет, Он остается тем же для них на небе, чем был на земле. Нежно любил Он людей, пока был на земле! Какой слезы не отирал Он, какой скорби не смягчал Он участьем своим, в какой беде не помогал Он чудною помощью своею! Престал ли Он любить людей на небе? Нет, Он еще более любит их на небе, чем любил на земле, так как и человечество Его теперь вполне прославлено совершенствами Сына Божия. Он сказал Марии Магдалине, по воскресении Своем: иди к братии Моей и возвести: восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему Богу Моему и Богу вашему (Ин.20:17). Видите, возлюбленные, Он возносящийся на небо, называет людей братьями своими; Он называет своего Отца их Отцем, своего Бога их Богом.

Св. писание для того, чтобы яснее видна была нам деятельная любовь к людям вознесшегося на небо Сына Божия, изображает ее нам в различных образах.

Оно называет Христа Иисуса нашим первосвященником. Христос пришед архиерей грядущих благ, не кровью козлию, ниже телчию, но своею кровью вниде единою во святая, вечное искупление обретый (Евр.9:11). Ветхозаветный первосвященник приносил за грехи народа кровь козла и тельца: но это жертвоприношение доставляло людям только внешнюю чистоту, только гражданскую праведность, сообщало тем, за которых приносилась жертва, право вновь участвовать в общественном богослужении, но не давало мира совести, не облекало праведностью пред судом Божиим. Недостаточность ходатайственного служения первосвященника открывалась уже и в том, что он каждый год должен был возобновлять свое дело. Христос Иисус раз навсегда решил свое дело – и Его жертва очищает самую совесть человеческую, как жертва духовная, как жертва цены неоценимой.

Далее, Христос Иисус на небе есть наш ходатай пред Богом. Чадца моя, говорит апостол любви, сия пишу вам, да не согрешаете. Аще же согрешит кто, Ходатая имамы пред Отцом Иисуса Христа праведника (1Ин.2:1). Как ходатай, Господь наш на небе всегда готов помогать нам в наших нуждах: Он отверзает нашим молитвам вход в небо, куда не могли бы они достигнуть, по их не достоинству, посылает утешение в скорби и силу в немощи, тогда как мы не могли бы получить ни того, ни другого, по грехам своим. Потому-то апостол с такою торжествующею уверенностью говорит: кто поемлет на избранные Божия? Бог оправдаяй. Кто осуждаяй? Христос Иисус умерый, паче же и воскресый, иже и есть одесную Бога, иже и ходатайствует о нас (Рим.8:33–34).

Христос на небе, по писанию, есть глава церкви и церковь Его тело. И вся покори (Бог) под нозе Его (Христа Иисуса), и того даде главу выше всех церкве, яже есть тело Его (Еф.1:22). Глава в человеке управляет всем телом его, так что все, совершающееся в теле, совершается под ведением и влиянием главы. Христос на небе есть глава церкви и каждый член таинственного тела сего получает незримую помощь от видимой главы своей.

Кто после сего может сомневаться, что вознесшийся на небо Господь Иисус не престает взирать на нас, как на братьев и сестер своих? Сколько после того надежд нам на Него, столько любящего нас? Согрешит ли кто из нас? Пусть обратится к Сладчайшему с твердым упованием и молитвою. Как бы ни велик был грех наш: Его ходатайство покрывает пред Отцом грехи целого человечества; много ли же значит для Него покрыть твой или мой грех? Впадет ли кто из нас в какое-либо искушение? Подвергнется ли какой беде или болезни, душевной или телесной? Не имамы Архиерея, не могуща спострадати немощам нашим, но искушена по всяческим по подобию, разве греха. Да приступаем убо с дерзновением к престолу благодати, да приимем милость, и благодать обрящем во благовременну помощь (Евр.4:16–17). Спешите к Иисусу во всякой скорби вашей. Он облегчит всякую скорбь. Призывайте имя Его во всякой нужде: Он отец сирых, врач больных, друг оставленных всеми, у Него всегда и на все готова помощь, против которой ни что не устоит.

Мужие галилейстии, что стоите зряще на небо? Сей Иисус вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, им же образом видесте Его идуща на небо. Так говорили ангелы апостолам (Деян.1:11). По сему наставлению не многое еще значит, если мы только что смотрим на дивное вознесение Господа. Надобно мысль о вознесении Его соединять с мыслью о втором пришествии Его для суда, как соединены и ангелом сии два великие события. А потому надобно так вести жизнь, чтобы не быть исключенным нам из того царства, которое откроется со вторым пришествием Сына Божия на землю. Господь, вознесшийся на небо с тем, чтобы уготовать места вечного блаженства для верующих в Него, предложил нам условия, под которыми мы можем быть приняты в царство Его. Рассеянные грешники! одумайтесь, что ожидает вас, если вы не выполняете воли Господа вашего? Тот, кто вознесся на небо, силен для того, чтобы выполнить свою волю над непокорными Его воле, в день суда своего. Апостолы возрадовались, услышав весть ангелов о втором пришествии Христовом, потому что они одного желали, одного искали, чтобы быть вместе с Господом своим. А мы готовы ли встретить Его. Наши сердца Его ли желают, Его ли ищут на земле?

Господи милостивый! да не будет бесплодным в сердцах наших слово о славе твоей. Аминь.

1851 год.

Зрящим им взятся, и облак

подъят Его от очию их (Деян.1:9).

Сын Божий возвращается к Отцу, от коего послан был на землю. Смиривший себя до подвигов крестных, восходит в горняя, для приятия славы вечной. Событие необыкновенное, но несомненное! Шествие Христа Иисуса на небо видели своими очами одиннадцать друзей правды.

Итак, вечное солнце сокрыло благотворные лучи свои от бедной земли. Более пяти тысяч лет ожидаемый Спаситель мира оставил людей! Но полно, оставил ли он нас? О, нет! Будучи вездесущ, Он всегда и везде пребывает с нами. В храме ли мы? Он с нами. В пути ли или в доме? Он с нами. С вами есмь до скончания века, сказал возлюбленный Господь наш.

Для чего же совершилось видимое вознесение Спасителя с земли на небо? Без сомнения, для того чтобы показать верующим в Него, что истинная отчизна их не на земле, а на небе. Аще убо воскреснусте со Христом, говорит апостол, вышних ищите, идеже есть Христос, одесную Бога седя, – горняя мудрствуйте, а не земная (Кол.3:1–2).

Говорят: помышлять и заботиться об одном небесном и не помышлять, не заботиться о земном – требование едва ли не излишнее? От чего не совмещать попечений о небе с попечениями житейскими?

Братия и сестры! как бы ни хотел я по любви оставить в покое тех из вас, которым так милы, так дороги попечения житейские, но апостол говорит: горняя мудрствуйте, а не земная, – апостол велит расстаться с привязанностями земными, чтобы жить только для неба. Если хотите осуждать, осуждайте апостола, а не того, кто, по званию своему, повторяет вам слова апостола; если хотите отказываться, отказывайтесь от учения апостольского – и оставайтесь, чем можете оставаться без учения апостольского, т.е. язычниками, или иудеями.

О, Боже мой! с чем хотят остаться люди, не желая расстаться с житейскими попечениями? Земля в их мыслях, земля в их чувствах, земля в их желаниях; – а эта земля – добыча страшного огня! Будет же время, несомненно будет, когда земля испепелится и вне небесного царствия Христова ничего не останется кроме ада. Что ж будет с этими земными людьми? О, как страшна, невыразимо страшна, вечная участь их! И они не хотят ее видеть. Сынове человечестии, доколе тяжкосердии? Вскую любите суету? Одумайтесь, – какой злой дух уверил вас, что, питаясь суетою, вы неживые мертвецы по духу? Какой злой дух уверил вас, что труд суеты вашей не труд на ветер и вся жизнь суеты земной – жизнь погибели? (Еккл.2:25)

Кто из святых любил землю? Кто из богопросвещенных говорил, что без всякой опасности для души можно пространно питаться (1Тим.5:16), есть и пить, что душе угодно, по выбору сластолюбивого вкуса, работать на хребтах сестер и братий, а самим нежиться и толстеть? Не все ли святые только и делали на земле, что воздыхали о небе? Зачем бежали добрые люди в пустыни? Зачем бросали детей и друзей, богатства и почести, имущества и власть? Не за тем ли, чтобы прервать все возможные связи с землею? Они считали тяжестью для души, рабством души и то, что должны были, для поддержания жизни, вкушать хлеб с водою. Что же делают, кому следуют эти люди, которые пустыню превращают в жилища мирских страстей и упорно отказываются, с бранью и злобою в душе отказываются от жизни, свободной от рабского служения чреву – и суете? Сынове человечестии, доколе тяжкосердии? Вскую любите суету?

Бог есть свет, – и тот, кто постоянно помышляет о Боге и божественном, во свете ходит. Бог чрез мысли о Нем также действует на человека, как действует на нас чрез глаза свет солнца. Мы только тогда пользуемся светом солнечным, когда открываем очи наши: точно так и свет божественный тогда только сияет в душе нашей, когда мы помышляем о Боге. При уклонении мыслей наших от Бога ужасная, хотя и не легко примечаемая, тьма покрывает душу нашу. При уклонении мыслей наших от Бога к житейским попечениям, ум покрывается мглою помыслов чувственных, суетных, нечистых; – тогда, как надлежало бы ему парить в чистом воздухе неба и зреть на солнце истины духовной, он, как крот, роется в земле, в гнили, в прахе дел мирских, плотских, чуждых для духа. В таком состоянии, бывая и в храме, не понимают, что совершается в храме, слушая евангелие, частью не слышат, частью не разумеют евангелия, – не умеют находить в слове Божием свет божественный, в таинствах – силу, в молитве – созерцание неба. Ум занят толпою предметов то самых пустых, то явно нечистых и в нем нет места чему-либо духовному и святому; он обучен, он привык мыслить только о тлении и нечистоте и неспособен стал к размышлениям духовным. Спросите его о делах житейских, т.е. о ненужных или и вредных душе: он бойко будет судить и рядить о них, но о духовных вещах не спрашивайте, – он не знает в них и азбуки.

Не все ли, что есть в мире, суета из сует? А суета может ли наполнить сердце, сотворенное истиною для истины? Все, еже в мир, есть похоть, предмет приманка похоти в разных видах. Поскольку же мир преходит и похоть его (1Ин.2:16–17), то сколько ни разнообразят люди блага мира, как ни изобретают новые виды наслаждений земных, – земное не наполняет сердца, сотворенного для неба; временное не насыщает души, назначенной для вечной жизни. Душа христианская, душа, приобщавшаяся даров небесных в тайнах Христовых! Тебе ли не чувствовать, какая в мире пустота без Господа Иисуса, какая пустота без Него в твоем сердце? О, зачем же ты оставляешь блага духовные, столько верные, столько высокие и ищешь утех, оставляющих в тебе только тоску и смятение? Ужели для того, чтобы измучить и иссушить сердце твое, довести до того, чтобы оно стало совсем неспособным к ощущению небесных радостей? Ужели для того, чтобы оно, наконец, совсем потерялось для неба? А это будет с ним, если не будешь искать небесного. Идеже сокровище ваше, ту будет и сердце ваше, сказал Спаситель (Мф.6:31). Если сокровище твое, то, чем дорожишь ты, чем услаждаешься ныне, как и вчера, что считаешь благом постоянным, находится на земле, то быть не мажет, чтобы сердце твое было на небе, у Бога. Больно сказать, оно у тебя тоже, или почти тоже что сердце всякого животного, без движений духовных, без утешений благодати, без радостей Духа Утешителя: а в таком положении горе, горе тебе!

Никто же может двема господинома работати, говорит, Господь (Мф.6:24). И так, если ты слуга житейских попечений: не обманывай себя, не можешь ты быть в то же время рабом Божиим. Не можете Богу работати и мамоне (Мф.6:24); не можете служить в одно и то же время Богу и идолу богатства, как и каждому другому идолу души вашей. Одно из двух – или мамону полюбите и будете холодны к Богу, или наоборот. Никто же воин бывая, обязуется куплями житейскими, да воеводе угоден будет (2Тим.2:4). И так, если ныне, как вчера, душевное твое расположение крепко привязано к житейскому, – ныне, как и вчера только и забот у тебя, что о пище и одежде, о горшках и келье, то с чего ты льстишь себя надеждою, что душа твоя угодна владыке Христу? Бог требует от нас всей нашей воли, всей нашей любви, всей деятельности души и тела. И Он требует того по праву: Он наш творец, промыслитель и Спаситель; Он создал нас для себя, для славы имени Своего и вне Его нет и не может быть цели для нашего бытия. Что же делают, если не святотатствуют, определяя душу, посвященную Богу, на служение земле и страстям земным? С чего надеются на спасение души, когда душа в работе у страстей? Житейские попечения обессиливают волю нашу в её стремлениях к Богу. Они влекут душу от предмета к предмету, от занятия к занятию, от заботы к заботе, в круге земных вещей; желания и страсти, бушуя как волны, бросают волю туда и сюда и она, истощенная борьбой, ни мало не подвигается вперед в своем восхождении к Богу. Оттого-то происходить, что те самые люди, которые в начале обращения своего к Богу совершали тяжелые подвиги самоотвержения, потом, – в продолжении многих лет все только начинают дело спасения своего; ищут Бога и не находят, трудятся в обители спасения и не спасаются. Связав душу пристрастием к земному и житейскому, не расстаются с делами погибели; желая неба, волнуются заботами о земле; ищут Бога, но не хотят потерять и тварей. И чем все это кончится? Чем другим, как не погибелью вечною? Не живя для неба на земле, нельзя попасть в небо, за пределом гроба.

Братия и сестры! пока есть время, будем искать вышних, идеже есть Христос, одесную Бога седя. Оставим опасную для нас борьбу с волею Божией, которая велит лам горняя мудрствовать, а не земная. Аминь.

Христос на небе! Христос во славе! Какая радость, какое торжество для ангелов! Если радовались они нисхождению Христа на землю; то, что было, когда видели возвращение Его в славу? Что было, когда зрели осужденное человеческое естество прославленным в лице Христа Иисуса? Что было, когда видели смирившего Себя до смерти, и смерти крестной, приявшим имя выше всякого имени, так что должно поклоняться пред Ним всякое колено небесных, земных и преисподних?

Христос на небе. Христос во славе. Что же мы? Или нам можно оставаться на земле и без Христа! О, сохрани Бог быть где-либо без Христа! Если, когда, то теперь особенно надобно побуждать себя – помышлять о небе, где Христос.

Христос на небе. Там на небе и наша родина, там и наша жизнь со Христом. Что земля для нас? Место изгнания. Что жизнь земная? Путь бедного странника. К чему ж останавливаться там, где нельзя жить домом? Странник равнодушно проходит мимо всего, что не нужно для его назначения, или что может только отвлечь его от цели. Он пользуется на дороге только тем, что может подкрепить силы его для пути. Взоры его, мысли его, желания души стремятся к родине. Ничего нет прекраснее нашей родины на небе. Глаз не видел, ухо не слышало, мысль не встречала ничего подобного тому, что приготовил Господь любящим Его. К чему ж столько забот, столько скорбей у нас о земном? Сынове человечестии! доколе тяжкосердии? Вскую любите суету? Один всю жизнь проводит, чтобы собирать кучки блестящей пыли. Другой чего не предпринимает, чтобы приподняться на две или на три ступеньки повыше других, выиграть мнение о себе у сильных земли, но которые сами земля? К чему все это? На родину возвратятся, как на чужбину, как дети блудные. Не суета ли и суета вредная – все, что не приносит нам пользы для вечности, а только крушит дух наш заботами, к его вечному расстройству? Вышних ищите, идеже есть Христос, одесную Бога сидя. Горняя мудрствуйте, а не земная. Ваш живот со Иисусом сокровен в Боге (Кол.3:1–3). Что мы без Христа Господа? Он – наша глава, наша жизнь, наше спасение и блаженство. Если не туда спешим мы, где Христос, если же не о небе заботы наши, если не к Царю и Господу своему стремимся мы приближаться, что с нами будет, когда видимые небо и земля сгорят, а вне Христова царствия ничего не останется, кроме ада? О, надобно горняя мудрствовать, а не земная!

Нельзя ли быть тому, чтобы и помимо забот о небе взошли на небо по смерти? В таком случае, не для чего заботиться на земле о небе, тем более что довольно и земных забот.

Взойти на небо без приготовления себя к небу? Нельзя! Невольное преселение на небо, по действию смерти, не предваренное очищением духа при жизни, не только не может быть благотворным для души, но обратится в пагубу. Семена зла, посеянные волею в душе, не могут быть исторгнуты из неё никаким насилием, а оставленные в душе, вознесенной на небо, они раскроются и обратятся в источники мук. Как грешной душе жить там, где все ей не сродно, все противно её расположениям? Это значило бы то же, что заставлять рыбу жить в воздухе, оленя в воде, камень летать по ветру. Стихия, в коей блаженствуют чистые духи и души праведных, нестерпима для грешника; она слишком тонка, слишком светла для него, в ней, как чуждой, не может он жить; стихия, с которой он сроднился, в которой он жил и жить может, совсем другого рода. Грешники, по неложному слову Божию, чада диавола. Они родились и воспитались, они жили и жить могут только тою стихией, которая порождена князем тьмы, иначе – стихией ада. Нет, слушатели мои, надобно очиститься, надобно просветиться в духе, чтобы жит там, где Христос, одесную Бога седяй. Целую жизнь надобно посвятить на то, чтобы возноситься расположениями к небу, а не прилепляться к земле, чтобы горняя мудрствовать, а не земная.

Но легко ли это? Легко ли с земли возноситься на небо?

Что ж? Разве лучше упасть в бездну, чем взойти на высоту, хотя бы и с трудом? Для приобретения тленных сокровищ, временных выгод, разве не употребляют трудов? А приобрести нетленные сокровища, вечные блага – будто уже и не стоит труда! Сын Божий для нас нисходил на землю, за нас пригвожден был ко кресту, за нас глава Его увенчана была тернием, за нас ребро Его прободено рукою беззаконною, – и чтобы быть вечным ходатаем нашим пред Отцем, вознесся Он на небо: а мы – не благодарные к любви Господа нашего, не хотим понести труда и для своей вечной жизни.

Слишком трудно земному вознестись на небо?

Но то ли, собственно, человек, что взято из земли и возвращается в землю? Нет, это только одежда, которая снимается одним раньше, другим позже, одним изношенная, а другим вовсе новенькая. Что же такое человек? Без сомнения то, что остается целым и без тленной оболочки; это – дыхание жизни, происшедшее от Бога, это – дух, сотворенный по образу Самого нетленного и вечного Бога. Если же так, то не естественно ли духу стремиться к своему началу? Не естественно ли приближаться ему к нетленному, как своему образу? Точно так же естественно, как естественно падать камню на землю, где он родился. Не естественно душе нашей находить мир и радость на земле, потому что земное не сродно ей. Проверьте самих себя: чем отзываются в душе забавы и удовольствия мира? Пустотою, скукою, скорбями. Итак, не сама ли душа говорит, что покой её не на земле, а на небе? Что же препятствует употреблять такое расположение души на то, чтобы, как можно чаще быть мыслями и желаниями у своего Господа и Спасителя? Бывают же и много мыслящие, но которые мыслят о всем, что угодно, только не о вечности. От чего это? Не от себя ли самих? Не от своей ли худо употребляемой свободы? Если дух, непрестанно занимаясь только мыслями о земном, житейском и тленном, сам грубеет и земленеет, кто виноват? Пусть падение первого человека испортило естественное стремление бессмертного духа, наклонив его от неба к земле, но нам дана благодать Христова, сильная не только возвратить духу первоначальную правоту, но и возвесть ее до высшего совершенства. Пусть не остается в нас тщетною благодать Христова: с нею ни земляность плоти, ни немощи души, не удержат нас на земле; с нею апостол, живя на земле, восходил на третье небо.

Но как приучить ум устремляться на небо, когда земные предметы рассеивают его, обращая к земле?

А как приучают ум устремляться к земле, а не к небу? Повторением одного и того же. Пусть тот же способ употребляют для приучения ума к небу, и приучат. Начните чаще думать, о каком угодно предмете: этот предмет будет все ближе и ближе к вам, взойдет в душу вашу, наполнит ее собою, вытеснив другие предметы. Так бывает и тогда, когда человек часто возносится мыслью на небо. Как, оставляя небесное для земного, приучаются к земному: так, оставляя земное для небесного, приучаются к небесному. Ты сокращаешь часы благочестивых занятий, чтобы употребить их для дел мирских; иногда идешь в храм Божий, а думаешь о доме; таким же бываешь и в храме. Поступай на оборот. Делай дела необходимые для жизни, но не простирай сего труда далее необходимости, и освобождай себя от дел земных для дел Божиих. Не только дней, отделенных Господом для служения Ему, никогда не отнимай на дела суеты и греха, но и время работное освящай мыслями о Господе. Начинаешь ли работу? Начинай призыванием благословения Божия. Оканчиваешь ли работу? Благодари за помощь Его. Пусть со всяким делом, со всяким упражнением твоим соединяется помышление о Господе; тогда все земное будет обращаться у тебя в духовное, и ум твой будет не на земле, едите ли, пьете ли, или, что другое делаете, делайте все во славу Божию. Если та или другая страсть будет теснить ум, будет увлекать его к греху: и против сего указано средство. Сей Иисус вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо, так говорили ангелы апостолам. Вот могущественное возбуждение душе! Мысль о втором пришествии Сына Божия, сколько отрадна для святых в тяжелые минуты ощущения беспомощности, и как бы оставления небом; столько страшна для беспечных грешников, на которых изречен будет грозный приговор судиею – Сыном Божиим. Итак, прогоняй грешные мысли страхом суда Божия, облегчай подвиги внутренней скорби утешениями вечности.

Сотворивый радость ученикам обетованием святого Духа! Ниспосли животворящего Твоего Духа и нам немощным, да Им просвещенные и укрепленные будем взирать на небо, приявшее Тебя, не развлекаясь прелестями мира. Аминь.

1847 год.

В день веселия духовного о ниспослании святого Духа приличнее всего, слушатели, беседовать о самом пришествии святого Духа. И как важен, как велик предмет сей сам по себе! Сколько в нем света для ума, сколько утешения для сердца!

Обстоятельства сошествия святого Духа изобразил нам св. Лука. Обратимся же к его повествованию.

Три предмета изображает нам в своем повествовании о святом Духе св. Лука:1) состояние учеников Христовых пред нисшествием святого Духа; 2) самое нисшествие и 3) суд людской о сем событии.

1) Егда скончавахуся дние пятидесятницы, быша вси единодушно вкупе. В таком состоянии были избранные Христовы пред принятием святого Духа. Не разделенные местом не разделены были и душами. Господь Иисус, в последнее свидание с ними, повеле им от Иерусалима не отлучатися, но ждати обетования Отча – силы святого Духа (Деян.1:8). Верные Христовы так и поступили. Они пребывали все вкупе – в одном месте, в одной горнице; никто не думал отлучаться куда-либо из Иерусалима; они ждали Утешителя; Утешитель стал единственным предметом их мыслей и желаний. Бе же имен народа вкупе, яко сто и двадесять (Деян.1:16), – в том числе, и пресвятая Дева, в том числе, кроме двоюнадесяте, и седмьдесять апостолов. Всех было сто двадесять человек, – и все были единодушны, у всех была душа одна, сердце одно; сто двадесять сердец слились в одно чувство; сто двадесять умов соединились в одну мысль: прекрасное зрелище! Конечно, не были тревожимы сии души движениями самолюбия: иначе они не могли бы соединиться союзом духовным; они расторгли бы и союз местный. О! там, где живут подобные страсти, там не бывает союза мира; или, если и бывает, то ненадолго, на время, – держась на взаимном договоре разных страстей, – договоре столько же непрочном, как непрочны, переменчивы прихоти нашего сердца! Но благоволит Господь о чистом, святом, союзе сердец. Идеже два или трие собрани во имя Мое, говорит Он сам, ту семь посреде их. О сем-то союзе не земном Он молился к Отцу: да вси едино будут: яко же Ты Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в нас едино будут (Ин.17:21). О нем-то Он повторял неоднократно ученикам своим: сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, яко же возлюбих вы (Ин.15:12). О сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Ин.13:35).

Апостолы исполнили волю Сладчайшего, исполнили, творя плод духовный – молитву. Сии вси бяху терпяще единосущно в молитве и молении (Деян.1:14). Они молились, поскольку слышали наставление: просите, и дастся вам: толцыте, и отверзется, т.е. без нас самих ничего не дадут нам; молились, поскольку не считали себя достойными обещанной им благодати, – страшась Того, Коего глас поколебал некогда землю; молились, поскольку самое желание Утешителя, самое стремление к Нему вседушевное было уже молитвою. И сколько времени протекло в этой единодушной молитве? Девять дней; девять дней не преставали молиться, – девять дней, не смотря на ясное, непреложное, обещание Спасителя об Утешителе, молились крепко. Верно, слушатели, молитвы нужны нам, – молитвы не кое-какие, приготовление не короткое; нужны, хотя Господь наш – как Всеведущий, знает и без нас, чего мы требуем, и как благий и премудрый готов и может устроить полезное нам. Они нужны не Богу сердца нашего, а нам бедным: нам, поскольку мы должны непрестанно повторять – остави нам долги наша, не введи нас в искушение, подаждь нам, яже на потребу; нам они нужны, поскольку мы молитвою очищаемся и становимся способными к принятию даров благодати. Если мы думаем, что можем быть и без молитвы, то мы в заблуждении; беспечное к небесному, но не к земному, сердце наше обманывает нас; не потому мы не молимся, что будто надеемся получить все без молитвы; а потому, что не желаем, не ищем всего нужного для бессмертной души нашей: ибо можно. не желать, и не молиться.

Апостолы молились и, когда единодушием и молитвою, незаметно для них самих, очищались и уготовлялись к принятию Духа святого, наступил пятидесятый день после пасхи иудейской: скончавашася дние пятидесятницы. День сей быль один из самых торжественных в церкви иудейской; весь народ иудейский стекался в храм благодарно воспоминать синайское законодательство. Ибо в пятидесятый день, по исходе евреев из Египта, Господь, в громах и молниях, дал закон на Синае. Апостолы не пошли в храм, куда торжественность праздника ветхозаветного призывала всех иудеев в пятидесятницу. Это уже показывает, что они ожидали, не исполнится ли в этот самый день обещание Спасителя о ниспослании нового законодателя. К тому же, самый день располагал к такому ожиданию: дух рабства, какой возлагал закон на своих подчиненных, заставлял воздыхать о другом законе, о законе духовной свободы; а день ознаменованный объявлением закона рабства, получившим уже обещание нового закона представлялся самым приличным для обнародования сего закона. И чаяние апостолов исполнилось.

2. И бысть внезапу с небесе шум, внезапно произошло движение воздуха. Что ж это такое? бысть внезапу, следовательно, не что-либо обыкновенное: бысть с небесе шум, тогда как ветер идет не сверху вниз, а с той или другой стороны света; следовательно, это не было действие обыкновенного ветра: с небесе шум, следовательно, это не было и действие землетрясения, хотя и подвигнудись толпы народа; яко носиму дыханию бурну, – шум происходил такой, какой бывает во время бури от сильного движения ветра, было нечто похожее на явление бури, но только похожее, похожее по силе, а не по свойству. И исполни весь дом, идеже бяху седяще. Шум наполнил весь дом, но вне храмины апостольской все осталось в обыкновенном положении. И явишася им разделены язы́цы яко огненны, – показались средь храмины в воздухе огни; но то не были огни обыкновенные или молниеносные; они не палили и не убивали; они были только похожи на огни – яко огненны язы́цы. Носясь над главами учеников, они опустились на них, и опочили: седе же на едином коемждо их.

Что ж это за бурные, огненные силы, наполнившие одну ив иерусалимских горниц? Кто, и для чего нисшел в таком виде? Спаситель обещал послать Духа, иже от Отца исходит; – Утешителя, Который Своею мудростью должен наставить на всякую истину, своею силою чудодейственно избавлять от всякой беды (Ин.15:26, 14:26), Который, разделяя властью коемуждо, якоже хощет (1Кор.12:11), всюду присутствует. Так, нисшедший в иерусалимскую горницу есть сам Бог Дух. Но откуда приходить, и куда нисходить все наполняющему Собою? Недоумение сие разрешает св. Златоуст: «по нужде, говорит он, так выражает писание о Боге». Подлинно, нельзя же говорить другим языком с теми, которые, быв облечены плотью, знакомы с одним языком земным; нельзя изображать для нас духовных действий Божиих так, как они сами в себе суть. Когда писание говорит, что там или здесь является Бог, туда или в другое место приходит Он, то это значит, что оно говорит о явлении силы Божией в ощутительном для лас виде, об откровении Его действий в знамениях видимых. Животворящая сила Божия все живить, всюду действует, но иногда обнаруживается она более ощутительным образом, по силе власти своей, и для некоторых становится более близкою, по мере вместимости их. Так, сошествие святого Духа в иерусалимскую горницу не есть, собственно, сошествие святого Духа, а ощутительное явление силы Его, обнаружение особенного присутствия Его. Подобное было в раю для Адама, при Илии на Хориве, при Моисее на Синае.

Дух Святый бе присно, есть и будет, поет церковь. Не в первый раз Он открывается миру; не в первый раз Он начинает действовать на неустроенные стихии бытия человеческого. Им просвещаемые глаголали святые Божии человеки. Им всяка душа живилась, какая только была истинно живою. Тем не менее явление Его в иерусалимской горнице есть явление особенно важное. Оно составляет начало особенного общения Божества с человечеством. По совету Триипостасного, Сыну Божию не навсегда надлежало оставаться на земле видимо; за Ним вслед должен был низойти на землю святый Дух. Аз истину вам глаголю, говорил Сам Христос, уне есть вам, да Аз иду: аще бо не bду Аз, Утешитель не приидет к вам (Ин.16:7). Почему же Дух святый не пришел прежде, чем оставил землю Христос Господь? Не у бо бе Дух святый, яко Иисус не у бе прославлен (Ин.7:39), говорит евангелист. Прежде, чем прославлено было человечество Иисуса Христа, и прославленное сделалось как бы органом для сообщения Духа святого людям, – люди, по грубости и плотяности своей, не могли непосредственно принять обилия Духа святого. Но человечество Искупителя, просветленное славою Божества по вознесении на небо, по тесному соединению своему, с одной стороны с Божеством, с другой с человеками, открыло собою пресвятому Духу ближайшую удобность излить дары благодати на апостолов, и чрез них на все человечество. Это-то значат слова Христа Господа о святом Духе: Он от Моего приимет. Сын Божий совершил дело Свое на земле – дело искупления людей. Дух благодати нисходит, чтобы соделать людей способными к усвоению себе заслуг Искупителя, просветить, очистить, освятить сердца людей. Дело освятителя грешного рода человеческого Он начинает – нисшествием своим на апостолов.

Что же означали видимые знамения явившегося в сионской горнице? Были ли это только знаки присутствия Духа святого? Но, в таком случае, для чего их несколько? Всего вероятнее, что эти знаки заключали в себе указание и на свойства нисшедшей благодати. Чудный огнь, наполнивший сионскую горницу, выражал то, что Дух святый, как огнь невещественный, действует двумя силами: светом и теплотой, – светом веры, теплотой любви; Он озаряет умы апостолов истинами высокими и возжигает в них. любовь к святости, для озарения и обновления целого мира. Огни явились в виде языков, это было знаком даруемой способности говорить разными языками, для возбуждения ума и сердца. Некогда многоязычие, быв следствием нечестивого замысла человеческого, рассеяло племена и народы. Теперь же языки указывают в будущности благодетельные перемены, имеющие произойти при посредстве дара слова, – соединение рассеянных многоязычием племен под кров одного всеобщего училища истины. Некогда огнь и буря, сопровождавшие законодательство синайское, соответствовали силою своею строгости закона: кротость огня, почившего на апостолах, показывает, что новый завет дышит не судом, а милостью; дыхание же ветра, предшествовавшее явлению огня, говорит о том, что благодатная Сила, открывающаяся светом и теплотой – все проникает, все наполняет, ничем не удерживается, – тонко и быстро, как дыхание: внезапу бысть шум.

Исполнишася вси Духа свята. Апостолам и прежде сообщены были дары Духа святого. Воскресший отверзе им ум разумети писания (Лк.24:45), даровал силу вязать и решить (Ин.20:23); но теперь, по мере очищения деятельного, они получили обильнейшие дары благодати. Доселе мысли их не совсем были чисты; доселе земные, человеческие пожелания часто входили им на сердце. Господи, аще в лето сие устрояеши царство израилево, вопрошали они Его пред самым Его вознесением (Деян.1:6). Теперь душа их изменилась; они – иные и по уму, и по сердцу. Теперь не частный дар Духа прияли они, как, например, дар прощать грехи, но всю полноту даров Духа святого; не одно благовоние духовного бальзама разлилось в душах их, – самый бальзам Духа наполнял сердца их; не какой-либо луч света коснулся ума их, но полный свет озарит умы их; божественное дыхание проникло и оживотворило всю душу их. И весь мир духовный и вещественный стал иный в умах и сердцах их. Им открылись тайны Божии, которых не могли узнать никакие мудрецы мира. Простые рыбари, питомцы народного закона, стали учителями всемирными и мудрецами непобедимыми.

И начаша глаголати иными языки. Тогда, как сердце полно было огнем небесным, душа кипела жизнью новою, произошла перемена и в органе слова, – в проводнике духовного. Евреи по племени, галилеяне по месту рождения, апостолы умели говорить только на языке еврейском, и притом на худшем наречии его – галилейском, но осененные Духом, они начали говорить языками иностранными. Иными языки, самые эти слова говорят, что исполненные Духа святого говорили языками, которых прежде не знали. Христос Иисус обещал, что верующие в Него возглаголют языки новы, и называл это знамением, чудом (Мк.16:17); а вовсе не было бы никакого чуда, если бы одушевленными произносились только нечленораздельные звуки. Свидетели иерусалимского явления были свидетелями того, что апостолы говорили на языках различных народов; дар говорить разными языками известен был в последствии и в церкви коринфской (1Кор.14:22). Яко же Дух даяше им провещавати, сильнее нельзя было сказать для выражения того, что иерусалимские верующие говорили разными языками. Яко же даяше – указывает не на содержание речей, а на вид языков, которым каждый говорил, по действию святого Духа.

И поведаша величия Божия. Дивно, что несвободные волнения, произведенные стороннею силою, были вместе действиями высше свободными, и являлись делом самых свободных и разумных сердец: и поведаша. Это от того, что действовал Дух свободы и разума. Под Его влиянием апостолы вещали величия Божия, прославляли чудные дела и совершенства Божии, которые теперь открылись для них в особенной полноте и ясности, восхваляли Того, Кто обещал совершить в них и совершил чудесную перемену.

3. Но что между тем делает мир – свидетель события столь чудного? Что думают, что говорят о событии люди плотские.

Подвигнутые шумом бурного дыхания и хвалебными гласами ста двадесяти человек, пришедшие на праздник стеклись к храмине апостольской. Все изумились. Грек и римлянин, ливиянин и мидянин, услышали свои природные звуки из уст не учившихся галилеян; пред ними, в слух каждого, не знакомые с иностранными языками говорит языком парфянина и египтянина, кападокийца и критянина – обитателей Европы, Азии и Африки. Мало того. Простые люди вещают величия Божия, открывают истины, выражают чувства столь высокие, столь святые, с какими никто из предстоявших не был знаком. Все это налагало перст на уста говорливой мудрости человеческой, и поражало предстоявших ужасов. Ужасахуся же вси и недоумевахуся, друх ко другу глаголюще: что убо хощет сие быти?

Но скоро нашлись люди, для которых показалось слишком простым делом все, что ни происходило с апостолами. Что тут, говорили, удивительного? Вином исполнены суть. Вино вывело из обыкновенного порядка, вино причиною веселости их, шума и говорливости. Таков суд людей о деле Божием!

