Часть I. Преподобный Зосима (Верховский) – основатель Троице-Одигитриевского женского монастыря

Схимонах Зосима (Верховский), в миру Захария, принадлежал к древнему дворянскому роду Смоленской губернии. Родоначальник рода, Адам Верховский, в 1620 году эконом Смоленских волостей, получил за службу привилии¹³ на земли от польских королей Сигизмунда III и Яна Казимира. После того как Смоленский край вернулся в 1654 году под московскую корону, сын Адама, Ян Адам, принял святое крещение с именем Александр, и с тех пор все смоленские Верховские, исповедуя Православие, служили верой и правдой русскому государю в рядах Смоленской шляхты. Московские цари признали все привилии шляхты, полученные от польских королей, и род Верховских был внесен в родословную книгу Смоленской губернии наряду с представителями древнего дворянства. Внук родоначальника Павел Александрович Верховский был пожалован в стольники.¹⁴

В 1701 году в родовой вотчине Верховских, в селе Богородицком под Смоленском, была отстроена новая деревянная церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы: «храм старинной архитектуры, форму имел креста, с небольшими окнами вверху, так что мрачен; иконостас – точная копия старинного византийского письма»¹⁵. В этом селе, в древнем монастыре во имя Богородицы на Селище, полагал начало иноческим подвигам и отправлял богослужения смоленский святой, преподобный Авраамий, подвизавшийся в XII веке. Будучи иеромонахом, он жил в пещере, вырытой в кургане на берегу реки. Позднее на кургане поставили часовню, а в храме в 1892 году устроили придел во имя преподобного Авраамия Смоленского, где вплоть до разрушения храма находилась самая почитаемая икона преподобного Авраамия¹⁶. Часовни и храма не стало в советское время, в начале 1930-х годов. Жизнь многих поколений Верховских была связана с этим храмом в течение двух столетий. Здесь вырос родитель Захарии. По-видимому, здесь бывал и юный подвижник и не раз вслушивался в рассказы и вглядывался в немые свидетельства подвигов чтимого по всей Смоленщине святого, особенно близкого и родного в Богородицком. Заметим, что на Смоленской земле встречались иконы «Одигитрии» с молящимися перед Нею смоленскими святыми Авраамием и Меркурием¹⁷.

Юный Захария не мог не почерпнуть в родном Богородицком новых для себя сведений о древней аскезе¹⁸. Из жития преподобного Авраамия известно, что родившись в состоятельной семье, он после смерти родителей раздал все бедным и всю жизнь прожил аскетом. Остатки пещер вокруг Богородицкого, развалины которых были видны еще в середине XIX столетия, свидетельствовали, что «жившие некогда иноки не отставали в трудных аскетических подвигах от пустынников древних времен христианства»¹⁹. Под конец жизни преподобный Авраамий стал архимандритом монастыря в Смоленске, впоследствии названном Авраамиевским. Здесь в храме Положения Ризы Пресвятой Богородицы почивали его нетленные останки до разрушения города поляками в 1611 году, когда мощи преподобного Авраамия, как «схизматика», были вынесены католиками и скрыты в неизвестном месте²⁰.

Богородицкое досталось по наследству самому старшему из братьев Верховских, а отцу Захарии, Василию Даниловичу (младшему), – село Лобково с сельцом Буловицами и деревнями в Смоленском уезде. В церкви Рождества Богородицы села Лобкова венчались 17 сентября 1753 года «деревни Буловицы смоленский шляхтич Василий Данилов сын Верховский и девица Анна Иванова дочь Маневская»²¹. Надо отметить, что родитель Захарии, в крещении нареченный Василием, в жизни, в том числе и на военной службе, звался мирским именем – Богдан²². С именем Василия его венчали и отпевали. А все его дети в миру носили отчество «Богдановичи», так звали и Захарию на военной службе. Отчество «Васильевич» по церковному имени отца мы встречаем лишь в Житии старца Зосимы.

Молодая семья поселилась в наследственном сельце Буловицы. Здесь выросли все их дети: шесть дочерей и три сына. Там же 24 марта 1768 года²³ родился их младший сын Захария. Провидение сохранило нам метрическую книгу Рождественской церкви села Лобкова, в ней мы находим следующую запись:

«1768 год, 24 марта. Деревни Буловицы у полковника Богдана Данилова сына Верховского с женою его Анною Ивановою законно прижит родился сын Захария. Крещен священником Филиппом Стефановым 27 числа. А при крещении его восприемником был отставной поручик Борис Васильев сын Коховский, восприемница вдова Агриппина Иванова дочь Пенская»²⁴.

Богдан (Василий) Данилович Верховский дослужился в полку Смоленской шляхты до чина полковника²⁵. В своем селе Лобкове он выстроил новый храм и в 70-х годах был там церковным ктитором. Мать Захарии особенно отличалась благочестием, ее семья внесла свою лепту в храмостроительство на Смоленщине. Отец Анны Ивановны Иван Федорович Маневский выстроил в 1757 году деревянную церковь в честь святителя Николая в своем имении Шмакове²⁶ Ельнинского уезда. А ее брат, Федор Иванович Маневский, возвел в 1782 году в собственной усадьбе Богородицкой Вяземского уезда каменную церковь Одигитрии. Этот замечательный памятник барочного зодчества до сих пор выделяется в ряду достопримечательностей Смоленщины, хотя и полуразрушен²⁷.

Дед Анны Ивановны, Федор Иванович Маневский, и его брат, Осип Иванович, начали свою службу в полку Смоленской шляхты в последнем десятилетии XVII столетия. С 1705 года оба вместе с родным племянником Иваном Евстафьевичем Маневский упоминаются в документах стряпчими. Никто из смоленских Маневских до высоких чинов не дослужился²⁸.

Усадьба в сельце Буловицы у Верховских была небольшая. По описи, составленной спустя полстолетия после детства Захарии, в усадьбе все было «ветхое», что позволяет отнести описание имения действительным для интересующего нас времени. Господский дом в Буловицах был «деревянный на каменном фундаменте в один этаж, 15x10 саженей, крытый гонтом²⁹. В нем двенадцать комнат, балкон, печи кафельные, два камина. Подъездное крыльцо полукруглое с тремя рамами и стеклами; внизу под домом погреба». Три каменных флигеля, кладовые, амбары, сараи и избы для дворовых, конюшня, кузница – вся усадьба на западном берегу пруда «с полуставками без истоков и живого урочища»³⁰ (запружены были небольшие ручьи, стекающие в заболоченную низинку). Усадьба в середине XIX века переносилась новыми хозяевами на северный берег пруда, а в 20-е годы XX столетия ее разорили. Помнят далекие времена лишь пруды³¹. Церковь в Лобково была перестроена в 1832 году, но и ее снесли в советские годы вместе с могилами родителей Захарии.

Жизнеописание старца Зосимы (Верховского) было написано его духовной дочерью, приходившейся старцу родной племянницей. Свидетельница монашеских подвигов старца, высоты его жизни и неукоснительного послушания воле Божией, она знала и предания семьи, из которой вышел старец Зосима. Поэтому книга, ею написанная, является единственным достоверным источником некоторых откровений и предзнаменований.

Семья, в которой рос юный Захария, отличалась усердием к церковным богослужениям, любовью к чтению святых книг. В Житии нам поведано, что однажды, перед рождением младшего сына, когда Василий Данилович молился ночью, он вдруг услышал голос: «У тебя родится сын; не учи его светским наукам, но лишь закону Божию». «С самого раннего детства Захария был добр и простодушен, сердце имел весьма чувствительное и горячее, и хотя был тих, кроток и молчалив нравом, но по горячности сердца минутами был и вспыльчив. Так как летами был он всех моложе в семействе, то более всего находился при родителях и привязан к ним был сильнейшей любовию. Когда мать читала вслух жития святых, то особенно занимали душу его жития преподобных пустынников, и разгорался он духом подражать им. В иные дни, будучи шести-восьми лет, убегал он в сад или огород, молился как умел, а после молитвы ел плоды и овощи, чтобы за обедом не есть ни мяса, ни хлеба».

Три брата, сыновья Василия Даниловича и Анны Ивановны, были определены на военную службу в лейб-гвардии Преображенский полк. Старшие внесены в списки полка в 1775 году, а младший Захария определен каптенармусом с 1 января 1784 года; в это время его братья имели тот же чин каптенармусов³². Все они состояли на службе в Петербурге, когда 3 апреля 1784 года скончался их отец. Взяв продолжительный отпуск, три сына по желанию матери провели полюбовный раздел имения: старшему Филиппу досталось сельцо Буловицы, среднему Илии – село Лобково, а Захария получил деревни Злотову и Зяхину.

Через два года после смерти супруга захворала кроткая Анна Ивановна и 12 июля 1786 года скончалась. Юный Захария, потрясенный смертью матери, долго молился о ее душе и наконец вверил свою жизнь Пресвятой Богородице: «Теперь Ты, Царица Небесная, будь моей матерью. Тебе вручаю всю жизнь мою». Приблизительно в 1786 году он впервые посетил пустынников в Рославльских лесах. Но мир не сразу выпустил его из своих сетей.

Со 2 февраля 1787 года, получив чин сержанта, Захария взял отпуск на год и уехал на родину. Его брат Илия уволился со службы 11 августа 1787 года в чине капитана и ушел послушником в Авраамиевский монастырь в Смоленске, отдав Захарии свою часть имения. «И стал Захария увлекаться любостяжанием: его радовало, что, получив две части наследства, он теперь будет богатым помещиком. Но тайный голос совести сильно тревожил его в глубине сердца. И однажды, как рассказывал впоследствии сам отец Зосима, когда он прогуливался верхом на хорошей дорогой лошади мимо церкви своего села, вдруг точно кто рукою толкнул его в грудь, и так сильно, что он пошатнулся на лошади, в то время внятно услышал слова: «Ты сам пойдешь в монахи"». Житие свидетельствует и о другом предзнаменовании иноческого будущего Захарии: сне, в котором юноше явилась Небесная Дева – олицетворение чистоты и целомудрия. Увидел молодой Захария однажды во сне деву, одетую в длинное белое платье и скромно препоясанную; на голове у нее было опущенное белое покрывало, но такое тонкое и прозрачное, что сквозь него видно было ее лицо, сиявшее небесной красотой. Стояла она с умилительным, ласковым и любезным видом. После чего, проснувшись, он почувствовал себя как бы обновленным и возродившимся – с этой минуты, как он потом вспоминал, вся душа его устремилась за пределы земного мира, к чему-то ему самому до конца непонятному, но чистому и святому.

Все более убеждаясь в своем предназначении, Захария в течение 1788 года выхлопотал в Петербурге отставку и продал все имение своему зятю Михаилу Яковлевичу Повало-Швейковскому, женатому на его сестре Аграфене³³. Метрические записи села Лобкова сообщают о различных событиях в жизни лейб-гвардии сержанта Захарии Верховского и его крестьян с 1787 года вплоть до декабря 1788 года. В записи от марта 1789 года он назван отставным поручиком³⁴.

Родное село Буловицы еще в середине 1787 года было продано Филиппом другому зятю, женатому на сестре Пелагии, – Семену Ивановичу Повало-Швейковскому³⁵. В это сельцо вернется Захария (к тому времени монах Зосима) через тридцать с лишним лет и найдет в семье Пелагии Богдановны верных и преданных ему учениц.

Брат Илия после года жизни на послушании в Авраамиевском монастыре ушел странствовать, чтобы найти уединенное место по духу для прохождения монашеского подвига. Побывал он у многих пустынножителей в Брянских и Рославльских лесах, знал старца Василиска. Больше всего Илия прожил в Киеве, где научился вырезать маленькие иконы из дерева. Пространствовав десять лет и посетив практически все российские монастыри и пустыни, он почувствовал свою неспособность к монашеской жизни. Около двух лет Илия прожил в Петербурге под видом вольноотпущенного, занимаясь своим рукоделием, в котором достиг большого совершенства. Мастерство вырезаемых им икон было оценено по достоинству известным меценатом того времени И. И. Шуваловым, принявшим участие в судьбе молодого человека. Некоторые иконы представлялись даже Государыне Императрице, и молодой подвижник был удостоен монаршего благоволения. После смерти Шувалова Илия вернулся на родину, где через пару лет женился на Екатерине Ивановне Рачинской, венчались они в Лобково 9 ноября 1800 года.

Тем временем муж его сестры Ирины, Федор Ильич Эсмонт, ушел с армией в поход за границу, а Ирина по молодости и неопытности так распорядилась своим небольшим состоянием, что всю усадьбу за бесценок отняли кредиторы. Илия с помощью другого зятя выкупил ее деревню Хутор и поселился там, взяв бедную сестру к себе. Затем к 1809 году он отстроил недалеко новое сельцо и назвал свое имение Покровским, в честь Покрова Божией Матери.

Илия сочинял духовные и нравственные стихотворения, иногда играл на скрипке скорбные мелодии и пел печальные песни своего сочинения. По свидетельству его дочерей, он не простил себе возвращения в мир. Через тринадцать лет супружеской жизни он скончался (31 мая 1813 года), оставив пять маленьких детей. После его кончины Екатерина Ивановна прожила шесть лет, не снимая траурного платья. Умерла она от чахотки 9 мая 1819 года, осиротевшие дети остались на попечении родных – тетки Пелагии Богдановны Повало-Швейковской, проживавшей в Буловицах. В дальнейшей судьбе девушек-сирот огромную роль сыграет их дядюшка, к тому времени монах Зосима.

Расскажем еще об одной сестре старца Зосимы, Евфросинии; монашеский путь ее дочери и внучки впоследствии был тесно связан с обителью, основанной старцем Зосимой.

Евфросиния Богдановна Верховская была замужем за отставным подпоручиком Михаилом Богдановичем Лыкошиным, семья жила в имении Григорьевском Вяземского уезда. Отец семейства Михаил Богданович выстроил в своем имении в 1794–1795 годах прекрасный каменный храм во имя Преображения Господня с двумя приделами: в честь Покрова Божией Матери (северный) и в честь Архистратига Михаила (южный). В храме стояли двухъярусные иконостасы, выполненные в классическом стиле. Почти все иконы имели серебряные ризы. Четыре каменные здания были оборудованы под богадельню. И еще один храм, в честь Всех святых, построен тогда же, в 1795 году, в полутора верстах от села на кладбище³⁶.

Их старший сын Богдан Михайлович Лыкошин выстроил великолепный храм в селе Пигулино Вяземского уезда с главным престолом в честь чудотворной иконы Ахтырской Божией Матери; храм был освящен в 1819 году. Один из списков чудотворной иконы до сих пор находится в храме села Пигулино. Кроме того, Богдан Михайлович Лыкошин открыл в 1821 году училище для детей духовного звания, просуществовавшее до конца 1830-х годов³⁷. Известно также, что воспитанница Богдана Михайловича, его племянница Александра Евгеньевна Якушкина (в замужестве Белокопытова), впоследствии стала основательницей монастыря в собственном имении Петропавловском Мосальского уезда, где жила под руководством пустынника схимонаха Авраамия³⁸.

Дочь четы Лыкошиных, Анна Михайловна (род. 25.07.1785)³⁹, вышла замуж за Александра Ивановича Потемкина и стала матерью знаменитой старицы Спасо-Бородинского монастыря схимонахини Сарры⁴⁰. Младшая дочь Лыкошиных, Дарья Михайловна, ушла в середине 1820-х годов в Севский Троицкий монастырь, где была пострижена с именем Досифеи и умерла в 1863 году. В Севский монастырь поступила она вместе со своей троюродной сестрой Марией Ивановной Длотовской (их бабки Анна Ивановна и, соответственно, Агафья Ивановна Маневские были родными сестрами). Мария Длотовская носила в монашестве имя Магдалины и несла послушание игумений Севского монастыря с 1848 по 1857 годы; втом же монастыре умерла на покое схимницей 22 апреля 1864 года в час пополуночи (в это же время ее видела входящей в рай одна духовная особа). Обе кузины поехали в Севский монастырь по благословению старца Зосимы и других старцев, рославльских пустынножителей. В летописи Севского монастыря сохранилось воспоминание о чудном видении, которого они удостоились при въезде в Севск: «...явственно видели пред собою большую церковь, подобную Киево-Печерской лаврской, и за ее святыми воротами собрание монашествующих, осеняемых покровом или омофором Царицы Небесной. Они полагали, что такое изображение сделано живописно на ограде церковной, и благоговейно помолились на храм Божий и на святое изображение. Видели то же самое и прислуги, бывшие с ними, и также молились и удивлялись необыкновенной красоте монастырского здания. Потом видение скрылось. Они подъехали к монастырю и не верили глазам своим. Когда же вошли в церковь, то вдруг познали, что это им было знамение, чтобы искать здесь спасения душам своим. С радостью поклонились чудотворной иконе Молченской Божией Матери и остались в монастыре»⁴¹. ...В 1835 году при возведении в сан игумений Магдалины (Пономаревой) помощницей ей была определена новая казначея монахиня Магдалина Длотовская «вполне соответствующая кротостию и единомыслием своей игумений. Обе они скоро заслужили доверие и благорасположение своего архипастыря и всегда пользовались этими преимуществами и от последующих преемников его»⁴². С 1827 года духовником Севского Троицкого девичьего монастыря был иеромонах Макарий (Иванов), насельник Площанской, а потом – Оптиной пустыни. Сохранилась часть его переписки с духовной дочерью монахиней Досифеей Лыкошиной из Севского монастыря⁴³ – образец духовной мудрости и рассуждения, дарованных свыше мужу избранному, исполненному истинной любви. В этой переписке можно увидеть, как старец «обличая, запрещал с тихостью, наставлял и поучал с любовию, миловал и долготерпел с надеждою исправления согрешающих»⁴⁴.

Последним штрихом хотелось бы обрисовать благочестивую атмосферу, царившую в семье Лыкошиных, которая проживала в имении Григорьевском. Мировоззрение детей этой семьи отражено в сборнике стихов их сына – Якова Михайловича Лыкошина⁴⁵. Мы приведем для примера стихотворение, посвященное будущей монахине Досифее.

Сестре

Д. М. Л-ной

Почто ты слезы проливаешь,

Уныньем душу тяготишь?

К кому сей плач ты обращаешь,

К Тому ль, Которого столь чтишь?

К Тому ль, Кто вечной славой блещет,

Кого лик ангельский трепещет,

Кто свет на всю природу льет,

Святую веру, щедру благость

Во дни печали подает?

Почто Его ты прогневляешь,

Душевной скорбью отравляешь

Цветушу юность дней твоих?

На то ль ты к жизни в свет явилась,

Чтоб ты сей жизнью тяготилась,

Являла слабость чувств своих?

Унылый дух в смущенье вводит.

Он ропот в сердце производит,

Рождает страсти, зло и грех.

Отчаяньем объемлет силы –

Тогда недолго до могилы!

Смерть будет общий жребий всех!

Она в свое постигнет время,

Тебя, меня, родных, друзей...

Коль придет час – мы свергнем бремя

Ничтожной, бренной жизни сей

И в нову жизнь блаженну, вечну

Прейдем к Творцу миров предвечну,

Блистая новой красотой;

Но днесь Его чтить волю будем

И в нашей скорби не забудем,

Что общий рок, и мой и твой, –

Всегда с напастями сражаться,

Терпеть – и верой подкрепляться!

Мы страсти покорять должны:

Пускай сносить нам скорби трудно,

Но унывать нам безрассудно;

Они нам в опыт здесь даны.

Пусть дружба в маску облеченна,

Пусть правда – златом ослепленна

И честность только на словах;

Нередко совесть в усыпленьи,

И добродетельных в презреньи,

А злобных – видим мы в честях.

Но в сем печальном состояньи,

О милая сестра и друг,

Мы будем жить во упованьи

И укрепим надеждой дух.

Отгоним льстивые предметы,

Клеветников презрев наветы,

Мы не с слезами, не с тоской, –

Но, защищаясь Присносущным,

Прейдем с терпеньем равнодушным

Определенный путь судьбой!

Вся дальнейшая жизнь Захарии (Верховского) была связана с монашеским подвигом: пустынножительством и старчеством.

То, что мученики первых веков христианства свидетельствовали преимущественно своими страданиями и смертью, святые отцы последующих веков засвидетельствовали своею подвижнической жизнью. Их жизнь, труды и писания были направлены на то, чтобы самим приобщиться Божественной жизни, принесенной на землю Христом, и других ввести в Царство Божие, которое с пришествием Христовым «достигло земли».

В XVI столетии преподобный Нил Сорский, познакомившись с образом жизни афонских иноков, первый основал в России скит по образцу афонских пустынных скитов. Пустынножительство продолжалось непрерывно до половины XVII столетия, то есть до появления раскола. Строгие гражданские меры против этого зла преследовали также и всех пустынножителей, известных нам под именем «лесных старцев». Поэтому подвиг пустынножительства, совершаемый ради спасения души, сделался на русской земле на некоторое время почти невозможным. Ревнители иноческих подвигов стали уходить за границу: в Молдавию, Валахию и на Святую Афонскую Гору.

Войны с Турцией, проходившие во время царствования Екатерины II, заставили многих русских иноков возвратиться в Отечество. Эти иноки, укрепившись в монашеских подвигах, селились в наших пустынных обителях, в одних поддержали, а другим передали правила и чиноположения, основанные на учении и преданиях отцов-подвижников, просиявших святостью в своей многотрудной иноческой жизни.

Стремление к безмолвию сделалось предметом «желаний краю» – и пустынножительство вновь пустило корни на русской земле, на этот раз в одной наиболее удобной местности, в лесах Брянских и Рославльских, недалеко от обителей, которые наполнились и духовно процвели с приходом туда русских выходцев из Афона и Молдавии. Последние были учениками блаженного старца Паисия Величковского, архимандрита Нямецкого и прочих Молдовлахийских монастырей, возобновителя отеческих преданий и учений иноческой жизни, действующего силой личного примера через многочисленных учеников и через сделанные им славянские переводы некоторых писаний древних отцов-пустынножителей⁴⁶.

Пустынножительство в Брянских лесах возобновилось около 1746 года и продолжалось непрерывно до конца первой четверти XIX столетия. Первым известным пустынножителем Брянских лесов был о. Иоасаф, строитель Площанской Богородицкой пустыни. Он прожил в лесах двадцать лет и скончался в 1766 году в Площанской пустыни.

Второй период пустынножительства в Брянских, а потом в Рославльских лесах связан с именем иеромонаха Адриана, инока Площанской пустыни. С благословения строителя, в 1775 году иеромонах Адриан вместе с Ионой, в будущем иеромонахом и верным спутником о. Адриана, и с двумя послушниками покинули общежитие и отправились в дремучие и непроходимые в то время Брянские леса. Там в лесной чаще при источнике они нашли удобное место к прохождению отшельнической жизни. Оградой служили столетние ели, а дикость места вдохновляла на подвиг.

Более восьми лет подвизались блаженные отшельники в уединенной пустыни, и никто не нарушал их безмолвия. Но вскоре соседние жители стали рубить лес и принудили старца Адриана удалиться в другое место. Еще около трех лет прожили старцы на новом месте. Нападение разбойников, убийство соседа-отшельника и новые угрозы заставили иеромонаха Адриана вместе с учениками покинуть Брянские пределы. Они перешли через реку Десну и нашли убежище в Рославльских лесах Смоленской губернии. С помощью боголюбцев выстроили себе две избы, из которых одна имела вид часовни и служила для молитвы. Случилось это приблизительно в 1786 году. Вскоре к ним пришел юный Захария.

