Отец архимандрит Корнилий, в миру инженер Кирилл Николаевич Малюшицкий. К пятилетию со дня кончины — краткое его жизнеописание.
10-23 сентября этого года исполняется 5 лет со дня кончины отца архимандрита Корнилия, и потому хочется представить его светлый образ пред мысленным взором многих людей, любящих и почитающих его. А для этого решили мы снова рассказать, хотя бы в кратких словах, о праведной, благородной и самоотверженной жизни отца Корнилия, столь непохожей на обычную жизнь, и потому особенно назидательной для всех нас в наше страшное время.
Многие думают, что святые были только в древности, а теперь их уже нет. Так говорится уже не впервые. Но это, конечно, не так. Святость не рекламируется, не бросается в глаза, и потому современники часто ее не замечают. Еще преп. Феодор Студит, возражая тем, кто думал, что в его время, в VIII веке, больше нет святых, писал: «И ныне много святых, которые, как драгоценные камни, находятся на земле, отличаясь не творением знамений и чудес, ибо не в этом только святость, но хранением правой веры и точным исполнением заповедей Божиих, искренней чуждой зависти любовью к братьям, сорадованием благоденствию своего ближнего, стоянием выше славы человеческой — и всякою другою добродетелью. Так проявляется святость во всяком человеке». (Добротолюбие том IV, гл. 167, ст. 3).
В наше время, в нашей Русской Зарубежной Церкви мы видели и знали Учителя Церкви — митрополита Антония, подвижника — архиепископа Виталия, а за год до кончины отца Корнилия мы проводили в вечность еще двух праведников, которых, дерзаем сказать, можно поставить в ряд с праведниками древних веков. Таким был наш Первоиерарх, митрополит Анастасий — святитель с головы до ног, каждое слово, каждое движение которого было словом и движением архипастыря Христовой Церкви. Таким был и архиепископ Иоанн Максимович, своими аскетическими подвигами поразивший современность и ими сравнявшийся с подвижниками древности. Таким же был и наш, скончавшийся пять лет тому назад, отец архимандрит Корнилий, у которого вся жизнь была жертвенным служением, и который в последние месяцы жизни потряс окружающих победным торжеством над неописуемыми страданиями, своею способностью, подобно древним мученикам, побеждать муки.
Архимандрит Корнилий, в миру Кирилл Николаевич Малюшицкий, родился в 1899 г., на рубеже двух веков, в городе Киеве.
С отцовской стороны он происходил из рода татарско-литовских князей — Улан Малюшицких и русско-немецкого рода Барков, родственников известного министра финансов Барка, а со стороны матери из литовско-русской семьи Жук и из старинного рода Евреиновых. Отец К. Малюшицкого был профессором Киевского университета.
Первая Мировая война застала К. Малюшицкого еще мальчиком, но когда пришла революция, и началась Гражданская война, юный К. Малюшицкий включился в Белую борьбу: он вступил в ряды Северной армии генерала Миллера.
После поражения Северной армии, К. Малюшицкий переехал, для продолжения борьбы с коммунистами, в Крым, а после эвакуации Крыма — в Чехословакию, где и поступил в Горный Институт в Пшибраме.
В то же время не оставлял он и жертвенной патриотической работы, записавшись у ген. Кутепова добровольцем, к отправке в Россию, на тайную работу там. При этом он совершенно ясно давал себе отчет в крайней опасности этой работы: никто из посланных ген. Кутеповым в Россию не вернулся оттуда. Тем не менее, когда настало время его командировки, К. Малюшицкий оставил учение и выехал в Париж, в Штаб-Квартиру Обще-Воинского Союза.
Отец Корнилий, позднее многократно рассказывая пишущему эти строки, как накануне дня своей отправки в Россию он, стоя пред иконой Божией Матери на Сергиевском подворье в Париже и зная, что он уже обречен, что жизнь его уже принесена в жертву борьбе с сатанинской властью, молился Пресвятой Богородице, отдавая всего себя в Ее благодатные руки, и прося Ее не жизнь ему сохранить, а дать ему возможность умереть не бесцельно.
На другой день К. Малюшицкий направился к ген. Кутепову, чтобы получить нужные инструкции и отправиться без задержки в Россию. Но генерал, приняв его, сказал: «Мы не можем посылать ни вас, ни кого-нибудь другого в Россию, пока не добьемся того, что у них будет хоть какой-нибудь шанс вернуться. Ваша отправка отменяется».
