Мария Государова
Немного о современном опыте воцерковления ребёнка

Немного о совре­мен­ном опыте воцер­ко­в­ле­ния ребёнка: раз­мыш­ле­ния рус­ской жен­щины, кото­рой посчаст­ли­ви­лось стать веру­ю­щей и при­ве­сти к вере сына.

…сынове твои, яко ново­са­жде­ния мас­лич­ная, окрест тра­пезы твоея. Се тако бла­го­сло­вится чело­век бояйся Господа…

Пс.127:4-5.

Ребе­нок заявил о себе как-то неожи­данно. Настырно “посту­чав изнутри”, он сна­чала пере­пу­гал меня, но когда я поняла, что про­изо­шло, страх про­шел. Через мгно­ве­ние придя в себя, я почему-то поду­мала: это маль­чик. И дальше уже сомне­ний не воз­ни­кало: будет сын.

Надо ска­зать, что время рож­де­ния Кирилла при­шлось на начало 80‑х годов, когда в храме сто­яли в основ­ном одни ста­рушки, и моло­дая жен­щина, при­шед­шая в храм, тем более “в поло­же­нии”, вызы­вала у кого удив­ле­ние, а у кого-то радост­ное уми­ле­ние. Я помню, как бабушки все хотели меня уса­дить, по оче­реди усту­пая мне место на лавочке. Давали какие-то советы и страшно сму­щали, при­го­ва­ри­вая: “Какая моло­дец, в “церкву” пришла”.

Потом только через много лет я поняла это “моло­дец” — что важно при­ча­щать мла­денца, еще нося его во чреве. А тогда я при­хо­дила в храм, потому что мне ска­зали: “В твоем поло­же­нии надо при­ча­щаться, потому что вме­сте с тобой при­ча­ща­ется твой ребенок”.

С тех пор, как ребе­нок “ото­звался во чреве моем”, и до сего­дняш­него дня моя жизнь пере­стала при­над­ле­жать мне одной. Я стала заме­чать за собой, что все, что бы я ни делала, я делала вме­сте с ним и для него. Навер­ное, этот момент и есть чудо. Как будто встреча еще не с самим ребен­ком, а с новой жиз­нью. Какая-то тайна живет внутри тебя, ты зами­ра­ешь и, почти не дыша, начи­на­ешь слу­шать. Как музы­кант настра­и­вает инстру­мент на нуж­ный ему звук, чтобы потом зазву­чала музыка, так и ты настра­и­ва­ешь свое сердце на звук новой жизни, живу­щей внутри тебя.

Это и есть рож­де­ние жен­щины как матери, для кото­рой вся жизнь ста­но­вится любо­вью и слу­же­нием, это тайна ее пре­вра­ще­ния в нового человека.

Мои крестины

Крест­ная моя (род­ная сестра моей мамы), была един­ствен­ным на моей памяти веру­ю­щим чело­ве­ком из нашей семьи. Ее кре­стила бабушка тай­ком от роди­те­лей, когда она была еще малень­кой, но она при­шла домой и рас­ска­зала, где они с бабуш­кой были. Отец (мой дедушка) был недо­во­лен и сде­лал бабушке выго­вор. Так моя мама оста­лась некрещеной.

Кре­сти­лась мама, когда ей было уже 40 лет вме­сте с моим бра­том на “Тро­ицу”. Я в то время была у бабушки на даче, а брат мой сда­вал школь­ные выпуск­ные экза­мены, поэтому меня тогда не окре­стили. Когда я обо всем узнала, мне стало очень обидно, я чув­ство­вала себя чем-то обде­лен­ной и вообще какой-то непра­виль­ной, как будто во мне чего-то недо­ста­вало. Осо­бенно я пере­жи­вала, когда на Пасху мне не давали есть освя­щен­ный кулич, раз­ре­шали есть только “про­стой” кули­чик, кото­рый не носили в храм освя­щать. Я боя­лась ослу­шаться стар­ших, как-то не при­нято было у нас в семье свое­воль­ни­чать, и нико­гда не брала то, что мне не разрешали.

Нако­нец меня кре­стили. Это было что назы­ва­ется в уже созна­тель­ном воз­расте, и я хорошо запом­нила эту раз­ницу “до” и “после”. В храме кре­стить побо­я­лись: мне было 14 лет, и я была “ком­со­молка”. Кре­стили дома у зна­ко­мых. После школы я при­шла домой. Дома уже ждала меня моя крест­ная, я только сняла фар­тук с ком­со­моль­ским знач­ком, и мы пошли. Была ран­няя весна. Под ногами “каша” из воды и снега. Сыро, сля­котно и холодно. Я вол­но­ва­лась — что-то должно было совер­шиться очень важ­ное в моей жизни. Было немного страшно, навер­ное, от неиз­вест­но­сти и таин­ствен­но­сти происходящего.

Сразу после кре­стин батюшка ска­зал мне “При­ходи в вос­кре­се­нье в цер­ковь, надо при­ча­ститься”. Вос­кре­се­нье было “Верб­ное”. Так я и стала при­хо­дить в храм пона­чалу “Вели­ким постом”.

Рядом с домом у нас храма не было, и при­хо­ди­лось доби­раться на двух авто­бу­сах до бли­жай­шей дере­вен­ской церкви. Этот храм не был раз­ру­шен и осквер­нен как дру­гие. Он все­гда был дей­ству­ю­щим, одна­жды его хотели закрыть, но мест­ные жители как-то отсто­яли. Построен он был срав­ни­тельно недавно — в конце 19 века, при­мерно 100 лет тому назад. Перед этим там сто­яла ста­рая цер­ковь, гово­рят, дере­вян­ная. На месте алтаря позже была постро­ена камен­ная часовня, там теперь клад­бище, а рядом вот этот храм, освя­щен­ный в честь Архан­гела Михаила.

Надо было скры­вать, что “веришь в Бога” и ходишь в цер­ковь. Прямо меня об этом в школе не спра­ши­вали, но я знала, что афи­ши­ро­вать это не нужно. Кре­стик носила, но так чтобы никто не видел. Как-то на уроке физ­куль­туры он выпал у меня из-под фут­болки, с тех пор я стала при­ка­лы­вать его булавкой.

Одна­жды моя подруга спро­сила меня: “Ты что, веришь в Бога?”. Я отве­тила: “Верю”. — “Тогда покажи кре­стик”. Я пока­зала. Больше раз­го­во­ров на эту тему у нас не было. Через неко­то­рое время я заме­тила у нее на шее цепочку.

Крестины сына

Кирилла кре­стили в мла­ден­че­стве. Не сразу нашли крест­ных роди­те­лей. Крест­ной мамы так и не было. Батюшка ска­зал, что доста­точно одного вос­при­ем­ника: маль­чику — крест­ного отца, а девочке — крест­ной мамы.

Летом мы уез­жали на дачу, там, непо­да­леку в деревне, в ста­ром дере­вян­ном храме и окре­стили сына.

Доби­раться до храма было долго. Надо было ехать на элек­тричке, а от стан­ции еще идти пеш­ком. Кирилл сидел у папы на пле­чах и был рад путешествию.

Детей для кре­ще­ния собра­лось много. Долго, ждали батюшку. Он уехал в сосед­нюю деревню кого-то при­ча­щать. Кирилл начал каприз­ни­чать. Ему уже пора было есть и спать. Но вот батюшка вер­нулся. Крест­ные взяли своих дети­шек и пошли. Роди­тели оста­лись ждать. Через неко­то­рое время выхо­дит к нам муж­чина и гово­рит: “Чей-то малыш очень пла­чет”. Я сразу поняла, что мой, и побе­жала. Кре­стиль­ная ока­за­лась неболь­шой ком­на­той с одним окном, кото­рое было закрыто. Народу много. Душно. Когда я взяла ребенка на руки, он был весь мок­рый и крас­ный от духоты и крика. На руках у меня он сразу успо­ко­ился. Так я и дер­жала его во время крещения.

