Рассказ православного композитора
Сергей Желудков

– Я родился в Донецке в тяжелое время перестроечное, когда наша страна преобразовывалась и менялась в своем обличье, и поэтому время тоже отложило на меня большой отпечаток. У меня семья была музыкальная, прежде всего, и, конечно, нельзя было назвать моих родителей, моих родственников совсем уж воцерковлёнными людьми. Конечно, соблюдались традиции, праздновались праздники. Но больше это я почувствовал, когда меня отправили уже к бабушке в Трубчевск – старинный город, родину баяна, где я провел свои золотые детские годы, это Брянская губерния. И вот там, среди старинных зданий разрушенных храмов протекало мое детство. Естественно, путь в школу приходился через извилистые пути, закоулки разрушенных монастырей старого города, и все это я созерцал, там живописнейший край. На меня это откладывало сильное впечатление, я еще не понимал, что это вообще за сооружения такие, строения, но я, конечно, сопереживал сочувствовал, потому что они были разрушены и утрачены. Старожилы рассказывали, что было на этом месте когда-то – что там был храм, его взорвали, как всегда предыстория такая: здесь был храм, его сравняли с землей. Я знал, что там, в Трубчевске был один из самых больших соборов, в котором был самый лучший хор в Брянской области – даже не в Брянске, а именно в Трубчевске. Но сейчас на месте того собора стоит водонапорная башня, водонапорная башня стоит посередине рынка, и асфальт – и никакого собора там не предвидится. Когда я поступил в музыкальную школу свою первую, чтобы заниматься аккордеоном, часто нас педагоги оставляли в классе, чтобы мы сами разыгрывались. И на стене висели календари с храмами, которые дарили. Я всегда их разглядывал вместо того, чтобы заниматься на аккордеоне, пока педагог пошел гулять, я рассматривал, что за строения такие – интересно же было. Со временем это все переросло в более такой глубокий интерес к познанию.

Уже перебравшись в Москву и поступив в колледж – училище Иполлитовское на дирижерское отделение, я попал в консерваторию, когда там был концерт хора Академии Попова – Виктор Сергеевич Попов, тогда еще здравствующий, дирижировал Рахманиновым, был дневной концерт обычный. Я в первом ряду сидел и звучала «Литургия» – «Благослови, душе моя, Господа», первый антифон. И вот эта сила звука, слова, вот эта связка слов, мне непонятных, и музыки, которую пережил композитор – это так на меня подействовало, я был поражен до глубины души. Я нашел диски (тогда еще не Синодального хора, a хора Третьяковской галереи Алексея Пузакова) и «Всенощное бдение», и «Литургию» Рахманинова, и заслушал до дыр в течение где-то полугода. Знаете, меня пленяли слова вкупе с музыкой, то есть вот эти слова, которые трогают – не внешне, они красиво поются, а они имеют какой-то глубинный смысл, до них нужно добраться. Вот мне это как горящей личности было интересно, и хотелось узнать, что же это такое. Со временем, когда я уже начал петь в хоре и мы пели духовные сочинения, я уже стал потихоньку вникать, что это за музыка и за слова такие божественные, а тогда для меня это были такие чудные звуки.

– За годы предыдущего Вашего обучения Вы, конечно, слышали очень много разных произведений, и я думаю, что довольно широкий кругозор был. Чтобы Вы могли выделить в самой этой музыке церковной, что вас пленило, чего Вы не видели в других произведениях, которые слышали до того?

– Вы знаете, я люблю душой ту музыку – русскую музыку русских композиторов: Рахманинова, Чайковского, Стравинского, Свиридова. Понимаете, в творчестве этих композиторов, этих великих деятелей русской культуры тесно слились и традиции светского искусства, и традиции православия. Ведь на эстраде раньше были обычаи, которые сейчас уже утеряны. Раньше, когда был Великий пост, либо Рождественский пост, все театры, все концерты отменялись, люди были настроены на совершенно другое. Это сейчас можно в Пасху услышать «Демона», а на Троицу – «Песни и пляски смерти», либо «Ночь на Лысой горе» …

– Не случайны такие совпадения?