«Спорить с Кутеповым было недопустимо», — пояснял при этом отец Корнилий. Он вернулся в Чехию, к своим занятиям в Горном Институте.
Но перед отъездом из Парижа он снова зашел на Сергиевское подворье и перед иконой Божией Матери дал обещание не поддаваться бытовым соблазнам, но всю свою неожиданно возвращенную ему жизнь посвятить борьбе за душу русского народа.
В период, когда он готовился к отправке в Россию и живо представлял себе свою работу там, он выработал в своем воображении пример, показывающий, какие требования надо предъявлять к устной и письменной проповеди, чтобы добиться наибольшей эффективности. Представьте себе, — говорил он, — что вы находитесь в каком-нибудь советском городе перед толпой, в которой лично вы не знаете никого, но твердо знаете, что в ней есть люди, сочувствующие вашей идее, враждебные ей и равнодушные к ней. И вы видите, как агенты Чека подходят, чтобы вас схватить. У вас всего 10 минут, чтобы сказать окружающим ценное и нужное. Что вы им скажете? Вот этой мерой отец Корнилий всегда старался проверять свои слова и писания, к тому же призывая и других, сотрудничавших с ним в литературной и проповеднической работе.
Вскоре после поездки во Францию К. Малюшицкий закончил учение в Горном Институте и стал инженером. Своей добросовестностью, методичностью и знанием дела он скоро добился общего признания и, несмотря на ревнивое отношение чехов к иностранцам, был назначен начальником цеха на сталелитейном заводе в г. Кладно, выдвинувшись как специалист по доменным печам. Под его руководством находилось свыше 1000 человек, мастеров и рабочих. Получая здесь значительное жалование, он почти все его отдавал на патриотическую работу, оставляя себе лишь необходимое для жизни.
В Праге он был верным духовным чадом епископа Пражского, Преосвященного Сергия, и постоянным читателем и сотрудником газеты «Православная Русь»[1], издававшейся в монастыре препод. Иова в Ладомировой, на Пряшевской Руси, под редакцией архимандрита (ныне архиепископа) Серафима и архимандрита (ныне епископа) Нафанаила.
Церковная настроенность стала все сильнее расти в душе К. Малюшицкого. С детства искренне верующий, он тут, особенно с начала Второй Мировой войны, стал все яснее сознавать, что основное дело его жизни, которому стремился он посвятить все свои силы — борьба за душу русского народа с поработившей его сатанинской силой, может успешно вестись только Церковью, в Ее рядах. Мысль о принятии монашества стала расти в его душе.
С такими чувствами и настроениями перед захватом Праги красными войсками К. Малюшицкий уехал в Австрию, в Зальцбург, где в лагере Парш стал церковным старостой и духовным чадом благодатного старца, архиепископа Стефана.
Ему он исповедал свои настроения, свои планы о принятии монашества, которые владыка архиепископ Стефан горячо одобрил.
Планы эти все более укреплялись в душе К. Малюшицкого, но прежде чем ему удалось их осуществить, он подвергся типично современному искушению: денежному — материальному.
О его выдающейся работе в качестве инженера, специалиста по доменным печам, стало известно в американских кругах, стремившихся привлечь из Европы в Америку ценных научных и технических специалистов. К инженеру К. Н. Малюшицкому в Австрию прибыл доверенный агент американских сталелитейных заводов.
Он предложил Малюшицкому переехать в Америку, где ему предоставится и хорошее жалование, и выдающееся положение, и широкая возможность научно-технической работы. К. Н. Малюшицкий попросил дать ему два-три дня на размышление. Американский представитель удивился этому. «Если вас не удовлетворяет размер жалования, то его можно увеличить», — сказал он. Но К. Малюшицкого интересовал не размер жалования. После разговора с американцем он тотчас же прошел к архиепископу Стефану и рассказал ему о полученном им предложении. «Оно очень заманчиво, но если принять его, то от монашества придется надолго отказаться. Что вы на это скажете, владыка?» — обратился он к архиепископу Стефану.
Преосвященный Стефан, ни минуты не раздумывая, сказал ему: «Откажитесь от этого предложения и, чтобы бесповоротно победить искушение, поезжайте в монастырь преп. Иова Почаевского в Мюнхене, к отцу архимандриту Иову».
