Сказки
Мальчик-бубенчик
Жил-был один мальчик, который очень любил гулять в лесу, и мама подвесила ему на шею колокольчик, чтобы ей было слышно, где мальчик бегает. Однажды он пришел домой и говорит:
– Мама, сними с меня колокольчик, а то ребята меня дразнят «корова», что я хожу со звонком на шее.
– Хорошо, я этот колокольчик привяжу тебе на руку, захочешь – позвонишь мне, не захочешь – не надо. А то ты заблудишься.
И мама привязала мальчику колокольчик на руку. Но ребята опять стали смеяться над ним. Тогда он привязал колокольчик на хвост собаке, пробегавшей мимо. Собака испугалась звона и умчалась в глубь леса.
А в лесу жил злой колдун, которому очень надоел звук колокольчика. Он решил поймать мальчишку и бросить его в сухой колодец.
В этот вечер он вышел из дому и стал бегать по лесу, ища, где звонит мальчик с колокольчиком. И вскоре он поймал собаку с колокольчиком на хвосте, плюнул с досады и бросил собаку в сухой колодец.
Но колдун плохо рассчитал, потому что собака на дне колодца продолжала лаять и греметь колокольчиком. Колдун прикрыл колодец ветвями. Звон все равно шел из-под земли. Колдун еще раз плюнул и поплелся домой.
А в тот вечер мальчик долго играл с ребятами, и мама забеспокоилась. Она пошла на край леса и услышала издалека звон бубенчика. Туда мама и побежала. Наконец она нашла кучу веток, из-под которых шел звон. Мама стала звать мальчика, раскидывала ветки, но в ответ услышала вой со звоном. Мама нагнулась над колодцем и позвала еще раз, однако из глубины колодца раздался только сильный звон колокольчика и тонкий визг. Мама очень испугалась, схватилась за веревку, висевшую над колодцем, и стала спускаться. Веревка была коротка, и в конце пришлось прыгнуть. Но на дне не было мальчика с колокольчиком, а стояла только собака, которая била хвостом и звенела изо всей силы. Мама заплакала, но что было делать? Веревка висела слишком высоко. Мама отвязала колокольчик от собачьего хвоста и стала им звенеть.
А мальчик тем временем испугался темноты и пришел домой. Дома никого не оказалось. Он отпер двери своим ключом, поискал маму, а потом вышел на балкон. С балкона виден был далекий лес и еле слышно раздавался звон бубенчика.
Мальчик ушел с балкона, поел картошки со сковородки, выпил воды с сахаром и стал смотреть телевизор. Мама все не приходила. Тут и передачи по телевизору закончились, и мальчик вдруг испугался сидеть один в пустой квартире. Он вышел на балкон и стал звать: «Мама! Мама!» Но никто ему не ответил, только вдали заунывно гремел колокольчик.
«Наверно, мама меня ищет и бегает за собакой, – подумал мальчик. – Но собаку-то ей не поймать!»
Он подождал еще немного и решил пойти в лес, где бегала собака со звонком. Это был маленький лес с кустами и консервными банками, и мальчик знал там все тропинки! Тем более что собака все время гремела колокольчиком.
Мальчик побежал на далекий звон, не переставая звать маму.
А этот беспрерывный звон окончательно вывел из себя злого колдуна, и он решил раз и навсегда покончить с собакой и с колокольчиком. Он отправился к заброшенному колодцу. А туда в это время уже прибежал мальчик. Мальчик кричал: «Мама! мама!» – и звон вдруг умолк, и из глубины колодца мама глухо позвала его: «Я здесь, в колодце!» Мальчик очень испугался этого голоса из-под земли и спросил: «Ты упала, мама?»
В это время появился злой колдун, неся в руках огромный камень и громко ворча. Колдун увидел мальчика и пока что не стал затыкать колодец камнем, а сказал:
– Ты что гуляешь по ночам? Сейчас я тебя съем.
– Туда в колодец упала моя мама, – ответил мальчик. – Слышите?
И из глубины раздался голос:
– Приведи кого-нибудь из взрослых, пусть найдут веревку!
Мальчик закричал:
– Уже пришел дядя! У него есть камень!
Колдун ответил громко:
– Да вот, несу камень, крыльцо обвалилось!
– Камень не годится! – крикнула мама из-под земли. – Нужна веревка!
Мальчик спросил:
– У вас не найдется веревки?
– Что я идиот, что ли, – ответил колдун. – Буду я гулять ночью по лесу с веревками!
– А что же делать? – сказал мальчик.
Колдун задумался. Положение было тяжелое. Если плюнуть и исчезнуть, они там, в колодце, всю ночь прозвонят и прокричат, и ночь пропала, не заснешь. Если заткнуть колодец камнем, мальчишка будет камень отваливать и раскричится, будет звать на помощь. И прибегут люди, он всем разболтает. И придется отсюда испаряться, а район хороший, рядом магазины, парк, кино и лес. Колдун любил притворяться простым человеком, пить лимонад, есть мороженое и играть в шахматы в разных видах – то в образе пожилой женщины, вызывая всеобщее изумление своим мастерством, то в образе летчика в форме, про которого все думали, что это засекреченный космонавт. То он намекал, что он разведчик в отпуске, – в общем, всякое бывало. И теперь приходилось покидать насиженное место.
– Слушай, парень, может, ты слазаешь за матерью в колодец? – спросил колдун мальчика. – Я тебе дам для матери корзиночку с пирогами, горшочек маслица и бутылочку молока. Подкрепитесь. А я пока схожу за веревкой, за длинной веревкой.
И колдун достал из воздуха корзиночку с пирогами.
– Мама! – закричал мальчик. – Я сейчас к тебе спущусь!
– Ни в коем случае! – глухо ответила мама из колодца. – Я тебя сразу же накажу за это!
Колдун швырнул корзиночку в кусты, и она мгновенно испарилась на лету.
– Ты иди за веревками, а я буду звонить! – крикнула опять мама из-под земли.
Колдун даже задрожал, представив себе, что опять раздастся этот проклятый звон. Он и в лесу-то жил ради тишины. Сейчас мальчишка убежит, и надо будет успокоить всю эту компанию камнем!
– Нет, – крикнул вниз мальчишка, – я один не побегу, мне страшно!
Колдун плюнул с тоски и взял из воздуха моток веревки.
– У дяди веревка! – закричал мальчик матери.
– Пусть привяжет и спускает к нам! – закричала мама и зазвенела колокольчиком.
Колдун, морщась от злобы, привязал веревку и спустил ее. На конце веревки он наколдовал привязанную доску, чтобы быстрее кончить это дело.
Потом пришлось тянуть веревку из колодца, и колдун прямо ахнул: на доске торчала, свесив ноги, собака!
– Она там что, одурела? Я нанимался тут собак таскать? – зашипел колдун. – Все, я пошел.
Собака соскочила на землю и принялась обнюхивать колдуна.
– Мама, мама! – закричал мальчик в колодец. – Дядя уходит!
И мама в ответ отчаянно зазвенела колокольчиком. Колдун весь перекосился и снова опустил веревку. На веревке оказалось привязано большое кожаное кресло. На этом кресле мама и поднялась наверх. Она спрыгнула и хотела сказать «спасибо» своему спасителю, но он уже преобразился в пень. Собака понюхала пень и задрала на него ножку. Но тут из-за пня выскочил кот, и собака помчалась за ним, бешено лая. Мама с сыном отправились домой, а колдун в это время, сидя на бульдозере, с проклятиями закапывал колодец.
Царь природы
Один человек до такой степени интересовался муравьями, что устроил над ними постоянное наблюдение через лупу.
Он даже немного расшуровал сверху муравьиную кучу и с любопытством озирал жизнь этих карликов.
Вот в одном отсеке муравьиха укачивает муравьиное яйцо, а муж с бутылкой муравьиного спирта опять спешит куда-то в гости и явно говорит что-то вроде «А будешь выступать, репу начищу, поняла?». Ответа этот человек не расслышал, потому что сразу же муравей-муж закричал: «А я вижу, что не поняла!»
Затем в соседней норке человек увидел, что муравьиха накручивает усики на горячую вилку, а другими руками запихивает в сумочку какие-то мелочи, а сама говорит: «Ну, я побежала, накормишь детей и уложишь спать». А муж этой муравьихи, сидя над газетой (видимо, кто-то принес клочок в муравейник), немедленно отвечает: «Конечно, дорогая, и смотри не простудись!»
Причем на этом клочке даже можно было прочесть «лечу запо».
В третьей квартирке человек увидел муравья и муравьиху, которые ремонтировали помещение громадным бревном, а яйцо лежало в колыбели и пускало пузыри. При ближайшем рассмотрении бревно оказалось мелким сучком.
Внезапно наш наблюдатель увидел идущего по галерее муравья с какой-то черной бомбочкой в руках, он нес эту тяжесть как статуя атланта несет земной шар. Тогда человек взял и осторожно отнял этот предмет и увидел, что это похоже на кончик горелой спички. И для проверки наш исследователь взял и понюхал черный шарик – горелым не пахло.
Тут же немедленно он увидел, что пейзаж вокруг сильно изменился – теперь вокруг громоздились какие-то густые джунгли. Вдруг оказалось, что повсюду растут неизвестные науке мощные деревья, зеленые от корней до буйной вершины, такого на этой полянке перед тем не было. Рядом был вход в огромный белый туннель, очень грязный, а около него лежал высокий черный камень, сильно ноздреватый.
Куда-то девалось снаряжение наблюдателя – его любимая лупа.
Зато невдалеке громоздилась поверженная толстая колонна, ее вершина терялась в туманной выси высоченной горы, у подножия которой как раз и находился человек.
Тут же раздался тяжелый топот, и прямо на исследователя вылез дракончик с большой черной головой, с хоботом и шестью жесткими ногами. Это был явно инопланетянин, на его блестящем черном шлеме двигались две антенны.
В передних лапах это чудовище держало ком навоза.
Оно вбежало в огромную пещеру у подножия горы, и человек от страха спрятался в белый туннель.
Затем топот повторился. Следующее чудовище несло длинный шест и так же скрылось в пещере.
А человек, сидя в трубе, стал прямо задыхаться от запаха дыма. И действительно, в дальнем конце белого туннеля пованивало гарью и шел небольшой пожар.
Выйдя из туннеля, человек стал соображать, как же выбраться из этого тяжелого положения.
То ли это все был сон, то ли конец света, то ли тяжелое будущее Земли, куда человека перенесло на машине времени?
То ли это вообще другая планета и человеком занялись силы с летающих тарелок?
Над ним, как фонарь на столбе, висел гигантский как бы очищенный красный арбуз с черными блестящими семенами. Он сверкал на солнце словно покрытый лаком.
– Где я? – подумал несчастный.
Невдалеке раздался скрежет: мимо следовал зеленый змий, весь утыканный толстыми копьями. Змий был размером с хороший поезд. Копья при продвижении качались и стукались. Змий горбился, делал волнообразные движения вверх-вниз и выглядел необыкновенно кошмарно.
Выбора не было – и наш бедняк кинулся в открытые ворота пещеры, весь дрожа.
Это был вход в тот самый небоскреб, поверх которого лежала поверженная колонна толщиной в десять, не менее, метров.
Сам небоскреб уходил вверх уступами, как египетская пирамида, и был построен до ужаса неряшливо: всюду нависали бревна, палки, камни и комья, как будто его мастерили какие-то сумасшедшие.
Казалось, что все это дело вот-вот рухнет, тем более что вышеупомянутые черные чудовища с огромной ловкостью носились по висящим балкам и стволам всюду, даже на самой большой высоте.
Пока человек торчал в преддверии этого ада, мимо протопало еще одно такое же инопланетное чудище, неся в передних лапах на весу другое чудище, но поменьше и красного цвета. Красный экземпляр не шевелился, то ли был в обмороке и его несли лечить, то ли наоборот, его волокли для других целей.
Любопытство погнало человека вслед за этой парой.
Черный объект вдруг затормозил, обернулся и вежливо спросил:
– Вам какой этаж?
Они стояли в некоей трубе, идущей вверх. Всюду опять-таки торчали палки, стропила, бревна, укрепленные грудами камней, и лазили чудища, мелькая ногами и заостренными, как снаряды, брюхами, которые блестели как намасленные.
– Вам какой этаж? – переспросил черный носильщик. Антенны на его шлеме так и плясали. Глаза были как крышки от танков.
– Мне самый верхний, – ответил на всякий случай человек.
Чудовище схватилось средней ногой за какую-то палку, что-то громыхнуло, пол перекосился и пополз наверх, мимо бревен, хитросплетений, просветов, мимо множества черных инопланетян, которые все как один тащили груз, причем некоторые бережно несли на высоко вытянутых передних ногах белые шары.
Лифт вдруг заскрежетал и замедлил свой ход, и черный сосед вынес красного в какой-то узкий ход, сказавши:
– До скорого свидания!
У человека екнуло сердце, но лифт уже снова набирал высоту.
Вверху виднелось далекое небо.
Затем, под самой крышей (она как раз была дырявая, одни стропила, балки, палки и бревна) человек, делать нечего, ступил в первый попавшийся черный ход и попрыгал по камням и корягам куда-то вбок, а лифт уже провалился с грохотом вниз.
Этот ход был похож на коридор, куда выходили комнаты.
Видимо, тут был большой ремонт, потому что ни дверей, ни окон не имелось, одни прорехи, и всюду торчали, висели и громоздились строительные материалы. И везде бегали и топали по балкам черные чудовища с палками в руках.
В одной из комнат сидел инопланетянин и держал перед собой грубый кусок белого картона.
Рядом, в гнезде из прутьев, лежал удлиненный белый шар – один из тех, с какими чудовища носились по всему этому небоскребу как угорелые.
Инопланетянин держал перед собой кусок картона так и сяк, то поворачивал его вверх ногами. Мелькали крупные буквы. Было похоже, что он пытается читать. Один раз человек даже разобрал слова: «лечу запо».
Человек поковылял дальше. В соседнем отсеке инопланетянин держал в передних ногах яйцо и баюкал его с рыданиями. Одна крышка от танка у него на шлеме висела криво и была синеватого цвета.
Тут человека ослепила мысль: а не муравейник ли это?
Стало быть, произошло волшебство, и муравейник увеличился! Из-за чего произошло это увеличение, задал себе вопрос исследователь. И ответил: «После того, как я отнял у муравья черную крошку и понюхал ее».
Стало быть, надо вернуться на землю и снова понюхать эту волшебную крошку (только где ее взять?)
И только он кинулся к лифту с намерением уйти вон, как произошло ужасное: послышался топот, и дорогу перегородили три муравья.
Они сказали:
– Что у вас есть на вход? Предъявите!
Тут же вокруг собралась толпа жильцов этого коридора.
Один из сторожей воскликнул:
– Войти к нам можно, но выйти мы не позволим!
Сверкая своими крышками от танков, муравьи уставились на человека. Человек тогда сказал:
– Я с научными целями!
– Исследователей вообще надо убивать, – возразили ему из толпы. – Они ставят над нами опыты.
– Да нет, я колдун! – поправил себя человек. При этом он как мог напряг свои умственные способности, чтобы спастись. Помолчав, он крикнул:
– Я могу предсказывать будущее! И я знаю ваше прошлое!
Все удивились и еще больше засверкали своими блестящими крышками от танков.
– Вон у него, – сказал человек – только что ушла жена. Она ему сказала: «Покорми и уложи детей»!
– Это правда? – спросили жильцы.
И тот муравей, который читал «лечу запо», кивнул своим громадным блестящим шлемом.
– А вот ее муж сказал ей: «Будешь выступать, репу начищу», а она заплакала. И он ей ее начистил, поглядите.
И он показал на ту муравьиху, у которой крышка от танка висела перекосившись. И эта муравьиха с яйцом в руках сказала «о Боже!» и снова заплакала.
По ее огромным крышкам – по прямой и по перекошенной – потекли обильные струи как бы машинного масла.
Толпа вокруг зашевелилась от удивления.
– Ну хорошо, это прошлое. А вот будущее? – спросили трое охранников в один голос, дико шевеля антеннами.
– А будущее у вас очень печальное. У муравейника прислонена моя лупа, выгляньте! Вон та толстенная колонна.
Все выглянули.
– Как только выйдет солнце, через лупу пойдет солнечный свет, и он подожжет ваш муравейник.
– А что делать? – дрожа от ужаса, спросила плачущая муравьиха.
– Да, да, что? – зашумели все.
– Вам немедленно надо меня спустить вниз, там я попытаюсь опять стать человеком и заберу свою лупу.
И человека мигом отнесли в лифт и доставили на землю.
Он выскочил из пещеры на уже знакомое место – между окурком и кончиком горелой спички.
Вверху висела тяжеленная ягода земляники, как авиабомба.
Приблизившись к белому грязному туннелю, который все еще курился и вонял дымом, человек подошел к ноздреватому черному камню и понюхал его изо всей силы.
И тут же человек вознесся головой к облакам.
Муравейник лежал у его ног – маленький и беззащитный.
Сбоку валялась, прислоненная к муравейнику, лупа.
Взявши ее, человек прилег и посмотрел сквозь увеличительное стекло на своих знакомых.
Но верхний этаж в том месте, где он пошуровал палочкой, был уже отремонтирован.
Так что человек, гордый своей огромностью, отправился домой, где его ждала гигантская жена и великаны дети, которые даже и не подозревали, какие они огромные и что они цари природы, чудо натуры и гениальные мыслители, могут обмануть всех других животных и насекомых в том числе.
– Эх вы, – сказал исследователь, – человек это звучит гордо! Ничего вы не понимаете!
– Молодец, – ответила жена, – умный. Ты бы лучше дверь починил у шкафа. Неделю стоит прислоненная.
А цари природы дети в этот момент пили пепси из горлышка и даром проводили время: играли в компьютерную игру.
Жиробей и Божья Слоновка
Один не очень разумный, но добрый волшебник решил сделать так, чтобы всем было хорошо и чтобы никто никого не гонял, не ел и не ловил.
Для этого, подумал наш добряк, надо слить всех в единую могучую вольную новую семью!
В итоге некий шустрый воробей, залетевший в кормушку жирафа африканского, неожиданно для себя снес довольно крупное яйцо, из которого выклюнулся птенчик мало того что с рогами, но весь пятнистый и на четырех копытах.
Воробей-мама смутилась, остальные воробьи сделали умный вид, а папа-воробышек уехал в другой город на речку Фонтанку к чижам и даже не прислал телеграмму как добрался.
Новую птицу назвали жиробей, малютка причем не чирикал, а пытался трубить что-то вроде «йа-йа», рыл гнездо копытами, на всех смотрел сверху и достукался.
Птенцы его не полюбили, не приняли.
В результате он слетел на землю всеми четырьмя каблуками.
Мать смотрела на него вся в слезах, воробьи шушукались, а маленький жиробей, вытянув свою длинную шею, зачирикал «йа, йа» и полетел к отцу знакомиться.
Добравшись до зоопарка, жиробей сел в папашину кормушку, подгадав время, когда жираф склонился пообедать.
И только жираф разинул пасть, чтобы захватить побольше сенца, как у него перед глазами кто-то залопотал крылышками, кто-то типа крупного комарика, и раздался писк – «йа-йа».
Жираф ничего не понял, принял полную морду сена и поднял свой башенный кран на высоту трех этажей.
И там, оглядевшись в облаках, он стал безразлично ко всему пережевывать пищу, двигая своим корытом вправо-влево.
А жиробей, надо сказать, сразу слетел с копыт, как только увидел эту разинутую пещеру с желтыми клыками, каждый из которых был величиной с тридцать воробьев, если их слепить встык.
И бедный жиробей поскакал домой рысью, забыв про крылья (то ли они у него временно отнялись от ужаса).
Называется папаша, на ребенка даже не взглянул.
Он прибыл к родному гнезду через две недели (дорога пешком от метро «Баррикадная» до метро «Чистые пруды») – хотя шел хорошим галопом.
Но жиробей скакал без подков, а любая лошадь вам скажет, что это все равно что бежать босиком, живо пятки стопчешь.
Пока жиробей галопировал к Чистым прудам, наш мудрец не дремал и придумывал новые чудеса.
В результате чего мама-воробей, которая в ожидании сына делала запасы продовольствия и таскала в гнездо всякую сушенину типа мух, снятых с паутины, и ночных комаров, размазанных по садовым скамейкам – эта мама-воробей опять направилась в зоопарк.
Там она прямиком полетела в слоновник, и произошло новое чудо.
Не пугайтесь, это не было очередное яйцо, из которого у воробьихи должен был вылупиться слонобей, птичка с хоботом и крупными ушками, нет, еще одного позора не произошло.
Но к слону еще раньше того заглянула божья коровка, прогулялась по широкому лбу царя джунглей и вскоре тут же, на заборе, вывела божью слоновку, новое дело!
У божьей слоновки (при том, что имелось восемь черных точек на красном фоне спины) еще и хвост висел веревочкой, изо рта выбивались клыки, глазки были узенькие, не коровкины, а ног толстых, с грубыми ногтями, насчитывалось ровно шесть.
Этим толстым ножкам буквально негде было разместиться, причем они, в довершение всего, оказались прикрыты сверху красным куполом в черный горошек – ни дать ни взять тарелка с сосисками, опрокинутая вверх дном!
Такое вот произведение явилось на свет.
Мама-воробьиха хапнула это мясистое изделие, еле донесла его в клюве с помощью лапок и разместила пока что в гнезде.
Она все ждала своего ненаглядного сыночка жиробья и запасалась продуктами питания.
А вот божья слоновка, отдышавшись, выпустила из-под спинки запасные крылья и полезла на соседнюю ветку кормиться как ни в чем не бывало.
Мало того, она свободно ходила своими шестью толстенькими ногами по листьям, а хоботом всасывала всяких мелких тлей и букашек.
Причем глазки узкие моргали, хвост болтался веревкой, а из-под красной спинки довольно неаккуратно торчали нижние крылышки, вроде панталон.
Мать-воробьиха, однако, ее не притесняла, а сама все ждала и дождалась – сынок-жиробей пригарцевал к подножью родного дерева, воздел крылья и прилетел домой.
Там его встретила сытным обедом воробей-мамаша, а потом повела по угодьям знакомиться с запасами.
И сказала при этом, что чихать хотела на весь воробьиный свет, что со всеми рассорилась.
– Мы проживем и вдвоем, – заключила мамаша, а вот сын, навостривши рожки, стоял и смотрел, вертя длинной шеей, и смотрел он ни на кого другого, как на бедную божью слоновку, которая была хорошо видна благодаря ярко-красной спинке.
– Какая ягодка, – заметил жиробей.
– Я ее пасу, – откликнулась мать, – запасла нам на зиму.
Но сын-жиробей прихорошился, облизал морду, одернул перышки, пристукнул копытами и со словами «Я вам тут не помешал» опустился возле хорошенькой божьей слоновки.
Короче говоря, мы за действия того неумного волшебника не отвечаем и не беремся предположить, какие последствия могут возникнуть от знакомства жиробья и божьей слоновки.
Только представить себе шестиногого лопоухого воробья, который помахивает хоботом, летает на прозрачных крыльях и имеет рога, причем сам весь красный в черных и в желтых пятнах.
И он трубит, и клыки торчат из его клювика, и шея стоит столбом, а сзади болтается хвост веревочкой, а на каждой из толстых ног по четыре коготочка, а бабка-воробьиха, няньча внука, говорит: «Не в меня удался, не в нашу породу».
– Ну и ладно, – говорит она, – родился, так пригодился.
Называться он будет примерке так: Божислав Жиробеевич Слоковьев, уменьшительно Славик.
Кот, который умел петь
Жил-был Кот, который умел петь и пел вечерами для своей знакомой кошки.
Но его знакомая кошка не обращала на него никакого внимания и не выходила гулять, а целыми вечерами сидела и смотрела телевизор.
Тогда кот решил сам спеть по телевизору. Он пришел на телевидение петь, но ему там сказали:
– Мы с хвостами не берем.
Кот сказал:
– Это пара пустяков.