– Конечно. Сейчас – вы можете афиши посмотреть, это не случайность, это уже в некоторую возводят в традицию, может быть, такую ненавязчивую, как бы никто не понимает, но как бы так сходится, что мы можем, к сожалению, увидеть, что так есть. Но есть и другие примеры. Но тогда была другая культура. Раньше все было подчинено духовной жизни народа, в том числе и музыка. Премьеры таких сочинений, как «Литургия» Рахманинова, «Литургия» Чайковского – это были большие события как в музыкальной, так и в общественной жизни целого города, об этом писали в газетах, об этом говорили, это было событие. И вот композиторы – в том числе те, которых я перечислил, они в своем творчестве были настолько глубоко заражены этим: Чайковский, когда писал свою «Литургию», ездил в Киево-Печерскую Лавру, он это изучал. В его симфоническом творчестве присутствуют даже напевы гласов знаменных, то есть эта музыка переплетается теснейшим образом со светским творчеством.

– Вы очень ярко показали именно то, что привлекло Ваше внимание: к глубине, к сути, к содержанию того, что происходит в храме, того, что поется, и собственно, к содержанию веры. Но вместе с тем бывает немало людей, которые интересуются и располагаются к православию, может быть даже и увлекаются православием, но не становится православными, не становятся сами частью этого. Что именно стало для Вас тем, что подтолкнуло Вас к тому, чтобы помимо осознания всего того, что Вы рассказали и осознали, Вы решили, что должны быть частью этого и это должно быть частью Вашей жизни, что именно сделало Вас по существу своему христианином?

– Я с детства рос, окруженный музыкой. Моя мама была народной певицей, руководителем большого коллектива, и все песни которые она пела, пел я. Народная музыка идёт из глубины нашего подсознания, она пела разные напевы разных народов. И в том числе, когда я уже учился в училище, был такой предмет «народное творчество», у нас был замечательный педагог, которая рассказывала нам о народных напевах русской православной Церкви. Тогда мы к этому относились – ну, предмет и предмет, можно ходить, можно не ходить. Я натура впечатлительная, меня это очень глубоко трогало и я хотел разобраться, что это такое. Так совпало, когда какие-то обстоятельства в жизни происходят, или события все складываются в одну цепь и приводят тебя к цели. Я начал тогда петь в храме Сорока Севастийских мучеников напротив Новоспасского монастыря, там еще был такой разрушенный храм, все в лесах, и храма-то не было – было здание без росписи, без всего. Но там был хороший ход, смешанный хор, была интеллигенция консерваторская, гнесинская, мы общались, мы впитывали друг друга, и мы исполняли сочинения, которые в дальнейшем уже, когда я много где пел и дирижировал, я нигде не слышал. Это были концерты, всенощные бдения, то есть циклами исполнялись они. Тогда это уже начало меня заражать. Может быть, тоже так совпало – понимаете, я всегда обращал внимание на детали, и я до сих пор на них обращаю. Помню, я очень поразился, когда утром на Литургии – было зимнее утро, мы пели так воодушевленно, и свет падал на аналой во время «Милости мира», и это такое на меня впечатление произвело глубочайшее. Для меня это очень важно, и вот такие события выстраивают мое отношение к искусству и к тому делу, которым я занимаюсь. Уже дальше, когда я стал и сам исполнять эти сочинения монументальные, и прикасаться уже, приоткрывать завесу их создания, конечно, хочется изучить. Потому что первоосновой музыки хоровой является слово; а первоисточник здесь не поэт, здесь как бы огромный пласт, Библия, люди берут стихи и псалмы и пишут на них музыку. Почему же так музыка трогает, хочется до этого докопаться. Потихоньку я изучал это все, и уже понял, что сейчас я без этого не могу, это стало органичной линией моей жизни и таким аккумулятором, от которого я подзаряжаюсь, и в любом состоянии, в котором я ни был, я всегда возвращаюсь к этим истокам, и они меня греют.

– Та среда музыкантов и классических музыкантов, которые классическую музыку исполняют – насколько она помогает Вам как православному христианину, или мешает, или ни то, ни другое? Насколько современная эта среда близка к Богу или далека от Бога? Мы сейчас не про персоналии говорим, а в целом.