Все закон­чи­лось. Сын сладко заснул. Свя­щен­ник под­хо­дил к каж­дому, что-то гово­рил, детей при­кла­ды­вали к кре­сту. Мы робко сто­яли в сто­роне. Я боя­лась поше­лох­нуться и раз­бу­дить сына. “Да‑а…” — ска­зал батюшка, под­ходя к нам, и пока­чал голо­вой. На меня он посмот­рел строго и сильно “при­ло­жил” к Кириллу крест. Сын крепко спал и даже не шелохнулся.

Возвращение

Зача­стую со вре­мени пер­вого при­ча­стия и до созна­тель­ного воцер­ко­в­ле­ния про­хо­дят годы. Увы, но жизнь дик­тует свои закон, изме­нить кото­рые порой нет ни жела­ния, ни уме­ния, ни сил. Так сло­жи­лись обсто­я­тель­ства, что мы уехали жить в дру­гой город. Когда вер­ну­лись, крест­ная меня спро­сила: “Ты давно при­ча­ща­лась?” — “Давно”. — “Кирилла при­ча­щала?” — “Нет”. — “Сына надо при­ча­щать, — строго ска­зала она. — А. ты готовься к подроб­ной испо­веди”. До этого я, как все в храме, при­хо­дила на общую испо­ведь и поня­тия не имела, что нужно Гово­рить о своих гре­хах свя­щен­нику. И что? Теперь надо рас­ска­зы­вать о себе посто­рон­нему чело­веку?! О, ужас! Я ска­зала крест­ной: “Я не смогу”. — “Смо­жешь. И корона с твоей головы не сва­лится!” Это выра­же­ние было мне хорошо зна­комо — так гово­рила моя бабушка, и это озна­чало, что деваться мне было некуда.

Сразу нашлись какие-то более важ­ные дела: работа, учеба. Я искала и нахо­дила, как мне каза­лось, при­чины, по кото­рым не шла в храм. Куда идти? И, глав­ное, к кому идти? Как найти того, кому ты можешь дове­рить свою боль­ную душу? Кто пой­мет и не осу­дит? В таких муче­ниях и поис­ках про­шло еще пять лет.

Все слу­чи­лось как-то вдруг и неожи­данно для меня. Как-то раз моя подруга попро­сила ей помочь — нужны пев­чие на кли­росе. В дет­стве я окон­чила музы­каль­ную школу. Я взяла сына за руку, и мы поехали.

Под­ходя к храму, я ахнула: “Это же клуб?!” Одна­жды я была в нем на тан­цах. Нам с подру­гой тогда в нем не понра­ви­лось: мрачно, стены выкра­шены какой-то тем­ной крас­кой; было не по себе. Мы быстро уехали и больше в этот “клуб” нико­гда не при­ез­жали. Мне и в голову тогда не при­шло, что это была церковь.

Храм этот был построен в XVII веке .име­ре­тин­ским царем. Именно он подал про­ше­ние о доз­во­ле­нии ему выпол­нить “обе­ща­ние сына моего постро­ить в Мос­ков­ском уезде, в своей под­мос­ков­ной вот­чине… цер­ковь каменную…”

В 1812 году цер­ковь была разо­рена фран­цу­зами, но, к сча­стью, не была подо­жжена, как дру­гие храмы. При­мерно через 100 лет цер­ковь окон­ча­тельно закрыли. Кре­сты были сверг­нуты, коло­кольня раз­ру­шена. И пере­стала воз­но­ситься в храме молитва. Только через 60 лет после закры­тия была совер­шена, пер­вая Боже­ствен­ная литургия.

…Итак, все надо было начи­нать .сна­чала. И вроде все было зна­комо, и запах ладана был тот же, и свечи горели также…

Люди были дру­гие. Как-то “помо­ло­дела” цер­ковь и ожи­ви­лась дет­скими голо­сами, словно пере­жи­вала она свое новое рож­де­ние. При­шли мы, внуки и пра­внуки тех бабу­шек-ста­ру­шек, кото­рые ходили и моли­лись тогда, несмотря ни на что, за всех нас, заплу­тав­ших и заблуд­ших, ходив­ших по жизни и не видев­ших той дороги, кото­рая ведет к храму.

Мы при­шли в храм всей семьей, и каж­дому нашлось дело по душе: я учи­лась петь на кли­росе, муж помо­гал вос­ста­нав­ли­вать цер­ковь. Мы обрели дом, отца, кото­рого у нас обоих не было с ран­него дет­ства (мы с мужем выросли в непол­ных семьях). Храм помог нашей семье выжить в тяже­лые годы начав­шейся “пере­стройки”, когда на при­лав­ках было пусто, а наши зар­платы в один миг пре­вра­ти­лись в ничто. При­хо­жа­нам раз­да­вали “гума­ни­тар­ную помощь”. Это была огром­ная под­держка для наших семей и всех нуж­да­ю­щихся, кто при­хо­дил в храм.

Сей­час я вспо­ми­наю эти годы с радо­стью. Сын рос в храме, и это было самое главное.

Уди­ви­тельно наше время, когда люди, изму­чен­ные ате­из­мом, “воз­вра­ща­ются” в Цер­ковь. Мно­гие идут туда не столько по вере, сколько от отсут­ствия опоры в жизни с жела­нием обре­сти хоть какую-то уве­рен­ность. Неко­то­рые идут с надеж­дой на спа­се­ние, желая полу­чить его уже здесь и сей­час. И сколько лож­ных и несбыв­шихся надежд. И не все полу­ча­ется сразу, и не так, как хоте­лось бы. И начи­на­ются годы муче­ний, сомне­ний и поиска, дово­дя­щие до отча­я­ния и безверия.

Что делать, когда столько лет учили только “потреб­лять”, когда и речи не было о том; что прежде всего надо рабо­тать над собой, тру­диться душой и серд­цем. Еще Спа­си­тель гово­рил: “Цар­ство Божие силою нудится”.

Но неуме­ние сов­ме­стить воцер­ко­в­ле­ние с совре­мен­ной жиз­нью рож­дает мно­же­ство вопро­сов, воз­ни­ка­ю­щих почти у каж­дого начи­на­ю­щего христианина.

Как-то я спро­сила у батюшки:

- Как мне быть? Как сов­ме­стить в своей жизни, не лукавя и не дву­ли­че­ствуя, с одной сто­роны хри­сти­ан­ство, с дру­гой — свет­скую жизнь?

- Живи и бла­го­дари Бога, — отве­тил он, — за то, что Он дает тебе в этой жизни. За саму воз­мож­ность жить и позна­вать Его и за воз­мож­ность быть благодарной.

Но “застыв­шее сердце” сна­чала должно отта­ять (и на это ухо­дят годы), пре­одо­леть броню мно­го­лет­него нечув­ствия и гре­хов, а потом познать Бога, и на это уйдет вся жизнь.

Для меня наше время зна­ме­на­тельно еще и потому, что мы при­шли в Цер­ковь вме­сте с сыном и оба стали уче­ни­ками. В чем-то мы ока­за­лись равны, и это сбли­жало нас еще больше. Ско­рее всего, это как раз и было время зарож­де­ния не только нашей дружбы, но и время, когда мы оба учи­лись послу­ша­нию. Послу­ша­нию Богу, с одной сто­роны, и послу­ша­нию роди­те­лям, с дру­гой. И это та школа, в кото­рой урок длится вечно.

В храме

Кириллу повезло по срав­не­нию с дру­гими детьми, при­шед­шими в храм, тем, что нео­фит­ству­ю­щие роди­тели не дони­мали его сво­ими бес­ко­неч­ными при­дир­ками. Я, кроме основ­ной работы, пела на кли­росе, и это зани­мало много вре­мени и сил и не давало воз­мож­но­сти на службе быть рядом с сыном. Но при­вычка сле­дить за тем, как и что делает Кирилл, кото­рая выра­бо­та­лась еще с тех пор, когда он стал само­сто­я­тельно пере­дви­гаться, при­учила меня нахо­диться в состо­я­нии непре­рыв­ного вни­ма­ния к сво­ему ребенку.

