[Май]

I. Высочайший Указ Сенату

В постоянном, по заветам Предков, общении со святой православной Церковью неизменно почерпая для Себя отраду и обновление сил душевных, Мы всегда имели сердечное стремление обеспечить и каждому из Наших подданных свободу верования и молитв по велениям его совести. Озабочиваясь выполнением таковых намерений, Мы в число намеченных в указе 12 минувшего декабря преобразований включили принятие действительных мер к устранению стеснений в области религии.

Ныне, рассмотрев составленные, во исполнение сего, в Комитете Министров положения и находя их отвечающими Нашему заветному желанию укрепить начертанные в основных законах Империи Российской начала веротерпимости, Мы признали за благо таковые утвердить.

Призывая благословение Всевышнего на это дело мира и любви и уповая, что оно послужит к вящшему возвеличению православной веры, порождаемой благодатью Господней, поучением, кротостью и добрыми примерами, Мы, в соответствие с этим решением Нашим, повелеваем:

1) Признать, что отпадение от православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собой каких-либо невыгодных в отношении личных или гражданских прав последствий, причём отпавшее по достижении совершеннолетия от православия лицо признаётся принадлежащим к тому вероисповеданию или вероучению, которое оно для себя избрало.

2) Признать, что, при переходе одного из исповедующих ту же самую христианскую веру супругов в другое вероисповедание, все недостигшие совершеннолетия дети остаются в прежней вере, исповедуемой другим супругом, а при таковом же переходе обоих супругов дети их до 14 лет следуют вере родителей, достигшие же сего возраста остаются в прежней своей религии.

3) Установить, в дополнение к сим правилам (пп. 1 и 2), что лица, числящиеся православными, но в действительности исповедующие ту нехристианскую веру, к которой до присоединения к православию принадлежали сами они или их предки, подлежат, по желанию их, исключению из числа православных.

4) Разрешить христианам всех исповеданий, принимаемых ими на воспитание некрещённых подкидышей и детей неизвестных родителей крестить по обрядам своей веры.

5) Установить в законе различие между вероучениями, объемлемыми ныне наименованием „раскол”, разделив их на три группы: а) старообрядческие согласия, б) сектантство и в) последователи изуверных учений, сама принадлежность к коим наказуема в уголовном порядке.

6) Признать, что постановления закона, дарующие право совершения общественных богомолений и определяющие положение раскола в гражданском отношении, объемлют последователей как старообрядческих согласий, так и сектантских толков; учинение же из религиозных побуждений нарушения законов подвергает виновных в том установленной законом ответственности.

7) Присвоить наименование старообрядцев, взамен ныне употребляемого названия раскольников, всем последователям толков и согласий, которые приемлют основные догматы Церкви Православной, но не признают некоторых принятых ею обрядов и отправляют своё богослужение по старопечатным книгам.

8) Признать, что сооружение молитвенных старообрядческих и сектантских домов, точно так же, как разрешение ремонта их и закрыто, должны происходить применительно к основаниям, которые существуют или будут постановлены для храмов инославных исповеданий.

9) Присвоить духовным лицам, избираемым общинами старообрядцев и сектантов для отправления духовных треб, наименование „настоятелей и наставников“, причём лица эти, по утверждении их в должностях надлежащей правительственной властью, подлежат исключению из мещан или сельских обывателей, если они к этим состояниям принадлежали, и освобождению от призыва на действительную военную службу и именованию, с разрешения той же гражданской власти, принятым при постриге именем, а равно допустить обозначение в выдаваемых им паспортах, в графе, указывающей род занятий, принадлежащего им среди этого духовенства положения, без употребления однако православных иерархических наименований.

10) Разрешить тем же духовным лицам свободное отправление духовных треб, как в частных и молитвенных домах, так и в иных потребных случаях, с воспрещением лишь надевать священнослужительское облачение, когда сие будет возбранено законом. Настоятелям и наставникам (п. 9), при свидетельстве духовных завещаний, присвоить те же права, какими в сём случае пользуются все вообще духовные лица.

11) Уравнять в правах старообрядцев и сектантов с лицами инославных исповеданий в отношении заключения ими с православными смешанных браков.

12) Распечатать все молитвенные дома, закрытые как в административном порядке, не исключая случаев, восходивших через Комитет Министров до Высочайшего усмотрения, так и по определениям судебных мест, кроме тех молелен, закрытие коих вызвано собственно неисполнением требований устава строительного.

13) Установить, в виде общего правила, что для разрешения постройки, возобновления и ремонта церквей и молитвенных домов всех христианских исповеданий необходимо: а) согласие духовного начальства подлежащего инославного исповедания, б) наличность необходимых денежных средств и в) соблюдение технических требований устава строительного. Изъятия из сего общего правила, если таковые будут признаны для отдельных местностей необходимыми, могут быть установлены только в законодательном порядке.

14) Признать, что во всякого рода учебных заведениях в случае преподавания в них Закона Божия инославных христианских исповеданий таковое ведётся на природном языке учащихся, причём преподавание это должно быть поручаемо духовным лицам подлежащего исповедания и, только при отсутствии их, светским учителям того же исповедания.

15) Признать подлежащими пересмотру законоположения, касающиеся важнейших сторон религиозного быта лиц магометанского исповедания.

16) Подвергнуть обсуждению действующие узаконения о ламаитах, возбранив впредь именование их в официальных актах идолопоклонниками и язычниками, – и

17) Независимо от этого привести в действие и остальные, утверждённые Нами сего числа положения Комитета Министров о порядке выполнения пункта шестого Указа от 12 декабря минувшего года.

К исполнению сего Правительствующий Сенат не оставит учинить надлежащее распоряжение.

На подлинном Собственной Его Императорского Величества рукою подписано:

„НИКОЛАЙ”.

В Царском Селе,

17 апреля 1905 года.

II. Извлечение из особого журнала комитета министров

25 января, 1-го, 8 и 15 февраля 1905 г.,

о порядке выполнения пункта шестого Именного Высочайшего указа 12-го декабря 1904 года.

Обсуждению вопросов, вытекающих из п. 6 Именного Высочайшего Указа 12-го декабря 1904 г., комитет министров посвятил шесть заседаний: 25-го января, 1-го, 8-го, 15-го и 22-го февраля и 1-го марта. Из них в первых четырёх были рассмотрены общие вопросы веротерпимости и вопрос об отпавших от православной веры, а также выработаны главные положения о правах старообрядцев и сектантов; в двух же последних заседаниях обсуждались вопросы, касающиеся инославных христианских и иноверных нехристианских исповеданий. Ныне печатается во всеобщее сведение извлечение из Высочайше утверждённого 17-го апреля журнала первых четырёх заседаний.

Пунктом шестым Именного Высочайшего Указа правительствующему сенату 12-го декабря 1904 года Его Императорскому Величеству благоугодно было повелеть: „Для закрепления выраженного Нами в манифесте 26-го февраля 1903 года неуклонного душевного желания охранять освящённую основными законами Империи терпимость в делах веры, подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, а равно лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям, и, независимо от сего принять ныне же в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не установленного, стеснения“.

Приступив, вследствие сего, к пересмотру действующих узаконений, касающихся лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям и последователей раскольничьих толков и сект, комитет, в присутствии приглашённых, по особому Высочайшему повелению, высокопреосвященного Антония, митрополита с.-петербургского и ладожского, и первоприсутствующего в уголовном кассационном департаменте, сенатора, действительного тайного советника Таганцева, остановился на следующих общих соображениях.

По основным государственным законам все не принадлежащие к господствующей церкви подданные Российского Государства, а также иностранцы, состоящие в российской службе или временно в России пребывающие, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной (ст. 44). Свобода веры присвояется не только христианам иностранных исповеданий, но и евреям, магометанам и язычникам, „да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языки по закону и исповеданию праотцов своих, благословляя царствование Российских Монархов и моля Творца Вселенной о умножении благоденствия и укреплении силы Империи“ (ст. 45).

Основные законоположения эти проникнуты широкой терпимостью к религиозным убеждениям последователей всех исповеданий, которых государство Российское с древнейших времён принимало в среду своих граждан, оставляя неприкосновенными особенности религиозного их быта. Само начертание уставов, определяющих религиозную жизнь иноверных русских подданных, в большинстве случаев, являлось кодификацией религиозно-правовых норм, существовавших в той или другой части иноверного населения в момент приобщения её к Империи. На ряду с этим, однако, в законодательстве об исповеданиях замечается некоторая неполнота и отсталость его от современной жизни; на этих законах, относящихся большей частью к XVIII-му и началу XIX столетия, отразились выработанные государственною жизнью того времени взгляды, и после того творческая рука законодателя к ним почти не прикасалась. С тем вместе развилось в области веры широкое применение административных распоряжений различными властями, которые, не находя в законе отвечающих вновь слагающимся требованиям жизни определений и избегая возбуждать новые вопросы в сложном законодательном порядке, нередко сами устанавливали казавшиеся им необходимыми правила. С другой стороны, спокойное развитие русской государственности иногда нарушалось в некоторых, заселённых почти сплошь иноверцами, окраинах Империи волнениями политического свойства, вызывавшими ряд ограничительных распоряжений, между прочим, и в религиозном быте иноверцев.

Озабочиваясь, во исполнение Высочайшей Воли, незамедлительной отменой всех несоответствующих началам веротерпимости и не основанных прямо на законе административных распоряжений, Комитет Министров, в особом журнале, изложив суждения свои о способах приведения в исполнение Монаршей воли, выраженной во второй части пункта шестого указа 12-го декабря 1904 г., подносил оный на Высочайшее Его Императорского Величества благовоззрение, и журнал этот 11-го февраля удостоился Высочайшего утверждения. Таким образом, административные распоряжения сии ныне должны потерять свою силу, и впредь какие-либо стеснительные, – по соображениям государственного порядка, – меры могут быть установлены только в форме закона.

Законодательные постановления, определяющие положение и устройство инославных церквей и иноверных религиозных общин, будучи сосредоточены, главным образом, в ч. I. т. XI свод. зак. в „Уставах духовных дел иностранных исповеданий“ (изд. 1896 года), наряду с этим разбросаны и в других томах свода. Так, сословные права духовных лиц инославных и иноверных исповеданий определяются в законах о состояниях (т. IX), положения: о браках инославных с православными содержатся в законах гражданских (т. X ч. I), о порядке разрешения постройки храмов и молитвенных домов в уставе строительном (т. ХII ч. I), о пропуске через границу духовных лиц из иностранцев – в уставе о паспортах (т. XIV), о порядке деятельности духовенства различных исповеданий – в уставе о предупреждении и пресечении преступлений (т. XIV) и об ответственности за совращение из православной веры и другие преступные против веры деяния – в уложении о наказаниях (т. XV) и новом уголовном уложении.

В виду разнообразия вопросов, связанных с пересмотром законов, касающихся веротерпимости, Комитет считает необходимым наметить различные способы разрешения их. Те положения, которые могут быть ныне же с полной определённостью установлены Комитетом Министров, подлежат немедленному представлению на Высочайшее утверждение и могут засим восприять неотлагательно обязательную свою силу; те постановления, которые выясняются ныне в полном объёме, но подлежат представлению на законодательное рассмотрение, должны, по утверждении их Высочайшей властью, составить предмет окончательной формулировки, согласно указаниям Комитета со стороны подлежащих министров, без обычного предварительного сношения с ведомствами, и, наконец, предположения об отмене, дополнении или изменении действующих законоположений, которые могут быть в настоящее время лишь намечены Комитетом или же потребуют установления подробных частного характера правил, а также и другие, могущие возникнуть в связи с ними вопросы должны быть подвергнуты подготовительной разработке; для этого, по мнению Комитета, следует учредить особое вневедомственное совещание, под председательством лица, избранного доверием Его Императорского Величества.

По завершении работ, которые должны заключаться в приведении отдельных постановлений действующего законодательства, касающихся веротерпимости в соответствие с общим духом указа 12-го декабря и с руководящими указаниями Комитета Министров, изготовленные совещанием проекты должны быть внесены в Государственный Совет, притом, для ускорения дела, без предварительного сношения с ведомствами.

Обращаясь к обсуждению изменений в действующем законодательстве, которые должны осуществить провозглашённую указом 12-го декабря терпимость в делах веры, Комитет считает необходимым высказать прежде всего решительное убеждение своё, что изменениями этими не должно отнюдь быть поколеблено устанавливаемое основными законами государства положение, признающее первенствующей и господствующей в Российской Империи веру христианскую православную кафолическую восточного исповедания (ст. 40). Значение уз, исторически скрепивших воедино судьбы государства Русского и православной Церкви, отнюдь не должно быть умаляемо. Поэтому неизменно подлежат сохранению и на будущее время преимущества, главным образом придающие православной Церкви значение господствующей: принадлежность к ней Государя Императора, свобода привлечения последователей и получение денежных средств для удовлетворения нужд своих из общегосударственных доходов. – Но засим возникает первостепенной для настоящего дела важности вопрос о том, связано ли с охранением господствующего положения Церкви принудительное в ней оставление тех, которые хотя внешним образом в ней числятся, но сердцем и совестью ей чужды? Разрешение вопроса, может ли государство допустить отпадение в иное исповедание принадлежащих к господствующей вере лиц, имеет вообще неизмеримое значение по глубине затрагиваемых им сторон духовной жизни человека; у нас же оно имеет и особливую практическую важность, так как в некоторых областях Империи существуют значительные религиозные группы, известные под именем „упорствующих“ или „отпавших от православия“, которые образовались из присоединённых к православию иноверцев и их потомков, тяготеющих к своим прежним исповеданиям, а также из раскольников, официально таковыми не признаваемых. Наиболее крупные и требующие по отношению к себе особого внимания четыре группы представляются в следующем виде: а) в Прибалтийском крае, преимущественно в Лифляндской губернии, латышей, отпавших в протестантство, числится свыше 30,000 человек, б) в некоторых губерниях Северо-Западного края и Царства Польского насчитывается около 100,000 человек бывших униатов, упорствующих в католицизме, в) в приволжских губерниях имеется значительное количество крещёных татар, отпавших в магометанство, и, наконец, г) самую большую группу составляют раскольники и сектанты, отпавшие от православия, но официально числящиеся православными. Кроме перечисленных, в разных местах Империи встречаются незначительные, сравнительно, группы отпавших в прежнее нехристианское исповедание инородцев, например, закавказские абхазцы, забайкальские буряты и т. д. Действующим законом (ст. 36 уст. пред. пресеч. прест., изд. 1890 г.) этим лицам, православным только по имени, запрещается открыто исповедовать свою настоящую религию, а духовенству той веры, которую они внутренне исповедуют, не разрешается отправлять для них (как признаваемых православными) никаких треб, из чего вытекает, что такие упорствующие и отпавшие остаются совсем без религии. Не говоря уже о нравственных страданиях, которые испытывают люди, остающиеся без всякого духовного утешения в трудные минуты жизни, надлежит признать, что они являются лишёнными существенных гражданских прав; рождения, браки и смерти этой части русского населения большей частью остаются незаписанными в метрические книги, они не имеют законной семьи и посему лишены твёрдых имущественных прав. Хотя действующее законодательство не устанавливает действительно карательных мер за отпадение от православия, но оно отказывается признать сам факт перехода в другое вероисповедание, если таковой совершился, и предписывает отпавшего отдать на увещание духовному начальству, впредь же до воссоединения его с православием населённое имение его взять в опеку, а для охранения малолетних его детей от совращения принять меры. Ответа же о том, какие последствия наступают для совратившегося из православия в случае, если увещания не подействуют, закон не даёт.

При обсуждении этого вопроса, Комитет с истинно отрадным чувством выслушал объяснения высокопреосвященного Антония, митрополита с.-петербургского и ладожского. По заявлению владыки, церковь, всегда болезнующая об отпадающих от неё, не может в то же время желать насильственного их в ней удержания; вера православная порождается благодатью Господней, поучением, кротостью и добрыми примерами; поэтому всякое насилие чуждо самой природе церкви Христовой и удерживать на лоне своём безвозвратно заблудших детей своих против их воли и убеждения она не почитает необходимым. По правилам церковным: „еретика-человека по первом и втором наказании отрицайся“ (Тит.3:10) и „аще же и церковь преслушает брат твой, буди тебе якоже язычник и мытарь“ (Мф.18:17). В виду сего со стороны православной Церкви не может встретиться препятствий к отмене закона, запрещающего отпадение от православия, если таковая отмена будет решена по соображениям государственной пользы и справедливости. В дополнение к сему, митрополит с.-петербургский и ладожский объяснил, что применение ст. 1006 уст. уг. суд. (т. XVI, свод. зак., изд. 1892 г.), возлагающей на духовное начальство обязанность требовать от подлежащих властей производства предварительного следствия по делам о совращении из православия или отступлении от веры христианской, всегда представлялось ему нравственно тягостным. Полагая, что такая обязанность требовать преследования в уголовном порядке преступлений и проступков против веры противоречит положенным в основу православной церкви началам мира и христианской любви, высокопреосвященный Антоний ходатайствовал перед Комитетом о возбуждении вопроса об отмене или изменении означенной статьи закона.

Обсудив вопрос об отпадении от православия в другое вероисповедание в связи с изложенными указаниями, Комитет находит, что в области веры принуждение не должно быть допускаемо и насильственное удержание кого-либо в том или другом вероисповедании не может почитаться явлением нормальным. Если, с точки зрения православной церкви, не встречается препятствий к признанию лица, отпавшего от православия, принадлежащим к той религии, которую он действительно исповедует, то тем менее можно ныне противодействовать сему с точки зрения государственной. По мнению Комитета, едва ли может быть более нежелательный элемент в государстве, как подданные без религии, этого главного устоя нравственности; такие лица всего легче могут явиться благодарной почвой для зарождения всякого рода смуты и беззакония. Не подлежит сомнению, что там, где нет законной семьи, не может быть правильного отношения между родителями и детьми, и что этим затрудняется строго нравственное воспитание подрастающего поколения.

По всем изъяснённым соображениям, признавая несправедливым подвергать то или другое лицо, хотя и впавшее в заблуждение, но не совершившее никакого уголовно-наказуемого деяния, ограничению в гражданских правах, связанному ныне с отпадением от православной церкви, Комитет полагает необходимым, чтобы правительство, в случае подобного отпадения, признавало значение происшедшего и официально считало такое лицо принадлежащим к религии, которая им для себя избрана, и вместе с тем открыло ему возможность удовлетворения своих духовных нужд без риска для инославного духовенства быть привлечённым за то к какой-либо ответственности. Не подлежит сомнению, что намечаемое мероприятие должно послужить также к вящшему возвеличиванию православной Церкви и явится могущественным орудием в руках её для борьбы с религиозными заблуждениями; опираясь не на содействие светских властей, а на кроткое учительство своих пастырей, Церковь достигнет в этом направлении более благих, чем когда-либо, результатов.

Разрешая свободный переход из одного христианского исповедания в другое, необходимо, однако, обеспечить обдуманность таких поступков и сознательность принимаемого решения вступить в иные совершенно условия духовной, а часто и материальной жизни. Поэтому переход в другую религию должен быть обусловлен достижением возраста гражданского совершеннолетия; при этом следует предусмотреть участь не достигших этого возраста детей, родители коих меняют вероисповедание, и в этом отношении являлось бы наиболее правильным, применительно к началам, уже известным действующему закону (уст. пред. прес. прест., ст. 1 и 2 прилож. к ст. 70) (примеч.), установить, чтобы: 1) при переходе в другое вероисповедание одного из супругов, исповедующих ту же самую христианскую религию, все не достигшие совершеннолетия дети оставались в прежней вере, исповедуемой другим супругом, и 2) при переходе в другое вероисповедание обоих супругов, дети их до 14-ти лет следовали вере родителей, а достигшие сего возраста оставались в прежней религии. Подробное же развитие этих правил и определение, применительно к ним, участи детей, в случае принадлежности супругов к различным исповеданиям, должно составить предмет занятий Особого Совещания.

Присоединяясь затем к высказанному высокопреосвященным Антонием мнению, Комитет находит, что все приведённые выше соображения касаются случаев, когда переход совершается в одну из христианских религий или вероучений. Прямое разрешение в законе принятия православными нехристианских исповеданий не соответствовало бы глубокому сознанию истинности высоких начал, лежащих в основе веры Христовой, и едва ли вызывается надобностью, в виду несомненной исключительности подобных случаев. С предстоящими в законодательстве изменениями относительно участия в делах вероисповедных гражданской власти, оставление православия для перехода в магометанскую или еврейскую религию не должно вызывать каких-либо репрессивных против отпадшего мер, но для него останутся в силе все те перечисленные выше невыгодные относительно актов гражданского состояния последствия, которые произойдут вследствие непризнания государством подобного перехода состоявшимся.

Из сего правила придётся, однако, сделать изъятие в отношении известных групп населения, числящихся православными, но в действительности исповедующих ту нехристианскую веру, к которой до присоединения к православию принадлежали они сами или их предки. Урегулирование давно уже шаткого религиозного положения этих лиц представляется необходимым.

Что же касается указания высокопреосвященного митрополита с.-петербургского и ладожского на неудобства, связанные с применением ст. 1006 уст. угол. суд., то Комитет, за изъязвлённым со стороны управляющего министерством юстиции согласием, положил предоставить сенатору Манухину войти в ближайшее обсуждение вызываемых этим указанием законодательных изменений.

О детях от смешанных браков. Перейдя затем к суждению о том, в какой религии должны быть воспитаны дети от смешанных браков православных с лицами других христианских исповеданий, Комитет находит, что по действующим законам во всех случаях браков православных с иноверцами дети от сих браков воспитываются в православной вере, за исключением коренных жителей Финляндии, где дети от таковых браков принадлежат к вере отца.

При обсуждении сего вопроса высокопреосвященный Антоний высказал, что обязательное воспитание в православии всех рождённых от смешанных браков детей обычно не вызывает на себя особых нареканий и признаётся на практике тягостным собственно в тех случаях, когда под действие сего закона подпадают браки между иноверцами и мнимо-православными из упорствующих и отпавших. Ныне, когда Комитетом изысканы меры к облегчению участи последних и разрешено им свободное избрание для себя религии, вопрос о вероисповедании детей уже теряет значительную часть своей остроты, и, если принять во внимание, что рождённый от смешанного брака по достижении им совершеннолетия не будет иметь препятствий, по велениям своей совести, исповедовать веру отца своего или матери, – сводится к тому, который из супругов, православный или иноверец, должен преимущественно наблюдать за духовно-нравственным развитием ребёнка до тех пор, пока тот сам не в состоянии будет самостоятельно разобраться в своих верованиях. Таким образом, за господствующей церковью в настоящем случае остаётся лишь небольшое преимущество, которое желательно было бы сохранить и впредь. Обратное решение сего вопроса могло бы иметь нежелательные последствия. Строго рассуждая, по православным каноническим правилам, браки с иноверцами совсем недопустимы, и, разрешая их, церковь делает уступку государству, обусловливая вместе с тем, что дети от таких браков должны принадлежать ей. Если же это последнее право будет отнято у церкви, есть полное основание опасаться, что православное духовенство, подобно католическому в настоящее время, будет, по мере сил, противиться заключению смешанных браков. Кроме того, когда в законе твёрдо установлено, что дети от смешанных браков с православными всегда воспитываются в вере последних, то иноверцы ещё до вступления в брак привыкают к этой мысли и мирятся с нею, если же выбор вероисповедания детей будет предоставлен взаимному соглашению супругов, то во многих случаях этот вопрос неминуемо приведёт к семейному разладу. По сим соображениям митрополит с.-петербургский и ладожский находил, что настоящий сложный и трудный вопрос, неоднократно останавливавший на себе внимание правительства, надлежало бы, не рассматривая теперь по существу, передать для подробного обсуждения в особое, проектированное Комитетом, Совещание.

При этом в Комитете было высказано суждение, что Совещанию в настоящем случае надлежало бы иметь в виду также и то соображение, как бы в случае сохранения в силе действующего закона о смешанных браках (при условии осуществления предположений Комитета о допустимости перехода из православия в другое христианское исповедание) не оказалось, что закон о вере детей от смешанных браков в некоторых случаях побудит православного к переходу в религию своего иноверного супруга.

По обмене мнений, Комитет присоединился к высказанному высокопреосвященным Антонием заключению относительно передачи вопроса о вероисповедании детей от смешанных браков православных с иноверцами передать на обсуждение Особого Совещания.

О вероисповедании приёмышей и подкидышей. Останавливаясь затем на суждениях о том, в какой вере должны быть воспитаны дети, родители коих неизвестны, Комитет не усматривал в действующем законе общих по сему предмету постановлений. Усвоенный правительством взгляд на этот вопрос выразился в ст. 807 уст. ин. исп., в силу которой евангелическо-лютеранские проповедники обязаны отсылать по принадлежности к православному духовенству приносимых к ним для крещения младенцев неизвестных родителей. Практика же такова, что, применительно к временным правилам для Императорских воспитательных домов, Высочайше утверждённым 18-го декабря 1890 года, все дети неизвестных родителей крестятся в православную веру.

Указанный порядок, несомненно, стесняет христиан-иноверцев в тех случаях, когда они пожелают взять к себе на воспитание подкидыша, так как учить в своей семье ребёнка молиться Богу иначе, чем молятся сами приёмные родители, тяжело, а для многих и практически невозможно. Порядок этот неблагоприятно отражается также на участи брошенных детей, ибо многих заставляет отказаться от намерения взять в семью подкинутого ребёнка. Сознавая указанные неудобства, законодательная власть для прибалтийских губерний, почти сплошь заселённых иноверцами-лютеранами, сделала исключение, разрешив лицам, принявшим на воспитание подкидышей, крестить их по обрядам своего исповедания (ст. 808 уст. ин. исп.).

Сохранение в законе требования, выраженного в ст. 807 уст. ин. исп., едва ли совместимо с подтверждёнными указом началами широкой веротерпимости. Вместе с тем, считая желательным издание общего закона о вероисповедании детей от неизвестных родителей, Комитет остановился на той мысли, чтобы для сего принять усвоенный ст. 808 уст. ин. исп. высокий принцип, в силу которого христиане всех исповеданий получали бы право крестить своих некрещённых приёмных детей, каждый по своей вере. По силе этих соображений комитет полагает поручить управляющему министерством Юстиции войти в Государственный Совет с представлением о распространении ст. 808 уст. ин. исп. на все местности Империи и на лиц всех христианских исповеданий по согласовании с нею ст. 807 тех же уставов.

Об изменении уголовного законодательства по делам веры. В заключение общих соображений Комитет принял во внимание, что осуществление приведённых в настоящем положении Комитета министров предположений необходимо должно повлечь за собой пересмотр, в видах согласования с ними, постановлений уголовного нашего законодательства, о чём и надлежит управляющему министерством юстиции безотлагательно озаботиться. При этом Комитет остановился также на том обстоятельстве, что Высочайше утверждённое новое уголовное уложение в отношении преступлений и проступков против веры существенно отличается от ныне действующих уголовных законов, как некоторым смягчением наказаний за сего рода преступные деяния, так и иным определением самого состава преступлений. Так, например, совращение в другое вероисповедание признаётся преступным только в том случае, если оно сопровождается обманом, насилием или обещанием выгод, совращение же помощью убеждения не наказывается. По мнению Комитета, коль скоро закон признал уже возможным те или иные религиозные преступления и проступки считать ненаказуемыми или назначить более мягкие за них наказания, то едва ли соответствовало бы и вообще справедливости, и в частности, духу указа 12 декабря 1904 г. продолжать применение прежних, более строгих постановлений. Поэтому представлялось бы правильным обсудить вопрос о введении в действие ныне же, не ожидая применения в полном объёме угол. уложения, отдела его о нарушениях ограждающих веру постановлений. Кроме того, предстоит, в соответствии с вновь вводимыми правилами, озаботиться принятием мер к облегчению участи лиц, обвинённых в преступлениях и проступках против веры по более строгим уголовным законам, в тех случаях, когда лица сии ещё не отбыли наложенной на них кары, а равно прекратить находящиеся в производстве дела о тех деяниях, которые будут признаваться непреступными.

От приведённых общих суждений Комитет обратился к пересмотру оснований, которыми определяется у нас положение отдельных религиозных групп, для осуществления изъявленной Высочайшей воли о том, чтобы свобода совести отныне более не была стесняема. В этом отношении подлежат особому обсуждению вопросы, касающиеся раскола, иных христианских, именуемых инославными, исповеданий и вероисповеданий иноверных, не христианских.

Общие суждения о расколе и сектантстве. Веротерпимость, присущая православию и духовному укладу русского народа и применяемая к другим религиям, долгое время не распространялась на раскольников, ибо в убеждении, как церкви, так и правительства, они являлись нарушителями усвоенного русским народом начала единого православного государства, а потому раскол и не был признаваем самостоятельным вероучением. Только в эпоху преобразований Императора Александра II произошло изменение во взглядах на раскол и, с тем вместе, возникли предположения об изменении действовавших о нём постановлений, разработка чего поручена была учреждённому, по Высочайшему повелению, в феврале 1864 г., особому, временному, под председательством статс-секретаря графа Панина, комитету. Предположения этого комитета легли, затем, в основу двух главных законодательных актов о раскольниках, определяющих их гражданское и религиозное положение, именно: закона 19-го апреля 1874 г. о метрической записи рождений, браков и смерти раскольников и закона 3-го мая 1883 г. о даровании им некоторых прав гражданских и по отправлению духовных треб. В этом последнем законе, явившемся отражением доброжелательного отношения Императора Александра III к старообрядцам, преимущественно, выразилось смягчение предубеждённого взгляда на раскол. Мероприятия эти сопровождались несомненно благоприятными последствиями: проявление замкнутости и обособленности раскольников утратили прежнюю резкость, начал ослабевать фанатизм и, в общем, улучшились отношения раскольников к местным властям и духовенству. Но законы эти заключают в самом содержании их такие условия, которые делают их, с точки зрения раскольников, неудовлетворительными, побуждая их к постоянной подаче прошений о дальнейших льготах, да и в действительности они представляют недостатки, ослабляющие значение тех благодетельных намерений, которыми издание новых законов было вызвано. Закон 1883 г., допуская предоставление раскольникам весьма существенных, по сравнению с прежними, льгот в области их религиозных потребностей, не имел, однако, в виду создать для последователей раскола одинаковых условий с лицами иных исповеданий. Избегая всего, что могло бы иметь вид послабления расколу, правила 1883 г. удовлетворяют религиозным потребностям раскольников лишь поскольку этим не могло быть, по мнению законодателя, нанесено вреда господствующей церкви. В соответствии с такой мыслью, допущение на деле указанных в правилах для раскольников льгот поставлено было, в значительной мере, в зависимость от усмотрения министерства внутренних дел, действовавшего в сих случаях по соглашению с ведомством православного исповедания. Поэтому применение закона стало производиться на практике с крайней, иногда излишней, осмотрительностью, во избежание, прежде всего, превратного истолкования раскольниками намерений правительства в смысле потворствования дальнейшему развитию проповедуемых ими учений; а с течением времени появились для них вновь стеснения со стороны местных начальств, объясняемые глубоко вкоренившимися привычками и взглядами, уничтожить которые закон 1883 г. оказался не в силах.

Теперь наступило время к дальнейшему развитию законодательства о расколе в духе благожелательной терпимости, уместность которой является уже вполне выяснившейся и не внушает сомнений. Продолжавшаяся в течение почти двух веков нетерпимость к раскольникам со стороны светских и духовных властей способствовала развитию в них фанатически враждебного отношения к православной церкви; положение обострялось постоянным обращением церкви к светской власти за содействием в той или другой форме и отсутствием законов, сколько-нибудь точно определяющих пределы и условия такого содействия. Между тем охрана православия не должна идти путём насилия над религиозными убеждениями, и церковь сама отказывается ныне от насильственного воссоединения отпавших её членов. Раскол, с его нередко слепой приверженностью к обрядовой стороне религии, неизбежно должен ослабевать соответственно развитию просвещения народа и усилению нравственного на него воздействия со стороны духовенства.

Законы 1874 и 1883 гг., как источники, которыми главнейше определяются ныне отношения правительства к расколу, требуют пересмотра и с другой стороны, а именно с точки зрения того круга лиц, на которых сила их распространяется. Действующий закон всех отпавших от православной церкви „в ереси и расколы” обычно именует „раскольниками”, не различая отпавших в XVII веке по случаю исправления книг церковных и последователей рационалистических и мистических сект позднейшего происхождения.

Из истории раскола усматривается, что до издания закона 3-го мая 1883 г. были попытки правительственной власти распределить общую массу раскольников на категории, по степени вредности той или другой секты, для того, чтобы относительно более вредных из них принимать и более энергичные меры борьбы. Первоначально, в 1842 году, все секты были разделены на три степени: вреднейшие, вредные и менее вредные. Особый временный комитет по делам о раскольниках, предположения коего удостоились Высочайшего одобрения 16-го августа 1864 года, отказавшись от перечисления отдельных сект, указал лишь общие признаки, по которым он делил их на две категории – на более и менее вредные; к первым были отнесены: не признающие пришествия в мир Сына Божия, Господа нашего Иисуса Христа, не признающие никаких таинств и никакой власти богопоставленной, допускающие, при наружном общении с церковью, человекообожание, посягающие на оскопление себя или других, отвергающие молитву за Царя и отвергающие брак, – остальные же секты и толки признавались менее вредными. Однако, впоследствии и такая классификация толков и сект была признана неудобной. – Государственный совет в суждениях своих по проекту закона 3-го мая 1883 года высказал, что признаки сии не должны быть предметом законодательного обсуждения и служить для постановления по указанному предмету какого-либо правила: от министра же внутренних дел будет зависеть сообразовать делаемые им относительно раскола распоряжения с мнением Святейшего Синода о большей или меньшей вредности той или другой секты в отдельности. Таким образом, после издания закона 3 мая 1883 г. вопрос о большей или меньшей вредности мог быть возбуждаем только в отношении тех сторон религиозной жизни раскола, нормировка которых была этим законом предоставлена усмотрению министра внутренних дел, т. е. в отношении открытия новых молитвенных домов, исправления или возобновления существующих и распечатания запечатанных и т. д. Из сего общего порядка исключение было сделано только для тех раскольников, которые принадлежат к ересям, соединённым с свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою или других, либо с противо-нравственными, гнусными действиями. Этого рода сектантам не только не предоставляется никаких прав, но и самая принадлежность к подобной ереси карается тяжким уголовным наказанием по 203 ст. улож. о наказ., повторенной и в новом уголовном уложении (ст. 96).

Собственно, как приведённые попытки установить деление на категории раскольнических учений, так и сами законы 1874 и 1883 гг., охватывали два совершенно различные в религиозной жизни некоторых частей нашего народа явления – старообрядчество и сектантство. Различаясь историческими и бытовыми условиями своего происхождения, основами вероучения и одухотворяющими жизнь их началами, религиозные течения эти объединяются нашим законом, считающим раскольником всякого отклонившегося от православия. В законодательстве начала и средины прошлого столетия встречается ряд постановлений, относящихся к отдельным сектам, напр., духоборам, молоканам; но все они носят случайный характер, касаясь отдельных местностей, а часто и отдельных лиц. До настоящего времени к сектантству, как явлению церковно-государственной жизни, не выработалось ещё твёрдого и систематического отношения правительства. Комиссия, составлявшая правила 1874 г., имела в виду и сектантов, но мысль эта ясного выражения в законе не получила. Затем уже циркулярными распоряжениями министерства внутренних дел в этом смысле было преподано разъяснение губернаторам. Точно также закон 3-го мая 1883 г. разрешает, по точному его смыслу, как старообрядцам, так и сектантам, творить общественную молитву и исполнять духовные требы по их обрядам. Но, в виду отсутствия прямого указания, он на практике, в отношении сектантов, менее применялся и заменён был, в отношении к ним, административными мероприятиями.

Проявление религиозной обособленности среди сектантов выражалось зачастую демонстративным устранением обрядового благочестия и сопровождалось иногда такими действиями, которые могли подвергать виновных взысканиям, установленным в законе за кощунство. Последствием таких явлений было издание Высочайше утверждённого 4-го июля 1894 г. положения комитета министров о признании особенно вредной, в политическом отношении, одной из развившихся на юге России сект, а именно штундистов. Ещё в 1878 г. штунда была отнесена определением Святейшего Синода к числу более вредных. Заключение это было принято к руководству местной администрацией; при отсутствии же определённых указаний в законе 1883 г., как следует относиться к более вредным сектам, появилось по вопросу о применимости дарованных этим законом льгот к штундистам несоответствие во взглядах администрации и суда, на которое указывал в своём всеподданнейшем отчёте бывший киевский, подольский и волынский генерал-губернатор. Рассмотрев это дело, комитет министров положением, удостоившимся 4-го июля 1894 г. Высочайшего утверждения, постановил предоставить министру внутренних дел, по соглашению с Обер-Прокурором Святейшего Синода, объявить секту штундистов более вредной, с воспрещением штундистам общественных молитвенных собраний. Постановление это касалось одних лишь штундистов, оставляя прочие секты при тех льготах, которыми они имели право пользоваться по закону 1883 г., но в действительности правило получило широкое применение, и практика административных и судебно-административных учреждений пыталась распространить оное на всех вообще сектантов, отвергающих обрядовую сторону православной веры и заменяющих её обыкновенно чтением библейских стихов и гимнов из особых богослужебных книг, чтением, с проповедническим в духе секты толкованием Св. Писания, а иногда и коленопреклонённой молитвой, с произнесением импровизированных молитвословий без употребления крестного знамения. Впрочем, точно установить пределы действия положения 1894 г. представлялось весьма трудным, при отсутствии в то время всестороннего освещения вопроса о сектантстве у нас и далеко не полном знакомстве с условиями развития этого явления в русской жизни. В настоящее время недостаток этот до известной степени устраняется как довольно многочисленными уже появившимися в духовной и светской литературе исследованиями о сектантстве, так и обширной практикой правительствующего сената по делам, возникающим из применения положения 1894 года.

Компетентными исследователями признаётся, что сектантское движение с особой силой проявилось, начиная с 60-х годов, увлекая одних в крайний мистицизм и в среду издавна существовавших общин отщепенцев-мистиков, прыгунов, хлыстов и т. п., а других – направляя на путь рационализма. Это последнее течение, усилившееся главным образом в местностях южной России, населённой молоканами, вызывается самостоятельным чтением и изучением Св. Писания, односторонне толкуемого, последствием чего является отрицание святости церковной иерархии и обрядов православной Церкви, которые не имеют прямого основания в Священном Писании. Сектантство с рационалистическим направлением, склонное, в большинстве случаев, именовать себя „общинами евангельских христиан“, далеко ушло в развитии своём от времени первоначального возникновения в 60-х годах и от тех форм, в которых оно тогда проявлялось, получив по близости к братствам немцев-колонистов южной России наименование штундизма.

В настоящем положении сектантство требует серьёзного к себе внимания и сознательного отношения к нему со стороны законодательства и административной практики. Сектантство не может быть рассматриваемо только, как элемент разлада в жизни местного населения и с точки зрения противодействия распоряжениям правительства. С признанием в законе нашем начала свободы совести, сектантству должны быть обеспечены условия существования не менее твёрдые, чем те, которые предоставляются старообрядчеству, коль скоро оно, с точки зрения государственной, не представляет опасности. Между тем, с этой именно точки зрения государственной опасности сектантства последовало издание Высочайше утверждённого, 4-го июля 1894 г., положения комитета министров, так как штундизм, по имевшимся тогда сведениям, не только отвергал все церковные обряды и таинства, но не признавал никаких властей, восставал против присяги и военной службы, проповедовал социалистические принципы и т. д. В настоящее время, по-видимому, эти указания к большинству сектантов не применимы, почему и в доходивших неоднократно до рассмотрения правительствующего сената делах по сектантству, им, как руководящее для судебных мест положение, высказывалось, что в каждом случае привлечения тех или других сектантов к ответственности за нарушение существующего относительно штундистов воспрещения сходиться для общественных богомолений, на суде лежит, прежде всего, обязанность выяснить и установить, на основании точно проверенных обстоятельств дела, принадлежат ли обвиняемые, по существу основных положений исповедуемой ими веры, именно к штундизму и соответствуют ли сии основные положения учения их указаниям о представляемой им, с государственной точки зрения, опасности. Последствием сего является во многих случаях освобождение привлекаемых к ответственности от наказания именно в виду отсутствия в вероучении их признаков противогосударственных стремлений.

Поэтому отрицательное отношение к сектантству, выразившееся в постановлении 1894 г., не может служить ныне для установления руководящего взгляда на этот вопрос. Преследование сектантства, если бы таковое признавалось необходимым, едва ли оправдывалось бы теперь мыслью о государственном вреде его и могло бы последовать разве только в видах охранения духовной целости православной Церкви. Но для этого прежде всего было бы необходимо действовать в этом направлении с уверенностью в благих результатах. Между тем история вообще, и в частности история борьбы православия с сектами, с несомненностью доказывает, что в данном случае сила является орудием недействительным; подвергаемые преследованиям сектанты лишь получают в глазах своих единомышленников ореол мучеников, а с тем вместе исповедание их растёт и крепнет. С другой стороны, если рассматривать положение 1894 г. с точки зрения борьбы правительства с теми вредными для государства началами, которыми характеризуется сущность учения секты штундистов, то едва ли, по мнению комитета, возможно признать оное отвечающим своему назначению. Неисполнение сектантами постановления, воспрещающего им молитвенные собрания, вызывает преследование их по 29 ст. уст. наказ. и, в случае признания их виновности, – наказания незначительным штрафом или заменяющим оный арестом, между тем, такие нетерпимые учения, как отрицание властей, воинской повинности, права собственности и т. п., в случае действительного внешнего проявления их, могут заключать в себе признаки уголовного преступления, караемого соответствующим серьёзным наказанием. Отсюда, по мнению комитета, вытекает, что действующие уголовные законы дают в нужных случаях действительные меры борьбы с указанными выше вредными учениями секты штундистов, и положение 1894 г., как излишнее в этом отношении, могло бы подлежать отмене.

С этой стороны, высокопреосвященный Антоний точно также удостоверил, что положение 1894 г. не достигло тех результатов, которые поставлялись целью его издания. Между тем, в жизнь местного населения была им внесена значительная рознь, а иногда и открытая вражда между односельчанами. Выставляя же признаком преступности само совершение религиозных обрядов, не признаваемых православною Церковью, и потому как бы являясь защитником прав Церкви и её неприкосновенности, положение это не могло не вызвать со стороны православного духовенства чрезмерного в иных случаях стремления к охранению его силы и значения. Таким образом, служители Церкви привлекались к деятельности, не соответствующей призванию их и носимому ими сану.

Посему, полагая в принципе возможным допустить для сектантов религиозную свободу, комитет считает необходимым установить то положение, что убеждения совести каждого человека не подлежат контролю со стороны государства до тех пор, пока они не выразились в каком-либо неправомерном деянии. изъятие из сего должно, само собой разумеется, иметь место относительно сект изуверных, самая принадлежность к коим карается законом. Религиозная свобода принадлежащих ко всем прочим сектам лиц не может быть стесняема, пока вредное заблуждение не проявится в деятельности отдельных лиц, в последнем же случае, – по мнению комитета – наиболее целесообразным оказывается преследовать в уголовном порядке именно отдельных лиц за те проступки, в которых противозаконная их деятельность проявится.

Сообразно этому надлежит, отменив положение 1894 г., ясно выразить в законе, что Правительством признаётся за русским сектантством право на существование с распространением на него и тех правил веротерпимости, которые установлены для старообрядчества. Следовательно, приверженцам всех (кроме изуверных) сект должна быть обеспечена возможность пользоваться установленными для записи их рождений, браков и случаев смерти метрическими книгами, с соблюдением постановленных по сему предмету в законе условий. Точно также право совершения общественных богомолений должно быть предоставлено всем (кроме изуверных) сектам и толкам без различия их вероучений. Если же проявление верований сопряжено с опасностью для общественных нравственности или спокойствия, то меры борьбы должны быть направлены не в путях ограничения духовной свободы, но пресечением и преследованием, на основании уголовного закона, как отдельных преступных деяний, так и деятельности пропагандистской, если бы таковая проявилась. В связи с этим, комитет находит наиболее целесообразным всех отступивших от православия, которых в настоящее время закон разумеет под общим именем „раскольников“, разделить на три группы: 1) последователей толков и согласий, которые приемлют основные догматы веры православной, но не признают некоторых принятых ею обрядов и отправляют своё богослужение по старопечатным книгам; 2) последователей рационалистических и мистических сект и 3) последователей изуверных учений, относительно которых должно оставаться в силе положение действующего закона о несовместимости этих сект с основами разумной и нравственной жизни государства, а потому и сама принадлежность к подобным сектам должна по-прежнему быть наказуема в уголовном порядке.

В заключение Комитет остановился на том соображении, что признание за сектантством одинаковых со старообрядчеством прав может потребовать соответственных более ясных указаний в законах, определяющих ныне гражданское и религиозное положение раскольников, наряду с устранением из этих законов и тех правил, которые дают основание для излишнего и признаваемого нежелательным вмешательства административных и полицейских властей в свободное, на законном основании, выполнение старообрядцами и сектантами обрядов своего вероучения.

Переходя затем к рассмотрению тех изменений в нынешнем положении раскола, которые должны быть признаны желательным последствием указа 12-го декабря 1904 г., комитет усматривает, что дарованные законом 1883 г. для последователей раскола льготы не могли их удовлетворить, не обеспечивая в должной мере свободного отправления ими обрядов их веры. После издания манифеста 26-го февраля 1903 года возбуждён был целый ряд ходатайств, повторенных ныне, о расширении предоставленных им законом 3-го мая 1883 года прав; существо заявленных раскольниками просьб и возможность их удовлетворения были соображены в министерстве внутренних дел (по департаменту общих дел); соображения эти приведены в особой, поступившей на уважение комитета министров, записке, которая значительно облегчила комитету ознакомление с практическим существом вопросов, возникающих из современного правового положения у нас раскола. Для выяснения основательности последовавших заявлений комитет, с своей стороны, признаёт наиболее удобным рассмотреть в отдельности положения действующих о расколе законов 1874 и 1883 гг. в связи с предъявленными ходатайствами:

1) Об именовании раскольников старообрядцами. На первых же порах действия закона 19-го апреля 1874 года о метрических записях раскольников встретилось существенное затруднение в практическом его применении. По заявлению некоторых губернаторов, препятствием к успешному ведению метрических записей раскольников служило, главным образом, требование подписки о принадлежности записывающихся к „расколу“. Большинство заявляющих не желало называть себя раскольниками, почитая такое наименование для себя обидным и тяжёлым. Сами раскольники, подтверждая в прошениях сказанные затруднения, препятствующие им пользоваться преимуществами закона 1874 года, ходатайствовали и ныне вновь просят о замене принятого в законе наименования раскола словом „старообрядчество“. Министерство внутренних дел сочло для себя тогда же обязательным всесторонне обсудить этот вопрос, но к удовлетворению означенного ходатайства раскольников встретилось препятствие в том соображении, что наименование их в законе старообрядцами может усилить поддерживаемую ими хулу на православную Церковь, будто бы принявшую в XVII веке новые обряды, и тем самым увеличить как число раскольников, так и религиозный раздор в народе.

Обсудив этот вопрос, Комитет находит, что название раскольник, которое несколькими миллионами русских верноподданных почитается уничижительным и для них оскорбительным, едва ли удобно впредь сохранить в законе; заменить же его наименованием каждой секты также неудобно, ибо невозможно вводить в закон перечисление бесчисленных толков и согласий, постоянно нарождающихся и исчезающих. Относительно слова „старообрядец“, по мнению Комитета, едва ли возможно разделить приведённые выше опасения. Это название впервые появилось в рескрипте 13-го августа 1785 г. императрицы Екатерины II на имя князя Потёмкина по поводу поселения старообрядцев в Таврическую губернию, и с тех пор постоянно употреблялось в целом ряде Высочайших повелений, даже в некоторых законодательных актах последнего времени, поэтому его нельзя не считать уже принятым в законе термином. Что касается смущения умов простого народа возможностью наименования православных новообрядцами, то и это опасение едва ли должно иметь место, так как слово раскольник в народе весьма мало употребительно и их чаще называют староверами и старообрядцами; таким образом, и для народа это название следует признать привычным, почему трудно ожидать, чтобы отсюда могли возникнуть какие-нибудь толки о сравнительной древности введённых патриархом Никоном или бывших до исправления им книг обрядов. По сим соображениям, с которыми согласился высокопреосвященный Антоний, комитет признаёт правильным присвоить наименование старообрядцев, взамен ныне употребляемого названия раскольников, всем последователям толков и согласий, которые приемлют основные догматы Церкви православной, но не признают принятых ею обрядов и отправляют своё богослужение по старопечатным книгам.

2) О признании за раскольническими благотворительными учреждениями и молитвенными домами значения юридических лиц. Перейдя к обсуждению вопроса о том, не следует ли распространить на принадлежащие старообрядцам и сектантам молитвенные дома, богоугодные и иные заведения общие правила, до инославных христианских установлений сего рода относящиеся, комитет находит, что в действующих законах не содержится ясных и определённых по сему предмету указаний. Хотя законом 3-го мая 1883 года и было даровано старообрядцам и сектантам право иметь часовни, молитвенные дома и даже церкви, построенные до 17-го сентября 1826 года, но в нём не было определено юридического их положения, а о благотворительных и иных богоугодных заведениях совсем не упомянуто. Поэтому, как до издания сего закона, так и некоторое время после, применялось не вошедшее в свод законов секретное Высочайшее повеление 13-го февраля 1837 г., коим запрещалось признавать и утверждать всякого рода акты в пользу раскольничьих обществ и заведений. Но уже с 1785 года некоторые окружные суды начали принимать к утверждению духовные завещания об отказах в пользу раскольничьих общин недвижимых имуществ, основываясь на том, что указанное Высочайшее повеление не было распубликовано и осталось посему неизвестным новым судебным учреждениям, образованным по уставам Императора Александра II-го. Такая практика окружных судов была подтверждена и правительствующим сенатом (определ. соедин. прис. 1-го и кассац. департ. 4-го ноября 1893 г.). С своей стороны министерство внутренних дел иногда отступало от точного исполнения Высочайшего повеления 1837 г. и придавало законность старообрядческим благотворительным учреждениям, утверждая для них уставы, по которым им предоставлялось право владения движимым и недвижимым имуществом. Подобных учреждений в настоящее время имеется одиннадцать, и многолетнее их существование не давало поводов заподозрить их в какой-либо вредной для Церкви и Государства деятельности. Однако приведённая практика, как не вытекающая из прямого текста закона, не могла в достаточной степени урегулировать эту сторону религиозной жизни старообрядцев и сектантов и применялась лишь в виде исключений; в общем же правиле раскольничьи молитвенные дома и богоугодные заведения хотя фактически принадлежат религиозной общине, но записываются за частными лицами и юридически составляют их собственность. Отсюда весьма нередко проистекают злоупотребления со стороны фиктивных собственников, и священные в глазах старообрядцев дома поступают в гражданский оборот.

Сообразив эти данные, Комитет находит, что в настоящем случае надлежит узаконить пояснённую выше судебную практику, так как она не противоречит закону 3-го мая 1883 г. и несомненно соответствует духу указа 12-го декабря.

В виду того, что в 1883 г. старообрядцам и сектантам дарованы такие права, осуществление коих предполагает наличность имущества, принадлежащего целой религиозной общине и необходимого на содержание молелен, уставщиков, наставников и проч., а также в виду предполагаемого, по силе указа, расширения сих прав, комитет считает справедливым и последовательным признать в законе за старообрядческими и сектантскими учреждениями возможность владеть разного рода имуществами на имеющих быть особо для сего установленными основаниях. По действующим узаконениям благотворительные (богоугодные) установления, возникшие на законном основании, вообще не ограничены в правах владения движимым и недвижимым имуществом, а равно в приобретении такового способами в законе определёнными (ст. ст. 413, 698 и 981, т. X ч. I). Действие сих законоположений, по мнению комитета, надлежало бы распространить также на подобные учреждения старообрядцев и сектантов, сооружаемые согласно надлежаще-утверждённым уставам, так как для изъятия ограничительного свойства в сём отношении ныне не усматривается оснований. Точно также необходимо поставить и молитвенные дома раскольников в положение, которое обеспечивало бы их существование и было бы достойно значения установлений, которые являются в сознании части населения святыней. Православные церкви и монастыри гражданскими законами признаются самостоятельными установлениями и, как таковые, имеют право владеть движимым и недвижимым имуществом и приобретать их способами, в законе определёнными. Старообрядческие же молитвенные здания к особым установлениям не отнесены, точно также и раскольнические общества законом не признаны, а потому не могут пользоваться правом владения имуществом. Комитет признаёт поэтому необходимым регулировать в законе само существование старообрядческих и сектантских обществ, присвоив им наименование „общин“ и при знав за ними право владения движимыми и недвижимыми имуществами. При этом комитет принял, однако, на вид, что широкое предоставление им права свободно приобретать недвижимость было бы равносильно дарованию им таких преимуществ, которых не имеют церкви православные и других исповеданий. Для них приобретение имуществ обусловлено испрошением особых разрешений в зависимости от представляемой таковыми стоимости. Очевидно, что подобные же правила должны быть установлены и для старообрядческих и сектантских общин и что наряду с этим должен быть выработан подробный порядок управления имуществами христианских общин старообрядцев и сектантов. Учреждаемому настоящим положением Комитета Особому Совещанию надлежит предусмотреть, что, с предоставлением старообрядческим и сектантским общинам значения юридических лиц, могут возникать различные вопросы, касающиеся собственно не свободного исповедания веры, а отношений правительства к общинам, как группам лиц, обладающих определёнными правами. Правительство должно быть осведомлено об основаниях, на коих будет происходить деятельность общины, поэтому может появиться необходимость и в предъявлении сектантами при обращении к правительству сведений о внешних условиях, на которых последует образование общины, как то – об учредителях её, именовании, месте расположения и т. д. Соображение этого вопроса и установление надлежащих на сей предмет правил должно также составить обязанность Особого Совещания.

3) О порядке сооружения молитвенных старообрядческих и сектантских домов, закрытия их и о распечатании запечатанных молелен. Предначертания комитета 1864 г. относительно прав раскольников по отправлению богомолений получили осуществление в законе 3 мая 1883 г. На основании этого закона раскольникам дозволяется творить общественную молитву, исполнять духовные требы и совершать богомоления по их обрядам как в частных домах, так и в особо предназначенных для сего зданиях. Независимость сего, в том же законе установлены особые правила о порядке исправления, возобновления, распечатания часовен и других молитвенных зданий, а также обращения в таковые существующих строений. Представляя ходатайства раскольников о разрешении новых молелен, местные власти весьма осторожно относятся к этим вопросам, спрашивают мнения духовных начальств, наводят самые подробные справки о действительной потребности в устройстве нового молитвенного помещения и т. д. Министерство внутренних дел, с своей стороны, производит по этим делам сношения с ведомством православного исповедания. Вследствие этого удовлетворение ходатайств имело место лишь в редких случаях.

Собранные министерством внутренних дел цифровые данные о числе раскольничьих молитвенных зданий показывают, что до издания закона 3 мая 1883 г. число молелен было 1,257, после же издания сего закона до 1 января 1904 г. было дано разрешение на устройство 283 молитвенных зданий. Такое число для 20-летнего периода действия закона 1883 г. должно быть признано весьма незначительным, если принять во внимание естественный за это время прирост раскольнического населения. Высочайшее предуказание о большей в делах веры терпимости не дозволяет сохранять далее тот, несколько односторонний для этих случаев, взгляд, который имел в виду исключительно охранение интересов православия и согласно коему открытие каждой новой молельни признавалось опасным, как способствующее укреплению раскола и затрудняющее миссионерскую проповедь. Не подлежит сомнению, что какой бы строгостью ни были обставлены собрания для общественного богомоления, таковые всегда будут существовать с тем только различием, что в случае запрета богомоления будут совершаться в обстановке, совершенно не допускающей надзора со стороны властей. Это подтверждается и усиленным открытием раскольниками молелен в частных домах.

Что касается закрытия молелен, то местные власти до последнего времени вмешивались иногда в молитвенные дела раскольников и делали распоряжения, вызывавшие с их стороны справедливые жалобы. Государственный совет, мнением 9 февраля 1893 г., удостоившимся Высочайшего утверждения, по доходившему до рассмотрения его частному делу Писева, остановившись на том, что в законе 3 мая 1883 г. не содержится правил, устанавливающих порядок закрытия молелен, не счёл, однако же, возможным согласиться с таким толкованием закона, будто предоставленное министерству внутренних дел полномочие разрешать распечатание и устройство молелен подразумевает и право закрывать оные. Напротив того, государственный совет признал, что закрытие раскольнических молитвенных домов вне суда, в порядке административном, должно происходить через комитет министров, с испрошением Высочайшего соизволения. В последние годы, однако, министерство внутренних дел избегало направления подобного рода дел в административном порядке и давало указания о привлечении виновных в самовольном устройстве молелен к суду, так как следствием обвинительного приговора являлось и запечатывание молитвенного здания. Все изложенные данные приводят к заключению о необходимости точного впредь определения в законе условий устройства, открытия, ремонта и закрытия раскольнических молитвенных зданий; обеспечением же соблюдения этих условий должно служить судебное преследование за нарушение их. В этом отношении, по мнению комитета, все вопросы, касающиеся раскольнических молитвенных домов, должны бы быть разрешаемы на основаниях, одинаковых с теми, какие существуют или будут постановлены для устройства храмов инославных исповеданий.

Приходя к такому заключению, комитет единогласно признаёт последовательным ныне же испросить Высочайшее Вашего Императорского Величества соизволение на распечатание всех молитвенных домов, закрытых как по распоряжению административных властей, не исключая случаев, восходивших через комитет министров на Высочайшее усмотрение, так и по определениям судебных мест, кроме тех молелен, закрытие коих вызвано неисполнением требований устава строительного.

4) Об устройстве старообрядческих скитов и обителей. При обсуждении следующего вопроса о том, не надлежит ли отменить закон, воспрещающий устройство раскольнических скитов и обителей, комитет принял во внимание, что, по сведениям министерства внутренних дел, в настоящее время таких скитов существует 49, и они не вызывают на себя нареканий ни со стороны Правительства, ни со стороны Церкви. Поэтому комитет, находя, что запрещение старообрядцам и сектантам строить скиты и обители в настоящее время утратило своё значение, полагает поручить министру внутренних дел войти в государственный совет с представлением об отмене ст. 47 уст. пред. и прес. прест. и о разрешении старообрядцам и сектантам строить скиты и обители на следующих главных основаниях: 1) разрешение на постройку скитов и обителей в каждом отдельном случае даётся министерством внутренних дел (без сношения с ведомством православного исповедания), и 2) предположения об отклонении таковых ходатайств вносятся каждый раз на уважение комитета министров.

5) О публичном оказательстве раскола. Останавливаясь засим на вопросе о том, не следует ли ныне пересмотреть законы, определяющие, в чём заключается недозволенное публичное оказательство раскола, комитет находит, что, в случае осуществления предполагаемого ныне расширения религиозных прав старообрядцев и сектантов, несомненно потребуется пересмотр ст. 49 и примечания к ст. 59 уст. пред. и прес. прест., а также других подлежащих узаконений. Пересмотр этот следует возложить на учреждаемое Особое Совещание, которое, при выполнении сего поручения, примет во внимание всю совокупность вновь даруемых старообрядцам и сектантам прав и сообразно сему представит в государственный совет проект законоположения, соображённого с той степенью свободы в проявлении религиозных обрядов, которую имеется в виду предоставить последователям сих вероучений.

6) О лицах, отправляющих у старообрядцев и сектантов духовные требы. Перейдя к суждению о том, какие личные права могли бы быть предоставлены лицам, отправляющим у старообрядцев и сектантов духовные требы, комитет находит, что закон 3-го мая 1883 года не признаёт за уставщиками, наставниками и другими лицами, исполняющими духовные требы у раскольников, духовного сана и звания, причём они считаются, в отношении к правам состояния, принадлежащими к тем сословиям, в которых состоят. Подобное положение в государстве лиц, руководящих делами веры миллионов подданных, едва ли ныне может быть признано соответствующим усвоенному комитетом относительно старообрядцев и сектантов воззрению. Если в глазах православной Церкви эта часть русского населения и является впавшей в заблуждение, то государству надлежит считаться с тем соображением, что эти заблуждающиеся вверили все свои духовные интересы особым, избранным из своей среды, лицам и поручили им руководство их религиозной жизнью. Если отрешиться от мысли, что старообрядчество и сектантство должны быть стесняемы в проявлениях их верований и принять вместе с тем во внимание, что по действующему закону последователи даже нехристианских религий имеют признанных духовных лиц, то едва ли может быть сомнение в том, что за лицами, отправляющими и духовные требы у старообрядцев и сектантов должны быть признаны известные сословные права и во всяком случае не меньшие, чем за магометанским и ламаиским духовенством. При этом комитет не считает возможным касаться вопроса о значении иерархии у старообрядцев, признающих белокриницкое священство, так как эта сторона дела, выходя из пределов компетенции комитета министров, должна быть всецело предоставлена усмотрению Церкви.

С своей стороны высокопреосвященный Антоний высказал, что не встречает препятствий к тому, чтобы старообрядческим и сектантским требоотправителям были предоставлены сословные права в той мере, в какой это будет признано необходимым светской властью, но с точки зрения церковной лица эти не должны бы пользоваться именованием священников или священнослужителей, хотя бы и с прибавлением слова „старообрядческий“, так как они не имеют правильного рукоположения, причём иерархия австрийская не признаётся, подобно нам, и ни одной из восточных православных церквей; их всего правильнее было бы назвать „наставниками“ и „настоятелями“, без различения при этом незаконно установленной трёхчинной белокриницкой иерархии, а равно монашеского сана.

Не встречая препятствий основать свои предположения на этих указаниях владыки митрополита, комитет находит, что так как действующий закон признаёт за лицами, отправляющими духовные требы даже у нехристиан, звание „духовных лиц“, и всех их вообще именует „духовенством“, то вполне справедливо было бы распространить это также на старообрядческих и сектантских требоотправителей, наименовав их в частности „наставниками“ и „настоятелями“. Для приобретения сего звания, по мнению комитета, необходимо, чтобы наставник или настоятель, по избрании его той или другой религиозной общиной, был утверждён в своей должности подлежащей правительственной властью. Определение, какой именно власти должно быть предоставлено таковое утверждение, имеет установить Особое Совещание. В частности, комитет не встречает препятствий к тому, чтобы те лица старообрядческого или сектантского духовенства, которые, по принятым в их религиозной среде понятиям, считаются монахами (хотя бы по каноническим правилам они и не могли быть признаны в этом звании), именовались – не полученным при крещении, а принятым при пострижении, именем, с разрешения той же гражданской власти. Вместе с тем, за признанием настоятелей и наставников духовными лицами, комитет считает последовательными тех из них, которые происходят из сельских обывателей и мещан, исключать из сих состояний. Кроме того, как духовные лица терпимого христианского исповедания и утверждённые в должностях, настоятели и наставники, по мнению комитета, должны быть освобождены от призыва на действительную военную, службу. Вместе с тем им могли бы быть присвоены, при свидетельстве духовных завещаний, те же права, которые ныне принадлежат всем духовным лицам (т. X, ч. 1, ст. 1048).

В связи с этим находится ходатайство старообрядцев австрийского согласия, чтобы в паспортах, выдаваемых их требоотправителям, делались отметки об исполняемых ими обязанностях. Указание духовного звания в самом тексте паспорта, где обозначается принадлежность владельца паспорта к тому или иному состоянию, было бы несогласно с действующим законом, не признающим священнослужителями лиц, исполняющих духовные требы у раскольников. Едва ли, однако, можно встретить возражения против обозначения звания их в графе паспорта, указывающей род занятий, без употребления, однако, православных иерархических наименований.

Что касается подробностей порядка отправления старообрядческими и сектантскими духовными лицами треб, то комитет не считает необходимым останавливаться на этом вопросе, как тесно связанном с определением понятия о том, что следует считать „публичным оказательством раскола“, и находит правильным передать вопрос этот также на рассмотрение Особого Совещания. Комитет не может, однако, не принять во внимание, что действующим законом старообрядцам и сектантам разрешается свободно исправлять духовные требы лишь в частных домах и в особо предназначенных для сего зданиях, почему отправлять эти требы в больницах и тюрьмах, а равно приводить к присяге новобранцев или свидетелей в суде, по-видимому, они не могут. Указанные ограничения объяснялись опасением полной свободой отправления духовных треб для отступивших от Церкви смутить религиозное чувство православных. С своей стороны полагая, что неблагоприятно отразиться на религиозном чувстве православных может собственно не сам обряд, например, напутствие умирающего или исповедь и причащение арестанта, а лишь внешняя его обстановка, комитет признаёт справедливым допустить в принципе полную свободу отправления указанных духовных треб, Особому же Совещанию предоставить выяснение того, в каких случаях старообрядческим духовным лицам не следует давать разрешение облачаться в священнические ризы, если таковое ограничение вообще признано будет необходимым.

7) О школах. Относительно права старообрядцев и сектантов открывать свои школы, комитет из имеющихся в его распоряжении материалов усматривает, что правительство уже с давнего времени озабочено было насаждением образования среди раскольничьего населения, хотя более или менее крупных мероприятий в этом направлении сделано не было. О сём свидетельствует целый ряд Высочайших повелений, из которых первое относится ещё к 1832 году, о школьном образовании раскольничьих детей. В виду того, что устройство сельских школ и обучение грамоте составляло преимущественно обязанность сельского духовенства, Высочайше утверждёнными, 17-го октября 1836 года, особыми правилами ему предписывалась необходимая осторожность как в обучении раскольничьих детей, так и в самом обращении с ними, теми же правилами разрешалось, по желанию родителей, обучать детей по старопечатным книгам. Затем, Высочайшим повелением, 4-го августа 1861 года, было дозволено раскольничьим детям обучаться вместе с православными в общих учебных заведениях. В том же году циркулярами министерства народного просвещения было разъяснено, что, при поступлении раскольничьих детей в указанные учебные заведения, они освобождаются от представления метрических свидетельств и что посещение ими уроков Закона Божия для них не обязательно. В 1864 году особый временный комитет по делам о раскольниках также имел суждение по сему предмету и в заключении своём, удостоившемся Высочайшего утверждения, признал возможным: „разрешить раскольникам менее вредных сект учреждать школы грамотности, в которых преподавание ограничивалось бы чтением, письмом и четырьмя правилами арифметики, с тем, чтобы школы эти, как в отношении выбора и назначения учителей, так и в отношении надзора за преподаванием, состояли в ведении тех учреждений, которым будут вообще подведомы народные училища, впрочем без всякого поощрения или поддержки со стороны правительства; равным образом дозволить детям раскольников посещать общие школы и учебные заведения, не делая для них обязательным обучение Закону Божию“. К тому же заключению пришла особая комиссия, образованная в 1875 году для выработки окончательного заключения по предположениям комитета 1864. г. Однако, как в том, так и в другом случае указанное предположение не получило осуществления, а в виде опыта разрешено было учредить лишь две старообрядческих школы – одну в Нижегородской и одну во Владимирской губернии. Этот опыт оказался неудачным, так как, по имеющимся сведениям, познания учеников этих двух училищ – ниже уровня познаний воспитанников церковно-приходских и земских школ, вследствие неудачного подбора личного состава учителей.