– Люди разные встречаются, и сейчас уже наметилась такая положительная тенденция, что молодежь классическая встает на путь исправления. Но когда ты спускаешься из гримерки в зал концертный, когда ты проходишь коридорами, сто человек оркестра там и еще восемьдесят человек хора – они все желают «ни пуха, ни пера», еще по советской традиции, наверно. Приходится отвечать им «спасибо», потому что язык не поворачивается сказать что-то еще. Конечно, я вижу, что большинство понимают, что они говорят – они сами похихикивают, но они это произносят, то есть лукавый не дремлет и всеми путями пытается завладеть сознанием. Конечно, на концерте, когда дирижирую, я от этого абстрагируюсь, здесь только музыка и настрой на то, что чем я занимаюсь. Но, конечно, важен коллектив, потому что коллектив – это люди, они исполняют прежде всего, я им только помогаю. Главная моя задача– не навредить, то есть они должны исполнить, а с каким настроем они уже выйдут на концертную эстраду, будет зависеть от того, как я их направлю на репетиции.

– Я вспоминаю слова одного сербского святого ХХ века, который говорил о музыке. У него есть такой небольшое рассуждение о музыке, в котором он говорит такие интересные слова, что когда человечество в лице Адама, Евы и их потомков было изгнано из рая, то жизнь человека совершенным им грехом очень сильно осложнилась. Господь сказал: в поте лица твоего будешь есть хлеб твой, и в болезнях будешь рождать чада твои, – и кроме этого очень много человек сам на себя навалил разных тяжестей. И этот святой говорил, что в этот мир Бог даровал музыку как то, что может помогать человеку нести это бремя, что может как-то облегчить человеку именно его жизнь в этой среде. Понятно, что речь не идет о каких-то духовных вещах, но даже и то, что касается обычного простого человека, и то, что чувствуют многие, потому что некоторые люди, даже когда они слушают какие-то определенные произведения или песни, могут чувствовать какое-то облегчение и утешение какое-то. Но вместе с тем, как и все в этом мире, и музыка тоже поражена грехом, и музыка тоже может служить не только тем целям, про которые упоминал этот святой, но и целям противоположным. Музыка тоже может и даже как-то заражать страстями, распространять какие-то страсти. Не знаю, в какой степени касается это классической музыки, но тем не менее, с хотел бы узнать Ваше мнение об этом, в том числе и в таком практическом ракурсе. Вы как христианин, можете сказать, что какие-то произведения, даже входящие в наследие мировой музыки, Вы именно по своим убеждениям отказались бы или не хотели бы их воспроизводить?

– Классическая музыка сейчас прошла уже такой период, на мой взгляд, тяжелый свой, когда уже извращались, как только могли и перерабатывали, как только могли – уже перепробовали всё. Сейчас уже музыка потихоньку начинает возвращаться в свое русло. И я уверен, что она вернется к первоисточнику, к мелодии напевной, и когда уже настанет естественность. Потому что все, что неестественно – это от лукавого, а где просто, там и ангелов со сто, – Вы же знаете. Само строение литургии, всенощного бдения– это формы, которые выстраданы веками, и они представляют собой идеальную форму. Опера, симфония – это уже вытекающие из этого формы, это все по подобию, понимаете. Но потом подобие начинает разрушаться, потихонечку обрастать какими-то наслоениями, и мы видим в итоге некоторые сочинения, которые уже не просто не являются классической музыкой, которая полезна, а она вредна, она просто разрушает и подсознание, она разрушает и эмоциональный, и душевный фон, и духовный фон человека, ее просто нельзя слушать, она вредна, и такой музыки очень много. Человек даже далекий от классической музыки, от серьезной музыки, сразу такую музыку чувствует, и вы его никак не обманете – вот вы поставите рядом одно сочинение и другое. Я не буду сейчас говорить о композиторах, приводить в пример каких-то, но это все сразу чувствуется. Почему мелодии Свиридова, почему мелодии Чайковского везде, их все знают – потому что они чистые, они не испорчены ничем, они простые, понятные нам, они затрагивают струны нашей души самые глубокие. А вся эта мишура, которую люди пытаются воссоздать, какие-то насущные проблемы, знаете, вот бытовуха эта в музыке – она никому не нужна. Ни серьезные музыканты, которые играют из-за того, что они не могут ее не играть в силу своих профессиональных возможностей, потому что они вынуждены, ни обывателю, который не будет слушать – просто потому, что вы же не будете в грязь себя самолично окунать лицом – конечно же, нет, вы захотите умыться родниковой водой – вот и все. В этом самый простой вопрос и ответ на него: музыка она должна быть чистой и простой.

