Протоиерей Александр Гаврилов, настоятель храма иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша» на Васильевском Острове (Санкт-Петербург), специально для «Азбуки веры»
– Люди в большинстве своём очень сильно отвергают возможность умереть. Моя специфика, к сожалению, такова, что я, во-первых, работаю с зависимыми людьми, которые очень часто умирают, и, во-вторых, – с онкологическими больными. Не знаю, как это получилось, потому что если работе с зависимыми я обучался, то раковые больные просто появились в моей жизни и периодически возникают – непонятно, как они находят меня. Ну, во всяком случае, две таких подгруппы. И могу сказать, что, сколько я ни вижу таких людей и после этого говорю прихожанам о том, что, ребята, смерть не за горами, опять отпел такого-то, опять отпел такого-то… – встречаю у людей настолько мощное сопротивление тому, что они могут умереть, что какие бы я ни предлагал интересные вещи: а давайте начнём благодарить, потому что неизвестно, увидим мы этих людей или не увидим, а давайте мы начнём как-то отдавать наши долги ментальные или физические, давайте, давайте… – что бы я ни придумывал, как правило, народ не реагирует на это. То есть обыватель всячески отрицает возможность умереть: это точно будет не с ним, это будет с кем угодно, но только не с ним…
– А с чем это связано? Может, просто это само понятие уже как-то приелось, немножко стало таким обыденным: ну, смерть, ну все умрём…
– Да нет, мне кажется, нет у них такого. Вот смотрю на людей – этого нет, что мы все умрем. Причем даже на приходе, когда наркоман не выздоравливающий, и когда он прямо на грани. У нас в храме за Крестом есть такая интересная традиция: Голгофа стоит, и Крест за Голгофой, и когда-то – это случилось давным-давно, уже несколько лет назад – у какой-то женщины умер ребёнок, и она засунула фотографию между Крестом и Голгофой в щель. Когда я обратил на это внимание, там уже было фотографий десять, и они как раз из щелей торчали, это было как-то неестественно, неопрятно. А с другой стороны, убирать эти фотографии рука не поднималась, и я их приделал за Крестом на стенку. То есть у нас стоит Крест с Голгофой, справа и слева иконы, a за самим Крестом просто стена. И я туда прикрепил эти фотографии, чтобы они не торчали из этих щелочек. Сейчас вся стена в этих фотографиях – по горизонтали около двух метров и по вертикали тоже, – вот такой квадрат два на два, причём с нахлёстом, и маленькие фотографии, и средние, не знаю, может быть, двести фотографий, может быть, больше, я их не считал. Вот так они разрослись за всё это время. Многие фотографии тех, кто прихожанами были. Это фото только тех, кто умирает от наркотиков и алкоголя. И по факту все видят эти фотографии – что завтра моя фотография может оказаться там. То есть какое-то прямо игнорирование. Мне кажется, что если я вдруг пойму, что это со мной может случиться реально, мне надо меняться. Мне надо менять свой быт, свои взгляды на какие-то вещи, надо с грехами что-то делать. А этого настолько не хочется, что, как следствие, я отрицаю даже саму смерть, чтобы оставаться в некоем таком полуправославном, полумирском таком контексте. Мне так кажется.
– Бывает такая ситуация, когда у кого-то умирает близкий человек. К нему приглашают священника – может быть, это больница, может быть, дома. Человек этот, скажем так, крещёный, невоцерковленный, соглашается, приходит священник – и что священник ему говорит, что он делает, как происходит их общение в таких ситуациях, когда есть ещё время какое-то перед смертью спокойно пообщаться?
– Касаемо моего, было всего два противоположных сценария. Есть люди, которые всё равно отрицают свою смерть, и не желают, стало быть, общения. То есть родственники зовут, а он: «А что Вы пришли, у меня всё хорошо, я ещё выздоровею!» А бывает наоборот, когда человек даже неверующий начинает что-то спрашивать, то есть он не умеет исповедоваться и делает это в форме некоего рассказа, и в этом рассказе он сожалеет. То есть там нет такого: «Батюшка, я бы хотел поисповедоваться». Мы сидим, разговариваем, и постепенно беседа переходит на какую-то важную для него тему, как правило, это некая история, в которой он сожалеет о том, что сотворил.
