Душе, отягощенной духом уныния

Дело крайней важности творится в мире, человечестве и каждом человеке под действием воплощенного домостроительства в Гocпoдe Иисусе Христе. В движение событий в сем направлении введены и мы всеправящею десницею Божиею. Поэтому нельзя шутить не только жизнью вообще, но и всяким делом, помня, куда оно должно быть направляемо. И времени ни одной минуты не должны тратить попусту. В растении, например, и в теле животном ни один момент не проходит так, чтоб там не совершилось, и вообще, и в частности в каждой частичке, что требуется для жизни, но там творится это бессознательно и непроизвольно, а разумная тварь должна то же самое делать в нравственно-религиозном порядке самодеятельно, сознательно и самоначинательно.

Св. Феофан Затворник¹

Задуматься глубоко христианину над всем тем, что происходит с ним, вокруг него, во вселенной; трезво рассмотреть себя, свое окружение; направить сосредоточенный взор в свое будущее; ясно припомнить обетования Божии и угрозы Страшного Суда; помыслить, Кто есть Бог, с Которым мы беседуем в молитвах, как дивен Его святой Промысл о нас; какой благоговейный трепет, даже холодящий страх может пронизать душу; что совершается в этом мире, в нас самих; на что мы призваны; в каком великом деле участвуем, – Господи помилуй!!! Уму непостижимо, как же ответственно положение человека на земле и что дано христианину!

Можно наблюдать, что часто и неверующие в Бога люди, вдаваясь либо в научные исследования, либо в философские рассуждения об окружающем нас мире, бывают охвачены глубоким удивлением и благоговейным страхом, помыслив, какое необъятное, поразительное чудо их окружает, какое великое множество тайн, какие неизведанные бескрайние бездны непостижимого великолепия со всех сторон. Как бы во все направления от каждого из нас расходятся бесконечные фантастические галереи, наполненные всевозможными изящнейшими, тончайшими, наикраснейшими вещами, уходят они во все стороны – куда ни обратишь взгляд; можно избрать любую – и везде встретят удивленного зрителя непостижимые чудеса, неповторяющиеся, бесконечно многообразные, завораживающие красоты. Иные люди пленяются тайнами неба и всю жизнь проводят в пристальном наблюдении за этим грандиозным ансамблем мерцающих звезд, огненных светил, поющих, играющих в океане света, перекликающихся друг с другом его лучами, как певцы в слаженном хоре; и они бывают как бы загипнотизированы тончайшей гармонией этой небесной музыки, как бы в оцепенении, в великом восторге от этого зримого ими чуда. (Кстати заметить, что один из известнейших учителей Церкви – Епископ Феофан Затворник, святой отец XIX века – любил наблюдать в телескоп звездное небо и восхищался этим зрелищем.)

Иные созерцают красоту земной природы, восторгаются ее красками – то наиярчайшими, то наинежнейшими; ее формами – бесконечно многообразными, многоликими, но всегда стройными, гармоничными, целесообразными. Не в силах удержать в себе чувство восхищения и желая быть участниками в этой Красоте, они посвящают свою жизнь художественным занятиям, пытаясь словом, звуками, красками или другими доступными человеку средствами как-то отразить, выплеснуть наружу те бурлящие в душе порывы восторга, волнующие сердце переживания, которые рождаются от прикосновения к той дивной Красоте, Премудрости, Величию, которыми исполнен этот мир.

Есть также люди ученые, которые всю жизнь свою заняты тем, что вдаются в самые мелкие и невидимые глазу вещи или же исследуют таинственные связи явлений, законы взаимодействия вещей, их внутреннее устроение и т. п., и везде, в видимом и сокровенном, обнаруживают чудеса и красоты, премудрое устроение и идеальный порядок, цельность и великое многообразие... Такое же великое собрание поразительных и разновидных богатств открывается и в таинственном мире души человеческой. Философы, психологи, поэты, углубляясь в этот сокрытый от взора мир, находят там не меньший простор и многообразие, чем во внешнем мире: обнаруживают, что душа не только способна вместить в себя духовно все вещи видимого мира, объять его, но сама шире, глубже и значительнее всего того, что окружает ее извне. И сколько, сколько всего великолепного и бесконечно прекрасного предстоит нашему взору – и внутреннему, и внешнему!

Можно даже сказать, что одно из главных переживаний человека в его земной жизни, первое, что должно его глубоко затронуть и поразить при вступлении в этот мир, при знакомстве с ним, – это сильное и яркое ощущение грандиознейшего и красивейшего чуда, с которым он здесь сталкивается, чувство великой и многозначительной тайны, в которую он вступил вместе со вступлением в эту жизнь. Это удивление и восхищение при созерцании видимой твари есть как бы первая ступень на пути к познанию Бога – Творца. И ведь вполне можно этот мир назвать раскрытой священной книгой, написанной Самим Богом, данной для чтения еще первозданному Адаму; книгой, содержащей в себе слова Духа, подобно Божественному Писанию (Еп. Игнатий²). В этой книге Бог неописанно описан, воспет громкими песнопениями Духа, изящными, священными, поражающими и пленяющими слух души. «Присносущная сила Его и Божество (Рим.1:20), невидимое плотскими очами, зрится, когда рассматривается в создании Его – природе» (Еп. Игнатий³). Святой Василий Великий в своих «Беседах на Шестоднев»⁴ призывает: «Прославим наилучшего Художника, премудро и искусно сотворившего мир, и из красоты видимого уразумеем Превосходящего всех красотою; из величия сих чувственных и ограниченных тел сделаем заключение о Бесконечном, превысшем всякого величия и по множеству Своей силы превосходящем всякое разумение».

Некоторые люди, не читая Святого Писания и не слыша ни от кого об Истинном Боге – Творце вселенной, от одного созерцания стройного порядка и дивной красоты неба и земли приходили к ясному и твердому познанию Единого Бога. Так обратилась к истинной вере святая мученица Варвара (память ее совершается 4 декабря). Но все же это есть только самая начальная ступень на пути познания непостижимого Бога: оказывается, вся эта обширная, такая красочная книга природы, наполненная мириадами самых ярких и впечатляющих иллюстраций, всего лишь самая приблизительная и расплывчатая тень того великого, что действительно должно еще раскрыться перед душой; и все это светлое великолепие, которое мы здесь, в этом мире, видим, есть только слабый отблеск того славного и ослепительного Дня, который должен раскрыться по скончании века с раскрытием вечности.

Но как много на земле достойного восхищения, удивления, радости и восторга, так же много достойного скорби, печали, ужаса и плача. Как прекрасное в жизни сей дает нам иногда испытывать самое утешительное ощущение радости, счастья, так еще чаще встречается нам ужасное зло, от которого приходится испивать чашу, полную невыносимой горечи и ядовитого отчаяния. Но такова жизнь сия: она есть образ грядущей вечности, в которой раскроется в полной мере как вечное блаженство, так и вечная мука, рай и ад, вечное пребывание в радости Отца Небесного и вечное удаление во мрак, в забвение, в полную безысходность. Эта земная наша жизнь есть нахождение как бы в преддверии рая и ада, поэтому все наше окружение постоянно говорит нам и о том, и о другом: о добром и злом, о благом и пагубном. Ярко, живо, не скупясь на краски и образы, учит нас земная книга тому, как нам найти спасительную дверь, как нам прожить эту жизнь целесообразно, к чему направлять себя, чтоб обрести благо, что полезно развить в себе и что искоренить. Все, все в этом мире есть наука для человека, вся эта видимая тварь, вся эта пространная картина, предстоящая нашему умному взору, соткана для нашего вразумления, отрезвления, для нашего спасения. Каждая травинка, цветок, каждый ручей, каждое насекомое – это слова, которые учат нас, призывают познать Великого Творца Мира и Жизнеподателя Бога Багровый закат солнца, опавший с дерева желто-красный осенний листок, ослепительно белые кружева снега – все это слова о смерти, о кончине века сего, о кратковременности жизни нашей на земле, о закате ее, об осени ее, о белом саване, которым скоро покроют наше тело, о седьмом дне творения. Утренний рассвет с бодрым щебетом птиц, веселое весеннее солнышко на чистом лазурном небе, звонкие ручьи среди тающего снега, раскрывающиеся почки на нежных молодых ветвях деревьев, казавшихся всю зиму мертвыми, иссохшими, – все это громкая проповедь о воскресении из мертвых, об оживлении сухих, сокрытых в прахе костей, о Пасхе Христовой, об утре восьмого дня – вечности; это радостная песнь о грядущем окончании тягот суровой зимы, песнь о новой беспечальной жизни. А лето! Когда жизнь бьет ключом, когда все бурно цветет и благоухает, все щебечет, поет, жужжит; когда под каждой травинкой, под каждым листком напряженная, неугомонная жизнь; когда мир, словно изжаждавшийся путник, жадно, взахлеб пьет радость бытия под щедрым солнцем; когда тучнеют, наливаются соком травы и плоды деревьев, всюду тысячи запахов, звуков, ароматов – разве все это не ясное учение о райской жизни, о радости в «Божественном чертоге славы Господней, где празднующих глас непрестанный и неизреченная сладость зрящих Лица Божия красоту неизреченную!»⁵

Даже мир животный – это книга, ярко изображающая, иногда даже гротескно, наши нравы, показывая отвратительность одних и привлекательность других. Животные часто как будто дразнят нас, изображая пред нами наши же страсти и нашу уродливость, когда мы живем бездуховно. Часто человек не замечает в себе какую-либо страсть или, замечая, не гнушается ею, пока не увидит в каком-либо животном четкий силуэт той же низкой плотской наклонности: тогда сразу стыд и омерзение западают в душу и человек начинает отвращаться от своей слабости, спешит исправиться. Недаром и Господь Иисус Христос часто обличал дурные черты людей, приводя им на память гнусные нравы некоторых животных: коварство змеи, жестокость гиены, нечистоплотность свиньи и ненасытность пса; так же учил добрым нравам, приводя в пример кротость агнца или простоту голубя, мудрость змеи, беcпопечительность и покорность воле Божией у птиц. Итак, со всех сторон окружены мы наглядными пособиями, способствующими приобретению душеполезных и спасительных навыков и расположений, весь видимый мир на своем приточном языке наставляет нас на путь добродетелей, ведущий к Царствию Божию. Так, слова из книги Бытия об изгнании Адама «и изрину (Бог) Адама, и всели его прямо рая сладости»⁶, многие отцы объясняют так: «вселение напротив рая» означает такое устройство земной природы, всего видимого человеком мира, что, созерцая непрестанно дивную красоту его, видя премудро и прекрасно устроенные вещи, вкушая его сладости и утешения, человек должен всегда вспоминать потерянный им рай, должен чувствовать, что все прекрасное в этом мире не насыщает его душу, а только распаляет какую-то глубокую внутреннюю жажду, какую-то «ностальгию» по далекой и вожделенной, утерянной отчизне⁷.

Но гораздо более ясно наука о спасении, познание о Боге раскрываются в Святом Писании Ветхого Завета, где тайны Неба более доступно для разума человеческого проясняются через дивные судьбы избранного Богом народа Израильского, через грозные пророчества праотцев, через образы сложного, глубоко символического Ветхозаветного Богослужения, но все это еще только тени великих будущих благ⁸.

И вот раскрывается Книга выше и Божественнее, блаженнее и страшнее – Святое Евангелие. Она уже открывает нам Бога, по существу Единого и Триипостасного; открывает начало – Отца, открывает рожденного Отцом, совечного Отцу Сына, открывает исходящего от Отца, со Отцом и Сыном покланяемого и славимого Духа, как равного, единосущного Им; открывает и благовествует Искупителя, приводит человека не только к поклонению Истинному Богу, но и к усыновлению Богу, к соединению с Богом⁹. Сколько удивительного, возвышенного, доселе совершенно неведомого раскрылось перед человечеством вместе с этой Книгой. Здесь видимый мир потускнел и потерял всякий вид и привлекательность для тех, кто всею душою своею воспринял это Новое Откровение, вошел, как на спасительный корабль, в Церковь Христову. Только теперь, наконец, мы можем очами веры ясно и глубоко рассмотреть Промысл Божий о человеке, о мире, о всей твари, Его Отеческую любовь, Его бесконечную Благость, высочайшую Премудрость, изобретшую непостижимые и неизмеримые по своему величию и благости способы спасения человека. Только теперь, и именно в Церкви Христовой, мы можем духовно предвкушать те блаженства, то счастье, ту радость, которые вот-вот раскроются в полном своем изобилии перед человеком. Но поначалу, вступая в Христианство, вникая умом и сердцем в эту новую жизнь, мы только очень поверхностно и бесчувственно взираем на это начинающее раскрываться перед нами духовное сокровище. Но те, кто, очистив себя от множества страстей и умертвив многие свои привязанности к суетному миру, ревностно углублялись в познание Божественного, уже не желали и смотреть на этот вещественный мир. Таковы святые угодники Божии, которые, бывало, старались не смотреть не только на деревья, но и на небо или, проживая много лет в одной келье, ни разу не позволили себе выглянуть в окно. И все это для того, чтобы не омрачать впечатлений духовных впечатлениями земными¹⁰. Они и жили-то на земле, только приготовляясь к вечности, все здесь почитая чужим себе. Одним лишь дорожили в этой жизни – временем для покаяния, для очищения душевной ризы, с благоговейным трепетом готовясь к сретению Грядущего Царя своего. Некоторые из сих блаженных еще при жизни были восхищаемы Духом до «третьего неба», слышали там глаголы неизреченные, которые человекам и пересказать-то невозможно¹¹. Другим открылось Царство Небесное, грядущее в силе, и они видели его как ослепительный свет, как сияние солнца и так устрашались, что падали на лица свои¹². Один отец просил у Бога, чтоб открылась ему слава Царствия Небесного, блаженство, уготованное святым, и вот увидел он необыкновенный свет, от которого такая радость излилась в его сердце, что он долго пребывал под впечатлением ее¹³. Великие святые люди, очистившиеся душами своими от страстей, молитвой и плачем омывшиеся от всех скверн греха, становятся способны видеть этот Божественный Свет; бывало, во время своих святых молитв они так возвышались и восхищались духом, что не помнили себя и как бы выходили из этого земного мира. Некоторые отцы иной раз, встав на молитву перед едой и воздев руки к небу, вдруг уносились духом в мир иной и, простояв так несколько дней, как застывшие, с выражением восторга на лице, ничего не слыша и не замечая вокруг себя, наконец приходили в себя, но о земной пище уже не помнили и долго еще оставались как бы вне себя от дивных видений¹⁴. Один святой старец, живший уже в нашем веке, говорил: «С детства я любил мир и красоту его, любил я рощи и земные сады, любил я поля и весь свет Божий, как он красиво создан. Любил я смотреть на светлые облака, как несутся они в голубой высоте. Но с тех пор, как познал я Господа моего и Он пленил душу мою, все изменилось в душе моей, и я уже не хочу смотреть на этот мир, но душа моя непрестанно влечется в тот мир, где живет Господь. Как птица в клетке, так томится душа моя на земле...»¹⁵

Удивляясь дивному Промыслу Божию о человеке, еще святой царь Давид воспевал в псалмах: «Яко узрю небеса, дела перст Твоих, луну и звезды, яже Ты основал еси. Что есть человек, яко помниши его? Или Сын человечь, яко посещаеши его. Умалил еси его малым чим от ангел, славою и честию венчал еси его. И поставил еси его над делы руку Твоею, вся покорил еси под нозе его»¹⁶. Может ли вместить ум наш все то, что творит Бог в отношении человека? Бог, сотворивший весь этот мир, все небо, все эти звезды да еще и пространнейший и прекраснейший мир, невидимый нами, – мир духов, Творец всей твари, Бог бесконечный – воплотился ради нас, облекся в человеческую плоть, обитал, ходил среди людей, трудился, страдал, алкал, как человек, даже претерпел ужасную смертную муку от Своей же твари, умер и сошел во ад, как сходили до Него все души человеческие. Но, как Бог, Он разрушил власть смерти и ада, воскрес и нас воскресил, вознесся на небо плотию, основав на земле святую Церковь Свою – тот надежный корабль спасения, который плывет теперь по волнам бушующего житейского моря, собирает всех верующих и жаждущих спасения и несет их к Царствию Блаженства. Каждый день совершаются в Церкви великие Таинства, в которых открывается столько чудесного, удивительного и непостижимого, что и само сотворение Богом вселенной из ничего не превосходит своей чудесностью того, что таинственно совершается в храмах в течение одного дня. Совершились и совершаются в мире Божием предивные события – числа нет этим чудесам. Как все премудро соткано у Бога – весь мир, видимый и невидимый: что было, что есть, что будет еще – все это один величественный, тончайший узор, цельное, богатейшее красками и формами, прекраснейшее кружево, где орнамент следует за орнаментом, не повторяясь, разнообразясь один от другого; но ничто не нарушает общего замысла, все – в одном духе, в подчинении одной цели, перекликается одно с другим. Одно отражается в другом, вторит и аккомпанирует одно другому. Как в грандиозном и слаженном хоре сливаются и обогащают друг друга голоса певцов – высокие и низкие, легкие, звонкие и тяжелые, мужественные – сливается такие разные характеры, настроения и создают одно целое богатое и насыщенное звучание. Так и в мире Божием! И только самому необученному и поверхностному взгляду может видеться в этом совершеннейшем и премудрейшем мироустроении беспорядок. Нет! Даже черные цвета: зло, демоны, падения и грехи людей, смерть, болезни, скорби и все печальное и трагическое в этой нашей земной юдоли плача – все это темное вошло в мир как противное воле Творца, как уклонение от нравственных законов, установленных Им для твари. Но хотя оно и имело свою злую цель – не смогло разрушить цельности мироздания, а только под рукою Великого Художника превратилось в еще один важный и необходимый оттенок, который только обогатил симфонию вселенной. Так ведь и черные краски на живописном полотне, выведенные ими линии углубляют и делают более яркими и привлекательными живые цвета, создают контрастный фон, без которого прекрасные и благолепные цветы узора не были бы видны во всей красе.

Христианский храм: все иконы, все предметы здесь устроены так, чтоб они символически отражали в себе, напоминали и изображали это премудрое и преславное Домостроительство Божие. Оттого в храме православном все – как одна величественная музыка, как одна стройная, мелодичная многоголосная песня, поемая всем собором. Здесь поет и каждая душа христианская, и иконы своими красками, и сами стены – фресками, и камни – высеченными в них узорами; и весь храм – всей глубоко символичной архитектурой, всем видом своим, всем, что наполняет его – видимым и невидимым. И молитвы здесь читаются нараспев, все действия происходят плавно, размеренно; все подчинено ритму, порядку, строгой последовательности; во всем есть свое правило – канон, мера, чин. Во всем послушание, во всем строгая иерархия, слаженность, устремленность к Небу, смирение и красота. Православный храм олицетворяет собой иную действительность – то небесное будущее, когда вся вселенная станет одним храмом Божиим, в который войдут все человечество, ангелы и вся низшая тварь.

И вот здесь-то и открывается истинный славный смысл жизни человеческой, ее целенаправленность: духовно настроиться, влиться в этот Божественный порядок, войти в этот Божий храм, который в будущем должен объять весь космос; стать созвучным всему, что в нем хвалится, поется, славословится; возродиться при содействии Благодати Божией для этой стройной жизни, отвергнув порабощение хаосу и безпорядку. Воспевает царь Давид эту блаженную участь: «Едино просих от Господа, то взыщу; еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети ми красоту Господню и посещати храм святый Его»¹⁷. Да и все псалмы его исполнены удивления и ликования от воззрения на дела Божии – преславные. И потому Церковь так любит петь их и, пропев два-три псалма, прерывает их восклицанием: «Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тебе, Боже!»

Можно бесконечно рассматривать вокруг нас удивительнейшие и славные дела Божии, беспрестанно черпать из созерцания этого самые возвышенные мысли и чувства, но если бы писать о чудесах Божиих подробно, то и «самому миру не вместить бы написанных книг»¹⁸.

...Но видят ли все это наши сегодняшние христиане? Если они все это видят, об этом размышляют, этим живут, то какие они, должно быть, счастливые, радостные, ликующие! Как они, должно быть, весело поют славу своему Творцу, неустанно бодрясь и подвизаясь, чтоб быть Ему угодными, подобно мудрым девам из Евангельской притчи, прихорашиваются в ожидании Царственного Жениха! Как они, должно быть, тяготятся этой суетной земной жизнью, с нетерпением чают раскрытия жизни будущего века!

К великому сожалению, почти ничего подобного среди нас, современных христиан, не наблюдается. Мы часто унылы и мрачны, мы печально вздыхаем, как от тяжкого рабства, от ига и бремени Христовых, мы имеем уставший, истомленный вид, нам очень трудно жить по-христиански... Отчего это?

Может быть, оттого, что вокруг нас сегодня, как никогда, бурно пенится, мятется как в агонии, безумствует беспокойное море без числа умножившихся греховных соблазнов – ныне особенно наглых, крикливых, разукрашенных, которые самым бесстыдным образом лезут прямо в душу, щекотят, томят ее, с насилием тянут ее к упоению ядовитыми сластями. Как будто весь мир уже сошел с ума окончательно; и все и вся в нем жаждет и ищет только бессмысленного, абсурдного, извращенного, только духовного разрушения и опустошения. Кажется, все энергии сегодняшнего мира, которые сам он называет духовными и прогрессивными, все современные искусства и громкие человеческие деяния питаются теми огромными разрушительными силами, которые освобождаются, как в расщепляющемся атоме, от распада и разложения некоторых, еще остававшихся в человечестве, еще не до конца уничтоженных, глубоких и важных взаимосвязей души и духа человеческих, с потерей которых человек опускается ниже всякого животного, становится гнуснее самих демонов. Сегодня дух мира, а за его спиной диавол ищет, что еще есть в человеке нерастленного, чтобы растлить, осквернить и унизить; из всего, что есть еще живого в человеке, старается взрастить новые формы греха, развить новые оттенки страстей, расставить новые сети и еще глубже поработить человека плотскому скотоподобному рабству. Мы родились уже в этом рабстве: с младенчества, как мать молоком своим, так мир своим греховным соком напаивал наши души, прививая нам вкус ко всему греховному. Оттого соблазны мира теперь так нравятся нам, так увлекают, так веселят наше больное сердце, В нас развита как бы духовная токсикомания, мы страстно любим и желаем того, что нас убивает...

Силен яд, слов нет! Но разве не даны нам, христианам, силы, чтоб противостоять соблазнам мира? Даны! Иисус Христос сказал: «Я победил мир!»¹⁹ И даны нам великие силы – такие, что мы, веруя, могли бы горы переставлять. Нет у нас оружия? Есть, и самое надежное – такое, что сети демонов, как паутина, разлетелись бы и, как воск от огня, растаяли, если бы мы только применяли это оружие. Есть у нас и щит ограждения от врага – такой, что и прикоснуться к нам никто бы не посмел, если бы сами мы не открывали себя для стрел врага. В чем же дело? Отчего нам так нерадостно наше христианство? Что утеряно нами, какую вредную оплошность мы совершаем, что сила Христианская от нас удаляется, вся живость из нас уходит, и мы – как гробы раскрашенные, как пустая скорлупка, изнутри изъеденная червем?

Может быть, дело вот в чем:

Два мира предстоят нам, как две горы, как два града, два царства: мир суеты, земной человеческой деятельности, мир языческий по духу, основанный на увлечении и порабощении земной материей, веществом, прахом, и мир Божий, зовущий «горе», к вечному, духовному, мир, невидимый плотскими очами, видимый очами веры. Большинство людей полностью обращено лицом своим к миру вещественному, меньшинство взирает на Небо, на мир Божий и желает пробиться к нему. Но мир плотский – как наглая, разгоряченная вином блудница, которая цепляется за человека, желающего вырваться из ее объятий, тянет его к себе, упаивает крепким вином, старается увлечь его в блуд, удержать навсегда в своем блудилище. И вот здесь почти все зависит от решимости христианина, от его самоотверженности, от свободного движения его воли, от твердости и устойчивости в выбранном пути. И помощь Божия сразу явит себя, только решись следовать к Нему и не двоедушничай. Никто не может сказать, что ему не было дано необходимой для этого силы веры и свободы произволения, что у него была отнята возможность вырваться из пут греха и рвануться ко спасению. Один святой отец говорил: «Нам заповедано иметь веру, которая есть начало спасения, но всякий во власти имеет то, что он делает, если хочет, и отвергать, если не хочет. Веровать – значит не иное что, как соглашаться на предлагаемую истину: а согласие есть принадлежность воли»²⁰. Итак, все дело в нашей решительности. Нам дана Богом полная свобода выбрать и принять то, что мы найдем для себя желанным и полезным. Никто, кроме нас самих, не виновен в том, что мы отвергаем доброе, спасительное и избираем злое и погибельное.

И вот, зная, сколь спасительно и благодатно христианство, мы тем не менее все никак не можем решиться, чтоб до конца последовать Христу, отвергшись себя, отвергшись своей прежней плотской жизни. Казалось бы, о чем здесь и говорить? Если человек верит в Бога, в бессмертие души, в вечное блаженство праведных и бесконечную муку грешных, если знает, что жизнь на земле есть только приготовление к грядущей вечности, только «экзамен», только срок испытания, только «чистилище», то как же этому человеку не быть строгим и внимательным к себе, не упражняться ревностно в благочестии, в добродетелях христианских; как же не потрудиться малое сие время жизни, если в сравнении с вечностью все наши века и тысячелетия – как одно мгновение ока, как одно дуновение ветерка, все наше земное бытие – как жизнь однодневного мотылька?! Говорить и повторять эти простые истины нашим священникам приходится без конца, на все лады, пользуясь множеством красочных слов, то устрашая, то обнадеживая, то умоляя, то подбирая всевозможные яркие, образные сравнения, – твердить и внушать своим «чадам» элементарные вещи, которые сами собой ясны, но все как-то не трогают нашего сердца, проходят мимо и никак не могут изменить ход нашей уродливой жизни. Но, с почтением выслушивая проповедников, иной раз и растрогавшись, и прослезившись, мы опять стремимся поскорее вернуться в свою земную рутину, вновь окунаемся с головой в этот темный омут пустых, безсмысленных забот, вызванных нашими самоугодливыми тщеславными пожеланиями, многообразными страстными похотениями.

Откуда же в нас это окамененное нечувствие сердца? Разве мы не знаем, не сознаем, как низок, как мерзок, обманчив грех?! Сознаем! Разве не понимаем величия, привлекательности, спасительности добродетельной жизни?! Понимаем! Не желаем утвердиться в вере, быть Христовыми, спастись? Желаем, и очень, и часто скорбим, просим этой веры. Но почему не дается нам вера? Скорее всего, вера нам дается, но мы сами ее не принимаем, тут же ее теряем среди множества житейских мелочей. Мы желаем как будто духовного, просим его у Бога, а когда оно касается души, мы его не узнаем, отталкиваем, так как все наше внимание на земном.

