I. «...Зде спасение, зде Бог». Жизнь и поучения псково-печерского подвижника благочестия архимандрита Серафима (Розенберга)

Архимандрит Серафим Розенберг родился в Санкт-Петербурге 6/19 июня 1909 года. В сохранявшейся им копии «Свидетельства о Крещении» указана дата совершения над ним этого Таинства –13/26 июня 1909 года.

Отец архимандрита Серафима – Иоганн Альфред Рихард Розенберг (08.12.1878–18.09.1956), обыкновенно звавшийся в быту попросту, «на российский манер», Иваном Ивановичем. Его родители были выходцами из Латвии. Иван Иванович происходил из семьи обедневших немецких остзейских дворян, но родился в России. По вероисповеданию он был лютеранином. Впрочем, следует отметить, что (как мы узнаем из писем сестры отца Серафима – Тамары Ивановны) к концу жизни Иван Иванович все более и более склонялся к Православию.

Мать отца Серафима – София Васильевна, урожденная Кононова (28.08.1885–28.10.1961), была русской, глубоко верующей православной женщиной.

Новорожденного младенца крестили в лютеранской церкви Христа Спасителя в Санкт-Петербурге (родном городе его матери) и нарекли – на немецкий лад – двойным именем: Артур Адальберт. Крестил его (как следует из упомянутой копии Свидетельства о Крещении) пастор Сандерс, а восприемниками стали Иоганн Ренстинь, Бурхард Стеллинг, Паулина Наталия Розенберг и Анна Кононова.

Иван Иванович Розенберг был землевладельцем и торговцем в селе («пригороде») Изборск (в котором он и родился), расположенном по дороге из Пскова в Печоры.

Изборск – место, известное своей богатой и древней историей. Первые поселения на его территории относятся еще к VII–VIII столетиям. По летописному преданию, Изборск стал еще в IX веке одной из древнейших столиц зарождавшейся Руси – уделом варяжского князя Трувора. И сегодня над Изборском возвышается знаменитое «Труворово городище» и царит на Жеравьей горе величественная крепость XIV века, украшенная белоснежным Никольским собором того же времени. Начальное образование маленький Артур Адальберт Розенберг получил дома и в изборской начальной школе. Все эти годы его мать София Васильевна, глубоко благочестивая женщина, стремилась воспитать мальчика в православной вере, выпестовать в его сердце любовь ко Христу, что и привело к довольно скорому переходу отрока в истинную христианскую веру. Присоединение его к Православию, когда он получил новое имя – Аркадий, произошло в 1919 году. Впрочем, сам отец Серафим свидетельствует о том, что позднее, уже в юношеские годы, его живой интерес к религии оказался на некоторое время утрачен.

Незадолго до принятия отроком Артуром Адальбертом Православия, Иван Иванович, потеряв в результате большевистской революции практически все свое

имущество, был вынужден вместе с семьей – из-за грозивших ему ареста и репрессии со стороны новой «пролетарской» власти – уехать на какое-то время в Крым. Но вскоре – уже после присоединения Печерского края к Эстонскому государству (с 2 февраля 1920 года, в соответствии с условиями мирного договора, Изборск и Печоры отошли к Эстонии) Розенберги вернулись на Родину. После этого Иван Иванович какое-то время исполнял должность председателя Печерского Уездного собрания, был членом Ревизионной Волостной комиссии.

В юные годы будущий отец Серафим отличался непростым характером и был малообщителен. Впрочем, он постоянно находился рядом со своей младшей сестрой – Тамарой (27.09Л910–01.11.1990), неизменно разделявшей его ребячьи интересы и увлечения.

Сохранились трогательные детские фотографии маленьких брата и сестры – катающихся на санках, осваивающих велосипед.

С 1925 по 1928 год Аркадий учился в русской гимназии в городе Юрьеве (ныне – Тарту, на территории современной Эстонии), куда в то время переселилось семейство Розенбергов.

Юноша был прилежным учеником. По собственному свидетельству отца Серафима, за годы учебы в школе и в гимназии он оказался научен «грамоте, объяснению молитв, чистописанию, началам черчения, Священной истории, упражнениям в чтении гражданском и церковно-славянском, арифметике, катехизису, изъяснению богослужений, языковедению, истории, линейному черчению», изучал «английский, немецкий, латышский, эстонский языки».

Аркадий Розенберг, являясь эстонским гражданином, должен был пройти военную службу в рядах эстонской армии. Служил он на судах эстонского флота в Ревеле (ныне – Таллин), а также в Юрьеве. За время военной службы, продолжавшейся с 1928 по 1930 год, будущий отец Серафим, по его собственным позднейшим свидетельствам, освоил механику и автодело, изучил азбуку Морзе.

По окончании службы в армии Аркадий некоторое время изучал бухгалтерское дело, но вскоре (в том же 1930 году) стал аптекарским учеником при больнице города Печоры.

...По монастырскому преданию, в бытность свою аптекарским учеником, будущий отец Серафим пережил некий тяжелейший духовный кризис. Именно в таком своем внутренне отчаянном состоянии он и встретился тогда с известным печерским иеросхимонахом Симеоном (Желниным), ныне уже причисленным к лику святых. Как раз в тот период и произошло подлинное возвращение Аркадия к Православию, почти уже забытому с отроческих лет. После этого он, пробыв еще несколько месяцев учеником аптекаря, 18 марта 1932 года был принят в Псково-Печерский монастырь – по благословению настоятеля обители епископа Иоанна (Булина) ⁴. Тогда послушнику Аркадию еще не было и 23-х лет. Следует заметить, что при попытке поступить в монастырь молодой человек столкнулся поначалу с некоторыми сложностями. В ответ на первую просьбу принять его в обитель он получил отказ: ему велели прийти через год. Но Аркадий, горя сердечным желанием стать иноком Псково-Печерского монастыря, вновь явился к отцу настоятелю с повторной просьбой спустя всего лишь три или четыре месяца после неудачной первой попытки – и добился своего: благодаря такой настойчивости он стал насельником Печерской обители, в которой ему и суждено было нести монашеский подвиг более 60 лет.

Вот как сам отец Серафим поясняет на страницах автобиографии причины поступления в монастырь и описывает сопутствовавшие этому обстоятельства: «Не имея интереса ни к каким занятиям, будучи малоразвитым (здесь не следует забывать о том, что отец Серафим был совсем неплохо образован. – Авт.) и застенчивым и не находя удовлетворения в различных удовольствиях и развлечениях, я стал тяготиться жизнью. Тоска эта заставила меня искать поддержки в религии, до тех пор мне совершенно чуждой. Познакомился ближе с монастырем, читал духовные книги, житие преподобного Серафима Саровского в частности. Наконец попросился, по совету одного монаха, в монастырь. В марте 1932 года был принят пономарем».

С этой поры он и поступил под духовное водительство преподобного старца Симеона.

С1932 по 1935 год молодой послушник трудился в качестве пономаря и «пещерника» – то есть водил паломнические экскурсии по святым монастырским пещерам, в которых со времен основания монастыря погребали его насельников, а также представителей благочестивых русских боярских, дворянских родов, благоустроителей и благоукрасителей Печерской обители.

Наконец, 17 ноября 1934 года, послушник Аркадий принял монашеский постриг с именем Серафим – в честь преподобного Серафима Саровского – очень почитавшегося им святого.

Известно, что уже тогда – даже в молодые годы – отец Серафим почти не общался с окружающими, был предельно замкнут и обособлен от всех. Однако послушания исполнял исправно, трудясь не покладая рук. Все остававшееся от монастырских трудов время он посвящал посещению богослужений, молитве и беседам со своим старцем – преподобным Симеоном.

Вот что рассказывает о тех годах жизни отца Серафима (пользуясь, вероятно, при этом воспоминаниями и свидетельствами прежних насельников обители) бывший наместник Псково-Печерского монастыря, а ныне архиепископ Благовещенский и Тындинский Гавриил (Стеблюченко):

«Поступив в Псково-Печерский монастырь, отец Серафим (Розенберг) многие годы из него уже никуда не выходил. Однажды случилась в обители какая-то неприятность, и его, в качестве свидетеля, вызывали на суд, но отец Серафим и тогда не стал выходить за пределы монастыря, а на суде как-то удалось обойтись без него. Да и руководство монастыря долго не посылало его никуда из обители. Если пришел человек в монастырь и видно, как он здесь трудится, если видишь по его трудам, что он создан для монастыря – зачем его посылать куда-то? Он несет послушание с утра до вечера, никогда нигде не отлынивает. У него такое положение – келья, церковь и послушание. Родители к нему приезжали, уговаривали его выйти наружу, за монастырскую стену, но он и тогда не вышел. Отец Серафим сказал им: «Нет, я уже никуда не поеду, я предал себя полностью монашеской жизни». Некоторые в обители его упрекали: «Ты родителям не оказываешь послушания». Конечно, отец Серафим по этому поводу переживал, как переживал бы и всякий человек, может быть и сомневался, в том, как здесь поступить, но все-таки остался тверд в своем первоначальном решении» ⁵

Жил он в те годы по соседству с кельей отца Симеона – в холодном и сыром помещении, пристроенном прямо к склону монастырской горы на Успенской площади. У них был общий коридор и одна – на двоих – печь, которую с раннего утра топил просушенными за ночь дровами отец Серафим.

Незадолго перед пострижением в монашество отец Серафим начал вести духовный дневник, на страницах которого и изливал все свои самые глубокие сердечные переживания. То, что оставалось надежно скрытым от всех окружающих, – за исключением старца Симеона, которому молодой монах почти каждодневно открывал свою душу, – фиксировалось отцом Серафимом на мелко исписанных чернилами и блеклым карандашом тетрадных листах.

Каково же главное содержание этого дневника?

Прежде всего, отец Серафим исповедует в нем искреннюю, подлинную любовь к Творцу и Господу:

«Ты – все блаженство мое, Господи, и радость и все, все. Ничего мне не надо, кроме Тебя; прости ⁶ неверность мою – что угождаю плоти, миру, диаволу. Помоги!»

Как мы видим из этих дневниковых записей, сердце отца Серафима поистине переполнено любовью к Богу. Испытывает он и глубочайшую благодарность своему Создателю и Промыслителю, за то что Он привел молодого человека в Печерскую обитель:

«5.3.34 старого стиля.

Где более благоприятное место для Спасения души, как не здесь? Где удобее помнить Бога, смерть, Суд Страшный, вечную жизнь, суетность земной жизни? Где удобее видеть себя, свои страсти и очищать душу от них, укреплять дух в молитве, Таинствах Покаяния и Причащения Тела и Крови Христовых? Зде, в обители Печерской. Зде познается всякая прелесть диавольская. Зде хорошо ожидать смерти. Зде все напоминает о Боге, каждая пядь земли посвящена Богу и освящена Им, покровительством Богородицы, жизнью Святых Печерских и их трудами. Зде Спасение, зде Бог».

Отец Серафим также исповедует на страницах дневника свое горячее стремление отдать монастырю всю жизнь.

Он любит физическую работу, хотя и бывает порой одолеваем телесными недугами. Он стремится изгладить из сердца любую, даже самую малейшую привязанность к миру и к его ложным благам:

«В монастыре живу – здесь и умру ради чистоты души; откажусь от мысли жить в миру жизнью злою (там ждет меня – смерть души). Не буду прогневлять Господа, живя в удалении от Бога, сохраню монашеские обеты, озлобления сии стерплю, чтобы не лишаться небесной надежды.

Знаю – в чем мое счастие. Когда в церкви скоблю, тру что – душа радуется. Почему же безумствую, иду против Бога? В этом – горе мое. Природнись, полюби монастырь, потрудись».

Но телесные недуги все время не давали ему покоя. Это и головные боли, и даже тяжелые нервные состояния. Однако, с помощью Божией и по молитвам старца Симеона, молодой монах с ними успешно справлялся. Боролся он с этими состояниями и путем молитвенного предстояния Богу, и через интеллектуальную деятельность:

«20.1. 38.

Голове хуже, В храме угар. Приложился с молитвою к Преподобному Корнилию. В голове (когда пою) лучше и лучше. И после усиленных занятий иностранными языками в голове нормальней. То есть мысль тверже, собраннее. Люди все, как и я, такие же. Жив Господь Бог над нами».

А вот какую выписку из древнего «Патерика» он делает в связи со своими головными болями, ставя себе в пример преподобного Феодора Освященного, ученика преподобного Пахомия Великого:

«Как-то Феодор стал жаловаться Пахомию на то, что у него сильно болит голова. Пахомий на это сказал ему, что верующий человек не должен никому говорить о своих телесных недугах, кроме тех случаев, когда болезни нельзя скрыть от других, но и подобные болезни надобно переносить с полным терпением. Ведь и вольные и невольные страдания составляют как бы мученичество. Да и вообще нужно умерщвлять свое тело из любви к Богу. Это наставление Пахомия

преподобный Феодор принял с глубочайшей верою и стал уже скрывать от людей ту головную боль, которою долго страдал. Ему пришлось еще двадцать лет выносить эту боль, но уже никто не слышал от него жалобы. Феодора посещали и другие болезни... но он переносил всё молча и благодушно».

Отец Серафим на страницах своего дневника очень строг к себе; он ощущает себя величайшим грешником, достойным наказания и грозного Божиего Суда, постоянно корит себя за греховные поступки и мысли, за нарушение Божественных заповедей. Такая нарочитая строгость к себе, конечно же, не является свидетельством того, что отец Серафим был в действительности сколько-нибудь богопротивником или же человеком безнравственным. Вся монашеская жизнь его – один только непрестанный и благой духовный подвиг. И все же к себе – по величайшему смирению – он был предельно суров:

«Стоя на клиросе, думал: я был прежде в городе – мразь – и вот, по милости Божией, нахожусь теперь в святой Обители, в храме, среди ангелоподобных братий. Слава Тебе, Господи.

Не осуди меня, Господи, на Суде Твоем, что я, недостойный грешник, живу в монастыре – в таковой благодати Твоей, в изобилии и довольстве, при ничтожном труде моем, когда в миру люди и при тяжком труде голодают и холодают.

Не осуди мя, Господи, и за сие, что не по грехам я сыт, обут, в тепле, благоволят все ко мне и хвалят, когда пред Тобою я осужден, обретаюся на муки, и лишь по долготерпению Твоему ждешь Ты покаяния моего.

Облагодатствован я Богом, но прокажен изнутри, люди видели б это – возгнушались бы мною (мои блуд, сластолюбие, себялюбие, лень, осуждение, тщеславие). Бог по милости терпит мя, да еще и благотворит мне – а я возношусь и нерадею.

Побеждать надо сон, лень, чрево, блуд, гордость, гнев – Богу содействующу.

И монастырь благодетельствует мне: Владыка, братия, еда, кров, свобода, сделался монахом, читать на клиросе дают – спаси их, Господи, и их молитвами даруй мне смирение.

Спаси их, Господи, начальников моих, и мя спаси – их святыми молитвами. Сердце мое смири, очисти, согрей, устраши. Жив Господь, я – один из миллионов Его созданий. Истинны слова Его – не прейдут».

И все же, несмотря на частые самоукорения, отец Серафим никогда не теряет надежды на милость Божию, на то, что Господь может и его – грешного – восставить из бездны греха и освятить:

«Нищ я – тяжких грехов исполнен. Милостив буди, Господи, ко мне; на Твою милость уповаю крепко, каясь и слезя о нагости и нищете моей. Даруй и покаяние, и сокрушение мне, и даруй мне зреть грехи моя, помнить о них. Ты еси свят – освяти мя. Не отвержи от Себя мя на суде Твоем. Я – нищ, Ты – богат. Я – грешник, Ты – свят. Я – подл, Ты – велик. Я – зол, Ты – благ. Я – темен, Ты – Свет».

Не доверяя себе ни в чем и никогда (отец Серафим сделал эту мысль одним из важнейших принципов своей монашеской жизни), молодой монах постоянно обращался за духовным советом к старцу Симеону.

Страницы духовных дневников отца Серафима за 30-е годы буквально испещрены записями советов преподобного старца Симеона, данными им своему духовному сыну

Так, прежде всего, старец призывал молодого монаха к любви к Богу, благодарности Ему, о чем тот и записывает:

«Помни: ближе Бога к нам никого нет».

«В угождении Богу – жизнь твоя, покой твой, свет твой, радость, сила, блаженство твое. Послушание Богу лучше жертвы».

«При слове «Бог» любовью наполняйся».

Старец Симеон наставлял отца Серафима и неизменно надеяться на всемогущий Божественный Промысл:

« Покров Божий над тобою. Знай: бесы есть – многи, но бессильны они – без попущения Божия.

Господь держит того, кто держится Его».

Учил старец и верности Святому Православию, жизни во Христе:

«Ты – член Святой Церкви.

Православием надо жить. Надо под основу телесной жизни подводить основу жизни вечной».

«Что рыба в воде – то человек должен быть в Боге».

Учил он отца Серафима также смирению, терпению в перенесении скорбей и искушений, путям борьбы с грехом, наставлял в покаянии.

Преподобный Симеон, видя излишнюю склонность молодого человека к самоукорению, особенно призывал его не унывать, постоянно надеяться на милость Божию, решительно бороться с грехом и побеждать его через мужественное противостояние искушениям:

«Мужественно неси свой крест – свой характер».

«Ты мужчина, хоть пока и мальчишка; ты ведь христианин, инок – будь тверд, воздержен, самостоятелен, настойчив, сердце держи в руках, думай – ведь ты не бревно или машина, а живой человек, как и все, ты создание Божие. Нужно самообладание – покорение плоти духу. Нужна борьба до издыхания последнего; пал? – не унывай, мужайся, держи сердце в руках, ободрись тотчас, вразумись, покайся, поплачь, помолись и снова стань на стражу к сердцу, на борьбу – тотчас».

Житейски опытный иеросхимонах призывал молодого инока быть смелым и решительным не только в духовно значимом, но даже и в, казалось бы, второстепенном:

«Ты монах, солдат Божий, а пчел боишься. Не бойся, токмо веруй (Лк 8,50)».

Преподобный Симеон наставлял своего духовного сына быть достойным имени Серафим, принадлежащего и небесным ангельским чинам, и небесному его покровителю – преподобному Серафиму Саровскому:

«Не позорь имени «Серафим», подражай Ангелам-Серафимам и преподобному Серафиму.

Имя твое – Серафим – да напоминает тебе о цели твоей.

Будь подобен упершемуся быку, достигай цели терпением, имей твердую цель и смирение. Следует твердо цель держать: умру скорее, чем отступлюсь» ...

Наставлял его старец Симеон и в том, каким должен быть иноческий путь отца Серафима. Вот лишь некоторые важнейшие принципы этого пути, на которые указывал он молодому монаху:

«Спроси себя: зачем я в монастыре, в храме? Помни цель сего: Будите убо вы совершены, якоже Отец ваш Небесный совершен есть (Мф 5,48)... Исправляйся с помощью Божией.

Вот монашеские обеты: жить по заповедям – в нищете, в презрении, в озлоблении от мира (то есть подвергаться нападению мирской злобы. – Авт.), в кротости, в последовании Христу, Его слушать, терпеть бодро искушения, молиться, готовиться к смерти, очищаться страстей, обучаться страху Божию.

Ты отвергся сатаны, мира, плоти; отвергся своей воли злой, пристрастия к имуществу, пище, покою, людям, к себе, от суетных радостей, почета, сытости, самонадеянности.

Разум нынче не в почете – оказывай послушание ему. Бесчестие считай за честь и награду.

Совесть чисти. Собери ум. Укоряй себя в нетерпеливости, в немощи, в дряхлости, в лености; стыдись Бога и Ангелов Его и человеков.

Будь недоверчив к себе.

Если вышел из кельи – таков уж не возвратишься.

Не творящий своей воли творит волю Божию. Самочинный же творит волю диавола.

Во всем признавай виновным себя, а не людей (пусть даже и нападают через них похоть или искушение); не оправдывай себя: сей знак оправдания – мать всем порокам.

Молись: помоги, Господи, нам, грешным, положить начало благое, друг друга тяготы носить.

Ты до конца дал обет настойчивости жизни в подвигах и трудах принятого монашества.

Будь тверд, побеждай малодушие; говори себе: «Умру здесь! – в монастыре"».

Тогда же преподобный Симеон определил для молодого монаха и его молитвенное правило.

Поначалу отец Симеон не благословил отцу Серафиму приступать к деланию Иисусовой молитвы:

«Иисусова молитва? Для нее мы слабы. Вспоминай все время о Боге – вот и молитва; читай Евангелие, помни о будущей жизни».

Затем все же разрешил ее творить, но с большой осторожностью:

«Держи более устную молитву – не впадешь в прелесть, а умно-сердечную молитву без наставления проходить опасно. Суть этой молитвы – заключать ум в слова: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго»; где ум – там и сердце».

И вот, наконец, лишь по прошествии нескольких лет, старец окончательно благословил отцу Серафиму практиковать Иисусову молитву:

«Иисусову молитву читай. Главное в Иисусовой молитве – вера, что Господь зрит тебя, тебе внимает, Он – близ, слышит. Говори в слух уха Божия Иисусову молитву. Сознание держи у сердца».

Однако и затем старец Симеон призывал отца Серафима соблюдать в умном делании умеренность и осторожность.

Особые искушения в начальный период жизни отца Серафима в обители были связаны для него с исполнением послушания экскурсовода в монастырских пещерах. Будучи человеком нелюдимым, отец Серафим с большим трудом переносил общение с очень разнообразными, иногда даже с не слишком приятными ему посетителями монастыря. Он жаловался по этому поводу отцу Симеону:

«Большевика струсил, так что дыхание сперло. Нервного инженера не вытерпел. Болезненного молодого человека – то же самое. Двум последним отказал показать Покровский и Никольский храмы и прочее. На оплате (за экскурсию) упрямился».

В ответ на эти жалобы отец Симеон наставлял его так:

«Будь ласков, приветлив, терпелив, мягок, чувствуй себя свободнее.

Смирения у тебя нет: не гляди – худ ли человек; гляди – монастырь за тобою.

Не осрамись; и чтоб Бога прославить, а не опозорить.

Это тебе урок от Господа – искушение терпения, пёр против Него – тяжело тебе было, потом стыдно стало. Терпеть все надо: люди не Ангелы, ты должен нести их немощи – характер разный у них; тем более ты – как представитель монастыря; второй уже раз осрамился. Ты же – прах. Что пыжишься, что упрямишься? Смирись – легче будет. Богу, видимо, угодно так, чтоб Он испытывал твое терпение, все по воле Божией бывает – смирись, прими. Все желаешь более легкого; не ищи его, но прими тяжкое, и горькое, и выговор, и уничижение. Против Бога идешь.

Снисхождения требуют люди. Учись обращению с людьми.

У тебя не характер – а упрямство с себялюбием, недоверием, с сребролюбием, с ленью, с нетерпением, с глупостью, с неверием. От Бога все тебе подается – к опыту, к твоему умудрению, к очищению сердца, чего и просишь ты у Бога; так что сам ты себе сей случай выпросил.

Когда действительно нельзя то или другое монастырскому посетителю – так и скажи: «Нельзя» или «Не знаю».

Думай так: благодетели мои – посетители – оскорбляющие мя, насмехающиеся надо мной, неприятные, шумные, пьяные, худые на вид (знать не могу их так, как знает их Бог – ни их воспитания не знаю, ни прочего).

Тупики такие – диавольские искушения; перескочи их верою с молитвою. Выход – обращайся всегда к Богу. Я, Господи, немощен; устрой, помоги, вразуми, укрепи, научи, умягчи его сердце (ближнего) и мое укрепи, Господи. Вот выход.

По Бозе все делай – и в пещерах монастырских (помни: исполняешь послушание, даже требуя плату ⁷, и прочее). Не забивай в себе монаха профессией. Вини твое нечистое сердце, что боишься сказать о деньгах, а сказав, смущаешься – грешишь.

Надо просить, молить Бога, Богородицу и Святых усердно, если хочешь получить очищение, вперед двигаться, иначе стоишь на месте; Бог дает тебе познавать свои немощи, молись, смиряйся под крепкую руку Божию.

Весь мир не стоит одной души твоего ближнего и твоей – береги ее.

Учись отсекать страсти, возбуждать мысли благие, внимать себе (и делу своему, а не туристам на экскурсии). Есть лишь я и Бог».

Помимо размышлений о собственном монашеском пути и записей бесед со старцем Симеоном, дневники отца Серафима наполнены выписками из творений древних Святых Отцов, русских духовных писателей. Сам он постоянно признается на страницах дневниковых тетрадей, что любит читать и читает много.

Одна из таких подборок цитат предваряется следующей записью:

«Записанное здесь взято при чтении мною разных книг. Что ложно – то переврано по моему высокоумию».

Среди этих выписок мы обнаруживаем цитаты из духовных сочинений таких авторов, как святитель Василий Великий, святитель Иоанн Златоуст, преподобный Ефрем Сирин, преподобный Иоанн Лествичник, преподобный Исаак Сирин, преподобные Варсонуфий и Иоанн, преподобный Феодор Студит, преподобный Симеон Новый Богослов, блаженный Иероним, святитель Димитрий Ростовский, святитель Тихон Задонский, святитель Филарет Московский, святитель Игнатий (Брянчанинов), святитель Феофан Затворник, преподобный Серафим Саровский, преподобный Амвросий Оптинский, святой праведный Иоанн Кронштадтский, архиепископ Феофан (Прокопович), протоиерей Григорий Дьяченко, и ряда других церковных писателей.

Цитаты эти буквально испещрены подчеркиваниями, сделанными старцем Серафимом, выделявшим здесь самые важные для него идеи, мысли.

Пожалуй, более всего отец Серафим любил читать преподобного Феодора Студита, святителя Димитрия Ростовского и святителя Тихона Задонского. Творения преподобного Феодора он переписывал в свои тетради десятками страниц. Преподобный Феодор Студит – древний Святой Отец, которого старец Серафим и на склоне своих лет постоянно советовал читать молодым монахам Печерской обители. В дневниках архимандрита Серафима, сохранилась, например, такая выписка из творений преподобного Феодора, посвященная идеальному образу и смыслу монашеской жизни, сопровождаемая собственными заметками печерского старца:

«Будучи монахами, призваны мы к высокой жизни, но так ли живем, как вознамерились сами [а ты ищешь покоя, здоровья! Разслабел... – Архимандрит Серафим], и как другие ожидают от нас?.. [Святой Отец! Помолись! – Архимандрит Серафим] Будем неизменны в добре и не станем увлекаться страстьми не только делом, но и в мечтаниях. Зачем ушли мы из мира? Чтоб жить в лишениях [исполняя обеты. – Архимандрит Серафим], – в надежде».

Многочисленны в дневниках отца Серафима и выписки из творений святителя Димитрия Ростовского. Текст же с поучениями святителя Тихона Задонского – третьего любимого его автора – даже был специально записан рукой отца Серафима на большой лист бумаги и повешен им на стену возле своей кельи – в общем коридоре со старцем Симеоном. Вот этот текст:

«1. Всяк при Крещении Святом отрекся сатаны, дела которого суть дела злая и Богу весьма ненавистная, то есть: идолослужение, чародеяние, гордость, зависть, вражда, пьянство, блуд, сребролюбие, разбои, хищения, воровства, сквернословия, песни скверныя – и все, что противится здравому разуму. Ты всех сих на крещении отрекся троекратно, и на вся сия поплевал; берегись же на сие обращаться!

2. Отрекшися сатаны, ты обещался троекратно служить Христу Сыну Божию, со Отцем и Святым Его Духом. Ты в службу Христу присягнул, как воины присягают, служить Ему верно, даже до смерти. А служить Христу как? Послушай: веру в Него иметь и с верою жизнь свою в страсе Божием благочестно провождать, и Ему по возможности сообразоваться.

3. Пользует – сия в памяти содержать: а) вездеприсутствие Божие; б) житие и вольное страдание Христово рассуждать; в) помнить последния четыре: смерть, никому не минуемую, Суд Страшный, где за слово, дело и помышление злое ответ воздадим; третие – ад или муку вечную, конца не имущую, грешников ожидающую; четвертое – Царство Небесное, верным, свято житие провождающим, уготованное.

Увещеваю сие всякому в своей памяти всегда содержать и домашних своих почаще подкреплять, а паче внушать малым детям, чтобы они знали и помнили свое обещание и от младых лет приучались благочестию. От воспитания убо все житие зависит, а родители, в страсе Господни детей своих не воспитающии, Божия наказания не избегнут»...

...Наконец пришло время рукоположения монаха Серафима в диаконский сан. 14 апреля 1935 года отец Серафим был рукоположен во диакона тогдашним настоятелем Псково-Печерской обители архиепископом Николаем (Лейсманом) ⁸. В эти же дни отец Серафим получает от отца Симеона наставление, каким надлежит быть диакону:

«Ты диакон. Вот твоя присяга:

жить тихо, трезво, со страхом Божиим, растить в себе дух страха Божия; должен служить с кротостию, внимательно, искать славы Божией, а не своей, пользы Святой Церкви и Спасения ближних – содействием Божиим по Его милости, по молитвам Пресвятой Богородицы и всех святых».

А спустя всего год – 26 апреля 1936 года – иеродиакон Серафим был рукоположен во иеромонаха. Рукоположил его тот же архиепископ Николай (Лейсман).

И опять старец Симеон дал новорукоположенному иеромонаху свое наставление:

«Учись поддержать в других бодрость духа, вселить интерес к Спасению, прогнать уныние и скуку, говорить об утешениях Христовой любви».

Сам отец Серафим отнесся с глубочайшим смирением к своему сану, ощущая личное недостоинство к ношению высокого священнического звания:

«Я – иерей, целуют мне руки, оказывают почет некий – Бога ради. И все же они выше меня; о если бы мне достигнуть их меры смирения, веры, простоты, страха Божия... Нет во мне смирения, нет страха пред престолом Божиим – нет и начала Спасения.

Я – слуга Богу и людям. Сан ношу из послушания, лишь до смерти».

Следует заметить, что в 20–30-х годах положение Печерской обители оставалось отнюдь не простым.

Эстонские государственные чиновники, вместе с явно проэстонски настроенным так называемым Синодом Апостольской Православной Церкви Эстонии (в значительной мере – самочинным местным церковным образованием), постоянно мешали нормальному течению как административно-хозяйственной, так и просто монашеской жизни в «слишком русском», по их понятиям, Печерском монастыре. Обитель постоянно испытывала давление со стороны властей – причем нередко чисто политического свойства.

Не нужно думать, что отец Серафим был полностью безразличен к обстоятельствам современной ему церковной жизни, к ее актуальным и острым вопросам. Напротив, некоторые из этих вопросов нашли достаточно яркое отражение в его записях. Так, например, в своих дневниках он касается проблемы «нового стиля», который стремилось навязать православному народу Божию обновленческое сознание эстонской иерархии. Отец Серафим очень живо и решительно реагирует на эту проблему.

«Каков новый календарный стиль? В благочестивое время старый держался. Ныне же – время нравственного упадка. Иерусалимская Церковь и ныне празднует Пасху по старому стилю. По новому же календарю Пасхальные праздники совпадают с иудействующими и со светскими днями отдыха. Опасно такое послабление миру, свету; в этом – ересь.

При новом стиле и церковные службы посещаются меньше; по старому же стилю – народу было более. Из-за отсутствия народа крестные ходы не удаются – превращаются в посмешище. Рождается через это в народе недоверие к своим пастырям. Господи, спаси благочестивыя».

Отец Серафим не мог оставаться равнодушным и к судьбам плененной советской властью и атеизмом России. В его дневнике приводятся такие вставные прошения в Великую ектению об одолении богоборческой большевистской власти:

«Вставка на Великой ектении по прошении «о плавающих...»:

О еже призрети на опустение церквей и раскопание олтарей и осквернение святынь православных, и искоренити немилостивое мучительство и власть беззаконников Страну Российскую осквернивших, и скоро свободити рабов Своих от насилия их, Господу помолимся.

О еже услышати от Церкве Святыя Своея вопль и воздыхание окованных и от безбожник порабощенных рабов Своих, в печали и скорби к Нему вопиющих, и извести от тли живот их, Господу помолимся.

О еже искоренити в нас, и в изгнании и рассеянии сущих братиях наших ненависти, зависти же и рвения, и прочия страсти, братолюбие разрушающия, и нелицемерную любовь всеяти в сердца наша, Господу помолимся»…

Кроме того, в бумагах отца Серафима обнаружены и несколько листков с текстами трех молитв, составленных еще в 20–30-х годах (в эмигрантской среде) и проникнутых одним желанием – дарования милости и помощи Божией в возрождении Православия на Руси. И нет никакого сомнения, что скорбные слова этих молитв долгие годы звучали в Псково-Печерской обители, возносимые к Богу и иноком Серафимом, и его наставником – старцем Симеоном, и многими другими печерскими иноками, непрестанно молившимися о спасении своей, плененной духом безбожия, Родины.

В первой молитве наша страна, соблазненная и захваченная в революционные годы ненавистниками Церкви Христовой, уподобляется древнему Израилю, оказавшемуся в египетском рабстве, из уз которого богоизбранный народ израильский смог вырваться только по неизбывному милосердию Божию. Пользуясь этим молитвословием, составленным по типу начальных прошении «сугубой ектении», печерские старцы и просили Господа освободить страждущий православный народ России от большевистского пленения, или «лютыя работы».

Во второй молитве, обычно произносившейся тогда в алтаре в начале Литургии – во время совершения проскомидии, кроме прошения об избавлении Руси от коммунистической власти возносится и прошение об обращении самих гонителей Церкви к Богу, об их духовном возрождении и просвещении.

Оба эти текста, переписанные рукой о. Серафима, зримо выражают собой самый дух неотступного предстояния печерских старцев пред Богом за весь православный народ России.

«Милостивым Твоим оком благоутробно призри, Человеколюбце Господи, на воздыхания, слезы, стенания и озлобления верных рабов Твоих, братий наших, под игом лютыя работы сущих, – якоже призрел еси на Израиля, во Египте сущаго, – и скоро свободи их – сердцем сокрушенным прилежно молим Ти ся, услыши и помилуй.

Олтари Твоя святые – врази Твои раскопаша, Господи; церкви и жилища имени Твоего – оскверниша, и рабы Твоя – тяжко озлобиша; призри убо с небесе и виждь, и не уничижи моления наша, ниже отрини до конца, но скоро восстани в помощь рабом Твоим: изсуни меч и изсецы главы сильных, Тебе противляющихся, и очисти землю людей Своих от злочестия их; духом смиренным – сильному в крепости и дивному в советах Богу нашему молим Ти ся, Благоутробне, услыши и помилуй.

Заповедь новую Твоим учеником, еже любити друг друга, давый Владыко, обнови сию Духом Святым в сердцах нас, рабов Твоих, и от всех тлетворных страстей избави нас, да всегда о Твоем благоугодии и искринняго ближняго спасении и пользе попечение творити потщимся, – молим Ти ся, Благодетелю милостивый, услыши и скоро помилуй».

Молитва вторая ⁹

«Господи Иисусе Христе, Боже наш, приими от нас, недостойных рабов Твоих, усердное моление сие и, простив нам вся согрешения наша, помяни всех врагов наших, ненавидящих и обидящих нас, и не воздаждь им по делом их, но, по велицей Твоей милости, обрати их: неверных – ко правоверию и благочестию, яко да ни един от них погибнет нас ради, недостойных; верных же – во еже уклонится от зла и творити благое. Нас же всех и Церковь Твою Святую – всесильною Твоею крепостию от всякаго злаго обстояния милостивно избави, и страну Российскую от лютых врагов и власти их свободи. Верных рабов Твоих – в скорби и печали – день и нощь вопиющих к Тебе, многоболезненный вопль услыши, многомилостиве Боже наш, и изведи из нетления живот их. Подаждь же мир и тишину, любовь, и утверждение, и скорое примирение людем Твоим, ихже – Честною Твоею Кровию – искупил еси. Но и отступившим от Тебе, и Тебе не ищущим – явлен буди, воеже ни единому от них погибнути, но всем спастися и в разум истины приити: да вси в согласном единомыслии и в непрестанной любви прославят пречестное имя Твое, терпеливодушне, незлобнее Господи, во веки веков. Аминь».

