На духовной страде. Слова и речи. Том I

Издаваемые проповеднические труды представляют плод посильного служения моего Церкви живым словом на различных поприщах деятельности – в бытность Ректором Московской Духовной Академии, Архипастырем Псковской и Новгородской Епархии, а также Председателем Учебного Комитета при Св. Синоде, Председателем V Отдела Предсоборного Присутствия, Председателем Первого Противоалкогольного Съезда и Членом Государственного Совета.

Настоящее издание, рассчитанное на три тома, не является полным собранием моих проповеднических трудов. Сопровождая словом назидания почти каждое богослужение и те или иные события церковно-общественной жизни, в которых приходилось быть непосредственным участником и которые требовали отклика, автор не всегда имел возможность воспроизвести затем сказанное. И из печатного материала иное – трудно было разыскать, иное имеет слишком частный или местный характер.

Вошедшие в состав этого издания проповеди печатались преимущественно в следующих органах духовной периодической печати: в «Богословском Вестнике», «Трудах Киевской Духовной Академии», «Церковных Ведомостях», в Псковских, Новгородских Епархиальных Ведомостях и др., и только немногие печатаются теперь впервые, будучи воспроизведены по конспективным записям.

При указанной выше неполноте предлагаемого здесь проповеднического материала нет, конечно, необходимости в соблюдении хронологического порядка в расположении его, и представляется более целесообразным расположить отдельные слова и речи по внутренней связи их содержания.

Настоящее издание жертвуется мною в пользу Новгородского Братства Св. Софии.

Арсений, Архиепископ Новгородский.

1 января 1914 года.

Богомудрые отцы и архипастыри!

Высокие служения – особенно в дому Божием, в Церкви Бога жива (1Тим. 3:15) – даже самых великих, истинных избранников Божиих всегда больше устрашали и смущали своею трудностью и ответственностью, чем привлекали к себе величием и высотою.

Когда-то, во дни ранней юности, епископское служение представлялось мне состоящим из почета, поклонения, силы, власти… Егда бых младенец, яко младенец мудрствовах, яко младенец смышлях, егда же бых муж, отвергох младенческая (1Кор. 13:11). К прискорбию, подобными младенческими воззрениями на епископский сан заражены в настоящее время и многие, большей частью мирские люди, которые, не вникая в сущность пастырского служения вообще, архиерейского в частности, и обращая внимание только на одну показную, внешнюю сторону этого служения, и сподобляющихся епископского сана готовы заподозрить в честолюбии и в других недостойных побуждениях в достижении епископства.

Не благословенны подобные укоры, вытекающие из недобрых чувств по отношению к Церкви и ее священнослужителям... Один Всеведущий Господь, знающий сокровенное человеков, может оценить побуждения призываемых к епископскому служению.

Что касается меня, то, усматривая в призвании к этому высокому служению промышление Божие, которым милостиво был взыскан со дня рождения, я, в сии знаменательные минуты жизни моей, исповедую с глубоким убеждением, приобретенным мною от изучения слова Божия, истории Церкви и наблюдения над современною церковною жизнью, что пастырское служение вообще, по своей идее и задачам, есть подвиг тяжелый, напряженная борьба за свет веры против неверия, за благочестие, за истину и правду, за святое дело, указанное Церкви Пастыреначальником Христом, за ее исключительное право заправлять высшими духовными отправлениями жизни человеческой, вести людей к нравственному совершенству, за ее достоинство, свободу и самостоятельность... Конечно, было бы слишком дерзновенно сказать, что мы в настоящее время также понимаем и чувствуем высоту и тяготу епископского сана, как это понимали святые отцы и учители Церкви. Тем не менее, не нужно много внимания, много глубокомыслия, чтобы видеть, что и ныне святое дело Церкви находится в таких условиях, что пастырство есть борьба и подвиг. Разве не ко всем и всех веков епископам относятся слова апостола: Настой благовременне и безвременне? Не ко всем ли относится увещание быть образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере и чистоте (1Тим. 4:12)? Но, вместе с тем, легко ли суметь, когда следует, одного обличить, другому запретить, третьего умолить со всяким долготерпением (2Тим. 4:2)? Легко ли нести ответственность и за себя, и за паству, и за пастырей?... Чем более размышляю, тем все более и более убеждаюсь, что епископство есть прежде и более всего не сила, почесть и власть, а дело, труд, подвиг; это – не отдых, успокоение и услада жизни, а напряжение, забота и часто – тяжкое огорчение...

