I.
За что мы любим поэтов, художников, музыкантов?
За то, что они постигают те настроения, которые дают цену нашему существованию (потому что жизнь наша дорога нам только озаряющими ее чувствами), и их выражают. Способами данными им от Бога и составляющими непроницаемую тайну творчества эти люди запечатлевают разные воспринятые душою их чувства в своих произведениях — будь то музыкальный отрывок, картина или стихотворения, и запечатлевают с такою силой что эти произведения вызывают всякий раз в душе нашей то же настроение, те чистые впечатления высшего порядка, какими в минуту творчества была полна душа поэта. И дорог нам поэт, во-первых, тем что он вызывает ясно в душе нашей чувства, которые когда-то волновали нас, но которые возникли и погасли в нас безотчетно; во-вторых, тем что, соприкасаясь с его произведениями, мы с чрезвычайною легкостью от пошлости житейской переносимся в область возвышенного.
Эта область обширна, и каждый отдельный поэт выбирает из нее то, чему всего сильнее откликается его душа. Счастье и мучения любви и чувство родины, красота природы и безотчетная грусть, воинственность и религия одинаково вдохновляют поэта, но все эти чувства не равного достоинства. Чем ценнее и возвышеннее те чувства, которые родятся в душе поэта и которые он сумеете выразить, чем выше строй его души, тем он нам дороже. К числу избранных поэтов, которые в стихах своих, отдав дань и земному, лучшие силы посвятили иным вдохновениям, принадлежит А. И. Майков. Его преимущественно изо всех русских поэтов можно назвать поэтом Православия.
Православие самое дорогое духовное сокровище Русского народа. Как живая сила, оно двигало этим народом, создавало удивительных людей, служило источником самых возвышенных и удивительных величием своих чувств. И как школа воспитания всего народа, и как заветная святыня отдельных Русских людей, Православие имело всегда и общегосударственное, и личное для каждого Русского значение. Занимая такое исключительное место в русской жизни, причина множества примечательнейших жизненных явлений, православная вера, несомненно, как все выдающееся в жизни — должна была найти и отклике в русской поэзии.
В области поэзии лирической должно было излиться одушевленное христианское настроение Русских людей, с их терпением в бедствиях, глубоким смирением, снисхождением к падшим, исканием идеала. В области поэзии описательной — повести о людях, созданных Церковью, или яркое отражение внешних обрядов, являющихся совершенными и поэтичными формами, в которых излита глубина внутренней веры.
И, между тем, у нас довольно мало стихотворений, вдохновленных религией. Почему это так? Потому что в то время, как вырастала русская поэзия — во второй четверти нашего столетия, слишком сильно действовало иноземное влияние на русские умы и души. Наше самосознание, пробужденное в последствии, главным образом, деятельностью славянофилов, тогда еще дремало, и, с отдалением от душевной жизни народа, забвению была предана и народная, крепкая, простая и полная вера.
II.
Много сил потрачено крупнейшими представителями русской поэзии, Пушкиным и Лермонтовым, на освобождение от иноземного влияния, и, хотя они победоносно вынесли из такой борьбы свою русскую душу, внезапная смерть обоих лишила нас тех глубоких произведений, вдохновленных Россией, который должны были явиться вслед за их другими, первыми национальными произведениями. Так, незадолго до смерти Пушкин говорил о том, какие великие сокровища поэзии заключены в описаниях жизни наших святых, собранных в давно известной и дорогой Русскому народу книге Чети-Минеи.
У всех почти поэтов после Пушкина и современных ему встречаем мы молитвенные или религиозные стихотворения.
Из числа этих поэтов возьмем самого выдающегося, А. Н. Майкова.
