Источник

Евангелия

Значение наименования «Εὐαγγέλιον"

Первые четыре книги священной новозаветной письменности носят название Евангелий (Εὐαγγέλιον κατὰ Μαθθαῖον [Евангелие по Матфею], κατὰ Μάρκον [по Марку], κατὰ Λουκν [по Луке], κατὰ ωάννην [по Иоанну]), и употребление этого технического наименования не только обычно, но и обязательно в речи о них, потому что оно освящено глубокой древностью и в конце концов получило исключительное преобладание.

Что же соединяется с этим именем и что указывается им особенного в рассматриваемых нами памятниках?

Слово εὐαγγέλιον на древнеклассическом языке и вообще у греческих языческих писателе221 означает собственно награду за добрую весть в знак благодарности, для выражения душевного довольства, полного удовлетворения заветных желаний. Естественно, что это чувство обнаружилось прежде всего по отношению к передавшему такое известие соответствующим даром: εὐαγγέλιον δέ μοι ἔστω [досл.: будет мне евангелие], – читаем мы у Гомер222, то есть – прибавляет в пояснение Евстафий – δῶρον ὑπὲρ ἀγαθῆς ἀγγελίας [дар за добрую весть]223. Посему греки нередко говорили εὐαγγέλια στεφανοῦν, ἀναδῆσαί τινα [досл.: увенчивать кого-либо евангелиями]224, στεφανοῦν ἐπ᾿ εὐαγγελίοις [досл.: увенчивать за евангелия] 225, когда речь шла об «увенчании» кого-либо за радостное сообщение. Но и сознанию язычника всегда было присуще то воззрение, что всё доброе может исходить только от ἀγαθός [благого] в абсолютном смысле – от богов как блага; отсюда прежде всего им и должен был человек приносить свой дар при таких обстоятельствах. Εὐαγγέλια θύειν [досл.: приносить в жертву евангелия]226 τοῖς θεοῖς [богам]227, εὐαγγέλια θύειν ἑκατὸν βοῦς τθεῷ [досл.: приносить богине в жертву евангелия, сто быков228, εὐαγγέλια ἑορτάζειν [досл.: праздновать евангелия]229 – так пишут греческие историки и поэты. Εὐαγγέλιον, поэтому, есть дар Богу или человеку за добрую весть 230 . Значит, именно в последней заключается повод к таким действиям – εὐαγγελίων θυσίαι [досл.: жертвоприношения евангелий]231, – и законная логика естественно сделала то, что это слово, указывавшее сначала на τὸ ἀγαθάς ἀγγελίας δωρούμενον [то, что даруется за добрую весть]232, стало выражать и самое благовестие, τὰ κάλλιστα ἀπαγγέλλον [то, что возвещает наилучшее]233– всякое сообщение, содержащее что-либо приятное234. Оба эти понятия – вознаграждения и радостной вести – мы находим и у семидесяти толковников, версия коих особенно важна для нас, потому что она и материально и филологически стоит близко к новозаветной терминологии235. Здесь εὐαγγέλιον заменяет еврейское, בּשׂוֹדָה, בְּשׂדָה. «Возвестивый мне, – рассказывает Давид, – яко умре Саул и Ионафан, и той бяше аки благовествуяй предо мною (который считал себя приятным вестником), и ях его и убих его в Секелазе, емуже должен бех дати дар (ᾧ ἔδει με δοῦναι εὐαγγέλια, בְּשׂדָה לְתִתִּי־לוֹ2Цар. 4, 10). «Почто ты хощеши, -замечает Иоав Ахимаасу, -тещи, сыне мой? Гряди, несть тебе возвещение в пользу идущему (οὐκ ἔστιν σοι εὐαγγέλια εἰςφέλειαν πορευομένω, מֹצֵאת אֵין־בְּשׂוֹרָה)» (2Цар. 18, 22), когда не можешь сообщить доброй вести, ибо (ст. 20) «сын царев умре». Но тот побежал – и, узнав об этом от сторожа, царь заметил: «Аще един есть, благо возвещение во устех его (εὐαγγέλια ἐν τῷ στόματι αὐτοῦ, בְּפִיו בְּשׂוֹרָה» (2Цар. 18, 25)236. Ср. 2Цар. 18, 20: «муж возвещаяй благо» – ἀνὴρ εὐαγγελίας, בְּשֹׂרָה אִישׁ; «но возвестиши» – καὶ εὐαγγελιῇ, וּבִשַּׂרְתָּ; «не добро возвещение» – οὐκ εὐαγγελιῇ, לא תְבַשֵּׂר; 2Цар. 18, 27: «и возвестие благое» – εἰς εὐαγγελίαν ἀγαθήν, בְּשׂוֹדָה; 4Цар. 7, 9: «день благовещения» – ἡμέρα εὐαγγελίας, יוֹם־בְּשׂדָה; 1Цар. 31,9: «возвещающе» – εὐαγγελίζοντες, לְבַשֵּׂר. Из этих дополнительных примеров видно, что у LXX толковников εὐαγγέλιον иногда прямо отождествляется с ἀγγελία ἀγαθή [добрая весть]237.

Эти два оттенка соединялись с термином εὐαγγέλιον в ближайшие и первые времена христианства. Например, Иосиф Флавий пишет: πσα πόλις ἑώρταζεν εὐαγγέλια δὲ καὶ θυσίας ὑπέρ αὐτοῦ ἐπετέλει [каждый город устраивал празднества по случаю доброй вести и приносил жертвы в его (Веспасиана) честь]238; τὰ ἀπὸ τῆς ώμης εὐαγγέλια κε [пришли добрые вести из Рима]239; а Цицерон освобождение Валерия называет εὐαγγέλια [благая весть]240. То же слово – в рассказе о чудесном избавлении ап. Петра из темницы – употребляет и свт. Иоанн Златоуст241, который вообще соединяет два этих значения в одно нераздельное целое, как это всегда бывает de factö τὸ εὐαγγέλιον τοῦτο ἐστν· τάδε σοι ἔσται ἀγαθά [вот что есть благовестие: это будет для тебя хорошо]242.

«Евангелие», следовательно, есть добрая весть, вознаграждаемая приличным образом. Но и для язычника источником ее является собственно Бог, и сама она имела ценность не по одной приятности только, а – первее и главнее всего – по своему этическому достоинству, поскольку открывала истинную волю Божию и предлагала человеку настоящий идеал совершенства. Тем более для еврея, всецело проникнутого строгими теократическими воззрениями, благовестием было единственно то, что непосредственно обнаруживало закон Господень, который только и может дать надлежащее направление жизни и деятельности людей и доставить им чистую радость. Один Иегова – всегда и во всём – был в состоянии сообщить через своих посланников «единое на потребу» и тем привести душу в восторженное настроение полнейшего довольства243. А мы знаем, что основой всего существования подзаконного Израиля служила вера в грядушего Избавителя, надежда на искупление через Мессию, – и лишь относившееся к этому предмету в подлинном смысле радостно возвышало его сердце. Понятно теперь, что בְּשׂוֹדָה εὐαγγέλιον в Ветхом Завете прилагаются и к мессианским пророчествам, указывающим на новозаветное царство внутреннего мира и свободы от тяготы ига духовного244. «Коль красны на горах ноги благовествующих (ὡς πόδες εὐαγγελιζομένου, מְבַשֵּׂר) мир, благовествующих (ὡς εὐαγγελιζόμενος, מְבַשֵּׂר) благая, яко слышано сотворю спасение твое, глаголя, Сионе: воцарится Бог твой», – восклицает Исаия (Ис. 52,7). «На гору высоку взыди, благовествуяй (ὁ εὐαγγελιζόμενος, מְבַשֶּׁרֶח) Сиону, возвыси крепостию глас твой, благовествуяй (ὁ εὐαγγελιζόμενος, מְבַשֶּׁרֶח) Иерусалиму. <…> Господь со крепостию идет, и мышца Его со властию. <…> Аки пастырь упасет паству Свою, и мышцею Своею соберет агнцы, и имущия во утробе утешит» (Ис. 40, 9–11). «Вси от Савы приидут, носяще злато, и Ливан принесут и камень честен, и спасение Господне возвестят245 (καὶ τὸ σωτήριον Κυρίου εὐαγγελιοῦνται, יְבַשֵּׂרוּ יְהוָה וּתְהִלֹּת)» (Ис. 60, 6). «Дух Господень на Мне, – от лица Мессии возглашает ветхозаветный евангелист, – егоже ради помаза Мя, благовестити (εὐαγγελίσασθαι, לְבַשֵּׂר) нищим посла Мя, исцелити сокрушенныя сердцем, проповедати пленником отпущение и слепым прозрение, нарещи лето Господне приятно» (Ис. 61, 1–2).

Из приведенных библейских цитат легко усмотреть, что εὐαγγέλιονʼом для еврея было только предсказание о славном пришествии Мессии; тогда оно не имело соответствия246 с наличной действительностью, ибо Примиритель пока был лишь чаянием языков (Быт. 49, 10), но – по воззрению каждого сына ветхозаветной теократии – указывало на несомненно имевшее последовать искупление. Естественно, что, будучи благовестием в качестве ожидаемого события, оно не перестало быть таковым и после, когда получило осуществление247.