Не ошибусь затем, если скажу, что к прежним тяготам епископского служения присоединяются теперь и новые, находящиеся в связи с обстоятельствами времени. Неверие, полуверие, маловерие, индифферентизм – всегда были в христианском мире; но ныне их считают знамениями века сего и, сопоставляя их с пророчествами Христа и апостолов о последних днях, невольно задумываются, не настают ли признаки, если и не последнего времени, то все же – некоторого склонения мира к последним временам?

Правда, некоторым утешением может служить усматриваемый ныне, на рубеже двух столетий, поворот в истории мысли и жизни общества от мрачного рационалистически-материалистического направления к религиозно-нравственному идеальному направлению. Искание высшего, невидимого, порывы к сверхчувственному мы наблюдаем везде в наиболее образованных странах и наиболее просвещенных классах. Наблюдаем это и у нас. Но утешение это значительно умерится, если мы скажем, что решения-то этих вопросов ищут не там, где нужно и должно, не в Церкви, а вне ее. Современному человеку не хочется склониться пред авторитетом Божественного слова, данного в сверхъестественном откровении. Он желает найти удовлетворение для своих высших стремлений то в какой-нибудь теософии, то в буддизме, то в спиритизме, то в толстовщине, то в сектантстве различных видов. К сожалению, эта зараза распространяется и на наш православно-русский народ, который в большинстве своем был до сего времени младенцем, спящим на лоне матери-Церкви, сердцем, верующим в правду и вкушающим блаженство веры полной, несумненной, но полусознательной. Теперь же будят его со всех сторон непрошенные, незваные печальники благоденствия народа, разрушая дремоту его исторжением из сердца всех верований его, заменяя животворящее и спасающее евангельское учение собственными кладезями учения, знания и мудрости, кладезями сокрушенными, разломанными, которые вместо чистой воды истинного здравомыслия источают только муть и грязь, зловоние и заразу.

Тут-то и выступает во всем своем величии и важности задача пастырского служения, как душепопечения чрез исполнение первого долга духовного пастырства, первой основной заповеди Основателя Церкви Своим посланникам, пастырям Церкви: шедше, научите народы. Знаю, что пастырская проповедь, усиленная и настойчивая, является запросом времени. Знаю, что пастырю Церкви ныне более, чем когда-либо, подобает быти учительну, быть достойным своего высокого призвания в важном деле просвещения народа, чтобы оправдать Высочайшее доверие и надежды возлюбленного нашего Государя и истинных радетелей о благе народном, вполне справедливо полагающих, что истинно-народное просвещение наше только и может быть просвещением христиански-церковным, в духе Церкви, в духе Бого – и – отцепреданного нам православия под руководством православных пастырей, богопризванных просветителей народа.

Знаю все это, понимаю, сознаю, чувствую, но вместе с тем и смущаюсь, сильно смущаюсь: буду ли я деятелем непостыдным в вертограде Господнем, неленостно насаждающим семена здравого учения в раскрытых сердцах вверенных мне чад Церкви и напаяющим их источниками воды живой? Буду ли я в состоянии давать всегда ответы с кротостию и благоговением всякому, требующему у меня отчета о моем уповании (1Петр. 3:15)? Искренно исповедуюсь, что если бы моя мысль в настоящее время останавливалась только на трудности епископского служения и на сознании собственной скудости к достойному прохождению его, тогда мне оставалось бы умолять вас не возлагать на меня столь высокого служения, а избрать инаго могущаго (Исх. 4:13).

Однако ж я, хотя и со страхом и понятным смущением, ответствовал на призвание мое к епископству словами благодарного согласия: благодарю, приемлю и нимало вопреки глаголю. Что же исторгло мое согласие на призвание? С одной стороны – страх, препобеждающий даже страх тяжести служения пастырского, страх гнева Божия за непослушание Господу и власти, от Него поставленной, с другой – надежда на помощь Божию. Верую, что если Господу Богу угодно призвать меня к служению епископскому, то Ему же угодно будет дать мне и силы, потребные для сего служения, и сотворить меня – сосуд не в честь – сосудом в честь в великом дому Своем (Рим. 9:21). Верую, что вседействующая благодать Его возрастит насажденное и напоенное моим недостоинством.