К. Малюшицкий так и поступил. К удивлению американского представителя, он категорически отверг заманчивое предложение и, написав отцу архимандриту Иову в Мюнхен, получив его согласие на приезд в монастырь, оформив свои бумаги, он в 1949 г. прибыл в обитель, ставшую с того момента средоточием всех его чувств, всех его мыслей и молитв.
Мюнхенская обитель преподобного Иова своими корнями восходит, хотя и не прямо, к Почаевской лавре, основанной в 1240 г. иноками, бежавшими от нашествия Батыя.
От времен прп. Иова, настоятельствовавшего в Почаеве в XVI и XVII веках, идет традиция типографской издательской деятельности при этом монастыре. На рубеже XIX и XX веков в Почаевской лавре было создано автономное типографское братство из 150 человек братий, во главе которого стал инок высокого подвижнического духа, отец архимандрит Виталий. В течение ряда лет он, кроме монашеских и типографских трудов, вел упорную напряженную борьбу за угнетенных волынских крестьян против польских панов и еврейских ростовщиков. О. Виталием была создана сеть кооперативных обществ, касс взаимопомощи и т. п. Этой стороной своей деятельности он до крайности восстановил против себя поляков, и когда после 1-й Мировой Войны Почаевская лавра оказалась на территории Польши, отец Виталий был арестован, обвинен в соучастии в террористических актах (которым он, конечно, не сочувствовал) и был приговорен к смертной казни. Заступничество патриархов Сербского и Румынского и особенно усердные и настойчивые ходатайства за него митрополита (будущего патриарха) Варнавы спасли ему жизнь: смертная казнь была заменена изгнанием из Польши.
Встреченный с уважением и любовию в Сербии, где ему был предоставлен богатый монастырь, архимандрит Виталий, однако, недолго оставался в этом безмятежном Пристанище. Его иноческая душа искала подвига. Когда в 1923 г. стало известно, что в Словакии, на Пряшевской Руси, село Ладомирово (Владимирово) перешло из униатства в Православие, но священника туда не находится, о. Виталий поехал в Ладомирово, в обстановку крайней нищеты и убожества. Здесь он стал создавать новый монастырский очаг.
В Ладомировой к о. Виталию примкнули самоотверженные иноки, не испугавшиеся нищенского существования. Из них одним из первых был о. Серафим, ныне архиепископ Чикагский. Они стали печатать для православных жителей Чехословакии, а потом и для всей русской эмиграции, церковные календари, церковную газету, духовные книги. В 1934 г. назначенный на архиерейскую кафедру в Америке Преосвященный Виталий передал настоятельство в этом монастыре архимандриту Серафиму, который и продолжил его труды. Во время 2-й Мировой Войны, несмотря на препятствия со стороны немецких властей, книги, напечатанные в Ладомировой, распространялись по всему оккупированному пространству, доходя до Царского Села, до Сталинграда, до Кавказа.
Когда в 1944 г. Красная армия подошла к границам Словакии, архимандрит Серафим сумел вывезти весь свой монастырь, сначала в Германию, а потом частично в Швейцарию. Те же из монахов, кто не получил швейцарской визы, объединились вокруг отца архимандрита Иова, бывшего в течение многих лет помощником о. Серафима. Они и основали новый иноческий центр в Мюнхене.
Сюда и приехал К. Малюшицкий.
В отце архимандрите Иове он встретил человека духовно сродного себе по абсолютной душевной чистоте и честности, по полной самоотверженности и по совершенному отсутствию какой бы то ни было личной заинтересованности во всей жизни и деятельности. И он привязался к отцу Иову всей душой, став его вернейшим другом, помощником и сотрудником.
Все мы любили отца Иова, почитая его жертвенность и чистоту. Но все мы позволяли себе подшучивать над его маленькими странностями, над его, бывшего гусарского ротмистра, неистребимой привычкой применять военные технические выражения в монашеском быту, где они иногда звучали неожиданно. Например, монаху, возражавшему ему в церкви, отец Иов резко сказал: «из строя не разговаривают!» Шутили мы и над совершенным отсутствием всякого музыкального слуха у о. Иова.
Отец Корнилий, никогда не разрешая себе никакой шутки, никакого сколько-нибудь непочтительного отзыва об отце Иове, которого он неизменно с почтением называл «отец настоятель».
