Митрополит Антоний, в миру Алексей Павлович Храповицкий, родился 17 марта 1863 года в селе Ватагине Новгородской губернии в семье дворянина-помещика.
Образование. Монашество
В раннем детстве, когда семья переехала в Санкт-Петербург, Алексей начал принимать участие в архиерейских богослужениях — в качестве жезлоносца и книгодержца. Религиозным воспитанием он обязан своей матери. Вопреки желанию учиться в духовном училище, был в девятилетнем возрасте отдан в 5-ю петербургскую гимназию. В 5-м классе гимназии он написал службу святым Кириллу и Мефодию, которая впоследствии, в 1887 году, была одобрена Синодом для богослужебного употребления.
В то время глубокое впечатление на Алексея производили лекции Владимира Соловьёва (идеи которого он позднее критиковал прежде всего за прокатолическую направленность) и публичные выступления Федора Достоевского.
Архимандрит Киприан (Керн), в Сербии тесно общавшийся с митрополитом Антонием, пишет о нем: «Помню даже такое замечание: “Прежде всего Библия, потом церковный устав, а на третьем месте Достоевский”. Я тогда был уже посмелее и, помню, спросил: “Ну, а где же, владыко, святые отцы?” Митрополит умно посмотрел и по-своему, незабываемо улыбнулся».
После окончания гимназии с золотой медалью, вопреки воле отца, поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию. Тогда дворяне не учились в таких учебных заведениях, только дети духовенства.
В конце 4-го курса академии Алексей принял монашество с именем Антоний и в 1885 году был рукоположен во иеромонаха.
Академические труды
По окончании академии Антоний был оставлен в ней в качестве профессорского стипендиата и в то же время исполнял должность помощника инспектора академии.
В 1886 году назначен преподавателем гомилетики, литургики и каноники в Холмскую духовную семинарию. Через год избран исполняющим должность доцента Санкт-Петербургской духовной академии по кафедре Священного Писания Ветхого Завета.
В 1888 году получил степень магистра богословия после защиты диссертации на тему: «Психологические данные в пользу свободы воли и нравственной ответственности», утвержден в звании доцента академии.
После исполнения должности инспектора академии был в 1890 году назначен ректором Петербургской духовной семинарии, с возведением в сан архимандрита, а через несколько месяцев перемещен на должность ректора в Московскую духовную академию. При нем был основан в 1891 году академический журнал «Богословский вестник».
Во время учебы и преподавания в Санкт-Петербурге сформировались богословские взгляды отца Антония, вызывавшие впоследствии полемику; в эти же годы состоялось его знакомство с праведным Иоанном Кронштадтским, продолжавшееся и во время ректорства в Московской духовной академии. Опыт отца Иоанна стал одной из основ курса пастырского богословия, составленного владыкой Антонием.
По воспоминаниям протоиерея Сергия Четверикова, учившегося в МДА в то время, «владыка Антоний был сердцем нашего академического мира... Двери его покоев во всякое время были открыты для студентов. Сам он часто приходил на нашу вечернюю молитву в академическую церковь и после молитвы о чем-нибудь беседовал. Он умел подойти к каждому из нас, и из наших отношений с ним был устранен дух формализма и официальности... И вместе с тем эти отношения были чужды всякой фамильярности. Мы чувствовали его неизмеримое превосходство».
В 1895 году назначен ректором Казанской духовной академии. Перевод из Москвы произошел по причине разногласий с митрополитом Московским Сергием (Ляпидевским), считавшим, что не следует постригать в монахи до 30 лет и вообще надо быть осторожнее в выборе кандидатов в монашество.
Викарий Казанской епархии
В сентябре 1897 года в Казани был хиротонисан во епископа Чебоксарского, викария Казанской епархии.
Через полтора года назначен епископом Чистопольским, первым викарием Казанской епархии, с оставлением в должности ректора.
Преосвященный Антоний обладал огромным личным обаянием, его любили окружающие, особенно молодежь. Живой темперамент, хорошее литературное образование, подвижный ум и проницательность при встречах с людьми дали ему большую власть над духовным студенчеством. Многие изумлялись силе нравственного влияния его на сердца и волю студентов, говорили, что он обладает силой «внушения». Юноши подолгу просиживали у своего гостеприимного и ласкового ректора. «Это университет, — восклицал один из них, — это древнегреческая академия: здесь среди болтовни и шуток сеются идеи, каждая из которых достойна вырасти в диссертацию».