В сем твердом и святом уповании я и дерзаю воззвать: «Готово сердце мое к Тебе, Боже! Иду на зов Твой, забывая о немощи сил моих, ибо Ты – моя крепость, Господи, Ты – моя и сила, Ты – мой Бог, Ты – мое радование».

Дерзаю уповать на милость и предстательство пред Господом святых угодников – Антония Римлянина и Сергия Радонежского. В обители первого я начал свое иноческое послушание, соделавшись затем и недостойным настоятелем ее. В обители же второго я начинаю свое архиерейское послушание, от которого, как от тяжкого бремени, по своему глубочайшему смиренно, отказался, конечно, не без соизволения Божия, преподобный Сергий. В моих ушах так и звучат теперь знаменательные слова Преподобного, сказанные им в ответ святителю Алексию на усиленные просьбы восприять архиерейский сан и затем быть ему преемником по Московской митрополии: «Прости меня, владыко, – от юности я не был златоносец, в старости же хочу еще более оставаться в нищете: ты выше моей меры хочешь наложить на меня бремя. Кто я, грешный и худейший паче всех человек, чтобы дерзнуть коснуться высокого архиерейского сана?»

Слыша эти слова, я готов опять смутиться; но смущение проходит при мысли, что из его обители вышло немало достойных архипастырей земли русской, не без небесного благословения, конечно, Преподобного, который затем своими молитвами и предстательством пред Господом споспешествовал им переносить тяготы архиерейского служения. Уповаю, преподобный отче, что ты и меня не отринешь в своих молитвах.

Благодарю Господа, благодарю Благочестивейшего Государя, Святейший Правительствующий Синод и тебя, первосвятитель Церкви Московской, за избрание моего недостоинства на служение епископское в Церкви Божией.

Тебе, мой архипастырь, приношу мою сугубую благодарность за то, что ты, избрав меня в свои сотрудники служению Церкви в новом епископском сане, оставил меня при том деле, к которому я раньше был приставлен и которому в различных положениях служу уже 15-й год. Это служит для меня большим утешением, ибо, при всей трудности педагогического служения, оно имеет и свои незаменимые преимущества... И я почитаю для своего недостоинства великой честью быть и оставаться в высшей богословской школе, давшей стольких святителей и деятелей Церкви и отечеству на разных поприщах служения. Верую, что в благодати архиерейства я обрету для себя источник новой силы для труда и делания в вертограде духовного просвещения.

Сыновне прошу тебя, мой архипастырь, отец и благодетель, не оставляй меня и впредь своими молитвами, своею отеческою любовию, своим руководством.

Прошу и вас, богомудрые архипастыри, не лишайте меня вашего общения, ваших наставлений и указаний; поддержите немощь, подкрепите бессилие, восполните скудость, ободрите в унынии, вразумите в недоумении, пробудите от беспечности, помолитесь; помолитесь, чтобы Господь сотворил меня пастыря Своих овец, делателя непостыдна, право правяща слово истины и правды прежде всех в себе, а затем в других.

Приветствую вас, возлюбленные братие, и в лице вашем богодарованную мою паству благословениями мира и любви во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Это приветствие – Христа, а затем апостолов, которые, входя в непосредственное, или чрез послания, общение с основанными ими христианскими общинами, всегда начинали свое спасительное дело служения таким приветствием и благословением, свидетельствуя этим, что они, св. апостолы, идут на дело благовестия во имя Св. Троицы.

И я, недостойный преемник апостольского служения, которому Господь наш Иисус Христос, Великий Архиерей, судил быть епископом Церкви Псковской, при первом моем молитвенном общении с вами дерзаю обратиться к вам с этим приветственным благословением мира и любви во имя Троицы единосущной и нераздельной.

Это приветствие в моих грешных устах имеет особенное значение, так как гряду я к вам от славной обители во имя Св. Троицы, где я имел счастие столько времени пребывать (7 лет), во град Св. Троицы.

Пресвятая Троице, спаси и помилуй меня и мою паству предстательством великого угодника и молитвенника земли русской преподобного Сергия, святителей Московских и Псковских угодников!

Не скрою от вас: когда я впервые услышал, что изрек о мне Господь, то дух мой смутился, по причинам вполне понятным. Область моих занятий до сих пор была отлична от предстоящей деятельности; паства моя, хотя и не многочисленная, была особого рода; ясное сознание важности, трудности и ответственности архипастырского служения, от которого в смирении отказывались и не такие немощные сосуды, как я, пример чего в лице преподобного Сергия всегда был пред моими глазами, и настоящие дние лукави, дни гонений на Христа и Его св. Церковь, – все это, говорю, крайне смущало меня.

