Оглавление
Глава XII
Том отвлекся от своих тайных тревог, потому что их вытеснила другая, более важная забота. Бекки Тэтчер перестала ходить в школу. Несколько дней Том боролся со своей гордостью, пробовал развеять по ветру свою тоску о Бекки и наконец не выдержал. Он начал околачиваться по вечерам близ ее дома, чувствуя себя очень несчастным. Она заболела. А что, если она умрет? Эта мысль доводила его до отчаяния. Он не интересовался больше ни войной, ни даже пиратами. Жизнь потеряла для него всякую прелесть, осталось одно сплошное уныние. Он забросил обруч с палкой; они не доставляли ему больше никакого удовольствия. Тетя Полли встревожилась. Она перепробовала на нем все лекарства. Она была из тех людей, которые увлекаются патентованными средствами и всякими новыми лекарствами и способами укрепления здоровья. В своих опытах она доходила до крайностей. Как только появлялось что-нибудь новенькое по этой части, она загоралась желанием испробовать это средство: не на себе, потому что она никогда не хворала, а на ком-нибудь из тех, кто был под рукой. Она подписывалась на все медицинские журналы и шарлатанские брошюрки френологов и дышать не могла без красноречивого невежества, которым они были напичканы. Как проветривать комнаты, как ложиться спать, как вставать, что есть и что пить, сколько гулять, какое расположение духа в себе поддерживать, какую одежду носить — весь этот вздор она принимала на веру, как евангельскую истину, не замечая, что медицинские журналы нынче опровергают все, что советовали вчера. Душа тети Полли была простая и ясная, как день, и потому она легко попадалась на удочку. Она собирала все шарлатанские журналы и патентованные средства и, выражаясь образно, со смертью в руках шествовала на бледном коне, и ад следовал за нею. Ей и в голову не приходило, что для страждущих соседей она не является ангелом-исцелителем, так сказать, воплощенным ханаанским бальзамом.
Водолечение тогда только еще входило в моду, и подавленное состояние Тома оказалось для тети Полли просто находкой. Каждое утро она поднимала его с зарей, выводила в дровяной сарай и выливала на него целый поток ледяной воды, потом растирала жестким, как напильник, полотенцем, потом закатывала в мокрую простыню, укладывала под одеяло и доводила до седьмого пота, так, что, по словам Тома, «душа вылезала через поры желтыми пятнышками».
Но, несмотря на все это, мальчик худел и бледнел и нисколько не становился веселее. Она прибавила еще горячие ванны, ножные ванны, души и обливания. Мальчик оставался унылым, как катафалк. Она начала помогать водолечению диетой из жидкой овсянки и нарывным пластырем. Измерив его емкость, словно это был кувшин, а не мальчик, она каждый день до отказа наливала его каким-нибудь шарлатанским пойлом.
Том стал теперь совершенно равнодушен к гонениям. Это равнодушие напугало тетю Полли. Надо было во что бы то ни стало вернуть его к жизни. Как раз в это время она впервые услыхала о болеутолителе. Она тут же выписала большую партию этого лекарства. Она попробовала его и преисполнилась благодарности. Это был просто жидкий огонь. Она забросила водолечение и все остальное и возложила все надежды на болеутолитель. Она дала Тому чайную ложку и следила за ним, в сильнейшем беспокойстве ожидая результатов. Наконец-то ее душа успокоилась и тревога улеглась: «равнодушие» у Тома как рукой сняло. Мальчик вряд ли мог бы вести себя оживленней, даже если бы она развела под ним костер.
Том чувствовал, что пора ему проснуться от спячки; такая жизнь, может, и подходила для человека в угнетенном состоянии, но в ней как-то не хватало пищи для чувства и было слишком много утомительного разнообразия. Он придумал несколько планов избавления и наконец притворился, будто ему очень нравится болеутолитель. Он просил лекарство так часто, что надоел тетке, и в конце концов она велела ему принимать лекарство самому и оставить ее в покое. Если бы это был Сид, ее радость не омрачилась бы ничем; но так как это был Том, то она потихоньку следила за бутылкой. Оказалось, однако, что лекарство и в самом деле убавляется, но тетке не приходило в голову, что Том поит болеутолителем щель в полу гостиной.
Однажды Том только что приготовился угостить эту щель ложкой лекарства, как в комнату вошел теткин желтый кот, мурлыча и жадно поглядывая на ложку, будто просил попробовать. Том сказал ему:
— Лучше не проси, если тебе не хочется, Питер.
Питер дал понять, что ему хочется.
— Смотри не ошибись.
Питер был уверен, что не ошибается.
— Ну, раз ты просишь, я тебе дам, я не жадный; только смотри, если тебе не понравится, сам будешь виноват, я тут ни при чем.