Не мно­гие роди­тели могут пора­до­ваться за своих детей, что они стоят на службе, как “свечки”. В основ­ном детям бывает трудно высто­ять службу, и они бегают вокруг храма, как пра­вило “ско­ла­чи­вая” себе ком­па­нию, или дони­мают своих роди­те­лей во время службы, изводя при этом всех окружающих.

Помню такой слу­чай. Шла служба. Свя­щен­ник читал Еван­ге­лие. Мать сто­яла “как поло­жено”, а дитя изны­вало, ерзая и кру­тясь вокруг нее и мешая тем, кто стоял рядом. Раз­дра­же­ние вызы­вал не ребе­нок, а мама, кото­рой, видно, было все равно, что кроме нее в храме еще стоят люди, кото­рые при­шли помо­литься, а не слу­шать капризы детей во время службы. Еван­ге­лие тогда я так и не услы­шала, но слу­чай этот запомнила.

Кирилл мой рос довольно подвиж­ным непо­сед­ли­вым маль­чи­ком. На литур­гии я видела его только, когда он испо­ве­до­вался, при­ча­щался и под­хо­дил к кре­сту. Ино­гда он появ­лялся рядом со мной на кли­росе, но и здесь его хва­тало нена­долго. Что же каса­ется иссле­до­ва­ний окрест­но­стей храма, то с этим как раз все было в пол­ном порядке. Надо ска­зать, что мно­гие церкви тогда, да и теперь еще, либо вос­ста­нав­ли­ва­ются, либо нахо­дятся в полу­раз­ру­шен­ном состо­я­нии. Для маль­чи­шек все эти “раз­ва­лины”, есте­ственно, пред­став­ляют огром­ный инте­рес. Наш храм тоже не был исклю­че­нием. Поэтому все было исхо­жено, испол­зано, иссле­до­вано. Как-то Кирилл увел детей на полу­раз­ру­шен­ную коло­кольню. Детям попало. Доста­лось и мне за шало­сти сына.

Зато вечер­ними служ­бами, когда в церкви осо­бенно тихо и тор­же­ственно, Кирилл стоял у под­свеч­ника, вер­нее, это была метал­ли­че­ская коробка с пес­ком, куда ста­ви­лись свечи. Надо ска­зать, что горя­щие свечи — это пер­вое, что при­вле­кает детей в храме. Они тянутся к ним сво­ими ручон­ками, сидя еще на руках у своих роди­те­лей. Под­рас­тая, они любят ста­вить их само­сто­я­тельно, забавно при­под­ни­ма­ясь при этом на цыпочки.

Кирилл ста­вил и зажи­гал зара­нее при­го­тов­лен­ные свечи одна о дру­гую, а дого­рав­шие тушил и скла­ды­вал в рядом сто­я­щую баночку. Время от вре­мени эти свеч­ные огарки пре­вра­ща­лись у него в машинки, и он начи­нал возить их по песку. Тогда его про­го­няли от “под­свеч­ника”. Но через неко­то­рое время он опять тихонько под­кра­ды­вался на преж­нее место, и все начи­на­лось сна­чала. Я нико­гда не ругала сына за эти его шало­сти, хва­тало и того, что это делали дру­гие. Кто знает, может, именно в этот момент, как свеча от свечи, в дет­ской душе раз­го­рался огонь веры. Не от настав­ле­ний и ука­за­ний, а от окру­жа­ю­щего его духа веры и любви.

Эти вечер­ние службы запом­ни­лись нам обоим осо­бой тиши­ной и стро­го­стью. На дворе был Вели­кий пост.

При посе­ще­нии детьми храма ино­гда не обхо­дится без курье­зов. Важно не спе­шить их ругать и сты­дить за оплош­но­сти, осо­бенно когда не было злого умысла. Вспо­ми­наю слу­чай, кото­рый про­изо­шел на Пасху. Мы соби­ра­лись на службу. Ночь. Я взяла с собой оде­яла, и сын спал во время службы в уголке на кли­росе. К при­ча­стию я его раз­бу­дила, и он пошел вме­сте со всеми, при­вычно сло­жив руки на груди. Было видно, что он еще не совсем проснулся, но шел уве­ренно. Я взгля­дом сле­дила за сыном. Он при­ча­стился, пошел запи­вать “теп­ло­той”. Я стала ждать его, что он вер­нется на кли­рос в свой уго­лок досы­пать. Народу пол­ный храм. При­част­ни­ков почти столько же. Кирилла не видно. Я стала вол­но­ваться: вдруг уснул где-нибудь по дороге в дру­гом углу, пол камен­ный, еще про­сту­дится. Каково же было мое удив­ле­ние, когда я уви­дела сво­его сына среди при­част­ни­ков опять в той же оче­реди спо­койно, как ни в чем не бывало в оче­ред­ной раз под­хо­дя­щим к Чаше. “Пошел по кругу”, — поду­мала я. Кли­рос тихонько хихи­кал. Я “выудила” сына и уло­жила спать. Когда наутро мы рас­ска­зы­вали ему о его похож­де­нии, он ничего не пом­нил, но сме­ялся вме­сте с нами.

Дру­гой слу­чай. Кириллу было лет 10, ему уже в кото­рый раз дове­рили нести фонарь во время крест­ного хода. Известно, что тот, кто несет фонарь, идет во главе про­цес­сии, осталь­ные идут сле­дом. И вот, когда батюшка вслед за всеми вышел из храма, крест­ный ход уже заво­ра­чи­вал за угол совсем в про­ти­во­по­лож­ную сто­рону. Был пере­по­лох, про­цес­сию вер­нули, крест­ный ход все-таки состо­ялся, как поло­жено по кано­нам Пра­во­слав­ной Церкви. Но фонарь Кириллу больше носить не давали.

Когда сын под­рос, он уже мог ходить на службу один. Я объ­яс­няла, как надо вести себя в храме. Прежде всего я учила, что свечи надо ста­вить до начала службы. В край­нем слу­чае, если опоз­дал, то можно в начале службы пере­дать, но не ходить самому по храму и не мешать дру­гим. Суще­ствует мне­ние, что свечу надо ста­вить только своей рукой. Но, воз­можно, это мне­ние воз­ни­кает от гор­до­сти, свеча ‑это наша жертва на храм, и, может, ты сам еще недо­стоин при­не­сти эту жертву своей рукой, и даже лучше, если в этом будет участ­во­вать дру­гой чело­век. А вот пере­да­вать только пра­вой рукой через пра­вое плечо свечу — это суеверие.

К ико­нам надо под­хо­дить, как учат цер­ков­ные пра­вила, очень осто­рожно, плотно сжав губы и затаив дыха­ние, при­кос­нутся к иконе губами и лбом, быстро отойти, чтобы дать воз­мож­ность подойти дру­гим. Ведь цер­ковь — это обще­ствен­ное место. К иконе надо при­кла­ды­ваться один раз, неза­ви­симо от того, сколько ликов изоб­ра­жено на ней. Как-то ребе­нок спра­ши­вал меня, почему эта бабушка громко чмо­кает и много раз целует икону? Я отве­чала, что она при­е­хала из деревни, где храм давно раз­ру­шен, и не знает, как надо при­кла­ды­ваться к иконе.

Не надо вста­вать на колени во время Херу­вим­ской, в вос­крес­ные дни и в боль­шие празд­ники. После При­ча­стия не нужно при­кла­ды­ваться к ико­нам и цело­вать руку свя­щен­ника, когда под­хо­дишь к кресту.

Одна­жды во время службы вошла в храм жен­щина и громко стала спра­ши­вать, где здесь икона Нико­лая Чудо­творца. Все огля­ды­ва­ются, объ­яс­няют, где икона. Она про­хо­дит, ста­вит свечи, не обра­щая вни­ма­ния, что идет служба, что Цар­ские врата открыты, стоит к ним спи­ной и молится сво­ему свя­тому. Я все это запо­ми­нала, чтобы объ­яс­нить сво­ему ребенку, что так вести себя нельзя.