Двоедушие – вот наш главный враг! В нас происходит постоянное малодушное колебание между любовью к Богу и любовью ко греху. Мы готовы восхищаться христианскими добродетелями, украшать речь свою мудрыми христианскими изречениями, любоваться православным Богослужением, но тут же позволяем себе почитать и мирскую языческую музыку, литературу, поэзию, увлекаться спортивными страстями, отдаваться азарту, наблюдая различные зрелища и состязания, которыми тешит себя безбожный мир, смеяться его пошлым шуткам и анекдотам, печалиться его малодушными печалями, порождаемыми неведением Бога, сочувствовать современным исканиям в области мутной мирской философии. Мы считаем нормальным для себя искать и находить смысл и глубину в современном абстрактном искусстве, плоском и бессмысленном, в самонадеянных лозунгах современного человечества о мире и любви. Считаем возможным вместе с этим погрязшим в грехах миром ждать и надеяться обрести счастье и благоденствие в каком-то ближайшем земном «возрождении». Мы боимся оказаться в стороне от бессмысленной игры мира – моды, желаем поспевать идти в ногу со всем этим обществом, иметь один с ним ритм дыхания и пульс, жить его жизнью, пить воду из одного с ним источника. Все это кажется нам так безобидно, даже правильно, даже здорово. Если сейчас вдруг воспротивиться духу мира, отвергнуть его интересы, забавы, вкусы, начать отстаивать и сохранять во всем этом какую-либо нравственную обособленность, обращенность к иным ценностям, то это большинством (даже из числа наших братьев «христиан») воспримется как уклонение от «реальной жизни», как непонимание «духа времени» или как «прелесть» Скажут: «Брат, сейчас не то время, теперь надо быть проще, главное – не падать в тяжкие грехи, а в сравнении с тем, что теперь происходит в мире, такие грешки вполне безобидны». Но не из-за этих ли «безобидных» мелочей случаются потом серьезные и тяжкие падения у христиан? Не они ли заставляют омывшихся таинством Крещения и Исповеди, вкусивших Божественной Трапезы в Таинстве Евхаристии опять в скором времени валиться в оставленные было ими грязные лужи? Как же сохраниться от совершения грехов делами, если не охраняться от всего того, что оживляет вкус греховный в сердце?

Но кто не знает того, что в мирском обществе все зиждется на самых глубоких и низких страстях? Как может мир, не почитающий Бога, не руководствующийся в своих путях Его заповедями, не постящийся, не молящийся, не кающийся в грехах своих, как может он не быть любимейшим гнездом для демонов? Как могут его искусства, науки, философии, его «добродетели», его «любовь», разные «свободы», «жертвенности» и тому подобные «достоинства» не быть скверной, фальшью, злосмрадием? Как можно нам, христианам, отыскивать в этой мирской сумбурной жизнедеятельности что-либо действительно возвышенное, прекрасное, справедливое? Как можно доверчиво относиться к идеалам современного искусства, проникаться его чувствованиями, переживаниями, его восторгами и печалями, когда все эти искусства есть только отражение уродливой и больной жизни отступнического общества, отражение, прошедшее через больные, изможденные, отягченные нераскаянными грехами, уставшие, растерянные души (ведь таково внутреннее состояние почти всех художников современного языческого мира; оттого это собрание всего самого душевредного, самого отборного яда для души человеческой)?

Теплая дружба с миром, почитание его ценностей питает душу ядом неверия, втравляет в нее сладострастие, похотливость, какую-то нервную, истеричную восторженность, маниакальность, заражает ее тщеславными, самодовольными, ложногеройскими настроениями. Все это так сильно въедается в душу, так глубоко проникает, прививается к ней, что духовные впечатления уже не находят себе в ней свободного места. Да и откуда им браться?! Впечатления страстные входят то через шальную, оглушающую, одурманивающую современную музыку, которая со всех сторон врезается в наш слух, то через всевозможные нелепейшие рекламные картинки или мелькающие в телевизоре нагроможденные друг на друга обрывки мирового житейского человеческого хаоса. Современный языческий быт нагло навязывает нам себя, впечатывая в наше сознание начертания тысяч и тысяч чьих-то лиц, тел, жестов, чьих-то дел и слов, мнений, рассуждений и всякой всячины. Как бы обильный поток грязи обрушивается на бедную душу современного христианина, стоит только ему восстать от сна и начать свой день. Вещи же духовные встречаются теперь крайне редко, а если и представятся душе, то они так заставлены со всех сторон мирской мишурой, что впечатление от них тут же тает, как рисунок на песке, размываемый набегающими морскими волнами. Более всего впечатления духовные могли бы привиться душе в храме, во время Богослужения, но и храмы наши теперь так бедны хорошими иконами, фресками, так в них слабо поставлено пение и чтение, так упрощены многие принадлежности Богослужения, да и народ стоит на молитве холодно и неблагоговейно, что душа, еще неспособная отбрасывать все внешнее, вспомогательное и сосредотачиваться на главном, внутреннем, таинственном содержании всего совершающегося в храме, такая немощная душа, и здесь отовсюду находит повод к смущению и охлаждению. Откуда еще черпать ей впечатления возвышенные? Духовных наставников, глубоко верующих, всецело устремленных к вечности, способных передать другим этот огонь веры, показать пример самоотречения, едва ли где сыщешь. Остаются книги, но большая часть духовных книг нам малопонятна, и мы не умеем их приложить к самой нашей жизни. Так что для сохранения ревности, бодрого христианского духа, всегдашней устремленности к горнему современному христианину необходимо немало потрудиться: снова и снова он должен приводить себе на память, оживлять в уме и сердце те воодушевительные истины, которые, как крылья, могут возносить душу его над миром – над этим морем хаоса и безумия. При забвении же этих истин душа христианина становится тяжелая, неуклюжая, как домашняя утка, одебелевшая так, что уже летать не может, а только еле-еле передвигается по земле, качаясь из стороны в сторону.

«Не выпускай из мысли надежд и обетований христианских, и определенных для этой жизни, и отложенных на будущую, – говорит Епископ Феофан, – это вседейственно будет оживлять и поддерживать энергию нравственных сил твоих»²¹.

Подобные мысли встречаются очень у многих святых отцов, значит, это важное и действенное средство для пробуждения ревности. Иоанн Кассиан Римлянин говорил: «Желания настоящих вещей не могут быть подавлены или отвергнуты, если вместо них не будут восприняты другие спасительные. Потому, если желаем истребить плотские вожделения из сердец наших, то на место их должны поскорее насадить желания духовные, чтоб дух наш, всегда стремясь к предметам их, не имел охоты, ни времени обращать внимание на прелести преходящих радостей земных...»²²

Исаак Сирианин: «Для отвращения предзанятых душою расположений к непотребству и для устранения восстающих в плоти тревожных воспоминаний, производящих мятежный пламень, ничто не бывает так достаточно, как погружение себя в любовь к изучению Божественного Писания и постижение глубины его мыслей. Когда помыслы погружаются в услаждение постижением сокровенной в словесах премудрости, тогда человек в какой мере извлекает из них уяснение, в такой же оставляет позади себя мир, забывает все, что в мире, и все воспоминания, все действенные образы овеществления мира, изглаждает в душе, а нередко уничтожает, самую потребность обычных помыслов, посещающих природу. Самая душа пребывает в восторге при новых представлениях, встречающихся ей в море тайн Писания.

И опять, – если ум плавает на поверхности вод, то есть моря Божественных Писаний, и не может проникнуть мыслей Писания до самой глубины, уразуметь все сокровища, таящиеся в глубине его; то и сего самого, что ум занят рвением к уразумению Писания, достаточно для него, чтобы единым помышлением о досточудном крепко связать свои помыслы и воспрепятствовать им... стремиться к естеству телесному»²³.

«Не может душа иметь мира, – говорил старец Силуан, – если она не будет поучаться в законе Божием день и ночь, ибо закон сей написан Духом Божиим, а Дух Божий от Писания переходит на душу, и душа чувствует в этом услаждение и приятность и уже не хочет любить земное»²⁴.

А вот слова уже близкого нам по времени отца – священника Александра Ельчанинова: «Нужно постоянно читать то, что питает твою душу, указывая цель, единственную цель в жизни. Здесь нужен своего рода аскетизм, самоограничение, самопринуждение. Всякий христианин – подвижник. Запомни это. Человеческая природа так искривлена, что на нее приходится жестоко нажимать, если хочешь выровнять себя по евангельским меркам, и выравнивать приходится каждый день, каждый час»²⁵.

«Надобно думать (это опять слова Феофана Затворника), что как каждый человек имеет свое личное настроение, то для каждого должен быть и исключительный род благих помышлений, особенно поразительных и возбудительных, – или даже одно какое-нибудь господственное всепобеждающее помышление... Иного поражает особенно благость Божия, иного строгость Его правосудия, иного превосходство добродетели, иного низость порока, а иного еще что-нибудь и не столь общее и важное... Стремительнее перебирай все представления, могущие возбуждать волю, и наиболее останавливайся на том, которое с первого раза стрелою пройдет сквозь твое сердце. Это твое: развивай его со всею живостью; оно спасет тебя...»²⁶

Обетования, явленные нам Христом Богом, блага, обещанные верующим в Него и последующим Ему, так велики, что превосходят любой соблазн своей привлекательностью, необходимо только оживлять их в памяти. Но мы слишком увлечены образом жизни окружающих нас язычников, живем почти такой же жизнью, что и они, отличаясь от них только несколько иными взглядами и умопостроениями, только некоторыми поступками и исполнением некоторых религиозных обрядов, но не всей своей жизнью, деятельностью, сердечным настроем, целенаправленностью. У нас те же интересы, такие же взгляды на мирские ценности, та же манера общения с окружающими людьми, та же манера труда, те же способы в отдохновении от трудов, те же развлечения, хотя наши взаимоотношения, интересы, вкусы, манеры, тон разговора, жесты, даже походка и внешность, не говоря уже об отношении к политике, мирской культуре и ее ценностям, должны быть иными. Ведь подумать только, какое у нас различное понятие о назначении жизни человеческой и ее цели!

Для язычников жизнь земная – это все, что они имеют, большего они не ждут. Они уверены, что смерть есть прекращение всего, что только наслаждение этой короткой жизнью и есть цель их существования: дано, мол, нам только одно лето красное пропеть и проплясать здесь, и «прощай все». Да и что это за срок – жизнь земная. Не разгуляешься. То ты еще младенец, только сил набираешься, но вот «оперился», полетал орлом малое время, уже и осень твоя подступает. Один только день дано цвету юности поцвести во всей красе, и уже пообвисли лепестки, потянуло к земле. Являются болезни, недомогания, исчезает всякая красота и цвет с лица, там уже и морщины, за ними старость, которая для многих неверующих бывает ужаснее самой смерти, как бы началом адской муки и томления. Приходит одиночество, отверженность, а то и нищета, голод... И вообще человек раньше кончины своей часто бывает выброшен на обочину жизни. Удивительно, как при таком воззрении на жизнь свою (а ведь некоторые думают, что человек и происхождением своим обязан хаосу и случайности, и недалеко стоит от обезьян и других животных), люди еще не сошли с ума и не пожрали друг друга живьем! Как они при таком понятии о бессмысленности своей жизни еще живут, работают, что-то строят, чему-то радуются, на что-то надеются и вообще – имеют вид человеческий!

Но мы-то, христиане, знаем, что главное в человеке как раз не тело, но душа, и она бессмертна, а тело только оболочка души, что вся наша временная жизнь на земле есть лишь подготовка к вечности; что душа в момент смерти не исчезает, а только отходит от тела, и тело, хоть и умирает и распадается, но в свое время, по зову трубы Ангельской перед началом Страшного Суда, воскреснет, опять соберется во всей целости, но уже обновленное, и соединится с душой, и вновь составится цельный человек с телом и душою, но уже безсмертный, и так во веки веков пребудет в блаженной вечности, если умилостивит своей жизнью на земле Бога, и будет вечно томиться в адской бездне, если удалится от Бога в этой земной жизни и не покается. Мы знаем также, что тот, кто в вечную блаженную радость войдет, тот вечно такое счастье и духовную сладость будет вкушать, о которых мы теперь и помыслить-то не смеем и не умеем, и то даже на ум и на сердце нам прийти не может, что Бог уготовал любящим Его²⁷. И блаженство то не только не будет уменьшаться или приедаться, но будет расти в вечности, и у наслаждающихся этими благами радость никогда не оскудеет, так как все это блаженство будет рождаться от Богопознания, Богосозерцания, Богообщения, так как Сам Бог и есть Высшая Благость и Источник всякого добра и радости, и как Он бесконечен, так и приобщению к Его Благости, вкушению ее сладости нет предела...

И если мы во все это веруем и исповедуем в сердцах своих, то возможно ли, чтоб жизнь наша была подобна жизни неверов и чтоб у нас с ними были одни интересы, одни вкусы, одни настроения? Конечно, это не значит, что мы должны на всех не церковных людей смотреть сверху вниз или, как фарисеи, презирать их и бояться прикоснуться к неверному. Но в духовном отношении мы должны бояться и остерегаться близкого прикосновения к их эмоциям, умствованиям, вкусам, интересам, культурным изысканиям и тому подобным болезненным проявлениям их душевной жизни и деятельности. Мы должны их, этих заблуждающихся язычников, и любить, и жалеть, и почитать, должны желать им добра и привлекать, если это возможно, к христианской жизни. Но надо быть очень осторожными, чтоб нам самим не завязнуть в их тине.

Итак, думается, если мы почаще будем приводить себе на ум все то, что, как мы знаем, ожидает нас в ближайшем будущем – в час смерти и на Страшном Суде, затем в вечности, если будем трезво представлять себе суетность и тщету земных дел человеческих, совершаемых в безбожном мире, то освободимся от этой вредной привязанности и дружбы с миром сим, от симпатий к его греховным увеселениям, охладеем к его лживым красотам и добротам и возгоримся хоть сколько-нибудь ревностью и любовью ко всему Божиему, воодушевимся на труды и подвиги ради того, чтоб стать причастниками истинных благ в вечной Жизни.

С этой целью и приводим здесь некоторые мысли и наставления Святых Отцов Церкви, разложив их на несколько интересных и важных тем, которые, кажется, наиболее могут оживить и разогреть ревность расслабившегося и омрачившегося духом уныния христианина. Может быть, эти воодушевительные мысли разбудят чье-то, уснувшее от забвения своего высокого христианского звания сердце и воскресят в нем самоотверженное устремление к Небу?

Дай-то Бог!

Христиане! Как часто мы теперь уносимся умом и сердцем в бесконечные помышления и переживания, связанные с земной нашей деятельностью, как много мы мечтаем и фантазируем о внешнем мире, окружающем нас, о наших внешних обстоятельствах, как любим мы узнавать и расследовать многоразличные человеческие дела и происшествия! Нас глубоко затрагивает то, что делается где-нибудь в далекой Америке или Австралии, нам очень любопытно знать, как там живут люди, какие у них обычаи, каков их быт, какие у них дома и вещи и тому подобное. Мы любим узнавать разные подробности из жизни какого-нибудь президента, или известного музыканта, или давно умершего, нашумевшего своей скандальной жизнью поэта. Мы прослеживаем переживания и жизненные искания какого-нибудь известного в мире художника или поэта, глубоко принимаем к сердцу его житейские драмы, желаем проникнуть в тайники его душевной жизни и находим во всем этом много увлекательного. Мы не жалеем времени и сил, изучая какие-нибудь земные головоломные науки и искусства, вслушиваемся и пытаемся проникнуть в безсмысленнейшие измышления современных умоисступленных «мудрецов». Мы также любим тонкоумствовать о совершенно нас не касающихся, но популярных среди мирян предметах. Мы копим разные знания и впечатления, которые никогда нам не принесут пользы...

Но при этом как редко, как холодно, безвкусно мы обращаемся к главнейшей и первейшей науке из наук – Христианству! Как мало мы думаем о Боге и о смысле нашего пребывания здесь, в этом мире, и о том грандиозном и ужасном, что встретит нас пред лицом Вечности. Нам любопытнее то, как выглядит поверхность Луны или Марса, чем то, что есть в нас самих, кто есть мы сами, что за силы и порывы в нас действуют, какой смысл несет в себе сама наша жизнь, как мы и вся наша деятельность видятся Богу, какую цену все это имеет пред Его Судом.

Мы исследуем, отчего, мол, такой-то, почитаемый миром человек, какая-нибудь знаменитость, вдруг трагически закончил свою сумбурную жизнь, собираем про это разные сплетни, но не хотим найти корень и причину своих собственных внутренних болезней и неустройств. Мы ищем виновников политических смут в беснующемся мире, спорим о политиках, разбираем их ошибки, выясняем правоту или несостоятельность той или иной политической партии, обвиняем того или иного общественного деятеля в страстности и непоследовательности, а сами в это время предаемся бесчисленному множеству страстей и прегрешений, нарушаем самые главные христианские законы, забываем, пред Кем мы должны ходить...

А ведь сколько самого удивительного, увлекательного, душеполезного можно найти в размышлениях христианских: о человеке, о нашей собственной душе, о смысле и цели нашей же жизни! Итак, хоть немного отвлечемся от внешнего житейского хаоса и посмотрим на себя: кто мы, зачем мы здесь, на этой земле, находимся, что требуется от нас, для .какой цели мы сотворены, куда нам надо идти в этой жизни, что в конце ее ждет нас.

«Смотрю на видимое нами великолепное и обширное мироздание, – говорит Епископ Игнатий в «Слове о человеке», – поражаюсь недоумением и удивлением. Повсюду вижу непостижимое! ...Непостижимо для меня раскинут широкий свод небес, утверждены на своих местах и в своих путях огромные светила небесные; столько же непостижимо произрастает из земли травинка, небрежно попираемая ногами. Она тянет из земли нужные для себя соки, разлагает их, образует из них свойственные себе качество, вкус, запах, цвет, плод; возле нее другой стебелек, из той же земли, из таких же соков, вырабатывает принадлежности совсем иные, последуя отдельным, своим законам, и часто возле вкуснейшей ягоды или благовоннейшего цветка произрастает злак, напитанный смертоносным ядом...

Среди предметов необъятного мироздания вижу себя – человека. Кто я? Откуда и для чего являюсь на земле? Какая вообще цель моего существования? Какая причина и цель моей земной жизни, этого странствования, краткого в сравнении с вечностью, продолжительного и утомительного в отношении к самому себе? Являюсь в бытие бессознательно, без всякого со стороны моей согласия; увожусь из этой жизни против моей воли, в час неопределенный, непредугаданный. Являюсь и увожусь как творение. Живу на земле, не зная будущего. Мне неизвестно, что сделается со мною чрез день, чрез несколько минут. Постоянно встречаюсь с неожиданным. Постоянно нахожусь под влиянием обстоятельств и обстановки, которые порабощают меня себе. Одна привычка, одна проводимая безрассудно жизнь мирит с таким странным положением. Не может оно укрыться от наблюдателя. Что делается со мною, когда я, пробыв на земле срочное время, исчезаю с лица ее, исчезаю в неизвестности, подобно всем прочим человекам. Способ отшествия моего из земной жизни страшен: он именуется смертью. С понятием о смерти соединено понятие о прекращении существования: но во мне живет убеждение невольное, естественное, что я – бессмертен. Чувствую себя бессмертным: постоянно действую из этого чувства... Человек – тайна для самого себя...»²⁸

Итак, в чем же смысл и какова конечная цель человеческой жизни, для чего сотворен он своим Творцом, для чего вселен в этот таинственный мир?

«Святое Евангелие, повторяемое и раскрываемое в Писаниях Апостолов, поучая о конечной цели человеческой жизни, выставляет на первом плане вечную жизнь. По евангельскому учению, жизнь человеческая не прекратится всецело здесь, на земле; могила и гроб для нее не граница. Земная жизнь есть лишь первая стадия жизни вообще: она продолжится и за пределами гроба навеки, причем сознание, личность каждого отдельного человека останутся неприкосновенными. И вот там-то, за гробом, а не здесь, на земле, конечная цель человеческой жизни, и там-то она вполне будет достигнута. В чем же эта цель? – В преискреннем, теснейшем общении и единении с живым и личным Богом, Существом бесконечно премудрым и благим, Богом истины и любви.

Но не слишком ли отвлеченно, не слишком ли высоко это учение? Да, учение это действительно возвышенно, и оно едва ли по силам даже философскому уму; но в то же время, тогда как философский ум затрудняется уяснить и воспринять его, это учение просто и его правда непосредственно сказывается и бывает вполне понятна самой простой и смиренной душе, которая с радостью приемлет ее. Дело в том, что евангельское учение о конечной цели жизни человеческой отвечает самым коренным запросам и потребностям человеческого духа, и потому он может найти в нем полное удовлетворение, а вместе с тем отраду и покой.

«Неужели со смертью моего тела окончательно прекратится моя жизнь, с последнею искрою света в потухающих глазах потухнет последний луч сознания, замрут навсегда мои чувства, стремления, моя мысль и моя личность обратятся в ничто?» – такие вопросы невольно возникают в уме каждого при мысли о конце земного бытия, при виде могил, постоянно поглощающих наших родных и знакомых. И когда на эти вопросы нам шепчут безотрадное «да», сердце наше невольно сжимается от боли и, возмущаясь, отвечает: «Нет! Это ложь! Удел человека – бессмертие! За пределами гроба его ожидает вечная жизнь!» – свидетельствуя таким воплем-ответом, что потребность бессмертия, чаяние вечной жизни прирождены человеку... Евангелие удовлетворяет насущной потребности души человеческой, ставя выше всякого сомнения вечную жизнь за пределами гроба»²⁹.

Человек бессмертен, он сотворен для вечной жизни, наделен высшими свойствами и способностями души, каких нет ни у кого из других видимых тварей, душа его бессмертна, ему даны разум, свободная воля, способность к чистой, бескорыстной любви, ему даны дар слова, способность передавать другим свои мысли и чувства, способность к творчеству, к познанию Божественных истин, к славословию Бога и многие другие возвышеннейшие возможности. Каково же назначение человека при всех этих его талантах?

В том, чтобы познавать своего Создателя и прославлять Его или, другими словами, чтобы любить Бога, любить Его всем сердцем, всею душою и всеми помышлениями своими, чтобы бесконечно углубляться в эту любовь, познавать Бога все более и от этого еще более любить Его. И в самой этой любви к Совершенному Творцу вселенной и кроется источник всех бесконечных радостей и блаженств для человеческой души в вечности. Как говорит Епископ Феофан: «Бог есть благо бесконечное, достаточное для всех и на все века. В будущей жизни все приготовившие себя будут вкушать сие единое благо; и сами будут довольны и его не исчерпают, а все более и более будут жаждать и расширяться в жаждании и во вкушении»³⁰.

Так что можно еще сказать, что человек создан Богом для величайшего и сладостнейшего нескончаемого блаженства. Св. Иоанн Дамаскин говорит: «Благий и Преблагий Бог не удовольствовался созерцанием Себя Самого, но по преизбытку благости восхотел, чтобы произошло нечто, что в будущем пользовалось бы Его благодеяниями и было причастно Его благости. Он приводит из несущего в бытие и творит все без изъятия, как невидимое, так и видимое, также и человека, составленного из видимого и невидимого»³¹. Тот же Отец говорит еще: «Мир сотворен Богом, дабы и другие существа, прославляя Его, участвовали в Его благости»³². Св. Григорий Богослов: «Так как для Благости Божией не довольно было заниматься только созерцанием Себя Самого, а надлежало, чтобы благо разливалось все далее и далее так, чтобы число облагодетельствованных было как можно больше (потому что это свойственно высочайшей благости), – то Бог измышляет прежде всего ангельские небесные силы; и мысль стала делом, которое исполнено Словом и совершено Духом... Поскольку же первые твари были Ему благоугодны, то измышляет другой мир, вещественный и видимый, или стройный состав неба и земли и того, что есть между ними»³³.

Итак, по отношению к Богу назначение человека состоит в том, чтобы он познавал своего Создателя и прославлял Его. Соответственно этому и Спаситель заповедал нам: «Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, Иже на небесех» (Мф.5:16). На эту цель человека, как на самую главную, указывали и древние Святые Отцы Церкви.

Св. Василий Великий: «Ты, сосуд благоустроенный, получивший бытие от Бога, прославляй своего Создателя. Ибо для того только ты и создан, чтобы быть достойным орудием славы Божией, и весь этот мир для тебя как бы живая книга, которая проповедует славу Божию и возвещает тебе, имеющему разум, о сокровенном и невидимом величии Божием, чтобы ты познавал Бога истины. Храни твердо в памяти мною сказанное»³⁴.

Св. Григорий Богослов: «Надлежало, чтобы поклонение Богу не ограничивалось одними горними, но были и долу некоторые поклонники, и все исполнилось славы Божией (потому что все – Божие); для сего созидается человек, почтенный рукотворением и образом Божиим»³⁵.

Св. Иоанн Златоуст: «Бог дал нам зрение, уста и слух для того, чтобы все члены наши служили Ему, чтобы мы и говорили угодное Ему и делали, Ему воспевали непрестанные песни, Ему воссылали благодарения»³⁶.

Тот же Отец говорит: «Не для того Бог ввел нас в настоящую жизнь и вдунул в нас душу, чтобы мы пользовались только настоящим, но для того, чтобы все делали для жизни будущей, ибо только бессловесные созданы для одной настоящей жизни. А мы получили бессмертную душу для того, чтобы вполне приготовиться к будущей жизни. Если кто спросит: какое назначение коней, ослов, быков и других животных, то мы скажем, что не другое, как только то, чтобы они служили нам в настоящей жизни. А о нас нельзя сего сказать, для нас есть лучшее состояние после настоящей жизни, и нам все надобно делать так, чтобы там просиять, ликовать с ангелами, предстоять Царю Небесному всегда, в бесконечные веки. Для того и душа наша создана бессмертною, да и тело будет бессмертно, чтобы мы наслаждались бесконечными благами»³⁷.

Таково назначение человека по отношению к Богу; в отношении же к самому себе назначение его то, чтобы он, как созданный по образу Божию с нравственными силами, старался постоянно развивать и усовершать эти силы чрез упражнение их в добрых делах и таким образом более и более уподоблялся своему Первообразу: «Будите убо вы совершени, якоже Отец ваш Небесный совершен есть» (Мф.5:48). Вот что говорят об этом Святые Отцы:

Св. Григорий Богослов: «Мы сотворены на дела благие, чтоб славить и хвалить Сотворшего и сколько возможно подражать Богу»³⁸.