При суждениях по сему вопросу в среде комитета было замечено, что рассматриваемый вопрос о разрешении старообрядцам и сектантам учреждать свои школы сводится собственно к вопросу о том, какая у них должна быть школа – тайная, которой заведуют полуграмотные фанатики уставщики и разные „келейницы“ и „чернички“, или же явная, состоящая под надзором правительственной власти и направляемая имеющим необходимый образовательный ценз учителем. Нежелательность допускать тайное обучение заставляет склоняться к последнему из высказанных положений, но затем, конечно, необходимо обсудить подробно, какие требования должны быть предъявлены к старообрядческой или сектантской школе.

Рассмотрев настоящий вопрос в связи с его историей и изложенными выше суждениями, комитет считает необходимым разделить его на две части: 1) о старообрядческих начальных училищах и 2) о преподавании Закона Божия, как в этих, так и во всех прочих учебных заведениях. По первому из них комитет находит, что число начальных школ в настоящее время, сравнительно с массой населения Империи, далеко нельзя признать достаточным, поэтому учреждение всякой новой школы, сверх учреждаемых на общегосударственные и земские или церковные средства, должно быть признано безусловно полезным при том, конечно, условии, чтобы она удовлетворяла своему назначению; в то же время эта школа, способствуя просвещению старообрядческого населения, тем самым послужит орудием борьбы с религиозными заблуждениями. Условиями, при которых указанные начальные учебные заведения могут быть поставлены на надлежащую высоту, по мнению комитета, должны быть следующие: 1) подчинение их на общем основании министерству народного просвещения и преподавание в них предметов обучения по общепринятой для сего типа школ программе; 2) избрание в них учителей, хотя и самими старообрядцами и сектантами, но непременно из лиц с принятым для начальных училищ образовательным цензом и с утверждением их подлежащим учебным начальством. Затем, содержимы должны быть эти школы на средства самих старообрядцев и сектантов. Целесообразность первых двух условий сама по себе очевидна, третье же условие, по мнению комитета, следует признать справедливым потому, что на общегосударственные или земские средства могут содержаться только те из начальных школ, которые учреждаются по принятому правительственными и земскими учреждениями общему плану школьной сети, если же та или другая часть населения желает иметь для себя особые школы сверх этой сети, то она, естественно, и должна оплачивать их содержание. Вместе с тем, принимая во внимание необходимость оградить от влияния этих школ православное население, комитет признаёт возможным допустить учреждение сего рода школ лишь в местностях с значительным старообрядческим или сектантским населением.

Перейдя к суждениям о преподавании Закона Божия детям сектантов и старообрядцев в общих начальных школах и других учебных заведениях и усматривая отчасти руководящие указания в предшествующей правительственной практике, в отношении иноверных и инославных исповеданий, комитет не встречает препятствий к тому, чтобы названные дети учились Закону Божию по вероисповеданию своих родителей и по принятым у них книгам, а равно старинному церковному пению „по крюкам“. Однако, в тех случаях, когда преподавание Закона Божия будет возложено на особого законоучителя, этот последний, по мнению комитета, может быть допущен к преподаванию только при наличности образовательного ценза, не ниже установленного для учителей народных училищ. Такие законоучители могли бы быть допущены к преподаванию Закона Божия детям сектантов и старообрядцев также в общие учебные заведения, по желанию родителей учеников, и от них получали бы за свой труд вознаграждение. В заключение комитет считает необходимым отметить, что поступление детей старообрядцев и сектантов в общие учебные заведения должно быть, по-прежнему, беспрепятственным, с освобождением их от слушания Закона Божия у православных священников и от посещения православных церковных служб, разве бы они сами выразили к тому желание.

8) О надзоре за старообрядческими печатными изданиями. Обсуждая далее вопрос о том, не следует ли распространить на старообрядческие издания общие правила о надзоре за печатью, комитет принял во внимание, что статьёй 50 уст. пред. и прес. прест. запрещается печатать и продавать раскольнические богослужебные книги, но дозволяется приобретать и продавать печатаемые в учреждённой особой типографии в Москве богослужебные книги, сходные со старопечатными. Правилом этим, в сущности, не ограничивается распространение старообрядческих и сектантских богослужебных книг, а лишь монополизируется их печатание; кроме того, такое чисто формальное стеснение не достигает своей цели, ибо книги всё же печатаются в тайных типографиях.

Предпочитая посему распространить на издание старообрядческих и сектантских богослужебных книг, а равно на ввоз их из-за границы общие правила о печати, комитет заключил: внесение представления в государственный совет об отмене противоречащих сему законоположений предоставить министру внутренних дел.

9) О правах старообрядцев и сектантов по службе государственной и общественной. По вопросу о правах старообрядцев и сектантов на вступление в службу государственную и общественную, комитет находит, что действующий закон в отношении государственной службы не устанавливает для указанных лиц никаких стеснений, о службе же общественной имеется единственное постановление (ст. 184 общ. пол. крест. и ст. 60 уст. пред. и прес. прест.), в силу которого, в том случае, когда в волости, состоящей из православных и раскольников, в должности волостного старшины утверждён будет раскольник, помощник его должен быть из православных. Приведённое ограничение, по мнению комитета, представляется для старообрядцев и сектантов безразличным и, как имеющее целью охранить интересы православных в волостях со смешанным населением, должно быть признано вполне справедливым и подлежащим сохранению в законе. Но в силу административных распоряжений, некоторые ограничения на практике в этом отношении существуют. Так, определением Святейшего Синода 24-го и 27-го июля 1902 года разъяснено, что молокане могут быть принимаемы на государственную службу только в случаях крайней необходимости, по надлежащем их испытании в религиозной и политической благонадёжности и не иначе, как с особого на каждый раз Высочайшего соизволения. Далее, Высочайше утверждённым положением комитета о службе чинов гражданского ведомства и о наградах, разрешено представлять к награждению медалями нижних чинов кавказской полицейской стражи из молокан, духоборов и последователей прочих сект, признаваемых особенно вредными, – лишь в исключительных случаях, за оказанные ими на службе выдающиеся подвиги мужества и храбрости. Наконец, военным министерством применяются Высочайше утверждённые 31-го марта 1898 г. особые правила, коими разрешается поступление в юнкерские и военные училища, а также производство в офицерские чины с некоторыми ограничениями лишь раскольникам, которые не принадлежат к более вредным сектам. Подобное же ограничение установлено военным министерством для производства нижних чинов в унтер-офицеры.

Принимая во внимание, что приведённые распоряжения не соответствуют вновь устанавливаемому взгляду, согласно коему принадлежность к сектам, за исключением изуверных, не должна влечь каких-либо невыгодных последствий для принадлежащих к этим сектам лиц, пока не последует с их стороны проявления противозаконных действий, комитет находит распоряжения эти неподлежащими дальнейшему применению, а потому полагает: I. Ныне же повергнуть на Высочайшее благовоззрение ходатайство об отмене: 1) Высочайшего повеления 31-го марта 1898 г. о поступлении раскольников в юнкерские и военные училища и о производстве их в офицерские чины и 2) содержащихся в Высочайше утверждённом, 18-го марта 1903 г., положении комитета о службе чинов гражданского ведомства и о наградах ограничительных указаний о награждении медалями за храбрость нижних чинов из молокан, духоборов и последователей других сект; и II. Поручить министрам и главноуправляющим отдельными частями принять меры к отмене всякого рода административных распоряжений, стесняющих права на поступление старообрядцев и сектантов на службу государственную и общественную.

10) О смешанных браках с православными. Останавливаясь засим на суждениях о смешанных браках старообрядцев и сектантов с православными, комитет находит, что статьёй 33 т. X, ч. I, св. зак., брак православных с раскольниками допускается не иначе, как по принятии сими последними православия. Приведённое правило на практике нередко вызывает лишь притворное воссоединение с православной церковью и, во всяком случае, побуждающим мотивом для принятия истинной веры являются не искреннее религиозное убеждение, а другие чувства. В виду сего и принимая во внимание, что указанный закон противоречит духу указа 12-го декабря 1904 г., комитет полагает: ст. 33 отменить, а в отношении заключения смешанных браков с православными уравнять старообрядцев и сектантов в правах с лицами инославных христианских исповеданий, и внесение соответственного о сём представления на уважение государственного совета возложить на министра внутренних дел.

11) О порядке ведения метрических книг. По вопросу о порядке ведения метрических записей старообрядцев и сектантов, комитет усматривает, что законодательные по сему предмету правила изданы 19-го апреля 1874 г. До того времени, хотя раскольники и не преследовались за мнения их о вере, но совершаемые их духовными лицами бракосочетания почитались недействительными, почему такие супружества, если не были освящены венчанием в православной или единоверческой церкви, признавались незаконными, и дети, родившиеся от сих браков, не получали никаких прав ни по происхождению, ни по имуществу. Подобное правовое положение значительного числа русских подданных, не удовлетворяющее нравственным требованиям и дающее благодарную почву для беззакония и произвола, признано было ненормальным, и для изменения его был издан указанный выше закон; законом этим были введены особые книги для записи случаев, как рождения и смерти раскольников, так и браков между ними, без прямого признания законности духовных обрядов, совершаемых раскольниками, но с тем, что супружеские союзы, определённым порядком записанные в эти книги, приобретают силу законных браков, а происходящие от них дети получают права законнорождённых. Ведение этих книг по особым правилам было возложено на полицию, причём предварительную запись разрешено было производить в волостных правлениях. Однако, на первых же порах применение сего закона встретило весьма серьёзные затруднения, которые не устранены и до настоящего времени. Православные, отпавшие в раскол сами, а не рождённые в расколе, не признавались доселе раскольниками, поэтому и не могли пользоваться указанными правами, притом же и для рождённых в расколе бывает часто невозможно доказать это последнее обстоятельство. Кроме того, полиция, по их понятию, не должна бы ведать таким священным делом, как регистрация религиозных обрядов и таинств. Наконец, сам процесс записей во многих случаях мало доступен для них, так как сопряжён с выездами заинтересованных лиц совместно со свидетелями иногда на весьма значительные расстояния. В результате, по сделанному министерством внутренних дел приблизительному подсчёту, по десяти губерниям и областям за пятилетие с 1899 по 1903 гг. оказалось, что из 29,431 заключённых в действительности браков внесено в метрические книги только 1,840, из 131,730 рождений – 1,340 и из 91,634 смертей – 552.

Изложенные данные приводят комитет к убеждению, что существующий порядок ведения метрических книг старообрядцев и сектантов следует признать неудовлетворительным и подлежащим изменению, как на то указывал государственный совет ещё в 1883 году, поручив министру внутренних дел сообразить, не окажется ли более удобным перенести лежащие на полиции обязанности по ведению сих книг на другие правительственные установления (Отд. IV мнения – по журналу общ. собр. гос. сов. 12-го апреля 1883 года). Наиболее целесообразным в настоящее время, по мнению комитета, было бы установить такой порядок, о каком неоднократно ходатайствовали и сами старообрядцы, и сектанты, а именно, поручить ведение их метрических книг не полиции, а настоятелям и наставникам, утверждённым подлежащей властью в звании духовных лиц. Предполагаемый порядок, без сомнения, устранит все перечисленные выше неудобства и даст нормальное правовое положение нашему старообрядческому и сектантскому населению.

12) Об отводе мест под особые кладбища. Обсудив засим вопрос об отводе старообрядцам и сектантам особых мест под кладбища, отдельно от православных, и не усматривая в действующем законе прямых по сему предмету ограничений, комитет полагает: поручить министру внутренних дел войти в государственный совет с представлением об изменении редакции ст. 49 уст. пред. и прес. прест., установляющей, что для погребения умерших раскольников отводятся отдельные места при общих кладбищах, в таком смысле, чтобы не оставалось сомнения в возможности для старообрядцев и сектантов получать также разрешение иметь особые кладбища.

На основании всех изложенных выше соображений, Комитет, в видах выполнения выраженной в п. 6 Высочайшего указа 12 декабря 1904 г. Высочайшей воли об охранении терпимости в делах веры, полагает постановить:

I. По общим началам веротерпимости.

1) Признать, что отпадение от православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собой каких-либо невыгодных в отношении личных или гражданских прав последствий, причём отпавшее по достижении совершеннолетия от православия лицо признаётся принадлежащим к тому вероисповеданию или вероучению, которое оно для себя избрало.

2) Признать, что при переходе одного из исповедующих ту же самую христианскую веру супругов в другое вероисповедание, все не достигшие совершеннолетия дети остаются в прежней вере, исповедуемой другим супругом, а при таковом же переходе обоих супругов дети их до 14 лет следуют вере родителей, достигшие же сего возраста остаются в прежней своей религии.

3) Установить, в дополнение к сим правилам (пп. 1 и 2), что лица, числящиеся православными, но, в действительности, исповедующие ту нехристианскую веру, к которой до присоединения к православию принадлежали сами они или их предки, подлежат, по желанию их, исключению из числа православных.

4) Разрешить христианам всех вероисповеданий, принимаемых ими на воспитание некрещённых подкидышей и детей неизвестных родителей крестить по обрядам своей веры.

II. По старообрядчеству и сектантству.

1) Установить в законе различие между вероучениями, объемлемыми ныне наименованием – раскол, разделив их на три группы: а) старообрядческие согласия, б) сектантство и в) последователей изуверных учений, сама принадлежность к коим наказуема в уголовном порядке.

2) Признать, что постановления закона, дарующие право совершения общественных богомолений и определяющие положение раскола в гражданском отношении, объемлют последователей, как старообрядческих согласий, так и сектантских толков; учинение же из религиозных побуждений нарушения законов подвергает виновных в том установленной законом ответственности.

3) Присвоить наименование старообрядцев, взамен ныне употребляемого названия раскольников, всем последователям толков и согласий, которые приемлют основные догматы Церкви православной, но не признают некоторых принятых ею обрядов и отправляют своё богослужение по старопечатным книгам.

4) Присвоив религиозным обществам старообрядцев и сектантов наименование „общин“, признать за ними в законе право на владение движимыми и недвижимыми имуществами на имеющих быть особо установленными для сего основаниях, а равно распространить право это на учреждаемые старообрядцами и сектантами богоугодные заведения, на основании уставов их, надлежащим образом утверждаемых.

5) Признать, что сооружение молитвенных старообрядческих и сектантских домов, точно так же, как разрешение ремонта их и закрытие, должны происходить применительно к основаниям, которые существуют или будут постановлены для храмов инославных исповеданий.

6) Разрешить старообрядцам и сектантам устройство скитов и обителей, с согласия министра внутренних дел, с тем, чтобы предположения об отклонении ходатайств по сему предмету вносились каждый раз на уважение комитета министров.

7) Присвоить духовным лицам, избираемым общинами старообрядцев и сектантов для отправления духовных треб, наименование „настоятелей и наставников“, причём лица эти, по утверждении их в должностях надлежащей правительственной властью, подлежат исключению из мещан или сельских обывателей, если они к этим состояниям принадлежали, и освобождению от призыва на действительную военную службу и именованию, с разрешения той же гражданской власти, принятым при постриге именем, а равно допустить обозначение в выдаваемых им паспортах, в графе, указывающей род занятий, принадлежащего им среди этого духовенства положения, без употребления, однако, православных иерархических наименований.

8) Разрешить тем же духовным лицам свободное отправление треб, как в частных и молитвенных домах, так и в иных потребных случаях, с воспрещением лишь надевать священнослужительское облачение, когда сие будет возбранено законом.

9) Разрешить устройство старообрядцами и сектантами начальных школ и преподавание детям их Закона Божия на вышеизложенных основаниях.

10) Отменить действующие по отношению печатания и ввоза в Империю старообрядческих и сектантских богослужебных книг особые постановления.

11) Уравнять в правах старообрядцев и сектантов с лицами инославных исповеданий в отношении заключения ими с православными смешанных браков.

12) Возложить ведение метрических книг для записей рождений, браков и смерти старообрядцев и сектантов на их духовных лиц, под наблюдением подлежащих правительственных или общественных учреждений, по особым правилам.

13) Разрешить старообрядцам и сектантам для погребения умерших иметь особые кладбища.

III. Испросить Высочайшее Его Императорского Величества соизволение:

А) На распечатание всех молитвенных домов, закрытых как в административном порядке, так и по определению судебных мест, кроме тех молелен, закрытие коих вызвано собственно неисполнением требований устава строительного.

Б) На отмену:

а) Высочайше утверждённого положения комитета министров о воспрещении последователям секты штундистов молитвенных собраний;

б) Высочайшего повеления о поступлении раскольников в юнкерские и военные училища и о производстве их в офицерские чины,

и в) ограничительных указаний, содержащихся в Высочайше утверждённом положении комитета о службе чинов гражданского ведомства и о наградах касательно награждения медалями за храбрость нижних чинов из молокан, духоборов и последователей и других сект.

IV. Поручить разработать и безотлагательно внести на уважение государственного совета, без требуемых ст. 45 учр. гос. сов. сношений с ведомствами, предположения по нижеследующим предметам:

1) Управляющему Министерством Юстиции: о согласовании статей 36–39, 56 и 57 уст. пред. и прес. прест., ст. 1006 уст. угол. суд., ст. 298 и пп. 6 и 8 ст. 725 общ. учр. губ. и ст.ст. 807 и 808 уст. иностр. исп. с изложенными выше (разд. I настоящего положения) правилами, а равно о порядке изменения актов состояния лиц, переходящих в другое вероисповедание, и регистрации таковых переходов.

2) Министру Народного Просвещения: на указанных в п. 9 разд. II настоящего положения основаниях проект закона о старообрядческих и сектантских начальных школах и о преподавании детям старообрядцев и сектантов правил их веры.

3) Министру Внутренних Дел:

а) о распространении на издание старообрядческих и сектантских богослужебных книг и на ввоз их из-за границы общих правил о печати и об отмене противоречащих пункту 10 разд. II настоящего положения узаконений;

б) о согласовании действующих законоположений о метрических записях раскольников с изложенными в пп. 1–3 и 12 разд. II настоящего положения началами;

в) об отмене ст. 47 уст. прес. прест. и о разрешении старообрядцам и сектантам устраивать скиты и обители на указанных в п. 6 разд. II настоящего положения основаниях;

г) об отмене ст. 33 т. X, ч. I, зак. гражд. на указанных в п. 11 разд. II настоящего положения основаниях;

д) об изменении редакции ст. 49 уст. пред. и прест. для согласования её с п. 13 разд. II настоящего положения.

V. Предоставить министрам и главноуправляющим отдельными частями принять меры к отмене административных распоряжений, стесняющих права старообрядцев и сектантов на службу государственную и общественную.

VI. Поручить управляющему министерством юстиции:

1) Пересмотрев, в видах согласования с изложенными в настоящем положении руководящими указаниями, подлежащие постановления уголовного законодательства и обсудив вопрос о приведении в действие гл. II уголовн. уложения ранее введения его в полном объёме, безотлагательно внести по сим предметам представления в государственный совет без предварительного сношения с другими ведомствами.

2) Озаботиться своевременно принятием мер к облегчению участи тех из осуждённых, для которых, в виду перемен в уголовных о посягательствах на веру законах, наложенное на них наказание может быть смягчено или совсем отменено и к прекращению находящихся в производстве уголовных дел о деяниях, признаваемых впредь не преступными.

VII. Приведение в действие, по утверждении Его Императорским Величеством, окончательно разрешаемых настоящим положением комитета министров мер возложить по принадлежности на министров внутренних дел и военного.

VIII. Для подробной разработки и направления затем в законодательном порядке прочих, кроме указанных в разд. IV и VI сего положения, предположенных комитетом министров изменений в действующих узаконениях, касающихся веротерпимости, а также для обсуждения других, вытекающих из п. 6-го Высочайшего указа 12 декабря 1904 года вопросов – учредить особое вневедомственное совещание. Совещание сие образовать под председательством лица, избранного доверием Его Императорского Величества, в составе членов по Высочайшему назначению и представителей ведомств, с предоставлением председателю права приглашать к участию в суждениях совещания лиц, которые могут содействовать своими знаниями и опытностью успешному ходу дела, а равно представителей подлежащих исповеданий и религиозных общин.

22 февраля и 1 марта 1905 г.,

о порядке выполнения пункта шестого Именного Высочайшего указа 12 декабря 1904 г. по вопросам, касающимся инославных и иноверных исповеданий.

I. Инославные исповедания

Приступив к обсуждению подлежащих устранению из религиозного быта христиан инославных исповеданий излишних стеснений, не отвечающих началам указа 12 декабря 1904 г., комитет находит, что предшествующими суждениями его по выполнению п. 6-го сего указа намечены уже те пути, которыми имеют быть разрешены вопросы, возникающие по настоящему предмету. Из поступавших на имя председателя комитета министров особых записок представителей инославных исповеданий, точно так же, как из подробных соображений, составленных в министерстве внутренних дел (по департаменту духовных дел иностранных исповеданий), выясняются потребности инославных церквей, удовлетворение коих представляется особенно настоятельным. Руководящие указания по разрешению таковых ходатайств должны быть теперь же преподаны комитетом, а последующая подробная разработка вытекающих отсюда мероприятий составит задачи проектированного комитетом для пересмотра законоположений, касающихся веротерпимости, Особого Совещания. Не подлежит сомнению, что разрешение комитетом упомянутых вопросов отнюдь не может считаться охватывающим все стороны сего сложного дела, требующего предварительно собрания многих материалов, но оно должно определить общее направление и характер работы Особого Совещания, коему предположено поручить это дело. Совещание, по мнению комитета, при выполнении возложенной на него задачи, не должно ограничивать свою деятельность проведением в закон намеченных комитетом улучшений, но обязано проектировать меры к возможному удовлетворению и других насущных потребностей религиозной свободы, которые из хода занятий совещания выяснятся.

При обсуждении вопроса об инославных исповеданиях особенное значение получают предположения комитета министров, удостоившиеся уже Высочайшего утверждения, о немедленной отмене распоряжений, стесняющих свободу веры и не основанных на законе. Значительное развитие у нас в этой области постановлений, изданных административным порядком, объясняется, наряду с неполнотой самого закона, – причинами политического характера: причины эти, приобретая выдающееся значение на наших окраинах, проявляли, по условиям, исторически сложившимся, с особой силой действие своё в отношении римско-католического духовенства. За последовавшим утверждением Его Императорским Величеством предположений по сему предмету комитета, в положении римско-католического духовенства должны уже произойти существенные изменения.

При этом комитет считает необходимым лишь особо остановиться, в виду значения этого вопроса, на системе налагаемых в административном порядке на римско-католическое духовенство в Северо-Западном крае и губерниях Царства Польского взысканий. По отношению к этому духовенству целый ряд взысканий, как то: перевод на низшую должность, наложение денежных штрафов, лишение должности, заключение в монастыри, – определяются правилами, установленными правительством отдельно для Северо- и Юго-Западного края и губерний Царства Польского, в порядке местного и высшего управления. О сравнительной многочисленности случаев наложения административною властью взысканий на римско-католическое духовенство в Северо-Западном крае свидетельствует всеподданнейший за последние годы отчёт бывшего виленского, ковенского и гродненского генерал-губернатора.

Дальнейшее сохранение подобного порядка наложения административных взысканий не должно бы быть допущено.

Комитет усматривает, что в соответствии с общим порядком, им установленным, министру внутренних дел надлежать будет принять меры к отмене, в числе прочих, также и всех указанного рода постановлений, с тем, чтобы, если встретится надобность в сохранении установленных ранее взысканий или во введении таковых вновь, им были внесены о сём представления в государственный совет.

Затем внимание комитета остановили на себе указания министерства внутренних дел на возникшие между римско-католическим духовным начальством и светской администрацией в Привислянском крае несогласия по поводу отдельных распоряжений о надзоре за преподаванием в католических духовных семинариях, имеющие последствием своим недопущение довольно значительной группы лиц, окончивших курс в римско-католических духовных семинариях и посвящённых в духовный сан, к замещению должностей в католических приходах.

В видах возможно успешного обеспечения правильного преподавания русских предметов в семинариях и улучшения обострившихся ныне отношений между светской властью и епископами, равно как и для устранения практических неудобств, вытекающих из наличности значительного числа вакантных приходов, комитет находит наиболее правильным отменить вышеприведённое требование § 1 инструкции 1900 г., несогласующееся с Высочайше признанными, по соглашению с курией, полномочиями епископов, как духовных начальников семинарий, – каковым на определённых началах установлялось участие светских представителей учебного ведомства в наблюдении за преподаванием в семинариях. Взамен указанного требования подлежал бы восстановлению такой порядок производства экзаменов в семинариях, при котором присутствующие здесь представители учебного ведомства не принимали бы непосредственного участия в производстве письменных испытаний, а ограничивались бы наблюдением за испытаниями и представлением своих замечаний попечителю учебного округа. В частности же, по вопросу о назначении тем для испытаний по русским предметам, комитет считал бы возможным принципиально одобрить предположения по сему предмету министра внутренних дел, согласно которым объявления тем должны производиться епископом, путём вынимания, в присутствии представителя гражданской власти и выпускных воспитанников, одного из закрытых билетов с обозначением на нём части пройдённого курса русской словесности.

Одновременно комитет находит вполне целесоответственным отменить и те позднейшие мероприятия, которые были вызваны неисполнением порядка экзаменов, введённого названной инструкцией. В сих видах комитет признаёт соответственным ныне же повергнуть на Высочайшее благовоззрение ходатайство об отмене Высочайшего повеления 17 января 1902 г. о внесеминарских экзаменах, дальнейшее применение коего уже не потребуется и о даровании духовным лицам римско-католического вероисповедания в губерниях Царства Польского, которые прошли полный курс местных семинарий, рукоположены в священнический сан, но не держали вышеуказанных поверочных экзаменов, права занимать духовные должности в римско-католических епархиях.

Комитет считает при этом возможным высказать уверенность, что такая постановка дела не послужит препятствием к дальнейшему улучшению преподавания русских предметов в семинариях.

Далее комитет остановился на суждениях о порядке сооружения церквей и молитвенных домов. Действующие в этом отношении правила выражаются в том основном требовании, чтобы разрешение каждой отдельной постройки зависело от усмотрения местной губернской администрации, обязанной отдельно по каждому случаю сноситься с местным православным епархиальным начальством. Установление подобного рода требований объяснялось значительным распространением того или другого инославного исповедания в таких именно районах Империи, в которых соображения религиозно-политического характера вызывали в своё время надобность в оказании защиты православной религии. Подобные ограничения приводят, однако, к неблагоприятным последствиям, в виду того распространительного толкования, которое им придаётся представителями местной администрации, и в особенности вследствие весьма частых случаев отрицательного отношения к осуществлению проектированных построек. Комитет считает необходимым отменить существующие ныне ограничения для постройки молитвенных домов инославных исповеданий, устранив недопустимое в сём случае усмотрение со стороны администрации, и точно определить в законе те условия, при соблюдении которых постройка молитвенных домов не могла бы быть запрещена. Такими условиями, в виде общего правила, по мнению комитета, должны быть признаваемы – согласие подлежащего духовного начальства инославного исповедания, наличность необходимых на постройку и содержание церкви денежных средств и соблюдение установленных строительным уставом технических требований.

Комитет признаёт правильным поручить министру внутренних дел войти в государственный совет с представлением о пересмотре, на изложенных основаниях, узаконений, относящихся до сооружения храмов и молитвенных домов инославных исповеданий.

Независимо от вопроса о праве сооружения церквей, для римско-католического исповедания имеет существенное значение вопрос более частного свойства – об установленном ст. 187 и прим. к ней уст. дух. дел ин. испов. закрытии в губерниях Царства Польского римско-католических монастырей, в случае, если число живущих в них монашествующих, вследствие постепенной убыли, достигнет семи человек. При последнем условии закрытие для нештатных монастырей является обязательным, а для штатных оно может состояться по соглашению министра внутренних дел с варшавским генерал-губернатором, причём причиной закрытия штатных монастырей, согласно прим. к ст. 187, является и признаваемая теми же должностными лицами необходимость обращения той или иной обители в какое-либо общеполезное учреждение.

Находя, что в виду малочисленности оставшихся ныне в Царстве Польском римско-католических монастырей (5 мужских и 8 женских) и при утрате ими принадлежавшего монастырям в 60-х годах прошлого столетия значения центров политической пропаганды, обители эти едва ли могут оказывать на местное население нежелательное с государственной точки зрения воздействие, комитет полагает поручить министру внутренних дел озаботиться внесением в государственный совет представления об отмене упомянутой статьи 187 уст. дух. дел ин. испов. и примечания к ней. Действующим законом приём новициев в нештатные римско-католические монастыри Царства Польского безусловно воспрещён, по отношению же к штатным монастырям таковой допускается лишь при условии совершенного упразднения всех нештатных обителей соответственного ордена, комитет ныне находит подлежащим пересмотру вопрос о допущении приёма новициев Царства Польского и полагает обсуждение сего вопроса поручить особому совещанию для представления затем предположений своих на уважение государственного совета.

Переходя засим к обсуждению вопроса о возможности разрешения духовным и светским лицам инославных исповеданий свободно основывать братства, комитет прежде всего обратил внимание на неполноту действующего законодательства по вопросу о возникновении таковых учреждений. Для образования православных и церковных братств были ещё в 1864 году установлены особые правила; относительно же открытия братств и общин лицами инославных исповеданий можно было бы руководствоваться лишь смыслом статьи 118 уст. пред. и прес. прест., приводящей признаки обществ противозаконных и поэтому запрещаемых, под каковые признаки, несмотря на неопределённость изложения означенной 118 статьи, духовные братства едва ли могут быть подведены. Комитет признаёт, что немедленное разрешение вопроса о братствах представлялось бы затруднительным при отсутствии в распоряжении комитета материалов, потребных для обсуждения этого вопроса; точно также требуют предварительного обсуждения и некоторые привходящие обстоятельства, так, например, необходимость выяснить отношение правительства к членам иностранных братств и конгрегаций, которые могли бы обнаружить стремление к перенесению своей деятельности в пределы России. В виду сего комитет считает необходимым поручить разработку предположений о допущении образования братств лицам инославных исповеданий, в связи с соответственным пересмотром ст. 118 уст. пред. и прес. прест., проектированному им Особому Совещанию.

Далее, комитет обратился к обсуждению весьма тесно соприкасающегося с основными началами веротерпимости вопроса о языке преподавания Закона Божия лицам инославных вероисповеданий в учебных заведениях различного рода.

В этом отношении комитет считает необходимым отметить, что взгляд правительства по рассматриваемому вопросу был уже ясно выражен в самое последнее время по поводу обсуждения порядка преподавания Закона Божия в средних учебных заведениях губерний: Люблинской, Седлецкой и Сувалкской, населённых, наряду с поляками, также и бывшими униатами. В губерниях Царства Польского проводилось различие между учебными заведениями, предназначенными для русской, польской и других народностей. В русских гимназиях преподавание вообще должно было происходить на русском языке, в виду чего и преподавание обучавшихся в этих заведениях католиков Закону Божию производилось также на русском языке. Подобное положение дела оставалось без изменения в этих гимназиях, несмотря на последующие перемены в учебной системе, выразившиеся в упразднении в 1869 г. деления учебных заведений по народностям и в распространении на Привислянские губернии общего устава гимназий 1871 года. Между тем, неудобства, связанные с такой системой преподавания, неоднократно обращали на себя внимание высшей местной администрации. Так состоялось Высочайшее повеление, коим предписывалось преподавание католикам Закона Божия вести на польском языке, но с тем, чтобы эта мера не была распространена на гимназии и прогимназии края, учреждённые собственно для русского, бывшего униатского, ныне православного, населения; при этом указание тех именно учебных заведений, в которых преподавание Закона Божия должно происходить на русском языке, предоставлено было соглашению между варшавским генерал-губернатором и попечителем варшавского учебного округа.

В основе такового Высочайшего повеления, устанавливавшего, в виде изъятия, в некоторых учебных заведениях Привислянского края преподавание католикам Закона Божия на русском языке, лежало соображение о преимущественном пополнении упомянутых учебных заведений лицами из числа русского, бывшего униатского населения.

Предположения эти, в течение последующего двадцатипятилетния, не оправдались. Комитет единогласно сознавал при этом глубокое нравственное значение преподавания Закона Божия на природном языке и несправедливость лишать католическое население этого права. По убеждению комитета, запрещение преподавать Закон Божий на родном языке легко может приобретать характер меры религиозного преследования, вызывая сильное раздражение и препятствуя спокойному течению общественной жизни.

Согласно с такими суждениями комитета министров, Государю Императору в рескрипте, данном 25 мая 1903 года на имя бывшего министра народного просвещения, благоугодно было Всемилостивейше поручить тайн. сов. Зенгеру озаботиться принятием мер к тому, чтобы с начала 1903–1904 учебного года преподавание Закона Божия римско-католического исповедания на природном языке учащихся разрешено было во всех, без изъятия, средних учебных заведениях Привислянского края, в коих обучаются воспитанники или воспитанницы сего исповедания.

Изложенным Высочайшим рескриптом окончательно установлен порядок преподавания Закона Божия в средних учебных заведениях губерний Царства Польского, но основная, выраженная в сём изъявлении Монаршей воли, мысль не получила ещё должного распространения и применения, отчасти встречая препятствие и в тексте законов.

Комитет считает долгом высказаться за широкое применение сего начала, преподанного с высоты Престола, и за разрешение, в виде общего правила, преподавания в учебных заведениях Закона Божия лицам всех инославных исповеданий на природном языке учащихся. При этом, в случае обычного употребления принадлежащими к тому же инославному исповеданию учениками известного заведения различных разговорных языков, преподавание должно происходить на языке большинства этих учащихся.

Такая постановка дела преподавания Закона Божия должна, по мнению комитета, сопровождаться также устранением весьма существенного неудобства, наблюдаемого на практике в школах с воспитанниками инославных исповеданий и состоящего в том, что преподавание Закона Божия католического исповедания в действительности поручается лицам, не только не имеющим духовного звания, но и принадлежащим даже к другому исповеданию.

Комитет не может не выразить глубокого убеждения своего в возможности совместить надлежащее охранение общегосударственных целей с соблюдением основных начал веротерпимости. Признавая, сообразно сему, что приведённые выше суждения о неудобстве и несправедливости устранения духовенства от преподавания Закона Божия в школах, равномерно касаются всех христианских исповеданий, комитет считает правильным постановить, чтобы преподавание в школах Закона Божия детям инославных исповеданий было поручаемо духовным лицам соответствующих исповеданий и лишь, в случае отсутствия соответственных духовных лиц, было доверяемо светским учителям, но непременно одного с учащимися исповедания.

На основании изложенных суждений, комитет, в отношении инославных христианских исповеданий, полагает:

I. Принять, в виде общего правила, что для разрешения постройки, возобновления и ремонта церквей и молитвенных домов всех христианских исповеданий необходимо: а) согласие духовного начальства подлежащего инославного исповедания, б) наличность необходимых денежных средств и в) соблюдение технических требований устава строительного. изъятия из сего общего правила, если таковые будут признаны для отдельных местностей необходимыми, могут быть установлены только в законодательном порядке.

II. Прекратить обязательное закрытие римско-католических монастырей в губерниях Царства Польского при наступлении указанных ныне для сего в законе условий.

III. Признать, что во всякого рода учебных заведениях, в случае преподавания в них Закона Божия инославных исповеданий, таковое ведётся на природном языке учащихся, причём преподавание это должно быть поручаемо духовным лицам подлежащего исповедания и, только при отсутствии их, светским учителям того же исповедания.

IV. Поручить министру внутренних дел безотлагательно разработать предположения и без сношений с ведомствами войти с представлениями в государственный совет: 1) о пересмотре законоположений, касающихся сооружения всякого рода молитвенных домов инославных христианских исповеданий на основаниях, изложенных в п. I настоящего положения, и 2) об отмене ст. 187 и примечания к ней уст. дух. дел иносл. испов. (т. XI, ч. I, свод. закон., изд. 1896 г.).

V. Поручить министру народного просвещения: 1) принять меры к отмене в установленном порядке всех постановлений, противоречащих п. III настоящего положения, и 2) распорядиться безотлагательною отменой § 1 инструкции 1900 года о непосредственном участии представителей учебного ведомства на выпускных экзаменах.

VI. Испросить Всемилостивейшее Его Императорского Величества соизволение: 1) на отмену Высочайшего повеления 17-го января 1902 года об установлении вне римско-католических духовных семинарий поверочных испытаний по русскому языку, и 2) на представление духовным лицам римско-католического исповедания, прошедшим полный курс местных духовных семинарий, но не выполнившим требования означенного Высочайшего повеления о сдаче поверочных экзаменов, права занимать духовные должности в римско-католических епархиях:

и VII. Возложить на Особое Совещание, учреждаемое для разработки предположений по исполнению п. 6 Именного указа 12 декабря 1904 г., как рассмотрение вопросов, вытекающих из общего положения инославных христианских исповеданий, так и в частности обсуждение вопросов: 1) о разрешении духовным и светским лицам инославных христианских исповеданий основывать церковные братства и 2) о приёме новициев в римско-католические монастыри.

II. Иноверные христианские исповедания

Обратившись к ближайшему рассмотрению вопросов, касающихся религиозной свободы и быта лиц иноверных исповеданий, комитет остановился на обсуждении нижеследующих соображений, вытекающих как из общего положения дела, так и из предъявленных по сему предмету отдельных ходатайств.

1. По вопросу о пересмотре действующих постановлений о сооружении молитвенных домов иноверных исповеданий. Ознакомившись с порядком разрешения постройки молитвенных домов иноверных исповеданий, комитет не может признать его удовлетворительным. Так, например, в отношении разрешения синагог и молитвенных домов евреев, закон, содержа в себе достаточно определённые правила для местностей, лежащих в черте еврейской осёдлости (т. XI, ч. I, ст. 1302), поставляет сооружение синагог в прочих частях Империи в непосредственную зависимость от усмотрения губернской и центральной административной власти.

Что касается затем вопроса о постройке мечетей, то в округах, подведомственных таврическому магометанскому духовному правлению, таковая допускается по правилам устава строительного и с обеспечением содержания вновь возводимых мечетей (там же, ст. 1388), но, однако, не иначе, как с согласия епархиальной власти. Более стеснительными представляются правила о постройке мечетей в округе оренбургского магометанского собрания.

Неполными и неопределёнными являются и постановления о сооружении хурулов и дацанов ламаитов – калмыков и бурят.

Комитет пришёл к убеждению в необходимости пересмотра существующих постановлений в тех видах, чтобы поставить порядок разрешения постройки молитвенных домов иноверных исповеданий на почву твёрдого и определённого закона, вне зависимости от какого-либо усмотрения и от не основанных на законе административных распоряжений. Исполнение этого поручения, по мнению комитета, могло бы быть возложено на проектируемое им Особое Совещание.

2) О представлении оренбургскому духовному собранию и таврическому духовному правлению назначения мулл, с согласия губернаторов и с оставлением существующего порядка их избрания. Поступившее ныне ходатайство мусульман имеет в виду изменить существующий порядок в смысле предоставления утверждения в должности мулл таврическому доховному правлению и оренбургскому духовному собранию, с согласия, однако, подлежащей губернской власти. При наличии этого условия, министр внутренних дел не встречает препятствий к осуществлению намеченного предположения.

3) Об освобождении магометанских мулл и лиц высших духовных степеней от воинской повинности.

По заявлению некоторых магометанских обществ, сделанному в представленных ими ходатайствах, при мобилизации по случаю настоящей войны с Японией, в числе призванных из запаса оказалось до 300 магометанских мулл, занимавших приходские должности в мечетях, вследствие чего прихожане остались без духовных пастырей.

Отнесясь вообще весьма сочувственно к заявленному ходатайству, в уважение необходимости обеспечения духовных потребностей магометанского населения, комитет остановился однако на той мысли, что окончательному разрешению настоящего вопроса должно предшествовать более полное выяснение как самого характера духовных должностей, которые освобождали бы от призыва на военную службу, так и числа лиц, эти должности занимающих, дабы тем поставить испрашиваемую льготу в пределы действительной необходимости и устранить возможность злоупотреблений в пользовании ею.

По сим соображениям, признав желательным освободить от призыва из запаса на действительную военную службу духовных лиц магометанского исповедания, в действительности необходимых для правильного удовлетворения потребностей духовной жизни магометанского населения, комитет считает необходимым разработку этого вопроса и составление по оному окончательного заключения возложить на проектируемое им Особое Совещание.

4) Об определении в законе порядка открытия мектебе и медрессе (конфессиональных школ) в районе, подведомственном оренбургскому духовному собранию.

Комитет признаёт необходимым поручить проектируемому им Особому Совещанию выработать правила об открытии таких магометанских школ, без излишних в сём отношении стеснений, и предположения свои по сему предмету внести на утверждение государственного совета.

5) Об устройстве управления духовными делами киргизов областей: Акмолинской, Семипалатинской, Уральской и Тургайской, а равно магометанских общин в Северном Кавказе, Ставропольской губернии, Туркестанском крае и Закаспийской области.

Комитет усматривает, что управление духовными делами магометанских общин указанных местностей не может быть признано сколько-нибудь прочно организованным. Поэтому вполне своевременным является поставленный ныне вопрос о закономерном устройстве их религиозного быта.

Комитет находит, что исполнение сего могло бы быть осуществлено или через присоединение указанных районов к ведомству существующих духовных округов, или же через образование новых местных центров управления их духовными делами. Сравнительная оценка изложенных мер побуждает комитет высказаться за принятие последней, но, за неимением в виду достаточных данных, затрудняется ныне же высказаться о территориальном распределении рассматриваемых районов и указать для них центральные пункты, в коих могли бы быть учреждены духовные для них управления. Предполагая представить разработку вопроса об устройстве названных духовных управлений проектируемому Особому Совещанию, комитет находит соответственным поручить его же соображению и выяснение последне-указанного вопроса.

III. О пересмотре законоположений и постановлений о ламаитах

При рассмотрении сего вопроса, председатель комитета объяснил, что в ту пору, когда создавалось наше законодательство, о ламаитах, о религии их и в России, и за границей существовало весьма неясное представление, вследствие чего культ этот, будучи оценён, преимущественно, со стороны его внешних, обрядовых форм, был подводим под общее понятие верований языческих. Результатом такого взгляда на ламаизм явилось отрицательное к нему отношение и стремление поставить его в наименее благоприятные условия.

Между тем, более пристальное в новейшее время изучение этой религии показало, что, хотя в руках невежественного духовенства она может принимать грубые идолопоклоннические формы, но, по самой своей сущности, ламаизм полон высоких моральных и философских истин, так как в нём сохранились в значительной мере предания старинного буддизма.

Предполагая поручить вопрос этот особому вниманию Совещания, комитет вместе с тем считает необходимым указать, что при разработке законоположений, определяющих религиозный быт ламаитов, должны быть приняты во внимание основные требования их религии. Посему надлежит предоставить совещанию потребовать от Двух высших представителей ламаитского духовенства в России отзывы о желаемых изменениях закона и административной практики по делам ламаитской веры, а также пригласить к участию в последующих работах по пересмотру означенных законоположений учёных знатоков ламаизма из числа светских лиц.

Останавливаясь в заключение на содержащемся в представленных ламаитами – бурятами и калмыками – ходатайствах заявлении об оскорбительности для религиозного чувства их обычно присвояемого им наименования язычников, комитет не встречает препятствий удовлетворить указанное заявление, особо оговорив о сём в положении по настоящему делу.

Вследствие всего вышеизложенного Комитет полагал:

I. Предоставить проектированному Комитетом Министров Особому Совещанию о веротерпимости, на изъяснённых в настоящем журнале основаниях, разработать нижеследующие вопросы и составленные законопроекты безотлагательно представить на уважение Государственного Совета, без предварительных сношений с ведомствами:

1) о сооружении молитвенных домов иноверных исповеданий;

2) о порядке избрания и назначения должностных лиц магометанского духовенства, приходских и высших;

3) об освобождении от призыва на действительную военную службу из запаса некоторых лиц магометанского духовенства;

4) о порядке открытия магометанских духовных школ – мектебе и медрессе;

5) об учреждении особых духовных управлений для киргизов областей Акмолинской, Семипалатинской, Уральской и Тургайской, а равно для магометанских общин на Северном Кавказе, в Ставропольской губернии, Туркестанском крае и Закаспийской области, – и

6) о возможности дозволения воспитывать подкидываемых детей в религии принявших их на воспитание иноверных семей.

II. Поручить тому же Совещанию тщательное рассмотрение, на преподанных в настоящем журнале основаниях, современного положения у нас ламаитов, и пересмотр действующих о них узаконений и дать делу беззамедлительное в законодательном порядке направление, – и

III. Возбранить впредь именовать исповедующих ламаитскую веру в официальных актах идолопоклонниками и язычниками.

* * *

Таковое положение комитета министров удостоилось Высочайшего утверждения 17-го сего апреля.

I.

Вопросы о том, что такое истина, в чём смысл жизни, – принадлежат к числу тех великих, вечных вопросов человеческого духа, которые признаются обычно неразрешимыми. Правда, есть много ответов на эти вопросы, предлагаемых великими и сильными умами человеческими, многими учителями и мудрецами земными. Но все эти ответы уже одним своим множеством и разнообразием, доходящим даже до полной противоположности, ясно говорят о своей относительной истинности, а ещё яснее – о тщетности попыток человека постигнуть своими слабыми силами тайну и смысл жизни.

Действительно, человеческий разум, ограниченный известными условиями и формами свойственной ему познавательной деятельности, не в состоянии проникнуть в ту глубину жизненного процесса, где сокрыты самые исходища и тайники жизни. Вращаясь в кругу феноменов, тщетно пытается он познать искомый ноумен. Поэтому-то основные проблемы знания и бытия всегда остаются теоретически неразрешимыми.

Но есть другой путь, которым мы можем приблизиться к уразумению и выяснению поставленных выше, столь важных и существенно необходимых для жизни, вопросов. Это путь не теоретических, отвлечённых изысканий и рассудочных построений, а путь практический, путь непосредственного, личного, живого опыта. Если своей логической мыслью, оперирующей над миром явлений, мы не можем проникнуть в тайники жизни, то, как живые существа, мы своей живой сущностью тесно связаны, захвачены и увлечены тем потоком, который исторгается из самых недр жизни, мы непосредственно соприкасаемся и принимаем в нём участие, непосредственно ощущаем бытие и проникаем

„В то сокровенное горнило,

Где первообразы кипят,

Трепещут творческие силы“.

Поэтому-то живая цельная истина, которая не может быть постигнута одной лишь частичной формальной деятельностью рассудка, становится доступной нам в непосредственном личном переживании, она открывается в полноте жизни единой цельной души. Поэтому и смысл жизни, который также не может быть схвачен и уловлен одной мыслью, познаётся нами во внутреннем опыте души, ощутившей полноту и блаженство бытия.

Нельзя искать смысла жизни, как будто он находится где-то вне нас, нельзя придумать его, чтобы потом жить им, а, наоборот, нужно прежде пережить, чтобы потом придумать.

Такой практический путь познания в особенности имеет место и приложение в деле усвоения и постижения нами богооткровенных истин веры, представляющих собой ответы на неразрешимые человеческим умом вопросы о начале, цели и смысле бытия. Истины веры, не человеческим умом добытые, а самим Богом открытые, не могут быть постигнуты нашим формальным рассудочным мышлением; для понимания их не применим и не пригоден тот обычный способ рассудочного познания, которым мы пользуемся для познания мира внешнего. Да и по существу своему истины веры не суть теоретические, отвлечённые истины, данные лишь для удовлетворения нашей любознательности или любопытства. По содержанию своему они представляют богооткровенные ответы на те великие, вечные вопросы человеческого духа, которых разум человеческий не в состоянии сам собой разрешить, а между тем без ответа на них жизнь человеческая представлялась бы не имеющею смысла. Истины веры дают ответы на самые важные, существенные и основные вопросы жизни, поэтому они имеют всецело жизненный характер, представляя собой не отвлечённые формулы знания, а животворные принципы деятельности. Они даны не для того, чтобы их знать и только в памяти хранить, а чтобы ими жить. Апостол говорит, что мы „верою ходим, а не видением“ и что „праведник верою жив будет“. Как таковые, истины веры постигаются не рассудочным путём, а путём практическим, они непосредственно переживаются нами, составляя факт нашего внутреннего живого опыта, они непосредственно постигаются и уразумеваются нами в акте живой и действенной веры.

Для пояснения сказанного возьмём, например, основную истину религии – бытие Бога. Доказать бытие Божие путём рассудочным, логическим вполне нельзя. Можно делать заключение от действия к причине и Первопричине, от гармонии и целесообразности, наблюдаемой в мире, к разумному Творцу и Художнику. Но всё это будет лишь логические заключения, и убедить нас в бытии Бога так же, как в том, что дважды два четыре, они не могут. Скептик до тех пор не убедится в существовании. Бога, пока он не ощутит Бога в сердце своём, пока он непосредственно не познает Его и не почувствует сладость общения с Ним. Бытие Бога – факт логически трудно доказуемый, но это факт нашего непосредственного внутреннего познания, которое так легко и доступно всякому человеку, даже ребёнку, это познание даётся во внутреннем, непосредственном опыте, переживаемом каждым из нас.

Возможность такого непосредственного познания нами истин веры, открытых Самим Богом, основывается на том, что мы созданы по образу Божию и подобию и потому, как говорит Апостол, „Божий род есмы“ (Деян.17:29). Воззвавший нас к бытию благоволил отпечатлеть в силах и свойствах нашей свободно-разумной души дорогие неизгладимые черты Его светлого образа. Поэтому, всматриваясь в себя, в ту глубину души, где отразилось само Небо, мы всегда найдём там искру Божию, нередко под толщей греховной грязи еле тлеющую и мерцающую, но всегда ярким пламенем вспыхивающую и неудержимо влекущую нас к небу в неудержимых порывах и стремлениях нашего духа ко всему истинному, доброму, прекрасному, возвышенному благородному. Этот образ Божий, внутрь нас сияющий, и есть этот внутренний свет, который освещает храм нашей души, делает для нас доступными и понятными недоступные и непонятные для ума нашей истины веры. Это – внутреннее духовное око, которым мы воспринимаем всё духовное, и – привязанные к земле – созерцаем небесное. Истины веры не вмещаются в узкое, тусклое стекло нашего сухого, формального, рассудочного мышления и потому для ограниченного ума нашего кажется „безумием“. Но для живой души человеческой, озаряемой образом Божиим, они так доступны и понятны, потому что творят ей о мире родном ей, духовном, небесном, они возвышают её над горизонтом этого грубого плотяного мира и уносят на широкий простор, в небесную божественную высь. Богооткровенные истины веры не представляют собой что-то чуждое, постороннее, извне и насильственно навязываемое нам, они усвояются и воспринимаются нами так легко, свободно и естественно, потому что отвечают на все важнейшие запросы, идут навстречу самым заветным желаниям и воздыханиям живой человеческой души.

Для усвоения их не требуется высокое научное образование, а лишь душа открытая, сердце доброе, простое. „Кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдёт в него“, сказал Спаситель (Мк.10:12.). Это условие для вступления в Царствие Божие применимо и к усвоению и принятию нами истин веры, которые проясняют начертанный в нашей душе, но потемнённый грехом путь в это Царствие. Для того, чтобы нам доступен был глубоко-жизненный смысл истин веры, мы должны принять их, как дети, т. е. с детской искренностью, доверчивостью, отзывчивостью, прямотой, бесхитростностью, должны обладать свойствами невинной, чистой, цельной детской душе. Поэтому-то истины веры, неудобовосприемлемые разумом самого развитого и образованного человека, так легко воспринимаются чистой детской душой. Подлинно исполняется слово Спасителя: „Ты утаил еси сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам“ (Мф.11:25). Чистой душе ребёнка истина, напр., бытия Божия, гораздо доступнее, чем засорённой душе взрослого. Сокрытые в истинах веры „глаголы жизни вечной“ доступны и понятны не умникам, которые „осуетились в умствованиях своих“, а лишь „благочестно жити во Христе хотящим“.

Но часто мы допускаем неправильное отношение к истинам веры; рассматривая и размышляя о них, мы применяем к ним масштаб рассудочного знания. Такое рассудочное отношение к истинам веры естественно вызывает сомнение и нередко приводит к полной потере веры.

Вероятно, многие по опыту знают, в чём состоит это сомнение. Вот мы верим в Бога, это так легко и просто, и на душе так отрадно, и в мире Божием всё кажется нам так ясно, всюду жизнь – полная смысла и значения. Но вот мы усомнились, начинаем мудрить, задаёмся вопросами: а что? а как? а есть ли Бог? а как это доказать? да так ли?.. И в этот момент всё пропало: то, что сейчас так близко было нашей душе, что переживалось ею, как близкое, дорогое, родное, – его уж нет, в душе пустота, тоска и томление. Ум, обессиленный скепсисом, тщетно пытается найти смысл жизни; теперь, вместо смысла жизни, всюду он видит одну лишь бессмыслицу. Потерпев крушение в бесплодных поисках истины без руководства Истины, в безумной попытке найти Бога без Бога, измученный, усталый, в смутной тревоге останавливает он взор свой над мрачной, зияющей бездной нирваны, и уже готов бывает погрузиться и исчезнуть в мраке небытия...

И это продолжается до тех пор, пока не наступит новый, благодатный прилив веры, пока мы не перестанем умничать, пока, подобно блудному сыну, не возвратимся к Отцу Небесному, прося милости, сожаления, помощи и прощения. Тогда Он опять примет нас в свои объятия Отча, опять мы ощутим веяние Духа Его в сердцах наших, и ум ваш озарится светом Боговедения. Тогда опять восстановится нарушенная гармония духовных сил и опять ключом забьёт и пышно расцветёт жизнь духа, начавшая было уже вянуть и блекнуть в сухой и душной атмосфере односторонне развитой, ложно направленной рассудочной деятельности с характеризующим её лукавым и бесцельным совопросничеством, пустым резонёрством и мертвящей схоластикой.

Рассудочно-скептический вопрос Пилата: что есть истина? остался и навсегда останется без ответа. И понятно почему: вопрос и ответ в данном случае представляются несоизмеримыми. Ответ не совпадает и не может вместиться в те рамки и формы познавательной рассудочной деятельности, какие предполагаются вопросом. Иисус Христос пришёл не рассуждать с людьми и, Его „глаголы жизни вечной“ не рассчитаны на книжников и совопросников века сего. „Я на то родился и на то пришёл в мир“, сказал Он, предупреждая вопрос Пилата, „чтобы свидетельствовать об истине, и всякий, кто от истины, послушает гласа Моего“ (Ин.18:37). Он пришёл указать истину, привести людей к ней, дать им её почувствовать, и всякий, кто стремится к ней, придёт к Нему, ощутит её и согласится с Ним. Истина Христова не нуждается в логических подпорках, она влечёт к себе сердца людей всепобеждающей силой. Но принять её может тот, кто от истины, т. е. в состоянии воспринять веяние Духа Христова и отпечатлеть его в себе, кто ощутит её и отдастся ей. Христос всякую грешную душу призывает к Себе, и душа человеческая, по природе христианка, с такой радостью отзывается на этот чудный призыв; но, душа живая, скорбящая, о грехах своих плачущая, милости Божией и помощи требующая, а не душа отживающая, рано состарившаяся в сухой атмосфере отвлечённого рефлекса, нечувствительная к воздействию высшей силы и безнадёжно-грустно вопрошающая своё опустевшее сердце: что есть истина?..

II.

„Придите ко Мне все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас, возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим, ибо иго Моё благо и бремя Моё легко есть“ (Mф.11:28–29).

Вот великие слова, представляющие решение неразрешимого человеческим умом вопроса о смысле жизни. Всех ищущих смысла жизни, Христос призывает к Себе и обещает дать успокоение их беспокойным, взволнованным умам и их мятущимся, встревоженным сердцам. Смысл жизни Он указывает в следовании за Ним, в подражании Его жизни. Желанный покой Он обещает тем, которые возьмут на себя иго благое и бремя лёгкое Его, которые научатся от Него кротости и смирению.

Следовать за Христом и подражать Его жизни можно не иначе, как усвоив и воспитав в себе дух Христов. „Сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе“ (Флп.2:5), говорит св. апостол. Это значит, что те мысли, чувства и желания, то настроение, какое было во Христе, истинные Его последователи должны воспитывать и в себе. Дух же Христов есть дух любви, потому что Сам Христос был воплощением любви (1Ин.4:8). Поэтому жизнь, проникнутая духом Христовым, есть жизнь, полная дел любви, каковой была и жизнь Христа. В своём чудном гимне любви, – в 13 гл. 1-го послания к Коринфянам, – св. апостол Павел так изображает дела любви: „любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит“ (1Кор.13:4–7). А в послании к Галатам тот же Апостол говорит, что „плоды духа (т. е. жизни, проникнутой духом Христовым) суть: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание“ (Гал.5:22–23). Такова жизнь тех, которые доследовали за Христом, жизнь, проникнутая духом Христовым, полная дел любви. Такая именно жизнь и даёт человеку желанный покой, только в ней человек и может найти себе полное внутреннее удовлетворение. И как счастлив тот, кто, воспитывая в себе дух Христов, достиг меры полного возраста Христова (Еф.4:13), кто вместе с Апостолом может сказать: „уже не я живу, но живёт во мне Христос“ (Гал.2:20). Такой человек праведник, для которого „закон не лежит“ (1Тим.1:9). Он настолько усвоил и воспитал в себе дух Христов, что уже не нуждается во внешних предписаниях, в силу внутренней необходимости он делает только одно добро, и, как „рождённый от Бога греха не творит“ (1Ин.3:9). Он постоянно носит Христа в сердце своём, и пребывающий в нём дух любви Христовой руководит им и управляет всеми его действиями. Такой человек уже здесь, на земле, вкушает сладости рая, испытывает ту „радость совершенную“ (Ин.15:11,16:24), тот мир неземной (Ин.14:27), который оставил ученикам своим наш Учитель небесный, и которого не может дать нам ни один учитель земной. В душе его открывается то „Царствие Божие, которое внутрь нас“ (Лк.17:21) и которое есть „правда, мир и радость во Святом. Духе“ (Рим.14:17).

Таким образом, жизнь истинных последователей Христа, воспитавших в себе дух Его любви, есть жизнь истинная, доставляющая человеку внутреннее успокоение и удовлетворение. Такая именно жизнь и есть разумная, имеющая смысл, и только живущие такой жизнью находят успокоительный ответ на беспокойный вопрос о смысле жизни.

Взявшие на себя иго Христово и понесшие бремя Его опытно знают, что это бремя-лёгкое, и иго-благое, знают, что есть жизнь, доставляющая человеку желанный покой, они опытно познают смысл жизни.

Все же те, которые не откликнулись на призыв Христа и не последовали за Ним, тщетно будут искать смысла, они никогда не найдут его, потому что жизнь без Христа, какую они ведут, есть жизнь бессмысленная. Те, которые не познали Христа, или же только по имени называются христианами, в своей жизни руководствуются не духом любви Христовой, им не известным и чуждым, а противоположным духом, духом эгоизма, который все мы получили в наследство от нашего падшего праотца Адама ветхого. Известно, в чём состоял печальный факт грехопадения. „Хочу быть, как Бог, знающий добро и зло“, сказал первый человек, обольщённый коварным змием. И это несчастное „я хочу“ и погубило его, лишило блаженного, райского состояния и сделало обитателем сей юдоли плачевной. Это греховное эгоистическое „я“ мы получаем по наследству от прародителей через плотское рождение, оно то и управляет всеми нашими действиями, до тех пор, пока мы не обратимся ко Христу и не родимся вторично свыше, от Адама Нового (Ин.3:3; 1Кор.15:45). Печальны плоды такой жизни, управляемой духом эгоизма. „Плоды плоти известны, говорит св. Апостол, они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, ереси, ненависть, убийство, пьянство бесчинство и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так – царствия Божия не наследуют“ (Гал.5:19–21). Понятно, что ведущие такую жизнь никогда не обретут желанного покоя, никогда не найдут смысла жизни, потому что их бессмысленная жизнь доставляет им только скорбь, тесноту и томление духа (Рим.2:8. Еккл.2:17).

Итак, смысл жизни, – в следовании за Христом, в подражании Его жизни, в усвоении и воспитании в себе духа любви Христовой; только жизнь, проникнутая духом Христовым, полная дел любви, есть жизнь истинная, разумная, имеющая смысл.

III.

„В беззакониях зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя“. Велика сила живущего в нас греха. Уже с самого дня рождения мы – эгоисты, с возрастом растёт и грех. Как из корня вырастает широко-ветвистое дерево, так развивающийся из нашего эгоистического „я“ грех постепенно опутывает нас массой плотских греховных пожеланий и вожделений. Разнообразные страсти обуревают нас, овладевают нами и, не будучи в состоянии противиться им, мы играем жалкую роль рабов. Часто бывает, что человек, не чуткий к голосу совести своей, совсем не замечает своего печального рабского состояния, а если он человек умный, то сумеет даже убедить себя, что так и должно быть, что такое состояние есть натуральное, нормальное состояние человека, что должно отдавать долг природе, должно удовлетворять все её потребности и влечения, и что было бы противоестественно ограничивать их. Понятно, что такой человек, не сознавая себя рабом, не будет стремиться к свободе от греха, и до тех пор, пока, оставаясь в своём печальном самомнении, он не почувствует тяжести позорных цепей опутавшего его греха и не пожелает освободиться от них, – Иисус Христос не предстанет перед ним, как его Искупитель и Спаситель, религия христианская, как религия искупления и примирения человека с Богом, останется непонятой им в существе своём, и хотя он считается исповедником её, она будет для него чем-то внешним, посторонним, не имеющим никакого отношения к его жизни.

Но вот голос совести пробудился в душе человека грешника. Словно луч молнии вдруг блеснул и осветил его жизненный путь. С ужасом он видит, что путь этот – путь греха, вся нечистота и грязь греховная теперь предстала его сознанию во всей своей безобразной наготе. Он ужасается, он стыдится, он раскаивается, он хочет порвать всякую связь с прошлым и вступить на путь новой, лучшей жизни. Теперь в его душе начинается та тёжелая, мучительная, внутренняя борьба, которая с таким глубоко-тонким психологическим анализом изображена св. Апостолом Павлом в 7 гл. послания к Римлянам. „Теперь я знаю, говорит грешник вместе с Апостолом, что закон духовен, а я плотян, продан греху. Ибо не понимаю, что делаю; потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живёт во мне, то есть, в плоти моей, доброе, потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, злое же, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих“ (Рим.7:14–23).

Так, тяжёлым горьким опытом убеждается человек грешник в своём полнейшем бессилии бороться с живущим в нём грехом. И вот, когда усталый, слабый, измученный, истощённый бесплодной борьбой со грехом, он вместе с Апостолом воскликнет: „о, несчастный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?“ (Рим.7:24), то в этот момент предстанет перед ним в сиянии и блеске света Евангелия Иисус Христос, как его Искупитель и Спаситель. Тот Иисус, Которого он прежде видел как бы в отдалённых и мимолётных видениях, теперь явится лицом к лицу.

Явление это сразу устрашит грешника, в присутствии небесной чистоты и святости ещё заметнее станет его собственная греховная нечистота, ещё больнее и жгуче сделается чувство стыда и раскаяния, ещё сильнее возжаждет человек грешник своего Искупителя. Вдруг, – точно пелена спала с его глаз, он видит Его перед собою. Это Он – Христос, Сын Бога живого, пришедый в мир спасти грешников (1Тим.1:15), первым из которых грешник признаёт себя. Личным, горьким опытом убедившись в полном бессилии человека победить живущий в нём грех, он теперь ясно видит в своём Искупителе Богочеловека, Христа Жизнодавца, могущественную силу зла сокрушившего и всезлобный грех потребившего. Та страшная бездна между небом и землёй, которая разверзлась перед глазами грешника, когда свет совести и Евангелия озарил пред ним и блестящие чертоги небесной вечности, и мрачные глубины земные, даже до ада преисподнейшего, теперь закрылась. Победитель греха и смерти наполнил её Собою, как Богочеловек, примиривший кровью креста Своего земное и небесное (Кол.1:20), и Собою проложивший по ней путь (Ин.14:6) от смерти к жизни и от земли к небеси (1-я песнь пасх. кан.). С радостью познаёт человек грешник в Иисусе Христе, представшем просветлённому взору его в царственном величии Богочеловека, своего Спасителя и Искупителя. Он видит бесконечное милосердие, которое светится в Его кротком лике, он слышит Его чудный голос, призывающий и успокаивающий, он чувствует Его благодетельное прикосновение, которое излечивает глубокие раны греховные и утишает сильнейшую боль сердечную, чувство какой то неизъяснимой сладости вливается во всё его существо. Но что же это?

Не мечта ли больного воображения? О, это очевиднейший из фактов, свидетельствуемый всею девятнадцати-вековой историей христианства, факт живой веры во Иисуса Христа, Сына Божия, Искупителя и Спасителя грешного рода человеческого, факт той живой веры, которой „побеждали царства, творили правду, получали обетования“ (Евр.11:33), и охлаждение которой составляет один из признаков кончины мира (Лк.18:8; 1Тим.4:1).

Живая вера во Христа, как Искупителя, проникает до глубины все существо человека и совершенно изменяет его. Признав во Христе своего Спасителя, человек грешник с любовью, радостью, детской преданностью и доверчивостью бросается в Его объятия. Спаситель с отеческой лаской принимает его и, как Начальник новой жизни, совершенно преобразует её, отвращая от греховных привычек и направляя на путь добра. Он сокрушает окаменение жёсткого сердца его, уязвляя его любовью Креста Своего, Он изменяет всё мировоззрение его, просвещая ум светом разума святого Евангелия своего. Человек, проникнутый живой верой во Христа, как своего Искупителя и Спасителя, смотрит на весь мир уже иными глазами, обо всём судит с новой точки зрения, всё видит в ином, новом свете – в свете Евангелия, которое звучит теперь для него, как дорогая, отрадная весть о свободе от позорных цепей державшего его в своей власти греха. Тот, кто прежде с Апостолом возопил: „о, несчастный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти“? (Рим.7:24), теперь с тем же Апостолом победоносно восклицает: „смерть, где твоё жало? ад, где твоя победа?“ (1Кор.15:55). Теперь поистине он делается новым творением во Христе (2Кор.5:17), вся превозмогая о укрепляющем Иисусе, и его личная жизнь, жизнь со Христом Искупителем, представляет собой процесс искупления и потребления живущего в нём греха. Теперь он находит успокоительный ответ на эти тревожные, мучительные, теоретически неразрешимые вопросы об истине и смысле жизни, так как опытом своей жизни убеждается, что „истина – во Иисусе» (Еф.4:21), „Христос – жизнь ваша“ (Кол.3:4).

