[Декабрь 1902 год.]

(3-е религиозно-философское письмо).

„Я есмь хлеб жизни“ (Ин.6:48).

„Се агнец Божий“ (Ин.1:29).

Вопрос об отношении язычества к христианству и наоборот – вновь выдвигается, как „средостение брани“, на первый план в нашей текущей литературе. Из светских писателей – Μ.О. Меньщиков¹¹⁵, В.В. Розанов, Д.С. Мережковский¹¹⁶, Н. Минский¹¹⁷, из духовных проф. А. Введенский¹¹⁸, проф. С.С. Глаголев¹¹⁹ – воспламененно заговорили о том, какая существенная разница между древне-языческим и ново-христианским мирами, между религиозными верованиями язычников и религиозными идеалами истинного христианства.

Это не „вопрос моды“ и не случайная тема, легко уловляемая любовью к литературной славе, а вопрос самой жизни современного общества. Сам характер литературного стремления к этому вопросу лучших писателей и мыслителей нашего времени и самое особое разрешение его говорит за величие этого вопроса, за огромную важность его.

Много есть причин живого интереса к этой теме. С одной стороны, усиленное развитие языческих стремлений в нашем обществе, в новой политике, в искусстве, в философии, в жизни; с другой – большое недовольство этими самыми идеалами и строгое их обличение, осуждение. Ницше и Толстой – вот полюсы этой религиозно-культурной борьбы¹²⁰. Видимо идёт глубокое течение, совершается с мучительными усилиями великая перемена в судьбах современной европейской цивилизации, и наша „переходная эпоха“ гневно обнаруживает религиозно-философскую тенденцию подвести итоги всей протёкшей жизни человечества и разрешить собравшиеся на поверхности общественного самосознания религиозные сомнения, разочарования, тревоги, ожидания...

Трудно разобраться в огромной массе философско-литературной работы, и работы самой упорной и самой серьёзной, обнаруженной нашими писателями „и за и против“ язычества „и за и против“ христианства. Одни говорят, что современная культура – это сплошное язычество; другие в поразительных успехах европейской цивилизации видят лучшее доказательство культурной силы христианства. Одни отрицают всякий прогресс в истории христианства, а другие только в христианской религии видят спасение современной цивилизации „от крушения“. У одних религия и культура – это одна цепь исторического прогресса человечества, а у других – это две линии, расходящиеся на „бесконечное расстояние“. Одни считают христианство религиозным пессимизмом, страшно гибельным для успехов общечеловеческого просвещения и религиозной жизни, а другие думают противное. Во всех этих „томлениях философской мысли“ видно одно – непреодолимое желание найти „истину жизни“, заслонённую, затемнённую множеством различного рода „учений и мнений“ по религиозным вопросам. Даже отрицательные направления и формулы и те проникнуты сильной заботой отыскать такой путь жизни, при котором бы печать религиозного освящения легла бы на все стороны нашего бытия, знания, труда, истории.

Из современных писателей особенно оригинален взгляд почтенного публициста В. В. Розанова на отношение язычества к христианству. Как ни удивительно в наше время, после 2000-летнего торжества христианства над язычеством, видеть философскую апологию языческой религии, но она неуместно прорывается. Нас поражает своей странностью религиозно-философская идеализация язычества в ходе современной культурной жизни. Великое множество художников и поэтов с чрезмерными похвалами признаёт „целый рой богов“, а многие из философов усиленными восклицаниями пытаются уравновесить „пресыщение язычеством“ с невредимостью христианства. Докучливый демонизм языческих религий насильственно преобразуется в „светлость ангельскую“ вместо погружения в „ночную тьму“, в тьму вечного забвения. В числе защитников этой необыкновенной притязательности и чрезмерной „ненасытности язычества“· как ни больно сознавать это нам лично, стоит и В.В. Розанов¹²¹, по своей философской углублённости не уступающий В.С. Соловьеву, а во многих отношениях его превосходящий.

Вот „тесные пределы“, куда, в раздражении сердца, заключил В.В. Розанов свою пламенную защиту „чистого язычества“, в надежде на трудный путь в высоту современной утончённой жизни.

Нет никакой „непроходимой пропасти“ между язычеством и христианством. Лучшие язычники – это те же христиане; худшие христиане это то же, что настоящее язычество. Тут в оценке „благополучия здешней жизни“, в сторону добра или в сторону зла, нет никакой разницы между язычниками и христианами. Всё различие в особом взгляде на жизнь и смерть. Тут, как ни удивительно, преимущество и „лучший жребий“ на стороне побеждённого христианством язычества. Язычество – это религиозный оптимизм, поклонение жизни в мире, а христианство – религиозный пессимизм, изводящий человека из борьбы и жизни, пока не взойдёт он в „тихую пристань“, в „блаженный покой“ всеуничтожающей смерти. Язычество – это „вечная юность“ человечества, христианство – религиозный трепет перед гробом и могилой. Там – боготворение „начала вещей“, а здесь – „доброго и благоуспешного конца“ бытия, ужасной смерти. То – безмятежная проповедь радости и утех „жизни земной“, а это – страшно-суровое учение о „кончине мира“, о „страшном суде“. То – кипучая религия „сладостных трудов“ и „житейских благ“, а это – пассивное богоугождение немощи, печали о грехах, дряхлости, непротивления злу жизни и проч.

Насколько верна эта тревожная параллель между язычеством и христианством, сближающая порывистую философию г. Розанова с богоборной философией Ницше¹²².

Нет спора: вопрос о жизни и смерти – это первый вопрос всякой религии. Это тот глубокий поток, от которого истекают все религии, вокруг которого они группируются, или расходясь между собой или сближаясь, объединяясь вместе. В высшей степени интересно было бы набросать классификацию религий с этой точки зрения. Это была-бы самая лучшая оценка их истинности, величия, богодарованности или, наоборот – их ложности, запутанности в собственных своих учениях, несоответствия действительной жизни, „злочестия“ их. Пока этого нет. И вопрос не совсем ясен для решения, представляя „удобство пути к стремнине“...

Вопрос о жизни и смерти – центральный в христианстве. Вся христианская религия только и понятна с этой стороны. Она внесла абсолютную истину, проложила „огнистую стезю“ в этот тёмный и никакой религий неразрешённый вопрос. „Что такое жизнь? в чём она и для чего, если заканчивается смертью? откуда смерть, если Бог её не сотворил и она никому не нужна; зачем смерть – кончина нынешней жизни“? Для всех этих недоумений и „порывов мысли“ нет места только в одном христианстве. Не от Бога то учение о жизни и смерти, которое» связывает человека „страхом неведения истины“.

Уже первые страницы библии ясно говорят нам о жизни и смерти человека. Это – вечные скрижали бытия человека, первобытная летопись первоначала его жизни на земле. Здесь мы читаем откровение Божие о тайне сотворения мира и человека. Жизнь от Бога. Человек – образ и храм Божий. Душа – дыхание Божие. Рай – прекрасное жилище первого человека. В раю – древо жизни. Нет смерти. Всё чисто, прекрасно, безвредно, лучезарно. Вот библейский образ первоначального явления божественной твари – человека на „земных долинах вечноцветущего рая“. В неясных и извилистых путях ума человеческого мысль этого образа отдалась и в язычестве, как остаток первобытного религиозного предания: это всеобщий миф о „золотом веке“. Так близка она сердцу человека, так непосредственна, так вожделенна.

Но эти же самые первоначальные страницы „книги бытия“ исполнены и великой скорби, всемирного горя об утрате „блаженной жизни“. Зависть злобного змия, собственное неразумие человека, преступное вкушение с „человеко-убийственного древа познания добра и зла“ – всё это положило конец „утренней заре“ бытия человека на земле, и всепоедающая смерть вошла в мир. Употребив свободу своей воли во зло, первый из людей самоубийственно отрёкся от разума и свободы, т. е. от святости жизни и впал в стихийное рабство греху. И об этой эпохе „гибельного падения“ человека сохранились во мгле прошедших веков у язычников печальные песни, скорбные сказания. „Адамов плач“ – это плач всех народов о „потерянном рае“, это горячие слёзы и глубокие воздыхания об утрате „пути богоподобия, ведущего к Богу, согласного с намерениями бессмертного“ (св. Григорий Богослов).

Но человек – от Бога и Божия слава. И жизнь его не для смерти. И вот, по милосердию Божию, подаётся человеку врачевство от немощей духа и плоти – религиозная вера в спасение от греха, от зла жизни. Это „первое Евангелие“ о Спасителе, обещавшее всем людям жизнь и избавление от всяческих бедствий. „Семя жены сотрёт главу змия“, победив убийцу смертью. Для этой цели узаконено было Богом и „супружество, давшее начало роду человеческому, послужившее спасением от гибели, так что, когда умирали одни, вместо них выступали другие, изменявшееся поколение людей текло, как река, которая и не стоит на одном месте (по причине господствующей смерти), и всегда полна вследствие новых рождений“ (св. Григорий Богослов). И это спасение от „семени жены“ стало религиозным чаянием всего мира, радостным упованием жизни всех людей.

Учение христианское о жизни всего яснее познаётся в тайне боговоплощения и вочеловечения Бога. Все страницы библии горят пламенем этой веры в богочеловечество Христа Спасителя. Здесь лучше всего раскрывается и учение о грехопадении, т. е. о смерти и учение об искуплении, т. е. о жизни.

Ещё в „раю сладости“, хотя и после грехопадения, тайна боговоплощения была возвещена людям, как предмет горячей веры, как истинное обетование о Спасителе. И как сильно было это обетование! Ева, „мать всех живущих на земле“, назвала первого сына своего Каином – (приобретение). „Приобрела я человека у Господа“, сказала она, думая, что это обещанный Спаситель. Так непосредственна была, эта древняя религиозная вера. Но горький плач о грядущем в веках спасении был испытанием для обманутой надежды, когда у Евы родился второй сын Авель (суета, призрак). И только в Сифе (основание, корень) устремлённый в будущие судьбы человеческой истории ясный взор религиозной веры находит предел истины жизни. В период патриархальный, особенно при Энохе, люди впервые узнают, что значит „ходить пред Богом“, и человек переселяется живым на небо, не вкусив смерти. Это – великая эпоха в истории религиозной жизни и самосознания человечества по ясности и силе религиозной идеи искупления и спасения через Богочеловека. Ной, спаситель мира, допотопного, возвещает людям откровение Божие, как нравственный закон жизни человеческой. Великий Авраам, друг Божий, отец всех верующих, входит в Завет Божий и получает обрезание, как печать правды веры в грядущее спасение от „семени жены“. Авраам возлагает на жертвенник Исаака, единственного сына своего, в уповании жизни вечной. Исаак – первый ветхозаветный прообраз Спасителя. Пламенный Иаков живёт религиозным видением таинственной лестницы, т. е. Богородицы. С Боговидца – Моисея конец патриархальным обетованиям и новая цепь откровений об освобождении от „уз смерти“ через Спасителя: это мессианские пророчества о Христе. Моисей, как бы видя Невидимого, был твёрд в уповании жизни вечной (Евр.11:27). Весь закон его – „пестун о Христе“. Псалтирь Давидова – „евангельская книга“. Исаия – это ветхозаветный евангелист. Плачущий Иеремия – „муж евангельский“ (у бл. Иеронима). Пророчество Иезекииля о воскресении „костей сухих“ – это глагол евангельский. „Благодать Даниила“ (у св. Григория Богослова) горит уже зарёй нового завета... Итак, истина боговоплощения есть „альфа и омега“ всего ветхого завета. Она перелилась в новый завет в этих чистых пророческих откровениях, согласно песнословящих величие любви Божией к земнородным (Мф.5:17–18; Лк.24:44; Ин.5:46–47).

Как же, на ряду с этими истинными озарениями с неба, жили язычники со своими „богами и богинями“? Что такое язычество, если „всецелое устремление к всецелому Богу есть первый из всего принадлежащего нам дар подателю всего Богу“ (св. Григорий Богослов)? Откуда языческая „религиозность“?

Райское блаженство, первобытный завет Бога с человеком – вот истинная колыбель христианства, вот „река жизни“. Язычество началось за дверями рая, уже после грехопадения. Мутными ручьями „первобытного варварства“ разбрелось оно по „распутьям жизни“. Язычество (пантеистическое обоготворение материальной природы) пошло и идёт в уклон от „райской религии“, в удаление от центра и первоисточника райской жизни – личного и живого Бога. „Первым законом Христовым для человека было первоначальное наслаждение“ (св. Григорий Богослов) райским блаженством вечной жизни в Боге. Но Эдем, и рай, цветущий деревьями, и „источник, разделённый на четыре реки“ (начала жизни) – не золото, не илектр, не серебро, не драгоценные камни, получившие призрачный образ от искусства и вымысла человеческого (Деян.17:29). Всему этому подобно божество в диком язычестве, „приклонившемся долу“. Всё это даёт одна земля, стихийно обоготворённая язычниками. Эдем питал обильно „плодами древа жизни“ только того, кто был „делателем Бога и божественного наслаждения“ (св. Григорий Богослов). В степени понимания тайны райского блаженства, „божественного благородства“ (св. Григорий Богослов), идёт „кривая линия“ языческих религий, безумно предавших человека всем бедствиям матери-земли через стихийное приближение его к „древу познания добра и зла“, этих противоположностей в жизни. Следы „первобытного предания“ – верный показатель истины в этих религиях и за этими религиями. И если христианство, как абсолютная истина, предшествующая всегда и во всём лжи или сектантскому извращению первообраза, есть истинная религия, то язычество стоит на пути к ущербу первобытной древности и всеобщности истинной религии, всецело устремляющей взор к единому великому Богу.

Правда, Бог „не несвидетельствована оставил себя“ в языческом мире. То, что можно было знать о Боге, о вечной славе Его через рассматривание творений Божиих, явно было для язычников (см. речь ап. Павла в афинском ареопаге и послание к римлянам). И у язычников было дарование истины. И у язычников были мудрецы, старавшиеся познать „высочайшее естество – Бога“, первую вину всех благ (см. у Платона и особенно у Аристотеля в его „Этике“). Их разум, и природа и порядок всего видимого и умосозерцаемого – приводили их к Богу. Будучи несогласны и далеки один от другого в понятиях об идеях, о судьбе, о бесконечном веществе, об устройстве тел, о душе, об уме. об обманчивости чувств, – они ничего не ставили выше добродетели, приобретаемой множеством усилий, бесчисленными трудами и продолжительным временем. И у неверных были науки о совершенстве нравственной жизни; ибо роза может цвести и среди колючих терновников. И у нас нет зависти, что и чуждые нам искали „оправдания жизни“, думали о достоинстве души, заботились о знании того, откуда она произошла, к кому и куда должно возвести её, какие стремления в ней сообразны с разумом и свободой (Мф.5:47,6:32). Но в язычестве мысли о Боге – мглисты, тусклы, туманны, нечисты, „мятежные“ (Деян.4:25). Представлять себя знающими, что такое Бог сам по себе (метафизически), как думали язычники, есть „повреждение ума“ (св. Григорий Богослов), безумие, юродство язычества (Рим.1:22), религиозно-мистический мрак и страх его. Религиозная метафизика бытия и жизни „блаженных богов“ составляет пантеистическую сущность языческого политеизма, языческого натурализма, религиозного „романтизма“ (у Розанова). Но это тоже самое, что, увидев в воде солнечное отражение думать, будто бы видишь само солнце, или, поразившись красотой преддверия, воображать, будто бы видел самого владыку внутренних чертогов. Отсюда „неисходные лабиринты“ языческой мифологии, демонически мучащей религиозную совесть и сердце язычника в том, чего нет в действительности, что есть подлог в религиозной вере и жизни по ней. Отсюда сами божества язычников преданы „страсти похотения“ (1Фес.4:5), покорствуют неистовым страстям, неестественной „бесовской“ любви (1Кор.10:20). Здесь – горький корень любодейных тайн Адониса, Таммуза, Ваала, Зевса и других. Любовные превращения этих богов, постоянные нарушения супружеской верности и целомудрия составляло для язычников срамное зрелище, возбуждавшее вакханическое сладострастие и самоупоённый смех. Языческие женщины из Дия делали всё, и быка, и молнию, и человека, и зверя, и золото, и змия¹²³. В язычестве были воздвигнуты жертвенники, храмы и кумиры нестерпимому сластолюбию и демоническим страстям. У язычников „ночи, подлинно достойные ночи, набожно чествовались символами бесчестных дел“ (св. Григорий Богослов). Срамные Ифифалы, Фалы, Гермафродиты, Паны – всё это „бесстыжие боги“ с козлиными ногами и, по скотской жизни, сущие козлы. В языческом супружестве присоединялось нечто противное браку. У язычников прекрасные женщины выдавали замуж непригожих, принося в приданое за ними приобретённое блудно; и это совершалось в честь какого-нибудь бога или „демона телесной красоты и привлечения“, чтобы человеколюбивое дело не оставалось совсем бесстыдным. Оттого позорные дела и всяческие „соблазнения“ (вакхические мистерии) пользовались у них полной свободой (у Иосифа Флавия, „Древности иудейские“, кн. 18, гл. 3). Блудилища (люпанарии), „цена блуда“, „поругание чести“, безнравственные по своей противоестественности взгляды на девство и девственность у них были совершенно законны¹²⁴. А языческие художники и мудрецы изображали бесстыдную Афродиту (Венеру) в виде своих любовниц, чтобы такой выдумкой оказать последним божеские почести. Отсюда, наравне с мужественными и воинскими подвигами, удостоилась у них блистательных живописных изображений, рукоплесканий, литературных описаний и эта „студодейная красота“, к великому сожалению и скорби истинно-религиозных людей, чрезмерно распространяемая в наше время „запоздалыми адептами язычества“ в живописи, в театре, мелкой печати и в парнографической беллетристике.

Вот какова „религиозная метафизика“ языческих „бессмертных богов и богинь“, живущих „в дарах времени и счастья!“ Вот религиозный трагизм язычества! Язычники заменили истину Божию ложью, и поклонились, и служили твари вместо Творца; и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела“ (Рим.1:24–25). Кто поставляет своим богом „физиологическую страсть“ (мистическая сущность язычества у г. Розанова), у того плохой помощник, малодушный, вероломный, кровожадный. Отсюда „метафизический антропоморфизм“ – это хаотическая основа „языческих боговоплощений“, глубокое извращение и попрание истинно-христианской идеи о вочеловечении Бога во Христа и об обожествлении человека, по усыновлении от Бога, исполненного высшего света, начатки чего человек пожинает ещё здесь, на земле. Отсюда религиозный нигилизм (безверие) или догматическое отрицание языческого политеизма (многобожия и идолопоклонства) и скептицизм у лучших представителей греко-римской философии (Сократа и Гераклита называли „атеистами“; Платон изгнал из своей „Республики“ романическую теогонию Гезиода и оргическую мифологию Гомера, как подлог религиозной веры). Этизацию или гуманизацию язычества, нравственный прогресс в религиозной жизни мы видим только у лучших, у великих язычников, у этих „христиан до христианства“ (см. у св. Иустина мученика, у Климента, Оригена). Истина язычества – в степени моральной религиозности, т. е. „метафизической антителесности, некоторой акосмичности“ (термины Розанова, применяемые к средневековому христианству); вне этого устремления и задачи – язычество ложная религия, мрачная, „привлекающая сладостью и губящая скрытным ядом плотской неги“. Только в этом смысле можно сказать, что вся история язычества в лучших его представителях двигалась к Вифлеему. Только „обратившиеся к Богу из язычников“ (Деян.15:19), персидские волхвы (цари, мудрецы, философская аристократия язычества) могли поклониться Христу-Богочеловеку и принести Ему дар религиозной веры и любви, и только им одним „вифлеемская звезда“ осияла весь мир (космос), ясно указав на „таинство странное и преславное“.

Итак, христианство было целью, споспешествовавшей уменьшению и прекращению зла и бедствий жизни, – целью всей истории человечества, – завершением ветхозаветной истории, ведшей людей от идолов к закону и от закона к Евангелию, – и „светом к просвещению язычников“ (Лк.2:32). Это – новое потрясение земли (Агг.2:7), новая эпоха, светозарная, любовью доставляющая истинное ведение о Боге и жизни в Боге. „Не вливают вина молодого в мехи ветхие“ (Мф.9:17; Мк.2:22; Лк.5:3–7). От начала её и новое летоисчисление. Христианская религия вся и всецело выражается в изречении: „великая благочестия тайна: Бог явился во плоти, оправдал Себя в Духе, показал Себя ангелам, проповедал народам, принят верой в мире, вознёсся во славе“ (1Тим.3:16). Всё ветхозаветное упразднилось, потому что во Христе всё исполнилось. „Ветхий человек, наш распят с Ним“ (Рим.6:6). Языческие идолы пали, Христос-Богочеловек „стал в сонме богов и рассудил их“. „На Него язычники надеяться будут“ (Рим.15:12). Ко Христу всё шло, и От Него всё пошло во всемирной культуре и общечеловеческой цивилизации. Но каким путём? – Путём жизни, а не смерти, путём радости, а не погибели, путём „веселия вечного“ (у Исаии и в Апокалипсисе), а не „лёгкого веселия жизни плотской“, путём света и добра, приобретаемого нравственным подвигом, а не стихийной „власти тьмы“ и греховного „познания добра и зла“. Христианство – это всемирное провозглашение жизни богочеловеческой, – жизни, всё приносящей в дар Богу. Вот где его вечная правда, вечная красота, вечная победа! В нём опять открылось райское блаженство, – вечная жизнь, разрешающая человека от смертного состава. Христос пришёл на землю, чтобы создать в сердцах людей „нерукотворенный храм“ и всё земное наполнить радостью небесной, чтобы все люди были там, где Он (Ин.12:26). Поэтому христианство – это, если можно так выразиться, „религиозная апофеоза“ вечной жизни и воскресения. „Роковая ошибка“ В. В. Розанова состоит в том, что он остановился на одном „факте смерти“ в системе и в своей философской систематизации христианства, и в беспокойстве разномыслия, в забвении самоуслаждения замолчал здесь, и не пошёл далее. Он знает одну страшную Голгофу и совершенно подавлен ею; но он не хочет знать вожделенного „восстания из гроба“, нетления плоти по образу Христа-Богочеловека и жизни вечной. Напротив, если бы он, „клубясь ярким пламенем“ своих философских устремлений и искренней мысли, продолжил нить своих исследований в глубь догмата воскресения, то он увидел бы несравненное превосходство христианства перед язычеством, незнающим воскресения „обожествлённой плоти“ и не сказал бы „стомаха ради“, что христианская религия – это сплошной, беспросветный, „религиозный пессимизм“. Тогда бы он убедился, „какое богатство славы в тайне (боговоплощения и вочеловечения Христа) для язычников“ (Кол.1:17) и как „Бог верою в эту тайну оправдывает язычников“ и распространяет через Иисуса Христа на язычников „благословение Авраамово“, провозвещённое Аврааму: „в тебе благословятся все народы“ (Быт.12:3; Гал.3:8,14).

Чтобы окончательно распутать большой узел глубоких сомнений по вопросу о жизни и смерти в христианстве и язычестве, нужно помнить, что христианство, есть чистый религиозный теизм, а языческая религия насыщается и озаряется по суетной „формуле пантеизма“. Бытие живого и личного Бога, бессмертие души, воскресение плоти, вечная жизнь богоподобного человека – вот „краеугольные камни“, золотые звенья христианской религии и этики. Пантеизм всё поглощает в трепетно обоготворённой природе, внутренне-одушевлённой, совершенно-человекообразной. Для Бога (у язычников – для богов) нет места вне этой природы. Отсюда язычество с его многобожием – это религиозная жизнь свободная от всяких (метафизических и моральных) ограничений. Это – и „пантеистический акосмизм“, и „мистический атеизм“, смотря по тому, с какой стороны смотреть на него. Если разбирать его с точки зрения мифологического учения о богах, то это – религиозная нетовщина: боги – это только „бессмертные люди“ (это всегубительная языческая черта и во всяческом христиански-сектантском мистицизме), а если смотреть с точки зрения взгляда на мир (природу), то это – метафизическое обоготворение мира, религиозное поклонение твари (языческое отрицание положительной науки, развившейся только благодаря истинному христианству). Христианская религия – это возвышенный, победоносный теизм, а не скоротечное язычество, как у В. В. Розанова¹²⁵; он то и истребляет пламенно „бесовское служение демонам“ (т. е. языческим богам), нещадно „разрушая гадания“ язычников (1Кор.10:20), „рассвирепевших на рабов Божиих“, „губивших землю“ (Апок.11:18). Ничто не может жить в мире без Бога. Жизнь без Бога – безумие и проклятие. Но и не всё в мире – Бог. Как Творец, Бог выше мира: небо – только престол Божий, земля – подножие ног Его (Мф.5:34–35). А как Промыслитель, Он и в мире, и в жизни его всё приводящий в движение. Жизнь Божия – всюду. Нельзя всего объяснить „из предшествующей ступени“. Смерти Бог не сотворил. Грехопадение, смерть и страдания – не от Бога, не дело Божие, так как человек есть Божие создание и Божий образ. Отсюда христианская религия открывает нам, в цепи Божиих предначертаний, таинство страдания и совершенного освобождения от него через Христа-Богочеловека, силой Своей животворящего мёртвых, т. е. оживляющего и тело Человека, это „мировое вещество и протяжённую дебелость“. Христианство – это евангельская проповедь о новом спасении во Христе-Богочеловеке через религиозное „общение Божия воплощения и Божиих страданий“ (св. Григорий Богослов). Отсюда цель его – бодрость жизни, духовное блаженство. И во всём этом христианская религия „вошла в мир весь“ ради имени Христа, Бога – Слова, „не взявши ничего от язычников“ (2Ин.1:7; Рим.11:24), т. е. от языческой религиозной жизни и философского сознания¹²⁶. Поэтому, христианская Церковь неуклонно устремляет весь взор и всю жизнь человека к Богу, повелевающему солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылающему дождь на праведных и неправедных“ (Мф.5:45). „Взгляните на птиц небесных, питаемых Отцом небесным“, „посмотрите на полевые лилии“; „душа больше пищи, и тело одежды“; „ищите царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам“ (Мат. 6 гл. в конце). Все страницы Евангелия дышат полнотой религиозной жизни, Христовым упованием, радостью, блаженством (Мф.25:21; Лк.2:10; Ин.3:29,15:11; Ин.1:4,5:24–25). Евангедист и апостол Иоанн Богослов видел в видении: „и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий', и сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису, и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду“ (Откр.4:2–3). Мрак, дряхлость, гниение, смерть, „холод небытия“, томление, тоска, „дьявольское самоупоение“ – всё это вне круга Евангелия, расторгнувшего „мглу язычества“, всё отдавшего Богу, всё приводящего к присноживущему Христу, „доколе не окончатся времена язычников“ (Лк.21:24).

Обвиняя христианство в религиозной примрачности, В. В. Розанов постоянно и категорически говорит, что христианство разработало только „культ смерти“, а не рождения и рождаемости, оставленных в странном забытьи, в „гробовом молчании“. Отсюда и „сероватый цвет“ христианства у г. Розанова, как образующийся из смеси белого и чёрного; ибо жизнь и смерть не имеют ничего среднего между собой. Но откуда эта напраслина на христианство? – От особого „угла зрения“, от неприязненного отражения духовной и телесной красоты христианства в „философском зерцале“ В. В. Розанова. Но христианское Евангелие – это всемирная „книга боговоплощения и вочеловечения Иисуса Христа, Сына Божия“ (Мк.1:1; Мф.1:1). Рождество Христово – это вечная тема христианского искусства. Иконы из истории детства, отрочества и юности Христовой всем известны из церковной живописи. В христианском культе – крещение младенцев первое таинство. Дети – первые члены Церкви Христовой. И как прекрасен и умилителен „церковный чин“ крещения и воцерковления младенцев для „избежавших утех обманчивого мира“, для узревших в церкви богочеловеческую красоту Жениха-Христа и „приобщившихся горних таинств“ (выражение св. Григория Богослова)! Вот „золотая купель“, горящие свечи, фимиам, священнослужители в ризах, белые пелены, золотой крестик для младенца, лежащего на руках восприемников (по причине болезни матери), радостное пение „елицы во Христа крестистеся“, крестный ход вокруг купели, целование всеми „новопросвещённого“, маленькие дети, тут же присутствующие, особенно если семья большая (напр., патриархальная купеческая или священническая, или дворянская); затем, принесение младенца в церковь, священник, как старец Симеон, держащий младенца, внесение в алтарь (если дитя мужеского пола) и положение его перед „царскими вратами“, – какая это величественная картина, никогда непомеркающая! Ничего подобного в языческих культах Дианы (в Греции), Астарты (в Финикии), Милитты (в Вавилоне), Изиды (в Египте). Христианская Церковь, как чадолюбивая матерь (Пс.112:9), несёт в своих пречистых объятиях детей и приводит их ко Христу, чтобы он „возложил на них свои руки и благословил их“ (Мк.10:16). „Кто примет одного из детей во имя Моё, тот принимает Меня, а кто Меня примет, тот не Меня примет, но пославшего Меня“ (Мк.9:37). Христианство это – религия младенчества, детства, супружества, семьи, в которой „корень святых“, и „корень богоугодного девства“ (св. Григорий Богослов). – Служение Богу в христианском браке – это чистота, нерастленность, целомудрие, светлость жизни супружеской, чуждой „раболепства плотского похотения“. Библейские образы этого: праотец Адам в раю, великий Моисей на горе Синае, отец Предтечи – священник Захария на службе во храме. Если и можно говорить о различном отношении христианства к „культу рождения“, т. е. к жизни, и к „культу смерти“, то это различие в предметах одного и того же пресветлого религиозного отношения. Различные „факты бытия“ человеческого – особый и колорит религиозного устремления к этим фактам, но во всяком случае не противоположный, не так, как оптимизм и пессимизм, Бог и маммона, Христос и велиар, храм Божий и идол, вера и неверие, праведность и беззаконие, свет и тьма. Скорее реки потекут вверх и огонь приймет направление противоположное обычному своему стремлению, нежели христианство, непрестанно радующееся „радостью Христовой“ (Ин.15:11), станет религиозно-философским оправданием и извинением „языческого неведения“ истины жизни. Поэтому мы смотрим и на „казуистический вопрос“ г. Розанова: „что найдёт в храме юный для особых задач юности, для бодрости, труда, для способности любить и героического· предприятия“, – как на насмешливый lapsus linguae, либо как на печальное недоразумение, если принять во внимание невыносимую утрировку в его странном ответе: „ничего, кроме совета о уподоблении старцу, меньше есть; отнюдь не трудиться (?), ничего не задумывать и плакать о грехах“¹²⁷. Если под молодыми людьми разумеются у г. Розанова „фригийские юноши, участвующие в пиршествах языческих богов и в развратном виде подающие им сладкий нектар“, то это так; но если это боголюбивые юноши, подающие добрые признаки благонравия, „пророчествующие, видящие видения (Деян.2:17; Иоил.2:28–32), то это сущая неправда; ибо „лев виден по когтям“...

Религиозные темы – великое знамение нашего времени. И дай Господи! Этому должно только радоваться. Если прекрасный цвет – румянец стыдливости, то и умные беседы по религиозным вопросам – долг совести. Но тут нет места для отчаянной апологии языческой религиозности, да ещё вопреки христианству. Бисер не бросают в грязь (Мф.7:6). Солнечный луч вреден для больных глаз, твёрдая пища – для кушающих одно молоко (Мф.11:25; 1Кор.14:20; 1Пет.2:2; 1Кор.3:2). Свет даётся для жизни; истина награждается правдой жизни. Таково отношение язычества к христианской религии. Тут нет исключений; „tertium non datur“. Язычество – это древний, многосоставной, являющийся людям в „религиозном сне“ кумир, – сначала золото, потом серебро, медь, железо, потом попираемый ногами черепок (языческая археология). Он уже сокрушён „камнем нерукотворенным, драгоценным, изубранным, положенным в Сионе“ (1Пет.2:6; Еф.2:20). Хотя это для язычников – „камень претыкания и соблазна“, но он „глава угла“ (краеугольный), и „верующий в Него не постыдится“ (Ис.28:16). Какая надобность усиленно поднимать эти черепки упавшего и разбившегося идола“ и философски подкрашивать и золотить. Зачем неистово кричать, как, кричали дикие киевляне: „выдыбай, боже“! Жизнь и без того окружена бедствиями и „страхованиями“, как роза, ненавистными и колючими шипами. Все и без того готовы на грех. Поток сам льётся к скату. Язычество это страшно тяжёлое тело, само стихийно стремящееся к земле, и душу человека насильственно влекущее книзу. Это омрачение и ослепление чувств, когда душа не управляется разумом, внутренним, безграничным зрением.

Если когда, то особенно в наше время менее всего нужно „истинное учение“ (в духе и по формуле Цельса) язычества. Необходима всего более самая широкая чисто-православная миссия христианства. Всюду она нужна и в науке, и в искусстве, и в литературе, и в жизни во всех сторонах её. Это истинная задача нашей эпохи: сохранить среди современных терзаний, слёз и рыданий истину Христову, истину Его Богочеловечества, сохранить в духе пророчественном на „богоприимной трапезе“ в церкви православной, в народе, в этом великом собрании истинных богочтителей. Сюда должны быть устремлены все лучшие силы наших писателей, философов, публицистов, художников, общественных деятелей. Здесь их слава и венцы, или суд и страх. Господствующий ныне в европейской философской литературе миф о „воскресших богах“ (у нас, у Д.С. Мережковского) – это богоубийственное учение, рассекающее Богочеловечество Христово, это религиозный регресс, богоборное отступление (2Фес.2:2). Против этого вопиющая нужда – возвысить всюду убеждённый глас и могущественный „рог помазанных“ (см. 2Кор.1:21). Современная „языческая древность“ должна быть опять побеждённой истинным знанием религиозной жизни в христианстве, „радующемся о братьях из язычников“ (Деян.15:23), а не излишним пониманием языческой религиозности. В наш научно-просвещённый век надежда на язычество должна для всех разумных людей звучать анахронизмом.

Мы окончили ряд наших религиозно-философских мыслей по вопросу об отношении’ язычества к христианству. С внутренней тяготой, трепетанием сердца, с „тайною в сердце печалью“ мы писали это письмо, а окончили с облегчением совести. У нас была единственная цель – „рассудить прю“ (Пс.42:1), поднятую многими из современных писателей с гневом на христианство и с мстительными мольбами к „отжившему свой век“ язычеству. Мы домогаемся не „кипения страстей“ и победы, а возвращения братьев – писателей к истинному познанию „Божией светлости“ в христианской религии, разлука с которыми терзает нас. Но здесь нужны не „тирренские трубы“, а искренность и возвышенность религиозного настроения, благородство и высота мыслей, проясняющих и лица, и сердца. Здесь мерой „свободных речей“ о религии должна служить сама действительность „кроткого и смиренного сердцем“ (Мф.11:29) Христа-Человеколюбца и Бога, живущего в церкви своей, которой Он Сам „дал власть над язычниками“ (Апок.2:26).

Священник Иоанн Филевский

IV.

Из лагеря церковных (православных), выведенных Боборыкиным в его повести, „Исповедники“ несимпатично очерчены эксперты по сектоведению. Усиленная пропаганда сектантства и отторжению православных от Церкви заставило встрепенуться и Церковь, и государство. Государство с своими охранительными средствами по отношению к господствующей религии пришло на помощь Церкви. По требованию закона возник целый ряд уголовных противо-сектантских процессов, подводимых под статью об оказательстве. На суде понадобились эксперты, т. е., люди науки, знатоки сектантства. Их роль – разъяснить суду сущность того или другого, смотря по делу, сектантского движения и указать вред его для Церкви и Государства. Боборыкин в своей повести не мог, как и следовало ожидать, отнестись к экспертам беспристрастно и изобразить их деятельность объективно. Выводит он двух представителей экспертизы: одного петербуржца, в вагоне железной дороги возвращающимся в столицу из командировки в Нижний Новгород по сектантским делам; а другого провинциала на суде, при исполнении обязанностей.

Первый обрисовывается такими чертами: брюнет, высокого роста, в золотых очках, с семинарским аканьем, произносит слово эксперт, „как и все такие господа“, с ударением на первом слоге; посещает столичные собрания, когда там бывают доклады по вопросам о сектантстве; держится такого взгляда на сектантство (разумей штунду), что русского баптизма нет и эту тенденцию проводит настойчиво на суде; присяжных заседателей старается настроить в тенденциозном духе против подсудимых своими разъяснениями сущности лжеучений, ведущих прямым путём к ниспровержению всех государственных устоев; благодаря своим стараниям пробуждает в присяжных настоящее рвение; когда „мужички“ „закатывают“ сектантов, он бесконечно торжествует; и настаивает на том, что наше законодательство по отношению к сектантам нуждается в нарочитом узаконении („Вестн. Евр.“ I кн., стр. 69–72). Все эти рассуждения и действия столичного эксперта автор освещает под углом зрения главного действующего лица, коммивояжёра по сектантским делам Булашова!

Второго эксперта – провинциала мы видим фигурирующим на суде. Он свою экспертизу облекает в целую речь, и говорит он, как хорошо подготовивший лекцию преподаватель, не торопясь, местами точно прочитывая по тетрадке, светским тоном, но с разными словами и интонациями, обличающими место его научной выучки, с южным гортанным „г“. Сущность своей речи он сводит к доказательству, что русского баптизма наука не знает, потому его и нет; с этой целью он сообщает историю происхождения сектантского движения – штундизма, раскрывает процесс его формирования и указывает существенные отличия баптизма немецкого от штундизма. В заключение своей речи он находит нужным сказать несколько слов по отношению к интеллигенции, своим сочувствием оказавшей штундизму более существенную поддержку, чем даже баптизм.

Боборыкин, заставив эксперта ораторствовать на суде, выставил его довольно таки в смешном виде, как бы бравирующим своей учёностью, потому не к месту и разлагающим историю штундизма, „начиная от Фомы Мюнстера до обоих пасторов Бенекемпферов включительно, и будто бы для вящей полноты перечисляющим по именам все баптистические заграничные секты! Устами Булашова он осудил и сам способ ведения экспертизы, назвав её „полицейским разбирательством“, выходящим за пределы установленных правил.

Небезынтересно также взглянуть, как сами сектанты относятся к экспертам.

Когда эксперт доказывал, что „русских баптистов“ нет, а есть только чехи, немцы и вообще иностранцы, подсудимые переглянулись, и портной (вожак) пожал плечами, поглядев вбок на защитников, как бы желая сказать:

– А мы-то кто же? Чухны что ли? („Вести. Евр. III кн. 91–92 стр.). Картинка очень забавная и не лишённая смысла, но крайне тенденциозная! Мысль, которую она воплощает в себе, представляется нам абсурдной до курьёзности. Само собой разумеется, что наши сектанты – не чухны. Да и кто же мог бы высказывать такую дикую мысль! Здесь речь идёт не о народности сектантов, а об источнике происхождения сектантства: откуда у нас, на Руси, появился штундизм (баптизм); есть ли он самобытное явление на русской почве или привнесённое извне? И только.

Насколько тенденциозен и здесь г. Боборыкин, беспристрастный читатель сам решит этот вопрос...

V.

Параллельно с современными религиозными движениями в народе Боборыкин изображает в своих „Исповедниках“ течение с таким же оттенком в высших, по преимуществу столичных, слоях общества.

В последнее десятилетие декадентство в области искусства завоевало себе довольно видное место: проникло оно в поэзию и литературу; в живопись, архитектуру и технику; из области искусства оно перешло в область религии – явилось мистическое декадентство с чисто религиозной окраской, так называемое – эстетическое богоискательство. Мистики – эстеты, как и следовало ожидать, имеют свой культ и выработали себе махровое credo (В. Евр. II, 495 стр.). В чём – же сущность этого эстетического богоискательства? Красота – альфа и омега этого культа. Эстеты, возведя красоту в полуязыческий культ, считают себя призванными „возродить“ всё русское общество, а потом и весь мир... Они объявляют себя преисполненными высшей мистики, – и для них должно произойти великое слияние тела и духа, Христа и антихриста (В. Евр. III, 37). Они держатся идеи об исконной борьбе сатанинского элемента с божественным и, по их мнению, вся тайна бытия состоит в этой-то именно борьбе, которая, на высших ступенях развития, перейдёт в слияние добра и зла, в нечто нераздельное, богоподобное! Со своим культом красоты они, желая избежать гибели и достичь блаженства, кощунственно играют идеей Высшего Существа и великой тайной бытия (ibid., II 496, III, 51). Высшая мистика у них связывается, по необходимости, с красотой; главную роль у них играет настроение; отсюда у них жажда тайны, стремление ко всему таинственному; упоение красотой мистики и трепет чувства, тяготеющего ко всему мистическому. Священное Писание они понимают в мистическом только смысле; например, – в таком смысле они трактуют гибель Садома и Гоморры. Исключительное внимание они уделяют Апокалипсису, рассматривая его, как род великолепной поэмы, и сравнивая его с трагедиями Эсхила и Софокла; при чтении его, в каждом слове, в каждом символе и образе они стараются усматривать нечто мистическое, потому отдельные слова и выражения Апокалипсиса повергают их в трепет и заставляют чувствовать красоту ужаса. Для эстетов жить в мире самых глубоких образов, какие даёт Апокалипсис, – высшее счастье! По их взглядам, успехи техники и точных наук – ничто перед мировой тайной и выше всего человек чувствует себя – когда в душе его трепещет это чувство! Видимая, осязательная жизнь для них не имеет значения, – для них ценны только настроения, полёты в надчувственную область и стремление разрешить вопрос, что такое „я“ перед бесконечной, окружающей нас предвечной тайной (В. Ер. II, 489).

Декаденты – богоискатели, конечно, имеют свои собрания, где обсуждают интересующие их вопросы, читают и толкуют Апокалипсис и перелагают целые главы и даже отделы его в сладкозвучные рифмы, проникаясь при этом сладостным трепетом и красотой ужаса...

Декадентское богоискательство, возводя всё к своему внутреннему чувству, к полёту в надчувственные миры, относясь к живой действительности с безразличием и не преследуя никаких нравственных целей, притягательно действует на умы нашей интеллигенции и имеет не мало последователей среди высшего общества наших обеих столиц.

Это эстетическое богоискательство, сочинённое эстетами как будто бы для возвеличения самих себя, одним из действующих лиц в повести (Костровиным), представителем иного мировоззрения, осуждено бесповоротно и признано „исчадием великого зла, надевшего на себя личину служителей Божественного блага. Потому-то эти эстеты и носятся с антихристом, что в них самих проявились первые признаки его царства на земле“ (ibid. III, 38).

Боборыкин изобразил психологию эстетов – богоискателей, а также типические черты и едва уловимые оттенки этого своеобразного сектантства художественно и весьма интересно и ввёл читателя, с опытностью тонкого наблюдателя, в самую сущность этого явления. Страницы „Исповедников“, трактующие об эстетическом богоискательстве, представляют собой самые занимательные места в повести. В этих местах повести Боборыкин является настоящим художником. – На почве мистического декадентства и разыгралась драма, составляющая главный гвоздь повести.

Сущность этой драмы такова.

На сцену выводится супружеская чета Костровиных. Павел Алексеевич Костровин – коренной москвич и постоянный житель Москвы, с высшим образованием, товарищ по Петровско-Разумовской академии Булашова и приятель его, свободный мыслитель, с хорошими средствами и нигде, конечно, не служит; до женитьбы был уравновешенным человеком. Женитьба же выбивает его из колеи... Состоя при жене, он не находит для себя полного удовлетворения в ней, несмотря на то, что она – незаурядная особа. Ина Николаевна, так зовут жену К-на; не без дарований и занимается поэзией, по мировоззрению – декадентка и проповедует или, лучше сказать, играет в модный мистический символизм. Как поэт – декадент, она убеждена, что никакой поэзии не может быть без мистики. Мистика же её – не мрачная, не изуверская, но вся соткана из прекрасных образов, не связана ни с каким клерикализмом и не ограничена никакими рамками неподвижных догматов и уставов, благословений и проклятий. Всю поэзию и высший смысл жизни она полагает в решении вопросов – о своём „я“ и его отношении к бесконечному, окружающему нас тайной; проникаясь красотой, она взлетает в надчувственные миры. Для неё имеют цену не реальные явления, а личные настроения, – высшие символы и витания в надчувственных мирах. Как „индивидуалистка“ (она не переваривает слова „декаденты“) она любит оригинальность и во внешней обстановке. Оригинально она обставила и свою комнату: в её комнате нет света; обтянута она чёрным атласом с арабесками; освещается сверху электрической грушей в виде чего-то таинственного. – Но Москва не удовлетворяет Ину Николаевну: там она не находит подходящих людей; её тянет в Питер.

От жены своей Костровин заражается различными вопросами, теряет душевное равновесие и является висящим в пустом пространстве и „взыскующим“. Мистика Ины Николаевны не нравится ему, не может он примкнуть к её кружку и быть последователем её credo, хотя она и не настаивает на этом. Видя его шатание из стороны в сторону, его неудовлетворённость и угнетённое по временам состояние его духа, Ина предлагает ему, через его приятеля Булашова, выбрать себе веру по душе и выработать своё credo. Но все эти затеи не приводят к желанным результатам.

Далее – мы видим Костровиных в Питере. Питер производит не одинаковое впечатление на обоих супругов. Здесь Ина Николаевна находит для себя подходящий воздух и поле для своей деятельности и общество согласно своим вкусам и убеждениям. Здесь она чувствует себя, как рыба в воде. Сводит знакомство с декадентами – индивидуалистами или эстетами – богоискателями; устраивает у себя приёмы и собрания кружка своих единомышленников. И жизнь её здесь течёт вполне согласно с её идеалами и вкусами! Просветителем её по всем статьям эстетического богоискательства является архи-декадент поэт Кублицкий, – и, под непосредственным его руководством, она вся уходит в чтение Апокалипсиса, изъяснение таинственных мест и переложение в стихотворный ритм целых глав из этой таинственной книги. И этот Кублицкий, худощавый блондин, с бескровным лицом, с затуманенным взглядом бледно-серых глаз и широкими веками, с длинными волосами и в длиннейшем сюртуке – чистейший декадент даже по внешнему виду, блестяще выполняет свою роль: вводит Ину Николаевну в самую сущность Апокалипсиса и раскрывает перед ней всю глубину этого чудного видения и красоту ужаса! Как и следовало ожидать, в толкованиях его как Апокалипсиса, так и других книг св. Писания преобладает мистицизм.

По его толкованию, в грехе, за который небесный огонь пожрал Содом, таится какой-то мистический элемент (В. Евр. III к., 38 стр.). Костровина не на шутку увлекается эстетическим богоискательством и даже мечтает читать Апокалипсис по-гречески. Эти модные занятия наполняют всё её время и она чувствует себя на верху блаженства…

Не таково настроение её супруга – Паши Костровина...

В Петербурге, где столько разнообразных развлечений, учёных и просветительных, обществ и удобств жизни, Костровиа чувствует себя совсем плохо, хуже – чем в Москве. Собрания эстетов в его квартире его только раздражают. Здесь, в Питере, нет московской атмосферы, и он готов превратиться в нытика. Поездка его в глушь, в сектантские местности, с коммивояжёром Булатовым, взявшим на себя труд развлечь своего приятеля и натолкнуть его на путь свободного выбора своего credo, не только не принесла пользы, но вызвала в его душе ещё большее смятение и ещё большую неудовлетворённость! Безрезультатным оказалось также его посещение петербургских сектантов. Оказывается, что нигде он не мог найти того, чего взыскует его дух. Ему не понравились ни молокане с своей крайней сухостью и отсутствием всякой обрядности; ни баптисты (штундисты) с их учением о спасающей всех крови Иисуса Христа, с их горделивой святостью, ни пашковцы с их верой во всеоправдывающую и спасающую благодать. Знакомство с толстовством, в лице Топоркова, не только не удовлетворило его, но и вызвало в нем целую бурю волнений и негодований и перенесло его мысли к религиозным впечатлениям лучшей поры его жизни – детства.

