Часть II. Славнейшие святые отцы

Данный труд был задуман года два-три тому назад. По мере приближения моей жизни к библейскому возрасту (Пс. 89,10) созревала и мысль отметить этой работой своё 70-летие. Если читатель найдёт в этом труде указанный великими учителями Церкви путь жизни – мой труд будет не напрасен. Да послужит он и мне постоянным напоминанием в оставшиеся дни о том, каким должен быть православный христианин! Святители Христовы Иоанн Златоуст († 407), Василий Великий († 379) и Григорий Богослов († 389), преподобные Отцы Ефрем Сирин († 373), блаженный Диадох Фотикийский (V в.), авва Дорофей († 620), Григорий Синаит (XIV в.) и все Святые, на земле Востока просиявшие, молите Бога о нас, дабы Он явил нам Свою бесконечную милость и не лишил нас Своих вечных Небесных Обителей!

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЁ!

29 августа 1999 г.

Константин Ефимович Скурат

Я знаю благородство твоего ума, знаю крепость твоей богобоязненной

души, знаю обилие рассудительности, силу

любомудрия... Блаженна ты и трижды блаженна...

Святитель Иоанн Златоуст.

Письма к Олимпиаде.

Из писем №11 и № XVII

Эпистолярное наследие святителя Иоанна Златоуста очень богато. Большая часть писем появилась в годы лишения его Константинопольской кафедры и изгнания из столицы (403–407 гг.). Святитель Иоанн писал к разным лицам: священнослужителям, диакониссам, инокам и мирянам, два раза обращался с письмами к Римскому епископу Иннокентию (с. 550–558)⁴⁴⁷, а также к епископам, пресвитерам и диаконам, заключённым за благочестие в темницу (с. 563–565, 717, 718). Но особенно содержательны, полезны и потому ценны семнадцать писем Константинопольского Святителя к святой диакониссе Олимпиаде (с. 549–565). В них даются глубоко духовные наставления этой дивной диакониссе Константинопольской Церкви, восхваляются её примерные добродетели, её целожизненный подвиг во славу Божию и на благо людей. Вместе с тем в них ярко выступает светлая личность самого Святителя.

Хотя в них описываются постигшие его бедствия, однако не обнаруживается не только ненависти к врагам и обидчикам, но и признака жалобы. Болезни, страдания, голод и холод, о чём свидетельствует святитель Иоанн Златоуст, нисколько не ослабляют его веры в Промысл Божий и не делают его недостойным священного сана.

«Достохвальная Олимпиада», как именует её в своём «Лавсаике» Палладий, епископ Еленопольский и защитник святителя Иоанна Златоуста от нападавших на него врагов⁴⁴⁸, происходила из знатного рода Константинополя – столицы Византийской империи. Отец её был сенатором, мать – дочерью префекта претории. В юные годы она была обручена с префектом столицы. Святитель Григорий Богослов († 389), приглашённый на брак, попросил извинения, что не может присутствовать на семейном торжестве, и обратился к молодой супруге с «отеческим советом», который сам назвал «добрым подарком»⁴⁴⁹. Святитель Григорий советовал: «Почитай Бога, а потом супруга – глаз твоей жизни, руководителя твоих намерений. Его одного люби, ему одному весели сердце, и тем больше, чем нежнейшую к тебе питает любовь; под узами единодушия сохраняй неразрывную привязанность. Дозволяй себе не такую вольность, на какую вызывает тебя любовь мужа, но какая прилична... Когда муж раздражён, уступи ему, а когда утомлён, помоги нежными словами и добрыми советами... Сколько бы ни была ты раздражена, никогда не укоряй супруга в понесённом ущербе, потому что сам он лучшее для тебя приобретение... Радости и все скорби мужа и для себя почитай общими. Пусть и заботы будут у вас общие, потому что чрез это возрастает дом... Будь высокомудренна, но не высокоумна...»⁴⁵⁰. Замужем была святая Олимпиада всего двадцать месяцев. Овдовев, она решительно отказалась вступить во второй брак, невзирая ни на уговоры, ни на угрозы императора Феодосия Великого, желавшего выдать её замуж за своего родственника, молодого аристократа. Её отказ разгневал императора, почему он и приказал префекту столицы секвестровать все её имения – ограничить пользование ими до тридцатилетнего возраста. Святая Олимпиада приняла это незаконное действие спокойно и, более того, писала императору: «Государь! Ты оказал мне милость, которая достойна не только государя, но и епископа; опекою над имениями освобождена я от многих забот. Для большего счастья моего благоволи повелеть, чтобы роздано было всё церквам и нищим. Издавна боюсь я наклонностей суетности, которые при раздаче имений так легко возникают. Временные блага, пожалуй, могли бы отдалить сердце моё от истинных благ, духовных и вечных»⁴⁵¹. Феодосий понял свою ошибку и велел вернуть святой Олимпиаде её имения. С этого дня она щедрой рукой творила дела милосердия монастырям, храмам, заключённым в темницах, ссыльным, пленённым, всем нуждающимся. Епископ Палладий (упоминавшийся выше) пишет о сем как «духовный и искренний друг её», как очевидец: «Она раздала всё своё, чрезвычайно большое, богатство, и помогала просто всем без различия. Ни город, ни деревня, ни пустыни, ни остров, ни отдалённые страны не были лишены щедрот этой славной девы... рассылала милостыни по всей вселенной»⁴⁵².

Архиепископ Константинопольский Нектарий (предшественник святителя Иоанна Златоуста) возвёл святую Олимпиаду в диакониссы... Обязанности диаконисс заключались в заботе о страждущих, несчастных женщинах, обучении их закону Божию, услужении при совершении над ним Святых Таинств... И святая Олимпиада во всём явила пример.

С того времени как святитель Иоанн Златоуст был возведён на Константинопольскую кафедру, святая Олимпиада стала его ближайшим духовным другом, и потому, как только буря бед обрушилась на Святителя, враги его восстали на неё. Её клеветнически обвиняли в разных преступлениях. Хотя ложность их была и очевидна (например, её обвиняли в поджоге храма святой Софии, – это ту, которая построила на свои средства не один храм), её влачили по судам, причиняли немало страданий, довели до болезни, изгнали, как и святителя Иоанна Златоуста из Константинополя. В изгнании она и скончалась в 410 г. – вскоре после кончины святителя Иоанна Златоуста († 407), своего великого духовного руководителя... «Какое слово, – сетует и восторгается Константинопольский Святитель, – будет у нас достаточно, каковы должны быть рассказы, если кто-нибудь стал бы перечислять твои страдания, начиная с детского возраста до настоящего времени, страдания от домашних, от чужих, от друзей, от врагов, от находящихся в родстве, от тех, кто ни в каких родственных отношениях не стояли, от обладающих могуществом, от людей простых, от начальников, от частных людей, от принадлежащих к клиру? Ведь каждое из этих страданий, если бы кто стал излагать его только само по себе, в состоянии превратить рассказ о нём в целую историю (с.578). «В самом деле, тебя не переставала постоянно осаждать болезнь тела различных видов и свойств, болезнь более тяжёлая, чем бесчисленные виды смерти; бесчисленные ругательства, оскорбления и ябеды не переставали устремляться против тебя» (603)⁴⁵³.

Святая жизнь Олимпиады была предметом утешения, радости для многих и подражания для ищущих благ вечных. «Жизнь без тщеславия, открытая наружность, нрав искренний, лице без всяких прикрас, измождённое тело, скромный ум, чуждый гордости рассудок, безмятежное сердце, неусыпное бодрствование, безмерная любовь, необъятная благотворительность, бедная одежда, чрезмерное воздержание, мысль, устремлённая к Богу, вечные надежды, неизобразимые дела милосердия – вот её украшение»⁴⁵⁴.

Письма к святой Олимпиаде святителя Иоанна Златоуста убедительно свидетельствуют о том, как была духовно близка и любезна эта диаконисса Святителю и как, в свою очередь, глубоко страдала она, переживая невинное изгнание верного служителя Церкви.

Так как на святую Олимпиаду обрушилось множество испытаний, святитель Иоанн Златоуст, хотя и сам подвергался жестоким преследованиям, много и утешает её. «Чего же ты боишься? – вопрошает Святитель. – Ради чего страдаешь, ты, которая научилась презирать даже саму жизнь, если потребует время? Но ты желаешь увидеть конец теснящих тебя несчастий? Будет и это, и будет скоро, при Божием изволении» (с. 631). К счастью, ужасному и тяжёлому, приносимому недругами, должно относиться с презрением, «уподобляя бранные речи, оскорбления, укоризны, насмешки со стороны врагов и злые замыслы изветшавшей одежде и изъеденной молью шерсти», – всё сие состарится, как риза, и будет изъедено, как шерсть молью (Ис. 51, 7–8) (с. 567). В скорби не следует гоняться «за тенями» человеческой помощи, а должно непрестанно призывать Спасителя и все бедствия прекратятся в один миг. Если же этого не происходит, то у Бога есть такой обычай: не сразу удалять бедствия, но когда они достигнут наибольшей высоты, когда усилятся, когда враждующие изольют почти всю свою злость (с. 567). Подвиг страдальца в этих обстоятельствах увеличивается, а чем более велик подвиг, тем больше и венец и блистательнее награда. Да будет тебе это утешением в ожидании (с. 589). Но великую выгоду от страданий получает лишь тот, кто переносит их благородно и кротко, за всё прославляя Бога (с. 600). При таком отношении к ним Бог «может произвести не только те блага, каких мы ожидаем и надеемся (получить), но и гораздо большие и бесконечно ценнейшие». Библейским примером служат три отрока, брошенные в раскалённую печь (Дан. 3). Естественно, что Бог мог не доводить их до этого искушения, но довёл, ибо пожелал доставить им большую выгоду. «Когда все отчаялись в их спасении, тогда-то нежданно и вопреки всякой надежде проявилось чудное дело превосходнейшего Художника-Бога и просияло с превосходной силой. Именно, огонь связывался, а узники разрешались» (с. 567).

Каждое отдельное страдание, переживаемое правильно, приносит большую пользу страдальцу. А если так, «то подумай, – обращается Святитель к святой Олимпиаде, – сколь великие награды получишь сама ты, претерпевши все вместе страдания с большим превосходством и притом перенося их постоянно» (с. 603, 604). «Итак, – обобщает он, соображая и помышляя о том, как велика польза от скорбной и полной труда жизни, радуйся и веселись, так как ты с юного возраста шла по пути прибыльному и полному бесчисленных венцов и среди беспрерывных и сильных страданий» (с. 603). «Не смущайся и не тревожься, но пребывай постоянно, благодаря Бога за всё, славословь Его, призывай, проси, умоляй, и хотя бы наступили бесчисленные смятения и волнения или происходили пред глазами твоими бури, пусть ничто это не смущает тебя. Господь ведь у нас не сообразуется с затруднительностью обстоятельств, даже если всё впадает в состояние крайней гибели, так как Ему возможно поднять упавших, вывести на дорогу заблудших, исправить подпавших соблазну, исполненных бесчисленных грехов освободить от них и сделать праведными, оживотворить лишённых жизни, восстановить с ещё большим блеском то, что разрушено до основания и обветшало» (с. 568). «Пребывай сильной и радостной, достопочтеннейшая и боголюбезнейшая моя госпожа!» (с. 573).

Недобрыми спутниками страданий, усугубляющими их, являются печаль и уныние, поэтому святитель Иоанн Златоуст упоминает и о них.

Печалиться и унывать суетно и бесполезно, гибельно и вредно (с. 577). «Подлинно, уныние есть тяжкое мучение душ, некоторая неизреченная мука и наказание, горшее всякого наказания и мучения. И в самом деле, оно подобно смертоносному червю, касаясь не только плоти, но и самой души, оно моль, поедающая не только кости, но и разум, постоянный палач, не ребра рассекающий, но разрушающий даже и силу души, непрерывная ночь, беспросветный мрак, буря, ураган, тайный жар, сожигающий сильнее всякого пламени, война без перемирия, болезнь, затемняющая многое из воспринимаемого зрением» (с. 593–594). При унынии и печали самая светлая часть дня становится ночью (с. 594). Уныние затемняет любовь, делает человека пленником – подчиняет себе (с. 597). Оно тягостнее всех бедствий – «вершина и глава несчастий» (с. 598). Даже смерть, внушающая многим немалый страх, «много легче уныния» (с. 596).

Чтобы успешнее избавиться от «пагубного уныния», должно уходить от размышлений о нём, обо всём, вызывающем его, и бежать к мысли об имеющем быть страшном дне, «страшном седалище, о Судье неподкупном, о реках огня... о тьме кромешней...» (с. 576). Искушения попускаются Богом, чтобы и венцы были блистательнее. Но Господь скоро и освобождает от них, чтобы не мучились «продолжительностью причиняемых бедствий»... «Поэтому перестань плакать и мучить себя печалью, – увещает святую диакониссу Святитель, – и не смотри только на причиняемые непрерывные и частые несчастья, а смотри и на весьма быстрое освобождение от них и на рождающуюся для тебя отсюда неизреченную награду и воздаяние» (с. 647). Какое может иметь значение всё земное – печали, страдания «от получивших бесчисленные благодеяния», – когда за верное служение Богу и людям ждут на Небе «чистые блага, которых нельзя и выразить словом, которые не имеют конца?!» (с. 647). Благородство и благодарность в печалях и скорбях – то, что «увенчало Лазаря, это опозорило диавола при состязаниях, какие вёл Иов, и явило борца, благодаря такому терпению, более славным. Это прославило его больше и любви к бедным, и презрения имущества, и той внезапной потери детей, и бесчисленных напастей, и совершенно заградило бесстыдные уста того злого демона» (с. 647). Зачем же унывать из-за земных временных бед и зачем бояться их? Они протекут, как речные потоки. Что такое земное?.. «Все равно – будет ли оно радостно, или печально» (с. 566). Страшно в жизни лишь одно – грех; всё «остальное – басня», будут ли это козни, ненависть, коварство, допросы, «бранные речи и обвинения», лишение имущества, изгнание, война всей вселенной. Каково бы всё это ни было, оно и временно и скоропреходяще, и имеет место в отношении к смертному телу и нисколько не вредит трезвой душе» (с. 566). «Итак, – убеждает Святитель, – я не перестал говорить и не перестану, что печально одно только – грех, всё же остальное пыль и дым. Что, в самом деле, тяжкого обитать в темнице и иметь на себе узы? Почему тяжело терпеть несчастья, когда терпение бедствий делается основанием столь великой награды? А чем тяжело изгнание? Чем тяжело лишение имущества?.. Если ты укажешь на смерть, то скажешь о долге природы, который непременно надо потерпеть... Если укажешь на изгнание, не скажешь ни о чём другом, как о том лишь, что изгоняемый видит (новую) страну и много городов. Если укажешь на лишение имущества, то скажешь о свободе и разрешении от налагаемых им уз» (с. 643–644).

Подчёркивая опасность уныния, Святитель снова и снова призывает «делать всё», чтобы отогнать его от души (с. 638), чтобы возвыситься над всеми смятениями и бурями (с. 634). «Почему, в самом деле, тебя печалит то, что ты была не в силах переселить нас из Кукуза?» Зачем скорбеть из-за того, что ведёт к вечной славе?! (с. 638). «Насколько у нас усиливаются испытания, настолько умножается у нас и утешение, и тем более отрадные надежды имеем мы на будущее» (с. 634).

Однако святителем Иоанном Златоустом не запрещается вообще печаль. Когда же она разрешается и даже повелевается? «Когда услышишь, что одна из церквей пала, а другая колеблется, третья заливается свирепыми волнами, иная претерпела другие непоправимые бедствия, одна взяла волка вместо пастыря, другая – морского разбойника вместо кормчего, третья – палача вместо врача, то скорби, потому что не должно переносить этого без боли» (с. 574). Запрещается та печаль, которая переходит должные границы. «Излишняя скорбь не необходима и не безопасна, а, напротив, даже очень пагубна и вредна... Излишняя скорбь действительно дело сатаны» (с. 574).

«Уныние производит болезнь» (с. 612), и наоборот, почвой, на которой может вырасти уныние, являются болезни тела... Поэтому Святитель настойчиво призывает переносить их спокойно и терпеливо, напоминая опять-таки о величии наград за сие. «Нет, – говорит он, – ничего равного терпению, проявляющемуся при болезнях» (с. 613). «Чем больше усиливаются мучения, тем больше увеличиваются и венцы; чем больше обжигают золото, тем чище оно становится » (с. 615), Это ясно уже из жития святого Апостола Тимофея. Сей святой муж, обошедший вместе со святым апостолом Павлом вселенную, страдал недугом «непрерывно в течение многих дней, когда тело у него изнемогало в очень сильной степени». И святой апостол Павел, совершивший множество чудес, «не исцелил его немощи, но оставил его в горниле болезни, чтобы и отсюда для него собралось величайшее богатство дерзновения» (с. 616). Но это не значит, что заботиться о здоровье тела грешно. «Не пренебрегай заботами о своём теле, наставляет святитель Иоанн Златоуст святую Олимпиаду, потому что и это небезопасно. Потому и Павел советует Тимофею тщательно заботиться о себе» (с. 617). «И твою честность умоляю, и как величайшей милости прошу больше заботиться об излечении болезни твоего тела» (с. 612). Святитель напоминает святой диакониссе, что он послал ей недавно им написанное «Слово о том, что кто сам себе не вредит, тому никто вредить не может» (с. 475–496). «Постоянно пробегай его, а когда бываешь здорова, читай и вслух. Это будет для тебя, если захочешь, достаточным лекарством» (с. 618).

Святитель Иоанн Златоуст говорит не только об унынии, печали, но обращает внимание на опасность и других пороков (хотя они и не имели никакого отношения к святой диакониссе) и необходимость борьбы с ними. «И если хочешь ясно понять и это, поразмысли, что такое молодость и цветущая пора юности... когда пробуждается очень сильное пламя природы, когда поднимается большая буря страсти, когда рассудок делается более слабым. Ведь души юношей ограждают себя не очень большим благоразумием и не проявляют большого рвения к добродетели; между тем буря страстей бывает очень тяжкой, а управляющий страстями рассудок слабым» (с. 606). И здесь нельзя падать, должно выстоять, победить – и повеет «исполненный росы ветер» по Божией благодати и по добродетели благоразумного воина (с. 608). «Итак, ничто из приключающегося да не смущает вас» (с. 620).

Святитель Иоанн Златоуст именует святую диакониссу Константинополя цветущей «множеством добродетелей», проявившей в них «великое любомудрие» и благодаря им «коснувшейся уже самого свода небес» (с. 577).

Прежде всего Святитель восхваляет святую Олимпиаду за мужество в перенесении страданий, скорбей, болезней. Он радуется тому, что святая диаконисса благородно переносит «приключающиеся скорби», называет их – даже болезни тела – «пустяками», спокойно переживает несчастья, не замечает их, «когда они находятся налицо», и, более того, презирает их. Всё это «свойственно душе полной сил и изобилующей богатым плодом мужества» (с. 622). Константинопольский архипастырь отмечает, что именно благодаря мужеству дела святой Олимпиады «становятся блистательнее, величественнее и светлее... являются друг за другом непрерывные венцы». Само мужество чрез несчастья «много возрастает». Такова природа испытаний, что тех, кто их переносит «кротко и благородно», ставит «выше несчастий, выше стрел диавола, и научает презирать злые козни». Деревья, растущие в тени, бывают слабее тех, которые растут на открытом месте и подвергаются разным климатическим переменам. Так же бывает и на корабле. Взошедшие впервые на него беспокоятся, смущаются, а переплывшие много морей и видевшие много бурь чувствуют себя на нём лучше, чем иные на земле (с. 619,620). «И удивительно то, что, не выступая на площадь и не бывая в центре города, а сидя в небольшом домике и в спальне, – восхваляет святую Олимпиаду Святитель, – ты внушаешь бодрость и укрепляешь готовящихся к борьбе, и когда море так свирепствует и волны так вздымаются, отовсюду показываются скалы, подводные камни, утёсы и дикие звери, и всё охватывает глубочайшая ночь, ты, как бы в полдень и среди тишины, как будто ветер дует в корму, распустивши паруса терпения, плывёшь с большой лёгкостью, не только не испытывая волнения вследствие этой жестокой бури, а даже и не обрызгиваемая водой; и весьма естественно, потому что таковы кормила добродетели». Святитель восторгается тем, что его духовный друг, несмотря на свирепые житейские волны, плывёт по перевёрнутому «вверх дном» житейскому морю, как будто «с попутным ветром» (с. 623). Кроме того, Святитель не забывает, что святая Олимпиада страдала ещё «жесточайшей болезнью» и однако не роняла достоинства, не унижалась при оскорблениях, не превозносилась при почестях и славе. «Между тем, – продолжает Святитель, – как это было причиной бесчисленных бедствий для многих, которые, просияв в сане священства и достигши последней старости и глубочайшей седины, упали отсюда и выставлены на общее позорище желающих их осмеивать. А ты, женщина, облечённая в тщедушное тело и перенесшая столько нападений, не только не потерпела ничего подобного, но ещё и многим другим попрепятствовала потерпеть то же» (с. 624). «Постоянно сражаясь с демонами, ты одержала бесчисленные победы, а между тем не получила ни одного удара, напротив, стоишь неуязвимая среди такого роя стрел, и копья, которые бросают в тебя, возвращаются обратно на тех, кто их мечет» (с. 623, 624). «Ты... поставила трофеи и причинила» множество «печалей свирепому и проклятому демону» (с. 645). Этой непобедимости святая Олимпиада достигла благодаря тому, что она «за все тягости и горести» всегда благодарила Бога, постоянно прославляла Его, и Господь дал её «любомудрой душе» духовную силу, мужество, что «выше всякой бури» и «крепче бесчисленных войск, сильнее оружия и надёжнее башен и стен» (с. 612, 623, 625). «Такова мудрость твоего искусства, – восклицает Святитель. – Это служит доказательством высочайшего любомудрия» (с. 622,624).

Святитель радуется великому терпению святой Олимпиады, которое поучительно проявилось и среди житейских бурь, и при болезнях. «Имея постоянного и вместе с тобою живущего палача – эту чрезмерную болезнь, ты терпишь страдания более тяжкие, чем те, когда кого влачат, терзают и мучают палачи, и кто когда терпит самые крайние бедствия». Такую многострадальную в терпеливом несении жизнь, по мысли святителя Иоанна, нельзя назвать праздной (с. 617).

Чтобы ещё больше подчеркнуть величие святой Олимпиады в стяжании и этой великой добродетели (терпения), святитель Иоанн Златоуст создаёт своего рода гимн терпению. «Нет, – пишет он, – ничего равного терпению. Оно в особенности царица добродетелей, основание совершенств, безмятежная пристань, мир во время войн, тишина во время бури, безопасность среди злоумышлений. Оно делает обладающего им крепче адаманта. Ему не в силах повредить ни выдвигаемые оружия, ни построенные в боевом порядке войска, ни подводимые машины, ни стрелы, ни пускаемые копья, ни самое полчище демонов, ни страшные полки супротивных сил, ни сам диавол, выступающий в бой со всем своим войском и хитростью» (с. 631). Святитель отмечает, что всё это хорошо известно святой Олимпиаде.

Терпеливым перенесением всех испытаний святая диаконисса приобрела неприкосновенное сокровище и бесконечное достоинство. Враги же её «достойны сожаления» (с. 826).

Одобряет святитель Иоанн Златоуст и воздержание своего духовного друга. «Мы говорим, что тот воздержен и твёрд, кто, обеспокоиваемый какой-либо страстью, одерживает верх над нею. Тебе же не над чем одерживать верх, потому что ты, с самого начала напавши на плоть, с большою стремительностью потушила её страсти, не обуздав коня, но связав и повергнув на землю и заставив его лежать неподвижно». Святитель отмечает, что, овладев воздержанием, святая Олимпиада овладела и бесстрастием, а желудок свой приучила вкушать пищи столько, сколько нужно лишь для поддержания жизни (с. 579).

Мудрой называет Святитель скромность святой Олимпиады, проявившуюся в простоте её одежды. «По-видимому эта добродетель меньше остальных; но если бы кто исследовал её тщательно, то нашёл бы, что она очень велика и требует души мудрой, презирающей всё житейское и стремящейся к самому Небу». Ещё в Ветхом Завете, когда «законы евреев» создавались в «грубой и плотской форме», запрещалась страсть к украшениям. В Новом Завете святой апостол Павел прямо не советует женщинам носить золотые украшения и дорогие одежды. Святой Апостол знал, «что это опасная и трудноодолимая болезнь души, болезнь, которая служит величайшим доказательством растленного ума и для борьбы с которой нужен ум очень мудрый» (с. 580–581).

В своих письмах к святой Олимпиаде святитель Иоанн Златоуст немало рассуждает о девстве. Может быть, этим подтверждается следующее мнение, выраженное в «Лавсаике»: «Достохвальная Олимпиада... в самом деле ни за кого не вышла замуж. Говорят, что до самой смерти она пребыла непорочной девой»⁴⁵⁵.

Девство – «великое дело» и требует «великого труда». Потому Спаситель не возвёл его «на степень закона», а предоставил на свободный выбор. Величие девства доказывается уже тем, что ряд ветхозаветных праведников, процветших многими добродетелями, как-то: глава пророков Моисей, приносивший в жертву сына патриарх Авраам, любящий истину праведный Иов – не отважились «приступить к подвигам девства», не пустились «в море девства, боясь несущихся оттуда волн», и предпочли «покой, какой даёт брак» (с. 581–584). «Столь велика трудность девства, – заключает Святитель, так высоки и велики соединённые с ним подвиги и тяжелы труды, и требуют для себя большой твёрдости духа» (с. 584).

О прочих добродетелях святой Олимпиады – смиренномудрии, любви и других – святитель Иоанн Златоуст не считает возможным говорить, ибо это увело бы его в плавание «по беспредельному морю, а лучше сказать – по морям, пролагая разнообразные пути каждой добродетели, из которых всякий путь рождал бы опять море, и была бы речь или о терпении, или смиренномудрии и милостыне, разнообразно проявляющейся и распространившейся до самых концов вселенной, или о любви, одерживающей верх над бесчисленными страстями, или о безмерном благоразумии, исполненном великой благодати и превосходящем меры природы. А если бы кто желал перечислить порожденные отсюда добродетели, то он стал бы делать то же самое, как если бы кто вздумал считать морские волны» (с. 579– 580). Святитель ограничивается лишь воспоминанием, в общих выражениях, как святая Олимпиада с первого возраста и до последних дней по-евангельски (Мф. 25, 31 46) питала алчущего Христа, напояла жаждущего, принимала странников, одевала нагого, посещала больного, «приходила к связанному», проявляла море любви, достигшее с большой стремительностью «самых границ вселенной» (с. 586). «Состояние добродетели», – утверждает он, – зависит не от возраста, «а от одной только души и воли» (с. 624).

Сказав своё слово о многих страданиях святой Олимпиады и о её славных добродетелях, святитель Иоанн Златоуст сопоставляет одно с другим и приводит к заключению, что награды «назначены не только за добродетели, но и за страдания, и вознаграждения очень великие, и за страдания не меньше, чем за добродетели, а скорее иногда даже большие – за страдания» (с. 598).

Как бы обобщая всё сказанное в похвалу святой диакониссе, Святитель призывает её и прославляет: «Радуйся и веселись, и находи утеху в твоих добродетелях» (с. 631). «Помышляй о воздаяниях за свои добродетели, о блестящих наградах, о светлых венцах, о хороводе вместе с девами, о священных обителях, о небесном брачном чертоге, об уделе, общем с Ангелами, о полном дерзновении и общении с Женихом, о том удивительном шествии с факелами, о благах, превосходящих и слово, и ум» (с. 577). «Блаженна ты и трижды блаженна ради проистекающих отсюда венцов» (с. 649).

В письмах к святой Олимпиаде ярко проявляется и величие духовного облика самого Святителя Церкви Христовой.

В самом начале первого же письма святитель Иоанн Златоуст изображает картину печальных событий своей жизни, напоминающих собой волнуемое бурей море. Но «какое бы подобие ни нашёл я, – продолжает он, – для настоящих бедствий, слово слабеет пред ними и умолкает» (с. 566). И что же? Святитель с полным спокойствием предаёт себя в волю Божию. «Хотя я и вижу всё это, я всё-таки не отчаиваюсь в надежде на лучшие обстоятельства, памятуя о Том Кормчем всего этого, Который не искусством одерживает верх над бурей, но одним мановением прекращает волнение моря» (с. 566). «Совершенно спокойно, – сообщает он несколько позднее (в восьмом письме), – подсчитываем наши разнообразные и непрерывные страдания, мучения, злоумышления, находя постоянно удовольствие в воспоминаниях о них» (с. 631).

Много претерпел Святитель от злых людей и в Константинополе и, особенно, на своём исповедническом пути от Константинополя через Кукуз до Коман – места кончины. Вот как он описывает этот тернистый путь: «Почти тридцать дней, а то и больше я боролся с жесточайшими лихорадками, и в таком состоянии шёл этим длинным и трудным путём, будучи осаждаем и другими тяжкими болезнями, происходившими от желудка» (с. 635). «Когда я вступил в Кесарию, измождённый, находясь в самой высшей степени развития пламени лихорадки... я добрёл до гостиницы, лежащей на самом краю города, и старался найти врачей, и погасить ту печь: это была самая высшая ступень развития трёхдневной лихорадки. Сюда присоединялось ещё утомление от дороги, усталость, разбитость, отсутствие тех, кто услуживал бы, недостаток необходимых вещей, то, что у нас не было никакого врача, что мы были измучены напряжением, жаром и бодрствованиями, так что я вошёл в город почти что мертвецом» (с. 639). «В продолжение этого длинного и трудного пути вытерпел такого, что в большей части способно было причинить смерть» (с. 617).

Все эти невзгоды святитель Иоанн Златоуст воспринимает не только без ропота, но даже с радостью. «Ежедневно вспоминая об этом, – рассказывает он, – и всегда нося эти мысли, я восхищаюсь от радости и ликую, как имеющий великое сберегаемое сокровище (с. 642). Ни суровый климат, ни пустынность места, ни скудость в еде, ни отсутствие помощников, бань, искусных врачей, «ни постоянное пребывание в дыму», ни страх пред нападениями разбойников, ни что-либо подобное – «ничто не победило» его (с. 617). «Мы, – заявляет он, – здоровы и радостны» (с. 635). Из-за невзгод и «болезни нашего желудка не обременяй «себя заботами» (с. 612). Все удивляются, «что при таком немощном и сухощавом теле я переношу такой невыносимый холод, что могу дышать, тогда как люди, привыкшие к зиме, немало страдают от неё» (с. 617). И ещё более вдохновенно и решительно: «Я жил лишь настолько, насколько чувствовал отовсюду окружавшие меня несчастья» (с. 622).

Отмечая скорбями пути и пребывания в изгнании, он и среди страданий, лишний, печалей видит отраду. Хотя кругом лежат «подводные камни и утёсы, разражаются вихри и бури, безумная ночь, глубокий мрак, крутизны и скалы», но «мы, плывя чрез такое море, находимся ничуть не в худшем положении, чем качающиеся в гавани» (с. 634). С особенной теплотой говорит Святитель о пребывании в Кукузе. «Здесь, – пишет он, – мы сбросили с себя и остатки всякой болезни и находимся в безукоризнейшем здоровье, равно как освободились от страха пред исаврянами, так как здесь есть много воинов, которые вполне приготовлены к бою с ними; отовсюду к нам в обилии притекают необходимые вещи, так как все принимают нас со всякой любовью» (с. 636). Зима в Армении была нетрудной, «и нам она не особенно вредит» (с. 612). Приятно «спокойствие, тишина, полное отсутствие хлопот» (с. 638). «Дышим чистым воздухом» (с. 634).

Радость Святителя увеличивается и от известий о мужестве святой Олимпиады. «Силы души стали у тебя (у святой Олимпиады. – К.С.) крепче вследствие непрерывно следующих друг за другом испытаний, и ты приобрела больше рвения и силы к состязаниям, а отсюда и большое удовольствие... И мы ликуем и радуемся, и от такого твоего мужества получаем величайшее утешение в этом одиночестве» (с. 648).

Короче говоря, все беды, страдания Святитель переносит в духовной бодрости и крепости, являя образ покорности воле Божией, – Ему он всецело предаёт себя, на Него возлагает все свои упования, только от него и ждёт истинной милости. «То, что я постоянно шествую чрез такого рода испытания и что их навлекают на меня те, со стороны кого я никак не ожидал, служит для меня основанием к награде, – в этом моё богатство, здесь истребление моих грехов» (с. 638, 629). «Может быть, Богу угодно было устроить для меня более длинные пути бегов, чтобы были и более блестящие венцы» (с. 638). И наконец, святая Олимпиада, а с ней и вся Святая Церковь, слышат глубочайшие по своему смыслу слова Святителя: «Слава Богу за всё; не перестану всегда повторять этого при всём, что со мной случается» (с. 635).

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЕ (Αᾠζα τᾥ Θεᾥ πάντων ἕνεκα) – этими словами открываются все творения Константинопольского Святителя, ими же завершаются все его труды и наставления. В них, как в фокусе, собран духовный облик вселенского учителя, всё его величие. В них и обращение ко всем верующим в ЖИЗНЬ ВЕЧНУЮ.

С 14 по 16 октября 1979 г. недалеко от г. Афин в монастыре Пентелеи состоялся Межправославный богословский симпозиум, посвящённый памяти святого Василия Великого, по случаю исполнившегося 1600-летия со дня его блаженной кончины. Данный юбилей явился добрым поводом к прославлению Кесарийского архипастыря, «мысль и богословие которого стали взглядом и жизнью верующих и преданием в недрах Церкви и богословия» (из письма Блаженнейшего архиепископа Афинского и всея Эллады Серафима Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Пимену от 28 февраля 1979 г.). Симпозиум был подготовлен Элладской Православной Церковью.

В юбилейных торжествах участвовали представители от Поместных Православных Церквей Константинопольской, Александрийской, Антиохийской, Иерусалимской, Грузинской, Сербской, Румынской, Болгарской, Кипрской, Элладской, Польской, Финляндской и Критской. От Русской Православной Церкви принимали участие в данных торжествах архиепископ Брюссельский и Бельгийский Василий (глава делегации), профессора Московской Духовной Академии К. Е. Скурат и Б. А. Нелюбов.

В первой половине воскресного дня – 14 октября – Блаженнейший архиепископ Афинский и всея Элллады в сослужении гостей совершили в кафедральном соборе г. Афин утреню и Божественную Литургию святого Василия Великого (одиннадцатый раз в году). За богослужением присутствовали и делегаты, в их числе и митрополит Таллинский и Эстонский Алексий, направлявшиеся на о. Крит для участия в работе очередной ассамблеи Конференции Европейских Церквей.

В послеобеденное время участники торжеств посетили храм в Афинах во имя Святителя Василия Великого, где присутствовали за вечерним богослужением.

Официальное открытие заседаний симпозиума состоялось в 19 часов 14 октября в большом актовом зале Афинского университета. На открытии присутствовали представители греческих властей, профессора, гости.

Во вступительном слове Блаженнейший архиепископ Серафим кратко охарактеризовал личность, труды святого Василия Великого и отметил, что в Афинах собрались богословы различных Церквей, чтобы почтить память Святителя.

Заместитель ректора университета профессор Евангелос Теодорос также говорил о значении святого Василия в истории Церкви, в развитии богословия. «Святой Василий стоял, – напомнил он, – за постоянное обновление просвещения».

Декан Богословского факультета Афинского университета профессор Василий Дентакис приветствовал собравшихся изучать труды святого Василия – это светило на небосклоне. Святой Василий поддерживал Церковь в трудные времена, содействовал её укреплению. Эта личность настолько светла, что остаётся всегда место для её изучения. Два святых Григория в своих речах восхваляли Святителя. «Вместе с ними и мы, – продолжал проф. В. Дентакис, – дерзнули сказать своё слово. (Тема речи: «Характер Василия Великого по Григорию Назианзену и Григорию Нисскому»). По слову святого Григория Богослова, святой Василий по своим познаниям превосходил всех современников. Одной из черт его характера было мужество. В самую трудную минуту он не боялся стать на защиту веры, считая себя слугой Церкви. Об этом свидетельствует его диалог с императором. Другая черта его характера – последовательность. Внутренняя независимость, справедливость, простота, честность были присущи святому Василию. «Он – священник до священства». Его Литургия является свидетельством проникновения в разум Божий. Душа святого Василия была селением Духа Божия. Он был примером отношения к людям своей нежностью. Иноков учил сочетать социальные интересы с монашеским идеалом. Учил благотворительности, основывал больницы, богадельни, специальные заведения для ремесленников... Нужно иметь ту же святость, чистоту, силу, которые имел святой Василий.»

Последующие два рабочих дня – 15 и 16 – проходили в монастыре Пентели. Во время первых часов заседаний председательствовал сам Блаженнейший архиепископ Серафим, а затем его сменил один из старейших иерархов митрополит Новой Ионии и Новой Филадельфии Тимофей.

Вначале главы всех делегаций выступили от имени своих Предстоятелей и Церквей с приветствием всех собравшихся. В частности, главы делегации Русской Православной Церкви архиепископ Василий, горячо поздравив присутствующих, продолжал: «Святой Василий не нуждается в нашей похвале, а нуждаемся в нём мы. Он боролся за единство Святой Церкви. Это единство он понимал как вхождение инославия в Православие. Это был действительный экуменизм...» От Грузинской Православной Церкви митрополит Сухумо-Абхазский, председатель внешних церковных сношений, Николай сказал: «Мы прибыли по благословению Святейшего и Блаженнейшего Католикоса-Патриарха Илии. Святой Василий Великий, после великомученика Георгия Победоносца, любимый святой Грузии. Поэтому к нему проявилось и проявляется у нас много внимания. Ещё в XI в. его труды были переведены на грузинский язык. И сейчас наша общественность изучает его творения. Благодарим за приглашение. Желаем успеха».

В дальнейшем работа симпозиума состояла из чтения одного за другим докладов и прений по ним. 15 октября было прочитано девять докладов, а 16 октября – одиннадцать. Все доклады были посвящены изучению его жизни, творений, богословия, влияния святого Василия Великого⁴⁵⁶. Так, Генеральный секретарь Организационного комитета профессор Афинского университета С. Пападопулос прочитал доклад на тему: «Общий обзор богословского пути и вклада Василия Великого». «Семейное окружение святого Василия, – свидетельствовал профессор С. Пападопулос, – было духовное. Развитию его духа содействовала также учёба в Кесарии. Монашеский подвиг он начал в Египте. Этот подвиг сделал в его формировании больше, чем просвещение. Проблемой для святого Василия было то, как Церковь должна жить и бороться со злом. В «Шестодневе» он отмечает, что в начале всё было «добро зело». В его богословии учение о добре, красоте мира занимает важное место. То, чему учил святой Василий, что выражал – переживал, воплощал сам». В другом своём докладе (тема: «Хронологический список жизни Василия Великого»), прочитанном позднее, проф. С. Пападопулос подчеркнул важность установления точной хронологии. Интерес вызвал его вывод о том, что святой Василий Великий скончался не 1-го января. 1-го января было его погребение.

Архиепископ Брюссельский и Бельгийский Василий в докладе на тему: «Богопознание по Василию Великому» отметил, что хотя существо Божие непостижимо не только человеку, но и миру Ангельскому, тем не менее, Бог совершенно непостижим. Мы познаём Бога по Его делам, проявлениям... Профессор факультета Фессалоникийского университета Г. Галитис указал на святое Евангелие как на критерий всякого дела, познания истины, пути ко спасению, решения важнейших вопросов (тема: «Священное Писание в творениях Василия Великого»). Особенное внимание уделяет святой Василий псалмам. Его отношение к Священному Писанию выражено в толковании первого псалма: в нём он видит сокровищницу нашего спасения. Псалом утешает душу, утверждает и младенцев, и совершенных, утешает скорбь, увеличивает радость. Что может быть выше Священного Писания?.. Профессор Белградского богословского факультета иером. Афансий Евтич в докладе на тему: «Вера и Крещение: два способа спасения по святому Василию («О Святом Духе», 12)» сказал, что святой Василий часто говорит о вере как основании Крещения. «Вера совершается Крещением, а Крещение основополагается верой» («О Святом Духе», гл. 12)... Профессор Московской Духовной Академии К. Скурат раскрыл важнейшие «Добродетели в духовной жизни человека по творению святого Василия Великого».

Митрополит Сервийский и Козанийский Дионисий обратил внимание на то (тема: «Василий Великий и гимнологическо-евхологическое предание»), что многое из творений Святителя вошло в Богослужение святой Церкви (из похвальных его слов и др.). «Его песнопения выражают учение Церкви. Многие Богослужебные тексты носят его имя. Некоторые песнопения святого Григория Нисского – это переложение творений святого Василия. В Великом молитвослове имеются молитвы Святителя. Имеется и ряд других молитв святого Василия в разных чинопоследованиях. Но самое ценное – это Литургия». Как бы продолжая развивать эту тему, профессор Бостонской богословской школы святого Креста Г. Бебис сказал: (тема: «Введение в литургическое богословие Василия Великого», что дух сочинений святого Василия полностью отвечает содержанию Литургии. Литургия ведёт к тому состоянию, где нет ни печалей, ни воздыханий. Большое внимание святой Василий уделяет обожению, действию Святого Духа, дабы мы стали новы. В качестве информации для участников симпозиума профессор Г. Бебис сообщил, что 2 августа 1979 г. почил известный патролог прот. Георгий Флоровский. На его отпевании участвовали более 50 патрологов. Иеромонах А. Евтич сделал небольшое дополнение к докладу профессора Г. Бебиса в отношении анафоры. «Структура анафоры, – сказал иеромонах А. Евтич, – осталась та же, которая вышла из под пера святого Василия».

Профессор Софийской Духовной Академии И. Цоневский утверждал: (тема: «Единство Церкви по Василию Великому») «Для святого Василия было самым дорогим единство. Церковь – это скала. Её нельзя делить. Не должно быть причин для разделения Церкви. Все ереси происходят от гордыни, что следует победить любовью. Святой Василий выступал против ариан, против тех, кто стремился разделить Церковь. Единство Церкви он видел в единстве Божием. Разделение между христианами есть разделение Христа. Главное условие единства Церквей – любовь. Нужно единство в вере, в истине. Утверждением единства служит иерархия, епископат. Епископ должен делать все, чтобы сохранить мир в Церкви, сотрудничать с другими, не быть в обособлении, не разрывать Тела Христова...» Доктор богословия А. Папавасилиос в докладе на тему: «Письма Василия к Евсевию Самосатскому» отметил, что содержание их ценно для изучения личности святого Василия и тогдашней эпохи. В частности, в них говорится о позиции отдельных Церквей по отношению к арианству, о стремлении некоторых разделить Каппадокию на две епископии и тем самым ослабить единство... Протоиерей Михаил Назм указал, что святой Василий старался объединить все православные силы в борьбе с лжеучением (тема: «Василий Великий как противник лжеучения»), «Основным в борьбе с демоническими силами он считал очищение ума от страстей, постоянное шествие в горняя...» Чистый ум держится Предания. У отступника же на первом месте стоит эгоизм. Святой Василий много говорит о Предании. Православное единство он видит в кафоличности... Профессор Афинского университета Г. Конидарис отметил, что святой Василий подготовил Второй Вселенский Собор (тема: «Второй Вселенский Собор: торжество церковной политики»). В 159 письме (в рус. пер. 154) он выражает мысль о необходимости добавления Никейского Символа изложением учения о Святом Духе. Он отдавал первенство чести Собору, а не отдельным епископам. Отстранял вмешательство Запада в дела Востока.

Заместитель ректора Афинского университета профессор Е. Феодорос в докладе на тему: «Диалог с инославными по Василию Великому» утверждал, что диалог с инославными должен опираться на живое желание восстановления единства среди отдельных Поместных Церквей. «Святой Василий Великий в письме Евсевию Самосатскому подчёркивает, что он стремится к единству, что готов за всё отдать жизнь свою... Отклонение от православия есть и количественное и качественное... Основой диалога с инославием должно принять неподдельную Апостольскую веру, веру Отцов и демонстрировать догматы, предание... В настоящее время имеют значение бывшие переговоры между Патриархом Афинагором и папой Павлом VI, вдохновляемые примером святого Василия. Если бы богословы следовали святому Василию Великому, то стена разделения между Церквами, в частности с Римом, пала бы...» В дискуссии профессора Е. Феодороса упрекнули в том, что он является сторонником единения с инославием, в частности, с Римом, прикрываясь авторитетом святого Василия, поддерживающего переписку с Западом. Феодорос на это ответил, что для святого Василия Великого главной целью было обличить еретиков, утвердить единство Церкви, чистоту её учения. Что же касается отдельных отклонений Рима, то святой Василий Великий не видел в этом препятствий к церковному общению... Профессор Халкинской богословской школы К. Каллиникос говорил о том, что во времена святого Василия Великого нужно было решать вопрос с мелетианским расколом, устранить вражду, изменить церковную политику для улучшения отношения Церквей (тема: «Отношение Василия Великого к Афанасию Великому». Святой Афанасий писал святому Василию о необходимости мирного решения церковных вопросов. В свою очередь святой Василий не только писал ему, но и посылал пресвитеров для поддержки связей. При помощи святого Афанасия он стремился сблизить Восток с Западом.

Епископ Плоештский Антоний раскрыл «Социальные идеи в деятельности Василия Великого». «Святой Василий решал проблемы своего времени: об отношении к власти, обществу, богатству, нищете, не взирая на противодействия. Выступая против соглашательской политики, проводящей неравенство. Считал, что не может называться клириком тот, кто не идёт навстречу ближнему, не даёт хлеба голодному. Стремился упразднить рабство, эту аномалию. Его идеи были революционные: против рабства, господства... Он явился предтечей утверждения равенства между людьми. Святой Василий призывает к человечности. Выступает против отвлечённого благочестия, против лжецов. Говорит об отношении к родине, к людям, живущим на родине. Был патриотом. Хотел справедливости. Выступал против войны. Дал урок отношений христианства к миру...» Подобные вопросы были освещены и в докладе Софийской духовной академии епископа Драговитийского Иоанна (тема: «Социальные представления Василия Великого»). «Сегодня Церковь, – говорил он, – занимается социальными вопросами. Святой Василий Великий много уделял внимания этим проблемам. Он старался освободить Церковь от всего материального. Учил, что человек должен служить Богу и ближнему. Выступал против богатства. Говорил о человеколюбии. Показывал, что Церковь хочет всех обнять. Святой Василий – отец бедных. Он кормил, одевал, ибо считал, что всё у нас имеющееся принадлежит Богу. Если всё принадлежит Богу, то все блага Божии. Имения должны быть общие, как было у первых христиан. Он не стремился к социальному изменению. Он всё решал с точки зрения нравственной. Сами по себе материальные блага не препятствуют духовному росту, а неправильный способ пользования ими. Бедность – это учительница благочестия, но не является сама по себе добродетелью. Святой Василий не реформатор. Его мысль не обращается к равному обществу. Когда он говорит о добре, то исходит из любви к ближнему. О своей личной благотворительности он говорит редко.

В дискуссии по прочитанным докладам епископ Антоний сказал, что святой Василий действовал как христианин, давал советы. «Он для нас пример. Мы призваны быть лучшими, чтобы учить о братстве». Святой Василий призывает к личному подвигу. Игумен монастыря Пентели епископ Хризостом заметил, что дело Церкви – бороться за ограничение богатства. Такова идея святого Василия. Профессор Г. Конидарис увидел главное в социальных взглядах святого Василия – это утверждение благотворительности. И сегодня Церковь должна утверждать социальную справедливость. Епископ Иоанн обратил внимание на то, что святой Василий основывает своё учение на Священном Писании, где и нужно искать ответа на возникающие вопросы.

Доцент Афинского университета И. Мутсулос коснулся особой темы: «Василий Великий как педагог». «Педагогические идеи святого Василия проникнуты верой в Бога. Он учит держаться главного – относящегося ко спасению. Душу он сравнивает с виноградником, который нужно возделывать, чтобы получить плод... Нужно иметь знание. Классическую литературу считает преддверием воспитания... Обращался к молодёжи, стремившейся принять священный сан... Отмечал, что полезно чтение псалмов... Училище должно быть в тихом месте. Учение должно быть ясным, кратким, простым... Нужно заниматься разными отраслями наук... Епитимию нужно класть разумно... Его педагогика – отеческое отношение к ребёнку... Воспитание – это преображение человека».

В докладах было показано и сегодняшнее отношение к богословию святого Василия Великого, влияние его на разные стороны церковной жизни. Так, профессор Бухарестского богословского института диакон Виорел Ионитса прочитал доклад на тему: «Василий Великий: вклад румынских православных богословов в изъяснение его мысли». «Придунайские земли, – свидетельствовал он, – имели давние и добрые связи с Каппадокией. С XIV начинают переводиться здесь творения святого Василия. В Румынии Литургия святого Василия была издана более 50 раз. Вообще в румынской литературе много говорится о святом Василии. Все его творения переведены на румынский язык. Особенно уделялось внимание его подвижническим наставлениям. Есть в честь его акафистное песнопение в Румынии. Сотни храмов посвящены ему. Его изучают в богословских школах, издают монографии, пишут статьи. Например, профессор И. Коман написал специальный труд о святом Василии, об его отношениях со святым Григорием. И. Коман указывал на влияние святого Василия на румынское монашество. Сейчас будет издан специальный том, посвящённый святому Василию. Влиянию святого Василия способствовали не только известные авторы, но и анонимные. На основе всего этого восстаёт живой образ Святителя». В подобном плане представил доклад на тему: «Василий Великий в сознании греческого народа» и доцент богословского факультета Фессалоникийского университета А. Ангелопулос. «Проникновение в Каппадокию греческого элемента, – утверждал он, – началось давно. В I веке греческое сознание укоренилось. В IV веке единственным языком здесь был греческий... Переселившись в Афины, святой Василий продолжает усваивать греческую культуру. Он часто приводит в своих творениях тексты классической литературы: Платона, Аристотеля, Плутарха, Плотина. Приводит мифологию. Благодаря этому доводы его убедительны... Он использовал классический язык и дал то, что нужно для спасения души... Сейчас в Греции в честь святого Василия посвящён 101 храм. Это большее число по сравнению с посвящением другим Отцам. В честь святого Василия Великого названы кварталы (24), порты, заливы... В других Церквях подобное встречается редко... День просвещения посвящён трём Святителям; есть школы его имени, профтехшколы. С его именем связаны мероприятия благотворительности – проходят под его эгидой... Около тридцати профессоров занимались святым Василием, изучали его богатство. Написан ряд монографий. Жизни святого Василия посвящены многие произведения живописи, фольклора и других видов искусств...» «Благоговейное отношение к личности Василия Великого» (такая тема доклада) показал также профессор Афинского университета академик К. Бонис. Отметив великую социальную роль святого Василия, он выразил надежду на созыв международного симпозиума, посвящённого личности Святителя.

Последнее заседание было посвящено суждению о прошедшем симпозиуме. Выступая со своими замечаниями, епископ Хризостом сказал: «То, что мы здесь говорим, уважается всеми. Эта конференция не представляет что-то новое. На ней были прочитаны доклады, сделаны сообщения, в результате создаётся определённое мнение о святом Василии». Архиепископ Василий (Кривошеин) поблагодарил за прекрасную программу симпозиума, но указал, что не раскрыли тему монашества, его идеи и цели. «Уже были конференции, посвящённые святому Василию, но и там обращалось больше внимания раскрытию внешних вопросов». На это профессор Г. Конидарис ответил, что тема о святом Василии неисчерпаема. «Можно и ещё созвать подобную конференцию». Профессор Афинского университета епископ Анастасиос Ианнулатос выразил сожаление, что мало было отведено времени для работы. «Монологи и диалоги, – говорил он, – были здесь зрелыми».

Поздним вечером 15 октября участники симпозиума слушали Византийскую музыку (произведения Петроса лампадариоса Пелопонесского, † 1778) в одном из театров Афин.

16 октября вечером был устроен в Пенетли в честь делегатов прощальный приём Священным Синодом Элладской Православной Церкви. На приёме присутствовали министр просвещения и религий Варвизотис Иоаннис и заместитель министра иностранных дел Андреас Андреанопулос. Во время приёма Блаженнейший Архиепископ Серафим выступил с речью, в которой, в частности, сказал: «Мы участвуем в трапезе которую украсил, почтил и благословил своим присутствием законодатель правил веры и церковной жизни – святой Василий... Мы непрестанно молимся, чтобы доброе сохранилось в добре, юность была воспитанной, чтобы о старости позаботились, чтобы имеющие малую веру освежились утешением, рассеянные собрались бы вместе, отошедшие были бы возвращены к Его святой Церкви... Это также великолепная возможность усилить духовные узы между братьями-христианами в нашей общей вере, которую так стойко и бескомпромиссно защищал Василий... В заключение этого краткого обращения мы вместе со всеми возносим наши умы и сердца к прославляемому нами святому, чтобы он ходатайствовал перед Господом о том, дабы это духовное собрание продолжало жить среди нас, а также о том, чтобы мы были подкреплены на трудном пути нашего прогресса к нашему высшему долгу... Мы надеемся, что подобно этому благословенному святому мы сможем правильно и точно выполнить миссию, возложенную на всех нас Господом через Его святых Учеников и Апостолов». С речами выступили также митрополит Рифимнийский Титос и декан Богословского факультета Афинского университета В. Дентакис.

В память о данных событиях были выпущены юбилейные медали с изображением святого Василия Великого, которые Блаженнейший архиепископ Серафим вручил всем участникам. Последнему была вручена медаль архиепископу Серафиму.

Приём закончился общим пением многолетия Блаженнейшему архиепископу Серафиму и тропаря святому Василию Великому.

Пусть Господь, по молитвам Святителя Василия Великого, сохранит и возрастит благосостояние Поместных Православных Церквей, укрепит их взаимное общение и поможет достигнуть единения всех христиан!

«Святой есть собственное место Духа, представляет себя в жилище духа... и именуется храмом Его».

Святой Василий Великий, (3,266) ⁴⁵⁷

«Наша цель – не все говорить, – что и невозможно, – но

сделать краткое напоминание о главном, которое бы

непрестанно возбуждало в душах Божественное желание».

Святой Василий Великий, (5, 95)

Деятельность святого Василия Великого широка и разностороння. Призванный к пасторскому, а затем архипастырскому служению в шестидесятые годы четвёртого столетия, Кесарийский Святитель до конца своих дней († 1 января 379 г.) не преставал с неослабной энергий усердно трудиться на этом святом поприще. Оставленные им творения – лучшее свидетельство многообразия его святительского подвига. «Так много у меня дел, – говорил о себе самом святой Василий Великий в одном из своих писем, – и так они необычайны, что нужно бы вести ежедневную историю, которую и составил бы я, если бы непрерывность событий не отвлекла мыслей моих от сего намерения» (7,165).

Можно смело сказать, что все дела Святителя Василия были направлены к одной цели – воспитывать нового человека (Еф. 2,15) по образу Основателя и Пастыреначальника Церкви Христа Спасителя (Рим. 8, 29), «в меру полного возраста Христова» (Еф. 4,13).

Сущность духовной жизни святой Василий Великий усматривает в пребывании с Богом, в единении с вечной Жизнью (4, 143, 144). Условием этого единения служит святость человека. Воля Божия такова, чтобы люди были совершенными, святыми, как совершен и свят Отец Небесный⁴⁵⁸. Святость достигается через постоянное возрастание в духовной жизни и определяется как совмещение в себе всяческих добродетелей, как сияние образа Божия не только в действиях человека, но и в мыслях его, склонностях. «Когда нам сказано: “Возрастайте” (Быт. 1, 28), – наставляет Святитель, – то подразумевался человек внутренний и его возрастание в Боге... Это – совершенствование мировоззрения, укрепление благочестия, устремлённость к лучшему, дабы мы всегда держались истинного бытия, к забвению достигнутого, чтобы стремиться к тому, чего не достаёт для благочестия... Каким было первое творение, таким должно быть впоследствии восстановление. Человек возвращается к своему прежнему состоянию, отвергая порок, эту многосуетную жизнь, рабство души у житейских забот; отбросив всё это, он снова обращается к райской жизни, избавленной от рабства плотским страстям, к жизни свободной в непосредственной близости к Богу, к жизни ангелоподобной»⁴⁵⁹.

Зарождаются и растут добродетели в человеке постепенно, увлекая его от меньшего к большему (2,21), возводя его в духовной жизни выше и выше. «Упражнение в добродетели уподобляется лествице, той именно лествице, которую видел некогда блаженный Иаков, которой одна часть близка к земле и касалась её, а другая простиралась выше самого неба» (1, 155). Поэтому начинающие духовную жизнь должны прежде всего утвердить свои «стопы на правых ступенях, и с них непрестанно восходить выше и выше, пока, наконец, чрез постепенное преуспеяние, не взойдут на возможную для человеческого естества высоту» (1, 155). Важно здесь то, чтобы прошедшее не было лучше настоящего и тем более будущего, «ибо если предыдущие дни лучше последующих, то нам будет сказано: “напрасно вы столько терпели, добрые дела обратив в ничто последующим нерадением”» (1, 22,23).

В основе духовной жизни лежит вера. «Всеми же начинаниями, – да руководит вера в Бога» (5, 385). «Паче же всего убеждаю вас соблюдать в памяти веру Отцов... ибо знаете, что и строгость жития, не просвещаемая верой в Бога, не полезна сама по себе» (7,280–281). Вера во Христа служит ризой для христиан, облекающей «благообразием наше безобразие», покрывающей «безобразие нашего греха... “Елицы бо во Христа крестистеся, во Христа облекостеся” (Гал. 3, 27)» (2, 257–258). Не имеющие веры не получают и Божественной благодати – силы, дающей крепость к совершению добрых дел (3,219; 2,107)⁴⁶⁰.

В изъяснении святого Василия Великого вера есть подвиг подчинения ума уму Христа. «В рассуждении сказанного Господом не должно приходить в колебание и сомнение, – заповедует он, – но несомненно принимать, что всякий глагол Божий истинен, всесилен, хотя в противном уверяла природа. Ибо в этом – и подвиг веры» (3,301). Вере свойственны не только «несомненная уверенность в истине Богодухновенных глаголов» (3, 401–402), несомненное согласие с истиной проповеданного, «по благодати Божией» (5,24–25), но и безбоязненное, «без страха и стыда» исповедание имени Господа нашего Иисуса Христа и Его учения (3, 390).

Если в основе духовной жизни лежит вера, то начинается духовная жизнь с покаяния, с осознания своей греховности и твёрдой решимости больше не грешить. «Верующие в Господа, – по слову Святителя, – должны прежде всего покаяться» (3,293). Вера и покаяние неразрывно связаны между собой: без покаяния немыслимо начало христианских добродетелей, без веры «ни одно дело не может быть совершено надлежащим образом» (2, 54).

В покаянии начало спасения (5, 47). Без покаяния, без предварительного очищения от грехов, без сознания, что грехи прощены Богом, невозможно полагать начало духовной жизни. «Вступивший в послушание Евангелию должен прежде всего очистить себя от всякой скверны плоти и духа, чтобы чрез это соделаться благоприятным Богу в делах святыни» (3, 296). «Невозможно, – рассуждает Кесарийский архипастырь, – чтобы кто-нибудь без Божия прощения предался добродетельной жизни. Посему премудрый Домостроитель нашей жизни хочет, чтобы живший во грехах и потом дающий обет восстать к здравой жизни положил конец прошедшему, и после содеянных грехов сделал некоторое начало, как бы обновившись в жизни чрез покаяние» (2,49). Как поле, чтобы собрать с него хороший урожай, прежде, чем засеют его семенами, очищают и возделывают, так надобно и душу сперва тщательно очистить, возделать, а потом уже напоить её обильными потоками небесных вод. В таком случае она будет способной приносить плод «на тридесят, и на шестьдесят, и на сто» крат (Мк. 4, 20) (1, 211).

От кающегося требуется искреннее стремление и решимость выйти из греховного мрака, оставить греховную жизнь, даже возненавидеть её, почувствовать отвращение и омерзение к самому воспоминанию о ней (5, 199–200). Приносящий покаяние «должен прийти в такое расположение духа, в каком был сказавший (пророк Давид): “Неправду возненавидех и омерзих” (Пс. 118,163)» (5,198). Истинное покаяние состоит не только в отсечении греха, но и самих причин, порождающих этот грех. Если же кто покаявшись в каком-либо грехе снова падает в нём, это служит знаком того, что не упразднена причина этого греха, «от которой, как от корня какого-то опять необходимо произрастает подобное... Например, ссора или зависть... произрастают от корня славолюбия... Посему, если кто, однажды обвинив себя в зависти или ссоре, опять впадает в те же грехи, то пусть знает, что внутренне болен первой причиной зависти или ссоры – славолюбием. И ему надобно врачевать недуг славолюбия» (5,329). В аспекте этих рассуждений становится понятным отожествление святым Василием Великим слов «покаяться» и «измениться» (2,185).