Он зашел за угол, подвязал хвост к поясу и снова пришел на телевидение.
Но там ему опять сказали:
– С какой стати у вас лицо полосатое? На экране это будет выглядеть странно – все подумают, что это у них телевизоры испортились.
Кот сказал:
– Это пара пустяков.
И он снова зашел за угол, потерся о белую стену и стал белый, как стена.
Но на телевидении ему опять сказали:
– Что это еще за меховые варежки у вас?
Тогда кот разозлился и сказал:
– Меховые варежки? А вот это вы видели?
И высунул свои длинные острые когти. Ему сказали:
– Ну, знаете что, с такими ногтями мы вообще на телевидение петь не берем. Всего вам хорошего!
Кот тогда сказал:
– А я вам все ваше телевидение тогда испорчу!
Он залез на телевизионную вышку и стал оттуда кричать:
– Мяу! Мрряу! Фрряу! Пш-пш! Ку-ку! До-ре-мифа-соль!
И все передачи телевидения стали путаться. Но зрители терпеливо сидели и смотрели.
А кот кричал все громче, из-за этого все еще более перепуталось, и диктора показали вверх ногами.
Но зрители терпеливо сидели и смотрели, только головы перевернули так, чтобы было видно перевернутое изображение.
В том числе это сделала и котова знакомая кошка.
А кот прыгал и бегал по телевизионной вышке, и передачи от этого стали не только перевернутые, но и перекошенные.
И все зрители в ответ перекосились, чтобы удобней было смотреть перекошенное изображение.
И котова знакомая кошка тоже вся, бедная, перекосилась.
Но затем кот задел на вышке лапой какое-то хитросплетение, и телевизоры испортились и погасли.
И все тогда вышли на улицу гулять.
И знакомая котова кошка тоже вышла погулять со своей перекошенной внешностью.
Кот увидел это с высоты, спрыгнул, подошел к своей знакомой и сказал:
– Гуляете?
И они стали гулять вдвоем, и уж тут-то кот спел ей все песни, какие хотел.
Красивая Свинка
Жила-была Свинка.
Она была красивей всех.
У нее была сестра Запятайка, которая была добрее всех.
Затем шел младший братец Хвостик, который был самый любимый.
Так все и было: Свинка красовалась, Запятайка всем помогала, а Хвостик был для поцелуев.
Мама Хрюня и папа Хряпа поругивали Свинку за характер, гордились Запятайкой, а Хвостика обожали.
Бывало, идут гулять: впереди бежит Хвостик, чумазый и веселый, за ним торопится заботливая Запятайка, следом спешат толстые Хрюня и Хряпа, а сзади плавно выступает красавица Свинка, которой неудобно за свою семью. Свинка всегда чистенькая, хорошо одетая и говорит так:
– Не могу видеть, какой он грязный, его надо помыть, вашего Хвостика. А вы его балуете, и Запятайка тоже. Он совсем не слушается.
А мама Хрюня отвечает:
– Ничего, вырастет, будет аккуратней.
– Это с чего он будет аккуратней? Вы же ему все позволяете! Он во всех лужах перевалялся, всю грязь собрал!
– Не ворчи, Свинка, не показывай характер, – говорит на это папа Хряпа, – ты тоже маленькая не всегда отличалась чистотой, мама тебя мыла каждые полчаса.
– Вот и его надо так же. Меня мыли, и теперь видите, какая я.
– Ты у нас всегда лучше всех, – отвечает на это мама.
– Разумеется, – гордо говорит Свинка и идет на расстоянии.
Все разговоры в семье кончались этой шуткой, но если говорить всерьез, то Свинкой очень гордились, и мама шила ей красивые платья с оборочками.
Однако всегда бывает так, что если очень чем-то гордишься, то надо приготовиться к слезам. Вдруг Свинка заплакала: она увидела у соседки Утки зеленые сапожки.
– Мама-папа, я хочу такие же, – плакала Свинка.
– Ты и так у нас лучше всех, – привычно отвечали Хрюня и Хряпа.
А Хвостик даже засмеялся:
– Ха-ха, ха-ха, поплачь еще!
– Нельзя смеяться над Свинкой, – заметила Запятайка, вытирая Хвостику нос. – Свинка у нас лучше всех.
– Нет, – отвечал Хвостик, уворачиваясь от носового платка, – вон у соседки есть зеленые сапожки, а у Свинки нету.
– Не в сапожках дело, – отвечал папа Хряпа, – другим нужны сапожки, чтобы быть лучше всех, а Свинка и без того самая красивая.
Но Свинка все равно плакала и злилась. А надо сказать, что в этот момент мимо как раз проезжал со своей тележкой старый и толстый Волк. Волк недавно заехал в эти края, торговал всякой всячиной, притворялся добрым, но Хряпа его недолюбливал.
– Здравствуйте, уважаемые! – своим добрым хриплым голосом сказал Волк. – Откуда эти слезы? Зачем они?
– Ничего, ничего, – сказала Хрюня, – у нас просто плохое настроение.
– У вашей соседки Овцы было тоже плохое настроение, но теперь она купила зеленые сапожки и счастлива.
– А почем сапожки? – спросила Свинка.
– Да они не продаются. Я же не продавец. Просто Овца постриглась и всю шерсть свою и мужа отдала мне. Корова балует меня сметанкой, мням, – облизнулся Волк. – Я же не ем мяса. Ну и вот. От вас мне ничего не надо. Были бы у папы рога, а у мамы грива, а у вас перья, я бы еще подумал, а так и говорить нечего.
Тут Свинка зарыдала.
– Связалась я с вами и выросла свиньей! Лучше бы я родилась у курицы или у козы, чем у вас, в вашей семье! Вы нищие! Я вам серьезно говорю, что я от вас уйду!
– Какой симпатяга этот Хвостик! – сказал Волк. – Дети – это единственное, ради чего стоит жить. Так что у вас, у свиней, тоже кое-что есть.
И на том он уехал со своей тележкой.
– Что, что у нас есть? – набросилась Свинка на родителей.
– Щетина, – отвечал папа Хряпа и с силой почесал затылок.
– Щетина – важная вещь, – сказала мама Хрюня. – Щетки, кисти, помазки, без этого мир не стоит. Всем нужно.
Свинка помчалась во весь опор за Волком и догнала его у дома Коня. Жена Коня только что вынесла Волку два роскошных хвоста, а сам Конь, смущенный, выглядывал из дверей своей передней половиной. Волк о чем-то переговаривался с Лошадью и наконец отдал ей коробку, после чего прямо на глазах у Свинки жеребята вышли гулять в соломенных шляпках, нарядилась и Лошадь, и у Коня возникла шляпа, он стоял в дверях в соломенной шляпе, видимо, стесняясь отсутствия хвоста.
Свинка подбежала к Волку, но он уже повернул оглобли и не стал долго с ней разговаривать, только сообщил на ходу, что грубая Хряпина щетина ему не нужна, а только очень мягкая.
– Я постригусь, – сказала Свинка, догоняя Волка.
– Мало, – ответил Волк.
– Я братика постригу.
– Родители разрешат? – спросил Волк.
– Разумеется! – горячо воскликнула Свинка.
– А то приходите ко мне, прямо в лес, я вас и постригу, как мне надо. Темный лес, правая тропа, шестая нора, нижнее логово. И сестренку берите. Ежедневно ближе к ночи.
– А зеленые сапожки еще есть?
Волк помотал головой и приостановился.
– Как нет? – завопила Свинка. – Для уток есть, для овец есть, а для меня нет?
– Вот приходите с братом и сестрой, поищем.
Свинка ничего не сказала родителям, но, дождавшись вечера, она шепнула Хвостику два слова, после чего Хвостик завопил:
– Пошли! Я хочу жвачку!
А Запятайке умная Свинка сказала так:
– Мы с Хвостиком пойдем по грибы, говорят, есть такие грибы трюфели, они вылезают из земли только после ужина, ближе к ночи. А потом они прячутся. Их могут находить только поросята, как Хвостик, с самым нежным пятачком. Согласна пойти с нами? Вот будет подарок родителям! По секрету!
Запятайка было засомневалась, но ее тоже увлек этот новый секрет и перспектива быть полезной родителям. Запятайка с уважением взглянула на Свинку и согласилась.
– По дороге завернем кое-куда и спросим кое-кого, не купят ли у нас эти грибы. Они очень дорогие.
Хвостик, правда, после ужина стал сильно капризничать, требовал, чтобы его несли на закорках, но умная Свинка обещала ему, что он сегодня не будет мыться на ночь, и Хвостик согласился. И Свинка быстро пошла надевать панамку.
Однако Запятайка задержалась с мытьем посуды, и, когда все собрались у калитки (а мама с папой уселись перед телевизором), девочки увидели, что Хвостик весь облеплен грязью, да не просто так, а с украшениями в виде кусочков газетной бумажки.
– Где это ты так изгваздался, свинья?! – завопила Свинка.
– Ты же сказала, что я сегодня не буду мыться, и я повалялся в свое удовольствие в луже, а ягнята обсыпали меня бумажками, мы все так смеялись! – заявил Хвостик.
– Ну ладно, – сказала Свинка, – по дороге будет еще одна лужа, хочешь?
Она планировала его хорошенько вымыть в лесном озерце, но пока что помалкивала об этом, зная жуткий характер Хвостика: он считал, что раз ему что-то обещали, то обязаны сдержать свое слово. Он страшно орал, когда понимал, что его обманывают. «Избаловали ребенка», – сокрушенно подумала Свинка, закрывая за собой калитку.
Запятайка взяла веселого грязного Хвостика за руку, и все трое помчались к лесу. Свинка по дороге стала играть в «кто выше подпрыгнет» – она надеялась, что таким образом грязь, облепившая Хвостика, отвалится.
– Какая ты стала веселая и хорошая! – закричал Хвостик, не понимая, куда и зачем его ведут вприпрыжку. А волк уже поджидал их со своей тележкой у поворота и пригласил всю семейку прокатиться – он был умный, этот Волк! Все уселись, Волк впрягся и помчался с бешеной скоростью. Только Свинка очень стеснялась ужасного вида своего брата и по дороге старалась обобрать с его нежной щетинки комья грязи с бумажками и иногда щипала его довольно чувствительно, отчего Хвостик дико плакал, а Запятайка его утешала. Так они и приехали на бережок ручья, где виднелся вход в волчье логово – узкая дыра.
– А ну, что я вам покажу! – заорал Волк жутким добрым голосом. – Заходить по одному, и только чур не визжать! А то съем!
Тут все захохотали, и Свинка приготовилась войти первой, но Волк сказал: «Молодым везде у нас дорога», – и пригласил сначала Хвостика. Причем в руке у Волка сверкнула большая бритва, Хвостик взвизгнул от любопытства. Запятайка испугалась, но Свинка стала ей быстро объяснять насчет зеленых сапожек, жвачки и так далее. При словах «жвачка» и «мороженое» Хвостик подпрыгнул и ринулся в нору, но Запятайка задержала его и сказала, что пойдет с ним вместе. Они заспорили. Волк кипятился и доказывал, что сразу двое в дыру не пролезут, при этом очень рычал и показывал зубы, стараясь развеселить публику, но Свинке было не до смеха – она стыдилась своей шумной сестры и немытого брата.
А тем временем мама Хрюня поглядела в окно, послушала, и что-то ей не понравилась абсолютная тишина около домика. Папа Хряпа мирно храпел у телевизора (под свою любимую программу «Сегодня в мире животных»), но мама Хрюня его разбудила и послала к Уткам, а сама побежала за Овцами. Детей нигде не оказалось, и через две минуты Хрюня и папа Хряпа, тяжело дыша, стояли у калитки своего дома в окружении соседей. Младший ягненок посмотрел на дорогу и увидел клочки газетной бумаги.
– Вот тут проходил Хвостик! – заявил он. – Мы играли в луже, мы обсыпали Хвостика бумажками, как будто идет снег. Вон и впереди бумажки, и еще…
– А когда это было? – строго спросил отец Баран, который был обрит наголо.
– Давно! – заявили ягнята.
В это время подошли Конь без хвоста, но в новой шляпе и Лошадь в длинной юбке, видимо, тоже без хвоста, но зато опять-таки в новенькой шляпке.
– Что случилось? – спросила Лошадь в шляпке.
– Пропали дети, – сказала Хрюня, а папа Хряпа засопел.
Лошадь заметила:
– Я всегда так воспитываю своих жеребят, что они без спросу даже на шаг от меня не отходят, все время у хвоста. – Тут она спохватилась и поправила юбку на том месте, где у нее был раньше хвост.
Отец Баран заметил, дрожа от вечернего холода всем своим бритым телом:
– Что-то ваша Свинка около Волка крутилась сегодня, уж не продала ли она ему чего?
Его жена, бритая Овца в новых зеленых сапожках, поддакнула:
– Да, она в ее возрасте слишком большая модница, все интересовалась насчет зеленых сапожек! Волк ей так прямо и сказал: не обещаю!
– Волк? – угрожающе спросил папа Хряпа, и щетина на его загривке стала дыбом.
И вся компания побежала по следам, ища на дороге грязные бумажки.
Тем временем у волчьей норы Запятайка крепко держала вырывающегося Хвостика, он визжал, что хочет жвачки и мороженого, а Свинка, бледная от стыда, тихо уговаривала разъяренного Волка подождать и не уходить – Волк уже спрятал бритву и утверждал, что его ждут в другом месте другие поросята. «Не одни вы свиньи на свете, – рычал он, – а сапожки всем нужны».
В доказательство он даже сбегал в нору и вытащил большую розовую коробку, но не открыл ее, а положил в кусты. На этом месте у Свинки градом потекли слезы, и она крепко стукнула упрямую Запятаику по спине.
Запятайка охнула и выпустила Хвостика, который со всех ног кинулся в волчье логово, а Волк быстро нырнул за ним, на ходу шаря в кармане штанов, видимо, насчет бритвы.
Тут Свинка схватила Запятаику за шею и не пускала ее бежать вслед за Хвостиком, а, наоборот, тащила ее в кусты, где лежала розовая коробка.
– Пусти! – вопила Запятайка.
– Идем, чего покажу! – кричала Свинка.
А из логова в добавление ко всему понесся долгий и отчаянный визг Хвостика.
– Прошу тебя, пусти! – плакала Запятайка.
– Дура! – кричала Свинка. – Ничего ему там не сделается, его постригут, и все, нужна щетинка, и все! Идем посмотрим сапожки!
Но тут послышался топот, и на поляну выскочили Конь и Лошадь, а на спинах их виднелось все деревенское население: папа Хряпа впереди, за ним три ягненка, а на лошади мама Хрюня, отец Баран и Овца в зеленых сапожках. Остальные ягнята ехали на жеребятах, а что касается уток, они прибыли позднее своим ходом, во главе с селезнем, по воздуху.
При этом из волчьего логова доносился такой дикий визг, что все растерялись, но мама Хрюня быстро соскочила наземь и кинулась в нору, и, конечно, не пролезла, зато она увидела в норе своего сына и скомандовала ему:
– Хвостик! Немедленно домой, уже поздно!
Еще она сказала туда же, в нору:
– И вам не стыдно?
Визг перешел в плач и поцелуи, которые раздавались там, в норе, а наружу выходили в полузадушенном звучании, потому что мама Хрюня заткнула собой нору.
Все население принялось тащить Хрюню за ноги, и Лошадь сердито говорила, что раньше у нее был хвост и это было страшно удобно, во-первых, вместо веера от мух, во-вторых, протянул кому надо куда надо – и тащи. А тут, в лесу, приходится от комаров отбиваться копытами.
Затем Хрюню вытащили, а она, в свою очередь, выгребла из норы сначала Волка, который моргал на свету, и чудесно улыбался, и говорил, не понимая, что произошло:
– Какие у нас гости, как волшебно, будем пить чай…
Запятайка тут же вынесла из логова Хвостика со связанными ножками и еще более грязного, чем раньше, и папа Хряпа схватил их обоих на руки.
Тут Свинка выступила вперед в своем сильно порванном платье и стала защищать Волка, объясняя насчет молодой щетины, но отец Баран не стал ее слушать. Дрожа от вечернего холода, он велел Волку раз и навсегда убираться, срок – двадцать четыре секунды.
Лошадь добавила:
– А то растопчу, копыта я еще не продала!
Волк убрался мгновенно, только погрузил на тележку мешки с шерстью, конским волосом и утиным пером, за каковым процессом с грустью наблюдали все участники встречи.
Затем все весело помчались домой, и, что интересно, от быстрого бега развалились и сапожки, и шляпы, и народ вернулся домой без обновок, но в целом довольный тем, что дети спасены, а Волк ушел.
А Свинка с тех пор стала еще умней и иногда даже моет посуду собственноручно.
От тебя одни слезы
Маленький Лук давно собирался сказать Капусте, что они родня: оба сто одежек, оба без застежек.
А Капуста как раз шла купаться.
– Эй, Капуста! – крикнул с огорода Лук. – Я тебе родня!
– Кто-кто? Не слышу, – сказала Капуста, – Кто он мне?
Она очень спешила, ведь Капусты не могут жить без воды.
– Мы с тобой оба сто одежек и оба без застежек, – повторил Лук.
– Сколько-сколько? – спросила Капуста, уходя. Она очень спешила.
– Да сто, сто, – повторял Лук.
– Сто чего? – спросила наконец Капуста, но ответа ждать не стала. – Извини, иду купаться, не могу жить без воды.
– Я тоже, – сказал Лук, – я тоже не могу жить без воды, я ведь тебе родня.
И он выскочил из грядки и побежал за Капустой вслед.
Лук был готов во всем соглашаться с Капустой, неизвестно почему. Допустим, если бы Капуста была горшком и не могла жить без огня. Лук бы тоже сунулся в огонь. Так, кстати, многие Луки и поступают. Ради родни пойдешь на все… Но Капуста, по счастью, любила воду.
Капуста пришла на пляж и устроилась в тени под грибком.
– Капуста любит тень, – сказала она.
– Я тоже люблю тень, – сказал маленький Лук и сел рядом с Капустой.
Капуста стала раздеваться. Лук тоже – он ведь собирался искупаться!
Но как только он снял верхнюю одежду, Капуста начала морщиться, щуриться и тереть глаза.
– От тебя одни слезы, – сказала Капуста Луку. – И не ходи за мной больше.
Она ушла под другой грибок, разделась там до кочерыжки и отправилась купаться.
А Лук остался один, что и требовалось ожидать.
Но когда все кончается плохо, это вовсе не значит, что все вообще кончается и замирает. Может быть, дальше будет еще хуже.
А дальше появился Заяц.
Заяц шел мимо, увидел капустные листья и воскликнул:
– Чур мое! – и стал делать свое черное заячье дело.
Он скинул рубашку, набил ее капустными листьями и быстро пошел домой.
– Капуста! – закричал Лук с берега. – Твои одежки!
– Что мои одежки? – спросила Капуста. – И не подходи к воде близко, от тебя одни слезы!
– Твои сто одежек заяц уносит! – крикнул Лук, а Заяц так и сделал.
– Сколько-сколько? – переспросила Капуста.
– Все, все твои одежки Заяц унес.
Тут Капуста вышла на крутой берег и заплакала уже не от лука.
– Кто я теперь без одежек, – плакала Капуста. – Кто я теперь? Я кочерыжка! Я никто!
– Погоди, – сказал Лук. – Сейчас что-нибудь придумаем!
Но прежде чем что-нибудь придумывать, Лук побежал догонять Зайца – иногда самое главное догнать, а думать можно и по дороге.
– А что ты, Заяц, несешь? – спросил Лук первым делом.
– Я несу листики какие-то, никому не нужные, – ответил Заяц.
– А где ты их взял?
– Я их нашел там, на берегу, они валялись там.
– На бережку? Вот как удачно, – сказал Лук. – Это мои были листики. Спасибо тебе, что ты их нашел. А то я думал, что я их потерял. Спасибо большое-пребольшое. Давай их сюда.
– Нашел дурачка, – сказал Заяц. – Твои-то листики я как раз и не взял. Они до сих пор там и валяются. Кому они нужны.
Тут прибежала Капуста.
– Заяц, – очень вежливо сказала она. – Это мои одежки!
– Еще новости! – удивился Заяц. – А ты еще тут кто?
– Я Капуста.
– Ты? – сказал Заяц. – Что я, капусту не видал? Ты никакая не капуста.
– Она Капуста, – вмешался Маленький Лук. – Я ее знаю.
– Какой-то пенек говорит, что он капуста, – возразил Заяц. – Какой-то огрызок.
И Заяц плюнул и пошел дальше со своим грузом.
А Капуста стояла и повторяла:
– Я без одежки никто, я завяну. Я вяну прямо на глазах.
– Ничего, – сказал Лук. – Что-нибудь еще придумаем!
Он обогнал Зайца и крикнул:
– Зайчик, остановись, я хочу что-то тебе сказать! По секрету! Только тебе одному!
– Не надо мне твоих секретов, – сказал Заяц, – мне надо домой…
– Очень хорошо, – сказал Лук, – тогда я их отдам другим зайцам.
– Кого это их? – спросил Заяц на ходу.
– Кого-кого, нагнись, тогда скажу, а то услышат, – ответил маленький Лук.
Заяц нагнулся к Луку.
– Ты, Заяц, слушай, – зашептал Лук, глядя прямо в глаза Зайцу, – ты нагнись поближе.
Заяц совсем нагнулся, крепко держа свою рубашку с листьями.
А Лук ему, глядя прямо в глаза, зашептал:
– Ш-пш-ш-п-ш, пш-шп-ш-п-ш.
– Говори помедленней, – говорит Заяц, – непонятно.
– Да ты шшшто, слушай шшшто, шшш-п-шшш!
А у Зайца уже потекли слезы!
– А ешщщще, – шептал Лук, – шшто ещщще!
– Ну тебя, – закричал Заяц, – от тебя одни слезы!
И давай вытирать глаза лапами.
Рубашка у него упала, развязалась, и, пока он тер глаза – Капуста раз-раз! – и оделась.
Заяц остался плакать, а маленький Лук побежал на берег одеваться. И Капуста вместе с ним за компанию – ведь родня как-никак, оба сто одежек, оба без застежек.
Говорят – слезами горю не поможешь. А бывает наоборот. Смотря кто плачет и смотря кто потом смеется.
Сторож
Один охранник грустно жил в своей сторожке.
Жена бросила его и ушла, и ночами охранник не спал по профессии, а глядел на луну.
Он размышлял о том, что и дети-то его не навещают, старшие давно работают сторожами (семейная династия) и сидят по своим дежуркам, а вот младшие могли бы и наведаться. Но ни как их звать, ни сколько их, бедный сторож вспомнить не мог.
Так что и сам хорош был папаша.
От всего этого он смотрел луну, и ему просто хотелось завыть от неправильно прожитой жизни: ночь, одиночество тебе имя.
Однажды днем он спал на службе, и его разбудил веселый шум приближающейся свадьбы.
Он выглянул на улицу и бац! – увидел свою же бывшую жену, которая не обратила на него внимания. Еще бы, ведь это именно она справляла веселую свадьбу.
Рядом с бывшей женой он заметил жениха, тоже сторожа с соседней автобазы – он, видать, взял отгул ради такого случая.
Поодаль, запыхавшись, следовали приглашенные. И, о ужас, все это были первый, второй, третий и так далее мужья его бывшей жены! (сам он был у нее пятым, что ли).
Разумеется, они были хорошо знакомы нашему охраннику, мало того, он их знал как товарищей по труду. У жены был вкус известный. Наш бедный бывший пятый супруг тоже было хотел присуседиться к свадебной процессии, даже бросился к калитке – но вспомнил про недавнее поведение жены и как его, законного мужа, нарочно толкнули, – и в результате плюнул и остался на рабочем месте.
То есть он вспомнил, как она извернулась и пошла, явно помчалась навстречу приключениям, которые поджидали ее буквально за углом. Как она воскликнула – «Хочется отдохнуть, оттянуться, отвязаться! Хочется развода!»
Но тут, на самом интересном месте этих размышлений, сторожу принесли его обед (его всегда снабжали прямо на рабочем месте).