Св. Василий Великий: «Устроение тела твоего есть для тебя училище о цели, для которой ты сотворен; ты сотворен прямым для того, чтобы не влачил ты жизни своей на земле, но взирал на небо и на Сущего там Бога, и чтобы не гонялся за скотским наслаждением, но согласно с данным тебе разумом жил небесною жизнью»³⁹.

Но так как, по мере преуспеяния человека в добродетели, он достигает блаженства, которое есть следствие добрых дел и награда за них, по учению Самого Спасителя о блаженствах (Мф.5:3–12), то можно выражаться, что человек, созданный на дела благие (Еф.2:10), с тем вместе создан и для блаженства и что, следовательно, блаженство составляет одну из целей человека, рассматриваемого по отношению к самому себе. И на эту цель человека указывали Святые Отцы.

Св. Григорий Богослов: «Мы получили бытие, чтобы благоденствовать; и благоденствовали после того, как получили бытие; нам вверен был рай, чтобы насладиться; нам дана была заповедь, чтобы сохранив ее, заслужить славу»⁴⁰.

Св. Григорий Нисский; «Надлежало, чтобы человек, созданный для наслаждения Божественными благами, имел в природе своей нечто родственное с тем, чем будет наслаждаться, потому он и наделен жизнью, и разумом, и мудростью, и всеми Богоподобными свойствами»⁴¹.

Св. Иоанн Дамаскин: «Как благий, Бог сотворил нас не для того, чтобы наказывать, но чтобы мы были причастниками Его благости»⁴².

Назначение человека по отношению ко всей окружающей его природе ясно определяется в словах Самого Триипостасного Создателя: «сотворим человека по образу Нашему и по подобию, и да обладает рыбами морскими, и птицами небесными, и зверьми, и скотами, и всею землею, и всеми гады, пресмыкающимися по земли» (Быт.1:26). Как образ Божий, как сын и наследник в дому Небесного Отца, человек поставлен как бы посредником между Творцом и тварью земною.

Св. Амвросий: «По достоинству человек явился последним (при сотворении мира), как цель природы, созданный для правды, чтобы быть провозвестником правды между прочими животными; справедливо он явился последним, как венец всего творения, как причина мира, для которой создано все»⁴³.

Св. Григорий Богослов: «Если последним явился в мир человек, почтенный Божиим рукотворением и образом, то сие нимало не удивительно: ибо для него, как для царя, надлежало приготовить царскую обитель, и потом уже ввести в нее царя в сопровождении всех тварей»⁴⁴.

Блаж. Феодорит: «Бог всяческих, по сотворении видимой и невидимой твари, произвел напоследок человека, поставив его, как бы некоторый Свой образ, среди тварей неодушевленных и одушевленных, видимых и невидимых, дабы твари неодушевленные и одушевленные приносили ему пользу, как некую дань, а естества невидимые, имея попечение о человеке, свидетельствовали сим свою любовь ко Творцу»⁴⁵.

«Последняя цель человека, – говорит Епископ Феофан, – в Боге, в общении или живом союзе с Богом. Созданный по образу и подобию Божию, человек по самой природе своей есть некоторым образом Божеского рода. Будучи же рода Божия, он не может не искать общения с Богом, не только как с своим началом и первообразом, но и как с верховным благом. Потому-то сердце наше и бывает довольно только тогда, когда обладает Богом и бывает обладаемо от Бога. Ничто, кроме Бога, не успокаивает его. Соломон много знал, многим обладал, многим наслаждался; но все это, наконец, должен был признать суетою и крушением духа (Еккл.1:8,17–18; 3:10–11; 8:17). Один покой для человека в Боге. «Что бо ми есть на небеси? И от Тебе что восхотех на земли? исчезе сердце мое и плоть моя, Боже сердца моего, и часть моя, Боже, во век» (Пс.72:25–26). «В Боге – жизнь, – учит Василий Великий, – отчуждение и удаление от Бога есть зло, несноснейшее даже будущих геенских мучений, – зло самое тяжкое для человека, как для глаза лишение света и для животного отнятие жизни». И еще: «Что было для души преимущественным благом? – Пребывание с Богом и единение с Ним посредством любви. Отпав от Него, она стала страдать»⁴⁶. Посему-то нам внушается: «взыщите Господа, взыщите лица Его выну», – (Пс.104:4). Пророк Моисей поставлял зрение лица Божия краем своих желаний и после того, уже, как Бог явил чрез него и в нем столько чрезвычайных действий Своей благости и всемогущества: «аще обретох благодать пред Тобою, яви ми Тебе Самого, да разумно вижду Тя» (Исх.33:13), – молился он. С каким страхом взывал ко Господу пророк Давид: «не отвержи мене от лица Твоего» (Пс.50:13), зная, что «удаляющие себе» от Него «погибнут!» (Пс.72:27). С каким желанием устремлялся он всегда к Богу: «возжада Тебе душа моя...» (Пс.62:2), «имже образом желает елень на источники водныя, сице желает душа моя к Тебе, Боже!» (Пс.41:2). С какой теплотой упокоивался в Нем едином: «мне же прилеплятися Богови благо есть!» (Пс.72:28).

Но не в этом одном устремлении всех желаний к Богу – наше благо. Жажда без утоления, алчба без насыщения, потребность без удовлетворения – есть скорбь, болезнь, мучение. Ища Бога, мы хотим обрести Его, хотим обладать Им и быть обладаемыми от Него, приискренно приобщиться Его, быть в Нем и Его иметь в себе (см. Макария Великого послание). В этом-то живом, внутреннем, непосредственном общении Бога с человеком и человека с Богом и есть его последняя цель.

Таким сие общение изображается в слове Божием. Так Сам Бог об одних говорит: «не имать Дух Мой пребывати в человецех сих, зане плоть суть» (Быт.6:3), – а другим обещает: «вселюся в них и похожду» (2Кор.6:16). «Внимай, – говорит на сие место св. Златоуст, – кто обитает в тебе! Ты Бога носишь в себе». Спаситель обещает внутреннейшее некое вселение Бога в сердце человеческое, когда говорит: «к нему приидем и обитель у него сотворим» (Ин.14:23). Св. Иоанн Богослов учит, что когда кто пребывает в любви, то не только он пребывает в Боге, но и Бог в нем пребывает (1Ин.4:16). У св. отцов живое общение с Богом возводится до обожения человека. Так св. Григорий Богослов изображает человека «живым существом, чрез стремление к Богу достигающим обожения»⁴⁷.

Феодор, Епископ Едесский, так учит о цели человека: «цель жизни нашей есть блаженство, или, что все равно, Царство Небесное или Царство Божие, которое состоит не только в том, чтобы зреть царственную, так сказать, Троицу, но и в том, чтобы получать божественное влияние и как бы принимать обожение и в сем влиянии находить исполнение и совершение всех недостатков и несовершенств. В сем-то состоит пища умных сил, т. е. в восполнении недостатков посредством Божественного оного влияния»⁴⁸.

У св. Макария почти в каждой беседе можно находить напоминание о живом общении души с Богом. Так, в 46 беседе он учит, что «Бог сотворил душу человека такою, чтобы быть ей невестою и сообщницею Его и чтобы Ему быть с нею единым растворением и единым духом» (§ 6). Посему, «если душа прилепляется Господу, то и Господь, милосердием и любовию подвигнутый, к ней приходит и ей прилепляется, и тако един дух, и едино растворение, и един разум бывает душа и Господь» (§8). «Для человека нужно, – говорит он в другом месте, – чтобы не только сам он был в Боге, но и Бог был в нем».

Не подумал бы кто, однако ж, что живой союз с Богом есть исчезновение души в Боге с насилием ее самостоятельности и свободы. Нет, хотя душа действительно стоит при сем под Божественным влиянием, прикасается некоторым образом Богу и проникается Его силою, однако ж не перестает быть душою – существом разумно-свободным, подобно тому, как раскаленное железо или уголь, проникаясь огнем, не перестают быть железом и углем. Она приобретает только чрез сие общение полнейшую и скорейшую силу действовать по воле Божией – свободно, но и безпрекословно.

С другой стороны, и то неверно, если бы кто стал думать, что когда Богообщение поставляется последней целью человека, то человек сподобится его после, в конце, например, всех трудов своих. Нет, оно должно быть всегдашним, непрерывным состоянием человека, так что, коль скоро нет общения с Богом, коль скоро оно не ощущается, человек должен сознаться, что стоит вне своей цели и своего назначения. Состояние, в котором человек сознает, что Бог истинный есть его Бог, и сам он есть Божий, т. е. говорит в сердце своем Богу: «Господь мой и Бог мой» (Ин.20:28), как апостол Фома, и к себе самому: «Божий есмь – Божий есмь» (Ис.44:5), такое состояние есть единое истинное состояние человека, есть единый решительный признак присутствия в нем начала истинно-нравственной и духовной жизни.

Итак, далеки от истины те, кои поставляют последней целью человека самого же человека, какими бы пышными названиями они ни украшали ее, развитием, например, духовных сил или стремлением к усовершенствованию. При такой цели люди разъединяются заботою только о себе и привыкают все обращать в средство, не исключая даже и Самого Бога, тогда как на самом деле человек, как и все сотворенное, есть средство в деснице Божией для целей Его Божественного Промысла. «Вся созда Господь Себе ради» (Притч.16:4). Посему «о Нем живем, движемся и есмы» (Деян.17:28), «яко из Того, и Тем, и в Нем всяческая» (Рим.11:36).

Несправедливо последней целью человека поставлять и одно благо ближних, т. е. людей, даже и в том смысле, что вся забота его должна быть обращена на благосостояние общества. Содействовать общему благу есть, безпрекословно, долг человека, но не первый и не исключительный. Если поставить это первым долгом, то всякий человек мысль и сердце обратит на других, а не к Богу, и следовательно все в совокупности составят общество людей, сомкнутых в себе, но душой отторгнутых от Бога. Это будет тело без главы. Напротив, при Богообщении все люди, сходясь в сей единой цели, не мысленно только, но самым делом соединяются и все, единым духом и единою силою преисполняясь, составляют единое, живое и стройное тело. Под этим только условием и может созидаться и истинный и надежный союз между людьми»⁴⁹.

Человек созидается после всех видимых тварей. Ибо всеобщий порядок видимого творения состоял в постоянном восхождении к совершеннейшему; человек есть малый мир, сокращение и как бы чистейшее извлечение всех естеств видимого мира, все прочие твари сотворены на службу его, и потому он вводится в мир, как владыка в дом, как священник во храм, совершенно устроенный и украшенный. Итак, после создания животных земных, в шестой день Бог увенчал Свои творения созданием человека, который после всех явился на земле, как царь в своем владении.

Из св. Писания мы видим, что сотворению человека предшествует совет Бога с Самим Собою; «и рече Бог: сотворим человека» (Быт.1:26). Этим ясно высказывается, что с человеком начинается нечто новое в видимом мире, отличное от всего прежде созданного. Потом, человек творится не одним повелением и не однократным действием, но непосредственным и постепенным образованием: «и созда Бог человека, персть взем от земли, и вдуну в лице его дыхание жизни» (Быт. 2, 7). Так сотворен первый человек – Адам; «и наложи Бог изступление на Адама, и успе: и взя едино от ребр его, и исполни плотию вместо его. И созда Господь Бог ребро, еже взя от Адама, в жену, и приведе ю ко Адаму» (Быт.2:21–22): так сотворена первая жена – Ева. Наконец, первые люди созидаются по образу и по подобию Самого Творца и получают благословение господствовать над всею землею: «и сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его: мужа и жену сотвори их. И благослови их Бог, глаголя: раститеся и множитеся, и наполните землю, и господствуйте ею, и обладайте рыбами морскими, и птицами небесными, и зверьми, и всеми скотами, и всею землею, и всеми гадами пресмыкающимися по земли» (Быт.1:27–28). Все это показывает, что человек не есть продолжение рода созданных до него существ земных, не есть высшая только порода животных: он – род Божий (Деян.17:29) и хотя замыкает собою цепь земных творений, но вместе с тем составляет в ней звено, которым тварь соединяется с Творцом Своим. Существование окружающих его тварей есть только чувственное и временное; а человек, – хотя и в теле, живет духом, – хотя и во времени, начинает путь к вечности, – хотя и в царстве и над царством природы, принадлежит в то же время Царству Небесному (Фил.3:20)⁵⁰.

Митрополит Макарий: «Как образ Божий, как сын и наследник в дому Небесного Отца, человек поставлен быть как бы посредником между Творцом и земной тварью: в частности, предназначен быть как бы ее пророком, чтобы словом и делом провозвещать в ней волю Божию; ее первосвященником, чтобы возносить от лица всех земнородных жертву хвалы и благодарения Богу и низводить на землю благословения небесные; главою и царем, чтобы, сосредотачивая в себе цели бытия всех видимых тварей, он мог соединить через себя все с Богом, и таким образом всю цепь земных творений содержать в стройном союзе и порядке». Таким и был создан первый человек, создан способным выполнять свое назначение при том свободно, добровольно, радостно, по влечению души, а не по принуждению»⁵¹.

Самое важное преимущество человека в ряду прочих созданий Божиих состоит в том, что Творец благоволил украсить его Своим образом и подобием. «И рече Бог, – повествует священный Бытописатель, – сотворим человека по образу Нашему и по подобию... И сотворил Бог человека, по образу Божию сотвори его: мужа и жену сотвори их».

Во-первых, Бог по природе Своей есть чистейший Дух, не облеченный никаким телом и не причастный никакой вещественности. Следовательно, и образ Божий надобно полагать не в теле человека, а в невещественной душе.

Во-вторых, Бог, как Дух, имеет и существенные свойства Духа – ум, свободу, и по самой природе своей бессмертен, потому, в частности, можно полагать образ Божий в уме человека, в его свободной воле, в неразрушимости и в бессмертии души.

В-третьих, Бог по отношению ко всем другим существам есть их Господь, Царь и Владыка, поэтому можем сказать, что образ Божий состоит и в дарованной человеку, при творении, царственной власти и владычестве над всеми земнородными, тем более что такая мысль согласна с ходом слов Самого Создателя, Который, лишь только изрек: сотворим человека по образу Нашему и по подобию, непосредственно присовокупил: и да обладает рыбами морскими и птицами небесными, и зверями, и скотами, и всею землею, и всеми гадами, пресмыкающимися по земли. Но очевидно, что владычество человека над земнородными есть только следствие и внешнее выражение образа Божия, находящегося в самой душе человека, в разуме, в ее свободе, которые одни дают нам полное преимущество перед всеми животными неразумными.

Наибольшая часть Отцов и учителей Церкви отвечала, что есть, и говорили именно, что образ Божий находится в самой природе нашей души, в ее разуме, в ее свободе, а подобие – в надлежащем развитии и усовершенствовании этих сил человеком, в совершенстве его разума и свободной воли, или того и другой вместе, в добродетели и святости, в стяжании даров Святого Духа. Следовательно, образ Божий получаем мы от Бога вместе с бытием, а подобие должны приобретать сами, получивши к этому от Бога только возможность.

«Сотворим человека по образу Нашему и по подобию...» – первое мы имеем по сотворению, – говорит св. Григорий Нисский, – а последнее мы сами совершаем по произволению. Быть по образу Божию свойственно нам по первому нашему сотворению, но сделаться по подобию Божию зависит от нашей воли. И это, зависящее от нашей воли, существует в нас только в возможности, приобретается же нами на самом деле посредством нашей деятельности. Если бы Господь, намереваясь сотворить нас, не сказал предварительно: сотворим и по подобию, – то мы собственною силою не могли бы быть по подобию Божию. Теперь же мы в сотворении получили возможность быть подобными Богу. Но дав нам эту возможность, Бог нам самим предоставил быть деятелями нашего подобия с Богом, чтобы удостоить нас приятной награды за деятельность, чтобы мы не были подобны изображениям бездушным, делаемым живописцами».

«В самом моем сотворении, – говорит тот же отец, – я получил – по образу, а по произволению бываю – по подобию... Одно дано, а другое оставлено недовершенным (примеч. – ведь обратим внимание, что в книге Бытия говорится: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему...», а затем – уже по сотворении: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его» (Быт.1:26,27), – не говорится, что «по подобию» сотворил – очень важный момент – сост.), дабы ты, усовершив сам себя, соделался достойным мздовоздаяния от Бога. Как же мы делаемся по подобию? – Чрез Евангелие. – Что есть Христианство? – Уподобление Богу, сколько то возможно для природы человеческой. Если ты решился быть христианином, то старайся сделаться подобным Богу, облечься во Христа»⁵².

«Образ Божий, – говорит св. Димитрий Ростовский, – есть и в неверного человека душе, подобие же только в христианине добродетельно: и когда совершает смертные грехи христианин, тогда подобия только лишается Божия, а не образа. И если и в муку вечную осудится, образ Божий тот же в нем во веки, подобия же уже быть не может».

«Возвысив человека над всем земным миром, даровав ему разум и свободу, украсив его Своим образом, Творец тем самым указал ему и его особое высокое назначение. Перед духовным взором человека – Бог и духовный мир. Перед телесным взором – мир вещественный.

Первое назначение человека – слава Божия. Человек призван пребывать верным союзу с Богом, стремиться душой к Нему, познавать своего Создателя, прославлять Его, радоваться единению с Ним, жить в Нем. Человек, как венец созданий, назначен быть сознательным, разумным, постоянным, совершеннейшим на земле орудием славы Божией. А для этого ему надлежит быть достойным своего Первообраза. Иначе говоря, он призван совершенствоваться, оберегать свое подобие Богу, восстанавливать его, укреплять, призван развивать и совершенствовать нравственные силы свои путем добрых дел. Истинное его благо заключается в блаженстве в Боге. И потому должно сказать, что блаженство в Боге составляет цель бытия человека»⁵³.

«Нравственное преуспеяние и усовершение, возможное в земной жизни, есть только предуготовление к будущей вечной славе и блаженству человека. Слава эта так велика, что в сравнении с нею ничего не значат все скорби и страдания настоящей жизни. «Ибо думаю, – пишет Апостол, – что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим.8:18). Будущее блаженство человека не только не может быть объято и мыслию человека, не только ничего подобного ему человек не знает по опыту, но и вообразить не может. «Ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его» (1Кор.2:9). Сие блаженство есть возможно близкое для ограниченного существа единение с Богом и возможно полное участие в Божеском блаженстве. Для человека первозданного путь к сему блаженству был проложен в рай, светлый, безболезненный, не преграждаемый смертию, но человек потерял райский путь и идет к небесному отечеству путем земного, тяжкого странствия, путем смерти, тления и воскресения. Пути различны, но ведут к одной цели – к вечному блаженству с Богом. Это-то блаженное единение с Богом в вечности и есть цель, для которой создан человек»⁵⁴.

«Что такое – человек? На этот вопрос отвечает человекам Апостол: «Вы бо есте церкви Бога жива, якоже рече Бог: яко вселюся в них и похожду, и буду им Бог, и тии будут Мне людие» (2Кор.6:16). Священное Писание называет всякого вообще человека домом, обителью, сосудом. Тот человек, который не захочет быть домом Божиим, сосудом Божественной благодати, соделывается домом и сосудом греха и сатаны... Человек не может не быть тем, чем он создан: он не может не быть домом, не быть жилищем, не быть сосудом. Не дано ему пребывать единственно с самим собою, вне общения: это ему неестественно. Он может быть с самим собою только при посредстве Божественной благодати, в присутствии ее, при действии ее: без нее он делается чуждым самому себе и подчиняется невольно преобладанию падших духов за произвольное устранение из себя благодати, за попрание дела Творца... Соделывается человек сосудом и жилищем Божиим посредством христианства, устраивается и украшается жилище действием Святого Духа: «вы созидаетеся, – говорит Апостол, – в жилище Божие Духом» (Еф.2:22)... Соделались храмами Божества все избранники Божии, как говорит о себе святой апостол Павел: «живет во мне Христос» (Гал.2:20). Неудовлетворивших Божественному назначению он называет не тем, чем они должны быть. «Или не знаете себе, – говорит он, – яко Иисус Христос в вас есть? Разве точию чим неискусни есте», т. е. «разве только вы не то, чем должны быть» (2Кор.13:5). За неудовлетворение человеком назначению своему Апостол возвещает ему вечное бедствие. «Не весте ли, – говорит он, – яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас? Аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог» отступлением от него, преданием собственному состоянию падения, общению с падшими духами и последствию их – погребению на веки во адской огненной бездне: «Храм бо Божий свят есть, иже есте вы», то есть «храм Божий свят, а этот храм – вы» (1Кор.3:16,17). Не только души, но и «телеса ваша храм живущаго в вас Святаго Духа суть, егоже имате от Бога, (получив в себя при таинстве крещения) и несте свои: куплени бо есте ценою (крови Богочеловека). Прославите убо Бога в телесех ваших и в душах ваших, яже суть Божия» (1Кор.6:19,20). Основываясь на этих свидетельствах Святого Духа, определяем человека так: Человек – есть Богозданный храм Божества по душе и телу»⁵⁵.

Святой Иоанн Златоуст говорит: «Благодать Святого Духа соделывает нас самих, если мы проводим благочестивую жизнь, храмами Божиими и мы получаем способность молиться на всяком месте (...), где бы ты ни был – приуготовлен тебе и алтарь, и жрец и жертва. Ты сам и алтарь, и священник, и приношение»⁵⁶. «Вы бо есте церкви Бога жива» (2Кор.6:16). Этот дом укрась, извергни всякое греховное помышление, чтоб соделаться драгоценным членом Христа, чтоб соделаться храмом Духа⁵⁷. Самое дело, будучи рассмотрено со вниманием и точностью, показывает, что основание иначе положено быть не может, как трезвенным и правильным жительством. Здание растет, – говорит Апостол, – «в Церковь святую о Господе» (часто повторяет он это), «в святой храм», «в жилище Божие Духом» (Еф.2:21–22). Что это за здание? Храм, предназначенный в обитель для Бога? Каждый из вас есть храм, и все вообще составляете храм, в котором жительствует Бог, как в теле Христовом, как в духовном храме»⁵⁸.

«Дерзаю утверждать, – говорит св. Исаак Сирский, – что мы – храм Божий. Очистим храм Его, потому что Он чист, чтоб Он возжелал вселиться в него. Освятим его, потому что и Он свят. Украсим его всеми делами благими и благолепными. Покадим его кадилом – упокоением Бога исполнением воли Его, чистою и сердечною молитвою, которой невозможно стяжать при частом общении с миром и участием в действиях его. Тогда осенит душу облак славы Божией и свет величия Его воссияет внутри сердца⁵⁹. Небо внутри тебя, если будешь чист: в самом себе увидишь ангелов со светом их и Владыку их с ними и внутри их. Сокровище смиренномудрого внутри его: оно – Господь⁶⁰. Храм благодати тот, кто растворен с Богом и пребывает в попечении о суде Его. Что значит пребывать в попечении о суде Его? Не что иное, как непрестанно изыскивать все средства к упокоению Его, непрестанно скорбеть и печалиться по причине немощи естества нашего, непопускающей нам достигнуть совершенства, непрестанно заботиться о том, чтоб постоянно содержать в душе своей непрерывающуюся память Божию, как сказал блаженный Василий. Сосредоточенная молитва, чуждая развлечения, соделывает в душе волю Божию явственною. В этом заключается вселение Бога в человека, когда Бог, постоянным памятованием Его, напечатлеется (водрузится) в человеке»⁶¹.

Преподобный Макарий Великий постоянно выражается о человеке как об обители, храме, сосуде, престоле Божества. «Благоизволил небесный Отец обитать во всяком, верующем в Него и просящем у Него (Ин.14:23). Так восхотело безпредельное милосердие Отца! Так угодно непостижимой любви Христовой! Таково благоволение неизглаголанной Божией благости⁶². Внутренний человек есть некое живое существо, имеющее свой образ и вид: внутренний человек есть подобие внешнего человека. Это превосходнейший и драгоценнейший сосуд, потому что Бог благоволил о нем более, нежели о всех тварях⁶³. Престол Божества есть ум наш, и наоборот, престол ума есть Божество и Дух. Подобно этому, по преступлении заповеди Адамом на его сердце, ум и тело, как на свой престол, воссели сатана, начала и силы тьмы. Для разрушения их царства пришел Господь, приняв плоть от Девы, и низложил духов злобы, восседающих в теле, с престолов их: с разума и помышлений, в которых они обитали. Господь очистил совесть, соделал Своим Престолом разум, помышление и тело⁶⁴. Естество наше может быть в общении с демонами и лукавыми духами, равно как и в общении с ангелами и Святым Духом, бывает храмом сатаны и храмом Святого Духа. Итак, рассматривайте, братья, совесть вашу: с кем вы находитесь в общении, с ангелами ли или с демонами? Чей вы храм и жилище, Божие ли или диавольское? Каким сокровищем наполнено сердце ваше, благодатным ли или сатанинским? Как дом, оскверненный зловонием и нечистотами, должно, во-первых, окончательно очистить, потом украсить и наполнить всяким благовонием и сокровищами: так должно нам очистить и сердце, чтоб вместо сатаны пришел Дух Святой и почил в душах христианских⁶⁵... Дом, в котором не живет господин его, находится в темноте, нечистоте и запустении, наполняется сором и смрадом: так и душа, в которой не обитает Господь с ангелами, наполняется греховным мраком, скверными и унизительными страстями. Горе пути, по которому никто не ходит, на котором не слышится человеческого голоса! Такой путь соделывается притоном зверей. Горе душе, в которой не ходит Господь и не прогоняет из нее Своим гласом зверей – духов злобы! Горе дому, когда не обитает в нем владелец его! Горе земле, когда нет земледельца, который бы возделывал ее! Горе кораблю, не имеющему кормчего! Он сокрушится и погибнет от морских волн и бури! Горе душе, не имеющей в себе истинного кормчего – Христа! Находясь в горестном и мрачном море, обуреваемая волнами страстей и духами злобы, бедствуя как бы оттяжкой непогоды, наконец она подвергается погибели! Горе душе, если она не имеет в себе рачительно возделывающего ее Христа, чтоб она могла приносить благие плоды Духа! Будучи оставлена, она порастает терниями и волчцами и, наконец, подвергается потреблению огнем. Горе душе, если она не имеет обитающим в себе Господа своего Христа! Будучи оставлена, она наполняется смрадом страстей и соделывается жилищем пороков»⁶⁶.