Но воспомянув дни древние великого Пскова, благочестие предков его, стояние до смерти за святую веру в борьбе с неверными и иноверными, свидетельством чего служат сохранившиеся и до сего дня бойницы и стены, окружающие сей град; слыша также добрые вести о вас, о вашей любви к посещению храмов Божиих, о почитании своих архипастырей, доказательством чего служит и торжественная встреча, уготованная вами мне, вашему новому архипастырю, и настоящее многолюдное собрание ваше для первого молитвенного общения со мною, – я окрылился духом, и в уповании на благодатную помощь свыше гряду к вам, чтобы совершить дело вашего и своего спасения. С радостию обручаюсь с тобою, моя возлюбленная паства, яко жених с невестою; в спасительном уповании вступаю с тобою в благодатный союз.

Что же это за союз? В чем его сила и значение?

Это союз – не внешний, а чисто духовный во Христе Спасителе нашем. Это союз веры, надежды и любви, которые пастырь должен проповедовать своим пасомым, чтобы руководить их по пути к вечному спасению, духовно возрождать, обновлять, соделывать новыми храмами Святого Духа; а пасомые обязаны усвоять себе эти спасительные истины и осуществлять их в своей жизни. Это союз взаимной молитвы пастыря о пасомых и пасомых о пастыре. Здесь все должно основываться на живом взаимодействии членов Церкви – пастырей и пасомых. При таком союзе пастырь Церкви является олицетворением и средоточием всех священных интересов своей паствы. Пасомые повинуются ему, как голосу своей собственной христианской совести. Такой пастырь поистине является живым образом нашего Пастыреначальника, Который сказал о Себе: Аз есмь пастырь добрый и знаю Моя, и знают Мя Моя (Деян. 10:14). Только при этом и возможно то внутреннее, духовное неразрывное единение между членами Церкви, о даровании которого верующим молил Отца небесного Христос пред Своими спасительными страданиями: да вси едино будут, якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе... да будут совершени во едино (Деян. 17:21–23).

Такой союз возможен только в Церкви, изобилующей благодатными спасительными дарами. Только при таком союзе и возможны жизненные отношения верующих к Церкви, которая, в силу своего Божественного полномочия, должна обнимать и освящать все стороны человеческой жизни. Только такой союз пастырей и пасомых является непоколебимым оплотом против сил, враждебных Церкви. Так было во времена апостолов, в древней христианской Церкви; так было у нас – в древней Руси; так должно быть и в настоящее время.

Во времена апостолов церковная община, в составе пастырей и пасомых, имела влияние на все стороны церковной жизни. Для христиан первых веков вера была жизнью, а потому и отношения к Церкви, как хранительнице веры, были жизненны. Для них веровать – значило жить; не веровать – умереть. Такая жизненность веры проявлялась у христиан особенно в период гонений на Церковь, когда все верующие – пастыри и пасомые – должны были, по выражению одного учителя Церкви (Тертуллиана), стоять пред лицом языческого мира, как «одна сомкнутая фаланга Христова», защищая ценою жизни своей святость и неприкосновенность Христовой веры. Тогда пасомые не уступали своим пастырям в героической борьбе за веру. И чем полнее отдавался каждый член христианской общины своей религии, чем решительнее жертвовал для нее всеми интересами жизни и самою жизнью, тем живейшее принимал участие в интересах и делах Церкви.

