Епископ Давид (Перович) родился 17 июля 1953 года в Джураковце в Метохии, относящейся к Рашско-Призренской епархии. В юности работал деревообработчиком на мебельной фабрике во Франции. В 1972–1976 годах учился на литературном отделении филологического факультета Белградского университета, затем на режиссерском факультете в Академии театра, кинематографии, радио и телевидения Белграда. С 1977 по 1983 годна Белградском богословском факультете.
Принял монашество в Царской Лавре Высокие Дечаны в 1983 году. В 1983–1989 годах преподавал в духовных семинариях – Трехсвятительской в Крке и Кирилло-Мефодиевской в Призрене. В 1989–1994 годах подготовил докторский труд «Пневматология по учению святого Василия Великого» в классе патролога Стилианоса Пападопулоса на богословском факультете в Афинах, защитился в Белграде. Изучал французскую филологию в Сорбонне и Французском языковом союзе в Париже в 1995–1997 и 1999 годах. В 1999 году работал над докторской диссертацией «Христология святого Максима Исповедника на основе писем XII–XV и XIX» в Школе высших исследований при Сорбонне, в классе профессора патролога Алена Лё-Буллюэка.
Его работы и переводы (с греческого, французского, английского и русского) публиковались в церковной периодике и светских изданиях, включая книги, учебники, монографии, сборники и антологии, журналы. Епископ Давид сотрудничал при создании ряда документальных фильмов, телепередач и сериалов («Букварь Православия», «Вероучитель на дому», «Церковь и язык», «Планета Косово», «Кар-жес – врата Востока», «Жизнь по Евангелию»). Стал сооснователем и сценаристом кинематографической студии «Наос» при Белградском богословском факультете в составе Издательского фонда АЕМ Сербской Православной Церкви. Участвовал в ряде международных христианских собраний и фестивалей, богословских и научных симпозиумов. Один из основателей радио «Слово Любви» Белградско-Карловацкой архиепископии. Участвует в реализации проекта Издательского фонда той же архиепископии по подготовке и выпуску собрания сочинений Патриарха Павла. По благословению святейшего Павла находился в Печской Патриархии в 2000–2002 годах в миссии выживания сербского народа в Косово и Метохии, спасения святынь, подвергавшихся уничтожению. С 1995 года преподает предметы «христианская нравственность» и «аскетическое богословие» на богословском факультете Белградского университета. На Архиерейском Соборе Сербской Церкви 16–26 мая 2011 года был избран в епископы восстановленной Крушевацкой кафедры. 23 июля 2011 года в Крушевацком соборе Великомученика Георгия состоялось его наречение. 24 июля 2011 года Патриархом Сербским Иринеем в сослужении сербских архиереев в Крушевацком соборе был рукоположен в епископы Крушевацкие.
Владыка известен как ближайший сотрудник Патриарха Павла в последние годы его жизни; их знакомство состоялось еще в школьные годы владыки в его родном Пече.
До хиротонии владыка жил в небольшой комнате студенческого общежития богословского факультета, будучи преподавателем того же факультета. Именно там произошла наша встреча и беседа.
– Уважаемый владыка, поделитесь своими воспоминаниями о вашем детстве, родном крае, ведь вы родились в Косово и Метохии.
– Первое, что вспоминается, как мы проводили лето на Мокрой горе, лесные прогулки, страх встретить медведя, монастырь Черная Река и святой Петр Коришский, бабушка Петкана, как она охлаждает молоко, делает сыр и каймак, месит хлеб, Миомир и Драгомир, мои младшие братья. Первое воспоминание – о храме Святых Апостолов Петра и Павла в Истоке, о его потемневшем иконостасе и моем первом причастии, на которое водила меня другая бабушка – Велика. С бабушкой Великой пошел в истокскую церковь на Богоявление, там вырвался из ее рук, чтобы подойти к священнику и причаститься, не зная толком, что это такое. В тот же храм я вошел несколько десятков лет спустя. И наконец, в 2000 году я в последний раз видел этот иконостас целым: вскоре он был сожжен шиптарями. Потом помню, как, заболев оспой, лежал в кровати один дома в Джураковце, как боялся умереть, если встану и побегу во двор, где играли мои братья и сестры. Помню августовский Преображенский собор (престольный праздник) в Будисавцах, проходивший вокруг монастырского храма-задушбины Патриарха Макария (Соколовича). Косово и Метохия навсегда остались в моей душе, в самом моем существе.