...Вот что говорят святые Отцы о цели и назначении нашей жизни, и еще многие и многие можно находить об этом у них рассуждения, но и этого уже достаточно, чтоб ясно увидеть, к чему мы призваны, в каком направлении каждый человек должен простирать свою жизненную деятельность. Какое горе, если он этого не ведает или не исполняет. Как обидно, как глупо и трагично, что мы, имея такое блаженнейшее призвание от Творца Своего, оставляем все это славное и прекрасное, отвращаем лицо свое от всего истинно радостного и счастливого, что могли бы иметь и здесь, и в грядущей вечности, и повергаемся лицом своим в самую грязь, в прах, в пустую и горестную суету, подобно червям, копошимся в земле, наполняем ее гноем свои внутренности. «И человек, в чести сый не разуме приложися скотом несмысленным и уподобися им» (Пс.48:21).

Христианин! Вчитайся и вдумайся в то, что говорит Дух Святой чрез св. Отцов наших о назначении и цели жизни человеческой, поразмысли об этом хорошо! Посмотри теперь вокруг, на себя самого – как мы живем?! Чем озабочены люди, что ставят они целью своей жизни?! Теперь ты наверняка ужаснешься: «Окаянные, что мы делаем! Во что превращаем бесценное свое сокровище! На что иждиваем драгоценнейшее время жизни!» А ведь оказывается, как страшно терять каждый день, час, миг, проживая их бессмысленно, какой грех «убивать время»! Эти мгновения дарованы нам для величайшего дела, от них зависит все наше будущее, наша вечность. Неужели же мы, подобно жалкому Исаву, променяем свое царственное первенство на чечевичную похлебку? Да не будет!

Размышления о цели и назначении нашей жизни способны заставить нас воспрянуть духом и начать ревностно заботиться о своей душе, вообще переоценить все стороны своей жизни и внимание свое отвлечь от суеты, направив его на главные и необходимые вещи. Но еще более способны отрезвлять и возбуждать настрой к Богоугодным делам размышления о надвигающемся смертном часе, скором исшествии нашем из мира сего, об должной вот-вот раскрыться пред нами ужасающей своим величием вечностью! Что ждет там каждого из нас? Когда мы будем отозваны отсюда – может, уже завтра?! Какие перемены, какой Суд, какая участь свершатся над нами? Как будем разлучаться со всем этим так уже нам хорошо знакомым и сроднившимся миром? Куда поведут нас и кого мы встретим там? Все подобные размышления и печальны, и грозны, и тяжки, с одной стороны, но тем не менее они не толкают в уныние, а, наоборот, от всякого уныния и сонного нечувствия отрезвляют и пробуждают бодрость, как если на спящего брызнуть холодной водой. Все святые Отцы считают подобного рода помышления самыми сильными и действенными для пробуждения души и возбуждения в ней ревности о спасении. Мы коснулись той великой славы, которая заложена в человеке и может раскрыться во всей своей красе, если он всею душою обратится к Господу своему. Теперь рассмотрим и то печальное бесславие и унижение, через которое должен пройти каждый человек из-за грехопадения рода нашего, из-за отступления нашего от Бога. И кто из человеков пройдет, не убоявшись «страха нощнаго», «посреде сени смертныя»? Только «живый в помощи Вышняго» (Пс.22;90)

«В нашей жизни мы знаем наверно только то, что мы умрем: это единственно твердое, для всех общее и неизбежное. Все переменчиво, ненадежно, тленно, и, любя мир, его красоту и радости, мы должны включить в нашу жизнь этот последний завершительный и тоже, если мы захотим, могущий быть прекрасным момент – нашу смерть»⁶⁷.

«Евангелие учит нас определенно, что наша человеческая жизнь не ограничивается пределами земного существования, которое является лишь началом и подготовительной ступенью к нашему подлинному вечному бытию. Евангелие утверждает и убеждает нас, что за этой временной земной жизнью начинается жизнь в ином мире, конца не имеющем. Мы не можем пройти мимо этого утверждения Евангелия, не задумываясь над ним. Между тем почти все мы живем, совершенно о нем не думая, с ним не считаемся, не сообразуем с ним свою жизнь, живем почти так, как живут мухи и воробьи. Нельзя не удивляться этой поразительной беспечности человеческий, о которой знаменитый оптинский старец Амвросий когда-то отозвался так: «Если на одном конце деревни начнут вешать, то на другом будут еще плясать, говоря: до нас не скоро дойдет». Кто-то как будто завязал нам глаза на наше собственное, для всех очевидное неизбежное будущее – смерть, переход из настоящей жизни в какое-то новое бытие или небытие. Все внимание, все заботы современных людей, и особенно людей культурных, образованных, всецело направлены на их земное благополучие, которое ими устраивается с возможной заботливостью, но без всякого соотношения с их будущим посмертным существованием. Для того чтобы устроить свое земное благополучие, личное или семейное, или национальное, люди не останавливаются ни перед какими трудностями, ни перед какими жертвами. Они вступают в кровопролитнейшие войны, в которых погибают сотнями тысяч человек, из которых, таким образом, ни один не увидит и не воспользуется тем благополучием, ради которого предпринимается война...

Люди живут так, как будто за пределами земного существования никакой жизни уже не будет, и потому к этой будущей жизни не готовятся, не думают о ней, не волнуются ею и никогда о ней между собой не говорят. Все внимание всецело сосредоточено на интересах земной, временной жизни, хотя люди и не могут не сознавать, что при отсутствии вечной жизни земная жизнь не только отдельного человека, но и всего человечества превращается в пустой сон, в пустую и праздную мечту, в мыльный пузырь. И однако, этой мечте люди отдают все свое внимание, все свои силы, думы и заботы, все свои радости и печали, все серьезные и глубокие движения своего сердца и своей мысли, чего она, эта мечта, в ее оторванности от вечности совсем не заслуживает. Имеем ли мы, однако, какое-нибудь основание утверждать, что будущей жизни, о которой определенно говорит Евангелие, на самом деле не будет? Такого основания у нас нет. И мы не потому не думаем о будущей жизни, что имеем основание не верить в нее, а единственно потому, что к вопросу о бессмертии мы сделались безнадежно равнодушными под влиянием современного материалистического духа времени. Этот вопрос не только нас не волнует и не тревожит, он просто для нас не существует, мы им не интересуемся. Таков дух современной культуры. Если мы и задумываемся о чем-либо посмертном, то не о своем личном бытии или бытии близких нам людей, а о том, какую память оставим мы у людей после нашей смерти – у родных, у друзей, в своем потомстве, в своем народе, в истории, в человечестве, словом, у всех и всюду, но только не у Бога. Наше равнодушие к вопросу о будущей жизни есть результат нашего равнодушия к Евангелию, ко Христу. Если бы верили Христу, то верили бы и в будущую жизнь, которую Он определенно нам обещает. Такое наше отношение к вопросу о бессмертии свидетельствует о том, что христианство потеряло свою действенность в современном сознании и в современной жизни, потеряло руководящее в ней значение и влияние. В нас атрофировалось чувство, что мы живем пред очами Божиими, пред очами Христа и должны будем дать отчет в нашей земной жизни. У нас нет того чувства страха Божия, которое было у наших блаженных предков и у древних христиан. И общественная, и государственная жизнь человечества строится теперь без всякой мысли и заботы об ответственности пред Богом и о согласовании жизни с правдой Божией, с Его законом. Современные теории политического и социального строительства жизни не имеют никакой связи с религиозными верованиями, с учением Христа, с Евангелием, с Церковью. Если бы мы в заботах об устройстве своей жизни, общественной и государственной, хотя сколько-нибудь считались с Евангелием, мы не могли бы не принимать во внимание, что и в речах, и в притчах Спасителя, и в Апостольских посланиях всюду и постоянно подчеркивается та истина, что наша жизнь не ограничивается земным существованием, что земная жизнь есть преддверие, приготовительная школа к вечной жизни и что мы должны пользоваться земной жизнью для подготовки к вечной жизни, которая не за горами для каждого из нас. Поэтому и сказано в Евангелии: «Будьте готовы: ибо, в который час не думаете, приидет Сын Человеческий» (Мф.24:44). И в другом месте: «Бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий» (Мф.25:13). «Приидет» не только в смысле Своего второго славного пришествия для всеобщего суда, но и в смысле личного перехода каждого из нас в вечную жизнь...

Живая память о смертном часе придает нашей земной жизни особую трогательную красоту серьезности, значительности, ответственности, торжественности и благородства, бесконечно возвышая ее над жизнью животных. Эта память о смертном часе одновременно и устрашает, и утешает. Без веры в будущую жизнь, в ответственность пред Богом, наша жизнь ничем не отличалась бы от жизни воробьев и зайцев, жизнь превратилась бы, по выражению одного поэта, «в пустую и глупую шутку»⁶⁸.

«Светлый взгляд на вечность составляет все достоинство христианской веры, всю опору нашего существования, всю науку нашей жизни. Кто вполне уверен в бессмертии, тот не сомневается уже и в бытии Божием, в Его промысле, премудрости, всемогуществе, правосудии и благости. Какие бы ни постигали его горькие испытания или невзгоды – лишения, позор, изгнание, ссылка, – он, как скала среди моря, обуреваемая волнами, будет стоять неподвижно, останется верен Церкви, совести, царю и отечеству. Но если противная тому мысль западет в чью душу, она, как ядовитое испарение, тотчас проникнет и в семейный, и в общественный быт, и во все народные слои и убьет жизненное начало; тогда не ищите между согражданами искренности и простоты, вы найдете хитрость, притворство и обман; не ищите постоянства и верности между супругами; не ищите святости и единодушия в обществе; не ищите правды в судах; не ищите преданности царю и отечеству в вождях...»⁶⁹.

«О, человек, непременно бессмертный, хотя бы ты о том не думал, хотя бы и не хотел того! Берегись забывать твое бессмертие, чтобы забвение о бессмертии не сделалось смертоносною отравою и для смертной жизни твоей и чтобы забываемое тобою бессмертие не убило тебя навеки, если оно тебе, не ожидающему его и неготовому, внезапно явится. Не говори отчаянно: «утре умрем»; чтобы тем необузданнее устремляться за наслаждениями смертной жизни. Говори с надеждою и страхом: «утре умрем на земли и родимся или на небесех, или во аде». Итак, надобно поспешать, чтобы положить, надобно подвизаться, чтобы питать и укреплять в себе начало к небесному, а не адскому рождению»⁷⁰.

«Будем чаще возносить ум наш от земного к небесному, к ликам ангельским, к красотам непреходящим и вечным Царствия Небесного. Размышляйте также о том, как явится Бог и Спаситель наш Иисус Христос, о том времени, когда небеса с шумом мимо пойдут, стихии же сжигаемы разорятся, земля же и яже на ней дела сгорят (2Петр.3:10); о том, как предстанут пред Судиею мира все человеки от Адама до последнего рода, и как праведные, по определению Господню, приимут Царствие Небесное, а грешные отосланы будут на вечные мучения. Вот о чем надлежит всегда помышлять нам!»⁷¹.

Св. Тихон Задонский:

«Житие наше подобно пути, которым от самого рождения до смерти непрестанно идем. Бдим или спим, делаем или почиваем: безпрерывно путь сей умаляется, и всяк к концу своему приближается. Когда рождаемся, на путь сей вступаем, а когда умираем, путь сей оканчиваем. И чем более живем, тем более от термина рождения отходим и более к термину скончания приближаемся. Итак, житие наше на земли не иное что, как непрестанное и безпрерывное к смерти приближение. Путь сей иному должайший, иному кратчайший определил Бог. Иный бо в младенчестве, иный в отрочестве, иный в юношестве, иный в мужеском возрасте, а иный в старости оканчивает его.

Как известно, что путь сей начали мы, так известно, что его и окончим. Но когда окончим его, то Промысл Божий скрыл от нас, дабы всегда конца того ожидали мы и такими бы всегда тщались быть, каковыми хощем быть при скончании. «Того ради, – глаголет Златоуст святый, – Бог постановил нам неизвестный день смерти нашей, дабы мы ради неизвестного конца жития нашего себе содержали в добродетели» (Бес. 4 на Посл. к Евр.).

Как время, так и образ скончания нашего неизвестен нам. Единым образом вси рождаемся, а многоразличными умираем, и столько почти смертей, сколько людей. Иный в воде погрязает и кончает житие свое, иный землею пожирается, иный удавлением кончается, иный громом пораженный оставляет мир сей, иный на древе повешенный переходит на оный свет, иного разбойнические руки посекают, иный, почивать возлегши, не возстает, иный ходя, иный сидя, иный стоя падает бездыханен; многие вином и сном отягощены не пробуждаются и спать будут до общаго возстания; иный в объятиях блудниц, иный в хищении, разбое, убийстве, иные в прочих беззакониях праведным Божиим судом поражаются. Но что прочим случается или случилося, то тебе и всякому случиться может. Они, коих такая постигла смерть, не надеялись себе того, однако ж дознали на себе то: так и тебе, хотя и не надеешься, может подобное приключиться. Того ради чужого бедствия учися осторожным быть и всегда к часу оному покаянием приготовляй себе, дабы, какая ни застанет тебе кончина, неготового не восхитила.

При смерти всяк познает совершенно, какое мнение должно иметь о мирских вещах здоровому. Тогда всяк праведно о богатстве, чести, славе и сладострастии рассуждает. Праведно, говорю, рассуждает, что ими, как во сне любовался, и что, как сны восстающего, образ их прошел. Ибо как наг в мир сей пришел, так наг и исходит: не выносит с собою ничего, все мирское миру оставляет. Тогда подлинно с Соломоном признает, что «суета суетствий и всяческая суета» (Еккл.1:2).

Хотя мы и часто видим на других позднее сие раскаяние, однако ж мир прелестный так ослепляет нас, что дотоле сего не чувствуем, доколе сами на себе делом самым не узнаем. Иный мыслит старые житницы разорить и создать новые, чтобы собрать жита своя, и душу свою чрез многие лета весело учреждать, но страшного Божия гласа не слушает: «безумне! в сию нощь душу твою истяжут от Тебе: а яже уготовал еси, кому будут?» (Лук.12:20).

Иный земли, вотчины, палаты расширяет, но не видит, что един гроб в три аршина в земли готовится ему; но и того, может быть, не сподобится, ибо или утроба звериная, или пучина морская, или иное что гробом может стать. Иный старается, как бы на высоту чести и славы подняться, но не примечает, что равно славные, сановитые и подлые земле предаются. Иный утучняет тело свое, но не усматривает, что большую пищу заготовляет червям. Но в таких замыслах всякого постигает конец, и так «погибают вся помышления его» (Пс.145:4). Познает себе в таких же обстоятельствах, в каковых других прежде видел. Тогда и сам все то познает, как суету или как препятствие к истинному блаженству: тогда кается, жалеет, что в таких суетах ум его занят был, тогда и сам праведно, но поздно, о сем том рассуждает.

Когда рождаемся, не чувствуем, как рождаемся, хотя и знаем, что един образ рождения всем: и родившися, «первый глас подаем плача» (Прем.7:3). Но не тако умираем: тогда чувствуем, коль горька есть смерть; тогда сознаем, коль тяжкое разлучение духа от плоти, которых соединение нечувствительно нам было. Горесть сию смертную примечаем на тех, которые при глазах наших отходят от нас. Слышим, коль тяжко воздыхают и стонут; примечаем, коль горестно болезнуют, как трудно разрывается союз души и тела, как великий подвиг восстает в совести противу отчаяния, как нестерпимый страх осуждения, ужас геенны объемлет и прочее. Тогда разум, совесть и мудрость оскудевают; помощь человеческая ничего не может: един человек остается, хотя и многими другими и сродниками обстоим; един в жестокой той брани подвизается, борется противу врагов, аще сильная помощь милостивого Иисуса не приспеет. Чего ради предстоящим в таком случае должно усердную пролить молитву, чтобы помощь Его пришла и избавила от скорби, обдержащия брата.

Как двоякий род есть по пути мира сего идущих, то есть благочестивых и нечестивых, так двоякая и различная есть кончина, то есть блаженная и неблагополучная. Блаженная есть кончина благочестивых, когда в благочестии о Господе умирают, как небесный глас объявляет: «Блажени мертвии, умирающии о Господе!». Неблагополучна есть кончина нечестивых, которые в нечестии без истинного покаяния и живой веры оканчивают житие свое. Ибо как оным смерть – упокоение от трудов и прешествие от многоболезненной к вечной и радостной жизни, так сим по временной смерти следует вечная смерть. Обоих восприемлет вечность, которая начало имеет, но конца не имеет; но не равная вечность: тех блаженная, вся благая содержащая; сих злополучная, плачевная, мучительнейшая и вся злая заключающая в себе»⁷².

«Царь, желая позвать к себе подданнаго своего, посылает к нему указ. Так Царь Небесный, Иисус Христос, зовет к Себе всякого христианина в тот мир, зовет чрез смерть. Видит человек приблизившуюся кончину свою или смерть, и к нему невидимо приходит указ от Царя Небесного, которым он призывается к Нему. Что тогда бывает у бедного человека на сердце? Какой страх, какой трепет и ужас, какое смущение! Царь Небесный зовет меня! Пришел ко мне указ Его, чтобы явиться к Нему, а я не готов. Вижу я приблизившуюся кончину мою, а я об ней никогда не думал. Приблизилась ко мне смерть, о которой я никогда не помнил. Уже отворяются мне врата вечности, о которой я никогда не помышлял. Боюсь я суда Судии – Бога, Котораго прогневлял. Совесть моя обличает и мучит меня, представляя мне грехи мои. Вечная мука, в которую отходят нераскаянные грешники, страхом и ужасом поражает меня. Зачем я об этом страшном часе никогда не помышлял? Зачем ум мой занят был суетою? Для чего я столько собирал и гонялся за славою и честию мира сего? Зачем предавался грехам и не внимал слову Божию, которое предостерегало меня? Что мне ныне пользы в собранном мною богатстве и в почестях? Что мне ныне друзья, с которыми я роскошествовал и веселился? Ах, суета омрачила и ослепила ум мой, и я не мог различать прелести и истины, зла и добра, вреда и пользы, греха и добродетели, пути к погибели и пути к блаженству истинному. Суета отняла у меня память о смерти, к которой я ныне приблизился, и о вечности, в которую вступаю. Ныне я познаю, что есть прелесть и что истина, что есть истинное мое добро и истинное зло. Ныне я вижу, что истинное слово Божие и истине научает. Блаженны – внимающие Ему! Несчастны – невнимающие.

О мир, мир суеты и прелести исполненный мир! Как обольщаешь ты бедного человека! Все твои сокровища я оставляю ныне и вместо богатых чертогов вселяюсь в малый гроб; вместо богатства, почестей, славы наследую тление и вместо роскошных яств, которыми услаждался я, соделаюсь сам пищей червей. Прощай, мир. Я оставляю тебя и все твое оставляю: «Наг изыдох от чрева матери моея, наг и отхожу». Ныне я вижу, что все, что я ни имел не мое было; потому что все, что ни имел, ныне оставляю. И как ни с чем вошел я в мир, так ни с чем и выхожу из него. Царь Небесный зовет меня, – и я иду к Нему, но трепещу праведного и страшного суда Его.

Христианин! Помни, что к тебе придет указ от Небесного Царя, и придет, когда о том не думаешь, и позовет тебя; и что с другими случается при кончине их, то будет и с тобой. Итак, будь разумен и мудр и заблаговременно приготовляйся к тому часу покаянием и сокрушением сердца; приготовляйся к часу, в который врата вечности отворятся тебе. Страшен тот час не только грешникам, но и святым, которые, помышляя об нем, сокрушались и плакали. Помни смерть, – и ты не захочешь веселиться с миром. Опротивеет тебе всякая суета и роскошь мира сего, – и ты будешь искать более плача и слез, нежели веселия и утехи.

Человек, что свеча, горящая пред тобою, – то пред тобою житие твое. Догорает свеча и погаснет: так оканчивает человек житие свое и умирает. Как погаснет свеча, то окажется, как бы ее не было: так, когда умрет человек и погребется, кажется как бы и не был.

Видишь, человек, что есть человек, и что есть житие его! Поминай убо, что так и житие твое погаснет, как видишь погасшую свечу, и заранее готовься к кончине твоей, да блаженно скончаешися»⁷³.

«День он страшный помышляющи, душе моя, побди, вжигающи свещу твою, елеем просвещающи, не веси бо, когда приидет к тебе глас глаголющий: се жених. Блюди убо, душе моя, да не воздремлеши, и пребудеши вне толкущи яко пять дев: но бодренно пожди, да усрящеши Христа елеем мастистым, и даст ти чертог божественный славы Своея»⁷⁴.

«Случалось, люди умирали совсем неожиданно, например, в день своей свадьбы, или от ничтожной, по-видимому, причины. Военноначальника Сисару застигла смерть на постеле, Амона, сына Давидова, после угощения вином в кругу родства. Один спрашивал: «который час», и пока справлялись о часах, он уже умер. Другой читал собственную речь к гостям, которые только что собрались к нему на вечер в именины, и – пал на пол мертвым.

Назидательно говорит о неожиданности смертного часа святитель Димитрий Ростовский. «Многие, – говорит он, – отойдя ко сну ночному, уже не просыпались, их находили мертвыми, и делался для них сей сон смертью, а ложе ночное гробом! Многие, встав от сна ночного и встретив день, до следующей ночи не дожили и умерли. Пирует царь халдейский Валтасар с вечера, и уже довольно навеселе, и вот появляется чья-то рука, которая загадочными словами пишет на стене суд смертный на пирующего царя – и он был убит в ту же ночь. Знал ли он, что так скоро наступит час смерти его? Думал ли в ту ночь умереть? Или: уснул на ложе своем в поздний час ночной ассирийский полководец Олоферн – уснул, опьяненный вином, и в тот же час его сон заменился смертию, и он был обезглавлен рукою женщины, и вот, кто хвалился на завтра взять иудейский город Ветилую, как птицу с гнезда, сам, как птица, попал в сети смертные. Тревожится богатый, у которого нива принесла обильный плод, заботится, куда бы ему собрать свою пшеницу; он задумывает разломать тесные, построить просторные житницы, назначает себе много лет жизни, чтобы есть, пить, веселиться, а Бог ему говорит: безумне, в сию нощь душу твою истяжут от Тебе (Лук.12:20). И тот, кто чаял много лет прожить, умер нечаянно, не пережив и одной ночи! О, сколько безвестен час смертный! Господь увещевает нас: будите готови, бдите и молитеся, не весте бо, когда время будет».

Святой Иоанн Златоуст, толкуя слова Апостола, «день Господень якоже тать в нощи (как вор ночью), тако приидет» (1Сол.5:2), говорит: «Если же хотим знать, для чего сокрыт этот день и почему якоже тать в нощи, тако приидет, то я, как мне кажется, справедливо скажу вам: никто никогда во всю жизнь свою не стал бы заботиться о добродетели, если бы этот день был известен и не был сокрыт, но всякий, зная последний день свой, совершал бы безчисленные преступления, и уже в тот день приступал бы к купели, когда бы стал отходить от мира сего».

И действительно: если мы, не зная ни дня, ни часа скончания своего, не смотря на страх ожидания его, решаемся на безчисленные и тяжкие греховные деяния, то на что не решились бы, если бы знали, что еще поживем много лет на земле и не скоро умрем? А так как мы не знаем, когда, в какой день и час умрем, то и должны каждый день так проводить, как бы ожидали ежедневно смерти и при наступлении дня помышлять: «Не сей ли день будет последним днем жизни моей?» И при наступлении ночи говорить самому себе: «Не сия ли ночь будет последнею ночью моего пребывания среди живых?». Отходя ко сну ночному, говори себе, мысленно: «Встану ли живым с ложа моего? Увижу ли еще свет дневной? Или уже сей одр будет гробом моим?» Равно и воспрянув от сна и увидев первые лучи света дневного, помышляй: «Доживу ли до вечера, до наступления ночи, или час смертный наступит для меня в течение сего дня?» Помышляя так, проводи весь день, как бы уже готовясь умереть, и вечером, отходя ко сну, исправляй совесть так, как бы имел ты в сию нощь предать Богу дух свой. Погибелен сон того, кто заснул в грехе смертном, не безопасен сон и того, чей одр окружают бесы, выжидая случая увлечь душу грешника в дебрь огненную; худо тому, кто отошел ко сну, не примирившись с Богом, ибо если в том случае, когда мы чем-либо оскорбили ближнего, Апостол говорит: «Солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф.4:26), то тем более прогневавшему Бога должно заботиться о том, чтобы не зашло солнце во гневе Божием, чтобы не уснуть ему, не примирившись с Богом, ибо час кончины нашей неизвестен: как бы внезапная смерть не похитила нас неготовыми? Не говори, человече: «Завтра примирюся с Богом, завтра покаюсь, завтра исправлюсь», не отлагая со дня на день твоего обращения к Богу и покаяния, ибо никто тебе не сказал, доживешь ли до вечера».

Хорошо поучает преподобный Антоний Великий, приводя изречение апостола «по вся дни умираю» (1Кор.15:31): «Пробуждаясь от сна, будем думать, что не доживем до вечера, и опять, ложась спать, будем помышлять, что не доживем до утра, всегда памятуя безвестный предел жизни нашей. Живя так, мы не будем ни грешить, ни иметь похотения к чему-либо, ни собирать себе сокровищ на земле, но, ожидая каждый день смерти, все тленное будем презирать. Тогда остынет в нас и похоть плотская, и всякое плотское пожелание, все будем прощать друг другу и будем предочищать себя, всегда имея пред очами ожидание последнего часа и борьбы. Ибо сильный страх смерти и суда, опасение мучений, восстановляет душу, клонящуюся в пропасть погибели»⁷⁵.

Св. Василий Великий: «Никтоже да не льстит себе суетными словесы (Еф.6), ибо внезапу нападет на тя всегубительство (1Сол.5:3), и постигнет переворот подобно буре. Приидет угрюмый ангел, насильно поведет и повлечет душу твою, связанную грехами, часто обращающуюся к тому, что оставляет здесь, и рыдающую безгласно: потому что уже сомкнулось орудие плача»⁷⁶.

