Протоиерей Михаил Владимиров, настоятель храма Казанской Божией Матери в Сан-Франциско любезно согласился побеседовать на тему смерти, последней исповеди для Азбуки веры.
Смерть – что это такое с точки зрения христианина?
Обычно большинство людей волнует не то, что такое смерть с точки зрения христианина, а то, будет ли жизнь после смерти. Если мы вдумаемся в этот вопрос, то мы увидим его абсурдность. Может ли жить то, что умерло? Ну, конечно, нет. Жизнь – это жизнь, она не может умереть, потому что жизнь не может быть мертвой, тогда она больше не жизнь. Также, как и мертвое не может жить. Живая же душа продолжает жить, сохраняя в себе все атрибуты жизни – эмоции, радость, страдания, память, знания и взаимоотношения с другими живыми душами (а не с мертвыми телами). То, что мы называем смертью – это момент, когда душа лишает человеческое тело своих жизненных сил, оставляя его в смертности материального мира, а сама устремляется (или вводится) в мир иной для продолжения своей жизни.
Точнее всего отношение христианина к «смерти» видно из названия чина, который совершается в последние секунды земной жизни человека: «Чин, бываемый на разлучение души от тела». Поэтому дальше в нашем разговоре под словом «смерть» мы будем иметь в виду не умирание живого, а именно момент разлучения души с телом.
В просительной ектенье мы обращаемся с прошением «Христианския кончины живота нашего, безболезненны, непостыдны, мирны, и добраго ответа на Страшнем Судищи Христове просим». Можете ли вы рассказать о примерах непостыдной христианской кончины.
Мы часто не понимаем правильно значение слова «кончина», считая, что это синоним «смерти». На самом деле переводом на русский язык с церковнославянского будет «завершение», «окончание», «конец» какого-либо действия. Пе́тръ же …. вше́дъ внꙋ́трь, сѣдѧ́ше со слꙋга́ми, ви́дѣти кончи́нꙋ. (Мф. 26:58). Я постараюсь объяснить то, о чем говорю, на хрестоматийном примере двух разбойников на Голгофе. Жизнь у обоих была постыдной и наполненной грехом. Страдания в кончине были одинаковыми, но у одного кончина была продолжением постыдной жизни, а смерти другого предшествовало покаяние и уверование во Христа. Стоящие у крестов вряд ли увидели разницу.
Священнику практически никогда не суждено наблюдать постыдную кончину. Нас просто не зовут туда, где человек на смертном одре хулит Бога или отрекается от Него. Поэтому практически каждый раз видя человека в последний период его жизни, встречаешься с искренним покаянием. Другое дело, что поведение близких умирающего в последние дни часто бывает постыдным. Я думаю, что важнее раскрыть эту проблему, чтобы читатель был заранее готов к уходу близкого человека. Вот два ярких случаях, которые диаметрально противоположны с точки зрения поведения родных.
Однажды ко мне в храме подошла женщина.
– Я не вашей веры, но у меня есть родственница, православная, у нее рак в последней стадии, ей недолго осталось. Не могли бы вы ее навестить в больнице?
В онкологическом корпусе Нью-Йоркского университета в отдельной палате лежала 35-летняя женщина, изможденная 5-летней борьбой с раком. Две худых руки поверх белой простыни, проткнутые катетерами, трубки, ведущие к прозрачным пакетам, висящим на блестящих кронштейнах, постоянно попискивающие приборы и огромные глаза, в которых написано осознание предстоящей смерти. Это была первая ее исповедь и Причастие со времени, когда ее еще в детстве крестила бабушка в деревне.
Я приходил к ней несколько недель раз через 2-3 дня. Она исповедовалась постепенно за всю свою жизнь, причащалась и пожимала мне руку. Пожатия становились с каждым разом слабее и слабее.