Украшением обеда служила суповая кость, колом торчащая в кастрюле.
Но только наш сторож приступил к этой кости, как он увидел опять тот же свадебный кортеж, но уже который приближался с обратной стороны.
Видимо, молодожены расписались и теперь следовали восвояси тем же манером.
Невеста с новейшим мужем проскочила мимо, а вот третий и седьмой мужья застопорились у дежурки: видал какое дело, надо навестить корефана (нашего сторожа).
То ли идущий от кастрюльки аромат привлек друзей.
Короче, на их физиономиях было написано, что они сомневаются, остаться ли им тут или спешить к свадебному пиршеству.
Однако наш охранник недаром избрал себе свою строгую специальность, и он встретил якобы дружков длинной цветистой фразой, вскочив при этом на ноги.
Они долго взаимно угощали друг друга речами, пока хозяйка тетя Патимат не заорала в окно:
– Слушай, надоел как собака одно и то же. Лай-лай конференция. Сейчас ведро воды принесу.
И наш сторож прогнал своих бывших родственников – Бобика и Тузика, и потом долго трудился один над любимой костью, виляя при этом хвостом.
У одиночества есть свои добрые стороны, думал он при этом.
Все непонятливые
Шла курица по улице. Видит, червячок дорогу переползает. Остановилась курица, взяла червячка за шиворот и говорит:
– Его везде ищут, а он тут гуляет! Ну-ка, пойдем скорее, у нас обед сейчас, я тебя приглашаю.
А червячок говорит:
– Я совершенно ничего не понимаю, что вы говорите. У вас рот чем-то такое набит, – вы выплюньте, а потом скажите, что вам надо.
А курица действительно держала ртом червячка за шиворот и поэтому говорить как следует не могла. Она ответила:
– Его в гости приглашают, а он еще важничает. Ну-ка, пошли!
Но червячок еще крепче схватился за землю и сказал:
– Я все-таки вас не понимаю.
В это время сзади подъехал грузовик и сказал:
– В чем дело? Освободите дорогу.
А курица набитым ртом ему отвечает:
– Да вот тут один сидит посреди дороги, я его тащу уходить, а он упирается. Может быть, вы мне поможете?
Грузовик говорит:
– Я что-то вас не очень понимаю. Я чувствую, что вы что-то просите, это я понял по выражению вашего голоса. Но о чем вы просите, я не понимаю.
Курица как можно медленней сказала:
– Помогите мне, пожалуйста, вытащить вот этого из грязи. Он тут засел в пылище, а мы его к обеду ждем.
Грузовик опять ничего не понял и спросил:
– Вам нездоровится?
Курица молча пожала плечами, и у червячка оторвалась пуговица на воротнике из-за этого. Грузовик тогда сказал:
– Может быть, у вас болит горло? Вы не отвечайте голосом, а просто кивайте, если «да», или помотайте головой, если «нет».
Курица в ответ кивнула, и червячок тоже кивнул, поскольку его воротник находился во рту у курицы. Грузовик спросил:
– Может быть, вызвать врача?
Курица сильно замотала головой, и червячок из-за этого тоже очень сильно заболтал головой. Грузовик сказал:
– Ничего, вы не стесняйтесь, я на колесах, могу съездить за врачом – здесь всего две минуты. Так я поехал?
Тут червячок стал вырываться изо всех сил, и курица поневоле из-за этого несколько раз кивнула. Грузовик сказал:
– Тогда я поехал.
И через две секунды врач был уже около курицы. Врач сказал ей:
– Скажите «А».
Курица сказала «А», но вместо «А» у нее получилось «М», потому что рот у нее был занят воротником червячка.
Врач сказал:
– У нее сильная ангина. Все горло заложено. Сделаем ей сейчас укол.
Тут курица сказала:
– Не надо мне укола.
– Что? – переспросил врач. – Я не понял. Вы просите два укола? Сейчас сделаем два.
Курица тогда выплюнула воротник червячка и сказала:
– Какие вы все непонятливые!
Грузовик с врачом улыбнулись.
А червячок уже сидел дома и пришивал к воротнику пуговицу.
Молодой Осел
Жил-был молодой Осел, у которого была маленькая неприятность, т. е. четыре уха.
Он слышал каждый звук за несколько километров.
И если, скажем, в соседней деревне кто-то чихал у себя в хлеву, Осел вопил как зарезанный:
– Зачем вы так громко стреляете из пушек?!
И в конце концов все начали смеяться над ним. Действительно, кто это будет ни с того ни с сего орать среди полной тишины, скажем:
– Положите трубку, у вас бибикает!
Или:
– Закрутите, пожалуйста, кран, вода льется!
И все это неизвестно кому.
Приходили даже специально из других поселков дразнить молодого Осла: стучали по его крыше, возили камушком по стеклу и т. д.
Осел очень мучился, дико кричал и в результате решил бежать в город.
Он надел шляпу, чтобы спрятать свои четыре уха, да еще и заложил их вязаными шерстяными носками, перестал слышать вообще и отправился: пошел по полю, миновал лес, перебрался через речку и вступил в город.
Город этот был необычайный: в нем жили одни животные.
На молодого Осла все пялились, особенно на его шляпу.
И молодая корова по имени Белка так сказала Ослу:
– Что вы делаете сегодня вечером? Приходите ко мне на день рождения.
Осел почесал под шляпой, а на самом деле он отслонил один носок от уха и попросил хозяйку повторить, что было сказано.
Она, удивленная, повторила.
У Осла в запасе была всего одна горбушка хлеба, и он с удовольствием согласился.
Вечером оказалось, что у Белки стол ломится от яств.
Там были эмалированные блюда свежего сена. Там стояло три ведра помоев и целый поддон сухих корочек.
Молодой Осел долго пировал у Белки. Хозяйка ему сказала в заключение:
– Не могли бы вы оказать мне любезность и пожить у нас некоторое время? Хлев имеем двухэтажный, как видите.
Осел опять почесал под шляпой (вы поняли, почему), и согласился – все равно ему некуда было податься.
Он занял сеновал и то жевал сено, то валялся на нем: полный кайф!
Вскоре к нему на сеновал повалил разный народ: коровы, лошади, овцы, верблюды и даже один крокодил дядя Коля.
Все они приходили посмотреть на диковинную шляпу молодого Осла и на его удивительное поведение: прежде чем ответить, он слегка приподнимал шляпу и, почесываясь, думал, а потом просил повторить вопрос.
Всех это просто поражало: такой молодой и такой солидный!
Никогда не ответит с места в карьер, всегда подумает!
Даже когда его спрашивали «как зовут», он и то сначала чесал под шляпой.
Его даже захотели сделать мэром.
Однако после таких посещений Ослу приходилось основательно убирать сеновал, орудуя вилами, так как народ приходил к нему невыдержанный, оставлял после себя так называемых «сироток», как это называла Белка.
– Опять сироток наклали, – говорила она, навещая молодого Осла.
Но сама Белка тоже не стеснялась.
Молодой Осел затосковал.
В деревне у них такого не случалось. В деревне все жили чисто.
Вскоре корова Белка заглянула к нему и сказала напрямик:
– На самом деле всех очень волнует, почему вы никогда не снимаете шляпу. Они говорят, что там у вас, под шляпой, пульт управления и что вы искусственный осел, осел-робот. Когда вы ходите в гости, вы никогда не оставляете сироток у себя под ногами. Вы не болтаете, как все, не кричите, вы всегда говорите не сразу, а после проверки под шляпой. Что вы на это скажете?
Осел полез под шляпу и попросил повторить сказанное.
Корова Белка воскликнула:
– Вот видите, народ прав! Снимите-ка вашу эту шляпу! Вы искусственный интеллект!
Пришлось Ослу скинуть шляпу, и его четыре уха развернулись как куст лопуха.
Причем они стояли твердо, так как в каждом был заложен шерстяной носок.
– Как красиво! – воскликнула Белка. – Вы с какой планеты?
А поскольку один носок Осел вынул, чтобы слышать, его от крика коровы просто передернуло.
Он надел шляпу и сказал, что отбывает на родину.
Тут же местные жители притащили ему телегу подарков, где было все – и сено, и тыквенные корки, и хлебные огрызки, а надо всем этим возвышалось любимое местное лакомство – кипа газет.
Осел впрягся в телегу и поволок ее в родную деревню, а местным сказал, чтобы не провожали.
Они послушались и остались на месте, ожидая грохота и глядя в небеса, по которым должен был промчаться молодой Осел с телегой в направлении родной планеты.
Там мы их и оставим, они, видимо, ждут до сих пор, а вот в собственной деревне молодого Осла встретили тепло и сказали:
– Без тебя здесь установилась такая тишина! Никто не кричит, не стучит о железо, не царапает по стеклу! Мы поняли, какое это благо, тишина, и теперь назначаем тебя главным хранителем покоя. Зарплата ежемесячно какая пожелаешь.
И Осел сел в кабинет управлять тишиной.
Он, правда, не вынимает затычки из ушей, чтобы не штрафовать народ за каждый чих.
Но крупные скандалы он пресекает, особенно штрафует петухов.
А зарплату молодой Осел получает вчерашними газетами. Он сильно пристрастился к газетам за время своей жизни в городе, не может прожить без них и дня.
И даже собирается научиться читать.
Осел и козел
Один человек возвращался домой в автобусе и так засиделся, что не заметил, как над ним нависла какая-то старушка.
А когда этот человек уже собрался выходить, то он ее увидел и встал с вежливыми словами: «Садитесь, пожалуйста».
В ответ на что старушка сказала:
– Раз ты такой вежливый, то пусть все, что тебе сегодня пожелают, исполнится!
И она с торжеством села на освободившееся место.
Сначала этот человек шел домой спокойно, но потом он пошел гораздо осторожней: он подумал, а вдруг кто-нибудь ему пожелает «чтобы ты провалился» или, что еще лучше, «чтоб тебя приподняло и прихлопнуло».
Или как на днях ему сказала его остроумная жена:
– Да чтобы духу твоего здесь не было вообще и на веки веков, – это когда он сунулся на кухню съесть пирожка раньше всех, голодный же, с работы.
Представляете?
А когда он сделал ей замечание, что нельзя кидаться как та собака на людей и все-таки взял пирожок, она ответила еще похлеще: «Да чтоб ты подавился вот этим пирожком».
С такими жуткими мыслями он шел домой очень осторожно, всех обходил, уступая дорогу женщинам с сумками и особенно женщинам с детьми (всем известно, как они устают и за себя не отвечают, если им кто-то встает поперек маршрута, а особенно свободный мужчина в шляпе).
И вот так, очень бережно и вежливо, он добрался до дому, сел там тихо и скромно в кресло у телевизора, включил свой любимый футбол, но очень и очень осторожно, поскольку знал, что жена, которая тоже прибежала с работы с сумками и теперь топчется на кухне, имеет очень странную привычку: с одной стороны, она жутко не любит, когда муж просто сидит как пень еловый без дела и смотрит телевизор – а с другой стороны, она не переносит, когда он суется на кухню со своими советами и якобы хочет помочь, спрашивая: «а чем воняет и что сгорело» или «ты что, слепая, сейчас у тебя молоко сбежит».
Поэтому этот человек вообще не знал, как аккуратней прожить сегодняшний вечер, тем более что дети, мальчик и девочка, вот-вот должны были прийти, как последние хулиганы, с улицы, где раздавались их звонкие голоса, и наверняка они потребуют переключить футбол на «спокуху» или на фильм ужасов.
Кроме того, они иногда врубали музыку на полную мощь до дребезжания висюлек на люстре и рюмок в баре (когда по телевизору нечего было смотреть или когда мать прогоняла делать уроки) – и вот тогда, если сунуться к детям с просьбой сделать потише (а то не слышно голоса комментатора), то свободно можешь схлопотать такое пожелание, что очутишься в каких-то жутких местах, благодаря сегодняшней доброте старушки из автобуса.
Так что он, не заглядывая в будущее, просто придвинул свое кресло поближе к телевизору, приобнял его и склонился к нему ухом, и даже не слышал, как пришло домой молодое пополнение и что они кричали матери и что мать кричала им, он был наверху блаженства, наши выиграли два-один.
А дети, судя по всему, уже переместились на кухню, там стучали ложки о тарелки, день кончался, и наш бедный хозяин дома сунулся тоже на кухню, где получил пайку хлеба, порцию макарон с мясом и стакан компота, как в бытность свою на флоте, и был так рад тихому семейному вечеру, что завел было разговор с детишками, а что бы они пожелали своему папке на ночь.
Дети тоже обрадовались и в один голос заорали:
«Спокойной вам ночи, приятного сна, желаем вам видеть осла и козла, осла до полночи, козла до утра, спокойной вам ночи, приятного сна».
Он пошел спать в приятном расположении духа (все вроде обошлось), и в результате всю ночь хлопотал: до полуночи он волок куда-то осла, осел не хотел заводиться и стоял как вкопанный, и пришлось лезть под него и что-то там подвинчивать, покручивать, так что в результате в баке у осла открылась течь, и ровно в полночь бедный спящий человек проснулся весь взмыленный, пошел прогулялся, вымыл руки после таких дел и не успел снова лечь спать, как нате: все то же самое повторилось, но теперь уже при участии козла.
До утра он лежал под козлом, ремонтируя его, потом заводил козла, крутя ему хвост, потом тащил за рога и так умаялся, что еле проснулся.
И, разумеется, утром он ехал на работу стоя, памятуя старушку, и всем уступал даже свое стоячее место, но в переполненном транспорте с этим не очень развернешься, и в результате какая-то нервная женщина заматерилась: «Сойди с моей больной ноги, осел!»
«Сон в руку», – подумал бедный человек.
Но на этом приключение не кончилось.
Возвращаясь с работы домой, он напоролся на группировку детей, которые сосали пиво из баночек и спросили его, нет ли закурить.
Он ответил вежливо, что нет, и в ответ получил: «Ну и рой отсюда, козел, пока рога тебе не порюхали!»
«Опять сон в руку», – подумал человек.
Но когда вечером он не утерпел и пошел на кухню поведать жене, как ему предсказали на вчерашний день исполнение всех пожеланий и что из этого произошло, а кому же еще такую вещь расскажешь? – то жена ответила ему от всего сердца (а она жарила рыбу): «Да чтоб ты сдох!»
Видимо, умаялась женщина.
И человек этот подумал: а какое все-таки счастье, что та старушка наградила его исполнением всех пожеланий только на один вечер и только на вчера!
И, счастливый и спокойный, он схватил со стола кусок хлеба, со сковородки хвост рыбы и пошел смотреть телевизор, все равно что.
Жил-был Трр!
Жил-был Трр!
И у него был А-га!
И они пошли в лес.
Тут навстречу им бежит И-ии!
И говорит:
– А у меня есть бум-бум!
А Трр! говорит:
– Дай мне бум-бум.
А И-ии! отвечает:
– Не дам.
А Трр! говорит:
– Дай мне бум-бум.
А И-ии! отвечает:
– Не дам.
А А-га! говорит:
– Дай мне бум-бум.
А И-ии! отвечает:
– Не дам.
Тогда Трр! говорит:
– А ну давай сейчас же бум-бум!
А И-ии говорит:
– На!
И бум, бум ему по голове!
Дай капустки!..
Зайчик сидел у окна и ел капустку. Мимо шел козел и говорит:
– Дай капустки!
Зайчик дал ему капустки. Козел съел и говорит:
– Какая вкусная капустка! Дай еще.
Зайчик дал ему еще капустки. Козел съел и говорит:
– Какая вкусная капустка! Дай еще.
Зайчик дал ему еще капустки. Козел съел и говорит:
– Какая вкусная капустка! Дай еще!
Зайчик дал ему бумажку. Козел съел и говорит:
– О, какая вкусная капустка! Дай еще!
Зайчик дал ему тряпку. Козел съел и говорит:
– О-о! Какая вкусная капустка! Дай еще!
Зайчик дал ему газету. Козел съел и говорит:
– О-о-о! Какая вкусненькая капустка! Дай еще!
Зайчик дал ему скатерть. Козел ел, ел, потом понес домой, там ели Козловы детки и старый козлов дедушка.
Тут пришла домой мама зайчика и говорит:
– Зайчик, а где скатерть?
– А зато капустка есть, садись, мама! – ответил зайчик.
Будильник
Жил-был будильник.
У него были усы, шляпа и сердце.
И он решил жениться.
Он решил жениться, когда стукнет без пятнадцати девять. Ровно в восемь он сделал предложение графину с водой.
Графин с водой согласился немедленно, но в пятнадцать минут девятого его унесли и выдали замуж за водопроводный кран. Дело было сделано, и графин вернулся на стол к будильнику уже замужней дамой.
Было двадцать минут девятого.
Времени оставалось мало.
Будильник тогда сделал предложение очкам.
Очки были старые и неоднократно выходили замуж за уши.
Очки подумали пять минут и согласились, но в этот момент их опять выдали замуж за уши.
Было уже восемь часов двадцать пять минут.
Тогда будильник быстро сделал предложение книге.
Книга тут же согласилась, и будильник стал ждать, когда же стукнет без пятнадцати девять. Сердце его очень громко колотилось.
Тут его взяли и накрыли подушкой, потому что детей уложили спать.
И без пятнадцати девять будильник неожиданно для себя женился на подушке.
Сказка с тяжелым концом
Однажды Лунная ночь ходила-ходила, бродила-бродила, шаталась по кустам, по болотам, да и потеряла с рукава пуговку.
Лунная ночь обозлилась и начала проверку: всю ночь шарила по лесам и полям, залезала во все колодцы, ведра и сапоги, светила в окна, под кровати, в горшки и кастрюли, прощупывала чайники, сковородки, чашки и наперстки, заглянула даже в пасть кошки, когда та особенно громко заорала на крыше – все напрасно.
Так Лунная ночь и убралась спать ни с чем, мокрая и с болтающимся рукавом.
А ее пуговицу нашли рабочие на стройке в котловане да и сдали свою находку в музей, специально гоняли экскаватор.
Она теперь лежит там в витрине с надписью:
«Руками не трогать.
Вес шестнадцать тонн».
Козявка
Одна козявка решила переменить место жительства и повесила объявление:
«Куплю семечко огурца».
Тут же нашелся продавец, и козявка наняла двух рабочих муравьев с веревками, сама села в кабину, и семечко привезли и разгрузили.
До сих пор семья козявки жила в хлебной крошке, но с течением времени семья разрослась, и сидеть только на одном хлебе и воде надоело. Теперь стало легче. Жили в прежнем доме, а обедать ходили в новый, а некоторые уже и спали там прямо без мебели, только бегали к матери за хлебом. Благодаря этому семья разрослась опять, все восемьдесят детишек женились, у всех родилось еще по восемьдесят детей, завелись даже и внуки (три тысячи штыков), так что вскоре, через два часа, стало опять тесно, и козявка повесила новое объявление:
«Обмен. Меняю огуречное семечко на дыню».
А внизу козявка дописала:
«Отдаленных районов не предлагать»
Потому что ей сказали, что дыня растет в Африке.
Сказка о диком городе
Одна семья с некоторых пор стала отличаться особой странностью: к примеру, у папы засверкал фонарь под глазом, у мамы тоже, но под другим. У дочки во лбу появилось что-то вроде включенной лампочки, а бабушка с дедушкой начали щеголять горящими ушами.
В городе говорили разное про них – то есть, что все эти украшения появились недаром, то ли в результате взаимного столкновения при автокатастрофе на небольшой скорости, то ли, когда их поезд сошел с рельс; а некоторые прохаживались насчет домашней ссоры. Но выяснить подлинную причину никому не удавалось, семья на такие вопросы не отвечала.
А почему не отвечала: они сами ничего не знали.
Однажды зимним утром взрослые проснулись как-то одновременно, даже свет еще не зажгли, но тем не менее все вокруг кроватей было видно, светились эти самые фонари.
Кинулись будить дочь, а та тоже спит с украшением во лбу в виде шахтерской лампочки.
Девочка проснулась, кинулась к зеркалу и с плачем отказалась идти в школу.
Честно говоря, она и раньше не хотела ходить туда, а теперь все само собой и решилось – не сидеть же в школе как фара, освещая все перед собой: дети засмеют.
Что касается папы с мамой, то они нацепили большие черные очки (это зимой-то!) и в таком виде потащились на работу, где сотрудники ничего не поняли, к чему тут черные очки, и пришлось объяснять, мол, произошла авария на шоссе.
Вот бабушке и дедушке удавалось долго скрывать свои горящие уши, бабушка носила вязаный берет не снимая (как обычно), а дедушка на своей постоянной зимней шапке развязал тесемки и опустил меховые уши.
Такая маскировка некоторое время помогала.
И все бы устроилось, если бы не девочка: она в конце концов не выдержала и задорно прошлась по улице в своем новейшем виде, причем днем, свет фонарика был слабый; но ее тут же окружили так называемые друганы из класса: во-первых, почему не ходишь в школу, во-вторых, это у тебя фонарь, что ли, во лбу?
Она гордо ответила «да», и начались ее мучения, ей буквально не давали прохода ее же подружки и ребята с улицы, то они просили дать поносить фонарик-то, не зажимай, жмотина; то некоторые, оказавшись в отдалении, пуляли камушком, стараясь из-за угла попасть метко в лоб, то они все собирались группами и хохотали до слез, ну просто ржали до соплей и свинячьего визга над бедной девочкой, глядя на ее горящую лампочку!
О школе не могло быть и речи, девочка боялась, что там ей поставят пару по поведению, да и родители тоже опасались – а не отправят ли их дочку на обследование и там совместно с лампочкой не разберут ли ей лоб в научных целях, чтобы посмотреть, как все это произошло (диагноз). Девочка опасалась своих учителей, и вполне справедливо, ее и раньше-то обсуждали на собраниях то и дело и ругали за поведение, даже без такого вопиющего безобразия как лампочка.
Так что девочка затихла и сидела дома, смотрела телевизор, замотавши лоб платком, чтобы ее личный прямой свет не мешал смотреть на экран.
Но долго так жить было невозможно, по городу ползли слухи, все люди собирались кучками и провожали долгими взглядами папу и маму в их постоянно темных очках (темных причем и утром и на ночь), а деда с бабкой все время пытали бойкие старушки-подружки, что это вы шапки-то не сымаете никогда, уже же тепло!
Некоторые даже пытались помочь бабе-деду, стаскивали с них головные уборы, а те уклонялись как ненормальные вправо и влево, не хуже клоунов, а девочка все видела и страдала.
Жить в этом городе стало невозможно, и с наступлением лета она решила уйти совсем, просто чтобы больше не мучиться. В этом городе, кстати, было такое место, о котором по секрету говорили, что оттуда нет обратного хода. И называли адрес, чтобы люди боялись.
И однажды девочка исчезла.
Насчет криков и плача в ее бедной семье мы говорить не будем, и как мать ночами ходила и звала дочку, это понятно – но в городе был объявлен повсеместный розыск.
Мы знаем, что когда человека считают чужим или не таким как все, то его дразнят, над ним смеются, его не принимают играть, его даже иногда колотят. А когда он пропадает, то все начинают его лихорадочно искать и звать и даже жалеют, как будто этот человек был им очень нужен и дорог!
А найдя, сурово наказывают причем. Обнаружат свое утерянное сокровище и ну ругать и шлепать!
Но девочка, простая душа, ни о чем не подозревая, пошла не по той дороге, куда были уже вскоре посланы люди на мотоциклах с фотографиями, а совершенно по другой. Девочка как раз отправилась в одну брошенную развалюшку на окраине – это был тот самый адрес, который все знали по секрету. Туда никто не ходил, там несколько раз находили убитых, все боялись страшного дома, а девочка однажды увидела во сне, что если подняться на тамошний чердак и разбежаться и прыгнуть прямо в слуховое окно, то полетишь очень далеко и приземлишься на лугу.
Туда она и пошла. В брошенном доме никого не оказалось. Было очень страшно забираться по приставной лестнице на чердак, в лоскутах пыли и темноте. Она выглянула в слуховое окошко, увидела под собой глубокий овраг, но не испугалась, а прыгнула. И полетела! Она летела довольно долго, как во сне, а потом мягко приземлилась на полянку и пошла вперед и вперед не оглядываясь.