«Какой страх и трепет ожидает тебя, душа, в день смерти! Ты увидишь страшных, диких, жестоких, немилостивых, бесстыдных демонов, подобных мрачным муринам, тебе предстоящих. Одно видение их лютее всякой муки. Душа, увидев их, приходит в смущение, волнуется, мятется, ищет спрятаться, прибегает к Божиим Ангелам. Святые Ангелы держат душу, проходя с ними воздух и возвышаясь, она встречает мытарства, хранящие путь от земли к небу. Каждое мытарство испытывает принадлежащие ему грехи, каждая страсть, каждый грех имеет своих истязателей. Какой страх, трепет и беспокойство должна ощущать душа, видя все это, доколе не произнесется приговор, освобождающий ее. Божественные силы стоят против лица злых духов и представляют добрые помышления, слова и дела, принадлежащие душе, а она, в страхе и трепете, посреди препирающихся о ней ангелов и демонов, ожидает или оправдания своего и освобождения, или осуждения и погибели. Если она проводила жизнь благочестиво и богоугодно, то приемлют ее ангелы, и она уже спокойно шествует к Богу. Если же окажется, что душа прожила в небрежении и блуде, то услышит лютейший глас: «Да возьмется нечестивый, да не узрит славы Божией». Оставляют ее святые Божии Ангелы и похищают мурины – демоны. Они начинают бить ее без милосердия и низводят на землю; потом ввергают ее в темную и мрачную страну, где нет ни света, ни жизни для человека, но болезнь вечная и печаль бесконечная. Там слышится непрестанное: «увы! увы!» Там зовут и нет помогающего, там вопиют и никто не избавляет. Нет возможности поведать тамошнего бедствия, нет возможности выразить тамошней болезни, которой подвергаются заключенные там души»⁷⁷.

Однажды один старец по имени Зосима молился так: «Господи! Дай мне познать мучения грешников, чтобы мне от великих Твоих милостей ко мне, недостойному, никогда не забыться, что я великий грешник». Не долго спустя после таковой молитвы, «в один день, – говорит о себе старец, – вдруг я почувствовал неизъяснимое страдание во всем существе моем, в душевном, телесном и духовном; этого ужасного страдания невозможно выразить никакими словами; душа известилась, что это адское мучение грешников. Я не видел ничего и не слыхал, но только все во мне страдало и томилось непостижимо; душа, все тело, каждый, кажется, волос на голове страдал... И я в трепете упал на молитву пред Господом, но произнести ничего не мог, как только с крепким воплем воззвал: «Господи помилуй!» – и Он помиловал, и вдруг все миновалось, и слезы умиления и благодарения сами собою полились обильно».

«У кого пред очами смерть и вечность – непременный, неизбежный удел каждого человека, – тот посмевается и скорбям и сладостям земным. У кого же враг украдет память о смерти и вечности, пред очами того вырастает жизнь временная в вечность, вырастают скорби в неизмеримых, неодолимых исполинов. Лишь инок вспомнил о смерти, – пали в прах исполины, отдернулась завеса, закрывавшая от него вечность: пред ним события земные, как занятия, забавы, наказания детей!.. Диавол старается развлекать наши взоры, чтоб из взоров наших ускользнула вечность. Она ускользнула – и человек бьется, мучится в сетях ловителя. Духовный разум, который – смиренномудрие, рассекает эти сети. «Помни последняя твоя, и во век не согрешишь» ни ропотом на блаженное иго Христово, ни изнеможением в вожделенном и преславном иноческом подвиге. «Претерпевый до конца, той спасен будет». «Кто ж поколеблется, – вещает Бог, – о том не благоволит душа Моя»⁷⁸.

«Что такое смерть? Каковы ее свойства и действия? Размыслим о сем мы – смертные, – говорит св. Димитрий Ростовский. – Смерть есть разлучение души от тела, разрушение их естественного союза, разложение составных частей, из которых состоит человеческое естество, бездействие органов телесных, потеря чувств, окончание жизни, разрушение всего человеческого состава.

Человек состоит из души и тела, а когда он умрет, то он уже не человек: ибо хотя и лежит перед нами его тело, хотя и пребывает его душа безсмертною, но так как они разлучены друг от друга, то ни душа не составляет всего человека, а есть просто душа; ни тело не составляет человека, а есть только труп. Вот почему естество земнородных боится смерти: смерть отнимает у него его бытие, отнимает то, чем оно было, человек не бывает уже человеком, собственно человек уничтожается до дня судного и трубы архангельской, которая имеет возбудить мертвых от века.

Свойство смерти есть то, что она приходит к человеку неожиданно, хотя и каждому достоверно известно, что она к нему придет. Ибо что достовернее того, что мы умрем? По слову Апостола, предлежит человеки однажды умрети! С другой стороны, что безвестнее прихода или часа смертного, как и Сам Господь говорит в Евангелии: не весте дня и ночи, в онь же Сын Человеческий, жизнью и смертию обладающий, приидет взять душу человеческую? Смерть известна всем и каждому, потому что непреложно, непременно она придет к каждому, и никому не избежать ее, но неведом час прихода ее: она никому не дает о себе вести, что идет, не назначает времени, не исчисляет дней и лет, не ждет старости, не щадит юности, не спрашивает: готов ли? А когда придет и застанет неготовым, не дает ни одной минуты сроку для приготовления. Нам известно наверное, что душа наша разлучится с телом; но неизвестно, как она разлучится, по общему ли закону естественной смерти или как-нибудь насильственно. Всякий знает, что умрет, но образа смерти своей, как и по какому случаю он умрет, никто знать не может. Смерть нам известна потому, что она назначена правосудием Божиим как наказание за грех прародительный для всего рода человеческого; но безвестен час смертный, потому что Бог не открыл нам Своего определения о продолжении жизни того или другого человека, а сокрыл сие в неведомых судьбах Своих. Хорошо увещевает нас Господь: «Будьте готовы, бдите и молитеся, не весте бо, когда время будет».

Действия смерти таковы: она отнимает у человека все! – все, что он имеет в сем мире: богатство, почести, славу, красоту, наслаждения всякими благами; ибо, когда человек умирает, то оставляет все, и не сходит с ним в могилу слава его. Смерть разлучает родителей с детьми, господина с рабами, со всем, что любит человек, она разрушает все надежды, все мечты о временных благах. Она отворяет пред человеком дверь вечности и начинает собою сию вечность, какова бы она ни была, блаженная или несчастная, Для праведников смерть отверзает дверь вечности блаженной, дверь Царствия Небесного, а для грешников, умирающих без покаяния, отверзает дверь вечности мучительной, двери ада. Кто какую жизнь ведет здесь, таково и воздаяние получит там»⁷⁹.

«Не бойся смерти, – говорит тот же Святитель, – но готовься к ней, проводя святую жизнь: если будешь готов к смерти, не убоишься смерти; если возлюбишь всем сердцем Господа, то сам вперед пожелаешь ее».

«Смерть, – говорит святитель Тихон Задонский, – невидимою дорогою за всяким ходит и восхищает человека, когда не чает и как не чает. Что, когда она к тебе и придет, и без голоса возгласит тебе: иди, человече: Господь Вседержитель зовет тебе, грешная душа! ...Бог обещал нам благодать Свою и милость, но завтрашнего дня не обещал. Буди убо разумен и мудр и заблаговременно к часу тому покаянием и сокрушением сердца приготовляйся».

Св. Ефрем Сирин говорит: «Надобно нам приложить все попечение и всю заботу о своем исшествии и заготовить добродетели, которые будут сопровождать нас из этой жизни и заступаться за нас в час нужды».

«Пока мы находимся в настоящей жизни, – учит св. Иоанн Златоуст, – для нас еще возможно избежать наказания чрез исправление себя, а как отойдем в жизнь другую, напрасно уже будем оплакивать грехи свои».

Известный проповедник епископ Иоанн Смоленский так изображает переход человека через смерть в жизнь загробную: «Человеку начинает уже открываться и вечность, он уже подходит к рубежу ее. Он еще видит, хоть тускло и нераздельно, земные предметы, еще слышит, хотя и неразборчиво, здешние звуки, еще ощущает в себе, хотя и смешанно, земные чувства: но уже сказывается ему и другая жизнь. Он замечает предметы и явления, невидимые для других, слышит необыкновенные звуки, прозревает то, что нам не может быть известно естественным порядком. Еще несколько минут – и человек переступает в вечность... Вдруг изменяется форма его бытия, дух его видит самого себя, свое собственное существо, как не видел его в теле; он видит предметы самые отдаленные уже не телесными глазами, а непосредственным разумом; и то, что прежде он мог постигать только разумом, теперь он видит как бы глазами; он говорит не членораздельными звуками слова, а мыслию, и то, что прежде он мог представлять себе только в мыслях, теперь уже выражает как бы словом; не руками осязает предметы, а ощущениями и чувствами, и предметы самые тонкие и прежде для него неуловимые и неосязаемые он теперь обнимает в ощущениях, как бы в руках; движется не ногами, а одною силою воли, и то, к чему прежде он мог приближаться с великим трудом, медленно, через большие пространства места и время, теперь он настигает мгновенно, никакие вещественные препятствия его уже не задерживают.

Теперь и прошедшее ему видно, как настоящее, и будущее не так сокрыто, как прежде, и нет уже для него разделения времени и мест, нет ни часов, ни дней, ни годов, ни веков, нет расстояний ни малых, ни больших – все сливается в один момент – вечность, вечность, никогда не оканчивающуюся, все соединяется в одну точку зрения, и эта точка уже не подлежит никаким измерениям.

Что же он видит и чувствует? Невыразимым ужасом поражает его открывшаяся вечность; ее беспредельность поглощает его ограниченное существо, все его мысли и чувства теряются в бесконечности. Он видит предметы, для которых у нас нет ни образов, ни названия; слышит то, что на земле не может быть изображено никаким голосом и звуком; его созерцания и ощущения не могут быть выражены у нас ни на каком языке и никакими словами. Он находит свет и мрак, но не здешний; свет, перед которым наше яркое солнце светило бы менее, чем свеча перед солнцем; мрак, перед которым наша самая темная ночь была бы яснее дня.

Он встречает там и подобные себе существа и узнает в них людей, также отшедших из здешнего мира. Но какое изменение! Это уже не здешние лица и не земные тела: это одни души, вполне раскрывшиеся со всеми их внутренними свойствами, которые и облекают их соответственными себе образами; по этим образам души узнают друг друга, а силою чувства узнают тех, с которыми сближались в здешней жизни.

Потом встречаются духу существа, также сродные ему по естеству, но такие, которых одно приближение дает ему чувствовать неизмеримо высшую над ним силу их. Одни из них выходят из глубины беспредельного мрака, и все существо их – мрак и зло; они мыслят, действуют, живут одним бесконечным злом; невообразимые страдания в них самих и от них другим скорбь и гибель отличают их каждое движение и действие.

Но это еще в низших сферах духовного мира, ближайших к миру земному; а там далее дух видит бесконечное море непостижимого света, из которого выходят другие существа, еще более могучие: их природа и жизнь – одно необъятное добро, неизобразимое совершенство, невыразимая любовь; неописанный свет наполняет все существо их и сопровождает каждое их движение.

Итак, в этом чудном мире дух человека, ничем не стесняемый, и силою своей духовной природы, и неодолимою силой притяжения сродного ей мира, летит, летит все далее и далее, до того места, или, лучше сказать, до той степени, до какой могут достигать его духовные силы, и весь поразительным для него образом перерождается. Тот ли это дух, который жил в человеке на земле, дух ограниченный и связанный плотию, едва заметный под массою тела, всецело ему служащий и порабощенный, так что без тела, по-видимому, и жить и развиваться не мог? Тот ли это дух немощный, с таким трудом развивавший здесь и не широкие свои идеи, и не глубокие чувства, и не сильные стремления, так часто и легко падавший под бременем чувственности и всех условий земной жизни? Тот ли, наконец, это дух, в котором и добро было большей частью только в семени, и зло скрывалось глубоко, так что он почти не сознавал сам в себе ни того, ни другого, и так было в нем все нетвердо и перемешано, что и добро побеждалось злом, и в зле иногда проглядывало добро, и нередко являлось одно под видом другого? Теперь что с ним сталось! Теперь все – и доброе, и худое, быстро, с неудержимою силою раскрывается: его мысли, чувства, нравственный характер, страсти и стремления воли, все это развивается в необъятных размерах; он сам их ни остановить, ни изменить, ни победить не может: беспредельность вечности увлекает и их до бесконечности; его недостатки и слабости обращаются в положительное зло; его зло делается бесконечным, его скорби и духовные болезни обращаются в беспредельные страдания.

Представляете ли вы себе весь ужас такого состояния? Твоя душа, теперь не добрая, но еще подавляющая и скрывающая в себе зло, там явится злою до бесконечности; твое худое чувство, здесь еще чем-нибудь сдержанное, если ты его не искоренишь здесь, обратится там в бешенство; если ты здесь владеешь собою, то там ты уже ничего не можешь с собою сделать: все в тебе и с тобою перейдет туда и разовьется в бесконечность.

Чем ты тогда сделаешься? Если ты здесь нехорош, то там будешь темным, злым духом. О, тогда ты сам не узнаешь или, нет, ты тогда слишком хорошо узнаешь себя и еще гораздо лучше, чем здесь. Помощи никакой и ниоткуда уже не будет, и понесет тебя твое зло собственным твоим тяготением туда, где живет вечное, бесконечное зло, – в сообщество темных, злых сил. И на этом пути ты ни остановиться, ни возвратиться не можешь и во веки веков ты будешь страдать и страдать. Чем же? Бешенством от твоего собственного зла, которое не подаст тебе уже никакой надежды к лучшему и не даст тебе покоя в самом себе, будешь страдать и от злой среды, которая будет сильнее тебя, будет вечно окружать тебя и терзать тебя без конца...

Что же душа добрая? Что с нею? Также раскроется во всей полноте и силе: она будет развиваться со всею свободою, которой здесь не имела, обнаружит все свое внутреннее достоинство, здесь большею частию сокрытое, неузнаваемое и неоценяемое, весь свой внутренний свет, здесь всячески затемняемый, все свое блаженство, здесь непостигаемое и подавляемое разнообразными скорбями жизни. И понесется эта душа всей силою своего природного, нравственно-развитого и добродетельно-возвышенного стремления горе, в высшие сферы того мира, туда, где в бесконечном свете живет Источник и Первообраз всякого добра, в сообщество светлых, чистейших существ, и сама сделается ангелом, то есть таким же чистым, светлым, блаженным существом. Беспредельная любовь будет соединять ее с Богом, с ангелами и подобными ей душами. Она будет уже во веки тверда в своем добре, и никакое зло, ни внутреннее, ни внешнее, не сможет уже поколебать ее, ни изменить ее, ни повредить ее блаженному состоянию. Но и не праздно будет жить душа и наслаждаться своим добром и блаженством; она будет действовать, действовать своим, уже ничем не затемняемым, не заблуждающимся, а просветленным умом, в созерцании и постижении тайн, здесь не разгаданных и неизвестных, тайн Бога, мироздания, себя самой и вечной жизни, будет действовать всею крепостью своих духовных, ничем не стесняемых и не повреждаемых чувств сердца, в развитии своей новой высшей жизни, будет действовать всею силою своих духовных, ничем не удерживаемых и не развлекаемых в разные стороны стремлений воли, по пути, указанном ей судом высшей Правды и Любви, к целям, определенным в предвечных идеях Царства Божия»⁸⁰.

Говорит Святитель Игнатий (Брянчанинов):

«Вещал всем нам голос вечности, вещал с времен явления нашего в бытие... Вещал он нам, когда мы были еще неспособны внимать ему; вещал он нам и в зрелом возрасте нашем, когда мы уже могли и должны были внимать ему, понимать его. Голос вечности!.. Увы, мало прислушивающихся к тебе в шумной земной гостинице! То препятствует внимать тебе младенчество наше, то препятствуют внимать тебе заботы, развлечения житейские. Но ты не умолкаешь. Говоришь, говоришь и, наконец, чрез грозного посланника – смерть, требуешь и внимательного, и невнимательного слушателя к отчету во внимании и послушании великим глаголам вечности...

Земная жизнь – мгновенное обманчивое сновидение. Вечность – неизбежна. Есть и бедственная вечность! ...Стяжите ж вечность блаженную вниманием, повиновением всесвятому закону всесвятого Бога...»⁸¹

«Земля, земля! Сменяются на поверхности твоей поколения человеческие, как на деревьях листья. Мило зеленеют, утешительно, невинно шумят эти листочки, приводимые в движение тихим дыханием весеннего ветра. Придет на них осень: они пожелтеют, спадут с дерев на могилы, истлеют на них. При наступлении весны другие листочки будут красоваться на ветвях и так же, только в течение краткой чреды своей, так же увянут, исчезнут... Что наша жизнь? Почти то же, что жизнь листка на древе!»⁸².

«Все мы такие кратковременные гости на земле! То и дело, что кто-либо отъезжает в дальнейший путь. Очень хорошо сравнивает Георгий Задонский жизнь нашу с пребыванием заключенных в темнице, из которых то тот, то другой требуются к суду и окончательному приговору. Будем приготовляться к этому суду, чтоб приговор был для нас благоприятный. Праведные представят свои правды, как жертвы тучные пред престол Судии, а мы, грешные, принесем туда хотя покаяние и слезы!..»⁸³

О малоценности внешнего человека и о суете настоящего говорит святой Григорий Богослов: «Кто я был? Кто я теперь? И чем буду по прошествии недолгого времени? Куда приведешь и где поставишь, Безсмертный, великую тварь, ежели есть великое между тварями? А по моему мнению, мы ничего не значащие однодневные твари и напрасно поднимаем высоко брови, ежели в нас то одно и есть, что видят люди, и ничего не имеем мы, кроме гибнущей жизни.

Телец, едва оставил недра рождающей, уже и скачет и крепко сжимает сладкие сосцы, а на третьем году носит ярмо, влачит тяжелую колесницу и могучую выю влагает в крепкий навыйник. Пестровидный олень, едва из матерней утробы, и тотчас твердо становится на ноги подле своей матери, бежит от кровожадных псов и от быстрого коня, скрывается в чащах густого леса. Медведи, порода губительных вепрей, львы, равный по скорости ветру тигр и рыси лишь в первый раз завидят железо, тотчас у них ощетинилась шерсть, и с яростью бросаются они на сильных звероловов. Недавно еще покрытый перьями птенец, едва оперился, и высоко над гнездом кружится по просторному воздуху. Золотая пчела оставила только пещеру, и вот строит себе противоположную обитель, и дом наполняет сладким плодом: и все это – труд одной весны. У всех у них готовая пища, всем пир дает земля. Не рассекают они ярого моря, не пашут земли, нет у них хранилищ, нет виночерпиев. И быстролетную птицу питают крылья, а зверей – дебри. Если и трудятся, то у них небольшая однодневная работа. Так жизнь их не обременена трудами. Под камнем или ветвями всегда готовый у них дом. Они здоровы, сильны, красивы. Когда же смирит болезнь, безпечально испускают последнее издыхание, не сопровождают друг друга плачевными песнями, и друзья не рвут на себе волос. Скажу еще более: они безтрепетно теряют жизнь; и зверь, умирая, не боится никакого зла.

Посмотрим же на жалкий человеческий род; тогда и сам скажешь со стихотворцем: «нет ничего немощнее человека». С болезнями родила меня мать, и воскормлен я с великими и тяжкими трудами. Сперва матерь носила меня в объятиях, – сладостный труд! – а потом, не без болезненных воплей, сошел я на землю, потом стал ходить по земле, как четвероногий, пока не поднялся на колеблющиеся ступени, поддерживаемый чужими руками. Со временем в намеках немотствующего голоса проблескнул мой ум. А потом, уже под руководством других, я выплакал себе слово. В двадцать лет собрался я с силами, но прежде сего, как подвизавшийся на поприще, встретил много поражений. Иное остается при мне, другое для меня погибло, а над иным (да будет известно тебе, душа моя!) будешь еще трудиться, проходя жизнь. Если верно уставишь весы и взвесишь все, что в жизни приятного и что прискорбного, то одна чаша, до верха нагруженная злом, пойдет к земле, а другая, напротив, с благами жизни, побежит вверх. Война, море, возделывание земли, труд, разбойники, приобретение имущества, описи имений, сборщики податей, ходатаи по делам, записи, судьи, неправдивый начальник – все это еще детские игрушки в многотрудной жизни. Посмотри и на приятность жизни: пресыщение и обременение, пение, смехи, гроб, всегда наполненный сотлевшими мертвецами, брачные дары, брак, брак второй, если расторгся прежний, прелюбодеи; дети – тревожная скорбь; красота – неверная приманка; безобразие – невинное зло; заботы о добрых детях, печаль о худых; богатство и нищета – сугубое зло; презорство, гордость – все это как шар, летающий из рук в руки у молодых людей.

Итак, смотря на сие, снедаюсь сердцем, если почитают лучшим то, в чем больше зла, нежели добра. Не плачешь ли, слыша, сколько было скорбей у живших до нас? Не избежали злой участи и Киры, и Крезы, а равно и наши, как будто только вчерашние цари. Какое преимущество между согнившими? Тот же прах, те же кости – и герой Атрид, и нищий Ир, царь Константин и мой служитель, и кто злострадал, и кто благоденствовал, – у всех нет ничего, кроме гроба. Такова здешняя участь: но что же в другой жизни? Кто скажет, что приносит неправедным последний день? Там клокочущий пламень, ужасная тьма удалившимся от света, червь – всегдашнее памятование наших грехов. Лучше бы тебе, грешник, не вступать во врата жизни, и, если вступил, всему разрушиться наравне со зверями, чем после того; как терпишь здесь столько скорбей, понести еще наказание, которое тяжелее всего претерпеваемого тобою в здешней жизни! Где великая слава моего прародителя? Погублена снедию. Где премудрый Соломон? Покорен женами. Где этот Иуда, сопричисленный к двенадцати? За малую корысть объят тьмою.

Молю тебя, Царь мой, Христос: подай, Блаженный, Твоему служителю немедленное исцеление от зол, переселив его отсюда! Для людей одно только благо, и благо прочное, – это небесные надежды. Ими дышу я несколько, а .к прочим благам чувствую великое отвращение. И я готов предоставить существам однодневным все то, что влачится по земле. Другим уступаю приятности жизни, а сам охотно их избегну.

Что за жизнь это? Воспрянув из гроба, иду к другому гробу и, восстав из могилы, буду погребен в нещадном огне. Да и это время, пока дышу, есть быстрый поток бегущей реки, в которой непрестанно одно уходит, другое приходит и ничего нет постоянного.

Ко Христу обращусь я и никогда не отрешусь от Него, пока связан узами сей перстной жизни. Во мне двоякая природа: тело сотворено из земли, потому и преклонно к свойственной ей персти, а душа есть Божие дыхание и всегда желает иметь лучшую участь пренебесных. Как поток течет из источника по ровному месту, а пламенеющий огонь знает один неизменный путь – возноситься вверх, так и человек велик; он даже – ангел, когда, подобно змее, совлекши с себя пестровидную старость, восходит отсюда. И это дело Твоей Премудрости, Родитель и Слово, что все непостоянно, чтобы мы сохранили в себе любовь к постоянному! Все обтек я на крылах ума – и древнее и новое – и ничего нет немощнее смертных. Одно только прекрасно и прочно для человека: взять крест, переселиться отселе. Прекрасны слезы и воздыхания, ум, питающийся божественными надеждами, и озарение пренебесной Троицы, вступающей в общение с очищенными»⁸⁴.

И в заключение приведем слова из книги Премудрости Соломоновой: «Бог создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего; но завистью дьявола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие к уделу его».

«Не ускоряйте смерти заблуждениями вашей жизни и не привлекайте к себе погибели делами рук ваших.

Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо Он создал все для бытия, и все в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле.

Праведность бессмертна, а неправда причиняет смерть: нечестивые привлекли ее и руками и словами, сочли ее другом и исчахли и заключили союз с нею, ибо они достойны быть ее жребием»⁸⁵.

Каждого из нас не раз в нашей жизни занимал вопрос: кто мы есть, какая великая тайна заключается в самой нашей жизни, какие удивительные и глубокие силы и движения живут в нас и действуют, как же все это связано, какой смысл и какая цель у всего этого огромного чудесного здания, столь сложного и изящного, столь обширного и. таинственного? Почему мы видим в нем следы дивной красоты и благородства и здесь же печать болезней и разложения, чувствуем в себе постоянную борьбу желаний, стремимся к самым противоположным вещам, поклоняемся то гармонии, то хаосу, то ищем возвышенного и безпредельного, то желаем с головой уйти в самое сиюминутное, суетное и примитивное? Кто мы? Что это за бури в нас мятутся? Как прийти в мирное и безмятежное состояние, как найти то оптимальное равновесие всех сил наших, желаний, стремлений, которое и есть то, что зовется счастьем? Да и как носить на себе все это огромное скопление раздробленных, обособившихся жизней, разрывающих нас на части, если не собрать их в одну дельную и осмысленную – жизнь?! Но как сделать это, если не узнать точно и подробно, как мы сотворены нашим Творцом, какие и для какой цели вложил Он в нас силы и способности, как они связаны, какие из них главные и какие подчиненные, и почему они у нас теперь все в таком разладе, и как их наладить между собой, и как, стало быть, нам надо жить. Вот и обратимся за этим к нашим святым Отцам Церкви, посмотрим, как они учат об этом.

«...Уж как не иначе человеку и жить, как не так, как он устроен, – говорит св. Феофан Затворник. – Установив здравые понятия о том, как устроен человек, получим вернейшее указание на то, как ему следует жить. Мне думается, что многие потому и не живут, как должно, что думают, будто правила о сей достодолжной жизни навязываются со вне, а не исходят из самого естества человека и не им требуются»⁸⁶.

Симеон Новый Богослов:

«Бог от начала сотворил два мира, видимый и невидимый, и царя над видимым, который носит в себе характеристические черты обоих миров – одного в своей видимой части, а другого в части мысленной – в душе и теле...

Из всего видимого и мысленного только один человек создан от Бога двояким. У него есть тело, составленное из четырех стихий, чувство, дыхание, и душа мысленная, не вещественная, не телесная, соединенная неизреченно и неисследованно, срастворенная неслиянно и сочетанная несмесно с тем, что есть в теле. И вот что есть человек – животное смертное и бессмертное, видимое и невидимое, чувственное и мысленное, способное видеть видимое творение и познавать мысленное. Как два солнца раздельно действуют – каждое на свой мир, так раздельно действуют они и на каждую сторону человека: одно освещает тело, а другое душу, и каждое подает из собственного своего света соответствующей себе стороне или богато или скудно, сколько может вместить освещаемый»⁸⁷.

Подробно рассматривает устроение человека Епископ Феофан. Приведем здесь это глубокое учение, взятое из его писем.

Вначале св. Отец рассматривает тело человека. «Тело наше состоит из разных органов, из которых каждый совершает свое отправление, существенно необходимое для жизни телесной. Главных органов три:

1. Желудок с легкими, сердцем, артериями и венами, лимфатическими сосудами и множеством других сосудов, сосудцев и желез, служащих для разных отделений из крови и соков тела; отправление всех их – питание тела, или плототворение.

2. Система мускулов и костей, отправление которых есть движение внутри и вовне.