Впоследствии о. Зосима писал об этом посещении так: «Читая в Четь-Минеях жития святых отец, много удивлялся, как святые отцы одни жили в отдаленных глубоких пустынях; потому из любопытства и прибыл к сему пустынножителю Адриану. Он же встретил меня с большою радостию и благоприятством; тогда один взор на него привел меня в изумление: ходил он в худом раздранном платье, а сам был худ и бледен, тонок и сух телом и высок ростом. Один вид его в великое удивление меня привел, и я пробыл у него два дня, изумляясь на все поступки отшельников, видя все у них бедное, простое, только что нужду их удовлетворяющее. На трапезе же у них всем поровну подавалось одно постное; не было у них ничего молочного, ни хлебного; только пустынные и огородные снеди, а питье – вода и квас. Как сам отец Адриан, так и все с ним соживущие были кротки, молчаливы и послушны; и прочее бывшее у них и от них самих показуемое мне заставляло меня недоумевать и изумляться, особливо когда не взяли от меня подаваемых мною денег»⁴⁷.

Не оставляли пустынников и исправники и смоленский епископ Парфений, требовавший от иеромонаха Адриана перехода в Смоленское духовное ведомство. Кончилось дело тем, что о. Адриан с о. Ионою, заручившись благословением Петербургского митрополита Гавриила, отправились в его епархию. Была поздняя осень, владыка побоялся разрешить перевезти старцев по бурной Ладоге до вожделенного Валаама и устроил их в уединенном Коневском монастыре.

Что касается юного Захарии, то он, побывав еще несколько раз при о. Адриане у Рославльских пустынников и прожив у них некоторое время, более всех полюбил о. Ва-силиска, одного из учеников старца Адриана. Его тихий и кроткий нрав, простое, ласковое и приятное обхождение, дышащие мудростью рассуждения, так по сердцу пришлись юному Захарии, что он желал, если возможно было бы, с ним не расставаться. Когда Захария окончил все свои мирские дела и вернулся в Рославльские леса, то уже не застал там о. Адриана. Тогда-то все говорили ему: «Блажен бы ты был, добрый юноша, если бы о. Василиск принял тебя в ученики. Это – звезда наша пустынная! Это – пример всем нам! Но особенно будет к тебе милость Божия, если он согласится, ибо многие уже убеждали и умоляли его о сем, но, имея истинное смирение, он решительно отказывает всем, говоря, что он невежда, непросвещенный, не может никого наставлять и так худо и слабо живет сам, что никому не может быть на пользу; к тому же любит в совершенном безмолвии един с Единым».

Однажды Захария вызвался съездить в Тверскую губернию выправить паспорт для старца Василиска и с радостным духом отправился весной в самую распутицу. А на обратном пути ехать на лошадях из-за разлива рек было почти невозможно, так что большую часть пути Захария прошел пешком и возвратился к старцу очень больным. Тогда старец Василиск, тронутый такой любовью, принял во внимание, что для его спокойствия юноша пожертвовал своим здоровьем, и обещал взять Захарию в ученики. Но посоветовал ему положить начало монашеской жизни в каком-нибудь общежительном монастыре, чтобы испытать себя в послушаниях монастырских и научиться терпению и смирению. В это время о. Адриан подвизался в Коневской обители, к нему, предположительно летом 1789 года, и отправился кроткий Захария.

На месте отшельнических подвигов о. Адриана остались пустынники, среди которых, по дошедшим до нас сведениям, – о. Василиск, о. Никита, о. Досифей и о. Дорофей. Пустынная келия старца Никиты и его ученика Досифея находилась в овраге, как бы на маленьком острове, и была окружена со всех сторон крутыми склонами оврага, как горами, и непроходимым густым лесом; внизу около этого обиталища стояла непроходимая топь, особенно в весеннее время. Такое местоположение весьма утешало старцев. Старец Никита умер 29 марта 1793 года и был похоронен учеником Досифеем около келий, во рву. Так как во рву всегда стояла вода, то спустя некоторое время о. Досифей перенес гроб старца повыше, на северный полугорок Монахова рва. Позже его нетленные мощи обретались еще раз и подавали исцеление болящим⁴⁸.

Урочище Монахов ров было далеко не единственным местом поселения отшельников в этих лесах. Пустынники старались проходить монашеский подвиг в удалении друг от друга. Указание о месте жительства старцев Досифея и Дорофея можно найти в воспоминаниях о. Моисея (Путилова), в 1809 году поселившегося в этой пустыни послушником при иеросхимонахе Афанасии (который пришел в леса в апреле 1807 года). Отец Моисей написал об этом так: «Когда я пришел в Рославльские леса, тамошние пустынники жили в трех келиях: о. иеросхимонах Афанасий, от него в версте о. Досифей и в версте от него о. Дорофей. ...Место, в котором мы жили, принадлежало к дачам рославльского помещика Демьяна Михайловича Броневского; сельцо его Якимовское находилось от нас в верстах пяти, а в верстах в 30 находилось другое сельцо, Межево, владельцы которого Таптыкины были нашими благотворителями, особенно мать этого семейства, урожденная Сонцева, старица благочестивой жизни. Под самой нашей келиею протекала лесная речка Болдачовка, а в полутора верстах впадала в нее речка Фроловка. На берегу ее был колодезь; в этой речке важивалась рыбка»⁴⁹. На краю оврага у речки Фроловки в 1819 году был похоронен старец Феофан⁵⁰. Свое жительство во владениях Михаила Андреевича Кулешова свидетельствовал старец Арсений⁵¹, а позже во владении Григория Григорьевича Ковалева – иеросхимонах Афанасий⁵². Документы межевания проясняют нам, что речь идет об обоих берегах речки Болдачевки, а также о глухих лесах южнее Монахова рва⁵³.

Нельзя не упомянуть о влиянии, которое имели монахи-отшельники на окружающее население. Отставной гвардии поручик Степан Фомич Повало-Швейковский начал в 1807 голу постройку каменного храма, завершившуюся уже после его смерти в 1823 году открытием Екимовического прихода. Сельцо Екимовичи стало называться селом Воздвиженским⁵⁴. Степан Фомич Повало-Швейковский скончался в 1817 году, оставив по завещанию весь нажитый капитал на строительство храма, а также отпустив крестьян на волю с предоставлением в их пользу своих земель и угодий⁵⁵. Добавим, что Степан Фомич Повало-Швейковский приходился близким родственником Верховским. Не от него ли впервые услышал юный Захария (где-то в 1786 году) о поселившихся невдалеке от Екимовичей пустынниках? И как свидетельствовал потом сам о. Зосима, он «из любопытства и прибыл к сему пустынножителю Адриану». Пути Господни, наставляющие человека ко благу, неисповедимы.

В 90-х годах XVIII столетия, во время настоятельства строителя Адриана, Коневский монастырь переживал трудности восстановления после векового запустения. Основанному в 1393 году на бескрайних просторах Новгородской земли, монастырю пришлось вынести суровые испытания в XVI и XVII веках. Войны со Швецией вынуждали коневских монахов дважды покидать свою обитель. На месте бывшего монастыря вырастал лес, и только каменное основание храма скрывало под собой святыню этой обители – мощи основателя монастыря преподобного Арсения. Очередное возобновление обители на Коневском острове началось со строительства каменной церкви, которую освятили незадолго до приезда в монастырь о. Адриана – в 1776 году. Она была одноэтажная, с деревянным куполом и главой, с тремя престолами: первым во имя Рождества Божией Матери, вторым во имя Владимирской иконы Божией Матери при раке преподобного Арсения, третьим во имя Трех святителей на южной стороне при входе в церковь⁵⁶.

Сохранились интересные материалы и зарисовки о посещении Коневского острова в июне 1785 года экспедицией по Ладожскому и Онежскому озерам, организованной Императорской Академией наук⁵⁷. Описание Коневского монастыря 1785 года позволяет нам вступить на остров и оглянуться вокруг, как бы вместе с юным Захарией: «Коневский монастырь обнесен четвероугольной деревянной оградою, на которой по углам сделаны небольшие башенки. Внутри монастыря наделано несколько маленьких деревянных домиков, кои расположены близ ограды, а посредине стоит каменная церковь с деревянным сводом и главою. Другая церковь, вся деревянная и старая, лежит ближе к ограде на правой стороне от входа в монастырь с пристани. В полукаменной оной церкви сооружена гробница над телом преподобного Арсения, Коневского чудотворца. ...Берег против монастыря песчаный и отмелый; потому для подхода к монастырю проведен деревянный мост, отчасти на воде лежащий. По правую сторону моста находится пристань, но ныне сделалась мелка, и только небольшие соймы заходят и стоять в ней могут. ...На Коневце великое множество растет ельнику и соснягу, который не только на строение, но и на мачты очень годен. Владельцы острова весьма желают продавать оный лес на корню за самую умеренную цену, дабы чрез то больше очистить места для пашни и сенных покосов. На сей единственно конец вырубают они лес близ монастыря и выжигают сечи, чтобы сеять на них хлеб, который изрядно там родится. ...В обители сей монахов в бытность мою было только восемь человек. Ими управлял строитель, иеромонах⁵⁸ очень неглупый, которого, однако ж, неисправные монахи не очень любили, хотя он от них ни в чем себя не отличал: одежду носил такую же, как они, стол имел с ними общий, был к ним ласков и ничем монастырским один не пользовался. Да если бы в отрекшуюся от мира душу и вкралось корыстолюбие, то оно на Коневце не нашло бы себе пищи, которая бы насыщать его могла. Ибо монастырь сей заштатный, и братия никакого жалования не получает, а кормятся единственно от острова, на котором имеют пашню, сенные покосы и держат скот. Но главнейшая подпора в их содержании есть рыбная ловля, которую производят вокруг своего острова в Ладожском озере. От сих промыслов не только сами они всегда довольны, но еще угощают своею трапезою всех к ним приезжающих. Обыкновение сие ведется здесь со времен преподобного Арсения, который заповедал братии своей, чтоб они всех пришельцев ястием и питием бесплатно довольствовали»⁵⁹.

С великой радостью и отеческой любовью принял о. Адриан юношу, в повиновении у него начал свою послушническую жизнь юный Захария. Вскоре, в 1790 году, о. Адриан был поставлен митрополитом Гавриилом строителем Коневского монастыря⁶⁰. Владыка Гавриил, сам великий подвижник и истинный инок, иногда вызывал о. Адриана к себе в Петербург для духовной беседы и всегда относился к нему с искренним уважением. По своей любви к иночеству, митрополит Гавриил весьма деятельно занимался устроением монастырей и, в частности, общежительных. «На Валааме, особенно на Коневце, он устроил монашество назидательное из ничего»⁶¹. При владыке Гаврииле была послана миссия на Аляску, в которой с 1793 года участвовали и коневские иноки: иеромонах Макарий и иеродиакон Стефан⁶².

При митрополите Гаврииле в 1793 году впервые была напечатана на славянском языке книга «Добротолюбие»⁶³, во многом благодаря его личному расположению к предпринимаемому делу. И. М. Концевич называет владыку Гавриила наряду с Паисием Величковским «двумя сильными личностями», которые способствовали возрождению монашеской жизни в конце XVIII столетия. Архимандрит Паисий – возобновлением учения о духовной молитве, а преосвященный Гавриил – созданием обителей, принявших это учение. «Главным нервом, откуда шел двигательный ток распространения Паисиева движения, была Александре-Невская Лавра, где пребывал великий митрополит Гавриил, который планировал, насаждал, укреплял и взращивал свой духовный сад, принесший столь блистательные плоды»⁶⁴.

Здесь не лишним будет упомянуть, что в Коневском монастыре при прежнем настоятеле жизнь монахов была беспорядочная и нетрезвая, и о. Адриану пришлось немало потрудиться над воссозданием истинно монашеского образа жизни⁶⁵. Не мог не видеть все это и юный Захария, но явные искушения не тронули чистую душу нового послушника. Вот что мы читаем в Житии преподобного Зосимы о начале его иноческого пути.

Добрый пастырь дал Захарии два послушания: печь просфоры и исполнять пономарское служение в храме. С каким великим усердием юный Захария исполнял свое послушание, известно было не только одному Сердцеведцу, о. Адриан и братия тоже видели его радость и неусыпное старание; ибо при печении и приготовлении просфор он всегда размышлял, что этот хлеб назначается в жертву Богу, что сошествие Святого Духа преложит его в Тело Христово, и потому считал себя недостойным, чувствовал внутренний трепет и великое благоговение, а вместе и утешение души, что Господь сподобил избрать его на столь важное послушание; также когда входил в алтарь исполнять свое служение у Престола Божия и жертвенника Его, то ему всегда казалось, что он входит в самое небо к Престолу Всевышнего и потому всегда был в страхе и радости, в умилении и сокрушении сердца, а часто и в слезах. Истинно работал Господу со страхом и радовался Ему с трепетом.

Великую школу смирения прошел юный инок, сопровождая старца Адриана во время поездок в Санкт-Петербург. Отец Адриан, сделавшись начальником Коневской обители, ни в чем не изменил своего образа жизни: носил, как и прежде в пустыни, толстую и худую одежду и обувь, и не только в монастыре, но и в Петербурге. Несмотря на старость и слабость, о. Адриан при посещении столицы почти всегда ходил пешком, а ученик Зосима носил за ним его сумку (сама сумка была старая и с заплатами из разных лоскутов). А ведь эту сумку, следуя за бедно одетым старцем, носил бывший офицер почетной гвардейской службы, имевший в Петербурге много знакомых и сослуживцев. Легко себе представить, что, встречаясь с ними, он стыдился, краснел и смущался. Житие повествует нам, как откровение помыслов помогло молодому Захарии одержать тогда в этой брани победу.

Опытно ознакомившись с учением отцов об откровении помыслов, Захария, не щадя себя, стал во всем открываться о. Адриану, который скоро постриг его в иноческий чин с именем Зосима. В то время в Коневской обители подвизался иеромонах Сильвестр, муж весьма благоговейный, который жил уединенно, пребывая в молчании, упражняясь в Иисусовой молитве и чтении Священного Писания⁶⁶. К нему, по благословению начальника своего, стал ходить инок Зосима для духовной беседы.

Пробыв в Коневском монастыре года два-три и пройдя все послушания, о. Зосима стал неотступно и со слезами просить о. Адриана отпустить его в пустынь к о. Василиску. К этому времени о. Адриан получил от митрополита разрешение съездить в Смоленск и Брянск за сбором пожертвований на монастырь. Он взял с собой несколько своих учеников, в том числе и о. Зосиму. Они посетили всех пустынножителей в тех местах, и после долгих убеждений о. Адриан увез к себе в монастырь старца Василиска.

Будучи сам любителем безмолвия, о. Адриан насадил в Коневских дебрях отшельнические куши и на Святой горе построил скит; храм в скиту освятили в 1796 году во имя Казанской иконы Божией Матери. Отец Адриан благословил пустынников на непрерывное чтение Псалтири. Для Василиска и Зосимы он устроил две келий, расположив их недалеко друг от друга, в лесу в трех верстах от монастыря⁶⁷. С молитвой старец отпустил их на безмолвное житие, поручив Зосиму опытному Василиску.

Во время пребывания на Коневце отшельники пять дней проводили в своем уединенном безмолвии, а в субботу, после вечерних правил, приходили в обитель к всенощной. В воскресение, помолившись за литургией, обедали вместе с братией за общей трапезой и проводили праздничное время иногда с самим настоятелем, а иногда с другими отцами в духовных беседах и чтении. «Если же что какому случалося читать неудобопонятное или представить что сомнительное, то все такое общим рассуждением разбирали»⁶⁸. Затем, получив от начальника на пять дней все необходимое им для пищи и работы, а также книги для чтения, к вечеру возвращались в уединение, где много трудились для обители. Отец Зосима научился переплетать книги и писать уставным письмом, вырезать деревянные чашки, ложки и прочее; о. Василиск изготавливал глиняную посуду, еще они плели корзины, лапти, делали лукошки и бурачки из березовой коры; в собирании ягод и грибов томили себя до усталости, и все это – рукоделие свое и плоды приносили в субботу в обитель. Отец Зосима имел большую склонность к чтению святых книг, из прочитанного он делал выписки; о. Василиск, не искусный в чтении, более предавался сердечной молитве.

Именно в ту пору и стяжал о. Василиск великий дар от Бога – сердечную Иисусову молитву. И достиг в ней такой высоты, что при занятиях рукоделием или при пении псалмов ум его был погружен в непрестанную молитву. Старец Василиск открывал своему ученику все действия этой благодатной молитвы, и именно тогда о. Зосима начал их записывать. Позднее собралась большая рукопись о 75 действиях Иисусовой молитвы на старца Василиска. А со времен пребывания старцев на Коневце сохранилось такое свидетельство⁶⁹:

«Были некогда в мою бытность на Коневском острову два инока пустынножители – одного звали Василиска, а другого – Зосимой. Василиска был постарее как летами так и в добродетели; Зосима младше и был ему учеником. Сей преподобной отец Василиска, будучи от многих лет жительствовавши во уединении и пустынных местах, притяжал себе великий сей от Бога дар – глаголю, сердечную молитву, и до толикой постиг в ней высоты и устроения, яко ни рукоделия делати можаше, ниже псалмов когда пети, но весь ум его всегда бываше в непрестанной молитве и духовных видениях. Но как между ими была великая по Бозе любовь и единодушие, и потому и ничтоже они когда друг от друга что утаеваше, аще разумеша быти другому на пользу душевную. Сей старец Василиска также хотяше и ученика своего сим даром, глаголю молитвою, обогатити, печашеся о нем и поучая его на оную и сказовавше ему, как он оную с великим трудом себе притяжал и колико о ней болезней подъял ради любви Христовой. Зосима же все сие елико слышаше, глаголемая от уст своего старца, написоваше в малую себе книжицу памяти ради, от котораго и аз грешный себе также преписах, да поне некогда прочитав, смирюся и себе укорю али другому кому некую пользу принесу когда. Сей старец, глаголаше Зосима, познал о сей сердечной молитве, весьма о ней начал подвизаться до толику яко многажды в великое приходил изнеможение и от долгаго в ней понуждения и сердце – великою болезнию удручая, так что уже невозмогая более не токмо в сердце молитися, но от великия боли сердца ниже ходити, ниже стояти, ниже сидети, но долгое время лежа на одре. Егда же болезнь его уменшится и в силу пришед, паки в ней же сердечной молитве упражнялся, и видя чрез то упущение чтения псалмов и недоумеваяся о сем, что угоден ли его сей труд и моление в сидении, и весьма долго о сем смущался. Потом приложил великое в пищи и во всем воздержание и усердно о сем помолився, сел паки по обычаю (зде первое ему бысть действие), и абие внезапу излияся в сердце его неизреченная сладость и во все тело, также и любовь к Богу, так что он забыл вся красная века сего и вельми о сем необычном утешении удивился. И толико был услаждаем и утешаем, яко от радости не мнех быти более сего в Царствии Небесном. И оттоле начаша ему быти различныя действия и чистая молитва»⁷⁰.

Хотя три отца жили в безмолвии, но Зосима, как младший из всех и способный ко всякому послушанию, еще не был освобожден от всех служений в обители. На него о. Адриан возложил обязанность один раз в год ездить в Санкт-Петербург для того, чтобы побывать у всех благодетелей и знакомых, закупить на обитель всю годовую порцию провизии для общей братской трапезы и все необходимое для одежды братии; о. Адриан уже ослабел здоровьем и не находил сил ездить сам, «имея в отце Зосиме как бы правый глаз свой в верности и правую руку в исполнении поручений и деятельности».

В 1797 году о. Адриан, обремененный глубокой старостью и болезнями, испросил увольнение от настоятельской должности и получил разрешение поселиться на покое в Симоновом монастыре. (Там он принял схиму с именем Алексий в 1801 году и подвижнически и богоугодно прожил в обители до самой кончины, последовавшей 28 марта 1812 года.) Перед отъездом с Коневца о. Адриан дал благословение Василиску и Зосиме удалиться во внутреннюю пустыню, при этом рассказав им об обширных и необитаемых сибирских просторах. Коневский монастырь он сдал, по предписанию митрополита Гавриила, казначею, до избрания нового строителя. По удалении о. Адриана вся братия приступила к о. Зосиме, прося его со слезами, чтобы он согласился стать наместником вместо о. Адриана и принять священнический сан. Многими слезами, трудами, прошениями освободились о. Василиск и о. Зосима от такого высокого избрания. В марте 1798 года настоятелем Коневского монастыря стал о. Варфоломей.

Оставшись без своего духовного отца, Василиск и Зосима увидели, что пришло время исполнить свое давнее сильное желание удалиться в пустынь для глубокого безмолвия. Они обратились с прошением об увольнении с Коневца к митрополиту Гавриилу. Наслышанный об их богоугодной жизни, о стремлении к безмолвному житию от о. Адриана, митрополит немедленно уволил отцов из обители.

Известно письмо о. Зосимы к старцу Досифею в Рославльские кущи, датированное 21 мая 1799 года, в котором он пишет о намерении удалиться с о. Василиском в более глубокую пустынь. Это письмо, приведенное в Жизнеописании старца Зосимы, – как прощальная весть с Коневца⁷¹.

Покинув Коневец, о. Василиск и о. Зосима устремились на Гору Афонскую, трижды они достигали границы Отечества, но каждый раз непреодолимые препятствия заставляли их возвращаться: то война⁷², то карантины, созданные по причине быстро распространявшейся заразной болезни, то повеление высшего начальства никого не пропускать за границу.

Надо сказать и о благодетеле наших пустыннолюбцев, Афанасии Ивановиче Долгове, который снабжал их деньгами для богоугодных путешествий. Этот первостатейный московский купец много благотворил Симонову монастырю и «по открытии его в 1795 году не щадил сокровищ своих для его возобновления. Он вновь устроил братскую трапезу и некоторые приделы церковные»⁷³. Так почитание о. Адриана, подвизавшегося в Симоновом монастыре и известного строгостью жизни всем окружающим, отражалось сердечным расположением и помощью добрых людей на его учениках.

Наконец старец Василиск с о. Зосимой предприняли последнюю попытку в надежде поселиться в Уделе Божией Матери. Они подали прошение Государю Императору Павлу I и, получив отказ, убедились в том, что Божия благословения поселиться им на Горе Афон нет.

Тогда в поисках желанного места для отшельнической жизни отцы отправились в Малороссию и два месяца прожили в Киевской Лавре (по-видимому, зиму 1799–1800 годов). Затем обошли все горы и дебри Крыма, посетили Таганрог и Астрахань, осмотрели уединенные места около Моздока и Казани и на Уральских горах.