Она была уверена, что ее ищут, поэтому-то и не оглядывалась. Дети так иногда прячутся – закроют лицо руками и считают, что их не видно. Наша девочка была еще мала, какой-то второй класс, и вот она думала, что если не оглядываться, то и не заметят.
Однако путь был долгий, и к месту назначения, к первому попавшемуся городу, девочка с фонарем во лбу прибыла поздно вечером. Она даже панамку стащила с головы, чтобы было видно куда ступать, поскольку на улицах встречались одни лужи и колдобины, какая-то разухабистая была мостовая; причем ни один фонарь не горел.
Девочку тут же в темноте схватили какие-то местные жители, которые явно сбежались на свет ее головного фонарика. Они, галдя и не выпуская девочку из рук, куда-то ее повели шумной толпой, причем по дороге так кричали «мэр, мэр», что девочка поняла, что ее волокут к этому мэру.
А он в темноте вышел из своего неосвещенного дома, что-то жуя. Выслушав все крики («фонарь-свет-девочка, поймали-привели, лампочка не выкручивается, пробовали не вышло, ничего не понятно, она не робот, руки выкручиваются, живая девочка, но с фонарем во лбу!»), мэр, как хозяйственный человек, прожевал все в своем рту и тут же, взяв маленького приблудыша подмышки, понес и поставил эту находку в каком-то месте у темного дома.
Собравшимся мэр объяснил, что теперь девочка взята на работу городским фонарем, будет освещать центральную площадь и вход в мэрию. Девочка не знала, что тут имелся небольшой секрет, в этом городе: дело в том, что все местные фонари были побиты своими же местными снайперами, их называли «охотниками за лампочками». В этом удивительном городе было так устроено, что как только где-нибудь загоралась первая робкая лампочка, в нее сразу же стреляли (удобная мишень, не правда ли?)
Причем соперники старались убить лампочку кто быстрее. Дело дошло до того, что снайперы, перекокав все снаружи, начали охотиться и за домашним освещением, и в результате такого соревнования побили не только люстры, бра, торшеры и настольные лампы, но и все окна. А там оказалось недалеко и до всеобщего отключения электроэнергии. Зачем зря тратить дорогую вещь, тем более что за это дело никто никогда и не платил, за ваше хваленое электричество. Продукты, кстати, можно легко хранить и в подвалах и даже под кроватью. Обходились же раньше без холодильников недавние предки. Освещались вообще лучиной, то есть горящей щепочкой. И все дела!
Телевизоры – от них один вред и влияние иностранщины. Все что надо, можно сообщить с центральной площади под перестук дырявых жестяных ведер.
Вместо электричества теперь везде и всюду может употребляться женщина как стиральная, посудомоечная, гладильная, пылесосная, овощерезная и мясорубная машина внутри дома, а также для заработков на стороне.
А мужчины в этом городе уже давно предназначили себя для стрельбы, для руководства, для охраны, переноски тяжестей, дать в лоб и подать даме пальто.
У женщин пошли в ход теперь чугунки, печки, углевые утюги и самовары, лучинки, скалки и такие замечательные и забытые аппараты, как прялка, ткацкий стан, веретено, коклюшки, вьюшки, заслонки, чугунки и ухваты. Для освещения использовалось небьющееся оборудование типа тех же жестяных ведер, так как оголтелые снайперы переколотили все керосиновые лампы и даже начали стрелять по свечкам и лучинам. А поставь коптилку – и светло, и попробуй туда попасть!
Коптилками называлось все то освещение, которое горело.
Однако городские охотники дошли до такой тонкости, что расстреливали фитилек (горящую нитку) в любой плошке (плошка вдребезги), в любом окне на любом этаже. Тогда жители рассудили, что так можно и башки лишиться, из-за этого света, и перешли на образ жизни петухов: ложились с закатом, вставали с зарею.
Охотники, как избранное племя, все-таки любили вечерком поболтать за кадушкой пивка при огоньке, но и у них были свои враги из соседних снайперских формирований, которые следили за любым возникшим огоньком, и приходилось опять-таки маскироваться – то есть, запаливши, к примеру, свечку, снайперы удалялись в глухой подвал со своим пивом во избежание расстрела свечки и всех присутствующих.
Но самые свободные из них плюнули на опасность и даже пошли ей навстречу – они поднялись из тьмы подвалов и изобрели костры, факелы и горящий фонарный столб: запаляли это бесполезно торчащее из почвы бревно и отходили. Сбегались все люди и смотрели на огонь, а над их головами посвистывали пули, но это тебе не стекло с фитильком, не лампочка! Большой огонь не убьешь даже десятью выстрелами.
Книги и учебники тоже хорошо горели, кострища удавались широкие, негасимые, но эти бумажные запасы быстро кончились даже в школах и библиотеках.
И при свете горящих столбов город гулял, бренчали гитары, люди танцевали дикие танцы, и все ждали, когда костер приугаснет, чтобы начать прыгать через него. Считалось, что грехи сгорают, когда летишь над пламенем. Поэтому все – в том числе и снайперы – сосредоточившись, прыгали через догорающие костры. У всех что-нибудь да и лежало камнем на совести.
Когда кончились столбы, начали жечь деревья, заборы и пустые бани. Недалеко было и до поджога отдельных домишек, где обитали какие-нибудь малоценные старые нищие.
Таким образом, когда наша девочка пришла в этот достаточно обугленный населенный пункт и стала работать городским фонарем, мэр строго предупредил население и особенно метких охотников за лампочками. Дескать, стрелять в лоб новому фонарю он не позволит, это иностранное производство, гуманитарка, прибыла из-за рубежа, и поэтому ради сохранности он ставит рядом с девочкой оцепление из всех местных снайперов с оружием наперевес, причем спиной к источнику света, а лицом к опасности.
А снайперов в городе было много, чуть ли не все мужское население и довольно большая часть женского, все вооружились, мы не хуже никого. А тут, встав на вахту, все проследили, чтобы никто не был забыт и никто не уклонялся от дежурства. Не пришел – стало быть, способен как раз и выстрелить как изменник общего дела! Так что оцепление было громадное. И все друг за другом наблюдали. Стояли кругами как поганые грибы.
А усталая девочка торчала и светила в центре этого почетного караула, и рядом с ней ради первого раза нес службу мэр, а также еще четверо каких-то крепышей и много людей в форме. Мэр даже сказал некоторую речь о пользе освещения и просвещения, а девочка стояла, сияя над массой народа, как какая-нибудь неземная богиня!
Но вот, кстати, стоило оратору вспомнить и произнести слово «просвещение» (близкое к слову «освещение»), как многие присутствующие засомневались, зазевали, так что толпа стала таять.
Еще когда и лампочки-то были, все в городе сразу засыпали при одном намеке на чтение книжек – а ведь что такое просвещение, это как раз оно и есть! Чтение при свете! Мы знаем просвещение, еще заставят при этом фонаре книжки читать как в пятом классе, таков был глас народа.
К утру весь город спал по кроватям, интерес к девочке угас. Если раньше кое-кто и хотел через нее попрыгать, то теперь ее буквально бросили на произвол судьбы, и она присела на ступеньки мэрии и заснула.
Днем она вскочила, обошла весь погорелый городок, а потом, проголодавшись, протянула руку в булочной, и ей добрые люди подали как дикой иностранке два кусочка черного хлеба, и она с удовольствием пообедала.
К вечеру на площадь вышел заспанный мэр и предупредил девочку, чтобы она далеко не шлялась: вокруг города рыщет голодный дикий троллейбус, который как офонарелый ищет источник питания с тех пор как в городе вырубили электричество, и беспощадно потребляет даже энергию из безобидных карманных фонариков, плейеров, китайских часиков и из игрушек, высасывает у них батарейки!
Поэтому в городе не осталось никаких приборов вообще, сказал мэр и посуровел.
Девочке стало жалко мэра, но, поскольку затем он удалился по своим делам, где-то опять полыхало (даже днем, то есть без надобности), то девочка, никому не нужная, решила уйти домой. Соскучилась по маме и папе.
Хоть это и были ужасно горячие люди, но девочка их любила.
Вообще-то ей понравилось, как к ней отнеслись в городе, не смеются вслед и не целятся камешками точно в лоб, и даже хлеба дали, однако стоять ради всеобщего просвещения еще одну ночь ей бы не хотелось.
И девочка пошла вон из города. И буквально на первом же километре пути раздался звон, и ей преградил дорогу дикий троллейбус, причем усы его висели по сторонам, вид был как у старого казака, потрепанный, шины как расхлябанные калоши, фары не горели.
Поводя усами, троллейбус сделал дверьми раз-два, то есть хлопнул, и девочка друг почувствовала себя намного легче чем раньше. Что-то изменилось, стало весело и спокойно.
Девочка схватилась за голову, ощупала свой лоб, где у нее громоздилась лампочка, и не нашла там ничего! Это теперь был совершенно чистый и спокойный лоб второклассницы, как и полагается. Девочка не стала размышлять на темы добра и зла, насчет того, что сделать кому-то добро, даже отдать ненужное, бывает и полезно, и приятно.
Нет, она ни о чем таком даже и не подумала, только воскликнула:
– Ура! – и поскакала домой, не разбирая дороги, ее вело как раз зарево электрического света над ее родным городом, пришлось только попотеть, спускаясь в глубокий овраг в полной темноте и забираясь по стене на чердак того пустого дома – иного пути не было. Сорвалась разочка два, упала. Ну что ж, обратная дорога в жизнь бывает трудновата.
И затем довольно скоро девочка добежала до своей квартиры, где ее приняли со слезами, любовью, криками и готовыми оплеухами.
– Но только не бить и не орать! – заорала девочка. – Я постараюсь вас спасти.
На следующий день, пройдя с сомневающимися родственниками через чердак уже известного дома и хором прыгнув вместе с ними (бабушка поверила первая и шарахнулась вниз раньше внучки), девочка привела к месту встречи с диким троллейбусом всю свою несчастную семью, дорожка была уже знакомая. Немного испугавшись при виде этого троллейбуса (он повел усами и неоднократно хлопнул дверками), семья – раз-два – и потеряла все свои излишки электроэнергии, то есть те отличия от остального человечества, которые горели и мешали жить как все. Голодный дикий троллейбус забрал у них всю эту энергию! И со свистом поехал дальше.
То есть мама с папой избавились от фонарей под глазом, да и у бабушки с дедушкой уши перестали пылать.
И они, дружные и веселые, вернулись домой через овраг, чердак и страшный дом, ничего уже не боясь, опасаясь только одного – снова поссориться, закричать и получить из-за этого по фонарю.
Человек
Жил-был один человек, и все над ним смеялись.
Идет он по улице, а на него показывают пальцами и хохочут.
Войдет в магазин – продавщицы от смеха путают гири, а кассиры слабеют, надрывая животики, и забывают давать сдачу.
И грузчики перестают носить товары, а с хохотом отдают их с черного хода своим родственникам.
Войдет человек в столовую – у поваров начинается веселье, пригорает каша, и в компот забывают класть сахар, а в котлеты мясо!
Не говоря о том, что кухню тут же закрывают на обед и смеются в свое удовольствие за закрытыми дверями.
Короче, наш человек все время оставался голодным.
Тогда он решил, что переоденется, и в новом виде его никто не узнает.
Сказано – сделано: он тут же снял с правой ноги ведро, а с левой консервную банку из-под селедки атлантической.
Затем он стащил с головы калошу, потом вынул изо рта шарф (которым был обмотан у него больной зуб), после чего из одной ноздри достал ключ от входной двери, а из другой запасную зубную щетку, с правой руки этот человек стащил велосипедное колесо, а с левой – валенок, из валенка достал чулок, из чулка шляпу, из шляпы спичечный коробок, из коробка выгреб все деньги, которые он там хранил, и тут же, не откладывая дела в долгий ящик, этот человек надел свой лучший костюм, пошел в магазин, купил себе картошки и наконец пообедал как человек, только картошку не догадался сварить.
Старая дружба
На одной полке стояли радио и глобус.
Глобус молчал, а радио говорило не умолкая, и рассказывало про погоду, про уличное движение, про политику, и как солить грибы и сохранять рябину, и пело, шептало, выло и грохотало – и страшно надоело глобусу.
Глобус говорил:
– Как же ты мне надоела, болтливая коробка, старая трещотка, у меня гудит голова от тебя, пустая башка без мозгов, дудка, в которую все дудят кому не лень, а своего мнения нет и ума ни на грош!
И он крутил головой от возмущения.
А как раз напротив полки, на комоде, стояли часы и молча тикали, изображая на своем круглом лице усиленный труд.
Иногда часы возражали глобусу, что ведь радио на работе, понял или нет? Оно пропадает буквально на службе, некогда слово лишнее произнести, мы с ним – тут часы делали оп-ля! и переходили на следующую цифру – мы с ним все время в труде, в напряжении, не то что некоторые (часы имели в виду глобус, разумеется). Глобус возражал:
– Мне и не надо напрягаться и трудиться, меня просто надо уметь читать, поняли вы?
– Ну что там написано мелкими буквами, – тикали часы, – кто это будет копаться! Вот мы, я и радио, мы сразу понятны всем! Трик-тряк, трик-тряк.
Глобус иногда даже пытался спорить с радио.
Радио скажет: такое-то время столько-то минут.
А глобус:
– Сами не слепые, будильник вон он.
Радио объявляет:
– Час музыки!
А глобус:
– Ой, бедные мои ушки!
Причем радио никогда не спорило с глобусом и не возражало ему: было некогда.
И глобус возмущался: подумаешь, какие мы гордые!
А вот часы возражали:
– Глобус, ты круглый дурак, у радио нет ни секунды тебе отвечать! Если бы мы разговаривали со всеми нашими клиентами, работать было бы некогда!
– А оно как неживое, это радио, – кипятился глобус, крутя башкой, – пустое место, даже сказать ничего не может, механизм!
– Ну и что, ну и механизм, да, мы такие, – спорили часы, – это ты пустое место, а мы полные!
Кончилось дело на том, что глобус, рассерженный сверх меры, так стал крутить своей круглой башкой, что раскачался, стукнул радиоприемник, потерял равновесие, и они вместе, как два брата, свалились с полки.
И глобус раскололся ровно напополам, на восточное и западное полушария, и Америка укатилась под диван, а Азия с Африкой и Европой остались посреди комнаты на подставке с торчащим гвоздем…
Что касается радиоприемника, то он больше не говорил ничего.
Часы тикали – трик-трюк, вечная память, нет слов, мысли о вас долго сохранятся в наших сердцах, кто упал, тот пропал.
И радио с глобусом вынесли на помойку.
Азия с Африкой и Европой лежали в тесной компании с банкой из-под краски, группой картофельных очистков и старым букетом.
Американское же полушарие накрыло собой две куриных головки и патриотический журнал.
Что же касается радиоприемника, то на нем лежал драный резиновый сапог только что из лужи, а вокруг красовалась целая россыпь яичных скорлуп.
Азия с Европой и Австралией кричали в сторону радио, что сожалеют, так все нелепо получилось, Америка же твердила, задыхаясь от запаха куриных головок, что надо было терпеть и терпеть, а радиоприемник мужественно молчал в своем окружении из яичной скорлупы и под грязным сапогом.
Что делать, пришли такие времена!
– Как вы там? – спрашивали Африка с Австралией. – Как, держитесь?
– Спасибо, – хрипло шептало радио из одной только вежливости (сапог давил на темечко), – спасибо.
Конечно, какое там спасибо, но что еще можно было сказать!
Вот тут-то мимо и прошел старичок-помоишник, бедный человек, который заглядывал в мусорные баки и выуживал оттуда полезные вещи: мало ли что выбрасывают добрые люди!
В конце концов все окажется на помойке. Тем он и промышлял.
Старичок увидел половинку глобуса с Европой и Азией на подставке и с торчащим гвоздем и пожалел себя: у него никогда не было глобуса, начиная со времен детского садика.
Старичок не поленился, потеснил старый букет и добыл из картофельных очистков эти полглобуса, а потом порылся и нашел вторую половинку, ура!
Затем старик обнаружил абсолютно целенький радиоприемничек, которого у него тоже на данный момент не было.
Старичок принес помойных жителей домой, сначала красиво заклеил глобус, незаметно, изнутри, чтобы все острова и океаны сошлись между собой.
Потом он потряс радиоприемник, приложил его к уху, и вдруг радио заговорило!
Запело, заскрежетало, задудело!
Вот была радость!
Старичок поставил обе свои находки рядом на стол, тоже недавно принесенный и совсем целый, если не считать одной ноги; ну да стол прекрасно опирался и на подоконник.
Старичок выслушал известия по радио и тут же покрутил глобус и нашел все названные диктором города!
То есть это было полное счастье для всех.
Глобус говорил, что он страшно рад, что много вертится по работе, что сотрудничает теперь с радио.
Радиоприемник в ответ в двадцать первый раз предсказывал погоду.
– Да что вы, – вежливо удивлялся глобус снова и снова. – Надо же!
Он всячески старался лишний раз похвалить радио.
Не потому что понял, как опасно ругаться и тем более драться головой: разобьешь ту же голову.
А потому, что ему очень понравилось, как разбитое радио ни словечком не упрекнуло его, лежа на помойке.
Оно тогда тихо и вежливо сказало «спасибо».
И вот в этот момент глобус понял, какого друга он потерял!
Но все кончилось прекрасно, как вы поняли.
Гирлянда птичек
У одной девочки не было новогодней елки. А она так мечтала о елке и гирлянде птичек на ней!
Она жила совсем одна, отец и мать ее сидели в тюрьме, а дедушка с бабушкой были заняты только тем, что писали жалобы в газеты. Отца с матерью у девочки посадили за то, что они подрались в своей машине и на ходу задавили очень дорогого лося со студии «Союзмультфильм». Отец с матерью работали мясниками: он – в магазине «Подарки», она – в магазине «Овощи-фрукты». И еще их посадили за то, что мама папе повредила череп, а папа маме сделал дырку пониже глаза, и они друг друга не простили, и каждый подал на другого в суд.
Таким образом, девочка осталась одна и пошла за елкой в городской парк. Там она выворотила с корнем елку и понесла домой, а когда милиционер засвистел, елка случайно задела его корнем, и милиционер долго утирался платком, потому что его засыпало землей.
Дома девочка принесла в комнату ванну с водой, поставила туда елку, а вот игрушек в доме не было ни одной, потому что на прошлый Новый год папа с мамой во время драки перебили все стеклянные игрушки, а бумажные сгорели сами собой.
Тогда девочка достала из холодильника пятнадцать кур, прошила их крепкой веревкой и повесила эту гирлянду птичек на елку. В курах у них в доме недостатка не было, потому что девочка ночью воровала свиней по огородам, бывало, схватит свинью и протащит ее под забором. Бабушка продавала свиней на рынке, а на вырученные деньги покупала что душе угодно.
Таким образом у девочки оказалась елка с гирляндой птичек, а тут и папа с мамой вернулись домой. Там, в тюрьме, они простили друг друга, и под Новый год в доме было все: и пожар, и драка, и битая посуда. Только гирлянда птичек держалась и колыхалась в воздухе как живая, как будто битые куры собрались в перелет.
Паровоз и лопата
Однажды Паровоз очнулся посреди пути.
Рядом тек ручей, шумели деревья, все двигалось, а Паровоз стоял как вкопанный.
В чем было дело, он не знал.
Вообще его разбудила Лопата Для Угля, которая громко сказала, что ржавеет, к сожалению.
Что угля достаточно, вода есть, а толку никакого, стоп машина.
Паровоз промолчал, возразить было нечего, он стоял, а Лопата все возражала, все постукивала, шебаршилась в куче угля, но сдвинуть Паровоз она была не в силах.
Собственно говоря, до станции было совсем недалеко, минут пять, а там имелось все необходимое – машинисты, смазчики, обходчики, кочегары и помощники машинистов.
Паровоз даже знал куда ехать: вперед.
Но он вяло стоял, такие дела.
И тут вдруг Паровоз захватил какой-то посторонний пассажир с двумя чемоданами и рюкзаком.
Он прямо-таки взял Паровоз на абордаж, догнал, так ему, пассажиру, показалось.
Пассажир закинул вещи в кабину машиниста на бегу (так ему показалось) и впрыгнул сам на ходу (ничего не понял в спешке).
Он сел в углу и долго приходил в себя, обтирался платком.
Потом он посмотрел в окно.
Потом на часы.
Потом пассажир высунулся в дверь, подумал, сошел с Паровоза, погулял, оценил обстановку, плюнул на Паровоз (Лопата ахнула).
Потом он пнул ногой по колесу (Лопата сильно звякнула).
Потом пассажир выругался и полез обратно на Паровоз.
Там он снял пальто, пиджак и шарф, аккуратно снял шляпу и развесил все по гвоздям.
Потом пассажир поплевал на руки, схватил Лопату (Лопата чуть не упала в обморок) и стал бросать уголь в топку.
Видимо, попался знающий пассажир.
Потому что паровозы уже давно не ходят по путям, и про наш Паровоз никто и не вспоминал.
И угольку у него осталось мало, и воды не хватало.
Пассажир рассмотрел всю механику, что надо повернул, открыл, закрыл, нажал все по очереди, дернул, двинул, потом чиркнул спичкой, затем осмотрел циферблат – а Паровоз уже почувствовал огонь в груди, задышал, крикнул во все горло. Лопата задребезжала, все поехало.
Однако Паровоз чувствовал, что дело нечисто, он едет неправильно.
Надо было ехать вперед, на станцию, к смазчикам и обходчикам, там и уголь и вода, еще пять минут – и мы дома, а пассажир тянул куда-то не туда, а именно назад, и Лопата задребезжала, что пассажир ведет себя нечестно, тащит Паровоз куда ему самому выгодно, а о будущем не думает.
«Назад – это куда же? – растерянно думал Паровоз, – это совсем не к станции, это дорога на долгий-долгий перегон, и угля добраться до следующей остановки не хватит, опять стоп машина, теперь уже навеки».
Тем не менее Паровоз как честный труженик не сопротивлялся, благодарный пассажиру хотя бы за то, что тот вообще обратил на него внимание.
И Паровоз велел молчать старой Лопате.
А бойкий пассажир перетрогал все рычаги, добиваясь именно заднего хода, ему надо было в другую сторону – и баста.
– Но ведь мне на станцию, на станцию, – гудел Паровоз, – чтобы ехать далеко, надо запастись водой и углем!
Тем более что задним ходом Паровоз никогда еще не ездил – сто метров, не больше.
Но пассажир уже тронул Паровоз и вел его на попятную, назад.
Паровоз скрипел, шатался, но ехал: он привык доверять руке машиниста, хотя на сей раз это был явно не машинист.
Паровоз пятился, пассажир хлопотал, а Лопата взяла и пожертвовала собой: сбросилась с кучи угля, звякнула на прощанье и завалилась через порог открытой двери – на рельсы.
Паровоз загудел о Лопате прощальную песню, это была его Лопата с пеленок, с первого гудка.
А дело повернулось так, как Лопата и рассчитывала – то есть пассажир, услышавши звяк, кинулся узнать в чем дело и, как дошлый человек, высунулся в дверь поглядеть: Лопата как раз валялась на рельсах и с каждым мгновением удалялась.
А без Лопаты и думать нечего управлять Паровозом, не пятью же пальчиками загребать уголек!
Тогда пассажир, делать нечего, остановил могучую машину и тихо-тихо тронул ее обратно, то есть, по разумению Паровоза, поехал в правильную сторону.
Паровоз радостно пошел вперед, развел пары и так увлекся, что промчался мимо Лопаты, Паровоз понял, что она только этого и добивалась, – и он вихрем рванул туда, вперед, где на станции его ждали смазчики, водолеи, углепогрузчики, ремонтники, обходчики и дежурный по вокзалу.
Пассажир хватался за рычаги, тянул, поворачивал, но Паровоз, наплевав на все, шел к своей цели!
И он доехал до станции, победил.