Преосвященный Антоний приобрел широкую известность как ревностный распространитель духовного просвещения и богословской науки в народных массах. В Петербургской академии он был душой кружка студентов-проповедников, разносивших плоды академической науки по церквам во внебогослужебных чтениях, по общественным и частным залам, заводам, тюрьмам, ночлежным домам; такие же кружки он основал в академиях Московской и Казанской.
Епископ Уфимский и Мензелинский
В 1900 году переведен на самостоятельную Уфимскую и Мензелинскую кафедру.
В Казанской академии его избрали почетным членом академии ввиду высокопросвещенной и плодотворной деятельности, ввиду написанных им серьезных литературных и научно-богословских трудов, ввиду выдающегося церковно-ораторского таланта и неутомимого проповедования слова Божия и, наконец, ввиду его щедрой благотворительности и материального вспоможения нуждающимся студентам академии.
На Волынской кафедре
В 1902 году владыка Антоний назначен епископом Волынским и Житомирским, священноархимандритом Почаевской Успенской лавры, через 4 года возведен в сан архиепископа.
В 1908 году, управляя Волынской епархией, первым из русских иерархов откликнулся на суждения по поводу восстановлении патриаршества в России, издав брошюру соответствующего содержания как приложение к журналу «Русский инок». Он был большим приверженцем патриаршества с юных лет.
В 1912 году назначен членом Святейшего Синода с оставлением на занимаемой кафедре.
На Харьковской кафедре
В 1914 году был поставлен архиепископом Харьковским и Ахтырским.
После Февральской революции 1917 года его хотели удалить из Харькова. Комиссар духовных дел приказал владыке Антонию покинуть город в трехдневный срок. Однако под давлением верующего народа этот срок увеличили до 5-ти дней и позволили оставаться в пределах губернии до решения Синода. Архиепископ Антоний подал прошение на покой и отбыл в Святогорский монастырь своей епархии. Однако революционные власти не разрешили ему пребывание в пределах Харьковской губернии. В мае 1917 года по поданному ранее прошению был уволен Синодом на покой с назначением местожительства в Валаамском Спасо-Преображенском монастыре. Именно в это время архиепископ Антоний написал свой труд «Догмат Искупления». Епархиальным собранием в Харькове был вновь избран на прежнюю кафедру и в августе 1917 года повторно назначен архиепископом Харьковским и Ахтырским.
Осенью 1917 года на Всероссийском Поместном Соборе был одним из трех кандидатов в патриархи, вместе со святителем Тихоном Московским и владыкой Арсением Новгородским. Интересно, что при голосовании он набрал наибольшее число голосов, но Господь судил иначе: по жребию патриархом стал святитель Тихон.
В ноябре 1917 года архиепископ Антоний был возведен в сан митрополита.
Митрополит Киевский
В мае 1918 года был председателем Киевского епархиального собрания и на нем, из-за смерти митрополита Киевского Владимира (Богоявленского), был избран митрополитом Киевским и Галицким. Титул митрополита Киевского и Галицкого сохранил и во всё время пребывания за рубежом. После захвата большевиками Киева перебрался в Екатеринодар (ныне Краснодар) к Деникину и был избран председателем Временного высшего церковного управления Юго-Востока России.
Эмиграция
Весной 1920 года с войсками Деникина отбыл в Грецию, жил на Афоне. В сентябре того же года по приглашению генерала Врангеля вернулся в Крым, откуда вновь эмигрировал в ноябре — вначале в Константинополь, а в феврале 1921 года в Сербию.
В ноябре–декабре 1921 года в Сремских Карловцах под его председательством состоялось «Общее собрание представителей Русской Заграничной Церкви» (Русский Всезаграничный Церковный Собор), подтвердивший поддержку монархии и белого движения. Собор образовал Высшее Церковное Управление Заграницей (ВЦУЗ) во главе с владыкой Антонием. Таким образом, митрополит Антоний стал первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей. Собор принял несколько политических документов антибольшевистской направленности.
В мае 1922 года постановлением святителя Тихона, патриарха Московского, ВЦУЗ было упразднено, Карловацкий Собор признан не имеющим канонической силы, а его послание о восстановлении династии Романовых и обращение к Генуэзской конференции — не выражающими позиции Русской Церкви. Сначала митрополит Антоний решил подчиниться указу патриарха, но бóльшая часть членов ВЦУЗ склонялась к тому, чтобы этого не делать.