Вл. Терлецкий

„Нет в мире глупости, которой не находилось последователей“, сказал некий философ... И эта истина, кажется, более, чем где-либо, имеет для себя подтверждений в религиозной жизни нашего русского диссидентства. И просвещённый ум, раз он вышел из-под опеки церковного авторитета и пошёл в своей религиозной жизни свободной и широкой дорогой, в самом скором времени приходит в своём роде к богатырскому распутью: „направо поедешь – коня потеряешь, налево поедешь“... и т. д. Субъективная особенность свободно-верующего решает тут вопрос односторонне и почти всегда бесповоротно и фанатично. Истину Христову, вседовлеющую, охватывающую всего человека, тут превращают или в один ритуал, или в чистый рационализм, или в мистику, или в бездогматическую мораль. Если случается это, как показывает история религиозно-философской мысли и у нас, и на западе, с умом просвещённым, то что же сказать о некультурной, тёмной голове нашего простого отступника? Один почти обожает „аз“ да „персты“ и творит себе кумира из старопечатного невежества, совершенно забывая о „поклонении Богу духом и истиной“ (так называемое старообрядчество). Другой, упёршись на „дух и истину“, совершенно (в принципе по крайней мере) игнорирует ритуал, обряд, забывая, что человек самим существом своим побуждается прославлять Бога не только „душой“, но и „телом“ (1Кор.6:20) (рационалистическое сектантство). Третий, вменяя в ничто авторитет и „письмени“ и разума, водится в своей религиозной жизни порывистым чувством, которое скоро заболевает под наваленным на него игом руководить в подчас несвойственной ему стихии целым религиозным человеком (мистическое сектантство). И каждому из показанных образов отступничества поклоняются тысячи, поклоняются миллионы. Это, впрочем, и неудивительно, если принять во внимание, с одной стороны – неисчерпаемость для человека божественной истины, а с другой, – индивидуальные особенности её исповедников. К тому же каждый из отмеченных типов отступничества в своей религиозной жизни сохраняет до некоторой степени цельность и последовательность. Удивительны „упования“ сумбурные. Изумительна в некоторых сектах смесь фанатической веры с безбожием и сумасбродное соединение не соединимого. И поразительна слепота увлекаемых явными сумасбродами. Имею в виду в данном случае секту шт.-капитана Ильина „Сионскую весть“ или еговизм. Как известно, Ильин, желая сделаться отцом ново-заветно-иудейской религии, дал в своём учении невозможный для здравого ума хаос из понятий духоборчества, мистицизма, хилиазма, жидовства и материалистического безбожия. „Возродитель новозаветного иудейства“ в самой дикой и кощунственной ругани вопил против церкви, её ритуала, авторитета церковного и даже апостольского, против „всех 666 сатанинских христианств“ и всяких властей; учил, что боги – те же люди только бессмертные и просвещённые таинствами натуры; воспевал Иегове, еврейскому Богу, в „марше Лаодикийских победителей к Сиону“, в „бомбе божией артиллерии“ и т. п., воссылал Ему свои „ура! виват, осанна, аллилуия“; проповедовал обрезание и субботу; бредил о тысячелетнем царстве Христово-израильском в Иерусалимской республике, которое имеет возобладать всеми царствами и народами на земле и по своему характеру и прелестям малым чем будет отличаться от магометова рая; и при всём том учит, что „Исус, распятый Егова, человекобог, есть простой еврей“, более того, – что „всякому человеку такое же назначение в природе, как и подобным ему обезьянам и другим животным и растениям, т. е. зараждаться, возрастать до определённой величины и снова уничтожаться“. Форменный бред умопомешанного человека! Тем не менее еговизм, появившись в 50-тых годах прошлого века (в Пермской губ.) до сих пор не только не прошёл, но даже растится и множится. Как сообщают в нашу редакцию из Константиноград. у. Полтав. губ., еговизм имеет теперь своих исповедников и пропагандистов и на юге России. Среди православного и штундистского населения Константиноград. у. появились (предполагают из г. Одессы) еговистические рукописи пропагандистского характера. Рукописи вполне отвечают сумасбродству „сионской вести“. Нам доставлено их несколько. Наименее кощунственные из них предлагаем здесь вниманию наших читателей, опустив наиболее возмутительные в них для православного христианина слова и выражения.

* * *

Лукавый вопрос.

„Какая вера, по вашему мнению, есть самая лучшая?“ – спросил однажды какой-то архимандрит.

Истинный иудей.

Все веры хороши, и все никуда не годятся. Хороши потому, что из каждой можно попасть на десную пред Господа, на страшном суде Его; а все негодны потому, что из каждой можно попасть на ошуюю пред Ним. Мф.25–32. Красивейшая же и прелестнее всех есть та вера, которая наряжена в порфиру и червляницу и украшена золотом, драгоценными каменьями и бисером, и заражает... из золотой чащи все племена и народы, и у которой пушек больше⁴¹³ и попы⁴¹⁴ чревастее и талмудистее.

Христианская религия, основанная сатаной на седьмиглавном зверстве,⁴¹⁵ опьянила все народы самым одуряющим раком блуждения её; так что и цари земные с нею же блудили; а торгаши её (торговавшие загонкой душ в химерический рай) и мощами (или реликвиями) человеческими, были вельможами (деспотами) на земле; и потому удались от ней, народ мой, что-б и вы, вместе с нею, не подверглись казням её: ибо грехи её уже дошли до неба и Бог припомнил все (богословские) лжи её, и потому-то в один день постигнут её казни: смерть, голод, плач и огнём сожжена будет, и в этом-то адском христианском найдётся кров пророков, кров святых (миротворцев) да и всех убитых на земле! Ей истинно. Аминь.

* * *

Защитник еговистов сущих во всех народах и племенах в прошедших, настоящих и будущих временах

(Так объявляет на весь мир Егова).

Не хвастай мудрец (или талмудист) ⁴¹⁶ мудростью своею, ни сильный силою своею, и ни богач богатством своим, а хвастай только тем, что ты знаешь, кто Я такой и вмещаешь в сердце твоё вещания Мои, Иер.9:23,24.

Горе тем, кои признают тьму за свет, – а свет за тьму, т. е. кои признают вещания сатаны за вещания Еговы, а вещания Еговы за вещания сатаны. Ис.5:20; Рим.1:18; К. с. Откр.21:8,22:15.

Гг. члены из разных вер и сект! В силу царского повеления: «подсудимому дать все средства к оправданию“, прошу вас опровергнуть убедительно для меня⁴¹⁷ всё это, что я вам здесь написал; а без убеждения я готов претерпеть всякое адски-христианское езуитское мучение мне от вас! Ин.18:23.

I.

Когда Бог мой Егова исцелил меня от зрячей слепоты посредством коллурия⁴¹⁸ в его книге – с неба⁴¹⁹, и велел мне взглянуть на весь мир⁴²⁰, то я увидел так ясно, как 5 пальцев на руке, что миротворная братопророческая и клеврето-ангельская или общечеловеческая религия Еговы⁴²¹ всегда и везде была и будет подавляема в продолжении 120 седмин лет⁴²² враждотворными или отдельными религиями сатаны; а миротворцы или еговисты всегда и везде были и должны быть истребляемы до конца оных седьмин сатанистами, согласно сказанному в К. с. Откр.6:10,11,7:15,18:24.

Символ веры

всех святых пророков или еговистов и скоро-будущей общечеловеческой религии.

Два равносильных и предвечно-бессмертных человеко-Бога в нашей солнечной системе: еврей Егова⁴²³ и Гейдэн сатана, Егова есть Бог бессмертных; а сатана есть бог смертных людей⁴²⁴. По прошествии 120 седьмин или 6000 лет, Егова одолеет сатану, закуёт его в цепи и ввергнет в глубокий провал (в А-ий), замурует и запечатает его там⁴²⁵, установит мир, свободу⁴²⁶ и благоденствие всем народам на 1000 лет⁴²⁷ под всемирным правлением в ерусалимской республике⁴²⁸. После 1000 лет Егова совсем истребит сатану из бытия, со всеми принадлежащими ему людьми или с сатанистами сделает новую землю в миллион раз больше этой и без океана и морей и поселится на ней со своими бессмертными людьми на 280,000 лет. После же сего он опять сделает новую землю, гораздо лучшую для их жизни и т. д. Он станет повременим переделывать землю всё лучше и лучше, до бесконечного уму непостижимого совершенства и жить на ней нескончаемо вместе с бессмертными людьми.

Город Ерусалим же будет спущен с неба на преображённую землю, сделанный небесными людьми (т. е. жителями на других планетах) украшенный драгоценными каменьями, а улицы вымощены прозрачным золотом, в длину, ширину и вышину по 2000 вёрст, окружённый огромной стеной из яшмы с 12-ю воротами из 12 жемчужин и с надписями на них имён 12 колен Израиля, но только на место Дана – Манасия. А на эндомезисах (флигелях) имена 12-ти Апостолов израильских же⁴²⁹, посреди города будет дворец Еговы, а храма и никаких жертвоприношений уже не будет; из под дворца будет протекать река по всем улицам, и на берегах её будут расти дивные фруктовые деревья, приносящие новые плоды каждый месяц; от еды сих фруктов люди не станут не стареться и не умирать; а на всю нескончаемую вечность будут оставаться бессмертными: мужчины в возрасте 34, а женщины 16 лет. Вне Иерусалима будут 24 царства из десных народов, спасённых от смерти⁴³⁰, и у этих загородных жителей хотя смерти тоже не будет, но болезни ещё будут случаться; и для исцеления от них они должны будут выпрашивать у горожан листьев от их животворящих дерев (К. с. 20, 21, 22 глав), ну вот в какой город Ерусалим⁴³¹ приглашает Егова на нескончаемое жительство каждого человека! Или вот какая цель всякому человеку отставать от сатаны и от всех отдельных или враждотворных религий его и приставать к Егове в эту миротворную или общечеловеческую религию Его!

А из сего неопровержимо следует, что все люди разделяются только на два сорта: на еговистов и сатанистов или на миротворцев и на враждотворцев, или нарождённых для Еговы, и нарождённых для сатаны⁴³².

А потому для всех людей только два пути в небо:

1-й путь.

К телесному бессмертью или к трону Еговы⁴³³, сей путь весьма узкий и страшно тернистый и потому очень немногие люди идут по нему⁴³⁴, скрепя сердце от скорбей и страданий, причиняемых им от идущих по широкому пути ⁴³⁵, или иначе сказать: по сему пути идут только те люди, кои записаны в книгу жизни у Еговы⁴³⁶, и что только этих страдальцев Егова признаёт за своих меньших братьев, сестёр и матерей (Мф.12:19,50; К. с. Откр.3:20). Слышите ли, гг. судьи (или судья), что у Еговы или по-вашему у Иисуса Христа много матерей, а не одна, как говорит вам сатана.

2-й путь.

К душевному бессмертию или в химерический рай сатаны, который находится где-то за квадриллионы окталлионов вёрст или за всеми звёздами и кометами (см. синодскую математическую географию Давыдова да и всякую богословию у сатанистов). Сей путь весьма широкий и роскошный, и потому по нему идут и едут в колясках, каретах и верхами многие миллионы людей всяких отдельных вер или сатанистов: с музыкой, катавасиями, со звонами и барабанами, с пушками, штыками и мечами, с парадами, маскарадами, с торжественными празднованиями и разгулами, и в пост и в святки во все лопатки, с христиански-блудными плясками и пиршествами с презабавными молениями творцу всех бесчисленных⁴³⁷ солнцев, планет и комет в бесконечном пространстве и владычице какого-то мира; с великими или чуть ни с факирскими чудесами от досок... и камней⁴³⁸, разнаряженных в шёлк, бархат, золото, серебро и драгоценные каменья⁴³⁹, с пестами, крестами, досками, в дорогих окладах, и с шестами с прицепленными на них тряпками, лошадиными хвостами⁴⁴⁰ и с индульгенциями от пап 3-х Римов⁴⁴¹ католикосов, патриархов, шейх-исламов, далайламов, преталмуднейших раввинов, разных сортов попов, ксёндзов. суперинтендентов, пасторов (протестантских, сбокустанских и сзадистанских), или двуногих деспотов и брюховных владык, или кнутобойно-грехоснимателей из всех 666 христианских, 10 иудейских, 6 магометанских, 333 буддийских, истинных вер, и многие из них идут с кнутами, батогами и шпицрутенами, для лупления шкур с детей Божиих⁴⁴², или с ближних своих; иудеи же идут с их жидовскими ханствами, и с ротшильдовскими хищениями золота, из всех царств и народов и с адски-талмудным бесчеловечием ко всем гоям (не евреям); известно, что всех идущих по широкому пути Егова признаёт не за людей, а за двуногих псов⁴⁴³ и уверяет, что все такие люди, при втором воскрешении мёртвых, будут истреблены из бытия на всю нескончаемую вечность, сожжением их в огненном провале⁴⁴⁴; а при первом воскрешении мёртвых из них будут убиты и умерщвлены разными казнями до 3.500,000,000 душ.

II.

Егова попробовал было завести на земле принадлежащий Ему народ из размножившихся (в Египте) потомков Авраама и Сарры и велел им служить и угождать только одному Ему. Но скоро сатана захватил к себе и сей еговин народ и наконец изгнал их из страны, но за 700 лет до Рожд. Хр. Егова как-то ухитрился спрятать от сатаны 10 колен из своего народа⁴⁴⁵, а остальные 2 колена или иудеев сатана рассеял по всей земле, и наконец превратил их в адски-бесчеловечный сонм губителей и разорителей всех других народов и племён (и даже Авраамовских-же), т. е. посредством иудеев он производит горе всем живущим на суше и на воде (К. с. Откр.12:12).

III.

В продолжении 4000 лет сатана утаивает от иудеев или не даёт им услышать следующих вещаний к ним Еговы:

1. Вы иудеи слепы, глухи, с каменными сердцами и с железными затылками или самый негодный и непокорный мне народ. Ис.48:4; Иез.2:3–8; 3 – 7, 26, 27.

2. И до сих пор вы не хотите узнать, кто Я такой⁴⁴⁶, и потому отпали от меня к сатане.

3. Переиначили или низвратили Мой закон и сделали оный хуже всякого гейдэнского закона⁴⁴⁷.

4. Так ясно показано вам, как 5 пальцев на руке, что я был распят вами, а сатана запретил вам этому верить. Зах.12:9–14; Иер.3:7,24,26.

5. Вместо вас я набрал и набираю в рабы Мне из всех гейдэнов⁴⁴⁸; но вы и сему не верите.

6. В продолжении 3,500 лет Я каждый день простираю к вам руки Мои, говоря: „возвратитесь вы ко Мне, так и Я возвращусь к вам“⁴⁴⁹, но вы противитесь и говорите: нет, Ты возвратись к нам, тогда и мы отстанем от сатаны и возвратимся к Тебе (опять с теми же низвращенным законом и с адски-бесчеловечными талмудами)⁴⁵⁰.

7. А так как Я знаю, что вы не послушаетесь даже и сего нынешнего всемирного посланника Моего Илию, то посему я вынужден буду, предать и имя ваше на проклятие новым рабам моим, а новых рабов моих Я назову новым именем⁴⁵¹; а при последней моей битве с сатаной, Я хотя и соберу вас до единого отовсюду, но в Ерусалим дойдут только те из вас, кои пожелают сделаться такими же телесно-бессмертными, как и 141,000 израильтян⁴⁵². Енох, Илия, Моисей, Авраам. Исаак, Яков, Мельхиседек, Валаам, Замолквин, Пифагор⁴⁵³ и проч. бросят весь сатанинский мир и все в нём веры и прелести и со всемирно-братской любовью ко всем человекам прийдут ко мне по узкому пути, а воспротивившиеся сему всемирному благовестию Моему и не дойдут до Ерусалима, а погибнут в пустыне, так же, как погибли в древности при выходе из Египта – Иез.20:38. А теперь прислушайтесь с благоговением, как начнётся царствование Еговы в Ерусалиме на 1000 лет. Мих.4:3; Авд. 1:21; К. с. Откр.20:4; Ис. 60:1–20; 24:23; 33:20. Вот тьма покроет всю землю и омрачатся все народы⁴⁵⁴, а над тобою, Ерусалим, явится Егова и слава его засияет на тебе, и гейдэны начнут ходить во свете твоём и цари их в лучезарном блеске твоём⁴⁵⁵, и тогда от востока до запада будет прославляемо имя Моё и гейдэнами и на всяком месте. Они станут поклоняться, кадить и приносить чистые жертвы имени Моему, ибо имя Моё Eгова; должны будут прославлять и все гейдэны⁴⁵⁶, и храм мой на новой⁴⁵⁷ сионской горе будет молитвенным храмом уже для всех народов⁴⁵⁸. И тогда Израиль будет сам третий, ибо к нему присоединятся ещё два народа: измаильтяне⁴⁵⁹ и армяне⁴⁶⁰, и тогда все народы, раскуют их (адское) оружие на земледельческие снасти, и не восстанет войною никакой народ на другой народ и даже учения военного не будет на 1000 лет⁴⁶¹, и тогда Егова соединится с приставшими к Нему из евреев уже неразлучно на всю нескончаемую вечность⁴⁶², простит им все их преступления; и с тех пор Он станет уже благодетельствовать им и вложит в их сердца уже такую доверчивость и преданность к Нему, что они уже не станут больше отпадать от Него (к сатане, под именем Адонай), и только с тех пор Он будет Богом их; а они будут народом⁴⁶³ Его и тогда они не станут говорить между собой „как бы узнать, кто такой Егова?“ ибо (они т. е. иудеи) будут знать Его все от малого до взрослого; и поселит их в его⁴⁶⁴ израильской стране уже без изгнания⁴⁶⁵ а христианство даже и вспоминаемо нигде не будет. Ис.60; Рим.11:27–29⁴⁶⁶.

IV.

9 вопросов для отторжения христиан от сатаны.

1. Известно, что каждая из 666 христианских вер основаны на апостольском изречении, но неужели такое адское разногласие в христианском свящ. Писании от Еговы; а не от сатаны?

2. Ясно ли теперь вам, гг. судьи (или судья), что 666 сатанинское библейское талмуданство, под названием христианство, есть верх совершенства из всех вымыслов сатаны, на погибель человекам, и в особенности иудеям?⁴⁶⁷.

3. Должно ли верить словам Еговы, что все любители и исполнители (враждотворной перегородочной) лжи будут ввергнуты в огненный провал?⁴⁶⁸.

4. Отчего Егова не может отторгнуть иудеев от сатаны даже в 4000 лет, и уничтожить все христианские веры даже до армагеддонского дня?⁴⁶⁹.

5. Ясно ли теперь для вас, что кто не позволяет или утаивает как канарскит прокурор возвещать это отрадное для израиля, а с ними и для всех людей, благовестие, тот восстаёт не против еговистов, а против самого Еговы?⁴⁷⁰.

6. Егова объявляет на весь мир⁴⁷¹, что кто хочет сделаться телесно-бессмертным, тот должен бросить все веры и станет исполнять только писанное в Его книге с неба⁴⁷², но отчего же никто из сатанистов этому не верит; а исполняет писанное в уставах своей сатанинской перегородке; а вы даже хотите убить нас за это исполнение повеления Еговы?

7. Ну убедились ли вы теперь, что с возвращением израильтян (из Арсарета 3 к. Ездр. 13 – 41) к Егове исчезнет в мире не только- что всякое враждотворное (и канарскитское клеветничество на еговистов) талмуданство, но даже и сам источник всех талмудистов, т. е адски-враждотворная библия?

8. Правда ли, что каждый сатанист исчезнет из бытия, как и скот? Еккл.3:19; Пс.48:49,13; 2Пет.2:12.

9. Должно ли верить словам Еговы, что под именем поклонения Христу, Адонаю, Аллаху, небу и брамуту весь мир (кроме записанных в книге жизни или кроме еговистов) поклоняется исконному плуту, т. е. сатане?⁴⁷³ Гг. адски-христианские члены! (или член) ещё повторяю вам, что если вы убедительно не ответите мне на сии вопросы и на все статьи, то и я также возопию на вас к Егове, как и те братья и друзья мои, кои там на небе вопиют к Нему и просят отмщения их злодеям: К. с. Откр.6:10,11.

V. Рожон Еговы

данный мне, чтоб выставить оный против вас гонителей Его и мучителей нас, так говорит Егова о нынешнем всемирном светителе от него:

«Пришедшим с востока⁴⁷⁴. Я возбужду на севере, и он возвестить всем народам имя Моё⁴⁷⁵ и общечеловеческую истину⁴⁷⁶, но возвестит так, что ни публичной проповеди Его и даже ни треска от переломленного им прутика на улице никто не услышит⁴⁷⁷ и сего то мужа Я сделал светом всем народам и соединителем с ними израильтян в одну веру в меня на 1000 лет. Ис.41:25; 42:6 – 1; 45:23; 56:7; 2:2–4; Мк.11:17; Еф.4:13; Рим.11:17,29; К. с. Откр.15:4,11:1,2. На Соловецкий остров⁴⁷⁸, с Баранчи или от Синей горы (Дан.2:34), лежащей прямо на восток от Соловецкого, Егова – это предвечно-дивное и спасительное, Иоил.2:32 (3–5), имя Ему открыто в 1-й раз только Моисею 2 Моис. 6–3; 15 – 3; Ос.12:6; иудеям же сатана страшно запретил, никогда не произносить это имя, а другим народам он велел произносить вместо Егова человеческий деспотический титул – господин или барин (господь), пан, доминус, герр, лорд и т. д., а лютеру внушил написать, вместо Егова, выражение собачьей злости герр герр: Ам.3:7.

И так, слепые, глухие, с медными лбами или заживо мёртвые⁴⁷⁹ сатанисты, что вы противитесь и гоните Меня? Ведь вы заколетесь на всю нескончаемую вечность, напирая на сей мой рожон⁴⁸⁰, но так как Я не желаю смерти никакому человеку⁴⁸¹, то посему Я советую вам помазать очи ваши Моим коллурием из к. с.⁴⁸², чтоб вы прозрели и увидели-б, что это животворящее благовестие не мог выдумать без Меня, не только никакой человек, но и Ангел, да, и как вас не считать меднолобными⁴⁸³ и заживо-мёртвыми, если я говорю, что сего-то мужа Я сделал светом всем народам, то следовательно, кто осветится сим светом, тот должен воздать благодарность за оный только Мне; а не человеку и ни ангелу, и если кто скажет, «что этот свет не от Еговы, а бредни какого-то полковника»⁴⁸⁴, тот низрыгнёт хулу на Меня, а не на полковника и будет ввергнут в огненный провал и если вы верите сатане, что будто нет в нашей солнечной мириаде такого предвечно-бессмертного человека (еврея), который знает все таинства природы, не только земной, но и других солнцев и планет и может исцелять от всяких болезней и оживлять мёртвых⁴⁸⁵; то отчего же вы не верите, что в таком случае и всякая умерщвляющая религия бесполезна? 1Кор.15:29,32,16,17; Ис.65:15,1:2–15; Наум.1:2; Иез.20:38; 1Ин.3:15; 1Кор.13:1–3; Мф.25:41–46.

VI.

А из сего неопровержимо следует, что проклят от Бога бессмертия, мира и всемирно-братской любви, и от всех миротворцев. кто сочиняет какую-либо религиозную перегородку (т. е. вражду) в человечестве. К, с. Откр.21:8,22:15; Ис.5:20; Ам.5:7; Рим.1:18; Евр.4:13; Иуд.1:19.

VII.

Заключение.

1. Из всего написанного в сей Божией книжке ясно следует, что кто из вас не хочет сделаться телесно-бессмертным, тот толкуй только о том, как бы ему сделаться богачом или самым бесчеловечным канарскитом, христианином езуитом, и знаменитым барином или председателем сонма губителей⁴⁸⁶ и для того переходи во всякие сатанинские религии и народности хоть 5 раз в год; ибо и сами видите что нет награды сатанистам (или идущим по широкому пути) ни за какую у них веру. Мф.25:31,46,8:11,12; Ин.3:10,15; К. с. Откр.21:8,22:15,9:21,22; Ис.65:15,1:1,15; Пс.16:11,2 – 2; 7:11; Иез.20:38; К. с. Откр.2:9,3:9,14, 14, 16 – 18.

2. Кто же из вас пожелает сделаться бессмертным, тот должен исполнять в точности сказанное Еговой через всемирного светителя, в книжке под заглавием открытие 12-ти таин из последней битвы Еговы с сатаной.

3. Еговисты отнюдь не должны презирать или ненавидеть сатанистов, ни за какую их религию, народность, законы и грехи и не делать никакому из них никакого вреда и обмана, позволять сатанистам делать что им угодно над усопшими еговистами, и крестить и зачислять их детей в какие угодно сатанинские у них веры.

4. Еговисты должны отдавать кесарево кесарю, а Еговино Егове.

5. Каждые еговисты, при рассылке во все царства и народы сего животворящего благовестия Еговы, должны молиться так: от всей души моей возлюбленный⁴⁸⁷ Бог – Богов ⁴⁸⁸ предвечный человек Егова!⁴⁸⁹, пусть возвестится, как можно скорей, сей твой призыв к бессмертию и в одну веру в Тебя всем иудеям, а через них всем народам и племенам: ибо по предсказанию Твоему это благовестие должно начаться от иудеев⁴⁹⁰.

Но если же найдётся и такой осатанелый враг Твой, который и по прочтении сей книжки Твоей не перестанет гнать Тебя и изрыгать хулу на Тебя за такое животворящее благовестие Твоё и называть нас еговистов Твоих раскольниками или суеверами, то пусть у него отвалится язык и не увидит больше дневного света⁴⁹¹ согласно сказанному Тобою у Зах.14:12; К. с. Откр.18:6,8,20,2:22,23,3:10; Наум.1:2. Ибо такой враг Твой уже знает, что он творит волю сатаны! Аминь!

VIII.

И если это наше благовестие не от Еговы, то докажите мне, что оно от сатаны; а если же доказать не можете, то за что же вы убиваете нас? И неужели сатана вздумал приводить всех людей к поклонению Егове, сделать мир на 1000 лет и себя ввергнуть в провал? К. с. Откр.20:2,3.

IX.

Но не желая и вам всевечной погибели из бытия, Я в последний раз взываю к вам: отложите вашу злобу на Меня хоть только на ½ часа и с благоговением прислушайтесь, может быть вы услышите что Егова ныне через нас еговистов Его, набирает людей к телесному бессмертию из всех вер, и призывает весь мир в одну веру в Него на 1000 лет, а не новый раскол творит ещё в человечестве.

Ей! Истинно! Аминь.

* * *

Вот она „Божья книжка“ „сионской вести“, вот оно „всемирное и животворящее благовестие“ еговистов. Хотя „божья книжка“ и грозит „огненным провалом“ и шлёт ужасные проклятия тем, кто дерзнул бы „сказать, что этот свет не от Еговы, а бредни какого-то полковника“, тем не менее признать её за что-нибудь другое, кроме самого больного бреда, нет никакой возможности. Сплошной бред человека, не поднявшегося по своему религиозному образованию выше мещанских подонков. Это – своего рода „на дне“ сектантства. Для всякого здравомыслящего вполне понятно, что ответы на вопросы „божьей книжки“ еговиста – излишни, как излишен был бы разговор всерьёз с бредящим больным, невменяемым. Видов душевных болезней много, номенклатура и лечение их выходит из сферы деятельности православной миссии, – тут дело психиатров. О „сионской вести“ в миссионерской литературе поэтому самому не было бы и речи, не окажись психоз Ильина заразным. Бред религиозно-безграмотного штабс-капитана артиллерии создал секту. „Преданные в неискусен ум“ приняли словоизвержение пифии за „животворящее благовестие Еговы“, поверили ему более, чем Христу, святым Апостолам и их писаниям: христианство объявили (какая хула и дерзость!) делом сатаны, как некогда книжники и фарисеи объясняли чудеса Христовы силой Вельзевула; вместо единого Бога признали „двух равносильных и предвечно-бессмертных человеко-богов в нашей солнечной системе – еврея Егову и гейдена – сатану, Бога бессмертных (телесно), и бога смертных (телесно) людей“; „все веры“, в подрыв даже и собственной секте, назвали „и хорошими и никуда негодными, – хорошими, потому что из каждой можно попасть на десную перед Господа, на страшном суде Его, и никуда негодными, потому что из каждой можно попасть на ошуюю перед Ним“: полный религиозный индифферентизм! И сколько других нелепостей, и безбожия нагорожено в этой сумбурной секте?! и, что возмутительнее всего, почти под каждое изрыгание богохульства подставлен здесь текст Слова Божия, хотя последнее сектанты при случае похуляют и сатанинским писанием... О, бездна милосерды и долготерпения Божия к неведущим, „что творят“! От безумия, кощунства и богохульства еговистов несёт сердце-леденящим сатанинским холодом и ужасом! И однако доныне находятся в народе прозелиты этой дикой секты. Ужели и её последователи должны праздновать ныне и разделять торжество „свободы исповеданий“, наряду со старообрядцами, евангеликами, молоканами и с другими бесчисленными видами отступничества?! Тогда Россия опередит широтой своей веротерпимости саму Америку.

Н. Г.

I.

В № 20 „Мисс. Обозрения“ за 1904 г. о. Шлеев, в своей статье: „Необходимость научной подготовки единоверческого духовенства“, винит в неуспешности единоверия более всего единоверческих священников. Он проектирует своих достойных кандидатов на священствование среди единоверия, которые держали бы единоверцев неподвижно, угождали им во всех их требованиях и тем более вели себя изолированно от православной Церкви. О. Шлеев всю свою статью построил на своих соображениях, не касаясь св. Писания. Скажу несколько слов по поводу его статьи. Мне, как единоверцу, окружённому раскольниками родственниками, приходилось наблюдать в течение 30 лет над жизнью единоверия; хорошо мне известны и местные обычаи единоверия. О. Шлеев сетует на то, что более бывает присоединений к православной Церкви, чем к единоверию, он делает подсчёт по статистике за царствование Императора Николая 1-го и за теперешнее Николая II-го. Но О. Шлееву не мешало бы обратить внимание на законы гражданские, которые не мало влияли на раскольников „административностью“; по сие время единоверцы времени Николая I отличаются своей фанатичностью к православной Церкви. В настоящее время присоединение из раскола бывает более осмысленное и единоверцы становятся настоящими чадами св. Церкви; присоединения уступают теперь в количественном отношении, но теперешние единоверцы благонадёжнее прежних, что видно и на опыте. В Макарьевском уезде, Костромской епархии, на весь уезд был один единоверческий приход; за время 50-летнего своего существования единоверие в нём осталось неподвижно. Несмотря на то, что раскольников – целые деревни рядом с приходом, приход не пополнился насчёт раскола но, к сожалению, умалился. Вот тут какая причина? Единоверие этого прихода по всем желанным пунктам о. Шлеева: Богослужение – нельзя лучше требовать, священники меняются довольно через продолжительное время, и то по желанию самих единоверцев, но всё-таки к православному приходу более присоединилось раскольников, чем к единоверческому!.. Высказанное о. Шлеевым мнение о единоверческих священниках во многом не верно; священники набраны „с бору да с сосенки“, – правда, есть такие, но только они набраны по желанию самих же единоверцев, благодаря их полноправности в этом деле.

Что касается „новаторства, будто бы вводимого единоверч. священниками, слепого подражания никому – ненужного и даже гибельного“, то это уж слишком строгий суд... Блаженной памяти почивший о. архимандрит Павел Прусский сколько положил трудов для того, чтобы сблизить единоверие с православием, и его вы, о. Шлеев, отдаёте под суд... Лучше бы поучиться нам у о. Павла; едва ли нам с вами, о. Шлеев, удастся столько обратить заблудших на путь истины, сколько обратил их о. Павел!

Если поближе прислушаться и присмотреться к единоверческому приходу, то можно усмотреть таких единоверцев, которым не нравится всё то, что не по их желанию; но только такие единоверцы служат не для единения в вере, а лично для своих капризов; они всегда и во всём найдут неудовлетворительность, и между собой ведут нескончаемые споры и вражду; одни хотят, напр., чтобы все стены храма были обставлены иконами, другая партия этого не желает, чтобы не портить штукатурки стен гвоздями, пошли жалобы в Св. Синод; а священник – молчи, давай полную свободу прихожанам, „не глуши прихода“, он всё делает „для спасения души“; в результате вышло, что одна партия перестаёт ходить в храм, а всё благодаря „полноправству единоверцев“?... Главное дело для священника – говорить и делать правду; но она многим единоверцам не нравится, за неё можно нажить нерасположение у прихожан, лицемерить же не у каждого священника хватает духу. Спросите о. Шлеева, как нравятся единоверцам его беседы с раскольниками о содержимых православной Церковью обрядах. Многим единоверцам противны такие беседы, противно им и „новаторство“, но ужели из-за таких единоверцев и оставлять миссию? Как хотите, единоверцы, а миссия необходимо нужна, – неподвижное единоверие мало принесёт пользы: в Макарьевском уезде неподвижное единоверие за 50-летнее существование не приобрело столько чад св. Церкви, сколько новоустроенные приходы за 5 лет своего существования; а все они – с нежеланным (для о. Шлеева) „новаторством“; нет, – это „новаторство“ служит не препятствием для раскольников к присоединению, а скорее к единению с православной Церковью. Есть много единоверцев, известных пишущему эти строки, которым не только обряды православной церкви противны, но и всю православную Церковь они считают за еретическую, и мечтают об особом единоверческом епископе; скажите, о. Шлеев, и тут не нужно „ломать уклада единоверцев, освящённого веками“? Более всех такие-то единоверцы и не удовлетворяются в их пожеланиях! О. Шлеев коснулся проповедничества, а до главного вопроса тут почему-то не договорился: чтение нараспев святоотеческих поучений, может быть, только в больших городах настраивает „на праздничный лад“ слушателей, а что касается захолустных сёл, то в большинстве случаев бывает так: берутся читать поучения такие мастера, что читаемого и сами не понимают, не понимают их чтения и слушатели, и в большинстве предпочитают выходить из храма на это время... А что скажет о. Шлеев о живой проповеди, которая не только желательна, но и необходима в нынешнее время? но ведь некоторым единоверцам она не нужна, – значит и тут молчи священник? а молчанием скорее можно „заглушить приход“: живая проповедь большинству приносит немалую пользу; разве и тут „слепое подражание“? „Единоверцы сознательно, осмысленно сами выбирают себе пастыря и прочих служителей“, говорит о. Шлеев, – да разве все в приходе одного и того же желают иметь пастырем? сколько бывает нестроения в приходе из-за выборов? например, из-за псаломщика нежелающая сторона перестаёт ходить в церковь... а это всё оттого, что единоверцы считают себя „полноправными в приходе“. О. Шлеев православных посылает учиться у единоверцев. Ужели же на самом деле необходимо каждому прихожанину распоряжаться в церкви для спасения души? Сомневаемся. Для спасения нужны кротость и смирение, а не гордость... О. Шлееву хочется выделить единоверческое духовенство в особое общество, которое должно будто бы добиваться своих прав. Но, кажется, должно быть известным о. Шлееву, что единоверческое духовенство имеет такие же права, как православные. Что же – разве завести единоверцам особый комитет, наподобие австрийского „духовного совета“? но это уже что-то не единоверие. Нам, единоверцам, следует достигать единения духа в союзе мира, чем единоверцы ещё не могут похвалиться. А о. Шлеев хочет закрепить единоверие в узкие рамки неподвижности.

О. Шлеев говорит, что молодые люди становятся никудышниками от „новаторства“ священников; таких молодых людей вовсе не интересует религиозная жизнь и делаются они не только никудышниками, а нередко и нигилистами, но это уже не по вине священников...

В проектируемой о. Шлеевым школе для подготовки кандидатов священства первые места займут уволенные из учебных заведений, хотя сам же о. Шлеев говорит: несчастие для единоверцев иметь священника, уволенного из учебного заведения. Предметы единоверческой школы, намеченные о. Шлеевым, одноверцев не удовлетворят. Единоверие вообще более всего дорожит местным обычаем, не взирая на книжный устав, и тем более, если единоверческий приход состоит из раскольников, обратившихся из разных сект, и каждый из них требует, что для него нравится, нередко в ущерб другим; а всех таковых священнику нет возможности удовлетворить.

Вернее всего можно ожидать успеха единоверия, если священник будет миссионерствовать: тогда не будет места соблазнам через „новаторство“, и не будут единоверцы пренебрегать новоисправленными обрядами. Если он будет знать одно только богослужение и не будет миссионером или проповедником, успех единоверия сомнителен. Да не посетует на меня о. Шлеев, – я высказал то, что пережил и перечувствовал, бывши единоверцем 30 лет, интересуясь в тоже время и миссионерством; и в настоящее время служу в числе „малых сих“ в районе коренного единоверия. И, вот моё убеждение: только в единстве миссии единоверия и православия – успех единоверческого дела.

Единоверческий священник Макарьевского уезда Николай Васильев

II. (Ответ о. Васильеву).

Замечания о. Васильева на мою статью о необходимости научной подготовки единоверческого духовенства лишь только подтверждают мою мысль. Через них лишний раз убеждаемся в необходимости для единоверческого духовенства образовательного ценза. Малоуспешие Единоверия главным образом зависит от неудачного подбора чинов единоверческого духовенства. Большинство единоверческих батюшек не понимает, что такое Единоверие. Оно по большей части считает Единоверие унией, переходной ступенью к православию, а не самим Православием. Благодаря такому своему пониманию, оно сделало Единоверие ненавистным в глазах старообрядства. Истинно-благочестивые старообрядцы, желая присоединиться к православию на правах Единоверия, часто оставляют своё намерение, ибо не находят, где бы можно было присоединиться. Видимые ими единоверческие церкви сплошь да рядом страдают той же неустроенностью в богослужении, какой нередко отличаются соседние православные.

Правда, батюшки этих единоверческих церквей занимаются миссионерствованием среди староверов, но это нисколько не привлекает в их церкви народ, исключая особенных случаев, бывающих в 50 лет один раз в виду благоприятного стечения обстоятельств (история возникновения новых единоверческих приходов в Костромской епархии).

Единоверческие священники нередко забывают, что „Царство Божие не в словеси, а в силе“ (1Кор.4:20). Истину православия нужно доказывать не словами, а делами. Богослужение, проявление нашей веры, нашего благочестия, не так малозначительно, чтобы не обращать на него внимания и не ценить его. Единоверие не должно быть однобоким явлением. Оно должно обнаруживать свою силу, свою жизнь во всём, т. е. не только в миссионерской проповеди своих батюшек. Богослужение, уставность его, выборное начало в избрании пастырей и в решении других насущных нужд прихода – всё это тоже должно быть проникнуто духом миссионерства. Единоверие должно быть „во всем всем вся, да всяко некия Христу приобрящет“ (1Кор.9:22). Старообрядцам нравится уставность богослужения, нравится выборное начало в жизни церковной общины – и Единоверие, если хочет быть спасительною мрежею отщепенцев, должно иметь их. Не говорим о других мотивах к сохранению всего этого среди Единоверия. Рассуждаем, стоя на точке зрения моего оппонента.

Единоверие, в видах привлечения старообрядцев, нужно оберегать от новаторства его батюшек. Много хорошего в беседах единоверческих священников и в живой их проповеди в храме после литургии, но не меньше плохого и в навязывании со стороны батюшек несвойственного Единоверию порядка в церковно-общественной жизни. Мы знаем пастыря, который вёл беседы со старообрядцами о содержимых православной церковью обрядах, говорил еженедельно проповеди в конце обедни в своём приходском храме, существовавшем и в царствование Николая I-го, и за всё это не только не слышал порицания от фанатичных, по словам о. Васильева, единоверцев, но и заслужил искреннюю, доказанную делом благодарность. Много делу проповеди помогает и осмысленное чтение нараспев свято-отеческих-уставных поучений. Если прихожане не умеют хорошо читать и многие не слушают их за то, то пусть сам пастырь, если не за литургией, то за утренней службой читает осмысленно и хорошо, чем несомненно привлечёт и невнимательных слушателей. Добрые обычаи тем не менее надо поддерживать, если они падают. Уклады жизни, если они загромождаются людскими страстями, нужно лишь оберегать, а не уничтожать. Выборное начало в некоторых приходах Единоверия, как видим, у о. Васильева стоит ненормально. Уничтожать, однако, нужно лишь эту ненормальность, а не само право выбора. Единоверческие приходы будут миссионерскими лишь тогда, когда явятся истинными братствами. Но там, где нет свободы приходского выбора, там нет братства, а есть лишь одно рабство. Там крепостное право во главе со священником. О. Васильеву нравится крепостное духовное право. Ему нравится, когда прихожане лишены права при решении главных церковно-приходских вопросов. Если у единоверцев, несмотря на их выборы, в наличности мало хорошего духовенства, то это зависит не от выбора, а от того, что не из кого выбирать. Иные из единоверцев решаются лучше дольше ждать, чем брать неподходящего кандидата, а иные, под влиянием ощущаемой нужды, соглашаются взять и не особенно подходящего человека. „Одна партия берёт псаломщика, а другая“, более идеальная, скажем мы, „не берёт“. Дурного в этом нет. Дорого сознательное отношение к Церкви. Плохого нет и в другом приведённом о. Васильевым случае. „Одни хотят, говорит он, украсить иконами все стены храма, а другие – не все“. Ревнивое отношение единоверцев к своим нравам происходит не от гордости, а от истинного отношения к вопросам прихода. Благодаря такому отношению, они, действительно, постоянно обмениваются мнениями, подчас несхожими. Но во мнозех советех спасение. Истина нередко скрыта и открывается лишь после долгого искания, а дела прихода состоят не в размещении лишь икон.

Новаторство, под которым разумеется неразумное подражание единоверческих священников православным батюшкам, в котором не был грешен о. Павел Прусский, к сожалению, присуще и Николаевским единоверческим приходам. Однако они, по мнению о. Васильева, отличаются неподвижностью!? Следовательно, успех Единоверия не в новаторстве, за которое рьяно стоит автор, а в чём-то другом. Успех Единоверия в удачном подборе духовенства? в научной подготовке кандидатов на места единоверческих священников. Правда, в проектируемую мной школу будут поступать между другими уволенные из учебных заведений, но за то, поучившись в школе, они будут окончившими курс этой школы, подготовленными лицами, которые сумеют подорожить в своём приходе и местным обычаем и книжным уставом, сумеют остановить отпадение молодых единоверцев, ибо будут проходить порядочное число нужных предметов.

Через устройство единоверческой школы Единоверческое духовенство не обособится в „особое общество со своими правами“. Учащийся в том или другом учебном заведении может не отрываться от своего прежнего круга хороших людей. При школе мной не проектируется особый единоверческий комитет, наподобие „австрийского духовного совета“, не проектируется, хотя бы и нужно, и отдельный епископ. Будущий патриарх сам его даст.

Благодаря научной неподготовленности и вообще всякой неподготовленности единоверческого духовенства, Единоверие малоуспешно. Малоуспешие было во все царствования. О сравнительном присоединении к православию и единоверию говорилось не к унижению первого. О. Васильев напрасно намекает об этом. В рядах служителей алтаря не место полицейским чинам.

Достойные кандидаты на места единоверческих священников не те, кои угождают единоверцам во всех их требованиях, кои держат Единоверие неподвижно и изолировано от православия, а те, кои не глушат в Единоверии хороших его сторон, делая из Единоверия живой миссионерский стан, правда, со своим, отличным от православных приходов богослужебно-общественным укладом, но укладом спасительным, не нуждающимся в поправках посредством укорачивания и пестроты богослужения и отнятия прав у прихожан.

Автор ссылается в своих суждениях о Единоверии на свой опыт и наблюдение над жизнью Единоверия в одном Макарьевском уезде, Костромской епархии, где единоверцы, за исключением одного прихода, новые. Пишущий же эти строки, при написании своей статьи, опирался на личные наблюдения над Единоверием в гг.: С.-Петербурге, Москве, Н.-Новгороде, Казани, Самаре, Симбирске, Саратове, Киеве, Житомире, Орле, Туле и др. многих городах и сёлах России, на наблюдения своих родственников-единоверческих священников, живущих в Московской, Нижегородской, Казанской и Симбирской губерниях и на рассказы наезжающих ко мне единоверческих батюшек, и своих товарищей по академии, съехавшихся в академию с разных и отдалённых мест России, не только Европейской, но и Азиатской. О. Васильев сетует, что в пользу единоверческой школы мной не приведены места из св. Писания. Буквы в св. Писании о Единоверческой школе нет, потому я и не привёл, хотя о. Васильев по всей видимости любит букву. В настоящей заметке указаны два-три текста, кои, думаю, должны удовлетворить и о. Васильева.

Свящ. С. Шлеев

В редакцию „Миссионерского Обозрения“ прислано письмо из Москвы. Письмо это касается нашей статьи, помещённой в 12 № журнала за 1904 г. Оно собственно подвергает осуждению следующие наши слова: „евангельский фарисей молился в храме с древними обрядами, похвалялся своим благочестием, однако Богом не был оправдан за свою гордость и ожесточение“.

Г. В. Г-ев спрашивает: „позвольте узнать, из чего это видно, что он не оправдан? Евангельский текст ст. 14 вовсе не говорит о его неоправданности, а указывает только, что смиренный мытарь в этом случае более оправдан, чем самоуверенный фарисей. О том же свидетельствуют другие места свящ. Писания: Мф.5:19; Флп.1:16–19...

В конце своего письма вопрошатель заявляет: „как бы ни было умалено приношение приносящего, но оно не сводится к нулю, если только делается не на показ: Мф.6:1–2. Поэтому слова Д. Боголюбова нельзя считать верными в вышеприведённом месте“.

Г. Г-ев придаёт столь серьёзное значение своему возражению, что просит обнародовать его письмо. Мы это охотно делаем, но положительно утверждаем, что письмо его не основательно.

И вот наши доказательства. – Из ст. 14 гл. 18 от Луки, правда, не видно, что фарисей ушёл из храма неоправданным. Зато в этом же стихе Господь о нём сказал: „всякий, возвышающий сам себя, унижен будет“. Унижен будет, конечно, после смерти, за гробом, – ибо на земле фарисеи всеми прославлялись (Мф.6:1–2 ст.).

Унижение это, равносильно утрате права на помилование от Бога. Такой вывод следует сделать из слов Христовых: „если праведность ваша не превзойдёт праведности книжников и фарисеев, то вы не войдёте в Царство Небесное“ (Мф.5:20).

Ясно отсюда, что фарисейская праведность не имеет в очах Божиих приписываемого ей людьми значения. Ясно, что этой праведностью нельзя спастись перед Богом.

Почему?

Да потому, что она проникнута само-ослеплением, потому что она основана на гордости и лишена смирения. Такая же праведность, делаемая на показ, по словам самого г. Г-ева, сводится к нулю.

Наши слова подтверждаются учением Христовым; но их проповедует и Ап. Павел, когда говорит: „делами закона не оправдается никакая плоть“ (Рим.3:20). Фарисеи делали только правду законную; они гордились ею и затворяли своё сердце для смиренной веры в Бога. Вследствие того они остались неоправданными и непомилованными в царстве Божием.

Не оправдаются и христиане за своё обрядовое благочестие, обнажённое от правой веры. Г. Г-ев напрасно считает наши слова „неверными“...

Д. Боголюбов

Был ли приобщён Иуда Спасителем, или он удалился с вечери установления Таинства св. евхаристии⁴⁹².

Таков мой запрос вашей уважаемой редакции. Церковь православная, на основании песнопения Страстной седмицы и других, утверждает, что Иуда приобщался на вечери Св. Таин тела и крови Господней. Мне с этим мнением не хочется согласиться, да и нельзя. Человек, о котором Иисус не мог даже молиться, ибо говорил: „кроме сына погибели“, (Ин.17:12). Затем читайте Евангелие Матфея глава 26, со стиха 20-го: «Когда же настал вечер, Он возлёг с двенадцатью учениками, и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст меня» ... Читайте до 26 стиха, и в предыдущем стихе 25 говорится: при сём и Иуда предающий Его сказал: «не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал». И с этого времени Иуды более не видно, чтобы оставался с учениками, он только мог участвовать в иудейской Пасхе? с того времени Иуда удалился к первосвященникам, это видно с 26 стиха; и Христос совершал вечерю, т. е. по-нашему преломление хлеба, а по учению православной Церкви Св. Тайну. На этой вечери уже Иуды не могло быть: Христос, совершив вечерю и, сейчас же пошёл с учениками на гору, воспевая, и затем в саду Гефсиманском молится до того времени, когда уже, как видно из стиха 46-го, Иисус сказал: встаньте пойдёмте; вот приближается предающий Меня. И когда ещё говорил Он, вот, Иуда один из двенадцати, пришёл, с ним множество народа с мечами и с дрекольями. Значит, с того момента, когда Иисус изобличил Иуду, он не был с ними, идёт с набранной им партией злых людей; а Христос находился с учениками молящийся смиренно, и выходит на встречу Иуде, – а Иуда на встречу Иисусу. Из этого уже достаточно ясно видно, что Иуда не мог причаститься св. тайн: – первое, – потому, что в нём был сатана, и Христос знал, что в человеке; – второе ясно – видно, что Иуда был с учениками только при участии в ветхой иудейской пасхе: это видно из стиха 25-го – а со стиха 26 и по 47 видно, что Иуды не было ни на вечере св. тайн, ни в пути,, когда шёл Иисус с учениками на гору, когда они воспевали, ни в саду Гефсиманском, когда они молились. – и вдруг является Иуда с народом иудейским предательски! Ещё раз повторяю, что Иуда был с учениками, ел хлеб пасхальный, но св. тайны тела и крови Христовых не причащался. Это мой взгляд и моё верование согласно 26-гл., выше приведённой...

Наставник русских баптистов, Ф. И. Балихин

Ответ на запрос г. Балихину.

Прежде всего г. Балихин совершенно неправильно говорит, что об Иуде Предателе Иисус не мог даже молиться, – и ссылается в подтверждение своих слов на Ин.17:12. Между тем в означенном месте евангелия Иоанна буквально говорится только о том, что из учеников Христа Спасителя, данных Ему Отцом, никто не погиб кроме сына погибели. Вот буквальный текст 12-го стиха: когда Я был с ними в мире, Я соблюдал их во имя Твое; тех, которых Ты дал Яне, Я сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание (Пс.108:17). Где же тут говорится, что Господь Иисус Христос даже не мог молиться об Иуде Предателе? Наоборот, из слов Спасителя: когда Я был в мире, Я соблюдал их во имя Твое, – видно, что и Иуда Предатель, как апостол, не лишён был молитвенного попечения со стороны своего Учителя (срав. Мф.5:44–45).

Усиливаясь доказать, что Иуда Предатель не участвовал в новозаветной Пасхе, т. е. не вкушал Тела и Крови Господа Иисуса Христа, г. Балихин исключительно опирается на евангелие от Матфея и ни единым словом не оговаривается об евангелии от Луки. Но евангелист Матфей совершенно обходит молчанием то обстоятельство, что Иуда участвовал в новозаветной Пасхе, – следовательно ссылаться на его евангелие по данному вопросу (о приобщении Иуды) нельзя; ведь невозможно же доказывать какую-либо истину документом, в котором об этой истине ничего не говорится. Поэтому все рассуждения г. Балихина, основанные будто бы на евангелии от Матфея, в существе дела являются измышлениями самого же г. Балихина (Рим.3:4); все они разлетаются, как дым, от следующих слов евангелиста Луки: и взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас проливается. И вот, рука предающего Меня со Мной за столом (Лк.22:16–21). Вот ясное и неопровержимое свидетельство, что Иуда участвовал в евхаристической жертве! Спаситель не говорит, что рука предающего была раньше со Мною за столом, а теперь её уже нет среди нас, напротив, Господь Иисус Христос с особенной силой указывает, что вот сейчас, в настоящую минуту, когда уже преподано Его Тело и Кровь ученикам, Предатель находится ещё среди них за общим столом. Господь этим указанием желал опять подействовать на омрачённую душу Предателя и побудить его к раскаянию. Почему же г. Балихин в своих рассуждениях замалчивает ясные свидетельства евангелия Луки о приобщении Предателя? Впрочем, это обычный сектантский приём выбирать из Слова Божия только то, что по-видимому оправдывает сектантскую мысль, – и отбрасывать из Священного Писания всё, что не оправдывает сектантского суемудрия.

Наконец, по мнению г. Балихина, Иуда не мог потому „причаститься Святых Таин, что в нём был сатана, и Христос знал, что в человеке“. Это рассуждение можно сравнить с такими словами: „этого больного нельзя лечить и давать ему лекарства, потому что он сильно болен!“... Г. Балихину конечно известны слова Христа Спасителя, сказанные книжникам и фарисеям, когда эти лицемеры упрекнули Спасителя за то, что Он находится в обществе мытарей и грешников. Не здоровые, – сказал Христос, – имеют нужду во враче, но больные. Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мк.2:17). После грехопадения наших прародителей мир подпал под власть сатаны (1Ин.5:19); Христос-Спаситель для того и воплотился в мире, чтобы разрушить дела диавола (1Ин.3:8; Евр.2:14–15). С этою целью Он основал Церковь свою (Мф.16:18) и установил в ней благодатные таинства, в которых мы почерпаем силы для борьбы с сатаной (Еф.6:10–17); и говорить, что таинство не может быть преподано грешнику потому, что он – грешник, – значит не понимать значения и цели искупительной жертвы Христовой. Но понятное дело, что человек должен приступать к таинствам Церкви со строгим внутренним самоиспытанием (1Кор.11:28; Деян.2:38), – должен заглянуть в свою душу и подумать о том, насколько он подготовлен к принятию Небесного Света. Господь же желает всем людям спастись (1Тим.2:4) и употребляет все средства обратить грешного человека от власти сатаны к Богу (Деян.26:18); всякого, приходящего к Нему, Христос не изгоняет вон (Ин.6:37). Вот почему Спаситель допустил до причащения и Предателя вместе с другими апостолами, хотя Он, как Серцеведец, знал, что Иуда предаст Его, апостол Пётр трижды отречётся от Него, а остальные ученики малодушно разбегутся каждый в свою сторону и оставят Его одного (Мф.26:31–35; Ин.16:32). Благость Божию относительно грешников нельзя оценивать соображениями холодного человеческого ума (Рим.2:4); даже в самый конечный момент в саду Гефсиманском Христос обращается к Иуде с кроткими словами: друг! для чего ты пришёл? (Мф.26:50) и побуждает этим сердце предателя к последней возможности одуматься и прозреть в свой страшный поступок.

Н. Булгаков

(Речь на годичном собрании Братства Св. Трёх Святителей в г. Ардатове Симб. г. 30 января с. г. о средствах к поднятию энергии нашего пастырства).

1. Сегодня, в день памяти великих проповедников истины Христовой, гремящих „ученми своими“ века и тысячелетия и по смерти, невольно хочется воскликнуть: где вы, богатыри христианского богословия, великаны духа? Зачем скрылись вы от нас в наши дни шатания устоев веры и нравственности христианских? Вот для вас время благоприятное!

Не то ли чувство душевного томления и подавленности энергии чувствовали вы, собратья, когда донеслась до нас весть о сравнительно недавних потерях, – о смерти Никанора Одесского, Платона Киевского, Амвросия Оптинского, Феофана-затворника, Ильминского, Рачинского и ещё так недавней смерти Амвросия Харьковского? А припомните то чувство, которое ещё так недавно удручало нас всех, – чувство при чтении тревожных телеграмм о тяжком состоянии здоровья нашего о. Иоанна Кронштадтского?

На чём выросли эти чувства, что их породило? Разве все эти люди не достигли псаломского предела жизни, разве нельзя было восторгаться, оглядываясь на минувшую жизнь этих людей, которым Господь дал так много и дарований, и приношения этих даров в труде на пользу стада Божия?

Нет, из другого источника струилась наша тревога: нам думалось: „кто же их заменит, где те мужи совета и веры великой, которые поведут и дальше корабль Божий“? Когда мы оглядывались кругом и пристальными взорами искали этих вождей, но не находили, тогда-то и появилась наша тревога, – нам начинало казаться, что теперешнее наше оскудение есть дело карающей руки Божией, начинали отзываться в душе грозные слова Пророка Божия: „вот я отниму от вас и крепкого, и крепкую, и сильного, и сильную, и мужа совета и разумения“...

Жутко становилось на душе в такие минуты... страшно становилось жить, с боязнью, без надежды, всматривались мы вперёд, через загадочную завесу грядущих событий... Дух падал и падал...

2. Много говорилось об этом упадке духа среди нашего духовенства, много людей старались распознать причины этого тяжёлого, но несомненно существующего явления. Винили наши духовные школы, винили за то, что они не подготовили нас надлежаще к жизни, не выработали у нас здравого взгляда на жизнь и в лучшем случае выпустили нас поверхностными идеалистами. – Не буду разбираться в этом вопросе, – многие из этих обвинений школы, – безусловно правильны, но не в школе всё же – главные причины упадка духа среди духовенства.

Сколько я видел молодых людей, поступивших священниками в приходы уезда. С какой духовной радостью я слушал их восторженные молодые проекты о служении народу, о воспитании его в любви ко Христу, разлитии среди прихода света Христова... Проходил год, два, три, приезжал я снова, снова говорил с этими людьми и с грустью наблюдал, как мало-помалу расходовался их молодой идеализм, слышались жалобы на начальство, отказывавшее в поддержке, на собратий, скептически-недоброжелательно откликавшихся на молодые начинания. В речи, прежде так и дышавшей одушевлённой верой в Бога, в своё дело, в людей, – всё сильнее и сильнее слышалась желчная нотка, с годами становившаяся лейтмотивом в настроении молодого пастыря... „Я – один, а один в поле не воин“, „лбом стену не прошибёшь“... Простите, что я должен огорчить вас и ещё недавно слышанным мною ответом одного ещё очень молодого священника: „делайте, идите вперёд, мы пойдём за вами, только больно-то на нас не рассчитывайте: мы народ маленький – держим нос по ветру“...

Но, к несчастью, жизнь священника, с её нелёгкими экономическими и правовыми условиями, отзывается на нём, не только подрезывая его идеальные стремления, но нанося серьёзный удар и его правительственным устоям, т. е. уничтожая фактически часть выработанной образованием и воспитанием христианской культуры человека.

Его долг – служить нравственному перерождению прихожан, развитию в них христианского милосердия, уничтожению любостяжания, „еже есть, по Апостолу, идолослужение“, – всегда находится в споре с нуждами священника экономическими.

И вот, сжатый с одной стороны суровыми требованиями долга, постоянной боязнью ответа перед строгим начальством, с другой – потребностями живого человека, вынужденный закрывать глаза на вопиющую бедность своего прихожанина, священник вынужден искать какого-либо бокового, часто фальшивого выхода из своего также ложного положения... Какой мыслящий и честный человек не придёт при подобном положении в уныние, что же ему делать, как быть? Если он, по требованию долга, не сорвёт этой несчастной пятишницы за брак с крестьянина, и другой, и третий, и десятый, и двадцатый не отдадут ему его заработка, – на что же тогда будет он кормить, поить, одевать и воспитывать свою семью? Но раз он потребует настоятельно своей платы, полетит жалоба начальству: вот-де такой-то „поп“ вымогатель... А начальству редко видно живого человека, со всеми его нуждами: оно не видит его из-за сурового требования канона, а иногда и просто из-за бумажного вороха...

Едет следователь, тянется эта ужасная унизительная судебная процедура в местожительстве священника, идут бесконечные слухи и толки: вот-де как наш Прохор попа подвёл, слышь, бают, суд приехал, да нашего-то батюшку следователь журил больно!

Други! Взглянемте хотя на минуту в душу этого подсудимого: быть может он много трудился, он – образцовый храмоздатель, прекрасный школьный воспитатель, даровитый проповедник, трудолюбивый искоренитель пьянства, разврата, воровства и др. пороков? Каково ему теперь? Что он думает, о чём болит его душа в часы унижения? Да, мира нет, всё больше растёт раздражение, всё меньше и меньше верит он старому убеждению юности, что лишь путь честного труда, путь нелицеприятного выполнения долга способен обеспечить ему мир и благосостояние... Бледнеют в душе принципы чести, добра, верности до смерти, а на сцену выступает насущный день, со всей своей наглой циничностью, со всею неотвязчивой и давящей силой запросов шкурного свойства⁴⁹³...

Помните ли вы, мои слушатели, знаменитые картины В. В. Верещагина: „Забытый часовой на Шипке“? Вот на первом рисунке, среди дико воющей Балканской вьюги, стоит часовой. Стройно, прямо, с ружьём „на караул“, стоит солдат: не берёт пока его вьюга,, не сильна она бороться с сильным чувством солдатского долга... Но это пока... Посмотрите другой рисунок: тот же часовой, та же вьюга, те же кучи снега, тот же насквозь пронизывающий холод... только одна перемена: судорожно сжались руки, только прислонено ружье, голова сжалась с туловищем... но всё же далеко видят, упорно смотрят из-под обледенелых век глаза служаки: в них смотрит остаток солдатского долга... Взгляните дальше: опять та – же вьюга, целый сугроб снега близ часового, уже в снегу лежит его ружье, уже закрылись глаза под силой вьюги, всё туловище судорожно сжалось, согнулось... Вот последний рисунок: куча снега, чуть-чуть видна солдатская спина, дальше выходит из снега верх башлыка, а с другого конца неподвижно выдаётся ружейный штык... Это только могила солдата, могила солдатского долга...

Не похожие ли явления замечаем мы и в священнической среде: сначала строго и честно держал иерей своё святое знамя; потом буря жизни, отсутствие спроса на честную идейную работу, ложное экономическое положение, широкое применение административного усмотрения, – всё это и многое другое вместе выматывает живую душу пастыря, гасит искру Божию...

3. Как же сохранить в человеке эту искру Божию, как возгреть её в пастыре – священнике, в особенности обязанном во все дни жизни „трезвиться, облекшись в броню правды, веры и любви и в шлем надежды спасения“ (1Фес.5:8)? – Пусть на это даст нам ответ величайший апостол языков: он говорит: утешайте друг друга, назидайте один другого... Вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных; поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы во всём. Смотрите, чтобы кто кому не воздавал злом за зло, но всегда ищите добра и друг другу и всем... такова бо воля Божия... и Духа не угашайте“... (1Фес.5:11,14–16,18–19).

Великие слова, но как далеки мы от них! Тяжело сознаться, что взаимное разъединение нигде не сделало такого зла, как в среде священников. Совершенно спокойно, пожалуй даже с чувством скрытого удовольствия, наблюдает за этим разъединением духовная администрация. Лишь только несколько священников установят между собой общение, станут собираться для обсуждения своих дел, тотчас появляется подозрение в том, что эти священники – народ не трезвый, собираются не ради суждения о „словесех благочестия“, а ради самых низменных удовольствий. Мы знаем и примеры, когда такие собрания вызывали доносы по начальству...

А как велико значение этого общения? Сколько у нас, священников, общего дела, общих вопросов, общих условий жизни; сколько минут и часов можно провести в серьёзной, полезной, одушевлённой товарищеской беседе! По долгу службы я много езжу по уезду, много приходится говорить о деле с священниками уезда, и по долгому опыту я знаю, как изголодался наш сельский священник голодом духовным, с какой радостью встречали они меня, как свежего человека, которому приходится много слышать, видеть, читать, беседовать и наблюдать... Редко на ночлегах я засыпал ранее часа–двух ночи, несмотря на мою усталость. И всё это время было полно самой искренней беседой принципиального характера...

Благодарю вас за эти часы, собратья, благодарю! Через них я убедился, что, „жив Господь Бог“ и много верных слуг Он имеет среди народа, в смирении и долготерпении деющих своё великое дело! Вы не видите часто осязательных плодов ваших усилий; но всякое доброе дело не кричит о себе, как зло, нарушающее порядок и течение жизни! „Юны и лета твоя, о младый человече“, говорит Святитель Димитрий Ростовский⁴⁹⁴, „суть то дние первоплоднии, должен еси отдати я на жертву Господу Богу твоему: сиесть должен еси в юности твоей научитися работати Господеви, соблюдати заповеди Его, блюстися опасно, еже бы тебе не прогневати Творца своего каковым грехом смертным, но в целомудрии чисто и честно жити, путем Закона Божия ходящи, и будет то Богови жертва от первоплодных твоих благоприятна“.

Отсутствие пастырского общения крайне тяжело отзывается и на личности самого священника, и на плодотворности его работы, в которой каждому приходится идти путём ошибок и зачастую повторять ошибки своего ближайшего соседа-священника, и, наконец, на экономическом быту его.

„Сегодня мордвин, завтра мордвин, после завтра мордвин, на четвертые сутки сам омордвинишься“, с чувством горя говорил мне один молодой сельский священник, тоскуя вместе со мной о разделении среди духовенства. – С годами отвыкаем интересоваться серьёзными вещами, редко в кабинете священника увидишь не только толстый, но даже более или менее серьёзный богословский журнал. Читаются мелкие газетные сообщения, причём на прочтения хотя бы и газетной, но большой и серьёзной статьи, не хватает терпения... Что ни говорите, а не видя себе подобных, развитых и умных людей, невольно начнёшь ассимилироваться с тем, что есть около вас, начинаешь интересоваться их интересами, глядеть на жизнь их глазами, мерить явления жизни их аршином...

Теперь кратко просмотрим те тяжёлые ущербы, какие наносит разобщение среди священников их деятельности. – Всем нам приходится строить храмы, заботиться об их благоукрашении живописью, иконостасами. И вот мы один за другим повторяем одну и туже ошибку: строим громадные храмы, которые никогда не бывают полными, разделяем их обычно на две половины – тёплую и холодную. Служим и молимся в тёплых приделах зимой, когда много молящихся, а летом отворяем весь храм... только молящихся почти не бывает – все на полевых работах...

Строим драгоценные, многоярусные иконостасы, все их сплошь покрываем чрезвычайно мелкой резьбой, украшаем гирляндами цветов из дерева, тратим многие тысячи на их позолоту. И что же получается: да выставка столярных работ в стиле какого-либо какинского мордвина ⁴⁹⁵. Проходит год – все эти страшно дорого стоившие иконостасы покрываются толстым слоем пыли, которую никак не очистишь, особенно с нашими сельскими сторожами... И вот когда один священник уже тяжело расплачивается за свою ошибку, другой, – верстах в трёх, идёт вслед за ним, режет тысячный иконостас и запасает себе на долгие годы постоянный источник раздражения и беспокойства...

То же самое происходит и с живописью. Затрачиваются большие деньги на чеканку золотую, но живопись положительно уродлива. Но стоит появиться в епархии одному художественно устроенному храму, как тотчас появляются подражания⁴⁹⁶...

Возьмём один пример вредного влияния священнической разобщённости и на их личный быт. Сплошь и рядом видишь пустыми священнические усадьбы, нет ни сада, ни пчельника, ни хозяйственных построек. Узнаёшь причину и слышишь: „что я для чужого-то дяди буду распинаться“! Не сужу и нельзя судить, потому что этот чужой дядя тоже только для себя старается. И живёт так священник десятки лет в приходе куста не посадит, но кому же вредит, как не себе: вслед за всем тем, чтоб он заработал на своей усадьбе, ему не придётся протягивать руки к прихожанину, отнимая у него последнее! – Но вот и другой пример: священник долго жил в приходе, посадил сад, превосходно оборудовал полевое хозяйство. Но вот он умирает, оставляет сирот, является другой священник. Ему нет дела до сирот – детей собрата, с спокойной совестью забирает он себе плоды чужого труда за ничтожную плату, иногда не достигающую и ¹/₁₀ стоимости приобретаемого... Вот новый тяжкий плод разобщённости – полное отсутствие корпоративного сознания.