Было у меня несколько таких случаев, когда человек умирает, но ещё не умер, и вот он месяц умирает или два. Вы меня сейчас спрашиваете, а у меня прямо перед глазами: меня позвали к онкологическому больному, ему уже поставили неоперабельность, и он уже понял, что умирает. Он бывший военный, лет, наверное, 50–55, и, так сказать, уважающий Церковь, но невоцерковлённый. И вот мы с ним беседовали, я ему Евангелие читал, он просто слушал. Нет, он меня сначала попросил: «Помолитесь, пожалуйста, при мне». Родственники принесли иконочку, какая у них дома была, и я просто сначала читал с «Трисвятого» по «Отче наш», потом псалмы читал, что на память помнил, какие-то молитвы. И вот он меня просил, чтобы я просто помолился, он даже не крестился поначалу. И потом эта история закончилась тем, что где-то через месяца два или три, когда в последний раз я к нему пришёл, он был как скелет, обтянутый кожей, но зато глаза у него были уже совсем другие, чем те, что я видел вначале. И он уже как-то примирился с домашними, добрый такой взгляд был, очень хороший. Он смотрел «Спас» по телевизору, то есть у него в конце его жизни телевизор всегда на этом канале был. Ему читали дети Евангелие, и он сам пытался как-то креститься, пока еще силы были, и какие-то молитвы уже выучил. То есть было видно, что он не упустил эту возможность, хотя если говорить про исповедь, она опять же была как у человек не умеющего и никогда не пробующего исповедоваться. Я был не совсем доволен, скажем так, как он исповедуется. Но по факту, если он был злым в начале нашего знакомства, претензий очень много было, обиженный был; то в конце, перед смертью, он стал очень добрым. Представляете: скелет, обтянутый кожей, белый, как пергамент, и добрые глаза такие горящие. Картина, конечно, незабываемая. Вот он всё читал, всё смотрел, воцерковился, скажем так.
А был у меня такой интересный случай. Я пришёл, а человек в коме. Меня позвали, я пришел с Причастием, а он в коме и ничего не соображает, а я уже всё принес. Я говорю родственникам (такие неверующие были ребята): «Давайте я помолюсь, а вы постойте рядом, побудьте в молитве, а потом я окроплю». И представляете, ситуация прямо какая-то мистическая. Я помолился, взял святой воды и стал кропить, покропил комнату и думаю: покроплю и его. Я его покропил, и он дух испустил. Это прямо слышно было. А сложность заключалась в том, что он долго не мог умереть. Они двести раз вызывали «скорую», она приезжала, он лежал в некоем забытьи и умереть не мог. И его родственники находились в подвешенном состоянии, немножко даже раздражённом, ну уже уставшие просто были. Я спрашиваю: «А чего вы раньше не позвали причащать?» А они неверующие, не понимали всего этого, просто у кого-то спросили и им сказали: хорошо было бы, чтобы причастили и поисповедовали, хотя он давно был в этом состоянии. И как я ещё воду эту крещенскую взял с собой, тоже непонятно… Вот такая интересная ситуация. Может, так совпало, а может быть, Господь так просто отпустил.
– А как быть, если, например, человек (тоже распространённая ситуация) умирает крещёный, не церковный и при этом вроде бы не отрицает существование загробной жизни, но панически боится смерти? Не того, что последует воздаяние, что уже там не будет возможности покаяться, а вот просто по-человечески, как живое существо, не хочет умирать и боится смерти, – как в такой ситуации быть?
– Мне кажется, что большинство людей, которых я встречал, именно из этой подгруппы. Я читал и мне рассказывали о людях, особенно в старину, что вот он говорит: «Я завтра умру». А лично в моей практике было, что все боялись смерти, то есть вот прямо боялись умереть. Вроде как понимают, что это случится, но какой-то у них животный страх перед тем, что наступает. С чем это связано? Может быть, с тем, что боятся отпустить то, что здесь находится, или боятся предстать перед Богом. Мне сложно анализировать, потому что у меня не было случая, когда это были какие-то люди, которых я долго знал. Как правило, все очень боятся умереть. Не просто страх, как перед экзаменами, а животный страх умереть.