Когда Костровин доходит до такой кульминационной точки шатания в своём мировоззрении, его постигает тяжёлый нравственный удар. Архидекадент Кублицкий, усматривающий в грехе Содомлян мистический элемент и витающий в области теоретических толкований чудесной поэмы (Апокалипсиса) и тем увлекающий Костровину, переходит на практическую почву в своих к ней отношениях: он её соблазняет, – и она самым наглым образом обманывает своего мужа! Костровин, на глазах которого разыгрывается любовная сцена между его женой и Кублицким, тяжко потрясён; всю тяжесть своего несчастья он переживает своим нутром и вынашивает своё горе в течение месяца в своей душе. В течение этого трагического периода времени в лаборатории его души происходит целый переворот: религиозные впечатления детства берут перевес над всеми его колебаниями и сомнениями, производят переполох в его душе и возвращают его на правый и истинный путь. В трудные и горестные минуты своей жизни едет он в известную часовню, там он подкрепляет себя молитвой у св. иконы, чтимой верующим народом, и находит успокоение в той мысли, что это крест в его жизни, ниспосланнный ему Богом и ведущий ко спасению...

Бесспорно, самым тяжёлым моментом в этой драме нужно признать объяснение Костровина с женой. Жена отнеслась к словам своего мужа с чистейшим декадентским безразличием, не обнаружив ни малейшего укола совести, прикрываясь громкими фразами о свободе и о „своих правах“; при этом советует мужу переменить взгляд на брак, как на таинство, держаться принципов полной свободы, нисколько не стеснять друг друга и играть роль приятеля, имеющего на неё супружеские права. Придя к той мысли, что ложью мы все пропитаны от головы до пяток и что в каждом из нас сидит зверь, Костровин решил бежать из мира сего, бежать от наущений духа тьмы и от его адских замыслов. Он расстаётся с миром и уходит на Афон! Уходит, как брат, всё прощая своей жене; но дать ей свободу с грязью и клятвопреступлением он не может. – И на фоне эстетического богоискательства перед нами встаёт во всём величии, в лице Костровина, тип истинного „исповедника“!

Весь трагизм положения Костровина -- его душевная борьба, анализ и самоуглубление в себя самого, его „самоугрызения“ изображены Боборыкиным весьма тонко, мастерской рукой и вполне художественно; бесспорно – эти самые лучшие страницы в повести. Но автор не смог удержаться от увлечения своей тенденциозностью и, при изображении типа „православного исповедника“, не выдержал до конца объективного стиля. С того момента, как Костровин порешил уйти из мира сего и в тиши афонской кельи искать себе спасения, Боборыкин по отношению к нему сразу меняет свой фронт и устами Булашова трактует его как заживо погребённого, издающего уже зловоние мертвеца. Между тем как для беспристрастного взгляда в образе Костровина выступает во всём величии православный исповедник, добровольно взявший на себя крестоношение и отважившийся на высокий духовный подвиг отречения от мира.

Боборыкин сталкивает своих героев – Булашова и Костровина в Одессе, перед отъездом последнего на Афон. Между приятелями происходит разговор, из которого видно, какой глубокий переворот произошёл в душе Костровина. Костровин обращается к Булатову с такими глубоко прочувствованными, глубоко-содержательными и назидательными словами:

– Это не увеселительная поездка, друг. Всё равно, что проехаться в Рим на Святую... или в Ниццу, что ли, на карнавал. С чем поедешь-то? С каким душевным добром?' Припомни!.. Гоголь много лет собирался и готовил себя...

– Помолчав, он спросил:

– Ты как на него смотришь... на того внутреннего человека, которого он в себе возделывал? Неужели... так, как мы когда-то, начитавшись писем Белинского, – все смотрели? Изувер, иллюминат, презренный ханжа, психопат! Неужели и теперь ты таких же взглядов?

– Искренность его я допускаю...

– Только и допускаешь, что искренность? А для меня это – великая страница в жизни русской души. И вот что я скажу тебе, Виктор... без того... якобы удара, который она (жена) мне нанесла, я и теперь бы бродил во тьме...

А если её озарит тот же свет и укажет ей всю глубину чисто-человеческого зла, которым все мы преисполнены – Господь поведёт её по той-же стезе.

– Но если я её увижу, и она спросит меня о тебе?

– Что же скрывать? Скажи: что ты видел и что слышал от меня. Знаешь: расторгнуть брак, как это теперь делается – я не могу!.. И она это знает. Пускай меня осуждают... Ты вряд ли осудишь... Пройдёт год, другой. Она ещё молода. Кандидат Павел Алексеевич Костровин исчез... Есть такой закон о безвестном отсутствии. А то, что я делаю... наши предки исполняли как нечто обычное. Припомни... даже и цари перед смертью принимали схиму. А ежели один из супругов хотел дать свободу другому, то шёл в обитель, постригался...

– Не муж во мне действует, а раб Божий, чающий своего духовного воскрешения, И русские люди когда-то принимали схиму... перед оставлением земной жизни. И я – такой же русский человек, хотя и конца XIX века – дерзновенного отрицателя всякого откровения – перед переходом в иную духовную жизнь (В. Евр. IV к., стр. 467–468).

Булашов не стал оппонировать Костровину, считая это бесполезным. У него в голове мелькнула мысль, – и он сравнил Костровина с окружающей жизнью., И что же? От него пахнет разлагающимся трупом: он –живой мертвец.

„Но все эти русские простые люди (читай – сектанты), с севера и юга – все они живут на миру, держатся за свой быт, работают и наживают копейку на чёрный день – немыслимы вне своей общины, своего „согласия“, хотя и стремятся к личному искуплению, к личной святости.

Они все дышат жизнью и никуда не уйдут по доброй воле от земной доли. И умирать будут „на миру“.

А от его приятеля идёт дуновение заживо погребённого человека. Он бежит от людей, от всего, что связано с радостями и печалями, подвигами и усилиями человечества, – как оно сложилось, в самых своих высших сферах, к началу двадцатого века.

„Мир во зле лежит!“ шепчут уста изувера, и он сам считает себя сосудом дьявольской скверны и только в умерщвлении плоти, в полном угнетении своего „я“ мерцает перед ним возможность искупления“ (В. Евр. IV кн. 464 стр.).

Конечно, такого исповедника, как Костровин, Боборыкин не мог не осудить и осудил его устами Булатова. Если он вывел в своей повести этот тип, обрисовал его со всем художественным искусством и тщательно проанализировал его, то – единственно с тою целью, чтобы лучше оттенить его аки бы ложность и несоответствие с действительностью в сравнении с истинными, по его предвзятому убеждению, типами исповедничества и мученичества из сектантского мира. Нам думается, что замысел не удался автору, – и с своей затеей он достиг обратной цели. Выведенные Боборыкиным типы сектантов – исповедников – расплывчаты, неопределённы, потому и не оставляют в душе читателя никакого следа; между тем как Костровин – цельный, законченный, вылившийся в определённые формы тип истинно-православного исповедника, утвердившегося в православии и решившегося на подвиг самоотречения только после длинного искуса, целого ряда сомнений и „самоугрызений“, усиленной работы мысли и сердца! Кроме того – тип этот, как имеющий под собой почву и являющийся живым воплощением действительного подвижничества, всем и каждому понятен, – и встаёт перед читателем во всём своём величии и со всей своей обаятельностью.

VI

Боборыкин в своей повести касается, как бы мимоходом, ещё таких явлений нашей жизни, которые не имеют прямого и непосредственного отношения к его теме, но косвенно только соприкасаются с главным его предметом. Параллельно с ненормальным положением сектантства, он изображает ненормальное положение у нас и представителей науки: в лице московского профессора Грязева встаёт перед читателем тип исповедника и мученика науки. Без всякого сомнения, можно было наперёд предугадать, что Боборыкин возьмёт под свою защиту науку и её представителей и с особой симпатией отнесётся к научному мученичеству.

Тип научного исповедничества и мученичества, в лице профессора Грязева, обрисовывается автором в довольно ярких и определённых чертах, хотя несколько в резком тоне и с некоторой даже утрировкой. Грязев – профессор семидесятых годов, когда знамя науки стояло высоко и обаятельно действовало на современное общество, когда люди ради науки готовы были на подвиги, жертвы и добровольное мученичество. Он, как служитель точного знания, не может помириться с течениями, выдвинутыми жизнью девяностых годов, и смотрит на это явление, как на упадок научности! Увлечение в сторону религиозно-мистических вопросов, по его мнению, полная измена положительному знанию; все, что сделано в 70-х годах людьми науки, пошло насмарку, – и к 90-м годам приспел полный разброд, повальное ренегатство, потакательство всякой блажи, трусливой апатии, мистическому и декадентскому юродству. Все эти течения он называет не иначе, как бунтом против науки; проповедь же непротивления злу, по его мнению, явилась, как оправдание всякой дрянности, всего, что у нас накопилось веками – холопства, трусости, кисляйства. И всю эту мистическую канитель он называет жалким распадом российской интеллигенции. Типы последнего времени, олицетворением которых является Булашов со своим лозунгом – „полная свобода совести и полное право каждого иметь своё „credo“, не только не симпатичны профессору – семидесятнику, поклоняющемуся и обожающему творца книжки „Происхождение видов“, но даже и непонятны ему. Когда он встретил Булашова в ресторане Тестова и увидел, что бывший его ученик дышит духом общего поветрия, – учинил ему полный разгром, в надежде возвратить его в строгую обитель науки. Профессор так характерен в своих суждениях и так интересно защищает свои положения, что мы находим наиболее уместным предоставить ему самому говорить за себя и за науку.

– Вы говорите о науке, – обращается профессор к своему ученику, – точно она мертвечина какая... совсем отрешённая от жизни! Вот видите, Булашов, каких вы уже набрались расслабляющих ингредиентов современного разброда!.. Разве вы не видите, что, вот уже несколько лет, как идёт крестовый поход против... положительного знания?.. И разом, и на Западе, и у нас, клерикалишки, переодетые иезуиты... с кафедр Сорбонны и других высших школ стали провозглашать банкротство науки!..

– Чувствуете ли вы всё шутовство такого приговора обскурантов и гасильников? Когда, где, в чём она обанкротилась? Разве она давала обещание: разом разрешить все... так называемые „проклятые“ вопросы, ответить на всё, что гнездится в развинченной душе новейшего упадочника? Всё это – пережиток средневекового рабства перед жупелами, созданными подлым страхом... перед непознаваемым!

– Потребности души, Валерьян Ильич, сказал Булашов, нельзя регулировать по своему желанию. Всё последнее десятилетие полно других исканий...

– Эх, полноте, Булашов! как будто мы – когда были юнцами – не искали, не имели чаяний и упований? Но клички были другие. Нас объединяло нечто, стоящее выше всех этих ковыряний в своём гниленьком и пошленьком я. А тут и у нас сложилось целое учение, своё, доморощенное... Отыскана безусловная правда... под которой – тот же бунт против знания. Долой науку! Что такое за социология? К чему микроскоп? Всё это один разврат и гнусное барство! Зачем успехи техники? К чему ассенизация?.. И возведение золотаря Акима в высокие мудрецы. К чему ватерклозеты? Есть для этого и забор!

– И мы, Булашов, ратовали за меньшую братию... ходили в народ, мечтали о другом общественном укладе... Но мы не проповедовали антинаучной нивелировки! Не нужно Дарвинов, не нужно Пастеров! Пускай ходят все в лаптях, хлебают из одной чашки и лечат „криксу“ у знахарки. У тебя гениальные способности?.. Мало ли что? Не смей возвышаться над сермягой... Важное кушанье, что ты Дарвин! Твоя „эволюция“, твой закон „подбора... это только оправдание хищничества и насилия. И в Пастеры не смеешь метить. И это – барские глупые затеи. Десятки лет отыскивать козявок... микробы... там какие-то! Мечтать о радикальной борьбе с такими милашками, как сибирская язва, водобоязнь, тиф, чахотка! Каждый, умирает, видите-ли, от того, что ему предназначено. Немножко больше жить, немножко меньше – не всё ли равно, а страдать нам предопределено свыше! Ха, ха!.. А над всем этим любомудрием – бунт против знания, непримиримая война мистики с тем, что даёт человеку умственную свободу“ (В. Евр. I к., стр. 61–63).

Во всех этих речах, сдобренных вульгарностью и резкостью, слышится голос профессора-реалиста, начертавшего на своём знамени: „вера в непреложность научных выводов“. По словам Грязева, наука, против которой слышатся резкие обвинения в банкротстве, „никогда не была так состоятельна, как в преддверии двадцатого века, и что она отвоевала себе от незнания, то отвоевала навеки“ (ibid стр. 66). Все эти речи направлены против толпы, принижающей науку, и против модных веяний, отдающих букетом мистицизма. В них профессор выступает смело и открыто, как „исповедник науки“, даже больше – как ветхозаветный пророк – обличитель, призванный „глаголом жечь сердца людей“.

В конце же повести автор выводит профессора Грязева в ином виде; речи его не дышат уже огненной ревностью в защиту науки: в них слышится голос „угнетённых и оскорблённых“. Профессор выставляется жертвой правительственного гнёта и возводится в „мученики науки“.

– Очутился в опальных! После тридцати лет работы – не ко двору! Ну, и прекрасно. Из-за чего же биться – особенно мне? Я и без того уже не один год читаю безвозмездно (В. Евр. IV т, стр. 506–507).

И у профессора от этих невзгод опускаются руки!

Утешителем его выступает Булашов, бывший его слушатель и ученик, – и мысль своего наставника переносит в другую, чуждую ему область: ведёт его к возлюбленным своим сектантам и предлагает ему, профессору, поучиться у них уму-разуму. А у них-то есть чему поучиться! Народ (в лице сектантов) своими силами выработал, вместе с своим мировоззрением, устойчивость, упругость и уменье защищать свою свободу совести и результаты своей вековой духовной работы, – и, во время гонений и стеснительных обстоятельств, не ищет себе ни откуда извне поддержки! На эту мощь народного духа Булатов обращает внимание профессора и предлагает, в ограждение своей свободы от насилий, так поступать учёным, писателям и художникам.

– То, что для вас, профессор, – научное понимание мира, то для мужичка-сектанта – его толк, его согласие, его уклад религиозный... И он, нищенски-бедный, часто голодный, в тисках внешних запретов – хранит это про себя и в себе и не нуждается ни в какой внешней поддержке. Всё это он сам выработал. У него – своя аудитория, свои кабинета и коллекции. Ни у кого он не на службе, никто не смеет делать ему выговоров, никто! Его могут преследовать – да; но тогда он – временная жертва, а его душевное добро останется всегда при нём... Он – своим многовековым опытом – собрал громадную храмину своих сведений по всему, что он видел в природе, во всех её царствах. Этого отрицать нельзя! И вы первый, как учёный естествоиспытатель, употребляете сотни и тысячи имён камней, растений и животных, созданных народом, тёмным, неграмотным. И он же собрал такую же сокровищницу других наблюдений, без которых он не мог-бы наладить свой земледельческий и промысловый быт.,. Почему-же и всем нам не предаваться, профессор, такому же неустанному, невидимому, но упорному труду, во всём, что может обойтись и без всякой поддержки извне, без всякого компромисса, без всякой подачки?..

– Всё это – сладкие мечты! – возразил Грязев.

– Извините, профессор, не мечты. Вот мы опять придём к тому, с чего я начал. Народ создаёт свои верования и отстаивает их. Это – святая святых его души! Это такая же неприкосновенная область, как и творчество художника, писателя, учёного. Но ему приходится во сто раз более жутко. У нас во всех видах творческой работы всё-таки во много раз больше свободы... И никто меня не заставит создавать и открывать то, чего я не желаю!

– Вы по-своему правы, Булашов (В. Евр. IV, 508, 509.)

Сущность всех этих речей Булашова, взявшего на себя обязанность учить профессора и бывшего своего наставника, сводится к основному его мотиву – к свободе совести, к праву каждого – сектант ли то, представитель ли то науки – иметь своё credo. Булашов, в лице профессора Грязева, призывает представителей науки отстаивать, подобно сектантам, своё научное credo – всеми способами, не взирая ни на какие обстоятельства, до готовности даже жертвовать своей службой ради торжества научной истины и личных убеждений.

Оказывается, что Булашов, являющийся печальником и выразителем нужд современного сектантского брожения, ближе стоит к пониманию жизненной правды и живой действительности с её потребностями и запросами, чем профессор-теоретик, и, меняясь со своим учителем ролями, даёт ему практические советы, небесполезные и для науки!

Профессор Грязев, выведенный автором в начале повести и в самом конце её, не только не соприкасается непосредственно с действующими лицами, но и не сочувствует их взглядам и тенденциям, обзывая все их мировоззрение кисляйством. Так и кажется, что он введён в число действующих лиц чисто эпизодически, и что, не будь его в числе „исповедников“, повесть нисколько не потеряла бы от этого. Напрашивается вопрос: к чему-же тогда автор с такой тщательностью изображает тип „профессора-исповедника“? Не лучше ли было бы совершенно не вводить его в повесть? Нам думается, что автор в данном случае имел в виду другую, вполне определённую, цель. Тип „исповедника-профессора“ выведен в повести для того, чтобы, через сравнение и сопоставление, ещё ярче, ещё выпуклее оттенить сектантское исповедничество и показать его жизнедеятельность и жизнеспособность!

* * *

Устами главного своего героя Булашова Боборыкин высказывает основную идею своей повести: свобода совести в самом широком смысле этого слова, т. е. право каждого иметь и вырабатывать своё credo – будет ли это credo научное или религиозное, – право каждого иметь своего Бога и свою правду, как он их разумеет, и исповедовать их открыто, всегда и везде – вот альфа и омега, вся сущность, весь смысл „Исповедников“.

Эта идея, преломлённая под углом зрения всех персонажей повести, наталкивает читателя на чрезвычайно серьёзные размышления. Невольно напрашивается вопрос: проповедуя безусловную свободу для всех религий и вероисповеданий, предоставляя каждому вырабатывать своё credo и иметь своего Бога, как каждый его понимает, Боборыкин как будто бы нарочито отклоняет мысль читателя от кардинального вопроса: да где же, в самом деле, скрывается религиозная истина и где её искать: в какой религии и в каком вероисповедании? Или нет религиозной истины совсем? По прочтении Боборыкинских „Исповедников“, получается такое впечатление, как будто бы абсолютной религиозной истины и нет, а есть только – полуистина: часть её кроется в молоканстве, часть в баптизме (штундизме), часть – в пашковщине; часть в толстовщине; не без истины даже буддизм. Вот, читатель, и выбирай по своему вкусу и сердцу любое credo!.. Несколько приподняв завесу, скрывающую от нас истину, автор предоставляет право каждому искать и находить по своему вкусу истину! Нам могут возразить: да ведь автор не ставит своей целью – указать, где скрывается религиозная истина, потому незачем делать ему незаслуженный упрёк. Если хотите, то отчасти – да: автор прямо не ставит себе такой цели. Но вникните в сущность нашего положения и получается обратное впечатление: не говорит ли автор самыми прозрачными намёками, что если и искать религиозной истины, то во всяком случае не здесь, в православии, а там, в сектантских общинах, ибо её там больше... Решение вопроса – по меньшей мере кривобокое!..

С миссионерской точки зрения не неуместно коснуться ещё одного вопроса. Автор, проповедуя свободу совести и право открытого исповедания своего credo всегда и везде, не задавался ли вопросом, что вышло бы, если бы была предоставлена полнейшая свобода проповедовать что угодно – профессорам с кафедр перед слушателями, и вожакам различных сектантских общин – в среде простого и верующего народа, но неспособного, по своей простоте, отстоять перед соблазнителями своё credo! Ответ ясен. Получился бы полный разгром религиозных и нравственных устоев, начиная от верхних слоёв нашего общества и оканчивая простым народом; появилась бы масса сект со Христом и без Христа, – и религиозное шатание умов было бы подобно волнующемуся морю. К чему может повести полнейшая свобода совести и право каждого иметь своё и какое-угодно credo, мы отчасти можем видеть красноречивое разрешение этого вопроса даже и в пределах нашего отечества. В Балтийском море, против берегов Эстляндии, находится остров Моон. По сообщению „Прибалтийского Края“, нигде не существует, благодаря бывшему отсутствию стеснительных мер, столько религиозных сект, как на этом острове. Там есть – баптисты скакуны, субботники и некоторые другие. Первые имеют право исповедовать свою религию, поэтому имеют даже свои церкви; остальные секты помещаются в каких-нибудь частных домах. Большая часть этих сект состоят из старых баб да стариков. Благодаря крайней их распространённости, в каждом семействе можно встретить различные вероисповедания. Так, например, отец – баптист; мать – лютеранка, сын – православный, а дочь – принадлежит к секте скакунов... Молельни и молитвы иных сектантов для постороннего человека–крайне интересны. Если не знаешь, в чём дело, то можно предположить, что попал в дом умалишённых. Так, например, один плачет и воет, как волк; другой сидит и смеётся всей глоткой; третий лежит на полу на животе и мычит, как бык; женщины издают разные визгливые, плачевные звуки. Проповедник у них грубый и необразованный крестьянин который едва умеет подписать свою фамилию („С.-Петерб. Ведом.“ 1902 г. 11 сент. № 248). Жутко становится, читая эти безотрадные строки!.. Неужели эта картинка должна быть признана наглядной иллюстрацией тех религиозных идеалов, которые Боборыкин, с своим пресловутым свободным credo, проповедует в своих „Исповедниках“ и к которым желает привести православный русский народ? С грустью и сердечной болью мы должны сказать – да!

От той религиозной свободы, которую проповедует Боборыкин в своих „Исповедниках“, только один шаг до полного ниспровержения религии со Христом и к замене её разумом и всякими другими культами, но только без Христа! Незачем далеко ходить за примерами. Франция с её свободой неоспоримое тому доказательство! Там, в стране свободных граждан с свободными учреждениями, полная свобода совести привела к печальным результатам; там, мы видим, всё направлено к ниспровержению народной католической религии, к изгнанию её из школ и к закрытию католических конгрегаций. Между тем как атеизму и всяким культам, но только без Христа, даётся полный простор! В одном Париже Жюль Буа („Le petits réligions“ 1895) насчитывает целых одиннадцать языческих религий, вновь возникших или восстановленных, имеющих своих жрецов и пророков: буддизм, теософия, культ света (Люси Гранж), сатанизм, люциферианизм, эссенианизм, гностицизм, культ Изиды, религия последних язычников, проповедуемая профессором Луи Менаром, сведенборгианство и „культ человека“ Конта. И каждая из этих религий, кроме мистического учения Сведенборга, отрицает в корне христианство, считая его грубым суеверием! Кажется, дальше идти уже некуда!

Вот те плоды, сладость которых наперёд предвещает России г. Боборыкин с своей смелой проповедью в „Исповедниках“ полной свободы совести, права каждому иметь своего Бога и открыто, всегда и везде исповедовать своё credo. Sapienti sat!

П. Козицкий

«Отъиде (блудный сын) на страну далече и ту расточи имение свое, живый блудно. Изжившу ему все, бысть глад крепок на стране той, и той начат лишатися... И желаше насытити чрево своё от рожец, яже ядяху свиния» (Лк.15:3–18).

235 лет блудный сын православной Церкви – русский раскол, оставив родительский кров, скитается со знаменем вражды по лицу земному, ища „где главу подклонити“. И „несть мира в костех его“... В своих религиозных скитаниях он давно уже испытывает духовный глад и вынуждается удовлетворять его рожцами. Вспомним крайние толки беспоповщины... В их уповании едва остаются следы христианской веры и нравственности. Один там нигилизм – и религиозный, и нравственный. Задыхаясь в раскольничьей атмосфере, „древлеправославные“ давно уже стали искать выхода на свежий воздух. Давно они уже стремятся придать своему сонмищу вид церкви Христовой со священством и таинствами. В поисках „древлеправославной благодати“ изъездили раскольники много стран, побывали в „царстве Опоньском“, стремились „в царство Камбайское“¹³⁰, издержали много средств, положили много труда и, тем не менее, остаются до сих пор алчущими и жаждущими. С переходом греческого митрополита Амвросия в раскол в 1846 году, для одной части раскольничьего мира вожделенное чаяние полноты священства и таинств, по-видимому, исполнилось; другие – или вовсе не видели и не видят проку в Амвросиевской благодати, или колебались и колеблются касательно её спасительности. В целях выяснения вопроса об амвросиевской (австрийской) церкви раскольники не раз снаряжали депутации на восток, как экспедиции к некоему полюсу... спасения. Результаты не всегда были одинаковы. Они зависели от характера упования депутатов. Не расположенные к „австрийщине“ привозили сведения отрицательные, расположенные – или уже принявшие австрийщину – самые благоприятные.

I.

Одна из поездок раскольничьей депутации на Восток – с результатами второго рода – совершена была Екатеринбургскими раскольниками Ф. Μ. и Г. Г. в 1900 г. Описание её дано депутатами („австрийским“ и „часовенным“) в гектографированной брошюре: „Поездка на Восток“, с которой „Мисс. Обозр.“ сочло полезным ознакомить своих читателей.

Автор¹³¹ „поездки“ далеко не заурядный раскольник: он обнаруживает значительную степень интереса касательно культурности посещённых им мировых городов: Константинополя, Афин и друг.; он посещает музеи, католические костёлы, осматривает исторические памятники древней, ещё языческой Греции, словом, интересуется тем, мимо чего обычный „древлеправославный“ может пройти не иначе, как нахмурившись или закрыв глаза. Изложение описания гладкое и довольно литературное. Нередко попадаются слова и понятия современного культурного языка которые для рядового раскольника непостижимы и представляются не иначе, как с „тонким духом еретичества“. Словом, „писатель“ „поездки“ человек несомненно весьма изрядный грамотей. С нравственной стороны он рекомендует себя, как беспристрастного правдолюбца. Его „невольно располагают к себе“ греческие священники¹³², на него приятно действуют „доброе выражение лица“ протосингела¹³³ и „представительная личность патриарха“ „строгого и умного пастыря“¹³⁴; служение обедни в греческой церкви производит на него „самое благоприятное впечатление“¹³⁵. Хоть и еретики, дескать, а где они хороши, так и говорю, что хороши... Ходатайствуя об аудиенции у Константинопольского патриарха, он аттестует себя „желающим одной только истины и правды“¹³⁶ и просит патриарших ответов „по истине и правде“. Услышав в Климовцах рассказ, – что один некрасовский беспоповский наставник, израсходовав „свои запасные дары“, упросил по строгой тайне „белокриницкого священника“, отвергаемой им иерархии, дать ему белокриницких запасных даров, и „по секрету“ получив просимое, причащает своих чад, якобы древним запасом, – автор глубоко возмущается и сокрушённо восклицает: „есть ли ещё какая возможность иметь большую путаницу и обман в таком серьёзном деле“?¹³⁷ Подкупающая простота и религиозность дорисовывают нравственный облик автора „поездки“. Если к этому прибавим, что сведения, которые даёт „поездка“ о жизни заграничных раскольников, не лишены некоторой живости и интереса, то станет понятным, что „поездка раскольничьей депутации“ может занять читателя. Словом, почитать заграничную „поездку“, как путевые заметки нашего земляка, интересно; но прочитать её, так сказать, отступническое „нутро“ – нельзя без сердечной боли.

II.

«Поездка» целиком клонится к апологии «австрийщины» и направлена, затем, на «уловление» «часовенных». Автор «поездки» рассчитывает загнать беглопоповщину в австрийское болото, действуя с двух сторон: с одной стороны, пугая беглопоповцев указанием на то, что они часто принимали за попов «всяких проходимцев», с другой – выставляя преимущественное достоинство греческой церкви (откуда бежал митрополит Амвросий) перед Русской (откуда появляются беглые попы). Беглопоповцы хутора близ Браилова, сообщает автор, «принимали по году, по два, различных беглых попов, которые или сами от них уходили, или оказывались обманщиками, и они их прогоняли», а сарыкойские старообрядцы «постоянно принимают всякого проходимца из России за попа своего, как и был принят в 1897 г. запрещённый российский беглый поп из единоверческой церкви г. Новозыбкова, Черниговской губернии, который перекрестил и перевенчал многие сотни душ и потом, выданный румынским правительством русскому, оказался преступником и не бывшим никем исправленным“¹³⁸. Читая порицательный отзыв австрийского автора на счёт сарыкойцев, которые принимают «всякого проходимца из России за попа», беглопоповцы вправе возразить автору: а среди австрийской лже-иерархии, разве мало было проходимцев даже в епископских санах: лже-епископ Софроний (Степан Жиров, москов. мещанин, занимавшийся раньше извозом беглых попов) заподозривается самим иноком Павлом «в святотатстве и убивстве».¹³⁹. Лже-епископ Спиридоний, «живя на покаянии в Мануиловском монастыре, дерзал воздвизать благословящую руку, вразуме, яко ещё не извержен... и на Пахомия возлагал руки, позволяя ему в России поповать (который по убежании из-под ареста, как слышно, коль скоро перебежал на тот бок, абие и священнодействовал в Хотине мало, более же в Грубне и далее). Сей же Спиридоний, входя в корчмы, пьянствовал, не щадя и мантии своей, за вино корчмарю полагал и безсрамно воздвизал руки на благословение, а некоторым обещал, что за тем только дело стало, яко нет Чиновника, а то бы в Россию попами рукоположил» ...¹⁴⁰ и др. под. Правда, Софроний за его прежнее поведение не похваляется и Спиридоний ещё до своих бесчинств был лишён лже-епископства. Но важно то, с какой нравственной подготовкой в австрийщине сподобляются «епископского» сана и насколько развито в ней сознание церковного правопорядка: изверженный лже-епископ рукополагает лже-попа и последний совершает «священнодействия». Об австрийских проходимцах в «священническом» сане и говорить уж нечего... „Пахомий¹⁴¹ и Игнатий сработали подложные печати от митрополита и архимандрита и поповали и сбирали, шляясь по России”¹⁴². «Шлялись по России, поповали и собирали деньги со старообрядцев, не имея посвящения Иван и Мартин, выходцы из Белокриницкого монастыря»¹⁴³.

Автору «поездки», если он действительно «беспристрастен» и всегда «желает только правды и истины», коснувшись сарыкойцев, принимающих «всякого проходимца за попа», следовало бы, в интересах истины, упомянуть, что-де и у нас – у «австрийских» попуют иногда получившие хиротонию в кабаке за водку, от пьяного изверженного архиерея, и «явно живущие с наложницами»¹⁴⁴. Но, очевидно, такая «истина» не входит в расчёты адвоката новоявленного священства. Для пропагандистов австрийщины истина – дело небольшое: ведь давал же белокриницкий поп «запасные дары» («по секрету отступая от правил») беспоповцам¹⁴⁵, «руководствуясь этим совершить объединение этого общества со своим»¹⁴⁶.

Критикуя беглопоповцев, автор естественно ожидал с их стороны и такого возражения: чем же де вы-то, австрийские, лучше нас, приняв беглого греческого митрополита“? Как бы отвечая на такое возражение, автор с напускным пафосом, бесцеремонно или извращая или подкрашивая действительность, убеждает читателя в том, что «благочестие» греческой церкви далеко-де выше благочестия церкви Российской... Пастыри греческой церкви, во главе с «умным и строгим патриархом», и их служение производят на раскольничьих депутатов «самое приятное впечатление»¹⁴⁷, «богослужебное пение в греческих церквах «древнее носовое», близкое к старообрядческому, чуждое всякой итальянской партесности; иконопись в греческих церквах чужда картинной итальянщины; депутатов приятно поражает благолепие патриаршей церкви: „все иконы древнего греческого письма, ни одной иконы итальянской живописи; женщины стоят отдельно от мужчин». «Греческие церкви с древними высокого письма иконами... с запахом ладана, с своеобразным монотонным служением греков и их носовым пением, переносят вас, поэтизирует автор «поездки», в какую-то древнюю историческую эпоху, и вы положительно стоите (?), смотрите и слушаете, и совершенно впадаете в какое-то забытьё. Переноситесь воображением· мысленно (?) в древнюю эпоху христианства. На вас действует как-то успокоительно, вы как-то затихаете, смиряетесь, и жалко вам станет этого состояния, когда бурная действительность вас заставит очнуться. Вот какое впечатление мы выносим из этих древних греческих церквей»¹⁴⁸. Крещение в греческой церкви всегда и везде совершается трёхпогружательно; католики „всегда и всюду принимались и принимаются в ней первым чином¹⁴⁹, как то и требуется «соборным изложением» Филарета. Словом, автор «поездки» в Греции как будто нашёл своё древлее, т. е. раскольничье благочестие.

А русская церковь? Но тут автор ещё развязнее извращает истину и допускает то клевету, то ложь. Пастыри наши, по изображению «поездки», – гонители – мучители: «российский синод будто бы давит на греческую церковь не хуже мусульманства и латинства¹⁵⁰; он заставляет её даже принимать католиков, в нарушение правил, вторым чином¹⁵¹, не давать «объяснения какие-либо на поступающие многочисленные ходатайства русских старообрядцев». Сановники патриархата «могли бы указать разность (между греческой церковью и русской), но сдерживаются и умалчивают»¹⁵². В русской церкви, «в Западном Крае безусловно допускают обливание среди бывших униатов»¹⁵³. Русская церковь ввела итальянское партесное пение с массой «концертов» вместо причастных стихов и итальянскую картинную живопись, не одобряемую церковью греческой¹⁵⁴. Словом, в православной русской церкви, по словам «поездки», одна «прелесть латинская». Чтобы подчеркнуть своё грекофильство, автор «поездки», не забыл коснуться и болгарского вопроса. В Константинополе им осмотрена «болгарская довольно хорошая по постройке церковь, где служит болгарский Экзарх Иосиф... Лишь только войдя в церковь мы могли вообразить, что находимся в России. Новая яркая итальянская живопись, которая, как оказалось, вся прислана из Москвы и московской работы, русской синодальной типографии служебные книги, московской работы сосуды, а также и облачение московское». Увидав, „что всё“ тут создано и находится под покровительством России, автор восклицает: „какой резкий контраст с древними греческими церквами с их многовековыми древними иконами!“¹⁵⁵. Но кто ж не понимает фальши тона?

Не забыл автор мимоходом лягнуть и единоверие, – пусть и оно де «моё копыто знает» ... «В Климовцах есть, пишет он, и жалкая кучка единоверцев, посаженных тут Павлом Прусским и теперь берущих священников от австрийских русинских епископов¹⁵⁶... наполовину уже (якобы) окатоличившихся, которые являются ставленниками католического австрийского правительства и задаются впереди «сего общей задачей окатоличивать бывший когда-то православным русинский народ»... Автор надеется, что «эта церковка должна скоро отойти в область преданий» ¹⁵⁷. Так тенденциозно сопоставляя греческую церковь с русской православной, болгарской и единоверческой, автор стремится доказать своим одноверцам, что-де греческая церковь «благочестием превзыде» русскую и потому на счёт принятия от неё беглого митрополита «совестью нужно быть покойным»¹⁵⁸. И для беглопоповщины, следовательно, «несть иного общества под небесем, о немже подобает спастися», – кроме «австрийского».

Не желая ставить на полемическую почву вопроса о разностях греческой церкви с православно-русской, как их указывает автор „поездки“, не можем однако оставить без замечания мысли автора о главной из этих разностей, именно – в воззрениях на обливательное крещение и принятие латинян. В уста греческих пастырей и самого патриарха автор „поездки“ вкладывает свидетельство, что „нигде и никогда греческий священник не может окрестить обливательно, так как греческая церковь очень строго всегда смотрела на латинское обливательное крещение“¹⁵⁹, что „греческий священник не может крестить иначе, как в три погружения, и крещение обливательное допустимо быть не может“¹⁶⁰. В целях пропаганды своей „древле-православной“ австрийской лжи, автор, как и прочие его собратья по ремеслу – адвокаты раскола, в данном случае сознательно допускает недобросовестную путаницу. Раскрыть её не трудно. В греческой церкви он наводит справки о способе крещения; но каком? Да только „обдержном“. Греческие пастыри, не зная сущности русского раскола и злонамерений вопрошающего их раскольника, по истине и свидетельствуют, что греческая церковь держится трёхпогружагпельного крещения, т. е. как обдержного, и „с сильным резким отпором отвергают обливательное крещение латинское“, т. е. то и в том смысле обливательное крещение, какое и в каком смысле ввели у себя латиняне, а латиняне имеют обливательное крещение за обдержное. Короче, греческие пастыри свидетельствуют о трехпогружательном способе крещения в их церкви – каком? обдержном, и восстают против обливательного – какого? да только латинского, т. е. как обдержного. Мудрый „еже творити злая“ раскольничий депутат и не заикнулся перед греческими пастырями о том: а как, дескать, вы, отцы, смотрите на обливательное крещение в случаях смотрительных (болезни крещаемого, препятствующей погружению и т. под.)? Отцы, знакомые с „целым рядом соборных постановлений, осуждающих латинское обливание“¹⁶¹, несомненно указали бы вопрошающему на 12 пр. Неокесарийского соб., знаменитое 62 письмо свящ.-мученика Киприана и постановление Константинопольского собора 1301 года, допускавшие обливательный способ крещения в случаях смотрительных. Но такая постановка дела не входила в цели автора „поездки“. Тогда бы ему не пришлось отметить мнимой разности греческой и Русской Церквей в вопросе о способе крещения: та и другая церковь всеобдержным крещением исповедает трёхпогружательное, а в смотрительных случаях, а не обдержно (как клевещет на Западный Край. Российской церкви „поездка“), та и другая допускает и обливательное. Да и сами „австрийские“ не отвергают обливательного крещения в случаях смотрительных. В своей „Истинности старообрядчествующей иерархии“ Швецов, между прочим, пишет: „если по тяжкой болезни не возможно погрузить крещаемого, в таком случае допускается погружение заменить обливанием: ибо в таких случаях, как пишет св. священномученик Киприан, и окропление воды действует на подобие спасительной бани... (письмо к Магну...) и патриарх Филарет, отметая обливательное крещение белоруссов, не отрицал сим в конец обливательного крещения для болящих... и в служебниках патриарха Иова и междупатриаршеств в Москве напечатанных, в лета 7110 и 7117, и поливателно крестить больных младенцев допускалось. Итак, святая Церковь, хотя при крайней нужде, и сама крестит обливательно, но без нужды крестящихся обливательно не приемлет, а приемлющих обливательное крещение во всеобдержность (как латиняне) даже и клятвою осуждает“¹⁶².

Не больше достоверности находим и в сведениях, почерпнутых „поездкой“ на Востоке по вопросу о принятии греческой церковью латинян. Автор „поездки“ пишет; „на наш вопрос, каким чином греческая церковь принимает католиков, – они (греческие священники) отвечали: всегда и всюду в Греции принимали одним первым чином, т. е. совершенно крестили“¹⁶³. „Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна...“ Кому из знакомых с церковной историей неизвестно, что греческая церковь первым чином принимает католиков только с 30-х годов 18 века? Едва ли возможно допустить, чтобы беседовавшие с раск. депутатами греческие священники, в числе которых был „изучивший и кончивший высшую науку по богословию... отец богослов“¹⁶⁴, не знали этого. Ответ знаменитого канониста Ант. патриарха Феодора Вальсамона на вопрос Александрийского патриарха о чиноприятии от латин и „окружное послание“ Марка Ефесского также не представляют собой такой исторической тайны, чтобы быть неизвестными греческим священникам и „отцу богослову“. А первый наставляет принимать католиков третьим чином, а второе – вторым. Автор „поездки“ в данном случае превзошёл даже отцов Белокриницкого собора 27 окт. J846 г. и самого Швецова... И те на приятие латин смотрят снисходительнее, чем он¹⁶⁵. В „Списке соборного деяния“ Белокриницкого монастыря 27 окт. 1846 года“ читаем: „в самой России Даниилу епископу, поставленному от Исидора, родом латинщика, святой Иона изъявил снисхождение, приняв третьим чином и позволив ему служить и хиротонисать, яко истинному святителю, о чём засвидетельствовано в великой Четь-Минеи Макарьевской¹⁶⁶. И в „Истинности“ Швецовской пишется: „Даниил, епископ Владимирский, поставленный Исидором митрополитом русским, по отступлении его от православия на Флорентийском соборе, просил у святого Ионы митрополита прощения и принятия в своё общение. На что, получив соборное прощение, принят был в его священном звании и сане (Собор поместный в Москве от святого Ионы митрополита. Минея четия Макар. месяц август л. 3001“¹⁶⁷.

Насколько достоверно, что греческие священники яко бы ставят, „российское синодальное управление в числе врагов греческой церкви – на ряду с „мусульманскими властителями и папами римскими“, судить трудно. Не можем, однако, не заметить, что автор „поездки“ здесь не совсем сводит концы с концами. В одном месте (Константинополе) греческие священники считают русскую церковную власть в числе врагов греческой церкви¹⁶⁸, в другом (в Смирне) греческий священник, услышав, что „русские путешественники осматривали церковь и желают видеть его и поговорить, сию же минуту лично сам выходит к ним и с необычайным интересом и радушием приглашает в комнаты, высказывая симпатию к ним (принимая их за православных), как родным братьям по вере и защитникам греков против Турции“¹⁶⁹. Что касается искренности „самых благоприятных впечатлений“, полученных автором „поездки“ от греческих – пастырей, церквей и службы, судить не приходится... „кто весть от человек, яже в человеце...“ Дай Бог, чтобы они были искренни, может быть, австрийский раскольник предпочёл бы тогда скорее возвратиться к истинным церковным пастырям, чем искать за морем оправдания беспорядочной, незаконной и новой, по выражению Швецова, белокриницкой иерархии¹⁷⁰. Если-бы то благолепие греческой службы и греческих церквей так же подействовало на раскольничьих депутатов, как и на послов великого князя киевского Владимира!.. Но ожидать этого едва ли возможно: автор „поездки“ слышал службу и лучшую для него: „самое лучшее заключение о благолепии службы, обрядности и чинном, внятном служении“, он „вывел“, простояв всенощную и обедню в австрийской моленной в Яссах и послушав „благоговейное“ служение лже-митрополита в Белой Криниц¹⁷¹. Греческое же служение, как и вообще греческую церковь, он похваляет лишь постольку, поскольку ему нужно доказать, что „благочестия“ в греческой церкви гораздо (яко бы) больше, чем в „олатинившихся“ церквах – русской православной и единоверческой; и что посему много лучше (будто бы) принять беглого митрополита из греческой церкви, чем беглого попа из русской¹⁷².

III.

Вожделенная цель „поездки“ – апология „австрийицины“ по двум пререкаемым вопросам – не обливанец ли был Амвросий и не был ли запрещён до своего перехода в раскол. Касаясь „поездки“ с этой стороны, мы невольно остановили своё внимание прежде всего на словах автора в описании им Белокриницкого монастыря: „московскими благотворителями выстроена каменная церковь, но у недоконченной ещё постройки провалился свод, и пока теперь средств нет её достраивать“¹⁷³. Так и хочется понять эти слова в переносном смысле по отношению к „австрийщине“ вообще. На средства „московских благотворителей“¹⁷⁴ затеяно кощунственное дело построения лже-церкви с полнотой иерархических чинов. Но так как построение, начато и велось на зыбком основании – не по законам церковного домостроительства, не по канонам святых отец и соборов, – у „неоконченной постройки проваливается свод“, и „пока средств нет её достраивать“: нет пока и впредь не будет средств оправдать, на основании Слова Божия и церковных канонов, новоявленную „австрийскую“ лже-церковь, как ни ухищряются сделать это её платные и бесплатные радетели. „Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущие...“ Всеобразная ложь инока Павла (Великодворского), мусульманин пан Чайковский (Садык паша), еретик второго чина (по понятию белокриницких раскольников), беглый митрополит Амвросий, да Фердинанд, император Австрийский, католик – вот настоящие устроители „древле-православной (с 1846 г.) церкви (лукавнующих) Христовой (вернее Амвросиевской!)“. Бедные старообрядцы, не прияли вы „любве истины“ и предаде вас Бог „в неискусен ум“ – творити древнею православною церковью Христовой плод грешного взаимообщения мусульманина, католика и еретика! Отсылая читателей, желающих убедиться в истинности сказанного нами о настоящих устроителях „австрийщины“, к „Истории так называемого австр. или белокр. священства“, „Материалам“ для неё (два вып). и к „Переписке раскольн. деятелей“ (три вып.) Субботина, мы лишь в немногих словах обратим внимание автора „поездки“, желающего только истины и возмущающегося „путаницей и обманом в серьёзном деле“¹⁷⁵, на то, сколько недобросовестной и намеренной путаницы и сколько обмана допущено было главными радетелями по устроению белокриницкого „архиерейства“ иноками – Павлом, Алимпием и Геронтием? Перечислять все их деяния этого рода было бы слишком длинной повестью о наглой лжи и бесстыдстве, устроивших раскольничье „древле-православное архиерейство“. Припомните, гг. Грачев и Малиновцев, что ведь первым шагом в заграничных подвигах для основания „древле-православной иерархии“ было самозванство Павла и Геронтия, а последующими – подлоги, машенничества и ложь.

