“А ведь люди-то… которые умерли… они ведь там живы!”

Про­фес­сор Павел Васи­лье­вич Вла­ди­ми­ров, пред­ста­ви­тель одно­го из пер­вых поко­ле­ний оте­че­ствен­ных реани­ма­то­ло­гов рас­ска­зы­вал: «У меня друг был. Вме­сте с ним начи­на­ли в реани­ма­ции. С каки­ми толь­ко про­бле­ма­ми не встре­ча­лись, в каких толь­ко пере­дря­гах не были. И вот одна­жды после оче­ред­но­го сво­е­го напря­жен­но­го дежур­ства он ко мне под­хо­дит и гово­рит: “Зна­ешь, Пав­лик, я вот до сих пор в этой меди­цине никак двух вещей понять не могу: отче­го люди уми­ра­ют и поче­му они выжи­ва­ют?”». Осо­бен­но цен­но это выска­зы­ва­ние тем, что вырва­лось из серд­ца скеп­ти­ка в эпо­ху глу­хо­го атеизма.

Без­услов­но, меди­ци­на — это нау­ка, но какая-то стран­ная: нико­гда не уве­рен в конеч­ном резуль­та­те, осо­бен­но в реани­ма­ции. Зна­ешь: что делать, как делать, но… и из-за это­го “но” и в самых, каза­лось, без­на­деж­ных слу­ча­ях идешь до кон­ца. Божье при­сут­ствие в этих погра­нич­ных состо­я­ни­ях жиз­ни осо­бен­но ощу­ти­мо, ибо ты ста­но­вишь­ся сви­де­те­лем обрат­но­го поряд­ка тво­ре­ния чело­ве­ка, когда персть зем­ная рас­ста­ет­ся с дыха­ни­ем, вдух­но­вен­ным Твор­цом. В таких ситу­а­ци­ях откры­ва­ет­ся мно­гое, и всю жизнь пере­осмыс­ли­ва­ешь, и мно­го пости­га­ешь таких нюан­сов, с кото­ры­ми в обы­ден­но­сти нико­гда бы не сопри­кос­нул­ся. И все участ­ни­ки этих собы­тий про­яв­ля­ют­ся обыч­но в неожи­дан­ном све­те, воз­мож­ном толь­ко в край­них состо­я­ни­ях жиз­ни и спо­соб­ном изме­нить твое пред­став­ле­ние о человеке.

Урок простоты

Вкон­це 1987 г., когда я рабо­тал в кар­дио­хи­рур­ги­че­ском отде­ле­нии 81‑й боль­ни­цы, мы в основ­ном зани­ма­лись имплан­та­ци­ей искус­ствен­ных води­те­лей рит­ма серд­ца, ина­че назы­ва­е­мых кар­дио­сти­му­ля­то­ра­ми, что тогда в нашей стране еще не име­ло широ­ко­го при­ме­не­ния. Опе­ра­ция очень бла­го­дат­ная, нетрав­ма­тич­ная, про­во­дит­ся под мест­ной ане­сте­зи­ей и име­ет пре­крас­ный эффект. Опе­ри­ро­ва­ли како­го-то 65-лет­не­го рабо­тя­гу, кото­рый нико­гда не инте­ре­со­вал­ся вопро­са­ми фило­со­фии и смыс­лом жиз­ни. Наши мани­пу­ля­ции никак не мог­ли ката­стро­фи­че­ски ска­зать­ся на здо­ро­вье паци­ен­та, но совер­шен­но неожи­дан­но он вдруг поте­рял созна­ние и пере­стал дышать. Будучи самым “ненуж­ным” из чле­нов бри­га­ды, но при этом имея опыт рабо­ты в кар­дио­ре­а­ни­ма­ции, я тот­час рас­сте­ри­ли­зо­вал­ся и про­вел реани­ма­ци­он­ные меро­при­я­тия, после чего боль­ной доволь­но быст­ро при­шел в себя. Мину­ту или две он про­ле­жал мол­ча, как бы осмыс­ли­вая про­ис­шед­шее, но потом неожи­дан­но гром­ко, обра­ща­ясь ко всем при­сут­ству­ю­щим, а заод­но и к себе само­му, раз­ме­рен­но про­из­нес: “А вы зна­е­те.., а ведь люди-то… кото­рые умер­ли… они ведь там живы!”. Для чело­ве­ка, кото­рый всю жизнь про­жил при совет­ской вла­сти, это было под­лин­ным откры­ти­ем. Уже зна­ко­мый в то вре­мя с рабо­той Рай­мон­да Моуди[1], я сра­зу же понял, что имел в виду этот деду­ля, и попы­тал­ся выве­сти его на про­дол­же­ние откро­вен­но­го раз­го­во­ра, но полу­чи­лось очень неудач­но: “А Вы-то отку­да зна­е­те?”. Он повер­нул ко мне голо­ву, посмот­рел на меня с еле замет­ным уко­ром, — мол, вот ты врач, обра­зо­ван­ный, а куда лезешь?.. ведь я‑то там был и все сво­и­ми гла­за­ми видел, — и, ниче­го мне не отве­тив, отвер­нул­ся. Крас­но­ре­чи­вее отве­та не придумаешь!

“Похвала глупости”[2]

Извест­но, что когда Гос­подь хочет нака­зать, то отни­ма­ет разум. Но бес­спор­но и то, что сила Божия совер­ша­ет­ся в немо­щи (см. 2 Кор 12:9). И вот я хочу рас­ска­зать о том, как моя нера­зум­ность поз­во­ли­ла мне ока­зать помощь человеку.

В нача­ле 1988 г. я счи­тал себя еще начи­на­ю­щим вра­чом кар­дио­ре­а­ни­ма­ции, хотя уже более или менее осво­ил­ся: боль­ных не очень боял­ся и осо­бых глу­по­стей не делал. Дежур­ство выда­лось доволь­но спо­кой­ным, но бли­же к полу­но­чи ко мне обра­тил­ся дру­гой бдев­ший ане­сте­зио­лог, Андрей Сер­ге­е­вич Бер­до­но­сов, и пред­ло­жил поле­чить какую-то боль­ную из пуль­мо­но­ло­ги­че­ско­го отде­ле­ния. Мы под­ня­лись на пятый этаж. Вызы­ва­ли к жен­щине лет трид­ца­ти пяти, стра­дав­шей брон­хи­аль­ной аст­мой, мате­ри тро­их детей. При­ступ был настоль­ко силь­ным, что гро­зил перей­ти в так назы­ва­е­мый аст­ма­ти­че­ский ста­тус, когда газо­об­мен кис­ло­ро­да прак­ти­че­ски пре­кра­ща­ет­ся и тре­бу­ет­ся уже по-насто­я­ще­му реани­ма­ци­он­ное лече­ние. Ей необ­хо­ди­мо было поста­вить кате­тер в под­клю­чич­ную вену, так как вен на руках най­ти было невоз­мож­но, и затем через этот кате­тер про­во­дить интен­сив­ное внут­ри­вен­ное лече­ние. Слож­ность про­бле­мы заклю­ча­лась в том, что у таких боль­ных, да еще и при ее ком­плек­ции, лег­кие слиш­ком при­под­ня­ты, и их при подоб­ной мани­пу­ля­ции, кото­рая про­во­дит­ся всле­пую, очень лег­ко про­ткнуть, что толь­ко рез­ко ухуд­шит состо­я­ние. К тому же она стра­да­ла аллер­ги­ей, и под мест­ной ане­сте­зи­ей (то есть при кон­тро­ле ее созна­ния) про­ве­сти про­це­ду­ру было невоз­мож­но, а сам я позна­ко­мил­ся с этой мето­ди­кой не более чем пол­го­да назад и не слиш­ком уве­рен­но чув­ство­вал себя при ее выпол­не­нии. Андрей пред­ло­жил про­ве­сти неболь­шой внут­ри­вен­ный нар­коз через сохра­нив­шу­ю­ся малю­сень­кую вену на пят­ке, и у меня в луч­шем слу­чае на все про все оста­ва­лось не более пят­на­дца­ти минут.