3. Система нервов, центр которых – голова, спиной мозг и система ганглий..., отправления ее – чувствительность.

Когда ход этих отправлений и взаимное их отношение в порядке, тело здорово и жизнь вне опасности, а когда этот порядок нарушается, тело заболевает и жизнь в опасности. Каждое отправление имеет свою потребность, которая даст себя чувствовать живущему, требуя удовлетворения...

Все это, как видите, телесно – душе какое бы до всего дело. Но как она, по теснейшему сочетанию с телом, приняла его в свою личность, то своими считает и все потребности телесные...

Усвоив себе все потребности телесные, душа своим делом считает и удовлетворение их и хлопочет о пище, питии, сне, одежде, крове и всем прочем, всячески желая добиться того, чтоб тело было покойно и не тревожило ее своими докучливыми требованиями. Это отношение души к телу обнаруживается в ней в роде некоторого инстинкта, – животолюбием, телолюбием, желанием покоить тело и доставлять все для того потребное.

Совокупность всего этого и есть телесная сторона человеческой жизни. Телесная, плотская, чувственная, – неодобрительная в нравственном отношении жизнь есть та, когда человек, увлекаясь крайне животолюбием и телолюбием, поставляет главною для себя целью и заботою покой тела, или всестороннее удовлетворение потребностей лишь телесных с забвением о душе и тем паче о духе. При этом каждая телесная потребность, естественно-простая, распложается во множество прививных потребностей чрез привычку и пристрастие к разным способам ее удовлетворения. Возьмите пищу, или питие, или одежду. Что, кажется, проще всего сюда относящегося? А между тем сколько потребностей неотлучных: хоть умри, да подай! Оттого видим, что иные минуты не имеют свободной, бегая за нужным для удовлетворения их, при всем том, что десятки других лиц заняты для них тем же. У таких неизбежно должны голодать душа и дух, если они еще не совсем заглушены, забыты и погружены в чувственность»⁸⁸.

Далее, говоря о душе, Епископ Феофан замечает, что она приснодвижна и на одном стоять не в силах. (Приводим его учение, не цитируя дословно, а в некотором сокращении и перифразе.) Для того, чтоб разобрать ее строй, необходимо разделить все действия души по родам и затем уже рассматривать их каждый особо. Основываясь на св. Отцах, Епископ Феофан разделяет все действия души на три разряда: мыслей, желаний и чувств – и называет эти три стороны души мыслительною, желательною и чувствующею.

1. Мыслительная сторона

Внутри нас больше всего смятения видится в мыслях, и уже под действием их мятутся желания и чувства. Но есть помимо безпорядочного движения в мыслях и ряд серьезных занятий, которые и являются настоящим делом души в мыслительной своей области. Первое такое занятие следующее: как только мы замечаем что-либо через чувства или слышим рассказ о чем-либо, то тотчас наше воображение это воображает, а память запоминает, и ничего не может войти в душу помимо памяти и воображения. И всякая мысль, порождаемая в душе, тут же облекается в образ. Так что мыслительная сторона души вся есть образная.

Второе, чем занимается душа в мыслительной части, – это уже само движение мыслей, которые исходят из души и ведутся по законам ее. Воображение и память только добывают и хранят материал для этого, они выполняют только черную работу. Душа же постоянно ставит себе и другим вопросы: это что? кто это сделал? это зачем? (вспомним детей) – и не успокаивается, пока не решит всех этих вопросов. Эта способность души, из которой исходят такие вопросы, которая ищет и порождает мысли в ответ на них, называется рассудком. Дело рассудка – рассуждать, обдумывать и находить требуемые решения. Если понаблюдаем за собой, то найдем, что ничего у нас не делается без обдумывания и соображения. И самую малую вещь мы незаметно даже для самих себя обдумываем, везде входит это наше соображение,

Третье занятие души в этой части: мы обдумываем то или другое дело или явление, ищем решения, но когда установится уже определенная мысль, решение или услышим это от других и согласимся с ним, то мы обычно говорим: теперь понимаю, думать больше нечего, дело решенное. И уже обращаемся к другим предметам, а сложившуюся мысль сдаем в душевный архив – память, откуда, если будет нужда, берем такие готовые мысли и с помощью их решаем уже другие вопросы и складываем другие мысли. Совокупность всех таких сложившихся понятий составляет наш образ мыслей, и мы его обнаруживаем при всяком случае в своих речах. Это есть область нашего знания, которое все добыто мысленным трудом. Чем больше решено у нас вопросов, тем больше определенных мыслей, понятии о вещах, тем шире круг нашего знания.

Таким образом, выше памяти и воображения у нас стоит рассудок, который своим мыслительным трудом добывает для нас определенные понятия и познания о вещах. Вот этим и следовало бы быть занятой нашей мыслительной силе: серьезным делом обдумывания и обсуждения действительности. Но мы, к сожалению, видим в себе иное: непрерывное движение образов и представлений без всякой определенной цели и порядка – не рассуждение, а блуждание и рассеяние мыслей, состояние, совсем противоположное тому, чему бы следовало быть. Эта болезнь настолько внедрилась и стала обща всем, что уже невозможно найти и одного человека, который бы вел постоянно серьезный труд мышления и не рассеивался, не блуждал мыслью, отрываясь от своего главного дела и увлекаясь в разные стороны. Чаще всего, когда мы задумываемся, мы только входим мыслию в архив памяти и воображения, перебираем там весь собравшийся хлам, переходя от одной истории к другой, прибавляя к бывалому небывалое и даже невозможное, пока не опомнимся. Так что такое «углубление» – углубление в пустоту, а не в серьезное дело. Это есть то же, что сонное мечтание – праздномыслие, пустомыслие. А большая часть времени у нас проходит как раз в этом занятии – в пустомыслии и блуждании, иногда и за весь день ни одной серьезной мысли не вспадет на ум. Спрашивается: пристало ли так действовать разумной твари?⁸⁹

2. Желательная сторона души

Другая сила действует в душе: воля. Она волит, т. е. желает что-либо приобрести, или употребить, или сделать то, что считает полезным для себя, или нужным, или приятным; или не волит, т. е. не желает чего-либо противоположного этому. Воля требует уже дела, это деятельная сила, существенная потребность которой – жить и действовать. Она держит в своем заведывании все силы души и тела и разные подручные способы и всех их пускает в ход, когда это нужно. В основе ее лежит ревность, или ретивость – жажда дела, а возбуждают ее к ревности сознание и чувство приятности, полезности и нужности. Если их нет, то ревность спит, все деятельные силы души теряют напряжение, опускаются. Именно они поддерживают желание, а желание разжигает ревность.

Итак: воля наша есть госпожа всех наших сил и всей жизни. Но она действует не сама по себе, а в соединении с рассудком. Рассудок, стоящий на службе у воли, и есть заправитель деятельной жизни. В мысленной области рассудок решает, что есть что из окружающего мира, а в области волевой тот же рассудок определяет, как что должно делать, т. е. уже приступает и к самому делу.

Есть у нас разные потребности и желания: душевные, телесные, житейские и общественные; человеку необходимо определить, как в его положении может и должен он удовлетворить их, найти подходящие к тому способы и т. д. Вот это и есть область деятельности воли: определить образ, способ и меру удовлетворения желаний, рождаемых от потребностей, или же и отказать каким-то своим желаниям, не признав за ними права на удовлетворение. Вести здравомысленно по установившейся норме свою жизнь со всеми ее делами так, чтобы доставить покой и радость живущему, это и есть задача желательной и деятельной стороны нашей жизни... Так следует быть! Но на деле видим другое: как в мыслительной части у нас бывает смятение, рассеяние и блуждание мыслей, так в желательной (волевой) – непостоянство, беспорядочность и своенравие желаний, а за ними и дел. Сколько времени проходит у нас в безделии и пустоделии: шатаемся туда-сюда, сами не зная, для чего. Делаем и переделываем, не имея здравого в этом отчета, идут у нас начинания за начинаниями и дело за делом, но из всего выходит только толкотня – суета. Зарождаются всевозможные желания – давай и давай, и ничего с ними не поделаешь. И так всегда. От чего это? Расплылась госпожа наша – воля.

По естественному закону, источником наших желаний должны быть естественные потребности жизни, а у нас еще столько неестественных возбудителей желаний: гнев, ненависть, зависть, скупость, тщеславие, гордость и т. п. Они еще больше расстраивают наше естество и все порядки жизни. Прямо варварское нашествие⁹⁰.

3. Третья сторона душевной деятельности – чувства

Конечно, все мы знаем, какое великое значение в нашей жизни имеет сердце. Дело сердца – чувствовать все, что нас касается. Все – и внешнее и внутреннее, и мысленное и деятельное через сердце проходит и в сердце осаждается, потому и называют сердце центром жизни. Оно постоянно и неотступно чувствует состояние души и тела, разные впечатления от окружающих и встречаемых предметов, от всего течения жизни человека, понуждая его во всем этом или доставлять приятное, или отвращать неприятное. Здоровье, нездоровье тела, живость и вялость его, утомление и крепость, все, что увидено, услышано, вспомянуто или воображено, сделано или делается и т. д. и т. п. – все это отражается в сердце и раздражает его приятно или неприятно. Всякое воздействие производит в сердце особое чувство, но в нашем языке нет слов для их различения, мы пользуемся только общими терминами: приятно – неприятно, нравится – не нравится, весело – скучно, радостно – печально, покойно – безпокойно, досадно, страшно, и т. п. Но дело сердца не только в том, чтобы, находясь под разными впечатлениями, сочувствовать им и свидетельствовать о том, удовлетворительно или неудовлетворительно наше состояние, но в том, чтобы поддерживать энергию всех сил души и тела. К примеру: как спешно делается дело, которое нравится, к которому лежит сердце! А перед делом, к которому не лежит сердце, и руки опускаются, и ноги не двигаются. Так что ревность – движущая сила воли – исходит из сердца. Также и в умственной работе: то, что коснулось сердца, и скорее и всестороннее обсуждается, мысли сами собой роятся, и труд бывает не в труд. Человек бывает мирен и покоен только тогда, когда его окружают те вещи и обстоятельства, какие ему приходятся по вкусу, то есть по сердцу. Поэтому каждый человек старается устраивать свою жизнь, окружать себя такими предметами и соотношениями, какие указывает ему его сердце, при которых оно может быть мирно и удовлетворено, что и составляет собственно счастье человека.

Если бы человек всегда в мысленной части души держался здравомыслия, в деятельной – благоразумия, то встречал бы в жизни наименьшую долю случайностей, неприятных сердцу и имел бы наибольшую долю счастья. Но, как говорилось, мысленная часть редко держит себя как должно, предаваясь мечтам и рассеянности, а деятельная увлекается непостоянными желаниями, возбуждаемыми разными страстями. Оттого и сердце не имеет покоя и, пока те стороны находятся в таком состоянии, иметь не может. Больше всего тиранят сердце страсти! Как жжет сердце гнев! Как терзает ненависть! Как точит злая зависть, сколько тревог и мук причиняет неудовлетворенное или посрамленное тщеславие! Как давит скорбь! Да если построже посмотреть, то найдем, что и все наши тревоги и боли сердца – от страстей. Эти злые страсти, когда бывают удовлетворяемы, дают кратковременную радость, а когда не удовлетворены, то причиняют скорбь продолжительную и несносную.

Таким образом, видно что сердце наше точно есть корень и центр жизни. Оно, давая знать о хорошем или плохом состоянии нашем, возбуждает к деятельности уже прочие силы и последствия их деятельности опять принимает в себя. Казалось бы, сердцу и следовало бы отдать полную власть в человеке над управлением его жизни, да может по естеству оно и имело такое назначение. Но привзошли страсти и все помутили, из-за них и сердце наше дает нам указания неверные, и впечатления в нем искажаются, и вкусы его извратились, и возбуждает оно, и направляет другие силы души не в должную сторону. Поэтому и необходимо нам держать сердце свое в руках и подвергать чувства, вкусы и влечения его строгой критике. Если б мы очистились от страстей, тогда только могли бы дать волю сердцу; но пока страсти в силе, дать волю сердцу – значит явно обречь себя на всякие неверные шаги. Но некоторые и целью жизни ставят сласти сердца и наслаждение «жизнью», что хуже всего. Они падают в грубую чувственность и становятся ниже той черты, которая отделяет человека от прочих живых тварей.

Так выглядит душа и душевная жизнь со всех ее сторон⁹¹.

Но сама по себе душа наша вся обращена исключительно на устроение нашего временного быта – земного. Все познания ее строятся только на опыте, а деятельность ее обращена на удовлетворение потребностей временной жизни. Чувства ее порождаются и держатся только из ее состояний и положений видимых. Что выше этого, то не ее дело. И хотя мы видим в душе много более возвышенного, чем то, что сказано, но это уже гости, заходящие из другой области – из области духа.

Что же это за дух? Это та сила, которую вдохнул Бог в лицо человека, завершая сотворение его. Все роды существ наземных по повелению Божию извела земля, из земли же изошли и души их. Но душа человеческая, хотя и сходна в низшей своей части с душами животных, в высшей она несравненно выше их, и именно из-за сочетания ее с духом. Дух, вдохнутый Богом, сочетавшись с душой человека, несравненно возвысил ее над всякою нечеловеческою душою. Вот почему мы замечаем внутри себя, кроме того, что видится у животных, еще то, что свойственно душе человека одуховленной, а еще выше – то, что свойственно уже собственно духу.

Дух, как сила, от Бога исшедшая, ведает Бога, ищет Бога и в Нем одном находит покой. Некоторым сокровенным духовным чутьем удостоверяясь в своем исхождении от Бога, он чувствует свою полную от Него зависимость и сознает себя обязанным всячески угождать Ему и жить только для Него и Им.

Более осязательные проявления движений жизни духа есть страх Божий, совесть, жажда Бога. И эти движения в разной степени присущи всем людям. Только не все люди ясно различают в себе эти движения и не все развивают их. Например, видим, что сколько бы ни имел кто тварных вещей и благ – все ему мало. И все что-то ищут, ищут и находят, но нашедши бросают и снова начинают искать, и так без конца. Это значит, что не того и не так ищут. Не показывает ли это, что в нас есть сила, влекущая нас к тому, чего мы здесь на земле найти не можем.

В каждом человеке есть дух – высшая сторона человеческой жизни, сила, влекущая его от видимого к невидимому, от временного к вечному, от твари к Творцу, характеризующая человека и отличающая его от всех других живых тварей наземных. Можно сию силу ослаблять в разных степенях, можно криво истолковывать ее требования, но совсем ее заглушить или истребить нельзя. Она неотъемлемая принадлежность нашего человеческого естества и у всякого проявляет себя своим образом⁹².

Итак, что же произошло с душой вследствие соединения ее с духом, который от Бога? От этого вся душа преобразилась и из животной, какова она по природе, стала человеческою, с теми силами и действиями, какие указаны выше. Так что душа сверх этих сил обнаруживает еще высшие стремления и становится душою одуховленною. Такие одуховления души видны во всех сторонах ее жизни – мысленной, деятельной и чувствующей. В мысленной части от действия духа является в душе стремление к идеальности. Дух, всегда нам присущий, как существенная сила, сам Бога созерцая, яко Творца и Промыслителя, и душу манит в ту невидимую и беспредельную область. И душа наша, не довольствуясь одними общими познаниями о вещах, которые даются ей из опыта и наблюдения, желает и ищет определить значение их в общей совокупности творений, т. е. желает постичь само значение вещи, ее идею.

В деятельной части души от действия духа является желание и производство безкорыстных дел или добродетелей, или стремление стать добродетельным. Хотя, казалось бы, собственно душе дело есть только до устроения временного быта человека, то есть приятного и полезного. А между тем она этим не довольствуется и совершает многие дела совсем не потому, что они нужны, полезны или приятны, но потому, что они хороши, добры и справедливы, и душа стремится к ним со всею ревностью, несмотря на то, что они ничего не дают ей для временного быта и даже бывают часто неблагоприятны ему и делаются за счет его. Некоторые ради таких стремлений готовы пожертвовать и всем бытом своим и живут от всего отрешенные. Откуда они, эти стремления? Из духа. В совести начертана норма святой, доброй и праведной жизни. Душа через сочетание с духом получает ведение о ней и увлекается ее незримою красотою и величием. И все люди в разной степени сочувствуют такого рода стремлениям, хотя не все предаются им всецело.

В чувствующей части от действия духа является в душе стремление и любовь к красоте, или, как говорят, к изящному. Казалось бы, душа должна чувствовать только благоприятные и неблагоприятные свои состояния по мере удовлетворения или неудовлетворения душевно-телесных потребностей. Но видим в душе и совсем другие чувства, стояние выше этих корыстных чувств, которые возникают от услаждения красотою. Глаз не хочет оторваться от цветка, слух – от пения, только потому, что они прекрасны. Каждый украшает так или этак свое жилище, потому что так красивее. Идем на прогулку именно в те места, которые нас привлекают красотой и т. д., вас услаждают произведения искусства не одною красотою внешней формы, но особенно красотою внутреннего содержания, красотою умно-созерцаемою, т. е. идеальною. Откуда такие явления в душе? Из области духа. Дух, Бога ведущий, естественно постигает красоту Божию и ею единою ищет наслаждаться. Красоту Божию созерцать, вкушать, ею наслаждаться есть потребность духа, есть его жизнь и жизнь райская. Получив веление о ней через сочетание с духом, душа увлекается вслед ее и ищет ее своим душевным образом. Но не красивости только ищет душа, духом водимая, но выражения в прекрасных формах невидимого и прекрасного мира, куда манит ее своим воздействием дух.

Вот что дал душе дух, будучи сочетан с нею, и вот как душа является одуховленною!⁹³

Видите, сколько у нас сторон, или степеней, жизни! Есть сторона и степень жизни духовная, есть духовно-душевная, есть собственно душевная, есть душевно-телесная, есть телесная. Пять ярусов, но человек один, и он живет то тою, то другою, то третьей жизнью и, судя по тому, какою жизнью он живет, получает особый характер, отражающийся и в его воззрениях, и в его правилах, и в его чувствах, т. е. он бывает или духовным – с духовными воззрениями, правилами и чувствами, или душевным – с душевными понятиями, правилами и чувствами, или плотским – с плотскими мыслями, делами и чувствами. Когда духовность господствует в нем, то она подчиняет себе и проникает собою душевность и телесность, если господствует душевность, то всем она заправляет и всему дает свой тон и самую духовность облекает покровом душевности; когда человек плотян, тогда все у него оплотеняется – и духовность, и душевность бывают плотяны, подчинены плоти и ею попраны и в рабстве у нее содержатся.

Человек всегда имеет возможность переходить с одной ступени на другую, ослабив одну сторону своей жизни и усилив другую. Так и духовный человек может ниспасть в душевность и телесность, и плотяный – подняться до духовности. Человек всегда свободен. Свобода дана ему вместе с самосознанием и вместе с ним составляет существо духа и норму человечности. Погасите самосознание и свободу – вы погасите дух, и человек стал не человек.

Но человеку, конечно, не одинаково легко и удобно двигаться вниз или вверх по степеням жизни, но он сам, как себя сознающий и свободный, есть виновник своего внутреннего состояния. И если он, попав в такое состояние, которое одобрить нельзя, останется в нем, то сам виноват в этом и ответен перед Богом и людьми.

Всякая из этих степеней или проявлений нашей жизни натуральна в нас и не может быть неодобряема сама по себе. Но не натурально и не одобрительно то состояние, в котором мысли блуждают, парят и бурлят, желания непостоянствуют, будучи возбуждаемы страстями, не натуральными нам, а чувства сердца волнуются и мятутся по причине этих же страстей. Блуждание помыслов, непостоянство страстных желаний и тревоги сердца непрестанно беспокоят нас, не давая ни одного дела сделать как должно и всегда почти сбивая нас с пути. Это болезнь, хотя и всеобщая и повсюдная, но не естественная, а нажитая нами произвольно. Врагу она очень подручна, и он, желая искусить человека, прежде всего старается столкнуть его в этот омут: сначала вводит душу в поток помыслов, под ними потом зажигает страстные пожелания, а ими уже взволновывает сердце. Кто доведен до этого, тот, если не опомнится, падает и падши увлекается в водоворот бурливых движений помыслов, пожеланий и чувств, иногда ненадолго, иногда надолго, а нередко и навсегда. Итак, надо не выпускать из мысли, что внутри нас постоянно присуще нечто недоброе, что всегда готово сбить нас с должного и направить на недолжное.

Но если сами по себе душевность и телесность безгрешны, как естественные нам, то человек, сформировавшийся по душевности или, еще хуже, по плотяности не безгрешен. Он виновен в том, что дал в себе господство тому, что должно занимать в нем подчиненное положение.

Духовность же есть норма человеческой жизни, и, следовательно, человек, бывая духовным, есть настоящий человек. Он, хотя и духовен, будет отдавать должное и душевности, и плотяности, только держать их станет не жирно и в подчинении духу. А душевный, хоть и многознающий, и искусный, и деятельный, а тем более плотяной, не есть настоящий человек, каким бы он прекрасным ни казался, но он – без головы. Отсюда простой человек, Бога боящийся, выше многообразованного и элегантного, но не имеющего в своих целях угождения Богу. По естественному назначению человек должен жить в духе, духу подчинять и духом проникать все душевное, а тем более телесное, а за этим и все свое внешнее, и жизнь семейную и общественную. Вот – норма!⁹⁴

Василий Великий говорит: «Тело – наше. Что кроме тела есть у нас, начиная с одежды, это есть окружающее нас. А что мы? Мы – душа (с духом)». Вот туда-то, отвлекшись от всего вне нас сущего и от самого тела, надо собраться, войти в себя, порассмотреть все и решить, что же ты такое, матушка, душа наша?

Когда удовлетворяются духовные потребности, то они научают человека поставлять в согласие с ними удовлетворение и прочих потребностей, так что ни то, чем удовлетворяется душа, ни то, чем удовлетворяется тело, не противоречит духовной жизни, а ей способствует, и в человеке водворяется полная гармония всех движений и обнаружений его жизни – гармония мыслей, чувств, желаний, предприятий, отношений, наслаждений. И се – рай! Напротив, когда дух не удовлетворяется и это самое необходимое (единое на потребу) забыто, тогда все другие потребности разбегаются в разные стороны и каждая требует своего, и так как их куча, то голоса их, как шум на базаре, оглушают бедного человека, и он мечется то туда, то сюда, как угорелый, за удовлетворением их, но покоя никогда не имеет. Внутри у него шум, гам, разволока во все стороны и во всем безпорядочность. Такой человек ничем не доволен, всегда в туге, то утомившись стоит, выпучив глаза и недоумевая, что бы начать, то кружится и кружится. И се есть суета и крушение духа!

Как же быть? Как сделать, чтоб духовная сторона была в нас преобладающею и, заправляя всем, вносила строй в жизнь нашу?

Кто хочет успешно врачевать болезнь, должен доискаться причины ее. Без того лечение не может иметь правильного течения и успеха. Если мы видим внутри себя безпорядочность и смятение мыслей, чувств, желаний, начинаний, дел и кружимся в них, то это потому, что зародыш всего этого внесен в естество наше, и этот зародыш безпорядочности, раскрываясь вместе с раскрытием наших сил и потребностей, вносит в них смятение и делает таким образом всю нашу жизнь смятенною и бурливою⁹⁵. Такой зародыш не Творцом при сотворении человека вложен в естество наше, а привнесен после сотворения силою падения прародителей наших, которые, преступив заповедь, повредили и расстроили естество наше, которое расстроенным и поврежденным передали и потомству своему, т. е. всему роду человеческому. Так оно перешло и к нам и служит причиною того смятения и той безпорядочности внутри нас, от которых происходят все безпорядки и во внешней жизни – и в семейной, и в общественной. Эта безпорядочность не природна нам, не принадлежит к природе человеческой, она есть болезнь наша; и только по устранении ее мы можем являться здравыми в таком виде, в каком следует нам быть по естеству, каким вышел человек из рук Творца. Да и все счастье наше и благобытие в том состоит, чтоб избавиться от этой болезни. Естество наше в чистом виде – достолюбезно. Сами Ангелы взирают на него с любовью и удивлением, когда оно таково. Как же не желать нам увидеть его таким в самих себе? И есть у нас такая возможность – уврачевать эту болезнь⁹⁶.

Итак, что сделалось с нами вследствие преступления прародительского? Природа наша осталась та же, части и силы естества нашего остались те же, с теми же законами и требованиями. Но не туда направилось наше сознание со свободою. Через это возмутилось соотношение наших частей и сил, нарушился их первообразный строй, вошло расстройство в общую деятельность и жизнь человека, породившее из себя особый класс разрушительных сил – страсти, не естественные нам, но возымевшие такую власть, что всеми силами нашими ворочают, как им угодно.

Бог создал человека для блаженства и именно в Нем, через живое с Ним общение. Для того вдунул в лицо его дыхание Своей жизни, что есть дух. Существенное свойство духа есть сознание и свобода, а главные его движения – исповедание Бога, Творца, Промыслителя и Воздаятеля, чувство полной от Него зависимости, любовь к Нему, непрестанное внимание и благоговейный страх пред Ним, стремление от всего отрешиться, чтоб Единого Бога вкушать и Им Единым жить. Сознание и свобода даны человеку в духе для того, чтоб он, сознав, что все имеет от Бога и для того чтоб жить в Боге, свободно и сознательно .направлял все свои силы к этой единой цели. Когда человек так настроен, то пребывает в Боге и Бог в нем пребывает и дает духу человека силу властвовать над душою и телом и над всем, что вне его. Таково и было первоначальное состояние человека. Это и наказал Бог нашим прародителям в раю: Его Единого знать, Ему Единому служить, в воле Его Единого ходить. И наружно это должно было как бы контролироваться выполнением одной небольшой заповеди – не вкушать плодов от одного дерева, названного Богом древом познания добра и зла. Так и начали жить и блаженствовать наши прародители в раю. Но позавидовал им падший по гордости дух и сбил их с пути, наустив их преступить данную им небольшую заповедь. Обольстил их тем, что, мол, со вкушением запрещенного плода они вкусят такого блага, которого без того и вообразить не могут, – станут как боги. Они поверили и вкусили. Дело вкушения, может быть, и не велико, но худо, что поверили, не зная кому. Может быть, и это не бы так было важно, если бы не те страшные мысли и чувства к Богу, которые, как яд, влил в них злой дух. Он наговорил им, что Бог запретил им вкушать от древа за тем, чтоб и они не сделались богами. Этому поверили. Но поверив так, они не могли не принять хульных о Боге помышлений, будто Он завидует им и неблагожелательно к ним относится, а приняв такие помышления, не могли миновать и некоторых недобрых к Нему чувств и своевольных решений. Они как бы сказали в себе: «Так мы же сами возьмем то, до чего Ты не хочешь допустить нас. Так вот Он какой, – засело у них в сердце о Боге, а мы Думали, что Он такой благой. Ну так мы сами себя устроим наперекор Ему». Вот эти-то мысли и чувства были страшно преступны! Они-то и означают явное отступление от Бога и враждебное восстание против Него. Внутри у них произошло то же, что у злого духа, когда он восстал против Бога и говорил: «Выше облак поставлю престол мой и буду подобен Вышнему». Так сознание зазналось и свобода воссвоевольничала, приняв на себя устроение своей участи. Совершилось полное отпадение человека от Бога с некоторым отвращением и враждебным восстанием против Него. За что и Бог отступил от таких преступников, и живой союз прервался. Раньше дух был властен над душою и телом, потому что состоял в живом общении с Богом и от Него получал Божескую силу, когда же пресеклось живое общение с Богом, пресекся приток и Божеской силы. Дух, себе оставленный, не мог уже быть властителем души и тела, но был увлечен и сам завладей ими. Над человеком возобладала душевность, а чрез душевность – телесность, и стал он душевен и плотян. Дух хоть тот же, но без власти, и хотя он заявляет свое существование то страхом Божиим, то тревогами совести, то недовольством ничем вещественным, но на эти его предъявления внимания не обращают, а все заботы обращены на устроение здешнего быта (для чего, собственно, и назначена душа), и быта более вещественного, так как здешняя жизнь совершается посредством тела и все телесные потребности потому кажутся более необходимыми.