Видимым выражением осознания греховности служит исповедь грехов пред строителем тайн Божиих. Святой Отец утверждает, что такая практика существует с древних пор – «и древле каявшиеся делали сие пред святыми» (5,329). Значение исповеди для кающегося огромно. «Если обнажим грех исповедью, то сделаем его сухим троскотом (ἄγρωτις), достойным того, чтобы пояден был очистительным огнем» (2,264).

Кроме исповеди перед теми, «кому вверено домостроительство таинств Божиих» (5,329), с которыми кающийся не всегда имеет возможность встретиться, святой Василий Великий, глубоко понимая человеческие слабости, заповедует ежедневно «по приведении к концу всякого дела, телесного и духовного, прежде сна подвергать свою совесть испытанию собственного сердца» (5, 69). Человек часто грешит, если не плохим делом, то неприличным словом, если не словом, то помышлением «о запрещенном» (5, 69). Всё это пятнает совесть. Между тем у человека, ставшего на путь духовной жизни, совесть всегда и во всем должна быть чистой. Поэтому Святитель Василий смотрит на покаяние не только как на отдельный жизненный момент, но и как на целожизненный нравственный процесс воссоздания падшей человеческой природы. «Желал бы, чтобы все вы жили в слезах и непрестанном покаянии», – вот его вывод (7, 76).

Результатом покаяния служит то, что «плачущие о злых делах и о злых своих помышлениях не снизойдут и не внидут в преисподняя земли, но будут восходить как бы руководством к возвышению в горнее, употребляя печаль по Бозе» (2, 340). Эта «печаль по Бозе» «есть начало восхождения и преуспеяния в горнем» (2,340), она приводит душу к достойным плодам покаяния – к добродетельной жизни (5,328; 2,123).

Среди добродетелей Кесарийский Архипастырь на первое место выдвигает любовь к Богу и любовь к ближнему.

Следуя учению Христа Спасителя, святой Отец видит в заповеди о любви к Богу и ближним «весь закон и пророки» (Мф. 22,40) – «исполнение закона» (7, 61). «Всякому же Христову ученику известно, – говорит он, – что в сих двух благах заключается все» (6,42). Своей силой любовь «приводит в действие и объемлет всякую заповедь» (5,90). Все добродетели с ней тесно связаны и в ней получают совершенный вид. Короче, любовь – «наилучшая из добродетелей» (5, 384).

Любить Бога должно всей душой, всем сердцем, всем умом, всем человеческим естеством – «всей силой, какую имеем для любви» (2,64). Такое требование делает невозможным уделение любви к вещам земным, тленным. Подобно тому «как в сосуде, наполненном какой-нибудь жидкостью, сколько вытекает вон, столько по необходимости, недостает до полноты, так и в душе, сколько расточается любви к чему не должно, столько по необходимости оказывается недостатка в любви к Богу» (2, 65).

Необходимость долга любви к Богу в полной силе осознаётся при добросовестном и благопризнательном расположении себя к Божиим благодеяниям (5, 288). Господь сотворил человека по Своему образу, украсил его великими дарами, поставил «князем над всем, что на земле»; не оставил его и после грехопадения: «дал ему в помощь закон», приставил Ангелов для попечения о нем, посылал пророков для наставления в добродетелях и обличения пророков, наконец, воззвал его от смерти и оживотворил самим Господом нашим Иисусом Христом (5,93–94). Даже и в том случае, если бы мы «и не знали, каков Он по благости, по тому одному, что от Него получили бытие, должны мы безмерно любить Его со всей нежностью и непрестанно прилепляться к памятованию о Нем, как дети к матерям» (5,92).

Любви к Богу свойственно «соблюдать заповеди Его, имея целью славу Его» (3,402). Кто любит Бога, тот стремится знать Его волю и исполнить её. На вопрос: «Какие признаки любви к Богу?» Святитель даёт ясный и определённый ответ: «Сам Господь научил нас сему, сказав: «Аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите» (Ин. 14,15)" (5, 288). «Мера любви к Богу та, чтобы душа непрестанно напрягалась исполнять волю Божию» (5, 288). Следовательно, не соблюдающий заповедей Божиих «не любит Бога и Христа Его» (3,297).

С любовью к Богу органически соединена любовь к ближнему. «Заповедь о любви к Богу есть первая и большая, вторая же по порядку и подобная первой, лучше сказать, служащая дополнением ей и от нее зависящая, есть заповедь о любви к ближним» (5,89). Развивая дальше эту мысль о единстве двух заповедей, святой Василий Великий наставляет: «Чрез исполнение первой заповеди можно преуспеть и во второй, а чрез исполнение второй опять возвратиться к первой, и кто любит Господа, тот, конечно, любит и ближнего... И опять, кто любит ближнего, тот исполняет свою любовь к Богу, потому что Бог его милосердие переносит на Самого Себя» (5, 96).

Как естественна любовь христианина к Богу, также естественна она к ближнему. «Что свойственно христианину? – спрашивает Святитель и отвечает: – Любить друг друга, как и Христос возлюбил нас» (3,403), «иметь общение друг с другом и нужду друг в друге» (5, 96).

У истинной любви «два примечательных свойства: скорбеть и мучиться о том, что любимый терпит вред, а также радоваться и трудиться о пользе его» (5,272). Одним из признаков деятельной любви служит стремление к равномерному и справедливому распределению необходимых средств к жизни. Кто любит ближнего как самого себя, кто не ищет своих выгод, но выгод любимого к душевной и телесной пользе, тот не имеет у себя ничего излишнего перед ближними (4, 95; 3, 402). Побуждаемый любовью он не знает, что земные блага даны ему «в пособие жизни, а не в напутие ко злу, на искупление души, а не в повод к погибели» (4,107).

Особенность духовного устроения христианина не только в том, что он всей душой любит ближнего, но любит и врагов. «Апостол Павел, – указывает святой Василий Великий, – учит нас своим примером сохранять незлобие ко всем, и поступающим с нами лукаво воздавать добром... во исполнение сказанного: “Не побежден бывай от зла, но побеждай благим злое” (Рим. 12,21)» (5,294).

Высшая степень проявления любви – это самопожертвование ради блага или спасения ближних. «За друзей, – наставляет святой Отец, – когда потребует его нужда, должно полагать душу, имея такую же любовь, какую возъимел к нам Бог и Христос Его» (3, 298). «Впрочем, – говорил он в другой раз, – любовь даже до смерти научены мы оказывать без всякого различия и к праведным, и к грешным» (5, 278). Любовь к Богу и равнодушие, а тем более ненависть, к людям – несовместимы. Где совершаются дела любви, там создаются условия для единения с Богом, ибо Бог есть Высочайшая Любовь, а где оскудевает любовь, там поселяется сила злая (5, 73).

Основными добродетелями в духовной жизни человека святой Василий Великий считает также смирение и кротость. Именно в них он усматривает тот христианский дух, которым определяется звание «Христовы ученики» (1, 238). Подвиг в смирении и кротости – это «познание богочестия» (5, 56).

Смирение состоит в «преуспеянии души», в подражании Владыке Христу (5, 55, 56). Смирен тот, кто чужд всякого надмения, со всеми добр, никого не презирает, ко всем благосклонен, доступен, отвечает со светлым лицом, не бывает «тяжел в выговорах» не осуждает «за маловажное, как будто сам строгий праведник», принимает впадших в погрешность и духовно их исправляет, прилагает столько старания «не быть прославляемым от людей, сколько другие стараются быть прославляемыми», ищет «славы пред Богом» (4,295–296); кто не гордится ничем человеческим; кто сокрушил свое самомнение (1, 254); кто не хвалится даже совершённым им добром (5,385). В таком расположении есть истинное смиренномудрие, «а смиренномудрие – сокровище-хранительница добродетелей» (5, 386).

Великая добродетель и кротость (1, 238). Кроткими называются те, которые укротили свои нравы, освободились от всякой страсти, «в чьих душах не поселено никакого мятежа» (1, 238), которые не изменили «в суждениях о том, что требуется для благоугождения Богу» (5, 280).

Ввиду исключительного значения добродетелей смирения и кротости святитель Василий указывает и путь к их приобретению. По его мысли, эти добродетели может стяжать каждый, если «будет помнить заповедь Господа, сказавшего: “Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем” (Мф. 11, 29),.. а также будет верить Его обетованию, что “смиряяйся вознесется” (Лк. 14,11)» (5, 282).

В духовной жизни человек восходит от силы в силу. В этом восхождении действенным средством служат молитва и пост, тесно связанные между собою. Плодотворная молитва там, где пост. «Пост препосылает молитву на небо, делаясь для нее как бы крыльями при восхождении горе́» (4,12).

Молитва – центр духовной жизни христианина, духовное питание, укрепляющее его душу (5,53). На пути его подвига она так нужна, как воздух для дыхания или вода для мира растительного. Молитва возносит человека на Ангельскую высоту и доставляет ему наилучшее благо – собеседование с Богом. Она – «добрый помощник в сей жизни, пока живем в этой плоти, и отходящим служит достаточным напутствием к будущему веку» (6, 329).

Но чтобы молитва имела добрые плоды – была услышана, необходима собранность мыслей, устремлённость всего ума к Богу, «к Нему Единому» (5, 351). Молящемуся «не должно рассеиваться и чем-либо отвлекаться от памятования о Боге, о воле и судах Его» (6, 57). Просить в молитве нужно полезного для спасения души. «Не должно говорить лишнего, прося у Господа чего-либо тленного и недостойного» (3, 349). «Молясь, – наставляет Святитель, – смотри не попроси одного вместо другого и не прогневай Господа; не проси имения, ни славы человеческой, ни власти, ни другого чего преходящего, но проси Царствия Божия, и все служащее на потребу тела Он подаст тебе, как говорит Сам Господь: “Ищите Царствия Божия и правды Его, и сия вся приложится вам” (Мф. 6, 33)» (5, 347–348). Более совершенной молитвой святой Василий считает славословие. «Не вдруг приступай к прошению, – учит он, – а начни славословием все Сотворившего... и говори: “Благословлю Тебя, Господи, долготерпеливого и незлобивого, ежедневно являющего Себе долготерпение мне грешнику, и всем нам дающего свободу покаяться... В противном случае сам обнаруживаешь свое произволение, что молишься Богу вынужденной потребностью”» (5, 348). Молитва должна быть терпеливой, неотступной. «Прося того, что достойно Бога, – продолжает наставлять Кесарийский архипастырь, – не отступай пока не получишь... Хотя пройдет месяц, хотя год, три года и большее число лет, пока не получишь, не отступай, но проси с верой, непрестанно делая добро» (5, 350); пребывай постоянно в молитвах и бдениях (3, 348) – «вся жизнь да будет временем молитвы» (5, 66). «Должно знать, что, хотя для прочего всему свое время, по слову Екклесиаста: “Время всякой вещи” (Еккл. 3, 1), но для молитв и псалмопения, как и для много другого, пригодно всякое время» (5,161). Сидишь ли за столом, вкушаешь хлеб, надеваешь ли хитон и проч. (4, 66). Даже ночь не должна быть вся «у тебя собственным исключительным уделом сна; не попускай, чтобы от сонного бесчувствия сделалось бесполезной половина жизни, напротив того, ночное время да разделится у тебя на сон и на молитву» (4, 66). Разумеется, что когда Святитель говорил о постоянной молитве, то имел в виду молитву тайную, внутреннюю – молитву ума (4, 66–67).

Особенно ценил Святитель Василий молитву, совершаемую в храме. «Кто во храме Божием, – размышляет он, – тот не злословит и возвещает не суету, не что-либо исполненное срама, но во храме Его всякий глаголет славу. Здесь стоят святые Ангелы и записывают твои слова, здесь Сам Господь и назирает расположение входящих. Молитва каждого открыта пред Богом» (1,202). Здесь общение в молитвах, которое, «как знаю, приносит великую пользу» (6,292).

Молитва – «великое добро» в духовной жизни человека (5, 214), но её сила возрастает от соединения с постом.

Пост, по определению святого Василия Великого, служит источником многих добродетелей. Он «добрая стража души, надежный сожитель телу», «училище подвижников», отразитель искушения, «сожитель трезвости, делатель целомудрия», учитель безмолвия, совершитель священника, «ибо без поста невозможно отваживаться на священнодействие, не только в нынешнем таинственном и истинном служении, но и в подзаконном» (4,10–11). «Пост – уподобление Ангелам» (4,26).

Исходящие из человеческого сердца злые помыслы (Мф. 15, 19) проявляются в чувственных похотях, которые расслабляют душу христианина. Если христианин не будет с ними бороться – искра святого воодушевления погаснет в нём. Лучшим же средством для борьбы с ними и победы над ними служит пост. «Если хочешь сделать крепким ум, – наставляет Святитель, – обуздай плоть постом» (4,16). Святой Отец пояснят, что в соблюдение поста, как и вообще в подвижнической жизни, требуется применение благоразумия⁴⁶¹ – бороться нужно не с естественными потребностями тела, а с излишествами, отклонениями, нарушающими душевный строй. Пост должен быть избираем по мере сил каждого (5,361–362). Идти следует средним путём, «нимало не уклоняться ни в ту, ни в другую строну, не любить неги и не приводить тела в бессилие излишеством воздержания. Ибо если бы хорошо было изнемогать телом и лежать дышащим мертвецом, то, конечно, Бог в начале устроил бы нас такими» (5,363–364).

Сущность поста определятся не только ограничением в пище, а и воздержанием от дел греха. «Для похвального поста недостаточно одного воздержания от яств, – говорит святой Василий. – Истинный пост – удаление от зла, воздержание от зла, воздержание языка, подавление в себе гнева, отлучение похотей, злословия, лжи, клятвопреступления... В этом пост – прекрасное дело» (4,28–29).

Как бы завершая свои рассуждения о важности молитвы и поста в духовной жизни человека, Святитель Василий призывает: «Бодрствуй, брат! У тебя, если захочешь, будут помощники: стрегущая ночи молитва, охранитель дома пост... Их приими к себе в сообщество; пусть они бодрствуют с тобой на стражах, охраняя твои драгоценности!» (4,221).

Сохранить душевную чистоту помогает страх Божий. Там, где он обитает, «пребывает всякая душевная чистота, потому что оттуда бежит всякий порок и всякий нечестивый поступок, и телесные члены, пригвожденные страхом, не могут порываться на дела неблагоприличные» (4,183). Поэтому святой Отец в своих творениях настаивает всегда помнить Бога, иметь в своём сердце Божий страх (1, 248).

На всех ступенях духовной жизни человека требуется благоговейное и внимательное чтение Священного Писания, открывающего ему вечно новые и живые истины. «Для новопоступающих – это начатки учения, для преуспевающих – приращение ведения, для совершенных – утверждение – это глас Церкви» (1,151).

Великое и спасительное действие в духовной жизни человека оказывает причащение Святых Христовых Таин. Принимающие Тело и Кровь Христа Спасителя соединяются непосредственно с Самим Господом, делаются способными достойно пройти поприще нынешней жизни и стать причастниками Царствия Божия – вечной жизни (3,318). Величие духовных благ, которых удостаиваются причастники Святых Даров, ярко выразил святой Василий Великий в одной из литургийных молитв («Благодарим Тя, Господи Боже наш...»), читаемых священником тайно. «Сам, Владыко всех, – дерзновенно обращается Святитель к Приносящему и Приносимому, – даждь быти нам причастию Святого Тела и Крове Христа Твоего веру непостыдну, в любовь нелицемерну, в преумножение премудрости, во исцеление души и тела, во отгнание всякого сопротивного, в снабдение заповедей Твоих, во ответ благоприятен, иже на страшнем судищи Христа Твоего».

Ввиду особой важности Таинства святой Евхаристии, святой Василий советует как можно чаще – ежедневно приобщаться Святых Тела и Крови Христа Спасителя. «Впрочем, – продолжает он, – мы приобщаемся четыре раза каждую седмицу: в день Господень, в среду, в пяток и в субботу, также и в иные дни, если пребывает память какого святого» (6, 201). Приступать к причащению Святых Таин нужно со страхом, глубокой верой (5, 270) и жить «уже не для себя, но для Умершего за нас и Воскресшего» (3, 318–319).

Истинная духовная жизнь человека протекает в неразрывном единстве со Святой Христовой Церковью. Для святого Василия Великого Церковь – это единственное сокровище сакраментальной благодати с непрерывно действующим источником её – Апостольским преемством. (3, 237). Как таковая, Церковь есть «двор Божий», в котором совершается правильное поклонение. «Не придумывайте особенных дворов и сходбищ, – взывает Святитель вместе с Псалмопевцем Давидом. – Святой двор Божий один... Надобно поклониться не вне святого двора, но находясь внутри его, чтобы, оставаясь вне и увеселяясь внешним, не потерять и права быть во дворе Господнем» (1, 192–193), Кесарийский архипастырь утверждает, что пребывающие в земной Церкви «и там (в небесных обителях – К.С.) «во дворех Бога нашего процветут» (Пс. 91,14)« (1,193). Спасение и спасающееся человечество неразрывно сплочены в едином организме Церкви. Церковь для того и существует, чтобы решать проблемы домостроительства⁴⁶².

Все члены Церкви Божией должны быть в согласии и единомыслии «по воле Христовой в Духе Святом» (5,10). Господь благоволил назвать всю Церковь «телом Своим и всех по единому соделал друг для друга членами, и нам всем даровал быть со всеми в союзе, подобно согласным между собою членами» (7, 177–178). Если же у кого нет этого единомыслия, если «не оберегается союз мира, не сохраняется кротость в духе, находятся же разделение, распря и зависть, то очень дерзко было бы назвать таковых членами Христовыми, или сказать, что они под управлением Христовым» (5, 9). Неотъемлемым признаком принадлежности к Церкви является общение с епископатом. Не имеющий с ним общения «отторгает себя от своей Церкви» (7, 69).

Как бы подводя итог всему сказанному о добродетелях в духовной жизни человека, святой Василий Великий учит: «Христианин должен иметь образ мыслей достойный небесного звания, и жить достойно Евангелия Христова» (6, 57). В жизни же по Евангелию нет ничего маловажного и незначительного – нарушение одной из заповедей

невольно влечёт за собой нарушение и других заповедей. «Подвижник – внемли себе, – призывает Святитель, – чтобы не преступить какого-либо из подвижнических законов... Подражай Павлу и текущему, и борющемуся, и бьющемуся» (4, 38); научись делать добро (2, 53, 54); наполняй землю добрыми делами⁴⁶³. – «Вот тебе от меня, как сказал бы иной, смена учения о добродетели! Ты, приняв их, отсюда возрасти мне обильный плод, и исполни слово премудрости, которое велит давать премудрым вины, да премудрейшие будут (Притч. 9, 9)» (5, 386).

Начертанные святым Василием Великим добродетели в духовной жизни человека служат отражением подвига самого Святителя. В его наставлениях ясно просматривается духовный опыт Кесарийского архипастыря, всей своей душой впитавшего Живую Воду святого Евангелия (Ин. 4,10–15). Поэтому не только его творения, но и сама жизнь служит учителем духовного возрастания и для мирян, и для пастырей святой Христовой Церкви. Святой Афанасий Великий считает его истинным служителем Божиим⁴⁶⁴. По свидетельству святого Григория Нисского, брата святого Василия Великого, вся его жизнь от первого сознательного поступка до последнего вздоха была отдана Богу. «Род у него – сродство с Божеством, а отечество – добродетель»⁴⁶⁵. «Не много дышал он, – говорит святой Григорий Богослов, третий великий современник Кесарийского Архипастыря, – но все принес и отдал в дар Христу: и душу, и тело, и слово, и руки»⁴⁶⁶. «Теперь он на Небесах... приносит за нас жертвы и молится за народ.,, и доныне подает он советы», да и будущим временам оставил «общую картину добродетели, для всех Церквей и душ начертание спасения, на которое взирая, как на одушевленный закон, можем устроять жизнь»⁴⁶⁷.

В мировой истории есть такие периоды, в которые гений человечества концентрируется с такой необыкновенной силой, что периоды эти кажутся на первый взгляд необыкновенными и необъяснимыми. Таким периодом в истории христианской Церкви был IV век.

Три столетия святая Церковь подвергалась самым страшным и ожесточённым гонениям. Всё, что могла придумать человеческая извращённость, было употреблено против религии. Было до десяти официально объявленных гонений. Но если учесть, что и в промежутках императорские указы продолжали действовать, то это была страшная эпоха. И вот, наконец, теперь – в IV в. – язычество сознаёт своё бессилие устоять пред Божественной Истиной, и христианство объявляется религией дозволенной.

Вступив в период свободного существования, христианство раскрывается во всём своём величии. Из недр святой Церкви выходит целый ряд великих светил, которые всю свою жизнь и деятельность посвящают на защиту молодого христианства от нападений еретиков и на уяснение внутреннего его содержания. Из числа этих светил наше внимание привлекает святой Григорий Богослов.

Великий Отец и учитель Церкви святой Григорий Богослов родился около 330 г. в юго-западной части Каппадокии недалеко, от г. Назианза. Родители его – Григорий и Нонна – были благородными и глубокорелигиозными христианами. Почему «по жизни составляли для всех общий предмет разговоров»⁴⁶⁸. Будучи первенцем у них и сыном пламенных молитв, он пользовался исключительным вниманием. Мать постаралась дать ему истинно христианское воспитание, настроить его душу так, что он уже юношей готов был отрешиться от всего мирского и переселиться в общество христианских подвижников, чтобы всецело посвятить себя одному Богу. И если святой Григорий так не сделал, то это объясняется тем, что наряду с влечением к уединённой жизни у него соединилось сильное стремление к знаниям. Одарённый природными способностями и чрезвычайно пытливым умом, он поставил своей задачей достигнуть высот современной науки и употребить её для блага святой Церкви, в которой его отец служил епископом.

Первые уроки обучения святой Григорий получил во время пребывания у родителей под руководством своего дяди Амфилохия – этого, по его словам «великого и прекрасного храма витийства»⁴⁶⁹.

Затем он едет в тогдашнюю «митрополию наук»⁴⁷⁰ Кесарию Каппадокийскую. Здесь он знакомится со святым Василием Великим, который впоследствии стал его другом и сослуживцем. Отсюда святой Григорий отправился в Кесарию Палестинскую, где слушал знаменитого в то время ритора Феспесия. Не удовлетворившись образованием и в этой Кесарии, он едет в центр всемирной образованности – Александрию. Пребывание в этом средоточии наук повлияло на весь его умственный строй и направление. Здесь он воспитал в себе симпатию к Оригену и святому Афанасию, а также лично видел великого подвижника того времени – святого Антония. Эти два последних мужа окончательно утвердили в нём намерение – всецело отдать себя на служение Церкви.

Наконец, святой Григорий отправился в Афины для получения высшего образования. Скоро сюда прибыл и святой Василий Великий. Общность запросов этих личностей так сроднила их, что «казалось, – по выражению святого Григория, – одна душа в обоих поддерживает два тела»⁴⁷¹. Не обращая внимания на окружающие великолепные храмы языческих богов и торжественные в честь их церемонии, два друга знали одну цель – сокровище земной мудрости и принесть его к стопам Спасителя. Результат был блестящий. Уже в то время они достигли широкой известности. «Всякий, кто слышал и говорил об их наставниках, – замечает сам святой Григорий, – говорил и о них»⁴⁷². На 30-м году своей жизни святой Григорий вместе с другом окончил высшую школу, и, несмотря на неотступные просьбы товарищей, оставался в Афинах недолго, ибо не то пленяло его сердце. Пустыня, подвиги, спокойное христианское созерцание и единение с Высочайшим Существом – вот его заветная мечта⁴⁷³. С другой стороны, святого Григория никогда не оставляло и желание послужить святой Христовой Церкви, «повергнуть пред Богом свои ученые труды»⁴⁷⁴.

После завершения образования святой Григорий неизбежно должен был разрешить свою внутреннюю борьбу избранием какого-либо одного из этих двух желаний. Трудную задачу жизни решила жалость к престарелым родителям, не отпускавшим его от себя. Но как ни благодатна была жизнь под родительским кровом, внутренний голос не переставал звать его в пустыню. К этому же присоединились и просьбы святого Василия Великого разделить с ним суровый аскетизм. И святой Григорий, на время оставив родителей, ушёл к святому Василию. Утешительно было для святого Григория жить в любезной ему пустыне. Однако отсюда он скоро был вызван в Назианз для примирения паствы с отцом, т. к. последний, по неосторожности, подписал полуарианский символ. В то же время (361 г.) отец святого Григория, видя в своём сыне достойного пастыря Церкви и зная его склонность к отшельнической жизни, неожиданно представил его народу для избрания и посвящения во пресвитера. Святой Григорий хотя и повиновался отцу, но это «принуждение»⁴⁷⁵ – как он сам говорит, – повергло его в глубокую скорбь. После этого поступка он тайно бежал в пустыню, и только просьбы отца и боязнь гнева родителей заставили его возвратиться.

С возвращением святого Григория в Назианз и принятием пастырского звания началось открытое служение святой Церкви. Он окончательно уничтожает раскол, происшедший от неосторожности его отца, наставляет истинной вере оглашенных, ограждает свою церковь от еретиков, проповедует Слово Божие. Вместе с тем принимает живое участие и в делах церкви Кесарийской: защищает её от нападений ариан и примиряет местного архиепископа Евсевия с пресвитером Василием.

Вскоре Евсевий умер. В 370 г. стараниями православных на архипастырскую кафедру Кесарии возводится прославившийся своим образованием и чистотою веры святой Василий Великий.

Став архипастырем, святой Василий посвящает своего друга в епископа г. Сасимы, чтобы удержать этот городок от властолюбивого Тианского архиепископа Анфима. Святой Григорий всеми силами противился этому новому назначению, т. к. теперь терялась последняя надежда на уединение, и только по настоянию отца, «не преклонившись духом, преклоняет главу свою под руки святителей»⁴⁷⁶. Однако святой Григорий, хотя и жил богатой внутренней жизнью, сокрытой от глаз большинства, не был склонен к активной деятельности. Это был кроткий и миролюбивый пастырь. Поэтому он не выдержал борьбы с Анфимом и святой Василий уступил последнему Сасимы.

Весною 374 г. скончался отец святого Григория Богослова, а спустя несколько месяцев не стало его любимой матери. Брат и сестра умерли ранее.

Смерть родителей, к которым он всегда питал чувство глубокой сыновней любви и покорности, дала ему возможность всецело посвятить себя уединению. Святой Григорий уходит в Селевкию в монастырь святой Феклы. Однако это удаление было непродолжительно: великий светильник не мог остаться долго под спудом. В 379 г. умер его друг святой Василий Великий, и святого Григория вызывают в Константинополь.

Начинается самый плодотворный, но и самый печальный период в жизни Святителя.

Церковно-общественная жизнь столицы в это время представляла печальную картину. Театры, цирки, игры, роскошь, блеск, занятие теоретическими вопросами без внутреннего обновления человека и т.п. – вот насущная потребность всех классов тогдашнего общества. К сожалению, и между пастырями нашлось много таких, которые в погоне за своей личной славой старались угодить вкусу слушателей. Кроме того, город был полон еретиками. Истинные члены Православной Церкви, ко времени прибытия сюда святого Григория, «составляли народ малочисленный»⁴⁷⁷ не имели ни одного своего храма.

Святому Григорию теперь предстояла не бесплодная борьба за иерархические права, как это было с кафедрой г. Сасимы, а борьба за существование православия, защита Божественной истины, которой он всецело был предан и которая тогда попиралась.

Поселившись в доме одного своего родственника, святой Григорий весь отдался делу возрождения Православия. Личность его, как человека аскетической жизни, не привлекала к себе обитателей роскошной столицы, но сила красноречия превратила дом собрания в обширный храм, названный потом в честь воскресения здесь никейского вероучения «Анастасиею» ( от греч. слова ἀνάστασις – воскресение). Блестящее образование, природный талант и духовная жизнь святого Отца давали ему решительный перевес над противниками. Он со всею ясностью и убедительностью в противоположность еретикам доказывал истину троичности Лиц в Боге и единство Их существа. Этим замечательны его «Пять слов о богословии», которые и дали ему название «Богослова».

Успех святого Григория вызывал у врагов Православия страшную злобу против святого Отца. Чтобы отвлечь от него внимание народа, они с явной клеветой и ложью обвиняют его в многобожии⁴⁷⁸, в нарушении общественного спокойствия⁴⁷⁹ и т. п. Когда же эти меры оказались бессильными поколебать в народе глубокое уважение к Святителю Христову, они несколько раз покушались на его жизнь. Святой Григорий все эти враждебные проявления переносил с величайшим терпением и спокойствием духа, что, по справедливости, дало ему название «Исповедника»⁴⁸⁰.

Много неприятностей перенёс святой Григорий Богослов и от своих сослуживцев, бывших православными только по имени. Своим грозными обличениями их возмутительного поведения он, как это нередко бывает в жизни, возбудил к себе с их стороны страшную ненависть, готовую в любое время и любой ценой изгнать Святителя из Константинополя. Правда, сами это сделать они не могли. Но вот является александриец Максим (циник), который, пользуясь распрей константинопольского клира, замышляет низложить святого Григория с кафедры и занять его место. Прикрывая своё нравственное убожество лицемерным благочестием и показной ревностью защитника православия, он скоро вошёл в доверие святого Григория, который даже посвятил ему похвальное слово.

Между тем, Максим вступает в сношение с одним из преданнейших святому Григорию пресвитеров, склоняет на свою сторону Александрийского архиепископа Петра, подкупает египетских епископов и, пользуясь болезнью святого Григория, ночью принимает от своих единомышленников посвящение.

Хотя Максиму и не удалось свергнуть святого Григория, ибо на стороне последнего был народ и сам император, однако эта измена близких к нему людей так тяжело подействовала на него, что он решил оставить Константинополь. О своём желании Святитель сообщил в церкви пастве. Слова его были приняты рыданиями. По церкви пронёсся вопль: «Ты вместе с собою изводишь и Троицу!»⁴⁸¹ Дорожа истинным учением о Святой Троице, святой Григорий остаётся в Константинополе. Впрочем, из-за слабости здоровья он вынужден был скоро удалиться в уединение – на морской берег. Но долго ему не пришлось там быть: заботы о возрождённой им церкви и угроза ей со стороны еретиков побудили святого Отца снова поспешить в царствующий город, где он с новой энергией отдаётся своему делу.

Император Феодосий оказал и внешнюю поддержку Церкви, объявив православную веру господствующей. Арианскому Константинопольскому епископу Демофилу он предложил или принять православную веру, или отречься от кафедры. Когда же Демофил отказался, святой Григорий, по желанию народа и императора, принимает звание столичного архиепископа. Теперь Святитель получил большую свободу направить свою плодотворную деятельность на процветание Христовой Церкви.

К сожалению, полезный труд святого Отца продолжался недолго: собранная им церковь перешла в управление другому. Дело в том, что святой Григорий не был ещё канонически утверждён на Константинопольской кафедре. Утверждение его в звании столичного архиепископа должно было состояться на предстоящем Вселенском Соборе.

Этот Собор, хотя вначале и поставил святого Григория Константинопольским архипастырем, но неожиданная смерть председателя собора – Мелетия, архиепископа Антиохийского, дала новый оборот. Тотчас возник вопрос о замещении вакантной кафедры. Занявший место на соборе Мелетия, святой Григорий, считая данный момент наиболее подходящим для примирения Востока и Запада, предложил признать законным преемником на Антиохийскую кафедру Павлина. Но большинство членов Собора во главе с «буйной толпой молодых людей»⁴⁸² восстали против этого предложения. С прибытием запоздавших египетских и македонских епископов нестроения увеличились: они подняли вопрос о законности избрания самого святого Григория на Константинопольскую кафедру. Святой Григорий, не желая быть причиною раздора, призвав на соборе к общению⁴⁸³ и попрощавшись в храме святой Софии с паствой⁴⁸⁴, удалился в Назианз (июнь 381 г.). Здесь он нашёл церковь в руках аполлинаристов. Несмотря на своё крайнее утомление, он берёт на себя управление ею, пока она не получила в 383 г., по его желанию, епископа Евлалия. Обеспечив положение православия в Назианзе, Святитель уходит в отцовское поместье Арианз, чтобы в этом уединении, в пламенной молитве к Богу отдохнуть от тяжёлых трудов и освободиться от душевных волнений.

Но и теперь святой Григорий не замкнулся в круг своих личных интересов. В эти последние дни своей жизни он пишет друзьям письма, обличает несправедливых епископов в своих сатирических стихотворениях⁴⁸⁵, принимает живое участие в делах отечественной церкви. Святой Отец заботится как об отдельных личностях, так и целых семействах: одних утешает в горе и несчастии⁴⁸⁶, других наставляет в истинной вере и жизни⁴⁸⁷ и т. д. Затем, т. к. после удаления святого Григория из Константинополя враги его, стараясь всячески унизить великого Отца, стали клеветнически распространять самые нелепые слухи о его жизни, то святой Григорий пишет «Стихотворение о своей жизни»⁴⁸⁸, в котором даёт реальную картину своей многотрудной и скорбной деятельности. В противовес еретикам, а также «для убеждения молодых людей» и для своей отрады святой Отец в самых разнообразных формах поэзии выражает православную истину⁴⁸⁹. Написанные им в эту пору художественные произведения присоединили святому Отцу славу христианского поэта.

Велика и разнообразна была духовная жизнь святого Отца и в этом уединении, но дни уже её были сочтены. Утруждённый болезнями⁴⁹⁰, перенесший множество бедствий от врагов и друзей⁴⁹¹, святой Григорий видимо приближался к блаженной кончине, о которой он усердно молил Господа⁴⁹².

В 389 г. 25 января многострадальный и самоотверженный труженик Божиего виноградника почил от своих трудов.

От святого Григория Богослова до нас дошло большое количество разнообразных произведений. Первое место среди них, по своей возвышенности, глубине и силе мыслей, занимают его 45 слов. Из них в догматическом отношении заслуживают особого внимания «Пять слов о богословии» (слова 27–31). В этих словах святой Отец с исчерпывающей полнотой и ясностью даёт правила для желающих любомудрствовать, указывает степень познания Бога и излагает глубокое учение о Святой Троице.

К словам «о богословии» своим содержанием, даже местом произнесения (Константинополь), близко примыкают и слова: «О поставлении епископов и о догмате Святой Троицы» (сл. 20) и «О соблюдении доброго порядка в собеседовании...» (сл. 32).

Замечательно и «Защитительное слово по поводу бегства в Понт» (сл. 3) после рукоположения во пресвитера, в котором святой Отец говорит о высоте и трудности пастырского служения.

Не менее важны в полемической области два «Обличительных слова против Юлиана» (сл.4 и 5), запрещавшего христианским учителям преподавание в языческих школах, а христианским юношам изучать словесные науки и языческую литературу. Святой Отец клеймит позором императора-отступника пред его современниками и увековечивает память о его преступлениях⁴⁹³.

Прочие слова очень разнообразны по своему содержанию: одни посвящены некоторым богословским истинам⁴⁹⁴, другие в честь церковных праздников⁴⁹⁵, мучеников⁴⁹⁶, умерших родных⁴⁹⁷, друзей⁴⁹⁸ и т. п.

За словами следует «письма» в количестве 242.

Большая часть из них написана в последние годы уединённой жизни Святителя Христова в Арианзе (383–389 гг.)⁴⁹⁹.

И этот род творчества относится к лучшим произведениям словесности. «Ни одно их них не написано небрежно, – скажем словами архиепископа Филарета, – и почти все обработаны мастерски»⁵⁰⁰.

По своему внешнему объёму они не большие, но чрезвычайно богаты и разнообразны по содержанию⁵⁰¹. Одни из них представляют догматический интерес⁵⁰²; другие поучительный⁵⁰³; наконец, многие письма содержат ходатайства пред властями за нуждающихся и угнетённых⁵⁰⁴.

Последний род сочинений святого Григория составляют его 144 стихотворений. Характер их содержания определяется теми мотивами, которые побудили старца переменить прозу на стихи (о мотивах говорили выше). Обыкновенно поэмы его разделяют по содержанию на три разряда: догматический, нравственный и исторический⁵⁰⁵.

Стихотворения святого Григория, как и все его труды, по полноте поэтического вдохновения стоят наряду с классическими произведениями поэзии. Ими пользовались даже светские писатели для своих стихотворных переложений.

Если кратко передать содержание всех творений святого Григория, то нужно сказать, что они служат тому же высокому и святому делу, которому служила вся жизнь святого Отца, а именно: защите, раскрытию и уяснению христианских истин.

Что касается характера богословия святого Отца, то о нём можно сказать следующее.

Святой Григорий, как воспитанник александрийской школы, и в своём учении придерживался её взглядов. Поэтому-то в деле Богопознания, и вообще христианского знания он, разум подчиняет вере⁵⁰⁶. «Вера, – говорит священник Н. Виноградов, – служит основанием знания Григория, руководит и управляет его философским мышлением и созерцанием»⁵⁰⁷.

Придавая такое значение вере, святой Григорий считал главнейшим источником для христианского знания Священное Писание и Священное Предание. «Я выслушал свое учение, – говорит он в одном месте, – в слове Божием и научился у святых Отцов»⁵⁰⁸.

Но великий Учитель веры не лишал всякого значения в богословии и разума. Он только указывал границы человеческого мышления. Святой Григорий высоко ценил естественные науки⁵⁰⁹ и считал их не только невредными и неопасными, но, напротив, необходимыми в деле служения Божественной истине, ибо и им не чужды элементы правды. Для изучения их он сам предпринимал далёкие и трудные путешествия по славившимся тогда школам⁵¹⁰. Правда, пользовался он языческой мудростью с величайшей осторожностью, внимательно выбирая из неё проблески истины.

Такой способ раскрытия святым Григорием христианского вероучения говорит о том, что святой Отец не изобретал каких-либо новых форм для выражения богословских истин, почему его «догматическое учение, – по словам священника Н. Виноградова, – не отличается какими-либо новостями и особенностями... Элементы его богословия заключаются отчасти в Священном Писании, отчасти в творениях предшествовавших святому Григорию отцов и учителей Церкви»⁵¹¹.

Однако насколько святой Григорий зависим в своём богословии, настолько же и самостоятелен. Всё, что находил в указанных источниках, он перерабатывал и самостоятельно излагал.

У святого Григория и свой особенный язык, отличающийся необыкновенной возвышенностью и чистотой.

Метод изложения богословских истин святого Григория можно назвать полемико-догматическим: богослову VI в. приходилось не только раскрывать положительное учение Церкви, но и опровергать существующие еретические возражения⁵¹².

Предметом его богословских исследований служили, главным образом, особо таинственные догматы вероучения, привлекавшие внимание современного ему христианского общества.

* * *

Таков общий характер богословия святого Григория. Дальше подробно рассмотрим только учение его о любомудрии и Богопознании.

Как было указано в начале данной работы, христианство в IV в., одержав победу над иудейством и язычеством, обратилось к рассмотрению своей внутренней жизни. Особо усилился интерес к догматическим истинам на Востоке, Он породил множество «непризванных богословов»⁵¹⁴, враждующих партий, нарушил даже семейный порядок: любомудрствовали все и каждый по-своему. Такое разногласие понижало в обществе уважение к высоким истинам новой религии, делало христиан предметом насмешек для язычников, даже давало темы для языческих театральных представлений. Чтобы воспрепятствовать этому ратующему злу святой Григорий указывает границы для человеческого любомудрия.

Благоговея к Божественным истинам, святой Григорий прежде всего говорит, что «любомудрствовать о Боге можно не всем: способны к сему люди, испытавшие себя, которые провели жизнь в созерцании, а прежде всего очистили, или по крайне мере очищают, и душу и тело»⁵¹⁵. Святой Отец считает рассуждения нечистых о Боге в высшей степени опасными, подобно тому, как опасным бывает солнечный луч для слабого зрения⁵¹⁶. «Свет, – говорит он, – должен быть приемлем светом»⁵¹⁷.

Затем, философствовать можно только тогда, когда мы испытываем внутреннее спокойствие и «когда не кружимся по внешним предметам»⁵¹⁸, т. е. когда мы свободны от соблазнов окружающего нас мира.

Но устанавливая определенное время и условие для любомудрствования, святой Григорий совершенно чужд был мысли, что не всегда должно помнить Бога. «Памятовать о Боге, – читаем у него, – необходимее, нежели дышать; и, если можно так выразиться, кроме сего не должно и делать ничего иного»⁵¹⁹. Запрещено не памятование о Боге, а непрестанное без соблюдения меры богословствование⁵²⁰. Даже мёд, принятый в излишестве, производит рвоту. Прекрасное произведение вне порядка теряет свою красоту. «Например,– поясняет святой Отец, – совершенно неприличен мужской наряд на женщине и женский – на мужчине, геометрия во время плача, и слезы на пиру»⁵²¹.

Любомудрствовать нельзя не только во всякое время, но и пред всеми. «Любомудрствуй пред людьми усердными⁵²², – поучает Святитель, – пред теми, которые занимаются сим тщательно, а не наряду с прочим толкуют с удовольствием и об этом после конских ристаний, зрелищ и песней, по удовлетворении чреву и тому, что хуже чрева»⁵²³. Для последних богословие может послужить только как забава⁵²⁴ и поборник их богов и страстей⁵²⁵. Поэтому тех, которые поют «песнь Господню на земле чуждей» (Пс. 136, 4), «т.е. вслух всякому»⁵²⁶, которые «подвизаются за слово более, нежели угодно Слову»⁵²⁷, святой Григорий ставит наравне с лишёнными ума, зажигающими свой дом, терзающими своих детей и гонящими от себя родителей⁵²⁸.

Нельзя любомудрствовать и о всём. Философствуй «о том, – учит святой Григорий, – что доступно для нас и в такой мере, до какой простираются состояние и способность разумения в слушателе»⁵²⁹. В частности, Святитель перечисляет те предметы, рассуждения о которых более безопасны и не бесполезны. Это: «О мире, о веществе, о душе, о разумных природах, о воскресении, суде, мздовоздаянии»⁵³⁰ и проч. Но исследование таких высочайших и таинственных истин христианского вероучения, как догмат о Святой Троице, «об естестве Отца, об осуществлении Единородного Сына, о славе и силе Духа»⁵³¹ и др., святой Григорий признавал недоступными для человеческого понимания и почитал довольствоваться в отношении их данными Откровения.

Этими рассуждениями святой Отец заканчивает своё наставление любомудрствующим. После этого он приступает к изложению учения о богопознании.

Учение святого Григория о богопознании

(второе слово о богопознании)

В раскрытии учения о познании Бога святой Григорий останавливается, главным образом, на непостижимости Его Существа. Побуждением к уделению такого особого внимания этому вопросу, несомненно, служило появление еретиков евномиан. Последние учили о возможности полного познания самого существа, основываясь в этом случае на том соображении, что если мы не постигаем Божество, то и не знаем кому кланяемся. Вот в противоположность их заблуждениям святой Отец даёт истинный православный взгляд на Богопознание.

В Своём существе «Божество непостижимо для человеческой мысли⁵³², – говорит он, – ибо что постигнуто разумом, то человеку, имеющему не совсем поврежденный слух и тупой ум, быть может, объяснит и слово, если не вполне, то, по крайней мере, слабо»⁵³³.

Если же кто познал Бога и это засвидетельствовано, «то познание сие, – по словам святого Григория, – приписывается ему в том отношении, что, сравнительно с другими, не только просвещенными, оказался он причастником большего света». Сюда святой Отец относит ветхозаветных праведников, патриархов и пророков⁵³⁴. В самом же деле «никто не видел и не поведал естества Божия»⁵³⁵. Даже высшие духовные природы, находящиеся ближе к Богу, знают существо Божие всего только совершеннее нас, а не вполне⁵³⁶. Мы может быть и знали бы больше о Боге, – рассуждает святой Отец, – если бы Павел мог выразить, что заключало собою третье небо и шествие к нему, «но поскольку сие было неизреченно, то и мы почитаем молчанием»⁵³⁷. В достаточной мере мы познаем Бога в будущей жизни, когда «наш ум взойдет к Первообразу»⁵³⁸.

Будучи непостижимым в Своём существе, Бог не может быть кем-либо и определён. «Какое понятие составишь ты о Боге? – спрашивает святой Григорий. – Назовешь ли Его телом?»⁵³⁹ Но тогда мы должны Его осязать, видеть, указывать место Его пребывания. Божество не может быть тогда исключено из общего естественного закона – разложения на составные части и вовсе разрушения, а, следовательно, не имеет никакого преимущества пред вещами мира – не досточтимо⁵⁴⁰.

Если допустить, «что Бог есть тело невещественное, и притом, как думают некоторые, пятое и круговращающееся»⁵⁴¹, то непонятным становится, к какому роду движимых оно принадлежит. Приписывать ему движение одинаковое с сотворенным – значит уровнять Творца с тварью и поставить пред собою целый ряд вопросов, а именно: «Что же его движет? Чем движется все? Чем приводится в движение и то, от чего все движется?» и так до бесконечности⁵⁴².

Нельзя говорить, что Бог имеет тело Ангельское, ибо, с одной стороны, мы не знаем, какие тела у Ангелов, с другой – Бог сравнивается со Своими служителями. А если же сказать, что тело Бога выше Ангельского, то этим мы ничего не уясним, а, наоборот, «введем глубину пустословия»⁵⁴³. «Остается предположить, – заключает святой Григорий, – что Бог не телесен»⁵⁴⁴.

Точно также не выражают существа Божия и другие отрицательные предикаты, как-то: нерожденность, безначальность, неизменяемость, нетленность «и что еще сказуется о Боге и принадлежащем Ему»⁵⁴⁵. Естественно, возникает необходимость представить положительные определения Сущего, т. е. «что Он есть»⁵⁴⁶.

В противном случае можно уподобиться тем, которые, решая, сколько составит дважды пять, указывают число, но не искомое⁵⁴⁷. Однако положительных понятий, вполне обнимающих существо Божие, по учению святогоГригория, нет. Мы не имеем ни одного слова, соответствующего Его величию: Он неименуем. «Как никто и никогда не вдыхал в себя всего воздуха, – поучает Богослов, – так точно ни ум не вмещал совершенно, ни голос не обнимал Божией сущности»⁵⁴⁸.

Что касается тех имен, которыми разум человеческий называет Божество, то все их нужно понимать в смысле образном и символическом⁵⁴⁹.

Показав невозможность для человека познать Бога, святой Григорий поясняет, почему именно ему недоступно Божество. «Конечное – по мысли Богослова, – никогда не может вполне обнять Бесконечное⁵⁵⁰. Если же человек определит Его, то Оно с необходимостью будет ограничено⁵⁵¹. Но человек не может проникнуть не только в существо Бесконечного, но и в сущность окружающего его мира⁵⁵². Он не знает даже свой собственный состав⁵⁵³, пред которым, безусловно, неизмеримо выше Естество всё произведшее⁵⁵⁴».

Выставляет святой Григорий причины и чисто морального характера. «Божество, – говорит он, – пребывает непостижимым не по зависти», ибо Оно бесстрастно и едино благое⁵⁵⁵; не из-за стремления к чести и славе, «ибо пролагать себе путь к первенству тем, чтобы препятствовать другим до него достигнуть,… чуждо не только Богу, но и человеку сколько-нибудь благонравному»⁵⁵⁶. Основания непостижимости лежат в самой природе человеческой: удобно приобретённое мы скоро и теряем⁵⁵⁷. Затем, непостижимость необходима и для того, чтобы мы, «прияв в себя всецелый свет», не возгордились и не подверглись одной участи с денницею⁵⁵⁸. «А может быть сие нужно и для того, – заключает Богослов, – чтобы здесь очистившимся и там оставалось нечто в награду за светлую жизнь»⁵⁵⁹.

Вот в силу всех указанных причин и «стоит между нами и Богом сия телесная мгла, как древле облако между египтянами и евреями»⁵⁶⁰.

Но святому Григорию предстояла задача не только уяснить непостижимость существа Божия, но, в противоположность тем же еретикам евномианам⁵⁶¹, показать, что эту непостижимость нельзя понимать в абсолютном смысле, и потому нельзя обвинять христиан в незнании, кому они кланяются.

Для нас, прежде всего, «постижимо, – говорит святой Отец, – что Бог существует»⁵⁶². В этом убеждает нас благоустроенный видимый мир. Рассматривая его, человек ищет первопричину всего существующего – «вождя и правителя»⁵⁶³. Во всём окружающем он желаемого не находит, ибо здесь «все, по свидетельству чувств, равночестно»⁵⁶⁴. А поэтому он устремляет свой взор от видимого «к Тому, Что выше видимого и Что дает видимому бытие... к Тому, Кто привел в устройство небо и землю... Кто их содержит... привел в движение... – к Художнику всего», Которым является не кто-либо другой, а только Бог⁵⁶⁵.

До некоторой степени доступно нам и само существо Божие, именно: та сторона, которою Бог проявляет Себя в мире. Это – свойства Божества, по которым мы отчасти и гадательно можем судить о его внутренних совершенствах⁵⁶⁶.

Святой Григорий останавливается, главным образом, на всемогуществе Божием, как самом очевидном свойстве. «Рассмотри природу плавающих в воде, – говорит святой Отец, – рассмотри также стада птиц непевчих и певчих, разнообразие в их виде и цвете, рассмотрим различия растений, силы корней, соков, цветов, запахов... После сего изойди широту и долготу общей всем матери – земли... – все служит самым ясным доказательством всемогущества Божия»⁵⁶⁷.

Из других свойств, упоминаемых святым Григорием во втором слове о богословии, следует указать: духовность⁵⁶⁸, беспредельность⁵⁶⁹ и вечность⁵⁷⁰.

Но так как все имена и свойства, приписываемые нами Божеству, берутся не из самого Его существа, а из окружающего нас мира, то понятно, что они далеко не все выражают о Нём. «Не Бог еще то, что мы представили себе под понятием Бога, – поучает Архипастырь, – или чем мы Его изобразили, или чем описало слово»⁵⁷¹. Познаваемые нами в нынешней жизни свойства и имена Божии «есть тонкая струя и как бы малый отблеск великого света»⁵⁷². Это «есть отражение и изображение солнца в водах для слабых взоров»⁵⁷³. Однако, хотя они и не обнимают Существа, тем не менее, каждое из них заключает в себе нечто действительное и соответственное Определяемому Высочайшему Существу. Так что, если взять всех их вместе, то получим хотя тёмный и слабый, но более или менее целостный и действительный Его облик⁵⁷⁴.

Так учит святой Григорий о Богопознании.

* * *

Жизнь и деятельность святого Григория Богослова должна служить самым лучшим образцом как для пастырей Церкви, так и для пасомых.

Святой Отец высоко ценил пастырское служение. Несмотря на великие свои природные дарования, он считал себя недостойным его и всячески уклонялся. Но когда, помимо своей воли, был возведён в сан пресвитера, а потом архипастыря, он всего себя отдал на благо Святой Церкви. Он не стремился ни к мирской чести, ни к славе, ни к вышнему эффекту в своих проповедях, а знал только одно – спасти православных христиан – себя, и защитить Святую Церковь от еретических волн. На все завистливые клеветы и озлобления врагов святой Григорий отвечал терпением и кротостью. Чувство мести было совершенно чуждо его благородной душе. В любви к родителям он был самоотверженным, в дружбе – преданным, в подвигах и молитве – неутомимым. Что может быть лучше и похвальнее такого поведения и для современного пастыря и всякого христианина?!

Желающему быть богословом святой Отец указал к этому путь, а именно: необходимо обогащаться не знаниями только, но и усовершать всю свою личность по образу Того, о Ком он хочет любомудрствовать. Приступающий же к богословствованию хотя и с большой учёностью, но с развращённой душой и нечистым сердцем не только не уразумеет истины, но может даже подвергнуться опасности.

Оставленные святым Григорием труды составили драгоценное наследие Святой Церкви. Каждый христианин может находить в них духовное назидание и подкрепление при разных обстоятельствах жизни.

«И я невольно вспоминаю, как постепенно менялся в моем

сознании общий дух работы. Сперва было предположено

не делать ни одной ссылки, а говорить только своими

словами. Но скоро пришлось вступить в борьбу

с самим собою и дать место коротеньким выдержкам. Далее,

они стали расти, ширясь до целых отрывков. И, наконец,

мне начало казаться, что необходимо отбросить всё

своё и печатать одни только церковные творения. Может

быть, это – единственный правильный путь, – путь прямого

обращения к самой Церкви. Да и кто я, чтобы писать

о духовном?»

Священник Павел Флоренский.

Столп и утверждение Истины.

Опыт православной феодицеи. М., 1912. С. 5

«Сирский Пророк» – Преподобный Ефрем Сирин

«Приидите, возлюбленные; приидите, отцы и братия мои,

избранное стадо Отца, запечатленные воины Христовы.

Приидите, дети, выслушайте слово спасительное для душ

ваших... Приидите все единодушно, богатые и бедные, начальники

и подчиненные, старцы и юные, сыны и дщери,

и всякий возраст, все желающие избавиться вечного наказания

и стать наследниками Небесного Царствия...

Приидите, займемся куплей, пока еще день купли».

Преподобный Ефрем Сирин, 1, 35–36.

«Исцели меня, Господи, и исцелюсь. Единый Премудрый

и Благоутробный! Умоляю благость Твою, исцели язвы

души моей и просвети очи ума моего, чтоб уразуметь мне

Твое о мне домостроительство».

Преподобный Ефрем Сирин, 1, 76–77 ⁵⁷⁵

В самом начале «Похвального слова преподобному отцу нашему Ефрему», известном с именем святого отца IV века Григория Нисского, напоминаются слушателю глаголы Христа Спасителя: «Ниже вжигают светильника и поставляют его под спудом, но на свещнице, и светит всем, иже в храмине суть» (Мф. 5,15). Таким светильником, освещающим и указующим путь в Царствие Небесное и был преподобный Ефрем Сирин, ещё в древности названный «Пророком Сирским» за свои глубоко духовные наставления, за необычайный дар слова, за пророческую ревность по Бозе.

«Не будет ли грехом скрываться и боязливо молчать там, –

рассуждает святой Григорий Нисский, – где Сам Господь

повелел быть дерзновенным. Он возжег как бы ясный и

светлейший солнца светильник – жизнь сего Божественного

отца нашего, для того, чтобы мы повествовали о ней.

Он хочет, чтобы жизнь сия не была сокрываема под спудом

молчания, но чтобы поставлена была на самой выси

церковной так, чтобы видна была всем живущим в доме

вселенной; и чтобы люди, смотря на нее, прославляли Отца,

«Иже на небесех»... Я буду прославлять того Ефрема,

свет жизни и учения которого воссиял для всего мира».

Святой Григорий Нисский. Творения.

Т. 8. М., 1871. С. 259–260, 262.

Святой Григорий Нисский именует преподобного Ефрема плодоносной виноградной лозой Божией, изобилующей плодами учения и услаждающей сынов Церкви полнотой любви; называет его вселенским учителем, восшедшим «на самый верх духовной лестницы добродетелей»; считает его наилучшим образом устрояющим «дом Владычний» (Там же. С. 263,270). Действительно, если говорить о правой вере в Бога, о непрестанной молитве, о постоянных покаянных слезах, о чтении Божественного Писания, о богопросвещенном учении, глубочайшем смирении, нестяжательности, милосердии, ревности против восстающих на благочестие, о всем том, что составляет нового человека, «созданного по Богу в правде и преподобии истины» (Еф. 4, 24), то должно излагать ЖИТИЕ, ТВОРЕНИЯ и БОГОСЛОВИЕ преподобного Ефрема Сирина.

Родился преподобный Ефрем Сирин в начале IV века в г. Низибии или Нисивии (в нынешней Турции). Годы его жизни определяются приблизительно – 306–373. О своём происхождении сам Преподобный пишет так: «Предки мои были нищие, питавшиеся милостыней. Деды, благоденствовавшие в жизни, были земледельцами. Родители занимались тем же и состояли в неважном родстве с городскими жителями» (1, 168). Он же свидетельствует, что родившие его «по плоти » внушили ему страх Господень (1, 168). Впоследствии на Преподобного оказал большое духовное влияние известный в истории Церкви подвижник и защитник православной веры, участник деяний I Вселенского Собора святой Иаков, епископ Низибийский († 350).

Родителям Преподобного в особом видении было показано, как на языке дитяти выросло огромное виноградное дерево, которое своими ветвями покрыло всю землю и было настолько плодоносно, что его плодами питались многие птицы, но плоды от этого не только не убывали, а, наоборот, умножались. Это видение, вероятно, и определило имя Ефрем, что в переводе с еврейского языка означает плодовитый.

В юности Преподобный испытал сомнение относительно Промысла Божия. «Когда жил я еще в миру, – свидетельствует он, – нападал на меня враг, и в это время юность моя едва не уверила меня, что совершающееся с нами в жизни случайно» (1,154). Но Промысл Божий не оставил его без вразумления. Преподобный Ефрем был оклеветан и взят под стражу. Одновременно были также ложно обвинены ещё двое и вместе с ним заключены в темнице. «Проведя там седмь дней, – пишет Преподобный в своей «Исповеди» («Обличение себе самому и исповедь»), – в осмый день вижу во сне, что кто-то говорит мне: «Будь благочестив и уразумеешь Промысл; перебери в мыслях, о чем ты думал и что делал, и по себе осознаешь, что эти люди страждут не несправедливо, но не избегнут наказания и виновные"» (1,154–155). Преподобный стал размышлять о видении и вскоре отыскал свой проступок. Оказалось, что, быв в другой раз в том же селении, он со злым умыслом выгнал из загона корову бедного странника. Зверь настиг её и растерзал. Вспомнили свои прежние проступки и заключённые с ним и рассказали ему. «При сих рассказах начал я, – продолжает исповедь Преподобный, – приходить в сокрушение, потому что в этом было некоторое явное воздаяние. И если бы один я был, то сказал бы, может быть, что все это случилось со мной просто по-человечески. Но мы трое постигнуты той же участью. И вот есть Некто четвертый отмститель, Который не в родстве с терпящими напрасную обиду и не знаком мне, потому что ни я, ни они никогда не видали его, так как я описал им и вид явившегося мне» (1, 155). Преподобный и соузники были освобождены. В ближайшую ночь снова явился Преподобному прежний Муж и велел ему покаяться «в неправде, убедившись, что есть Око, над всеми надзирающее» (1, 159). Преподобный внял наставлениям Явившегося – вскоре ушёл из мира к отшельникам в окрестные горы, дабы всю свою жизнь посвятить покаянию, молитве, совершенствованию.

В 363 г. Низибия отошла к Персии, и преподобный Ефрем переселился в г. Едессу. «Подобно дивному Аврааму, – как говорит святой Григорий Нисский, – получив повеление оставить отечество, он поселился в городе Едессян» (Цит. изд. С. 274). Подходя к городу, Преподобный просил Бога, чтобы Он послал ему навстречу мужа, от которого он мог бы получить «плод ведения». Но, к великому своему огорчению, он встретился с блудницей. Поражённый этой встречей, он хотел отойти от блудницы, но она сама начала внимательно его рассматривать. Преподобный вынужден был спросить её: «Скажи мне, женщина, что ты так пристально смотришь на меня?» Последовал ответ: «Я смотрю, как мне следует и прилично, потому что я взята от тебя, мужа, а ты, так как взят от земли, лучше смотри не на меня, а в землю». Удивлённый таким неожиданным ответом, «мудрый муж, – свидетельствует святой Григорий Нисский, – признал его для себя весьма полезным и посему прославил непостижимое могущество Бога», Который посылает нам то, на что надеялись, и через то, на что не надеялись (Цит. изд. С. 275).

Святой странник нашёл пристанище в одном из монастырей окрестностей города. Вскоре он положил основание Едесскому училищу («школе персов»), в котором сам и учительствовал, которое ещё при нём достигло известности и после его кончины долго просуществовало. Здесь он начинает писать свои экзегетические труды на Священное Писание и создавать другие творения.

Хотя Едесса, как и Низибия, имели великих подвижников (например, Иулиана Персиянина – IV в., – столько возлюбившего «сокрушение и плач, что никто другой не равнялся с ним в этом», 3, 231), тем не менее преподобный Ефрем посетил Египет – родину монашества – с целью увидеть пустынников и изучить их жительство. Нитрийская гора приняла его с любовью. Некоторое время он подвизался здесь, встречался с богоизбранными иноками, слушал их поучительные наставления. Одновременно Преподобный продолжал заниматься и литературным трудом.

На обратном пути из Египта Преподобный посетил г. Кесарию Каппадокийскую, где святительствовал святой Василий Великий, имя которого покрывалось славой защитника святого Православия. Преподобный Ефрем, будучи сам строгим иноком и ревнителем церковного мира, хотел обогатиться и опытом Кесарийского архипастыря в борьбе с врагами святой Церкви. Свою встречу со Святителем вот как описал сам преподобный Ефрем в «Похвальном слове иже во святых отцу нашему Василию Великому» (2, 308–317): «Василий, призвав к себе мою худость, спрашивал: “Ты ли Ефрем, прекрасно преклонивший выю и взявший на себя иго спасительного слова?” И сказал я в ответ: “Я Ефрем, который сам себе препятствует идти небесной стезей”. Тогда, объяв меня, сей дивный муж, напечатлел на мне святое свое лобзание. Предложил и трапезу... не из тленных приготовленную яств, но наполненную нетленными мыслями. Ибо рассуждал он о том, какими добрыми делами можем мы умилостивить к себе Господа, как отражать нам нашествия грехов, как преграждать входы страстям, как приобрести апостольскую добродетель, как умолить неподкупного Судью... И заметь: ...стал он для меня тем же, чем служит жезл для тела». При этой встрече у преподобного Ефрема зародилась мысль написать «Похвальное слово святым четыредесяти мученикам» (2, 356–373), ибо, свидетельствует он, «сей доблий муж сроднил слух мой с их терпением всякого рода, рассказал мне, как всему предпочли они умереть за Христа» (2, 312–313).