– Но, может быть, это связано – если человек церковный – с тем, что он понимает, что страшнее может быть то, что там, за смертью, а не сама смерть?
– Может быть. Мне сложно сказать, потому что неизвестно, что думал человек, когда был в здравии. Хочется надеяться на то, что бывают святые, которые говорят: «Господи, ещё один день на покаяние, я боюсь предстать перед Тобой нераскаявшийся!» Такое, наверно, тоже бывает, у действительно верующих людей. Как апостолы: им тяжело без Христа, они просят, чтобы Христос их забрал, а Он их пока ещё оставляет, чтобы они дальше проповедовали, – вообще противоположность.
Еще такой момент, размышление, когда я слышу, как кто-то умер внезапно. Мне кажется, что смерть через понимание, что умрёшь, более благодатная. А вот когда человек – хоп! – и его машина сбила, или он заболел резко, впал, допустим, как сейчас при коронавирусе, в непонимание какое-то и тоже умер. Мне кажется все-таки, что благодатная смерть – это с пониманием, когда простился со всеми, помолился, поисповедовался, если Господь управит, в храм сходил и спокойно почил. А вот внезапная смерть, мне кажется, это какая-то дурацкая история.
– Но именно поэтому к ней, наверное, и надо быть готовым всегда, потому что мы потенциально всегда близки к смерти, в любой день?
– Знаете, у меня есть не то чтобы курс, я бы так, наверное, не сказал. Скажем так, есть курс подготовки к смерти. Связано это с тем, что очень много воспитанников зависимых, а у зависимых, как правило, почти весь букет заболеваний. Там и туберкулез, и ВИЧ, и гепатиты все, и венерология. Даже ребята, которые в трезвости, в такой хорошей ремиссии, всё равно порой они умирают из-за того, что болезнь догнала. То есть они уже не употребляют давно, а болезнь всё равно существует, и они умирают.
И я придумал такой некий курс подготовки к смерти. Там идея основана на благодарностях. Сначала надо научиться благодарить. Они учатся благодарить в трех вариантах. Благодарят Бога, учатся благодарить от самого начала, как они себя помнят, до сегодняшнего момента, находят какие-то события, за которые они хотели бы Бога искренне благодарить. Потом отблагодарить людей, которые были некими важными вехами в их жизни. И потом благодарить себя за что-то: за то, что где-то они были смелые, где-то от чего-то отказались, или, наоборот, что-то совершили хорошее. И вот эту часть курса проходит большинство. Потом я им говорю: ребята, вот вы сейчас научились этому всему, давайте перейдём к самому важному – сделаем что-то хорошее для тех людей, которых мы благодарили. То есть надо их найти и что-то сделать: либо просто прийти, поздороваться и сказать, как ты им благодарен; может быть, что-то подарить, ещё что-то.
И второй момент в подготовке к смерти – это найти тех людей, которым мы что-то сделали плохое в жизни, попросить у них прощения лично, и, может быть, как-то компенсировать им ту беду, которую принес. А после этого, когда уже всё это сделал, поисповедоваться – я это называю «генеральная исповедь». Неважно, исповедовался или не исповедовался до этого, а с самого начала, как помнишь себя, до сегодняшнего момента опять у Бога попросить за всё прощения. И хитрость заключается в том, что первый этап по благодарностям все делают; кто-то доходит до этапа генеральной исповеди. А вот центральный этот важный момент, именно в действии – поблагодарить, кому обязан в жизни, и компенсировать, – почти никто не делает.