А. Н. Майков, глубоко проникшись всем тем, что выработалось долгими веками органической жизни Русского народа, дорожа всеми чувствами, передававшимися на протяжении длинного ряда лет и из поколения в поколение — остался, был и сознавал себя Русским человеком; усвоив себе всю европейскую образованность, он не только не отвернулся от миросозерцания родной страны, но с тем большею искренностью поклонился ему. Такая цельность душевного настроения и согласное с ним миросозерцание и составляет драгоценное достоинство Майкова. Это Русский не по неопределенной симпатии, а Русский сознательный, слившийся духом с тою древностью, во дни которой вырабатывались все значащие силы нашей истории, и вот отчего чем- то родным веет от лучших стихов Майкова. Они схватывают сердце так же, как при возвращении из чужих краев первый признак родины, и это чувство родины у Майкова так глубоко. В прекрасном разборе Тарантаса (гр. Соллогуба) Самарин говорит — как образуется, сколь много условий надо для образования истинно русского типа, насколько необходимо для полного понимания и единения с родиной бессознательно, с младенчества, всосать в себя родные впечатления.
Это жизнь и дала Майкову.
Выросши в деревне, проведя чуткие годы юности в Москве, Майков и остался истинным Москвичом, с его серьезною вдумчивостью, и искренностью.
Имея склонность к историческим знаниям, он много, много лет носил в своей душе образы величественной борьбы христианства с язычеством, и эти образы вылились у него в трагедии «Два мира» и в стихотворении «Последнее язычники», являющемся как бы послесловием трагедии. Как блещет горячими красками, каким восторгом пред новою, внесенною в мир, христианскою культурой и жизнью полно описание картины, открывшейся старым трибунам:
Зарос и треснул старый храм;
Кумир поверженный валялся;
Из окон храма их очам
Константинополь открывался.
Синел Эвксин, блестел Босфор;
Вздымались куполы цветные;
Там — на вселенский шли собор
Ерархи, иноки святые.
Там — колесницы, корабли…
Под твердью неба голубою
Сливался благовест вдали
С победной воинской трубою.
Смотрели молча старики
На эту роскошь новой славы,
Полны завистливой тоски,
Стыдясь примолвить: «мы неправы».
В поэме Клермонтский собор выражено проникающее Средние века настроение веры, и как звучно откликнулись стихи Майкова этому настроению, с такою силою завершающие картину возникновения крестовых походов:
«О, нет, для вас еще священны
Любовь и правда на земле,
Я вижу ужас вдохновенный
На вашем доблестном челе!
Восстань, о воинство Христово,
На мусульман войной суровой!
Да с громом рушится во прах
Созданье злобы и коварства —
Их тяготеющее царство
На христианских раменах!
Разбейте с чад Христа оковы,
Дохнуть им дайте жизнью новой;
Они вас ждут, чтоб вас обнять,
Край ваших риз облобызать!
Идите! ангелами мщенья,
Из храма огненным мечом
Изгнав неверных поколенья,
Отдайте Богу Божий дом!
Там благодарственные псалмы
Для вас народы воспоют,
А падшим — мучеников пальмы
Венцами ангелы сплетут!»
Умолк. В ответ как будто громы
Перекатилися в горах.
То клик один во всех устах:
«Идем, оставим жен и домы!»
И в умилении святом
Вокруг железные бароны
В восторге плакали, как жены,
Враг лобызался со врагом,
И руку жал герой герою,
Как лев косматый, алча бою;
На общий подвиг дамы с рук
Снимали злато и жемчуг;
Свой грош и нищие бросали;
И радость всех была светла —
Ее литавры возвещали,
И в небесах распространяли
Со всех церквей колокола.
А вот явления уже иного, хоть тоже высшего порядка, озаренный спокойно мерцающим загадочным светом Средних веков, умиленные картины, для которых Майков сумел найти такую тихость выражений (Из Петрарки):
Когда она вошла в небесные селенья,
Ее со всех сторон собор небесных сил,
В благоговении и тихом изумлении,
Из глубины небес слетевшись, окружил.
— «Кто это»? шёпотом друг друга вопрошали —
Давно уж из страны порока и печали
Не восходило к нам, в сеянье чистоты,
Столь строго девственной и светлой красоты».