Жизнеописатели преподобного Ефрема сообщают, что святой Василий Великий рукоположил его во диакона. Святитель хотел возвести его и в сан епископа, но преподобный Ефрем, по своему глубочайшему смирению, отклонил предложение сей почести.

Исполненный самых добрых чувств от встреч со святыми подвижниками Египта и с Кесарийским Святителем, преподобный Ефрем сразу после возвращения в Едессу ушёл в уединение, надеясь всё оставшееся время жизни провести вдали от мира, в тишине, в богомыслии. Но Промысл Божий на некоторое время призвал его к деятельному служению ближним. В Едессе случился голод. Бедный святой инок, не имея никаких материальных ценностей, употребил на спасение изнемогавших от жестокого бедствия то, чем наградил его Господь – дар слова. Своим вдохновенным, проникнутым глубокой любовью к ближним, искренним участием в их страданиях, Преподобный смог смягчить жестокость богачей и расположить их к милосердию. Святой согласился даже принять на себя обязанности распоряжаться вспомоществованиями. Его заботами была устроена богадельня для больных и бесприютных. Свято совершив служение ближним, Преподобный вернулся в свою пещеру, которую уже не оставлял до дня блаженной кончины. Некоторое время спустя нетленные останки Преподобного были перенесены в храм соседнего монастыря.

Подлинно христианское смирение, которым отличался весь жизненный подвиг Преподобного, ярко выразилось и в его «Предсмертном завещании»: не прославлять его при погребении, не погребать с пышностью, не украшать гроб и не сопровождать торжественно, а вместо всего этого усилить о нем свои молитвы. «Лучше пролейте, братия, слезы свои о мне, – просит «Сирский Пророк», – о друзьях моих и о всех подобных мне» (5,304. См. также: 5, 300, 301,302,305).

Итог святому житию преподобного Ефрема подвёл святой Григорий Нисский, скончавшийся всего двадцатью годами позже Преподобного: «Я думаю, во время восхождения души его на Небо, ее сопровождали все добродетели его жизни, и каждая из них показывала ей оные неизреченные и невидимые красоты: ...любовь ...смиренномудрие и все другие добродетели поочередно говорили ей и показывали те награды, которые за любовь и труды, понесенные для них на земле, исходатайствованы были ими наконец» (Цит. изд. С. 292).

Преподобный Ефрем Сирин ещё современниками почитался не только за истинно монашеский подвиг, но и за свои богопросвещённые творения. Так было и в последующей истории Святой Церкви. Блаженный Иероним Стридонский († 420) свидетельствует, что книги «диакона Едесской Церкви» читаются «всенародно» «после чтения книг Священного Писания» (Бл. Иероним. Творения. Ч. 5. Киев, 1910. С. 309). Этим объясняется, что на Руси творения Преподобного были известны в переводе (на славянском языке) уже в XII веке. А отдельные его труды вошли в широко распространяемые на Руси святоотеческие сборники «Измарагд», «Златоуст». На русском языке большинство творений святого Ефрема переиздавалось несколько раз. Последнее, репринтное восьмитомное издание, осуществлено в 1993–1995 гг.

Нерешённой до конца проблемой остается подлинность творений. Под именем преподобного Ефрема появилось множество сочинений, так как злоумышленники прикрывались его авторитетом для распространения своих взглядов.

Часть творений преподобного Ефрема стала известна на сирском языке, другая часть – на греческом. Некоторые из них сохранились с древних пор на обоих языках (например, «Предсмертное завещание»).

Все творения Преподобного могут быть разделены по основному их содержанию и по форме (структуре, виду). По содержанию есть творения: I) экзегетические, II) догматические или догматико-полемические и III) аскетические или духовно-нравственные. По форме: IV) молитвы, V) песнопения (о покаянии, на погребение усопших) и VI) похвальные слова.

Святой Григорий Нисский замечает, что преподобный Ефрем Сирин «изъяснил все Писание» как Ветхого, так и Нового Завета (Цит. изд. С. 270). Но до нашего времени не дошли все его «изъяснения». В русском переводе имеются такие библейские толкования:

1. На Пятокнижие пророка Моисея («Толкование на книгу Бытия» и т. д. 6, 205–449).

2. На всех великих пророков (в том числе и «Толкование на некоторые места Плача Иеремии») и на семь малых пророков (Осии, Иоиля, Амоса, Авдия, «Михея, Захарии и Малахии) (5, 317–520; 6, 5–204).

3. «Толкование на Четвероевангелие» (8, 11–357) – по типу свода священного Евангельского текста – Диатессарона христианского апологета II века Татиана.

4. На послания святого апостола Павла (кроме послания к Филимону). В приложении добавляется: «Толкование святого Ефрема Сирина на апокрифические послания Коринфян к апостолу Павлу и апостола Павла к Коринфянам третье» (7,1–392).

Следует отметить, что в имеющихся толкованиях на священные; книги Ветхого Завета иногда опускаются целые главы без рассмотрения (например, Ис. 44–64; Иер. 26–29, 33, 36–42, 44–52; Плач. 4–5; Иез. 26–27, 35–36, 42–43, 46, 48; Дан. 13–14 и др.), а более часто пропускаются стихи в главах. Последнее замечание относится к толкованиям на послания святого апостола Павла.

5. К экзегетическим творениям присоединяются также и некоторые слова Преподобного, преимущественно, на библейские темы:

· «Слово о прекрасном Иосифе», проданном братьями (2,27–50).

· «О рае» (5,258–297). По суждению Преподобного, едемский сад дивен своими растениями и величественен сокровенными в нём тайнами. От рая земного святой Ефрем восходит к Раю Небесному: «Там сыны человеческие видят себя во славе и сами себе дивятся, почему плотяная их природа, некогда возмущаемая и возмутительная, теперь спокойна и чиста, почему наружно красотой и внутренно чистотой сияют видимо – тело, а невидимо – душа». «Духовно питают там ветры живущих духовно; не утомляет тамошняя вечеря; рука не утруждается; нет дела зубам, не обременяется чрево. Кто наслаждался когда такой неутомительной трапезой, насыщался без пищи, упоялся без пития, веянием одного ветра утолял жажду, и веянием другого насыщался?» (5,258,279,287).

В разных творениях раскрывается целый ряд и других библейских тем, но творения эти по своему содержанию более догматические, чем экзегетические.

6. Имеются гомилии, рассуждения на отдельные библейские тексты.

Это на слова:

· «Положи, Господи, хранение устом моим, и дверь ограждения о устнах моих» (Пс. 140, 3) (4, 345–353).

· «Сыне моей премудрости внимай, к моим же словесам прилагай ухо твое» (Притч. 5, 1) (4, 353–357).

· «Вся суетство и крушение духа» (Еккл. 1, 14) (4, 357–366).

· «Да возмется нечестивый, да не видит славы Господни» (Ис. 26, 10) (5, 33–42).

· «Горе нам, яко согрешихом» (Плач. 5,16) (5,42–54).

· «Востани, и иди в Ниневию град великий, и проповеждь в нем по проповеди, юже Аз глаголах тебе. И воста Иона, и иде в Ниневию, якоже глагола Господь» (Иона 3,2–3) (5,54–92).

· «Два будета на селе» (Мф. 24, 40) (3,17–18).

· «В мире сем скорбни будете» (Ин. 16,33) (3,262–295). Изъясняя эти слова Спасителя, Преподобный рассуждает о том, что скорби и теснота мира сего содействуют совершенствованию человека и ведут в Царствие Божие. «Владыка и Господь наш Иисус Христос, – говорит он, – для того скорби и страдания всех святых, а также и собственные Свои страдания ... передал нам письменно, чтобы научить нас, что желающему спастись невозможно настоящую жизнь проводить в покое, или быть в мире сем без искушений и скорбей; потому что ни избегнуть наказания, ни достигнуть Царствия и насладиться вечными благами никто не может без искушений и скорбей» (3,262). «Ясно показует Бог, что нет покоя на земле желающим спастися, потому что не без труда дается награда, и каждый из нас получит свою награду по мере труда своего» (3,278).

В догматических (догматико-полемических) творениях Преподобный с чувством благоговения перед тайнами православного исповедания размышляет об истинах веры, особенно о тех, которые искажались, перетолковывались. Он не ставит перед собой задачу исследовать основания, на которых утверждается истина, но без всякого суемудрия указывает на них и просто представляет истину так, как её содержит Святая Церковь и как подобает хранить её верному чаду Церкви.

На первое место из догматических творений по своему количеству (числу) выступают те, в которых Преподобный касается эсхатологических тем. Это:                        1. «Слово о втором пришествии Господа нашего Иисуса Христа» (1,215–220). В этом слове святой Ефрем говорит о внезапности пришествия Спасителя и призывает к бодрствованию и стяжанию вечных благ. «Приидите же, друзья мои, приуготовим себя и станем бодрствовать, ожидая Господа нашего, бессмертного Жениха. Вот воссиявает Он! Вот уже идет! Ночи прошло много, день приблизился. Сыны Света, поспешайте к Свету» (1,218).                        2. «О терпении, о кончине века и втором пришествии, о прилежном чтении Божественных Писаний и пользе безмолвия» (3, 89–102). «Разнообразие тем подчинено одной цели: найти милость Божию в день Суда. Славна жизнь праведных, – размышляет Преподобный. – Чем же она славится, как не терпением? Возлюби, монах, терпение, как матерь мужества» (3, 89). «Послушай теперь, брат мой. Если не могли мы снести утешительного Его пришествия, когда... не было ни одного из будущих страхов, что будем делать, когда снидет Он в гневе, когда сядет на Престоле славы Своей и призовет землю от восток солнца и до запад, от всех конец земли и до конец ее, «рассудити люди Своя» (Пс. 49, 4) и воздати каждому по делам его» (3, 91–92). «Как труба звуком своим собирает воинов, так и Божие Писание, взывая к нам, приводит помыслы наши в страх Божий... И еще, как труба звуком своим, во время брани, и в юных борцах возбуждает готовность идти на сопротивников, так Божие Писание возбуждает твою ревность к добру и укрепляет тебя к борьбе со страстями. Посему, брат мой, по мере сил своих принуждай себя, как можно чаще, читать Писание» (3, 95). «Приобрети же, брат, и безмолвие, как крепкую стену, потому что безмолвие поставит тебя выше страстей» (3, 100).                        3. «Слово 1-е о скончавшихся отцах» (1, 220–224). «Вижу, Владыка, – свидетельствует святой Ефрем, – что святых Своих, как избранное золото, берешь Ты из суетного мира в упокоение жизни. Как умный земледелец, когда видит плоды хорошо созревшими, с предусмотрительностью поспешает собрать их, чтоб не потерпели они повреждения от каких-либо невыгодных для них ударов, так и Ты, Сам Спаситель, собираешь избранных, трудящихся праведно. А мы ленивые, слабые произволением, пребываем в ожесточении своем» (1, 220–221).    4.          «Слово 2-е о скончавшихся отцах» (1, 224–230). Преподобный говорит о них «на пользу всем слушающим» (1,224). (См. также на тему эсхатологическую во II томе под порядковыми номерами 36–39; в III томе – № 67, 68, 86, 89–93, 95, 115, 116, 120, 128; в IV томе – № 137).

Из других догматических творений можно отметить:                        5. «О правде и благости Божией» (5, 173–175). Говорится об этих свойствах Божиих и их действии.                        6. «На Рождество Христово» (5, 156–161). «Научи меня, Господи, – молит святой Сирский учитель, – как и почему угодно Тебе было явиться из девического чрева» (5,159).    7.          «Иисус – Свет мира» (5,208–209). Явившись «из Отчих недр» Господь наш Иисус Христос озарил нас Своим славным светом. «Воссиял день сынам человеческим», и прекратилось «владычество тьмы» (5, 208).                        8. «Размышление о домостроительстве нашего спасения» (5,168–173). В спасении проявляется премудрая воля Божия. «Воля Твоя, Господи,... восхотела и украсила все твари. Волю Твою не может судить ни один человек. Воля Твоя есть воля и Отца Твоего» (5,172).                        9. «Различные виды Божия Промысла» (3, 395–396). Бог вразумляет нас, чтобы мы не привязывались к миру, посылает испытания, чтобы очистились от греха. Оставляет лишь тех, «которые не хотят жить без греха» (3, 396).                     10. «Мария и Ева» (5, 204–208) – сопоставляются виновница смерти и Виновница Жизни.                     11. «Беседа против иудеев» (5, 3–23). Относится эта Беседа к догматико-полемическим творениям. Проведена она была в праздник Входа Господня в Иерусалим – «в неделю: Осанна». «Вот, на радостный праздник призывает вас Сын Царев, пришедший в нашу страну; выходите в сретение Ему с масличными ветвями и пойте: Осанна» (5, 3). «Каждый по-своему да славит Того, Кто преклонил Свою высоту и низшел» (5, 5). «В сетовании сидит ныне синагога, любительница празднеств. Поскольку презрела она праздник Сына, то и Он презрел и отверг ее праздники» (5, 6). «С желанием сретала Его церковь языческая и покланялась Ему, но гневалась на Него блудница, скверная синагога... Не уважила она гласа Пророков и проповеди Апостолов, не преклонила уха своего к хвалению детей и младенцев эта прелюбодейца. И поскольку Иерусалимская дщерь не слушала и не радовалась радости и прославлению, то написал Он разводное письмо... Снял с нее украшения... Снял убранства с выи ее, снял ожерелья и цепи» (5,10,11). «Иудеи же не только отвергли оба завета, но поругали Отца, по ненависти убили Сына» (5, 15). «Приидите, – взывает Преподобный, – исследуем, как должно, пророческие изречения, посмотрим, исполнились ли тайны, предсказанные Пророками?» (5,15).

Больше всего Преподобный уделял внимания вопросам духовно-нравственным, поэтому подавляющее большинство его творений по содержанию аскетические. Тематика их весьма широка. Можно сказать, что элементы аскетизма присутствуют во всех творениях Святого. Значит, представить их полностью – это почти то же; что изложить восьмитомное издание творений.

С целью облегчения поиска данных творений отдельные из них представляются здесь в той же последовательности, в какой расположены в используемом издании.                        1. На первое место – и по расположению и по значению – среди аскетических творений выдвигается «Слово о добродетелях и пороках » (1, 3–23). Преподобный говорит об одиннадцати добродетелях и таком же числе пороков. Наставления даются путём противопоставления последних первым. Так страху Божию противопоставляется бесстрашие, любви – неимение любви и т.д.

1) Источником «многих благ» служит страх Господень. Имеющий страх Божий старается творить угодное Богу, заботиться не допускать до себя плотские удовольствия, не рассеиваться – «не парить умом туда и сюда», не быть беспечным, равнодушным. «В ком есть страх Божий, тот удобно спасается от умыслов злокозненного врага». «Блажен тот человек, который имеет в себе страх Божий» (1, 4–5).

2) Блажен и тот, в ком есть любовь Божия, ибо он вместе с Богом, никем не гнушается, не превозносится, не надмевается, не наговаривает, «не коснит во лжи», не завидует, «не смотрит ненавистным оком», не радуется горю других, не чернит ближнего, ничего чужого не присваивает себе – все покрывает, все терпит, милосердствует, исполняет волю Божию. Пребывающий в любви есть ученик Божий – и Господь примет его в лоно Свое. «Бог любы есть, и пребываяй в любви в Бозе пребывает» (1Ин. 4,16) (1,5–6).

3) «Подлинно блажен» приобретший долготерпение и

4) просто терпение. Стяжавший сие «мног в разуме» (Притч. 14, 29), не гневается, не раздражается, не огорчается при обидах, не хмурится при выговоре, не оскорбляет – «всегда в радости», во всех делах тверд, во всех случаях находит целительное врачевство. В нужде он «оказывается благоискусным, в искушениях восхищается... Готов к послушанию,., исполнен любви. За оскорбления он благословляет; в ссорах хранит мир, в безмолвии мужествен, в псалмопении не ленив, к постам готов,… в делах неукоризнен, в ответах прям, в исправлении поручения благопокорен, в жизни рачителен, в оказании услуг любезен, в обращении привлекателен, в общежитии с братством приятен, в совещаниях сладок,… в попечении о странных старателен, в хождении за немощными предупредителен; первый помощник в затруднительном положении, в мыслях трезвен, во всяком деле добр». И что, – вопрошает Святой, – преимущественнее сего?» (1,7–9. Ср.: «О терпении» – 2,345–354; 1,267,293,337).

5) «Троекратно блажен» негневливый. Он никого не обижает, «не радуется ссорам», удаляется от споров – живет в мире, всегда спокоен и весел, ратует о правде и истине, всегда здрав умом, кроток, «может иметь и любовь, и терпение, и смирение». Он становится обителью Святого Духа «и возлюблен Христу» (1,10).

6) Всеми прославляется «блаженное богатство – кротость». Кроткий в скорби благодарит, в ссорах спокоен, в подчинении, уничижении, обиде радуется – со всеми пребывает в согласии, «начальству покорен, на всякое дело готов». Он далек от лицемерия», от пронырства, зависти, злоречия, «не терпит наушничества» (1,11–12).

7) Блажен согласовавший жизнь свою с истиной. Он не человекоугодник, не честолюбив, не льстив, не коварен, не лицемер – «в суждении правилен, в деле рачителен,… водится только добродетелью» (1,13).

8) Подражателем Божественного Учителя нашего есть послушливый. Через послушание он делается Его сонаследником. Одновременно он соединяется и со всеми людьми любовью, никому не противоречит, не гневается – «готов на всякое доброе дело»... «Много плодов послушания» (1,14–15).

9) Не подверженный зависти и соперничеству не печалится из-за успеха других, не домогается почестей, не усваивает себе славных дел – успевающим помогает, живущих в правде хвалит. Он «ни в каком деле не издевается над ближним, напротив того, всякому успеху и всякому доблестному делу друга радуется» (1,16–17).

10) Незлоречивый не оскверняет языком сердца своего и блюдет себя неукоризненным. «Кто не в сообществе с злоречивыми, тот водворится с Ангелами,., исполнен врачевством любви». Уста его «благоухают плодами Святого Духа» (1,18).

11) Последняя, одиннадцатая, добродетель, о которой говорит Преподобный в своём знаменитом «Слове», есть воздержание. Эту добродетель именует он подлинно великой. Есть воздержание в языке (не пустословить, не злословить, не клеветать, не пересуживать), в слухе (не поддаваться пустой молве), в зрении (не смотреть на неприличное), в раздражительности (не воспламеняться), в славе (не искать чести, не надмеваться), в помыслах (не склоняться к услаждениям), в еде (не предаваться чревоугодию, винопитию, «не употреблять без меры не только вина, но, если можно, и воды»), в сластолюбии («не исполнять воли плоти»)... (1,19–20).                        2. «В подражание притчам» (1, 84–144). Это краткие духовные мудрые изречения о добродетелях и пороках. Содержание их охватывает всё истинно подвижническое житие. «Научай, – заключает святой Ефрем, – брата своего, возлюбленный, не тому пути, который отводит в мир, но тому, который вводит в Царство Небесное. Бойся же Господа всей силой твоей и не соревнуй делам нечестивых, потому что огонь их не угаснет, и червь их не умрет (Мф. 9, 44)» (1, 144).                        3. «О покаянии» (1, 191–198). Преподобный призывает грешника приступить ко Господу и получить исцеление, сбросить с себя бремя грехов, принести покаяние и смочить молитвенными слезами «загнившие язвы. Ибо сей Небесный Врач, как благий, слезами и воздыханиями исцеляет язвы» (1,192).                        4. «О сердечном сокрушении» (1,198–204). По восхвалении Подателя всех благ испрашивается благодать Божия для исцеления от сокровенных язв.                        5. «Слово умилительное 1-ое» (1, 204–207). Зрение сияния звёзд приводит к мысли о Втором Пришествии Христовом. «Каким я – грешник, – размышляет Преподобный, – окажусь в этот страшный час? Как предстану престолу страшного Судии? Как мне рассеянному иметь место с совершенными? Или как мне козлищу стать с овцами одесную Христа?.. Или что мне делать, когда святые узнают друг друга в небесном чертоге? Кто меня узнает?.. О душа рассеянная, душа грешная!.. Постарайся оказаться готовой в этот страшный час, чтоб не плакать там в век века» (1, 204–205).    6.          «Слово умилительное 2-ое» (1,208–213). В нём продолжается призыв к сокрушению: «Сокрушайся, душа моя, сокрушайся о всех благах, которые получила ты от Бога и которых не соблюла. Сокрушайся о всех злых делах, которые совершила ты. Сокрушайся о всем том, в чем долготерпелив был к тебе Бог. Сокрушайся и кайся, чтоб не предали тебя в тму кромешную» (1, 208).                        7. «Слово увещательное» (1, 213–214) – призывается юность быть внимательной к себе и возлюбить подвижничество, «чтоб дни не протекли в рассеянности» (1,213).                        8. «О брани с диаволом» (1,230–232) – изображается жалоба побеждённого диавола на своё бессилие в борьбе с теми, с кем Господь Христос. «А как скоро враг увидит, что с нами Христос, истинный свет – вовсе не посмеет взглянуть к нам в лицо, потому что свет, который в нас, ослепляет очи его» (1, 232).                        9. «О душевном страхе» (1,233–238) – «объявляется» о великом трепете, который охватил душу Преподобного, когда он размышлял о смысле жизни. «Очами сердца своего узрел я Господа, седящего в великой славе; и Он сказал душе моей так: «Для чего ты, душа, возгнушалась небесным своим чертогом, который наполнен светом славы? Для чего ты, душа, невеста Моя, ненавидишь пречистого и бессмертного Жениха?.. Для чего ты, душа, не поспешила приготовить на брак приличное одеяние?» (1, 233).                     10. «Послание» (1, 238–245). В письме к брату «с большой подробностью» говорится о добродетелях и страстях. «Для того показываю тебе сей путь, чтоб, вняв мне, подражал ты в образе жизни святым, кому в благоговении, кому в искусстве, кому в чинопоследовании, кому в правиле, кому в смиренномудрии, кому в чести, и притом иному в самоосуждении, а иному в самоуничижении и самопрезрении...» (1, 245, 240).                     11. «Слово о том, как душа, когда искушает ее враг, должна со слезами молиться Богу» (1, 245–251). Преподобный Ефрем молится: «Воззри, Владыка, будь моим прибежищем и запрети грабителям его (врага. – К. С.), потому что всякий час нападают на меня, расхищают меня, рассевают меня, препятствуют мне призвать Тебя на помощь, так как знают, что если возопию к Тебе со слезами и плачем, то не оставишь Ты меня» (1, 249).                     12. «О добродетели к младшему подвижнику. Четыре главы» (1,251–269). Придя на землю ради нашего спасения, Господь заповедал любить друг друга и поучать друг друга. И святой Ефрем учит добродетели как пребывающего в уединении (пустыне), так и в общежитии. «В общежитии ли пребываешь или в пустыне, не пренебрегай невинностью и целомудрием» (1, 259). 13.          «О добродетели. Десять глав» (1, 269–285). Даётся много мудрых советов («памятная запись» – 1,269) подвижнику.                     14. «На слова: «Вонми себе» (Втор. 4, 9). Двенадцать глав» (1, 286–315). «Не желай, – учит Преподобный, – вести себя худо и иметь о себе недобрую славу; не повинуйся греху, чтоб не сделал он из тебя предмет отвращения; лучше же повинуйся правде, чтоб сделала она тебя человеком достославным. Не желай быть соблазном для душ, но будь внимателен к себе, чтоб и для других стать полезным» (1, 296–297). «Будь внимателен к себе, чтоб не возобладали тобой вспыльчивость, раздражительность, памятозлобие, отчего будем вести жизнь тревожную и неустроенную» (1,298). «Будь внимателен к себе, и да не будет слова лукавого в сердце твоем» (1,305). 15.          «О том, что должно не смеяться и рассеиваться, но плакать и проливать о себе слезы» (1, 315–319). Преподобный призывает: «Будем лицем светлы, будем радоваться на дары Господни о Духе Святом; станем же плакать и сетовать мысленно, умоляя Бога, чтоб сохранил нас от всякого вида лукавства, чтоб не лишиться нам Небесного Царства и благ, какие уготовал Он благоугождающим Ему» (1,315).                     16. «Советы новоначальному монаху о духовной жизни. Девяносто шесть глав» (1, 319–340). – Даются наставления, касающиеся многих сторон иноческого подвига.                     17. Также глубоко содержательны «Поучительные слова к Египетским монахам» (2, 80, 216). Всего их 50. В данных поучениях Преподобный призывает «к Богочестию» (Поучение № 2), рассуждает о послушании (П. 9) и непослушании (П. 39), о некичливости (П. 12), о смиренномудрии (П. 13 и 30) и самолюбии (П. 17), о настоятелях (П. 14), о рукоделии (П. 22), великодушии (П. 31), о чтении братиям «со тщанием» (П. 34), о девстве, целомудрии (П. 35 и 44), о чистоте (можно сказать: гимн чистоте. П. 36), о «неблуждании» взором по сторонам (П. 37), о кротости (П. 38) и злонравии (П. 49), о благоговении (П. 40), покаянии (П. 42), о страхе Божием (П. 45) и нерадении (П. 27 и 41), о любви (П. 46), о различии жизни монашеской и мирской (П. 50), о страстях (П. 32), об утешении малодушных (П. 33), об унынии (П. 24 и 48), о «дреманиях» (П. 20), «о перехождении с места на место» (П. 25). И др.                     18. «Советы подвижникам» (2, 373–382). Проникнуты глубоким знанием всего необходимого доброму иноку. «Драгоценное достояние монаху – девство, озаряемое светом милостыни. Сохранив его, монах, несомненно, взойдет в брачный чертог» (2, 380).                     19. «Увещание, или огласительное наставление, монахам» (2, 385–388). Преподобный увещает: «Крепкий пусть помогает немощным, усердный утешает малодушного, трезвенный возбуждает отягченного сном, постоянный подает советы непостоянному, воздержный делает выговоры бесчинному... Что полк святых Ангелов, то и множество монахов, одинаково украшенных и всегда устремленных мыслью к Богу» (2, 387). 20.          «Слово о священстве» (2, 396–401). Говорится о значении священства, его величии и ответственности. Таинство священства – это «необычайное чудо, неизреченная сила, страшная тайна». Это «светлый и несокрушимый щит, непоколебимый столп, несокрушимая стена. Оно – твердое основание, с земли восходящее до небесного свода... Оно касается превыспренних сводов, невозбранно восходит в самые небеса небес, светло и свободно пролагает стези вместе с бесплотными среди Ангелов... Оно бывает собеседником Самого Владыки, Творца и Светодавца Ангелов» (2, 396) – с дерзновением восходит «до созерцания Самого Невидимого» (2,397). Священством «спасен мир и просвещена тварь... Им отъято с земли беззаконие, им водворяется на земле целомудрие; чрез него приведен в бездействие падший диавол» (2,396–397). Без священства нет отпущения людям грехов (2, 397). «О, неизреченная сила, благоволившая вселяться в нас чрез возложение рук святых иереев!» – восклицает Преподобный (2, 398). Достойно принимающий сан священнослужителя и неукоризненно носящий его «приуготовляет себе жизнь и нетленный венец» (2,400). «Блажен, кто чист и неукоризненно жительствует в сем достоинстве» (2,398). Но иное постигает вступающего в него недостойно – он сам себе собирает «огнь и смерть» (2,401), готовит «кромешнюю тьму и суд без милости» (2, 400). «Чистый Бог не благоволит к приявшим рукоположение по высокомерию» (2,400).

Преподобный призывает почтить имеющих сан священства как друзей «благого Бога», как ходатаев «за нас и мир» (2,399–400). Если нам и неизвестно, достоин ли иерей носимого сана, не подобает, по заповеди Спасителя, презирать его. «Как не терпит вреда светлое золото, если покрыто оно грязью, а также и самый чистый бисер, если прикоснется к каким-нибудь нечистым и скверным вещам, так подобно сему и священство не делается оскверненным от человека, хотя бы приявший его был и недостоин» (2,400). Обращает Преподобный своё слово и прямо к священнослужителю: «Сподобился ты, брат, сана священства? Приложи старание благоугождать Воеводе чистотой, и праведностью, и Божественной мудростью, и светлым девством. Будь пламенным ревнителем, как целомудренный Иосиф, чистым, как Иисус, странноприимным, как Авраам, нищелюбивым, как Иов, любвеобильным, как Давид, кротким, как Моисей. Заблудшегося возврати на путь, хромого подкрепи, падшего восставь, немощных защити и делай все тому подобное» (2,401).

«Слава Единородному! Слава Единому Благому, Который сообщает священство ученикам Своим чрез новый святой завет Свой, чтоб и они показали пример в возложении рук своих на достойных!» (2, 399).                     21. «О том, как монаху быть совершенным» (2,401–424). Служит ответом на просьбы иноков «сделать что-нибудь полезное для монастырей» (2, 401–402). «Если призван на совет, – учит святой Ефрем, – будь благосклонен, как отец. Подавая совет, не произноси решительно приговора, потому что не знаешь тайн Божиих... Учи, чтоб самому научиться, и доставишь пользу слушателям. Под сомненьем рассуждай о том, чего не знаешь; если и ошибешься, не потерпишь вреда. Соглашайся лучше умереть, нежели поддаться зависти... Деятельно ревнуй о добре и столько же имей ненависти к злу... Если солгал – признайся... Если сознаешь что за собой, живи не беззаботно... Обличай скромно и в связи с другими вступай благочестно. Не вовсе отрицай людей худых и не всегда хвали добрых. Будь не очень открыт с теми и другими, но и не несведущ в образе их мыслей. В благорасположении не будь пристрастен, и не возбудишь к себе ненависти. Не присматривай за другими, и не будут подозревать в тебе врага...» (2,415–416)                     22. «О покаянии» (3, 154–207). Покаяние многообразно – спасительные плоды его обильны. «Не должно, братия, отчаиваться в спасении, имея матерь – покаяние. Не должно, возлюбленные, терять надежду на спасение, когда утешает нас такая матерь. Уловленных зверем вводило оно в рай к Богу – ужели отвратится от нас? Помиловало их, бывших вне Церкви – ужели не умилосердится к нам? Обращается с советами к неуверовавшим еще – ужели отвергается нас, уже уверовавших?» (3,161).                     23. «Слово на почивших о Христе» (3, 236–250). Переселившиеся от нас «прекрасно шествовавшие к Богу» (2,236) и ныне славословящие Его на небе с Ангелами побуждают и нас к славословию на земле. Они «и с нами еще находясь, – учит Преподобный, – умом предстояли Богу, пребывая еще на земле, имели жительство на небесах; живя во плоти, не были во плоти; потому что не имели здесь пребывающего града, был у них один пренебесный град; не имели здесь своего отечества, но было у них одно горнее отечество; не имели здесь временного богатства, но было у них небесное богатство» (3,236). «Приидет день, братия, непременно приидет, и не минует нас день, в который человек оставит все и всех, и пойдет один» (3,237). «Прекрасная помощь тебе в тот день – если оказывал ты здесь сострадание к нищим. Прекрасные защитники твои пред Христом – нищие, которых ты питал, к которым был милосерд, которых укрывал и спасал. Прекрасные и сильные за тебя ходатаи – Христовы братия, нищие, сироты, вдовы, странники, беспомощные, увечные, слепые, пленники, всеми оставленные, в истязаниях, в пустынях, в темницах, в заточении, в болезнях, в бедах – тобой спасенные и помилованные» (3,246–247).                     24. «Наставление братиям» (3. 250–261). Братья призываются «к благословениям», чтобы и самим наследовать благословения. «Болезни не вдруг делаются неизлечимыми, но, получив недоброе начало от нерадения, переходят в безмерное повреждение. И страсти в душе возникают от малой причины, но если не бывают истребляемы, производят безмерную небрежность» (3, 250). «Разумейте, братия, что говорю. Если кто хочет привести себя в безопасность, то должен трудиться, чтобы наслаждаться после трудами своими... Трудолюбиво учитесь у Отцов наших. Будьте чадами послушания в трудах, чтобы стать отцами в упокоении... Труд изгоняет страстный навык. Итак, сказал я вам, не держитесь злых обычаев, чтобы не впасть в глубину порока. Сказал также, как и достигнуть сего можно, чтобы вы не стали укорять меня, как врача, который рассуждает о болезнях, но не имеет опытности в излечении. Итак, поступайте сообразно с вашим обетом, чтобы сподобиться и Божиих обетований о Христе Иисусе» (3,261).                     25. «Наставление монахам» (3, 318–355). Следуя словам Псалмопевца: «Благости и наказанию и разуму научи мя» (Пс. 118, 66), преподобный Ефрем возвещает ведение истины «удалившемуся от плотских удовольствий, от образа жизни обычного веку сему, и как должны вести себя в отношении друг к другу те, которые сошлись и решились всегда вкупе проводить благочестивую жизнь, какие надлежит им иметь у себя нравственные постановления,… какое поприще и какой подвиг предлежит желающим достигнуть совершенства, и поспешающим войти в меру духовного возраста» (3,318–319).                     26. «О добродетелях и страстях» (3, 385–395). Человек двойственен – состоит из души и тела. Отсюда происходят двоякие «добродетели и двоякие пороки. Посему всякому человеку весьма необходимо в ясности знать, какие есть душевные добродетели и какие телесные пороки, а также, какие душевные и какие телесные страсти» (3,385). И Преподобный рассуждает о них.                     27. «О смирении и гордости» (4,114–122). Вступающим в брань с лукавым подобает облечься в надежный доспех – смирение. «Оружие лукавого – гордость; ею умертвил он отца нашего Адама; ею умерщвляет и всех чад его. А оружие Господа нашего смирение» (4,114).                     28. Одним из обширнейших творений, занимающим почти половину четвертого тома (в 76-ти главах), является «О покаянии» (4,122–345). Преподобный именует покаяние «градом убежища», стоящим близко к каждому. «Долго надобно было идти еврею, и едва только мог он спастись, а иногда и не спасался. Этот же град нашего убежища сам спешит навстречу грешникам. Благословен Благий, Который тебя, покаяние, даровал нам градом нашего убежища» (4, 122). «Не медли, кающийся, – взывает Святой, – пока возможен вход в брачный чертог. Приготовь себе светлую ризу, потому что нужны брачные одежды. Облекись в белую ризу для вечери, пока не явился внезапно Жених» (4, 137). «Приобретем же, возлюбленные мои, сердечное покаяние, потому что оно может загладить наши вины. Принесем покаяние, грешники, и слезами сотрем рукописание долгов своих» (4,219–220).                     29. «О свободной воле человека» (5, 24–33). Изображается долготерпение Божие при греховной жизни человечества, извратившего в себе преимущество своей природы – свободу воли. «У кого из людей достанет сил одним духом поведать все долготерпение Твое, с каким переносишь вины наши? Без милосердия раздражаемся друг на друга. Если возвышается кто, то завидуем ему. Если падает кто, то радуемся этому. И сколько сокращенна жизнь наша, столько удлинен ряд наших грехов. Сократил Ты продолжение жизни нашей; самая большая мера ее – семьдесят лет; но мы грешим пред Тобой в семьдесят крат седмерицей. По милосердию сократил Ты дни наши, чтобы не удлинялся ряд грехов наших... Дивлюсь правде Твоей, что не входит она в состязание с милостью Твоей, потому что в такой же мере возрастают щедроты Твои, в какой растут наши скверны» (5,24). «Свободная воля наша с ухищрением приступает к правде Твоей. Если случается самой погрешить против правды – указывает на свою немощь, а если погрешает кто против нее – указывает на его несправедливость. Не примечает она, что одно уничтожается другим, что если человек немощен и желает себе помилования, то и должник его также немощен и просит о помиловании» (5,25). «Вот, свободная воля подобна руке, которая может простереться ко всякому плоду, и как по собственному выбору могла прежде сорвать и взять себе плод смерти, так может сорвать и плод жизни» (5, 31). 30. «О братском вразумлении друг друга» (5,215–258). Должно отличать осуждение от взаимного духовного врачевания. Первое – греховно, второе – спасительно. «Да не огорчается сим здоровый – врачевство предлагается не для него. Да не ропщет на это больной, его врачуют не по злобе. Да не утомляется врачующий, но да взирает на Бога, Который не престает врачевать. Да не страшится обвязывающий раны, его дело – не грех. Но кто делает наставление, да не оскорбляет наставляемого, да вразумляет же и научая, и умоляя... Врач теми же пособиями лечит и свои болезни. Так и строгий обличитель, чем поражает других, тем должен врачевать и свою душу» (5, 215–216)... Говорится также о плевелах вражиих и способах их исторжения: «Если враг нападает на нас ненасытностью, сделаем себе крылья – пост...» (5,257).

В начале четвертого тома русского перевода творений святого Ефрема помещены его молитвы (4, 3–94). По преимуществу это обращения к Господу нашему Иисусу Христу (4,6–9; 13–14; 14–17; 17,17–18...) и к Пресвятой Богородице (4, 59–94). Составляющие особую группу «Слезные моления» на каждый день недели (4,19–59) представляют собой извлечения из различных творений Преподобного.

Среди молитв Преподобного хорошо известна всем церковным людям его молитва, совершаемая в дни покаяния: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве, даруй ми, рабу Твоему. Ей Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего: яко благословен еси во веки веков. Аминь» (4, 18).

Словами «Сирского Пророка» также молится православный христианин, – как в храме за богослужением, так и дома, – когда читаются молитвы:

· После пятой кафизмы: «Боже праведный и хвальный, Боже великий и крепкий, Боже превечный, услыши грешнаго мужа молитву в час сей...» (4,9–10).

· На субботней полунощнице: «Величая величаю Тя, Господи, яко призрел еси на смирение мое...» (4,12–13).

· В конце великого повечерия к Божией Матери: «Нескверная, Неблазная, Нетленная, Пречистая, Чистая Дево, Богоневесто Владычице...» (Ср.: 4, 59–60).

· На сон грядущий: «Господи Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, умилосердися, и помилуй мя грешнаго раба Твоего...» (4,11–12)...

Впрочем, последние три молитвы усваиваются и другим авторам (последовательно: святому Евстратию, монаху Павлу и святому Макарию Великому).

Молитвы преподобного Ефрема исполнены прославления Лиц Святой Троицы, Божией Матери, покаянных прошений и исповеданий человеческих немощей. Необыкновенная теплота, глубочайшая вера в милость Божию («...если бы не покрывала меня милость Твоя – погиб бы уже я и был теперь как прах пред лицем ветра...» 4, 5), несомненная надежда на заступничество Божией Матери («...нет у меня иного упования, или прибежища, кроме Тебя... На Тебя уповаю, Тобою хвалюсь...» 4,61), всепрощающая любовь к ближнему – вот характерные черты молитвословий Преподобного. «Помилуй, Господи, – взывает он, – тех, которые ненавидят меня и завидуют мне, а также злословят меня и клевещут на меня; и никто из них ни в сем веке, ни в будущем, да не претерпит ничего худого ради меня нечистого, но святи их милосердием Твоим и покрой их благостью Твоею, о Всеблагий!» (4,18).

Преподобный Ефрем написал ряд духовных песнопений, отдельные из которых, как и молитвы, вошли в состав православного богослужения. В них Святой то приглашает всю тварь – небо и землю – прославить Господа, то воспевает величие дела домостроительства нашего спасения и утверждает таким образом Православие, отражая одновременно ложные мудрования еретиков, то обращается к Богу с покаянным умилением, то прославляет Божию Матерь. «Мария, – славословит святой Певец, – соделалась для нас Небом – Божиим престолом... На Марии исполнились провещания Пророков и праведников. Из Нее воссиял для нас Свет... Много имен у Марии... Она храм, в котором обитал крепкий Царь царей... Она новое небо,… виноградная лоза... Она источник, потому что живая Вода истекла из Нее жаждущим, и вкусившие пития сего дают стократные плоды» (5,166).

В песнопениях на великие праздники Преподобный раскрывает значение воспоминаемых событий и отношение сего к нашему спасению. А в песнопениях на Рождество Христово (5, 103–157) «Сирский Пророк» сплетает Спасителю тридцать хвалебных песен – «венцов» – по числу лет Его хождения по земле «в нищете». «Тридцати годам, – взывает Святой, – соплетем тридцать венцов... В первое лето, обладающее сокровищами и исполненное благ, да славословят с нами Херувимы, с хвалебными песнопениями носящие на себе Сына. Оставил Он славу Свою, плакал и обрел погибшую овцу. Благодарение Ему!.. В двенадцатое лето да славословит святой храм, увидев Отрока среди старцев. Умолкли священники, когда в праздник Свой издал глас Сам празднственный Агнец. Благословенно снисхождение Его!.. В тридцатое лето да славословят с нами мертвые, которые воскрешены, и живые, которые обратились к покаянию; да славословят высота и глубина, умиротворенные Сыном. Благословен Он и Отец Его!» (5, 153, 154, 157). В тех же песнопениях на Рождество Христово Преподобный Ефрем прозирает ожидание праведниками пришествия Пастыря из Евфрафы (Мих. 5,1–4) и радость их о совершившемся. «День сей радует царей, первосвященников и Пророков, потому что в день сей совершилось и пришло в исполнение все ими сказанное» (5,103). Преподобный призывает бодрствовать в рождественскую светозарную ночь и восхвалять Снисшедшего к нам. «Настоящая ночь есть ночь примирения, поэтому никто да не гневается и не причиняет печали. В сию ночь, даровавшую мир целому миру, никто да не угрожает и не предается неистовству. Настоящая ночь есть ночь Кротчайшего; да не будет же в сию ночь огорчающего и жестокого. В сию ночь Смиренного никто да не гордится и не надмевается... Хвала Тому, Кто ни малой не имеет нужды в наших похвалах, находит же их потребными из любви к нам, жаждет их, потому что нас любит; требует, чтобы воздавали мы Ему, потому что ждет случая одарить нас!» (5,110,114).

Особую группу составляют глубокие по своему духовному подъёму погребальные гимны – «надгробные песнопения» (4, 366–533). О них особо и нужно сказать, что будет сделано ниже.

К похвальным словам святого Ефрема относятся те творения, в которых Преподобный восхваляет подвиги Божиих людей и их блаженную кончину. Они напоминают панегирики – без описания житий. Некоторые из них по своему содержанию приближаются к акафистам. Характерным в этом отношении служит «Похвальное слово Петру, Павлу, Андрею, Фоме, Луке и Иоанну...» (3, 413–422). «Радуйтесь цари Христовы, святые Апостолы», – начинает «Сирский Пророк» свою похвалу и продолжает: «Радуйтесь вы – соль земли... Радуйтесь вы – свет миру... Радуйтесь вы, печатлеющие иереев, образователи учителей, ловцы языков, проповедники народов, наставники праведников, убелители грешников, истребители греха, просветители неверных, неодолимые стражи, купцы, продающие драгоценности... У вас не было лишнего жезла, и отвсюду изгнали вы волков. Вы не имели у себя другого хитона, но цари искали себе у вас одеяние. У вас не было двойной обуви, но землю приводили вы в колебание своими шествиями... Радуйся Петр, дверь грешников, дерзновение кающихся, ободрение обращающихся, призвание отрицающихся, утешение кающихся... Радуйся Павел, тебе обязаны мы пространным словом... Радуйся Андрей, первый из первых, избранный из избранных... Радуйся Лука, врач и повествователь, собравший для нас сокровища мудрости... Радуйся Иоанн Креститель, конец ветхого и начало Нового...» (3,413, 414, 415, 416, 417). «Радуйтесь вы, – обобщает Преподобный, – и Павел, и Петр, Андрей и Фома, Лука и Иоанн, и с вами прочий собор Апостолов» (3, 415).

Необходимо здесь указать и следующие творения:

· «Похвальное слово иже во святых отцу нашему Василию Великому» (2, 308–317). «Приклоните ко мне слух, братия возлюбленные, – начинает свой панегирик Кесарийскому Святителю преподобный Ефрем, – поведаю вам прекраснейшую повесть» и т. д.

· «Похвальное слово святым четыредесяти мученикам» (2, 356–373). «Намереваюсь писать мученический образ, – заявляет Преподобный о своём стремлении также в самом начале слова. – Замышляю изобразить мученическую твердость... Исполняюсь желанием преплыть великое и славное море похвал их терпению» (2, 356).

· «Похвальное слово мученикам» (3, 223–229). «Как же восхвалю вас, совершенные христоносцы, или как наименую вас, славные и блаженные? – вопрошает святой Ефрем. – Сколько ни мучили беззаконные служители тела преподобных, не видали их печальными и унылыми... Спокойны и веселы были они среди мук» (3, 225).

· «Похвальное слово славным мученикам, во всем мире пострадавшим» (2, 329–335). «Преблаженные все святые, – восклицает Преподобный, – потому что будут наслаждаться вечным сопребыванием со Христом» (2, 331).

К похвальным творениям можно отнести и «Слово о пророке Данииле и о трех святых отроках в ответ утверждающему: «Время лукаво, не могу спастись"» (2, 343–345).

* * *

Завершением всех творений, как и жизненного подвига, служит «Предсмертное завещание» Преподобного (5,297–317), хотя и сохранилось оно в позднейшей переделке.

«Я, Ефрем, – начинает он, – умираю и пишу завещание, желая оставить каждому на память нечто из того, что у меня есть, чтобы знающие меня поминали меня хотя за слова мои» (5,297). Перед братией, перед своими учениками, несомненно, хорошо его знавшими, Преподобный с глубоким смирением неоднократно исповедует, что «в греховной суете провел он дни и часы свои» (5,300), ничего хорошего не сделал (5,304). Но одновременно и свидетельствует он: во всю жизнь не ссорился, состязался с отступниками, не отделялся от Церкви, не имел собственности (5,298,299,300), «не злословил Господа» (5,311). Настойчиво завещает похоронить его как можно скромнее. «Вместо того, чтоб расточать благовония и ароматы, воспоминайте меня в молитвах своих, ибо что пользы от благовоний мертвецу, который не может их ощущать? Ароматы же воскурите во святилище, чтобы благоуханием их услаждались входящие туда» (5,305). «Когда же исполнится тридцать дней по смерти моей, совершите по мне память, братия мои, потому что мертвым помогают приношения, совершаемые живыми» (5, 306–307). Просьба святого Ефрема помянуть его в тридцатый день имеет и значение литургическое – в древней Церкви сугубые молитвы об усопших возносились, кроме других дней, и в тридцатый. Преподобный рассуждает о суетности и быстротечности всего земного. «Все преходит, как слышали вы от Господа нашего (Мф. 24,35); потому со слезами говорю сие, братия мои. Из камня созданный храм разрушается, как и слышали, и читали вы (Мф. 24,2), а храм плотяный восстает для воздаяния и суда. Господь наш не судит камни, но судит сынов человеческих» (5,300).

Прославляет ревнителей святой веры, благословляет добре продолжающих подвиг. «Я – не то, что Мелхиседек, – говорит он, – но вы будьте благословлены, как Авраам. Я и не Исаак, но вы приимите благословение, как Иаков... Я не Илия, но вы приимите духа моего, как Елисей» (5, 308). Еретиков же, восстающих против Церкви, Преподобный предает проклятию. «Да будут прокляты ариане и манихеи, ...павлиане и субботники ...вместе с учениями других нечестивых ересей!» (5, 310).

Преподобный Ефрем умоляет не преступать заповеданное им: «Пребывайте в учении моем и не отпадайте от веры моей» (5, 310). «Да не напрасны будут слова мои, не преступайте заповедей моих» (5, 300). «Чисто, целомудренно пребывайте, братия мои, во бдении» (5,307–308). «Послушайте наставлений моих, ученики мои, сохраните в памяти слова мои, не отступайте от веры моей и не преступайте слова моего» (5, 312).

Заканчивая свой земной путь и творческий подвиг, Преподобный восклицает, завещая: «Прощай, земля, да живут сыны твои в радости, да блюдется мир в Церквах, да прекратятся гонения нечестивых, да соделаются праведными нечестивые и грешники да принесут покаяние!» (5, 313).

Богословие преподобного Ефрема – это обильный источник вероучения и неисчерпаемый кладезь духовного назидания. Его исследователи по праву называют самого Преподобного не только Сирским Пророком, но и духовным философом, Великим Вселенским отцом, Столпом Церкви, Устами и Цитрой Святого Духа. (См. 7, III).

Святой Ефрем известен и как экзегет, и как учитель веры, но особенно – как учитель христианской нравственности, личного подвига христианина, смиренного усвоения и воплощения в жизни истины Святого Православия. Все его земное служение было посвящено заботе о спасении людей.

Преподобный Ефрем Сирин принадлежит к числу лучших толкователей Священного Писания и, прежде всего, священных книг Ветхого Завета. Последнее объясняется тем, что он хорошо знал еврейский язык – язык подлинника. Пользовался он также и переводом Семидесяти, о чём сам свидетельствует, например, при объяснении первого стиха шестой главы книги пророка Амоса: «В греческом переводе сказано: “Объимающим начатки языков”, а по еврейскому тексту читается: “Именующим себя князьями языков”, а не князьями народа Своего» (6,133).

Яркости и точности в выражении экзегезы ветхозаветных священных книг служило глубокое знание преподобным Ефремом не только языка, жизни, нравов, обычаев евреев, но и соприкасавшихся с ними других восточных народов, а также обстоятельное изучение самих тех мест, где происходили события священной истории Ветхого Завета. И Преподобный нередко применял свои знания. Так, например, объясняя слова: «И собрашася людие в Массифаф, и почерпаху воду и проливаху пред Господем на землю» (1Цар. 7,6), Великий Отец говорит: «Сим обрядом они хотели утвердить новый завет с Богом. У евреев сей обряд употреблялся в виде заклятия; сим они как бы так говорили: как мы изливаем сию воду, так да пролиется кровь наша, если после сего мы отступим от Господа и обратимся к богам языческим» (1, 59. Вводная часть). А раскрывая заповедь: «Сынове есте Господа Бога вашего, да не нарезуетеся» (Втор. 14,1), Духовный Философ указует: «Повелевает и постановляет законом на телах своих не делать едкими составами неизгладимых начертаний, подобно тому, как делают египтяне, на телах своих начертывая неизгладимые изображения богов своих» (1, 60. Вводная часть). Или: причину запрещения Богом насаждать вблизи святого алтаря дубравы, Преподобный видит в обычае язычников устроять капища своим богам в дубравах, рощах. (Там же).

При изъяснении священного текста преподобный Ефрем применял, по преимуществу, метод буквального понимания, но, по слову святого Григория Нисского, уяснял и «глубины сокровенных истин при свете Духа» (Святой Григорий Нисский. Цит.соч. С. 270). И действительно, святой Ефрем – Уста и Цитра Святого Духа – осуждает и слепых приверженцев буквы, и особенно строго – излишне наклонных к аллегоризму. Так, раскрывая начальные слова святой Библии: «В начале сотвори Бог небо и землю» (Быт. 1,1), Преподобный пишет: «Никто не должен думать, что шестидневное творение есть иносказание. Непозволительно также говорить, будто бы, что по описанию сотворено в продолжение шести дней, то сотворено в одно мгновение, а также будто бы в описании сем представлены одни наименования, или ничто не означающие, или означающие нечто иное. Напротив того, должно знать, что, как небо и земля, сотворенные вначале, суть действительно небо и земля, а не что-либо иное разумеется под именем неба и земли, так и сказанное о всем прочем, что сотворено и приведено в устройство по сотворении неба и земли, заключает в себе не пустые наименования, но силе сих наименований соответствует самая сущность сотворенных естеств» (6,211). Аллегоризм в методе Преподобного проявляется при изъяснении ветхозаветных пророчеств. По его мысли, сказанное пророками о случившемся или имеющем быть с народом Божиим надо относить к Новозаветной Церкви, к Божественным откровениям о всех праведниках и грешниках. В этом плане ветхозаветные образы выступают как прикрытая истина о тайне Сына Божия.

Примечательно, что Духовный Философ, открывая святую Библию, сначала сообщает читателю о своих намерениях: «Не хотел я писать сего толкования на книгу Бытия, чтобы не повторять здесь изложенного уже в песнопениях и беседах. Но вынужденный к сему любовью друзей, предлагаю здесь вкратце, что в песнопениях и беседах предложил обширнее». И дальше: «Моисею поводом к написанию книги Бытия служило следующее. В умы людей первобытных Творцом вложено было ясное о Нем ведение... Потомки Авраамовы, со времени переселения в Египет, начали, подобно целому миру, терять ведение о Боге,… сотворенное из ничего стали почитать вечным; тварей, недавно получивших бытие, именовать Богом. Посему-то Бог восхотел чрез Моисея научить истине заблуждающихся современников его, чтобы на все веки не распростерлось зло, перешедши к ним по преданию... И Моисей, после чудес, совершенных им во Египте, после завета, заключенного в пустыне, пишет о сотворенных природах, что приведены они в бытие из ничего, пишет о Боге, что Он – един, и что предстоят Ему тысящи и тьмы, пишет о тайнах Сына, предсказанных при самом творении мира; представляет читателям те прообразования Сына, какие предначертаны в древних праведниках, – те предзнаменования, какие указаны в чудесах, совершенных жезлом Моисеевым; пишет истинные законы, от которых уклонились люди, а к сему присовокупляет и то, что относится к родословию народа еврейского» и т. д. (6, 205, 206) – идёт представление ветхозаветной священной истории и изъяснение библейского текста.

При изъяснении святого Евангелия Сирский Пророк следовал не одному какому-либо святому Евангелисту, а полагал в основу свод Благовестил – Диатессарон (Четвероевангелие) Татиана. Вслед за христианским апологетом II века он, после краткого введения, начинает свое «Толкование на Четвероевангелие» со слов святого апостола Иоанна Богослова: «От начала было Слово... Сие Слово было у Бога... И Бог было Слово...» (Ин. 1,1–5,11). Затем переходит к святым Евангелиям от апостола Луки (Лк. 1,5...), и т. д., опуская, как и Татиан, родословие Христа Спасителя, а также все те места, в которых говорится о происхождении нашего Господа по плоти от семени Давидова. Заканчивает святой Ефрем свои размышления о святом Евангелии изъяснением слов Христа Спасителя по евангелисту Луке: «Но оставайтесь в Иерусалиме, доколе получите обетование Отца Моего» (Лк. 24, 49) (8 339).

Толкования Преподобного на послания святого апостола Павла – это краткие, отрывочные суждения (по типу схолий) об апостольских писаниях. «Мы, – заявляет он, приступая к посланиям Апостола языков, – желаем вкратце изъяснить его бедной речью сирийцев. Правда, слова Божественного Павла содержат в себе весьма многие мысли, но в том мы не видим для себя никакой опасности, если мы не раскрыли всех тех мыслей, ибо мы толкуем не для народа, но для опытных и ученых людей. Настаиваем только на значении слов, а не на многообразном звуке, – пишем истину, в них выраженную, без протяженности речи» (7,1). Этому заявлению Преподобный и следует в своем понимании священного текста Нового Завета.

Согласно утверждению святого Григория Нисского у преподобного Ефрема «не поверхностное было знание Божественных догматов». Он хорошо знал «и самые догматы Церкви и то, что осмеливается им противоречить». «Веры правой он строго держался, – решительно заявляет Нисский Святитель, – никуда не уклоняясь от благочестия, в чем мы удостоверились как из писаний его, так и из суждения о нем Церкви» (Цит. изд. С. 282,266). Сам Преподобный так свидетельствует о себе: «Вера моя есть здравая, даже клятвенно удостоверяю в ее непоколебимости» (5,299).

Догматические воззрения Преподобного составляют его размышления о Триедином Боге, Боговоплощении, Божией Матери, о Церкви, конечной участи всего существующего и др.

Предпочтительнее всего в человеческом организме голова. И если кто заносит какой-либо предмет, чтобы нанести нам удар, мы стараемся отвести его от головы, подчас подставляя другие места организма, ибо «без головы, – рассуждает Преподобный, – невозможно и жить в этой жизни. Так пусть будет для тебя всего предпочтительнее вера в Святую и Единосущную Троицу, потому что без сей веры невозможно никому жить истинной жизнью» (2, 73). И Преподобный указует, в чём состоит правая вера в Триединого Бога, которую свято исповедует Церковь Божия: «Одно лицо Отца, и одно лицо Сына, и одно лицо Духа Святого, одно Божество, одна Сила, одно Царство в трех Лицах или Ипостасях. Так славим Святую Единицу в Троице и Святую Троицу в Единице. После того, как Отец воззвал с неба: «Сей есть Сын Мой возлюбленный: Того послушайте», приняла сие Святая Божия Вселенская Церковь. О Сей Святой Троице крестит она в жизнь вечную, Ее святит равночестием, Ее исповедует нераздельно, неотлучно, Ей покланяется непогрешительно, Ее исповедует и прославляет. Сей Триипостасной Единице – Отцу и Сыну и Святому Духу подобает слава, благодарение, честь, держава – вечно, ныне и всегда» (2,59).

Внутрибожественная жизнь Триединого Бога непостижима. Никто из сотворенных не может познать ее или вместить Его. Бог Отец вечно из Своей сущности «произвел» Сына и Духа Святого, «чтобы всегда совершалась тайна вечности». Дух Святой «исшел из сущности Отца не полусовершенным и не смешанным, ибо Он не Отец иногда, а иногда Сын, но Дух Святой, имеющий полноту благости и исходящий во свидетельство о Божестве, какое ипостасью Своей дает Дух Святой о том, что Отец родил Сына не по страсти, не во времени, не каким-либо способом и не по какой-нибудь причине, но естеством свободным от необходимости». Духа Святого Отец «извел» не прежде Сына, «чтоб не сказали мы, что хотение подчинено необходимости». Если же Духа Святого «именуем после Сына, то в означение не времени, а Лица». Короче, Сын и Дух Святой совечны. «И мы с словом изводим дыхание... Посему-то Божество Святой Троицы совечно. Отец и Сын и Святой Дух, хотя три Лица, но единой сущности. Посему-то Святая и Единосущная Троица есть единый Бог». Но полноты ведения Триединого Бога никто, кроме Самой Святой Троицы, «не имеет» (1, 164, 165, 166). Преподобный решительно выступает против дерзких покушений разума постигнуть Триединого Бога. Ограниченность человеческого ума – и бесконечность Бога, тайны видимой природы – и, тем более, тайны духовного мира, голос собственного сознания – и свидетельство слова Божия – все приводит к одному знаменателю: к уверению в безрассудстве мечтателей раскрыть сокровенность существа Божия. Сущность Небесного Врача непостижима. Желающий войти в Ее исследование – не найдет «ни пути, ни конца своему исследованию». Оно – «необъятное море». «Скажи мне, безрассудный, – восклицает Сирский Пророк, – как изобразить в уме своем беспредельного, славного и страшного Создателя всей твари, пред взором Которого тает всякая тварь, как воск пред лицем огня» (3, 378). «Тьмы тем и тысячи тысяч Ангелов, Архангелов славят Его со страхом и покланяются Ему с трепетом, а перстные люди, исполненные грехов, небоязненно разглагольствуют о Божестве!» (3,381). «Безумен, кто мечтает, что постиг Тебя... Недостаточны уста наши изглаголать Тебя, Господи» (5, 169). Познать можно только тварь, творение, а не Творца. «Если уразумеете Божественное, – утвержает святой Ефрем, – то оно уже будет не Божественным, но обыкновенным. Если дознаетесь Неведомого, как называет Апостол Бога (Деян. 17,23), то ведение ваше – упразднение Божией силы» (2,278).

Сирский Пророк поясняет и причину сокрытия от нас Сущности Божией. Бог «сокрывается», чтобы нас пощадить. «Ибо для слуха нашего невместимо слышать о природе, или начале не приведенного в бытие – нам и выразить сие невозможно. Мы не доходим до того, чтобы постигнуть начало Безначального, потому что нет в нас столько разумения. Земное глаголал Бог с Синая, и тысячи истаивали – что же будет с нами, если возглаголет Небесное? С земли глаголал, и тысячи истаивали – что же будет с нами, если начнет беседовать к нам с Неба? Народ просил, чтобы не слышать гласа Божия, и Бог соизволил на сие... Итак, Бог,… щадя нас, удаляется от нас, чтобы оставались мы живы, а также не изрекает нам тайн, чтобы мы не умерли» (1,160–161).

Но то, что необходимо знать человеку о Боге и что относится к его земному призванию, ему, по мере духовной чистоты, открывается. «Когда око веры как свет сияет в сердце у человека, – говорит святой Ефрем, – тогда ясно, светло и чисто созерцает он и Агнца Божия, за нас закланного и даровавшего нам святое и пречистое Тело Свое для всегдашнего причащения, чтобы причащение сие было нам во оставление грехов. У кого есть сие око веры, тот ясно и светло созерцает Владыку и с убеждением совершенной веры вкушает Тело непорочного Агнца, Единородного Сына Небесного Отца» (3, 384).