Удивляться ли сему? Мир всегда ошибается, когда судить по-своему о действиях благодати Божией. Сколько хулы наговорил он после иудеев о событиях апостольской храмины! Сколько клевет произнесено им на святых Божиих только потому, что не понимали их! Как поступали, и поступают люди мира каждый раз, когда бывают свидетелями явлений необыкновенных, изумляющих своею сверхъестественностью? К несчастью, слишком скоры бывают на то, чтобы о всем судить, на все давать свои мнения, все измерить мерою своего рассуждения и опытности земной. Гордость возбуждает, самозабвение оправдывает прозорливую пытливость. Начинают сперва необыкновенное подводить под уставы обыкновенного; а потом не верят ничему необыкновенному. Пусть, если уже хотят знать, что-нибудь, остановились бы на вопросе: что убо хощет сие быти? Пусть рассмотрели бы наперед необычайное явление со всех сторон. Пусть измерили бы, далеко ли простираются познания их о природе, чтобы выше-естественное объяснять из уставов естественного. Тогда гордость их смирилась бы. Тогда сказали бы: все Божие – выше человеческого; святые Божии – выше людей ежедневных, евангелие Божие – выше, учения мудрецов земных, и всему Божиему остается только верить. Дивно ли, слушатели мои, что Бог действует так, как хочет? Нет, дивно одно, что мы не знаем, как мы немощны, как нужна нам помощь Божия на каждом шагу, тем более, в деле спасения расстроенной грехом души нашей. О, если бы мы себе рассуждали, себя испытывали, себя дознавали; не быхом осуждены были тогда мы только молились бы!

Помолимся утешителю истинному, да приидет, просветить, очистит ны от всякия скверны, и спасет души наши. Аминь.

1847 год.

Духа не угашайте (1Сол.5:19).

Все – все от Тебя, сладчайший Спаситель наш! Все соделано, все даровано для грешных человеков беспредельною любовью Твоею, о Иисусе! Во образе Божии сый, Ты, смирил Себя до уничиженного образа сына человеческого, послушлив был до смерти крестные единственно для человека. Бесценная кровь Сына Божия пролита на крестном алтаре за нас, преступные чада Адамовы, – за нас, которых грехи подвергали вечному, грозному суду, пред судом беспредельной правды Божией. Но и того было мало. Пророк Божий, вдали веков, зрел дела любви беспредельной, и от лица любви вещал обетование: излию на дом Давидов и на живущие во Иерусалиме дух благодати и щедрот, и возрят на Нь, Его же прободоша (Зах.12:10). Так надлежало быть и тому, чтобы в прободенном, Распятом на кресте за грешников, зрели источник, льющий воды благодати на тех же грешников. Надлежало быть и тому, чтобы видели, как любовь Его, готового на позорную смерть за всех, не ограничивается и величием искупительной любви Своей, но хочет еще более сделать для людей; вам глаголю: уне есть вам, да Аз иду, аще бо не иду Аз, Утешитель не приидет к вам: аще ли же иду, послю Его к вам (Ин.16:7). И утешитель послан. Нужно ли говорить, в каком величии низошла благодать сего Утешителя на апостолов? какие чудные действия произвела она чрез апостолов в мире? Или лучше, изобразит ли немощное слово человеческое силу и славу сего Утешителя? Чувствует и ведает душа христианская, как Утешитель, ниспосланный Иисусом, доселе действует в мире, доселе являет силу свою душам христианским. Исполняйтеся Духом (Еф.5:18). Аще кто Духа Христова не имать, сей несть Егов (Рим.8:9); так писал апостол. И ваше благочестие, братия, собравшее вас в молитвенные храм, в день торжественного явления Духа благодати, показывает и вашу благодарную, благоговейную память о том необычайном явлении Духа Утешителя, и ваше смиренное чаяние некоего утешения от того же Духа Утешителя. Чаяние, достойное христианина, надежда не ложная, так как верен Он, обещавший Духа Утешителя, так как близок Утешитель – Дух истины, иже везде сый и вся исполняй. Но тем более нужно внимания к самим себе. Чающие Духа Утешителя! да позволено будет думать, что нам известно, какие святые расположения нужны для готовящихся принять Духа Утешителя. Самый храм сей, изображающий ныне молитвенную сионскую горницу святых апостолов, напоминает нам о тех расположениях, с какими готовились к принятию Утешителя в сионской горнице, и какие, без сомнения, необходимы и для нас. Обратимся же к другому предостережению, – к предостережению для приемлющих дух благодати, которое предлагал в свое время апостол: Духа не угашайте. И во всякое время, тем более теперь, необходимо помнить и размышлять о смысле сего святого предостережения.

Огня приидох воврещи на землю, – и как бы я хотел, чтобы он уже возгорелся (Лк.12:49), так говорит Спаситель о том, чему надлежало произойти с нисшествием Духа Утешителя на верующих. И видимое знамение, в каком в первый раз явился сей Утешитель над апостолами, было явление огненных языков. То и другое показывало и показывает умам, презирающим духовное сквозь вещественное, что действие Духа Утешителя, совершающееся в душах верующих, заключает в себе нечто сходное с действием огня, подобно огню, просвещает ум светом истины, подобно огню, воспламеняет душу любовью к истине и святости; все силы духа, как говорит еще пророк разваряет и очищает, яко сребро и злато, и преливает в чистый образ Божий (Мал.3:3). Сие-то имел в виду апостол, когда убеждал: Духа не угашайте. Апостол как бы так выражал любвеобильную мольбу свою к нам: не гасите в себе того священного, божественного огня, который вожжен в вашем духе силою Духа Божия.

Но что значим мы, божественный апостол, против действий того божественного Духа, который, везде сый, разделяет дары свои коемуждо якоже хощет (1Кор.12:11). Разве можем мы, немощные и бренные, противостоять и даже, как ты даешь уразумевать, полагать препятствия силе и обширности действий Духа всевластного?

Если апостол сказал: Духа не угашайте; то, конечно, нет места сомнению, что мы можем угашать дух, хотя сей дух и есть действие в нас Духа всемощного и всевластного. Отчего ж это так? Это от того, что Тот же всемогущий и всевластный даровал нам и свободу – самое лучшее украшение духа нашего, – свободу, при которой в нашей воле состоит пользоваться средствами ко спасению, стремиться ко спасению, или приготовлять погибель; Он даровал нам свободу при самом создании нас, и не отъемлет при воссоздании благодатном. Власть Его безгранична в пределах и за пределами свободы ограниченной. И кто назначить пределы беспредельной силе Твоей, Господи, которой благоугодно было, да наслаждаются создания жизнью Твоею, заключившею себя в пределы созданного? Кто назначит границы проявлениям неограниченной благости Твоей, каковы явления животворящего Духа утешителя, который, идеже хощет, дышит, возсозидая расстроенную грехом духовную природу нашу? Нет, в настоящем случае нам остается заботиться не о правах Всевластного, а о самих себе. После того, как дано нам все, что могло быть дано беспредельною благостью; после того, как еще в купели крещения дарован нам дух благодати, и тот же дух готов сам по себе умножать в нас дары Свои, нам остается выбирать одно из двух, – или пользоваться дарами животворящего Духа, или пренебрегать ими к своей погибели. Блюдите убо, како опасно ходите, не яко же не мудри, но яко же премудри, искупующе время яко дние лукави суть. Сего ради не бывайте несмысленни, но разумевайте, что есть воля Божия (Еф.5:15–17). Так, не будем поблажать своей лености и без того в нас сильной, не станем усыплять себя тщетными мыслями, что будто благодать соделает все в нас и без нас самих, что будто нет для нас опасностей при данной нам благодати. Нет, на всех степенях своей силы благодать действует в нас совокупно с нашей свободою. Она и подается нам под условием нашей веры, и укрепляется в нас под условием подвигов живой веры.

То, что писал апостол возлюбленному ученику своему, епископу Тимофею, скорее всего объяснит объясняемые нами слова апостола. Воспоминаю тебе, писал апостол, возгревати дар Божий, живущий в тебе возложением руку моею (2Тим.1:6). Вот здесь говорится о возгревании дара Божия – а мы хотим объяснить себе слова о погашении дара. Дар, низведенный на епископа рукою апостольскою, конечно, означает дар благодати священства, заключающий в себе сугубый дар: дар учения, и дар священнодействия. Почему предписывается возгревать дар учения, это понятно; равно понятно и то, как он может быть возгреваем. Но дар священнодействия, по-видимому, действует совершенно безусловно. К чему же и как возгревать в себе сей дар? Действительно, дар священнодействия действует безусловно, в том смысле, что недостоинство освященного лица не препятствует совершаемым рукою его тайнам быть тайнами; то, чему назначено совершаться, совершается во всяком случае. Но нельзя отказаться и от той мысли, что если бы благодать священства соединились с благодатью святой воли, если бы к одному дару присовокуплены были еще другие дары благодати, приобретенные подвигами живой веры, то естественно, что и благодать священства будет с вящшею силою действовать, как на тех, которые присутствуют при тайне, так и в самом совершителе тайны. Далеко ли нам, братия, идти за примером? В памяти нашей божественное священнодействие угодника Божия Сергия, сопровождавшееся и видимом нисхождением огня Божия, и видимым предстоянием ангела Божия. Вот что означал в нем дар служения благодати, возгретый подвигами сердечной, пламенной любви его к Господу! Огнь тайны, соединяясь с огнем облагодатствованной любви, проник самую грубую вещественность. Поймем же отселе, что, удостоиваемые дары священства, как и других служебных даров, имеют причину напоминать себе о возгревании в себе дара служения благодати. Поймем отселе, что гораздо более причин быть может не угашать, а возгревать в себе обыкновенные общие дары благодати.

В самом деле, если и необычайные дары благодати требуют того, чтобы для вящшей своей силы были возгреваемы, то очень легко быть тому, что обыкновенные дары, при нашей беспечности, неуместной в деле возрождения, совсем погаснуть. Духа не угашайте, говорит апостол, и дает тем видеть, что точно так же, как обыкновенный огонь гаснет, если не подкладывают сгораемого вещества, а еще скорее погаснет, когда будут лить на него воду, – и в нашем духе огнь благодати непременно будет умаляться, с умалением в нас святых помыслов, чистых ощущений, богоугодных намерений и дел, а еще скорее погаснет; когда наполняем душу всем, что есть противного духа святыни. Чистые расположения свободной души нашей составляют в нас то вещество, которым питается и усиливается в душе нашей огнь благодати, и таким-то образом благодать совершает преобразование духа нашего, совокупно со свободою нашею. Трудно ли нам заметить над самими собою, что, когда молимся мы усердною, искреннею молитвою, мы чувствуем в душе нашей и более теплоты сердечной, и более света в мыслях наших? Так, это один из осязаемых опытов, который благодать Божия оставляет тупому осязанию нашему, для уверения в её приближении к нам грешным. Но, точно то же происходить в душе нашей при каждом подвиге самоотвержения, при каждом подвиге любви к Господу, хотя не при каждом подвиге, и не всегда дает нам осязать себя благодать Божия, мудрая в устроении спасения нашего. Точно так же, но совсем противное, совершается в душе нашей, при нашей холодности к Господу Богу при нашей лености для совершения подвигов святых.

Дары благодати – различны; и погашать или возгревать их мы можем и каждым расположением души нашей, тем более расположениями, соответственными или не соответственными данному дару благодати. Подан ли кому дар особенной пламенной любви к ближнему? дела любви будут пищей для возгревания дара любви, а холодность, своекорыстие, конечно, не усилят любви: напротив, каждое движение своекорыстия, тем более злоба, будут вести, и доведут до погашения любви в глубине души. Любезный собрать! если дан тебе дар молитвы, дар сердечного беседования с Господом: остерегайся бесед человеческих; они, кроме того, что будут отнимать у тебя время для беседования с Господом, мало по малу могут возбудить в тебе любовь к молве человеческой, а с тем вместе ослабят, а потом и совсем подавят благодатное желание беседовать с Господом. Или если дал тебе Господь плач сердечный о грехах твоих, если Он пробудил в тебе сокрушение горькое о нечистоте дел твоих: не спеши знакомить душу твою с какими бы то ни было утешениями; а паче всего берегись, берегись мирского смеха, веселия безумного; истинное утешение дано тебе будет в свое время; а радостями безумия ты, того и смотри, как потоками воды, зальешь в себе огнь сокрушения сердечного; будь уверен, что в доме веселия, приготовляемого грехом, не место плачу благодатному, так же как в доме гордыни не место духу смирения. Если веяния светской образованности будут увлекать и переносить душу христианскую по предметам сей много мятежной образованности: скажите: как удержаться в бедной душе духу мудрости Христовой.

Не оскорбляйте Духа святого Божия, имже знаменастеся в день избавления. Всякая горесть и гнев, и ярость, и клич, и хула, да возмется от вас, со всякою злобою (Еф.4:30–31). Так св. апостол выражает другими словами, но более сильными, заповедь свою – не угашать Духа, и исчисляет для нас некоторые дела грешные, которыми особенно – более, нежели погашается Дух благодати. По слову апостола, есть дела, есть расположения души, которыми не только погашается, но и оскорбляется Дух благодати. Для примера он указывает на некоторые из таковых расположений. Если в сердце нашем – досада желчная, раздражительность гордая, даже гнев озлобленного самолюбия, то будем уверены, что на тот раз в нас нет Духа благодати, мы оскорбили Его; – и как не оскорбить, когда он есть Дух любви? По слову апостола, там, где шум досады, злоречие злости, клевета на ближнего, для которой ни невинность, ни человечество – не защита, там не надейтесь заметить Духа благодати: и как быть Ему там, когда он есть Дух мира? По реченному, уразумеем, слушатели, какие другие грехи, подобно зловонию смрадному, могут отдалять от нас благовоние Духа благодати.

Конечно, в ком возгорелся благодатный огнь любви Божией, в каком бы то ни было виде, – не естественно, чтобы сей огнь мгновенно и погас, так как не естественно, чтобы душа, объятая любовью, допустила до себя что-либо явно оскорбительное для Духа благодати, но как не заметно и, вместе с тем, как сильно постепенное ослабление внимания к дару благодати может ослаблять в нас силу благодатного огня! Если дерево в наружных частях довольно сухое, а внутри довольно водянистое, положим на огонь, оно скоро загорается и горит свободно, доколе огнь не дойдет до водянистой внутренности; в последнем случае, не подложи приставник нерадивый, по крайней мере, одну или две щепы, не позаботься употребить сторонних мер для поддержания огня: горевшее дотоле дерево начнет гаснуть, и потом останется головня. Вот изображение души нашей! То, что есть в душе нашей доброго от природы и воспитания, легко воспламеняется при прикосновении огня благодати, но потом, когда огнь любви начинает касаться глубин испорченной природы, внутренних страстей наших, он начинает ослабевать: душа, дотоле свободно горевшая и в помыслах и желаниях любовью к Господу, начинает мало по малу чувствовать тяготу, мрак, томление и вот, теперь-то особенно настоит нужда – повторять слова апостола: Духа не угашайте. К несчастно случается, что начинают в таком положении облегчать себя не по закону духовному, а по уставам плоти. Вместо того, чтобы укрепляться всею силою против опасного сна, начинающего тяготеть над душою, начинают думать, что пришло время дать себе и отдых. Вместо того, чтобы принять вспомогательные меры для поддержания в себе огня любви Божией, читать и слушать слово Божие, жития мучеников, исповедников, преподобных отцов, иже многими кровьми и страстьми стяжали блаженную жизнь; вместо того, чтобы понуждать себя, то на молитву, то на труды телесные, – начинают прислушиваться к советам коварного собеседника – греха, а тот, чем дольше слушаем его, тем больше находит для нас причин ослабить и оставить прежние святые правила жизни. В то же время, того и смотри, явится со своими советами другой друг – тот умный советник, о котором сказано: лучше бы было ему если бы жерновный камень повешен был на шею его, и он брошен был в море. Чтобы избежать опасности, бодрствуй подвижник Христов; будь мужествен и тверд (1Кор.16:13). Употребляй то одно, то другое средство к поддержанию и возбуждению в себе света и теплоты. Тебе известна сила молитвы, – молитва веры спасает болящих (Иак.5:15); молись же всякою молитвою и молением на всяко время духом (Еф.6:18). Известна сила слова Божия, – оно живо и действенно (Евр.4:12), оно – сила Божия во спасение всякому верующему (Рим.1:16); читай же и слушай слово Божие со вниманием благоговейным. Целый облак свидетелей веры представляет пам история веры: будем же читать и изучать сию историю; – огнь ревности, горевший в подвижниках веры и благочестия, будет согревать нашу холодность, свет веры их будет просвещать мрак, наводимый на душу страстями и немощами нашими. Можно ли исчислить все средства, какие предлагает нам вера Христова для нашего спасения? Тот, кто в духе веры будет изучать болезни своего сердца, немощи падшей нашей природы, найдет в вере верное врачевство против каждой болезни, – надежное средство против каждой опасности, и не погасит в себе Духа.

Об одном подумаем еще вместе с тобою, возлюбленный брать, для предотвращения опасности; подумаем о том, чего мы лишимся, если лишимся Духа благодати. О, Боже милости и щедрот! милостью Твоею не допусти нас до того состояния самого гибельного для нас. Что мы без животворящего Духа Твоего? Мертвецы, мертвецы – более виновные, чем самые язычники. Какой грозной ответственности подвергаем мы себя, когда теряем, и один какой-либо дар благодати, тем более, когда погубляем в себе многое, тем более, когда погубляем все благодатное? Земля, пившая многократно сходивший на нее дождь и превращающая траву полезную, получает благословение от Бога. Но та, которая производит терние и волчцы, негодна и близка к проклятию, которого следствием будет сожжение (Евр.6:8–9). Не льститеся: Бог поругаем не бывает, как будто не видящий дел наших, или кроткий для нас до слабости. То, что дано Им нам, не погибнет, не смотря ни все своеволие, с каким дерзают дар Его наши страсти. Огнь Духа Его, если не откроется в нас живим светом любви для вечного блаженства нашего, – превратится в огнь всепоедающий, чтобы терзать и разрушать не разрушимый состав наш целую вечность (Гал.4:7–8). О, страшно впасти в руце Бога живого (Евр.10:31)!

Царю небесный, утешителю Душе истинный! Ты един – истина, а в наших сердцах, якоже веси, от дней юности – ложь и нечестие; прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны. Ты един благий и милостивый! имиже веси путями, сохрани в немощных Твое даяние и спаси души наши. Аминь.

1848 год.

Мы же не духа мира сего прияхом, но

Духа, иже от Бога есть (Кор.2:12).

Так говорил о себе и о верных Коринфа ап. Павел. И он по праву говорил это, хотя ни он, ни верные Коринфа не были в той сионской горнице, куда сходил Дух Святый в день пятидесятницы. Апостол Петр говорил в объяснение дивного события сионского: вам бо есть обетование и чадом вашим и всем дальним, елика аще призовет Господь Бог наш (Деян.2:39). Всем, кто только удостоится чести быть призванным к вере Христовой, всем принадлежит право на приятие даров Святаго Духа, Дух Святый, посланный апостолам, послан для всех верующих, кто бы они ни были.

Так и нам, при всей бедности времен наших, ниспосылается Дух Святый. В таинстве крещения получаем мы благодатное рождение в духовную жизнь. В миропомазании утверждаемся благодатью в жизни духовной. Дух Святый со времен апостольских не преставал и не престает изливать обилие даров своих на верующих в Христа Иисуса.

Однако, апостол, когда говорит о себе: мы же не духа мира сего прияхом, но Духа, иже от Бога есть, то дает видеть, что иные могут принимать и усвоят себе дух мира, но не Дух, иже от Бога есть. И если апостол радуется тому, что в нем нет духа мира, то значит, надобно нам остерегаться того, не водворился бы в нас дух мира, вместо Духа, иже от Бога есть. Размыслим же внимательно что это за дух мира, противополагаемый апостолом Духу, иже от Бога есть? Сравним действия Духа, иже от Бога, с делами духа мира.

Дух, иже от Бога, Дух, который оживлял верующих Павлова времени и оживляет верующих всех времен, во-первых, есть Дух истины. Так говорит о Нем Господь Иисус. Егда приидет Он, Дух истины, наставит вы на всяку истину, говорил Господь апостолам (Ин.16:13). И нисшедший на апостолов Дух точно явился Духом истины, потому что научил их истине, открыл такие тайны, о которых гордый ум человеческий и не мечтать. Сей Дух истины, ко слову Спасителя, пребудет с учителями христианства ввек (Ин.14:6). И Он пребывал и пребывает с нами. Вот почему, в течении 18 веков лжеучения и заблуждения человеческие, при всех усилиях ада злобного, не могли ничего сделать с церковью Христовою, не могли, на месте апостольского учения, водворить свое учение. Она поныне остается с учением апостольским, как была с ним при апостолах. Это дело Духа истины.

Дух, иже от Бога, просвещает животворным светом истины и каждую душу, ищущую спасения. Он открывает ей и её собственное положение, и то, где ей искать спасения; наставляет истинному боговедению, показывает, кто таков для нас Господь Иисус и Его благодать. Он даст видеть, как суетны, как пусты все временные блага и как нужно нам только одно – искать небесной отчизны. Не может быть ни одного сомнения в жизни, которого бы Дух истины не разрешил для верующей души, по её молитве, если только это нужно для вечного её спасения.

Чему же учит дух мира?

Когда св. писание хочет сказать о нем, как о чем-то враждебном для нашего спасения, то дает видеть в мире общество людей, которые живут только для времени, а не для вечности. Таким образом дух мира означает правила и образ мыслей людей, которые дорожат только земными интересами, и не думают о жизни за гробом.

После сего понятно, каким может быть наставником дух мира! Если он не отвергает явно бытия Божия, то он так равнодушен к мыслям о Боге, так мало озабочен каким-либо помышлением о Нем, как будто для него нет Бога. Господь Иисус, Его царство, Его благодать – вещи не нужные для света. Если не всегда явно говорят чада: да ямы и пием, утре бо умрем, то дела их говорят то же самое. Они не понимают, как можно жить иначе на земле, если не для земли. Если встречаются им люди, которые считают все земное за пустоту, за ничтожество: они спрашивают: в уме ли эти люди? И произносят такой приговор: это – жалкие люди, мечтатели, изуверы. Заговорите с ними о душе, о суде. Они скажут: об этом – в другое время, – т.е. они любят ложь и не хотят расстаться с ложью. Дух мира на каждом шагу учит их лжи, и они лгут на каждом шагу. Они лгут, когда каются, потому что нет в них искреннего раскаяния. Лгут, обещая исправиться при другом, лучшем, времени, потому что не хотят они исправиться, потому что слишком дорожат суетою мира, потому что удовольствия света, честь, слава, деньги овладели душою их. Они лгут при оценке благ земных, потому что в душе своей дают им цену, какой они не стоят, потому что ставят их выше всего, тогда как они суть только средства к духовному совершенству, притом условные. Они говорят ложь и тогда, как на словах соглашаются с ограниченным значением земных благ, потому что в душе своей говорят о них другое, покланяются им, как идолам. Когда и в чем не лгут они? Они лгут, чтобы забавлять других ложью; лгут, чтобы закрывать от других свои грехи и слабости; лгут, потому что дорожат выгодами лжи, и не высоким значением правды. Целая жизнь их – цепь лжи и обманов; потому что, гоняясь во всю жизнь за благами мечтательными суетными, пустыми, они превращают жизнь в непрерывный ряд обманов, ошибок, грехов преступлений. Истина всегда себе верна, дух мира ветрен, непостоянен, переменчив, до жалкого и смешного. Что считал мир образцом ума и вкуса лет за 30 пред сим: ныне смеется он над образцовым того времени. – Таков дух мира!

Дух, иже от Бога, есть Дух святый, – Дух освятитель. Он очищает душу от грехов; путем скорбей, раскаяния, подвижничества ведет от совершенства к совершенству и восстановляет чистый первозданный образ Божий в человеке. Омыстеся, освятистеся, оправдастеся именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего (1Кор.6:1). Любы Божия излияся в сердца наша Духом святым, данным нам (Рим.5:5). Плод духовный есть любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал.5:22). Нельзя сказать, что освящаемые Духом Святым не чувствуют в себе слабостей, не подвергаются ошибкам. Но они остерегаются, они боятся греха, как самой страшной язвы. Если и падают они, но немедленно встают и падения обращают себе в урок, как спасаться от падений. Они не свободны от искушений, пакостник плоти – ангел сатанин деет пакости людям самой высокой духовной жизни (2Кор.12:7). Но они борются с искушениями под защитою Духа освятителя, распинают плоть с её страстями и грешными движениями; с усилием подвизаются войти в царство чистоты и смирения. Они непрестанно стремятся к высшей цели и, забывая о том, какие слабости удалось им победить в себе, какие добрые качества приобрести, помышляют лишь о том, как бы не остаться за дверями чертога Христова.

А чего желает, к чему стремятся дух мира? Он совсем не так взыскателен в отношении к греху и святости. Грубых грехов, грязных пороков и он чуждается; по крайней мере, в глазах людей. О гражданской честности и он заботлив, по крайней мере, столько сколько это нужно для выгод жизни. Но тайные желания гордости, тайные движения похоти, тайные действия страсти к деньгам вовсе не замечаются им, или считаются ни по чем. Об умерщвлении чувств, о самоотречении, о верности в вещах малых, о стремлении к высшему совершенству он знать не хочет. Это, говорит он, дела тех, которые особенно на то призваны, а не наши дела. Как будто не каждый христианин дал клятву при крещении быть последователем Христа распятого; как будто не каждый самым именем христианина обязан любить закон Христов. Наше дело, говорят, приносить пользу в мирском быту. И как же приносят пользу? Хорошо еще, если несут какую-нибудь общественную должность, хотя бы и с грехами против точности в исполнении, против чистоты в намерениях. Иначе же не выставляют ли себя за людей полезных обществу и тогда, как безумною роскошью, нерасчетливым щегольством в нарядах, ежедневными веселостями, легкомысленною тратою времени, сил, средств, расстраивают вместе со своим состоянием состояние многих семей и соблазном жизни губят тысячи душ, за которых висел на кресте Сын Божий? Наше дело приносить пользу в мирском быту? К чему эти слова в устах христианина? Если ты живешь как христианин: ты, без сомнения, везде принесешь пользу обществу. Если же ты, в оправдание уклонения своего от христианского служения Богу, указываешь себе на обязанности в отношении к обществу, то имею право сказать тебе, что ты такой же плохой слуга общества, как и плохой слуга Божий.

Дух, иже от Бона, по слову Спасителя, есть Дух утешитель. Тяжела была участь апостолов. Сколько гонений, сколько несправедливостей, сколько бед надлежало им вытерпеть! И благий Господь их обещает послать им Утешителя верного. Аз умолю Отца и иного Утешителя даст вам, да будет с вами ввек, Дух истины, его же мир не может прияти (Ин.14:16–17). И Утешитель послан, и Он подкреплял апостолов, в их скорбях и страданиях. Кто из странников земли не имеет нужды в утешении? Со стороны Духа утешителя готово утешение для каждой верующей души, на каждую скорбь её. Он вливает в сердце утешения и надежды, о которых само сердце не в состоянии и подумать. Дух подкрепляет нас в немощах, мы не знаем о чем и как нам должно молиться, но Дух сам ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (Рим.8:26). Как сладки, как живительны те утешения, которые Дух Святый посылает душе верующей, это видим в примере мучеников. Не были ли они покойны, не сияли ли лица их небесною радостью в то самое время, когда тела их терзаемы были железом, или опаляемы огнем?

И дух мира любит ласкать детей своих утешениями. Даже это-то и составляет главную приманку, которою он сманивает людей из ограды Христовой в свои дворы. Утех, веселостей, всего более ожидают от мира. Но каковы эти утешения! Они пусты обманчивы, не верны! Бессмертной души нельзя напоить водою земных удовольствий; эта вода только усиливает жажду в бедной душе. Сами чада мира по временам сознаются в том. Часто во время радостей грызет их скука, во время счастья – волнение или пустота теснят их душу. В грехе искать жизни и сладости – напрасный труд: грех сеет расстройство, болезни, смерть, – и в душе, и в теле, и в семье, и в обществе. Другое свойство мирских удовольствий – изменчивость. Они изменчивы оттого, что состоят в зависимости от случаев и обстоятельств времени, столько переменчивых. Люди, от которых ожидают так многого чада мира, вянут как трава, – ныне богаты и сильны, завтра – в гробу. Оттого бывает в свете, что ныне веселы до забывчивости, завтра рвутся от скорби исступленной.

О! как много надобно нам молиться, чтобы не возобладал нами дух мира! Царю небесный, утешителю Душе истины! Спаси души наша. Аминь.

1850 год, В Ахтырском монастыре.

Сии вси бяху терпяше единодушно

в молитве и молении (Деян.1:14).

Сошествие Святаго Духа на апостолов – событие чудное по себе и дивное по последствиям для человечества! Св. церковь, в чувствах величия сего события, посвящает нынешний день особому празднованию в честь Духа утешителя.

В сем событии все велико, все достойно изучения. Возьмем особенно то, что может служить к нашему назиданию во спасение. Рассмотрим, как готовились апостолы к принятию Духа Святаго?

Сии вси бяху терпяще единодушно в молитве и молении. В таком положении были верные Христовы, по словам св. Луки, тогда, как получили повеление ожидать в Иерусалиме обещания отеческого. Егда же исполнишася дние пятьдесятницы, повествует он же, беша вси апостолы единодушно вкупе (Деян.2:1). По сим словам апостолы, пред сошествием Святаго Духа, во-первых, занимались молитвою, во-вторых занимались молитвою постоянно, в третьих молились единодушно в общем собрании.

Бяху в молитве и молении. К чему, казалось, молиться, когда Дух Святый уже обещан прежде молитвы? К чему, казалось, молиться, когда Господь Иисус не давал приказания апостолам молиться, а только велел быть неотлучно в Иерусалиме и ожидать обетования Отча? Видите, слушатели, молитва – необходимая потребность души нашей. Бог благ. Он не ожидает от нас молитвы, как побуждения Себе для подания помощи. Он благ и по благости, приготовил все нужное нам, без нашей просьбы. Он – всеведущ, знает прежде нашего прошения нужное нам. Молитва нужна нашей душе, а не Богу. Нам необходимо, как можно глубже чувствовать немощи и грехи наши, чтобы тем с одной стороны творить дело правды, с другой – открывать душу для помощи небесной. Нам необходимо отверзать сердце, чтобы принимать дары благости Божией. Молитва есть вдыхание небесного, благодатного воздуха. Она то же для души, что дыхание для телесного организма. Пока в душе есть жизнь, которою назначено ей жить, она не может не молиться. Что есть молитва? Молитва есть устремление души к Богу, есть жажда Бога и Божией воли. К чему же и стремиться душе, как не к Богу? Где её покой, где радость, где свет, где вечная жизнь, как не в Боге? Думаете ли, что сердца наши на своем пути, когда они ищут земного? Думаете ли, что ум наш видит свет, когда смотрит он на суету? Вне Бога – мрак, тоска, погибель. Так необходимо пребывать в молитве, и тогда Отец небесный, по обещанию Сына, даст Духа Святаго просящим у Него (Лк.11:13); тогда жизнь духовная раскроется в том, в ком не началась она, будет возрастать там, где началась, будет достигать полного совершенства в том, в ком получила известный возраст.

Апостолы и ученики Христовы бяху терпяще в молитве, т.е. пребывали в молитве постоянно и неутомимо. В терпении не мало было нужды: день за день проходил, а обещанный Дух не являлся; надобно было ждать и молиться. Апостолы не ослабевали в терпении, не оставляли подвига молитвы, не давали места лености и расслаблению; также усердно молились в десятый день, как и в первый, бяху терпяще. И терпеливая молитва дождалась того, чего ожидала. Такова – истинная молитва! Молитва есть плод надежды на Бога, прилично ли же христианской надежде быть слабою или колеблющеюся? Молитва есть плод любви к Господу, прилично ли же любви христианской в одно время пламенно любить Господа и по любви совершать нелегкие подвиги для Господа, а в другое время так охладевать в любви, что ничего не делать для Господа, даже не молиться? Нет, если и не видим мы в скором времени плодов молитвы нашей; если и долго не видим мы исполнения прошений наших: не будем малодушны, не будем слугами лени. Как нам знать советы Божии о нас? Мы не видим, мы не знаем, что и когда полезно душе нашей, с какими последствиями то или другое придет к нам, но Бог знает и исполняет прошение наше тогда, когда нужно исполнить. Никогда не подает Он детям камня вместо хлеба. Отец небесный для нас же самих, для обучения нас постоянству в добре, для утверждения в нас духа сокрушения и плача о грехах, для наставления смирению и живому признанию немощей наших, может на время откладывать исполнение прошений наших. Потому-то в молитве Господней и указано нам молиться к Отцу небесному: да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли.

Апостолы и ученики Христовы пребывали в молитве единодушно вкупе. Так повелел им Господь, когда заповедал от Иерусалима не отлучатися. Воля Его о единодушном молении объявлена была апостолам и еще прежде того. Он благоволил раз на всегда сказать: паки аминь глаголю вам, яко аще два от вас совещаста на земли о всякой вещи её же аще просите, т.е. если двое из вас на земли, согласясь между собою, станут просить о чем-либо: будет има от Отца моего, иже на небесех. Идеже бо еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их (Мф.18:19–20). Видите, слушатели, как важно собрание общества на молитву! Там, где собраны многие во имя Господа Иисуса, там, несомненно, пребывает сам Господь. Как же надобно дорожить молитвою церкви! Какое лишение для души, какая потеря для вечности, когда по лености, по самочинию, по нерассудительности духовной не приходят на церковную молитву! Как много помощи может подавать нам молитва церкви! Брат мой! не будем так неразумны от гордости своей, чтобы не сознаваться, что моя и твоя молитва многого не имеет, что должна бы иметь, и по многим причинам не заслуживает благоволительного внимания неба. А при живом сознании недостатков молитвы нашей, как нам не желать учиться достойной молитве из примера братий наших? Как не спешить учиться истинной молитве из наставлений опытных молитвенников, предложивших образцы и образ молитвы в церкви Христовой? Моя и твоя молитва скудна, малоценна, но положим лепту нашу в сокровищницу молитвы целой церкви; и на нашу долю, вместе с прочими, достанется бесценный дар благодати; наша слабая молитва, подкрепленная силою общей молитвы, получить то, чего не получила бы сама по себе. Сила общественной молитвы церковной – сила изумительная! Вспомните, что произвела она в собрании верующих при апостолах? И помолившимся им подвижеся место, идеже бяху собрани и исполнишася вси Духа свята и глаголаху слово Божие с дерзновением (Деян.4:31). Видите, сила общественной молитвы потрясла здание, где молились, низвела на молящихся новые дары Духа Святаго, облекла их смелостью для проповеди вселенской. В другое время апостола Петра стерегли в темнице. Молитва же бе прилета бываемая от церкви к Богу о нем. Ночью, по прошествии которой Ирод хотел вывести Петра для суда и осуждения, Петр спал между двумя воинами, окованный двумя цепями, и стражи стерегли у дверей темницу. Опасность была, как видите, крайняя; спастись не было возможности, да и Петр спал беззаботно. И, однако, что оказалось? Се ангел Господень предста. Он разбудил Петра, повел и провел его сквозь двойную стражу, железные двери отворились сами собою, как спали и оковы, и Петр оказался на свободе. Как же Петр, не молясь сам, спасся от стольких опасностей? Его спасла молитва церкви: молитва бе прилежна бываемая от церкви к Богу о нем; прилежная молитва церкви, без ведома и старания Петра, спасла Петра от темницы и смерти (Деян.12:1–9). Вот что может совершать общественная молитва церкви! Вы знаете, братия, что церковь доныне молится в своих молитвах за труждающуюся братию, за страждущих и заключенных в темнице. И будьте уверены, что эта молитва не остается без действия: более или менее явственно, заметно или незаметно, молитва церкви совершает свое дело над нами. Господь верен в своем слове: ту есмь посреде их, сказал Он, и исполняет свое слово. Только будьте внимательны к смыслу церковной молитвы: церковь молится за отшедших по благословной вине, т.е. за тех, которые не бывают в храме по законной причине; и следовательно, не имеет в виду тех, которые не бывают в храме по беззаконным причинам.

Будем следовать наставлению, преподанному нам примером апостолов и учеников Христовых. И благодать Духа Святаго будет посещать наши немощи. Аминь.

1855 год.

И се мужа с Ним глаголюща, иже

быста Моисей и Илия: явлшася во славе,

глаголаше же исход Его, его же хотяше

скончати во Иерусалиме (Лук.9:30–31).

И среди славы небожители говорят не о славе. После стольких благодеяний для людей, и после стольких оскорблений, со стороны людей, человечество Христа Иисуса осиявается на Фаворе славою божественною; Божество, скрывавшееся под завесою плоти, проявляется сквозь завесу плоти в своем величии и славе. О чем бы, казалось, приличнее всего говорить теперь явившимся Моисею и Илии, как не о славе, в которой они видят еще на земле Богочеловека-искупителя? Но они говорят не о том. Они говорят о кресте и смерти, которые ожидают Господа в Иерусалиме.