А пассажир смирился со своей судьбой, сошел на перрон, посмотрел расписание в обратную сторону и отправился в буфет пить пиво.
(Надо сказать, что Паровоза на месте прибытия никто не ждал и угля уже давно не было в тех краях, но об этом после.)
Что касается Лопаты, то она говорила себе: «Я победила».
Лопата лежала на рельсах довольная, она помогла своему Паровозу бежать!
Ну и разумеется само собой, что лопаты на дороге не валяются, вещь нужная, и ее подобрал обходчик, и она теперь состоит у него в хлеву при корове и в саду на свежем воздухе, сладкая черная работа, земля даже кажется Лопате пухом (по сравнению с углем), и появились новые друзья – вилы, грабли, ведра, тяпки-лейки, занятой народ.
Они с недоверием слушают Лопатины рассказы о дальних дорогах, отдыхая ночью в сарае, и говорят все больше о погоде и здоровье, что ломит кости перед дождем или что у лейки прохудилось под носиком.
А Лопата, копаясь в огороде, смотрит по сторонам – как хорошо, кругом просторы, поля, небеса, рядом железная дорога, видать родные места, все хорошо, вдруг да и покажется Паровоз…
Что касается Паровоза, то он долго стоял неподвижно на запасном пути, никому не нужный, спал, плакал – а дежурный по станции все сообщал руководству в город: так и так, прибыл старый паровоз и как с ним прикажете поступать.
Паровоз думал, что нет единственной родной души – Лопаты, и что напрасно она ушла, стояли бы вместе где-нибудь в чистом поле, беседовали бы…
Тем не менее судьба его решилась в один прекрасный момент – вокруг него вдруг забегали, налили ему воды, начинили углем, принесли новую лопату – и он поехал ни много ни мало как на съемки фильма о старых временах!
У него началась увлекательная жизнь совершенно в других местах, у него теперь даже две лопаты, его гоняют по путям, и он пускает роскошные пары.
Вот что значит, думает он, что я вовремя проявил упорство и умчался к новой судьбе!
Остановился бы около своей старой Лопаты – и так и застрял бы на веки вечные, а меня ждала совершенно другая жизнь.
Правильно сделал, думает Паровоз, а то бы вообще заржавел там.
И нечего жалеть о Лопате.
И еще он все время думает, что старая Лопата, ржавая и грязная, была бы тут совершенно не к месту, и балованные актеры, которые играют кочегаров, так и так бы потребовали ее заменить, и лучше уж пусть она думает, что сама покинула его, так ей будет легче.
Он все время думает, что правильно поступил, промчавшись мимо нее, спасая свое дело, свою работу и искусство кино.
И она о нем думает, стоя в темном углу коровника, ржавая и некрасивая.
Она вспоминает о Паровозе с любовью, и эти мысли согревают ее.
– Ему там, на станции, наверно, хорошо, – размышляет она.
Она воображает Паровоз ярким, начищенным, с полным брюхом угля, «мой красавец» – думает Лопата.
И она стоит радостная и не подозревает, что где-то вдали о ней грустно гудит Паровоз:
– Люблю-ууу! Никогда не забу-дууу!
Самовар
Один самовар буквально бросили и забыли, так получилось.
Все лето этот самовар провел как гордость и украшение стола, слушал со всех сторон хвалебные речи и гордо пел свои песни каждый вечер в окружении чашек и блюдец, варенья и печенья.
Говорили, что чай из самовара пахнет как-то по-особому, не то что из чайника, и дети специально ходили с корзиночками в лес за шишками, чтобы топить самовар, и это была целая история, раскочегарить самовар, целая наука, так просто к самовару было не подойти – иногда даже требовался старый сапог, до того доходило дело.
А самовар был сверкающий, его нашли на чердаке и так начистили, что он выглядел как зеркало, причем кривое зеркало, перед которым хотелось корчить рожи, и все вокруг самовара весело смеялись, пели, пили чай и рассказывали смешные истории, а дети устраивали целые спектакли вечерами, под звездным небом, и никто не боялся комаров, поскольку дым самовара их отпугивал.
Вот такой был этот самовар, гордость семьи, и внезапно его бросили и забыли.
Вдруг все вокруг опустело, щелкнул замок, заревел мотор – а самовар остался стоять на полке вместе с убогим старым чайником, мало того, с самовара впопыхах уронили крышечку, и он стоял без своей шапки, растерянный и обиженный.
Он бы заплакал, но перед отъездом его насухо вытерли полотенцем, и слез не было, да и краник ему крепко завернули, неоткуда было капать этим слезам.
Он, самое главное, не мог понять, за что с ним так обошлись, почему его так жестоко покинули.
Он бормотал:
– Это я сам виноват, я никуда не гожусь. Но дети тоже хороши! Якобы они меня любили! Якобы носили мне воду из родника в ведерочках и шишки из лесу! Они это исключительно делали для себя, вот что. Чтобы себе было лучше, а я дурак верил!
– Дурак, – соглашался старый чайник. – Ты дурак.
– Конечно, – бубнил самовар, – они обо мне заботились, чистили меня речным песком. Может, они не такие и плохие, это я, наверно, плохой. Может быть, я надоел им со своими песнями, пел как дурак.
– Дурак, – соглашался чайник. – Просто дурак ненормальный, что ты ноешь тут. Нашел о чем ныть. А я вот отдыхаю в кои-то веки, я радуюсь, что меня оставили в покое.
– Но какая-то ведь должна быть причина, что они меня разлюбили!
– Я думаю, ты не электрический, и все, – важно говорил чайник. – Был бы ты электрический, тогда другое дело. Тебя бы взяли в город. Но ты не электрический…
– За это не бросают. – отвечал самовар, – они, наоборот, меня хвалили, что я кипячу чаек с дымком, отпугиваю комаров.
– Ты, медный лоб, чегой-то не дотумкиваешь! – говорил чайник. – В городской квартире ты бы своим дымком всех придушил, как тех комаров.
– Да, в городе бы я не пригодился, – горевал самовар, – я простой, поэтому они меня бросили.
– Ты шишкоед деревенский, – твердил чайник, – был бы ты электрический, как я, а ты простой шишкоглот.
– Что мне делать, что мне делать, – стонал самовар. – Слез нет, броситься мне, что ли, с полки вниз головой? Это будет мой ответ им.
– Ага, – говорил чайник, – кто один раз упал, тот будет падать все ниже и ниже, как мой дядя чайник. Он упал со стола, и тогда его бросили еще ниже, в поганое ведро, а потом ведро унесли и принесли уже пустое, и где теперь мой дядя чайник находится, неизвестно, да и никому не интересно. Ведро такое поганое, говорит: «Со временем узнаете, а пока что не ваше дело». Так что вот такой путь, опасная дорога.
– Но что-то ведь надо делать в ответ на это, – бормотал самовар, – ведь я не могу сидеть сложа руки, если меня обидели! Я же не безответная тля, которую можно обидеть когда кто захочет!
– А тля вовсе не так плоха, – отвечал на это чайник, – Попробуй обидь тлю. Да она тебя не заметит и будет жить дальше. Тля ни на кого не смотрит. Тля себя уважает!
У чайника на все был готов ответ.
– Стою такой блестящий, никому не нужный, – горько шутил самовар на следующий день.
– Ну и что, что ты блестящий, – восклицал чайник. – А я вот не блестящий, а все равно я себя уважаю. Ты давал концерты в хорошую погоду, а я работал как медный котелок у солдата, с утра до вечера. И даже ночью, если кто-нибудь заболевал. А когда шел дождь и ты прекращал свои выступления, я вообще вкалывал один. И учти, меня никто не хвалил, мною просто обогревались, без меня была бы не жизнь. А ты стоял и красовался.
– Да нет, я не красовался, это все они меня сами начищали и баловали, – стонал самовар.
– Вот-вот, – отвечал чайник, – тебя баловали, а меня нет. Теперь ты потерял все, а я как жил так и живу небалованый, и даже отдыхаю. Брюхо не давит, нутро не кипит, легко, просторно, тихо! Как хорошо!
– А во мне сидят неспетые песни, – тихо признавался самовар, – я бы мог принести много радости. Но я оказался никому не нужен. И потом, моя шапочка валяется на полу. Вот это меня просто убивает, как они жестоко со мной поступили. Специально унизили мою шапочку! И это при том что я все им отдавал, я буквально жил для них!
– Нужна им твоя шапочка, дурак. Они просто торопились, – говорил чайник.
– Вот был бы я как ты электрический, – вздыхал самовар. – Они бы меня тогда не бросили.
Чайник смеялся:
– Дурак опять. Меня-то они как раз оставили здесь!
– Действительно, – удивлялся простодушный самовар. – Я как-то об этом не подумал: ты ведь скромный, работящий, безотказный, причем ведь электрический, ты бы мог им служить и в городе! Почему они и тебя покинули? Какие жестокие они, какие бессердечные.
– Да ты что, – возражал чайник (у него на все был ответ). – Ты что, я ведь рабочая косточка, куда меня поставят, там я и работаю. Кто-то должен тянуть свою лямку здесь. В городе работает мой брат, а в деревню поехал я. Зато у меня зимой отпуск, я отсыпаюсь, у меня будет долгая здоровая жизнь, а моему братану в городе тяжело, я ему не завидую: шум, вонь, суета.
– Нет, твоему братану не тяжело, – восклицал самовар. – Это такое счастье, петь и дарить людям чай, стоять посреди стола и слушать похвалы.
– Нас, чайников, никто не хвалит, дурак ты, что ли, – раздалось в ответ. – Нас не ставят на стол, нас держат в сторонке на подставке. И мы никому ничего не дарим, мы на работе, врубись своим умишком.
Так толковал чайник и потихоньку засыпал.
А самовар все никак не мог успокоиться.
Тем временем настала глубокая осень, пошли проливные дожди, и оставленный дом плакал всеми своими окнами.
Крыша не выдержала и тоже потекла.
Короче, влага начала просачиваться сквозь потолок, и одна капля упала прямо в самовар (крышки-то не было).
– Ну вот, – сказал самовар, – наберу побольше воды, до самого носика, и наконец смогу поплакать.
– Опять-таки, – не согласился чайник, – если твой носик заплачет, значит, он прохудился, и тебя выкинут туда же, куда выкинули дядю чайника!
– Кто меня выкинет! – воскликнул самовар. – Нас бросили, оставили навеки!
– Дурак ты пузатый, – сказал чайник. – Они же вернутся в мае! А ты будешь с дыркой в носу! Ты понимаешь меня?
– Как, как это они вернутся в мае? – заволновался самовар. – Не понял. Они что, приедут?
– Да, – ответил чайник.
– Они что, принесут нам воды?
– Да, – ответил чайник.
– Мы что, опять запоем?
– Ну да, – ответил чайник.
– Так, – сказал самовар. – Так, так, – сказал он. – Внимание, я на работе.
Он сказал это недаром, потому что дожди все шли, и с крыши все капала и капала вода, и он добросовестно ее собирал.
Прошли снега, прошли весенние талые воды, самовар наполнился до краев, позеленел, покрылся от сырости пятнами, но не сдался, не продырявился, и вот время пришло, заревел, приближаясь, мотор машины, загремел ключ в замке – и в дом первыми ворвались дети.
Полы и окна были мгновенно вымыты, солнышко сияло в чистых стеклах, чайник работал на полную катушку, самоварную крышку водрузили на место, но в самовар никто не заглянул, а он скромно стоял и хранил в своем сердце ржавую, тухлую воду с крыши.
Иногда кто-то говорил, что надо бы почистить самовар, но на этом дело и кончалось.
Однако самовар не жаловался даже когда ехидный чайник говорил ему:
– Ну что, красавец, спой нам песенку.
Так продолжалось до тех пор, пока не пошел дождь.
Тут уж самовар не выдержал и заплакал (ведь он теперь был в шапочке, и вода лилась по самовару, струилась по его щекам, брюху, ножкам прямо на пол).
Плача, он восклицал:
– Почему никто не догадался, что в крыше дыра? Почему никому не пришло в голову снять меня с полки? Теперь я, видимо, дырявый, как крыша, я плачу, теперь я ухожу к дяде чайнику навсегда, но я себя уважаю и не жалуюсь, прощайте, прощайте, мне пора.
И он безудержно плакал.
Тут все заметили, что случилось, забегали, закричали, кто-то полез на чердак, подставлять под дырку ведро, а потом только стали снимать самовар с полки, и, когда воду пролили, тут только выяснилось, что он был полный.
Сначала стали кричать друг на друга – кто такой раззява, что оставил самовар, полный воды, на всю зиму, и самовар теперь пришел в полную негодность, осталось его только выкинуть.
Потом стали гадать, кто мог налить в самовар тухлой воды и опять-таки испортить его до такой степени, что остается только отнести его на помойку.
Самовар стоял в большой луже на полу, грязноватый, пятнистый, пузатый, с прозеленью, маленький и неказистый, и думал про себя: «Они меня не поняли! Они не сообразили, почему я стоял с водой! Они не знают, что я спас дом от сырости! Ну и неважно, пусть меня отнесут на помойку, это не страшно. Там. дядя чайник, он ведь как-то существует, ну и мы будем. Главное, что я ведь уважаю себя! Мне везде будет хорошо, если я себя уважаю».
Так что он спокойно стоял и ничего не ждал.
А вот чайник – тот кипятился и вовсю свистел, что самовар работал как медный котелок для вас же, для вас, дотумкайтесь, всю зиму спасал дом – но чайник просто выключили.
Однако потом кто-то самый умный догадался вылить из самовара оставшуюся воду и почистить его песочком, после чего самовар просиял, после чего дождь кончился, после чего дети побежали за шишками, за родниковой водой, и в саду, при ясном закате, самовар запел свою скромную песенку, и он был счастлив.
Самое интересное, что в доме тихо стоял всеми покинутый теплый чайник и тоже был счастлив, неизвестно почему.
Дядя Ну и тетя Ох
Жили-были дядя Ну и тетя Ох.
Тетя Ох всегда говорила «Ох», а дядя Ну говорил только «Ну».
Бывало, придет к ним почтальон и скажет: вам телеграмма!
А тетя Ох вскрикнет: «Ох», а дядя Ну скажет только: «Ну!»
Повадились ходить к ним соседи. Сначала одна соседка пришла за солью, говорит: «Дайте-ка мне соли». Тетя Ох сказала: «Ох» – и отдала всю соль. Соседка сказала: «Это все мне?» А дядя Ну ответил: «Ну». Тогда соседка взяла у них сахар, и какао, и пачку муки. Другой сосед пришел и взял рояль, еще один пришел и сказал: «Дайте-ка мне вашу картину», а третья соседка забрала стол и стулья на дачу. А тетя Ох каждый раз говорила только: «Ох», а дядя Ну отвечал: «Ну».
Дошло дело до того, что в их квартире поселились люди: в одной комнате мужчина с овчаркой, а в другой две глухие старушки и трое неразлучных друзей. На кухне же шла настоящая война: там постоянно жили разные гости глухих старушек и троих неразлучных друзей. Кончилось тем, что дядя Ну и тетя Ох стали жить в ванной, отгородившись непромокаемой занавеской, и когда к ним хотели влезть, то тетя Ох говорила: «Ох» – и включала горячую воду, а дядя Ну говорил: «Ну» – и поливал из душа изнутри занавеску. Шел пар, все погружалось в туман, и их оставляли в покое.
Но тут из далекого города приехала племянница Ох и Ну, которая сказала: «Еще чего» – и выгнала сначала овчарку, потом ее хозяина, троих неразлучных друзей, двух глухих старушек и еще из кухни пятнадцать человек, шестерых кошек и всех голубей, которые жили под потолком.
Все они очень быстро ушли, племянница прибралась, все помыла, вернула рояль, картину, посуду, стол и стулья с чужой дачи, зеркало с подзеркальником и чехословацкую люстру и решила выйти замуж. Она посадила за стол дядю Ну и тетю Ох, напекла пирожков и пригласила жениха. Жених вошел, сел и сказал: «Разрешите познакомиться», а тетя Ох сказала в ответ: «Ох». «Я вам что, не нравлюсь?» – спросил жених. «Ну», – ответил дядя Ну. Жених хлопнул дверью и ушел. Племянница тогда заплакала и уехала к себе домой. Тут же вернулись все постояльцы, и их даже стало больше за счет трех новых кошек и одной посторонней красавицы, которая поселилась в прихожей перед зеркалом. Дядя Ну и тетя Ох не успели занять свою ванну и переселились на балкон, где сидели, накрывшись непромокаемой занавеской в обществе голубей и воробьев.
Однажды пришел прежний жених племянницы, постучал в балконную дверь и вошел к ним на балкон и сел под непромокаемую занавеску. «Наверное, я был не прав», – сказал жених, а дядя Ну сказал: «Ну». «Вы не знаете, где ваша племянница?» – спросил жених, и тетя Ох сказала: «Ох».
Тут же вернулась племянница, выгнала всех, а красавице перед зеркалом сказала: «Еще чего!», и сыграли веселую свадьбу. Несколько раз приходили соседи – кто за роялем, потому что дочь учится петь, кто за стульями, потому что сын работает на вокзале и очень устает, кто за посудой, потому что старая посуда вчера вся упала. Но племянница говорит: «Еще чего!», дядя Ну и тятя Ох молчат и держатся за свою непромокаемую занавеску.
Белые чайники
Одна добрая волшебница решила поселиться в театре, и не потому, что ей хотелось устраивать там чудеса, а просто потому, что ей надоело каждый вечер выколдовывать себе билет в театр.
Она решила поселиться в театре, но долго не могла решить, в каком именно месте театра ей поселиться. Она хотела жить там, откуда лучше всего видно сцену – и, наконец, выбрала себе сцену. Она построила там хрустальный дворец с башней, поставила подогреваться чайник и стала ждать вечера, чтобы вдоволь полюбоваться спектаклем.
Директор театра долго не мог примириться с мыслью, что на сцене у него живет колдунья, но поскольку сделать ничего было нельзя – волшебница не желала разговаривать с директором, – то директор театра наконец позволил волшебнице жить на сцене, только попросил ее стать невидимой вместе со своим дворцом.
Волшебница была добрая старушка и согласилась стать невидимой, и единственное, что осталось видимым, – это ее чайник, из которого она время от времени наливала себе чаю. «Иначе, – говорила она, – чай будет холодный, если чайник будет невидимый».
Зрители пришли в театр, свет погас, занавес открылся – и в полной темноте перед зрителями предстал белый чайник, висящий в воздухе. Зрители захлопали чайнику, висящему в воздухе, потому что подумали, что это очень интересное начало спектакля, и стали ждать продолжения.
А продолжение было такое, что Красная Шапочка берет у своей мамы пироги и кувшинчик с молоком, чтобы отнести бабушке. Дело происходило на кухне, так что чайник, хоть и висящий в воздухе, был не лишним. И когда занавес закрылся, зрители как ни в чем не бывало захлопали.
В следующей сцене Красная Шапочка должна была идти по лесу и собирать грибы и цветы. И, пока зрители хлопали, директор театра думал, как приспособить висящий в воздухе чайник к лесу, грибам и цветам.
«Потом, – думал директор театра, – будет уже сцена в бабушкином доме, и там чайник придется как раз кстати. Но сейчас, когда на сцене должен быть лес, – к чему в лесу будет висеть чайник? Никто ничего не поймет».
И вдруг директор придумал. Он послал сторожа купить много белых чайников, и, когда сторож принес целую связку чайников, директор велел развесить чайники по деревьям и кустам.
– Пусть, – сказал директор, – эти чайники будут у нас вместо птичек. И тогда зрителям будет казаться, что та птичка, – он показал на чайник волшебницы, – просто летает в воздухе.
И директор велел Красной Шапочке говорить, указывая на висящие на ветках чайники: «Какие красивые белые птички с длинными носиками».
И когда открылся занавес, Красная Шапочка, гуляя по лесу, действительно показывала на чайники и говорила:
– Какие красивые белые птички с длинными носиками.
И зрители снова хлопали и говорили.
– Действительно, какие красивые у них эти птички-чайники. Как интересно придумал директор театра – вместо того чтобы показывать нам картонных раскрашенных птичек, он просто придумал повесить чайники и назвать их птички. И мы уже, – говорили зрители между собой, – мы уже даже начинаем забывать, что бывают какие-то другие птички, кроме чайников. Жаль только, что у директора театра эти птички-чайники не поют.
А потом в спектакле должна была идти сцена у бабушки в доме. Там чайник волшебницы был совершенно на своем месте и ничем не выделялся, хоть и висел в воздухе. И зрители стали говорить, что в лесу чайники-птички выглядели интересно, а просто чайник на просто кухне – это уже неинтересно.
Так кое-как и прошел спектакль про Красную Шапочку, и довольная добрая волшебница улеглась спать в своем хрустальном дворце, чтобы завтра снова без билета смотреть представление. Ей очень понравилась сказка про Красную Шапочку, только она не поняла, зачем понадобилось развешивать по деревьям столько белых чайников.
Следующий спектакль на следующий вечер был сказкой про Гадкого утенка. Теперь уже директор театра хорошо продумал, как ему поступить с белым чайником волшебницы, висящим в воздухе. Он велел художнику написать новую вывеску для театра.
– Теперь наш театр будет называться «Театр белых чайников», – объявил он всем.
И в спектакле про Гадкого утенка белые чайники сначала играли роли белых уток, которые щиплют бедного Гадкого утенка, а в конце те же чайники изображали собой прекрасных белых лебедей. Да и роль Гадкого утенка тоже играл белый чайник – только в начале его замазали серой краской и он был действительно гадкий чайник, а в конце, когда Гадкий утенок вырастает и становится прекрасным белым лебедем с горделиво выгнутой шеей – чайник отмыли и он действительно стал прекрасным белым чайником с горделиво выгнутым носиком.
Спектакль прошел как нельзя лучше. Весь город только и говорил, что о новом театре белых чайников, о прекрасных новых артистах – белых чайниках, которые играют все роли. И только добрая волшебница, посмотрев спектакль «Гадкий утенок», ничего не поняла и спросила:
– При чем здесь чайники?
Но так как из театра уже все ушли, волшебнице никто не ответил на ее вопрос, и она дунула на свой хрустальный дворец, прихватила с собой чайник и удалилась прочь.
Лечение Василия
Великан Василий никогда в жизни не лечился у докторов и очень хотел узнать, как это делается. Наконец он набрался храбрости и пришел к врачу.
– На что жалуетесь? – спросил врач.
– Я никогда ни на кого не жалуюсь, – ответил Василий. – Я не ябеда.
– Вы меня не так поняли, – сказал доктор. – Мне жалуются обычно, что болит голова, или живот, или рука, или нога.
– А локоть можно? – спросил Василий.
– Можно и локоть, – ответил доктор.
– Правда, он у меня болел давно – сто лет назад, – сказал Василий.
– Сейчас посмотрим, – сказал доктор, сел в «Скорую помощь» и поехал вверх по руке Василия. Он долго ехал вверх по непроходимому лесу и наконец доехал до большой горы.
– Вот тут у меня болело когда-то, – сказал Василий и показал на гору, – самый локоть.
Доктор вышел из машины и принялся гулять по горе. Иногда он нагибался и хмурил брови. Наконец он топнул ногой и спросил:
– Так больно?
Василий ответил, что с первого раза трудно определить.
Тогда доктор подпрыгнул и топнул обеими ногами.
Василий сказал:
– Вот когда ваша машина по мне ехала, мне было щекотно.
Доктор сказал:
– Мне кажется, у вас с этим локтем что-то не в порядке. Когда я подпрыгнул, там внутри что-то загремело.
Василий ответил на это, что сто лет назад он был еще ребенком и не помнит, как все произошло, но точно помнит, что локоть болел.
– Что ж, – сказал врач, – будем исследовать.
Василий получил направление на рентген, но никакой рентген не мог просветить насквозь локоть Василия – все время получался почему-то снимок дома с трубой.