Нужно ли говорить, что вследствие разобщения священник сам-друг, один, выносит на себе и тяжёлые испытания. Его не ободрят, не заступятся за него в часы горя. Други! Куда мы денемся от слова Апостола: „заступайте немощные“!..

Вот в этом священническом разобщении и скрывается, по глубокому моему убеждению, главная причина общего упадка духа среди духовенства. Всегда один, без поддержки, священник скоро теряет почву под собой... Но „брат от брата помогаем, яко град твёрд“.

Сколько убедительных примеров громадной пользы общественного начала жизни мы видим и в приходе.

Мне близко знакома жизнь пчёлки-работницы, посмотрите, спросите, как она зимой переживает холода и морозы... Тесным клубом свившись, сидят пчёлки в улье, но сидят не покойно, а в постоянном движении: те пчёлки, которые сейчас только ползали снаружи клуба, на холоде, скоро дойдут в средину, чтобы, отогревшись там, снова выползти наружу с новым запасом жизненных сил и с ними закрывать, защищать от холода свою дружную общину...

Что же не совьёмся и мы, братья, в дружную семью, зачем обрекаем себя на борьбу одиноко, без мира, без радости, без братской поддержки? Я давно уже говорю, я устал уже, но не умел передать и сотой доли печальных плодов нашего разъединения, да это и едва ли возможно: „не достанет ми времени повествующу“...

4. Что же делать?

По всей стране Русской разбросано громадной силы электрическая батарея... Десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч элементов батареи поставлены всюду... Что же не видно этой батареи, что же не слышно этой титанической силы? Да вот что: забыли соединить эти элементы проволокой взаимного общения. Вот почему не видно энергии, вот почему плохо идёт работа...

Не время ли, братья, протянуть эту проволоку, подать друг другу руку мира, взаимной поддержки? Не время ли поднять и решить дело о пастырских собраниях?

Из дали седой старины доносится до нас правило св. апостол:

„Епископы церквей да собираются дважды в год для рассуждения о делах благочестия“.

Ту паству, какую имел в древнее время епископ, ныне имеет каждый русский пресвитер. И разве жизнь этой паствы так уже мирно, тихо и праведно течёт, чтобы не подавать о себе вопросов для общего обсуждения?

Нет, время говорит совсем другое, настойчиво твердит оно о крайней нужде пастырского единения в союзе мира...

Итак, к единению, братья – товарищи, к единению!!

Всех вас прошу обсудить дело о пастырских собраниях наших, всех прошу положить руку свою в наше общее святое дело.

Да поможет нам Бог, братья, и Святые Три Святителя! Ей, Господи, гряди – же, ей, Господи, споспеши-же! Святии трие Святителие, молите Бога о нас!

Свящ. И. Анастасиев

„И сказал (И. Христос) им (апостолам): жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою“ (Еванг. Лк.10:2).

Когда на Дальнем Востоке вспыхнула никому нежеланная и „навязанная нам“ война, тогда среди многих русских людей проявилось такое движение, которое первое время считали патриотическим.

Впрочем, и в самый период означенного движения находились скептики, которые старались набрасывать тень на шумные патриотические демонстрации, доказывая, что последние нередко выражались в насильнических выходках по отношению мирных обывателей. Скептикам не верили; тем более, что патриотизмом охвачены были целые учреждения и сословия, как, напр., земства, городские думы и дворянские собрания. Отовсюду торжественно встречали и сопровождали полководцев на войну; везде говорились приличествующие случаю речи, читались адреса, подносились стяги и даже иконы (в которые однако многие из подносящих не верили) – одним словом, везде и всюду был проявлен сильный общественный подъём означенного патриотического характера, но... не надолго. Вскоре же после целого ряда военных неудач настроение общества вдруг так круто изменилось в противоположном направлении, что из среды коренных русских людей нашлось немало сочувствующих японцам.

Любопытный разговор пришлось раз нам вести с одним японофилом.

– Ну, каков ваш взгляд на христианство, – не изменился ли под впечатлением настоящей войны? – спросил меня, собеседник.

– Всё такой же, отвечаю, как был и раньше.

– Я, впрочем, не знаю ваших религиозных воззрений, но не сдаётся ли вам, что эта война ставит крест христианству?

– Извините, более чем странный вопрос: в самом деле интересно, почему в вашей голове возникла подобная мысль об упразднении христианства?

– Причина та, – спокойно объясняет собеседник, – что я вижу, как недавние дикари начинают побеждать христианский народ, – это всё равно, что Будда побеждает Христа.

– И я всё-таки ничего не понимаю; да вы, говорю, знакомы ли с Евангелием?

– Помнится, что, когда учился в младших классах гимназии, приходилось читать Евангелие.

– Любопытно, как же вы его читали?

– Обыкновенно как всякого рода книгу: Евангелие употреблялось в гимназии в виде руководства для обучения гимназистов славянскому языку и для каких-то справок, нужных о. законоучителю.

– Позвольте ещё предложить, правда, не совсем скромный вопрос: мне бы хотелось знать, – в семье вашей находился ли уголок для Евангелия, так необходимого в деле религиозного воспитания детей?

– Нет, отец с матерью были в высокой степени рационалисты и на наше религиозное воспитание скорее смотрели отрицательно, зато во всём остальном строго соблюдали принцип терпимости и свободы.

– Тем не менее, я полагаю, вам не безызвестно, что Христос никогда и нигде не обучал людей стратегии, никогда и нигде не обосновывал высоту Своего учения на началах военного искусства, обеспечивающего людям победы.

– Позвольте, позвольте! – загорячился мой совопросник, – а как же, у православных (он причислял себя к партии свободомыслящих) в церкви на молебне поётся „с нами Бог, разумейте язы́цы и покоряйтеся, яко с нами Бог“, – ясно, что здесь Бог является уж как победитель нашего супостата?

На этот вопрос мне пришлось отвечать своему собеседнику приблизительно в таком смысле: Как видно из евангелия, говорю, очень печальный факт, что люди, в силу своего несовершенства, не могут побеждать врага одной молитвой, а прибегают к силе оружия, – к чисто человеческим способам защиты, и только в этом последнем смысле Церковь терпит бедствия войны. Но были и такие случаи, когда безоружные защитники своего достояния (как, напр., иноки некоторых св. обителей нашего отечества) молитвой отгоняли неприятельские полчища.

Вот, надо думать, к каким победам призывает церковь сынов своих приведёнными словами „с нами Бог“! – Это к победам нравственным. Разумеется, Бог с людьми и они с Ним – исполняющие его св. закон. Он – защита и крепость Своего виноградника – Церкви Христовой, имеющей пребыть неодолимой вражеской силой до скончания века. В этом смысле, между прочим, объясняет – „с нами Бог“ – и епископ Сергий.

„Но, братия, – пишет преосв. автор, – вдумаемся в великие слова: „С нами Бог! разумейте язы́цы, и покоряйтеся“. О мирском ли могуществе говорится в них, о покорении ли всего мира внешней силой и оружием, или о торжестве царства другого, неземного, царства истины и правды, которое не ищет себе внешнего властительства на земле, никому не грозит оружием, которое совсем непохоже на царство мирское и даже противоположно ему? Недаром в настоящем празднике мы поражаемся удивительными противоположностями: небо, и вертеп, ясли и невместимый Бог. „Царь Израилев Христос приходит“ (стихиры предпразднества), для земли открывается новая жизнь, полагается начало вечному царству, а царство земное или совсем не замечает этого пришествия и остаётся чуждо ему (как римляне), или же прямо вооружается против него и ищет убить Новорождённого (как Ирод), и из всех людей, из всех могучих владык мира, из всех богатых и знатных и просвещённых, одни только убогие, смиренные пастыри, в эту ночь сторожившие свои стада, оказались достойными и готовыми встретить грядущее царство и воспеть ему, вместе с ангелами, торжествующую песнь. Не обладать миром пришёл, следовательно, Христос и не к такому покорению призывает Он языки⁴⁹⁷.

Впрочем, продолжаю, – влияние Евангелия бывает и на войне. Например, все средства, принятые женевской конвенцией к смягчению ужасов последней, поскольку они соблюдаются воюющими сторонами, есть уже нравственная победа – победа Евангелия; точно также идея международного „Красного Креста“, вооружённая только милосердием и человеколюбием, – есть опять огромная нравственная победа над злом. Нравственно может побеждать и воин своим братским отношением к безоружному врагу.

– Ну, с этой стороны, возразил мой оппонент, японцы, пожалуй, более нас христиане. В самом деле, разве вы не слыхали, как они предупредительны по отношению к нашим пленным, как ухаживают японские врачи и сёстры милосердия за нашими ранеными.

– Слышать-то слышал о многом, слышал, напр., о том, как они усердно щеголяют перед европейцами своей гуманностью, но рядом с такими слухами доносится, как японцы в известных случаях проявляют свою азиатскую натуру, – это тогда, когда стреляют по нашим санитарам, когда мучат оставленных или забытых на поле брани наших раненых.

– И вы верите, что японцы способны на жестокость? Это скорее дело рук хунхузов⁴⁹⁸.

– Представьте, что факты, обличающие желтолицых противников в зверстве, подтверждаются людьми вполне беспристрастными, которых нельзя заподозрить в шовинизме, – почему же им не верить?

– Так поверьте и тому, что японцы в мирное время самый радушный, гостеприимный народ, например, когда туристу или своему соотечественнику приходится совершать большие поездки по стране, его всюду могут приютить и накормить за самую умеренную плату, и даже на всякий случай ставится под открытым небом стол, убранный снедью, – садитесь и закусывайте, если голодны; тут же перед вами стоит кружка, в которую и опустите (по таксе) свою лепту. Не правда ли, какой чудный обычай.

– Прекрасный, что говорить; но не слыхали ли вы, как наши некультурные мужички совсем задаром кормят и одевают вокруг себя большие кадры нищих, особенно размножившихся за последние годы? Не слыхали ли, как в каждой захудалой и нередко голодной деревеньке для таких оборванцев существуют ночлежные дома и „сборные избы“, содержащиеся на общественный счёт?

Слышал, слышал, улыбнулся мой собеседник, – и отношусь вполне сочувственно к подобным трогательным обычаям мужиков.

– Но при этом, говорю, не приходила ли вам в голову подобная, правда мечтательная мысль, – а что, мол, если бы люди, кто бы они ни были, японцы, французы, немцы, китайцы, русские, если бы они культивировали свою жизнь более нравственно, если бы увеличивали любовь друг к другу, да разве тогда не сократились бы в человечестве великие страдания и не отошли бы в область предания войны, как пережиток жестокого, варварского отношения между народами. К сожалению, выходит как раз наоборот: европейские народности стремятся не к увеличению любви, а к милитаризму и к борьбе международных рынков. Япония, идя по следам Европы, в этом отношении даже опередила своих учителей: она готовилась несколько лет к войне с Россией, – целое десятилетие напрягала энергию на приготовление к ужасной современной бойне, которую, по здравому-то смыслу, не могут искупить никакие самые выгодные для страны материальные приобретения.

– Однако согласитесь, что японцы всё же более правы нас в настоящей войне? – задал вопрос собеседник.

– Вы, кажется, отвечаю, хотите перенести разговор на дипломатическую почву, – а это вне моей компетенции. Для дипломатии, по-моему, могут быть иногда не обязательны принципы морали: она принимает в расчёт Закон борьбы за существование, а логика последнего такова, что, если желаешь сохранить равновесие мира, – готовься заранее к войне.

– Которая, проговорил мой собеседник, оказывается, разгорелась вовсю. Как не грустен факт, но я желаю победы не русским, а японцам, уверенный, что побеждённая страна совершенно обновится.

„Какой, однако, странный человек“, – прощаясь с собеседником, невольно подумал я. И как много стало встречаться подобных личностей в наши скорбные дни.

* * *

Нам известен один кружок, где часто приходится слышать одушевляющие речи в пользу японцев, т. е., в пользу их побед, которыми они всколыхнули русское общество, – в каком же направлении? – „Да они, объясняет председатель кружка, – взяли сопку в 203 метра, а мы (интеллигенция) должны взять внутренний Порт-Артур, защищаемый бюрократией, которая вовлекла русский народ в эту бесплодную войну. Впрочем, продолжает оратор, есть и плоды, – именно такие, что с развитием успешных военных операций японцами, мы наконец возьмём крепость, и на её развалинах воздвигнем знамя свободы – свободы личности, свободы печати, свободы совести и свободы общественных собраний. Поэтому, гг.. я приглашаю вас всех объединиться на борьбу за право, за дорогую нам свободу“! Слышатся дружные аплодисменты со стороны сочувствующих и затем поднимается другой оратор. Он тоже, что и первый говорит о бесплодности войны, но добавляет, что она заинтересовала лишь капиталистов и всякого рода авантюристов, которые (перед войной) бесцеремонно хозяйничали по части истребления чудных корейских лесов. Между тем война народу не только не нужна, но прямо непосильна; она приведёт его к разорению, к голоду, к мору. Зачем в самом деле ему Манчжурия, зачем Порт-Артур и железная дорога? Народу нужно образование, – нужно уравнение в правах со всеми сословиями. И если действительно война даёт толчок к обновлению страны в правовом отношении, то, конечно, нужно лишь пожелать японцам дальнейших успехов.

Раздаётся взволнованный голос третьего оратора.

– Гг.! начал он, я против побед японских, да и против самой войны. Поймите, наконец, что ведь нас призывают предшествующие ораторы осуществлять в деятельности принцип инквизиции, – во имя чего же? – какого-то, по-моему, фиктивного счастья, которое мы мечтаем получить, добившись известных преобразований страны. Гг., одумайтесь, как же примириться с точки зрения хотя бы элементарной гуманности с теми дорогими каждому жертвами, с нашими сынами, братьями, с той русской кровью, которая обильно проливается в далёкой и чуждой нам и народу Манчжурии. Гг.! я обращаюсь к вашему чувству, к вашему сердцу, убеждённый, что оно содрогнётся в скорби, при мысли о всех тех ужасах, которые совершаются на войне. Гг., ведь только на почве психоза, на почве извращения нравственного чувства можно объяснить равнодушие некоторых к величайшему человеческому бедствию! – Речь этого оратора имела значительное действие почти на всё собрание. Тогда поднимается четвёртый и говорит: „Я всей душой за скорейшее окончание войны и за мир. Гг., я желал бы обратить ваше внимание на тот факт, что идея мира, во главе которой стоит гр. Л. Н. Толстой, должна считаться крупным явлением в нашей науке. Собственно говоря, русская общественная мысль в этом направлении будилась давно: развитию мирных идей в обществе служили, напр., такие произведения, как рассказы Гаршина, произведения самого Л. Н-ча, произведения иностранных писателей, вроде Даймонда, и наконец произведения кисти художников, вроде картин покойного Верещагина. Несомненно, под влиянием всех ужасов несчастной нашей войны названная идея мира должна сильнее углубиться в сознании известного круга людей, так сказать, – выноситься в наболевшем русском сердце, стать безусловно живой и захватить всё большие и большие круги мыслящих, мирно настроенных людей“.

Я вношу такую поправку в речь четвёртого оратора. Идея, говорю, станет „живой“ лишь тогда, когда люди проникнутся духом Христовым, когда будут питаться от него, как от Живой воды, текущей в жизнь вечную, когда последуют по тому пути, который Он указал, называя Себя „Путь, Истина и Жизнь“. В противном случае эта идея висит в воздухе, и люди, мирно настроенные, могут обратиться в насильников, как на самом деле и случилось с теми толстовцами, которые в настоящую войну примкнули к партии японофилов.

А как же народ смотрит на войну? – спросил вдруг кто-то из собеседников.

– Народ признаёт войну только защитительную, – ответило разом несколько голосов.

– Глубоко-поучительный факт, – продолжал один: народ проявляет на войне чудеса храбрости, когда сражается за веру, царя и отечество, когда руководится сознанием долга, и при всём том он любит мир, безусловным отрицанием которого служат войны. Для народа понятно, и он в это верит, что последние с точки зрения Евангелия являются ярким показателем нашего нравственного недуга, накопившегося как .электричество во всех сословиях: грубого эгоизма, религиозного индифферентизма и неверия к самым священным христианским истинам. Вот основная причина, указанная у ап. Матфея в 24 главе и у других евангелистов, почему не исчезают на земле войны.

– Ну, гг., возразил ещё оратор, – да мы подобной философией о войне и мире совершенно уклонились от прямого предмета наших обсуждений, – от того, как обновить или умиротворить страну, охваченную, как вам известно, внутренней войной или всеобщей смутой. В самом деле, перед нами ряд таких событий, которые и на равнодушное, ко всему чёрствое сердце, казалось бы, должны произвести потрясающее впечатление: затяжная, несчастная война, застой в делах, оскудение, обострённые национальные вопросы: финляндский, армянский, еврейский, польский; протесты земств, городов, корпораций; студенческие волнения, демонстрации; рабочее движение, стачки, программы, беспорядки запасных; политические убийства; учащающиеся убийства должностных лиц: аграрные преступления, поджоги и под всем этим самое опасное – растущий ропот и брожение в народе. А впереди холера, а может быть и чума.

Голос этого последнего оратора действительно направил прения на ту тему, какая, по-видимому, особенно близка была всем, – это вопрос об обновлении страны, которая, по общему мнению, ищет выхода, и в которой лишь крупные реформы положат начало умиротворению. Разговор мог бы затянутся надолго; могли бы быть новые горячие речи; но тут вышел неприятный инцидент, обычно разыгравшийся на почве личных счётов: схватились два главных оратора, – кому из них быть большим, за кем остаётся власть верховодить кружком? многие стали расходиться. И я поспешил покинуть собрание, скажу, в тяжёлом настроении, чувствуя какую-то обиду за людей.

Да, я имел основание, мало того обижаться, но и скорбеть, за себя и за многих. Постараюсь, насколько сумею, изложить сейчас причину этой скорби. Как в вышеприведённой кружковой беседе, так и в некоторых других, ведённых нами в разное время с интеллигентными людьми, мы часто останавливались на вопросе об „обновлении страны“, созидательной работе в ней.

Созидательная работа – это область будущего, область какой-то скрытой от нас тайны. Но едва ли можно оспаривать, что успешность означенной колоссальной работы не столько зависит от внешних преобразований страны, сколько от наличных духовных сил русских людей, из которых прежде всего должна выделиться „соль земли“.

Какой это учёный говорил, – кажется, Карлейль, – что „историю делают герои“, и вот, понимая под последними, конечно, не одних полководцев-завоевателей, а главным образом людей нравственной силы, – мы видим, – что „во главе угла“ стоит горсть галилейских рыбаков. Облечённые на служение человечеству силой Св. Духа, – мы видим, что они этой силой победили мир, и решительно определили новый поворот истории. Далее мы видим, что на повороте каждой страны всегда выдвигались лишь единичные личности, напр., в нашем отечестве, во времена смуты, принесли величайшую услугу государству два–три горячих истинных патриота. Они и им подобные люди и составляли „соль земли“. Дело их есть дело любви, самоотвержения, преданности, доходящей до готовности „положить свои души за многие души“!

Какая возвышенная, достойная истинных героев работа – работа духа! И как в наше лихолетье испытывается страшная нужда в этих людях, – которые бы, вместе с властным словом религии, могли установить положительное направление в жизни.

Неоспоримо, все мы сознаём, что страна ищет выхода, а они более нас; причём, подобно пророкам, они проникновенно зрят в будущее; которое их духовному взору представляется светлым лучом, пронизывающим сумрак настоящего тревожного движения. С другой стороны, нужно понять, что „в это полное грозных событий время все должны объединиться“ и „каждый должен возжечь свой светильник, готовый встретить жениха“.

Но возвратимся к действительности и поставим себе такой вопрос: „где же люди в наше время“? Где истинные светочи страны? Увы! Их почти незаметно: бюрократия, говорят, совершенно обанкротилась настоящей войной, а интеллигенция (хотя, по нашему мнению, нет основания заподозривать бюрократию в не интеллигентности), если судить по данным новейшей литературы – по Чехову, Андрееву, Вересаеву, Горькому, – давно уж стоит на пути морального разложения. А ведь эти люди должны бы сделаться солью земли, – духовными водителями тёмного меньшего брата, принадлежащего к огромному большинству нашей скорбящей родины. Так, по крайней мере, выяснились умственному взору силы образованных людей до войны. Но в данный момент мы опять не видим людей, а видим лишь кричащую толпу, будто бы объединённую во имя протеста. Явление чрезвычайно грустное, и над ним невольно глубоко приходится задуматься.

Тот факт, что настроение у всех боевое, скорее насильнического характера, свидетельствует о пробуждении в людях низких инстинктов, – о господстве зла в жизни. „Жизнь отравлена злобой, пишет по этому поводу священник о. Петров. Все раздражены, возмущены и всем недовольны. Выискивают причины недовольства. Перекоряются. Обманываются сами и стараются обмануть один другого. В злобе сжимают друг на друга кулаки. Кто виноват? Кого казнить“?

(Газ. „Рус. Слово“ 1905 № 56).

Виноваты, говорят, все – это общеисторический грех, – грех всего уклада русской жизни. По нашему мнению, такое объяснение ровно ничего не объясняет. Грешно кидать укор и на историю – грешно уже потому одному, что в истории, мы знаем, были и светлые периоды, когда добро торжествовало над злобой, когда появлялись безусловно светлые личности, горящие одним желанием послужить с самоотвержением общенародному благу. Поэтому, если касаться истории, то было бы более понятно, – разуметь историю последних годов, когда особенно ненормально складывалась русская жизнь. – Это грех конкретный, наш грех; он под руками; причём, когда я вижу бессознательно кричащих подростков и даже детей, – то у меня сейчас же невольно возникает мысль – о грехе семьи и школы, против которых часто и не без основания вопят детские голоса. Грех, следовательно, нашего современного воспитания. Ведь оно формирует людей нравственной силы; ведь в семье и школе должно духовно обогащаться молодое поколение, которому надлежит теперь начать созидательную работу, постепенно исправляя наши исторические грехи и ошибки. А между тем, вместо обогащения, мы видим полное обнищание и порабощение духа человеческого. В самом деле, откуда же получают направление известные современные типы „человеков в футляре“, людей 20 числа – и ловкие дельцы, карьеристы? Где складывается духовный мир подобных личностей, как не в семье? Да не они ли, эти люди, убеждают нас, что современная семья, собственно говоря, и не воспитывает детей. В ней, по-видимому, совершенно отсутствуют истинные устои воспитания, какие, напр., даёт религия. Кажется, ни для кого не тайна, что религия в представлении многих и многих сделалась предметом величайших соблазнов. Те, которые смотрят на нее, как на средневековой пережиток, в известном смысле, пожалуй, воспитывают детей: вместо религии они стараются вложить в детские души хоть мёртвые формулы порядочности, справедливости и трезвого (?) взгляда на вещи.

Гораздо печальнее обстоит дело воспитания в таких семьях, где религией прикрывается холодное равнодушие к ней⁴⁹⁹. Тут нередко принуждают детей исполнять церковные обряды, над которыми в душе подсмеиваются.

Мы считаем прямо необходимым подчеркнуть религию в вопросе воспитания, как потому, что она – основа последнего, так и потому, что она – самый живой предмет в руках убеждённых религиозных родителей; она передаётся непосредственно через влияние одной сильной личности на другую слабую, но крайне восприимчивую; тогда как остальные элементы, входящие в состав воспитания нравственной личности, – в подавляющем значении, даёт отчасти школьная среда, отчасти получаются из книг, отчасти от товарищества.

Школа, несомненно, является помощницей семьи в воспитании детей; несомненно, что и она не чужда фарисейской закваски, – по разрешению религиозных вопросов. Грех, по словам Спасителя, – огромный. Как же не грех, если, например, школьное начальство только полицейскими способами поддерживает внешнее благочестие в учениках? Как же не грех „оцеживать комара и проглатывать верблюда“, – т. е. заботиться, чтобы ученики в церковь ходили попарно, стояли благочинно и т. п., и совершенно не заботиться о правильной постановке преподавания Закона Божия, в особенности чтения Евангелия, – что составляет „душу живу“ в религиозном воспитании?..

Кто не знает, как нередко живое Божье слово перекраивается педагогами в мёртвую букву? как часто из Закона Божия делают грозу для детей и преимущественно для малоспособных и слабых памятью? О религиозном чувстве, о разумении детским сердцем „глаголов вечной жизни“ – об этом и помину нет на уроках преподавания: всё сосредоточено на казовой стороне дела, на механическом заучивании детьми молитв, рассказов, катехизиса, – всё это нужно для ревизий, экзаменов, оцениваемых 5-ти бальной системой, – всё это, по-видимому, направлено для целей посторонних, – в самом худшем смысле для самолюбия преподавателя, но ровно ничего для ученика, для его жизни.

К той же сторонней цели свелось и преподавание Евангелия, из которого, как известно, сделали учебную книгу или руководство для упражнения ребят в техническом чтении⁵⁰⁰.

Нисколько не в лучших, если только не в худших, условиях находится развитие детской души и в остальном отношении, напр., в эстетическом. Метода везде одна: вколачивание, зубристика, плюс орудия репрессий. Естественно, что при таком режиме, ученик, подрастая, начинал протестовать, или искал для удовлетворения жажды любознательности свои пути, открывающиеся через чтения „запрещённого плода“. Например, „в шестом классе гимназисты уже готовы. Читают „капитал“ Маркса и всю недозволенную литературу“.

Они „готовы“ протестовать против означенного школьного насилия, против отрицательной системы воспитания, наконец, против лицемерия, лжи школьной бюрократии, „возлагающей бремена тяжкие, а с своей стороны перстом её не хотящей двинуть“. Вот, по-нашему крайнему разумению, ближайшая причина появления разных забастовок и демонстраций в среде подростков.

Такую же причину мы усматриваем и в движении взрослых лиц, – причина в обнищании духа этих лиц. Общественная, служебная и вообще самостоятельная жизнь каждого далеко не способствует к нашему духовному обогащению, а скорее обкрадывает, производит крушения. Ведь и общественная деятельность каждого зиждется опять на отрицательной системе. „Плачевная и опасная система, как называет её преосв. Антонин, система, когда чередуются только усмотрение, одобрение, послушание и молчание: они создают иллюзии и ослепление“.

А если „опасна“, скажут, тогда надо немедленно её переменить. А переменить её можно через быстрое преобразование страны, – помощью коренных реформ. Да, нужно, конечно, но этого мало; так как ту или другую систему создают люди, а в них-то и недостаток. Поэтому необходимо немедленное преобразование внутреннего строя жизни людей путём Христовым, т. е. необходимо всеобщее покаяние и сильный религиозный подъём, преимущественно в среде верующих. И тогда явятся истинные делатели на ниве Божией. Тогда прекратятся и дни скорби, что обещано было Спасителем нашим (Еванг. Мф.24:22).

Соединимся же, братия и други, в горячей молитве к Богу, да призовём с собой на молитву и детей наших. Не забудем, что и дети находятся в числе избранников Отца Небесного.

Господи! с упованием к Твоему благоутробию прибегаем, – умягчи паши жестокие сердца, просвети разум, да преуспеем в делании заповедей Твоих, ведущих нас к водворению на земле правды, мира, любви и радости о Св. Духе!

С. Бронницкий

В феврале 1902 года пришёл ко мне в Витебск известный уставщик бывший беглопоповщинский, а теперь единоверческий, мещанин посада Лужков, Черниговской губ., Яков Кузьмич Фешов. Его прислал ко мне покойный о. Варфоломей Студенков, единоверческий священник села Русского Поречного, Курской епархии, с запиской ко мне: „Примите сего. Сей воистину израильтянин, в нем же льсти несть“. Собственно о. Варфоломей просил принять его в псаломщики, но место псаломщика при Благовещенской единоверческой церкви было занято уже. А потому, предложив Як. К. Фешову погостить у меня, я просил его рассказать мне, как он жил в расколе и поправлял службу при беглых попах и что там видел и слышал. Он охотно поделился со мной нижеприведённым повествованием.

* * *

Отец мой, К. Ив. Фешов, 40 лет служил уставщиком при лужковской беглопоповщинской моленной. Ещё в детстве он обучил меня чтению, письму, крюковому пению и уставу церковному. Уставщичество у нас передавалось как бы преемственно – из рода в род. Я поступил уставщиком 17-ти лет, в 1876 году, в гор. Боровск, Калужской губ. Постоянного попа при боровской моленной не было, по временам лишь приезжал к нам из гор. Обояни, Курской губ. (моленной купца Василия Андреева Булгакова), беглый поп Иоанн (фамилии его не помню). В отсутствие же его все требы – от таинства крещения (прости, Господи, грех моего неведения!) до обряда похорон – совершал я. Я же, по примеру прежних уставщиков, читал и разрешительную молитву умершим и расписывался на ней. (Потом, впрочем, родитель мой решительно запретил мне это, говоря, что это – дело иерея).

В 1879 году, по приглашению, я переехал в Москву к беглопоповцу Ивану Васильеву Карасеву. У него в моленной (на Малой Андроновке, в собств. д.) был беглый поп о. Гавриил Знаменский. Он бежал в раскол из села Черкасов, Московской епархии. Надолго остался у меня в памяти этот „иерей“. Первоначально в 1877 г. он поступил к беглопоповцам в посад Лужки. Мой родитель был при нём дьячком или уставщиком в „пунной“ моленной. („Пунная“ моленная получила своё название от пуни⁵⁰¹ – сарая, где совершалось и совершается у лужковских беглопоповцев служение; только теперь пуня – моленная под железной крышей). Общество „пунное“ отличалось от ветковского, более распространённого в Лужковском посаде, тем, что приходящих от мнимой ереси попов, т. е. от православной Церкви, принимало не вторым, а третьим чином. Так приняли в „пунный“ раскол и о. Гавриила. Но среди „пунных“ ему пришлось быть не долго. Дело в том, что общество ветковское в это время не имело попа, но было богаче „пунного“, и вот ветковцы переманили к себе о. Гавриила; свозили его в Ветку и там перемазали его. Послужил он у ветковцев немного: по „слабой жизни“ он очутился скоро за штатом. Не желая оставаться за штатом, о. Гавриил начал проситься к „пунным“. „Пунные“ попечители – Афанасий Федоров Комаров и Фёдор Григорьев Бобров объявили ему: „прокляни ветковцев и будешь у нас служить“. Он проклял и был снова принят третьим чином. Но не долго прослужил бродячий поп у „пунных“ и второй раз: жена его, природная москвичка, не пожелав жить в Лужках, перетянула его в Москву, где он и поступил к Ив. В. Карасеву. Карасев, хотя и принадлежал к ветковскому согласию, однако принял его без всякого чиноприёма. В это время о. Гавриил вызвал меня из Боровска к себе. Год спустя он получил приглашение в Оренбургскую губернию от попечителя моленной хутора Родники, Ивана Кондратьева Кадысева, для совершения треб. О. Гавриил взял с собой и меня. Здесь мы окрестили 700 младенцев и повенчали 270 браков. При крещении не хватило у нас, между прочим, мнимого мира. Не зная, что делать, о. Гавриил обратился ко мне за советом. Я сказал ему, что по древлеправославному (собственно раскольническому) обычаю древнее миро обязательно должно быть разбавляемо деревянным маслом (таков догмат беглопоповщины!), и подал ему бутылку с маслом. Таким образом и легко, и скоро мы избежали недостатка мира, без помазания которым нельзя быть христианином. При заключении браков, мы венчали по 20 пар зараз: повенчавши одну пару, пропев трижды, при обведении брачующихся столько же раз посолонь вокруг стола, „святии мученицы“, – венцы тотчас же надевали на следующую пару и т. д. Отдохнув час, при безобразном „утешении“, опять принимались за венчание. Венчали и старых, и молодых, имеющих детей и почти – детей, что не запрещается древним старообрядческим православием.

Через месяц мы вернулись в Москву. Спустя некоторое время, я поступил уставщиком к донскому казаку Петру Дмитриеву Мухину (по его просьбе). Попа у него в это время не было.

Прослужив у Мухина три месяца, я получил из Оренбургской губернии, от помянутого Кадысева, приглашение прибыть к нему для служения с „чёным попом“, беглым иеромонахом Иларием. Я предложил своему земляку Ф. С. Шмаковх, теперь покойному, путешествовать со мной, на что тот изъявил своё согласие.

Вскоре после нашего отъезда поступил к Мухину австрийский или белокриничный лже-поп Авраамий. Последний был привезён из Молдавии уставщиком Мухина В. Я. Железниковым и, поскольку выдавал себя за православного священника, подвергнут был мнимому миропомазанию, в доме известного нижегородского поповца Бутрова. Обман лже-попа обнаружился, и Авраамий, стыда ради, пропал без вести.

Проездом в Оренбургскую губернию остановились мы со Шмаковым в г. Саратове. Здесь мы, 20 июля, на Илию пророка, зашли в кафедральный собор. При сравнении неряшества своих моленных и служения в них попов, а подчас и проходимцев, с благолепием храма Божия и торжественным архиерейским служением, у меня невольно вырвалось: „Фёдор Семёнович, какой мы святыни лишаемся“! Он ответил мне слезами. Но и после этого, по грехам нашим, нам обоим ещё много времени пришлось быть в расколе.

В хуторе Родники я прослужил только около двух месяцев: сильно заболев лихорадкой, я рассчитался с Кадысевым и вернулся в Москву на старое место, в моленную Ив. В. Карасева. О. Гавриила здесь уже не было: он был взят властью и, по определению епархиального начальства, отбывал 7-ми месячную епитимию в Знаменском монастыре, что на Варварке, куда я нередко к нему заходил. По отбытии епитимии, он был послан на место псаломщика в одно из сёл Елинского уезда, куда – не помню. На этом месте он и кончил свою многомятежную жизнь, покаявшись перед св. кафолической Церковью.

Вскоре после моего прибытия в Москву, сюда же прибыл с Ветки беглый поп Пётр Ремизов. Явился он к Евлампию Гаврилову (Новая дер., 9 пер., собств. д.), который добывал беглых попов. У Гаврилова и я стоял на квартире: это была наша общая беглопоповщинская станция. 8 сентября 1881 года мы с о. Петром были приняты в помянутую моленную Карасева. О. Пётр был взят из села Борисовки, Верейского уезда, Московской епархии. В семействе у него были: жена один сын и две дочери. Сначала он бежал на Ветку сманенный туда упомянутым Гавриловым, а с Ветки, поссорившись с тамошними попечителями, прибыл в Москву. Около полугода спустя, нас вызвали в Калугу для совершения треб. Моленная находилась по улице Малой Козинке, у Якова Сергеева Филатова. При совершении крещений, у нас, как и всегда почти, не хватило мнимого мира и мы прибегли к обычному „разбавлению“. Вернувшись в Москву, я получил от родителей письмо – прибыть на родину (для бракосочетания).

В Лужках, ещё до моего прибытия туда, общество ветковского согласия меня избрало в уставщики. В это время здесь был беглый поп о. Роман Нечаев. О. Нечаев служил раньше в Курской епархии, при Покровской единоверческой церкви города Рыльска. За повенчание несовершеннолетней девицы и за приписку ей одного года он был отрешён от места с запрещением священнослужения на три года и назначением на должность псаломщика единоверческой церкви в селе Дерлове, близ Курска. Будучи материально состоятельным человеком, он не исправлял должности псаломщика, а жил все три года в своём доме, в г. Рыльске. Отбыв запрещение, был назначен священником в тоже село Дерлово. Лужковцы давно уже следили за о. Романом, зная о всех делах его через жену церковного старосты рыльской единоверческой церкви (принадлежавшую к ветковскому согласию). Они приготовили уже ему изменнический путь и лишь ожидали разрешения ему священнослужения. Отслужив две обедни в селе Дерлове, в присутствии лужковских депутатов Гаврилы Карпова Луткова и Фёдора Семёнова Малкова, для доказательства разрешения на священнодействие, о. Роман отправился с этими депутатами в Лужки. На Ветке беглого попа приняли в раскол через обычное мазание деревянным маслом, или воображаемым иосифовским миром. Мазал его подобный ему беглый поп Пётр Оболенский (старуха жена его и сейчас проживает на Ветке). Служил у нас о. Роман всего десять месяцев и умер, без покаяния, от удара, за письмом к жене своей, жившей в Рыльске. Страшно было наказание Божие за измену св. Церкви!.. Для похорон о. Романа общество намерено было пригласить из посада Климова беглого попа о. Михаила Колоколова, самим же обществом удалённого от службы за курение табаку. Сделали собрание. За приглашение высказывались заправилы Ф. С. Малков, Антип Емельянов Цмикалин и Абрам Федоров Бобров; но старец Степан Порфирьев Новиков возражал: „честное собрание, как же мы будем его табачную руку целовать: ведь мы все должны будем идти к нему под благословение“?! Все согласились с Новиковым и подняли молву: „не надо табашника“! И похоронили мы студного попа, без попа, я и Абрам Семенов Томилин (ныне единоверческий псаломщик пос. Лужков)... При о. Романе „пунные“ помещались с ветковцами, приняв догмат последних (второй чин для принятия беглых попов и вообще православных в раскол).

Через полгода после печальной памяти события общество командировало в Москву меня и попечителя Петра Андреева Соловьева для добывания нового попа. Это было в 1882 году, после Троицына дня. Прибыв на известную уже беглопоповщинскую станцию, мы объявили Гаврилову цель нашего приезда. Он начал „ходатайствовать“ по нашему делу. Кто-то указал ему священника при церкви „Нечаянная радость“, что на Житном дворе, о. Владимира Минервина. И вот мы стали его сватать. Я, Соловьев и Гаврилов явились в названную церковь к ранней литургии, которую служил о. Владимир. По окончании литургии, когда о. Владимир выходил из алтаря, – я от лица депутатов пригласил его на чай: это обычное раскольническое сватовство с попами.

– Батюшка, желал бы я вас пригласить на чаёк, – сказал я, поклонившись о. Владимиру.

– А вы кто такой?

– Гусляк, – солгал я.

– С удовольствием, очень рад, – сказал о. Владимир. Я вошёл с ним в его квартиру – внизу, в подвале. Переодевшись, он взял с собой своего сына Колю, мальчика 12-ти лет, и мы отправились в гостиницу Лаврова, близ собора Василия Блаженного. Товарищи ожидали меня у Спасских ворот.

– Пойдём, господа! – сказал я им.

– А это кто? – спросил о. Владимир.

– Товарищи; пойдёмте вместе.

Мы вошли в особую комнату; спросили выпить и закусить и чаю.

– Предлагай ему, – сказал мне за чаем Гаврилов.

– Отец Владимир, – начал я, – дело вот в чём: – мы старообрядцы. Желаем вас иметь у себя пастырем.

– В какую местность вы меня приглашаете?

– В посад Лужки, Черниговской губернии, Стародубского уезда.

– Какой доход у вас?

– В течение года получите не менее 3000 рублей сер.

– А может быть ты врёшь, – засмеявшись от радости сказал о. Владимир.

– Батюшка, правда; можно ещё больше получить. А не угодно получать доход, попечители будут платить вам наличными 3000 сер. ежегодно, – вступился Гаврилов.

– Нет, нет, лучше я сам буду получать доход! А вы кто такой?

– Я по этим делам имею дело с консисторией...

О. Владимир, много не рассуждая, дал согласие на бегство к нам, но сейчас же ехать с нами отказался, обещавшись прибыть осенью, так как ему предстояло служение богатых сорокоустов и ещё что-то в этом роде. Таким образом, до осени он совершал священнослужение в святой Церкви и крыл в сердце своём измену ей.

Расставшись с о. Владимиром, мы отправились на свою квартиру. В это время явился к нам Ф. С. Шмаков, который служил после меня с о. Петром Ремизовым в моленной Карасева. Он сообщил мне о моём близком знакомом боровском, Михаиле Кондратьеве Чичкине, лже-диаконе белокриничном, что он находится в Москве и присоединился к св. православной Церкви. Мы со Шмаковым и Соловьевым отправились на квартиру Чичкина, жившего в Рогожской части (по его словам, квартиру ему нанимал о. архимандрит Павел, настоятель Никольского единоверческого монастыря). Он был весьма обрадован нашим приходом; у него был незнакомый нам человек. По выходе этого человека, у нас начался откровенный разговор. Чичкин расспрашивал о наших старообрядческих делах, а мы – о его присоединении к православной Церкви.

– Михайло Кондратьевич, спросил я Чичкина, – скажите нам по правде и по чистой совести, что вас побудило присоединиться к православной Церкви?

– Яков Козмич, помирать когда-нибудь надо, а без единой святой, соборной и апостольской Церкви несть спасения, как при потопе не было никому спасения вне Ноева ковчега. Поэтому я, несмотря на свой сан лже-диакона, который давал мне обеспечение, несмотря на житие тучное у Арсентия Ивановича Морозова, на разрыв супружества и лишение детей со стороны жены (дочь австрийского лже-попа Алексея Мосалова, близ Боровска), – оставил всё...

Пример и слова Чичкина весьма тронули нас. С ним нельзя было не согласиться, – он сделал это Господа ради и Евангелия ради. И я положил себе на сердце не оставаться и не умирать в расколе...

О. Владимир Минервин прибыл к нам в Лужки перед зимним Николой; обычно принят был в раскол на Ветке. Принимал его беглый поп о. Василий Побединский. Несчастный, как и большинство беглых попов, вовсе не предполагал, что над ним будет совершено это достойное смеха лже-миропомазание, а потому и ругался, при чиноприёме, как умел. Нужно сказать, что никому из сманиваемых священников не сообщается о чиноприёме; иначе едва ли бы кто из них согласился на столь явное отступничество и унижение не только священного сана, но и христианской души. Чиноприём этот всегда совершается в присутствии уставщиков и только лишь их одних „аксиос“ в глазах общества имеет силу на совершение беглым попом таинств; а одному мнимо древле-православному попу никогда не доверяется принять от мнимой ереси приходящего попа, ибо хорошо известно всем, что все попы, как бы пьяны они ни были, гнушаются „неправы“, как последней скверны, и один поп может не совершить глумления над своим несчастным собратом, как изредка и бывали случаи. За то и обрушивается вся брань принимаемого попа на уставщиков. Попросишь, бывало, от имени общества в алтарь на исповедь вновь принимаемого иерея. Идёт, ничего не подозревая. Наблюдаешь, когда кончится исповедь; по окончании последней, подходишь к беглому попу с словами: „батюшка, немного расстегнитесь“, а сам уже, по навыку, в то время расстегнёшь у него ворот полукафтанья и рубашки, и уж всё готово... „Печать дара Святаго Духа, аминь. Да избудет студа, егоже первее преступив человек, всюду ношаше“, помазывая чело принимаемого, произносит принимающий (и прочее по старому потребнику), а помазуемый, именно забыв „стыд“, отплёвывается, проклинает и ругает тебя на чём свет стоит. С этого момента отвращение беглого попа к раскольникам и в частности к уставщикам делается самое отчаянное. И служит он лишь для денег одних и живёт жизнью ужаснейшей. Бывало, читаешь поучение „на голос“, а он, сидя в алтаре, передразнивает: „вя-вя-вя-а-а! С-н ты сын, такой ты сякой (по-русски), что ты вякаешь“...

В великий пост прибыл в Лужки „древлеправославный“ народ для говения из всех областей и с Дона и с Кавказа и из Бессарабской области, – люди самые состоятельные. О. Минервин в это самое время заглушал свою совесть или, паче рещи, заливал... Составили собрание, по поручению которого вышеупомянутые Малков и Цмикалин повелительно требовали, чтобы о. Владимир отпустил народ, удовлетворив их религиозные нужды, хотя пьяной исповедью и причащением. Привели его в моленную и беспрестанно понуждали его.

– Вы, простецы, не имеете права повелеть мне, священнику, – выйдя из себя властно сказал он. – Я, живя у вас, двумя перстами молюсь и кормлюсь, а пойду в православную церковь буду тремя перстами молиться и кормиться. – При этом, сложив три первых перста, он показал народу, как будет молиться. Заволновалось общество; все единогласно провозгласили:

– Отец Владимир нам теперь не угоден!

Из боязни опасности он стал просить извинения. Древлеправославные раскаяния его именно и желали. Малков и Цмикалин потребовали от него прочитать отречение от ереси за исповедание святой единосущной и нераздельной Троицы тремя первыми перстами...

После этого о. Владимир прожил в Лужках до своих именин, т. е. до 15 июля. Перед именинами он, опасаясь раскольников, дал телеграмму стародубскому исправнику, чтобы тот взял его от раскольников, и, выпивши, после того, начал кричать всему обществу:

– Вы еретики-раскольники, не желаю у вас служить, вы меня обманули, вы хотите меня погубить!

На именинах у него были уставщики Абрам Семенов Томилин и Прокоп Тихонов Кузнецов и пономарь Михаил Петров Юдин (ныне священник Успенской единоверческой церкви посада Лужков): все были в саду. Вдруг является исправник. Увидя его, о. Владимир закричал: ваше благородие! – ваше благородие! помилуйте! Очень рад вашему приезду. Как боялся, чтобы не погубили меня раскольники. Позвольте папироску закурить...

Испугались уставщики. Прокоп Тихонов вскочил в баню и залез под полок. Абрам Семенов прыгнул через забор и, зацепившись за гвоздь, разорвал свою „христианку“ (поддёвку). Михаил Петров залез в кусты крыжовника, оцарапавши себе лицо и руки. Народу было (это было вскоре после обедни) не только полон двор, но и улица, а батюшка с исправником покуривал, кричал на старообрядцев: „вы враги Божии, раскольники! Слава Богу, я спасся от вас“! Через полчаса он, забрав свой багаж, отправился с исправником в Стародуб, а оттуда был отправлен в Москву. Его осудили, с лишением сана, на заточение в Андроньев монастырь, где он и умер в покаянии.

В это время я служил на Ветке при о. Василии Побединском; моим сотрудником был его зять Егор Семенов Соколов. Отец Василий, тоже не стесняясь, называл старообрядцев в глаза еретиками и раскольниками. Сожалея о погибели своей дочери, бывшей замужем за помянутым уставщиком Соколовым, он нарочно при старообрядцах говаривал ей: „Саша, погубил я тебя в расколе“ (она и сейчас в расколе)! Он был тоже из самой Москвы; взят был ветковским мещанином Денисом Семеновым Дрибинцевым⁵⁰² от известного поставщика попов Евлампия Гаврилова, а принят в раскол в посаде Климове о. Михаилом Колоколовым (курившим табак). Окончил жизнь без покаяния и похоронен в Ветке простецами, как и о. Роман Нечаев.

С Ветки меня пригласил елионский купец Степан Трофимов Гусев в австрийскую или белокриничную моленную в город Никополь. Лже-попом у него был Михаил Зудилин, весьма малограмотный. Всего один год служил я с этим лже-попом и положительно измучился от одного стыда служить с ним. Читать он почти совсем не умел, а если что и читал, то вовсе не понимал читаемого. А прихожане были – всё купечество, народ вежий⁵⁰³; они чаще всего заказывали служить молебны святителю Николе – этому „скорому помощнику и тёплому заступнику“. Мой Зудилин каждый раз, читая Евангелие на молебне, произнесёт слова: „видит во-л-ка“... и, запнувшись, стоит ни с места долой. И каждый раз – обычный смех в моленной. Здесь меня рассчитали за то, что я по совести не мог присоединиться к новоизмышлённому белокриничному – заграничному согласию и принять мнимое причастие, совершаемое Зудилиным, не имеющим истинного благодатного рукоположения...

Продолжу тебе ещё речь о студных деяниях беглых попов, кощунственном принятии от них старообрядцами таинств, лжи и обмане с обеих сторон (попов и старообрядцев), и неизбежных при этом всякого рода преступлениях, хотя разговор мой и зайдёт вперёд важнейшего события в моей жизни.

В 1882 году из Тверской епархии обманом взят был в раскол, в посад Климов, о. Василий (фамилию не помню). Уставщик Онисим Родионов Гусев сманил его якобы в богатую единоверческую церковь. Привезли его на Ветку и 21 дек., вопреки его желанию, „исправили“ (помазав из грязной скляницы деревянным маслом). В Климове чернь однако не допустила его до служения в общественной моленной на праздник Рождества Христова, так как „купцы приняли его к себе“ без ведома общества – черни. Огорчённый до глубины души обманом, раскольнической „неправой“ и недовольством черни, о. Василий отправился в климовскую почтово-телеграфную контору, дал телеграмму новозыбковскому исправнику, чтобы тот выручил его от раскольников и попросил начальника конторы дать ему комнату, заявив, что он сильно расстроен. Дав о. Василию особую комнату, начальник продолжал заниматься своим делом. Бывший в конторе народ заметил кровь, текущую из отведённой о. Василию комнаты. Сказали начальнику. Вбежали в комнату. Представилось ужасное зрелище: о. Василий лежал на полу с перерезанным горлом, не имея уже признаков жизни. Ножа при нём не оказалось... Через два часа приехал исправник. Начались „тошнёхонькие допросы“ древле-православных... Приезжала и жена о. Василия, чтобы получить удовлетворение...

В 1897 году лужковские попечители – Яков Афанасьев и Илья Иванов Комаровы и Павел Федоров Бобров пригласили с Ветки беглого попа о. Николу для заготовления запасных даров на целый год. Поп Никола взят был из села Зелёного, Нижегородской епархии (близ Городца), крестьянином села Русского Поречного, Суджанского уезда, Курской губ., Варфоломеем Николаевым Студенковым (ныне покойный единоверческий священник), который, чтобы объявить достоинство найденного им попа, и приехал с ним в Лужки, в Лазареву субботу, побывав предварительно на Ветке. Остановились они на квартире у уставщика Власа Иванова Богомолова. До великого четверга – времени заготовления запасных даров – поп беспросыпно пил. Наступил великий четверток. Утреню отчитали уставщики в „пунной“ моленной. Пришло время заготовлять древле-православное причастие. Народу собралось множество.

– Батюшка, надо же как-нибудь отслужить обедню, – заявляют ему Студенков и Комаров.

– Не могу... дайте водки.

Поправивши обстоятельства, повели попа Николу в „пунную“ совершать древле-православную обедню. Облачили... дошло дело до просфоромисания. Как ни брался Никола за просфоромисание, ничего не мог поделать: руки у него дрожали и решительно отказывались ему служить. Положение было безвыходное для чающих „причастия“. Илья Комаров стал просить помощи у В. Студенкова. Тот, будучи простецом, отказывался браться за поповское дело. Что же оставалось делать? Ведь не быть же древле-православным без „причастия“ целый год!

Варфоломей Николаевич, ради Господа, возьми грех на себя за приходящих спасение⁵⁰⁴, – умолял Студенкова Илья Комаров. Варфоломей Николаевич, с сокрушённым сердцем, должен был спросить у пьяного попа благословение „заклати святый агнец“.

– Бог благословит, Варфоломей Николаевич, порежь за меня, – проговорил пьяный Никола.

Как происходило дальнейшее совершение древле-православной обедни, не обошедшееся ещё без бутылки водки, не нужно тебе рассказывать.

Каково отношение беглых попов к раскольникам и по каким причинам они поступают к ним, это лучше всего известно уставщикам, которые у этих попов никогда не исповедуются и не приобщаются. Как бы ни притворялся беглый поп строгим ревнителем древнего благочестия, как бы ни лицедействовал он в раскольничьих моленных, в глубине своей души он всегда презирает раскольников.

Служили у беглопоповцев в качестве попов и разные проходимцы, никогда не имевшие священного сана.

В „пунной“ моленной, в начале 60-х годов, служил, напр., за попа простой монах из Пафнутиева Боровского монастыря. При помощи боровского уставщика заграничной секты Исаака Иванова Космачева, этот инок, по имени Сергий, добыл себе документ на имя священника Руфа, каковым и именовал себя у наших древле-православных. Он служил в „пунной“ три года, уставщиком при нём был Леон Абрамович Новиков. И долго бы он обманывал древле-православных, не случись недоразумения между ним и его ходатаем Космачевым. Дело в том, что лже-поп Руф, т. е. беглый монах Сергий, за получение поповского звания и места обещал платить Космачеву по 10 руб. в месяц, за всё время своего лже-поповства. Первый и второй годы он платил исправно, а третий платить перестал. Космачев объявил о мнимой хиротонии (совершенной самим Космачевым)... монаха Сергия в попа Руфа боровским поповщинским попечителям – вышеупомянутому Алексею Михайлову Киркину и Лаврентию Иванову Соколову. Последние дали в Лужки телеграмму следующего содержания: „Товар гнилой. Удалить от дела“. Это было на Пасхе. Лужковские попечители – Афанасий Федоров Комаров и Фёдор Григорьев Бобров, получив эту телеграмму, явились в моленную, где лже-поп начинал служить обедню.

– Самозванец, изволь сию же минуту удалиться из святого места! – объявили они лже-попу своё решение.

– Это волк, а не пастырь; он подобен Гришке Отрепьеву обратясь к народу, сказали попечители.

– Сами вы волки и Отрепьевы перед православной Церковью, а святого места тут и не бывало: всё комедия и лицедейство. Святое место в монастыре преподобного отца нашего Пафнутия, а ваш удел – ложь и обман, – сказал лже-поп и вышел из „пунной“.

Уставщик, вместо обедни, стал служить часы. А беглый монах, захватив свои деньги и пожитки, немедленно выехал из Лужков и отправился в свой монастырь. Совершенные им таинства были признаны недействительными и „переправлены“. Так наприм., сын боровского попечителя Пётр Алексеев Киркин был перевенчан и т. п.

Вот что я видел и слышал в жизни беглопоповцев. За непослушание святой Церкви предал их Бог в неискусен ум творити неподобная...

Видя все студные деяния своей „пунной“ и подобных ей, я, Господу помогающу, решил оставить пагубные дебри раскола и присоединиться к св. кафолической Церкви: 4 декабря 1888 г. в Покровском единоверческом монастыре, Черниговской епархии, я присоединён к православию через таинство св. миропомазания настоятелем монастыря о. архимандритом Пафнутием (Добровольским). День этот записан у меня на скрижалях сердца. Молю Господа Бога, чтобы и братия моя заблудшая познала погибельность раскола и пришла в правду покаянием.

Священник Е. Зубарев

В хронике № 19 „Миссионерского Обозрения“ за 1904 г. автор статьи говорит: „нет той секты, которая бы не имела своих самых ярых представителей в Закавказье. Это – своего рода сектантская кунсткамера“...

Да, чем дальше идёт время, тем всё больше и больше убеждаешься в том, что Закавказью в истории нашей народной религиозной жизни суждено играть самую печальную роль. Существует мнение, что распадение расколо-сектантства на отдельные, частные группы, на новые согласия и новые толки, может привести расколо-сектантов в конце концов к сознанию всей ложности и несостоятельности своего отдельного от Церкви существования. Но это – одно из пророчеств, которые плохо подтверждает опыт жизни. Скорее можно видеть, и действительно замечается на практике, совершенно обратное явление. Дробление расколо-сектантства на новые и новые фракции только заводит сектантов в более непроходимые дебри религиозного шатания и отчуждения от Церкви. В „Закавказской кунсткамере“ в этом убеждаешься воочию. Не так давно мне пришлось столкнуться с одним из представителей закавказского сектантства, молоканином по упованию. Разговорился я с ним. Мой помощник, Т. С. X-в, вдруг и замечает мне:

– Что вы, А. И., толкуете с ним на счёт Церкви? Вы спросите-ка его на счёт души человеческой. Послушайте, чего он вам наскажет...

– Да, да, – вдруг оживлённо заговорил мой собеседник. Это вот лучше. Скажите, А. И., как вы понимаете душу? как, значит, ваше учение по этому „предмету“?

На основании данных Писания, я раскрыл молоканину учение о бестелесности души и её бессмертии.

– Ну, а мы, – ответил мне молоканин, – понимаем иначе. По-нашему душа – один тлен. Ей смерть положена. И нет ей никакой жизни, когда помрёт человек.

– Откуда-ж вы это взяли? – спрашиваю.

– Откуда?.. из того-ж Писания.

И тут же привёл слова Апостола Павла о различии духовного и душевного человека (1Кор.2:14–15), прибавив при этом, что так как „мы приняли... Духа от Бога“, то „дух“ и „возвратится к Богу, Который дал его“ (Еккл.12:7).

Напрасно я старался выяснить моему знакомцу, что такое духовный и душевный человек, и произвольность комбинации (1Кор.2:12 и Еккл.12:7): собеседник мой упорно стоял на своём. Наконец я ему сказал:

– Христос, ведь, ясно же учит: „любящий душу свою погубит её; а ненавидящий душу свою в мире сём сохранит её в жизнь вечную“ (Ин.12:25).

– Вот, вот, – подхватил молоканин, – значит, душа может погибнуть.

Выяснив, что в словах Спасителя, на основании самого же текста Иоанна, разумеется нравственная смерть души, т, е. её вечное осуждение, я перешёл к Мф.10:28 и сказал:

– Вот, наконец, какое наставление делает Спаситель своим ученикам: „и не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить“.

– А всё-таки помрёт душа. Не дух она – и всё тут...

Ничего я не мог поделать с моим собеседником, добившись только одного положительного результата; из слов его я узнал, что „смертную душу“ признаёт не он один, а что есть в Тифлисе несколько сектантов, так именно, а не иначе мудрствующих.

У меня, таким образом, явился новый факт, подтверждающий моё предположение (Мисс. Обозр. 1904, № 18) о том, что закавказские сектанты, с поразительной быстротой летящие в бездну отрицания одного за другим догматов христианства, будут нуждаться наконец в том, чтобы доказывать им, пожалуй, и бытие Божие (стр. 1191).

Как противоположность описанному явлению, в Ардаганском округе Карсской области среди молокан сел. Николаевки нашло себе приют учение о бессмертии, точнее неумирании человека не только по душе, но и по телу.

Около пяти лет тому назад в означенном селении два сектанта Ш-н и Т-в стали открыто проповедовать:

– Мы не умрём; нам определено Самим Богом видеть второе пришествие Сына Божия, когда Христос начнёт царствовать, кроме неба, ещё и на земле, и когда все земные цари Ему покорятся и наступит великое Христово тысячелетнее царство.

При этом Ш-н и Т-в уверял слушателей, что Бог не раз приходил к ним, беседовал с ними и открывал им многие тайны, знать которые другим не дано. Считая себя посвящёнными Богу Самим же Богом, они стали отращивать волосы и называть себя назореями. К пропаганде нового учения сектанты присоединили проповедь о таинственном кладе, который будто бы зарыт в пещере под развалинами одной местной древней церкви. Ш-н настойчиво и всюду говорил:

– „Сижу я это у себя дома. Никого со мной не было. Вдруг явился мне Бог и сказал: вот тебе место, где зарыт клад, а вот тебе и план, как нужно производить раскопки. Господь мне указал даже, какая земля и какие камни будут попадаться под лопату, когда буду разрывать пещеру“.

Проповедь сектантов имела успех. Всё село уверовало в них и приняло участие в раскопках. Вскоре явилось на сцену новое обстоятельство, ещё более убедившее николаевцев в „божественном“ посланничестве самозванных учителей. Какие-то армяне рассказали николаевцам:

– У нас есть старинные книги, написанные рукой. В этих книгах мы прочитали, что после разрушения нашей столицы Ани, вся наша казна была привезена сюда, в теперешнюю Николаевку, и скрыта в пещере.

После такого „свидетельства от внешних“ восемь николаевских семейств открыто присоединились к новой секте и стали устраивать свои отдельные молитвенные собрания. Однако проповедники не долго пользовались своим успехом. Раскопки не дали никаких результатов, а тут присоединилось ещё одно „незначительное“ обстоятельство. Один из „бессмертных“ „приказал“ николаевцам „долго жить“. Бессмертные по этому поводу сказали:

– Умер оттого, что перестал верить в своё учение. Бог его и наказал смертью за грех.

Николаевцы на это ответили:

– Обманщики вы – и больше ничего. Нет теперь вам никакой веры.

„Бессмертные“, однако, и доселе крепко держатся своего учения, устраивают свои особые собрания, носят длинные волосы, и, не смотря на запрещения со стороны полиции, продолжают тайно раскопки пещеры в надежде на то, что ко второму пришествию они успеют найти таинственный клад.

Вот вам юродство на почве рационализма и лжи, к которому приходит наша „закавказская кунсткамера“ вместо воображаемого вступления в Церковь в сознании будто бы бесплодности своих скитаний по тёмным дебрям сектантства.

Хочется верить, что открытие православного прихода в Ардагане и молодые силы ардагапского батюшки о. Иоанна Карибова сделают своё дело по части уничтожения тьмы, нависшей над вручёнными ему заблудшими овцами стада Христова.

А. Платонов

По своему историческому происхождению молоканство, как известно, образовалось на почве духоборчества. Последнее имело своим принципом изгнание из религиозных отношений всего „плотского“, служение Богу только „духовное“ в буквальном смысле этих слов. Молокане, в отличие от духоборцев, – приняли Библию, как источник вероучения, но принцип секты в самом взгляде её на Библию и толковании свящ. текста остался у них с прежним духоборческим характером.

Я беседовал однажды с молоканским „наставником“ – наедине.

– Я, признаться, не понимаю и удивляюсь, как это у вас хватает смелости идти против свв. апостолов, которые принимали обряды? – сказал я.

– Мы смотрим не на видимое, а на невидимое, – откровенно ответил он. – Больше ничего. Вы напрасно говорите, что мы не верим апостолам. Это⁵⁰⁶ всё было, действительно. А, вот, теперь, как понимать это? Мы вот и понимаем духовно.

Понимая св. Писание по-своему, на духоборческий лад, молокане неизбежно отступают от прямого смысла текста, извращают его. Это обстоятельство заставляет их упорно, консервативно дорожить преданием отцов и дедов, – столпов прежнего „крепкого“ молоканства, которым памятно было время Уклеина, основателя секты.

Молокане не очень стесняются названием „молокан“; но сами себя они называют „духовными“ в отличие от „мирских“.

Духовным нынче тесно стало среди мирских⁵⁰⁷, – нечаянно подслушал я фразу одного молоканина.

На собеседованиях они упорно держатся своей доктрины, и видимая обрядовая „правда“ (Мф.3:15) Евангелия чужда их внутренним слуху и очам.

В целях живой иллюстрации упорства молокан и их психологии я приведу одну из своих бесед с ними.

* * *

Я посетил местечко с молоканским поселением. По моему приглашению молокане собрались в здании местного училища. Между ними был их „пресвитер“ („молоканский поп“ по местному простонародному выражению). Это был тихий молчаливый старик; он смотрел на меня с какой-то затаённой улыбкой. Его собратья держали себя вяло, по-видимому, равнодушно; в них не было заметно того подчас заранее враждебного, хотя и скрываемого оживления, которое обычно характеризует перед беседой называющих себя „святыми“ „братьев (штундо)-баптистов“.

– Мы люди – малограмотные, мы вас послушать согласны, а так чтобы беседовать – нет, среди нас нет таких людей... Уж от этого увольте нас, предупредили они меня.

После молитвы – я так начал беседу:

Св. Ап. Павел говорит нам: „живущие по плоти Богу угодить не могут“. Тот, кто живёт по плоти – плотской человек, не может угодить Богу. Апостол – далее – обращается к истинным христианам и говорит: „вы не по плоти живёте, а по духу, если только Дух Божий живёт в вас“ (Рим.8:8–9). Истинный христианин именуется живущим по духу, „духовным“.

Кто – собственно – „духовный“ человек и кто „плотской“?

Тог же Апостол пишет в послании к Коринфянам: „и я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе... потому что вы ещё плотские. Ибо если между вами зависть, споры, разногласия, то не плотские ли вы? и не по человеческому ли обычаю поступаете“ (1Кор.3:1,3)? Значит, плотские – это те люди, которые предаются зависти, спору, разногласиям; духовные – те, которые удаляются от таких грехов. Плотские люди – те, которые делают дела плоти; духовные – которые делают дела духа. „Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное; ... „поступающие так Царствия Божия не наследуют. Плоды же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание“ (Гал.5:19–23). Кратко сказать: кто нарушает Христовы заповеди любви, добра – тот – плотской человек, кто исполняет их, – тот духовный.

– Мы с этим очень даже согласны, заявили мне мои слушатели – молокане.

– Вот что, бр., обратился я к ним: „хотите вы говорите, ходите молчите – воля ваша; а я – по моему долгу – предложу вам некоторые вопросы. Не пожелаете отвечать на них – Господь с вами! – принуждать вас к ответу я не могу, не желаю и не буду.

Скажите: апостолы – были мирские, плотские люди, или духовные? обратился я к молоканскому „старцу“.

– Известное дело, – духовные, – ответил тот.

– Подражайте, братия, мне и поступайте по образу, какой имеете в нас (Флп.3:17), пишет Апостол. Должны мы подражать апостолам?

– Должны.

– Апостолы были духовные и мы, если желаем быть духовными, должны поступать так, как и они. А кто не поступает по-апостольски, кто отвергает их учение и дела, тот – плотской, тот даже отлучён от св. Церкви.

– Тот отлучён, повторил старик.

– Скажите: у апостолов было крещение в натуральной воде и преломление видимого хлеба и вкушение вина, как Тела и Крови Христовых, в церкви?

– Было, без колебания сказал сектант.

– Ау вас это есть?

– У нас нет.

– Значит, вы поступаете не по-апостольски?

– Значит, – не по-апостольски, машинально повторил старик и глаза его замигали.

– Значит, вы – и не духовные и не христиане, – продолжал я. Старик опомнился.

– ...Нет, мы – христиане! – настойчиво сказал он.

Заговорили и другие молокане.

– Нам Иваново крещение не требуется! – громко сказал один из них.

Когда мои собеседники стихли, я сказал: апостолы крестили в воде не Иоанновым крещением, а Христовым. Вот что читаем мы в 19 главе книги Деяний апостольских: „во время пребывания Аполлоса в Коринфе, Павел, прошед верхния страны, прибыл в Ефес и, нашед там некоторых учеников, сказал им: приняли ли вы Святого Духа, уверовавши? Они же сказали ему: мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый. Он сказал им: во что же вы крестились? Они отвечали: во Иоанново крещение. Павел сказал: Иоанн крестил крещением покаяния, говоря людям, чтобы веровали в Грядущего по нём, то есть во Христа Иисуса. Услышавши это, они крестились во имя Господа Иисуса“ (Деян.19:1–5 ст.). И это крещение во имя Господа Иисуса, как мы видим из крещения Апостолом Филиппом евнуха (Деян.8:38), совершалось в чувственной видимой воде.

Вы сказали „мы – христиане“; когда мы сравним ваши порядки с теми, какие были при апостолах, выходит, что вы не так учите и поступаете, как – христиане...

Все помолчали немного.

Я, помолившись, снова начал:

– Господь установил таинство Причащения; „и взяв чашу и благодарив, сказал: приимите её и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не приидет Царствие Божие. И взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им говоря: сие есть Тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание, (Лк.22:17–19). Исполняете ли вы, бр., эту заповедь Христову?