Пробравшись за границу под чужими паспортами и именами¹⁷⁶, иноки эти далее начинают обманывать австрийское правительство. Подав прошение 14 февр. 1840 г. о разрешении устроить архиерейскую кафедру в Белой Кринице, липоване обязывались „никаких будущему епископу вспоможений от правительства не просить, а содержать его на полной своей отчётности“¹⁷⁷. Вследствие этого были назначаемы правительственные комиссии, – чтобы удостовериться, действительно ли монастырь Белокриницкий обладает достаточными средствами для содержания епископа. И как же Павел обводил эти комиссии? Монастырю нужно было показать свои средства. И вот Павел, следуя иезуитскому правилу – цель оправдывает средства, прибегает к мошенничеству, лжи и обману. Он просит зажиточных липован дать монастырю только на время следственной комиссии свои наличные деньги, которые монастырь мог бы выдать комиссии за свои и, кроме того, дать заёмные письма, якобы они (эти липоване) состоят монастырю должными известные суммы, т. е. дать фальшивые векселя, которые и могли бы быть предъявлены комиссии в качестве принадлежащих монастырю денежных документов¹⁷⁸. Того и другого Павел достиг. У монастыря оказались и наличные большие деньги и векселей по небывалым займам на 10,000 левов. Для мнимого увеличения средств монастыря Павел и Алимпий, забыв всякий стыд, написали лично от себя „завещательные акты“ монастырю, по которым каждый из них предоставил якобы в монастырскую собственность унаследованные от отцов своих по 5,000 лев. сер.¹⁷⁹. Недвижимая собственность и инвентарь монастыря показаны были с не меньшей наглостью¹⁸⁰. Комиссия прошла благополучно... Описавши всё своё плутовство и мошенничество, благодаря которым удалось провести комиссию на пользу „вдовствующие невесты, древле-православныя Христовы церкве“, Павел восклицает: „во истину Божиим промыслом сие было (это ложь-то, отец которой диавол, и мошенничество“!), Бог умудряет и самые младенцы“...¹⁸¹ (на обман–то и фальшивые векселя!) Проведши всякие комиссии австрийской власти, самозванцы – Павел и Алимпий получают из Крайзамта 12 ноября 1844 г. уведомление, что „его императорское королевское величество, декретом 18 сент. 1844 г, позволяет им взять из-за границы духовного верховного пастыря, или святителя“...¹⁸². Основание для „истинной Церкви“ положено. От лжи происходит „истина“!.. Не будь со стороны Павла, Алимпия и Белокриницкой громады бесстыдного мошенничества, не быть бы и декрету 18 сент. 1844 г., не быть бы, пожалуй, и «„христопреданному“ австрийскому священству». „Но есть ли ещё какая возможность, скажем словами автора „поездки“, иметь бо́льшую путаницу и обман в таком серьёзном деле“?.. А кто не знает, сколько самой недобросовестной „путаницы“ дозволено было Павлом в переговорах с несчастным Амвросием? Рассчитывая на то, что греческие епископы не имеют надлежащего понятия о русском расколе и „давно уже решив в своей совести, что ради доброй (якобы) цели дозволительно всякое лукавство, бессовестное умолчание и искажение истины, инок Павел положил за правило: в беседах о старообрядчестве с греко-восточными епископами ничуть не упоминать о самом главном, – о том, что старообрядцы признают греко-восточную Церковь еретической и что за это Московским собором греческих и российских иерархов в 1667 году они подвергнуты проклятию и отлучению „от православной Церкви“¹⁸³. И действительно, в своих беседах с греческими епископами, Павел указывает различие между православной Церковью и старообрядчеством только обрядовое, умалчивая о действительных отношениях раскольников к греко-российскому православию. Не допусти Павел этого злонамеренного умолчания, ему, или его братии, и до сих пор, может быть, пришлось бы искать заморского „благочестия“. И думаем это не без основания. Со слов самого Павла известно, что один греческий епископ „весьма занялся выслушанием“ раскольничьих депутатов, но... „соглашался с тем, чтобы мировать (раскольникам) с греческой Церковью без всякого раздора, когда же ему открыто было и объяснено, что, с принятием старых обрядов, нужно будет навсегда учинить отречение законным образом, по правилам не только от „новых“ обрядов, но и от самой Церкви, содержащей их, то он в тот же час отряхнул руки, и решительно отказал, и горше всех сделался неприступен“¹⁸⁴. Крепко держась правила своей тактики, Павел и Алимпий подступили после этого к митрополиту Амвросию. Но на первый раз успеха не было. „Митрополит сперва отказал, яко боится и помыслить, чтобы отступить от своего патриарха и от своей греческой Церкви“... „ибо все греки вообще так говорят, что их вера, вкупе с великороссийской, над всеми в целом свете верами, как солнце над землёй, благочестием сияет“¹⁸⁵. Потерпев неудачу, как известно, раскольничьи послы не отчаялись: они „призвали к себе Амвросиева сына¹⁸⁶ и употребили всё усердие, чтобы выманить у него ходатайство за них перед своим отцом. Житейские выгоды, которые обещаны были депутатами бедствовавшему в Царь-граде Георгию и его несчастному отцу, в случае занятия последним новоучреждаемой белокриницкой кафедры, возымели своё действие. Переговоры с Амвросием возобновляются. Верный своему правилу и наученный предыдущим опытом, Павел выясняет боявшемуся „изменить православной Церкви и принять „неправую веру“ Амвросию, что разница между старообрядцами и православием только обрядовая¹⁸⁷. Правда, опасаясь за будущее, – в случае Амвросий „легкомысленно“ поймёт эту разницу и не будет ничего знать об отверженности раскольников от Церкви, – Павел спешит „представить ему возражения против его легкомыслия“. Но эти возражения опять-таки были изложены так бессовестно и лукаво, что ничего не прибавляли к прежним сведениям Амвросия о русском расколе и не могли казаться ему страшными. „Наши послы, читаем в письме в г. Торжок, написали ему, что он необходимо должен будет, по прибытии к нашей церкви, первее всего действия принять себе отца духовного из наших священников, и что духовник предлагать будет необходимое в присоединении церковном, то исполнить должен без всякого прекословия, то есть сделать перед престолом Божиим... исповедание, православные веры и проклятие всех ересей... Митрополит сему очень внял и в том успокоился, и не замедлил изъявить свою готовность“¹⁸⁸. И эту проделку с Амвросием Павел называет „сватовством“¹⁸⁹. Не „сватовство“ это, а позорное, лживое и прелюбодейное свидание... Заикнулся ли Павел хоть словом, что эти наши священники – суть беглые попы, по каноническим правилам повинные извержению из сана? Сделал ли он хоть намёк, что духовник из таких священников будет подвергать Амвросия, как „необходимому в присоединении церковном“, чиноприятию от ереси (второго чина) приходящих! Объяснил ли он, что под нашим разумеется раскольничье общество, осуждённое собором греко-российских иерархов и состоящее под церковной анафемой? Предупредил ли он Амвросия, что последний в числе ересей должен будет проклять и „никонианство“, т. е. греко-российскую православную Церковь¹⁹⁰? Если бы Павел „не обинуяся“ показал Амвросию, что значит „правою совестью вступить в старообрядческую Церковь“¹⁹¹, едва ли бы злосчастный митрополит последовал примеру Иуды – продать веру за сребреники! Но Павел этого не показал. И Амвросий, опозоривший на веки свой сан и своё имя, решается вопреки канонам (второ-пер. соб. 13–15) бежать от православного патриарха и православной Церкви к анафематствованному обществу русских раскольников. 15 апр. 1846 г. он подписывает «секретное условие» с самозванцами: «Я нижеподписавшийся. Боснийский митрополит Амвросий Попович, заключил сие условие с австрийскими (?) верноподданными... Алимпием Милородовым и Павлом Васильевым в том, что согласился я поступить (никем законно не посланный) в староверческую религию верховным пастырем... по прибытии в Белокриницкий монастырь принять духовного отца из тамошних священников (беглых попов, подлежащих извержению) и учинить (отступничество от православия) то, что будет предлагать мне духовник необходимое в присоединении церковном (чиноприём от ереси приходящих – миропомазание и проклятие греко-российской Церкви), а самому мне до смерти жить в том монастыре и получать жалованья в год по пяти сот червонцев австрийским золотом (Иуда предатель взял только 30 сребреников) и пока буду жив, обязуюсь исполнять... монастырский весь устав (в котором, между прочим, содержится арианская ересь о подлетнем рождении Сына Божия)¹⁹²... а монастырь обязан перевести на свой счёт из Боснии родного сына моего Георгия Поповича и его жену (возлюбил сына паче Христа)... и купят им (вместо оставленной Церкви Христовой) в Белокринице в вечную (вечное уже продана за временное) собственность дом, с двором и огородом в тысячу червонных, а в случае моей смерти вознаградить их от монастыря по усмотрению, но не менее тысячи червонных, в чём и подписуюсь. Боснийский митрополит Амвросий¹⁹³. И 28 октября 1846 г. беглый митрополит Амвросий, «еретик» 2 чина¹⁹⁴ (по признанию липован), был принят в раскол и положил начало австрийской иерархии. Скорбный и позорный для Амвросия лист в церковной истории! Не было бы его, как и австрийской лже-иерархии, не будь бесстыдной лжи Павла, позволения Австрийского католического императора и пособничества поляка-мусулманина пана Чайковского. «Есть-ли, спросим почтенного автора «поездки», какая возможность иметь большую путаницу и обман в таком серьёзном деле?» Но автор, вероятно, уповает, что Павлов обман спасителен, а потому и сам не прочь употребить в дело приёмы Павлова радения на пользу «древлеправославной иерархии»... «Поездка» не оставляет в этом сомнения. Правда, автор не раз заявляет в «поездке», что он ищет и «желает только одной истины и правды», что он, излагая итоги своей миссии, беспристрастен и не имеет никаких «затаённых» мыслей. Но эти заявления слишком малоценны: какой же адвокат, защищая дело своего клиента, открыто скажет судьям, что он имеет затаённые мысли, что он пристрастен и отстаивает неправду? Даже диавол, искушая Христа, ссылался на слова Писания... Содержание «поездки» и те пререкаемые пункты касательно законности австрийской иерархии, выяснения которых автор искал на Востоке, лучшее свидетельство его беспристрастия. Для утверждения «австрийских» в их лже-уповании и привлечения к «австрийщине» «часовенных» и других раскольничьих толков автор наводит справки на Востоке только о том, как в греческой Церкви совершается крещение – трёхпогружательно или обливательно – и не был ли запрещён Амвросий до своего перехода в раскол? Достойный ученик Павла... В своих беседах с греческими священниками и членами патриархии автор не касается сущности русского раскола. И собеседники его, не зная по существу упования вопрошающего¹⁹⁵ их русского путешественника, дают ему успокоительные сведения. И вот, подводя «итоги» своей миссии по этим сведениям, автор победоносно высказывает свою убеждённость в правильности принятия Амвросия и истинности «древлеправославной Церкви – австрийской». Ложная победа и преждевременное торжество! Если бы автор действительно искал „истины и утверждения в ней», не так и не те бы только справки наводил он в греко-восточной Церкви. «Смотря в корень», он прежде всего осведомил бы своих собеседников с сущностью раскольничьего упования и потом уже, применительно к сему, просил бы их решить его недоумения. Вот, мол, отцы, в половине 17 в. российским патриархом Никоном, по указанию и с согласия восточных святителей и соборного решения русской Церкви (собор 1654 г.), предпринято было исправление русских богослужебных книг и обрядов. Но этому делу нашлись противники. Никоново исправление они почли за введение разных ересей, самого Никона обозвали еретиком, а греко-российскую Церковь стали всячески похулять, как еретическую. Московский собор 1667 г., состоявший из русских и греческих святителей, рассмотревши вины этих хулителей греко-российской православной Церкви – церковных раздорников, предал их анафеме, и с тех пор они, анафематствованные, обособились в отдельное религиозное общество, которое именуется раскольничьим. Общество это, т. е. раскольники, с самого соборного осуждения, оставалось без иерархии и полноты церковных таинств, почитая греко-российскую Церковь за еретическую. Теперь скажите мне «без задней какой-нибудь затаённой, мысли только одну правду», общество это, почитая всех епископов во вселенной за еретиков и не имея нигде ни одного единоверного себе епископа сотни лет, может ли быть святой соборной апостольской Церковью Христовой? Получив на этот вопрос ответ, конечно, отрицательный, он продолжил бы свою беседу другим вопрошением: если бы к этому обществу, не составляющему собой „Церкви Христовой“, прибежал еретик второго чина, имевший епископский сан в своей вере, и этим обществом был бы перемазан и принят в сущем сане, мог ли бы он своей еретической благодатью из нецеркви образовать Церковь Христову? И на это ответ был-бы отрицательный. Спаси Христос, сказал бы далее автор своим собеседникам и открылся бы им на чистоту: я-де, отцы, раскольник, общество наше сотни лет не имело ни единого во вселенной единоверного нам епископа преемственно апостольской хиротонии, и, как мы сами додумались¹⁹⁶, не было соборной апостольской церковью; стали мы искать архиерейства; при помощи католиков да мусульманина, мы тайно достали себе в Белую Криницу вашего митрополита; приняли его в своё общество, как еретика второго чина; он проклял греческую Церковь, как еретическую, и, посвятив себе преемника, положил начало Белокриницкому. священству или австрийской церкви, которая, как вы, спаси Христос, выяснили, не может быть, оказывается, святой соборной апостольской Церковью Христовой. С таким существенным и воистину правильным решением вопроса касательно своего упования и возвратился бы автор восвояси от «располагающих к себе» греческих отцов. Но такие справки автору не подходили, по характеру и целям его миссии.

Далее, в беседах с греческими священниками и членами патриархии автор ни словом не коснулся канонических правил, которые во множестве были попраны митрополитом Амвросием, – в бегстве его от своего православного патриарха (13–15 пр. 1–2 соб.), в единоличном постановлении себе преемника (1 пр. ап. 4 – 1 вс. соб.) и т. под. (хотя противо-канонические деяния Амвросия представляют собой предмет апологии «австрийских» не перед православными только, но и «часовенными и «беловодскими» и др.), – и тем не менее не постыдился в заключении «поездки» выразить своё убеждение, что Амвросий принят совершенно правильно¹⁹⁷. Очевидно, автор не совсем ясно представляет себе то, о чём говорит: поступать правильно – значит исполнять в своих действиях правила. Но где и каких соборов и святых отец – есть правило, по которому митрополит мог бы уйти в качестве пастыря без позволения своего православного патриарха к другому религиозному обществу? Где правило – митрополиту быть приняту от ереси беглым иеромонахом? Где правило – митрополиту единолично поставлять себе преемника? и т. д. и т. д. Таких правил в православной Церкви нет и не было. Это сознавали и сами австрийские лже-епископы. Аркадий Славский (лже-епископ) писал попу Василию Каменскому: «вратами нынешнее время не един святитель не вниде. Врата суть правила обдержные... Церковь наша вся на случайных правилах, а. врат не имать, т. е. обдержные правила празднуют... Рассмотрим и самый корень, – Амвросия: не вратами (он вошёл); я однажды отцу Павлу написал об Амвросии пунктов до 14... итак отец, Павел не доказал.., что творить? Обдержные нужно оставить, т. е. врата, а искать малую дверь где-нибудь побочную»¹⁹⁸. А кто, по Писанию, именуется не входящим вратами? – точию тать и разбойник. «Если по обдержным правилам, пишет тот же Аркадий, рассмотреть нашу всю Церковь, то, едва ли что в ней останется незыблемо»¹⁹⁹. А, по словам самого Павла белокриницкого, «поступающие чрез правил и преступающие закон не оправдятся»²⁰⁰.

Вот насколько правильна и законна австрийская иерархия и церковь, по откровенному сознанию самих её столпов. Автор «поездки» знал, нужно думать, эти грозные подводные камни и направил ладью своей миссии мимо, – подальше от них... Он собирает сведения только о крещении у греков и о том, не был ли Амвросий запрещён до своего перехода в раскол? Точно в решении этих лишь вопросов «быть или не быть» австрийской лже-церкви. Что же, однако, привезено автором с Востока и по этим-то вопросам? Да не много в сущности утешительного. Он навёл справки, что греческая Церковь обдержно совершает крещение трёхпогружательно и восстаёт против латинского обливания. Но, как уж выше сказано, греческая Церковь никогда не отрицала и обливательного крещения в случаях смотрительных. Теперь, как-же крещён Амвросий – трёхпогружательно или обливательно? Автор об этом не справлялся, да и нет возможности получить откуда-нибудь такую справку. Если верить словам инока Павла, митрополит Амвросий сказал: «я известно о себе уверен, что крещён в три погружения, а именно потому, что отец мой был всеревностный священник и всеопасный хранитель всего того, что изображено в печатных греческих книгах, кольми паче сие важное дело, когда в требнике напечатано крестить в три погружения»²⁰¹. Амвросий, по словам Павла, уверен в трёхпогружательности своего крещения (так как сам, естественно, его не помнит) только потому, что отец его был всеопасным хранителем написанного в греческих книгах касательно образа крещения. Но ведь в греческих же книгах, как выше показано, имеется дозволение в случае болезни крещаемого употреблять и обливательный способ крещения. Стало быть, если новорождённый Амвросий был слаб, то мог быть крещён и обливательно. Итак, вопрос, трёхпогружательно или обливательно крещён Амвросий, остаётся открытым.

IV.

Не больших результатов достигла поездка раскольничьей депутации и по второму вопросу, не был ли митрополит Амвросий запрещён до своего перехода в раскол? Достойно прежде всего замечания, что, наводя справки по сему вопросу, депутаты просят «отца протосингела высказать всё то, что ему известно» об Амвросии, «ушедшем из их Церкви к старообрядцам русским»²⁰². Почему бы депутатам не сообщить протосинкелу прежде всего самим всего того, что им известно об Амвросие, т. е., что он не ушёл только к старообрядцам, а оставил восточное православие, торжественно проклял греко-российскую Церковь и, как еретик второго чина, принял перемазание от беглого попа в обществе, анафематствованном собором греко-российских святителей в 1667 году? Дело, полагаем, приняло бы другой оборот. Сказать же, что Амвросий только ушёл к старообрядцам или староверам, не пояснив при этом, что эти староверы считают греко-российское православие ересью второго чина, значит самое большее, дать только мысль об его (Амвросия) схизматизме, его самовольном удалении к обществу единоверных ему отделенцев. Так, несомненно, дело и понято было членами патриархии и «греческими священниками“, имевшими беседы с „русскими староверами“, Основание для сего имеется в самой «поездке». Говоря о «немыслимости», если верить раскольничьим депутатам, отрицать на Амвросие, ушедшем к русским староверам, хиротонию, греческие собеседники в качестве основания для своей мысли указывают на то, что «и от еретиков даже хиротония признаётся действительной“²⁰³. Не ясно ли, что в своих старообрядчествующих собеседниках они вовсе не подозревали веровой разности (еретик, иже верою чужд Вас. Вел. I пр.) с греко-восточным православием, в силу которой Амвросий принят в Белой Кринице, как еретик второго чина. Они «выясняли» только раскольничьим депутатам, что патриархия «ухода (?) митрополита Амвросия одобрить не может, а безусловно порицает его и осуждает»²⁰⁴. Какие же, однако, сведения получили раскольничьи депутаты в патриархии по вопросу о том, запрещён был Амвросий до своего перехода в раскол или нет? Следующие: 1) отец протосинкел, «богослов» и «секретарь» «выяснили» им, что «патриархат, оберегая свои отношения к российскому церковному управлению, вообще избегает давать объяснения какие-либо на поступающие многочисленные ходатайства русских старообрядцев, и что в особенности нельзя рассчитывать на ответы официальные и письменные» ...²⁰⁵ «Митрополит Амвросий был не изверженным и незапрещённым (в Константинополе), а лишь был без кафедры, или епархии, потому что турецкое правительство... принудило патриарха отозвать его из Боснии»...²⁰⁶ «об извержении из духовного сана или запрещении митрополита Амвросия, самовольно удалившегося к русским старообрядцам... говорить и утверждать не существует никаких данных»²⁰⁷. Вот и все сведения. И что же? Автор «поездки» в восторге от них: «эта беседа, пишет он, окончательно выяснила нам ясно все желаемые вопросы“. Окончательно и все!.. Какое, подумаешь, озарение получил раскольничий ходок! Из всех вопросов, которые «окончательно ясно выяснила ему беседа», мы предложили бы ему только один, главным образом интересующий его: был ли запрещён Амвросий до своего перехода в раскол? На основании полученного „автором“ окончательно ясного выяснения всех вопросов, ответ его может быть только такой: члены патриархии по этому вопросу -«стараются замалчивать» и боятся сказывать; Амвросий был лишён епархии по распоряжению турецких властей, а был ли он запрещён до перехода в раскол, говорить об этом «не существует никаких данных». Вот вам окончательно ясное решение вопроса! Ясность поразительная. Заморского «грандиозного» путешествия стоила! Более ясное выяснение своего вопроса автор мог бы найти в документальной «Истории так наз. австр. или белокр. священства» Субботина. До своего противо-канонического бегства к раскольникам митрополит Амвросий был только, по этой «Истории», безепархиальным, но не запрещённым в священнодействии; когда же о бегстве его стало известно константинопольским духовным властям, то патриарх Анфим III грамотой своей на имя православного Карловицкого митрополита Иосифа²⁰⁸ запретил Амвросия в архиерейском священнодействии. В грамоте этой патриарх писал, что «Амвросий за своё бегство²⁰⁹ подлежит суду и не может канонически совершать архиерейские священнодействия, почему и он, митрополит Иосиф, не должен дозволять ему совершения таких священнодействий»²¹⁰.

Грамота патриаршая помечена 14 окт. 1846 г. А в раскол Амвросий был принят 28 окт. того же года. Отсюда окончательно ясно, что белокриницкие раскольники приняли запрещённого митрополита! Итак, к показанным уже достоинствам австрийской иерархии прибавляется ещё одно, – что она ведёт своё начало от митрополита запрещённого. От души скорбим о духовной слепоте «австрийских» старообрядцев и прежде всего – автора «поездки»!

Оказывается, напрасно автор клевещет на Св. Синод и греческое церковное священноначалие, говоря, что последнее не даёт ответов на раскольничьи вопрошения относительно австрийской лже-иерархии под давлением первого. Как ни велика сила раскольничьего капитала, но ей не удастся погасить правду и совесть греческого священноначалия.

О поведении миссионеров православной Церкви, на которых сетует автор, и раскольничьих грамотеев, „при мирных собеседованиях“, предоставим судить тем, кому случалось присутствовать на них: христианское терпение первых и дикая ругань (площадная подчас) вторых – явления обычные.

Последние наши слова автору. В „итогах“ своей поездки вы, почтен. автор, призываете свою братию „для общей душевной пользы по-братски, тихо, без колкостей и дрязг житейских... прибегнуть к богатому драгоценному бисеру – священному Писанию, оставленному нам на нашу душевную пользу и спасение святыми отцами, вселенскими учителями... и проповедниками учения Христова, и поразмыслить, порассудить на основании оного своё горестное положение“²¹¹. „Поразмыслите же и порассудите теперь, на основании Писания и „по-братски, тихо“... Отсутствие у „часовенных священства „больше полстолетия“, по вашей мысли, обнаруживает их сомнение в обетованиях Христа о неодоленности Церкви, каковое вы понимаете, как „тягчайшее безрассудство и погрешение“²¹². А принявшие австрийщину, неповинны ли в этом „тягчайшем безрассудстве и погрешении“, оставаясь целых 180 лет без епископства, а следовательно и полноты церковных тайн²¹³? Подумайте! Далее, вы пишете: „мы приходим безусловно к тому заключению, что митрополит Амвросий был принят совершенно правильно согласно примерам, бывшим в древней Церкви“²¹⁴. Что Амвросий принят в раскол совершенно не по правилам, вам это показано; теперь, хотя пример и не правило, потрудитесь найти в церковной истории хоть один такой пример, чтобы вселенская Церковь. лишившись всех православных епископов, вынуждена была (как это случилось с „австрийскими“) покупать ценой лжи и сребреников епископскую благодать у беглых еретиков? Таких примеров не было в Церкви никогда и быть не может, поскольку „врата адовы не одолеют ей“. „Бог не откажет нам, справедливо полагаете вы, в помощи просветлеть разумом, познать своё положение“²¹⁵. Дай же вам, Господи, познать своё пагубное заблуждение и, памятуя „последняя своя“, возвратиться из гибельных скитаний к истинно-православной греко-российской Церкви Христовой со словами раскаяния блудного сына: «Согреших на Небо и перед Тобою».

„Ищите же прежде Царства Божия и правды Его“.

Н. Гринякин

(Справка).

Вопрос, поставленный в заглавии настоящей справки, возбуждён был недавно (не в первый раз, впрочем,) ежедневной прессой („Гражд.“ № 74, „Новое Время“ № 9542 и д.), по поводу запрещения панихид по генерале Гурчине, командующем войсками Виленского округа, в православном соборе г. Вильны.

Газеты увидели в этом запрещении оскорбление русской военной семьи, несправедливую жестокость. „Кажется, пишет „Новое Время“, и канонами православной Церкви не запрещается молиться за инославных“. „Петербургские Ведомости· пошли дальше. С малопонятным остроумием, тонким, как рубашка короля в Андерсеновской сказке, газета припомнила по этому поводу „Гусса“, его костёр и старушку, которая с вязанкой дров торопится к костру и т. д.

„Sancta simplicitas“! Мы с готовностью повторим вместе с сотрудником „СПб. Вед.“ этот знаменитый возглас.

Странная idee fixe у „СПб. Вед.“, которая заставляет газету всюду видеть костры, действительно-часто сообщает ей простоватый облик прославившейся старухи.

Понимает ли автор статьи „Sancta simplicitas“ смысл и причины запрещения панихид? Я не буду повторять разъяснения, какие сделала по данному вопросу виленская епархиальная власть („Свет“ № 267), и лишь сделаю маленькую справку по существу. В данном случае мы имеем дело с двумя практическими вопросами.

1) Можно ли православным вообще молиться за души усопших неправославных христиан? и 2) Может ли быть совершаемо по этим усопшим заупокойное богослужение с установленными православной Церковью обрядами?

На первый вопрос, по моему мнению, может быть только ответ утвердительный²¹⁶. Не только можно, но должно православному христианину молиться о спасении души, как живых, так и умерших ближних его, к каким бы вероисповеданиям они ни принадлежали. В воле Божией принять наши моления, наше же дело любить ближнего и от всего сердца, словом и делом радеть о спасении души его. Было бы противно любви христианской Церкви отказывать приходящим к ней и просящим молитв её. Спаситель принёс Себя в жертву не только за всех живых людей, но и за всех умерших и сказал: „любите друг друга так, как Я возлюбил вас“. Апостолы учили, что любовь не умирает, но переходит с её предметом и за гроб. Эта бессмертная любовь и есть основание молитвы вообще и заупокойной в частности. Любовь проявляется прежде всего в молитве, ходатайстве перед Богом за ближних, следовательно, молитва за усопших есть плод нашей к ним любви. Сам Господь требует от нас, если мы желаем спасти себя, посильного нашего участия в деле спасения ближних, как живых, так и умерших. „Молитесь друг за друга; просите и дастся вам“. Ни в Писании Ветхого Завета, ни в евангельском учении, ни в преданиях св. апостолов, ни в учении св. отцов и учителей Церкви, ни в постановлениях соборов. – нигде нет запрещения молиться за христиан не православных! Везде говорится о том, что мы должны молиться за ближних усопших в надежде воскресения жизни вечной, молиться обо всём, непрестанно, за вся человеки. Но если возможны и душеспасительны молитвы единичные, то возможны и ещё более душеспасительны молитвы общественные. Если могут молиться об усопших иноверных ближних православные миряне, то могут за них же молиться лично от себя и вместе с мирянами также православные и священники. Во всем этом едва ли можно сомневаться.

И Церковь молится. В мясопустную родительскую субботу, когда Церковь напоминает нам о втором пришествии Христа и о будущем страшном суде, св. Церковь, как чадолюбивая матерь, молится обо всех умерших дабы купно с нами и они стали одесную Судии. При этом, в эту субботу Церковь, по своему человеколюбию, особенно молится о тех умерших, кои, как говорит синаксарий „узаконенных псалмов и песнопений памяти не получиша“. Обращаясь к Спасителю, Церковь в этот день молится, между прочим, так: „молимся прилежно: рабы Твоя упокой во дворех Твоих, и в недрах Авраама, от Адама даже до днесь, послужившие Тебе чисто“. И далее: „Вся призираяй плотские долги наши, Спасе наш, во всяком возрасте всего рода человеча, перед судищем Твоим постави не осуждены Тебе, Создателю отвещающие“. Что здесь устанавливается молитва, между прочим, и за умерших иноверцев, можно видеть из читаемого в этот день синаксария, где, между прочим, рассказывается следующее. Св. Макарий Великий, найдя на пути сухой череп „мужа нечестива эллина“, спросил его: „бывает ли когда во аде какое-либо чувство утешения“, и череп ответил ему: „большое облегчение имеем, когда ты, отче, молишься за усопших“, и святой отец стал ещё более молиться о них. Далее, в том же синаксарии говорится, что богомерзкого Феофила Феодора царица святыми мужми и исповедники от мучений исхити и спасе.

Здесь же помещён рассказ о том, что св. Григорий Двоеслов „молитвой царя Траяна спасе“! и т. д.

Поэтому и русская Церковь дозволяет (указы 1797 и 1888) провожать усопших иноверцев до могилы священникам в ризах, с пением „Св. Боже“. А это значит, полагаю я, что молитва за инославных не считается грехом.

Но можно ли выводить отсюда позволительность совершения над иноверцем панихид, заупокойной службы.

Может быть, именно содержание служб не позволяет совершать их над иноверцем? Именно так.

Укажем некоторые молитвы и обряды погребального чина, неуместность употребления которых по отношению к инославным не может подлежать спору. К числу таких обрядов и молитв в чине погребения, по нашему мнению, относятся: 1) покрытие тела усопшего церковным покровом, знаменующее собой то, что почивший ставит себя под покров и защиту православной Церкви, её одну считая истинной и спасительной; 2) возложение Церковью на чело почившего венчика с изображением Спасителя, Божией Матери и Иоанна Предтечи, как свидетельство, даваемое Церковью почившему в том, что, по суду её, почивший за свою веру и по молитвам Богоматери и святых Божиих достоин того венца правды, который обещан любящим Бога; 3) вложение в руки почившего разрешительной молитвы, в которой духовный отец почившего властью иерейской разрешает его от грехов», по забвению и немощи не исповеданных им при жизни; 4) те выражения молитвенных песнопений чина погребения и панихиды, в которых почившему испрашивается: у Бога не только оставление прегрешений, а и упокоение со святыми, со духи праведных скончавшихся, идеже вси святии упокоеваются, в царствии небеснем, в Церкви первенец, на небесех написанных, и т. п. – и всё это испрашивается за то, что почивший согрешил, но покаялся, грешил волей, а не умом, и не отступил от веры православной до последнего своего издыхания, испрашивается молитвами Богородицы и всех святых, и 5) возглашение Церковью вечной памяти почившему, той памяти с похвалами, которая обещана праведникам, а особенно 6) совершение заупокойной литургии, где часть просфоры, знаменуя собой душу право верующего и стоящего в союзе церковном лица, обагряется кровью Св. Агнца. Этот обряд по существу – тайна и символ единения в вере живых и усопших, и приобщение сюда не воссоединённого есть ложь.

Но кажется, именно ложью и только ложью было бы применение к иноверцу и других, выше отмеченных обрядов. Как видит читатель, одни из указанных обрядов и песнопений представляют собой как-бы самим почившим выражаемое исповедание принадлежности его к Церкви православной, – его веры православной: таково возложение церковного покрова на тело почившего и иконы на перси его; таковы же и те молитвы, в которых как бы сам почивший молит Господа, указуя Ему на своё покаяние и правую веру. Другие же из указанных обрядов и песнопений совершаются и произносятся от лица Церкви, которая, как чадолюбивая мать, в ответ на исповедание веры усопшего, не только молит за него Жениха Своего, Христа, а и прямо от лица Последнего обещает почившему венец правды, уготованный истинным верующим. Это обещание, выражаемое не в смысле простого желания, а в форме властного уверения, особенно резко высказывается в чтении разрешительной молитвы, возложении венчика, в возглашении вечной памяти и в священническом отпусте. Отпуст этот имеет значение священнического благословения, поэтому он предваряется словом: „Христос истинный Бог наш молитвами Богородицы... усопшего раба Своего в селениях праведных учинит, в недрах Авраама упокоит и с праведными причтёт“...

В панихиде нет многих обрядов из только что указанных, но общая идея её тождественна с чином погребения. Здесь также Церковь перед лицом всех свидетельствует правую веру усопшего и выражает твёрдое упование в спасении его по вере его.

Отсюда понятно, что Церковь, считая позволительной молитву за иноверцев, не может позволить её в том тоне дерзновенной, полной упования веры, с какой она молится за усопших в правой вере.

Она может молиться о прощении их грехов и молится об этом, но не словами молитвы, установленной для общецерковных заупокойных служб.

Совершить панихиду по Гурчине Церковь не могла потому, что она сама правда: она не лжёт.

С-ц.

Грамота неокружников (л. 30–34). Далее, во второй статье Окружное Послание, как бы защищая правое верование господствующей Церкви, тяжкую её брань и поношение на имя Христа Спасителя „Исус“, учит: и такового ради верования её, крещение и хиротония приемлется от неё без повторения. Смысл этого учения такой, что крещение с хиротонией принимается, якобы, только от еретиков, правильно верующих во Святую Троицу, к каковой категории и подведена Окружным Посланием господствующая Церковь в данном вопросе.

Замечание еп. Арсения (л. 30–34), Неокружники извращают смысл приведённых ими слов от Окружного Послания, которое показывало только то, что крещение и хиротония принимаются только от таких еретиков, которые, по Иосифу Волоколамскому, исповедуют Святую Единосущную Троицу и Господа нашего Исуса Христа – истинного Бога нарицают. И посему, если греко-российская Церковь не исповедовала Святые Троицы и Господа нашего Исуса Христа, в Его собственном лице, рождённом от Девы Марии, Богом не нарицала, но веровала, как хочется сказать неокружникам, во иного Бога – антихриста, по разуму беспоповцев, тогда ни крещение, ни хиротония её не могли бы быть принятыми в святой Церкви без повторения, по силе 19 пр. первого Всел. собора и толкования на 68 пр. святых апостол.

Грамота неокружников (л. 30–34). Такое учение Окружного Послания далеко не основательно есть и противоречит святоотеческим учению и событиям, именно: святый Иоанн-Златоуст был поставлен во диаконы святым Мелетием Антиохийским, бывшим арианином, а потому, по учению Окружного Послания, Златоусту, как восприявшему хиротонию от бывшего арианского епископа, надо бы отнестись в этом случае снисходительно к арианам и сказать о них, что они-де веруют правильно, или, по формосскому посланию м. Кирилла-во-истину. Но Златоуст, как ревнитель и защитник святой Церкви, не дал им, арианам, такого потаковства, как вы дали никонианам, а высказал об арианах очень строго и сравнял их с Савеллием и иудеями (смотр. выше текст из книги о священстве сл. 4, глав. 2).

Замечание еп. Арсения. Выше неокружники, действительно указывали текст Златоуста, но не в оконченном смысле святого отца, откуда ещё нельзя понять, – сравнял ли святой Златоуст ариан с иудеями и савеллианами? Но, по сущности дела, тождественного сравнения у ариан с иудеями и савеллианами отнюдь никак быти не может. Ибо ни иудеи, ни савеллиане не признавали Святые Троицы. А ариане исповедовали Святую Троицу, только единосущие Сыну со Отцем отрицали, и Господа нашего Исуса Христа, хотя и под именем твари, но всё-таки и Богом нарицали. Но если бы у ариан никакового исповедания Святой Троицы, как и у савеллиан, не содержалось, тогда, конечно, и от них так же, как и от савеллиан, не были бы приняты ни крещение, ни хиротония без повторения. При сём мы должны заметить, что в священном Писании не всегда бывают сравнения, но чаще встречаются уподобления.

Но уподобление далече отстоит от сравнения; сравнение показывает тождество между равняемых предметов, а уподобление показывает в предмете только одну какую-либо черту, подобную как и в другом известном предмете: как, например, царство небесное уподобляется квасу, неводу, закинутому в море, купцу, ищущему добрых бисер и прочая. Так, если святый Златоуст и сделал какое уподобление арианам ко иудеям и савеллианам, то этого ещё нельзя брать за тождественное сравнение, и сказанное об одном всецело переносить и на другое, на что именно и покушаются здесь наши соперники. Им желательно такими своими извилистыми доводами показать – как иудеи и савеллиане, так равно и никониане не исповедуют Святые Троицы и Господа нашего, Исуса Христа, Сына Божия Богом не нарицают.

Грамота неокружников (л. 30–34). И в точности (святый Златоуст) последовал святому Василию Великому, который говорит: аще же они (т. е. еретики) сохраняют наше крещение, сие да не устыждает нас, ибо мы не обязаны воздавать им за то благодарность, но покорятися правилам с точностью (греческая кормчая, стр. 154, пр. 1); на основании сего святая Церковь еретиков принимает в сану и неправо верующих во Святую Троицу, но только крестящих нашими, по Евангелию, словесы, как в Баронии описывает: отсюду познавается, яко инии ариане нашими кафолическими словесы по евангелию крестишася, понеже крещение их повторити отцы святии не хотяху, зле о Троице Святей мудрствоваху, но словес обычных ко крещению употребляху (лето Господне 506, число 3). Как видите, учение второй статьи Окружного Послания о принятии крещения и хиротонии от еретиков неправильно и противоречит святому Писанию.

Замечание еп. Арсения (л. 30–34). Если заявление Окружного Послания, что крещение и хиротония от греко-российской Церкви потому нами приемлется без повторения, что она исповедует Святую Троицу и Господа нашего Исуса Христа, рождённого от Девы Марии, во дву естествех в Его Лице – истинным Богом нарицает, – по свидетельству неокружников есть неправильно и яко бы противоречит Писанию, то, стало быть, нужно сказать, что крещение и хиротония приемлется только от таких еретиков, которые не исповедуют Святые Троицы и Господа нашего Исуса Христа Богом не нарицают. – Но можно ли с этим согласиться, когда преподобный Иосиф Волоколамский против сего, на основании священных правил, дал таковое свидетельство, что те еретики, которые не веруют во Святую Троицу и Господа нашего Исуса Христа Богом не нарицают и плотского смотрения Его не приемлют... о сих убо глаголют вся Божественная Писания, яко, егда приходят к православной вере, подобает им прежде поститися время довольно и вне церкви стояти; потом же сих крестити, якоже еллины (Просветитель сл. 15). Не явно ли, что сами неокружники противоречат всем Божественным Писаниям, выступая на пристрастную критику против Окружного Послания. В словах же, указанных неокружниками от Барония об арианах, что они зле о Троице Святей мудрствоваху, но словес обычных ко крещению употребляху, – того не содержится, чтобы они вовсе не исповедовали Святые Троицы, ибо они хотя и зле, но мудрствоваху о Троице. А это значит, что они исповедовали Святую Троицу только несогласно православным, почему и сказано, что они мудрствовали о Троице не только неправо, но зло, но всё-таки потому только и зло, что они о сущей Святой Троице, а не о другом чем-либо говорили неправильно. Но такое понятие нисколько не противоречит Окружному Посланию, которое также говорит, что Сын Божий во имени Исус злохульно побиен бысть в полемических книгах греко-российской Церкви.

Разбор. Неокружники в трёх приведённых выше пунктах своей грамоты утверждают, что крещение и хиротония приемлются от еретиков не только правильно, но и неправильно верующих во Святую Троицу, в подтверждение чего ссылаются на пример св. Иоанна Златоустого, рукоположенного во диакона святым Мелетием, в бытность его арианином, и на учение св. Василия Великого о принятии крещения и хиротонии еретиков ариан, неправильно мудрствовавших о Святой Троице; после сего они заключают: „учение второй статьи Окружного Послания о принятии крещения и хиротонии от еретиков (только правильно верующих во Святую Троицу) неправильно и противоречит святому Писанию“. Швецов же возражает, что „такое понятие (о крещении и хиротонии от еретиков) нисколько не противоречит Окружному Посланию, которое также говорит, что Сын Божий во имени „Исус“ злохульно побиен бысть в полемических книгах греко-российской Церкви“.

Греко-российская Церковь до Никона патриарха под именами „Исус и Иисус“ разумела и исповедовала одно лицо Спасителя нашего, так как в изданных ею книгах находится то и другое начертание имени. После Никона, частнее – после собора 1667 года, под сими начертаниями она разумеет также одно лицо Спасителя нашего. В этом убеждают нас следующие неоспоримые данные. Собор 1667 года повелел употреблять при Божественной литургии просфоры с именем Iс. Хс., Церковь благословляет печатать богослужебные книги с этим же начертанием имени Христа Спасителя, святые иконы с тем же начертанием приемлет, лобзает и поклоняется им, о чём свидетельствует и Окружное Послание. Швецов не внимает этим свидетельствам, – он утверждает, что „Сын Божий во имени Исус злохульно побиен в полемических книгах греко-российской Церкви“. Видно, что он никому и ничему не верит в ослеплении и ожесточении против Христовой Церкви. Посмотрим, верит ли он самому себе, или точнее – тому, что сам писал по этому вопросу?

В 1888 году крещённый раскольниками жид Карлович напечатал за границей „Разбор Окружного Послания“. В этом сочинении он, подобно Швецову, обвинил всю Церковь в хуле на Сына Божия, признал её верующей в иного бога, не Спасителя. Швецов тогда написал ему: „назвать еретиков верующими в иного бога можно только тогда, если и на самом деле вместо Христа обожают кого-либо другого, когда, например, татары и турки обожают Моамефа. А греко-российская Церковь Христа, рождённого от Девы Марии, почитает за действительного Христа Сына Божия. А что она допускает хулу на святое наименование Его „Исус“, то эта хула у ней направлена не к самому естеству Христову, а только к единому плотскому наименованию Его. Так именно, а не иначе мы должны смотреть на это (Братское слово 1891 г., т. 1, стр. 162 и 164). Конечно, Швецов говорит неправду, утверждая, что будто наша Церковь допускает хулу на святое имя Христа „Исус“, но здесь важно признание Швецова в том, что подобная хула, если бы даже существовала, „направлена не к самому естеству Христову, а только к единому плотскому наименованию Его“, и что так именно, а не иначе должно смотреть на это. Почему же Швецов в настоящем случае иначе смотрит на это? Почему в полемике с жидом Карловичем он утверждает, что мнимая хула имени Христа „Исус“ относится к единому только плотскому наименованию Его, а не к самому естеству; в полемике же с неокружниками и православными утверждает, что „Сын Божий во имени Исус злохульно побиен в полемических книгах греко-российской Церкви? По старческой ли забывчивости он так поступает, или по лукавству?!..

Ещё одно напоминание забывчивому Швецову.

Он в своей книге „Истинность старообрядчествующей иерархии“ пишет: „Дух Святый, нисшедый в пятьдесятницу, научил апостолов глаголати величия Божия, а с ними, без сомнения, и спасительное Христово имя, разными языки“. Признавая, таким образом, различное произношение имени Христа Спасителя у разных народов, Швецов говорит далее, что у греков и болгар имя Христа произносилось и произносится „Иисус“, и что „тех“, которые ныне покушаются изменять усвоенное вообще в каком-либо языке произношение оного спасительного имени, он признаёт противниками благодати, данной нам в пятьдесятницу“ (стр. 195 и 196). Швецов вместе с неокружниками и всеми вообще старообрядцами обвиняет греко-российскую Церковь за произношение имени Христа Спасителя „Иисус“, употреблявшегося и употребляющегося в сей Церкви по благодати Божией, данной в день пятьдесятницы и покушается изменить сие произношение на Исус. Поэтому он со всеми своими суемудренниками и единомудренниками, по собственному суду, является противником благодати, данной нам в день пятидесятницы и, как противник благодати, естественно, только лукаво и мудрствует.

Грамота неокружников (л. 34–37). Затем довольно странно, почему Окружное Послание, признавая правильным верование господствующей Церкви во Святую Троицу, якобы по символу её, совсем не упомянуло о погрешности этой Церкви в исповедании Бога Духа Святого, которая исключила: 1) из символа слово „истинного“; 2) из апостола в послании Коринфянам в 139 зачале: и яко никтоже Бог ин, токмо един, аще бо и суть глаголемии бози, или на небеси и на земли, якоже суть бози мнози, и господие мнози. Но нам един Бог Отец, из Него же вся и мы у Него, и един Господь Исус Христос, Имже вся и мы Тем, и един Дух Свят, в Нем же всяческая, и мы в Нем и т. д. И эти последние слова: „един Дух Свят, в Нем же всяческая и мы в Нем“ – господствующая Церковь исключила из своего апостола, и 3) совсем уничтожила молитву Святому Духу в неделю пятидесятную, особо положенную после коленопреклоненных молитв, творение Филофея, патриарха Царя-града (и далее следует содержание молитвы).

Замечание еп. Арсения. У нас препирательство как с беспоповцами, так и с неокружниками состоит не в том, – благочестно или неблагочестно греко-российская Церковь верует и почитает Христа Господа нашего и Святую Троицу, но в том собственно, что греко-российская Церковь, когда проповедует о Сыне Божием, именуя Его Иисусом, и исповедует Святую Троицу под именем Отца и Сына и Святого Духа, то того ли Христа и ту ли Святую Единосущную Троицу, в ня же мы веруем, она нарицает и исповедует, или приводит какого другого бога – антихриста? Очевидно и из подлежащей нашему рассмотрению грамоты их, что им желательно сказать последнее. Только почему-то не хватает у них решимости говорить о сём откровенно, почему и приводят разные косвенное доводы и свидетельства, которые, по своей общности, могли бы напомнить и о последнем антихристе. Но всё-таки этого учения их нельзя назвать прямым и откровенным, но обходным и прикровенным; говорить о чём-то, да недоговорить, – учители истины Божией никогда так не делают, но так поступают только одни лукавые еретики. Неокружники говорят, что за три указанные ими измены в греко-российской Церкви отнято у неё равночестие Святого Духа от Святые Троицы. Конечно, не в защиту указанных измен греко-российской Церкви, но для правильного суждения о деле, мы должны сказать, что указанное обвинение неокружников греко-российской Церкви не основательно. Ибо равночестие Святому Духу не только в трёх указанных ими местах исповедуются, но и в других многих. И если бы греко-российская Церковь положительно во всех местах, где Дух Святый во Святой Троице наравне с Отцем и Сыном словословится, исключила бы, и притом ещё сказала бы: кто будет Его славословить наравне с Отцем и Сыном, тот да будет проклят, – вот тогда и мы подписали бы их обвинение это греко-российской Церкви. Но как теперь нам известно, что греко-российская Церковь в других местах повсюду славословит и Святого Духа со Отцем и Сыном, то потому ещё и нельзя обвинять её за отнятие Святому Духу равночестия со Отцем и Сыном. Но что касается до указанных неокружниками измен её, то эти места, можно так назвать, спорные, ибо первые два в различных переводах пишутся различно, как о прилоге замечено нами выше, а 139 зачало апостола – и святый Златоуст знал в таком только виде, как оно теперь напечатано в греко-российской Церкви, о чём смотри толкование его на эти слова в Толковом апостоле, и в Беседах апостольских. А молитва Филофея патриарха, хотя и принята нашей Святой древлеправославной Церковью за её трогательные до глубины души выражения, но нельзя сказать, чтобы с оставлением её отнялось и равночестие Святому Духу со Отцем и Сыном. Ибо Филофей патриарх поставлен был в патриархи в 1362 г., следовательно, до него и вся вообще Христова Церковь не читала этой молитвы, но ведь этим тогда не отнималось равночестие у Святого Духа со Отцем и Сыном.

Грамота неокружников. Хотя ваше Окружное Послание и не признаёт за никонианами этой погрешности, но мы, православные христиане следуем учению евангелия и святых отец, где Сам Господь наш Исус Христос неоднократно глагола о Святом Дусе, всегда нарицал Его Дух истинный, иже от Отца исходит (Иоан. Зач. 48, 52, 53, 56), и, предупреждая духоборцев, возвестил, что хула на Сына человеческого оставится, а хула на Духа Святого не оставится ни в сём веце, ни в будущем (Мат. Зач. 47). Это великое Божие имя „Истинный“ выше есть имён Бог и Господь, ибо имена эти восхитили себе бози и господие мнози, но имя истинный они не могли себе присвоить. Мы же должны видеть от слов истинного Сына Божия Исуса Христа, егда в молении Своём ко Отцу тако глаголаше: да знают вси Тебе Единого истинного Бога (Иоан. Зач. 56). На этом основании мы признаём никониан погрешающими против правой веры в Духа Святого, оскорбляющими и умаляющими Его и подражающими латинянам, которые прибавили в символе слово „и от Сына“.

Замечание еп. Арсения. Ни мы, ни издатели Окружного Послания нигде и никогда не защищали латинян, что они не погрешают в богословии, производя исхождение Святому Духу от Отца и Сына. Но святые отцы, обличая латинян за приложение другого начала – и от Сына – исхождения Святому Духу, нигде не укоряли их ещё и за то, что они не имели в символе и слова „истинного“ при исповедании Святого Духа. Но вот неокружники и во оставлении здесь слова – „истинного“ видят равную погрешность, как и в приложении слова „и от Сына“. Очевидно, они разумнее древних святых отец, и потому более их стали понимать в богословских погрешностях! Но спрашивается, к чему же ведёт такое их остроумие доказать, что греко-российская Церковь не имеет веры во Святую Троицу? Но это значит – они куют меч на свою голову.

Грамота неокружников. Следовательно, учение, изложенное во второй статье Окружного Послания, признающее правую или истинную веру у хулителей имени Сына Божия и оскорбителей Духа Святого, равно и в тождественных сему учёных посланиях м. Кирилла в Формосы и еп. Сильвестра, также учащих об истинном веровании всех без исключения еретиков, является уже новым учением, совсем непоследовательным учению святых отец, а потому и не может быть принято святой православной Церковью в руководство, но тем паче подлежит окончательному отвержению, как учение еретическое.