Человеку открыты некоторые свойства существа Божия. Бог есть благой и преблагой, человеколюбивый, милосердный, сострадательный, снисходительный, благоутробный, долготерпеливый, незлобивый, справедливый, премудрый (1, 24; 4, 107; 1, 58–59). «Благость Его – причина всему. Правда Его – устав всему. Премудрость Его открывается в разнообразии» (1, 164). Он есть свет, радость, покой, истинная жизнь, «благодетель душ и тел», вечное спасение (1, 319, 24). Бог «всецело чист и все, что Его, подобно Ему. В Нем нет ничего такого, что возмущало бы Его, в Нем нет таких движений, которые бы укрощались с борением. Свободная воля существа Божия чиста без всяких в том усилий. Бог возгорается и пламенным гневом, но пребывает чист и спокоен» (5, 188). «Внутренно» Он преисполнен щедрот, «а наружно окружен страхом. Гнев Его на безрассудного вопиет о горячей Его любви. В самой ярости Его кроется любовь. Творец наш, когда и негодует, не раздражается, когда и угрожает, остается спокойным, и возмущение Его – невозмутимо, и скорбь Его – радостна» (5, 188). Он – всесвятой, всесовершенный (4, 107; 1, 28). «Хвала правде Твоей – сей матери матерей! – восклицает Преподобный. – Хвала благости Твоей – сей матери учителей» (5,173).

Как бы обобщая свои рассуждения о Триедином Боге, святой Ефрем исповедует: «Если возвеличивал я в уме своем Отца паче Сына, то да не помилует Он меня. Если умалял я Духа Святого пред Богом, то да покроются тьмою очи мои» (5,299). И заповедует: «Чти Господа, и благоуспешны будут пути твои» (1, 88). «Блажен, кто всегда имеет в себе памятование о Боге» (1, 341–342).

Размышление святого Ефрема о Боговоплощении – и неразрывно связанных с ним сотериологии и христологии – есть прямое продолжение его учения о Триедином Боге. И эта важнейшая догматическая тема представляется Преподобным не менее выразительно.

Рождаемый вечно от Бога Отца Сын Божий «напоследок дней» воплотился от Девы Марии, родился «бессеменно и неизреченно», сохранив девство нерастленным. «В самую утробу Девы вселился Бог Слово, и огнь Божества Его не попалил членов девического тела, но сохранил их в продолжение девятимесячного времени. Вселился в самую утробу Девы... И из нее произошел воплощенный Бог, чтобы спасти нас» (2, 51).

До пришествия Христа Спасителя человечество изнемогало «во зле». Повреждение было настолько тяжким, что ни Пророки, ни ветхозаветные священники не могли уврачевать язвы. И «Святой, Единородный Сын», видя погибающее «естество», сходит на Землю по воле Отца Небесного и по Своему благоволению, дабы уврачевать Своим словом, «благодатью и щедротами» одержимых разными болезнями и немощами. «Небесный Царь, Бессмертный Владыка, Единородный Сын, возлюбленный Отцу, Который по единой благости Своей властью создал человека из земли, побежденный щедротами благоутробия Своего, ради того самого человека, которого создали пречистые руки Его, сошел с Неба спасти и исцелить всех страждущих» (3, 377). Обладая всем, Он возлюбил нищету и Свою крепость «облек страданиями». Совершенный – возрастает, Законодатель – исполняет закон. «Пришел Сильный, на раменах Своих носящий Иессеев корень; пришел Вложенный в лук Свой, как стрела избранная (Ис. 49, 2). Чертог обещает Он тому, кто любит Его, геенной угрожает тому, кто возненавидел Его» (5, 168). Сошел к нам, «воссиял нам» Свет от Света, озарил нас и возвел к Свету, осветил наши «помраченные очи» (5, 208; 1, 215). Сойдя к нам, Он соделался «подобным нам, чтобы нас соделать подобными Себе. Бессмертный снисшел к смертным и, соделал их бессмертными, опять восшел к Отцу» (1,215).

Христология святого Ефрема Сирина предельно четкая, ясная, точная. Тот, Кто от Бога, Единородный, Единосущный Отцу заимствует от Дщери человеческой святой Девы Марии плоть, делается человеком и остается Богом. «Одного и того же исповедую, – говорит Сирский Пророк, – совершенным Богом и совершенным человеком, в двух естествах, ипостасно или лично соединенных, познаваемым нераздельно, неслиянно и неизменно, облекшимся в плоть, одушевленную словесной и разумной душой, и соделавшимся нам подобострастным во всем, кроме одного греха. Один и Тот же есть земной и небесный, временный и вечный, подначальный и безначальный, бездетный и подлежащий времени, созданный и не созданный, страдательный и бесстрастный, Бог и человек, в том и другом совершенный, один в два естества и в двух один» (2, 58–59). Он имеет два естества в совершенстве – «не утратил двух естеств. Не первое естество – Бог – одно явилось на земле, и не второе – человек – одно взошло на Небо. От Совершенного Совершенный и от человека человек, от Бога Бог и от Девы Христос. Плоть не уделила себя Божеству, человеческое естество не обременило естества Божеского. Не унизилось Слово союзом и воспринятым, так чтобы утратить, что имело, и стать тем, чего не имеет. В совершенстве Слово имеет то, чем было, и в совершенстве же имеет воспринятое. Срастворение не сделалось слиянием. Не тело сопряглось с телом, но человек соединился с Божеством» (2,279). «Божество соприсутствовало в искушениях, и воспринятое Им вознесло от земли на Небо» (2,296).

Тайну Боговоплощения преподобный Ефрем называет великим – «неизреченным» чудом, приводящим нас «в изумление». «Великое чудо, – воспевает он, – совершилось на земле: снисшел на нее Господь всяческих, Бог соделался человеком, Ветхий деньми стал Младенцем, Господь уподобился рабу, и Сын Царев – убогому... Кто не придет в изумление, видя, что рождается Господь Ангелов? Без пытливости веруй и содержи твердо, «потому что это действительно так» (5,165. Ср.: 5,171). «Изумевать и удивляться должны мы, Господи, что Ты – и Бог и человек. И изумление и удивление да будут в нас неразлучны. Да раздается глас бесконечной хвалы. Да сияет нам, Господи, видимый свет Твоего человечества, да сияет и сокровенный свет Твоего Величия. Один свет да сочетавается с другим светом, и да воссиявает нам Солнце Правды» (5,172).

Сирский Пророк возносит хвалу Небесному Милосердию, нисшедшему к человеку. «Хвала Верховному Милосердию, Которое низошло к земным, чтобы немощной мир исцелен был Врачом, явившимся среди твари! Хвала Ему и пославшему Его Отцу и Духу Святому, хвала во все времена, на всяком месте, во веки веков, бесконечно» (5,167).

Делу воплощения Христа Спасителя послужила Пресвятая Дева Мария.

Всё своё благоговение к Честнейшей Херувимов и славнейшей Серафимов Сирский Пророк выразил в своих словах, сказанных им от лица Божией Матери: «Более всех спасаемых возвеселил Он Меня, потому что зачала Его во чреве; более всех возвеличенных Им возвеличил Он Меня, потому что родила Его. Войду в рай жизни, и где согрешила Ева, там прославлю Его, потому что Меня избрал Он из всех жен и благоволил соделать Своей Матерью, а Сам благоволил стать Сыном Моим» (5,158–159).

Когда послан был к Пренепорочной и явился пред Ней архангел Гавриил, по суждению святого Ефрема, Она молилась. Во время молитвы узрел Гавриила и пророк Даниил. «Молитва и благовестие, как родственные между собой, должны радовать друг друга» (5,160–161). Архангел Гавриил предстал в виде «благолепного старца-пришельца», дабы не опечалить смиренную Отроковицу. Из священной истории известно, что архангел Гавриил посылался «подобным по изволению и одинаковым по естеству» всего три раза. Два из них упомянуты, а третий – «к неплодному Захарии». Пророк Даниил предвозвестил рождение Божией Матери, а праведный старец Захария «произвел глас вопиющего в пустыне» (5, 161). «Обратите взор свой, возлюбленные, на Марию, – взывает Преподобный. – Вот приходит к Ней Гавриил, и Она, испытуя его, говорит: “Како будет сие?” Служитель Духа ответствует Марии, что не трудно сие для Бога, для Которого все возможно. Мария поверила слышанному и сказала: “Се раба Господня”. И тогда же Слово, как Ему Самому известно, низошло и, как Слово изволило, подвиглось, вошло в Марию и вселилось в Ней, и Она не ощутила того. Ничего не потерпев, прияла Его, и Исполняющий Собой вселенную пребывал в Ее чреве, как Младенец» (5,165).

Подобно тому, как на Хориве купина «вмещала Бога» в пламени, так и Пресвятая Дева «носила Христа во чреве» (5, 163). «Носимого Херувимами носят Мариины длани, ничем необъемлемого Бога объемлет и носит Мариам. Царь, пред Которым трепещут Ангелы – огненные и духовные сущности, возлежит на персях Девы; Она объемлет и лобызает Его, как Младенца. Престол славы Его – небеса, и покоится Он на коленях у Марии» (5,167).

Оттеняя высокие качества Матери Господа, Её приближение к Богу, достоинство, превосходство над всем творением, Преподобный называет Ее многоразличными именами (о сем сказано выше в разделе V о духовных песнопениях) (5,166).

Чтобы разительнее выразить великое значение Пресвятой Девы Марии в домостроительстве нашего спасения, Преподобный прибегает к противопоставлению: «Мария и Ева». Этой теме он отводит (как известно из обозрения догматических творений) даже целое сочинение (5, 204–208). Обращается он к ней и в других своих трудах: «Похвальная песнь Божией Матери» (5, 163–167), «Адам и Ева» (5,191–202).

«Адам и Ева совершили грех, внесли в мир смерть» – от Марии новая жизнь (5, 167). Евой утрачена «вожделенная слава» – Марией возвращена (5, 191). Ева «соделалась виной нашей смерти» – Мария стала «виной нашей жизни» (5, 204). Чрез слух Евы «диавол изрыгнул яд свой» в нее – чрез слух Марии вошел в Нее Благий (5,167). «Ева отделила простоту от благоразумия, и соделалась неразумной – Благорассудительная Мария благоразумие Свое соделала солью для Своей простоты» (5, 204). Ева увидела красоту дерева и открыла душу свою для коварного – Мария «слухом Своим узрела Сокровенного» (5, 205). Ева не вопросила «презренного змия» – Мария «не устрашилась изъявить Свое недоуменье пред великим Ангелом, не убоялась вопрошать его, возражала Гавриилу» (5,196). Через омраченную Еву вошло все зло – через «Дщерь Света» Марию озарились светом и мир и его обитатели (5, 208). «Две жены сии, – заключает Преподобный, – подобны двум очам в теле, из которых одно темно и слепо, а другое – чисто, светло и все освещает. Мир сей есть тело, в котором водружены два ока. Око левое и слепое – Ева, око правое и светлое – Мария. Темным оком омрачен был целый мир, и ощупью ходили люди, что ни останавливало их на пути – почитали они богом, ложь именовали истиной. Но когда воссиял для них Свет в чистом Оке от вселившегося в Нем Небесного Света, тогда обратились и раскаяния исполнились люди, уразумев, что по собственному своему измышлению утратили жизнь» (5, 208).

«Будь же верующим, и возвещай Промысл Божий», – так Некто сказал святому Ефрему во сне в дни его сомнений (1, 158). Преподобный внял этому гласу – и поверил в Промысл Божий, и стал возвещать его. «Сама благодать не может совершенно отступить от нас, – утверждает Сирский Пророк, – потому что собственным своим милосердием побуждается всех миловать. Видишь ли Промысл Божий? Видишь ли милосердие Христово? Видишь ли, как святой Бог всегда любит нас и хочет, чтоб спаслись мы?» (1,206).

Свидетельства Преподобного о действии, существовании Промысла Божия исполнены особой духовной убежденностью и художественной выразительностью. «Вижу здания, – говорит он, – и заключаю о здателе; вижу мир и познаю Промысл. Вижу, что корабль без кормчего тонет; видел, что дела человеческие ничем не оканчиваются, если Бог не управляет ими. Вижу город и различное устройство гражданских обществ, и познаю, что все держится Божиим распоряжением. От пастыря зависит стадо, а от Бога все, что возрастает на земле. В воле земледелателя отделение пшеницы от терний – в воле Божией благоразумие живущих на земле во взаимном их единении и единомыслии. В воле царя расположить полки воинов – в воле Божией – определенный устав для всего. На земле ничего нет невозглавленного, потому что начало всему Бог. Реки от источников, а законы от Божией премудрости. Земля приносит плоды, но если нет дождя с неба, ничего не может произвести сама от себя. День заключает в себе существенность света, но к совершению своему имеет нужду в солнце. Так и добрые дела производятся людьми, но в совершение приводятся Богом. Солнце имеет в себе свет, но для собственного его упокоения нужно ему небо; подобно и благочестивые для восстановления своего имеют нужду в Боге. И свет – не без огня, и тьма – не без мрака, потому что все имеет взаимную нужду друг в друге, для одного необходимо другое» (1,159–160). Сомневающимся же в наличии Промысла Божия Преподобный напоминает, по какому опасному пути они идут: «Кто утверждает, что все случайно, тот отрицает бытие Божие» (1,167).

Святой Ефрем везде и во всем видит присутствие воли Божией – всемогущей, премудрой, благой и справедливой. Святой подчёркивает зависимость от Промысла Божия всего существующего и, прежде всего, человека. «Без Божия покровительства человек ничто» (2,201). От Бога зависит всё, что ни происходило бы с нами в нашей жизни – «и благое, и скорбное, и недостойное. Но одно – по благоволению, другое – по домостроительству, третье – по попущению... По благоволению – когда живем добродетельно, ибо угодно Богу, чтобы проводили мы жизнь безгрешную, жили добродетельно и благочестиво. По домостроительству – когда, впадая в ошибки и погрешая, бываем вразумляемы. По попущению же – когда и вразумляемые не обращаемся» (3, 395). Бог все устрояет ради нашего спасения. В Своих премудрых действиях Он иногда, по неизреченной любви, «спешит к нам», а иногда, по той же любви, удаляется от нас. Он уходит от нас, чтобы мы сильнее почувствовали свою ограниченность, свою беспомощность; и с большим рвением устремились к Его «лепоте», «чтобы за это добровольное стремление (потому что от нашей воли зависит устремляться к Благому) возвеличить Ему нас. Если же немощь наша удаляется от Него – спешит Он к нам по благости Своей. Ибо как для нашей пользы удаляется Он от нас, так спешит к нам, чтобы настигнуть и спасти нас» (5,179–180). В Божественном Промысле – «в жезле Божием сокрыто много премудрых целей». Он и поражает нас, и щадит; и наказывает, и милует. Но и первое, и второе направлено к одной и той же цели – к нашей пользе, нашему спасению. «Сообразно премудрым целям Своим, для нашего спасения вещает Он, то гласом гнева, то гласом любви, то гневается и угрожает, то ласкает и обещает, как врач, который всех и всем врачует; изрекает проклятие, чтобы получили мы благословение; всякое проклятие, от Него исходящее, может послужить к приобретению благословения» (5,189).

Прозревая премудрость Промысла Божия, святой Ефрем восклицает: «Слава Тебе, Который питаешь все народы и весь человеческий род, как единого человека! Слава Тебе, Который питаешь птиц небесных и зверей, и гадов, и животных, живущих в воде, как и малоценного воробья!» (1,25).

Убедившись на своем жизненном опыте в том, что Бог есть «не далече от единаго коегождо нас», что Им мы «живем, и движемся, и есмы» (Деян. 17, 27–28) , Преподобный призывает и других помнить об этом при всех обстоятельствах жизни: «Не малодушествует, видя, что ты в этой жизни в бесславии или в болезни, или в глубокой старости и нищете. Питающий птиц небесных не оставит и тебя без Своего промышления» (1,326). И в самих бедствиях человека Господь пребывает с ним. «Ибо, – заключает Преподобный, – если здесь, Спаситель, не вразумишь несчастного и не дашь ему сердечного озарения, чтоб ежедневно без стыда приносил покаяние во грехах своих, что там делать ему, не имеющему оправдания?» (1, 207).

Местом, где можно достигнуть «оправдания», получить освящение, осуществляемое в таинствах, служит Святая Церковь. Преподобный именует её жилищем Божиим, домом Божиим, невестой Христовой. «Славно воспевая таинства Единородного Сына, – размышляет он, – песненно возопием в Церкви, этой невесте Христовой, провозвещая победные награды преподобных отцев» (1, 224).

О Церкви святой Ефрем говорит с подъёмом, восторженно, преимущественно воспевая её. «Благословенна ты, Церковь верных, – восклицает он, – ибо Царь царей утвердил в тебе Свое жилище. Твои основания никогда не поколеблются, ибо Господь страж твой; и врата адовы не одолеют тебя, и хищные волки не могут сокрушить или ослабить твоей крепости. О как велик ты, дом Божий! Как ты прекрасен! Как великолепна ты, дщерь народов» (1, 23).

В Церкви, по мысли Преподобного, сохраняется непрерывно апостольское предание, связанное с непрерывным рукоположением в таинстве Священства.

Таинственнейший догмат веры православной есть учение о свершении всего существующего. И здесь Сирский Пророк смело проникает своим облагодатствованным разумом в самые глубины и достигает большой яркости. «Этот славный и прозорливый муж, – красноречиво свидетельствует о сем святой Григорий Нисский, – изобразил будущее Судилище Божие, что для приобретения большего познания о нем не осталось ничего другого, как только опытно изведать и испытать его на самом деле» (Цит. изд. С. 274).

Пловцу нельзя навсегда остаться на корабле, а путнику – в гостинице. Когда-то им надо выйти. «Взирая на сие мысленным оком, будем готовиться к преставлению из сей жизни», – призывает святой Ефрем (1, 335). И Преподобный готовит слушателя.

Святой Ефрем часто изображает картины конечных событий всего существующего. Эсхатологические темы занимают у него много места. О чем бы он ни рассуждал, мысль его так или иначе, но обращается к последним судьбам мира. Что преподобному Ефрему было присуще непрестанное представление Второго пришествия Христа Спасителя, Страшного Суда и будущей участи как праведников, так и грешников, убедительно показывают следующие его размышления. «В один день, встав очень рано, – рассказывает он, – ходил я с двумя братиями вне благословенного града Едессы, возвел очи свои на небо, которое подобно чистому зеркалу со славой осиявало звездами землю, и в удивлении сказал: «Если звезды сияют с такой славой, то кольми паче праведные и святые, сотворившие волю Святого Бога, в тот час, когда придет Господь, воссияют неизглаголанным светом Спасительной славы». Но вдруг, при воспоминании о страшном пришествии Христовом, содрогнулись кости мои и, ощутив смущение и в теле и душе, заплакал я с сердечной болью и сказал воздыхая: «Каким я – грешник – окажусь в этот страшный час? Как предстану Престолу Страшного Судии? Что мне делать, когда святые узнают друг друга в чертоге небесном? Кто меня узнает? Праведные будут в чертоге, нечестивые в огне! Мученики покажут свои муки, подвижники свои добродетели, а я что покажу, кроме слабости своего нерадения? О, душа рассеянная, душа грешная, душа бесстыдная, душа, ненавидевшая всегда жизнь свою! Долго ли пресмыкаться тебе по земле?» (1, 66–67).

Вопль: «Се, Жених грядет, исходите в сретение Его» (Мф. 25, 6) раздастся внезапно, и «все любящие Его и уготовавшие себя» увидят Его во славе (1, 25). Пришествие Господа будет как самая быстрая молния. «Вострубит бо» – и земля содрогнется в своих основаниях, а небеса «подвигнутся» (Мф. 24,19; 1Кор. 15, 52) (1. 216).

Первым явится на небе крест с великой славой и ангельским сонмом, «устрашая и поражая врагов», верных же радуя и озаряя, «возвещая о пришествии Великого Царя» (2, 239–240). А то, что последует за явлением креста – «выше слова и понятия, превосходит всякое о том повествование и устрашает всякий слух» (2,240). Преподобный замечает: «Подобных великих и страшных чудес не было и не будет во все роды» (2,240). Это замечание он повторяет неоднократно (См.: 2, 216, 264. Ср. и дальше: 2, 264–272). В чём же они будут состоять? Святой Ефрем открывает их: «Повелит Великий Царь, и тотчас со трепетом и тщанием дадут и земля своих мертвецов, и море своих, и ад отдаст собственных своих мертвецов. И если кого похитил зверь, или раздробила рыба, или расхитила птица, все предстанут в мгновение ока, и ни в одном волосе не окажется недостатка. Когда увидим, что огненная река с яростью течет с востока, подобно свирепому морю, и поедает горы и дебри, пожигает всю землю и «дела, яже на ней», тогда, возлюбленные, от огня сего оскудеют источники, исчезнут реки, иссохнет море, восколеблется воздух, звезды спадут с неба, солнце затмится, луна превратится в кровь, и небо «свиется аки свиток». Когда же увидим, что Ангелы посланы, текут со тщанием и собирают избранных рабов Божиих «от конец небес до конец их», когда увидим небо новое и землю новую, когда увидим уготовляемый страшный престол, когда узрим знамение Сына Человеческого, явившееся на небе – честный и животворящий крест, озаряющий все концы земли, тогда, узрев явившийся в высоте сей царский и страшный скипетр, уразумеет каждый, что вслед за ним в оный час скоро явится Царь» (2, 240–241).

Но прежде явления Небесного Царя явится антихрист. Родится он «от оскверненной девы». Но это не значит, что диавол воплотится. Не он воплотится, а в его образе «придет всескверный». Чтобы всех прельстить, он придет «притворно благоговейным, смиренным, кротким, ненавидящим – как скажет о себе – неправды, отвращающимся идолов, предпочитающим благочестие, добрым, нищелюбивым, в высокой степени благообразным, весьма постоянным, ко всем ласковым, уважающим особенно народ иудейский, потому что иудеи будут ожидать его пришествия». Антихрист примет меры для угождения всем, чтобы вызвать у народа любовь к себе и доверие. «Не будет брать даров, говорить гневно, показывать пасмурного вида, но всегда будет ласков. И во всем этом благочинной наружностью станет обольщать мир, пока не воцарится». Когда же многие народы прельстятся такими «добродетелями», то возымеют желание воцарить его и будут говорить друг другу: «Найдется ли еще человек столь добрый, правдивый». Более других воздаст ему честь «народ-убийцы – иудеи, почему и он, как бы из предпочтения, промышляя о них, укажет всем им место и храм». Сотворит он также разные знамения и чудеса, «показывая сие лживо, а не действительно». Скажет горе: «Повелеваю тебе переходи сейчас сюда чрез море», – и в глазах зрителей она пойдет. Более того, он «ступит на бездну и пойдет по ней, как по суше, представляя все это мечтательно. И многие поверят и прославят его, как крепкого Бога». Когда же превознесется этот змий, тогда «изрыгнет горечь» и «подвигнет концы» вселенной, «всех притеснит и станет осквернять души», поступать жестоко, люто, гневливо, раздражительно, ненавистно, мерзко, губительно, бесстыдно, стараясь «вринуть в пучину нечестия» весь человеческий род (3, 139–140; 2,255–256). Бесстыднейший «приведет в смятение всю поднебесную», вселит в сердца малодушие, неверие, наведет страх, «ибо попущением Святого Бога получит он власть обольщать мир, потому что исполнилось нечестие мира» – люди отступили от Бога и возлюбили лукавого (2,250,251). «Он сам богоборец и всех хочет погубить» (2,253).

Предельной мерой богоборца к совращению людей будет введение им «печати зверя», которая станет единственным пропуском к купле пищи и всего потребного. Печать же эту он будет полагать на правой руке, чтобы нельзя было начертать крестное знамение. «Ибо знает сей злосчастный, что крест Господень, если будет на ком напечатлен, разрушит всю его силу» (3,136. Ср.: 2,253–254).

В те дни Всевышний отвратит лице Свое и явит гнев Свой – наступит «великая скорбь, смятение, замешательство, смерти и глады во всех концах» (2,252), губительные язвы, «непрестанные землетрясения». Небеса не дадут тогда дождя, а земля не принесет плодов, «источники иссякнут, реки иссохнут. Трава не будет расти, не покажется на земле зелени; деревья померзнут в корнях и не дадут отпрысков; рыбы и киты в море изомрут. И море издаст такое заразительное зловоние и такой страшный шум, что люди будут падать без чувств и умирать от страха» (3, 140). С неба спадут звезды «как листья», а солнце и луна померкнут; будут такие «страхи и молнии, каких до этого дня никогда не было и не будет, отчего й самые Силы Небесные объяты будут великим трепетом» (3,91).

От верных требуется великий подвиг и великое мужество, чтобы сохранить себя от соблазнов (2, 253). Но для их подкрепления Господь пошлет пророка Илию и праведного Еноха. Они будут возвещать людям «богочестие», дерзновенно проповедовать «благоведение», учить не верить мучителю, не повиноваться ему, напоминать, что власть его скоро прекратится. «Впрочем, – с горечью замечает Преподобный, – немногие тогда захотят послушать и поверить сей проповеди Пророков. Спаситель же делает сие, чтобы показать неизреченное Свое человеколюбие, потому что и в это время не оставляет род человеческий без проповеди, да будут все безответными на Суде» (2, 258).

Три с половиной года будет продолжаться время испытаний. По их истечении придёт Господь «подобно молнии блещущей с неба – святой, пречистый, страшный и славный – с несравненной славой, – в предшествии Его славе чинов Ангельских и Архангельских» (2,259. Ср.: 3, 141). «Ухищрения зверя» будут Им отражены (2, 254). «Жених... идет обрадовать любящих Его, – торжествует Преподобный, – идет призвать плакавших и рыдавших не ради мертвеца, не ради временной потери имений, но ради... Царствия, которому не будет конца... Он идет увенчать подвизавшихся и законно возлюбивших узкий и тесный путь. Идет помиловать милостивых. Идет соделать блаженными ради Него обнищавших. Идет исполнить благами ради Него алкавших и жаждавших... И почему не сказать короче? Идет воздать «коемуждо по делом его» (Рим. 2, 6)... Тогда вострубят трубы с небес и силы их подвигнутся (Лк. 21, 26) ; вся земля, как вода в море, восколеблется от славы Его... Идет ожидаемая Радость, идет Похвала праведных, Солнце Правды, Царь царствующих, идет Судия праведный» (1, 41).

С пришествием Жениха откроются гробы, мгновенно восстанут «все колена» и воззрят на Его «святую лепоту» (2,259). Восстанут все совершеннолетними, даже умершие во чреве матери – не вступившие в жизнь. «Младенец, которого матерь умерла вместе с ним во время чревоношения, при воскресении предстанет совершенным мужем и узнает матерь свою, а она узнает детище свое. Не видавшие здесь друг друга увидят там, и матерь узнает, что это – ее сын, и сын узнает, что это – его матерь» (4, 105). Но «любодейце», погубившей плод во чреве, не будет дано увидеть нового века. «Как она не дозволила ему насладиться жизнью и светом в этом веке, так и он лишит ее жизни и света в оном веке. Поскольку решилась она извергнуть плод свой из чрева преждевременно, чтобы сокрыть его во мраке земли, то и она, как мертвый плод чрева, извергнута будет во тьму кромешную. Таково воздаяние любодеям и любодейцам, которые посягают на жизнь детей своих. Судия накажет их вечной смертью и низринет в бездну мучения, полную зловонного тления» (4,105).

Судия воссядет «на огненном престоле», вокруг которого будет «море пламени», а от него потечет огненная река (1, 104). Начнется Суд – страшный, праведный. Каждый придет к престолу Правосудного Судии со своими сказанными словами и совершенными делами, со своим жизненным бременем. Святые Ангелы принесут наше «рукописание» и «слова уст» наших (1,40). На Суде обнаружится все без особых свидетелей. «Каждый увидит стоящими пред собой собственные дела свои, и добрые и худые, какие кто предпослал» (2,243). И не только дела, но и слова, мысли, желания (2,60). Господь потребует отчета в нашем нерадении и скажет нам: «Для вас Я воплотился, для вас видимо ходил на земле, за вас был бит, за вас заушен, за вас распят вознесенный на древе, за вас земнородных напоен оцетом, чтоб вас соделать святыми, небесными. Царство Мое даровал Я вам, всех вас наименовал Своими братьями, принес в дар Отцу, препослал вам Духа. Что мог бы Я сделать еще более всего этого и не сделал того, чтоб спасти вас? Не хочу только делать принуждения произволению, чтоб спасение не обратилось для вас в необходимость. Скажите, грешники и смертные по естеству, что претерпели вы ради Меня Владыки, за вас пострадавшего?» От себя Преподобный добавляет: «Итак, вот уготованы царство и жизнь, упокоение и радость, а также и вечное мучение во тьме кромешней. Пойдем, куда хочешь – на все дана свобода» (2,61). И каждый пожнет то, что посеял (1,39), примет мзду, полностью соответствующую его труду (2, 250). «Ни один сердечный помысл не останется там неоткрытым, ни один взор очей не избежит суда» (4,101).

Праведники тогда возрадуются и возвеселятся за свой подвиг (1,63–64). С горящими светильниками они пойдут в сретение Господа, «весело, с великим дерзновением, радуясь и надеясь, что светильники их не угаснут» (1, 41). Им откроются небесные сокровища. «И блаженны алкавшие и томившиеся жаждой, потому что там насытятся... Блаженны плакавшие и рыдавшие, потому что там воссмеются и утешатся... Блаженны миловавшие, потому что там будут помилованы. Слышали вы, как ублажаются подвизающиеся» (1, 38). Все праведники водворятся в единой радости, «как бы в одном воздухе и месте, седалище, созерцании и образе», но озарится каждый Солнцем Правды в своей мере, по степени достоинства (3,19). Когда праведники войдут в назначенную им славу, «тогда каждый, по мере трудов своих, возведен будет правдой на ту именно степень, какой он достоин, и на какой должно ему пребывать. Как велико и число и различие степеней, так же велико и число и различие в достоинстве поселяемых. – Первая степень назначена покаявшимся, средина – праведникам, высота – победителям, чертог Божества над всем превознесен» (5,263). Но это различие не будет вызывать какой-либо печали или воздыхания. «И никто не видит меры и высшего и низшего, чтобы, смотря на превосходящую благодать другого и на свое лишение, не иметь в этом для себя причины к скорби и беспокойству... Всякий, по данной ему благодати, в своей мере веселится внутренно, а по внешности у всех одно созерцание и одна радость» (3,19–20). Для всех праведников там лоно Авраамово, вечные блага. «Там горний Иерусалим, матерь первородных, как украшенная невеста, принимает исполнивших Господни заповеди. Там на блаженной земле кротких, где все тихо и безмятежно, где все светло и богоугодно, где нет ни обидчика, ни притесненного, где нет греха и огорчения, где свет неприступный и радость неизглаголанная, где нет ни труда, ни слез, где нет ни заботы, ни попечения, ни сетования, где «несть ни мужеск пол, ни женск», где нет ни диавола, ни смерти, ни поста, ни печали, ни вражды, ни ревности, но в высочайшей степени есть радость, мир, веселие, где вода упокоения и место злачное» (3,21).

«Блаженны святые и праведные! – восклицает Сирский Пророк. – Им повелено будет вступить в жизнь, радоваться и блаженствовать с Богом в Вечном Царстве. Он даст им славу Свою, блистательный свет будет им ризой, и лица их на небе просветятся паче самого неба» (4,106). «Блажен тот человек, который возлюбил Тебя от всей души, а возненавидел мир и все, что в нем, чтоб иметь Тебя одного, всесвятого Владыку, прекрасную жемчужину, сокровище жизни» (2,63).

Но иная участь постигнет грешников. Сам мучитель вместе со всеми злыми духами будет связан и приведен к Судилищу. «И Царь даст на них приговор вечного осуждения в огнь неугасимый» (2,259). Подобное же будет сказано и всем принявшим его печать: «Отойдите от Меня делатели беззакония» (1,69). «Идите от Меня все проклятые в огнь кромешний. Идите от Меня ненавистники, немилосердые, братоненавистники, христоненавистники. Вы не миловали, и не будете помилованы. Вы не слушали пречистых Моих Евангелий и блаженных Моих учеников, и Я не услышу плача вашего. Вы роскошествовали на земле, насладились благами в жизни своей. Там ежедневно Я взывал чрез Писания, и вы, слыша, насмехались над читающими. И теперь говорю: “Не вем вас”. Идите от Меня проклятые в огнь кромешний и вечный, уготованный диаволу и аггелам его» (2,246. Ср.: 1,42). Тогда разлучат друг от друга, как пастырь разлучает овец от козлищ (2, 245). И никто там не сможет помочь, ибо всякий будет в ответе за себя – «будет стоять в ожидании определения, какое выйдет ему» (3,401). Но глас веселия и радования праведников дойдет и до ушей пристыженных или пристыженного. Узнав их, он восплачет: «Увы, мне несчастному! Как я лишился этой славы и разлучен стал с ними за лукавые и негодные дела свои! Действительно справедлив суд Божий. Действительно пострадал я справедливо» (1,43).

Мучения будут различны, как различны и грехи. «Тьма кромешняя – в особой стране; геенна огненная – иное место; скрежет зубов – особое место; червь неусыпающий – в другом месте; езеро огненное – другое место; тартар – особое место; огнь неугасимый – в особой стране; река огненная в ином месте. На сии-то мучения распределены будут несчастные, каждый по мере грехопадений своих... Иначе мучится прелюбодей, иначе блудник, иначе убийца, иначе тать и иначе пьяница. Осквернившие себя ересями услышат: «Да возмется нечестивый, да не видит славы Господни» (Ис. 26,10)...» (2,246).

«Горе злым и нечестивым! – восклицает Преподобный. – Они, в наказание за дела свои, будут мучимы с сатаной» (4,106). «Горе насыщенным, потому что там будут алкать и жаждать... Горе смеющимся, потому что там непрестанно будут плакать и рыдать... Слышали вы... сколько злосчастными признаны нерадивые» (1, 38).

Размыслив о Страшном Дне, святой Ефрем даёт мудрый совет, исполненный глубокой любви к человеку, и потому такой же заботы о нём. «Выслушайте, братия, прекрасный совет от моей низости. Постараемся всегда, пока есть у нас время, жить чисто и достойно Бога, чтоб в нас вселялся Дух Святой и умножалась в нас любовь Божия к всегдашнему исполнению воли Божией. Не будем, братия, иметь иной заботы, кроме сей одной – как душе нашей обрестись во свете. Не будем связывать ее чем-либо из земных вещей и имуществ: украсим же ее постом, молитвами, бдениями и слезами, чтоб душа обрела несколько дерзновения пред престолом страшного Судии, когда всякая душа предстанет со страхом, когда будет там отлучение избранных от грешных, когда овцы станут одесную, а козлища ошую» (2, 64). «Будем заботиться о необходимости, а не о роскоши. Если станете держаться умеренности, то будете иметь покой. А если погонитесь за роскошью и за тем, чтоб иметь у себя больше других, то труда много, путь ненадежен, скорбь неутолима и жизнь многопопечительна... Для души, братия, будем подвизаться, заботиться и готовиться каждый день» (1, 44), дабы не оказаться пред Женихом с померкшим светильником, «не имеющим елея» (1,215).

«Блажен, кто имеет в уме будущий страшный день и старается слезами врачевать язвы души своей» (1,349. Ср.: 3,362–363,399–403).

Одно знание догматов не даёт спасения – истины веры должны проявляться в делах, в добродетелях. «Рассуждая о вере, смотри, – учит Преподобный, – делаются ли тобою дела веры. А если любишь только говорить и слушать, то тебе будет сказано написанное: “Хощеши ли разумети, о, чеповече суетне, яко вера без дел мертва есть?” (Иак. 2,20). Ибо действительно мертвы все те, которые, по словам Апостола, “Бога исповедуют ведети, а делы отмещутся Его, мерзцы суще и непокориви, и на всяко дело благое неискусни” (Тит. 1,16) » (1, 338–339).

Святой Ефрем приступает к нравоучению с глубочайшим смирением и уже этим учит самому главному в духовной жизни. «Поскольку, – начинает он свои рассуждения о добродетелях, а затем и пороках, – требуете слово на пользу у меня – человека ничего не стоющего, и, желая обличить жизнь мою, приказываете это сделать мне самому, то, чтобы принести плод послушания, скажу слово, но скажу со стыдом. Ибо если вам начну подавать советы, то буду сам себя осуждать. И если других начну обличать, то буду сам себя обвинять. Тогда по праву будет мне сказано слово Спасителя: “Врачу, исцелися сам” (Лк. 4, 23) » (1,4).

Человеческая жизнь подобна пути. Путника радует или беспокоит встречающееся в дороге в той мере, насколько оно содействует или препятствует в достижении цели – конечного селения. «Постараемся узнать, – говорит святой Ефрем, – как должно нам покойнее водвориться в той стране, в которой останемся жить навсегда, по окончании жизни и здешнего странствия. Где будет пристанище наше и часть наша в оном веке?.. Такой заботы да не оставляет сердце наше, пока мы во временной жизни» (3, 234). Путь, ведущий к блаженному бессмертию, это путь узкий и тесный. На нем, по слову Преподобного, встречается: «Безмолвие, воздержание, целомудрие, любовь, терпение, радость, мир, смиренномудрие и тому подобное» (2, 396. Ср.: 2,102).

Преподобный сознаётся, что трудно выделить в подвиге «какое доброе дело есть первое и высшее», ибо все добродетели взаимосвязаны, подобно звеньям в цепи, все зависят одна от другой: «Любовь от радости, радость от кротости, кротость от смирения, смирение от услужливости, услужливость от упования, упование от веры, вера от послушания, послушание от простоты» (3, 340). Тем не менее, Преподобный выдвигает на одно из первых мест смирение. «Каждое его слово и писание, – утверждает святой Григорий Нисский, – явно гласят нам об этой добродетели, к которой он и стремился преимущественно пред другими. Да и каким образом тот, кто вызывал слезы слезами, мог преткнуться душевной стопой о камень гордости или самомненья? Мог ли страдать гордостью тот, кто пренебрегал всякой человеческой славой?» (Цит. изд. С. 280). «Свои наставления «О правой жизни» в девяноста главах Преподобный открывает суждением именно о смирении. «Желаешь ли правой жизни? Упражняйся в смиренномудрии, потому что без него правая жизнь невозможна» (2,67). Господь дал нам его как лучшее средство к победе наихудшего – духа гордыни (1, 29). «Прекрасное оружие – смирение. И кто с ним выходит на брань, тот не бывает побежден. Смирение – высокая ограда». Оно «наделяет непорочных благословениями и делает их наследниками светлого чертога в Небесном Царстве. Оно принесло Авеля в благоугодную жертву Богу,… преложило Еноха на небо,… спасло Ноя от потопа... Оно Мелхиседека поставило иереем Божиим» (4,117). Стяжавший смирение угождает Богу больше, «нежели жертвами и приношениями» (4,115). Смирение – источник всего доброго (4,115). А, самое главное, оно – «стезя к Царству, дверь небесная, сад райский,... упование, не посрамляющее никого из притекающих к нему» (4,119). Без смирения напрасно всё: подвиг, воздержание, подчинение, «всякая нестяжательность, всякая многоученость» (1, 29). Никакое место, даже суровая песчаная пустыня, не принесет пользы, если нет смирения (1, 30). Как путешественник, потерявший дорогу в чужой стороне, будет блуждать, «так и уклонившийся с пути смиренных не поставит кущи своей в селениях праведных» (2,67).

«Начало смиренномудрия – покорность о Господе» (1, 355). Начертывая образ стяжавшего смирение более подробно, святой Ефрем применяет метод

а) отрицания:

«Смиренный не тщеславится, не гордится», не прекословит истине, не завидует ближнему, не унижается в лишениях и бедности, не надмевается в благоденствии и славе, не клевещет на брата («это сатанинское дело»), не воздает злом за зло, не раздражается, никого не оскорбляет и ни на кого не кричит. «Смиренный не упрямится и не ленится, хотя бы и в полночь позвали его на дело». Он «не знает ни досады, ни лукавства,… не упивается вином, не предается чревоугодию», не ропщет при выговоре ему, не теряет терпения. «Смиренный ненавидит самолюбие, почему не домогается первенства,… не устраняет ума своего от заповедей Всевышнего».

б) положительного свидетельства:

Смиренный служит Господу «из страха пред Ним», повинуется истине, «радуется с радующимися и плачет с плачущими», постоянен в добродетели, служит для ближних миротворцем, «почитает не только высших, но и низших себя», стремится всеми силами к благоговению, послушен заповедям Господним, «с простотой и непорочностью служит Господу во святыне, в мире и радости духовной», считает себя в мире земном «как бы временным пловцом на корабле», любит слушать духовные наставления. Смиренный – это ученик Господа нашего Иисуса Христа, возложивший на Него всю свою надежду (1, 259–260).

Раскрытию того же вопроса Преподобный посвятил, хотя и небольшое, но отдельное творение «О смиренномудрии». Читаем его: «Отличительные черты и признаки человека, имеющего истинное смирение, суть следующие: почитать себя грешным паче всех грешников, не сделавшим ничего хорошего пред Богом, укорять себя во всякое время, на всяком месте и за всякое дело, никого не хулить, и не находить на земле человека, который бы был гнуснее, или грешнее, или нерадивее его самого, но всех всегда хвалить и прославлять, никого никогда не осуждать, не унижать и не оклеветывать, во всякое время молчать, и без приказания, или крайней нужды, ничего не говорить; когда же спросят, и есть намерение, или крайняя нужда заставляет говорить и отвечать, тогда говорить тихо, спокойно, редко, как бы по принуждению и со стыдом; ни в чем не выставлять себя за меру, ни с кем не спорить ни о вере, ни о другом чем; но если говорит кто хорошо, сказать ему: “Да”, а если худо, отвечать: “Сам знаешь”; быть в подчинении, и гнушаться своей волей, как чем-то пагубным; иметь взор поникший всегда в землю, иметь пред глазами смерть свою, никогда не празднословить, не пустословить, не лгать, не противоречить высшему; с радостью переносить обиды, уничижения и утраты, ненавидеть покой и любить труд, никого не огорчать, не уязвлять ничью совесть. Таковы, – заключает Преподобный, – признаки истинного смирения» (3, 397).

Высочайший пример смирения показал Сам Господь наш Иисус Христос, когда, препоясавшись полотенцем, умыл ноги Своим Ученикам (1, 32). Посему приобретший смирение становится подобен Христу Спасителю (1,209). «Пусть, – учит Преподобный, – вразумит тебя пример выметающего сор из дому своего: он нагибается к полу и очищает. Тем паче и тем с большим тщанием надобно наклоняться и смирять себя для очищения души, не допускать в нее того, что ненавистно Богу. Ибо в смиренной душе обитает Отец и Сын и Святой Дух» (1, 34).

«Приобрети себе смиренномудрие» (2, 94), – взывает святой Ефрем, – всеми силами держись его (1,30); делай в нем все свои дела «во имя Спасителя нашего Иисуса Христа» (2, 67); возлюби его – «все праведники благоугождали Господу». Это – великий дар, «велика слава, велик успех и велика честь приобретших оное. С ним непреткновенное течение, в нем всесовершенная мудрость» (1, 35).

Блаженны смиренные, ибо «им скажет Господь: “Не ктому вас глаголю рабы”, но други и братья (Ин. 15,15)» (1,260); они уже здесь, на земле, начинают именоваться «домом и храмом Божиим», ибо Господь вселяется в них – «и делаются они наследниками Небесного Царства» (3, 397).

Огромное значение придаётся Сирским Пророком безмолвию.

Безмолвие, по слову Преподобного, «сладостнее меда». «Лучше кусок хлеба с солью в безмолвии и на свободе от забот, нежели предложение многих снедей при развлечениях и заботах» (3, 101). Тот, кто его полюбит, плавание свое по житейскому морю совершит «в тишине» (1, 88).

Преподобный воспевает безмолвию гимны, не только глубоко духовные по своему содержанию, но и отличающиеся художественностью слога. Можно сказать, что эти гимны вобрали в себя все, что относится к духовно-нравственной, добродетельной жизни. «О безмолвие – лествица к небесам! О безмолвие – матерь сокрушения!.. Зерцало грехов, показывающее человеку прегрешения его! О безмолвие, не удерживающее слез!.. порождающее кротость!.. сожительствующее с смиренномудрием!., сопряженное со страхом Божиим и ведущее ум к свету! О безмолвие, назирающее за помыслами и содействующее рассудительности!.. порождающее всякое благо – утверждение поста, преграда чревоугодию!.. упражнение в молитве и чтении!.. тишина помыслов и необуреваемая пристань! О безмолвие, освобождающее душу от забот!.. благое иго и легкое бремя, упокоевающее и носящее носящих тебя!.. истребительница дерзости и враг бесстыдства!.. матерь благоговения!.. узилище страстей!.. увеселение души и сердца!.. узда для очей, слуха и языка!.., споспешествующее всякой добродетели!.. вина нестяжательности!.. плодоносное село Христово, приносящее добрые плоды! О безмолвие – стена и оплот вознамерившихся подвизаться для Небесного Царства!» (3,100). «О безмолвие – преспеяние монаха!.. путь в Царство Небесное!.. вводящее человека в мирное состояние!.. озаритель ума!.. испытатель помыслов!.. сотрудник рассудка!.. тишина помыслов!.. покойная пристань!.. неозабоченность души!.. веселие души и сердца!.. истребление безрассудства!..» (3,208).

«Брат мой, – увещает Сирский Пророк, – приобрети сие безмолвие» (3, 101). «Возлюбим безмолвие, чтоб избавиться нам от развлечений» (1, 311). И к юноше обращает свой призыв Преподобный: «Если ты молод, приучайся к молчанию и деятельности. Деятельность сделает тебя необременительным, а молчание сохранит неугасимым душевный свет, не попуская, чтоб он затмился пороком» (1, 335).

Подходящим занятием при безмолвии служит чтение Священного Писания. Виноградник веселит нас плодами, а нива жатвой, но лишь в определенное время года. «Писание же, всегда читаемое, всегда источает животворное учение. Нива по окончании жатвы не то уже, чем была прежде; виноградник, по обрании винограда, теряет свою цену. В Писании же ежедневно собирай жатву, и класы в нем для толкователей не оскудевают; ежедневно собирай виноград, и грозды обретаемого в нем упования не истощаются» (2, 50). Естественно, что читать слово Божие надо с усердием, прилежно и «с великим вниманием» останавливаться «на каждом стихе»; не спешить переворачивать листы, а, если потребуется, то должно «дважды и трижды и несколько раз прочесть стих, чтобы выразуметь силу его» (3, 99), чтобы научиться и верить, и жить «согласно с священными обетованиями Евангелий и прочих святых Писаний» (3, 319).

«Посвятим ум свой, – взывает Преподобный, – поучению в словесах Божиих» (1, 265).

Метко выражается Преподобный и указуя, как должно православному христианину проводить церковные праздники: «Не пышно, но Божественно, не по мирскому, но премирно». Не подобает «увенчивать преддверия, составлять лики, украшать лица, нежить слух свирелями и гуслями, облекаться в легкие ризы и в блеск золота». Чествовать праздники надо собравшись вместе – малым и большим, мужам и женам – так, «как научены, по христиански и благочестно, «во псалмех и пениих и песнех духовных» (2, 261). А угощение надо предлагать, заботясь не о количестве яств, а о проявлении доброты к братьям, «ибо лучше предложить зелия с любовью, нежели тысячи яств с сердечной тугой» (1,268).

Досточестное и богоугодное дело есть пост. Оттеняя его важность, святой Ефрем восхваляет пост – называет его различными именами: возносящей на небо колесницей, предохранением для души, надежным сожителем телу, оружием доблестных, училищем подвижников, сожителем трезвенности, виновником целомудрия, доблестью во бранях, матерью здравия, наставником юности, украшением старцев, добрым спутником путешествующим. Пост служит крепким основанием только добра: рождает Пророков, умудряет законодателей, возводит молитву на небо, умащает на подвиг благочестия. Пост также отражает искушения, угашает силу огненную, заграждает уста львов. «Пост – мир в домах. Пост – попечитель и предохранение девства. Пост – путь к покаянию. Пост – виновник слез... Пост не допускает злопамятство» (3,16).

Не последнее место отводится Преподобным милосердию. «Каждый, – заповедует он, – да разведает в церквах, нет ли бедного, или странника, и нашедши, постарается принять в дом и упокоить. Каждый да приложит старание предвосхитить себе бедного, прежде всех желающих то сделать, потому что вместе с бедными входит в дом Христос, нас ради обнищавший» (3, 14).

Кратко, но точно выражает Святой пятую заповедь Закона Божия: «Из всех сил своих чти отца своего и не нарушай уставов того, кто родил тебя о Господе, в таком случае не одолеют тебя лукавые бесы» (1, 94).

Полезность послушания Преподобный показывает на примере поведения одного юноши, о котором поведал духовный отец своему чаду, пожелавшему оставить его и подвизаться без руководства. Юноша был отдан на обучение художеству. Но, пробыв несколько дней у учителя, он вернулся домой, заявив отцу, что может обойтись и без наставника. Однако отец велел ему для его же блага подчиниться художнику и продолжать учёбу. «И мы, возлюбленные, – заключает Преподобный, – не будем усиливаться свергнуть с себя иго подчинения о Господе, чтоб не сделать неугодное Богу, и когда впадем в искушение, не оставаться нам без помощника... Пребывая на послушании, не будем творить дел непослушания, чтоб и нам не потерпеть, как потерпел Гиезий, служитель пророка Елисея"(1, 273–274).

Характерно указание Сирского Пророка на то, как подобает относиться к единым по вере и как к противникам её. «Надобно, – говорит он, – приобрести любовь от чистого сердца ко всем человекам, особенно же к своим по вере, а к противникам и к людям сластолюбивым – холодность, и при холодности сей иметь ведение, целомудрие и мир» (2,151).

О прочих добродетелях в изложении Преподобного уже говорилось при рассмотрении содержания его аскетических творений.

Следует только отметить, что святой Ефрем настойчиво говорит о взаимосвязи всех добродетелей. Этим суждением, можно сказать, у него начинается их представление и этим же завершается. «Одноличная добродетель, – утверждает он, – не возможна без красоты различных добродетелей. Она вполне подобна царской диадеме. Как последняя, если недостает в ней одного камня, или одной жемчужины, не может сиять на царской главе, так и сия одноличная добродетель, если недостает в ней одной какой-либо красоты прочих добродетелей, не называется совершенной добродетелью» (1, 73–74).

Глубоко назидательны для духовно-нравственного устроения и отдельные советы Сирского Подвижника на разные темы.

«Христианину нужно... при всяком случае подвизаться в делании добра» (3, 398–399).

«Пока есть время, делай доброе» (3, 90).

«С юности своей засевай поле свое и тщательно смотри, чтоб не взошли на нем терния... Принеси на нем добрый плод и воздай славу Подающему тебе крепость» (1,119).

Если случится нам, братия, терпеть укоризну за доброе дело, то не постыдимся сей укоризны... и не станем делать, чего не должно» (3,359).

«Каждый день, и вечером и утром, тщательно размысли, до чего доведена купля твоя. Вечером, войдя в храмину сердца своего, рассчисли и спроси сам себя: “Не прогневал ли я чем-нибудь Бога?.. Не огорчил ли брата моего?”... А утром опять займись с самим собой и спроси: “Как прошла эта ночь? Получил ли я в нее какую прибыль от купли своей?”» (1, 66).

«Удержи для себя одно правило... благоугодить Богу и принести пользу себе и ближнему» (1, 52).

«В мир вошли мы нагими; о если бы нагими и выйти нам из мира!» (4,238).

И, наконец, Сирский Пророк восклицает: «Блажен, кто стал делателем добродетелей и, как плодоносная нива, принес высокую груду плодов жизни о Господе» (1,341). «Блажен, кто в душе своей насаждает добрые растения, то есть, добродетели и жития святых» (1,349). «Подлинно стоит плача и сетования, что так низко стали мы ценить светлую и славную добродетель!» (1,258).

Для того, чтобы со спокойной совестью можно было кого-то порицать за его пороки, нужно самому подняться выше порицаемого. Преподобный с этой мысли и начинает своё «братское вразумление». «Кто, – говорит он, – осуждает других, тому нужно, чтобы не осуждали его собственные его дела. Кто делает наставления несоблюдающему правды, тот должен вести себя так, чтобы его самого не отринула Правда. Кто хочет для других служить зеркалом, тому предварительно надобно рассмотреть себя самого» (5,215). Но Святой видит здесь и другую сторону – врачуя кого-то, учитель врачуется и сам, поэтому врачевание других рассматривается им как дело полезное и даже необходимое и для самого наставника. «Полезно уврачевать и уврачеваться» (5,215). «Если врачуешься и врачуешь, то приносишь пользу и себе и ближнему своему» (5,216). «Весьма спасительно и делать и принимать вразумления» (5,215).

Кладезь всего худого есть гордость. «Кто облечен гордостью, в том пребывает все худое... Гордость и совершенных доводит до порока» (4,115). «Высокоумие» – это «начало и конец худого» (1,29).

Но что такое гордость, высокоумие? Это, по мысли Преподобного, превозношение себя не только перед ближними, но даже перед Богом. Потому порок сей гнусен. «Поэтому и Господь, пекущийся о жизни нашей, желая сделать нас далекими от сей пагубной страсти, учит, сказав: “Егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы” (Лк. 17,10) . А если не творим повеленного, то не в праве называться даже и неключимыми рабами, потому что велик Господь наш, велики и прочны дары Его» (1,32).

Гордость многообразна – сеть ее весьма широкая и длинная. Она ставится на пути всех идущих. Мудрого она «уловляет мудростью, крепкого крепостью, богатого богатством, благообразного красотой, красноречивого краснословием, имеющего хороший голос приятностью голоса, художника искусством, оборотливого оборотливостью. А подобным сему образом не перестает искушать и ведущих духовную жизнь, и ставит сеть отрекшемуся от мира в отречении, воздержному в воздержании, безмолвнику в безмолвии, нестяжательному в нестяжательности, многоученому в учености, благоговейному в благоговении, сведущему в знании... Так высокоумие во всех старается посеять свои плевелы» (1,29). Гордыня подобна высокому, но гнилому дереву, у которого все сучья ломки, «и если кто взойдет на него, тотчас обрушится с высоты» (2,67). Более того, гордец становится «частью бесов» (1,102). Поэтому святой Ефрем предостерегает: «Если увидишь человека высокомерного,… не завидуй и не смущайся, но воздержись мыслью и чрез несколько времени увидишь его угасшим, потому что процвели и просияли те одни, которые жили по Божьей воле» (2,68).

«Не будь побежден высокоумием, – взывает Преподобный, – не уничижай в мысли братьев, будто бы принадлежат они к жалкому обществу» (1, 365). «Не допускай в себя недуга гордыни, чтоб враг внезапно не похитил у тебя рассудка. Отрезвись от высокопарного помысла самоугодия. Не разлагай сетей под ногами у себя. Смиренномудрием очисти ум свой от этого смертоносного яда» (1, 33–34). «Будем бегать гордыни, которая ненавистна Господу» (1,35).

С гордыней соседствует тщеславие. Оно может проникнуть в душу человека, даже уже прошедшего значительный подвижнический путь, – и проникнуть, а затем и овладеть им, незаметно, – стоит только подвижнику ослабить бодрствование и впасть в некую апатию. Вот как говорит о сем Преподобный: «Но скажешь: “В тесных обстоятельствах провел я жизнь; не был ни знатен, ни славен, да и по смерти некому помянуть меня”. – Это признак крайнего безумия и болезнь души славолюбивой! Сколько думаешь во время гонений было подвизавшихся за Спасителя нашего Бога? И они доселе остаются неизвестными миру. И из скончавшихся в горах, в вертепах и в пропастях земных, ужели погибли те, которых память не совершается людьми? Ни мало, потому что все будут написаны в книге Его. Посему “горняя мудрствуйте, а не земная” (Кол. 3,2)» (1, 326).

Святой Ефрем зовёт противоборствовать «лукавым помыслам тщеславия» и со всей строгостью испытывать самих себя, охраняя свой ум «от союза и согласия с тайными душевными страстями» (3,326). Как пример борьбы с тщеславием Преподобный указывает на образ жизни аввы Феодора из Фермы. Старец никогда не лицемерил, и ученику своему приказывал: «Если придет кто, желая видеть старца, не говорить... лжи, допускаемой из человекоугодия; но если старец вкушает пищу, говорить пришедшему, что ест, и если он спит, говорить, что спит. В такой высокой степени старец ненавидел человеческую славу» (3, 360–361).

Не менее гибельно бесстрашие. Отсутствие страха Божия широко открывает врата для пороков. «Кто не имеет в себе страха Божия, тот открыт нападениям диавольским,.. тот парит умом и равнодушен к добру, спит без меры и нерадит о делах своих, тот вместилище сластолюбия, тешится всем, что ему приятно, потому что не боится пришествия Владыки; тот хвалится страстями, любит покой, бегает злостраданий, гнушается смирением, лобызает гордыню. Наконец приходит Господь его и находит его в занятиях Ему не угодных, “и растешет его полма”, и предаст вечной тме. Такого человека кто не признает окаянным?» (1, 5).

Злополучен и далекий от любви. Такой человек проводит свою жизнь как в сонном бреду, во тьме и «удобно уловляется всяким грехом»: раздражается, гневается, злорадствует, не сострадает, не подает находящемуся в беде совета и не поддерживает его. «В ком нет любви,… тот друг диаволу» (1, 7). На вопрос: «Какой грех, кроме ереси, наиболее тяжек?» дается ответ: «Как всех добродетелей выше любовь, так и всех грехов тяжелее – ненавидеть брата... Кто ненавидит брата своего, тот ненавидит Самого Бога» (3,111–112).

Жалок нетерпеливый. Не приобретший терпения – «не в состоянии стать добродетельным». Он не переносит никаких оскорблений, постоянно ропщет, прекословит, легко вовлекается в ссоры. К молитве он ленив, в посте угрюм, но «в лукавстве неодолим» и в занятиях самоволен. «В ком нет терпения, – заключает Преподобный, – тот чужд всякого упования. Поэтому всякого, кто, подобно мне, нетерпелив, умоляю приобрести терпение, чтобы спастись» (1, 9).

Самой тяжкой страстью святой Ефрем считает сребролюбие, «потому что она есть “корень всем злым” (1Тим. 6,10) » (1, 370). «Если возлюбишь сребролюбие, пойдешь отсюда ни с чем» (1,102). Чем же эту страсть изгнать? «Тем, чтоб всем сердцем и всей душой иметь упование на Бога» (1, 370).

Страсть блуда характеризуется Преподобным словами некоего святого: «Блуд подобен псу; если будешь ласкать его, не отойдет от тебя, а если погонишь, убежит» (1,307). Сирский Пророк считает его нечистым «естественно». «Нечистый, – говорит он, – если прикоснется к чистому, оскверняет это, и оно, по сему случаю, имеет нужду в очищении (Числ. 19, 22). А блуд, зависть и несправедливость естественным образом нечисты» (1,173).

Чтобы не предаться в рабство данному греху, надо избегать вольностей, открывающих дверь бесстыдству (1, 303). Также следует удаляться «от вредных встреч» и вредной дружбы. «Говорю же сие, возлюбленный, – учит Святой, – чтоб возненавидел ты не людей, но грех» (1,331, 310). «Ибо от свидания с женским полом отказываемся не потому, чтобы женщины были лукавы, но потому, что чрез свидание и беседу с женщинами врагу легко нас низложить и довести до преступления Божией заповеди» (1, 273). Даже руки возлагать на другого подобает с трепетом, «как бы прикасаясь самой святыни» (1,336). В слове Божием сказано: «Храм Божий есте... Аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог» (1Кор. 3,16,17) . «Зная сие, – заключает Преподобный, – “всяцем хранением блюди твое сердце” (Притч. 4, 23)» (1, 336–337).

«Оберегать от греха христианин обязан всего себя, весь свой организм. «Если тело твое чисто от блуда, – говорит Преподобный, – береги уста свои от осуждения других. Уста не могут любодействовать, но могут лгать, клеветать» (2, 302).

Осуждению злоязычия святой Ефрем посвящает специальное слово, поставляя этот порок наряду со страстями: «О злоязычии и страстях». Разбойник за единое исповедание «стал гражданином рая» – так и единое «хульное слово» ввергает в геенну. «Мариам стала прокаженной как снег, будучи осуждена за одно злоречивое слово» (2, 298). Святой апостол Павел злоречивых предает «одному осуждению с убийцами и любодеями» (2, 304).

Со злоязычием идут рядом празднословие и пересуды, почему святой Ефрем предостерегает и от сего: «Если посещаешь больного, то смотри, чтоб враг не внушал тебе мысли заняться празднословием или пересудами, и тем не лишил тебя награды, ибо у диавола в обычае это – одному вредить слухом, другому языком. Напротив того, надобно утешать болящего Божественным Писанием и страданиями Спасителя» (1, 369).