От такого нарушения порядка в соотношениях частей естества нашего человек уже не мог удержать в должном порядке свои потребности, желания и чувства. Они пришли в смятение и безпорядочность. Но еще тяжелее то, что вместе с самостью вошли в нас страсти и непрестанно тиранят нас. Как только произнеслось внутри праотца: «так – я сам...», так самость – этот яд и семя сатанинское – внедрилась в него. И из нее потом развилось полчище страстей: гордость, зависть, ненависть, скорбь, уныние, корыстность, чувственность со всеми многообразными их порождениями. Итак, вот в чем болезнь: дух зазнался и засвоевольничал, за это потерял власть и подпал под владычество души и тела и всего внешнего. Отсюда – смятение душевно-телесных потребностей и желаний, и особенно их безмерность. Эту безмерность сообщает им от себя дух, ими порабощенный, сами по себе эти потребности были бы умеренны и не бурливы, но дух бушует в них, ибо у него по природе энергия безграничная. Отсюда обжорство, пьянство, копление денег и прочее многое. Но главная болезнь – это страсти, пришлые тираны⁹⁷.

Вот как говорит об этом изменении в соотношении сил человека после грехопадения Епископ Игнатий (Брянчанинов): «...Трудно в нашем состоянии падения получить ясное понятие о состоянии совершенства, в котором были созданы наши праотцы, по душе и телу. О святом теле и святой душе их невозможно нам заключать по нашим душе и телу, пораженным и убитым греховною смертью. Они начали существовать непорочными и святыми; мы начинаем существовать оскверненными и грешными. Они были бессмертны по душе и телу; мы рождаемся умерщвленные душою, с семенем смерти в теле, долженствующим раньше или позже, но непременно принести плод свой – видимую нами смерть тела. Они находились в непрестанном мире сами с собою, со всем, что их окружало, в непрестанном духовном наслаждении, в созерцании изяществ мироздания, в богомыслии, в боговидении; мы волнуемся и раздираемся различными греховными страстями, потрясающими и терзающими и душу и тело, непрестанно боремся сами с собою и со всем, что нас окружает, страдаем и мучимся или находим наслаждение в наслаждениях скотов и зверей; все вокруг нас находится в ужаснейшем смущении, в неумолкающем и по большей части в суетном труде, в плинфоделании и рабстве Фараоновом. Одним словом, мы падшие и погибшие от самого рождения нашего, они были святы и блаженны с самого сотворения своего. Все условия нашего существования и первоначального существования наших праотцев – далеко, далеко различны.

Тело первого человека было в совершенном согласии с душою, а душа находилась в совершенном согласии с духом, то есть с силою словесности – этим высшим достоинством души человеческой. Борьба между составными частями человека – это обнаружение внутри живущей смерти – борьба, ныне не прерывающаяся и не дающая покоя человеку ни днем, ни ночью – тогда не имела места. Дух пребывал постоянно горе, при Боге, увлекал туда с собою душу, она влекла туда с собою тело. Нетрудно и естественно было телу, неспособному не только к наслаждениям греховным, но и плотским, напротив того, способному единственно к наслаждениям духовным, силою врожденного ему желания и стремления пребывать при Боге, Им питаться и наслаждаться, Им жить. Очень ошибаются, ошибаются в погибель свою те, которые признают плотские пожелания неотъемлемыми свойствами тела человеческого, а удовлетворение их естественною необходимостью. Нет! Человеческое тело низошло к телам скотов и зверей по причине грехопадения. Естественны плотские пожелания естеству падшему, как свойства недуга – недугу; они противоестественны естеству человеческому в том состоянии, в котором оно было создано. Иначе зачем бы и воскресать телам человеческим для блаженной вечности, в которой имеют место одни наслаждения духовные? Плоть человека сотворена способною радоватися «о Бозе живе» (Пс.83:3). Так возвышены были непорочность и бесстрастие первозданных, что они не нуждались в одежде: «и беста оба нага, – говорит Писание, – Адам же и жена его, и не стыдястася» (Быт.2:25). Они вышли из рук Создателя в состоянии зрелости и вместе неувядающей юности, красоты и силы, не подверженные никаким недостаткам, никаким изменениям ни в возрасте, ни в здравии. Тело Адама не сгорало от огня, не тонуло в воде, не опалялось солнцем, не подвергалось влиянию стихий, которые сами находились в совершенном благоустройстве и мире.

...Воля человека стремилась к Богу; сила твердости содержала человека постоянно в его правильном стремлении; силою словесною человек пребывал в непрерывном соединении с Богом. Мысль плавала, как выразился некоторый знаменитый подвижник⁹⁸, в Слове Божием, в Всесвятой Истине, и Дух Божий, как Дух Слова Божия и Дух Истины, почивал на духе человеческом; ум человека был умом Божиим. Как и апостол Павел сказал: «Мы же ум Христов имамы» (1Кор.2:16). Весь человек находился в чудном согласии с самим собою; силы его не были разрознены в своем действии, разрознились они по падении нашем. По падении они начали бороться и препираться между собою. Самый дух наш соделался обличителем своего начала – ума, подвергшегося омрачению, борется с мыслями, приводит их к разноречию и сбивчивости и сам увлекается обольщенными мыслями.

...Праотцы, оказав преслушание Богу и склонившись в послушание диаволу, сами себя сделали чуждыми Бога, сами себя сделали рабами диавола. Обещанная им смерть за преступление Заповеди тотчас объяла их: Дух Святой, обитавший в них, отступил от них. Они были предоставлены собственному естеству, зараженному греховным ядом. Этот яд сообщил человеческому естеству диавол из своего растленного естества, преисполненного греха и смерти... «Умертвилась душа Адама, – говорит св. Григорий Палама, – преслушанием разлучившись от Бога: ибо телом он прожил после того (после падения своего) до девятисот тридцати лет. Но смерть, постигшая, по причине преслушания, душу, не только соделывает непотребною душу и наводит проклятие на человека, но и самое тело, подвергнув его многим немощам, многим недугам и тлению, наконец предает смерти». «Адам, – говорит блаженный Феофилакт Болгарский, – будучи живым, был и мертвым: он умер с того часа, в который вкусил (от запрещенного древа)».

Но существенная казнь падшего человека состояла в душевной смерти, поразившей его немедленно по преступлении заповеди. Тогда человек лишился обитавшего в нем Святого Духа, который составлял как бы душу всего существа человеческого, и был предоставлен собственному естеству, зараженному грехом и вступившему в общение с естеством демонов. От подчинения смерти и греху составные части человека разобщились, стали действовать одна против другой: тело противиться душе; душа находиться в борьбе сама с собою; ее силы препираются; человек находится в полноте расстройства. Сила желания болезненно превратилась в ощущение ненасытных похотений; сила мужества и энергии превратилась в различные виды гнева, от исступленной ярости до утонченного памятозлобия; сила словесности, отчуждившись от Бога, потеряла возможность управлять силою воли и силою энергии и правильно направлять их. Этого мало: душа сама поработилась греху, приносит ему непрестанные жертвы лукавством, лицемерством, ложью, самомнением; она борется и препирается сама в себе, сама с собою, волнуя все существо человека разными неправильными и необузданными мыслями, возбуждающими мучительнейшие ощущения, тщетно обличаемыми сознанием духа или совестью, лишенною и силы и истины. Образ и подобие Божии в человеке, по падении его, изменились. Подобие, состоявшее в совершенном отчуждении зла из качеств человека, познанием зла и сообщением его этим качествам, уничтожилось; при уничтожении подобия образ исказился, соделался непотребным, но не уничтожился совершенно...»⁹⁹

Можно найти великое множество горьких, печальных слов у св. Отцов, которыми они описывают все наше глубокое внутреннее расстройство. Да и каждый христианин, если и не всегда умеет правильно объяснить, что и от чего происходит в нем, то почти постоянно видит, что внутри у него все силы и движения развеяны, находятся в смятении и болезненном противоречии между собой, оттого и внутри нас и вокруг – среди людей, идет постоянная, ни на мгновение не затихающая брань, и нет мира нигде. В мирской жизни как будто много делается дел, по наружности как будто и порядочных и полезных, но если присмотреться повнимательнее, то хоть движения в той жизни много, а настоящей жизни нет. Человек все равно не находит удовлетворения своим внутренним потребностям, которых часто и не понимает – все ищет, ищет и все жаждет и жаждет. «Потому нет в той жизни – жизни, – говорит Епископ Феофан, – что она не все стороны человеческой жизни занимает, питает, а только малую частичку, и при том такую, которая стоит на последнем месте или, вернее, на окраинах жизни, не касаясь центра ее. Жизнь человеческая многосложна и многостороння. Есть в ней сторона телесная, есть душевная и есть духовная. Каждая имеет свои силы и потребности и свои способы упражнения их и удовлетворения. Только тогда, как все силы наши бывают в движении и все потребности удовлетворяются, человек живет. А когда у него в движении только одна частичка сил и только одна частичка потребностей удовлетворяется, то эта жизнь не жизнь... Какие силы там (в обычной мирской жизни) заняты и какие потребности удовлетворяются? Заняты руки, ноги, язык, глаза, уши, обоняние, осязание, память, воображение, фантазия и сметливость, все в совокупности – самая низшая сторона человека, одинаковая у него с животными; и удовлетворяется только одна потребность животной жизни, или лучше – играние сей жизни, какое действует и в молоденьких барашках с овечками, когда их выгоняют на зеленую поляну. Кроме этих сил есть у человека еще два-три яруса их и еще главный им центр. Судите же теперь, может ли такая жизнь быть жизнью?..

Жить нам надобно так, как Бог создал нас, и когда кто не живет так, смело можно говорить, что он совсем не живет»¹⁰⁰.

Св. Амвросий Оптинский: «В Евангелии сказано: «кая бо польза человеку, аще приобрящет мир весь и отщетит душу свою» (Мк.8:36). Вот как драгоценна душа человеческая! Она дороже всего мира, со всеми его сокровищами и благами. Но страшно подумать, как мало понимаем мы достоинство безсмертной души своей. На тело, это жилище червей, этот повапленный гроб, обращаются все наши мысли от утра до вечера, на безсмертную душу, на драгоценнейшее и любимейшее творение Божие, на образ Его славы и величия едва обращается одна мысль во всю неделю. Служению тела посвящаются самые цветущие годы нашей жизни, а вечному спасению души только последние минуты дряхлой старости. Тело ежедневно упивается, как на пиру богача, полными чашами и роскошными блюдами; а душа едва собирает крохи Божественного слова на пороге дома Божия. Ничтожное тело омывают, одевают, чистят, украшают всеми сокровищами природы и искусства; а дорогая душа, невеста Иисуса Христа, наследница Неба, бродит шагом изнуренным, облеченная в одежду убогого странника, не имея милостыни.

Тело не терпит ни одного пятна на лице, никакой нечистоты на руках, никакой заплаты на одежде; а душа от главы до ног, покрытая сквернами, только и дела, что переходит из одной греховной тины в другую и своею ежегодною, но часто лицемерною исповедью только умножает заплаты на одежде своей, а не обновляет ее.

Для благосостояния тела требуются разного рода забавы и удовольствия; оно истощает нередко целые семейства, для него люди готовы иногда на труды всякого рода; а бедная душа едва имеет один час в воскресные дни для слушания божественной Литургии, едва несколько минут для утренней и вечерней молитвы, насилу собирает одну горсть медных монет для подаяния милостыни и довольна бывает, когда выразит холодным вздохом памятование о смерти.

Для здравия и сохранения тела переменяют воздух и жилище, призывают искуснейших и отдаленнейших врачей, воздерживаются от пищи и пития, принимают самые горькие лекарства, позволяют себя и жечь и резать; а для здравия души, для избежания соблазнов, для удаления от греховной заразы не делают ни одного шага, но остаются в том же самом воздухе, в том же самом недобром обществе, в том же самом порочном доме и не ищут никакого врача душ или избирают врача незнакомого и неопытного и скрывают пред ним то, что уже известно и Небу и аду, и чем они сами хвастают в обществах. Когда умирает тело, тогда слышится скорбь и отчаяние; а когда умирает душа от смертного греха, тогда часто и не думают об этом.

Так мы не знаем достоинства души своей и, подобно Адаму и Еве, отдаем свою душу за красный по виду плод. Почему же мы, по крайней мере, не плачем, подобно Адаму и Еве. Плач потерявших душу должен быть горестнее плача Иеремии, который, оплакивая бедствия отечества, взывал: «Кто даст главе моей воду и очесем моим источник слез» (Иер.9:1).

У нас же большей частию забота о стяжании благ, только, к сожалению, часто земных и временных, а не небесных. Забываем мы, что земные блага скоропреходящи и неудержимы, тогда как блага небесные вечны, бесконечны и неотъемлемы.

Всеблагий Господи! Помози нам презирать все скоропреходящее и пещися о едином на потребу спасения душ наших»¹⁰¹.

В псалмах царя и пророка Давида есть такие слова: «Во псалтири десятоструннем пою Тебе» (Пс.143:9). Что это значит? Духовное, таинственное значение этих слов прекрасно раскрывает иеромонах Никон (Беляев) – последний Оптинский старец: «...десятиструнная псалтирь – это человек с его пятью внешними и пятью внутренними душевными чувствами, на которых, как бы на десяти струнах, и должен человек петь Господу, т. е. жительство свое проводить согласно с заповедями Божиими, чтобы все поведение, вся жизнь была как бы постоянным пением Божественным. «Пою Богу моему, дóндеже есмь» (Пс.103:33).

Когда струны псалтири не настроены как должно, когда они звучат нестройно, несогласно, невозможно на ней играть. Не может она издать стройных звуков, не может получиться правильной песни. Так и у человека, когда его чувства не приведены в согласие и не имеют общего согласного устремления к Богу, когда человек еще любит грех или когда грех против воли человека насилует его, тогда не может он издать стройных звуков духовной жизни, не может всею жизнью, всем поведением, всеми чувствами своими воспеть песнь святую, песнь Божественную. Нужно понудить себя, чтобы привести себя в порядок, нужно потрудиться в подвиге ради Господа, потерпеть всякую тяготу и неудобства в борьбе с собою, со своими страстями.

Когда учатся играть на скрипке, тогда вначале у играющего получаются очень неприятные, неправильные, резкие звуки, настолько они неприятны, что, кажется, убежал бы куда глаза глядят от этих звуков. Но постепенно человек привыкает, научается играть, звуки получаются все правильнее и правильнее, и, наконец, польются нежные, прекрасные звуки чудной музыки. Одному это удается скорее, другому длительнее; иногда и при всем старании никак не наладится играющий, все время получается не так, как ему хотелось бы. Нужно терпение.

Так и в духовной жизни. Человек хочет одно, а сам делает совсем другое, не то, что хочет. Ум его хочет одно, а чувства требуют другого. И видит человек и чувствует болезненно, что это все не то, понимает он, что нехорошо у него получается, не так, как надо, даже приходит в уныние, видя, что не преуспевает он в борьбе со страстями, что не налаживается его духовная жизнь. Но нет, не нужно унывать, надо терпеть... Надо терпеливо понуждать себя на всякую добродетель ради Господа, трезвенно следить за всеми своими чувствами, мыслями, делами, надо призывать на помощь Господа Бога, надо прийти в смирение и сознать, что своими делами без Божественной помощи человек ничего не успеет. И когда, наконец, уготовится сосуд души и тела человека, когда настроятся струны его псалтири во всяком смирении, терпении и благочестии... тогда придет время и раздастся чудное пение, и польются прекрасные, дивные звуки духовной жизни и «узрят мнози и убоятся, и уповают на Господа» (Пс.39:4), ибо от соединения с Господом получается это пение неизреченное. Стоит рояль, готовая для игры, струны на ней натянуты, она открыта... но молчит. Почему она молчит? Потому что нет игрока. Кто же этот игрок? Игрок сей – Дух Святой, как сказано: «Приидем к нему и обитель у него сотворим» (Ин.14:23). Приидет Дух Святой и соединит рассеченные грехом чувства души и тела, и начнет тогда человек жить в Боге и для Бога.

...Сколько глубокого, таинственного смысла заключается в этих боговдохновенных словах Псалмопевца! Начнешь размышлять на эту тему, и размышлениям нет конца: так необъятно, глубоко то дивное содержание, которое заключается в этих словах псаломских.

Господь Бог, восхотев сотворить человека, чудно сотворил его: даровал ему неизреченную славу. Он сотворил его по образу Своему и подобию, отобразив на нем славу Свою Божественную. Он дивно устроил его, даровал ему красоту и изящество в строении самого тела его, даровал ему душу бессмертную, одарив ее великими духовными дарованиями, снабдив ее прекрасными способностями, поставил его владыкою, распорядителем всех видимых творений мира сего. Дарована человеку душа, душою своею бессмертною он возвышается над всеми видимыми творениями. Нет в видимой природе никого и ничего, равного человеку.

Дарован человеку ум высокий – и умом своим человек возвышается над всею природою: она покорена под ноги ему. Например: изобретает он различные орудия, машины, преодолевает ими силы и стихии природы. Не в состоянии человек голыми руками бороться с огнем – делает машины и побеждает стихию огня. Не может ходить по водам, не имеет силы переплывать большое расстояние – устраивает лодки, корабли и побеждает водную стихию. Не имеет силы бороться со зверем – делает орудия, при помощи коих побеждает зверя, одолевает его. Разве это не величие, не слава человека? И это еще все относится лишь к обыкновенным естественным способностям человека.

А если взглянем на святых, то увидим, какой дивной славы и власти сподоблялись они, они побеждали природу нравственною силою по благодати Божией: ходили по морю, яко по суху; были переносимы по воздуху Божественной силою; им служили дикие звери, как кроткие агнцы, признавая в них своего владыку; молитвою своею они низводили дождь на землю и совершали другие дивные чудеса. Перечислить их нет возможности.

В Священном Писании так описывается величие человека: «Умалил еси его малым чим от ангел, славою и честию венчал еси его. И поставил еси его над делы руку Твоею, вся покорил еси под нозе его» (Пс.8:б-7). Какого еще большего величия, большей славы можно желать и ожидать? О, воистину, щедро излил Господь милость Свою на человека. Казалось бы, что и человек, имея такие дарования, оценив их и будет жить так, как внушает ему его достоинство человеческое, – согласно Божиим хотениям и велениям.

Но, к великому прискорбию, что мы видим? Мы видим, что человек не уразумел, не оценил того, какой несказанной славы он сподоблен от Творца и Бога Своего, и сказано в псалме: «человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им» (Пс.48:13). И за это праведным судом Божиим он лишился своей славы: «от славы своея изриновени быша» (Пс.48:15).

Будучи в такой чести, в такой славе, человек не уразумел своего достоинства, пал, сделался подобным скоту несмысленному. О, великое падение! В какую бездну и тьму низвергает человека грех. Истинно, он уподобляется скотам, питает свою душу, свою безсмертную душу скотской пищей, ту душу, на которой начертан образ Божий, ту душу, которой и дана способность уподобляться Богу. Не говоря подробно о губительном действии страстей постыдных, блудных, так поразительно и безобразно уподобляющих человека скоту, обратим внимание на то, что решительно всякая страсть отнимает у человека образ человека, делая его подобным скоту и зверю. Посмотрите, что делает, например, гнев и злоба. Человек, объятый злобою, весь делается зверообразным, глаза мечут искры, искажается лицо – он, кажется, ближнего своего готов пожрать. И все вообще страсти и грехи: чревоугодие, неверие, сребролюбие и другие – превращают человека в скота. Поистине, нужно здесь вопиять человеку: о, где ты скрылось от меня, мое человеческое достоинство, моя честь, моя слава.

...И вот от лица такого человека, уронившего славу свою, забывшего свое человеческое достоинство, утратившего прежнее свое достояние, св. пророк восклицает: «Восстани слава моя». Вспомни, о человек, кем ты был и чем стал; вспомни славу свою, которою венчал тебя Господь, вспомни славу свою и оставь скотский образ жизни, вернись к прежнему своему достоинству... «Восстани слава моя, восстани псалтирю и гусли»...

Псалтирью и гуслями называется, по толкованию св. Отцов, наши душевные и телесные чувства и способности. «Восстани псалтирю и гусли», то есть приготовься весь человек, со всеми своими силами, и душевными и телесными, к пению Божественному, к жизни о Господе. Давно ты, псалтирь моя, как бы так говорит пророк, заброшена, на тебе, может быть, лежит большой слой пыли, струны твои заржавели, вся ты расстроена, быть может, и разбита, и если ударить по струнам твоим, то не получится стройных звуков: издадут они, твои струны, дребезжащие, бесформенные, надрывающие душу звуки. О, восстань, восстань, псалтирь моя. Нужно настроить струны твои, нужно привести в порядок весь инструмент, ибо, если хотя одна струна будет фальшивить, не получится стройных звуков, будет слышна неправильность, и она будет портить весь строй, всю гармонию. Все пение будет испорчено, хотя бы все остальные струны стройно звучали.

Как в музыке, так и в духовной жизни. Нельзя работать Богу и мамоне (Мф.6:24), нельзя служить Богу и греху. Должен человек, по Евангелию, возлюбить Господа всею душою, всею крепостию, всем сердцем, всем помышлением своим, не отдавая греху ни одного чувства, ни единой способности своей душевной или телесной. Так и св. апостол Иаков говорит, что если кто в одном согрешит, повинен есть против всего закона; если одну заповедь нарушит, нарушит весь закон. Итак, уготовься, восстань, вся псалтирь и гусли, исправься, настройся к должному пению, к должной игре.

Дошел человек до сознания необходимости восстания, уже готов бросить греховную жизнь, порвать всякое общение со грехом, обратиться всем существом своим к Богу. Видит это враг – диавол – и шепчет человеку: «Куда? Зачем? Еще успеешь». Шепчет, желая ослабить решимость человека. Но человек решительно отвергает внушения врага и, сам себя ободряя, говорит: «Нечего медлить. Скорее. Восстану рано. Сейчас же, немедленно, без отлагательства восстану. Восстану и начну немедленно настраивать свою псалтирь и гусли к пению, т. е. к житию, согласному с законом Божиим».

И вот начинается жизнь иная, жизнь духовная в общении с Господом. Не без трудностей она. Встречают человека и скорби, и испытания, и борьба с грехом, Томят по временам последствия прежде принятого в себя зла и греха, обновляющегося в уме и чувстве человека, Но желание быть с Господом, в Нем Едином искать отрады, покоя и вечного блаженства все преодолевает. Трудится человек, находится в подвиге, уготовляет себя. В таком подвиге проходят большею частью годы, даже десятки лет.

Наконец, испытывая себя, видит и чувствует человек, что умерло в нем всякое желание сладостей мира сего тленного, что омертвело сердце его для наслаждения тленною красотою, что как Единая и Истинная Красота нетленная, как единая цель всех стремлений и желаний его стоит пред ним Христос. Видит состояние своего сердца человек и вопиет: «Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое». Ныне, когда оно готово, «воспою и пою во славе моей». Восстала моя прежняя слава, уготовилось сердце, сделалось способным к пению Божественному. Ныне «воспою и пою», то есть не перестану петь, воссылать Богу, служить Господу Богу, в служении Богу, в жизни по Богу, в молитве Иисусовой положу всю цель моего жития.

Доселе я стенал под бременем страстей и нападений вражиих, не мог и воспевать радостных пений, я приносил Богу умиленную покаянную молитву, ибо видел и постоянно имел перед глазами мой плен греховный, мою поверженную долу славу. Но ныне, когда восстала слава моя, воспою и пою во славе моей. Ныне «исповемся Тебе в людех, Господи, воспою Тебе во языцех». Буду говорить, поведывать о делах Господних, явленных на мне, грешном, буду благодарить Бога за Его милость ко мне перед всеми людьми. Не убоюсь, не устыжусь проводить жизнь, требуемую от меня Законом Божиим, во всяком народе, во всяком месте. «Воспою и пою во славе моей». Эти слова суть уже, так сказать, восторг святой души.

Весь первоначальный наш подвиг должен быть обращен на борьбу с грехом, на очищение сердца от страстей в покаянии и смирении. И Господь, видя смирение и труд наш, оставит грехи наши (Пс.24), очистится сердце – и восстанет тогда слава наша в пении песни Божественной... Да сподобит же нас сего Господь по милости Своей. Аминь¹⁰².