Как раз в момент прихода отца Корнилия в монастырь значительная часть его братии уезжала в монастыри Святой Земли, а также во Францию и в Англию. Поэтому новый послушник оказался особенно драгоценен для обители. В течение ряда лет он самоотверженно нес самые трудные и самые непривлекательные работы: чистил помойные ямы и уборные, трудился в поле и на огороде, дежурил на кухне, — все совершая до щепетильности добросовестно.
В 1953 г. он был пострижен в монашество вместе со своим другом и собратом, отцем Антонием Стадницким (скончавшимся в 1957 г.). Постриг совершал архиепископ Иоанн (Максимович), а подводили к постригу новоначальных иноков епископ Нафанаил и архимандрит Иов. В постриге послушник Кирилл принял имя Корнилия, в честь преподобного Корнилия Комельского.
Через год, в Фомино воскресенье 1954 г., архиепископ Иоанн посвятил отца Корнилия в сан иеромонаха.
Началась его пастырская деятельность. В это время в обители было до 25 человек братии, и среди них несколько немцев. О. Корнилий, как прекрасно знавший немецкий язык, стал преимущественно их духовным руководителем и отцом.
Отметим, что о. Корнилий вообще был искренним и горячим почитателем добрых качеств немецкого народа. С уважением отзывался он всегда о трудолюбии, о цельности этого народа, о «несломленности его спинного хребта», несмотря на постигшие его испытания. О. Корнилий всегда радовался тому, что обитель преподобного Иова обосновалась в Германии.
Деятельное участие принял о. Корнилий в трудах отца Иова по посещении больницы для душевнобольных в Хааре и санатория для туберкулезных в Гаутинге.
Усердно включился о. Корнилий в земледельческую работу монастыря и в издательскую его деятельность. Он выписал ряд немецких изданий по агрикультуре, изучив которые, он иногда выращивал на монастырских огородах такие сорта овощей, какие не удавалось вырастить местным огородникам. Его стараниями монастырь приобрел трактор и установил трудовое сотрудничество с соседней католической монашеской общиной в Блутенбурге и с частными земледельцами в Оберменцинге. Монастырь обменивался с ними машинами и разными полезными в огородничестве сведениями.
В издательской работе монастыря о. Корнилий взял на себя редактирование Житий Святых, печатающихся в монастырской типографии.
Еще в Праге о. Корнилий стал почитателем трудов духовного мыслителя профессора И. А. Ильина, после кончины которого издание его трудов было поручено типографии обители преп. Иова.
В совершенном единодушии и духовной дружбе с о. Иовом трудился о. Корнилий, помогая ему во всей его деятельности, принимая живейшее участие во всей жизни монастыря. Так продолжалось до осени 1959 г., когда отец Иов скончался.
С кончиною о. Иова о. Корнилий очень осиротел. Приток стремящихся поступить в монастырь, такой заметный в первые годы после войны, к этому времени прекратился. Ближайшими помощниками отцу Корнилию остались лишь двое: по хозяйственной и агрикультурной части — брат Павел, по клиросу и типографии — брат Алексий. Вся же пастырская и чисто монашеская работа легла всецело на отца Корнилия.
Тем не менее, работа монастыря не сокращалась: по-прежнему уставно совершались богослужения, с каждым годом все более привлекавшие верующих из Мюнхена и его окрестностей.
Поддерживалась постоянная духовная переписка со всеми странами русского эмигрантского рассеяния. Почти все русские послевоенные эмигранты и эмигранты из стран, заново занятых коммунистами, прошли через Германию и почти все побывали в Мюнхене, а здесь посетили обитель преп. Иова, которая произвела на них благодатное впечатление. Теперь они поддерживали эту установившуюся духовную связь перепиской.
Развилась печатная деятельность. Монастырь стал печатать «Вестник Православного Дела», который с 1963 года стал выходить в новом виде: для отправки его на Восток.
За полтора года до своей кончины отец Корнилий был обрадован ценным приобретением для печатного дела в монастыре: покупкой линотипа.
Но над чем бы ни трудился о. Корнилий, прежде всего его взор был прикован к страдающей порабощенной Родине, к ее страшной духовной трагедии. Ведь этому он перед образом Божией Матери посвятил свою жизнь. Он напряженно всматривался туда, жадно ловя все, что нам становилось известным из жизни на Родине.
