Гоголь. Соловьев. Достоевский

• Духовный путь Гоголя
• 1. Предисловие
• 2. Детство
• 3. Лицей
• 4. Петербург (1829–1836)
• 5. За границей и в России (1836–1842)
• 6. Снова за границей (1842–1847)
• 7. «Выбранные места из переписки с друзьями»
• 8. Религиозный кризис (1847–1848)
• 9. Духовное просветление (1848–1851)
• 10. Смерть
• 11. Заключение
• Владимир Соловьев. Жизнь и учение
• Предисловие
• 1. Детство и отрочество (1853–1869)
• 2 Студенческие годы. Религиозное обращение (1869–1874)
• 3. «Кризис западной философии» (1874)
• 4 Путешествие в Лондон и Египет (1875–1876)
• 5. Речь «Три силы». «Философские начала цельного знания» (1877)
• 6. Учение о Богочеловечестве и о Софии (1878)
• 7. «Критика отвлеченных начал» (1877–1880)
• 8. Перелом в жизни Соловьева: речь о смертной казни (1881)
• 9. Церковно-общественная работа. Разрыв с славянофилами. Национальный и еврейский вопрос
• 10. Литературные знакомства (К. Леонтьев, Н. Федоров, А. Фет). «Духовные основы жизни» (1882–1884)
• 11. Теократия (1884–1889)
• 12. Борьба за теократию (1889–1891)
• 13. Эротика (1892—1894)
• 14 Полемика с Розановым. Акт 18 февраля 1896 г. Соловьев в девяностые годы (1893—1896)
• 15. Перестройка философской системы (1897—1899)
• 16. Эстетика
• 17. Эсхатология: «Три разговора» и «Повесть об Антихристе» (1899—1900)
• 18. Смерть
• Достоевский. Жизнь и творчество
• Предисловие
• Глава 1. Детство и юность
• Глава 2. «Бедные люди»
• Глава 3. «Двойник». «Господин Прохарчин»
• Глава 4. Произведения 1847 и 1848 годов
• Глава 5. Первый опыт романа: "Неточка Незванова "
• Глава 6. Достоевский революционер
• Глава 7. Крепость и каторга
• Глава 8. Ссылка. Первая женитьба. «Дядюшкин сон». «Село Степанчиково»
• Глава 9. «Записки из мертвого дома»
• Глава 10. «Униженные и оскорбленные»
• Глава 11. Журнал «Время» (1861–1863). «Зимние заметки о летних впечатлениях». Роман с А. Сусловой
• Глава 12. Журнал "Эпоха". "Записки из подполья"
• Глава 13. «Преступление и наказание»
• Глава 14. «Игрок». Вторая женитьба. Жизнь за границей (1866—1868)
• Глава 15. «Идиот»
• Глава 16. Флоренция и Дрезден. «Вечный муж» и «Житие великого грешника»
• Глава 17. Работа над романом «Бесы»
• Глава 18. «Бесы»
• Глава 19. Эпоха «Гражданина». «Дневник писателя» за 1873 год
• Глава 20. «Подросток»
• Глава 21. «Дневник писателя» (1876—1877)
• Глава 22. Последние годы. История создания «Братьев Карамазовых»
• Глава 23. «Братья Карамазовы»
• Глава 24. Пушкинская речь. Смерть
• Заключение
• Приложение

2. Детство

Гоголь происходил из старинного малороссийского рода, временно уклонившегося в католичество. Его прадед, уже православный, был священником. Дед, Афанасий Демьянович, — бурсак, «на кондиции» похитивший дочь помещика Лизогуба, Татьяну Семеновну, и получивший нобилитацию в 1788 году. В семье Лизогубов — напряженная религиозность, наследственный мистицизм.

Отец Гоголя, автор народных фарсов на малороссийском языке, режиссер и главный актер любительского театра в имении екатерининского вельможи Д. П. Трощинского, передал сыну свой юмор и литературную одаренность. Но он умер, когда Гоголю было всего 16 лет. С девятилетнего возраста мальчик живет не дома, учится сначала в Полтаве, потом в Нежине. Отца он знает мало и в своем душевном развитии от него не зависит. Когда отец умирает в 1825 году, он пишет матери соболезнующее письмо в эффектно–риторическом стиле; это — сентиментально-романтическая декларация на тему сыновней любви и скорби. Но едва ли Гоголь любил отца.