Ходить в цер­ковь Кирилла нико­гда не застав­ляли. Если он по каким-то при­чи­нам отка­зы­вался: хотел спать или плохо себя чув­ство­вал, я нико­гда не наста­и­вала, но сле­дила за тем, что бы его “про­гулы” не носили затяж­ной характер.

Пер­вое время испо­ве­до­ваться и при­ча­щаться мы ходили вме­сте. Позже, когда Кирилл стал старше, он сам решал этот вопрос. Я только напо­ми­нала ему, что скоро празд­ник, и рас­ска­зы­вала, что знала о пред­сто­я­щем празд­нике или о свя­том, в честь кото­рого он совер­ша­ется. Когда Кирилл учился в пра­во­слав­ной школе, то уже он мне рас­ска­зы­вал о празд­ни­ках, о службе и много еще инте­рес­ного, чего мы в свое время в школе не проходили.

Размышления

Потре­би­тель­ское отно­ше­ние к жизни — не только наших детей, но и взрос­лых, и потре­би­тель­ское, на уровне суе­ве­рий, отно­ше­ние к Церкви при­во­дит к тому, что они ухо­дят из храма, не полу­чив “жела­е­мого резуль­тата”. А зачем ходить, зачем молиться, когда новый маг­ни­то­фон “с неба не падает”?! И про­блем вроде бы меньше не ста­но­вится. А где-то даже и больше: тре­бо­ва­ния поста и воз­дер­жа­ния, аске­ти­че­ского отно­ше­ния к внеш­но­сти и одежде идут враз­рез с обще­ствен­ными взгля­дами. Иные гово­рят: “Ваша вера очень труд­ная — много пра­вил”. — “А как же без пра­вил, — отве­ча­ешь, — вся наша жизнь дер­жится на пра­ви­лах. Под­хо­дишь к плите, чтобы при­го­то­вить еду — пра­вила, поль­зу­ешься элек­тро­при­бо­рами ‑опять пра­вила, выхо­дишь на улицу — и здесь пра­вила, рабо­та­ешь за ком­пью­те­ром — поди, попро­буй без пра­вил. Тогда почему в духов­ной жизни, в Церкви не должно быть пра­вил? Они есть и их надо испол­нять, потому как испол­няем мы их во всей нашей жизни”.

В монастыре

Когда мы соби­ра­лись на Соловки, каза­лось, что едем на “край света”. Но вот мино­вали сутки пути на поезде, и мы в Кеми. Ночь. Светло, и нас уже везут на машине на подво­рье, далее путь лежал по Белому морю до Соло­вец­кого мона­стыря. В отли­чие от моря север­ная земля при­няла нас лас­ково, теп­лым сол­неч­ным днем.

Каж­дый, кто хоть раз побы­вал на Солов­ках, меч­тает вер­нуться туда снова и снова. Эта уди­ви­тель­ная земля своей непо­вто­ри­мой кра­со­той и тра­ги­че­ской исто­рией никого не остав­ляет равнодушным.

Посе­лили нас в рыбац­ком домике на берегу моря, но целыми днями мы про­во­дили в мона­стыре — тру­ди­лись, ходили на службы, там нас и кормили.

Мона­стыр­ские службы дол­гие и отли­ча­ются осо­бой стро­го­стью. Муж­чины в стоят храме по пра­вую сто­рону, жен­щины — по левую. Никто не мешает друг другу молиться, никто не раз­го­ва­ри­вает, не ходит по храму, не пере­дает свечи во время службы. Кирилл стоял на муж­ской поло­вине вме­сте с папой, стоял не шелох­нув­шись. И как-то , сразу повзрос­лел мой маль­чик. Никто из детей не бегал, не шумел, не дер­гал взрос­лых. Если кто уста­вал сто­ять, то тихонько садился тут же на пол, один ребе­нок у нас даже заснул во время службы, свер­нув­шись на полу “кала­чи­ком”. Дети сразу почув­ство­вали эту тишину и поря­док, им не нужно было это объ­яс­нять — это была сама жизнь. И как-то стало легко молиться — ничто не раз­дра­жало тво­его взора, и не сму­щало тво­его слуха.

После, когда мы уже вер­ну­лись домой, пер­вое, что в храме на службе бро­си­лось мне в глаза — это бес­ко­неч­ные хож­де­ния и раз­го­воры, уже не заме­ча­е­мые при­хо­жа­нами. “Какие же мы несчаст­ные, — поду­мала я, — что даже в храме не можем остановиться”.

Свя­тые отцы учат нас, что в храме нельзя раз­го­ва­ри­вать, иначе будут скорби, потому что мы сво­ими раз­го­во­рами оскорб­ляем Свя­того Духа, Кото­рый нахо­дится в храме. Нельзя ходить и при­кла­ды­ваться к ико­нам во время службы. Петр I, в свое время, издал указ о том, чтобы “бить нещадно кну­том” тех, кто ходит, при­кла­ды­ва­ется к ико­нам и про­из­во­дит вся­кий шум во время бого­слу­же­ния, исклю­чая дво­рян­ское сосло­вие — с них за про­вин­ность брали боль­шой денеж­ный штраф.

В послед­ний день нашего пре­бы­ва­ния на Солов­ках батюшка бла­го­сло­вил всех нас при­ча­щаться. Мы гото­ви­лись. Вста­вать надо было рано. Те, кому было не трудно, просну­лись и пошли на брат­ский моле­бен. Кирилл с бабуш­кой (моей мамой) должны были прийти на литур­гию. Стоя в оче­реди на испо­ведь, Кирилл шеп­нул мне: “Я съел суха­рик”; Я опе­шила. Какой может быть суха­рик, когда он соби­рался при­ча­щаться вме­сте со всеми? Ему уже почти 10 лет, он не пер­вый раз при­ча­ща­ется и знает, как сле­дует себя вести. Хоте­лось отру­гать сына, сде­лать выго­вор матери. Вме­сто этого я ска­зала: “Обя­за­тельно скажи об этом свя­щен­нику”. И зачем винить кого-то, когда только ты несешь ответ­ствен­ность перед Богом за сво­его ребенка. Я смот­рела на Кирилла — стоит мой маль­чик груст­ный, чуть не пла­чет и наде­ется, что батюшка ему раз­ре­шит при­ча­ститься. Честно говоря — я тоже наде­я­лась вме­сте с ним.

Мы при­выкли делать себе бес­ко­неч­ные поблажки, цинично оправ­ды­вая при этом свою лень и душев­ную рас­слаб­лен­ность духов­ной или физи­че­ской немощью.

…К при­ча­стию Кирилла не допу­стили. Он стоял в уголке и пла­кал. У меня раз­ры­ва­лось сердце, глядя на сына; и я уте­шала его, как могла, но по опыту знала, что этот урок запом­нится и мне и ему на всю жизнь.

Кто в ответе за детей?

Одна­жды в мона­стыре мы раз­го­во­ри­лись с одним послуш­ни­ком. Гово­рили о детях, об их вос­пи­та­нии. Я тогда спро­сила: “Нельзя ли при­сы­лать к вам в мона­стырь — наших детей на лето? Пожи­вут, потру­дятся, поучатся послу­ша­нию”. — “Вам отве­чать за своих детей перед Ботом, вам их и рас­тить, — отве­тил он. — А у нас здесь не испра­ви­тель­ная колония”

Жела­ние пере­ло­жить ответ­ствен­ность и труд по вос­пи­та­нию своих детей на чьи-то плечи — издержки совет­ского вре­мени, когда детей рас­тили ясли, сады, школы и пио­нер­ские лагеря. Тогда сама тра­ди­ция семей­ного вос­пи­та­ния во мно­гих семьях была уничтожена.

И теперь довольно часто можно встре­тить семьи, где дети в своей внут­рен­ней жизни предо­став­лены сами себе, где забота о ребенке зача­стую про­яв­ля­ется в том, чтобы он был одет и накорм­лен, а обще­ние порой огра­ни­чи­ва­ется ука­за­ни­ями и оплеухами.