– Вы после окончания гимназии в Пече уехали за границу, жили и работали во Франции. Что вам дал этот опыт?
– Это было гастарбайтерство – поехать в одну из европейских стран. Во Франции жили мои родственники. Получив документы, я начал учиться, тогда меня интересовала психология, литературой я уже занимался давно, но надо было на что-то жить, зарабатывать на хлеб, что подразумевало необходимость работать. Работал на мебельной фабрике. Овладеть этим ремеслом было нетрудно, потому что мой отец был деревообработчиком и детство прошло не только под знаком плотницкого ремесла, но и рядом с настоящими мастерами: строили, дерево находило надлежащее ему место.
– Из Франции вы вернулись в Белград, выбирали между литературой и киноискусством. Что повлияло на ваш выбор? Почему были колебания? Как складывалась жизнь в Белграде?
– Колебания – это мягко сказано, скорее был период онтологического смятения, которое привело к большим душевным потрясениям, пробуждавшим дух в нашем смысле слова – христианском, монашеском. Все было в русле поиска идеи, поиска Слова, в жажде найти смысл, но не абстрактный, каким были наполнены и литература, и кино, и все виды творчества, которыми я в той или иной степени занимался. А только Лик, только живая Личность как носитель смысла и податель его мог насытить душу. Христос, Которого я в детстве знал как икону, как Спасителя, как Человеколюбца, появился в душе как зов, как жажда. И позже мне стало понятно, что это была жажда Христа и богоискательство. И, последовав за этим зовом, за этим тихим гласом, за тихим дуновением, я предпринял богоискательские путешествия, как стало ясно потом. Этот зов привел на Святую Гору, там произошло то, к чему я так стремился: встреча с живым Христом, не с картонным, не с воображаемым, но с живым. Это случилось в Хиландаре, когда в один из вечеров в церкви Пророка Илии, в том месте, которое описывается в книге «Старец Силуан» – там состоялась встреча старца со Христом, – некая искра в один миг осветила всю мою тьму, это изменило меня, укрепило, окрылило. В тот же год я отправился в Иерусалим. И тогда стало ясно, что толкает вперед некий внутренний эрос, божественный эрос к монашеству и к богословию – к одному и к другому как к священнодействию. И в этом был обретен душевный мир, умиротворение после онтологического смятения, соответствовавшего молодому возрасту, как и у других это бывает: молодой человек отправляется завоевывать мир и не успокаивается, пока не найдет искомое или искомого.
– Были ли какие-то особенные встречи, которые помогали в вашем духовном поиске?
– Моими любимыми преподавателями в Академии кинематографии, театра, радио и телевидения были Радош Новакович, профессор кинорежиссуры, и Душан Стоянович, профессор теории и эстетики кино. Педагогическая позиция Новаковича гласила: прежде всего говорить о том, что в человеке лучшее. Стоянович же своим талантом, с помощью умелого подбора фрагментов из шедевров киноклассики, умел окутывать свои лекции мистикой. На богословском факультете все мы, тогдашние студенты, были в восторге от наших преподавателей – епископов Афанасия (Евтича), Амфилохия (Радовича), Даниила (Крстича) и протоиерея Душана Кашича.
Важной была встреча с аввой Иустином (Поповичем) в монастыре Челие в 1977 году. Преподобный отец Иустин был подобен ангелу во плоти: весь белый как снег, с огненным ликом. Тогда он обратился к игуменье, показывая на меня: «Мать игуменья, вот у нас есть кандидат в монашество».
– Тот период был переломным и для Белграда, когда из Греции вернулись иеромонахи Амфилохий (Радович), Афанасий (Евтич), Ириней (Булович). Молодежь, студенты собирались во Введенском монастыре. Как это отразилось на вашей жизни?