Я не из тех, кого “тянет на подви­ги”, но, немно­го пораз­мыс­лив, решил, что делать надо, а, зна­чит, и буду, хотя пре­крас­но пони­мал все те труд­но­сти и опас­но­сти, с кото­ры­ми мог столк­нуть­ся. Без Божьей помо­щи здесь обой­тись не мог­ло: я попал с пер­во­го вко­ла и упра­вил­ся мину­ты за четы­ре. Так у меня рань­ше не полу­ча­лось ни разу даже у куда более “удоб­ных” паци­ен­тов, да и в после­ду­ю­щие года два неред­ко еще воз­ни­ка­ли труд­но­сти, и мое мастер­ство тут не при­чем. Юри­ди­че­ски офор­мив все в исто­рии болез­ни, я с доволь­ным видом отпра­вил­ся в свое отделение.

Когда утром, гото­вясь к сда­че дежур­ства, я допи­сы­вал днев­ни­ки в кар­ты сво­их боль­ных, в каби­нет зашел мой заве­ду­ю­щий. Отно­ше­ния с ним у меня не скла­ды­ва­лись, мы дипло­ма­тич­но тер­пе­ли друг дру­га. О сво­их ноч­ных похож­де­ни­ях я забыл и поэто­му не сра­зу понял, о чем он ведет речь: “Ты хоть исто­рию болез­ни-то читал?”. А я ведь дей­стви­тель­но не читал, хотя обя­зан был это сде­лать! “Ну, так пой­ди почи­тай!” — доволь­но раз­дра­жен­но ска­зал он. Я вновь под­нял­ся на пятый этаж, взял ту самую зло­по­луч­ную кар­ту. А там, перед той стра­ни­цей, на кото­рой оста­вил свои кара­ку­ли я, на полу­то­ра листах, за тре­мя под­пи­ся­ми: заве­ду­ю­ще­го кар­дио­ре­а­ни­ма­ци­ей, заве­ду­ю­ще­го общей реани­ма­ци­ей, заме­сти­те­ля пред­се­да­те­ля обще­ства ане­сте­зио­ло­гов г. Моск­вы — рукою послед­не­го было напи­са­но про­ти­во­по­ка­за­ние и отказ в пунк­ции той самой под­клю­чич­ной вены, кото­рая мне уда­лась. Я пре­крас­но знал все эти про­ти­во­по­ка­за­ния, но если бы про­чел запись сво­их непо­сред­ствен­ных началь­ни­ков, то или не решил­ся бы делать, или руки бы задро­жа­ли и ниче­го бы не полу­чи­лось. А так… Эта жен­щи­на уго­ди­ла-таки через сут­ки с аст­ма­ти­че­ским ста­ту­сом в общую реани­ма­цию, и выво­ди­ли ее там из него через этот самый катетер.

Все в руце Божией

Вкон­це 1990 г. я был начи­на­ю­щим ане­сте­зио­ло­гом Инсти­ту­та прок­то­ло­гии. Конеч­но, у меня было мало опы­та про­ве­де­ния нар­ко­зов, зато очень помо­га­ли зна­ния в обла­сти кар­дио­ло­гии, осо­бен­но в пато­ло­гии нару­ше­ний сер­деч­но­го рит­ма. И когда я осмат­ри­вал перед опе­ра­ци­ей оче­ред­но­го боль­но­го, то сра­зу обна­ру­жил у него син­дром сла­бо­сти сину­со­во­го узла, при кото­ром быва­ют рез­кие замед­ле­ния в рабо­те серд­ца. Кли­ни­че­ски это до сих пор не про­яв­ля­лось, но как пове­дет себя эта пато­ло­гия в нар­ко­зе, ска­зать труд­но. И что­бы не рис­ко­вать, я дого­во­рил­ся с заве­ду­ю­щим кар­дио­хи­рур­ги­ей мое­го преды­ду­ще­го места рабо­ты, Андре­ем Бори­со­ви­чем Синю­ши­ным, вполне дове­ряв­шим моей ква­ли­фи­ка­ции, о пред­ва­ри­тель­ной поста­нов­ке искус­ствен­но­го води­те­ля рит­ма дан­но­му паци­ен­ту с после­ду­ю­щим воз­вра­ще­ни­ем его в нашу кли­ни­ку для про­ве­де­ния основ­но­го лече­ния, что и было осу­ществ­ле­но. Теперь уже мож­но было брать боль­но­го на опе­ра­ци­он­ный стол, зная, что пульс ниже 70 не опустится.

Нар­коз про­шел глад­ко. Хирур­ги под­шу­чи­ва­ли над “иде­аль­ным” нар­ко­зом, где гемо­ди­на­ми­че­ские[3] пока­за­те­ли оста­ва­лись ста­биль­ны­ми (а они и не мог­ли быть дру­ги­ми). Боль­но­го по заве­ден­но­му в кли­ни­ке рас­по­ряд­ку пере­ве­ли в пала­ту реани­ма­ции на так назы­ва­е­мую про­дол­жен­ную искус­ствен­ную вен­ти­ля­цию лег­ких, когда за боль­но­го дышит дыха­тель­ный аппа­рат, а сам боль­ной неко­то­рое вре­мя еще пре­бы­ва­ет в состо­я­нии нар­ко­за и неспеш­но из него выхо­дит. Есте­ствен­но, тако­го боль­но­го под­со­еди­ни­ли ко все­воз­мож­ным дат­чи­кам. И вот, уже соби­ра­ясь вый­ти из пала­ты, я бро­саю свой взор на мони­тор и вижу, как на моих гла­зах меня­ет­ся кри­вая кар­дио­грам­мы, пока­зы­вая рез­кое угне­те­ние сер­деч­ной актив­но­сти. Искус­ствен­ный води­тель рит­ма как рабо­тал, так и про­дол­жал рабо­тать, но не было отве­та сер­деч­ной мыш­цы: так назы­ва­е­мая “пустая систо­ла”. Не исклю­чаю, что в те вре­ме­на во всей кли­ни­ке эти изме­не­ния адек­ват­но мог интер­пре­ти­ро­вать толь­ко я, так как имел нема­лый опыт рабо­ты имен­но с такой пато­ло­ги­ей. Немед­лен­но под­ле­таю к боль­но­му. Пуль­са на сон­ной арте­рии нет, зрач­ки широ­кие. Тут же начи­наю непря­мой мас­саж серд­ца, про­во­дит­ся внут­ри­вен­ная тера­пия. Чув­ство лок­тя в сре­де реани­ма­то­ло­гов раз­ви­то очень хоро­шо: в тече­ние мину­ты пала­та пол­на мед­пер­со­на­ла, все помо­га­ют, леча­щий хирург Петр Вла­ди­ми­ро­вич Царь­ков, чело­век креп­ко­го сло­же­ния, сме­нив меня на непря­мом мас­са­же, уже весь вспо­тел. Я руко­во­жу всем про­цес­сом, отда­вая коман­ды, какое лекар­ство еще вве­сти, что­бы помочь боль­но­му, и всмат­ри­ва­юсь в мони­тор, но все тщет­но. Каза­лось, все было преду­смот­ре­но, огля­ды­ва­ясь назад и ана­ли­зи­руя ситу­а­цию, я до сих пор не вижу ника­ких сво­их оши­бок. И вот через пять­де­сят минут неимо­вер­ных уси­лий (а по меди­цин­ским кано­нам доста­точ­но два­дца­ти) я при­знаю свое пора­же­ние и отдаю рас­по­ря­же­ние о пре­кра­ще­нии реани­ма­ции. Это ЧП!

Все с тяже­лым чув­ством отхо­дят от посте­ли. Уны­ло гудит аппа­рат искус­ствен­но­го дыха­ния (мы еще не успе­ли его отклю­чить!), я тупо всмат­ри­ва­юсь в мони­тор, кото­рый пока­зы­ва­ет исправ­ную рабо­ту кар­дио­сти­му­ля­то­ра, и на моих гла­зах серд­це начи­на­ет отве­чать!!! Все вновь под­ска­ки­ва­ют к боль­но­му, воз­об­нов­ля­ет­ся интен­сив­ная тера­пия, кож­ные покро­вы начи­на­ют розо­веть, хотя зрач­ки по-преж­не­му широ­ки, но это и неуди­ви­тель­но: кора голов­но­го моз­га наи­бо­лее чув­стви­тель­на к недо­стат­ку кис­ло­ро­да, и всем моим кол­ле­гам ясно, что созна­ние к мое­му паци­ен­ту нико­гда не вернется.