Как-то у нас с моей даль­ней род­ствен­ни­цей зашел раз­го­вор о детях. Они с мужем боль­шие тру­же­ники. Госте­при­им­ные, “хле­бо­соль­ные хозя­ева”. Дом в деревне, ого­род, даже ско­тину дер­жат. У них двое взрос­лых сыно­вей: один женился, дру­гой соби­ра­ется. У каж­дого из них своя жизнь. Она стала рас­ска­зы­вать, что оста­лись они со своим хозяй­ством одни, что дети при­ез­жают только за гото­выми про­дук­тами, а помочь никто не хочет. Тяжело. И как бы в оправ­да­ние всему ска­зан­ному доба­вила: “Ну что тут поде­ла­ешь? Дети сами рас­тут. Какие роди­лись, такие теперь и выросли”. Я тут же вспом­нила, что когда-то читала, что фран­цуз­ский уче­ный-энцик­ло­пе­дист Руссо тоже пола­гал, что “дитя появ­ля­ется на свет совер­шенно доб­рым и ничуть не испор­чен­ным”, и поэтому его надо предо­ста­вить самому себе. С такой пози­цией в дей­стви­тель­ной жизни я стал­ки­ва­лась впер­вые. “Как же сами рас­тут, — уди­ви­лась я. — Даже у тебя в ого­роде из того, что ты поса­дила, ничего само не рас­тет, все тре­бует про­полки. Вот ты и тру­дишься целыми днями. А не будешь тру­диться, зарас­тут твои грядки сор­ной тра­вой, и плода доб­рого не будет”. И рас­ска­зала слу­чай, кото­рый про­изо­шел у меня с Кирил­лом, когда ему было года 3–4.

Мы при­шли в мага­зин, я делала покупки. Кирилл уви­дел на при­лавке игрушку и начал про­сить. Я объ­яс­нила, что эту игрушку мы сей­час поку­пать не будем: в дру­гой раз. Он стал наста­и­вать. Я попы­та­лась как-то отвлечь, уве­сти сына, но он начал топать нож­ками, упал на пол и зары­дал. Я неод­но­кратно наблю­дала дет­ские исте­рики в мага­зи­нах и все­гда мне было как-то неловко за роди­те­лей. В мага­зине на людях я раз­би­раться не стала. Я собрала с пола сво­его рыда­ю­щего сына и повела домой. Па дороге он еще пла­кал и пытался вырваться у меня из рук Дом был рядом. Когда мы при­шли, я взяла в руки ремень и что назы­ва­ется “всы­пала ему по пер­вое число”. При этом пояс­нила, что если подоб­ная выходка повто­рится, то попа­дет еще силь­ней. Больше исте­рик нико­гда не было.

Отец нико­гда не нака­зы­вал сына. Он как-то вос­пи­ты­вал его своим при­сут­ствием. Со мной Кирилл был про­сто ребен­ком, а когда я смот­рела на сына рядом с отцом, я видела в нем малень­кого муж­чину. Не все­гда гладко скла­ды­ва­лись мои отно­ше­ния с мужем, но я пом­нила, что он отец моего сына и они оба нужны друг другу.

Также я не раз была сви­де­те­лем того; как роди­тели пота­кают своим детям, а спу­стя время жалу­ются, что они ста­но­вятся совер­шенно неуправ­ля­е­мыми и свое­нрав­ными, Напри­мер, бывает, что иная мама гово­рит. — “Артем, пре­крати бало­ваться”, а Артем мамины слова про­пус­кает мимо ушей, будто вообще не к нему обра­ща­ются. И про­дол­жает делать по-сво­ему. Мама одер­нет сына раз, дру­гой, а потом “сми­ря­ется”: ладно, мол, это все мелочи, ведь он же несмыш­ле­ный. И так сын, про­явив свое­во­лие в малом, пере­стает слу­шаться роди­те­лей вообще, и потом, когда он под­рас­тет, они уже ничего не могут с ним сде­лать. Пона­чалу я тоже не очень обра­щала вни­ма­ния на малень­кие непо­слу­ша­ния Кирилла: ну он же еще ребе­нок Но, видя капризы и настыр­ность моего сына, моя крест­ная одна­жды мне ска­зала: “Ты с ним про­па­дешь, если будешь ему пота­кать”. И я пере­стала усту­пать ребенку в его капризах.

Я нико­гда не жалела ни вре­мени, ни сил на то, чтобы добиться от Кирилла выпол­не­ния той или иной моей просьбы. Напри­мер: надо собрать игрушки, а он не хочет. Он уже наиг­рался, устал или ему лень. Ино­гда мы соби­рали его игрушки вме­сте, и я что-нибудь рас­ска­зы­вала сыну инте­рес­ное в этот момент, чтобы отвлечь его от его “неже­ла­ния” и сде­лать это заня­тие более при­ят­ным. Зача­стую у роди­те­лей про­сто не хва­тает тер­пе­ния, чтобы доби­ваться от детей послу­ша­ния. А они сразу же чув­ствуют, не допус­кают ли роди­тели “сла­бину”, не отно­сятся ли сами лег­ко­весно к своим сло­вам, — ну вот тогда можно и не послу­шаться, и поупря­мится, если не хочется чего-то делать. Но дети также очень чув­ствуют во взрос­лых внут­рен­нюю реши­мость добиться выпол­не­ния своих слов. Ребенку надо твердо дать понять: что ска­зано взрос­лыми, то нужно испол­нять. Не обя­за­тельно доби­ваться этого кате­го­ри­че­скими при­ка­зами. При­хо­дится про­яв­лять много тер­пе­ния, любви и даже наход­чи­во­сти, чтобы ребе­нок слу­шался. И порой слу­ча­ется от чего-то отка­заться: от инте­рес­ного кино, напри­мер, или раз­го­во­ров с подру­гой, от домаш­них дел, в конце кон­цов, и пере­клю­читься на ребенка, чтобы дове­сти до его пони­ма­ния свою просьбу и все-таки добиться послушания.

Девочки и мальчики

Как-то мы с Кирил­лом гостили у моей подруги. У нее дочка на несколько лет младше Кирилла. Мы сидели на кухне пили чай, раз­го­ва­ри­вали. Наши дети играли в ком­нате. Вдруг услы­шали воз­му­щен­ный плач девочки. Пошли раз­би­раться — что про­изо­шло и кто кого оби­дел. Ока­за­лось: дети играли в кубики, и Кирилл во время игры стал запи­хи­вать кубики Оле (так звали дочку моей подруги) за пазуху. Девочку успо­ко­или, а подруга мне ска­зала: “Маль­чик не дол­жен тро­гать девочку, а тем более запи­хи­вать ей что-либо за пазуху”. Я все поняла и строго-настрого нака­зала сыну нико­гда не тро­гать дево­чек руками — ни во время игр, ни неча­янно; ни тем более нарочно. Пока Кирилл учился в школе, я строго сле­дила за его пове­де­нием и очень вни­ма­тельно отно­си­лась к тому, что гово­рили о моем сыне учи­теля, роди­тели детей, с кото­рыми он дру­жит, и все, кто видит моего ребенка вне дома. Дети иначе рас­кры­ва­ются среди своих сверст­ни­ков, и если не при­слу­ши­ваться к тому что гово­рят о них дру­гие, то велика веро­ят­ность так и не узнать сво­его ребенка до конца.

Телевизор: возможна ли “золотая середина”?

Отно­ше­ние к теле­ви­зору в пра­во­слав­ных семьях раз­ное, Конечно, каж­дая семья сама выби­рает то, что ей пред­став­ля­ется наи­луч­шим и полез­ным для детей, мно­гие сооб­ра­зу­ются с бла­го­сло­ве­нием духов­ни­ков или про­сто опи­ра­ются на свой опыт и сте­пень рев­но­сти в духов­ной жизни. Но ино­гда это реа­ли­зу­ется столь жестко, что детей про­сто “ломают” и не заду­мы­ва­ются над тем, а что же про­ис­хо­дит у них в душе. И вот ради уда­ле­ния из дома соблаз­нов, “выбра­сы­ва­ется с шест­на­дца­того” этажа теле­ви­зор, сле­дом отправ­ля­ется маг­ни­то­фон и кас­сеты с рок-музы­кой. — “Так надо”, и все! Но оста­нутся ли повзрос­лев­шие дети в этом доме, а тем более будут ли потом ходить с роди­те­лями в храм?