– Да, я участвовал в той духовной Пятидесятнице в Белграде, носителями которой были не просто известные, но и всеми почитаемые отцы. И это стало золотой эпохой современного богословия нашей Поместной Церкви, которое не было академическим или неосхоластическим. Да, оно было научным, но и харизматическим. Литургия, покаяние были нашими границами, усвоение богословия происходило истинным методом – через Святые Таинства. Этому способствовала и наша молодость, открытость, наш поиск духовной идентичности, которая не мола быть сформирована нигде больше, как только в Церкви, в харизматическом литургическом святоотеческом богословии.
– Как вы находите общий язык с теперешними студентами?
– Рецепт – не воображать, что ты педагог, не изображать педагога перед молодыми, но быть самим собой настолько, конечно, насколько это возможно, не играть, но быть. Нужно иметь учительский дар, который согласуется с Промыслом Божиим и по Божиему Промыслу умножается.
– Владыка, вы были духовным сыном блаженно почившего Патриарха Павла, вы были рядом с ним до последней минуты его земной жизни. Вы могли бы рассказать о нем, поделиться с нами этим опытом?
– Первая встреча с епископом Рашско-Призренским Павлом произошла в Призрене в 1977 году, в январе. С тех пор и до 1989 года Призрен стал местом моих чудесных духовных встреч с епископом Павлом, впоследствии Патриархом Сербским, которые я описал в книгах. Нужно быть искренним. Нет более недостойного ученика, чем я, и более достойного учителя, чем он. Владыка был драгоценным даром в моей жизни. Мы должники святых отцов, всю свою жизнь предаем в их руки, как Самому Господу, делаем это добровольно, а они, как чадолюбивые, знают, куда нас вести и вывести. Все, что из его отеческих рук, с его благословения приходило, решалось, самые тугие узлы развязывались. Слово его было словом евангельским, словом святоотеческого предания, словом, укрепленным благодатной силой. Оно было даровано ему за его подвиг созидания Церкви и прославления Христа, Которого он так любил, и другие рядом с ним чувствовали его заботу, были напоены, накормлены, одеты, наставлены. Что еще привлекало меня, «пероголика» – человека, для которого перо любимый инструмент, – это его наставления, его выражения, его размышления, его наблюдения, и, к счастью, я не ленился, записывал их и записываю. Со временем они становились и моим словом, мыслью, решением. Его слова стали куполом, полным энергии. До тех пор, пока у владыки были силы, пока он считал, что это необходимо, наставлял. Он учил с юмором, мягко, всегда оставаясь человеком общины, общения, открытости, человеком реальным, зрелым, настоящим, целостным.
Хотя жизненные силы уже оставляли его, дух становился еще сильнее, возрастал, укреплялся. Это отражалось и на внешнем облике Патриарха. В конце жизни его тело стало подобием совершенного изваяния из желтого мрамора, тело просто светилось изнутри, а по сути, это было тело новорожденного ребенка, пречистого чада Божия, вновь рожденного для Царства Его. Мы вместе находились в монастыре Святой Троицы на Шар-Планине, этот монастырь был разрушен шиптарями после 2000 года. Мы там жили по несколько дней в соответствии с монастырским уставом, в молитве, трудах и разговорах, «зарабатывая и обед и ужин», как выражался владыка Павел. В одной личности был старец, мудрец, отец, сосуд Духа Святого и дитя, дитя Божие, которое боролось за объятия Отчии. И верю, что, он наконец и обрел Его объятия, что он в руце Божией и в неизгладимой и вечной памяти народа, который Патриарх Павел так любил, подвизался за него, защищал его, невзирая на цену и опасности, он, как лев, боролся за свой народ. Он обо всем говорил мирно, считая, что, спокойно выражая свою позицию, делает больше для достижения понимания, говорил без раздражения, нервозности, гнева. Если же его слова не были поняты и приняты или были неверно истолкованы, сознание того, что истина все же побеждает народы и города, подавало ему мирность духа.