Филологическим путем мы приходим к заключению, что термин εὐαγγέλιον, обозначая радостную весть, вызывающую человека на вознаграждение, на священном языке прилагается по преимуществу к избавлению людей от грехов через Мессию, в Коем должны были исполниться заветные надежды всего дохристианского человечества. Потому и при начале нашей эры именно это слово было избрано для выражения того, что совершил Господь для освобождения нас от рабства греховного, причем гадательное בְּשׂוֹדָה стало живой реальностью. «И мы благовествуем вам (ὑμς εὐαγγελιζόμεθα), – проповедует ап. Павел в синагоге Антиохии Писидийской, – что обетование, данное отцам, Бог исполнил нам, детям их, воскресив Иисуса» (Деян. 13, 32). «Господь повелел, – читаем в 1Кор. 9, 14, – проповедующим Евангелие (τοῖς τὸ εὐαγγέλιον καταγγέλλουσιν, то есть излагающим дело Христово, как оно было), – жить от благовествования (ἐκ τοῦ εὐαγγελίου ζῆν – от сообщения об этом факте)».

Мы видим, что в новозаветном употреблении εὐαγγέλιον, согласно с библейским слововыражением, указывает, во-первых, самое искупление через Иисуса Христа и, во-вторых, возвещение о нем другим, как нечто исключительно радостное.

В первом отношении «Евангелие» есть таинство (τὸ μυστήριον τοῦ εὐαγγελίου [таинство благовестил] – Еф. 6, 19), благодаря которому и язычники (наравне с евреями) делаются сонаследниками и сопричастниками обетования во Христе Иисусе посредством благовествования (διὰ τοῦ εὐαγγελίου Еф. 3, 6), почему оно составляет радость великую всем людям (Лк. 2, 10), как сказал (εὐαγγελίζομαι) Ангел Вифлеемским пастырям.

Понимаемое в таком смысле – как обозначение факта освобождения от греха и связанных с ним мучений – Евангелие является «силой Божией ко спасению всякому верующему, во-первых иудею, потом и еллину» (Рим. 1, 16) и всех одинаково ставит в новое положение, давая средства жить в мире и радости. В параллель политическому строю оно оказывается теперь Евангелием царствия (Мф. 4, 23; 9, 35; 24, 14: τὸ εὐαγγέλιον τῆς βασιλείας), основанного Господом, – царствия не земного, носившегося перед омраченным взором книжников и фарисеев, но Божия (Мк. 1, 14 по textus receptus: τὸ εὐαγγέλιον τῆς βασιλείας τοῦ Θεοῦ [Евангелие Царствия Божия]): и по своему происхождению оно от Бога, и по назначению вести своих членов к Нему. Это Евангелие спасения (Еф. 1, 13: τὸ εὐαγγέλιον τῆς σωτηρίας ὑμῶν [благовестие вашего спасения]) и всецелого умиротворения (Еф. 6, 15: τὸ εὐαγγέλιον τῆς εἰρήνης [благовестие мира]), Евангелие благодати Божией (Деян. 20,24: τὸ εὐαγγέλιον τῆς χάριτος τοῦ Θεοῦ), в полноте излившейся на людей через Единородного Сына. При таких своих качествах это Евангелие открывает прямой и верный путь к совершенству и блаженству для всякого человека, если он смиренно и с душевной преданностью принимает его (ὑπακούειν τῷ εὐαγγελίῳ [повиноваться Евангелию] – Рим. 10, 16; 2Фес. 1, 8), с сокрушенным сознанием своей греховной немощности будет веровать (μετανοεῖτε και πιστεύετε ἐν τῷ εὐαγγελίῳ [покайтесь и веруйте в Евангелие] -Мк. 1,15), подвизаться за веру евангельскую (Флп. 1, 27: συναθλεῖν τπίστει τοῦ εὐαγγελίου), свидетельствовать Евангелие благодати Божией (Деян. 20, 24: διαμαρτύρεσθαι τὸ εὐαγγέλιον τῆς χάριτος τοῦ Θεοῦ) своей достойной жизнью (Флп. 1, 26: ἀξίως τοῦ εὐαγγελίου τοῦ Χριστοῦ πολιτεύεσθαι [жить достойно благовестил Христова]) и своим состраданием ему (2Тим. 1, 8: συνκακοπάθησον τῷ εὐαγγελίῳ [страдай с благовестием]). Делая всё это, христианин становится и соучастником Евангелия, как говорит о себе ап. Павел (1Кор. 9, 23 πάντα ποιῶ διά τὸ εὐαγγέλιον, ἵνα συγκοινωνὸς αυτοῦ γένωμαι [всё сие делаю для Евангелия, чтобы быть соучастником его]). Но это Евангелие основано и утверждено божественным Словом, Иже сый сияние славы (Евр. 1, 3) Отчей, и неизбежно отражает в себе Его блеск; потому оно есть τὸ εὐαγγέλιον τῆς δόξης τοῦ μακαρίου Θεοῦ [благовестие славы блаженного Бога] (1Тим. 1, 11; ср. 1Фес. 4, 6) или τοῦ Χρίστοῦ [Христа] (2Кор. 4, 4), и от надежды благовествования (Кол. 1, 23: ἀπὸ τῆς ἐλπίδος τοῦ εὐαγγελίου) дарует людям за это упование (διὰ τὴν ἐλπίδα Кол. 1, 5) уготованное им на небесах вечное царство. Отсюда и по одному уже этому оно εὐαγγέλιον αἰώνιον [вечное Евангелие] (Откр. 14, 6), помимо того что нескончаемо по самому своему существу, как и владыка его Христос.

Вывод наш теперь будет тот, что в буквальном смысле «Евангелие» означает лить таинство искупления человечества от грехов учением и делами – всей жизнью – Сына Божия. «Нечто изрядное имеет Евангелие, – пишет сщмч. Игнатий Богоносец к филадельфийцам,– пришествие Спасителя Господа нашего Иисуса Христа, страдание Его и воскресение; ибо достолюбезные пророки возвестили о Нем, – Евангелие же есть совершение бессмертия»248. «Подобает, – внушает он смирнянам, – внимать пророкам, особенно же Евангелию, в коем страдание нам открыто и воскресение совершилось»249. По выражению свт. Афанасия Великого, «Евангелие есть пришествие Бога Слова Господа Иисуса Христа, для спасения рода человеческого воплотившегося от Духа Святого и Приснодевы Марии250; а по мнению свт. Василия Великого, Евангелие – это «предначертание жития из воскресения»251.

Но если εὐαγγέλιον указывает на собственно историческое дело спасения человечества, то и евангелистом в этом случае может быть только один тот, кто его совершил. «И ходил Иисус, -замечает Матфей, -по всем городам и селениям <…> проповедуя Евангелие царствия (κηρύσσων τὸ εὐαγγέλιον τῆς βασιλείας)» (Μф. 9, 35; ср. Μф. 4, 23; Μκ. 1, 14). «Господь, -учит сщмч. Игнатий Богоносец траллийцев, -три года проповедовал Евангелие и творил знамения и чудеса»252. И, внимательные к подлинному тексту апостольских повествований, мы должны будем заметить, что и сам Спаситель выражал такую мысль, прилагая к Себе все ветхозаветные בְּשׂוֹדָה [благовестия, евангелия] и освящая тем употребление этого термина по отношению к Нему на все дальнейшие времена. Πνεῦμα Κυρίου ἐπ᾿ ἐμέ [Дух Господень на Мне], -читал Он в назаретской синагоге пророчество Исайи (Ис. 61,1–2), –οενεκεν ἔχρισέν Με εὐαγγελίσασθαι πτωχοῖς [ибо Он помазал Меня благовествовать нищим] (Лк. 4, 18), а после торжественно засвидетельствовал, что эта миссия Им выполнена (Лк. 4, 21). «Пойдите, скажите Иоанну, -отвечал Он послам Крестителя, -что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют (πτωχοὶ εὐαγγελίζονται – буквально, нищие евангелизируются, оглашаются Моим Евангелием, сущность коего выражается приведенными выше примерами)» (Мф. 11, 4–5; Лк. 7, 22). Поэтому евангелист, в точном и строгом смысле, есть Христос и никто более, и Евангелие принадлежит как собственность Ему одному, ибо оно – Его дело, Его учение, вся Его вообще жизнь253. По этой причине и у новозаветных писателей Евангелие относится ко Христу: τὸ εὐαγγέλιον τοῦ Yἱοῦ τοῦ Θεοῦ [Евангелие Сына Божия] (Рим. 1, 9), Ἰησοῦ Χριστοῦ [Иисуса Христа] (Мк. 1, 1) или просто τοῦ Χριστοῦ [Христа] (Рим. 15, 19; Гал. 1, 7; Флп. 1, 27). Им основано это царство Божие – царство спасения, мира и славы, – и Его именем должно называться Евангелие даже и тогда, когда устным словом сообщают о нем другим, что и выдерживает постоянно ап. Павел в своей терминологии (ср. 1Кор. 9, 12; 2Кор. 2, 12; 10, 14). Но как всякое откровение божественное имеет свой первоисточник в Боге, бывшем предметом этого откровения, так Он же предложил и жертву очищения Сыновнею кровию (Рим. 3, 25), и Он же прежде обещал самое благовестие через пророков Своих (Рим. 1, 1–2). Значит, по своему первоначалу Евангелие есть εὐαγγέλιον Θεοῦ [Евангелие Божие] (Рим. 1, 1; 15, 16; 2Кор. 11, 7; 1Фес. 2, 2, 8, 9; 1Пет. 4, 17), хотя ближайшим образом оно дано Иисусом Христом, поскольку Им осуществлено.