Объезжая юг России в поисках пустынных мест, старцы ценили любую представившуюся возможность побеседовать с подвижниками веры и благочестия. Об этом о. Зосима оставил личные свидетельства, например, такое: «Как-то были мы вместе со старцем в Белобережской обители у благочестивого настоятеля оной отца Василия, который, по любви своей к нам, беседуя о многих душеспасительных истинах, между прочим сказал: «Я знаю одного человека (конечно, из смирения он это говорил как о другом, утаивая себя), у которого таковая бывает любовь к Богу или, лучше сказать, страдание Божественною любовию, что он ощущает в оный час, как бы весь тает и как бы душа его отделяется от тела. Во время великого действия молитвы весь воскриляется к Богу и видит себя стоящим на воздухе как бы на аршин от земли». Сей боголюбивый отец, увидав, что старец мой производит молитву весьма медленно, начал любезно советовать, чтобы глаголы молитвенные тот совершал несколько поспешнее, уверяя, что чрез это удобнее отражаются суетные помыслы. При сем он, приложа руку свою к сердцу старцеву, наблюдал движение и биение сердца при произношении, как он советовал, молитвенных слов, то есть «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!» Но, ничего особенного не ощутив, велел старцу по своему навыку производить молитву. И вдруг вскипела благодатная сладость в старцевом сердце, которое встрепетало и начало биться во все стороны. Когда сие ощутил оный отец, прославил Бога и старцу моему сказал: «Блажен ты, отче! Твори и подвизайся, как наставил тебя Господь». А мне наедине заметил, что старец мой при помощи благодати Божией далеко преуспел в молитве и достиг внутреннего мира. И назвал меня счастливым, что я нахожусь при таковом духовном и смиренномудром наставнике»⁷⁴. И еще: «Случилось нам пробыть некоторое время в Санаксарской пустыни, где слышали мы много дивного об отце Феодоре»⁷⁵. Несомненно, старцы посетили все известные монастыри и пустыни, где спасались тогда делатели Иисусовой молитвы – «сокровища монашеского», ради которого о. Василиск и о. Зосима и искали пустыню по духу себе. Позже, в письме из Сибири к монаху Павлу⁷⁶, о. Зосимой упоминаются хорошо известные ему «в Белых Берегах равноангельский настоятель Василий, Афанасий и подражатель оных любезный наш Анастасий, а на Песношах свидетельствованный в добродетелях преподобный настоятель Макарий, равно и Самуил, сияющий в благодати... и премудренныя и просвещенныя от Святого Духа искусныя в советах Александр и Филарет»⁷⁷. Какая неисчерпаемая сокровищница духовного опыта, накопленная великими трудами, открывалась в то время в беседах подвижников друг с другом...

Известнейший делатель Иисусовой молитвы о. Василий (Кишкин), подвизавшийся не один год на Афоне и в Нямецком монастыре (после смерти великого Паисия), был

настоятелем в Белых Берегах в течение 1800-го года⁷⁸ – когда старцы проходили по Брянщине. «Иеродиакон Анастасий был из первых его учеников и замечательный подвижник. Он жил сначала в Брянском Свенском монастыре, а потом в Рославльских лесах, где и скончался»⁷⁹. Со старцем Афанасием Афонским о. Зосима был знаком еще во времена пребывания своего на Коневце. Тогда, в 1791 году, по просьбе владыки Гавриила старец Паисий Величковский прислал своего ученика Афанасия в Петербург с переведенной им книгой «Добротолюбие», после чего схимонах Афанасий Афонский поселился в Рославльских лесах⁸⁰. Возможно, что о. Зосима вспоминает и схимонаха Афанасия (Захарова), постриженика Паисия Величковского, вернувшегося в Россию в 1777 году. Живя во Флорищевой пустыни Владимирской епархии, старец Афанасий (Захаров) имел обыкновение приезжать в Москву для духовных бесед об умном делании с находившимися в то время в Новоспасском монастыре «премудренными и просвещенными от Святого Духа, искусными в советах» иеромонахами Александром (Подгорычани)⁸¹ и Филаретом (Пуляшкиным)⁸². Эти монахи, облеченные в священнический сан, подвизались исключительно в молитве и весьма редко выходили за ворота монастыря. Много лет спустя, когда старец Зосима обосновался со своими ученицами в пустыньке под Москвой и пожелал пойти пешком на Соловки, но не знал, как оставить свое духовное стадо без попечения, он «обратился за решением своего недоумения в Новоспасский монастырь к старцу Филарету»⁸³. Что касается настоятеля Николаевского Пешношского монастыря (с 1788 года) архимандрита Макария, он был учеником известного старца Клеопы, который некоторое время прожил на Афоне и в Молдавии, близко общался со старцем Паисием, а затем ввел в управляемых им русских монастырях устав Афонской Горы⁸⁴. Примеру старца Клеопы следовал и «ученик его» архимандрит Макарий, при котором Пешношская обитель не только восстала из руин, но возвеличилась и прославилась⁸⁵. Тот, в свою очередь, возрастил «сияющего в благодати Самуила», пришедшего на Пешношу в 1782 году⁸⁶. Вот какой дивный сонм сомолитвенников имели старцы Василиск и Зосима!

Представленные характеристики духовных лиц, поддерживающих молитвенную связь со старцами Василиском и Зосимой, свидетельствуют, что последние были последователи в прохождении учения об умном делании школы великого Паисия Величковского.

Что касается хронологии жизни пустынников, то обойдя южные пределы европейской части России, о. Василиск и о. Зосима не нашли себе места для подвига. Так они убедились, что напутствие их духовного отца старца Адриана идти в Сибирь – единственно верное и Богом благословлённое.

Отцы решили не ехать с обозами и попутчиками, они купили лошадь и в конце 1800 года, вместе с наступившей зимой, прибыли в Тобольск.

Преосвященный Варлаам, архиепископ Тобольский и Сибирский⁸⁷, милостиво встретил их, дал помещение в Ивановском монастыре и достаточное содержание. Владыка приходился братом митрополиту Новгородскому Гавриилу, который предупредил сибирского архипастыря о приезде отцов и поручил ему пустынников. В назначенных для жилья монастырских келиях и провели старцы свою первую сибирскую зиму (1800/1801 года). Монастырь был небольшой и уединенный, располагался в шести верстах от Тобольска вверх по течению Иртыша. Местность горная и лесистая, весьма разнообразная. Храм в монастыре в то время был только один – в честь Казанской иконы Божией Матери с приделом Рождества Иоанна Предтечи⁸⁸. По всей видимости, старцы не раз посещали Абалацкий мужской монастырь, расположенный неподалеку, и поклонялись там чудотворной иконе Божией Матери «Знамение». Знаменский монастырь был основан в 1783 году, на месте Абалацкого погоста, где ранее хранился чудотворный образ⁸⁹.

В это же время старцы познакомились с архимандритом Тобольского Знаменского монастыря⁹⁰ и ректором Тобольской семинарии Михаилом (Бурдуковым). Впоследствии о. Михаил стал архиепископом Иркутским и нес служение на кафедре с 1814 по 1830 год. Отец Василиск и о. Зосима в те годы уже обосновались в своей пустыни, в лесу под Кузнецком. Отец Зосима обращался к архиепископу Михаилу как к духовнику со всеми сложными духовными вопросами и поддерживал с ним «утешительную переписку до самой блаженной кончины сего боголюбивейшего святителя»⁹¹.

Получив весной у преосвященного Варлаама вид на жительство в его епархии, а у губернатора билет на свободный проезд в пределах губернии, отцы побывали в округах Ишимской, Каинской, Томской, Енисейской, Красноярской и Кузнецкой. Судя по путевым заметкам о. Зосимы, они тщательно осмотрели и объехали Барабинские степи, где среди березовых колков и лугов изобилуют озера с рыбой –до двух тысяч крупных и мелких озер⁹², но не остановились там. В Кузнецкой округе их застигла зима (1801/1802 года). Желая прожить зиму уединенно и безмолвно, они удалились за 40 верст от последней деревни и в «величайшем» лесу сделали себе землянку. Жили там, пока ловилась рыба, а к скудным запасам муки добавляли кору ильмового дерева⁹³.

Позже о. Зосима писал об этом времени так: «Сколь живительно, когда по долгом времени едения скудного брашна потом вкусишь иное! Это мы на опыте познали, когда принесенного нам луку вкусили: он столь показался вкусным и сладким, что мы даже почувствовали великое в себе оживление и силу и удивлялися. Но и того умолчать не должно, что некое бывает изменение той же пищи, по благословению Божию: ибо иногда столь усладительно показывается простое, суровое и скудное брашно, что кажется, точно прелагается оно в иное качество, не свойственное ему. Посему, рассуждая между собою, говорили: «За что нам чаять от Бога по смерти воздаяния, ежели в сей жизни так облагодетельствованы по Его благости; живем во всяком спокойствии и услаждении мирным духом, радуемся, от всего свободны. Нет в пустынном пребывании нашем ничего такого, что бы возбраняло или отвлекало от богослужения, удерживало или мешало заниматься чтением Священного Писания и питаться углублением в богомыслие. Блаженнее же всего то, что мы между собою таким духовным дружелюбием, единодушием и единомыслием связаны о Христе, что всякий совет у нас бывает не раздорен и послушание охотнейшее. Всякий случай, всякая вещь, одним словом, все зримое и слышимое склоняет к размышлению о всемогуществе, премудрости и благости Божией"».

Прожив всю зиму в уединении и заметив, что реки начали разливаться, отцы-отшельники решили дойти до какого-нибудь селения. Из-за недостатка съестных припасов они не могли оставаться в лесу до лета, а за летние месяцы им предстояло выбрать постоянное место для своей пустыни. Пройдя расстояние в семь дней пути, отцы заблудились, у них осталось совсем немного муки и сухарей, и то благодаря тому, что на четвертый день они начали экономить и есть только по вечерам.

Видя старца изнемогающего и жалея его, о. Зосима плакал. Но Василиск уговаривал брата: «Не может быть, чтобы Господь Бог нас здесь гладу предал, разве чем другим накажет за наши грехи. Ибо если неблагодарный народ израильский в пустыне Он питал, то нас ли теперь двоих не пропитает?» Сам Зосима уже прощался с жизнью, на него находило великое отчаяние и страх, что после смерти он будет осужден Богом за то, что не послужил ко спасению ближних.

Духовное состояние пустынников открывает нам следующее событие: совсем изнемогшие, они оставили последний скарб поддеревом, взяв с собой только маленькое Евангелие и книгу преподобного Исаака Сирина. «Последнее свидетельствует, как дорога была внутренняя жизнь для этих почти умирающих рабов Божиих: с книгой Исаака Сирина они не могли расстаться»⁹⁴.

Невозможно не рассказать о чудесной помощи свыше, оказанной старцам. «Как-то подошли они к речке, которая уже была в полных берегах, а в прошедшую ночь замерзла. Старец, будучи легче, перешел ее на лыжах благополучно. Вслед его пошел и Зосима, но под противоположным берегом вдруг погрузился в реку по самую грудь. Лыжи его в реке во льду и в снеге увязли, и никак невозможно было выпутать ноги из путцев или нагнуться отвязать – вода и лед не пускали. Тогда воззвали они с отчаянием: «Пресвятая Богородице, помози», – отец Василиск подал руку, и Зосима легко и скоро выскочил на берег. Только Господь Бог, ради Владычицы нашей Пресвятыя Богородицы, мог даровать отцу Зосиме жизнь и явить, сколь облагодатствован отец Василиск. Ибо какую бы он мог подать помощь своею рукою увязшему по грудь во льду и снегу? Лыжи засели так, что после едва крюком их вытащили, а одна лыжина так пополам переломилась»⁹⁵.

И все-таки Божией милостью они наконец вышли к деревне. Два дня крестьяне отхаживали отцов, изможденных, тощих, оборванных, а потом отправили их в волостное правление. «В той волости знакомы они были письмоводителю, который их всячески угостил и отпустил на подводе до Кузнецка»⁹⁶.

В Кузнецке старцы понемногу окрепли и начали искать в округе этого города место для постоянного пустынного жительства. Сначала выбрали его около быстрой реки, именуемой Средняя Терсь. Но из-за множества змей, а также по причине частого проезда мимо них татар за промыслом, ушли оттуда. И поселились за проливами Три-Курьи⁹⁷. Ближайшей деревней на пути к Кузнецку была Сидоровка, до Кузнецка насчитывалось 40–50 верст, а до Сидоровки – 20. В другие стороны в радиусе 200 верст не было никакого жилья. Описание выбранного ими места, некоторые подробности быта отшельников, а главное, отзвук мира и радости от безмолвного жития с Богом находим в чудом сохранившемся (и упоминавшемся выше) письме о. Зосимы к монаху Павлу за 1806 год. Вот некоторые отрывки из него.

«Место наше, хотя и в 20 верстах состоит от деревни, но не входно мирскому народу, ибо на нем не имеется никаких потреб и промыслов, к тому ж оно состоит от реки Томи верстах в пяти и потребно лодкою к нам ехать, ибо оно аки окружено горами, пространными болотами и озерами, и мы аки на острову живем. Весною и в большую воду к самой кельи лодкою можно приехать, а в малую воду с версту не доезжаем до себе. Летом в августе месяце верхами проезжают в одно время крестьяне в горы за кедровыми орехами, и той их путь от нас более версты, а к нам верхом приехать невозможно в рассуждении озера подле нас и над коем мы живем, а к тому ж и не видно от нас. Земля на нашем месте черная и плодоносная, а в прочих местах более серая и глинистая. Лесов частых и густых и пространных мало имеется в рассуждении частых пожаров лесных. На нашем месте лесных плодов не имеется, а мы за потребами и для збирания всяких растений в лодке ездим поблизу нас. Мест же здесь для жительства довольно имеется в разных местах».

Но в безлюдной пустыни старцы не могли оставаться без духовного назидания. Поэтому они просят о. Павла: «Купи беседы Златоуста на Евангелие Матфея, Иоанна, беседы о покаянии, его же книгу о девстве, православное исповедание, толкование на послание Иаковлево, Петрово, Иоанново, Иудино, Ефрема Сирина, Досифея, слово большое, а не малое Илариона Великаго, тропарь и кондак Иверской Богоматери и часовник Иверской. Еще купи для нашего духовного отца протоиерея Иакова Никитича Арамитского, Кузнецка сего города, Псалтырей следовательных осьмушных 5 да 2 большия в пол-листа».

Кроме этого старцы заказывают прислать им «картин страшных, во ужас и изумление приводящих, как-то: «На звере блудницу седящую», «Богатого, в огне горящаго», «Две трапезы» и протчим подобное побольше. Еще семен самой красной долгой моркови, еще семен красной картофели, из яблочек растущих на картофельной траве».

Интересные воспоминания об отцах-пустынниках оставил Иван Семенович Конюхов; они вошли в недавно изданную по его рукописи книгу «Кузнецкая летопись»⁹⁸. Книга содержит единственное известное описание внешности старцев. Автор воспоминаний пишет следующее: «Я стал знать их лично с 1813 года. Первый из них, Василиск, преклонных лет, 70 или более, очень воздержанного жития, согбенный старостию и сух плотию от воздержания, носил на голом теле железные вериги, молчалив, в руках четки, в устах молитва, сидит, повеся голову, мало что говорит. Зосима, по виду 50 лет, крепкого телосложения и добрый в силах и походке, словоохотливый».

«При водворении их в Кузнецкой округе приходили они в первые года в город в Успенский пост для исповеди и приобщения Святых Тайн, а впоследствии по приказанию протоиерея Арамильского ездил к ним со Святыми Дарами для напутствия села Подгороднего священник Федор Баженов. В тот же Успенский пост для жительства у них построены были деревянные небольшие кельи, разные, у каждого своя, отстоящие одна от другой около 100 сажен». В великий праздник Светлого Христова Воскресения их радовал один боголюбивый добродетельный крестьянин по имени Тимофей, бывший до конца своих дней верным духовным другом для отшельников⁹⁹.

В начале 1800-х годов город Кузнецк располагался только «на правом берегу реки Томи, против устья Кондомки, частию на небольшом горном увале и частию на низменном луговом долу, а потому разделялся протекающим подле увала ручьем на верхний и нижний посады. В городе церквей было только две: каменная одна и деревянная одна»¹⁰⁰. Дивной красоты церковь во имя иконы Божией Матери «Одигитрии», каменная, возведенная вместо деревянной, была освящена в 1780 году, а старую деревянную к этому времени раскатали на бревна. Главный же собор города, Спасо-Преображенский, был выстроен в 1621 году из дерева и за столетие пришел в ветхость. В 1792 году заложили новый, каменный, а в 1801 году при благочинном о. Иакове Арамильском освятили храм первого этажа. Так что ко времени появления старцев в Кузнецке богослужебная жизнь в соборе была налажена.

Именно этот собор посещали о. Василиск и о. Зосима, приплывая на лодке в Кузнецк во время Успенского поста. Они исповедовались у своего духовника о. Иакова Арамильского и после принятия Святых Тайн возвращались в пустынь. Не могли они не поклониться и святыням нового Одигитриевского храма¹⁰¹.

Кроме собора и Одигитриевской церкви был еще один храм, который могли посещать старцы – в селе Подгороднем. Он использовался как приходской, после того как Екатерина II упразднила Христорождественский монастырь, находящийся недалеко от города, в трех верстах вниз по течению реки Томи. Существовала также старая часовня на горе Вознесенской. Вокруг Вознесенской часовни в 1800 году начали строить крепость (в ней, по-видимому, и служил преподобный Петр Томский перед своим приходом к монахам в пустыньку). В день Вознесения Господня и в день Воздвижения Животворящего Креста было принято ходить крестным ходом на Вознесенскую гору в Вознесенскую часовню. Совершался крестный ход и на Спас (1 августа) от обеих церквей на реку Томь¹⁰². Возможно, пустынники были свидетелями (или участниками) августовских крестных ходов.

Двадцать лет прожили старцы Василиск и Зосима в своих лесных келиях за проливами Три-Курьими. Описать их отшельническую жизнь лучше и одухотвореннее, чем это сделал сам о. Зосима в Жизнеописании о. Василиска, невозможно.

«Был между нами устав – ночью друг друга будить на молитву. Для этого от келий старца до моей протянули веревку и ею ударяли в стену привязанным куском дерева. Так ночью друг друга будили и узнавали о здоровье один другого. Удерживались до субботы не ходить друг к другу, особливо в среду и пяток уединенно в безмолвии были. На воскресенье и праздники вместе сходилися и дни сии проводили в чтении святых книг и духовными дружескими беседами занималися, прохаживалися по пустынным окрестным местам. А весною, когда еще травы невелики, недели по две, не возвращаяся, бродили по окрестностям, взявши с собою огниво, котелок и сухарей хлебных». Питались они, как и все окрестные жители в течение весны, черемшой, другое название – колба. Из этой травы, в сыром и вареном виде, готовили себе обед, ее же заготавливали на зиму.

«Для избавления себя от переноски тяжестей от пролива до келий (а было расстояние более версты) мы прокопали канаву от пролива до озера нашего в одно лето. Когда нам потребно было ехать за какими нуждами, тогда, пустя запертую воду из озер наших, выплывали тою нашею канавою в пролив, соединенный с рекою Томью. Исправивши потребу, обратно тою же канавою приводили нагруженную лодку к себе в озеро к самой к келий».

Зимой отцам было жаль отрывать от духовных занятий даже час времени. Отшельники с глубокой осени заботились о том, чтобы всю зиму провести в совершенном безмолвии и тишине. Убрав все плоды и овощи со своего небольшого огорода, они отваривали брюкву и свеклу, пекли хлеб из смеси муки и трав, капусту и другие овощи оставляли сырыми и, приготовив похлебку, все замораживали. Зимой же, в три часа пополудни, окончив все молитвенные правила и духовные занятия, они отрубали топором мерзлый хлеб и мерзлую пищу как придется и, разогревая в печи, трапезовали. После трапезы занимались рукоделием до позднего вечера; после же правил вечерних снова садились на молитву сердечную. Поспав немного, опять будили друг друга на полуночную молитву; иногда и до полуночи не ложились на скорбные ложа, состоявшие из одной деревянной скамейки с деревянной колодочкой в голове.

Отцы преуспевали в подвиге, это было видимо по безмерным дарам благодати Божией, нисходящим на о. Василиска во время сердечной молитвы. В сибирской пустыни о. Зосима продолжал составлять особую рукопись о благодатных действиях Иисусовой молитвы на старца. Отец Василиск не только не скрывал от своего духовного друга и ученика действий истинной иноческой молитвы, но и сам рассматривал и поправлял эту рукопись. Отец Зосима записал «75 действий Иисусовой молитвы на старца Василиска»¹⁰³. Святитель Игнатий (Брянчанинов), прочитав впоследствии рукопись, отозвался о ней так: «Житие Василиска есть евангельское, мудрование его евангельское, очищенное и просвещенное»¹⁰⁴.

Спустя несколько лет, уступив неотступным просьбам нескольких человек¹⁰⁵, старцы Василиск и Зосима приняли в пустынь желавших поучиться жизни по Евангелию. Однако безмолвие стало все чаще нарушаться посещениями родных и знакомых новоначальных. Тогда, с согласия старца Василиска, о. Зосима ушел еще дальше на пять верст: в самом диком, непроходимом месте, окруженном лесами и болотами, в густой чаще высокого тростника он выстроил себе маленькую келию и поселился в ней. В большие праздники о. Зосима приходил к старцу и братии на всенощное пение и на общую трапезу. Иногда, несмотря на свою старость и слабость, о. Василиск посещал его в дальней пустыни.

В уединении о. Зосима пережил тяжкое искушение от бесовских мечтаний и видений, которыми враг хотел устрашить воина Христова и выгнать его из удаленной пустыни. Около трех лет подвижник боролся во сне и наяву с врагами рода человеческого, не дававшими ему покоя. Они являлись ему на молитве в виде ужасных исполинов, а когда он садился обедать, окружали его стол во всей своей мерзости и безобразии, производя различные визги, грохот и шум. Но он не удалялся из своего дикого уединения, а старец Василиск при свиданиях укреплял отшельника в терпении, рассказывая, как сам десять лет в Брянских лесах был томим такими же искушениями. Отец Зосима противоборствовал бесовским страхованиям умной Иисусовой молитвой, и с помощью Божией он перестал чувствовать страх и смотрел на бесов как на надоедливых мух. В конце третьего года милосердный Господь совершенно избавил о. Зосиму от этого искушения на всю последующую жизнь и исполнил его душу такими небесными утешениями, что пустынник начал бояться (по его собственным словам), как бы не придти в забвение собственных грехов.

Признавая, что дикая пустынь для него – рай Божий, духовно утешаясь посещениями свыше, о. Зосима однажды помолился: «Господи! Дай мне познать мучение грешников, чтобы мне от великих Твоих милостей ко мне, недостойнейшему, никогда не забыться, что я – великий грешник; покажи мне, Господи, каково будет сие мучение, чтобы, боясь его всегда, старался я Твоею помощью благоугождать Тебе». «Неделю спустя после таковой молитвы в один день, – вспоминал потом о. Зосима, – вдруг я почувствовал неизъяснимое страдание во всем существе моем, в душевном, телесном и духовном; этого ужасного страдания невозможно выразить никакими словами: душа известилась, что это – адское мучение грешников. Я не видал ничего и не слыхал, но только все во мне страдало и томилось непостижимо: душа, сердце, все тело, каждый, кажется, волос на голове страдал; томление духа, мрак, тоска... – положение ужаснейшее! – такое, что если бы оно продлилось еще несколько минут, то или душа вышла бы из тела, или пришел бы я в неистовство ума. И я в трепете упал на молитву перед Господом, но произнести ничего не мог, как только с крепким воплем воззвал: «Господи, помилуй!» – и Он помиловал; и вдруг все миновало, и слезы умиления и благодарения сами собою полились обильно». Всю свою жизнь о. Зосима с глубоким смирением и сердечным умилением вспоминал эти страшные минуты.

Старец Василиск оставался в то время на прежнем месте с новой братией потому, что среди них был один юный искатель благочестия, Петр Мичурин¹⁰⁶. Он, по горячей любви и доверию к старцу, отдал самого себя и свою волю ему в послушание. Любовь о Христе между учителем и учеником была взаимной, поведение послушника о. Зосима описывает так: «Покорность и послушание его нельзя изъяснить и восхвалить достойно: оно всегда в нем было доброхотное, несомневающееся, усердное, без оговорок, со всяким тщанием и благословением, по первому слову совершаемое».