Неудобоисцелима и даже «вовсе неисцелима» зависть (3,112). Но христианам – членам Церкви Христовой, Его Тела – «не должно завидовать преспеянию брата» (1, 370). «Радоваться и веселиться о преспеянии ближнего – это черта совершенства; признак же злонравия и лукавого расположения – скорбеть и быть недовольным, когда одобряют другого» (1, 333).

Много вреда приносят худые помыслы, ибо они «не только подавляют нас, когда мы в безмолвии и уединении, но сильно восстают и тогда, как сходимся в дому Господнем; делают, что и на мужские тела смотрим не благопристойно и не чисто; и до самого срамного дела доводит нас змий мечтательными помыслами» (1, 260). Подобно мечу, подсекающему жилы коню, они утомляют душевные силы, предают душу печали, «печаль же расстраивает впадших в нее» (2,212). Превратные помыслы могут довести «до отступничества от Бога», поэтому Преподобный взывает не давать им входа (1, 325). А для сего надо стараться думать о хорошем, ибо «ум не терпит быть в праздности» (1, 265). Полезно также ежедневно разбирать свои помыслы и себя самого спрашивать: «Есть ли во мне благоговение? Есть ли сердечное сокрушение? Есть ли смиренномудрие? Есть ли и все прочее, выше мной исчисленное?» (1,244). И еще: «Не холоден ли я? Не празднословлю ли? Не гневаюсь ли? Не питаю ли в себе пожелания к чему земному?» Поставив целый ряд вопросов, имеющих огромное значение для духовной собранности спасающегося, Преподобный заключает: «Разбирая в подробности все написанное выше, гнушайся лукавством и прилепляйся к доброму» (1, 244).

В обобщенном виде говорит Преподобный о «презренных пороках», касаясь Страшного Дня: «Горе тогда пристыженным... Какое, например, оправдание обвиняемому в славолюбии, или в кичении, или в непослушании, или в неподчиненности, или в чревоугодии, или в опрометчивости, или в многословии, или в гордыне, или в самоуправстве, или в высокомерии, или в зависти, или во вражде, или вспыльчивости, или в злоречии, или в клеветничестве... Потому умоляю вас, братия, – молит Святой, – постарайтесь, чтоб никто из вас не был осужден в чем-либо таком» (1, 22–23).

В подобном обобщении Преподобный представляет пороки при изображении широкого пути. На широком пути бывает следующее: злоумие, развлечения, чревоугодие, пьянство, расточительность, непотребство, раздор, раздражительность, надменность, непостоянство и тому подобное, а за ними следует неверие, неповиновение, непокорность. Последнее же из всех зол – отчаяние. Кто предан сему, тот заблудился с пути истины, готовя себе собственную свою погибель» (2,102).

Указанными пороками не исчерпываются все уклонения от заповедей Божиих. Преподобный напоминает, что есть «нарушения, кажущиеся малыми», но и они «не маловажный производят вред» (1,252).

Как добродетели связаны между собой, так и «с противной стороны» – пороки взаимосвязаны: «Ненависть с раздражительностью, раздражительность с гордыней, гордыня с тщеславием, тщеславие с неверием, неверие с нерадением, нерадение с расслаблением, расслабление с леностью, леность с унынием, уныние с нетерпимостью, нетерпимость с сластолюбием, и прочие члены порока находятся во взаимной между собой зависимости» (3, 340–341).

Но кто-то может сказать, что если есть подобная связь одного с другим, то страсти естественны и подверженные им не виновны. Такому Преподобный внушает: «Будь внимателен к себе самому, чтоб не взвести тебе обвинения на прекрасное создание благого Бога. Ибо Он сотворил «вся добро зело», и украсил природу всеми благами» (1, 57).

Для принятия и исполнения заповедей Божиих нужна простота, «а для отражения козней противника – хитрость» (1, 331). При этом надо всегда помнить, что «всякий нераскаянный грех есть грех к смерти» (3,112).

«О, прочь от меня эта власть страстей, – решительно заявляет Преподобный, – потому что все порабощаются их лестью!» (1,176).

Наставления свои Сирский Пророк завершает лаконичным, но весьма убедительным, объяснением причины своих размышлений: «С большой подробностью написал я тебе о всех добродетелях и страстях, чтоб часто размышлял ты о сем и в точности сие соблюдал» (1,245).

* * *

Подвиг нравственного совершенствования нелёгок, путь в Царство Божие длинен, подчас тернист. Его мужественно прошёл Сирский Подвижник и о нём же он говорит, обращаясь к тому, кто ещё в пути или ещё и не начинал его:

«Не рассуждай, говоря так: “Долго и тяжко время подвига, а я малодушен и немощен, и не в силах подвизаться”. Прими во внимание слова прекрасного и доброго совета; выразумей, что скажу тебе, христолюбивый брат. Если намереваешься идти в другую дальнюю сторону, то не в один час можно тебе будет перейти весь путь, но пойдешь, ежедневно высчитывая остающуюся длину пути, и... после немалого труда, достигнешь страны, в которую идешь или чаешь придти. Таково и Царство Небесное и райские утехи: постом, воздержанием, бдением и любовью достигает туда каждый. Это пути, ведущие на небо к Богу» (3,375).

И еще: «Стой, как цветоносное дерево, охраняя плоды добродетелей своих, чтоб не подкрался червь гордыни и не подточил в тебе плода смиренномудрия, чтоб ложь не похитила у тебя истины, чтоб тщеславие не омрачило твоего благоговения, чтоб гнев не отнял у тебя кротости, раздражительность не истощила твоего долготерпения, ссора не нарушила твоего мира, вражда не послужила препятствием дружбе, памятозлобие не пресекло взаимной любви, обида не причинила ущерба чести, вражда не расторгла согласия, чревоугодие не попрепятствовало посту...» (1, 241–242).

Ни о чём так много не рассуждал Преподобный, как о покаянии, о необходимости постоянно проливать покаянные слёзы. И это потому, что сокрушение более всего наполняло его душу. Непрестанно плакать для святого Ефрема, по слову святого Григория Нисского, было так ему свойственно, как всем людям «по природе свойственно дышать... Не было ни одного дня, ни ночи, ни полночи, ни часа, ни малейшей части времени, когда бы не дремлющие глаза его видимы были сухими: то общие, то свои, как говорил, оплакивал он прегрешения» (Цит. изд. С. 271–272). Действительно, Преподобному был дан великий дар слёз, слёз умиления.

Как учитель покаяния – этим именем называет его святая Церковь – Преподобный не столько обличает ближних, сколько стремится тронуть их души, смягчить. Достигает он этой цели весьма поучительно: на вид ставит своё недостоинство. «Обещался благоугождать Богу и солгал... И теперь, когда слышу о суде, не обращаю на сие внимание, как будто стою выше падений и обвинений. Других увещеваю удерживаться от вредного, а сам в двойной мере делаю это» (1,23–24). «Вы достойны удивления по добродетелям, а я неразумный беден ими. Вы, украшаясь воздержанием, благоугождаете Богу, а я беспечный подлежу осуждению. Вы по добрым своим делам и похвальному целомудрию стали ”благоуханием Христовым” (2Кор. 2,15), а я по своей изнеженности и лености весь стал зловонием» (1,3–4). «Горе мне, возлюбленные мои! Ибо стал я подобен мехам у кузнеца, которые наполняются и пустеют, ничем не пользуясь от ветра, а так и я, описывая добродетели стада Христова, сам не имею в них никакой части» (1,81). «Горе мне! Потому что грех не оставил у меня ни члена здравого, ни чувства, которого бы не растлил» (1,27). «Я ничто, а считаю себя за нечто; принадлежу к числу худых людей, а домогаюсь приобрести себе славу святости; живу во грехах, а хочу, чтобы почитали меня праведным. Сам лжец, а на лжецов досадую; оскверняюсь мыслью, а произношу приговор на блудников; осуждаю воров, а делаю обиды бедным... Пред женщинами хочу казаться любезным, перед богатыми – благочестивым, перед посторонними – надменным...» (1,169–170). «Кто же вздохнет о мне, притворно носящем имя монаха? Кто будет плакать о мне, утратившем благоговение и терпение? И что буду делать, когда посетит меня Владыка мой Христос? Посему прошу вас, возлюбленные, помолитесь о мне непотребном рабе, да избавлюсь от настоящего лукавого века, и благодать Христова да отверзет уста мои к славословию Святой и Единосущной Троицы, Отца и Сына и Святого Духа» (2, 83). «Приидите ко мне на помощь, как друзья, и оплачьте меня, как мертвеца, или сжальтесь надо мною, как над живым или полу-умершим. Излейте на меня милосердие свое, как на пленника, и приложите о мне старание, как о покрытом загнившими язвами, потому что весь я в струпах. Превосхожу я иудеев... Они от главы до ног объяты были болезнями, а у меня и все внутренности согнили» (1, 169).

Сурово обличив себя, Святой, как бы невзначай, переходит к слушателям и мягко – в форме условий – обращает к ним своё наставление: «Если кто из вас, братия, имеет у себя нечистые и срамные помыслы, то да не предается в нерадении отчаянию, но да обратит сердце свое к Богу, и воздыхая, со слезами скажет: “Векую оставил мя еси” и презрел? (Пс. 21,1). “Векую лице Твое отвращаеши” от меня и забываешь смирение мое? (Пс. 43,25). Да удержит меня рука Твоя, и не погибну. Если так с терпением будешь призывать Его, Человеколюбец вскоре, ниспослав благодать Свою в сердце твое, утешит тебя в мучительной и трудной брани» (1, 81–82).

Покаяние Преподобный называет жертвенником Божиим, ибо «согрешающие при посредстве его умилостивляют Бога» (3,162). Это трапеза Божия, «потому что чрез него вкушает Бог спасение человеческое» (3,164). Истинное покаяние – это удаление от грехов и даже ненависть к ним (2,232). Это «переплавка» себя, «воскрешение» себя из мертвых (3,170).

В покаянии нуждаются все, ибо все грешат. «Кто говорит, что не согрешил, тот слеп, ходит ощупью и злосчастнее всех людей» (1,39).

Начинается покаяние с устного исповедания своих грехов. Вот как говорит о сем Святой: «Начало покаянию полагается на словах, потому что словесное исповедание есть предначатие покаяния» (3,201). «Покаяние не имеет нужды в шуме и пышности, но нужна ему исповедь» (3,185). Итак, припадем к Нему, восплачем пред благостью Его, исповедуясь и говоря: «Ты, Господи, Бог наш, а не кто иной. Пред Тобой согрешили мы и к Тебе припадаем, Господи. Ибо никто не воспротивится Тебе, когда восхощешь спасти нас, Господи, потому что благ Господь и милосерд» (3, 77–78).

Описывая образ покаяния, Преподобный говорит о том, что не должно иметь места в нём. Прежде всего – это стыд. «Многие из стыда тайные недуги свои делают неисцелимыми, – утверждает он, – но напоследок скорбят, что не открыли их... Ибо лучше подвергнуться нареканию и жить, нежели стыдиться и жалким образом умереть от глада. И полезнее поболеть и остаться живым, нежели успокоиться на короткое время и впоследствии впасть в неисцельную болезнь» (1, 184–185). Недопустимы также нерадение, лень, холодность, небрежность. «Здесь нерадение – там никому не прощаемые проступки... Здесь холодность – там казнь» (1,194). «Не будем нерадивы, и не обленимся, имея такого милосердого Владыку. Ибо, пока мы здесь, Он милосердствует, и спасает, и прощает беззакония наши. Кто не подивится, что за кратковременные слезы, что и в этот единонадесятый час прощает Он тысячи грехопадений и исцеляет тысячи язв наших, и, исцелив, еще дает награду за слезы» (1,82). Можно каяться и после святого Крещения, «но не должно быть небрежными, понадеявшись на покаяние» (3, 206). Решительно исключается отчаяние. «Всех, кого печалит совесть о неприличных делах, умоляю: не отчаивайтесь в себе, не доставляйте радости своему сопернику. Но без стыда приступите к Богу, плачьте пред Ним и не теряйте в рассуждении себя надежды. Ибо Господь наш весьма рад кающимся и ждет обращения нашего» (1,67). «Покайся, брат, и не приходи в робость! Покайся, грешник, смело полагаясь и взирая на безмерное человеколюбие Христа, сказавшего: “Не приидох бо призвати праведники, но грешники на покаяние” (Мф. 9,13) » (1, 38).

А что должно иметь место при покаянии? Искренность, откровенность, твёрдое намерение исправиться. «Покаяние приносить должно от всего сердца» (3,184). «Приноси твердое покаяние (не напоказ. – К. С.), согрешивший» (3,175). «Не будь сегодня кающимся, а на утро грешником, и один день – в числе грешников, а другой – в числе кающихся» (4, 134). Достигнув трезвости, «не погружайся в опьянение, ежедневно греша, то строя, то разоряя, то соплетая, то распуская, подобно детям, которые много раз прилежно строют свои дома и, потом опрокинув, обращают все в кучу» (3, 27). Кающийся должен быть тверд – «постоянно одним и тем же, а именно, всегда быть тем, чем начал. Если у кого будет в чем недостаток, это уже признак несовершенного обращения. Если он изменится, то сим обличается, что в рассудке нет твердого основания. Такой человек приносит покаяние, как обучающееся дитя, и как битый плачет по нужде, а не по произволению» (3,184).

Определённого времени или предела в земной жизни для покаяний нет – все оно годно. Как бы часто ни падал человек, ему всегда остаётся возможность встать, если он пожелает (4, 153). Тем не менее, святой Ефрем призывает не отлагать покаяния: «Согрешила ты, душа моя! Покайся. Ибо вот дни наши проходят как тень. Еще немного, и пойдешь ты отсюда: страшными местами проходить будешь, душа моя, не отлагай день за днем обращения своего ко Господу. Увы мне, душа моя! Нечистыми делами отгнала ты от себя милость Божию. Не давай себе покоя, да не остается в бездействии зеница очей твоих, припадай к Благому и Человеколюбивому, чтобы даны были тебе с высоты благодать и милость» (1, 316–317). «Время покаяния коротко, Царствию же Небесному нет конца» (1,46).

Сирский Пророк довольно подробно разъясняет, как должен человек каяться и что он тут же должен делать, чтобы, раскаявшись в том или ином грехе, подниматься по ступеням совершенствования. «Приносишь ты покаяние в отравлении других? Истреби всякий след сего... Перестал ты умерщвлять людей – удерживай и язык от клеветы, от злословия, от сплетней. Приносишь ты покаяние в идолослужении? Бегай гаданий, наблюдений полета птиц и других примет – это части идолослужения... Приносишь ты покаяние в блуде?.. Берегись смеха, шуток, сквернословия, чревоугодия – это пути к блуду. Приносишь ты покаяние в сделанной неправде? Отжени от себя всякую неправду... Приносишь ты покаяние в нарушении клятвы? Совершенно воздержи себя от лжи... Приносишь покаяние в лукавстве? Бегай раздражительности ненависти, зависти... Приносишь покаяние в неправославии? Не сближайся с еретиками... Приносишь покаяние в том, что поссорился? Приучи язык свой отвечать кротко» (3,169–170).

Плоды истинного покаяния велики – «многообильны», «многообразны» (3,154,165). Истинное покаяние «приносит Богу доблестные дела». Это плодородное поле, ибо «во всякое время» возделывается. Это «древо жизни», ибо воскрешает умерших грехами. «Покаяние – не ущербающий Божий мешец, потому что человеческие души сберегает от погибели. Это обильный прибыток у Бога, потому что приводит к Нему,… собирает грешников». Покаяние исторгает пороки и сеет «доблестное житие» (3, 154). Оно приносит согрешивших в жертву и оживотворяет их, умерщвляет и воскрешает. «Как же это? Слушай: берет оно грешных, и делает их праведными. Вчера были мертвы – сегодня живы они для Бога покаянием. Вчера были чужие, а сегодня свои Богу; вчера беззаконны, а сегодня святые» (3, 167). Это «великое горнило», принимающее медь и претворяющее ее в золото, берущее свинец и отдающее серебро. «О сколько прибытков доставляет Богу покаяние!» (3,168).

Особенно подчёркивает Преподобный спасительную силу покаянного плача. «Плач созидает и охраняет, плач отирает слезами душу и делает ее чистой. Плач рождает целомудрие, отсекает прихоти, усовершает добродетели» (1, 315–316). И более того, «вселяет в нас Единородного Сына, ... привлекает на душу Духа Святого» (1, 65). Потому Преподобный и призывает плакать пред Богом, чтобы Он избавил нас «от нескончаемого плача» (1:65. Ср.:1, 36; 3, 370).

Познав на своём личном опыте тихую небесную радость от сокрушения, от покаянного плача, Святой скорбит, что есть такие люди – еретики, которые отвергают покаяние. Их он сравнивает с неверующими в Бога. «Горе еретикам, утверждающим, что нет покаяния. К ним принадлежат и те, которые говорят, что нет Бога. Ибо если нет покаяния для людей немощных, требующих уврачевания, сие то же значит, что сказать: нет Господа Бога» (3,201). «Знаю, что ты утверждаешь, будто бы после крещения нет уже покаяния. Что ты говоришь? Бог даровал нам благодать сыноположения в крещении и не даст благодати отпущения грехов? Даровавший великое не будет милостив в малом?.. Не убедишь ты меня, еретик, хотя и желательно тебе отрицать Божию благость» (3, 203).

Нет покаяния лишь только «для тех, которые торгуют покаянием», которые, в надежде на него, пребывают в грехах. «О таковых сказано, что покаяние не имеет для них силы, потому что думают, будто бы Богу приятны ругатели. Кто небрежет о Боге, чтобы благоугодить Богу, тому нет покаяния. Кто знает, что злое пагубно, и не перестает делать оное, тот не прощен будет по смерти, потому что служил греху. На суде нет покаяния, потому что дело судьи не прощать, но произносить суд о поступках» (3, 206).

В суммарном виде вбирает в себя учение об «утешительном покаянии» глубоко назидательный «диалог» Преподобного с покаянием. «Предстало в духе моем (видел я), – говорит он, – утешительное покаяние» и как бы на ухо сказало: «Если печалишься ты, как грешник, – бесполезна твоя печаль. К чему печалиться тебе, грешник?» – «Да, – отвечал я, – жгут и мучают меня и скорбь, и плач бесполезный; при виде множества грехов моих впадаю в безнадежность». – «Выслушай, грешник, – нашептывая в уши, сказало мне покаяние, – выслушай спасительное слово, совет, который подаст тебе жизнь. Будь внимателен, покажу тебе, как должно тебе скорбеть; и скорбь твоя будет полезна тебе, и плач твой сделается спасительным для тебя. Не впадай в отчаяние, не предавайся совершенной недеятельности, не печалься безутешно, смотря на свои вины, и не отлагай попечения о своем спасении. Господь твой милостив и благосерд, желает тебя видеть у дверей Своих... Если доселе ходил ты во грехах, то удержись от неправд, ударяй в дверь Его, и Он не оставит тебя вне... Если видишь множество тайных грехов своих, – это не должно делать тебя беспечным о своем спасении, потому что Господь твой может очистить тебя и убелить твою черноту. Если грех и глубоко проник в тебя, как краска в волну, то, по написанному у пророка (Ис. 1,18), Господь убелит тебя, как снег. Оставь только, грешник, беззакония свои, приди в сокрушение о грехах, сделанных прежде, и Он примет тебя милостиво... В этом, – сказало покаяние, – я тебе порукой; поступи по слову моему, грешник и оскверненный, и благий Господь примет и, подобно мне, объимет тебя с любовью... Поэтому для твоей же пользы советую тебе, грешник: пока еще ты в этом мире, приходи ко мне, и будешь жив» (5,51–53).

Преподобный представляет и образ покаяния в лице ниневитян после их обличения пророком Ионой. «Услышали цари, и смутились, сложили с себя венцы и уничижились. Услышали знатные, и пришли в ужас, вместо пышных одежд своих облеклись во вретища. Услышали почтенные старцы, и главы свои посыпали пеплом». Богатые открыли свои сокровищницы для бедных; заимодавцы порвали «рукописание» и «расточили» милостыню; воры отдали даже свое; судьи прекратили свой суд; господа предоставили свободу подвластным; знатные и горделивые смирились. «Всякий, как должно, заботился о своем спасении. Нет человека, который бы замыслил другому обиду... Всякий осуждает сам себя, и милосерд к ближнему своему». «Истинно было покаяние» ниневитян (5, 55–56). Изображая его, святой Ефрем обращает внимание на одно чрезвычайно важное обстоятельство: «Проповедник не сказал жителям города, чтобы приносили они покаяние. Сие давало разуметь, что всякий больной сам должен заботиться о своем уврачевании» (5, 57).

Последнее утверждение святого Ефрема означает лишь то, что он видел большую опасность в беспечности человеческой и потому говорит о необходимости самому больному заботиться о себе. Сам же Преподобный, научая духовному деланию, неоднократно обращается с призывами к покаянию и ублажает тех, кто прибегает к покаянию. Человеколюбивый и Долготерпеливый Бог, по слову Преподобного, всех зовет к Себе, хочет, чтобы все спаслись (1, 37). «Припади и ты к Царю славы, исповедуя грехи свои, у Него множество щедрот» (2,183). «Множество грехов имеешь на себе? Не убойся вопиять к Богу. Приступи, не стыдись. Поприще для подвига близко – восстань, отряси с себя вещественность мира. Подражай блудному сыну, который, расточив все, не стыдясь пошел к отцу» (3,412). «Восстань, душа, спавшая доныне в грехе, отряси сон свой, спеши и в покаянии ищи прибежища – и Праведный умилостивится, может быть, слезами твоими. Совлеки с ума своего покрывало скверны, чтобы око твое видело верно» (4, 321). «Покаемся, братия, чтобы милостив был Бог ко грехам нашим; призовем Его, потому что оскорбили Его, смиримся, чтобы возвысил Он нас, будем плакать, чтобы утешил нас, отбросим от себя злой навык и облечемся в добродетель, как в одежду» (3,145). «Поспешим, пока солнце не достигло запада, пока дверь не затворена. После того, как наступит ночь, никто уже не работает. После того, как торжище жизни прекратится, никто уже не занимается куплей. После того, как зрелище кончилось, никто уже не увенчивается, никто не начинает борьбы, никто не вступает в сражение» (3, 306).

И сам Преподобный обличает себя и исповедует: «Ударяю в дверь, чтоб отверзлась она для меня, не перестаю просить, чтоб получить просимое... Ты даруешь мне блага, Спаситель, а я воздаю за них лукавством. Будь долготерпелив ко мне развращенному... Пока не постиг меня конец, освободи меня, Господи, от всякого лукавого дела, чтоб обрести мне благодать пред Тобой в час смертный... Спаси душу мою, Господи, убели оскверненную мою ризу, чтоб я недостойный,… достигнув нечаемой радости, сказал: “Слава Избавившему сокрушенную душу”» (1,28–29).

«Блажен, кто любит покаяние, спасающее грешных» (1, 342).

Всякое наставление Преподобного, как и его делание, прерывалось только одним – молитвой. «Поучения же Ефрема, – свидетельствует святой Григорий Нисский, – не прерывались ничем иным, как только одной молитвой; за ней слова, за словами слезы, за слезами – опять молитва» (Цит. изд. С. 278). И это потому, что Сирский Пророк есть, преимущественно, молитвенник. Как в Ветхом Завете среди Пророков выделяется святой Давид своим псалмопением, так в Новом Завете – святой Ефрем. Он не касался ни одной темы, чтобы не вознестись горе. Потому все его творения, всё его богословие преисполнены обращений к Небу. Поистине святой Ефрем – христианский Псалмопевец.

Определяя молитву, Преподобный именует её «началом доброго жития» (1, 87). Она «есть предохранительное средство для целомудрия, обучение сердца, укрощение кичливости, очищение от памятозлобия, истребление ненависти, исправление нечестия... Молитва – печать девства, верность брака, оружие путников, страж почивающих, благонадежность бодрствующих, плодоносие земледельцев, спасение плавающих. Молитва – заступница судимых, отрада заключенных, утешение скорбящих, веселие радующихся, ободрение плачущих, праздник в дни рождения, венец супругам, погребение умершим. Молитва – беседа с Богом, равночестие с Ангелами, преспеяние в добром, отвращение от худого, исправление согрешающих» (3,12–13). Она – «великое оружие, неоскудевающее сокровище, никогда неистощимое богатство, невольная пристань, основание тишины; корень, источник и матерь тысячам благ» (3,407).

Сила молитвы неизмерима: отверзает небесные врата, изгоняет бесов, отражает напасти, отгоняет недуги, расторгает узы смерти, угашает огнь, укрощает бурю, обуздывает ярость львов, восстанавливает поколебавшиеся грады, решает войны, прекращает битвы, останавливает человеческие наветы, «одним словом – всякие бедствия» (3,411). «Молитва – крепость телу, благоденствие дому, благоустройство городу, могущество царству, знак победы во время брани, прочность мира» (3,13).

Подробно раскрывает Преподобный условия для успешности молитвы.

Принимаются Богом те прошения, которые приносятся Ему с верой, потому что вера очищает сердце просящего «от безобразия сомнений ума» (5, 178). Молящийся с верой «зрит пред собой Господа» (2, 68–69).

Отверзает двери молитве любовь. Молитвы без любви остаются за дверями. Что для жертв соль, то для молитв любовь. «Если пренебрежешь этим и не принесешь сих дополнений, то и жертва не будет принята, и молитва не будет услышана» (4,212). На страже молитвы стоят страх и любовь. «Страх останавливает слова срамные, любовь изводит слова досточестные. Уста могли бы не произнести доброго слова, но сего не допустит любовь; могли бы извести слово лукавое, но сего не допустит страх правды» (5,177).

Восходит к Небу молитва, совершаемая «протяженно, с болезнующей душой, с напряженным умом» – не просто лежащая на устах, но в глубине ума (3,407,411). «Итак, брат мой, молись с ведением. И если во время молитвы что-нибудь, или посредством очей, или по другой какой причине, рассеивает ум твой, то знай, что это – дело врага. И не спеши оканчивать молитву свою, но осудив самого себя, снова собери ум свой, и тогда уже молись с ведением, чтобы знать тебе, о чем просишь ты Бога и для чего просишь Его, и чтобы не говорить тебе напрасно лишнего и не многословить» (3,299).

Прекрасна молитва со слезами, особенно проливаемыми безмолвно – не напоказ (2, 68). «Плачь, когда молишься, чтобы найти себе упокоение там, куда ты отойдешь» (3, 84).

Весьма полезна молитва общественная – в храме. Поэтому Преподобный рекомендует приходить в храм Божий прежде всех и оставаться в нём до конца богослужения (1, 89). «Как же, – вопрошает он, – иные оставляют службу Божию и уходят до отпуста без всякой нужды? Ужели, когда ты позван на вечерю к богатому человеку, осмелишься встать из среды возлежащих с тобой и пойти домой? Не будешь ли терпеливо ждать, пока встанут все вместе?» (2,108).

Важна непрестанная молитва – «постоянное пребывание в молитве» (3,341). Здесь может быть много греховных препятствий: помыслы, уныние, сон, расслабление, нерадивость, нетерпение, скорби, восстания лукавых духов. Поэтому должно трезвиться, мужаться, бороться, не расслабляться (3, 343). «Не переставай молиться, – взывает Преподобный, – когда можешь открыто, а когда не можешь, молись умом. Не дожидайся дня Воскресного, не ищи особенного места или церкви; но где бы ни находился ты, пашешь ли в поле, идешь ли дорогой, пасешь ли овец, сидишь ли дома, не оставляй молитвы» (3,371). «Помни сказавшего: “Непрестанно молитеся” (1Сол. 5 ,17)... Пусть в устах у тебя будет всегда псалом, потому что произносимое имя Божие обращает в бегство бесов. Если и к делу простираешь руки, то пусть язык творит псалом, а ум молится» (1,46). Даже если отказано в получении просимого, молитва должна продолжаться. «Не преставай взывать к Богу, – учит Святой, – не приходи в уныние, что не будешь услышан. Вспомни хананеянку и поревнуй ее терпению, вспомни, как ей было отказываемо в получении просимого... Отринул ли ее в конец? Не мало отказывал ей, но дал ей, чего просила, в наше научение, чтобы и мы, получив отказ, умели стоять в своем прошении» (3, 300).

Следует отметить, что Преподобный, хотя и считает необходимым бороться с помыслами во время молитвы, но и свидетельствует, что нередко они служат к пользе. «Ибо сказываю, что часто бывает это с тобой, чтобы ты не превозносился, но был смиренномудр» (3,301).

Возносится человек на небо, «воспаряет в рай» – с помощью поста (4,110). Посредством молитвы с постом он делается «сродником» «Ангелов и Хранителей наших». Без молитвы, соединенной с постом, невозможно победить лукавого (4,108). Потому Преподобный взывает: «Возлюбленные, будем содержать пост сей с ревностью и с чистым сердцем» (4,108). «Вся Церковь и все ее чада, всякого состояния и чина, да постятся, и с горячей любовью да просят и умоляют Бога» (4,110).

Но почему Господь одни наши прошения принимает, а другие отвергает? Отвечая на этот вопрос, Преподобный пишет: «Юность одно имеет ввиду, а именно, что Бог, по всемогуществу Своему, все может сделать, но не знает, что во всем действует Бог премудро, хотя все для Него возможно, однако же творит одно то, чему нужно совершиться» (5, 176). Прежде всего, сами люди приземляют свои молитвы, если просят лукаво – «не как должно» (5,176). Посему Преподобный учит: «Ты, намереваясь просить, прежде нежели прибегнешь к Подателю, рассмотри прошение свое, чисто ли оно, внимательно вникни в причину, побуждающую к прошению... Всякий, кто просит, должен уподобляться Подателю. Он может дать нам все, но не дает того, что пагубно» (5,177). Преподобный замечает, что многие, понадеявшись на собственное разумение, «подверглись заблуждению» (3,99). Чтобы сего не случилось, надобно прошения наши предоставлять «воле Истинного и Милосердного» (5,179). «Проси не так, чтобы непременно получить от Него, но предоставляя сие вместе Ему и Его воле» (3, 301). Иногда Бог медлит исполнить наши прошения. И здесь действует Его премудрая воля – «отказывает для того, чтобы дар стал драгоценнее для приемлющих, и чтобы приемлющий был прилежнее в молитве. Если бы дар подаваем был тотчас, то прекратилась бы молитва» (5,179). Благой Податель смотрит не только на прошения, но и на время. Как снятый преждевременно плод вреден, так и не вовремя данный дар «причиняет вред, а впоследствии он же полезен. Если прошение неблаговременно, то Податель медлит исполнить его» (5,178). Преподобный восхваляет Того, Кто все слышит, но у Которого есть для всех прошений горнило – правда. «Прошение истинное» она одобряет, потому что «в нем сокрыта жизнь для просящих», а прошение лживое – осуждает, ибо «в нем таится смерть для просящего» (5,179). Сирский Пророк напоминает ту общеизвестную истину, что все прошения всех людей не могут быть исполнимы. «Если бы исполнялись все прошения, то произошло бы пагубное неустройство, потому что просящие стали бы своими прошениями вредить друг другу» (5,178–179).

Чтобы молитвы возносились правильно, Преподобный предлагает ряд образцов: молитвы ко Пресвятой Богородице, слезные моления на все дни недели, молитвы на разные случаи... (4,5–94).

Молитва должна предварять и сопровождать все дела человека, всё его служение. «Когда садишься читать или слушать читающего, помолись прежде Богу, говоря: “Господи Иисусе Христе! Отверзи уши и очи сердца моего, чтобы услышать мне словеса Твои и уразуметь их, и исполнить волю твою”» (3, 99).

«Да предпочитается и предпоставляется у вас молитва прочим заповедям, – взывает святой Ефрем, – и да обращает на себя вашу тщательность. Только да делается все из любви к Богу» (3,354).

«Всем сердцем своим внимай псалмопению» (2,84).

«Блажен, кто бодрствует в молитвах, чтении и добрых делах; он просветится и не уснет в смерть» (1, 344).

«Надгробные» мысли Преподобного нашли своё выражение в его «Надгробных песнопениях». Этих песнопений насчитывается восемьдесят четыре. Занимают они третью часть IV тома и по своему содержанию многогранны. Но все их можно свести к премудрым словам Иисуса сына Сирахова: «Поминай последняя твоя и во веки не согрешиши» (Сир. 7, 39).

Некоторые из погребальных песнопений написаны по случаю кончины лиц, известных своими подвигами, своей твёрдой верой и высоким благочестием. В адрес этих Божиих людей сказано Преподобным много добрых слов: «Ты – добрый и мудрый наследник, непоколебимо охранявший свое богатство и свои сокровища среди волнений и бурь язычества» (4, 386). «Во время служения твоего смиренный, кроткий и несказанно возлюбивший меня, украшал ты меня своей бдительностью и неусыпностью» (4,377). «Пал столб, который держал на себе тяжесть всего служения; угас ныне светильник, который во всякое время изливал на нас свет свой» (4, 375). «Вдали учила молва о тебе, вблизи наставляли дела твои, и ближним и дальним был ты зерцалом, на тебя взирали все и украшались» (4,400). «От начала до конца не прекращалась молитва его» (4, 373). «От начала до конца трудился ты в винограднике Господа твоего; память твоя да пребудет в род и род, а всем нам да помогают молитвы твои. Благословен Христос, Который соделал тебя сосудом избранным во славу величества Своего» (4, 527).

Есть песнопения на погребение епископов, пресвитеров (больше всего), диаконов, клириков, благочестивых собратьев и сестёр – монахов и монахинь, праведников, подвижников, наставников, отцов и матерей семейств, юношей, детей, странников... В этих песнопениях Святой призывает молиться за отшедших в мир иной, а их, в свою очередь, просит предстательствовать у Престола Божия за ещё воинствующих на земле; в сердца скорбящих он вселяет надежду на милость Спасителя, напоминает им о краткости земного пути и обращает их к Страшному Суду, к жизни нескончаемой. Так «на кончину подвижника» Преподобный рассуждает: «Не о том плачем, что упокоился ты, ибо смерть праведных есть упокоение. Но печалимся о себе самих, ибо лишились своего попечителя... Молись и проси о всех нас, чтобы сподобиться нам зреть тебя в брачном чертоге и вместе с тобой возрадоваться и насладиться блаженством в Небесном Царстве» (4, 399,403).

Чтобы ярче высветить ту или иную мысль, Преподобный прибегает к форме диалога между почившим и провожающими его. Особенно трогательна в этом роде прощальная беседа епископа с паствой: «В дальний отхожу путь, помолитесь, чтобы в мире совершить мне шествие свое». – «В неопасный путь отходишь ты, отец наш, добрые дела твои восходят с тобой ко Господу твоему... Царство уготовано тебе, блаженный отец. Господь твой, Которого возлюбил ты, введет тебя в оное...» – «Увы! Страшен мне суд правды, потому что суд ее строг и нелицеприятен.» – «Горе неверным, отрицавшимся от Христа, а ты, отец наш, блажен, потому что исполнял волю Его... Беспорочно проводил ты жизнь свою, чист пост твой, чиста молитва твоя, щедра милостыня твоя...» – «У Тебя, Иисусе, ищу прибежища: избавь меня от мучений и даруй мне вкусить блаженство во свете.» – «Возлюбленный тобой Иисус, Которого заповеди соблюдал ты, сторицей воздаст за труды твои... Тебя, отец наш, ожидает венец за дела твои, вместе со святыми насладишься ты радостью и будешь блаженствовать на небесах» (4,421–422).

В целом ряде погребальных песнопений говорится на специальные темы, касающиеся последних судеб человечества: бренность человеческого естества (4, 455–456), бренность земной жизни (4, 487–491), памятование смерти (4, 454–455), чувствования умирающего (4,464), разлучение души с телом (4,492, 529), величие человека при его сотворении и уничижение при смерти (4, 493–494), надежда на воскресение в смертный час (4, 503–505), кончина умершего с твёрдой верой в воскресение мертвых (4,505–508), спор сатаны и смерти (4, 491–492), изъяснение притчи о десяти девах (4, 469–472), воскрешение Лазаря, как удостоверение во всеобщем воскресении (4, 462– 464), победа Христа Спасителя над смертью (4, 434–437, 464–465), исповедание надежды воскресения (4,428–429), день общего воскресения (4, 458–459), воскресение и Суд (4, 386–393);.. «Слышал я, – свидетельствует святой Ефрем, – что есть воскресение,… видел и слышал, братия, что по воскресении будет суд. Содрогнулся я, и ужас объял меня, когда воспомянул вины и грехи свои... Каждый за дела свои получит в наследие, что следует ему... Кто, хотя издали, покажет мне жилища нечестивых, и, подобно Иеремии, покаюсь в грехах своих и скажу: увы! Кто покажет мне обители и жилища святых, и в раскаянии буду плакать сам о себе, потому что собственная воля моя лишила меня сих обителей!.. Не одинаковы роды геенских мучений. Одних ввергают в преисподнюю, других отводят во тьму. Иные остаются вне врат, другие осуждаются собственной своей совестью, одни ввергаются в узы, другие горят в пламени. У одних связаны руки, другие скованы по ногам. Одних пожирает червь, другие гибнут в глубине бездны. Иных не приемлет Отец, других не исповедует Сын... В каком велелепии явятся благочестивые в день воскресения!.. Как светлы будут лица их, когда восстанут они из гробов своих! В каком велелепии явятся мученики, когда покажут язвы на телах своих!.. Не поставь меня, Господи, с лукавыми! Исповедуй меня, Господи, как и я исповедовал Тебя!» (4, 386–389,391).

Преподобный воссылает молитвенную песнь Воскресителю мертвых от себя, от умирающих и от умерших: «Ты, Христе Царю наш, нисшел с высоты, воскрешаешь мертвых, восставляешь тех, которые во гробах» (4, 513). «Тебе покланяемся, Христе Спасителю наш. Ты – Воскреситель и Спаситель всех скончавшихся, которые крестились во имя Твое, исповедовали крест Твой и смерть Твою» (4,523). «Благословен Христос, Который уничижил Себя ради Адама, по изволению Своему вкусил смерть, чтобы возвратить Адаму наследие утраченного им рая!» (4, 524).

И вновь, как бы став у гроба, Глашатай Будущего Века взывает: «Человек, не полагайся на богатство: оно останется здесь; не полагайся на то, что имеешь у себя: это не пойдет за тобой в шеол. Не полагайся, человек, на красоту свою: она истлевает во гробе» (4, 432). «День преклонился к вечеру, время на исходе, а мы, по неверию своему, думаем, что еще утро» (1, 352). «Блажен, кто ежечасно помышляет о смерти и привел в себе в бедствие постыдные страсти, гнездящиеся в сердцах у нерадивых, потому что таковой будет утешен в час кончины своей» (1,342). «Блажен, кто непрестанно помнит день своего исшествия, и старается оказаться в этот час готовым и бесстрашным» (1, 350).

Находясь среди иноков, святой Ефрем, как правило, чаще всего беседовал об иноческих обязанностях. К некоторым же монахам он обращался и письменно: давал ответы на поставленные вопросы, предлагал уроки не только новоначальным инокам, но и настоятелям монастырей. Сам стоя на высотах духовного совершенства, он желал возвести туда же и всех – старался восстановить и укрепить чистоту и строгость монашеской жизни.

В подвиге весьма важно положить крепкое – правильное и надёжное основание. «Если положишь доброе начало, возлюбленный, то и старость свою проведешь также благоугодно, и будешь подобен светилу, озаряющему многих на пути Господнем» (2, 88).

Подлинным началом монашеского отречения есть страх Божий. «Небоязненный же монах» останется вне Божиих врат (2, 373). Монаха делает не одеяние и пострижение, а «небесное желание и Божественное житие» (1, 336). Потому, отрекшись от мира, «позаботься о деле своем, чтоб добыть тебе искомую жемчужину» (2, 71).

Доброе житие инока начинается с ведения Бога. «Неведение же Бога омрачает» его душу (2, 373).

Весь истинный подвиг инока складывается из множества сторон. На одном из первых мест стоит «изучение Писаний и исполнение заповедей Божиих. Монах, не занимающийся сим – не подвижник» (2,373). Дальше: стопа инока «стирает под собой церковные ступени», а не ходит «из дома в дом». Мысль его всегда «занята добрыми делами». Упражнение иноку – «стройны помыслы». Возделывание инока – «душа добрая, приносящая плод по евангельски». Истинная пища его – творение воли Божией. «Пища чувственная» не поставит его пред лицом Христа Спасителя (2, 373, 374). «Снеди употребляй простые и необходимые, чтоб ум твой не огрубел в объядении, пьянстве и печалях житейских (Лк. 21, 34). Ибо одержимые подобной страстью и блуд ставят не в блуд, и прелюбодеяние не в прелюбодеяние, и не отрицаются от всего того, что делают язычники неведущие Бога; но все это совершают небоязненно, ничем не отличаясь от свиней в грязи; не памятуют ни о законе, ни о Пророках, ни о Самом Господе, вочеловечившемся на разорение беззаконного греха... Почему не будь пристрастен к мясам и винопитию, чтоб не сделать тебе ум свой не способным к принятию духовных дарований» (1, 320).

Преподобный указывает монаху семь «деланий». Это:

1. Безмолвие, «то есть жизнь, провождаемая без развлечений, в удалении от всякого житейского попечения» (3,403). «Не ходи по келиям, – учит Святой, – но безмолвствуй в своей келии» (1,268).

2. «Соразмерный пост», то есть принятие «малоценной пищи» один раз в день и «не до сытости» (3.403).

3. «Соразмерное бдение», то есть употребление на молитву половины ночи (3,403).

4. Псалмопение с коленопреклонением (3,403). «Если стоишь в дому Господнем, – учит Преподобный, – то будь усерден к псалмопению. Если же ты будешь молчать, а также и я замолчу, замолчит и ближний, то по необходимости прекратится псалмопение. Но да не будет сего! Приветствующие князя или царя, когда стоят на зрелище и видят, что кто-нибудь стоит с ними же, но не восклицает с ними громогласно, признавая его как бы недостойным такого места, гонят от себя прочь. Посему и мы должны совершать молебствия без лени и нерадения» (1, 322–323). Бодрствование инока – «в псалмах и песнях и пениях духовных» (2, 374).

5. Молитва духовная – умная (3.403).

6. Чтение житий святых отцов и их творений (3,403).

7. Вопрошение старцев о всяком слове и деле (3, 403). Совет у монаха – только «с разумным» (2,374), и от «разумного» он принимает наставления свято. «Водимые собственной волей пали, так как всего бедственнее управляться собственной волей, а не жить по изволению Божию. Они сделали вид, что главными вратами удаляются от всего житейского, но опять воротились к житейскому потаенной дверью» (2, 71–72). Посему: хочешь победить искушения – «отсеки всякую свою волю» (2,86).

Весьма важно, что Преподобный не просто учит о жизни с советом – подчинении совету, но и о том, каковы должны быть старшие руководители – «разумные» и как им подобает вести новоначальных. Они должны быть для младших образцом в добродетелях. «Ибо если сами непокорны, то как младших научим послушанию? Если сами чревоугодники, или преданы пьянству, или сребролюбивы, то как младших себя научим воздержанию и терпению? Если сами не предусмотрительны, или многоречивы, или непостоянны, то как младших себя научим степенности и постоянству» (2, 98). Несомненно, подобает предать себя братству всецело – «вовсе не исполнять собственной своей воли, но поставить себя в зависимость от Божия слова» (3, 333). «Но и вы, – обращает своё увещание Преподобный к настоятелям, руководителям братий, – как приявшие на себя великое дело, так поборайте смиренномудрием хитрые козни злобы, чтобы вам, ввергнувшись в страсть гордыни, как властвующим над братьями, и превозносясь пред ними, вместо величайшей пользы не причинить ущерба и великого вреда душе; напротив того, как сердобольные отцы, ради Бога предав себя на служение братству, а не на господствование, во всем заботясь о братиях телесно и духовно, и стараясь о пользе души каждого, прилагайте о них попечение, как о чадах Божиих» (3, 334–335). «Тебе, брат, вверена душа? – вопрошает Преподобный и наставляет – препояшь чресла свои, как муж, потому что немалый совершается подвиг; ты принял на себя дело душ совершенных. Потому весьма трезвись» (2,97). В советах, требованиях, предъявляемых новоначальным, должна применяться строгая последовательность, постепенность, мудрость, рассудительность. «Неопытный не может владеть луком, как опытный. И отроку невозможно бежать наравне с мужем. Если на отрока возложишь бремя не по силам его, то сделаешь ему вред... Новоначальным должно управлять с рассуждением, не налагать на него бремени по тщеславию и не пренебрегать души его... Понемногу давай ему уроки подвижничества... Научай его подвигам добродетели и степенному житию. Если, по совершении бдения и обычного правила, сам ты намерен бодрствовать, а подчиненный хотел бы немного уснуть, дай ему отдых... Если немощен он телом, не отвергай его, но потрудись с ним и будь к нему долготерпелив, как умный земледелец, посадивший доброе растение у себя на поле» (2,100).

Указывает Преподобный иноку и «вооружение».

«Вместо брони, восприими, – учит он, – веру в Единосущную и Нераздельную Троицу» (3,295).

«Вместо шлема, восприими упование будущих благ» (3,296).

Вместо пояса, препояшься любовью к Богу и людям: она «сделает, что потечешь и не встретишь препятствий» (3,296).

Вместо обуви, стяжи смирение (3,297). «Если настоятель отдаст тебя под начало брату, – наставляет Святой, – не подумай сказать в уме: “Я сын важных и знатных родителей, а он – сын незнатных и нищих, или, быть может, и из рабского состояния. Как же могу подчиниться ему? Обидно мне, если сделаю сие”. Не рассуждай так, возлюбленный, ибо не разумно так рассуждать. Кто так рассуждает, тот не совлекся еще “ветхаго человека, тлеющаго в похотех прелестных” (Еф. 4,22)» (2,88).

Вместо щита, огради себя крестным знамением. «И не рукой только полагай на себя крестное знамение, но и в мыслях запечатлевай оным всякое свое занятие» (3, 298). Защита монаха именно в кресте Спасителя, с помощью которого он «избегает диавольских сетей» (2, 374).

«Вместо лука, простри руки свои на молитву» – она пускает меткие стрелы в духовных врагов нашего спасения (3, 298). Молитва – это прочный духовный щит. «Необоримый щит монаху – Ангельское пение во устах его; смерть же монаху – сон, любимый более пения» (2, 376).

«Доброе наследие» или дар монаху – целомудрие, девство, возносящие его на небо вместе с Илией в огненной колеснице (2,373,374). «Целомудрие монаха вознесет главу его и среди многих прославит его» (2,380). Согласно слову святого апостола Павла мирским дозволено вступать в законный брак, «а отрекшимся от мира – воздерживаться» (2,189). Пусть жизнь инока не будет «очерненной и не служит посмешищем для женщин, отягощенных грехами (2Тим. 3, 6)» (2, 373–374). «Монах, блюди себя. Если впадешь в сети женщины, трудно будет тебе выпутаться из них» (2, 178). Дабы не случилось греха, «когда сподобишься одеяния монашеской жизни – не соглашайся на помыслы» (2, 86).

«Похвала монаху нестяжательность» (1,81). Произвольное нестяжание – это «сокровище монаху» (2, 376), «бессмертная сила» его (2, 374). «В жизни мирской кто любит украшать тело свое и переменять одежды, тот пользуется славой у людей. А по нашему обету, кто пренебрегает сим и обращает внимание только на необходимую потребность тела, тот приобретает себе славу на небесах» (3,358).

Монаху не подобает «огорчаться укоризненным словом и приходить от сего в гнев» (3,407). Постоянным свойством его должно быть терпение. «Всякому, кто хочет быть монахом, надобно быть готовым к мужественному терпению, чтобы, по вступлении в монашество, не сказать: «Не знал я, что будет это со мной"» (2, 82).

Также иноку не должно «любопытствовать о чужих пороках» и осуждать кого-либо (1, 323), ибо неизвестно, «как он ведет себя в келии своей, или как трудится пред Богом» (2, 84). Если отрекшийся от мира увидит сам «бесчинно» говорящих, то и в этом случае ему лучше отойти от них, «предоставив им говорить между собой» (2,84). «Придерживайся молчания, оно избавит тебя от многих скверн» (1,323).

Подобает больше обращать внимания на себя, на свой внутренний мир. «Будь внимателен к себе, возлюбленный... Насадил ты себе виноградник – обнеси его оградой. Приобрел ты себе сад – охраняй плоды его, чтобы возвеселиться тебе под конец... Что пользы, братия, если один день строим, а два разрушаем?.. Что нам, умершим для мира, в житейских заботах? О пропитании у тебя слово? При Господнем содействии, и своих рук достаточно нам на служение плоти» (2, 191). Монах словно засеянная нива, которая, «достигнув времени плодоношения, приводит земледельца в большую заботу о том, чтоб град или дикие звери не опустошили ниву». Так «и монах, пока в теле сем, должен заботиться о вечной жизни, трудясь в подвиге до последнего дня» (1, 79–80). Приняв монашеский чин, «не подумай сказать сам в себе: «Теперь освободился я от труда», напротив того, тем паче трудись теперь в добродетелях, чтобы не причинить себе вреда» (2, 102). Дело инока заниматься «духовным», быть справедливым, трудиться «с ведением и рассуждением"(1, 320).

Одно предписывается живущему в пустыне, другое требуется от подвизающегося в общежитии. Первому приличны: «Православие, смиренный образ мыслей, бдительность и небоязненность, нерассеянность и несребролюбие, соблюдение себя во святыне и терпение в трудах, старание подать всякому утешение и справедливость в снисхождении, неразвлекаемость боголепного ума, чем ослабляются страсти и прогоняются бесы, а также и то, чтоб не страшиться телесного недуга и приближения смерти» (1,254). Преподобный в восторженных словах призывает к отшельничеству и восхваляет его: «Не оставляй пещер и вертепов, чтобы не стали блаженнее тебя мертвые. Не люби городов и не пренебрегай дебрями... Возлюби пустынное жилище, чтобы жилищем твоим соделался рай» (5,213). «Каменные расселины, в которых ты заключился, доставят тебе блаженство. Пещеры, служившие убежищем тебе, уготовят для тебя чертог на небесах» (5,214). Устами населяющих пещеры «воспевают хвалебную песнь Богу» сами горы (5, 211).

Пребывающему в общежитии должно соблюдать: беспрекословное послушание, сострадательность, усердие в бдениях и молитвах, терпение, молчание, безгневие, скромность в одежде и лице, во всем простоту и ровность; заниматься рукоделием; гнать от себя тщеславие, любоначалие, честолюбие, необузданное око; бегать еретиков и людей пагубных; не переходить из кельи в келью; не говорить без рассуждения... (1, 254–255). «Итак, братия должны жить между собой в простоте, чистоте, единодушии, мире и сердечной искренности. Никто да не превозносится пред другим и да не почитает себя лучшим, или высшим кого бы то ни было, а напротив того, как ученик Христов, да признает себя скуднейшим всех людей» (3, 336). Каждый да старается всеми мерами «иметь в сердце своем священную любовь и страх Божий (а это есть первая и великая заповедь)» (3, 336). «Что полк святых Ангелов, то множество монахов, которых ум всегда устремлен согласно к Богу. И что мед и сот в устах, то ответ брата ближнему, данный с любовью. Что холодная вода жаждущему в жар, то слово утешения брату в скорби» (1, 80). (Ср.: 2, 403).

Венцом похвалы для монаха служат «мир и святыня». Кто их приобрел, «тот узрит Господа» (2, 380).

Если один брат преуспевает в подвижничестве, то другого инока враг может вооружать против «благоговения», «смущать» даже самого подвижника (1,366) – и Преподобный обнаруживает препятствия в иноческом шествии.

С приступающим к Богу вот что бывает: «Сперва искушение, потом скорби, затем труд, уныние, нагота, страсти, теснота, уничижение» (2, 82–83).

Начало в духовном развращении монаха святой Ефрем видит в смехе и вольности. «Смех и вольность монахов, не только юных, но и старцев, ввергают в постыдные страсти, низлагают монаха. О вольности сказал некто из святых: «Вольность подобна знойному ветру; она губит плоды монаха». Слушай же теперь о смехе. Смех удаляет от нас ублажение, обещанное плачущим (Мф. 5,4), и разоряет построенное. Смех оскорбляет Духа Святого, не пользует душе, растлевает тело. Смех изгоняет добродетели, не имеет памятования о смерти, ни помышления о мучениях» (1,315). Увидишь в себе это, инок, – «знай, что пришел ты в глубину зол» (1,315). «Отними у меня, Господи, смех и даруй мне плач и рыдание», – молится Святой (1,315).

Сквернят и точат душу монаха вражда, клевета, высокомерие, зависть, гнев, переход с одного на другое место. «Как червь точит дерево, так вражда – сердце монаха. Как моль портит одежды, так клеветничество сквернит душу монаха. Что дерево высокое и красное, но не имеющее плода, то монах гордый и высокомерный. Что плод красный снаружи, а гнилой внутри, то монах завистливый и недоброжелательный. Как бросивший камень в чистый источник мутит его, так ответ монаха, произнесенный с гневом, возмущает ум ближнего. Как пересадивший дерево, покрытое плодами, и плод губит и листы на дереве сушит, так бывает и с монахом, который оставляет место свое и переходит на другое» (1,80–81). «Для чего же отрекся ты от мира, возлюбленный, – вопрошает святой Ефрем, – если ищешь еще мирского наслажденья, вместо наготы домогаясь одежды, и вместо жажды – винопития? Призван ты на брань и хочешь без оружия выйти в битву с врагом, вместо бдения погружаясь в сон, вместо плача и сетования предаваясь смеху, вместо любви ненавиствуя против брата. Призван ты к подчинению, а прекословишь. Призван к наследию Царства Божия, а думаешь о земном, вместо смиренномудрия и кротости высказывая высокомерие и гордость» (1, 60).

Монаха Преподобный уподобляет воину, идущему на брань и потому вооружающемуся и принимающему всяческие предосторожности, чтобы не попасть в плен к врагу. Так и монах, если приведет себя в расслабление, легко будет уловлен злой силой. Если же будет трезвиться, то привлечет себе в помощь Божию благодать (1, 71–72).

Опасной страстью является уныние. Дабы избежать сего Преподобный рекомендует иноку вспоминать то устремление, какое он имел тогда, когда только что пришел в обитель. «Если дух уныния беспокоит тебя, возлюбленный, то не увлекайся помыслом уныния, но пребывай на том месте, на котором поставил тебя Бог, рассуждая в себе, какую любовь имел ты к Богу, когда вначале пришел к монастырским дверям» (1, 362).

Дух уныния может вести инока к мысли об уходе из монастыря, И Преподобный предупреждает: «Если, отрекшись от суетной жизни, вступишь в обитель многочисленного братства, желая стать монахом, то да не обольстит тебя враг выйти из обители... Не бойся насылаемых на тебя врагом искушений, но терпи, чтобы достигнуть блаженства» (2, 85–86). Чтобы сильнее воздействовать на колеблющегося святой Ефрем приводит поучительный рассказ монаха о том, как один наемник ушёл от хозяина в монастырь, невзирая на уговоры хозяина остаться управляющим его предприятием. Через некоторое время наемник покинул монастырь с надеждой, что будет снова принят хозяином. Но последний сказал ему: «Если и пред Богом не хранил ты совести, то сохранишь ли предо мной?» «Итак, – заключает Преподобный, – не будем ослабевать духом, перенося труды, потому что написано: «Сеющии слезами, радостию пожнут» (Пс. 125, 5)» (1,330–331).

Не должно расслаблять себя иноку и под предлогом того, что он немощен, что не может исполнять того, что исполнили другие – люди праведные, святые. «Праведными сделались они потому, – вразумляет Святой, – что настоящую жизнь свою проводили праведно и свято. Итак, что же скажем? То ли, что праведники были бесплотны?.. И они были боримы, как носящие на себе плоть, но противоборствовали» (2,190). Победителем во всем выходит тот, «кто всем сердцем предает себя управлению Божию и пребывает в воле Божией» (2,83).

Но если кто будет доведен «ненавистником добра» до ухода из монастыря, даже до падения, а потом придёт в себя и раскается, ему нужно протянуть руку помощи – Сам Господь не оставляет такого (1, 322). «Если случится, что брат, под каким бы то ни было предлогом, оставит общежитие, а потом впадет в недуг, или раскаявшись возвратится, то не презреть должно брата, а принять его о Господе, как собственный свой член» (2,127).

Обращаясь ко всем монахам, Преподобный взывает: «Приидще, возлюбленные мои, избранное стадо Спасителево, займемся куплей, пока продолжается торжище. Наполните очи свои слезами, и вскоре отверзутся очи сердца вашего. Изрекайте слова жизни, и тотчас умилится сердце ваше. Составьте себе прекрасное понятие о Царстве и о рае, и вскоре станете пренебрегать земными вещами. Никто по лености своей да не приходит в робость, никто да не малодушествует, не устрашается, не дремлет, но неотступно будем призывать Бога и станем служить Спасителю нашему. Со тщанием очистим сердца свои Духом Святым. Будем друг друга ободрять, умолять и подкреплять. От всего сердца станем прощать друг другу... Вечер близок; Мздовоздаятель идет со славой воздать каждому по делам его» (2,385–386).

«Солнце да не зайдет во гневе монаха» (2, 375). (См. подробнее наставление монахам: 2, 80–216; 401–424).

Наш земной век подобен поприщу, на котором «со всеми вступает в борьбу сильный духами змий» (1, 249). Преподобный сразу же вселяет во вставших против злой силы отрадную мысль: «Есть у нас Ангелы, есть Архангелы, есть Силы, есть Славы Господств, есть Херувимы, Серафимы, мы сами, Владыка всех Бог, прекрасное и святое имя, есть у нас Пророки, есть Апостолы, есть святые Евангелия, словеса Божии, есть у нас мученики, все святые, есть исповедники, есть святые отцы, патриархи, есть пастыри, есть священники, есть Небеса и все, что на них. Вот что и вот о чем помышляй и будешь сыном Владыки Бога» (1,251).

Злая сила всюду ставит множество сетей, непрестанно заменяет одни другими и неотступно ждёт добычи, стараясь «уловить хотя одну душу» (5,234).

Способы «борения» – действия злой силы – весьма разнообразны. Молодым враг внушает: «Пока еще ты молод, удовлетворяй своим пожеланиям. Сколько, думаешь, было людей, которые и в мире насладились, и небесного не лишены? И ты еще молод, ешь, пей, наслаждайся мирскими удовольствиями, под старость покаешься. И для чего хочешь с такого возраста изнурить тело свое? Смотри, чтоб не дойти тебе до изнеможения» (2, 192–193). А к старым речь лукавого иная. Притворно ссылаясь на Священное Писание, он говорит: «Воздыхаешь ты, человек, сомневаешься в Божием милосердии и представляешь себе, что Бог не милостив. А Божие Писание проповедует, что Бог милостив и человеколюбив. Что ж, разве не знает Он, что немощный и слабый ты старец? Известно Ему, что не можешь ты ни поститься, ни ночи проводить во бдении, ни спать на голой земле» (3,363).

Злая сила препятствует останавливаться уму на прекрасном – всем Горнем, стараясь подменить памятование о Боге «земными мыслями и пожеланиями» (3,338).

Восставая против человека, демоны прилагают немало усилий не допустить его до принятия спасительных Святых Христовых Таин (3,365).

Иногда духовный враг умаляет пред искушаемым беззаконие, пока оно не совершено. «Особенно же умаляет похоть сластолюбия, будто бы выполнить ее то же, что вылить на пол чашу холодной воды» (2,141). А после совершения греха лукавый до крайних степеней преувеличивает его в глазах совершившего. «Воздвигает при этом на него волны отчаяния», преследует его внушением: «Что сделал ты, напрасный труженик?» (2, 141). Протягивая меч отчаяния, он стремится убедить: «На что ты рассчитываешь, человек? Для чего сам себя обманываешь, говоря, что Бог есть Бог кающихся? Ты блудник, прелюбодей, хищник; ты убивал, крал, лгал, нарушал клятву. Какая же тебе надежда на спасение? Ты погиб, поэтому удовлетворяй пожеланиям своим. Будущее ты утратил, не лишай себя хотя настоящего» (3, 364).

Большая опасность в брани со злой силой состоит в том, что последняя лукаво под личиной добра ведет ко злу. «У диавола в обычае посредством доброго делать злое» (1, 321). Например, он может понуждать подвижника покинуть преждевременно монастырь и уйти в пустыню, якобы для более совершенного жития. «И это всего хуже, – отмечает Преподобный. – Как на море корабль, если сделается на нем малая скважина, и не будет в скорости приложено старания, от такой малости, при всей своей громаде, затопляется волнами: так тоже бывает и с душой, допустившей до себя вражеские приражения, если не воспрянет к Сотворившему ее» (2, 116–117). «Если рассмотришь внимательно, то найдешь, что сети у врага помазаны медом и сладостями, и желающий вкусить меда попадется в сеть» (2,67).

Отмечая козни врага, Преподобный восклицает: «Увы! С каким противником у нас брань!» (5, 234).