Ноч­ное дежур­ство ока­за­лось по рас­пи­са­нию моим. Про­ща­ясь, все с собо­лез­но­ва­ни­ем (и не без ехид­ства) жмут мне руку, так как пере­ве­сти мое­го боль­но­го на само­сто­я­тель­ное дыха­ние невоз­мож­но, а это зна­чит, что всю ночь я дол­жен буду за ним напря­жен­но присматривать.

Часа через три после опи­сан­ных собы­тий боль­ной открыл гла­за. Его зрач­ки ока­за­лись вполне узки­ми. Он про­яв­лял явное неудо­воль­ствие тор­чав­шей изо рта инту­ба­ци­он­ной труб­кой и вполне актив­но дышал без помо­щи дыха­тель­но­го аппа­ра­та, адек­ват­но отве­чая зна­ка­ми на все мои вопро­сы. Вопре­ки всем про­гно­зам я извлек эту самую труб­ку. Ночь он про­вел спо­кой­но. Утром пора­зил всех вра­чей сво­им доста­точ­но ясным мыш­ле­ни­ем. Когда же его пере­ве­ли в хирур­ги­че­ское отде­ле­ние, то он пове­дал там сле­ду­ю­щее: “Я лежу и хочу ска­зать: ребят­ки, ну еще немнож­ко, ведь я еще живой, а один боро­да­тый гово­рит: все, хва­тит! — как же я на него обо­злил­ся!”. Боро­да­тый — это как раз я, кото­рый как врач до сих пор не может понять, отче­го боль­ной “умер”, поче­му он ожил, каким обра­зом у него сохра­ни­лась кора голов­но­го моз­га и отку­да он, будучи либо без созна­ния, либо мерт­вым, мог раз­гля­деть того само­го боро­да­то­го.

Cogito ergo sum[4]

По мыс­ли вла­ды­ки Анто­ния[5], часто мы очень поверх­ност­но отно­сим­ся к дру­го­му и не утруж­да­ем себя про­ник­но­ве­ни­ем в глу­бин­но­го чело­ве­ка. Слиш­ком заня­тые собой, мы обкра­ды­ва­ем себя, забы­вая завет Досто­ев­ско­го не жалеть вре­ме­ни и сил, что­бы постичь сво­е­го ближ­не­го[6]. Некий урок, пре­по­дан­ный мне совер­шен­но чужим и абсо­лют­но бес­по­мощ­ным чело­ве­ком, пока­зы­ва­ет еще и то, как Божье смот­ре­ние и на смерт­ном одре спо­соб­но рас­крыть образ Твор­ца в Его создании.

Неко­то­рое вре­мя после мое­го при­зва­ния к слу­же­нию у Пре­сто­ла мне уда­ва­лось сов­ме­щать оное с вра­чеб­ной дея­тель­но­стью. Вско­ре после диа­кон­ской хиро­то­нии я вышел на оче­ред­ное дежур­ство в реани­ма­ци­он­ное отде­ле­ние боль­ни­цы Ака­де­мии наук. Было это 9 июля 1996 г. Мне пере­да­ли боль­ных, ука­зав их осо­бен­но­сти. Самым тяже­лым сре­ди них был Арсе­ний Гулы­га. Фами­лия эта была у меня на слу­ху, но я никак не мог вспом­нить, где и когда я ее встре­чал (у меня доволь­но пло­хая память на име­на). Я взял в руки исто­рию болез­ни. На титуль­ном листе, в гра­фе “про­фес­сия” кра­со­ва­лось: фило­соф. Круп­ных тру­дов сего мыс­ли­те­ля я не читал, ина­че бы запом­нил. Зна­чит, встре­чал­ся где-нибудь в пери­о­ди­ке. Но где? Судя по все­му, в поле­ми­че­ских дис­пу­тах на око­ло­ре­ли­ги­оз­ные темы, кото­ры­ми изоби­ло­ва­ла тогдаш­няя прес­са. Но кто мог быть офи­ци­аль­но фило­со­фом в стране, кото­рая не успе­ла пере­жить послед­ствий ком­му­низ­ма и тота­ли­та­риз­ма? — толь­ко марк­сист-лени­нец! Я так и решил. Не то что­бы это мог­ло ска­зать­ся на моем отно­ше­нии к боль­но­му, но некая ремар­ка в моем созна­нии отложилась.

По сути, лечить там было уже нече­го; мне и пере­да­ва­ли по дежур­ству дан­но­го боль­но­го как абсо­лют­но без­на­деж­но­го. Диа­гноз впе­чат­лял: пятый инфаркт мио­кар­да при трех нару­ше­ни­ях моз­го­во­го кро­во­об­ра­ще­ния, на фоне тяже­лей­ше­го сахар­но­го диа­бе­та, ослож­нен­но­го почеч­ной недо­ста­точ­но­стью. Пока­за­те­ли сер­деч­ной дея­тель­но­сти и дан­ные лабо­ра­тор­но­го иссле­до­ва­ния удру­ча­ли еще боль­ше: дав­ле­ние зашка­ли­ва­ло, пока­за­те­ли шла­ков кро­ви застав­ля­ли усо­мнить­ся, взя­ты ли они у живо­го чело­ве­ка, циф­ры саха­ра кро­ви так­же были нере­аль­ны­ми — и это все на фоне интен­сив­ной терапии.

Когда я подо­шел к посте­ли боль­но­го, меня преж­де все­го пора­зи­ло, что он был не то что­бы не в коме, а в совер­шен­но ясном созна­нии. (Позд­нее мне рас­ска­за­ли, что в тече­ние всех дней, про­ве­ден­ных в реани­ма­ции, он вел фило­соф­ские бесе­ды и читал лек­ции о Геге­ле, спе­ци­а­ли­стом по кото­ро­му был.) Лицо его было некра­си­вым, я бы даже ска­зал, страш­но­ва­тым, но это и неуди­ви­тель­но, если учи­ты­вать пере­но­си­мые им стра­да­ния. Быть может, это усу­губ­ля­лось ката­рак­той, кажет­ся, лево­го гла­за, но все вполне соот­вет­ство­ва­ло сфор­ми­ро­вав­ше­му­ся в моей голо­ве обра­зу ком­му­ни­ста. При всем этом взгляд его был спо­кой­ным, уве­рен­ным и стра­да­ния не выда­вал. Я это так­же отме­тил, и это меня удивило.

Скор­ре­ги­ро­вав тера­пию, я занял­ся дру­ги­ми дела­ми. Через неко­то­рое вре­мя раз­дал­ся зво­нок. Меня вызва­ли. В две­рях сто­я­ла интел­ли­гент­ная, необык­но­вен­но сим­па­тич­ная дама с уди­ви­тель­но доб­рым взгля­дом. Она пред­ста­ви­лась как супру­га Гулы­ги. По срав­не­нию с ним она каза­лась про­сто свя­той. Меня пора­зил кон­траст этой пары, но вме­сте с тем он заста­вил заду­мать­ся о том, что не все так про­сто в этом “марк­си­сте-ленин­це”. Жена про­си­ла про­пу­стить ее к мужу про­стить­ся. Она все пони­ма­ла. В нашей кли­ни­ке про­ход в реани­ма­цию посто­рон­них в те вре­ме­на был кате­го­ри­че­ски запре­щен, но, учи­ты­вая свои рели­ги­оз­ные убеж­де­ния и отсут­ствие к это­му часу началь­ства, я обла­чил даму в белый халат, про­во­дил к посте­ли боль­но­го, попро­сив при этом не про­ли­вать лиш­них слез, и оста­вил наедине. Про­ща­лись они доволь­но дол­го, но я об этом ничуть не жалею — состо­я­нию боль­но­го уже ничто не мог­ло повредить.