Если эти два молитвословия в значительной степени уже выполнили свое назначение (показывая при том – как вымаливали наши духоносные иноки совершенное ныне Господом чудо: начало освобождения России от большевистского «египетского пленения»), – то совершенно иначе следует оценить третью из найденных в келье отца Серафима молитв ¹⁰.

Выраженные в ней покаянные чувства и сегодня, к сожалению, не утратили своей реальной жизненности – много ли их, принесших ныне покаяние в действительном предательстве своего Спасителя? Многие ли и из нас, православных, трезво оценивают присущее ныне нашему обществу вопиющее духовное неблагополучие, явный недостаток решимости идти не «пространными путями» порабощенного грехом безбожного мира, а трудным и «узким путем» благодати и свободы, указанным нам Самим Господом?

Главным образом именно на подобное «теплохладное» наше состояние и указывает третья из дошедших до нас в бумагах отца Серафима молитв, которыми «воздыхали» ко Господу – за падший и все более отступающий от Него мир – печерские иноки. Это как бы собственный их завет и призыв ко всем нам – через личное наше покаяние, укрепляясь в Духе Святом, следовать за Самим Христом,

«О Человеколюбче Господи, Премудре и Всесильне! С сыновнею любовию и благоговейным страхом приносим мы Тебе прилежное моление сие о всех нас, недостойных и многогрешных рабех Твоих.

С небесной высоты Твоею Отеческою любовию приими, и все недоброе, нами содеянное, прости; все падения, отступства и измены вере нашей святой не вмени, и духовное разслабление благодатною силою Духа Твоего Святаго исцели и укрепи!

Горнило искушений здесь мы в лета сии проидохом, и – пред лицем народов иноверных и иноплеменных – свет веры нашея явити не возмогохом; и по лености своей и многому небрежению, наипаче же по хладности сердца, от добраго жития христианского далече отступихом. Такоже и поныне в покаяние и исправление не приходим, и в закоснении духовнем глубоце спим. Вражда и стропотность обуревают нас, соблазны и пороки потопляют; не яже ближняго, а своих си ищем мы: себялюбием наполнихом сердце свое до конца, – о долге же любве христианския и о кротости – и помышляти не хощем. Такожде и о Церкви Святей и о послушании Ей выну небрежем,–святая Ея честне не храним, и уставы Ея повсюдно и тяжце нарушаем; от света веры нашея святыя уклонихомся и, вместо покаяния и смирения, – гордыню, и самолюбование, и самооправдание возлюбихом.

Ты Сам, Всемогущий и Премудрый Владыко, научи и укрепи нас паче всего любити и искати Царствие божие и правду его на земли и Тебе Единому послужити во всяком делании нашем – в духе Богооткровенной веры нашей Православной.

Воспламени в сердцах наших любовь к Церкви Твоей Святей и научи нас крепко, даже до смерти, стояти за святую веру Твою и за славу имени Твоего Святаго!

Услыши, Господи и Владыко жизни нашея, сердечную сию молитву и о братиях наших заблудших и в искусительныя годины сия от Церкви Твоея отошедших! Простри и к ним Всемилостивую, спасающую Десницу Твою, и очи сердца их отверзи к свету Святаго Евангелия Твоего; и в них угасший дух Истины Твоей – Духом Твоим Святым снова возжги, ибо не могут потомки стольких поколений верующих сынов Церкви Православной – в глубине сердца – от веры отцев вконец отойти. Сам Ты, Отче любви, всеисцеляющим и всеутверждающим перстом Твоим их сердца коснись, – да обратятся паки они к Тебе, своему Владыке, и купно с сынами Церкви Твоея Святыя прославят Тебя, Единаго в Троице славимаго Бога, – во веки веков. Аминь».

Тем временем, жизнь молодого иеромонаха Серафима (Розенберга) в Псково-Печерском монастыре шла своим чередом. Отец Серафим получил первую священническую награду. 5 апреля 1939 ему был вручен набедренник...

Если на протяжении первых семи-восьми лет пребывания в обители отец Серафим преимущественно переживал немалые внутренние скорби и искушения на пути собственного своего становления – как подлинного ученика Христова – и обретения истинно монашеского духовного устроения, то наступившие в 1940 году военно-политические события, разрушившие прежнюю, привычную для него жизнь в независимой Эстонии, принесли ему и переживания более внешнего характера, сказавшиеся даже на его здоровье...

Как известно, 17 июня 1940 года в Эстонию вошли советские танки, а 21 июня в ней уже официально была провозглашена насильственно установленная коммунистическая власть.

Полная неясность будущего устроения жизни, беспокойство о монастыре в условиях вдруг нагрянувшего большевистского государственного атеизма, волнение за судьбу своих родных и близких, постоянный грохот танков среди многодневной, за тридцать градусов, жары, начавшиеся грубые нападки на обитель со стороны местных люмпенов-безбожников – всё это привело в конце концов к тому, что у отца Серафима совершенно неожиданно случился сердечный приступ.

Впрочем, во время приступа он вел себя самым достойным образом, явив во время него всю спокойную силу своего подлинно монашеского духа, о чем свидетельствует, в частности, дошедшая до нас запись в дневнике тогдашнего отца благочинного, иеромонаха Павла (Горшкова), позднее – в период 1941–1944 годов – являвшегося наместником обители, арестованного затем органами НКВД и через несколько лет мученически погибшего в большевистском концлагере ¹¹.

Вот эта запись:

«25 VI. Вторник (1940года)

Испугал нас отец Серафим – своим сердечным припадком (подчеркнуто отцом Павлом. – Авт.). По окончании Божественной Литургии целование креста кончилось – прибежала матушка Мария – повариха к отцу Симеону и просит причастить отца Серафима. Я пошел [вслед] за отцом Симеоном и увидал полулежащего на кровати отца Серафима, голова которого судорожно тряслась, – с закрытыми глазами. Отец Симеон спрашивал его – слышит ли он, что духовник читает? Отец Серафим ответил: «Слышу», и когда причастился Святых Таин, то сразу лучше себя почувствовал; но когда отец духовник [отец Симеон. – Авт.] ушел, он, отец Серафим, мне сказал: «Не уходи, отец Павел, а возьми Требник и найди в оглавлении молитвы на исход души». Это я сделал, но сказал: «Поправишься, Бог даст».

Отцу Серафиму становилось все лучше, явился доктор Нинема, долго с ним беседовал; доктор сделал ему впрыскивание, и я, посидевши у отца Серафима, стал смотреть хорошую у него книжку – «Праведники 18-го и 19-го веков». Там увидел портрет и описание смерти отца Варнавы Гефсиманского ¹², которого я знал.

Отец Серафим стал извиняться за беспокойство своей болезнью, благодарил меня за любовь братскую и мое предложение сходить за молоком отклонил, сказав: «Я сам пойду», и, действительно, через полчаса ходил сам.

Вот наша жизнь! И милосердие божие.. .» ¹³

И, правда, по милости Божией, отец Серафим более никогда особо не страдал сердечными заболеваниями, а в дневнике отца Павла среди записей следующего дня появилась и такая: «Жара 38 градусов... Отец Серафим поправился, бегает с ключами» ¹⁴.

...Итак, в 1940 году, на короткое время, в Эстонии установилась советская власть и территория Печорского края вошла в состав СССР. Однако вскоре началась война, что привело к почти трехлетней немецкой оккупации этого района.

Пришлось иметь дело с оккупантами и монастырскому начальству. Контакты с оккупационными властями носили сугубо официальный и довольно-таки натянутый характер. Братия, несмотря на, естественно, отрицательное отношение к атеистической советской власти, однако, отделяла ее от подлинной России, от родного русского (пусть и духовно тогда заблудившегося) народа и потому молилась по кельям о даровании победы российскому воинству.

За период войны сменилось послушание отца Серафима – он стал «ларечником»: продавал свечи, иконы, нательные кресты в ларьке на монастырской Успенской площади – прямо рядом со своей кельей. Какое-то время в годы войны отец Серафим исполнял и обязанности казначея. Более того: известно, что по причине малого числа жившей тогда в монастыре братии, отец Серафим вынужден был исполнять одновременно шесть послушаний!..

Здесь уже не раз упоминалось о том глубоком уважении, что проявлялось со стороны печерской братии по отношению к отцу Серафиму, и о его высоком авторитете среди нее. Об этом говорит, в частности, и такой, мало кому известный, факт, как назначение его в 1943 году, по сути, практически наместником монастыря, о чем не упоминается, кажется, ни в одном издании, посвященном Псково-Печерской обители. Однако это совершенно ясно подтверждается записями, дошедшими до нас в таком официальном монастырском документе, как «Тетрадь №2 Входящих и исходящих Бумаг Печерскаго Монастыря» (начиная с 1 июля 1942 г. и по 15 августа 1944 г.) ¹⁵.

Тетрадь эту постоянно вел отец игумен Павел (Горшков), как уже упоминалось выше, занимавший в годы войны должность наместника обители.

В период управления монастырем отцу Павлу было уже далеко за семьдесят, он давно страдал многими хворями пожилого человека и в конце концов обратился к митрополиту Сергию, Экзарху Московской Патриархии в Прибалтике, настоятелю Печерской обители ¹⁶, с просьбой передать все бразды правления в ней человеку, которому он абсолютно доверял, – отцу Серафиму!

Об этом имеется соответствующая запись в «Тетради», а именно: «Исход. № 36 от 6 II [1943 г]. Владыке Сергию рапорт о болезни о. Наместника Игумена Павла Горшкова и передаче его должности о. Казначею иеромонаху Серафиму».

Вскоре пришел и положительный ответ на это прошение, о чем в «Тетради» мы читаем: «Вход. №51 от 25 II. Ответ на рапорт № 36 от 6 II: благословляется о. Серафиму вести текущие дела с ведома о. Павла и Преосвященного Схимника [то есть находившегося на покое в монастыре схиепископа Макария (Васильева) ¹⁷. – Авт.]».

И пусть духовная ответственность за все осталась по-прежнему возлежать на отце Павле, реально же управлять монастырем в этот тяжелейший для него период пришлось во многом именно отцу Серафиму...

Со временем главенствующая деловая роль его в обители, по-видимому, еще более возросла: показательно, что, например, с февраля 1944 года большинство записей в упомянутой «Тетради» делалось уже рукой иеромонаха Серафима. Говорит об этом и то, что здесь же присутствует запись о награждении его Владыкой Сергием – за немалые понесенные тогда труды – почетным наперсным крестом: «Вход. № 121 от 16 IV. От Канцелярии Владыки о награждении иеромонаха Серафима золотым крестом».

Известно, что в 1944 году немцы, готовясь к отступлению, потребовали от монастырского начальства письменного согласия на эвакуацию всех насельников обители в Германию.

Требование это было в вечернее время передано братии офицером военной комендатуры. Ведший переговоры с немецким офицером представитель монастыря архимандрит Никон (Мико)* решил затянуть свой ответ хотя бы до утра, сославшись на плохое знание языка и на необходимость присутствия переводчика. Офицер согласился прийти снова утром. И тогда вся братия собралась в Успенском храме на молитву перед ракой с мощами преподобномученика Корнилия и перед чудотворным образом Успения Божией Матери взывая со слезами о небесном заступничестве за Дом Пресвятой Богородицы – родную Печерскую обитель.

Возглавил эту, длившуюся всю ночь , горячую молитву отец Симеон. Вместе с ним был и отец Серафим. Также молились иеромонахи Анатолий, Аркадий, Исаакий и иеродиакон Иона, который сказал тогда: « Мы никогда не уйдем отсюда, несмотря даже на близкое пришествие «красных»; мы, прежде всего монахи русского православного монастыря и, хотя и погибнем, но не уйдем отсюда, не предадим своей обители».

Тот же отец Иона вспоминал позднее об этой скорбной ночной молитве, приведшей к чудесному избавлению монастыря от немецкого насилия: «Столь неописуемые минуты можно понять только тому, кто был смертником, и потом его вдруг помиловали – нас спасла любовь к обители и непобедимая помощь Неба, ибо Бог не в силе, а в правде».

Наутро в монастыре появился военный комендант с переводчиком, но сломить волю иноков не смог. Немецкие машины простояли у монастырских ворот три часа, но из обители так никто и не вышел. Комендант пребывал в растерянности из-за неподчинения монахов, ибо по плану командования предполагалось всех их вывезти, а сам монастырь взорвать.

В это самое время военные события начали развиваться (и не в пользу немцев) так стремительно, что из-за начавшейся среди отступавших оккупантов неразберихи вопрос о насильственной эвакуации монастыря отошел на задний план, Момент был упущен, комендант не смог добиться ничего от иноков и, по-видимому, не решился взять на себя ответственность за принятие какого-либо собственного решения.

Господь по милости Своей, что называется, «отвел» столь страшную беду от печерских иноков. Но самой обители тем не менее угрожало разрушение: ограбив древнюю и ценнейшую монастырскую ризницу (известно, что отец Серафим, вместе с братией обители, решительно сопротивлялся вывозу немцами монастырских сокровищ), фашисты решили скрыть следы своего преступления, попытавшись перед уходом из города взорвать ее здание – так же как и полупещерный Успенский храм и трапезную. Сразу после бегства врага нашими саперами из-под здания ризницы были изъяты килограммы взрывчатки со взрывающим устройством, снабженным часовым механизмом ¹⁸.

Так, – по молитвам иноков во главе с отцом Симеоном (напомним: в этой молитве принимал участие и отец Серафим) и по непреложному заступничеству неизменной Хранительницы нашей, Пресвятой Богородицы, – Печерская обитель осталась целой и невредимой...

Вскоре Печорский край вновь воссоединился с древней Псковской землей. Но радость эта была, в то же время, срастворена со скорбью: в Печорах установился безбожный советский режим и начались большевистские гонения.

Пострадал от этих гонений и отец Серафим. Известно, что он даже был на короткое время арестован «органами» – вместе с некоторыми другими монахами обители – и обвинен в пособничестве немцам при вывозе ими в Германию сокровищ монастырской ризницы. Однако довольно скоро, по милости Божией, с отца Серафима это обвинение было снято, и его отпустили...

Как бы то ни было, с приходом советских войск монастырь все же не был закрыт, и в нем продолжалась молитвенная иноческая жизнь. При этом восстановление искусственно прерванных ранее связей обители с родным Отечеством и возвращение ее в юрисдикцию Московского Патриархата способствовали необычайному росту известности монастыря в послевоенной России. Прошло всего два-три года после окончания войны, а из всех уголков Русской земли в монастырь начали стекаться сотни, а затем и тысячи паломников...

...В 1944 году без вести пропали – по обстоятельствам лихих военных лет – его родители и сестра, которые были вынуждены после прихода в Эстонию Советской армии сначала уехать в Австрию, где они находились некоторое время в лагере для перемещенных лиц, а затем оказались в Швейцарии. О том, что они живы и здоровы, отец Серафим узнал не скоро. Первое же письмо от сестры – Тамары Ивановны – отец Серафим получил лишь в 1956 году. Оно возвестило ему о смерти отца – Ивана Ивановича...

Сразу после войны монастырское начальство направило отца Серафима на приходское служение. В 1945–1946 годах он – священник в храме города Печоры во имя святой великомученицы Варвары, расположенном прямо возле монастырских стен. А с 3 февраля по 28 марта 1946 года отец Серафим – священник одного из приходских храмов родного Изборска.

Затем отец Серафим вновь возвращается к исполнению послушаний в Печерской обители. С июня 1947 года в течение одного года он занимал должность ризничего и – параллельно – с сентября 1947 года по 1955 год – нес послушание свечника.

К послевоенному периоду относится характеристика, данная отцу Серафиму тогдашним наместником Псково-Печерского монастыря Владимиром (Кобцом) (наместник в 1946–1949 годах) ¹⁹:

«Иеромонах Серафим данное ему послушание выполняет охотно и хорошо. Каждую минуту своего досуга заполняет полезным трудом. Предан обители и как монах служит образцом для всей братии. Скромен, смиренный, с полным отсутствием гордости. Абсолютно трезвый и до мельчайших подробностей выполняющий монастырскую дисциплину».

С 1955 годом связан один очень тяжелый период в жизни отца Серафима. Об обстоятельствах этих событий рассказывала нынешнему насельнику монастыря иеродиакону Никону (Горохову) монахиня Надежда, помогавшая отцу Серафиму в уборке храмов, когда тот был в 1970–1980-х годах ризничим обители.

К середине 1950-х годов отец Серафим – из-за все более нарушавшегося различными представителями советской власти привычного для него течения монастырской жизни – собрался уже было уйти из обители и жить по-монашески «в миру». И лишь случившееся тогда с ним несчастье (он упал с довольно большой высоты в Михайловском соборе, когда вытирал пыль с иконостаса) образумило его: ему пришлось пребывать в болезни и целительном покаянии около года. При этом июнь и июль 1955 года он пролежал в тяжелейшем состоянии в больнице...

Но с тех пор у него уже никогда более не появлялось искушения покинуть монастырь – он смиренно терпел все, весьма частые тогда, нападки на родную обитель со стороны «внешнего врага» – атеистической коммунистической власти (подробнее об этом случае рассказывается в публикуемых ниже воспоминаниях иеродиакона Никона).

Так премудрый Промысл Божий вразумил отца Серафима в его заблуждении, направил его на истинный путь, сохранил его в верности монашеским обетам.

А на следующий год, 9 апреля, отец Серафим уже был удостоен звания игумена.

В сентябре этого же 1956 года отца Серафима настигло скорбное известие. В Швейцарии в Женеве умер его отец – Иван Иванович Розенберг. Там же, как оказалось, находились в эмиграции его мать София Васильевна и сестра Тамара Ивановна. С 1956 года отец Серафим вступил в переписку с сестрой, продолжавшуюся несколько десятилетий – до самой ее кончины.

...Начиная с июня 1957 года отец Серафим становится на многие годы бессменным монастырским ризничим.

В течение девятнадцати лет он исполняет это послушание совсем один, без помощников. И лишь в 1976 году получает, наконец, первого помощника в этом нелегком труде. В одной из бумаг отца Серафима, составленной, вероятно, во второй половине 1980-х годов, сохранились имена некоторых его соработников по ризнице: «с 1976 г. до 1982 г. – помощник отец Пимен; с 1982 г. до 1984 г. – иеродиакон Гурий; с 1984 г – иеросхимонах Сергий; с 1985 г. – иеромонах Филагрий».

Известно также, что помощниками старца позднее были иеромонах Спиридон (ныне – наместник известной Никандровой пустыни) и иеродиакон Никон.

В 1957 году состоялось знакомство отца Серафима с духовной дочерью отца Симеона Серафимой

Александровной Костыговой – матушкой Серафимой, которая и ухаживала за ним в последние годы его жизни – во время тяжелой болезни старца. Эту болезнь отцу Серафиму отец Симеон предрек еще в конце 1950-х годов, а про матушку Серафиму сказал: «Исповедуй ее, она тебе еще пригодится»...

На Рождество Христово 1958 года отца Серафима наградили палицей, а 15 января следующего – 1959 года он получил крест с украшениями.

В1960 году, 18 января отошел ко Господу старец Симеон. Отец Серафим присутствовал рядом с ним в последние часы его жизни, напутствовал перед смертью, облачил в смертные одежды, покрасил гроб, ископал могилу, прочитал на отпевании разрешительную молитву.

Вот что записал в своих бумагах после погребения любимого старца – друга и наставника – отец Серафим:

«Верю – слышит и многое может, и разговариваю с ним, как с живым.

Его святыми молитвами помоги, Господи, дожить в покаянии свои век и мирно переселиться туда, где он» ²⁰

Об этой своей скорбной утрате отец Серафим говорил, естественно, и в письмах, адресованных сестре. Известно, что отец Серафим видел преподобного Симеона и после его смерти – в некоем «тонком» духовном сне – предстоящим в молитве.

После кончины отца Симеона многие бывшие его духовные чада потянулись к отцу Серафиму, ожидая встретить в нем духовного преемника почившего старца.

Однако отец Серафим не считал себя имеющим наставнический дар и потому принял тогда под свое духовное руководство лишь очень немногих.

Вот как он смиренно говорил о такой своей неспособности к духовничеству в письме, обращенном к некоей рабе Божией Анастасии:

«Возлюбленная о Господе скорбящая раба Божия Анастасия!

Получил ваше печальное письмо. Мое послушание – ризничаго, я занят работой с облачениями и другим. Опыта поэтому в обращении с нуждающимися в духовной поддержке – нет. По свойству характера своего я также далек от понимания людей, к тому же и сам недугую постоянно и душой и телом, и сам нуждаюсь в укреплении и утешении. Посылаю вам стихотворение из моей тетради; может быть, оно даст вам опору.

Молись в день радужного счастья,

Пред трудным подвигом молись!

Молись, когда грозит ненастье,

Когда смущаешься – молись!

Молись, когда слабеют силы,

Когда возносишься – молись!

Молись у дорогой могилы!

За жизнь рожденнаго – молись!

Молись в минуту искушенья,

Коль победил себя – молись!

Молись в предсмертное мгновенье,

Чтоб Бог простил тебя – молись!

Архимандрит Серафим»,

Следует заметить, что отец Серафим любил поэзию и нередко присылал своим близким (прежде всего сестре – Тамаре Ивановне), а также некоторым духовным чадам, стихи религиозного содержания.

Вот два стихотворения из числа подобных, присланных старцем Тамаре Ивановне. Одно из них призывает христиан к искреннему и подлинному покаянию, другое – к непрестанному и неизменному следованию всей своей жизнью за Христом и к служению Ему:

«Время мчится вперед, час за часом идет непреложно,

И вернуть, что прошло, никому ни за что невозможно.

Береги каждый час, их немного у нас для скитанья,

И клади на часы, вместо гирь на весы, покаянье.

Приближает всех нас каждый пройденный час

ближе к гробу;

Помня этот удел, накопляй добрых дел понемногу.

И отбрось суету, не стремись ко греху так беспечно,

Но в юдоли земной обновися душой к жизни вечной)».

«Служи Христу, иди за Господом во след

И презирай утех скоротекущих сладость;

Ты будешь там, где Он, а где Господь живет,

Там вечная с Ним обитает радость!»

...Среди бумаг Тамары Ивановны Розенберг также сохранилось и стихотворение, написанное духовными чадами старца и посвященное самому отцу Серафиму. Имя автора этого трогательного, хотя и достаточно наивного произведения нам не известно. В тетрадях Тамары Ивановны мы обнаруживаем следующую, относящуюся к этому стихотворению подпись: «автор – русский народ»:

Стих об отце Серафиме

«Ты храм усердно посещаешь,

Чтоб труд молитвой освятить;

Обетов ты не забываешь,

Чтоб прежде Богу угодить.

За службой всех нас умиляешь,

Отец духовный Серафим,

Когда каноны ты читаешь,

А мы во храме все стоим.

Пустых бесед ты не заводишь,

Уединенью прилежишь;

Ты жизнь в молчании проводишь,

Ты каждым часом дорожишь...»

Россия, 1983 год

В 1960-е годы отец Серафим был по-прежнему все так же строг к себе, решительно боролся за Спасение, преодолевал в себе слабости, несовершенства, даже малейшие мирские привязанности.

Перед нами страница из одной из тетрадей отца Серафима с записью, сделанной в 60-е годы, где отразилась духовная борьба инока со случившимся как-то с ним «искушением»... Обычный, мирской человек даже и не посчитал бы этот случай за таковое, но монахом, стремившимся уйти от суеты мира сего, все, отвлекавшее от молитвы и внутренней духовной сосредоточенности, осознавалось как некое временное духовное отступление от истинного иноческого пути...

Как уже говорилось ранее, отец Серафим еще с гимназических лет знал несколько иностранных языков, однако английский не так хорошо, как немецкий. И вот однажды он решил подучить английский с помощью курса самообразования, систематически передававшегося одной из зарубежных радиостанций.

О том, что он перечувствовал при этом, какие пережил борения души, как вышел из этого «искушения», и дают представление следующие его заметки:

«Тянет – учись. А ты – засыпаешь... Нет Божия благословения, не видно: сплю над словарем, не запоминаю, не перевожу – это лишь «развлечение»... Это было для меня временем «искушения»: не мог слушать – своими руками отдал радио, благодаря Бога за помощь в освобождении от «приемников»... Был пленником, был связан, все это времени требует; нервность... боязнь соблазнить, тяжесть совести, терпение Божиих наказаний; соблазнительная музыка – песни; молитвы нет, угасание веры – гибель. Некогда и самим языком заниматься. А ведь отец Симеон не благословлял даже и время по радио сверять. Раз монах – своей воли нет...»

А в следующих строках отец Серафим записал и советы содругов-иноков, которым каялся в своем временном увлечении радиокурсами языка:

«Отец Афиноген: «Бороться надо против пристрастий” ²¹. Отец Нафанаил: «Учиться следует не английскому, а ангельскому языку” ²². Отец Пимен: «Лучше молитве учиться"».

Далее мы читаем и о том, каким стало духовное состояние отца Серафима после его победы над этим временным пристрастием:

«Нынешние преимущества: мир совести, изобилие времени на переписку, на рукоделие, свобода, безбоязненность».

После кончины своего старца – преподобного Симеона – отец Серафим поступил под духовное руководство к схиархимандриту Пимену (Гавриленко) (1883–1976) – бывшему пустынножителю Кавказских гор и соборному настоятелю в городе Сухуми, ставшему в те годы – по смерти иеросхимонаха Симеона – братским духовником обители ²³. О характере их взаимоотношений мы, к сожалению, ничего не знаем – кроме того, что они были предельно уважительными и постоянными. Известно также, что в последние дни жизни схиархимандрита Пимена, во время его тяжелой болезни, именно архимандрит Серафим причащал его ежедневно Святых Христовых Таин. Об этом свидетельствует сам отец Серафим в одном из писем к сестре: «...Сосед мой, старец схиархимандрит Пимен совсем ослеп, тяжело болен и готовится к переходу в иной – лучший – мир. Я, как сосед его, причащаю его каждую ночь Святыми Дарами. Старцы уходят, на их место приходит молодежь».

...В 1961 году отца Серафима постигает еще одна скорбь – 28 октября в Швейцарии, в Берне, умирает его мать София Васильевна. Отныне на земле у него остается всего один родной человек – сестра Тамара Ивановна. Но и она никак не может приехать к нему, навестить брата – по обстоятельствам того времени, а позднее – уже и по своему слабому здоровью. Они обменивались лишь письмами...

На праздник Воскресения Христова 22 апреля 1968 года отец Серафим – в знак признания его больших трудов для Печерской обители – возводится в сан архимандрита.

В этом же 1968 году перед отцом Серафимом встал нелегкий выбор: лечь ли ему на операцию – или нет.

Речь, возможно, шла о грыже, от которой он страдал уже немало лет.

В конце концов отец Серафим принял решение отказаться от операции. По этому поводу он записал в своем дневнике:

«Операция? Не буду оперироваться. 59 лет пожил, слава Богу, довольно; не хочу среди иноверцев умереть, если Господу Богу угодно, чтоб помер»...

Дальнейшие сведения об отце Серафиме достаточно немногочисленны.

Так, известно, что в мае 1973 года, в годовщину пятисотлетия обители, в тот период, когда наместником монастыря был приснопамятный архимандрит Алипий (Воронов) ²⁴, отец Серафим принял участие в событии возвращения властями ФРГ утраченных некогда обителью – в годы войны – и наконец вновь обретенных сокровищ монастырской ризницы.

Это драгоценное достояние Псково-Печерского монастыря было передано обители консулом ФРГ в Ленинграде. Именно отец Серафим, исполнявший послушание ризничего монастыря, и занимался сверкой списков сокровищ ризницы с доставленными предметами, и именно он помещал священные сосуды и другие ценности на их исконные места.

О факте возвращения обители сокровищ монастырской ризницы отец Серафим с радостью говорит в одном из писем своей сестре – Тамаре Ивановне:

«Еще у нас событие – это возвращение из Германии нашей ризницы, после тридцатилетнего отсутствия.

Это собрание старинных и новейших предметов церковной утвари (Чаши, Дискосы, кресты, митры, облачения, посохи), конечно – поломанные, поблекшие, потемневшие, истлевшие. Самый ценный предмет – это плащаница XVI века, дар царицы Анастасии Романовны, будто даже ее ручная работа (шелк превратился, конечно, в лохмотья; от света или от времени краски выгорели).

Еще – личные вещи царя Ивана Грозного – военная труба, пороховница (небольшая фляга на цепочке), крохотные нож с вилкой»,

27 марта 1973 года архимандрита Серафима наградили церковным орденом Князя Владимира 3-й степени, а 25 апреля 1982 года – орденом Князя Владимира 2-й степени. Впоследствии он был также награжден орденом Преподобного Сергия Радонежского.

...Известно, что отец Серафим глубоко уважал тогдашнего наместника Псково-Печерской обители архимандрита Алипия. В частности, в письмах к сестре он говорил о нем так:

«...Наш Наместник, будучи художником, много вложил вкуса в оформление внутренности храмов, заботится много о благолепии церквей, икон, наружного вида обители. Кругом цветы; деревянные заборы заменяются железными; появляются цементные лестницы в разных направлениях; в храмах он любит только светлые тона, чтоб было светлее...»

Старец Серафим также выказывал Тамаре Ивановне свою обеспокоенность тяжелой болезнью отца Алипия:

« Наместник болен сердцем, мало служит, не спит, глотает таблетки».

Наконец, мы видим из писем отца Серафима к сестре, как глубоко опечалила его кончина приснопамятного архимандрита Алипия и сколь высокое мнение о почившем наместнике имел старец:

«У нас сейчас траур – отошел в Небесные Селения наш мудрый, и твердый, и глубоко верующий отец Наместник – архимандрит Алипий. Долго болел сердцем, не служил, но был на ногах и управлял Обителью. Отпевали два Архиерея. Похоронен в пещерах, где алтарь, на Горнем месте. Там сейчас много живых цветов. Ежедневно служим литии»...

«...В течение почти всех сорока дней служили мы краткие литии по новопреставленном отце Алипии. Он чтил особенно Богоматерь, писал Ее образа, провинившихся стращал наказанием от Нее, называл Ее Хозяйкой Обители, и Она утешила его в тяжелых предсмертных страданиях Своим явлением, как передают свидетели...»

«...В Успенском посту было пострижено в монашество четыре человека из нашего братства. Одному из них, отцу иеродиакону, дали имя почившего отца Наместника Алипия – в незабвенную его память».

Насколько духовно напряженную, но притом совершенно сокрытую от посторонних глаз, молитвенную жизнь вел в те годы отец Серафим свидетельствует, например, то, что он (как стало известно его келейнице – матушке Серафиме) в течение тридцати лет занимался заучиванием наизусть Псалтири, которую целиком и прочитывал за день. Наконец, дело было завершено – на склоне лет отец Серафим знал всю Псалтирь на память. Вот что рассказывает об этом сама матушка Серафима:

«У отца Серафима была замечательная память. Он на память знал всю Псалтирь. Отец Серафим выучил наизусть Псалтирь в течение тридцати лет, и за сутки ее всегда прочитывал. У отца Серафима была небольшая карманная Псалтирь, и в ней было его рукой написано: «31 октября – память преподобных Спиридона и Никодима просфорников. Изучил на память всю Псалтирь и, трудясь усердно ради Спасения своей души, беспрестанно пел псалмы – за сутки всю Псалтирь. Тридцать лет трудился»...»

Сам отец Серафим в одном из писем Тамаре Ивановне Розенберг признавался: «Мой любимый псалом – 42-й (по русской Псалтири) ²⁵»...

В те годы отец Серафим был окружен величайшим уважением со стороны братии, хотя сам был все так же, как и прежде, смиренен, кроток, прост, «неприметен» – не ставил себя ни во что. Вот что вспоминает о нем бывший наместник Псково-Печерской обители, архиепископ Благовещенский и Тындинский Гавриил:

«Господь дал отцу Серафиму и дар прозорливости, и дар пророчества. Многие к нему приходили за советом и благословением, и некоторых он наставлял. Но самым главным было то, что он был очень сильным молитвенником. Такой он был молитвенник, что мы все в монастыре ему удивлялись – и другие старцы, и отец Иоанн (Крестьянкин). Все отдавали предпочтение его молитвам. Быть может, именно его молитвами монастырь и держался в прежние трудные годы. В 1930-е годы монастырю было жить очень трудно, а обитель не только жила, но и украшалась, и умножалась монашествующими. Как отец Серафим вел свою внутреннюю иноческую жизнь, как с Господом общался – никто этой тайны не знает, но внешняя его монашеская жизнь была, конечно, образцом для всех. И для нас, молодых, и для духовников, и особенно для паломников. Он не то что с ними беседовал (отец Серафим был молчалив), а вот просто идет он по монастырю – и по его движениям, по его взгляду, его труду, по всему, что он делает – по всему было видно, что это уже не земной человек. Весь его вид излучал послушание, излучал молитву, терпение. Он мало говорил, а если с кем и заговорит, то это считалось за что-то сверхъестественное, и человек, с которым он вступал в беседу, расцветал.

В то время, когда я был наместником обители, иногда бывало так, что какой-нибудь священник или монах или послушник попадал в сложное, порой безвыходное, духовное положение. И тогда я говорил ему: «Иди к отцу Серафиму, как он скажет, так и будет!» Бывали случаи, что отец Серафим таких, присланных к нему за советом и благословением, людей вообще не принимал – просто не выходил к ним и все! И после этого мы обычно замечали, что такой человек вскоре сам уходил из обители; видно, уж отец Серафим знал об этом заранее или предчувствовал. А другого – примет, поговорит с ним, и все в его судьбе как-то образуется» ²⁶

И отец Серафим также с большим почтением и с симпатией отзывался в письмах к сестре о наместнике обители, архимандрите Гаврииле. Важно подчеркнуть, что старец Серафим прямо и определенно предрек в одном из этих писем епископское служение Владыки Гавриила. А ведь было это приблизительно за десять лет (!) до хиротонии тогдашнего наместника Псково-Печерской обители в епископский сан:

«Новый Наместник, отец Гавриил, до нас настоятельствовал в Псковском кафедральном соборе.

Новый отец Наместник молод и здоров, любит часто служить. Он – малоросс. Ежедневно возглавляет акафисты, бывает нередко на братском молебне и благословляет всех богомольцев, также и за трапезой. Как малоросс, любит чеснок, лук и перец и обладает зычным голосом. Строг и взыскателен к нашим молодым инокам (это у нас самый недисциплинированный элемент) и добр и снисходителен к труженикам-старикам.

Помяни его молитвенно – архимандрит Гавриил (38 лет). Муж ученый, будущий архиерей ²⁷, любитель торжественности и нарядности...

Новый молодой Наместник обращает большое внимание на порядок и красоту на территории обители и в храмах. Всю зиму он воюет со снегом, с помощью братии и богомольцев. Служака он также первоклассный, пожалуй, и глухой услышит его возгласы или чтение. С его вступлением в должность значительно увеличилось число молодой братии, особенно малороссов…

...Отец Наместник обладает прекрасным голосом, читает нараспев и любит неспешную службу, и потому богослужения наши бывают, как утренние, так и вечерние – 4–5 часов. Братия имеет возможность присаживаться. А вот подивишься нашим богомольцам, выстаивающим столь продолжительные службы на каменном полу – это современные столпники...

Наша молодая администрация все обновляет и украшает... Омоложен и состав братии...

За два года наместничества отца Гавриила прибавилось много молодежи. Мы стареем да уходим «домой» потихоньку. Вот нам и смену Бог шлет. Правда, многие из братии служат на приходах, заменяя умерших иереев, и несколько (10 человек) уехали на Афон подвизаться в нашем Свято-Пантелеимоновом монастыре, и ожидается еще отправка туда же желающих из братии»...