Так ли мы поступаем, слушатели, в счастье? Так ли мы считаем нужными несчастья? В несчастье мы унываем, в счастье не думаем о несчастье, в том и другом случае поступаем так оттого, что не понимаем цены несчастий. Недавно посетил Господь страну нашу бедствиями. Все ли понимали значение сего посещения? Все ли теперь понимаем, как несчастья нужны и полезны, особенно для счастливцев мира?

Если небожители в славе Фаворской беседовали о скорбях: то, конечно, не лишнее дело для нас подумать о значении скорбей для детей счастья.

Бог справедлив. Он не опускает из виду ни одного доброго нашего дела, даже ни одной доброй мысли. За Ним не пропадает и слеза покаяния. Но Он и не воздает более, чем это стоит. Избави Бог несчастья – видеть между нами таких, которые не делали бы ничего кроме зла. Почти каждый, сколько видим, делает что-нибудь доброе. И Бог справедливый наделяет каждого благами, но не более, чем кто стоит. Оттого-то Авраам сказал богачу: «ты получил блага в земной жизни твоей, а Лазарь страдал». Это значит, что богачу заплачено в земной жизни за все что следовало, а Лазаря оставалось наградить там – за гробом. Таким образом недобрые счастливцы мира получают за свои кое-какие добрые дела награду здесь и уже не имеют её там. Как же не желать после сего, чтобы довелось пострадать лучше здесь, во времени, чем страдать так, – вечно? Что значат все возможные утешения времени в сравнении с вечностью мук? Что значат всевозможные бедствия времени в сравнении с вечностью блаженства? Только счастливой счастливец мира, когда, чувствуя ничтожество счастья земного, воздыхает о радостях неба и тайными скорбями покаяния готовит себе лучшую долю в вечности.

Бог – благ. Он желает нам покоя и счастья. Ио что делать с нами, когда покой земной обращается нам не в пользу, а во вред? Бог – благ. Целая вечность блаженства неизобразимого приготовлена Им да нас. Но здесь все мы больные, для которых нужны лекарства горькие. Все мы дети Адама; все любим жить более для плоти, чем для духа. Так всегда бывает с нами, тем более тогда, как счастье земное манить нас к покою плоти и доставляет средства выполнять все желания плоти. Как легко счастье земное расслабляет самый крепкий дух! Премудрый не был из числа слабых, а он молил Бога: не даждь ми богатства, – да не насыщся ложь буду и реку: кто мя видит (Притч.30:8–5)? Среди покоя внешнего, при готовых способах жить по желаниям грешной души, счастливец мира занят только тем, как удовлетворять желаниям плоти своей. А душа, которая больше плоти? А дух, который так незаменим ничем земным? Они забыты. Счастливец питает и утучняет плоть, которую надлежало бы распинать с её страстями и влечениями, а душа – остается без пищи и питья небесного. И вот человек, украшенный образом Божиим, приложися скотом несмысленным и уподобися им. И вот христианин, возрожденный в купели крещения для жизни духовной, обогащенный неоценимыми небесными дарами благодати, валяется в грязи земной. Это жалко, очень жалко! Но тем не ограничивается несчастье больной души. Счастье земное, вместе с тем, как нежит и развивает чувственность, воспитывает помыслы и желания гордости. Кто мя видит? говорит тот, кому все удается, и не думает о том, что он сын грешной плоти, чадо гнева Божия.

Что же может привесть в сознание себя эту душу больную и не знающую своей болезни? Скорби, одни скорби. На первый раз они невольно оторвут ее от чувственных удовольствий, лишат то способов, то времени заниматься предметами суеты и унижения духовного; а там, при помощи Божией, она и сама мало по малу будет усматривать, как суетны, как низки, как недостойны бессмертной души чувственные удовольствия, которые дотоле страстно любила она, будет усматривать, как бесценно царствие Божие, которое можем находить внутри себя, независимо от всех способов земного счастья. Скорби пробудят в ней воздыхания молитвенные о своих, грехах, о своей бедности и унижении; а молитва прольет в сердце её утешение, при котором забудутся земные утешения. Так она будет чаще и чаще уединяться и от скорбей, и от радостей земных в потаенную клеть сердца своего и там беседовать с Богом сердца. Так, всякое несчастье, хотя на первый раз не кажется радостью, в последствии доставляет мирный плод праведности тем, которые умеют пользоваться несчастьем.

Посмотрим еще ближе, как действует на нас тот или другой вид счастья земного. Возьмем честь и славу земную. Сперва заботятся о чести, как будто только для нужд земной жизни. Но, достигнув одной чести, – почему, думают, не искать другой? Достигнув другой – почему не искать третьей? И вот уже душа занята мыслями только о честях! Вот желания её стремятся только к честям. Если и приходить ей иногда мысль о почести вышнего звания: она говорит себе: да, надобно подумать и о переходе в вечность, – но еще успею, а теперь так много дел нужных. Между тем время идет, не дожидаясь наших досугов для вечности. Между тем сердце честолюбца становится тверже для всего, кроме земной чести. Даже мысль о Боге великом и страшном редко приходит ему на ум и еще реже пробуждает страх и благоговение.

Точно то же бывает и с богатым счастливцем. Пусть собрал он довольно богатства, но он говорит: вот еще соберу и займусь употреблением его на дела добрые. Но чем более собирает, он, тем сильнее становится в нем любовь к богатству, тем больше он хочет собирать и меньше расточать. Вот еще соберу, думает он, и в старости буду помышлять об одном небе. Как будто старость и дала ему слово посетить его; как будто старость и обязалась сделать его щедрым. Бедняк не видит себя. И теперь оскорбляется он, когда просят у него помощи; и теперь знает он одно божество – тельца золотого. Что же будет в старости?

Скажите же, не милосердие ли Божие является для этих несчастных счастливцев мира, когда посылаются им несчастья для вразумления их? Что может дать им почувствовать, что они обманываются, отлагая от времени до времени покаяние? Что может вразумить их, что они – странники на земле, которым никто не сказал о времени возвращения их в отчизну? Что может показать им суету всех забот и трудов и крайнюю нищету, крайнее унижение души их? Если не принесут им пользы несчастья, то уже, конечно, не исцелит их счастье, которое, так льстит страстям их. Тяжело честолюбцу, когда лишают его любимой чести, но посланное свыше лекарство окажет свое действие, более или менее ясно, более или менее глубоко сознает он, что земная слава – то же, что звук, то же, что движение воздуха. – не стоит и вздоха. Тяжело корыстолюбцу, когда лишают его любимого золота. Но не придет ли ему тогда невольно на мысль, что земное богатство, как ни береги его, ускользает из рук, – а нищим душою явиться туда – страшно!

Душа христианская! если ты употребляешь счастье свое во славу Божию, во благо свое и других, а между тем Господь посещает тебя скорбями: не скорби, а радуйся о Господе. Он хочет очистить тебя скорбями, как золото очищается огнем. Праведный Иов делал доброе и в счастье; но, испытанный скорбями, он стал образцом самой высокой преданности воле Божией.

Не будем, други мои, забываться в счастье. Будем на столько разумны, чтобы понимать и чувствовать значение счастья и несчастья земного для вечной жизни нашей, – и Господь Бог пребудет с нами во времени и в вечности. Аминь.

1849 год.

В селе Мерчике.

Если вам, слушатели, слышна была ныне с Фавора беседа небожителей – Моисея и Илии; если вам слышен был из облака глас самого Бога вседержителя; если вам открыта была слава Иисуса Господа, преобразившегося в свет небесный, то что скажет вам после того немощное слово немощного человека.

Но надобно желать – и, служитель слова желает, чтобы глас неба, не только был слышан, но и внятен людям, не только знаем был для слуха, но принят душою. Как служитель слова. не изречет он от себя слова, но его дело – объяснить вам слово неба, при вашей молитве.

Желая объяснить Фаворскую проповедь, не примем на себя многого; не станем проникать в тайну преображения Господня; размыслим о том, что должна производить в нас мысль о преображении Господа?

Преображение Господа укрепляет веру нашу во Христа Господа. Учение Господа, Его жизнь, Его дела показывают в Нем Сына вышнего. Но Его зрак раба, Его крест – соблазн для мира. И видехом Его, и не имяше вида, ни доброты, человек в язве сый, и ведый терпети болезнь, – и мы вменихом Его быти в труде, и в язве от Бога, и во озлоблении (Ис.53:2–4). Чем же успокоить дух, возмущаемый картиною страданий Иисусовых? По днех шестых поят Иисус Петра и Иакова и Иоанна брата ею, и возведе их на гору высоку едины, и преобразися пред ними (Мф.17:1–2). За шесть дней, или, если считать вместе с св. Лукою день беседы о кресте и день преображения, то за восемь дней, Петр не хотел верить, чтобы крест был приличен Тому, в Ком признал он Сына Божия. Не имать быти Тебе сие, говорил он с жаром, когда учитель в первый раз открыл о Себе, что надобно страдать Ему. И вот, спустя шесть дней после того, преобразуется Христос в славу. Не без намерения сие сближение событий со стороны Христа Господа; не без намерения такое указание на время преображения со стороны евангелистов. Это дает разуметь, что и по намерению Спасителя, и по разумению евангелистов преображение Иисуса должно было ослабить соблазн креста, или даже показать славу креста. И в самом деле, в каком чудном величии открылась на Фаворе слава Иисусова. Для ока земного нет ничего светлее солнца, и лицо преобразившегося Иисуса просветися яко солнце, для ока земного ничего нет белее снега, и Иисусовы быша белы, яко снег. Люди привыкли поверять и духовное чувствами телесными. И вот – земные свидетели земными очами видят славу Иисусову. Люди желают побеждать неверие свое тем, аще кто от мертвых восстанет. Вот и оставившие землю явились опять на земле – Моисей и Илия; один, как установитель ветхого закона, является слугою пред начальником завета нового, другой как пророк, показывает, что Сей есть, о Котором предвозвещали пророки, и, как ревнитель славы Иеговы, свидетельствует о славе Его – Сына Божия. Глаголаста же исход Его. Смерть обыкновенного человека, столько неизбежная, столько обыкновенная, конечно, не составила бы предмета для беседы небожителей. Но, если для беседы об исходе Сына человеческого сошли с неба небожители, если о смерти Сына Марии сочли нужным говорить такие великие, каковы Моисей и Илия, то нет сомнения, что это – предмет необычайный. И когда же глаголаста исход Его? Тогда, как Он в славе неземной, в свете небесном, в сиянии Сына Божия. Так, исход Его не мешает славе Сына Божия: закрывая от видимого ока славу, тем более открывает ее для взора мысленного Смерть Сына Божия – чрезвычайная воля Отца небесного, предмет предвечного совета Божия. Смерть Сына Божия – необозримое самопожертвование любви вечной, неизмеримая тайна премудрости Божией, дивно устрояющей спасение падшего человека; правда беспредельного оскорблена человеком, и Богочеловек вознаграждает нарушение действием цены беспредельной – крестным смирением. Было о чем беседовать вслух земножителей, когда и для небожителей не совсем удобопонятен предмет беседы; сонмы умов целую вечность будут углубляться в сию тайну и изучать в ней дивное сочетание любви с правдою, всемогущества с смирением глубочайшим. Такова сия тайна! Небожители давно ждали спасения человеку падшему; давно указываемо было в гаданиях и на средство ко спасению. Но, между делами Божиими, ни на земле, ни на небе, нет предмета выше крестной смерти Сына Божия. Так вот и соблазн креста уничтожен, или более чем уничтожен, – заменен славою беспредельною!

Для веры земножителей и сего было недовольно. И се облак светел осени их – обыкновенное знамение присутствия Самого Бога – и се глас из облака глаголя: Сей есть Сын Мой возлюбленный, Того слушайте. Отец вечности свидетельствует, что Иисус не раб только верный, подобный Моисею, но Сын Его, Сын возлюбленный, каков Сын единородный, Сын столь же близкий к Нему, сколько близок обыкновенный сын к обыкновенному отцу, – Сын единого с Ним существа. Можно ли ожидать свидетельства выше сего свидетельства? Можно ли представить славу выше славы Сына Божия? Один из земных свидетелей Фаворской славы Иисусовой писал к ученикам своим: «мы возвещали вам славу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, не хитросплетенным басням последуя, но быв самовидцами Его величия. Ибо Он принял от Бога Отца честь и славу, когда от великолепной славы пришел к Нему таковый глас: Сей есть Сын Мой возлюбленный. И сей глас, с небеси сшедший, мы слышали, будучи с Ним на святой горе» (2Пет.1:16–18). Так апостол указывает на преображение Христово, как на твердое основание веры в славу пришествия Христа Господа.

Так, на Фаворе слава Его была славою Единородного от Отца. Мы знаем это, мы видим это, как бы своими очами, слышим это, как бы своими ушами. Повергнемся убо пред преобразившемся Господом в благоговейном трепете; почтим Сына, да некогда прогневается, и мы погибнем. Израиль новый! внимай гласу Фаворскому, – кого слушать повелевает Он тебе, к кому велит обратиться с твоею верою; в Сыне Божием, открывающем в Себе Отца и Духа, открыть тебе Бог и Он же – Спаситель и просветитель твой. Но, не твоя ли пытливость придумывает многих учителей, чтобы забыл ты Единого учителя твоего? не твоя ли гордость отвращает взоры от мужа скорбей, и не хочет сознаться, что она же обременила скорбями Сына Божия? После Фаворского света, чего, казалось бы, больше тебе, чтобы зреть на все во свете Его единого – Сына Божия, и веровать в Него единого Бога истинного! А твой взор куда устремлен? Где для тебя великое? Для некоторых из нас есть великие гении, великие люди, могучие правители судеб мира, т.е. точно так, как были великие юпитеры, великие марсы, великие аполлоны, великие вулканы – все великие по нечестью и разврату, но которыми люди вытеснили, как и ныне, из ума и мира, Бога истинного, которыми славу нетленного Бога изменили в подобие образа тленного человека. Где же для нас Иисус, – Который с Фавора на Голгофу идет претерпеть смерть, именно потому, что люди, сокрушив в себе образ великого, стати и нищими, и бедными, и нагими, слепцами – без зрения и света? Судите, не язычество ли это, самое неблагодарное и грубое?

Бог наш – не Бог мертвых, но Бог живых. У Него живы все умершие здесь, на земле. У Него, не как на земле, надежды праведников не умирают, так же, как и грешникам отдано будет свое. Посмотрите на Фавор. Там с Иисусом и апостолами – Моисей, скончавшийся за пятнадцать веков до времен Иисуса, – там Илия, не испытавший самой смерти, но прямо с земли взятый на небо, за девять веков до явления на Фаворе. Они в славе, тогда как на земле вся жизнь была их подвигом за славу Иеговы; они получили все, по желаниям святым, достигли, чего искали, не ища земного; даже надежда увидеть обетованного Спасителя очами телесными, – и та исполнена на Фаворе. Они в славе, и от славы Сына Божия заимствуют свою славу. Но, по действию Его – всемогущего, достанет сей славы и для всех верующих в Него. Апостол учит о Христе: Иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его, по действу, еже возмогати Ему и покорити Себе всяческая. Как Моисей из пустыни посылал соглядатаев принесть и показать странствовавшему Израилю плоды земли обетованной; так точно на Фаворе показывает Господь избранным ту славу, которая уготована на небе для всех верных Христовых. На Фаворе ученики Иисусовы узрели Иисуса в свете и славе, и от восторга не знали, что думать, что говорить. Душа пришла в смятение от необычайного видения. Пылкий Петр отверз уста, но стал говорить, сам не зная что. Господи! добро есть нам зде быти: аще хощеши, сотворим зде три сени – Тебе едину, и Моисеови едину, и едину Илии. Блаженство фаворское так наполнило душу, и оказалось для земножителей так велико, что забыто небо и исторглось желание удержать небожителей на земле. И евангелисты едва находят слова для изображения красоты Фаворского видения; они сравнивают вид лица Иисусова с блеском солнца, вид одежд с снегом, но это только сравнение. Самая красота была неизобразима. Не забудем, однако, что это была красота, которую зрели облеченные в плоть земную. О красоте небесной писал небошественник: «слышат слова, которых человек пересказать не может; око не видало, ухо не слышало, на сердце человеку не всходило, что уготовано там для любящих Господа». О, как благ Господь к любящим Его!

Для всех, слушатели, отверсто в Иисусе небо. Не унывай и не сетуй, подвижник Христов, обременяемый скорбями жизни земной! Надейся и терпи. Скорби твои велики, но так ли они велики, как скорби Моисея и Илии? Беды жизни ищут ли души твоей, как искали они души Илииной? Если и так велики, молись и надейся так же, как они. Молись и помни, что получили подобострастные нам по молитве еще здесь, и чем ты зришь их на Фаворе. Нас слабых обольщают удовольствия жизни; нас пленяют приятности света. Но, зачем же не пленяют нас радости небесные? Зачем не влекут к себе наслаждения вечной жизни? Завидуют, смотря на счастье грешников, жалуются, что соседи живут покойно, весело, а сами они в нужде и бедности. – Любезный собрат! пожалеем лучше, что притуплено в нас чувство к радостям Фаворским; поскорбим, что нам не дано счастья, подобного счастью избранных Христовых (а не дано, конечно, потому что мы с тобой худо молимся). Нам поведано видение фаворское; доказано, какое блаженство быть со Иисусом прославленным; но показано и то, что на самом Фаворе глаголаста исход Его, говорили о крестной смерти подвигоположника нашего. А нам хочется наслаждаться радостями, но не терпеть скорбей; нам хочется получить небо, но без подвигов для неба; нам хочется счастья такого же светлого, как светло оно было на Фаворе, но о кресте последователей Иисусовых мы не хотим и думать. Братия! на горе искушения искуситель показал Спасителю вся царствия мира; говорил только о том, что приятно для гордости мирской, что ласкает похотям чрева, возжигает страсти к земному богатству. На Фаворе показана слава небесная, и вместе нужда в кресте. К какой стороне хотим принадлежать мы?

К стороне ли князя мира и погибели? Или, к стороне Господа Фаворской славы? Выбор в нашей воле. Не откажемся же, по крайней мере, ныне хранить душу для радостей Фаворских и терпения крестного. Тебе представился случай идти в веселое общество людей света; повтори слова Петровы: Господи! добро нам зде с Тобою быти, и останься с Господом, оставь людей. Тебе скучно покажется, по правилу нынешнего дня, довольствоваться трапезою воздержания, скажи душе своей: фаворскою радостью наслаждались те, которые во всю жизнь любили пост, и усладись постом. Но, ах! Жажда наслаждений, как жгучий зной, иссушает ныне души. Чем ослабить эту жажду? Не довольствуются отдыхом: ищут удовольствий разнообразных, изысканных, утонченных. К чему христиане, это ведет? Близко к нам блаженство неба, мы зрим его на Фаворе, но не далек и ад. Остановимся, подумаем о себе. Для того ли отверзают нам небо, чтобы мы ругались над ним? А что ж делаем мы, когда спешим к наслаждениям нечистым, низким, бессмысленным, и оставляем за собою отверстое небо? Остановимся, дабы иначе, убегая от неба, не попасть в геенну!

Чтобы наслаждаться радостями райскими, надобно приготовить душу к тем радостям, надобно жить так, чтобы любили мы не землю, а небо, чтобы не влекла нас воля туда, где для чувства – вечная мука. На Фаворе не все были и апостолы. Отчего это? Оттого, что не все тогда достигли той чистоты, чтобы могли вместить свет Фаворский. На Фавор взяты: Петр, более прочих известный по твердости веры (Мф.16:19); Иоанн, его же любяше Иисус, и который любил Иисуса до того, что разделил и скорби креста (Ин.21:20); Иаков, первый по делам веры и венцу мученическому (Деян.12:2). Сии избранные уже вступили на те пути, по которым шествует Бог; но и они пали ниц при гласе Отца. Что ж было бы с прочими? Так Бог приближается к нам, когда мы к Нему приближаемся. Аще кто отверзет двери, говорит Он, вниду к нему. Значит, пока не отверсты двери, Он не входит; стоит при дверях, толкает в двери души, но ждет, пока отверзем душу для Него. Посему-то требуют от нас, чтобы преобразовались мы обновлением ума своего (Рим.12:2); чтобы в нас вообразился Христос (Гал.4:19). Напрасно бы стали льстить себя надеждою что будто в царствие Божие может взойти что-либо нечистое. Жестоко обманемся, когда станем ожидать приближения к нам Господа от веры бесплодной, от созерцания мечтательного, позволяя воле поступать, как хочется, как случится. Нет, злохудожну душу не выйдет премудрость!

Не замечаете ли, слушатели, что самые избранные из апостолов, Петр, Иаков и Иоанн, хотя могли быть свидетелями Фаворской славы, еще имели нужду в том, чтобы более и более преспевать в любви к Господу. Любовь говорила устами Петра к наставнику: равви! добро есть нам зде быти. Но Петр, как замечает евангелист, бе не ведый, еже глаголаше (Лк.9:33), или, как другой евангелист говорит, не ведяше, что рещи: бяху бо пристрашни (Мк.9:6). Петр не знал ни того, что говорил, ни того, что надлежало сказать; говорило чувство его, – чувство, смущенное радостью и страхом. Согласитесь, что это состояние не совершенное. Чего же не доставало в Петре и в его спутниках? Аминь, аминь глаголю тебе, говорит воскресший Спаситель Петру, егда был еси юн, поясался еси сам, и ходил еси, аможе хотел еси: егда же состареешися, воздежеши руце твои, и ин тя пояшет, и ведет, аможе не хощеши. Сие же рече, присовокупляет евангелист, назнаменуя, коею смертью прославит Бога (Ин.21:18–19). Вот что оставалось делать Петру! Оставалось жить не по воле своей, и страдать не по желаниям своим; оставалось невольными скорбями волю и душу приближать к высшему совершенству. То же оставалось Иакову и Иоанну, и то же исполнили они. И те из апостолов, которые, при жизни Спасителя, не могли быть свидетелями славы Его, в последствии преуспели в совершенстве подвигами; стали способными носить высокие тайны царствия Божия на земле; воссели и на престолах небесных судить Израиля, после того как возросли и укрепились в вере и любви. Так, воля Божия такова о нас, что мы должны непрестанно восходить от совершенства к совершенству, возрастать в добродетелях при помощи благодати Божией. Жизнь духовная такова, что, если не простираемся вперед, необходимо возвращаемся назад; переставая бодрствовать для добра, слабеем для добра; коль скоро не живем для Господа, то неприметно живем для греха, – и чем более живем для греха, тем менее для Господа, чем более для Господа, тем менее для греха. Поминайте жену Лотову (Лк.17:32). Бойтесь оглядываться на предметы греховные. Царствие Божие надобно брать силою, и темно усильные искатели достигают его (Мф.11:12). Врата, ведущие в жизнь вечную – узки (Мф.7:17). Путь к небу – путь тесный и скорбный. Жизнь духовная – подвиг (2Тим.4:7), сражение, труд (Иов.5:7). Надобно непрестанно простираться вперед, и непрестанно принуждать себя. Скажут: невозможно всегда идти в гору? Напротив, любовь от навыка возрастает и, возрастая, облегчает труд подвижничества; а холодность, а небрежность в деле спасения не сберегает нам силы, а только, затрудняя в преспеянии для добра, ослабляет душу. Братия! с Фавора на Голгофу идет подвигоположник наш с тем, чтобы своею кровью искупить нас для Себя; выкуп совершен, путь жизни показан. К чему леность? За Ним – вслед; вслед за апостолами; мы не в праве жить для себя, по желаниям своей лености, мы Его собственность (1Пет.4:2). Терпением да течем на предлежащий нам подвиг, взирающе на начальника веры и совершителя Иисуса.

Господи Иисусе! Ты сияние славы Отчей; Ты Бог и Спаситель наш. Ты показал ученикам Твоим славу Твою, яко же можаху. Да воссияет и нам грешным свет Твой присносущный! Воспламени сердца наши любовью к Тебе, да славим все Твое святое имя и возносим хвалы великим благодеяниям Твоим, которые изливать на нас не престаешь Ты, вкупе со Отцом и святым Духом. Аминь.

1842 год.

Как прекрасен лик стекшихся на сию гору славить преобразившегося на Фаворе Господа! Люди разного звания, разного возраста, разного пола сошлись на одну гору славить единого Господа. Люди, в житейском быту увлекаемые разными интересами, разными влечениями, разными нуждами земли, сюда собрались с одною душою, с одним сердцем – с сердцем, поющим хвалу Господу!

Временные посетители священной горы! вы чувствуете, вы видите, как хорошо, как прекрасно и временное ваше собрание на сей горе, для единодушной хвалы Господу. Приглашаю вас подумать, как хорошо, как спасительно постоянное общежитие, которое решились снова принять обитатели сей священной горы.³ В чем состоит христианский закон? В любви, в любви к Господу, в любви к ближним. Это – дело слишком известное.

Учение христианское, поставляя любовь к Господу высшим правилом жизни христианской, поставляет любовь к ближним столько необходимою, что, по его наставлениям, кто не имеет любви к ближним, тот не имеет и любви к Господу. Аще кто речет, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть, поучает апостол (Ин.4:20). Любовь к ближнему – отличительная принадлежность закона христианского. О сем познают вси, яко мои ученицы есте, аще любовь имате между собою, говорил Спаситель ученикам своим (Ин.13:35). Таким образом не очевидно ли, что общежитие монашеское есть выражение основного закона христианского, того закона, без которого нельзя быть христианином. Как же высоко значение общежития иноческого!

Хотите ли видеть в опыте, как основной закон христианский отпечатлевается именно в общежитии? Посмотрите на жизнь первых христиан. Народу же веровавшему, говорит писатель деяний апостольских, бе сердце едино и душа едина, и ни един же что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху им вся обща (Деян.4:32). У всех веровавших была одна душа, одно сердце, и в следствие того ни у кого не было ничего своего, а все было общим; в следствие того, каждая собственность не была собственностью лица, а собственностью всего общества верующих. Видите как общежитие связано с любовью к ближним.

Скажут: ужели нельзя иметь любви к ближним, не соблюдая обязанностей общежития? Не станем обманывать себя: чистая, полная любовь к ближнему точно невозможна тогда, когда каждый живет для себя. Чистая, полная любовь к ближнему живет для ближнего, а не для себя; и потому все, что приобретает, приобретает не для одного себя, все, что имеет, считает не своим; силы, имущество, труды её посвящены обществу, среди которого она живет. Такова чистая любовь! Апостольское время было временем господства чистейшей любви к Богу и ближнему, и потому оно же было временем ангельского общежития людей. Нет сомнения, что апостольская любовь не совсем удободоступна для человеческих немощей. И потому не совсем доступно и апостольское общежитие для христиан поздних времен. Но не будем несправедливы к истине, не будем отвергать того, что если нет между нынешними христианами апостольского общежития, то это зависит от немощей человеческих, а не от свойства любви христианской. Не станем препираться и с тем, что, если и в наше время, между нами, слабыми христианами, являются ревнители апостольского общежития, они достойны всего нашего уважения, как христиане лучшие.

Что есть иночество? Иночество есть совершенное отречение от своей воли; оно есть выполнение воли Господа, заповедавшего нам: иже хощет по мне итти, да отвержется себе (Мк.8:34). Что есть иноческое общежитие? Оно есть отречение от всякой собственности в пользу общества, и, в следствие того, отречение от всякого желания, коль скоро найдут его несогласным с видами иноческого общества. И так видите, иноческое общежитие есть осуществление существенного характера иночества; оно есть выполнение воли Господа об отречении от себя самого. Отселе понятно и то, как много значит иноческое общежитие в христианской жизни, в значении средства для умирения страстей. Конечно, неприятно быть в постоянной зависимости от начальника общества, неприятно быть всегда бедняком и просить о самой малости другого. Но за то, как такое положение приближает к нищете духовной, которой обещана награда зреть Господа; оно смягчает черствую гордость нашу; оно усмиряет бойкую самость нашу; оно заставляет волею и неволею умолкать вопли прихотливого самолюбия нашего; оно отрешает душу от всего земного и вводит ее мало-помалу в свободу чад Божиих. Не хочу худо думать ни о ком, тем более о целом обществе; не хочу думать, что все, что получать ты доселе в свои руки, брат мой, употреблял ты на грех. Охотно верю, что значительную часть, даже большую часть, обращал ты на воспоможение бедным. Но не забывай же прежде всего и того, что употребление сил и собственности по своей воле, по-своему рассуждению, уже есть выполнение своей воли, а не отречение от неё и, следовательно, опасное столкновение с требованиями духа иноческого. Затем ты, конечно, не откажешься сознаться, что некую часть собственности и даже не незначительную часть употреблял ты на прихоти свои. А, что значат эти прихоти? Думаешь ли, что они малость в тебе, который дал обет распинать плоть свою со страстями и похотями? Ах! нарушение клятвы, данное пред Господом, может ли быть малостью? Присмотрись еще больше к душе своей. Прихоти, питаемые в тебе годами, не обратились ли для тебя в привычку, в страсть? Собственность, какую имел ты, не нежила ли в тебе слабостей твоих? Как отказаться тебе от того, что она воспитывала в тебе мирскую гордость, тешила собою душу твою и, в случае отсутствия, тревожила ее скорбями и даже страстями зависти и немиролюбия? А что, если к тому же она служила средством в жизни нетрезвой, к жизни сладострастия и нечистоты? Употреблять какую бы то ни было собственность на доброе не так легко. Но как легко употребляют собственность на худое! Если не делают из собственности идола сердца своего, если не воспитывают в душе сребролюбия, иже есть идолослужение, то обращают деньги в средства услуживать либо той, либо другой страсти. Вот почему, братия, брать нашедший кучу золота убежал от неё прочь, как от кучи ядовитых змей! И вы знаете, что случилось с другим братом, который, обольстясь мыслью что он может обратить золото в источник благотворения и милости, подобрал золото, а не бежал от него.

Господи! призри с небесе и виждь и посети виноград сей и утверди, его же насади десница Твоя. Аминь.

1852 год.

Хвала и благодарение Твоей благодати, воплотившийся за нас Сын вечного! Вот и в сем пустынном месте, где так недавно было запустение, целые сонмы душ служат Отцу Твоему, с полуночи до полудня и с вечера до поздней ночи! Кто как не благодать Твоя превратила запустевшую дебрь в веселый сад, где ночь и день раздаются пения духовные? Кто, как не благодать Твоя подает силы немощам для служения Тебе, требующего так много трудов? Тщанием не ленивы, духом горяще, Господеви работающе (Иак.3:11): вот учение апостольское о служении Господу. Работающие Господу! Благодарение Господу, говорит вам о необходимости служить Господу, – нет нужды. Благодатию Его укрепляемые проходите вы служение с тщанием неленивым. Итак, не настоит нужда говорить с вами и против лености. Но как немощным ручаться за себя, что не имеем мы нужды возбуждать себя к ревности Божией размышлением о словах апостола: духом горяще.

Духом горяще – это значит, что в служении Господу надобно иметь усердие горячее, дух, пламенеющий ревностью исполнять волю Божию, как можно полнее и точнее.

Усердие пламенное в работе Господу составляет то самое, что делает ее угодною Господу. И человек не ограничивает своего взгляда на чье-либо дело одною видимостью. Он не видит сердца ближнего, как Бог видит. Взамен того он старается угадать, по приметам, – с искренним ли усердием. Делается дело. И он доволен бывает только тогда, когда видимые признаки – последствия дела показывают ему, что дело сделано добросовестно, усердно. Если же так смотрят люди на достоинство дела, как же Бог сердцеведец может быть доволен одною видимою работою? Как Он может одобрять служение наше Ему, когда не видит в сердцах нашил искреннего усердия? Нет. Он просит у нас сердца нашего, так как Он есть Бог сердца нашего. Ему должно принадлежать оно все, со всеми помыслами, движениями и желаниями своими. Холодность и двоедушие в служении Господу отвратительны Ему. Сего ради, яко ни тепл, ни студен еси, изблевати тя имам от уст моих, говорит верный и истинный. Надобно избрать одно из двух, – или Ваала, или Бога истинного. Мир сам не может одобрить нас, когда делим сердце между Богом и миром. Око Господне светлее человеческого. Иерусалимская вдовица не много принесла в церковную сокровищницу, она принесла только две самые малые монеты. Почему же Господь так восхвалил приношение её? Потому что усердие её было велико, потому что любовь её была так сильна и глубока, что принесла храму все, что имела. И вот малая лепта стала драгоценностью пред Богом. Добрый мирянин. Почему, полагаешь ты, возжигаемые тобою пред иконою света угодна Господу? Ты, конечно, знаешь, что Богу и святым Его нет нужды в земной, вещественной свеще, как не было нужды и в лепте иерусалимской вдовы. Отчего же служение свещею угодно Господу? Оттого, что это есть видимый знак твоего усердия ко Господу. Видишь, здесь священнодействующий молится, совершает тайны, поучает; низшие служители алтаря читают, поют, славословя Господа. Тебе же что остается делать? Чем выразить свое служение Господу? Тебе предоставлено свидетельствовать участье в служении Богу приношением свещи. Так и ты небездейственный член богослужения! Так, чем искреннее, чем усерднее, чем пламеннее душа служит Богу своему, тем угоднее Ему служба.

Горячее усердие, составляя угодную Богу жертву, много облегчает подвижника благочестия в его подвигах для Господа. Отчего так тяжким кажется служение Богу? Отчего тогда, как слышат заповедь – не любить мира и ничего мирского, не быть пристрастным даже к самым близким по родству, ужасаются этой заповеди и считают ее неисполнимою? Без всякого сомнения, слово Господа вернее всех человеческих; а Господь говорит: иго мое благо и бремя мое легко есть (Мф.11:30). Отчего же, не смотря на верное слово Господа, считают иго Его не благим и бремя Его не легким? Все это оттого, что нет в душе огня Божия, нет пламенного желания – посвящать все свое и себя Господу. Доколе сердце сжато, холодно, не возбуждено к добру, – душа колеблется и хромлет, то хочет идти по пути Божию, то склоняется к распутиям мира, то пойдет в след заповедей Божиих, то претыкается и падает в грязи земной. Не то бывает, когда сердце согрето духовным огнем, возбуждено ревностью служить Господу всею полнотой души. Имже образом желает елень на источники водные, сице желает душа моя к Тебе, Боже! Возжада душа моя к Богу крепкому и живому (Пс.41:2–3): так говорит душа, полная горячей любви к Богу и течет быстро и легко, свободно и скоро по путям Божиим. Встречаются труды и опасности, встречаются искушения нелегкие; она проходит их при помощи Божией, безбедно. Вси хотящий благочестно жити о Христе Иисусе гонимы будут: подвижнику благочестия более скорбей, чем кому-либо, в этой земле плача: таков порядок Божий! Но душа, полная любовью к Господу, все переносит для Господа, – любовь дает ей крылья, чтобы перелетать стремнины земного пути, без утомления и усталости. Какие лютые страдания переносили св. мученики за веру, и никакая смерть не могла разлучить их с Господом! Преподобные отцы и преподобные матери в суровом и скудном пустынножительстве находили блаженство и не хотели менять его ни на какое счастье земное. Простым сравнением, но весьма верно, изъясняется значение ревности в жизни духовной. Когда котел кипит на огне, к нему не смеет приблизиться нечистое насекомое, не подходит и хищное животное. Точно так, когда душа кипит святою ревностью к благочестью, сей душевный огонь в одно и тоже время и предохраняет ее от греховных мыслей и желаний и дает ей силы для возрастания в духовном совершенстве.

Огня приидох воврещи на землю, и что хощу, аще уже возгореся, говорит Спаситель (Лк.12:49). Что это за огонь, который желает Спаситель возжечь на земле? Конечно, это не огонь разрушительный, когда Спаситель наш так кроток, что и льна затлевшегося не гасит. Крещением имам креститися, и како удержуся, Дóндеже скончаются (Лк.12:50)? говорит Он в объяснение слов своих об огне. И так огонь, который пришел Он воврещи на землю, есть огонь ревности к исполнению воли Отца небесного. Вот чего желает Он – Господь наш от рабов своих! Вот чего ожидает Он от нас последователей Его! Любовь, достойная истинных христиан, есть любовь к Богу пламенная. Имя христианина требует, чтобы горел в нас огонь любви божественной и звал бы нас на самые страдания, противостоял бы в нас всем искушениям мира и страстей, возвышал бы нас до подвигов совершенной духовной жизни.