Как свидетель горения и любви ко Господу этого двадцатилетнего юноши, научающегося под руководством старца умной молитве, о. Зосима составил житие избранника Божия. Нижеприведенные примеры из жития характеризуют высоту духовного подвига юного подвижника. «До того сгорал он любовию к Богу, что не в силах будучи выносить и скрывать, уже громогласно, бывало, взывает к Богу и умиленно благодарит Его милосердие над ним; иногда же чувствует внутрь себя и отвне благоухание, превосходнейшее всяких ароматов. ...Непрестанно возгоравшаяся в нем любовь ко Христу Господу живо напечатлевала в нем, не воображением или призраком образов, не мыслию или мнением, но живым напечатлением и ощущением в сердце или, лучше, во всем существе его Божией благости, милосердия и человеколюбия; и сим напечатлением или внушением бывал он так восхищен и пленен радостно, иногда умиленно, что вовсе забывал о повеленном ему деле, ибо весь изменялся невольно и погружался во внутреннее внимание молитвенного действия, неизреченно услаждающего и утешающего, чувствуя в сердце своем чудно вземлема всего себя к Богу».

Петр Мичурин также «в одну ночь, по обету своему, вышел из келий на испытания себя; стал на открытом месте, руки поднял к небу и желал так неподвижно пробыть в молитве от вечера до утра. По Божию устроению, в ту ночь случился сильный мороз; руки его, поднятые вверх, обнажились, застыли от великого холода и сильно разболелись; но жалея оставить самодействующую в сердце его молитву, начал так размышлять: «Если я при первом испытании буду нетерпелив пред Богом, то как сподоблюся любви и милости Его?» – и со слезами стал взывать к Господу. Вскоре мало-помалу начал он сильнее ощущать в сердце своем молитву, усладительно движущуюся. И вдруг пришло великое действие молитвы и вскипело сердце его внутрь, как вода от огня; в ту же минуту словно потоки теплые потекли во все суставы и члены тела его, в руки и в ноги, в лице и во все части, и от сего действия весь он согрелся и болезнь ознобная прошла, нимало не повредив рук его»¹⁰⁷.

Святитель Московский Филарет в одной из своих бесед, приуроченных к памятному событию в Троице-Одигитриевской пустыни, сказал следующее: «В благодатном Царствии Христа Спасителя нередко можно усматривать, что Он среди сокровенных подвигов засвечивает в душах избранных благодатный свет, но потом действует по Своему правилу, изреченному в Евангелии: не скрывать светильника под спудом, но употреблять его для просвещения чрез него и других. Сие можно примечать и в житии старцев Василиска и Зосимы. Василиск безмолвствовал в пустыне безысходно. Зосима должен был иногда входить в селения для приобретения необходимых потребностей жизни и, следственно, вступать в сношения с людьми. Ему встречались души, труждающиеся и обремененные в мире, ищущие душевного покоя и нуждающиеся в руководстве. По усильным просьбам, с благословения старца Василиска, Зосима принял их в свое руководство. И таким образом началось в дальней Сибири общежитие»¹⁰⁸.

Первой под окормление старца Зосимы пришла мещанка города Кузнецка вдова Анисья Ивановна Конюхова, потерявшая мужа и двух малолетних сыновей. Отец Василиск благословил о. Зосиму устроить так, чтобы несчастная вдова поселилась в ближайшей деревне Сидоровке, расположенной на берегу реки Томь. В этом случае его духовный сын мог посещать ее, добираясь до деревни по реке, на лодке. Анисья Ивановна прожила одна в отдельной избе у благочестивого крестьянина Александра Паренова сравнительно недолго. Вскоре к ней присоединились две девицы: дочь коллежского советника Наталия Матвеевна Васильева и купеческая дочь-сирота Евдокия Романова. В 1818 году¹⁰⁹ в деревне Сидоровка сорок поселян сообща и бесплатно выстроили за один день маленький корпус в несколько келий. А потом более тридцати человек обнесли за один день территорию оградой и не взяли за свой труд денег. Через год сестричество пополнила овдовевшая мать Наталии Васильевой – Анастасия Николаевна.

Отец Зосима не мог находиться постоянно вблизи собравшейся общинки. По этой причине и из-за отсутствия подходящих книг им было написано «Поучение о послушании». Он посвятил его сестрам, предварив такими словами: «Вы знаете, сколь дорого мне стоит безмолвная жизнь моя, для которой Божиею помощию оставил аз мое Отечество и толико тысящей странствуя искал безмолвныя тишины. Но ныне вижду, яко вас ради будет нарушение моего безмолвного жития, однако же противу воли Божией не смею упорствовати. То есть аще Бог дал мне вас, то Его же помощию и должен есмь от всея души послужити вам»¹¹⁰.

Далее о. Зосима еще раз подчеркнул: «Аще вы воспротивитися и не восхощете следовать с покорностию и смирением указанным вам мною путем и правилам, преданным от святых отец, то простите: аз грешный не могу вмещати немирствия вашего и непокорства. И паче желаю обратитися к моему любимому безмолвию, да пекуся о моей душе, неже всуе и бесполезно изнуряти дни моя, не видя вашего преуспеяния под моим руководством и попечением. Оставя вас, едино отвещати ко Господу, яко не возмогох управляти и служити непокорливым и самомнительным, и того ради аще не прииму награды, но поне избавлюся осуждения. Аще же до конца пребуду с вами и вы всегда пребудите упорны и непокоривы, то коликое горе и осуждение предлежит мне за каждую из вас. Того ради и предлагаю вам избрать едино из двух: или отвергши в конец свою волю и мудрование, преклонитесь вседушне к совершенному смиренномудрию и послушанию, или отпустите меня, да не приимете и вы вящшаго осуждения».

Отец Зосима обратился с письмом к епископу Иркутскому Михаилу (Бурдукову), чтобы получить благословение иерарха на духовное окормление создавшейся общины сестер. Епископ ответил ему весьма благосклонно: «Да поможет Вам Пастырь и Поспешитель душ наших Иисус Христос довести до спасения всех, предавшихся и предающихся духовно-братственному Вашему водительству! Хотя же в первом письме Вы требовали от меня некоторых советов касательно монашества, но по всему вижу, что оные Вам не нужны. Дух, виденный в Вашей книге, дух разума и благочестия, утвержденных навыком и опытностию, сей дух един доволен Вам к разрешению всех недоумений и сомнений»¹¹¹.

Владыка Михаил всегда поддерживал о. Зосиму в подвиге назидания и окормления сестер, стремившихся к нравственному совершенству. Впрочем, он признавал, что смиренный аскет о. Зосима – муж опытный в духовной жизни, наделенный свыше дарами Божиими. Поэтому епископ Иркутский писал к нему так: «На вопросы Ваши о разрешении и вязании братних грехопадений прост[е]цу, также о целовании сестер на святую Пасху не нахожу дальней нужды ответствовать, зная, что Вы довольно сведущи в Божественных писаниях и имеете в себе Дух Христов. Они научат Вас и без меня всякой истине и правде»¹¹².

Для первых учениц старец Зосима составил письма-договора, «заветы», как они их называли, в которых наставник и его духовные чада обещали пред Богом находиться во взаимной любви, доверии, ответственности друг перед другом и в безоговорочном послушании учениц учителю.

Впервые «заветные» письма старца Зосимы и его чад были опубликованы А. Л. Бегловым¹¹³ с подробными комментариями, которые здесь частично процитируем: «Эти документы без преувеличения можно назвать уникальными в истории русского и всего православного старчества. Неизвестно, чтобы когда-либо до или после этого старец и послушницы письменно пообещали друг другу хранить верность и любовь друг ко другу и связали бы свое вечное спасение с судьбой каждого из членов братства. Очевидно, для преподобного Зосимы составление документов имело педагогическое значение. Сестры, вступающие на новый для них путь духовной жизни, должны были вполне ощутить перемену своего положения, отнестись к ней сознательно и ответственно. Новой оказывается центральная идея первого «заветного» письма – идея связи судьбы старца и ученика в вечности – венец, награда за их преданность друг другу и одновременно – раскрытие, осуществление подлинной глубины их отношений. Вторым «заветным» письмом, «завещанием о имении», старец утверждал в своем братстве основы общежительного монашества. По всей вероятности, непосредственным поводом для составления второго письма стало получение наследства одной из духовных дочерей старца, Натальей Васильевой» и присоединение к сестричеству вдовы Васильевой, также имевшей наследство.

Мы приведем здесь часть первого «заветного» письма с припиской епископа Иркутского Михаила, на благоусмотрение которого этот «завет» был послан, как уникальнейший документ духовной жизни новообразованного «малого стада», единственный и неповторимый:

«Во имя Отца, и Сына, и СвятагоДуха. Аминь.

Аз грешной старец Зосима, именуемой Захарий,

Свидетельствуя о себе пред Самим Богом, написах своеручно во уверение вам, моим духовным сестрам, Онисии, Наталии, и Евдокии:

Аще не от всего сердца и души моея о Бозе к вам усердствую дотолико, что даже и в Царствие Божие не хошу без вас внити, то да лишен буду онаго во веки.

Второе, аще порочною, то есть нецеломудренною и нечистосердечною люблю вас любовию, то да буду сам возненавиден от Бога.

Третие, аще не дорожу ваше спасение с моим наравне, то да будет низведена во ад душа моя.

Четвертое, аще без благословныя вины восхошу оставити вас или не старатися о потребном и нужном для вас, то от Бога сам оставлен да буду¹¹⁴.

Сице равно и мы, нижеподписавшийся твои духовныя дщери, во утверждение нашего вечностию связаннаго духовнаго дружелюбия с тобою и между собою, тако глаголем пред Самим Богом. Аще которая из нас таковых усерднолюбителных чувств дотолико к тебе, духовному нашему отцу, или к сестрам не имеет, что даже ниже Царствия Божия желати наследити единой без других, или которая из нас аще неоткровенна во всем будет тебе, или не восхощет всегда в повиновении быти у тебе и творити во всем по повелению и совету твоему, или восхощет оставити тебе, или от сестер разлучитися без твоего согласия, тогда таковая, яко неистинствующая и отпадшая и поправшая сей завет наш, пред Богом соделанной, да будет изглаждена из него и лишена нашего с нею соуза. И прочее да не числится между нами в нашем единодушном, вечном неразторжном о Христе содружестве, в том и подписуемся, Онисия Конюхова. Наталия Васильева. Евдокия Романова.

Сего ради вообще о нашем завещании ко Господу Богу возвещаем, взывающе сице:

Боже и Господи всех, всякаго дыхания и души имый власть! Веси, яко со упованием на Тя и с намерением во благоугождение Тебе тако сложилися во единодушное и вечностию неразрушимое содружество, сего ради единодушно молим Тя: не посрами нас, Боже, тако дружелюбие о имени Твоем сложившихся, но даждь нам в сходство завета нашего и по смерти нашей неразлучными быти един от другаго. Понеже уповая на Твою благостыню, милующую нас, связахом самих себя таковым завещанием и обещанием. Дóндеже не узрим всех нас четырех Твоею благостию и милосердием прощенных и помилованных, то единому без других не желати наследити вечное небесное блаженство, ниже внити во оное покоище, яже Ты, Господи, уготовал еси любящим и послужившим Тебе.

[Подробные подписи] 1819 года февраля 2 дня».

[Далее приписка епископа Михаила): «Несмотря на строгое запрещение Спасителя нашего (смотри Матф. Гл. 5 ст. 34, 35, 36, 37 и 38) о неупотреблении клятв, не могу не удивляться сему клятвенному обету о. Зосимы с сестрами, ибо вижу в оном истинную христианскую любовь и ревность, подобную Павловой, о которой пишется к Рим[лянам], гл. 9 ст. 3.

Михаил Епископ Иркутский. 2 Апреля 1819 года».

Сам старец Зосима наедине молился за своих духовных чад особыми молитвами: «Спаси Господи и помилуй сестр моих заветных Онисью, Наталию и Евдокию и святыми их молитвами прости моя согрешения. (Трижды по трижды.) Даждь ми Господи исполнителем быти духовнаго нашего обета и завета, уповая на благостыню и милосердие Твое, Самим Тобою, Господем Богом нашим, на вечность утвердихом. О безначальный и Триипостасный и Единосущный и всемогущий Боже наш, Отче, Сыне и Святый Душе. Молю Тя Твоим милосердием и человеколюбием и ради Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы и всех Твоих святых, милостив буди к сим рабам Твоим, их же аз, недостойный, помянух пред Тобою. Исполни их Твоея Божественныя благодати, сохрани их и соблюди и огради всемогущею Твоею силою и благостынею, и меня грешнаго их ради помилуй»¹¹⁵.

Когда собранное воинство из девиц и вдовиц поселилось в Сидоровке в устроенном для них доме, о. Зосима стал чаще посещать сестер, то для устроения порядка, то для наставления их в жизни по правилам иноческим. Дорога в деревню была далекой и трудной. Однажды зимой о. Зосима провалился в плохо замерзшую протоку и только благодаря милосердию Божию остался жив и добрался до сестер, радуясь духом и благодаря Господа за то, что сподобил его потерпеть все это ради духовных чад, Ему посвященных. Через некоторое время старцы и сестры стали испытывать много неудобств от того, что церковь была далеко и земля принадлежала казенным крестьянам. По благословению о. Василиска решили искать для общины какой-нибудь упраздненный монастырь. Снаряженный родственниками сестер, проехал старец Зосима по Тобольской епархии и выбрал заштатный Николаевский монастырь в городе Туринске. Получив благословение Тобольского архипастыря¹¹⁶, он отправился в Петербург в Синод, взяв с собой благословение старца Василиска, написанное на бересте (об этом очень сердечно написано в его Жизнеописании)¹¹⁷, и расписку сестер «на уверение Святейшего Синода святителям Христовым», где они писали; «...мы не отмещеся от тебе, но желаем пребыти к тебе таковыми и поступати тако, якоже в прежнем нашем завещании изъявлено пред Господем Богом»¹¹⁸.

В Санкт-Петербурге свое расположение к старцу оказали обер-прокурор Святейшего Синода князь П. С. Мещерский, министр духовных дел князь А. Н. Голицын, и присутствовавший в то время в Синоде митрополит Московский Филарет (Дроздов). Наконец, по докладу Его Императорскому Величеству, указом Святейшего Синода от 13 февраля 1822 года бывший мужской Николаевский монастырь¹¹⁹ в городе Туринске был обращен в женский и отдан на попечение и надзор «поручику Верховскому»¹²⁰. Таким образом, необычное положение старца Зосимы в глазах «сильных мира сего», в те годы уже не поручика, а монаха, – становится особенно явным.

Упомянутый доклад удостоен Высочайшего утверждения в следующем виде: 1) иметь оное общежитие на праве третьеклассных женских монастырей с положенным числом монахинь; 2) чтобы настоятельница избрана была из среды их; 3) исправление строений и проч. поручить попечению поручика Верховского, который, не нарушая уединенного жития, может удобнее исполнять сие, жительствуя вне монастыря; 4) общежитию сему быть в заведовании епархиального начальства, но без требования от попечителя оного по управлению экономическою частию отчетов; 5) в отношении образа жизни имеющих водвориться в общежитие имеют поступать они сообразно с общими правилами монашеского жития и исправление треб, относящихся до мирских людей, не допускать; 6) в церкви оного общежития для исправления служения определить священника и двух причетников с жалованием первому 250 руб. ассигнациями, а последним производимо в милостынную дачу 300 рублей ассигнациями; 7) 200 руб. ассигн. процентов с капитала, вложенного просительницами и документами за монастырем утвержденного, и прочую сумму, имеющую поступать, равно и прежние угодия, бывшие за мужским монастырем, предоставить распоряжению общежития на поправление зданий монастырских и на устроение домов священноцерковнослужителям, которые должны быть вне монастыря и под которые отвести потребное количество усадебной и огородной земли.

После возвращения в Сидоровку о. Зосимы старцы и двенадцать сестер¹²¹ оставили Кузнецкие пределы и отправились в Туринск. В день великомученика Димитрия Солунского, 26 октября 1822 года, о. Зосима со старцем Василиском и сестрами прибыли в Туринский монастырь и приняли от духовного правления все монастырское имущество, согласно указу Духовной консистории от 16 октября¹²².

Туринский монастырь стоял на горе; с одной стороны от него под горой бежала река Тура, с двух других были редкие, малочисленные поселения, виднелись луга, леса, поля, и только с четвертой стороны света вдалеке располагался город Туринск¹²³. К этому времени монастырь украшала каменная церковь в честь Вознесения Господня с каменной колокольней и двумя приделами: во имя Божией Матери «Одигитрии» с южной стороны и во имя святителя Николая с северной стороны (возводились они с 1775 по 1785 годы). Около церкви было много могил и памятников, за ними стояли келий. Остальные строения из дерева – самые простые. Всех сестер поместили в келиях, тесных, но довольно удобных. Для своего старца и для себя о. Зосима выстроил маленькую келийку в восьми верстах от монастыря, в уединенном месте, недалеко от заимки Поповой дачи, при речке Лопатиной¹²⁴.

Отец Зосима написал устав сестрам, основанный на правилах святителя Василия Великого; он имел попечение о их душевном спасении, о нуждах житейских и о благоустройстве обители. Для обеспечения возобновляемого монастыря многие жители Туринска пожелали сделать пожертвования. Помогали восстановлению монастыря и привезенные старцем из Петербурга денежные обязательства от курской помещицы Веревкиной и от надворной советницы Шипневской о ежегодных пожертвованиях в пользу обители¹²⁵.

Новый устав, составленный для общежития сестер в Туринском монастыре, необходимо было представить в Святейший Синод, неотложные хозяйственные вопросы также заставляли посетить столицу. Отец Зосима был вынужден опять собираться в Петербург, перед отъездом он получил от Тобольского преосвященного сборную книгу для сбора средств в пользу обители.

Окончив дела в Петербурге, поспешил старец в Смоленскую губернию к родным, которые не имели о нем никаких известий целых тридцать лет. Отец Зосима поехал в поместье Буловицы, принадлежавшее некогда его родителям; здесь жили две родные сестры старца, одна замужняя с престарелым больным супругом, а другая девица (Пелагия Повало-Швейковская и Дария Верховская). В этом доме имели приют дети-сироты его брата Илии: трое сыновей и две дочери, Варвара и Матрона. Увидев в лице старца Зосимы яркий пример жизни по заповедям Христовым, две девушки последовали вслед за ним, стремясь послужить Спасителю. По дороге в Сибирь в Москве они были облечены в рясофор о. Иларием в Симоновом монастыре с именами Вера и Маргарита. Это произошло весной-летом 1823 года.

На другой день после прибытия в Туринск о. Зосима со своими племянницами отправился в пустынное уединение к своему старцу Василиску. После краткой молитвы они упали друг другу в ноги и с горячей любовью и с рыданием обнялись. Все, что встретило здесь, в новой обстановке, юных инокинь без слов изумляло и трогало их сердце. Рассматривали они маленькую низенькую келию с крошечным окошком: в одном углу стояла небольшая глиняная печь, в другом – земляной одр старца, покрытый рогожей, под которой в изголовье лежали дрова; пол земляной, над одром в углу медный крест и образ Божией Матери. В печке в горшке приготовленный заранее обед, состоящий из какой-то пареной травы и печеных грибов, на лавке лежал черствый хлеб, получаемый о. Василиском из монастыря. Жизнь отшельника, проводимая в крайних лишениях, но беззаветно преданная Христу, могла научить Веру и Маргариту многому.

Через некоторое время о. Зосима имел попечение более чем над сорока сестрами, составлявшими монастырское общежитие. Он неусыпно заботился не только о постройке келий и ограды, на первый случай деревянных, и о трапезном уставе, но более всего обращал внимание на устроение духовной жизни сестер. Это требовало его непрестанного присутствия в обители.

Туринский монастырь разделялся внутри внешней ограды на две части: на горе стояла церковь, около нее келий сестер, под горой шла легкая ограда, которая пересекала всю отведенную под монастырь землю, за ней были расположены монастырские огороды, а возле гряд, чуть ниже, – баня. Но так как строгий устав общежития не позволял и помыслить о бане (сестры никогда не должны были раздеваться и разуваться, только снимать верхние ряски и башмаки), то старую баню о. Зосима обратил в свою временную келию.

Сверх неопустительного церковного богослужения правилом было положено ежедневно за час до утрени собираться всем в церковь. После утренних молитв читали поклонение страстям Христовым, составленное святителем Димитрием Ростовским, по окончании которого ударяли к утрене; иногда до прихода священника о. Зосима читал поучение из святых отцов, все сестры сидели около него на церковном помосте и слушали. После шестопсалмия трудящиеся отходили на свои послушания; до окончания службы в церкви оставались только поющие, читающие, церковница, свешница и немощные. У обедни всегда присутствовали все, кто подвизался в святой обители. После вечерни утверждено было правило: акафисты, каноны и Иисусова молитва, совершавшаяся по четкам с земными и поясными поклонами. Перед каждым воскресением и большими праздниками отправлялось всенощное бдение, накануне которого после малой вечерни позволялось часа два или три отдохнуть; в 9 же часов вечера собирались все в церковь с отцом своим и до трех часов утра проводили ночь в храме Божием в пении акафистов, в чтении Псалтири и Нового Завета; между молением три раза садились и о. Зосима читал поучения. В три часа утра начинался благовест и приходил священник, служилась всенощная по церковному чиноположению, по окончании которой все в молчании расходились по келиям, ни одна сестра до обедни не должна была ложиться спать, но или читать в келий книгу, или для разгнания сна тихо заниматься чем-нибудь в своей келий, имея в уме молитву Иисусову.

Каждый праздник после обедни священник с крестом и с пением клиросных в сопровождении всех сестер, а иногда и посетителей входил в трапезу и окроплял ее святой водой. Все сестры садились за стол при чтении так называемого жертвенника (т. е. во время трапезования одна сестра, стоя перед аналоем, читала жития святых отцов и другие поучительные священные книги). В это время мирские люди, молившиеся во время литургии в монастыре, должны были его покинуть, а ворота закрыться. После трапезы всем сестрам позволялось отдыхать до вечерни, при благовесте к которой ворота отпирались. Трапеза полагалась на весь год постная, кроме шести сплошных недель. В прочие же праздники позволялась рыба; весь год в понедельник, среду и пятницу соблюдался 9-й час, т. е. до трех часов никто не имел права ни пить, ни есть; а в три часа трапеза без елея, однажды в день. В Пятидесятницу в эти дни раздавались еще паксимады (полбулочки пшеничного хлеба), на трапезе в 3 часа разрешался елей. Великий пост отличался особенно строгим воздержанием и сухоядением.

Отцу Зосиме Господь даровал удивительный талант, он призывал на подвиг Христа ради не строгостью и принуждением, а отеческой любовью и собственным примером. Сестры, видя жизнь наставника, нисколько не тяготились строгим уставом, напротив, сердце каждой горело совершать еще большие подвиги самолишения. Одни получали благословение на трехдневное, другие – на пятидневное воздержание от пищи; более пяти дней старец не позволял. Иные получали благословение спать на голой скамейке с кирпичом в головах, иные – спать сидя.

Между тем как мир и тишина царили в Туринской общине и о. Зосима со старцем Василиском утешались усердием духовных чад и их служением Небесному Царю, мать и дочь Васильевы, таившие в сердцах страсть любоначалия, стали нарушать устав общежития (приняв в свою келию девицу, которую старец имел все основания не принимать в монастырь)¹²⁶ и, наконец, самовольно отправились в Тобольск с жалобами на своего духовного руководителя. Они обвиняли его в расколе, в безрассудном и неправильном употреблении монастырских денег, в притеснении сестер и просили об его удалении из монастыря и о поставлении им игумений.

В частном письме к своему родственнику прокурору Р., на которого «полагали надежду» и которого подвигали «попросить владыку», Васильевы не постеснялись написать так: «Старец хлопочет, и памети у нево нету, и успеху ни в чем не видно, и лехковерен: хто прежде сказал, тот и прав. Игумению он не хочет потому, чтобы быть самовласным. У нас француская ревалюцыя, а игумения, какая бы не была, все женщина, и порядок будет луче. ...Он сам – игумения. Он честолюбив и упрям очинь. В своих мнениях чем нибуть бес окрадет, а ево крал честолюбием».