– Мы хлеб ломаем и едим каждый день, с напускной наивностью сказал один из молокан.

– По апостольскому учению – кто хочет есть, пусть делает это дома, а преломление хлеба в церкви – дело отдельное. Разве у вас нет домов на то, чтобы есть и пить? Или пренебрегаете церковь Божию и унижаете неимущих? Что сказать вам? похвалить ли вас за это? Не похвалю. Ибо я от Самого Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и возблагодарив преломил и сказал: „приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание“. Также и чашу после вечери и сказал: „сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить в Мое воспоминание“... А если кто голоден, пусть ест дома, чтобы собираться вам не на осуждение (1Кор.11:22–26,34).

– Спаситель сказал, что плоть не пользует ни мало⁵⁰⁸, заметил тот же сектант.

– Эти слова Спасителя надобно понимать таким образом: под словом „плоть“ здесь разумеется служение плоти; плоть не пользует ни мало, когда человек служит ей, когда она противится духу. Здесь не про самую плоть речь, какую Бог дал людям. Что это так, верно, – это видно из следующего. Господь принял человеческую плоть. Что Плоть Господа принесла пользу, было полезно для нас Его пришествие во плоти?

– Было полезно, сказали молокане.

– Бог есть Дух. Мы – люди – перстные из земли, живём во плоти. Бога так, как Он есть, мы видеть не можем. Во Христе Бог явился нам во плоти, жил по образу, как человек, прошёл „всякую правду“, какая была – для людей. И мы, когда идём тем путём, какой показал нам примером Своей жизни Господь, становимся духовными, наследниками Царствия Божия. Так?

– Так.

– Представьте себе, бр., лестницу: её верх – божественное, духовное, небесное, её низ – человеческое. Если вы уничтожите нижнюю часть лестницы, могу я взобраться на верх?

– Нет.

– Точно также, если кто не будет идти по тем следам, которые оставил для нас Господь, пришедший во плоти, тот не может достигнуть Царствия Божия. Если я буду отвергать участие своим телом в прославлении Бога, в исполнении заповедей Божиих, если я не буду стараться подражать жизни Господа И. Христа во плоти, – поверьте – я никогда не буду духовным!

Крещение в видимой воде, Причащение и другие установления христиане имеют по заповеди Самого Господа И. Христа. Отвергая эти заповеди, – знайте, – что вы отвергаете Христа во плоти!

– Сказано: упование видимое несть упование (ср. Рим.8:24. Слав. Библ.), – произнёс молоканский наставник.

– Это означает то, что мы не видим ещё тех благ, на которые надеемся.

Вы вдумайтесь получше в следующее. Апостолы были выше нас, правильно жили?

– Правильно.

– Их упование было видимое, или невидимое?

– Невидимое.

– А они принимали крещение водой и Причащение?

– Принимали.

– А вы не принимаете?

– Что вы делаете? У апостолов – одно, а у вас – другое. Тот, кто отвергает апостольские учение и дела, тот противник Христу, а противник Христу – противник Богу!

Молокане молчали.

– Да просветит вас Господь, да поможет вам понять Его Евангелие и истинно уверовать в Него!

Я закончил беседу молитвой – и стал раздавать народу брошюры.

– Мы, г. миссионер, малограмотные люди, отцы наши жили так, вот и мы так живём, – грустным тоном сказал один из молокан.

– Отцы ваши родились в православии?

– Да.

– Ну, так помоги вам, Господи, привиться к тому древу, от которого отломились ваши отцы! – сказал я.

– У баптистов, вот, есть и вода, и хлеб, что же вы с ними не молитесь? – сказал другой молоканин.

– У них, друг, само зерно Евангелия нарушено. Они всё Евангелие отвергли.

– Как отвергли?

– А так: у них скажи „верую“, вот и свят, и спасён и ничего более не нужно. Они сами себя производят во святые и осуждают других.

Молоканин улыбнулся.

– Это, положим, верно вы про них сказали, мы и сами знаем это, – сказал он.

Я дал ему брошюр. Народ стал расходиться.

* * *

Молоканство, как и было отмечаемо миссионерскими наблюдениями, пережило своё время. Между крайностями штунды и хлыстовщины оно в некоторых чертах занимает как бы средину. Молокане так же, как и штундисты, отрицают иконопочитание и многие другие стороны церковной обрядности, отрицают молитвы святым; в то же время они отчасти напоминают хлыстов своими мнимо – „духовными“ толкованиями св. Писания, хотя, по психическому строю своему, они держат себя спокойнее, здравее тех и других. Благоразумные молокане находят истину во св. православной Церкви. Некоторые из молокан (в известном мне районе) обнаруживают тяготение к хлыстовству. Много их перешло в штундо-баптизм. Между молоканами и штундо-баптистами доселе не смолкла борьба. Штундо-баптисты превосходят молокан „буквой“ Писания; молокане превосходят их большей здравостью совести, духа. Многие из молокан живут в сомнении над тем, что предали им „отцы“ и в то же время внутренне видят ложность, неискренность штундо-баптизма. Что удерживает их на пороге истины? Инертность, страх перед семейными, знакомыми, религиозный индифферентизм; мне приходилось наблюдать многие случаи, когда молоканство разрешалось именно последним.

В молоканах есть симпатичные стороны: сектантство не изгладило из них окончательно русской души; они кажутся мне похожими на старообрядцев – беспоповцев: в молоканах мало той „лести“, „лживости“, которая неприятно поражает вас в других сектантах. Остаётся молить Бога о том, чтобы пришедшее к своему историческому увяданию молоканство окончательно сбросило с себя узы сектантства и обрело истину сердца и религии в той Церкви, которую основал Сам Господь.

Д. Грацианский

В последнее время и светской и духовной прессой уделяется не мало места современному состоянию „Епархиальных изданий“ и вопросу возможно лучшей постановки их. Так как эти издания, будучи отражением религиозно-нравственной жизни известного района, имеют весьма важное значение в деле миссии, то мы намерены высказать и свой посильный взгляд на этот предмет.

Лишь только дело коснётся этого предмета, как невольно рождается вопрос: что такое наши „Епархиальные ведомости“ и чем они должны быть?

Если повнимательнее приглядимся к общему типу наших епархиальных ведомостей, то нас невольно поражает та „казёнщина“, которой отдают они. Вероятно, выходя из того положения, что выписка „Ведомостей“ обязательна для каждой церкви той епархии, в которой они издаются, самое издание вследствие этого совершается „спустя рукава“, лишь бы сбыть с рук. Не говоря уже о том, что „Ведомости“ издаются неудовлетворительно в количественном отношении (раз, два раза в месяц), качественное достоинство их оставляет ещё желать далеко лучшего. Наилучшей иллюстрацией наших слов может служить то обстоятельство, что не только в светской, но и в духовной печати редко можно встретить не только отзывы, но простые указания на наши „Епархиальные Ведомости“, а тем более выдержки статей из них. Эти органы печати до того малоизвестны и не распространены, что ни в одной библиотеке нельзя найти того или другого № „Епархиальных Ведомостей“. Не раз высказывалось мнение, что „Епархиальные Ведомости“ не удовлетворяют своей задаче, недостаточно (и это справедливо)! служат выразителями местных интересов и потребностей, что на выписку их тратят даром деньги и т. п... У нас до сей поры нет даже указателя для епархиальных ведомостей, и известные нам попытки к составлению указателя – одна в Петербурге, а другая в Москве – едва ли будут удачны, так как многих епархиальных ведомостей за прежние годы нет теперь даже в редакциях. Выходит, – что даже сами редакторы-издатели наших ведомостей, сознавая полнейшую нищету духовную своих детищ, предали их забвению, не желая передавать потомству.

Конечно, нет правила без исключения, и в некоторых, хотя очень немногих, ведомостях помещены статьи, представляющие некоторый интерес. В этом отношении отчасти заявили себя Херсонские, Подольские, Екатеринославские, Орловские и в особенности в последнее время „Киевские Епархиальные Ведомости“. Но всё это исключения и исключения самые редкие, а потому, быть может, так рельефно и выдающиеся.

Обыкновенно, „Епархиальные Ведомости“ большей части епархий разделяются на две части – официальную и неофициальную. Из этих двух частей – первая занимает в каждом № столь почтённое место, что вторая часть, на которую должно бы быть обращено самое серьёзное внимание гг. редакторов-издателей, совершенно игнорируется, будто незаслуживающая никакого внимания. Вследствие этого, по справедливому замечанию „С.-Петер. Ведом.“, „общее впечатление от „Епархиальных Ведомостей“ получается довольно печального свойства: чем-то мёртвым, безжизненным и совершенно бесполезным веет от них“⁵⁰⁹. Епар. Ведом. (пишет свящ. Н. Стойков), долженствующие по идее давать художественную духовную фотографию местной епархиальной жизни и её деятелей, влачат самое жалкое существование. Из органа епархии „Епарх. Ведом.“ превратились в орган духовной аристократии, и потому сельское духовенство – в них редкий и не всегда Желанный гость⁵¹⁰. „Православные „Епарх. Ведом.“, как справедливо замечает журнал „Вера и Разум“, по идее православия о церкви и епархии, должны отражать в себе насущные потребности не одного только епархиального духовенства, но и духовные нужды мирян данной епархии“⁵¹¹, а что мы видим в действительности? Наконец, „Епарх. Вед.“ должны издаваться таким образом, чтобы при всех условиях жизни, при всех случаях пастырской деятельности они могли спешить на помощь приходскому духовенству и служить средством для обмена мыслей между духовенством“⁵¹². А так как большинство наших „Ведомостей“ переполнено помещением всевозможных извещений и распоряжений, протоколов и циркуляров, важнейшие из которых рассылаются по благочиниям отдельными указами, то они поэтому никакого интереса и не представляют. Спрашивается: какую пользу может извлечь священник для ума и сердца, а также руководствования в своей мнаготрудной и широкой деятельности из указов и циркуляров, которые, как выше было замечено, присылаются духовенству отдельными оттисками?.. Выходит, что священнослужители. якобы для вящшего памятования, должны читать одно и тоже два раза; читать же официальную бумагу два раза тогда, когда можно ограничиться прочтением её один раз, едва ли может представить интерес, помимо того, что и сам процесс чтения одного и того же по два раза является положительно непроизводительной затратой времени. А потому большинство из духовенства совершению не интересуется своим органом, зная наперёд, что оно там не может встретить что-нибудь могущее быть полезным и поучительным. Нам зачастую приходилось встречать тетрадки „ведомостей“ не только с неразрезанными листками, но даже в тех обёртках, в которых они получены с почты, а некоторые священнослужители, несмотря на то, что деньги ими были высланы на выписку „Ведомостей“, в тоже время не получая их, нисколько не интересуются даже осведомиться, почему ими орган не получается.

Столь апатичное и небрежное отношение духовенства к своему специальному органу печати вызывает на весьма грустные размышления. Но в тоже время духовенство в этом нельзя винить нисколько: дайте ему материал, заслуживающий не только внимания, но и глубокого уважения, и он с жадностью набросится на него. Выписывают же многие из священнослужителей, кому средства позволяют, другие духовные журналы и они не остаются неразрезанными. И вот что достойно полнейшего удивления! В то время как цена на „Ведомости“ чуть ли не ежегодно возвышается, улучшения не только не замечается, а, напротив, скудость и убожество содержания их с каждым годом даёт себя всё более и более чувствовать.

Порассудив не мало, трудно дать себе отчёт, что бы это могло значить? Неужели в губернских городах, где издаются наши епархиальные ведомости, нет людей настолько способных, чтобы они могли вести дело не по казённому шаблону, а как следует, тем более, что ведь выходит же по такой цене немало изданий, заслуживших полнейшее уважение и выписывающим их приносят несомненную пользу?

Вопрос об улучшении епархиальных ведомостей затрагивался и раньше не раз прессой, и только неизвестно, в силу каких обстоятельств он остался и по сию пору „гласом вопиющего в пустыне“. А между тем современная жизнь не дремлет и предъявляет свои права и вот тут-то необходимость руководящего органа, каким должны быть наши епархиальные ведомости, как нельзя более даёт себя чувствовать.

Чем же по-настоящему должны быть епархиальные ведомости, чтобы они могли приносить пользу духовенству и быть руководствующим органом, каким должны быть они по существу своему?

Выслушиваем прежде всего мнение светского органа. „Нам кажется, говорят „С.-Петер. Вед.“, что „Епархиальные ведомости“ должны удовлетворять двум требованиям. С одной стороны, они должны быть отражением церковно-религиозной жизни той или другой епархии, быть выразителями нужд и потребностей её; с другой стороны, они должны быть проводниками в приходскую жизнь тех мыслей и стремлений, какие царят в крупных центрах церковной жизни, быть средством, через которое приходское духовенство могло бы знакомиться с тем, чем живёт и чем волнуется современное светское, не церковное общество. Епархиальные ведомости должны быть и чисто местным органом, имеющим прямой своей задачей быть верным отражением епархиальной жизни, и вместе с тем, вообще церковно-популярным журналом, знакомящим своих читателей с церковно-общественною жизнью, широкой волной текущей за пределами данной местности. они должны, так сказать, сделать вклад в общелитературный фонд и, вместе с тем, взять из общелитературного оборота то, что может быть полезно, интересно и поучительно“.

Таковы вполне справедливые пожелания и чаяния со стороны светской прессы от наших епархиальных ведомостей. И нельзя не согласиться с ними. Но ещё большие надежды на свой епархиальный орган возлагает духовенство. Оно искренно, от всей души желает, чтобы епархиальные ведомости были для него не какой-либо макулатурой и тяжёлым литературным балластом, а таким органом, который мог бы руководить в пастырском служении, поддерживать в минуты жизни трудные, ободрять и указывать, как нужно поступать в том или другом случае для того, чтобы сделать пастырское служение многоплодным среди современных трудных обстоятельств. Как было бы хорошо, если бы епархиальные ведомости сообщали своим подписчикам разного рода литургические указания относительно совершения богослужения, совершения церковного благочиния и разного рода других треб церковных. Правда, всё это изложено в типиконе и других богослужебных книгах, но практика приходской жизни иногда выставляет такие непреодолимые препятствия, коих не всегда может отыскать приходский пастырь, то за недосугом, то вследствие других обстоятельств. Вот тут-то незаменимую услугу своими указаниями мог бы сделать местный епархиальный орган. А кто должен разрешить приходским пастырям разного рода „недоуменные вопросы“, как опять-таки не „Епархиальные Ведомости“? В редакции должен быть такой состав сотрудников, которые бы, долго не затрудняясь, всегда могли дать ответ всякому вопрошающему пастырю в его недоумении.

Кому неизвестно, как часто приходское духовенство бывает обременено массой сложного и неотложного труда. Не избавлено оно от исполнения своих срочных обязанностей и накануне воскресных и праздничных дней, а тут нужно готовиться к богослужению, нужно бы составить проповедь или по крайней мере тщательно обдумать, но, к сожалению, зачастую случается, что к этому у пастыря, в особенности сельского, не бывает времени, не говоря уже об усталости и физической невозможности. Велика, по плану, услуга со стороны „Епархиальных Ведомостей“ была бы приходскому духовенству, если бы они в каждом № давали бы самую коротенькую и общедоступную проповедь.

А церковно-школьное дело? Кому ближе всего должно быть оно, как не епархиальным изданиям? Кто должен делать указания, разъяснения и где должны быть помещаемы руководящие статьи по народному образованию, как не в наших „Епархиальных Ведомостях“? они должны сообщать духовенству практические советы, как лучше следует вести дело народного образования и организацию школ, а также – знакомить приходских священников с задачами обучения в сельских школах детей прихожан и давать материалы для уроков в этих школах.

С освобождением крестьян от крепостной зависимости и с пробуждением сознания народного, а в особенности с развитием грамотности среди народа, заметно усилилось движение мысли о предметах религиозных. Вследствие неправильного и одностороннего направления, мысль эта зачастую принимает совершенно нежелательный оборот. Кто должен более зорко следить за подобного рода „знамениями нового времени“ и поражать в корне врага, в особенности в первое время его появления, как не местный епархиальный орган. О всех явлениях и пробуждениях в религиозной жизни народа должны появляться своевременные сообщения в местных ведомостях, причём со стороны редакции должны быть указываемы меры и средства борьбы с ними. А старые недуги: старообрядчество и сектантство разве не должны быть предметом особых забот и бдительности со стороны епархиальных изданий? Кто должен вести историю возникновения и дальнейшего движения ересей и сект в той или другой епархии, как не местные епархиальные органы печати? Кто должен указывать и средства борьбы с ними, как опять-таки не „Епархиальные Ведомости“.

Правда, для этого существуют специальные органы печати, но это нисколько не даёт основания деятелям наших епархиальных изданий сидеть сложа руки и забывать то, что частные периодические издания по расколо-сектантству не могут уделять слишком много места нуждам каждой епархии и кроме того – эти издания не обязательны к всеобщей выписке... Да, наконец, какое дело нам до того, что кто-нибудь за нас работает, а мы – для чего поставлены у кормила правления? Зачем нам вручено дело руководства епархиальным органом? Пусть подумают над этим те редакторы епархиальных ведомостей, которые халатно и спустя рукава относятся к своему делу.

Помимо всего этого, история местного края, история отдельных приходов, иначе сказать, летопись церковная, выдающиеся события из жизни пастырей и пасомых, организация попечительств, обществ трезвости, ведение вне-богослужебных чтений, поучительные рассказы для народа, народные суеверия, предрассудки и условия борьбы с ними, нравы и обычаи – дурные и хорошие, движение народа в ту или другую сторону, примеры благочестивой жизни и подражание им – всё это предметы весьма поучительные, любопытные и благодарные для всестороннего исследования и разработки... Словом, в высшей степени желательно было бы – как в интересах духовенства, так и в интересах того святого дела, на служение которому призвано духовенство, иметь свой специальный орган, который, зорко следя за жизнью общества, предугадывал бы все те затруднения, которые может встретить приходский священник на своём многотрудном поприще, и при первой же возможности являлся бы к нему на помощь.

Что же нужно сделать для этого? Какие средства необходимы для того, чтобы „Епархиальные Ведомости“ удовлетворяли указанным требованиям?

„Прежде всего, говорят „Сп. Вед.“, необходимо позаботиться о том, чтобы правильный взгляд на „Епархиальные Ведомости“ проник в сознание тех, кому поручен высший надзор и руководство над епархиальным органом и в чьих руках находится само дело издания. Как известно, высший надзор и руководство над всем, что делается в епархии, а, следовательно, и над делом издания „Епархиальных Ведомостей“ принадлежит епархиальному архиерею. Епархиальный архиерей первый должен посмотреть на епархиальный орган с точки зрения указанных требований и постараться о том, чтобы эти требования были вполне осуществлены“. Далее. Для улучшения „Ведомостей“ необходимо, чтобы также правильный взгляд на них разделяли и редакторы – издатели их. „А у нас, – говорит вышеупомянутый орган печати – есть разные редакторы „Епархиальных Ведомостей“. Одни из них очень просто смотрят на своё дело: они видят в нём одно из средств своего материального обеспечения. Редакторство даёт им 300 руб. ⁵¹³ годового дохода, и больше они знать ничего не хотят. Удовлетворяют ли редактируемые ими „Епархиальные Ведомости“ своему назначению, отвечают ли они своим задачам и целям, – об этом они не рассуждают. И наполняются „Епархиальные Ведомости“ Бог знает чем. Такие редакторы по большей части люди пожилые, умудрённые с избытком жизненным опытом и значительно утратившие интерес жизни серьёзной. Перед ними встаёт общественный вопрос о чёрном дне, и возникает желание оставить приличное обеспечение своей семье. Куда уж таким людям следить за направлением епархиального органа! А, между тем, они стоят во главе дела, и никто не внушит им, что их дело – весьма важное и что так к нему нельзя относиться. Но есть у нас и другого сорта редакторы, так сказать, в новом стиле. Такие редакторы стараются всецело захватить в свои руки дело издания, и всё, что ни появляется на страницах „Епархиальных Ведомостей“, принадлежит их собственному перу. Но так как трудно наполнить номер, в собственном смысле, своим, то они прибегают к такому способу: перепечатают в свой орган из имеющихся у них под руками периодических изданий всё то, что кажется им подходящим для их читателей, и все это оплачивают такой ценой, какая назначена за оригинальные статьи. Выходит: и современно, и себе не в убыток“⁵¹⁴. А в конце года подводится для очищения совести баланс: уплачено редактору (столько-то) и сотрудникам (разумей того же редактора) – столько-то. А кому придёт в голову сделать поверку: каким это таким сотрудникам уплачено и за что?

Так вот что, по словам „лица стоявшего близко к одной из многих редакций „Епархиальных Ведомостей“, главным образом тормозит правильную и желательную постановку этих органов печати, вот что служит причиной их инертности, безжизненности и малого интереса не только для общественной жизни вообще, но даже и для местного духовенства. Недостаток надлежащего надзора над изданием „Ведомостей“ и пассивное отношение к ним редакторов-издателей подорвали всякий кредит епархиальных органов печати. Разбирая высказанные прессой мысли об епархиальных органах, редакция журнала „Вера и Разум“ заявляет, что „одна из главных причин того, что „Епарх. Вед.“ не удовлетворяют своему назначению – это нежелание самого духовенства сотрудничать в своих епархиальных органах и печатно обсуждать злободневные вопросы епархиальной жизни. Никакой речи не может быть, чтобы редакции старались „отталкивать“ или „отчуждать“ епархиальное духовенство (в частности сельское) от сотрудничества“⁵¹⁵. Во многих других периодических изданиях также высказывается сожаление, что в числе сотрудников „Епарх. Ведом.“ очень мало встречается сельских священников. А между тем их участие в своём специальном органе весьма желательно, так как кому более известны все те вопросы, которые должны надлежать обсуждению епархиальных органов, как не приходскому духовенству, стоящему, так сказать, у самого дела. Почему же духовенство чуждается „Епархиальных Ведомостей“ и или вовсе не пишет или мало пишет в них? Неповинны ли в этом опять-таки редакции „Ведомостей“?

В ответ на этот вопрос, журнал „Вера и Разум“ категорически заявляет, что „никакой речи быть не может, чтобы редакции старались „отталкивать“ или „отчуждать“ епархиальное духовенство (в частности сельское) от сотрудничества“... Едва ли это так. Пусть не забывает почтенный журнал, что редакция может отталкивать сотрудников не только прямым путём, а и косвенным, Не следует упускать из виду того, что каждая редакция привлекает к себе сотрудников не только печатанием их трудов, но и уплатой того или иного гонорара. В наш меркантильный век все настроены на тот лад, что всякий труд, физический он или умственный, так или иначе должен быть оплачен. Не чужды этих вожделений не только издатели-редакторы „Епархиальных Ведомостей“, но и сотрудники их из сельских пастырей. Но в большинстве случаев, не получая никакой „благостыни“ за свой труд, пастыри-сотрудники делаются „хладными“ к интересам своего органа, и очень мало вносят своих лепт в сокровищницы „Епархиальных Ведомостей“, и стараются приютиться в таких изданиях, которые не только охотно дают место сотрудникам из сельского духовенства, но всегда без всякого напоминания со стороны их в конце подписного года самым добросовестным образом выплачивают причитающийся сотрудникам гонорар. Просмотрите повнимательнее наши популярнейшие и самые распространённые столичные духовные журналы, – какая масса там помещается статей нашими деревенскими батюшками! Какое разнообразие вопросов поднимается ими и разрабатывается со всех сторон. Не могут пожаловаться эти журналы на то, что сельские священники не желают сотрудничать в них, – не могут, – почему? Ларчик просто открывается: честно оплачивается труд!

Правда, когда дело коснётся такого щекотливого вопроса, как вознаграждение сотрудников, редакторы „Епарх. Вед.“ обычно начинают жаловаться „на часть официальную“. – „Ничего не поделаешь, говорят они в своё оправдание – казёнщина нас одолевает, бумага чина заедает, – все деньги на часть официальную изводим“. Но неужели нельзя и этому делу помочь? Неужели нельзя „официальную часть“ „Епархиальных Ведомостей“ сократить до возможного minimum‘a? Теперь в любом епархиальном издании официальная часть занимает около ²/₃ её, благодаря тому, что разного рода отчёты свечных заводов, эмеритальных касс, братств, епархиальных попечительств, других благотворительных учреждений печатаются в „Ведомостях“, тогда как можно было бы ограничиться помещением только лишь извлечений из них, предоставив названным учреждениям печатать подробные отчёты на свои средства, то же самое следует сказать и об обширных циркулярах епархиальных начальств, рассылаемых, помимо напечатания в ведомостях, ещё и отдельными указами. К чему это? Разве лишь к тому, чтобы наполнять страницы „Епархиальных Ведомостей“ совершенно излишним балластом? Такое обилие „официального материала“ всегда может служить достаточным извинением для многих редакторов к тому, чтобы неофициальную часть „Епархиальных Ведомостей“ держать в чёрном и захудалом теле.

Итак, принимая во внимание все важное значение „Епархиальных Ведомостей“, имеющих не только местное, но и обще-литературное значение и располагающих в каждой епархии достаточными силами умственными, как в городах, так и в сёлах, и средствами материальными, так как выписка „Ведомостей“ для всех церквей епархии обязательна, настоятельно нужно бы обратить внимание на более серьёзную постановку их, устранив по возможности все те тормоза, которые до сих пор стояли на пути прогрессивного развития наших епархиальных органов.

Свящ. Серапион Брояковский

Настоящая книга написана в опровержение изданного четыре года тому назад сочинения известного расколо-учителя Ивана Усова (теперь старообрядческого „епископа“ Иннокентия) под заглавием: „Церковь Христова временно без епископа“. В этом сочинении Усов усиливается доказать, что Церковь временно может существовать и без епископского чина, не переставая быть истинно православной Христовой Церковью, и что поэтому и на церковь (?) старообрядческую не может будто бы падать обвинение в уклонении её от православия из-за того, что в продолжении 180 лет, именно от 1666 до 1846 г., времени избрания старообрядцами митрополита Амвросия, она не имела у себя епископов. Но прежде, чем доказать этот тезис, он в предисловии к своей книге кратко излагает историю старообрядчества до избрания митрополита Амвросия.

С этого же предисловия (9–67 стр.) начинает свой разбор и опровержение книги Усова и миссионер Круглов, причём как текст предисловия, так и текст самой книги в виду того, что он, по мнению автора, уже и сам по себе „может служить, по местам, хорошим доказательством ложности учения австрийского толка“ (4 стр.), воспроизводится в полном его виде, с буквальной точностью. Здесь, в предисловии, отмечаются между прочим следующие исторические погрешности и неточности, допущенные Усовым: несправедливо прежде всего, будто патриарх Никон и современные ему епископы считали тогдашнюю русскую церковь не вполне православной: несправедливо затем, будто таже русская церковь до-никоновского периода богослужебные книги и обряды признавала „не нуждающимися в исправлениях“; несправедливо и то утверждение, будто патриарх Никон и собор 1667 г. „обряды возвели в догматы веры“ и произнесли на раскольников „несправедливые и безрассудные клятвы“. Далее в первой главе книги (77–122 стр.) речь идёт „о вдовстве церкви“. По мнению Усова, вдовство церкви, т. е. временное отсутствие в ней епископского чина, нисколько не нарушает её православия и в доказательство этого он ссылается на Ис.49:14–21,54:2–8. Но на самом деле места эти нисколько не доказывают того, что хочет доказать ими Усов. По толкованию св. Кирилла Александрийского, они относятся к миру языческому, не знавшему до пришествия на землю Спасителя Истинного Бога и поклонявшемуся идолам, и стало быть, если Усов относит их и в своей старообрядческой церкви с целью оправдать её вдовство, то тем самым приравнивает и её к миру языческому. Во второй и третьей главах (123–184 стр.) выясняется понятие о церкви вселенской и её сущности. Вселенской, говорит автор, церковь Христова называется не потому, что она, как утверждает Усов, „находится во вселенной“ (146 стр.) и даже не по объёму только своей распространённости во вселенной, ибо и при незначительной распространённости она может оставаться вселенской, а потому главным образом, что она, по слову Кирилла Александрийского, „учит во всей полноте и без недостатка о всех догматах“ православной веры и обладает полнотой духовных дарований. И сам термин „вселенская церковь“ не выдуман, как тоже утверждает Усов, „миссионерами и новообрядцами“, а встречается он, и нередко, в творениях св. отцов и учителей церкви, напр., у св. Целестина, папы римского, у св. Льва (Деян, вселенских соборов, т. 1, стр. 393 и т. IV, 494) и в Толковом или Учительном Евангелии. Равным образом и сущность церкви составляют не только „евангельские и божественные заповеди, апостольские и святоотеческие догматы, предания и проповедания“, как думает Усов, но в неё входит, как необходимая часть, также чин епископский, иерархический. „Без епископа, говорит св. Игнатий Богоносец, Церковь несть избранна, ниже собрание святое, ниже сонм преподобных“ (1 посл. к Траллианам. Ср. св. Иринея Лионского , т. IV, гл. 33, § 8, где епископы с их непрерывною преемственностью признаются „отличительным признаком истинной Христовой церкви). В главах четвёртой и пятой (183–256 стр.) доказывается, что старообрядческая церковь, хвалящаяся своей верностью православию, на самом деле не содержала и не содержит во всей полноте и чистоте ни учения свящ. Писания, евангельского, пророческого и апостольского, ни правил апостольских и соборных, ни преданий, уставов и обрядов церковных, существовавших в церкви до патриарха Никона, не сохранила неповреждённой даже саму веру во Св. Троицу. В оправдание своей церкви Усов ссылается между прочим на то, будто и сами враги её свидетельствуют о её православии, но ссылка эта при внимательном разборе её оказывается не имеющей твёрдых оснований для себя. Предметом 6 и 7 глав (257–334 стр.) служит вопрос об отношении благодати к свободе воли, применительно к епископам. При обсуждении этого вопроса старообрядческий „епископ“ явно впал в ересь пелагианства. В последних трёх главах (335–463 стр.) доказывается, что церковь новозаветная была основана не в момент распятия Спасителя на кресте, как ложно утверждает Усов, а в день Пятидесятницы, когда на апостолов во всей полноте излилась благодать Св. Духа, ниспосланного им, по обетованию их Божественного Учителя. Совершенно неосновательно и то утверждение Усова, что будто в промежуток времени от распятия до первого явления воскресшего Господа апостолам, когда в них ещё не было веры в воскресение Его, церковь, мнимо основанная в момент распятия, пребывала во вдовстве, без епископов (апостолов), и что этим будто бы оправдывается и церковь старообрядческая, пребывавшая от патриарха Никона до избрания Амвросия также без епископов.

В конце книги, в виде приложения помещено „Историческое повествование об уклонении старообрядческих „епископов“ в еретичество“ (465–514 стр.).

Общее суждение автора о книге Усова такое. Книга эта, говорит он, „изобилует злонамеренным извращением исторических фактов, ложным истолкованием текстов священного и святоотеческого писания и носит на себе печать безусловного рационализма, столь строго осуждаемого вселенской Христовой Церковью“. Суждение верное и достаточно обоснованное. Но с другой стороны и книга самого автора, как труд полемический, также не свободна от некоторых недостатков. От неё веет не духом миролюбия и любви, а скорее чуждым христианству духом нетерпимости и почти враждебности к заблуждающемуся противнику и его единомышленникам-старообрядцам. Сплошь и рядом встречаешь в ней фразы вроде следующих: „совесть у Усова окончательно убита расколом“ (24 стр.), у него „больное лжеучениями воображение“ (69 стр.); „Очевидно, в голове Усова происходит, по временам, великое вавилонское смешение, называемое умопомрачением“ (162 стр.); „«Владыка» Иннокентий (Усов), как очевидно, безгранично любит свои еретические мудрования“ (257 стр.); „такого крайнего извращения не обнаруживали даже ни одни из еретиков, осуждённых на вселенских соборах, так что с несомненностью открывается, что проповедуемое „владыкой“ Иннокентием лжеучение превосходит своим нечестием все вообще лжеучения оных еретиков“ (303 стр.); „поповщинская церковь уже смердит, она уже готова броситься в адские объятия душепагубного рационализма. И „владыке“ ли Усову воскресить и призвать к жизни своими еретическими сочинениями этот кишащий и разлагающийся многоразличными лжеучениями труп поповщинской церкви“ (462 стр.). См. ещё 42, 67, 157, 177, 182, 205, 240, 258, 367, 492 и др. Иногда, особенно в 6 и 7 главах, автор прибегает также к натяжкам и софизмам, и влагает в слова Усова мысли, какие в них прямо не заключаются и о которых он совсем и не думал. Насколько такие приёмы полемики неуместны в спорах о предметах религиозных и церковных, это понятно само собой; ничего, кроме вреда, от них и ожидать нельзя. В двух местах книги допущены автором даже догматические погрешности, а именно: на стр. 309 он говорит, между прочим, что, „по учению православной Церкви, человечество в корне повредило, через грехопадение, все силы своей природы, как духовной, так и телесной“, и затем на 350 и 351 страницах, что „до сошествия Св. Духа апостолам не было открыто вполне и совершенно учение о таинстве Св. Троицы“ и что, поэтому, они тогда не имели ещё и „правильного разумения о сём основном догмате новозаветной Церкви“. Но говоря так, автор в первом случае высказывает учение не строго-православное, а скорее лютеранское, а во-втором – забывает, что ещё до Своего вознесения Господь ясно открыл апостолам тайну троичности Бога в данном им повелении – идти в мир, учить все народы и крестить их во имя Отца и Сына и Святого Духа (Мф.28:19).

Впрочем, указанные недостатки книги г. Круглова в значительной мере искупаются основательным выяснением предмета, о котором в ней идёт речь. Вопреки утверждению Усова о возможности временного существования Церкви без епископов, автор доказал на основании многочисленных свидетельств из св. Писания, святоотеческих творений и символических книг, что Церковь Христова даже кратковременно не может оставаться без иерархического, епископского чина, что епископы с их непрерывным преемством от апостолов составляют в ней существенно-необходимую часть и что, если бы в какой-нибудь частной церкви почему-либо прекратилось, хотя временно, преемство законно поставленных епископов, то это значило бы, что она прервала своё единение со всей Христовой Церковью, а потому перестала быть и истинной, благодатно-жизненной ветвью её. Вместе с тем автор обнаружил в своей книге большое знакомство и вообще с нашим старообрядством, с его литературой, историей и современным положением. В общем удовлетворительна и литературная отделка её.

Ф. О.

В наш смутный век, век всевозможных шатаний в делах веры, и отсутствия устойчивых религиозных убеждений, отрадно встречать такие литературные произведения, в которых ярко выражена глубокая вера в Промысл Божий и спасительность православия родного. К числу таких произведений следует отнести недавно изданный сборник, заглавие которого мы выписали.

Книга Е. А. Вороновой „К тихой пристани“ представляет собой собрание прекрасных по содержанию, живых и увлекательных по изложению, написанных не без таланта и читаемых не без интереса повестей, рассказов, и биографических очерков назидательного и поучительного характера. В высшей степени удачно дано общее заглавие книге „К тихой пристани“, так как, несмотря на видимое разнообразие и пестроту помещённых в сборнике рассказов, все они проникнуты одной идеей, одним чувством, одной мыслью о промышляющей о нас воле Божией, всё в земной жизни нашей направляющей ко благу нашему. Во всех рассказах красной нитью проведена одна объединяющая рассказы мысль – это крепкая вера в Промысл Божий и превосходство православной веры перед другими христианскими исповеданиями. Всё это автор старается доказать на примерах из действительной жизни, так как, по заявлению самой г-жи Вороновой, „большинство лиц, выведенных ею в повестях, взяты из действительной жизни и представляют из себя живые, поучительные примеры. Всех их она знала и в её воображении они являются подобно тихим „светочам“, взирая на которые, невольно испытываешь духовное радование“.

Это заявление автора рассказов сообщает им особую жизненность и убедительность. Они невольно подкупают своей правдивостью.

Остановимся, например, на самой обширной повести „К свету“, в которой излагается история обращения молодой девушки, дочери баронессы, лютеранки, в православие. Первые семена православия заронила в душе девушки русская няня. Видя как последняя горячо и искренно молится перед единственной, находящеюся в её комнате, иконой, ребёнок почти с пелёнок стал проникаться особым уважением и почтением к той святыне, которую легкомысленно и необдуманно отвергло лютеранство. В дальнейшее время под влиянием русской учительницы музыки, в душе девушки крепнет убеждение в превосходстве православной веры и решимость принять православие. Но мать её и слушать об этом не хочет, а когда девушка, после сильной душевной борьбы, делает решительный шаг, то гордая и властная мать с проклятием изгоняет дочь из своего дома. Но Промыслу Божию благоугодно было посетить жестокую мать испытанием: баронесса тяжко заболевает, дочь самоотверженно ухаживает за ней, и это производит столь сильный переворот в душе лютеранки-матери, что она также становится православной. „Так девушка сама вышла на путь истинной веры и мать свою привела к свету“⁵¹⁶.

В рассказе „На путь истины“ выводится глубоко-религиозная девочка, оказавшая великий переворот в жизни своей матери, женщины пустой и легкомысленной... Когда девочка заболевает столь тяжело, что никакая медицинская помощь не может принести ей исцеление, она своей радостной мирной кончиной приводит на путь истины свою мать, которая конец своей жизни посвящает молитве и уходу за больными детьми.

Важный православный догмат о почитании Богородицы в доступной и увлекательной форме изложен в очерке „Наша утеха“. Здесь с достаточной силой и убедительностью выражено, какую скорую помощь и великое утешение дарует Божия Матерь в наших скорбях и болезнях, когда мы обращаемся с усердной молитвой к её чудотворным иконам. По словам автора, „Матерь Божия слышит каждый наш вздох, утирает каждую нашу слезу и заступается перед Господом за наши грехи“.

Большое впечатление на читателя производит в размышлении автора „После причастия“ то состояние, в котором находится душа каждого христианина по принятии Святых и Животворящих тайн Тела и Крови Христовых.

Но не достанет ни времени, ни места в журнале „повествующу“ о содержании всех 15 повестей и рассказов, входящих в сборник „К тихой пристани“. Думаю, что и приведённых выдержек вполне достаточно для читателей, чтобы составить себе определённое понятие о произведениях г-жи Вороновой. Исходя из тайников души глубоко верующей, очерки и рассказы Е. А. Вороновой религиозно-вдохновляюще действуют на сердце читателя, в силу чего они имеют своё особое, чисто миссионерское значение, тем более, что, помимо общего религиозно-нравственного направления, затрагивают многие истины, прорекаемые нашими отступниками от веры истинной. Поэтому желательно распространение книги в приходах сектантских.

Книга издана изящно; цена, при объёме в 326 страниц, не дорогая и вполне доступная. При выписке от автора: СПБ., Петербургская Стор., Малый просп., д. 61, кв. 3, книгу можно получать за 75 к. без перес. и 90 к. с перес.

Свящ. С. Брояковский

С великой признательностью следует приветствовать появление солидных произведений, направленных к борьбе с рационализмом и антихристианскими теориями. Сюда должно отнести прекрасное сочинение о. Буткевича: Э. Ренан и его сочинение „Жизнь Иисуса“.

Вот что пишет почтенный автор в начале своего труда.

„В октябре 1903 года премьер французского правительства, расстрига-аббат Комб, под защитой солдатских штыков и залпов из орудий, увековечил память Ренана: на месте его родины он воздвиг ему памятник от имени Французской республики. Итак, как глашатай неверия, Ренан ещё живёт; имя его самыми яркими красками теперь изображено на трёхцветном знамени современного неверия и безбожия; все легкомысленные атеисты не только Франции, но и целой Европы становятся ещё и ныне под знамя Ренана. Идол безбожия, как оказывается, ещё крепко стоит на своём высоком пьедестале: перед ним преклоняются; ему воскуряют фимиам, на его алтарь приносятся жертвы.

Поведение французского правительства не могло остаться незамеченным в христианском мире. Оно-то именно побудило и меня вспомнить о популярнейшем французском атеисте, взгляды которого ещё и ныне разделяются очень многими в нашем обществе и нашей литературе“.

Труд о. Буткевича приобретает особенную ценность потому, что основан на подлинном изучении Ренановой „Жизни Иисуса“.

„Судя по различным сочинениям Ренана, пишет о. Буткевич, можно думать, что он был более или менее близко знаком с философскими учениями Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля, Гердера, Кузена; но никаких определённых философских убеждений он не усвоил, а потому и не стал в ряды последователей какой-либо определённой философской системы: он не был ни пантеистом, ни материалистом, ни даже позитивистом. Правда, иногда он хотел выдавать себя за пантеистического мыслителя, рассуждая о мировой душе в смысле существования единого вечного идеала и понимая жизнь вселенной только как беспрерывное fieri; но из этих рассуждений его ровно ничего не выходило. В своих философских диалогах и драмах он касался по преимуществу социальных и политических вопросов, но разрешал их так, как это делал бы и писатель, не имевший и малейшего представления о философии. Огюста Конта, своего отечественного философа-позитивиста, он не любил и презирал. Справедливее всего было бы назвать его экклектиком, каким был и древний враг христианства – Цельс, с которым он имеет особенно много общего и в своём отношении к христианской Церкви. Из всех философских систем Ренан брал то, что ему нравилось или что ему было нужно, бросая его тотчас, „по миновании надобности“⁵¹⁷. В 1842 году, по окончании курса риторики или классических наук, Ренан оставил семинарию св. Николая Шардонне (в которой учился), и перешёл в семинарию св. Сульпиция, чтобы изучить там курс философских и богословских наук. В этой семинарии Ренан стал постепенно проникаться антихристианским направлением. Увлечение новейшей, враждебной христианству, философией и занятие лишь одними светскими науками укрепляли Ренана в его постепенном отчуждении от католической церкви. Ни житий святых, ни вообще книг, написанных в духе католичества, он не читал. Его антицерковное направление ума стало заметно уже и для посторонних. Однажды вечером семинарский наставник Готтофре позвал Ренана к себе и стал доказывать ему, как противно христианству излишнее доверие к разуму и как пагубно влияет рационализм на религиозное чувство. Когда Ренан, в защиту себя, стал приводить некоторые возражения, Готтофре с неподдельно глубоким чувством воскликнул, обратившись к нему: „ты – не христианин“! Хотя в этой фразе для Ренана не было уже ничего нового, тем не менее он говорит: „Я никогда ещё не испытывал такого ужаса, когда дрожащим голосом были произнесены эти слова. Выходя из комнаты Готтофре, я шатался, как пьяный“... Ты – „не христианин»! Этот голос всю ночь звучал в моих ушах, подобно раскатам грома⁵¹⁸. – Что такое был Ренан по своим воззрениям и своим чувствованиям? Был ли он, действительно, безбожник, атеист, враг Христа и христианства, как думали и думают о нём многие?

Страхов в известном смысле справедливо говорит, что кто умеет читать сочинения Ренана, тот может вынести из них и нечто полезное: их занимательность станет для него назидательностью. Тоже самое, но ещё с большим правом, можно сказать и о личности Ренана. Знакомство с нею может привести нас к совершенно неожиданным и поучительным выводам. Строго говоря, мы не можем назвать Ренана ни безбожником, ни атеистом, ни врагом Христа и христианства. Он есть только наиболее резко очерченный образ интеллигента, полу-верующего, полу-отрицающего, легко относящегося ко всему, что для других дорого и священно. Ренанов много на свете. С ними мы встречаемся на каждом шагу. Разница между ними и настоящим Ренаном состоит лишь в том, что последнего мы имеем возможность лучше рассмотреть, чем других. Он искренен и откровенен. Он весь высказался в своих сочинениях. Он есть жертва влияний враждебных Евангелию и христианству. Он искривлён и искалечен неправильно поставленным воспитанием. Ложная наука, принятая вместо истинной, сделала из Ренана то, чем он стал и чем он был“⁵¹⁹.

„Ренан не был ни научно-последовательным богословом, ни научно-последовательным философом. В этом именно смысле простого дилетантизма мы и называем Ренана выдающимся типом и самым выразительным представителем неисчислимого множества современных нам интеллигентов, также часто совершенно незнающих учения христианской религии и отвергающих его истинность во имя той или другой философской системы, которую они знают только с чужих слов или по двум–трём случайно попавшимся им в руки модным книгам. Ведь нет ничего легче, как отрицать то, чего не знаешь, и именно перед теми лицами, которые не больше нас знают отрицаемую нами истину. И в этом заключается истинная причина чрезвычайной популярности Ренана. За ним идёт и всегда будет идти бесконечный ряд интеллигентов, справедливо усматривающих в нём своего гениального выразителя, выдающегося представителя, глашатая, идола. От них Ренан отличается лишь степенью, а не сущностью“⁵²⁰. – «Что Ренан был бессилен порвать навсегда всякие связи с католической церковью, об этом свидетельствует и его особое благоговение к Франциску Ассизскому, Жанне д'Арк, Терезе, Екатерине и другим – чисто католическим святым, которых он так часто ставит на ряду даже с Виновником христианства... Какое важное значение Ренан приписывал католическим преданиям и легендам, об этом можно судить по его замечанию, что, „для истинного философа тюремная келья, с библиотекой из ста пятидесяти томов жизнеописаний святых, была бы истинным раем... Не может быть сомнения, что враждебные христианству воззрения немецких философов не изгнали совершенно из души Ренана католических симпатий; они только господствовали над ними и даже почти заглушили их на довольно продолжительное время; но совершенно уничтожить их они сами не были достаточно сильны, так как Ренаном они были восприняты не в той решительной форме, в какой они выработаны были на своей родной германской почве“⁵²¹.

„Сам по себе Ренан не был каким-то особенным, страшным и исключительным безбожником или антихристом. Он был только выдающимся невером (в том смысле, в каком православный катехизис определяет неверие в его отличии от безбожия), он был человеком, не получившим основательного богословского, как и философского образования, легкомысленно относившимся к самым серьёзным вопросам и искавшим популярности через угождение вкусам своих полу-верующих – полу-отрицающих соотечественников, уже ставших во враждебные отношения к католичеству. Само собой понятно, что этим мы не отрицаем тех богатых способностей и дарований, которыми Ренана щедро наделила природа, и прежде всего гибкости его ума, живости и силы его воображения и способности картинно и увлекательно излагать чужие или свои мысли. При таких условиях для полу-верующего человека ещё не уничтожена возможность возвращения к истине, но только в том случае, если он не порабощён эгоистическими страстями – гордости, тщеславия, корыстолюбия. К сожалению, Ренан был слишком тщеславен и потому он имел основание „не верить в возможность для него переворота столь сильного, чтобы он снова мог привести его к католической и священнической ортодоксальности“⁵²².

Книга читается до конца с живым интересом. Изложение общедоступное. Она прекрасно уясняет истину, что источник неверия коренится в страстях испорченного человеческого сердца...

Пожелаем книге широкого распространения в публике.

Иеромонах Александр

(Мысли и впечатления миссионера).

Отечество наше переживает тягостную годину. Злополучной войне с Японией конца не видать, а внутри России поднимается такое брожение умов, которое – трудно сказать – чем разрешится. О серьёзности этого брожения можно судить даже по отзывам наших реакционеров, из которых один называет его „как бы сорвавшимся с цепи“ (!)...

Тот же „писатель“, – как говорят, переживший в себе самом не одно убеждение, – наивно утешается, что теперь в России господствует „всеобщее искусственное возбуждение“⁵²³. Но говорить так, значит прежде всего брать в руки палку, которая, как известно, о двух концах. Если г. А. Н-ну „либеральная“ печать представляется „как бы сорвавшеюся с цепи“, почему его самого та же печать не может представить в виде „как бы привязанного на цепь“ у... чужого для него добра? За любезность и литературную бестактность г. Н. получит себе лишь „по делам“...

Кроме того, становиться на точку зрения Н-на, значит забывать, что движения, проникающие во все слои народные, искусственно не создаются. Особенно это надобно заметить о слоях простонародных. Если они решились на буйства, – явный признак, что живётся им тяжело, непосильно; ясно, что долготерпение их истощилось...

При таких обстоятельствах умиротворение России является делом сколько неотложным, столько же непомерно трудным. Теперь ясно даже посредственным умам, что родина наша нуждается в коренных реформах, в оживлении всего своего организма.

Это, говорим, ясно всем, кроме журнальных публицистов, вроде А. Н-на, которые, видя, ничего не видят и твердят своё, не обращая внимания на негодование против них в обществе... Только средства для возрождения родины нашей предлагаются разные. Одни писатели всю целебную силу для нас усматривают в необходимости внешних реформ, – другие для той же цели взывают к перевоспитанию совести народной, омрачённой пороками...

Не будем вдаваться здесь в критику предлагаемых мероприятий. Наукой и опытом истории дознано, что они не исключают, а предполагают одно другое. Лекарства дорогие и целебные спасительпо действуют на лёгочных больных, но для того требуется и соответственное местожительство. – Подобное надобно сказать об общественных учреждениях. Кричать, что всё спасение для нас в формах жизни – ненаучная односторонность; но восставать против коренных реформ „рутины ради“, из страха перед неизвестным будущим; – думать, что поднявшиеся общественные волнения и без реформ можно утишить энергичной борьбой правительства, „не останавливающейся ни перед какими средствами и мероприятиями⁵²⁴“, как грубо и бесчеловечно мечтает всё тот же А. Н-н, это значит, не понимать законов развития общества и обнаруживать постыдное малодушие.

Истина – в средине вещей; это – известная правда. Но в настоящее время, когда в обществе сильно увлечение внешними формами жизни, необходимо с особой настойчивостью твердить о том, что даёт незыблемую прочность самим этим формам. Такой живительной для нас силой является религиозная вера; о сохранении её в неприкосновенной чистоте, при общей текучести наших мнений, и нужно заботливо стараться.

Превосходно это сознание выражает старец из романа „Братья Карамазовы“. Он говорит: „если что и охраняет общество в наше время, и даже самого преступника исправляет и в другого человека перерождает, то это лишь Закон Христов, сказывающийся в сознании собственной совести“. – И это не мнение лишь Ф. Μ. Достоевского; это – точка зрения самого народа русского, сложившего пословицу: „без Бога ни до порога“. Народ наш всегда был глубоко религиозен. Различные учреждения только потому крепко прививались к нему, что их освящала религия. И потому, в наше смутное время, успокоить народ можно только на почве церковного учительства при соответствующих реформах.

Правда нами сказанного подтверждается даже в газетах, которые нельзя назвать „отсталыми“, свирепо-консервативными или „поповскими“. В 78 № „Руси“ Н. А. Демчинский пишет: „религия составляет главную основу (нашего) народного духа, ею до сих пор стояла и была крепка русская земля, только при помощи этой силы может выйти русский народ из настоящих тяжёлых испытаний. Отнимите от этого народа религию, и это пустое место тотчас будет заполнено озверелым отчаянием голодного человека, а, следовательно, перед вами восстанет кровавый террор со всеми его ужасами“.

Итак, к помощи религии для успокоения взволнованных умов обращаются даже в газетах. Тем более к этой вековечной силе нашей должны прибегнуть мы – церковные проповедники.

Но является вопрос: религиозным учительством в совершенстве ли и до конца воспользовались мы ко благу народному?

Если обратиться за ответом на этот вопрос непосредственно к самой жизни, а не к отчётам всякого рода, то получится вывод прискорбный. Жизнь говорит, что общество наше в широких слоях своих недовольно теперешней православно-церковной проповедью. „На дне“ народном это недовольство выражается своеобразно и бурно. В южнорусских губерниях, как в Черниговской, да и на севере теперь много людей уходит в штунду. С этими людьми, по обязанности службы и в разное время, нам приходилось беседовать часто. Все они заявляли, что не удовлетворены жизнью нашей церковной, в которой много разлада, а главное, – нет у нас настоящего духовного руководительства.

– Как? – спрашивали мы. Разве батюшка не говорил вам проповедей?

– Говорил, да толку в них мало. Бывало, придёшь в храм с истерзанной душой. Совесть загрязнена грехом. Хочешь послушать ласкового отеческого слова, которое бы устыдило, умилило и слёзы на глазах вызвало... Заместо того батюшка проговорит о том, что совсем не взволнует душу и до совести не дойдёт... Проговорит зачастую не своими словами, которые Бог положит ему в уста в нужное время, а по книжке, не отрывая от неё глаз и словно стыдясь духовно голодных людей...

Горькая эта повесть, но её приходится выслушивать наблюдателю жизни народной по разным губерниям. Хочется, порой, не верить словам людей, уклонившихся в сектантство; заподозреваешь их в клевете и в желании „почернить“ бедных православных пастырей: бывает и это! Но вот в газетах и журналах трубят о том же. – В 59 № „Руси“, со слов г. Кабэ, рассказывается про некоего Фёдора, уклонившегося в штунду: „то, что он слыхал от священника, а отчасти от родных, его не удовлетворяло, всё это было либо рутинно, либо слишком отвлечённо, между тем, как речь штундистов была проста, ясна и так близко подходила к уровню и понятиям Фёдора, что не принять этого учения и не поверить он не мог“...

Так. Бедный Фёдор только потому уклонился в штунду, что услыхал в её пользу простое и ясное слово, которое он мог обсудить, не поднимаясь над уровнем своего развития; тогда как речи православного батюшки отдавали сухостью и отвлечённой безжизненностью...

Отзыв Фёдора о проповедничестве своего батюшки Н. А. Демчинский распространяет на всех наших церковных проповедников. Он пишет: „у каждого художника свои краски, у каждого проповедника краски эти – чьи-то чужие, и потому слово его беззвучно“ („Русь“ № 75).

Н. А. Демчинский всё горе наших проповедников видит в их догматизме, – в том, что они на готовых истинах основываются. Но это мнение несправедливо, поскольку оно высказывается в такой форме. И для художников есть свои непреложные законы перспективы, сочетания красок и т. п. Однако это обстоятельство не препятствует свободному их творчеству в выражении художественной идеи. Точно также и догматы не мешают проповедовать великолепно и „звучно“ тем церковным ораторам, которые от Бога наделены живой, впечатлительной душой и выразительным словом. Всё зависит от того, в каком освещении и в какой форме проповедник возвещает народу вечные истины Божии. Если перед образованными и тронутыми сомнением слушателями он станет обращаться к повествованию Пролога, как к главной своей опоре, или современные волнения в обществе, по рецепту А. Н-на, будет укрощать речью „о повиновении властям, о праве начальника употреблять меч для наказания делающих злое“⁵²⁵, – выйдет строго, неукоснительно до жестокости, но малоубедительно и не действенно. Когда же перед своими слушателями церковный проповедник выступит во всеоружии современного научно-литературного мышления, к слову его прислушаются и над ним задумаются самые равнодушные к религии люди.

В то же время народ простой часто довольствуется только житийными рассказами, не помышляя об их евангельском или религиозно-философском обосновании. Было бы странно, если бы перед такими слушателями церковный проповедник пустился в научные изыскания.

Но об этой изначальной истине у нас до сих пор забывают. Мы не привыкли считаться с настроением и запросами своих слушателей; до сих пор мы нередко рабски идём по следам своих предшественников. Вследствие того от проповедей наших бегают из храмов образованные христиане; в малом количестве приходят, по той же причине, к нам и простолюдины. – Мы уподобляемся, таким образом, Бен-Товиту, по одному из последних рассказов Л. Андреева. Жизнь, как безбрежный океан, волнуется своими запросами и думами. Как живой человек, она то радуется и порывисто выражает свои восторги, то скорбит и жалуется от страданий. А наши проповедники, по суду светских людей, держатся в стороне от жизни. Они проповедуют, – они целыми томами издают свои проповеди. Но в огромном большинстве эти проповеди представляют из себя отвлечённо-хрийные рассуждения на известную тему. В них нет подлинной жизни, – отголоска на современные настроения.

И опять, как у Бен-Товита. – На Голгофе совершалась величайшая мировая трагедия. Господь в страшных мучениях умирал за род лукавый и прелюбодейный, а „в тот день с самого раннего утра у иерусалимского торговца Бен-Товита нестерпимо разболелись зубы“. К бедному еврейчику „несколько раз прибегали дети и что-то рассказывали торопливыми голосами о Иисусе Назарее. Бен-Товит останавливался, минуту слушал их, сморщив лицо, но потом сердито топал ногой и прогонял“...

Подобное настроение переживают весьма многие наши церковные проповедники. Они замкнулись в своих привычных созерцаниях: говорят о них языком и образами только старожитными. Современности они знать не хотят... Правда, порою она овладевает их вниманием. Они пытливо вслушиваются и запоминают отдельные мысли современных писателей, но... ненадолго: минуту понаблюдав за жизнью, наши проповедники этой категории сердито отворачиваются от неё в сторону своих излюбленных созерцаний, своих привычных образов. Современность они называют бездарной, пошлой, декадентской и считают себя в праве не заниматься ею...

Пусть значительно правы проповедники наши в оценке действительности; но в отношениях к ней они жестоко и несправедливо поступают. Если современность распущенна и во всех смыслах извращена, – её врачевать нужно, пастырям необходимо её наблюдать тщательно и выводить на дорогу добродетельной жизни. Если наша действительность богата философией и наукой, – тогда и вовсе необходимо сосредоточить на ней всё внимание проповедников. Тогда все силы их надо направить к защите религии и Церкви от современных отрицаний...

Только в таком случае церковная проповедь будет жизненной и интересной даже для полурелигиозных людей; тогда от неё не станут бегать интеллигенты наши, и простецы потекут к ней, как олени, жаждущие на воду.

Вместо такого направления проповеднических сил» наши гомилеты „до сего дня“ всё спасение своё и других видят в изучении проповеднических образцов. Они старательно изучают, какие проповеди составлены были, положим, в неделю о самарянке. Делая отсюда выводы, – они рекомендуют о том же говорить молодым проповедникам...

Мы не отрицаем принципиально пользы от изучения даже таким подражательным порядком гомилетического материала. Мы только утверждаем, что это полдела. Мало ли о чём говорили наши церковные проповедники, изъясняя беседу Христа с самарянкой лет пятьдесят тому назад? Тогда были свои нужды; ныне – свои. Тогда учения гр. Толстого в его теперешней форме не существовало; тогда волна сектантская была меньше и не так захлёстывала людей...

Поэтому современным гомилетам, за изучением исторического материала, обязательно нужно подумать о том, какие запросы выдвигает нате время и как лучше всего ответить в проповедях на них? Ответить не по шаблону, а „живо и действенно“, как требует нужда, – как хотят того живые люди. Рутина и шаблон – самые злые враги спасительной проповеди. Они убивают творческий дух в проповеднике; они же усыпляют его совесть словами и фразами, которые по риторике-то очень красивы, а с внутренней стороны – бессодержательны...

Если за проверкой слов наших обратиться к жизни, она скажет нам, что для проповедника не должно существовать никаких обязательных шаблонов. Что хорошо в местности, тронутой рационализмом и сектантством, то не подойдёт в дебрях народных, населённых старообрядцами-отщепенцами. В одном случае проповедник дело своё созидает на вдохновенном изъяснении Евангелия, подтверждая слова свои только всем доступными жизненными наблюдениями, – и он право действует; в другом – он обязательно для подтверждения речи своей должен обратиться к св. отцам.

Такое заключение мы вынесли из собственного проповеднического опыта. Чтобы не забираться во времена десятилетней давности, – остановимся на событии позднейшем. – Как-то в Новоладожском уезде проповедовали мы по Евангелию о спасении христиан правой верой в нашего Господа. Говорили воодушевлённо, обильно подтверждая слова свои апостольскими изречениями. Вдруг слышим за спиной своей шёпот: – арабские сказки!

С удивлением оглянулись мы и увидели знакомого „старообрядца“. Было очевидно, что ему не нравилось толкование Евангелия, не подкреплённое св. отцами. Тогда, продолжая речь обычным порядком, свои выводы, основанные на библейской букве, мы стали усиливать ещё выдержками из Благовестника... Проповедь дошла до конца благополучно.

А отсюда ещё раз следует, что для современной проповеди важны не шаблоны, а то, чтобы она освещала живую жизнь по примеру Христа Спасителя. Христос же не убивал людского внимания сухими речами в подражание учёным фарисеям и не порабощал себе слушателей простыми ссылками на Слово Божие. Нет, когда Он говорил о нашем спасении, о Царстве Божием, о будущих судьбах мира, – говорил всегда приспособительно к потребности и к настроению своих слушателей, то подкрепляя слова свои свидетельством из пророков (Лк.4:17–19,24–27), то довольствуясь обычными житейскими наведениями (Мф.7:3–6,15–20 ст. и др.).

Также поступали св. апостолы. Иудеев они приводили к вере во Христа, изъясняя с ними слова пророков (Деян.2:29–36⁵²⁶), язычников покоряли выводами, взятыми из их писателей (Деян.17:28; Тит.1:12).

Подобным образом наши проповедники в основу своих речей должны полагать обязательно учение Христово, только не отрывочно взятое, а изложенное по духу всего Евангелия в сопровождении всяких подходящих к данной среде доказательств. Тогда слово наше будет содержательно и жизненно; тогда оно обвеяно будет божеским дыханием и, протолкованное разумно, оно покорит Господу слушателей...

К сожалению для себя, мы должны сказать, что понимание наше природы действенной проповеди в печати имеет уже готовое возражение. Его высказал Н. А. Демчинский в 75 № „Руси“. В своей статье он говорит: „проповеди можно читать, но не слушать, ибо они сплошь испестрены кавычками, т. е. позаимствованиями чужих слов, чужих мыслей. И вот в этих-то оковах чужих мыслей замерло собственное мышление, оно упразднено“.

Так говорить, как пишет г. Демчинский, можно в двух случаях: или в том, когда проповедник без смысла загромождает свою речь малопонятными библейскими цитатами, сцепленными между собой механически; или – в том, когда слушатели не веруют в Евангелие и их не убеждают потому библейские доказательства.

В первом случае проповедник поступает не только дурно: дело его прямо преступно. Св. Библия, помимо божественной истинности своего содержания, с тем вместе есть высокохудожественная книга. Всё её мышление, её язык – образец простоты, ясности и художественности. Не без основания такие гениальные писатели, как А.С. Пушкин и Л.Н. Толстой, часто подражали в речи Библии... Так проповедник, неряшливо пользуясь Библией, подрывает тем самым доверие к этой святейшей книге, – и поступает, как преступник: по заслугам проповедь его будет безжизненной!..

Но сказать, что проповедь должна быть обнажена от авторитета библейского, – всё равно, что сказать: живой человек должен остаться без воздуха и пищи. Это – contradictio in adjecto... Без слова Божия наша проповедь потеряет свою жизненную основу и обратится в праздное говоренье.

Одно верно в замечании г. Демчинского: библейские цитаты не должны наполнять церковную проповедь, в качестве внешне-придаточного и громоздкого материала. Библеизмом наши проповеди будут дышать лишь тогда, когда они проникнутся духом и священной простотой мужей богооткровенных, когда в них отразится здравый общечеловеческий смысл. При таком же условии библейские тексты никогда не окажутся для христиан мыслями чужими и далёкими. Напротив: христиане во все века видели в Библии книгу откровений Божиих, – такую книгу, которая в совершенстве излагает Законы Божии, нам близкие и родственные, которые лишь раскрывают зачаточно вложенные в нашу природу чаяния. – Стремясь к Евангельским идеалам, мы, так. обр., порываемся в область, нам родную и желанную. Напрасно г. Демчинский поэтому вооружается против библеизма в проповедях... Этот библеизм не уместен в речи лишь тогда, когда его буквой хотят опровергнуть рассудочные соображения философов. Тут люди стоят на разных позициях и между их доводами не может быть сближения.

Истинный же библеизм составляет украшение проповеди. Прекрасно наши слова подтверждает, старец Зосима в „Братьях Карамазовых“. Благочестивый старец, как бы прозревая современные противо-библейские веяния в нашем обществе, говорил, обращаясь к православному пастырю: „что за книга это священное Писание, какое чудо и какая сила, данные с нею человеку!.. Разверни-ка (пастырь) эту книгу и начни читать (народу) без премудрых слов и без чванства, без возношения над ними, а умилённо и кротко, сам радуясь тому, что читаешь им и что они тебя слушают и понимают тебя, сам любя словеса сии, изредка лишь остановись и растолкуй иное непонятное простолюдину слово, не беспокойся, поймут все, всё поймёт православное сердце!.. И поразишь благочестивый ум простолюдина“.

Как видим, свидетельство старца Зосимы – глубокого знатока народной психологии – разрушает мнение г. Демчинского о непригодности для современной проповеди выдержек из свящ. Писания. Не подкрепляет названного публициста и г. Кабэ своими словами о Фёдоре штундисте. Известно, что штундисты весьма любят читать Евангелие и библеизмом в широком смысле сильна именно их проповедь.

Но замечание г. Демчинского касательно нашей церковной проповеди правдиво, повторим, в другом случае... в том, когда слушатели проповеди тронуты сомнением, полу-верием, – когда они заражены равнодушием к православно-христианским догматам. Тут обычный метод нашей церковной проповеди не годится. В этом случае не резонно всю речь укреплять только библейской буквой и благочестивыми святоподобиями. Тут требуются уже иные „увещания“. – основанные на общечеловеческой логике и достоверных выводах из наук.

Что мы говорим не новость „богопротивную“ и не на о. Петрове только утверждаемся, – видно из примера Христа и Его апостолов. Господь наш, поучая простой народ, не томил его сухими речами или многочисленными механическими справками из разных книг. Он изъяснял самые возвышенные истины веры, пользуясь житейскими сравнениями и подобиями, взятыми из окружающей природы⁵²⁷. – Тогда как фарисеям и книжникам учёным те же истины Господь выводил из книг Ветхозаветных (Ср. Ио. гл. 8 и 9).

Ап. Павел в своих речах пользовался не только свящ. Писанием, но и здравым разумом. Говоря проповедь в афинском ареопаге перед образованными язычниками, он брал подтверждение своим мыслям из их стихотворцев (Деян.17:28). За Христом и апостолами должны идти мы послушно, и от наших проповедей будет толк. Но для того мы пристально, беспристрастно и доброжелательно обязаны изучать жизнь, – обязаны считаться с её научно-философскими и литературными требованиями, не усыпляя себя ходячими фразами рутинного „любомудрия“ и не страшась предлежащего нам труда.

Пожалуй, многим проповедникам не полюбятся новые обязанности, предъявляемые к нам текущей действительностью. Но – такова неумолимая жизнь. Г. Демчинский – сын современности – говорит: „те книги, на которые обыкновенно ссылаются (церковные проповедники), будучи даже переведены на русский язык, мало понятны, потому что в основу их мыслей положены образы, уже отжившие, которые неспособны возбуждать в наших представлениях тех же мыслей, которыми вдохновлялись авторы этих книг“ („Русь“, № 75).

Другими и более прямыми словами: г. Демчинскому не нравится, что наши церковные проповедники говорят всё „от Библии“. Как же посмотрел бы он на наши старания библейской буквой опровергать рассудочно философские мысли? Такую манеру он не выносит и потому влечёт нас к современному мышлению на современные темы. А если подумать, что г. Демчинский – не один, что подобных ему в рядах теперешних христиан – тысячи и все они имеют своеобразное влияние на толпу, – станет ясным, что мы обязаны с ними серьёзно считаться. Очевидно, – Библией мы должны пользоваться благоговейно, но и с величайшей рассмотрительностью. Из Библии мы обязаны почерпать незыблемое основание для своих проповедей. её дыханием мы должны согревать благочестивые души, но, по запросам времени, к своим проповедническим речам мы обязаны прилагать всё, что даёт нам апологетика, – разумеется в выводах и по существу...