Муж приходил к ней редко, он работал таксистом и говорил, что все время занят, чтобы заработать денег для их детей. Двух мальчиков 10 и 6 лет старались не приводить вообще, чтобы они не пугались ее вида. Дня за три до смерти из России приехала ее мама, сестра с мужем и племянники. Они все шумно сидели в ее палате, заваленной фруктами и цветами, разговаривали с ней так, как будто завтра, ну в крайнем случае послезавтра ее выпишут из больницы. На священника, вошедшего в двери, ее мама среагировала так, как если бы пришел палач. Но умирающая попросила всех выйти, в последний раз исповедовалась и причастилась.
Через день мне позвонила ее родственница поздно ночью и сказала, что врачи дают ей всего несколько часов. В полутемной палате нас было трое: родственница, гладящая голову умирающей, я, читающий канон на разлучение души от тела, и она без сознания, хрипящая, выгибающаяся с привязанными к кровати руками. Я никогда ни до, ни после не видал такой агонии. Ей постоянно вводили морфий, а муки ее были все сильнее и сильнее. И думаю я, что мучения были не от физической боли, к которой она за последние пять лет привыкла, как к норме, а от глубочайшего одиночества, брошенности, разлученности с семьей. Никто из них не захотел приехать, узнав, что она уже без сознания и конец близок. Так она и ушла… брошенной.
На заочное отпевание пришла только ее родственница, верующая иудейка. Она и увезла на кладбище конвертик с православной «земелькой».
И вот совершенно другой случай.
– Отец Михаил, я звоню вам потому, что врачи хотят отключать мою маму от систем жизнеобеспечения. Она уже больше трех недель в полной коме после ковида, и врачи говорят, что мозг у нее полностью умер (раньше я уже причащал и исповедовал ее в больнице).
День и время отключения были назначены.
Перед госпиталем стояло человек двадцать родственников, которые хотели с ней проститься, но в ковидный блок пустили только троих, меня и двух ее сыновей. Мы стояли в синих балахонах перед ее постелью. Один из сыновей достал телефон, включил Зум, и все родственники, стоявшие у госпиталя, прощались с ней через телефон так, как будто она находится в полном сознании. Каждый говорил о том, чем она была ему дорога в жизни и прощался с ней. А потом с ней через Зум стали прощаться родственники, оставшиеся на далекой родине. Когда все простились, я прочитал канон, и все оставались на связи и вместе провожали ее. Потом вошел врач с медсестрами, выключили приборы. Зелёная точка, чертившая ломанную кривую на мониторе, остановилась и нарисовала длинную прямую линию. Сыновья еще долго стояли с двух сторон кровати, держа её руки.
Отпевание было в кладбищенской часовне, которая не могла вместить всех, кто пришел проводить ее в последний путь.
Постыдность поведения близких заключается прежде всего в том, что мы страдаем не об уходящем, но о себе любимых. Чаще всего, если заглянуть в глубину собственного сердца, мы вынуждены будем признаться, что наши страдания вызваны вовсе не волнениями о душе ушедшего, о ее посмертной участи, а о том, как мы сами дальше будем жить и на сколько в худшую сторону изменится наша жизнь. Сколько раз на похоронах сквозь рыдания слышны причитания: «На кого ты меня оставил?», «Детушки остались сиротами, на что же они теперь будут жить?», «Как же он справится без жены?» и сотни вариантов подобных восклицаний.
Но и до смерти, в последнии дни земной жизни человека, который был нашей опорой, защитой, источником любви и радости многие годы, мы очень редко думаем о нем, о том, что ему действительно важно. Мы чрезвычайно сфокусированы на себе, наш эгоцентризм не имеет никаких границ. Мы стараемся как бы отгородиться от реальности происходящего. Особенно в последние дни многие готовы придумать себе любое занятие (готовка еды, зарабатывание денег, поиски новых врачей, чтение научных статей о новых лекарствах и др.) вместо того, чтобы быть с человеком рядом каждую минуту, чтобы ему не было страшно и одиноко при расставании с этим миром. Игнорируя реальность и «оберегая» собственную психику, мы оставляем человека один на один с ужасом неизвестности, предпочитая не заходить к нему в комнату. Вот это одиночество перед лицом расставания для умирающего человека самое страшное.