Неко­то­рые роди­тели исхо­дят из того, что необ­хо­димо счи­таться с совре­мен­ными усло­ви­ями жизни. Они не хотят под­ра­жать тем семьям, в кото­рых порой суще­ствуют авто­ри­тар­ные вза­и­мо­от­но­ше­ния между взрос­лыми и детьми. Напри­мер, зна­ко­мая мне семья купила видео­маг­ни­то­фон и собра­ние хоро­ших дет­ских филь­мов, ска­зок и муль­ти­ков. Раз-дру­гой в неделю они ста­вят детям какую-нибудь кас­сету, а сам теле­ви­зор у них давно отклю­чен от антенны.

Еще одна моя подруга смот­рит выбо­рочно фильмы и пере­дачи вме­сте с доч­кой и делает необ­хо­ди­мые ком­мен­та­рии, а потом раз­би­рает то, что они уви­дели, под хри­сти­ан­ским углом зре­ния. Еще это очень помо­гает при­учить ребенка кри­ти­че­ски вос­при­ни­мать то, что он смот­рит по теле­ви­зору. Когда пока­зы­вают какую-нибудь хоро­шую кар­тину, она сама зовет девочку, чтобы сфор­ми­ро­вать у нее вкус, и потом все равно дает объ­яс­не­ния, чему полез­ному может научить этот фильм.

Если про­сто что-то запре­щать роди­тель­ской вла­стью, то это будет дей­ство­вать, лишь пока дети малень­кие. А потом про­сто нач­нут обма­ны­вать, чтобы у дру­зей бес­кон­трольно смот­реть то, что им запре­щали дома. И навер­няка это могут ока­заться самые низ­ко­проб­ные фильмы. И нет гаран­тии, что он, тай­ком посмот­рев подоб­ные кас­сеты, не взбун­ту­ется про­тив “пред­ков”, ничего не пони­ма­ю­щих в совре­мен­ной жизни, Это может при­ве­сти к кон­фликту с под­рас­та­ю­щим ребен­ком, кото­рый нач­нет про­те­сто­вать про­тив сво­его даль­ней­шего созна­тель­ного воцер­ко­в­ле­ния. Я знаю слу­чаи, когда дети после бес­ко­неч­ных запре­тов и непо­ни­ма­ния про­сто ухо­дили на улицу, в ком­па­нию, и со вре­ме­нем самые род­ные люди на свете — мать и дитя, ста­но­ви­лись про­сто чужими.

Но поскольку невоз­можно огра­дить детей от соблаз­нов совре­мен­ного мира, надо поста­раться выра­бо­тать у детей сво­его рода “духов­ный имму­ни­тет”. Лучше вме­сто кате­го­ри­че­ских запре­тов ста­раться кон­тро­ли­ро­вать то, что смот­рит ребе­нок, больше с ним общаться самим взрос­лым, сле­дить, чтобы у него было какое-то дело, обя­зан­ность в семье, люби­мые увле­че­ния, — сло­вом, чтобы не теле­ви­зор был глав­ным напол­не­нием и смыс­лом его жизни. Если детям удастся в период взрос­ле­ния остаться веру­ю­щими людьми, то потом они сами смо­гут уста­но­вить свою сте­пень воцер­ко­в­лен­но­сти, кото­рая будет по их душев­ным силам.

У нас в семье отно­ше­ние к теле­ви­зору было спо­кой­ное, мы его смот­рели мало, и Кирилл тоже нико­гда не сидел около него как приклеенный/Вообще я ста­ра­лась с сыном больше общаться, много ему рас­ска­зы­вала обо всем, часто читала. А теле­ви­зор одна­жды нам очень помог.

Дело в том, что пер­вые пять лет Кирилл рос, прак­ти­че­ски не отходя от меня. Мне не было нужды остав­лять его с кем-то, тем более что и остав­лять было не на кого, Позже я устро­и­лась на работу — два, три дня в неделю. В дет­ском садике не было пока сво­бод­ного места. Кириллу при­хо­ди­лось оста­ваться дома одному, и каж­дый раз дохо­дило до слез. Я пыта­лась уго­во­рить сына: ста­вила ему часы, пока­зы­вала цифру, до кото­рой должна добе­жать стрелка, когда я приду. Кирилл согла­шался меня ждать, но когда я воз­вра­ща­лась, он был весь в сле­зах, и было понятно, что пла­чет он уже давно. Одна­жды мы с мужем посмот­рели фильм “Один дома”. Нам понра­ви­лось кино: мы от души сме­я­лись, и маль­чик этот был чем-то похож на сына. Мы решили пока­зать фильм Кириллу. После про­смотра, а посмот­рел он его не один раз, сын стал отпус­кать меня из дома с боль­шой охо­той. Уходя, я спра­ши­вала: “Ну, что, к обо­роне готов?” — “Готов”, — отве­чал сын, и я спо­койно могла идти

на работу. У нас больше не воз­ни­кало про­блем с тем, что Кирилл оста­вался дома один.

Играем вместе

В дет­стве Кирилл любил играть в машинки. Строил города с мостами и доро­гами. Все эти стро­е­ния зани­мали порой целую ком­нату, так что негде было ногой сту­пить. Играл он в машинки и в школе во время уро­ков, Учи­тель­ница в пер­вом классе весь год жало­ва­лась: “На уро­ках играет”, или: “Сего­дня мы летали весь урок мате­ма­тики”. Машин­кой или само­ле­ти­ком у Кирилла ста­но­ви­лось все, что, попа­да­лось ему под руку. Дома мы ино­гда играли с ним вме­сте. Я акку­ратно, что бы ничего не раз­ру­шить, раз­ме­ща­лась в его “городе” среди стро­е­ний, он выде­лял мне транс­порт и рас­ска­зы­вал, что и как я должна была делать. И вот я уже мча­лась по доро­гам “города” в его страну под назва­нием “Дет­ство”. Все­гда легче понять ребенка, когда игра­ешь с ним вме­сте в его игрушки. И не страшно, что тебе “два года”, когда ему два, и “шест­на­дцать”, когда ему шест­на­дцать. Детям труд­нее понять нас, взрос­лых, все­гда проще нам вспом­нить свое дет­ство и хоть на какое-то время стать ребен­ком. Про­сто про­жить все этапы взрос­ле­ния ребенка вме­сте с ним и быть ему вер­ным дру­гом, а зна­чит, видеть его таким, какой он есть, а не таким, каким нам хочется, состра­дать и сочув­ство­вать, и все делить попо­лам — и радость, и горе.

Мое вни­ма­ние и любовь к сыну в свою оче­редь рож­дало отклик и в его сердце. Такое чув­ство, что пупо­вина не была обре­зана при рож­де­нии, она про­сто стала неви­ди­мой, но ощу­ти­мой только для нас двоих.

Рок-музыка: соблазны взросления

Почти все­гда насту­пает время, когда свои дет­ские пред­став­ле­ния о чем-либо под­рас­та­ю­щий ребе­нок начи­нает счи­тать наив­ным заблуж­де­нием. И насту­пает момент выбора авто­ри­те­тов: между авто­ри­те­том веру­ю­щих роди­те­лей, обще­ством и вли­я­нием так назы­ва­е­мой моло­деж­ной куль­туры. Этот кон­фликт, на мой взгляд, вечен — он все­гда был и будет. Но когда-то надо опре­де­лить гра­ницу между нашими обя­зан­но­стями по отно­ше­нию к обще­ству и нашим дол­гом по отно­ше­нию к Богу.