Но, будучи спасением для человечества, Евангелие усвояется и будет усвояться людьми единственно при том условии, если о нем будет сообщено им в точности и подробности. «Как слышать без проповедующего?» (Рим. 10, 14). «Шедше в мир весь, проповедите Евангелие всей твари» (Мк. 16, 15). В этом случае Евангелие, бывшее de facto, становится уже рассказом о нем, изложением его с возможной верностью и всесторонностью. Таким путем получается производное понятие слова «Евангелие» для обозначения возвещения о Христе (Рим. 10, 16: не вси послушаша благовествования; Флп. 4, 15; 1Кор. 4, 15; 9, 14: от благовестия жити; Гал. 2, 7) с той целью, чтобы через посредствующее (через кого-либо) благовествование о случившемся (κατὰ τὸ εὐαγγέλιον μου ἡμῶν [по благовествованию моему/нашему]: Рим. 2, 16; 16, 25; 2Тим. 2, 8; 2Кор. 4, 3; 2Фес. 2, 14) передать другим истину евангельскую (ἡ ἀλήθεια τοῦ εὐαγγελίου Гал. 2, 5, 14), то есть самое существо совершенного Господом искупления. А так как единственное средство для этого заключается в словесном воспроизведении самого события во всей его глубине и всеобъемлемости, то и «Евангелие» есть вообще учение о Лице и деле Спасителя (хотя бы даже не вполне выражающее их: ἕτερον εὐαγγέλιον [иное благовестие] – Гал. 1, 6; 2Кор. 11, 4) со всеми частными пунктами, каковы, например, воскресение Христа и будущее восстание мертвых (1Кор. 15, 1–12), обетование благ верующим (1Кор. 9, 23) и т. п. Само Евангелие как факт здесь евангелизуется (2Кор. 11, 7: согрешил ли я тем, что унижал себя, чтобы возвысить вас, ὅτι δωρεὰν τὸ τοῦ Θεοῦ εὐαγγέλιον εὐηγγελισάμην ὑμῖν? [потому что безмездно проповедовал вам Евангелие Божие]; Гал. 1, 11: τὸ εὐαγγέλιον τὸ εὐαγγελισθὲν ὑπ᾿ ἐμοῦ <…> οὐκ ἔστιν κατὰ ἄνθρωπον [Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое]) через Евангелие апостольское (1Кор. 15, 1: γνωρίζω δὲ ὑμῖν, ἀδελφοί, τὸ εὐαγγέλιον εὐηγγελισάμην ὑμῖν [напоминаю вам, братья, Евангелие, которое я благовествовал вам]), где изображается это событие человеческим словом. Тут понятие Евангелия обнимает собой проповедование об искуплении мира Господом Спасителем и о том, как оно было совершено254, и таким образом отмечает и содержание и форму благовестия апостолов, которые через это делаются евангелиетами (Деян. 21, 8; Еф. 4, 11; 2Тим. 4, 5), ибо они – «благовествующие мир, благовествующие благая» (Ис. 52, 7 в Рим. 10, 15).

Итак: в дальнейшем смысле, вполне логически вытекающем из основного понятия, Евангелием называется устное изложение христианского учения о спасении людей, а самые проповедники получили наименование евангелистов. «Павел, -замечает ещмч. Игнатий Богоносец, -наполнил Евангелием страны от Иерусалима до Иллирика255. "Εὐαγγέλιον, -комментирует блж. Феодорит Рим. 1, 1, – τὸ κήρυγμα προσηγόρευσεν (Παῦλος), ὡς πολλῶν ἀγαθῶν ὑπισχνούμενον χορηγίαν [(ап. Павел) назвал проповедь Евангелием, как обещающую преподание множества благ], поскольку благовествует примирение с Богом, попрание диавола, уничтожение смерти, восстание мертвых, вечную жизнь, царство небесное»256. Естественно, что с таким значением этот термин перешел и на письменные апостольские произведения – ввиду их содержания. «Возьмите в руки, -читаем у Климента Римского, – (первое) послание блаженного Павла (к Коринфянам). Что написал он в начале Евангелия?257 Озаренный Духом Святым, он передал вам в письмени о себе, Кифе и Аполлосе...»258. «Неповрежденное Евангелие Нового Завета узнаем в том, – рассуждает Ориген, – что написал негде Павел: по благовествованию моему. Ибо среди писаний Павла нет ни одного, которое обычно называлось бы Евангелием, но то, что он проповедовал или говорил, – это есть Евангелие; потому и то, что он написал, – тоже Евангелие. А если Павловы послания – Евангелие, то справедливо нужно сказать то же и о Петре. Кратко: всё, что утверждает пришествие Христа, указывает второе Его явление и побуждает души принять Слово Божие, стоящее при вратах, толкущее и побуждающее войти, – всё это Евангелие»259.

Отсюда видно, как необходимо должны были тотчас же получить наименование Евангелий κατ᾿ ἐξοχήν [по преимуществу] все записи, повествующие по преимуществу о жизни и делах Господа Христа. И это тем естественнее и понятнее, что Сам Спаситель освятил такое его употребление в применении к рассказам о всём Своем искупительном подвиге и отдельных его эпизодах260. «И проповедано будет сие Евангелие Царствия (τοῦτο τὸ εὐαγγέλιον τῆς βασιλείας), -говорит Он в своей эсхатологической речи, -по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» (Мф. 24, 14)261. По поводу недовольства учеников (собственно, Иуды) женщиной, помазавшей миром Господа, Он заметил: «где ни будет проповедано Евангелие сие (τὸ εὐαγγέλιον τοῦτο) в целом мире, сказано будет и о том, что она сделала» (Мф. 26, 13; Мк. 14, 9; ср. Ин. 12, 4). По этой причине и по отношению к священным книгам евангелистами являются лишь «писатели» первых четырех произведений новозаветной канонической письменности, и из всех памятных записей апостольских только последние в собственном смысле титулуются Евангелиями (ἀπομνημονεύματα τῶν ἀποστόλων καλεῖται εὐαγγέλια [воспоминания апостолов, которые называются Евангелиями]), – утверждает св. Иустин Мученик касательно одних исторических по- вествований о Христе262.

Обращаясь теперь ближе к предмету настоящего рассуждения, мы можем резюмировать наши предшествующие соображения в следующих пунктах:

1. Сам Спаситель прилагал к рассказам о Себе найменование Евангелий, почему весьма вероятно, что и заглавие наших канонических записей ведет свое начало от их составителей, а свт. Иоанн Златоуст прямо свидетельствует, что Матфей «справедливо назвал свой труд Евангелием»263.

Неумолимая логика в развитии понятия εὐαγγέλιον вынуждала избрать именно этот термин для письменной евангельской истории, ибо в ней изображается совершенное Христом Евангелие – величайшая и единственная радость для всего мира. И мы встречаем его почти во всех кодексах греческих (εὐαγγέλιον κατὰ Μαθθαῖον [Евангелие по Матфею], τὸ κατὰ Μαθθαῖον εὐαγγέλιον [по Матфею Евангелие], τὸ κατὰ Μαθθαῖον γιον εὐαγγέλιον [по Матфею святое Евангелие], εὐαγγελίου κατὰ Μαθθαῖον τὰ κεφάλαια [главы Евангелия по Матфею], ἁγίου εὐαγγελίου τὸ ἀνάγνωσμα [святого Евангелия чтение], τὸ ἀνάγνωσμα ἐκ τοῦ κατὰ Μαθθαῖον εὐαγγελίου [чтение из Евангелия по Матфею]) и латинских (secundum Matthaeum Euangelium [Евангелие по Матфею], Euangelium cata Lucan [Евангелие по Луке]), в Вульгате, в сирийском, эфиопском, готском, арабском и персидском переводах. Правда, Синайский манускрипт имеет краткие надписания: κατὰ Μαθθαῖον [по Матфею], κατὰ Μάρκον [Евангелие по Марку] etc.264, но в подписях отдельных Евангелий мы находим полные формулы, которые мы и должны удерживать. Помимо того что оно идет от самого Господа, это надписание является общепринятым в древнейшей христианской литературе, – по этим причинам оно едва ли может подлежать переводу. Нам кажется, лучше сохранять его в неприкосновенности в качестве священного terminus technicus и пояснять его нашим «благовестие», потому что последнее более или менее точно выражает все оттенки греческого εὐαγγέλιον, указывая своим грамматическим строением и на факт (ср. «событие») и на сообщение его другим устно и письменно (ср. «известие»).

2. На новозаветном языке «Евангелие» обозначает искупление людей через Иисуса Христа, а к евангельским записям прилагается метонимически лишь потому, что они передают для всех радостную весть об этом происшествии как несомненно совершившемся. «Евангелие, -читаем у свт. Иоанна Златоуста, -есть изъяснение (ἑρμηνεία) некоего предмета и события: ибо благовествует нам достославное домостроительство Спасителя, что Бог был среди людей по человеколюбию, не совлекшись предвечного достоинства, но облекшись в спасительное домостроительство; Евангелие благовествует нам, что к болящим пришел врач, не лекарствами врачуя, но мановением человеколюбия исцеляя; Евангелие благовествует, что заблудшим показан путь, находящимся во тьме-свет, отверженным-спасение»265. По словам Феофилакта Болгарского, «Евангелие называется так потому, что возвещает нам предметы благие и радостные для нас, как то отпущение грехов, оправдание, восшествие на небеса, сыноположение Богу, наследие вечных благ и освобождение от мучений; оно также возвещает, что мы получаем эти блага легко, ибо не трудами своими приобретаем их и не законом добрых дел получаем, но удостаиваемся их по благодати и человеколюбию Бога»266. Если таким образом в апостольских повествованиях излагается дело спасения человечества, то им вполне приличествует наименование Евангелий. «Труд свой, -пишет свт. Иоанн Златоуст, -Матфей по праву назвал Евангелием, ибо желает возвестить всем – врагам, нечестивым, сидящим во тьме, – что наказание уничтожено и даровано отпущение грехов, оправдание, освящение, искупление, усыновление, наследие небесное, приобщение по крови с Сыном Божиим. Что, в самом деле, может сравниться со столь доброй вестью (εὐαγγελίων)? <…> Посему он назвал свою историю Евангелием, как бы указывая, что все другие слова, которые считаются благими у людей, – например, многое богатство, сила, могущества, власть, слава, почести и всё прочее, – не имеют собственно такого значения, а истинное и действительное Евангелие есть единственно то, что возвещается рыбарями, – не потому только, что это блага, возвышающиеся по своему достоинству перед всеми иными, прочные и непоколебимые, но и потому также, что нам даются легко. Поскольку не трудом или потом нашим, не тяжкими усилиями нашими, но по любви Божией к нам мы получаем их»267.