В чем основная причина такого поведения?
В нашем современном мире нам вообще свойственно игнорировать смерть, сам ее факт. Лежащий в гробу покойник подчас выглядит значительно красивее, чем выглядел человек в последние годы своей жизни. Мы заботимся о том, какой будет гроб, сколько будет цветов, кого мы пригласим, сколько человек придет, какой стол мы накроем, что мы будем пить, в каком ресторане, сколько часов, на какой машине повезем, где похороним, будут ли венки и как сделать так, чтобы эти похороны запомнили все окружающие, и они были на уровне. И мы забываем о том, что в эти дни душа ушедшего продолжает изнемогать в одиночестве. Мы не с ней. Она рядом с нами и ждет нашей заботы и помощи, а мы заботимся о столах.
Причина такого поведения, я думаю, заключается в слабости или даже в отсутствии веры. Мы уже говорили, что наша душа была живой и останется живой. Поэтому жизнь того, кого мы любили, с кем общались, продолжается также, как и до разлучения его души с телом. Я думаю, что именно непонимание или неверие в эту простую истину приводит нас к таким странным действиям, когда наступает момент расставания с нашими близкими. В момент расставания мы устремляемся за смертью (телом), а не за жизнью (душой). Мы начинаем служить смерти вместо того, чтобы служить жизни. Вот что мы видим чаще всего в окружающей нас действительности.
Приходилось ли отказывать в отпевании, если да, то по каким причинам.
К сожалению, приходилось. Как вы знаете, священник не имеет права отпевать человека, самовольно лишившего себя жизни. Здесь возникает очень сложный вопрос, что значит «самовольно». Но я бы не хотел сейчас затрагивать тему самоубийств, она слишком глубокая и сложная.
Я не сторонник того, что каждого человека нужно отпевать. Если человек в течение своей жизни никогда не приходил в Церковь, за исключением того случая, когда его в детстве крестили, по-моему неуместно, воспользовавшись его неспособностью возразить, совершить над ним то, чего он избегал всю жизнь. Думаю, что все-таки нужно уважать волю умерших, которую они ясно проявили в течение своей жизни. С этой точки зрения очень важно не побояться задать человеку вопросы до того, как он ушел в иной мир о том, как он хочет быть похоронен, отпет или нет, о том, чтобы о нем молились или нет. Я еще раз подчеркну, роль близких умирающего чрезвычайно важна, они должны быть сфокусированы на последней возможности общения, а не на своих личных переживаниях и страданиях.
В нашей культуре почему-то считается неправильным говорить больному, что ему осталось несколько дней. В западной культуре врачи честно рассказывают человеку, сколько ему осталось, и на мой взгляд, это значительно гуманнее. И уходящий, и его близкие последние дни говорят друг с другом честно, ничего не скрывая, не играя дурацкого спектакля. В этом я вижу прежде всего уважение к уходящему. Дать человеку возможность трезво оценить происходящее и распорядиться последними днями – это то, что должно быть сделано близкими, как бы это ни противоречило нашей культурной традиции и псевдозаботе об уходящем.
Есть ли примеры положительные и отрицательные последней исповеди, исповеди на смертном одре?
Исповедь не может быть отрицательной, а уж тем более на смертном одре. Другое дело, что часто приходится встречаться со страхом исповеди, когда человек близится к последней черте. Многим кажется, что если он исповедуется, то буквально с окончанием исповеди душа выйдет из тела. Поэтому и умирающий, и его близкие как можно дальше оттягивают момент исповеди и последнего Причастия, и к сожалению, очень часто бывает поздно. В моем опыте никогда не было того, чтобы меня пригласили к умирающему и после исповеди он скончался. Очень часто бывает, что потом приходишь к нему еще несколько раз, и человек каждый раз находит, что исповедовать и каждый раз радуется Причастию.