Мне кажется, что это основные моменты подготовки к смерти. И я предлагаю воспитанникам делать это раз в три-пять лет. То есть вот он живой, и всё хорошо – делаешь это в три-пять лет. Получается, первый раз надо больше благодарить за всю жизнь и больше компенсировать, кому нанёс вред. А потом проходит несколько лет, и в этом уже промежутке кому-то благодарность, а кому-то компенсация, и опять генеральная исповедь – вот за этот промежуток. Но почти никто в это не вписывается, такая интересная вещь. Даже сейчас проводили – не с наркоманами, а просто в интернете – флешмоб – поблагодарить. Сейчас хочу его повторить на Великий пост. На первом этапе всё зажглись, все стали друг друга благодарить, а потом, когда пошла более глубокая работа, – все сдулись…
– Видимо, люди не до конца осознают то, что вопрос смерти так важен для нас всех?
– Он реальный.
– Вы замечаете, что прихожане чаще всего не обращают внимания на то, что смерть реальна, что это всё о нас и про нас, и к нам относится. А задают ли всё-таки Вам какие-то вопросы о смерти в целом, когда к Вам подходят прихожане знакомые, может, родственники, подопечные ваши – просто что-то о смерти спрашивают Вас, и что больше всего их волнует, какие темы?
– Как правило, о смерти спрашивают только зависимые в начале своего пути, которые еще на грани выживут-не выживут. В основном их интересует Суд Божий, так как они понимают, что натворили очень много дел плохих – там и воровство, и насилие, и очень много криминала. Они, конечно, переживают: а вдруг если я сейчас все-таки умру, то как там всё это будет? А потом, когда они уже чувствуют, что более-менее выкарабкались, то эти вопросы пропадают. И на приходе, как правило, больше вопросов, как найти супругов и как сделать, чтобы в супружеских отношениях всё было хорошо. Это самое основное, наверное, 80% вопросов – это про отношения. А про Страшный Суд, а для чего нужна исповедь, для чего нужно Причастие – почти никто не интересуется. Тут девочка, которая ведёт мой Инстаграм, решила проанализировать популярность постов. У меня очень много проповедей выходит, так вот: проповеди слушают, но не особо они популярны, а вот если я начинаю какую-то тему про отношения, сразу же куча репостов, лайков, вопросов. Людей не интересует наше скорое предстояние перед Богом, к сожалению. Мне кажется, это у любого священника такая история, так что мы ничем не отличаемся – наш приход – от всех других.
– В тех случаях, когда родственники, близкие какого-то человека знают, что он скоро умрёт, может быть, он уже в больнице находится, может быть, дома умирает, нужно ли им как-то его постепенно стараться подготовить к смерти, говорить о том, что это реально?
– Я бы говорил. Потому что есть шанс, что человек что-то начнёт в этом плане делать. И вообще эта история, что человек умирает, а родственники: «Тише, тише, не говори ему!» – мне кажется, что эта стратегия не совсем хорошая, нерабочая она. Я вот к себе её, допустим, отношу. У нас есть даже такое упражнение: написать сочинение на тему «Если осталось жить две недели». И многие понимают, что они занимаются какой-то ерундой полной, что кого-то не увидели, где-то не побывали, не попросили у Бога прощения. Поэтому, проецируя на себя самого, я бы хотел, чтобы мне врачи сказали: «Слушай, у тебя осталось две недели», чем вроде как всё хорошо, хорошо, а потом – бах! и умер. Мне кажется, что верующий человек, когда узнает, что всё-таки час пришёл, может как-то распорядиться более грамотно этими минутами своими жизни, чем человек неверующий, который во все тяжкие может пуститься. Мне кажется, верующий должен знать о грядущей смерти.
– То есть здесь всё равно без священника не обходится, люди приглашают священника, потому что он может и Таинство совершить, и более глубоко пообщаться с таким человеком. А бывает такая ситуация, когда православный человек умирает, а его близкие неправославные, и они не хотят ничего знать. Вот он сам уже неподвижен, никого к себе пригласить не может, они тоже как-то об этом не думают, что ему в такой ситуации остаётся делать? Он не смог причаститься, не смог исповедоваться, но Господь видит эту ситуацию и как-то покрывает её Своим милосердием? Если у человека безвыходная ситуация и есть возможность принести покаяние только внутри, в сердце, а стать участником таинства – нет, то как быть?