Итак, первые четыре книги новозаветного канона называются Евангелиями в том смысле, что они передают нам (благовествуют) благую весть (εὐἀγγέλιον, ἀγγελία) об искуплении людей через Христа как об особом деле благости и милости Божией: Благодатию есте спасены чрез веру: и сие не от вас, Божий дар (Еф. 2, 8). Потому и с нашей стороны требуется здесь не вознаграждение за такое радостное сообщение (что было в язычестве и что сделали волхвы: Мф. 2, 11), а первее всего усвоение, восприятие избытка благодати и дара праведности, чтобы всегда и во всём иметь всякое довольство (πσαν αὐτάρκειαν 2Кор. 9, 8) и царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа (Рим. 5, 17).

Все эти положения в высшей степени важны для установления понятия о евангельских записях и отношении нашем к ним при их научном исследовании. Письменные «Евангелия» имеют ту же цель, какую преследовал и Господь Своей деятельностью; излагая ее, они также желают всем человеком спастися и в разум истины приити (1Тим. 2, 4) и, соответственно этому, передают лишь то и в таком виде, что в известном смысле касается этого предмета. Их задача практически-сотериологическая, и всё, выходящее за ее пределы, опускается боговдохновенными «писателями». «Многа и ина знамения, -замечает ап. Иоанн Богослов, -сотвори Иисус пред ученики Своими, яже не суть писана в книгах сих. Сия же писана быша, да веруете, яко Иисус есть Христос Сын Божий, и да верующе живот имате во имя Его» (Ин. 20, 30–31). Евангелия, значит, не труд чисто исторический и биографический, дающий подробно-детальное и всесторонне-обстоятельное изображение личности Господа, с пунктуальностью протоколиста воспроизводящее хронологическую последовательность, с ученой проницательностью вторгающееся в область психологического анализа, тщательно раскрывающее постепенность духовного роста Иисуса Христа, отмечающее каждую мелочь за период Его явления во плоти и т. п. Правда, св. ап. Лука высказывает намерение писать «поряду» (καθεξῆς), но только с тем, чтобы Феофил «узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен» (Лк. 1, 3–4). Такая ученая всеобъемлемость была невозможна по самому существу дела, поскольку «многое <…> сотворил Иисус; но если бы писать о том подробно, то, -по выражению Иоанна Богослова, -и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин. 21, 25). Детальная полнота была даже совершенно не нужна при правильном и единственно верном воззрении на лицо Спасителя. Христос был исторической личностью, и Его земная деятельность замыкалась определенными хронологическими рамками, но каждый момент Его бытия в мире-с самого начала и до конца-был актом выполнения особой миссии, ради которой произошло и самое воплощение. Поэтому и жизнь Его должна быть рассматриваема только с этой точки зрения, ибо лишь так она получает свой надлежащий смысл и истинное освещение. Господь был и человеком, но в своем развитии шел особенным путем и неуклонно держался заранее поставленного плана, стремясь к Своей намеченной цели. Понятно отсюда, что многое в человеческом Его развитии, естественно, служило ей лишь побочным образом (например, младенчество как переход к возмужалости) и из многообразной Его деятельности нечто особенно выражало ее. Посему и в повествовании о Его пребывании среди людей было важно и нужно только то, что характеризовало Его именно с этой [существенной] стороны, показывая в Нем Бога во плоти, Спасителя мира, когда всем становилось понятным, что Он – Искупитель. При одном этом условии и возможно было соответственное постижение Его Богочеловеческой Личности, так как в спасении человечества – и исходное начало, и жизненный принцип, и конечный пункт Его земного бытия. Сообразно сему должны были располагаться все отдельные факты, что мы и находим в наших канонических Евангелиях, где каждый писатель по своим практическим целям и приспособительно к пользе слушателей дает свое изображение Христа как Спасителя мира. Повторяем: это единственно верный и научный взгляд, объясняющий характер первых четырех памятников священной новозаветной письменности. При этом период детства является не необходимым и в рассказе об общественном служении Господа не требовалось непременного соблюдения строгой хронологии, внесения каждого изречения в его первоначальной фактической обстановке. Отсюда вывод: Евангелие – не погодная летопись и не биография, а целостное изображение дела Христова, освещенное идеей, которая составляла его неотъемлемую сущность и, следовательно, вполне его выражает. Поэтому жестоко погрешают все исследователи, прилагающие исключительно историко-жизнеописательный шаблон и к нему примеривающие и насильственно подгоняющие наши евангельские записи. Такой метод есть настоящее прокрустово ложе современного «ученого» варварства, и во всей истории литературной критики я не знаю другого чудовищного и печального недоразумения страшнее того, каким страдает рационалистическая экзегетика. Εὐαγγέλιον – благовестие об искуплении людей от греха, и наши Евангелия изображают по преимуществу этот пункт, а всё прочее лишь по связи, соприкосновенности и отношению к нему. С этой точки зрения нельзя не признать омрачением истинного идеала евангельской истории и утратой правильного понятия о ней все известные апокрифические сказания, стремящиеся восполнить пробел, будто бы допущенный синоптиками и Иоанном, – восполнить его легендами из периода детства Христа Спасителя, известиями о Его занятиях плотническим ремеслом и т. д. Но если в них еще заметно извращенное сознание исключительного достоинства личности Христовой, всецело и всегда отражавшей в себе божественную идею (почему и всем повествованиям неестественно придан характер чудесности), то уже положительно, в самом корне своем, суетны все современные усилия создать «жизнь Господа». Мы имеем целые сотни подобных попыток, и все они оказались одинаково неудачными при самой непритязательной критике, хотя продолжают плодиться каждый год. Для нас причина такой безуспешности совершенно понятна, и мы глубоко убеждены, что самое намерение в этом смысле есть напрасная затея. Христос был Бог во плоти, а не один из людей, primus inter pares [первый среди равных]. Естественно, что Его жизнь и деятельность шли и развивались иначе, чем у всех знаменитостей, и не могут быть выведены вполне из обычных условий Его земного бытия – обстоятельств рождения, воспитания, образования, среды и проч. Всегда при этом получится остаток, не вытекающий из них и даже невозможный при таких предположениях, между тем несомненно действительный. А если так, то мы лишены необходимых средств для достижения совершенства биографического идеала и навсегда должны решительно отказаться от мечтаний осуществить его268. Христос был Богочеловек, и Его человечество, воспринятое в единство ипостаси, всегда и неизменно служило целям божества. Потому из актов человеческого бытия ни в каком случае не раскрывается Его личность, когда сами они имели только соподчиненно-служебное значение и вытекали из божественных планов Спасителя. Ясно, что составление «научной» жизни Господа невозможно. С другой стороны, все моменты Его деятельности стояли в неразрывно-причинной связи с идеей искупления и направлялись к ее осуществлению. Следовательно, только те из фактов имеют важность, которые так или иначе отражают ее, и сами они получают свое истинное освещение лишь при условии рассмотрения их именно с этой точки зрения. Все эти черты – неотъемлемые характеристические свойства наших Евангелий, посему даже по современным научным принципам необходимо признать их единственно правильным и возможным изложением евангельской истории. Таким образом, и наша задача должна заключаться не в создании своих мнимо-ученых биографий Христа, а единственно в том, чтобы усвоить и научно представить искупительное Его дело, как оно – по историческим известиям – совершалось в течение Его земной жизни.