– Вы упоминали, что стали певчим в храме. Я знаю, что человек, который только начинает быть певчим, для него богослужение открывается с новой стороны – совсем не так, как если он просто стоит как прихожанин. Когда через него проходит служба – конечно, переживания довольно сильные. С другой стороны, нередко раздаются голоса, что не все справляются с тем, чтобы сохранить вот это благоговение во время пения в храме на долгие годы; что бывает так, что привычка, привыкание, может быть какие-то другие причины духовного плана в итоге приводят к тому, что человек теряет вот эти свои первые переживания, теряет такое благоговение, и относится к тому, что он поет в храме во время богослужения, просто как к ремеслу, как к заработку. Как Вы относитесь к этому соблазну, к этому искушению, как его можно было бы преодолеть – как Вы думаете?

– Один мой знакомый регент, уже музыкант, большой человек, в возрасте, уже переживший, передирижировавший, как-то мне сказал, что я не встречал свою жизнь певчего истинно верующего, я не встречал верующих людей певчих. Я возмутился: ну как же так, верующих людей вы не встречали – ну посмотрите! Но он мне ничего не ответил. Прошло много времени уже, я уже сам регентую, и всегда эти слова присутствуют во мне, я всегда к ним обращаюсь: ну как же так, нет верующих людей?! А потом приходит осознание. Люди приходят в храм еще живые, еще горящие, они приходят, кипя этими страстьми, они заражаются всем – и торжеством, и соборностью. Проходит год– они уже начинают как-то более расслабленно себя вести. Проходит пять лет – они уже все умеют, и появляется цинизм. Люди отходят совершенно далеко и от веры, от духовного пения, им уже это неинтересно, они уже все знают, они уже услышали проповеди про все, они уже знают, о чем написано, у них появляется бытовуха, ремесло, понимаете. Профессионализм остается, его никуда не денешь, потому что учился человек 15 лет петь – что, он разучится петь? Нет, он также и будет хорошо петь, но он не вкладывает в это ничего, он не поет сердцем. Что трогает прежде всего слушателя – сердечное пение, сердечная молитва. О Богоматери писали, что Она все слова Христа проносила через сердце – вот оно, истинное наставление к пению в храме: проносить все через сердце, и поэтому ничего нет удивительного, что сейчас мы имеем вместо возрождения традиций духовного пения богатейших – да, пожалуйста, можно петь, пожалуйста, коллектив какой хочешь – смешанный, мужской, детский, пойте все, что хотите. Но это ничего не трогает и никого не трогает, потому что люди очерствели, они не горят. Даже когда в 90‑е годы был расцвет – еще при Пимене, еще раньше при Питириме был расцвет, люди горели этим, они дорвались до веры, до музыки, они хотели это исполнять, они пели сердцем. Почему сейчас ценятся эти записи: потому что на них слышно, как люди поют сердцем. Сейчас вы не услышите этого, редко в каком храме вы можете прийти и послушать такое пение, в единственных каких-то больших храмах, а то и маленьких. Хор – это правая рука служащего. Я думаю, что здесь нельзя оставлять этот вопрос в стороне и быть к нему равнодушным, потому что через хор люди в храме воспринимают Библию, это живое воплощение

– Действительно, и расти есть куда. Я со своей стороны хотел бы добавить, что, по крайней мере, по моим скромным наблюдениям вижу, что если певчий сам лично ведёт церковную жизнь, если он регулярно исповедуется, причащается, относится к этому серьёзно, не как как к повинности, формальности и даже части традиции; если он ведет личную духовную жизнь, то это помогает ему защититься от того соблазна цинизма, который Вы так ярко и наглядно описали. Спасибо большое Вам за Ваш рассказ. У нас в гостях был Сергей Желудков, композитор и дирижер. Я напоминаю, что вы можете присылать ваши вопросы, замечания и пожелания на наш электронный адрес. Помощи Божией вам, храни вас Господь.

 Ведущий – священник Георгий Максимов

Гость – Сергей Желудков, композитор, дирижёр

Видео-источник: Телеканал СПАС