Дежур­ство шло сво­им чере­дом, ника­ких непред­ви­ден­ных экс­цес­сов не воз­ни­ка­ло. Я совер­шал свой обыч­ный ноч­ной обход. Все боль­ные спа­ли, кро­ме Арсе­ния Гулы­ги. Я поин­те­ре­со­вал­ся: “Что бодр­ству­е­те?”. — “Да что-то не спит­ся!” — отве­тил он. “Да и то вер­но, — пошу­тил я, — что еще делать, как не думать о смыс­ле жиз­ни? Тем более что этим Вы, насколь­ко я пони­маю, всю жизнь зани­ма­лись!”. Воз­ник­ла корот­кая пау­за. Потом очень тихим, но ясно в ноч­ной тишине зву­ча­щим и из глу­би­ны души иду­щим голо­сом фило­соф про­из­нес: “ Э, как хоро­шо ты ска­зал.., я ведь этим дей­стви­тель­но всю жизньзани­мал­ся!”. Он это изрек так, что меня про­хва­ти­ло все­го до глу­би­ны души, и я понял — он дей­стви­тель­но этим зани­мал­ся всю жизнь и более того, что-то нашел! Это были его послед­ние сло­ва. Вско­ре он впал в забы­тье. Утром мне уда­лось пере­дать его по дежур­ству сме­нив­шим меня док­то­рам, но в сере­дине дня он скончался.

В даль­ней­шем мне уда­лось вос­ста­но­вить в сво­ем созна­нии, что имя Гулы­ги воз­ник­ло в моей памя­ти не в свя­зи с пара­ре­ли­ги­оз­ны­ми диа­ло­га­ми в тогдаш­ней прес­се, а в свя­зи с твор­че­ством вели­ко­го фило­со­фа Алек­сея Федо­ро­ви­ча Лосе­ва, к кру­гу кото­ро­го и при­над­ле­жал мой собе­сед­ник. А ведь извест­но, что в этом уче­ном про­стран­стве, несмот­ря на все дав­ле­ние вла­стей, хоть и в сокры­том виде, но теп­ли­лась хри­сти­ан­ская мысль. Тогда все вста­ло на свои места: и чуд­ная жена, и необык­но­вен­ная жиз­нен­ная сила, и потря­са­ю­щая под­дер­жи­ва­ю­щая бытие ясность ума, и пора­зи­тель­ное само­об­ла­да­ние и само­кон­троль в совер­шен­но нежиз­не­спо­соб­ном теле. Тогда же и ясно ста­ло, что раз­го­ва­ри­вал я с чело­ве­ком, кото­рый не про­сто пере­шаг­нул грань посю­сто­рон­но­сти, но и в сво­ем духов­ном трез­ве­нии ясно видел и осо­зна­вал то, что по ту сто­ро­ну. И поэто­му мой фри­воль­ный вопрос-пред­ло­же­ние смог со всей серьез­но­стью обра­тить в столь глу­бин­ный ответ, ибо уви­дел там оправ­да­ние сво­их иска­ний, вопро­ша­ний и чая­ний, кото­рым посвя­тил всю свою жизнь здесь[7]. И этот же эпи­зод очень хоро­шо пока­зал, что если дух чело­ве­че­ский может настоль­ко сопро­тив­лять­ся тле­нию, власт­но заяв­ляя о себе там, где по зако­нам мате­ри­аль­но­го мира дав­ным-дав­но невоз­мож­на жизнь, то сколь паче Бог спо­со­бен ожи­во­тво­рить персть зем­ную и нис­по­слать хри­сти­ан­скую кон­чи­ну, без­бо­лез­нен­ну, непо­стыд­ну, мир­ну, — и вме­сте с ней подать надеж­ду на доб­рый ответ.

На грани жизни. Обыденная человечность

Я уже гово­рил о том, что в погра­нич­ных жиз­нен­ных состо­я­ни­ях чудес­ны­ми могут быть не столь­ко сами обсто­я­тель­ства, сколь­ко про­яв­ле­ния чело­ве­че­ско­го пове­де­ния, да и люди, дей­ству­ю­щие в них. Ведь то, что люди могут оста­вать­ся людь­ми в любых усло­ви­ях и не могут посту­пить ина­че — это, без­услов­но, нор­ма чело­ве­че­ской жиз­ни, но вме­сте с тем и сви­де­тель­ство того нрав­ствен­но­го зако­на, кото­рый живет в чело­ве­ке, дела­ет чело­ве­ка чело­ве­ком и нагляд­но пока­зы­ва­ет Того, Кто при­звал его к жиз­ни и обра­зом Кото­ро­го чело­век является.

Лет­ним днем 1995 г., обве­шан­ный рюк­за­ка­ми и авось­ка­ми, я воз­вра­щал­ся с семьей с дачи. Мы еха­ли в не силь­но запол­нен­ном вагоне мет­ро от стан­ции “Выхи­но” по направ­ле­нию к цен­тру, как вдруг по сало­ну про­ка­тил­ся какой-то тре­вож­ный шорох. Хоть ника­ких слов разо­брать в шуме было невоз­мож­но, я понял, что “зовут” меня. Прой­дя в сере­ди­ну ваго­на, я уви­дел аго­нию пожи­ло­го муж­чи­ны. По всем при­зна­кам это была ост­рая сер­деч­но-сосу­ди­стая недо­ста­точ­ность. Пульс не опре­де­лял­ся, зрач­ки рас­ши­ри­лись, и при мне он сде­лал послед­ний вздох. В одно мгно­ве­ние оце­нив ситу­а­цию, я понял, что шан­сов на успеш­ную реани­ма­цию без меди­ка­мен­тов и без соот­вет­ству­ю­щей аппа­ра­ту­ры прак­ти­че­ски ника­ких, ведь по самым бла­го­при­ят­ным рас­че­там “Ско­рая” может появить­ся не рань­ше, чем через 40 минут, но к тому момен­ту содер­жи­мое меди­цин­ско­го ящи­ка уже вряд ли чему помо­жет (как тут не поза­ви­ду­ешь аме­ри­кан­ским пожар­ным и поли­цей­ским, кото­рые осна­ще­ны всем необходимым).

Опус­кать руки я не стал. Обер­нув­шись, уви­дел двух рас­те­рян­ных моло­дых пар­ней, кото­рые, несмот­ря на мой вполне затра­пез­ный вид и на то, что у меня на лбу не было над­пи­си “реани­ма­то­лог”, бес­пре­ко­слов­но под­чи­ни­лись мое­му при­ка­зу и уло­жи­ли уми­ра­ю­ще­го на диван. Пока­зав несколь­ки­ми дви­же­ни­я­ми, как про­во­дить непря­мой мас­саж серд­ца, я занял­ся более труд­ной рабо­той: искус­ствен­ным дыха­ни­ем и кон­тро­лем состо­я­ния кро­во­об­ра­ще­ния. Уме­ния пар­ням, конеч­но, недо­ста­ва­ло, и реб­ра от чрез­мер­но­го их ста­ра­ния ино­гда похру­сты­ва­ли, но (нель­зя же тре­бо­вать невоз­мож­но­го!) глав­но­го мы доби­лись: зрач­ки сузи­лись, и дедуш­ка даже ино­гда пытал­ся дышать сам. На бли­жай­шей стан­ции (кажет­ся, это были “Тек­стиль­щи­ки”) я рас­по­ря­дил­ся выне­сти боль­но­го на пер­рон — так удоб­нее ждать при­бы­тия “Ско­рой”, — где мы и про­дол­жи­ли реани­ма­цию. Не отры­ва­ясь от сво­их пря­мых обя­зан­но­стей, кра­ем взо­ра я заме­тил, как при­бли­зил­ся мили­ци­о­нер и, не мешая и не при­ста­вая ни к кому, встал рядом. Под­бе­жа­ла дежур­ная по стан­ции, “Крас­ная Шапоч­ка”, по внеш­не­му виду — не моск­вич­ка, и так искренне ста­ла упра­ши­вать это­го совер­шен­но чужо­го ей чело­ве­ка, что­бы он не уми­рал — ну точ­но, как в филь­мах про вой­ну: “Милень­кий, ну живи! Милень­кий, ну дыши!”. Мы про­дол­жа­ли свою дея­тель­ность, и минут через пят­на­дцать я уви­дел, что появил­ся врач, хотя на нем тоже не было ника­ких зна­ков отли­чия. Он заме­нил дво­их моих помощ­ни­ков, и толь­ко после это­го дели­кат­ный мили­ци­о­нер стал выяс­нять у них подроб­но­сти слу­чив­ше­го­ся. Минут через пять я почув­ство­вал при­сут­ствие тре­тье­го вра­ча и, взгля­нув, узнал в нем сво­е­го одно­курс­ни­ка. Как в даль­ней­шем выяс­ни­лось, про­ез­жая мимо, он уви­дел, что чело­ве­ку пло­хо, дое­хал до сле­ду­ю­щей стан­ции и вер­нул­ся, и это несмот­ря на то, что любой раци­о­наль­но мыс­ля­щий чело­век навер­ня­ка бы решил, что или без него спра­вят­ся, или он уже ниче­му не поможет.