Замечание еп. Арсения. Лукаво говорят здесь неокружники о правой или истинной вере у хулителей имени Сына Божия и оскорбителей Святого Духа. Они знают, что нет достаточных оснований показать, якобы и в самом деле греко-российская Церковь верует во иного бога – Иисуса-антихриста, и если бы кто решился потребовать у них на это надлежащие доказательства от учений святых отец, таковому они скажут: да ведь мы-де и не говорим, что греко-российская Церковь верует во иного бога-антихриста. Но хотя они теперь и не говорят этого, но, тем не менее, сие самым делом показуют, именно же: они учение Окружного Послания, опровергающее то мнение, чтобы признавать греко-российскую Церковь верующей во иного бога – Иисуса – антихриста, называют еретическим и отвергают. Но когда все опровержения мнения, что греко-российская Церковь верует во иного бога-иисуса-антихриста, по суду неокружников, есть еретичество, то явно есть, что в содержании оного должно быть благочестие, на чём именно и стараются настоять неокружники. Но, чтобы не встретить себе строгой критики за прямую о сём проповедь, они и стараются оную прикрывать двусмысленными выражениями, каково есть и настоящее: осуждают Окружное Послание, акибы признающее правую или истинную веру у хулителей имени Сына Божия и оскорбителей Духа. Здесь можно понять, что эти хулители имени Сына Божия и оскорбители Святого Духа вовсе не веруют в Сына Божия и Духа Святого, а не только хулят и оскорбляют их. А при случае строгой им критики за это, неокружники это могут истолковать так: здесь не показывается-де того, чтобы они вовсе не веровали в Сына Божия и в Духа Святого, но что-де они не содержат по всему правой и истинной веры. Но если это их изречение понять в таком разуме, то им не было бы надобности отвергать и учение Окружного Послания и послания в Формосы м. Кирилла. Ибо и в сих посланиях ясно показано, что как греко-российская Церковь, так и прочие еретики не содержат по всему правой или истинной веры, но имеют злохуления и хулы и различные ереси. Но одно только не приятно там неокружникам, что отречено там инобожие, против чего теперь они и вооружаются всеоружием всякого лукавства их.

Разбор. Неокружники видят погрешность нашей греко-российской Церкви по вопросу об исповедании Бога Духа Святого в том, что она исключила: а) из 8-го члена символа веры слово „истинного“, б) из 139-го зачала послания к Коринфянам слова: „един Дух Свят, в Нем-же всяческая и мы в Нем“ и в) совсем уничтожила молитву Святому Духу в неделю пятидесятную, – молитву, составляющую творение Филофея, патриарха Царя-града. Отсюда они заключают: „на этом основании мы признаём никониан погрешающими против правой веры в Духа Святого, оскорбляющими, и умаляющими Его и подражающими латинянам, которые прибавили в символе слово „и от Сына“. Швецов в своём замечании совершенно справедливо говорит, что наша греко-российская Церковь повсюду славословит и Святого Духа со Отцем и Сыном, не смотря на указанные неокружниками изменения, существовавшие в первенствующей Церкви и у нас на Руси до патриарха Никона и что неокружники в своём стремлении доказать неправоту веры греко-российской Церкви во Святую Троицу куют меч на свою голову. Совершенная правда, – если греко-российская Церковь, по мудрованию неокружников, не верует во Святую Троицу, а по лжеумствованию Швецова, не во всём право и истинно верует во Святую Троицу, то и неокружники в своей грамоте, и Швецов в своих замечаниях на сию грамоту куют острый меч на свою собственную голову, и как те, так и другой, в силу 19 правила 1-го Вселенского собора и толкования на 68-ое правило святых апостолов, должны отказаться от своего священства, как незаконного и безблагодагного.

Грамота неокружчиков (л. 41–46). Третья статья Окружного Послания учит читать и писать по древнему переводу одно имя Спасителево сице: „Исус“ (Деян. Зач. 10 и Филип. зач. 240-ое). А потом, далее в этой статье начинается суждение о пишемом имени с двумя итами „Иисус“, которое признаётся также за истинное имя Христа Спасителя, и потому ограждается от всякого гаждения.

Замечание еп. Арсения. И здесь неокружники лукавствуют, говоря, акибы во Окружном Послании имя Иисус признаётся за истинное имя Христа. В Окружном Послании это имя хотя и признано, что, по разуму греко-российской Церкви, оно относится не к кому-либо, но к тому же Христу Сыну Божию, Спасителю нашему, – но всё-таки оно признаётся нововводным и в приложении буквы „и“, по нашему славянскому наречию, погрешительным. Но во осуждении неокружников Окружного Послания, акибы оное имя Иисус признаёт за истинное имя Христово, проглядывает мысль, что это имя ни по каковому отношению не может быть именем Христа Спасителя. А потому греко-российская Церковь под этим именем исповедует не Христа Спасителя, но кого-то другого. Но пусть неокружники сбросят с себя личину лукавства и откровенно скажут, кого под именем Иисус исповедует греко-российская Церковь. И тогда нам виднее будет, с кем мы ведём переговоры.

Грамота неокружников. Подтверждая учение этой статьи, еп. Сильвестр в послании своём к архиепископу Савватию пишет: таким образом, глаголемые неокружники, соображая со Окружным Посланием, не признают уже ныне имя Спасителево с двумя итами за истинное имя Спасителя. И из этого видно, что Окружное Послание учит православных христиан нововымышленное никонианами имя Христу Спасителю „Иисус“ почитать за истинное, как одинаковое с древним, более 600 лет произносимым в России, именем „Исус“.

Примечание еп. Арсения. Если бы мы признавали одинаково произношение Христова имени Исус и Иисус на нашем славяно-российском языке, то и произносили бы то и другое в своих молитвословиях безразлично, но издатели Окружного Послания этого нам не допущают, и нигде никто из нас в молитвах своих имя Иисус не произносит. Следовательно, неокружники в этом, якобы имя Исус и Иисус мы единово признаём, явно на нас клевещут.

Грамота неокружников. Создавая, таким образом, два имени Христу Спасителю на славяно-русском языке, такое еретическое учение Окружного Послания ясно опровергается нижеприведённым святым писанием: ведый, яко имя Исусово Бог есть, Ему же Существо едино и имя едино (Толк. апост. л. 21 и Кирил. л. 144). И Маргарит на полагающих произвольно от себя имя Христу Спасителю так учит: последнего убо будет неистовства и имя ему полагати, тоже аще и ведомо и знаемо было бы, ниже тако бы нам безблазнено самим от себя наречение полагати владычцему существу (л. 48). Отражая всякую двусмысленность и непостоянство во мнениях, святии отцы 7 вселенского собора учат: Церковь имеет по преданию не счесть вместе и да и нет, но поистине есть да и останется неповредимым и непоколебимым на вечное время (Деян. 7 всел. собора стр. 73). Следовательно, по учению святых отец, во святой Церкви не допускается, во избежание соблазна, изменять имя Христу Спасителю, или иметь два имени Его, и вообще каких либо двояких мнений, как несправедлива учит ваше Окружное Послание и еп. Сильвестр в своём послании о дву именах Христа Спасителя. Эти ваши учители – двуименники и двумысленники, равно и их последователи, за любовь к новосотворённому имени, являются ответственными перед нижеследующим изречением святых отец: всякий бо любящий которую либо вещь, сотворенную паче Творца Бога, прелюбодей и идолопоклонник именуется, такоже гнушающеся идолами, святая крадут, рекше хвалу Сыну Божию отмещут и отрицаются Его, всякий бо таковый, яко же писание поведует, иже отрицает Сына, тогда и Отца не имать (Кирил. л. 333).

Замечание еп. Арсения. Неокружники, осуждая нас за признание, что греко-российская Церковь под именем Иисус нарицает сущего Христа – Сына Божия, называют нас двуименниками в таком значении, как и двубожниками. Ибо они, хотя и не понимая значения смысла, как выше заметили мы, но привели текст Писания: „ведый, яко имя Исусово Бог есть, Ему же существо едино и имя едино“, и если мы, по их суждению, допустили два имя, то это, по их, будто бы и значит, мы допустили два бога, что они своими доводами и показали уже прямо, но, по свойственному им лукавству, конечного заключения не договорили, с той целью, чтобы, при случае тяжёлого им в том обвинения, можно было увернуться, что-де мы вас двоебожниками не называли. Правда, они словами не говорят это, но и другими доводами подтасовывают то же, чтобы доверяющийся им сам заключил об этом. Таков довод их: всякий бо, любящий которую-либо сотворённую вещь паче Творца – Бога, прелюбодей и идолопоклонник именуется. – Но этот текст ко имени Иисус не относится, ибо творится только какое-либо вещество, а имена только нарицаются. И посему явно есть, что под именем Иисус, греко-российской Церковью относимым ко Христу – Сыну Божию, понимается ими какое-то сотворённое вещество. Но что бы это не было, но сотворённая вещь уже не есть Бог. Тожде подтверждает и дальнейший довод, что никониане, отрёкшись Христа именовать Исус единоиотно, этим отрицаются Сына Божия, а отрицающиеся Сына ни Отца имеют, чем и доказано ясно, что греко-российская Церковь не верует не только во Христа – Сына Божия, но не имеет даже и Отца, следовательно, не исповедует и Святые Троицы. А как Окружное Послание и мы признаём, что она исповедует Святую Троицу, и под именем Иисус – Христа Господа истинным Богом нарицает, то поэтому мы и сделались еретики двуименники, равно как и двубожники. – Боже мой, какое глубокое нечестие содержится в неокружниках!

Грамота неокружников. Собор же соединения согласно сему определяет: вся, яже через церковного предания и учительства и воображения святых и приснопамятных отец, новосотворенная и соделанная, или по сем содеятися хотящая – анафема (Корм. л. 641). А святый Афанасий Великий ересью называет то, от еже избрати что своё и сему последовати (Отв. 38, в толковании Притчей). Преподобный Максим Грек пишет: иже кто наказан быв и своему лживому мнению крепце прилепляется и противу истине жестоце глаголет без надежды исправления, таковый еретик есть, по божественному апостолу и Златоусту, глаголющих: еретик есть, кто лживому мнению своему последует и крепце прилепляется (Слово 78-е). И Викентий Лиринский говорит: кафоликам свойственно сохранять предания святых отец, осуждать непотребные новизны, и, согласно слову апостола, дважды изреченному им, анафематствовать того, кто благовестит не то, что принято (гл, 24). И посему, согласно приведённых доказательств от святого Писания, и эта третья статья Окружного Послания, рекомендующая, кроме всеобдержно произносимого в России более 600 лет православными христианами имени Христа Спасителя (нашего) „Исус“, и ещё другое, тоже якобы истинное, новоположенное никонианами имя Христу Спасителю „Иисус“ на одном нашем славяно-русском языке, без всякого доказательства на то от святых отец, не может быть принята святой Церковью в руководство, а как лукавого беса плевел, сеянный посреде чистые пшеницы благоверия, на прельщение и погибель душам нашим (Максим Грек Слов. 10), должна быть окончательно уничтожена.

Замечание еп. Арсения. Неокружники твердят, что имя Исусово Бог есть. Но как кроме единого Бога нет ещё другого, так, по их мнению, и имени другого допустить Ему ни в каком случае невозможно. Но когда греко-российская Церковь стала именовать Христа, вместо Исус, Иисусом, то неокружники и замечают – она привела себе другого Бога. А когда мы сказали, что она нашего же Христа Господа именует Иисусом, то мы как бы два Бога сознаём под двумя именами, – одного под именем Исус, а другого под именем Иисус. Но таковое мнение неокружннков более нечестиво, чем хула, произнесённая от никониан на имя Христово „Исус“, ибо эти последние неистовятся только против одного, по нашему языку вполне правильного, наименования Спасителю нашему, а неокружники неистовятся против самого лица Его, не допуская Ему быть ни под каким другим наименованием, кроме единого славянского Ему имени.

Разбор. Неокружники в своей грамоте силятся доказать, что будто греко-российская Церковь под именем „Иисус“ верует в иного Бога, и не во Христа Спасителя и что Окружное Послание впадает в противоречие, признавая одинаково истинным именем Спасителя „Исус“ и Иисус. Швецов в своих замечаниях все доводы неокружников по сему вопросу опровергает и, согласно учению Окружного Послания, признаёт имя Христа Спасителя „Иисус“ только нововводным, и, в приложении буквы и“ по славянскому наречию, погрешительным“. Мнение неокружников о том, что будто наша Церковь под именем „Иисус“ верует в антихриста, ложно и нечестиво, что основательно доказывает в своих замечаниях Шведов, но и мнение последнего, равно как учение Окружного. Послания о том, что имя „Иисус“ – нововводное и погрешительное имя, неосновательно и приятия не достойно. Имя Христа Спасителя „Иисус“ нововводным не может и не должно быть названо, потому что оно так писалось и произносилось ещё при святых апостолах, в первенствующей Церкви, в греческой Церкви до отделения от неё западной, как и в настоящее время и в русской Церкви до патриарха Никона, о чём свидетельствуют „Выписки из старописьменных и старопечатных книг А. И. Юзерского, ч. II-я, стр. 70–133“, тем более сие имя Христа-Спасителя не может быть названо погрешительным. Слово „Иисус“ есть истинное и святейшее имя Христа Спасителя, что Сам Бог чудодейственно показал для обличения всех старообрядцев, как свидетельствует о сём составитель Окружного Послания в своём сочинении „Омышление“. „Бысть обычай“, говорит он, „во святых монастырях наших чести, во время трапезного вкушения братии, на жертвеннице по вся дни прилучающихся святых жития, положенные в Минеях-Четиих, печатанных в Киеве (составленных святителем Димитрием м. ростовским). И чтущий прилежно тщахуся новоизмененные произношения речей произдосити в чтении сообразно древлепечатным книгам (т. е. произносили вместо Иисус – Исус, вместо во веки веков – во веки веком и т. п.). Бе же во едином от монастырей (Макариеве) инок некий, именем Григорий (цареградец зовомый: занеже поживе некогда в пределах Царя-града). Сей ненавидяше книги оны Минеи-Четии, понеже в некиих местах обреташеся в них имя Христово сице: „Иисус“, и зело часто хуляше и поношаше я, и присно ропташе о сём, яко по вся дни чтомы суть. И по мнозе времени наступи благоразумия и, неистовством объят быв, взем тайно из трапезы едину Миней онех книгу, и вверже ону (оле дерзости!) в нечистое место... И абие, по праведному суду Божию, в той же час постиже его казнь сицева: проседеся внутрь чрево. его и не можаше удержати проход его облишия, но испражняшеся зело часто, гною мерзости с кровию текущу беспрестанни и, того ради, имяше присно сосуд на то уготован под одром своим, и, на седалищи седя, испражняшеся в келии своей. И пребысть в таковом наказании седьм лет, даже до смерти, и така изыде от жития сего. Сице наказана бысть безрассудная ревность и таково воздаяние получи! Сию повесть честиии и боголюбивые иноцы, самовидцы бывшие тому, сказаша. нам“. Вот как наказан безрассудный ревнитель мнимой старины, вот какое воздаяние он получил ещё здесь на земле за свой кощунственный поступок, вызванный нетерпимостью к православию и к правильному чтению и произношению святейшего имени Христа Спасителя „Иисус“. Устрашитесь и вразумитесь, братия старообрядцы, сего грозного прещения, которого не избег ваш неразумный единоверец и единомышленник.

Грамота неокружников (л. 46–48). Четвёртая статья Окружного Послания учит: подобне же и четвероконечный крест не сень есть ветхого сеновного закона, и не упразднися от новоблагодатного закона Христова. Множае же не есть образ богопротивника антихриста, и не кумир, и не мерзость запустения, стоящая на месте святе и т. д. Это учение противоречит святому Златоусту, который вещает: прообразуй и предписуя божественный Моисей животворящего и божественного креста образ, жезлом чермное море пресече и жидове немокренно и нескорбно преведе и проч... Аще ли же жезл он, образ токмо и сень начертавая, таковым и толиким чюдесам бысть делатель, что убо есть, еже не имать содеяти и сотворити той самый честный и животворящий Крест (Толк. Еванг. 3-я нед. поста)? Подобне и в толковании 73-го прав. 6 всел. собора греческой кормчей учит: честных крестов, с которыми выходят на общественные моления, нигде не полагать, кроме благопристойных мест и проч. На основании сих учений св. отец православному христианину нельзя согласиться с учением этой статьи Окружного Послания о четвероконечном кресте, сравненным в одинаковой степени с восьмиконечным честным животворящим крестом. Ибо крест четвероконечный, хотя и принят в Церкви, но употребляется как несовершенный крест (а только как сень креста) на весьма ограниченных местах, как о сём ясно с святоотеческими учениями в суждении о сеновном и Христовом крестах указано в Белокриницком уставе, с каковым учением мы только и можем согласиться, так как в нём никакой лжи не употреблено в защиту еретиков, пишущих испревращенно распятие Христово и неподобно, а согласно учения в Большом Потребнике, лист 600, где указано: кто считает испревращённое распятие, или допускающие его в таком изуродовании полагать на месте святе – на престоле, или ставить за оный, того святая Церковь предаёт проклятию, как неправо мудрствующего или любителя латинства. Следовательно, эта четвёртая статья Окружного Послания написана не от Духа Господней истины, но от лжи, которая, по словеси Спасителя нашего, от диавола есть (Иоан. зач. 32). А потому она требует здравого смысла и исправления на основании учений святых отец и церковных преданий.

Замечание еп. Арсения. Окружное Послание креста четвероконечного не сравнивало со осмиконечным, но паче назвало первый только образом креста Господня, и весьма ясно различило церковное употребление и того и другого, – лучше него ничего не сказали о сём и сами неокружники. Но неокружникам не нравится то, что Окружное Послание отрицает от четвероконечного креста название сени ветхозаветной. Против этого хотя они и представили три свидетельства, но в них, если и допустить какое возражение, то разве только в последнем. А первые два ничего Окружному Посланию не возражают. Но и последнее свидетельство Белокриницкого устава о наречении четвероконечного креста сеновным нужно относить, что оный часто Церковь употребляет только в осенении, как и Моисей в разделении Чермного моря жезлом крест изобразил только в осенении. Но чтобы четвероконечный крест называть в собственном смысле только сенью ветхозаветного завета, нельзя согласиться. Потому что святая Христова Церковь ныне не содержит ветхозаветных сеней, по только следует той истине, которую Христос нам предал есть. Как это отсюду можно приметить, что ветхозаветный агнец, приносимый, на жертву сеновно, прообразовал Христа и ветхозаветные опресноки – страдания Христовы. Но когда римская Церковь приняла во обычай Христа изображать агнцем, и, вместо кислых хлебов, служить литургию на опресноке, то шестой всел. собор строго воспретил это. А когда римляне не стали подчиняться этому, то многие книги написали святии отцы во обличение на них, что они неправильно оставили истину и гонят сень ветхозаветную. Тоже бы можно было сказать и за употребление в Церкви креста четвероконечного, если бы Христос не изобразил его в осенении при благословении учеников Своих, когда возносился от них на небо с горы Елеонской. А потому сами неокружники неистовствуют, называя образ креста Христова четвероконечный сенью ветхозаветной.

Разбор. Неокружники, наравне с беспоповцами, называют четвероконечный крест сенью ветхозаветного закона, образом богопротивного антихриста, кумиром и мерзостью запустения, стоящими на месте святе и т. п., а окружники во главе с Швецовым, согласно учению Окружного Послания, признают этот крест только образом креста Господня, не достойным святолепного почитания наравне с восьмиконечным крестом. Неистовствуют беспоповцы с неокружниками, так тяжко хулящие четвероконечный крест, тяжко грешат и окружники с Швецовым, считающие сей крест недостойным святолепного почитания наравне с восьмиконечным крестом.

Святая Церковь считала и считает крест Христов, как орудие нашего спасения, достойным святолепного почитания и равночестного поклонения без отношения к числу концов. Вот как учат о сём святые отцы 6 вселенского собора: „поскольку животворящий крест явил нам спасение то подобает нам всякое тщание употребляти, да будет воздаваема подобающая честь тому, через что мы спасены от древнего грехопадения“... (Книга правил, 73 прав. 6 всел. собора). Частнее, – четвероконечным крестом ограждается и запечатлевается вся жизнь христианина со дня рождения и до смерти его, в Церкви и вне Церкви. „Рукою воображаемый крест“, говорит писатель Кирилловой книги, „освящает вся, на них же полагается: и воду, глаголю крещения, и масло, и миро, и лица человека верующих, и тайный хлеб и священную чашу и ина вся“ (Кирил. л. 275 обор.). Какое же, после сего, основание имеют беспоповцы и противоокружники называть четвероконечный крест мерзостью запустения и печатью антихриста, а окружники – только образом креста Христова, не достойным святолепного почитания наравне с восьмиконечным крестом. Господь Бог, не желая погибели дерзких хулителей креста Своего, не раз чудодейственно засвидетельствовал равночестность и святолепность почитания четвероконечного креста наравне с восьмиконечным. Знамение четвероконечного» креста Господня явилось на небе во святом граде Иерусалиме при святом Кирилле, патриархе иерусалимском, о чём подробно повествуется в Четьи-Минеи за май месяц, под седьмым числом. Вот другой пример, рассказанный составителем Окружного Послания в его сочинении – „Омышление“. „Неции христиане (наши братия), ехавши с товары в польских пределах, идеже поляки, по обычаю своему, поставляют на распутиях образ распятия Христова, по обычаю латинскому устроенного по подобие, и видевше таковое распятие извозницы посмеяшася. Един же от них, дерзостный нравом, обезумися, и в неистовстве нача плетию сещи по изображению распятия того, и к возбраняющим клевретом рече: я сему крыжу ещё не то сотворю! Спутницы поехавше, он же остаётся един, и приготовися к поруганию... И абие гневом Божиим поражён, вечной смерти предан бысть. Клеврети же его, отъехавше дальше и видеша, яко несть подруга их, пождаше его. И яко не прииде к ним, идоша неции от них воззвати его, и обретоша его (о праведного суда Твоего, Христе!) мертва и бездыханна отнюдь, безлепотно на земли сидяща, и во руце платище некое, к поруганию приготовано, держаща, и со страхом многим, изрывше яму, закопаша на месте преступления его. Тако наказан бысть вседерзый христианин, поругавшийся распятию Христову, аще и не по подобию устроенному. Сию страшную повесть слышахом от некоего достоверного послуха, с клятвою утверждающа слово“. Рассказ о сём событии был напечатан Μ. С. Дударевым и в „Калужских Епархиальных Ведомостях“. братия старообрядцы! Напомню вам по сему поводу увещание составителя Окружного Послания, сделанное вам в следующих словах: „Видяще убо и слышаще сия, вседражайшии и прелюбезнейшии друзи, вострепещем и содрогнёмся, и, чужими бедами уцеломудрившеся, вся дерзкая злохуления отвержем, вражды и раздоры отринувше, распри и несогласия угасим, и всякое своё мнение и самомышление за индианы и ефиопы прогнаше, последуем правоте церковного учения“.

С 48 до 51 страницы разбираемой грамоты неокружники и Швецов препираются по вопросу о латинских опресноках и о латинской евхаристии, т. е. о таких предметах, которые не имеют ни прямого, ни косвенного отношения к нашей православной греко-российской Церкви, а потому сии разглагольствия окружников с неокружниками, без ущерба для дела, могут быть оставлены без внимания и разбора. С 51 до 61 страницы неокружники беседуют с Швецовым по содержанию шестой статьи Окружного Послания, т. е. по вопросу о том, следует ли в настоящее время приносить пятую просфору за царей еретиков, или не следует. Неокружники называют учение о приношении 5-й просфоры за царей еретиков еретическим и нечестивым, сами не приносят сей просфоры и окружников, приносящих сию просфору Царя, признают еретиками. Швецов довольно основательно опровергает нечестивое мудрствование неокружников о сём предмете и справедливо защищает мысль о приношении за еретических царей 5-й просфоры. Ошибка Швецова в рассуждении по сему вопросу заключается в том лишь, что он признаёт нашу Церковь еретической. Интересно знать, какую ересь видит Швецов в нашей Церкви? Из толкования на 71-е правило карфагенского собора видно, что еретики думают, что им известна вся глубина священных книг, а между тем сами сплетают басни. Еретик Швецов, „аще и мнится ведети что, ничто же разуме, якоже подобает разумети“ (Кор. гл. 8 зач. 139-е), о Церкви Христовой, но сплетает о ней разные басни, которые при посредстве своих учеников и почитателей устно и письменно распространяет весьма усердно среди старообрядцев и православных. Еретику Швецову легче клеветать на православную Церковь, называя её еретической, чем сознать и признать незаконность отделения от неё старообрядцев и необходимость для них возвратиться с раскаянием в её материнское лоно.

Грамота неокружников (л. 61–66). В заключение всего считаем долгом высказать вам, начинателям злополучного своего послания, что оно оказывается вообще двусмысленным и совсем несогласным с учением святых отец, – неправильно учит почитать за право или истинно-верующих еретиков, страшно хулящих имя Сына Божия, второго лица Святые Троицы, и нанесших оскорбление Святому Духу – третьему лицу Святые Троицы, через отнятие прилога „истинного“ и проч., положивших на нашем языке новое имя Сыну Божию и другие новодогматствования новопреданные, вопреки учения и предания Святой кафолической Церкви.

Замечание еп. Арсения. Неокружники, сколько ни винили Окружное Послание и нас еретиками за то, что признали греко-российскую Церковь под нововводным именем „Иисус“ именующею Христа Сына Божия, но вот и сами говорят тоже, что написано есть и во Окружном Послании. Они говорят о никонианах, положивших на нашем языке новое имя Сыну Божию. Явно, что и они под новоположенным в греко-российской Церкви (Иисус) признают Христа Сына Божия, и если за то признание мы, окружники, по их суду еретики, то равно и они неокружники по своему самосуждению такие же суть еретики. Вот и доказательство во очию всех, каково трудно им прать противу рожна истины, содержащейся в Окружном Послании.

Грамота неокружников. Очевидно, что изданием этого соблазнительного для православных христиан (Окружного) Послания вы желали, видимо, достигнуть какой-то особой привилегии от Правительства, хотя, к вашему огорчению, вы не получили желаемого: наоборот же – старообрядчеству вообще это послание принесло громадный вред и душепагубный раздор, стараясь загладить который, вы всюду теперь говорите, что три раза оно у вас уничтожено соборне и из руководства изъято. Но всё это неправда. Хотя вы и три раза это послание уничтожали, чем вполне оказалась вся его несостоятельность, но всё-таки из руководства в практике оно у вас не изъято, что доказывают многие истые начинатели его – духовные и миряне, которые, потешая себя, хвалятся о нём, говоря, что оно якобы уничтожило богохульство и крестохульство.

Замечание еп. Арсения. Действительно, по издании Окружного Послания, многие, как и сам пишущий строки сии, оставили нечестивое мнение беспоповцев, чтобы под именем „Иисус“ признавать иного бога – антихриста, и крест четвероконечный – мерзостью запустения и печатью антихриста. Да и самым ярым противникам оного, каковы суть писатели разбираемой грамоты, оно постиснуло уста, так что они уже открыто не говорят, что Иисус есть ин бог – антихрист, а только кое как намекают на это, и оно же как бы невольно вынудило их сознаться, что греко-российская Церковь положила новое имя (Иисус) Сыну Божию, и хотя крест четвероконечный они ещё назвали сенью креста, но от больших похулений на него Окружное же Послание их удержало. И посему явно есть, что Окружное Послание ни в чём не затмило нас, но паче точию просвещает во истине, за что и должны приносить благодарение Господу, а что противники его произвели раздор в Церкви Божией, то это были такие люди, которых и без Окружного Послания следовало бы отлучить от церковного общения за их ложные понятия о церковной истине.

Грамота неокружников. Хотя и есть у вас лица совсем не верующие этому еретическому посланию, говоря, что его составил не нашей церкви человек, – который только обманул наших архиереев и, по словам покойного архиепископа Савватия, окончил жизнь свою вне Церкви, кроме которой несть спасения, как при Ное в ковчеге, кто в нём не был, погиб.

Замечание еп. Арсения. Неокружники не обошлись без того, чтобы не бросить камня поругания и осуждения на память автора Окружного Послания. Но и это делают они тоже не по заповеди Господа: праведный суд судите. Они взяли словесное о нём свидетельство – не тех лиц, которые с ним жили и на руках которых он умер, но человека далече от него отстоящего, который мог поверить о нём и неверному известию. Но как те жители, на руках которых он умер, живы и доселе и дают противное сказанному неокружниками свидетельство, а потому, для справедливого суда о сём деле, должно быть ещё не малое исследование. Но когда кроме сего судят о нём неокружники, то этим доказывается только, что они не ищут правды Божией ни в каком деле, а домогаются одного, чтобы только сказать противное и укорительное.

Грамота неокружников. Действительно такое ваше Окружное Послание, принципиально непоследовательное учению святой Церкви, за своё произвольное и двусмысленное учение достойно конечного соборного опровержения, по наставлению святого Тарасия, патриарха Царя-града (Деян. 7 Всел. соб. л. 72), вещающего: „Итак, призовём, священнии мужи, Его (Бога) на помощь и, имея в груди своей страх Его, а в памяти будущий суд, препояшем чресла ума нашего истиной и, подражая во всём апостолам, будем творить суд нелицеприятный, чтобы без всякого замедления искоренить всякое нововведение и уничтожить всякую двусмысленность и всякое преувеличение, как примешанные в чистый хлеб, противные истине и враждебные церкви плевелы. То, что Церковь имеет по преданию, не есть вместе и „да“ и „нет“, но поистине есть „да“ и останется неповредимым и непоколебимым на вечное время, потому что неложен Возвестивший: „и врата адова не одолеют ей“ (Матф. Зач. 67-ое). А апостол Иаков двусмысленность вообще так строго осуждает, говоря: „муж двоедушен не устроен во всех путех своих“ (Иак. Зач. 50-ое).

Замечание еп. Арсения. Неокружники постоянно твердят, что Окружное Послание двусмысленно, и подыскивают тексты Писания к осуждению двусмысленности. Но во Окружном Послании ко учению святых отец древлеправославной Церкви не содержится никакового противоречия, как это ясно доказывается тем, что неокружники со всем усердием, потрудились указать это настоящей грамотой, но, как мы. уже замечали на всяком пункте их суждения, нигде ничего основательного показать не могли. Но сами до очевидности всякого говорят двусмысленно, как например, они обличали в еретичестве Окружное Послание за то, что оно сознало, греко-российскую Церковь, под именем Иисус, именующею Христа Сына Божия, а потом и сами говорят, что никониане положили новое имя Сыну Божию. И отсюда, всякому видно, что никониане через новое имя „Иисус“ именуют Сына Божия. Итак, не двусмысленность ли это, – свою собственную проповедь, сказанную в Окружном Послании, называть еретичеством? Посему все предосуждения, указанные неокружниками, падают, собственно, на главу их.

Грамота неокружников. Указав по возможности на лживое и еретическое учение Окружного Послания вашей церкви, по несогласности коего с богодухновенным Писанием, нам православным христианам приходится оного послания блюстись, мы убеждены, что вы, как представитель своей окружнической паствы, примете все благие и радикальные меры к окончательному искоренению этого еретического учения, как будто нарочно, только для раздора в старообрядчестве, в свет изданного собором ваших архиереев, – за которым, на основании Кормчей, гл. 71 л. 641, и Никона Черные горы Тактикон л. 2, вещающих: последуяй же прежде его святым собором, той собор есть свят, не последуяй же прежде его святым собором – не свят, но и скверен есть и отвержен, – мы, конечно, вправе не последовать, хотя с своей стороны имеем желание, на основании апостольских и святоотеческих учений и преданий, содействовать в принятии мер к устранению раздора, произведённого в старообрядчестве через Окружное Послание, изданное в 1862 году вашими пастыреначальниками.

Замечание еп. Арсения. Неокружники называют здесь Окружное Послание не согласным и богодухновенным писаниям, и святым соборам. Но каким именно богодухновенным писаниям и каким святым соборам оно несогласно, этого во всей грамоте не указали. Не сделав этому определённого указания, они навели уже на нас суд, что наш собор, издавший Окружное Послание, отвержен и сквернен есть. Но вот – чтобы осуждать собор епископов, издавших Окружное Послание, не указавши того, какому святому собору он не последовал, – и есть у самих неокружников в собственном смысле непоследование святым соборам. Следовательно, и это осуждение, которое неокружники приурочили на окружников, всей тяжестью своей падает на них самих. И в точности здесь оправдалось оное Христово изречение: – „им же бо судом судите, судят вам, и в нюже меру мерите, возмерится вам“.

Разбор. Неокружники говорят, что „злополучное Окружное Послание оказывается вообще двусмысленным и совсем не согласным с учением святых отец“, и видят эту двусмысленность и несогласие с учением святых отец в том, что оно нас, последователей греко-российской Церкви, – пишущих и произносящих имя Христа „Иисус“, читающих восьмой член символа веры без прилога „истинного“ и допускающих другие, по их мнению, „новодогматствования“ и „новопредания“, – считает и признаёт право или истинно верующими христианами. Окружное Послание, действительно, исполнено двусмыслия и противоречий, но сии недостатки заключаются не в том, в чём видят их неокружники, а в несоответствии содержания Окружного Послания учению священного и святых отец Писания о Церкви Христовой. В этом легко можно убедиться из краткого обозрения содержания каждой статьи Окружного Послания.

В первой статье говорится о том, что святая православно-кафолическая Церковь и священство пребудут до скончания века и до дня судного, а, между тем, то же Окружное Послание в противоречие себе признаёт общество беглопоповцев, до мит. Амвросия не имевших священства 180 лет, святой православно-кафолической Церковью. На это вопиющее противоречие в Окружном Послании обратил внимание впоследствии и сам составитель его, когда он, в известной переписке с Кирилловыми посланниками, вопрошал: „не прекращалась ли у старообрядцев богоучреждённая иерархия? аще прекратися, то како восстановися и где предсказано о прекращении и восстановлении ея“ (Брат. слово 1884 год т. I стр. 302–303).

Во второй статье Окружного Послания говорится о том, что греко-российская Церковь в догматах веры не погрешает, а, между тем, немного ниже в той же статье указываются какие-то „важные и благословные вины“ к отделению старообрядцев от сей непогрешающей в догматах веры Церкви. Не явное ли противоречие здесь заключается? Если греко-российская Церковь благодатна, то не может быть никаких важных и благословных вин к отделению от неё; если же вины к отделению от неё есть и притом важные и благословные, то, ясно, сама Церковь не может быть благодатной и непогрешающей в догматах веры.

В третьей статье говорится, что „Иисус“ есть имя Христа Спасителя, указываются даже примеры употребления этого имени задолго до патр. Никона, однако тут же, несколько ниже, оно называется нововводным и погрешительным. Если „Иисус“ есть имя Христа Спасителя, то в употреблении и произношении его нет и не может быть никакой погрешности, тем более, что употребление этого имени, по свидетельству самого Окружного Послания, освящено уважаемой старообрядцами древностью.

В четвёртой статье четвероконечный крест признаётся крестом Христовым, однако не считается достойным святолепного поклонения и равночестного почитания с восьмиконечным крестом. Если четвероконечный крест – крест Христов, то он достоин и святолепного почитания; если же окружники святолепно его не почитают, то, само собой понятно, они на деле не признают его крестом Христовым. Разве крест Христов может быть не достойным святолепного и равночестного почитания? Никогда. Поэтому окружники на деле поступают несогласно с учением четвёртой статьи своего послания.

В шестой статье увещеваются старообрядцы к молитве за царя. Но все ли окружнические попы и владыки молятся в царские дни о царе и приносят за него пятую просфору? Далеко не все. Многие из них в царские дни, вместо положенных благодарственных молебнов, совершают молебны о „бездождии“. Это факт, о котором свидетельствуют присоединяющиеся из раскола к православию. Все окружники поминают Государя, но при этом называют его не благоверным, как того требуют и старопечатные книги, а лишь только державным. Вот как исполняют окружники учение своего Послания! Вот какое соответствие между учением и самого Послания с учением священного Писания о Христовой Церкви. Окружное послание, по своему содержанию, может быть уподоблено мосту, проведённому лишь до половины реки, а потому негодному к переправе путников на другой берег. Подобно тому, как путник по указанному мосту может дойти только до половины реки и не может достигнуть противоположного берега, так точно и старообрядцы, при свете только Окружного Послания, могут оставить тьму беспоповских заблуждений и блато неокружнических мудрований, но не могут достигнуть тихого пристанища – Церкви Христовой, закрытой от их взора занавесью, сплетённой Окружным Посланием из каких-то „новодогматствований, „нововведений“, и „важных и благословных вин“, или, говоря прямее, – из какой-то мишуры, существующей только в воображении окружников. Сам составитель Окружного Послания сознавал негодность созданного им моста и питал сомнение относительно окружнических совершителей таинств, так как он даже перед смертью не решился принять к себе кого-либо из них в духовные отцы. Окружное Послание, исполненное противоречий и двусмысленности, не согласно священному и святых отец Писанию. Где в священном и святых отец Писании сказано, что Церковь Христова может быть некоторое время без священства, что допускает Окружное Послание? Нигде. Где в том же источнике вероучения сказано, что можно отделяться от благодатной, непогрешающей в догматах веры Церкви Христовой, как учит Окружное Послание? Нигде. Где сказано, что имя Христа Спасителя „Иисус“ погрешительно и что оно не должно быть в употреблении, как учит то же Послание? Нигде. Где сказано, что четвероконечный крест Христов недостоин святолепного почитания, как учит Послание? Нигде. Поэтому совершенно справедливо и весьма кстати неокружники привели, для обличения двусмысленности Окружного Послания, слова святого Тарасия, патриарха Царя-града: «то, что Церковь имеет по преданию, „не есть вместе и да и нет, но поистине да“», – и слова святого Апостола Иакова: „муж двоедушен не устроен во всех путех своих“ (Иак. зач, 50).

Это нужно сказать об Окружном Послании с одной стороны, с другой же – оно принесло старообрядцам и пользу. Родоначальники раскола представляли, а вслед за ними представляют и ныне беспоповцы, беглопоповцы и неокружники виной отделения своего от Церкви её повреждение всевозможными ересями, её падение и заражение скверной антихриста. Все эти вины, хотя совершенно ложно и злонамеренно измышлены, однако в глазах раскольников имели и имеют важное значение, были и считаются несомненно „важными и благословными“. Окружное Послание решительно и справедливо отвергло эти лжеизмышленные обвинения на Церковь, признав её православно-догматствующей. Справедливо, поэтому, и Швецов в своём замечании говорит, что он сам и окружники, по издании Окружного Послания, оставили нечестивое мнение беспоповцев об имени „Иисус“, о четвероконечном кресте и о некоторых других предметах – мнение, которое продолжают ещё разделять беспоповцы и неокружники; но и сим последним Окружное Послание „постиснуло уста“ и „удержало их от больших похулений“ на Церковь православную.

Таким образом, данный нами краткий разбор грамоты неокружников и замечаний на неё Швецова показал, что „яко же Иоанний и Иамврий противистася Моисею, такожде и сии, окружники и неокружники, противляются истине, – человецы растлени умом и неискусни о вере и что безумие их явлено будет всем, яко же и онех бысть“ (2 Тимофею 3 гл., 8 ст.). И окружники и неокружники противятся спасительной истине, столпом и утверждением коей является Церковь Бога жива (1Тим.3:15); и те и другие; как непокорники Церкви Христовой, подобны язычникам и мытарям (Ев. Матф. гл. 18, зач. 75); те и другие, как растленные умом и неискусные в вере, всем являют своё безумие тем, что неистовствуют и проклинают друг друга, как еретиков и „раздорников“; те и другие, наконец неминуемо вечно погибнут, если только не покаются и не придут в покорение и послушание святой Христовой Церкви.

Грамота неокружников (л. 66–68). Подписана: присутствовавший на чулковских беседах священноинок Игнатий. 7407 лета 6 мая.

Замечание еп. Арсения. Почему грамота неокружников подписана одним только священноиноком Игнатием, тогда как она писана не от одного лица? Ибо везде в местоимениях стоит не единственное число „я“, но множественное „мы“. Да и вправе ли писать таким повелительным и осудительным тоном, паче же настоятельными требованиями от архиепископа Иоанна, этот священник, без сведения и поручения своих епископов? Но если он имел от них поручение на написание и подание архиепископу Иоанну таковой грамоты, то почему же он не объяснил, что сделал по их поручению? Да и какая надобность была епископам неокружникам, Иову и Кириллу, поручать священноиноку Игнатию, когда они лично в конце февраля настоящего года беседовали с архиепископом Иоанном и обещались подать ему на письме, – в чём именно они зазирают Окружное Послание? Но вот, вместо их, подаёт архиепископу бумагу только один священноинок Игнатий. Конечно, все эти недоумения указывают не что иное, как только одно криводушие неокружников. По всей очевидности, епископы Иов и Кирилл, хотя последний сам был автором сей грамоты, ибо я отчасти знаком со слогом его, не были вполне убеждены во истине того, что было написано в этой грамоте, а потому они и здесь решились держаться сродного им двусмыслия: заставили подписать свою грамоту одного священноинока Игнатия и подать её архиепископу. И теперь, если кто их спросит, – почему де не соглашаетесь со окружниками к миру церковному? – они ответят: дело не за нами, но мы подали грамоту окружникам и ожидаем их согласия, пожалуй выдадут и копию этой самой грамоты, – как слышно, они уже заказали писать их в большом количестве. Но если окружники сделают на их грамоту сильное обличение, тогда они скажут: да мы-де так и не мудрствуем, а грамоту-де сию писал один священноинок Игнатий, как лицо частное, и мы-де мнений его не соразделяем. И не иначе, как только сего (ради) не подписали епископы их сей грамоты.

В общее же заключение мы должны сказать: хотя и весьма дорог мир церковный, о котором и мы, и многие из простосердечных неокружников соболезнуем, но учинить его с такими людьми, каковы суть сочинители рассмотренной нами грамоты, никакой надежды не имеется. Но будем молить Господа Бога, чтобы Он умирил Церковь Свою, если и не со всеми без вины от ней отделяющимися, то, по крайней мере, хотя с теми, которые скорбят о церковном разделении.

При чём и остаюсь грешный богомолец старообрядчествующей иерархии Арсений, епископ Уральский и Оренбургский, 10 июня 1899 года.

Разбор. Мнение Швецова о том, что грамота неокружников, подписанная одним только глаголемым священно-иноком Игнатием, не составляет произведения сего лишь последнего, а есть плод усиленной работы и неокружнических архиереев – Иова и Кирилла и составляет, таким образом, выражение религиозных верований всего неокружнического старообрядческого мира, я вполне разделяю.

Швецов, как авторитетный апологет раскола, ответил неокружникам по поручению лже-архиепископа московского Иоанна Картушина, на имя коего подана была грамота. Таким образом и ответ Швецова должен быть принят, как ответ от имени всех окружников и как выражение общего их религиозного верования. Поэтому, в разобранном раскольническом произведении выступили друг против друга два толка из среды старообрядчества – окружники и неокружники, из коих каждый старался показать полную религиозную несостоятельность и еретичества своего противника. Окружники в сём сочинении называют и признают неокружников: 1) „раздоротворцами, раздирающими единство Христовой Церкви“ (л. 25), 2) неистовствующими против имени „Иисус“ подобно тому, как неистовствовали друг против друга еретики Евтихий и Несторий (л. 29), 3) „лукавыми еретиками“ (л. 35 обор.), 4) „содержателями глубокого нечестия“ (л. 44 обор.) и 5) „самоосуждёнными еретиками“ (л. 62), с которыми „нет никакой надежды учинить церковный мир“ (л. 68); неокружники, в свою очередь, называют и признают окружников: 1) мудрствующими произвольно и неправильно, по-еретически, подобно Евтихию и Несторию (л. 25), 2) содержащими учение, подлежащее окончательному отвержению, как еретическое (л. 39 обор.), 3) еретиками двуименниками и двубожниками: (л. 42 и 44), 4) содержащими нечестивое еретическое учение о приносе 5-ой просфоры за Царя (л. 59 и 5) и вообще еретическое и лживое учение так называемого Окружного Послания (л. л. 63 обор. и 65 оборот). Окружники и неокружники дерзают называть себя и устно и письменно единой, святой, соборной и апостольской церковью в полемике с православными, а во взаимной полемике признали друг друга злочестивыми и самоосуждёнными еретиками, между коими никогда не может быть учинён мир церковный.

Святый Василий Великий в своём сочинении о „суде Божием“ пишет о раздорниках следующее: „В Церкви содержит и сочетавает каждый член в единомыслии с другим единая и истинно единственная глава, которая есть Христос: а если между членами нет единомыслия не сохраняется союз мира, не соблюдается кротость в духе, находятся же разделение, распря и зависть: то очень дерзко было бы назвать таковых членами Христовыми или сказать, что они под управлением Христовым“. Между окружннками и неокружниками нет единомыслия, не сохраняется союз мира, не соблюдается кротость в духе; напротив, между ними замечается разделение, распри и зависть. Поэтому, было бы очень дерзко с нашей стороны признать их Церковью Христовой, назвать их членами Христовыми, или же сказать, что они находятся под управлением Христовым. Не имея истинного пристанища, т. е. святые апостольские Церкви, окружники только кружатся около сего пристанища, близко подходят к нему, но не входят в него, а неокружники не только не кружатся около Христовой Церкви, не только не подходят близко к ней, но всё более и более удаляются в непроходимые дебри раскола и в глубокие пропасти, откуда трудно им узреть свет Христовой истины и обрести святую, соборную и апостольскую Церковь, вне которой спасение невозможно.

Кишиневский епархиальный миссионер, священник Феодосий Воловей

(Открытое письмо к Д. И. Боголюбову).

Многоуважаемый Димитрий Иванович!

«Мы не сильны против истины, но сильны за истину», говорил ап. Павел (2Кор.13:8). Не может быть в должной мере плодотворным влияние такого служителя истины, который в пылу борьбы «за истину» иногда допускает обмолвки и «против» неё. Такая мысль возникает при чтении вашей краткой беседы с сотскими-штундистами в сентябрьской книжке «Миссионерского Обозрения». Вы извините меня, если я, по долгу служителя Церкви, замечу вам, что в словах мужичков-сектантов, как будто было больше «за» истину, чем в ваших.

Беседа была о присяге. Я не скажу, что не нужно защищать присягу, а спрошу только: хорошо ли вы её защищаете, в тех ли случаях и в том ли духе и смысле, в каких можно защищать её?

«Мы и так будем служить царю по правде. Чего клясться?..» говорят вам мужички. Прекрасные, русские слова; над ними должно задуматься: в них есть мысль очень веская. Религиозный человек поступает по правде; его обязывают к тому совесть, религия; дела его видит и судит Бог; при таких сильнейших побуждениях к «правде» – «чего клясться?» говорит он, клятва – напрасна. Человек нерелигиозный не будет так рассуждать: он присягнёт легко, потому что не чувствует смысла и силы присяги; он отнесётся к ней легкомысленно, механически, формально; она его не много свяжет, особенно, если она принудительна; так что и в этом случае клятва. – напрасна («всуе»).

Вы отвечаете, что это рассуждение не должно иметь силы, потому что клятва нужна в жизни, она прекращает споры. Почему бы ни заставляли клясться, нужно, по-вашему, клясться, потому что, если мы отказываемся, нас просят, бранят, получается спор, а с людьми не нужно спорить (а с словом Божиим?). Для подтверждения своего мнения вы приводите слова ап. Павла: «люди клянутся высшим, и клятва... оканчивает всякий спор их». Этот факт из жизни св. апостол взял для сравнения, а не для узаконения и заповеди, как и Господь, приводя в притче домоправителя неправедного, не рекомендует нам поступать неправедно. А что указанный апостолом людской обычай грешен, нет спора. Против него-то и дал Господь заповедь «не клянись вовсе». Основание этой заповеди, конечно, не толстовское, весьма неостроумное, а другое. При посредстве присяги нельзя заставить христианина поступать по воле человеческой, а не по воле Божией; если бы было так, как утверждает Л. Толстой, то присяга имела бы такой смысл: «Господи, обещаюсь и клянусь поступать против Тебя, если велят люди, а если не буду их слушать, то буду виноват против Тебя, и Ты меня накажешь», что, очевидно, не имеет смысла. Никакая присяга не оправдывает и не требует греха; присяга невольная или грешное требование со стороны присяжной власти никакой нравственной или религиозной обязательности не имеют. Основание к заповеди Спасителя указано другое величие Бога, которому мы с любовью и трепетом поклоняемся: «не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий, ни землёй, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головой твоей не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным (т. е. она во власти Бога)». Уничижать величие Божие противно религиозному чувству и совести. Вообразите: два соседа «спорят» между собой о клоке земли – один у другого отмежевал помойную яму. Разбирает на месте мировой судья, устанавливая наследственность и давность смежных владений. Призываются свидетели и священник для привода их к присяге. Правда, клятвой труд судьи ускорится и облегчится, а «спор» может прекратиться, но только для разрешения этого пустого, часто злого и своекорыстного спора и для облегчения судьи средством берётся Высочайшее имя и власть Владыки неба и земли – Бога, Он призывается в судьи и разбиратели в наших житейских дрязгах. Правда ли, что такой клятвы не запрещал Господь? Тогда что же Он запрещал, говоря: «не клянись вовсе; да будет слово ваше: да, да; нет, нет?».