Врач долго рассматривал последний снимок локтя Василия и наконец сказал:
– На снимке должна быть локтевая кость. А у вас тут на снимке дом с трубой и еще ведро. Причем на прошлом снимке ведро было далеко от дома, а на этом снимке ведро просматривается в доме. Не можем же мы лечить дом с трубой!
Василий сказал:
– Ну пожалуйста, полечите! Мне так хочется! Вылечите мне дом с трубой.
Доктор ответил:
– Хорошо. Но здесь без операции не обойтись. Будем вас готовить к операции.
На следующий день на гору был отправлен грузовик с ватой и сорок санитаров, чтобы очистить место операции. Санитары сначала осторожно протирали ватками место операции, но гора оставалась все такой же грязной. Санитары стали жаловаться, что эта работа – все равно что протирать ваткой картофельное поле, и вскоре ушли.
На второй день вместо санитаров на гору прибыли садовые рабочие с лопатами. Они целый день копали землю, развели ужасную грязь, но места операции не протерли.
На третий день туда взобрались экскаваторы и работали до тех пор, пока один из экскаваторов не откопал ведро. Но ведро было не одно, за его ручку крепко держалась какая-то старушка, которую экскаватор тоже вырыл из земли.
Старушка очень рассердилась, что с ней так обращаются и отнимают у нее ведро. Но затем старушка успокоилась и сказала, что она пещерный житель, и что у нее есть дедушка – тоже пещерный житель, и что у них в пещере стоит дом и есть сад и колодец.
Врач, когда все это услышал, схватился за голову и сказал Василию:
– Что же это я такое слышу, а?
Василий заплакал от стыда и сознался, что вспомнил, что действительно сто лет назад катался по траве и задел локтем какую-то деревню, и этот дом с трубой мог прилипнуть к локтю, и жителям этого дома пришлось тоже прилипнуть.
– Да нет, – сказал доктор, – что же это такое я слышу, а? Ты когда в последний раз мыл локти?
Василий тогда еще пуще застыдился и стал вытирать, слезы рукой, и экскаваторы чуть не забуксовали на обратном пути.
И Василию назначили не такое лечение, которое бывает, с бинтами и лекарствами, а такое, которое бывает с мылом и мочалкой.
Иваныч
Как-то Иваныч решил полетать на парашюте и для этой цели полез на вышку. Он долго лез, лез, лез вверх, вышка была высокая. Потом Иваныч остановился передохнуть, подоил корову, попил молочка и опять стал карабкаться наверх. По пути Иваныч заночевал, утречком опять подоил близлежащую корову, выпил баночку молока и днем прибыл наверх, на склад парашютов.
Пока он выбирал парашют покрепче, прилетел вертолет, сел сверху на вышку и начал мощно ее раскачивать туда-сюда. Иваныч сильно закричал «Шурши отсюда!», но из-за громкого стрекота крыльев вертолетчица ничего не услышала, только посмотрела на Иваныча сквозь свои огромные очки как ненормальная, а потом снялась и улетела.
Иваныч страшно разволновался, подоил еще одну коровку при сильном крене вышки, даже умудрился выпить в таком качающемся положении баночку молока, после чего успокоился и стал подбирать себе парашют потолще. Иваныч выбрал себе парашют, вынул его из гнезда и полетел, только пятки засверкали. Он летел высоко, и народы приветствовали его, а потом парашют Иваныча снизился и сел в чужедальних краях, по ту сторону тропы.
Тут же Иваныча окружили местные жители и с криком «Рыжий, рыжий» повели куда-то, а сами были черные-пречерные и маленького роста, такая страна, видимо.
«Попал в Африку», – решил Иваныч.
Черная царица, однако, ласково приняла его и расспрашивала о его рыжем народе, она была довольно большого роста, даже выше дюжего Иваныча, и лежала на подушках, курила и пила.
Иванычу она понравилась.
Его снабдили баночкой с местным молоком и проводили в обратную дорогу.
Иваныч шел пешком недолго, поскольку был не дурак, он искал ближайшую вышку. Найдя эту вышку, он не стал пить принесенное молоко, а полез наверх. Достигнув через двое суток вершины, сильно похудевший Иваныч уже не рискнул взять себе парашют потолще, а вырвал с большим трудом маленький, взял его наперевес и полетел как пух! Он достиг родной страны по ту сторону тропы, вошел в свой дом и попросил встречи с рыжей королевой. Поклонившись, он преподнес ей баночку иностранного молока и сказал, что будет писать учебник по парашютным полетам для рыжих. Королева рыжих, громадная особа, лежала тоже на подушках и тоже курила и пила (видимо, особенность правящих кругов).
Она тут же продумала слова Иваныча и сказала, что надо будет набрать парашютно-десантный полк рыжих для войны с черными, а Иваныча возьмут в армию сержантом для руководства, взяли бы генералом, но у него нет еще звания. Иваныч оторопел и залопотал, что он простой путешественник и не достоин такой чести быть сержантом, мало того, он должен написать книгу и ему понадобится много лет. Королева сплюнула, обозвала Иваныча врагом, стукнула его по шее и выгнала, а он шел и не знал, радоваться ему или плакать. Но потом решил обрадоваться, никакой книги не писать, ничем не руководить, остаться простым рыжим муравьем в бригаде доярок при стаде тлей, любоваться природой и пить молочко, а то изобретешь что-нибудь и не миновать войны рыжих и черных.
А муравью Иванычу очень понравилась черная муравьиная царица и вообще эта Африка за тропинкой в зарослях подорожника. И он также решил больше никогда не забираться на одуванчики и не летать на пушинках: может быть потом, на пенсии, когда не будет риска оказаться сержантом в действующей армии.
Сказки Плещеева озера
первая биологическая сказка
Жила-была совокупность ряпушек.
Все они жили в воде и вступали между собой в контакт, как вступают все рыбки.
Однажды на озеро приехал профессор и объяснил, что совокупность ряпушек называется популяцией.
Но на этом все кончилось, поскольку популяция ряпушек вступила в контакт с популяцией щук.
После чего популяция щук обратилась к профессору с вопросом как жить, потому что популяция ряпушек резко сократилась и есть стало нечего.
– Существует популяция организмов, – отвечал профессор, – и в эту систему мы добавили хищника. И мы поймем, что через некоторое время популяция этих организмов уменьшится, согласно науке демографии. Существует шкала, – добавил профессор, – по которой популяция жертв будет какое-то время расти, а затем рост жертв резко уменьшится, и рост хищников тоже уменьшится. Сначала идет волна жертв, – объяснил профессор, – потом волна хищников, и жертв становится мало, но и хищников тоже становится мало. Система хищник-жертва должна демонстрировать колебания!
– А как жить? – спросили хищники-щуки.
– Ну вот, – ответил профессор, – сейчас у вас уменьшилось количество жертв…
А сообщество ряпушек, сильно уменьшившись, завопило:
– И все это из-за вас, щуки!
– Но, – сказал профессор, – теперь и количество потребителей этой пищи тоже уменьшится.
И на этом профессор пошел в столовую, сел за стол и съел сковородку щук.
Но не уменьшился.
Из чего следует, что в конкурентной борьбе двух видов хищников, занимающих одну экологическую нишу, популяция профессоров победила.
вторая биологическая сказка
Жили-были циано-бактерии сине-зеленого цвета, то есть, попросту говоря, сине-зеленые водоросли.
Жить им было очень трудно, но кончилась скверная пора, прошли трудные средние века, инквизиция сине-зеленых, затем их век пара и вообще вся бедная жизнь.
Наступил XXI век.
И пришло изумительное время: ренессанс сине-зеленых водорослей.
Эти циано-бактерии образовали новую цивилизацию, города, коммуникации; воспитали многие миллиарды поколений хорошо развитых сине-зеленых барышень и юнкеров.
И, сцепившись во вселенные и галактики, этот космос зажил новой жизнью на воде.
И повсюду – в морях, океанах, в прудах, в Плещеевом озере и даже в глубоких лужах закачались на воде комья бурой слизи.
– Фи! – скажете вы.
Однако, как учит наука экология, все возможно, и одна система сменяет другую.
Будет у сине-зеленых своя революция, террор, лагеря, коллективизация и свое светлое сине-зеленое будущее.
И тогда посмотрим, кто кого.
Моллюск и Моллюска
Одна Моллюска пришла в гости к одному Моллюску и говорит:
– Давай дружить домами!
– А что это такое, дружить домами? – спрашивает осторожный Моллюск.
– Не знаю, это так говорится: они дружат домами. Значит, один дом дружит с другим домом, ясно?
– А как это, – спрашивает опять очень осторожный Моллюск.
– Ну, один дом, например, помогает другому.
– А, – сказал недоверчивый Моллюск. – Ну хорошо. Помоги мне поймать вот ту жирную козявку.
– Ой, какая жирная козявочка! – заорала Моллюска и мигом ее проглотила.
– Ну вот тебе и дружба, – сказал Моллюск и захлопнулся в своем доме.
Но Моллюска закричала:
– Хорошо, начнем снова! Дружить так дружить!
– А как это, – спросил Моллюск, выходя.
– Ну, дружить – это значит хвалить друг друга, – подумав, сообщила Моллюска. – Ты первый.
– Ну хорошо же, – сказал Моллюск. – Так. Какой у тебя красивый домик!
– А что, сама построила, – ответила Моллюска. – Три месяца отделывала, так трудно было, все силы потратила.
– Так, – сказал Моллюск. – А теперь ты хвали мой домик.
– А чо его хвалить, – сказала Моллюска, – чего в нем хорошего, обшарпанный какой-то вообще.
– Не получается у нас дружбы, – ответил на это Моллюск и опять захлопнулся.
– Все! – сказала Моллюска. – Все! Начинаем дружить сначала.
– А как? – спросил Моллюск.
– Ну так! – ответила Моллюска. – Надо помогать друг другу, когда нависает опасность.
– Ой, – сказал Моллюск, – что-то на меня надвигается, помоги!
– Ой, – завизжала Моллюска. – Ой, спасите! И она мигом зарылась в песок.
– Ну и что это такое, дружить домами, – спросил Моллюск. – Я тогда не понимаю.
– Ты что, совсем не соображаешь? – крикнула Моллюска из песка. – Ведь мы уже давно дружим. Вот время провели, и хорошо. Всего вам доброго, до новых встреч. Я пошла смотреть телевизор.
Моллюск остался один, и ему вдруг стало скучно без дружбы, он подумал-подумал и сказал в песок:
– Эй, Моллюска, а после телевизора выйдешь?
И она ответила:
– Уже иду.
И тут же вышла гулять.
Тельняшка Джек (сценарий мультипликационного фильма)
Глава первая. Конфеты, которые падают с неба
Тельняшка Джек был старый морской волк, но никто не знал этого, все думали, что он просто кот. Тельняшка Джек никому ничего не говорил о том, что он морской волк, потому что боялся, что ему никто не поверит. Тельняшка Джек усвоил все морские привычки, ел по утрам овсяную кашу, а если ему, в особенности вечерами, хотелось повыть на луну, он терпел и даже не совался на балкон, и даже задергивал занавески.
Но днем он часто выходил на балкон и таким образом подружился с соседским ребенком, который также часто выходил на балкон: возьмет конфету и идет с ней на балкон. Или возьмет бутерброд и опять спешит на балкон. Ему нравилось есть на свежем воздухе, в особенности потому, что на соседнем балконе сидел обычно Тельняшка Джек и сворачивал из бумаги кораблики.
Тельняшка Джек в свободное время занимался тем, что разводил бумажные кораблики. А так как свободного времени у него было хоть отбавляй, поскольку свою службу на море он уже завершил, то он все время занимался своим излюбленным делом. Корабликов у Тельняшки Джека было множество, они жили у него в аквариуме, плавали там под парусами и приплывали по первому зову.
Надо сказать, что весной Тельняшка Джек выпускал свои кораблики в ручей, и они плыли себе в реку, а потом в море, а потом и в мировой океан, и по дороге вырастали и превращались в большие настоящие корабли – об этом Тельняшка Джек часто рассказывал детям, и все это знали. Поэтому никто никогда не выбрасывал бумажки от конфет и не делал из них фантиков, а все эти бумажки относили Тельняшке Джеку, и он сворачивал из них особенно красивые кораблики – серебряные, цветные или прозрачные, в зависимости от того, какие были конфетные бумажки.
Такой сверкающий новый кораблик Тельняшка Джек иногда сажал в отдельное блюдце, и все кораблики в аквариуме толпились в одном месте, чтобы получше разглядеть новый корабль в отдельном блюдце.
Однажды Тельняшка Джек сделал особенно красивый кораблик, посадил его в блюдце с водой и решил отнести на балкон и подарить там своему приятелю, которого звали Цыплак.
Когда Тельняшка Джек вышел на балкон, Цыплак стоял на своем балконе и разворачивал огромную конфету.
– Красивая у тебя конфета, – заметил Тельняшка, а сам, как будто нечаянно, поднял повыше свое блюдце и стал на него смотреть. Кораблик засеребрился и, распустив паруса, поплыл по блюдцу с водой.
– И вкусная, – ответил Цыплак. – Я уже четвертую ем.
– Мама купила? – спросил Тельняшка.
– Нет, с неба свалилась, – сказал Цыплак и пискнул со смеху.
Тельняшка не любил, когда над ним смеялись, но ребятам он все прощал и только старался объяснить им все, чтобы они впредь не насмехались ни над кем.
– Ты неправ, – рассудительно и спокойно сказал Тельняшка, – с неба не должны валиться конфеты, а ты не должен смеяться над старым Тельняшкой, это нехорошо. Я тебе хотел кое-что подарить, но это неважно. Так на чем мы остановились? С неба валится снег и падает дождь.
– Нет, с неба последнее время стали валиться конфеты, – возразил Цыплак. – Один раз спустился апельсин на веревочке, а один раз ничего не спустилось, пустая веревочка с крючком.
– С неба? – спросил Тельняшка Джек.
– Да, – ответил Цыплак, занятый конфетой.
– Я не люблю, когда некоторые врут, – сказал Тельняшка Джек.
– Смотри, внизу машина какой-то марки, – сказал в ответ Цыплак, – она уже давно тут стоит, а какой марки, неизвестно.
– Я с тобой говорю серьезно, – сказал Тельняшка Джек, – но тебя, видно, только конфеты интересуют, а никакие не кораблики.
– Меня машины интересуют, – возразил Цыплак, но Тельняшка уже его не слушал, а повернулся и ушел с балкона, чтобы пустить новый корабль в аквариум.
Но, придя к себе домой, Тельняшка Джек решил, что все-таки надо будет подарить кораблик Цыплаку, потому что Цыплак ведь ребенок, а дети любят придумывать и сочинять, и не стоит на них обижаться.
С этими мыслями Тельняшка Джек снова вышел на балкон.
Но на балконе уже никого не было. Только с неба, планируя, слетали два перышка, и одно из них присело прямо в блюдце и поплыло рядом с корабликом. Другое же перышко опустилось Тельняшке Джеку сзади на воротник.
Тельняшка позвал Цыплака. Но ответа не было. Тогда Джек понес свой подарок прямо домой Цыплаку. Дверь открыла мама Цыплака, по имени Птушка. Она пошла за сыном, но Цыплака не было ни в комнате, ни на кухне, ни в ванной, ни в стенном шкафу, ни за диваном, ни под столом. В конце концов Птушка обратилась за помощью к своему мужу Кукареку, который сидел перед телевизором и, не отрываясь, смотрел футбол.
– Цыплак спрятался, – сказала Птушка Кукареку, – нигде его нет, а дверь на лестницу была заперта на цепочку.
Кукарек рассердился, схватил веник и стал шарить под кроватью и под шкафом.
– Не могут без меня обойтись, – ворчал он, – без Кукарека ни одно дело не делается.
Однако под шкафом и под кроватью было пусто.
Тельняшка Джек, Птушка и Кукарек вышли еще раз на балкон. Внизу не было никого, только стояла черная машина.
– Нет, он не упал, какое счастье! – сказала Птушка и расплакалась. – Как я рада! Такая радость!
– Радость-то радость, – сказал Кукарек, – а Цыплака нету.
– Позвоним в милицию, – сказал Тельняшка Джек. – Хоть я и не люблю тамошнего Шарика, но он ведь по специальности ищейка, а мы не ищейки.
Еще бы Тельняшке Джеку любить Шарика – коты ведь не любят собак, тем более морские коты сухопутных собак, которые моря и не нюхали.
Глава вторая. Что сказал ищейка Шарик к что подумал Джек
Когда Кукарек позвонил в милицию, Шарик, ни секунды не медля, надел свои медали, застегнул служебный намордник, сел в служебный мотоцикл и прибыл на место происшествия.
Он вежливо поздоровался с хозяевами дома и очень вежливо поздоровался с Тельняшкой Джеком, – но поскольку намордник все еще был застегнут, Шарик приветствовал Джека неразборчиво, так что можно было подумать, что Шарик заворчал.
Тельняшка Джек все еще стоял со своим блюдечком, в котором плавали взад и вперед кораблик и кудрявое перо. Тельняшку Джека совсем не обидело неразборчивое приветствие Шарика, потому что морской кот никогда не обижается на сухопутных овчарок. Он даже не ответил Шарику, потому что мысли его были заняты совсем другим: он решал вопрос – куда мог деться ребенок из запертой квартиры?
Шарик обшарил всю квартиру, везде понюхал, в одном месте даже снял намордник и лизнул – это было на балконе, там валялась какая-то бумажка.
– Шоколад, – сказал Шарик, облизываясь.
– Он недавно ел большую шоколадную конфету, – сказал Джек.
– Откуда вы знаете? – спросил Шарик.
– Я стоял на балконе и видел.
– Но откуда у него большая шоколадная конфета? – удивилась Птушка. – Ему ведь нельзя шоколада. Кто ему дал?
– Я ему не давал, – ответил Кукарек.
– Я тоже не давал, – сказал Джек.
– Значит, конфета свалилась с неба, – мрачно пошутил Шарик.
– Да, он сказал, что конфета свалилась с неба и что он ест уже четвертую, и что перед этим с неба спустился еще и апельсин, – сказал Тельняшка Джек.
Шарик вдруг сказал:
– Интересно у вас получается, гражданин Тельняшка. Апельсины падают с неба, конфеты падают с неба, ребенок исчез из запертой квартиры неизвестно куда… А вы-то сами где живете?
Джек, занятый своими мыслями, повернулся и повел Шарика к себе, и тут Шарик заметил у него на воротнике перышко. Ловко, одним когтем, он подцепил перышко и предъявил Птушке.
– Это его перышко, Цыплака! – поразилась Птушка. – Это у него было третье перышко справа вверху на хвосте! – И Птушка заморгала.
А Тельняшка Джек, занятый своими мыслями, шел впереди, ничего не замечая, и распахнул дверь своей квартиры.
Шарик опять все везде обшарил, вышел на балкон, измерил расстояние между двумя балконами, покачал головой и сказал:
– Вы, гражданин Тельняшка, больше нам не нужны. Занимайтесь своими личными делами, идите куда вам хочется, словом – отдыхайте. Всего хорошего.
Тельняшка Джек запер за гостями дверь и присел, размышляя. Кудрявое перо плавало по блюдечку.
Внезапно Тельняшка схватил перышко и стал долго его рассматривать. Потом пустил перышко лететь на пол. Потом поднял его и произнес:
– Оно упало сверху на балкон. А что выше балкона?
Тут Тельняшка Джек подумал и ответил:
– Выше балкона небо. Но есть еще чердак. Он, правда, ниже неба – но выше балкона Апельсин мог спуститься с чердака. Конфета могла спуститься с чердака. Крючок на веревочке мог спуститься с чердака. И подняться обратно на чердак. И поднять кого-нибудь на крючке…
И Тельняшка бросился на лестницу, где была дверца, ведущая на чердак. Однако на дверце висел большой замок. Чердак, по всей видимости, был заперт прочно.
– Ура! – прошептал Тельняшка Джек. – Сейчас я их поймаю…
И со всех ног Тельняшка Джек кинулся к себе домой. А из соседских дверей, через щелочку, за ним наблюдал внимательный глаз Шарика.
Тельняшка Джек выскочил на балкон, вытащил туда стол, на стол поставил стул, на стул – скамеечку, вскарабкался на самый верх и, ухватившись за край крыши, стал подтягиваться.
– Вы специалисты, вы овчарки и ищейки, – бормотал он, – а мы простые морские волки. Но морские волки тоже кое-что смыслят в жизни. Если чердак заперт на замок, то они оттуда не ушли. И тогда они узнают, что такое моряк на суше.
А Шарик все наблюдал, теперь уже с балкона.
– Сейчас мы вас поймаем, – сказал Тельняшка Джек, вылезая на крышу.
– Сейчас мы вас поймаем, – сказал с балкона Шарик. – Пока еще, – объяснил Шарик Птушке, – брать его нельзя. Он должен быть взят на месте преступления. А то мы его задержим, а Цыплака не найдем.
Тем временем Джек через распахнутое окошко влез на чердак. Там было пусто и тихо. Пахло пылью. Джек пробежал по чердаку, заглянул во все углы и, облепленный паутиной, остановился.
На чердаке никого не было.
– Может быть, это с вертолета спускали крючок? – спросил сам себя Тельняшка Джек. – Нет, тогда был бы шум. А может быть, это летающая тарелочка унесла нашего Цыплака? Нет, у них там не стали бы заниматься всякими крючками и апельсинами.
И, не помня себя от расстройства, Тельняшка Джек пнул ногой чердачную дверь. И тут – о чудо! Дверь распахнулась, внизу показалась лестница и дверь Цыплаковой квартиры, и дверь Тельняшкиной квартиры…
Джек выскочил, потрогал замок – это был совершенно незапертый замок, и висел он на одной петле, ничего собой не закрывая. Джек стоял и размышлял.
Тем временем внизу раздался рев мотора, Джек бросился к окошку – черная машина, мягко покачиваясь, заворачивала за угол.
Джек стал бешено звонить в Цыплакову дверь, так как он знал, что у Шарика есть мотоцикл. Но дверь никто не открыл… Надо сказать, что в этот самый момент хитроумный Шарик карабкался с балкона вверх на крышу, и его поддерживали Кукарек и Птушка. Шарик шел за Тельняшкой Джеком буквально по пятам, надеясь схватить его на месте преступления. Джек, не дождавшись ответа, кинулся к себе домой, вывел свой старый велосипед, сбежал по лестнице и поехал вслед за машиной за угол.
Птушка увидела его с балкона, но было уже поздно: Шарик взобрался на чердак и нюхал следы Тельняшки Джека. Пока Птушка звала Шарика, Тельняшка Джек на полной скорости уже гнал по шоссе, надеясь увидеть впереди черную машину неизвестной марки.
Глава третья. Двойная погоня
Через две минуты мотоцикл Шарика тоже сворачивал за угол, и Шарик, выскочив, нанюхал след велосипеда, который терялся на шоссе…
В это время отряд Бегемотов производил там же дорожные работы.
То есть отряд Бегемотов никаких работ не производил, все Бегемоты сидели на обочине и ели бутерброды с сеном, а поперек дороги они поставили загородку с указателем «Проезд закрыт».
Черная машина мягко остановилась перед загородкой, несколько минут постояла, затем водитель снова включил мотор, на первой скорости опрокинул загородку и скрылся в отдалении.
Бегемоты переглянулись, посмотрели вслед машине обиженно, покачали головами и снова поставили загородку и повесили указатель «Проезд закрыт».
Через минуту подъехал запыхавшийся Тельняшка Джек. Бегемоты еще издали увидели его. Тельняшка Джек прочел указатель, взял велосипед под мышку и обошел загородку по обочине.
Бегемоты удивились такой хитрости Джека и что-то стали ему кричать, но Джек уже мчался дальше, как ветер. Впереди он видел черную машину, которая без особой спешки ехала по шоссе.
Тем временем к загородке подъехал мотоцикл Шарика с Птушкой и Кукареком на борту. Шарик вылез и, как всякий уважающий запреты и дорожные указатели водитель, пошел поговорить с Бегемотами. Но Бегемоты категорически запретили Шарику нарушать правила движения на дорогах, и дело пока застопорилось.