Когда появились первые признаки какого-то пробуждения: Дудинцев, Пастернак и др., о. Корнилий горячо приветствовал это явление и повторял любимые им слова духовного писателя П. С. Лопухина: «Условия жизни там очень тяжки. И, тем не менее, некоторые русские поэты и писатели находят возможность и там высказывать живые свободные мысли. И это имеет огромное значение: это подготовляет возможность в таком же порядке — в порядке творчества, вынашивать духовное и нравственное сознание, глубинное понимание смысла личной, общественной, государственной и всечеловеческой жизни. Это дело важнейшее и значение его поистине огромно. Оно более значительно и еще более необходимо, чем задача культурно-литературного творчества писателей и поэтов. Основы такого понимания разбросаны всюду в текущей жизни. Но для своего осознания они требуют внимания и вдумчивости».
Эти очень ему полюбившиеся мысли П. С. Лопухина отец Корнилий напечатал в предисловии к № 1 «Сборника Православное Дело», предназначенного к отправке русским людям.
Когда нам стали известны письма двух московских священников, отца Николая Эшлимана и отца Глеба Якунина, отец Корнилий сейчас же позвонил по телефону пишущему эти строки и сказал: «У меня прямо пасхальное ощущение, радость: наконец-то, после многих лет, снова среди духовенства в России появились люди, борющиеся за правду, готовые пострадать за нее, безоговорочно, не сдающиеся злой силе».
Уже на смертном одре, уже костенеющей нетвердой рукой отец Корнилий писал предисловие ко 2-му номеру «Сборника Православное Дело»:
«Сто лет тому назад французский писатель, Виктор Гюго, в тревоге за французов, оторванных в Эльзасе и Лотарингии, писал, что народ до тех пор держит в руках ключ от своих кандалов, пока сохраняет свой язык.
Так было в его нестрашное время. Иначе сейчас. Сохранение языка недостаточно для того, чтобы спасти народ и сохранить его в верности национальной культуре. И современные поработители это хорошо знают. Разрешая порабощенным народам говорить на любом языке, они посягают на большее, чем язык».
«Отрыв от святыни, от веры народной — вот что дробит духовные кости и превращает людей в нечто мягкое и разбегающееся.
Доколе, Господи?»
«До тех пор пока народ всем существом не потянется к Святыням, не вспомнит веру народную, исконную православную, как высшую ценность, некогда создавшую Россию и единственную могущую ее возродить.
И тогда падут кандалы».
Эти мысли о. Корнилий выносил всею жизнью, начав с чисто политической борьбы за русскую душу и придя к твердому убеждению в необходимости иной — духовной борьбы.
И, кроме того, из приведенных тут его предсмертных строк видно, что до последних дней своей жизни отец Корнилий оставался верным программе, начертанной им себе за много лет до того: говорить русскому народу в немногих словах самое важное.
Сохранял отец Корнилий также до последних дней своей жизни и дружбу с немецким народом. Все чаще приходили в монастырь группы немцев, интересующихся Православием, и отец Корнилий неизменно с любовью встречая этих посетителей, заботливо рассказывая им о Православной Церкви и о столь странной и чужой для современности православной монашеской жизни.
Свидетельством того, что о. Корнилий пользовался взаимной любовью и уважением в немецких кругах, являются многочисленные ценные предметы, пожертвованные немцами нашему монастырю во время настоятельствования о. Корнилия.
Их много: икон, крестов, покровов, находящихся в обеих, малой и большой, церквах нашего монастыря. Расскажем подробнее об одном таком даре, который особенно ценил о. Корнилий.
Один немецкий генерал подарил монастырю массивное серебряное евангелие, которое в год своей смерти князь Г. Потемкин пожертвовал основанной им в Новороссии деревне Войсковой. Во время Второй Мировой Войны это евангелие было подарено духовенством и мирянами города Днепропетровска немецкому генералу, бывшему тогда комендантом города, в благодарность за доброе отношение к населению.