Нам жалко расставаться с нашими близкими. Особенно, если уходят совсем молодые, дети, что бы Вы сказали в утешение родственникам в таком случае?
В этом случае, если ты сам не пережил этого, то лучше помолчать. Поэтому я их обнимаю и плачу вместе с ними, а ничего специального стараюсь не говорить.
В целом, если говорить о том, как преодолеть горечь расставания, могу дать только один совет – служить Жизни вместо того, чтобы служить смерти. Как я уже говорил, похороны часто превращаются в культ служения мертвому телу и от участия в этом в душе человеческой рождается ужас, подавленное состояние, чувство обездоленности, пустота. Если же люди вместо этого обратятся к Жизни, к душе ушедшего и начинают служить ей вместо того, чтобы служить мертвому телу, то их души обретают покой, радость, свет. Именно к этому призывает Церковь, говоря о необходимости сугубой молитвы о душе скончавшегося, о чтении Псалтыри, акафиста за единоумершего, сорокоуста, но не просто заказа его, а и участия в нем, присутствии в Церкви в течение 40 дней. Души оставшихся от соприкосновения с Жизнью обретут утешение и покой, а душа ушедшего – огромную, необходимую ей поддержку.
А также, если маленькие дети или подростки потеряли кого-то из родителей. Хочется сказать по-человечески, что это несправедливо, почему такое происходит, почему преступники живут, а хорошие люди умирают или тяжело болеют…Что, как священник Вы бы могли сказать. Какие утешительные слова сказали бы?
В Евангелии есть понятия «праведность» и «милость». Решения Господа всегда праведны по отношению к человеку и одновременно милостивы. Когда возникает вопрос о справедливости, то я думаю, правильнее всего прочитать Книгу Иова, это помогает взглянуть на происходящее не из своей черепной коробки, но хотя бы частично с высоты Божественного промысла. Тогда многие и многие трагедии перестанут ими быть. Но для этого, конечно, нужна вера, а «человеческой справедливостью» этого не объяснить.
Бывают могилы ухоженные, родственники и друзья навещают. к сожалению, встречаются могилы, которые заброшены, к ним как будто после похорон никто не пришел ни разу. Это грустно, но как понять: человек умерший “не заслужил и не заработал” друзей, не воспитал детей или это черствость родственников, окружающих?
21-й век с его постоянной миграцией и передвижением очень сильно отличается от 19-го, когда люди жили поколениями в одном и том же доме. Если мои родственники, живущие в Москве, находятся в 30 минутах езды от кладбища, на котором похоронены члены нашей семьи с начала 19-го века, то я, живя в Нью-Йорке, похоронил маму на монастырском кладбище в Джорданвилле, а сейчас оказался на другом побережье, в 6 часах авиаперелета и 4 часах езды на машине. В лучшем случае я могу посетить ее могилу раз в году. Но разве в редком посещении выражается мое отношение к ней? Я думаю, что многие люди сегодня практически не в состоянии часто посещать могилы близких. Сегодня люди не живут в условиях 19-го века, когда погост был виден из деревенского храма, и по дороге домой, после праздника, заходили на могилку.
Вместе с этим я с вами должен согласиться, что неухоженные могилы – это абсолютно неприемлемая вещь. Но тут я наверно озвучу непопулярную идею. Современное кладбище должно отличаться от кладбища 19-го века. И в данном случае обычное американское кладбище, представляющее из себя зеленый газон с невысокими скромными надгробиями строго определённых габаритов, без покосившихся заборов, без сломанных калиток, без выцветших искусственных цветов и куч мусора выглядит значительно достойнее. Для родственников также намного проще заплатить обязательный взнос за уборку кладбища и знать, что когда вы туда приходите, могилы ваших близких также ухожены, как все другие могилы на этом кладбище.
Комментировать