Чтобы не подпасть осуждению, вы советуете христианам не клясться еврейскими клятвами, которые только будто бы и запретил Христос, а христианской – именем Божиим, каковой клятвы Христос, как вы говорите, не запрещал.

Еврейскими клятвами христиане, кажется, не клянутся, а именем Божиим некогда клялись и евреи; впрочем, некоторые еврейские клятвы универсальны (напр. небом). Господь запрещал обычные клятвы не потому, что они «еврейские», или, как вы говорите, «обходные», а потому, что они – уничижение славы Божией, неблагоговейны: «клянущийся храмом клянётся им и Живущим в нём, и клянущийся небом клянётся престолом Божиим и Сидящим на нем (Мф.23:21–22)». Значит, потому только и запрещал Господь «обходные» клятвы, что они, как и вы говорите, «в сущности – клятвы именем Божиим». Как же вы говорите, что Христос не запрещал клясться именем Божиим? Если нельзя клясться небом, потому что «оно престол Божий, то уж, конечно, и без слов понятно, нельзя клясться Сидящими на этом престоле. Если Господь разрешал, как вы думаете, клясться именем Божиим, а запрещал клясться небом, землёй, жертвенником, храмом, Иерусалимом, то неужели величие и святыня этих предметов в очах Его выше величия Бога и имени Его? Повторять для евреев заповедь, изречённую с Синая, небыло нужды: евреи времён Спасителя не только для клятвы и «всуе», но и по необходимости-то боялись произносить имя Божие.

На ваши слова, что ап. Павел призывал Бога во свидетели, мужички отвечали: «то во свидетели призывать Бога, а то клясться. Это особая статья. На присяге нас заставляют клясться именем Божиим» ... Если необходимо нужно кого-нибудь уверить в том, что вы не солжёте и не поступите против совести, то не так тяжело для религиозно-нравственного сознания сказать: «я христианин, я постоянно перед Богом, если я солгу или сделаю неправду, Он мне судья; будьте в этом уверены, не бойтесь, я свидетельствуюсь перед вами моей верой и совестью». Но сказать: «обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом» ... да, мужички, это несколько «особая статья»...

Совершенно несправедливо ваше замечание, что, повелевая христианам никак не клясться, а говорить только: да, да, нет, нет, ап. Иаков не запрещает самой главной и ответственной клятвы именем Божиим.

Что касается рекомендуемого вами подражания Богу и ангелам, то нужно подражать с рассуждением и согласуясь с заповедями Божиими, ибо человек слишком маленькое существо, и грешное, и суетное, его клятвы нечто иное, чем обетования Божии и возвещения ангелов Его.

И в целях миссионерских, и в целях более общих и широко понимаемых необходимо хорошенько подумать над вопросом о присяге. Это – вопрос забытый, вопрос соблазняющий многих. Присяга иногда – пытка совести; разумеем главным образом слишком широкое пользование присягой на суде. Для простого человека присяга – пытка потому, что в нём происходит борьба: не сказать правду страшно, грешно, а сказать – не выгодно, тем больше, что то, что правда для судьи, для него иногда сомнительно, а материальные вопросы слишком больны для крестьянина и вот он или делается клятвопреступником, или изворачивается между правдой и неправдой, или насильно (через насилие над совестью) вынуждается сказать горькую для него правду, при том правду по подсказу судей, им желательную; немного похоже это на духовную пытку. Присяга часто – пытка для священника. Повод ничтожный, дело ясно, а по требованию буквы закона нужно привести к присяге; священника не спрашивают о его взгляде, не излагают ему судебного дела, а прямо приказывают привести к присяге. Отказаться – иногда значит поднять против себя опасную бурю; согласиться – иногда значит уничижать то имя Божие, святить, охранять и величать которое долг священника; в виду этого священник делает иногда это, намеренно как бы закрывая глаза, делает как судебную формальную процедуру; но это новая неправда и грех; и идёт священник после этого со стыдом и с самой тяжёлой мукой в своей совести...

Необходимо нужно строго и в чисто церковном духе рассмотреть следующие вопросы и тезисы:

1) Есть ли действительно и какие именно случаи в жизни, когда, не призвав Бога во свидетели, человек делается виновным против духа и прямых требований Божиих заповедей о любви. Этих случаев не может быть много в жизни, и они должны быть слишком серьёзны, чтобы служить исключением из божественного запрещения клятвы.

2) Для кого и при каких условиях присяга не напрасна? Есть характеры и люди, есть обстоятельства и условия, при которых она заведомо бесполезна и особенно грешна.

3) Каждый отдельный случай присяги должен быть отдан на свободное решение совести того или другого представителя Церкви или церковного суда; приказание в этом случае священнику, хотя бы и со стороны духовной консистории, не должно иметь места, раз он по совести не согласен с решением, принятым на основании человеческих, а не божеских (церковных) законов; в некоторых случаях решающим должно быть слово духовника приводимого к присяге.

4) Должна быть рассмотрена и составлена чисто-церковная формула присяги или свидетельства совести. Это дело исключительно церковной компетенции; ни одно государственное учреждение не может отвергнуть церковной формулы, потому что это, во-1-х, будет насилием религиозной совести, во-2-х, гражданская форма может не соответствовать церковным требованиям, и по этим двум основаниям присяга не будет иметь обязательного религиозно-нравственного значения.

Вы, миссионеры, – служители Церкви Божией; сослужите ей службу и в этом вопросе, не решайте его с плеча, для минутной победы, а поприлежнее подумайте. Поднимайте его на своих съездах, рассуждайте и пишите о нём по церковному, по совести. У вас много средств к этому: вам открываются думы и чувства народные; не зашумливайте их, а дайте им хорошенько высказаться. Видите, как чутка религиозная совесть простых людей и как дороги им Божии заповеди. Вы не разрешили, Дмитрий Иванович, удовлетворительно для них мучительного вопроса, однако они ушли мрачные, обещаясь и ещё подумать, – какой прекрасный, беспристрастный и внимательный народ! Нужно особенно лелеять, что в нём есть доброго и здорового, чтобы он поверил нам и в том, в чём он болен и грешен!

Да поможет вам Господь в ваших трудах!

Искренно вас уважающий священник Димитрий Силин

(По поводу бывших в Нижнем-Новгороде собеседований).

Нижегородские ярмарочные собеседования в нынешнем году носили особый, необычный доселе характер. Благодаря отпущенным от Св. Синода средствам, преосвященным Назарием, епископом нижегородским и арзамасским были приглашены принять в них участие профессор казанской академии Н. И. Ивановский (в качестве руководителя), казанский епархиальный миссионер Μ. И. Васильевский, миссионеры: черниговской епархии – священник Родионцев и екатеринославский священник Шалкинский; на несколько дней приезжал и синодальный миссионер, протоиерей К. Крючков, а также и самарской епархии миссионер священник Д. Александров. С другой стороны явились сюда и известные главари раскола: Мельников, ратоборец австрийского священства, слепец Коновалов, спасова согласия, брачный поморец Пичугин (из Пенз. губ.) и другие. Такое скопление опытных в собеседованиях людей разных упований придало этим собеседованиям особую оживлённость и практически-жизненное значение.

Но выдающимся обстоятельством было то, что здесь открыто перед всеми, в присутствии православных миссионеров и при наблюдении за порядком и сдержанностью в словах и выражениях руководителя, вели собеседования между собой и старообрядческие начетчики. Коновалов (спасовец, не допускающий перекрещивания переходящих из православия) вёл две беседы с поморцем Пичугиным (требующим перекрещивания) и одну беседу с Мельниковым. Беседы, по производимым записям, начаты печатанием в Нижегородских епархиальных ведомостях и по окончании их мы скажем своё слово. Теперь же отметим лишь одно обстоятельство. Поморец Пичугин прислал на наше имя письмо, прося дать заключение о беседах его с Коноваловым, на которое мы и отправили ему свой ответ.

Считаем не безынтересным огласить пока как само письмо, так и ответ наш ему.

1) Письмо Пичугина на имя профессора Ивановского.

„Ваше Превосходительство,

Многоуважаемый Профессор,

Николай Иванович!

Ваше поведение во время моей беседы, бывшей в Нижнем-Новгороде, меня заставляет думать о Вас, как о человеке гуманном, в полном смысле этого слова; поверьте, – я говорю правду.

Если Вы не сочтёте за труд написать мне Ваше бесстрастное заключение по отношению моей беседы с Коноваловым, я премного обязан буду Вам за такую справедливость, когда буду иметь счастье в получении Вашего благородного заключения.

Адрес мой: В с. Никольский Поим, Пензенской губ„ Льву Феоктистовичу Пичугину.

С глубоким уважением имею честь быть к Вам Л. Пичугин“.

23 августа 1902 г.

2) Ответное письмо профессора Ивановского.

„Поим, Пензенской губернии.

Льву Феоктистовичу Пичугину.

На письмо Ваше от 23 ввгуста ответствую.

Беседы ваши с Коноваловым шли по неразрешимому для вас обоих вопросу (необходимо ли повторять крещение над переходящими в беспоповство от российской Церкви).

На первой беседе, когда вы доказывали, что нужно крестить всех еретиков, и во Имя Св. Троицы крещёных, в три погружения, вы были положительно неправы, с общей канонической точки зрения, так как шли вразрез с совершенно ясными и определёнными постановлениями соборов, вам хорошо известными. После этой беседы я и говорил, кому случилось, что Пичугин совсем не туда ударил. Ему следовало обосноваться только на антихристе и в нём только найти себе опору.

Вторая беседа, сколько теперь упомню, с этого именно и началась. Но тут пошли уже недоговорки и игра слов, как говорят, в тёмную для обоих. Коновалов обосновался на крещении в нашей Церкви, как говорится о нём в нашем Потребнике и как действуется на практике, об антихристе же заявил, что особого антихриста не будет.

Вам легко было показать, что перед последним временем будет „собственным и изъятым образом“ (слова Иоанна Дамаскина, Богословие, гл. 26) антихрист, о котором пишется и в слове 105 св. Ефрема Сирина и в Ипполитовом, помещённом в Соборнике. Но этого вы не сделали, потому что тогда возник бы вопрос о том, будет ли у антихриста (последнего) крещение во Имя Св. Троицы; и пришлось бы вам тогда обоим плохо в том пункте учения, который для всех беспоповцев основной, и без которого они совершенно беспочвенны. И вот вы начали ходить кругом, да около основного своего верования, боясь его коснуться, чтобы не убить публично всю беспоповщину. От этого и кончилась ваша беседа ничем, и никто из неё сущности дела не понял, а унесли только впечатление, что Коновалов, опираясь на наш православный Потребник, и здесь оказался правее, чем вы.

Для меня это ничуть не удивительно потому, что все внутренние в расколе вопросы и споры, – возьмите хоть о браке с бракоборами, или о молитве за царя с бегунами, или о священстве поповца с беспоповцами, или окружников с неокружниками, или спасовцев-отрицанцев с подначальниками и т. д., – что все эти споры являются непримиримыми и возбуждаемые вопросы в сущности на почве раскола неразрешимыми, причём спорящие могут только возражать и нападать на своих противников, но себя защитить не в силах.

Об этом стоило бы очень и очень подумать всем старообрядцам.

Что лично до вас и до Коновалова, то вы вообще сдержаннее; Коновалов же – известный уже мне кощунник, – едва ли во что и верующий, упоминающий более всего о бесах и диаволах, распределяющий места в аду, но о рае и о Христе, Спасителе нашем, почти не упоминающий, а только посмевающийся над дорогими, священными в глазах других, предметами, до св. причастия включительно с целью запугать малоопытных и особенно колеблющихся слушателей. Мне приходилось не раз его останавливать, но слово человеческое мало на него действует, пока не постигнет суд Божий над посмевателем и глумителем. Писанием он прямо злоупотребляет, выбирая из него лишь то, что в нём есть резкого, и составляя из этих обрывков свой букет.

Вот моё, испрашиваемое Вами, заключение о беседах ваших с Коноваловым.

Профессор Н. Ивановский

Возникновение штундизма в Сквирском уезде относится к 1875 году. Это было время усиленного религиозного брожения в народе, возбуждённого появлением штундизма в пределах Киевской губернии. Слухи о „новой вере“ с необыкновенной в данных случаях быстротой проникли во все, даже самые отдалённые, уголки, повсюду вызывая среди местного населения самые разнородные толки и предположения. В то время, как у одних, при известии об отрицании новыми сектантами икон, креста, крестного знамения и таинств, с именем штундиста возникало представление о чём-то ужасном, более похожем на сатану и антихриста, чем на обыкновенного человека, другие передавали преувеличенные до крайности рассказы о необыкновенных богатствах штундистов, – богатствах, которыми они щедро наделяли всякого, пристававшего в их секту; иные, наконец, с штундизмом связывали всегда волнующий их вопрос об отобрании у помещиков земель и наделении ими крестьян и даже об уничтожении панов и начальства вообще. Всё это крайне возбуждало у крестьян любопытство и побуждало более нетерпеливых из них самих отправляться в места, уже заражённые штундизмом, чтобы ближе познакомиться с учением и бытом людей „новой веры“.

К числу последних принадлежал и крестьянин с Скибинец Тимофей Заяц. Тимофей Заяц был из категории тех лиц, у которых, если и есть религиозное чувство, то оно заглушено материальными, житейскими расчётами. Пока он был, или лучше сказать, считался православным, он нерадиво и неохотно исполнял церковные уставы и то только по необходимости и из подражания другим, не находя в таинствах и священнодействиях Церкви того утешения, которое испытывают люди, искренно верующие и заботящиеся о своём спасении. Узнав о появлении штундизма в соседнем Таращанском уезде, Тимофей Заяц решил отправиться туда и посмотреть „що то за люды, и яка у их вiра“. Полная свобода от всяких обязанностей к Церкви православной и к своему приходскому духовенству, простота штундовских молитв и песен, возможность толковать самому слово Божие по собственному разумению и, наконец, лёгкость, с какой штундизм обещает спасение. пришлись ему по душе. Улыбалась ему также и возможность играть первую роль в своём селе, быть руководителем толпы и, сделавшись пресвитером, получать, по примеру других пресвитеров, немалые доходы. Поэтому Тимофей Заяц недолго думал и колебался, и возвратился домой уже штундистом. Оставив православную веру, сам он немедленно стал распространять новое учение среди своих родных и односельцев. Проповедь его была настолько успешной, что уже в 1876 году у него оказалось последователей до 37 человек обоего пола. Ободрённый таким успехом, Тимофей Заяц скоро дошёл до открытого и публичного кощунства и издевательства над православной Церковью и её святынями, вследствие чего был предан суду и сослан в Сибирь, где и умер. Такой оборот дела был смертельным ударом для зарождавшейся штундовой общины с. Скибинец. Лишившись так скоро своего главного вожака и руководителя, а также напуганные участью, постигшей Зайца, штундисты с. Скибинец совершенно присмирели и затихли. Мало-по-малу община их начала разлагаться и скоро представляла печальную картину религиозного невежества и нравственной распущенности. Вслед за первыми приступами необычайно высокого религиозного воодушевления, выражавшегося в постоянных молитвенных собраниях с чтением и толкованием св. Писания, устранении из своей среды таких пороков, как пьянство, воровство, и развитии широкой взаимопомощи и благотворительности, хотя и в пределах лишь только своей секты, наступило полное охлаждение. Не будучи в состоянии правильно понять всю необъятную высоту христианского учения, содержащуюся в священных книгах, наталкиваясь постоянно на противоречия между своим учением, отрицающим всякую необходимость внешних форм и проявлений для выражения религиозного чувства, с ясным и решительным утверждением этого со стороны св. Писания, штундисты с. Скибинец скоро разделились на несколько партий, враждебных друг другу; прежнее единодушие уступило место личной борьбе и ссорам, поведшим к прекращению их молитвенных собраний. До какой степени религиозного невежества дошли сектанты, – можно видеть из того, что дочь Тимофея Зайца, Мария, двадцатилетняя девица, не имеет никакого решительно представления о Боге, троичности Лиц в Божестве; даже важнейшие моменты из жизни и деятельности Господа нашего Иисуса Христа ей неизвестны; не знает она также ни одной из самых общеупотребительных христианских молитв, не исключая и молитвы Господней. Родившись в то время, когда отец её, Тимофей Заяц, уже отрёкся от православия и принял штундизм, она лишена была св. крещения и таким образом является язычницей в полном значении этого слова... Одновременно с ослаблением религиозного воодушевления, охватившего сектантов в самом начале поступления их в секту, среди них обнаруживается и крайний упадок нравственности. Преступные связи с чужими жёнами, при жизни своих жён, воровство, мошенничеств о лицемерие, гордость, жестокосердие и тайное пьянство сделались пороками более обычными у этих сектантов, чем у православных.

В с. Капустинцы, находящееся всего в двух или трёх верстах от Скибинец, штундизм был занесён также благодаря пропаганде Тимофея Зайца. Здесь первым учеником и последователем Зайца был его ближний родственник, Кирик Зубко, который для Капустинец явился таким же апостолом штундизма, каким Тимофей Заяц был для с. Скибинец. Кирик Зубко принадлежит к числу тех крестьян-малороссов, у которых упрямство и самолюбие являются основными и господствующими чертами характера. Познакомившись с учением штундистов и заучив от своего наставника много текстов из ветхого и нового завета, служащих для поддержания этого учения, усвоив также преподанное ему превратное толкование их, Кирик Зубко сделался энергичным пропагандистом между православными крестьянами пггундистского учения. Вскоре за кощунство был посажен в тюрьму, где вместе с другими заключёнными усердно читал св. Писание и ещё более утвердился в своём лжеучении. Когда же был освобождён, то, не смотря на все увещания своего пастыря, продолжал ещё с большим упорством отстаивать свою новую веру. В это же время ему удалось обратить на себя внимание некоторых петербургских аристократов (Пашковского учения), которые удостоили войти с ним в переписку, высылая ему деньги на пособие; но это сочувствие и поддержка знатных лиц вскружили голову Кирика Зубко окончательно и отняли всякую надежду на возвращение его в лоно Церкви православной. По возвращении из тюрьмы Кирик прежде всего стал принуждать к переходу в штунду свою жену и детей, для чего прибегал к жестоким побоям, впрочем постоянно и везде практикуемым в таких случаях сектантами. После этого он стал с ревностью, достойной лучшей участи, стараться о привлечении единомышленников нового учения среди своих односельцев. Но несмотря на все его усилия и труды в этом направлении, ему в течение почти двадцати лет удалось совратить в штунду только четыре семьи. Строгое и быстрое наказание, постигшее Тимофея Зайца и его самого, подорвало среди крестьян доверие к распространяемым им толкам, будто бы даже само правительство сочувствует штундистам и позволяет им безнаказанно глумиться над православной Церковью и её святынями. Со стороны местного пастыря также своевременно приняты были весьма целесообразные и энергичные меры для противодействия пропаганде штундизма Кириком Зубком среди крестьян с. Капустинец. Живя за несколько вёрст от этой деревни, он понял, что одному ему будет весьма трудно следить за деятельностью Зубка, а посему он решил организовать из среды самих крестьян нечто в роде церковного братства. Само собой разумеется, в число братчиков приглашены были самые надёжные и известные своей преданностью вере православной лица. Не рекомендуя им самим входить в споры и рассуждения по вопросам веры с Кириком, он поручил им только следить за всеми действиями Зубка и немедленно доносить ему как о собраниях, устраиваемых им в своём доме, так и о всяком поколебленном его пропагандой. Благодаря организации такого рода, все усилия Кирика Зубко насадить штундизм в с. Капустницах в более широких размерах в течение почти двадцати лет оставались тщетными. Лишь только устраивалось какое-либо собрание пггундистов, священник, извещённый об этом, спешил в с Капустинцы, смело и энергично обличал заблуждения штундистов, укорял тех из православных, которых находил на таком собрании, и приказывал разойтись по домам. Нередко по окончании богослужения в их приходской Церкви, при встречах во время похорон и при исполнении у них других треб, священник подолгу беседовал с крестьянами, указывая заблуждения штундистов и превосходство веры православной. Насколько энергично охранял этот православный пастырь своё духовное стадо от происков штундового учителя, показывает уже тот факт, что московские и петербургские покровители Кирика Зубка неоднократно присылали ему обидные письма с угрозой „стереть его с лица земли, если он не оставит в покое истинного христианина,“ каким был в их глазах Зубко, т. е. если будет мешать его пропаганде штундизма, и даже доходили до низкой клеветы в одном из распространённых сектофильствующих журналов, обвиняя этого честного и истинного пастыря своего стада в жестокости и тиранстве. Утомлённый, наконец, двадцатилетней борьбой со штундой, расстроив своё здоровье о. Р...ский начал просить о выделении д. Капустинец в самостоятельный приход, в видах более тщательного надзора и охранения православных от увлечения в штундизм таким опытным и упорным лжеучителем, каким был Кирик Зубко. Просьба его была уважена, и в 1895 году Капустинцы были преобразованы в самостоятельный приход. К сожалению, новый пастырь не сумел приобрести той любви и уважения, какими пользовался о. Р...ский. Организованное последним братство ревнителей православной веры, не встречая прежней поддержки и умелого руководства, распалось. Такая перемена в церковно-приходской жизни Капустинец совпала с послаблением штундизму и со стороны гражданской власти. Кирик Зубко понял, что настало время действовать и что жатва будет обильна. И действительно, надежды его оправдались. В течение одного или двух лет со времени этой перемены число штундистов в Капустницах удвоилось. Замечательно, что одной из первых жертв пропаганды Кирика сделалась семья лучшего из православных крестьян Я...го. Последний был человек глубоко религиозный и искренно преданный сын православной Церкви. Лучшим доказательством его религиозной настроенности в духе православной веры служит тот факт, что он два раза вместе с своей женой был в Иерусалиме для поклонения Гробу Спасителя и почти ежегодно совершал паломничество к киевским святыням. Будучи сам человеком весьма религиозным, трудолюбивым, трезвым и честным, он и детей своих воспитывал в духе истинного благочестия и повиновения уставам Церкви православной. Как преданный сын православной Церкви, он терпеть не мог штундистов и, при образовании церковного братства в с. Капустницах, стал одним из первых и весьма деятельных членов его, своим примером и авторитетом удержавши не одну семью от увлечения штундизмом, особенно на первых порах появления его. Казалось поэтому, что его семья прежде и более всех была застрахована от совращения в сектантство. Тем большим ударом и огорчением было для Я.,.го переход в штунду его старшего сына-первенца Василия. Огорчённый и смущённый таким неожиданным поступком своего сына, Я...вой в порыве оскорблённой отеческой гордости пришёл в страшный гнев и до такой степени избил Василия, что только вмешательство соседей спасло его от ужасного преступления. Видя, что ни его угрозы, ни слёзы и просьбы матери, ни, наконец, убеждения священника не в состоянии заставить сына, подстрекаемого к дальнейшему упорству Кириком, отречься от штундизма, Я...вой решился на самую крутую меру. Опасаясь вредного влияния Василия на остальных членов семьи и желая спасти их от опасности заражения гибельным лжеучением, он прогнал Василия из своего дома, выделив ему, впрочем часть земли и имущества. Тяжело и горько было его родительскому сердцу производить такую жестокую операцию над родным детищем, больно и обидно ему было видеть, что его первенец, помощник и опора его старости, изменил заветам предков, жестоко посмеялся над самой дорогой его святыней и сделался отступником от родного православия! Стыдно ему было и перед своими соседями, ему, столько ратовавшему против ненавистного штундизма, – что не уберёг от гибели родного сына!.. Но он утешал себя, по крайней мере, надеждой, что с корнем вырвал зло из своего дома, и изгнание старшего сына послужит хорошим уроком и предостережением для остальных детей. Прошло ещё несколько лет, и Я...го постиг новый, не менее жестокий удар. Не любил Я...вой и прежде Кирика Зубка за его отступничество от веры, но ещё более возненавидел его после совращения в штунду сына, справедливо видя в Кирике главного виновника своего несчастья. Но можно представить себе горе и ужас Я...го, когда его второй и последний сын Афанасий, увлечённый дочерью его заклятого врага, задумал жениться на ней! „Никогда, говорил он, я не плакал, но тут слёзы сами полились из моих глаз и на сердце навалился как бы тяжёлый камень. Пропали теперь мои дети! И зачем только начальство держит между православными христианами таких Неверов, которые сбивают с толку наших детей. Видно за грехи мои Господь посылает мне такое искушение!“ Чувствуя своё полное бессилие, Я...вой отправился к своему прежнему пастырю, поведал ему своё горе и просил совета и указания, как поступить в данном случае и что предпринять. Решено было не препятствовать Афанасию жениться на дочери Зубко Анне, но потребовать от неё отречения от штундизма и принятия православия. Анна Зубко согласилась на все эти условия тем более, что и отец её не препятствовал этому. Такой поступок Кирика немало удивил крестьян, слышавших от него неоднократные уверения, что он скорее решится убить своих детей, чем допустит, чтобы кто-нибудь из них принял веру православную. Возникло даже такое предположение, что Кирик одумался и хочет сам вернуться в православие. Но дальнейшие поступки его показали, что дозволение дочери выйти замуж за Афанасия и принять православие было только ложным манёвром, дабы посредством этого брака увеличить штундовую общину на счёт богатых и влиятельных в селе родных Я...го. На первых порах своего замужества Анна, казалось, совершенно отреклась от штундизма и сделалась православной христианкой. Но потом она начала всё реже и реже посещать храм, отговариваясь то болезнью, то недугом, то непогодой. В то же время она стала чаще посещать своего отца, где вместе с ним и братьями своими пела штундовые псальмы и читала по Библии излюбленные сектантами места, в которых по их мнению, осуждается православная Церковь. Туда же за женой стал ходить и Афанасий, причём родные его жены старались окружить его самой нежной заботливостью и вместе с тем мало-по-малу напитывали его ядом своего лжеучения. С грустью смотрел отец Афанасия на эти заигрывания родни своей невестки около его сына; хорошо понимал он, к чему могут привести эти посещения часто и со слезами на глазах просил он сына и невестку не губить своей души, не слушать Кирика, а по ночам долго не спал, перебирая в своём уме все средства, дабы спасти сына от измены православию. Подошло время „призыва“, и Афанасия взяли в солдаты, чему Я...вой искренно обрадовался. „Пусть, говорил он, послужит в москалях, повидит света и людей и узнает, что и начальство держится православной веры, – авось эта дурь и выветрится у него“. С отъездом сына Я...вой взял на помощь себе своего внука Евдокима, шестнадцатилетнего парня, окончившего министерскую школу в м. Б...ке. Работая в доме и на поле своего деда вместе с Анной, Евдоким мало-по-малу поддался гибельному для чистоты его веры влиянию её; её насмешки зародили сомнения в юной душе Евдокима в истинности православной веры и возбудили интерес к штундовому учению. При помощи Анны он вошёл в сношения с Кириком Зубком и его сыновьями, которые окончательно сбили с толку мальчика и побудили его перейти в штунду. Одновременно с ним Анна успела завлечь в свои сети ещё двух молодых парней Антона Л...го 17 лет и Игнатия Н...на 21 года, окончивших местную церковно-приходскую школу и даже получивших льготное свидетельство. Всё дело велось так ловко и осторожно, что ни приходский священник, ни родные совращённых нисколько не подозревали того, какой страшный переворот совершался в душе их детей. Опасаясь, чтобы своевременно принятыми мерами со стороны священника и родных эти лица не были спасены от увлечения гибельным учением, Кирик Зубко сам советовал им посещать православные храмы и не обнаруживать своей принадлежности к секте „до поры до времени“, т. е. пока они окончательно не утвердятся в штундизме. В 1899 году вернулся из военной службы Афанасий Я...вой и, под давлением своей жены и её родных, стал опять обнаруживать склонность к штундизму и посещать собрания, почти открыто устраиваемые Кириком. При этом обнаружилось, что Евдоким, внук Я...го, давно уже посещал дом Кирика и успел к этому времени стать ярым штундистом. Едва ли нужно говорить о том, что почувствовал дед Евдокима, когда узнал об этом... Не видя никакого спасения для своего сына избежать сетей Кирика, Я...вой решился всё-таки так или иначе спасти от гибели хоть последнего сына, ещё не успевшего вполне заразиться штундизмом. Получив известие, что в Оренбургской губернии есть свободные для поселения места, куда направлялись и многие православные крестьяне окрестных сёл, Я...вой дал Афанасию денег и отправил его туда. „Нехай, говорил он расставаясь с родным сыном и со слезами благословляя его св. иконой, иде; туда, я чув (слышал), штунду не пускают и може хоть там ты будешь христіанином, а не якимсь (каким-то) недовірком; да там никому буде и сбывать его с толку. А я вже со старою у двух будемо якось доживать віку тут, де жылы и захованы (погребены) наши діды й батькы“.

Н. Б.

(Рассказ из современной жизни беспоповцев поморского толка).

Старообрядческий поморский наставник Е. Н. С-в, занимавший в поморской общине хутора С-ва в Донской области положение чуть не патриаршее, исполнял должность духовного отца в этой общине до тех пор, пока его старческие силы и здоровье позволяли это. Но в 1898 году, почувствовав совершенную потерю сил и здоровья, С-в решился уйти на покой и передать свою власть другому лицу. В последних числах февраля месяца 1898 года, в один из воскресных дней, по распоряжению С-ва, был назначен выбор преемника ему, для чего собраны были все С-вские раскольники, а также и представители раскола из соседних хуторов.

Помолившись за утреней и часами, С-в обратился к собранию с такими словами: „Братие! Я уже стар стал, и трудно мне служить; изберите из себя достойного человека, и я его вместо себя поставлю вам „духовным отцом“. Собрание указало С-ву на двух кандидатов – казаков Г-ва и Д-ва. Но С-в почему-то ни одного из них не согласился благословить на должность „духовного отца“, а сам указал им на начетчика С-ких раскольников И. Л-ва, как человека, по его мнению, более достойного, чем другие. Достоинство Л-ва выражалось в том, что он – человек ловкий, бойкий, начитанный, певец и знаток устава, а главное то, что он ещё раньше просил об этом С-ва и, как следует, подпоил его. Последнее-то обстоятельство для С-ва, любившего выпить, и было самым сильным мотивом к избранию в преемники себе именно Л-ва. Но на собрании далеко не все заговорили в пользу Л-ва; большинство, в особенности женщины, просили С-ва не поставлять его, потому что он человек гордый, дерзкий, а главное то, что он вводит свои уставы при богослужении. С-в, видя „яко ничтоже успевает, но паче молва бывает“, взял Л-ва за руку и сказал: „Иван! бери подручник и клади начал!“ Л-в повиновался, и началось поставление. Когда, при поставлении, Л-ву нужно было обратиться к народу и сказать: „простите мя Христа ради“, то большинство голосов, в особенности женщины, разом крикнули: „будь ты проклят! ты нам не нужен“. И только очень немногие ответили ему: „Бог тя простит“. Но С-в не обращая внимания на клянущий его и его ставленника, народ, продолжал поставление, наконец, произнёс совершительные слова: „Бог тя благословит“, и объявил народу Л-ва „духовным отцом“. Л-в был в восторге и на другой же день письменно известил о своём поставлении своего друга, наставника раскольников хут. Гр-а, Г-рия П-ва и в конце письма подписался уже не казак И. Л-в, а „смиренный Иоанн, духовный отец христиан поморского согласия“. Сторонники Л-ва признают его „за духовного отца“, но противная сторона, выразившая несогласие при его поставлении, говорит, что он не по достоинству получил эту власть, а за мзду, и потому не только не признаёт его духовным отцом, но и от признающих его отделилась, как от еретиков. И по сие время эти две партии между собой враждуют!

Поставление другого наставника происходило так. Один из наставников хут. Т-ва З-р Л-в был заподозрен в венчании браков при живых мужьях и жёнах, за что, по постановлению собора, происходившего в хут. Т-вом, был приговорён к удалению от занимаемой им должности „духовного отца“. Л-в не подчинился соборному постановлению, считая его незаконным. Тогда заправилы раскола командировали двух стариков П-ва и Б-а в Петербург, Москву и Тулу к тамошним наставникам для разрешения этого вопроса. Столичные наставники, выслушав доклад доверенных, подтвердили определение Т-ского собора об удалении Л-ва от должности духовного отца и написали по этому делу своё определение. Возвратившись домой, доверенные передали посланную с ними бумагу старикам, а старики тотчас же объявили её Л-ву. Хотя Л-ву и неприятно было слышать, что и петербургские наставники постановили не в его пользу, но делать было нечего, нужно было повиноваться верховному суду. После объявления Л-ву об удалении его от наставничества, С-вцы предложили ему, не может ли он, как бывший „духовный отец“, указать достойного человека на своё место. Л-в указал им на казака С. С-ва, который, хотя и малограмотный, но жизни хорошей. С-цы согласились с избранием Л-ва и обещались в скором времени пригласить наставников из соседних хуторов для поставления С. С-ва на степень „духовного отца“. В один из воскресных дней в моленной, которая помещалась в доме Л-ва, собрались все С-ские раскольники с своими наставниками И. Л-вым и Н. С-м; сюда же прибыли наставники из других хуторов Н-ева, Д-ого и Р-ова. Отслужив молебен Спасителю и Божией Матери, Л-в сказал ставленнику: „С. В.! Иди, становись ближе к нам; мы будем тебя благословлять во отцы“, и поставили его среди моленной. Л-ву в последний раз хотелось первенствовать в поставлении. Но только он начал говорить возглас: „За молитвы святых отец наших...“, как кто-то из толпы крикнул: „Стой, 3. С.! Не благословляй, не губи человека! Ты извержен и поставлять теперь не можешь“. А другой подскочил, дёрнул ставленника за рукав, говоря: „Иди сюда; мы не желаем, чтобы 3. благословлял; он негож; он извержен“. Л-в страшно рассердился, что его так оскорбили, да ещё в его же моленной, затопал ногами, похватал в кучу стоящие перед иконами свечи и закричал: „Вон из моего дома!“ Старики перепугались и бросились уходить, толкая друг друга. Л-в же кричал им вслед такие ругательные и срамные слова, „о них же не лет есть человеку глаголати“. Погоревав о случившемся, старики пригласили начетчика П-ва. П-в посоветовал им идти в другую моленную, в которой, говорил он, И.А. Л-в с прочими отцами и благословит С. во отцы. Только было поднялись идти, как в собрании сделался шум: „Мы не желаем, чтобы Л-в благословлял! Он так же негож, как и 3.“. Л-в рассердился и с бранью пошёл домой. Тогда старики пошли в другую моленную и Н. С-в с приезжими отцами благословили С. С-ва на должность „духовного отца“.

Свящ. Е. О-в

Приступая к описываемой беседе, о. прот. К. Крючков напомнил слушателям, как на предыдущих двух беседах представители и защитники старообрядческих толков взаимно опровергали и обличали друг друга, именно – на первой беседе Коновалов, представитель „Нетовщины“, убедительно доказал безблагодатность австрийской иерархии, а на второй – Усов, защитник „австрийства“, обличил самого Коновалова в лживости содержимого им учения о возможности мирянину принимать еретиков третьим чином и о пришествии пророков Илии и Еноха. В настоящий раз, продолжал о. протоиерей, мы побеседуем с Коноваловым и постараемся доказать ему, что священство должно вечно пребывать в св. Церкви, как оно и пребывает доселе в православной греко-российской Церкви. Мы начнём доказывать вечность священства Христова от слов Самого Господа нашего Иисуса Христа, ибо Он сказал: „слово, еже глаголах, то судит в последний день“ (Ин.12:48). Если словом Спасителя мы будем судиться, то им прежде всего должны мы и оправдываться.

В Благовестном Евангелии, от Луки 95 Зач., блаж. Феофилакт, толкуя слова Господа: „рабом же своим десять мнас вда“, говорит, что эти рабы суть те лица, „им же церкви поручи. Десять глаголем быти совершеннаго ради церковнаго состояния, ибо в церкви чин совершение имать, предстоящими украшение: и ни большем лепо быти, ни мнее; еже слова благодатию трие сии образи в церкви: очищение, просвещение и совершение. Три сия действа наследуема чинов: диакони очищают оглашением учения; презвитери, просвещающе крещением; архиереи же священная чины поставляют и совершают, еже есть рукоположение“. Таким образом, по толкованию блаж. Феофилакта, евангельские рабы служат образом трёх чинов иерархии: диаконов, пресвитеров и епископов; этих чинов, по Феофилакту, должно быть ни больше, ни меньше, как только три. Выше, в том же зачале, бл. Феофилакт говорит, что этим рабам, образующим три чина иерархии, Господь заповедал пребывать до скончания века, повелевши им; „куплю дейте, дóндеже прииду», (95 Зач.). Пусть эти рабы и недостойны будут, – только бы, не еретики, – но мы должны принимать от них дары благодати и слушать их; кто же из них „в лености изнурит купли“, тот, по бл. Феофилакту, осудится при втором пришествии Христовом. Таково учение евангельское. А о словах евангельских Господь говорит: „небо и земля мимо идет словеса же моя не мимо идут“(Мф. 101 зач., Марк. 62). Пусть, кто хочет, восстаёт против Христова учения и подвергает себя осуждению; которое изрёк св. Иоанн Богослов в одном из своих посланий: „всякий, преступающий учение Христово и не пребывающий в нём, не имеет Бога; пребывающий в учении Христовом имеет и Отца и Сына“ (2Ин.1:9).

Коновалов. Добрые слушатели! О. Ксенофонт ничего не сказал об устройстве Церкви, а начал прямо о рабах. А я начну²¹⁸ с устройства Церкви. Было время, когда рабов и совсем не существовало в Церкви. А что касается обетования о них, то мы верим обетованиям побольше о. Ксенофонта. Но ведь оо. Церкви растолковали эти²¹⁹ обетования. Слова „куплю дейте“, действительно, сказаны Господом, но ведь Господь не сказал, что рабы на самом деле будут совершать эту куплю. „Дейте“ – слово только приказательное, а приказания часто не исполняются. И бл. Феофилакт прямо не сказал, что священство будет вечно. В 95 зачале Луки сказано, что в день второго пришествия все будут судиться и дадут ответ, а что священство пребудет вечно, этого не утверждается. Тот же бл. Феофилакт от лица Господа говорит в 11 Зач. Мф.: „Аз, рече, зажегох свет сердца вашего и на высоте поставих светити всем, а еже не угаснути благодати, сущей в вас, на вашем подвизе будет се“. Значит, рабы могли и не совершать купли, – это зависело от их воли. Да и было, как я сказал, время в Церкви, когда этих рабов, т. е. епископов, пресвитеров и диаконов и совсем не было. В 114 зачале евангелия Луки читаем: „И бяху выну в Церкви, хваляще и благословяще Бога“. Это было в Церкви новозаветной тотчас по вознесении Спасителя, до пятидесятницы, а тогда не было никаких епископов²²⁰. Господь, действительно, сказал: „созижду Церковь мою и врата адова не одолеют ей“ (Мф.16:18), но какой Он создал Свою Церковь, – с епископами-ли, пресвитерами и диаконами?²²¹. Об ап. Петре говорится в кн. Кирилловой: „Петр же отвержеся Христа и Его Церкви“· (456 л.). Какой Церкви отвергся он, с иерархией или без, иерархии? А бл. Иероним в кн. 6, ч. 4 на 87 странице видит Христову Церковь созданной ещё до страданий Спасителя. То же самое подтверждает св. Златоуст в толковании на Деяния (51). Из 19 пр. 6 вс. (?) собора также видно, что иерархия – учреждение позднейшее; Софроний же патриарх прямо (т. 1, стр. 265) относит её начало ко дню Пятидесятницы. А списатель кн. о вере говорит (20 об.–186 об.), что начало Церкви с концом согласуется. В конце-то своего существования, каковой мы видим ныне. Церковь Христова и будет, по бл. Иерониму (ч. 6, 275 стр.), грудой мусора, логовищем драконов и будет преобладать в ней слово еретическое. Такова ныне и есть Церковь греко-российская. Пусть же теперь о. Ксенофонт ответит нам: где сказано в св. Писании, что в Церкви Христовой священство пребудет до 2-го пришествия Христова?

О. Крючков. Видели, теперь, братия, как Коновалов доказал нам проповедуемое им новое учение о временном установлении Господом священства в Церкви новозаветной. Я его спрашиваю, а он меня спрашивает. На мой-же вопрос он не только не ответил, но и близко не подошёл к нему. Он вычитывал свидетельства о том, когда началась Церковь Христова, а его спрашивали: вечное установил Христос священство или временное? Что касается вопроса Коновалова: „где сказано, что священство пребудет в Церкви Христовой до 2 пришествия“, то я уже давно ответил ему на него, – я, именно, указал ему на св. Евангелие, где Сам Господь заповедал рабам своим, т. е. пастырям: „куплю дейте, дóндеже прииду“. Коновалов говорит, что слово „дейте“ приказательное только, а не совершительное. Господь сказал, умствует Коновалов, куплю дейте, а не сказал, что пастыри на самом деле будут её делать. Выходит т. обр., если Бог сказал что, а не прибавил, что сказанное исполнится, так оно может и не исполниться. Но вот Бог, при творении сказав человеку „раститеся и множитеся“ при этом не прибавил, что люди будут раститься и множиться, однако люди родятся и множатся доселе. Равным образом и земле сказал Господь: „да произрастит земля зелень, траву“, не прибавил при этом, что трава будет расти. Что-же, по Коновалову, земля может захотеть да и не произращать травы, хотя Господь и повелел ей произращать?!.. Но утверждать так значит не верить всемогуществу Божию. На обетования Спасителя относительно Церкви св. Златоуст научает смотреть именно как на творческие слова Божии (Бес. на посл. ап. Павла. 1 Кор. Нрав. 7, стр. 598.).

Коновалов продолжает далее: рабам-то Господь говорил, да и мирянам тут же, ибо все будут судиться-то. Верно, и миряне будут судиться, да ведь куплю-то делать до скончания века, по бл. Феофилакту, не им поручено. Говоря о купле, бл. Феофилакт ничего не говорит о мирянах. Он даже перечисляет рабов, коим поручается купля: диаконы... пресвитеры и епископы, при этом прибавляет: „ни большем лепо быти ни мнее“, а о мирянах – здесь и помину нет. Правда, не исполнялись в ветхом завете обетования Божии, но только обетования, данные условно, поставленные в зависимость от чего-нибудь. Читал Коновалов ещё 19 пр. 6 вс. собора²²². Но для чего читал? В правиле говорится, что толковать св. Писание епископы должны согласно со святыми отцами, а Коновалов поступает как раз наоборот: „дондеже прииду“, говорит он, „слово приказательное только“. Где же это сказано, что приказательное только? У какого св. отца? Бл. Феофилакт разумеет здесь 2-е пришествие, когда „положатся врази Его под ногама Его. Се же есть в скончание, егда вся и неволею повинутся Ему, веровавше, яко Господь Иисус Христос в славу Богу Отцу“ (Благов. 205 об., зач. Лк. 95); толкование же Коновалова выдумано, – его нет ни у одного св. отца. А о выдумывающих подобные толкования в Благовестном Евангелии вот что говорится: „мноэи убо мнеша веровати, но не якоже рече Писание, а яко же тии своим изволением последоваша, тии вси вретицы“ (Иоан. 125 л., 27 зач. срав. Просветитель 210 стр. и о Вере 23 гл. 216 л.).

Коновалов. О Ксенофонт спрашивает: где сказано, что Церковь Христова может лишиться пастырей?²²³ Я уж говорил из кн. о Вере, что начало Церкви с концом согласуется²²⁴ (186 об.), а в начале-то Церкви были только миряне²²⁵, никаких епископов не было. О. Ксенофонт ссылается на слова Спасителя: „куплю дейте“; да ведь я сказал²²⁶, что это слово – приказательное. Слова: „раститеся и множитеся“ тоже приказательные, но они истолкованы святыми отцами как не только приказательные, но и исполнительные. А истолкованы ли так слова: куплю дейте? Прочитал я и из Благовестного Евангелия от толкования: „аз, рече, зажегох свет сердца вашего и на высоте поставих светити всем: а еже не угаснути благодати, сущей в вас, на вашем подвиге будет се“ (Мф. 11 зач. 38 л. об.). Кому это сказано? Апостолам, – ведь они светильники-то. Захотят они светить, будут; не захотят – не будут. Вот пастыри-то греко-российской Церкви и перестали светить²²⁷. И в другой раз сказал Господь св. апостолам вместе и с Иудой: „сядете и вы на двоюнадесяте престолу судяще обеманадесяте коленома; от толкования: «аще сядут, и Иуда сести имать» (Благов. Мф. 79 зач., 152 об.) А ведь Иуда-то не сядет уж теперь, хотя ему и обещано. Наконец, бл. Иероним, как уже говорил я, прямо утверждает, что в последнее время Иерусалим, т. е. Церковь Христова будет грудой мусора и жилищем змей и возобладает в нём слово еретическое²²⁸ Я доказал, что пастыри могут уклониться все.

Крючков. Опять, братия, Коновалов повторил своё пустословие, как видно, для того только, чтобы наполнить данное ему время (30 минут)! Апостолы, говорит он, могли светить и не светить; тем более пастыри Церкви могут быть еретиками. Ведь вот он какой толковник-то! А нет, чтобы прочитать хорошенько толкование бл. Феофилакта и вникнуть, что здесь говорится о свете жития, о добродетельной жизни, возжигаемой благодатью – как в пастырях, так и в мирянах. Да и не сказано здесь, что все апостолы одновременно могли не светить. Сослался Коновалов на 79 зачало Евангелия Мф., но ведь на место падшего Иуды был избран Матфий (Деян.1:17 и д.); значит, чин апостольский не поколебался. Притом-же, при падении Иуды и не случилось никакого неисполнения обетования Божия, ибо Господь дал обетование апостолам условно: „вы шедшии по мне... сядете... на двоюнадесяте престолу“... Иуда же не пошёл во след Господу, значит, и не может сесть на престоле, а вместо него сядет Матфий. Читал ещё Коновалов к чему-то и из кн. бл. Иеронима (ч. 6, стр. 275) место, где Иерусалим назван грудой мусора, жилищем змей и пр. Но ведь у пророка Иеремии (в 11 ст. IX гл. предсказывается запустение Иерусалима и городов окрест Иерусалима. Вот нам прочитают толкование этого места. (Миссионер Обтемперанский читает): „Потом пророк повелевает самим Иудеям оплакивать запустение путей и гор. Ибо, говорит, что нет на них не только людей, но и скотов и птиц; потому что птицы любят жить в местах обитаемых, а в местах пустынных редко они видны. Угрожает же пророк пленением и запустением города и сказует, что он обратиться (II) в жилище змием“... (Твор. бл. Феодорита ч. 6, 155 стр. Μ. 1859). О. Крючков (продолжает). Вот, братия, видите, как Коновалов превращает св. Писание. По бл. Феодориту, здесь говорится о Иерусалиме и его окрестностях, а Коновалов говорит, что здесь предсказывается падение иерархии в св. Церкви. Кому нам верить-то – Феодориту или Коновалову? Коновалов вычитывает из писаний бл. Иеронима неясные места, а нет чтобы прочитать нам об устроении св. Церкви и установлении в ней иерархии оттуда, где об этом ясно сказано. В кн. о Вере, на л. 59 об. ясно говорится: „Царь царей, и Господь господей, и Пастырь пастырей... положивый душу свою за люди сдоя, их же честною кровию Своею искупи, не восхоте достояние своё оставити неустроено, отходя на небеса, но изем два сребреника, даде гостиннником, – се есть старый и новый завет. Кому же дал? Кто гостиницы? Апостоли и по них восприемницы их, пастырие и учителие, архиепископы и епископы... имже и спребывати даже до скончания века обетование сотвори“²²⁹. Ведь вот не прочитал нам Коновалов это место, где ясно говорится, что Господь, вперёд видевший будущее Церкви, обещался сохранить иерархию в ней до 2-го Своего пришествия. Пусть же Коновалов покажет нам, что обетование это когда-нибудь не исполнялось, или может не исполниться?