Каковы бы ни были лукавства злой силы – они отразимы и победимы. Как лукавый изыскивает всевозможные способы «низвести долу» – подчинить каждого своей власти (5, 236), так и Господь Бог разными способами возводит «на высоту» (5, 236), налагает на каждого человека иго Свое. «Бог взвешивает и разделяет бремена, размеряет и распределяет долготу пути, чтобы каждый нес, что по силам ему, и шел с сим бременем, пока может» (5,241). Потому у человеческой «немощи» есть оружие против всех демонских стрел (5, 257). «Корабль добрых тружеников» может рассечь волны и неповрежденно выйти из них, приобресть победу – «из смертной бури изнести жизнь» (5,236).

Каждому искушению есть «нечто противоположное» (2, 306). Разжженным стрелам врага противостоит необоримая молитва; сластолюбию – «споборница души» любовь; неправде – правда; человеконенавистничеству – могущество человеколюбия; гордыне – смиренномудрие; плотской похоти – броня целомудрия; невоздержности – шлем непорочности; богатству – нищета; ненасытности – пост; зависти – любовь, исправление, воссоздание. «Поскольку, – заключает Преподобный, – есть стрелы у врагов наших, то есть стрела и у нашей немощи. Если погонится за нами, как Фараон, то есть море, которое может потопить его. Если сокроет сети на земле, то есть Избавляющий нас на Небе. Если устремляется на нас как Голиаф, то есть Давид, который может смирить его. Если кичится, как Сисара, то будет поражен Церковью» (2, 307–308). «У тебя, человек, есть оружие против всякого противника. Если же, когда даю тебе все это в помощь, и ты, вознерадев, окажешься побежденным, то на Суде не будешь иметь никакого оправдания, потому что есть у тебя разные оружия против козней сопротивника» (2, 307).

Что же у супостата непобедимо? Ничего! «Нет у него таких уз, которых не могли бы мы расторгнуть. Не может навести на нас такой болезни, против которой не имели бы мы целительного врачевства. Не может устроить нам такой козни, к обличению которой не было бы у нас горнила. Нет у него ничего столь вредного, против чего не нашлось бы у нас противодействующего средства» (5, 257). Силу его действиям даёт сам человек своей леностью или беспечностью – враг низлагает его «этой силой» (5, 235).

Преподобный указывает и самые действенные средства в брани со злой силой. Прежде всего, это Имя Божие. «Призываемое Божие Имя прогоняет бесов» (3, 401). Огромную силу имеет страх Божий. «Пока душа твоя любит страх Господень, не впадешь в сети диавольские, но будешь как орел, парящий в высоту» (2, 173). Боятся также бесы «молчания, поста, бдения, воздержания, смирения, молитв, слез и прочих добродетелей» (2, 392).

Зная «козни» врага и имея средства для борьбы с ним, должно решительно противоборствовать его воле. Лукавому мучителю подобает не только устами, но и сердечным расположением сказать: «Да будет известно тебе, диавол, что не послушаем мы голоса твоего и не станем более служить твоим прихотям» (1, 262. Ср.: 2, 141). Если же враг будет внушать: «Есть покаяние, поэтому воспользуйся своей волей», то и в этом случае должен быть готов ответ: «Какая нужда, диавол, разорять построенный дом и снова опять строить его» (2,181). А если внезапно постигнет смерть? Если рано – в молодости прекратится жизнь? «Дела Господни неисследимы. И к чему обольщаешь меня, говоря: под старость свою покаешься? Могу ли сказать тогда Судье: в молодости постигла меня смерть; отпусти меня теперь, чтобы мне покаяться? Без сомненья, и Он мне скажет: столько лет я оставлял тебе, неоднократно оказывал долготерпение к тебе согрешившему и не умерщвлял тебя тотчас, давая тебе время, случай и место, где бы посеять тебе семена покаяния. Ты же и это время, данное тебе на покаяние, прожил в грехах и удовольствиях» (2,193).

Во время борьбы со злой силой не должно малодушествовать, «а трезвиться в молитвах и добрых делах» (1, 379. Ср.: 262–263). «Все скорби, причиняемые лукавым, если человек переносит их мужественно, находя себе опору и утверждение в надежде и великодушии, делают его еще более благоискусным» (3, 36). Посему не надо уходить от борьбы с лукавым – «кто хочет освободиться от горького рабства, то пусть вступит в брань со врагом» (3, 358). Будет лукавый бросать стрелы и уязвлять ими – и тогда «нимало не впадай в отчаяние; напротив того, сколько бы раз ни был одолеваем, не оставайся побежденным, но тотчас встань и сражайся с врагом, потому что Подвигоположник всегда готов подать тебе Свою десницу и восставить тебя от падения» (3,76).

«Вникай в то, что видишь, – призывает святой Ефрем, – и из сего учись уразумевать, чему учит Писание» (5, 243).

«Не будем, братия мои, слушаться врага, который подает худые советы на погибель нашу» (3, 365).

Не возжелай меда врага – «и не будешь уловлен сетью. Сладость его... наполняет впоследствии желчью и горечью» (2,67–68).

«Блажен, у кого темное диавольское облако не могло омрачить ума и лишить сладостного света и веселия праведных» (1,343).

«Блаженны победители! В борьбе с врагом венцы их делаются славнее» (5, 234).

Святой Григорий Нисский свидетельствует,что преподобный Ефрем отвращался от «нелепого Савеллиева слияния», «от безумного лжеучений Ариева разделения», исторгал из душ христианских ересь Аполлинария, отрицавшего полноту человеческой природы Бога Слова (Цит. изд. С. 267). Против этих «зверей Церкви» он «пылал ревностью» (Там же. С. 282).

Преподобный с большой теплотой останавливается на верных Евангельской Истине и глубоко возмущается, припоминая исказителей её. Первых он благословляет, а вторых – проклинает. «Благословен, кто избрал Святую Церковь. Это – агница, которую не растерзал волк. Это – чистая голубица, которую не мог настигнуть преследующий ее ястреб» (5,310). А тот «кто восстает на Церковь, у того плоть, как у Гиезия, да покроется проказой. Кто отступает от моей веры, того да постигнет Иудино удавление» (5, 311).

В продолжение многих лет своей жизни святой Ефрем боролся с отступниками от правой веры. Его весьма озадачивала судьба Православия, подвергавшегося искажению со стороны различных лжеучений (См.: 8, 353–354).

Особенно волновало Преподобного то, что некоторые еретики превратно понимали пришествие на землю Бога во плоти. Потому Преподобный уделял истине Боговоплощения преимущественное внимание.

Тайну Боговоплощения Святой объясняет, прибегая к аналогии, хотя сразу и оговаривает: «Не раскрываю силы действия» (2, 278). Такой аналогией для Преподобного служит бисер. «Бисер не от сообщения раковин происходит». «Так и Христос зачат Девой без плотского услаждения». «Животное, живущее в раковине,… породило камень, который дороже многих талантов золота. Так и Мария родила Божество, несравнимое со всей тварью». «Животное в раковине, и зачав и родив, не подверглось растлению, потому что родило совершенный камень, не подвергшись чревоболению. И Дева зачала нерастленно и родила не болев» (2, 278, 279, 280).

Отвергавшим истинность человеческой природы Христа Спасителя, Преподобный говорил: «Христос родился человеком, а не в призраке явился... В Деве облекается плотью, но не от плоти, а от Святого Духа; потому родился от Девы, ибо Дух разверз утробу, дабы исшел Человек, создавший естество и сообщивший Деве силу возрастить Его, Дух вспомоществовал при рождении непознавшей мужнего ложа, потому рожденное не нарушило печати девства, и Дева пребыла без болезней» (2,282). «Обратите внимание на бисер и не вдавайтесь в заблуждение... Смотрите, это – не призрак, но действительная вещь, и почудитесь сотканию вещества. Сей многоценный камень неделим; так восприятого никто не отделит от Божества» (2,284). Но еретики возражали и вопрошали: «Бог не рожден, плоть видима. Бог бесстрастен, естество страстно. Как между такими противоположностями произошло согласие к составлению одной ипостаси?» (2,284). Преподобный снова напоминает подобие бисера: что с ним происходит – подобное видим и в тайне Боговоплощения. «У тебя есть бисер – истолкователь и изъяснитель всего сказанного. Огонь означает Божество, а вода – воспринятое. Не вода восприняла молнию, потому что она тяжела и не восходит до превыспренности огня. Молния, низлетев, соединилась с водой, и раковина, как бы смутившись, заключила в себе вступившие в соединение огонь и воду. Теплота телесная присоединилась к привзошедшему, а твердость сомкнувшихся створок нежное предохранила от разлияния. Естество чрез соединение возвращало, что было в нем заключено; с течением времени вода и огонь стали бисером. – Так и Евангелие говорит, что Дух Господень «найдет» на Деву (Лк. 1, 35)» (2, 284).

Иудеям, которые не хотели верить, что Бог жил с людьми как человек, Преподобный указывает на непоследовательность и противоречивость их суждений. Не верят, что Бог явился во плоти, а верят, что Он «заключался в Божественном кивоте» (2,295). Не верят, что Он, будучи Богом, был распят, а знают, что «кивот, в котором был Бог, пленен иноплеменниками. Как кивот, по-видимому, подвергся бесчестию, так и Бог Слово, будучи бесстрастен, терпел поругание в воспринятом естестве, когда был распят. И как кивот у иноплеменников поразил и низложил Дагона, так Христос на кресте обратил в бегство диавола, вразумил хулителей и неверующим сообщил невольное ведение Божественной силы Своей» (2,295). Не верят, что Христос Господь умер и в третий день воскрес, а верят, «что Иона, по трехдневном пребывании во чреве китовом, вышел здравым и невредимым» (2, 295). «Несносно для меня ослепление иудеев, – заключает Преподобный, – потому что владеют доказательствами и не веруют. Несносно для меня неразумие еретиков, потому что верят еллинам и не верят Божественным Писаниям» (2,296).

В своей характеристике лжеучителей Преподобный беспощаден, как и бескомпромиссен в своих отношениях к ним.

Преподобный говорит, что Священное Писание еретиков, как хулителей и врагов Божиих, не называет даже людьми, а «псами, волками, свиньями и антихристами» (Мф. 7,6; 1Ин. 2,18) (3, 111). Сам Преподобный к сему добавляет: «Их-то не надлежит любить, и питать, ни молиться, ни есть вместе с ними, ни принимать их в дом к себе, ни приветствовать, чтобы не принять участия в лукавых делах их» (3,111).

На вопрос: «Какой грех непростителен?» Преподобный отвечает прямо и ясно: «Грех против Духа Святого. Это грех всякого еретика, потому что еретики хулили и хулят Духа Святого. Им не будет отпущения ни в сей век, ни в будущий, по слову Господню (Мф. 12, 32), потому что воспротивились Самому Богу, от Которого избавление. И кто поможет им?» (3, 111). И в другом творении он почти повторяет то же свидетельство: «Им (т.е. еретикам. – К.С.), как сказал Господь, а следовательно и пребывающим с ними, нет отпущения грехов ни в нынешнем веке, ни в будущем. Ибо каждый пожнет, что посеял» (3, 371).

Речи еретиков, по характеристике Преподобного, «сладки», «но наклонности сердца их полны горечи» (5, 311). Жить с такими людьми, как и пытаться их вразумить, весьма трудно. «Легче жить с бесом, нежели с неверным. На беса произнесешь заклинание – и он удалится, потому что не может противиться имени Иисусову; но если на неверного произнесешь тысячи заклинаний – не отступит он от злобы своей и не оставит безумия своего. Легче учить беса, нежели обращать сынов заблуждения. Бесы исповедовали и говорили: «Ты еси» Господь «Сын Божий» (Мф. 3,11); напротив того, неверные упорно утверждают, что Он – не Сын Божий. Живущий в них сатана исповедует, они же твердо стоят в упорстве своем. Если можно вербе вырость на голом камне, то и отступник может принять учение. Легче горе, по Писанию, унизиться до долины, легче вербе, во исполнение пророческого слова, расти на голом камне, нежели отступнику научиться истине. Если ворон может стать белым, то можно и злочестивому сделаться праведным» (5, 311–312).

Хорошо изучив нравы лжеучителей и их мудрования, Преподобный взывает: «Не сдружайся никогда с еретиками, не ешь и не пей с ними, не будь сопутником им в дороге, не входи ни в дом, ни в собрание их, потому что у них нечисто все, что ни есть» (3, 371). «Отказывайся заседать с еретиками,… которые не говорят ничего верного; слова их на подобие стрел язвят сердца» (1, 277). «Бегайте их и учения их, и не приближайтесь к ним. Знаете, что захваченного в таком месте, где поносили царя, берут в суд и подвергают допросу, и, хотя он невинен и не поносил царя, однако же несет наказание за то, что не имел ревности по царе. Посему не сообщайся с лжеучителями и не сходись с неверными» (5, 311).

Как действовали наставления ревностного бескомпромиссного защитника святой веры свидетельствует один случай, бывший в Едессе во время гонения, поднятого на православных императором арианином Валентом. Когда префект претории Модест, по приказанию императора, направлялся к месту собрания православных, чтобы их разогнать и наказать, он увидел бегущую женщину с младенцем на руках. На вопрос, куда она так спешит, женщина отвечала: «Я узнала о замыслах ваших против рабов Божиих и потому спешу к своим единоверцам, чтобы вместе с ними принять от вас смерть"(1,26. Введение).

Еретикам, естественно, не нравилась решительность, категоричность Преподобного. Раздражённые его обличениями, они посягали даже на его жизнь – напали среди города и побили камнями, оставив едва живым. Преподобный после этого ушёл в пещеру и оттуда продолжал поражать противников Истины своим словом.

Непоколебимым в защите святой веры Преподобный оставался до конца своих земных дней. И на их закате говорил: «Непрестанно состязался в собраниях с отступниками. Ибо знаете, что и владетель овец бьет своего пса, который, видя, как волк идет в овчарню, не бежит и не лает на него» (1,47. Введение).

С целью возбудить ревность к духовной жизни Преподобный даёт образы угодников Божиих.

«Совершенные отцы, – пишет святой Ефрем, – не изменяли своего правила» (1, 52). Живут они в дебрях, «как в спокойных ложницах»; горы и холмы для них – высокие стены; трапеза у них – дикие былья; питие – вода из ручьев. «Все двенадцать часов, которые во дни, идут у них на молитву Владыке их. Славословие, воспеваемое в горах и вертепах, есть благоприятная жертва, приносимая ими Богу. Они сами для себя иереи и врачуют наши болезни своими молитвами, потому что всегда они – наши молитвенники. Не мудрствуют они высоко, не домогаются первоседания. Их слава – смиренномудрие; они – подражатели Христу, обнищавшему ради нас бедных. Не дают они себе покоя в мире, потому что ждут упокоения там» (1, 227–228). Мысль у них одна – «как бы только спастись» (1, 222). Они «не предавались нерадению и рассеянности, но были внимательны к себе, а при внимательности к себе, благоугождали Богу и людей назидали в добре» (1, 309). «Мы, – говорит святой Ефрем, – должны взирать на жития святых и подражать их жизни» (3, 86).

Сказаний о житии святых, по слову Преподобного, «есть тысячи» (2,404). Сам он приводит лишь отдельные примеры духовности, взятые из Священной Истории и истории Христианской Церкви.

Пример веры в Бога и надежды на Него явили Авраам и его жена Сарра. У обоих от старости угасли «крепость и сила к чадородию», тела стали согбенными. «Но сильна была в них надежда на Бога... Была она непреодолима. Посему-то Авраам родил Исаака, который во всем прообразовал собой Владыку» (2, 335–336).

Пророк Илия явил пример пламенной ревности поклонения единому Богу. Увидев народ, обольщаемый демоном, он с дерзновением отвлекает его от идолопоклонства и ложных проповедников (3,213–214).

Пророк Даниил и три святых отрока «с юного возраста были неуклонно внимательны к самим себе, почему в различных искушениях и скорбях оказались благоискусными» (2, 343).

Пример страха Божия и почитания родителей показал Прекрасный Иосиф – честная опора «самой глубокой старости патриарха Иакова!» (2, 27, 30). Будучи продан братьями в Египет, он и там не поколебался душой средь бури искушений со стороны своей госпожи. «Как сотворю такой грех пред Богом, испытующим сердца и утробы? » (2, 38). «Претерпев искушение, соделался он увенчанным и царем Египта» (2, 74).

Образцом безмолвия служит сестра праведного Лазаря Мария, которая села у ног Спасителя и, «прилепившись к Нему Единому», молча внимала Его наставлениям (3,101).

Смиренному перенесению испытаний, опасностей учит святой апостол Павел (См.: 2Кор. 11, 23–27). «И смотри, какова его добродетель: после стольких опасностей и после стольких заслуг смиренномудренно говорил он: «Братие, аз себе не у помышляю достигша» (Филип. 3,13)» (1, 32).

Преподобный Антоний Великий указует на несение подвига: всегда свято соблюдал пост, под кожаной одеждой носил власяницу, во всем был строг – даже ноги «не опускал в воду». И эта ревность нисколько ему не повредила – глаза хорошо видели, «казался гораздо свежее по силам и бодрее всех тех, которые пользуются разнообразной пищей, омовениями и разными одеждами» (1, 309–310).

«Основание добродетелей» и глашатай спасительных догматов целой Вселенной есть святой Василий Великий. Преподобный применяет к нему много похвальных эпитетов: мудрый, верный, «ходящий во плоти и шествующий духом, сожитель дольних взирающий в горняя, драгоценный смычок духовной цевницы, услаждающий область святых Ангелов, агнец верный матерней жизни,... погрузившийся в глубину Писаний и подражавший светлому бисеру; преукрашенный гроздь Божественного винограда;... холм, процветший таинственными розами, от которого благоухание восходит до самого неба...» (2, 309).

Блаженный Авраамий затворник (IV в.) с юных лет проводил время в храме Божием и в изучении Божественных Писаний. Отличился также воздержанием, непрестанной молитвой со слезами, смирением, любовью. Ко всем он сохранял ровное отношение – не предпочитал одного другому, никого не унижал. Пятьдесят лет провёл в подвиге и во всё это время «никогда не предавался лености» (2, 24–25). Господь дал ему «слово премудрости и разумения» (2, 5,6).

Вместе с блаженным Авраамием святая Церковь творит память и блаженной Марии – его племянницы (29 октября). Соединение их памяти не случайно. Блаженная Мария по кончине родителей осталась в семилетнем возрасте сиротой. Знакомые привели её к месту подвигов дяди, и с этого дня он стал её воспитателем и кормильцем. Но когда исполнилось ей 20 лет, она подверглась обольщению и падению. Ужасаясь от совершенного греха и того, что ввергает в горькую печаль дядю, она бежала в город, где ещё более опутали её сети лукавого. Узнав о сем, преподобный Авраамий оставил на время своё отшельничество, «пошел один, ел мясо, пил вино, остановился в гостинице, чтоб спасти погибшую душу». И спас: вернул в келью подвига. «А мы, малодушные, – заключает святой Ефрем, – приходим в неблаговременную разборчивость, когда нужно только сказать ближнему полезное слово» (2,22).

В женском монастыре Тавенны юродивая дева исполняла беспрекословно всякую службу, не проронив ни единого обидного или ропотного слова. Питалась же она крошками со стола. Прочие, не понимая её, насмехались над ней и даже наказывали. И вот святому Питириму-отшельнику велено было Ангелом идти к ней и поучиться её благоговению. Узнав деву, святой отшельник пал к её ногам и просил благословения. «Все изумились и говорят Питириму: «Не потерпи обиды, авва, потому что она юродивая». Старец говорит им: «Вы юродивые, она же и вам и мне матерь (так называют жен духовной жизни). И я желаю оказаться достойным ее в день суда». Услышав же сие, припали все к ногам её, признаваясь в различных ей оскорблениях» (2, 389–390).

Силу слёз показали праведная Анна и грешница в дому Симона. «Хочу, возлюбленные, изобразить вам силу слез. Анна молитвой приобрела пророка Самуила, восторжение и похваление в сердце своем. Жена грешная в дому Симона, плача и омывая слезами святые ноги Господа, получила от Него отпущение грехов» (2, 65). (См. также: 3, 223–229; 2, 360–361; 3, 229–235).

Подобным могуществом, по дару милости Божией, обладали и прочие святые. «Один из них мог умолить Бога за многих людей, а двое в состоянии были предстательствовать пред Богом в святых молитвах и праведно умилостивить человеколюбивого Бога даже за тысячи людей» (1,222).

Подлинно святые – «это купцы, пошедшие искать прекрасную жемчужину. Это искусные подвижники благочестия» (1,225).

«Блаженна страна, блажен город, блаженно поколение, в котором много праведных. Гораздо же блаженнее сами праведники, чрез которых спасается мир» (3,120).

* * *

Итог всем своим суждениям подводит сам преподобный Ефрем Сирин, когда говорит: «Уразумейте, братия, что все вышесказанное написал я ради себя и с намерением предаюсь скорби, чтоб не подпасть худшей смерти» (1,166).

А труд автора данного сообщения или изложения хотелось бы приблизить к богомудрым словам святого Григория Нисского в похвале преподобному отцу Ефрему: «Сколько было возможно, мы исполнили наш святой долг и верим, что и ты не отвратишься от нас... Предстоя пред Божественным жертвенником и вместе с Ангелами служа Живоначальной и Пресвятой Троице, помяни всех нас» (Цит. изд. С. 294–295).

Дай мне, Спаситель, молитвами Диадоха расположение

души в веселии о Тебе говорить и делать надлежащее

угодное Тебе.

Авва Нил (1, с. 14) ⁵⁷⁶

Блаженный Диадох – учитель правой веры и добродетели, живой свидетель употребления в V веке Иисусовой молитвы – почитается на христианском Востоке как один из духовных его авторитетов. Известен он также и на Западе, так как оказал влияние и на западную традицию – от Цезария, архиепископа Арльского († 542), до Игнатия Лойолы († 1556) и Терезы Авильской († 1582). К сожалению, в русской патрологической науке уделялось ему слишком мало внимания. Из обстоятельных трудов, посвящённых изучению его творений, можно назвать только два: появившееся в самом начале текущего века (в 1903 г.) исследование профессора Киевской Духовной Академии Константина Попова «Блаженный Диадох (V век), епископ Фотики Древнего Эпира, и его творения. Том 1. Творения Блаженного Диадоха» и защищённая в Московской Духовной Академии в 1992 г. кандидатская диссертация иеромонаха Марка .(Голрвкова) «Блаженный Диадох Фотикийский и его богословские и аскетические взгляды». Профессор К. Попов готовился представить и исследование богословия блаженного Диадоха, но осуществить свой план ему не удалось.

Достоверных сведений о житии блаженного Диадоха сохранилось немного. Святитель Константинопольской Церкви Фотий (IX век) в своём труде «Библиотека» неоднократно именует его «епископом Фотики в Древнем Эпире» (1, с. 6, 8,10...).

Родился блаженный Диадох около 400 года. Во время монофизитских споров встал без колебаний на стороне участников IV Вселенского Собора в Халкидоне (451 г.). А вскоре после Собора вместе с другими епископами Древнего Эпира подписал послание к императору Льву, в котором подчёркивается достоинство «халкидонитов» и порицается, критикуется монофизитство. Боролся блаженный Диадох и с мессалианами (о них см. ниже; в разделе № 7 «Обличение евхитов»). В конце шестидесятых или начале семидесятых годов V века во время нашествия на Эпир вандалов Блаженный Диадох был пленён и отвезён в Карфаген.

Кончину блаженного Диадоха относят к середине восьмидесятых годов V века.

В славянской рукописи – Хлудовском прологе 1370 г. – под 31 августа записана память мученика Диадоха. Под тем же числом находится его имя и в Четьих-Минеях всероссийского святителя Макария, причём пояснено: «Святый мученик Диадох мечем скончался» (1,15).

В переводе на русский язык имеется пять творений, принадлежащих или усваиваемых блаженному Диадоху. Это:

1. Слово аскетическое (сто глав).

2. Слово на Вознесение Господа нашего Иисуса Христа.

3. Слово против ариан.

4. Видение святого Диадоха.

5. Катихизис⁵⁷⁷.

Первые два творения Фотикийского святителя считаются подлинными, а в отношении трёх последних высказываются сомнения. Особенно сомневаются в принадлежности блаженному Диадоху Катихизиса, так как значительная часть манускриптов называют автором его преподобного Симеона Нового Богослова. Впрочем, тематика и её развитие во всех пяти творениях свойственны аскетическим взглядам блаженного и потому в данном сообщении они используются все.

Самым значительным по содержанию и самым большим по объёму является «Слово аскетическое» (1, 8–526). В разных списках оно имеет и иные названия: «Сто аскетических глав», «Главы практические о знании и духовном различении», «Сто глав»... Содержание слова отвечает его названию. На первое место как «непрестанная похвала похвал» ставится страх Божий, а «полнотой закона совершенства» почитается любовь (1,46).

«Аскетические главы блаженного Диадоха, утверждает профессор К. Попов, представляют собой краткую, превосходную систему древней аскетики, написанную по строго обдуманному плану и преследующую определённую задачу. Она полагается не в подробном изложении теории и практики подвижничества, но в изображении ступеней последовательного духовного преуспеяния или падения подвижников и в определении признаков того и другого; внешние же правила подвижничества только оцениваются со стороны значения их для духовного преуспеяния» (I. ХХИХ-ХХХ)... Творение это восхвалялось с древних пор и ставилось в ряду аскетических трудов на третьем месте после «Лествицы» преподобного Иоанна (ΐ 649) и наставлений святого Марка Подвижника (ИV-V века). Известно оно и современным молитвенникам, а также знатокам древнеаскетической письменности.

С аскетическими главами сродно в отдельных мыслях «Слово на Вознесение Господа нашего Иисуса Христа» (1, 554–569)⁵⁷⁸.

Это славное событие блаженный Диадох представляет в духе вероопределения IV Вселенского Собора о соединении во Христе двух природ – Божественной и человеческой. «Слава и держава Ему, – заканчивается слово, – нисшедшему с небес невидимо, восшедшему же на небеса видимо, сущему прежде веков, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь». (1, 569).

Слово против ариан (1, с. 571–604) относится к группе творений сомнительного происхождения, ибо в оригинальном тексте оно надписывается именем некоего Блаженного Марка Диадоха. Предполагают, что Марк Диадох был современником святого Афанасия Великого († 373) и его сподвижником в борьбе с арианами. Но в слове против ариан встречается ряд выражений, которые имеются и в аскетических главах, что может свидетельствовать об общности этих двух творений. Например: «нет никакого препятствия» (1, 579. Ср.: 1, 212), «бедность ума», «бедность» (1, 586. Ср.: 1, 28, 29, 349, 353, 400), «прилеплен любовью к Отцу» (1, 598. Ср.: 1, 100), «огнем суда» (1, 526. Ср.: 1, 602), В слове против ариан автор полемизирует со всеми арианскими течениями, но, по преимуществу, имеет в виду евномиан, хотя главу их – Евномия, епископа Кизического († ок. 394), и не упоминает. «Да не отвергается нечестивыми, – убеждает автор, – благий наш Бог Иисус Христос. Господь всех сущих на небесах Сил, Царь вечный, Сияние славы, неложный Образ Отчей Ипостаси, нераздельный Причастник помышлений Отца, сущий от Сущего и Сущий в Сущем, добрый Пастырь всех Своих разумных стад» (1, 604). И далее: «То же самое должно думать и о Святом Поклоняемом Духе. Ибо и Он самосовершен и всемогущ и способен даровать всякий разум и жизнь, как существующий во славе Отца и Сына» (1, 605, 606).

«Видение» (2, 149–157) также относится к группе сомнительных творений. Здесь в форме вопросов и ответов представлена запись тайновидца. Отвечающим выступает Креститель Спасов, именуемый здесь «Премудрым Иоанном», «чудным», «мужественным»...

Вопрос: «Почему ты столь сильно был восхищен пустыней? Скажи мне, молю тебя...» Ответ: «Как я, – сказал он, – будучи вне тленного века, смогу поведать (это) тебе, друже» (2,149).

В «Видении» идёт речь о Боге «безо́бразном как бы в в виде славы » (2,151), о Его зрении людьми в «нетленном веке»: «Нетление тела приближает человека к Богу. И таким образом Бог будет зрим людьми, как человек может Его видеть» (2, 151, 152); об Ангелах, о душах... «Следует знать, – отвечает святой Креститель и Предтеча Спасов, – что там, где находятся все Ангельские Силы, они видят все небесное и мирское, словно целиком лежащее вокруг них» (2, 157). «Душа, сказал он, – отделенная от тела, до тех пор, пока через Воскресение не получит тела обратно, по общему признанию, воспевает Бога внутренним словом» (2,155).

В Катихизисе (2, 158 160), написанном, подобно «Видению», в форме вопросов и ответов говорится о Боге, Его отношении к миру, о путях спасения... Вопрос: «Как (Бог) быд в мире, когда мир еще не существовал?» Ответ: «Потому что и прежде (своего) возникновения мир был в Боге как бы целиком появившимся. В силу чего и люди, еще не введенные в мир, у Бога являются как бы уже рожденными. Ибо Он соединил в Себе и все (существующее), и еще не сотворенное, хотя оно и не воспринимается нами» (2,158). «Много путей спасения, все же (они) осуществляются в одном пути покаяния через воздержание от зла, будь то совершение милостыни, или странничество, или исполнение любого другого доброго дела для достижения лучшего» (2,160).

Богословские взгляды блаженного Диадоха неразрывно связаны с аскетическим учением. По слову Фотикийского Святителя, ум подвижника, опечаленного враждой не только к кому-либо, но и к нему кого-либо, становится не способным к созерцанию, потому что в таком состоянии «слово знания, будучи все любовью, не позволяет рассудку расширяться к восприятию Божественных созерцаний» (1.492.493). Но этот же ум после примирения аскета со своими противниками «не только беспрепятственно будет двигаться к богословию, но даже со многим дерзновением восходить к любви Божией» (1.493). Ни один из даров Божиих не воспламеняет в нас любовь так, как богословие. «Все дары Бога нашего весьма хороши и способны доставлять всякую благость, – говорит блаженный Диадох, но ни один не воспламеняет и не побуждает так сердца нашего к любви благости, как богословие» (1, 354–358). Богословие «приготовляет нас» не привязываться ко всему земному, тленному, а ум наш озаряет «огнем изменения, почему и творит его общником служебных духов» (1, 360–364). Занимающегося богословием могут вначале беспокоить «многие страсти», «но более всех гнев и ненависть» (1,390). Когда поселится в душе «ненависть, знание не действует» (1,392).

Согласно блаженному Диадоху, богословие возводит ум к Триединому Богу, излагает учение о Нем, о Мире Небесном, о душе, подвиге, действии благодати Божией...

Учение блаженного Диадоха о Боге неразрывно соединено с его учением о Святой Троице.

Бог непостижимо отличен от всей твари и неизмеримо превосходит ее. Он не ограничивается ни местом, «ни стенами не задерживается». Он «есть везде и во всем, и вне всего и нигде». Он везде, ибо «наполняет все», но и нигде, ибо не смешивается с видимым, удален от всего. Где Он есть «никто не видел, даже Ангелы». Если же говорится, «что они предстоят (перед Ним), так вот, они (предстоят) перед Престолом славы, будучи не в состоянии взирать на испускаемое сияние. От страха они закрывают свои лица и, изумленные, немолчно всегда воспевают Божественную песнь... Пораженные нестерпимым (сиянием) славы, они не могут ни помыслить, ни понять, где Владыка, или каков Он есть» (2, 158, 159). «Слава сущности Божией» есть Красота Божия (2,154). «Мы верим, – исповедует блаженный Диадох, – что вечно Существующее... всегда (является) только Красотой, (пребывая) выше (всякого) образа. Ибо (Оно) получило совершенство не от становления, но имеет бытие от Себя Самого» (2,153,154). Но каков есть Бог по Своему существу никто не знает, кроме Самой Святой Троицы (2,159). И блаженный Диадох рассуждает о Триедином Боге.

Отец знает Сына и Духа Святого, Сын знает Отца и Святого Духа, также и Святой Дух знает «Отца и Сына как совечный и единосущный Им. Ибо Они Трое существуют как Одно, и знают Себя, и познаются Друг от Друга» (2,159).

Бог Отец является живым источником «присно живого Сына» (1, 579). Но Он не больше Его, не превосходит Его «ни по силе, ни по славе, кроме только Того, что Он принимает первое имя Отца по естественной последовательности» (1, 591, 592).

С Богом Отцом пребывает Бог Сын «превыше всякого знания» (1,577). Отец есть истинный свет, и Сын также есть истинный Бог и свет, «сияние славы Отчего света» (1, 585, 586), ибо ничего нет «ни почтеннее света истинного, ни чего-либо равного истинному Богу, кроме истинного сияния славы Его» (1,581). Сын всецело желает того же, чего желает и Отец. «Посему Он и может, что может Отец» (1,605). От Отца Он имеет вечное бытие, Он Бог, а то, «что произошло от Девы, пребывает человеком» (1,566). «Подлинно человек» стал «вместилищем Божиим, когда средостение вражды было разрушено воплощением Слова Божия» (1, 587, 588). Мы должны верить, что Господь наш Иисус Христос «есть Бог и человек в единой ипостаси, ибо по Божеству Он взыде говорится, а по телу Он взятся, то есть был вознесен» (1, 565).

Прославляя Вознесение Господне, блаженный Диадох говорит, что Единородный Сын Божий Своим воскресением исхитил человечество из плена смерти, а Своим восшествием «превыше небес уготовал для желающих правды оружие. (Ибо Он есть Царь славы)» (1, 561,562).

Во славе Отца и Сына, в едином Божественном «лоне» пребывает и Дух Святой. Как существующий в сей славе Дух Святой «самосовершен и всемогущ и способен даровать всякий разум и жизнь». Он – Господь, «самодостоин почтения» и поклонения, «от славы Господа и Отца исходящий» (1, 605, 606).

Ангелы сотворены «в простом естестве» – духовны (2, 157), и потому их должно представлять существами «безвидными». Тем не менее блаженный Диадох оговаривает: «Следует знать, что в некоем видении они присутствуют умной красотой и пределом» (2, 153). Ангелы выше чувств и пребывают в неком «услаждении неизменной славы» (2,155). И хотя они восхваляют Бога «некиим высоким гласом» – почему многие святые слышали их голос, но восхваляют («воспевают») «не через посредство какого-либо телесного органа». В какой бы образ они ни облеклись, по велению Божию, «входят в него» через некое «представление». «Естество их, из-за великой тонкости его состава, легко содействует их желанию; как бы сгущаясь силой желания, они через представление беспрепятственно приходят от неявленного к явленному» (2, 155, 156).

Ангелы одарены «огненным знанием», потому Священное «Божественное Писание изображает их глазами со всех сторон» (1, 578). Они могут видеть и то, что в пространстве и что выше пространства, «ибо свойство тонкого естества не быть видимым существующими в дебелом естестве, самим же видеть все такие естества» (2,157).

Небесные Силы легко и быстро перемещаются, но не вездесущи. Когда они находятся в земном мире, не могут «одновременно быть и превыше небес» (2, 157). Но должно помнить: там, где они находятся, «видят все небесное и мирское, словно целиком лежащее вокруг них. Ибо их прозрачное естество и то, что ему свойственно как бы видение отовсюду, особенно вследствие благодати Святого Духа, – делает их способными видеть так» (2,157).

Ангелы Божии созерцают «блистающую Славу» Триединого Бога – «Духа и Сына и Отца» (2, 159, 160). На Херувимах и Серафимах, по слову блаженного Диадоха, «восседает велелепная Слава» (1,578).

О сущности человеческой души блаженный Диадох говорит мало. Душа так же, как и Ангелы, «безвидна». Образ её и красота в благолепии умозрения (2, 53). Отделившись от тела, она перестаёт видеть то, что «в пространстве», ибо отделившись «от всякой телесной необходимости, (она) уже больше не (может) видеть то, что видела через посредство тела, потому что человек имеет целостность в смешении. Ангелы же в простоте естества» (2,157).

«Зла нет ни в природе, ни даже ничего злого нет по природе, ибо ничего злого не сотворил Бог... Природа добра могущественнее навыка ко злу, так как первое существует, а второе не существует, разве только при совершении его... Все мы люди по образу Божию, но «по подобию» принадлежит тем одним, которые чрез обильную любовь поработили свою свободу Богу. Ибо когда мы не принадлежим самим себе, то подобны Примирившему нас с Собою чрез любовь, чего не достигает никто, если не убедит души своей не преклоняться пред легкой житейской славой» (1, 24, 25). «Нет ничего беднее ума, любомудрствующего вне Бога о предметах Божественных» (1, 28). Душа, пребывающая «в мирском расположении», если совершит «какое-либо смертное преступление или достойное сильного наказания», то почувствует это, но лишь слегка, «а других преступлений не в состоянии и замечать, но даже часто считает их как бы некоторыми подвигами, посему несчастная и не стыдится горячо вести речь о них» (1, 88 90).

Эти глубочайшие по своему содержанию свидетельства блаженного Диадоха служат как бы посылками к его рассуждениям о пороках.

В восемьдесят второй главе «Слова аскетического» блаженный Диадох говорит: «Господь в Евангелиях научает нас, что сатана, когда, возвратившись, найдет дом свой подметенным (См.: Лк. 11, 25–26) и праздным, то есть сердце бесплодным, то тогда «берет семь других духов» и входит в него и скрывается, делая для человека «последнее хуже первого» (1,450). Данное высказывание блаженного Диадоха имеет прямое отношение к вселению в душу человека пороков и к их действию. И Фотикийский Святитель в своих творениях имеет в виду все восемь главных страстей (гнев, гордость, тщеславие, уныние, печаль, чревоугодие, любостяжание или корыстолюбие, блуд), хотя и обсуждает их не с одинаковой точностью и обстоятельностью. Вообще же он больше говорит о добродетелях, противоположных страстям, порокам.

По утверждению блаженного Диадоха, «более других страстей волнует и смущает душу» гнев.

По своей природе гнев безразличен: он может служить к совершению добрых дел, но также может вести и к худым целям. Происходящая от гнева польза определенно отмечена святым отцом в выражении: «Иногда гнев приносит величайшую пользу» (1, 309). «Когда мы, – продолжает он, – невозмутимо пользуемся им против нечестивых или каким бы то ни было образом нагло поступающих, дабы они или были спасены или пристыжены». Таким способом «мы всецело споспешествуем цели правды и благости Божией» (1, 309 312). Блаженный Диадох полагает, что «разумный гнев создавшим нас Богом дан нашему естеству скорее как оружие. Так что, если бы Ева воспользовалась сим против змея, то она не испытала бы действия от оного страстного наслаждения... Мне кажется, воспользовавшийся целомудренно гневом по ревности к благочестию окажется на весах воздаяний несомненно славнее невозбудимого вообще к гневу по неудобоподвижности ума» (1, 318 323). Чтобы научить нас правильному гневу, Господь наш Иисус Христос дважды вознегодовал духом на смерть и возмутился (Ин. 11, 33 38) (1, 315 316).

Таким образом, достижение доброй цели посредством гнева зависит не от существа гнева, а от способа его употребления.

Но тот же гнев при худом способе пользования становится злом, пороком. Хотя о худом употреблении гнева говорится у блаженного Диадоха мало, но можно видеть, что суть этого способа противоположна доброму употреблению гнева. Гнев ко злу не управляется разумом, превращается в «неистовую» страсть, становится противоестественным (1, 308, 309).

Врачевством против гнева предлагается любовь к Богу и ближнему. Познавший «любовь Божию» хотя бы и подвергался бесчисленным обидам и претерпевал бы от кого-либо убыток, «не гневается против него, но пребывает как бы прилепленным к душе оскорбившего его и причинившего убыток; воспламеняется же только против тех, которые или идут против бедных, или против Бога, как говорит Писание» глаголют неправду (Пс. 74, 6) , или иначе как-либо живут лукаво» (1, 478, 481, 482–485). Особенно примечательно наставление блаженного Диадоха о заочном примирении. Если во гневе оскорбленный нами не желает примириться с нами или же находится в удалении от нас, то мы, имея любовь, обязаны, «в некоем нестесненном излиянии души прилагая образ лица его к нашему расположению в глубине сердца», исполнить «закон любви» (1,493).

С гневом неразрывно связывается опаснейшая страсть – гордость. Об этом свидетельствует размышление блаженного Диадоха о «воспитательном попущении» и о попущении, бывающем «по отвращению Божию». Последнее позволяет «наполняться» душе «гневом и гордостью» (1, 465,466).

Точного определения гордости блаженный Диадох не даёт, но обозначает некоторые ее признаки и действия. Иногда Святитель именует гордость «славолюбивой надменностью» (1, с. 444), обращая внимание на превозношение человека своими подвигами. Так же он поучает, что гордость ведёт даже подвижника во ад, но послушание способно победить её. «Послушание, – говорит он, – упраздняет прежнюю гордость», а «Адам, отвергший его, поскользнулся в глубокий тартар» (1,128–130).

«Многовещественной» страстью – обнимающей почти вселенную – является тщеславие. Мысль тщеславца направлена не на подлинно богоугодные дела, а на показность, на «уловление» человеческой похвалы, на достижение известности в мире. К славолюбию ведет «слово мирской мудрости» – оно «дарует своим последователям любовь к похвалам, будучи выдумкой людей тщеславных» (1, 34).

Борьба с тщеславием считается весьма трудной. Предпринимаемый против нее подвиг может стать началом опять-таки тщеславия, только в какой-либо иной форме. Чтобы не позволить появиться тщеславию, а тем более укорениться, надо чаще молиться, петь псалмы, читать Священное Писание, «не пренебрегая и созерцаниями мужей-писателей, коих вера познается из (их) сочинений. Ибо, делая это, мы... не дозволим уму увлечься тщеславием... сделаем у него почти все мысли слезовидными... с тем, чтобы в великом смирении преуспевать ему и в разумении различения» (1, 376 378).

Но если христианин и изгнал тщеславие, его могут одолеть не менее гибельные страсти, пороки уныние, печаль. «Когда душа наша, – размышляет святитель Фотики, – начинает более не желать прелестей земных, то тогда, большей частью, подкрадывается к ней какой-то унылый образ мыслей, ни позволяющий ей охотно служить служению слова (Деян. 6, 4), ни оставляющий в ней желание будущих благ ясным, но даже эту временную жизнь (представляющий) чрезмерно ничтожной, как не имеющей дела, достойного добродетели, унижающий и самое знание, представляя оное или как данное уже и многим другим или как ничего совершенного не обещающее нам» (1,269,275).

А вот как советует блаженный Диадох поступать, когда душа отягощается унынием, печалью: «Должно совершать псалмопение немного большим голосом, радостью надежды выбивая звуки души до тех пор, пока то тяжелое облако не будет рассеяно веяниями мелодии» (1, 398, 399).

Уныние ведет к винопитию. А неумеренность, излишество в винопитии уводит человека от Бога. Подобно тому, как земля, «напоеваемая многими дождями приносит только терние и волчцы (Евр. 6, 7, 8), так и земля сердца», если «будет промочена многопитием, то делает все свои помыслы подлинно терниями и волчцами» (1,176,177,181–183). При многопитии появляются «образуемые демонами» страстные призраки и во сне и наяву (1, 185). «Следовательно, нам, пользующимся умеренностью, должно избегать вреда от излишества» и тем более нельзя упиваться вином, искусно приготовленным для удовольствия и угождения телу (1, 188, 189, 192). «Неразумное смешение» пития и яств «весьма поражает богоносную совесть» (1,197–199). В питии подвижнику подобает подражать Христу Спасителю, принявшему в страданиях уксус, смешанный с желчью. «Не должно подвизающимся против греха пользоваться услаждающими напитками или яствами... ибо острота свойственна подвижникам» (1, 203, 204).

Зараженным другой страстью – любостяжанием, или корыстолюбием, – блаженный Диадох советует лечиться покаянием. Одно возвращение ими похищенного должной пользы не принесет. «Хорошо, – пишет он, – переносить, насилие покушающихся обижать и молиться за них, дабы они посредством покаяния, а не чрез отдачу похищенного ими у нас, освободились от вины любостяжания. Ибо того желает правда Господня, чтобы мы, не отнимая похищенного, освободили любостяжателя от греха чрез покаяние» (1, 348). А уже отрешающихся от корыстолюбия и познающих путь благочестия Святитель призывает: все имеющееся у них тотчас «распродать и вырученными от сего деньгами распоряжаться по заповеди Господа (Мф. 19,21), а не ослушаться спасительной заповеди, под предлогом постоянного желания совершать заповеди». От сего произойдет «прекрасная беззаботность и не подверженная посягательству бедность, которая мыслит выше всякой неправды и всякого суда», так как отбросится вещество, возжигающее «огонь у любостяжателей» (1, 348, 349).

Опасными также являются привидения – такие состояния, когда кто-либо «надеется, что ему видимо явится слава Божия». Чистая душа действительно «ощущает некиим неизреченным вкушением Божественное утешение», но в сем земном веке, по апостольскому слову, мы ходим верою, а не видением (2Кор. 5, 7) . Значит, если явится кому-нибудь из подвижников или свет, или некоторый огневидный образ, или глас, пусть никоим образом не принимает такого видения, ибо оно есть явное обольщение врага, – что потерпев по неведению, многие отступили от пути истины. Мы же знаем, что поскольку живем в сем смертном теле (2Кор. 5,6), мы удалены от Господа, то есть не можем видимым образом видеть ни Его, ни что-либо из небесных Его» (1,114–116).

С осторожностью должно относиться также и к сновидениям, ибо они, большей частью, есть «или образы блуждающих помыслов, или наоборот – насмешки демонов». Опасаться, что, соблюдая как будто бы излишнюю осторожность, мы можем и ошибиться – не признать благость Божию и не принять действительное видение от Бога, не следует. Господь «знает, что мы поступаем так ввиду демонских обольщений» (1, 124). Блаженный Диадох в этом контексте рекомендует вспомнить раба, призываемого хозяином ночью после долгого отсутствия. Раб решительно отказал вернувшемуся домовладыке «в открытии дверей, ибо он боялся, чтобы сходство голоса, обольстив его, не заставило сделаться предателем тех вещей, которые вверены ему». И что же? «Господин его не только не разгневался на него, когда настал день, но ещё удостоил его многих похвал; ибо он и голос владыки считал обманом, не желая потерять что-либо из его имущества» (1,124,125).

Пороки, грехи наши, «как великая бездна и стена, отделяют нас от Бога». Не менее отделяют нас от Бога – «Света истинной жизни, ибо Бог есть Свет и Жизнь», – лукавые желания и суетные помыслы. Те, которые лишены этого Света, «суть мертвецы душой и сонаследники и сопричастники вечного огня и тьмы» (2,160). Поэтому подвизающимся должно так возненавидеть все пороки, похоти, «чтобы ненависть к ним была усвоена в навык» (1,143). Сначала должно победить, прекратить страсти, а потом «приступить к учению» (1,32). Но своими собственными силами совершить это подвижник не может – ему необходима Божественная помощь. «Очистить ум, – заключает блаженный Диадох, – свойственно одному Святому Духу; ибо если не войдет сильный и не пленит хищника, то никоим образом добыча не будет освобождена» (1, 90, 91). (Ср.: Мф. 12, 29; Мк. 3, 27). Но о сем будет сказано ниже.

Победив пороки, человек движется к добродетелям, к выполнению «Божественных слов» (1,33). «Как не разогретый или не размягченный воск долго не может принять налагаемую на него печать, так и человек, если не будет испытан трудами и немощами, не может вместить печать добродетели Божией» (1,497).

Блаженный Диадох в самом начале «Слова аскетического» даёт определения целому ряду добродетелей в такой последовательности:

1. Вера – это «бесстрастная мысль о Боге».

2. Надежда – «исшествие ума в любви к уповаемому».

3. Терпение – это непрестанная твёрдость с мысленным зрением «Невидимого как бы видимого» (Ср.: Евр. 11, 27).

4. Несребролюбие – желание так не иметь, «как кто-либо желает».

5. Познание – незнание «самого себя в исступлении к Богу» (Ср.: 2Кор. 5,13).

6. Смиренномудрие – это старательное забывание подвигов.

7. Негневливость – «сильное желание не гневаться».

8. Чистота – чувство всегдашнего прилепления к Богу.

9. Любовь – «умножение дружбы к оскорбляющим».

10. Совершенное изменение – «в наслаждении Богом ужас смерти считать радостью» (1,19–21).

Определив ряд добродетелей, блаженный Диадох в дальнейшем рассуждает преимущественно о любви и смирении.

Выше всех добродетелей любовь. «Во всяком духовном созерцании, братие, – учит Фотикийский святитель, – да руководствуют вера, надежда любовь; более же любовь: ибо первые наущают презирать видимые блага» любовь же самую душу соединяет с совершенствами Божиими, умственным чувством исследуя Невидимого» (1,22,23). Сопоставляя любовь с верой, блаженный Диадох утверждает ещё более решительно: только верующий «и не пребывающий в любви даже и самой веры, которую, кажется ему, имеет, не имеет, ибо он верует с некоторой легкостью ума, как невоздействуемый тяжестью мысли о любви» (1, 49). Величие добродетелей в вере, но «любовью воздействуемой» (1, 49) (См.: Гал. 5, 6). Вера не «воздействуемая» – без любви «будет отвергнута» (1,48).

Степеней любви, по блаженному Диадоху, три. Первая степень представляется как семя «сердечное чувство» (1,41). Вторая степень, средняя, любовь, движимая страхом Божиим. Она свойственна очищающимся. «Когда ум перейдет в состояние безмолвия и великой беззаботливости, тогда страх Божий теснит его, сильным чувством очищая его от всей земной дебелости, чтобы таким образом довести его до многой любви благости Божией. Итак, страх со средней мерой любви свойственен еще очищающимся» (1, 41, 42). Третья степень любви – совершенная любовь – достояние очищенных, «у которых нет более страха, ибо совершенная любовь изгоняет страх (1Ин. 4,18) » (1,42). Впрочем, любовь, достигшая даже третьей ступени в развитии, именуется совершенной только относительно, «потому что никто, находясь в сей плоти, не может стяжать совершенства ее, кроме только тех святых, которые дошли до мученичества и совершенного исповедничества» (1,476).

Чтобы возлюбить Бога, надо стать «вне всех житейских забот» (1,41). Не освободившийся «от мирских забот ни Бога искренно не будет любить, ни диавола достойно гнушаться; ибо имеет уже тяжелым покрывалом житейскую заботу» (1,46). Должно также и любовь к себе принести в жертву любви к Богу. «Любящий себя самого не может любить Бога, не любящий же себя самого по причине чрезвычайного обилия любви к Богу – этот любит Бога, Поэтому именно таковой никогда и не ищет славы своей, но славы Божией. Ибо любящий себя самого ищет своей славы; любящий же Бога любит славу Создавшего его» (1,34,35). Если совесть обличает кого-либо – он не может достойно любить Бога. «Никто не может или любить или веровать искренно, если будет иметь себя обвинителем самого себя» (1,53,54).

Душа, глубоко полюбившая Бога, – «несомнительно», «немечтательно», – и привлекшая «как бы и тело» в эту глубину «неизреченной любви», забывает всё земное и получает от Небесной Любви великое утешение «увеселяется какой-то неослабной радостью» (1,103).

Другая добродетель, которой блаженный Диадох уделяет также преимущественное внимание, есть смирение.

Истинное смирение – это непрестанное пребывание в «горячем желании, чтобы Бог славился» в подвижнике, сам же он оставался бы «как несуществующим». Смиренный не знает о себе, кто он такой и не слышит похвал себе – «он похищает у себя памятование о своем достоинстве, в духе смирения скрывая где-то в глубине любви к Богу проистекающую из него похвалу, дабы казаться навсегда пред самим собою каким-то негодным рабом» (1, 36, 37).

Смирение – великая добродетель и потому приобретается с трудом. «Насколько оно велико, настолько со многими подвигами достигается» (1, 502, 503). Рождается оно, с Божией помощью, от послушания, которое блаженный Диадох считает «первым благом во всех вводных добродетелях» (1, 127, 128). Помогает появлению смирения также раздача бедным всего имущества. Первое, то есть послушание, потому что в нём осуществляется отсечение своеволия, отложение гордости. Смирение «упраздняет прежнюю гордость» (1, 129). Второе – раздача имущества, потому что отбрасывается «неразумное превозношение богатством» (1, 352), выражающееся в показной – лицемерной – милости под предлогом исполнения заповеди Божией, а в самом деле для снискания себе славы. При таком положении «не подверженная посягательству бедность» мыслится «выше всякой неправды и всякого суда». «Согреет же нас тогда более других добродетелей смиренномудрие и успокоит нас, как нагих» (1, 349, и далее).

Подчёркивая важность смирения как одну из опор аскетики, блаженный Диадох призывает стяжать его, укреплять «крылья ума» смиренномудрием, «ибо если кто не очень смирит себя уничижением, то не может возвещать о величии Божием» (1, 33).

О других добродетелях блаженный Диадох говорит короче.

Пост, по его убеждению, имеет «похвалу сам по себе... ибо он служит как бы орудием к целомудрию» (1,169–171).

Спутником всех добродетелей поставляется воздержание, ибо совершение кем-либо той или иной добродетели есть уже свидетельство о воздержании от противоположного ей порока. Например, есть смирение – значит есть и воздержание от гордости и т.д. «Воздержание, говорит блаженный Диадох, – есть общее прозвание всех добродетелей» (1, 133). Но блаженный Диадох понимает воздержание и как «блюдение» в яствах. В этом «блюдении» должна сохраняться разумная умеренность. Нельзя доходить «до отвращения» к какому-либо из яств, «так как сие и проклятье и совсем демонское дело». Должно от них воздерживаться не как от чего-либо худого, но чтобы таким образом обуздать «воспламеняющиеся плотские члены», а оставшееся сберечь «для нищенствующих» (1, 143–148). «Воздерживаться же охотно от сладостного и излишнего и весьма рассудительно и весьма разумно» (1,149). Но как тело, пресыщаемое яствами, «делает ум каким-то боязливым и неудобоподвижным, так и ослабевающее от многого воздержания делает созерцательную часть души и унылой и нерасположенной к мышлению. Поэтому должно согласно с движениями тела приготовлять и пищу, чтобы оно, когда здравствует, было надлежаще обуздываемо, а когда слабеет, умеренно утучнялось. Ибо подвизающемуся не должно быть ослабленну телом, но достаточно сильну, чтобы быть способным для подвига, дабы и силами тела душа очищалась надлежащим образом» (1,150–152).

К добродетелям побуждает сердце человека богословие. Потому блаженный Диадох и призывает: «Возжелаем, возлюбленные, этой благолепной добродетели всезрительной... в сиянии света неизреченного питающей ум словами Божиими, чтобы не сказать мне много, – добродетели, настроившей чрез святых пророков разумную душу к нераздельному общению с Богом Словом» (1, 365–371).

Все добродетели тесно взаимосвязаны. Пренебрегший одной какой-либо извращает «все благолепие» (1, 137). «Ибо какая будет польза для сохранившего тело девственным, если душою потерпел любодеяние от демона непослушания? Или как будет увенчан пощадивший себя от чревобесия и всякой похоти телесной, а вознерадевший о гордости и славолюбии» (1,139–141).

Как бы обобщая всё сказанное о добродетелях, блаженный Диадох размышляет над путём благочестия: «Для начинающих любить истину путь добродетели кажется весьма неровным и страшным не потому, что он таков, но потому, что человеческое естество тотчас от чрева входит в общение с шириною удовольствий; но для могущих пройти до средины его он показывается весь приятным и легким: ибо зло, действием добра подчиненное доброму нраву, уничтожается вместе с памятованием о неразумных удовольствиях; почему душа впредь охотно проходит все стези добродетелей» (1,494, 495). И выше, в слове, как бы предрешая то, что будет сказано, свидетельствует: «Чистой душе свойственна... ревность незлобивая и непрестанная любовь к славе Господа. Ибо тогда ум точно устанавливает собственные весы, присутствуя как бы в чистейшем судилище – своей мысли» (1, 47, 48)

Опытно познав спасительность добродетелей, блаженный Диадох призывает: «Убедим (свою душу – К.С.) быть готовую только к одному добру, чтобы нам непрестанно благими помышлениями истреблять память о зле» (1, 26). С благими же помышлениями тесно связана у блаженного Диадоха молитва Иисусова.

Изгнанием памятования о зле и вселением в нас памятования о Боге, о добре нашему уму заграждаются «все его исходы», клонящееся ко греху. Далее требуется от нас всяческое доброделание – долженствующее удовлетворение «влечению» ума (1, 286). Для достижения сего и необходима молитва Иисусова, точнее молитва к Иисусу. Блаженный Диадох учит, что уму, имеющему памятование о Боге, необходимо дать непрестанное занятие, которое состоит в творении молитвы Иисусовой. И тут же он говорит о её составе: должно дать уму «только: Господи Иисусе». В подтверждение сказанного он приводит свидетельство святого апостола Павла: Ибо никто не называет Иисуса Господом, как только Духом Святым (1Кор. 12, 3) (1, 286–288). Из этих апостольских слов выводится заключение, что, когда произносится пресвятое Имя, Святой Дух, научающий нас правильной молитве (См.: Рим. 8, 15) (306, 307). Из данных рассуждений следует вывод, что, по мнению блаженного Диадоха, молитвенное обращение к Спасителю также должно состоять из двух слов, как из двух слов состоит молитвенное призывание Бога Отца. Таким образом, блаженный Диадох предлагает молитву Иисусову в сокращённом виде: «Господи Иисусе», вместо её полного объёма, употребляемого другими святыми отцами: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя».

Плоды молитвы Иисусовой велики. Прежде всего, её держанием познаются хитрости лукавого и одерживается победа над его нападениями. «Когда... сатана призывает душу каким-то мнимоприятным чувством, – рассуждает блаженный Диадох, – в таком случае, если ум будет обретаться в весьма горячем памятовании, держащим святое имя Господа Иисуса, и против обольщения воспользуется как оружием святым и славным оным именем, то соблазнитель покинет обман» и ум познает «обольщение лукавого» (1,97–99)... Призыванием имени Иисуса попаляется вся нечистота души; ибо, – говорит Апостол, – Бог наш есть огонь попаляющий (Евр. 12, 29) (1,295–298)... Имя Иисуса также приносит свет духовного знания. «Кто в глубине сердца непрестанно занимается сим святым и славным именем, тот может некогда увидеть и свет ума своего» (1,290–292).

Но самая главная цель, достигаемая занятием молитвой Иисусовой, это вселение имени Господа нашего Иисуса Христа в сердце, когда желание помнить Спасителя оставляет свою неизгладимую печать в душе, а ум начинает «носить неизгладимый образ занятия» (1,306).

Ввиду сугубой важности и полезности Иисусовой молитвы блаженный Диадох советует творить её, как и вообще молитву, непрестанно и везде. «Желающий очистить сердце свое памятованием о Господе Иисусе, пусть всегда воспламеняет его, сие только имея занятием и непрестанным делом. Ибо желающим отбросить испорченность свою не должно: иногда молиться, а иногда нет, но всегда пребывать в молитве в хранении ума, хотя бы они пребывали где-либо вне молитвенных домов. Ибо как желающий чистить золото, ежели даже и на короткое время оставил бы праздным огонь горнильный, причиняет очищаемому веществу снова твердость, так и то помнивший о Боге, а то нет, по праздности теряет то, что кажется ему приобретенным молитвой» (1, 512, 513).

Избавление от пороков и стяжание христианином добродетелей совершается при содействии благодати Божией. Сам Господь наш Иисус Христос учил: без Меня не можете делать ничего (Ин. 15, 5) . Эти святые слова Спасителя блаженный Диадох глубоко усвоил и со всей тщательностью ввёл их в своё богословие и свою подвижническую жизнь. Подвижнику, по мысли блаженного Диадоха, должно с верой предать себя в руки Господа – Врача душ и телес наших, а «таковой и не терпит когда-либо недостатка в действии веры» (1,220–223), получает «благое утешение» благость, благоприятное оружие против лукавого (1, 99,102).

Спасающая благодать Божия подаётся человеку в самом вступлении его в Церковь Христову во Святом Крещении. «Святое Божие Слово воплотилось, – учит блаженный Диадох, – даровав нам, как Бог посредством Собственного Крещения спасительную воду в возрождение; возрождаемся же чрез воду действием Святого и Животворящего Духа» (1, 433, 434). При этом злая сила «Святым Крещением извергается из души» и если попускается ей влиять на душу, то только через внешние органы человека, «ибо благодать Божия вселяется в самую глубину души, то есть в ум» (1, 436). «Конечно, и после сего сатана действует на душу, как и прежде, и часто даже хуже, – оговаривает блаженный Диадох, – но не как соприсутствующий благодати – да не будет, но как бы коптя ум, посредством мокроты тела, сладостью неразумных удовольствий. Бывает же это по попущению Божию», чтобы человек, проходя через различные испытания, не забывал, что Бог его ведёт «в покой», к наслаждению благом (1, 421–431).

Через Святое Крещение благодать Божия «усвояет нам два блага возрождения». Первое – она обновляет нас «и освящает все черты души, то есть то, что по образу, омывая всякое пятно греха нашего». Второе – она как бы «выжидает, чтобы вместе с нами совершить то именно, что по подобию» (1,471,472).

Таким образом, с первых же шагов в духовной жизни мы озаряемся благодатью Божией, согреваемся ею, как от солнца (1,458,459).