– Владыка, вы известны как человек глубоких знаний и широких интересов, поделитесь своими мыслями об искусстве, культуре? Как соотносятся монашеская жизнь и искусство, дополняют ли друг друга или мешают одно другому? Может ли монах разбираться в искусстве, особенно современном, интересоваться им?
– Не только может, но должен, ибо дары даны нам, чтобы их умножать, созидать, восполнять, и творчество, искусство тут являются своего рода школой со многими классами, от начальных до старших – у нее есть начало, есть свои взлеты, шедевры. В то же время монашеское, церковное, духовное искусство – это сверхискусство, искусство Духа Святого. Следовательно, уметь петь, например, исконно народную песню, любую настоящую, красивую песню, петь в опере – это прекрасно, но также необходимо уметь петь и церковные гимны. Харизма и служение церковного певчего не мешают, но дополняют первоначальный дар, ибо усовершенствованию нет конца. Надо начинать с искусства, во всяком случае, оно – помощь в периоды потери смысла, гонений, трагедий, но также и еще более необходимо находиться в области сверхискусства Духа Святого, где все ветхое становится новым, все обветшалое – сияющим. Дух Святой – податель всех даров, всякого умения, всякой науки. Искусство вообще сверхнасущно, а сверхискусство еще более сверхнасущно. Если первое живет и развивается в истории и в миру, чтобы украсить мир, другое развивается и в истории, и в эсхатологии. Все мы, у кого есть хотя бы один талант к творческому созиданию, истощаем его и сами им истощаемся до того момента, пока Дух Святой не призовет нас к сверхтворческому созиданию для украшения своих телесных и душевных храмов, чтобы стать избранными сосудами Духа Святого и чтобы, ни более ни менее, стать Христом по благодати. А Христос прекраснее всех созданий. Каждый человек обладает даром и потенциалом стать богом, источником света, стать достойным
Сверххудожника и Творца всей твари, всей красоты и доброты. Поэтому искусство представляет собой практический, исторический материал для этого сверхискусства, так же как воплотившийся Христос практически и реально взял на Себя нашу природу: зачавшись в Приснодеве Богородице, взял элементы Ее тела и одновременно космос целокупного творения, чтобы, как Логос, облачиться в нашу природу, словно в ризу. Это чудесная риза, нерукотворная, эта риза – Церковь, Церковь Христова и детей, данных Ему Богом Отцом, Его же благоизволением.
– Искусство кино наиболее вам близко, расскажите о любимых фильмах, режиссерах.
– Да, Ингмар Бергман ворвался в мою жизнь, как стихия, космическая стихия, как философ, который заложил закваску серьезности и глубоких размышлений в жизнь девятнадцатилетнего юноши. Я тогда был еще мал, чтобы понимать Бергмана, но этот рыболовный крючок оказался слишком острым, чтобы не раскровить мне губу. Но Тарковский позже исцелил эти раны благодаря своему всестороннему философскому, психологическому, историческому подходу и богословскому углу зрения на искусство. А оно способно умертвить или воздвигнуть из мертвых. Следовательно, кино – инструмент, латерна, которая имеет невероятные возможности. Это понял и «инфант террибле» мировой кинематографии Дэвид Линч, веселый человек, который настолько серьезно относился к своему способу выражения, что ушел в заумность. Современный зритель может быть благодарен Абелю Ферраре за то, что он вместе с ним шел за любовью до такой степени, что сошел во ад. Не без черного юмора можно сказать, что он следовал за любовью до самого ада, чтобы и там найти любовь и быть ее спутником. И если Феррара из этой авантюры, этого хождения по канату вышел как зрелый кающийся христианин, то Линч за этот эксперимент заплатил дорогой ценой. Но и его Господь просветил, направил так, чтобы все-таки смотреть на любовь в границах происходящего на земной поверхности, где встречаются реальные люди, и избегать стезей, полных капканов, избегать не только прелести, но и гибели тела и души.
– А Ларс фон Триер?
– Я по-настоящему беспокоюсь за душу Ларса фон Триера. Он как будто исчерпал все темы, не коснувшись истинной, он как будто ищет неприятностей ради неприятностей и сам попадает в них. Как бы то ни было, его голос – еще один голос вопиющего, но не из пустыни, а из северных скал, откуда мы слышали и голос Ингмара Бергмана, но как крик об истине, глубокой и настоящей.