Надписание Евангелий: писатели их

Евангелие как избавление людей от грехов и дарование им спасения было принесено Богочеловеком, принадлежит только Ему и, следовательно, в собственном смысле может быть усвояемо лишь своему виновнику – Господу, Который по отношению к нему и actor [исполнитель] и auctor [автор]; потому-то и в родительном падеже сочиняются с этим термином только слова ὁ Θεός [Бог] или ησοῦς Χριστὸς υἱὸς τοῦ Θεοῦ [Иисус Христос Сын Божий] (см. выше на с. 117–118). Св. ап. Павел, правда, употребляет μοῦ [мое] и ἡμῶν [наше], но единственно потому, что обозначает свое учение о благовестии, бывшем через Иисуса Христа (Рим. 2, 16: κατὰ τὸ εὐαγγέλιόν μου διὰ Χριστοῦ ησοῦ [по моему благовестию через Иисуса Христа]269), как ὁ λόγος τῆς ἀλήθειας τοῦ εὐαγγελίου [истинное слово благовестил] (Кол. 1, 5), в отличие от ἕτερον εὐαγγέλιον [иного благовестил] (2Кор. 11, 4; Гал. 1, 6) иудействующих270. По этой причине, понимая буквально все подобные обороты его посланий (Рим. 2, 16; 16, 25; 1Кор. 15, 1; 2Кор. 4, 3; 1Фес. 1, 5; 2Фес. 2, 14; 2Тим. 2, 8), многие древние писатели, по свидетельству Евсевия и блж. Иеронима271, разумели здесь Евангелие Луки, письменно передавшее дело искупления под руководством апостола языков. При таких обстоятельствах-и по существу самого предмета, и по общецерковному воззрению-Евангелие могло быть только изложено или записано кем-либо, но последний ни в каком случае не имел права усвоять его себе. Таким образом получает полную вероятность свидетельство свт. Иоанна Златоуста, что как «Моисей, написавший пять книг, ни в одной не поставил своего имени, а равно и после него описывавшие последующие события, – так даже Матфей, Марк, Лука, Иоанн имен своих не выставили»272. Но бесспорно, что эти обозначения появились очень рано, в чём удостоверяют Тертуллиан, Ириней, Климент Александрийский273, Мураториев фрагмент (I, 3: tertium Evangelii librum secundum Lucam [третья книга Евангелия по Луке])274, поскольку соединение наших первых четырех канонических произведений произошло вскоре после их появления, а это вынуждало к различению их между собой по писателям. Такое различение было сделано посредством предлога κατὰ [по] с винительным падежом лица, во всех древних переводах принятого в смысле латинского «secundum» [по], за исключением лишь славянского, где предлог «от» произошел из богослужебных сборников с заглавиями, подобными «ἐκ τοῦ κατὰ Μαθθαῖον γίου εὐαγγελίου ἀνάγνωσμα, ἀνάγνωσις» [чтение из святого Евангелия по Матфею], как в этом убеждают сохранившиеся еще формулы «Матфея святого Евангелия» (то есть чтение). Наше «от» воспроизводит греческое «ἐκ» [из], ибо встречается при книгах Деяний Апостольских и соборных посланиях (от Деяний, от Иакова, от Иуды), при которых, кроме этого предлога, ничего другого предположить немыслимо (ἐκ τῆς καθολικῆς ἐπιστολῆς <…> ἀνάγνωσις [из соборного послания <…> чтение])275. Итак, имена писателей связываются с названием «Евангелие» посредством κατά с accusativus [винительным падежом] лица, равняющимся нашему «по» с дательным (например, Мк. 7, 5: по преданию; Лк. 1, 9: по обычаю; Ин. 18, 31: по закону; 1Пет. 1, 15: по звавшему вы; Рим. 1, 15: по моему усердию; Рим. 2, 16: по благовестию моему и пр.) или «о» с предложным в том же значении (Рим. 15, 5: «о Христе Иисусе» – слав., «по учению Христа Иисуса» – рус.). Мы имеем, следовательно, одно Евангелие Христа Спасителя по Матфею, Марку, Луке и Иоанну – по четырем изложениям, записям этих мужей. «Евангелие» само по себе принадлежит Его первовиновнику, и при нем genetivus auctoris [родительный падеж автора] законен только для слов Θεός [Бог], Χριστός [Христос], Κύριος [Господь]. Потому он и не мог быть употреблен для указания наших евангелистов при правильном взгляде на предмет, и κατά никоим образом не следует отождествлять с еврейским ל auctoris [предлог действующего лица] (в Септуагинте ­­ дат. или род. [т.е. переводится дательным или родительным падежом. -Ред.]). Он выражает верование Церкви в нераздельность Евангелия как дела Христова и точно определяет значение Матфея, Марка, Луки и Иоанна по отношению к нему в качестве редакторов, воспроизводивших истинное, но от них не зависимое и им нимало не обязанное, событие276. Отсюда выходит также, что это κατά нисколько не исключает мысли о происхождении наших Евангелий от перечисленных апостолов, а прямо требует ее признания, поскольку иначе и нельзя было это выразить. Напрасно, поэтому, подвергают насильственным перетолкованиям эту формулу ученые скептического направления в пользу своих тенденциозных воззрений, будто наши Евангелия составлены или по преданию или по первозаписям тех лиц, имена коих они носят в заглавиях, что дает им [этим ученым] простор относить завершение [Евангелий] к какому угодно времени – только не к апостольскому277. Однако такое комментирование показывает лишь непонимание и ограниченность подобных экзегетов, поверхностно скользящих по предмету и не могущих проникнуть вглубь. Вся древняя Церковь считала Матфея, Марка, Луку и Иоанна составителями евангельских рецензий, а не самого Евангелия, принадлежащего Христу; отсюда – κατά, а не genetivus [родительный падеж]. Правда, еретик Фавст (и это единственный пример) допускал, что «incerti nominis viri <…> partim Apostolorum nomina, partim eorum, qui Apostolos secuti videntur, scriptorum suorum frontibus indiderunt» [неизвестные по имени мужи <…> назвали свои книги частью именами апостолов, частью тех, кто, как кажется, были последователями апостолов], но его мнение вызвало горячий протест блж. Августина и было отвергнуто278. История здесь решительно против таких фантастических догадок.

Затем, если бы поставившие κατά в заглавии наших Евангелий желали выразить этим производность их из традиции известных апостолов для придания высшего авторитета и достоверности своим сказаниям, они скорее воспользовались бы знакомым им и обычным в новозаветных памятниках сочетанием κατά παράδοσιν [по преданию] (Кол. 2, 8; 2Фес. 3, 6).

Наконец, в древности были твердо убеждены, что Марк и Лука воспроизвели в своих записях проповедь Петра и Павла, а Матфей и Иоанн сами изложили дела и слова Господа; согласно этому, вместо первых должно бы стоять κατὰ Πέτρον, κατὰ Παῦλον [по Петру, по Павлу], вторые же получили бы родительный падеж. Следует прибавить, что κατά нередко обозначает автора и у светских и у церковных писателей, например у Диодора Сицилийского: ἡ καθ᾿ Ἡρόδοτον ἱστορία [история Геродота]279; 2 Макк. 2, 13: ὲν τοῖς ὑπομνηματισμοῖς τοῖς κατὰ τὸν Νεεμίαν [в воспоминаниях Неемии] (в Вульгате: «in commentariis Neemiae»); у Епифания: ἡ πρώτη βίβλος τῆς κατὰ Μωϋσέα πεντατεύχου [первая книга Пятикнижия Моисея]280; часто у отцов: ἡ παλαιὰ διαθήκη ἡ κατὰ τούς ό, ἡ κατὰ Ἀκύλαν [Ветхий Завет по Семидесяти, по Аквиле] и пр.

Евангелие, как историческое дело искупления человечества, обязано своим бытием Господу Христу и никому более. Апостолы могли только письменно и устно возвещать о нем другим, удостоверяя его несомненную фактическую истинность и воспроизводя с необходимой точностью. Потому и формула τὸ κατὰ Μαθθαῖον, κατὰ Μάρκον, κατὰ Λουκν, κατὰ ωάννην [по Матфею, по Марку, по Луке, по Иоанну] ясно указывает в них действительных редакторов имеющихся у нас евангельских повествований и вместе с этим метко выражает их характер – объективную верность изображения, чуждую малейших изменений в фактическом материале и субъективных примышлений и тенденциозной самобытности в его освещении. «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руками, о Слове жизни <…> о том, что мы видели и слышали, возвещаем (ἀπαγγέλλομεν; ср. 1Ин. 1, 2: καὶ μαρτυροῦμεν καὶ ἀπαγγέλλομεν [и свидетельствуем и возвещаем]) вам», – так говорит о своих писаниях апостол Иоанн (1Ин. 1, 1, 3). То же выразила и Церковь своим κατά при именах наших евангелистов, бывших только свидетелями перед другими об этом независимом от них историческом происшествии – «Евангелии Христовом».

Четверичное число Евангелий и значение его

Потому само в себе Евангелие едино, как и всякое действительное событие, хотя бы о нем рассказывали многие. «Евангелия четыре, -читаем мы у Адаманция, -но Евангелие одно»281. По этой причине и блж. Августин поправляется: «In quatuor Evangeliis, vel potius quatuor libris unius Evangelii» [В четырех Евангелиях или, точнее, в четырех книгах единого Евангелия]282, – а сщмч. Ириней говорит, что Христос ἔδωκεν ἡμῖν τετράμορφον τὸ Εὐαγγέλιον [дал нам Евангелие в четырех образах]283. «Как един есть Тот, Кого благовествуют многие, – пишет Ориген, – так одно есть само по себе и Евангелие: многими написанное, оно поистине единое по четырем Евангелие (τὸ ἀληθῶς διὰ τεσσάρων ν ἐστιν Εὐαγγέλιον)"284. Евангелисты ничего не примышляли от себя, излагая дело искупления людей через Христа, – и, несмотря на четверичность редакций, содержание их остается тожественным, равным во всём. По поводу слов апостола Павла «по благовествованию моему»285 свт. Иоанн Златоуст в толковании первой главы послания к Галатам рассуждает: «Хотя бы и очень многие писали Евангелие, но, если они будут писать одно и то же, то и многие будут не более, как одно Евангелие, и множество пишущих нимало не воспрепятствуют ему быть единым. Напротив, хотя бы писал кто-нибудь и один, но писал бы противное, то написанное им будет не одно. Одно или не одно Евангелие – это познается не по числу пишущих, но по тожеству или разности написанного. Отсюда видно, что и четыре Евангелия – одно Евангелие, ибо когда и четыре говорят одно и то же, то здесь не одно и другое или разное, потому что говорят разные; но одно, по согласию и единству написанного ими. И Павел говорит здесь не о числе проповедующих, но о несогласии и противоречии проповедуемого. Посему, если иное есть Евангелие от Матфея, иное – от Марка, по значению написанного и по свойству догматов, то маркиониты справедливо приводят слова Павловы. Но как Евангелие их есть одно, то да престанут безумствовать сии люди, которые притворяются незнающими того, что и малым детям известно»286. По выражению свт. Германа Константинопольского, «Бог, явившись, даровал нам Евангелие четверовидно, но вместе проникнутое единым духом»287.

Таким образом, и четверичность Евангелия – по отеческим воззрениям – служит знаком исторической достоверности наших евангельских записей, поскольку в них раскрывается одно содержание, воспроизводится одно действительное событие, τὸ εὐαγγέλιον τοῦ Χριστοῦ [благовестие Христово], каковое не может дробиться или разделяться, и потому во всех редакциях излагается совершенно одинаково288.