Реани­ма­ция про­дол­жа­лась око­ло часа. К при­ез­ду “Ско­рой” жиз­нен­ных ресур­сов уже не оста­лось. Мы не смог­ли помочь чело­ве­ку, — может быть, веры не хва­ти­ло? Но этот малень­кий жиз­нен­ный эпи­зод собрал вокруг меня в одном месте, не на заказ, столь­ко хоро­ших людей, что это вос­по­ми­на­ние всю жизнь будет согре­вать мне серд­це, ибо пока есть на зем­ле такие искрен­ние, дели­кат­ные и жерт­вен­ные люди, то она будет сто­ять, и свет Божий будет сиять над ней.

На грани жизни. Лепестки Плащаницы

Не все­гда про­сто рас­по­знать чудо в обы­ден­ной жиз­ни. Гос­подь ино­гда “про­сто” посы­ла­ет нуж­но­го чело­ве­ка в нуж­ное вре­мя и в нуж­ное место. Не сле­ду­ет забы­вать, что и сам факт чуда рас­кры­ва­ет­ся Твор­цом мира тем, кто взи­ра­ет на Него с дове­ри­ем и взы­ва­ет о помо­щи. Важ­но не пре­умень­шать роль чуда в нашей повсе­днев­ной жиз­ни и не пре­уве­ли­чи­вать его, ибо, к сожа­ле­нию, жела­ние под­нять свой “духов­ный авто­ри­тет” или “пре­стиж” сво­е­го хра­ма застав­ля­ет людей видеть чудо там, где его нет, а излиш­ний раци­о­на­лизм, наобо­рот, ослеп­ля­ет духов­ный взор.

…Во вре­мя чино­по­сле­до­ва­ния выно­са Пла­ща­ни­цы в Вели­кую Пят­ни­цу сего года в хра­ме упа­ла жен­щи­на. Все про­изо­шло на моих гла­зах, и, стоя в алта­ре, я все пре­крас­но видел и по неко­то­рым нюан­сам понял, что это — не баналь­ный обмо­рок. Я быст­ро подо­шел к ней. Все при­зна­ки кли­ни­че­ской смер­ти были нали­цо: отсут­ствие созна­ния, дыха­ния и пуль­са на сон­ной арте­рии, зрач­ки рас­ши­ре­ны и на свет не реа­ги­ру­ют. В памя­ти тут же про­нес­ся тот эпи­зод в мет­ро с напра­ши­ва­ю­щим­ся выво­дом о тщет­но­сти всех уси­лий. Ситу­а­ция ослож­ня­лась тем, что тогда, в вагоне, мне на гла­за попа­лись два тол­ко­вых парень­ка, а здесь вокруг сто­ят бабуш­ки, кото­рые вряд ли чем помо­гут, а самая боль­шая труд­ность при реани­ма­ции — это нехват­ка рук. Тем не менее я пря­мо в обла­че­нии начи­наю про­во­дить меро­при­я­тия по ожив­ле­нию: то непря­мой мас­саж серд­ца, то искус­ствен­ное дыха­ние. Не про­шло и мину­ты, как я обна­ру­жил, что я — не один. Незна­ко­мая мне жен­щи­на вышла из тол­пы, “услы­шав”, судя по все­му, что в ней нуж­да, и очень гра­мот­но, не ломая ребер, при­ня­лась мас­си­ро­вать серд­це. А дру­гая сер­до­боль­ная при­хо­жан­ка в искрен­нем поры­ве веры пред­ло­жи­ла: “Батюш­ка, бла­го­сло­ви при­ло­жить к боль­ной лепе­сточ­ки от цве­тов Пла­ща­ни­цы — все­гда помогает!”.

И боль­ная при­хо­дит в себя, ее осто­рож­но выно­сят на паперть, и при­е­хав­шая “Ско­рая” уво­зит ее в боль­ни­цу, отку­да ее в этот же день отпус­ка­ют, пото­му что не нахо­дят пово­да не толь­ко для гос­пи­та­ли­за­ции, но и для того, что­бы снять кар­дио­грам­му (послед­нее я вряд ли когда-нибудь смо­гу понять). В даль­ней­шем сила­ми при­хо­да было орга­ни­зо­ва­но обсле­до­ва­ние, кото­рое не выяви­ло откло­не­ний на ЭКГ. Но ведь была же кли­ни­че­ская смерть!

Так Гос­подь сплел “есте­ствен­ные” и “сверхъ­есте­ствен­ные” обсто­я­тель­ства в слож­ный узор, и жизнь чело­ве­че­ская была спа­се­на. А той жен­щи­ны, кото­рая про­во­ди­ла мас­саж серд­ца, я так боль­ше и не видел, хотя и про­сил всех, что­бы ее нашли.

Маленький диагност

Не про­шло и деся­ти дней, как мне дове­лось стать сви­де­те­лем и участ­ни­ком еще одно­го собы­тия, где “совер­шен­но слу­чай­но” Гос­подь так рас­по­ло­жил собы­тия и людей, что сно­ва уда­лось спа­сти чело­ве­че­скую жизнь.

В одном из под­мос­ков­ных при­хо­дов, где слу­жит мой брат, есть очень инте­рес­ная тра­ди­ция: отме­чать пер­вое после­пас­халь­ное вос­кре­се­ние крест­ным ходом по окрест­ным дерев­ням. Это вос­кре­се­ние назы­ва­ет­ся здесь Постав­ным, так как было при­ня­то при­но­сить хра­мо­вые ико­ны и ста­вить их в домах веру­ю­щих, вли­вая радость в каж­дую семью, как бы про­дол­жая пас­халь­ные тор­же­ства до отда­ния Пас­хи. Тра­ди­ция в несколь­ко изме­нен­ном виде воз­об­нов­ле­на с 1991 года. Чле­ны общи­ны и гости хра­мо­вым авто­бу­сом достав­ля­ют­ся к опре­де­лен­но­му вре­ме­ни в самую отда­лен­ную дерев­ню, с кото­рой и начи­на­ет­ся крест­ный ход к хра­му, и под пение пас­халь­ных сти­хир дожи­да­ют­ся батю­шек, кото­рым необ­хо­ди­мо закон­чить все тре­бы, после чего и начи­на­ет­ся шествие. Участ­ву­ют в этом дей­стве все от мала до вели­ка и, есте­ствен­но, в какой-то момент детиш­кам ста­но­вит­ся скуч­но, и они начи­на­ют “иссле­до­вать” окрест­но­сти. И вот мой пяти­лет­ний крест­ник Петр, забре­дя в какой-то близ­ле­жа­щий двор, обна­ру­жил лежа­ще­го в отда­лен­ных кустах чело­ве­ка, кото­ро­го ни с крыль­ца дома, ни с тро­пин­ки, ни с доро­ги уви­деть было невоз­мож­но, отыс­кал сре­ди пев­чих вра­ча, кото­рый в общине име­ет непре­ре­ка­е­мый авто­ри­тет, и ска­зал: “Тетя Оля, там, в саду, дядя весь в кро­ви лежит”.