Подтверждением того, что в апологетике сильно нуждается наше общество, может служить новейший рассказ Марка Криницкого, под заглавием „Наследственность“⁵²⁸. Автор этого рассказа свидетельствует, что неверием в богооткровенные истины заражены теперь даже дети. Один из них, наблюдая жизнь, сделал заключение, что „молиться Богу и ходить в церковь должны только маленькие да прислуга, а когда он вырастет большой, он тоже не будет ходить к обедне, где бывает всегда ужасно скучно“ ( – стр. 2).

Вот горестное заявление ребёнка, унаследованное от неверующих отцов! Подобные же мысли, порой, слышатся от рабочих, вернувшихся из больших городов. И они простодушно заверяют, что „по городам, кто постиг науку, в Бога уж не веруют“.

С такими заявлениями проповедники должны бороться всей силой своего разума. Заблуждения человеческого ума надо не замалчивать, а раскрывать и опровергать. Но это можно делать только во имя веры Божией, просветлённой наукой, знанием. Поэтому нам не ругаться в проповедях и статьях нужно, – не браниться с церковной кафедры за то, что жизнь идёт не так, как нам хотелось-бы; мы обязаны своей проповедью вразумлять заблудших, усовещевать грешников и всех приводить к подножию креста Христова.

Таким образом, основная мысль, которую мы высказываем по вопросу об оживлении церковной проповеди, состоит в том, что эта проповедь должна руководить настроением людей, – она обязана говорить об их текущих думах и чувствах, а не составляться в подражание старым образцам, в стереотипных формах и выражениях, с привычными общими местами и восклицаниями.

Из сказанного же вытекает и наша вторая мысль: проповедник только тогда властно захватит слушателей, тогда только станет приемлемым для них, когда с церковной кафедры он будет вечные провозглашать истины, радостные и осязательные для христиан. Эти истины в сущности своей бесспорны, люди лишь забывают о них за шумом житейским, за губительными для них греховными дрязгами. Такими истинами, к примеру, являются нравственные заповеди Евангельские и идеал царства Христова, в котором правда и милость живут. К какому бы классу общества, к какому научному лагерю ни принадлежали бы слушатели, – они не могут равнодушно внимать словам проповедника о необходимости для нас чистой и беспорочной жизни и взаимной жалости друг к другу. За таким вразумительным проповедником люди пойдут, как бабочки за вечерним светом...

Когда же с почвы общеобязательной евангельской правды церковные учители спустятся в область спорной политики, – когда, вместо незыблемых законов Христовых, они начнут с церковной кафедры ратовать пристрастно за формы человеческого общежития, – их речи возбудят в толпе возражения, ропот. Тогда политиканствующий церковный проповедник станет, как один из рядовых ораторов. Его проповеди будут критиковать; о них начнут писать в газетах и журналах, как о заблуждении, если проповедник вообще-то человек примечательный; а если он не поднимается над уровнем золотой середины, – его слушать не будут, несочувствующие могут устроить ему даже скандал в самой церкви...

И потому в хорошей христианской проповеди не должно быть места политиканству. Такое постановление, в назидание нашим гомилетам, сделали между прочим профессора. Они говорили: „съезд профессоров считает своим долгом высказать своё негодование и решительный протест по поводу провокаторской деятельности отдельных представителей власти и духовенства (слушайте!)... имеющей целью возбудить народ против интеллигенции, а в частности – против учащейся молодёжи⁵²⁹. Поселяя в стране дух розни и вражды, такая деятельность открывает перед обществом страшную перспективу стихийной борьбы всех против всех и является полным отрицанием самых элементарных условий общественной жизни.“

С заключением гг. профессоров мы не можем не согласиться. В нём правда слышится. В самом деле, по какому закону – божескому и человеческому – пастыри церкви будут стоять горой за одни условные формы жизни и, оскорбляя многих слушателей, ратовать против других? Их слово было бы назидательно тогда, если бы для политиканства оно могло опереться на учение Христово; но Господь меньше всего говорил о политике. Он заботился о воспитании в нас духа благочестивого и свободного от пороков. Когда же его хотели люди вовлечь в тяжбу между братьями из-за наследства, он уклонился от чуждого Ему дела (Лк.12:13,14 ст.).

По примеру Христа, и пастыри Его Церкви должны помнить, что на этом свете все относительно и ни одного человеческого учреждения нельзя назвать истинным на вечные времена. Надо нам также не забывать, что Евангелие для наших политических речей может дать самый ограниченный по объёму материал. В политиканстве мы предоставлены бываем самим себе; слушатели не обязаны тогда верить словам нашим, а это вредно для церковной проповеди и подрывает к ней доверие в корне. Поэтому от партийно-политических речей с церк. кафедры мы обязаны отказаться навсегда. Это чувствуют даже простолюдины наши и, желая нам добра, дают соответствующие советы.

Недавно мы проповедовали на Путиловском заводе в С.-Петербурге. Перед началом беседы нас отозвал в сторону один добрый православный рабочий и шепнул:

– Пожалуйста уж... не говорите ничего против наших забастовщиков. Сами знаете – народ всякий есть; иной может дерзостью вам ответить, да и собрания наши для духовного назидания многие поносить будут...

Мы и раньше не позволяли себе говорить на „злобы дня“ в партийном духе с церковной кафедры. Но на этот раз с особенной осторожностью проповедовали о необходимости для нашей жизни разумной веры в Бога. То, что мы говорили, требовалось рассудком человека, его совестью, всем существом его. Поэтому нас слушали все довольно внимательно и... благодарили за проповедь усердно. Молодые рабочие, одетые франтами и выглядевшие интеллигентами, после беседы обступили нас у церкви и дружески – почтительно с нами разговаривали...

На основании сказанного мы положительно утверждаем, что в проповедях наших мы обязаны не политиканствовать, а воспитывать в слушателях черты внепартийного добродетельного настроения по идеалу евангельскому. Для оживления своих проповедей нам так необходимо произносить речи, чтобы в них не было ничего неверного, и они поставляли слушателей непосредственно в общение со Христом и Его святыми. Хорошая проповедь именно та, которая с точки зрения Евангелия осветит ярко, изобразительно и доброжелательно все мелочи нашей жизни, так что слушателям – христианам, кто бы они ни были, стыдно и страшно станет за свою порочную жизнь.

Говорим это не по книжкам, не с чужого голоса, а на основании своего значительного опыта. За свою, уже одиннадцатилетнюю службу, нам множество раз приходилось проповедовать. Бывало, по манере известных витий, станешь холодно спокойно изображать пагубность, положим, пьянства. Говоришь в общем литературно и гладко, но народ равнодушно слушает проповедь. Видно, что она его не трогает. Заметно, что слушатели больше следят за внешностью проповедника.

Но вот подходишь каким-то чутьём к тому, о чём бы христианам и нужно было со всем усердием проповедовать. Начинаешь поставлять пьяницу непосредственно к Лику Христову. Говоришь: Господь в мир пришёл, что бы спасти Грешников... Он же дал заповедь, что пьяницы не войдут за ним в царство славы (Мф.24:48–51).

О, какой ужас делают пьяницы! Они отторгают себя от блаженной жизни в Боге. Да и Христа от себя отгоняют. Именно отгоняют: Господь постоянно стучит в двери сердца нашего, чтобы войти к нам в виде странника и вечерять с нами (Откр.3:20 ст.). Спаситель с сокрушением ходит подле вас, а пьяницы Его принять не могут: они не чувствуют близости к себе Господа, – не видят Его страдальческого Лика... Ах, какой ужас и стыд!..

При подобных словах и образах слушатели многие, случалось, плакать начинают. После таких речей, бывало, из толпы выходили люди и с криком: „помолись, братец!“ выражали готовность присоединиться к трезвенникам.

И говорили мы себе тогда, что в народе русском теплится ещё сильная и нежная любовь к Спасителю, – есть в нём и страх Божий. Нужно только эти добродетели в нашем народе оберегать и прочищать от затемняющих их страстей. Самым же решительным средством для того служит умиление перед Спасителем Богом и перед Его страданиями. Вот и надо нам-проповедникам живописать перед людьми черты Лика Христова и вследствие того речи наши будут самыми жизненными для народа и весьма действенными.

Приведём здесь ещё подтверждение к сказанному. Как-то пришли мы в один зал на беседу с народом. Перед началом люди пели „Царю небесный.“ Сзади нас кто-то ревел полупьяным голосом. Это удивило нас, возмутило душу, породило скорбь в сердце, – и проповеди передался характер нервной возбуждённости. Мы говорили о том, что Господь требует от нас праведной и святой жизни... И мы должны не только не грешить, а даже стыдиться самой возможности греха.

Что же мы делаем? Как храним мы Завет нашего Искупителя?

Увы! Мы пропадаем во грехах... И что всего ужасней – не стыдимся греха. У нас случается: пьяный человек смело расхаживает по улицам; он же заходит в общественные собрания и не стесняется проходить даже в самый перед... что бы все видели его пьяного...

Вот в чём горе наше!..

В перерыве беседы народ пел „Отче наш“; пьяного голоса уже не было слышно. Он растерянно смотрел то на нас, то на лежащую перед нами Библию. – Стали мы проповедовать дальше, – и этот полупьяный человек креститься начал: видно было, что по-своему он скорбел о своём неприличном поступке.

Так: из каждой церковной проповеди Спаситель должен отчётливо воображаться служителям. Эта черта придаст словам нашим одновременно глубину и содержательность, свежесть и жизненность.

Что касается изложения проповеднического материала, то оно должно быть не отвлечённо – созерцательным и сухим в своём глубокомыслии, а образным, картинным и наглядным: здоровый дух в здоровом теле! В этом отношении вечным недосягаемым идеалом для нас пусть служит речь Господа Спасителя. Касается ли она возвышенных истин, или разбирает житейские дела, – она неизменно картинна и изобразительна (см. Мф. 13 гл. и др.). И потому Христа с пониманием и наслаждением слушали самые простые люди (Мф. гл. 5 и парал.). На этом же основании и старец Зосима говорил, определяя тип нашей проповеди: „Что за слово Христово без примера?“

Примерами, наведениями из жизни и сравнениями, взятыми из природы, должна преизобиловать церковная проповедь...

Спросят: Где же набраться такими примерами?

О, об этом не печальтесь! Одна Св. Библия представляет собой неисчерпаемый источник спасительных сравнений. Проповеднику следует только чаще и сосредоточенней прочитывать её.

Кроме того, богатый запас всяких поясняющих известий содержат в себе, к примеру, – газеты в отделе происшествий. Там мелким шрифтом, но сильно и впечатлительно рассказывается о событиях в нашей жизни, – о том, что собственно рисует состояние веры и нравственности в народе. Почитайте-ка эти известия вдумчиво, с религиозным настроением, осветите их лучами Евангельской правды, оплачьте их слезами благочестивого сокрушения, – вы поразите тем слушателей и они испугаются глубины нашего падения и удаления от Христа, а это есть уже спасительный страх!..

Без примеров же и пояснений, без усилия пробудить покаянное чувство в слушателях разбором событий из их повседневной жизни, проповедь, самая умная и логичная, покажется им скучной, мало-назидательной; она не вызовет на глаза их слёз и не извлечёт из сердец их глубоких вздохов... Она будет для них безжизненной.

Излишне прибавлять о том, что речь проповедника должна быть простой, ясной, свободной от книжных оборотов...

Необходимо заметить лишь под конец о том настроении, которое должен переживать проповедник. В этом настроении непременно должны сойтись благочестивая скромность с полной уверенностью в истинности речи. Когда проповедник, особенно молодой, до дерзости смело начинает говорить о самых трудных вопросах, – когда он лихо вторгается в течение современных событий и легкомысленно начнёт разлагать их направо и налево, – это производит нехорошее впечатление на народ. Когда же он робко и испуганно касается наших грехопадений, это то же не нравится слушателям. В проповедническом слове они не найдут тогда откровенно правдивого изображения своих грехов, – не увидят властного указания того, куда им идти нужно. От проповедника слушатели ждут благочестивой скромности, но и уверенности в речах. Надобно, чтобы они чувствовали силу убеждения говорящего, – своего рода духовную власть или мощь его; тогда они послушно пойдут за ним и доверятся его руководительству...

Вот современные проповедники и должны всемерно воспитывать в себе потребное для дела их настроение. Оно даётся человеку, много и серьёзно потрудившемуся над изучением Библии, над выработкой собственного христианского мировоззрения. Оно является, обыкновенно, у проповедников после усиленных трудов в борьбе с греховностью их природы и после долгого молитвенного общения с Богом и его Угодниками.

Современная жизнь далеко ушла от духа Христова учения. Она неистово наклоняется к разладу с религией. При таких условиях проповедникам предлежит неимоверно трудная задача. Они сами обязаны много учиться по Библии, в научно-литературной области и по части всестороннего наблюдения над действительностью. По тем же соображениям и в виду потребности, заявляемой добрыми христианами, дело проповеди в наше время – не роскошь излишняя, а хлеб насущный для общества верующих. Кто будет жизненно проповедовать людям о загонах вечной правды и истины, кто сможет навести яркий свет евангельского благовестия на все мелочи обихода нашего, тот сделается руководителем толпы, – как бы её знаменоносцем. Это почётное звание. Для него проповедникам следует побороть в себе всякое малодушие, всякие партийно-пристрастные склонности и бесстрашно пойти туда, куда призывает их Христос ради спасения людей, заблуждающихся и погибающих в пороках.

Д. Боголюбов

Религия в Соединённых Штатах. – 3ападный буддизм. – Секта Самарян. – Индейская секта „кающихся“.

Французский журнал „Revue bleue“ (Голубое обозрение) недавно поместил статью о религии в Соединённых Штатах.

Все церкви Соединённых Штатов – протестантские, католические, еврейские и независимые имеют между собой нечто общее. Все они стоят ближе друг к другу, чем каждая из них в отдельности к своему первоисточнику в Европе; все эти отдельные религии составляют в общем то, что может быть названо: американской религией.

Американская религия отличается двумя характерными чертами: она социальна и положительна; социальна потому, что обществом в его целом занимается больше, чем каждой отдельной личностью; положительна потому, что интересуется всем человеческим больше, чем всем сверхчувственным. Одна из этих характерных черт вытекает из другой: чем сильнее у человека развит дух общественности, тем сильнее стремится он и к позитивизму, к положительному. Чем больше человек думает об общем благе, отвлекающем его от забот о себе самом, тем равнодушнее становится он к догматической стороне религии, открывающей ему его загробную судьбу и тем сильнее привязывается к нравственному учению, устанавливающему его отношения к обществу. Дух общественности, социализма – это забота о человечестве в ущерб заботе о себе: дух положительного – позитивизма – это забота о человечестве в ущерб заботе о неведомом мире; одно вытекает из другого и религия, будучи социальной, стремится сделаться положительной.

Из всех оригинальных явлений в Соединённых Штатах, религия, может быть, самое оригинальное. Она лучше всех остальных религий приспособляется к современным требованиям потому, что возникла одновременно с самым молодым из всех народов; она современна по самой своей сущности, а не потому, что допускает нововведения. „Американское христианство“ нельзя рассматривать отдельно от причин, породивших его; это создание нового народа, на новой земле.

Первые колонисты стремились к созданию нового порядка вещей, нового идеального общества и начали с коммунизма. Они подчинили отдельные интересы доброму согласию между всеми и строгому порядку; их христианство было главным образом братством, их благочестие только особым видом гражданственности, их Бог только первым слугой идеального государства; их религия, как и сама Библия, из которой она вышла, была религией племени. Будучи социальной и, следовательно, исключительно нравственной, она не занималась богословскими тонкостями: символ веры колонистов не предписывал догматов; их понятия о сверхчувственном сводились к весьма малому; свобода их взглядов слагалась из равнодушия к метафизике; их религиозные преследования сводились исключительно к вопросам политического порядка и общественной безопасности; их инквизиция была исключительно нравственной и никогда догматической. Колониальное христианство было не что иное, как социализм и позитивизм.

Американская религия начала сознавать себя и свои отличительные черты только в ХIХ-м веке; тогда она явилась вдохновительницей философской системы и заявила о себе в литературе. Каннинг и Эммерсон познакомили с ней европейскую публику; будучи вначале только одним из элементов местной истории, с этого времени она входит в течение всемирных идей. Социальный инстинкт, руководивший ею вначале, становится социальным духом, положительный инстинкт преобразуется в дух позитивизма.

Старинные национальные тенденции и вышедшие из них философские идеи ХIХ-го века способствуют развитию в современном христианстве духа социализма и позитивизма. Сверхчувственное теряет своё значение; догматы, принесённые разными сектами из Европы, утрачивают физическую силу. Религия перестаёт быть божественным правом и измеряется только приносимой ею пользой; почти развенчанная, она должна соперничать с гражданскими учреждениями общественной полезности. Она занимается настоящим больше, чем будущим; её задача – благополучие человека на земле; она учит не умирать, а жить и, следовательно, является школой практической энергии. Культ американцев имеет в виду больше их расу, чем Бога, Который является слугой своего народа. У них не человек приносит себя в жертву Богу, а, напротив, Бог посвящает себя своему народу; роли переменились. Подобно древним грекам, американцы преисполнены народной гордости; греки обоготворяли свои добродетели; стремление представить божество в человеческом виде носит у американцев более нравственный характер: греки обожествляли личность, американцы обожествляют человечество. Их религия, по сравнению с вероучениями Европы, не более, как позитивизм; таким же позитивным учением была и религия греков по сравнению с культами востока.

Религия всё меньше и меньше заботится о спасении отдельных личностей и всё больше и больше о спасении общества. Вместо рая она предлагает в награду общественное усовершенствование. Христианство становится взаимопомощью и сводится к братству. Приход является учреждениями солидарности, как клубы и различные общества взаимопомощи; пасторы становятся общественными деятелями.

Важное следствие позитивизма в христианстве это – религиозный мир и прежде всего мир между религией и наукой. Обожествляя человека, американское христианство уважает и человеческий разум. Мало занимаясь сверхчувственной областью, гражданская, исключительно нравственная религия не имеет основания, как это делает религия догматическая, держать науку в отдалении и не доверять разуму. Американские пасторы приняли без гнева критику Библии и даже принимают её выводы. Они давно уже не стремятся выводить из каждого отдельного стиха точный догмат или неопровержимую истину; они видят в Библии целое, подлежащее в совокупности своей суждениям разума; они видят в Библии, как Эммерсон в природе, источник энергии, категорический императив, который каждый волен толковать по-своему – дисциплину, не лишающую независимости. Для них Библия то же, что знак креста был для древней церкви: символ христианского единства и общественной связи; в духе нравственности еврейской расы американцы узнают свой дух: они сделали из Ветхого Завета национальное евангелие. Вся Библия для них только кодекс морали.

Религиозный мир царит как в вопросах научных, так и в практической жизни. Дух позитивизма сделал нравственность независимой от догмата. Равнодушные к догматам, первые колонисты полагали спасение в строгой нравственности, а не в православии формул; американцы полагают, что образ жизни не зависит от того или другого понимания сверхчувственного, они отделяют умозрительную область от практической. Убеждение, что догматы не влияют на нравственность – единственно прочное основание веротерпимости; если богословские мнения не оказывают действия на частную и общественную жизнь, то они и не касаются государства; одна часть граждан не может и не должна ни под каким видом навязывать своих убеждений другой части. В основании всех европейских фанатизмов лежит задняя мысль – пережиток средних веков – что существуют метафизики вредные или полезные для обществ; а положительный дух американцев никогда не смешивает сверхчувственных вопросов с вопросами социальными. Один из их философов писал ещё 1700 г.

– Научите всякого человека и всякое общество мудро распоряжаться своим временем, никогда не оставлять своего поста, вести честно свои дела, возложенные на них Богом и законами страны, и тогда мы можем надеяться, что всё пойдёт у нас хорошо. – Религия всегда была для американцев только учением о нравственности. Обращая на добродетельную жизнь больше внимания, чем на догматы различных сект, они убедились, что порядочные люди ведут себя одинаково хорошо, несмотря на различие вероисповеданий и что если догмат разъединяет, то нравственность соединяет; они поняли, что над различием сект царит единство христианства и что Евангелие сближает то, что схоластика разделяет. Соединение церквей подготовляет соглашение их с нарождающейся свободной жизнью. Даже и сам атеизм не что иное, как метафизика, и если принять, что все метафизики, сколько их есть, безразличны для нравственности, то можно помириться и с этой. Положительный дух, присущий в Америке людям всех религий и людям без всякой религии, удерживает тех и других от обоюдного возложения ответственности за общественное зло на веру одних или на неверие других. Положительный дух упраздняет оба вида нетерпимости: религиозную и противорелигиозную.

Социальный дух, неразлучный с положительным, сослужил религиозному миру не меньшую службу. Он обратил все Церкви в деятельных слушательниц американского общества, имеющих одну общую цель: совершенствование общества, и все церкви оправдывают себя в собственных глазах и в глазах других своей общественной ролью и той долей участия, которую они принимают в воспитании и цивилизации народа. Служа одной и той же цели, все церкви смотрят друг на друга не как на соперниц, а как на сотрудниц. Так образовалась и продолжает, всё с большим сознанием, развиваться американская религия, обнимая, в духе Евангелия, всевозможные формы: православные и независимые, церковные и светские. Всякий народ заботится о своём нравственном единстве; американцы о своём не меньше, чем Людовик XIV заботился о нравственном единстве Франции, когда уничтожал Нантский эдикт. Но догмат никогда не казался американцам чем-то существенным: они никогда не считали его условием нравственного единства и думают, что можно иметь одну и ту же родину, исповедуя разные веры. Они видят сущность христианства в братстве, современная форма которого есть общественная солидарность. Над всеми сектами, разница между которыми им кажется малозначащей, они устрояют церковь, которая, проникая всё общество, сама стремится стать социальным духом, пропитанным Евангельским учением. Во времена пуритан эта религия была религией расы, как еврейская была религией племени; по мере того, как понятие о расе расширилось до понятия о всём человечестве, она обратилась в религию человечества. Всевозможные подразделения и все точки зрения сходятся в культе человеческой добродетели и человеческого прогресса: позитивизм осуществлял нравственное единство народа.

Это нравственное единство есть в то же время и религиозное и христианское единство: позитивизм есть несомненно христианский позитивизм. Американский гуманизм воспринял от христианства все его традиционные чувствительные и политические свойства, отличающие религию от философии. Американский позитивизм не что иное, как христианство, вылившееся в новую форму. Современная гуманитарная философия не встретила в церквах Соединённых Штатов ничего несовместимого с ней и воспользовалась ими как готовыми рамками, в которые и воплотилась. Американскую религию можно назвать, как позитивным христианством, так равно и христианским позитивизмом. Она унаследовала от прошлого традиции потому, что сохраняет имена и формы церквей даже в том случае, когда изменяет их содержание; унаследовала также и Евангельский дух потому, что предлагает образ Христа в руководство всем, даже в том случае, когда не признаёт Его божественности. Американский позитивизм сходен с позитивизмом Огюста Конта, но отличается от него своим христианским характером; он не воинственен, а, напротив, стремится к примирению; в некотором смысле американцы даже позитивнее самого Конта, потому что не желают ни рассуждать о разных метафизиках, ни уничтожать их. Ученики Конта не сумели создать ничего кроме какой-то пародии на религию, тогда как у американского позитивизма есть свои храмы, своё духовенство и свои верные чада совершенно такие же, как и у всех христианских Церквей. Можно представить себе позитивизм с Богом, так же точно, как республику с королём; для этого нужно только, чтобы король служил народу, а Бог человечеству, чтобы высшая власть, проходя над головой короля, шла бы к народу, а благочестие, пройдя через Бога, направлялось бы на человечество. В силу не вполне сознанной эволюции, культ человечества водворился в Америке, не вытеснив собой культа божеского, в роде того, как 16 веков тому назад христианские иконы почти незаметно стали на место идольских изображений.

Это явление развития. Американский позитивизм представляет собой исторический факт и социальную действительность именно потому, что он родился на христианской почве и сам обладает христианскими свойствами. Это религия примиряющая прошедшее и будущее, она созидаёт, а не разрушает; она не отрицает. И Конт мечтал об этом, и он хотел созидать, а не разрушать, но ему мешало прошлое; на новой почве американская религия только и могла быть созидающей. Она не протестантизм. Она ни против чего не протестует, потому что родилась на почве, где до неё ничего не было. Слово: протестантизм не подходит к ней потому, что слишком напоминает о несогласиях и о борьбе. Ей подошло бы название, не запятнанное европейской полемикой. Единственное подходящее для неё имя есть всё-таки: „христианство“; оно одно достаточно всеобъемлюще, но и оно должно быть понимаемо в его Евангельском смысле. Джон Фиске пишет:

– Протестантство учит тому, что вера есть дело личное, а не дело общества; Америку истине научил не протестантизм, а скорее научила колонизация; причины американского либерализма лежат в истории Америки, больше, чем в реформе Лютера. Этот либерализм расцвёл в католическом Мэриланде и в английской Виргинии также пышно, как и в пуританских провинциях; он также свойственен еврейским общинам, как и католической и реформатским церквам – это произведение американской почвы. Американская религия жизненна и плодотворна потому, что она народна. Она родилась из усилий трёх веков создать общество и цивилизацию в земле, где не было ничего. Она имеет целью прогресс человечества потому, что происхождение её – человеческий труд. Это религия человечества, привитая к христианству.

* * *

Газета „Journal de Bruxelles“ сообщает, что проявляющееся и в Европе подобие буддийского застоя крайнего востока следует искать не в мечтаниях теозофов, исторически связанных с гностиками, анабаптистами и сведенборгианцами. Нельзя приписать этого явления и новейшим попыткам привить на западе, посредством маленьких молелен, ту или другую второстепенную форму буддизма, тем более, что формы эти совершенно неосновательно изучались в Индии, где буддизм, подчинившись возрождению многобожия Вед или индусского всебожия, уже утратил свои материалистические и атеистические основы. Эти школы насчитывают небольшое число образованных людей, мечтателей или любопытных, которые в наше время не могут влиять на наши страны.

Но наряду с этими замкнутыми кружками сознательных исследователей, в Европе существуют в настоящее время миллионы бессознательных, которые, под предводительством слепых, безумных, преступных и „лукавых“, стремятся, сами того не зная, столкнуть в бездну первенствующие нации и всё человечество – в бездну, подобную той пропасти, в которую буддизм ввергнул Китай. Но надо полагать, что европейские логика и любовь к деятельности постараются выбраться из этой бездны или реакцией, или даже ценой катастрофы.

В действительности буддизм запада – это социализм. И тот и другой имеют основанием гностицизм (агностицизм?), если не атеизм. – Безусловное (абсолютное) непознаваемо – говорит Герберт Спенсер, и социалистические философы пытаются идти за ним. Они хотят создать какую-то атеистическую религию, основанную единственно на этике и сентиментальном альтруизме, помимо всяких теологических источников. Один из моих друзей спросил однажды учёного социалиста: – Но как же вы объясняете происхождение и судьбы человека? – Тот ответил только: – Ах, не станем касаться этих тайн! – Подобно этому и Будда начинает своё учение словами: – Ом, амитаия! не старайся измерить словами неизмеримое; не погружай нити мыслей в бездонную глубину. Вопрошающий ошибается. Отвечающий ошибается. Молчи!

Для ученика Сакиа-Готамы достаточно знать, что существуют явления, нумены же и сущность вещей его не касаются. Западный материализм должен тоже довольствоваться этой философией, отрицающей всякую философию.

Будда говорит ещё: – Не молись! Тьма не станет светлой, не проси ничего у Молчания, оно не заговорит. Вы должны искать освобождения в самих себе, п. ч. всякий человек сам созидает свою темницу. – В Европе ту же мысль выражают проще: – Ни Бога, ни власти. – Подобно тому, как Красная церковь в Падмасамхаве находит какую-то таинственную силу в своём изречении: om, ah, hum (ом, а, хум), подобно тому и партия красных проповедует моление общества при помощи туманных изречений, напр., Великое S. U., Три Восьмёрки и т. п.

Покончив с Сущим (с Безусловным), Будда открывает нам истину: Жизнь – страдание, причина страдания – желание, похоть. Уничтожение похоти уничтожает и страдание и позволяет вступить на благородный осьмиричный Путь, ведущий к Нирване, где уже нет Кармы, нет больше действия.

Также и социализм; отлучив своих последователей от христианства, он указывает им на неравенство и на страдания общества. Причина социального зла – это надежда отдельной личности возвыситься над другими. Чтобы положить конец этому злу, надо стремиться создать в будущем такое государство, в котором каждый будет иметь все, что ему нужно, не будет больше ничего желать, а, стало быть, освободится от страстей и от честолюбия. Подобно доброму буддисту, перестанет искать, не будет ни к чему стремиться и – будет проводить жизнь не живя. Как далёк будет тогда теперешний печальный мир, в котором – мудр младенец, оплакивающий своё рождение! – Всё будет совершенно, спокойно, чисто, справедливо, прекрасно – без любви к себе, без ложной веры, без сомнения, без ненависти, без страстей, без земной привязанности, без порыва к Небу, без похвальбы, без заблуждений и без гордости! Вот такую-то четвёртую степень Святых и буддистов, такое блаженство, готовит себе волк социализма для той вожделенной минуты, когда он войдёт в землю обетованную!

Рай на земле! мечта всех мечтателей, обещание обманщиков, идеал тех, чья жизнь без цели.

Европейская душа, как Данте – величайший её поэт, – видит ад там, где кончается надежда. Совершенство на земле, конец желания, прекращение деятельности, не было бы для нас концом страдания, а, напротив, страданием самым ужасным; лишённые возможности противодействия, возврата к свободе и надежде, мы ни за что не согласились бы на бездеятельную неподвижность Нирваны. Сила личной деятельности – Карма – сбросила бы эти цепи стадности, как вскипевший вулкан сбрасывает ледяную вершину горы. За социализмом с его ужасным совершенством последовала бы, по всей вероятности, анархия, гибельный нигилизм, а может быть и беспримерная катастрофа, в которой погибли бы все плоды предшествовавшей цивилизации. Надо думать, что капля росы, блестящая как алмаз, не упадёт при восходе великого Солнца с цветка лотоса в океане света в отсутствии мысли, в буддийское „ничто“ или в социальное рабство. Мы могли бы повторить в другом смысле (ahâranî?) изречение? Церкви Жёлтой и Авалокитесвара: om mani padme hum.

Японцы, хотя и буддисты, предпочли закон Амитабхи, рай Готамы, в котором разумные существа снова рождаются из почек лотоса; их склонность к созерцанию не помешала им обратиться к практической деятельности, к прогрессу, к борьбе, к желанию, надежде, благодаря которым дух Иафета поселился ныне под шатрами Сима.

Совершенно несогласно с опытом человечества верить, что когда-либо все его желания и намерения осуществятся до полного удовлетворения.

Мы не знаем, что нам готовит будущее, этот сфинкс с молчаливыми устами, с выражением, говорящим одновременно и о смерти, и о необузданной жажде жизни. И несмотря на это, смертные, не находя ничего, всё-таки не перестанут искать; и буддийские народы, больше всех застывшие в созерцании собственного совершенства, или, если вам это больше нравится, в созерцании собственного пупка, не только не отказались, следуя заповеди Будды, от всякой молитвы, но, напротив того, придумали молитвенные мельницы, выбрасывающие в минуту тысячи молитв; изобрели, если можно так выразиться, машинное производство молитв.

Социализм также бессилен изменить человеческую природу и судьбы человечества. Он отверг Бога, за то последователи его дрожат, сидя вокруг вертящихся столов, этих западных молитвенных мельниц. Один журналист из социалистов жаловался недавно на странные суеверия, охватившие паству Далай-Ламы – Гектора Дени, этого великого жреца по преимуществу. Разве чистое учение о четырёх стадиях (или степенях) и о восмиричном пути к удивительным, высшим кристаллам альтруистического единомыслия, уж больше не удовлетворяет верных? Разве им уж мало созерцания совершенного государства и целесообразно устроенного общества. Не доведётся ли нам присутствовать при крушении идеи, занесённой с холмов Бенареса и с снежных вершин Гималайских гор? И в социализме появились уже сектанты и революционеры; не замутят ли они чистоту западного буддизма? Не придётся ли самому Будде прийти к нему на помощь со всей свитой своих браминов, или может быть он будет безжалостно отдан во власть нетерпимых, враждебных Джаинов?

Господа, берегитесь Какти, этих богинь, которые в лоне вашей же партии отвращают внимание бедных Будд от конечной цели, от стадной Паранирваны! Этих богинь в индусской демонологии великое множество: есть и Зори и Матери мира, Энергии и Силы и Природы; есть и колдуны и даже Апзаразы, как известная Урваси царя Пурураваса, есть Какти с правой и с левой руки! Берегитесь их, и славы их, и дел их, и книг их Тандр или Упанишад! Берегитесь женщин и царства их! Прибавлю пожалуй: берегитесь самих себя и ваших идей, несовместимых с самыми непобедимыми стремлениями человечества! Борнардин-де-сан-Пиерр (Вегnardin de Saint-Pierre) говорил, что брамины позволяют нападать на кого угодно, только не на них самих; боюсь, что и западные бонзы позабудут, в случае, если я на них нападу, Пять Предписаний и снова впадут в гнев и запретный самообман.

* * *

В газете „Articles Israélites“ помещено несколько строк о том, что в прошлом ноябре, в Лондоне, находился первосвященник еврейской секты Самарян, средоточие которой находится в Палестине в Наблу (?). От этой некогда могущественной секты, причинившей евреям столько неприятностей во время построения второго храма, осталось теперь всего 260 чел. Известно, что у самарян жертвоприношения сохраняются и поныне.

* * *

Американск. газ. „Commercial Tribune“ сообщает, что католическая церковь высказала своё неодобрение по поводу изуверств мексиканской, индейской секты „кающихся“ и местные власти стали следить за её дикими обрядами, а потому в прошлом году проявление фанатизма изуверов выразилось не так ярко, как в прежние годы. Правда, обычная процессия всё-таки состоялась и около поселения „кающихся“ раздавалась по-прежнему традиционная игра на флейте вместе с ударами бичей из кактусов по голым спинам, но всё-таки безумию изуверов был положен предел. Пытки запрещены: добровольные мученики не умирают больше на крестах или от бичевания на ложах из камней и колючих кактусов.

Надо надеяться, что через несколько лет от всех этих ужасов в Новой Мексике останется лишь одно воспоминание. „Святое братство кающихся“ фактически уже изгнано из Колорадо, тогда как всего несколько лет тому назад оно имело в Мексике, особенно в Южных Штатах, очень сильное влияние. В Техасе оно ещё недавно процветало, а теперь уже обратилось в предание. В настоящее время кающиеся, поскольку они предаются своим изуверствам, остаются только в окрестностях Таоса и нельзя сказать, как долго они там ещё продержатся, но несомненно, что и там они безумствуют меньше прежнего. Ещё недавно пригвождение ко кресту и смерть на нём были обычным явлением среди „кающихся“, ныне же, не смотря на усиленные ходатайства самих избранных для почётного распятия, гвозди при этом обряде запрещены и заменены верёвками. Конечно, верёвки затягиваются так крепко, что глубоко впиваются в окровавленное тело; тем не менее распятые в Страстную пятницу не умирают, хотя и остаются калеками на многие месяцы, а иногда и на всю жизнь.

Обряды кающихся начинаются с наступлением Великого поста и достигают высшей точки в Страстную пятницу, когда проходится крестный путь и совершается распятие. Холодные мартовские ночи посвящаются подвигам покаяния, состоящим главным образом из различных видов самоистязания. Кающиеся предаются самобичеванию: всякому, желающему искупить свои грехи, вручается бич, сделанный из кактуса или из какого-нибудь другого колючего растения, в волокна которого вплетается проволока. Кающиеся собираются у церкви, у дверей которой лежит множество тяжёлых, деревянных крестов. Прежде, чем поднять кресты, кающиеся бичуют себя до тех пор, пока белый забор, окружающий церковь, не обагрится их кровью; затем многие из них возлагают на себя кресты, достигающие 16-ти футов длины при 6–8 фут. поперечной перекладины, и направляются в горы. Цель пути – огромный крест, воздвигнутый довольно далеко от церкви: между ним и церковью 14 станций; на каждой из них несущие кресты останавливаются и снова бичуются. Процессия проходит по большим связкам кактусов, которыми устлана вся дорога. Кающиеся, не несущие креста, заменяют этот подвиг усиленным бичеванием. Достигнув большого креста, все становятся вокруг него на колени, а в Страстную пятницу главный кающийся предаётся распятию. Процессию сопровождает музыкант, играющий на флейте; это единственный музыкальный инструмент, употребляемый сектантами при их обрядах, иногда поются гимны, но в большинстве случаев во время крестного пути молчание нарушают только печальные звуки флейты, свист бичей и, изредка, стон страдальца, вырванный пыткой.

Существуют и другие виды истязаний. Несколько лет тому назад было в обычае, связав руки кающегося арканом, волочить его по земле по настилке из острых камней или колючих кактусов я замечательно, что пытаемые таким образом никогда не молили о пощаде; напротив, чем ужаснее были мучения, тем довольнее оставались они. Несколько лет тому назад, властям было донесено, что кающиеся убили таким образом двух мексиканцев, но посланные на место происшествия солдаты не нашли никаких признаков преступления. Бесчувственные тела уже успели унести и умерли ли эти люди, или нет, так и осталось неизвестным.

Мальчуганы, начиная с 10 лет, участвуют в процессиях и бичуют себя с не меньшим рвением, чем взрослые и уже закалённые сектанты. Женщины отсутствуют; они совершают обряды покаяния в неосвещённых церквах, куда в это время никто из мужчин не допускается.

Высочайший указ 17 апреля и поворотный шаг в церковной политике Русского государства. – Какого отношения к православию желают и ждут православные Царь и люди от облагодетельствованных 17-го апреля иноверцев и расколо-сектантов. – Высочайшая телеграмма о распечатании рогожских алтарей и Царский призыв старообрядцев к соединению с православной Церковью и прекращению вековой раскольничьей розни. – Московское старообрядческое торжество распечатания рогожских алтарей. – Царские посланцы местной власти на пасхальной утрени у старообрядцев. – Провинциальные отголоски Высочайшего Указа о веротерпимости. – Из прошлогодней жизни расколо-сектантства. – Мрачное состояние беспоповства на Печоре. – Проникновение туда австрийского священства. – Пропаганда раскола при помощи фотографии. – Знаменательные присоединения к церкви достойнейших представителей старообрядцев. – Присоединение к церкви старообрядческого священно-инока и достопримечательные признания. – Миссионерские экскурсии: «Стрелы в елее», «Чудо исцеления по молитвам угоднику Божию Серафиму».

I.

Внимание не только всей мыслящей и чувствующей России, но и всего западного христианского мира, в последнее время приковано к Высочайшему волеизъявлению 17 апреля, относительно расширения и укрепления начал веротерпимости или, так называемой, свободы совести. Высочайший указ Сенату и Высочайше утверждённые деяния особого совещания Комитета Министров по пункту шестому указа 12 декабря облагодетельствовали наш раскол, сектантство, иноверие и инославие такой широкой религиозной свободой, о которой ещё так недавно, можно с уверенностью сказать, никто и не смел думать. По справедливому замечанию „Моск. Вед.“, день 17 апреля 1905 г. останется на веки памятным не только в истории Русской православной Церкви, – а мы добавим и миссии, – но и в истории России, как коренной поворотный шаг в церковной политике Русского Государства.

В неусыпной заботе о благе Своих подданных Государь Император отныне решил обеспечить каждому из них „свободу вероисповедания и молитвы по велениям его совести“ и принять „действительные меры к устранению стеснений в области религии“.

В соответствии с этим решением, Государю благоугодно было, „в постоянном, по заветам предков, общении со Святой православной Церковью“, повелеть – чтобы отпадение от православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежало преследованию, и чтобы „отпавшее, по достижении совершеннолетия, от Православия лицо признавалось принадлежащим к тому вероисповеданию или вероучению, которое оно для себя избрало“; чтобы из православной Церкви могли возвращаться в нехристианскую веру „лица, числящиеся православными, но в действительности исповедующие ту нехристианскую веру, в которой до присоединения к Православию принадлежали сами они или их предки“; чтобы раскольники всех толков и согласий, „которые приемлют основные догматы Церкви православной, но не признают некоторых принятых ею обрядов и отправляют своё богослужение по старопечатным книгам“, именовались отныне „старообрядцами“, и чтобы с ними уравнены были всякого рода сектанты (кроме запрещённых Уголовным законом последователей изуверных учений) в свободном отправлении духовных треб как в частных, так и в молитвенных домах через избранных старообрядческими и сектантскими обществами духовных лиц, утверждаемых в должностях надлежащей правительственной властью, освобождаемых от призыва на действительную военную службу и именующихся, с разрешения той же гражданской власти, принятыми ими при постриге именами; чтобы распечатаны были все молитвенные дома, и чтобы разрешена была постройка и возобновление церквей и молитвенных домов, а также устройство скитов, обителей и богоугодных заведений всех христианских исповеданий; чтобы во всякого рода учебных заведениях преподавание Закона Божия инославных христианских исповеданий велось на природном языке учащихся духовными лицами подлежащих исповеданий; чтобы старообрядцы и сектанты могли устраивать свои собственные начальные школы с преподаванием детям Закона Божия по вере их родителей, и чтоб они имели для погребения умерших свои особые кладбища; чтобы старообрядцы и сектанты не были стеснены в своих правах на службу государственную и общественную; чтобы прекращено было обязательное закрытие римско-католических монастырей в губерниях Царства Польского; чтобы все лица, прошедшие курс римско-католических духовных семинарий, занимали духовные должности в римско-католических епархиях без поверочного испытания по русскому языку, и чтобы безотлагательно отменён был § 1 инструкции о непосредственном участии представителей учебного ведомства на выпускных экзаменах этих семинарий. Сверх того, предоставлено много других льгот инославным христианским общинам, и обещаны таковые же „касающиеся важнейших сторон религиозного быта лиц магометанского исповедания“.

Государь Император признал за благо утвердить все эти льготы по составленным в Комитете Министров положениям, „призывая благословение Всевышнего на это дело мира и любви и уповая, что оно послужит к вящшему возвеличению Православной Веры, порождаемой благодатью Господней, поучением, кротостью и добрыми примерами“.

Таким образом совершенно ясно, что та свобода, которую Государь ныне дарует инославным христианам и иноверцам, всегда столь враждебно относившимся к Православной Церкви, даруется им ради „мира и любви“, и что поэтому следует ожидать, что и они отныне будут относиться к Православию с такими же „миром и любовью“, помня, что, по мысли Царя, даруемая им ныне свобода должна „послужить к вящшему возвеличению Православной Веры“.

Нам бы хотелось разделить ожидания московской газеты, что облагодетельствованные иноверцы сами будут стараться, дабы столь благие надежды Государя действительно оправдались, так как в противном случае, если б они стали злоупотреблять дарованной им свободой для унижения Православной Церкви, для соблазнения её чад и умаления её законного первенствующего в Государстве Российском положения, и если б они вообще содействовали не утверждению мира и любви в приютившей их у себя России, а возбуждению религиозного междоусобия, – они могли бы сшибиться в своих расчётах и повредить собственным своим интересам. Ведь совершенно немыслимо, чтобы Государь мог допустить малейшее покушение на единство и достоинство Святой Православной Церкви, столь тесно связанной и с нерушимостью Царского Самодержавия, и с целостью, благополучием и даже самим существованием России.

Будем также не столько надеяться, сколько молиться о том, чтобы Господь просветил кротостью и благоразумием доселе столь надменные умы наших старообрядцев, сектантов и инославных христиан, которые доселе с таким презрением относились к русской „мужицкой“ вере. „Моск. Вед.“ говорят, что они, вероятно, теперь поймут (о если бы это так было!), что дарованная ныне Русским подданным свобода отпадения от Православной Веры не тожественна со свободой совращения православных в другие исповедания и вероучения, так как подобное совращение отнюдь не могло бы „послужить вящшему возвеличению Православной Веры“.

Точно также старообрядцы должны будут отказаться от своего столь фанатического взгляда на Православную Церковь, как на „раскольническую секту“; старообрядцы отнюдь не должны истолковывать оказанную им милость и, ради государственных целей, снисхождение вопреки прямым каноническим церковным законоположениям, именоваться не „раскольниками“, а „старообрядцами“ в том смысле, что теперь „раскольниками“ оказались мы, так как де в происшедшем в XVII веке несомненном церковном расколе кто-нибудь да должен считаться „раскольником“, – либо Никон, либо Аввакум. Мы надеемся, что они теперь не станут уже более обольщаться безумной мечтой о том, что им, как „хранителям истинной древле-православной веры“, должны быть „возвращены“ „отнятые у них“ древние Кремлёвские святыни, в особенности Успенский собор с его драгоценными мощами, находящийся де в незаконном владении ненавистных им доселе „Никониан“. Напротив того, мы хотим верить, что они, проникнутые благодарностью за дарованные им Царские милости, строго ограничатся их пределами и не будут уже, вопреки Царской воле, именовать своих настоятелей и наставников несвойственными и незаконными титулами каких-то „митрополитов“, „архиепископов“ и „епископов“, так как и это своеволие было бы недозволенным посягательством на целость и величие Православной Церкви. Эта мысль ясно высказана в Высочайшей Государя Императора телеграмме на имя Московского генерал-губернатора о распечатании алтарей старообрядческих часовен, где сказано, между Прочим: „Да благословит и умудрит их (старообрядцев) Господь“. Говорит Государь, „с полной искренностью пойти на встречу желаниям и стремлениям Русской Православной Церкви воссоединить их с нею и прекратить Соборным решением тяжёлую историческую церковную рознь, устранить которую может только Церковь“.

Православные люди не сомневаются и в том, что православное миссионерство не только не прекратит своей апостольской деятельности для просвещения истинным светом Христовым заблуждающихся иноверцев и для привлечения их в лоно единственно-спасительной Святой Православной Церкви, но и усилит и разовьёт её; православные люди уповают, что православные миссионеры не встретят на своём пути инославных и иноверных, старообрядческих и сектантских „миссионеров“, соблазняющих русское православное население к отпадению от святой веры его предков, от веры его Царя, от той веры, которая охраняла доселе своим покровом духовную мощь всей России. Ни для кого ведь не тайна, что инославные христиане и иноверцы во всех своих жалобах на „стеснения“ имели главным образом в виду добиться не „свободы совести“, которой у них никто не отнимал, а свободы совращения православных людей от их веры, в чем действительно Русское Правительство им доселе ставило серьёзные преграды. Теперь они, нужно надеяться, сами поймут, что если б они стали пользоваться этой свободой совращения, то они оказались бы неблагодарными по отношению к Русскому Православному Царю, Который, как Защитник Православной Церкви, не может допустить, чтобы чада её совращались на ложный путь.

Совершенно справедливо „Москов. Вед.“ выражают опасение за судьбу наших бедных, забытых и забитых православных приходов в Подляшье, о которых всегда так горячо заботилась православная Москва, взирающая теперь с душевной тревогой на этих стойких борцов Православной Церкви, окружённых воинствующим католицизмом с его пышными, богатыми костёлами, затмевающими своим блеском убогие, мученические церковки православных людей. Устоят ли они теперь среди всколыхнувшегося моря польской католической свободы, среди новых костёлов, среди возрождённых польских монастырей? Это будет зависеть от благородства и лояльности поляков, которые, как надеется газета, в виду дарованной им религиозной свободы, не станут злоупотреблять ею для окатоличения всей западной окраины России и, конечно, не допустят, чтобы среди начавшегося в Польше движения, польские монастыри играли ту же роль, как в 1863 году.

А так ли это будет, скоро покажет время.

И ещё одна надежда, за которую почтенная газета крепко держится, так как, если она оборвётся, горе для России будет слишком велико.

Вопрос касается наших злополучных школ, в которых Государь Император уже неоднократно и настойчиво выражал желание видеть „религиозно-нравственное воспитание“ наших детей. Мы не хотим верить тем опасениям, которые нам уже теперь высказывают законоучителя, преподающие Слово Божие в средне-учебных заведениях и ужасающиеся перед тем глубоким безверием, которое стало проявляться в старших классах училищ, вследствие разнузданности атеистической пропаганды в нашем обществе и в нашей печати. Учащееся юношество приучилось ныне действовать скопом, и такого скопа опасаются законоучителя со стороны легкомысленных юношей, которые могут сразу заявить, что они решили через год или два, по достижении совершеннолетия, „отпасть от Православной Веры“, а потому считают излишним долее изучать Православное Богословие. Мы отнюдь не допускаем возможности таких выходок, которые могли бы иметь успех лишь в настоящем, к счастью, уже кончившемся „неучебном“ году, когда наши школы находились в таком позорном, хаотическом положении. Но не может же оно продолжаться и в будущем году! В течение лета высшее учебное начальство, наверное, успеет выработать меры, которые осуществят, наконец, Высочайшую Волю об утверждении в наших училищах истинного и прочного религиозно-нравственного воспитания, и тогда такие школьнические затеи, как вышеуказанная, станут невозможными.

Будем надеяться, будем молиться и верить, что враги Православной Церкви будут обезоружены примером любви, который явил им Православнейший, Самодержавнейший Государь, что они на любовь ответят любовью, на мир – миром, и что они отныне откажутся от своих замыслов окатоличить запад России, огерманизовать через штунду её юг, объисламить и обуддизировать её восток, а север и центр её совратить в старообрядство.

Этого никогда не будет, этого не допустят ни Бог, ни Царь.

* * *

Накануне Пасхи, 16 апреля, Государь Император Высочайше соизволил отправить Московскому генерал-губернатору следующую телеграмму:

„Повелеваю в сегодняшний день наступающего Светлого Праздника распечатать алтари старообрядческих часовен Московского Рогожского кладбища и предоставить впредь состоящим при них старообрядческим настоятелям совершать в них церковные службы. Да послужит это столь желанное старообрядческим миром снятие долговременного запрета новым выражением Моего доверия и сердечного благоволения к старообрядцам, искони известным своей непоколебимой преданностью Престолу. Да благословит и умудрит их Господь с полной искренностью пойти навстречу желаниям и стремлениям русской Православной Церкви воссоединить их с нею и прекратить Соборным решением тяжёлую историческую церковную рознь, устранить которую может только Церковь.

„НИКОЛАЙ“.

II.

Восторженное настроение старообрядцев, а равно и их чувства, характеризуются в „письме старообрядца“, напечатанном в № 129 „Слова“.

Совершилось! „Возрадуемся и возвеселимся!“ Сорок девять томительных лет канули в вечность. Сорок девять лет лежали печати на дверях алтарей храмов Рогожского кладбища и ныне милостью Великого нашего Императора Николая Александровича, они спали. Какая неизглоголанная радость для старообрядцев! Сорок девять лет томились душа и сердце старообрядцев: царствование сменялось царствованием, а печати алтарей оставались неснятыми. Ни просьбы, ни мольбы представителей московского общества не помогали делу. Сколько было пролито слёз. Грустное было явление в христианском государстве. Но старообрядцы, покоряясь воле Божией, крепко переносили великое духовное горе. И несмотря на закрытые входы (?) святилищ, они верно служили русским царям, полагаясь на милость Божию, что придёт тот желанный час, в который печати с алтарей снимутся. И вот ныне этот желательный час настал, и великое историческое событие совершилось. Ныне старообрядцы „смерти празднуют умерщвление“ и смерти, конечно, той, которая служила сорок девять лет преградой входа во святилища храмов Рогожского кладбища. И день шестнадцатого апреля, день великой субботы, канун великого праздника праздникам, будет достопамятным днём в сердцах старообрядческих. Само торжество так происходило.

В полдень Великой Страстной субботы представители московских старообрядцев были приглашены к московскому градоначальнику генерал-майору Волкову, где они были представлены Высочайше назначенному московскому генерал-губернатору, генерал-от-кавалерии А. А. Козлову. На этом приёме московский генерал-губернатор объявил представителям московских старообрядцев Монаршую милость о снятии печатей с алтарей Рогожского кладбища. Ответом на такую Монаршую милость были слёзы радости представителей. В три с половиной часа дня прибыли в храм Рогожского кладбища командированные в Москву с указом Его Императорского Величества генерал-адъютант князь Голицын и флигель-адъютант граф Шереметев, в сопровождении московского градоначальника, генерал-майора Волкова, прочли Высочайший указ о снятии печатей с алтарей, которые, в присутствии их сиятельств, и были сняты. Присутствующие старообрядцы были страшно взволнованы такой великой Монаршей милостью и от радости плакали.

По снятии печатей с алтарей, в присутствии царских посланников, совершён был благодарственный Господу Богу молебен с провозглашением многолетия Их Императорским Величествам. Хор стройно пропел „многая лета“. После молебна дорогие и желанные гости отбыли с кладбища.

После этого началась „чёрная“ и „пыльная“ работа. Добрых две–три сотни людей, при всей своей энергии едва, едва могли приготовить ко времени главный алтарь храма и два боковых придела к богослужению пасхальной утрени. Так много было пыли в алтарях! (Ещё бы за 49 лет-то не набраться пыли)!

Далее сообщается, что к началу утрени прибыли посланники Государя и московский градоначальник и отбыли обратно лишь перед самым концом её. Молящихся была такая масса, что обширный храм едва вмещал богомольцев, но при всём этом порядок был соблюдён беспримерный.

В 7 часов утра началась божественная литургия. Какое торжество, какая радость народа и как он усердно молился Богу „за Царя и за вся, иже во власти суть“. Зрелище было умилительное. Литургию совершили четыре „настоятеля“ и три диакона при полном хоре певцов, певших безукоризненным древним распевом. За литургией, как и за утреней, собралась масса богомольцев и представителей именитого старообрядчества, с попечителями во главе, в числе которых можно было видеть А.И. Морозова, И.А. Пуговкина, П.С. Расторгуева, С.Е. Трындина, И.Д. Морозова и многих других. Во время литургии опять на Рогожское прибыли царские посланники. Перед раздачей „доры“⁵³⁰ они вошли в алтарь и интересовались предметами церковного богослужения, там находящимися. Священник (настоятель) Иоанн, с участием диаконов, показывал древности и давал объяснения. При сходе их сиятельств с солеи их окружила плотная стена молящихся. Μ.И. Бриллиантов сказал им краткую речь и просил от имени благодарных и верноподданных старообрядцев принести Его Императорскому Величеству верноподданническую их благодарность и земной поклон, причём все старообрядцы, окружающие посланников царя, вместе с оратором, пали ниц и потом сделали ещё несколько земных поклонов с просьбой передать это Его Императорскому Величеству. Старший из представителей Государя, князь Голицын, сказал на речь Бриллиантова, что он завтра будет у Государя и передаст Его Величеству всё, что он видел и слышал. При прохождении царских вельмож по храму, народ расступался и, в знак глубокой своей благодарности к возлюбленному своему Государю, наклонял свои головы. Попечители, представители московского старообрядческого общества и молящиеся старообрядцы проводили дорогих царских посланников до самых экипажей, кланяясь и благодаря их за милость царскую. Такова повесть временных лет раскольничьего летописца; повесть эту корреспондент заканчивает таким патетическим заключением.

Итак, отныне входы во святилища храмов московского рогожского кладбища открыты. Поэтому нынешний день великого христианского праздника Светлого Христова Воскресения будет особо великим днём в истории старообрядчества. И имя Великого Государя Николая Александровича не только впишется золотыми буквами в историю, но занесётся оно в сами сердца благодарного и верноподданного старообрядчества.

III.

В Петербурге, на Большой Охте, о дарованных старообрядцам правах стало известно в страстную субботу вечером. Как рассказывал нам один из прихожан новой моленной на Порховской улице, г. З., в 9 часов вечера в субботу он купил отпечатанный уже к тому времени воскресный номер нашей газеты и узнал из него о царском пасхальном подарке. Немедленно было телеграфировано об этом в Нижний-Новгород одному из местных старообрядцев, который со своей стороны телеграфировал о радостной вести в другие старообрядческие центры.

После полунощницы, в новой моленной был прочитан текст Высочайшего повеления и – впервые у петербургских старообрядцев – крестный ход во время утрени был совершён не внутри моленной, как до сих пор, а вне её. Когда крестный ход, обойдя вокруг двухэтажный каменный дом моленной, поднимался по лестнице, была получена телеграмма из Москвы с новой радостною вестью – о распечатании алтарей на Рогожском кладбище.

Настроение среди петербургских старообрядцев радостное, хотя некоторые из них и не вполне довольны наименованием их священников „наставниками“. Дело в том, что не признающие священства беспоповцы называют уже своих пастырей „наставниками“, и узаконение этого наименования для всех вообще старообрядческих священнослужителей как бы обижает признающих священство.

По вопросу об ознаменовании дня 17-го апреля петербургские старообрядцы не успели ещё сговориться. Вероятно, для этой цели будет избран особый совет, который вместе с тем примет на себя и хлопоты о возможно скорейшем проведении в жизнь дарованных старообрядцам прав. Такие же восторженные вести получены из Новгорода, Киева и др.

IV.

Мы в долгу у наших читателей, – замедлив окончанием летопись последних прошлогодних выдающихся событий в жизни собственно старообрядческого раскола, именуемого ныне на официальном языке – одним термином – „старообрядчество“, „старообрядцы“.

Итак, что же достойного внимания было в конце истекшего года в жизни глаголемого старообрядчества?

Если летопись сектантства за конец минувшего года не особенна отрадна и не богата присоединениями, то, наоборот, летопись раскола в этом последнем смысле представляет сравнительно более светлую картину. Правда, на этой картине немало очень тёмных фонов, в особенности, когда приходится заглянуть в жизнь старообрядцев такого отдалённого и глухого края, как Печорский.

Печорского края, все без исключения, принадлежат к беспоповцам Даниловского толка. Религиозное состояние их крайне печальное. В Печорском крае (Волог. губ.) у старообрядцев нет общественных моленных, если не считать за таковые две маленьких (холодных, без печей) избушки в д. Подчерье и Позорихе. Наставника при них нет, и служба бывает только тогда, когда приезжает сей последний из чужой откуда-нибудь губернии. Великие христианские праздники – Рождество Христово, св. Пасха, когда православный русский человек через сугробы снега или весенние ручьи и речки, подвергаясь опасности, пробирается иногда из отдалённых деревень ко св. храму, чтобы в духовной радости праздновать со всеми прочими членами Церкви, у печерских старообрядцев не выделяются из ряда других дней. В эти св. ночи они спят. Наставником своим Печорские старообрядцы считают Ефима Чупрова, приезжающего сюда из Пижмы (Арханг. губ.) дважды в год: в ноябре и марте. Живёт он тайно, тайно исповедует старообрядцев и совершает другие требы. Православных священников не терпит. Рассказывают такой случай, что ему однажды пришлось ехать на одной барже с православным священником. Чтобы избежать встречи с ним, он в продолжении суток просидел в одуряющей атмосфере, а именно в бочке из-под трески. Ефим распространяет между старообрядцами письма и послания за своим штемпелем, а также разного рода брошюры в защиту старообрядчества. Не имея постоянного наставника, Печорские старообрядцы привыкли сами удовлетворять свои религиозные нужды. Они сами крестят своих детей, причём считают своей обязанностью перекрестить младенца уже крещённого православным священником. Крещение, вследствие невежества старообрядцев, часто даже совершается не „во имя Отца и Сына и Святого Духа“, а через троекратное прочтение молитвы Иисусовой – „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас“. Бывают и такие случаи, что крестятся уже на старости лет и даются, по невежеству, неправильные имена. Напр., один зырянин крестил недавно старуху. Готовясь погрузить её в воду, он спросил, какое имя она желает получить себе. „Паладь“, отвечала она (Пелагия). „Крещается раба Божия Паладья“, заговорил креститель формулу крещения. Исповедь в грехах делается так, что старик кается старику, средних лет человек – своему сверстнику, парни – парням, девица – девице, улучив минуту, когда никого нет дома. Похороны у печорцев происходят без всяких церемоний и чина, которого здесь некому петь. Погребение состоит в том только, что известный старик, или старуха-старообрядка покадит покойника, обходя кругом посолонь его гроб, а окружающие, кто умеет, пропоют несколько раз: „Святый Боже“. С этой песнью и провожают покойника в могилу. Таково беспросветное состояние Печорского раскола.

Таким положением его ловко начинает пользоваться австрийская иерархия, стремящаяся уловить беспоповцев в свои сети. В конце минувшего года это обнаружилось очень ясно, когда в с. Устьцильму приехал австрийский епископ, и при том под таким инкогнито, что остаётся неизвестным ни пункт, из которого он прибыл, ни его имя. На Печору он следовал через Архангельск, откуда до с. Куи он ехал на пароходе мурманского товарищества, а далее до с. Устьцильмы на срочном печорском пароходе. В Устьцильме его, очевидно, ожидали, так как на пристани к прибытию парохода собралась большая толпа старообрядцев. Сюда, заслышав пароходный свисток, почти бегом спешили и стар, и млад. Среди встречавших небывалого здесь гостя можно было видеть даже таких лиц, которые никуда из своих жилищ не отлучаются, как, напр., главный местный начетчик Булыгин. Приезжий гость пробыл в Устьцильме пять суток и отправился обратно прежним путём. Проживал он в доме богатого старообрядца Прокопия Чупрова. Вместе с ним уехал один из более видных наставников с. Устьцильмы Иван Попов, который, может быть, вернётся уже посвящённым в сан для обслуживания религиозных нужд беспоповцев, которые после этого естественно перейдут в австрийщину.

Вообще в последнее время апологеты старообрядчества обнаруживают усиленную деятельность для пропаганды раскола. Между прочим пущена, как средство для пропаганды, фотография. Известный уже нашим читателям старовер фотограф Бенин, проживающий в г. Егорьевске, Рязанской губ., издал „Альбом исторических снимков“ с разных икон, содержащих будто бы явственные изображения двуперстного сложения для крестного знамения и благословения. Эти снимки были сфотографированы во время путешествия его вместе с О.Е. Мельниковым и Сироткиным заграницу. Издан „альбом“ в большом количестве экземпляров и распространяется среди старообрядцев, главным образом, через раскольничьих начетчиков. Альбом заключает в себе 11 снимков; из них два изображают правую руку св. мощей Спиридона просфорника, мощи которого покоятся в Киеве в ближних пещерах. Рука сфотографирована в двух видах: в том виде, в каком она представляется „от главы“ св. мощей и в каком она видима „сбоку“. Эти два снимка направлены, по-видимому, к доказательству того, что эта рука не представляет будто бы явственного троеперстного сложения. Ростовские и Новочеркасские старообрядцы в беседах с миссионерами с торжеством показывают теперь эти снимки, говоря: „Вот вы постоянно ссылаетесь на руку Спиридона Просфорника... А она не представляет троеперстного сложения“... Остальные девять снимков представляют собой фотографии с различных икон, снятых в храме св. Ап. Марка в Венеции и в соборе свв. Ап. Петра и Павла в Риме. Старообрядцы, беседовавшие с одним из миссионеров по поводу этих снимков, должны были, однако, в конце концов, согласиться, что на снимках руки св. Спиридона двуперстия старообрядческого нет. Троеперстного сложения они не хотели здесь видеть потому, что персты на этом снимке выходили сложенными неравноконечно. Но вопрос в том, что не установлено, насколько точен сам снимок, изданный Зениным. Альбом Зенина весьма характерен, как показатель того, как старообрядческие вожди деятельно и старательно ведут свою миссию, ничего не упуская из виду для торжества своего упования и ничем не брезгуя; даже пускают в дело неодобряемое вообще старообрядцами искусство фотографирования. Старообрядцы раскупают эти альбомы в большом количестве и ещё более укрепляются в своём учении. Впрочем, необходимо оговориться, что инициатива изданий такого рода, как Зенинские альбомы, принадлежит православной миссии и в частности нижегородскому братству, издавшему в 1896 г. фотографические снимки с древнейших икон и других поучительных памятников.

Но, несмотря на все ухищрения вожаков старообрядчества, в деле противодействия православной миссии, конец минувшего года был ознаменован и неоднократным присоединением из представителей старообрядчества к православной Церкви в разных концах нашего отечества. Так, напр., в Вятской епархии было присоединение к Церкви старообрядца „Поморской“ секты Николая Харина. Не смотря на свою принадлежность к беспоповщинской секте, Н. Харин любил и до присоединения участвовать в беседах о вере христианской, совершать молебны в православных храмах и выражал желание перейти в единоверие. Этого в конце концов он и достиг вместе с семьёй. Подобное же присоединение к Церкви семейных старообрядцев совершилось и в Омской епархии в пос. Ново-Воскресенском Тюкалинского у., где были присоединены к церкви дети 14 и 15 лет. Отец их был женат второй раз на православной, но детей своих к Церкви не присоединял. Убеждение приходского пастыря подействовало на него, и он сам просил о присоединении их к Церкви православной. Событие это произвело сильное впечатление на других членов прихода, которые, слушая поучение пастыря к новообращённым, радостно говорили: „Слава Тебе, Господи! Двое признали православную веру“. Не менее поучительно присоединение к Церкви православной и семьи одного старообрядца вместе с главой её в хуторе Бокове Донской епархии. Семья состояла из четырёх членов: отца, матери и двух детей. Глава семьи давно уже решил присоединиться к Церкви, но был удерживаем разными обстоятельствами. Присоединение совершено было торжественно, при умилении всех присутствовавших. Неделю до присоединения присоединяемые ходили ежедневно в храм, прося Господа о сопричтении их к своему стаду. Вид коленопреклонённых, плачущих чад Божиих, ищущих спасения в православной Церкви, производил сильное впечатление на местное население.