Второй бедой для духовной жизни монастыря явилось желание заветной дочери

старца, Евдокии Романовой, обвенчаться с монастырским дьячком¹²⁷. В прошении от 5 ноября 1823 года о. Зосима объяснял, что «ни увещания мои, ни просьбы, ни строгости, ни все старания мои не могли переменить ее намерения, которое овладело совершенно ее добрым и набожным сердцем, и она, хотя с сердечным терзанием, но решилась уже свершить свою участь»¹²⁸.

На обвинение в отправлении должности священника старец писал объяснение владыке: «Я от [духовных чад] требую не исповеди, но откровенности, чтобы, зная совесть каждой и пристрастия, мог незаблудно управлять ими и чтобы не употреблял на такое послушание ту, которая там вреждается. Об оном я также открывал в Святейшем Синоде, который не отверг сего, потому что так уставил сам Василий Великий, столп монашества, и другие святые отцы! Но хотя они во всем открываются мне, однако я не беру на себя права разрешать их грехи, но только пользую их моими наставлениями»¹²⁹.

Все скорби о. Зосима принимал как из рук Божиих, как и подобало старцу: На Бога уповах, не убоюся, что сотворит мне человек (Пс. 55, 12). Понимая, что происходит в монастыре, он откровенно признался владыке: «Итак теперь я вижу, что не может завестися житие, как я желал, в сходство завещаний святых отец. ...От чистой совести повторяю, что Божию помощию о всем небрегу, наказан ли буду или удовлетворен, обезчещен, изгнан или прославлен – для меня все равно; желаю только и стараюсь мирствовать с моею совестию и соглашаться с правилами святых отец!.. Будучи расстроен тягостным моим теперешним положением, ибо противу совести моей, не вмещая жизнь с немирствующими, послал прошение в Святейший Синод о моем освобождении... не ища удовлетворения, но прося только скорейшего увольнения себе»¹³⁰. Справедливости ради надо заметить, что несмотря на весьма предвзятое разбирательство комиссии, возглавляемой «Тобольского Кафедрального Собора Ключарем Протоиереем Петром Фелицыным», резолюция владыки по одному из пунктов обвинения¹³¹ была ясна и проста: «1824 года февраля 27. Буде попечитель не согласится держать в монастыре девицы Иустинии, то выслать ее из оного монастыря немедленно»¹³².

Не вдаваясь в подробности затеянного врагом рода человеческого дела, заметим, что скорбный путь старец прошел мужественно, не нарушив мира душевного, лишь смиренно взывая: «Я знаю одну Матерь Божию: когда Ей угодно, Она откроет всю справедливость; если же Ей угодно, чтобы я терпел оскорбления, то мне ли сметь сопротивляться судьбам Божиим?»¹³³ Большинство жизнеописаний православных подвижников свидетельствуют о скорбях и кознях, которые обрушивает на них диавольская сила по выходе из безмолвия. Среди них и нападки ближних. Старец Василиск однажды, во время великого молитвенного утешения, услышал глас: «Имей во всю жизнь – единым делом – ношение в сердце Господа Иисуса, а между тем примешь бесчестия». Сам Господь, все апостолы, все святые провели жизнь свою в многоразличных скорбях. Без бесчестия нам не спастись¹³⁴. Но, защищенные Божией благодатию, не страшатся подвижники соблазнов мира. Воистину: Аще пойду и посреде сени смертный, не убоюся зла, яко Ты, Господи, со мною еси (Пс. 22:4); Хваля призову Господа, и от враг моих спасуся (Пс. 17:4).

Скорбные происшествия в Туринском монастыре подробно записаны матушкой Верой и опубликованы в Жизнеописании старца Зосимы. Впоследствии святитель Филарет так объяснял причины немирствия в Туринской обители: «Возъярился враг спасения человеческого и подвигнул тяжкое искушение. Он возбудил в некоторых страсть любоначалия; от сего возникли распри и ухищрения, они привлекли суд; суд поврежден был человекоугодием: и верные руководству старца сестры общежития, вместе с ним, принуждены были удалиться »¹³⁵.

Старец Зосима с племянницами, Анисьей Конюховой и двумя келейницами по распоряжению начальства находились в Тюмени, когда до них дошла горестная весть о кончине о. Василиска.

После отъезда о. Зосимы старца Василиска взяли в монастырь, поселив в подгорной келий о. Зосимы. Миролюбивый старец много увещевал крамольных и недоброжелательных, а мирных утверждал пребывать непоколебимыми в своих обетах. Пустынножитель предсказал свою кончину и преставился 29 декабря 1824 года в 5 часов по полуночи, ему было приблизительно 80 лет. Отец Зосима сокрушался о том, что не был при кончине своего отца, но утешался тем, что он не далек был от него духом. Как рассказывал о последних днях о. Василиска ухаживавший за ним поселянин, вид его был весел и покоен, и служитель видел, как грудь старца поднимается и необычайно колеблется, и ощущал, как сильно бьется и мечется его сердце, чему весьма удивлялся. Старец до последнего издыхания пребывал в устной и сердечной молитве и со словами «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий» испустил дух, как будто уснул. Еще сожалел о. Зосима о том, что лишился утешения слышать из уст духовного друга и учителя о предсмертных благодатных действиях, которыми в последние минуты было исполнено его чистое сердце, ибо сказано: Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят¹³⁶.

Отец Зосима прибыл в монастырь на четвертые сутки после смерти о. Василиска и успел призвать живописца, чтобы списать с него портрет¹³⁷. Погребение было совершено на седьмые сутки по обычному иноческому чину. Положили его в Туринском монастыре, за алтарем, с северной стороны. Гроб несли о. Зосима и поочередно сестры Туринской обители, которые всей душой любили и почитали этого кроткого, смиренного, любвеобильного, доступного в обхождении, истинного угодника Божия. На погребении, хотя никого и не звали, было более 400 человек посторонних. Многие годы по погребении старца в храме служили заупокойные обедни или панихиды в его память; люди с верой брали с его могилы землю, помогающую при разных недугах. На могилу была положена мраморная плита с высеченной эпитафией: «Друг твой духовный, грешный Зосима Верховский, бывший попечитель сего девичьего монастыря, всех призывает на гроб твой, да Богу возглашают: покой, Господи, раба Своего монаха Василиска, жившего в пустынных пределах множае 60 лет, который во свидетельство любви своей к Богу оставил до 75 действий молитвенных, бывших в сердце его множицу»¹³⁸.

К этому времени, наконец, пробудилась совесть у Васильевых. Членам комиссии они заявили о своем примирении со старцем и сестрами письменно: «Сие его удаление¹³⁹, причинив великую горесть всем сестрам и смятение в монастыре, жестоко поразило и наши сердца и дало наконец почувствовать нам и вспомнить все оказанные нам от него старания и его великое к нам о Христе усердие, и потому мы стали усердно искать с ним примирения, и он со своей стороны, имея сердечное на то желание, с радостию склонился к миру»¹⁴⁰.

Вскоре после погребения старца Василиска о. Зосима вернулся в Тюмень и немедленно отправился в Тобольск к преосвященному Амвросию, так как знал, что донесение следователей по его делу, не в пользу его составленное, уже отправлено в Святейший Синод. Великодушный владыка¹⁴¹ всячески старался смягчить время ожидания о. Зосимой решения из Синода. Пока владыка был жив, старец с сестрами жил в Тобольске на квартире тихо и спокойно. Скончался преосвященный внезапно от горячки, 14 февраля 1825 года. Менее чем через месяц, 5 марта, умер от горячки и архимандрит Филарет (Райский), первый член консистории¹⁴². Все духовное правление оказалось в непосредственном распоряжении первого Тобольского протоиерея Петра Фелицына, одного из недоброжелателей старцев¹⁴³. Тогда родственники Васильевых, зная, что решение Святейшего Синода еще не пришло, опять стали действовать против старца.

К началу марта до Тобольска дошел указ Святейшего Синода, подписанный 24 января 1825 года. В тексте указа были изложены совершенно чудовищные обвинения в адрес о. Зосимы, которые могут только удивлять и приводить на память совершенное незлобие и терпение старца. Их даже страшно читать: «Сам он, Верховский, состоит причиною по неустройству монастыря: 1е – в жительстве не вне монастыря, а внутри с другим мущиною Василиском; 2е – в предосудительных обращениях с сестрами и предосудительных наставлениях при посещении его, с прямым невежеством в чистоте христианского учения, отчего некоторые перестали ходить и приняли сие за соблазн; 3е – в распоряжении суммами без согласия сестр и в положении 7 т. рублей в банк на свое имя; 4е – в недопущении сестр к избранию игумений; 5е – в чтении в церкви и на трапезе старообрядческих книг; 6е – в допущении к двум молодым девушкам ходить холостому человеку для учения живописи; 7е – в дозволении одной девице обручиться с причетником монастырским; 8е – в служении без священника молебнов с провозглашением отпустов и в выносе Евангелия; 9е – в сохранении денег, банковых билетов и разных вещей и одного сундука с вещами у игумении Таисии Екатеринбургского монастыря, без всякого об них другим сведения».

Далее, заметив, что «он, Верховский, по собственному его отзыву, ни с какою игуменьею не хочет связываться и не соглашается быть строителем одних строений, доказывая чрез то желание к самовластию», указ постановлял «уволить его вовсе от звания попечителя и от всякого влияния на монастырь». При этом предписывалось «тем из сестр, которые изъявили желание иметь духовным отцом Верховского и следовать за ним, внушить чрез кого следует, что он, Верховский, не будучи служителем Церкви, не может быть их духовным отцом и что они в сем случае заблуждаются его действиями, а потому стараться расположить их к монастырской жизни по общим правилам»¹⁴⁴.

Ни на секунду не сомневаясь в чистоте намерений святого старца, его поддержал владыка Михаил. В своем письме от 2 мая 1825 года он писал: «Писание Ваше от 11 дня апреля я получил с удивлением, горестию и смущением. Все сии чувства, конечно, произошли во мне от обыкновенной слабости, сродной человечеству. Ибо я, бренный, при сем случае рассуждал: можно ли было думать, чтобы доброе основание богоугодного дела, с чистейшим расположением к распространению славы Божией предпринятого, не восприяло доброго успеха и не достигло доброго конца. Как суетна надежда наша на князи и на сыны человеческия, из коих и малые и великие, и хранители и исполнители правосудия самой закон святейший превращают в орудие зла и притеснений себе подобного. Кто, кроме Всесильного Бога, может подкрепить бедного человека, когда он изнемогает под бременем креста и непредвиденных искушений? Сии и подобные мысли, тяготившие меня при чтении Вашего письма, и теперь бродят в моей голове. Но перечитывая его и находя, что все случившееся с Вами, и неприятное, и несправедливое и жестокое, Вы имеете дух переносить с терпением, стыжусь моей слабости и благодарю Спасителя Бога, что пример Ваш убеждает и меня к терпению. Буди слава Ему единому и за добро, которое иногда соделываем мы при благодати Его, и за зло, которое переносим по воле Его. То и другое да руководствует к богоподобному совершенству и к достижению вечного блаженства, вот чего единого желаю Вам и себе! Больше сего в утешение Ваше и свое не могу теперь сказать ни слова»¹⁴⁵.

Получив свободу, о. Зосима, следуя влечению своего сердца, без сомнения, отправился бы в пустынь. Но его связывала духовная любовь сестер, которые вместе с ним претерпели столько скорбей и гонений, к тому же консистория всячески препятствовала желающим отъезда из Туринска. Первый отказ в выдаче паспортов на право проживания во всех городах России, по настоянию консистории, имел место 6 марта 1825 года девяти сестрам: «крестьянским дочерям Аграфене Ползуновой, Марье Хомутовой, Анисье Стариковой, Марье Елисеевой, Настасье Быданцовой, Пелагее Малашевой, казачьего малолетка Василья Туголукова дочерям Аграфене, Степаниде и мещанской дочери Александре Чирковой»¹⁴⁶. При повторном прошении сестер в июле того же года консистория запросила мнение об их отъезде, обратившись к инокине Августе (Васильевой), исполняющей должность настоятельницы; та ответила, что «не может решиться на выпуск из монастыря сестер», поскольку «означенные сестры, одетые порядочно на сумму монастырскую, при увольнении их из монастыря, верно, унесут оное одеяние с собою, не заслуживши надлежаще оного»¹⁴⁷. Благочинный монастырей, Тюменский архимандрит Амвросий, добавил от себя в рапорте: «Нет никакого приличия девицам, посвятившим себя Богови на служение и поступившим уже в монастырь, шататься по миру, а паче переходить с места на место и бродить из города в город неизвестно для чего. Отыскивающему причину, побудившую их желать и просить пашпортов на свободное проживание во всех российских городах... само собою открывается, что какой-нибудь волк, одевшись овечьими одеждами, заманивает их, бедных, на страну далече для своей добычи»¹⁴⁸.

Однако, поскольку верные старцу сестры были не приукажены¹⁴⁹, то подлежали ведению гражданского начальства. В это время в Тобольск прибыл новый губернатор Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский, и он сделал много для возвращения паспортов и обеспечения свободы передвижения сестрам, которые желали последовать за старцем Зосимой. Консистория, вместо всякого ответа на запрос губернатора, вернула старцу все задержанные паспорта; по документам известно, что в 10-х числах октября паспорта одиннадцати сестер были на руках у приехавшей в Туринск Маргариты¹⁵⁰.

21 октября (того же 1825 года) наконец-то было подписано увольнение «вдовы Конюховой в Москву и Киев для поклонения святым мощам, как не имеющей никаких дел по консистории и не нужной для монастыря, не принявшей еще на себя образа совершенной монахини; но уволить с тем, чтобы отнюдь не следовала за бывшим попечителем Верховским, в чем ее обязать в Туринском духовном правлении подпискою»¹⁵¹. А в ноябре Тобольское губернское правление «отставному порутчику Верховскому на свободное следование в российские губернии вид письменный выдало с обязанием подпискою, чтоб он кроме своих трех племянниц¹⁵² никого из женщин или девиц с собою не брал и в город Туринск не заехал»¹⁵³.

Только в декабре сестрам вернули (благодаря второму вмешательству губернатора) несправедливо реквизированные вещи, книги и, главное, трех старцевых лошадей¹⁵⁴, тогда они и смогли покинуть сибирские пределы. Некоторые родители уезжавших сестер (добрые и благочестивые крестьяне) взялись проводить своих дочерей до Москвы и восполнить недостаток лошадей для переезда. В Перми все сестры соединились и отправились оттуда в Казань, где, отдохнув неделю, написали о. Зосиме в Москву, уведомив его о числе приезжающих (Жизнеописание говорит о двадцати двух) и о том, что у них все благополучно устроилось.

Так о. Зосима был вынужден в скорби покинуть Сибирь и выпестованное им детище – Туринскую обитель¹⁵⁵; но дело его не пропало. Туринский монастырь жил, украшался, расширялся, считаясь нештатным третьеклассным общежительным¹⁵⁶. К концу века в монастыре подвизалось более 150 монахинь и послушниц, обитель имела одних угодий более полутора тысяч десятин. Сестры приходили сюда из простого звания, о инокинях из именитых родов сведений нет. При монастыре устроили свечной завод. На Поповой заимке, где когда-то пустынничал о. Василиск, построили часовню и туда ежегодно совершался крестный ход в девятую пятницу по Пасхе¹⁵⁷. Над могилой старца была заложена часовня (13 августа 1913 года); ее освятили 21 мая 1914 года во имя мученика Василиска. «Зданием каменная, покрыта железом. Построена на доброхотные даяния тщанием послушниц Николаевского монастыря Валентины и Людмилы»¹⁵⁸.

По приезде в Москву (в декабре 1825 года) о. Зосима прежде всего явился к Московскому архипастырю Филарету, своему неизменному покровителю. Милосердный владыка принял в нем живое участие и дал место для проживания в Чудовом монастыре. В феврале 1826 года прибыли в Москву сестры, не пожелавшие расстаться со старцем. Приютила их Мария Семеновна Бахметева, сначала в своем московском доме, а в середине июля (когда в Москву по случаю коронации Императора Николая I начало съезжаться множество народа) она предложила старцу на это шумное время удалить сестер к себе на мызу, в 60 верстах от Москвы, отнесясь к изгнанницам как родная мать. Выехав туда заранее, Мария Семеновна встретила дорогих гостей, выйдя на крыльцо с образом апостола Кодрата (во имя которого она назвала дачу) и хлебом-солью. В зале был накрыт большой стол и приготовлен рыбный обед. Только тот, кто испытал несправедливые гонения, был всеми оставлен и не имел, где преклонить голову, может понять, какой благодарностью исполнились сердца старца и его учениц.

Спустя несколько дней г-жа Бахметева возвратилась в Москву, оставив о. Зосиму с сестрами полными хозяевами в собственном доме и объявив, что она была бы рада, если б они навсегда остались жить у нее. Старец Зосима не сразу согласился на это предложение, сестер страшили непроходимые болота, покрытые лесом и кустарником, окружавшие место, которое Мария Семеновна жертвовала на устройство обители, и отдаление от Божиего храма. Ближайшая приходская церковь в селе Рудневе – на расстоянии четырех верст, весной и осенью дорога к ней становилась непроходимой.

Поэтому с разрешения Московского митрополита, отечески расположенного к о. Зосиме и желавшего, чтобы он устроил обитель в его епархии, старец стал искать более удобного места. В течение августа ему пришлось ездить по епархии, взяв с собой Веру, Маргариту и молоденькую девушку Анну Костоусову. Оставшиеся в доме Бахметевой сестры с нетерпением ждали результата, томясь в разлуке, и писали добрые и преданные письма. Вот, например, отрывок из письма одной из них: «Мне представилось в мысли, что дело наше решится в том, что нас разлучать будут с вами. Божиею помощию и вашими святыми молитвами, я не хочу это думать. Мне кажется, вражие оно все приходит в мысли. Я только поплакала и подумала: Бог Сам действует в сердцах наших. Я этим несколько утешилась»¹⁵⁹.

Поиски старцем другого, лучшего места не увенчались успехом. Ему пришлось вернуться на мызу апостола Кодрата и принять предложение г-жи Бахметевой. Знаменательны обстоятельства, о которых рассказала благодетельница будущей обители старцу, когда выбор был сделан:

«Старец Божий! Я не говорила тебе ничего, чтобы не остановить твоих исканий, но теперь скажу тебе мое мнение: нигде, кажется, нет вам места, кроме моей пустыни. Возьми все в соображение, и ты увидишь Промысл Божий, за столько лет готовивший вам сие место. В самом том году, когда в деревне Сидорове, в Кузнецком уезде, начиналось у вас общежитие, я купила сию непроходимую, болотистую и лесистую пустошь¹⁶⁰. А если спросишь, для чего я ее купила, то я и сама не знала для чего, ибо имею подмосковные хорошо устроенные и ближайшие к Москве имения. Все это время, от начала вашего в Сидорове общежития до удаления из Туринска, я столько положила трудов и издержек над сею пустошью, что и сама удивляюсь, что я делала – и для чего. Две роты солдат нанятые работали у меня целое лето, расчищая лес и непроходимые чащи. Сто человек землекопов копали каналы по всей даче, ища прежде кругом, куда можно спустить воду; и я сама ходила за плугом, сама смотрела за расчисткою и за работами землекопов. Осушив и расчистив некоторую часть дачи, я поселила здесь несколько семейств хлебопашцев, построила себе дом, выкопала пруд, колодезь, насадила сад; и в это время, когда вы выехали из Сибири, я выехала из этой дачи и переселилась жить в Москву и в другую подмосковную деревню. И не ясно ли, что для вас повелел мне Господь приготовить сие место, хотя я и не знала никого из вас и не имела никакого понятия и слуха ни об вас, ни обо всех ваших происшествиях? Этого мало. За несколько дней до вашего ко мне в Москву прибытия я видела сон, что рассыпанный жемчуг собираю и нижу на нитку: рассыпанное стадо твое, отче, Господь сподобил меня собрать в дом мой. По прибытии же вашем ко мне сюда на дачу я видела еще сон, что вот на той (указывая место) площади, среди леса, ты, старец Божий, вместе со мною садишь новый молодой сад; ты сам сажаешь деревья, а я по твоему приказанию и назначению читаю на каждое деревце особенную молитву. Итак, я с усердием даю вам это место –стройтесь и заводите обитель»¹⁶¹.

Но некоторые из сестер, не возложив упования на Промысл Божий, сначала с унынием глядели на болотистое место, отдаленное от церкви и от всякого человеческого жилья. Старец ободрял их, говоря, что хоть здесь и предстоит много трудов и неудобств, но Господь дарует им высшее благо – тишину и уединение. Итак, получив благословение митрополита Филарета и помощь от благодетелей, о. Зосима приступил к устройству обители, назвав ее Одигитриевской в честь Смоленской иконы Божией Матери «Одигитрии». Наконец, 20 ноября 1826 года сестры перешли жить во вновь выстроенные келийки. И когда в темную ночь, среди дикого леса, шумевшего от осенних ветров и покрывшегося снежной мглой, они начали в первый раз отправлять в убогой келии всенощное бдение празднику Введения во храм Девы Марии, то при пении первого ирмоса «Песнь победную» удивлялись и прославляли Господа за то, что ни прежде, ни после, но именно в этот день Бог привел им вселиться в пустыньку¹⁶².

Дату 20 ноября (3 декабря по н. ст.) можно считать днем основания новой общины в Верейском уезде Московской губернии. Позднее она стала Троице-Одигитриевским монастырем. Повествуя о его истории, вспомним о чудесном предзнаменовании свыше, дошедшем сдавних времен и говорящем о устроении Божиего дома на этом месте.

Небесное благословение на создание монастыря

В соседнем казенном селении Рыжкове (другое название Кузнецово) в часовне находилась чудотворная икона Божией Матери «Одигитрии», которую во время нашествия французов в 1812 году крестьяне скрывали в чаще леса, на том самом месте, где устроилась пустынная обитель, и по очереди ее сторожили. Однажды какой-то седенький старичок, проходя мимо, сказал им: «Матерь Божия прославит здесь имя Свое!» Его появление очень удивило крестьян-сторожей, так как они знали, что вокруг нет ни дороги, ни тропинки, только непроходимые леса и болота¹⁶³.

Тщательное выяснение исторических подробностей того времени (в частности, касающихся передвижения французских войск по окрестным местам), указало на события, которые предшествовали небесному знамению.

Армия Наполеона отступала¹⁶⁴. Русские, нанеся в Тарутинском сражении поражение французам, заставили неприятеля возвращаться по разграбленной им же дороге через Смоленск. Вынужденная покинуть старую Калужскую дорогу, армия Наполеона прошла проселками мимо усадьбы Михайловской и далее по большаку на Плесково, Новиково, Федоровское, Руднево, Рыжково, Ожигово. Впереди был бой за Малоярославец, который Наполеон проиграет. А пока французы еще верили в свои силы, в маневр на Калугу, в благополучное возвращение домой с награбленным добром. По всему пути их следования продолжалось мародерство. Французы разоряли храмы, забирали ценную церковную утварь,снимали с икон дорогие оклады. Но окрестные жители успевали предупреждать соседей о приближении неприятеля, несмотря на принимаемые французами меры по сохранению в тайне этого быстрого перехода. Вечером 8 (20) октября французские войска подошли к Рудневу¹⁶⁵. В это время крестьяне Рудневской округи прятали в лесу дорогие иконы и утварь. Утром 10 (22) числа мимо по дороге прошел со своей гвардией сам Наполеон. Опасность разорения храмов миновала только когда последний французский корпус вышел на новую Калужскую дорогу в районе Ожигова, это случилось 12 (24) октября.