И у нас, в древней Руси, по принятии нашими предками святой православной веры и усвоении ее, Церковь становится в ряду других сторон общественной жизни, как новое организующее начало, с особою религиозной миссией. Она, будучи царством не от мира сего, вносит новый дух, новое христианское содержание в формы и отношения местного национального быта. Она призывает народные силы на служение новой идее, данной в христианстве, и сама стаёт народной, национальной Церковью. Жизнь Церкви и народа сливаются во едино. Общецерковные дела и интересы не составляют исключительного достояния иерархии. Народ принимал в них живое участие, насколько касались они его непосредственно, или доступны были его религиозному смыслу. Жизненность Церкви, в составе пастырей и пасомых, и ее влияние на все стороны общественных отношений выражались в том, что храмы – сельские и городские – являлись центром религиозности и вместе общественной жизни. Один и тот же колокол созывал народ в храм на молитву, а вместе с тем – и на вече, для совместного обсуждения общественных и государственных дел. Самые города считались как будто бы принадлежностью собора, его волостью. Новгород был городом Св. Софии, Псков – Св. Троицы (Костомаров). Отсюда древние новгородцы и псковичи старались всю свою жизнь – личную и общественную – поставить под покров религиозных верований и местных святынь, и с этой стороны она и оценивалась. Трудился ли князь или посадник для общего земского дела, про него говорили, что он радеет о доме Св. Софии, или трудится за дом Св. Троицы. Отсюда и борьба с врагами отечества носила религиозный характер. Шла рать на город, – горожане говорили, что она идет грабить их святыню, нанести вред Св. Софии или Св. Троице. Во время войн с немцами, поляками, псковичи говорили: «Братия-мужи псковичи! Не посрамим отец своих и дедов... Се же, братья, предлежат нам живот и смерть; потягнем за Св. Троицу и за святыя церкви, за свое отечество». И помогал Бог мужам-псковичам и одерживали они победы над врагами отечества, а вместе и православной веры, помощью Св. Троицы.

Таким нравственно-религиозным характером проникнут был весь строй древнерусского быта, который развивался в союзе двух начал церковной жизни – божественного авторитета, представляемого иерархиею, и человеческих сил, представляемых паствою.

А теперь?... Обвиняют нашу Церковь в безжизненности. Но такое обвинение – плод недомыслия. Церковь по своему существу не может быть безжизненною, как основанная Христом, Который есть путь, истина и живот, и одолеть ее не могут и врата адовы. Не Церковь сама по себе безжизненна, а могут быть мертвыми члены, числящиеся принадлежащими к ней, вследствие разобщенности союза между пастырями и пасомыми, а отсюда – непонимания надлежащего отношения к Церкви. В самом деле, в чем теперь в большинстве случаев проявляются жизненные отношения общества и Церкви? В более или менее усердном посещении богослужений, в приглашении приходского духовенства на требы, в ежегодной исповеди и причастии, в подаяниях на церковь и т.д. И только. Что же касается забот о внутреннем устроении себя, осуществлении и проявлении в жизни частной и общей религиозных начал, то это весьма часто многими даже и не сознается. Внутренняя, самобытная жизнь Церкви, как носительницы интересов веры, т.е. священнейших интересов самого общества, предоставляется попечению одного только духовенства. Наша разобщенность между пастырями и паствою служит причиною апатичности нашего общества к интересам Церкви; эта же апатия является удобною почвою для врагов Церкви и возникновения в ней враждебных сил в виде сектантства и неверия в многоразличных его формах. Кто же явится оплотом против них? Кто противостанет врагам и вражеским устремлениям против народной веры и Церкви? Враги действуют внутренне сплоченно между собою, а мы – члены Церкви – стоим единицами или маленькими кучками, внутренне между собою не связанными. Не пора ли, теперь особенно, сплотиться во едино пастырям и пасомым, в единый благодатный союз веры, надежды и любви?..

Предмет деятельности и цель служения нашего у вас и будет состоять в укреплении духовного единения между мною и вами для блага Церкви нашей, для благосостояния богодарованной мне паствы и для общего нашего во Христе спасения.

Пресвятая Троице! Благослови наш вход в град Твой Псков! Даруй ми слово благо к строению Церкви Твоей сей святей! Спаси и помилуй благоверных христолюбивых рабов, в области сей живущих и ныне предстоящих и молящихся в сем честнем храме Твоем, предстательством и заступлением благоверных князей Псковских – Всеволода-Гавриила и Довмонта-Тимофея и прочих Псковских чудотворцев.

Приветствую вас, возлюбленные братие, и в лице вашем богодарованную мою паству. Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и общение Святого Духа да будет с вами.

Мир и благословение дому Святой Софии от дома Святыя Троицы, откуда я гряду на служение к вам. Слава и благодарение Господу Богу нашему, призвавшему мое недостоинство на архипастырскую кафедру богохранимой паствы Новгородской и сподобившему ныне прибыть невредимо в богоспасаемый град ваш!