С большим почтением говорит отец Серафим в письмах к сестре и о Священноархимандрите Псково-Печерской обители той поры – митрополите Иоанне (Разумове) ²⁸:

«Приезжал на Праздник наш маститый Настоятель – митрополит Иоанн...»

«Поздняя обедня служилась в Сретенском храме – архиерейским служением. Наш Настоятель, митрополит Иоанн, приехал из Пскова на второй день [празднования Рождества]. Всегда справляется о моем здоровье. Когда я пожаловался на головные боли, то он признался, что и сам страдает тем же. Приезжал и по Крещении с каким-то заграничным гостем и, когда я подходил со всеми под благословение, сказал, что я, несмотря на свои годы, еще выгляжу бодро».

В письмах, адресованных Тамаре Ивановне Розенберг, мы находим и свидетельства старца Серафима о разных сторонах внутренней – монашеской, труднической, богослужебной жизни обители. С любовью и благоговейным чувством говорит старец о монастыре, о его праздниках и буднях, о непрестанном иноческом подвиге братии.

Вот как рисует некоторые черты монастырской жизни 1960–70-х годов в письмах к сестре отец Серафим:

« Обитель наша красуется и славится, привлекая кроме богомольцев также и множество туристов. С утра до вечера кишит ими монастырский двор (площадь). Богомольцев привлекают святыни обители, а экскурсантов – древние крепостные стены и пещеры с керамидами...»

«По разным углам обители частенько располагаются художники и художницы. Один сейчас загородил наполовину своим большим картоном вход в наш коридор – рисует колокольню с ризницей и Успенским собором...»

« Начальство монастырское – хорошие хозяева и люди твердой воли...»

«Жизнь в обители течет по расписанию – с утра до вечера, изо дня в день, из года в год, Милостью Божией и во славу Божию...»

«В 5 часов подъем, в 6 часов – так называемый братский молебен перед ракою с мощами преподобномученика Корнилия, после чего прикладывание к иконам. При прикладывании к образу Успения священнослужитель зажигает свечку от неугасимой лампады и ставит в фонарь, который держит келарь; а тот – в свою очередь – передает его повару для возжжения огня на кухне под плитой.

Затем полунощница до 7 часов. В 7 часов обедня – до 9–10 часов. Затем частные молебны и панихиды до 12 часов. Утренний [свободный] час» обед в 1 час. Вечернее богослужение с 6 до 10–11 часов».

«...Постовые богослужения идут 6–12 часов. Пища в монастыре в пост в основном – картофель, щи, хлеб. Каши редки, почему представляют собой лакомое блюдо...»

«При двух обеднях (ранней – в 7 часов и поздней – в 10 часов) за каждой бывает 150–200 человек причастников (паломники)».

«Бывают и иностранные гости» чаще – православные, которые тоже говеют у нас (со всех пяти континентов). Владыка Митрополит, приезжая к нам на праздничные богослужения, совершает хиротонии как монашествующих, так и, чаще, мирян».

«...Служатся акафисты: в понедельник – Архангелу Михаилу, во вторник – преподобномученику Корнилию, преподобным Марку, Ионе и преподобной Вассе – Печерским, в среду поочередно – в одну среду перед чудотворным образом Умиления, в другую – Божией Матери Одигитрия, в четверг – святителю Николаю (причем акафисты Одигитрии и святителю Николаю поет весь народ), в пятницу – Страстям Господним, в воскресенье –- Успению.

Нас два архимандрита, я и отец Иоанн, которые поочередно возглавляем акафисты седмичные или акафисты дневным великим святым...»

«...В день именин каждого из братии отец Благочинный подносит большую просфору на тарелке, приветствует от имени отца наместника именинника, благодарит за самоотверженный труд по несению послушания; они [послушания] следующие: наместник, эконом, подэконом, келарь, трапезарь, ризничий, казначей, бухгалтер, кладовщик, духовник, регент, конюх, скотник, ларечник, сторожа, истопники, певчие, врач, фельдшер, электрики, столяры, плотники, слесари, кровельщики, маляры, иконописец, просфорники, пекари, печник, каменщики, сапожник, кузнец, пономари и другие; они же являются и иереями и диаконами...

Иногда сам Наместник поздравляет именинника с благожеланиями и преподносит как знак братской любви к нему большую просфору и небольшой подарок (иконку, крест нарядный,..). Братия поют: « Спаси Христе Боже» (трижды)...»

«...1978 год.

Из монахов тридцатых годов осталось всего двое: я да бывший до меня пономарем в Успенском соборе иеродиакон Питирим. Мне без малого 70, а ему – 80 годков...»

«У нас есть один старец, отец Афиноген, бывший духовник обители – которому уже 97 лет. Маленький, сухенький, по ремеслу – портной. На днях был день его Ангела – так он даже возглавлял богослужение; правда, ему помогали двое сослуживших ему архимандритов».

«...Новый набор иноков делится на две категории: одни – старики – пенсионеры, всё специалисты – труженики, главная рабочая сила обители; другие – молодежь, с высшим и средним образованием, почти все уже священнослужители; около десятка обучаются заочно в Московской семинарии и несут одновременно какое-нибудь послушание».

«...С утра до вечера трудится братия: копают, унавоживают, метут, скоблят, красят, пилят, колют, пекут хлеб, стряпают; кто на грузовике, кто на телеге; старцы читают круглосуточно Псалтирь за здравие и за упокой. Приходит очередь – маляр помоется, переоденется и идет в храм – служить, и так далее. Наместник – хозяин, находится сразу всюду, всем руководит. Монастырь – Божий улей. Труды всех здесь – для Бога, для ближнего. Связь – любовь взаимная. Монастырь – университет любви. Конечно – в идеале...»

«С утра до вечера трудятся братия и помогающие им богомольцы – паломники: по уборке храмов, по ремонтам внутренним и внешним, на дровах, на клумбах, в саду, на реставрации древних крепостных стен... Ежегодно по нескольку старцев отправляются «домой». На их место Господь присылает благочестиво настроенных молодых людей».

«На дворе шум, шумят богомольцы, шумят туристы, шумят работающие по ремонтам братия и семинаристы, также немало помогают нам бабуси – паломницы. Они и на дровах, они же замешивают цемент с песком, они и прибирают картофель в погребе, они же пропалывают цветочные клумбы, они же убирают храмы. Любят они нас, своих «отцов»; получая здесь себе духовную пищу; взамен обслуживают нас – старцев.

Верующие по-прежнему уважают служителей Божиих и снабжают нас всем необходимым...»

«...Через две недели начинается Успенов пост...

Накануне праздника будет много работы нашим паломницам с их детьми – принимать приносимые к празднику цветы, сортировать их, готовить букеты в вазы, плести венки, наготовить несколько корзин цветов и травы для посыпки дороги от Успенского храма до Михайловского, по которой понесется на носилках образ «Успения»...»

«...К Новому году около храмов было понаделано несколько десятков сугробов и в них воткнуты елочки...»

«... У нас все «слава Богу», то есть трудимся и молимся. Паломники ежедневно наполняют храмы, говеют, помогают братии в трудах. Сейчас зима дает им работу по очистке монастырской территории от снега...»

В письмах к Тамаре Ивановне, относящихся к 1970-м годам, отец Серафим говорит и о своем собственном положении в обители. При этом он явным образом выражает здесь чувство глубокой благодарности к монастырскому начальству и к братии обители – за их любовь и внимание к нему;

«Начальство оказывает мне большое снисхождение. Сослужу лишь по воскресным и праздничным дням. От седмичных служений, Литургий, молебнов и панихид, по моей просьбе, – освобожден. По ризнице имею молодого помощника. Слава Богу за все!»

«Каждое воскресенье сослужу отцу наместнику или иногда служу самостоятельно».

И в то же время отец Серафим, несмотря на слабое здоровье, продолжает свои нелегкие труды, исполняя послушание ризничего. В одном из писем к Тамаре Ивановне он говорит об этой стороне собственной жизни в обители так:

«Особенно много работы дает мне 1-я неделя по Христовом Воскресении – ежедневно все облачения священнослужителей и все пелены и занавески в храме иного цвета: белые, красные, голубые, желтые, зеленые, синие, розовые...»

Тамара Ивановна Розенберг любовно записала в своих тетрадях и некоторые свидетельства тех лет об отце Серафиме паломников, посещавших в 1960-е и 70-е годы Псково-Печерский монастырь. Среди них – Г.А. Гейвин, бывший псковский экскурсовод, не раз привозивший в обитель группы туристов, а затем – в начале 1970-х годов обвиненный советской властью в религиозной пропаганде, потерявший работу и выехавший за границу – в Париж. Вот что он говорит об отце Серафиме в письме к Тамаре Ивановне:

«1979 год. Париж.

Отца Серафима любят в Печорах и Пскове.

Я знаю из рассказов верующих людей, что он был арестован, когда Красная Армия пришла в Печоры в 1944 году. Еще несколько монахов «взяли»; им пришили «антисоветскую деятельность», а ему – «отдал немцам ризницу»...

А тут приехали немцы [то есть в 1973 году. – Авт.] и, что смогли, вернули. Какой это был день для отца Серафима! ²⁹

Он мало говорит, всегда в работе, умеет красиво звонить в колокола звонницы.

У него очень интересное лицо человека большой духовной жизни.

...Мне не пришлось говорить с отцом Серафимом, но я всегда чувствовал, как веет от него силой животворящей...

...Лично я не был знаком с отцом Серафимом, но слышать о нем приходилось, видеть – еще чаще. Он проходил мимо с мешком на плече или так, – все замирали. От него веяла сила, это чувствовали. Его уважали, и монахи произносили: «Отец Серафим» – как о мудром старце. Они его любили.

Я вспомнил такой эпизод. Как-то вел туристов по монастырю. Они жадно смотрят на монахов. Навстречу идет отец Серафим, люди все обернулись к нему и загородили дорогу. Он остановился, улыбнулся: «Ну, пройти-то мне можно?» Они почтительно расступились и смотрели вслед – я знаю, что с хорошим чувством. Сколько раз я видел, как верующие стояли вокруг отца Серафима, о чем-то говорили.

Архимандрит Алипий его очень ценил, это я слышал от разных людей»...

Находим мы в тетрадях Тамары Ивановны и свидетельства других ее знакомых, видевших в те годы отца Серафима.

Вот что пишет о старце в начале 1970-х годов бывшая ученица Тамары Ивановны по сельской изборской школе Александра Воронкова: «У вашего брата в обители в августе, как всегда, справляется большой праздник. Тысячи и тысячи людей. Он теперь уже не молод, и они [служащие и трудящиеся монахи. – Авт.] устают в эти дни.

С братом вашим говорить – это большое удовольствие. От него, от его разговора, остается сильное, незабываемое впечатление. Вашу заботу о нем он воспринимает с какой-то тихой улыбкой. Говорит, что всегда молится о вас.

В монастыре масса цветов, порядок. Мне особенно нравится звон колоколов. Это – искусство.

Окошко у брата выходит на площадь перед собором.

Нынче он выглядит хуже, хотя – всегда красивым, величественным. Его жизнь – это подвиг во имя всего лучшего на земле.

У него есть все необходимое. Желаний он никогда не имеет. Он всегда всем доволен.

Слышала, что их Обитель помогает даже другим монастырям. Едут люди к ним за много тысяч километров...

Отец Серафим пользуется большим авторитетом среди всех, кто служит с ним, а также среди верующих» ³⁰

Другая знакомая Тамары Ивановны – Зоя Жемчужина пишет об отце Серафиме так:

«...Одно знаю я о вашем брате, что его уважают за его стойкость и непреклонность...»

А вот что свидетельствовала Тамаре Ивановне об отце Серафиме некая печерянка Зина, знавшая старца еще даже до его поступления в Псково-Печерскую обитель:

«1979 год. Вспоминаю то время, когда ваш братец Атя жил у нас под горой – рядом с обителью [до поступления в нее]. Вижу его очень часто. Бывает так, что он издали меня приветствует, и тогда радости моей нет конца. Часто служит: он – старший архимандрит. Вид благообразный – седой, черные брови, – одним словом, он наша радость, гордость».

И наконец приведем фрагмент письма к Тамаре Ивановне одного из русских иноков-афонитов, лично знавшего отца Серафима. Афонский монах цитирует евангельские слова о необходимости жертвенной самоотдачи христианина Христу, поистине осуществленной отцом Серафимом в его подвижнической монашеской жизни:

«...Всяк, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит: мнози же будут перви последний, и последни первии (Мф 19,29–30).

Вот поэтому ваш брат и всех старше в монастыре».

Жизнь старец вел всегда очень скромную, обстановку его кельи можно было бы назвать попросту бедной – самая простая мебель, немного книг. Среди чтимых им икон там находились икона Пресвятой Троицы и икона Божией Матери Умиление – такая же, какая была у преподобного Серафима Саровского.

Сама его келья – вырытая в склоне горы и потому вечно сырая – требовала непрестанной просушки и обогрева.

Вот как свидетельствует он об этой стороне своей жизни в письмах 1970-х годов к сестре отец Серафим:

«...Весной отец эконом прислал три машины сырых березовых дров, которые мы раскололи и выложили на стене в виде полукруга. Сейчас уже подсохли, я их покрыл старой жестью с крыши и наложил кирпичей – чтобы ветром не скинуло жесть. Почти каждый день распиливаю поленья пополам, так как печки у нас с отцом Пименом маленькие, да и летом надо экономить.

Я топлю через день. Кельи наши – каменные пещеры – и потому требуют и летом топки для просушки...»

«...Действительно, зима у нас суровая, даже в нашем крае, недалеком от моря, доходит до –45°. При наступлении зимы боялся – как-то вынесу холода? Сейчас же уже привык, одежды теплой достаточно, в келье тепло. Приходится топить утром малую печурку, а вечером – большую кафельную, одной стороной выходящую к соседу. Поленья перепиливаю пополам на короткие...»

«1977 год... Сильные морозы (до –20°) чередуются с оттепелью. Приходится протапливать и мою угловую круглую печурку. Дрова, слава Богу, есть, да еще и березовые, да еще и сухие. И одежды достаточно, и обуви. Вода кончилась, пойду сейчас с двумя ведрами к нашему Святому Кладезю, накачаю и принесу водицы. Затем напилю дровец (маленькая печурка отапливается коротенькими полешечками), нащиплю бересты для растопки, схожу за кипятком и за картофелем на кухню, подкреплюсь, прочту пару листов чего-нибудь душеполезного – душа тоже требует постоянной пищи, и на свое послушание отправлюсь».

Отец Серафим был всегда строг к подчиненным ему помощникам, требовал от них соблюдения строгой дисциплины. Вообще, в дисциплине он видел залог благополучия монастыря. По свидетельству наместника Псково-Печерской обители архимандрита Тихона (Секретарева), на вопрос одного монаха, что самое необходимое для мирной жизни братии в монастыре, отец Серафим ответил: «Слушаться начальство"» ³¹

Но в то же время он был очень внимателен и доброжелателен к подчиненным ему монастырским «церковницам» – женщинам, занимавшимся уборкой храмов, другим монастырским трудом. В день их Ангела отец Серафим обязательно поздравлял именинниц, дарил им гостинцы, сладости.»

Яркой чертой характера отца Серафима, открывающейся нам в его духовных дневниках и, особенно, – в письмах к сестре, является никогда не покидавшая старца любовь к окружающей живой природе – к растениям и к животным. Вероятно, этому он также отчасти научился и у преподобного Симеона, не раз свидетельствовавшего в беседах с отцом Серафимом о великолепии и гармонии Божиего мира. Старец Серафим очень любил цветы – за их красоту и аромат. Больше всего умилял его запах жасмина:

«Жасмин цветет, – сделал два малых букетика к иконам Спасителя и Богоматери, несколько деньков утешался ароматом их...»

«... Сирень отцвела, сейчас очередь жасмина (букетик стоит у меня на столе). И розы. Садовод наш с помощницами, из паломниц, заботится о клумбах с цветами – по всем уголкам монастырской территории. Есть и розы, и гладиолусы, и другие».

«Только что отцвел жасмин, мой любимый цветок, – конечно же, за его живительный аромат...»

Летом старец любил слушать птичье пение, зимой подкармливал крупой голубей, воробьев и синиц:

«1974 год. Когда был у нас покос за [речкой] Пимжей и приходилось там косить и сушить сено, то из лесу за рекой доносилось воркование лесных голубей – только без заключительного «кук»...»

«...В эту зиму подкармливаю птичек; чаще прилетают горлицы. Крупу покупаю – уже идет второй пуд (просо)».

...И в 1980-х годах отец Серафим по-прежнему исполнял свое послушание ризничего, нося по многочисленным монастырским лестницам, по крутым подъемам иконы и облачения. И в это время он жил по раз и навсегда заведенному распорядку: рано вставать, рано ложиться, исправно посещать храмовое богослужение, много и прикровенно молиться. Отец Серафим неизменно оставался все так же вежлив с окружающими и немногословен, все так же строг к себе. Каждый год осенью сметал он с крыши своей кельи и с крыши Успенского собора – по послушанию, некогда возложенному на него еще преподобным старцем Симеоном – опавшие листья, что, естественно, с каждым годом становилось для него все трудней и трудней.

Последние пять лет своей жизни отец Серафим провел в тяжелой болезни. У него случился перелом большой берцовой кости. Кроме того, все сильнее и сильнее его мучила огромная грыжа. И еще у старца постепенно начали отказывать почки.

В эти годы рядом со старцем постоянно находилась матушка Серафима (в прошлом – медицинская сестра), которая на время его болезни была вынуждена практически переселиться в его келью – так нуждался он в постоянном квалифицированном медицинском уходе.

Забота матушки Серафимы о старце была действительно очень хорошей. Врачи прямо говорили об этом отцу Серафиму: «Вы живете за счет хорошего ухода».

Старцу также помогал архимандрит Зинон (Теодор) – известный ныне иконописец, бывший в те годы насельником Псково-Печерского монастыря и порой выводивший отца Серафима на краткую и тихую прогулку перед его кельей.

Вот что вспоминает об этом времени матушка Серафима:

«Когда отец Серафим тяжело заболел, в последние пять лет его жизни, я и одевала его, и обувала, и убирала в келье, и еду готовила ему, и кормила. Здесь очень пригодилась прошлая врачебная практика. Все стерилизовала, содержала в чистоте.

Он всегда великий постник был – все ел по чайной ложечке – и до болезни и во время болезни.

Когда отец Серафим лежал и болел, он все молился, лежал с книжечкой. Он ведь каждый день причащался, и я вместе с ним тоже. Причащал его отец Зинон. Отец Серафим и за себя, и за меня молился – правило читал – мне-то некогда было правило читать. И зрение у него хорошее было, замечательное, читал без очков.

...Отец Серафим молчаливый был, мало говорил.

Но вот однажды я посуду мою вечером, а он вдруг и говорит: «Как начнут умирать один за другим». И повторил: «Как начнут умирать один за другим»... И правда, после его смерти как пошли умирать батюшки наши: отец Александр, отец Досифей, отец Феофан, отец Нафанаил...

Я все переживала: как отец Серафим умрет? – беспокоилась, боялась. Но умер он очень спокойно. На третий день Рождества я стала читать вечерние молитвы – про себя – и канон Архангелу, а отец Серафим мне вдруг и говорит: «Помогай». А у него была над кроватью «балканская рама» (такие делают для больных, чтобы они могли за нее держаться и приподниматься с постели), но ему уже было до нее самому не достать; у него и почки к тому времени совсем отказали. И вот я до последнего его вздоха держала ему ручки, чтобы он мог за раму держаться. Посмотрела я в это время на фотографию отца Симеона и говорю: «Батюшка, отец Симеон, помолись – батюшке Серафиму тяжело». А батюшка Симеон мне – как живой – вдруг говорит: «Да и тебя-то жалко». Я говорю: «Батюшка, мне-то не тяжело, а вот ему, отцу Серафиму, тяжело». А батюшка Серафим три раза коротко вздохнул, да и дышать перестал. Вот такая смерть была у него. И не закрыл глаза – так и умер с открытыми глазами. Умер он в 11 часов вечера.

Когда я за ним ухаживала, я все время чувствовала себя не на земле, а на небе...»

Архимандрит Серафим скончался 9 января 1994 года, в светлые дни праздника Рождества Христова.

После торжественного отпевания он был погребен в монастырских пещерах рядом со своим учителем – старцем Симеоном. Ныне, после прославления в лике святых преподобного Симеона и перенесения его мощей в Сретенский храм, гроб архимандрита Серафима находится рядом с гробом преставившегося в 2006 году приснопамятного архимандрита Иоанна (Крестьянкина), который и упокоился на прежнем месте погребения святого старца Симеона...

За долгие годы иноческого жития в Псково-Печерской обители архимандрит Серафим подлинно подтвердил свое высокое, но и ко многому обязывающее звание – монах.

Слово «монах» имеет основание в греческом понятии «монос» – один, одинокий. Впрочем, монах никогда не бывает безысходно, безрадостно одинок – даже оставаясь в одиночестве физическом: в пустыне, в лесах – порой долгие годы не видя человеческого лица – он всегда пребывает с Богом. Одиночество же его проявляется по отношению к миру, к человеческим и земным привязанностям, к «житейскому», «бытовому» общению с людьми.

Истинно монашеское одиночество старца Серафима – в его единении с Богом – и порождаемая этим обособленность от окружающих, ставшая особенно заметной после кончины его великого наставника – преподобного Симеона, соделали архимандрита Серафима поистине сокровенным «сердечным» пустынножителем. Притом он, конечно же, никогда не избегал монастырских послушаний, оказывал абсолютное послушание наместникам обители, своему начальству, горячо любил родной Печерский монастырь. И все же, в глубине сердца своего он жил в духовной пустыне, отшельническим житием, подобным существованию древних аскетов, пребывавших в святых пустынях христианского Востока – египетских, палестинских, а также подвигу древнерусских святых, уходивших в лесную глушь нашей отечественной «Северной Фиваиды».

Окружающие постоянно видели его рядом с собой, но, кажется, на самом деле – почти что не видели. Тайная сердечная жизнь старца, его пребывание в Боге, молитвенное предстояние Творцу – все это оставалось тайной «за семью печатями», прятавшейся от находившихся рядом с ним братий и монастырских паломников – за его подчеркнуто вежливым, но порой довольно сухим и даже строгим обращением, за его малой общительностью, краткими и односложными ответами на духовные вопросы.

Лишь иногда, изредка эта завеса тайны чуть приоткрывалась перед глазами свидетелей земного жития старца, обнажая его подлинный, глубинный мир непрестанного молитвенного предстояния пред Богом, являя те замечательные духовные дары, которыми Господь наградил отца Серафима: дар рассудительности, дар смирения, дар прозорливости.

Подобных свидетелей за всю жизнь старца было не так уж и много. Даже те, кто находился довольно долгое время рядом с ним (например, будучи его помощниками в послушании ризничего), могли так и не сподобиться приметить в старце эти надежно сокрытые в его душе отблески благодатного небесного света. «Хороший монах», «строгий старец», «всеми уважаемый архимандрит» – так отзываются об отце Серафиме многие из тех, кто его достаточно хорошо помнил и знал. Конечно же, подобные характеристики и свидетельства весьма важны для нас, ибо они неизменно подтверждают то глубокое чувство почтения, что неизменно испытывала по отношению к отцу Серафиму псково-печерская братия. Однако иногда среди подобных «обыденно-уважительных» отзывов можно встретить и такие, что подтверждают особую благодатную глубину духовного подвига старца, совершавшегося им на его иноческом пути.

На страницах этой книги мы предлагаем вниманию наших читателей различные, порой достаточно краткие, воспоминания об архимандрите Серафиме. Среди них можно найти и просто свидетельства о неординарности личности печерского старца, и фиксацию примеров прозорливости этого замечательного подвижника благочестия. Следует сразу же отметить: мы не найдем здесь свидетельств о чудесах исцелений от болезней или изгнания бесов из одержимых ими страдальцев. Вероятно, глубокое смирение отца Серафима, осознание им своего предельного недостоинства в очах Божиих – никогда бы не позволили ему даже дерзнуть помыслить совершить нечто подобное. Но вот о случаях прозорливости старца мы из воспоминаний его современников узнаем неоднократно,

Из воспоминаний о старце отдельного упоминания заслуживают те сведения, что были получены нами от матушки Серафимы (Серафимы Александровны Костыговой). Она была (еще по благословению преподобного Симеона) многолетней келейницей старца Серафима и ухаживала за ним во время тяжелой болезни в последние годы его жизни. Именно эта матушка и оказалась свидетельницей блаженной кончины архимандрита Серафима. В ее воспоминаниях мы также находим и несколько очень ярких дополнительных штрихов к характеристике личности преподобного Симеона Псково-Печерского.

Небольшие фрагменты некоторых из этих воспоминаний уже кратко цитировались нами в предыдущей главе книги. Теперь мы приводим эти воспоминания полностью.

Завершить же эту главу, содержащую свидетельства современников об архимандрите Серафиме, авторы книги сочли возможным письмом, присланным ему в январе 1968 года (еще в его бытность в сане игумена) русскими монахами Свято-Пантелеимонова монастыря со Святой Горы Афон. Среди этих иноков – прибывшие на Афон в июне 1966 года иеромонахи Ипполит (Халин 1928–2002) ³², Евстафий (Маркелов) ³³ и Досифей (Сороченков) (1928–1998) ³⁴. В письме отражено то чувство глубочайшего почтения, самого искреннего уважения, что испытывали насельники дивной Афонской Горы к старцу Серафиму.

Письмо русских монахов также содержит трогательное, пусть и немного наивное стихотворение, собственноручно выписанное ими из сборника «Пучок цветов с Афона». Стихотворение это посвящено памяти преподобного Серафима Саровского – святого небесного заступника архимандрита Серафима, которому оно и было прислано в виде духовного дара русских афонцев, прежних его содругов по их спасительному житию в Печерской обители...

Отец Серафим был для меня самым загадочным человеком в Псково-Печерском монастыре, где я жил тогда – в середине восьмидесятых годов – послушником.

Отец Серафим мало общался с людьми. Бывало, стоит на службе весь углубленный в молитву, низко склонив голову, изредка, по-особому легко и благоговейно совершая крестное знамение. И по монастырю отец Серафим проходил всегда такой же сосредоточенный. Нам, послушникам, преступлением казалось отвлечь его. Правда, иногда он сам коротко обращался к нам. Например, возвращаясь в келью с Литургии, всегда давал просфору дежурному на монастырской площади.

Вообще, несмотря на свою замкнутость и суровость, он был необычайно добрым, любящим человеком. И его все бесконечно почитали и любили. Хотя и относились со страхом, точнее с трепетом, как к человеку, живущему на земле с Богом, как к живому святому Помню свое наблюдение тех лет: я некоторое время был иподьяконом у отца наместника ³⁵ и заметил, что когда отец Серафим входил в алтарь, наместник поспешно поднимался со своего места навстречу ему и приветствовал его с особым почтением. Больше он так не относился ни к кому.

Отец Серафим редко говорил какие-то особые поучения. В прихожей его пещерной кельи висели листы с высказываниями из святителя Тихона Задонского, и те, кто приходил к нему, часто довольствовались этими цитатами или советом отца Серафима: побольше читайте святителя Тихона.

Как-то, году в 84-м мне довелось побывать в Дивеево (тогда это было не так просто, как сейчас). Старые дивеевские монахини подарили мне частицу камня, на котором молился преподобный Серафим. Вернувшись в Печоры, я решился подойти в отцу Серафиму и подарить ему эту святыню, связанную с его небесным покровителем. Отец Серафим сначала долго молча стоял, а потом спросил:

«Что я могу за это для вас сделать?»

Я даже немного опешил.

«Да ничего... – но потом выпалил самое сокровенное: – Помолитесь, чтобы я стал монахом!»

Помню, как внимательно посмотрел на меня отец Серафим:

«Для этого нужно главное, – сказал он негромко, – ваше собственное произволение».

О произволении к монашеству он еще раз говорил мне через много лет, совсем уже при других обстоятельствах. Я тогда находился в Москве – на послушании у владыки Питирима. А отец Серафим доживал последний год своей земной жизни. Он уже, кажется, почти не вставал. Приехав в монастырь, я зашел повидать батюшку в его пещерную келью. И вдруг он сам завел разговор о монастыре, о нынешнем положении монашества. Это было очень необычно для него и тем более драгоценно. Из этого разговора я запомнил несколько главных мыслей.

Во-первых, отец Серафим говорил о монастыре, с огромной, невыразимой словами любовью, как о величайшем сокровище. «Вы даже не представляете, что такое – монастырь. Это ... жемчужина, бриллиант в мире! Только потом вы это оцените и поймете».

Во-вторых, он сказал о главной проблеме сегодняшнего монашества:

«Беда нынешних монастырей в том, что люди приходят сюда со слабым произволением».

Только теперь я все больше понимаю, насколько глубоким было это замечание отца Серафима. Жертвенного самоотречения и решимости на монашеский подвиг ныне в современных иноках – все меньше и меньше. Об этом-то и болело сердце отца Серафима, наблюдавшего за молодыми насельниками обители.

И, наконец, он сказал очень важную для меня вещь:

«Время больших монастырей прошло. Теперь будут приносить плод небольшие обители, где игумен будет в состоянии заботиться о духовной жизни братии. Запомните это. Если будете наместником – не берите много братии».

Таков оказался наш последний разговор в 1989 году. Я тогда был простым послушником – даже не монахом. Ныне я действительно – наместник монастыря...

Прозорливость отца Серафима не вызывала у меня и моих монастырских друзей никаких сомнений. Сам же отец Серафим очень спокойно и даже несколько скептически относился к разговорам о чудесах и прозорливости.

Но я не раз на своей судьбе испытал силу дарований отца Серафима.

Летом 1986 года я проходил мимо кельи старца и увидел, что он собирается сменить лампочку в фонаре у себя на крыльце. Я подошел к нему принес табурет и помог вкрутить лампу. Отец Серафим поблагодарил меня и сказал:

«Одного послушника архиерей забрал в Москву на послушание. Думали, что ненадолго, а он там и остался!»

«Ну и что?» – спросил я.

«Ну и все!» – сказал отец Серафим. Развернулся и ушел в свою келью.

В недоумении и я пошел своей дорогой. Какого послушника, какой архиерей?..

Через три дня меня вызвал наместник – отец Гавриил. Он сказал, что ему только что позвонил из столицы архиепископ Волоколамский Питирим, Председатель Издательского отдела Московского Патриархата.

Владыка узнал, что в нашем монастыре есть послушник с высшим кинематографическим образованием, и обратился с просьбой к отцу наместнику прислать его в Москву: срочно оказались нужны специалисты, чтобы готовить телевизионную и кинопрограмму к тысячелетию Крещения Руси, празднование которого намечалось через два года. Послушником, о котором шла речь, был я. Кажется, это был самый страшный день в моей жизни. Я умолял отца Гавриила не отправлять меня в Москву, но он уже принял решение.

«Я из-за тебя с Питиримом ссориться не буду!» – отрезал он в ответ на все мои мольбы. Лишь позже я узнал, что возвращение в Москву было еще и давней просьбой моей матушки, которая надеялась отговорить меня от монашества, а отец Гавриил очень жалел ее и ждал повода отправить меня к безутешной родительнице. Жесткие же словесные формулировки соответствовали его обычному стилю общения.

Конечно же, я сразу вспомнил свой последний разговор с отцом Серафимом – о послушнике, об архиерее, о Москве – и бросился к нему в келью.

«Воля Божия! Не горюйте. Все к лучшему, вы сами это увидите и поймете», – очень ласково сказал мне старец.

Как же – особенно в первое время – было тяжело снова жить в Москве. И тяжело именно потому, что, просыпаясь ночью, я понимал, что поразительный, несравнимый ни с чем мир монастыря – с отцами Серафимами, Иоаннами, Нафанаилами, Мелхиседеками, Александрами – далеко, за сотни километров, а я здесь, в этой Москве, где ничего подобного нет!

В моей памяти отец Серафим остался как строгий монах, аскет, труженик. Он всегда оставался немногословен, одевался очень скромно. Кажется, на нем всегда была одна и та же одежда: старенькая скуфейка, галоши, легкая курточка – он никогда не кутался, даже в самый сильный мороз носил все в ту же курточку.

В то время в монастыре имелось много старцев, поэтому отец Серафим нечасто привлекал мое внимание. Мне запомнилось, как отец Серафим вместе с отцом Иоанном (Крестьянкиным) читали канон на Всенощной. Они торжественно всходили на амвон, почтительно кланялись друг другу и начинали внимательно читать... Наместником тогда был архимандрит Гавриил (Стеблюченко), человек строгий, суровый; отец Серафим его очень уважал, всегда считался с его мнением. Отец Гавриил также внимательно относился к старцу: когда наместник не служил, возглавлял богослужение именно отец Серафим. Позднее, когда отца Серафима начали мучить сильные головные боли, возглавлять службу стал отец Иоанн.

Отец Серафим нес послушание ризничего. Суровый подвижник, он иногда смирял нас, молодых священнослужителей: нередко выдавал облачения или старые, или же очень неудобные, сшитые из тяжелой парчи, с бархатным оплечьем, но всегда чистые, опрятные. Богослужебные одежды и утварь содержались у него в идеальном порядке.

Если сейчас основная масса облачений хранится в Михайловском храме, где чаще всего проходят богослужения, то раньше все одежды находились в Благовещенском храме. Мне запомнилось, как отец Серафим, всегда хромавший на одну ногу, в огромных мешках нес облачения по длинной лестнице вверх, в гору, к Михайловскому собору. Иногда ему кто-нибудь помогал, но так бывало редко, поскольку отец Серафим сам желал выполнять свое нелегкое послушание.

Раньше расписание богослужений объявлялось только в храме, благочинным. Отец Серафим всегда внимательно слушал и записывал в блокнотик, где и когда будет служба.

На трапезу он приходил со стареньким чемоданчиком, доставал из него баночки и складывал туда половину своей порции – домой, если захочется подкрепиться.

Келья отца Серафима находилась рядом с Успенским храмом (по соседству с кельей преподобного Симеона, где сейчас небольшой музей). Крыша кельи была очень крутая, но, несмотря на это, старец всегда чистил ее от опавших листьев и снега сам, никогда не просил о помощи. На самом верху крыши были сделаны специальные петли, к которым отец Серафим привязывал один конец веревки, другим концом опоясывался и начинал бодро работать метелкой. Оставшиеся на краях листья или снег убирал снизу, встав на небольшой бордюрчик,

В келье у отца Серафима ничего лишнего не было: кованая металлическая кровать, на ней щит и матрас. Над кроватью – крест и карманные часики. Простенький деревянный стол с выдвижным ящиком, стул и, наконец, святой угол – в нем находилась большая икона Святой Троицы. Ни водопровода, ни батарей отопления, вместо них – печь. Ее он топил сам, дрова тоже сам укладывал – привезут ему целую кучу, свалят в коридоре, и он переносит их потихоньку в келью. Воду тоже носил сам из колодца. В коридоре перед кельей у отца Серафима висела корзинка, в которой хранились ключи ото всех храмов, и если пономарям или уборщицам оказывался нужен ключ, они приходили и брали его из этой корзинки.

Отец Серафим по характеру был немногословен, необщителен, не принимал паломников, и у него окормлялось мало духовных чад. В числе его духовных чад были врученный ему при постриге архимандрит Зинон (Теодор) и раба Божия Серафима, жившая на Пачковке. В последние годы жизни старца они ухаживали за ним. Отец Зинон выводил его на прогулку и ежедневно причащал; во время прогулки старца всегда имелась возможность подойти к нему за благословением – он никогда этим не тяготился. Серафима же хлопотала по хозяйству, к тому же она была врачом по образованию и помогала отцу Серафиму после того, как он перенес сложную операцию.