Коновалов. Слышали, добрые слушатели, как о. Ксенофонт повернул на нас всё писанное у бл. Иеронима, а мы вот прочитаем хорошенько, так писание-то и выйдет против него. О. Ксенофонт говорил, что у бл. Иеронима говорится об опустении Иерусалима и его священства. Да ведь в Иерусалиме-то священство не прерывалось²³⁰, значит, – не об нём и говорится здесь (см. Варуха прор.). Читал нам о. Ксенофонт толкование бл. Иеронима и бл. Феодорита на IX гл. Иер., а что у бл. Иеронима сказано в переносном смысле и пропустил. А здесь в толковании ст. 10 сказано: „в метафорическом смысле поднимется плач о горах и рыдание о красотах пустыни, когда грешат князья Церкви и ничего не обретается в ней из стяжания Божия и не слышится голос Господа, Владыки Церкви, через святых и апостольских мужей“... Здесь прямо предсказывается запустение Церкви новозаветной²³¹.

Также ясно о запустении новозаветной Церкви и о падении в ней иерархии церковной говорит бл. Иероним и в толковании на 22 гл. ст. 1–5 пророка Иеремии²³². Сказав, что за грехи царей, не производящих суда и правды, не избавляющих угнетённых от руки клеветников и не подающих помощи пришельцу, сироте и вдове, весь город обратится в пустыню, бл. Иероним прибавляет: „всё, что сказано дому царскому, пусть разумеют епископы и сослужители их пресвитеры и диаконы, и весь чин церковный, – что если они исполнят повелённое им (Лк.17:10), и, между прочим, не будут проливать невинной крови, соблазняя меньших (Мф.18:6), и уязвляя совесть каждого (1Кор.8:12), то сохранят данный им от Господа сан, если же исполнить это они не захотят и этим пренебрегут, то сами обратят Церковь Божию в пустыню“ (ч. б, кн. 11, стр. 386–387). Да и Сам Господь, назвав пастырей „светом миру“, не сказал, что этот свет будет светить до скончания века. Бл. Феофилакт, толкуя данное место по отношению к апостолам, прибавляет: „а еже не угаснути благодати, сущей в вас, на вашем подвизе будет се“ (Мф. 11 зач.). В Евангелии Мф. 28 гл., положим, сказано апостолам: „се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века“, но ведь св. Иоанн Златоуст истолковал это место по отношению к мирянам. Златоуст говорит: „не с ними (апостолами) только будет находиться (Господь), но и со всеми теми, которые после них будут веровать“ (т. 3 стр. 435. Мф.; 1899 г. ). В другом месте, объясняя слова: „благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами, аминь“ (2Фес.3:18), и желая показать условность обетования Господа ученикам, Златоуст говорит: „сие Господь завеща, глаголя учеником: се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века. Но сие бывает, егда мы хощем: не бо всячески будет с нами, егда себе далече творим. С вами, рече, выну буду, да не отгоняем прочее благодати“ (Бес. Апост. 2 Фес. з, 18 бес. 5, 2358 стр., 1892 г.). А в толковании на книгу пр. Даниила, гл. 9, 4 ст. бл. Иероним прямо говорит: „не безусловно сбывается то, что обещает Бог, но он исполняет свои обетования в отношении к тем, кои соблюдают повеления Его“ (ч. 12, стр. 76, 1894 г. Киев).

О. Крючков. Опять Коновалов начал путать всё в одно: обетования условные и безусловные; сказанное о нравственной стороне и сказанное о вере. У св. Златоуста в толковании на 2Фес.3:18 ст. говорится о нравственной стороне пастырей, о необходимости для них удаляться от блуда и прелюбодеяния, совершённого коринфским блудником. Вслед за словами, приведёнными Коноваловым, Златоуст говорит: „удалятися нам, рече, от всякого брата бесчинно ходяща... якоже и инде пишай к коринфом глаголаше: с таковым ниже ясти, рече. Но ныне не велико сие быти непщуют множайший, но вся слияшася, и растлишася с прелюбодейцами, с блудниками, с лихоимцами просто“... (Бесед. апост. 2Фес. 3, 18, бес. 5, стр. 2358). Что же касается обетования Господня: „се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века“, то и эти слова Господа Коновалов истолковал по-своему. По толкованию св. Златоуста на Евангелие Матфея, это обетование утверждает вечное пребывание в Церкви как пастырей, так и пасомых. „Не видиши ли“, пишет он, „силы Его?... Не с ними только (т. е. с Апостолами) будет находиться, но со всеми теми, которое после них будут веровать. Ибо апостолы не могли пребыть до скончания века; но Он говорить всем верным²³³, как бы единому телу. Не говорите Мне, сказал Он, о препятствиях обстоятельств; Я с вами, Я разрушающий все препятствия“ (Бес. на Мф. рус. пер. 3 т., 435, изд. Общ. люб. дух. Просв.). Так же истолковал эти слова и бл. Феофилакт²³⁴: „не токмо с Апостолами, говорит блаж. отец, но и со всеми верующими обещался Христос быти. Значит, по этому обетованию – Христос вечно пребудет в Церкви, состоящей из верующих – как пасомых, так и пастырей – апостолов или преемников их (о вере л. 59 об.; 14 пр. неок. соб.) епископов. Далее бл. Феофилакт ещё яснее утверждает вечность пребывания епископского чина в Церкви. „Не бо̀ жити Апостоли до конца века имяху, (по-тому) и нам (т. е, епископам) и учеником Своим обещается Сей (Христос). Не рече убо, до скончания века сего быти с нами, потом же не быти, несть се; оттоле бо паче с нами будет, яве и светлейте. Еже бо рече, до скончания, сиречь века сего, потом же в бесконечном будущем с нами быти“. Новозаветное священство, по свидетельству бл. Феодорита (ч. 3, 109), потому уже не может прекратиться, что обетование о нём дано не только безусловно, но ещё с клятвой. В толковании на послание к евреям бл. Феодорит говорит, что Бог само предположение о прекращении священства отверг Своей клятвой (ч. 7, гл. 7, стр. 605). У бл. Иеронима (ч. 6. 275 стр.) сказано в переносном смысле о Церкви только то, что в ней бывает плач, когда князья Церкви, т. е.. епископы погрешают.

Коновалов. О. Ксенофонт говорил нам, что новозаветному священству обещана вечность, а все места о запустении священства относятся к священству ветхозаветному. В подтверждение своей мысли он читал из бл. Феодорита (ч. 7. стр. 605). А ведь вот из 6 ч. бл. Феодорита. не почитал нам, когда обетование Божие бывает вечным. А здесь вот что сказано в толковании слов прор. Иеремии 32 гл. 40 ст.: „И завещаю им завет вечный, его же не отвращу последи их. И исполнилось-бы на них и сие обетование, если бы только захотели. Но, отступив от Бога, сами себя лишили они сей благодати“ (ч. 6, 244 стр. 1859 г.)²³⁵. В 7 части бл. Феодорита, действительно, говорится о нескончаемости первосвященнического служения, но это говорится о Христе. На стр. 606 прямо говорится: Сей же с клятвой, т. е. Христос, иначе было бы сие (священство). Условность обетовании подтверждает, как я уже заметил, и бл. Иероним (ч. 12, стр. 76)²³⁶. В кн. Кормчей тоже сказано, что в Риме до конца века поищут учителя, но это обетование не сбылось, ибо Рим пал. Викентий Лиринский (131) говорит, что обетованиями могут пользоваться еретики²³⁷. А св. Афанасий Великий прямо утверждает возможность неисполнения обетования о новозаветном священстве. Толкуя слова Псалмопевца: „не постыдятся во время люто“ (Пс.36:19), он говорит: „во времена гонений, при оскудении учителей (истинных), Сам Господь Духом Своим Святым препитает верующих в Него“ (кн. 4, 146 стр.). Значит, епископство может оскудеть²³⁸.

Крючков. Св. Андрей Кесарийский в толковании на Апокалипсис говорит, что священство будет и во времена антихриста. И тогда Церковь, хотя и побежит в пустыню, но она будет со священством. По толкованию же Коновалова, когда у бл. Феодорита говорится о вечности Христова священства, то разумеется вечное царствование Самого Христа и вечность Его личного первосвященнического служения. Христос, говорит он, „не преступное имать священство“ (бес. Апост. 2900 стр.). Он никому не передаёт его (бес. Апост. 2901). Священство же апостолов и их преемников передаётся и доселе. Но Коновалов сам не понял, о чём, о какой передаче священства говорится у св. Златоуста. Здесь сравнивается подзаконное священство и священство новозаветное – Христово. Подзаконные священники умирали, но преемниками после них оставались их дети. Христос, же по плотскому рождению никому не передал Своего священства; Он передал его духовному потомству, – св. апостолам через рукоположение. Передав своё священство, Христос с клятвой обещался сохранить его во веки. Св. И. Златоуст (бес. ап. 2900, евр. 7 г.) говорит именно, что новозаветное священство имеет двоякое отличие от ветхозаветного: „зане не имать конца, якоже законное, и яко с клятвою“. Это священство началось на Христе, Который, как великий Архиерей, единожды принёс Себя в жертву за грехи людские на кресте, а затем заповедал совершать эту жертву и Своим преемникам – св. апостолам. Посему св. Златоуст, заметив в толковании на 7, 27 ст. посл. евреям, что „сие творяй, зде предначинает прочее духовные жертвы превеличество“, тут же прибавляет: „не непщуй убо того священника слышав присно священствовати. Единою бо священствова, и прочее седе“. Это подтверждается и толковым апостолом. Но особенно ясно о вечности новозаветного священства говорится на 77 л. кн. Кирилловой, где толкуются слова св. ап. Павла из послания к Евреям. „Христос“, читаем здесь, „не по ааронову временного, но по Мелхиседекову вечного чина, прииде Архиерей вечных благ, и якоже Сам никогда не умирает, тако же иерейство Его по чину Мелхиседекову не престает, яко же пишет, Ты еси иерей во́ веки по̀чину Мелхиседекову. Престало тогда архиерейство аароново, яко временное·, востало-же Христово вечное, иже из мертвых, востав, апостолов Своих на се освяти хиротониею, еже есть руковозложением... Апостоли паки епископов освятиша... А епископи паки попов“... О личном ли только Христовом священстве говорится здесь? Ведь Христос – священник не по хиротонии и не через руковозложение. Однажды, принесши Себя в жертву за грехи мира, Он, для усвоения; верующим плодов этой жертвы, установил вечное священство, когда, восстав от мёртвых, „апостолов Своих на се освяти хиротониею, еже есть руковозложением“. Подтверждая вечность этого новозаветного священства, установленного по чину Мелхиседекову и начавшегося на Христе» списатель книги замечает: „яко же Христос никогда не умирает, тако иерейство его по чину Мелхиседекову не престаёт“. Пусть теперь Коновалов докажет сначала, что Христос умер, а потом уж может доказывать, что священство Его прекратилось. Если уж он не поверит и этому свидетельству, то он не поверит, если кто и из мёртвых воскреснет.

Коновалов. О. Ксенофонт сказал, кто этой книге не поверит, тот не поверит и воскресшему из мёртвых. А их епископ, Никифор Астраханский на 6 л. своего сочинения говорит, что в книге Кирилловой одни только плевелы. Так вот их самих теперь нужно спросить, верят ли они этой книге (читает 311)²³⁹. Для доказательства вечности священства сослался о. Ксенофонт на толкование Апокалипсиса, но толкователь Апокалипсиса сослался на Мефодия, а Мефодий иначе толкует место о бегстве жены в пустыню²⁴⁰. А что священство прекратится в последнее время, во времена антихриста, об этом говорит св. Ипполит (68 л.). Приведя слова пророка Исаии: „оставлена будет дщи Сионя, яко сень в винограднике и яко овощное хранилище в вертограде и яко град обстоим“, – он тут же прибавляет: „не бо о иудеях сие слово пророчества, ниже о Сионе граде, но о святей Церкви“. В другом месте он же приводит слова пророка Осии: „во дни оны наведет Господь ветр жгуч от пустыни на ня, и изсушит жилы ея, и опустошит источники ея, и вся тоя сосуды вожделеннии потребятся и подручники ея безвести будут“. Жгучий ветр – это, по слову Ипполита, – сам антихрист, который и истребит всё священство, ибо жилы Церкви, по толкованию пр. Нила Синайского (2 к., 367, письмо еп. Евфрасию), не иной кто, как епископы. О таковом-то падении епископов и писали Афонские монахи благочестивым русским людям, умоляя их спасаться от павших епископов (читает Акты истор. запад. рус. 241).

Крючков. Приводил Коновалов свидетельство и из кн. Кормчей, из грамоты царя Константина к папе Силвестру, где сказано, что в Риме до конца поищут учителя. А теперь Рим-де пал. Но Коновалов забывает, что я говорил об обетовании божественном и данном св. Церкви православной, а не о человеческих обетованиях. Царь Константин был благочестивый человек, называется даже равноапостольным за своё благочестие и я чту его, может быть, больше Коновалова, но всё же он был человек, и его обещание, как человеческое, могло и не исполниться. Но может ли не исполнить Бог то, что обещает, раз Он обещает это не под условием? Бог ведь вперёд знает, может ли исполниться то, что Он обещал. Да и саму грамоту ещё нельзя назвать принадлежащей св. Константину, а только ему приписываемой. Содержание этой грамоты направлено к возвеличению власти римского епископа над другими патриархами; римский епископ называется здесь даже „отцом отцов“, а в 6 пр. 1 вс. собора подобные мысли называются порождением гордости, и римский епископ, по правилу, должен владеть только сущими под ним. Читал ещё Коновалов о падении епископов из письма Афонских монахов. „Спасайтесь! спасайтесь!“ – взывал он. Но ведь это писалось в 1595 году при Терлецком (см. о Вере 210 л.). Тогда отступили в унию 6 епископов с Рагозой во главе, о котором и упоминается в самих актах. Из 10-го послания Мелетия патриарха видно, что всё это писалось об отступниках народу, с 2-мя епископами во главе, оставшемуся верным православию; в 6 послании упоминаются и имена этих епископов. Читал Коновалов для чего-то и из слова Ипполита, но ведь у Ипполита говорится о каменных храмах, а не о св. Церкви²⁴¹. Хоть бы то подумал Коновалов, что там же на 77 л. об. говорится, что во времена антихриста будут стыдиться священников. Значит, священники и тогда будут. Не мешало бы также помнить Коновалову и то, что говорится у св. Игнатия Богоносца: „повинуйтеся епископу и пресвитером. А иже вне есть, и без епископа что-либо творит: таковый оскверняется совестью и неверного горший есть“... (Пос. к Тралл. 9 стр.). А как же Коновалов опроверг свидетельство кн. Кирилловой?! Да никак! Он сказал только, что Никифор Астраханский не верит этой книге. Но и здесь неправду сказал Коновалов. Преосвященный Никифор говорит только (см. 14 отв.), что не всё содержащееся в кн. Кирилловой принадлежит св. Кириллу Иерусалимскому, а приведённое нами место на 77 л. он не отвергает. Выходит, что не преосвященный Никифор не верит книге Кирилловой, а Коновалов.

Коновалов. О. Ксенофонт сослался на 6 пр. 1 вс. собора и говорит, что оно отвергает главенство Римского епископа. Но мы прочитаем ему 3 пр. 2 вс. собора, где говорится: „Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе“. Приводил о К. из послания к Траллианам. Но ведь это послание, по свидетельству Церк. Истор. Геттэ (т. з, 382 стр., ч. 1) писано Игнатием к тем еретикам, кои не принимали православных епископов, а мы не принимаем еретиков. Равно как и послание к Филадельфийцам писано к чистым по вере, но собравшимся для совершения Евхаристии отдельно. А мы боимся не епископов православных, а боимся уклониться от истины. Об этом тот же св. Игнатий говорит: „аще кто отщетившемуся истины последует, сей царствия Божия не наследит“... (К Филад. 19 стр.).

Крючков. Итак, братия, заканчиваем беседу! В заключение Коновалов отверг правило 6-е 1-го вс. собора, как не согласное с 3 пр. 2 вс. собора. А если бы он повнимательнее прочитал толкование последнего правила, то увидел бы, что здесь нет никакого противоречия. В 3 пр. 2-го вс. собора также не устанавливается главенство Римского папы над прочими патриархами; он, напротив, уравнивается с ними в правах и получает преимущество только чести, а не власти, о чём пишется в грамоте Сильвестру, и притом на тот случай, когда они, (т. е. патриархи) сойдутся вместе и в подписаниях, когда в них будет нужда“ (Зонар), так как не могут же они подписываться или сидеть на одном месте. Приводил Коновалов из Соборника толкование Ипполита на слова пр. Исаии и Осии. Но к чему это он приводил? Вот как толкует приведённое им из пр. Исаии место св. Ефрем Сирин: „Оставися дщерь Сионя, т. е. все города иудейские и по преимуществу Иерусалим, яко куща в винограде, и яко овощное хранилище в вертограде. Иудея, по опустению своему, подобна куще в обранном винограднике и овощному хранилищу в вертограде, в котором плоды уже сняты; потому что в куще и овощном хранилище бывают стражи, пока плоды ещё не собраны, а по собрании плодов и стража уже не нужна“ (т. 5 стр. 437–438 Моск. 1887 г.) Подобным образом и место из пр. Осии бл. Феодорит объясняет следующим образом: „наведет Господь ветр зноен из пустыни нань и дал. (13 гл. 15 ст.). Через сие даёт разуметь персидского царя Кира, который ополчился и разрушил Вавилонское царство, истребил весь царский род, отнял способы к самоуправству. Их-то в переносном смысле называет Бог источниками и жилами“ (бл. Феод. 4 т. стр. 313. Μ. 1857). Ссылка Коновалова на историю Геттэ, чтобы защититься от жестокого обличения творениями св. Игнатия, показывает только бессилие Коновалова оправдать своё нетовское упование. Верно, св. Игнатий обличал еретиков, не принимавших православных епископов, но ведь Коновалов не доказал нам, что он удаляется от еретиков. Какой из догматов, утверждённых на седми вселенских соборах, нарушила св. греко-российская Церковь? Пусть укажет нам Коновалов. Он скажет, – изменила перстосложение. Пусть укажет, каким из седми вселенских соборов и девяти поместных утверждено двоеперстие, а троеперстие названа ересью? Бегайте, братия, еретиков и ложных раскольнических пророков и пребывайте с православными пастырями греко-российской Церкви, никаким собором не осуждённой, и Бог мира и любви да будет с вами.

А. Обтемперанский

(Хроника).

Годичный епархиальный съезд миссионеров Херсонской епархии в г. Одессе. – Занятия съезда. – Кто должен отмечать поведение миссионеров. – Обойдённые новым пенсионным уставом иереи-миссионеры.

23–26 сентября с. г. состоялся в г. Одессе обычный (годовой) епархиальный съезд миссионеров Херсонской епархии; от прежних съездов он отличался тем что в состав его членов впервые вошли и благочиннические миссионеры, должность которых открыта в Херсонской епархии в конце прошлого года.

В первом же своём заседании, после молебствия Господу Богу, были вновь рассмотрены, в виду прибытия на съезд новых миссионеров, под руководством епархиального миссионера Μ. А. Кальнева, прежде выработанные планы и методы бесед с сектантами, причём выяснилось, что, за немногими частными изменениями и дополнениями, эти планы и методы бесед признаются и в настоящее время вполне удовлетворительными и потому вновь рекомендовались к руководству как окружным, так и благочинническим миссионерам. Съездом кроме того выработаны новые планы и методы бесед: о таинстве покаяния (против штундистов) и таинстве брака (против хлыстов).

В одном из заседаний съезда миссионеров, при участии преподавателя семинарии по кафедре расколо-сектантства, о. Иоанна Стрельбицкого, после критического разбора экспертизы последнего по сектантским судебным делам, предложен епархиальным миссионером Μ. Кальневым образец подобной экспертизы, выслушав который, съезд постановил принять его в руководство в потребных случаях²⁴².

В виду того обстоятельства, что в циркуляре министра внутренних дел от 3 сент. 1894 г. № 24 указаны такие признаки штундистской секты, которые не приложимы ко всем штундистам, а могут характеризовать только отдельных, более фанатичных лиц в штунде (отрицание властей, военной службы), а между тем судьи, руководствуясь преимущественно этим циркуляром, естественно оправдывают штундистов, съезд постановил предложить епарх. миссионеру Кальневу войти с подробным докладом по этому вопросу к местному архиепископу.

Имея суждение по вопросу об учреждении противо-сектантских библиотек: епархиальной, окружных и приходских, съезд признал, что открытие этих библиотек весьма желательно и даже крайне необходимо; причём съезд нашёл нужным рекомендовать открывать библиотеки при всех церковно-приходских школах, а в местах, заражённых сектантством, пополнить эти библиотеки отделом книг миссионерского характера, причём приобретение этих книг отнести на местные средства; что же касается надзора за церковно-приходскими библиотеками, то съезд нашёл необходимым просить высокопреосвященного Иустина возложить таковой на местных благочинных с тем, чтобы последние в годичных отчётах о состоянии благочиния давали сведения и о приходских библиотеках. Для образования епархиальной и окружных библиотек съезд постановил отчислять ежегодно с января будущего года известную сумму из средств Одесского Андреевского Братства, чтобы, по мере возможности, приобретать для вышеуказанных библиотек нужные книги. Съезд признал также желательным устройство при названном Братстве постоянного книжного склада, который мог бы служить нуждам как самого Братства, так и духовенства епархии.

Из заявлений окружных миссионеров на съезде выяснилось, что о совращениях в сектантство многие из священников не доносят своевременно ни преосвященному, ни епархиальному и окружному миссионерам, как это требуется правилами местной миссии, что лишает возможности принять своевременно необходимые меры к прекращению новых отпадений и вразумлению вновь совратившихся; между тем, как опыт показывает, что от своевременно принятых мер очень много зависит успех миссии, в смысле успокоения взволнованных сектантской пропагандой приходов. Съезд постановил: просить преосвященного Иустина обратить на это крайне нежелательное явление его архипастырское внимание.

В виду более тесного общения миссионеров с сектантскими вожаками и ослабления их фанатизма в отношениях к первым, епархиальный миссионер Μ. Кальнев рекомендовал всем миссионерам войти в возможно живую переписку²⁴³ с главарями местных сект по догматическим и религиозно-нравственным вопросам, что членами съезда признано полезным и принято к должному сведению.

Окружными миссионерами возбуждён был на съезде вопрос о том, кем должны аттестоваться их поведение и служебная миссионерская деятельность? Имея суждение по данному вопросу, съезд сделал следующее постановление: аттестацию поведения всех окружных миссионеров предоставить ведению того благочинного, в округе которого каждый из них состоит или приходским, или сверхштатным бесприходным священником; что же касается оценки их миссионерской деятельности, то таковая должна принадлежать совету Свято-Андреевского Братства, по отзыву епархиального миссионера, который, лично руководя их деятельностью, даёт о ней необходимые сведения означенному миссионерскому учреждению.

Наконец, епархиальным съездом миссионеров Херсонской епархии возбуждён был вопрос, имеющий весьма важное значение не для одной лишь местной миссии, но и для миссионеров многих епархий, так как он, действительно, заслуживает самого серьёзного внимания.

Новым уставом о пенсиях и единовременных пособиях священно- и-церковно-служителям предоставлено право на таковые только штатным служащим (§ 1); между тем, в Херсонской, подобно тому, как и во многих других епархиях, есть священники-миссионеры окружные и епархиальный противо-раскольнический, не занимающие приходов, а причисленные сверх штатов к собору и другим церквам и потому, в силу изданных правил, они в будущем совершенно лишены прав на пенсию, неся однако одну из весьма трудных и много-полезных для Церкви обязанностей в епархиальном ведомстве. Подвергнув этот вопрос обсуждению, съезд счёл крайне необходимым и своевременным просить преосвященного Иустина, архиепископа херсонского и одесского возбудить ходатайство перед св. Синодом о зачислении срока службы бесприходных миссионеров на выслугу пенсии соответственно правам штатных священно-служителей, в надежде, что при существовании во многих епархиях бесприходных как окружных, так и епархиальных миссионеров, не имеющих прав на пенсию по новому о ней уставу, св. Синод обратит благосклонное внимание на этот вопрос и решит его в положительном смысле.

Μ. Кальнев

На миссионерских съездах обсуждаются меры борьбы с расколо-сектантством. Можно сказать даже, что основные мероприятия по части этой борьбы теперь выработаны. Нужны только люди для осуществления миссионерских предположений.

Но тут-то начинаются затруднения. Епархиальные власти, обыкновенно, всю тяжесть миссионерской борьбы с церковными отступниками возлагают на епархиальных миссионеров. Это естественно. Епархиальные миссионеры особым образом приготовляются к своему служению. Они чаще всего, учатся в высших учебных заведениях, прилежно изучают данные для обличения раскольников и сектантов. Поэтому епархиальные миссионеры, со стороны своей подготовленности к делу, являются самыми подходящими служителями миссии.

Однако много ли этих миссионеров?

Каждая епархия имеет их в единственном и редко в тройственном числе. При таком положении, епархиальные миссионеры оказываются бессильными. Они бросаются с проповедью в захолустья своей епархии, желают лично везде побывать и обо всём поговорить.

Но такое рвение миссионеров не достигает цели. Пунктов для миссионерской проповеди слишком много, а миссионер один. Он переутомляется, впадает в уныние или неврастению.

И бегут люди со службы, расстроив своё здоровье...

Кроме того: допустим, миссионер успел побывать везде. Но и сектанты не дремлют. Они употребляют тысячи способов для противодействия его проповеди. Они: идут по следам миссионера, всё заметая, искажая и осмеивая...

Получается грустная картина: что́ сделал миссионер в один приезд, – сектанты уничтожают к другому его посещению. Миссионер, к примеру, доказывал, что грешники могут оставаться в Церкви, а сектанты трубят в народе, будто миссионер поощрял людей грешить... Соблазн большой для православных.

Конечно, на местах миссионерской проповеди остаются священники. Они являются существенным оплотом нашей миссии в народе. Но священники связаны службой. На плечах у них приходы православных, школы, письмоводство. Не редко подавлены они бывают всякого рода хозяйственной нуждой. Да и подготовки миссионерской многим священникам не хватает. Не достаёт им иногда смелости и характера в сношениях с сектантами...

И страдает миссионерское дело, ожидая времён благоприятных.

Что же при таких условиях нам делать?

Нужно, в помощь епархиальным миссионерам, выдвинуть повсеместно новых людей – миссионеров, сотрудников из народа. Этих сотрудников надобно заставить ходить по следам миссионеров, всё разузнавать, обо всём собирать точные справки, сто раз повторять мужикам то, что было говорено на беседах миссионеров. Мало того: миссионерские сотрудники, соображаясь с нуждой, должны оставлять повсеместно подходящие книжки, листки, брошюры. Поэтому таким миссионерским сотрудникам приличнее всего быть и именоваться епархиальными миссионерскими книгоношами. При помощи этих книгонош дело нашей миссии значительно углубится в сознание народное. Тогда будут у нас люди, которые слова миссионеров потрудятся растолковать народу его языком, в доступных ему понятиях и образах и при обстановке, для того необходимой, – по домам, с глазу на глаз...

В этих видах желательно повсеместно обзавестись миссионерскими книгоношами. Лучше всего их брать из среды бывших сектантов, людей „седмерицею искушённых“, знающих язвы сектантские и умеющих обращаться с ними. Такие книгоноши, как известно, существуют во многих епархиях. Есть они в Харькове. Это – бывшие штундисты, люди хорошо грамотные и благонадёжные, любящие своё дело. Харьковские книгоноши находятся в непосредственном распоряжении епархиального миссионера. От него главным образом они получают указание для своей миссионерской деятельности. Эти книгоноши ходят по следам епархиального миссионера; усердно беседуют с народом о том, о чём говорил миссионер. И это делают они по домам, келейно, братски. Результаты их службы – самые утешительные...

Так как несомненно, что не все епархии обзавелись миссионерскими книгоношами, то желательно, чтобы с будущего года они были повсеместно. Содержание их стоит мало (от 100 до 150 р. с дорожными расходами), а польза от них большая.

Наша миссия, чутко следящая за всеми благоприятными для себя явлениями, обязана призвать к жизни и миссионерских книгонош. Дело наше от того окрепнет и усилится...

Д. Боголюбов

Раскольничий «кабинет». – Тульский «собор» и его деяния. – Новые моленные. – Самочинный раскольничий «протоиерей». – Суд над безобразником-лже-попом. – Подписка среди раскольников на подпольные издания.

Внутренняя жизнь московского раскола продолжает своё течение по прежнему руслу слишком-свободного игнорирования всяких законных ограничений оказательства раскола. На наших глазах происходит целый ряд событий, как нельзя лучше, к сожалению, доказывающих, что раскол дерзко шагает вперёд, не считается с ограничениями правительственных законов, продолжает обсуждать свои нужды на противозаконных сборищах своих лже-архиереев, громко именуя эти сборища „соборами,“ не стесняется, вопреки запрещениям, возводить новые моленные, открывать противо-православные братства и распространять в громадном количестве подпольные издания, полные хулы и клеветы на Церковь православную...

Грустно отмечать все эти явления, которыми снова приходится начинать нам свою хронику!

Как помнят читатели, глава московского раскола, казак Иустин Картушин, именовавшийся архиепископом московским – был удалён, по распоряжению власти, на жительство в город Тулу, без права въезда в первопрестольную столицу.

Энергическая мера эта в сущности мало отразилась на текущей жизни московских раскольников. Нам уже приходилось сообщать, что на новом своём месте жительства Картушин прекрасно устроился. Доброжелатели обеспечили изгнаннику материальное положение, и он по-прежнему (из Тулы) продолжает управлять своей лже-паствой, оставив в Москве для вершения текущих дел особый комитет, в состав которого вошли попы с Рогожского кладбища Елисей Милехин, Прокопий Сорокин, Алексей Новиков из Каринкинской моленной, Варфоломей из Шибаевской, Иван Кошкин с Рогожского кладбища и бывший Картушинский секретарь, диакон Алексей Богатенков.

Правда, на первых порах, среди московских раскольнических попов произошло, было, некоторое разделение, так как одни из них признали образование вышеназванного комитета и изгнанного руководителя его действиями Картушина, другие-же, памятуя, что перед отъездом своим Картушин дал подписку полиции не именоваться более „архиепископом московским,“ считали его, по правилам апостольским, „извергнутым сана,“ а потому не желали повиноваться ни ему самому, ни оставленному им в Москве комитету; но мало-по-малу и эти протестанты усмирились и силой вещей начали volens nolens подчиняться всем распоряжениям комитета из вышеназванных попов и всё своё недоброжелательство к нему изливали лишь, при всяком удобном случае, в насмешках и шутках по адресу этого „кабинета,“ как они его прозвали...

Восстановлению Картушинского авторитета не мало способствовал созванный изгнанным лже-архиепископом в Туле, в августе месяце сего года, „собор“ самочинных раскольнических лже-архиереев. На собор этот съехалось шесть лже-епископов, а именно: Антоний Тобольский, Арсений Уральский, Анастасий Измайлский, Сильвестр Балтский, Феодосий Казанский и Порфирий Самарский и Сызранский. Одной из главных целей этого собора было примирение Картушина с Онисимом Васильевичем Швецовым, именующимся Арсением, епископом Уральским.

Если помнят читатели „Мис. Обозр.“, по отъезде Картушина из Москвы, раскольническими заправилами предполагалось наградить Арсения уральского именем „архиепископа“ и дать ему кафедру в Нижнем. Картушин воспротивился этому, утверждая, что он один только может быть архиепископом, ибо, хотя дал никонианам подписку не именоваться архиепископом, но для старообрядцев эта подписка, как вынужденная, значения иметь не должна и он, Картушин, по-прежнему для них „Архиепископ Московский и всея России“, а потому другого-де архиепископа нигде и не должно быть. Так решил Картушин и послал диакона Алексея Богатенкова собирать подписи своих единомышленников. Происходивший вслед затем бурный собор по сему предмету в Нижнем-Новгороде окончился в сущности ничем. Кончиться он мог скорее полицейским протоколом, которым пригрозил сторонникам Арсения делегат от Картушина, чем признанием Арсения архиепископом Нижегородским. А вот теперь, на созванном в Туле в августе с. г. соборе. Арсений публично отказался от архиепископства и помирился с Картушиным.

Таким образом, собор как-бы признал Иустина восстановленным в правах „лже-архиепископа московского.“

Затем собор имел суждение об изданном Швецовым в своей Уральской епархии запрещении попам читать ту из входных молитв, где перечисляются всякого рода грехи, иереем содеянные. – „Если кто творит такие грехи, какие там указаны, так нетокмо что иереем, а и вообще-то порядочным человеком того назвать нельзя. Ведь я таких грехов не творю, зачем-же мне прощение в них просить – вопрошал на соборе Швецов.“ Но собор постановил: если владыка Арсений таких грехов не творит, то пусть молитву указанную не читает, но за всех попов в своей епархии он ручаться не может, а потому и издавать запрещения, чтобы никто не читал этой молитвы – нельзя. На том и порешили.

Наконец, Тульский собор постановил извергнуть сана некоего петербургского лже-попа, уличённого в прелюбодеянии.

Покончив с этими вопросами, все самозваные лже-архиереи, съехавшиеся в Туле, отправились в Нижний-Новгород, где снова обсуждали всякого рода вопросы своей незаконной иерархии в излюбленном для подобных собраний домике на Нижнем Базаре.

В Москве в недавнее время открыто несколько новых старообрядческих моленных домов и ремонтировано несколько старых без надлежащего разрешения.

Прежде всего была отремонтирована известная „Апухтинская“ моленная за Покровским монастырём, и сюда из города Вольска был переведён поп Димитрий Сорокин, величающий себя „протоиереем“ и, в доказательство такого своего самочинного звания, носящий особый крест (на подобие наперстного) и надевающий во время служения нечто среднее между скуфьёй и камилавкой. Такие прерогативы лже-попа Сорокина, каких никто из Московских попов не имеет, возбудили конечно, в московских лже-попах зависть по отношению к Вольскому выходцу, которая повлекла за собой и слухи о том, что камилавкой и крестом Димитрия Сорокина будто бы никто не награждал, а будто бы камилавку ему попадья из плисовых штанов скроила, а крест поп Димитрий сам приобрёл у какого-то архивариуса. На самом-же деле, история получения Димитрием Сорокиным креста и камилавки такова: лже-поп Димитрий некогда служил при старообрядческой моленной в городе Верее, Московской губернии, и повенчал там как-то – не то по неведению, не-то за мзду приличную, родных брата и сестру. Возмущённый этим покойный лже-архиепископ московский Савватий подверг попа Димитрия запрещению и лишил места.

Но у Димитрия нашёлся горячий заступник в лице родного дяди Прокопия, занимающего и до сих пор место попа на Рогожском кладбище.

Прокопий находился в приятельских отношениях с лже-архиереем Саратовским Паисием, которого и упросил дать отрешённому Димитрию местечко в его епархии, в городе Вольске, обещая, что „сей доблестный поп“ незадумавшийся обвенчать родных брата и сестру, наверное сумеет быть полезным в чём-нибудь Паисию.

Паисий дал Димитрию место, а Прокопий в благодарность за то начал выпрашивать у московских богатых раскольниц – купчих всякого рода подачки и подарочки для Паисия, которые и переправлял через Димитрия, когда тот бывал в Москве, для вручения Паисию. Такими „гостинцами“ от московских любительниц „древнего благочестия“ лже-поп Димитрий снискал расположение Паисия и тот отблагодарил его постепенным пожалованием – камилавки, наперстного креста и чина протоиерея. Как-бы то ни было, а отрешённый покойным Савватием лже-поп Димитрий сумел не только восстановить себя в прежнем сане, но и добиться места гораздо лучшего, чем прежде и в Алухтинской моленной считается сейчас „главным“ и совершает службы по праздникам и три дня в будни, для других же дней у него есть викарий – поп из Свешниковской моленной.

Ремонт Апухтинской моленной, о котором мы только-что вели речь, возбудил у соседей большие толки и разговоры, как это старообрядцы ухитрились произвести столь „существенную“ работу без надлежащего разрешения. В большее недоумение повергает как православных, так даже и самих старообрядцев, не посвящённых во все раскольничьи тайны, – как можно было ухитриться воздвигнуть целое новое громадное здание, предназначенное для моленной в Вокзальном переулке на земле, приобретённой старообрядцами на имя некоего Борисова. Громадное каменное здание это, имеющее даже снаружи подобие храма, благодаря полуциркульным окнам, обошлось, как говорят, только вчерне до 75,000 рублей. Спрашивали или нет старообрядцы у кого-либо разрешение на эту постройку, но как-бы то ни было, освящение этой моленной должно состояться в недалёком будущем и даже, быть может, когда читатели „Миссионерского Обозрения“ будут читать эти строки, освящение моленной в Вокзальном переулке будет фактом. На днях состоялось освящение также богатой моленной, открытой старообрядцами в специально приобретённом для этой цели саду, при доме Рябушинского, у Крымского моста.

Диву даются православные соседи, глядя на подобные „открытия“ и „освящения“ старообрядческих моленных; а московские раскольнички только посмеиваются да поговаривают, что пока это только цветочки, а ягодки впереди будут. „Погодите, говорят они, откроем ещё моленную на Немецком рынке, в Рыковом переулке, на Тверской, да и другие все деревянные моленные на каменные переделаем, а потом, дайте срок, и колокола отольём!..

Грустно отмечать столь свободное отношение Московских старообрядцев к давным-давно воспрещённому им „оказательству“ раскола.

На постройку новых моленных и обновление старых московские раскольники, кажется, кроме Картушина, разрешения ни у кого и спрашивать не считают нужным.

Не стесняются московские старообрядцы по-прежнему созывать всякого рода сборища и „заседания“ в Москве для обсуждения своих текущих вопросов.

Так, 11 октября, в Рогожском Тупике, в доме Рахманова, приобретённом некогда для резиденции лже-архиерея Картушина, под председательством попа Елисея Милехина, состоялось заседание известного читателю „комитета“ для обсужденья всякого рода дел и делишек, предварительно их отсылки в Тулу для скрепления лже-владыкой. На заседании, кроме Милехина, присутствовали лже-попы Варфоломей Щеголин, Алексей Новиков, Прокопий Сорокин, Иван Кошаев (он же и Кошкин) и в качестве секретаря диакон Алексей Богатенков. Судили и рядили о давно уже надоевшей всем распущенности московских раскольничьих попов, которые не только появляются пьяными на улицах и в публичных местах, но позволяют себе всенародно кощунствовать и глумиться над предметами веры православной Церкви, а иногда высмеивают даже и свои-то якобы „древние“ обряды. В особенности в этом направлении прославился за последнее время некий лже-поп Ис-ий из П-ской моленной.

О попе этом нам приходилось как-то уже говорить. Биография его очень интересна. Уроженец Нижегородской губернии, из местечка Городец, он отбывал военную службу рядовым в одном из полков, а по выходе из службы, будучи беглопоповцем, поступил дьячком при беглопоповщинской моленной в Городце. Занимая скромное местечко дьячка, Ис-ий уже и тогда вёл жизнь совсем уж нескромную. Постоянные попойки, играв карты, ухаживание за читалками – это были его обычные занятия. Конечно, дьячковских доходов не хватало на разгульную жизнь и Ис-ий изобрёл себе доходную статью, занявшись переманиванием к беглопоповцам отрешённых лже-попов австрийского согласия, выдавая их за „православных“.

Беспробудное пьянство и развратная жизнь Ис-ия наконец надоела Городецким беглопоповцам и Ис-ия с позором лишили места.

Блуждая без места, то там, то здесь, он попал в Нижний Новгород, где судьба столкнула его с дьяконом здешней австрийской моленной М-вым. Несмотря на то что Ис-ий и М-в принадлежали к различным толкам, общее их тяготение к „влаге целительной“ или, попросту говоря, – общая их любовь „выпить“ – сделала их скоро большими приятелями. М-в стал уговаривать Ис-ия перейти в австрийщину, обещая за известное вознаграждение предоставить ему и хорошее место. Деньжонки у Ис-ия были, за этим дело не стало, и вот М-в везёт его в Москву, представляет покойному лже-архиерею Савватию, как прекрасного и полезного человека и дело кончается тем, что Савватий определяет Ис-ия попом на Г-ую улицу (в Преображенском), к моленной в доме бр. Л-вых.

Снова зажил припеваючи Ис-ий и снова начал свои безобразия, за которые лишился дьячковского места в Городце. Ежедневное пьянство, перебранки со своими дьячками, обделивание их, при делёжке доходов, глумление над обрядами и пр. – всё это давно уже обратило на себя внимание лучших в расколе людей и Ис-ию неоднократно приходилось выслушивать резонные замечания от одного из наиболее уважаемых в расколе попов Авива.

– Смотри, Ис-ий, не сносить тебе головы, урезонивал его Авив, но тот себе и в ус не дул, продолжая безобразничать.

Безобразия Ис-ия и нелады с дьячками дошли до того, что настоятель со своими клириками начал драться в буквальном смысле слова даже во время службы в моленной.

Так, однажды дьячок П-в, возмущённый непристойным поведением поповского сынишки, выдрал последнего зауши на клиросе при всём честном народе. Сынишка побежал в алтарь жаловаться отцу, а тот, выйдя из алтаря, прервав службу, завёл ругань с дьячком, и разгорячившись подбежал к клиросу и плюнул прямо в физиономию дьячку П-ву. Оскорблённый такой выходкой, П-в, недолго думая, ударил, что было силы, по щеке своего настоятеля.

В своё время дьячок П-в был строго наказан и сослан в Киев, лже-поп же Ис-ий сумел выйти сухим из воды.

Не видя никакой кары за свои безобразия, Ис-ий только усугублял их: началось публичное глумление над иконами плохого письма: Ис-ий называл их „кумирами“; а тут ещё некий Евфимий, дьякон из Шебуевской моленной на Немецком рынке донёс „совету“, что Ис-ий при нём пел величание маслянице: „Величаем тя, широкая масляница, и чтём блинки и снетки твои“... Доносчик утверждал даже, что ему удалось на валик фонографа занести это Ис-вское кощунство...

Всё это Евфимий подтвердил и на собрании 11-го октября, протокол которого в настоящее время отослали в Тулу на рассмотрение Иустина изгнанника...

По-прежнему московские раскольники усердно издают всякого рода подпольные книжки и брошюрки и даже придумали для большего обеспечения их сбыта „предварительную подписку“. Московские попы заранее записывают у издательского подпольного комитета, сколько желают иметь экземпляров того или другого издания, а когда это издание выходит из подполья, стараются распространить его; конечно, попы не забывают и собственную выгоду, наживая на каждом экземпляре...

Алексей Б-ов

В стране факиров. – Армия спасения. – Новая секта на острове Суматра. – Статистика населения Индии по религиям. – Новая секта в Финляндии.

Франц. газета „Globe“ помещает в № от 6-го ноября, по её словам, чрезвычайно редкий документ – фотографическое изображение факира, который держит уже больше десяти лет левую руку в вертикальном положении, не опуская её никогда ни на одну минуту. Суставы окаменели; мускулы почти совершенно исчезли; ногти приняли фантастическую форму; вся рука омертвела и представляет странный контраст с здоровым и по-видимому сильным телом „фанатика – нищего“. В правой руке он держит колокольчик, которым привлекает внимание сострадательных душ. Шея его украшена чётками.

По поводу портрета этого фанатика газета напоминает, что говорила уже раньше о странной религии Йоги. Последователи этой религии, распространённой главным образом в Индии и проникшей оттуда и в Соединённые Штаты, принимают более или менее неудобное положение тела, в котором и стараются оставаться неподвижно возможно долго. Это делается с целью подчинить тело владычеству духа, чтобы таким путём приблизиться к совершенству. В Индии насчитывают до 3-х миллионов факиров.

* * *

Daily Cronicle сообщает, что 27-го Октября в Эксетер-голле состоялось замечательное собрание Армии Спасения. Члены её собрались с целью приветствовать офицеров, возвратившихся из разных частей света и с тем, чтобы пожелать доброго пути отрядам миссионеров, отправляющимся в Индию, Вест-Индию и Южную Африку. Зал был так переполнен, что многим желавшим не удалось в него проникнуть. На видном месте восседали четыре зулуса, только что прибывшие из Южной Африки; они были в своих национальных костюмах и имели весьма воинственный вид, благодаря щитам и копьям, которыми они потрясали в знак внимания к происходившему перед ними. Председатель собрания заявил, что пригодность Армии Спасения для всех стран и способность её приспособляться ко всем народам и языкам отныне, бесспорно доказаны. В 1874 г. Армия насчитывала всего 60 офицеров, а в 1902 уже 14,000 офицеров работают в 45-ти странах, распространяя своё учение среди 45-ти народов.

* * *

Немецкая газета Die Zeit (Время) сообщает, что на Суматре, большом, принадлежащем Голландии, острове Зондского архипелага, давно уже сталкиваются между собой три религиозные миросозерцания: древнее народное язычество батавов. ислам и христианство. Из этих элементов образовалось своеобразное смешанное учение, приверженцы которого называют себя „пармалимами“. Основатель секты, честолюбивый мечтатель Сомалаинг состоял много лет в качестве главного чародея при старом батавском царе-жреце Синга-Манга-Радже. После поражения в 1883 г. этого и доныне высокочтимого национального героя, Сомалаинг выступил уже в самостоятельной роли. Весьма поверхностно знакомый с христианством, он примешал к чистому евангельскому учению множество языческих и магометанских суеверий; при этом он отдал преимущество древней батавской религии, чтобы тем возвысить свой народ и усилить его политическое значение. Не имея ничего против христианства, пармалимы смотрят на голландское правительство, как на своего злейшего врага, впрочем, открыто против него не выступают. Таинственность и скрытность составляют вообще отличительный признак их учения. Слово „пармалим“ не легко перевести точно, но по всей вероятности оно обозначает то, что последователи секты всецело подчиняются своему „малиму“, т. е. священнику.

* * *

По словам французск. журнала – Comite de l’Asie francaise, – прошлогодняя перепись в Индии дала интересные данные относительно распределения населения по религиям.

Известно, что господствующая религия-браманизм, но за последние 10 лет число его адептов уменьшилось: оно сократилось с 207,689,000 в 1891 г. на 207,075,000. Автор приписывает это умаление не отпадению индусов от коренной религии, а смертности от голода и чумы, в особенности в Бамбейском округе, больше других пострадавшем от этих бедствий. Индусы, – понимая это слово в религиозном смысле – будучи самыми многочисленными, естественно понесли и наибольшие потери.

Магометанство, напротив, значительно усиливается в Индии; за последние 10 лет число поклонников пророка, увеличилось на 9%; однако следует заметить, что в последнюю перепись впервые было включено 500,000 мусульман Белуджистана, не вошедших в перепись 1861 г., которая этой страны не коснулась. Автор статьи приписывает успехи ислама отчасти возрастающему благосостоянию населённых магометанами областей, отчасти обращениям из других исповеданий.

Перепись отметила прирост населения Бирмы; в связи с этим приростом увеличилось и число буддистов. На всём протяжении Англо-Индийских владений в 1891 г. буддистов было 6,888,000, а в 1901 г. их оказалось 9,184,000; другими словами – буддизм усилился на 33%; но следует заметить, что собственно в Индии буддистов насчитывается всего 293,000, все остальные приходятся на Бирму. В исповеданиях различных индусских сект, а равно и парсов также наблюдается больший или меньший прирост последователей. Меньше других усилились евреи (в 1891 г. 17,194 – в 1901 г.18:228). Христиан в Индии 2,930,000.