Итак, можно с точностью до нескольких дней указать дату небесного благословения на создание Троице-Одигитриевского монастыря недалеко от села Руднева: 8–12 октября (20–24 октября по н. ст.) 1812 года.

Последние годы жизни старца Зосимы

Далее особая глава будет посвящена устроению пустыни. Данный раздел описывает последние годы жизни старца Зосимы и характеризует его личность. Преподобный основал монастырь на самой главной заповеди: всем иметь «едину цель, едино желание, едино намерение, как бы от единой души происходящее, – угодить Господу Богу и любить Его всею душою и всем сердцем, не щадя для сего ветхого человека ни в чем».

В течение трех лет о. Зосима постоянно ездил в Москву, сам ходил с просьбой о помощи по благодетелям, сам покупал необходимое для сестер и обители. Бывая в Москве, старец никогда не ездил на извозчиках, а всегда ходил пешком. Не теряя драгоценное время даром, он творил утренние молитвы и поклонение страстям Христовым, повечерие и акафисты и прочие правила наизусть. Когда некоторые знакомые спрашивали его, зачем он, пустынник, так суетится и хлопочет, а не безмолвствует, он отвечал: «Всякой вещи время. Лучше мне таскаться в миру, нежели Богу посвященным девицам. Если я упаду на мостовой и умру, то почту себя счастливым, что для пропитания бедных чужестранных сирот, для охранения их спасения, для устроения пустынной обители положил душу свою». Видя такое самопожертвование, московский купец Семен Лонгинович Лепешкин и его супруга Анна Васильевна стали благотворить обители старца.

Старец Зосима не только душу свою положил ради спасения ближних, он вел брань против духов злобы поднебесных (Еф. 6:12) и, укрепленный силою Божией, одерживал в ней победу.

Однажды в его общину поступили две родные сестры, у которых в скором времени обнаружилась тайная болезнь – сильное беснование. Временами они неистовствовали, дрались, кусались. И только когда обе чувствовали приближение старца (не видя его), то сразу утихали и даже прятались под столы и стулья. Благодетельница Бахметева убеждала старца читать заклинательные молитвы, но старец уклонялся, отвечая, что «эта благодать принадлежит апостолам и по преемству от них священникам, что он на это не призван и не рукоположен». Имея горячую веру и усердие к Божией Матери, он отправил больных в Переяславль-Залесский к прославленному в то время чудотворениями образу Феодоровскому Божией Матери, где помощью Богоматери, по его святым молитвам, больные получили совершенное исцеление¹⁶⁶. Осталось также свидетельство Марии Семеновны Бахметевой по тому же вопросу, но в случаях более легкого проявления болезни: «А Зосима ни за что не хочет сам читать сих молитв и говорит, что ежели болезнь сия не действует на нравственность, то по воле Божией пусть терпят»¹⁶⁷.

Сама жизнь о. Зосимы являлась светлым образцом подвигов, добродетелей и преуспеяний духовных. Поучителен один из эпизодов, изложенный в Жизнеописании старца Зосимы. «Однажды утром вошел он помолиться перед Распятием в часовню и забыл запереть за собою дверь на крючок. Через некоторое время вошла одна из сестер, не зная, что старец там, но, увидев отца своего, быстро вышла, чтобы не тревожить его в такие высокие минуты. Но потрясена была его видом: старец стоял на коленях перед Распятием, весь в слезах, с опущенной головою и со сложенными на груди руками. Однако о. Зосима заметил сестру и через несколько минут вышел, сел на ступеньке крыльца часовни, приказал ей сесть и сказал: «Видно, так Богу угодно, чтобы я показал тебе, как надобно молиться перед распятым Господом нашим Иисусом Христом. Лишь только ты приближаешься к Нему, а Он уже встречает тебя с отверстыми объятиями. Склонил Он святейшую главу Свою, чтобы слушать тебя. Закрыл Божественные глаза Свои, чтобы не видать грехов твоих. Приковал ножки Свои, чтобы не уходить и не удаляться от недостойных. Не растворил только, но, так сказать, выломал копием дверь сердца Своего любвеобильного, чтобы без задержания уже лилась Его милость и любовь на всех, припадающих к Нему, сладчайшему и милосерднейшему Отцу и Создателю нашему. Размышляй о такой беспредельной Его любви, пригвоздившей Его к кресту, и о Его милосердии и молись или, подобно мытарю, в смирении и сокрушении произноси тихо: Боже, милостив... и проч., или взывай, какхананеянка, или со слезами молчи, как грешница у ног Спасителя, или, как блудный сын, спеши – не бойся: окровавленные объятия Его встречают всякую душу, к Нему обращающуюся"».

Жажда глубокого безмолвия не покидала его пустыннолюбивую душу. Иногда, беседуя с сестрами о безмолвии пустынном, он не мог удержать слез, говоря с чувством: «О, пустыня, пустыня, любимая моя пустыня! Хотя бы один годочек перед смертию мне пожить еще в пустыне! Сестры, отпустите меня!» Тут все, кидаясь с рыданиями к нему в ноги, говорили: «Ради Бога, не оставь нас, отче! Бог наградит тебя!» Тогда старец разрешил выстроить себе келийку в лесу, в трех верстах от пустыни, вырыл рядом колодец и временами там безмолвствовал. Но мысли о будущем собранного им стада Христова не покидали о. Зосиму.

Именно к этому времени относятся письма старца к благодетелю Семену Лонгиновичу Лепешкину, написанные в августе 1832 года (они найдены в архиве, в фонде Лепешкиных в виде автографов старца)¹⁶⁸. Чистосердечно, почти как исповедь, звучат слова письма: «Кольми паче я осужден буду за духовных моих сестер, так ко мне привязанных, если оставлю на предбудущее время в неизвестности? Ибо если я и вы, возлюбленный отец наш, умрем, а они, не имея всегдашнего содержания, принуждены будут скитаться среди мирского народа, приискивая себе на содержание, то будет ли угодно пред Богом теперешнее мое безмолвие?» И просил старец: «Ежели вы преклонными себя возчувствуете к такому для нас Христа ради пожертвованию, то уже решаетесь некое приличное духовное завещание сделать, чтоб после смерти вашей не лишилися бы сестры назначенной вашей от вас суммы на их содержание. ...Если услышу от вас на сие склонных, тогда познаю и я несумненно, что милосерднейший Господь Бог сжалился и надо мною, грешным, и, может быть, при конце уже дней моих возвратил мне мое возлюбленное безмолвие. Но глаголю: до гроба моего буду чувствовать и обносить в сердце моем и Богу о вас благодарение приносить в недостойных моих молениях за сию вашу милость». Исполнив просьбу пустынника, Семен Лонгинович распорядился в своем завещании о постоянном содержании Одигитриевской обители после своей смерти¹⁶⁹.

Отец Зосима удалялся на пять дней в неделю от своих учениц: или запирался в своей уединенной келий, или уходил на целый день в лес и только к ночи возвращался к себе. В субботу к утрени приходил к сестрам, а в воскресенье вечером опять возвращался к безмолвию. Тогда же его посетили два пустынных старца из Орловской губернии, бывшие проездом в Москве, и он принял келейно великий образ схимы.

К этому периоду жизни старца относится случай, ярко его характеризующий. Лесную келийку о. Зосимы однажды дочиста ограбили. В воскресный день он был у сестер, а когда вернулся в келию с племянницей Маргаритой, то увидел, что похищены стенные часы, сапоги, все инструменты, которыми он работал, деревянная посуда, войлок, на котором спал, даже гардинка из простого черного холста, висевшая на окне. В ящике стола лежали обительские деньги, 30 рублей ассигнациями, и они были унесены. Не дав заметить того, что произошло, стоявшей в прихожей Маргарите, о. Зосима сначала помолился за вора и только потом позвал ее: «Ты хотела помести и почистить мою келью, смотри, как она вычищена». Спустя несколько дней в соседней деревне вора обличили, у него нашли войлок и гардинку, другие вещи он успел сбыть. Соседи донесли управляющему, тот приехал к старцу, чтобы узнать о пропаже, но старец не выпускал его из своей келий до тех пор, пока управляющий не пообещал, что вор будет прощен. «В других случаях поступайте как знаете, – сказал о. Зосима, – а чтоб за меня никто не был наказан». Нестяжание и любовь к ближнему о. Зосимы были сродни многим отцам-пустынникам.

Праздники старец проводил с сестрами. Иногда ходил с ними за грибами, на сенокос или очищать лес и, принимая во внимание их усталость и то, что после трудов ученицам будет тяжело исполнять вечерние правила, на обратной дороге в обитель читал вслух каноны и акафисты и все вечернее правило наизусть, а сестры пели.

Старец, любя больше всего безмолвие, еще со дня отъезда из Сибири стремился всем сердцем на Соловки; останавливало чувство долга перед последовавшими за ним сестрами. На Соловках о. Зосиму знали и приглашали к себе. В ответ на его письмо соловецкий казначей иеромонах Антоний писал в августе 1826 года: «Говорил я о тебе Отцу Архимандриту, он с любовию желает и даже просит, чтобы ты приезжал к нам в Соловки. Обещает любое место в пустыни, если угодно, на Голгофе¹⁷⁰. Прошу и я тебя, любезнейший отец, приезжай к нам, покой будет доставлен тебе»¹⁷¹.

Наконец старец Зосима открыл сестрам свое непременное желание идти пешком в Соловецкий монастырь, умоляя не препятствовать и обещая через год к ним возвратиться. Однако в дороге «любовь вопияла в сердце его, что если оставленные им сестры с горя разбредутся, как овцы без пастыря, не отдаст ли он за них ответ Богу? Тогда пришла ему мысль последовать совету Иоанна Лествичника – спросить с верою и молитвою у человека духовного и принять слова его как из уст Божиих. И так смиренный старец Зосима обратился за решением своего недоумения в Новоспасский монастырь к старцу Филарету. Тот, не размышляя долго, решительно и с твердостью сказал: «Бога ради, не делай этого, не оставляй врученные тебе души – возвратись"»¹⁷².

После разрешения возникшего сомнения о. Зосима остался в обители и продолжал жить в своей лесной келий. Но радость сестер, утешенных общением с духовным отцом, все чаще омрачалась. Они стали замечать постепенное изнеможение старца: как воск, таяла сила и крепость его. В беседах и поучениях он говорил о часе смертном, о вечности, о предсмертном извещении: «Блажен тот, кто получит извещение прежде смерти». И когда сестры просили объяснить им, что такое извещение, отвечал: «Это объяснить невозможно. Божественное необъяснимо! Как ни уверяешь себя, что грешен и недостоин, но таинственно извещается и чувствует при исходе душа, что она помилована и в милости у Бога».

Из найденного личного письма старца Зосимы к С. Л. Лепешкину, второго по счету, известно, что при наступлении осени старец думал съездить на родину, в Смоленскую губернию, для участия в разделе имения между его племянницами-инокинями с их братьями, чтобы привезти в обитель хороших работников, отказанных по завещанию на долю сестер¹⁷³. Здоровье о. Зосимы к тому времени ослабело до крайности, поэтому он послал с поручением свою племянницу – Веру.

Вскоре после отъезда Веры старец слег совсем. Когда его схватывала сильная, жестокая боль под ложечкой, он изменялся в лице, но не кричал, не стонал, а, вглядываясь в икону страждущего Спасителя, говорил: «Батюшка мой, Создатель! Что мои страдания противу Твоих? Но даруй мне терпение, Боже мой!»

Накануне своей кончины о. Зосима велел позвать священника с причтом: исповедался, причастился Святых Тайн и соборовался святым елеем. Прощаясь с сестрами, преподал им последнее краткое наставление, чтобы они жили в любви и смирении, закончив его пророческими словами: «Не расходитесь по моем исходе. Господь даст, что и церковь у вас будет, и обитель утвердится. Матерь Божия, Коей я вручил вас и всю обитель, прославит имя Свое на месте сем и ниспошлет на вас милость Свою». Старец завещал первый престол посвятить Живоначальной Троице, а второй (если Господь устроит) – во имя Одигитрии, Смоленской нашей Владычицы Богородицы. Плачущие сестры спрашивали: «Отче, кого же ты нам оставляешь?» «Жертвую вам Веру, – отвечал он, – которая послужит вам вместо меня, а Маргариту оставляю вам на утешение». Потом, весьма утомившись и изнемогая силами, сказал всем: «Прощайтесь со мною, возлюбленные сестры; если не гнушаетесь, лобзайте меня в голову» (никогда в жизни он не давал целовать свою руку). В последнюю ночь с ним оставалась одна Маргарита.

За час или более до кончины о. Зосима подал знак Маргарите, чтобы она к нему наклонилась, и тихо сказал: «В надежде умираю». – «Вы получили извещение, мой отче?» – «Я уже сказал, что больше?» По молчаливой просьбе старца она поднесла к нему икону Казанской Божией Матери (которой благословил его вместе с о. Василиском их духовный отец Адриан), и о. Зосима, прижав к своим устам святую икону и склонив голову на плечо Маргариты, испустил последний вздох, предав свою душу в руки Самой Пресвятой Девы. Великий подвижник почил в день праздника иконы Пресвятой Богородицы «Всех скор-бящих Радость» 24 октября (по ст. ст.) 1833 года.

Тихо, в священном безмолвии отходила его душа к Богу, и неземная тишина, глубокое молчание окружали одр пустыннолюбца после его преставления. Все стояли в страхе и трепете перед тайной разлучения праведной души с телом, не смея заплакать и пошевелиться, находясь как бы в оцепенении.

В октябре в 4 часа вечера уже смеркалось, в келий горела одна свеча перед образом. Общее молчание нарушилось, когда тело усопшего старца облачили по монашескому чину и положили на стол; сестры разразились безутешными и горькими рыданиями, а Маргарита упала без чувств. Придя в себя, первая стала читать Псалтирь и прочла девять кафизм без отдыха, на каждой главе с плачем поминая своего отца. Изнемогшую, ее сменили другие сестры.

Не имея известий от Веры о времени ее возвращения, сестры решили похоронить о. Зосиму на шестой день после вечерни, по его завещанию, около часовни. «Знаю, что вы не в силах выполнить моего желания, – говорил он во время болезни, – чтобы, завернувши в рогожку, стащить меня в лес; так прошу вас, положите меня возле часовни, чтобы дождь с крыши, под которой Распятие Спасителя, орошал мою могилу». И сколько потом орошалась она горячими слезами преданных учениц старца...

Истинные подвижники, дети Христовы, умирают только телом, дух их живет вечно (см.: Прем. 5:15). Они получают пред Престолом Всевышнего великое дерзновение молиться за Церковь земную и оставляют в память о себе места упокоения, где являют благодатную помощь и исцеления, и все то, что так или иначе соприкасалось с ними во время земной жизни.

Пустынником, искателем безмолвия, утешителем страждущих, духовным писателем, основателем двух монастырей, неустанным тружеником, ископавшим своими руками целебный колодец, – таким представляется нашим современникам схимонах Зосима (Верховский) по Жизнеописанию, составленному его духовной дочерью и племянницей матушкой Верой, ставшей первой игуменией Троице-Одигитриевского монастыря.

Ученица старца, очевидица его богоугодной жизни (в течение последних десяти лет), сестра, с которой он делился своими мыслями и впечатлениями, которую наставлял и учил, направлял и воспитывал, – сумела живо передать образ смиренного угодника Божия, помогающего возлюбить Христа и ближнего более, чем все земные блага мира.

Первое издание Жизнеописания схимонаха Зосимы и его изречений вышло в свет при матушке Вере в 1860 году¹⁷⁴. Позднее Афонский Пантелеймонов монастырь предпринял два переиздания Жития о. Зосимы: в 1889 году отдельной наиболее полной книгой с добавлением слов и наставлений из его сочинений¹⁷⁵ и в 1909 году в сокращенном виде в октябрьском выпуске серии «Жизнеописания отечественных подвижников 18 и 19 столетий». В 1994 году издательство «Паломник» выпустило в свет репринт Жития 1889 года издания. А в 2005 году, по заказу настоятельницы возобновленной Зосимовой пустыни матушки Елены (Коньковой), издательский отдел при храме Софии Премудрости Божией предпринял издание того же Жизнеописания в современной орфографии, с иллюстрациями.

Первое издание Жизнеописания о. Зосимы нашло сердечный отклик Оптинских старцев и настоятеля Коневского монастыря. Так, игумен Антоний (Путилов) писал в Зосимову пустынь:

«Боголюбивейшая во игумениях матерь Вера!

Чрез скудныя строки сии приношу Вам, дражайшая моя матушка, из глубины души моея всечувствительнейшее благодарение за весьма приятное мне письмецо Ваше и за посланные при оном книги: Жизнь боголюбивого старца Вашего прп. отца Зосимы и богомудрые изречения его. За усердие Ваше ко мне убогому воздаст Вам Господь Бог Своею милостию. Вы изданием сих книг доставили великую пользу для многих чтущих, особенно для иночествующих. А при втором издании советую Вам присовокупить что-либо назидательное и из жизни матери Маргариты. При третьем же издании сей назидательной книги осмеливаюсь всепокорнейше просить Вас, матушка моя, что-либо присовокупить и из своей жизни во славу Божию и в пользу чтущих, на память о себе вечную. А если презрите это, то на Вашей душе грех будет, ибо это не есть тщеславие. 18 мая 1860 г.»¹⁷⁶

И архимандрит Моисей не замедлил:

«Высокопреподобнейшая матерь игумения Вера Ильинична!

К душевному утешению нашему, доставлены 30 апреля, от усердия Вашего, посланные при письме 11 апреля две книжицы жизнеописания блаженныя памяти старца схимонаха Зосимы. В издании этой книги имею особенную душевную радость припоминать святолепных подвижников – старцев духовных, которых Господь удостоил меня видеть и знать во время жизни их на земле. К сожалению, не имел я случая видеть только старца Василиска. 19 мая 1860 г.»¹⁷⁷

Настоятель Коневского монастыря игумен Израиль 5 января 1861 года писал в Оптину о. Моисею:

«Приношу Вашему Высокопреподобию душевную благодарность от себя и от лица братии Коневской обители за присланные Вами нам книги «Жизнеописания старцев Василиска и Зосимы и изречений» последнего. Особенно приятны и назидательны для нас эти книги потому, что блаженные старцы Василиск и Зосима не чужды нашей обители: они в ней жили и довольное время и своими подвигами, молитвами и слезами согревали и освящали ее. Быть может, и теперь еще по временам привитает дух их над нами; а что они молитвенники и заступники нашей обители – это несомненно, ибо блаженным небожителям всегда любезны и памятны места их земного подвижничества. Да, дух их присущ нашей обители, в этом удостоверяет и то, что предание об них доселе сохраняется между нашею братиею, хотя письменных памятников об их подвигах у нас и не находится»¹⁷⁸.

Видя в образе старца Зосимы яркий пример жизни, проведенной согласно заповедям Христа, назидательный и вдохновляющий всех христиан, православные издательства за границей переводили эту прекрасную книгу. Например, на английский язык она была переведена по инициативе иеромонаха Серафима (Роуза) и игумена Германа (Подмо-шенского) и издана дважды Братством преподобного Германа Аляскинского в 1979 и 1990 годах¹⁷⁹. (Помимо этого они издали в 1977 году в Америке Житие репринтом на русском языке в серии книг «Русские исихасты».) В предисловии к первому изданию на английском языке о. Серафим (Роуз) назвал «Жизнеописание известного сибирского старца Зосимы одной из сокровищниц русской православной литературы прошедшего столетия»¹⁸⁰. В 1996 году вышло в свет Житие старца Зосимы (Верховского) на греческом языке¹⁸¹. Но современные христиане не только переводили книгу об отшельнике, возлюбившем безмолвие, они решались подражать подвигу пустынников. Игумен Герман (Подмошенский) вспоминал об этом так: «Когда я прочитал жизнеописание старца Василиска, духовного отца старца Зосимы, я был буквально потрясен. Я не мог удержаться, чтобы не поделиться этим со своим другом, в то время жаждущим богопознания неофитом, а впоследствии о. Серафимом (Роузом). Мы оба бродили по лесам, читая и переводя по частям текст; и это промыслительно окончилось основанием в 1969 году нашей собственной «пустынной» обители – в уединенном месте, удаленном от шума внешнего мира, среди холмов северной Калифорнии. Старцы Василиск и Зосима, последователи духовной школы преподобного Паисия Величковского, были среди наших главных источников вдохновения и помогли нам преодолеть неизмеримые трудности при налаживании этого древнего образа жизни в современных условиях»¹⁸².

Добавим к этому и то, что Житие старца Зосимы (Верховского) оказало безусловное влияние на Федора Михайловича Достоевского при создании образа старца Зосимы в романе «Братья Карамазовы».

Известно, что внешний облик старца Зосимы и обстановка скита списаны с Оптинского старца Амвросия и монастыря, где он подвизался. Сходство это только внешнее. Внутреннее различие между литературным героем и Оптинским светильником благочестия признавали не только монахи Оптиной пустыни, но и нововалаамский схиигумен Иоанн, называвший в письмах к ученикам (за 1950-е годы) среди делателей Иисусовой молитвы и «достопамятного Зосиму (Верховского), с которого Достоевский списал своего старца Зосиму, а вовсе не со святителя Тихона или о. Амвросия. Прочтешь житие старца Зосимы – сам увидишь»¹⁸³. Современные литературоведы сходятся во мнении, что Житие схимонаха Зосимы (Верховского) послужило для создания образа знаменитого литературного героя¹⁸⁴. И сибирские краеведы пришли к выводу, что Достоевский не мог не знать подвижника Зосиму (Верховского)¹⁸⁵.

Бросается в глаза и заголовок Жития, данный Достоевским: «Из жития в Бозе преставившегося иеросхимонаха старца Зосимы, составленное с собственных слов его Алексием Федоровичем Карамазовым», похожий на названия книг о самом старце Зосиме (Верховском) и книги, написанной о. Зосимой (Верховским) о его духовном отце и спостнике «Жизнь монаха и пустынножителя Василиска (писанное учеником его Зосимою Верховским)». Подтверждают существующее мнение сходство некоторых биографических данных и манера разговора старцев. Вот некоторые доводы, приведенные М. М. Громыко.

Старец Зосима у Достоевского – тоже из дворян, служил в гвардейском полку в столице, прямо с военной службы ушел в монастырь. Рядом с ним старец Анфим, почитаемый о. Зосимой «простенький монашек, из беднейшего крестьянского звания... молчаливый и тихий, редко с кем говоривший, между самыми смиренными смирнейший. Этого как бы трепещущего человека старец Зосима любил и во всю жизнь относился к нему с необыкновенным уважением. Когда-то многие годы провел в странствиях с ним вдвоем по всей святой Руси». Перекликается художественный образ старца Зосимы со своим прототипом и повествованием о трогательной дружбе между старцем и о. Анфимом и отношении первого к последнему как ученика к учителю (вспомним братство пустынника Василиска и о. Зосимы).

Когда в 1859 году газета «Тобольские губернские ведомости» опубликовала статью Г. А. Варлакова «Туринск» с изложением истории Зосимы Тобольского (Верховского), Достоевский был в Сибири. Многое об о. Зосиме Достоевский мог узнать от семипалатинского знакомого, сибирского краеведа Н. А. Абрамова, Историей Туринского женского монастыря Н. А. Абрамов занимался специально в течение нескольких лет, и главным в опубликованной им в 1865 году статье был образ о. Зосимы (Верховского). Весь газетный материал указывал на то, что сведения для статьи известный краевед собирал в Туринске в 1863 году и видел тогда в монастыре портрет о. Василиска, писанный маслом¹⁸⁶. К начальным сведениям об о. Зосиме, полученным Достоевским в Сибири, прибавились позднее впечатления от чтения Жития и отрывков из его сочинений.