В келье отец Серафим постоянно читал Святое Евангелие и жития святых, причем непременно на церковнославянском.

Если у меня возникали какие-то духовные вопросы, проблемы, я всегда мог обратиться к отцу Серафиму (отвечал он всегда кратко и по существу, поскольку вообще по характеру был молчалив). Двери его кельи никогда не закрывались для нуждавшихся в его молитвенной помощи и совете.

Воспоминания об архимандрите Серафиме игумена Романа (Загребнева) ³⁶

В Псково-Печерском монастыре у меня было послушание помощника ризничего. А начальником моим, то есть старшим ризничим, был отец Серафим Розенберг – человек очень собранный, молчаливый, строгий, прекрасный хозяйственник. Он был сподвижником великого старца отца Симеона и жил рядом с его кельей.

Отец Серафим имел дар прозорливости, но хранил его в сокровенности, как зеницу ока, чтобы избежать тем самым славы человеческой. Бывало, если последует какое-нибудь малейшее нарушение с моей стороны, батюшка посмотрит на меня испытующим взглядом и этим самым даст почувствовать ошибку. До сих пор я бесконечно признателен ему за такие уроки педагогики без слов.

Как-то однажды он поручил мне что-то освятить (что именно за давностью времени я запамятовал). Я пересмотрел весь требник, но той молитвы, которая требовалась, не нашел. Говорю батюшке, что нет такой молитвы в требнике, как быть? Он же, слегка улыбаясь, отвечает: «А ты сам напиши!»

Мне было как-то не по себе, ведь я никогда не составлял молитв, но, по его благословению, все же написал и освятил предполагаемое. Отец Серафим, по своей прозорливости, знал мои возможности, поэтому и предложил мне приступить к тому, к чему прежде я никогда бы не дерзнул приступить.

Еще об одном событии рассказал мне монах Евлогий. Он приобрел себе хороший синодик и вписал в него всю братию, в том числе и отца Серафима. При первой же с ним встрече отец Серафим, ласково улыбаясь, произнес: «Благодарю тя, брате, что для молитвы записал и мое имя в свой синодик. Спаси тя Господи!»

Из воспоминаний протоиерея Евгения Пелешева ³⁷

В связи… с кафедрой (которую нужно было перенести в Сретенский храм – вниз, на Успенскую монастырскую площадь. – Авт.) случилось со мной одно происшествие, смешное и печальное одновременно. Кафедра эта находилась в Михайловском соборе. Нас послали за ней с отцом Серафимом, тогда еще молодым. Она оказалась очень тяжелой, и вдвоем мы ее едва дотащили до лестницы. И тут я предложил отцу Серафиму скатить кафедру по лестнице, благо все было покрыто толстым слоем снега. Решили так и сделать.

Вначале кафедра не хотела катиться, и я ее подталкивал, как вдруг, в какой-то момент, ее понесло. Я успел только упасть на нее сверху и ухватиться за края. Что было потом, я уже не соображал. Мы неслись вниз, как тяжелый снаряд, на площадках лестницы, как на трамплинах, меня подбрасывало в воздух, потом опять бросало на кафедру.

За несколько секунд я уже был внизу. Скорость к этому времени достигала, видимо, километров девяноста. Меня спасло только то, что когда лестница кончилась, на нашем пути оказался огромный сугроб. Кафедра на такой скорости врезалась в сугроб, опрокинулась на бок, а меня, как щепку, отбросило в кусты метров на десять. Я остался жив, конечно, только чудом Божиим.

Отец Серафим бежал в это время сзади, молился и крестился от ужаса – он был уверен, что я неминуемо погибну. Но, слава Богу, я отлежался в снегу несколько минут, пришел в себя, и мы еще благополучно, хоть и с трудом, донесли кафедру до Сретенского храма.

Но это нелепое и страшное происшествие, мной же самим учиненное, осталось в памяти на всю жизнь. Я был поистине на волосок от смерти. Или мог остаться на всю жизнь калекой, Меня сохранило, видимо, только заступничество Матери Божией...

Иду я однажды по Успенской площади. Вижу – впереди идет отец Серафим, Я за ним пристроился. Думаю: старец такой благообразный, надо у него что-нибудь спросить – какого-нибудь духовного совета. Иду за ним и ною: «Батюшка, меня одолевают помыслы уйти из монастыря». И вот дальше происходят события, больше всего напоминающие какое-то театральное действие. Я следую за ним, а он идет впереди меня и не оборачивается. В конце концов мы заходим под козырек у входа в «туннельчик», ведущий к келье отца Серафима. И здесь, стоя под этим козырьком, по-прежнему спиной ко мне, отец Серафим начинает говорить: «Вот, пришел к преподобному Серафиму послушник и говорит ему: «У меня помысл появился уйти из монастыря»...» В этот момент отец Серафим открывает дверь, заходит внутрь и оборачивается ко мне лицом. «...А преподобный Серафим ему и отвечает: «Нет тебе дороги из монастыря!"» И с этими словами отец Серафим решительно захлопнул прямо передо мной дверь, Я просто опешил – так картинно это у него получилось...

Решил я как-то в другой раз пойти к отцу Серафиму за духовным советом. Прихожу к нему, а он мне и говорит: «Чего ты ко мне пришел? Вот там старцы, там духовники – и показывает рукой на братский монастырский корпус – вот к ним иди, у них все спрашивай. А я пятьдесят лет прожил в монастыре – и все без толку – так и не смирился...»

И еще в третий раз я как-то к нему подошел и попросил: «Батюшка, скажите мне какое-нибудь поучение».

А он мне в ответ: «Не осуждай никого». Вскоре после этого и согрешил этим грехом, против которого предостерегал меня отец Серафим – осудил ближнего. И вот снится мне сон. Снится мне отец Серафим и говорит: «Ну я же тебе сказал – никого не осуждай». И махнул на меня рукой.

Кто-то из братии мне говорил, что видел, как в храме во время службы отец Серафим откинулся назад – не обращая внимания на окружающих и ничего не видя вокруг себя, –он был духовно восхищен Богом во время молитвы...

Отец Серафим говорил, что наместник монастыря должен быть строгим, что в обители должен быть порядок.

Старец Серафим очень любил писания преподобного Федора Студита и рекомендовал нам, молодым, читать четвертый том Добротолюбия, где напечатаны творения этого Святого Отца.

Что меня сразу поразило при встрече с отцом Серафимом – это такая совершенно исключительная черта его характера, как пунктуальность. Подобной пунктуальности я не встречал более ни у кого. И еще он был по-спартански лаконичен и краток в выражении своих мыслей или пожеланий. В этой лаконичности было что-то могучее и аскетическое. Несомненно, отец Серафим был человеком глубокого внутреннего трезвения, какой-то особенной духовной сосредоточенности и внимания к себе.

Хорошо помню Успенскую площадь, полную глазеющих по сторонам туристов и отца Серафима, идущего между ними с невозмутимым и совершенно спокойным лицом, со взором, опущенным на землю.

Батюшка старался в многолюдство из своей келии не выходить и, по возможности, проводить больше времени за келейными занятиями. Он много молился, но всегда делал это втайне, чтобы никто об этом не знал.

По внешнему виду отца Серафима сторонний человек мало что мог заключить о нем – так себе, седенький, чуть сгорбленный старичок, одетый в сильно поношенную рясу или подрясник; его лысоватую голову покрывала старенькая тоненькая скуфеечка, более похожая на вязаную шапочку – из под нее торчали редкие седые волосы; поверх подрясника старец носил штопаную кофту с отвисшими карманами, так как ему приходилось носить с собой множество разных ключей от многих и многих храмов. Да, да! Наверное, самой отличительной приметой отца Серафима были именно эти ключи.

Ключи были совершенно необыкновенные. Там были дореволюционные штучные, сделанные по заказу амбарные ключи, ключи литые, ключи кованные – самых разных размеров и форм и, конечно же, различного назначения. Громоздкие и тяжелые – от тайных замков, от сейфов, от тяжелых подземных засовов; совершенно легкие и невесомые – от шкатулок и сундучков, от ящичков и от кружек, и от всякой всячины, ей же несть числа. В действительности предназначение этих ключей знал один только отец Серафим. Связка пряталась от посторонних глаз в его большом кармане и лишь слегка позвякивала при ходьбе. А когда отец Серафим ее вынимал, чтобы открыть какую-либо дверь, то она издавала очень приятные и нежные звуки – как будто батюшка прятал в руке сразу несколько маленьких колокольчиков.

Мне почему-то врезалась в память его немного согбенная фигура, прислонившаяся спиной к стенке коридора, что возле монастырской кухни, напротив двери для раздачи пищи. Приходил он сюда почти всегда в одно и то же время – в 9.30 утра и приносил с собой одну и ту же посуду – зеленый эмалированный чайник и пол-литровую стеклянную банку с крышкой. Делал он это неизменно в течение многих и многих лет – до тех пор, пока не заболел и не слег – в последние годы своего монастырского жития.

На отце Серафиме, как правило, был одет старый, серого цвета подрясник, а поверх него – такая же старенькая, стиранная-перестиранная кофта; цвет ее было определить совершенно невозможно, так как на ней было множество самых разнообразных заплаток, разбросанных по всей ее поверхности в хаотичном беспорядке. Однако все это ничуть не смущало ее владельца, ибо от долгого пребывания в некогда очень небогатом Псково-Печерском монастыре, у него выработались полная нестяжательность и равнодушие к собственному внешнему виду. Хотя следует все же предположить, что внешний вид его скорее говорил о педантичной бережливости и даже об аккуратности – ведь кофта его все же была всегда исправно заштопана.

Эти два качества – аккуратность и бережливость – были настолько заметны в поведении отца Серафима, что проявлялись даже в мелочах. Так, однажды у него сломался стул, и он отдал его в столярную мастерскую – на починку. Когда этот «стульчик» увидел начальник «столярки» – отец Платон, то пришел в ужас. Ремонтировать здесь было практически нечего – легче было бы попросту спалить в печке эту рухлядь, чем тратить время на ее ремонт. Именно так отец Платон и предложил поступить отцу Серафиму. Но тот ответил категорическим отказом, лаконично заявив: «Я на нем сидел 50 лет, просижу как-нибудь и до смерти». И отцу Платону пришлось чинить этот «антиквариат» – ради того великого уважения, которым был окружен отец Серафим среди монастырской братии.

Отец Серафим хранил и берег все – и старые иглы, и эстонские стеклянные бутылки, и немецкий топорик, и книги, и иконы, и «царские» священнические облачения в ризнице, и даже такие стихари и орари, на которых, как и на его свитере, не было ни одного живого места. Однажды молодому монастырскому диакону достался именно такой орарь: на нем были хорошо заметны и аккуратно залатанные дырочки, и протертые места, и оборванная бахрома. Диакон посчитал это неуважением к его персоне и к диаконскому сану; он не выдержал такого обращения и в сердцах бросил этот орарь в горящую печурку Успенского храма да еще в возмущении накричал на отца Серафима. А потом заявил, что если ему будут давать такие облачения, то он вообще не будет служить. Обо всем этом узнал отец наместник, и диакона наказали, но впоследствии такой «ветхости» для церковных служб больше уже не подавали. Заказали новые облачения, дела пошли на поправку.

Отец Серафим вставал ежедневно в 4 часа утра. Об этом всему монастырю возвещала струйка дыма, подымавшаяся из печной трубы его кельи. Дело в том, что с самых первых лет своего пребывания в монастыре отец Серафим жил в каменной сводчатой кельи – рядом с преподобным старцем Симеоном, его духовником. Комнаты были выложены из плитняка, и их нужно было протапливать каждый день, иначе сырость проникала во все закоулки этого скудного жилища – здесь всегда существовала опасность заработать туберкулез или заболеть другим простудным заболеванием. Печка была одна на двоих, но топил ее всегда отец Серафим. Он с вечера складывал в еще теплую печь сырые дрова, где они за ночь просыхали, и ровно в 4.00 он подносил к ним горящую бересту. Дрова быстро занимались живительным огоньком. По дымку от печи отца Серафима можно было сверять часы – настолько пунктуальным человеком был батюшка.

Утром он исполнял монашеское правило и затем шел к ранней Литургии. Сам по себе – в одиночестве – отец Серафим служил крайне редко. Так, я хорошо помню, что он совершал один Евхаристию только в день своего Ангела – на память преподобного Серафима Саровского, а в остальные дни или лишь готовил все необходимое для службы, без устали таская иконы и священнические облачения, или сослужил сбоку – в составе общего собора духовенства. Но молиться в храм он ходил всегда. Вечером он приходил к началу службы, вычитывал два синодика и на 3-й песни канона уходил из храма – к себе в келью. Что он там делал в остававшееся до сна время – никому не известно. Ho, по-видимому спать он ложился так, как советовал его небесный покровитель, преподобный Серафим – между девятью и десятью часами вечера – чтобы легче было встать утром на молитву.

Телосложения отец Серафим был сухого, я бы даже сказал – аскетического. В баню он ходил вместе со всей братией – один раз в две недели. Мылся отец Серафим быстро, в бане не засиживался. У нас было такое ощущение, что даже воду, в изобилии текущую из крана, он экономил и не расходовал понапрасну. В парную он не ходил никогда, а, придя в баню, наливал ровно один тазик теплой воды, которой ему и хватало чтобы и намылиться и ополоснуться. Однажды некий послушник спросил у него: «Батюшка, а почему вы не пользуетесь душем, ведь воды-то сейчас вдоволь и хватит всем?» На это отец Серафим лаконично ответил: «Пользоваться душем – все равно, что шоколад есть». Для старца, наверное, и то и другое считалось роскошью. Хотя мы знали, что вырос он в пусть и обедневшей, но все же дворянской семье остзейских немцев; однако было это как бы в его «прошлой жизни», о которой он не любил ничего рассказывать. Мы практически ничего не знали о том времени его жития.

Однажды, в самом конце 80-х годов, наш монастырь посетила немецкая делегация из Западной Германии. После обеда в монастырской трапезной глава этой группы выступил со словами приветствия перед братией; кажется, он говорил о том, что многие немцы из этой приехавшей в обитель группы родились здесь, в России, и что они прибыли сюда ради того, чтобы посетить свою бывшую Родину. И вот от группы отделяется маленького роста сухонькая старушечка и обращается к отцу Серафиму с такими словами: «Отец Серафим, разве вы меня не помните, я ведь вас прекрасно помню – я фрау N. Когда вы были еще совсем маленьким ребенком, я с вами играла». Отец Серафим быстро взглянул на нее и, опустив глаза, сказал: «Нет, простите, не помню». «Ах, как жаль!» – сказала огорченная старушка, а отец Серафим уже направлялся быстрой походкой к себе в келью.

Монахиня Надежда (одна из старых монастырских «церковниц», которые убирались в храмах и находились в ведении отца Серафима) рассказывала мне о том, что однажды – давным-давно, еще в 1950-е годы (по-видимому, в связи с тем, что обитель начала подвергаться тогда натиску различных советских органов) – батюшка уже надумал бросить монастырь и спасаться в миру. Но поскольку он был человеком обязательным и педантичным, то и свои обязанности выполнял до самого конца. И вот, в самый последний день – уже перед уходом из обители – он должен был вытирать пыль с «сияния»: так назывались лучи над алтарной «кувуклией» внутри Михайловского собора. Высота от пола там – около пяти метров. В этот самый день, поднявшись к «сиянию», отец Серафим нечаянно оступился, упал с высоты и сильно разбился. Он пролежал в болезни около года, пока не поправился; падение это не осталось без последствий – он стал прихрамывать, а в паху у него образовалась огромная грыжа. С тех пор он оставил мысль уйти из монастыря. Уже потом, после такого своего падения с высоты, батюшка безбоязненно лазал по парапету в барабане Михайловского храма, сам мыл там окна и стены – на что решался далеко не каждый из молодых монастырских послушников: высота там – около 20 метров, да еще и без оградительных решеток. Но отец Серафим проделывал это с невозмутимым спокойствием и непоколебимой верой в Промысл Божий.

Отец Серафим любил во всем размеренность, порядок и был очень трудолюбив. Сам таскал тюки с облачениями из храма в храм, сам колол дрова для печен Успенского храма, сам их складывал, сам подметал листья с крыш Успенского храма и выметал ветки, желуди и листья из желобов на карнизах. Для этого он привязывался веревками к коньку крыши, где у него были закреплены специальные крюки, и опускался по скосу крыши – к ее краю, к желобам водостока; одной рукой он держался за веревку, а другой сметал листву. Это, безусловно, было очень рискованно для жизни, но отец Серафим проделывал это всю свою монашескую жизнь – до самой старости.

Отец Серафим вел жизнь строгого монаха, но вот духовных чад у него не было, да он и не видел в себе тех дарований духовника, что были у его духовного отца – старца Симеона. Поэтому к нему почти никто не ходил за утешением, да и едва ли он мог бы кого-то утешить, так как он бывал подчас очень резок и бескомпромиссен. Про него рассказывали такую историю: то ли он понравился какой-то экзальтированной прихожанке, то ли к нему нарочно подослали какую-то переодетую комсомолку, чтобы она смогла вкрасться к нему в доверие, но как бы то ни было, одна женщина стала досаждать ему своими приставаниями и желанием духовного окормления с его стороны. Тогда, чтобы покончить разом с эдаким «искушением», отец Серафим сказал ей, упорно ожидавшей батюшку на Успенской площади возле его кельи: «Хорошо, стой здесь, сейчас я приду», – и зашел к себе в каморку. Прихожанка, быть может, уже приготовила кучу неотложных вопросов, на которые жаждала услышать самые что ни на есть мудрые и духовные ответы. Вот тут-то и открылась дверь кельи, из которой – с полным ведром воды – вышел отец Серафим. Он спокойно, не торопясь подошел к этой даме, вылил ей прямо на голову и на платье ведро холодной воды, а затем так же спокойно зашел в свою дверь и закрыл ее за собой. Все это было проделано им в полном молчании. После такого происшествия ни одна дамочка отцу Серафиму уже не досаждала. Хотя у него все же была одна помощница – от Бога данная и неизменная келейница – ее тоже звали Серафима. Но ее благословил помогать отцу Серафиму еще старец Симеон. Причем произошло это промыслительно и чудесным образом: впоследствии все то, что предрек отцу Серафиму старец Симеон об этой его келейнице, сбылось в точности.

...Однажды некто из пономарей очень сильно разозлился на отца Серафима. Он стал спорить с батюшкой и доказывать некую свою правоту; однако отец Серафим не уступал ему и тоже настаивал на своем. Пономарь же не унимался и продолжал спорить со старцем. И тогда отец Серафим вдруг упал ему в ноги и попросил у него прощения. Тот в страхе убежал. Потом он мне рассказывал про поступок этот старца, будучи до глубины души поражен его смирением.

Нельзя сказать, что старец был замкнутым – нет; если к нему подойти с вопросом, то он всегда отвечал – коротко и по существу, правдиво.

...Из духовных писателей отец Серафим советовал мне читать, например, «Четьи-Минеи» святителя Димитрия Ростовского, святителя Тихона Задонского и еще, по-моему, преподобного Феодора Студита. Других духовных писателей он не рекомендовал, считая их слишком высокими для новоначальных монахов и послушников.

Простота, крайняя скромность, сосредоточенность и внутренняя собранность, никакой показухи, никакой вычурности, никакого желания произвести внешнее благоприятное впечатление, трудолюбие, постоянство и пунктуальность, некоторая внешняя суровость и строгость и в тоже время какая-то внутренняя доброта – вот каким запомнился мне старец отец Серафим (Розенберг).

Вечная ему память!

Батюшку Серафима я знаю с 1957 года. Познакомил меня с ним и благословил помогать ему старец Симеон.

В молодые годы я хотела монашеский путь жизни избрать. И вот поехала я однажды в Киев. В Киеве встретила матушку провидицу – Мариам ее звали... Первый раз я ее встретила по моем приезде – в субботу: мы с ней долго смотрели друг на друга, но друг другу так ничего и не сказали. Потом я пошла на богослужение в Ближние пещеры. И вот стою я на службе, и что-то у меня душа так заболела – не могу спокойно стоять, молиться. Вышла из храма и вижу – матушка Мариам рядом стоит, одетая в монашеское, и манит меня к себе, зовет Я подошла к ней. Она мне и говорит: «Это не ваш путь; поезжайте обратно – в Ленинград, кончите там учебу... Но долго в Ленинграде жить не будете». Потом вынимает иконку Николая Чудотворца и говорит мне: «Это Николай Чудотворец вас благословляет». А я не хотела вообще в Ленинград возвращаться, мечтала в пустыне – по-монашески – жить. Я задумалась и говорю: «Матушка, а можно я немного задержусь здесь? Я еще хотела во вторник пойти причаститься у Варвары Великомученицы». Она подумала- подумала и отвечает: «Хорошо, но прямо во вторник и уезжайте». И вот я поехала обратно в Питер, а меня к этому времени уже разыскивали по всему Советскому Союзу – как пропавшую.

Когда я впервые попала к отцу Симеону, мне было 25 лет. Я приехала сюда из Ленинграда – после того как долго пролежала там в больнице...

Отработала я в Питере – после возвращения из Киева и после учебы – три года и сразу заболела. Меня положили в больницу, а я все не поправляюсь и не поправляюсь... Слушали меня 14 профессоров, и они сделали заключение – упадок сил. И вот мне надо выписываться из больницы. В это время приходит ко мне знакомая, которая только что приехала из Печор, и рассказывает мне про Печоры. Там, говорит, есть великий старец – отец Симеон. А я, когда в юности читала книгу о старце Серафиме Саровском, очень много плакала и молилась: «Господи, подай мне встретить в жизни такого старца, и как он мне скажет, так я и жить буду». И вот Господь, в ответ на эту молитву, сподобил меня: отец Симеон был для меня – как отец Серафим Саровский.

Из-за долгой болезни меня к этому времени уволили с работы. И вдруг я попала по какому-то случаю к моим знакомым, которые часто приезжали в Печоры. Пришла я к ним, а там были батюшка – отец Филофей, который служил в Шувалове, и его личный шофер – Адольф Семенович. Мы сели, покушали, а они и говорят: «Хотите фотоальбом посмотреть»? Я говорю: «Дайте и мне посмотреть». А в фотоальбоме – фотография отца Симеона. Я спросила: «А это кто»? «А это, – говорят, – батюшка Симеон». Я как стала тут плакать и говорю: «Господи, какие вы счастливые, а я то – грешница». И вот плачу, и больше сидеть в гостях не стала, встала и ушла домой. А батюшка Симеон, верю в это, про слезы эти мои знал.

И что вы думаете? Проходит какое-то время, и вот батюшка мой меня в Питере благословляет в Печоры ехать. У меня денег прежде на это не было, но я в родительскую Троицкую субботу в Никольской церкви принимала записочки – ну и мне за это денежки какие-то дали; вот батюшка и благословил меня съездить в Печоры.

В среду я отстояла акафист Николаю Чудотворцу в питерском Никольском храме, да и сразу на поезд. Приезжаю я в Печоры, вхожу в монастырь, а там как раз идет акафист святителю Николаю. Ну, надо же, думаю, удивляюсь: святитель Николай меня и благословил в дорогу и здесь, в Печорах, встретил.

Акафист я отстояла, спускаюсь вниз – от Никольского храма к Успенской площади. Только я Лазаревский корпус миновала, идет мне навстречу Адольф Семенович – шофер отца Филофея, и спрашивает меня: «А вы как сюда попали»? Я отвечаю: «Я только что приехала», – «И мы только что приехали. Идите к мостику, сейчас мы будем фотографировать батюшку – отца Симеона – и вас сфотографируем вместе с ним. Поднимайтесь на площадь – к заборчику». А мне скорее хотелось увидеть его живого. Мне не терпится... Подошла к входу в коридорчик, ведущий к его келье. А дверь там тогда еще не закрывалась на задвижку. Я и прошла туда – внутрь. И только коридорчик отца Серафима миновала, как мать Александра – келейница старца Симеона – открывает дверь его кельи, выглядывает оттуда и говорит: «Идите обратно, батюшка сейчас выйдет на улицу».

Потом матушка Александра стала схимонахиней Алексией.

Вышли мы все на площадь, стали напротив дома наместника и сфотографировались: батюшка Симеон, батюшка Филофей, матушка Александра и такая горбатенькая Наденька и я. А через пять минут батюшка Симеон благословил меня другой своей фотографией.

Теперь что же... Пошла я к отцу Симеону за духовным советом. Прихожу к нему в келью и говорю: «Батюшка, благословите меня замуж выйти». А у меня в ту пору женихов было много. Отец Симеон мне и отвечает: «Зачем тебе муж нужен? Какая ты замужница? Какая ты невеста? Какие тебе женихи»? А я думала: – Ну, может, за будущего священника благословит меня замуж выйти?.. А он мне и говорит: «За попежку-то? Да они тоже пьяницы. Живи в миру белой монашкой» ... Я как начала плакать. Ой! Я не представляла себе такого пути. Я думала, что или в монастырь пойду, или замуж выйду. А он мне вдруг говорит такое! А я ведь Богу обещала: «Господи, как мне отец Симеон скажет, так я и жить буду». Боже мой! Я реву. Я себе такого не представляла, что буду белой монашкой. Теперь я только поняла, много лет спустя, как он был прав в моем отношении. Тогда же я думала: «Нет, это не мое – жить в миру». Такое вот у меня было тогда своеволие, упрямство. Я даже перестала ходить к отцу Симеону. И вот, он однажды встречает меня в монастыре и спрашивает: «А почему ты ко мне не приходишь»? А я как заплачу, да и говорю ему: «Батюшка, благословите меня в монастырь». И только твержу: «В монастырь, в монастырь». Он меня спрашивает: «А тебе в миру трудно жить»? Я отвечаю: «Да, трудно». А отец Симеон и говорит: «А в монастыре жить еще труднее. Вот научись сначала в миру жить. И когда тебе в миру станет легко жить, тогда можешь и в монастырь идти».

Идет отец Симеон в другой раз навстречу мне по Успенской площади, а я подхожу к нему – опять заплакала. Батюшка снова спрашивает: «А почему ты ко мне не приходишь»? А я все плачу и говорю: «Батюшка, благословите меня в монастырь». Надоела я ему, он мне и сказал: «Ну ладно, езжай в Пюхтицкий монастырь, посмотришь, как там матушки все ругаются – сама в монастыре жить не захочешь». Но я не жалею, что я была в Пюхтицком монастыре – там была блаженная Екатерина и был батюшка Петр. Они со мной там чудеса творили...

Потом, после Пюхтиц, когда мне нужно было паспорт менять, необходимо было где-то работать. И год я проработала, в Печоры не приезжала.

Одно время у меня сильно болели ноги, трудно было по лестницам подниматься. Я написала об этом отцу Симеону: «Батюшка, помолитесь, у меня ноги очень болят». А он мне пишет в ответ: «С больными ногами не запляшешь – побольше будешь дома сидеть».

К тому времени я уже познакомилась с отцом Серафимом. Вот как это произошло.

На моем попечении тогда были девочки, за которыми я ухаживала; их мать уехала помочь своим больным родителям. Однажды я вместе с этими девочками приехала в Печоры на праздник – на Рождество. И вот на Рождество, уже вечером, мы с ними пришли к келье отца Симеона. Нас тогда прямо в монастыре поселили – в гостинице. Я научила девочек петь «Рождество Христово, Ангел прилетел...», и мы с ними попели колядки у отца Симеона. Батюшка нам столько гостинцев дал, что и не унести! И такой он был довольный! А потом он и говорит: «Вот, идите и к отцу Серафиму, и там тоже «Рождество Христово...» пропойте» – так нас к отцу Серафиму и отправил. Мы пришли к отцу Серафиму, а там у него как раз дверка была открыта. Мы и у него тоже «Рождество Христово...» пропели.

А потом, когда я некоторое время опять жила в Питере, батюшка отец Симеон благословил, чтобы у нас была переписка с отцом Серафимом. Я писала отцу Серафиму письма, а тот читал их отцу Симеону.

После этого я все-таки не поехала в Печоры, но вернулась в Пюхтицкий монастырь. Я очень полюбила блаженную Екатерину [Малкову-Панину. – Авт.], мы с ней из одной кружки даже ели. И вот, когда я находилась в Пюхтицах, отец Симеон вдруг присылает мне денежный перевод (через отца Серафима) – 100 рублей – и приказ; приезжать в Печоры.

По послушанию старцу я приехала жить в Печоры. И все равно здесь было как-то не по мне. Начались искушения. Это был 1958 год. Печеряне меня приняли плохо. Они решили, что я – какая-то аферистка, приехавшая искушать монахов. И так они мне начали досаждать, что я уже не могла больше терпеть этого; я не привыкла к подобным искушениям. Я батюшке Симеону про это рассказала. А он и говорит: «А ты что же, раньше не была такой же, как они»? А я отвечаю: «Была». А он говорит: «Потерпи, и за это с тебя все прежние грехи снимутся». Это меня батюшка так поддерживал. А я к нему опять пришла и говорю: «Батюшка, а про меня вот так-то говорят...» А он в ответ: «К сердцу не принимай. На чужой роток не набросишь платок. Поговорят и бросят».

И все-таки я не выдержала этих нападок на меня. Я и говорю хозяйке, у которой в доме останавливалась: «Завтра я уеду». И вот как легла я после этих слов в постель в пять часов вечера, так трое суток и лежала недвижимая, не могла шевельнуться – ни рукой, ни ногой – ничем. Меня как парализовало.

Меня спрашивают: «Что у тебя болит»? Отвечаю: «Ничего». – «Позвать врача?» – «Не надо». – «Приготовить тебе покушать?» – «Нет, ничего есть не хочу».

И так продолжалось трое суток.

Ровно через трое суток все это прошло. Поднялась я с кровати и иду в монастырь. Прихожу туда, еле-еле иду. Поднялась по ступенькам на Успенскую площадь. Вижу, батюшка отец Серафим там стоит в углу – он иконки продавал, ларьком на Успенской площади заведовал. Он спрашивает меня: «А чего вас так долго не было видно»? А я отвечаю ему: «Вот, хотела из Печор уехать, да три дня не могла с постели подняться». И заплакала. Он мне говорит: «Идите теперь же к батюшке Симеону в келью, он сейчас там один, там сейчас никого нет». Прихожу к отцу Симеону, плачу. Батюшка поставил креслице посередине кельи и меня, как маленькую, посадил на коленочки. Мне ни слова не промолвить, слезы текут, а он их вытирает, целует меня – он душу мою жалеет. А я ведь без его благословения хотела уехать. Он мне и говорит: «Деточка, без моего благословения впредь ничего не решай. Вот с сегодняшнего дня и впредь ходи к отцу Серафиму – каждый день ходи. Пусть он тебе время назначит, когда тебе к нему приходить. Пусть он тебя подкармливает, и пусть он тебя исповедует». Вот такое его благословение. А отец Симеон продолжает: «Сегодня же, вот сейчас же, иди к нему». Прихожу к отцу Серафиму. Батюшка отец Серафим присел и мне говорит: «Садитесь, рассказывайте, в чем дело». Я ему рассказываю: «Вот так-то и так-то мне батюшка Симеон поступать благословил». После этого отец Серафим мне время назначил, когда к нему приходить – в пять часов утра. И так продолжалось довольно долго.

Начал меня отец Серафим подкармливать (я ведь не работала тогда нигде, денег не получала), начал и исповедовать. Однажды я к нему прихожу, а он сидит перед своей кельей – там стоял диванчик – и говорит: «Я вас больше не буду исповедовать». А там наверху икона Матери Божией «Знамение» и Иоаким и Анна – от Богородицы по бокам. А я защитить себя никогда не могла сама – я заплакала, подняла глаза к иконе и спрашиваю: «Матерь Божия, что мне делать»? А отец Серафим говорит мне: «Сейчас я схожу к батюшке Симеону». Ушел к нему и долго у него пробыл. Я же все переживаю и думаю: «Что батюшка ему скажет?» И вдруг отец Серафим идет, открывает дверь к себе в келью и говорит мне; «Заходите» ...

Сел на кровать и заплакал...

За тридцать лет батюшка Симеон предсказал ему его болезнь. Батюшка Симеон сказал тогда отцу Серафиму: «Исповедуй ее, она тебе еще пригодится».

В эти годы – при отце Алипии – я купила в Печорах на Пачковке дом. Этот домик, в котором я и теперь живу меня благословил купить сам архимандрит Алипий. Здесь, на Пачковке, на окраине Печор, по преданию, когда-то жили основатели Печерского монастыря святые Иона и Васса. До покупки этого дома я жила у людей на Большой Пачковке; обычно оттуда я ходила в монастырь – по лесу, а не через город. И вот я иду однажды в монастырь – не помню уж, какой праздник был, и вижу: стоит отец Алипий на горке. Он знал меня немного; а я в Печорах бывала еще до того, как он стал здесь, в монастыре, наместником. Я подхожу к нему под благословение, а он меня и спрашивает: «Ты живешь на этом месте»? Я ему и отвечаю: «Нет, я живу вон у того леса, у соснового, почти у большой дороги». Он мне говорит: «А ты купи домик здесь». Я ответила ему, что у меня нет денег. А он вдруг сказал мне: «А я тебе на это денег дам».

Ну и озадачил он меня этими своими словами!

А дело здесь вот в чем было. Неподалеку от того места, где я в то время останавливалась на Пачковке – еще до покупки дома – жила блаженная Феодосия ³⁸; она меня очень любила. Блаженная Феодосия приходила ко мне в дом, часто разговаривала с дедушкой – его хозяином. А потом вдруг принесла отцу Алипию 14 тысяч рублей. Отец Наместник ей и говорит: «Мать, ты бы лучше себе дом купила, чем мне отдавать эти деньги».

Сказал он это потому, что там, где она жила, не было даже пола. А блаженная Феодосия ему и отвечает: «А ты купи мне дом на кладбище, а вот Серафиме дом купи». Это она благословила, чтобы отец Алипий мне дом купил. Поэтому-то он мне про покупку дома и сказал; он мне и денег на это дал.

А я и раньше, когда ходила мимо этого места, где теперь у меня дом – на Пачковке, все думала: какие здесь счастливые люди живут! Место мне это очень понравилось. И вот я уже сорок первый год живу в этом доме – чудесами Божиими...

Одно время в газете «Печорская Правда» печатали ругательные статьи про монастырь. И там про многих известных монахов писали, а в конце одной статьи было написано: «А игумен Серафим в некой Серафиме души не чает». И еще вот что было в газете сказано: «Даже такой тихоня, как игумен Серафим, тоже сумел неплохо устроиться – привлек из Ленинграда в Печоры молодую девицу». Вот такая провокация. И поэтому батюшка Серафим на время меня от себя отстранил и сказал мне: «Вы даже под благословение ко мне пока не подходите».

А я тогда уже долгое время нигде не работала. Такие чудеса были! Когда отец Симеон умер, в это время здесь в Печорах был другой великий старец – отец Никита (Чесноков) ³⁹. И как-то он меня к себе привлек. А я выучилась к тому времени на портниху и шила для отца Никиты, снимала с него мерки. Потом – по его молитвам и благословению – устроилась работать в больницу. И именно в это время, когда я начала работать в больнице, в доме культуры в Печорах зачитывали список людей на высылку из города, и я там была в этом списке – «за тунеядство» ⁴⁰ Вот как меня батюшка Никита от высылки из Печор спас.

Когда отец Серафим тяжело заболел – в последние пять лет его жизни – я и одевала его, и обувала, и убирала в келье, и еду готовила ему, и кормила. Здесь очень пригодилась прошлая врачебная практика. Все стерилизовала, содержала в чистоте. И врачи ему говорили: «Вы живете за счет хорошего ухода».

У него был перелом большой берцовой кости. Этот перелом у отца Серафима случился вечером, а он еще этим же вечером ходил с переломом по келье – до стола и обратно. И, кроме того, у него была большая грыжа, которую не оперировали.