Несмотря на убыль в течение последних 10 лет, браманизм или индуизм продолжает занимать в Англо-Индийской империи первое место – к нему принадлежат 70% всего населения; к исламу причисляется 21%, а остальные 9% делятся поровну – по 3% – между буддистами, прочими индусскими сектами и христианами.

* * *

Английская газета Morming Post. 19 сент. (2 октяб.) сообщает о возникновении в Финляндии, в окрестностях города Борго, новой секты. К нововведениям, принятым этой сектой, относится употребление за причащением хлеба и кофе.

Не мало говорили и писали у нас о разного рода недостатках нашей богослужебной практики. И, действительно, много тёмных сторон, много упущений и погрешностей встречается в этой области. О строгом соблюдении церковного устава нечего и говорить. Правда, сам устав не везде ясен и определёнен и давно требует пояснения и систематизации. Но и обычные правила церковно-богослужебного порядка, которые в большинстве случаев основываются на принципе: „аще изволит настоятель“, выполняются крайне небрежно и неблагоговейно. „Крайняя неблагоговейность, спешность и небрежность в отправлении общественного и частного богослужения в приходских храмах, с громадными пропусками молитвословий и отступлениями от устава есть великое церковное зло“ (стр. 42).

И против него требуются неотложные и энергичные мероприятия, ибо вред, наносимый им религиозно-нравственной жизни русского народа, слишком велик. Не отсюда ли тот религиозный индифферентизм, холодность и равнодушие к Церкви, которые из интеллигентной среды начинают всё более и более проникать в массу простого народа, искони столь набожного и усердного к Церкви и церковной службе? Не отсюда ли многочисленная отпадения от Церкви в раскол и сектантство, где маловерные души чают найти удовлетворение своих религиозных потребностей?

Вот те мысли, которые волнуют нашего автора и которые побуждают его выступить с целым рядом статей, начало которого он предлагает в рассматриваемой брошюре.

Брошюра распадается на две части. Первая посвящена специальному вопросу о поклонах при богослужении, вторая затрагивает более общие вопросы о богослужении.

Уже и на такой частности, как церковные поклоны, сказывается упадок церковной дисциплины. „Не только в разных местностях и церквах существуют ныне самые различные, взаимно-противоречащие, обычаи, мнения и взгляды относительно того, где именно при богослужении следует совершать поклоны и где не следует, но и в одном и том же приходе всюду можно наблюдать на этот счёт поразительное разнообразие и разногласие... Каждый в наше время творит поклоны там, где ему вздумается, а другой и совсем не кланяется. Молящиеся в храме, по выражению Типикона, „мятутся аки тростие ветром колеблеми, несмотря лучшего, ниже хотят научитися, но елико кто како составил свой нрав, тако и утверждается быти“... (2–3 стр.). „Необходимо поэтому раз навсегда установить, или вернее привести в известность и разъяснить общие правила для всей православной России относительно поклонов“ (ibid.).

„Тем более необходимо это (как восстановление строгой уставности и благочиния самого богослужения во всех приходских храмах), что Церковь православная ратуется в наше тяжкое время многочисленными врагами, которые на каждом шагу ищут повода к её обвинению и злословию, укоряя её сынов даже за малейшие упущения и нерадение“ (ibid.).

Выяснив вкратце сущность, значение и образ православных поклонов, автор переходит к указанию времени их совершения. При этом оказывается, что: 1) по разным древним и более поздним уставам, общим и частным, правила о поклонах расходятся между собой как в отношении числа последних при разных видах суточного богослужения, так и времени их совершения, и 2) несогласны между собой касательно поклонов, и принятые ныне нашей Церковью богослужебные книги и Типикон (стр. 12).

В виду этого автор предпринял „нелёгкую задачу“ – сличить разные уставы и богослужебные книги для выяснения числа, времени и образа совершения поклонов, при каждом из 9-ти видов суточного богослужения в дни простые и праздничные, субботы, воскресения и посты.

Говоря о земных поклонах, автор останавливается на современном обычае стояния на коленях без приклонения головы, или без поклонов (на „Херувимской“, и „Отче наш“ и др.) и находит, что он не согласуется с установлениями православной Церкви, особенно в те дни, когда земные поклоны прямо запрещены канонами вселенской Церкви (т. е., во все воскресные, субботние и праздничные дни, в периоды времени от Пасхи до Пятидесятницы, от Рождества Христова до Богоявления, в некоторые предпразднства и попразднства великих праздников, а также во время пения „Херувимской“, „Хвалите имя Господне“, „Великого славословия“ и т. д.. (стр. 33–34).

Автор, конечно, прав с своей научно-исторической точки зрения, когда осуждает произвольные уклонения от Церковного устава и беспорядок в богослужении. Но не должно, однако, забывать, что чинное и монотонное однообразие в богослужебных действиях легко может переходить и в формализм, что мы и видим в западных Церквах, где молящийся соблюдает строгий порядок во внешних знаках молитвы. Не желая упрекать автора в излишнем ригоризме, который, ради введения однообразия в поклонах, готов пожертвовать непосредственным и горячим религиозным чувством, неподдающимся строгой регламентации устава, мы укажем только на то обстоятельство, что самый устав наш, по признанию самого же автора, страдает недостатком полноты, систематичности и определённости. А потому, пока эти недостатки не устранены, трудно ожидать однообразия в богослужебном порядке и строгой точности в соблюдении буквы правила.

Иное дело, конечно, истово-благоговейное совершение службы. Автор совершенно справедливо вооружается во II части своего сочинения против крайней небрежности в отправлении богослужения (47 стр.). Упадок благолепия и уставности богослужения он объясняет влиянием на русское общество западного рационализма, отрицающего церковную внешность, и плохим религиозным воспитанием будущих кандидатов священства и в семье и духовной школе. Отмечая затем некоторые частные обстоятельства, способствующие развитию свободного и лёгкого отношения к требованиям церковного устава, автор затрагивает весьма наболевшие вопросы об истовом церковно-служебном пении.

„Современные сельские (а нередко и городские) хоры редко отличаются правильной организацией, – пишет автор. Нередко поют по рукописным тетрадкам-партитурам неизвестного происхождения, – с криком и визгом (60 стр.). „Хоры эти донельзя произвольно сокращают богослужебный чин (напр. вм. 8–10 стихир на „Господи воззвах“ поют 1–2), позволяют себе, несмотря на запрещение св. синода, петь такие произведения, которые ни в каком случае не могут быть терпимы в православных церквах по характеру своих мелодий, напевов и исполнения.

Переходя, далее, к указанию мероприятий для борьбы с этим „злом“ церковной жизни, автор вполне резонно замечает: „Если бы каждый совершитель (и соучастник) общественного богослужения был проникнут вполне ясным сознанием чрезвычайной важности церковного богослужения в деле спасения и религиозно-нравственного воспитания народа, если бы каждый член из приходского духовенства убедился в том, что зло, проистекающее от небрежности при отправлении службы Божией, действительно, колоссально, то несомненно, эта небрежность была бы у нас сравнительно редким явлением“ (76 стр.).

Таково содержание книжки г. Кычигина.

Μ. Леонович

Преосвященный автор, подаривший богословской науке немало учёных трактатов, в своих исследованиях касается в большинстве случаев таких вопросов, которые или совершенно не разработаны в науке, или являются ответом на современные запросы жизни.

В том и другом случае автор умеет в свои исследования внести оригинальность и светлость мысли и новую точку зрения на тот или другой рассматриваемый им вопрос. Рассматриваемая нами брошюра преосвященного Антония является наглядным доказательством высказанного нами положения. Вопрос: „почему Господь Иисус Христос не называл себя Богом?“ почти нетронут в нашей богословско-догматической литературе – с одной стороны, а с другой – он является ответом на вопросы, составляющие злобу дня и говоря это, мы имеем в виду его миссионерско-апологетический характер: он направлен против магометан и против толстовства. Преосвященный автор об этом так говорит. „Такой вопрос нужно разрешить нам, сынам маловерующей современности, в виду частых возражений против Божества Христова, основанных на том, будто Сам Спаситель никогда не называл Себя Богом. Особенно искусно разработаны эти возражения магометанами... Магометане в тех изречениях Евангелия, из коих видно, что Господь требовал веры в Себя, одобрял исповедание Себя Сыном Божиим, Сам Себя так именовал и говорил о Своём единосущии со Отцом, находят лишь указание на сверхчеловеческое достоинство Иисуса Христа, но не на Божественное. Рационалисты же понимают их в пантеистическом смысле, – и эти изречения, по их мнению, применимы ко всякому человеку, повинующемуся воле Божией“ (3 стр.). Магометане, признавая Иисуса Христа святейшим человеком, зачатым чрезвычайным образом от праведной жены, одарённым Духом Божиим и принёсшим на землю учение Небесное, проповедают, что ученики Христовы, особенно ненавистный им Павел, после вознесения Христова на небо, исказили учение Иисусово и между прочим измыслили догмат о Божестве своего Учителя. „Подобным представлением дела лукавые руководители магометан достигают сразу двух целей. Они не препятствуют своим последователям одобрять пленительные истины евангельского учения и таким образом не понуждают идти против явной истины; а с другой стороны заграждают им путь к решительному следованию ей, через присоединение себя к христианскому обществу, объявляя подлинное учение Иисуса Пророка утраченным, но восстановленным и усовершённым от Бога через Магомета“ (4 стр.). Что-же касается нашей интеллигенции, то протестантский характер нашего семейного и школьного воспитания приучил современного интеллигента выделять личность Иисуса Христа не только из жизни Его Церкви, не только из Посланий Его учеников, но даже из самих евангельских сказаний, так что вышеприведённая магометанская точка зрения на христианство нашим интеллигентам так же не чужда, как и выработанное в учении Л. Толстого отделение речей Христовых от описания событий Его жизни евангелистами“ (5 стр.). Таким образом вопрос, поставленный нами в заглавии статьи, встречает почти одинаковое к себе отношение и у магометан, и у толстовцев. Соблазнительный характер этого вопроса и вынудил преосвященного автора заняться его разработкой.

Преосвященный автор в своей брошюре обстоятельно и с глубоким пониманием дела проверяет заглавный вопрос по Евангелию, анализируя всю историю земной жизни Иисуса Христа, и примиряет его со всеми мнимыми противоречиями. Из всей евангельской истории видно, что прямо и ясно Господь нигде не называет Себя Богом, хотя в Евангелии можно много найти Христовых слов, из коих видно, что Он исповедал Себя Богом. Во многих речах Иисуса Христа красной нитью проходит мысль о Его Божественном достоинстве, т. е. проводится догмат о Его Божестве. Правда, нельзя не заметить, что Иисус Христос во многих случаях таил Своё Божество. Это видимое противоречие разрешается автором вполне обстоятельно и убедительно. – В резюме своего исследования автор так формулирует свои положения. Иисус Христос то скрывал Свои Божественные качества, то открывал. „Он скрывал их в начале Своей проповеди, чтобы избежать умственного порабощения своих слушателей; скрывал особенно те, наиболее поразительные и порабощающие чудеса, которые явил в Своём Преображении и во власти над тем, что всего важнее для человеческой толпы, т.е. пищи и пития (в Кане Галилейской). Открывал же Господь чудеса Свои и проповедовать о них повелел тогда, когда умы слушателей были или свободно расположены к приятию Его словес и таким образом не насиловались, а только утверждались чудом, или уже настолько были вооружены против истины Его небесных глаголов, что и такие дивные знамения, как воскрешение Лазаря, не могли обратить их“ (14 стр.). „Господь исповедал Себя Богом истинным, но желал, чтобы истину эту ученики Его усвоили постепенно, возлюбив прежде святость Его заповедей, поклонившись Его уничижению и страстям Его и, наконец, познав Его воскресение“ (20 стр.).

Такой и окончательный ответ на заглавный вопрос даёт нам преосвященный автор.

Не будем много распространяться о том, что рассмотренная нами брошюра написана с глубоким пониманием дела, что она даёт ясный и точный ответ на поставленный вопрос и что она изложена языком простым и удобопонятным, – скажем только что она имеет глубокое значение для борьбы с магометанством и не бесполезна в деле опровержения лжемудрствований толстовства. Посему не можем не рекомендовать её лицам, имеющим соприкосновение с магометанской миссией – с одной стороны, а с другой – с делом борьбы с нашим рационализмом, в большинстве случаев принявшим оболочку чистейшего пантеизма.

П. Козицкий

В сентябрьской книжке „Миссионерского Обозрения“ за 1902 год миссионер-священник, о. К. Попов, в заметке своей „Об изданиях братства св. Петра митрополита“, указывает на неточность в указании местонахождения выписки из учительного Евангелия, приведённой в книге Григория митрополита „Истинно древняя и истинно православная Христова Церковь“, и на ошибку, вкравшуюся в сочинения покойного приснопамятного учителя всех миссионеров, о. архимандрита Павла, а именно в его статью „Краткие известия о существующих в расколе сектах, касающуюся определения местонахождения последователей Филиппова согласия.

В целях, указанных досточтимейшим автором заметки, в первой части её, долгом считаю указать и ещё одну неверную и ошибочную указку в изданиях братства: со стр. 61 книжицы „О равночестном почитании святого креста четвероконечного и восьмиконечного“, Ивана Арсеньева, изд. 1889 года, начинаются доказательства святости четвероконечного креста и его равночестия с восьмиконечным, взятые из творений св. Григория Нисского. Первое из этих доказательств, начинающееся словами; „на Крест, по моему мнению, указывает...“ показывает находящимся в беседах св. отца „О блаженствах“, расположенных во втором томе его творений. Ничего подобного в беседах „О блаженствах“ нет. Слова, приведённые г. Арсеньевым, при том со значительной разницей в переводе, находятся, напротив, в восьмом томе творений святителя, на стр. 52, по изданию 1872 года, в слове (первом) „На св. Пасху и о тридневном сроке воскресения Христова“.

Свящ. Пётр Злотников

Предлагаемая вниманию читателей книга представляет из себя методическое руководство по преподаванию Закона Божия. Из всех методов автор отдаёт предпочтение, историческому, который с авторитетного почина преосвященного Сильвестра, бывшего ректора киевской академии, сделался в нашей современной богословской науке преобладающим. Первые главы книги автор посвящает общим вопросам по методике Закона Божия, как-то: о важности Закона Божия, как учебного предмета; о его составе; о первых уроках; о постановке учебного дела в школе по предмету Закона Божия; о наглядном способе обучения детей св. истории. Дальнейшие главы посвящены историческому обзору педагогических воззрений мужей апостольских (Ерм, Варнава, Игнатий Богоносец, св. Поликарп и др.) и отцов Церкви: Тертуллиана, Киприана Карфагенского, Климента Александрийского, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Амвросия Медиоланского, бл. Августина и др. Причём их воззрения сгруппированы в пять педагогических приёмов: 1) проведение параллели между Ветхим и Новым Заветом (Варнава); 2) жизнь христиан и язычников, (св. Иустин); 3) рассмотрение творения (Минуций Феликс); уяснение границ разума (Иустин философ) и 5) изучение церковного предания (св. Ириней). Есть у автора интересные главы об отношении христианства к языческому образованию, о взглядах свв. отцов на религиозно-нравственное, умственное, эстетическое и физическое воспитание. Дальнейшие отделы, составляющие третью часть книги посвящены педагогическим воззрениям отцов и педагогов русской Церкви, начиная от св. Ольги и Анны Всеволодовны, преп. Евфросинии Полоцкой и Феодосия Печерского, кончая современными авторитетами: высокопреосвященным митрополитом Антонием, о. Иоанном Кронштадтским, К. П. Победоносцевым С. А. Рачинским и др. Уже из одного краткого описания содержания труда почтенного автора читатель может видеть, что по полноте содержания и по новизне постановки дела книга о. Дернова заслуживает серьёзного внимания оо. законоучителей и составляет выдающееся явление в нашей литературе. Книга выдерживает второе издание, что тоже говорит в её пользу. Хотя труд о. Дернова прямых миссионерских целей не имеет, но истинно-христианское воспитание в духе св. Церкви есть наилучшее миссионерство и потому мы на страницах органа миссии охотно рекомендуем новое издание этой полезной книги.

Священник М. Лисицын

Повесть Шатобриана не отличается чем-либо особенным от целого ряда подобных же повестей издания той же фирмы г. Сойкина: «Катакомбы». «Фабиола», «Мученики Колизея» и т. п., тем более, что захватывает и ту же эпоху (конец Ш – начало IV в.) последних жесточайших гонений при Диоклетиане. Автор относится к историческим лицам и событиям, мало считаясь с точными датами хронологии. У него сведены в одну эпоху и Диоклетиан († 305 г.), и Иероним († 420), и Августин († 430), и Константин Великий († 337) и даже Павел Фивейский (см. стр. 58–65 и 177). Конечно, роман не история, и такие анахронизмы авторами иногда допускаются, но в исторической повести одобрить их всё же нельзя, ибо это смешение эпох способно порождать ложные понятия и представления у лиц мало знакомых с историей Церкви. Повесть всё же представляет захватывающий интерес по близости к христианскому сердцу той эпохи, которую она рисует. Язык перевода очень лёгкий и чистый, а по цене книга, несмотря на свой объём, очень доступна и может быть рекомендована, как интересное и поучительное чтение для юношества и грамотного народа.

С. Μ. Л.

В выше-озаглавленной книжке автор, бывший директор народных училищ Витебской губ. и ныне член-ревизор учебного комитета при св. Синоде, касается ещё и доныне не разрешённого вопроса о реформе средней школы. Вопрос этот рассмотрен им всесторонне и поставлен на историческую почву. Г. Тихомиров рассматривает преждеибывшие реформы средней школы указывает мотивы и основания их, а также и те цели, к которым они стремились. Вместе с тем он старается поставить их в связь с умственным историческим движением Европы. В своих выводах г. Тихомиров очень осторожен и не является сторонником ни классического, ни реального образования, он беспристрастно смотрит на ту и на другую школу философски спокойным и глубоко проницательным взглядом. Не предрешая хода школьной реформы, автор однако склоняется к высказанным в своё время в печати и в работах министерских комиссий взглядам, что должно быть и то и другое образование, и что низшие классы школы должны отличаться общим характером, Серьёзный голос опытного педагога, высказанный в этой книге, заслуживает полного внимания.

Э.О.Л.

В последнее время было несколько случаев передачи крестьянских зданий, назначенных под церковно-приходскую школу, в пользу школ министерских, причём церковная школа оказывалась выгнанной на улицу. Явления эти были бы очень печальны и даже зловещи, если б в основании их не лежал обман бедного народа со стороны лиц заинтересованных ведомств, то прямыми приказаниями, как значится в приговорах, то сокрытиями сущности дела, понуждавших крестьян исполнять действие, имевшее в глазах последних лишь одну цель: „вместо малой школы устроить большую“. Различие ведомств крестьяне узнавали только тогда, когда, через полгода, выяснялось, что детей их перестали учить тому, что для них всего дороже, т. е. церковному пению и чтению по-славянски. Тогда только начинали раздаваться в народе горькие сожаления о своей доверчивости и опрометчивости с прибавлением малороссийских эпитетов, но сделать бывало уже нельзя ничего, а молодое поколение являлось опять отодвинутым от алтаря Господня и от клироса.

„Моих прихожан бесцеремонно обманули!“ – жалуется мне священник. Верно, но могли ли бы их обмануть, если б ты был добрым пастырем, знающим своих овец? Смотри, чтобы их не обманули бы и самой верой, как обманывали недавно харьковцев ложными грамотами.

Правда, священник не заинтересован лично характером школы. Даже наоборот: школа церковная в приходе не даёт ему никакого вознаграждения, но возлагает на него ответственность перед различными представителями власти, а школа мирская, освобождая его от ответственности, даёт ему законоучительское жалование от 60 до 120 рублей в год.

Мне поэтому приходилось слышать, что и сам подмен школ происходит иногда по тайному соглашению со священником. Этому нельзя не печалиться, но радуюсь тому, что всё-таки многие священники остановили у себя такой подмен своим влиянием; а теперь правительство озаботилось, чтобы это безобразное явление не повторялось.

Но, всечестные отцы! как стыдно принимать от гражданской власти то, что так легко могли бы мы иметь сами! О, если б только мы все сознавали свой долг, то, конечно, крестьяне сами добивались бы, чтобы все их школы были бы церковными. А теперь, когда на некоторых таких школах висит замок от апреля до декабря, мудрено-ли, что деятели иных ведомств оправдывают свои притязания на эти школы?

Мы не унижаем гражданской сельской школы: из всех видов мирских школ она, конечно, всё-таки наиболее религиозная; учители её трудятся усердно в пределах начертанных им обязанностей, и они достойны всякого сочувствия, как и ученики их. Не призываю я вас к тому, чтобы стараться о перечислении министерской школы в церковную: не будем льстить нашим недоброжелателям, хотя бы мы могли вчетверо воздать в недра их, пользуясь влиянием на народ. Мы лучше будем направлять последнее на открытие новых училищ, ибо их всё-таки страшно мало; однако, знайте, что школа церковная имеет в своей программе огромное преимущество над мирской, что народ наш желает учиться прежде всего тому, как молиться и как верить. И в этом отношении не только гражданская, но и церковная школа недостаточно церковна; ещё и от неё надо бы убавить много мирских начал, внушённых немецкой педагогикой. И если бы народные педагоги искренно держались либерального правила – не насиловать народного ума, а только облегчать ему путь к развитию присущего ему исторического направления: то, конечно, они бы не ослабляли церковного начала в школе, не изгоняли бы славянского языка, псалтири и церковного пения, – а нам-то, учителям-пастырям, во всяком случае надлежит возводить школьное преподавание на такую высоту духовную, чтобы оно имело характер как бы постоянного богослужения. Истинно-народная русская школа должна быть отраслью жизни церковной, должна научить крестьянского ребёнка прежде всего тому, чтобы ясно понимать, что поют и читают в церкви, и самому участвовать в пении и чтении церковном. А ведь это – целое богословское и нравственное образование, это сознательное усвоение св. Библии, ясное усвоение Закона Божия то единое на потребу, что делает рыбаков – мудрецами, сильнейшими языческих риторов.

Небесполезна школа мирская, но для усовершения христианина в Церкви она даёт весьма мало. У ребёнка, воспитанного в мирской школе, остаётся раздвоение между Законом Божиим школьным, господским и Законом Божиим церковным, храмовым. Там по-русски, по-кацапски. нечто то слащавое, то сухо-законническое, а здесь славянское, святое, как бы с неба сходящее, нечеловеческое. Язык школьника отучается от церковно-славянской речи, от речитативного чтения; он разучивается правильно – по-мужицки – креститься, забывает о постах, ничего не слышит о подвигах святых угодников, что рассказывает ему бабушка, ни о Киевских пещерах, ни о Почаевской Лавре. Когда старшие говорят обо всём этом, он старается припомнить свои уроки, берётся за учебник с картинками, но там находит только портреты Пушкина, памятник тысячелетия, да иллюстрации к басням Крылова.

„А це наш хлопець польским панычём зробывся“, – укоризненно замечает крестная мать, видя, как он, по примеру учительницы становится на одно колено, мотает зря рукой по груди взамен истового креста, – а проходящий старый дьяк прибавляет из Златоуста: „тому неистовому маханию беси радуются“.

Конечно, о. законоучитель мог бы это отчасти поправить и, конечно, никто бы ему в этом не стал препятствовать, но в своей-то церковной школе сколько великого и преславного может он сделать!

Когда я проезжаю по малороссийской деревне и вижу белые головки невинных созданий Божиих, неизбалованных светскими матерями, не наученных лгать и притворяться, но во всей чистоте ещё сохранивших благолепный образ Божий, как я стремлюсь тогда к ним! Как рад бываю выйти хоть ненадолго из своей неуклюжей кареты, из той тяжёлой атмосферы, которая неизбежно давит всякое высокопоставленное лицо среди его окружающих, и подойти к этим Христовым любимцам. „Дитя! скажи мне молитву, покажи, как изображаешь ты рукой спасительную страсть Христа Бога!“

Для дитяти нет различия между сословиями и положениями людей. Оно не робеет, если только ласково заговорить с ним, и будет говорить тебе священные слова также просто, как говорит их наедине со своим Небесным Отцом. А тут нас окружили взрослые крестьяне. Глаголы молитв, внушённые св. отцам Огненным Духом Божиим, произносимые из уст младенец и ссущих, просветляют и лица больших; последние преображаются то умилённой улыбкой, то умилённой слезой. Два, три мгновения такого общего внимания детской молитве и все мы, учёные и простые, становимся лучше, ближе к Богу, дальше от греха. Здесь исполняется слово Единородного; „иже аще едино от таковых отрочат приемлет во имя Мое, Мене приемлет; а иже Мене приемлет, не Мене приемлет, но Пославшаго Мя“. (Мк.9:37).

Смотри, иерей Божий, как легко тебе принять Христа и Бога! Одно только дитя приласкай во имя Его! Одно дитя, – а вокруг тебя их сотни, тысячи. Смотри, какие сокровища тебе посылает Бог! Можно ли не любить их? Вспомни слово западника Некрасова:

«Кто часто их видел,

Тот, верю я, любит

Крестьянских детей».

Когда я вхожу в сельскую школу, когда вижу тех, кому подобных обнимал наш Спаситель, то не сразу могу говорить от приступающих к горлу слёз. Поистине, здесь дом Божий.

Сядем же у них и расскажем из Христова учения то, что наиболее доступно их сердцам: о том, как Даниил являлся пастырем львов; как преп. Сергий кормил одного медведя; как пахал на другом преп. Савва; как целомудренный Иосиф простил своих братьев; как обрёл потерянных детей своих великомученик Евстафий. Если хочешь проследить степень внимания твоих слушателей, то начни ходить взад и вперёд по хате, и увидишь, что все 40 или 50 личиков правильно, как бы на верёвке, поворачиваются за тобой в одну и другую сторону, ловя твои слова. Говори им всё это просто, с той картинностью, с той выразительностью речи, которая отличает беседу малоросса и особенно малороссийского священника. Ты пользовался этими свойствами, чтобы восхищать своих товарищей на дружеской беседе или на пирушке, возбуждал весёлый смех и рукоплескание! Отдай лучше Богу этот дар и учащай такие духовные пиры веры с теми, кто всех нас предваряет в царствии Божием по неложному слову Евангелия. Или вот в старшем отделении школы в Великороссии тебе прочитали молитву за Царя. Кто же это сопротивные, спрашиваешь. Мальчик подумал: „а вот Китайцы, Турки“. Зачем мы с ними воевали? – „Значит заступались за христиан“, – одобрительно говорит ребёнок. О китайцах тоже все знают и знают, что их особенность заключается в том, что они носят косы. Сообщая об этом, дети премило конфузятся. Покойных Царей Александра III и Александра II тоже все знают и знают, что Царь Мученик дал крестьянам свободу. Знают и то, что св. град Иерусалим находится в руках неверных. Как всё это у них искренно, как задушевно, как, прекрасно!

Священники Божии! любите детей, умиляйтесь их невинностью, дорожите их вниманием Божественному закону и, видя всё это, сокрушайте сердце своё покаянной молитвой! Вы часто жалуетесь на испорченность прихожан. Но вот неиспорченные из них, погруженные вами в купель паки-бытия, и теперь приведённые к вам родителями для научения тайнам веры. Ведь это святыня Божия! это драгоценнейший перл нашей святой земли православной! От вас зависит сделать их навсегда поборниками Церкви, или, наоборот, – оттолкнуть от неё! Пусть святой храм всегда оглашается их детским пением и чтением, пусть родители их плачут не от скорби о их пороках впоследствии, но пусть плачут теперь от умиления, слыша их голос в св. храме, куда они входят с благоговейным страхом. „О чём ты плачешь сегодня всю вечерню, добрая женщина?“ – „А то мій Опанас читае кахвизьму“.

Старайся об этом десять, пятнадцать лет, усердный иерей, и у тебя запоёт вся церковь, и чтение будет вестись по очереди всеми прихожанами, как монахами в хорошей обители. Это всё в твоих руках, только обрати твоё сердце к народу Божьему, к детям народа твоего...

Давно пришлось мне слышать одно жестокое слово, которого я никогда не забуду: „то вы, монахи, можете плакать над чужими детьми, а нам свои дети – дети, а чужие дети – поросята“. Дети человека того скоро сделались хуже поросят, но и ты знай, что Господь отмщает на ослушниках своей воли „до третьего и четвёртого рода“. Никогда не извиняй своего нерадения к детям твоих прихожан заботой о собственных детях. Сам знаешь, сколько теперь священнических детей сидят по тюрьмам, сколько умирает пьяными под забором, сколько отравленных позорными болезнями, постигающими развратников. Всегда, а тем более в наше печальное время, никакие родительские заботы не обеспечивают правильного воспитания своих детей. Иногда почти святые юноши развращаются в высшей или даже в средней школе до неузнаваемости в какие-нибудь полгода, теряя совесть, отечество, веру. Если любишь своих собственных детей, если трепещешь за здоровье младенцев, за нравственность отроков и юношей, то заработай себе защиту для них у Бога: „иначе всуе бде стрегий“. Бойся прогневить Его пренебрежением к детям чужим, – не чужим: они тоже твои; тех ты родил по плоти, а этих по духу благодати; ответ же должен дать и за тех, и за этих. Пророки говорили о Навуходоносоре: „как ты не миловал детей Израиля, так Бог не помилует детей твоих“. То же говорю и тебе. Не бывает мира и любви в семье себялюбцев. Нет чести и родителям, любящим только своих детей, ибо и волки, и тигры делают тоже. Семья, замкнутая в себе, безучастная к семьям окружающим, лишена взаимной тёплой любви; это не домашняя Церковь, а торговый или акционерный союз, где все хлопочут о пользе своей компании. Напротив, Божий Ангел не отходит от семьи, где родители ещё раньше получения своих детей, умели любить чужих, и на них сбывается слово псалмопевца: „Я был молод и состарился, и не видел праведника оставленным и детей его, просящими хлеба“ (Пс.36:25).

Любите детей, иереи Божии, не препятствуйте им приходить ко Христу. Бойтесь потопления с жерновом осельским, к которому приговорены соблазнители Вечным Судией. Не будьте безучастны к училищам благочестия; разъясняйте прихожанам высокое преимущество церковной школы и ограждайте их от обманов. Но и в школе мирской, как законоучители, не оставляйте детей без тёплого, сердечного участия. Разберите детские народные книжки по Закону Божию, соберите всё, что есть наилучшего и назидательного для детей и читайте им и сами, и через учителя и псаломщика, а ещё лучше, если разговорной простой речью или даже во взаимной беседе с детьми будете раскрывать им то, что содержат сии книги. Больше всего раскрывайте им о таких событиях, в которых Бог вывел на свет правду, в которых положившиеся на Бога оказывались победителями над хитрецами, дабы дети научились верить в правду жизни и противостоять искушениям силы, искушениям лжи. Рассказывайте им ещё больше о том, как люди прощали друг друга, Как обиженные не мстили врагам, как сильные и знатные преклонялись перед добродетельными простецами, как святые добровольно отказывались от богатства, власти, красивых жён и уходили в пустыню, смирялись перед всеми и служили нищим. Увидите, сколь многие из учеников ваших сделаются подвижниками добродетели у себя ли в деревне или в монастырской обители. Поступая так, прилежа школе и детям, вы и весь народ приведёте в послушание веры, как некогда святитель Леонтий Ростовский, изгнанный взрослыми, но возлюбленный детьми, которые потом и взрослых к нему обратили. Я видел сам, как старый крестьянин целует руку учителю-мальчику, уважая в нём носителя света Божия. А учителю-священнику народ целует ноги и края его одежды. О Господи! научи нас творить волю Твою. Научи нас оправданием Твоим. Да не обуяет соль! Да просветится свет учеников Твоих пред человеки!

Епископ Антоний

Знаменательное присоединение к Церкви беспоповщинского наставника

В Моршанском уезде, Тамбов. губ. одиноко среди православного населения приютилось большое раскольничье селение с малым числом душ единоверческого прихода, имеющего убогую церковку, но доброго пастыря, подвижника миссии о. Л-ва. Замечательно, что он, будучи студентом семинарии, познакомившись на должности учителя с тяжкой долей единоверческого прихода, принял священство, и поступил в этот назначенный приход буквально из жалости к этому малому стаду Христову. И несёт свой крест пастырского подвижничества в страшной скудости вот уже около десяти лет. Средства главные получает от учительства в местной школе. О. Л-ву представлялась не раз возможность перейти в приходы с прекрасным обеспечением, – настаивает на этом и семья – но доброму пастырю-миссионеру все жаль своё малое стадо и убогую церковь, имевшую вид сарая. Супруге он говорит: подожди – вот как выстрою Церковь, тогда перейдём. Сам он ездил в Москву и Петербург по сбору на церковь, терпя всякие огорчения. Единоверцы обожают своего пастыря, и раскольники полюбили и присоединяются. Не так давно в этом селении произошло знаменательное событие: о. Л-вым присоединён ко св. пр. Церкви настоятель раскольников-беспоповцев поморского согласия, деревни Васильевщины, кр. Иван Андреев Жуков. Жуков глубокий старик; он имеет от роду более 80 лет, но ещё бодр и свеж. С 1895 г. он настоятельствовал среди местных поморцев, а до того времени, около 30 лет был помощником наставника и постоянным его заместителем. Жуков, присоединяясь к православию, был совершенно чужд всяких земных расчётов. Чувствуя свою старость, он опасался как-бы не умереть в расколе, вне прав. Церкви; мысль эта, по его искреннему признанию, пять лет тяготила его, не давая покоя, и он, наконец, решился порвать связи с расколом. Все его дети, – дочери и сыновья, присоединением своего родителя были глубоко огорчены и делали ему много неприятностей, но он, не падая духом, с терпением всё переносит.

В настоящее время, когда раскол приемлющих т. н. австрийское лже-священство имеет целый сонм лже-архиерев и лже-иереев, когда, таким образом, он обставляется с внешней стороны довольно заманчиво для тех раскольничьих сект, кои не имеют никакого священства, как беспоповцы, и когда представители австрийского лже-священства начинают усиленно заботиться о присоединении беспоповцев к своей мнимо-истинной Церкви, настоятельно доказывая важность священства в церкви и невозможность спасения без оного, – благовременно, пожалуй, было бы обратить надлежащее внимание на улучшение приёмов полемики с беспоповцами, чтобы не допускать перевеса миссионерской деятельности австрийского лже-священства над таковой же деятельностью среди беспоповцев представителей православной Церкви.

Основываясь на некотором опыте, мы держимся того мнения, что в настоящее время и при настоящих условиях внутренней церковной жизни раскольников, приемлющих т. н. австрийское священство, православная миссия должна поставлять своей задачей препятствовать переходу беспоповцев в секту приемлющих австрийское священство. Пока беспоповец не имеет священства, он ощущает, хотя инстинктивно, духовный голод в неимении священства и таинств. Но лишь только он переходит в австрийскую секту, он естественно перестаёт чувствовать этот голод, обвораживаемый мнимо-церковной обстановкой австрийской секты с её лже-архиереями и лже-иереями, с её церковно-богослужебной обстановкой. В добавок к этому нужно принять ко вниманию стремление расколовождей австрийской секты всячески обособить своих клиентов от столкновений с православными миссионерами, внушив к ним чувство отвращения и даже ненависти. Довольно принять ко вниманию хотя бы циркуляры „Иоанна Московского и всея России Архиепископа“ о том, чтобы приемлющие „древнее благочестие“ не ходили бы на беседы с никонианами. Итак, необходимо, по нашему мнению, в полемику с беспоповцами внести элемент раскрытия перед беспоповцами всей канонической несостоятельности т. н. австрийского священства. Вот приём, каким нам приходилось не без успеха иногда пользоваться в беседах с беспоповцами.

Беседа с беспоповцами, ведомая уже в продолжении нескольких часов, приближается к концу. Энергия беспоповцев естественно ослабевает. Они перестают уже предлагать новые вопросы, ища удобной минуты встать и оставить залу собеседования. Вот этим то моментом мы х пользуемся. Сделав общий обзор произведённой беседы и сказав вообще о несостоятельности беспоповства с указанием, конечно, на единую истинную греко-российскую Церковь, заканчиваем свою речь такими, приблизительно, словами: „таково-то беспоповство, говорим; но лучше ли, други мои, „австрийская“ секта, в которую некоторые из ваших переходят? Не хотите ли я скажу вам несколько слов и об „австрийском“ священстве?“ Беспоповцы всегда с большой охотой готовы слушать беседу об австр. священстве, а иногда они и сами предлагают о нём вопрос. „А австрийская секта, спрашивают они, как по-вашему, законная или нет?“ После этого я начинаю речь об австрийском священстве с указанием его канонической незаконности.

Нам приходилось наблюдать отрадный факт, что 20–30 минут, посвящённые таким образом в беседе с беспоповцами австрийскому священству, удерживали беспоповцев от перехода в австрийскую секту, следствием чего было, наконец, присоединение их к православию, чего и желаем беспоповцам от всей нашей души.

Священник Василий Черкесов

(Мысли юноши).

Два месяца тому назад исполнился 50-ти летний юбилей литературной деятельности яснополянского лже-пророка графа Толстого.

В простоте своей души я полагал, что подобное событие из жизни графа Толстого при настоящем положении и условиях не найдёт себе отклика в нашей печати.

Но вышло совсем другое, произошло то, чего, право, я не ожидал – о юбилее Льва Николаевича заговорили, заговорили, главным образом, с хвалебной стороны; в иных журналах²⁴⁴ даже делается упрёк нам, русским, за то, что мы не отпраздновали подобающим образом юбилей графа, „этого“, по словам о. Иоанна Кронштадтского, „антихриста“.

Такое сочувствие Толстому со стороны печати, говорю откровенно, больно кольнуло меня в сердце и заставило взяться за перо и изложить на бумаге волнующие меня чувства и думы...

Всего Толстого, как литературного деятеля, должно разделить на две части – на Толстого, как на творца знаменитых художественных произведений (напр. – Детство и Отрочество, Анна Каренина, Война и мир) и на Толстого, как на заблуждающегося в высшей степени религиозного мыслителя.

Значение „второго Толстого“ (религиозного мыслителя) настолько вредно, что затемнило собой, „загрязнило, стушевало“ собой ту пользу, которую первый Толстой (беллетрист) оказал своей беллетристикой.

Нельзя, конечно, отрицать, что беллетристика Толстого „знаменита, велика“; но польза от неё, опять повторяю, оказывается ничтожной в сравнении с тем вредом, какой он оказал человечеству своими „антигосударственными и антирелигиозными произведениями.

Таким образом в личности Толстого стоит на первом плане эпитет“ – заблуждающийся религиозный мыслитель, к тому же вредный, сеющий среди людей только смуту и раздор.

А можно ли такого человека „чевствовать“? Следует ли радоваться, устраивать торжества по поводу его 50-ти летнего юбилея?

Нет и тысячу раз нет: мы должны, напротив, сожалеть и плакать, как истинные христиане, о том, что Толстой „заблудился“ и погибает. Мы должны ежедневно со слезами на глазах просить Бога, чтобы Он просветил, направил на путь истинный и прямой нашего во Христе брата, Льва Толстого.

Напрасно некоторые газеты (напр. Нов.) называют графа Толстого русской гордостью, честью, славой, утешением: такого Толстого „уже нет в живых“ – он умер, лишь только появилось его „христианское учение (1897 г.). Теперешний же Толстой не гордость истинного христианина и патриота, а стыд, не честь, а бесчестие, не слава, но бесславие, не утешение, но горькая печаль – он не богатство, но наша нищета.

Мы должны сетовать, что в нашем дорогом отечестве, „в нашей печальной матушке Руси“ родился и воспитался такой человек, который сделался ересиархом, отцом особой странной секты.

Мы должны упрекать себя за то, что допустили Толстого до такого, поистине, ужасного падения, до такого великого заблуждения, – за то, что мы вовремя не заметили „греховного, еретического направления“ Л. Н. и не помогли ему „вовремя“ избавиться от своего „губительного увлечения“.

Нет, говорю опять, не радоваться и веселиться мы должны, а плакать и молить Милосердного Господа, чтобы Он, „Отец щедрот и Бог всякие утехи“ (2Кор.1:3), избавил Толстого от „сети ловча и от словфсе мятежна“ (Пс.90:3).

В Мис. Обозр. сообщалось, что известный своим благочестием старец Амвросий Оптинский, с которым Л. Н. был лично знаком и беседовал о религиозных вопросах, сказал, что Л. Н. рано или поздно, но вернётся ко Христу и Церкви. Дай Бог, чтобы, это время скорее наступило, тем более, что Толстому уже 74 года – когда он уже, следовательно, стоит, так сказать, на краю могилы. О, как желательно и хорошо было бы, если бы Толстой, отказавшись от своих губительных произведений, снова вступил на прежний свой путь, на путь великого труженика, „сеятеля всего доброго, хорошего“. Подобной своей деятельностью, быть может, он и сам бы спасся. Будем же, дорогие читатели, почаще вспоминать несчастного графа и почаще возносить к престолу Всевышнего молитву о погибающем рабе Льве.

„Господи, вразуми же, вразуми заблуждающегося раба своего Льва и направь его литературную деятельность, его жизнь к прославлению Твоего имени – пусть его уста не возглаголят более хулы и ереси, но благодарение и восхваление Тебе Единому, Истинному Творцу, Промыслителю и Подателю всяческих благ“.

Помилуй его, Господи, и спаси!

Тихон Олейников – восп. 5 кл. Bop. Дух. семинарии.

В 246 № „Курьера“ напечатана статья, восхваляющая деятельность графа Льва Толстого до 50-ти-летнего его юбилея.

Обидно, что статья совершенно умалчивает о том, как граф отрёкся от святой православной Церкви, от Царицы Небесной и всех святых угодников Божиих. Сколько людей он увлёк за собой по ложному пути! Я живу среди его бывших крестьян-духоборов, с которыми мне часто приходится спорить. Они говорят, что Лев Толстой стоит выше нашего синода, что его никто не может судить. У вас, говорят, 12 апостолов, а он, Л. Толстой, тринадцатый и выше ваших 12-ти. А я говорю, что он лжеучитель и один из антихристов. Если он, нажив много денег, учит о том, что никто не должен иметь собственности, то он бы роздал своё имение и шёл бы в пустыню. А то, кто придёт к нему попросить, он говорит: „я не хозяин“.

Этот истинный лжеучитель возмутил всю Европу.

Меня Господь привёл послужить своему Царю и отечеству во время турецкой кампании в 1877–78 годах. Мы всегда отражали неприятеля, потому что молились святым угодникам Божиим и надеялись на их помощь. Когда неприятель окружил нас, мы развернули свои священные знамёна, увидели Спасителя, Царицу Небесную, отсекновенную главу Иоанна Крестителя, чудотворца Николая, Сергия преподобного, Георгия Победоносца – всю нашу радость, всю нашу святыню. Обрадованные, ободрённые мы прогнали неприятеля. А лжеучитель Лев Толстой отвергает наших святых, наших постоянных заступников и помощников.

А. С. Козинов

Богословские чтения в столице.

По благословению высокопреосвященного Антония, Митр. С.-Петербургского, Обществом религиозно-нравственного просвещения, с 12 ноября сего года, открылся ряд учёно-богословских и религиозно-публицистических чтений для образованных слушателей. Чтения происходят в большой аудитории Педагогического музея в Соляном городке по вторникам и сопровождаются пением лучших столичных церковных хоров.

Лекторами выступят профессора С.-Петербургской Духовной Академии; первые 4 чтения вёл наш уважаемый сотрудник, о. Иеромонах Михаил, доцент С.-Петербургской Духовной Академии на тему „в поисках лика Христова“. Чтения имели огромный успех.

Главные тезисы чтений о. Михаила таковы.

1-е чтение. Ищущие. Религиозные картины, изображающие Господа Иисуса Христа и Его церковный «лик». Образ Христа – у новых богоискателей.

В. В. Розанов. Учение о браке и разводе – у него, у других новых учителей и в Церкви. «Колыбель».

2-е чтение. (Вторник, 19-го ноября). Пассивно или активно христианство, исповедуемое Церковью. Идеал аскетический или идеал деятельный. «Смерть» или «жизнь» проповедует Церковь. «Живая жизнь», как идеал Церкви.

3-е чтение. (Вторник, 26-го ноября). Жива ли Церковь. «Тревожная ночь» Розанова. В чём жизнь Церкви? Кто виноват в кажущейся безжизненности Церкви. Интеллигенция и её будущая роль в Церкви.

4-е чтение. (Вторник, 3-го декабря). «Христос с чертами Диониса. Христос – «сверхчеловек» Мережковского. Христос – католический. Христос Лафона (английское христианство).

В будущем 1903 году о. Михаилом будут предложены последние чтения:

5-е чтение. Христос Л. Н. Толстого. Христианство ветхозаветное, законническое, рабское.

6-е чтение. Лик Господа Иисуса Христа, живущего в церкви. Черты Божественного лика. Божество Христа. Его проповедь. Христос на Голгофе и Воскресший. Пойдём за Ним.

Вход по платным билетам по 2 р., 1 р., 75 к., 50 к. и 30 к. Плата за входные билеты в пользу благотворительных или религиозно-просветительных учреждений.

I. Ищущие «слепые» Метерлинка. Найдут-ли? «Тревожная ночь» В. В. Розанова (Альманах «Северные цветы 1902 г.»). – Жива ли Церковь? – Кто виноват в кажущемся оскудении Церкви. – Наши надежды. II. Ищущие вне Церкви – Обмен жёнами у хлыстов Воронежской епархии. – Брошенные дети. III. Рождественская ёлка.

Эпохи повторяются. Всем известна культурная трагедия, какую переживало человечество накануне великого дня явления Христа миру. Это было тяжёлое время жажды хлеба духовного. Интеллигенция Греции и Рима вдруг почувствовала, что она потеряла путь. Старые боги были забыты, старые верования разрушены и алтари разбиты. А новых богов и новых верований не было. И в смущении, и ужасе культурное человечество всматривалось в окружающий его туман и тьму, искало ответа у. будущего и в каком-то инстинктивном предчувствии истины устремляло взор на восток, ожидая оттуда света. И „свет разума пришёл“ и рассеял мрак.

Но вот теперь через 19 веков повторяется то же смутное и тяжёлое время. Не богословы только и не один только Брюнетьер называют нашу эпоху эпохой культурного кризиса. Как и тогда, люди почувствовали, что они потеряли путь. Уже давно, очень давно люди оставили тот свет, который засиял с востока, и шли своим путём. Их вожаком был разум, который стал на время богом. Объявив себя единым учителем и устроителем жизни, новый бог повёл за собой послушное человечество, обещая привести его к отеческому дому, ко спасению, т. е. счастью.

И человечество... пошло... Светоносная Изида (знание), повела его в обетованную землю „горя и светя“, как „столб огненный“.

Не один раз... находились люди... которые, не желая идти за толпой, спрашивали... но куда же идём мы?.. Им отвечали: вперёд... и искренно думали, что этим словом что-то сказано. (Л. Толстой. Исповедь).

Но куда вперёд? Зачем?.. Вперёд! И шли вперёд... Но вот, на конце дней, запросы этих скептиков стали слишком громкими и властными. А в самом деле – куда же?.. Вперёд, но куда?

И вот многие, предоставляя толпе идти за слепым вожаком, остановились, чтобы оглянуться кругом: видно ли обетованную землю, туда ли в самом деле ведёт вожак. И увидели, что путь светел... Электрический свет осветил вселенную от края и до края... но в конце пути не было видно „земли желания“. Вожак вёл не туда.

Он должен был привести к древу познания и жизни: он должен был осветить не глубину только океана и звёздного неба... а глубину совести, пролить свет на тайну жизни, указать путь счастья... И оказалось, что он не знает пути туда... Вперёд! Куда? Зачем... Зачем я иду куда-то, когда не вижу конца пути. Есть ли смысл в том движении, которое зовётся жизнью? Зачем жить, зачем желать, зачем что-нибудь делать? Что такое человек; что он, куда он идёт? Кто там вдали, за звёздами живёт?