Братия св. обители сей! Нам особенно должно отличаться горячим усердием к исполнению воли Божией, так как обетами иночества обязались мы быть преимущественными слугами Божиими и Христовыми.

Не спросит ли кто-либо: что делать нам, когда не ощущаем в себе горячего усердия к Господу? Молитесь, скажем в ответ, молитесь Тому, Кто с тем и пришел в мир, чтобы воврещи на землю огонь. Он никому не откажет в своем даре. Возбуждайте сердце свое воспоминанием благодеяний, явленных нам в Сыне Божием и непрестанно являемых каждому в его жизни. Гоните от себя холодность и небрежение размышлением о муках геенских, которые готовы для презрителей благодати Христовой. Ибо если тогда – в завете ветхом – глаголанное ангелами слово было непреложно и всякое преступление нашло себе месть справедливую: как мы убежим гнева и мщения Божия, если будем не радеть при таких средствах к спасению (Евр.2:2–3)

Спасителю мира! и немощны и грешны мы пред Тобою! Твой лик божественный да защитит нас от огня правды Божией и да возжег в нас огнь любви Божией для достойного служения Тебе. Аминь.

1852 год.

Блаженни очи видящии, яже видите

(Лк.10:23).

Подлинно блаженны были апостолы. Они видели Того, Кого желали видеть все патриархи и пророки и не видели. Они видели своими очами ожиданного веками Спасителя мира, видели слово жизни, сквозь оболочку плоти, проявлявшее в Себе Единородного от Отца (Ин.1:14).

Как, однако, легко быть может, что люди или смотрят на предметы низкие, оставляя без внимания высокие предметы, или смотрят на предмет высокий, но не видят его, в его подлинном виде! Ожиданный веками, исполненный благодати и истины (Ин.1:4) был пред очами всех детей Израиля, но вот самая большая часть их очи свои смежиша, да некогда узрят очима и сердцем уразумеют и обратятся (Мф.13:15).

Так зрение – дорогая вещь для души, оно может доставлять душе много радости чистой, света успокоительного, но тогда, когда умеем им пользоваться.

Зрение дано нам не для того, чтобы смотрели мы на мир и на людей без цели, без мысли здравой. Оно дано нам для того, чтобы, указывая нам на опасности и выгоды для организма телесного, доставляло уму предметы для созерцаний высших, для размышления о Боге и вечной нашей жизни.

Приидите и видите дела Божия, говорит пророк (Пс.45:9). Вот самый первый, самый главный предмет для зрения нашего. Важнее, дороже, нужнее Бога нет ничего.

Где же видеть дела Божия? Мир представляет нам самые великолепные картины, самые дивные создания великого художника. Над главами нашими рассыпаны мириады звезд и светил. По земле волнуются моря, не смея выйти из назначенных им границ и поверхность земли каждый год роскошно убирается зеленью и цветами, как не умел украшаться Соломон. Стоит только размышлять о том, что мы видим в мире видимом, чтобы видеть невидимая Божия – Его могущество, Его благость, Его славу. Невидимое Его, Его вечная сила и божество, от самого сотворения мира видимы, чрез рассматривание тварей (Рим.1:20).

Исчезоша очи мои в слово Твое (Пс.118:82), говорит св. певец. Вот и еще предмет для зрения – слово Божие! Св. певец так сильно желал смотреть и смотрел в слово Божие, что от напряженного зрения притуплялись глаза его. И есть, на что смотреть в слове Божием. В слове Божием открыты тайны Божества, которых нигде более нельзя видеть; а отношения Бога к мирам созданным изображены в святом писании так ясно, как только желать нужно. Буквы природы довольно неразборчивы, особенно для больных глаз наших; разнообразие предметов видимых может утомить нас, может развлечь нас, прежде чем дойдем до высокой мысли их. Святое писание говорит нам о Боге и о нашем спасении ясно, просто, определенно. Смотри и учись!

Церковь, как храм Божий, есть вещественное изображение тайн христианских. В храме Божием есть на что смотреть. Здесь лики святых Божиих; здесь изображение тайн славы Божией; здесь красота Господня. Если бы и пришел тебе грешный помысел, спеши смотреть на изображения святых Божиих и их святость прогонит от тебя нечистую мысль. Какое великое благодеяние для народа и для всех православный храм! Для народа, неумеющего читать книг, храм с его св. иконами – училище веры и благочестия, при чем наставник – благоговейное зрение.

Как смотреть на людей? Сношения с ними так часты, а всегда ли безопасны?

Чем определяются отношения наши к ближним? Заповедью о любви. Итак, пусть заповедь о любви управляет и взором нашим на людей.

Любы милосердствует, говорит апостол. Пусть же и взор наш дышит милосердием. По евангельской повести, на дороге из Иерусалима в Иерихон валялся человек избитый жестокосердием дурных людей. Левит прошел мимо его, не обратив сострадательного взгляда. Поступок несообразный с заповедью о любви! Не подражай ему. Подражай самарянину. Тот, увидав того же человека, осмотрел раны его, обмыл их, облил елеем, обвязал, потом привез несчастного в гостиницу и нанял гостиника, чтобы тот ходил за больным, до его выздоровления. Вот прекрасное употребление зрения! Не отвращайте взоров ваших от бед ближнего. Не проходите со взглядом презрения мимо нищеты, как бы грязна она ни была. Если не можете сделать всего нужного для бедняка, по крайней мере, не отягощайте его взглядом холодности бесчувственной, – не увеличивайте скорби его взором отталкивающим.

Любы не превозносится, не гордится, говорит апостол. Помните это свойство любви, и вы не станете смотреть взором гордого самолюбия на недостатки и слабости ближнего. Что заставляет вас высматривать проступки другого! Тайная гордость, тайное желание самолюбия – стоять выше других, преступное желание извинять себя в грехах, на счет положения других. И как далеко может заводить самолюбие на этом пути! За недостатком действительных проступков в другом, оно само придумывает грехи в другом и в подкрепление ссылается на свои глаза. Так поступали фарисеи со Христом Господом. Они следили за каждым шагом Его, толковали по-своему поступки Его и довели дело до того, что распяли Господа своего. Будь же осторожен: не дозволяй самолюбию гордому злоупотреблять твоим зрением. Пусть смиренная любовь располагает твоим зрением. Она если и увидит грех в брате, покроет его молчанием; она будет повторять тебе: что видиши сучец, иже во оце брата, твоею, бервна же, еже есть во оце твоем, не чуеши! Лицемере! изми первее бервно из очесе твоего и тогда узриши изъяти сучец из очесе брата твоего (Мф.7:3, 5).

Любы не завидит, говорит апостол. Итак, не обращайте завистливого взора на счастье ближнего; по духу любви, счастье ближнего должно радовать вас, как бы ваше собственное. Устремляя завистливый взор на счастье ближнего, вы только вредите себе самим, лишаете себя покоя. Сделайте другое употребление из вашего взора. Смотрите весело на счастье другого, как на счастье свое, и взор ваш доставит покой душе, и с покоем – успех в любви святой.

Горе миру от соблазн, говорит Спаситель. А как принимается соблазн душою? Всего чаще при посредстве зрения. Итак, чтобы избежать горя, которым наделяют соблазны, надобно сдерживать зрение, надобно умерять употребление его при встрече с предметами соблазняющими.

Спаситель говорит: всяк иже возрит на жену, во еже вожделении ю, уже прелюбодействова с нею в сердце своем (Мф.5:28). Грех, живущий в плоти нашей, так жив, так деятелен, что обращает себе в пищу первый встречающийся ему предмет. Итак, как этот предмет встречается ему при посредстве зрения, то бедное зрение оказывается слугою греха. Берегись же смотреть на предметы, соблазняющие плоть: берегись, чтобы не вспыхнул адский пламень в тебе. Не умна отважность, коль скоро сил мало, а враг силен. Лучше избегать встречи с предметами соблазна, чем с неумною самонадеянностью становиться пред ними для борьбы ненадежной.

Отврати очи мои, еже не видети суеты, молился пророк (Пс.118:37). Итак, не для чего домогаться смотреть на предметы суеты, на все, что придумывает корысть для легкомыслия забывчивого. Наряды неумного щегольства, пышность роскоши и страсти нечистой, чему тебя научат? Как сохранишь ты нерассеянным ум твой на молитве, если наполнишь его образами мира суетного? Как соблюдешь дух сокрушения, если после молитвы идешь смотреть на забывчивую веселость мира грешного? Люди мира своею забывчивою жизнью – примеры греха, а не добра; потому бесполезно, если и не вредно, засматриваться на них. Точно тоже должно сказать о книгах, писанных людьми мира. Их книги похожи на их жизнь. Они легки, потому что пусты; они приятны, но для души больной.

Что делать, когда соблазн мира сам стоит пред глазами нашими? Прежде всего не оставлять мысли об опасности соблазна и потому – бояться его. Потом, если нельзя уклониться, старайся смотреть не иначе, как велит евангелие. Например, что такое одежда пышная? Одежда – траур падшей души; одежда, изысканная искусством, соткана корыстью, а куплена или детским тщеславием или игранием плотской страсти. При таком взоре на одежду, конечно, не удобно его тешиться, а скорее надобно плакать о бедной душе, которая тешится ею.

Помните же, братия, как надобно владеть зрением. Бог света и разумов да озаряет сердца наши для разумения вещей полезных и опасных. Аминь.

1852 год.

С великим утешением, братия, увидеть и в сем месте храм, посвященный страданиям Господа Иисуса. Еще с большим утешением вижу усердие ваше, с каким каждую среду посвящаете вы слушанию акафистного славословия распятому Господу Иисусу. Апостол ни о чем не хотел более знать, как об имени Господа Иисуса и того распятого. Мы же проповедуем, говорит он, Христа распята, иудеем убо соблазн, еллином же безумие, самем же званным Христа Божию силу и Божию премудрость (1Кор.1:23–24). Свято последование ваше примеру апостола. Ныне вся церковь совершает поклонение кресту Господа Иисуса; тем более чести для вашей любви к кресту Господню, которая, не слабея совершает поклонение и во всякое другое время. Да сохранит в вас благодать Духа святое усердие ваше к распятому Спасителю нашему.

При таком расположении вашем вполне уверен, что приятно для вас размыслить о словах апостола, проповедующего о Христе распятом, как о Божией силе и Божией премудрости для званных.

Христос распятый – Божия сила. Как это так? Все дела Божии, при всем величии их, просты и объясняются одни Другими. Для нас изумительно, как беспредельный являл творческую силу свою в пределах творившегося мира. Еще более изумительно, как тот же беспредельный являет промыслительную силу свою даже в такой малости, какова птичка, питаемая Им. Но действительность творения и промышления очевидна. Скажем ли, что недостойно величия Божия являться в позорном виде осужденного на смерть? Но не прежде ли должны сказать, что нет такого величия на земле, которое было бы вполне достойно величия беспредельного? Беспредельная благость Божия – вот что дозволяет беспредельно великому являться в более или менее тесных пределах сотворенного!

Христос распятый – Божия сила. Пусть злоба человеческая довела величие Иисуса до унижения. Но в самом унижении как велик сей униженный! Тот, кто словом воскрешал мертвых и повелевал стихиями, конечно, мог, если бы захотел, сойти со креста, но Он свободно остается на кресте. Слышит хулы невежества и страстей, но тих и покоен, как в беседе с друзьями. Терпит муки смерти самой лютой, но лишь один голос исторгается из сердца Его, – голос преданности воле Отца небесного. Тогда, как изнеможенный умолкает Он на кресте, небо и земля подают о Нем голос. Солнце померкло, земля потряслась, камни расселись, завеса храма раздралась сверху до низу, многие из святых воскресли и явились во Иерусалиме. Во истинну Божий Сын сей бе, говорили даже язычники – воины, видевшие все это своими глазами.

Но это только начало явлениям силы распятого. Мрак лежит над народами, алтари посвящены гнусностям, Бог истинный забыт, народ избранный мечтает лишь о земном царстве. Кто рассеет эту тьму повсеместную, столько унижающую человечество? Кто даст движение спасительное мыслям целой вселенной? Ни правители народов, ни мудрецы мира не дают другого сердца человеку. Наставления их могут быть и умны, но движения, производимые ими, ограничиваются воздухом. О, Господи! Только Ты может вливать жизнь новую в расстроенный грехом организм душевный. Аще, не иду, Утешитель не приидет к вам. Аще же иду, послю Его к вам (Ин.16:7). Так готовил шедший на крестную смерть. И Он исполнил слово свое. Любы Божия излияся обильно в сердца верующих Духом святым (Рим.5:5). И не смотря ни на какие препятствия повлекла мир крестным путем к торжеству освящения и прославления. Еще единою Аз потрясу и небом, и землею, и морем, и сушею, сказал Он чрез пророка. И сбылись слова Его. Вот все народы в движении: алтари падают, идолы сокрушаются, грехи боготворимые оплакиваются раскаянием. Напрасно воздвигаются гонения против поклонников нового имени. Костры пламени не гасят пламени любви к Богу, дотоле незнаемому. Имя распятого торжествует над силами империи всемирной. И чрез кого же? Чрез простых, палестинских рыбарей, у которых нет ни средств образованности, ни пособий власти. Да, все право имел говорить апостол: «немощное мира избрал Бог, дабы посрамить сильное и незнатное мира и уничиженное и ничего незначащее избрал Бог, дабы разрушить значащее» (1Кор.1:27–28).

Христос распятый – Божия премудрость. Слово вечное оставило людям слово свое; и мудрые мира, услышав это слово, бросают мудрость свою, чтобы любить мудрость распятого. И как не менять мудрости векового язычества на мудрость распятого, когда в Его мудрости все есть, что только способно возвысить ум человеческий, и ничего нет оскорбляющего чистые начала его, когда в ней решаются тайны бытия человеческого и открываются недозримые тайны Божии! Как не принять и не обнять всею душою той мудрости, которой столько ищет душа и не находит нигде на земле, тогда как видит ее во Христе! Сама душа сказывает человеку, что учение распятого – учение не земное, а послано Отцом небесным. Кто хочет творить волю Его, Отца небесного, тот узнает, от Бога Мое учение, или я сам от себя говорю: так свидетельствовал Христос о своем учении и свидетельство Его подтвердили жизнью и смертью своею тысячи исповедников и мучеников. Мудрость мудрецов мира недоступна для большинства людей и может быть приобретаема только не многими. Учение распятого Иисуса – достояние всех и каждого; оно понятно для не ученого, хотя вместе приводит в изумление людей глубокомысленных; дети и старцы, мужи и жены, богатые и бедные, образованные и необразованные – все находят в нем нужное для вечного спасения; всем подает оно свет животворный, как для всех светит солнце, как для всех благ Отец небесный.

Христос распятый – Божия премудрость. Враги делали дело своих испорченных сердец, но они не видели, что были орудиями премудрых советов вечной любви Его к нам. Не примечали, как устрояемый руками их крест, в тоже время устроился волею самого распавшегося на нем. Если бы они, по примеру рассудительного разбойника, пересмотрели свои дела, а не чужие, чувствовали свою виновность пред правдою Божией, то из глубины души воскликнули бы вместе с разбойником: помяни нас, Господи, егда приидеши во царствия Твоем. Поверглись бы в благоговении пред беспредельною любовью Божией, избравшею столько же мудрое, сколько и великое средство к спасению нас грешных. Зачем думать, что беспредельное могущество Божие не имело иных путей к спасению людей, кроме смерти Сына Божия? Но надобно быть слишком ограниченным в смысле, чтобы не понимать, как избранный беспредельною волею Божией путь сообразен с премудростью Божией. Надобно было удовлетворить безпредельной правде Божией, и она удовлетворена крестным подвигом – смирением вечного Сына Божия. Надобно было, чтобы удовлетворение принесено было человеком, и оно принесено Сыном человеческим. Первый грех открылся в людях мечтательною надеждою быть, яко бози; для его уврачевания является, беспредельное смирение Сына Божия. Вкушением запрещенного плода совершилось отступление от воли Божией. Страданием пречистой плоти Христовой на древе крестном наказывается это возмущение чувственности против духа.

Истинно во Христе и чрез Христа – Божия премудрость. Христос Божия сила и Божия премудрость для званных. Отчего же не для всех? Ужели он не желает являться всем и каждому, не желает быть познанным всеми? Ах! Он всеблагий благоволил явить всем славное лице свое, для их просвещения и блаженства. Но не все желают видеть лице Его. Званные суть те, которые душою и жизнью отвечают на глас Божий, призывающий их к спасению вечному; это те, которые, будучи внимательны к званию Божию, слушают и изучают всею душою свидетельства неба о Христе и потому познают Христа. Апостол свидетельствует, что Христос распятый – соблазн для иудеев и глупость для эллинов. Отчего это?

Для иудеев Он соблазн, оттого что занятые землею, они желали видеть в Нем только земного царя, который осуществил бы надежды их на их земное счастье, между тем Он не доставил им ни славы, ни могущества великого народа. Эллинам казался Он глупостью оттого, что они искали только суетной, пустой, диалектической мудрости, забавлявшейся словами, а не искавшей истины Божией.

Страшно считать Христа Господа соблазном. Но наперед надобно страшиться расположений, которые не заметно, но с силою, вовлекают в это положение. Не покоятся ли надежды многих из нас, как и надежды иудеев, только на земле? Не на земле ли только многие желают пользоваться всеми дарами каких, только ожидают от благости Божией? Не здесь ли только желают богатеть и наслаждаться радостями и пользоваться известностью? А при таких расположениях могут ли знать и чувствовать, кто таков для нас Христос Иисус? Привыкая ценить все вещи и случаи только по их отношению к земле, могут ли оценят неземное значение предметов духовных? Увлекаясь приятностью известности земной, богатства временного, честей здешних, начинают стыдиться убожества Иисусова, становятся холодны к славе имени распятого, теряют и вкус, и смысл для величия Иисусова. Царство мое несть от мира сего, сказал Спаситель; и это знают христиане. Но как расстаться с блеском земным, который полюбили? Как любить то царство, которого не видать глаза, омраченные землею? Как любить то, от чего далеки душою?

Искать истину дело святое. Но как искать ее? О том уже ни слова, что диалектическая игра мыслей и слов – забава детей. Но и упражнение мыслей истиною, не простирающее, влияния своего на образование сердца и воли – одно крушение духа, вредное особенно тем, что богатством познаний, хотя и бесплодным, питается гордость духа. Когда с знанием не соединяют дел, то являются дела превратные, которыми в свою очередь вызываются знания превратные. Так в злохудожную душу не входит премудрость. Воспитанная знанием бесплодным, гордость дерзко подвергает сомнениям самые священные истины, которых не начинала понимать; восстает против всего не согласного с принятыми мнениями, тогда как эти мнения – произвол. В таком положении истины, сами по себе составляющие источник чистых созерцаний и самых глубоких мыслей, каково искупительное страдание Богочеловека, кажутся чем-то несообразным с самим собою, глупостью, тогда как глупо и гибельно только самое настроение души.

Распятый Спаситель наш! Даждь нам до последнего издыхания искреннею душою, самою жизнью нашею, исповедовать Тебя как Божию силу и Божию премудрость. Аминь.

1849.

Благословен Бог, который дарует храм свой человеку, и особенно сей храм!

По всему праву можем сказать, что сей храм дарован Господом. Для славы Божией не могу умолчать в сем храме о тебе, почившая раба Божия. – В скорби сердца твоего ты положила обет послужить созданию храма Господня, но для кого? Не для себя, а для тех, к которым приближала тебя любовь ко Христу. Чем менее желала ты для себя, тем больше приятных надежд для тебя. Утешил Господь скорбь сердца твоего, услышал молитву твою, дети твои остались живы среди смертей войны. Долго не могло исполниться обетное желание сердца твоего, не от недостатка силы в желании, но по устроению Божию. Чада обета твоего со всем усердием, со всем бескорыстием, точно как и ты, служили исполнению благочестивой мысли твоей. Много надобно было понести трудов, много испытать неприятного. Но бескорыстная цель храма достигнута. И в каком виде? Жена, помазавшая благовонным миром главу Господа, казалось, совершала дело немудрое, обычное жене. И, однако, за доброту её намерения, за веру её простую, Господь тогда же повелел говорить о ней в церквах всего мира. Не сомневаюсь о Господе живых, – душа твоя исполнена теперь радости о Господе, исполнившем последнее желание твое. Не сомневаюсь о Господе благодати, – благодать прольется из священного храма на сыны сынов твоих за высокую доброту желания твоего. Не сомневаюсь о Господе, верном в обещаниях, – утешение, которое подаешь ты скорбным сердцам, во имя Божие, сим храмом, помянется пред Господом во благословение тебе и чадам твоим до века.

Благословен Господь Бог, дарующий храм свой человекам. Бог вездесущ. Он не имеет нужды в храме. Кий дом созиждете Ми, и кое место покоища Моего? глаголет Господь (Ис.64:1). Для Него весь мир – храм, да и тот мал. Но человек ограничен; для ограниченного нужно ограниченное явление славы Божией. Тогда, как Бог везде с человеком, человеку нельзя быть везде с Богом. Итак, для человека нужен храм Божий. Бог вездесущий есть Бог и благий. По благости своей Он снисходит к нуждам человека, снисходит и к нужде в храме; благоволит быть храму, дарует ему и благодать особенного присутствия Своего. Благословен Бог, заключающий неизмеримую силу свою в измеримом пространстве для человека!

Будет ли храм под новым небом, в Иерусалиме небесном? И храма не видех в нем, говорит тайновидец. Как же, казалось, быть граду Божию без храма Божия? Господь бо Бог Вседержитель храм ему есть и агнец (Откр.21:22), объясняет необычайное зритель необычайного. Но что это за объяснение? Как понять его? Храма не видно, оттого что Сам Вседержитель есть храм и агнец? Что это значит? Это означает, что человек Иерусалима нового так усовершен и возвышен, что твари не закрывают от Него присутствия Божия, – так чисть и просветлен, что ни земные страсти, ни земные предметы не препятствуют ему входить к Вседержителю. Однако и там не совсем непосредственно приступают к Богу. И там между Богом и человеком – агнец. Вечный агнец, Богочеловек, ходатай наш своим человечеством умеряет свет Божества незримый, нестерпимый для человека; а своим Божеством просвещает и обоготворяет человека, для которого неприступно само по себе Божество. Светильник его Агнец (Откр.21:23). Итак, и там не без храма. И там нужно для человеческого взора ограничение света неприступного. Что же сказать нам о себе? Мы еще не в новом Иерусалиме, а на земле ветхой. Или не думает ли мудрость человеческая создать такой град с его храмом на земле, и потому домогается мнимым познанием вездесущие Божия разрушить наши храмы Богу? Нет, не создать ей сего града; он должен сойти от Бога с небесе (Откр.21:10). Нет, ничего не созиждет мудрость человеческая, кроме Вавилона. С нас пока довольно и того, что в храме стояше на небеси стояти мним и молим: Богородице, дверь небесная, отверзи нам двери милости твоея. С нас довольно и малого неба на земле, где чрез молитву, чрез слово Божие, чрез таинства можем входить в общение с Богом.

Кто мы теперь на земле? Мы бедные странники. Грех затмил в нас образ Божий, освящавший в райское служение Богу; грех скрывает от нас присутствие Божие. Если и для Адама небесного нужен храм, то для нас, с душою больною и плотью нечистою, очевидна, настоятельная нужда в тайноводственном храме. Мы живем не только на земле, но землею. Земные предметы рассеивают и соблазняют, омрачают и клонят к земле душу нашу; и – они же, при другом сочетании, могут возбуждать и поддерживать, питать и укреплять стремление к небу, смиряя гордость испорченного духа нашего. Итак, нужна только духовная опытность, чтобы уметь выбрать для слуха и очей предметы с чистым спасительным действием на душу. Благословен Бог, дарующий нам храм свой!

Люди чувствовали нужду в видимом храме, но лучшие не дерзали заключать вечного во времени. Вездесущего в месте, пока Сам Бог не являлся в определенном месте. Есть Господь на месте сем; аз же не ведех, говорил Иаков в ужасе. Страшно место сие, несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная (Быт.28:16–17, 19). В последствии Бог повелел создать на сем месте жертвенник (Быт.25:1). При Моисее, и опять по наставлению Божию, домом Божиим стала скиния. Когда, по избранию Божию, Соломон, воздвигнув храм, которого желал Давид, – Бог сказал Соломону о храме: и ныне очи Мои будут отверсты и уши Мои послушны к молению места сего. И будут очи Мои и сердце Мое ту вся дни 2Пар.7:15–16). Видите, какое высокое обещание дает Господь для храма своего? В храме своем, Господь будет выслушивать молитвы молящихся. В храме своем, Он будет пребывать благодатью любви Своей.

Можно, говорят, молиться Богу дома духом? Пусть так! Но ужели эти люди думают, что лучше они умеют молиться, легче могут возвышаться до состояний благодатных, чем Давид и Даниил? Отчего же пророки не бегали храма, а летели духом в храм с радостью? Возвеселился о рекших мне, в дом Господень пойдем (Пс.121:1), говорил Давид. Даниил, пребывая в плену, становился для молитвы пред окном, обращенным к разрушенному Иерусалимскому храму (Дан.6:10).

Нет! Благословим паче Господа нашего Иисуса Христа. Он так щедр к нам, так милостив, – дарует верным своим не один храм, а без счета храмы, и столь же щедро исполняет их благодатью. Храм ветхий упразднен Им, но не в существенных частях; упразднено только то, что нужно было для детского возраста людей, – кровавые жертвы, строгий закон обрядов, – все что было тению грядущих благ. Тени исчезли, когда явились самые предметы. Главная же мысль о храме, как о доме молитвы, как о святилище таинств, как о сокровищнице благодати, осталась неприкосновенною среди перемен воспитания человеческого. Свобода духовная открылась в том, что не на одной горе Оровой, а в селениях и пустынях, в городах и на горах, явились домы Божии.

Хотите ли видеть, собственно, христианский храм? Не ошибемся, если скажем, что горница велия (Лк.12:12), в которой Господь установил и совершил таинство тела и крови Своей, есть первоначальный образец храма христианского. Когда апостолы, по вознесении Господнем, возвратились от горы елеонской в Иерусалим, то взыдоша на горницу, идеже бяху пребывающе... терпяще в молитве и молении. И егда скончавашеся дние пятидесятницы, быша вси апостолы единодушно вкупе (Деян.1:13–14, 2:1). Что это за горница, в которой верные Христовы ожидали обещанного Духа святого? Была ли это простая жилая храмина, в которой днюют и ночуют? Совсем невероятно; совсем невероятно даже и по множеству пребывавших в ней. Имен народа вкупе бе яко сто и двадесять, говорит св. Лука. Сто двадцать лиц днюют и ночуют в одной жилой храмине, в продолжении десяти дней! Возможно ли? Нет, – назначение апостольской горницы было не то, чтобы в ней обедать и вечерять, сидеть и почивать; в ней совершалась тайная вечеря Господня; в ней совершалось избрание и причтение Матфия к лику апостольскому; в ней, после десятидневной молитвы, Дух святый огненными языками просветил умы апостолов, воспламенил сердца любовью, образовал для проповеди вселенской. Та же ли это была горница, в которой Господь установил таинство евхаристии, наверное, не знаем: но, верно знаем, по назначению и достоинству горницы, что это храм апостольский.

Угодно ли видеть не только храм апостольского времени, но и наставление, как надобно вести себя в храме? Апостол Павел писал к коринфским христианам: еда домов не имает во еже ясти и пити? Или о церкви Божией не радите? (1Кор.11:22). Видите, в чем дело. Богатые из коринфских христиан, принося в церковь хлеб и вино для трапезы Господней, употребляли приношение без порядка, сами пресыщались, а бедных оскорбляли презрением. Давая чувствовать таким людям, как не прилично поведение их, апостол указывает им на высокое достоинство церкви Божией, в противоположность её простым домам. Или домов не имате, во еже ясти и пити? Или о церкви Божией не радите? Если же апостол так решительно противополагает храм, с трапезою Господнею, простым домам, то не ясно ли, что в смысле апостола этот храм вовсе не то, что обыкновенный дом, а место священное, требующее особенного внимания. Или о церкви Божией не радите? самое название: церковь Божия – уже выражает и особое назначение храма, и особенное благоговение к нему. А негодование, а укорительный вопрос апостола к нерадящим о церкви Божией еще сильнее дает видеть глубокое уважение апостола к церкви Божией, как к месту святому. Храм, где совершаются тайны, есть церковь Божия: так и ныне называем мы храм свой; храм есть святыня неприкосновенная, – в котором есть и пить, как в простом доме, небрежно, значит оскорблять святыню. Вот апостольский храм и наставление, как вести себя в храме!

Служители и посетители храма! блюдите, како опасно ходите. Помните достоинство храма. Он дарован Богом, он церковь Божия. Входите в него с благоговением, оставим земные мысли и заботы за порогом его. Стойте со страхом, как пред лицом Царя небесного. Молитесь, не как фарисей, с мыслью о правде своей или без всякой мысли, а как мытарь, с глубоким сокрушением о грехах. Помните, Господь слышит в храме своем молитвы, но слышит и вопль грехов, который выходить из иных сердец, в самом храме. Церковь Божия не простой дом, где бы позволено было приветствовать друг друга, вступать в разговоры праздности, или искать первых мест с шумом гордости, оскорбляющей нищих. Или домов не имате? На то ли храм вам, чтобы, за мыслями рассеянными и блуждающими взорами, блуждала по лицам и предметам душа грешная? Или о церкви Божией не радите? Как не страшатся те, которые входят в храм с тайнами беззакония в сердце, с нечистотой страстей греховных и ни с одною мыслью на сердце – сколько-нибудь исправить себя? Ужели думают, что Господь храма не видит сердец их в храме?

Если с такою заботою построен и освящен храм сей, то для того, чтобы не только назывался, но и был он церковью Божией для тебя, душа верующая. Идя тернистым путем внешних скорбей и внутренних испытаний, ты не знаешь по временам куда деваться тебе с точкою сердечною. Приди сюда, здесь Бог – утешитель скорбящих, здесь общение святых, торжествующих на небе и не забывающих братию, странствующую на земле; приди, освежись здесь веянием неба, дыханием страны вечной. Иногда тебе нужно вразумление в законе, тебя тяготят сомнения, мир наводить на тебя мрак свой: молись здесь пред светом, просвещающим всякого человека; молитва озарит мысль твою, рассеет образы лукавого мира; а глагол веры и любви, который услышишь здесь, покажет тебе жизнь и путь к вечной жизни. Иногда совесть твоя будет иметь нужду в елее милости, в обязаниях веры, в храме Милосердого, получивший власть вязать и решить, разрешит узы, которых не имеешь ты права разрешить; по вере твоей, возвестит он тебе ожидаемое совестью твоею. Почувствуешь ли ты изнеможение во всем внутреннем человеке? Тело и кровь Господа, предлагаемые здесь, – лучшая пища; не лишай себя пищи ложным страхом, приступай к ней с благоговейною верою и – исцелеешь.

Призри с небесе, Боже, и виждь и посети виноград сей и утверди и, его же насади десница Твоя! (Пс.59:15–16). Аминь.

1845 год.

Едино просих от Господа, по взыщу:

еже жити ми в дому Господни вся дни

живота моего, зрети ми красоту Господню

и посещати храм святый Его (Пс.26:4).

Счастлив подданный, приносящий, дар царю. Для царя не важно приношение подданного, но для подданного много значит, когда царь благосклонно дозволяет принесть дар и благосклонно принимает дар.

Принявшие участье в возобновлении и украшении сего храма! Вы принесли плоды трудов ваших в славу имени Господня! Лучшего употребления из собственности не могли вы сделать. Господь даровал вам милость, благодеяние, счастье – принесть дар царю царей. Благословен Господь Бог, благоволивший, приять приношение от нас недостойных рабов своих!

Люди ничего не дают своего, посвящая Богу храм, но как много принимают, получая храм Божий! С каким восторгом, с какою любовью пламенною желал Давид водворяться в храме Божием! Едино просих от Господа, говорил он, то взыщу: еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети ми красоту Господню и посещати ми храм святый Его. Открый, Господи, очи сердца нашего зреть славу храма Твоего в словах боговдохновенного раба Твоего!

Едино просих от Господа, то взыщу, говорит раб Божий. Давид окружен был бедствиями; каждую минуту ожидал, что ополчится на него брань, восстанет непримиримый враг (Пс.26:2–3). Свидетели неправедные восстали на него с клеветами и ложными доносами: злобные гонители готовы были взять душу его (Пс.26:12). Все любезное сердцу далеко было от него (Пс.26:10). И в таком положении, о чем молится Давид? Первое внимание его, первая молитва его не на то обращены, чтобы возобновился мир с близкими сердцу его, – не на то, чтобы враги престали преследовать его. Нет, он просит одного, ищет одного, – еже жити в дому Господни.

Что же заставляло Давида так сильно желать обитания в дому Божием? Отчего представлялся храм Божий так важным для него? Оттого, говорит он, что это – дом Господний, оттого что здесь красота Господня, оттого что дом Божий – дом святый.

Храм Господень – храм Божий. Так веровал Давид. Не скажут ли: как возможно это? Не значило ли бы это заключать Божество в тесных стенах храма? Правда, если бы мы по-своему произволу вздумали заключать Божество в храме, как думали заключать язычники, то, конечно, заключали бы мечту свою. Но если сам Бог благоволит изъявлять волю свою на то, чтобы обитать благодатью своею в храме, кто может прекословить Ему? Беспредельно Божество, и, однако, мир сей охотно признают храмом Божиим, так как Бог благоволит являть в нем Свое могущество, Свою благость, Свою премудрость. И, однако, ограничивается ли Божество пределами мира? Если, не смотря на то, что не могут понять, как беспредельное Божество вмещается в пределах сотворенного мира, не сомневаются в том, что Бог обитает во вселенной, зачем же сомневаться в том, что и храм сей есть дом Божий? Для беспредельного точно также тесен и обширный мир, как и тесный храм сей. Для кого же не тесен и великий мир и малый храм? Для всеблагого; для Него вместим и тот и другой, точно так, как Его солнце одинаково отражается в целом мире, и в одной капле воды. Солнце на небе, солнце на земле; лучом его живет цветок полевой и плод созревает. И там – в высоте и здесь – на земле тоже солнце. Прекрасный цветок отражает в себе игру лучей солнца даже более, даже обширнее, чем другие предметы, ни мало, не стесняя солнца. Точно так и храм может являть в себе даже гораздо более славы Божией, чем обширный мир. В древнее время Бог избрал домом своим скинию, и облак света видимо показывал невидимое присутствие Божие в скинии. Соломон, до Божьему изволению создал храм. И бысть, егда изыдоша иереи из святилища, и облак исполни храм Господень. И не можаху иереи стати служити от лица облака, яко исполни слава Господня храм (3Цар.8:10–11). И христианский храм апостол не только отделил от обыкновенных домов, но прямо назвал церковью Божией: еда домов не имате, во еже ясти и пити! Или о церкви Божией не радите? Здесь, в христианском храме, присутствует Господь духовно: идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их (Мф.18:20). Здесь присутствует Он ощутительнее, чем духовно; здесь присутствует Он в пречистом теле Своем, преломляемом за нас, и в пречистой крови Своей изливаемой за наши грехи. Все другие таинства, совершаемые в христианском храме, заключают в себе божественную, чудодейственную силу, сокрытую для чувственного взора, но открытую для духовного, невидимую для невнимательного рассеянного грешника, но осязаемую кающейся, самоуглубленной душе. О, как не молиться нам вместе с Давидом о том, еже жити в дому Господни вся дни живота! Как не говорить вместе с Иаковом: несть сие, но дом Гожий, и сия врата небесная!