Отец Корнилий часто говорил, что это евангелие является свидетелем, не опровергающим, но ограничивающим два исторических обвинения: Потемкина в постройке фальшивых деревень и немцев в зверствах над русскими. Да, были фальшивые «потемкинские деревни», но были и настоящие; и настоящей деревне Потемкин по-царски подарил это воистину великолепное евангелие. Да, были немецкие зверства в России, книга А. Кузнецова тому яркое доказательство, но были и высоко гуманные люди среди немецких военачальников. И бывший комендант Днепропетровска это доказал еще и тем, что не оставил у себя подаренное ему историческое евангелие, но деликатно передарил его русскому монастырю.
В 1964 г. о. Корнилий радостно переживал избрание Первоиерархом нашей Русской Зарубежной Церкви Владыки Филарета. «Это чудо, настоящее чудо милости Божией, спасающее от тягостнейших неурядиц нашу многострадальную Зарубежную Русскую Церковь«, говорил он и жадно расспрашивал пишущего эти строки о личности нового Первосвятителя.
В 1965 г. монастырь торжественно встречал сего Первосвятителя Зарубежной Русской Церкви, Высокопреосвященнейшего Митрополита Филарета, который на время своего пребывания в Мюнхене остановился в монастыре. Так исполнил Господь горячее желание отца Корнилия: лично встретиться с новым Первостоятелем Зарубежной Русской Церкви.
Но к этому времени страшная неизлечимая болезнь уже подтачивала силы отца Корнилия. К январю 1966 г. эта болезнь заставила его сократить размах своей работы и совершать богослужения с видимым трудом и напряжением. Великим Постом в помощь отцу Корнилию был прислан иеромонах Герасим.
В мае отец Корнилий переехал в Штутгарт, где в тамошней больнице был к нему применен новый метод лечения, увы, не принесший ожидавшихся от него благих результатов.
В августе отец Корнилий вернулся в Мюнхен, но не в любимую свою обитель, а в расположенную невдалеке от монастыря лечебницу.
Большим утешением в это время был для него приезд на несколько месяцев его давнего друга и соратника еще по Северной Армии, А. П. Эндена, который очень подбодрил отца Корнилия дружеским участием и, кроме того, помог ему привести полностью в порядок всю отчетность по монастырю.
К этому времени страдания отца Корнилия достигли уже очень большой степени. Обычно раковые больные в таких случаях жаждут болеуспокаивающих средств, просят о них, и врачам приходится уговаривать страдальцев потерпеть, не сокращать промежутков между вспрыскиваниями, чтобы не ускорять процесса умирания. Отец Корнилий не сдавался этому.
Когда его муки очень возросли, он не сам попросил, а согласился на предложенное врачами применение анестезирующих средств, посоветовавшись предварительно со своим духовником. Шприцы отцу Корнилию стали давать в 8 часов вечера, перед сном, и утром в 4 часа, при пробуждении. Днем он обрекал себя на муки, чтобы сохранить ясность мысли для обсуждения дел монастыря, для диктовки писем и для чтения священных книг. Конец дня, когда страдания особенно усиливались, он отдавал молитве. Только за 10 дней до смерти, опять-таки посоветовавшись со своим духовником, заверенный им в том, что греха в такой сдаче страданиям никакого нет, отец Корнилий дал согласие на 4 шприца в сутки. Так, до самого конца, вопреки слабости человеческой природы, он торжествовал над своим телесным составом, и не физические страдания повелевали ему, а он самодержавно царил над своей природой, предписывая ей то, что находил нужным и возможным, проверяя все это своею совестью и духовными указаниями.
«Я молю Господа и Матерь Божию дать мне умение встретить Ангела смерти не как врага, а как брата и друга, не торопить его с приходом и не испугаться его, когда он придет», — так несколько раз говорил отец Корнилий своим друзьям.
Позднее, как бы свидетельствуя, что он получил уже просимую им одухотворенную небоязненность смерти, отец Корнилий, видя одного из послушников, дежурившего у его одра, испуганным и скорбным, сказал ему: «Что ты боишься, ангел смерти тут, но не бойся его: ведь он брат и друг».
Многократно ласково ободрял он братию своей обители, скорбевшую при виде его страданий.
«Я лучше понимаю теперь, что значит целовать Распятие, — говорил он, — мы целуем раны Христовы, целуем Его страдания и просим Его принять наши муки, как наше сострадание Ему».
Своими страданиями и своею до конца борьбой с ними отец Корнилий утончил и заострил свои душевные способности, и Господь дал ему перед смертью в некоторой мере дар прозорливости.