Добродетели нестяжания и послушания, особо выделенные подвижником в словах и наставлениях, имели важное значение для Достоевского. Можно увидеть также и некоторые параллели между образами Алеши Карамазова и особенно Маркелла (брата старца Зосимы у Достоевского) с Петром Мичуриным, жизнь и подвиги которого описал о. Зосима. Все вышесказанное убеждает нас, что схимонах Зосима (Верховский) был одним из основных прототипов героя романа Достоевского. Наиболее полное исследование этого вопроса проведено Т. М. Судник, оно опубликовано в предисловии к книге «Преподобный старец Зосима Верховский. Творения» (Троице-Сергиева Лавра, 2006).

Таким образом, светлый образ старца запечатлелся не только в Житии, составленном по церковным традициям, но и в получившем всемирную известность романе «Братья Карамазовы».

Память о пустынных подвигах угодника Божия сохраняют две основанные им обители, послужившие православной Руси сто лет, до лихих богоборческих 1920-х годов. В 1900 году в Туринском Николаевском монастыре жили 34 монахини и 125 послушниц. Монастырь владел 1664 десятинами земли¹⁸⁷. Одигитриевская обитель милостью Божией, по молитвам старца и собранных им учениц, тоже окрепла, расцвела и в 1856 году получила статус Троице-Одигитриевского монастыря.

Старец Зосима оставил всем приходящим для поклонения в Троице-Одигитриевскую Зосимову пустынь Отчин колодец для исцеления души и тела. Вот что писала монахиня этого монастыря Мария (Поливанова) своему духовному отцу игумену Антонию в Оптину пустынь 20 июля 1856 года: «С чувством умиления слушал владыка рассказ игумений и просьбу, чтобы почистить колодезь о. Зосимы и поставить над ним крест, ибо пошли частые исцеления от этого колодца, многим снится во сне. Недавно одна женщина ближнего селения, умывшись этой водою, исцелилась от раку на лице»¹⁸⁸. Впоследствии на месте отшельничества старца Зосимы была поставлена часовня¹⁸⁹ и одна из монахинь несла послушание «заведования часовней и лесом на месте подвигов старца Зосимы»¹⁹⁰. Местные жители до сих пор помнят, с каким благоговением, как к святыне, относились их родители к воде из Отчина колодца.

Духовные сочинения схимонаха Зосимы, отображая внутренний мир пустынника, продолжают назидать и учить, как и много лет назад. «Можно с уверенностью сказать, что никто из святых не стал бы искать словесного выражения своего духовного опыта и навсегда пребыл бы в молчании, в этом «таинстве будущего века», если бы не стояла перед ним задача научить ближнего; если бы любовь не порождала надежды, что хоть кто-нибудь, хотя бы одна душа услышит слово и, восприняв покаяние, спасется»¹⁹¹. Писал старец Зосима по-славянски, вдохновленный святоотеческой литературой, с которой был хорошо знаком.

Высказывания старца, публиковавшиеся с его Житием, повторялись в сборниках «Старческие советы», выходивших в свет в 1913 и в репринтном переиздании в 1994 годах.

Жизнеописания старца Василиска и Петра Мичурина, подвизавшегося в сибирской пустыне в конце 1810-х годов, написаны собственноручно о. Зосимой и полны любви к избранникам Божиим. Эти книги издавались дважды Козельской Введенской Оптиной пустынью в 1840-х годах.

Издание 1849 года¹⁹² помечается иногда как второе. От первого издания пока не удалось найти ни одного экземпляра – видимо, тираж был небольшой. Не о нем ли писал о. Порфирий (Григоров) в одном из своих писем? «Я похлопотал об издании хранившихся у меня в рукописи сибирских старцев, кои имею честь препроводить к Вам, – надеюсь, что прочтете их со вниманием и удовольствием. Оных напечатано самое малое количество экземпляров: только для моих благодетелей и друзей »¹⁹³. Не для этого ли издания была изготовлена литография с портрета старца Василиска в гробу и взято разрешение на публикацию у цензора в марте 1840 года?¹⁹⁴ Известно следующее свидетельство Оптинских старцев: «Однажды рассматривали портрет подвижника Василиска, приложенный к его Житию. Кто-то и сказал, что вот-де уста уж очень как-то светлы; вероятно потому, что он умер с молитвой Иисусовою на устах. «Да, это очень может быть, – сказал батюшка Амвросий. – А вот в Глинской пустыни умер один старец, так у него часа три после смерти рука все перебирала четки"»¹⁹⁵. Данные Жизнеописания публиковались в 1863 и 1899 годах и в переводе на современный русский язык в 1998 году в Москве и в 2003 году в Екатеринбурге (в связи с прославлением преподобного Василиска, состоявшемся 11 января 2004 года)¹⁹⁶.

Другая рукопись о. Зосимы о его незабвенном старце «Повествование о действиях сердечной молитвы старца-пустынножителя Василиска»¹⁹⁷ снискала величайший интерес среди монашествующих. Попытка опубликовать эту рукопись в журнале «Москвитянин» была предпринята еще в 1842 году. Но Московская духовная цензура заключила, что «статья сия не может быть одобрена к напечатанию в упомянутом журнале, потому что: а) в ней есть такие места, которые и для опытных в духовной жизни и знающих плоды сердечной молитвы останутся непонятными. При том же б) действия умной в сердце молитвы описываются в жизни старца как действия Божией благодати, возбуждающей, совершающей и освящающей молитву; для большего числа читателей сего журнала, как читателей светских, незнакомых с подобными упражнениями и действиями, непонятное и непонятое ими покажется более странным и смешным (например ст. 31), нежели назидательным и душеспасительным»¹⁹⁸. Первая публикация рукописи, подготовленная в переводе на рус¬ский язык иеромонахом Арсением (Троепольским), была издана А. М. Пентковским в журнале христианской культуры «Символ»¹⁹⁹, который выпускается при Славянской библиотеке в Париже. Совсем недавно эта рукопись (также в переводе на современный русский язык), обнаружена у одного местного жителя рядом с бывшим Леснянским монастырем на Холмщине (сегодняшней Польше) и опубликована сотрудниками Института славяноведения²⁰⁰.

А в 2003 году «Повествование о действиях сердечной молитвы» издали в Екатеринбурге²⁰¹.

«Память о молитвенной жизни старца Василиска, монаха и пустынника Сибирских лесов» доносит до читателя «образец созерцательной жизни, явившийся в нашем времени, совершенно подобный святым внутренним упражнениям древних духоносных отцев». Не касаясь вопроса обучения умной, сердечной молитве, перечислим здесь ее утешительные плоды; иеромонах Арсений характеризует их следующим образом.

«Наслаждение молитвы, испытываемое духом, суть: сладость любви Божией; покой внутренний; отрешение от всего; чистота мысли; восхищение ума; внутренний свет; восторг и прочее. Обретаемые в откровениях: ощущение Христа в сердце; видение Христовых страданий; видение райских красот; познание языка натуры; разумение писаний и прочее. Отражающиеся в чувствах: теплота сердца, наполнение сладостью всех членов; сладостное кипение сердца; укрепление сил и легкое сношение болезней; приятность жизни; бодрость и прочее. ...Если по недостоинству своему [молитва] не принесет освящения, то раскроет обличение и наставление. Если по нечистоте своей и не доведет к откровениям, то даст ощутить вкус в самовозвращении. Итак, во всяком случае, молитва не останется без плода и возмездия»²⁰². Здесь следует отметить разницу, существующую между духовным и плотским наслаждением. Преподобный Паисий Величковский отмечал, что «когда душа ощутит сладость молитвы, тогда ни во что считает жизнь, не желает красот и сладостей, забывает о себе и всех живущих на земле». Но Иисусова молитва – не только утешение праведника. Она – «источник всякому доброму делу и добродетелям и отгоняет от человека тьму страстей»²⁰³.

Святые отцы делатели Иисусовой молитвы советовали проходить умную молитву (особенно в начальный период) обязательно под руководством опытных наставников. Великий Паисий Величковский писал: «Если же кто дерзнет действовать эту молитву самочинно, не по силе учения святых отцев, без вопрошения и совета опытных, и будучи надменен, страстен и немощен, живет без послушания и повиновения... таковый воистину, и я утверждаю, удобно впадает во все сети и прелести диавольские»²⁰⁴. Святой Лествичник в 26-м стихе говорит также: «Удивляться трудам святых похвально, ревновать им спасительно, а желать вдруг сделаться подражателями их – это безрассудно и невозможно».

Так результат пустынных подвигов старца Василиска дошел до нас благодаря его ученику и сомолитвеннику о. Зосиме, он служит «хлебом насущным» для истинных охотников духовного деланья. Другие же благодаря этому труду могут ознакомиться с сокровищницей русского исихазма. Следующее сочинение старца Зосимы посвящено добродетели послушания. До недавнего времени «Поучение о послушании»²⁰⁵ полностью не издавалось. И только новая книга творений преподобного Зосимы (Верховского), изданная в 2006 году Свято-Троицкой Сергиевой Лаврой, включает в себя это аскетическое наставление монашествующим.

Первый анализ старческого опыта и изречений схимонаха Зосимы провел А. Ю. Андрианов в своей работе «Скитская и монастырская жизнь первой трети XIX века в трудах отца Зосимы (Верховского)»²⁰⁶. Автор исследования остановился на трех аспектах проявления его личности, формировавшейся под влиянием православной культуры: отношение к собственной жизни, к труду и к людям. Отмечается, что «у такой личности имеется цель, сформулированная как спасение души. Соответственно сразу отпадает вопрос о смысле жизни, о поисках, ввиду его отсутствия, многими нашими современниками способов заполнения «экзистенционального вакуума» и связанных с этим неврозов и самоубийств». Второй аспект высвечивается «в случае со схимонахом Зосимой как поразительный духовный путь, пройденный им самим, и труд строительства двух монастырей». В-третьих, «отец Зосима явился достойным учеником старца Василиска, которого никогда не видели во гневе; а если надобно было где негодование показать или гнев явить, то он показывал без внутреннего возмущения».

В заключение приведем несколько выдержек из «Поучения о послушании», написанном о. Зосимой в годы сибирского отшельничества. Они живо передают образ мышления старца, его опытное видение трудностей монашеской жизни и то, как он умел врачевать души, врученные ему Господом.

Отметим, что «Поучение» старца Зосимы во всех вопросах неукоснительно следует учению святых отцов.

«Который отец приемлет к себе в сожитие учеников, но не с таковым наблюдением, как поступали святые отцы с первоначальными, то отнюдь не узрится истинного монашества, но произойдут токмо между аввою и учениками ломка, споры и всякое несогласие. Но дабы избежать таковой беды и напасти, то не должен отец принимать брата в свое управление, пока брат не окажет веру свою ко отцу и усердие многими молениями и слезами. Второе: дабы брат обещался отцу быти во всем откровенен, отнюдь ничего не утаивая. ...Третье: если от всей души ...обещание твердое давати будет пред Богом, дабы во всем несомненно слушати и повиноватися» [21 об.]²⁰⁷.

«Аще бы возможно было вступающему в иночество без предания, послушания и повиновения спастися, то не понуждали бы святые отцы и не предавали бы правил к повиновению, но заповедали бы токмо прилежати чтению святых книг и тем довольствоватися. Но вместо того все богоносные и преподобные отцы наши единогласно вещают: горе непокоривым, ибо падают яко листвие и погибают, уловляемые различным прельщением, паче же богоненавистною гордостию и высокоумием» [52 об.].

Сущность монашества преподобный Зосима раскрывал своим ученицам так:

«В монашестве не столько нужно всякое изнурение и подвиги, как чистое сердце и бесстрастие [29 об.]. <...> Во иночество поступати должно не для того токмо, дабы на-выкнути послушанию и отвержению своей воли, но дабы стяжать смиренномудрие и терпение во всякой скорби и злострадании с совершенною покорностию и самоотвер-жением. Сего же ради и даруется от благодати Божией дух бесстрастия и чистота сердца. Чистии же сердцем узрят Бога [93]. <...> Если же мы, вступая во иночество, и небрежем, не внимаем и не тщимся о достижении бесстрастия и чистоты душевной, то почто и вступаем в монашество? Молитися, поститися, творити милостыню и прочие богоугодные дела можно и в мире живуще» [43].

«Помяните, яко израильтяне, изыдоша из Египта и море прейдоша, и видяху и слышаху многие Божие чудеса и промысл о них, и такожде под руководством и управлением Моисея быша, и небесною манною питахуся, – однако за роптание на Моисея, противоречие, непокорность и нетерпение погибоша и падоша в пустыне, не достигше земли обетованной. А посему и ты, о иноче, должен боятися и блюсти себя опасно от пагубного роптания, непокорности и нетерпения, дабы, оставя мир, не пасть и погибнуть в пустыне, не достигше обетованного блаженства» [53].

«Многие идут в монашество, дабы избежати точию действительных грехов и соблазнов, то есть: сребролюбия, блуда, пьянства, хищения и подобных сему. Иные же от должностей бегут, от трудов хотяще быти свободну и спокойнейшее имети житие. И тако пришедши во иночество, беспечно жительствуют, яко достигшие своего желания. Нерадят ни о подвигах иноческих, ни о том, дабы стяжати чистоту сердца и достигнути бесстрастия [73 об.]. <...> Како не жалостно и не достойно плача и рыдания, аще кто, лиша сам себя всех житейских сластей, имуществ, славы и наслаждений, от нерадения же своего и от непотщания погубит Царство Небесное и облечется навеки в нищету адскую!» [69].

О пользе смирения и богоненавистных свойствах гордыни о. Зосима учил так:

«Изнемогающий же, видя себя отстающим и падающим не от лености и нерадения, но от бессилия и немощи, лишенным великих и высоких дел, смиряется и сокрушается сердцем. Истинное же смирение и без дел велико есть пред Богом, а посему и они не лишаются общего воздаяния и спасения» [39 об.].

«Может ли обитать благодать Божия или являть свои спасительные действия и силу Божественной помощи и плодов Духа Святаго в душе, зараженной богоненавистным высокоумием и презорством? О нем же глаголет святой Лествичник: «Презоривый сам себе бес и ратник». ...Великое ли малое презорство, но все произрастает от диавольского кореня и не может быть не сопряжено с обидою ближнего» [97]. Аще кто, пообладанный сим дьявольским недугом, и не тщится исправитися, то таковый, конечно, более самого беса приимет осуждение, ибо, сотворенный по образу и подобию Божию, добровольно соделался подобным и содружественным с превознесшимся гордынею диаволом и вкупе с ним низведется в преисподнее дно и бездну адову» [102 об.]

Об откровении помыслов старец Зосима говорил:

«Хотящий без откровения жити, много борим бывает от осуждения, негодования, и рождаются в нем разновидные суетные помыслы и страсти. Яко лоза непосекаемая многие прозябает отрасли, так брат, аще не открывает отцу на посечение всех помышлений и деяний, то много борим бывает, и плодятся в нем и укрепляются страсти [24]. ...Истинный же сын и послушник ни смерти, ни суда Божия не боится, ибо верует и извествуется благодатию Божиею, яко не он сам, но отец его имать за него отвещати. О таковом послушнике сам диавол отчаявается, ибо все козни его разрушаются единым чистым откровением» [29].

В одном более позднем письме зосимовской монахини находим сообщение, что о. Зосима считал, что женщины²⁰⁸ «не могут вместить откровения, и перед смертью завещал только жить в любви и согласии», с тем чтобы по возможности избегать пересудов и сплетен²⁰⁹.

О безмолвии старец писал:

«Какая польза тому от безмолвия, иже не стяжа еще плодов Святаго Духа, ибо подвижется и стремится желанием к оному не от любви Божественной, но от немирствия, раздора и несогласия к братству, ради нетерпеливого нрава презорства и закоренелого обычая? Следовательно, таковое отшествие несть спасительно и благоугодно пред Господом. Ибо тогда доброе и Бога ради отлучение познавается, аще бывает по достижении бесстрастия, то есть во всем единонравие и согласие стяжавши, и нимало от пороков братии не вреждается» [92].

«Аще бы старец безмолвием своим, постом и всякого вида подвигами и молением возшел на высоту бесстрастия, но по глаголу Златоуста не спасется, аще презрит и оставит немощного брата, Божиим Промыслом к нему притекшего и желающего им спастися. Ибо где у такового старца покорение воли Божией – ведующему, яко Господу благоприятнее всего, аще кто немощного и страстного исправит и спасет своим тщательным старанием» [96].

Интересно высказывание о. Зосимы, свидетельствующее о его личной безраздельной любви о Христе к старцу Василиску:

«Аще же ученику, сице привязанному ко отцу своему любовию, прилучится по некоей богоугодной вине на некое время удалитися и разлучитися, тогда поистине умили-тельное представляется зрелище и явна всем делается разжженная между ними о Господе любовь, ибо неудержимые бывают сердечные воздыхания, слезное течение, про-должительные объятия, пламенные друг за друга моления и непоступное к разлуке решение и, наконец, не возмогли бы отнюдь разлучитися... и со благою надеждою предаются в волю Божию и если разлучаются, то не духом, но только телесно; духовным же союзом нераздельны остаются до гроба, паче же навеки» [36].

Даже эта малая толика выдержек из творений преподобного Зосимы (Верховского) показывает его опытное знание монашеской жизни; и потому знакомство с поучением сибирского подвижника укрепит всякого, идущего тесным путем. Церковный историк, священник Сергий Мансуров, в своих «Очерках по истории Церкви» попытался «отобразить жизнь Церкви, указать в каждом поколении, начиная от Спасителя и апостолов, кончая нашим временем, к кому нужно прийти, на кого благоговейно смотреть, кого слушать, чтобы узреть истину в истории – Святую Православную Церковь». В интересующий нас период о. Сергий выделил следующих:

XVIII век: 3-е поколение: Саровские старцы – Пахомий, Назарий Валаамский, Федор Санаксарский, святитель Тихон Воронежский, митрополит Гавриил Новгородский, старец Паисий Величковский, подвижники Брянских лесов старцы Адриан, Василиск, Николай святогорец.

XIX век: 1-е поколение: преподобный Серафим Саровский, архиепископ Антоний Воронежский, старец Лев Оптинский, старец Зосима (Верховский), митрополиты Платон и Филарет Московские, затворник Георгий Задонский, старец Филарет, игумен Глинский.

«Вот те люди, в которых и чрез которых их Глава Богочеловек Иисус Христос строил Свою Церковь. Храм Божий на земле, досязающий до неба, Царствие Божие. Их много больше, их неисчислимо много, они как звезды небесные, но здесь сделана попытка выбрать тех, которые яснее и более осязательно, по-человечески осязательно, проявились в жизни Церкви земной, в церковной письменности, в памяти современников как наиболее выдающиеся строители тайн Божиих. Это они – сердце и ум Церкви, в которых обретает и действует Дух и Ум Христов»²¹⁰.

Тех, кого прославил Сам Господь на небе, прославляют со временем и здесь, на земле, с надеждой обрести новых молитвенников перед Престолом Божиим. В 1999 году Наро-Фоминское благочиние Московской епархии сделало первые шаги к канонизации преподобного отца-пустынножителя старца Зосимы, подав необходимые материалы в Комиссию по канонизации святых. В сентябре Комиссия приняла решение о канонизации схимонаха Зосимы (Верховского) как местночтимого святого, а 11 ноября того же 1999 года состоялось утверждение этого решения Патриархом Московским и всея Руси Алексием II. Чин прославления старца Зосимы в лике преподобных состоялся в возобновленной Троице-Одигитриевской Зосимовой пустыни 23 июля 2000 года. Четыре года спустя на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 4 октября 2004 года определено было всецерковное прославление преподобных Зосимы (Верховского) и Василиска Сибирского.

По Сноленщине²¹¹

Божественный Промысл сохранил на нашей много¬страдальной земле для потомков родину преподобного Зосимы – деревеньку Буловицы, находящуюся в Починковском районе Смоленщины. Добраться до деревни возможно автобусом из города Починка, направление до Сельца (родины поэта Александра Твардовского). Далее сойти по желанию на одной из двух остановок: Бердебяки или Тюри. Бердебяки – покинутое жителями селение, рядом с ним в роще расположено современное кладбище. От Бердебяк к Буловицам идет старая дорога (около трех километров), бывшая главным трактом между Смоленском и Рославлем²¹² в годы молодости старца Зосимы. От Тюри до Буловиц расстояние меньше, но дорога хуже, труднопроходимее в распутицу.

При подходе к Буловицам издалека виднеются верхушки деревьев на месте последней усадьбы. Рядом с деревней – довольно большое озеро (скорее, круглый пруд на ручье с ласковым названием Смородинка). За рощицей еще одна плотина и длинный продолговатый пруд второго яруса. Небольшой пруд третьего яруса пересох. По рассказам буловчан, на правом его берегу была оранжерея. В описи имения 1834 года (когда его хозяйкой была сестра старца Зосимы, вдова Пелагия Богдановна Повало-Швейковская) так и сказано: «В сельце Буловицы начиная от оранжерейного сада три копаных озера с полуставками без живого урочища»²¹³. Местные жители показывают место помещичьего дома в роще на северном берегу круглого озера. Но это – последняя предреволюционная усадьба, перенесенная туда в 1840 – 1850-х годах²¹⁴. Новый владелец пытался искоренить в усадьбе все, что было связано с местом рождения декабриста Ивана Семеновича Повало-Швейковского (племянника о. Зосимы, родившегося здесь в 1787 году). А старая усадьба, где родились декабрист и подвижник Божий преподобный Зосима, располагалась по правой стороне прудов, на западном берегу круглого озера²¹⁵.

В 1989 году мы застали там распаханное поле. Деревня на другом берегу пруда. Водная гладь чистых озер, поле, роща, яблоневый сад и тишина... Только природа, небо и близость Всевышнего. Что еще можно пожелать и увидеть на родине святого!

Через верхнюю плотину дорога уходит на северо-запад к селу Лобкову, это опять отрезок старого тракта Смоленск – Рославль. В упомянутой выше описи 1834 года читаем: «И состоит оное имение Буловицы расстоянием от города Смоленска в сорока трех верстах, ехавши из оного в Рославль, по левую сторону от большой дороги в полуверсте». Отойдя с полкилометра от Буловиц, можно оглянуться и зримо представить, как подъезжали к родным пенатам молодые гвардейцы (и юный Захария!), возвращаясь из Санкт-Петербурга. И как попрощались с родным домом в последний раз юные Варвара и Матрона, уезжая с дядюшкой Зосимой в неведомую даль и, возможно, заплакали.

Перед самим Лобково дорога поднимается на пригорок, на котором стоял храм²¹⁶. Храм в селе Лобково был разрушен до основания в 1920-е годы. На его месте среди вековых лип построили контору. Но и она стоит сейчас разрушенной. Кладбище около церкви уничтожили вместе с храмом. А ведь там были похоронены родители старца Зосимы, его брат Илия с женой (родители Варвары и Матроны), отец героя войны 1812 года декабриста Ивана Семеновича Повало-Швейковского и другие родственники. Радует хотя бы то, что в далеком 1823 году с родными могилами и храмом смогли попрощаться старец Зосима и будущие монахини.