И отец Зинон ухаживал за отцом Серафимом, когда он болел.

У отца Серафима была замечательная память. Он на память знал всю Псалтирь. Отец Серафим выучил наизусть Псалтирь в течение тридцати лет, и за сутки ее всегда прочитывал. У отца Серафима была небольшая карманная Псалтирь, и в ней было его рукой написано: «31 октября – память преподобных Спиридона и Никодима просфорников. Изучил на память всю Псалтирь и, трудясь усердно ради спасения своей души, беспрестанно пел псалмы – за сутки всю Псалтирь. Тридцать лет трудился».

Он всегда великий постник был – все ел по чайной ложечке – и до болезни и во время болезни.

Когда отец Серафим лежал и болел, он все молился, лежал с книжечкой. Он ведь каждый день причащался, и я вместе с ним тоже. Причащал его отец Зинон. Отец Серафим и за себя, и за меня молился – правило читал – мне-то некогда было правило читать. И зрение у него хорошее было, замечательное, читал без очков.

...Отец Серафим молчаливый был, мало говорил.

Но вот однажды я посуду мою вечером, а он вдруг и говорит: «Как начнут умирать один за другим». И повторил: «Как начнут умирать один за другим»... И правда, после его смерти как пошли умирать батюшки наши: отец Александр, отец Досифей, отец Феофан, отец Нафанаил.

В келье у отца Серафима среди чтимых им икон была икона Пресвятой Троицы и икона Божией Матери «Умиление» – такая, как у преподобного Серафима Саровского...

Я все переживала: – Как отец Серафим умрет? – беспокоилась, боялась. Но умер он очень спокойно. На третий день Рождества я стала читать вечерние молитвы – про себя – и канон Архангелу, а отец Серафим мне вдруг и говорит: «Помогай». А у него была над кроватью «балканская рама» (такие делают для больных, чтобы они могли за нее держаться и приподыматься с постели), но ему уже было до нее самому не достать; у него и почки к тому времени совсем отказали. И вот я до последнего его вздоха держала ему ручки, чтобы он мог за раму держаться. А я посмотрела в это время на фотографию отца Симеона и говорю: «Батюшка, отец Симеон, помолись – батюшке Серафиму тяжело». А батюшка Симеон мне – как живой – вдруг говорит: «Да и тебя-то жалко». Я говорю: «Батюшка, мне-то не тяжело, а вот ему, отцу Серафиму, тяжело». А батюшка Серафим три раза коротко вздохнул, да и дышать перестал. Вот такая смерть была у него. И не закрыл глаза – так и умер с открытыми глазами. Умер он в 11 часов вечера.

Когда я за ним ухаживала, я все время чувствовала себя не на земле, а на небе...

Письмо со Святой Горы Афон отцу Серафиму (Розенбергу) ⁴¹

Ваше Высокопреподобие! Священноигумен отец Серафим! Благословите Вас поздравить с наступающим Вашим тезоименитством, днем Вашего Ангела Святаго Преподобнаго Серафима Саровского Чудотворца. С пожеланием Вашему Ангелу Хранителю – Злат Венец, а Вам, Ваше Высокопреподобие, Священноигумен отец Серафим, доброго здоровья, благоденствия и мирного жития, успехов во всем, на благопроцветание Святой Православной Церкви, на многая лета. В наших воспоминаниях о Вас, Вы посеяли в нас добрые семена, нравы и чувства, как любвеобвильный старец – к своим братиям, воспламеняясь серафимскою любовию словесных овец, подражая своему Ангелу Хранителю, преподобному Серафиму Саровскому Чудотворцу. Сейчас в сей момент находясь на далеком расстоянии от нас телесным образом, ваша душа предстоит рядом с нами и возносит свои горячие молитвы в сем Святем месте земнаго удела Божией Матери, Святой Горы Афонской, во обители Святаго Великомученика и Целителя Пантелеймона. С помощию Божией в праздник Крещения Господня вечером у нас исполняется полтора года с того момента, когда наши стопы вступили на сию Святую освященную землю Святой Горы Афонской, в сию святую обитель земного удела божией Матери, и продолжаем свое дальнейшее житие.

Климат здесь гораздо теплее, чем в тех северных краях Псковской области и Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря. Сегодня на море сильная буря, подымает сильные волны и слышно в кельях сильный шум волн, но погода стоит теплая. Температура стоит тринадцать градусов тепла в тени по градуснику Цельсия. Если когда здесь выпадает снег, то он лежит в течение трех дней, а потом весь тает на южной стороне Святой Горы Афона, а на северной стороне Святой Горы Афона снег тает немного позднее. Прошлый год на праздник Крещения Господня выпал снег и пролежал полторы недели, а потом весь растаял. Святая Пантелеимоновская обитель находится на южной стороне Святой Горы Афона. Служба совершается здесь всегда в ночное время, как это установили Святые Отцы первых веков христианства. Часы исчисляются здесь по Византийскому времени, как только успеет солнце скрыться за горизонт, уже здесь считается двенадцать часов ночи, и сразу начинается малое повечерие с каноном и акафистом в течение часа. После сего расходимся по келлиям до полунощницы. Полуношница здесь начинается в семь часов утра, когда у вас там время половина второго ночи. Все совершается по порядку; полуношница, Шестопсалмие, две кафизмы, каноны, первый час и без перерыва совершается Литургия. Кончается Литургия половина двенадцатого дня, когда у вас там время половина шестого утра. Желаем Вам провести сии праздники – своего дня Ангела, Новолетия, Крещения Господня – и сии святые дни в духовной радости и благополучном здравии.

Стихотворение «Всем монашествующим на память о Преподобном Серафиме Саровском»

Взыграйте духом и сердцами,

Священный иноческий лик.

Что в наши дни и между нами

Великий праведник возник

Блаженны мы, что в наше время

Светило яркое зажглось,

И веры оскудевшей семя

В сердцах обильно разрослось!..

Спешат ко гробу Серафима;

У всех на сердце мысль одна...

И благодать не всеми зрима –

Для всех чувствительно видна.

Источник щедро изливает

Потоки благодатных вод,

Тела и души исцеляет,

Сердцам отраду подает.

Слепые ясно презирают,

Больные тут же восстают,

Глухие слышать начинают.

Немые славу воздают...

И всех, в беде и скорби сущих,

Утешить скоро он спешит;

Но нас, в обители живущих,

Особо любит и хранит,

Он духом был и будет с нами,

Он – член монашеской семьи;

Любовью, верой и трудами

Мы навсегда ему свои.

Он путь нам к Богу освещает

Сам по пути сему ведет.

Он всех на подвиг поощряет,

Во всем пример нам подает.

Любил труды, терпел гоненья,

Всегда послушный, как дитя,

Он не желал успокоенья,

Земное странство проходя.

Прощал врагам своим с любовью

Когда жестоко пострадал,

Как потом, был облит он кровью,

Но никого не обвинял.

Любил измлада он обитель,

Там было небо для него;

Теперь же сам небесный житель

И – Ангелы – друзья его.

Возлюбим мы ее, святую,

Чтоб Серафиму подражать:

За жизнь короткую земную.

На небе вечную стяжать!

Да будет нам во утешенье

Святой обители краса:

И в ней покой нам и спасенье,

Здесь нам и рай, и небеса!..

Да будут скорби наши в радость,

Труды и теснота – в покой,

И горесть жизненная в сладость,

И ни во что весь шум мирской!

И в мире житие честное

Избранных к Богу приведет,

Но лишь монашество святое

Столпы вселенной создает.

Сокрыты многия светила –

И грешный мир не видит их;

Когда же скроет их могила, –

Прославит Бог рабов Своих.

Пресладко рай благоухает.

Велика слава там Святым,

И тою славою сияет

Теперь Саровский Серафим...

Приступим все со умиленьем,

Прославим доброго отца,

Чтоб Бог и нас, его моленьем.

Сподобил райскаго венца.

Чтоб рай отрадно созерцая.

Нам легче было все сносить,

Всегда со старцем повторяя:

«Там лучше, лучше!..» –

С Богом жить.

Это стихотворение с Афонской книги стихотворений под названием «Пучок цветов с Афона», В признание Вашей любви к нам, вашим чадам, высылаем виды – открыточки сей Святей Пантелеимоновской обители и иконочки на шелку. Высылает Вам иконочки Крещения Господня Отец Иеромонах Евстафий, Вам одну, а другую матушке монахине Серафиме Усенко. Всем передавайте, нас знающих, наше приветствие. Взаимно просим Вашего благословения и ваших святых молитв о нас. С неизменной любовью к Вам ваши чада – ныне Пантелеимоновской обители на Святей Горе Афон.

Русские Иеромонахи. Святая Гора Афон.

Обитель Святаго Великомученика и Целителя

Пантелеймона. 1968 год, 3 января нового стиля

(Приписка отца Серафима: «Получено 17 января (шло 2 недели)»).

Подтверждение тому, что отца Серафима хорошо знали

и глубоко уважали на Афоне, мы находим и в письме,

присланном тогдашним игуменом Пантелеймонова монастыря архимандритом Иеремией Тамаре Ивановне Розенберг. В нем, в частности, говорится:«... Из Псково-Печерского монастыря на Афоне сейчас 9 братиев; отлично знающие отца Архимандрита Серафима, они сугубо кланяются вам и молитвенно желают многих Милостей Христовых. От души поздравляем вас с праздником Успения Пречистой Божией Матери!..

Игумен Св.-Пантелеимоновского Монастыря Архимандрит Иеремия с братией. Святая Гора 1979 год».

Довольно значительная часть рукописного наследия архимандрита Серафима посвящена его личному духовному деланию. На страницах дневников отец Серафим искренно и очень прямо пишет о том непростом пути, что пришлось ему преодолевать, шествуя ко Спасению.

Наибольшая часть подобных записей относится преимущественно к 1930-м годам, когда архимандрит Серафим еще только начинал свой монашеский путь. Однако есть там и фрагменты, относящиеся к более позднему времени – вплоть до 60-х годов.

В записях этих отец Серафим говорит и о своей любви к Богу, и о том, как счастлив он жить в Свято-Успенском Псково-Печерском монастыре, и о своем понимании смысла священнического служения.

Однако большинство записей относится в первую очередь к той непростой борьбе с грехом, что вел на протяжении всей жизни старец Серафим.

Отец Серафим очень строг к себе. Те нелестные самоопределения, что дает этот смиренный инок на страницах дневника, могут порой даже вызвать некоторое недоумение у читателя и смутить его: уж слишком жесткие и нелицеприятные характеристики дает себе старец. Он пишет о себе, как о величайшем и недостойнейшем грешнике, обуреваемом то греховными помыслами, то самопревозношением перед ближними.

Но тут необходимо иметь в виду следующее.

Во-первых, как уже было сказано ранее, большая часть этих дневниковых отрывков относится к самому началу монашеского пути молодого человека, еще совсем незадолго до поступления в монастырь пережившего тяжелейший духовный кризис, в результате которого он, собственно, и обратился от своего былого полу-атеистического равнодушия к Православию. Тем самым, перед нами – картина начального этапа пути его христианской жизни – того этапа, что бывает духовно непростым и искусительным для любого человека, лишь недавно уверовавшего во Христа и только что вступившего на тернистый путь борьбы с грехом.

Во-вторых, следует помнить и о том, что отец Серафим на протяжении всей своей долгой жизни отличался предельным смирением, искренне считая себя – и в юности, и в маститой старости – недостойнейшим из всех людей. Он всегда мнил себя чуть ли не самым грешным – в очах Божиих – из живущих на земле. И это – несмотря на его подлинную жизнь во Христе, полученные им от Бога разнообразнейшие благодатные дары! Обладая предельным смирением, он непрестанно обличал себя за гордыню. Будучи подвижнически трудолюбив и искренне радуясь поручаемым ему физически тяжелым послушаниям, он винил себя за лень. Ведя крайне аскетический образ жизни – корил себя за сластолюбие. При этом отец Серафим ничуть не лицемерил. Он действительно считал себя презреннейшим из монахов, который – за свои злые дела – обречен на адскую муку и может надеяться лишь на неизреченное милосердие Божие, способное спасти его из пучины погибели.

В этом он – подлинный наследник тех многих древних христианских святых, что и у гробовой черты – стяжав за годы своего подвига полноту Божественных даров – считали себя еще даже и не начавшими путь ко Спасению.

И именно поэтому поздние отрывки из дневников отца Серафима, содержащие все то же искреннее самообличение старца за привязанность ко греху, так мало отличаются от его ранних записей.

Во все годы своего жития в Псково-Печерском монастыре отец Серафим сохранял одно и то же убеждение: без помощи Божией, одними своими силами, человек не способен достичь чего-либо доброго, благого, спасительного. И даже то доброе, что может оказаться совершено христианином, также ему, по большому счету, не принадлежит, но имеет своим Делателем лишь один Источник и Причину всякого блага – Бога. Именно к этом смысле отец Серафим отказывается видеть в себе любые достоинства, духовные совершенства, «успехи» на пути ко Спасению. Все благое– Божие. Его – лишь грех и духовная нищета.

Но архимандрит Серафим, сознавая свое недостоинство и духовное бессилие своего обособленного «я» перед лицом зла, твердо знает и то, что, под защитой Божественной благодати, наделенный Божественной силон и стремящийся свободной волей ко Спасению, он оказывается способен этого Спасения достичь. Именно поэтому он, решительно избегая состояния отчаяния, уныния, – надеется на своего Бога и Творца, и, обращаясь к Нему, восклицает; «на Твою милость уповаю крепко»!

Ты – все блаженство мое, Господи, и радость, и все, все. Ничего мне не надо, кроме Тебя, прости неверность мою – что угождаю плоти, миру, диаволу. Помоги!

5.3.34 старого стиля.

Где более благоприятное место для Спасения души, как не здесь? Где удобее помнить Бога, смерть, Суд Страшный, вечную жизнь, суетность земной жизни? Где удобее видеть себя, свои страсти и очищать душу от них, укреплять дух в молитве, Таинствах Покаяния и Причащения Тела и Крови Христовых? Зде, в обители Печерской. Зде познается всякая прелесть диавольская. Зде хорошо ожидать смерти. Зде все напоминает о Боге, каждая пядь земли посвящена Богу и освящена Им, покровительством Богородицы, жизнью Святых Печерских и их трудами. Зде Спасение, зде Бог.

В монастыре живу – здесь и умру ради чистоты души; откажусь от мысли жить в миру жизнью злою (там ждет меня – смерть души). Не буду прогневлять Господа, живя в удалении от Бога, сохраню монашеские обеты, озлобления сии стерплю, чтобы не лишаться небесной надежды.

Знаю в чем мое счастие. Когда в церкви скоблю, тру что – душа радуется. Почему же безумствую, иду против Бога? В этом – горе мое. Природнись, полюби монастырь, потрудись.

Стоя на клиросе, думал: я был прежде в городе – мразь – и вот, по милости Божией, нахожусь теперь в святой Обители, в храме, среди ангелоподобных братий. Слава Тебе, Господи.

Не осуди меня, Господи, на Суде Твоем, что я, недостойный грешник, живу в монастыре – в таковой благодати Твоей, в изобилии и довольстве, при ничтожном труде моем, когда в миру люди и при тяжком труде голодают и холодают.

Не осуди мя, Господи, и за сие, что не по грехам я сыт, обут, в тепле, благоволят все ко мне и хвалят, когда пред Тобою я осужден, обретаюся на муки, и лишь по долготерпению Твоему ждешь Ты покаяния моего.

Облагодатствован я Богом, но прокажен изнутри, люди видели б это – возгнушались бы мною (мои блуд, сластолюбие, себялюбие, лень, осуждение, тщеславие). Бог по милости терпит мя, да еще и благотворит мне – а я возношусь и нерадею.

Побеждать надо сон, лень, чрево, блуд, гордость, гнев – Богу содействующу.

И монастырь благодетельствует мне: Владыка, братия, еда, кров, свобода, сделался монахом, читать на клиросе дают – спаси их, Господи, и их молитвами даруй мне смирение.

Спаси их, Господи, начальников моих, и мя спаси – их святыми молитвами. Сердце мое смири, очисти, согрей, устраши. Жив Господь, я – один из миллионов Его созданий. Истинны слова Его – не прейдут.

Сам я не вижу всех грехов своих, немощности, безумия! А вот если бы был я всем виден насквозь (но я скрываю себя от других, лицемерю), то, о срам, разглядели бы: я – ленивый, сластолюбивый, обжора, самолюбивый, и прочее...

Если бы поступило в монастырь несколько интеллигентных монахов (не таких, как я) – был бы я пономарем, работником, картошку чистил; тогда все может измениться: поселят куда на чердаке, в холоде, будут насмехаться, обижать...

Нищ я – тяжких грехов исполнен. Милостив буди, Господи, ко мне; на Твою милость уповаю крепко, каясь и слезя о нагости и нищете моей. Даруй и покаяние, и сокрушение мне, и даруй мне зреть грехи моя, помнить о них. Ты еси свят – освяти мя. Не отвержи от Себя мя на суде Твоем. Я – нищ, Ты – богат. Я – грешник, Ты – свят. Я – подл, Ты – велик. Я – зол, Ты – благ. Я – темен, Ты – Свет.

Преподобный Серафим говорит о веселости, полезной при усталости. Преподобный Серафим зовет сам: призывай меня и спасешься.

Должен я жить в послушании Богу, по воле Божией, по Его заповедям:

Необходимы: любовь, правда, смирение, самоотвержение, терпение, честность, трудолюбие, кротость, милосердие, целомудрие, воздержание, молитва, вера, надежда, верность.

Достоин терпеть: голод, холод, быть без крова, побои, ругания, напраслины, лишения, гонения, мучения и умереть – подобно псу.

Все плохо делаешь, кругом виновен, ошибаешься постоянно, не умен; я – как и другие – человек, от матери рожден тогда-то и умру (скоро), как и все. Господь и Богородица, и Святые примут и защитят меня тогда, помогут, как и теперь пекутся о мне. Грехи мои? Жалею о них, каюсь в них, виноват.

Нужно брать пример со Спасителя – Бог смирился, смирился до смерти. Что Он претерпел? И от кого? От грешного создания Своего. И претерпел напрасно!

Нужны мне: сочувствие, усердие, гостеприимство, стыдливость, честность, храбрость, мужество, приветливость, снисходительность, искренность.

Ни диаконство, ни Причастие Святых Христовых Тайн не спасет меня, если заповеди преступаю – возношусь, малодушествую (первый есмь аз грешник, нужен страх Божий; все доброе – дар Божий, мое – лишь грехи).

Что я – христианин, и монах, и диакон, и живу в монастыре – особый дар Божий; более и взыщется с меня. И архиереи некоторые осудятся на вечную муку.

31.1.35. Библиотека.

Страсти смиряют грешников; страсти притаились и во мне; лишь по милости Божией иногда дают покой мне – ради Спасения моего.

Я обязан нести труды смиренно, и претерпевать болезни – да вечной муки освобожусь, не допуская мысли тщеславной; я обязан все претерпевать: скорби, выговоры, недостатки – все – со смирением, так как по грехам и худшего достоин. Я уже осужден, но дано мне время для покаяния – не впасть бы в вечную муку. Я обязан всех почитать за господ, за благодетелей и за святых; пред всеми (даже и малыми, и дурачками) обязан смиряться (пред людьми я – ничто, пред Богом я – мерзость); обязан отвергать всякое себялюбие, самомнение, тщеславие, лень, самонадеянность. Должен твердо надеяться на Промысл Божий – тогда и не убоишься, и не смутишься при искушениях.

Грехи содеянные должен иметь пред собою всегда – как сегодня сделанные (не напоминая себе их подробностей – да не увлекусь сим вновь во грех, должен помнить лишь самую их суть): блуд, злобу, гордость, тщеславие, осуждение, лень, сребролюбие, бесстрашие.

Грех не мечта – он реальность, он бессмертен; грех – не помнить и самой греховности своей; здесь – легкомыслие и пагубное нерадение. А вот чужие грехи ты видишь, ближнего в них подозреваешь.

Дай мне, Господи, памяти грехов, сего блага великого. Вот обман и слепота: перед людьми трепещешь выказать малейшую слабость, и при открытии для других твоего греха – готов умереть со стыда, сквозь землю провалиться: в обществе ты ни за что не согрешишь плотски, потому что боишься чужого худого мнения о себе. При этом забываешь, что ты ходишь пред лицем Бога и тмы Ангелов, Богородицы и Святых – и не страшишься нагло и бесстудно грешить пред глазами Божиими. Вот слепота и безумие! Не пожелал бы ты утешении, сладостей, покоя, удовольствий, в великом смирении пребывал бы в неосуждении ближнего, если бы все грехи зрел «пред собою выну» – как бремя на плечах, все увеличивающееся и гнущее к земле твою выю, – то есть зрел твою гордость.

Два дела невозможно делать сразу с полным вниманием: одновременно и скрывать свою страсть, приводящую тебя в смущение, и, в то же время, бороться против этой же страсти, не обращая внимания на то, что она, быть может, станет заметна другим, – либо богомыслие, либо суета; несовместимы похоть и лень с памятью о смерти; несовместимы гордость и осуждение – с памятью грехов.

Поучаться следует в заповедях Господних (повторять их в уме и внедрять в жизнь), размышлять о словах Его, сказанных Духом Святым – через Пророков и Угодников Его. Несправедливый укор претерпи – в чем другом-то непременно погрешил. Противно и мерзко Богу возношение, гордость, осуждение.

Горе мне, лицемеру и лжецу, обманываю всех – показывая себя целомудренным, и кротким, и смиренным, и трудолюбивым –словом, святым; прости мя и не осуди, Господи.

Я – иерей, целуют мне руки, оказывают почет некий – Бога ради. И всё же они выше меня; о если бы мне достигнуть их меры смирения, веры, простоты, страха Божия... Нет во мне смирения, нет страха пред Престолом Божиим – нет и начала Спасения.

Я – слуга Богу и людям. Сан ношу из послушания, лишь до смерти.

Ничего не могу без Бога – ни шагу ступить. Не имею ничего своего, все – Божие. Я – Его создание, Им одним храним, питаем, спасаем. Темен я, нечист, всех хуже – пред Богом и Святыми. Подвигов не имею, добрых дел не имею, заповеди постоянно попираю, Бога не помню. Смерть внезапная приближается, грядут Суд и вечная мука. Покаяния не имею, даже и не начинал его совершать. Называюсь христианином, монахом, священнослужителем – недостойно. Живу, ем, сплю – недостойно.

22. 1. 39.

Крепился на всенощной – милость Божия дала понять, в чем казус весь: ложное понятие о себе, глубоко вкоренившееся, о своих силах, правах. При истинном познании себя – придет и внимание, и страх Божий. Нужно молить усердно об этом милостивого Бога, бороться и молиться. Я – слуга монастыря; обязан всеусердно, старательно и наилучше исполнять данное послушание – обслуживание посетителей, забывая свое «я». Суд надо мной будет без милости и по заслугам.

Что сказать о себе? Разлад ума и сердца во мне. Нецелостен, неискреннен (другим в глаза не взглянуть), неуверен, боязнен, нерешителен – или самолюбив, пребываю в самомнении, самонадеян. Нужно быть спокойнее, ровнее, сдерживать нервность, разлет мыслей, собирать их, молиться, помнить – бесы тут, помнить об их кознях, не внимать им. Желаешь отлично все делать, нравиться всем, думать: «Все на меня смотрят»; а Бог что – не смотрит?.. Ты – похититель славы от Бога, возвышающийся над братом, коего уничижаешь, осуждаешь за мелочь, себе же – прощаешь всякую мелочь...

Нужно помнить всегда – кто и что ты на самом деле (не в мечтах, воображении). И в молитве тщеславишься. Что можешь – сам по себе, что имеешь сам? Все дано тебе от Бога. Откуда ты явился, куда грядешь, кем живешь? Ты не хочешь смиряться, хочешь славиться, прельщаешься бесовскими сетями; напоминай себе истину Христову, молись, борись. За себя будешь отвечать Судии. Сознавай свои грехи, плачь и вой.

Встряхивайся, реально осознавай все происходящее с тобой и себя самого: прочь мечты, помыслы, разбирания, критика себя самолюбием. Грехами огорчаешься – по самолюбию, немощами же – еще более (Господь говорит: сила... Моя в немощи совершается (2Кор 12,9); огорчайся, что Бога Отца оскорбил).

Уверен бываешь, что отлично вышло – за богослужением и в общении: движение, возглас, выражение лица; нужно помнить: все худо делаю, делаю как могу (забудь себя на время; это – не театр, а ближние – не зрители). Пагуба во всем этом, смиряйся ежесекундно, укоряй себя выну; отчаянно напрягаешься отлично дать крест богомольцам, стоять среди церкви и так далее.

Дай зрети грехи моя мне, Господи.

Постоянные стычки с отцом Антонием – проявляю в них: жадность, скупость, лень, упрямство, себялюбие, интерес к чужим слабостям (своих незамечание). Если прощу ему все безвозмездно (не буду требовать от него денег, ни ждать похвал, ни испытывать недоброжелательности к нему) – моя прибыль чистая.

Отец Вукол напомнил мне слова отца Иоанна Кронштадтского: будь купцом, каждую минуту покупай Царство Небесное, то есть пользуйся каждым делом, случаем для смирения, терпения, очищения сердца, терпи. Вот и ты поступай так.

Не доверять себе никогда.

Даже евангельские книжники и фарисеи, обличаемые своею совестью, не осудили блудницу (см. Ин 8, 1–11) – ты хуже их.

Вот чем согрешаю ежеминутно Богу моему: разленением, нетерпением болезни, насмешек, желанием удовольствий, исканием приятного, выспаться бы послаще, неприязнью, уничижением других, гневом, себявозношением, самомнением, прельщением, ожесточением, в молитве нетерпением, ленью, бесстрашием, неверием, невниманием, гордостию, маловерием, трусостию, суетою, человекоугодием, нехранением заповедей и обетов своих.

Гордый и ленивый, лживый монах, пришел ли ты сюда, чтоб объедаться?

Ведь перед гордостью своей унываешь и плачешь ты, согрешив; не удивляйся – ты зол, мерзостно себялюбив, сластолюбив, ленив, похотлив и прочее – это истина: таков не другой кто, а ты.

Объедаюсь; это – чревоугодие; я даже не начинал работать Богу, не положил начало своей духовной жизни.

Я в ужасном заблуждении, самообмане; мое себялюбие сокрыло от меня самого, что наг я и безобразен; оно внушило мне, что я чего-то стою, а что все эти людишки вокруг меня – негодные; как будто они не Богом созданы и Он не проливал Крови для их Спасения; оно внушило мне, что они должны все вежливы быть со мною, низко кланяться мне, мою волю творить, поступать – как я того хочу. При этом я сторонюсь их и боюсь и внутренне опасаюсь – как бы не уведали они (да и я сам) такого моего безобразия. И сам я при этом не люблю никого, кроме себя. Хочу казаться себе подвижником... Что толку любить читать жития, если не любишь подражать Святым. Лицемер.

Хочешь все отлично делать, быть хвалим, при начальстве или при чтении на клиросе – что какой петух ходишь; мерзостен ты Богу. Согрешишь – унываешь и отчаиваешься, не желая смиренно признать свое ничтожество и вину; кажешь себя целомудренным, когда блудник еси; кажешь себя смиренным, когда горд и самолюбив. В великой прелести ты – чужие недостатки видишь (или тебе кажется, что ты их видишь, – ошибаешься, может, на их счет, может, и нет их совсем – недостатков этих), а своих не видишь: великая пагубная слепота; если бы видел свои недостатки – считал бы себя и перед величайшим грешником, как навоз, и смотрел бы на лучшие качества любого человека. Если бы ты не скрывал себя – по самолюбию – от других, и если бы ты не прятал от себя самого греховности твоей, то никто не почитал бы тебя, а плевали бы, увидев тебя. Очень ты желаешь почета, покоя, тишины, легкой жизни, удовольствий, сластей, мягкого, теплого, сытого. Ты – монах: вспомни свои обеты, возлюби уничижения. Смиренный – в скорбях не печалует, ибо думает, что достоин худшего. Враг – душегубец – всюду подсовывает мысль: хорошо ты сделал, сказал, лицо состроил, шагнул, дунул, плюнул (не принимай этих мыслей, вспомни смерть свою грядущую, и прочее). Не можешь любить Бога и людей, когда сердце занято себялюбием. Васю считаешь животным ⁴², не сдерживаешься, проявляешься весь: унижаешь его, злишься на него, зло делаешь ему, кричишь, ругаешь, не терпишь, не смиряешься, гонишь, и прочее. А ведь Бог его создал для чего-то, и печется о нем более, чем о тебе, любит его, за его душу Кровь пролил и дарует ему вскоре Царствие Небесное. А ты – подлец – если обещал следовать Христу, если ты монах и при этом не боишься Бога, и не плачешь о том, что, можешь быть, по смерти обречен на отлучение от Бога, на вечные веки, на муки совести, в ад; борись, поминай смерть, Суд, ад, вечность мук, имей страх Божий. Тяжело сие – узкий путь ведет ко Спасению. Души их всех, людей, созданы Богом по образу и подобию Божию, мир весь не стоит и одной человеческой души; любит их Бог, спасает Своими судьбами, распялся за них. Велит о душе пещися, обещая и давая телу все потребное для поддержания жизни – до самой смерти.

Дай, Господи, зрети мне моя грехи и не осуждать брата моего. Брат – подобен Тебе, Господи, и он – сын Единого Бога.

Болий же в вас да будет всем слуга: иже бо вознесется, смирится: и смиряяйся вознесется (Мф 23, 11–12). Господь и ноги умыл ученикам и сказал им: образ бо дах вам, да, якоже Аз сотворих вам, и вы творите (Ин 13, 15).

Фарисей ты: сам хвалишь себя, считаешь, что хорошо сотворил дела свои перед другими – то, что они слыхали (видели) от тебя, – в их глазах петушишься. Помни: Бог тут, рядом – мерзко и дело, и тщеславие твое пред Ним; покайся, моли Его об очищении.

Рассуждение. Очень хочу всем нравиться, считаю себя правым всегда – полюби быть в пренебрежении у всех, всегда считай себя неправым. Не стою я ничьей любви, уважения, хуже скота, мразь. Я только лишь думаю о себе, что очень истинно сужу о всем, знаю все, умею все – но ложь это: сам убедись, что это – обман. Постоянно говори си: что я? Впери взор в небо – видишь ли его конец? Так и Бог велик (букашка – ты). Сразу Он тебя не исцелит – десятками лет будешь мучаться, быть может, так и умрешь в грехах гордости. Борись терпеливо.

Грехами я богат. Почему мне нельзя и ошибиться? – Оставь старанье свыше сил всем нравиться, все делать отлично, не возбудить недовольство – огромен страх но мне сего недовольства. Но ты – мразь – и не скрывай сего, не лги (от Бога ничего не укроешь).

Властию прельщаешься, хочешь быть правым, делать отлично все, иметь значение в глазах других, быть почитаемым, считаться святым, умным; ты – слуга ничтожный, глупый, орудие в чужих руках; вспомни надгробный крест, гроб, кости.

Познай, что ты есть на самом деле, и тем и считай себя; ты – смех бесов, мерзость Богу.

Ты будто незнаком с собою – берешься мастерить что, строишь планы, накупаешь книг – времени и денег истратишь, а сделать дельного ничего не сделаешь, лишь смутишься. Знай свою меру, не мечтай о неисполнимом. Был ты в школе, учил бухгалтерию, немецкий язык, английский язык, [учился] на шофера, на пароходе, в аптеке – а ничего не помнишь, с людьми обходиться не умеешь, сам сделать ничего не можешь, лишь мечтаешь; уважай людей, почитай – видя их одаренными талантами, дельными, смиренными, любящими Бога.

На клиросе поя, читая, бывает, что стараешься всеусильно выделиться – как столб некий, пример всем, молитвенник, с разумом поющий: шваль ты этакая, обманываешь себя больше, люди видят насквозь тя и Бог, смеются над тобой, но терпят тебя, хотя и не внимают тебе. Господи, помоги.

Читал много о любви – в тебе ее нет; проследи, как ты относишься к людям: свысока, холодно; а они относятся к тебе кротко, любовно, снисходительно. Плачь! Лжец, и актер, и святоша. Нет другого пути, кроме Христом пройденного и указанного: самоотверженность, смирение себя, любовь, неосуждение и прочее. Царствие Небесное нудится, и нуждницы восхищают е (Мф 11,12).

...Прежде писанное не вполне искренно – ум это сознает. Хоть и видишь за собой грех, осуждаешь себя, но сердце по-прежнему остается грехолюбиво, гордо. Сердце мое, сойди с ложного престола, познай свою немощь, испорченность, ничтожество, да вместе с умом будешь всесильно каяться Богу! Пока еще долготерпит милостивый Господь. Напоминай сердцу своему смертный час, Суд, вечное присутствие Божие.

Все окружающие меня – рабы Божии, много больше меня любящие Бога, молящиеся и кающиеся горько втайне Ему. А я люблю ли вообще Бога, Которого не слушаю? Боюсь ли Его? Не думай зря, что один ты любишь Бога – это клевета на других. Любовь к Богу подается лишь от Бога. Им, ближним моим, Господь дал и смирение; они – крепко надеясь на милость Божию – спасутся, а ты – на себя и на свои дела надеясь – погибнешь.

На кухне: все они (братия) правы, делают свое дело, искренни, добры – то есть по совести делают все; а когда время придет – и помолятся от души. А ты – святоша – грешен пред Богом и людьми, лжешь им и себе: смирись, будь естествен.

Высоко-духовные мысли – не для меня; ты – злой, обжора, сластолюбец, блудник, осуждаешь, горд, жадный, ленивый, непослушный; нужны тебе – смирение, самоукорение, терпение всего-всего. Даруй, Господи, зрети моя грехи и не осуждать брата моего. Слеп ты – высокого мнения о себе. Смотри выну на своя грехи (а не в церкви – на клирос). От Бога все имею – рожден, выкормлен, окрещен, выучен (чрез людей), посвящен Богу, живу в монастыре. Что даю другим или как служу – Божие, не свое. И силы и ум – от Бога. Убойся себе присваивать Божию честь – не нам, Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу о милости Твоей и истине Твоей (Пс 113, 9). Нам же стыдение лица подобает. Я – лишь слуга, орудие Божие; умру – и всего лишусь – одни грехи у меня останутся да покаяние.

Епископ Даниил на Успение 1943 года ⁴³ сказал мне: не забывай и Спасения за делами.

Не вини воспитание: в твоей воле Спасение твое – очищай себя искренне, веруй, молись, тщись заповеди Божии исполнять, зри грехи, добровольно сделанные.

Гордость – великий и тяжкий – сатанинский грех, молиться об избавлении от него надо.

Боюсь людей, боюсь темноты, прячусь, ленив, сластолюбив, нетерпелив, и прочее.

Очисти и спаси, Господи, имиже ведаешь судьбами.

Не знаю я себя, ни грехов своих, ни людей, ни Бога. А думаю, что знаю, что умен, что лучше всех: Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей (Пс 50,12)... Мечтаю, сцены себе представляю, разговоры – наперед, в воображении живу, как во сне. Беспокоит некто – ожесточаешься, в глаза не глядишь, тяжело на сердце; Васю не терпишь и с букашкой его сравниваешь. Видимо, корень греха – гордость сатанинская – глубок. Трезвонил на звоннице – как гордишься! Доброго поведения и не жди – при сердце нечистом. Помнить надо: есть Бог, Спаситель, заповеди Его, есть грехи мои, есть смерть, Суд, вечность, блаженство и адские муки. Неискренен – потому что во мне разлад ума и грехолюбивого сердца; есть грехи, коих не подозреваю за собой.

Иеросхимонах Арсений на Афоне спокойно умер, говоря: свою волю я не творил, но Божию; добрых дел не имею, имею великую надежду на Бога.