Бывшему послушнику этого монастыря, сербу, брату Георгию, приехавшему из Парижа, чтобы спросить отца Корнилия, своего духовника, о важном для него деле, в присутствии пишущего эти строки, отец Корнилий подробно ответил на все его вопросы раньше, чем тот успел их задать.
Назначенный заранее на определенный час чин облечения в подрясник брата Павла отец Корнилий перенес на несколько часов ранее, предугадав, вопреки заверениям врачей, что к тому времени, когда было назначено совершение этого чина, он уже будет лишен способности двигать ногами.
Епископу Нафанаилу, уезжавшему за неделю до кончины отца Корнилия в Берлин, он предсказал, что тот не застанет его в живых. Хотя врачи категорически утверждали, что конец еще не так близок, случилось именно по слову отца Корнилия: епископ Нафанаил прибыл из Берлина через несколько часов после кончины отца Корнилия. За два часа до смерти его исповедал и причастил иеромонах Герасим.
Дух отца Корнилия в предсмертном томлении на глазах окружающих быстро и ярко созревал для Царства Божия. И потому его агония, могшая стать тягостной, оказалась исполненной глубокой назидательности, торжественности и победоносности.
Умирая, он повторял в полузабытьи: «русское житие, русское житие… братья и сестры, спешите, готовьте для России, пе-ча-тай-те!» До самого последнего момента жизни его душа заботилась, прежде всего, о любимом деле: о печатании житий святых и об отправке церковной литературы на Родину, о заветной борьбе за душу русского народа, о том деле, которому так свято, так беззаветно и самоотверженно отдал он всю свою жизнь.
После его кончины согласно его желанию, настоятельство в обители было поручено епископу Нафанаилу, которого с отцем Корнилием связывали давние духовная дружба и сотрудничество.
На погребение отца Корнилия прибыл из далекой Америки верный друг обители и ее фактический сооснователь, Преосвященный Серафим, архиепископ Чикагский. Совершали отпевание о. Корнилия три архиерея: архиепископ Александр, архиепископ Серафим и епископ Нафанаил с многочисленным сонмом духовенства и со множеством народа, любившего и почитавшего о. Корнилия.
Свое вечное пристанище обрел отец Корнилий на кладбище в Оберменцинге, вблизи монастыря, рядом с могилой столь горячо им любимого и чтимого наставника и друга, отца архимандрита Иова.
Глубоко правильно было сказано в Нью-Иоркской газете «Россия», в некрологе, посвященном отцу Корнилию: «Пока русская земля рождает таких сыновей, как ушедший от нас отец Корнилий, за судьбу нашего народа страшиться нечего. Такие подвижники, как он, выведут русский народ на светлый путь, ведущий к Богу и Правде».
А мы, стоявшие у его могилы, дали пред Богом внутреннее обещание хранить и продолжать его дело: беречь св. обитель и служить делу борьбы за душу русского народа.
За несколько дней до кончины отец Корнилий написал своим духовным чадам нижеследующее письмо, являющееся его предсмертным заветом.
Дорогие о Господе братья и сестры!
В течение долгого времени вы своею любовью и жертвенностью помогали нашей св. обители в ее ответственном деле хранения монастырского светоча здесь, на рубеже свободного и порабощенного миров. Благодаря вашей поддержке мы могли издавать духовные книги и брошюры, тем укрепляя церковное и национальное сознание русских людей.
Ныне тяжелая болезнь мешает мне продолжать это дело, и наша Церковная Власть вверяет руководство нашей обителью Преосв. епископу Нафанаилу, с которым мы в течение всех последних лет дружно и единодушно сотрудничали в церковно-миссионерской работе.
В эти минуты расставания хочу я выразить вам и от себя, и от нашей обители глубокую благодарность за все то, что вы сделали для нашего общего дела. Хочу надеяться, что вы все не только продолжите вашу помощь, но и привлечете новых друзей обители пр. Иова. Мы уходим, но жизнь и работа обители должна продолжаться, а это возможно только с помощью вас, друзей обители, за которых мы непрестанно молимся, и будем молиться и впредь.
Усердно прошу и ваших молитв обо мне грешном.
Архимандрит Корнилий.
[1] Газета эта прекратила свое существование в 1944 г. Издающийся в настоящее время под тем же названием журнал в Америке носит совсем другой характер.
Комментировать