Но если так, то спрашивается: почему же Евангелие не нашло своего всецелого выражения только в одной редакции или, наоборот, в большем количестве произведений, чем сколько признано и одобрено Церковью? Ближайший ответ на это может быть, конечно, только тот, что лишь четыре евангельские истории написаны слугами и самовидцами Слова и только они имеют боговдохновенное достоинство. Само собой понятно, что этим собственно удостоверяется факт – но объяснения еще не дается, так как далее нам желательно бы знать причину, по которой не все апостолы передали в письмени свои ἀπομνημονεύματα [воспоминания], а лишь четверо, причем двое из них не были непосредственными спутниками Господа. В этом случае речь, очевидно, идет о внутреннем мотиве священнописательской деятельности, руководимой Духом Святым, намерения Коего неисследимы и не могут быть постигнуты вполне. Не беря на себя такой неосуществимой задачи, мы должны ограничиться приблизительно-вероятным решением, несколько освещающим для нас этот предмет. Возьмем за пункт отправления известное нам понятие о Евангелии. Оно обозначает дело искупления всех людей и, следовательно, должно быть достоянием всего мира. К исполнению этой цели и служила апостольская проповедь, бывшая-по заповеди Господа-главнейшей и существеннейшей целью «евангельского» служения апостолов; литература не составляла их прямой обязанности и явилась позднее, по случайным требованиям времени и обстоятельств, в восполнение и в замену устного оглашения. Но как то, так и другое для осуществления своей задачи должно было раскрывать совершенное Иисусом Христом спасение человечества в такой форме, чтобы оно было доступно всем – и в Иерусалиме, и в Иудее с Самарией, и даже на краю земли (Деян. 1, 8), – и в таком объеме, чтобы оно воспроизводилось с возможной всесторонностью. Поэтому при рассуждении о четверичном числе Евангелий и мы должны иметь эту двоякую точку зрения: стремление удовлетворить нуждам тогдашнего мира и обнять предмет во всей полноте, необходимой для того, чтобы все сделались причастниками царства Божия. Но мы знаем, что в своей деятельности апостолы для пользы слушателей прибегали к многоразличным способам и допускали их: «Что убо? Обаче всяцем образом, аще виною, аще истиною Христос проповедаем есть, и о сем радуюся, но и возрадуюся» (Флп. 1, 18). «Всем бых вся, да всяко некия спасу» (1Кор. 9, 22), – свидетельствует о себе св. ап. Павел. Естественно отсюда, что и письменное возвещение об Искупителе должно быть не одно, поскольку оно явилось вместо и для продолжения устного, почему необходимо было также приспособляться к положению верующих. Но если при устном сообщении подобные аккомодации без труда сменялись каждый день, то в письменном слове уже немыслимо было соблюдать эту подвижность и предусмотреть характер всех читателей. По этой причине евангелисты были вынуждены взять более широкую меру и ограничиться существовавшим тогда распределением населения Греко-римской империи в религиозном отношении на иудеев, язычников (эллинов) и бывших средним элементом пришельцев (прозелитов), – распределение, которое отметил уже Сам Спаситель289. Это мы и видим в наших первых трех Евангелиях. Матфей, по согласным известиям древности, писал для палестинских христиан из евреев, Марк предназначает свой труд для христиан римских, Лука адресует свое произведение Феофилу, предположительно считаемому жителем Антиохии Сирийской, где издавна сливались между собой эллинская и еврейская кровь. Таким образом, синоптиками в их σωματικὰ εὐαγγέλια [Евангелиях по плоти] уже были приняты во внимание национальные особенности народов той эпохи; оставалось только довершить их работу, восполнить то, что естественно было опущено ими по практическим видам, и довести изображение жизни Христовой до желательной объективной законченности. Всё это и представляет нам четвертое Евангелие, что видно из обстоятельств его происхождения. По церковному преданию, св. ап. Иоанн имел под руками [Евангелия] наших синоптиков и одобрил их, но заметил, что в них изложено не всё, и потому сам сделал добавление в своем писании290. Оно πνευματικόν [духовное] и, значит, рассчитано на запросы ума каждого верующего и чуждо приспособлений только к временным и случайным нуждам291. Следовательно, Богослов заключил процесс воссоздания евангельской истории своим объективным воспроизведением лица и дела Христова и своими торжественными словами «сия же писана быша, да веруете» (Ин. 20, 31) навсегда положил предел писательской производительности «многих» (Лк. 1, 1), дерзновенно стремившихся исчерпать необъятную глубину (см. Ин. 21, 25) служения Господа. По этой причине и канонических Евангелий более появляться не могло, не говоря уже о том, что – за смертью непосредственных очевидцев Спасителя, единственно компетентных во свидетельстве о Нем (см. Деян. 1, 21–22), – не находилось в наличности достаточно авторитетных писателей.

Ясно, что τετραευαγγέλιον [четвероевангелие] (в Meсяцесловах, в Типиконе св. Саввы Освященного) как τῶν ἱερῶν εὐαγγελίων τετρακτύς [четверица святых Евангелий]292 показывает, что истина евангельская раскрыта вполне, и притом так, что доступна восприятию каждого. Эту именно мысль выражали и церковные писатели. Сщмч. Ириней говорит: «Пусть никто не принимает, что это число Евангелий велико или мало. Поскольку четыре страны света, в которых мы живем, четыре главных ветра и Церковь рассеяна по всей вселенной, а столп и утверждение Церкви есть Евангелие и Дух жизни, – то естественно, что она имеет четыре столпа, повсюду развевающие нетление и оживотворяющие человека. <…> Когда же это так, то тщетны, безрассудны и крайне дерзновенны те, кто не признает такого свойства Евангелия и сверх наличных вводит большие или меньшие виды Евангелий (εἴτε πλείονα, εἴτε ἐλάττονα τῶν εἰρημένων παρεισφέροντες Εὐαγγελίων πρόσωπα)"293. Ориген думает, что четыре Евангелия суть как бы элементы веры церковной, из которых состоит вся наша вселенная, примиренная через Господа Христа294. Рассматривая четверицу Евангелий в смысле законченного целого, созданного Премудростью Божией, оба эти писателя приравнивают их к неизменным космическим отношениям и тем выражают то понятие, что истина евангельская утверждена столь же прочно, как и наша земля, исчерпана вполне – и к ней нельзя уже прибавить ничего, как и к четырем странам света или четырем ветрам. В то же время правда Христова раскрыта в такой форме, что становится возможным в видимой вселенной основать новую [вселенную] – Церковь Христову. Поэтому, распадаясь на четыре, Евангелие делается доступным всем и осуществляет идею универсализма, а будучи ἓν διὰ τεσσάρων [единым по четырем], убеждает в своей достоверности тожеством своего содержания295. «Ужели один евангелист был не в состоянии сказать всё? – спрашивает свт. Иоанн Златоуст. – Конечно, был в состоянии, но когда писали четверо, не в одно и то же время и не в одном и том же месте, не сходясь и не сговариваясь между собой, и однако же все изрекают как бы едиными устами, то это служит сильнейшим доказательством истины. Между тем случилось, скажешь ты, противное, ибо они часто обличаются в разногласиях. Но это-то самое и есть верный признак истины. Если бы они в точности были согласны между собой во всём, даже касательно времени, места и самых слов, то никто из врагов не поверил бы, что они писали Евангелие, не сошедшись между собой и не по обыкновенному взаимному соглашению, и что согласие их писаний было следствием одной искренности. А находящееся теперь между нами небольшое разногласие освобождает их от всякого подозрения и ясно говорит в пользу писавших. То, в чем они разногласят касательно времени и места, нисколько не вредит истине повествований <…> когда в главном, составляющем основание нашей жизни и сущность проповеди, ни один из них нигде и ни в чем не разногласит с другим. Что же это такое? То, что Бог сделался человеком, творил чудеса, был распят, погребен, воскрес, вознесся на небо и приидет судить; что Он дал спасительные заповеди, ввел закон, не противный ветхому, что Он есть Сын единородный, истинный, единосущный Отцу и тому подобное. Во всём этом мы находим величайшее между ними [евангелистами] согласие. Если же касательно чудес не все всё сказали <…> то сие не должно смущать: <…> хотя они говорили много общего, но каждый из них выбрал для себя особое, дабы, с одной стороны, не нашлось чего-либо лишнего и брошенного296 без цели, а с другой – очевидны были точные доказательства истины повествования»297.

Не удаляясь от смысла отеческих воззрений и держась цели Евангелий, мы приходим к тому заключению, что именно четверичным числом их вполне осуществлялись планы божественного домостроительства – дать всему миру спасительную истину. Это достигалось лишь в том случае, когда она воспроизводилась во всей своей объективной непосредственности и в форме, приспособленной к удобному восприятию ее всеми народами земли. Всё это в совершенстве выражается только четырьмя нашими Евангелиями, которые небольшими различиями в частностях, при всецелом совпадении по существу, осязательно для каждого свидетельствуют о своей абсолютной достоверности и этим самым направляют читателей к тому, «да верующе, живот имут во имя Иисуса Христа Сына Божия» (см. Ин. 20, 31).

* * *

221

Соответствующие материалы (с анализом их) см. у: Schniewind J. Euangelion. Ursprung und erste Gestalt des Begriffs Evangelium. Teil 1. Gütersloh, 1927; cp. Idem. Die Begriffe Wort und Evangelium bei Paulus. Bonn, 1910 S. 64 ss. Также раввинистические материалы: Strack H. L., Billerbeck P. Kommentar zum Neuen Testament aus Talmud und Midrasch. Bd. 3. München, 1926. S. 4–11. [Сноска взята из Глубоковстй-1932. -Ред.]

222

Homerus. Odyssea XIV, 152 [ср. Ibid., 166. -Ред.].