Под­рас­та­ю­щее дети часто ста­вят роди­те­лей в очень затруд­ни­тель­ное поло­же­ние. И взрос­лым нужно про­явить не только мак­си­мум такта, но и муд­ро­сти, чтобы, с одной сто­роны, напра­вить ребенка в пра­виль­ное русло, а с дру­гой — ней­тра­ли­зо­вать вред­ное вли­я­ние какого-нибудь нового увле­че­ния. Нужно понять, насколько опасно оно для души сына или дочери, слу­чай­ность это, или нет. Но глав­ное — испра­вить ребенка так, чтобы не раз­ру­шить вза­и­мо­по­ни­ма­ния между собой и им, не подо­рвать его дове­рия. Ведь иначе, в даль­ней­шем, будет очень трудно нахо­дить общий язык, а это может поме­шать предо­сте­речь его от серьез­ной жиз­нен­ной ошибки.

Мне очень запом­нился один слу­чай. Были лет­ние кани­кулы, собра­лись дети из раз­ных школ, раз­ных при­хо­дов, кое-кто из роди­те­лей и поехали в мона­стырь. В основ­ном все были зна­комы. Поехали тру­диться и про­сто отдох­нуть. Поехал и мой сын. К тому вре­мени вожде­лен­ный плеер был уже при­об­ре­тен. Вер­нулся оттуда Кирилл с кас­се­той рок-музыки.

“Послу­шай, мама, какая музыка”. Я послу­шала. Честно говоря, я не была к этому готова и испы­тала чув­ство, похо­жее на шок. Опра­вив­шись, начала думать Вспом­нила себя, когда мне была 16 лет. Мы с бра­том тоже слу­шали рок-музыку, кото­рая взрос­лым каза­лась ужас­ной. Я не помню, чтобы нам запре­щали слу­шать совре­мен­ную музыку, брату носить потер­тые джинсы, кото­рые бабушке очень не нра­ви­лись. Род­ные как-то мири­лись с нашими увле­че­ни­ями, я мы были им за это бла­го­дарны. У нас нико­гда не воз­ни­кало про­те­ста и не при­хо­ди­лось ничего дока­зы­вать взрос­лым — они и так все пони­мали, хотя сле­дили у нас в семье за детьми зорко и обра­ща­лись строго. Послу­ша­ние взрос­лым было нормой.

Сей­час музыка нас окру­жает почти везде вклю­ча­ешь радио, теле­ви­зор, идешь по улице, везде мы слы­шим музыку. Мне не хоте­лось, чтобы Кирилл слу­шал все под­ряд, а тем более то, что модно, и потому, что это нра­вится боль­шин­ству. Одно время мы слу­шали вме­сте мои ста­рые записи, кото­рые до сих пор сохра­ни­лись. Осо­бенно Кириллу нра­вится хор Тро­ице-Сер­ги­е­вой лавры, пес­но­пе­ния Вала­ам­ского мона­стыря. Я пыта­лась при­вить музы­каль­ный вкус сыну, пока­зать кра­соту звука, его воз­мож­ность вли­ять на состо­я­ние и даже созна­ние чело­века. “Поэтому, — объ­яс­няла я, — совсем не без­вредно слу­шать все подряд”.

“Ну, что ж, — поду­мала я, когда Кирилл ого­ро­шил меня изве­стием о своем новом увле­че­нии, — зна­чит, теперь мы будем вме­сте слу­шать “тяже­лый рок””. Когда я слу­шала его рок-музыку мне хоте­лось понять, что именно в этой музыке нра­вится моему сыну? Я заме­тила, что он выби­рает самые кра­си­вые ком­по­зи­ции. Все, что резало слух, не нра­ви­лось ни ему, ни мне.

Сей­час мне невоз­можно даже пред­ста­вить, что я могла бы при­нять какое-то дру­гое реше­ние, ска­зав, напри­мер, что-то вроде “Ты веру­ю­щий чело­век Выключи эту гадость, и больше это нико­гда не слушай”.

Любовь сына, его дружба и дове­рие — вот что мне было дороже всего на свете. Потому что все прой­дет: машинки, рок-музыка, джинсы с раз­во­дами. Роди­тель­ская любовь — это оста­нется навсе­гда с нашими детьми.

Сей­час по вос­пи­та­нию детей напи­сано много книг. Бери да читай. Можно даже выучить наизусть основ­ные “пра­вила”. Только научиться любить своих детей вряд ли можно по кни­гам. И зача­стую бывает так — пра­вила выучили, а гра­мот­но­сти все нет.

Праздники

Одна­жды мы были в гостях у зна­ко­мых, когда у них гостили две аме­ри­канки-про­те­стантки. Был обед: борщ со сме­та­ной, на вто­рое жир­ный плов и торт к чаю. Аме­ри­канки все счи­тали кало­рии и уже на торт, посмот­рев, ска­зали — ни за что. Поскольку у них нет постов, то они очень удив­ля­лись тому, что рус­ские так обильно пита­ются, а мы им объ­яс­няли, что мы соблю­даем посты, воз­дер­жи­ва­емся от пищи, а когда поста нет, мы раду­емся вкус­ной еде, осо­бенно в праздники.

Празд­ни­ков все­гда ждешь с нетер­пе­нием, они все­гда повто­ря­ются в цер­ков­ной жизни, и мы живем вме­сте с ними. И чем они дол­го­ждан­ней для нас, тем дороже. Невоз­можно пред­ста­вить себе жизнь пра­во­слав­ного хри­сти­а­нина без этих свет­лых и радост­ных дней. Как-то одна­жды батюшка ска­зал: “Мы, пра­во­слав­ные, живем от празд­ника к празд­нику, а между ними труд, пост и молитва”…

Дома вкусно пах­нет пиро­гами, и сразу как-то теп­лей и уют­ней ста­но­вится в доме, радост­ное воз­буж­де­ние витает в воз­духе, при­хо­дят дру­зья, все в ожи­да­нии сча­стья, весе­лья, подар­ков и уго­ще­нья. Хорошо, когда есть с кем раз­де­лить сию радость. В жизни уже про­ве­рено, что она вопреки мате­ма­ти­че­ским зако­нам только уве­ли­чи­ва­ется, когда ее делишь с близ­кими и люби­мыми тобою людьми. И мне хоте­лось, чтобы празд­ники оста­лись в памяти у сына прежде всего как духов­ная радость, а не как повод отме­тить или, как часто гово­рят, “обмыть” какую-либо покупку. Чтобы запом­нил он мамины пироги, празд­ник и эту радость в доме прежде всего как живой опыт цер­ков­ной жизни. Чтобы пере­дал это своей буду­щей семье, буду­щим детям как моменты “бла­гого вдох­но­ве­ния”, кото­рые осве­щают нашу жизнь осо­бой радо­стью и любо­вью. Я по себе знаю, как бла­го­творно дей­ствуют на дет­скую душу такие свет­лые семей­ные торжества.

У меня до сих пор оста­лись осо­бые пере­жи­ва­ния, свя­зан­ные с цер­ков­ными празд­ни­ками, когда я была ребен­ком. Впе­чат­ле­ния от них во мно­гом помогли мне в даль­ней­шем самой прийти к вере.

Один год я про­бо­лела почти всю зиму. Мне было тогда 11 лет. Меня забрали из школы пораньше, и отпра­вили к зна­ко­мым в деревню на месяц, чтобы я окрепла. Был май. Цвели нар­циссы. Баба Аня, так звали нашу зна­ко­мую, рано утром уез­жала с пол­ной кор­зи­ной цве­тов на рынок и воз­вра­ща­лась к зав­траку уже с про­дук­тами. Рас­тап­ли­вался само­вар. Само­вар был насто­я­щий и топился щеп­ками и углем. Я сидела рядом с ним на сту­пень­ках веранды, под­бра­сы­вала щепки и ждала, пока заки­пит. Потом мы пили чай с баран­ками. Дом у бабы Ани был неболь­шой: одна ком­ната, кухня и тер­раса с двумя веран­дами на обе сто­роны. В ком­нате в пра­вом углу были три боль­шие иконы в кра­си­вых окла­дах: икона Спа­си­теля, Бого­ро­дицы и Нико­лая Чудо­творца, возле них висела лам­пада. Перед ико­нами моли­лись перед едой и после.