И, тихо радуясь, она в их сонм вступает,
Но, замедляя шаг, свой взор по временам
С заботой нежною на землю обращает,
И ждет, иду ли я за нею по следам…
Я знаю, милая! Я день и ночь на страже!
Я Господа молю, молю и жду — когда же?
Нам вскоре придется остановиться на стихотворении Майкова о русских иноках. А вот его Мадонна — предание относящееся и к нашим многим иконам.
Стою пред образом Мадонны,
Его писал монах святой,
Старинный мастер, не ученый,
Видна в нем робость, стиль сухой;
Но робость кисти лишь сугубит
Величье Девы: так Она
Вам сострадает, так вас любит,
Такою благостью полна, —
Что веришь, как гласить преданье,
Перед художником святым,
Сама Пречистая в сиянье
Являлась, зримая лишь им.
Измучен подвигом духовным,
Постом суровым изнурен,
Не раз на помосте церковном
Быль поднять иноками он —
И, призван к жизни их мольбами,
Еще глаза открыть боясь,
Он братью раздвигал руками
И шел к холсту, душой молясь,
Брался за кисть, и в умиленье
Он кистью то изображал,
Что от небесного виденья
В воспоминанье сохранял —
И слезы тихие катились
Вдоль бледных щек, — и, страх тая,
Монахи вкруг него молились,
И плакали — как плачу я.
Какою теплою любовью к одиноким в мире скитальцам полны следующей строки (Альпийская дорога).
На горе сияньем утра
Деревянный крест облить,
И малютка на коленях
Перед ним в мольбе стоит…
Помолись, душа святая,
И о странных и чужих,
О тоскующих, далеких,
И о добрых, и о злых…
Помолись, душа святая,
И о том, чей путь далек,
Кто с душой, любовью полной,
В мире всюду одинок.
Приближаясь к стихотворениям Майкова, посвященным России, остановимся на двух кратких, но чрезвычайно содержательных вещах. Одна пояснит нам, что помогало Русским прошлым людям нести тот крест сложения государства, о котором с такою силою расскажет нам Майков.
Не говори, что путь спасенья,
Что ты в печалях изнемог:
Чем ночь темней, темь ярче звезды,
Чем глубже скорбь, тем ближе Бог…
Второй Пустынник объясняет отречение от мира ради искания истины, столь знакомое древней Руси.
И ангел мне сказал: иди, оставь их грады,
В пустыню скройся ты, чтоб там огонь лампады,
Тебе поверенный, до срока уберечь,
Дабы, когда тщету’ сует они познают,
Возжаждут Истины и света пожелают,
Им было б чем свои светильники возжечь.
Не виделся ли Майкову в этом Пустыннике сквозь близкий ему образ его предка пустынножителя Нила Сорского — еще другой образ — России, которая сумела уберечь во всей целости врученную ей истину, для других, измученных от потери ее, народов?
III.
С глубоким душевным волнением, с каким подходил сам поэт к изображению прошлого Русского народа, перейдем теперь и мы к тому что думал и говорил о России Майков. Это глубокое чувство, которое в Майков более чем в ком другом вызывалось именем родины, и которое он, как истинный поэт, сообщаете и читателю, его любовно-бережное отношение к России, которую он любил, над которою дрожал, составляет главное его обаяние.
Россия, осеняемая Православием, народ, выше всего поставивший свою веру и совершающий свой путь под вдохновением ее, — вот темы тех произведений Майкова который сейчас будут приведены. И, прежде чем говорить о них, в пояснении их представим себе картину: прославленная чудесами икона, сияние лампад на окладе, пречистый лик с выражением милосердия и неземного утешения, и пред ним молящаяся толпа, пришедшая сложить сюда все скорби, что уже не вмещаете душа.