В Лобкове по одну сторону дороги сохранилась половина пруда, по другую обширный неглубокий котлован, совершенно пересохший. Эта часть пруда и вековые липы на горке напоминают строки из Жизнеописания старца Зосимы о прощании с родным Лобково его брата Илии перед уходом в странствование по монастырям: «Илия не зашел в село, не приблизился к бывшему своему дому, не повидался с родными, но вдали, в густой роще один только со своею сумкою расположился ночевать. Долго чувствительный молодой странник сидел на лугу поддеревом и при свете луны в ясную летнюю ночь глядел на блестящий крест церкви, на свой дом, на тихо волновавшееся близ дома большое озеро и погружался в глубокую думу. Потом вынул из сумки карандаш и бумагу и написал для себя:

Лобково оставляючи, туда иду,

Где вместо оного прискорбный путь найду.

Путем иду я тесным

Ко благам преднебесным»²¹⁷.

Так тепло описала расставание родного отца с домашним гнездом игумения Вера. Эти строки помогают представить, как Илия спустя годы рассказывал своей семье о летней ночи, проведенной поддеревом, и прочитал написанные им стихи. Его родная дочь Варвара, будучи инокиней Верой, со слезами вспоминая отца, перенесла это событие на бумагу.

Ныне через Лобково проходит асфальтовая дорога из Пересны в сторону нового шоссе Смоленск – Рославль, оставившее Буловицы далеко в стороне. Не доходя до шоссе, можно с железнодорожной платформы Грудинино вернуться в Смоленск. Так легче добраться и до Буловиц, сойдя с электрички в Грудинино: не надо ждать автобуса (как в Починке), на котором всего минут десять езды по дороге.

Отметим, что на кладбище в Лобково похоронен отец знаменитого путешественника Николая Михайловича Пржевальского. (Их имение Кимбарово, в котором родился будущий великий путешественник, отстояло к западу от Лобково.) Об этом вспомнили строители новой жизни после осквернения кладбища и разрушения храма, тогда около конторы был поставлен гранитный памятный знак о том, что где-то «здесь был похоронен Михаил Кузьмич Пржевальский, отец знаменитого путешественника». Во время последней летней поездки 1998 года найти его было нелегко: среди двухметрового бурьяна, уже разбитый – скорбно было смотреть на все это.

А в Буловицах уже нет прекрасного большого озера, помнящего детство двух великих сынов своего народа. Озеро, которому было 250 лет, взял в аренду предприниматель из Починка для развода рыбы. Разломал плотину, чтобы после слива воды очистить дно озера, на этом его деятельность закончилась.

Ни рыбы, ни озера без рыбы. Последние немые свидетели детства преподобного Зосимы – «узкий» пруд и берег, на котором стояла усадьба (теперь он не вспахан, зарос дикой травой). Так по вражескому наущению мы лишаем себя последних святынь.

Но на Смоленщине есть живущие «не хлебом единым». Первое отрадное впечатление родилось на Вяземской земле, где расположено несколько памятных для старца Зосимы мест: села Богородицкое, Григорьевское, Беломир. Чудесный храм Одигитрии в стиле барокко в селе Богородицком (Вяземского уезда) построил в 1782 году родной брат матери старца Зосимы Федор Иванович Маневский. Недалеко, в селе Григорьевском, жила семья сестры о. Зосимы, Евфросинии, в замужестве Лыкошиной. Почти рядом и Беломир, куда неоднократно приезжал старец Зосима за юной Надеждой Потемкиной (будущей схимонахиней Саррой).

Полуразрушенные храмы Одигитрии в Богородицком и Преображения в Григорьевском после безбожных советских лет «взывают» о помощи. Богородицкое поле под Вязьмой стало трагическим «памятником» последнего столетия: это поле – арена кровопролитных боев, прошедших в октябре 1941 года, когда несколько частей нашей армии пытались вырваться из окружения (из «Вяземского котла»). С трехъярусной колокольни Одигитриевского храма немцы вели прицельный огонь²¹⁸. Погибло более 400 тысяч солдат и офицеров и около 600 тысяч было захвачено в плен. В 1994 году с Божией помощью под окормлением иеромонаха Даниила (Сычева)²¹⁹, настоятеля Казанского храма из села Хмелита, началось создание мемориала в память погибших здесь воинов. На этом многострадальном поле следовало бы поставить монастырь, подобный Спасо-Бородинскому, где молитва об упокоении душ убиенных воинов стала бы «памятью на века» почившим за Родину. Сугубая молитва уже началась – в храме великомученика Феодора Стратилата, построенном матушкой Ангелиной²²⁰ и о. Даниилом на краю Богородицкого поля в деревне Мартюхи. 24 июня 2000 года митрополит Смоленский и Калининградский Высокопреосвященнейший Кирилл освятил храм в честь святого воина Феодора Стратилата и отслужил молебен в Богородицком, заложив специальную капсулу в сохранившийся фундамент Одигитриевской церкви на возобновление храма и устроение монастыря. Как сказал митрополит: «Православная Церковь на Смоленщине делает все возможное, чтобы подобные памятные места не оставались в забвении и стали центрами пробуждения в людях гражданского, национального и духовного самосознания»²²¹.

Есть надежда, перерастающая в уверенность, что молитвы преподобного Зосимы о возрождении родного ему храма, об устроении монастыря на крови падших воинов помогут этому великому делу.

Собор святых, в земле Смоленской просиявших, принял в свой сонм уроженцев Смоленщины – преподобного Зосиму (Верховского) и преподобную Рахиль Бородин-скую. И лики этих святых недавно появились на расписанной стене Введенского храма в Герасимо-Болдинском Троицком монастыре, что под Дорогобужем²²².

Следующее знаменательное событие, связанное с памятью святого Зосимы: найден «Монахов ров» в Рославльских лесах! Желание отыскать места подвигов пустынножителей в Рославльских лесах преследовало многих. Оптина пустынь посылала туда о. Климента (Зедергольма)²²³ летом 1876 года. Перечень с собранными сведениями о 32 пустынножителях Рославльских и Брянских лесов составил к 1874 году насельник Свенского Успенского монастыря монах Сергий (Федотов)²²⁴. Иеромонах Ювеналий (Половцев)²²⁵, в бытность свою насельником Оптиной пустыни (в середине XIX столетия), также собирал материалы о Рославльских пустынниках и оставил в своих записках сообщение, что на планах специального межевания 1796 года в лесных дачах сельца Екимовичей значилось урочище «ров монахов»²²⁶. Таких планов в данное время в архиве древних актов (РГАДА) не обнаружилось. Но на более поздних планах специального межевания 1857 года (хранящихся в РГАДА) удалось найти карту, где один из притоков речки Болдачовки назван «Овраг монашеский»²²⁷. И стоило найти карту, как пришло известие о том, что нашлись люди, которые могут провести до святого места.

Паломничество к Монахову рву состоялось в августе 1998 года. Дорога оказалась не для автотранспорта, и о. Александр (Карликов)²²⁸ повел нас до деревни Буды пешком. Несколько домишек, теряющихся в зелени. И журчит речка Булдачевка, на берегах которой 200 лет назад жили рославльские отшельники. Непроходимые заросли леса вверх и вниз по оврагу. Где-то в глубине оврага может быть и ручей, но не дойти: тучи комаров, укусы которых переносят только святые. Часовня на могиле старца Никиты была разрушена в 1930-х годах; могилка с камнем из белого известняка сохранилась до сих пор, и вот что сообщают надписи, сделанные на нем с четырех сторон:

«Блаженный покоится труженик Христов монах Никита, почивший с миром» (восточная сторона); «Почил о Господе 29 марта 1793 года, жития его было 98 лет. Помяни его Господи во Царствии Твоем» (западная сторона); «Упокой Господи душу раба Твоего монаха Никиты, яко Ты еси един Человеколюбец» (северная сторона); «Памятник сей и часовня сооружены тщанием председателя попечительства помещиком Николаем Михайловичем Суходольским²²⁹, Екимовского волостного старшинства Афанасия Степанова, церковного старосты Никонова Евстафьева, прихожанами и почитателями. Сооружена и освящена 15 сентября²³⁰ 1837 причтом села Екимовича» (южная сторона). Сверху выбит крест. Надпись была позолоченной.

Каждый год 28 сентября местные жители приходят на могилку старца Никиты и совершают поминовение. Имена всех известных пустынников Рославльских лесов внесены в помянник вновь возродившегося Спасо-Преображенского монастыря в городе Рославле, и каждый день возносится молитва братии об упокоении славных подвижников. Часто приезжают рославльские монахи в святые кущи на берегах речки Булдачевки и думают основать там скит. После панихиды по пустынникам среди рославльского леса приходит чувство тихой радости за людей ушедших, сумевших снискать здесь благодать Христову, и за людей нынешних, не допустивших забвения этого святого места.

На Коневце

«Рождество-Богородичный Коневский монастырь имеет свою древнюю, полную событий историю, во многом совпадающую с историей Отечества. Когда были мирные годы, то и обитель процветала. А когда начинались междоусобицы и «нашествия иноплеменников», то обитель разорялась, неоднократно до самого основания. Но каждый раз она снова поднималась из руин и снова возобновляла свое благотворное действие в северных пределах Руси. В наше время, в нашествие своих собственных варваров, едва не были прерваны традиции некогда славной Коневской обители»²³¹.

В 1939 году советские войска заняли Карельский перешеек, перед их приходом на Валаам и Коневец монахи вывезли все самое ценное на территорию Финляндии. Там организовали Ново-Валаамский православный монастырь, где до сих пор хранятся многие святыни и реликвии, в том числе и Коневская икона Божией Матери (на которой у младенца Христа в руках два голубка).

На острове Коневец в Ладожском озере в советское время располагалась военная база, поэтому на некоторых картах того времени остров не обозначался. Возобновление Коневского монастыря началось после посещения острова Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II в 1990 году. Возрождать обитель было благословлено архимандриту Назарию (Лавриненко)²³², ранее возглавлявшему Валаамское подворье в Петербурге. Первые насельники поселились на острове 28 мая 1991 года.

В 1992 году, когда мы первый раз поехали на Коневец, необходимы были пропуска, чтобы попасть на военный катер (сейчас на подворье Коневского монастыря в Петербурге²³³ работает паломническая служба). Выйдя из Владимирской бухты, катер взял направление на остров, который открывался взору сразу же, за поворотом. Уже издали было видно, что весь остров покрыт хвойным лесом и только на невысокой горе в центре осенью золотился лиственный лес. По мере приближения к острову все ясней становились очертания куполов собора, колокольни и скита во Владычиной лахте.

В монастыре сохранились все постройки, только в заброшенном и изуродованном состоянии. Самое печальное – были вскрыты мощи преподобного Арсения, основателя монастыря. Сколько нашествий пережил Коневец! Но наибольшим святотатством отличилось последнее²³⁴.

Летом 1993 года Коневский монастырь отпраздновал 600-летний юбилей. К празднику остров покинули последние военные подразделения. Праздничную литургию возглавил митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев). Древнюю святыню монастыря, Коневскую икону Божией Матери, Ново-Валаамский монастырь пока не возвратил в Россию – у нас еще очень неспокойно. Но подарили написанную вновь, тоже с двумя голубками в руках Предвечного Младенца (не точную копию). Глядя на нее, о. Назарий сказал: «Теперь наша задача так молиться перед новой иконой, чтобы и она стала чудотворной».

Что же «помнит» на современном Коневце старцев Василиска и Зосиму? Существующие ныне каменные строения монастыря и скита в Владычиной лахте были возведены в XIX столетии, после их отъезда²³⁵. Каким покинули Коневский монастырь отцы-безмолвники, можно представить по книге о. Мисаила, изданной в 1817 году. «От самого монастыря к востоку проспектом виден на Святой горе каменный скит, строителем Адрианом построенный, в котором церковь во имя Казанской иконы Богородицы, небольшая колокольня и шесть келий, сомкнутых оградой.

Церковь же освящена в 1796 году июня 13 дня. Но как на церкви сей и колокольне деревянные крыши обветшали, то перекрыли их железом (уже в 1817 году). ...В северную его сторону расположен овощной огород; а на южной деревянная часовня. Она построена около 1740 года, т. е. вскоре по возобновлению Коневской обители после шведского разорения, в память явления Божией Матери одному из учеников преподобного Арсения, некоему благочестивому старцу Иоакиму. ...От скита, уклоняясь влево, сретает тропинка, которая доводит» к Коню-камню. Еще преподобный Арсений построил на нем часовенку, но восстановлена она была лишь в 1815 году. Во времена же пребывания о. Василиска и о. Зосимы на Коне-камне стоял лишь крест, это видно на зарисовке Н. Я. Озерецковского. «На острове сем в лесу для любителей уединения есть еще пустынные небольшие келий деревянные, одна на Змеиной горе, и две по Варгосской дороге. Змеиная гора лежит в северо-восточной стороне острова, расстоянием от монастыря в трех верстах. Так названа она по змееподобному своему положению²³⁶. Варгосы есть место в конце самого острова, где выстроено несколько рыбачьих изб, которые во всякое лето занимают рыбаки Кекзгольмские из малого рыбою подаяния. Есть еще избы рыбацкие на Ровдушке и Чаяшнике. Но сии занимают рыбаки монастырские»²³⁷.

В следующий приезд в 1996 году Успенская часовня по дороге на Святую гору, где когда-то любил отдыхать святой Арсений, была почти полностью восстановлена. Змеиная гора и сейчас напоминает об отшельниках, живших здесь 200 лет назад (отцах Василиске, Зосиме, Сильвестре), – на ней снова поставлен крест²³⁸, совсем как в старину. Правда, давно никто не помнит, где именно стояли их келий.

Продвигается понемногу реставрация собора. В 2002 году мы застали очень красивый иконостас, а также чудную резную (по дереву) раку преподобного Арсения и удивительной красоты резной киот с Коневской иконой Божией Матери в нижнем храме. В верхнем храме собора сохранились фрески. Их закрепили и подготовили к реставрации. Обновилась часовня и на Коне-камне. Часовня около Казанского скита в память явления Божией Матери о. Иоакиму («помнящая» старцев Василиска и Зосиму), возвращена на свое место. 21 июля, в день Казанской иконы Божией Матери, состоялось ее освящение после реставрации. Паломники пришли туда крестным ходом после литургии, вся природа ликовала с нами. Через день – праздник Коневской иконы Божией Матери. Литургию и крестный ход возглавлял владыка Тихвинский епископ Константин. Опять радость праздничной молитвы, крестного хода к скиту Коневской Божией Матери вдоль лазури безбрежной Ладоги, солнце, хоругви, неповторимые песнопения православного торжества! А паломникам из Зосимовой пустыни – двойная радость. Именно в этот день празднования Коневской иконы Божией Матери был прославлен (в 2000 году) в лике святых наш заступник и молитвенник перед Престолом Божиим преподобный Зосима.

Самое поразительное, что запомнилось внутренним взором души, – бесконечная благодать, разлитая над всем островом. Не отнял ее Господь у земли обительской за десятилетия безбожия. Божественную благодать, почивающую над этим святым местом, ощущаешь в храме, у монастырских стен, на берегу суровой Ладоги, на лесной тропинке. И стоя на борту уплывающего катера, кажется, что волна за кормой шумит в такт твоему сердцу: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй...»

По Сибири

За многие годы, которые прошли в ожидании возобновления Троице-Одигитриевской Зосимовой пустыни, Господь сподобил нас разыскать сведения, касающиеся земного пути старца Зосимы, и посетить места, связанные с его именем: родину старца Зосимы около деревушки Буловицы на Смоленщине, место отшельнических кущей в Рославльских лесах, Коневский монастырь на Ладоге. Неизвестным оставалось место двадцатилетнего пустыннического подвига старцев, где-то в предгорьях Алтая в 50 верстах от Кузнецка. Предстояло потерпеть, чтобы получить возможность прикоснуться к этой святыне.

Оказалось, что о пустынниках Василиске и Зосиме знают священники и краеведы города Новокузнецка. Проливы Три-Курьи – это впадающие друг в друга протоки Верхней, Средней и Нижней Курьи, расположенные между современными населенными пунктами Увал и Краснознаменский²³⁹. Ближайший крупный современный поселок – Чистогорский. Но место, где стояли келий отцов, было очень трудно найти.

Господь подал Свое утешение вскоре после возобновления Зосимовой пустыни: в декабре 1999 года в обитель неожиданно приехал священник Игорь Кропочев из Новокузнецкого благочиния. Отец Игорь принес в Зосимову пустынь радостную весть о том, что местные жители деревни Краснознаменской помнят озеро, над которым двадцать лет жили в безмолвии старцы Зосима и Василиск, и называют его озером Монашка; на берегу озера поставлен памятный крест.

Паломничество в Сибирь осуществилось в сентябре 2000 года²⁴⁰. Сначала остановка в Екатеринбурге²⁴¹ и посещение Туринска. Свято-Николаевский монастырь в Туринске оказался совершенно разрушен. Ни одного храма, ни одного купола, ни одного креста. Несколько чудом сохранившихся домов, из которых два восстанавливают, а остальные годятся только на снос. Роковым для монастыря стал 1922-й год, когда были взорваны храм и колокольня, разобраны каменная монастырская ограда и монашеские корпуса, разорена часовня над могилой старца Василиска, разогнаны насельницы обители²⁴².

Но после многих лет забвения вновь засветилась свеча монашеского делания. Монастырь был возвращен православной общине в 1994 году. Собравшиеся в обитель сестры, несомненно, обладают христианским мужеством и крепкой верой во всесильную помощь Божию по молитвам старца Василиска (мощи которого почивали в монастыре). Ведь на месте монастырского храма – бетонные боксы гаражей.

На старых фотографиях монастырь выглядел весьма внушительно. Когда восстановят храм, он приобретет красивейший вид, так как расположен на высоком берегу живописной реки Туры, за которой, как в старину, «вдали видны луга, поля и леса». В келейном корпусе силами сестер устроен небольшой храм. Для богослужений приезжает священник из Екатеринбурга. Божией милостью в пятницу (а не в субботу, как обычно), когда мы находились в монастыре, приехал священник. Сразу же заказали молебен преподобному Зосиме, сестрички положили на аналой старинный портрет старца Зосимы, хранящийся в монастыре²⁴³. Сколько тепла и радости было в душе! Господи, слава Тебе!

Съездили на заимку Поповой дачи в восьми верстах от Туринска, где стояла келийка старцев и постоянно жил о. Василиск. Сейчас на этом месте растет красивая сосна, раздвоившаяся к небу двумя макушками. И это тоже – утешение, созданное Творцом, в воспоминание о соединенных в любви о Христе душах о. Василиска и о. Зосимы. Невдалеке поставлен памятный крест.

Посетили мы и Ивановский монастырь под Тобольском (ныне женский), где преподобные Василиск и Зосима провели первую сибирскую зиму 1800–1801 года.

Далее Новокузнецк и встреча не только теплая, но и более значимая, чем можно было представить. Завтрак у владыки Софрония, архиепископа Кемеровского и Новокузнецкого, благожелательно настроенного, и обсуждение, как не оставить в забвении святого места на озере Монашка, которое «открывается» ныне в епархии. Может быть, построить часовню? И конечно, следует продолжить поиск места погребения святого Петра Томского.

Оказалось, что летом на берегу озера проведены некоторые раскопки и обнаружен погребок или келийка пустынников: на метровой глубине – остатки бревенчатого пола и множество осколков глиняной посуды. Один большой горшок даже неплохо сохранился, а на другом осколке ясно видна надпись «рыбная» (в конце слова вместо современной буквы «я» – старинная буква «юс малый»). Возможно, они сделаны самим старцем Василиском, который изготавливал глиняную посуду. Раскопками руководил настоятель Новокузнецкого храма в честь святого мученика Иоанна Воина священник Василий Лихван. В его храме есть икона преподобного Петра Томского, написанная специально для этой церкви. О его милосердной деятельности, оказании помощи больным и страждущим – особый разговор. Мы же бесконечно благодарны Господу за встречу с таким священнослужителем.

Потом нас возили в Преображенский собор, в котором когда-то исповедовались и причащались пустынники, и в старинную Кузнецкую крепость, где, возможно, служил Петр Мичурин до своего ухода к монахам. Собор поражает своим величием. Нам передали, что он был разрушен настолько основательно, что не верилось в возможность его восстановления.

К месту пустыньки старцев на озере Монашка нас сопровождали четыре священника Новокузнецкого благочиния. Ехали километров пятьдесят: сначала по шоссе, затем по неплохой грунтовой дороге. Потом о. Василий повел нас полкилометра пешком, по болотистой тропинке. Озеро Монашка оказалось узким и длинным, больше похожим на речку. Хорошо были видны места раскопок. Мы сразу же подошли к кучке осколков глиняной посуды и остаткам бревен, поднятых из раскопанного погребка. Набрали оттуда святынек и земли. Отец Василий сказал, что земельку надо положить около икон, и если хорошо молиться, то она заблагоухает, как цветы, – так здесь все намолено. По приезду в Москву Галина Архипова заказала красивый кованый сундучок со стеклянными стенками, уложила туда привезенные святыньки и преподнесла сундучок монастырю Зосимова пустынь на Пасху 2001 года. На берегу озера – большой деревянный крест, его о. Василий поставил прошлым летом. На нем вырезана надпись: «Праведный отче Петр Томский, моли Бога о нас». Отслужили около креста молебен²⁴⁴.

Уезжать с места безмолвных подвигов старцев не хотелось, там царила неземная благодать. Пустынька еще долго стояла в глазах такой, как она запомнилась душе. Время, казалось, остановилось на этом месте, думалось, что ничего другого для собственной жизни и спасения больше не надо, только бы не покидать берег озера Монашка.

Святыни земли Кузнецкой, к которым мы зримо прикоснулись, по сей день дарят миру благодать и любовь. Эти дары Божии обильно почивают и во всех встретившихся нам священниках. Во всех тех, кто гостеприимно, по-христиански нас принимал и сопровождал. Мир дому сему!²⁴⁵

У всех побывавших там осталось желание каким-то образом послужить памяти святых безмолвников, открыть места их пустынного подвига для будущих паломников, которые захотят приблизиться к благодати Божией, узнать правду о житии не по законам мира, а по любви и ревности ко Христу. Весной следующего года о. Игорь еще раз посетил эти места, чтобы по половодью проплыть на лодке и уточнить местоположение берега (где поставлен крест) относительно Курьих проливов. Удалось найти протоку, по которой старцы выплывали в реку Томь²⁴⁶. Летом 2001 года о. Василий продолжил раскопки на берегу озера Монашка. Нашли колодец, выложенный внутри срубом из бревен, и почистили его.

Осенью 2002 года православная общественность города Новокузнецка отметила 200-летний юбилей обоснования преподобных Зосимы и Василиска за проливами Три-Курьи под Кузнецком. При подготовке к юбилею были изданы два сборника с материалами о святых подвижниках Василиске, Зосиме и Петре Томском²⁴⁷. 17 октября состоялось торжественное собрание²⁴⁸, после которого паломники отправились к озеру Монашка. Выпавший снег не позволил пройти последние полкилометра до креста на берегу озера, молитву вознесли у начала тропы к озеру. Провозглашал молитвенную память монахам-пустынникам и возглавлял благодарственный молебен священник Виктор Буглаков из храма Архистратига Михаила, куда паломников пригласили на поминальный обед. В организации и проведении этого праздника активно участвовала городская паломническая служба «Александрия»²⁴⁹. О проведенном празднике и дальнейших планах паломнической службы рассказали местные газеты²⁵⁰.

В июне следующего 2003 года, в день празднования тридцатилетия поселка Чистогорский, прихожане местного храма Иверской Божией Матери во главе с настоятелем о. Михаилом Ереминым вышли из поселка крестным ходом с иконами и хоругвями, чтобы поклониться местам подвижничества преподобных Зосимы, Василиска, Петра и отслужить молебен. За прошедшие годы паломники из Новокузнецка побывали в Тобольске, в Туринске, на Коневце и в Зосимовой пустыни.