Знаменательны также присоединения к Церкви вожаков старообрядчества. Таково присоединение крестьянина Тарасия Костина, совершённое в с. Орехове, Владим. губ. Присоединённый принадлежал к семье, которая считалась „столпом“ поморского согласия старообрядцев, проживавших здесь под покровительством Внкулы Морозова. До обращения он был ярым врагом и хулителем Церкви. Беседы с миссионером вложили в его душу сомнения, а чтение свв. отцов Церкви укрепило в истине православия. Особенно волновали его слова св. Иоанна Златоуста, что „без причастия спастися невозможно“ (Злат. 96 л.). Это окончательно привело Костина к православной Церкви. Присоединение Костина сильно взволновало старообрядцев-беспоповцев. Глава их Зыков приглашал его к себе для беседы, а односельчане держали дом его как в осаде, возбуждая против него мать, жену и детей. Приезжал и его двоюродный брат, старообрядческий поп, но, несмотря на все убеждения, ссоры и т. п. Костина было невозможно отвлечь от обретённой им истины. Ещё более замечательным является обращение к православн. Церкви австрийского лже-попа Саввы с 26 его прихожанами, совершённое в Уральской области около г. Илека. Местность эту посетил преосвященный оренбургский Иоаким и миссионер прот. о. Крючков. Последний прибыл на несколько дней раньше и устроил собеседование с австрийцами. О. Крючков обстоятельно показал слушателям, что в течение 180 лет у них не было признаков Церкви Христовой, ибо не было иерархии и таинств. Австрийцы стремились оправдаться, но в пылу полемики брат Саввы Ефрем, служивший уставщиком, стал наконец читать в оправдание своих заблуждений те же места из свв. отцов, которые о. Крючков читал в обличение австрийцев. Савва, слушая это, молчал. Казаки, поражённые обличениями („кто не с епископом, тот не в церкви, без епископа – не христиане“) уважаемых ими книг, обратились к своему руководителю Савве: „Батюшка, что же ты молчишь*? Савва молчал. Наконец он обратился к своей пастве с такой речью: „Что же тут говорить-то? Какие это книги читают нам – святые или нет“? – „Да они святые- то святые“. – „Так что же вы на меня кричите? Хотите, чтобы против святых я лгал. Помилуй, Господи, от этого! Я с ума-то ещё не сошёл, чтобы на учение св. отец восставать“. – „Так что же, так и будет то, что мы – семя вражие и горше неверных“? – „Что- же, вы разве не слышите, кто это так говорит? Не миссионер, а св. Игнатий Богоносец. Что ему ещё не будем верить“? – „Как же ты нам говорил, что истина на нашей стороне“? – „Говорили мы и учили так потому, что ошибались и не имели у себя тех книг, из которых нам теперь читают, и вам я не мог говорить так, как теперь говорю, потому, что о многом сам недоумевал, а теперь эти недоуменные вопросы – сами слышите – разрешены. Так вот не надо нам восставать на св. учение, которое нам теперь проповедуют. Спрашивайте лучше каждый разрешения в своих недоумениях“. Беседа приняла мирный, духовный характер. О. Крючков разъяснял недоумения и все, кроме 3–4 казаков, согласились, что раскол ведёт в погибель. О. Крючков приглашал их принять единоверие. Казаки обещали подумать. Но Савва решительным тоном заявил: „Думайте, а я вам больше перед Богом не ответчик“. И, совершив крестное знамение, прибавил: „ныне оставляю старообрядчество и присоединяюсь к православной Церкви“. Что произошло в этот миг, не поддаётся описанию: шум, споры, брань, клики радости смешались и наполнили площадь посёлка, где происходило собеседование. Савву упрекали, что он обманывал свою паству, скрывая незаконность их положения. „Не обманывал я вас, – возражал Савва, и не скрывал шаткость нашего положения, а говорил вам: ищите истину, и я ищу, читая книги день и ночь. Не говорил я этого“? – „Говорил, батюшка“. – „Опять разве не говорил о том, как мы достали антиминс“. Прихожу к бывшему моему епископу и говорю: „антиминс мне дайте, нужен для вновь построенной у нас полотняной церкви“. – „У меня, говорит, антиминса нет“. – „Если нет, говорю, у нас антиминсов, то значит нет и епископов. Что это за епископы, которые не имеют антиминсов“? – „У меня, говорит, есть антиминсы, только они в Москве, а, сам знаешь, туда с пустыми руками не поедешь. Я, пожалуй, съездил бы, да, ведь, на проезд-то мне туда надо 40 р., оттуда 40 р., да на антиминс 40 р. Может быть, найдёшь деньги-то, так я тово... сезжу“. Я ему тогда сказал, что приехал к нему не покупать антиминсы и денег на то не привёз; потому буду искать антиминс у другого епископа. Тогда он мне сказал: „поезжай теперь домой, а я съезжу в Москву и к празднику привезу его к вам“. – Всё, ведь, это я вам говорил, вы знаете. В Москву-то он не поехал и к празднику антиминса не привёз. Потом приезжает после, привозит антиминс. Спрашиваем его: „владыка, где добился? В Москву ездил“? – „Нет, говорит, не поехал, – по почте выслали“. „Как же, говорим, разве антиминсы почтой высылают? Если почтой везли, то почтарь-то на нём, поди, сидел, да трубку курил, а теперь мы на нём обедню хотим служить“? – Вот что я говорил ему. Что, не знаете вы этого, скрывал я от вас? – „Ты не всем это сказывал, – возражали старообрядцы, мы не все это знаем“. – Не все знали, так теперь все знайте, – сказал Савва, – что нет у нас антиминсов; не может быть по Писанию антиминса без мученических мощей, а где они у нас? По необходимости будет возить их почтарь“. К этому присоединённый недавно из австрийщины слепец соседнего посёлка добавил следующее: „С нами старообрядцы-соседи недавно спорили о вере, а мы им и поставили на вид, что не может быть у них антиминса потому, что нет мощей и тем оставили их безответными. Потом вскоре приходит к нашим бабам старообрядка и по секрету сообщает: „кума, не верь, что нет у нас мощей, не сумлевайся; целую руку добыли“. А где добыли, она не знает. „Может быть, опять откуда-нибудь привёз почтарь“.

Савва заключил собрание сообщением факта, что за 22 года своего служения он не имел мира. Старообрядческие владыки подливали в его пузырёк деревянного масла. На другой день было совершено торжественное присоединение 26 человек. А те, которые не обратились (брат Саввы и попечители австрийской моленной), в ту же ночь сами разобрали полотняную церковь по частям, „дары“ и антиминс и другие предметы уложили в сундуки и вывезли из моленной. Савва был присоединён через два дня прибывшим в Илек преосвященным Иоакимом. После его присоединения жители Сухореченского посёлка постановили ходатайствовать о поставлении Саввы в законные священники, тем более, что уже 22 года исполнял у них требы. Через 12 дней после присоединения Савва и был уже рукоположен в г. Уральске во священника. Он с малолетства, по свидетельству знающих его, отличается тихим характером, религиозностью и безукоризненной нравственностью. Начитан в книгах и пользуется авторитетом среди своих прихожан. Падение авторитетности старообрядчества и его вожаков особенно резко обнаружилось в местности около Илека, после того как апологет, он же и старообрядческий епископ, Усов приезжал сюда для публичного собеседования с о. Крючковым, но тайно ночью уехал, не смотря на условие довести беседы до конца, потому что на последнем собеседовании перед этим остался безответен.

Не менее потрясающее впечатление на старообрядческий мир произвело также присоединение старообрядческого священника Анатолия, проживавшего около г. Измаила в Архангело-Михайловском староверческом монастыре. Присоединённый имел уже около 70 лет, так что прожил, можно сказать, в разобщении о Церковью всю свою жизнь. Анатолий пользовался у своих единоверцев большим уважением. Его называли не иначе как „боголюбивейшим богомольцем“. Анатолий принадлежал к партии фанатически преданных своему упованию людей. Он желал быть мучеником за свои убеждения, или, по крайней мере, хоть посидеть в тюрьме. Но постепенно, приглядываясь к внутренней жизни старообрядчества, он пришёл к мысли о неправильности их веры и упования. При своём присоединении о. Анатолий произнёс слово, в котором указал причины, побудившие его присоединиться к Церкви: сознанная им ложь старообрядческого учения, незаконность австрийской иерархии и таинств, ею совершаемых. Присоединение старца Анатолия произвело громадное впечатление на старообрядцев. О. Анатолий написал два послания к своему бывшему руководителю, австрийскому епископу Анастасию и старообрядцам Измаильского уезда. Эти послания произвели на многих из последних потрясающее действие, и сила их убеждения была этим присоединением поколеблена.

С прошлого года всё более и более стали входить в обиход миссионерские экскурсии, доказывая воочию пользу свою для дела миссии. Будущие пастыри ещё на скамье знакомятся с центрами старообрядчества и сектантства, а также на месте, не в теории, а на практике знакомятся и с приёмами миссионерской полемики, с обстановкой, в которой она происходит и т. д. Всё это очень важно знать деятелям миссии. Учиться миссионерству только по книгам, да в теории – тоже самое, что изучать военное искусство, не будучи никогда на войне и не упражняясь на манёврах. Как первое без второго односторонне, так и обучение приёмам миссионерства без практики бесполезно. На страницах нашего журнала говорилось о миссионерских поездках воспитанников Владимирской, Харьковской и Донской духовных семинарий. Во время экскурсий воспитанники семинарий принимают участие в собеседованиях под руководством миссионеров и преподавателей семинарии по предмету обличения старообрядчества и сектантства. При этих беседах воспитанники-миссионеры приучаются. пользоваться старопечатными книгами, а также и вообще противо-старообрядческой и противо-сектантской литературой.

Если последняя увеличивается год от году у православных, то не отстают в этом отношении за последнее время старообрядцы и сектанты. Последние недавно выпустили брошюру, содержание которой можно вполне охарактеризовать выражением „стрелы в елее“. Эта брошюра написана на тему о самоспасении, вера в которое в сущности и составляет основный догмат сектантства. В брошюре рассказывается, как один барин встретил в дороге старушку и начал ей толковать, что Христос нас всех очень любит и мы в деле своего спасения должны всецело положиться на него, что раз мы веруем и надеемся на Него, то можем быть спокойны за наше спасение. Короче говоря, мы спасены. По рассказу брошюры, этот разговор производит сильное впечатление на старушку. „Она замолчала на несколько времени; душа её словно впивала благую весть. Потом, сложив руки на груди, старушка с глубоким чувством сказала: „Господь за меня пострадал. Он меня искупил, а я этого не знала! Как мне радостно! Боже мой, какая радость. Как на сердце легко. Она наклонила голову; обильные слёзы текли из глаз её; губы её шевелились и сквозь рыдания слышались слова: „Отец!.. Спаситель!.. Радость!..“ „Он спас меня“, – повторила она через несколько времени. „Он за мои грехи страдал, когда висел на кресте, а я до сих пор не благодарила Его и не любила Его! Господи, Ты пожалел меня; Ты не захотел, чтобы я сошла в могилу, не узнав Тебя. Велика Твоя любовь!“ Собеседник старушки барин, по реплике рассказа, подкрепляет выдуманную патетическую фразу собеседницы своим замечанием: „Да. Велика Его любовь! Станем же и мы любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас“. „Ах, уж как я любить Его стану“, – восклицает старушка. „Если бы вы знали, что со мной сделалось. С меня точно гора скатилась; я как будто переродилась. Так и читал нам прохожий в книге Божией, что надо переродиться. Теперь пустите меня“. Старушка встаёт и берёт свою палку. „Сейчас же пойду, расскажу всё это невестке и внукам. Бедный сын мой, ты умер не узнав об этом“. Барин утешает старушку. „Голубушка, – говорит он, не сокрушайся об этом: предай сына твоего милосердию Божьему, а сама иди во имя Спасителя к родным твоим и скажи им, какое чудное дело Он сотворил для тебя. Говори всем и каждому о любви Его, пока Он не успокоит тебя на веки в своём Царствии“. Барин даёт ей на прощание Евангелие. Поглядев ещё с участием на почтенное, старческое лицо, выражавшее душевное утомление, но и глубокую радость, – так заканчивается в брошюре рассказ от лица барина – апостола, я простился с нею и отошёл. Она снова подозвала меня и, поднимая руку к небу, сказала: „Там увидимся“. „Да“, – отвечает ей барин. „Туда мой путь лежит и твой также“.

Беллетристическая ложь этого рассказа слишком ясно сквозит и не нуждается в освещении, не нуждаются в раскрытии также и стрелы сектантства, опущенные в этот елей милосердия Христа. Относительно мёртвости веры без добрых дел брошюра учит так же, как и Л. Толстой, что нигде не написано: „у меня нет дел, я не могу верить, а совсем наоборот“.

Но Бог не несвидетельствованно оставил Себя и Свою Церковь, и всё чаще и чаще повторяющиеся исцеления по молитвам преп. Серафиму Саровскому показывают, где истина. Исцеления эти поразительны. Напр., учитель приходского училища, хутора Холодного, Иван Васильев Попов, неосторожно простреливает себе руку. Рана не затягивается, загнивает, дело шло к операции отнятия руки. Надежды человеческой на спасение не было. Но вот больной с верой помазывает себя маслом из лампады перед иконой преподобного. К утру после помазания, сделанного ночью, воспаление останавливается, а рана постепенно начала заживать. Так Господь в нынешнее тяжкое для православной Церкви время, когда враги её „обыдоша“ её со всех сторон, прославляет её чудесами Своих угодников.

С. Л.

24-го апреля – в Фомино воскресенье – исполнилось 25-летие служения д. т. сов., статс-секретаря К.П. Победоносцева в должности Обер-Прокурора Святейшего Синода (назначен на эту должность 24 апреля 1880 г.).

Служащим в центральном управлении и деятелям духовной журналистики было известно решительное желание юбиляра, чтобы не устроят по поводу этого события никакого празднества и не делать никаких заявлений о „так называемом“ его юбилее (собственное выражение Константина Петровича). Поэтому скромное ведомственное торжество 24 апреля было поистине составлено любовью, шло от искреннего, преданного сердца; особенно усердным и тёплым было молитвенное запечатление знаменательного в истории церковного управления события 24 апреля.

По этому случаю в церкви седми Вселенских Соборов, что при Святейшем Синоде, торжественно совершена была и. д. председателя Училищного Совета при Святейшем Синоде, протоиереем П.И. Соколовым, при участии помощника его, прот. И.И. Тихомирова, и члена того же совета, протоиерея В.А. Акимова, божественная литургия, а по окончании её благодарственное Господу Богу моление с возглашением маститому юбиляру многолетия. На литургии присутствовали начальствующие в центральных учреждениях ведомства Святейшего Синода и все служащие в этих учреждениях и многие частные лица.

В течение дня юбиляра почтили своими приветствиями Святейший Синод, С.-Петербургская епархия, Высокопреосвященный митрополит Московский, епархиальные преосвященные, протопресвитер военного и морского духовенства А. А. Желобовский, духовные академии, а равно многие учреждения и лица. Исполняя свято волю высокого юбиляра, мы воздержимся от выражения наших личных заявлений по поводу совершившегося знаменательного в истории церковного управления события 24 апреля, и приведём лишь некоторые из адресов, в которых ярко характеризуются заслуги юбиляра на пользу Церкви и чувства высокой преданности и нелицемерного почитания к Константину Петровичу, как человеку и начальнику, со стороны его соработников и подчинённых. Вот эти адреса:

I. От Святейшего Синода.

Святейший Синод, принося Вашему Высокопревосходительству своё поздравление с исполнившимся двадцати-пятилетием Вашей по Синоду деятельности, как Обер-Прокурора его, с истинным удовольствием отмечает Ваши многоценные заслуги в истории Русской Церкви. Ваша к Церкви любовь, Ваша искренность, Ваша крепкая вера, Ваша сердечная преданность началам православия делали Ваши совместные с Синодом труды многоплодными, облегчая решение сложных и важных вопросов. Святейший Синод посему и впредь с полной искренностью желает продолжения совместной с Вами работы и усердно молится о Вашем здравии и долгоденствии. Благослови и храни Вас Господь на многие лета. Антоний, митрополит С.-Петербургский, Флавиан митрополит Киевский, Николай архиепископ Тверской, Климент епископ Винницкий.

II. От Хозяйственного Управления при Святейшем Синоде.

Милостивый Государь,

Константин Петрович.

В настоящий день исполнившегося двадцати-пятилетия служения Вашего Высокопревосходительства в должности Синодального Обер-Прокурора Хозяйственное Управление при Святейшем Синоде, в лице всех начальников отдельных частей Управления, имевших счастье за всё это время быть не только свидетелями Ваших непрестанных забот о благоустройстве и развитии многочисленных учреждений нашей Святой Православной Церкви, но и ближайшими исполнителями Ваших разнообразных предначертаний к обеспечению материального положения сих учреждений, почитает сердечным долгом выразить Вам чувства величайшего уважения и безграничной преданности.

Глубоко убеждённые, что Ваше Имя, в положенное Промыслом Божиим время, перейдёт на страницы нелицеприятной истории в чистом свете добра, правды и мудрости, озаряющем весь, пройденный доныне, путь Вашего Государственного служения, горячо молим Вседержителя да сохранит Ваши силы ко благу всем нам дорогих Церкви, Государя и Отечества.

III. От Учебного Комитета при Святейшем Синоде.

Ваше Высокопревосходительство,

Высокочтимый Константин Петрович.

Учебный Комитет при Святейшем Синоде знает о Вашем желании, чтобы ничего не говорилось по поводу совершившегося двадцати-пятилетия Вашего служения Святой церкви в настоящей Вашей должности, но бывают положения, когда уста невольно говорят от избытка сердца.

Учебный Комитет во всё означенное двадцати-пятилетие был счастлив сознанием, что забота о возможном улучшении нашей духовной школы, составляющая предмет его занятий, была в особенности близка Вашему сердцу.

При самом вступлении, в должность Вы обратились к питомцам духовной школы с „Добрым словом“ и с тех пор неуклонно заботились, чтобы это доброе слово было посеяно в сердцах учащихся и принесло добрые плоды.

Большая часть Ваших изданий последующего времени также посвящена вопросу о школьном деле и свидетельствует о неусыпной заботе Вашей о благоустройстве духовной школы и школы в России вообще. Своими трудами Вы внесли много света в эту область жизни, столь затемняемую теперь разными кривотолками.

Учебный Комитет с изумлением следил за тем постоянным и глубоким вниманием, с каким Вы относились к его занятиям, читали отчёты членов, посылаемых для ревизии семинарий и училищ, делали в них многочисленные замечания, которыми Комитет руководился в своей деятельности, и в то же время извлекали из этих отчётов сведения о тружениках духовной школы, плодом чего была изумлявшая нас Ваша осведомлённость при вопросе о том или другом из них. Учебный Комитет изумлялся необыкновенной остроте и широте взора Вашего, с которыми Вы разрешали трудные школьные вопросы и дела.

В то же время члены Учебного Комитета были невольно пленяемы Вашим отеческим вниманием к их личным и семейным нуждам и тем доверием, которое Вы являли ему в исполнении возложенных на него обязанностей. Вместе с тем Вы сердечно заботились о нуждах как учащихся, так и учащих в духовных школах. Благодаря Вашему просвещённому и высокому покровительству, умножено число духовных семинарий и училищ, мужских и женских, выстроено не мало великолепных для них помещений, улучшено содержание воспитанников и возвышены оклады и пенсии преподавателям, введены новые уставы и штаты в женских училищах духовного ведомства и проведены в жизнь многие другие полезные меры.

Глубокое уважение к Вам, как мудрому руководителю в столь важном деле воспитания духовного юношества, всегда и самым неразрывным образом соединилось у членов Комитета с искреннейшей благодарностью Вам за Ваше постоянное к ним внимание.

Преисполненный сих чувств, Учебный Комитет имеет честь почтительнейше принести приветствие Вашему Высокопревосходительству с исполнившимся двадцати-пятилетием Вашего доблестного служения в должности Обер-Прокурора Святейшего Синода, вместе с самыми искренними сердечными пожеланиями Вам сил и здоровья для продолжения служения Вашего на пользу духовной школы и науки.

IV. От Канцелярии Обер-Прокурора Святейшего Синода.

Ваше Высокопревосходительство.

Служащие в Канцелярии Обер-Прокурора Святейшего Синода в сей знаменательный день исполнившегося 25-летнего служения Вашего в Ведомстве Православного Исповедания, когда неисчислимый сонм истинных сынов земли Русской и путём адресов, телеграмм и писем, и в тайниках своего сердца приносит Вам искреннейшую благодарность за все Ваши бесконечные труды и великие заслуги на пользу Святой Церкви и дорогой родины, – всепочтительнейше просят Ваше Высокопревосходительство принять от них выражение чувств благоговейного поклонения перед величием сих трудов и заслуг, ближайшими свидетелями коих они были, и беспредельной признательности за всегда милостивое и редкое сердечное к ним и к их нуждам отношение.

Всевышний, держащий во власти Своей судьбы царств и народов, избирающий всегда во время благопотребное исполнителей Своей воли и хранящий их на всех путях их, да ниспошлет Вам своё небесное благословение на дальнейшее служение Церкви и Отечеству и да сохраняет Вас на многие лета в нерушимой крепости сил духа, в вожделенном здравии и благоденствии.

V. От Московской Синодальной Конторы.

Ваше Высокопревосходительство,

Милостивый Государь

Константин Петрович.

Ко дню ХХV-ти-летия Вашей службы в должности Обер-Прокурора Святейшего Синода светские чины Синодальных учреждений в Москве поставляют своим долгом принести Вашему Высокопревосходительству искренний привет и подать краткую памятку об известных им событиях Вашего времени.

Происхождение нынешних Московских Синодальных учреждений относится к той поре Русской истории, когда средоточием церковной жизни Русского народа был стольный город Москва. С перенесением такового средоточия в новую столицу, учреждения эти предоставлены были собственной участи и только изредка призывались к оживлению на сроки, когда Святейший Синод временно перемещался в Москву. Всего отчётливее это наблюдение обозначается на истории патриарших, переименованных в Синодальных, певчих. Весь ХVIII век они влачили существование полузабытых людей, от первой четверти XIX века сохранилась мысль об упразднении Синодального хора и позднее не один раз возникали предположения об уничтожении его вместе с особенностями и преимуществами Всероссийской Святыни Большого Московского Успенского собора и других древних церковных ставропигий.

Исполняющемуся ныне ХХV-ти-летию принадлежит попечение о возрождении Синодального хора и обращении его на прямую службу Церкви Божией в звании разумного хранителя древнего клиросного устава Большого Успенского собора и образцовой школы церковного пения для всей Русской Церкви. Такая задача никакому другому хору была бы непосильна, но она законна, необходима и исполнима для старейшего из русских церковных хоров, и ныне эта задача служит одним из украшений в ряду мероприятий Высшего Церковного Управления, клонящихся к общецерковной пользе. Рядом с обозначением задачи указаны были и внешние средства для содержания Синодального хора и Училища церковного пения, изумительным по своей простоте способом – упорядочения хозяйства от патриарших лет сохранившихся за певчими, но заброшенных и долго бывших бездоходными так называемых „певческих домов в Москве“. Ещё живы доселе многочисленные очевидцы, помнящие Синодальных певчих малограмотными, бегавшими по церквам в погоне за насущным хлебом, до потери голоса и здоровья от тяжкого быта. За последние XXV лет хор обновился, его существование и осмыслено и обеспечено. Денежное довольство и квартиры с ежедневными спевками под руководством учёных руководителей для взрослых; полное содержание и надлежащее обучение малолетних певчих; обеспечение потерявших голос и здоровье; введение глубоко задуманного Устава, открывающего путь к распространению правильного церковного пения по всем городам и селениям нашей православной Родины, совместно с учёной работой над теорией церковного пения; участие в составе служащих в хоре и училище многих знатоков и любителей церковно-певческого искусства: вот современное состояние синодального хора и Певческого Училища. Неоспоримые письменные документы показывают, что главным виновником такого возрождения Синодального хора, в короткое время достигшего почётной известности в России и даже за её пределами, был Обер-Прокурор Константин Петрович Победоносцев.

Не смеем утомлять внимания Вашего столь же обширной справкой о других учреждениях. Но да позволено будет отметить, что та же мысль о сохранении Московских памятников церковной древности во всём величии, подобающем и происхождению и нарочито указанному современному их назначению, за эти XXV лет коснулась всех здешних Синодальных учреждений.

Так, Патриаршая Ризница приобрела новое прекрасное помещение, достойное её сокровищ; Патриаршая Библиотека получила новый порядок заведования, к возвышению чести Ведомства, нашедшего способы, охраняя памятники минувших веков, с тем вместе привлечь их к служению современным запросам искусства и науки. Сюда же относится возобновление Патриаршего (Синодального) Дома, (Палат Московской Синодальной Конторы) и облегчение доступа в Архив оного. Состоящие в непосредственном заведовании церковных мастей, старинные величественные храмы, как Большой Успенский собор, храм 12 Апостолов, собор Гостунский, а также ставропигиальные монастыри, охранённые в их преимуществах, всегда имели в лице Вашем надёжного Попечителя и ходатая за материальные их нужды. Последствием же сего было, как очень ценное возобновление Успенского собора на казённые средства, так и заведение отчётливой хозяйственности в местных средствах, открывшее источники к дорогим ремонтам, в роде Ново-иерусалимского, и к воспособлению духовному образованию на пользу всей Русской Церкви (Заиконоспасскими постройками)...

Призванные к высокой чести служить на месте исполнителями Ваших предначертаний, в разумении душевной расположенности Вашей к памятникам Московской церковной древности, как выразителям русского народного гения и своеобразным заветам Русской Церковной Истории, чины Московских Синодальных учреждений, настоящим напоминанием продолжительных забот и трудов Ваших, желали бы доставить Вашему Высокопревосходительству, к 24-му апреля 1905 года, некоторое утешение, свидетельствуя, что обновлённые усилиями Вашими Московские учреждения исполнены ныне сознательного усердия поддерживать и посильно укреплять положенные Вами начинания в согласовании надлежаще истолкованных старо-русских церковных основ с современными потребностями церковной жизни.

* * *

В заключение не можем отказать нашим читателям в удовольствии, чтобы не привести здесь высоко-справедливые суждения „Моск. Вед.”, посвящённые юбилею, о Константине Петровиче как великом, государственном и истиннорусском, православном человеке и писателе.

* * *

Какой рой воспоминаний, какое облако разнородных дум охватывают Русского человека, в эту четверть-вековую годовщину замечательнейшего государственного человека своего времени, – говорит Моск. газета.

Уже не молодым, а в полной зрелости опыта и знания жизни, Константин Петрович был призван Державной Волей на пост, едва ли не труднейший в области Царственной заботы о благоустроении России. Он был уже известным учёным в области Русского гражданского права, заявил себя юристом-практиком, получил широкую известность тонкого и светлого ума, соединённого с горячей любовью к Русской народности и с искренней верой в Православную истину. Он был уже и лично известен как Императору Александру Николаевичу, так и Его Наследнику, будущему славному Царю-Умиротворителю.

Тяжёлое поприще открывалось перед К.П. Победоносцевым в минуту призвания на пост Обер-Прокурора Св. Синода. Это был 1880 год – эпоха полной смуты. Самодержавная Власть, благодетельствовавшая Россию рядом обновительных мер, стала предметом дерзких покушений. Со всех сторон давила на неё коалиция конституционных требований с террористическими покушениями на священную жизнь Самодержавного Помазанника, приведшими к страшной катастрофе 1 марта 1881 года, когда царственная кровь, пролитая злодейскими бомбами убийц, впервые оросила землю Русскую...

В тяжкую годину уныния и позора вступил на Престол Державный Ученик К.П. Победоносцева, незабвенный Учитель Царей Русских, Император Александр III.

В Его памятную эпоху развернулась деятельность нового Обер-прокурора Св. Синода на благо Русского народа, в его единении с Церковью и с Царской властью.

После сумрака прошлого, какой незабвенный светлый ряд воспоминаний возбуждают эти счастливые годы во всех любящих Родину! Эпоха Александра III показала всем воочию – что Русский Царь есть сила несокрушимая, когда он царствует по-русски, не в направлении произвольных пожеланий, но в духе царственных Предков, взросших с Россией и правивших землю свою по тому закону, который царствует в душе Русского человека.

Как только Россия почуяла своего Царя, как только увидела в Его законе – закон совести своей, когда увидела, что Царь воистину грозен для всего крамольного, а для всего русского – истинный Отец, – все нестроения исчезли, яко исчезает дым...

В эпоху этого воскресения Русской Царской идеи развернулась и деятельность К.П. Победоносцева. Против неё часто слышатся возражения, но должно помнить, что К.П. Победоносцев вступил в деятельность на той почве, в тех рамках, которые были приготовлены до него, долгой двухсотлетней Историей. Не в его власти было сразу всё переделать, да и сама идея правления тех времён была велика именно сознанием, что быстро можно созидать только зло, а добро вырастает лишь медленно и органически...

Ростки же этого добра были насаждаемы тогда неустанно. Весь быт служителей Церкви, богословская наука, образование, усиление средств действия духовенства, миссионерская деятельность, – всё широко развернулось за время управления К.П. Победоносцева.

Мы все помним долгие годы, когда, при всякой нужде, при всякой возникшей несправедливости, при всяком усложнении, – православные с доверием говорили, что „Обер-Прокурор не выдаст“. Сами архипастыри по „охотному согласию“ готовы были подчиняться его решению, потому что все признавали глубокую мудрость его и безусловно верили, что этим решением всегда руководят желание справедливости и стремление к охране интересов Православной Церкви. Не мало было недостатков строя, заложенных двухсотлетнею политикой, но Православная Церковь знала, что в лице К.П. Победоносцева она всегда имеет твёрдого и неустрашимого ходатая перед Царём Русским, и что Царь Русский имеет в лице К.П. Победоносцева такого мудрого и нелицеприятного советника по делам Церкви и Государства, какого никогда до него не имели Русские Государи...

Эту великую заслугу перед Православием, перед Россией и Царём – никогда не забудет благодарная память Отечества.

Сколько силы положил К.П. Победоносцев на свою службу Царю и Православию за эти 25 лет, – это один Бог может вычислить, ибо вся сила его уходила на это дело, а она была поистине изумительна.

И вот, – затратив столько труда, дожив до старости, он встречает теперь свой 25-летний юбилей...

Увы – в тяжкое время встречает он этот день, и не светлыми надеждами, а тяжкими думами о всём, чему служил, окружён К.П. Победоносцев в день своего праздника. Среди радостных возгласов всего враждебного Православию, Самодержавию и России, – с унылым недоумением смотрят на будущее все русские, все, кому дорого дело Самодержавия и Православия. Что думает в этот день сам маститый юбиляр? При его светлом проницательном уме, – что рисуется перед ним в будущем страны, поражённой таким потрясением своих жизненных связей.

Но, вспоминая неустанную и плодотворную работу жизни К.П. Победоносцева, – не можем не пожелать ему в этот день вспомнить о светлом прошлом, вместо скорбного размышления о будущем. Он честно исполнил свой долг перед делом Божьим и делом Царским. Он искал не своего, а Божьего и Царского. Да утешит его сознание исполненного долга.

Если же Господу Богу угодно будет ещё раз послать милость своей многогрешной России, – то да пошлёт он К.П. Победоносцеву утешение снова видеть то воскресение истинно Русских начал, какое он видел в светлые дни Императора Александра III.

* * *

Исполняющееся 24 апреля двадцати-пятилетие со дня вступления Константина Петровича Победоносцева на важный и ответственный пост Обер-Прокурора Св. Синода побуждает напомнить главные моменты из жизни этого замечательного государственного деятеля, а вместе с тем отметить его выдающиеся учёно-литературные труды.

Сын профессора Московского Университета, К.П. Победоносцев, как известно, родился в Москве 21 мая 1827 года и, после блестящего домашнего образования, был принят в Императорское Училище Правоведения.

Окончив там курс, он девятнадцати лет начал свою службу с канцелярии 8-го департамента Правительствующего Сената, а затем вернулся в Москву, где исправлял должность обер-секретаря при Общем Собрании Московских департаментов Сената.

Это пребывание в родной столице К.П. Победоносцев ознаменовал своими первыми учёно-литературными трудами, большая часть которых была помещена на страницах Русского Вестника. Кроме статей чисто-юридического характера, юный автор касался и тогдашних животрепещущих вопросов (например, крепостного права). Крупные достоинства этих первых опытов скоро обратили на них общее внимание, и даровитому юристу было поручено чтение лекций по гражданскому праву в Московском Университете (1859–1860 гг.). Но здесь его педагогическая деятельность продолжалась очень недолго, так как уже с 1861 года ему выпала на долю высокая честь – преподавать законоведение покойному Наследнику Цесаревичу Николаю Александровичу, в Бозе почившему Государю Императору Александру III и Великому Князю Владимиру Александровичу. Он также удостоился сопровождать тогдашнего Наследника Престола при его путешествии от Петербурга до Крыма в 1863 году.

Плодом этой поездки явилась, между прочим, прекрасно написанная (вместе с профессором. И.К. Бабстом) книга, под заглавием: Письма о путешествии Государя Наследника Цесаревича по России (Москва 1864 г. Х+568 стр.). Отрывки из неё ещё до сих пор помещаются в наших хрестоматиях, как лучшие образцы русской изящной прозы.

Но уже и в те шестидесятые годы, наряду с многочисленными юридическими исследованиями, К.П. Победоносцев выступает с сочинениями по вопросам религии и христианской нравственности. Ещё в 1861 году он перевёл с немецкого книжку Тирша Христианские начала семейной жизни (Москва 1861 г., 195 стр.), затем в Русском Вестнике поместил статью Тишендорф и Синайская Библия (1863 г., кн. 2).

Назначенный с 1865 года членом консультации при Министерстве Юстиции, а с 1868 года призванный к присутствованию во 2-м департаменте Правительствующего Сената, – К.П. Победоносцев вслед за изданием Курса гражданского права (СПб. 1868 года, два тома), напечатал свой замечательный перевод с латинского сочинения Фомы Кемпийского О подражании Христу (СПб. 1869 г.). Этот труд, вышедший уже теперь седьмым изданием⁵³¹, представляет не только лучшую передачу оригинала, но вместе с тем образцово-составленную книгу „с примечаниями и размышлениями из духовных писателей”, с библиографическим указателем и прекрасным вступлением от издателя переводчика.

„Книга эта, – как он сам справедливо замечает, – исполнена священной поэзии. Каждая страница в ней дышит, если можно так выразиться, лирическим восторгом верующей души. Всюду в ней слышится торжественная песнь о Боге, о вечности и о судьбе человека”.

Менее вышло новых печатных трудов из-под пера К.П. Победоносцева в течение семидесятых годов. Назначенный с 1872 года членом Государственного Совета и занятый делами важных комиссий (например, комиссии для рассмотрения всеподданнейших отчётов министра Народного Просвещения, комиссии для рассмотрения дела о преобразовании тюремной части и о пересмотре 2-й главы 1-го отдела Уложения о наказаниях), он посвятил эти годы главным образом государственной деятельности. Тем не менее, и в этот период им было выпущено дополнительное второе издание Курса гражданского права (СПб. 1873–75 гг.), составлено Судебное руководство (СПб. 1872 г.), собраны в одну книгу прежние журнальные работы, под скромным заглавием: Исторические исследования и статьи (СПб. 1876 г., IV+351 стр.) и сделаны два перевода: с английского – Болгарские ужасы и восточный вопрос Гладстона (СПб. 1876 г. ХIII+48 стр.) и с чешского – Приключения дворянина Братислава в Константинополе, в тяжкой неволе у Турок, с австрийским посольством (СПб. 1877 г. ХХ+256 стр.; эта книга вышла недавно новым изданием – СПб. 1905 г.).

Но со дня назначения Обер-Прокурором Синода (24 апреля 1880 г.), К.П. Победоносцев, несмотря на новые сложные обязанности, широко развёртывает свою литературную деятельность. Он не только несколько раз переиздаёт свой Курс гражданского права, – это, справедливо называемое: „классическое произведение русской юридической литературы”, – но выпускает ещё длинную вереницу отдельных книг и журнальных статей.

Из этих трудов К.П. Победоносцева особенно важны: Доброе слово воспитанникам духовных семинарий и академий по поводу нынешних страшных событий (СПб. 1881 г., 48 стр.), Историко-юридические акты переходной эпохи XVII и XVIII веков (Чтения в Обществе Истории 1887 г., кн. 3–4; отдельно – Москва 1887 г., 287 стр.), Северные цветы, выбор из стихотворений А.С. Пушкина (СПб. 1888 г., 144 стр.), История Православной Церкви до разделения церквей (четыре издания – СПб. 1891, 1892, 1895 и 1898 гг.), Праздники Господни (СПб. 1893 г., шесть изданий), Для немногих, воспоминания об Эдите Раден (СПб. 1893 г.), Ле-Пле (Русское Обозрение 1803 г., кн. 9; отдельно – Москва 1897 г.), Памяти Великой Княгини Екатерины Михаиловны (Московские Ведомости 1894 г., № 155), Памяти Губонина (№ 275), Прощание Москвы со своим Царём (№ 300), Победа, победившая мир (СПб. 1895 г., восемь изданий), Пашковцы (Церковные Ведомости 1895 г., № 43), Речь в заседании Императорского Русского Исторического Общества (Московские Ведомости 1895 г., № 96), Выписки из полного собрания законов (СПб. 1896 г.), Вечная память, воспоминания о почивших (СПб. 1896 г.), Московский Сборник, собрание главных статей о Церкви и Государстве (СПб 1896 г., пять изданий; переведено и по-немецки Бурхардтом и Келхнером), Сборник, мыслей и изречений митрополита Московского Филарета (СПб. 1897 г.), История детской души (СПб. 1897 г., три издания). Новая школа (СПб. 1899 г., два издания), Об университетском преподавании (Московские Ведомости 1899 г., № 173), Воспитание характера в школе (СПб. 1900 г.), Ученье и учитель, педагогические заметки (Москва 1900 г.), Призвание женщины в школе и обществе (Москва 1901 г.) и Ответ русского человека Кропоткину (Московские Ведомости 1901 г. №№ 284–285).

На ряду с такой непрерывной учёно-литературной деятельностью в течение двадцати пяти лет (1880–1905 г.), шло постоянное участие К.П. Победоносцева в важных государственных делах и духовном управлении. Благодаря его заботам, введён новый устав для православных духовных академий; по всей России раскинулась широкая сеть церковно-приходских школ; преобразованы Петербургская и Московская Синодальные типографии, вследствие чего книги религиозно-нравственного содержания стали распространяться в сотнях тысяч экземпляров; наконец, расширена миссионерская деятельность, и десятки тысяч иноверцев присоединены к Православию.

Все эти крупные заслуги перед Россией и Православной Церковью, доставившие К.П. Победоносцеву за учёные труды звание почётного члена Императорской Академии Наук, многих университетов, всех православных академий и различных Обществ, вместе с тем почтены и с высоты Престола.

В январе 1894 года К.П. Победоносцев был назначен статс-секретарём, в день Св. Коронования (15 мая 1896 года) ему пожалован орден Св. Владимира первой степени, а в день открытия в Москве памятника Императору Александру II (16 августа 1898 года) он был удостоен ордена Св. Андрея Первозванного. В данном по этому поводу Высочайшем Рескрипте находились следующие высоко-милостивые слова:

„По восшествии Моём на Престол, Я с чувством истинной отрады лично удостоверился в значительности заслуг, оказываемых вами глубокочтимой Мною Православной Церкви, а равно ваших неусыпных забот о поднятии нравственного и умственного уровня духовенства, улучшении хозяйственного его быта и усилении религиозно-нравственного воздействия его на паству и ваших попечений об умножении школ и развитии церковного просвещения в народе...

Искренно желаю, чтобы Божественное Провидение долгие ещё годы дало Мне пользоваться вашим многоопытным содействием“.

(Моск. Вед. 24 апр.).

* * *

6 мая Высочайше пожалован товарищ обер-прокурора дейст.-тайный советник сенатор В. К. Саблер в члены Государственного «совета, а на должность товарища обер-прокурора назначен князь д. с. с. А. А. Ширинский-Шихматов.

В.К. Саблер прослужил в ведомстве св. Синода почти четверть века, начав службу с должности юрисконсульта при Синоде, – затем состоял управляющим канцелярией св. Синода, и с 1894 г. товарищем обер-прокурора.

Новый товарищ обер-прокурора князь А.А. Ширинский-Шихматов всю свою должностную 20-летнюю деятельность провёл на службе в духовном ведомстве, состоя в последние годы в должности прокурора Московской Синодальной конторы, откуда был назначен тверским губернатором, а затем сенатором.

* * *

ДЕЙСТВИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА.

данный на имя члена Государственного Совета, генерал-адъютанта генерала-от-кавалерии графа Игнатьева.

Граф Алексей Павлович. Утвердив журнал Комитета Министров о способах выполнения предначертанного Указом 12-го декабря 1904 года пересмотра постановлений, охраняющих терпимость в делах веры, освящённую основными законами Империи, Я признал за благо учредить особое вневедомственное совещание, из лиц, непосредственно Мной избранных, и представителей ведомств, для подробной разработки и направления в законодательном порядке предположенных Комитетом Министров изменений в действующих узаконениях, касающихся веротерпимости, а также для обсуждения, на изъяснённых Комитетом Министров началах, других вопросов, вытекающих из п. 6 вышеозначенного Указа.

В виду приобретённого вами, за время долголетней административной деятельности в местностях с разноверным населением, близкого знакомства со многими сторонами предстоящей совещанию законодательной задачи, Я возлагаю на вас председательствование в этом совещании, предоставляя вам, сверх назначаемых Мною членов, приглашать в заседания, по вашему усмотрению, и иных лиц, которые своим участием могут содействовать успешному ходу дела.

Пребываю к вам неизменно благосклонный.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

„НИКОЛАЙ”.

В Царском Селе,

18-го мая 1006 года.

Применение в жизни Именного Высочайшего указа 17 апреля о свободе вероисповедания для старообрядцев и сектантов породило ряд недоразумений. В целях единообразного применения указа и для предупреждения различных толкований отдельных положений его, министром внутренних дел А.Г. Булыгиным издан следующий циркуляр градоначальникам и губернаторам:

В Именном Высочайшем указе, данном Правительствующему Сенату 17 апреля и в Высочайше утверждённом того же числа положении Комитета Министров о порядке выполнения пункта шестого Именного Высочайшего указа 12 декабря 1904 года, обнародован ряд Высочайших повелений, направляемых к устранению стеснений в области религии.

В видах предупреждения недоразумений при применении на практике приведённых законоположений, особливо в отношении установления предела вероисповедных прав, даруемых старообрядцам и сектантам, и образа действий в этой области надлежащих административных властей, я признаю необходимым преподать вашему превосходительству нижеследующие руководящие указания:

1) В статье 6-й Именного Высочайшего указа содержится следующее Высочайшее повеление: „признать, что постановления закона, дарующие право совершения общественных богомолений и определяющие положение раскола в гражданском отношении, объемлют последователей – как старообрядческих согласий, так и сектантских толков; учинение же из религиозных побуждений нарушения законов подвергает виновных в том установленной Законом ответственности”.

Комитет Министров, повергая свои заключения по сему вопросу на Монаршее Его Императорского Величества благовоззрение, испросил, одновременно, Высочайшее соизволение на отмену Высочайше утверждённого, 4 июля 1894 г., положения Комитета Министров о воспрещении последователям секты штундистов молитвенных собраний.

Из сего следует, что правом совершения общественных богомолений должны пользоваться в одинаковой мере, как последователи помянутых в п. а. ст. 5 указа старообрядческих согласий, так равно и последователи тех вероучений, которые по п. б той же статьи отнесены к группе под общим названием „сектантство“, а в том числе и последователи секты штундистов.

В исполнение приведённой ст. 6. Высочайшего указа ваше превосходительство имеете сделать распоряжение, чтобы местные административные власти не принимали впредь в отношении лиц, принадлежащих к помянутым выше двум группам, никаких мер, стесняющих свободное отправление ими общественных богомолений, доколе эти последние не заключают в себе нарушения действующих и поныне постановлений, определяющих недозволенное публичное оказательство раскола. Но если в отдельных случаях проявление верований будет сопряжено с опасностью для общественных нравственности и спокойствия, или же повлечёт за собой, из религиозных побуждений, нарушение законов, как например уклонение от исполнения воинской повинности, Неповиновение властям и т. п., или же выразится в совращении православных, то, в силу Высочайшего указа, необходимые мероприятия должны заключаться не в ограничении духовной свободы, но в пресечении и преследовании, на основании уголовного закона, точно определённых отдельных преступных деяний.

Даруя свободу верования и молитв последователям старообрядческих и сектантских вероучений, Высочайший указ выделил в сём отношении последователей изуверных учений, сама принадлежность к коим наказуема в уголовном порядке. На последователей этих учений, отнесённых указом к третьей группе вероучений, религиозная свобода распространяться не может, и лица эти за саму принадлежность к изуверному учению подлежат и ныне уголовному преследованию на основании 203 ст. уложения о наказаниях по прод. 1902 г., каковая наказуемость сохранена и по уголовному уложению 1903 г. в ст.–84.

Засим, при применении на практике 6 ст. указа, надлежит также принять к руководству и то положение, что изложенные Начала, устанавливающие равноправность обеих групп вероучений, как старообрядческого, так и сектантского, касаются не только вероисповедных прав, но и других гражданских правоотношений, не распространяясь только на последователей изуверных учений.

2) На основании ст. 8 Высочайшего указа, сооружение молитвенных старообрядческих и сектантских домов, точно также как разрешение ремонта их и закрытие должны происходить применительно к основаниям, которые существуют или будут постановлены для храмов инославных исповеданий. Разработка соответственных законоположений по сему предмету Высочайше возложена на учреждаемое по Высочайшему повелению Особое Совещание.

Впредь же до выполнения сим Совещанием данного ему поручения, рассмотрение губернским начальством возбуждаемых старообрядцами и сектантами ходатайств о сооружении молитвенных домов и ремонте таковых, а равно и направление сего рода дел в министерство, по департаменту общих дел, должны происходить применительно к порядку, который существует в действующих законоположениях для храмов инославных исповеданий и при непременном соблюдении выраженного в ст. 13 Высочайшего указа правила, обусловливающего разрешение молитвенных домов выполнением технических требований устава строительного.

3) 5 разделом Высочайше утверждённого 17 апреля журнала Комитета Министров предоставлено министрам и главноуправляющим отдельными частями принять меры к изменению административных распоряжений, стесняющих права старообрядцев и сектантов на службу государственную и общественную.

Вместе с тем Комитетом Министров испрошено Высочайшее соизволение на отмену ограничительных указаний, содержащихся в Высочайше утверждённом 13 марта 1903г. положении Комитета о службе чинов гражданского ведомства и о наградах, касательно награждения медалями за храбрость нижних чинов из молокан, духоборов и последователей других сект.

Принятие таковых мер вызвано тем общим соображением, что все стеснения старообрядцев и сектантов в отношении государственной и общественной службы не соответствуют взгляду, согласно коему принадлежность к сектам, за исключением изуверных, не должна влечь каких-либо невыгодных последствий для принадлежащих к этим сектам лиц, пока не последует с их стороны проявления противозаконных действий.

В виду приведённых Высочайших повелений, я просил бы ваше превосходительство иметь неуклонное наблюдение за тем, чтобы принадлежность к старообрядчеству или к сектантству, сама по себе, ни в коем случае не служила препятствием к определению на государственную и общественную службу по подведомственным вам учреждениям и к прохождению её на одинаковых с остальными служащими условиях.

Равным образом, если по вверенной вашему превосходительству губернии были изданы какие-либо правила, ограничивающие старообрядцев и сектантов в правах на службу государственную и общественную, то, в точное исполнение приведённых Высочайших повелений, правила эти должны прекратить своё действие, если только вы, милостивый государь, в виду соображений особливой важности, не признаёте необходимым сохранение их в силе и на будущее время. В последнем случае благоволите безотлагательно войти по сему предмету с представлением в министерство внутренних дел.

Независимо от изложенного, вашему превосходительству надлежит также иметь в виду, что выраженное в ст. 184 полож. крест. и в ст. 60 уст. пред. прест. постановление, в силу которого в том случае, когда в волости, состоящей из православных и раскольников, в должности волостного старшины утверждён будет раскольник, помощник его должен быть из православных, как имеющее целью охранить интересы православных в волостях со смешанным населением, признано подлежащим сохранению в законе и потому осталось неотменённым.

Сообщая необходимые разъяснения, в видах единообразности применения на практике приведённых Высочайших повелений, я вместе с тем, не могу не обратить вашего, милостивый государь, внимания на то, что в правильном и соответствующем изложенным выше видам правительства в проведении в жизнь Высочайших положений лежит несомненный залог успешности мер, направленных к возвеличению православной веры и к сближению последователей различных вероучений с православною Церковью.

* * *

(О веротерпимости в России. – Из залы заседаний Харьковского отдела Русского Собрания).

22-го марта текущего года в заседания Харьковского отдела Русского Собрания, в дворянском доме, в присутствии многочисленных членов Собрания и гостей, был заслушал доклад проф. прот. Т. И. Буткевича: „О веротерпимости в России”. Тезисы доклада таковы:

Понятие о свободе совести и веротерпимости. Свобода совести в христианстве. Веротерпимость русского народа. Веротерпимость в России до принятия христианства. Первые христианские мученики в Киеве: Феодор и Иоанн в 983 г. Волхвы и кудесники в 1077 году. Евреи в Киеве при Святополке (1093–1112 г.). Избиение евреев в Киеве в 1113 г. Евреи, оплакивающие князя Владимира Волынского в 1289 году.

Католичество в России. Праздник 9-го мая. Дружественная переписка митрополита русского Иоанна (в 1167 г.) с папой Александром III. Посольство папы Иннокентия III к Роману Галицкому (в 1204 г.). Орден меченосцев. Сношение папы Гонория III с Ярославом (в 1227 г) и папы Иннокентия IV с кн. Даниилом Галицким. Флорентийский собор. Веротерпимость великого князя московского Иоанна III. Папа Сикст IV и поведение его легата Антония. Сношения папы Льва X и Климента VII с великим князем Василием Иоанновичем. Иоанн Грозный и иезуит Антоний Поссевин. Веротерпимость Грозного. Папа Климент VIII и царь Феодор Иоаннович. Отзыв австрийского императорского посла Кобенцеля о веротерпимости русских. Император Пётр I и его отношение к католицизму. Католичество в России при Анне Иоанновне, Екатерине II, Павле I, Александре I и Николае I. Положение католичества в России в настоящее время.

Протестантство. Иоанн Грозный и лютеранские геологи. Немцы-лютеране в России при царе Феодоре Иоанновиче, Борисе Годунове, Михаиле Феодоровиче и Петре I. Московские еретики: Дмитрий Тверитинов и Фома Иванов. Протестантство в России при Анне Иоанновне. Французское вольнодумство и Екатерина II. Масонство. Нигилизм 60-х годов.

Язычество. Корельцы. Зыряне. Лапландцы. Колы.

Русское расколо-сектантство. Стригольники. Жидовствующие. Ересь Матвея Накшина. Раскол старообрядства: его общая характеристика; его отношение к церкви и государству; волнения и бунты. Некрасовцы и наши турецкие войны. Наполеоновцы. Русские эмигранты-революционеры: Герцен, Бакунин, Кельсиев и раскольнический лже-епископ Пафнутий. Отношение императора Петра Великого к расколу. Анна Иоанновна и её меры в борьбе с расколом. Имп. Елисавета и самосожигатели. Пётр III. Либерализм Екатерины II. Кладбища в Москве: Преображенское и Рогожское. Императоры Николай I и Александр III. Хлыстовство. Скопчество. Духоборы. Молокане. Штунда. Толстовщина.

Положение расколо-сектантства в России в настоящее время (Полн. Собр. зак. т. III, 1883 г., № 1546): ненаказуемость за принадлежность к расколу и сектам; общественная молитва и духовные требы; раскольничьи моленные; раскольничьи уставщики и наставники; раскольничьи богослужебные книги; раскольничьи браки; погребение раскольников; гражданские права раскольников и сектантов. Чего могут желать раскольники и сектанты от самого либерального правительства в России?

Из приведённых нами тезисов доклада видно, как проф. Т.И. Буткевич широко охватил в нём вопрос о веротерпимости в России.

Начав с принципиального выяснения понятий о свободе совести и веротерпимости, он затем фактически установил, как проявлялась веротерпимость в жизни России со времён древних и доныне.

Общая мысль, красной нитью проходящая через весь доклад проф. Буткевича, это: русское правительство, русский народ и русская Церковь всегда были веротерпимы, и в этом отношении могли служить образцом для восточных и особенно для западных соседей России. Если и были в церковной и государственной жизни России нарушения принципа христианской веротерпимости, то таковые являлись плодом стороннего, наносного влияния – с востока и особенно с запада, посему они никогда и не пускали глубоких корней на Руси.

Доклад проф. Т.И. Буткевича вызвал оживлённый обмен мыслей и на обсуждение его было истрачено четыре заседания, из коих последнее было 26 апреля. В обсуждении приняли горячее участие: проф. Остроумов, проф. Вязигин, редактор „Южного Края“ А.А. Иозефовнч, И.Г. Айвазов, протоиерей Пичета, Ф.И. Яковлев и др.

Основные положения докладчика остались нисколько непоколебленными и, наоборот, подкреплёнными массой новых фактов и соображений. Слушатели с неослабевающей энергией следили за ходом прений и награждали ораторов нередко шумными аплодисментами. Не обошлось, впрочем, без курьёза. Когда в заседании 26 апреля г. Яковлев заканчивал чтение (?!) своей апологии раскола сплошной бранью по адресу православных: „взгляните, читал он, кто пьяным валяется под забором? и вы увидите, что православные; кто убил императора Александра II-го, министров и великого князя? и вы увидите, что православные“..., то многие из слушателей оставили зал заседания, а остальные ответили апологету раскола гробовым молчанием... Так раскольники начинают откликаться на Высочайшую телеграмму от 16 апреля 1905 года на имя московского генерал-губернатора о распечатании алтарей Рогожского кладбища, в которой любвеобильный Монарх призывает их „прекратить... тяжёлую историческую церковную рознь“ с русской православной Церковью... И мы уверены, что такой отклик – „только цветочки, а ягодки ещё впереди“...

И. Айвазов

(Вопросы современной церковной жизни).

Орган еврействующих архи-радикалов – „Сын Отечества“ сетует, что наши монастыри „не очень-то раскошеливаются в настоящее трудное для государства время“, и так как Государство имеет надобность в деньгах, то заботливый „Сын Отеч.“ предлагает отнять для этих надобностей церковные имущества... Монастыри он рекомендует совсем уничтожить, так как они чужды „интеллектуального развития“..., ибо „контингент монашествующих составляется далеко не из передовых элементов“....

Вот подлинные рассуждения „Сына Отечества“:

„Нельзя не признать своевременной и общественно-рациональной мерой, – говорит газета – обращение монастырских земель и имуществ в государственную собственность. В отношении некоторых это могло бы быть сделано теперь же, а в целом, в отношении же остальных, правильно было бы допустить известную постепенность. В целях ускорения следует, между прочим, предоставить монашествующим полную свободу переходить в миряне; наоборот, поступление в монастыри мирян для пополнения, а тем более увеличения числа монахов, можно было бы прекратить. Сами здания часто могли бы быть обращены в школы напр., сельскохозяйственные, в приюты (для престарелых, для больных, для малолетних преступников), дома призрения (для сирот) и т. п.

Национализация монастырских земель и имуществ могла бы дать государству солидные средства, которые могли бы быть ещё увеличены частью богатств некоторых церквей.

Естественно, средства эти должны быть направлены на уничтожение теперешних бедствий и страданий народа и на осуществление и проведение в жизнь реформ и мероприятий, уничтожающих возможность этих бедствий и страданий в будущем.

Какое же большее, высшее, лучшее назначение могут иметь в настоящее время, при современных культурных условиях и при настоящем положении, монастыри и свободные богатства церквей!?“

Эти призывы к захвату чужой собственности радикальная газета пытается прикрывать именем Петра Великого, хотя у великого Государя этого наши современники могли бы почерпнуть гораздо более важные уроки, чем его отношение к монашеству.

Итак, наши „освободители“, радикалы и либералы, ежедневно, кричащие о свободе и правах личности, предлагают грубое насильничество в отношении того, что им не по нраву. Как видите, предлагаемая „Сын. Отеч.“ „общественно-рациональная мера“ сводится не только к покушению на чужое имущество, но и на свободу личности? на право отдельного лица жить так, как он находит лучше по своим склонностям и убеждениям. Предлагается не только отобрать у монастырей их, богатства, но и запретить дальнейшее существование монастырей. Словом, совсем „по-комбовски“⁵³². Ни допустим, что государство имеет если не право, то силу на первое; но во всяком случае второе для него непреоборимо так же, как оказался непреоборим раскол, а главное – поймите, гг. либералы, что ведь запрещение принимать монашество и жить монашескими общинами было бы нарушением прав личности, т. е. главного догмата, вами же самими защищаемого.

„Моск. Вед.“ весьма метко по этому поводу возражают радикальным захватчикам чужой собственности, – почему они не распространяют своих поползновений на имущества, например, синагог, мечетей и пр. Грабить они считают своевременным только одну православную Церковь. И это во имя народного якобы блага, в силу того анархического принципа, что имущества церковные даны народом русским. Да, выплывающие на поверхность взбаламученного моря нашей современности эти сокровенные мечты и планы либеральных буревестников в высшей степени поучительны, как показатели того, чего народ и духовенство должны ждать от господства идей „освободителей“. Планы эти показывают, какой варварский революционный деспотизм готовят России наши интеллигентные ревнители „свободы“. Народ целые века копил своё достояние по церквам, где он молится, учится вере, и находит высшее своё утешение. Но какое дело до этого „Сыну Отечества“ с К^о? Радикальные варвары не допускают и мысли, чтобы народ имел свои права, убеждения и верования, – которые, с точки зрения либеральной логики и этики, – пережиток невежества, а потому убеждения народные надо разрушать, верования оскорблять, а что посущественнее – церковное имущество – поскорее к своим грязным рукам прибирать, расхищая его во имя „высших принципов“. Да, печальные времена мы переживаем, и, может быть, что это только либеральные цветики, а ягодки-то впереди... Чтущие, да разумеют!

Под таким приблизительно заглавием промелькнула во всех газетах краткострочная по объёму, но красноречивая по своему содержанию заметка. Смело можно сказать, что заметка эта остановила внимание всей „читающей России” и вызвала самые прискорбные размышления – сколько о действиях полиции, столько же о поступках самого передового столичного духовенства, вызвавшего со стороны охранителей порядка столь суровую и решительную меру, какой не было принято даже в отношении анархических собраний пресловутого иерея Галона. Из множества скандалов последнего смутного времени, „поповский скандал”, – так выражаются в светском обществе о закрытом полицией пастырском собрании 29 апреля, – самый чреватый но впечатлениям и последствиям, произведённым на общество и народ. Но в чём же дело? Наиболее обстоятельное сообщение об этом глубоко прискорбном инциденте помещено в „Рус. Слове”, – очевидно, участником собрания.

Вот что корреспондент сообщал газете по телефону:

Последнее собрание столичных пастырей протекло очень шумно. Группа молодых священников, составивших особый союз, предложила присутствовавшим на собрании выразить в той или иной форме сочувствие митрополиту Антонию.

Председатель собрания преосвященный Кирилл, епископ гдовский, заявил, что он ни под каким видом этого собрания не допустит без разрешения владыки-митрополита. Вот тут-то и поднялась целая буря.

Протоиерей Философ Орнатский, по-видимому, взволнованный отказом, схватив устав общества и находившийся на столе деревянный ножик для разрезывания бумаги и, стукнув им, вероятно, без всякого намерения, сказал:

– Мы можем собраться и без вашего разрешения, когда угодно, – у нас на это есть устав, утверждённый Святейшим Синодом.

– Ваше стучание ножиком, отец Философ, ваши неистовые крики (сказано было по адресу некоторых ораторов), ваши нервные телодвижения, – заметил преосвященный председатель, – нисколько меня не смущают!..

Собрание вскоре было закрыто, но оживлённые разговоры продолжались. Кто-то отозвался о группе молодых священников из 32, как о лицах, внёсших раскол в собрание столичных пастырей. Тогда протоиерей Горчаков объяснил, что никакого раскола тут нет, и что дело состоит в том, что некоторым священникам почему-то не давали иногда совсем говорить на собраниях, доклады их клались под сукно и т. п. Это-то и побудило недовольных образовать из себя особый союз.

В настоящее время заготовляется особый адрес высокопреосвященному митрополиту Антонию, к подписанию которого приглашается всё столичное духовенство. Вместе с тем, кружком пастырей была составлена особая резолюция по поводу современной жизни.

– 29-го апреля, в 8 час. вечера, в зале епархиального свечного завода, – как сообщает „Слово“, – должно было состояться общее собрание столичного духовенства для подписания сочувственного адреса владыке митрополиту Антонию по поводу встревоживших и огорчивших духовенство слухов о его переводе. Явившийся в 7½ ч. полицейский пристав не допустил собрания. И вот почтенные протоиереи – профессора университета, духовной академии и убелённые сединами настоятели церквей удалились, напутствуемые полицейскими окриками. «А если мы откроем соседнюю церковь и соберёмся там»? – заметил один из пастырей. «Придётся войти с полицией в церковь и разогнать», – ответил пристав...⁵³³

Такова фактическая сторона. Из официальных источников ничего в опровержение или подтверждение мы не читали. Какой-то священник в письме в редакцию „Нов. Врем.“ сообщил, что адрес не был поднесён по просьбе самого владыки митрополита Антония. Прискорбное событие это вызвало отголоски в печати. При этом, наиболее ярко переданы чувства и мысли оскорблённой части столичного духовенства в газ. „Слово“, где появилась статья. под заглавием: „Miracula et miranda“, следующего содержания:

Давно наше духовенство невидало такого унижения, какое ему пришлось испытывать на-днях. Даже в известный своим бесцеремонным отношением к духовенству XVIII век не было примера, чтобы общее собрание пастырей всей столицы было разогнано полицией, как бесчинное сборище, чтобы полиция имела полномочие ворваться, если понадобится, даже в храм и изгнать оттуда духовенство. Удивительна в данном случае не столько сама возможность такого обхождения с пастырями, сколько полное отсутствие в этом поступке политического такта. В настоящие „чёрные дни“, казалось бы, государству нужно особенно дорожить теми немногими друзьями, которые остались верными ему. В числе их едва ли не первое, место занимало духовенство, сильное своей близостью к народу. Нельзя не отметить, что даже в последние дни всеобщего шатания духовенство оставалось не только верным, но в большинстве случаев даже слишком усердным защитником правительства перед народом. И вот в благодарность за эту верную службу ему, одна за другой, подносятся горькие пилюли.

Для большей свободы и плодотворности своей деятельности на пользу государства духовенство просило хоть немного ослабить опеку светской власти; ему отказали в этом и, как бы в насмешку, дали полную свободу иноверию и сектантству. – Мера давно желанная, но без одновременного изменения положения православной Церкви, она ставит последнюю в невозможное, безвыходное положение. И мы знаем, что в данный момент православное духовенство находится в состоянии самого напряжённого ожидания созыва собора. Оно и представить себе не может чтобы так долго покровительствовавшее православию правительство оставило его в таком слишком опасном положении на продолжительный срок.

Теперь, после объявления религиозной свободы, уже не „32 из 40.000 священников“, как инсинуировали некоторые противники реформы, а без малого всё духовенство – с нетерпением ждёт собора и готово выразить самое горячее сочувствие инициатору церковной реформы митрополиту Антонию. И вот в этот-то момент, вместо ожидаемой радостной вести, разнесётся во все уголки России известие о том, как отнеслись власти к этому всеобщему в данный момент чувству духовенства. Известие о перерыве полицией общего пастырского собрания столичного духовенства – отзовётся сильно и резко на отношении духовенства к современному общественному движению. Не надо забывать, что в моменты возбуждённого, напряжённого до крайности, душевного состояния даже мелочь способна произвести большой эффект...

Наши читатели знают, как близки и дороги нам права, интересы и честь православного духовенства, но... amicus Plato, sed veritas amicissima... Прежде всего нельзя не возразить автору „Miracula et miranda“, что он слишком преувеличивает значение эпизода 29 апреля относительно влияния его на всё вообще русское духовенство, подлинное настроение которого, очевидно, автору мало известно. При этом автор заглянул только на одну сторону медали, имеющей и оборотную сторону, достойную не меньшего внимания, чем лицевая.

Если спокойно и беспристрастно взглянуть на эту оборотную сторону, то в действиях полиции, пожалуй, найдётся более оправдывающего, чем в поступках столичного духовенства, вызвавшего этот конфликт. Прежде, чем винить или жалеть столичное духовенство, необходимо выяснить дело. Одни винят столичное духовенство, другие выражают ему соболезнование по поводу позорного эпизода 29 апреля с пастырским собранием, делают обобщения и заключения относительно всего русского духовенства. Но здесь, прежде всего, необходимо выяснить: представляло ли собой собрание 29 апреля столичное духовенство, или только известный кружок и партию? Собрания пастырские в столице бывают различные и по составу, и по числу, – начиная от священного числа 7 до пресловутого 32. Если это было пастырское собрание религиозно-просвет. общества, то и оно не представляет столичного духовенства, а только известный кружок, – главным образом, бесприходных батюшек. Из религ.-просвет. общества в недавнее время выделился особый пастырский „союз борьбы“, о нём упоминает и корреспондент „Рус. Слова“ “.“.

Спрашивается, кто составлял собрание 29 апр., разогнанное полицией? Было ли это собрание законное, т. е. разрешённое духовной властью?

Если судить по отчёту „Рус. Слова“, то оно было „самочинным“. Посмотрите, как протекло „последнее собрание“ столичных пастырей, и чем оно закончилось? Там, очевидно, была картина такого разгара страстей, какой можно встречать, если не на волостном сходе, то по крайней мере в австрийском парламенте.

„Неистовые крики“, „нервные подёргивания“ и своеобразные жесты красноречия, – в виде стучания по столу, – и это при возражении епископу. Доселе мы встречали эти жесты у батюшек, из плеяды молодых передовых ораторов, при жарких полемических схватках с бюрократией синодальной, а тут уже и епископа тем же манером убеждают. Видно, нервы-то совсем запрыгали у столичных отцов. Да, больное ныне время! Но дело не в этом, а в том, что уполномоченный владыкой митрополитом еп. Кирилл, как видно, решительно запретил предположенное собрание пастырей для выражения сочувствия митр. Антонию, по поводу слухов о его перемещении. Почему епископ не позволял собрания – это понятно. Помилуйте, ходят по городу, пущенные газетой еврейской, вздорные слухи. Столичные пастыри требуют себе, не выждав фактов, собрания для выражения несомненно демонстративного сочувствия одному высокому лицу и, конечно, ради протеста другому высокопоставленному лицу, тому самому, которому 24 апр. поднесён Св. Синодом, во главе с первоприсутствующим митр. Антонием, сочувственный тёплый адрес, с выражением желания долголетнего совместного служения в Синоде на пользу Церкви.

Выходит, какое-то легкомысленное qui pro quo… недостойное служителей алтаря, забывших, очевидно, заветы мира и любви, терпения и смирения, потерявших дисциплину не только службы, но и мысли, и слова... Да, болезненное время!.. Мы не будем входить в обсуждение этой демонстрации пастырской, с точки зрения политики и такта.

Несомненно одно, что своей самочинной затеей пастыри, ревнующие о благе своего владыки, ещё более отяготили трудное ответственной положение митр. Антония в настоящий исторический момент. Что ревность кружка духовенства была медвежьей услугой, это можно понять из того факта, что владыка, узнав об инциденте, сам отклонил поднесение адреса.

Тем не менее, всё-таки остаётся непонятным, почему вмещалась полиция? Не имеет ли здесь значения упоминаемая корреспондентом „Рус. Слова“ – „группа молодых священников, составивших особый союз?“ Не узрело ли в программе и действиях этого союза „недреманное око“ полиции некоей гапоновщины? А задачи союза, названного в одной газете „христианским братством борьбы“, действительно, задорные, способные у гражданской власти вызывать и подозрения, и опасения, которые и могли послужить основанием для закрытия собрания⁵³⁴.