Док­тор, есте­ствен­но, пошел выяс­нять, что слу­чи­лось. В это вре­мя подъ­е­ха­ли и мы с бра­том и, не ведая ни о чем, обла­чи­лись, но нача­ло крест­но­го хода при­шлось задер­жать, так как меня тут же позва­ли к боль­но­му. Сколь­ко кро­ви поте­рял чело­век, уста­но­вить было труд­но, но явно мно­го, ибо вся тра­ва вокруг была ею окра­ше­на, а кли­ни­че­ски мож­но было опре­де­лить у паци­ен­та при­зна­ки шока от поте­ри кро­ви: блед­ность кож­ных покро­вов, холод­ный пот и ните­вид­ный пульс. Из таких состо­я­ний чело­век само­сто­я­тель­но не выхо­дит, хотя кро­во­те­че­ние из раны на ноге к тому момен­ту само оста­но­ви­лось. Выяс­нить что-либо было немыс­ли­мо, так как муж­чи­на по при­чине празд­ни­ков был лишь слег­ка трезв и туго сооб­ра­жал, к тому же состо­я­ние усу­губ­ля­лось гипо­кси­ей голов­но­го моз­га[8]вслед­ствие кро­во­по­те­ри. Судя по все­му, он даже не заме­тил, как пора­нил ногу, забрел в чужой двор, где и сва­лил­ся от упад­ка сил. Доволь­но быст­ро при­е­ха­ла “Ско­рая”, но боль­ной хоро­хо­рил­ся, отка­зы­вал­ся от гос­пи­та­ли­за­ции, кри­чал, что “поле­жит и все прой­дет”, даже попы­тал­ся встать, но тут кровь вновь хлы­ну­ла рекой из раны, он вновь упал, и при­шлось даже накла­ды­вать жгут. Уго­во­рить его лечь в боль­ни­цу уда­лось толь­ко вла­стью свя­щен­ни­че­ской, и он поче­му-то послушался.

Поне­во­ле заду­ма­ешь­ся обо всех сов­па­де­ни­ях: толь­ко раз в год быва­ет крест­ный ход и в этой деревне соби­ра­ет­ся столь­ко наро­ду, а сре­ди это­го наро­да ока­зы­ва­ют­ся вра­чи, кото­рые спо­соб­ны адек­ват­но оце­нить ситу­а­цию (ведь мест­ные жите­ли, дру­зья постра­дав­ше­го, пред­ла­га­ли оста­вить его в покое, мол, так окле­ма­ет­ся!). Толь­ко ребе­нок-непо­се­да спо­со­бен был отыс­кать чело­ве­ка в чужом бурьяне.

И еще: ведь крест­ный ход — дело Божье, а чудо — это преж­де все­го тор­же­ство Прав­ды Божьей уже здесь, на зем­ле, когда вра­та ада не могут ее одо­леть (см. Мф 16:18)!

Маленькие рассказы

Осе­нью 1999 года отец Алек­сандр попал в боль­ни­цу с диа­гно­зом “ост­рый брон­хит”. Пом­ню, что батюш­ка очень удив­лял­ся: как это смог­ли его уго­во­рить лечь в боль­ни­цу, ведь столь­ко дел! И вдруг в кори­до­ре ста­ци­о­на­ра он встре­ча­ет Иго­ря, сына рабы Божи­ей Оль­ги, нашей при­хо­жан­ки. Раба Божия Оль­га начи­на­ла с батюш­кой стро­ить цер­ковь, мно­го помо­га­ла, была пра­вой рукой. Но болезнь не щадит. Игорь нашел маму дома без созна­ния, доста­вил в боль­ни­цу. Вра­чи обсле­до­ва­ли боль­ную, диа­гноз был страш­ным: рак пра­во­го лег­ко­го, мета­ста­зы в пече­ни и селе­зен­ке, гемо­гло­бин 16 (нор­ма 120). Вра­чи ска­за­ли, что жить оста­лось не более трех дней.

Когда батюш­ка об этом узнал, он, ни секун­ды не сомне­ва­ясь, заявил, что это про­мы­сел Божий при­вел его к духов­но­му чаду.

Оль­га была очень сла­ба, лежа­ла, еле мог­ла гово­рить. Батюш­ка пред­ло­жил вспом­нить все гре­хи с дет­ства, пере­смот­реть всю свою жизнь. Из-за сла­бо­сти уми­ра­ю­щей батюш­ке при­хо­ди­лось захо­дить в пала­ту несколь­ко раз в день, слу­шать испо­ведь, лишь ино­гда прерывая:
— В этом каетесь?

Быва­ло, сидел у посте­ли боль­ной по 4–5 часов. Мы очень вол­но­ва­лись: а вдруг Оль­га не успе­ет пере­смот­реть всю свою жизнь? А вдруг умрет без при­ча­стия? Но отец наш духов­ный был тверд: Гос­подь не допу­стит! Или еще гово­рил, что если такое и слу­чит­ся, то все в руках Божи­их, Гос­подь видит бла­гое произволение.

Когда в оче­ред­ной раз мы при­шли про­ве­дать батюш­ку, (не пом­ню, это было при­мер­но через 3–4 дня) он спросил:
— Вы захо­ди­ли к Оль­ге? Она сего­дня при­ча­сти­лась, вы виде­ли, что с ней после причастия?

Мы были заинтересованы:
— Неуже­ли вста­ла? Гемо­гло­бин повысился?

Ответ был краток:
— Зай­ди­те и посмотрите.

По кори­до­ру к пала­те нашей боль­ной идти 30 секунд, — каки­ми они были долгими…

Что ж мы видим?

Лежит наша Оль­га на руке, согну­той в лок­те, а дру­гой рас­че­сы­ва­ет воло­сы, улы­ба­ет­ся, а гла­за! Гла­за живые, радост­ные! Мы гото­вы были уви­деть ее ходя­щей, пля­шу­щей, но это­му поче­му-то уди­ви­лись больше.

Мол­ча­ние нару­ши­ла больная:
— Я сего­дня причастилась!

Это был еще сла­бый, но счаст­ли­вый голос.

И все-таки сын заби­рал ее домой уми­рать. Это было спу­стя еще несколь­ко дней. Он сто­ял у лиф­та и ждал, что при­ве­зут инва­лид­ную коляс­ку — пере­вез­ти маму к машине. Игорь попро­сил зай­ти и помочь маме одеть­ся. Ведь сама-то она не в силах.

Я зашла и обомлела:
Оль­га сто­ит оде­тая и непо­слуш­ной рукой пыта­ет­ся пой­мать на юбке мол­нию. Един­ствен­ное, чем я помог­ла, это застег­нуть эту самую мол­нию, а как она наде­ла гама­ши, я до сих пор не пой­му, мне пока­за­лось, что паль­цы не сги­ба­ют­ся; един­ствен­ное, что они дела­ли твер­до, это дер­жа­лись за сте­ну, вер­нее, упи­ра­лись в нее.

Вот и вся исто­рия. Хочу сооб­щить, что Оль­га жива, сла­ва Богу, и по сей день. Здо­ро­вье сла­бень­кое, нож­ки не слу­ша­ют­ся. Но Гос­подь под­креп­ля­ет при­ез­жать в храм за 18 кило­мет­ров на попут­ке, под­ни­мать­ся по лест­ни­це, гулять с внуч­ком на ули­це и на дач­ку съез­дить. Чуд­ны дела Твои, Господи!

Да, не так дав­но Оль­га про­шла флю­о­ро­гра­фию. На рент­ге­нов­ском сним­ке опу­холь не обна­ру­же­на. Сла­ва и хва­ла Господу!

После это­го слу­чая мы все наде­я­лись на исце­ле­ние батюш­ки. Батюш­ка все­гда гово­рил вра­чам, что нель­зя скры­вать от боль­но­го диа­гноз. Чело­век дол­жен под­го­то­вить­ся к пере­хо­ду в веч­ность. О сво­ей болез­ни он узнал пер­вым и сво­их близ­ких под­го­то­вил сам. Какая была твер­дость духа! Его духов­ные чада соста­ви­ли молит­ву по согла­ше­нию, батюш­ка насто­ял, чтоб обя­за­тель­но в молит­ве было:
Да будет во веки воля Твоя, Господи!

Гос­подь взял батюш­ку к Себе. Сла­ва Тебе, Гос­по­ди! Мы все твер­до верим, что еще один молит­вен­ник за Русь Свя­тую, за нас греш­ных сто­ит у пре­сто­ла Божия.

Теперь духов­ные чада почив­ше­го отца Алек­сандра молят­ся за него и о спа­се­нии нас греш­ных.