Питер был согласен. Том открыл ему рот и влил туда ложку лекарства. Питер подскочил на два метра кверху, испустил дикий вопль и заметался по комнате, налетая на мебель, опрокидывая горшки с цветами и поднимая невообразимый шум. Потом он встал на задние лапы и заплясал вокруг комнаты в бешеном веселье, склонив голову к плечу и воем выражая неукротимую радость. Потом он помчался по всему дому, сея на своем пути хаос и разрушение. Тетя Полли вошла как раз вовремя и увидела, как Питер перекувырнулся несколько раз, в последний раз испустил мощное «ура» и прыгнул в открытое окно, увлекая за собой уцелевшие горшки с цветами. Тетя Полли словно окаменела от изумления, глядя на него поверх очков; Том валялся на полу, едва живой от смеха.
— Том, что такое с Питером?
— Я не знаю, тетя, — еле выговорил мальчик.
— В жизни ничего подобного не видела. Отчего это с ним?
— Право, не знаю, тетя Полли; кошки всегда так себя ведут, когда им весело.
— Вот как, неужели? — В ее голосе было что-то такое, что заставило Тома насторожиться.
— Да, тетя. То есть я так думаю.
— Ты так думаешь?
— Да, тетя.
Она наклонилась, а Том следил за ней с интересом и тревогой. Он угадал ее намерение слишком поздно. Ручка ложки предательски торчала из-под кровати. Тетя Полли подняла ее и показала ему. Том моргнул и отвел глаза в сторону. Тетя Полли ухватила его по привычке за ухо и хорошенько стукнула по голове наперстком.
— Ну, сударь, для чего вам понадобилось мучить бедное животное?
— Мне его жалко стало, ведь у него нет тети.
— Нет тети! Дуралей. При чем тут тетя?
— При том. Если б у него была тетя, она бы сама ему выжгла все нутро. Она бы ему все кишки припекла, не поглядела бы, что он кот, а не мальчик!
Тетя Полли вдруг почувствовала угрызения совести. Все дело представилось ей в новом свете: что было жестокостью по отношению к кошке, могло оказаться жестокостью и по отношению к мальчику. Она смягчилась и начала жалеть Тома. Ее глаза наполнились слезами, и, положив руку на голову мальчика, она ласково сказала:
— Я хотела тебе добра, Том. И ведь это же было тебе полезно.
Том поднял на нее глаза, в которых сквозь серьезность проглядывала еле заметная искорка смеха.
— Я знаю, что вы хотели мне добра, тетя Полли, да ведь и я тоже хотел добра Питеру. И ему тоже это было полезно. Я никогда еще не видел, чтобы он так носился.
— Убирайся вон, Том, не то я опять рассержусь. И постарайся хоть раз в жизни вести себя как следует; никакого лекарства тебе больше не надо принимать.
Том пришел в школу до звонка. Заметили, что в последнее время это необыкновенное явление повторяется каждый день. И теперь, как обычно, он слонялся около школьных ворот, вместо того чтобы играть с товарищами. Он сказал им, что болен, и в самом деле выглядел больным. Он делал вид, что смотрит куда угодно, только не туда, куда смотрел в самом деле, — то есть на дорогу. Скоро на этой дороге показался Джеф Тэтчер. Лицо Тома просияло. С минуту он смотрел в ту сторону, а потом печально отвернулся. Когда Джеф появился на школьном дворе, Том подошел к нему и осторожно завел издалека разговор о Бекки, но этот ротозей даже не понял его намеков. Том все смотрел и смотрел на дорогу, загораясь надеждой всякий раз, как вдали появлялось развевающееся платьице, и проникаясь ненавистью к его владелице, когда становилось ясно, что это не Бекки. Под конец никого больше не стало видно, и Том совсем упал духом; вошел в пустую школу и уселся, чтобы страдать молча. Но вот еще одно платье мелькнуло в воротах, и сердце Тома запрыгало от радости. В следующее мгновение он был уже во дворе и бесновался, как индеец: вопил, хохотал, гонялся за мальчиками, прыгал через забор, рискуя сломать себе ногу или голову, ходил вверх ногами, кувыркался — словом, выделывал все, что только мог придумать, а сам все время косился исподтишка на Бекки Тэтчер: видит она это или нет. Но она как будто ничего не замечала и ни разу не взглянула в его сторону. Неужели она не знала, что он здесь? Он перенес свои подвиги поближе к ней: носился вокруг нее с воплями, стащил с одного мальчика шапку, зашвырнул ее на крышу, бросился в толпу школьников, растолкал их в разные стороны и растянулся на земле под самым носом у Бекки, чуть не сбив ее с ног, — а она отвернулась, вздернув носик, и он услышал, как она сказала:
— Пф! Некоторые только и делают, что ломаются; думают, что это кому-нибудь интересно!
Щеки Тома вспыхнули. Он поднялся с земли и побрел прочь, уничтоженный, совсем упав духом.
Комментировать