Мать Гоголя, Марья Ивановна, — женщина набожная, суеверная, со странностями. С. Т. Аксаков говорит о ней, как о «добром, нежном, любящем существе, полном эстетического чувства, с легким оттенком кроткого юмора». Это — светлая сторона ее образа. Но есть и темная. Марья Ивановна была больна страхом. Ее искренняя и подлинная религиозность окрашена боязнью надвигающихся бедствий и смерти. Она верила в Промысл и трепетала перед злыми духами. Счастливая семейная жизнь ее началась с мистического видения. «Выдали меня четырнадцати лет, — вспоминает мать Гоголя, — за моего доброго мужа, в семи верстах живущего от моих родителей. Ему указала меня Царица Небесная, во сне являясь ему». Всю свою жизнь Марья Ивановна прожила в необъяснимых, мучительных тревогах. Ее мнительность, подозрительность, недоверчивость были унаследованы Гоголем. «Жизнь моя была самая спокойная, — рассказывает она, — характер у меня и у мужа был веселый. Мы окружены были добрыми соседями. Но иногда на меня находили мрачные мысли. Я предчувствовала несчастия, верила снам». Это место из «Записок» Марьи Ивановны подтверждается следующим свидетельством современника: «Иногда Марья Ивановна, не сходя с места целые часы, думала неизвестно о чем. В такие минуты самое выражение лица ее изменялось: из доброго и приветливого оно становилось каким-то безжизненным: видно было, что мысли ее блуждают далеко. С мужем она очень сходилась в мнительности; по самому ничтожному поводу ей представлялись нередко большие страхи и беспокойства. От этой же причины она отличалась крайней подозрительностью…»

Гоголь похож на свою мать: то веселый и жизнерадостный, то «безжизненный», как будто с детства запуганный и испугавшийся на всю жизнь.

Помещичий быт в Васильевке, напоминавший мир Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, отличался обрядовой, патриархальной религиозностью. Ребенка Гоголя водили в церковь, возили по богомольям в Диканьку, Булищи, Лубны, заставляли поститься и слушать чтение Четьи-Миней. Впоследствии он резко осудил религиозное воспитание, полученное им в детстве:

«К несчастью, родители редко бывают хорошими воспитателями детей своих… На все я глядел бесстрастными глазами; я ходил в церковь, потому что мне приказывали или носили меня; но, стоя в ней, я ничего не видел, кроме риз, попа и противного ревения дьячков. Я крестился, потому что видел, что все крестятся».

Гоголь не принадлежал к тем избранным, которые рождаются с любовью к Богу; патриархальная религиозность, окружавшая его детство, осталась ему чуждой и даже враждебной. Вера должна была прийти к нему другим путем — не от любви, а от страха. Вот как зародилось в душе его религиозное чувство.

«Один раз, — пишет Гоголь матери, — я живо, как теперь, помню этот случай — я просил Вас рассказать мне о Страшном Суде, и вы мне, ребенку, так хорошо, так понятно, так трогательно рассказали о тех благах, которые ожидают людей за добродетельную жизнь, и так разительно, так страшно описали вечные муки грешных, что это потрясло и разбудило во мне всю чувствительность, это заронило и произвело впоследствии во мне самые высокие мысли».

Конечно, в этом рассказе ударение падает не на описание наград за добродетель, а на изображение мук грешников. Страшная картина, нарисованная болезненным воображением мистически одаренной матери, «потрясла» Гоголя. Об этом потрясении он уже никогда не забудет; его религиозное сознание вырастет из сурового образа Возмездия.

Рассказ Марьи Ивановны встретил подготовленную почву: Гоголь рос слабым, впечатлительным и неуравновешенным ребенком. Картина Страшного Суда позволила оформиться смутным страхам, которые мучили его с детских лет. И раньше он уже испытывал припадки стихийного ужаса, приливы непонятной тоски. Теперь он знал, чего боится: смерти и наказания за гробом.

В «Старосветских помещиках» Гоголь с необыкновенной силой описывает свой мистический опыт детских лет.

«Вам, без сомнения, когда-нибудь случалось слышать голос, называющий вас по имени, который простолюдины объясняют тем, что душа стосковалась за человеком и призывает его, и после которого следует немедленно смерть. Признаюсь, мне всегда был страшен этот таинственный зов. Я помню, что в детстве я часто его слышал: иногда вдруг позади меня кто-то явственно произносил мое имя. День обыкновенно в это время был самый ясный и солнечный: ни один лист в саду на дереве не шевелился; тишина была мертвая; даже кузнечики в это время переставали кричать; ни души в саду. Но, признаюсь, если бы ночь самая бешеная и бурная, со всем адом стихий, настигла меня одного среди непроходимого леса, я бы не так испугался ее, как этой ужасной тишины среди безоблачного дня. Я обыкновенно тогда бежал с величайшим страхом и занимавшимся дыханием из саду и тогда только успокаивался, когда попадался мне навстречу какой-нибудь человек, вид которого изгонял эту страшную сердечную пустыню».

В душе Гоголя первичны переживание космического ужаса и стихийный страх смерти; и на этой языческой основе христианство воспринимается им как религия греха и возмездия.