Чудеса в моей жизни

Чудо — это явле­ние, не име­ю­щее чет­ко­го опре­де­ле­ния, навер­ное, пото­му, что само вос­при­я­тие чуда все­гда субъ­ек­тив­но и лежит за пре­де­ла­ми чисто чело­ве­че­ской логи­ки. Мож­но опре­де­лять чудо как “спа­си­тель­ное дей­ствие Божие, при кото­ром нару­ша­ют­ся зако­ны при­ро­ды”, как это дела­ет мит­ро­по­лит Иоанн (Венд­ланд), кото­рый счи­та­ет обя­за­тель­ным при­зна­ком чуда имен­но нару­ше­ние зако­нов при­ро­ды, тогда как осталь­ные чудес­ные явле­ния он отно­сит к явле­нию силы Божи­ей и вме­сте с чудом вклю­ча­ет в поня­тие Про­мыс­ла Божия[9].

Но так хочет­ся, что­бы чудес было мно­го, что­бы мы уме­ли их видеть и чув­ство­ва­ли бы через них непо­сред­ствен­ную связь с Богом, Его посто­ян­ное при­сут­ствие в нашей жизни…

А вот что пишет о чуде­сах отец Алек­сандр Мень[10]: “При­ро­да их (чудес) быва­ет тро­я­кой. Это либо явный про­рыв через при­род­ный детер­ми­низм сверхъ­есте­ствен­ных сил[11], либо про­ви­ден­ци­аль­ное про­яв­ле­ние таин­ствен­ных энер­гий, дрем­лю­щих как потен­ции в нед­рах чело­ве­че­ско­го суще­ства, и, нако­нец, есте­ствен­ное явле­ние, про­мыс­ли­тель­ным обра­зом имев­шее место в нуж­ный момент, тоже может быть отне­се­но к кате­го­рии чуда [12]. К како­му из этих трех видов отне­сти то или иное чудо, не все­гда уве­ре­ны даже самые боль­шие богословы”.

Поэто­му мне очень близ­ко то, что пишет о чуде­сах М. Жел­на­ва­ко­ва в “Вос­по­ми­на­ни­ях о мате­ри”[13]: «…Люди, стал­ки­ва­ясь с необъ­яс­ни­мым явле­ни­ем (чудом), ино­гда радост­но вос­при­ни­ма­ют его как весть “отту­да”, как отклик на сле­зы и молит­вы выс­шей Бла­гой силы. Иные же про­сто отме­ча­ют <…> что это было, слу­чи­лось дей­стви­тель­но <…> но при этом оста­ют­ся рав­но­душ­ны­ми». И то, о чем она рас­ска­зы­ва­ет даль­ше, дей­стви­тель­но вос­при­ни­ма­ет­ся с радостью.

От себя ска­жу, что мно­гие чудес­ные собы­тия в моей жиз­ни не были в свое вре­мя осо­зна­ны так, как видят­ся сей­час, а теперь о них хочет­ся свидетельствовать.

1. Курсы преподавателей физкультуры и военного дела

Лето 1942 года. Вой­на. Мы живем в полу­опу­стев­шем роди­тель­ском доме в город­ке Мало­я­ро­слав­це (120 км от Моск­вы), недав­но испы­тав­шем дву­крат­ное про­хож­де­ние фрон­та, два меся­ца немец­кой окку­па­ции, раз­ру­ху и голод. Мы — это моя сест­ра Маша восем­на­дца­ти лет, я — шест­на­дца­ти лет, брат Дима четыр­на­дца­ти лет и две ста­руш­ки. В Москве в тубер­ку­лез­ном инсти­ту­те уми­ра­ет наша мама, про­ле­жав там око­ло меся­ца, за кото­рый ее уже не уда­лось спа­сти. Нам сооб­ща­ют об этом теле­грам­мой, кото­рая при­хо­дит толь­ко на дру­гой день, но теле­грам­ма не заве­ре­на вра­чом. Нуж­но сроч­но ехать, но билет в Моск­ву дают стро­го по про­пус­кам. Заяв­ле­ние на про­пуск долж­но сопро­вож­дать­ся соот­вет­ству­ю­щи­ми доку­мен­та­ми и под­пи­сы­вать­ся пред­се­да­те­лем гор­ис­пол­ко­ма и началь­ни­ком мили­ции. Неза­ве­рен­ная теле­грам­ма — не доку­мент и для полу­че­ния про­пус­ка недо­ста­точ­на. Маша после окон­ча­ния шко­лы рабо­та­ет лабо­ран­том в какой-то мест­ной орга­ни­за­ции; ей на рабо­те сроч­но выпи­сы­ва­ют коман­ди­ров­ку в Моск­ву и она полу­ча­ет про­пуск. Дима реша­ет про­сить­ся на какую-нибудь попут­ную маши­ну к сол­да­там, кото­рые, может быть, согла­сят­ся спря­тать его на кон­троль­но-про­пуск­ном пунк­те. Я на это не решаюсь…

Пред­се­да­тель гор­ис­пол­ко­ма в нару­ше­ние инструк­ции под­пи­сы­ва­ет мое “недо­ста­точ­но моти­ви­ро­ван­ное” заяв­ле­ние, но в мили­ции я полу­чаю кате­го­ри­че­ский отказ. Что делать? Не уви­деть боль­ше нико­гда маму? Идти пеш­ком? Не успею…

Воз­вра­ща­юсь домой в пол­ном отча­я­нии и на ули­це встре­чаю живу­щую в сосед­нем доме А. С. Жуко­ву — заву­ча нашей шко­лы. Ниче­го не зная о наших собы­ти­ях, она спра­ши­ва­ет: “Хочешь поехать в Моск­ву на кур­сы пре­по­да­ва­те­лей физ­куль­ту­ры и воен­но­го дела?” (в РОНО при­шла раз­на­ряд­ка и ее нуж­но сроч­но реа­ли­зо­вать). Еще бы не сроч­но! Бегу в шко­лу (или в РОНО?) за направ­ле­ни­ем, сно­ва гор­ис­пол­ком, сно­ва мили­ция (все — до кон­ца рабо­че­го дня!).

Началь­ник мили­ции с доса­дой пожи­ма­ет пле­ча­ми и гово­рит: “Все-таки доби­лась сво­е­го — едешь в Моск­ву!”, но доку­мент нали­цо, про­пуск дают, и я еду с Машей вечер­ним поез­дом. Дима при­ез­жа­ет на сле­ду­ю­щий день…

Оста­ет­ся ска­зать, что опи­сы­ва­е­мые собы­тия про­ис­хо­ди­ли 21 июля — в день празд­но­ва­ния Казан­ской ико­ны Божи­ей Матери.

Меня дей­стви­тель­но зачис­ли­ли на эти кур­сы, потом вызва­ли на заня­тия, кото­рые состо­я­ли в основ­ном из воен­ной мушт­ры; через два меся­ца я полу­чи­ла “диплом” — справ­ку о том, что я могу пре­по­да­вать физ­куль­ту­ру и воен­ное дело в стар­ших клас­сах сред­ней шко­лы (это в шест­на­дцать-то лет!), но и это при­го­ди­лось в бли­жай­шее время.