В дальнейшем же, при постоянном соблюдении заповедей Божиих, при непрестанном призывании имени Господа нашего Иисуса Христа, «огонь святой благодати распространяется и на внешние чувствилища сердца, удостоверительно сожигая плевелы человеческой земли» (1,460,461). Если мы с горячей ревностью исполняем веления Господни, то со временем «благодать некиим глубоким чувством» осветит «все наши чувства», как бы сожжёт наши греховные мысли, усладит наше сердце «каким-то миром неослабной любви», расположит нас думать о духовном. Однако блаженный Диадох замечает, что это происходит не со всеми, а «с приближающимися к совершенству, которые имеют в сердце непрестанное памятование о Господе Иисусе» (1,470,471). Когда благодать Божия увидит наше стремление к «красоте подобия», то тогда она, «расцвечивая добродетель добродетелью и от славы в славу возводя образ души, усвояет ей сущность подобия» (1,473). Благодать, скрываемая с момента Крещения в глубине души, как только человек «со всем расположением» возлюбит Бога, «некоторым неизреченным способом, посредством чувства ума, сообщает душе некоторую часть своих благ» (1,431,432).

Дары Господни велики. Благодать Божия очищает ум – что «свойственно одному Святому Духу, ибо если не войдет сильный и не пленит хищника, то никоим образом добыча не будет освобождена» (1,90, 91), она же успокаивает душу – «как море, когда волнуется, имеет свойство уступать налитому на него маслу, так как плотностью его ослабляется волнение, так и душа наша, когда утучняется благодатью Святого Духа, сладко успокаивается» (1, 112), сообщает мудрость и знание – «мудрость и знание – дары одного Святого Духа, как и все Божественные дары, но каждый из них имеет как бы свое действие» (1, 30–31). Благодатное действие в богословии состоит в озарении нашего ума «огнем изменения», в творении его «общником служебных духов» (1, 363, 364).

Весьма важным действием благодати является то, что, доколе пребывает в нас Святой Дух, сатана не может войти в нашу душу и поселиться в ней. «Сатана, – говорит блаженный Диадох, – не может вгнездиться, как прежде, в уме подвизающихся, по причине присутствия благодати» (1, 449, 450, 452, 453). «Ибо и царь, победивший противостоявшего ему некогда тирана, не пожелает, чтобы он сопребывал с ним в царских дворцах, но скорее сразу убьет его, или, связав, предаст его своим войскам для долгого мучения и весьма жалкой смерти» (1,459).

Конечный результат действий благодати Божией, милости Божией по отношению к подвижнику максимальное приближение его к свойствам существа Божия. «Что приличествует воплотившемуся Богу по телу, – утверждает блаженный Диадох, – то и имеющим соделаться богами по богатству благодати Его, так как Бог благоволит соделать людей богами» (1, 568).

Величие благ, даруемых благодатью Божией, вызывает стремление овладеть ими. Поэтому желающий приобрести всё это поле сокровищем Жизни (См.: Мф. 13,44), во имя приобретения отрекается от земных стяжаний. «Ибо когда кто-либо отречется от всего житейского богатства, то тогда находит то место, в коем сокрыта благодать Божия, потому что соответственно преуспеянию души и Божественный дар являет уму свою благость» (1, 432).

Как православный учитель святой веры и авторитетный страж её, святитель Фотики не мог умолчать при виде действий еретиков-евхитов, продолжавших распространять свои ложные взгляды, невзирая на то, что ересь эта была осуждена в 431 году на III Вселенском Соборе.

Евхиты (иначе мессалиане) – гностическая секта, появившаяся в IV в. в Малой Азии. Евхиты учили, что человек со дня рождения находится во власти злого духа. Освободиться от него можно лишь с помощью непрестанной молитвы (отсюда их название первое от греческого слова (εὐχ᾿ˊ) – молитва, второе от сирийского слова, означающего также молитву). После изгнания злого духа место его занимает Святой Дух, Который освобождает человека от греха, вводит его в общение со Святой Троицей и сообщает дар предвидения будущего. «Духовный человек» – бесстрастный – уже не может совершить грех. Материальный мир еретики считали злом и потому отвергали Ветхий Завет как повествующий о Боге-Творце. Не признавали они также и Святые Таинства Церкви.

Полемизируя с еретиками, блаженный Диадох следует учению Святой Церкви о тяжести последствий грехопадения прародителей – Адама и Евы. Но он считает, что и в падшем состоянии человека «до Святого Крещения благодать совне предрасполагает душу к добру, а сатана скрывается в глубинах ее, пытаясь заградить все правые исходы ума» (1, 413–417). Со времени же Крещения, как это уже отмечалось в предшествующем разделе «Благодать Божия», картина меняется на противоположную, ибо «демон выходит наружу, а благодать (входит) во внутрь. Отсюда находим, что как прежде господствовало над душой обольщение, так после Крещения господствует над ней истина» (1, 417 421). Когда Святой Дух вселяется в нас, тогда грех Им изгоняется (1,434).

В противовес лжеучению евхитов Святитель утверждает, что здесь, на земле, полная свобода от греха и полное бесстрастие недостижимы. «Баня святыни (то есть Крещения. – К. С.), – говорит он, – снимает с нас нечистоту, проистекающую от греха, но двойственность хотения нашего и теперь не изменяется в нас, и даже не препятствует демонам вести брань с нами или подсказывать обольстительные слова» (1, 435). В земных условиях для человека возможно, да и должно, бороться со злой силой и, с Божьей помощью, побеждать её. «Бесстрастие значит не то, чтобы не быть боримым демонами, потому что иначе мы должны, по Апостолу, выйти из мира (1Кор. 5, 10) , но то, чтобы боримые ими оставались непреоборимыми. Ибо и вооружённые воины бывают поражаемы стрелами от противников, и слышат не только свист стрел, но и видят эти самые посылаемые против них почти все стрелы, однако не поражаются по причине твёрдости воинских одежд, но они, будучи покрываемы железом во время брани, обладают непобедимостью. Мы же, вооруженные всеоружием Святого Света и спасительным шлемом (Еф. 6,16–17) , посредством всех добрых дел рассечем темные фланги демонов. Ибо не только то, чтобы более не делать зла, уже приносит чистоту, но чтобы и попечением о добре совершенно уничтожить зло» (1, 513–516).

Ряд других критических высказываний, направленных блаженным Диадохом в обличение евхитов, содержится в семьдесят шестой – восемьдесят девятой главах (1,404–475) его «Слова аскетического».

* * *

Имя блаженного Диадоха с полным правом может быть поставлено рядом с именами вселенских святых отцов и учителей Церкви, как-то: Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Кирилла Иерусалимского... В своих творениях он выступает как свидетель и выразитель отеческого Предания. Его суждения вписываются яркими страницами в святоотеческое богословие. Одновременно в его наставлениях присутствует и авторское творчество.

Фотикийский святитель рассматривает и догматические истины и темы нравственного порядка. Догматика и аскетика тесно связываются в его миросозерцании: первое служит основанием для второго и, наоборот, второе предполагает первое.

Освещая подвижническую жизнь, святой отец уделяет должное внимание активности христианина и вместе с тем подчёркивает необходимость шествия по пути спасения помощи Божией, действия благодати Божией.

Богословие блаженного Диадоха православное, глубокое, назидательное. Оно учит правильно верить и спасительно жить, потому и ценно. Его надо изучать, а изучив, применять в своей жизни.

Истинно хвалить сочинения и дела блаженного поистине

и благодостойного отца нашего, дару Божию тезоименитого,

значит хвалить добродетель, любить Бога и заботиться

об истинной жизни...

Сей милосердый и сострадательный отец, поистине достойный

учить и просвещать души, великий в разуме и величайший

в простоте... в благоговении... в смирении...

Послание о книге сей к брату, просившему, чтобы прислали

ему найденные слова преподобного отца нашего аввы

Дорофея...(1, 5) ⁵⁷⁹

Необходимо читать книгу аввы Дорофея и знать ее, как

солдат знает пункты военной службы. Без сего нет утверждения

в духовной жизни.

Преподобный Амвросий Оптинский (†1891) ⁵⁸⁰

Творения преподобного аввы Дорофея были написаны на греческом языке. В 1770 году их издали ограниченным тиражом в Венеции, где находилась греческая колония. В XIX в. с этого издания был сделан перевод на русский язык. При работе над ним было проведено тщательное сличение текста с переводом на славянский язык, осуществлённым ещё в начале XVII столетия и изданным в Киево-Печерской лавре.

Древнейшее упоминание о пользовании творениями святого аввы Дорофея на Руси находится у митрополита Московского (Киевского) и всея Руси Киприана (1376–1406). В своём послании к игумену Высоцкого монастыря Афанасию Святитель пишет: «Евангелие толковое в церкви чести, а на трапезе чтут Патерик и святого Ефрема, и святого Дорофея»⁵⁸¹. Русский перевод отличается ясностью, доступностью, вразумительностью, что свойственно и самим поучениям преподобного аввы.

Святой Феодор Студит († 862), рассуждая о чистоте писаний великого подвижника и учителя, свидетельствует: «Приемлю всякую Богодухновенную книгу Ветхого и Нового Завета, а вместе и жития, и священные писания святых отцов, учителей и подвижников... преподобных Марка, Исаию, Варсануфия, Дорофея и Исихия... в их учении я не нашел никакого заблуждения, напротив, нашел великую душевную пользу»⁵⁸².

Другой древний писатель – Нил – в своём предисловии к греческому тексту (соответственно и славянскому переводу) творений святого аввы, именует преподобного «блаженным и достославным в отцах» (с. XI).

Я желал бы иметь достойную силу слова и мысли, чтобы

сподобиться изложить по порядку и святое житие его, на

общую пользу, в очевидный пример добродетели, показав,

как он шел тесным и вместе пространным, преславным

и блаженным оным путем.

Послание о книге сей к брату, просившему,

чтобы прислали ему найденные слова

преподобного отца нашего аввы Дорофея... (с. 3)

Хотя трудно найти такого православного христианина, который бы не слышал о преподобном авве Дорофее великом подвижнике-учителе, тем не менее, сведений о его жизни сохранилось немного. Основное, что известно о нём, извлечено из его же творений. Благо, Преподобный в своих поучениях неоднократно вспоминает случившееся с ним на его подвижническом пути.

Жил Преподобный в конце VI и начале VII веков. Определяют год его кончины – 620-й. Родом он был из окрестностей Аскалона (в Палестине). О своём обучении Преподобный рассказывает: «Когда я обучался светским наукам, мне казалось это сначала весьма тягостным, и когда я приходил взять книгу, я был в таком же положении, как человек, идущий прикоснуться к зверю. Когда же я продолжал понуждать себя, Бог помог мне, и прилежание обратилось мне в такой навык, что от усердия к чтению я не замечал, что я ел или что пил» (с. 115). Теперь он так полюбил книгу, что не расставался с ней: брал с собой даже в постель, просыпаясь, «тотчас вскакивал для того, чтобы продолжать чтение» (с. 115,116).

Знание опытное святой Дорофей получил от общения с великими старцами, которыми тогда славился Восток. Поступив в киновийный монастырь аввы Серида (близ Газы – в Палестине), он полностью вверил себя в послушание двум старцам – Варсанофию Великому и Иоанну Пророку (назван так за полученный от Бога дар прозорливости). «Я, – вспоминает преподобный Дорофей, открывал все свои помыслы старцу авве Иоанну и никогда не решался сделать что-либо без его совета. И иногда говорил мне помысл: “Не то же ли самое скажет тебе старец? Зачем ты хочешь беспокоить его?” А я отвечал помыслу: “Анафема тебе и рассуждению твоему, и разуму твоему, и ведению твоему, ибо что ты знаешь, то знаешь от демонов”. Итак, я шёл вопрошать старца. И случалось иногда, что он отвечал мне то самое, что у меня было на уме. Тогда помысл говорил мне: “Ну что же? Видишь, это то самое, что я говорил тебе: не напрасно ли беспокоил ты старца?” И я отвечал помыслу: “Теперь оно хорошо, теперь оно от Духа Святого; твое же внушение лукаво, от демонов, и было делом страстного устроения души”. Итак, никогда не попускал я себе повиноваться своему помыслу, не вопросив старца» (с. 75).

В монастыре Преподобному было назначено послушание принимать странников. Нести это послушание было весьма трудно, так как приходили странники часто – и днём и ночью. «А у меня, – говорит он, – незадолго перед тем была сильная болезнь» (с. 130). Невзирая на эти трудности, святой нёс послушание безукоризненно, безотказно. «И поверьте мне, братия, – смиренно сообщает он, – что я был в великом покое, в полном беспечалии» (с. 75). Лишь однажды напала на него «великая и нестерпимая скорбь» (с. 76). Исходила она от демонского коварства. И её, с Божией помощью, Преподобный преодолел. Как сам рассказывает, в эти минуты он особенно усердно просил Бога прийти на помощь. И вдруг, заглянув в церковь, он увидел там некоего мужа, «по виду – епископа, который нёс как бы Святые Дары и входил в святой алтарь». Епископ подошёл к нему и, прикоснувшись к его груди своими перстами, трижды повторил: «Терпя потерпех Господа, и внят ми, и услыша молитву мою: и возведе мя от рова страстей и от брения тины: и постави на камени нозе мои, исправи стопы моя, и вложи во уста моя песнь нову, пение Богу нашему (Пс. 39, 2, 3, 4)". После этого тотчас водворились в его сердце свет и радость. «С того времени, по милости Божией, – заключает святой Авва, – я не ощущал уже, чтобы беспокоили меня скорбь или страх» (с. 76, 77).

Святая жизнь Преподобного не могла быть не замечена братией. Именно к нему она пошла раскрывать свою душу. Об этом мельком опять-таки глубоко смиренно, только с целью объяснения случившегося с неким братом (исповедавшим одолевавшую его страсть – навык в воровстве), – свидетельствует сам святой Дорофей. «Когда я, говорит он, – был в общежитии, братия по простоте своей, думаю, исповедовали мне помышления свои, и игумен, с советом старцев, велел мне взять на себя эту заботу» (с. 131,132). В это время под руководством преподобного Дорофея преуспевал другой делатель – Досифей – тихий и искусный «во всяком деле, которое исполнял» (с. 10).

После кончины игумена Серида и святого Иоанна Пророка, а также ухода в безмолвие преподобного Варсанофия Великого, святой Дорофей оставил обитель Серида, основал новый монастырь на Востоке (на пути из Газы в Маюм), где и был избран настоятелем. Вероятно, в эти годы и были сказаны его поучения и написаны послания.

Внутреннюю жизнь самого Преподобного (как и внешнюю) помогают, в какой-то мере, выявить те же творения и не только поучения, но и вопросы к духовным наставникам. Смиряя и обвиняя себя, он терпеливо покрывал недостатки ближних и старался любовь их исправить. «Я, – рассуждает Преподобный, – никогда не считал себя лучшим брата своего, но всегда ставил брата своего выше себя» (с. 64). И дальше Преподобный рассказывает о своём служении старцу авве Иоанну: «Старец имел обыкновение повторять четыре изречения, и всякий вечер, когда мне надлежало уходить, он всегда говорил мне, сверх всего иного, одно из сих четырех изречений, и начинал так: “Сказал я однажды”, – ибо у старца было обыкновение ко всякой речи прибавлять, – “сказал я однажды, брат, – Бог да сохранит любовь; отцы сказали: чрез сохранение совести в отношении к ближнему рождается смиренномудрие”. Опять в другой вечер он говорил мне: “...отцы сказали: никогда не должно предпочитать свою волю воле брата своего”. Иной раз он опять говорил: “...отцы сказали: бегай от всего человеческого и спасешься”. И опять говорил он: “...отцы сказали: друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов” (Гал. 6, 2) ». Каждый вечер, когда я уходил, старец всегда давал одно из этих четырех наставлений» (с. 64, 65). Как воспринимались эти советы старца?.. Они приносили плод во сто крат. «Проведя там девять лет, – исповедует святой Дорофей, – не знаю, сказал ли я кому-нибудь худое слово... И поверьте, я очень помню, как один брат, идя вслед за мной от больницы до самой церкви, поносил меня, а я шел впереди его, не говоря ни слова... И другой... немалое время каждую ночь пускал свою воду над моей головой, так что и самая постель моя бывала омочена ею. Также и некоторые другие из братии приходили ежедневно и вытрясали свои постилки перед моей келией... Однако же я никогда не сказал кому-нибудь из них: не делай этого, или: зачем ты это делаешь? И я не помню, чтобы я когда-либо произнес слово, могущее смутить или оскорбить брата» (с. 65,66). А вот как характеризует Преподобного неизвестный писатель (вероятно, ученик Преподобного) в своём «Послании о сей книге»: «В отношении к духовным отцам своим он имел крайнее отречение от вещей и искреннее повиновение по Богу, частое исповедание, точное и неизменное хранение совести и, в особенности, несравненное послушание в разуме, будучи во всём утверждаем верой и усовершаем любовью. В отношении к подвизающейся с ним братии он имел: стыдливость, смирение и приветливость без гордости и дерзости, а более всего – добродушие, простоту, неспорливость... В делах же усердие и благоразумие, кротость и спокойствие... Относительно вещей, которыми он распоряжался к общей пользе, в нём были: тщательность, опрятность, потребное без пышности... А прежде всего и выше всего были в нём – смирение, радость, долготерпение, целомудрие, любовь к чистоте, внимательность и поучительность» (с. 4, 5) (Ср.: с. 2). Он был постоянно всем всё – мудрым и невеждам, старцам и юным, мирским и монахам, женам и мужам, скорбящим и радующимся, властям и подчиненным, рабам и свободным, богатым и пищим, чужим и своим – «и приобрел очень многих» (с. 5).

Хотя и не все слова сего святого могли мы найти... но довольно

будет предложить и сие малое для правомыслия разума

твоего, по сказанному: Даждь премудрому вину, и премудрейший

будет (Притч. 9, 9).

Послание о книге сей к брату, просившему,

чтобы прислали ему найденные слова

Преподобного отца нашего аввы Дорофея... (с. 4)

Все оставшиеся нам в наследие творения преподобного аввы Дорофея по форме разделяются на три неравные части:

А. Душеполезные поучения к своим ученикам (почти две трети всех творений) (с. 19 203);

Б. Послания (самая маленькая часть) (с. 204–210);

В. Вопросы преподобного Дорофея и ответы, данные на них святыми старцами Варсанофием Великим и Иоанном Пророком (почти треть творений).

Всех душеполезных поучений Преподобного аввы Дорофея к своим ученикам насчитывается двадцать одно. Кратко содержание их можно представить так:              1. Об отвержении мира (с. 19 38). Изобразив историю домостроительства нашего спасения от сотворения человека до сошествия с Неба ради него Христа Спасителя, Преподобный авва говорит: «Отцы принесли Богу, вместе с иными добродетелями, и дары: девство и нестяжание, и распяли себе мир... Потом подвизались распять и себя миру... Как мир распинается человеку и человек миру? Когда человек отрекается от мира и делается иноком, оставляет родителей, имения, приобретения, торговлю, даяние другим и приятие от них, тогда распинается ему мир, ибо он отверг его... Как же человек распинается миру? Когда, освободившись от внешних вещей, он подвизается и против самих услаждений, или против самого вожделения вещей и против своих пожеланий, и умертвит свои страсти» (с. 29). 2. О смиренномудрии (с. 38–49). Что такое смирение? Что приводит нас к нему? На эти вопросы даст ответ некий старец: «Смирение есть дело великое и Божественное. Путём же к смирению служат телесные труды, совершаемые разумно; также, чтобы считать себя ниже всех и постоянно молиться Богу – это путь к смирению. Само же смирение Божественно и непостижимо» (с. 47). 3. О совести (с. 49–54). Указывается, что такое совесть; подчёркивается важность её; говорится о хранении её. «Когда Бог сотворил человека, то Он всеял в него Божественное, как бы некоторый помысл... который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое: сие называется совестью, а она есть естественный закон... Последуя сему закону, то есть совести, патриархи и все святые, прежде написанного закона, угодили Богу... Ныне же в нашей власти или опять засыпать её, или дать ей светиться в нас и просвещать нас... А хранение совести многоразлично, ибо человек должен сохранять её в отношении к Богу, к ближнему и к вещам. В отношении к Богу хранит совесть тот, кто не пренебрегает Его заповедями и даже в том, чего не видят люди... Хранение совести в отношении к ближним требует, чтобы не делать отнюдь ничего такого, что, как мы знаем, оскорбляет или соблазняет ближнего... А хранение совести в отношении к вещам состоит в том, чтобы не обращаться небрежно с какой-либо вещью, не допускать ее портиться и не бросать ее как-нибудь» (с. 49,52). 4. О страхе Божием (с. 54–69). Есть два вида страха: начальный и совершенный. Первый страх свойственен начинающим путь благочестия, второй – совершенным, достигшим, в меру возможности для человека, «совершенной любви». Исполняющий волю Божию из-за страха вечных мучений есть новоначальный, «ибо он не делает добра для самого добра, но по страху наказания. Другой же исполняет волю Божию из любви к Богу, любя Его собственно для того, чтобы благоугодить Ему: сей знает, в чем состоит существенное добро, он познал, что значит быть с Богом» (с. 54).              5. О том, что не должно полагаться на свой разум (с. 70 78). Мы нуждаемся в духовных руководителях, «в наставляющих нас по Боге». Полагающиеся только на свой разум легко падают. В Священном Писании сказано: имже несть упражнения, падают, якоже листвие (Притч. 11,14) . «Лист сначала всегда бывает зелен, цветущ и красив, потом постепенно засыхает, падает, и, наконец, им пренебрегают и попирают его. Так и человек, никем не управляемый, сначала всегда имеет усердие к посту, ко бдению, безмолвию, послушанию и к другим добрым делам, потом усердие это мало-помалу охладевает, и он, не имея никого, кто бы наставлял его, поддерживал и воспламенял в нём усердие, подобно листу нечувствительно иссыхает, падает и становится, наконец, подвластным и рабом» (с. 70).              6. О том, чтобы не судить ближнего (с. 79–88). Осуждение – тяжелейший грех. «Отцы сказали, что нет ничего хуже осуждения» (с. 79). 7.          О том, чтобы укорять себя, а не ближнего (с. 89–98). Когда одного старца спросили, что главное из найденного им на подвижническом пути, старец ответил: «То, чтобы во всём укорять себя» (с. 96). «И нечего удивляться, – замечает святой Дорофей, – когда слышим от всех святых, что нет другого пути, кроме сего. Мы видим, что никто, минуя путь сей, не обрёл покоя» (с. 90).              8. О злопамятности (с. 99–105). Если между братиями «возникает неудовольствие», и если кто-либо из них, хотя и попросит прощения, но не пресечёт худые помыслы против брата, это и есть злопамятность. «А она, – замечает святой Авва, – требует от человека многого внимания, чтобы в оной не закоснеть и не погибнуть» (с. 98). 9. О том, что не должно лгать (с. 106–114). Лжец не может иметь общения с Богом, ибо отцом лжи назван диавол. Ложь чужда Богу – Бог есть истина. «Он Сам говорит: Аз есмь путь, истина и живот (Ин. 14, 6) » (с. 106).           10. О том, что должно проходить путь Божий разумно и внимательно (с. 114–123). Преподобный призывает не терять понапрасну время, а иметь внимание «в своём сердце и подвизаться» (с. 114–116). «Подвизайся, и получишь навык в добродетели» (с. 116). Прохождение пути Божиего разумно и внимательно – это неклонение «ни в излишество, ни в недостаток», но направление «только к средине добродетели» (с. 117). Когда кто «радуется, получая оскорбление, и думает, что он должен был претерпеть оскорбление, потому что сам он подал повод к тому, сей разумно искореняет страсть» (с. 122).  11. О том, что должно стараться скорее отсекать страсти, прежде нежели они обратятся в злой навык души (с. 124–136). Пока срасти «еще молоды», их можно отсечь, не позволить им укрепиться, не прийти к худшему. «Ибо иное дело вырвать с корнем малую былинку, потому что она легко исторгается, а иное – искоренить большое дерево» (с. 126). «Иной согрешает немного, а сколько времени проводит он потом, проливая кровь свою, пока исправит себя» (с. 124).  12.          О страхе будущего мучения и о том, что желающий спастись никогда не должен быть беспечен о своём спасении (с. 136–147). Когда один брат спросил некоего старца: «Отчего я впадаю в беспечность, пребывая в келии моей?» – старец ответил: «Оттого, что ты не узнал ещё ни ожидаемого покоя, ни будущего мучения» (с. 137). Даже и тогда, когда человек очистит себя от страстей и приобретет добродетели, «не должен быть без заботы. Ибо случается, что после всего этого диавол находит случай обольстить его или самооправданием или возношением, или вложив в него помыслы неверия или злой ереси, и не только погубляет все труды, но и удаляет его от Бога» (с. 146).  13. О том, что должно переносить искушения с благодарностью и без смущения (с. 147–156). Святой авва увещает «о всём» благодарить Бога за Его благость, никогда не печалиться и не малодушествовать при случающемся с нами «всё, что с нами бывает, принимать без смущения, со смиренномудрием и с надеждой на Бога, веруя, что всё, что ни делает с нами Бог, Он делает по благости Своей, любя нас, и делает хорошо, и что это не может быть иначе хорошо, как только таким образом» (с. 147). Если же бывает, что мы согрешаем в искушениях, то в сем проявляется наше нетерпение и нежелание «перенести малой скорби или потерпеть что-нибудь против нашей воли, тогда как Бог ничего не попускает на нас выше силы нашей» (с. 149).  14. О созидании и совершении душевного дома добродетелей (с. 156–169). Душевный дом добродетелей, по утверждению преподобного Дорофея, созидается посредством хранения заповедей Божиих (с. 156). Кто хочет построить крепкий «чувственный дом», тот обязан «отвсюду укрепить его и с четырёх сторон возводить стену, а не об одной только стороне заботиться... Так бывает и относительно души, ибо человек, желающий создать душевный дом, не должен нерадеть ни об одной стороне своего здания, но ровно и согласно возводить оное» (с. 157). Сначала необходимо положить основание, то есть веру. «Потом на сем основании человек должен строить здание равномерно: случилось ли послушание, он должен положить один камень послушания; встретилось ли огорчение от брата, должен положить один камень долготерпения; представился ли случай к воздержанию, должен положить один камень воздержания» (с. 158). Краеугольными камнями служат терпение и мужество. Они связывают здание и соединяют стену со стеной. «Без терпения и мужества никто не может совершить ни одной добродетели» (с. 158). Известью в строительстве служит смирение, потому что оно «берётся из земли и находится у всех под ногами». Смирение есть и перила вокруг кровли, дабы не падали с неё. Оно «ограждает и охраняет все добродетели» (с. 159). Короче, «каждую добродетель человек должен совершать так разумно, чтобы усвоить её себе и обратить в навык, и таковый оказывается искусным художником, зодчим, могущим прочно строить свой дом» (с. 162).  15.          О святой Четыредесятнице (с. 169–175). В Ветхом Завете Бог велел «сынам Израилевым» ежегодно давать десятину из всего ими приобретаемого. В Новом Завете «святые Апостолы установили и предали на помощь нам, и как благодеяние душам нашим, ещё нечто большее и высочайшее, чтобы мы отделяли десятину от самых дней жизни нашей и посвящали её Богу, дабы и мы таким образом получили благословение на все дела наши, и ежегодно очищали грехи, сделанные нами в течение целого года. Рассудив так, они освятили нам из трехсот шестидесяти пяти дней года сии семь недель святой Четыредесятницы» (с. 169,170).  16. К некоторым келлиотам, вопросившим преподобного Дорофея о посещении братии (с. 175–180). Преподобный авва напоминает, о чём учат святые отцы: пребывать в келии есть половина духовной жизни «и посещать старцев также половина». Когда инок «пребывает в келии, он молится, поучается в Священном Писании, занимается немного рукоделием и, по силе своей, печётся о помыслах своих. Когда же идёт куда-нибудь, он замечает за собой и рассматривает своё устроение: получает ли он пользу от встречи с братиями или нет? И может ли без вреда возвратиться в свою келию? И если видит, что он в чём-либо потерпел вред, то познаёт из сего свою немощь; видит, что ещё ничего не приобрёл от безмолвия, и, смирившись, возвращается в свою келию, каясь, плача и молясь Богу о немощи своей, и таким образом снова пребывает в келии, и внимает себе» (с. 175,176).  17. К наставникам в монастырях и к ученикам: как должно наставлять братию и как повиноваться наставникам (с. 181 – 184). Наставников, настоятелей монастырей Преподобный призывает заботиться о братии «с сокрушенным сердцем и снисходительным милосердием, наставляя и обучая их добродетелям делом и словом, и более делом, потому что примеры действительнее слов» (с. 181). Пребывающих же в послушании святой авва учит никогда не верить своему сердцу, «ибо оно ослепляется пристрастиями ветхого человека». Ни в чём не следовать «своему суждению» и самому себе ничего не назначать «без вопрошения и совета». Не думать и не ставить себя лучше и праведнее своего наставника и не исследовать «дел его», «ибо сие есть обольщение лукавого, который желает воспрепятствовать совершенному по вере послушанию и лишить нас твёрдого спасения, от него происходящего» (с. 183).  18. К брату, проходящему келарскую службу (с. 185 188). Авва увещает келаря «распоряжаться монастырскими вещами не как своими собственными, но как вещами, принесёнными Богу» и только вверенными его попечению. «Ибо первое располагает нас к тому, чтобы не иметь пристрастия к вещам, а второе к тому, чтобы не пренебрегать ими» (с. 185).           19. Различные краткие изречения (с. 188 190). Самое краткое поучение, содержащее ряд глубоко назидательных выражений. Вот некоторые из них: «Не великое дело – не судить того, кто находится в скорби и покоряется тебе; но велико не судить того, кто тебе противоречит, не мстить ему по страсти, не соглашаться с осуждающим его и радоваться вместе с предпочтенным тебе... Кто совершит дело, угодное Богу, того непременно постигнет искушение; ибо всякому доброму делу или предшествует, или последует искушение, да и то, что делается ради Бога, не может быть твёрдым, если не будет испытано искушением... При всяком случавшемся со мной деле я никогда не желал ограждать себя человеческой мудростью, но что бы то ни было, я всегда делаю по силе моей и всё предоставляю Богу» (с. 188, 189). «Не делай зла даже и в шутку, ибо случается, что иной сначала шутя делает злое, а после и нехотя им увлекается» (с. 190).  20. Изъяснение некоторых изречений святого Григория, которые поются с тропарями на Святую Пасху (с. 191–197). К таким изречениям относятся: Воскресения день; ...да принесем самых себя (то есть удалимся от «похотей плотских» и будем поступать «по духу»); мы – ...стяжание самое драгоценное пред Богом; ...воздадим Образу сотворенное по образу ...почтим Первообраз, уразумеем силу таинства и то, за кого Христос умер; ...сделаем образ свой чистым и славным, достойным Первообраза (с. 191–195). «Сила таинства смерти Христовой, – размышляет Преподобный, – такова: ...Христос восшел на высоту святого и животворящего креста... Своею кровью избавил нас из плена» (с. 195, 196). «Не стыд ли это, – вопрошает в конце своего поучения святой Дорофей, – и не великое ли бедствие, если мы после того, как Христос избавил нас от ада Своею кровью, и после того, как мы все сие слышим, опять пойдем и ввергнем себя в ад? Не достойны ли мы в таком случае еще сильнейшего и жесточайшего мучения?» (с. 196,197).  21. Толкование некоторых изречений святого Григория о святых мучениках (с. 197–203). Это поучение стоит в непосредственной связи с предшествующим, о чём говорит его начало: «Из первого песнопения мы узнали, по силе нашей, нечто о Святой Пасхе; посмотрим еще, чему хочет научить нас святой Григорий относительно мучеников» (с. 197). И Преподобный авва обстоятельно раскрывает следующие изречения святителя Григория: Жертвы одушевленный, всесожжения словесныя; ...заколения совершенные Богу; Бога знающий и Богом знаемыя овцы; ...ограда их неприступна для волков (с. 197,201, 202). «Почему святой Григорий говорит о святых: знаемые Богом, – вопрошает преподобный Дорофей и отвечает: Потому что они чрез соблюдение заповедей приближаются к Нему, знают Его и бывают Им знаемы» (с. 201).

Следует отметить (обстоятельнее будет сказано в разделе «Аскетическое учение преподобного аввы Дорофея»), что преподобный Дорофей в своих поучениях не только раскрывает ту или иную тему, но свои рассуждения сопровождает и заканчивает призывами или к пресечению греха, страсти, или к стяжанию доброго, добродетели, а также молитвенными обращениями. Вот, например, как в поучении «О совести» он призывает хранить её: «Потщимся, братия, хранить совесть нашу: мире, не допустим, чтобы она обличала нас в каком-либо деле; не будем попирать ее отнюдь ни в чем, хотя бы то было и самое малое. Знайте, что от пренебрежения сим малым и в сущности ничтожным мы переходим и к пренебрежению великим» (с. 60, 61). «Да подаст нам Бог слышать и исполнять сие» (с. 54).

Посланий преподобного Дорофея всего десять. По своему объёму они небольшие – это скорее письма к братиям. (В русском переводе они занимают всего семь страниц – 204–210.) По содержанию они касаются отдельных тем духовной жизни.

Открывает письма «Послание поучительное к брату, вопросившему о бесчувствии и охлаждении любви» (с. 204, 205). При бесчувствии души Преподобный считает полезным частое чтение Священного Писания, творений святых отцов, памятование о временности земной жизни и о грядущем Страшном Суде. А для возгревания братолюбия должно «с помощью Божией не верить своим мнениям, всей силой стараться смирить себя пред братиями и от всей души отсекать перед ними свою волю» (с. 205).

«Послание к брату, угнетаемому искушением» (с. 205,206). Преподобный учит возлагать на Бога свою печаль при случившихся искушениях и взывает к Нему: «Господи! Как Ты хочешь и как Ты знаешь, устрой это дело». «Ибо, – помогает Преподобный сделать вывод, – Промысл Божий делает многое сверх вашего соображения и надежды» (с. 206).

В посланиях: «К тому же брату», «К брату, впадшему в трудную болезнь и различные преткновения», «К брату, находившемуся в искушении» (с. 206, 207), Преподобный учит нести находящие скорби и болезни с благодарением, терпением, пребывая в молитве, чтобы намерение Промысла исполнилось» (с. 207).

Последующие четыре послания под общим заголовком «К тому же» (с. 208, 209), снова и снова призывают терпеливо, с надеждой на Бога переносить искушения, помня, что такое перенесение их дарует великую пользу. «Мы, – размышляет святой Авва, – бываем искушаемы для обучения в вере, для того чтобы мы были испытаны и научились бороться» (с. 208). «Как за телами следуют тени, так и за исполнением заповедей – искушения, ибо никто, сказал великий Антоний, не войдет в Царство Небесное без искушений. Итак, не удивляйся, сын мой, что, заботясь о спасении своем, ты встречаешь искушения в скорби. Но терпи без смущения и молись, благодаря, что ты, за исполнение заповеди, сподобился быть в искушении» (с. 208,209).

Последнее послание «К некоторому очень больному брату, имевшему различные худые помышления о том, кто заботился о его нужде» (с. 210), убеждает ничего не иметь плохого против ближнего, и все «препобеждать и покрывать любовью» во имя Господа нашего Иисуса Христа.

Особое место в творениях преподобного аввы Дорофея занимают его «Вопросы и ответы, данные на них святыми старцами Варсануфием Великим и Иоанном Пророком» (с. 211–268). Ценность их возрастает оттого, что в них соединилась духовная мудрость преподобного Дорофея с духовным опытом двух других великих старцев.

Всего было поставлено восемьдесят семь вопросов, и на все получены исчерпывающие ответы.

Изложить их содержание довольно трудно: они многоплановы – касаются многих сторон духовной жизни. Вот о чём идет в них речь:

· Как положить начало покаяния (вопрос-ответ № 6)⁵⁸³.

· Как бороться с греховными помыслами, как отличать правый помысел от вредного (в.-о. 7,14).

· Как победить блудную страсть (в.-о. 4, 5).

· Как рождается печаль по Богу (в.-о. 34).

· Как достигается рассуждение (в.-о. 15) и как отвечать вопросившему (в.-о. 38, 39).

· Как говорить и когда молчать (в.-о. 36).

· О силе молитвы по вере (в.-о. 11) и о непрестанной молитве (в.-о. 15).

· О безмолвии (в.-о. 36, 63,64).

· О смирении (в.-о. 21, 25, 27–31).

· Об отсечении своей воли (в.-о. 3, 37,42).

· О раздаче своего имущества – о милостыне (в.-о. 1,2,66).

· О врачевстве (в.-о. 76).

· О совершении «памяти святых» (в.-о. 10).

· О сохранении – соблюдении заповедей (в.-о. 20).

· Каким путём можно скорее достигнуть спасения (в.-о. 26).

· О недопустимости перехода из одного монастыря в другой – «в чужую сторону» (в.-о. 8).

· О поведении инока в разных ситуациях (в.-о. 56–62).

· Как относиться к разным людям (в.-о. 19, 81).

Вот некоторые примеры вопросов и ответов (в сокращении):

В. 10. «Как извергнуть из себя внутреннее зло?»

О. «Попечение о спасении души и любовь к Богу помогают всякому извергнуть из себя внутреннее зло и чисто покаяться».

В. 81. «Каким образом должно исправлять ближних?»

О. «Когда знаешь, что согрешивший человек разумный и принимает слова твои, вразумляя его, скажи: «Брат! Если мы с нерадением делаем дело Божие, это погибель для души. Ну, хорошо ли теперь ты сделал? Постарайся вперед исправиться». Если же он неразумен, скажи ему: «Поверь мне, брат, что ты стоишь наказания за свое нерадение, и как скоро скажу авве, он строго тебя накажет».

В. 13. Как поступить при «неожиданном вопросе»?

О. «Ничего нет быстрее ума – возведи его к Богу, и Он подаст тебе, что отвечать без смущения».

Хотя сей Божественный и дивный муж и высок был

по дару слова, но, желая, по заповеди, снизойти и в этом

и явить собой пример смиренномудрия, он предпочитал

везде смиренный и простой образ выражения и невитие-

ватость речи.

Послание о книге сей к брату, просившему,

чтобы прислали ему найденные слова

Преподобного отца нашего аввы. Дорофея... (6)

Богословие преподобного аввы Дорофея носит, по преимуществу, характер аскетический. Великий авва учит не столько тому, как надо верить, сколько тому, как надо жить. В его наставлениях предполагается, что слушающие их знают Истину веры и нуждаются лишь в указаниях способов, путей воплощения её в жизни, в спасительном подвиге. Поэтому вопросов догматического характера он касается мало и лишь в той мере, насколько они необходимы для раскрытия аскетического идеала. Истины веры у него – это истины святой жизни.

Уже размышления на самую высокую догматическую тему – о Боге, показывают, что образ мысли Преподобного Аввы не столько отвлечённо-теоретический, сколько аскетико-практический.

Бог, в понимании святого Дорофея, не является чем-то абстрактным, существующим по ту сторону мыслимого. Он рядом с нами. Он любит нас, заботится о нас, посылает нам только полезное, Им мы живём и движемся, ибо Он наш Отец. Поэтому Преподобный и говорит о Боге, сопоставляя Его с нашим искренним – подлинным другом и тут же возвышая Его над ним.

Наш земной друг делает нам только хорошее. Если он допустит что-либо по отношению к нам «даже тяжёлое», мы принимаем и это, будучи уверены, что друг всё делает любя. «Тем более, – убеждает Преподобный, – должны мы думать о Боге, Который создал нас и привел нас из небытия в бытие, вочеловечился нас ради и умер за нас, что Он делает с нами всё по благости Своей и любя нас» (с. 148).

Друг наш, хотя и делает всё любя, жалея нас, но он может нехотя – по своему незнанию или недостаточности благоразумия – и нанести нам вред. «О Боге же мы не можем сего сказать, ибо Он есть источник премудрости, знает всё, что нам полезно, и сообразно с сим устрояет все касающееся до нас, даже и самое маловажное» (с. 148).

Наконец, друг наш, имея самое доброе к нам расположение и желая всячески поддержать нас, не всегда имеет достаточно сил и средств для сего. Но о Боге сказать этого нельзя, ибо Он всемогущ – Ему всё возможно, невозможного для Него нет. «Итак, – заключает великий Авва, – мы знаем о Боге, что Он любит и щадит Свое создание, что Он есть источник премудрости и знает, как устроить все касающееся до нас, и что Ему нет ничего невозможного, но все служит воле Его. Мы должны также знать, что все, что Он ни делает, делает для нашей пользы, и должны принимать это с благодарностью, как от Благодетеля и благого Владыки, хотя бы то было и скорбное. Ибо все бывает по праведному суду, и Бог, Который столько милостив, не презирает ни малейшей нашей скорби» (с. 148).

Обе эти темы у преподобного Дорофея лишь выдвигаются. Представляются они как единое целое.

Господь сошел на землю, воплотился, стал ради нас человеком, во всем подобным нам, кроме греха, дабы «подобным исцелить подобное» (с. 22). «Он, – учит святой Авва, – принял самое естество наше, начаток нашего состава, и сделался Новым Адамом, по образу Бога, создавшего первого Адама, обновил естественное состояние и чувства сделал опять здоровыми, какими они были вначале. Сделавшись человеком, восставил падшего человека, освободил его, порабощенного грехом и насильственно им обладаемого» (с. 22). Воплотившийся Господь освободил нас «от мучительства вражия», низложил всю его силу, сокрушил крепость, избавил, освободил нас от его владычества, от повиновения врагу и рабства, «если только мы сами не захотим согрешать произвольно» (с. 22). Он очистил нас «Святым Крещением от всякого греха, ибо Святое Крещение отъемлет и потребляет всякий грех» (с. 22).

Преподобный отмечает, что Бог создал человека по Своему образу. Этот образ Он видит в бессмертии, самовластии, украшении «всякой добродетелью» (с. 20) (Ср.: с. 144). Все прочие суждения о человеке уходят в область аскетики. Так, объясняя изречения: Воздадите Образу сотворенное по образу и почтим Первообраз, преподобный призывает: «Научимся сему от Апостола, который говорит: Очистим себе от всякия скверны плоти и духа (2Кор. 7 ,1) . Соделаем образ наш чистым, каким мы и приняли его, омоем его от скверны греха, чтобы обнаружилась красота его, происходящая от добродетелей... Познаем своё достоинство... Не будем оскорблять образа Божия, по которому мы созданы» (с. 194, 195). Когда кто пишет портрет царя, то употребляет для сего (чтобы не обесчестить правителя) дорогие, самые лучшие краски, и старается изобразить его как можно величественнее и изящнее, чтобы смотрящие на него думали, что видят самого царя. «Так и мы, созданные по образу Божию, не будем бесчестить своего Первообраза» (с. 195).

На человеческую душу преподобный Дорофей смотрит глазами святителя Григория Нисского. «Душа, – повторяет он утверждение Нисского архипастыря, состоит из трёх частей: вожделевательной, раздражительной и разумной» (с. 199). А проявление сил души святой Авва объясняет словами Евагрия: «Разумная душа тогда действует по естеству, когда вожделевательная часть её желает добродетели, раздражительная подвизается о ней, а разумная предается созерцанию сотворенного» (с. 200).

Хотя святой Авва неоднократно обращает свой взор к конечным судьбам мира (есть даже одно – 12-е – поучение «О страхе будущего мучения...»), но и здесь наблюдается та же картина – освещение в нравственном аспекте.

Когда душа «выйдет из тела, – размышляет святой Дорофей, – она остается одна со страстьми своими и потому всегда мучится ими; занятая ими, она опаляется их мятежом и терзается ими... Страстная душа всегда мучится, несчастная, своим злым навыком, имея всегда горькое воспоминание и томительное впечатление от страстей, которые беспрестанно жгут и опаляют ее» (с. 138,139).

Преподобный чётко указывает конечную участь праведников и грешников: «Как праведные, по словам святых, получают некие светлые места и веселие ангельское, соразмерно благим их делам, так и грешники получают места темные и мрачные, полные страха и ужаса» (с. 139). «Потому я, увещает Преподобный, и говорю вам всегда: старайтесь возделывать добрые помышления, чтобы найти их там, ибо что человек имеет здесь, то исходит с ним отсюда, и то же будет он иметь и там» (с. 140,141)⁵⁸⁴.

* * *

Несравненно и неизмеримо шире у преподобного аввы Дорофея тематика аскетического порядка. Здесь он выступает в своих наставлениях как великий духовный учитель, познавший на своём подвижническом пути глубину любви Божией к человеку, ещё здесь, на земле, соприкоснувшийся с Вечностью, узревший всю пагубность греха и всю спасительность благочестия. Стараясь отвратить от зла, он задушевным словом призывает к добру.

В аскетических наставлениях преподобного аввы Дорофея православный христианин, да и любой другой человек, найдёт много полезного, спасительного. Соединение глубокого – Богопросвещенного – ведения преподобным Дорофеем человеческого сердца с необыкновенной ясностью, простотой, теплотой его речи лучшим образом вразумляет человека, помогает правильно взглянуть на себя, побуждает встать и пойти к Небесному Отцу.

Святой Авва говорит, что есть три устроения человеческой души: или человек «действует по страсти, или сопротивляется ей, или искореняет ее» (с. 119).

Итак, есть:

1) действие по страсти;

2) сопротивление страсти;

3) искоренение её.

Вокруг этих трёх «устроений» и вращается аскетическое учение преподобного Дорофея. А так как под «искоренением» страсти Преподобный имеет в виду не только избавление от неё, но и делание, «противное страсти» (с. 119), то последнее имеет особую, или, по слову самого Преподобного, «великую обширность» (с. 119). Сюда относится всё то стяжание добра (оно ведь противоположно злу), к чему Преподобный призывает постоянно.

По действует тот – размышляет Преподобный Авва, – кто приводит её в исполнение, удовлетворяет ей» (с. 119). Он подобен тому человеку, «который, будучи поражаем от врага своего стрелами, берет их и собственными руками вонзает в свое сердце» (с. 123). Ум такого человека ослепляется страстью: постепенно, но неуклонно он начинает обращать внимание на вожделенное и стремиться во чтобы то ни стало удовлетворить своё желание (с. 214).

Преподобный устанавливает чёткую грань между страстями и грехами, показывая их связь и отличие. «Страсти, – говорит он, – суть гнев, тщеславие, сластолюбие, ненависть, злая похоть и тому подобное. Грехи же суть самые действия страстей, когда кто приводит их в исполнение на деле, т. е. совершает телом те дела, к которым побуждают его страсти, ибо можно иметь страсти, но не действовать по ним» (с. 23).

Низложило нас, увело от Бога возношение – действие гордости.

Гордости есть две. Первая гордость укорение брата, когда кто «осуждает и бесчестит его, как ничего не значащего, а себя считает выше его». Если такой не опомнится, не остановится, то мало-помалу придёт во вторую гордость «возгордится против Самого Бога», свои подвиги и добродетели начнёт приписывать себе, а не силе Божией, «как будто сам собою совершил их, своим разумом и тщанием, а не помощью Божией» (с. 42,43).

В жизни инока Преподобный различает ещё гордость «мирскую» и «монашескую». Мирская гордость есть там, где возносятся пред братом имуществом своим, одеждой, красотой, благородством, даже своим усердием и своей добросовестностью в труде, или величием своего монастыря – его богатством, множеством братии... «Монашеская же гордость есть та, когда кто тщеславится, что он упражняется во бдении, в посте, что он благоговеен, хорошо живет и тщателен. Случается также, что иной и смиряется для славы. Все сие, делает вывод святой Авва, относительно к монашеской гордости» (с. 42,43).

Как развивается в человеке гордость и насколько она опасна, Преподобный показывает на примере одного знаемого им, «пришедшего некогда в сие жалкое состояние» (с. 42). Сначала сей муж унижал каждого, о ком хорошо отзывались другие. «Что значит такой-то? – возражал он. – Нет никого достойного, кроме Зосимы и подобного ему». Потом стал осуждать и Зосиму, а превозносить Макария и т. д. «Я, – замечает Преподобный, говорю ему: “Поистине, брат, ты скоро и их станешь уничижать”. И поверьте мне, чрез несколько времени он начал говорить: “Что такое Петр? И что такое Павел? Никто ничего не значит, кроме Святой Троицы”. Наконец возгордился он и против Самого Бога, и таким образом лишился ума» (с. 42)

С действием гордости неразрывно сочетаются тщеславие и самолюбие.

Тщеславный человек «не может слышать слово от брата своего. Иной, когда услышит одно слово, смущается или отвечает пять слов или десять на одно слово, и враждует и огорчается» (с. 119, 120). Тщеславием «мы весьма побеждаемся» (с. 119). Самолюбие же есть «корень всех страстей» (с. 2).

Подобное суждение имеется у Преподобного и о действиях иных пороков: сребролюбия, сластолюбия, свободного обращения и дерзости.

Каждая страсть, всякий грех, по слову святого аввы, рождаются «от славолюбия, сребролюбия и сластолюбия» (с. 142) (Ср.: с. 111,154).

Также «матерью всех страстей» именует Преподобный «свободное обращение» (с. 223). «К тщеславию, говорит он, – примешивается человекоугодие, к человекоугодию – свободное обращение, а свободное обращение есть матерь всех страстей» (с. 223).

Дерзость Преподобный характеризует словами аввы Агафона: «Она подобна сильному жгучему ветру, от которого, когда он подует, все бегут, и который портит всякий плод на деревьях». Видишь ли, брат, силу сей страсти? Видишь ли лютость ее? И когда его опять спросили, ужели так вредна дерзость? Он отвечал: «Нет страсти вреднее дерзости, ибо она есть мать всех страстей» (с. 60,61). К сему святой Авва добавляет: «Дерзость бывает многообразна: можно быть дерзким и словом, и осязанием, и взором. От дерзости иной впадает в празднословие, говорит мирское, делает смешное и побуждает других к непристойному смеху. Дерзость и то, когда кто прикоснется другого без нужды, когда поднимет руку на кого-либо смеющегося, толкает кого-нибудь, вырвет у него что-нибудь из рук, бесстыдно смотрит на кого-нибудь: все это делает дерзость» (с. 61). Потому Преподобный и внушает «иметь благоговение», быть почтительным к другим, остерегаться даже смотреть в лицо друг другу, «ибо и это, как сказал некто из старцев, есть вид дерзости» (с. 62). Потому-то святой Дорофей и молится: «Бог да избавит души наши от всегубительной страсти – дерзости» (с. 61).

Но больше всего, пожалуй, преподобный Дорофей обнаруживает пагубность злопамятности и лжи. Это, вероятно, потому, что они более других поражают человека. Обличению сих пороков он отводит специальные поучения: «О злопамятности» (№ 8) и «О том, что не должно лгать» (№ 9). К обличению злопамятности он обращается и в последующем послании: «О том, что должно проходить путь Божий разумно и внимательно» (№ 10).

«Иное, – говорит святой Авва, – злопамятность, иное гнев, иное раздражительность и иное смущение» (с. 99). И Преподобный показывает развитие порока злопамятности: сначала смущение от оскорбительного слова, затем помысел: «Зачем он мне это сказал, и я ему скажу то и то, и если бы он не хотел оскорбить меня, он не сказал бы этого, и я непременно оскорблю его». Дальше появляется раздражение сердца и «отмстительное восстание на опечалившего... воспламенение раздражительности», гнева (с. 100, 101). И как угли могут лежать несколько лет без повреждения, без гниения, «так и гнев, если закоснеет, обращается в злопамятность, от которой человек не освободится, если не прольет крови своей», то есть не понесёт великих подвигов и трудов (с. 101). Характеризуя состояние злопамятного, святой Авва размышляет: «И когда спор прекратится, он продолжает иметь помыслы на сказавшего ему оное слово и помнит зло, и жалеет, что он не сказал более того, что сказал, и готовит в себе еще худшие слова, чтобы сказать ему... и постоянно гневается... Это значит, что зло обратилось в навык. Бог да избавит нас от такого устроения, ибо оно непременно подлежит муке» (с. 120).

Злопамятный может воздать злом за причинённую ему обиду не только делом, но и словом, и видом, и даже скрытой ненавистью, вынашивая в сердце своём «неудовольствие на брата» (с. 103). Такой, если услышит, что кто-нибудь оскорбил его обидчика радуется, а значит, «и он таким образом воздает злом за зло в сердце своем» (с. 103). Или иначе: не радуется благополучию своего мнимого недруга – «и это есть также, хотя и легчайший, однако же вид злопамятности. Каждый из нас должен радоваться успокоению брата своего и все сделать, чтобы почтить его» (с. 104). Бывает и так, что после состоявшегося примирения снова возникает размолвка и «оскорблённый» снова начинает вспоминать и то, что было давно. Сей подобен человеку, который получил когда-то рану и, не сумев её вылечить до конца, поучил новый удар – от него возобновилась вся рана. «Итак, – поучает святой Авва, – должно подвизаться, чтобы очистить совершенно и внутренний гной, дабы больное место совсем заросло, и чтобы не осталось никакого безобразия и вовсе нельзя было узнать, что на этом месте была рана. Как же можно сего достигнуть? Молясь от всего сердца об оскорбившем и говоря: «Боже! Помоги брату моему и мне, и ради молитв его». Таким образом, человек и молится и брата своего, а это есть знак сострадания и любви; и смиряется, прося себе помощи, ради молитв; а где сострадание, любовь и смирение, что может там успеть раздражительность, или злопамятность, или другая страсть?» (с. 104,105).

Заражённый пороком лжи «не простой человек, а двойственный, ибо иной он внутри, и иной снаружи, и жизнь его двойственна и лукава» (с. 114).

Есть три вида лжи: лгут мыслью, словом и жизнью.

«Мыслью лжет тот, кто принимает за истину свои предположения, то есть пустые подозрения на ближнего» (с. 106). Таковой видит во всех поступках ближнего, нечто, якобы направленное против него. «А от сего происходят: любопытство, злословие, подслушивания, вражда, осуждения» (с. 107). Если он продолжит следовать догадкам, «то им и конца не будет, и они никогда не попустят душе быть мирной» (с. 111).

Словом лжёт тот, кто говорит неправду. «Человек лжет или для того, чтобы не укорить себя и не смириться, или для того, чтобы исполнить желание свое, или ради приобретения, и не перестает делать извороты и ухищряться в словах до тех пор, пока не исполнит желания своего» (с. 111,112).

Жизнью же лжёт тот, «кто, будучи блудником, притворяется воздержным; или, будучи корыстолюбивым, говорит о милостыне и хвалит милосердие; или, будучи надменным, дивится смиренномудрию» (с. 112,113).

Насколько нужно быть осторожным, чтобы не допустить ложь против ближнего даже в мысли, свидетельствует случай, бывший в общежитии (в монастыре) с самим святым Аввой. Будучи в общежитии, он стал было по походке человека определять его душевное устроение. И вот когда проходила мимо него женщина с ведром воды, он взглянул ей в глаза и подумал: она блудница. Но святой не стал утверждаться в этом помысле, а поспешил к своему старцу и оказал о сем. И старец дал мудрый совет: «Нельзя из этого заключать чьего-либо душевного устроения. Никогда не верь своим догадкам, ибо кривое правило и прямое делает кривым. Мнения человеческие ложны и вредят тому, кто предается им» (с. 108).

Действующий по страсти держится своей воли и сам себе расставляет сети. «Посему-то авва Пимен и говорил, что воля наша есть медная стена между человеком и Богом. Видите ли силу сего изречения? И ещё присовокупил он: она есть как бы камень, противостоящий, сопротиводействующий воле Божией» (с. 71, 72).

Впасть в навык страсти «великое бедствие» для человека (с. 131). И Преподобный рассказывает о печальном состоянии одного брата, у которого страсть воровства обратилась в навык. Брат постоянно воровал продукты. Чтобы отучить брата от этого греха, Преподобный позаботился о выдаче ему пищи столько, сколько он хочет. Тем не менее воровать он не прекратил. На вопрос святого Дорофея, зачем же он продолжает красть, последовал ответ: «Прости меня, сам не знаю, зачем, но так просто краду». Преподобный всё-таки поинтересовался, что же делает брат с украденным – и узнал: одно он прячет под свою постель, другое в иное место, а увидев, что оно портится, выбрасывал вон или отдавал ослу (с. 132,133).

«Поверьте, братия, – увещает святой Авва, что если у кого-нибудь хотя одна страсть обратилась в навык, то он подлежит муке, и случается, что иной совершает десять добрых дел и имеет один злой навык, и это одно, происходящее от злого навыка, превозмогает десять добрых дел. Орел, если весь будет вне сети, но запутается в ней одним когтем, то чрез эту малость низлагается вся сила его» (с. 135).

Сопротивляется страсти тот, «кто не действует по ней и не отсекает ее, но любомудрствуя (борясь), как бы минует страсть, однако имеет ее в себе» (с. 119). Он «подобен осыпаемому стрелами врага своего, но облеченному в броню и потому не получающему ран» (с. 123). Сопротивляющийся страсти печалится, если не смог терпеливо перенести обидное слово, осуждение, клевету со стороны кого-то. Хотя и побеждается понуждением страсти, но подвизается, трудится, не хочет отвечать оскорблением на оскорбление, старается не сказать чего-либо, нарушающего покой ближнего, он не желает действовать по страсти. Но есть «и такие, которые стараются остановить страсть, но по внушению другой страсти: один молчит по тщеславию, другой по человекоугодию, или по иной какой-либо страсти – сии злым хотят исцелить злое. Но авва Пимен оказал, что зло никак не истребляет зла» (с. 120,121).

В подвиге сопротивления страсти надо увидеть причины её появления и свои силы направить против них. Это тем более необходимо, что некоторые страсти теряют свою силу, если отсечь причины их действия. «Так, зависть сама по себе ничто, но имеет некоторые причины, в числе которых есть и славолюбие, ибо кто хочет прославиться, тот завидует прославленному или предпочтенному. Также гнев происходит от различных причин, и особенно от сластолюбия...» (с. 142), и т. д.

Направив внимание на борьбу со страстями, должно «хорошо удобрить нравы» (с. 142). Сему служат покаяние и плач (с. 142). На вопрос Преподобного Дорофея: «Как положить начало покаяния?» – старец Варсанофий отвечал: «Если желаешь положить начало покаяния, посмотри, что сделала блудница: слезами своими омыла она ноги Владыки (См.: Лк. 7, 38). Плач омывает всякого от грехов; но человек достигает плача трудом, посредством многого поучения в Писании, терпения, размышления о Страшном Суде и стыде вечном, и чрез самоотвержение» (с. 217).

Важно также удерживать язык от зла и быть терпеливым. «Постарайтесь, – призывает святой Авва, – удерживать язык свой, чтобы не сказать чего-либо худого ближнему и никого не соблазнять ни словом, ни делом, ни взглядом, ни другим каким-либо образом, и не будьте удобо раздражительны, чтобы, когда кто-нибудь из вас услышит от брата своего неприятное слово, не возмущаться тотчас гневом, не отвечать ему дерзко и не оставаться в оскорблении на него; это неприлично хотящим спастись, неприлично подвизающимся» (с. 63, 64).

Нападения злой силы на человека бывают тяжкие, но Господь сокращает их действия. «Покушение, наносимое демонами, – говорит Преподобный, бывает тяжко для человека, но маловременно: оно мрачно, тяжко, безутешно, ниоткуда не представляется успокоения, но отовсюду угнетение. Однако скоро посещает душу благодать Божия» (с. 76). С помощью благодати борющийся может и должен устоять перед действиями тёмного духа. «Никто и никому, – отвечает святой Варсанофий Великий святому Дорофею, – не может сказать: я буду о тебе заботиться, а ты будь спокоен... Тот, которого поддерживают, должен привнести несколько собственного старания, делать должное по силе своей, внимательно сохраняя заповеди отцов своих. И если падет однажды, то пусть опять постарается управить себя» (с. 230). Пал – восстань, «и если опять пал, опять восстань» (с. 154). Оказался побеждённым, совершил грех – тотчас припади к благости Божией, и Бог, видя усердие, подаст руку помощи и сотворит милость (с. 135).

И опять Преподобный напоминает, что сопротивляться страстям успешно можно тогда, когда они ещё молоды, не пустили корни глубоко в нашу природу (с. 126). Если даже один раз душа подчинится действию какой-либо страсти, тотчас окажется «в опасности впасть в навык» (с. 134). Посему снова и снова взывает святой Авва: «Старайтесь отсекать страсти, прежде нежели они обратятся в навык» (с. 120). «Отсекайте страсти, пока они еще молоды, прежде нежели они вкоренятся и укрепятся в вас и станут удручать вас, ибо тогда придется нам много пострадать от них, потому что иное дело вырвать малую былинку, и иное – искоренить большое дерево» (с. 101,102).

Искореняющий страсть – тот, «кто подвизается и Делает противное страсти» (с. 119). Кому он подобен? «Тому, кто, будучи осыпаем стрелами врага своего, сокрушает их, или возвращает в сердца врагов, как сказано в псалме: Оружие их да внидет в сердца их, и луцы их да сокрушатся (Пс. 36,15) » (с. 123).