223

Eustathius, episcopus Thessalonicensis. Commentarii ad Odysseam, ad XIV, 148 (T. 2. Leipzig, 1826. P. 66).

224

Aristophanes. Equites, 647; Plutus, 765.

225

Plutarchus. Sertorius, 11 (573d).

226

Hanp. Xenophon. Historia Graeca I, 6, 37; Isocrates. Areopagiticus, 10; Plutarchus. Agesilaus, 17 (605c).

227

Diodorus Siculus. Bibliotheca historica XV, 74, 2.

228

Aristophanes. Equites, 656; cp. Xenophon. Historia Graeca IV, 3, 14: ἐβουθύτει ς εὐαγγέλια [досл.: он закалывал быков в качестве евангелий].

229

Plutarchus. Phocion, 23 (752b).

230

Ср. Schniewind J. Euangelion. S. 32, 99. [Сноска взята из Глубоковский-1932. -Ред.]

231

Aeschines. In Ctesiphontem, 160.

232

Etymologicum magnum, s. v. εὐαγγέλιον (Ed. 77г. Gaisford. Oxford, 1848. P. 1113).

233

Suidae Lexicon, s. v. εὐαγγέλιον (Ed. A. Adler. Pars 2. Stuttgart, 1931. P. 439).

234

Cm. Passow F. Handwörterbuch der griechischen Sprache, s. v. εὐαγγέλιον (Bd. 1, Abt. 2. Leipzig, 51847. S. 1208).

235

Вопреки новейшим теориям, будто понятие «εὐαγγέλιον» идет из эллинизма. См. Schniewind J. Op. cit. S. 11. [Сноска взята из Глубоковский-1932. –Ред.]

236

Цитируя греческий текст данных стихов, Глубоковский, вероятно, следует изданию Тишендорфа: Tischendorf С. Vetus Testamentum Graece iuxta LXX interpretes. T. 1. Leipzig, 1887. В издании Септуагинты Ральфса (Rahlfs A. Septuaginta. Stuttgart, 1935) в 2Цар. 18, 22 и 25 стоит не εὐαγγέλια, а εὐαγγελία, что позволяет предположить существование различия в Септуагинте между ἡ εὐαγγελία (добрая весть) и τὰ εὐαγγέλια (награда за добрую весть). См. Kittel. V01. 2. Р. 725 (см. также not. 42). -Ред.

237

В Глубоковский-1932 данная мысль развернута в отдельный абзац, смысл которого состоит в следующем: «...рассматриваемые термины всегда означают нечто объективно радостное, эссенциально таковое по самой природе вещи или события, и лишь весьма редко применяются к тому, что бывает отрадным по пристрастию и только для немногих». -Ред.

238

Josephus Flavius. De bello judaico IV, 10, 6.

239

Ibid. IV, 11, 5.

240

M. Tullius Cicero. Epistulae ad Atticum II, 3, 1.

241

Joannes Chrysostomus. In acta apostolorum hom. 26, 3, PG 60, 201.

242

Ibid., hom. 19, 5, PG 60, 157.

243

Проф. Юлиус Шнивинд констатирует, что בשׂר [благовествовать] в Ветхом Завете есть религиозный термин (Schniewind J. Op. cit. S. 44, 52, 60–61), даже с культовым значением (S. 51), но считает, что формально очевиден разрыв (der Schnitt) между «светским» и религиозным словоупотреблением (S. 59), причем первое – старше и относилось к сообщению о победе (S. 33), но сам же соглашается, что такое сообщение возвещалось культовым образом, как победа Иеговы (S. 59), ибо Он для Израиля был Господь Саваоф – Бог воинств. Следовательно, по первоисточнику оба применения безусловно религиозны. [Сноска взята из Глубоковский-1932. -Ред.]

244

И проф. Юлиус Шнивинд считает בשׂר (собственно εὐαγγελίσασθαι) мессианским термином, – по крайней мере у Девтероисаии, как связывающего с ним мессианские надежды (SchniewindJ. Op. cit. S. 43), отражающиеся у Христа и в понятиях о Евангелии первенствующей церкви (S. 57–58). [Сноска взята из Глубоковский-1932. -Ред.]

245

Так у Глубоковского. В славянском тексте Библии «благовозвестят». -Ред.

246

Фраза исправлена в соответствии с Глубоковский-1907 и 1932. В Глубоковский-1899: «не покидало соответствия». Такой вариант; скорее всего, ошибочен: предложение выражает мысль о том, что до пришествия Христа благовестил («евангелия») были лишь предсказаниями и предначертаниями, еще не исполненными, не осуществившимися в реальности («наличной действительности»). -Ред.

247

В Гпубоковстй-1932 автор делает следующюю оговорку: «Правда, самый термин εὐαγγέλιον в позднейших, неканонических памятниках предхристианской эпохи исчезает, но это связывалось с раввинистическим потускнением мессианского идеала и с эллинистическим его рационализированием: в первом случае устремление мысли было в сторону мессианской сокрушительности, во втором – теоретическое распыление мессианского образа не допускало конкретных характеристик». -Ред.

248

Ignatius Antiochenus. Epistula ad Philadelphios (recensio longior), 9, PG 5, 836.

249

Idem. Epistula ad Smyrnaeos, 7, PG 5, 713.

250

Athanasius Alexandrinus. De communi essentia Patris et Filii et Spiritus sancti, 50, PG 28, 77 [в словаре Lampe данное сочинение свт. Афанасия отнесено к подложным. –Ред .].

251

Basilius Magnus. De Spiritu sancto, 15, PG 32, 132.

252

Ignatius Antiochenus. Epistula ad Trallianos, 10, PG 5, 793 (Funk II, P. 72).

253

«...в которой и слово было Евангелием», – добавляет автор в издании 1932 г. и приводит ссылку: ср. Schiewind J. Op. cit. S. 18. -Ред.

254

Эта синтаксически неясная конструкция повторяется во всех изданиях Глубоковского. «Оно» относится здесь к «искуплению». -Ред.

255

Ignatius Antiochenus. Epistula ad Tarsenses, 2, PG 5, 889 (Funk II, p. 96) [Lampe относит данное сочинение к подложным. -Ред.].

256

Theodoretus Cyrrhensis. Interpretatio epistulae ad Romanos I, 1, PG 82, 49.

257

Большинство комментаторов склонны видеть здесь указание не на корпус посланий ап. Павла, а на его миссионерскую деятельность. П. Преображенский (см.: Писания мужей апостольских. СПб., 1895. С. 103) переводит ἐν ἀρχτοῦ εὐαγγελίου как «в начале евангельской проповеди» (то же выражение в Флп. 4, 15: «в начале благовествования» – синод, пер.). Аналогичный смысл у перевода Анни Жобер: «аu début de lʼévangélisation» (SC 167, р. 177–179). См. также Kittel. Ѵ40;ol. 2. Р. 736; PG 1, 306, not. 15. В издании Глубоковский-1932 данная цитата отсутствует. -Ред.

258

Clemens Romanus. Epistula 1 ad Corinthios, 47, PG 1, 305–308 (Funk I, p. 120).

259

Origenes. Commentaria in Joannem I, praefatio, PG 14, 32.

260

Обупотреблении Христом термина «εὐαγγέλιον» cp.Schiewind J. Op. cit. S. 6, 12. [Сноска взята из Глубоковский-1932. -Ред.]

261

Эти τοῦτο τὸ εὐαγγέλιον, τὸ εὐαγγέλιον τοῦτο [сие Евангелие] некоторые (например, проф. М. Д. Муретов: Евангелие // Православное обозрение. 1890, февраль. С. 195–228, см. с. 196, 200) принимают за указание самих писаний, излагающих Евангелие. Но эти выражения встречаются в речах Господа, и притом в связи с термином «проповедовать», и потому первоначально не могли иметь такой энергии. И нет несомненных доказательств, что этот именно смысл придавали им Матфей и Марк, прибавив от себя τοῦτο [сие] для обозначения своих записей, – хотя бы и допустить, что слова «иже чтет, да разумеет» (Мф. 24, 15) оставлены от себя первым евангелистом. Но справедливо думать, что они принадлежат Самому Христу и дают разуметь пророчество Даниила: ὁ ἀναγινώσκων [иже чтет] всего скорее относится к τὸ ηθὲν διὰ Δανιήλ [реченное Даниилом]. [Аналогичная точка зрения отражена в словаре Киттеля, где поясняется, что τοῦτο τὸ εὐαγγέλιον в Мф. 24, 14 и Мф. 26, 13 обозначает не написанное Евангелие, но проповедь о Христе (Kittel. Ѵ40;ol. 2. Р. 729). Ср. анализ Мф. 24, 15 М. Фивейского, который в итоге склоняется к мысли, что слова «иже чтет, да разумеет» принадлежат Христу (Толковая Библия. Т. 3. С. 372). Необходимо заметить, что статья Муретова, с которой автор в данном случае полемизирует, тем не менее послужила во многом основой для настоящей главы лекций Глубоковского. -Ред.]

262

Justinus Martyr. Apologia I, 66, PG 6, 429.

263

Joannes Chrysostomus. In Matthaeum hom. 1, 2, PG 57, 15.

264

Кроме Тишендорфа этому обозначению следуют Весткотт-Хорт, но они предпосылают общее для всех евангельских повествований надписание – εὐαγγέλιον – для выражения мысли о единстве Евангелия как дела Христова, раскрываемого в четырех редакциях (Westcott В. F., Hort F. J. A. The New Testament in the Original Greek. Vol. 2: Introduction. Appendix. London, 1882. P. 321, 423). Синайский кодекс указывает уже позднейшую эпоху, когда все наши Евангелия были собраны вместе и нуждались только в письменном различении, но само собой понятно, что первоначально они не могли ходить в отдельности без всяких «заглавий».