Вот мы рассмотрели то, как устроен человек, какие дивные даны ему силы и способности, как все это может быть гармонично в нем сочетано и какую прекрасную, духовно богатую жизнь может он проводить. Увидели мы, как эти чудесные наши возможности находятся ныне в ужасном расстройстве, и весь наш премудро устроенный состав в разладе с Богом и с самим собой. И если кто из нас возгорится ревностью начать жизнь, достойную своего призвания, то он немедленно встретит отчаянное сопротивление во всех частях своего, пораженного лютой болезнью естества. Понадобится немалый труд и немалое время, понадобится частое призывание Имени Божия и усиленное взыскание благодатной Силы Божией, без которой сами мы и шагу сделать не сможем. К сожалению, к такому серьезному деланию, к такой внутренней работе над восстановлением своего человеческого достоинства приступают немногие. Мир человеческий бурлит, пестрит кипучей деятельностью многих миллиардов человеческих личностей, поврежденных, расстроенных самым страшным образом, как бы вывернутых наизнанку, но не признающих этого, почитающих свое состояние самым здоровым, достойным, великолепным, не оплакивающих своей духовной смерти, не ищущих врачевания и воскрешения, но гордящихся собой и своими «успехами». А ведь все, что порождает поврежденный, больной человек, если он не прибегает к целительной силе Христовой, есть та же болезнь, она может быть сокровенна, как бывает затаена проказа в детях прокаженных: они кажутся здоровыми, чистенькими, радостными, но пробьет час – и страшное чудище болезни обнаружит свою ужасную физиономию, начнется разложение и зловоние, придут муки и смерть. Мир, как неугомонная, шумно несущаяся с высоких гор многоводная река, не знает ни мгновенья покоя, оглушает своим грохотом, бесчисленными своими идеями, открытиями, изобретениями каждую душу, непрерывно демонстрирует пред нашим взором все новые и новые свои поделки, старается ошеломить нас грандиозными своими творениями, строит поражающие изящностью дворцы, пишет чарующие, завлекающие картины, искусной музыкой пленяет глубины наших чувств, предлагает нам тысячи тысяч разных хитроумных объяснений, теорий об устройстве окружающей нас действительности, выливает на нас целое море философских, религиозных, нравственных, естественнонаучных понятий, воззрений, гипотез. При этом мир постоянно и навязчиво, как наглый и расторопный продавец пестрого товара, старается внушить каждому из нас, что все эти вещи, вся эта его продукция действительно имеет ценность, выполнена из самых натуральных материалов и ничего лучшего нигде и никогда сыскать невозможно. Стоит нам только разочароваться в одной фальшивой вещи, как энергичный торговец уже подсовывает нам другую подделку и с еще большим красноречием расписывает ее несуществующие достоинства и преимущества. И вот мы уже с самого своего рождения оказываемся в кругу этих ложных ценностей. В лучшем случае всю нашу последующую жизнь, вплоть до гроба, мы каждый день будем обнаруживать, что нас обманули еще в чем-то, и выбрасывать из своей жизни одну за другой обнаруженные фальшивки, в худшем же – только в час смерти мы поймем, что все это богатство было роковым обманом, но приобретать истинные ценности будет поздно.

Мир также похож на злого факира, который, завладев нашим вниманием, одурманил нас своими магическими манипуляциями, пленил нашу волю и наше сознание и принуждает видеть нас иллюзорные, не существующие на самом деле картины. То нам представляется, что мы плывем на стройном парусном корабле по синему, гладкому морю, райские птицы летят по небу, то мы в чудесном саду рвем и вкушаем сладчайшие плоды, то мы в сказочном богатом дворце, все прислуживают нам, мы счастливы, нам невероятно хорошо... Но окончится сеанс, картины развеются, как туман, и факир, вынув из наших карманов все деньги, отпустит нас от себя с головной болью, с одурманенным сознанием, с опустошенной душою, с чувством не утоленной, а еще более распаленной жажды, ничего не приобретшими, но многое потерявшими.

Или, как говорит Исаак Сирин: «Мир есть блудница, которая взирающих на нее с вожделением красоты ее привлекает в любовь к себе. И кем, хотя отчасти, возобладала любовь к миру, кто опутан им, тот не может выйти из рук его, пока мир не лишит его жизни. И когда мир совлечет с человека все и в день смерти вынесет его из дому его, тогда узнает человек, что мир подлинно льстец и обманщик»¹⁰³.

Итак, посмотрим, что говорят о мире и его «достижениях» православные наши Отцы. Может быть, удастся нам хоть немного сорвать с себя это чарующее, убивающее нас, колдовское его наваждение.

Епископ Игнатий (Брянчанинов):

(«Слово о человеке». Из главы «Земная жизнь»). «Господь, изгнав человека на землю из рая, вселил его на ней «прямо (т. е. напротив) рая сладости» (Быт.3:24), чтобы он, непрестанно обращая взоры к раю и вместе питаясь надеждою возвращения в рай, пребывал в непрестанном плаче покаяния. Вселение прямо рая сладости показывает, что Адаму дано было живое воспоминание о рае и сама земля красотами своими, сохранившимися в некоторой степени и после ее проклятия, напоминала рай. Земля назначена в место покаяния для праотцев и для всего имевшего произойти от них рода человеческого. Земная жизнь каждого человека есть время, данное ему в покаяние. Все человечество на земле должно быть погружено в покаяние, в неутешное рыдание. Оно должно странствовать на ней, не прилепляясь сердцем ни к каким предметам, которыми обставлена эта гостиница, но непрестанно помышляя о горнем своем отечестве и всеусиленно стремясь возвратиться в него. Труд и злострадание – непременные спутники покаяния и родители смирения, рождающего покаяние, – должны господствовать на земле, по самому определению Божию. Человек должен постоянно помнить, что Господь назначил ему в поте лица снедать не только вещественный, но и духовный хлеб свой; человек должен непрестанно помнить, что он на земле во временном изгнании, что он – земля, что он должен возвратиться в землю, из которой он создан. Об этом все на земле непрестанно напоминает ему. Он находится в непрестанном разнообразном страдании, в борьбе с собственною злобою, в борьбе с злобою ближних своих, в борьбе со стихиями, в борьбе с землею, ради его проклятою и повинующеюся ему только при пролитии кровавого пота. Об этом непрестанно напоминают ему братья его, похищаемые один вслед за другим неумолимою смертию. От земли дозволено ему пользоваться одним самонужнейшим, необходимым для земного странствования нашего, отнюдь не излишним, отторгающим мысль от вечности. Все праведники Ветхозаветной Церкви, странствовавшие на земле, начиная от Адама, проводили земную жизнь сообразно назначению, данному ей Богом. Они жили на земле, как в стране изгнания, как в стране плача и покаяния, питаясь надеждою обетованного избавления, соглядая оком веры вечность. «Проидоша, – говорит о них Апостол, – в милотех и в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени: ихже не бе достоин весь мир, в пустынех скитающеся и в горах и в вертепах и в пропастех земных. И сии вси послушествовани бывше верою» (Евр.11:37–39). «По вере умроша сии вси, не приемше обетований, но издалеча видевше я, и целовавше, и исповедавше, яко страннии и пришельцы суть на земли» (Евр.11:13).

(«Слово о человеке». Из главы «Мир»). К немногим из человеков могут быть приложены эти слова Апостола, немногие из них проводили земную жизнь согласно с назначением, данным ей Богом. Падение человека так глубоко повредило его, что он, отвергши жизнь плача на земле, избрал на ней жизнь наслаждений и вещественного преуспеяния, как бы торжествуя и празднуя самое падение свое. К этой жизни плотского наслаждения и преуспеяния, убивающей жизнь для Бога, уже начали склоняться некоторые из детей Адама, мало внимая повести о рае и о духовном состоянии человека, находя в стране изгнания полную пищу и удовлетворение в скотских и зверских страстях своих. Внуки Адама еще более устремились к развитию вещественной жизни на земле с забвением о вечности. Сюда, наконец, устремилось все его потомство, за исключением немногих избранных мужей, считая сказание о рае баснею, изобретением суеверного воображения. Тщетно смерть пожинала людей с лица земли: они продолжали жить и действовать как бы вечные на ней. Поддержание телесных сил вкушением необходимого количества простой пищи перешло в лакомство и пресыщение изысканными яствами. Утоление жажды перешло к наслаждению различными напитками и к пьянству. Прикрытие наготы кожаными ризами преобразилось в украшение себя богатыми одеждами и утварями. Скромные жилища для убежища и ограждения от стихий и зверей, восставших на человека, стали заменяться огромными и великолепными палатами. Явилась роскошь с ее бесчисленными требованиями, которые обращались в неутолимый закон среди общества падших человеков. Законное совокупление полов для размножения рода человеческого изменилось в ненасытное любодеяние, противодействующее размножению человеков. Этого мало: люди, распаленные необузданным пожеланием, вполне лишившимся правильного стремления, изобрели грехи противоестественные. Сила энергии душевной стала поборать ненасытным пожеланиям и требованиям грехолюбивого человека: явились ссоры, обиды, убийства, разбой, грабеж, война, завоевание. Словесная сила человека всецело употреблена для доставления ему выгод и преимуществ темных, употреблена в содействие греху: явились ложь, обманы, лукавство, лицемерие. Таким образом, немедленно по падении человеков начал образовываться на земле, а с течением времени получать большее и большее развитие по самому началу своему враждебный Богу мир.

Мир есть жизнь человеков на земле единственно для земли, единственно с целью удовлетворения своим греховным пожеланиям, с целью плотского наслаждения, с целью вещественного преуспеяния, с целью, вполне противоположною той высокой и всеблагой цели, с которою человек помещен Богом на земле. «Мир есть общее наименование всех страстей. Мир – плотская жизнь и плотское мудрование. Где прекратилось движение и действие страстей, там умер мир». Так любомудрствует великий наставник монашества святой Исаак Сирский (Слово 2). К этому миру ненависть, от этого мира отречение заповедует Дух Святой ученикам Своим, когда говорит: «Не любите мира, ни яже в мире. Аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем. Яко все, еже в мире, похоть плотская и похоть очима и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть. И мир преходит, и похоть его, а творяй волю Божию пребывает во веки (1Ин.2:15–17). Мир весь во зле лежит (1Ин.5:19). Любы мира сего вражда Богу есть; иже бо восхощет друг быти миру, враг Божий бывает» (Иак.4:4).

Опять: и все общество человеческое, в соединении с их греховною жизнию, в соединении с их плотскими наслаждениями, с их вещественным преуспеянием, с их столпотворением, называется «миром». Этот мир враждебен Богу и служителям Его. «Аще мир вас ненавидит, – говорит Богочеловек ученикам Своим, – ведите, яко Мене прежде вас возненавиде. Аще от мира бысте были, мир убо свое любил бы: якоже от мира несте, но Аз избрах вы от мира, сего ради ненавидит вас мир» (Ин.15:18–19). Этот мир пребыл и пребывает чуждым и Богу Создателю и Богу Искупителю: гонение и убийство служителей Божиих он признает служением правде (Ин.16:2).

Глава и начальник этого мира, враждебного Богу, есть падший ангел; содействуют ему и служат в этой безумной и дерзостной брани прочие падшие ангелы и увлеченные ими человеки. Самая земля и ее твари, прежде подчиненные Адаму, по падении Адама вместе с ним подчинились сатане. Сам сатана так засвидетельствовал о власти своей над миром: дерзнув приступить к Сыну Божию для искушения, он возвел Его на высокую гору и, показав все царства вселенной и славу их, сказал: «Тебе дам власть сию всю и славу их: яко мне предана есть, и емуже аще хощу, дам ю» (Лк.4:6). Сатана называет власть над миром не собственно своею, но преданною себе. Точно: она предана ему. «Враг, прельстивший Адама, – говорит св. Макарий Великий, – и таким образом восприявший над ним владычество, лишил его всей власти и объявлен князем века сего. Сначала же князем века сего и господином всего видимого Бог поставил человека... Когда же он предался вражеской лести, то вместе с сим предал и начальство свое обольстителю. Сатана не удовлетворился тем, что он покорил человека с землею под власть свою, что держал его в плену, возбуждая в нем различные страсти и ими оковывая его, что служением греху привел его в служение себе. Мысль, обуявшая ангела на небе, не оставляла его и в поднебесной, куда, как в преддверие ада, он низвергнут с неба: мысль соделаться равным Богу. Он привел ее в исполнение введением на земле идолопоклонства. Род человеческий, постепенно размножаясь на земле, вместе с тем более и более переходил от удовлетворения нуждам к удовлетворению прихотей и греховных пожеланий. Несовместно с такою жизнью истинное Богопознание и самопознание! Человеки, потонув в земных попечениях и наслаждениях, соделавшись исключительно плотью, потеряли самое понятие об Истинном Боге. Но чувство Богопочитания есть чувство, неотъемлемое от сердца человеческого, как врожденное и естественное ему: оно не уничтожено падением – лишено правильности. Водимые этим бессознательным чувством, человеки воздали божеское поклонение изобретателю и родителю греха – падшему ангелу и сонмищу его демонов. Человек обоготворил представителей греха – демонов. Он признал божественными наслаждениями удовлетворение всем страстям. И блудодеянию, и пьянству, и воровству, и убийству воздана почесть. Каждая страсть изображалась своим истуканом или идолом. Идол был символом демона, вполне чуждого жизни, вполне мертвого для ощущений духовных... Идолопоклонство объяло всех человеков и всю землю. Немногие избранные человеки сохранили истинное Богопознание и Богослужение.

Человек, лишившись падением своим Божественного Света – Святого Духа, должен был довольствоваться своим собственным, скудным светом – разумом. Но этот естественный свет привел весьма немногих человеков к познанию Истинного Бога: он устремился наиболее к доставлению всевозможных удобств для земной жизни, изобрел различные науки и искусства, которые только способствовали и способствуют к сильнейшему развитию греховной жизни, к запечатлению и утверждению падения украшением падения многоразличными призраками благосостояния и торжества. Науки человеческие, будучи плодом падения, удовлетворяя человека, представляя ему Божию благодать и самого Бога ненужным, хуля, отвергая, уничижая Святого Духа, соделались сильнейшим орудием и средством греха и диавола для поддержания и укрепления падения. Свет человеков соединился со светом демонов и образовал человеческую ученость (премудрость), враждебную Богу, растлевающую человека диаволоподобною гордынею (1Кор.3:17–19). Объятый недугом учености, мудрец мира сего подчиняет все своему разуму и служит сам для себя кумиром, осуществляя собою предложение сатаны: «будете яко бози, ведущи доброе и лукавое». Ученость, предоставленная самой себе, есть самообольщение, есть бесовский обман, есть знание, преисполненное лжи и поставляющее в ложное отношение ученого и к себе и ко всему (1Кор.3:19). Ученость есть мерзость и безумие пред Богом; она – беснование. Слепоту свою она провозглашает удовлетворительнейшим ведением и видением и таким образом соделывает слепоту неисцельною, а хранимое ею падение неотъемлемым достоянием злосчастного книжника и фарисея (Ин.9:41). «Мудрование плотское вражда на Бога: закону бо Божию не покаряется, ниже бо может. Мудрование бо плотское смерть есть» (Рим.8:7–6). Святой Дух заповедует отвержение мудрости земной для того, кто хочет приступить к Богу и соделаться причастником духовной мудрости (1Кор.3:18). Апостол Павел замечает, что немногие из ученых приняли веру христианскую (1Кор. 1:26); напротив того, для этих мнимых и напыщенных мудрецов показалась безумием духовная мудрость, всеобильно и всесовершенно заключающаяся во Христе (1Кор.1:23). Философы и художники были величайшими поборниками идолопоклонства и врагами истинного богопознания. По водворении веры христианской в мире ученость родила бесчисленные ереси и ими старалась ниспровергнуть святую веру. Величайшее злодеяние – убийство Богочеловека – совершено учеными во имя мудрости их и во имя закона их (Ин.11:49–50). В наше время ученость возвращает язычников, принявших христианство, к язычеству и, отвергая христианство, вводит снова идолопоклонство и служение сатане, изменив формы для удобнейшего обольщения человечества. Редкий, весьма редкий книжник научается Царствию Небесному и износит новое учение Духа пред общество собратий своих, облекая это учение в ветхие рубища учености человеческой для того, чтоб оно было удобнее принято любящими более ветхое, нежели новое (Мф.13:52; Лк.5:39)¹⁰⁴

Истинные служители истинного Бога! Изучите и узнайте установленное для вас Промыслом Божиим положение на время вашего земного странствования. Не попустите падшим духам обольстить и обмануть вас, когда они будут в приманчивой ложной картине представлять вам земное благосостояние и внушать желание его, стремление к нему, чтоб таким образом украсть и похитить у вас вечное сокровище ваше. Не ожидайте и не ищите похвал и одобрения от общества человеческого! Не ищите известности и славы! Не ожидайте и не ищите жительства безскорбного, пространного, вполне удобного! Это не ваш удел. Не ищите и не ожидайте любви от человеков! Ищите всеусильно и требуйте от себя любви и соболезнования к человекам. Довольствуйтесь тем, что немногие истинные служители Божии, с которыми по временам вы будете встречаться на пути жизненном, полюбят вас, с любовью и участием одобрят ваше поведение, прославят за вас Бога. Такие встречи не были часты и в цветущие времена христианства; в последнее время они сделались крайне редки.

Не познало Спасителя большинство человеков, и так велико это большинство, что Слово Божие признало правильным приписать отвержение Богочеловека и гонение служителей Его всему человечеству. Что очень мало человеков, живущих богоугодно, и очень много угождающих греховным и плотским похотениям своим, засвидетельствовал Господь: «Пространная врата и широкий путь, вводяй в пагубу, и мнози суть входящии им: что узкая врата и тесный путь, вводяй в живот, и мало их есть, иже обретают его» (Мф.7:13–14; Лк.13:24). «Оправдися Премудрость (Божия) от (весьма немногих) чад своих» (Мф.11:19): немногие избранники познали ее, немногие отдали ей должную справедливость¹⁰⁵.

Макарий Великий: «У христиан – свой мир, свой образ жизни, и ум, и слово, и деятельность свои: инаковы же и образ жизни, и ум, и слово, и деятельность у людей мира сего. Иное – христиане, иное – миролюбцы; между теми и другими расстояние велико. Ибо обитатели земли, чада века сего уподобляются пшенице, всыпанной в решето земли сей, и просеваются среди непостоянных помыслов мира сего, при непрестанном волнении земных дел, пожеланий и многосплетенных вещественных понятий. Сатана сотрясает души, и решетом, то есть земными делами, просевает весь грешный род человеческий. Со времени падения, как преступил Адам заповедь и подчинился лукавому князю, взявшему над ним власть, непрестанными обольстительными и мятущимися помыслами всех сынов века сего просевает и приводит он в столкновение в решете земном. Как пшеница в решете у просевающего бьется и взбрасываемая непрестанно в нем переворачивается, так князь лукавства земными делами занимает всех людей, колеблет, приводит в смятение и тревогу, заставляет приражаться к суетным помыслам, гнусным пожеланиям, земным и мирским связям, непрестанно пленяя, смущая, уловляя весь грешный род Адамов. И Господь предсказал апостолам будущее на них восстание лукавого: «сатана просит вас, дабы сеял яко пшеницу: Аз же молихся (Отцу Моему), да не оскудеет вера (ваша)» (Лк.22:31–32). Ибо сие слово и определение, изреченное Создателем Каину явно: «стеня и трясыйся (в тревоге) будеши на земли» (Быт.4:12), служит втайне образом и подобием для всех грешников; потому что род Адамов, преступив заповедь и соделавшись грешным, принял на себя втайне сие подобие. Люди приводятся в колебание непостоянными помыслами боязни, страха, всякого смущения, пожеланиями, многообразными всякого рода удовольствиями. Князь мира сего волнует всякую душу, не рожденную от Бога, и как пшеницу, непрестанно вращающуюся в решете, разнообразно волнует человеческие помыслы, всех приводя в колебание и уловляя мирскими обольщениями, плотскими удовольствиями, страхованиями, смущениями...

Как от одного Адама распространился по земле весь род человеческий так одна какая-то страстная порча проникла во весь грешный род Человеческий, и князь злобы один в состоянии сеять всех непостоянными, вещественными, суетными, мятежными помыслами. И как один ветер может приводить в колебание и кружение все растения и семена, и как одна ночная тьма распростирается над целою вселенною, так князь лукавства, будучи некою мысленною тьмою греха и смерти, каким-то сокровенным и жестоким ветром, обуревает и кружит весь на земле род человеческий, непостоянными помыслами и мирскими пожеланиями уловляя человеческие сердца, тьмою неведения, ослепления и забвения наполняет всякую душу, не рожденную свыше и мыслию и умом не преселившуюся в иной век, по сказанному: «наше же житие на небесех есть» (Флп.3:20)¹⁰⁶.

...Видимый мир, от царей и до нищих, весь в смятении, в нестроении, в борьбе, и никто из них не знает тому причины, то есть, этого явного зла, привзошедшего вследствие Адамова преслушания, этого жала смерти, потому что прившедший грех, как разумная некая сила и сущность сатаны, посеял всякое зло: он тайно действует на внутреннего человека и на ум и борется с ним помыслами; люди же не знают, что делают сие, побуждаемые чуждою некою силою, напротив того, думают, что это естественно и что делают сие по собственному своему рассуждению. Но в самом уме имеющие мир Христов и озарение Христово знают, откуда воздвигается все это. Мир страждет недугом порока и не знает того¹⁰⁷.

...Человек, преступив заповедь и будучи изгнан из рая, связан двояким образом и двоякого рода узами: в мире сем – делами житейскими, любовью к миру, т. е. к плотским удовольствиям и страстям, к богатству и славе, к имению, к жене, к детям, к родным, к отечеству, к месту и одеждам, одним словом, ко всему видимому, от чего слово Божие повелевает отрешиться по собственному произволению (потому что каждый ко всему видимому и привязывается по доброй воле), чтобы, отрешась и освободив себя от всего этого, мог он стать совершенным исполнителем заповеди. Втайне же опутывают, окапывают, остеняют и оковами тьмы связывают душу духи злобы; почему, не может ни сколько желает любить Господа, ни сколько желает веровать, ни сколько желает молиться, потому что, со времени преступления первого человека, противление и явно и тайно во всем овладело нами. Посему, когда, услышав кто Божие слово, вступит в подвиг, отринет от себя дела житейские и мирские связи, отречется от всех плотских удовольствий и отрешится от них, тогда, с постоянством устремляя мысль ко Господу, может он дознать, что в сердце есть иная борьба, иное тайное противление, иная брань помыслов от лукавых духов. А если... не отречется с усилием от мира, не отрешится всем сердцем от земных пожеланий и не пожелает всецело прилепиться ко Господу, то не познает обмана сокровенных духов злобы и тайных зловредных страстей, но остается чуждым себе самому, потому что неизвестны ему Язвы его и, имея в себе тайные страсти, не сознает их»¹⁰⁸.

«При служении миру невозможно служение Богу, и нет его, хотя бы оно и являлось болезненному взору рабов мира, представлялось существующим. Его нет! А то, что представляется, есть не что иное, как лицемерство, притворство, обман себя и других. Друг мира соделывается непременно, может быть, незаметно для себя, злейшим врагом Бога и своего спасения. Миролюбие вкрадывается в душу как тать, пользующийся мраком ночи – нерадением и невниманием к себе. Миролюбие способно совершать величайшие беззакония, величайшие злодеяния. Ужасный пример этого видим в иудейском духовенстве, современном земной жизни Богочеловека. Оно впало в миролюбие: оно заразилось расположением к почестям, к славе, к похвалам человеческим; оно пристрастилось к сребролюбию и любоиманию; оно впало в сластолюбие и разврат; оно предалось грабительству и всякого рода неправдам, а для того, чтоб охранить свое положение в народе, оно облеклось в личину строжайшего богоугождения, самого мелочного исполнения обрядовых постановлений и старческих преданий. Что было последствием миролюбия? Решительное отчуждение от Бога, перешедшее в ослепленную и исступленную ненависть к Богу... Евангелие приписывает миролюбцам все злодеяния, совершенные человеками, начиная от убийства Каином Авеля. (Мф.23:35). Миролюбцы во время земной жизни Богочеловека завершили свои злодеяния отвержением Христа и богоубийством (Мф.23:32), а в последние времена мира завершат принятием антихриста и воздаянием ему божеской чести (Ин.5:43). Страшно миролюбие! Оно входит в человека неприметным образом и постепенно, а, вошедши, соделывается его жестоким и неограниченным владыкою. Постепенно приготовились человеки и стяжали душевное настроение, способное к богоубийству: постепенно они приготовляются, стяжавают настроение и характер, способные к принятию антихриста (2Сол.2:7).

...Превосходно изложил суетность миролюбия и пагубные его последствия святый мученик Севастиан в беседе к тем мученикам, которые любовью к родственникам и семейству поколебались в подвиге: »...Сия настоящая жизнь скоротечна и столько непостоянна и неверна, что не возмогла никогда соблюсти верности ниже к своим любителям. Всех, от начала мира, надеявшихся на нее она погубила; всех желавших ее обольстила; всем гордящимся ею, наругалась; всем солгала; никого не оставила в надежде своей не обманутым и в уповании не посрамленным, но вполне явила себя ложною. О, если б она только обманывала, а не вводила в лютые заблуждения! Горестнее всего то, что она любителей своих приводит ко всем беззакониям. Она услаждает для чревоугодников объядение и пьянство, сластолюбивых подвизает к любодеянию и всякого рода осквернениям. Она научает вора красть, гневливого яриться, лжеца обманывать. Она посевает разлучение мужа с женою, вражду между друзьями, ссоры между кроткими, неправды посреди праведных, соблазны посреди братий. Она отъемлет правосудие у судей, чистоту у целомудренных, разум у разумных, благонравие у нравственных. Воспомянем и лютейшие злодеяния, к которым она приводит своих любителей. Если когда брат убил брата, сын отца, друг умертвил друга, то по чьему наущению совершились таковые беззакония? по чьему мановению? при каких надежде и уповании? Не ради ли настоящей жизни, которую человеки любя попремногу, ненавидят друг друга и злодействуют друг другу, каждый ища самому себе благополучнейшего пребывания. По какой причине разбойник закалает путешественника, богатый насилует убогого, гордый обижает смиренного и всякий повинный злу гонит неповинного? Поистине все это злое делают служащие этой жизни и желающие долгое время пребывать и наслаждаться в любви ее. Она, советуя все злое своим рачителям и служителям, предает их своей дщери, от нее рожденной, вечной смерти, в которую низверглись первые человеки по той причине, что, будучи созданы для вечной жизни, вдались в любовь ко временной, поработились чревоугодию, сласти и похотению очей, а оттуда ниспали во ад, не взяв туда с собою ничего из земных благ...»¹⁰⁹

Так, по словам святых Отцов, обманчив и лукав мир. Можно было бы продолжать выписки еще и еще, но цель этой подборки святоотеческих изречений в том, чтоб дать только пример нашим братьям-христианам углубляться в ту или иную спасительную для души тему и настраивать на нее свои размышления и переживания. При этом необходимо не скользить по поверхности этих душеполезных писаний, а проникать как можно основательнее в каждый род поучений так, чтобы довести их до сердца и вызвать в нем глубокое сочувствие и неизгладимое впечатление. Итак, здесь только образец. Нам будет очень радостно, если хоть немногим этот сборник принесет пользу и согреет хоть чье-то сердце!

Архимандрит Лазарь.

Грузия, 1997 г.