– Мы знаем примеры из Церкви, допустим, мученики. Сразу всплывает в памяти мученик Вонифатий, который не был технически крещен до этого, но уверовал, видя мученические смерти христиан. В житии повествуется о том, что он вышел на середину и сказал: «Я тоже христианин». Ему сказали, что если ты сейчас не отречешься, то тебе тоже отрубят голову. Он говорит: «Ну и что». И в нашей Церкви богословски считается, что кровь мученика крестит его самого. То есть технически таинства не произошло, его в купель не окунали, не миропомазывали, но Господь всегда покрывает и немощи наши, и ситуации наши. И, конечно же, в такой ситуации нужно по максимуму как-то помолиться. Не помнятся молитвы – поговорить просто с Богом. В идеале, конечно, почитать Священное Писание, если в доме есть – так, чтобы лежало, потому что порой бывает, мысли уходят, опять нужно их возвращать через чтение Евангелия. И как можно больше диалога с Богом. Ну а что делать, разные бывают ситуации. Бывает, что родственники против, не пускают никак. Тогда приходится как-то внутри Бога просить и надеяться, что Он покроет Своей милостью эту ситуацию.
– Или обратная ситуация: если родственники православные, а их умирающий близкий крещеный, но невоцерковлённый, и они пытаются как-то поговорить с ним и о смерти, и о том, что это всё не конец, что жизнь на этом не остановится для нас. Но при этом он не хочет приглашать священника и не хочет об этом говорить. Тут можно что-то сделать или уже просто принять это как то, что человек выразил свою волю, смириться с этим и отпустить эту ситуацию?
– У меня были разные случаи. Где-то я приходил, и там прямо плевались на меня – и такое я видел. И родственники извинялись, но прямо вот плюет человек. А видел ситуации наоборот: то есть он сопротивлялся, а родственники всё равно на свой страх и риск просят священника. Вот прихожу, а ему вроде как и неудобно, он начинает слушать. Начинается какой-то диалог, и в этом диалоге он заинтересовывается – и такое тоже было. Я бы таким родственникам предложил все-таки рискнуть. Ну, плюнет – священник и есть священник, в нас многие плюют, мы уже привыкли к этому. Но есть шанс, что он постесняется, священник начнёт диалог, и что-то выйдет из этого. Поэтому я бы, наверное, родственникам, читающим это интервью, предложил все-таки по максимуму использовать возможность, а там уж как получится.
– Существует такая практика, когда некоторые люди православные умирают, и у них есть возможность и исповедаться, и причаститься, и даже оставить некое духовное завещание своим близким. Нужно ли это? Некоторые записывают, как они были научены своим жизненным опытом, и свои заметки оставляют для духовной пользы близких. Нужно ли так делать или достаточно просто поговорить, помолиться за них, особенно если видишь, что близкие невоцерковленные, и не факт, что они воцерковятся, когда ты умрёшь?
– Мне кажется, что нужно исходить из того, что лучше сделать, а там уж как получится. Наверное, если человек умирает, и он воцерковленный, конечно, почему бы не сказать все эти вещи, а родственникам послушать об этом. Не факт, что они будут исполнять это всё, но зерно может каких-то слов прорасти. Я думаю, что каждый должен использовать возможность по максимуму. Получилось – и слава Богу; не получилось – значит, не получилось. Неважно, умирающий это человек или живущий, – сделать всё возможное.
Есть такое хорошее выражение: «Я максимально мету свою сторону улицы», а там уже не моё дело. То есть я свое дело сделал по максимуму хорошо, как я понимал на тот момент, в силу своей мудрости, своей воцерковленности, своей любви, какая была у меня в том моменте, я сделал по максимуму, я больше делать не мог. И Господь Своей милостью покроет, видя, что я постарался, не поленился, не схитрил. Неважно, с какой стороны я стоял – как умирающий или как родственник умирающего – я сделал по максимуму, а там будь как будет. Потому что здесь включать какую-то логику, наверное, сложно в том плане, что смерть порой меняет людей – то ли от страха, то ли от каких-то воспоминаний. И то, что человек не готов был сделать в жизни, порой на смертном одре сделает, и простит, и помолится. Всю жизнь коммунист, а возьмёт и помолится. Смерть меняет мировоззрение или открывает что-то более глубокое, что не видно было другим. Поэтому здесь логика, наверное, становится нелогичной.