В сентябре 1927 года Временный Заграничный Синод, заслушав послание заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) и его временного Синода (в Москве), постановил: «Заграничная часть Всероссийской Церкви должна прекратить сношения с Московской церковной властью ввиду невозможности нормальных сношений с нею и ввиду порабощения ее безбожной советской властью, лишающей ее свободы в своих волеизъявлениях и каноническом управлении Церковью».
Эту позицию и непримиримое отношение к советской власти митрополит Антоний сохранил до конца жизни. В «Воззвании к русскому народу» (1930 год) он пишет: «Православные христиане! Вставайте все против власти красного антихриста. Не слушайте ничьих призывов примириться с ним, от кого бы призывы сии ни исходили. Нет мира между Христом и сатаною. Властью, данной мне от Бога, разрешаю всех верующих от присяги, данной самозваному правительству, ибо христиане сатане не подданные. Властью, данной мне от Бога, благословляю всякое оружие, против красной сатанинской власти поднимаемое, и отпускаю грехи всем, кто в рядах повстанческих дружин, или одиноким мстителем сложит голову за Христово и Русское дело». В ответ в 1934 года указом митрополита Сергия «О Карловацкой группе» постановлялось запретить в священнослужении, среди прочих, «бывшего Киевского митрополита Антония». Митрополит Антоний и его Синод этого запрещения, конечно, не признали.
В свою очередь, после ухода управляющего европейскими приходами Московского Патриархата митрополита Евлогия (Георгиевского) под омофор Константинопольского патриарха митрополит Антоний стал называть совершаемые сторонниками митрополита Евлогия таинства безблагодатными. В частности, совершил вторичное (заочное) отпевание императрицы Марии Феодоровны, потому что совершенное митрополитом Евлогием очное отпевание посчитал недействительным.
Осенью 1935 года Архиерейский Собор РПЦЗ под руководством митрополита Антония признал еретическим учение о Софии, Премудрости Божией, протоиерея Сергия Булгакова, бывшего в то время деканом Православного богословского института в Париже. Это еще более осложнило отношения РПЦЗ с Западноевропейским митрополичьим округом.
В последние годы своей жизни митрополит Антоний много болел, у него отнялись ноги и он ослеп. Скончался 10 августа 1936 года в Сремских Карловцах и погребен в Белграде в склепе Иверского храма.
Печатные сочинения
В 1900 году в Казани было издано полное собрание сочинений владыки Антония в 3-х томах. Это собрание позволяет составить о нем как о писателе довольно цельное представление. Его скромная по объему философская диссертация тонет в этих сочинениях как незаметная и нехарактерная частица. Факт свободы воли в ней доказывается из данности его в нашем сознании и самосознании. Следующей ученой работой отца Антония, выросшей из его профессорских занятий, является «Толкование на книгу св. пророка Михея» (1891).
Значительно более востребованы пастырские опыты владыки Антония, отраженные и в его жизни, и в многочисленных трудах. Он нередко писал в публицистической манере, его язык отличался живостью и легкостью, не чуждой местами излишней вольности, даже развязности. Свои сочинения он помещал, главным образом, в академических изданиях: «Церковный вестник» (Санкт-Петербургская академия), «Богословский вестник» (Московская академия), «Православный собеседник» (Казанская академия) и других.
За ученые богословские труды, которые первоначально были изданы в Казани, а затем переизданы книгоиздателем Тузовым, митрополит Антоний получил звание доктора богословия.
Богословское учение
Митрополит Антоний создал новую сотериологическую теорию, изложенную в его сочинениях «Догмат Искупления» (1917 год) и «Опыт христианского православного катехизиса» (1924 год). Он полагал, что с XVII века богословие Русской Церкви оказалось в латинском пленении, что особенно пагубно отразилось на представлении о спасении. Автор считает, что вопреки святоотеческому учению школьные богословы стали находить смысл Искупления в том, что Голгофская жертва Христа принесена ради удовлетворения бесконечного Божьего правосудия, оскорбленного безмерным грехом Адама. Митрополит Антоний утверждает, что это учение: «1) заимствовано всецело из не православного латинского учения в его формулировке Ансельмом Кентерберийским, Фомой Аквинатом и Петром Ломбардом; 2) его нет ни в Св. Библии, ни у святых отцов, ибо ни там, ни там не встречаем термина заслуги и удовлетворения, на каковых юридических понятиях всецело покоится современное школьное учение об Искупителе; 3) доказано, что это учение не может быть согласовано ни с учением о Божественной правде, ни с учением об Его милосердии».