– Остается ли у вас время для чтения? Что вы читаете, только ли книги, связанные с вашими исследованиями, специальную литературу? Что бы вы могли посоветовать нам?
– Да, книги, которые я читаю, связаны с тем или иным состоянием, в котором нахожусь, изменениями, через которые прохожу. Конечно, я открыт для очень разной литературы. Последнее, что попало мне в руки, это книга о церкви святой Параскевы в одном из ближних приходов, скромная, небольшая по формату, но за ней стоят очень интересные люди. И невозможно описать и исчерпать все, что рассказывали мне, когда дарили книгу. Просто в ней видите боголюбивых людей, о которых Божий Промысл заботится и чьими делами управляет. Вместе с той или иной книгой приходит человек, целый мир, намного более таинственный, чем описанный в самой книге. А вообще, книги, как и люди, бывают полными добродетели или захваченными стихией страстей, одна книга поет, другая наставляет, третья – словно храм, четвертая – как могила. Одна благоухает, другая наполнена мертвыми костями, одна вас возрождает и исцеляет, другая отравляет и убивает.
Посоветовал бы книги: Священное Писание, молитвослов, «Охридский пролог», «Кассиана» и «Любостыньский стослов» епископа Николая Жичского, жития святых аввы Иустина (Поповича), патерик, «Старец Силуан» Софрония (Сахарова). Это книги на все случаи нашей жизни.
– Ваше Преосвященство, что стало причиной возрождения Крушевацкой епархии после 1833 года? Расскажите о вашей епархии, служении.
– Епархия возрождается в связи с насущной необходимостью православных христиан жить в полноте и богатстве церковного Предания. Епархия состоит из пяти наместничеств, здесь около девяноста приходов, служат девяносто восемь священников, расположено четырнадцать монастырей: Дренча, Наупаре, Руденица, Велуче, Любостыня, Лепенац, Стрмац, Милентия, Лешье, Свойново, Мрзеница, Бошняне, Плеш, Мойсиньская святая гора; на территории епархии проживает около двухсот тридцати тысяч человек; здесь тысячи православных христиан мученически пострадали за веру. Это край с хорошей экологией и интересной этнологической картиной. Людей отличает простота, доброта и даровитость, сочетающиеся с памятью о предках и сознанием своего прошлого.
Крушевац был и остается царским городом, и будет стоять до тех пор, пока на это есть воля Божия. Надеюсь, что он выстоит во всем, что выпадет на его долю теперь и что ждет его в будущем. Я не настолько наивен, чтобы не знать и не видеть слабости людей и, конечно, прекрасных жителей Крушеваца. Я знакомился во время пребывания в этом чудесном городе и с тем, что люди говорили о себе, о своих проблемах, трудностях и немощах. Но это, по нашему мнению, лишь составляющие их внешней жизни, только картинки о них, но далеко не все, что составляет неисчерпаемую тайну человеческого существа. Наша епархия недавно родилась, родилась как живое, здоровое, развивающееся дитя. Она пространна, населена православными христианами, достаточно богата и живописна во многих смыслах этого слова, чтобы можно было бояться за нее, что она не переживет своего рождения, она очень жизнеспособна и готова к росту и развитию. Ее верующие – деликатные и сочувственные, простосердечные и добронамеренные, дружелюбные люди с развитым самосознанием, большим жизненным опытом и знаниями.
– Ваши впечатления от епископского служения за эти несколько лет?
– Личные впечатления епископа Крушевацкого таковы, что можно свободно сказать: вся церковная жизнь в границах епархии проходит через его руки – руки епископа, тем самым – через его ум и сердце, душу и существо. Об этом можно богословствовать и писать в литературном жанре. Тема – множество жизненных историй наших христиан.
– Трудно ли управлять возрожденной спустя столько лет епархией?