Дорог мне, перед иконой
В светлой ризе золотой,
Этот яркий воск, возожженный
Чьей неведомо рукой…
Знаю я — свеча пылает,
Клир торжественно поет;
Чье-то горе утихаете,
Кто-то слезы тихо льет;
Светлый ангел упованья
Пролетаете над толпой…
Этих свеч знаменованье
Чую трепетной душой:
Это — медный грош вдовицы,
Это — лепта бедняка,
Это — может-быть — убийцы
Покаянная тоска…
Это — светлое мгновенье
В диком мраке и глуши,
Память слез и умиленья
В вечность глянувшей души…
Смените теперь отдельные лица в этой картине Майкова поколениями; поставьте на место личных страданий государственные беды, на место личных печалей — общенародные испытания, — и тесная часовня раздвинется в Русскую землю, несколько молящихся лиц вырастут в Русский народ, а настроение то же.
В русской истории Майков преимущественно видел Москву. Он не мог представить себе русской народности иначе как под осенением Москвы, и идеи, которыми он жил, были идеи, выработанные Москвой.
В противоположность графу А. Толстому, обнаружившему безнадежное непонимание Москвы и ее дела, Майков во всей русской истории видел, главным образом, Москву, как исходную точку, и, вместе с тем, итоги России. Вот с каким чувством смотрел он на нее:
Вхожу ли в старый Кремль, откуда взгляд привольно
Покоится на всей Москве первопрестольной,
В соборы ль древние с гробницами Царей,
Первосвятителей; когда кругом читаю
На деках их имена, и возле их внимаю
Молитвы шепоту притекших к ним людей, —
А там иконостас, и пресвятые лики,
И место царское, и патриарший трон,
А между тем гудит, гудит Иван Великий —
Как бы из глубины веков идущий звон, —
Благоговением душа моя объята;
И все мне говорит: «сие есть место «свято!
«Смотри: когда кругом лишь бор густой шумел,
«А на горе сиял лить храм святого Спаса
«Да княжий теремок, где бедный князь сидел, —
«Беседа вещая таинственно велася
«Здесь меж святителем и князем. Здесь его
«Как древний Самуил благословил владыка
«На собирание народа своего…
«Святителя завет исполнился великой!
«Помалу собралась вкруг белого Кремля,
«Как под надежный щит, вся русская земля,
«И каждый град ее свою здесь церковь ставил,
«И высилась Москва!»
Какие же образы дала поэту Москва?
… образы князей бойцов лихих;
Князей, ходатаев за Русь у грозных ханов, —
Там умирающих в пути среди буранов…
Явились образы подвижников святых,
Строителей в лесных пустынях общежитья,
И образ земского великого царя,
Пред коим век равны с вельможи до псаря,
И к коему от вех доступны челобитья;
И образ целого народа, что пронес
Сквозь всяческих невзгод им созданное царство,
И всем, всем жертвовал во имя государства,
жива бо Церковь в нем, а в ней Господь Христос…
И, найдя здесь, —
«Русской крепости незримые столбы
«И царства Русского основы вековые, —
Майков громко выразил свое тяготение к Москве, сказав, что его душа полна Москвой и Кремлем, и написал такой завет:
Мы — Москвичи! что делать, милый друг!
Кинь нас судьба на север иль на юг, —
У нас везде со всей своею славой,
В душе — Москва и Кремль золотоглавый:
В нас заповедь великая жива,
И вера в нас досель не извелася,
На коих древле создалась Москва,
И чрез нее — Россия создалася.
Там у гробов ерархов и царей,
Наметивших великия ей цели,
Она видней, и ты поймешь ясней
Куда идти, — и как мы шли доселе,
И отчего, во дни народных бед,
И внешних бурь, и всякого шатанья,
Для всей Руси, как дедовский завет,
Родной Москвы звучало увещанье.
Храни ж его, отцово завет святой,
Как Ермоген в цепях, в тюрьме сырой, —
И в жизни путь всегда увидишь правый,
И посрамишь всяк умысел лихой,
Всяк вражий ков и всяк соблазн лукавый.