В карикатурном изложении митрополита Антония традиционное представление об Искуплении выглядит таким образом: «Средневековое и позднейшее схоластическое богословие... старалось выяснить именно с точки зрения дуэли самое искупление рода человеческого Христовыми страданиями. Высочайшее Существо Божие оскорблено непослушанием Адама и недоверием первых людей к Божественным словам о древе познания; оскорбление чрезмерное: оно наказано проклятием не только виновников, но и всего их потомства. Однако страдание последнего и мучительная смерть, постигающая сынов Адама, недостаточны для смытия ужасного оскорбления: для сего нужно пролитие крови не рабской, а Существа, равноценного оскорбленному Божеству, то есть Сына Божия, Который добровольно и принял на Себя кару за людей и тем исходатайствовал им прощение от разгневанного Творца, получившего удовлетворение в пролитой Сыном Божиим крови и Его смерти. Господь здесь показал и Свое милосердие, и Свою справедливость».
Развернутый ответ на новое учение митрополита Антония дал святитель Серафим (Соболев) в своей книге «Искажение православной истины в русской богословской мысли». В частности, он дает подробный анализ как «Догмата Искупления» митрополита Антония, так и названных им в качестве авторитетов сочинений протоиерея Петра Светлова, иеромонаха Тарасия (Курганского) и архиепископа (впоследствии патриарха) Сергия (Страгородского). Святитель Серафим объясняет, что «Православная Церковь смотрит на искупление одновременно, как на проявление Божественного правосудия и как на проявление Божественной любви…. Употребляя слова “юридический” или “правовой” в учении об искуплении и спасении нас крестною смертью Христа, мы только обозначаем этими терминами искупительное дело Христово, в котором проявилось свойство Божественного правосудия».
Святитель Серафим замечает: «Непостижимо, как решился митрополит Антоний навязывать истинному богословию такое нелепое объяснение тайны искупления дуэлью?! Это сравнение здесь никак не может быть применимо. Ведь дуэль есть следствие ссоры между собою двух людей, равных по своему общественному положению. Но кто же из истинно-верующих может говорить о равенстве твари с Богом? Причем, каждый дуэлянт для удовлетворения чувства злобы желает только гибели своему противнику. А крестная жертва была принесена не по злобе, а по неизреченной любви к нам Божией и не для гибели людей, а для их спасения». Показывая библейскую основу для традиционного учения об Искуплении, святитель Серафим пишет: «Что касается понятия об искупительных заслугах Христа, то оно также взято нашим православным богословием из Божественного Откровения. По существу, будет совершенно одинаково, будем ли мы говорить об искупительных делах Христа, что то же — Его крестных страданиях и смерти, или об искупительных заслугах Христа, под коими опять разумеются Его страдания и смерть. Первые имеют значения вторых; вторые имеют значение первых. Ради этих дел или ради этих заслуг Христа мы искуплены от грехов наших и нам даровано спасение. В таком же смысле наше богословие объясняет и слова апостола Петра: зная, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною Кровию Христа, как непорочного и чистого Агнца (1 Пет. 1:18–19)»; а также слова апостола Павла: вы куплены дорогою ценою (1 Кор. 6:20)».
Большую работу по подбору святоотеческих цитат и фрагментов из богослужебных книг в пользу традиционного учения об искуплении провел митрополит Вениамин (Федченков) в книге «Об Искуплении».
Обзор полемических работ и общую оценку учения митрополита Антония об Искуплении дал иеромонах Серафим (Роуз) в своей докладной записке «Критика учения митр. Антония (Храповицкого)». Он начинает ее такими словами: «Митрополит Антоний, безусловно, великая церковная личность, но должен быть понят прежде всего как пастырь. Богословие у него на втором месте и исходит из его пастырской мысли и чувства. Он стремился догматику оживить, сделать ее неотвлеченной».
Архиепископ Феофан Полтавский (Быстров) в своем «Докладе об учении митрополита Антония (Храповицкого) о догмате Искупления» особое внимание уделяет идее митрополита Антония о едином естестве человеческом, которое взял на Себя Христос. Опираясь на святых отцов (в первую очередь преподобного Иоанна Дамаскина и святителя Василия Великого), он показывает, что реально существует лишь естество каждого отдельного человека, тогда как общее человеческое естество лишь мыслится, но реально не существует, тогда как единое Божеское естество и мыслится, и реально существует. Рассматривая отрицание митрополитом Антонием передачи первородного греха от Адама к его потомках, архиепископ Феофан обвиняет его в ереси пелагианства.