В заключение два слова по поводу статьи „Слова“ – „Miracula“. Автор, повторяем, слишком мало знает духовенство русское, если предполагает, что известие „о перерыве полицией пастырского собрания столичного духовенства сильно и резко отзовётся на отношении духовенства вообще к современному общественному положению“, что всё духовенство русское увидит якобы в инциденте неблагодарность власти к его верной службе современному самодержавному государственному правопорядку.

В русском духовенстве нашем патриотическая приверженность к монархизму царской власти слишком глубоко вкоренена, чтобы подобный, скорее легкомысленный и печальный, чем серьёзный и важный, казус мог отразиться на настроении всего духовенства. Мы уверены, что огромное большинство столичного-то духовенства иными, чем автор, глазами смотрит на этот инцидент. Духовенство во все века истории нашей служило и служит русской государственности не из-за наград, а по убеждению совести, – хотя в ряды духовенства либерально-декадентский дух времени и проник в известной мере, но в общей массе оно крепко стоит на своих вековых принципах и устоях и не сдвинуть его никаким союзом борьбы партии 32-х. Что касается собора, то если рядовых 40 тысяч священников его ждёт и желает, то вовсе не для водружения патриарха и свержения обер-прокуратуры, а для ограничения абсолютизма и произвола епископской власти, для устранения консисторского беззакония. Пусть рядовое духовенство откровенно выскажется, что давит его и обезличивает в духовном ведомстве, – светский мундир или клобук рясофорных бюрократов?

А высказаться нужно, дабы не впасть духовенству в большую напасть...

Э. Я.

(Эпилог к газетной реформе нашего церковного управления).

Законом познаётся грех... Закон пришёл и таким образом умножилось преступление... Я не иначе узнал грех, как посредством закона. Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай; без закона – грех мёртв. Я жил некогда без закона, но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер; и таким образом, заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти... (Рим.3:20,5:20,7:7–10).

Трудно понять – недостаток ли это нашего гражданского развития, влияние ли долгой крепостной неволи, или это просто в „нашем духе“, а только – чувства меры у нас нет ни в чём. „Свободу“ у нас скоро обращают – если не в разбой, то по меньшей мере в террористический деспотизм партии, при котором „несогласные“ подвергаются нередко „во имя свободы“ физическим убеждениям в „истине“⁵³⁵.

Свобода слова у нас скоро переходит в свободу злословия. Свобода исповеданий граничит с кощунством над всем истинно-божественным и т. д. „Коль рубить, так уж с плеча“...

То же произошло и в нашей газетной реформе церковного управления. Боже мой, как вдруг все возревновали о церковных канонах и их „обязательности“! О канонах вспомнили (если только раньше слышали о них что-нибудь): С. Ю. Витте (бывший министр финансов, а ныне председатель комитета министров), сославшийся в своей „записке“ в доказательство соборного управления церкви не только на правила, где об этим соборном управлении нет ни единого слова („20 ап. пр., VII вс. соб. пр. 8“), но даже на „6 пр. восьмого вселенского собора“ (!? – см. газ. „Слово“ № 108 с. г.), известный предсказатель погоды г. Демчинский, весельчак „Нового Вр.“ г. Скальковский и пр. под. Не говорю уже о том, что в канонах прямо-таки „купались“ духовные писатели... Как всё это отрадно: почти все вспомнили о святой Церкви и её законах. Пшеница церковной нивы стала перерастать и глушить плевелы: все запросили, по-видимому, церковной веры и церковности. На основании церковных канонов заговорили о патриаршем единовластии даже те, которые никогда не предпочитали единовластного начала коллегии или представительству: тут получалось, впрочем, впечатление, выражаемое малорусской поговоркой: – „хоть гирше, да инше“... В общем же, когда это важное дело нашего церковно-канонического оздоровления вылетело на свет Божий церковно-реформационным фейерверком, то невольно являлось опасение и фейерверочного его финала: Загорелось, засверкало, зашумело, выпалило и в результате... всё по-прежнему, – лишнего только холодные жестяные стружки... А эти стружки..., ничтожные сами по себе, какой тяжестью падут они на народное религиозное сознание!..

Об этом почему-то забыли.

* * *

История нашей православной миссии среди раскольников и сектантов полна примеров, как отступники умело и ехидно пользуются всяким неосторожным печатным словом православных писателей, и особенно духовных, для „обличения“ св. Церкви и соблазна православного народа. Сколько раз на публичных беседах начетчик австрийского раскола И. Усов вычитывал нам выдержку из известной записки Мельникова о причинах падения авторитета православного пастырства на свою паству: „может ли народ уважать пастырей, раз он слышит, что один священник окрестил собаку, другой украл из-под подушки умирающего деньги“, а также суждения: Иванцова-Платонова о подавляющей роли обер-прокурора в синодальном управлении, Т. И. Филиппова – о нуждах единоверия“ и т. п.? Вычитав несколько подобных выдержек из православных писателей, Усов обычно заключал их таким назиданием для присутствовавших на беседе: „добрые слушатели, будьте нашими судьями: ведь вот какие пастыри-то православные и православное церковное управление; и это не мы пишем, – нам бы миссионер не поверил, он сказал бы: да вольно вам, раскольникам, писать всякие небылицы, – нет, это пишут православные писатели, мало того – даже их пастыри и пастыри учёные, а по Златоусту, „свидетельства от врагов достоприятнейша суть“...

Ревнители раскола, в беседах с православными миссионерами, не прочь воспользоваться для впечатления на народ даже всяким невероятных „слухом“ любой газеты, в роде известного миссионерской литературе „провала монастыря“ в Ставропольской епархии, о котором Усов так часто читал нам и другим миссионерам из засаленного № какой-то провинциальной газетки, в доказательство Божьего наказания за отступление будто бы от старообрядчества...

А что теперь скажут нашему народу, при народившейся свободе религиозной пропаганды, враги православия, когда настоящее наше церковное управление объявлено не только в одной светской печати, но и в духовных академических журналах, и не только людьми светскими, с которых в данном случае „взятки гладки“, но подтверждено и некоторыми даже пастырями, и архипастырями, как противо-каноничное, протестантское и т. п.?! „Добрые слушатели, скажет теперь раскольничий начетчик на публичной беседе, можно ли придавать хоть какое-нибудь вероятие словам миссионера об истине православной Церкви, когда и светские православные мыслители, и православные священники, и православные иерархи сознались перед целым миром, что Синод – противо-каноническое, протестантское учреждение, и тем не менее продолжают молиться о нём, т. е. о противо-каноническом-то и протестантском учреждении, как о святейшем правительствующем синоде? В господствующей церкви, выходит, молятся на ектеньях о святейшем протестантстве? Вон ведь куда ведут вас ваши пастыри – к Лютеру злочестивому“ (следует выдержка из „Кирилловой книги“ о Лютере)... Всякие „записки“ православных священников и интервью у православных епископов будут прочтены. „Злочестие Лютера“ будет приведено на справку. И каково будет впечатление от таковых расколо-учительских речей на православный народ!? Порадуются ли „полной духовной радостью“ такому впечатлению те „32“ столичных пастыря, которые, будто не ведая о страшной ответственности за соблазн „малых сих“, так внезапно возгорели ревностью проникнуть в историю своей реформаторской „запиской“?.. Да и задумывались ли они над возможными для церкви последствиями своей „записки“? Нет, они не задумывались. Они „рубили с плеча“... В самом деле, – что теперь мыслят такие пастыри и архипастыри в возносимых ими церковных ектеньях: „о святейшем правительствующем Синоде“ („противо-каноническом“?!), и каково тут может быть настроение их молящейся паствы, – знакомой с их взглядом на синод?!

Об этом почему-то забыли.

* * *

Церковь Христова „живёт“ и, стало быть, растёт, растёт – поскольку растут понятия церковного стада и ширится его религиозно-нравственный кругозор. Из старинных норм своей жизни она вырастает, как из одежды, шитой на известный возраст. Одежду, из которой вырос человек, он или бросает, или силой натягивает её на себя, – и она неизбежно жмёт его и сама рвётся... Нечто подобное наблюдается теперь в жизни русской церкви в её отношении к канонам. Одни живут совсем без канона, другие силой „натягивают его на себя“. И то и другое одинаково ненормально. История свидетельствует, что Церковь в подобных случаях, „имея наставление от древности“, „преуспевала на лучшее“ и „всё устрояла к пользе порученных паств“ (6 вс. соб. пр. 12), не оставляя верующих под игом и „клятвой“ отжившего закона. Правда – „бяху обычаи в церквах бываемые, из них же онии забвени быша, инии отнюдь присташа, инии правила отсекоша“, читаем в Кормчей в толковании на 19 пр. Лаодикийского собора; но в канонических постановлениях „апостольских“, соборов вселенских и поместных есть такие правила, которые, хотя и потеряли теперь всякое жизненное значение, однако сами по себе не могут подлежать „забвению и престанию“; они должны быть равносильной властью или отменены или видоизменены, чтобы не отягощалась ими совесть церковных людей. В настоящем же состоянии нашей церкви есть нечто трагическое в смысле богословско-каноническом: ветхозаветный подзаконный человек, не могший исполнить „закона“, был под „клятвой законной“, ибо – „проклят всяк, иже не исполнит писанного“... Христос избавил нас от „клятвы законные, быв по нас клятва“. Свободные от „клятвы законной“ (закона Моисеева), мы едва ли не все теперь – под „клятвой канонической“. Спросят, каким это образом? А очень просто. „Законом познаётся грех“, и всех, для кого этот закон был обязателен, и кто всё же не мог исполнить его, он всех „заключал под клятву“, для всех таких он стал источником терзаний совести. Теперь: апостольскими, вселенских и поместных соборов правилами, известным образом нормирована христианская жизнь. Нарушителям этих правил определено „отлучение“, „анафема“. И вот в настоящее время подавляющее большинство нашего общества не только не исполняет этих правил, но признаёт излишним и считаться с ними; меньшинство же и хотело бы пребывать под их „игом“, но это для него, по условиям места и времени, более чем трудно (подвижников же, как известно, и всегда были только единицы), и оно, познавая свой грех против Церкви от „правила“ апостольского или соборного, терзается совестью и чувствует себя под клятвой. Вместо клятвы „законной“ мы – под клятвой „канонической“!.. С одной стороны, мы вспоминаем слова ап. Павла к Галатам: „аще обрежетеся, Христос вы ничтоже пользует“, а с другой, слышим прещения канонических правил: „аще кто“ не исполнит такого или иного постановления Церкви, то клирик „да будет извержен, а мирянин – отлучён“; отлучение же от Церкви на церковном языке – одно и то же, что погибель духовная, – „зане кроме Церкви Божия нигде же несть спасения“.

Об этом почему-то забыли.

* * *

В пояснение сказанного приведу несколько, взятых на пример, канонических правил, „пренебрегаемых“ теперь в нашем церковном обиходе, но, за неотменённостью их надлежащей властью, продолжающих быть для нас обязательными.

„Аще кто, епископ или пресвитер, или диакон, или иподиакон, или чтец, или певец, не постится во святую четыредесятницу перед пасхой, или в среду или в пяток, кроме препятствия от немощи телесные, да будет извержен. Аще же мирянин: да будет отлучён“ (69 пр. ап. ср. Лаодик. соб. пр. 50, пр. Петра Алекс. 15).

По этому правилу, теперь, едва ли половина клириков наших осталась бы не изверженной и одна тысячная мирян не отлучённой от церкви.

„Епископ или пресвитер, или диакон, игре и пьянству преданный, или да престанет, или да будет извержен“. „Иподиакон, или чтец, или певец подобное творящий, или да престанет, или да будет отлучён. Такожде и миряне“ (ап. пр. 42 и 43).

Кто теперь считается с этими правилами?

По 72 пр. 6 вс. собора брак православного или православной с еретиком или еретичкой возбранён; преступающие это правило подлежат отлучению. Когда и каким вселенским собором отменено это правило? а между тем теперь, как известно, нимало не обращается на него внимания, а за последнее время даже и последние стеснительные ограничения в этом отношении устранены. По 62 пр. 6 всел. собора, „всенародные женские плясания“. и „ношение личин комических, или сатирических, или трагических“ воспрещается с угрозой „дерзнувшим делать что-либо из вышесказанного“ „отлучением от общения церковного“. Когда и кем это правило вселенского собора отменено? Просмотрите применительно к этому правила 6 всел. соб. 66, карфагенского 18, 72.

„Вчинённым единожды в клир определено не вступать в мирской чин: иначе дерзнувших на сие и не возвращающихся с раскаянием к тому, что прежде избрали для Бога, предавать анафеме“ (4 всел. соб. пр. 7). За силой какого правила вселенского собора определение это не имеет теперь значения? А возбранённые св. канонами переходы клириков от одной церкви к другой в видах корыстолюбия (напр., 4 вс. соб. 5, 20 и др.), какими канонами отменены, раз теперь в этих самых видах переходят не только пастыри из прихода в приход, но иногда и архипастыри – из епархии в епархию?

Словом, канонических правил, „пренебрегаемых ныне“ в Церкви, столько, что их и не перечислить, так как во время оно ими нормировалась жизнь церковных людей и в разных мелочах. Например: „Епископы или клирики, украшающие себя светлыми и пышными одеждами, да исправляются; аще же в том пребудут, подвергать их епитимии; такожде и употребляющих благовонные масти“ (7 всел. соб. пр. 16). Вспомните разноцветные шёлковые и бархатные рясы наших пастырей и архипастырей...

„Кровь какого бы то ни было животного каким-либо искусством приуготовляющих в снедь и тако оную ядущих благорассмотрительно епитимии подвергаем. Аще убо кто отныне ясти будет кровь животного каким-либо образом: то клирик да будет извержен, а мирянин да будет отлучён“ (6 всел. соб· 67 пр.). Вспомните бифштекс „с кровью“ и „кровяную колбасу“!

„Никто из принадлежащих к священному клиру или из мирян отнюдь не должен вступить в содружество с иудеями, ни в болезнях призывать их, и врачевства приимать от них, ни в банях купно с ними мыться. Аще же кто дерзнёт сие творить, то клирик да будет извержен, а мирянин да будет отлучён“ (6 всел. соб. пр. 11). Тут уж и не знаешь, о чём вспомнить! На всякий случай вспомните: биржу, банки, „обожаемых“ артистов-евреев, еврейские издания, евреев докторов, к которым теперь обращаются не только миряне, но и иерархи, аптекарей и пр. и пр. и пр.

53 пр. Лаодик. собора: „Не подобает христианам, на браки ходящим, скакати или плясати“.

55 пр. того же собора: „Не подобает освященным, или причетникам, слагаяся делати пиршества, ни даже мирянам“.

Вспомните брачные балы православных со всевозможными танцами и „складчину“...

Само собой понятно, что „тонкие“ канонисты – одни из правил апостольских и соборных находят к нашему времени не относящимися, другие толкуют в ином, не совсем „безсомнительном“ смысле, и т. п.; но, к сожалению, ни в правилах апостольских, ни в соборных мы не встречаем постановления, чтобы с течением времени каноны их, согласно времени и месту, надлежало заменять толкованиями на них частных канонистов, хотя бы и начиная с 10 века. А потому – с того времени, как отцы 7-го вселенского собора изрекли: „будучи обязаны хранити все божественныя правила, мы должны такожде охраняти всеконечно неизменным и то...“ (11 пр.), и доныне все соборные и апостольские правила остаются для нас во всей силе обязательности, по неотменённости их равноправной властью, и, как таковые, заключили „под клятву“ если не всех нас во главе с пастырями, то почти всех.

Об этом почему-то забыли.

* * *

Проблески сознания, или влияния в области бессознательного, показанного обстоятельства в нашей церковной жизни проявились за последнее время в желании всероссийского собора и восстановления патриаршества. Глашатаи этого желанья, по-видимому, порешили в сердце своём: соберётся собор, изберёт патриарха, церковь получит чаемую свободу и станет „мир в костех наших“... Но этого „мира“ не будет. Более того, его и не должно быть. Причина тому очень давняя. И не в том она, что, как теперь очень часто слышится, голоса русской церкви, голоса соборного, не раздаётся уже 200 лет; нет, не в этом; а в том, что голоса вселенской православной церкви не слышится уже не 200, а свыше 1100 лет, т. е. со времени последнего 7 вселенского собора. Вот, думается, где причина и нашего канонического нестроения и разных, не всегда пристойных, компромиссов в нашей церковной жизни вообще и каждого из её членов в частности. Кто дерзнёт подумать, что в нашей православной христианской церкви может быть только семь вселенских соборов, когда на протяжении тысячелетия в ней может быть нужда в непогрешимом авторитете не раз, не два, не десять, а, быть может, тысячи раз? А такой непогрешимый вседостаточный авторитет и может иметь только вселенский собор, как единственный орган „Духа Утешителя, наставляющего на всяку истину“, обетованного и посланного Христом Его святой церкви в день Пятидесятницы! И ужели этот авторитет, – ужели сам „Дух истины“ с 787 г. обречён на молчание? Предполагать это было бы богохульством. В католической доктрине о папской непогрешимости была попытка объяснения такого молчания Святого Духа: будто бы в правление явно нечестивых пап (в роде Александра Боржиа) промыслом Божиим устрояется так, что не бывает в это время нужды в непогрешимом авторитете, но эта попытка встретила в богословской и церковно-исторической науке полное фиаско. Повторять подобное объяснение едва ли теперь кто решится. А тем не менее голоса вселенской Церкви, как органа „наставления Св. Духа“, не „раздаётся“ – вторая тысяча лет! Недавно одним из восточных патриархов был поднят в этом смысле вопрос, но у нас тогда этого вопроса точно убоялись и вместо вселенского собора предложили нечто небывалое в истории – вселенскую... переписку. Молчанию вселенского авторитета предложено было разрядиться в „отношениях“ со всеми их „вследствиями“...

Нам теперь и думается, что если суждено быть всероссийскому собору, и он соберётся, то едва ли не первым его делом станет вопрос о вселенском соборе. Думаем это, предполагая, что собор начнёт от „канонов“, т. е. от тех постановлений вселенской Церкви, по суду которых, едва ли не весь состав собора окажется состоящим из лиц, подлежащих – или извержению из сана, или отлучению от Церкви. А если этот собор составится еще из одних епископов-монахов, то и „камение возопиют“... Не будем касаться фактической стороны дела – вопроса о том, кого уж давно приуготовляют наши духовные академии в кандидаты на епископство в лице разных отставных офицеров, гимназистов, „смиренных“ юношей из семинарий и прочих неудачников, потерявших естественную надежду стать в жизни не ниже своих товарищей и потому давших, „кому следует“, „обет монашества“ в огнепальном чаянии архиерейства... Подержим пока „сор в избе“, хотя он, правду сказать, и не совсем безвреден для её воздуха... Коснёмся стороны канонической. Теперь у нас на здании епископата начертано: „немонах да не внидет“. А по каноническим правилам, монах-епископ – contradictio in adjecto. Для того, чтобы понять самопротиворечие монашеского епископства, достаточно вспомнить обеты монашеские и епископское служение. Вспомните из чина монашеского пострига троекратное „возьми ножницы и подаждь ми“, как символ полного отречения монаха от собственной воли, и затем... трепет перед архиереем-монахом целой епархии, а иногда и нескольких, с тысячами не-монахов пастырей... Вспомните отречение монаха от мира и служение епископа – нравственное руководствование им жизни тысячи пастырей и миллиона мирян!.. Берём эту мысль из канонических правил. Во 2 пр. „святого собора, бывшего во храме Премудрости слова Божия“, читаем: „хотя доныне некоторые архиереи, низшедшие в монашеский образ, усиливались пребывати в высоком служении архиерейства, и таковые действия оставляемы были без внимания: но сей святый и вселенский собор, ограничивая такое недосмотрение, и, возвращая сие вне порядка допущенное действие к церковным уставам, определил: аще который епископ, или кто иный архиерейского сана восхощет снити в монашеское житие… таковый впредь уже да не взыскует употребления архиерейского достоинства. Ибо обеты монашествующих содержат в себе долг повиновения и ученичества, а не учительства или начальствования: они обещаются не иных пасти, но пасомыми быти...“ По 4 пр. 4 всел. собора и 22 пр. 7-го вс. соб., монашествующие сохраняют безмолвие и, по 6 пр. Двукр. собора, не должны иметь собственности. А епископы, по самому своему служению, не должны быть безмолвными (1Тим.3:1–7,4:11–16 и др. 19 пр. 6 вс. соб. и др.) и могут иметь собственное имущество (Ап. пр. 40, 4 вс. соб. 22; 6 вс. соб. пр. 35; Ант. соб. пр. 24; Кир. алек. 2 пр. и др.). Таким образом, и самые архипастыри наши перед судом св. канонов могут почувствовать себя стеснительно. И в общем на соборе всероссийском, если там найдут нужным осведомиться о канонах, все, пожалуй, будут крепиться перед своей совестью, как „подклятвенные“, поскольку они издавна являлись и продолжают являться нарушителями постановлений вселенской Церкви, которые ею никогда не отменялись и которые для них по этому самому всегда были обязательными.

Нужно думать, что и для восточных православных церквей создалось теперь положение во многом такое же. Для католической церкви, где каноны создаются в уровень времени и обстоятельствам, где есть „непогрешимый“ папа и где состоялось уже более 20 вселенских соборов, нет, по крайней мере, внешне-канонического гнёта постановлений древнейшей церкви. А мы – чада православной кафолической Церкви – в другом положении: мы и доселе – „под канонами“ первых 8-ми веков, нами „пренебрегаемыми“, хотя для нас и обязательными, т. е. под их „клятвой“. Освободить нас от этой „клятвы“ может только власть, равносильная положившей „клятву“. А кому непонятно, как поднимается дух „освобождённого“, как радостно и продуктивно он работает и подвигается вперёд по пути своего совершенствования!

Итак, для умиротворения православной церкви; умиротворения всецелого, нужен не российский только собор, а нужна власть, полноправная пересмотреть все каноны, начиная с апостольских, – по примеру 6 всел. собора, видоизменившего в „преуспевании на лучшее“ даже апостольское постановление (12 пр. ср. 5 пр. ап. 1Тим.3:2–5); нужны авторитет и власть, правоспособные освободить нас от древних канонических оков и внести в настоящую удушливую нашу церковную атмосферу свежие струи своего здорового воздуха! Вот что нужно два врачевания наших церковных недугов и для успокоения нас, чад „святой, соборной и апостольской Церкви“, – нужен собор не всероссийский, а вселенский.

Об этом почему-то забыли.

Н. Гринякин

XXXII

Прошёл месяц со дня объявления великодушного гуманнейшего акта Царской воли, расширившего начала веротерпимости до пределов, о которых ещё так недавно не смел никто ни думать, ни говорить громко и открыто.

Высочайшим указом 17 апреля оправдалось предвещание Достоевского о том, что русские самодержцы могут дать с высоты трона такую свободу, которая удивит запад. Одна из таких свобод ныне единым мановением Самодержца осуществлена в России и ей, действительно, приятно удивился и запад, и Россия.

Конечно, свобода эта радостно взволновала всю так называемую интеллигентную либеральную и радикальную Россию и её представительницу – светскую печать того же направления.

Впрочем, здесь необходимо оговориться: печать наша вся без различия торжественно приветствовала вероисповедной закон 17 апреля, признавая, что „17 апреля блеснул, наконец, яркий свет религиозной свободы, открылась новая эра религиозной терпимости и свободы в пределах России“, – так писали либеральные „Русс. Вед.“. „Свет свободы широкими лучами озарил все иноверные Церкви и согласия в России, не коснулся, увы, лишь православной Церкви, она одна осталась в тени от этого праздничного света“, – говорит реакционный „Гражданин“. „Отныне день 17 апреля будет знаменательным, а Высочайший указ Правительствующему Сенату об укреплении начал веротерпимости поистине беспримерным“, – свидетельствуют клерикально-консервативные „Моск. Ведомости“.

В том же духе и тоне отозвался о вероисповедной свободе и духовный академический журнал „Церковн. Вестник“, который всегда был в духовной журналистике „передовым“, я в последнее время принял тон резко оппозиционный в отношении существующего церковного status quo.

„Высочайшее повеление 17 апреля о свободе исповедания, радостной воскресной песнью разнёсшейся во все концы далёкой России, – читаем в 17 № „Церк. Вестн.“, – отзовётся, несомненно (?), чувством нравственного удовлетворения (!) и в сердцах всех (?) православных людей. Пастырь Церкви обрадуется (?) этому закону, так как с этих пор снимается тяжёлое нарекание на Святую Церковь, которой её недруги обычно ставили в вину все недочёты государственной политики (?) в делах веры. Истинно православные люди не могут не приветствовать (?) этого закона, так как отменённая ныне политика полицейской опеки над совестью людской принесла, несомненно, только существенный вред церковной жизни... Утверждённое Высочайшей волей постановление комитета министров представляет ясно (?) и последовательно (?) проведённый принцип веротерпимости“ и т. д.

Мы поставили под знаки вопроса и удивления некоторые самоуверенные обобщения и рискованные утверждения почтенного органа столичной академии, так как от них слишком отдаёт доктринёрством кабинетных людей, так же мало знающих жизнь и людей, как и предмет, о котором писатели „Церк. Вестн.“ говорят так уверенно с высоты своего академического Олимпа. Впрочем, передовые строки своей радости и одобрения по поводу закона 17 апреля журнал сам же несколько ниже, в той же передовице, растворяет слезами справедливой скорби. Трактуя о грозящей православию опасности от изменившегося положения иноверия и русского диссидентства, с изданием закона 17 апреля, „Церк. Вестн.“ признаёт, что

„разница в положении иноверия и православия в настоящий момент слишком ощутительна, опасность расхищения православного стада слишком велика и жгуча. Свободная в своей внутренней жизни, одарённая (?) правами свободного выбора себе духовных руководителей, нестеснённая никакими формальностями в своей хозяйственной и административной деятельности, имеющая права юридического лица – иноверческая и особенно старообрядческая церковная община, несомненно, окажется более стойкой, близкой к жизни, более способной привлекать к себе прозелитов, чем современный, существующий только да бумаге (?), лишённый юридических прав православный народ“.

А если так, на каком же основании выше утверждал „Церк. Вестн.“, что и пастыри, и все истинно православные люди будто бы обрадуются новому закону о свободе вероисповеданий? Какая же может быть радость, особенно в сердцах пастырей, при великой и жгучей опасности расхищения их паствы! Так говорить, значит не знать настроения нашего пастырства и народа в их массе. А опасность, отмеченная „Церковным Вестником“, не мнимая, а действительная, сразу же дающая себя чувствовать. Немного прошло времени со дня 17 апреля, а сколько уже промелькнуло на столбцах газет случайных, но зловещих для пастырей сообщений, которые должны повергать в печаль и „истинно русских людей“, не потерявших живой веры в благодать и истину православия. Освободившись от сдерживающей фанатизм и грубое кощунство руки государственной власти, наши гордые и закоснелые диссиденты сразу же берутся за мобилизацию своих сил и средств для активной борьбы с господствующей православной Церковью и для расхищения её, для свержения с себя так или иначе неудобных религиозных и церковных стеснений. О старообрядцах сообщают, что у них уже состоялось собрание выборных старообрядческого общества, созванного для обсуждения вопроса о том, как должны быть использованы права, предоставленные Высочайшей властью старообрядческим обществам.

Большинство склонилось к тому, что знаменательный день признания свободы вероисповеданий должен быть увековечен не одним каким-нибудь памятником, в роде создания инвалидного дома, но заботой об усилении и укреплении старообрядчества, о развитии самодеятельности старообрядческих общин, усилением просветительной деятельности и разработкой ряда вопросов, до сего времени остававшихся в тени.

Петербургские старообрядцы, желая достойно ознаменовать незабвенный для них день 17 апреля, решили открыть приём пожертвований на постройку в центре столицы старообрядческого храма во имя святых, празднуемых 17 апреля, со школой для детей-старообрядцев при этом храме. изъявили желание принять материальное участие в этом деле многие лица.

За средствами, конечно, у раскольников дело не станет.

Предстоящим летом (в августе) в Нижнем решён съезд старообрядцев, имеющий целью обсудить свои религиозные нужды вследствие изменившихся обстоятельств с дарованием свободы исповедания.

Из Прибалтийского края целый ряд сообщений указывает, что там диссидентское движение не замедлило сказаться как в эстской, так и в латышской частях Лифляндской губ.

Как сообщает „Рижск. Вестн. “, к рижским пасторам уже являлись различные лица православного вероисповедания, требовавшие, в некоторых случаях даже демонстративно, присоединения их к лютеранству. Такого же рода желание было высказано крестьянами Юрьевского уезда.

В Риге, 23 апреля, на Гердеровской площади, около дома пастора лютеранской церкви, собралась толпа православных инородцев и демонстративно требовала немедленного присоединения к лютеранству. Пастор отклонил неуместную демонстрацию, заявив, что для присоединения требуется предварительная подготовка в знании веры. Из Екатеринославской губернии сообщают, что там в д. Орловке 21 апреля штундисты совершали своё, разрешённое указом 17 апреля, богослужение с такой вызывающей помпой, что непреминуло произойти столкновение молящихся сектантов с православным населением, окончившееся прискорбным случаем взаимного избиения и арестом.

Из Холмского края сообщают, что там люблинский католический епископ Янчевский, впервые после 30 лет, совершает объезд тех районов, где имеются упорствующие униаты, давно жаждущие отпасть от православия, в количестве сотен тысяч; и есть опасность, что множество храмов останется без прихожан и закроется. В половине мая имеет быть в г. Холме съезд местного православного духовенства под председательством архиепископа Иеронима. В Чите состоялся съезд бурят, – в заседаниях 29 и 30 апреля постановлено ходатайствовать о введении преподавания в начальных школах на монгольском языке, об уничтожении ограничения в приёме буддистов и шаманистов в учительские семинарии и институты, об увеличении числа казённых и общественных стипендий в учебных заведениях, о разрешении издавать газету на монгольском языке и о наименовании бурят буддистами, а не ламаитами; решено послать в Петербург, в комиссию по обсуждению вопросов исповедания, депутатов от мирян и духовных лиц просить о разрешении свободно печатать и выписывать из-за границы священные книги под цензурой хамбо-ламы; свободно пропускать на таможнях тибетские лекарства; представить большую независимость от администрации хамбо-ламе; открыть богослужение в буддийском дацане в Чите.

Но ведь это только первые цветики в расколо-сектантском и иноверном саду, первые колючие шипы на прекрасной (по существу) розе нового вероисповедного закона 17 апреля. Несомненно, есть пастыри, с лёгким сердцем и с не менее лёгкой мыслью встретившие ни для кого так не тягостный по своим последствиям, как именно для нашего духовенства – закон 17 апреля. Образцом такого легкомыслия может служить странное заявление священника в письме в редакцию газеты „Русь“. Вот это письмо, составляющее в своём роде знамение времени:

Объявлена веротерпимость и, как логический вывод отсюда, дана возможность лучшему, сильному своей внутренней мощью исповеданию привлекать к себе последователей. Но вот вопрос: имеет ли право то или другое исповедание открыто проявлять себя? В частности: имеют ли право русские христиане, не разрывая связи с православным славянским синодом, сохраняя братскую связь в вероучении со всеми христианами, образовать чисто-русскую общину христиан, устроить для себя в Петербурге или где-либо в другом месте храм, в котором бы совершалось богослужение на чисто русском языке, причём не в дословном переводе со славянского, а создавая то, которое бы соответствовало лучшему выражению религиозного чувства, привлекая для этого лучшие свои силы, таланты: литературные, художественные, музыкальные, давая священнослужителям простор импровизации не только в деле проповедания, но и в молитве – по примеру апостолов, чтобы богослужение не носило механического, грамофонного характера? Одним словом, имеют ли право русские люди молиться на своём родном языке, как молятся японцы, грузины, эсты, якуты? имеют ли право создать новый обряд, как дано право единоверцам сохранять старый? не учиняя раскола, не впадая в сектантство, имеют ли право выбрать из своей среды священнослужителей, которые бы выразили желание и согласие служить русскому делу, получив санкцию от синода?

Здравый смысл говорит, что всё это не только можно, но должно быть. Пусть те, кому дорог славянский язык, остаются при славянских церквах, но кому не в мочь, отчего бы им не позволить сделать то, к чему лежит их душа. Пусть была бы такая одна церковь на первое время, пусть был бы один русский приход из желающих, к которому примкнула бы интеллигенция, оценившая бы такое святое начало. Но что можно и должно, как логический вывод, бывает при известных условиях «нельзя» в действительности! Хотелось бы знать положительное мнение и ответы на поставленный вопрос. Ведь от него зависит многое: раскол и сектантство могут вырости, могут и совсем пропасть, ибо будет тогда едино стадо и Един Пастырь – Христос.

(„Русь“, № 116).

Что же касается „истинно русских“ людей, то напрасно Академический журнал ручается за всеобщую радость. Если почтенный орган имеет в виду подлинных истинно русских людей, сынов глубоко и живо-верующих в свою православную Церковь, которые обретаются в народной среде, то он очень ошибается, думая по вышеизложенному в его передовице; мы близко знаем психологию и логику этой среды и получаем по этому поводу сведения совсем нерадостные. Все наши, например, корреспонденты – люди разных профессий и положений в Церкви и обществе – свидетельствуют в одном тоне, что вероисповедный закон 17 апреля, будучи по принципам, по благим целям и высоко-христианским побуждениям истинно благочестивого нашего Монарха – событием светлым, радостным, однако в душе ни у кого не порождает полной радости, не даёт довлеющего удовлетворения, а, наоборот, – чувствуется какая-то тоска, давящая на мозг и сердце, и это чувство не у одних православных, а тоже и у верующих вдумчивых старообрядцев. У последних есть на это свои причины, о них мы скажем ниже. Что касается православных, то объясняется это отчасти слишком крутым и быстрым, а может быть и преждевременным поворотом в вероисповедной политике нашего государства, отчасти неподготовленностью почвы в православной массе и в диссидентстве нашем к восприятию и уразумению закона, а также и благоговейным уважением к прежним авторитетам церковным и государственным, которые создали действовавшую доселе политику, как, например, м. Платон-Левшин, м. Филарет-Дроздов, м. Григорий и целая плеяда государственных людей, заканчивая К.П. Победоносцевым, не принимавшим участия в совещании и наоборот – недоверием к авторитетности лиц, подготовивших вероисповедную реформу, проведённую с необычной у нас поспешностью, проведённую к тому же не в установленном для закона порядке – Высочайшим докладом, а не через Государственный Совет. Когда таким путём было проведено Высочайше утверждённое в 1894 г. постановление Комитета Министров, то сколько было по этому поводу газетных воплей! Что таково именно настроение православных людей, приведём для доказательства одно из писем к нам человека просвещённого (из купеческой среды), обладающего счастьем глубокой и сознательной веры, выстраданной им путём долгого блуждания по дебрям раскола. Вот оно:

„С болью в сердце, в угнетённом состоянии духа, пишу вам это письмо. Можно ли было помыслить несколько лет тому назад, чтобы над нашей страдающей церковью стряслась такая беда, как последние узаконения о вероисповедной свободе. Появление этого закона во время внутренней злой смуты ещё усугубляет печаль людей, любящих свою мать – церковь, которой нанесено тяжёлое оскорбление.

Если бы вы знали, какие ужасы здесь у нас, в посаде Воронке, приходят в голову верующих людей! По поводу последних узаконений о вере спрашивают: уж, не уклонилось ли большинство наших иерархов в нечестивое масонство, иначе – говорят – как могли они дать своё согласие на такие мнения, которые явно против церкви и не каноничны, или – почему теперь не слышно протестующего голоса архипастырей в защиту Церкви и своих пасомых против государственного узаконения, нанёсшего православию великий ущерб. Неужели прежние великие святители были малого ума и чёрствого сердца? Получив № 6 „Миссионерск. Обозр.“, я думал: вот прочту вашу статейку „Со скрижалей сердца“ и отведу душу. Развернул таковую и, к прискорбию моему, ничего не нашёл в ней отрадного, и вы, В. Μ., положили на уста свои молчание, следуете по стопам молчащих архипастырей и пастырей! Что ж, может быть так и следует, молчание ведь золото, да и покойнее.

Разъясните, Бога ради, нам, недоумевающим, поскорее хоть вот этот вопрос: в силу последнего закона, все ли обязаны называть австрийцев и последователей прочих согласий старообрядцами, а не раскольниками? Как наши архипастыри, пастыри и церковные учреждения отныне будут именовать отщепенцев от Церкви – раскольниками или старообрядцами? Если раскольники – старообрядцы, то кто же мы-то православные? Ведь кто-нибудь в этой вековой распре да учинил же раскол со вселенской церковью. Разве именование „раскольник“ сочинено для оскорбления отколовшихся по обрядовым заблуждениям от единства с истинной Церковью, ведь термин этот, как известно, принадлежит творчеству вселенского учителя св. Василия Великого, принят в обдержное употребление вселенским собором. Нашему скудоумию кажется, что его может отменить никто другой, а только вселенский собор.

А если я, следуя закону церкви нашей и по убеждению моей религиозной совести, буду именовать по-прежнему заблудших моих единокровных (я ведь сам, как знаете, коснел в расколе) раскольниками, а не старообрядцами, то могу ли я подлежать гражданскому суду и наказанию? Наверное, раскольники теперь нас, православных, за этот термин, как признанный „оскорбительным“, будут привлекать к суду. А также и ещё спросить желаю вас о смешанных браках, разрешённых гражданским законом с раскольниками и сектантами, без присоединения последних? Но ведь это разрешение противно опять-таки канонам вселенских соборов. И как не принято в рассуждение, что ведь старообрядческие попы, или настоятели, как их называет новый закон, ни за что не будут ни венчать, ни выдавать свидетельств метрических своим, желающим жениться или выходить замуж за православного, ибо это вопреки канонам, а на этот счёт староверы, к их похвале, тверды и неуклонны. Следовательно, наши, желающие брачиться, при теперешней свободе, должны будут переходить в раскол. Новый способ совращения. Всё это камнем ложится на сердце, и мутит совесть нашу. Разъясните хотя бы письменно.

С совершенным почтением К.“.

Так мрачно настроены и скорбно чувствуют себя верующие истинно русские люди.

Что же касается вдумчивых старообрядцев, то у них, после первых порывов вполне естественного и понятного восторга и умиления, уже и теперь можно подметить душевную неудовлетворительность.

К слову заметить, восторгу этому много споспешествовала высочайшая депутация, посланная, как известно, для присутствования при распечатании рогожских алтарей: сиятельные депутаты пожелали подчеркнуть своё отменное внимание к старообрядчеству тем, что с представителем местной власти градоначальником Волковым, вместо Успенского собора, изволили присутствовать на пасхальном богослужении в старообрядческом Рогожском храме. Любезность, достойная запечатления даже на скрижалях истории!

Академические писатели восхищаются ясностью и последовательностью вероисповедного закона 17 апреля, а вот старообрядцы, наоборот, недовольны его непоследовательностью. На днях нас посетили два секретаря „старообрядческих архиереев“ – московского Иоанна Картушина и петербургского Виталия. По их словам „старообрядцы очень огорчены именно непоследовательностью закона 17 апреля, который дал то, чего никто и никогда не просил, и отнял то, что доселе составляло неприкосновенность и привилегию; давая свободу богослужебного культа, новый закон, вопреки нашему желанию, требоисправителей наших выделил в особое духовное сословие, взял его под государственный учёт, дав права по воинской повинности, но этим мы не можем воспользоваться, так как у нас ранее 25 лет никого в духовный чин не посвящают; он возложил обязанности на наших духовных лиц, как, например, ведение метрик, которые, по нашему ходатайству, должна вести община, а иерархические титулы, свободно существовавшие у нас и уже укоренившиеся, со времени существования Белокриницкой иерархии, а главное – соответственные церковным законам и правилам, заменил, как бы в насмешку, новым произвольным названием каких-то „настоятелей и наставников“. Наши священнослужители не могут называться „настоятелями“ раз у нас трёхчинная иерархия, и духовенство наше получает иерархическое посвящение в саны епископа, иерея и диакона. Если признаёт закон правоспособность к совершению всех обрядов и таинств за нашими духовными лицами, то он должен признать и принадлежащие им титулы. Если ещё старообрядческие священники, по примеру православных, могут в официальных документах титуловаться „настоятелями“, то как же называться епископу, диакону? Вы знаете, когда в официальных документах наши духовные лица станут именоваться несоответствующим, носимому сану, именем, то, ведь, это равносильно отречению от своего сана и по канонам таковые должны быть извержены. Вы сами понимаете хорошо, что мы не можем на этом успокоиться и будем вновь беспокоить правительственную власть распутать этот узел. Смешанных браков мы тоже не просили, и мы венчать такие браки не станем вопреки канонам церковным“...

Таков отзыв о законе 17 апреля упомянутых выше представителей старообрядчества. Как видите, и здесь нет радости и удовлетворения. Старообрядчество считает, что оно с высоты трона признано истинно русским, надёжным, благочестивым, а между тем закон 17 апреля уравнивает его в правах и привилегиях с еретиками сектантами, среди которых есть такие изуверы, которым не дали бы и в Америке полноты ни религиозных, ни гражданских прав. Таковы, например, малеванцы, с их бреднями о пришедшем в плоти Христе Спасителе в лице Малеванного, с их нервно-психопатическим культом, иеговисты, – эти религиозные анархисты, ноховцы – с их безумной в духе пугачёвщины проповедью о царствующем Государе; а гнусные хлысты, мормоны, – неужели и они получают по закону 17 апреля все права неограниченной религиозной свободы, наряду со старообрядцами? Да и в недрах беспоповского раскола есть такие толки, которые не лучше американских мормонов, не терпимых ни в одном благоустроенном государстве. По букве и духу нового закона права всех сектантов одинаковы.

Более всего коробит старообрядцев то, что требоисправители их или „настоятели“, по закону 17 апреля, утверждаются в должностях правительственной властью, которая даёт разрешение и на монашеский постриг, соединённый с переменой мирского имени, а также запрещение надевать священническое облачение при совершении частных треб. „По закону 17 апреля, наши общины и духовные лица теряют прежнюю свободу своего положения и действий и подпадают под ферулу цезаре-папизма, которую стремится сбросить с себя и ваша господствующая Церковь... Особое совещание С. Ю. Витте поставило нам западню: дав целый стакан сладкой запивки, преподнесло старообрядчеству ядовитую пилюлю, но мы её не проглотим, – вот летом соберётся всероссийский съезд представителей старообрядчества и мы снова будем ходатайствовать, пока не достигнем того, чего мы желали и добивались, – полное-то удовлетворение вместо нас получила штунда и другие зловредные „еретики“, – так рассуждают в мире поповского старообрядчества. Отсюда, полагаем ясно, что закон 17 апреля не только не даёт полной радости старообрядчеству, но смущает его паче прежнего. Под впечатлением милостивой Высочайшей телеграммы по поводу распечатания рогожских алтарей, старообрядцы серьёзно уповают на всероссийский церковный собор, перед которым намерены возбудить вопрос о снятии клятв и признании Белокриницкой иерархии.

А propos, заметим, что православной миссии и нашим расколоведам следует теперь же заняться выяснением великого вопроса о примирении враждующих против Церкви братьев старообрядцев, хотя бы той их части, которая менее других согласий удалилась от единства веры с общерусской семьёй. По нашему крайнему разумению, старообрядцам более нечего искать у правительства, оно им дало больше того, что могло дать, не нарушая законов Церкви, – теперь им надо искать милостей у Церкви православной, господствующей. Об этом побеседуем в другой раз. Теперь посмотрим – у кого же та радость на сердце, которую усмотрела либеральная печать по поводу 17 апреля. Может быть у так называемой „ищущей“ интеллигенции?

Нисколько! Как выясняется ныне, закон 17 апреля не удовлетворяет и антицерковную „либеральную интеллигенцию“, так настойчиво и усердно работавшую в печати и обществе против Церкви и в пользу религиозной свободы. Вот как меланхолически рассуждает один из передовых глашатаев этой свободы, поседелый в литературных боях за интересы старообрядчества и сектантства, по поводу дарованной 17 апреля религиозной свободы, – г. Пругавин в № 17 „Права“:

„Это не полная веротерпимость, не полная свобода совести, как слишком опрометчиво провозгласили было впопыхах некоторые газеты – русские и иностранные. Это не та свобода, которой давным-давно уже пользуются все культурные страны. Несомненно, что это и не та свобода совести, которая стояла на нашем знамени, о которой мы мечтали, и которой так страстно добивались лучшие (?) люди общества и народа в течение долгих-долгих лет путём упорной жестокой борьбы, поглотившей бесчисленное количество жертв“.

Итак, и в этом лагере разочарование и неудовольствие...

Старообрядцы правы, говоря, что полное торжество закон 17 апреля дал одному только сектантству, и действительно, – протестантская космополитическая штунда не имела ничего, даже прав на свободное отправление своего богослужения, и вдруг сразу же получила религиозные и гражданские права наравне не только с старообрядчеством, но и с инославными исповеданиями. В штунду отныне свободно может переходить всякий из любого вероисповедания, по достижении совершеннолетия, штунда получила права на сооружение „сектантских молитвенных домов, скитов, приобрела „духовное сословие“ – „настоятелей и наставников“, которые будут утверждаться в должностях губернаторами, освобождаться от воинской повинности... Из сельских писарей у штундистов бывали „пресвитеры“, но не диво, если теперь потянутся к этому ремеслу и волостные старшины и старосты и будут фигурировать в роли „сектантских настоятелей“, – ведь это будет положение самое почётнейшее, которое только возможно для простого мужичка, да и весьма выгодное. Освобождённые законом 17 апреля от многолетнего тяжёлого гнёта правительственных ограничительных мероприятий, штундовые гордые и фанатизированные главари широко развернут свою пропаганду и не на счёт только одного православия, а и на счёт всего окружающего очаг секты населения, будут ли тут раскольники или католики, или даже сами родоначальники секты немцы-лютеране. В своих ходатайствах на имя председателя комитета министров, С. Ю. Витте, сектанты, называвшие себя русскими баптистами или же „евангельскими христианами“, а по общеобдержному наименованию штундисты – решительно заявляли о своём прозелитизме, как основном догмате секты, утверждая, что „евангелики не могут не проповедовать содержимого ими вероучения, а потому просили отменить Законы и наказания, ограничивающие пропаганду и распространение каких бы то ни было религиозных учений. При этом доказывалось, что, при посредстве сектантства, проповедь Евангелия охватит широкими кругами православную Россию, коснеющую в бездушном поклонении обрядам (да, так и сказано!), эта евангелизация возбудит энергию православного духовенства к проповеди Евангелия и таким образом будет... двойная польза для отечества“. Так откровенно аргументировали ходатаи штунды свои петиции о даровании свободы сектантам. Некоторые петиции были написаны тонко, горячо и изящно, в духе адвокатского красноречия, но некоторые апологии штунды, как, напр., записка г-жи Ясевич-Бородаевской, уж через чур аляповато; были и такие, которые сплошь уснащены бабскими сплетнями, сектантской клеветой, кляузами и инсинуациями по адресу духовенства и местных властей, и церковных деятелей (в том числе, конечно, не забыт ваш покорный слуга). При чтении подобных памфлетов, становилось обидно, что государственным людям преподнесён какой-то дилетантский суррогат добровольцев, вместо научных и беспристрастных трудов компетентных исследователей.

Как это ни странно, но впервые в истории нашей церкви вероисповедная Законодательная реформа совершилась без сношения с Св. Синодом и без участия наших учёных богословов, профессоров и сектоведов, – их мнения и отзыва никто не спрашивал. В то время, когда, помимо агитации в печати, в особое совещание комитета министров, как из рога изобилия, сыпались записки, доклады и проекты на тему дарований свободы совести, от разных непрошенных радетелей и опекунов расколо-сектантства, наши архипастыри, пастыри, учёные богословы, профессора и миссионеры хранили молчание, по обычаю ожидая запросов, а их и не последовало. Напрасно наш корреспондент зазирает и обвиняет иерархов, – они здесь не причём, их мнения и отзыва никто не спрашивал и они его не высказали; правда, в совещании были представители из духовного ведомства, в лице митрополита Антония и бывшего товарища обер-прокурора Св. Синода В. К. Саблера, но они присутствовали не по особому полномочию и назначению от лица всей церкви, а как призванные наряду с другими членами совещания: Μ. Антоний по Высочайшему изволению и В. К. Саблер по должности, в качестве заместителя обер-прокурора. Каково бы ни было их мнение, оно терялось и растворялось, при голосовании, в массе большинства голосов в пользу решений, совсем не совпадавших с интересами Церкви и с её канонами и законами, совсем, конечно, необязательными для блюстителей государственных интересов, да и едва ли известными им. Да Высочайшим указом и журналами комитетского совещания намечено к особой разработке столько деталей, что ещё завершительное суждение по вероисповедному вопросу принадлежит особой комиссии и Государственному совету, мнения и постановления которого пойдут вновь на Высочайшее воззрение. Из истории вероисповедного вопроса в России видно, что не раз правительство устанавливало самое гуманное отношение к диссидентам, как напр., упразднялось из употребления слово „раскольник“ и проч. и затем сама жизнь, фанатическая неверотерпимость к православному населению со стороны диссидентов, оскорбительное заносчивое отношение к господствующей Церкви – вынуждали на новые, обратные меры ограничения и стеснения в отношении диссидентов. Так, гуманные меры Александра I-го, когда и скопцы были в большой чести и при полной свободе, сменили Николаевские суровые для отщепенцев времена.

Нашим диссидентам, Высочайше призванным к религиозно-свободной жизни в духе мира и любви, нужно не забываться, не зарываться в сеянии своих религиозных плевел в подрыв и на разрушение православной Церкви и твёрдо памятовать, что наш гуманнейший Монарх даровал вероисповедную свободу, „уповая, что она послужит к вящшему возвеличению святой православной Церкви, в общении с которой Государь неизменно почерпает для Себя отраду и обновление“, как сказано в Высочайшем указе 17 апреля. Милующая ныне Царская десница может быть завтра грозной, карающей в отношении творящих беззакония и насилие над совестью православного народа. Нашим диссидентам нужно слишком бережно относиться к чувству веры православного народа, который ревниво во все века и времена охранял православие и не даст в обиду и ныне неприкосновенности св. Матери-Церкви. Из этой же истории мы научаемся, что как только власть устраняла свою руку от опеки и охраны господствующей Церкви и веры, так сейчас же возвышалась народная ревность об охране этой веры, к прискорбию, ревность эта всегда выражается у массы в дикой форме саморасправы с оскорбителями и кощунниками.

Примеры на глазах в той же Орловке или в Симферополе, где пасхальный погром вызван был диким кощунством еврея над православной иконой. И последняя лесть будет горше первой. Мудрые да разумеют, sapienti sat!..

Возвращаясь снова к штунде, мы должны сказать, что и среди её последователей слышится некое недовольство на новое законодательство. Дело в том, что ходатаи штунды в своих петициях писали, что принятое название „штунда“ якобы оскорбительно для „евангельских христиан“ и не оправдывается-де ни историей, ни существом содержимого сектою вероучения; а потому просили закрепить за всеми сектантами одно название „евангельские христиане“. Однако это домогательство – слишком смелое и рискованное, если не сказать больше, – как видно из актов особого совещания, оставлено без внимания, и имя „штунда“ узаконяется за „евангельскими христианами“, так что раскольники в этом случае оказались счастливее штундистов, закрепив ныне за собой именование „старообрядцев“.

Кстати здесь же ответим и на запрос нашего корреспондента, изложенный в вышеприведённом письме, относительно того, не ответит ли он по суду, если будет называть бывших своих единоверцев по-прежнему „раскольниками“, а не по-новому – „старообрядцами“.

По нашему разумению, название „старообрядец“ узаконено для гражданских официальных сношений и актов: конечно, Высочайшее повеление – это обязательно в таковых же случаях и для церковных властей и учреждений. Но в тоже время термин „раскол“ и „раскольник“ всегда неизменно останется в употреблении, как церковно-канонический, научный и литературный. Никакой суд не в праве никого заставить не употреблять этого исторического совершенно точного наименования, никогда никем, кроме самих раскольников, не считавшегося оскорбительным. И это было бы уже насилием над личностью во имя свободы совести.

Может быть, в ваших, г. К, дебрях старообрядцы настолько дики, что и потащат вас в суд за это слово, – что, конечно, составит в своём роде незаезженную бытовую картинку, но, конечно, судьи-то у вас – народ просвещённый – разберут в чём дело, и бояться вам особенно нечего. А с другой стороны, зачем вам соблазнять „немощствующую совесть“ братьев своих, называя их „раскольниками“; не нравится им это слово „раскольник“, – ну и Бог с ними, ради мира во Христе, не дразните зверя страстей, – называйте „старообрядец“.

Знаем, что наша беседа будет незаконченной, если мы оставим без ответа вопрос об отношении нового закона к миссии и наоборот.

Существуют кривотолки и даже среди пастырства, что будто бы закон о религиозной свободе в самом своём принципе упраздняет миссию. По этому поводу некоторые миссионеры получают даже от мягкосердечных мыслителей соболезнования... Если такая превратная точка зрения, не дай Бог, будет усвоена духовенством относительно своей пастырской миссии, в деле ограждения пасомых от совращения в пагубные ереси и отражения пропаганды лжеучений, которая несомненно будет ныне назойливой и коварной, – и если архипастыри наши теперь же самым серьёзным образом не возьмутся за должную организацию и упорядочение епархиальной и приходских миссий, – то православию и „сим малым” грозит великое бедствие. Закон 17 апреля не упраздняет, а воскрешает, обновляет забытое, заброшенное, пренебреженное в нашей Церкви в течение веков, великое и святое дело миссии. С применением закона 17 апр. только и начинается настоящее миссионерское делание, подлинное духовное воинствование в открытом равном бою. Обвинение основательное доселе, что миссионеры и пастыри воинствовали против врагов православия из-за спины гражданской власти, опираясь на прочную и надёжную цитадель правительственного грозного закона о преступлениях против веры и Церкви, теперь отпадает; вековая охрана снята 17 апреля. Теперь пожалуйте, выступайте, отцы и братия, в открытое поле словесной духовной брани с равноправным врагом. И что ж, неужели пастырство и миссионерство великой господствующей истинной Церкви не примет этого исторического вызова, спрячется в своих ложементах, оставит без своей церковной охраны паству, верующую только одним сердцем, но не могущую исповедовать своей веры „усты“, – сознательно и твёрдо отстаивать „своего упования“?! Это было бы поистине непротивлением злу! Мы уже писали и теперь повторим, что закон 17 апр. застаёт миссию нашу в весьма слабом состоянии со стороны организации её, численного состава деятелей, доселе самых бесправных в ведомстве лиц, – со стороны нашего научного, полемического и литературного вооружения, – и, наконец, со стороны полной неподготовленности и беспечности рядовых миссионеров, – пастырей Церкви.

Ни в одном христианском духовенстве вы не встретите, как в нашем, этой прямо исключительной беспечности на счёт миссионерского делания и прозелитизма своей веры: культивирован ли этот вредный для миссии Церкви характер души и деятельности нашего пастырства на почве глубокой веры в самостоятельную силу истины православия, или на почве исторически сложившегося сознания господствующего, привилегированного положения православия, или же на почве строгой правительственной опеки св. неприкосновенности нашей Церкви? Вероятно, все эти причины имели своё влияние на воспитание у нас этой черты религиозного квиетизма и миссионерской неправоспособности; не только в духовенстве, но и в народе, который глубоко набожен, чувства прозелитизма нет, а потому души православных так легко завоёвывают более прозелитивные верующие христиане, как протестанты, баптисты и всякие вообще сектанты.

Можно с уверенностью сказать, что никогда в истории нашей Церкви не могли быть так многоценны и важны миссионеры и миссионерские знания и опытность, как в эту переходную эру вероисповедного перелома. Миссия безотлагательно должна быть реорганизована и надлежаще устроена, как в своём центре, так и в своих перифериях.

Русской Церкви теперь не обойтись без такого учреждения, как католическое Propaganda fidei и без такой сети, как заграничные миссионерские трактатные общества, которыми покрыта вся лютеранская Церковь. Вот когда воистину приспело время поднять из-под спуда канцелярского архива отложенный проект Казанского миссионерского съезда об учреждении „всероссийского миссионерского общества борьбы за православие”. Нужно мобилизовать миссионерские силы. Как ни странно, но у нас все миссионеры – кустари своего дела, и только. Многое и другое нужно предпринять, не исключая нового всероссийского миссионерского съезда.

Словом, нужно не унывать и не на одного только всемогущего Господа Бога уповать, а свои силы пробуждать от сна и вековой дремоты, нужно действовать в духе мира, любви и кротости, но твёрдо и неотступно, не склоняя знамя родного православия ни на десно, ни на шуюю.

В заключение несколько слов к вопросу об отношении миссии к новому положению дела, созданному вероисповедным законом 17 апреля.

Прежде всего не только несправедливы, но и прямо бессовестны те газетные заявления, будто бы миссионеры – ненавистники свободы совести и гонители расколо-сектантства, сторонники мер правительственных репрессий в борьбе с заблудшими, союзники полиции и жандармов и проч. и проч.

Конечно, состав деятелей миссии слишком разнообразен, в нём всегда преобладали начетчики – простецы из обращённых, которые, пережив в расколе сами гнёт правительственных репрессий, сливаются с народом в обычном взгляде на отпадение от церкви и разноверие, как на грех и преступление, что только страхом надо спасать.

Можем смело утверждать, что никто в церкви, – ниже сами архипастыри, – так ясно не предусматривал неизбежности наступления такого именно положения дела, какое создалось ныне в нашей Церкви в силу вероисповедного закона 17 апреля. Вследствие чего миссия, сколько от неё могло зависеть, преодолевая всякие препятствия, стремилась подготовлять почву в мировоззрении и просветительной деятельности приходского духовенства и народа для перехода к свободе и веротерпимости в отношении диссидентов от действовавшего в течение веков в борьбе с расколо-сектантством режима, который, действительно, более уповал и опирался на меры гражданских ограничений и репрессий, чем на меч духовный, на слово убеждения. Никто так не мог яснее на опыте видеть и понимать, что „полицейские меры – не наши меры“, что раскол и секты – духовная болезнь, а последняя может излечиться только однородными мерами духовного воздействия на душу и сердце заблудших, как наша миссия. Исключительно благодаря инициативе миссионеров в жизнь Церкви за последние 10 лет были введены миссионерские съезды и курсы с целью миссионерской подготовки приходского духовенства и лучших приходских сил из среды верующих мирян к духовной борьбе, вне союза с полицией, на почве убеждения в духе мира и снисхождения к заблуждающимся. Съезды эти внесли огромное духовное оживление и обновление в среду духовенства, явившись могучими проводниками в сознание духовенства и верующих мирян истинных понятий и начал веротерпимости, новой школой для изучения методов духовного действования на совесть отпадших; в среде общества съезды возбуждали живой интерес к никому дотоле неведомому расколо-сектантскому миру и к делу миссии. Но нравы исправляются, а поколения перевоспитываются не скоро: к сожалению, мера эта не везде находила должную поддержку у епархиальных и вообще духовных властей, а потому не получила того развития, какого была достойна по своему высокому и незаменимому назначению.

Первое предвестие о висевшем в воздухе, назревавшем в высших и правительственных сферах вопросе о свободе совести раздалось на миссионерском съезде в Орле в известном, наделавшем тогда много шуму, докладе Μ. А. Стаховича. Достойно внимания, что тогда, 4 года назад, почтенный докладчик формулировал пределы желательной для России веротерпимости в той именно норме и форме, в каких она вылилась в законе 17 апреля, между тем Стахович, в период законодательной работы правительственных сфер над данным вопросом, был вдали от центра, – на кровавых полях Манчжурии.

Известно, как неблагоприятно был тогда принят доклад Стаховича в высших административных сферах, в обществе и печати. Инцидент этот наделал много неприятных тревог местным светским и духовным деятелям. А теперь, оказывается, чуткий Μ. А. Стахович хорошо знал, что говорил и делал; очевидно, уже тогда существовало где-то и у кого-то хорошо обдуманное, определённое решение этого огромного вопроса, успевшее быстро вылиться в форму закона. Μ. А., как человек смелый, явился лишь глашатаем того, о чём другие предпочитали до поры до времени молчать. Отсюда возникает любопытный вопрос, жизнь ли сама выдвинула и уже давно предрешила вероисповедный вопрос, как назревшую необходимость, или же люди известного направления навязали его жизни, мало справляясь и считаясь с нуждами и действительным положением вещей?

Есть ли закон 17 апреля плод живой веры в непреоборимую внутреннюю силу истины православия, которое не нуждается ни в какой внешней охране, и результат твёрдой надежды, что господство православной Церкви будет держаться помимо всякого государственного воздействия, – на плечах одного церковного воинства (о, если бы они были могучи!), или же закон 17 апреля являет собой ту эволюцию религиозного сознания в русской жизни и мысли, путём которой шли западные государства и дошли наконец во Франции до комбизма? Не знаменует ли, наоборот, закон 17 апреля падения живой веры в истину и спасительность православия? Не указывает ли на развитие того индифферентизма относительно религии, плодом которого является всюду безразличие к торжеству истины и введение всеобщей равноправности в государстве всех исповеданий и церквей? Вот тяжкие вопросы, которые не дают верующей душе покоя и радости, не смотря на всю принципиальную высокую гуманность закона 17 апреля.

Вся верующая Россия в этой своей скорби утешает себя уверенностью, что глубоко-набожный, благочестивый Монарх наш Высочайше утвердил этот законодательный труд особого совещания в силу высоко-христианского своего идеализма и гуманизма, ради вящшего возвеличения православной веры, в благородной уверенности, что все подданные его, без различия вер и исповеданий, сыновне откликнутся на Царский призыв к миру и любви во Христе и братстве.

К этому должна и миссия призывать и направлять сердца и православных, и отщепенцев, и иноверцев.

Миссия свой взгляд на свободу совести и веротерпимость уже раз высказала на Орловском съезде по поводу доклада Μ.А. Стаховича.

Думаем, что взгляд этот за 4 года мало изменился.

Там были представителями миссионерства почти все наличные его силы, из них один член съезда ныне уже епископ – Алексий Дородницын; среди дебатировавших этот сложный вопрос были и „добровольцы“ Церкви, как Тернавцев и Новоселов, люди совсем другого воспитания и лагеря. И однако все тогда отнеслись отрицательно к предложению доклада, ради той широты пределов свободы совести, которую Μ. А. предначертал тогда для будущего, ныне уже состоявшегося, закона.

Соглашаясь с докладчиком по существу и приветствуя в принципе свободу совести и веротерпимости, миссионеры тогда главное возражение своё поставляли в том, что низкий уровень состояния религиозного и нравственно-просветительного развития православного населения и расколо-сектантского мира далеко не соответствует тем правам, какие адептам даёт полная и безусловная свобода совести.

Свобода совести применима, хороша и радостна там и в тех случаях, когда переход от одной веры в другую совершается по свободному же убеждению совести, а не по насилию через угрозы и подкуп. Между тем в России таковы именно социальные и экономические условия жизни народа, что отпадения от господствующей церкви „сих малых“, которых доселе ограждал от совращения закон, – происходят по побуждениям низменным, житейским, экономическим и другим, ничего общего с свободой совести не имеющим.

Русские православные батраки перенимают от немцев штунду по материальной и нравственной зависимости; в большинстве случаев, чтобы легче жилось и не голодать в пост на хлебе и воде, раз не хочет православный есть скормного; бедняк-горемыка идёт к баптистам потому, что они имеют кассу взаимопомощи и справят ему и лошадёнку и сапоги, и коровёнку. На мануфактурной фабрике богача-раскольника православный никогда не получит должности десятника или мастера. Немецкие бароны не дадут аренды и всячески прижмут православного, ксёндзы и оо. иезуиты имеют свои могучие меры и средства угнетать совесть верующего и завоёвывать души „неправославных”... Закон, напр., оставляет беззащитными „сих малых“. А тут надо ещё принять во внимание и фанатизм и прозелитизм всех диссидентов и иноверцев, смотрящих гордо и свысока на православную массу, врывающихся с своим кощунством разрушительным в самое святое святых народного мировоззрения и верующего сердца.

Прежде надо просветить народ, устранить, по возможности, условия духовного насилия и гнёта, тяготеющие над православным народом, тогда и раздавать свободу, устранять законы ограждения. Таково мнение миссии. Мы убедились, при 20 летних наблюдениях наших над народными диссидентами, что не найдётся, в среде совращённых из народа, и 3–5% сознательно, по убеждению, отпадших от православия.

А наше общество? Оно если менее невежественно в вопросах веры, чем народ, за то более индифферентно. Сознательно твёрдо и убеждённо верующих едва ли найдётся и здесь более тех же 3–5%. И вот, если современному православному молодому человеку из университетских вздумается жениться на двоюродной сестре, вы думаете он задумается перейти в лютеранство? Или тот, кому нужно развестись скорым аллюром, тоже не потянется в протестантство?

А неупорядоченность наших приходов, неурегулированность отношений между народом и священниками – эти столкновения на почве вымогательства платы за требы и проч. – разве не способны вызывать опасения за отпадения целых деревень и погибель для спасения множества сынов нашей Церкви?

Наше историческое законодательство искони признавало веротерпимость Законом христианства, к иноверцам и заблудшим отношения сохранялись у русских людей, начиная от князей и царей и кончая простым народом, самые терпимые, гуманные, если только иноверцы сами не оскорбляли господствующую веру и Церковь.

При издании же ограничительных законов по преступлениям против веры и Церкви всегда принималось во внимание действительное состояние религиозного развития тех людей, для коих писались законы; закон ставил для веротерпимости и свободы совести известные пределы и обязательные рамки, имевшие целью сдерживать грубую неверотерпимость диссидентов и иноверцев к вере господствующего народа, который к тому же был и есть младенец во Христе – тёмен и непросвещён.

Может быть, религиозный уровень и диссидентов нашего времени, и православного народа, ныне поднялись до той высоты, которую предполагает закон 17 апреля, и способны вместить высоту принципа религиозного равенства свободы?

Это явит скоро же время и факты из области отношений расколо-сектантов, католиков и протестантов к православию и православным. И мы надеемся, что наши сотрудники не замедлят осветить этот вопрос фактами и наблюдениями на месте, в бытовой жизни расколо-сектантства, как она есть на самом деле, а не так, как её рисуют газетные и департаментские бытописатели.

Помнится, возражая Μ. А. Стаховичу, в Орле, на его доклад, мы указывали тогда на историческую и мистическую спаянность в мировоззрении народной массы на православие и самодержавие; мы говорили, что проекту докладчика придётся долго ждать осуществления и, может быть, даже не один десяток лет, пока не наступят в России другие условия политической жизни; во всяком случае ту религиозную свободу, какой требует проект, должна предварить свобода политическая. Но... как мы ошиблись!.. Религиозная свобода явилась первой ласточкой, воспеваемой „освободителями“ весны. О, если бы Бог дал, чтобы появление её знаменовало созидание, а не разрушение дорогой, многострадальной нашей родины.

В. Скворцов