Одна­жды к бабе Ане при­е­хала ее сестра, тоже Анна, все звали ее Нюра чтобы их не путать. Заго­во­рили о празд­нике. Дома стали все мыть, уби­рать, почи­стили иконы, баба Аня достала белое выши­тое поло­тенце, ска­зала: “К празд­нику”, при­несла боль­шое гуси­ное яйцо и заме­сила тесто. Все делали спо­койно, без суеты и лиш­них разговоров.

Все ждали празд­ника с пиро­гами, кули­чами и кра­ше­ными яйцами. Я вспо­ми­нала рас­сказы бабы Анны, что сей­час “стро­гие дни”: рас­пяли Хри­ста, что на тре­тий день Он вос­крес, это и есть празд­ник Пасхи: Свет­лое Хри­стово Воскресение.

Куличи пекли в рус­ской печке. Таких вкус­ных кули­чей я больше нико­гда не ела. На сле­ду­ю­щий день бабушки засо­би­ра­лись в цер­ковь: куличи завя­зали в белые пла­точки и поло­жили в кор­зину, в дру­гое лукошко поло­жили кра­ше­ные яйца и ушли. Ночью пошли на все­нош­ную. До храма было 3 км пути. Шли с горя­щими све­чами. Взрос­лые пели. В храм меня не пустили. У входа сто­яли моло­дые ребята с крас­ными повяз­ками на рукаве. Про­пус­кали только пожи­лых людей. Меня спро­сили: “Ты пио­нерка?”. Я отве­тила: “Да”. — “Тогда уходи и чтобы больше мы тебя здесь не видели!” От обиды наво­ра­чи­ва­лись слезы.

Крест­ный ход мы ждали около храма. Зазво­нили в коло­кола, и стали выхо­дить с ико­нами и хоруг­вями. Мы при­со­еди­ни­лись к моля­щимся и пошли. В это время непо­да­леку в клубе были танцы. Как только стали зво­нить, моло­дежь высы­пала на улицу и устре­ми­лась к храму. Мне стало страшно, когда я уви­дела эту вопя­щую, полу­пья­ную толпу, но они добе­жали до ограды и оста­но­ви­лись. Кое-кто пытался пере­лезть, но мили­ция эти попытки пре­се­кала. Так мы ока­за­лись, как на ост­рове, Мы шли крест­ным ходом под смех и улю­лю­ка­нье под­гу­ляв­шей молодежи.

Радостно зво­нили в коло­кола, и вдруг — “ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!” И как будто гря­нуло все вокруг: “ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!” У меня мороз по коже пошел. И какая радость, какие лица у людей были про­свет­лен­ные, все поздрав­ляли друг друга, как будто именно в эту минуту Вос­крес Христос.

В этом храме я впер­вые при­ча­ща­лась на “Верб­ное вос­кре­се­нье”. В нем же впер­вые при­ча­щался и мой сын.

…До сих пор празд­нич­ные пироги мы ста­ра­емся печь всей семьей, и каж­дый дол­жен выле­пить свой пиро­жок Кирилл пона­чалу лепил “нечто” мало­съе­доб­ное и совсем не похо­жее на пирожки. Глядя на это “про­из­ве­де­ние”, с уве­рен­но­стью можно было ска­зать только одно, что когда-то, это было тестом. Зато сей­час у него выхо­дят вполне пол­но­цен­ные плюшки.

Кирилл о себе

Одна­жды я спро­сила у повзрос­лев­шего сына: “Почему ты ходишь в храм?” — “Потому, что я веру­ю­щий чело­век”, — ска­зал он. Зная сво­его ребенка, я была почти уве­рена, что он отве­тит именно так.

“Пер­вый раз я при­шел в храм с роди­те­лями. Как обычно, мама взяла меня за руку, и мы пошли куда-то. Куда — мне было не важно. Глав­ное я был с роди­те­лями, и мне было хорошо и спо­койно. Это пер­вое посе­ще­ние храма оста­лось в моей памяти до сих пор. Мне это уди­ви­тельно, так как про­шло довольно много вре­мени, а в том воз­расте в памяти оста­ются только внешне яркие собы­тия. В пер­вый день моего пре­бы­ва­ния в храме ничего внешне яркого и уди­ви­тель­ного не про­ис­хо­дило. День был пас­мур­ный с ред­кими про­блес­ками солнца. Храм был полу­раз­ру­шен. Слу­жили в одном пре­деле, осталь­ные пред­став­ляли собой нечто, мало напо­ми­на­ю­щее то место, где должны были про­хо­дить бого­слу­же­ния. Когда мы вошли, шла служба. Сто­яла одна бабушка и несколько чело­век певчих.

Будучи под­рост­ком, я почти нико­гда не стоял на службе, При­хо­дил в храм, испо­ве­до­вался и исче­зал. В том воз­расте, а было мне 8 лет, для меня сто­ять в храме, сосре­до­то­ченно молиться было реши­тельно невоз­можно. Я почти ничего не пони­мал из того, что пелось или чита­лось и от того мне ста­но­ви­лось скучно. Еще мешала дет­ская непо­сед­ли­вость и жажда откры­тий. А если кто-то из детей мог соста­вить мне ком­па­нию, тогда уж ничто не могло удер­жать нас в храме. Но уди­ви­тельно — я нико­гда не про­гу­ли­вал при­ча­стие, все­гда воз­вра­щался вовремя.

Со вре­ме­нем, взрос­лея, я стал пре­воз­мо­гать свое жела­ние гулять во время службы. Появи­лось чув­ство ответ­ствен­но­сти и пони­ма­ние того, что тебе уже, напри­мер, 12, а не 8 лет, и ты не можешь носиться вокруг храма как огол­те­лый, что надо испол­нять пра­вила пове­де­ния в храме.

Так я стал сто­ять всю службу, читать пра­вило перед при­ча­стием и бла­го­дар­ствен­ные молитвы после. Порой мне было лень и не хоте­лось это делать, но я знал, что нельзя не про­чи­тать. Со вре­ме­нем я стал пони­мать службу, стало интересно.

Не все­гда про­сто стро­и­лись отно­ше­ния со сверст­ни­ками. Бытует мне­ние, что если ты веру­ю­щий, то ты не такой, как все осталь­ные. Отсюда насмешки, было непри­ятно, и общаться с такими ребя­тами мне совсем не хотелось”.

Птенцы “становятся на крыло”

Одна­жды я рас­ска­зы­вала сыну, как была на при­еме у оку­ли­ста, и он ска­зал мне: “Через пару лет при­дете ко мне за очками — раз­ви­ва­ется даль­но­зор­кость”. Кирилл тогда сразу пошу­тил: “Ну, все пра­вильно. Сын ухо­дит из дома все дальше, а у мамы раз­ви­ва­ется дальнозоркость”.

Рано или поздно наши дети ста­но­вятся взрос­лыми и все дальше ухо­дят из отчего дома. Какими мы выпу­стим их в само­сто­я­тель­ную “боль­шую жизнь”? Что дадим мы им с собой, чем защи­тим их от невзгод и бурь?

Нам оста­ется только молиться за своих детей. Как гово­рила мне моя крест­ная, когда Кирилл у меня был еще совсем малень­кий: “Молитва матери со дна моря доста­нет и высушит”.

Взрос­леют дети, ухо­дят из-под роди­тель­ского крыла. Дальше они должны плыть сами. Дай Бог, чтобы про­росло зало­жен­ное в дет­стве доб­рое зерно, чтобы полу­чен­ный опыт помог им и в даль­ней­шем жить по-Божьи.

Вот и Кирилл окон­чил пра­во­слав­ную школу. Пре­красно было ее завер­ше­ние в храме Хри­ста Спа­си­теля и с подар­ком от Свя­тей­шего Пат­ри­арха. Впе­реди у него само­сто­я­тель­ная жизнь, и я очень наде­юсь, что милость Гос­подня помо­жет сыну быть пра­во­слав­ным всегда.

Мария Госу­да­рова