Едино просих от Господа, еже зрети ми красоту Господню. Что это за красота Господня, которую надеялся и желал видеть Давид в храме Господнем? Это – те священные обряды, которыми облечено было богослужение ветхозаветное; другого и не было ничего в ветхозаветном храме. Там были образы будущих, христианских благ, – образы величественные по внешнему благолепию, и еще более великие по внутреннему, духовному значению. Люди, как чувственно-духовные существа, имеют неизбежную нужду в видимых средствах, для возбуждения и поддержания в себе благочестия. И Бог говорит с человеком человечески, – открывает ему славу Свою в таком виде, в каком человек может зреть ее. Не бо узрит человек лице Мое, говорил Господь Моисею, и жив будет. Явлю тебе задняя Моя. Только задняя, только отражения славы Божией может видеть человек, те отражения, какие могут оставаться в видимых предметах. Самого предвечного лица Божия человек не в состоянии видеть, потому что он плоть. Вот почему необходимы обряды и в христианском богослужении. Преобразователи недавних времен начали было преобразование с того, что говорили вслух всех: христианство – духовная вера; вся внешность – вымысел суеверия или страстей. Но скоро сами увидели ошибку, только ошибки своей уже не могли вполне исправить. Что значит богослужение без внешних обрядов? Холодное, бездушное движение мыслей, которое может вести к охлаждению в благочестии. Христианство образует всего человека, так как весь человек грешен. Расстроенное воображение, расстроенное чувство требуют своей науки. Оставьте их без науки, они не только сами будут дики, но, по связи сил наших, по действию их одной на другую, будут вносить расстройство и в целый организм духовный. Природу не заставите молчать. Не дадите ей пищи благочестия, она потребует и найдет пищу соблазна и греха; не будете ее учить добру, – она научит вас греху. Нет, те не знают ни христианства, ни человека, которые лишают христианство обрядов. Счастливы мы с тобою, православный мой слушатель, что церковь – матерь наша так мудро воспитывает нас в благочестии. Она не перестает научать нас поклоняться Богу духом и истиною. Но она знает, какое влияние имеют внешние предметы на дух наш, как они способны возбуждать и поддерживать благочестивые чувствования, как легко ум и сердце покоряются образам, вносимым в душу отвне. И потому соединила она духовное с видимым, украсила храм духовными, но вместе и видимыми, предметами. Истинно, в храме Божием красота Господня. Какое богатство мыслей и чувств духовных представляет каждому внешность православной церкви! Вот пред глазами вашими история Спасителя нашего Господа Иисуса. Здесь – Он распятый за нас грешников, там – повитый пеленами младенец. Здесь омывает слезами ноги Его жена грешница, там Закхей в восторге сердца обещает Ему раздать половину имения нищим. А лики святых Божиих, патриархов, пророков, апостолов, мучеников, святителей, подвижников пустынных и их начальника предтечи Господня – не представляют ли глазам все виды богоугождения, не учат ли без слов благочестью, не обличают ли нас нерадивых о спасении, не утешают ли подвижников царствия надеждами на вечность? Пусть укажут мне хотя на один догмат веры, который бы не облечен был в видимый образ в том или другом обряде церкви! Пусть укажут хотя на один обряд, который бы не скрывал той или другой глубокой мысли веры! Например, перстное сложение, которым знаменуем себя, так внятно говорит о самой высочайшей тайне божества – о Боге триедином; обряды крещения говорят нам о наследственной порче нашей, и выражают обет наш – жить для единого Господа и быть мертвыми для греха. Молитвенные поклоны и выражают, и внушают чувство сознания о ежеминутном падении нашем. Частое, простое возглашение: Господи помилуй, какая обширная по смыслу проповедь! В нем целое учение о деятельном христианстве. Обряды православия, при всем величии их, при всей важности, приличной небесной вере, так просты, так понятны для каждого. Вот селянин не способен учено размышлять о вере, но он имеет глаза, чтобы видеть, имеет уши, чтобы слышать, – сердце, чтобы чувствовать, воображение, чтобы поражаться образами. И посмотрите, как он, не умея читать, читает в обрядах то, чему должен веровать, чего надеяться, как жить, как избегать греха. О, как богомудро устроено здание церкви православной! Как глубоко понятны здесь и нужды человека, и дух веры христианской!

Едино просих от Господа, то взыщу, еже посещати ми храм святый Его. Если храм дом – Божий, если все в нем и выражает святость и учит святости, то как не быть ему святым?

Остается одно – посещать храм. Правда в православном храме так много любви Христовой, что он молится не только за предстоящих, но и за находящихся повсюду православных. Но, не забудьте, он молится за тех отсутствующих, которые отсутствуют за благословною виною, и за тех, которые когда только могут, спешат в храм, с благоговением и страхом Божиим. Если же ты забываешь посещать храм, то не справедливо ли, чтобы и о тебе забыла благодать храма? Если ты делаешь себя чужим для храма, если ты, не уважая ни дней, ни уставов его, живешь как человек иной веры, иных обычаев, иных правил, то не исключил ли ты сам себя из числа тех, на которых изливается благодать православного храма? Как узнает, как назовет тебя церковь своим, когда ты весь стал, Бог знает – чьим?

Говорят: я могу молиться в доме? Не спорю, – можешь молиться. Но будешь ли молиться? Если у тебя не достает духа молитвы, чтобы совершить, как должно молитву в храме, где все заставляет тебя молиться: будешь ли ты молиться в доме, где все развлекает твою молитву? Если ты так мало имеешь терпения для молитвы в храме, где так много побуждений к терпению и молитве, например, хотя бы стыд пред людьми добрыми: в доме ты остаешься только со своим нетерпением и с страстями, не обуздываемыми даже и стыдом. Нет, друг мой, не обманывай ни себя, ни Бога: если не одна леность, если не одна привычка к праздности, то не более как мечтательная гордость не пускают тебя в храм. Восстань же против греха, иди в храм и исповедуй леность твою к молитве. Иди в храм, – там твоя холодность может согреться пламенем молитв церкви и усердием братий. Иди в храм, – там благодать храма, если понудишь себя к вере, прольет сокрушение в ожестевшее сердце твое. Берегись: не буди мудр о себе.

Бог, богатый в милости и щедротах, да будет благодатью Своею с нами немощными! Аминь.

1846 год.

Слава Богу! И сей храм вновь освящен в жилище Вышнего. Слава Богу! И сие место вновь стало местом славы Божией, великих тайн Христа Господа. Слава Богу! И сей дом вновь украшен ликами друзей Божиих, блистает, изображением предметов небесных, достойных поклонения духовного.

Слушатели мои! Как много значит для нас, что матерь наша – православная церковь освятила для нас правилом благоговение к св. иконам! Эта одна принадлежность православия – великое счастье для наших душ. Оценим размышлением почитание св. икон. Это же нужно и потому, что иным из вас случается слышать сомнение против святости почитания св. икон.

Нужны ли изображения Божества? Без сомнения, нужны. Человек – не ангел, он имеет чувства и воображение, которые надобно освящать так же, как ум и желания воли, и которые требуют приличной им пищи, как и другие силы наши. Если не будем занимать их священными предметами, они будут искать себе предметов иных. Если не будем предостерегать их от порчи полезными средствами, они непременно испортятся от приражения к вещам вредным и внесут порчу в глубину души. Не видим ля, что, тогда как не хотят или стыдятся ставить на самом месте изображения Бога и святых Его, окружают себя картинами то пустыми и мелкими, то самыми постыдными и гнусными? Отчего это? Что это значит? Не приучив воображения к изображениям достойным, святым, дозволили ему приучиться к изображениям низким, отвратительным. Согласитесь, что чистая душа не может любоваться картинами грязных страстей, – чистое общество любит изображение великих добродетелей, явлений, достойных славы великого Бога.

Как многого лишают себя, лишаясь изображений святых! Еще св. Григорий Двоеслов говорил: «что писание для умеющих читать, то живопись для простых людей». Точно, св. иконы – проповедь, но проповедь, понятная да всех, проповедь неумолкающая, проповедь, сильно действующая на каждого. Иконы – проповедь для каждого. В храме православном каждый неграмотный видит и понимает дела Божии и – с каким удобством! Чтобы понимать книги, надобно много учиться, много терять времени, сил, способов; а изображение какого-либо происшествия священного, или какого-либо лица великого, при беглом объяснении, легко понимает каждый. Иконы – проповедь неумолкающая, ей всегда можно внимать; она говорит громко даже и к тем, которые не хотели бы слушать, говорит, не оскорбляя самолюбия, потому что глаз самого самолюбия читает ее. Иконы – проповедь сильная. Рассказом или чтением поясняется истина в уме, но тронуть и поразить сердце всегда сильнее может изображение, чем рассказ; так как присутствующее всегда сильнее поражает нас, чем отсутствующее, действующее чрез чувства и воображение на душу сильнее потрясает чувство внутреннее, чем действующее на один ум. Вспомните египетскую Марию. Она так долго вела жизнь нечистую и рассеянную, без мыслей и забот о судьбе загробной. Но нечаянно, ненамеренно посмотрела на икону Богоматери и, пораженная величием чистоты Приснодевственной, навсегда отреклась от прежней жизни. Вот, как много значит святое изображение, даже для людей рассеянных, которые, хотя бы и умели читать, не хотят взять в руки полезной книги! Что же храм, без такой проповеди спасительной?

Скажут: для простых или рассеянных людей нужны иконы, но не для крепких духом. Что это значит? Не то ли, что отвергающие почитание икон считают себя крепкими? Да избавит Бог каждого от пагубного самомнения. Пока мы остаемся на земле, все мы грешны, все более или менее можем забывать Бога, рассеиваться земными попечениями, опускать из внимания необходимое для вечности, и потому все имеем нужду в наставлениях духовно-вещественных.

Скажем более: пренебрежение к священным изображениям не только не показывает крепости любви к Господу, но напротив служит верным знаком недостатка святой любви. Что любим мы, то и уважаем, и, уважая лице, уважаем и изображение его. Отселе воздвигают памятники великим вождям, великим государям. И тот, кто осмелился бы оказать неуважение портрету возлюбленного монарха нашего, не назван ли был бы человеком дурным. Точно так и любовь к Господу, чем становится сильнее, тем более дорожить изображениями всего священного, – библией, иконами, вещами храма, тем более опасается коснуться каким-либо неуважением до чего-либо священного.

И однако, скажут, – в слове Божием нет повеления творить видимые изображения Божества и поклоняться им?

Если бы это было и так, и тогда естественная нужда, какую имеем мы в изображениях священных, и естественность благоговения к изображениям священным показывают нам, что благоговение к святым иконам есть дело согласное с волею Божией. Все, что основывается в нас на законах чистой богосозданной природы, все то несомненно угодно Господу, как дело рук Его.

Между тем несправедливо говорят, будто в писании нет повеления об устроении и почитании изображений Божества и святых. Сам Бог повелел устроить скинию свидения, как образ пребывания Божия среди избранного народа. И, по устроении скинии, прииде Моисей и Аарон пред двери скинии и падоша ниц (Чис.20:6). Вот и голос писания об устроении и почитании священного изображения! Точно так же кивот завета – образ воплощения Бога искупителя устроен был, по наставлению Божию. И с самым глубоким благоговением падали и покланялись пред кивотом. На пример, читаем: Иисус же паде на землю пред кивотом Господним даже до вечера, яко же он, тако и еси старейшины Израиля (Нав.7:6). И какой гнев Божий изливался на тех, которые оказывали пред ним небрежение или дерзость! Более пятидесяти тысяч мужей из израильтян поражены были смертью за то, что, с одним праздным любопытством, сбежались смотреть на него, когда чудесно возвратился он от филистимлян, а не воздали хвалы и благодарения Господу за возвращение к ним сей ветхой святыни. А что было с нечистыми филистимлянами, осмелившимися взять в плен кивот Господний? Что было с несчастным Озою? Как в скинии сведения, так и в храме Соломоновом было множество икон или священных изображений. Там были изображения изваянные, вытканные, писанные. В скинии свидения над ковчегом завета было два херувима, изваянных из золота (Исх.25:18); на завесах было множество херувимов вытканных (Исх.26:31). В храме Соломоновом на стенах были писанные херувимы (3Цар.6:29, 32); а во святом святых два херувима изваянные осеняли кивот завета (3Цар.6:23; 2Пар.3:10). Вот и изображения святых! Все эти херувимы не были предметом поклонения? Почему это знают? Кто сказал об этом? Напротив, в писании видим, что покланялись пред всею скинией, глубоко благоговели пред всеми принадлежностями её; тем более должны были благоговеть пред херувимами, осенявшими страшный кивот завета, пред херувимами, изображавшими существа разумные и святые, а не какую-либо невеликую мысль. Когда нужно было переносить кивот завета, священники наперед покрывали его внутреннею завесою, одевали как его, так и другие священные вещи (Навин, гл. 3; Исход, гл. 30). Если же благоговели и пред сосудами, то что остается думать о херувимах? Вспомните еще, что Бог повелел воздвигнуть медное изображение змия в пустыни, дабы взором веры извлекали из него исцеление уязвлявшиеся змиями.

После сего не понятно, как могут иные, в опровержение иконопочитания, указывать на известную заповедь: не сотвори себе кумира, ни всякого подобия. Если, как видели, сам Бог повелел устроить священные изображения, то легко понять, что заповедь о кумирах уже никак не может относиться к священным изображениям. Иначе, одно наставление Божие опровергалось бы другим, – чему быть нельзя. О чем же говорит эта заповедь? Заповедь эта повторялась не раз, не одинаковыми словами. Не сотвори себе, сказано, рукотворенных, во еже кланятися им: Аз есмь Господь Бог ваш (Лев.16:1). Видите, святая заповедь сама себя объясняет. Она запрещает творить рукотворенные, потому что только Иегова Господь есть истинный Бог, Коему надлежит покланяться. Следовательно, она запрещает те изображения, которые считались за богов вместо Бога истинного; запрещает устроение и почитание идолов, которые, как говорит апостол, сами по себе суть ничто, и признавались за божества только развратом мыслей и сердца. Таким образом, под рукотворенными в библии обыкновенно разумеются языческие боги. Например, пророк говорит: се Господь седит на облаце легце, и приидет во Египет, и потрясутся рукотворенная египетская (Ис.19:1). Оставим же в покое заповедь об идолах языческих, когда они уже успокоились, давно забытые народами просвещенными.

Известны ли были иконы в первые времена христианства?

Пока язычество не лишалось своей силы и оставалось господствующею религией мира, благоразумие требовало от пастырей церкви не умножать в христианстве икон, дабы обращавшиеся из язычества, но еще не укрепившиеся в вере, не возвращались к прежним суевериям, а язычники не принимали икон христианства за освящение своим идолам. Так, с самых первых времен христианства видим священные изображения и уважение к ним, но видим и осторожность в их употреблении. Известие о нерукотворенном образе Спасителя, чудесно изобразившемся на убрусе (плате), передают нам Евсевий, Прокопий, преподобный Ефрем Сирин. Евсевий же пишет, что в Кесарии находилось изображение Спасителя, изваянное из меди исцелевшею от кровотечения женою. И он же прибавляет: «не надобно удивляться, что язычники, испытавшие на себе благодеяния Спасителя нашего, сделали это, когда мы видели на досках, сохранившиеся до нашего времени, иконы апостолов Петра и Павла, и самого Христа». Тертуллиан уже пишет, что на св. потире изображался Спаситель в виде пастыря, несущего на раменах овцу. Почитание св. креста принадлежит также самым первым временам. Св. Василий великий писал к отступнику Юлиану: «сии иконы чту я и покланяюсь им, так как они преданы св. апостолами и не воспрещены, а изображаются во всех наших церквах». И он же говорит: «чествование св. иконы восходит к изображенному на ней». Сего довольно.

Слушатели мои! примите слово любви – в духе любви, в утешение веры вашей, во славу Господа и Его святых. Аминь.

1848 год.

Или о церкви Божией не радите? (1Кор.11:22).

Так писал апостол коринфским христианам! Но к чему в сем храме упрек нерадению? Здесь радеют о церкви Божией не по примеру других, а в пример другим. Прекрасен величественный сей храм Божий, воздвигнутый благочестивым храмоздателем. Возвышенны и чувства его о храме. В завещании детям, объявил он храм Божий стражем и хранителем, как своей воли о потомстве, так и счастья потомства. Не высокие ли это мысли о храме? Не твердая ли это вера в живущего во храме? Попечитель о храме будет попечитель и о счастье потомства. Здесь столько же надежд на счастье потомства, сколько и веры в могущество невидимого Владыки храма. Воля родителя говорит потомкам – соблюдать любовь между собою, не начинать ничего похожего на вражду. Для воли о любви лучший страж – храм Бога любви. Бог любви, нет никакого сомнения, с благоволением призрел на заповедь о любви, й потомство будет видеть на себе благословения его, если последует чувствам благочестивого предка.

Так, упрек апостольский нерадящему о храме служит похвалою благочестивому и рассудительному создателю храма.

Но те, которые имеют посещать храм, могут ли быть уверены, что не коснется их когда-либо упрек апостольский?

Слова апостола относятся и к нерадящим о создании храма, но они преимущественно относятся к тем, которые уже пользуются или имеют пользоваться храмом. Рассмотрим ближе упрек апостольский.

Коринфские христиане, к которым писан апостольский упрек в нерадении о храме, принося в храм хлеб и вино, употребляли остатки приношений на трапезе любви без порядка, без рассуждения, с пренебрежением к бедным, по прихотям плоти и гордости житейской. Чтобы дать почувствовать им неприличие такого поведения, апостол обращает внимание их на высокое значение храма. Еда домов не имате, во еже ясти и пити? Или о церкви Божией не радите? говорит он им. Апостол противополагает место, куда собирались верующие для литургии, простым домам. По его рассуждению, храм вовсе не то, что простой дом. Сколько последний обыкновенен в ряду других житейских вещей, обыкновенен до того, что в нем можно есть и пить, столько храм далек от всего обыкновенного, далек до того, что апостол с негодованием отвергает возможность того, чтобы в нем можно было устроить трапезу в угоду слабостям человеческим. Необыкновенное назначение храма апостол считает известным для коринфян, по собственному их опыту: они сами собирались в храм для возношения молитв, для совершения таинственной вечери. И, известным для них назначением храма, он убеждает их соблюдать особенное благоговение к храму. Или о церкви Божией не радите? обличая, вопрошает апостол. Поймите чувство, с каким отзывается апостол о не уважающих храма. Он говорит с негодованием; следовательно, сам он исполнен глубоким благоговением к храму. Это уважение свое он и прямо дает видеть, называя храм церковью Божией. Прежде исключил он храм из числа простых домов; теперь он вносит его в число самых высоких предметов. Он называет храм молитвы церковью Божией, не столько потому, что в него собираются верующие, которых в другом месте называет он храмом Божиим, сколько потому, что самое освящение верующих зависит от таинств, молитв и поучений, совершаемых в храме. Обличая коринфян в небрежении о храме, он как бы так говорит: вы сами знаете, что храм есть церковь Божия, дом, не только посвященный имени Божию, но и освященный присутствием благодати Божией в таинствах, освященный не только молитвами священными и словом Божиим, но и, испрашиваемою чрез молитвы, силою Божией. Как же вы, зная это, дозволяете себе поступать так, как будто бы храм был простым домом? Ужели вы стали так худы, до того развратились, что оказываете пренебрежение даже к церкви Божией? Или о церкви Божией не радите?

Из сего обличения апостольского вы видите, слушатели, что еще при апостолах, как и ныне, верные отделяли для молитвы и тайн особенные храмы и называли их не какими-либо простыми, именами, а церквами Божиими. Пусть же это будет утешением для заботящихся об устроении и украшении храмов! Пусть это будет обличением праздному легкомыслью, дозволяющему говорить себе и другим о позднем или произвольном происхождении храмов!

Апостольское наставление предписывает оказывать благоговейное почитание церкви Божией. Оно, как наставление не человеческое, освящает для всех времен правила не только посещать храм Божий, но посещать его с благоговейным вниманием.

Если апостол обличал неблагоговейное поведение в храме, то это самое показывает, что он желал, чтобы благоговейно ходили в храм. Да и если устроились храмы при апостолах, если, по примеру апостольскому, устрояются они и ныне, то, конечно, для того чтобы верующие приходили и освящались в храмах. Не строят же дома с тем, чтобы стоял он пустой, без употребления. Иногда отговариваются от посещения храма то нездоровьем, то недосугами домашними. Но что важнее – недосуги ли ваши, или заповедь апостольская, устроившая для вас храм? Какая надежда на успех в делах, когда презирают храм Божий и не ищут благословения Божия? Труд не в прок, работа без пользы; а за презрение к дому Божию, к дому благодати и сил небесных ожидайте одного гнева небесного. Ты не совсем здоров? Но для того-то и иди в церковь, чтобы получить здоровье. Там благодать Божия – самое верное врачевство против всех болезней, не исключая и лености твоей к добру.

Апостольское правило велит посещать храм Божий с благоговением. С сильным негодованием восставал апостол против неблагоговейно присутствовавших в храме. Опасайтесь обратить на себя негодование апостольское. Если коринфяне, из которых иные облечены были даром чудес, другие пророчествовали, или, не учась, говорили иностранными языками, – если они, которые владели такими дарами Духа святого, не избежали негодования апостольского за непристойное поведение в храме: чего ожидают себе люди нынешнего времени, пренебрегающие храмом? Что делают они с храмом? Пред лицом Божиим в храме, как на торжище, толкаетесь, шумите, разговариваете, смеетесь, волнуетесь мыслями – то суетными, то нечистыми: что вы делаете?

Какой суд вызываете против себя? И без того очень мало доброго за душою, и без того только в храме и могли бы получить кое-что для бедной души своей; а еще умножают против себя гнев Божий. Несчастные!

Не так, совсем не так надобно стоять в храме Божием. Вы слышите в храме – молитвы, псалмопение, учение. Прекрасно учреждено, что все это слышите вы без вашего труда. Но вам остается слушать с благоговейным вниманием. Вонмем! возглашает вам служитель церкви. Мало, если слышит только ухо твое. Надобно, чтобы слышало сердце, надобно, чтобы молитва церкви стала молитвою души твоей. Когда читают здесь слово Божие, то можешь понять, что читают его не для стен, а для тебя, для пользы души твоей. Слово Божие – слово вечного спасения. Не пропускай же его помимо тебя легкомысленно; принимай сердцем твоим семя спасительное, чтобы впоследствии принесло оно плоды достойные его – желания и дела благие. Когда слышишь церковное псалмопение: повторяй мыслями хвалы Богу, воспевай и пой в сердце твоем Господеви, как велит апостол (Еф.5:19). Когда читают поучение, не говорите: «мы люди простые, где нам понять это?» Поймите, если будете стараться понимать; потому что учение Христово назначено для всех, а не для одних ученых; оно даже доступнее для простых сердец, чем для умов гордых. Если же вы не понимаете его, то это не от простоты вашей, а от небрежения о душевном спасении, от рассеяния и лени.

Призри с небесе, Боже, посети виноград сей и утверди и, его же насади десница Твоя! Аминь.

Дом Мой дом молитвы есть (Лк.19:46).

Боже разумов и щедрот! Се приносится Тебе жертва сердец, исполненных веры и благочестия! Среди кущей немощи человеческой усердием уповающих на Тебя созиждена святая скиния святых и великих тайн Твоих. Попечением воздыхающих о красоте небесного храма устроен храм во славу имени Твоего и для приношения молитв величию Твоему. Да будут убо, Господи, очи Твои отверсты на храм сей день и нощь (3Цар.8:29), да будут слышны в нем молитвы печальных и радующихся, праведных и согрешающих, сильных и слабых, великих и малых!

Сестры-молитвенницы! храм создан для молитвы. Уверен, что молитва составляет для вас занятие приятное. Тем более приятно мне предложить вам, по долгу, беседу о благотворном действии молитвы на душу.

Если молитва есть благоговейное возношение ума и сердца к Богу: не видите ли по самому понятию о молитве, как она благотворна для души? В чем состоит назначение бессмертной души нашей? В том, чтобы стремиться и приближаться к Богу сердец наших, отрешаясь от земного и созданного. Если же молитва возносит ум и сердце к Богу: не значит ли, что она помогает душе выполнять самое главное, самое высокое, назначение её? Чтобы видеть это яснее, представим себе состояние души беззаботной о молитве. Чем занята она? Чем утешается? О чем думает? Чего желает? И чувства, и желания её заняты землею, до того, что сама она наконец становится земляною. Пусть по временам, по случаям, мысли её обращаются и к предметам духовным, но как лениво, как неохотно, как недолго занимаются они тем, как легко при том подчиняют эти высокие предметы земным видам и расчетам! Отчего это так? Оттого, что молитва возносить всю душу к Господу, одушевляя ее святыми восторгами и мыслями, а без молитвы душа – то же, что птица без крыльев. Не приближаемая молитвою к Господу душа холодна и мрачна, без сил жизни духовной и с жизнью только земляною, едва не физическою. Что человек, удаленный от Господа? Тьма и неустроенный хаос разных стихий. Молитва – проводник света и сил благодатных; она, соединяя нас с Господом, низводит на нас дары неба. «Как тело с душою, говорит св. Григорий Назианзен, как ветви со стволом, как, лучи солнечные с солнцем находятся в соединении и оттого получают силу и жизнь: так мы должны быть соединены с Богом душою. Приступите к Нему, говорит пророк, и просветитеся и лица ваша не постыдятся» (Пс.33:6. Слово о попечении о бедных). Св. Златоуст говорит: «быть не может, чтобы без молитвы могла быть жизнь добродетельною» (слово I о молитве). Молитва – верная защита душе от грехов. Становясь в молитве пред Богом всесвятым и грозным для грешников, как не трепетать греху, как не исполняться ужасом пред нечестиями сердца? «Скажи мне, говорит св. Златоуст, если бы пришлось тебе стоять пред царем, не стоял ли бы ты со страхом? Потому хочешь ли ты спать, возбуждаешься ли гневом, услаждаешься ли преступно, делаешь ли что другое: помышляй, что присутствует Бог и грех убежит от тебя» (Беседа 8 на послание к филлипийцам).

Молитвы хвалы, когда мы прославляем дивные совершенства и дела Божия, каким обильным и живительным светом исполняют ум наш! Сколько высоких мыслей, сколько благоговения низводят они в душу нашу! Какие знания могут равняться с мыслями, озаряющими душу, славящую Господа? Хвалебные песни Богу – самая высокая мудрость; здесь решение вопросов о мире и человеке, о времени и вечности. И как плодотворны хвалы Богу! Ум видит в Боге образец всех возможных доброт и говорит душе: вот к чему должна быть обращена вся любовь твоя! – Какое дивное величие, какая дивная благость, какой дивный ум! Не только времени, но и вечности, не достанет, чтобы насладиться созерцанием их. Хвали душе моя Господа, восхвалю Господа в животе моем, пою Богу моему, Дóндеже есмь (Пс.145:1–2). Что значат все величия земные пред величием Божиим? Что значат великие дела знаменитостей земли пред делами Божиими? Суета и томление духа. Забывчивые люди увлекаются землею. К чему это? Прочь суета людская: она оскорбляет правду и душу; она грозить страшною будущностью. В Боге образец совершенств, которому всеми силами надобно подражать. Святая истина говорит нам: будите совершенна, яко же Отец ваш небесный совершен есть (Мф.5:48).

Молитва благодарений Богу благодеющему – живительная пища душе. Благоговейное сознание необозримых, в числе и значении, благодеяний Божиих питает чувства зависимости вашей от Бога, возбуждает горячую любовь к Богу, поддерживает смиренную преданность святой воле Его, одушевляет твердостью против искушений зла. Господь мне помощник, говорит душа, облагодетельствованная свыше, не убоюся, что сотворит мне человек (Пс.117:6); Он спасал меня, спасет и вперед; Тот, кто Сына Своего не пощадил для нас, может ли быть не готовым подать все нужное для нашей вечности? Молитва благодарения – наставник добродетелям. После стольких благодеяний Божиих к нам, как нам быть не признательными, как не стараться всеми силами выполнять заповеди Бога нашего, заповеди спасительные для нас же самих? Если Бог столько благ и милостив к вам, то и мы должны быть милостивы к ближним нашим, тем более что они – дети одного и того же Отца, благодеющего нам. В царстве Отца, столько благого ко всем, в царстве любви кроткой и оживляющей все, – не место ни зависти, ни гневу, ни ненависти, ни обиде. Если Он благий прощает грехи наши, и мы, подражая Ему, должны прощать долги ближним нашим. Так велит нам и слово благого Бога нашего. Егда стоите молящеся, отпущайте аще что имате на кого, да и Отец ваш, иже есть на небесех, отпустит вам согрешения ваша (Мк.11:25). Благодарная молитва, напоминая о величии и святости благодетеля Бога, внушает нам благоговейно и свято пользоваться благодеяниями Его, согласно с Его святою волею.

Когда в молитве просим мы прощения грехов или других милостей, необходимых для бедности нашей; какое счастье для нас – это молитвенное состояние! Ах! Что было бы с нами, что было бы с душою нашею, если бы настоятельные нужды и вопиющая бедность не вынуждали нас обращаться к Богу за помощью? До чего дошли бы мы с странною беспечностью нашею о судьбе своей вечной? Страшно подумать. Теперь, когда волею или неволею просим мы Бога о помощи, то сознаем и исповедуем свою зависимость от него, свою бедность и ничтожество пред Ним; питаем в себе спасительный дух смирения и самоотречения, стесняем гордость богопротивную, возбуждаем в себе заботливость о вечности нашей. Теперь волею или неволею чувствуем, что мы такие грешники, которые не в праве ничего требовать от Бога и только должны умолять Его, чтобы помиловал нас, по великой своей милости. Теперь волею и неволею чувствуем, что несчастные грешники многое должны переменить в себе, от многого отказаться, многое приобрести, во что бы-то ни стало. И какое утешение сладкое подает нам молитва в скорбях и нуждах наших! Кто может исцелять раны души нашей, наносимые и грехами, и бедами жизни? Один Бог, верный помощник наш в самых безнадежных состояниях наших. Молитва, возносимые к Нему с детскою любовью и с искренним раскаянием, уже сама по себе отрада и облегчение душе грешной, безнадежной в целом мире. Но благий Отец, по молитве искренней, прощает нам грехи, как простил отец заблудшего сына (Лк.15:11), или как оправдан мытарь, смиренно молившийся в храме (Лк.18:13–14). И каких даров небесных не низводит молитва на молящегося? Аминь, аминь глаголю вам, яко елика чего просите от Отца во имя Мое, даст вам (Ин.16:23), так сказал нам сам Господь. Смиренная молитва, даруя мир совестя, и, укрепляя надежду на Бога, оживляет, укрепляет в нас любовь к Отцу небесному и одушевляет решимостью свято творить волю Божию. Эго – необходимые плоды молитвы, тем более что молитва, дабы быть благоуспешной в прошении, должна быть приносима с чистою совестью: жертвы нечестивых мерзость Господеви (Притч.15:21).

Сестры-молитвенницы! Мир считает занятие наше – молитву занятием праздности и занятием бесплодным. Не слушайте мира, он не понимает ни себя, ни молитвы. Молитва – училище благочестия и человеколюбия. Никогда душа не бывает так расположена к подвигам самоотверженной любви, никогда не бывает так готова все делать для Бога и ближних, как после молитвы. Мир выдает молитву за занятие скучное, утомительное. Мир и в том ошибается. Молитва наполняет душу такими утешениями, каких никогда не может дать мир; она оживляет душу самыми высокими, самыми святыми мыслями и чувствованиями. Дорожите же молитвою. Молитесь усердно, искренно; не опускайте ни одного времени молитвы, чтобы не лишить души высоких благ, какие доставляет молитва.

Благодать и мир да будет со всеми нами. Аминь.

Дом мой дом молитвы есть (Лк.19:14).

Благословен Бог дарующий людям дом свой! Если дается людям дом Божий; как много значит для людей одно приближение Бога к людям! Сколько надежд сладких и верных возбуждается тем в людях! Благословен Бог, подавший усердие и способы для создания дома молитвы! Если дом Божий есть дом молитвы, то он есть училище веры и благочестия для людей; он есть училище для обучения себя всему святому, потому что есть дом всесвятого; он есть училище благочестия, потому что есть дом молитвы, обучающей только благочестью. Если дом Божий есть дом молитвы: не значит ли это, что молитва способна принимать и передавать людям все дары Божии? Не напрасно же дом молитвы называется домом Божиим. Слушатели мои! помыслы немощной природы нашей по временам восстают в нас против веры в силу молитвы. С сознанием и без сознания ясного, возникая в душе эти помыслы отклоняют нас от молитвы, тогда как для обучения молитве построен и дом молитвы, и молитва есть святой долг души нашей. Итак, есть нужда размыслить о силе молитвы.

Аще вы, лукава суще, умеете даяния блага даяти человеком: кольми паче Отец ваш небесный даст блага просящим у него (Мф.7:11). Так говорит нам небесная Истина о благости небесной. Не правда ли, как эти слова ставят близко к разумению каждого мысль, о благоплодности искренней молитвы? Если бы и нашелся между людьми, говорит небесная Истина, такой отец, который отказал бы голодному сыну в пище или вместо хлеба подал бы ему камень, быть не может, чтобы Отец небесный отказал мольбе детей своих: благость Отца небесного, сострадательная любовь Его к людям далеко превышают любовь земных родителей к детям. Если откровение древнего закона не молчало о терпеливом благоснисхождении к людям: в каком ясном свете, в каком необъятном величии представляет нам любовь Божию к людям откровение христианское! Отец небесный послал нам Сына своего для нашего спасения. Чего же после того пожалеет Он для нас, чего не сделает по нашей молитве? Пусть иной язычник мог сомневаться в благости неба, удалив себя от близости его света благотворного. Но когда же, в какие времена, и лучшие язычники не молились небу, не питали надежд на благость Божества? Если же и язычники по временам молились, то это показывает, что они признавали силу надежд на благость Божества. Без того не было бы в них места молитве. После того тебе ли, христианин, сомневаться в силе молитвы? Нет, не оскорбляй имени своего, не оскорбляй Господа твоего каким-либо недоверием к готовности Отца небесного – исполнить твою молитву. Вся, говорит Господь твой, елика аще воскресите веруюте, – приемлете (Мф.21:22).

«Если Бог благ к нам, Он и без нашей молитвы подаст нам нужное; молитва же наша была бы только оскорблением Всеблагому и, следовательно, не полезною, а разве вредною для нас?» Такие мысли бродят иногда в душе иных.

Но оскорбляется ли отец земной, когда дети его с кроткою любовью просят у него потребное для них? Напротив, не оскорбляется ли он по праву тогда, когда дети, хотя и томятся нуждою, не хотят ничего просить у него оттого, что капризны, упрямы, самолюбивы? Точно так, если благость небесную выставляют за право на получение даров неба и не считают нужным сознаваться пред Богом в своих немощах и нуждах, не считают нужным просить Его о помощи: это не более, не менее, как гордость богопротивная, которую следует вразумлять голодом и нищетой. И благость небесная, и мудрость высшая устроили тот порядок, какой устроен для нас. Всяк просяй приемлет, ищай обретает и толкущему отверзается (Мф.7:11). Кроткой любви, смиренной молитве ни в чем не отказывается, но гордая леность, которая не хочет просить ничего, по мудрому порядку, остается со своею бедностью, чтобы пришла в себя.

«Законы мира, говорят, непреложны, как непреложны мысли премудрого Творца природы. Потому напрасны мольбы и вздохи наши, – для них не может быть изменен порядок дел в природе».

Но кто сказал нам, что Всеведущему не известны были вздохи наши с самого начала мира? Кто открыл нам, что Всеведущий и премудрый не включит последствий молитвы, как другие причины и их следствия в определенный порядок дел своих? Разве Бог наш стал Отцом нашим не с самого начала мира? Разве Он может быть художником без предусмотрительной любви Отца, без забот нежного воспитателя существа разумных? О! нет! Если молитвы наши столько благотворны для сердец наших, питая и, возвращая в них смирение и благоговение, любовь и покорность, жажду Бога и Божией воли: как премудрому Отцу не включить их в порядок дел своих, при самом творении мира? О, молитесь дети премудрого Отца, молитесь с полною надеждою на успех молитвы. Хотя бы нужно было для вас переставить горы с места на место: и горы перейдут с места своего, по вашей молитве; потому что художник их есть ваш Отец нежный.

Маловерная леность ищет опоры себе еще в нашей собственной немощи, ограничивая силу молитв личностью избранных молитвенников Божиих. Она говорит: если и случалось, что по молитве получали многое, то это люди не такие, как мы слабые, это избранники Божии, а нам чего ожидать себе?