Митрополит Елевферий (Богоявленский) в своей опубликованной переписке с митр. Антонием по поводу догмата Искупления также полемизирует с его ошибочными взглядами. В частности, он указывает на неразрывную связь личной греховности и смертности. Имея смертность, каждый из нас носит в себе и греховность, полученную нами от родителей. Если же, по митрополиту Антонию, Бог при рождении каждому дает сразу падшую природу, то Бог становится создателем греха, что невозможно. Признавая греховность младенцев, Церковь установила их крестить, а отрицание необходимости крещения младенцев осуждено Карфагенским собором.
Святитель Иоанн (Максимович), уже после смерти митр. Антония пытаясь исправить причиненный им вред, хотя и не называя имени своего учителя, публикует слово «О чем молился Христос в Гефсиманском саду», излагая традиционное церковное учение.
В своих представлениях об Искуплении митрополит Антоний серьезно повлиял на православное богословие: вначале только на русское, а потом и на греческое. Его учениками и богословскими единомышленниками были будущий патриарх Сергий (Страгородский) и протоиерей Петр Светлов, частично воспринял его взгляды и священномученик Иларион (Троицкий). Впоследствии, однако, Антониева концепция в первоначальном ее виде была в целом отвергнута и стала формулироваться в смягченной форме, с некоторыми заимствованиями юридизма. В таком виде его идеи повлияли на В.Н. Лосского и прочих «парижских» богословов, а через них и на современное академическое и школьное богословие. Мало кто отваживается в наше время принимать учение об Искуплении в том виде, как оно изложено в катехизисе святителя Филарета Московского и в дореволюционных догматических курсах.
Личные качества и взгляды
Архимандрит Киприан (Керн) так описывает взгляды владыки Антония: «В своих суждениях и оценках богословских книг наших ученых Антония можно было бы характеризовать как догматиста и моралиста, вопреки всякому историзму и мистике. Всё, что было догматически ясно, на постановлениях Соборов основано, и всё, что вытекало с несомненностью из библейского текста, всё, что имело нравственное применение, всё это было ему близко, всё это он восхвалял и поддерживал. И наоборот: всё историческое, всё критическое, всё основанное на точном и кропотливом исследовании или что основывалось на мистической интуиции, на внутреннем восприятии, — всё это подвергалось осуждению и неприятию. Мистика и хлыстовство — это были (для него) синонимы; научная критика текста, филологический анализ, сравнительная хронология событий — всё это уже квалифицировалось как тюбингенщина, как харнаковщина, как ренановщина. Скреплялось к тому же и крепким словцом, на которые владыка был весьма щедр… В общем же его научные интересы ограничивались областью истолкования библейского текста, но отнюдь не вводных сведений, не исагогики, которую он явно осуждал как немецкое изобретение. Любил догматику, но свободную от макариевско-филаретовской схоластики. В догматах, как известно, искал их нравственный смысл».
Митрополит Антоний не любил историческую науку, особенно не жаловал академических историков, был далек и от религиозной философии. О нем писали, что «как рецензирующий член Синода, он на “Столп и утверждение истины” (священника Павла Флоренского) написал такую рецензию: “Читал 14 дней, прочитал 14 страниц, ничего не понял, но думаю, что степень магистра утвердить можно”».
Как педагог, митрополит Антоний выступал противником всяких административных и учебных строгостей и ограничений и всегда стремился к достижению выполнения учащимися правил, уставов и программ по свободной воле.
За период ректорства в духовных академиях епископ Антоний постриг в монашество более 60-ти студентов, из которых впоследствии большинство стали архиереями. Уже в позднейшие годы в своих поучениях он много говорил о том, какие тяжелые жизненные последствия постигают тех, которые, предполагая вступить на путь монашества, как бы услышав зов Божий, по каким-либо житейским соображениям уклонились от этого пути. Но он не говорил об опасности поспешного, под влиянием минуты, принесения обетов.