Напрасно уже уставшие путники обращались к вожаку, требуя, чтобы он вывел из темноты к свету.

Вожак молчал... „На то, что ты такое и чем ты живёшь, у меня нет ответов. А вот если тебе нужно знать законы света, химических соединений, расстояние между светилами, я отвечу с несомненной точностью“. Но эта роскошь знания не была нужна ищущему хлеба насущного.

Жизнь остановилась... Жить стало нечем. Уже не уверенные в своём руководителе „ищущие“ путники всё-таки вместе с ним ищут дороги наугад, ощупью. Они пытаются, уже почти в отчаянии, светом от фонаря, какой освещал химические лаборатории, осветить „лабораторию· жизни“, тайну человеческого существования; пробуют прочитать руны, какими записаны тайны вечно-живого знания, при помощи того же ключа, тем же шифром, каким они разбирали тайны геологии... увы, шифр оказался не подходящим.

«Напрасно в смысл тайный рун

Они старалися проникнуть, на все лады раскладывая их.

Случалось слова два подряд прочесть.

Но связи не могли найти меж ними.

И тут прозрели нищие слепцы и поняли,

Что ложен ключ к таинственному шифру.

Истина ключом к разгадке жизни

Должна служить, а здесь ключом была лишь ложь.

(Драма Гедберга «Герхард Грим»).

И почувствовали люди, что они в тёмном лесу без вожака...

Это была (и есть) тяжёлая, мучительная трагедия.

Страшными красками описал её Метерлинк.

Слепые ушли далеко от приюта. В лесу... и вот вожак умер. Куда идти... Холодно... Морозы приближаются. Снег идёт хлопьями... Где путь?

Холодно. – „Прижмёмся ближе друг к другу?.. Всё-таки холодно... больше всего от того, что нет и надежды разыскать выход.

А говорили, вот где-то там колокольня виднеется высокая, с крестом“.

И они, натыкаясь друг на друга, ищут выхода из леса.

Найдут-ли? Найдут ли его и те... ищущие истины пути и жизни?.. разочаровавшаяся в обанкротившемся знании и ещё не обретшая иного знания, интеллигенция. Найдут...

„Слепые“ Метерлинка обрели спасение в плачущем, зрячем ребёнке одной женщины. Этот ребёнок, рождённый из отчаяния, была вера. Ищущее человечество, может быть, найдёт путь тем же способом, – там же, в вере. Отыскивая ощупью путь, применяя всякие шифры, чтобы прочитать руны, какими записаны тайны жизни, они, как сказали мы, ищут пути и там, и здесь. И в последние дни многие, очень многие из ищущих ещё не уверенно толкутся в двери Церкви, хотя иногда и сомневаясь в правде её.

Они найдут.

Те, которые ищут, всегда находят. Для того, чтобы найти, нужно только страстное желание найти. Они желают найти, вложить свои персты и видеть тайны веры, как Фома. Пусть приходят, – только с таким же, как у Фомы, желанием верить, желанием отыскать и найти истину. В этом поможет им Младенец, родившийся в Вифлееме.

Он укажет колокольню с крестом, виднеющуюся из-за леса.

Скоро ли будет это? Косвенным ответом на этот вопрос может служить небольшой рассказ В. В. Розанова, которому мы посвящаем всю теперешнюю беседу. Рассказ этот носит заглавие „Тревожная ночь“²⁴⁵. Автор его хочет символически изобразить Церковь. И вот две картины... Пустая церковь. В ней совершает службу старик священник. И церковь освещена, ярко освещена. Из ящика вынули все свечи, для того, чтобы осветить церковь. И чувствуется, что это сделано намеренно. Хотят осветить церковь, потому что иначе в ней слишком страшно и жутко. А жутко, потому что пусто. И ходит священник по храму и поёт: „хвалите раби имя Господне, хвалите раби Господа“. А рабов-то и нет. Все они покинули храм. И опустел он. И эта пустота какая-то особенная, вековечная. Пуст храм не случайно как-нибудь, а навсегда. Всегда будет пуст...

Другая картина... Плывёт из Соловок в Архангельск монашеское судно. Ветхое, полуразвалившееся... На нём капитан монах, лоцман монах и монахи прислужники. А время бурное. Разбивает корабль. И страшно монахам. Хотя, когда они вышли из своей пристани, они и пели: „изволися святому Духу и нам“, но корабль всё-таки погибал. Потому погибал, что на путь его не было изволения Духа Божия, а только их изволение. Да и цели, ради которых отплыл корабль, не были святыми целями. Судно вышло для того, чтобы захватить одного богатого купца, от которого монастырь надеялся на богатое даяние. Корабль разбило. „И плакали о нём купцы. И цари плакали, говоря: какое богатство погибло“ (Апокалипсис). Ничего не осталось. Мерзость запустения стала на месте святом. Прекратились жертвоприношения. Осталась только стена плача“.

Читателю нет нужды разъяснять, о каком корабле говорит Розанов. Он хочет сказать, что погибла Церковь, потому что она живёт не Духом Божиим, не произволением Божиим. Что значит это? Как принять эту новую хулу на Духа Святого? Жива ли Церковь?

Я начну свой ответ призывающим Церковь к своему самозванному суду словами одного из корчемников церковного корабля, которому я поведал о новом походе на Духа Божия. „Не в первый раз требуют от нас возвращения пяти талантов те, которые не вручали нам их на хранение. Но пусть! Если они желают отчёта, то мы должны его дать и дадим. Потеряла ли Церковь истину, которая была отдана ей на хранение? Ответим. Среди смут и вековой борьбы против истины одна Церковь, которую теперь называют погибшей и умершей, сумела сохранить истину Христову, идею Церкви, как Тела Христова, организации любви в свободе, – соборной и всенародной Церкви. Одна эта Церковь всегда учила и учит, что Церковь, это весь церковный народ, что жизнь церковная созидается жизнью всего народа, возглавленного Иисусом Христом. За что упрекают Церковь? За то, что она не захотела последовать за искусителем, не захотела взять в свои руки власть и объявить рабами тех верных, которых Христос отдал в руководство ей и не захотела поработить пропитанной наркозом обстановкой, властностью, кострами их совести? Она не захотела манить за собой народ обещанием насытить пятью хлебами 5 тысяч человек, – обещаниями решить и социальный и все другие вопросы, не гипнотизирует массу тайной и авторитетом, отнимая у неё Писание и оставляя только для иерархии чашу крови Господней (как католичество).

Она не могла и не хотела также дозволить каждому идти по своему пути, проповедуя возможность „отъединённого спасения, без союза церковного, как протестантство.

И вот её многие покинули, одни – отправившись за поисками хлеба, другие потому, что хотят свободы, желают быть вне послушания и не нам – корчемникам, а закону единения и любви Христовой.

И не есть ли видимое оскудение Церкви доказательство её жизни: если она смогла до сих пор не слиться с требованиями мира, не приспособляется к пожеланиям мира, и не переделывает своего закона, по желанию людей, как западное христианство, – то не значит ли это, что в ней лежит внутренняя сила, дающая ей устойчивость“.

Нет ли великой правды в этих словах? Увидим, а для начала сделаем одну справку.

Недавно один человек (В. Соловьев) призывал Церковь последовать за католичеством, потому что принятие духа Рима и папства дало бы Церкви великолепие и силу, величие и блеск. И вот что тогда ответил этому искусителю один умный, блестяще талантливый писатель, который глубоко понял дух православия и его силу. Да, – приблизительно так говорил он, – православная Церковь не имеет декоративной красоты католичества, не имеет той стройности и внешней силы, какую мы видим в католичестве; но зачем нам эта сила, за которую приходится платить святой истиной, живущей в Церкви, Духом Божиим, который обитает в Церкви? Не нужно нам красоты декоративной, потому что в Церкви живёт истинная, настоящая, подлинная красота – сама жизнь Христова.

Но, впрочем, заставим продолжать самого защитника.

Его имя Василий Васильевич Розанов.

Да, это тот же г. Розанов, который написал „Тревожную ночь“.

История и жизнь Церкви православной, пишет В. В. по-видимому скудна и убога. Здесь нечего рассказывать, нечем заполнить огромные тома. Так что же?

„Быть рассказанным, это не цель для человека; для него цель – быть правым; и быть рассказанным значит всегда почти эту правоту потерять, о ней мучиться и восстановить. Как обильна в истории фактами реформация, и, между тем, она только срубила то, что нужно было срубить; как стучал топор, сколько ветвей падало, и шум, и крики кругом, – и, однако, это хуже, чем, когда, не зная топора, дерево растёт в тиши, видимое Богом, нужное человеку. О нашей, в частности, истории было сказано, что она беднее событиями, чем всякая плита на римском форуме, и это её гордость; православие скудно фактами, это милость к нему Божия; оно не искажалось – как это рассказать? не каялось, не пыталось восстановить истину утверждения своего – какая тут повесть? Оно молилось; молитва его у Бога, – что нужно от него людям? („Русск. Вестн.“ 1894 г. июль).

Потому-то, „когда нам будут указывать на неизъяснимое величие католицизма, на безбрежность мысли, заложенной в нём, которой он увит и обоснован с седой схоластики и до наших дней, – мы согласимся со всем этим и признаём также, что ничего подобного нет в нашей Церкви и её истории. Если нам будут указывать на все плоды протестантизма: на эту богобоязненность жизни, на свободу критики в нём и высокое просвещение, которое отсюда вытекло – мы скажем, что всё это видим и никогда не закрывали на это глаза. Мы спросим только: но христианство, но дух евангельский, но то, чему учил нас словом и жизнью Спаситель? Ничего нет у нас: ни высоких подвигов, ни блеска завоеваний умственных, ни замыслов направить пути истории. Но вот перед нами бедная Церковь, вокруг – рассеянные, около неё группирующиеся домики. Войдите в неё и прислушайтесь к нестройному пению дьячка и какого-то мальчика, Бог знает, откуда приходящего помогать ему. Седой высокий священник служит всенощную. Посреди церкви, на аналое, лежит образ, и неторопливо тянутся к нему из своих углов несколько стариков и старух. Всмотритесь в лица всех этих людей, прислушайтесь к голосу их. Вы увидите, что то, что̀ уже утеряно всюду, что̀ не приходит на помощь любви и не укрепляет надежду – вера живёт в этих людях. То сокровище, без которого неудержимо иссякает жизнь, которого не находят мудрые, которое убегает от бессильно жаждущих и гибнущих – оно светится в этих простых сердцах, и те страшные мысли, которые смущают нас и тяготят мир, очевидно, никогда не тревожат их ум и совесть. Они имеют веру, и с ней надеются, при её помощи любят. Что в том, что дьячок невнятно читает на клиросе молитвы: но он верит смыслу их, и те, которые слушают его, нисколько не сомневаются, что за этот смысл он умрёт, если будет нужно, и внидет в царство небесное, как и все они умрут и по делам своим примут мзду, к которой готовятся.

С этим покоем сердца, с этою твёрдостью жизни может ли что-нибудь сравниться, могут ли сравниться экзальтация протестантизма и всемирные замыслы великой и гибнущей церкви?

Церковь молится, – чего же ещё надо?

И Церковь не только молится, но и делает своё дело. Она живёт и творит жизнь от одного конца мира до другого.

Вот на севере, в Новой Земле, среди почти вечного мрака затеплился огонёк благовестия. Это труд одного из многих апостолов Церкви – о. Ионы. На юге другой Иона – батюшка над „каторжниками“. Он отдал свою душу делу возрождения павших, подонков общества – воскрешая их живой силой живой Церкви. Далеко, на другом конце мира, в Японии трудится новый апостол. И плод сеяния его обилен. Он „ангел“ целой Церкви, которая видит в нём святого. И это в самом деле святой носитель света живого. И такие носители света есть и на западе, и на востоке.

Люди, по словам поэта, любить умеют только мёртвых. И поэтому я назову только мёртвых последних дней. Антонин Псковский, Филипп Новгород-Северский, Пётр Пермский, Амвросий Харьковский – это все люди живого духа не по официальным только некрологам, люди не аскетического только подвига, но хранители живой церковной правды. А вот как описывают мне шествие одного из корчемников Церкви среди паствы её. „При въезде в каждую деревню святитель, рассказывали мне, выходит из экипажа, всю деревню до Церкви он идёт в сопровождении народа. Поют. Владыка беседует. Беседует он в церкви, потом продолжает беседовать со всяким желающим с ним беседовать. Народ окружает его, – так, как, наверное, когда-то давно окружали Поликарпа или Иоанна. В нём совсем не видят приезжей власти. Это только учитель“. (Макарий Томский).

И таких много, очень много. А Алексей Колоколов и его Успенский островок, который представляет маленькое царство Божие среди эгоистического мира? Не опустели храмы. И они полны неравнодушными и случайными посетителями, а людьми живой веры. В тысяче мест всенародное пение оглашает храм. В тысяче мест раздаётся живое слово. В тысяче мест храм становится школой не в одни только часы богослужения. А вот, в одном, всем известном уголке, пастырь совершает исповедь.

– Кайтесь, в чём согрешили! – властно возгласил священник. Что произошло в эти минуты, – читаем мы у одного очевидца, невозможно передать. Напряжение достигло самой высшей степени и одинаково захватило всю массу. Это был уж не тихий и спокойный народ, а море бушующее. Пламя огня, охватившее внутренность здания, даёт о себе знать сначала незначительными огненными языками, вырывающимися изнутри то там, то здесь, и густыми облаками дыма. Потом, пробившись наружу, оно с страшной силой поднимается вверх и почти мгновенно распространяется по всему зданию, перелетает быстро на соседние дома. В эти минуты человеку остаётся только безмолвно почти смотреть на совершающееся перед ним. Нечто подобное представляла собой и толпа в данный момент. Стоял страшный, невообразимый шум. Кто плакал, кто громко рыдал, кто падал на пол, кто стоял в безмолвном оцепенении. Многие вслух перед всеми исповедали свои грехи, нисколько не стесняясь тем, что их все слышали:

– Не молимся, ругаемся, сердимся, гневливы, злы и т. п. доносилось из всех частей храма,

Священник стоял, глубоко растроганный и потрясённый всем. Он стоял молча, скрестивши руки на груди, стоял, как посредник между небесным Судией и кающимися грешниками, как земной судия совестей человеческих. По лицу его катились крупные слёзы. Он закрыл своё лицо руками, но и из-под них капали на холодный церковный пол крупные слёзы“. В. Μ. (Два дня в Кронштадте).

И деятелей на ниве Божией много, кроме тех крепких, стоящих верху горы. Священники тихо делают своё великое дело. Зашёл я в одно село в моей родной епархии²⁴⁶. Вижу: мужики делают кирпичи, – совершенно необычное занятие. Притом день был праздничный. Я и спросил, что значит эта работа. „Да вот батюшка заставил. Зачем нам, говорит, на наш храм деньги собирать по миру? Что дадут и пришлют – спасибо. А храм нужен и выстроить его должны мы. Давайте, дескать, сами всю нашу церковь построим своими трудами. Тогда и она для нас будет и святее, и дороже. И молитва в ней будет до Бога доходчивее“. И мужики, действительно, выстроили храм собственными руками. И, конечно, этот храм не будет пустым. Рабы Господни будут в этом храме. И молитва их будет настоящей горячей молитвой. В другом просёлке той же епархии священник решил, что в их селе не должно быть нищих. Стыдно, дескать, христианам, когда их же соседи у них под окнами собирают милостыню. И вот, ради его, проникнутого Христовой любовью слова, в маленьком селе создаётся братство, которое действительно не позволяет нищенствовать, да, пожалуй, не одним только односельчанам. А помните „Попа Елисея“ в поэме Случевского, который (поп) заразился, ухаживая за оспенными.

„В серый потёртый подрясник одетая

Всюду виднелась фигура его,

Слышалась речь, теплотою согретая,

Близилось в лике попа божество

В самую глубь, в самый смрад заражения

Поп Елисей глубоко проникал;

Ядом дыша, совершал причащение,

Раны заразные сам обмывал“.

Эти факты не крупные и не кричащие о себе. Но, ведь, сам Василий Васильевич и заявил: „быть рассказанным – не цель для человека, для него цель быть правым“. И среди наших сёл найдутся тысячи таких тружеников, которые, как и Елисей, не желают быть рассказанными, но которые правы перед Богом за дело, данное им. – Недавно один святитель обратился с посланием к своей пастве, в котором с огненной силой упрекает пастырей за то, что они забыли о нуждах паствы своей. Я знаю, что не без больших колебаний подписал святитель своё послание. Но он, наконец, решился его послать. И это было выражением огромного доверия к своей пастве и уверенности, что пастыри, к которым он обращается, живые деятели духа. Он знал, что это послание будет для них „раскалённым железом“, будет принято с болью, но не как оскорбление. Он знал, что говорит „мудрым“ людям, которые живут для Бога и духа и поэтому станут премудрейшими оттого, что им „говорят их вину“. Он знал, что касается огнём к живой душе и душе не заснувшей, которая сумеет понять, от какого духа вышло огненное слово.

И верится, что Церковь, оклеветанная, но вечно живая с каждым днём будет яснее для мира проявлять свою скрытую жизнь. Правда, несомненная правда, что не совсем ещё плодоносна церковная нива. Но на ком лежит вина этой неплодоносности? Причина в том, что из Церкви вышли, покинули долг церковного делания те, которые могли бы много сделать для созидания тела Церкви. Уже давно в „избылых“ русская интеллигенция, которая давно отправилась на страну далече искать другого, культурного идеала, вне церковного идеала русского народа, А с уходом избылых, конечно, должна была оскудеть церковная нива, а ещё больше должна была показаться оскудевшей потому что внимание редко опускается вниз, в народ, а скользит по поверхности, наблюдая церковную жизнь только там, где проявление её пока по необходимости слабо или менее интенсивно, т. е. среди той же, ищущей иного идеала, интеллигенции. Розанов жалуется, что он только пассажир и не может помочь спастись гибнущему судну. Но в том-то и дело, что сделались пассажирами те, которым должно быть делателями. На Валаамских и Соловецких кораблях, если он хочет знать, матросы большей частью не послушники монастыря, а миряне трудники, пришедшие сюда хоть на год или на два ради спасения. И Церковь хочет, чтобы такие же трудники пришли помочь ей раздавать свет миру, устроять царство небесное среди этого мира. Церковь Православная тем и отличается от католичества или протестантства, что считает каждого верующего созидателем жизни церковной, творцом этой жизни. И давно она усиленно зовёт, с болью в сердце, интеллигенцию вернуться к этому идеалу строения народного, которое предлагает Церковь, быть помощниками Церкви в этом строении, вступить в тело Церкви в качестве живых членов, восполняющих полноту жизни церковной.

Давно уже один народ, как огромный балласт, лежащий в глубине нашего корабля, даёт этому кораблю его прямое и могучее движение, не смотря ни на какие внешние ветры и бури? Но для того, чтобы ширилась и богатилась жизнь, нужны и здоровые силы народных верхов – интеллигенции! Нужно помнить, пишет Рачинский, „что мы не католики, что в церковных вопросах мы не имеем права отделять себя в качестве бессильных, ни за что не ответственных мирян, от непогрешимого, всем управляющего клира. Ведь Церковь – это также мы... Будем откровенны, будем искренни. Для многих ли из нас вопросы веры – вопросы жизни? Легко ссылаться на петровские реформы, на целый ряд правительственных постановлений, будто бы облёкших нашу Церковь в мертвящие формы казённого ведомства... Зло не в мерах правительства, а в медленном, по большей части бессознательном отпадении от Церкви всего, что у нас есть образованного богатого, властного. Дивиться ли тому, что это отпадение, у людей образованных обставленное всеми приличиями сдержанной недосказанности, в подражающей им полуобразованной массе выражается безобразным кощунством или грубым лицемерием? Дивиться ли приниженному материально и нравственно положению нашего духовенства? Дивиться скорее нужно тому, что у нас встречаются священники, и число их не мало, в тишине и смирении совершающие своё святое дело, за которое никто никогда не скажет им спасибо! (Сельская школа С. А. Рачинского. 40).

„Говорят, что церковь наша безжизненна“ – пишет Гоголь, Это ложь.

Церковь – это последняя инстанция в деле нравственного развития человека, – это среди нас единое здоровое тело. „Церковь наша – это и есть сама жизнь. Мы трупы, а не церковь наша“. Но может быть кто спросит нас: а сделала ли ваша церковь вас лучшими? Может быть и не сделала, но она ли виновата, что мы шли всё время мимо нашей церкви и едва знаем её даже и теперь?

Мы владеем сокровищем, которому цены нет, и не только не заботимся о том, чтобы это почувствовать, но не знаем даже, где положили его. Нет, эта церковь, которая, как целомудренная дева, сохранилась одна только от времён Апостольских в непорочной первоначальной чистоте своей, эта церковь, которая вся, с своими глубокими догматами и малейшими обрядами наружными как бы снесена прямо с неба для русского народа, в силах разрешить все узлы недоумения и вопросы наши и только она одна в силах. Свет христианской мудрости, который один только может осветить мрак и внести порядок в хаос и нестроение современной жизни, сохраняется невредимо в православной восточной церкви. „Как евангельская Мария“, эта церковь смиренно села при стопах Спасителя и внимала словам Его, отложив все попечения о земном, в то время, как западная, подобно хлопотливой Марфе, „хлопотала“ около людей, применяясь ко всем обстоятельствам времени, духа и привычек.

В нашей церкви сохранилось всё, что нужно для общества, просыпающегося от оргии strugle tor life’a. В ней заключено всё, что нужно для жизни истинно русской, Христовой жизни во всех её отношениях... В ней дорога и путь, она одна может и дать программу жизни и силы выполнить эту программу. В ней и путь к просвещению, к целостной всесторонней культуре. Нет, церковь не труп, – заканчивает Η. В. Гоголь, – она жива и, как вечно живая, она совершит дело своё, поднимет высоко над суетой мира светоч веры, огненными буквами на облаках напишет заповеди любви. „Уже готовится она“, говорит Гоголь, вдруг вступить в полные права свои и засияет светом на всю землю... Уже каким-то неведомым путём наши светские люди начинают слышать, что есть какое-то сокровище, от которого спасение, которое среди нас и которого не видим.

Блеснёт сокровище, и на всём осветится блеск его. И при помощи Церкви, верит Гоголь, воскреснет для новой, светлой, человеческой, разумной жизни уставшее от сомнений человечество: „не умрёт из нашей старины ни зерно того, что есть в ней истиннорусского, и что освящено Самим Христом. Разнесётся звонкими струнами поэтов, развозвестится благоухающими устами Святителей, вспыхнет померкнувший свет любви смиренной и воссияет свет Христов.

Положение нашей церкви опасно – но опасно оно не для самой церкви, – её победоносная жизненость проявляется и теперь для всякого, кто имеет глаза, чтобы видеть, – уши, чтобы слышать. Оно опасно для тех, которые от неё отпали. (Рачинский).

До сих пор интеллигенция ещё в „избылых“ – но долго ли это будет? Таким образом, мы вернулись к вопросу, поставленному в начале наших „откликов“. Какой должен быть ответ? Читатель, наверное, думает, что наш ответ будет отрицательным. «Тревожная ночь», характеризуя отношение интеллигентов к Церкви, по-видимому, показывает, что «избылые» дальше от Церкви, чем когда-либо. Я думаю, что это не так. Что значит эта вакханалия на месте святом? Я так понимаю её смысл. Интеллигенция, уставшая в поисках подлинной жизни, поняла, что тот путь, которым она хотела создать народно-культурный идеал без народа, не ведая души его, не сливаясь с этой душой в одном духовном сознании, не истинный путь. Они увидели, что наги, и убоялись. И вот перед ними теперь встала необходимость поклониться тому Богу, алтари Которого они сожигали, Церкви, как единой носительнице народного сознания и истинно народного культурного идеала. Бывшие избылые уже сознают силу и властность этого церковного идеала. И мысль о необходимости поклониться ему пугает их. Колена подгибаются насильно – но поклониться не хочется... И ужас перед необходимостью поклониться вызывает богохульство. «Иисусе, Сыне Давидов, зачем Ты мучаешь меня» – это крик беснующего перед тем, как изыти бесу. Я думаю, что Василий Васильевич которого я глубоко уважаю и более, чем уважаю, простит мне это сравнение.

Пусть пока они поклоняются перед розовым прошлым языческой Греции и падают ниц перед Астартой „милой“. Но, ведь, это наркоз, намеренное одурманивание себя, опьянение выдуманным язычеством. Это пройдёт, и язычник поклонится перед истиной.

Теперь эта толпа слепорождённых ещё проходит мимо церкви, которой не видит и не может увидать в искусственно вызванном опьянении минуты, она безумствует, закрыв глаза, слишком пока ещё довольная, слишком слепая толпа. Пройдут эти минуты безумного, пьяного, самовнушённого веселья, почувствуется низменность и полная искусственность этого языческого счастья и «тогда люди сами увидят, где им должно быть. В храм, горящий свечами, теплящийся молитвами, о них молитвами, они войдут и возьмут предуготовленные для них свечи и поклонятся все Единому Богу».

И когда это будет, когда ищущая интеллигенция вступит в качестве трудников на церковное судно, то это судно смело и прямо пойдёт к тому идеалу, к какому ведёт его великий Его Кормчий.

Сие и буди, буди. Да поможет ищущим тот же Кормчий – Христос и подаст им «свет разума»! А церковь полная упования будет молиться за них. Она не боится за себя, «Спокойным оком зрит она, как век за веком, волна за волной, гроза исторических треволнений, потоки страстей и мыслей человеческих, клубятся и мечутся вокруг камня, на котором она утверждается; зрит и не смущается ибо верит в его несокрушимость. Камень этот – Христос“ (Хомяков).

Но да будет искание их в церкви.

Искание благодати за оградой церкви опасно и бесплодно. Я имею два документа о скорбных результатах искания правды не в церкви. С одним я хочу познакомить читателя теперь же.

На юге, в пределах всей Воронежской губ. недавно имело место такое событие. Хлысты, точнее штудно-хлысты (секта полумистическая с сильно выраженным рационализмом) разменялись между собой жёнами. Ранее они жили с жёнами, венчаными в православных церквах, но теперь пришёл указ Верховного бога бросить их потому что они законные, а мы, дескать, „несьмы под законом но под благодатию“.

И вот, стоящие под воздействием благодати сверхзаконной, бросили жён и детей. Многие разменялись жёнами с родными братьями, близкими родственниками.

Сотни детей оказались на улицах, живут Христовым именем, так что вновь назначаемый воронежский, епархиальный миссионер, как необходимейшую первую меру со стороны миссии видит в учреждении приюта – яслей для брошенных хлыстовских детей.

Спасибо ему: едва ли даже враги миссии что-нибудь скажут против такого начала и вообще такого направления миссии.

* * *

Заговоривши о новом миссионерском методе, я решаюсь в заключение „откликов,“ отклониться от чисто церковных тем и хочу пригласить всех к той же миссии, пример которой подаёт Воронеж.

Хочу призвать ради праздника Рождества Спасителя мира, ради яслей Его, помочь детям.

Это – наша общая миссия. „Заповедь новую даю вам, да любите друг друга.“ – „По сему узнают, что вы ученики мои.“ и значит, это „делание“ будет в тоже время проповедью, миссионерством.

Не помню, когда и где, в какой-то очень распространённой иллюстрации видел я картину.

Ярко освещённое зало богатого дома. Среди комнаты горит миллионами разноцветных огней красавица ёлка.

Она вся точно осыпана золотым или серебряным дождём.

Десяток детишек с возбуждёнными счастьем личиками ждут праздничных подарков. Вдали счастливые родители любуются радостью своих детей.

А за окном с улицы стоит женщина в рубище, с маленьким ребёнком на руках. Слёзы горя крупными каплями текут по щекам.

Ребёнок смеётся и тянется ручонками к светлым огонькам.

Эта простенькая картинка, не знаю почему, произвела на меня глубокое впечатление, и я „убранных ёлок теперь не люблю“.

Скоро праздник. И у вас, мои слушатели, может быть скоро радостно загорятся весёлые праздничные огни, и у вас засверкает красными и синими огоньками загубленная для детской потехи ёлочка...

Что-же? Я не хочу призывать на вас громы небесные за то, что вы хотите дать несколько лишних счастливых минут своим детям и сами хотите порадоваться их радостью. Пусть будет так...

Я хочу только, чтобы среди праздничного веселья вы не забывали одного: не забывали, что есть люди, которым не так весело, как вам.

Подойдите к окну и посмотрите туда, на улицу.

Как там жутко, темно и холодно.

Там, за окном – и голод, и холод и тьма, беспросветная тьма.

Там город – глубокое, бурное море лютых, тяжёлых, гнетущих невзгод, море обмана, разврата и горя...

И как много гибнет в мутных волнах этого моря

Всмотритесь попристальнее... Вон, совсем недалеко от ваших окон и та женщина с ребёнком... Она всё ещё на улице, потому что ей некуда идти.

Смотрите. Полезно присматриваться к людскому горю. Может быть, контраст между ярким светом „у вас“ и „тьмой внешней“ наведёт вас на хорошие мысли.

И захочется вам избыток света, теплоты и счастья отнести туда, в уличный холод и мрак.

Там ждут. И ангелы на небе ждут счастливой минуты, когда им снова можно будет запеть ту великую песнь, какой приветствовали они рождающегося Бога...

„Слава в вышних Богу... на земле мир и в человецех благоволение“.

И. Михаил

Читателю К. Н. Ч. Невнимательно читаете вы. Вы обвиняете меня в том, что я „восстаю против своего“– (о. Петрова). Я не имел ещё счастья слышать о. Петрова лично. В его брошюрах, я не нашёл ничего, что бы позволяло считать его „новым христианином“ без Христа и об этом заявляю в примечании к статье.

Я очень досадую на о. Петрова за то, что он, оригинальный, даровитый поставил своё имя на бездарном романе иноземца Шельдона, – но обвинять его в отступничестве от Евангельского христианства я не имею никаких оснований. А я, по возможности, стараюсь не забывать 9-ую заповедь: „не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна...“

Мало того – я нахожу, что если ранее о. Григорий и мог производить впечатление тоже – „нового христианина“, то это тогда, когда он ещё не стал „самим собой“ – когда он ещё учился. Его статьи позднейшего времени кажется мне стали и бесконечно глубже – и бесконечно церковнее.

И. Михаил

Редакционное послесловие по поводу окончания седьмой годовщины издания «Миссионерского Обозрения». – Письмо священника. – Новое наше издание сборников: Современный раскол.

Страницами, посвящёнными настоящим „Скрижалям сердца“, заканчиваем мы седьмую годовщину издания «Миссионерского Обозрения». Прошло семь (священное число,) лет нашего редакторского и издательского труда, – труда тяжёлого, боевого, – без ослабы и передышки надрывавшего и сердце, и нервы, изнурявшего силы духа и тела!.. Тем не менее мы заканчиваем годовщину с бодрым духом, с горячей верой в правду и пользу миссионерского дела, с благоговейной молитвой к благодеявшему нам Господу Богу, с искренно признательными чувствами к соработникам, читателям и почитателям «Миссионерского Обозрения», – архипастырям и пастырям,, давшим нам своим бесценным сочувствием и содействием нравственные и материальные силы и средства постепенно развивать, а ныне широко и прочно поставить издание миссионерского органа...

Напомним читателям, что наш журнал до конца, этой седьмой годовщины был первым в русской печати противо-сектантским периодическим изданием, а по отзывам критики, и единственным в духовной нашей журналистике, по своей программе и характеру, миссионерским органом, так широко и полно охватившим все виды и стороны внутренней миссии нашей Церкви. Предшественниками «Миссионерского Обозрения» были блаженной памяти журналы «Истина», «Друг Истины» и «Братское Слово». Но эти миссионерские издания служили исключительно интересам одной лишь противо-расколничьей миссии. Избранный нами для «Миссионерского Обозрения» путь и расставленные на нём вехи, в форме пунктов программы (к слову сказать, – совершенно самостоятельной, не задевавшей интересов и задач других изданий) юного тогда миссионерского органа, не совпадали с путями своих предшественников, судьба которых и не могла вдохновлять нас, ибо первые два издания завяли, не успевши расцвести, почтенное же «Братское Слово», добре потрудившись, сделав бесценный вклад в миссионерскую сокровищницу, в трудах двух огромных талантов: о. Павла Прусского и Н.И. Субботина, четыре года назад также сложило своё оружие, утомившись в борьбе за существование.

Взятый нашим журналом путь, мы предварительно изучали и доселе внимательно изучаем, со стороны его направления и ближайших насущных нужд, стоя у самого биения пульса церковно-народной жизни, во время практического нашего миссионерства в обширном районе многих епархий, в живом служебном общении с духовными врачами немощных чад Церкви, – с пастырями-миссионерами, а равно и с самими болящими, требующими миссионерской помощи. Поставив нашим издательским девизом – журнал для подписчиков и читателей, мы всемерно старались и будем впредь стараться, чтобы «Миссионерское Обозрение» обсуживало действительные нужды современной церковно-общественной жизни... Может быть труды, помещаемые на страницах «Миссионерского Обозрения» вельми учёным людям и кажутся не всегда учёными и глубокомысленными и вообще – не „академичными...“ Пусть так... Но это от того, что мы всячески сторонимся сухой схоластики, тяжеловесной, пространной учёности, и совсем не считаем за науку – переливание из пустых немецких книг в пустопорожния места русской словесности... Держимся же мы того убеждения, что живая мысль, краткий, и по возможности художественный язык приятнее длинных речений, что говорить просто и искренно о злобах дня, о насущных нуждах полезнее, чем мудрено трактовать на темы: «что бы было, если бы ничего не было»... Но в том то и тяжесть труда по изданию «Миссионерского Обозрения», что взятое им направление и путь, оказались в духовной нашей литературе совсем непроторенными, и проходить его нужно то по зыбкой почве, то среди дремучего леса, то между грозных стремнин...

Напомним также, что издание «Миссионерского Обозрения» началось в 1896 г., когда уже поднимались и давали себя чувствовать буйные ветры интеллигентного антагонизма и предубеждённости против Церкви и её установлений, против духовенства и деятелей миссии. Выразителем этого антагонизма явилась светская пресса, энергично взявшаяся обелять угнетённую невинность расколо-сектантства и всячески грязнить служителей алтаря, деятелей церковной школы и миссии. Припомните в 1897 г. газетные громы и молнии, по поводу передёрнутых, извращённых газетами постановлений 3 всероссийского миссионерского съезда в Казани и поход по делу, созданному письмом гр. Толстого, о самарских отобранных молоканских детях... Казалось, что миссионерство интеллигенты и писатели избрали „козлом отпущения“ за все грехи духовного ведомства, а почтенное имя миссионера обратили в ругательную кличку.

«Миссионерское Обозрение» должно было и само принимать раны и наносить их противникам, отстаивая честь и права не оснащённого, никем и ничем не защищённого молодого миссионерского института и доказывать, что обеляемые раскол и секты – на самом деле явление тёмное и больное. И за это хвалящиеся свободой, но в сущности нетерпимые фанатики интеллигенты сопричислили нас к лику Торквемад, а между строк «Миссионерского Обозрения» писателям «того» лагеря чудились образы бритых иезуитов... А между тем, жестокость, насилие, иезуитизм так же противны открытому, искреннему направлению „Мисс. Обозр.“, как ладан бесам.

Но вот наступило ещё более трудное для миссии время открытого вызова, по адресу неверующей интеллигенции, провозглашением гр. Л.Н. Толстого отпадшим от Церкви еретиком. «Миссионерское Обозрение» и здесь должно было выступить передовым борцом с толстовством и истолкователем смысла и значения акта св. Синода – с одной стороны для взволнованной, возмущённой части общества, с другой – для неосведомлённой на счёт еретичества гр. Толстого. Как наш орган выполнил задачу этой миссии, судить не нам.

Толстовская же эпопея дала нам повод и побуждение выдвинуть на первый план вопрос о миссии среди интеллигенции. Первый призыв к этому раздался со страниц «Миссионерского Обозрения» в статье нашего почтенного сотрудника о. Иосифа Фуделя.

И нужно сказать, что призыв этот оказался как нельзя более благовременным: на него охотно отозвались и интеллигенты, с заявлением своих претензий и требований в отношении к Церкви и её представителям – духовенству, выливши, конечно, при этом много, с позволения сказать, помоев. Духовенство и защитники Церкви в свою очередь откликнулись чистосердечным выяснением неправоты интеллигенции перед Церковью и народом. Завязалась живая духовно-литературная полемика, своего рода гласный суд над той вековой тяжбой, которая таится у интеллигенции или подкрадывается, как змея подколодная, под основы Церкви, под авторитет духовенства, под оплот веры народа. «Миссионерское Обозрение, как вы, читатели, сами знаете широко раскрыло свои страницы для статей pro и contra. Мы свято оберегаем принцип «audiatur et altera pars» и безбоязненно помещали статьи за и против, дабы наши читатели сами увидели своих врагов и друзей, свои слабости и силу.

Со скорбью сердца помещали мы статьи похулительные в отношении духовенства, зная, что отражение в сущности легковесных ударов разбудит совесть ваших, отцы-читатели, обвинителей, а главное – осветит истину. И мы не ошиблись. В доказательство того, что „Мисс. Обозр.“ сослужило в этом году свою службу духовенству, приведём одно из характерных писем в редакцию нашего читателя.

„Спаси вас Христос, спаси вас Христос, дорогой наш защитник Василий Михайлович, что правды не таите и неправды не прикрашиваете, спаси вас Христос, что истина дороже вам благочестивого обмана. Откровенно скажу, люблю я читать в вашем журнале те строки, в которых гг. интеллигенты казнят нас, священников, за нашу леность, за наше нерадение, за наше самомнение, за нашу корыстность. Так нас и надо.

Спасибо вам, братцы, русские интеллигенты и русские писатели. Не за клевету спасибо, не за намеренные, сознательные и злостные гиперболы. Спасибо, не за гордое презрение, спасибо – за правду, спасибо за искренность, спасибо за жажду добра и веры, спасибо за любовь к народу русскому.

Бейте нас, казните нас, будите нас, выставляйте на показ наши раны. Это нам полезно. Нам надо лечиться, а нужней всего не заражать прочих, А кто скажет нам об наших пороках и недостатках, кроме вас? Народ? Да, он говорит, говорит давно и громко, но мы ему не верим. Мы сами собой довольны. Теперь попробуйте, скажите вы... Судите нас, обличайте; но при этом одного просим – не милости, не снисхождения – правды. Не судите на лица, гневайтесь и не согрешайте.

Не клеймите нас презрением – это не по Божью, и не гуманно и по результатам вредно.

Братцы! ведь мы такими стали – от вас; каковы вы, таковы отчасти и мы; грехи 140 миллионного народа не возлагайте на плечи 60–70-ти тысяч священников и не приходите от этого в бешеный ужас.

Кто нас сделал такими!..

Так то, братцы – вы к нам, мы к вам со всею строгостью, непременно со строгостью, но не с надменной, непременно со строгостью, но с справедливой, внимательной. Пусть в обоих лагерях царствует Бог и правда, а не сатанинская гордость, злоба и нетерпимость.

Ещё раз благодарю вас от души, г. редактор, за ваше сердечное служение Церкви.

Дай Господи вам здоровья, чтоб долго поработать, дай Господи помощников и защитников святорусской Церкви. Аминь”.

Сельский иерей Михаил Платонов.

Выражая откровенно, эти наши нахлынувшие в сердце чувства, при воспоминании о скорбях и радостях истекшего семилетия, мы не на минуту не забываем собравшейся под знамя миссии, сплотнившейся вокруг её литературного органа миссионерской дружины (ежегодно в „Миссионерском Обозрении“ работает до ста сотрудников), – ей мы обязаны относительным успехом „Мис. Обозр.“. Благодаря трудам этой дружины, одушевлённой своим миссионерским деланием, как славным подвигом служения Церкви и родине, литературно-миссионерский издательский путь теперь уже значительно прочищен и углажен. Теперь по той же дорожке, по которой пошло „Μ. О.“, можно без особого опасения сломать себе голову (даже и при густом тумане) пуститься в путь, стоит лишь поближе держаться проторённых тропинок, да иметь отвагу... Теперь идти куда уж легче... А поприще обширно, – непросветной тьмы в дебрях расколо-сектантства много, много и сора на миссионерском пути и жатва многа... Выходите же, новые жнецы – добро пожаловать...

Всякое благородное соревнование, ради славы Имени Божьего, на пути искреннего служения священным для нас задачам миссии, дорого „Мисс. Обозрению“. Зажигайте свои светильники мы не гасители их, давайте свету, свету побольше в непроглядную тьму, царящую в дебрях раскола и сект!..

Всё сие говоря, опасаемся упрёка „в непщевании вины о гресех“. А кто Богу не грешен, Царю не виноват... И мы вовсе не обольщаемая успехами „Мис. Обозр.“ и сами знаем, как много недочётов и грехов в наших издательских миссионерских трудах. Не одни похвалы нам пишут, но и горькие упрёки. Вот, напр., завзятые расколофилы, – они склонны не признавать даже никакого значения, никаких заслуг за „Мис. Обозр.“ для противо-раскольничьей миссии. Горько они плачутся и вопиют, что де, с закрытием „Брат. Слова“, противо-раскольничья миссия в беспомощном положении, что расколоведам негде ни писать, ни читать, а миссионеры не умеют, как и чем защищаться, ибо раскольничьи тетрадки и сочинения, во множестве ныне появляющиеся, остаются де без разбора и опровержения.., что противо-раскольничий отдел в „Мис. Обозр.“ в запущении и проч. и проч.

Особенно хвалиться заслугами перед раскольничьей миссией, конечно, не смеем, но возразить на эту, думается нам, во многом фарисейскую иеремиаду расколоведов-специалистов кое-что имеем.

Когда достопочтенное „Брат. Слово“ существовало, „Мис. Обозр.“ держалось в отмежеванной своей полосе, как орган противо-сектантской миссии. Раскола мы касались только изредка, – выдающихся явлений, как равно „Брат. Слово“ изредка только касалось сектантства.

С прекращением издания „Брат. Слова“, с разрешения Св. Синода, „Мис. Обозр.“ приняло под свою литературную опеку и противо-раскольничью миссию.²⁴⁷

Конечно, „Мис. Обозр.“ не могло заменить „Брат. Слова“, да его и никакой другой журнал не заменит, ибо для этого нужно воскресить о. Павла Прусского и возвратить к делу издания проф. Субботина. Но ведь и у нас в журнале помещались, наравне с противо-сектантскими, и статьи, по расколоведению и обличению, – всего 5–7 статей в книжке, или от 3–5 печатных листов в месяц. Мы не упустили, кажется, из виду ни одного нового выдающегося события и явления из жизни современного раскола? Мы нарочно не выделяли в особый отдел статьи по расколу, а помещали их на ряду с другими, дабы тем подчеркнуть в глазах читателей равноправность противо-раскольничьей миссии с противо-сектантской, сделать „Мис. Обозр.“ органом всей внутренней миссии и тем заставить каждого читателя, ища нужных ему статей, невольно поинтересоваться, нехотя заглядывать и в раскольничьи труды, которыми по какому-то предубеждению мало интересуются наши пастыри и считая всё касающееся раскола чем-то оч. скучным, заплесневелым, мёртвым. Может быть по этой причине специально-раскольничьи органы не живучи и не популярны.

А насколько правды, что специалистам писателям о расколе якобы негде ныне писать, читатели могут убедиться по журналам последних лет. Для хороших, противо-раскольничьих писателей, – все журналы открыты, – посмотрите, проф. Субботин пишет и в „Вере и Церкви и в „Душеполезн. Чтении“, и в „Церк. Вед.“. В Рязани существует „Мис. Сборник“, – в Киеве „Руководство для сельск. пастырей“, которые очень гостеприимно относятся к статьям по миссии. По почину миссионерских съездов во многих „Епархиальных Ведом.“ открыты специальные, миссионерские отделы. Так что, по нашим наблюдениям, никогда не было такого оживления в миссионерской литературе вообще, в раскольничьей в частности – как в последние годы.

А что касается разбора раскольничьих тетрадок, то за мухой не угоняешься с обухом и ни одна редакция, дорожащая жизненностью своего журнала, не будет заполонять свои страницы этим громоздким балластом и увесистым булыжником, какими являются все протяжённо-сложенные произведения раскольничьих апологетов и наших изобличителей их. Этого, по правде сказать, и мы всегда опасались, памятуя свой девиз – журнал для читателей, а не для писателей.

Однако, говорят, нужда, потребность... Раскол – дерзающая и уповающая сила, с которой надо сражаться всячески, – не пренебрегая и булыжником... И мы эту силу раскольничью не хуже других и знаем, и понимаем, а всё-таки засорять и отягощать страницы „Мис. Обозр.“ булыжником не станем... А раз нужда, то мы нужде помочь всегда готовы. – С 1903 г. мы решили выпускать по нескольку, (смотря по мере накопления материала и по количеству требований) повременных выпусков, посвящённых специально расноловедению и расколообличению, под заглавием: Современный раскол.

В сборниках „Современный раскол“ мы будем помещать статьи строго специального характера, как напр. материалы по общей и местной истории раскола, разбор современных сочинений раскольничьих апологетов, ответы на раскольничьи вопрошения, – литургические статьи об особенностях древле-русского православного (до-никоновского) и нынешнего раскольничьего богослужения, статьи канонического характера.

В содержание – первого выпуска, (который выйдет в феврале), „Современного раскола“ войдут, между прочим, – статьи: Нижегород. мис. Ф. Д. Круглова. – „Торжество ересей в австрийском расколе“, Костром. мис., Свящ. И. Чередникова – „Разбора Белокриницкого устава“, Минск. мисс. свящ. К. Попова – „Саратовский раскол“, Ставропол. мисс. свящ. С. Никольского „Из архива раскольничьего архиерея Силуана“ и др.

Мы поставили себе целью изданием повременных выпусков „Современный раскол“ послужить возможно больше интересам противо-раскольничьей миссии и в частности нашим подписчикам пастырям приходов, заражённых расколом и миссионерам противо-раскольничьим, всемерно облегчив им возможность к приобретению всего, что может и должно интересовать специалистов по расколоведению и расколообличению.

Подписчики „Мисс. Обозр.“ за сборник платят половинную против объявленной цены, так, если сборник будет стоить 1 р., то подписчики получат его за 50 к., если ц. выпуска будет 50 к., подписчики наши получат его за 25 к. Высылаться сборники будут накладным платежом, а потому наши подписчики благоволят при своих требованиях на журнал заявлять, что желают получать сборники „Современный раскол“.

Всех сборников „Современный раскол“ мы предполагаем выпустить в течении года не менее 4–6 кн., в объёме от 5–10 печат. л., по цене самой доступной.

За всем тем, на страницах журнала статьи по расколу и его обличению будут помещаться по-прежнему во всех отделах, на ряду с статьями по сектантству. Главными же, так сказать, боевыми материалами в „Мис. Обозр“· 1903 года будут статьи, касающиеся вопросов миссии Церкви среди интеллигенции, как искренно ищущей религиозной истины, так и упорно отвергающей её.

Церковь и государство переживают чрезвычайно важный исторический момент, всеми чувствуется какая-то тревога в сердце, и смута в умах... Наступал истекающий ныне год при свинцовых тучах на нашем родном горизонте, не проясняется духовный горизонт и при закате дней старого года... Что год грядущий нам сулит, – единому Господу Богу известно!.. Пастырям и апологетам Церкви нужно бодрствовать на своей страже в живом сознании незыблемой силы Церкви и крепких связей с ней могучего русского православного Царя и народа. Более чуткие интеллигенции опознают эту силу, но... почувствуют они её несокрушимость, лишь после, когда мы, отцы и братия, не воздремлем, ниже успнем, станем добре, станем со страхом Божиим совершать своё служение. Наш же долг и впредь будет – посильно будить вашу энергию и бодрить нашу аудиторию, дорогую семью читателей, которым от всего сердца желаем закончить старый и вступить в новый год в мире и радости о Дусе Святе! А пока, в уповании беседовать с каждым из вас, дорогие читатели, встретиться и в новом году, не будем говорить прощайте, и лишь до свидания.

В. Скворцов