Смело говорим, что это говорить леность, а не искреннее смирение. Мы все – грешники пред Богом, мы все недостойны милостей Его, а стоим только гнева Его, все мы – слабы и немощны. Но Он Отец наш, потому-то и простирает к нам помощь любви своей, что мы дети слабые и немощные. Ни от кого из нас, ни от праведника, ни от грешного, не ожидает Он молитвы, как понуждения благости своей или жертвы достойной величия Его. Что может принесть человек достойное Бога? Благость Его определяется в своих действиях только своею волею благою. Любовь Сына Божия к грешным людям – вот что располагает Отца небесного изливать дары благости на преступное человечество. Он ждет молитвы нашей только для того, чтобы мы восчувствовали как можно глубже нужды наши и как можно искреннее искали спасения в вере в Спасителя нашего. Потому немощь наша не только не может ограничивать могущества молитвы, но чем живее чувствуем мы слабость свою, тем большею силою облекается молитва наша, тем обширнее становится круг, на который простирается действие молитвы нашей. Таким образом святое писание, когда выставляет нам опыты плодотворной молитвы, не говорит нам, что такая молитва принадлежала избранникам Божиим. Апостол Иаков, в побуждение к молитве, указывая на пример сильной молитвы Илии, не называет его притом пророком, а говорит, что это была молитва подобного нам человека. Илия человек бе подобострастен нам и молитвою помолися, да не будет дождь, и не одожди по земли лета три и месяц шесть (Иак.5:17). Давид славит Бога за Его близость к каждому молящемуся. «Близок Господь ко всем призывающим Его, ко всем призывающим Его истинно; желание боящихся Его Он исполняет, взывания их слышит и спасает их» (Пс.144:18–19). Он исповедует: «призрел на молитву угнетенных и не отверг моления их» (Пс.101:18).

Где искренняя молитва могла бы не оказывать силы и могущества своего? Обращается ли она на слабый состав тела нашего, или на внешнюю природу? Там и здесь все покоряется ей, все уступает силе её. Например, Царь Иезекия был сильно болен, до того, болен, что пророк велел ему распорядиться о своем доме. Царь, при вести о близкой смерти, горько заплакал и обратился к Господу с искреннею мольбою о продолжении жизни. И что же последовало? Не успел Исаия сойти с царского двора, как слезная молитва Иезекии была услышана и вестник смерти должен был воротиться, чтобы возвестить Иезекии о продолжении жизни его: «возвратись, сказал Бог Исаии, и скажи Иезекии, что я вижу слезы его и исполняю молитву его; спустя три дня он посетит храм мой и проживет еще 15 лет» (4Цар.20:1, 3). Вот что значит молитва в болезнях наших! Пример тому, как послушна бывает видимая природа молитве, видим в Илие, который силою молитвы затворял и отворял небо для дождя, низводил с неба огнь, пожиравший напоенные водою дрова, горстью муки и чванцем елея питал семью в течении нескольких месяцев. Думаете ли, други мои, что Спаситель напрасно велел нам молиться о даровании насущного хлеба? Нет! если Он велел молиться, то по молитве, согласной с волею Его, дан нам будет насущный хлеб, хотя бы деятели физической природы упорно отказывались произращать нам на полях хлеб.

Нет сомнения, что ничего нет труднее, как преобразовать грешную душу и устроить спасение её. Но и это самое трудное на свете дело совершает искренняя молитва. Что такое молитва? Она есть возношение ума и сердца нашего к Богу. Отселе уже видно, как много значит молитва для исправления души грешной. Молитва ставит душу пред лицом Бога, который и свет наш, и жизнь, и сила. Она и сама заставляет душу прийти в себя, чтобы не явиться ей слишком в неприличном виде пред Богом, и с престола Божия приемлет силы для врачевания больной души. Нет такой дикой страсти, которой бы не могла усмирить искренняя молитва; нет такого греха, который бы не уступил бы места силе молитвы. Если вы видите, что порочный человек начинает прилежно молиться: будьте уверены, что он уже не прежний грешник, что одно уже начато молитвы сделало в нем благую перемену, а скоро он откажется от многих своих слабостей. Вспомните египетскую грешницу Марию, как она после молитвы в преддверии храма иерусалимского возгнушалась нечистою жизнью, и как молитва пустынная возвысила ее до чистоты ангела небесного. Сотник Корнилий был язычник, не знавший Господа Иисуса. Но он творил милостыню и постоянно молился Богу: был благоговеен и бояйся Бога со всем домом своим, творяй милостыни многим людем и моляйся Босу всегда. Что совершила в нем молитва? Постоянная молитва преклонила небо к язычнику, низвела ангела для откровения или указания пути спасения и прежде крещения облекла его благодатью. Корнилие, сказано ему, услышана бысть молитва твоя (Деян.10:2, 31). Пройдите все состояния души, и вы увидите, что молитва везде оказывает благотворное свое действие. Она – отрада в горестях, учитель в радости, свет ума, подпора падающим защита волнуемым, жизненная сила для всех добродетелей.

Если после того скажут, что из числа многих не многие молящиеся испытывают на себе действенную силу молитвы, мы ответим, что это скажут необдуманно, скажут без оснований, которыми могли бы оправдать слова свои. Если иногда не получаем мы тотчас, чего просим в молитве: это не значит, что молитва наша не услышана. Эго значит, только то, что или для нас не полезно то, чего просим (Иак.4:1), или более нужно для нашего спасения другое благо, которого мы не видим (Мф.20:22); но в том и другом случае молитва совершает свое дело в душе нашей; в том и другом случае Господь видит и слышит воздыхания наши и благословляет труд души нашей.

Будем, други мои, молиться усердно. Молитва оправдает себя пред нами, во славу Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Дом мой дом молитвы есть (Лк.19:46).

Да благословит Бог радость празднующих обновление храма сего! Особенно же да благословит Господь благословением земным и небесным усердного обновителя храма. Труд его – труд любви к Господу, обновленный храм есть храм Божий. Труд его есть дело святой любви к ближним, обновленный храм есть дом молитвы для многих молящихся, молитвы, столько даров небесных низводящей на нас.

Прихожане храма сего! Если дом сей дом молитвы есть, то понятно, что ваш долг часто ходить в сей дом для возношения молитв к Богу. Не напрасно же создан, не напрасно с таким усердием украшен сей дом молитвы, он с тем обновлен и украшен, чтобы благолепие его возбуждало сердца ваши к усердной и благоговейной молитве.

Одно охлаждает в иных усердие к молитве, это – то, что не всегда видят исполнение желаний молитвы. Сделаем, что можем, чтобы отклонить это препятствие к молитве; рассмотрим почему молитвы наши иногда остаются бесплодными?

Апостол Иаков поучает, желаете и не имате, зане не просите, просите, и не приемлете, зане зле просите, да в сластех ваших иждивете (Иак.4:3–4). Здесь апостол показывает нам две главные причины, по которым молитвы бывают бесплодны. Они бесплодны бывают или потому, что не составляют прошений искренно молящейся души, или потому, что не того испрашивают, чего должно просить у Бога.

Когда, читая или слушая молитвы, почти не обращают внимания на то, о чем говорится в молитве, чего ждать от такого моления? Если сами не слышат, своей молитвы, услышит ли ее Бог? О! разве для того только услышит, чтобы излить гнев свой на преступное рассеяние молящегося. Иначе такая молитва есть. та молитва? Это – биение воздуха, а не трепетание сердца; это – звуки голоса, а не беседа души с Богом; это занятие скорее нечестия, чем благочестия. О, бойтесь, други моя, такой молитвы. Если и люди не выполняют тех просьб, которые излагаются пред ними небрежно, можно ли ожидать, чтобы испытующий сердца исполнил молитву небрежную, невнимательную к величию Его? Взыщите Господа Бога вашего, и обрящеше, егда взыщете Его от всего сердца вашего и всея души вашей, говорит пророк Божий Моисей (Втор.4:29).

Истинная молитва есть молитва любви. Бог есть любовь и в нас благоволить только к любви. Ненависть, зависть, вражда, мстительность, жестокость, не получат, чего просят, они – предмет негодования Божия. Аще принесеши дар твой ко алтарю и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя, остави ту дар твой пред олтарем и шед прежде примирися с братом твоим и тогда пришед принеси дар твой (Мф.5:23–24). И егда стоите молящеся, отпущайте, аще что имате на кого, да и Отец ваш, иже есть на небесех, отпустит вам согрешения ваша. Аще ли же вы не отпущаете, ни Отец ваш, иже есть на небесех, отпустит вам согрешений ваших (Мк.11:25–26). Иже затыкает утеса своя, еже не послушати немощного, и той призовет и не будет послушающего (Притч.21:23).

Истинная молитва есть молитва смирения; молитва мечтательная о наших достоинствах и преимуществах – дело более чем бесполезное. Отчего фарисей остался в стыде, тогда как мытарь оправдан? Оттого, что фарисей говорил в молитве; несмь, якоже прочий человецы, или якоже сей мытарь, а мытарь бил в перси от сердечной горести, не смел поднять очей на небо и с сокрушением говорил, Боже, милостив буди мне грешному (Лк.18:10–14). Кто бы ни был вблизи тебя молящийся, берегись считать себя лучше его, страшись унижать его презрением и гордостью. Иначе молитва, вместо милости, низведет на тебя суд Божий. Бог гордым противится, смиренным же дает благодать.

Св. апостол учит молящегося, да просит верою, ничтоже сумняся, сумняйся бо уподобися волнению морскому, ветры возметаему и развеваему. Да не мнит человек он, яко приимет что от Бога (Иак.1:6–7). И так, когда молимся без твердой веры, колеблемые сомнением в возможности исполнения молитвы нашей, сомнением порождаемым то холодностью души, то мыслью о чрезвычайности дела, как будто и есть легкое для нашей грешной души, не получим желаемого молитвою. Вследствие слабой веры не может быть в нас твердого упования на Бога, а между тем только упование не остается в стыде, – без упования, как сердце наше далеко от Бога, так и дары Божии, нисходя с неба, проходят мимо нас.

Вот случаи, в каких молитва наша может остаться без плода, оттого что она не есть истинная молитва по внутреннему своему свойству!

Молитвы наши могут быть еще нечисты и злы по предмету своему. Тогда также, хотя и будем просить, не получим по прошению.

Ищите прежде царствия Божия и правды его (Мф.6:33), заповедует нам Господь. Прежде всего и более всего должны мы просить о том, чтобы не лишиться нам царствия Божия, должны молить Бога о даровании благ, необходимых для блаженной вечности, о познании Бога, о прощении грехов, об усовершении в добродетелях, в любви, целомудрии, бескорыстии. Простодушные слушатели мои! да избавит меня Бог от того несправедливого суда, которым иные беспощадно осуждают вас за ваши жаркие прошения благ земных, за ваши молитвы о помощи в тяжких нуждах ваших. Если вы не опускаете того, чтобы прежде всего просить у Господа прощения в грехах и благодати Его, молитвы ваши о земном святы, и вы получите по прошению простых сердец ваших. Только помните твердо, что прошения благ земных тогда будут исполнены, когда вы не забываете вечности, когда более боитесь грехов, чем бедности, стараетесь творить правду Божию. Иначе подумайте, может ли Бог благоволить к молитве, когда предпочитают временное вечному, землю – небу, жизнь чувственную – жизни духовной?

Легко быть может с нами, что то, чего желаем, чего просим мы у Бога, нашему недальновидному взору кажется и очень нужным, и очень полезным – и что, однако, по своим последствиям, которых не видим, не только не нужно нам, но готовит лишь скорби и искушение, лишь соблазн и горе. Хорошо, если, молясь о подобных вещах мы не забываем говорить, не моя, а Твоя, да будет воля, Господи! Иначе не оказываемся ли мы детьми своенравными и глупыми, которые с плачем и криком просят вредного себе? Брат мой! ты не доволен своею бедностью и настойчиво просишь Бога, чтобы послал Он тебе богатство, – а не видя исполнения этой мольбы, ропщешь на Бога? Одумайся. Знаешь ли ты, чем бы ты был по душе, став богатым? Уты, утолсте, расшире, забы Бога спасающего, так жаловался пророк на счастливого Израиля. Чем ты уверишь себя и меня, что и ты не был бы тем же при богатстве? Не укажешь ли на твердость твою в добре? Если так, то эта гордость – верная порука, что ты в счастье был бы скотом несмысленным. На что же ты ропщешь? Не на то ли, что ты по милости Божией, еще не так худ, как мог бы быть? Иному не удаются попытки и хлопоты его выйти из стеснительных обстоятельств. О, если бы в глубине души своей хранил он евангельскую мысль, что тесный путь – надежный путь к царствию? Он благодарил бы Господа за путь, которым ведет его Господь. Вы, отец и мать, неутешно плачете, что не возвратил Бог здоровья умиравшему сыну, умиравшей дочери. Но знаете ли вы наверное, что ваши сын и дочь, спасенные от смерти, не нанесли бы вам скорбей самых тяжких, а под конец не погубили бы себя для вечности? Можно ли перечесть все случаи, когда ничем так жестоко нельзя было бы наказать нас, как если бы Бог выполнил наши молитвы? Будем же осторожны, не будем слишком настойчивы в мнениях и желаниях наших, по-видимому, безгрешных и умных.

Говорить ли о тех молитвах, когда молится о предметах, явно нечистых, явно грешных? Иные, молясь Богу о богатом урожае хлеба, во время самой молитвы тешат себя грешными мечтами, как бы они зажили тогда, как бы они стали сладко есть и пить, как бы стали важны пред другими. Не улика ли в нечистотах сердца такая молитва? Не хула ли она на Бога, как будто Он может угождать страстям нашим? Иной, обуреваемый дикою злобою, молит Бога, чтобы послал Он ему случай и возможность отмстить врагу своему. Другим овладела зависть до того, что просит он Бога расстроить счастье соседа. Как страшна всякая подобная молитва! Эго молитва сатаны, которого ждет геенна. Егда прострете руки ваши ко Мне, говорит Господь нечестивым, отвращу очи Мои от вас, и аще умножите моления, не услышу вас, руце бо ваши исполнены крове (Ис.1:15).

Итак, вы видите, слушатели, что если молитвы наши бывают бесплодными, то это зависит от нас же самих. По тому безуспешность молитв наших вызывает нас не на бездействие молитвенное, а на заботы о молитвах святых и богоугодных. Будем молиться так, как велено нам молиться, и тогда каждая молитва наша будет услышана, во славу Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Дом мой, дом молитвы есть (Лк.21:46).

Дом молитвы готов. Слава Всеблагому и вседействующему! Боже Отцев наших, Боже милостивый и щедрый! В доме, освященном Тобою для молитвы, молим Тебя, призри на веру и любовь благоукрасивших сей дом Твой; по вере в Твою благость, не отвергающую и малых даров любви к Тебе, и по любви к братиям молящимся и имеющим молиться в доме молитвы, благоустроен храм сей; прими жертву сугубой любви с любовью и воздай дарами щедрой милости Твоей!

Дом молитвы готов, братия! надобно молиться в нем о себе и о других. Но как молиться? Если и апостолы молились, «Господи научи нас молиться» (Лк.11:1), как нам не позаботиться о том, как должно нам молиться? Размыслим о качествах истинной, богоугодной, молитвы.

Св. апостол учит, «надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть и что Он ищущих Его вознаграждает». И так молитва, как возношение ума и сердца к Богу, должна быть совершаема не иначе, как с верою. «Без веры невозможно угодить Богу», говорит апостол (Евр.11:6). «Чего вы испугались, маловеры? Где вера ваша?» упрекал Спаситель апостолов на море (Мф.8:26; Лк.8:25). Ни о чем так не радовался Господь Иисус, как о вере, и для веры совершал чудеса. «Ни во Израиле не нашел Я такой веры», говорил Он о капернаумском сотнике (Мф.8:10). «Вера твоя спасла тебя», говорил Он жене (Лк.7:8). «По вере вашей да будет вам», говорит Он слепцам (Мф.9:29). Так необходима вера для ищущих помощи небесной. В последней беседе своей с учениками, Спаситель, открывая тайны царствия, говорил им, «истинно, истинно говорю вам, о чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам. До ныне вы ничего не просили во имя Мое; просите и получите» (Ин.16:23–24). Видите, было время для апостолов, когда они, не вполне, понимая божественное достоинство и значение искупителя в лице Христа Иисуса, не совершали молитвы во имя Господа Иисуса. Но благий Господь вразумляет их, а в лице их и всех людей, как должно молиться, чтобы молитва была услышана на небе. По наставлению Спасителя, надобно молиться во имя Его – Сына Божия и искупителя нашего, надобно молиться с верою в Его великое имя. Так и поступает церковь. Так велит она и нам молиться. Вы слышите в храме, диакон возглашает, «Господу помолимся», певцы отвечают, «Господи помилуй». Что значит эта молитва? К кому обращена она? Она составляет исполнение заповеди Господней о молитве во имя Господа Иисуса; это – образец молитвы, составившийся по наставлению Господа. Это – молитва самая превосходная по содержанию, самая лучшая по составу. В чем состоит все христианство? В глубоком, постоянном, сознании нашей виновности пред Богом, в глубоком чувстве нужды в искупителе и Его благодати. Потому должны мы вопиять душою, «помилуй нас Иисусе, Сине Божий, помилуй нас преступных и нечистых, покрой нас безответных грешников от суда правды небесной». В ином виде церковь учит нас так молиться, «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных». Эта молитва ничто иное, как пополнение молитвы, «Господи помилуй». Не дивно, что молитве Иисусовой, или молитве к Иисусу, присвояется необыкновенная сила. Для нее нет врагов непобедимых, для нее нет препятствий непреодолимых, так должно быть по словам Господа о молитве в Его имя. Так и говорят те, которые опытами целой жизни дознали важность сей молитвы. Иному быть нельзя, и потому, что слову апостола, имени Господа Иисуса покорено все и на небе и на земле, пред Ним преклоняется «всякое колено небесных, земных и преисподних» (Флп.2:10).

Молитва наша должна быть молитвою сердца, молитвою искреннею и усердною. Что за молитва, когда ум рассеян по множеству предметов мира, а в сердце толпятся разные желания мирские? Что за молитва, когда молящийся сам не понимает, что он делает? С негодованием говорит Господь о таких молитвенниках, приближаются ко Мне людие сии усты своими и устами чтут Мя, сердце же далече отстоит от Мене. Всуе же чтут Мя (Мф.15:7). Истинная молитва должна быть усердною молитвою, которая исходила бы из глубины души. И люди недовольны бывают, когда замечают, что просят их неискренно. А Бог есть сердцеведец и благоугождается дарами сердца. Он принимает от нас наружные коленопреклонения и поклоны, но тогда, когда они бывают выражением сердечных чувств наших или возбуждают сокрушение. Молитвы святых были воплем души. Возопи Моисей ко Господу, говорит писание (Исх.17:4), возопи, т.е. воззвал душою и со всем усилием души. Точно также говорится о молящемся Илие, возопи Илия ко Господу (3Цар.17:20). Как молилась пророчица Анна, когда была услышана Господом? И та умилена душою и помолися Господу и плачущи проплака (1Цар.1:10). Какова была молитва Давида? Псалом его поет, из глубины воззвах к Тебе, Господи, услыши глас мой (Пс129:1). Развлечение души во время молитвы бывает и следствием порчи души, столько склонной увлекаться впечатлениями чувственными. Чтобы укротить в себе эту склонность, надобно держать душу пред лицом Бога всесвятого и грозного для грешников, надобно молиться о даровании духа молитвы. Бывает, что мы стоим рассеянные на молитве и оттого, что слишком скоро перешли от житейских занятий к молитве; тогда житейские помыслы и заботы не оставляют души, во время молитвы, так как не готова она вовсе к молитве. Потому прежде даже не помолитися, уготови себе, и не буди, яко человек искушая Господа (Сир.18:23). Легкомыслие также рассеянно молится. Пусть оно твердо помнит, что христианин должен служить Богу всеми силами, и что проклят творяй дело Господне с небрежением.

Молитва наша должна быть смиренная и благоговейная. Стоя на молитве, или молясь внутренно, должны мы устранять всякий помысел самомнения, всякую мысль о своем достоинстве, всякое чувство самоуслаждения. Молитва – беседа души с Богом. Но кто Бог и кто мы? Он – святость всесовершенная, мы – грех; Он – Господь всемощный, пред которым трепещут ангелы; а мы – нищие и больные, слепые и нагие, пыль и та смрадная (Откр.3:17). Как же нам молиться без смирения и трепета? Смирение в молитве необходимо и потому, что с мыслью о едином Спасителе машем не примирило никакое надеяние на себя, никакое мечтание о своем достоинстве и заслугах. И как христианину являться пред Богом с какою-либо гордостью в сердце после того, как в притче о мытаре и фарисее Господь осудил молитву мечтательного фарисея и прославил молитву смиренного мытаря? Господь гордым противится, смиренным же дает благодать, учит апостол (Иак.4:6). Так, слушатели мои, эта гордая поступь, это высокомерное чело, эти взоры презрения к бедности, с которыми иные являются в храме молитвы, вовсе неприличны молящемуся; они призывают гнев Божий. Нет, братия, поучимся молитве у этих нищих, что стоят у порогов храма Божия, или у дверей дома нашего. С каким смирением, с каким унижением стараются они возбудить в нас сострадание к ним! А это – братия наши; это не то, что мы пред Богом нашим.

Молитва истинная, как молитва усердная, не может быть молитвою временного порыва сердечного; она – молитва постоянная.

Искреннее усердие твердо сражается с препятствиями и не отступает от цели, прежде чем достигнет ее. Точно так и усердная молитва. Она продолжает подвиг свой днем и ночью, прилагая труды к трудам. Она стучится в двери милосердия Божия неотступно, хотя бы долго не отворялись они. С одной стороны, как плод глубокого сознания немощей своих, она не может считать труда своего конченным когда либо, чтобы говорить, довольно, долг выполнен, более не нужно молиться. С другой стороны глубоко, благоговея пред величием Божиим, она верит и исповедует, что пути Божии – не то, что пути человеческие; их не измерит человек, у Господа Бога могут быть причины, по которым Он то для нас самих, то для других подобных нам, может надолго оставить без исполнения желания наши. По той и другой причине она молится долго, пока не угодно будет Господу явить свою волю.

Говорят, Господь запретил долгие молитвы, когда сказал, моляшеся, не лишше глаголите, яко же язычницы, мнят бо, яко во многоглаголании своем услышаны будут (Мф.6:7)? Да, Господь запретил долгие молитвы. Но какие? Те, которые совершают язычники. Он говорит, не лишше глаголите, яко же язычницы. Он объясняет и то, почему многословие язычников не умно. Мнят бо, яко в многоглаголании услышаны будут. Язычники верили, что боги их слишком далеки от них и бывают очень обременены делами, так что не слышат, что говорят им молитвенники их, почему необходимо умножать слова молитвы, чтобы боги могли наконец услышать молитву. Вот какие мысли о Божестве запрещает иметь Христос Господь! Вот какие многосложные молитвы осуждает Он! Но не запрещает, а заповедует Он долгие молитвы душе правоверующей, как плод её смиренных мыслей о себе самой, как плод её благоговения к воле премудрого, как дело усердия к Богу сердец наших. Чтобы видеть ясное учение Его о долгой молитве души правоверующей, вспомните притчу Его о неправедном судье, который удовлетворил вдове просительнице, только по её неотступной просьбе. Что сказал Господь в объяснение сей притчи? Слышите, сказал Он, что судия неправды глаголет? Бог же не имать ли сотворити отмщение избранных своих, вопиющих к Нему день и нощь долготерпя о них (Лк.18:7)? Вспомните еще притчу Его о друге, который сперва было отказал исполнить просьбу друга, а потом исполнил ее, собственно, потому, что друг просил неотступно. И Аз вам глаголю, присовокупил Господь, просите и дастся вам, ищите и обрящете, толцыте и отверзется вам (Лк.11:8). Точно так и апостол Христов учил, «в молитве будьте постоянны и бдительны с благодарением» (Кол.4:2). Итак, видите, долгая молитва язычника осуждается, потому что она есть плод несправедливых мыслей о Божестве, будто не знающем нужд наших помимо долгой молитвы. Долгая молитва душе правоверующей предписывается, как дело святое, так как она, не допуская языческой мысли о Боге, льется пред Богом, как дело глубокого смирения пред Богом, очищающего нечистоты сердечные сокрушением и слезами, как плод твердой надежды на Бога, бодро ожидающей посещения Божия, когда бы ни случилось оно.

Так, братия, должны мы молиться Богу! Молитва наша должна быть молитвою веры в Бога и Господа Иисуса. Мы должны молиться искренно и усердно, не развлекаясь помыслами и заботами мирскими. Должно молиться с глубоким смирением и благоговейно. Наконец молитва наша должна быть постоянною и неотступною. Такова молитва угодная Господу, которому слава – ныне и во веки. Аминь.

Дом Мой дом молитвы есть (Лк.19:14).

Благословен Бог! Храм, так давно ожиданный, так долго не оканчивавшийся по бедности прихожан, наконец окончен.

Благословен Бог! Благодатию Святаго Духа освящен храм сей, дабы быть ему святилищем таинств, училищем благочестия, домом молитвы!

Благословенны рабы Божии, содействовавшие созданию дома Божия приношениями великими и малыми, из которых каждое принято и оценено достойно благим и всеведущим. Сугубое благословение Божие да осенит показавшего и заботами, и приношениями особенное усердие при построении храма сего.

Братия! дом Божий, дом молитвы так заботлив о назначении своем для молитвы, что, в чине служения его, указывается предстоящим в нем и на предметы молитвы. Последуем ревности его к молитве. Размыслим, о чем мы должны молиться? И для храма, и для нас нужно осветить словом Божиим предмет святой молитвы.

Что дороже всего для человека, как не вечное спасение души? Для чего сходил Сын Божий на землю, если не для спасения душ наших? Душа наша так высока по-своему богоподобию, по качествам бессмертного духа своего, что ничто земное не равняется ей. Она так дорога, что на весах правды Божией целый мир оказывается легче её. «Что пользы человеку, говорит Господь, если он приобретет весь мир и потеряет душу свою?» (Мк.8:36). Так самым первым предметом молитвы нашей должно быть спасение души. Ищите прежде царствия Божия и правды его, и сия вся, все нужное для земной жизни, приложатся вам (Мф.6:33), так учит нас Сын Божий. Чего прежде всего, по наставлению Господа, должны искать мы, о том, без сомнения, прежде всего должны мы и молиться. Поскольку же Господь говорит нам, царствие Божие внутрь вас есть (Лк.17:21) и, следовательно, царствие Божие – тоже, что спасение души, то понятно, что Сам Господь заповедует нам прежде всего молиться о спасении души.

Что препятствует спасению души нашей? Грехи наши, наша виновность пред Богом. Грехи удаляют нас от Бога, грехи выставляют нас предметом гнева Божия, с грехами своими – мы гнусность пред Богом. Как же нам не молиться о прощении грехов? Боже милостив буди мне грешному, должен взывать каждый с мытарем, и с Давидом кающимся должен повторять, по множеству щедрот Твоих счисти беззаконие мое (Пс.50:3). Правда Божия не может простить грешника, не востребовав удовлетворения за вины. Но тогда, как «все мы лишены славы Божией», Бог Отец предложил Сына Своего «в жертву умилостивления, чрез веру в кровь Его, чтобы показать правду Свою в прощении грехов» (Рим.3:23, 25). Итак, мы можем надеяться на прощение грехов не иначе, как при вере в Христа Господа, нашего искупителя. Вере в Христа Господа готово прощение. Беззаконий моих много, их больше, чем волос, на голове моей, виновность моя тяжка, ничего нет у меня, бедного грешника, чем мог бы я загладить ее, но Отец небесный! се агнец Божий вземляй грехи мира – распятый Сын Твой (Ин.1:29); на Него надежда моя, в Нем – защита моя, для веры в Сына Твоего прости грехи мои! Слушатель мой! как бы много ни было у тебя грехов, молись с верою в Сына Божия и грехи твои простятся. В этом уверит тебя не человек, а посланник Божий, апостол. «Если бы кто согрешил, говорит он, то имеем ходатая пред Отцем, Иисуса Христа, праведника. Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши грехи, но и за грехи всего мира» (1Ин.2:1–2).

Грех не только обвиняет нас пред правдою Божией, но он испортил душу нашу; мы так расстроены им, что не способны творить волю Божию, как бы следовало творить. Только благодать Духа Святаго может исцелить нас больных. И так после прощения грехов должны мы молить Отца небесного о даровании благодатной помощи душе нашей. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей; не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего святого не отыми от Мене. Так молился Давид; так должен молиться каждый из нас. Велик дар Божий – благодать Духа Святаго, а мы столько недостойны милости Божией! но и здесь в помощь нам вера в Господа Иисуса. Господь, идя на крестную смерть, говорил, аше не иду, Утешитель не приидет к вам; аще ли же иду, послю Его к вам (Ин.16:7). Он умер на кресте и послал людям Духа Святаго после того, нет места безнадежно относительно благодати исцеляющей. Сын Божий, еще до креста знавший волю Отца небесного о Духе благодати, – говорил последователям своим, просите и дастся вам. Аще вы, лукави суще, умеете даяния блага даяти чадом вашим, кольми паче Отец, иже с небесе, даст Духа Святаго просящим у Него (Лк.11:13). И так просите благодати Божией, просите во имя Сына Божия, и она дастся вам, для исцеления душ ваших.

«Пока живем мы в теле, учит апостол, мы устранены от Господа (2Кор.5:6). Мы не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр.13:13–14). Коль скоро душа наша успокаивается тленными вещами мира сего и не стремится к вечности, она уклоняется на распутия греха, обояния мира запутывают ее в неправды и беззакония. «Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим.7:24). Так взывал даже апостол. Это значит, что полная свобода от нападений греха последует только за гробом для самого подвижника Божия. Как же не воздыхать нам о вечности? Вышних ищите, убеждает нас слово Божие, идеже есть Христос, – горняя мудрствуйте, а не земная (Кол.3,1–2). Так мы должны молить Господа, чтобы не лишил нас покоя в вечности. Да приидет царствие Твое (Мф.6:10), так повелел молиться Господь наш. Будем взывать с разбойником кающимся, помяни нас, Господи, егда приидеши во царствии Твоем.

Должны ли мы просить у Бога благ земных? К одному великому старцу пришли за наставлениями два брата, имевшие несчастье увлечься учением евхитов, тех, которые считали грехом заниматься чем либо, кроме молитвы о спасении души. Старец трудился с учениками, обрабатывая сад, когда пришли те молитвенники; он усердно продолжал копать землю и тогда, как те стояли, ожидая наставлений. Поработав довольно времени, старец с учениками пошел в трапезу, ничего не сказав пришедшим. Говорили, что он великий старец, а он не знает и долга покоить странных, рассуждали между собою пришельцы, и неудовольствие свое на старца передали некоторым из учеников его. Простите меня, братия, сказал старец молитвенникам; я не пригласил вас в трапезу оттого, что вы все молитесь. Тогда пришедшие поняли свое заблуждение. Так, други мои, заботясь о спасении души, мы не должны оставлять в пренебрежении нужды земной жизни, а должны молить Господа и о благах земных. Земные блага нужны нам как способы для продолжения земной жизни и как средства для спасения души. Земную, телесную жизнь велено нам беречь, а не убивать ее; потому должны мы просить у Господа и способов к её поддержанию и продолжению. Земные блага оказывают нам различную помощь в спасении души, то, как средства для благотворения ближним и для внешнего богослужения, то, как успокоение в немощах наших, по временам слишком тяжелых и опасных для слабой души нашей. Все ли равно для нас, живем ли в такое время, когда благорастворенный воздух разливает жизнь в природе физической и в теле нашем, или тогда, как зараза кладет в гробы сотни братий и сестер наших? Все ли равно, страдают ли от Голода дети и старцы, люди и животные, или обилие плодов земных вызывает из сердец благодарения Отцу небесному? Все ли равно, опустошает ли война города, села, страны, или под сенью мира люди покойно занимаются делами звания своего? Кажется, ответ не затруднителен. Сам Господь наш, вместе с тем, как велит нам молиться о прославлении имени Божия, об исполнении воли Его, о появлении царства небесного, наставляет нас так молиться, хлеб наш насущный даждь нам днесь, и избави нас от лукавого, или от всякого бедствия. Апостол Павел говорит, молю прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки, – да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте (1Тим.2:1–2); апостол учит молиться о том, «дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и честности». Поскольку же известно по опытам, что земные блага затрудняют нас на пути ко спасению и это бывает особенно тогда, как их у нас много, то, испрашивая их у Господа, должны мы ограничивать желания наши необходимым и полезным для вечности; должны просить их, как просил мудрец Божий, богатства и нищеты не даждь ми, устрой же ми потребная и самодовольная, да не насыщуся ложь буду и реку, кто мя видит? Или обнищав украду и клянуся именем Божиим (Притч.30:8–9).

Отче небесный! да святится имя Твое во всех делах наших! Аминь.

Дом Мой дом молитвы есть (Лк.18:48).

Благодарение благодати Божией, освятившей себе новое жилище! Как не радоваться о Господе, как не благодарить Его, когда, по Его милости, среди людей грешных водворяется Божий дом? Как не радоваться о Господе, как не хвалить Господа, когда для людей немощных и слабых открывается сокровищница благодати, храм милости и чудесных сил? И если молитве представлено подучать небесную помощь, а без помощи благодати мы ничего не можем делать доброго, как не радоваться, когда дается нам дом молитвы?

Где сей новый дом молитвы? На кладбище мертвых. Да воздаст Господь милостью своею строителям сего храма. Ибо где молящийся скорее может отрешаться мыслями от земного и легче возноситься с надеждами к небу, как не на месте смерти и тления, как не на гробах – безмолвных проповедниках о суете всего земного? Новый дом Божий, новый храм молитвы построен и освящен на кладбище мертвых, конечно, с видами и для умерших. Радоваться ли и о том нам? Вы понимаете, слушатели, что вопрос касается того, святы ли, законны ли молитвы за умерших? Займемся же решением сего вопроса.

Должно ли любить усопших? Свята ли любовь к ним, если бы она была в нас? Без сомнения, скажут все, должно любить усопших и – скажут правду. Ибо кто для нас усопшие? По вере во Христа, по происхождению от единого Творца, они братия наши. Один у нас с ними Отец небесный, одно отличие – образ и подобие Божие, один Спаситель наш – Господь Иисус, один воссоззидающий Дух благодати – Дух утешитель, одно крещение, одна вера; все у нас с ними одно, точно так как и с живыми людьми. Как же не любить нам усопших, также как и живых? Возлюбити ближнего твоего, якоже сам себе, говорит заповедь. Заповедь не говорит, люби ближнего твоего, пока он живет на земле. Она не ограничивает любви нашей землею. Нет, любовь, заповедуемая заповедью Божией, безгранична и всемирна, почему не исключает она из своей области и усопших.

Если же свята любовь к усопшим, то свят и лучший плод любви – молитва за усопших. Называем молитву за усопших лучшим плодом любви и не думаем, чтобы мог кто-либо оспорить справедливость мысли нашей. Знаем, что люди, которые отказываются от молитв за умерших, признавая святость любви к усопшим, в знак и выражение сей любви, приносят на гроба умерших цветы, ставят памятники и творят другое тому подобное. Но подумайте, – и вы согласитесь, что все эти плоды к ближним, все эти знаки уважения к ним очень бедны, чтобы не сказать пусты. Цветами осыпали гроба умерших и язычники; памятники над умершими ставили и язычники. Ужели христианство так бедно, что у него нет ничего лучшего, ничего более высокого и полезного для усопших в сравнении с язычеством? И как не согласиться с тем, что молитва сердечная, молитва веры далеко выше всех земных приношений, благоуханнее всех роз земных, дороже всех памятников мраморных? Отчего же, принимая малозначащие знаки любви к усопшим, отвергают более достойный, более значительный знак любви – молитву? Не потому ли позволяют себе эту странность, что слабо верят в. жизнь преставших жить на земле? Да, при слабости веры в бессмертие, естественно, ставить памятники над умершими, как только память о былом. Точно также при живой вере в бессмертие преселившихся с земли не естественно ограничивать любовь к ним одною памятью о былом не естественно не дышать желаниями добра для них, неестественно возносить молитвы о их покое, о их счастье, о прощении грехов их. Итак, видите, слушатели мои, что молитва за умерших столько же естественна, душе нашей, сколько естественно нам любить ближних и только тогда молитва за умерших может быть чужда любящей душе нашей, далека от нее, когда в душе, с сознанием или без сознания, слаба вера в жизнь за гробом. Поймите же, какое странное, какое дикое положение души, не молящейся за умерших!