Попробуем свести в одно эти мысли Майкова о Москве.
IV.
Ничтожный удел подневольной, униженной и разоренной страны, получив обетование о великой своей судьбе, Москва, согласно в лице ее вождей и ее народа, уверовала в отмеренную ей Богом судьбу. В кровавых усилиях, в невыразимо тяжких испытаниях, ни народ, ни князья ни разу не усомнились ни в великом назначении Москвы, ни в особом осенении Божьей власти, чудесно ведущей ее к цели. Эта вера в Москву освещала мрак русской истории и давала силу борцам трудиться, не видя еще удовлетворения, созидая для далекого будущего. Одни за другими долгие поколения вытерпливали государственную страду, единодушный в своей цели — возвеличения земного царства в небесных целях. Храня в себе тайну своего призвания, — когда придет время сказать миру и с силой провести в жизнь забытое миром слово святой евангельской правды — Москва неустанно, неусыпно и сурово совершала свое дело, требуя великих жертв от народа и за то ведя этот народ из славы в славу и не отступая пред личною гибелью в борьбе за его счастье. Это земное дело совершалось с думой о вечном, с помощью того Неба, во имя которого жила и растила Москва Русское, царство.
Вот эту веру и нравственную силу, самосознающей себя и таинственный цели свои, Москвы, этот святой и торжественный путь Москвы, отличный от всех раньше бывших исторических путей в других народах, и понял Майков, и преклонился пред этим. Символ Христовой России с создавшим ее Православием, источник всего что есть у страны светлого и что будет великого, вдохновительница и уставщица земли, народная совесть; вот что виделось Майкову в Москве. И любил он ее умом и сердцем, с пламенем и страстью.
Отыскивая в прошлом России только-что описанные духовный черты, проникая в душевную жизнь того грозного времени, когда вырабатывалась стойкость и определялось направление Русского народа, Майков создал две захватывающие картины: картины подвигов и страданий двух сил, шедших рука об руку в государственном деле: князя народа, вождя и земли.
В Городце в 1263 г.
(Кончина В. К. Александра Ярославовича Невского.)
Ночь на дворе и морозь.
Месяц — два радужных светлых венца в круг него…
По небу словно идет торжество;
В келье ж игуменской зрелище скорби и слез…
Тихо лампада пред образом Спаса горит;
Тихо игумен пред ним на молитве стоить;
Тихо бояре стоять по углам;
Тих и недвижим лежит, головой к образам,
Князь Александр, черной схимой покрыт…
Страшного часа все ждут; нет надежды, уж нет!
Слышится в келье порой лишь болящего бред.
Тихо лампада пред образом Спаса горит…
Князь неподвижно во тьму, в беспредельность глядит…
Сонь ли проходить пред ним, иль видений таинственных цель —
Видит он — степь. беспредельная, бурая степь…
Войлок разослан на выжженной солнцем земле.
Видит: отец! смертный пот на челе,
Весь изможден он, и бледен и слаб…
Шел из орды он, как данник, как раб…
В сердце, знать, сил не хватило обиду стерпеть…
И простонал Александр: «так и мне умереть» …
Тихо лампада пред образом Спаса горит…
Князь неподвижно во тьму, в беспредельность глядит…
Видит шатер дорогой, златотканый шатер…
Трон золотой на пурпурный поставлен ковер…
Хан восседает средь тысячи мурз и князей…
Князь Михаил[1] перед ставкой стоит у дверей.
Подняты копья над княжеской светлой главой…
Молят бояре горячей мольбой…
«Не поклонюсь истуканам во век», он твердит…
Миг — и повержен во прах он лежит…
Топчут ногами и копьями колют его…
Хан изумленный глядит из шатра своего…
Князь отвернулся со стоном и, очи закрыв, —
«Я ж, — говорит, поклонился болванам, чрез огнь я прошел,
«Жизнь я святому венцу предпочел…
«Но — на Спасителя взор устремив:
«Боже! Ты знаешь — не ради себя:
Многострадальный народ свой лишь паче души возлюбя
Слышат бояре и шепчут, крестясь:
«Грех твой, кормилец, на нас!»