Своей славы ищешь, учительствовать хочешь, духовником стать мечтаешь – ради того же: будешь кумир. Стараюсь оторвать внимание от своей особы хоть при богослужении – нет, не могу – помоги, Господи!

Враг виноват во всем этом! но и ты не мало. Познавай лучше его козни – а вини прежде всего себя. Зазнавшись! думай: «Эка я птица – кто я? Особенный? Лентяй, сластолюбец, похотлив, горд – да!»

Судия един – Бог, подсудимый же – я. Велика моя худость. Брат, которого я осуждаю, покается, а я не смогу.

Если бы окружающие узнали душу мою – презрели бы меня, оплевали бы, оставили бы, гнушались бы, прогнали бы; Бог же всегда видит ее.

Лучшие меня – Святые – умерли страшной смертью: были задушены, погибли позорно, мучительно; тебе ли желать легкой смерти, окаянный грешник? Борись, надеясь на Бога, за Его заповеди. Господь слышит слова твоих молитв...

В этом разделе книги вниманию православных читателей предлагаются наставления архимандрита Серафима, касающиеся, главным образом, различных сторон христианского нравственного учения – тех путей Спасения, по которым призван следовать за Христом всякий из нас.

Разрозненные высказывания отца Серафима, разбросанные по страницам его дневников, а также запечатленные на обнаруженных в его личном архиве отдельных листках, сгруппированы в соответствии с основными богословскими и аскетическими темами, нашедшими отражение в рукописном наследии печерского старца. ⁴⁴

На страницах дневников отец Серафим касается таких тем, как любовь к Богу и ближнему, роль Бога и человека в деле Спасения, Священное Писание, православная вера, противостояние ересям и сектам, святость и христианские святые, богослужение, церковные праздники, молитва, монашество и монашеский подвиг, церковные, монашеские послушания, смирение, скорби и болезни, христианское терпение, грех и страсти, борьба с унынием и печалью, Таинство Исповеди, страх Божий, смерть.

Особняком в рукописном наследии отца Серафима стоят его материалы к Исповеди. Они включают основную часть проповеди старца, которая обычно произносилась им в храме перед совершением Таинства Покаяния (к сожалению, это «слово» к исповедающимся полностью все же не сохранилось), список вопросов, задававшихся старцем кающимся, а также различные заметки о принципах собеседования с грешниками, которые отец Серафим сам для себя определил. Этим достаточно целостным и по содержанию, и по композиции набором записей старца открывается глава, посвященная духовному наставничеству псково-печерского подвижника благочестия, архимандрита Серафима.

Здесь следует также еще раз напомнить и о том, что поучения старца Серафима теснейшим образом связаны с иноческим опытом и подвигом его собственного учителя – святого старца Симеона. Они предельно созвучны основным аскетическим понятиям этого великого псково-печерского преподобного, будучи буквально пронизаны его мыслями, его молитвенным и духовным опытом, основанным на важнейших принципах православного монашеского жития.

Глубокий и весьма поучительный нравственно-аскетический опыт архимандрита Серафима – подлинного духовного наследника преподобного Симеона – и предлагается ныне боголюбивому читателю.

Пусть искренняя любовь ко Господу и возвышенная духовная мудрость многоопытного печерского старца послужит на пользу всем жаждущим обрести подлинную жизнь во Христе.

Братие, мы все – православные христиане, члены святой Православной Церкви, принятые в нее через Таинства Крещения и Миропомазания, давшие обеты верно служить Христу, исполняя Его волю и отрекшиеся сатаны и злых его дел.

Но человек настолько испорчен, склонен ко греху, и диавол по зависти так постоянно искушает его на зло, что и одного дня не может он прожить без греха. Правосудие же Божие требует наказания за каждое преступление воли Божией.

Но милосердие Божие свело Сына Божия с Небес на землю, Который понес на Себе наказание за грехи всего мира. Он дал нам, беспрерывно согрешающим, и возможность всегда очищать свою совесть, примиряться с Богом – в Таинстве Покаяния, и способ получать вновь и вновь Божественную благодать или силу бороться со грехом, исправляться – в Таинстве Причащения.

Грех, или преступление Божественной воли, ослушание голоса нашей совести (которая учит нас тому же, чему и заповеди Божии) – производит в нас ослепление ума, окаменение сердца, развращение воли, искажение совести и растление тела; греша человек исполняет волю врага Божия – диавола, сам делается врагом Божиим, лишается благ Божиих, подвергается болезням, скорбям, несчастьям, становится повинным вечной муке.

Покаяние есть тот великий дар Божий, посредством которого мы примиряемся с Богом, снова становимся детьми Божиими и наследниками райского блаженства.

Покаяние состоит из: 1) познания своих грехов (мы молимся об этом Великим постом так: «...ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения...» ⁴⁵); 2) раскаяния в них, то есть сокрушения, жаления об оскорблении грехами великого правосудного милосердного Бога; и 3) твердого намерения больше не грешить.

Исповедание своих грехов перед священником и получение через него от Самого Господа прощения в них завершает это великое и спасительное дело.

Условиями того, чтобы получить прощение своих грехов от Бога является: 1) простить ближним от сердца обиды и примириться по возможности с ними; 2) верить, что всякий с сокрушением исповеданный и разрешенный грех – прощается; а механически, без сокрушения и намерения не повторять его – исповеданный, или вовсе сокрытый – усугубляется, то есть вменяется вдвойне. Таковая ложная исповедь человека, не сознающего себя преступником пред Богом, не видящего своих грехов или не желающего изменить своей греховной жизни – влечет за собой и недостойное Причащение Святых Таин – Тела и Крови Христовых, Которые он принимает себе в осуждение. Принял и апостол Иуда Святые Тайны, но с сердцем ожесточенным самолюбием, честолюбием и сребролюбием, без веры и любви к своему Учителю, и, как свидетельствует Священное Писание, – по Причащении вошел в него сатана, приведший его к предательству своего Божественного Учителя и, по осознании своего греха, – к отчаянию и самоубийству.

Поэтому и надо нам знать Божественные заповеди, вести жизнь внимательную, беречь свою совесть, к Исповеди подготовиться – припомнить свои грехи.

Я вам помогу в этом – объясню вам Божии заповеди – чего они от нас требуют и что запрещают. А вы, не перебивая меня словами: грешен, грешен... внимательно слушайте – проверяйте свою жизнь по святым заповедям; и уже после, если найдете за собой согрешения, на мой вопрос: «Не согрешил ли ты в чем против этих заповедей?» – ответишь: «Грешен».

Помните, что в отношении ко греху есть две крайности: 1) равнодушие, оно же беспечность, 2) фанатизм, он же прелесть. Старайтесь их избегать.

Десять заповедей Божиих были даны Богом пророку Моисею на двух скрижалях, или каменных досках, причем четыре из них велят любить Бога и запрещают богопротивные дела, а остальные шесть – велят любить ближнего (то есть каждого человека) и запрещают противные этой любви дела.

1. Аз есмъ Господь Бог твой... да не будут тебе бози инии разве [кроме. – Авт.] Мене. Первая заповедь повелевает веровать в Единого Триединого Бога – Творца вселенной – и почитать Его. Грехи против нее: маловерие, сомнение, суеверие, легкомыслие, отчаяние, бесстрашие, холодность, ропот, своеволие, ложный стыд, оставление молитвы.

2. Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горе и елика на земли низу и елика в водах под землею; да не поклонишися им, ни послужиши им. Вторая заповедь запрещает обожествлять тварь вместо Творца (как часто мы говорим о ком-то или чем-то: «обожаю»; это тоже нарушение второй заповеди). Грехи против нее: гордость, тщеславие, самолюбие, высокоумие, сладострастие, корыстолюбие, чревоугодие, гортанобесие, пьянство, скупость, жадность, щегольство, кокетничество.

3. Не приемли имене Господа Бога твоего всуе. Третья заповедь запрещает произносить святое Имя Божие попусту, без страха и благоговения. Грехи против нее: богохульство, кощунство, божба, ложные или легкомысленные клятвы, проклинание себя и других (проклинание связывает на всю жизнь), нарушение обетов.

4. Помни день субботный, еже святити его: шесть дний делай и сотвориши (в них) вся дела твоя: в день же седмый, суббота Господу Богу твоему. Четвертая заповедь – чтить праздники и усердно трудиться в будни. Грехи против нее: нехождение в храм, рассеянность на богослужении, небрежное осенение себя крестным знамением, нарушение постов, леность и недобросовестность в труде, праздное времяпрепровождение – в забавах, развлечениях, вечеринках, гулянках, театре, кино – особенно в церковные праздники.

5. Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли. Это – пятая заповедь. Грехи против нее: непочитание родителей, сродников, благодетелей, начальников (неблагодарность, неуважение, оскорбление, ослушание старших), беззаботность о воспитании в вере и благочестии детей и подчиненных (может быть, даже потворством им), нелюбовное обращение – с нерадением о благосостоянии родных.

6. Не убий. Шестая заповедь. Грехи против нее: убийство, притеснение, лишение средств, неподаяние помощи, гнев, оскорбление, злословие, ненависть, вражда, злопамятство, соблазн, мстительность, жестокость с животными. Заповедь требует: относится к ближнему кротко, ласково, вежливо, искренне, снисходительно, мирно, терпеливо; она предписывает обращение благотворное и примирительное… ⁴⁶

...Грех – это злоупотребление даром свободной воли. Также отпали и Ангелы – сами и свободно.

Нам следует сильно почувствовать свою греховность, виноватость перед Богом и Его великую любовь к нам. Вспомним, как Давид ночами омочал слезами постель, вспомним евангельскую грешницу слезящую, блудного сына, апостола Петра, который всю жизнь оплакивал отречение, преподобную Марию Египетскую, – все эти примеры удаляют от нас безпечность и легкомыслие. Нам необходимо самоосуждение. Нужно и самоиспытание совести по заповедям. Следует приобрести желание не повторять уже совершенные грехи. Необходимо ненавидеть содеянные грехи. Через покаяние мы отрясаем их с себя, хотим начать новую, чистую жизнь.

Иерей по данной от Господа власти отпускает грехи кающимся, а благодать Святого Духа очищает сердца их. Исповеданный грех как бы становится вне нашей души. Необходимо крепко верить: Господь снимает с нас тяжесть и скверну любого греха и силен поставить нас на путь новой жизни. Перед Причащением сохраните внимание и обращение ума и сердца к Господу. Помните, как говорит Сам Господь: без Мене не можете творити ничесоже (Ин 15,5). Необходимо думать: это для меня готовит Господь спасительную Вечерю, Причастие Святых Своих Таин... Следует помнить об этом все время. Даже с утра, проснувшись, нужно поскорее ухватиться за эту мысль, поспешить воскресить в себе сознание величия события, наступившего для нас в тот день, когда Господь даровал нам Свое Причащение. Помни: в Святых Тайнах присутствует Сам Господь...

Мы согрешаем:

не принося Сердцеведцу Богу чистосердечного покаяния за грехи во всей жизни нашей;

приходя без говения на Исповедь и Причастие;

не имея страха и полной веры во оставление грехов прежних и настоящих;

не примиряясь с ближними;

не чистосердечно, но без сокрушения и страха перечисляя на Исповеди грехи;

с греховными и недостойными чувствами приступая к Причащению Святых Христовых Таин.

В грехе происходит омрачение ума и окаменение сердца. Тогда и за богослужением сердце не участвует, и ум едва приходит в себя.

Следует в покаянии:

1. Выйти (вернуться) к самому себе.

2. Познать себя и осознать себя болеющим грехами.

3. Осознать вину греха.

4. Сокрушаться и плакать о грехах.

5. Твердо решиться оставить греховную жизнь и положить начало благое жизни в Боге (приобрести вражду и ненависть ко греху).

6. Исповедать грехи.

7. Молитвенно обратиться к Богу с мольбой о помиловании.

Всего более на Исповеди вредит притворство.

Нужно стремиться исповедоваться чаще.

Следует исповедаться с семилетнего возраста.

Первая Исповедь (особенно у взрослого человека, впервые приступающего к этому Таинству. – Авт.) должна быть за всю жизнь.

(Далее следуют список вопросов, которые отец Серафим обычно задавал на Исповеди и его заметки о том, как ему самому надлежит принимать Исповедь. – Авт.)

Знаешь ли что такое Исповедь? Что такое грех? Знаешь ли заповеди?

Сказать кающемуся об опасности нераскаянности и беспечности, о милосердии и правосудии Божиих.

Что совершил с последней Исповеди? Кайся, но без подробностей.

Не пил? не курил?

Веришь ли в Бога? Надеешься ли на Него?

Со всеми ли примирился, идя на Исповедь? Почитал ли воскресные и праздничные дни? Может быть, гордился собою? Не роптал ли пред Богом? Молишься ли Богу всегда и усердно? Не осуждал? Оклеветал ли кого? Лгал? Обманывал? Украл ли что? Имя Божие призывал напрасно? Нехорошими словами ругался? До пьяна напивался? Завидовал ближнему в его счастии и благополучии? Грешил смехотворством? Празднословием и пустословием? Долго сердился? Обид долго не прощал? Злом за зло воздавал? Постов не соблюдал? Не подавал милостыни по силе возможности? Если холост: сохранил ли девство и целомудрие, не согрешил ли блудом? Если женат или замужняя: не нарушили ли любви и верности, не согрешили ли прелюбодеянием? Стараешься ли соблюдать в чистоте свое сердце? Не услаждался ли нечистыми помыслами? Чем еще согрешил пред Богом?

Далее необходимо ободрение или пригрозить. Не везде уместна кротость, но много силы имеет и благоразумное обличение. Епитимия.

...Жалеешь ли о совершенном? Имеешь ли сердечное желание и твердое намерение не повторять грехов, но исправляться с помощью Божией?

Не забывайся. Трезвись. Молись о помощи Божией. В Евангелии сказано: Просите, и дастся вам (Мф 7, 7). Молись о вере, о молитве, о Спасении, об избавлении от врага.

На Исповеди для священника важны молитва и благожелательность. Для него необходимы снисхождение, кротость, терпение. Следует помнить: я и сам слаб и немощен. Сам с ними исповедайся, им сочувствуй, верь в их исправление.

Нужно ободрять страждущих серьезным и уверенным словом.

...Детям на Исповеди: молишься ли? Не божился ли? Пребывал ли в праздности? Посещаешь ли храм? Слушаешься ли родителей? Как учение? Почитаешь ли старших? Не грешишь ли упрямством? Своеволием? Не сердился ли напрасно? Не бранился ли? Не ссорился ли? Не пил ли вино? Не бил ли животных? Не лгал ли? Не обманывал ли кого? Не брал ли чего без дозволения? Не тратил ли деньги на лакомства, на ненужное, вредное? Не сделал ли еще что постыдное?

Потом сказать: живи лучше, не повторяй грехов, не оскорбляй Бога, но угождай Ему добрыми делами.

На Исповеди священнику в нашей обители следует отвечать на сложные житейские вопросы от незнакомых людей так: по неопытности мы советов житейских не даем, но только о борьбе с грехом (со страстями, с помыслами). С вашим же вопросом следует обращаться к отцу наместнику, монастырским схимникам.

Счастливы мы, христиане, во свете ходим, Бога имеем, вечной жизни ждем.

Какого же Бога имеем мы? Сотворшего небо и землю, все сущее. Природа создана для нас, для нашего наслаждения ею. А создал ее Бог. Посему Его следует любить более всего, Его заповеди хранить. Главная же из них – возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею мыслию твоею

(Мф 22,37),

Мирские сласти, честь, суетная любовь – тля, гной. Бог создал все. Он один – Источник прекрасного. Его желаю любить. Он – все мне заменит, в Нем найду по малом терпении духовное блаженство, радость, сладость, веселие, благоухание, красоту, музыку, свет.

Бог любит мя ( и будеши яко сын Вышняго, и возлюбит тя паче неже мати твоя (Сирах. 4, 11)). Он на Кресте по любви за меня умер; и я должен ответить Ему тем же. Представь себе: Бог так меня любит, а я?..

Благословен Господь Бог! Как страшны Его величие, святость, могущество. Он всегда блажен. Как Он любит тебя! Как смирился во Христе Иисусе – души твоея ради, и как Он постоянно смиряется, промышляя о тебе! Как надо Его любить, слушать, чтить, бояться! Я – сор. Ради славы имени Твоего, Господи, спаси мя, помилуй мя!

Сердце окамененное гибельно для христианина. Делай дела любви; увидев твое желание и старание, Господь вложит в сердце твое любовь.

Даруй, Боже, и мне любити Тя, помнить Тя, волю Твою творить, Благодетелю мой. Как отблагодарю Бога за все Его благодеяния? Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми? (Пс. 115,3).

Любить Бога означает и благоговеть перед ним – находить драгоценное и высшее благо вне и выше себя, то есть в Боге. Тем и прославился во Святых Господь – и они блаженствуют с Ним.

Но, может быть, ты мнишь, тебе кажется, что более других любишь Бога?

Это – ложь, лицемерие. Аще кто любит Мя, слово мое соблюдет: и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидема и обитель у него сотворима: не любяй Мя словес Моих не соблюдает (Ин 14,23–24). Каких словес не соблюдает? О любви к ближнему. Любяй брата своего во свете пребывает (1Ин 2, 10). Без любви к ближнему нет любви к Богу.

Любовь к Богу испытывается на любви к ближнему: Аще кто речет, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть: ибо не любяй брата своего, егоже виде, Бога, егоже не виде, како может любити (1Ин 4,20).

Не отворачивай нос от других, не лицемерь перед ними, но люби их; смири свое «я» (смирение и любовь выше дара умной молитвы), исполни заповедь: возлюбиши искренняго твоего яко сам себе (Мф 22.39).

Но и путь любви к ближнему один – через Бога; полюби Бога – всем сердцем, умом, мыслию – и полюбишь ближнего.

Нужно меньше о себе думать, но больше – о других, являя тем самым любовь к ним.

Не может быть человек одиноким в мире – над ним царит Бог, а вокруг него теплится образ Божий в сердцах людей. Любовь и молитва не допускают одиночества.

Ум смотрит тысячами глаз, любовь глядит одним;

Но нет любви – и гаснет жизнь, и дни текут, как дым.

Необходимо любовное общение с людьми; Господь нас сводит одного с другим, прижимает одного к другому, спасает одного посредством другого; обособляясь же по себялюбию, беднеешь душой, слепнешь; мы ответственны друг за друга.

Люби братьев твоих – людей; они – Божии возлюбленные. Люби и врагов; Сам Господь говорит: любите враги вашя (Мф 5,44). Ведь и Бог равно дождит на праведныя и на неправедныя (Мф 5,45).

Любить следует без пристрастия – всех. Особенно возлюби искушающих тебя, окажи им любовь. Это святоотеческая мысль: ненавидь грех, но люби грешника. Отделяй грех от человека, желай ему Спасения, жалей его, не замечай совершенного им греха, людской злобы, испорченности. Человек этот может исправиться – тому есть много примеров; молись за него, ведь и для него грех не естествен, он – грязь прилипшая.

Следует искать и находить ценное и прекрасное в каждом (его душа безсмертна, в нем – образ Божий). Нужно не внешне расценивать встречающихся тебе; неправильно делить их на хороших и плохих.

Греховное осуждение ведет к разделению. Но при победе в себе над грехом люди взаимно приближаются. При горделивом же осуждении мы видим лишь личину другого человека, а не подлинную его жизнь. Такая наша самость искажает также и нашу жизнь.

Учись преодолевать предубеждения: он, мол, не симпатичный. Общительность – одна из сторон любви – есть дарование Божие; это подвиг, требующий от нас для своего осуществления принуждения себя и молитвы. Мы глаголем за Божественной Литургией: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы Отца и Сына и Святаго Духа». Именно так поступали первые христиане.

Святой Иоанн Златоуст говорит: чудо есть – когда злой превращается в доброго. Трудно сие. Бойся посечения тебя – как бесплодной смоковницы. Если же преодолеем тьму в себе, то и вокруг нас – в отношении других – сделается светло. Но мы – рабы ленивые и лукавые и не исполняем сего. Следует в этом проявлять настойчивость. Сказано: Просите и дастся вам: ищите, и обрящете: толцыте, и отверзется вам (Мф 7, 7).

Тем же и тщимся... благоугодни Ему бытии: всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым (2 Kop. 5, 9–10).

Откуда все в мире началось? Откуда насекомое, не учившись ничему, все потребное для себя знает? Каким образом из яйца – птица? Из зерна – дерево? Из земли однообразной – тысячи форм растений и цветов? Земля висит, движется – кто двинул ее? А день и ночь – какой порядок, послушание, служба живущим – смена времени для работы и отдыха! Почему это твердо и непреклонно: что за осенью будет зима, и так – каждый год? А красота, польза, порядок, мудрость (даже и в микробе), послушание установленным законам! Чьей волею вся природа живет? Кто управляет всем миром?

Бог.

Он сотворил светила велия... солнце во область дне... луну и звезды во область нощи (Пс 135,7–9). Без Него – мы слепы. Вот – величие ужасное Божие.

Для чего все это сотворено? Для славы Божией.

Почему Бог дал все на земле во власть человеку – ни за что? Почему и я должен ходить по земле, есть, думать, родился, умру? Так – Он, Бог, хочет.

Человек, как и прочие животные, был сотворен Богом, но в него Бог вдунул дыхание жизни – от Себя нечто дал ему.

Бог – Дух, Сама Жизнь, всему дает жизнь. Кто не верит в Бога и Богу – ослеплен диаволом – через свою свободную волю.

Если бы не держал Бог волею Своею мир – все исчезло бы, смешалось, рухнуло; Он – Царь.

Если бы не промышлял о мне Бог – я был бы растерзан врагом.

Думай: о судьбах Божиих я ничего не знаю. Но, при этом помни, что мы всегда под крылом Божиим. Яко чуждии восташа на мя, и крепцыи взыска та душу мою, и не предложиша Бога пред собою. Се бо, Бог помогает ми, и Господь заступник души моей (Пс 53,5–6).

Спроси себя: почему у меня есть возможность спастись от вечной муки? Потому что Иисус Христос, будучи неповинен, за меня пострадал и умер. Он – Всемогущий – волею перенес унижения, страсти, смерть, хотя и мог уничтожить моментально всех грешных – восставших на Него; но Он стерпел всех – ради меня грешнаго.

Ныне – день Спасения – венцы готовятся.

Иисус Христос умер за души наши; не лучше ли и нам умереть за душу свою, чем преступлением заповеди погубить ее?

Помни: меня ради Христос умре, меня – окаянного. Облецытеся Господем нашим Иисус Христом, и плоти угодия не творите в похоти (Рим 13. 14).

Это мне сказано Богом в Евангелии: Будите убо вы совершени, якоже Отец ваш Небесный совершен есть (Мф 5,48). Без помощи Божией сие, конечно, не возможно: Без Мене не можете творити ничесоже (Ин 15, 5). Но Господь Сам научит нас всему: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашым (Мф 11. 29). Следовательно, все сие возможно; лишь бы мы сами пришли ко Христу: Приидите ко Мне ecu труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф 11. 28). Блаженство есть – работать Господу милостиву.

Призван ты и сам уподобиться Христу, стать царем; только не забывай молиться о мудрости и крепости, и помни, что ты – орудие в руках Божиих. Он дал дело, цель тебе – даст и сил, но оставайся при смирении. На ся понадеешься – осрамишься, согрешишь, повредишь себе много.

Великое призвание у тебя – царское. Но помни: кому много дано, с того много и взыщется. Чем более приближаешься к Богу, тем более видишь себя грешным. Старайся более всего благоугождать Богу.

Господь Бог – Мать родная, породившая мя: Его волю да творю – премудрую и спасительную, а не волю «мачехи» – диавола, ищущаго моей погибели, – да не оскорблю любовь Божию.

В мире владычествует дух антихристов и торжествуют его носители. Но в нас пребывает Дух Божий: Вы от Бога есте, чадца, и победисте тех: яко Болий есть иже в вас, нежели иже в мире (1Ин 4,4).

Помни: мирские красота и сладость – ложные; умрет тело твое – обратятся они в гной. Бог – Источник всякой подлинной красоты и благ, Его люби. Сотворен ты Им и в Его благодеяниях, как в одежде, ходишь; Его благодари и славь, помни наготу свою.

И покаяние – тоже дар Его тебе.

Земные блага – честь, богатства, красота, сладости – это обманные блага, потому что со смертию они кончаются, не удовлетворяя совершенно ими пользующихся. Это блага, дающие радость лишь на момент, а затем приносящие только горечь, греховное желание, беспокойства. Враг тщится прельстить ими душу, да отвратившись от истинных благ, погибнет человек на веки. Господь прямо открывает, что узкий путь –самоотвержение, пост, смирение – ведет в вечное блаженство; Он предлагает нам прямо противоположное внушениям сатаны – себялюбию, объядению, широкому пути, лени, беспамятству, и прочему.

Знай: в начале пути ко Спасению нужно прежде всего разобраться в себе – в собственных страстях.

Помни при этом: всегда открыто пред Богом – помышляемое тобою, Он – здесь.

Бог знает мя лучше меня самого: зрит Он не лице мое, но зрит ум и сердце выну.

Люди лице видят, Бог же – сердце.

Каково сердце твое, которое Господь знает лучше тебя самого? Очищай его: сердце чисто созижди во мне, Боже (Пс 50, 12), сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс 50, 19). Сердцем веруй, что жив Господь и пред тобой выну; сердцем веруй, что мы, люди – Его тварь; сердцем веруй, что, когда умрем, узрим Его – если будем чистыми сердцем.

Помни: все Богом сотворено – дано в управление тебе, ничего твоего у тебя нет, и сам ты – не свой. Живешь еще пока по милости и долготерпению Божию – так и не тщеславься, а плачь выну. Думай: блудник невоздерженный я, а не целомудренный; плачь.

Взор обращай долу ( яко земля ecu, и в землю отыдеыши (Быт 3, 19)), а душу – горе. Зде, на земле – на чужбине она... Там – горё – ее отечество. Мысленные очи наши должны быть к Богу устремлены. Душа – природы духовной, как и Бог, и потому, очищенная от страстей, суеты, может зреть Бога – всегда.

Но невозможно тебе это без благодати Божией. Благодать – невидимая сила Духа Святого, помогающая во всем добром и хорошем нам. Благодать Божия делает человека способным творить добро.

Иисус Христос прежде начал творить дела, а только потом учить – яже начат Иисус творити же и учити (Деян 1,1). И ты начинай с доброделания. Ведь вера без дел мертва есть (Иак 2, 20): борись, кайся, надейся на заслуги Иисуса Христа – получишь милосердие по своей смерти.

Левой рукой борись, правой – за Божию полу держись. Будет всегда то, что даст Бог.

Исполняй заповеди. Первая заповедь и главная такова: всегда помнить Бога и Его святую волю, ни в чем не преступать ея, поучаться в ней всегда, все терпеть в надежде на Него со смирением, то есть считая себя достойным худшего, считая себя за ничто пред Ним и много виноватым; всюду понуждать себя на исполнение заповедей; о грехах плакать, не забывая их, но с твердой надеждой на милосердие Божие – на заслуги Иисуса Христа и заступление Божией Матери. Нужно любить ближнего как себя: что себе желаешь, того и ему желать; чего себе не хочешь, не желать и ему, – не глядя на лица.

Господь дает тебе все – и ты дай просящему; причем не жди от него возврата; следует победить сребролюбие, пристрастие к вещам – ради вечного блаженства.

Надо все делать со всем усердием, успех же дела предать в руки Божии. Нужно спасаться своими трудами, но с Божией помощью!

Держава Господь боящихся Его (Пс 24,14). Главное в деле Спасения – помощь Божия, но как ее получить? Искать сокрушения сердца, покаяния, смирения – близ Господь сокрушенных сердцем (Пс 33, 19), а смиренным... дает благодать (1Пет 5, 5).

Смиренным несением жизненного креста спасается человек; Бог же, призываемый на помощь, даст сил. Проси помощи у Бога, терпи – вдруг ничего не дают – потрудись сперва.

Надо понуждать себя на труд, на воздержание, на терпение оскорблений, болезней, на смирение, на страх Божий, а не на малодушие, на веру, надежду, любовь, на целомудрие ( неправедницы Царствия Божия не наследят (1Кор 6,9); всяк блудник... не имать достояния в Царствии Христа и Бога (Еф 5,5)), на молитву, на память смерти, суда, вечности мучений, блаженства (как награды от Бога). Грехи ведь твои записываются – по правосудию Божию. Дар Божий нам – время на покаяние.

Вот три легких правила в совершении дела Спасения: читай заповеди из Евангелия, исполняй их – по мере сил, и молись Богу о том, чтобы правильно разуметь читаемое и исполнять его.

Не были бы и заповеди даны, если бы исполнять их было невозможно – с Божией помощью. До крови нужно трудиться в исполнении заповедей.

Предайся воле Божией: мое – злое, все же доброе – Его; здесь необходимы сыновняя любовь к Богу и доверие Ему до конца, совершенный отказ от самого себя; я – бессилен, я – орудие добра.

Удивительное безумие – создание не желает знать Творца, возносится над Ним. Это – прелесть бесовская: когда мне кажется, что я что-то значу, что-то сам по себе делаю доброе. Един Бог есть – Он все, все восполнит. Если я даже и все заповеди исполню, то и тогда я тоже – ничтожество, ибо и сие исполнение дал мне Бог – как дар; я же служил Ему орудием – но через согласие воли своей; ведь весь состав мой, сила ума, чувства, тело – все Им создано – Его.

Тщеславишься? Вспомни, что сказал Господь: без Мене не можете творити ничесоже (Ин 15,5). Славя Святых – Бoгa, в них прославившегося, славим (Дивен Бог во Святых Своих (Пс 67, 36)); они – блаженные орудия славы Божией (и, по отношению один к другому, – люди – те же орудия в руках Божиих). «Ты моя крепость, Господи, Ты моя и сила, Ты мой Бог, Ты мое радование... силе Твоей слава, Человеколюбче» ⁴⁷.

В книге Притч сказано, что Господь гордым противится, смиренным же дает благодать (Притч 3, 34). Немощи свои надо признать во всем и нести смиренно, прося Бога о помощи: сила бо Моя в немощи совершается (2Кор 12,9). И тогда прославится Бог в тебе. Только не возносись, не высокоумствуй, все доброе приписывай Богу; ведь сам знаешь свою низость, ничтожество, немощь. Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, Иже на небесех (Мф 5,16).

Доброе Бог творит чрез тебя. Все доброе во мне – от Бога; мысли добрые – от Духа Святаго, Им научен и Святыми Отцами.

Хорошо, что исправил доброе дело, помолился, победил грех. Не приписывай этого себе, и проси прощения у Бога, если в сем согрешил, но говори так: «Слава Тебе, Господи, за сие – Ты вразумил меня и мне помог». Говори: «слава Богу, давшему сие»; ведь все – Его, от Него, чрез Него, Им.

Господи, знаем, что в деле Спасения нашего всегда бывает так: усердие наше, но дело – Твое; труд наш, но благодать – Твоя; тщание наше, но совершение – Твое.

Нужно веровать всему сказанному в Евангелии – потому что Святым Духом сие писано и потому что вся Святая Православная Церковь сие соблюдает и так верует.

Читать надо во славу Божию, во имя Божие.

Священное Писание читай с целью познать Бога и Божью волю – относительно мира и человека: вдумывайся, кайся, запоминай истину.

Чтение без рассуждения не пользует.

Читай Писание– как обязанный суметь его и пересказать.

Узнай православную веру. Читай правила Вселенских Соборов, и знай, что к их решениям нельзя не прибавить, не убавить от них.

Помни: правда в догматах, а не правда у меня – в уме, который превозносится знанием догматов. Оказывай послушание Церкви – разуму своему не верь.

Древние христиане от гонений бежали, скрывались, ибо им лучше было жить со зверьми, чем с нечестивыми, – дабы веру сохранить непорочно.

Сектанты? С еретиками не разговаривай, отрежь. Не вступай с ними в прения! С еретиками не спорь – укрывайся в лоно Матери-Церкви, на свой ум не надеясь. Раз Церковь так верует – то оно так и есть. Говори: «верую – как Святая Церковь наша; а Церковь верует – как и мы».

Но за еретиков молись: не покаются ли как-нибудь; хотя их самих – бегай.

Надо не стыдиться креститься – на людях, исповедовать Христа смело; и тогда Бог будет с тобою, и не прельстит враг тебя; хотя и претерпишь через это насмехательства, оскорбления, гонения и даже, быть может, смерть телесную – но наследишь вечную блаженную жизнь.

Каков новый календарный стиль? В благочестивое время старый держался. Ныне же – время нравственного упадка. Иерусалимская же Церковь и ныне празднует Пасху по старому стилю. По новому же календарю Пасхальные праздники совпадают с иудействующими и со светскими днями отдыха. Опасно такое послабление миру, свету; в этом – ересь.

При новом стиле и церковные службы посещаются меньше; по старому же стилю – народу было более. Из-за отсутствия народа крестные ходы не удаются – превращаются в посмешище. Рождается через это в народе недоверие к своим пастырям. Господи, спаси благочестивыя.

Чистии сердцем узрят Бога (ср. Мф 5,8): зде – на земле, и там – в Царствии Небесном. Только они.

Поминай духовных родителей своих – Святых Угодников Божиих.

Надо любить Святых Угодников, ибо они до смерти, мучений, самоотверженно любили Одного с тобой Бога – Его же и ты любишь и хочешь Ему угодить. Утверждайся надеждою, глядя на них. Утверди через них сердце в Господе, твердись надеждою.

Читая прославляющие подвижников их дивные жития, порой забываешь главное – труды святых, их скорби, борьбу, самовольные мучения, жестокость к себе: вот – корень их святости; ты же глядишь только на плод.

Слава мучеников за что им от Бога дана? За терпение болезней, пыток – ради Христа.

Хотя тело мученика и страждет, но помысл его, утвержденный в Бозе, всегда пребывает непреклонен.

Древние подвижники подобны мученикам, но, в отличие от них, добровольно терпели муки (одежда, до крови дравшая тело, ложе их – острые камни, сносили укусы комаров); как в чужом теле страдали они, укрепляемые Богом, так как имели твердую решимость, веру, мужественное сердце, непоколебимый помысл.

Бог и Ангел Хранитель – и ночью, как и днем, – хранят нас с одинаковой любовью: не бойся ночи, уповай непоколебимо на Бога и имей чистую совесть.

Ангел Хранитель – наш лучший и верный наставник, первый друг.

Если ты будешь помнить в храме, в священническом служении, что ты находишься пред Лицем Господа, то и не станешь ничем посторонним смущаться.

Гони в церкви посторонние мысли о других делах, бойся этих мыслей, – не имеешь права на них отвлекаться. Потом, если будешь так поступать, все посторонние заботы и уладятся – Божиим Промыслом. Пока же удели Богу несколько часов.

Ни одной службы хотя без краткого поученьица не следует оставлять.

Не упусти ни слова из богослужения, часов; полезны долгие молитвы – терпи; за пустым разговором – бодр, за поучением же – сон? Не от врага ли это?

Церковное богослужение научает всякого внимательно слушающего его, пусть и безграмотного мужика, благочестию и вере. Служащему следует читать молитвы, ектении внятно, с понятием. Отец Иоанн Кронштадтский читал молитвы громогласно, четко, осмысленно и прочувствованно.

Шестопсалмие есть как бы размышления с самим собою человека, услышавшего о рождении Спасителя (покаяния бо псалмы исполнены суть и умиления); следует им внимать, поминающе смерть, будущую муку и вечную жизнь.

Литургия – воспоминание Спасения рода человеческого Богом.

Не только головную боль, но и смерть примем, – лишь бы возможно было послужить Литургию и Причаститься Святых Таин.

Чистота и благоговение необходимы при совершении Литургии – да не уничижатся тобой Божественные Тайны.

Следует особо чтить Церковные праздники – иначе осудишься.