Митрополит Антоний Сурожский так оценивал его постриги: он «постригал очень легко, он постригал семнадцати-восемнадцатилетних мальчиков, и вокруг него целый ряд катастроф был, просто самоубийств. Потому что он был очень настроен против брака, он их убеждал с большой силой, что единственный путь чистоты — это монашество, что брак, в общем, скотство; и они шли, а потом видели, что не созданы для этого». Митрополит Евлогий (Георгиевский) в своих воспоминаниях тоже утверждает, что еще архимандритом Антоний (Храповицкий) «постригал неразборчиво и исковеркал не одну судьбу и душу… “Случалось, что и у меня на плече плакали последователи архимандрита Антония”, — говорил Петербургский митрополит Антоний (Вадковский)».
Современникам владыка Антоний запомнился своим совершением богослужения. Архимандрит Киприан (Керн) писал об этом так: «Совершенная уверенность в церковном уставе и чинопоследовании. Прекрасный ритм и бесстрастность в служении. И в чтении, и в литургийных возгласах он не вкладывал ничего своего личного. Он так и считал, что личная интонация может только испортить впечатление. Должен говорить сам за себя смысл читаемого; а говорить он может только тогда, когда ему не придают своего истолкования. Читал он разумно, внятно, бесстрастно. Но в этом не было никакой монотонности. Отсутствие аффектации делало его службу чрезвычайно осмысленной, прозрачной, строгой и иконописно классической. Это был классик богослужения. Как часто вспоминаешь его и жалеешь о его уходе при виде современных молодых и без традиций батюшек из интеллигентов, у которых ни одно слово и ни один возглас не сказаны просто, а все с какими-то вычурностями, деланными выражениями и подчеркиваниями, придыханиями, завываниями, замедлениями, ускорениями и т.п.».
В то же время митрополит Антоний очень осторожно, если не сказать отрицательно относился к Иисусовой молитве: «Лучше по молитвеннику молиться, чем чётку тянуть и повторять одно и то же в ожидании небесного света». Тут надо заметить, что чётки вручаются монаху при постриге как «меч духовный», и совершение определенного количества молитв Иисусовых входит в состав монашеского правила.
Сохранилась такая обращенная к митрополиту Антонию шутка, которую он весьма оценил: «Вот я представляю себе, владыко, что Вы встретились бы со святителем Иоанном Златоустом и святителем Григорием Паламою, и Вы бы им сказали так: “И охота Вам, преосвященнейший Григорий, писать вещи, которые ни люди не понимают, да и Вы сами объяснить толком не можете. Вот взяли бы пример с преосвященнейшего Иоанна: всё у него ясно и применимо к жизни, всё имеет нравственное обоснование”».
Архимандрит Киприан (Керн) вспоминает: «Не дай Бог сказать... что этот батюшка молитвенник, или мистик, или прозорливец. Так и слышу: “А, уже кронштадтить начал...” Или: “А что, он еще не молится на воздусе?” И добавлял иногда: “Больше всего боюсь бешеной собаки и святого человека”. (Понятно, что он подразумевал под словом “святой” в данном случае)».
В экуменических контактах он преследовал исключительно цель присоединения к Православной Церкви любых еретиков, в том числе и католиков. Архимандрит Киприан пишет, что он «отрицал у католиков всё, кроме права называться еретиками. Их таинства — не Таинства, их священство — не священство, их иерархия безблагодатна. Известен его афоризм, что папа — простой мужик».
Прямота митрополита, граничащая с резкостью, на многих, особенно на инакомыслящих, производила впечатление отрицательное. Всем было известно его остроумие несколько грубоватого характера. Рассказывали, что он, кажется, еще будучи студентом, за торжественным обедом, на шутливый вопрос родственника Храповицких генерал-майора Крепке — почему «митро-полит», а не «митро-стреляй», ответил: «А почему, Ваше превосходительство, "ду-рак”... — здесь сделал длительную паузу и спокойно, смотря в глаза ошарашенного генерала, пониженным голосом закончил: — а не "ду-рыба"»...
По политическим взглядам и в России, и в эмиграции был убежденным монархистом. Возглавлял Волынское отделение «Союза русского народа» (общим количеством полтора миллиона членов), за что либералы называли его черносотенцем.
Архимандрит Киприан (Керн) так писал о позиции митрополита Антония: «Прежде всего, это был исключительно церковный человек... Он всё расценивал с точки зрения примата Церкви. Церкви, а не государства; Церкви, а не прогресса; Церкви, а не светских предрассудков, и т. д. Он стоял на безусловно правильном и единственно возможном понимании единства Церкви. Церковь — одна. Других церквей нет и быть не может».