265

Нам не удалось установить источник цитаты: скорее всего, ее автор указан неверно или она сильно искажена. В Глубоковский-1932 данный фрагмент отсутствует. -Ред.

266

Theophylactus Bulgariae archiepiscopus. Enarratio in Evangelium Matthaei, praefatio, PG 123, 145.

267

Joannes Chrysostomus. In Matthaeum hom. 1, 2, PG 57, 15–16.

268

В Гпубоковский-1932 автор поясняет свою мысль так: «...поскольку тут причины не соответствуют следствиям и, насильственно применяемые к последним, извращают их, грубо и уродливо портят свой предмет. “Жизнь Иисуса”, во всей ее божественной грандиозности, ничуть не раскрывается при обычном биографическом методе, ибо эта человеческая мерка не подходит к делу, фактически давая не целостный образ, а лишь искажения и аберрации его в неполных и разрозненных фрагментах, обильно субсидируемых фантастическими измышлениями». -Ред.

269

Выражение «через Иисуса Христа» не относится в тексте послания к слову «благовестив». Весь стих Рим. 2, 16 в синодальном переводе звучит так: «в день, когда, по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человеков через Иисуса Христа». Аналогичный синтаксис в церковнославянской Библии, Authorized King James Version of the Bible, La Bible de Jerusalem и др. -Ред.

270

Ср. Schniewind J. Die Begriffe Wort und Evangelium bei Paulus. Bonn, 1910. S. 75–76, 106. [Сноска взята из Глубоковский-1932. -Ред)]

271

Eusebius Caesariensis. Historia Ecclesiastica III, 4, PG 20, 220; Hieronymus Stridonensis. De viris illustribus, 7, PL 23, 622; cp. Patrizi F. S. De evangeliis. T. 1. Freiburg im Breisgau, 1852. P. 71.

272

Joannes Chrysostomus. In epistulam ad Romanos hom. 1, 1, PG 60, 395.

273

Tertullianus. Adversus Marcionem IV, 2, PL 2, 363; Irenaeus Lugdunensis. Adversus haereses III, 11,8, PG 7, 887: τὸ μὲν κατὰ ωάννην <...> τὸ δὲ κατὰ Λουκν [то, которое по Иоанну <…> то, которое по Луке]; Clemens Alexandrinus. Stromata I, 21, PG 8, 884, 889: ἐν τῷ εὐαγγελίτῷ κατὰ Λουκν <...> ὲν τῷ κατὰ Ματθαῖον εὐαγγελίῳ [в Евангелии по Луке <...> в Евангелии по Матфею].

274

Небольшой фрагмент на латыни, найденный Л. А. Муратори и восходящий приблизительно к 200 г., дает историческое обозрение почти всех новозаветных книг. См.: Muratori L. А. Antiquitates Italicae medii aevi. Т. 3. Milano, 1740. Р. 851–854; публикация на русском языке, например в: Мецгер Б. М. Канон Нового Завета: Возникновение, развитие, значение. М., 32001. С. 300–303 (пер., по всей видимости, с английского). -Ред.

275

В Глубоковский-1932 данная мысль выражена так: «...“от” воспроизводит не κατά, а ὲκ, которое было необходимо для указания богослужебных чтений из того или другого Евангелия. Для целого евангельского состава подобная комбинация совсем не удобна, но она удержалась по традиции от первоначального славянского перевода, дававшего лишь богослужебные выборки из всего евангельского текста». -Ред.

276

Такое значение можно усматривать в древних надписаниях ὲκ τοῦ κατὰ Μαθθαῖον εὐαγγέλιον [Евангелие из того, что по Матфею] или εὐαγγέλιον ὲκ τοῦ κατὰ ωάννην [Евангелие из того, что по Иоанну]. См., например, cod. 69 (cod. Laicesti) [минускульная рукопись Нового Завета семейства 13, датируемая серединой XV в.; в настоящее время хранится в Лейстерском музее в Англии. –Ред.] в: Westcott B. F. Introduction to the Study of the Gospels. London, 1858. P. 214, not. 1.

277

Credner K. A. Einleitung in das Neue Testament. Bd. 1. Halle, 1836. S. 240; Volkmar G. Der Ursprung unsrer Evangelien. Zurich, 1866. S. 7; Renan E. Vie de Jésus. Paris, 1863. P. XVI; Reuss E. Die Geschichte der heiligen Schriften Neuen Testaments. Braunschweig, 41864. § 177. S. 165–166; Holtzmann H. J. Die synoptischen Evangelien. Leipzig, 1863.

278

Augustinus Aurelius. Contra Faustum manichaeum, 32, 2, PL 42, 498.

279

В труде Диодора такого выражения нет. Дважды встречается «καθ᾿ Ἠρόδοτον»: Diodorus Siculus. Bibliotheca historica II, 32, 3; IX, 20, 4. Выражение «ἡ καθ᾿ Ἡρόδοτον ἱστορία» удалось найти в комментариях Евстафия Фессалоникийского: Eustathius, episcopus Thessalonicensis. Commentarii ad Iliadem, ad ΧΙII, 23 (T. 3. Leiden, 1979. P. 433); Idem. Commentarii ad Odysseam, ad XII, 396 (T. 2. Leipzig, 1826. P. 32). -Ред.

280

Epiphanius Constantiensis. Panarion, haeres. 8, 4, PG 41, 209.

281

Adamantius. Dialogus de recta in Deum fide I, PG 11, 1724 [в действительности у Адаманция: «Евангелистов четверо, а Евангелие одно» (Εὐαγγελισταὶ μὲν τέσσαρες, Εὐαγγέλιον δὲ ν); такой же греческий текст и в более позднем издании: GCS 4, р. 12. -Ред.]; ср. Глубоковский Η. Н. Блаженный Феодорит, епископ Киррский. Его жизнь и литературная деятельность. М, 1890. Т. 2. С. 383–384.

282

Augustinus Aurelius. In Joannis Evangelium tractatus 36, 1, PL 35, 1662; cp. Idem. Sermo 231, 1, PL 38, 1104; De utilitate credendi, 7, PL 42, 69.

283

Irenaeus Lugdunensis. Adversus haereses III, 11, 8, PG 7, 885.

284

Origenes. Commentaria in Joannem V, PG 14, 193.

286

Joannes Chrysostomus. Commentarius in epistulam ad Galatas, in cap. 1, 6, PG 61, 621–622.

287

Germanus I Constantinopolitanus. Rerum ecclesiasticarum contemplatio, PG 98, 413.

288

He по этой ли причине и Синайский кодекс (см. выше на с. 122–123) при каждом в отдельности из наших первых четырех канонических произведений не ставит титула εὐαγγέλιον, считая его обозначающим единое содержание всех повествований, взятых вместе?

289

Это неясное в Глубоковский-1899 предложение прояснено по Глубоковский-1932. -Ред.

290

Ср. цитируемый Евсевием Памфилом отрывок из Климента Александрийского, касающийся написания четвертого Евангелия: Eusebius Caesariensis. Historia Ecclesiastica VI, 14, PG 20, 552, -Ред.

291

В Глубоковский-1932 автор несколько изменяет свою мысль, заканчивая предложение так: «...рассчитано на влечения верующего ума вообще, хотя и при конкретных ассоциациях с современноетью». -Ред.

292

Theodoretus Cyrrhensis. Epistula 130, PG 83, 1345 [cp. Idem. Epistula 145, PG 83, 1384; Eusebius Caesariensis. Historia Ecclesiastica IIИ, 25, PG 20, 268.-Ред.].

293

Irenaeus Lugdunensis. Adversus haereses III, 11, 8–9, PG 7, 885–890; cp. Augustinus Aurelius. De consensu Evangelistarum I, cap. 2: isti quatuor Evangelistae universo terrarum orbe notissimi, et ob hoc fortasse quatuor, quoniam quatuor sunt partes orbis terrae, per cujus universitatem Christi Ecclesiam dilatari, ipso sui numeri sacramento quodammodo declararunt [эти четыре евангелиста известнейшие по вселенной- вероятно, потому именно четыре, что есть четыре части света, по всем концам которого они самой своей численностью, будто неким таинством, возвестили распространение Церкви Христовой] (PL 34, 1043).

294

Origenes. Commentaria in Joannem I, 6, PG 14, 29.

295

В Гпубоковский-1932 здесь следующая вставка: «Это есть истинно божественная монада, отражающаяся в четырех священных письменах, ее точно запечатлевающих и повсюду возвещающих. С этой стороны она аналогична ветхозаветно-иудейской “тетраграмме”, где высочайшее божество фиксируется в четырех зримых знаках יהוה [Яхве]. Но имеется и принципиальная разница, что последняя [т. е. тетраграмма] констатирует неизреченное божественное имя (הַמִּפִרָשׁ שֵׁם) и тем исповедует эссенциальную неприступность божества, а новозаветная четверица представляет понятное слово евангельское и через него открывает нам Самого Бога. Здесь и кардинальное отличие Нового Завета, что в нем единородный и единосущный Сын Божий исповедал Отца миру (Ин. 1, 18) для нашего познания и единения с Ним». -Ред.

296

В смысле «сказанного». -Ред.

297

Joannes Chrysostomus. In Matthaeum hom. 1, 2, PG 57, 16–17.


Источник: Лекции по Священному Писанию Нового Завета / Подг. текста и прим. Владимира Пислякова, научная редакция пртоиерея Леонида Грилихеса, предисл. священника Димитрия Юревича. - Т. 1. - М.: Издательство Свято-Владимирского Братства, 2006. - 408 с. - (Православная богословская библиотека, вып. 5). ISBN 5-900249-49-2

Комментарии для сайта Cackle