Значение праздника Преображения таково: здесь явилось и Божество Иисуса Христа, и высокое достоинство во Христе человеческого естества, и открылась жизнь людских душ по разлучении от плоти – в лице пророка Моисея.

В праздник Воздвижения сам Крест Христов открывается нам и как величайшая Божия любовь к людям, и как страх для тех, кто не хочет расстаться с грехом.

При чтении 50-го псалма – слов его: окропиши мя иссопом, и очищуся (Пс 50, 90 – приходит мысль о том, какая великая благодать Божия присутствует в кроплении Богоявленскою водою.

Докучать надо молитвами Господу и святым Его.

В молитве своей поведай Всецарю прошение твое. Принеси Богу в молитве исповедывание грехов, сокрушение, проси Его о милости. Искренне благодари в ней Бога за благодеяния, прославляй совершенства Божии.

Собираясь произнести слово молитвы, – затаи над каждым дыхание. Молитва–дыхание духа. Через нее – сердечное умиление.

Молитва есть возникновение в сердце нашем одного за другим благоговейных чувств к Господу: чувства самоуничижения, преданности, благодарения, славословия, прошения, сокрушения, покорности воле Божией и прочее.

Сердце надо принести Богу в молитве, и Он не даст тебе поколебаться. Возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает: не даст в век молвы праведнику (Пс 54,23). Слова таких твоих молитв – как бисер многоценный (как драгоценный жемчуг) для Бога.

Молитва – непобедимая победа. Молитва же без надежды грешна.

Настоящий молитвенник око ума выну имея протяженно к Богу, зрит «умными очесы» Бога.

Молитва – непрестанное обращение ума к Господу в сердце. Сила Иисусовой молитвы – от веры и глубокого с Ним сочетания сердца и ума. При молитве Иисусовой ум заключай в сердце.

Не давай уму быть праздным – молись. Ум, властвуй над помыслами. В молитве и добрые мысли отгоняй, не внимай им – тать прячется под ними, чтобы отвлечь тебя. Перекрести уста – если враг не дает молитву выговорить.

Следует молиться, не внимая бесовским помыслам.

Не ленись и не малодушествуй; но прежде чем заснешь, многие сотвори молитвы в сердце своем и противостой помыслам и покушениям диавола водить тебя по воле своей – да восприимет тебя Бог. Сколько сил есть – заботься о том, чтобы засыпать с псалмами (слова для молитв часто берутся из Священного Писания, Псалтири) в устах и умным поучением, и никак не позволяй по нерадению уму своему принимать чуждые помыслы, но с какими помышлениями молился ты, в тех поучаясь – склонись и на одр, чтобы и когда будешь спать, они прибывали в тебе, и когда пробудишься, собеседовали с тобою. Проговаривай также и святый Символ православной веры прежде чем заснешь; ибо православствовать о Боге есть источник и охрана всех благ.

Бог вездесущий есть и в нас. Потому-то необходимы страх Божий, отрешение земных благ, чистота совести. Господь близ и внимает тебе, молитве твоей, Он – ближе воздуха.

Нудь себя на молитву молись о ней.

Я здесь, Господи! Лица Твоего, Господи, взыщу! Продли, Господи, лета жизни моея, да потружусь во Спасение, да не в погибель умру, яко заслужил ад душе своей, да потерплю Тя, поборюсь – с Твоею помощью – во очищение себя от страстей мерзких и постыдных, по милости Твоей великой.

Молись за всех от сердца. Порой забывай себя. Спаси их всех, Господи!

И за еретиков молись – не покаются ли как-нибудь. Но их самих бегай, с ними не разговаривай – отрежь.

Кто всем сердцем желает обратиться к Богу, того Сам Бог научит, как молиться.

Но молись – даже и тогда, если, кроме трудов, не видишь утешения в ней, прилежно, усердно. Легко молиться в несчастии – не упусти такого случая. Молитва есть беседа с Богом. Одна опора у нас – милость Божия. Предстой в молитве Страшному Суду. Помни сказанное: Господи, услыши молитву мою, внуши моление мое во истине Твоей: и не вниди в суд с рабом Твоим, яко не оправдится пред Тобою всяк живый (Пс 142,1–2). И еще: Помяни убо, откуду спал ecu, и покайся, и первая дела сотвори; аще же ни, гряду тебе скоро и двигну светильник твой от места своего, аще не покаешися (Откр 2,5). И слово Апостола: Или о богатстве благости Его и кротости и долготерпении нерадиши, не ведый, яко благость Божия на покаяние тя ведет? По жестокости же твоей и непокаянному сердцу, собиравши себе гнев в день гнева и откровения праведнаго суда Божия, Иже воздаст коемуждо по делом его (Рим 2,4–6). Добрые же наши дела немногие перемешаны в нас с грехом.

Господь Крестом совершил наше Спасение. У Него сила и власть. Я же нищ. Я – непотребен и безответен пред Богом. Чувствующий свою внутреннюю бедность не престанет молиться. Я – бесплодная смоковница, достойная посечения. Помилуешь – буди благословен – слава милосердию Твоему! Накажешь – буди благословен – слава правосудию Твоему Слава Тебе, Господи, за всё!

Молись терпеливо, и дастся тебе. Вспомни евангельскую притчу о вдовице и судне неправедном (см. Лк 18, 1–8).

Слепый звал: сыне Давидов, помилуй мя (хоть слеп был – звал как мог). Господь внял его молитве – нищего и слепого – просветил очи его, и бывший слепец по Иисусе иде (Мк 10, 52), славя Бога (познав Его как Господа – «познал Его быти Бога»).

В молитве следует хранить ум безвидным; не давать воли воображению; быть в присутствии Божием, предстоять Господу – но не воображать Господа. Внимать всецело словам молитв – умом, чтобы ум погружался, заключался и вмещался (чуждый всякого мечтания) в словах молитвы, – причем сердце обыкновенно сочувствует уму душеспасительным чувством печали о грехах. Здесь следует избегать самочиния. Нужно отвергать все образы, рисующиеся в способности воображения, потому что ум в молитве предстоит невидимому Богу, Которого невозможно представить никаким вещественным образом. Те, которые в молитве не видят ничего, – как раз и видят Бога.

На православных иконах – лик темен, бесстрастен чертами; здесь и есть образ немечтательной молитвы.

Видения не принимай – как недостойный; пребудь в сознании своего ничтожества; враг преобразуется даже и в Ангела света; скажи ему с мужеством: «Возвратись, окаянный, во тьму свою; как недостойному – мне не подобают видения и откровения. Одно мне нужно – безмерное благоутробие Господа моего Иисуса Христа, молитвы и заступления Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии и всех Святых».

Подобает монаху вознестись превыше естественного закона. Монах – земной Ангел и небесный человек, если победит искушения, то будет счастлив, ибо велика его награда, радуйся сему. Монах – Ангел, призванный стяжать бесстрастие и память смерти. Монашеским чином пополняется отпадший чин ангелов.

Сам монастырь есть школа братии. Иноку иные правила жизни, чем прочим, – обеты. Обеты девства, нестяжательное и послушания составляют сущность монашества.

В миру – ложь, прелесть, грех. В этом мире никуда не стремись и ничего не ищи. Безучастно относись к окружающему монастырь миру. Ежедневно благодари великого Бога за Его милость к тебе – мертвого оживил, привел сюда, в монастырь, дабы приготовить к смерти, оплакивать прежние грехи (потерянный для тебя тот день, в который не оплакивал ты грехи свои), очищать сердце, прилепляться к Богу любовию. Жив Господь и жива душа твоя (1Цар 25,26).

Кто есть монах? Никто за тебя не ответит пред Богом. В твоих руках Спасение твое. Принуждай себя, терпи; неси натуру свою, крест свой как Крест Христов (Крест – монашествующих крепость); уважай всех, не критикуй; познай свое ничтожество и всемогущество Бога; монах да думает о себе, что он – мерзость; Богу ищи нравиться; не лезь и мыслию в чужие дела.

Не смеешь раздражаться, осуждать, уничижать брата – не твое дело – Божие.

Что другие в грехах живут – не мешает им спастися; и что ты в монастыре живешь – не препятствует тебе погибнуть. Не низшим, но высшим подражают. Жалеть надо о предающихся похотям и суете, а не завидовать им. Зрячие слепым не завидуют. Помолись о них; тверд будь в своем – в памяти смертного суда, вечности, в надежде блаженной вечности.

Порой ты обманываешься, даешь прельщать себя врагу, ищешь исправлять и начальство свое, и мир весь, а своих неисправностей не видишь, забываешь о них, закрываешь глаза на них. Обязанность монахов не учить, но плакать.

Молись – и молись – и молись. Святые Отцы учат: «Лучше небольшое делание (правило), но постоянное».

Сиди в келье – здесь можно всему научиться, здесь воздуха тебе довольно, трудись, твори поклоны, попеременно молись и занимайся рукоделием, читай. Кропи келью святой водой.

Жену в келью не пускай (буря помыслов приходит следом за нею).

Молитва и труд – основа иноческой жизни. Учись не знать, а делать. Занятый молитвой и трудом меньше дуришь, мечтаешь, грешишь – некогда. Блаженный Иероним говорит: «За трудолюбивым монахом ходит только один злой дух, а за праздным – бесчисленное множество». Помни, что главное средство против похотливости есть воздержание и труд (телесные занятия до усталости и умственное отвлечение).

И телесное наше, когда бывает по Богу, вменяется в духовное. В тяжелом труде терпя потерпи и проводи дни твои в радости; и так будь усерден к своему делу, чтобы и во сне послушание твое не выходило у тебя из мыслей.

Труда ищи – и найдешь. Душа радуется, когда по послушанию потрудишься. Трудись с пользой, дабы не быть осужденным за легкую, сытую, почетную жизнь и благодари Бога и всех выну.

Следует возненавидеть свои душу и тело – то есть не щадить их для соблюдения веры Христовой. Нужен труд до устали (также и умственный).

Тесный путь – труды, не ищи покоя зде, на земле, жди его там – на небеси. Доводи до конца труд и терпение, иначе зря стараешься – ни во что будет весь твой труд. Но не должно, принимая на себя какое-либо послушание в монастыре, самому вызываться на тяжелые, низкие дела – это ведет к тщеславию.

Послушание выше поста и молитвы. Сами по себе без послушания, они приводят к духовной гордости. Пред начальником вспомни Бога. Если в монастыре что делается не по твоей воле – отвергни ее назад перед братией. Помни: не «я хочу», а «порядок того требует», «я же слуга ваш».

Для монаха недопустимы: упорство, ропот, непослушливость, прекословие, вмешивание, замечания.

Найди себе духовного руководителя – непременно (иначе можешь впасть в самомнение). Опасно. Монаху необходимо постоянное сердечное исповедание и открытие своих помыслов и своего сердечного устроения духовнику.

При возможности духовного послушания старцу исполняй его; самочиние с таким послушанием несовместимо: одно из двух.

Послушание возможно только в добре, во зле же бывает не послушание, но преступное соучастие. Потому будь послушен во всем благом – но не на злое.

Молись, смиряйся, терпи. Не тот мученик, кто будет многократно биен и мучен, но тот, кто претерпит до конца. Ослабевший близ своей смерти и отрекшийся от святых обетов монах подлежит осуждению в день судный – он погубил прежние свои труды и не претерпел до конца.

Если ты греховно усладился, то вспомни, что Христос желчь пил, умер в мучениях тебя ради; если ты греховно вознесся, то вспомни, что пред Богом ты смердишь, огорчаешь Его человеколюбивого, тщащегося спасти тебя и делаешь это всяким образом! Окаянный!

Душе, непоколебимо со стремлением безмездным пребывай, мнящи предстояти Распятому Спасу, паче же сраспятися тебе ради Распеншемуся. Исполни слово Христово : возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток есть и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашым (Мф 11, 29).

Вспомни – на что способен христианин: «Имуще бо крепость Твою, мучителей низложиша, сокрушиша и демонов немощныя дерзости» ⁴⁸. Имеешь ли ты это? Укоряй себя: монах называется.

Пребывание с другими людьми (в монастыре) нужно не для советывания и подражания всем, а чтобы в сообращении с ними познавать душевные свои немощи и смиряться пред ближними.

Будь доволен своим положением. Ешь – что дают, во время, в меру, не до пресыщения. Гони уныние, лень, холод, небрежность, забвение, рассеянность, расслабление. Помни – откуда все злое, нестроения, – от бесов.

Возненавидь: покой, почет, славу, приятность, хвалу, сласть, красоту, сытость, похоть, свою волю, тело, самую жизнь, упокоение – желание сего разлучает от Бога, удаляет от Него, лишает благодати, ввергает в вечную муку (если сердцем желаешь всего греховного). Вспомни, когда прельщаешься: смерть, гной, суд, грехи, навоз, вечную муку, Судию, кротость, краткость легкой жизни, бесов (от них и исходит прельщение).

Отвергайся покоя, всего приятного, вкусного, хвалы, почета, власти, сытости, радостей... Возжелай же быть уничижен, в лишении, в холоде, в голоде, оскорбляем, понукаем, бит, в тяжелом труде, обидим, наказуем.

Смиряй плоть: «томлю томящаго мя» – говорил преподобный Серафим, носивший с собой тяжелый мешок с камнями.

Следует дать возможность твоей душе стать господином самого себя.

Невоздержник, ставший воздержен, – «отвергается себя». Монаху нужно оставить любовь к телу, не иметь никакого попечения о теле и о житейских потребностях, презирать самого себя, чтобы возлюбить смерть. Богатство? – через него своя воля. Не пригодится тебе твое богатство: грядет во славе страшный неподкупный Судия, судяй по делам. Не копи, монах, денег. Самочиние брось – плохо кончишь.

Думай: ничего своего не имею, кроме греха.

Отказывайся от ложных сластей ради вечных совершенств. Как прекрасны целомудрие, воздержание, труд, смирение, любовь, кротость; и как мерзки похоть, злоба, самолюбие.

Тяжко не то, что виды преступления воли Божией, греха разнообразны, что их миллионы, а само преступление воли Создателя (Адам ведь всего одну заповедь преступил, а каков результат); страшно нарушить волю Благодетеля твоего – Святого и Страшного, по величию Правосудного. Страшна и постоянность грешения, нераскаянность: каешься и, не исправляясь, грешишь вновь и вновь, находясь при этом в отличных от других христиан условиях (монастырь, вера, послушание, хорошее отношение братии, сытость, чтение книг и прочее).

Монахом следует открыто быть пред всеми, не только не стеснятся одежды или креста или имени Божия, но и давать пример другим. Стесняться нечего – иже бо аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы святыми (Мк 8. 38). Молись при таких смущениях: «Господи, твори волю Твою Святую во всех случаях». В какой одежде получил благодать Божию, в той и находись. Думай: радуюсь, что благой путь дал мне Бог, по душе.

Презревший мир – всегда весел. При том надобно всегда терпеть что-нибудь – Бога ради – с благодарением.

Печальный человек не верит в Бога, он – в опасности; монах же должен быть весел. Но помни и слова Христовы: Блаженны плачущии, яко тии утешатся (Мф 5.4) – вот монашеский узкий путь.

Не следует стараться делать на людях спокойное лицо или вести высокую подвижническую жизнь, когда духовного основания для этого не положено и к этому не готов – впадешь в заблуждение, в ошибку. Напротив, и наружный вид, и действия вытекают следствием внутреннего расположения духа, а не являются его причиной; в молитве же – при вере и уповании на Бога – монах естественным образом делается спокоен, самоотвержен.

Чтоб не соблазнять окружающих – надо немного говорить (но не будь и безрассудно молчалив), есть, пить; чтоб не уязвить (не вызвать зависть) – четки напоказ не носить. При этом четки всегда носи на себе на шее – невольное напоминание, что обязанность твоя есть непрестанная молитва и богомыслие.

Монаху многого внимания на лица обращать нельзя. Криволицый, без лица? Не человек?

Не смотри пристально ни на что, ни на кого, ни в газету.

Кто почитает кого-либо особенно – тот и презирает особенно. Будь равнодушен.

Итак, нрав держи простой, речь не хитростную, ступание не тщеславное, голос не притворный. Полюби жить в скудости и быть всеми небрегаемым. Презрение и бесчестие – более славы. Паче же всего попекись о хранении ума и трезвении, будь терпелив при всяких теснотах и хранись; не принимай тайных сластей.

Не вспоминай иного, кроме грехов, не мечтай вперед, не представляй себе образов смерти, суда, вечности. В настоящем будь сосредоточен, будь всегда как при смерти... Молись о даровании христианския кончины живота...

Преподобный Феодор Студит говорит: будучи монахами, «призваны мы к высокой жизни, но так ли живем, как вознамерились сами [а ты ищешь покоя, здоровья! Разслабел... – архимандрит Серафим], и как другие ожидают от нас?.. [Святой Отец! Помолись! – архимандрит Серафим] Будем неизменны в добре и не станем увлекаться страстьми не только делом, но и в мечтаниях. Зачем ушли мы из мира? Чтоб жить в лишениях [исполняя обеты. – Архимандрит Серафим], – в надежде».

Увы, новое монашество, в отличие от древнего, не ищет духовного подвига, совершенства. Среди новых, современных монахов блаженнее тот, кто хотя и мог преступить заповедь Божию, но не преступил ее, и мог зло сотворить – и не сотворил.

Но и сегодня училища для юношества должны быть при монастырях. Преподавание, находясь в руках монашествующих, будет проникнуто духом христианского благочестия, а не тем зловредным суемудрием и неверием, которое все более и более овладевает миром.

За точное и тщательное исполнение пономарского послушания да ожидает трудящегося награда от Господа в день воздаяния.

Пономарь, со страхом и великим прилежанием проходи послушание, которое тебе поручено, потому что оно поручено тебе от Бога и есть Божественное.

Лампады возжигай со страхом и усердием – пред Богом; иконы бы не пылились; мети два раза в неделю; не повредить бы чего, малейшего – смотри.

Что нужно монаху прежде всего, чтобы улучить милость Божию? Каков я должен по Евангелию быть? Буди те убо вы совершены, якоже Отец ваш Небесный совершен есть (Мф 5,48).

Далеко до сего. Чтобы достичь этого, каждое твое движение и шаг да будет со страхом Божиим, ибо мы – члены Божии. Всё в мире и в нас самих принадлежит Богу и находится в Его власти. Господня земля и исполнение ея, вселенная и ecu живущии на ней (Пс 23, 1). При этом, Он всегда зрит внутрь меня: есть ли там чистота, страх, смирение?

Кто же спасется? Смиривший себя – тот вознесется. Смиритеся пред Господем, и вознесет вы (Иак 4, 10). Кто смирен – тот мирен и спасен. Говорят, что смирение и любовь даже выше дара умной молитвы.

Вся жизнь твоя должна быть положена на то, чтоб свое «я» стереть в порошок. Монах, будь мал сам в себе. Непадательно – иметь себя под всей тварью. Если монах действительно не увидит себя хуже всякой твари, то не получит ничего.

Тот, кто немного значит в собственных своих глазах, бывает умерен в желаниях своих. Хотя он и ошибается иногда в своих намерениях, но не потеряет сам себя и блаженного спокойствия души. При этом, чтоб быть кротким, потребна добрая воля и твердость.

Научись самоукорению и самоотвержению. Самоукорение – в том, чтобы и при добродетелях считать себя мало блага что сотворша (по крайней мере, плачь и вой о своем греховном бессилии). Я худой, злой, нечистый, плотский, похотливый, гордый, немощный – и при этом люблю себя. В самоотвержении же – первая забота не о своем самочувствии, удовольствии (пусть даже и духовном) и прочем, но об исполнении заповеди Божией.

Смиренный никогда ни в ком не может возбудить зависти. Наружное же и ложное смирение вызывает тщеславие. Подлинное смирение внутри – не снаружи.

Всем угодить трудно: горе, егда добре рекут вам всu человецы (Лк 6, 26) (равно и благочестивые, и злочестивые). Честь в глазах других – пустое: не ищи похвал, не будь честолюбив, не ищи всем нравиться; от хороших и за хорошее не ищи почета; не кажись лучшим, чем есть; не старайся быть большим, чем на деле есть.

Тайная гордость славы, чести, похвалы ищет; высоко себя и дела свои превозносит, других презирает и уничижает, ищет себя показать, бесстыдно себя являет, какое добро имеет – себе приписывает, а не Богу; хвалится и тем добром, которого не имеет; недостатки и пороки свои скрывает; в презрении и уничижении быть не терпит; увещаний, обличений, советов не принимает; в дела чужие самовольно вмешивается; в несчастий ропщет, негодует и часто хулит Бога.

Аще кто хощет старей быти, да будет всех менший, и всем слуга [Мк 9.35). Усвой!

Преподобные отцы Варсануфий и Иоанн учат: почитай себя за ничто; ни с кем не сравнивай себя, не говори о своем добром деле. Каково добротворение – когда ты полон страстей? Не думай что ты сделал что-нибудь доброе. Ни в каком случае не следует почитать себя за нечто, но во всем отсекать свою волю, повиноваться всем; без смущения переносить, что постигнет нас от вне. Не следует обращать внимания на чужие грехи. Познавай свои согрешения и немощь. Необходимо самоукорение. Нужно считать себя землею и пеплом (И пророк Давид говорит: Аз же есмъ червь, а не человек (Пс 21, 7)).

Иоанн Лествичник наставляет нас; «аще грешник за вину будет укорять себя искренно и чистосердечно пред лицем Божиим, то Господь призрит нас и разрушит наши гордость, возношение, яко паутину».

Нет ли в сердце мысли – что ты хоть немного, да лучше других живешь? В этом – горделивое самомнение (от них же первый есмь аз). Считай себя за бесполезный прах. Пример нам здесь – Христос. Заповедь Божия: будь всем раб и слуга – это говорит Иисус Христос, Который Сам умыл ноги апостолам, Который, будучи Сыном Божиим, плотию оделся нашею, умер за меня, терпел оплевания. И даже в Своем смирении Он – всех выше. А ты – худший бесов: тебе ли не смиренномудрствовать? Вспоминай Иисуса Христа, смирение Его... Смотри, как Господь учит нас Своим словом и всею Своею земною жизнию. Он Сам Себе умалил, зрак раба приим... смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Флп 2,7–8). Именно потому Господь наставляет: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим (Мф 11,29). Он говорит: сила бо Моя в немощи совершается (2Кор 12,9). Блажени нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное (Мф 5.3). Ведь и печаль о своем недостоинстве, нищете духовной – есть дарование благодати Божией.

Итак, сила смирения – сила Христова. Святые непрестанно смирялись, смирялся Сам Господь Иисус Христос. Ты ли, грешник, не будешь смирять ся выну? Выну вспоминай смирение Божие и Святых Его.

И ныне Бог беспредельно смиряет Себя, чтобы снизойти до нас, до каждого нашего дела. Без помощи Божией ты не можешь ничего. Без Мене не можете твори- ти ничесоже (Ин 15,5); Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии: аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий (Пс 126, 1). Помни это и смиряйся. Жертва Богу дух сокрушен: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс 50, 19).

Не ищи, чем потщеславиться – делаешь это напрасно! Ты – тварь и раб купленый Кровию Христовой – твори волю Господа, а не свою; различай их. Как часто говоришь в молитве: «да будет воля Твоя» (исповедуешь самоотвержение), а при этом лишь своей воли ищешь и ее исполняешь. Но Господь речет, что даже если мы и Его волю, а не собственную, творим, то все равно должны глаголать: яко раби неключими есмы: яко, еже должни бехом сотворити, сотворихом (Лк 17. 10); мы – рабы Божии, Его создание, искуплены Кровию Иисусовою и потому просто обязаны исполнять Его волю – а обязанность или долг не принято хвалить за исполнение! Ты трудишься? И здесь нечем хвалиться. Труд – это твоя обязанность. Как говорит, Апостол, яко аще кто не хощет делати, ниже да яст (2Сол 3,10).

Молитвенно предстой Богу. Помни, что Он – Создатель мой; я – весь Его, а совершаю многие грехи, проявляю непослушание, неблагодарность. Он – мой Благодетель ежеминутный, Искупитель Кровию Своею, Промыслитель, Податель благ; я же – лишь дело рук Его. Его величие безмерно, Он мир видимый и невидимый создал из ничего Словом. Вот величие Божие! Ему Единому подобает слава! Ты же – что?

Господу известно, что в тебе есть, в твоей душе, чего ты стоишь и всегда испытывает тебя. Святые, умирая, понимали и говорили: ин суд Божий и ин человеческий. А теперь вспомни грехи свои прошлые: за ними – бездна. Бог – Судия мой грядущий – по делам судит, осуждает на вечную муку непослушных и нераскаянных.

Ничего я ради Бога не сделал доброго; одна опора мне – неизреченное милосердие Божие. Говори: кто я такой? И кто считает меня за что-либо? Всех нас одинаково ждет смерть, суд, вечность; избави, Боже, всякого человека от худой судьбы по смерти.

Признавай себя неразумным, неосоленным и уничиженным, и вовсе ничего не значущим. Внимай лишь себе, умри для всякого человека, не верь своим помыслам, оставь самооправдание, не желай славы человеческой, исполняй послушания, осуждая только себя. Молись молитвой святого Ефрема: «Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего» ... Если узнают все: каков я? – презирать будут меня и насмехаться. Думай, что все худо делаешь, всякое дело.

Не верь себе даже и в добром; учись вопрошать других, а не полагаться на себя.

Тем более не нужно желать быть учителем; хочешь для вразумления сказать: делай это с ласкою, кротостию и любовию, а главное – испросив внутренно помощь Божию.

Во всякий момент имей себя ниже всех; будь готов терпеть смиренно, как заслуженное, насмешки, укоры, выговоры, искушения, лишения; до последнего издыхания считайся всех худшим – при вере, твердой надежде на милосердие Божие, при покаянии.

Не должен я ненавидеть подобных мне людей – с их слабостями и пороками; мы все – одно тело, одного Бога Отца – дети. Не смешивай человека, этот образ Божий, со злом, которое в нем, потому что зло есть только случайное его несчастие, болезнь, мечта бесовская, но существо его – образ Божий – все-таки в нем остается.

Да не следует даже и сравнивать себя ни с кем – все умнее и лучше тебя пред Богом. Я пред оком Божиим, по грехам – ничто, а он (мой ближний) – всё. Я далек от исполнения заповедей Божиих – а другие их исполняют.

Считай себя хуже всех людей. Всегда смотри на свои недостатки, укоряйся, мысли себя хуже бесов, старайся вменяться ни во что, считай себя землею и пеплом, ни с кем не сравнивай себя.

Думай так: внутри я – нищий, нагой и убогий; помни о своей нищете, руку к Богу протянув, будь по сему и смирен, как и подобает просящему нищему.

Когда человек узнает от Духа Божия совершенную свою нищету, он исчезнет перед величием Божиим в ничто. Такой на всякого другого человека смотрит, как на святыню Божию, с нерешимостию рассуждая в себе: кто весть, – может, он в сердце своем стяжал Того, Кто превыше всего, Ведь ты не знаешь тайных добродетелей других! То есть даже и при пороке пьянства человек, может быть, горько кается Богу и выше тебя – трезвого.

Итак, оправдывать себя – неблагодарное дело. Непременно солжешь. Тогда и снедает тебя ревность не по разуму. Тогда бывают свои пороки и недостатки забыты. Тогда одолевает злоба. Если тебе хочется осудить кого – сосчитай свои грехи и недостатки. Отбрось осуждение. Молчи – смиряясь. Совесть не разрешает осудить – не стану. Я сам – в блуде, в осуждении, в сластях, в лени? Страшно, если совесть молчит.

Жития читай, чтоб видеть, чего ты не имеешь. Чтение житий – через описываемое в них святое мужество – возбуждает к ревности или через показуемое всесвятое смирение приводит тебя к глубокому познанию твоей немощи и к зазрению самого себя.

Думай так: лишь дети Божии – наследники Царствия Небесного – я же раб их непотребный.

Избави мя, Господи, от самомнения, которое есть обман и самообман; да вижу себя без покрова самолюбия и буду смирен и пред последним из людей. Пусть я всегда молюсь, каюсь, подлинно отвергнув нерадение, маловерие, забвение, смиренно жду смерти, суда и вечности.

Говори: «Ты моя крепость, Господи; слава силе Твоей». Признай немощность свою, отрини свою силу, значение, приписываемое себе доброе. Да будешь всем слуга и раб. Бога ради люби ближнего и смиряйся пред людьми: они – Божии создания, возлюбленнии Господом, бессмертные души, земные Ангелы, Святые, с ними пребывает Бог; я же хуже всех их пред Богом. Он Кровь

Свою пролил ради Спасения их душ, они – наследники вечной жизни. Исполненных мною добрых дел – не вижу; все спасутся – кроме меня.

Желающий смириться должен всегда так молиться: «Дай мне, Господи, положить начало Спасения. Господи, даруй мне зреть грехи мои, зреть свое действительное духовное растление, яко же есмь. Господи, даруй мне печаль и болезнь сердечную о грехах моих многих, яко же песок морской. Духа Твоего Святаго не отыми от Мене, воздаждь мне радость Спасения Твоего. Сердце чисто созижди во мне, отврати лице Твое от грех моих и вся беззакония моя очисти. Сердце сокрушенное и смиренное мне даруй и то, чтобы зреть себя хуже всякой твари».

Но следует помнить и о том, что просящий Бога об истинном смирении – просит послать ему кого-либо, кто уничижит, оскорбит его. Именно потому и говорится: радуйтеся В искушениях (ср. Мф 5, 11–12; 1Пет 1, 6). Просишь подлинного смирения – смирись в искушениях и страданиях, ибо чрез них очищаешься от страстей и получаешь жизнь вечную. Ведь сердце богоугождения – есть смирение с терпением. Борись с собой. Помни: даже и враждебные мне люди – мои благодетели; они учат меня терпению и незлобию (указывают мои недостатки). Поношение человеческое причиняет боль сердцу, но бывает причиной чистоты для того, кто его переносит.

Есть два возможных выхода при перенесении унижений от ближнего. Во-первых, гордый отпор – настоять на своей воле, не уступлю, моя правда, гнев, возмущение, оскорбление словом, грех. Во-вторых – смиренное перенесение с терпением оскорбления; это не легко, но именно так велит поступать Господь. Учение Смитов и Джонсов – об укреплении характера, о том, чтобы убедить себя, что я сильнее и выше всех; учение же Спасителя – противоположно. Я ничего не знаю сам (не имею своего) и научить других (дать им что-либо от себя) не могу. Сатана шепчет: ты особый, пусть дорожат тобою, ведь ты желаешь Спасения, хорошо умеешь что-то, физиономия у тебя значительная. Но ты ответь ему: мое здесь – лишь грехи и немощи, а я сам и все доброе во мне – от Господа Бога, создавшего мя.

Одним дается тем премудрость, что познают слепоту свою. Свет Христов просвещает видящих тьму свою, и благодать Божия очищает признающих нечистоту свою. Ибо Кто бо чист будет от скверны? никтоже (Иов 14,4). Се – истина, а самолюбие – ложь. Се первая ступень совершенства – познание своих мерзостей и ничтожности; кроме тьмы – во мне нет ничего. И тогда так смирившиеся просят уже света, и он им дается. Так исполняется слово Апостола: Наше бо житие на небесах есть (Флп 3, 20). Тогда возможно бывает отложити вам, по первому житию, ветхаго человека, тлеющего в похотех прелестных, обновлятися же духом ума вашего и облещися в новаго человека, созданного по Богу в правде и в преподобии истины (Еф 4, 22–24). Осуществляется духовное рождение, которое есть целиком Божие дело. О сем молись, и тогда Отец, Иже с небесе, даст Духа Святаго просящим у Него (Лк 11, 13).

Святитель Василий Великий говорит о силе молитвы смиренных людей: «если кто водимый Святым и человеколюбивым Духом, не мечтая о самом себе, но уничтожая себя, чтобы возвысить других, возопиет духом, испрашивая чего-либо великого, и не произнесет ничего недостойного и низкого, выражающего искание земного и мирского, то вопль сего просящего услышан будет Господом».

Покаяние падшего восстановляет.

Плачь о грехах во врата небесные ударяет,

А смирение оныя отверзает.

Пользуйся всяким случаем, служащим ко смирению. Отвергни волю свою от себя и смиряйся во всю жизнь, и спасешься.

Временное наслаждение есть наживка на крючке греха, от сатаны закинутая.

Временное же страдание есть горькое, но полезное лекарство, если претерпим – то оно нам во Спасение; ведь мы достойны по грехам худшего. Бог посылает страдание во Спасение нам, принимай его со смирением и радостию. «Милость Свою Господь мне послал», – говорил отец Иоанн Кронштадтский о своей болезни.

Мучение и даже смерть не суть зло. Грех, неведение Бога, нерадение – вот зло, гибель души.

Клевету, наказание (когда и бываю невиновен), оскорбление, гонение, обиду, болезнь, нищету, голод, холод, заточение, труд каторжный – все терпи с благодарностью. Все обязуюсь терпеть Бога ради, оставления грехов и будущаго блаженства с радостию, благодарением.

И искушению радоваться следует – и побеждать его, терпением и молитвою к Богу о помощи, благодарить Господа за это искушение, видеть здесь Промысл Божий.

Свои скорби, болезнь следует скрывать – будь весел пред людьми; думай: какое им дело до моих скорбей.

Кто потерпит досаждения, без труда спасется. Великомученице Варваре Спаситель в ее страданиях дал обетование: «Претерпи до конца, чтобы вскоре насладиться вечными благами в Царствии Моем».

Христос – Царь наш – страдалец; Он – Царь мучеников, нищих, гонимых. И Царица – Богородица – страдалица.

Потерпи – Господь терпел невинно мене ради, и что, неужели зря? Вот и ты терпи.

« В терпении обретай мужество», – говорит святой Ефрем Сирин.

Терпеть не будешь – бесу жертвою будешь.

Терпеть надо все без исключения, принимая то, как от руки Божией. Терпи мужественно все, преодолевай себя. Бога ради неси недуги и крест.

Крест свой тяжел, но, преобразись в Крест Христов – делается легок. Сам Господь говорит об этом: иго... Мое благо, и бремя Мое легко есть (Мф 11, 30). Достигнешь сего, если, даже и каясь, будешь благодарить Христа; от благодарения и славословия – приходит радость. Не ропщи на тяжесть твоего креста, но многократно повторяй: слава Богу!

Уповай на помощь Божию. Ведь упование… не посрамит (Рим 5,5).

Болеешь – жди с упованием утешения от Бога; когда же радуешься – жди от Бога смиряющей скорби. И так будет.

Если ты в нездоровье унываешь – то как бы «утешаешься» раздражением. Сие не полезно.

Молись: «Господи, имиже веси судьбами спаси нас, грешных. Помоги нам, грешным, благодушно терпеть посылаемые Тобою скорби».

Если против желания терпишь болезнь, холод, досаду, укор, насмешки – вспомни Царя, без воли и ведения Коего ничто не совершается. Раз Он допустил сие – это и есть самое нужное – лучшее тебе. Ты ведь часто молишься: «Да будет воля Твоя». Вот и отвергай свою волю, подчиняя ее воле Божией.

Спроси себя: есть ли вся жизнь твоя – предстояние Богу?

Будь правдив к себе. Бездна грехов совершается тобой в неведении, волею злой, в слепоте. Слеп, кто в страсти, во грехе.