Угодна ли Богу молитва за усопших? Может ли она приносить им пользу? Прежде, чем станем отвечать на этот вопрос, сделаем замечание на прежде сказанное. Мы допускаем святость молитвы за усопших, как святой плод любви к ближним. Потому мы простираем пределы молитвы за усопших дотоле, доколе может простираться святая любовь к ближним. Таким образом, если Спаситель сказал и о живых, аще и церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь (Мф.18:17), т.е. запретил иметь общение с преслушниками церкви, то и с умершими в таком положении, без сомнения, нельзя иметь общения любви, не законно приносить молитву за них. Свято ли – любить врагов Божиих? Нет. Потому не должно молиться за врагов Божиих, живут ли они на земле, или за гробом. Отселе понятно и то, что молитва за некоторых усопших, – за умерших во вражде с церковью и Богом, без упования на жизнь вечную, не может принесть им пользы, как молитва противная Господу. Исключая же умерших такого рода, имеем ли мы право сомневаться в спасительном действии молитвы для умерших – в вере и покаянии? Где основание сомнению? В Боге? Бог наш несть Бог мертвых, но живых, вси бо тому живи есмы (Лк.20:38). Он благий всем желает спастись – и по благости Своей, не отвергает смиренной мольбы нашей за других. В нас молящихся? – Сами по себе мы точно не в силах сделать доброе и для себя. Но, молясь за умерших, мы предлагаем пред правосудием Отца небесного крестную жертву Сына Его, всегда сильную и действенную; не ради наших молитв просим мы простить усопших братий наших, а для вечного ходатая и Спасителя нашего. Почему же молитва наша за усопших не может иметь надежд на успех? Потому ли, что за гробом перемена участи невозможна? Сами умершие, конечно, ничего не в состоянии сделать – для себя, так как время подвигов для них кончилось. Но церкви воинствующей на земле даны дары благодати, для нее жив Искупитель со своею жертвою; и если служитель тайны приносит эту жертву, то за себя ли, или за других, за живых ли или за умерших, приносит он ее, – она не может быть бессильною, она всесильна. Еже аще что просите от Отца во имя Мое, то сотворю (Ин.14:13) сказал Сын Божий.

Не понятно, говорят, как действие молитвы может простираться так далеко, из одного мира в другой, из видимого в невидимый? Но столько же не понятно для разума и действие молитвы человека живущего за другого живущего, однако, эта молитва несомненно оказывает свое действие. Не понятно и то, как молитва оказывает действие, когда приносится за отсутствующего на море или на суше, однако, она оказывает действие. Не понятно, как молитва наша не остается бесплодною, когда испрашиваем для другого духовных благ, – прощения грехов, укрощения страстей, преспеяния души в вере и благочестии. Однако мы верим и по опытам знаем, что эта молитва достигает своей цели. Две души, каждая со своею свободою, со своим образом мыслей, со своими склонностями, не два ли отдельные мира, тем более что ограждены они телами? Как же молитва одной простирает свое действие на другую? Если допускаем мы, что, не взирая на отдельное существование живых людей, молитва одного за другого не остается без действий, то не имеем права отвергать, что не взирая на расстояние мира видимого от невидимого, загробного, – молитва мира земного может оказывать действие свое над миром, отделившимся от земли.

Говорят, где заповедь о молитве за умерших? А мы спрашиваем, где запрещение молиться за умерших? Запрещения такого никто не полагал, ни пророки, ни апостолы, ни Спаситель. Если люди выдумывают от себя такое запрещение, не дерзость ли это преступная? Требуют заповеди о молитве за умерших? Что такое заповедь вообще? Заповедь Божия – тоже что воля Божия. Значит вопрос о заповеди иначе может быть выражен так, есть ли воля Божия на то, чтобы живые молились за умерших? Или угодна ли Богу молитва за умерших? В таком виде вопрос, очевидно, очень легок для решения. Если угодна Богу любовь наша к ближним, в том числе и к усопшим, то угодна ему и молитва за усопших, как плод чистой любви нашей к ним. Дело ясное! Требуется ли еще подкрепление вере в благоволение Божие к молитве за умерших? Указывает на то, что нам прямо заповедано молиться за других. Так апостол Иоанн пишет, аще кто узрит брата своего согрешающа грех не к смерти, да просит и даст ему живот, согрешающим не к смерти. Есть грех к смерти, не о том глаголю, да молится (1Ин.5:16). Видите, апостол повелевает молиться за согрешающих грехами не смертными, не ограничивая молитвы живыми людьми. Видите, он запрещает молиться за некоторых. Но за умерших ли? Нет, – он запрещает молиться за грешника отчаянного и безнадежного, за грешника-мертвеца по душе, кто бы он ни был, живый ли или умерший. Видите, какой плод обещает он молитве за другого? Да просит, говорит он и даст ему живот. Молитва дает жизнь согрешающему не к смерти, кто бы он ни был, живый ли или умерший телом. Таково учение апостольское!

После сего понятно, что если предание Ветхого и Нового Завета учит нас молиться за умерших; то оно выражает только мысли божественного откровения. Таким образом сын Сирахов пишет, благодать даяния пред всяким живым да будет и благодать над мертвецом не возбрани (Сир.7:36). Что это значит? Если благодать даяния примем за дар алтаря, то слова: над мертвецом не возбрани – будут значить, принеси жертву за умершего. Если же благодать даяния означает благотворение бедному, то тогда сын Сирахов повелевает, подай милостыню, в память усопшего. В том и другом случае основная мысль одна и та же и именно та, что живущий может и должен творить полезное для усопшего. Книга маккавейская говорит об Иуде Маккавее, преподобное и благочестивое помышление име, сотвори моление за умерших, яко да от греха очистятся (2Мак.12:46). Это благочестивое помышление, это благочестивое дело не было частным делом благочестивого Иуды, предложение принесть жертву за умерших было сделано Иудою начальником народа, сделано в сонме сподвижников его и выполнено всенародно. Следовательно, все лучшие современники Иуды, каковы были сподвижники Иуды, вся церковь иудейская того времени признавали молитву за умерших делом святым. Что касается до христианской церкви, то с того самого времени, как образовалось в ней общественное богослужение, т.е. с самых времен апостольских, молитва за умерших была существенною частью сего богослужения. Св. Златоуст пишет, «не напрасно установлено апостолами, при страшных тайнах, творить воспоминание об отшедших из сей жизни, апостолы знали, что от сего бывает им великая польза» (Толкование на послание к филлипийцам, беседа 1). Св. Кирилл иерусалимский уже объяснял в чине литургии моление за усопших. «Потом воспоминаем, говорит он, и о преставившихся отцах и епископах и вообще о всех прежде нас почивших, веруя, что великая будет польза душам, о которых моление возносится тогда, как предлежит святая и страшная жертва. В этом хочу уверить и примером. Ибо знаю, что многие спрашивают, какая польза душе, с грехами ли или без грехов отходящей от мира сего, если понимается она в молитве? Если бы царь послал оскорбивших его в заточение, а ближние их, сплетя венок, принесли бы царю за наказываемых, не сделал ли бы царь облегчения в наказании? Точно так и мы за усопших, хотя они и грешники, приносим Богу молитвы и не венок сплетаем, а приносим Христа, закланного за наши грехи» (Поучение 5, § 9–10). Вот еще и соборное правило о том же. Карфагенский собор четвертого века грозит отлучением всякому, кто стал бы отказываться от приношений за усопших или творил бы их с неохотою (пр. 95).

Слушатели мои! приходите же чаще в храм сей для поминовения усопших. Вы тем будете творить дело любви, угодное Господу; вы тем будете приносить покой и облегчение душам братий и сестер ваших. Совершая же дело любви к ближнему, вы и себе будете приобретать необходимое для вечности умножение любви к Господу и ближним, чистый взор на земное и на жизнь за гробом.

Бог живых и мертвых да славится во всех нас, во веки веков. Аминь.

Тебе благодарение, благий утешитель наш, благоволившему освятить сей жертвенник для возношения молитв наших с земли на небо! Истинно высокая милость Божия для нас, слушатели, что мы немощные и нечистые можем приближаться к всесвятому с нашими нуждами и просить Его всесильного о помощи. Благость Божия так велика к нам, что не только удостаивает нас чести беседовать с величием беспредельным, но благоволит и исполнять, чего просим мы в молитве. Если при том только молитве чистой и святой предоставлено получать, чего просит она, это весьма естественно. Но часто ли бывает у нас молитва чистая, достойная величия Божия? То чувствуем мы холодность к молитве и остаемся без молитвы в сердце; то совершаем молитву не с таким усердием, с каким надлежало бы совершать ее. Что делать нам бедным, чтобы была в нас молитва угодная Господу? Какие меры надобно нам принимать, чтобы возбуждать и поддерживать в себе богоугодную молитву?

О чесом помолимся, якоже подобает, не вемы, но сам дух ходатайствует о нас воздыхании не изглаголанными (Рим.8:26). Так учит учитель языков. Если бы св. Павел сказал, вы не знаете, о чем, и так молиться надобно, то еще можно бы было думать, не относит ли он слов своих к тем, к кому пишет свое послание, не изображает ли он только частного их состояния. Но он говорит, не вемы, о себе и подобных ему говорит печальную весть. Значит, что и самые лучшие, самые высокие в жизни духовной, люди, каков св. Павел, не знают ни того, о чем надобно молиться, ни того, как надобно молиться. Общие предметы молитв показаны в молитве Господней, но что из этих общих нужд более нужно для души подвижника Божия, в известное время, этого не знает он. Ап. Иаков сказал нам, что значит зле молиться (Иак.4:3). Но точно ли не обратится в пищу, страстей моих то, чего прошу у Господа, того не знаю; знаю, что искренним сердцем надобно молить Господа, но точно ли искренно молюсь, не ведаю. Что ж остается делать нам бедным? Остается просить помощи свыше; остается просить того Духа утешителя, который один может даровать нам дух благодати способный ходатайствовать за нас воздыханиями неизглаголанными. При Его помощи, подобно ветке, питающейся соками лучшей виноградной лозы (Ин.15:10), можем изливать самые чистые моления пред Всевышним. Он есть Дух истины, способный наставить на всякую истину (Ин.14:26); Он есть Дух чистоты и святости, способный дать силы для всего святого; Он есть Дух благий, готовый на помощь к нам, при каждом вздохе нашем. Вот почему св. церковь всякое моление свое, утреннее и вечернее, всякую молитву о частных и общих нуждах, начинает молитвою к утешителю Духу. – «Царю небесный утеиштелю Душе истины, говорит она, прииди и вселися в ны и очисти ны от всякие скверны». Так прежде всякой борьбы с холодностью нашею к молитве, с нашим бесчувствием и рассеянностью, должны мы обращаться с молитвою к Духу Святому, дабы Он вдохнул в бездыханную душу дух жизни и силы, просветил темный ум наш светом своим, согрел холодное сердце наше теплотой своею, дал силу ленивой воле для молитвы искренней и чистой. Это первое дело, чем должен начинаться расчет с холодностью нашею к молитве.

Затем, начиная молиться, твердо помни, к кому ты приступаешь, к кому, являешься на лице, кого хочешь просить за себя. Молитва есть возношение мысли и сердца к Богу, есть беседа души с Богом. Итак, приступая в молитве, ты являешься пред неприступное величие Того, Коего имя велико и страшно (Пс.98:3); ты приближаешься к Тому, Кто есть огнь поядаяй для всего нечистого (Евр.12:29); ты входишь в общение со всесвятым и праведным – с Тем, Кто отвращается всякой неправды и лжи сердечной (Пс.5:5), гнушается мужа кровей и льсти и только кто богочтец есть, того послушает (Ин.9:31). Как же явиться к Нему с душою полною суетности и нечистоты и без всякого страха за себя? Если бы ты был и ангел, по чистоте жизни, если бы ты, приступая к молитве, и ничего тяжкого не чувствовал на совести твоей, и тогда ты должен помнить, что самые ангелы трепещут пред величием Божиим, и в них зоркое око Его видит нечто стропотное, а мы кто таковы? Грешники от колыбели до гроба. Бедный брат мой! ты, который так беспечно входишь в храм молитвы, опомнись, куда ты входишь? Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом, говорит нам неложное слово Божие (Пс.2:11). Ты идешь в храм, чтобы явиться пред лице Божие и служить пред Ним. Опомнись, каков ты и каким должен быть! Мысль о безграничном в своей святости и силе не должна ли пробудить тебя от привычной твоей рассеянности, бесчувствия, беззаботности о себе, не должна ли заставить тебя трепетать и страшиться, пасть в смирении и сокрушении пред Ним – Богом правды?

Если и сего мало для черствого сердца твоего; если и мысль о величии Божием не довольно располагает холодность твою к молитве, не довольно поддерживает усердие к труду не ленивому, подумай еще о том, чем остаешься ты, оставаясь без молитвы, и что может доставить тебе усердная молитва? Все мы – бедные грешники, ни к чему негодные, без благодати Божией; все мы грешники безответные пред судом правды Божией. Молитва – простертая десница, которою приемлем мы помощь свыше, силу против немощей наших, прощение, в неправдах наших. Что для тела свет солнца, то для души молитва. Несчастье для слепца, что не видит он солнца. Несчастнее душа христианская, когда не радит о молитве, чтобы молитвою призывать на себя свет Христов. Как тело без души мертво и, предаваясь гниению, смердит, так душа нерадивая о молитве бывает безжизненна и смрадна. Это не наши мнения; это наставления слова Божия. Чтобы сими мыслями сильнее возбудить душу свою к благодатней молитве, чаще повторяй себе точные слова откровения Божия о силе молитвы. Приводи себе на ум слова боговдохновенного царя, благ Господь всем призывающим Его во истине (Пс.144:9); воззваша ко Господу, внегда скорбети им, и от нужд их избави я (Пс.106:6); волю боящихся Его сотворит и молитву их услышит и спасет я (Пс.144:19); не уничижи, ниже негодова молитвы нищего, ниже отврати лице свое от Мене и егда воззвах к Нему, услыша мя (Пс.21:25). Особенно сильно пробуждаться может не чувствие наше, когда будем повторять обетования Господа Иисуса Христа о дарах, готовых для молитвы. Не Он ли говорил нам, вся, елика аще вопросите в молитве, верующе, приимете? (Мф.21:22) Не Он ли уверяет нас словом своим, еже аще что просите от Отца во имя Мое, то сотворю, да прославится Отец в Сыне? (Ин.14:13) Бдите и молитеся, да не внидете в напасть, дух бо бодр, плоть же немощна (Мф.26:41).

Желаешь ли искренно учиться молитве богоугодной, не пренебрегай ничем, что может усиливать или ослаблять расположение души к молитве; не пренебрегай ни положением тела твоего, ни обстоятельствами внешними.

Различное положение тела вместе с тем, как служить выражением различных чувствований души, святых и грешных, может служить еще средством к пробуждению в душе молитвенного духа. Труды коленопреклонения и земных поклонов, располагают душу к смирению и умилению, к раскаянию и труду душевному; ослабляя грешную плоть, они дозволяют душе возноситься к Богу, в сокрушении сердечном и в чистоте помыслов. Не много нужно ума, чтобы понять, что небрежное ограждение себя крестным знамением вместе с тем, как выражает бесстрашие души пред Богом, поддерживает и усиливает в ней помыслы легкомысленной гордости и невнимания к себе.

Легкомыслие осуждает всякую долгую молитву, но если бы усердно занялись долгою молитвою, то исцелели бы и от легкомыслия, и приучились бы к молитве богоугодной. Какое бы искусство ни захотели мы перенять, нужно время для изучения его. Более, чем для чего-либо другого, нужно время, чтобы ввести душу в состояние молитвенное и обучить ее постоянно молиться так как должно молиться. Особенно не надобно пропускать без молитвы те времена, которые освящены для молитвы св. церковью, так же как надобно посещать для молитвы храм Божий, где все располагает нас к благоговейной молитве.

Не много сказано нами о мерах к преспеянию в молитве; но пусть употребят сии меры, и не останутся без успехов в молитве. Аминь.

Слава Божией благодати, обновившей для нас дом благодати! Храм христианский – чудная сокровищница чудных и дел Божиих. Чего нельзя получить в нем? Все, чего ни пожелаете, все можете получить, если только желаете согласного с волею Божией. – Храм христианский – училище благочестия, того благочестия, которое, по словам апостола, на все полезное есть, во времени и в вечности. Слава Божией благодати, обновившей для нас дом благочестия! Для чего и жить на земле, если не жить для благочестия? Что жизнь земная, если она не есть жизнь благочестия? «Что пользы человеку, если он приобретет весь мир и потеряет душу свою» нечестием? (Лк.8:36). Благость небесная! Ты ничего так не ожидаешь от нас, как благочестия и благочестия искреннего. Ниспосли нам дух умиления и сокрушения, чтобы вполне чувствовали мы, как много теряем мы, оставаясь с тем, чего не желаешь Ты для нас, с благочестием не искренним.

Страшно, слушатели, состояние нечестия полного. Каждый готов говорить, избави, Бог, каждого от того. Но каково благочестие неискреннее? Его не пугаются, но справедливо ли? Рассмотрим действия и опасности неискреннего благочестия.

По милости неба, есть на земле благочестие искреннее. По милости людей, бывает в людях и благочестие неискреннее. Казалось бы, как людям не любить искренно благочестия, живительного для души, любезного небу? И, однако, есть неискренние в любви к благочестью. Неискренний христианин не совсем холоден ко Христу и христианству, но не тверд в выполнении правил христианских. Он делает много доброго, но очень часто делает и худое. Он хромает на оба колена, служит то Богу, то Ваалу. Он не хочет иметь неприятелем ни Христа, ни мира, ни Бога, ни велиара. Где он не надеется подвергнуться осмеянию за Христа, где не думает он потерпеть вред для чести, для значения в свете, для выгод, там он поступает как христианин. Но он боится и коснуться креста Христова, хотя в кресте – спасение его. Он отдает сердце свое Господу Иисусу, но только в половину, и потому очень часто не отказывает себе в том, что льстит страстям преступным, что оскорбляет чистую совесть. С сознанием не ясным или и без сознания входить он в связи преступные, и когда увидит свою худобу, пожертвовать привязанностью сердца для Бога – для него тяжесть невыносимая. Он подобен человеку, который, отплывая в море, хочет одною ногою остаться на суше. Стремится мыслями к небу, но держится и мира. Жизнь его колеблется между добродетелью и пороком, между небом и адом. Когда говорят ему о превосходстве добродетели, о блаженстве праведных, о муке грешных, душа его исполняется то радости, то скорби, даже слезы льются из глаз его. Но все это до тех пор, пока нет скорби или гонения за слово (Мк.4:17), пока нет в виду злой насмешки со стороны мира. Иначе, он не прочь и от того, чтобы в обществе людей веселых посмеяться над верою и благочестием. Бывают люди, которые называют каждого христианина искреннего лицемером, святошей, ханжей. Испортив душу свою худыми привычками, они дошли до состояния беспечного раба, скрывшего дар Божий в землю – и хотят выдавать благочестие за дело невозможное. При взгляде на людей, которые бодро идут по пути благочестия, при встрече с тем или другим наставлением слова Божия, совесть обличает и мучит их, они тяготятся собою, тяготятся и благочестием других. Чтобы облегчить себя, они усиливаются заглушит упреки совести неверием в возможность благочестия, а бранью против ревнителей благочестия высказывают месть за муки совести. Они видят, что благочестие – вещь возможная, потому что видят его в опыте других, во эта очевидность дела только раздражает их и побуждает искать защиты себе, защиты в клевете и лжи. Состояние жалкое! Не искренний в благочестии не совсем близок к нему, но и не совсем далек от него; он близится к нему и по временам попадает в него.

Когда служитель Божий видит в стране множество храмов Божиих; когда в его глазах толпы народа текут в домы Божии для вознесения благодарений и молитв Вышнему, он радуется и славит Господа за посещение людьми храма Божия и за посещение людей благодатью небесною. Но как удержаться ему от скорби, когда толпы столько же, если не более, многолюдные спешат на зрелища, чтобы терять там стыд и скорбь и ловить пустоту? Как удержаться от скорби, когда далеко охотнее, далеко усерднее, чем в храм христианский, спешат христиане туда, где, как сами же говорят, могут «развлечься, рассеяться» и где чувственная любовь, обманы, мщение, и другие пороки не только показываются, но и могут быть перенимаемы душою, облекаемые в образы заманчивые? Такие поступки не улика ли в лицемерии наших христиан? Вот и в храме Божием все ли стоят, как надобно стоять в храме Всевышнего? Что, если с теми же образами нечистыми, с теми же чувствами грешными, с теми же, желаниями преступными, которые вынесли из зрелищ, остаются и здесь, где лики ангелов в трепете предстоят престолу Вседержителя, грозного на всякую нечистоту сердца? Если бы сказали мы, что иные из нынешних христиан не считают нужным для себя храма Божия, это сочли бы за неправду, за оскорбление людей. И, однако, не те же ли иные говорят в ответ испрашивающим пособие храму, Бог дает! Сами они одеваются не по требованию нужды и приличия скромного, а как велит мода, как велит суетность разорительная, роскошь безрассудная, и это ни почем для них. Таково христианство их! Есть деньги для роскошного обеда, для пышного убора дома, для дорогих нарядов жены и дочерей, для бала и театра, но не для храма Божия, но не для бедных. Таково благочестие их! Сами судите, не черное ли это лицемерие? Не оскорбление ли имени христианина?

Глубоко, болезненно, почувствовал ты, брат мой, греховное состояние свое и тяжесть его для совести; ты прибег к покаянию сердечному, горькому и пламенному. Тем ты вступил на добрый путь. Ты возложил руку на рало, приближался к Богу и начал угождать Ему. Другой подобный тебе даже расторг связь с миром, чтобы все время и труд посвящать Богу в обществе рабов Христовых. Но что потом? Идете ли вы вперед? Храните ли чистоту души? Не возвращаетесь ли небрежно к расположениям и делам мира, которые осудили в покаянии? Совершаетесь ли в благочестии и добродетели? Ах! благочестие ваше – временное, не искреннее, лицемерное!

Близки ли все таковые к царствию Божию, к спасению души? По их суду, не совсем далеки, потому что грубых пороков стыдятся. Но несчастье их в том и состоит, что не думают они о своей близости к погибели. Довольные тем, что не живут так, как по их суду, живут многие другие, они почивают на надеждах самолюбия слепого. Они воображают, что их кое-какая любовь есть уже истинная любовь и чем долее живут с этою мечтою, тем менее чувствуют несоответствие самой большей части дел своих с истинною любовью, тем более собирают на душу грехов, в которых вовсе не каются. Они не помышляют, что как бы порядочна ни была жизнь их, все же нельзя совместить служения Христу с служением велиару, любви к Богу с любовью к миру. Они пропускают мимо ушей, мимо души слова апостола Божия: прелюбодеи и прелюбодейцы! не знаете ли, что дружба с миром вражда есть против Бога? Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Божиим (Иак.4:4). Самолюбие останавливает взор их на призраках добра, по временам являющихся в душе их, и заботливо удаляет от взора их мрачную картину грехов, ошибок, преступлений, беззаконий их. Вперед простираться на пути спасения они не думают. А между тем на пути к небу каждая остановка – шаг назад, каждое замедление – потеря многого. «Забывая заднее и, простираясь вперед, стремлюсь к цели», говорит о себе искренний христианин (Флп.3:13) и не может сказать неискренний, который день от дня отдаляется от цели остановками, недеятельностью. О, Боже мой! самолюбие обманывает меня, утешая порядочною жизнью, но не обманываешь Ты, который говоришь, «никто, взявшийся за соху и оглядывающийся назад не управит себя в царствие Божие» (Лк.9:62). Брат мой! что, если ты озираешься на Содом? Можешь превратиться в соленый столп. Что, если думаешь возвратиться в Египет? Можешь умереть в пустыне, прежде чем достигнешь обетованной земли. Без верной и искренней любви к Богу что значат самые добрые по предмету дела, пост, поклоны? «Горе вам лицемеры, что уподобляетесь гробам покрашенным, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты» (Мф.23:27). Это сказал Верный и Истинный.

Что сказать о судьбе за гробом? Страшно заглянуть туда. Спаситель говорит, «если кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, то и Сын человеческий постыдится его, когда приидет во славе Отца своего с ангелами святыми» (Мк.8:38). Вот решение Господа о будущей судьбе христиан лицемерных. Справедливость суда – очевидна. Христиане стыдятся Христа Господа, своего единственного Спасителя и Бога. Не справедливо ли, чтобы Он за стыд сочел признать их своими? Христиане отказываются быть искренними христианами из уважения к суду мира, мира грешного, нечистого, бездушного; из боязни к суду, который также пуст и ничтожен, как и пуст и ничтожен сам мир! Как же великому и правосудному не отвергнуть от себя с негодованием таких низких людей? К кому же прибегнуть, где найдут защиту те, которых отвергнет от Себя Христос Господь? Даже и тем, которые пророчествовали здесь, изгоняли бесов, творили чудеса именем Господа, но не исполняли воли Отца небесного, объявит Судия вселенной, «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф.7:21–23).

Слушатели мои! опомнимся, придем в себя, кто мы? каковы мы? куда готовимся? что ожидает нас? Не на краю ли пропасти играем мы, как дети с завязанными глазами? Чтобы отдалить себя от опасностей самообольщения, пусть каждый, как можно чаще, повторяет себе, «ты говоришь, что я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды; а не знаешь, что ты жалок и беден, и слеп, и наг» (Откр.3:17). Тогда почувствуем нужду крепко молиться Господу, чтобы подал Он белую одежду для прикрытия наготы нашей и помазал глаза наши мазию благодати, чтобы видеть свое состояние и волю Божию (Откр.3:18). Тогда будем понуждать себя любить искреннею душою благочестие и усовершать себя со дня на день в добре. Аминь.

Велика любовь Твоя к нам, во Христе Иисусе, Отец наш небесный!

Вот пред нами новый опыт любви Твоей! Вот новый дом и в доме храм для образования служителей спасению душ человеческих! По воле Отца – царя нашего, щедротами правительствующего синода, готов с новыми удобствами покой для сирот, дом просвещения неземного. И когда же? В соседних странах, на всем западе, собственность и жизнь каждого, гражданский и государственный быт, христианство и христианские общества – также безопасны и прочны, как на клокочущем вулкане. Отец небесный! награди за нас царя – Отца нашего, не знающего для нас покоя! под сенью его мудрости и твердости так безопасны мы. Умножь в нем мудрость его, укрепи твердость его. Его благоговение к святой вере хранит и украшает церковь Твою. Сохрани покой души его для земли и неба.

Наставники и юноши! дом образования готов, храм просвещения освящен. Остается учиться. Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас (Пс.33:12), так приглашает св. пророк Давид. Если, когда, то теперь особенно прилично обратить внимание ваше на приглашение св. Давида.

Приидите, чада. Что это значит? Ужели у св. Давида были ученики – юноши или дети? Ужели было училище? Правда во время пророка Елисея видим сынов пророческих, которые со вниманием слушают наставления Елисея (4Цар.2:3, 15). Но между этими сынами пророческими видим пятьдесят мужей сильных (4Цар.2:16–17). Следовательно, название сыновей пророческих зависело не от возраста юного. Почему же назывались они сыновьями? Или почему те, которых приглашает к себе св. Давид, чада его? Причина одна, наставник, каков св. Давид, каков пророк Елисей, был для наставляемых тоже, что отец.

Христианские наставники юношества! Вам ли не быть отцами для наставляемых вами юношей и детей? Что такое христианство? Любовь. Можно ли же христианским наставникам быть без любви? О, нет! Любите наставляемых вами любовью отцов нежных. Дорожите ими, как дорожить отец детьми. Заботьтесь передавать им все доброе, как заботится отец о счастье детей. Берегите умы и сердца их от всего неприязненного, как бережет отец детей. Это не значит, что надобно вам быть такими же к ученикам, каков был Илий к детям. Можно ли желать вам судьбы Илиевой? Ни любви, ни уважения не будут иметь к вам учащиеся, когда вы будете поблажать их слабостям. Не благодарность к вам, а разве клятву на вас понесут они на суд Божий, когда ваша странная любовь сделает их несчастными на всю жизнь. Любите их, как отцы умные.

Юноши христианские! будьте детьми к вашим наставникам. Любите и уважайте их, как дети отцов. Это требовалось от учеников ветхозаветных, тем более требуется от учеников христианских, тем более требуется от детей и юношей христианских.

Приидите, чада. Для всего требуется труд. И мудрость требует, чтобы потрудились для нее. Если подает она голос о себе, нужно чтобы шли на голос её – искать ее. Если сама является она, как в сем освященном для неё месте, тем более не извинительно – праздно проводить время. Юноши и дети! дорого для всех нас время, за него все мы дадим ответ; еще более дорого оно должно быть для вас. Юность – самое удобное, самое благоприятное время для образования ума и сердца. Трудно старому, кривому дереву получать прямое направление. Как напротив легко молодому деревцу расти по направлению, какое даст ему искусный садовник! Благо юноше, аще вземлет ярем Господень в юности его.

Приидите, чада, послушайте мене. Вот и еще требование мудрости боговдохновенной, послушайте мене. Это значит, что надобно быть внимательным к тому, чему учат, надобно доверчиво принимать, что преподают, охотно исполнять, что заповедуют, терпеливо переносить, чему подвергают. Нужно ли это? Небесная мудрость говорит, что нужно. А другая мудрость говорит, что не нужно. Небесная мудрость, когда предписывает, конечно, считает это и естественным, и достойным человека. Другая мудрость вопиет, это оскорбительно для достоинства человека. Кто прав, слушатели? Всмотримся ближе в дело. Если пришли, чтобы учиться, то как учиться, не слушая и не слушаясь того, чему учат? Если назвались учениками, то надобно быть учениками и на деле. Если вместо того, чтобы доверчиво принимать передаваемое наставником, подвергают злому суду каждое слово его, то это уже не ученики, а как будто учители и даже что-то непохожее на учителей, а разве на строптивых судей. Где же тут естественность? Где сообразность одного с другим? Не трудно понять и то, что, когда ученик, перестает быть учеником, не быть ему с успехами доброго ученика. Нельзя успеть в том, чем не занимаются. Напротив, как жаждущая земля впивает в себя влагу небесную, так юное благопокорное сердце напаяется наставлениями мудрости. Как благоухающая роза растет и развивается оно, всегда открытое и для света небесного, и для влаги благотворной. С каждым днем ум растет в познаниях полезных, сердце расширяется в желаниях и чувствованиях благородных. Вот почему вообще в деле спасения требуют от нас веры! Скажут, пусть так в деле спасения, там наставник – Бог; а в учении человеческом? Здесь над наставниками есть начальники, обязанные поверять занятия их; а для не вразумляющихся советами начальников есть Господь, который, поверьте, умеет учить непокорных, так что горе тому, кто попадет под наставления судии наставника. Непокорности ни в ком не любят, точно так же как любят послушание, – послушание в деле спасения награждается благодатною помощью. И в деле учения оно, как дело христианское, низводить благословение Божие.

Послушайте мене, страху Господню научу вас. Что такое страх Божий, которому хочет учить св. пророк Давид? Страх Божий есть благоговейное опасение – оскорбить великого и правосудного Господа, чем бы то ни было, делом ли или словом, мыслью ли тайною или явным желанием, движениями ли в теле или чувствованиями души; это есть любовь к Богу, проникнутая чувствами величия Божия и нашей немощи, так часто обнаруживающейся грехами. Нужно ли учиться такому делу? Правда, ничего нет естественнее для души нашей, как благоговеть всегда пред Господом. Цветок смотрит на солнце, душе нашей сродно смотреть на Господа. Но – смотрит ли она на свое солнце? Целую жизнь посвящали святые Божии на то, чтобы обучить душу – смотреть всегда благоговейно на Господа, да и то чувствовали, что еще не столько успели в деле своем, как надлежало бы успеть.

Но мудрость ли это – обучаться страху Божию? О, какая высокая мудрость! Начало всей мудрости Соломон указывал в страхе Божием, начало премудрости – страх Господень (Притч.1:7). И точно тоже говорит отец его – пророк Давид (Пс.110:10). Заключением всех подвигов ума, целью всех трудов ученых Соломон поставляет изучение страха Божия, Бога бойся, заповеди Его храни, сие всяк человек (Еккл.12:13); или как говорит древний мудрец, изучивший Соломона, исполнение премудрости, еже боятися Господа (Сир.1:16). И подлинно не начинать познаний своих познанием Того, Кто всему есть начало, значит не начинать быть мудрым. Не заключать исследований своих благоговением к Тому, в Ком заключается решение всех возможных вопросов о мире и человеке, значит не достигать цели.

Отселе понятно, что напрасно опасаются не помешал бы страх Божий преспеянию в других науках, не послужил бы он препятствием счастью и совершенствованию на земле, отклоняя взор от земли к небу. Благоговейное знание Господа есть семя, из которого развиваются все прочные познания; и только тогда можно приобретать успехи в науках, когда ученые занятия сопровождаются благоговейным размышлением о Боге. Благоговейная вера не теряет из вида земли, пока она на земле, а только просветляет собою все земное; благоговейная вера, истребляя в сердце нечистые мысли и стремления, наполняя душу помыслами святыми, чувствованиями возвышенными, желаниями светлыми, развивает и совершенствует сама по себе силы духа нашего. Напротив, жизнь без Бога – не жизнь. Если при воспитании юношества стараются только просветить ум его и не думают об образовании сердца в благочестии, то несчастны юноши, несчастно и общество, для которого воспитываются они. Опыты веков доказали, что одно умственное образование, не соединенное с образованием сердца в страхе Божием, открывало только средства преуспевать в разврате и гибнуть в нем, – было язвою и для частных лиц, и для целых народов.

Св. Давид, приглашая учиться у него страху Господню, показывает далее, как благотворна наука его. Кто есть человек хотяй живот, любяй видети дни благи? спрашивает пророк. И спрашивает потому, что убежденный, как каждому из нас мила жизнь, как каждый из нас хочет наслаждаться днями счастливыми, спешить сообщить ожидаемую всеми весть о счастье. Не многого требует он для счастья. Удержи, говорит, язык твой от зла, и устне твои еже не глалолати льсти. Уклонися от зла и сотвори благо. Взыщи мира и пожени и (Пс.33:13–15). По связи мыслей св. Давида мысль его такова, пусть страх Божий обуздывает язык твой, и он же располагает отношениями твоими к ближним, хотя бы они не любили мира, тогда увидишь ты мир в душе твоей, дни твои будут благи. Так страх Божий оказывает благотворное влияние на нравственность нашу, и такое же действие на наше счастье. Так кто всегда ходить пред очами Господа, с тем всегда и во всем Господь!

И так вот чему более всего надобно учить и учиться – страху Божию.

Наставники и наставляемые! примите урок не мой, а св. пророка Давида о наставлении и учении. Мое дело молить Господа, да благодатью Его урок боговдохновенного царя Давида окажется плодоносным в сердцах ваших. Аминь.

И еще храм освящен в новой обители. Как не благодарить Господа за благодать его, вложившую в открытые для нее сердца желание – употребить труды и средства в славу Его имени! Сколько душ, созданных по образу Божию, сколько сердец, купленных неоценимою кровью Сына Божия, будут искать спасения в сей обители, будут славить и молить Господа в сем храме! И во всем этом великом богослужении будут участвовать труды созидавших эту обитель. Какие спасительные труды!

Но не станем тревожить скромности служащих Господу в кротости. Обратимся вниманием от деятельности, столько плодоносной, к значению праздности, в деле спасения нашего, к праздности, так много любимой многими.

Для чего дано время? Для чего живем мы на земле? Для того, чтобы ценою временного труда купить вечный покой. Какую же потерю терпят, теряя время в праздности, без пользы для жизни загробной! Не возвратится к нам ни один из тех дней, которые провели мы беззаботно; не возвратится к нам ни один из тех часов, которые продремали мы или пропустили мимо глаз, без дела. Что прошло для нас без пользы, то потеряно навсегда. Повторяется ли путь жизни нашей? Нет! Улетели, промчались невозвратно лета цветущей юности, которые провели вы так неумно, тогда как могли посвятить их Господу. Не возвратятся к тебе счастливые лета мужества, когда имел ты столько сил трудиться для Господа и трудился для греха. Остановись же, чтобы не делать более потерь невозвратимых. Лови время, оно летит быстро. Каждое мгновение его быстрее молнии. Настоящая минута ускользает, следующая сменяет ее и также мчится мимо нас; неудержимый бег часов, дней, годов уносит все мимо нас; последний же час наш сталкивает нас в бездну, где душа с ужасом видит себя пред лицом Бога правды. Бедный брат мой! Бедная сестра! вы озабочены тем, как прогнать время, в праздности не скучной, а оно гонит вас, гонит со всеми думами нечистыми, гонит с земли и куда же?.. Одумайтесь, – что вы готовите себе? И помимо страсти к беззаботной праздности, время течет так быстро, что с трудом ловят его внимательные к цене его. И помимо распоряжений праздности, долга ли жизнь наша, которою надобно добывать покойную вечность? А мы еще сокращаем дорогое для нас время праздностью! А мы еще ускоряем бег быстрого времени рассеянностью беспечною! Не дело ли это бессмыслия? Не дело ли преступного невнимания к своей участи? Блюдите, како опасно ходите, не якоже не мудрии, но якоже премудры, искупующе время, яко дние лукави суть (Еф.5:15–16). Пользуйтесь временем (Кол.4:5).