– Понятно, по крайней мере, следует попытаться сделать то, что было возможно. Какие-то ещё у Вас есть яркие воспоминания о случаях из вашего священнического служения касаемо нашей темы? Может быть, о чем-то я не спросил, а Вам какой-то пример запомнился в жизни, могли бы Вы рассказать о нём? Или о какой-то ситуации, связанной со смертью?
– У меня была ситуация в молодости, я только что стал священником – даже года ещё не прошло. А меня сразу же определили в женский монастырь. И я вот хожу там – батюшка, по монастырю, и приезжает женщина как трудница, подходит ко мне и говорит: «Батюшка, подготовьте меня к смерти!» Я, как помню, испугался, говорю: «В смысле к смерти?» Она говорит: «У меня неоперабельная стадия, и мне сказали пару недель, наверное, жить, а у меня родственников нет. Если я в квартире умру, то никто и не вскроет, пока не завоняю на весь подъезд». Она, наверное, таким образом решила схитрить, то есть она приехала как трудница, умерла бы в монастыре и ее похоронили бы сёстры. Я говорю: «А как Вас готовить к смерти?» Она говорит: «Ну, как-то подготовьте меня». А она была вообще невоцерковленная. Спрашиваю: «Вы исповедовались?» – «Нет». «Вы причащались?» – «Нет». Я говорю: «А Вы что-нибудь знаете про грехи?» Она говорит: «Нет». И вот мы с ней гуляли по окраинам монастыря. Я ей говорил: «Вот есть такой-то грех. Как Вы думаете, было ли в Вашей жизни что-то такое?» И она что-то вспоминала, что-то не вспоминала. Мы с ней, наверное, недели две гуляли, вот всё это вспоминали, там по часику – она такая была не особо ходячая, уставала очень быстро. Я ее так вот поисповедовал и говорю: «Хорошо бы Вас пособоровать». Она говорит: «Что это такое?» Я ей объяснил, как мог, как молодой священник. Она говорит: «Давайте».
И вот помню, я ее соборовал в храме монастырском, а на следующий она мне говорит: «Батюшка, я первый раз за много лет не чувствовала своего тела!» Я спрашиваю: «А как, что это значит?» Она говорит: «Я же болела уже давно, ну и тело болит, а я вот здоровый человек, лежу и наслаждаюсь тем, что я не чувствую тела, боли не чувствую». Причём не было никаких внешних проявлений, то есть пособоровал как пособоровал, помазал, помолился, как мог. Не было никаких там искр, никаких знамений, и тут такое свидетельство, что Таинство работает. Потом на следующий день мы ее причастили, все поздравили в монастыре. Суть в том, что она провела в монастыре месяца три и не умерла. Нормальная здоровая женщина, ей лет пятьдесят с небольшим было. Она уехала из монастыря, а потом через несколько месяцев звонит, радостная: «Я нашла работу с детишками – нянечкой!» Я говорю: «Ничего себе, с детишками, но дети же бегают, откуда у тебя силы?» Она говорит: «Столько сил у меня! За детишками слежу!» Думаю: надо же, как интересно, подготовили к смерти человека. Я ее спрашивал: «Вы обследовались?» Она говорит: «Нет, боюсь обследоваться, чувствую себя хорошо и по больницам не стала ходить». То есть она, как уехала из монастыря, так за эти несколько месяцев к врачам и не сходила. Вот такая ситуация была, это прямо в самом начале священства моего.
– Господь, видимо, счёл, что этот человек может пожить. В принципе, если бы она не стала воцерковляться, как-то не задумалась об этом, может быть, и забрал бы её в какой-то момент, наверное.
– Это как в истории пророка Ионы: ниневитяне были прокляты, но покаялись, и Господь их оставил жить. Может быть, так, не знаю.
– Благодарю Вас ответы, за то, что уделили время. Спаси Господь.
– Всего хорошего.
Беседовал р. Б. Геннадий
Комментировать