2. Документы. Скорее не чудо, а Божий Промысел

Идет все тот же 1942 год. Вслед за мамой уми­ра­ет Мария Нико­ла­ев­на — тай­ная мона­хи­ня, кото­рая нян­чи­ла меня в дет­стве, а сей­час была нашей духов­ной опо­рой, несмот­ря на свои стар­че­ские немо­щи. Маша и Дима соби­ра­ют­ся в Моск­ву — Машу зачис­ли­ли в Госу­дар­ствен­ный педа­го­ги­че­ский инсти­тут, Диму (после семи клас­сов) — в худо­же­ствен­но-про­мыш­лен­ное учи­ли­ще. Я в ожи­да­нии вызо­ва на кур­сы пре­по­да­ва­те­лей физ­куль­ту­ры и воен­но­го дела посы­лаю доку­мен­ты об окон­ча­нии вось­ми клас­сов в топо­гра­фи­че­ский тех­ни­кум и (уже после “кур­сов”) тоже полу­чаю вызов для зачис­ле­ния в этот тех­ни­кум. Все бы ниче­го — но воз­ни­ка­ют про­бле­мы: как быть с бабуш­кой Гизел­лой Яко­влев­ной, папи­ной мамой? Ее ком­на­та на Арба­те заня­та семьей из раз­ру­шен­но­го бом­бой дома, оста­вить ее одну в Мало­я­ро­слав­це нель­зя — она слиш­ком бес­по­мощ­на, а тут вода, дро­ва… Да и дом как бро­сить? Одна­ко в надеж­де, что все как-то “обра­зу­ет­ся”, я еду посту­пать. Со все­ми необ­хо­ди­мы­ми доку­мен­та­ми (пас­порт, вызов, про­пуск, день­ги) стою ночью в оче­ре­ди в кас­су в ожи­да­нии про­хо­дя­ще­го поез­да. Начи­на­ют давать биле­ты, под­хо­жу к кас­се — доку­мен­тов и денег нет — укра­ли! Воз­вра­ща­юсь домой (Маша и Дима еще не уеха­ли), и мы начи­на­ем пони­мать, что это и есть реше­ние наших про­блем — я оста­юсь в Мало­я­ро­слав­це с бабуш­кой, учась в девя­том клас­се, вече­ром рабо­таю в рай­он­ном доме пио­не­ров руко­во­ди­те­лем физ­куль­тур­но­го круж­ка (вот и при­го­дил­ся мой “диплом”), полу­чаю “рабо­чую” кар­точ­ку (500 грам­мов хле­ба!), в дом пус­ка­ем жиль­цов — за дро­ва и кар­тош­ку, и так дожи­ва­ем до вес­ны. Пас­порт при­нес­ли на сле­ду­ю­щий день — нашли в канаве.

А даль­ше — бабуш­ка воз­вра­ща­ет­ся в свою квар­ти­ру, я посту­паю на под­го­то­ви­тель­ное отде­ле­ние в Гор­ный инсти­тут (доста­точ­но моих девя­ти клас­сов), а в доме посе­ля­ет­ся в каче­стве домо­пра­ви­тель­ни­цы Мария Михай­лов­на — реко­мен­до­ван­ная дру­зья­ми мона­хи­ня из дав­но закры­то­го мона­сты­ря, кото­рая так и хра­ни­ла наш дом до самой сво­ей смер­ти в 1978 году.

Думаю, что мама силь­но моли­лась за нас в это вре­мя и пото­му все обо­шлось — не без труд­но­стей, но все же благополучно.

3. Поезд. Прямой ответ на мою молитву

Жизнь, хоть и печаль­ная и доста­точ­но слож­ная, начи­на­ет поне­мно­гу вхо­дить в колею. Воз­вра­ща­ет­ся из эва­ку­а­ции тетя Аня с бабуш­кой (сво­ей и мами­ной мамой) и млад­шим нашим бра­том Никол­кой, мы с Димой — тоже под ее кры­лом, Маша — с дру­гой бабуш­кой на Арба­те. Никол­ка учит­ся в шко­ле, Дима — в худо­же­ствен­но-про­мыш­лен­ном учи­ли­ще, я в Гор­ном инсти­ту­те. Вой­на еще не кон­чи­лась (1944 год), про­дук­ты — по кар­точ­кам, это­го, конеч­но, не хва­та­ет, и мы с Димой почти каж­дую неде­лю обыч­но вме­сте, но ино­гда и пооди­ноч­ке ездим в род­ной Мало­я­ро­сла­вец — менять на про­дук­ты что-нибудь из пром­то­ва­ров, тоже полу­ча­е­мых по кар­точ­кам (это или вод­ка[14], или какие-нибудь гало­ши, нит­ки, отре­зы сит­ца и тому подобное).

На этот раз Дима поехал один, а я долж­на была встре­чать его на вок­за­ле (покла­жа была слиш­ком тяже­ла для одно­го — там его долж­на про­во­дить с саноч­ка­ми Мария Михай­лов­на, а здесь — встре­тить я). Был вечер нака­нуне Вве­де­ния во храм Пре­свя­той Бого­ро­ди­цы. Мы с тетей Аней пошли на все­нощ­ную в храм Ильи Обы­ден­но­го, куда обыч­но ходи­ли и очень этот храм люби­ли. Кро­ме заме­ча­тель­но­го насто­я­те­ля — отца Алек­сандра Толг­ско­го и очень милых и зна­ко­мых друг с дру­гом при­хо­жан, там еще и пре­крас­но пели — не “кон­церт­но”, а очень про­ник­но­вен­но. Но, что­бы успеть к поез­ду, мне нуж­но было уйти с сере­ди­ны служ­бы. Начал­ся канон с эти­ми заме­ча­тель­ны­ми, впер­вые пою­щи­ми­ся в этот вечер рож­де­ствен­ски­ми ирмо­са­ми: Хри­стос раж­да­ет­ся — сла­ви­те, а мне пора ухо­дить… Я почув­ство­ва­ла, что уйти до кон­ца кано­на — выше моих сил. Как быть? Я ста­ла молить­ся, что­бы поезд опоз­дал. При­шла уве­рен­ность, что если я не буду сомне­вать­ся, то так оно и будет.

Дослу­ша­ла послед­ний ирмос и помча­лась на Киев­ский вок­зал. Поез­да еще не было. Он при­шел через десять минут, опоз­дав на сорок минут.

Аль­ма­нах “Аль­фа и Оме­га”, № 33, 2002
Ори­ги­наль­ное назва­ние ста­тьи в жур­на­ле “Зна­ме­ния и чудеса”.

При­ме­ча­ния

[1] Моуди Р. Жизнь после жиз­ни. М., 1990.

[2] Назва­ние извест­но­го про­из­ве­де­ния Эраз­ма Роттердамского.

[3] Пока­за­те­ли арте­ри­аль­но­го дав­ле­ния и пуль­са. — Ред.

[4] ‘Мыс­лю, сле­до­ва­тель­но, суще­ствую’ (лат.); выска­зы­ва­ние Декарта.

[5] Мит­ро­по­лит Сурож­ский Анто­ний. Чело­век перед Богом. М., 2000. С. 94, 95–96, 11, 12–13; Он же. Таин­ство Люб­ви. СПб., 1994. С. 6; Он же. Может ли еще молить­ся совре­мен­ный чело­век. Клин, 1999. С. 10; Он же. О встре­че. Клин, 1999. С. 94, 95, 97, 98.

[6] См. по это­му пово­ду: Бер­дя­ев Н. Миро­со­зер­ца­ние Досто­ев­ско­го. Гла­ва II. Чело­век; а так­же его ста­тью: Откро­ве­ние о чело­ве­ке в твор­че­стве Досто­ев­ско­го // Бер­дя­ев Н.Фило­со­фия твор­че­ства, куль­ту­ры и искус­ства. Т. 2. М., 1994. С. 26, 151.

[7] Я далек от мыс­ли, что ком­му­нист не спо­со­бен достой­но встре­тить смерть, но это досто­ин­ство геро­из­ма, а здесь при­сут­ство­ва­ла уди­ви­тель­ная созер­ца­тель­ность, откры­вав­шая духов­ную сродность.

[8] Гипо­ксия — кис­ло­род­ное голо­да­ние. — Ред.

[9] Мит­ро­по­лит Иоанн (Венд­ланд). Чуде­са как при­знак истин­ной рели­гии // О пас­тыр­ской молит­ве. Яро­славль, 1999.

[10] Про­то­и­е­рей Алек­сандр Мень. Пись­мо к Е. Н. // Сбор­ник “Aeqinox”. М., 1991. С. 194.

[11] То есть то, о чем гово­рит мит­ро­по­лит Иоанн.

[12] Это имен­но наши “обык­но­вен­ные” чуде­са (выде­ле­но в обо­их слу­ча­ях авто­ром рассказа).

[13] Аль­фа и Оме­га. 1999. № 4(22). С. 263–264.

[14] Мы умыш­лен­но не исправ­ля­ем в автор­ском тек­сте такую вопи­ю­щую непра­виль­ность клас­си­фи­ка­ции: для авто­ра, жен­щи­ны-хри­сти­ан­ки, вод­ка не отно­сит­ся к чис­лу пище­вых про­дук­тов. — Ред.