Для праздности ли мы созданы Богом? И в раю человек невинный должен был трудиться. И введе его в рай сладости делати и его хранити, говорит бытописатель (Быт.2:15). Что ж думать нам о земном назначении человека падшего? Проклята земля в делех твоих, в поте лица твоего снеси хлеб твой, так сказано падшему человеку (Быт.3:19). Как же падшим людям хотеть жить покойно, в праздной неге, на земле проклятой? Не вызывают ли они таким желанием новое проклятие против себя за наглое пренебрежение воли грозного в правде, за глупое упорство против воли Всемогушего? «Умоляем вас, братия, усердно заботиться о том, чтобы быть в безмолвии, делать свои дела, и делать своими руками, как мы повелели вам». Такова заповедь апостола (Сол.4:11). И знаете ли, кому дает он такую заповедь? Тем, которые, под видом благочестия, не хотели заниматься телесными трудами. Он и в другом послании пишет о них, «слышим, что некоторые у вас поступают беспорядочно, ничего не делают, а обходят с лукавством. Таковых увещаваем и убеждаем Господом нашим Иисусом Христом, чтобы они, работая в безмолвии, ели свой хлеб» (2Сол.3:11–12). Так считал апостол святым делом труд и так строго осуждать он праздность!

Люди, всего менее зная самих себя, не примечают, какое действие производит в душе праздность. Они думают, что провести несколько часов, провести день и два в праздной рассеянности ничего не значит. Но так ли это на деле? Сердце человеческое не может быть праздным, душа наша не может быть без дел. Если не занят ум святыми мыслями, он занимается мыслями пустыми или вредными. Если не занято сердце ощущениями чистыми, небесными, оно дышит чувствованиями нечистыми, мутными, плотскими. Если не стремится воля к небу, к выполнению святой воли Божией, она идет путем греха, к аду. Не забудьте же при том, что расстроенная грехом душа далеко более расположена к деятельности превратной, чем к делам угодным Богу, и потому, оставаясь в праздности, со всею охотою предается жизни нечистой. В похотях есть всяк праздный, говорит премудрый (Притч.13:4). Праздность научает многих – злобе, говорит сын Сирахов (Сир.35:28). Сколько пороков черных, сколько преступлений грязных не было бы допущено людьми, если бы занимались делами звания своего! Не занимаясь тем, чем должно заниматься, занимаются веселыми пороками, игрою, нетрезвостью, развратом. Чем более привыкают быть без дел, тем менее любят останавливаться на мыслях о вечности, на заботе о спасении, и душа, пристрастившаяся к праздности, становится жилищем нечистоты. Все доброе кажется для нас неприятным, томительным, скучным и все худое – заманчивым. Воображение почти всегда наполнено нечистыми картинами, питающими дурные склонности. Страсть к развлечениям праздности – пагубная болезнь души! Отнимая дорогие часы у занятий должных, она рождает в душе отвращение от труда полезного и от занятий святых. Посмотрите на эту мать семейства, привыкшую гоняться за ветром. Дети её, как сироты, почти не видят её; за домом смотрят чужие и она в своем доме, как чужая; ей хорошо везде, только не с теми, которые любят ее святою любовью. Что это за жалкий образ матери? Таков же и отец семейства, привыкший жить праздно. Он – весел и рано утром и поздно вечером; а там является к нему такая нищета, которая скоро выгоняет его из дома, заставляет жить, как блудного сына без крова, без хлеба, без одежды.

Ленивая и праздная жизнь тоже, что праздная и невозделанная нива, на которой не растет ничего, кроме трав негодных. Для общества, для ближних не ждите от нее ничего доброго. Не занимаясь, чем должно заниматься, занимаются пустыми толками, пересудами, клеветами, сплетнями. Сколько гнилых слов, сколько насмешек злых, сколько обидных для совести небылиц придумывает праздность! Те самые люди, которые клевету и ложь считают за низкие пороки, от нечего делать сыплют ложь и клевету. И часто какую клевету! Покой и честь, счастье и жизнь других отдают на казнь! Не праздность ли придумывает забавы соблазнительные, собирает общества нетрезвые, изобретает наряды разорительные? Не праздность ли развращает невинность, разрушает домашнее и супружеское счастье, портит настоящее поколение и передает порчу будущему?

Говорит ли о том, каков праздный в отношении к Богу? Тот, кто, им её силы трудиться, не трудится, а предается праздной неге, слуга негодный, зарывающий милость Божию в землю (Мф.25:18–20). После того, что сказано о его отношениях к себе и другим, естественно быть тому, что в сердце его часто не бывает ни искры веры и страха Божия; он предмет гнева Божия за совершенное забвение о Боге. О нем скажет судия вечный, неключимого (ленивого) раба вверните во тьму кромешную (Мф.25:30).

Конечно, нам нужен и отдых, нужен отдых для тела, отдых для души. Иначе, и тело изнеможет от труда беспрерывного, и душа ослабеет от напряжения постоянного. И Спаситель, после долгой беседы, отдыхал (Лк.8:35). Но иное дело давать себе отдых после утомления трудами, другое – любить только покой или безделье; иное дело давать отдых душе переменою занятий, достойных души бессмертной, другое – наполнять время отдыха делами низкими, преступными. Чем занимают легкие люди мира свое время праздное? К изумлению, мир не знает, в кругу жизни своей, праздности. Он называет праздностью жизнь молитвы и благоговения уединенного. Люди мира не считают праздностью того, когда, оставляя в стороне необходимое для вечности, занимаются такими пустыми делами каковы карты, балы, наряды, сплетни, толки о новостях. Друзья мои! На суде Божием будут судить нас не как угодно миру, а как угодно Господу. А воля Божия вовсе не сходна с желаниями мира, это видим в писании боговдохновенном. Оставьте же мир с его мечтами жалкими. Подвизайтесь для Господа, такого подвига нет ничего выше и умнее. Для отдыха душевного, переменяйте занятия, но всегда с мыслями о Господе, со страхом Божиим. Не бойтесь ига Господня, оно – благо. Труды для Господа не истощают, а оживляют душу, таковы по свойству своему; таковы по благодатной помощи, без которой не совершаются они.

Богу нашему слава во веки веков. Аминь.

Яко нищи, а многих боготяше (2Кор.6:3).

Так говорит о себе апостол Павел! Дивиться ли тому в апостоле? В апостоле и чудесное естественно, потому что он – посланник Божий. Другое дело – сей храм величественный в таком малом граде. Такое великолепие, такое богатство – среди такой незнатности, не дело ли достойное изумления? Так по праву приветствую вас жители небогатого города, с высоким отличием апостольским. Вы по праву можете сказать с апостолом, яко нищи, а многих боготяше. Какое дорогое богатство доставляете вы прекрасным своим храмом многим тысячам тех, которые после вас будут жить! Христианский храм – сокровищница благодати и училище благочестия. Величественный храм сей – проповедь о едином на потребу. При взгляде на него как не сказать себе, вот чему прилично все величие, дому Божию! Иначе к чему служит богатство, когда не употребляют его в славу имени Божия? К чему деньги, если они – мертвый капитал, от которого нет пользы душе ни здесь, ни за гробом? Богатый храм небогатого города подает предмет для размышления, у христианина и бедность не бедна, а богата.

По-видимому, не завидев на земле жребий бедности. Она идет по тернистому пути. Сколько трудов тяжелых, сколько забот горьких возлагает она на плечи бедняков! Суровая нищета облекает бедняка в ветхие рубища, и люди, встречая рубища, говорят, вот печать гнева Божия!

Но не так смотрит на бедность свою христианин. И прежде всего, не считает он бедности за знамение гнева Божия.

Если бы бедность лишала чего-либо такого, что составляет существенное достоинство человека, тогда, конечно, и христианин назвал бы ее знаком негодования Божия. Но все, что возвышает человека над всеми земными творениями, все, что составляет славу и высокое значение человека, также дано бедняку, как и богачу. Не наделен ли бедняк такими же способностями ума и сердца, как и другие? Не питает ли и он таких же надежд, не стремится ли и он к такой же высокой цели, как и другие? Не одинаковы ли отношения его к Богу? Не назначена ли и ему жизнь вечности? Когда и в ком бедность была препятствием для достижения блаженства за гробом? Если люди не умеют пользоваться бедностью, виноваты люди, а не бедность.

Господь убожит и богатит, Господь смиряет и высит (2Цар.2:7). О, как это одно сладко в смиренной доле бедности! Он, беспредельный в величии своем, занимается участью бедного странника земли. И как много занимается! Без Его воли не падает и волос с головы нашей (Лк.21:18). Он знает весь состав наш, все мысли и расположения наши; знает наше будущее, как настоящее, возможное как действительное; знает, что может быть нам полезно и что может обратиться во вред. Ни один отец и ни одна мать не заботятся так о детях, как Он заботится о людях. Он, благость вечная, все делает для того, чтобы как можно успешнее совершилось в нас, вечное спасение души. Люди близоруки на земле, но и они еще на земле видят в последствиях премудрую благость Божию, дивно разделяющую земные доли людям; а когда, после бурь земной жизни, откроется им лазурь чистого неба, когда явятся они по ту сторону гроба, о, как ясно, как полно узнают они пути премудрого и преблагого!

Бедность заставляет много трудиться и в поте снискивать себе хлеб. Но не с тем ли и живет человек на земле, чтобы трудиться? Известно решение суда Божия о падшем человеке. При этом решении, покой на земле – преступление, преступление, которое отворяет дверь порокам разным. И богатый – в заботах. Но за кем преимущество, за тем ли, кто несет труды, назначенные Богом, иди за тем, кто несет ярмо забот и трудов, налагаемое страстями? Бедному незнакомы многие радости шумного света. Но к чему жалеть о них, когда они так пусты? И о, если бы были они только пусты! Счастлива бедность. Она незнакома с гибельными пороками и преступными страстями, которые так часто терзают душу роскошного богача. Пусть в пищу бедняка под час каплют слезы его. За то, когда сладкий сон посетит, уставшее от трудов тело, он спит покойно и не знает призраков и сновидений грозных, которые мучат душу бесчестного богача. Богач есть и пьет сладко? За то бедность не утучняет грешной плоти, не питает страстей дикой чувственности. С другой стороны, считать ли за преимущество, что богач неумеренностью готовит расстройство телу своему? Когда в водосточных каналах непрестанно умножается нанос навоза, тины, трав и всякой гнили, грязь, долго сдерживаемая, вырывается наконец на поверхность и разливает смрад и зловонную заразу по окрестности. Не тоже ли самое роскошная жизнь богача и для его здоровья, и для окружающих его?

Зачем стыдиться нищеты, когда она не есть следствие порочной жизни? Бедность – не бесчестье, когда не зависит она от худых привычек и страстей. Богатство и нищета – случайности путника. Господь ублажит и богатит. Суд Божий отличает богача и бедняка, по их жизни, – по тому, выполняют ли или не выполняют они свое назначение. Правота души, чистота сердца – вот истинные достоинства человека, а их приобретают и богач, и бедняк одною ценою, ценою внимания к судьбе загробной, строгим наблюдением за движениями и желаниями сердца. Пусть люди легкие показывают холодность, даже презрение, к бедности, о них остается только жалеть, но уже вовсе не смущаться судом их.

Иногда говорят, как много можно было бы делать добра другим и благотворить храмам, если бы были средства к тому – деньги? Но это не голос искренней и умной любви к добру; тут желают денег голодные страсти. Искренняя любовь к добру, богата ли она, или бедна деньгами, всегда одинаково готова делать добро и делает его по мере средств. Бедность – не помеха ей. Евангельская вдовица, при всей бедности своей, принесла такой дар храму, какого не принесли богачи. Господь не требует от нас невозможного, а чего требует Он от нас, всегда мы можем выполнять, при помощи благодати. Господь, заповедуя нам благотворительность, не назначает суммы денег, которой нет у бедняка; Он ожидает только усердия к благотворениям, которое для каждого возможно; Он гнушается в нас скупостью, а ее прогнать от себя мы можем. О, если бы богатство отверзало душу каждого богача для благотворений и любви! Тогда бедный имел бы право завидовать доле его. Но в опыте видим совсем другое. Богатство возбуждает в людях или жажду к деньгам или страсть к расточительности; а в том и другом случае оказывается, что великие жертвы людям и Богу приносит бедность.

Обыкновенный спутник богатства, гордость, заглушает в сердце богача и то малое благочестие, которое передано ему бедными родителями. Бедность же научается благочестью самою долею своею и крепко хранит веру отцов своих. Бедный скромно входит в храм Божий, послушный голосу пастыря своего, и молится с благоговением; а другой только оттого, что одежда его нарядна, присутствием в храме только оскорбляет святость храма. Твои взоры, о Боже мой, видят сердца наши; они с любовью покоятся на душе благоговейной, скрывающейся под бедным рубищем, тогда как в теле, одетом пышною одеждою, дышит душа, отягченная преступлениями – предмет праведного негодования Твоего!

Говорят, бедные набожны, но завистливы, падки на чужое, малодушны?

Дети Божии! если и не все правда, что говорят о вас, христианство не одобряет слабостей, как бы они малы ни были. Не допускай до души малодушия, друг мой, не тяготись бедною долею твоею, будь доволен малым. Много ли нужно для тебя, если ты не будешь знать нужд, придумываемых страстями и прихотями? Отец небесный питает птичек, хотя они не сеют и не жнут. Забудет ли Он тебя? Он не пощадил для нас Сына Своего. Ты бываешь в тревоге за будущность свою и семьи. Напрасно. Кто тебя уверял, что для тебя будет будущность такая, которой трепещет малодушие? Зачем же тревожиться за будущность, которой, быть может, не будет для нас? Не лучше ли заменить эту тревогу сладкою надеждою на ту верную будущность, когда терпеливым дадут венец жизни и нищих духом введут в царство небесное? Не лучше ли твердо помнить, что тесный путь ведет в блаженство вечное, а широкими вратами входят в ад?

Не оскорбляй души твоей завистью к веселой доле других и еще менее дозволяй себе мстить богатому тайною враждой против него. Зависть и вражда к богатому только нанесут вред душе твоей и ни мало, не переменят твоего положения внешнего; в очах Божиих они ненавистны, как плод гордого, мятежного, духа. Господь любит всех нас; и мы должны любить всех.

Особенно берегись, друг мой, употреблять преступные средства к облегчению своей бедности. Тяжелее греха ничего нет для души, грех может погрузить тебя в геенну. Пусть честный труд будет твоею помощью против горьких нужд; с этим спутником легко тебе будет явиться на суд Вечного.

Богу нашему слава во веки веков. Аминь.

Благодарение Богу, исполнившему давние ожидания благочестия! И храм, так давно ожидаемый, окончен. Да будет милость Божия над душою раба Божия, с такою ревностью потрудившегося при построении храма благодати! Да помянет благость Божия в царствии небесном душу усопшего начинателя храма! Уверен, что Отцом небесным не оставлена без внимания ни одна лепта, принесенная в пользу сего храма, и Он, Благий, заплатит каждому и за труд, и за приношение. Благословен Бог милости и щедрот!

Слушатели мои! Храм молитвы и благодати готов. Остается, чтобы, по каждому зову храма, готовы были вы посещать храм для своего освящения. О, когда бы исполнялась вами, как должно, заповедь небесная о посвящении Богу седьмого дня! Храм построен для освящения вашею молитвою в седьмой день. Думаете ли вы довольно внимательно о святости седьмого дня? Подумаем.

Кто заповедал нам посвящать день седьмый Господу? Сам Господь Бог. Еще в раю освящен день седьмый, как день покоя Божия и день хвалы и благодарения Творцу мира. Еще тогда, кик не было иудеев, а был только Адам – представитель рода человеческого, назначен день седьмый для Господа (Быт.2:2). Не ясно ли, что день седьмый освящен для всего рода человеческого? Во время Моисея повторена заповедь о седьмом дне, но основание освящения дня указано древнее. Помни, сказано, день субботний святити его. Зане в шести днех сотвори Господь небо и землю и почи в день седьмый; сего ради благослови Господь день седьмый и освяти его (Исх.20:11). В христианстве отменено празднование субботы (Кол.2:16), но не нравственная заповедь о дне хвалы и благодарения Творцу мира. Мало того. Для христианина заповедь о седьмом дне еще усилена новыми благодеяниями Божиими. Что такое день воскресный, заменивший ветхозаветную обрядовую субботу? Это – день, в который спасение рода человеческого засвидетельствовано пред небом и землею торжественным воскресением Христа Спасителя; это – день, в который послан на землю Дух утешитель для преобразования сердец человеческих и для возобновления в них испорченного образа Божия. Итак, это день нового творения Божия. Как же такой день не освящать хвалами и благодарениями Богу? Св. Иоанн богослов, в своем апокалипсисе, называет воскресный день днем Господним (Откр.1:7). По деяниям апостольским видим, что в Троаде «в 1-й день недельный ученики собрались для преломления хлеба и Павел, беседуя с ними, продолжил слово до полуночи» (Деян.20:7). К коринфянам апостол писал, «в 1-й день недели, каждый из вас пусть отлагает у себя и сберегает, сколько позволит ему состояние», для помощи бедным (Кор.16:2). «Те, которые, жив в ветхом порядке дел, писал ученик апостолов св. Игнатий, не чтят субботы, а живут днем Господа, в который воскресла и их жизнь чрез Него и Его смерть». Видите ли, происхождение заповеди о седьмом дне? Видите ли кого не слушают, не посвящая дня седьмого Господу? Не слушают Господа Бога, установившего день для хвалы и благодарений Ему. Не страшное ли это непослушание?

Если Господь Бог так ясно отделил для Себя один день недели, предоставив человеку шесть дней, то что значило бы в нас неисполнение сей воли Божией? Это означало бы более, чем кражу. Это означало бы кражу святыни Божией, похищение того, что принадлежит Богу. День седьмый, суббота, Господу Богу твоему, сказал Бог. А люди обращают седьмый день в свою пользу. Не похищение ли это чужой собственности? Не похищение ли это собственности Божией? С другой стороны, не хотел посвятить Господу один день недели, тогда как Он отдал нам в нашу пользу шесть дней, означает самую черную неблагодарность, самое преступное бесчувствие. Не имеет ли права Творец и Промыслитель наш требовать для Себя всей нашей жизни? Но Он, благий, по премудрому совету благости Своей, уступает нам шесть дней и ожидает себе только одного дня. И, однако, мы не внимательны к такому совету благости, мы присваиваем себе и этот день Божий. Какое бесчувствие тупое! Какая дерзость наглая! Господь назначил седьмой день для того, чтобы возносили мы хвалы и благодарения Ему. Не установление ли это святое?

Как не хвалить и не благодарить нам столько милостивого к нам Бога? И тварь неразумная и тварь неодушевленная хвалят славу Творца своего. Чем же становится человек, отказывающийся хвалить и благодарить Господа? Он становится ниже бездушной твари. Какое унижение разумного существа! Какое оскорбление достоинству человека!

Для чьей пользы введено установление о седьмом дне? Для пользы самого человека. По высшему назначению жизни нашей каждый день нашей жизни должны мы употреблять в славу Божию. Прославлением имени Божия совершается спасение души нашей; а жизнь без Бога – расстройство, погибель жизни. Но люди слабы. Они окружены временными нуждами, и еще более сами себя окружают житейскими нуждами. Те и другие нужды развлекают их, занимают собою до того, что они теряют из вида назначение своей жизни, не помышляют о Боге – источнике жизни. Чтобы по мочь слабым людям в борьбе их высших стремление с волнами житейскими, Господь Бог назначил людям известное время, в которое они, оставив земное, могут заниматься одним небесным. Так день седьмый есть спасительная ограда душе против изнурительных сует жизни, живительная врачебница против ран, наносимых душе бедами и искушениями земными. Не замечаете ли вы сами по временам, – как, после усердной молитвы, в день воскресный, легко бывает на душе! Как, и тяжести суеты земной, и смущения горьких обстоятельств, и сомнения неразрешимые, спадают с души после теплой молитвы в храме! И ум становится ясен и зорок, и сердце весело, и воля готова на всякое добро. Итак, к кому же невнимательны невнимательные к назначению седьмого дня? Они беспечны о своей пользе, о своем спасении.

В каком положении представим себе людей, у которых все время проходило бы только в заботах о земном, в работах и трудах телесных? Чем могут быть те, которые лишены бы были покоя дня воскресного? Страшно сказать, а сказать надобно, это были бы не люди, а звери, потому что жизнь их была бы жизнью зверей, а не людей. Ни вздоха о небе, ни мысли о цели высшей, ни заботы о жизни загробной не видно в их жизни, земля – предмет всех желаний и стремлений души. Неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом проходят только с заботами житейскими. Душа черствеет, более и более теряет расположение к добру. Не оживляемая повременным веянием духовного торжества и угнетаемая каждый день землею, она тупеет и мыслями, и чувствами. Почему признать таких людей за людей? Что в них человеческого? То ли, что день и ночь в трудах? То ли, что едят и пьют в известные часы? То ли, что издают звуки, как птицы певчие? Несчастные! Человек тем и может отличаться от зверей, если живет он жизнью духа, если служить Господу своему.

После сего понятно, какой будущности остается ждать себе презрителям заповеди о седьмом дне! И сохраните субботу, говорит Господь Моисею, яко свята есть Господу и всяк осквернивый ю смертью умрет, всяк, иже сотворит в ню дело, потребится от среды людей своих (Втор.5:14). Вот какая казнь назначена Господом нарушителям праздничного покоя! Во время странствования по пустыне один из евреев раз дозволил себе в седьмой день собирать дрова. Лишь только узнано было об этом, все пришли в ужас и преступника немедленно бросили в темницу. И рече Господь к Моисею, смертью да умрет человек сей, да побиете его камением весь сонм вне полка. Не думайте слушатели, что, если ныне не выполняется смертная казнь над оскорбителями седьмого дня, правда Божия отменила суд свой по отношению к ним? Нет, правда Божия всегда одинакова в отношении ко греху, только она является не в одинаковом виде. То явно, то тайно, то в том, то в другом бедствии открывается и ныне суд Божий над нарушителями покоя дня седьмого. А за гробом гнев Божий разразится над ними во всей силе. Не будьте легкомысленны, Бог поругаем не бывает. Благоговейте пред волею Всемогущего о седьмом дне. Если своего нет ничего у нас; если благословение Божие низводится на нас богобоязливою молитвою, а молитва, усиливаясь от взаимного молитвенного общения, низводит обилие благодати на всех участвующих в ней, то, когда, если не при молитве общественной, в день праздничный. ты можешь быть с надеждами на принятие благословений небесных? Не будь не рассудителен. Занимаясь работою или торговлею в воскресный день, ты надеешься на успех по надежде на твои силы; а оставляешь надежды на Бога, остаешься без упования на Всемощного и дерзаешь оскорблять святую волю Его. Умны ли, верны ли твои надежды? Не значат ли они менее, чем надежды на ветер? Не значат ли они слишком опасной борьбы с Богом?

Слушатели мои! свята заповедь о седьмом дне; опасно нарушать ее всякому. Особенно грозно положение тех, которые заведуя волею других, обращают их седьмой день на службу своим выгодам или страстям. Если не легко отвечать за самого себя, когда оказываюсь я оскорбителем святого дня, как отвечать будут за злоупотребление свободою сотни, тысячи, христианских душ? Как отвечать будут на страшном суде Божием, если, не допуская подчиненных посещать храм Божий в воскресные дни, доводят их до одичания, до грубости, до забвения своих высших обязанностей? Страшно святотатство в одном лице, каково же оно тогда, когда по твоей воле сотни совершают его! О, придите в себя, друзья мои!

Страсти людские придумывают разные предлоги нарушать покой седьмого дня. Заповедью о дне седьмом запрещены, говорят только тяжелые работы, – какова работа земледельца, а другие дела позволительно делать? Нет, заповедь о субботе запрещает нам всякое занятие, кроме занятия прославлением имени Божия. Ремесленнику запрещает оно ремесло, купцу – торговлю, судье – занятия по суду. Для всех земных занятий наших назначены шесть дней, а седьмой день – не наш, он принадлежит Господу.

После слушания службы Божией в храме, можно, говорят, и повеселиться в день воскресный.

Но заповедь не говорит святить час или два седьмого дня; она велит святить день седьмый. Если, побывав в храме Божием, в остальное время дня вы вовсе не думаете о Боге и о спасении души вашей, освящаете ли вы седьмой день? Нет, только тогда освящается он, когда утро его посвящено домашней молитве и за нею богослужению общественному, а после трапезы и отдыха время проводится то в размышлении о слышанном в храме, то в слушании книг назидательных или в беседе о нужном для вечности. Но вы, которые проводите большую часть дня седьмого в нетрезвости, в забавах, в безумии страстей, что вы делаете! Вы творите поругание над днем святым, вводите мерзости в святое время. Устрашитесь суда Божия.

Господи – Господи! вдохни в сердца наши святую ревность к служению Тебе, Богу нашему. Аминь.

На площади торговли освящен храм Всевышнему. Как не радоваться о таком храме? Не ясный ли это знак того, что дело торговли хотят совершать с призыванием помощи Всевышнего и для славы имени Его? Не знак ли это того, что все свое и себя поручают воле Божией и от нее ожидают всего? Не вдали от нас раздаются громы войны, и мы освящаем храм Богу мира. Что это значит? Господи! молитвы отцов наших творят нас сильными среди бед; по примеру отцов наших ожидаем мы всего от Тебя, всегда попечительного о нашем спасении. Создание и благоукрашение храма сего – труды смиренной любви к Тебе; прими же жертву сию и ниспосли благословение Твое на возлюбивших благолепие дома Твоего, к славе пресвятого имени Твоего.

Все это прекрасно, братия мои! Но в ряду с этими добрыми расположениями не замечаете ли печальной болезни нашего времени – недовольства своим состоянием? Не замечаете ли, что торгующие и не торгующие, богатые и бедные, ученые и неученые, управляющие и управляемые, то в душе, то на словах, обнаруживают ропот на свое положение, не довольны тем, что имеют и тревожно домогаются большего? Болезнь печальная, болезнь опасная! Не скрывать, а лечить ее надобно.

Ожидание всего лучшего от Господа – дело святое, когда благоговейно оно пред волею Господа. Пусть другие видят во всем свой ум, свою волю, свое искусство, свои успехи, любуясь только собою. Сии на колесницах, сии на конях, мы же во имя Господа призовем; мы ожидаем спасения от Господа. Не сомневаемся, что дарами Божиими надобно пользоваться, таланты данные Богом надобно усовершать трудами, – из готовых, но грубых, способов жизни надобно извлекать более удобные и легкие. Но и прежде и после того надобно помнить, что всем располагает Бог, что не только все, что имеем, не наше, но и пользоваться не нашим можем мы с успехом только при помощи Божией. Кто есть Бог наш? Он не то, что бог языческий, который спокойно сидит на небе, не думая о том, что происходит на земле. Кто есть Бог наш? Он не то, что бог необходимости, невольно покорный законам природы, без воли и свободы; Он есть Бог любви и мощи безграничной. Он – Царь велий по всей земли (Пс.94:3). Помимо Его воли, помимо Его ведения, не спадет ни один волос с головы нашей. Им цари царствуют и от Него же ожидают себе пищи птенцы ворона. Пред величием Его все мало, а для любви Его и малое дорого. Он все видит; Он знает, к чему кто способен и что кому полезно и овому дает пять талант, овому два, овому же един, комуждо противу силы его (Мф.25:15), каждому столько, сколько может принять без вреда для себя. Так святы наши молитвы к Господу благоговейные пред Ним. Святы ожидания наши всего лучшего от Господа, но покорные Его воле. То ли означает недовольство наше своим состоянием? Оно и надеждами обращено к нашим силам и тревогами восстает против воли Божией. Смирим его смиренною молитвою к Господу.

Думаете ли, что самая смиренная в глазах наших доля не может быть достаточною для нашего покоя? О, покой души не зависит ни от чего внешнего! Он зависит от расположения души к Господу. Тот, кто живет в Боге, говорит нам, имуще пищу и одеяние, сим довольны будем (1Тим.6:8). А какой бедняк не может иметь пищу и одеяние, если только трудится он, как велеть Бог трудиться? Живи он со страхом Божиим, живи он в уповании на Бога и по Его воле он – счастлив. Лучше частица малая со страхом Господним, нежели сокровища велия без боязни, говорит мудрец Божий (Притч.15:16). К несчастью нашему, желания наши не знают предела, страсти наши не насытны; бездна никогда не скажет, довольно, – она все хочет поглощать, так и наши желания, устремленные к земным выгодам. И сколько неправд, сколько беззаконий дозволяет себе эта жажда большего, это недовольство тем, что дано! Иной доверие других обращает в средство торговли бессовестной и крадет чужое обеими руками, обнадеженный тем, что не видят. Как это низко, как это грязно пред совестью людскою! Другой доверием братьев пользуется для того, чтобы добывать средства к мотовству, или к жизни не по состоянию. О, Боже мой! Какое глубокое забвение о Твоем суде грозном! Ужели опыты давно не сказали нам, что богатства, нажитые неправдами, низводят проклятие на домы и потомство. О, не будем неправдами нашими навлекать на себя гнев правды Божией! Пусть святые заповеди Вышнего полагают границы желаниям нашим; будем довольны тем состоянием, в каком поставил каждого Бог. В этом наш покой, в этом наше счастье, временное и вечное.

Апостол учит нас, «Бог расположил члены, каждый в составе тела, как ему угодно. Если бы все были один член, то, где было бы тело? Если все тело – глаз, то, где слух? Если все – слух, то, где обоняние? Глаз не может сказать руке, ты мне не надобна, или также голова ногам, вы мне не нужны. Так и в Христовой церкви» (1Кор.12:12, 17–19, 21). Видите, Богу угодно было устроить тело наше так, как оно устроено. И вместе с тем, как прекрасно устроено оно! Части тела не все равны, но каждая часть – на своем месте и выполняет назначение, полезное для всего тела. Хорошо ли было бы, если бы рука захотела быть глазом, нога – головою, а ухо – ногою? Точно в таком виде устроено духовное тело, царство духов свободных. Благость Божия никому не отказала в том, что нужно для спасения и блаженства каждого. Пусть каждый выполняет свое назначение, тогда и каждый имеет значение высокое, для себя и других, и в целом – превосходный порядок. Если ты в составе таинственного тела назначен быть ногою, твое дело ходить и трудиться, а не смотреть за другими. Если тебе указано быть рукою, твое дело брать и передавать другим, а не рассуждать, или нежиться в покое. Если ты голова, управляй телом умно и заботься о его безопасности. Не жалуйтесь на то, что назначение ваше не высокое, при нем вы можете быть членами благородными и приобрести нужное для вас спасение. Будьте уверены, что ленивый и лукавый раб, что ни дай ему, употребит во зло себе и другим; но усердный и верный долгу своему и с малою частью имущества может быть богатым и счастливым. Ты не имеешь мудрости, но можешь иметь кротость, которая также дорога в царстве духовном, как и мудрость. Ты не пользуешься здоровьем телесным, но постоянством в труде можешь избавлять себя от бедности. Ты не богат; но терпеливая бедность – не выше ли расточительной роскоши? Не умная мысль желает равенства для всех на земле. И на небе, в царстве славы, звезда от звезды разнится в достоинстве (1Кор.15:41). Умное дело наслаждаться тою долею света, которая дана Отцом светов. Ты улыбаешься, смотря на то, как дитя хочет казаться великаном. Осмотрись же, не более ли смешон ты, когда недоволен своим состоянием? При всем неравенстве дарований, мало ли получили мы от Господа, за что должны благодарить Его, а не роптать? Всякое дыхание хвалит Господа, каждая травка, каждое насекомое довольны своею судьбою. Мы ли неблагодарны будем пред Господом? Малость ли дары ума и воли? Мы все искуплены кровью Сына Божия; мы все наделены дарами Духа Святаго; всем нам готова блаженная вечность. Жизни земной слишком мало, чтобы за все то возблагодарить Господа.

Что приобретают недовольные ничем и ропщут на свою долю? израильтяне роптали на Моисея и на Бога и погибли в пустыне. Фараон, не признававший Бога израилева и требовавший только служения себе, погряз в волнах морских. Не ропщите, братия, яко же неции ропташа и погибоша в пустыни, увещевает нас апостол (1Кор.10:10). Дикое самолюбие, отторгшее себя от силы Божией, должно быть подавлено тяжестью своих немощей, – это неизбежно. Дух, известный ныне с именем сатаны, вышел из рук Творца ангелом света, лучшим из творений Божиих. Но недовольный своим состоянием, тогда как получил очень многое от Бога, он захотел выше звезд поставить престол свой и сравняться с Богом. Что же вышло из того? Нечестивая дерзость его страшно наказала его, отторгшийся от Бога гордостью ниспал в геенну. Вот верный образ судьбы всех недовольных своим состоянием. Кто ропщет на свое малое и гордо требует большего, тот, наверное, желает себе вредного. Ты горько жалуешься на бедность, но осмотрись, не одна ли бедность и может довести тебя до небесного царства? Ты жалуешься на то, что не в ряду людей чиновных и почетных. Но смотри, твоя лодочка безбедно плывет в свою пристань, тогда как большие корабли погибают в волнах бурного моря; благодари же Бога за твою безопасность и вздохни о безрассудстве твоих же ланий.

По временам тяжело бывает смотреть на то, что творится на земле. Тяжело бывает видеть мир грешников, успех нечестивых, счастье тех, которые живут и действуют в угоду наглых страстей? Но – прежде должны мы осмотреть самих себя, должны узнать; правы ли мы во всем пред Богом, мы не довольные своими неудачами? Не заслужили мы того, чтобы торжествовали над нами нечестивые? Оставим другие дела наши, – каждое движение самолюбия нашего есть противление воле Божией; а сколько в нас таких движений! Каждый раз, когда хотим мы быть счастливыми по-своему, а не по усмотрению Божию; каждый раз, когда мы делаем дела без мысли о Боге, без чувства нужды в Его помощи, к славе своей, и вовсе не к славе имени Божия, не дерзко ли мы грешим пред Богом, не тяжко ли оскорбляем Того, кем движемся и существуем? Затем, несчастье ли для нас, если Отец небесный вразумляет нас неудачами нашими, как детей забывчивых? Несчастье ли для нас, если – Он судить нас, заставляет прийти в себя и обратиться к Нему со всеми немощами нашими и со всеми нуждами нашими? Несчастны мы, если остаемся невнимательны к наставлениям Отца небесного. О! буди имя Господне благословенно во веки! (Иов.1:21). Грешны мы, Господи, пред Тобою; имеем нужду в наказаниях Твоих, твори с нами по усмотрению Твоему; только не лишай нас за грехи наши любви Твоей; помилуй нас по великой милости Твоей; пошли нам благодать Твою, просвещающую и исцеляющую нас! Пусть каждый из нас, братия, вопиет с Давидом, не Богу ли повинется душа моя? От Того бо спасение мое. Ибо Той Бог мой, Спас мой, Заступник мой, наипаче неподвижуся (Пс.61:2–3).

Что же до лукавнующих, не ревнуй им, не завидуй творящим беззаконие, зане яко трава скоро исшут и яко зелие злака скоро отпадут. До времени терпит их Господь, до времени дозволяет им быть счастливыми. Он точен в правде своей; а нет нечестивца, в котором не было бы чего-либо доброго. Потому за малое добро Господь платит нечестивому малым земным покоем. Если нечестивый избегает суда правды человеческой, если не тревожить его до гроба и суд Божий. Развязка всему – не на земле, полное оправдание судьбам Божиим – в вечности. Правда Божия откроется во всей силе своей – в другом кругу бытия. Там нечестивым заплатят за все их нечестие.

Братия мои! не жаловаться должны мы на свою долю, а благодарить за нее Господа. Чем бы ни посетил нас Царь небесный, какими бы путями ни повел нас в жизни нашей, Он всегда ведет нас к нашему вечному спасению. Наше дело благоговеть к Его воле и твердо помнить, что «всякому имеющему дастся и приумножится, а у не имеющего возмется и то, что имеет» (Мф.25:29). Аминь.

1837 год.