– Трудно настолько, насколько мы не сотрудничаем с Богом Духом Святым; и опять легко настолько, насколько мы с Ним сотрудничаем. Ответственность епископского служения абсолютна, ибо кому больше дано, с того много спрашивается. Недавно было совершено соборное крещение цыган в реке, одно из многочисленных в истории Святого Таинства Крещения с воспоминанием о крещении Христа в реке Иордан.
– Как привлечь людей в Церковь? Литургия – основа церковной жизни, но не так много народа можно видеть на литургии, в чем причина?
– На святой литургии много больше народа, чем может показаться! Все наши пути ведут нас к литургии, точнее, они вводят нас в нее, в полноту Церкви, ибо все происходит под ее покровом; сама Церковь вытекает из нее. Следовательно, нужно прийти в Церковь, а там нас уже ждет святая литургия.
Свидетели истинной веры и живой Церкви, нашей православной веры и нашей православной Церкви всегда были, они есть сейчас, будут и потом. Духовная соль и свет всегда есть в Церкви, ибо ее созидает Сам Господь Святой Дух. Людей до покаяния больше интересуют мирские внешние предметы, но потом их начинает интересовать непреходящее богатство Церкви – святые добродетели, но прежде всего святая Божественная благодать, иными словами – Богочеловек Господь Иисус Христос.
– А какие отношения в епархии между священством и народом?
– Опять же – это иконичные отношения Христа и апостолов, учеников и всех, кто окружал Его, чтобы быть с Ним, быть Его, собираться вокруг Него. Так же епископ со священством и верным народом находятся в той иконичной и реальноблагодатной роли тех, кто ожидает прихода Царства Божия, реальность которого они предвкушают в зависимости от их добродетелей, надежды, веры и любви, в которых они вместе снова и снова совершенствуются.
– Владыка, о многом еще хотелось бы вас спросить, возможно, вы сами хотели бы выделить какую-то тему, проблему?
– Первое, что хотелось бы сказать, связано с проблемой искусственного оплодотворения. Сострадая печали супругов, не имеющих детей, я выражаю опасение, даже страх и, наконец, несогласие с некоторыми способами добиться деторождения. Конкретно, нельзя согласиться с тем, что происходит в процессе искусственного оплодотворения ради появления нового человека. Не будем настолько наивными, чтобы легко переступать через тот факт, что в момент выбора одного из существующих эмбрионов самую дорогую цену платят другие эмбрионы, также имеющие душу, платят своей будущей жизнью – их уничтожают.
Современный мир стал химической лабораторией, в которой каждый человек совершает эксперименты, чтобы найти камень мудрости, эликсир молодости и непобедимое оружие. А где во всем этом дети?!
Не все, но многие женщины не хотят детей, когда могут их иметь, и хотят, когда уже иметь их не могут. Поэтому прибегают к лабораторным опытам, экспериментам, будь что будет, что in vitro даст! Если это дитя и родится лабораторным путем, сможет ли оно, когда повзрослеет, иметь своих детей? Сможет ли сориентироваться в лабиринте эмоций и совести, когда однажды поймет, что его рождение стоило жизни нескольких других душ, человеческих личностей?!
Второе, что хотелось бы подчеркнуть в связи с нашими теперешними народными трагедиями: да храним свое душевно-телесное здоровье, чтобы погасить эпидемию рака, невозможность иметь детей, самоубийства и другие. Необходимо прекратить уничтожение народа абортами, то есть убийством живых человеческих личностей! Следует прекратить самоубийства, положить конец наркомании, криминалу! Необходимо остановить уничтожение сел и сельской жизни, разорение сельских хозяйств, скотоводства, виноградарства, других видов земледелия, народных ремесел, народной жизни в совокупности.
– Владыка Давид, в заключение могли бы вы нам дать совет или наставление, что наиболее важно сейчас, в нашей теперешней жизни, на что обратить особое внимание?
– Да… самый простой и самый сложный вопрос. Ответ на него означал бы учительскую позицию. Сказал бы, что очень важно соблюдать равновесие между крайностями и следовать тому, что мы читаем у Матфея, и у Марка, и у Луки, и у Иоанна.
(Отрывок из книги «Люди Сербской Церкви». Луганская Светлана Алексеевна)
Комментировать