А Тельняшка Джек тем временем мчался по шоссе вслед за черной машиной. Он уже разглядел в ней водителя с какой-то чрезвычайно круглой головой, похожей на скафандр. По бокам этой круглой головы торчали непонятные треугольники, и все это, вместе взятое, навело Тельняшку Джека на мысль, что он имеет дело с космическими пришельцами, и что где-то там, в машине, находится украденный ими Цыплак. Тельняшка Джек боялся, как бы космические пришельцы не улетели с Земли, прихватив с собой Цыплака, и он торопился отобрать у них Цыплака, пока еще тот находился на Земле.
Так думал Тельняшка Джек, изо всех сил работая педалями, а круглоголовый в машине ехал и ехал себе самым спокойным образом, и расстояние между велосипедом и машиной неизвестной марки начало сокращаться. И Джек уже совсем было хотел схватить машину за бампер, как вдруг круглоголовый случайно посмотрел в боковое зеркальце. Треугольники на его голове повернулись и стали торчком. А Джек все это видел и думал: где же это он видел точно такие же треугольники, которые точно так же поворачивались? «Похоже на локаторы», – думал Тельняшка Джек.
Тем временем водитель машины пригнулся, похоже было, что он что-то ищет. Наконец, он выпрямился, высунул в окошко руку и стал сыпать что-то на шоссе.
В тот же момент шины велосипеда лопнули. Джек свалился на дорогу, а черная машина неизвестной марки скрылась за горизонтом, в последний раз сверкнув в лучах заходящего солнца.
Джек лежал на дороге среди рассыпанных мелких гвоздиков.
Наверное, водитель черной машины был большим разбойником, если у него были припрятаны про запас гвоздики для порчи чужих шин.
Вытирая набегающие слезы, Джек стал собирать гвоздики, чтобы они больше никому не повредили. Делать ему было все равно нечего. Надеяться на попутную машину не приходилось, – наверняка Бегемоты больше никого не пропустили.
Пока Тельняшка Джек собирал на шоссе гвоздики, Шарик вел переговоры с Бегемотами.
– Проезд закрыт, – сказали Бегемоты в один голос.
– Здесь проехал важный преступник, который украл у родителей ребенка, – сказал Шарик и указал на Птушку, которая сидела в коляске мотоцикла, и на Кукарека, который нервно ходил взад-вперед по багажнику.
– Если это важный преступник, он далеко не уедет, – ответили Бегемоты. – Говорят же вам, что проезд закрыт, – и Бегемоты, собравшись вокруг Шарика, стали что-то доказывать.
В результате Шарик сел на мотоцикл, Кукарек вскочил на заднее сиденье, и мотоцикл поехал в обратном направлении.
А Джек все сидел, пригорюнившись, на шоссе. Он уже подобрал все гвозди и теперь думал, как быть. Наконец он встал, положил гвоздики себе в карман – на всякий случай – и побежал пешком.
Всем известно, как быстро умеют бегать коты – тем более если это морские волки, которые гораздо сильнее сухопутных. Правда, Тельняшка Джек был уже старым морским волком – но он вспомнил былые времена и теперь мчался громадными прыжками.
Он бежал таким образом целый час. Солнце уже село. На шоссе не было ни души, только запах резиновых шин проехавшей машины служил Тельняшке Джеку указанием, что он бежит правильно.
Вдруг впереди Тельняшка Джек увидел сбитый указатель «Проезда нет» и вслед за ним – огромную, широкую яму. Следы колес обрывались у края ямы.
Джек стал тщательно осматривать все вокруг и наконец увидел то, что искал: глубокие следы колес в песке. Видно было, что машина увязла, что ее долго пытались вытянуть, что под колеса ей бросали палки и доски – и что, в конце концов, машина с огромным трудом выехала на ту сторону.
Тельняшка Джек, ни секунды не медля, помчался по следам, надеясь, что еще нагонит машину.
Тем временем черная машина на предельной скорости мчалась по шоссе. Навстречу ей вылетел с боковой проселочной дороги милицейский мотоцикл. Шарик – а это был он – затормозил, ожидая машину, и сделал ей знак остановиться.
– Извините за беспокойство, – сказал Шарик водителю, который сидел за рулем в черных очках, хотя дело происходило вечером. – Вы не видели тут такого пожилого и усатого велосипедиста в годах?
Сидящий за рулем круглоголовый маленький шофер в темных очках странным писклявым голосом ответил:
– Я всегда рад помочь милиции, милиционеры – мои лучшие друзья. – Тут водитель черной машины как-то странно зашипел, но вовремя спохватился и извинился: – извините, у меня бронхит и дифтерит, поэтому с голосом творится что-то ужасное. Я видал вашего велосипедиста, он только что поехал впереди меня вот туда, – и маленький круглоголовый шофер показал на боковую дорогу немного впереди.
– Спасибо, – козырнул Шарик, – вот оно что. А я-то надеялся его здесь перехватить – ведь там на дороге яма, меня предупредили Бегемоты. Я думал, что он задержится из-за этой ямы, а скорость мотоцикла немного превышает скорость велосипеда. Но, видно, я ошибся. Всего вам хорошего, – тут Шарик отдал честь и вскоре умчался на своем мотоцикле по боковой дороге, ведущей неведомо куда.
А странный круглоголовый маленький шофер снова зашипел, – и при этом у него надо лбом стали торчком треугольные выступы, покрытые серой шерстью, – пошевелил ими и не спеша двинулся на своей машине дальше.
И он не заметил, как вдали на шоссе засветились две маленькие ярко-зеленые точки, которые с каждой минутой приближались.
Такие зеленые точки могли обозначать только одно – что там на полной скорости мчится кот.
Между тем машина, мягко покачиваясь, достигла одинокого дома, который стоял в отдалении от шоссе и был окружен крепким высоким забором с гвоздями, торчащими острием вверх.
Машина подъехала к воротам, и шофер направил фары на еле видимые стеклянные кружочки. Дважды мигнули фары, и вдруг ворота медленно и тихо поплыли вверх, открывая проезд для машины.
Машина въехала на бетонированную дорожку, и ворота начали медленно опускаться.
В этот момент к воротам, запыхавшись, подскочил старый морской волк Тельняшка Джек.
Ворота закрылись.
Тельняшка Джек вздохнул, обошел ворота, обнюхал их. В темноте его глаза отчаянно светились – знаете, они у котов горят по ночам, глаза? Тельняшка Джек вдруг увидел маленькие незаметные стеклянные кружочки и нажал на них лапой. Ворота не шелохнулись. Джек сел у ворот и задумался.
Глава четвертая. Веселые Ра
Ворота закрылись. Черная машина вкатилась в гараж, и невысокий круглоголовый господин с портфелем в руках подошел к дому.
В доме по всей видимости никто не жил – дверь выглядела так, как будто к ней не подходили много лет; на ней болтался большой замок, очень похожий на тот, который Тельняшка Джек видел на двери чердака. Окна были темны. Ни звука не было слышно.
Господин с круглой головой вдруг встал на четвереньки и протиснулся в большую подвальную отдушину – такие отдушины делаются для того, чтобы подвал не отсырел.
И снова дом стал выглядеть нежилым. Только очень тонкий слух мог в этот момент уловить продолжительный писк, как если бы отворилась дверь.
А между тем господин с круглой головой, издавший этот долгий писк, уже входил в дом через люк в полу.
Комната, в которую он попал, была обставлена необычайно: под потолком висел круглый уличный фонарь; он, правда, не горел, вдоль стен были расставлены садовые скамейки. Посреди комнаты стояла гипсовая статуя девушки с веслом, какие обычно торчат в парках и сквериках; рядом со скамейками находились две урны для мусора. Словом, комната была обставлена как городской сквер. Даже на стене висел телефон-автомат, и вокруг него все было исписано – словом, все было как в обыкновенном скверике.
Господин с круглой головой опять издал долгий вопросительный писк.
В комнате появился еще один господин с круглой головой и треугольными ушами (разумеется, эти торчащие треугольники были ушами).
– Кого вижу! – воскликнули тонкими голосами оба господина и бросились друг другу в объятия.
Тот, что приехал на машине, звался Барсик Мурзик. Барсик Мурзик долго обнимал приятеля (приятеля звали Полосатый Вася), так что Полосатый Вася чуть не задохнулся.
– Потише ты, – сказал Полосатый Вася, – я тебе не мышка.
Оба приятеля захихикали.
– Что-нибудь привез? – спросил Полосатый Вася.
– Так, кое-что, лежит в портфеле, – ответил Барсик Мурзик.
– Поджарим или так съедим? – спросил Полосатый Вася.
– Сделаем цыпленка в сметане, – ответил Барсик Мурзик и широко облизнулся. Полосатый Вася тоже облизнулся.
– Послушаем концерт? – предложил Полосатый Вася и нажал какую-то кнопку в стене.
Из репродуктора на стене раздались жуткие звуки: визг, дикое завывание и тонкий плач. Если бы кто-нибудь посторонний оказался бы в комнате, он бы подумал, что слышит кошачий концерт. Однако ни Барсик Мурзик, ни Полосатый Вася не заткнули своих треугольных ушей, а с удовольствием слушали и временами подтягивали.
– Ну все, я пошел на кухню, – сказал Полосатый Вася, прихватил с собой портфель и поваренную книгу и удалился.
Он раскрыл поваренную книгу на разделе «Цыпленок жареный в сметане», повязался фартуком, достал с полки ножик и попробовал лезвие. Нож показался ему тупым, тогда он слегка поточил его о край плиты. Потом он открыл портфель и с удовольствием посмотрел на цыпленка, который лежал в портфеле со связанными лапками и плакал. Пока он занимался всеми этими веселыми делами, Барсик Мурзик вопросительно смотрел на потолок. Ему показалось, что по потолку кто-то ходит.
– Вася! – позвал он. – Послушай-ка.
В тишине отчетливо слышались легкие шаги.
Полосатый Вася замер с ножиком в руке. Усы у него ощетинились, спина сгорбилась, Полосатый Вася зашипел.
– Выруби музыку, – сказал Барсик Мурзик, – кто-то ходит по чердаку, идем в коридор встречать.
– Сейчас, – ответил Полосатый Вася, застегнул портфель и повесил его на гвоздь в чуланчике. Чуланчик же он запер на задвижку.
– Да скорей! – завопил шепотом Барсик Мурзик.
Глава пятая. Преступник вроде бы пойман!
Надо сказать, что у котов вообще слух очень тонкий. Как только в доме за воротами послышалась музыка, очень похожая на кошачий концерт, Джек вскочил, насторожился, подобрался и стал искать в воротах хотя бы щелочку, хотя бы дырочку – и вдруг его горящий взгляд уперся в два стеклянных кружочка. Тельняшка Джек приник к стеклянным глазкам и вдруг почувствовал, что они вместе с воротами уплывают вверх. Тельняшка Джек отшатнулся – ворота вернулись на прежнее место. Тельняшка опять приник к стеклянным кружочкам – и ворота медленно поползли вверх.
– Э, да тут фотоэлемент! – сказал сам себе Тельняшка Джек и стал во все свои горящие глаза смотреть в стеклянные кружочки. Тельняшка Джек старался изо всех сил, светил глазами – свет был слабый, но фотоэлемент все-таки сработал. Ворота поднялись на высоту кирпича. Тельняшке Джеку было этого достаточно, он протиснулся в щель и оказался в пустом дворе перед домом. В доме было темно. Однако, изнутри доносилось завывание, как будто плакала команда голодных, но мощных младенцев.
Тельняшка Джек походил вокруг дома, оценил обстановку, затем поставил одну ногу на подоконник, другую – на водосточную трубу, лапой зацепился за крышу…
Через пять минут он уже прошел по чердаку, отыскал лестницу и начал спускаться вниз. В доме было тихо, только очень далеко кто-то слабо всхлипывал.
– Цыплак, я тут! – крикнул Тельняшка Джек на всякий случай.
И в этот момент его стукнули по голове пыльным мешком. Одновременно что-то зашипело в два голоса, как будто проткнули сразу два волейбольных мяча. Джек покачнулся от удара, и тут же его схватили за лапы и куда-то поволокли.
В это время мотоцикл Шарика подъехал к воротам. Долго плутал Шарик по дорогам, пока не почувствовал след Тельняшки Джека.
– Сейчас, сейчас мы найдем вашего сыночка, – сказал Шарик, – я уже чувствую, что он здесь.
Шарик наподдал ворота плечом. Ворота не открывались.
– А ну, посветите мне, – сказал Шарик Кукареку, – там есть у меня фонарик.
Кукарек стал светить фонариком, и вдруг ворота сами собой поднялись.
– Фотоэлемент! – сказал Шарик. – Интересно.
Мотоцикл въехал во двор.
А в доме все ходило ходуном. Слышался звон разбитого стекла. Хриплый вой, удары обо что-то мягкое, шипение. Кто-то заорал тонким голосом:
– Караул!!!
Шарик неспеша взял из мотоцикла свой чемоданчик, открыл его, достал связку ключей и покрутил в замке.
– Стойте здесь! – сказал он перепуганным Птушке и Кукареку, а сам сильным ударом открыл дверь.
В коридоре стоял Тельняшка Джек и держал в каждой лапе по коту. Коты висели зажмурившись, поджав хвосты.
– Караул, – шепотом сказал один из них, полосатый, увидев милицию.
– Спасите, – прошептал другой полосатый.
– Вот, – сказал смущенный Тельняшка Джек, – извините, что я тут за вас поработал.
– Поработал? – спросил Шарик. – Вижу, что вы поработали. Освободите граждан!
Коты шлепнулись на все четыре лапы.
– Гражданин начальник, – завыл полосатый, – это грабитель! Он к нам забрался!
– Нам все известно, – сказал Шарик. – Еще грабитель, это было бы ладно. За ним числится дело похуже. У вас есть телефон? Я должен позвонить в милицию.
– Есть, в комнате, – ответили коты.
– Как! Что? – изумился Тельняшка Джек.
Птушка и Кукарек вошли в дом, но на Тельняшку не смотрели.
– А пока что его надо запереть в чуланчик, – предложил Барсик Мурзик.
– В чуланчик не надо, – осторожно сказал Полосатый Вася.
– Не надо меня в чуланчик! – возмущенно воскликнул Тельняшка Джек.
– В чуланчик так в чуланчик, – согласился Шарик.
– Не надо, не хочет он в чуланчик, – настаивал Вася. – Я же сказал.
– Нет, пожалуй, лучше в чуланчик, – решил Шарик. И взволнованного, запыхавшегося Тельняшку Джека ввели в чуланчик и заперли на задвижку.
Он посидел, привыкая к темноте, и вдруг услышал громкое всхлипывание, доносившееся из портфеля.
Глава шестая. Без названия
Птушка, полная невеселых мыслей, бродила по дому. Она заглянула на кухню и увидела там поваренную книгу, раскрытую на статье «Цыпленок жареный», и увидела рядом нож.
Птушка побежала к Шарику и сказала:
– Пойдемте, посмотрим, что я там нашла на кухне.
Шарик сидел у телефона. Номер не отвечал. Полосатый Вася и Барсик Мурзик переглянулись.
– На кухне – это не наше, чужое, – сказал Вася, – мы вообще едим сметану в основном.
– И вообще у меня голова кружится, – сказал толстый Вася. – Ах, ах! Мне не хватает воздуха.
– Я выведу тебя на воздух, – заботливо сказал Барсик Мурзик. – Я сейчас выведу тебя.
И они пошли, поддерживая друг друга и охая. Минуту спустя из чулана раздался жуткий грохот и крик:
– Откройте! Откройте! Я кому говорю! Сейчас же откройте!
Это Тельняшка Джек молотил в дверь кулаками. Шарик терпеливо набирал номер телефона.
– А ну, откройте! Тут Цыплак! Говорю вам!
И никто не услышал, что во дворе мягко заработал мотор, как беззвучно открылись ворота, и черная машина выскользнула на шоссе.
Шарик подскочил к чулану, когда дверца угрожающе затрещала. Шарик хотел было поддержать ее плечом, но Тельняшка Джек уже выбил дверь и выскочил с криком:
– Где воры?! Где воры?!
Шарик только было схватил Джека, но за Тельняшкой выскочил Цыплак. Тут Птушка и Кукарек кинулись к Цыплаку, а Тельняшка Джек уже был во дворе.
Перед ним мигнул стоп-сигнал черной машины, плавно уносящейся вдаль по шоссе.
Джек прыгнул в мотоцикл и промчался в воротах как раз перед тем, как они опустились.
В доме Кукарек и Цыплак хлопотали вокруг плачущей Птушки. А расстроенный Шарик обстукивал закрытые ворота, надеясь открыть их без помощи фотоэлемента.
Глава седьмая. Все довольны
На шоссе шла гонка. Черная машина мчалась, шины визжали на поворотах. Следом шел на предельной скорости мотоцикл.
Сидящий за рулем Барсик Мурзик правил одной лапой, а второй копошился на полочке, пригнувшись. Похоже было, что он что-то ищет в машине.
– Гвозди! – воскликнул Тельняшка Джек. Мотоцикл сделал мощный рывок и поравнялся с автомобилем.
– Ну? – сказал Тельняшка Джек.
– Мяу, – ответил водитель обеспокоенно и прибавил скорость.
– Сейчас получишь мяу! – рявкнул Тельняшка Джек.
Мотоцикл вырвался вперед. Он шел впереди по темному шоссе.
Сидящие в автомобиле переглянулись.
Полосатый Вася достал рогатку. Он долго целился и наконец выстрелил кусочком проволочки.
Кусочек проволочки просвистел как пуля и вошел в шину мотоцикла. Шина с грохотом лопнула.
Мотоцикл резко затормозил, и Тельняшка Джек вылетел из седла головой вперед, перевернулся в воздухе. При этом из карманов его что-то посыпалось – и Джек Тельняшка приземлился в кювете.
А черная машина слегка затормозила и плавно начала объезжать лежащий на боку мотоцикл.
И вдруг – пах! Пах!! Пах!!!
Черная машина, словно на что-то напоровшись, осела. Коты вышли и, озираясь, стали осматривать шины.
– Гвозди, – сказал Барсик Мурзик.
– Откуда гвозди? – спросил Вася Полосатый.
– Все, идем пешком… Только откуда здесь гвозди?
– Сейчас объясню, – сказал Тельняшка Джек, беря котов за загривки. – Это из моего кармана просыпалось. Это те самые гвозди, которые вы набросали на шоссе, а я собрал в карман. Вы довольны?
– Ты ответишь, – сказал Вася Полосатый, – ответишь, что прищемил мне ухо.
– Ответишь, ответишь, – сказал Тельняшка Джек, и они пошли втроем, как три самых близких друга. Если только возможно, чтобы один друг вел двух других друзей за уши…
Чемодан чепухи
Жил да был портной, который однажды вдруг задумался и все перепутал в своем шитье: например, одному человеку он пришил к пиджаку три рукава; другому он сделал на шапке большой карман; а одной злой колдунье он смастерил платье, у которого рукава были сшиты друг с другом.
И много еще разной одежды он перепортил из-за своей задумчивости.
Конечно, все стали ругать портного, а злая колдунья бросила прямо на пол свое платье с соединенными рукавами и сказала:
– Сам носи такое платье! И будешь носить не только это платье, но и все другие вещи – пока кто-нибудь не захочет их у тебя отнять. Но вряд ли кто-нибудь захочет отнять у тебя такую чепуху. Так что я тебя заколдовываю!
И, сказав это, колдунья взмахнула руками и исчезла. А бедный портной чуть не заплакал. Но его хитрая жена сказала:
– Не все еще потеряно! Колдунья сказала «носить». Но ведь носить – это не обязательно надевать на себя. Можно носить эти вещи и в чемодане.
И хитрая портновская жена живо притащила чемодан, положила туда всю одежду, и портной стал всюду ходить с чемоданом И на речку он ходил с чемоданом И плавал с чемоданом. И спал, держась за чемодан.
Так что все стали обращать на него внимание и стали говорить, что наверное у портного в чемодане что-нибудь такое лежит. Особенно заинтересовались чемоданом разбойники.
И вот однажды разбойники поймали портного и стали отбирать у него чемодан.
Портной пожалел их и сказал:
– Ну зачем вам этот чемодан? Там ведь просто чепуха!
– Это ты притворяешься, что там чепуха! – закричали разбойники. – Отдавай сейчас же чемодан!
Портной пожал плечами и отдал чемодан. Но при этом он сказал:
– Теперь этот чемодан будет ваш. Вы будете носить эти вещи, пока у вас их кто-нибудь не отнимет. Запомните!
А разбойники весело отвечали, держась за чемодан:
– Не беспокойся, у нас-то никто ничего не отнимет!
Разбойники ушли в лес, сели там в кружок и стали делить добычу. Их было пять человек, и каждому досталась из чемодана какая-нибудь одежда.
Одному досталось пальто, зашитое снизу, как мешок.
Другому – рубашка, у которой вместо рукавов были пришиты чулки.
Третьему – брюки с пятью штанинами.
Четвертому достались носки, сшитые, как перчатки.
А пятый получил зимнюю шапку, в которой были две большие дыры для ушей.
Все разбойники, глядя друг на друга, переругались. Особенно ругался тот разбойник, у которого оказалась рубашка без прорези для головы. Он уже надел эту рубашку и не знал, куда девать голову.
Разбойники пытались снять с себя эту одежду, но она прилипала к ним. Тут старший разбойник закричал:
– Портной говорил правду! Он же нас предупреждал, что мы будем носить эти вещи, пока у нас их кто-нибудь не отнимет!
И все разбойники заплакали. Особенно плакал тот, которому некуда было девать голову, и он плакал под рубашкой.
– Погодите! – сказал старший разбойник. – Но ведь сам-то портной ходил всюду с чемоданом! Он носил эти вещи не на себе, а в чемодане!
Разбойники повеселели, кое-как стащили с себя одежду, сложили ее в чемодан и пошли обратно в город. Им приходилось нести чемодан всем сразу, потому что их руки не могли оторваться от чемодана. Разбойникам было очень тесно идти, они толкались, наступали друг другу на ноги, но терпели.
И вдруг им повстречался самый большой хитрец в городе.
Хитрец увидел их и сказал:
– Что это у вас за чемодан – такой облезлый и грязный! Я бы за него не дал и копейки.
Разбойники ему сказали:
– Иди своей дорогой и не смотри на чужие чемоданы.
А хитрец сказал:
– Если вы идете толпой, вы думаете, что никто не увидит, что вы несете чемодан? Я бы за этот чемодан не заплатил бы и двух рублей. Даже если бы вы мне его захотели продать.
Разбойники ответили:
– Этот чемодан не продается!
– Ах не продается! – сказал хитрец. – Тогда я могу обменяться с вами. Вы мне дадите ваш некрасивый чемодан, а я вам подарю две вещи, которых вы никогда не видели.
Разбойники дружной толпой подошли к хитрецу.
– Мы согласны! – закричал тот разбойник, которому досталась безголовая рубашка.
– Ты, может, и согласен, но я не согласен! – сказал старший разбойник и наступил на ногу тому разбойнику, который получил брюки с пятью штанинами. И тот разбойник нарочно закричал:
– И я не согласен! Мы не можем отдать чемодан, у нас можно его только отнять!
А тот разбойник, которому досталась безголовая рубашка, тихо сказал хитрецу:
– Ты хватай чемодан и тяни к себе, а я в это время упаду. – И он упал, а на него повалились все остальные разбойники.
Хитрец мигом выхватил чемодан у разбойников и сказал им:
– Сейчас будет честный обмен! Я вам вместо вашего грязного чемодана дарю две вещи, которых вы никогда не видели.
И хитрец протянул разбойникам ладонь и сказал:
– Берите!
– А тут нечего брать! – сказал старший разбойник, поднимаясь с земли. – У тебя ничего нет!
– Как это нет! – сказал хитрец. – Тут лежат две вещи, которых вы никогда в жизни не видели: рожки и хобот кошки! Я вам их дарю!
Тут хитрец повернулся и пошел поскорей домой.
А старший разбойник сказал ему вслед:
– Только имей в виду, что этот чемодан будет твой до тех пор, пока его кто-нибудь у тебя не отнимет!