Это путь не просто сопротивления, а путь победы – истребления страстей, очищения души для иного для добра, и стяжание его. Сему, в основном, и посвящает свои творения Преподобный, как это можно было уже увидеть при обозрении их содержания (см.: раздел II. Творения).

Об искореняющих страсти Преподобный размышляет: «Иной радуется, когда его оскорбляют, но потому, что имеет в виду награду. Сей принадлежит к искореняющим страсть, но неразумно» (с. 121, 122). А как же «разумно» отсекать – искоренять – страсть? Каждый вечер испытывать себя, как проведён день, а утром как – прошла ночь, и если что-то случилось неладное, греховное – «каяться перед Богом». Хорошо испытывать себя и в середине дня, ведь человеку свойственно забывать или постепенно ослаблять совершенный грех. Должно спрашивать себя: «Не сказал ли я чего-нибудь такого, что прогневало брата моего? Когда видел его занятым каким-нибудь делом, не осудил ли я его? Не уничижил ли его и не злословил ли его? Не просил ли я чего-нибудь у келаря, и когда он не дал мне, не осудил ли я его и не пороптал ли я на него? Если пища была нехороша, не сказал ли я чего-нибудь? Или, будучи в огорчении, не пороптал ли на самого себя? Ибо если кто и на себя поропщет, это грех. Должно также говорить себе: не сказал ли мне канонарх или другой кто из братии неприятного слова, и я не перенес сего, не противоречил ему?.. С усердием ли встал на бдение или пороптал на разбудившего?» (с. 128).

Чтобы искоренить страсть, недостаточно только не делать зла, а должно делать и добро. Господь наш Иисус Христос, как Всеведущий Небесный Врач, «и против каждой срасти подает приличное врачевство: так, против тщеславия дал Он заповеди о смиренномудрии, против сластолюбия – заповеди о воздержании, против сребролюбия – заповеди о милостыне, и, одним словом, каждая страсть имеет врачевством соответствующую ей заповедь» (с. 124,125) (Ср.: с. 143).

Открывается врачевство заповедью о смирении⁵⁸⁵

«Послушайте, – говорит святой Авва, – Сам Господь наш показал нам вкратце, одним словом, корень и причину всех зол и врачевство от оных причину всего благого: показал, что возношение низложило нас, что невозможно иначе получить помилование как чрез противоположное ему, то есть смиренномудрие» (с. 24). И преподобный Дорофей ставит смирение во главу угла в искоренении всякой страсти, а также в стяжании добродетели.

«Прежде всего нужно нам смиренномудрие», – напоминает святой Авва указание некоего старца (с. 38). Смирение «покрывает душу и от всякой страсти, и от всякого искушения» (с. 41), «препобеждает все страсти» (с. 238). Оно сокрушает стрелы нашего духовного «врага и сопротивника» (с. 38), расторгает все его сети (с. 213), сокрушает всё его оружие (с. 40). Когда преподобному Антонию Великому в видении были показаны распростёртые сети злой силы, и Преподобный, вздохнув, спросил Бога: «Кто же избегает их?» Господь ответил: «Смирение избегает их... Они даже и не прикасаются ему» (с. 41). Смирение «рождает послушание и спасение души» (с. 24). Чадами смирения являются также: «Самоукорение, недоверие своему разуму, ненавидение своей воли» (с. 27). Без смирения не могут быть совершенными ни «страх Божий, ни милостыня, ни вера, ни воздержание, ни другая какая-либо добродетель» (с. 39). «Без смирения нельзя повиноваться заповедям и достигнуть чего-либо благого» (с. 27). Этими утверждениями святой Дорофей напоминает наставления своего великого современника и подвижника преподобного Исаака Сирина, епископа Ниневийского († 620), который на вопрос: «Что такое усовершение себя?» – отвечал прямо и решительно: «Глубина смирения»⁵⁸⁶.

Все святые, по замечанию Преподобного, шествовали путём смирения, «а трудом сокращали путь свой» (с. 40). «Кто соединяет смирение с трудом, – отвечал старец вопросившему святому Авве, – тот скоро достигнет цели» (с. 234).

«Видишь ли благодать сей добродетели?» (с. 41) спрашивает Преподобный и восклицает: «О, чудо, сколь сильно смиренномудрие!» (с. 26).

Святой Авва показывает значение смирения, его величие, силу, плоды, но не даёт точного определения его, хотя и говорит: «Разумею же истинное смиренномудрие» (с. 24). «Каждый из святых, – рассуждает он, – приобрел смирение чрез исполнение заповедей. Но что такое смирение и как оно рождается в душе, никто не может выразить, словами, если человек не научится сему из опыта; из одних же слов нельзя сему научиться» (с. 45). И дальше поясняет: «Не то же ли самое бывает и в софистическом, и врачебном искусствах? Когда кто хорошо обучится искусству и занимается им, то, по мере упражнения в оном, врач или софист приобретает некий навык, а сказать не может и не умеет объяснить, как он стал опытен в деле: душа приобрела навык постепенно и нечувствительно, чрез упражнение в искусстве. Так и в смирении: от исполнения заповедей бывает некоторая привычка к смирению, и нельзя выразить это словом» (с. 46). Святой авва указывает лишь некоторые признаки, свойства смирения: смирение не гневается и никого не гневит, «сопротивляется тщеславию и хранит от него человека», в скорби никого не укоряет и не возлагает ни на кого вину, «и таким образом переносит случившееся без смущения, без скорби, с совершенным спокойствием» (с. 40, 41). В ответе старца на вопрос святого Аввы: «Что есть смирение?» – говорится так: «Смирение состоит в том, чтобы ни в каком случае не почитать себя за нечто, во всем отсекать свою волю, повиноваться всем и без смущения переносить то, что постигает нас отвне. Таково истинное смирение, в котором не находит себе место тщеславие. Смиренномудрый не должен стараться высказывать своё смирение на словах, но довольно для него говорить: «Прости меня» или «Помолись о мне». Не должно также самому собою вызываться на исполнение низких дел, ибо и то, и другое ведёт к тщеславию, препятствует преуспеянию и более делает вреда, нежели пользы, но когда повелят что-либо, не противоречить, а исполнять с послушанием: вот что приводит к преуспеянию» (с. 235, 236). «Смирение сильно привлечь в душу благодать Божию» (с. 40).

Есть два вида смирения. Первое состоит в почитании брата своего выше – превосходнее себя, второе – в приписывании Богу своих подвигов. Последнее рождается от исполнения заповедей Божиих, от меры приближения подвижника к Небесному Царю (с. 43, 44). Потому-то святой Египетский пустынник Агафон (V в.), когда его спросили в конце жизни, боится ли он Божественного суда, смиренно ответил: «Я исполнял волю Божию по силе своей, но не знаю, угодно ли дело мое Богу; ибо иной суд Божий и иной человеческий» (с. 78).

«Смиримся немного, – призывает Преподобный, – и спасемся» (с. 40). «Блажен, братия, кто имеет смирение – великое смирение» (с. 40). «Благий Бог да подаст нам смирение» (с. 49). Смиряя себя, подобает и укорять себя.

Тот, кто укоряет себя, всегда спокоен. Где бы он ни был, что бы с ним ни случилось, он не впадает в печаль, ибо «уже предварительно считает себя достойным всякой скорби» (с. 91). Если во всём виним себя, а не других, то это приносит нам только благо, «доставляет великое спокойствие и преуспеяние, и тем более должны мы это делать, что ничего не бывает с нами без Промысла Божия» (с. 93). Но случается так, что брат, услышав укорительное слово, приходит в смущение и винит за это своего оскорбителя. «Вот смешное суждение! – восклицает святой Авва. – Вот обольщение диавольское! Разве тот, кто сказал ему слово, вложил в него страсть? Он только показал ему ту, которая уже была в нем, для того чтобы он, если хочет, покаялся в ней». Преподобный сравнивает смутившегося с гнилым хлебом: снаружи хорошим, а изнутри заплесневевшим. «Итак, если он хочет получить помилование, то пусть покается, очистится, преуспеет; и пусть видит, что он еще должен благодарить брата, как доставившего ему таковую пользу» (с. 91, 92).

Сворачивающий с пути самоукорения теряет все свои труды, хотя бы и совершил «тьмы добродетелей» (с. 91).

Ещё более опасно осуждать других – должно не судить ближнего.

Ничто так не гневит Бога, не удаляет от Него и «не обнажает человека», как осуждение ближнего (с. 80). Безошибочная власть принадлежит одному Богу, ибо только Ему ведомо душевное устроение и возможности каждого. Он иначе судит «дела епископа и иначе правителя мирского, иначе судит дела игумена и иначе ученика, иначе старого и иначе юного, иначе больного и здорового. И кто может знать все суды сии? Только Един, сотворивший всех, все создавший и все ведущий» (с. 82). Чтобы лучше запечатлелась в памяти эта мысль, Преподобный рассказывает одно происшествие. В некий город прибыл корабль с невольниками. Среди них были две маленькие девочки. Одну из них купила святая дева, другую – блудница. Разумеется, воспитание девочкам было дано разное. И Преподобный спрашивает: «Если обе впадут в блуд, или иной грех, можно ли сказать, что обе они подвергнутся одному суду, хотя и обе впали в одно и то же согрешение?.. Как же возможно, чтобы обе были судимы одним судом?» (с. 82, 83). Случается и так, что мы судим погрешающего, а у него есть «одно доброе дело, которое угодно Богу более всей жизни». Осуждая его, мы отягощаем свою душу (с. 83).

Правильно поступит человек тогда, когда он остановит согрешающего (сам или через кого-то), но сделает это с чувством сострадания, с искренней любовью и смирением, с целью не укорить, а исправить. Со страхом Божиим скажет ему: «Прости, брат мой, если не ошибаюсь, мы нехорошо это делаем» (с. 62).

Такое отношение возможно лишь при наличии той любви, какая присуща была святым. Святые лучше других видели падение ближних и более других отвергали грех, и тем не менее относились к ним, как к братьям. Они не осуждали их, не отвращались от них, но сострадали, скорбели, вразумляли, утешали, врачевали, делали всё, чтобы спасти их (с. 85).

Подчёркивая силу любви, Преподобный именно здесь и вспомнил «круг, начертанный на земле, средина которого называется центром, а прямые линии, идущие от центра к окружности, называются радиусами». Круг это мир, центр – Бог, радиусы пути человеческой жизни. «Насколько святые входят внутрь круга, желая приблизиться к Богу, настолько они становятся ближе и друг к другу... И сколько приближаются друг к другу, столько приближаются и к Богу. Так разумейте и об удалении». «Таково, – заключает святой Авва, – естество любви» (с. 88). И в другом месте продолжает: «Всякая добродетель усовершается любовью к ближнему... Кто боится Бога и молится Ему, тот приносит пользу и ближнему» (с. 188).

«Совершенная воля Божия» выражается в заповеди творить милостыню и творить не со скупостью и леностью, «но всей силой и всем произволением, подавая так, как будто бы сам принимал благодеяния» (с. 165,166).

Благо милостыни велико – она низводит благодать Божию, прощающую грехи. Делание её особенно приближает человека к Богу – уподобляет Ему. Цели её бывают разнообразны. Иной творит её, «чтобы благословилось поле», другой подаёт, чтобы сохранился его корабль, спаслись его дети, «чтобы прославиться» – и Бог «не отвергает никого, но каждому подает то, чего он желает, если только это не вредит душе его» (с. 166). Иногда совершают милостыню для того, чтобы избавиться от вечных мук или чтобы получить награду. Но и в одном и в другом случаях творящие находятся ещё в состоянии рабов или наёмников, исполняющих волю господина своего не добровольно и не бескорыстно. «Разумная милостыня» – достойная – бывает тогда, когда подается «ради самого добра», сострадания к другим, «как своим членам» (с. 167, 168).

Оказывать милость может каждый. «Если ты, – учит Преподобный, – не можешь дать столько, сколько оные богачи, влагавшие дары свои в сокровищницу, то дай две лепты, подобно оной убогой вдовице, и Бог примет это от тебя... Если и того не имеешь, имеешь силу и можешь служением оказать милость немощному брату. Не можешь и того? Можешь словом утешить брата своего... можешь, когда огорчится на тебя брат твой, оказать ему милость и потерпеть ему во время его смущения... промолчать... простить ему... И таким образом, не имея чем оказать милосердие к телу, милуешь душу его». А последнее ещё ценнее (с. 168,169).

Также каждый подвизающийся может и должен соблюдать воздержание. Прежде всего необходимо соблюдать умеренность в пище, ибо «множество яств» ведёт и ко многому злу. Также не следует без «великой нужды» нарушать пост (с. 171). Но воздержание должно быть не только в пище. Необходимо удерживаться и от всякого непотребства – от клеветы, лжи, празднословия, уничижения, гнева, короче, «от всякого греха, совершаемого языком. Также должно поститься и глазами, то есть не смотреть на суетные вещи... ни на кого не смотреть бесстыдно и без страха. Также и руки, и ноги должно удерживать от всякого злого дела...» (с. 174).

Не преминул Преподобный Авва дать правила тем, кто на время оставляет свою келью, дом, чтобы посетить братию, ближних.

Посещать друг друга подобает по христианской любви, по искреннему участию в жизни ближнего, также, чтобы поучиться доброму у друга, услышать от него духовное слово, проверить и узнать «свое душевное устроение» (с. 177). Полезно обратить внимание на то, замечает ли посетитель в хозяине только хорошее, или начинает осуждать его; поступает ли он так, как поступал при таких же обстоятельствах преподобный Антоний Великий: от одного заимствовал кротость, от другого смирение, безмолвие и таким образом собирал для себя добродетели каждого. «Так, – заключает святой Дорофей, – должны поступать и мы» (с. 178).

«Слышал я, – рассказывает святой Авва, о некоем брате, – что когда он приходил к кому-либо из братий и видел келию его невыметенной и неприбранной, то говорил в себе: блажен сей брат, что отложил заботу обо всем... и весь свой ум устремил горе... Также если приходил к другому и видел келию его убранной, выметенной и чистой, то опять говорил себе: как чиста душа сего брата, так и келия его чиста... И никогда он не говорил ни о ком: сей брат нерадив или тщеславен, но, по своему доброму устроению, получал пользу от каждого» (с. 180). «Старайтесь, – призывает святой Авва, – из всего извлекать себе назидание» (с. 187).

Глубоко назидательны советы святого Аввы наставникам и их ученикам.

Наставников Преподобный учит быть заботливыми по отношению к своим ученикам; наставлять их более примером своего поведения – в «плодах духа», в телесном труде; показывать в проступках более вред, чем наказывать; в выговоре выбирать удобное время; не обличать часто; не приказывать властно, но смиренно, «как бы советуя»; не допускать гнева; не возвышаться – помнить, что и ученик тоже брат. Должно иметь к брату сострадание, победить в отношении к нему зло добром, помолиться за него, говоря так:

«Боже милосердый и человеколюбивый! По неизреченной Твоей благости сотворивший нас из ничего для наслаждения Твоими благами, и кровию Единородного Сына Твоего, Спасителя нашего, призвавший нас, отступивших от Твоих заповедей! Прииди и ныне, помоги немощи нашей, и как Ты некогда запретил волнующемуся морю, так и ныне запрети возмущению сердец наших, чтобы Ты в один час не лишился нас обоих, чад Своих, умерщвленных грехом, и дабы не сказал нам: Кая польза в крови Моей, внегда сходити Ми во истление (Пс. 29,10) , и: Аминь глаголю вам, не вем вас (Мф. 25, 12) ; потому что светильники наши погасли от недостатка елея» (с. 182,183).

Долг наставников – «заботиться о мирном устроении так, чтобы даже под справедливыми предлогами или ради заповеди отнюдь не смущать сердца в той уверенности, что мы все заповеди стараемся исполнить именно ради любви и чистоты сердечной» (с. 182).

Обращаясь к ученикам, святой Авва призывает повиноваться спокойно; побеждать своеволие; желать, чтобы всё «было так, как будет»; верить, что всё случающееся, «до самого малейшего, бывает по Промыслу Божию» (с. 184).

Всякой добродетели, по слову преподобного Дорофея, предшествует страх Божий, «ибо начало премудрости страх Господень (Пс. 110,10) , и без страха Божия никто не может совершить ни добродетели, ни чего-либо благого» (с. 187).

Страх, прежде всего, охраняет от зла, а затем содействует совершению добра. Преподобный говорит, что страх так охраняет душу от всякого зла, «как полировка медь» (с. 56). Уклоняющийся от зла из-за страха наказаний постепенно приходит к благому, начинает понимать, «в чем истинное добро, и уже не хочет разлучаться с ним», достигает достоинства сына «и любит добро ради самого добра, и боится, потому что любит» (с. 57).

Приобретается страх Божий памятью смерти и вечных мучений, временности и скоротечности нашей земной жизни. Один старец учил: «Кто потеряет золото или серебро, то он вместо него может найти другое; если же потеряем время, живя в праздности и лени, то не возможем найти другого взамен потерянного. Поистине, мы будем искать хотя одного часа сего времени и не найдём его» (с. 126). Отгоняем же страх Божий, делая противное сему: «Не имеем ни памяти смертной, ни памяти мучений, тем, что не внимаем самим себе и не испытываем себя, как проводим время, но живем нерадиво и обращаемся с людьми, не имеющими страха Божия, и тем, что не охраняемся от дерзновения... Ибо ничто так не отгоняет от души страх Божий, как дерзость» (с. 60).

Весь путь подвига должен сопровождаться молитвой. О молитве святой Авва говорит в разных своих поучениях⁵⁸⁷, подчёркивая особую важность молитвы в храме Божием. Вот, например, что он рассказывает о видении одного прозорливого старца во время богослужения.

Когда иноки начинали псалмопение, Ангел Божий выходил из алтаря и, обмакивая кисть в ковчежец с миром, полагал знамение на каждом из них, а также на местах некоторых отсутствующих. Другие же пустые места обходил. На вопрос старца, почему светоносный муж так поступает, он ответил: «Мне повелено было напечатлевать сие знамение на тех, которые приходят в церковь в начале псалмопения и остаются до конца оного, их усердие, старание и доброе произволение... Те из братии, которые ревностны и имеют доброе произволение, но вышли из церкви или по некоторому крайнему изнеможению, с благословения отцев, или также по какой-либо заповеди заняты своим послушанием и потому здесь не находятся – они получают свое знамение, потому что они произволением своим присутствуют вместе с поющими. Одним лишь тем, которые могут быть в церкви и не приходят в нее по лености, повелено мне не давать знамения, поскольку такие сами себя делают недостойными оного» (с. 129,130). Рассказав это видение, святой Авва увещает: «Постараемся же, братия, никогда не лишаться знамения святого Ангела» (с. 130).

Молитва низводит на ищущего спасения благодать Божию необходимую силу в его подвиге. Даже тогда, когда подвижник очистит душу свою от всех страстей и приобретет все добродетели, «должен всегда прибегать к милости Божией и к покрову Божию, чтобы не быть ему оставленным и не погибнуть» (с. 145). Если семя не будет орошать дождь после того, как оно взойдет, вырастет и даже принесёт плод, оно засохнет и погибнет. «Так бывает и с человеком; и по совершении столь многого, если Бог хотя на малое время отымет от него покров Свой и оставит его, то он погибает» (с. 145).

Брат! Без труда и сердечного сокрушения никто не может

избавиться от страстей и угодить Богу.

Из ответа преподобного Варсанофия

на вопрос святого Дорофея (с. 214)

Потому мы и не преуспеваем, что... без труда хотим

приобрести добродетель.

Святой Дорофей (с. 150)

Преподобный авва видел, что среди его слушателей и читателей его творений найдутся такие ленивцы, которые, ссылаясь на свои немощи и преувеличивая тяжесть возлагаемых на них крестов, будут уклоняться от борьбы с грехом и от стяжания добродетелей. И к таким – беспечным – обращает он своё богопросвещенное слово: не должно говорить, «что добродетели велики» и что нельзя достигнуть их, «ибо кто так говорит, тот или не уповает на помощь Божию, или ленится посвятить себя чему-либо доброму» (с. 162). Добродетель нам естественна – «она в нас». И чем больше «мы делаем доброго, тем больший приобретаем навык в добродетели, то есть возвращаем себе свое природное свойство и восходим к прежнему своему здравию » (с. 134). Если человек положит начало с верой в Бога, то Господь дальше пойдёт к нему на помощь – облегчит его путь. «Но положи только начало», – взывает святой Авва (с. 163). «Представь себе – говорит он, – две лестницы: одна возводит вверх на Небо, другая низводит в ад, а ты стоишь на земле посреди обеих лестниц. Не думай же и не говори: как могу я возлететь от земли и очутиться вдруг на высоте Неба, т. е. на верху лестницы. Это невозможно, да и Бог не требует сего от тебя, но берегись, по крайней мере, чтобы не сойти вниз» (с. 163).

«Терпи и благодари... Терпи, молись... Будь мужественен, укрепляйся о Господе и уповай на Его попечение о тебе» (с. 207), – увещает святой авва Дорофей каждого в отдельности и вместе всех.

* * *

Завершить данное обозрение можно словами самого святого Дорофея и автора послания, предваряющего его творения.

«Имейте сердце твёрдое, – призывает Преподобный, – имейте великодушие: пусть ваша любовь друг к другу побеждает все случающееся» (с. 66,67).

«Ты же, – обращается к читателю автор послания, найдя наслаждение, достойное твоего блаженного и искреннего рачения, радуйся и веселись, и подражай жизни тобою достойно вожделенного, моля Владыку всех и о моем неразумии» (с. 6).

* * *

А теперь, дорогой читатель, прочитав это краткое изложение, потрудись обратиться к первоисточнику – этому чистому священному роднику воды живой и пей из него сам. Именно так ты утолишь духовную жажду, найдёшь внутреннее успокоение, приобретёшь силы к деланию добра, а значит – откроешь путь к БЕСКОНЕЧНОМУ БЛАГУ.

«Божественный философ есть тот, кто, чрез деятельность

и созерцание непосредственно соединившись с Богом,

сделался Его другом... как полюбивший... истинную Премудрость

выше всякой иной дружбы, мудрости и знания»

Преподобный Григорий Синаит.

«Весьма полезные главы». Гл. 127

Много путей ведёт в Вечные Небесные Обители, различная и слава – по мере подвига в вере и добрых делах – ждёт всех идущих по ним. «Ина слава солнцу, – говорит святой апостол Павел, – и ина слава луне, и ина слава звездам: звезда бо от звезды разнствует во славе. Такожде и воскресение мертвых» (I Кор. 15,41–42). Один из таких путей в святоотеческом богословии указуется в «умном делании». Выразителем этого пути и опытным его насадителем – учителем и был преподобный Григорий Синаит.

«Умное делание» самим названием показывает, что речь идёт не столько о внешнем аскетизме, о деятельном подвижничестве, сколько о внутреннем устроении православного христианина – непрерывном очищении души в совершенном молчании, в безмолвии и помыслов и чувств, в преисполнении всего внутреннего человека (Еф. 3,16) богомыслием. Объединяющей безмолвие и богомыслие духовной силой служит постоянное упражнение в умной молитве – молитве незамечаемой неопытным глазом, невидимой, или непонятной для «внешнего» человека.

Это «делание» нашло своё яркое выражение в исихазме – духовном движении XIV века. (Известны исихастские споры между «паламитами» и «варлаамитами»). Сам преподобный Григорий лично не принимал участия в исихастских спорах, так как жил немного раньше (лишь последние годы его жизни падают на эпоху этих споров), но стоял у их истоков – преподобный Григорий Палама (с именем которого и соединяются исихастские споры) был его прямым последователем.

Сведения о жизни святого Григория на русском языке имеются в двух редакциях его жития: 1) в «Афонском Патерике», где даётся перевод с греческого жития, написанного Никодимом Агиоритом (Святогорцем)⁵⁸⁸, и 2) житие Преподобного, описанное его учеником святым Каллистом, патриархом Константинопольским⁵⁸⁹.

Родился преподобный Григорий в конце шестидесятых годов XIII столетия в селе Кукуле (Малая Азия). В молодости он хорошо изучил Священное Писание и святоотеческие творения. Вскоре был пленён османскими турками, напавшими на его родное село. Выкуплен был из плена лаодикийскими христианами, на которых произвело огромное впечатление искусное исполнение церковных песнопений пленниками, отпущенными турками в храм, ближайший от военного лагеря.

В дальнейшем житие Преподобного связывается с местами монашеских поселений: остров Кипр, гора Синай, Палестина, Критская пустынь, Афон, Парорийская пустынь (возле границы между Византией и Болгарией), снова Афон, Парория... Из этих мест особенно следует отметить гору Синай и Афон. На Синае Преподобный был пострижен в малую схиму. Здесь он нёс строгий подвиг, за что и получил наименование Синаита. Самоотверженное послушание, смирение, пост, почти неусыпная молитва (иногда на вершине горы Синай, где вспоминался Боговидец Моисей), усердное чтение Священного Писания, ежедневная исповедь игумену своих греховных помыслов, монастырский труд, а в промежутках переписывание священных книг с искусством каллиграфа – вот чем характерен Синайский подвиг Синаита. В Божий храм он входил первым, а выходил последним... Придя же на Афон, Преподобный нашёл там «многих отцев, кои украшались познаниями и чистотою нравов, но прилежали только о деятельной жизни, о хранении же ума, точном безмолвии и созерцании там мало были сведущи, что даже, и наименований сих не понимали⁵⁹⁰. И вот святой Григорий, видя всё это, возгорелся «ревностью и начал учить трезвению, блюдению ума и умной молитве не только безмолвников, уединенно живших, но и всех киновитов»⁵⁹¹.

Скончался Преподобный Григорий в середине XIV века (предположительно в 1346 г.).

Как при своей жизни святой Григорий учил внутреннему деланию, так и после кончины своими творениями «прекрасно и полно изображает деятельный способ умносердечной молитвы в руководство, и научает добрым нравам и борьбе со страстями и добре выясняет, какие признаки прелести и – благодати»⁵⁹². До нашего времени сохранилось пять творений Преподобного⁵⁹³. Творения эти следующие:

следующие:

1. «Весьма полезные главы, расположенные акростихами» (137 глав).

2. «Другие главы: о страстном изменении. О добром изменении. Об искушениях во сне» (7 глав).

3. «Обстоятельное рассуждение о безмолвии и молитве, сверх того о признаках благодати и прелести, и о том, какое различие горячности и энергии, и как легко впасть в прелесть без руководителя» (10 глав).

4. «О безмолвии и двух образах молитвы: каким образом следует совершать молитву. О дыхании. Каким образом следует петь псалмы. О различии поющих псалмы. О прелести. О чтении» (15 глав).

5. «О том, как безмолвствующему надлежит сидеть при молитве и не оканчивать ее поспешно: каким образом следует читать молитву. Каким образом следует удерживать ум (от рассеянности). Как надобно устранять помыслы. Как следует петь псалмы. К некоему спрашивающему относительно обуздания чрева. О прелести и о многих предметах» (7 глав)⁵⁹⁴.

Богословие святого Григория имеет ввиду, по-преимуществу, монашеские уставы и потому обращено не столько к тем, кто только что встал на путь спасения, а к уже искусным в деле совершенствования – к подвижникам, опытным в борьбе с грехом и в приобретении добродетелей. Этим объясняются частые его наставления о безмолвии, созерцании или богомыслии, умной молитве – высшем внутреннем самоусовершенствовании при постоянном действии благодати Божией. Вместе с тем святой Григорий предостерегает подвижника от возможных заблуждений, прельщений, чтобы он не принял действия злой силы за действия Божественные, учит отличать первое от второго и немедленно отбрасывать вползающую в душу скверну. А что святой Григорий подчас обращает своё слово и к неискусным в деле спасения, об этом убедительно свидетельствует его подразделение всех подвижников на три категории: новоначальных («таковые довольствуются только началом»; им свойственна «деятельность» – 3, 2), средних (они достигают «средней степени просвещения»; им следует опасаться впасть в беспечность, которая вернет их к прежнему – станут «опять новоначальными» – 3,2) и совершенных (равных «по делам» новоначальным и средним, но и они могут пасть и измениться «в прежнее состояние, по причине беззаботности и самомнения» – 3,2).

В учении о Триедином Боге и человеке святой Григорий выражает общее святоотеческое утверждение. «Беспредельный Бог, – говорит преподобный Григорий, – во всем познается и постигается тройственно. Он все содержит и о всем промышляет чрез Сына во Святом Духе. И нет ни одного (Лица Святой Троицы), Которое бы вне или отдельно от других Лиц) где-либо мыслилось, называлось и исповедовалось» (1, 30). Святая Троица – простая, несложная Единица. «Троица в Единице» (1,29). (Это почти дословное повторение утверждений святого Григория Богослова). Личные, или, по Григорию Синаиту, «неизменные и непреложные свойства Пресвятой Троицы» – это нерождённость, рожденность и исхождение. «Отец – нерожденный и безначальный, Сын – рожденный и собезначальный, Дух же Святой – исходящий от Отца и подаваемый чрез соприсносущного Сына» (1,27). Аналогией Святой Троицы в человеке является ум, слово и дух (1,31). «Ум – Отец, слово – Сын, Дух же Святой подлинно дух» (1,32).

Человек создан по образу Святой Троицы («носит нежный образ невыразимой Троицы» – 1, 31). Своим преслушанием он воспринял смерть и тление – «душа предала себя страстям», а тело «уподобилось бессловесным скотам» (1,82). Выйти из этого состояния возможно через чистоту добродетелей и «существенную мудрость созерцаний» (1,2). Добродетели есть трёх видов: деятельные, естественные и Божественные. «Деятельные (представляют результат) свободного избрания, естественные – внутреннего склада, Божественные – благодати» (1,88). Важнейших добродетелей всего четыре: «мужество, благоразумие, целомудрие и правда» (1, 87). На последнем Суде возмездие всё унаследуют «по своим делам» (1,36). «У кого труды, у тех и награды» (1, 52). Как награды, так и вечные наказания будут различны (1, 33) – сообразно «навыкам и проявлениям страстей и добродетелей» (1,36).

* * *

«Начало добра – вера, в особенности же Христос – камень веры», – размышляет Преподобный (1,83). Отыскивая эту веру, приобретая её, «монах вступает в глубину безмолвия», как бы уходит от всех собственных влечений во имя духовного единения с Богом (1,83. Ср.: 1,103). Характерное начало безмолвия есть «удаление от обычных забот» (1,3). Основанием же его служат «смирение и терпение». Без этой основы «проводящий безмолвную жизнь всегда имеет сверстницей своей беспечности – самомнение» (1,108). В свою очередь «ничто столько не способствует сокрушению сердца и смирению души, как разумное уединение и совершенное молчание» (1,104). Преподобный Григорий выделяет «три добродетели безмолвия», которые друг друга порождают и охраняют. Это: воздержание, молчание и смирение (5,7). В другом творении к упомянутым добродетелям безмолвника добавляется ещё бодрствование, а «богоугодных занятий» его указуется три: молитва, псалмопение и чтение. «Названные добродетели, – заключает святой Григорий, – не только обнимают все (прочие), но и входят в состав одна другой» (1, 99). Строг Преподобный и к пище безмолвника. Лишь в десятый час с начала ежедневного подвига он разрешает подкрепиться – вкусить немного хлеба и вина.

Из съестных припасов, какие найдутся, (позволительно) употреблять не столько, сколько прихотливо требует природа, но пользоваться (нужно) с самоограничением лишь предоставляемым Промыслом» (1,102; 1, 99).

Если началом безмолвия служит удаление от забот, то вершиной его является экстаз, «восхищение ума к Богу» (1,3). (Об экстазе будет сказано ниже – в параграфе: «Умная молитва»).

* * *

«Безмолвие рождает созерцание», – учит святой Григорий и рассуждает о богомыслии (2, 5). Преподобный ставит высоко богомыслие, память о Боге, Едином дающем силу исполнить заветы Его (Втор. 8,18). Истинный философ тот, кто имеет созерцательный ум, кто через созерцание соединился с Богом, стал Его другом, полюбил «изначальную, творческую и истинную Премудрость выше всякой иной дружбы, мудрости и знания», кто «явно и непосредственно в себе самом имеет сверхъестественное соединение с Богом» (1, 127).

Предметов созерцания восемь:

1. Бог невидимый, безначальный, несотворенный, причина всего существующего, Троичное Единое и пресущественное Божество;

2. порядок и строй разумных сил;

3. устройство существующего;

4. домостроительное сошествие Слова;

5. всеобщее воскресение;

6. второе пришествие Господа нашего Иисуса Христа;

7. вечные мучения и

8. Небесное Царство. «Четыре (первых предмета созерцания) – прошедшие и уже бывшие и четыре (последних) будущие и еще не осуществившиеся» (1,130).

Основным занятием безмолвника-созерцателя служит умная молитва, то есть молитва ума, внутренняя молитва, постоянная молитвенная память о Господе нашем Иисусе Христе Сыне Божием, постоянное молитвенное обращение к Нему, соединение внутреннего человека с Его Пресвятым именем. Святой Григорий ставит умную молитву выше всех деланий. Через молитву получается духовная мудрость. «Премудрость есть сила умной, чистой, Ангельской молитвы» (1,116). Молитва вселяет в человека чувствование Неба, согревает и радует ум, воспламеняет душу «к невыразимой любви Бога и людей» (3, 3). Она низводит на душу человека благодать Святого Духа (1,110). Через молитву «приобретается всякое благо» (4,6). Поэтому «разлучение» с ней безмолвника святой Григорий считает падением его (4, 8).

Замечательно определение молитвы святым Григорием. Хотя оно и пространно, но его следует привести полностью, ибо оно лучшим образом обнаруживает то, какое содержание в ней видит святой отец Церкви. «Молитва, – говорит он, – есть проповедь Апостолов, действие веры, лучше же – вера непосредственная, непоколебимость надеющихся, проявляемая любовь, ангельское движение, сила бесплотных, дело и веселие их, Евангелие Божие, извещение сердца, надежда спасения, знак освящения, символ святости, познание Бога, откровение крещения, очищение купели, обрученое Святого Духа, радость Иисусова, веселие души, милосердие Божие, значение примирения, печать Христова, луч разумного солнца, утренняя звезда сердец, утверждение христианства, выявление Божия примирения, благодать Божия, премудрость Божия, или лучше, начало премудрости в себе, Божие явление, занятие монахов, образ жизни безмолвников, причина безмолвия, признак Ангельского строя жизни. И что говорить много, – молитва есть Бог, производящий все во всех, потому что одно действие Отца, Сына и Святого Духа, совершающего все во Христе Иисусе» (1, 113). Уже у новоначальных молитва есть «как бы огонь радости», исторгающийся из сердца, а у совершенных как свет благоухающий, «действующий (в душе)» (1,113. Ср.: 3, 3).

Началом умной молитвы служит таинственное «действие или очистительная сила Святого Духа» в единстве с таинственным «священнодействием ума» (1, 3). Признаки начала её у разных людей, «которые ищут правильно», бывают различные: у одних «как восходящий свет», у других «как трепетная радость», а у иных как смешение радости и страха (трепета), как «неописуемое сокрушение», мир и любовь ко всем, движение «живого сердца», биение и дыхание Духа, «невыразимо обращающегося от нас к Богу» (3,4).

Средина умной молитвы – действие озаряющей силы Святого Духа – «просветительная сила и созерцание» (1, 3). Эту стадию успешно проходит молчальник, предавшись усердному молитвенному подвигу.

Последняя – самая высокая – стадия умной молитвы – «экстаз и восхищение ума к Богу» (1, 3). Описывая сие, святой Григорий свидетельствует: «Изумление есть полное возвышение сил души к познанному, свойственному великолепной славе (Божества). Или ещё: изумление есть чистое и всецелое устремление ума к пребывающей в свете беспредельной силе. Экстаз же представляет не только восхищение к небу душевных сил, но и совершенное «исступление» самых чувств. Ревность (по Богу)... есть духовное опьянение, возбуждающее желание (спасения)» (1, 58).

В экстатическом состоянии безмолвник ангелоподобно возносится к созерцанию безвидной Троической Единицы и тайн домостроительства нашего спасения. Он приобретает недоступную естественному разуму способность созерцать истинную сущность вещей (1,130); ему возвращается первобытное (праотца Адама) просвещение и способность зреть благодатный свет (1,113). Именно в молитвенном экстазе преимущественно и наступает созерцание Божественного света – «существенного духовного света» (1,118). Вся тварь зрится световидной, и сами телеса молитвенников излучают чудную светозарность. «Как (почти) бестелесный и нетленный, тот мало-помалу становится сожителем Ангелов, кто ум очистил слезами, душу воскресил здесь Духом, плоть покорил разуму, и изменил свой по природе «глиняный» внешний образ в светоносный и огнезрачный лик Божественной красоты, потому что нетление есть иссякновение телесной влаги и полноты» (1,45).

* * *

Рассуждая об умной молитве, святой Григорий наставляет и в том, как нужно совершать её правильно. «Мысленно или душевно, – учит он, – восклицай непрерывно: “Господи, Иисусе Христе, помилуй мя”» (4,2). Молитва Иисусова читалась святыми отцами по-разному. Одни из них произносили так: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Другие читали лишь вторую её половину: «Сыне Божий, помилуй мя». Святой Григорий принимает оба обычая, однако не рекомендует часто «переменять призывание имени» (5,2). «Многократно прочитывая половину (молитвы), ты не должен часто по лености переменять ее (на первую). И растения, пересаживаемые часто, не укореняются» (4,2).

Без необходимости не должно даже дышать. «Память об Иисусе» подобает соединять с дыханием (4,3). «Сдерживай дыхание легких, – призывает святой Отец, – чтобы не дышать без необходимости, так как слышание вылетающих из сердца вздохов омрачает ум, рассеивает мысли и, изгоняя ум из сердца, предает его плену забвения или незаметно настраивает его на заботливость о другом» (4,2).

Творить Иисусову молитву можно и мысленно, и устно, ибо из-за слабости иногда устает ум, а иногда уста, «По этой причине надлежит молиться двояко: и устами и умом» (5,2). Если молитва читается устно, то необходимо помнить, что она должна читаться тихо, невозмутимо, чтобы голос не приводил чувство в смятение и не помешал уму сохранять сосредоточенность. «Пока ум, навыкая в (этом) деле, не получит силы от Духа и не усовершится, до тех пор не научится безраздельно и твердо молиться. Тогда же (то есть в силе Духа) не будет необходимости произносить (молитву) устно, да и невозможно, потому что достаточно сил к выполнению (молитвенного) упражнения одним здоровым умом» (5, 2). Собрав ум в сердце, надо наклонить голову, «как бы от утомления» (4, 2); можно сесть на скамью, а при изнеможении и на «постилку» (4, 131; 5, 1). «Трудясь же (в молитве) и часто чувствуя боль в голове и плечах, переноси ее, ища Господа в сердце с напряжением и ревностью» (5,1).

Хотя святой Григорий убеждает «постоянно хранить непрерывную молитву», но одновременно и указует «как легче пройти промежуток ночного времени» и новоначальным, и средним, и совершенным. Соответственно состоянию подвижников все ночное время он подразделяет на «три порядка». Первый «порядок» (устав) требует половину (любую) ночи спать, а половину бодрствовать, второй – один-два часа бодрствовать, затем четыре спать, встать к утрени, молиться часов шесть до утра. Дальше должно «соблюдать порядок занятий по часам», то есть: первый час молиться, второй – читать, третий – петь, четвёртый – молиться, пятый – читать, шестой – петь, седьмой – молиться, восьмой – читать, девятый – петь и только за десятым – подкрепиться пищей, а за одиннадцатым – отдохнуть, «если сказывается нужда»; в двенадцатый же час «петь вечерню». Последний – третий «порядок» «заключается во всенощном стоянии (на молитве) и в бодрствовании» (1,101; 1,99).

Истинное святилище «умного» делателя ещё прежде будущей – Вечной жизни есть «сердце, чуждое помыслов» (1,7). Развращённый непотребными помыслами не имеет чистого разума. Где «постыдные образы помыслов», там нет молитвы (4,8). Следовательно, одним из первых препятствий к «умному деланию» являются помыслы.

Начало помыслов лежит в ослаблении памяти о Боге, в мечтаниях (1, 70). В свою очередь «помыслы предшествуют мечтаниям» (1,74). Сам по себе ум имеет естественную способность мечтать, строить образы, вспоминать доброе и злое. Иногда злые силы наполняют ум образами, или «сами принимают вид сообразно (духовному устроению) нас самих. Они приражаются в зависимости от наклонности души» (1, 71). Обольщённый безмолвник «становится мечтателем, а не безмолвником» (5, 7), превращается «в праздного мечтателя» (1, 118). Мечтающий ум теряет приобретенное от Бога доброе устроение и «бывает совершенно мертв» (1, 118). Поэтому святой Григорий призывает негодовать всегда на мечтания и сохранять свой ум «безвидным и бесформенным» (5, 7).

Ещё более чем помыслы разрушают внутренний строй человека и удаляют «от него Божественную (охранительную) силу» страсти (1,104). Есть тирания страстей – нет «созерцания духовного света, немечтательного ума и нерассеянного; истинного действия молитвы, текущей всегда из глубины сердца» (1,118).

Предшествуют страстям и являются их причиной помыслы, мечтания и, как осуществление сего, «греховные дела» (1,62; 1,67; 1,70). «Кормилицей» же страстей является самолюбие. Обычно оно способствует беспечности, расслабляет душу, желает её «вялой к прохождению пути безмолвия» (1,106).

Ввиду особой опасности страстей для внутреннего делания святой Григорий останавливает на них должное внимание и подробно перечисляет их. Все страсти он подразделяет на шесть групп: 1) страсти раздражения, 2) вожделения – воли, 3) плотские страсти, 4) слова, языка, 5) страсти ума и 6) рассудка.

Это:

1) Гнев, досада, бранчливость, вспыльчивость, дерзость, надменность, тщеславие и проч.

2) Любостяжание, распутство, невоздержание, ненасытность, сластолюбие, сребролюбие и самолюбие («тягостнейшее» других страстей – 1, 79).

3) Блуд, прелюбодеяние, нечистота, распущенность, несправедливость, чревоугодие, леность, рассеянность, привязанность к миру, жизнелюбие и др.

4) Неверие, хула, лукавство, коварство, любопытство, двоедушие, злословие, клевета, осуждение, унижение, кощунство, лицемерие, ложь, сквернословие, пустословие, лесть, иронизирование, тщеславие, человекоугодничество, превозношение, клятвопреступление, празднословие и проч.

5) Самомнение («госпожа страстей» – 1,104), высокомерие, самовосхваление, любовь к спору, негодование, самодовольство, противоречие, непослушание, мечтательность, склонность к вымыслам, любопоказность – влечение к помпе, славолюбие и гордость («первое и последнее из всех зол» – 1, 79).

6) Блуждание, легкомыслие, раболепство, омрачение, ослепление, отступление, прилоги, согласие, склонения, превращения, отвержения и проч. (1, 79).

Из всех страстей святой Григорий выделяет восемь «начальственных» (важнейших, опаснейших): три главных – чревоугодие, сребролюбие и тщеславие, и пять с ними связанных – блуд, гнев, печаль, леность и гордость (1,91)⁵⁹⁵. И ещё более часто святой Григорий предостерегает от двух страстей – блуда и уныния. Эти две страсти он считает крайне суровыми и тяжкими, господствующими «над несчастной душой» и обессиливающими её, делающими «природу нашу вялой, расслабленной и как бы разбитой параличом» (1,110). А так как они сочетаются между собой святой Григорий видит в этом их несокрушимость, непреодолимость и непобедимость (1, 110). Как бы обобщая все сказанное о страстях, святой Григорий: истинно иноческой заботой о заблудших и тревогой за них пишет: «Воцарение в человеке по беспечности хотя бы одной из названных страстей ополчает на него весь сонм зол во главе с гибельным неверием и опустошает его душу, становящуюся от демонских смущений и шума как бы вторым городом Вавилоном... Он делается тогда страстным врагом и обвинителем безмолвствующих, всегда изощряя против них свой язык как бритву и обоюдоострый меч» (1,104).

Со страстями (святой Григорий называет три: неверие, коварство и беспечность – 1, 135) неразлучна прелесть – «великая противница истины, влекущая теперь к гибели людей» (1, 135). Прелесть – это ложное созерцание, неразумная радость, самомнение – «воспламенение греха» (3,10).

К появлению прелести ведут три причины: гордость, бесовская зависть и карающие попущение Божие за греховную жизнь. Последнее может продолжаться всю жизнь падшего (1, 32). По «разнообразию своих козней и засад» прелесть многолика, почему «многими не легко распознаётся и почти непостижима» (1,131). Обнаруживается она часто в мечтательности, за которой стоят гордость или самомнение. «За чрезмерной гордостью следует прелесть», говорит святой Григорий, и с прелестью неразрывны хула, робость, трепет, «противоестественное исступление ума» (1, 131). Иногда прелесть берёт своё начало «по отношению к действиям» в сладострастии, которое обычно происходит от плотской страсти. В этом случае является «необузданный порыв к невыразимой безнравственности», ум прелестника темнеет, приходит в страстное исступление от «разжигающего влияния» – попадает в обладание демонов. Под действием «беса распутства» прелестник произносит лживые пророчества, объявляет о якобы виденных им святых и беседах с ними. Подобных лиц надо называть не пророками, а бесноватыми. «Случается, что и сами бесы являются к ним, удручая их страхом и, подчинив игу сатаны, принудительно движут их на греховные действия, чтобы до конца иметь их пленниками и рабами, предназначенными для мучения» (1,131).

Святой Григорий Синаит учит не только о препятствиях в «умном делании», но, главное, и указывает способы борьбы с препятствиями, средства духовного врачевания.

Как начало помыслов лежит в ослаблении «первобытной памяти» о Боге и даже в потере её, так и начало борьбы с лежит в возвращении «исконней» простоты, в целении памяти (1, 31). Излечивается память «непрерывным и укрепленным молитвой воспоминанием о Боге, которое, сорастворившись с духом, от предметов естественных направляется к сверхъестественным» (1,61).

В случае «изнеможения ума» (4, 9), утомления в богомыслии святой Григорий советует петь псалмы. «Когда ум обескоивается от непрерывного мысленного вопля,… тогда ему следует предоставлять незначительный отдых, высвобождением из стеснения безмолвием на простор псалмопения» (4,7). Но стояние на псалмопении не должно быть продолжительным («непродолжительная молитва есть стояние на псалмопении» – 4, 4), ибо уму подобает «весь день» пребывать в умной молитве (4, 4). Если даже охватит уныние читать надо «два или три псалма и умилительные тропари без пения, потому что таковые, как говорит Лествичник, не поют» (4, 9). Хорошо в присутствии верного ученика подвижника предоставлять читать псалмы ему. «Ты же, – обращается святой Григорий к «умному» делателю, – молясь и тайно внимая сердцу, остерегайся рассеянности. Все суждения чувственного или рассудочного характера, исходящие из сердца, с содействием молитвы презирай, потому что безмолвие есть до времени отложение мыслей небожественных и не от Духа» (4, 9).

Для возбуждения большего усердия псалмы должно переменять ежедневно, «чтобы ум не терял удовольствия от всего сообразного пения» (4, 9). Но святой Григорий отмечает, что в святоотеческом учении нет единого взгляда на порядок и продолжительность псалмопения. Одни говорят надо петь много псалмов, другие мало, а третьи – «совсем не следует петь» (5, 5). Что же рекомендует святой Григорий? «Ты же, – говорит он, – во избежание смятения ни часто не пой, ни совсем не оставляй пения по причине последующего расслабления и беспечности, а подражай поющим немного, потому что мера во всем самое наилучшее» (5, 5). Много петь уместно тем, кто проходит «деятельную жизнь» и не ведает созерцания. Но сие не свойственно безмолвникам, «которые имеют достаточно сил быть в одном Боге и, молясь Ему сердечно, удерживаться от помыслов» (5,5). Они не тратят силы на длительное псалмопение, чтобы не расслабить ум и не сделать его не способным к крепкой и терпеливой молитве (5, 5). А нравственно созревшие совсем «не нуждаются в псалмопении» (4,8). Они пребывают в молчании, созерцании, постоянной умной молитве. «Они соединены с Богом и не имеют необходимости отвлекать свой ум от Него и повергать его в смятение» (4,8). «Вообще же, – заключает святой Григорий, – иная деятельность безмолвия и иная общежития» (5, 5).

В изложенном не трудно видеть, что святой Григорий, исходя из неодинакового духовного состояния подвижников, определяет и разную меру в псалмопении. Не знающим созерцательной жизни необходимо продолжительное псалмопение; другим, в некоторой степени познавшим её, уместно небольшое умственное отдохновение в пении псалмов; третьим же – совершенным безмолвникам – свойственно полное оставление псалмопения.

Вслед за пением псалмов подобает читать «нерассеянно молитву и Аллилуия. Таков устав святых отцов Варсанофия, Диадоха и прочих», – заключает преподобный Григорий (4,9).

Имеющим «деятельный разум» и борющимся с приражением помыслов святой Григорий рекомендует читать святоотеческие творения, преимущественно, аскетического характера. «Будучи деятельным, – пишет он, – прочитывай деятельные писания... Всегда читай о безмолвии и молитве у Лествичника, у святого Иоанна, у святого Максима, у Нового Богослова, у ученика его Стифата, у Исихия, у Филофея Синайского и у тех, которые (писали) о том же» (4,2). Читать надо с благоговением, спокойно, внятно, рассудительно – духовно, без тщеславия или «звукового удовольствия» (4, 2). И опять святой Григорий, как и в псалмопении, призывает к мере в чтении: «Да не будет твое чтение ненасытным, потому что мера – самое лучшее во всем» (4,2).

В борьбе со страстями святой Григорий придаёт большое значение послушанию. Эта добродетель уничтожает страсти: преслушание, противоречие, самоугождение, самооправдание и гибельное самомнение. Побеждая эти страсти, послушание заводит «малой лествицей» – кратчайшим путем в небесные Царские Чертоги. «Кто первое (преслушание. – К.С.) побеждает послушанием, тот и остальное отсекает одним ударом и быстро возвышается к небесам» (1,121. Ср. 1,120). Всё море страстей можно переплыть безусловной нестяжательностью и воздержанием, которые святой Григорий именует лёгким и быстроходным кораблем (1,105).

Врачевством к исцелению от страстей служит смирение – эта Божественная сила, действующая во всем и производящая все. «Благодаря ей человек, всегда видя себя орудием Божественной силы, совершает с ее помощью удивительные Божии дела» (1,117). Подлинному смирению чужды показные смиренные речи, смиренные упреки себя, смиренный вид... Есть два настоящих смирения:

1) считать себя грешнее всех, отвратительнее, ниже всех и

2) все свои добрые дела усваивать Богу.

«Первое – начало, второе же – конец (смирения)» (1,115). А способов, ведущих к смирению, семь, которые друг от друга рождаются и взаимно входят. Это: «Молчание, смиренномудрие, смиреннословие, смиренная одежда, самоунижение, сокрушение духа и отнесение себя (всюду) к последним» (1, 117). Люди «без смирения подобны строящим дом зимой или без цемента» (1,115).

Чтобы не впасть в прелесть, нужна рассудительность, нужно разбираться во внутреннем делании – не принимать скоро, легкомысленно что-либо чувственное и даже духовное «вне или внутри» себя (5, 7). Прежде чем принять доброе и отвергнуть злое, должно рассмотреть и духовно оценить одно и другое. «Когда, выполняя дело, – учит Преподобный, – вне или внутри себя увидишь свет или огонь или какой-нибудь образ, – Христа ли или Ангела или кого-нибудь другого, не примай того, чтобы не потерпеть вреда. Не сосредотачивай внимания на образно представляемом тобой самим и не позволяй таковое изображать уму. Все это отвне – неуместно и воображаемое ведет к душевному прельщению» (4,10). Признаком истинного состояния подвижника служат непоколебимая любовь к Богу, отрада в сердце, тишина, радость, сердечная теплота. «Теплота приходит не с правой или левой стороны, но в сердце, струится наподобие источника воды от Животворящего Духа» (5, 7). Если вместо теплоты наводится «неравномерное жжение», вместо сердечного веселия – наслаждение, самомнение, тщеславие, если сердце сомневается в приходящем – не должно приниимать – всё сие не от Бога. «И если заметишь свой ум некоторой невидимой силой влекомым к внешнему или ввысь, не верь тому, и не позволяй уму влечься, но тотчас принудь его к своему делу. Являющееся от Бога, сказал святой Исаак, приходит само собой и в какое время, ты не знаешь... Вкус духовный показывает ясно и безошибочно все, каково оно есть» (4, 10). Демоны видоизменяются, могут принимать облики разных святых, но не могут возбудить ничего доброго: кротости, приветливости, смирения, прекращения страстей. Их действия определенны: гордость, высокоумие, наведение страха, всякое зло. По этим действиям и распознаётся «от Бога ли свет», воссиявающийв душе, или от силы злой (5,7). «Если увидишь нечистоты коварных духов, – учит Преподобный, – не изумляйся, не останавливайся на них... но... именем Иисуса бей врагов, так как ни на небе, ни на земле нет никакого более крепкого оружия» (4,2).

Помогают устроению правильного пути «умному делателю» духовные руководители. Самостоятельно изучить науку добродетелей невозможно. Пытавшиеся достигнуть этого сами, обычно, впадали в самомнение, самопрелыцение. Если Сын ничего от Себя не творит, но как научил Его Отец, так и творит. (Ин., 5,19–20) , и Дух не от Себя говорить будет (Ин., 16,13) , то есть кто достигший столь великой высоты добродетелей, за которой бы не нуждался в тайноводстве себя кем-либо посторонним?» – спрашивает святой Григорий (4, 15). Но этим «посторонним» может быть не всякий. Право руководить другими имеют лишь те, «которым дано Божественное рассуждение», «различение духов», «духовное рассуждение» (5,7), которые сами опытно «прошли труды в деятельной добродетели» (4, 15) и не заблуждаются «ни в словах, ни в делах, ни в измышлениях» (5, 7). Святой Григорий сознаётся, что найти такого руководителя «не мал труд» (5, 7). Но «усердно стремящийся в безмолвии достигнуть чистой молитвы» должен найти его и идти к цели «путем спрашивания» его «в великом трепете» (5, 7), всецело подчинить свою волю и под его руководством соблюдать строгий пост, воздержание, бодрствование, коленопреклонение, неподвижное стояние, непрерывную молитву, истинное смирение, «мудрое молчание, как бы приправленное солью, и во всем терпение» (4,15).

Послушанию святой Григорий отводит одно из важнейших мест в духовном врачевании, в подвиге, как это было уже замечено в описании борьбы со страстями. «Нерассуждающее послушание» он считает «наилучшим и первейшим врачом» изнемогшим в соблюдении заповедей, но твёрдо решившимся «рассеять непроницаемую мглу»; живительным и многосоставным средством «для пьющих его» и ножом очищения от всего порочного. Послушанием не только достигается безмолвие, но и осуществляется (1,107). Изображая «послушническую лествицу», возводящую к совершенству, святой Григорий называет пять её ступеней: отречение от мира, подчинение монастырскому уставу, само послушание, смирение и любовь (1,120).

Но на первый план во всём служении подвижника святой Григорий Синаит выдвигает действие благодати Божией. Без благодати Божией, без помощи Божией невозможно изгнать не только страсти, но и «удержаться умом (от рассеянности)» (5, 3). Никто «из новоначальных никогда не изгонит помыслов, если его не удалит Бог». Могут отвергнуть помыслы лишь сильные духом, но и они достигают сего «не сами по себе, а движутся на сопротивление им с Богом, как облеченные в Его всеоружие» (5, 4). Отсутствие благодати в человеке святой Григорий считает духовной смертью. Разобщённая с благодатью душа «вдовеет и становится теперь и в будущем веке жилищем страстей, чтобы не сказать (сильнее) – вертепом демонов». (1,12. Ср.: 1, 5). Даже добродетели без благодати мертвы. «И те, которые представляются имеющими добродетели в совершенстве и осуществляющими их (имеют часто) одну только тень и призрак прекрасного, а не изображение истины» (1,86). А с помощью благодати Божией совершается великое. Действия многообразны: очищение души, согревание её, укрепление «в радости и веселии», умерщвление телесных движений... (3, 9). Иногда благодать влечёт ум к Богу, водружает «его в глубине сердца», освобождает «от привычки к круговращению». При этом действии ум уже ведётся пленником не из Иерусалима в Ассирию, «а из Вавилона в Сион, и делает лучшее переселение» (4,1). Даже крайне суровые страсти блуд и уныние, которые святой Григорий называет несокрушимыми, непреодолимыми и непобедимыми, «(временно) удаляются» благодатью Святого Духа (1,110). Многи – бесчисленны и плоды её: «Слёзы, сокрушение, смирение, воздержание, молчание, трепетание и прочие (добродетели) этого рода» (3, 9). А у тех, кто усовершился в молитве благодать Божия, Господь «производит тонкое, мирное и законченное веяние света, когда Христос, по Апостолу, таинственно вселится в сердце (Еф. 3,17) и проявится в духе» (5, 7).

Очистившийся от греховных помыслов, страстей, отвергнув прелесть, подчинив свою волю опытным духовным руководителем, при постоянной молитве и помощи благодати Божией ставший на путь спасения – «получит вновь искомое, особенно если будет искать его со смирением» (1,104).

Учение преподобного Григория об «умном делании» оказало большое влияние на укрепление подвижнического характера средневекового монашества и особенно на развитие в нём в XIV веке созерцательного направления.

Исследовать эту тему нет нужды, так как в данной области имеется достойная кандидатская диссертация послушника (ныне игумена) Петра (Пиголь), успешно защищённая в Московкой Духовной Академии в 1988 г.⁵⁹⁶ Можно ограничиться лишь названием имён духовных преемников Преподобного, имевших ту же великую веру, какую имел преподобный Григорий, и свято следовавших его наставлениям. Это:

1. В Византии – преподобный Герасим (XIII-XIV вв.), преподобный Иосиф (ХIII-XIV вв.), святой Патриарх Каллист († 1364), святой Григорий Палама († 1359), инок Давид Дисипат (ХIII-XIV вв.).

2. На Святой Горе Афон – преподобный Марк Клазоменский (XIII-XIV вв.), авва Николай (ХIII-XIV вв.), слепец Аарон (ХIII-XIV вв.), Климент Болгарин (ХIII-XIV вв.).

3. В Болгарии – преподобный Феодосии Тырновский († 1363), преподобный Роман Тырновский († ок.1370), святитель Евфимий, Патриарх Тырновский (XIV в.).

4. В Сербии – митрополит Серский (Серезский) Иаков († ок.1360–1365), преподобный Ромил Раванницкий († 1376), преподобный Григорий Горняцкий (XIV-ХV вв.), преподобный Афанасий Метеорский († 1383), преподобный Сисой Синаит (XIV-ХV вв.), инок Силуан (XIV в.).

5. В Румынии – преподобный Никодим Тисманский († 1406).

На Русь влияние учения святого Григория Синаита могло проникнуть через святителя Алексия, митрополита Киевского (Московского, † 1378). Святой Алексий для возведения в митрополита ездил в Константинополь, некоторое время (1353–1354 гг.) находился там и встречался со святым Патриархом Каллистом – ближайшим учеником святого Григория и большим его почитателем. Усвоив идеи «умного делания», святитель Алексий мог повлиять на образ духовного жительства великих подвижников Святой Руси: преподобного и богоносного отца нашего Сергия Радонежского († 1392), святителя Стефана, епископа Великопермского († 1396), преподобного Афанасия Высоцкого (XIV-ХV вв.)... Преподобный Афанасий Высоцкий сам ездил в Константинополь, долго жил там, хорошо знал греческий язык и, несомненно, ознакомился с творениями святого Григория, слава о котором в эго время уже высоко возросла на Востоке.

В XV веке идеи преподобного Григория Синаита отразились в известном на Руси движении «заволжских старцев». Можно с уверенностью говорить, что наставления преподобного Григория и сегодня, в настоящее время, живы и действенны. Подвижник-безмолвник, созерцатель, непрестанный молитвенник «о всех и за вся» и есть духовный продолжатель, преемник святого учителя.

* * *

Подводя итог всему сказанному святым Григорием Синаитом об «умном делании», следует отметить, что святой Григорий в их наставлениях раскрывает одну из важнейших форм подвижничества – непрерывное очищение души в совершенном безмолвии помыслов, непрестанном богомыслии, в глубокой умной молитве. Сию форму он неразрывно соединяет с деятельной любовью к Богу и человеку. Хотя своё учение он обращает, по-преимуществу, к опытным подвижникам (особенно когда касается ищущих высшего созерцания), но оно с пользой может быть сложено в сердцах всех имущих спасения, сложено и воплощено в жизни. Последнее становится реальнее при взгляде на подвиг самого Преподобного – он не только учил словом, но показывал и доказывал осуществимость наставлений примером своей святой жизни.

Подвергнуть в кабинетных условиях всем тонкостям анализа учение святого Григория об «умном делании» представляется невозможным. «Умное делание» – это не теория, не абстракция, не рассудочное философское заключение, а это жизнь и жизнь спасительная. Чтобы эту жизнь понять и усвоить надо вслед за великим Синайским подвижником пройти по его путям делания, пережить, если не всё, то многое, что пережил он. С Богом это возможно и нужно!