Тихо лампада пред образом Спаса горит…
Князь неподвижно во тьму, в беспредельность глядит…
Кого оставите спокойным поразительная, проникновенная картина, вместившая в себе, кажется, всю скорбь, пережитую за много веков строителями Русской земли, и дающая такие сияющие светом отрадные образы этих добрых за нее страдальцев.
Еще более потрясающую картину горя и страды, уже общенародных, в те же века, рисует Майков в Стихотворении «Упраздненный монастырь». Здесь же дана лучшая в русской литературе картина русского средневекового монастыря, озаренная глубоким пониманием того что, сделал монастырь для русского общества.
Я живо вижу, как сюда
Пришел спасаться муж святой,
В те времена еще, когда
Кругом шумел здесь бор густой.
И вековым объята сном,
Вся эта дикая страна
Казалась людям — волшебством
И чародействами полна…
И келью сам в горе изсек,
И жил пустынным житием
В той келье Божий человек,
На козни беса глух и нем.
И что свеча в ночи горит,
Он в этом мраке просиял,
Учил народ, устроил скит,
И утешал, и просвещал…
И вот — вкруг валятся леса!
И монастырь здесь восстает…
Над гробом старца чудеса
Пошли твориться… и растет
За храмом храм, встает стена,
Встает гостиниц длинный ряд;
И в погреба течет казна,
И всюду труд, и всюду лад!
Идут обозы вдоль горы;
Хлопочет келарь, казначей…
Варят меды, творят пиры,
Всечасно братья ждет гостей…
А эти гости — то князья,
В орду идущие с казной…
То их княгини, их семья,
В разлуке плачущие злой…
И черный люд, безвестный люд,
Со всей Руси идет, бредет…
В грехах все каяться идут —
Да страшный гнев свой Бог уймет…
Идут — с пожарищ, с поля битв,
Ища исхода хоть слезам —
Под чтенье сладостных молитв,
Под пенье ангельское там…
И в темных маленьких церквах
Душистый воск горит, как жар,
Пред образами в жемчугах —
Сердец скорбящих чистый дар…
И, чуть звонят, народ—во храм,
Волит, как жаждущий в степи:
«Когда ж, Господь, конец бедам!»
И клир в ответ ему: «терпи!»
Терпи! — и вытерпела ты,
Святая Русь, что посылал
Тебе Господь — все тяготы
Насильств, и казней, и опал…
Тяжелый млат ковал тебя
В один народ, ковал века —
Но веришь ты что Бог любя
Тебя карал, — и тем крепка!
В этом удивительном стихотворении древняя Русь отлита как из меди в очертаниях могучих и вместе нежных, вызывая одновременно и чувство гордости, и тихие слезы.
И вот теперь, когда дело сложения государства завершено, какие «Заветы старины» — чудится Майкову — посылает древняя Русь современной России?
Труден в мире, Русь родная,
Быль твой путь; но дни прошли —
И, в свой новый век вступая,
Ты у Господа моли,
Чтоб в сынах твоих свободных
Коренилось и росло
То, что в годы бед народных,
Осенив тебя, спасло,
Чтобы ты была готова, —
Сердце чисто, дух велик, —
Стать на Судище Христово
Всем народом каждый миг
Чтоб в вождях своих сияя
Сил духовных полнотой,
Богоносица святая,
Мир вела ты за собой
В свет, — к свободе бесконечной
Из-под рабства суеты, —
На исканье правды вечной
И душевной красоты…
На этом созданном Майковым образе России, ведущей другие народы к вечной правде, закончим обозрение его, вдохновленных родиною, стихотворений.
V.