А хитрец засмеялся и сказал:
– Хитрей меня никого нет в городе! Никто у меня его не отнимет.
Придя домой, хитрец открыл чемодан и увидел пиджак, у которого оказался всего один рукав, да и то пришитый на спине.
Тут хитрец все понял, положил пиджак обратно в чемодан и пошел на базар и встал в самый последний ряд.
Мимо проходила дама. Она увидела чемодан на прилавке и сказала:
– Вы что-нибудь продаете?
– Продаю платье, но вам оно не подойдет.
Тогда дама спросила:
– Можно мне его померить?
– Нельзя, – ответил хитрец. – Это платье рассчитано на самую красивую даму в городе.
– Ну так дайте же мне его померить, – сказала дама. – Это как раз то, что мне подходит.
– Нет, нет и нет, – сказал хитрец. – И не просите.
Пока они разговаривали, сбежались все дамы города. Все они хотели померить платье.
И тут появилась колдунья и сказала хитрецу:
– А мне вы не хотите дать померить платье из вашего чемодана?
– Нет, – ответил хитрец.
Тут колдунья взмахнула руками и сказала:
– Пусть платье, которое лежит в чемодане, окажется на мне!
А надо сказать, что единственное платье, которое лежало в чемодане, было как раз то самое платье с соединенными рукавами.
И волшебница мигом оказалась одетой в это платье. Она хотела было взмахнуть руками, чтобы начать колдовать, но рукава ей помешали.
А когда она пошла прочь, чемодан поскакал следом за ней.
С тех пор волшебница не колдует, разбойники не разбойничают, хитрец больше не хитрит. В городе стало тихо и спокойно.
А портной шьет всякую всячину и поглядывает в окошко. И когда он видит колдунью, которая всюду ходит с чемоданом, он каждый раз ей кланяется и говорит:
– Все-таки я был прав, что сшил вам такое платье! В этом платье вы очень милы!
Роза
Один человек вдруг начал благоухать как роза. И с этим ничего нельзя было поделать. Он входил в магазин – и все мигом останавливались и начинали нюхать воздух и говорили:
– Пахнет розами. Как будто мы попали в розовый сад.
И пока этот человек не удалялся из магазина, никто ничего не мог купить, все стояли и, закрыв глаза, вдыхали аромат.
Но если этот человек вдруг объявлял, что это от него так чудесно пахнет, все отмахивались от него или просто не обращали на него внимания, продолжая вдыхать аромат роз.
И куда бы этот человек ни приходил, ему никто не верил, все бегали вокруг него и искали, где спрятаны розы, а на него не обращали внимания.
А дома у этого человека происходила совсем другая история: всем ужасно надоел запах роз. Ведь каждому может надоесть, если целый год в доме очень сильно чем-нибудь пахнет.
Кроме того, соседи варили щи или грибной суп или жарили котлеты – и все это пахло розами. И все собаки во дворе пахли розами, и даже мусорное ведро так пахло.
Все соседи говорили, что жить стало невыносимо.
– Нельзя понять, – жаловались хозяйки, – скис вчерашний суп или нет: пахнет розой, и все тут.
В доме страшно расплодились мыши, потому что кошки не могли различить мышь по запаху – мышь пахла как роза. И кошки пахли как розы.
Наконец этот несчастный человек решил пойти в ботаническую академию: он надеялся, что там разберутся, в чем дело.
И действительно, в ботанической академии его сразу же окружили профессора, повернули его к свету и стали спорить, желтая он роза или белая. Профессора долго спорили, потому что от того, какого цвета роза, зависит уход за этой розой.
Наконец профессора решили, что он бело-розовая роза, и сказали этому человеку, что высадят его в горшочек, чтобы проверить, какое удобрение ему больше подходит и чем его лучше поливать.
А этот человек, надо сказать, просто расцвел от такого всеобщего внимания. Он с удовольствием позволил себя посадить в горшок и привязать веревочкой к длинной палке, потому что профессора объяснили ему, что иначе он может полечь.
Его, как и всякую бело-розовую розу, поливали три раза в день какой-то мутной водой, так что у него каждый раз промокали ноги, и он в конце концов простудился и полег. Веревочка, которой он был крепко привязан к палке, действительно очень поддерживала его. Профессора осматривали его каждые полчаса и наконец переименовали этого человека из бело-розовой розы в красную розу, так как он покраснел от насморка.
Когда же насморк кончился, профессора снова осмотрели этого человека и никак не могли понять, какого цвета теперь эта роза. Наконец они объявили, что вывели новый сорт – бледно-розовую розу без запаха.
Потому что за время лечения он утратил свой аромат.
Первое время этот человек боялся, что его погонят в шею, но его опасения не сбылись: к нему водили иностранцев, демонстрировали экскурсантам и даже устраивали выездные лекции, куда он ездил, крепко держась за горшок. Со временем он привык ничего не опасаться, от постоянных поливов холодной водой закалился, а для запаха прыскался духами «Красная Москва». В интервью, которые он со временем стал давать, он с удовольствием вспоминал то время, когда в его аромат никто не верил, когда его гнали даже из того дома, где он жил. Единственное, чего он не любит, – это навозную подкормку. Но цветы – подневольные существа, и приходится терпеть ему жизнь цветка.
Поскольку настояще-то цветы растут из сора и питаются кое-как.
Кошкин городок (новогодняя сказка)
Жил-был черно-белый кот Миша, такой красавец, что он даже жалел, что его никто не видит, кроме хозяев. Грудь у него была как лебяжий пух, глаза как желтые виноградины с одной косточкой, сам Миша ходил в шубе из черного лиса, имея на лапках белые пушистые перчатки и носки, вот так!
Хозяева и их гости все время хвалили Мишу, гладили и целовали, но ему этого было мало. Он хотел, чтобы его оценили свои, то есть кошки и коты. Однако его не пускали гулять на улицу – мало ли, машины, собаки, масса опасностей.
И вот как-то однажды, когда все готовились к Новому году (и елка уже стояла на балконе, увязанная веревками, как пленница), Миша особенно тосковал и все время проводил на диване в позе «ложись рядом» (лапы врозь, брюхо в потолок, глаза зажмурены), а телевизор-то работал!
«Это ваш праздник, а не мой,» – думал Миша.
Телевизор гнал какую-то пургу с выстрелами и мордобоем, дети смотрели не дыша, а потом пошла реклама, и они ускакали на кухню покусочничать. А Миша в очередной раз повернулся и вдруг увидел по телевизору вот что: белая кошечка рассказывала что-то о ночном клубе под названием «Кат’с таун», т. е. «Кошкин городок», где ждут всех, кто разговаривает на языке племени «Мяу», и приводился контактный телефон: царап-царап-царап!
Весь следующий день кот Миша провел у телефона, набирая когтем разнообразные цифры. То ему отвечала баня, то прием грязной посуды, то магазин валенок, то дешевая распродажа чайников – но Кошкин городок не отозвался ни разу.
Тем временем елку принесли с балкона, распутали, поставили. Мишу никто не замечал, все носились с пыльными коробками игрушек, с ватным чучелом Деда Мороза и так далее.
Девочки перестали драть Мишу на две части перед сном и ссориться, с кем ему спать. Они укладывались поздно, ошалевшие от мыслей о подарках, которые обе втайне готовили папе, маме, бабушке, дедушке и второй бабушке.
Коту они, ясное дело, что могли подарить? Коробочку склеенную? Вискас рыбный? Бант на шею? Уже пробовали навешивать ему эту гадость.
Там, только там, как пела одна тетка по телевизору, только там, думал кот, собираются неслыханные красотки, большеглазые, длинноногие, они обещают неземные радости бедному пленнику…
Тетя, которая пела хорошо (примяукивая), сама-то выглядела при этом жутко: вся облысевшая, ни усов ни упругих бровей, нос голый как сосиска, брр… Красотка должна иметь нос пушистый, уши стояком, хвост к небу, походку приземистую, когти розочкой и так далее.
Миша перестал спать и все возился с телефоном. И вдруг к утру ему повезло, мурлыкающий голосок ответил:
– Мяу! Кат’с таун! Кошкин городок слушает!
– Как к вам добраться? – спросил Миша.
– Не кладите трубочку, – промурлыкал голосок. – Вам ответят.
И тут же другой голос, тихий и шипящий, сказал:
– Вам есть чем заплатить?
– Да! – твердо ответил Миша на всякий случай.
– Мы берем только золото, – прошелестел голос.
– Да-да, – на всякий случай подтвердил Миша, – я вас понял.
– Следующей ночью позвоните сюда же, – прошипели в трубке, и на этом разговор закончился.
Миша затем весь день бродил по полкам и столам, ища золото. Он ведь не знал, что это такое. Вечером дети хозяев, две маленькие девочки, поссорились из-за шоколадной обертки.
– Это мое золотко, – сказала одна. – Я из него сделаю звездочку на коробочку!
– А я? – закричала другая, – а мне?
Тут они, разумеется, подрались.
Старшая вырвала у младшей сверкающую бумажку и убежала.
«Так вот что такое золото!» – подумал умный Миша и, как только дети уснули, порвав бумажку напополам, помяв ее и бросив под стол, кот добыл золотко, положил его за щеку и стал царапать лапой телефон.
Тут же откуда-то из-под потолка раздалось кошачье:
– Привет, иди сюда.
Кот увидел там вентиляционную дыру. Обычно она была закрыта решеткой, но на сей раз решетка была распахнута, как дверь, и Миша одним прыжком взвился на холодильник, а вторым – в распахнутый ход. Там оказался тесный и темный лаз наверх. Но чем темнее и теснее, тем лучше для кошек, и через несколько минут Миша уже выбрался на крышу.
Там была ночь, светила полная луна, и в ее лимонных лучах сиял огнями Кошкин городок. Стояла елка из съеденной селедки, высился Дед Мороз, у которого брови и усы торчали фонтаном, а хвост обвивал все четыре ноги, обутые в валенки.
Всюду ходили, сидели и пели коты и их подруги, весь переливался цветными лампочками ресторан «КитиКат», горели окна маленьких домов, на крылечках которых сидели пожилые кошачьи пары в окружении играющих котят.
Наш Миша так и бросился в гущу жизни, подбежал к кошкам, которые пели песню «Луна», потом к котам, которые тянули боевую песнь «Дрожит собачий хвост», но на него никто не обратил внимания. Тогда Миша пошел в ресторан и заказал там бутылочку валерьянки. Тут же к нему приблизились местные красавицы, все в мехах, и попросили угостить.
– Ваши киски купили бы виски! – сказала самая передовая, решительная как бригадир. – Рекламная пауза!
И она тут же изобразила позу «ложись рядом». Кот совсем потерял от этого голову, дико обрадовался милой компании и заказал еще пару флаконов. Правда, красавицы оказались не совсем такими, какими их вообразил в своих мечтах Миша, брови и усы у них были каких-то кислотных оттенков, лиловые, зеленые и ярко-розовые.
Когда эти кошки угостились, подвалили другие, все обнимали нашего Мишу, хвалили его внешность, его черно-белую шерсть: некоторые даже просили клочок на память, и Миша радостно разрешил, но его чуть не растерзали его новые подруги, и пришлось пустить в ход когти, а подруги стали вопить и т. д.
Тут же подскочил пятнистый кот в камуфляже и стал говорить непонятные слова:
– Мы таких довесков сливаем отсюда, а ну, гони фанеру и рассекай, ты!
Миша, чтобы задобрить пятнистого кота, достал из-за щеки сохраненную там шоколадную обертку, которая превратилась в комочек.
– Больше не выступайте тут, – сказал кот.
И он спрятал все Мишино золото себе в карман.
Когда Миша выбрался из ресторана наружу, кошки разошлись по квартирам, и сколько он ни терся щеками об углы (стало холодно), его не пустили. А одна довольно драная кошка высунулась в свое окно и сказала:
– А золото у тебя есть? Нет? Ну и вали отсюда.
И Миша стал с болью вспоминать своих хозяев, которые искренне им восхищались, все время ласкали его и чесали ему за ушком, уж не говоря о совершенно бесплатных котлетах и рыбе. И даже две маленькие девочки, которые обычно на ночь, пыхтя, тянули Мишу каждая в свою кровать, представлялись ему ангелами доброты: девочки ничего не требовали от него, ни шерсти, ни золота, а если они иногда и пытались его разорвать напополам, так ведь это от любви! И Миша горестно завыл.
Хозяева нашли Мишу только через два дня, они облазили сначала все подвалы и только потом добрались до чердака, где скрывался Миша, тощий, ободранный и весь в пыли. Это произошло как раз в день Нового года.
Миша, принесенный домой, долго отсиживался в углу под диваном, брезгливо вылизывался, тряся лапками, и вышел из укрытия только когда сильно запахло мясом из плиты. На тот момент все заорали и стали звенеть стеклом под удары часов, и все увидели Мишу и заорали еще радостней, схватили на руки и начали угощать нелюбимой черной икрой.
Миша вывернулся, ушел под стол и только там стал принимать подарки: куриную грудку, заливного судака и, наконец, тушеное мясо из горшочка. В результате девочки сели к нему под стол, и из-под стола смотрели праздничную программу по телевизору, и там же и уснули все трое. Миша потом еще дополнительно спал целый день в отдельном кресле, укрытый теплым платком.
Но с Нового года у него появилась привычка: только завидит где-нибудь клочок шоколадной обертки, сразу бежит и гоняет его лапами, запихивает под шкаф и возвращается как ни в чем не бывало. Может быть, он думает, что когда-нибудь накопит много золота и отправится опять в Кошкин городок праздновать Новый год. Все-таки ему там понравилось. Все плохое ушло на задний план. Девочки-то клевые, музыка играет, валерьянки залейся. Вопрос упирается только в бабки. Но Миша не знает, сколько точно надо накопить, и поэтому не торопится.
«От добра добра не ищут», иногда думает Миша после обеда, лежа на ковре брюхом в потолок.
Стихи
Жил-был дом
Жил-был дом,
Жил-был дым из трубы,
Жили-были
За домом грибы,
И однажды,
Прослышав о том,
За грибами собрался
Весь дом —
Даже кошка по имени
Брысь,
Даже мышка по имени
Крысь,
Даже лошадь по имени
Рысь!
Дом отправился
Сам по себе,
Дым над ним
Полетел по трубе,
Кошка с мышкой
Помчались
Верхом,
Остальные бежали
Пешком —
Даже ложка по имени
Хлюп,
Даже вилка по имени
Зуб,
Даже ножик по имени
Туп!
Собирали,
Варили грибы,
Дым над домом
Валил из трубы,
А когда собрались
Пировать,
Тут соседи пришли,
Помогать —
Даже белка по имени
Рыжь,
Даже птица по имени
Чиж,
Даже елка по имени
Шиш.
Петростих
Вот Петрова говорит:
– Лягу спать, испекши пышки!
Петрокошка с петромышкой
Принимают умный вид.
Петромышка говорит:
– Мы с тобой из петроплошки
Ну-ка стащим петропышки!
Петрокошка говорит:
– Мы с тобою не воришки!
– Мы с тобою не воришки
Мы с тобой петроворишки
С петроплошки,
Петропышки,
Спетрим! – мышка говорит,
Ведь Петрова еще спит
И ничего не пет—
рит.
Каракатица
– Скажите, каракатица,
где вы достали платьице?
Оно из хлорвинила,
выглядит очень мило,
тем более что здесь сыро.
Ответила каракатица:
– Это очень простое платьице.
Возьмите четверть скатерти,
желательно из хлорвинила.
Моя лучшая подруга Мила
мне только что смастерила.
– Скажите, каракатица,
а где взять четверть скатерти?
Тем более из хлорвинила,
тем более кто здесь Мила?
Ответила каракатица:
– По моему, четверть скатерти
можно сделать из целой скатерти.
И с этими словами она нырнула,
подобравши край хлорвинила,
потому что на поверхности
уже покачивалась
акула Мила,
которая от скатерти
у каракатицы
недавно
три четверти
по жадности
откусила.
Улитка
Ползла, ползла улитка
По склону
Фудзиямы.
Видала
Фудзияму,
Да не видала
Ямы.
Прислала телеграмму:
Предупредите
Маму,
Прекрасен вид из ямы
На почву
Фудзиямы.
Народ и огород
Пошел войной народ
На сад и огород
Пролито было
Крови
У свеклы
И моркови
Повытрясали души
Из яблони
И груши
Но вам, о лопухи!
Простили все грехи
И оставили на племя
Крапивное
Семя
День рыбаков
В бассейн Москвы-реки
Проникли рыбаки.
Они в водохранилище
Закинули удилища,
Решивши в этот день
Устроить
Рыбный день.
Но только в те поры
Проснулись
Комары.
У них, у дураков,
Был день
Рыбаков.
Мы едем к соседям
Мы едем, мы едем,
Не заходя к соседям,
А впрочем, почему бы
К соседям не зайти?
Здравствуйте, соседи!
Вы знаете, мы едем,
И может быть, соседи,
Вам с нами по пути.
Мы едем, мы едем,
И мы зашли к соседям,
Мы к вам зашли как люди,
Зашли на посошок.
У них же, у соседей,
Стоит пирог в буфете,
Лежит пирог на блюде
И пахнет хорошо!
Мы едем, мы едем,
А тут пирог в буфете!
Скажите нам, соседи,
Зачем ему там быть?
Мы вам сейчас поможем,
Его на стол положим,
А то ведь вы как дети,
Вы можете забыть!
Мы едем, мы едем,
И видите, соседи,
Мы вам чаек поставим,
Чтоб вас не затруднять.
Сидите уж, соседи,
А мы сейчас уедем,
Вот только с места встанем,
И нам нетрудно встать!
Мы едем, мы едем,
А что же вы, соседи,
Сидите как тетери,
Ведь высохнет пирог!
Запомните науку:
Берем краюху в руку,
Потом смыкаем челюсть
И делаем глоток!
Мы едем, мы едем,
А тут сидят соседи.
Он был пирог с повидлом,
Но это не беда.
Прекрасное повидло,
Когда его не видно,
Но к нам оно прилипло,
А где у вас вода?
Мы едем, мы едем,
А тут сидят соседи,
Как будто им по шее
Шарахнули мешком.
Но мы еще остались,
Помылись, постирались,
Чем дальше, тем труднее,
Ведь нам идти пешком!
Мы едем, мы едем,
А нам кричат соседи:
– Мы тоже ухренячим,
Гулять не только вам!
И мы, кричат соседи,
К едрене фене едем!
Потом к шутам собачьим!
И остаемся там!
Чудовища
Вот пес,
Кожаный нос.
От радости хвостом бьет,
Всем свою грязную лапу сует,
Слова говорит простые:
Гав! Рряв! Уии!
Но начиная от тех собак,
Что ходят с фамилиями и паспортами,
До самых неважных бродяг,
Бесфамильных и безбумажных собак,
От великанов до крошек —
Каждая собака —
Это чудовище кошек!
Дело доходит до драк.
Некоторые коты боятся собак!
Дальше.
Вот кот,
Меховой живот,
Сто усов,
Пять голосов:
Урр мурр мяу
Иой пш-ш уау!
У кота-воркота
Хвост во весь рост,
Ночью он видит намного лучше,
У него в варежках на всякий случай
Припрятано много рыболовных крючков
Для нападающих дурачков.
Но кроме того, к коту прилагается нос
И пара ушей.
Кот – это
Чудовище мышей!
Услыша шаги котовы,
Мыши уже готовы.
Дальше.
Вот мышь.
Ее не углядишь.
Она невидимо за стенкой гуляет,
Что само по себе хорошо.
У нее голосок
Как в лампочке волосок,
Пи-пи-пипи!
То ли просится на горшок,
То ли на скрипочке ноту «пи» играет.
Мышь вроде бы не найдешь,
Но зато ночью
Она устраивает такой балдеж!
Пилит, строгает,
Не жалея собственных нежных ушек,
Мышь – это
Чудовище некоторых старушек!
Некоторые старушки,
Чьи ножки вроде карандашей,
Боятся мышей!
Дальше.
Вот старушка,
Она всегда начеку!
То у нее уборка,
То постирушка.
Очки тапочки рука на боку,
Озабоченный вид,
В кармашке нитки клубочки.
Все время говорит,
Как невыключенная
Радиоточка.
Кто не знает этих безобидных старушек!
Но старушка с газетой в руке – это
Чудовище мушек!
Мухи боятся старушек!
Дальше.
Вот муха,
Неряха и веселуха.
То она в навозе,
То сядет на торт и копается в розе.
То интересуется, чем измазана мятая бумажка,
То залетит в недопитую
Со сладким чаем чашку.
То сунется в открытый рот,
Разинутый на с колбасой бутерброд.
То залезет в мусорный ящик,
То навестит спящих,
Заберется к ним в кровать,
Сядет спящему на лоб,
Пощекочет – спящий себя по лбу хвать!
Муха – это
Чудовище спящих!
Дальше.
Но некоторые спящие
Любят спать под газетой,
А газета,
Она мнется от этого,
Становится не такой хрустящей.
Газету легко обидеть,
Если на ней обедать,
Если на ней сидеть и лежать
Или сложить ее раз в десять,
А потом ее порвать и на гвоздь повесить,
И сидя спокойно, отрывки перебирать.
А маляры и загорающие
Из газеты делают колпаки,
Защищая свои умные черепаки.
В газету кто хочет может что хочешь завернуть,
А некоторые, повторяю,
Любят под ней уснуть.
Есть мнение, что этот щит
Лучше всего от мух защитит.
У спящих под газетой совести нет.
Спящие под газетой – это
Чудовища газет!
Дальше.
Но что касается газет,
Не будем повторять этот бред,
Что газета годится только,
Чтобы укрывать спящих
От мух и комаров, отовсюду летящих,
Самое главное – вот это:
Газета
Каждое утро лезет в почтовый ящик,
И, высовываясь оттуда,
Как рыба барракуда,
Она пугает людей.
Газета – это чудовище
Читающих,
Пугающихся ее новостей!
Дальше.
Вот человек читающий,
Не мяукающий
И не лающий.
Бывает даже, что он кормит собак и котов,
И даже их погладить готов,
И он по праздникам навещает старушек,
И терпит тараканов, мышей и мушек.
Но у некоторых человек вызывает страх.
Эти некоторые
Настолько человека боятся,
Что, прилетая на землю,
Они в людных местах не садятся,
А приземляются только
В диких и грязных местах.
Они не появятся в городе, а только
В далекой пустыне.
Их не увидишь на асфальте,
А только в грязи или в глине,
И ни разу они не сели на дискотеку,
Чтобы руку пожать хорошему человеку.
Почему они нас боятся?
Почему не хотят проявляться
И чем им нехороши
Наши чуваши
Или добрая мордва, или даже иностранные Египтяне?
Дело в том, что это —
Инопланетяне.
И мы, мудрые потомки обезьян,
Мы – чудовища инопланетян.
Дальше.
Но вот инопланетяне
И инопланетянки,
Они летают над нами в большой
Консервной банке.
Они странные!
На носу зеленый блин,
На рогах намотаны какие-то портянки.
У них транспорт – посуда:
Тарелки и блюдца.
Они над нами летают,
Нас изучают,
А потом плюются
И пишут письма домой
Ой-ой-ой!
Акчомам яагород
Имьзов янем адюсто
Угом ен ешьлоб я
Ой-ой-ой!
Илегифотсо енм итэ икшидюл
Напапал и наплюл.
Этот язык с обратным знаком
Понятен только одним собакам.
И когда инопланетная тарелка
Невидимо пролетает во мраке,
Всюду на земле
Во мгле
В ночной тишине
На них лают и ругаются собаки,
И собак не остановить никак!
Инопланетяне – это
Чудовища собак!
А собаки чудовища кошек
А кошки чудовища мышек
А мышки чудовища старушек
А старушки чудовища мушек
А мухи чудовища спящих
А спящие чудовища газет
А газеты чудовища читающих
А человек читающий – это чудовище
Инопланетян прилетающих
А инопланетяне чудовища собак
Вот так
Комментировать