Вся твоя внутренняя жизнь открыта и ясна Богу – Создателю Твоему. Любой грех не скрыт, но явен Богу и Ангелам и Святым. Постыдись в помыслах Бога и Святых, коим все видно как на ладони. Но ты не стыдишься, услаждаясь в мыслях блудом, злобою, тщеславием, осуждением, сластьми. Помни: грех не насытим. Молись Богу: «Господи, научи! Дай зреть и познать грехи моя мне – гору их, постоянно растущую; они целы, реальны – эти преступления воли Божией. Хочу видеть их, но не вижу, обманываюсь собою – самомнением, и посему не терпелив, осуждаю других, смущаюсь. Самолюбие меня слепит. Даруй мне, Господи, всегда помнить о них, о грехах моих и каяться в них всегда, яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну (Пс 50, 5). Господи и Владыко, избавь меня от бесчестных страстей – гордости, лени, осуждения, блуда, уныния, раздражительности, смущения сердца (смущение – это мост бесовский), нетрезвенности ума, лжи, маловерия, чревоугодия, любостяжания, скупости и прочих грехов».

Знай: грехи против Духа Святаго таковы: 1) отчаяние, в котором не надеешься на милосердие Божие; 2) излишнее упование на это милосердие; 3) сопротивление познанной Истине Священного Писания и догматов веры, Апостолами и Святыми Отцами утвержденной; 4) зависть к духовным благам, которые твой ближний приемлет от Бога; 5) пребывание во грехах и состарение в злобе; 6) нерадение о душевном Спасении до конца своей жизни.

Блажен не видевший Ангелов, а кто всегда видит грехи свои. Знай лишь свои грехи. Оплачь их, моли Господа избавить от них и омыть тебя. Скажи: «Грешен я; не могу воззрети на небеса». Даже если бы ты постоянно зрел Ангелов, жил во гробе Христовом и прочее – все равно не спасешься, если заповеди Божии не соблюдешь и себя не очистишь от страстей.

Также и если живешь в нищете, да желаешь покоя и наслаждения – не спасешься; лучше, все имея, быть сердцем ни к чему не привязанным, быть нищим духом. Помни: Близ Господь сокрушенных сердцем, и смиренныя духом спасет (Пс 33, 19). Видящий свои грехи не осудит никого, не вознесется, не нерадит о Спасении.

Единственно милосердие Божие спасает нас, его и призывай на себя – всем существом. И само покаяние – также вечный дар милосердия Бога.

Оставишь сию плоть, душе; гора грехов моих предо мною; значимо одно: я и Бог – в сердце ищу Его.

Неверие есть грех, служба диаволу. Верь: Бог умер за тя, явил так любовь к тебе, врагу Его. Что воздам Богу за все Его благодеяния ( Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми? (Пс 115.3))? Апостол Павел учит: держи в уме – Христос Иисус прииде в мир грешники спасти, от нихже первый есмь аз (1Тим 1, 15). Я – первый из грешников. Надеюсь на одно милосердие великое Божие (несть грех, побеждающий человеколюбие Его, хочет Он всем спастися, пришел грешных спасти) и на заступление Богородицы и Святых Его Угодников.

Не знаешь Бога, Его свойств – тут причина нерадения и бесстрашия. Помни свойства Божии – Он премудр, свят, благ; а ты грешишь, волю Его, противясь святой благодати, дерзко не исполняешь, делаешь запрещенное и не боишься Бога!

От осознания Божественных всеведения и вездесущия рождается страх Божий, рождаются смирение и мужество (в отношениях с людьми).

Не уповай излишне на милосердие Божие – ведь Бог не только милосерд, но и правосуден.

Господь говорит Апостолу: сила... Моя в немощи совершается (2Кор 12,9). Ты думаешь: «я немощен, значит, могу и не бороться с грехом, с искушениями, но надеяться только на Господа, Господь же мне благодать при этом все равно дарует». Заблуждаешься; это – лишь отговорка. Искушениями возбуждаемся к собственному труду – к борьбе во Спасение. Господь не упоминал ничего про какие-либо удовольствия в деле Спасения, но сказал, что оно достигается узким путем, с трудом; чем же прельщается сердце твое – то ложь есть, обман сатаны, отца лжи, завистника.

Борись за Спасение: Царствие Божие Небесное – великое благо, оно даром не дается; радуйся, что не совсем ослеплен грехом, пав – восставай, крепись, веруй в Бога и Богу.

Как говорит Апостол, аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни (2кор 4,16). Насколько тлеет внешне ветхий наш человек, настолько внутренний обновляется.

Отталкиваешь совесть ради передачи себя греховной сладости? Убойся, судить-то как раз и будет тебя твоя совесть; слушайся ее.

Если ты вступил во тьму греха, то тьме наказания и повинен – смерть вечная ждет.

Согрешив, я виноват, потому что так велел не поступать мой Господь. Изучи! Какие грехи, как сильны, как являются, каков способ борьбы с ними. Помни о главных путях защиты от греха: самоукорение, страх Божий, память смерти.

Сколько раз ты уже прельстился мечтою – обманом врага, опять ли так поступишь? Лучше умереть в борьбе с грехом, чем вновь и вновь грешить.

Как сладок грех в устах, и как он горек во чреве! Согрешил – пережил момент наслаждения, а чрез минуту уже приходят тяжесть, вздохи, слезы, молитвы, омерзение, презрение себя; хранись от греха. Скоты тоже творят, что и ты. Молись выну. Во всю жизнь не оплакать тебе содеянных грехов – тьма их, всегда помни их – и плач; заповеди преступил все, все виды греха соделал; если не совершаем некоторых грехов делом, то уж в мысли их точно осуществляем (что одно и то же пред Богом): всяк, иже воззрит на жену ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердцы своем (Мф 5,28).

Помни всегда – и за греховные помышления дам ответ. Грех в мыслях, если не воспротивишься ему, равносилен греху в действиях (быть может, твоя застенчивость и не дозволяла ему проявиться во вне, но он был в мыслях даже большим, чем наружный); если же борешься с ним, то награду получишь.

Отец Сергий Четвериков говорит о том, что мысленный грех даже хуже сделанного, ибо, в отличие от поступка, он неограничен в мыслях.

Богу ты не послушлив. Слушайся опытных, доверяй им – Отцам, тем более Богу – и приобретешь чистоту. Помни: Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят (Мф 5,8). Терпи, не осуждай, не злобься...

Как мне пред лицом Божиим принять врага Божия – противное воле Его помышление, помысл блудный или суетный, гордый? Это для меня безнаказанно не пройдет. Страшно преступить волю Божию; за это – вечная мука. Вечная мука!!! Как страшно нарушать волю Бога! Ни один грех у Бога не забывается, записываются они – дашь за них ответ. И у врагов-демонов не забыто ни одно твое преступление заповеди Божией. Что стоит моего внимания: краткое, связанное с горечью, земное наслаждение, которое исчезнет со смертью, или вечное блаженство? Разумный изберет второе, отвергая всегда первое.

Всегда и во всем искренне сознавай себя виновным. Необходимо самоукорение. Вопи, взывай, кайся (нет добродетели выше покаяния), плачь (потеря невинности души всегда достойна слез), борись, трудись, ревнуй, понуждайся – до самой смерти.

Чего при смерти следует возжелать из мира сего? Ничего, лишь совести чистой. Вот заповедь Апостола: Не любите мира, ни яже в мире (1Ин 2,15). И потому всегда отвращайся мирского, земного, будь непрестанно – как при смерти. Это и означает слово Спасителя: бдите и молитеся, да не внидете в напасть (Мф 26,41).

Может, и совсем мало времени осталось тебе на покаяние – до смертного часа твоего. Молись: «Даруй, Господи, мне время покаяния (помни: каждый новый день – дар Божий), даруй всегдашнее покаяние, дабы не отыти мне на Суд Твой Страшный в нерадении. Время покаяния истекает, приближается конец, даруй, Господи, не забывать грехов, зреть их все, не обманываться касательно себя и братий, плакать о грехах». Потерянный день – в который ты не оплакивал грехи свои.

Следует держать всегдашнее покаяние (монахи – это просто монастырские рабочие, если они не держатся покаяния), к которому прилепляется благодать Божия. Нужно постоянно болезновать о своих грехах; как говорит Псалмопевец: яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну (Пс 50,5).

Мы же – словно ночью – не видим пятен на себе, пребываем в окамененном нечувствии. Но чем ближе христианин к Богу, тем виднее ему собственная греховность. И великие подвижники представляли себя во грехе, как по горло в тине – вот-вот захлебнусь, помоги мне, Господи, на Страшном Суде. Сисой Великий, умирая, обращался к Ангелам: дайте мне время покаяться, не знаю – начинал ли я покаяние?

На Исповеди мы порой бываем немы – значит мы праведны? Если мы немы, то дай, Господи, зреть наши грехи (да сделаемся мы нищими духом (ср. Мф 5,3), да приобретем мы сердце сокрушенно и смиренно, которое Бог не уничижит (ср. Пс 50, 19)). И помни: исповеданный грех становится внешним по отношению к тебе.

Ненавистен Богу самодовольный праведник, но близ Он сокрушающегося грешника. Где Бог, там и рай, – и в чистой душе тоже делается рай.

Куча грехов у нас еще не раскопана – почему и не рыдаем подобно святым Угодникам о них. Нечистая сила, как невидимый воздух, окружает нас; так побежим в страхе от нее, что засвистит в ушах. Одним лишь страшным именем Божиим можем бороться с бесами и грехом, очищать сердце, в коем сей источник зла.

Борись с парением мыслей – собирай ум. Мечтам не внимай – они отвне. Мечты – это задние мысли. Суетные помыслы оскверняют (чти, когда одолевают тебя, акафист Иисусу Сладчайшему).

Не следует внимать помыслам; они – чужие, от диавола, Мысли хульные, нечистые, неверие – от него. Если они приходят без твоего соизволения, то они – ничто, не обращай на них внимания, презирай их, не возбуждаясь ими, не смущаясь по прельщению диавола и маловерию. Молись об избавлении от них.

Здесь и ненависть к демонам нужна: Совершенною ненавистию возненавидех я: во враги быша ми (Пс 138,22),

Познавай действия врага и не внемли, откинь помысл. Его тщание против тебя: отнять твою веру, надежду, любовь, вринуть в отчаяние, в грехи, в нераскаянное чувство – в богопротивление, погубить навечно. Первым делом – следует отревать помыслы, не внимать им, не сочувствовать, распознать – чьи они. Внимание не следует обращать на духовно вредное, но на молитву, заповеди Божии. Помысл встречаю, как огнь, со слезами – и исчезает.

Существуют три источника греховных помыслов – память, сердце (как источник зла), диавол. Святые Отцы называют средства против помыслов: 1) память Божия; 2) память смертная: поминай последняя твоя, и во веки не согрешиши (Сир 7, 39); 3) память Страшного Суда, на котором откроются тайная согрешения твоя.

В монастыре следует совершать вечером откровение помыслов старцу; для этого можно записывать в книжку то, что нужно сказать ему; чтобы не забыть этого – вести самонаблюдение.

Все это гоже и духовно настроенным мирянам: три первых средства хороши им, когда борются они с помыслами изо всех сил.

Не принимай прилоги, то есть вражии мысли, а помолись: и мысль будет уже не крепка; если же примешь ее, то согласишься со врагом и согрешишь; старайся же иметь в мыслях Бога и думать всегда: «Господи, помилуй» или: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Иисусова молитва – как солнце против помыслов и греха – все в тебе оживает в ее лучах; она, как лев, – все враги скроются от нее в страхе.

С помыслами бороться не легко: ум привык ко всему прислушиваться, все знать, видеть; следует его понуждать против этого. И все же и это в твоей воле: всем, противным воле Божией, не интересоваться, ему не внимать, не сочувствовать, не желать. Здесь необходимо трезвение, и тогда, через богоугодную жизнь, тебе откроется «яже вещей истина» – самая действительность вещей. Помыслу следует давать отпор с гневом и молитвою, гнать немилосердно – до своего отрезвления. Тем самым, с трезвением сочетай молитву; не понадейся на себя. Знай: нужна нам постоянная непрестанная молитва.

Больше трудись. Трудящемуся некогда грешить.

Страшно поблажать разленению. Если одолевают душевная праздность, косность – следует нудить себя бороться с ними; если тяготеешь к любоначалию – научись в первую очередь господствовать над своими страстями.

Не кричи и не говори громко и скоро. Не будь упрям и не настаивай на своем слове, чтоб не вошло в тебя зло (злость, серчание). Сам по себе гнев сдерживать бесполезно; не плод, но корни его вырывай.

Грех убивает и душу, и тело. Тело блюди – как храм Божий. Помни: тело – храм Святого Духа. Воздержание приносит облегчение и для тела, и для духа.

И в то же время отторгни душу от всякого сострастия телу. С душею и тело должно смиряться, не желать утехи. Пусть великие подвиги и непосильны, но воздержание обязательно. Беги приятного плоти: еды, сна, хвалы, почета, всего, что по твоей греховной воле.

Следует презирать плоть, ибо она преходит: не обращать внимание на ее желания, заниматься богомыслием, противостоять ей мужественным и твердым сердцем. Как сказано, нужно «презирати убо плоть, преходит бо, прилежати же о душе, вещи безсмертней» ⁴⁹. И это возможно только с помощью Божией: «имущее бо крепость Твою... сокрушиша... демонов немощныя дерзости... » ⁵⁰.

Знай: и большая, и малая страсть (например, курение), злоба, похоть – есть один и тот же огонь. Берегись их, пусть и кажутся они тебе незначительными: от сытости бывает распутство; грех даже и слушать худой разговор; и пренебрегать деньгами также безрассудно – это от бесов... Потакая таким и многим другим страстям, усыпляешь, заглушаешь совесть. Перестань оправдывать свою похоть, даже и малейшую, осуди ю пред Богом и собою. Взмолись об избавлении, Спасении к Спасителю. Один Он исцеляет, что означает то же самое, что и прощает. Жаждай этого. Тебе кажется, что курение помогает успокоить нервы: это распущенность, ложь, мираж, страсть. Успокаивать себя удовлетворением страсти нельзя; ее нужно лишь побеждать, противостав ей, удержавшись от нея, понеся крест борьбы против нея – крест ея неприятия в своем сердце. Всякое утешение вне Духа Святаго Утешителя (если этого ложного утешения ждет твое сердце, если оно его любит, если оно ему радуется) есть тот безумный соблазн, на котором строят свои мечты устроители так называемого «человеческого рая». Молиться духом, куря папиросу, невозможно: душа утонула в папиросе, души почти нет, как блудный сын скитаешься в сей момент. Приди вновь к Отцу твоему – Богу, верни себе прежнее достояние твое. Главное же богатство, расточенное блудным сыном, – это чистота его души в детстве, молитва ребенка, вера, любовь.

Борись с душевным в себе, поступай – как духовный. Нуждающемуся давай не из душевной жалостливости, но по христианской заповеди. Отношение к мелкой душевности в себе, ее преодоление – термометр горячности веры человека и его любви к Богу.

Так, греша, человек может потерять свою душу, всегда теряет, и хорошо – если находит опять ее всегда и борется, чтоб опять не терять, дрожит над душою своею, как над любимым младенцем своим. Душа – младенец бессмертия, беззащитный и жалкий в условиях окружающего нас мира. Как нужно прижимать к груди своей, к сердцу своему – собственную душу, как нужно любить ее, предназначенную для вечной жизни.

О, как нужно очищать даже малейшее пятнышко с нее. Бывает: вознеслось сердце, разгневалось, ожесточилось, сладостно возмечтало при взгляде на женщину, оскорбилось, обиделось, предпочло праздность, «утешение» в виде сласти, похвалы, погружения в мягкое кресло. Потом больно душе, духовная ревность снедает, каешься – и бываешь прощен. Но в худшем случае, если далеко зайдешь в услаждении, оказываешься изранен, лежишь в рове нечувствия, нераскаянности, хлада. Сластолюбивое сердце свое очищай, храни чувства. Только так Бога узришь.

Но ты и не вспоминаешь Бога в момент победы в тебе греха, в состоянии духовной распущенности; в этот миг сказать о Боге – то же самое, что обличить себя и весь мир: стыдно, трудно. Юноша богатый тотчас поспешил отступить от Христа – с печалию или чтоб просто «покурить».

Кто задумает сам по себе, без помощи Божией, обуздать океан ветхой жизни, тот погибнет в его волнах. Цепок враг и лукаво действует, человек же ленив и быстро отступает. Призвать помощь Божию, обратиться к Богу – значит, прежде всего, покориться Его воле, и уже покорившись Богу, – молиться Ему. Ты не молился – если непокорно, несмиренно обращался к Нему – как к виновнику твоих страданий или как к равнодушному их зрителю.

Бывает, что борясь с искушением, ты боишься не волю Божию преступить, а страшишься самого искушения; молишь о смирении лишь ради избавления от неприятного смущения. Это неправильно.

Боюсь показаться перед другими грешным, а Бога не боюсь. Самооправдание и человекоугодие борют, и при этом сам себе объясняешь, что не виноват ни в чем, что – святой совсем, что умен, а не глуп совсем. Даруй, Господи, трезвение.

Ни за что не следует огорчаться, сердиться, смущаться, обижаться на грешащих – они лишь несчастные люди, водимые диаволом.

Чужие слабости и недостатки виднее своих – самолюбие скрывает свои несовершенства от себя самого. Учись их видеть и познавать. Думай так: «Нет хуже меня никого пред Богом, хотя и пред людьми я кажусь лучше некоторых». Бог один «зрит тайная» сердца.

Я грешен и потому обязан все от других терпеть и всех почитать. От осуждения же других происходит плотская брань.

Великодушным, а не мелочным надо быть; отказать просящему, когда у тебя что-либо есть или требовать что-либо обратно – дурно. Но при этом проведи границу – не касайся чужой личности, не укоряй другого (но одного лишь себя), в своем деле будь тверд. Не следует при общении с другими вдаваться в смущение, но внимать лишь себе, знать свои грехи, тогда и не станешь излишне печься о чужом благе.

Помни: покаяние в том, чтоб не только раскаяться в грехе, но и не повторять его.

Надо подобно апостолу Петру (который, слыша петуха, рыдал) и, будучи прощенным, не забывать прежнего греха – смиряясь, зазирая себя, плача, – и не впадем опять в него.

И в то же время, чтобы возвратиться на путь добродетели, надо быть деятельным, а не мучить себя только бесплодными укорами и слезами; помни свое дурное дело, жалей об этом и старайся загладить его, а не увеличивай вины своим малодушием. Не напоминай себе в подробности совершенных грехов – но лишь то, что ты – великий грешник.

Помни, что демоны – перед твоим падением представляют Бога человеколюбивым, после же падения – представляют неумолимым.

Оплачь грех и прославь Бога, восстань и паки борись.

Помни, что сказал Апостол: Всегда радуйтеся (1Сол 5. 16); печаль же расслабляет. И уныние есть пагуба.

Если по неверию унываем от горечи и по гордости – впадаем в грех.

Это от врага приходят – уныние, сон, лень, бесстрашие.

Нервность ведет к отчаянию, к погибели; она – уловка сатаны, извиняющая в наших глазах преступление заповедей.

Против отчаяния имей надежду, лучшую всякой другой надежды, – на милосердие Божие.

Шевели мыслями, разумей, бодрись, реальность восчувствуй.

Не строй воображением крыльев страху, печали и прочему – и они рассеются.

Помни: я немощен – Бог же силен. Не кажись сильным, смирись.

Мужайся, трезвись, бди, терпи, надейся на Бога, крепись.

Господь – всюду; ненормально – не помнить Его и заповедей Его, Бог и духовный мир – реальнее видимого, временного, обманного. Реален и мир бесов.

Постоянно следует быть в мире с Богом, пребывать в чувстве собственной греховности, покаяния, надежды, веры, терпения, страха Божия, памяти вездеприсутствия Божия.

Нужен нам страх Божий. В немощи своей уповай на Бога.

Работайте Господеви со страхом, и радуйтеся Ему с трепетом (Пс 2. 11).

Боящийся Бога ничего более не боится. Ничего не боюсь в мире сем – все подвластно Богу, Его же я раб, грешный; Он меня защитит – но и я должен быть верен Ему, бояться Его. Он и неверных покрывает до смерти – авось обратятся к Нему.

Страх Божий – это страх по любви, претрепетный: не оскорбить бы Бога.

Страх Божий – отец молитвенного внимания, молитвенных помыслов.

Бойся Бога, бойся и греха, Его гневящего и оскорбляющего, бойся нанести «бесчестие Богу» – тогда и не убоишься ничего другого – даже бесов. И неубойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити; убойтеся же паче могущаго и душу и тело погубити в геенне (Мф 10, 28). Оставь надежду на свои силы, ум, характер, благополучие – на Господа уповах... (Пс 10, 1). «Упование мое Отец, прибежище мое Сын, покров мой Дух Святый: Троице Святая, слава Тебе» (вечерние молитвы). Он – Бог – Живой, Святый, Премудрый, Благий.

Страх Божий есть единственная преграда греху во внутренней жизни человека; а для его внешней жизни преграда дурным делам – даже и без страха Божия – это стыд перед людьми, сдерживающий его от совершения неблаговидных поступков. При духовной же смелости против греха – когда есть и страх Божий, и стыд перед людьми – оба эти препятствия действуют совместно и сдерживают человека от довершения греха; при этом внешнее препятствие совпадает в нем с действием внутреннего.

Мысль о милосердии Божием принимай только тогда, когда видишь, что низвлекаешься в глубину отчаяния. Не придумывай предлогов к оправданию своего нерадения и к своей поблажке грехам.

От Бога – и мысль благая, и средства ко Спасению, и сила на его совершение, и сам ты – Руце Твои сотвористе мя и создаете мя; вразуми мя: и научуся заповедем Твоим (Пс 118, 73).

Сила наша против сатаны не в самонадеянном поджатии губ, но в смирении – в признании пред Богом своей немощи, виновности (все муки я заслужил, но надеюсь на милующее сердце Твое, Господи). И тогда благодать Божия поможет. Во мне собственной благой силы нет – грехи одни. Господь Сам научит и поддержит. Возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем; и обрящете покой душам вашым (Мф 11, 29); Близ Господъ сокрушенных сердцем, и смиренныя духом спасет (Пс 33, 19); сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс 50, 19); Блажени нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное (Мф 5, 3); Потерпи Господа, мужайся, и да крепится сердце твое, и потерпи Господа (Пс 26,14). Молись об этом так: «Господи, научи мя творити волю Твою, даруй мне молитву, милосердие, внимание, память Твою и страх Твой, память смерти, самоукорение, смирение с терпением, покаяние, трудолюбие, сердце теплое от любви Твоей, терпение в молитве, зрение грехов моих, мужество души и твердость сердца».

Господь велит нам молиться, терпеть, бдеть, ждать смерти, бояться геенны, трудиться. Он Сам нам примером служит в том, как нам надлежит никого не осуждать, любить врагов.

Страшись преступать волю Творца благого – волею своей: в уме ли, в сердце ли, в слове ли, в деле ли. Кто ты – и кто Он? Как терпит Он тебя, оскорбляющаго выну Его величество, как не уничтожает тебя – непотребного раба, тварь: темже плачь и вой непрестанно, и люби Его. Говори себе: «Горе мне! – что случится, если кончится вдруг долготерпение Божие ко мне и восхитит Он душу мою от тела в то время, когда я буду пребывать в гневе, в лени, в похоти, в злобе, в осуждении, в гордости»? Чего ты тогда окажешься достоин?

Святые – пример нам; они возмогли все преодолеть силою Божией. Нет тебе извинения в том, что касается добродетелей. Думай: подножие всем я.

Чадо, аще приступавши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение: управи сердце твое и потерпи (Сир 2,1–2). Итак, уготовься к искушениям и прояви терпение, твердость, смирение; молись.

Веруют или нет люди в Бога, боятся ли Его или нет, чтут ли или нет – от сего не изменяется ничего; вопреки сему Бог есть, есть смерть, суд – есть слово Божие судящее, есть вечность блаженства или мучений.

Подлинный ужас – это безнадежная мучительная вечность. Господь Иисус Христос и пришел спасти от нея человека. Каково смирение, которое явил Он ради бесценно дорогой Ему души! Я же – червяк. Велик, и Свят, и Жив Господь Бог!

Распятие, изображающее страсти Христовы, Его Плащаница говорят тебе: вот как возлюбил Бог тебя недостойного, как велика цена души человеческой, как тяжек грех, как страшна вечная мука!

Люди не могут твоей душе сделать зла: тело умертвят, но душа не смертна. Бог один властен в геенну водворить ее.

Умилостивляй Судью – пока дается тебе время.

Знай: смерть непременно наступит, и суд, и вечность. Перед небом и землею мы должны будем отдать Богу отчет во всей своей жизни – а ты смеешься, веселишься?

Что ты, облагодетельствованный в этой жизни от Бога, ответишь на истязания о грехах на Суде?

Скрежет зубов в геенне огненной означает безполезное раскаяние на том свете. За отсутствие добрых дел осуждается грешник на Суде – по Евангелию (ср.Мф 25,31–46).

Почему суд Христов – Страшный Суд? Потому что конец его страшен мне – вечная мука. Вечная жизнь – лишь для праведных. Потому и нужны: вера и жизнь по вере – в уповании жизни вечной. Боже, милостив буди мне грешному!

Не знаю – когда мне суждено умереть.

Смерть прячется за спиной – и является внезапно.

Встав от сна, не будем надеяться дожить до вечера, и, отходя ко сну будем помнить, что, может быть, не доживем до утра.

«Пусть память смертная и спит, и встает вместе с тобою», – говорит святой Иоанн Лествичник.

Утром скажи: вот дарует мне Господь Бог еще день (может и не весь) на покаяние. Ныне – время Спасения. Не медли с ним.

С утра поразмысли, дабы утвердиться в Боге на день – в память смерти и Суда Вечного – первые мысли посвяти Богу. Молитва важнее всего – и чтения; в ней ты испрашиваешь помощи от Всесильнаго Бога.

Святой Исаак Сирин говорит: «Неблагоразумно изжих ты жизнь свою, человек посрамленный и достойный всякого зла. Остерегись же хоть этот день, оставшийся от дней твоих, прошедших напрасно без дел добрых и обогатившихся делами худыми».

Не сей ли – мой последний час, последнего дыхания? Сия земля, в нюже пойду; еще на час сократилась жизнь моя.

Канул день, не вернется. Все ближе я к смерти.

Завтра сделаю то-то, если буду еще в сем теле и в сем мире.

Даст ли Господь завтрашний день мне?

Быть может уже тогда разлучусь с плотию – в кою влюблен безумно.

Еще на день ближе ты к смерти. Плачь – зря прожито в грехах твое время. При свете Суда Божия обрящешься обнаженным.

Аще бы ведал дому владыка, в кую стражу тать приидет, бдел убо бы и не бы дал подкопати храма своего (Мф 24,43). Ничего нет известнее сего, что умрем! И нет ничего безвестнее того – когда мы умрем. Бди, да готов всегда будешь встретить «тать» – смерть.

Каждую минуту Бог видит меня (на сердце смотрит), и каждую минуту может наступить смерть – разлучение души от тела.

Я не могу видеть Бога – но Он-то везде и всегда меня видит – смотрит на меня, я хожу пред Ним, Пресвятой Богородицей, Ангелами и Святыми.

Memento mori! Помни о смерти; память смертную вращай в уме.

«Память смертная, как хлеб, необходима человеку», – учит святой Иоанн Лествичник.

При смерти, может, сию же минуту, возьмется от меня все, яко не мое, и тогда наг отыду – с грехами моими одними – пред Судию...

Над всеми – неизвестность смерти. Не дай, Господи, умереть в ожесточении, в похоти, сласти, в безумии, безчувствии.

Ожидаю смертного часа – приближается; тогда кончится время покаяния, напрасны будут вопли, и жаление, и мольбы.

Страшна внезапная смерть без покаяния.

Время дано тебе на покаяние, но оно ограниченно.

Не хочу умирать сейчас, ибо исполнен нечистоты, страстей, похотей, грехов – не могу. Дай, Господи, претерпети и победити вся искушения. Тогда, когда Бог Господь Спаситель мой найдет нужный момент взять душу мою от тела, – тогда я хочу умереть.

Господи, как мне умереть будет? Как мне, Господи, на Страшный Суд придти? Как мне, Господи, ответ дать за мои дела? Царица Небесная, помози мне!

Моли Богородицу Пресвятую о помощи при исходе души твоей. Чти акафист Пресвятой Богородице ежедневно, если хочешь не умереть внезапною смертию.

В час кончины моли о помощи и своего Ангела по монашеству.

В Евангелии сказано: Исповедайте убо друг другу согрешения (Иак 5,16) – так можно, по Священному Писанию, поступить при кончине, за отсутствием иерея: исповедать друг другу грехи.

Может, совсем мало осталось времени для покаяния; конец долготерпению Божию – трезвись, бодрствуй. А ты, душй, осуждаешь, тщеславишься, плоти служишь, не слушаешь Бога, не боишься Его – горе тебе нерадивая! Ужас! – если в грехах, в прельщении внезапно восхитит тя смерть; потому всегда блюдися.

Приближается конец покаянию, смерть, разлучение души от плоти, начало нескончаемой блаженной или, о ужас, мучительной жизни. Отвергайся себя, умри для греха ради заповедей Божиих, тесни себя, уничижай, смиряй, устрашай, оживляй веру – надежду, люби, как себя, всех.

«Если хочешь, чтоб Бог даровал тебе слезы, сокрушение и бесстрастие, – говорит святой Ефрем Сирин, – непрестанно приводи себе на память смерть и гроб свой».

Памятование о смерти отторгает нас от суеты века сего, делает мертвым миру. Молись Богу о даровании его.

Бдите убо (то есть будьте настороже – не усыпляйтесь), яко не весте, в кий час Господъ ваш приидет (Мф 24, 42): то есть чаще напоминай себе неизвестность времени твоего исхода, который может наступить каждый час; оставишь все – и даже тело свое. Потому меньше заботься о здешнем, не обращай внимания на требования плоти, презирай их (будь то лень, похоть, чревоугодие, слава, гнев). Верь, и верою взирай на будущую вечную жизнь, в которую смертию вступишь, и на Бога Судию праведного, и на Его заповеди, коими унаследуешь блаженство, а неисполнением коих – за нерадение, неверие – получишь мучительную вечность. Напоминай себе и бренность тела, и бессмертие души. Внимай себе, а не суете окружающей (храни безмолвие). Помни: без Бога не можете творити ничесоже (Ин 15, 5). Будь – как собирающийся ежеминутно покинуть мир, как странник.

Туне приясте, туне дадите (Мф 10, 8). Не привязывайся к земному.

При смерти все земное станет пустым, бесцельным, ненужным, отвратительным, смешным – все увлечения, страсти, «дела» – все это суета, мелочь; тогда ты увидишь, какое великое зло – грехи, прельщения и какое великое добро – добродетели. Но поздно уже будет; время делания прошло – время воздаяния наступило.

Небо и земля мимо идет, словеса же Моя не мимоидут (Мф 24,35). Какие словеса? Вот эти слова: И идут сии (грешники) в муку вечную, праведницы же в живот вечный (Мф 25,46). Также и заповеди Божии не мимоидут.

Не доверяйся уму своему но познавай Бога и Его заповеди – в них живот вечный.

Не сегодня – завтра ты оставишь обязательно тело (и мир сей), как ненужную более вещь или одежду (как некую темницу), навсегда. И тогда пожалеешь очень, что много времени и внимания зря уделял ему и сердцем прилеплялся к земному – как бы в надежде вечно жить здесь, порабощался ему, душею унизительно служил ему (забывая, что тело – земля, душа же – дыхание Божества). Христианин в этом мире – на дороге к дому; он должен шествовать как бы по воздуху (исполнением заповедей Божиих) и помнить – некогда мне привлекаться долу, к земле – чрез служение (внимание) страстям, миру плоти, через грех. Я готовлюсь отыти в вечность, жду прибытия вестника, открытия двери смерти, одеваюсь в добродетели, снимая грязные лохмотья страстей. Духовная жизнь за гробом ждет нас, а не плотская и притом не имеющая конца. Как же прельщаться лицами, снедями, страхами, боязнью труда, самолюбием (и подобным)?

Человек! Последняя твоя поминай: смерть, Суд, ад и рай!

Человече, поминай заповеди Божии, грехи, смерть, Суд, муку вечную и блаженство!

Нечего бояться боли, холода, голода, бессония, труда; не следует слушаться плоти – оставишь ее – отгниет, будут голые кости. Душа – вечна. Бога бойся. Так или иначе – умрешь, погибнет красота плоти. Перестань слушать ее, слушай Бога – что спасет душу от вечной муки; тело все равно не спасешь от червей – отдается оно им на съедение.

Жизнь – постепенное умирание. Господь сказал согрешившему Адаму: в поте лица твоего снеси хлеб твой, дóндеже возвратишися в землю, от неяже взят ecu: яко земля ecu, и в землю отыдеши (Быт 3, 19). И Еве сказал: в болезнех родиши чада (Быт 3. 16). Изгнан человек из рая: с тех пор жизнь – для плача, мир – место изгнания.

Для какого конца рождается человек в мир? Чтоб умереть, то есть оставить мир.

Богом создан – Им хожу – к Нему отойду.

Наша земная жизнь – что капля в море – в вечности.

Где труды, там воздаяние. Сие время – дано, чтоб ты и трудился как раз для снискания вечности.

Человек есть минутный гость мира.

До меня жили люди и по мне, может быть (по кончине моей), будут жить – миллионы.

Вот оная земля – где мне лежать.

Будь тверд и уверен, что хотя и останется плоть на земле и сгниет, душею же будешь взят Богом. Смерть – дверь в вечность.

Но Бог созидает и тогда, когда разрушает.

Усну до общего воскресения; ничего страшного, силен Бог восставить меня из мертвых. Чаю – ожидаю – воскресения мертвых...

До свидания в будущей жизни, умирающий брат.

«Земля еси и в землю отидеши», – смирись с этим.

Четыре искушения бывают в час смерти: колебание веры, отчаяние, тщеславие, устрашения – бесовские образы.

Но бояться следует не самого исхода из земной жизни, а умереть во грехах без покаяния, внезапно, и так предстать Судии. Верх совершенства – слова Апостола: желание имый разрешитися и со Христом быти (Флп 1, 23) и по вся дни умираю (1Кор 15. 31).

Что скажет тебе тогда Господь? Может речет: Отметаяйся Мене и не приемляй глагол Моих имать судящаго ему; Слово, еже глаголах, то судит ему в последний день (Ин 12,48)? Или скажет: Днесь со Мною будеши в раи (Лк 23,43)?

Со смертию примирись; так или иначе, сегодня или завтра – придется разлучиться с телом: такова благая воля Божия, ею оканчивается время изгнания и испытания нашего здесь, на земле.

Смерти должно ожидать как перехода к лучшей жизни, где Бог – Источник всякой радости и блаженства, как перехода туда, где уже миллионы... смирись, непременно умрешь – навсегда мир оставишь – хочешь или нет.

Умершие живы. Бог – несть Бог мертвых, но Бог живых (Мк 12,27). Еда небо и землю не Аз наполняю? рече Господь (Иер 23,24). Моя душа вечна, тело временно, оставлю его. Ведь соединение души и тела – это соединение вечного и смертного.

«Умершие» (души их) живы, у Господа, здесь же – во гробах – лишь их истлевшие одежды; они даже живее чем «люди» (в «одежде» – в телах); они старшие меня, им – особый почет; они лучше меня, умнее – как знающие Бога.

Блаженны таковые – умирающие в вере и покаянии.

Святые, умирая, говорили: ин суд Божий, и ин суд человеческий... Кому много дано – с того много и спросится...

Если тебе много дано, нечего этим возноситься перед мирянами, с тебя более и спросится – в час твоей смерти. Неграмотный мужик будет в раю, а ты – в муке нескончаемой. Нет тут (перед лицом смерти) заслуг твоих – наг обретаешься добродетелей совершенно – у всех же других есть какие-нибудь добродетели.

Где в настоящий момент Святые Угодники и Господь – там Рай, ликование, а где грешники нераскаянные – там ад, мучаются.

При каждом вздохе нужно поминать последнее издыхание. Страх Божий да имеем в сердце, и память смертную да носим всегда в душе.