Немногочисленны приведенный здесь стихотворения. А, между тем, едва ли кто из поэтов сказал большее и лучшее о чувствах и настроениях, двигавших Русским народом.
Пред вами встают из гробов скорбные князья-труженики, борцы- святители, звучат грозные битвы, несутся тревожные набаты, пылает зарево пожаров, стонет тяжелым стоном Русская земля. Но над всем этим морем бедствия и горя стоит животворный государственный труд народа. И тем духом, которым дышала вся эта прошлая, бедствовавшая, но могучая своим чувством Русь, веет на вас, и тайная сила поэта доводит вас до того что, вместе с ним, смущенною и радостною душой вы преклоняетесь пред прошлым России.
Как живописец исторических чувств Русского народа, Майков не имеет равного. Никто не высказал столь глубоких мыслей о Русском народе, не дал столь широких, при всей краткости своей, картин, в которых как в световом фокусе сосредоточены вся суть, все итоги истории Русского народа, отражен его духовный быт, его нравственный стремления и общественно-религиозный идеал. Ни один поэт не входил так свободно во святая-святых Русской земли.
Он в нескольких стихотворениях обрисовал Русский народ самыми типичными, верными сторонами, общими итогами всей его жизни. Открылась его художественному проникновенному взгляду вся высокая правда Русского народа и созданные этою правдою образы, —
И эти образы вместив в душе всецело,
Он словно отлил их из меди в речи смелой.
Майков — великий художественный летописец Русского народа, не столько в делах этого народа, сколько в его думах, чувствах и настроениях.
Да, для этого поэта России была святынею души, которой он покланялся, и в которую безгранично веровал; была горячая беззаветная страсть, которая наполняла его жизнь, давая ей смысл, руководя его деятельностью. И Бог послал ему в конце поприща великое утешете.
Те любовные думы, который он посвятил России и ее духу, оказались не безбрежными, беспочвенными мечтаниями. Он увидел возрождение и дождался Царя, который возгласил Руси ее стародавние заветы, который постиг что только тот путь, которым Москва из малого удела раздвинулась в Русское царство — он один есть путь верный и крепкий.
Древний старик, Майков был свидетелем до конца великого исторического дела Александра III и, провожая во гроб умершего во цвете лет Государя, спел над его гробом вещую песню. И эта песня для самого Майкова была радостным Ныне отпущаеши раба Твоего! Не грусть о надеждах, который уносил с собою ушедший, звучала в той песне, а победный и благодарственной гимн за то, что было им сделано.
В том Царская Его заслуга пред Россией,
Что, Царь, он верил сам в устои вековые,
На коих зиждется Российская земля,
Их громко высказал, и как с высот Кремля
Иванов колокол ударит, и в мгновенье
Все сорок-сороков в Христово воскресенье
О светлом празднике по Руси возвестят:
Так слово Царское, летя из града в град,
Откликнулось везде народных сил подъемом.
И как живительным весенним первым громом
Вдруг к жизни призваны очнуться дол и лес —
Воскресла духом Русь, сомнений мрак исчез,
И то что было в ней лишь чувством и преданьем,
Как кованной броней закреплено — сознаньем.
И Майков был уверен, что русское дело, в лице такого борца как Александр III, одолело навсегда, и что на веки в России воскрешена Русь. И сам, сковав для русского миросозерцания кованную броню, Майков поднял знамя, на котором было написано имя Царя, положившего свою душу за свой народ, но успевшего спасти его. Высоко поднял он это знамя, под которым должны сплотиться все верующие в Русскую землю, как веровал в нее этот Царь и понявший Царя его поэт.
Затем наступил конец. Пасхальная всероссийская заутреня в Кремле была отпета. Иван Великий прогудел Руси воскресение. Открылась новая жизнь для выраставшего молодого племени России. Подвиг старых борцов был завершен. И Майков тихо ушел.
Е. Поселянин
[1] Черниговский.
Комментировать