В чувстве трепетного благоговения вступил я в этот храм Св. Софии, который является вековым драгоценнейшим сокровищем и святынею не только Новгорода, но и всей земли русской. Под величественными сводами его, в недрах своих он хранит нетленные св. мощи целого сонма молитвенников и заступников земли русской, прославленных в истории отечества нашего высотою и святостью подвижнической жизни своей и самоотверженными своими подвигами ради св. веры православной и блага дорогой нашей родины. Молитвенным лобзанием их, пред вступлением моим на Новгородскую святительскую кафедру, я приобщаюсь к трудам их, преемствуя им во святительстве. Жизнь Церкви в каждый известный период времени не есть явление, принадлежащее именно этому периоду, а имеет свои корни часто в самой глубокой древности, в трудах предшественников, возложивших свою долю труда и влияния на дело строения церковного. Церковь земная и небесная одна и та же, и небесная Церковь не есть церковь мертвых, но живых; поэтому, вступая в духовный союз со своею современною живою паствою, архипастырь вступает в союз и с почившею паствою и ее святителями. Веруем, что каждый из сих строителей Церкви с любовию взирает на свою бывшую паству и приветствует своего преемника. Веруем также, что каждый из них, как можно судить на основании жизни святых Божиих и, вообще, по особым чрезвычайным проявлениям влияния загробного мира на мир земной, по мере данной ему благодати, направляет деятельность близких ему живых деятелей к славе св. Церкви и ходатайствует за них пред престолом Божиим.

Твердая уверенность в этом облегчает и мою смятенную душу при сознании моего убожества, в сравнении с моими великими предшественниками, строителями Церкви Божией в Новгородской веси.

Молю и вас, отцы и братие и чада моя о Господе: облегчите и вы возложенное на рамена мои тяжкое бремя архипастырства. Облегчите – первее всего усердным исполнением вашего служебного долга.

Умоляю прежде всего вас, духовные пастыри града сего, а в лице вашем – и всех пастырей паствы нашей. Вы – мои ближайшие сотрудники в деле служения Божия. Нет нужды разъяснять ту, всем известную, истину, что все доброе и общеполезное может быть достигнуто только при общем, дружном содействии всех; когда один созидает, а другой разрушает, то, по слову Премудрого, не может быть никакого успеха, а только один труд. Умоляю вас апостольскими словами: Пасите Божие стадо, какое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия; и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду (1Петр. 5:2–3). Учите вверенный вашему водительству народ Божий правой вере и доброй жизни христианской: неленостным исполнением церковных богослужений и молитвословий, проповеданием слова Божия, всегда и везде, где представится к тому и повод и случай, – в храме и вне храма; учите самым образом своей жизни неукоризненной.

Умоляю и вас, возлюбленные о Христе братья, мирские граждане, пришедшие сюда, чтобы принять наше благословение, а в лице вашем и всех, в отдалении сущих, – достойно ходить звания, в которое вы призваны (Ефес. 4:1). Вы – наша радость и венец (Филип. 4:1), если добросовестно и честно будете выполнять лежащие на вас обязанности, как общехристианские, так и свои особенные – семейные, общественные и гражданские. Но вы – и наша скорбь, если будете уклоняться от святого звания своего.

Прошу, наконец, у всех вас – духовных и мирян – любви к моему недостоинству. Такая любовь облегчит мне тяготу моего архипастырства. Если, по учению слова Божия, все мы должны любить друг друга, то пастыри и архипастыри Церкви Христовой, по тому же учению, имеют некоторое преимущественное пред другими право на любовь к ним со стороны верующих. Ап. Павел писал некогда Солунянам: молим вы, братие, знайте труждающихся у вас, настоятелей ваших о Господе, и наставников ваших, и имейте их по преизлиха в любви за дело их (1Сол. 5:12). Полюбите же и меня за дело мое, – за то дело, на которое я послан и пришел к вам. Во имя этой любви оказывайте мне должное послушание, будьте со мною искренни и откровенны, говорите мне правду, чистую правду, без прикрас, снисходите к моим немощам и недостаткам, предостерегайте меня от ошибок, предохраняйте от опасностей, наконец – молитесь о мне Господу Богу, да не бесплодно будет мое служение у вас, но да явит меня Верховный Пастыреначальник наш делателя искусна, непостыдна, право правяща слово истины (2Тим. 2:15) к нашему общему спасению.

Да благословит же Господь наш духовный благодатный союз, и, по молитвам святых угодников Божиих и святителей Новгородской земли, да будет это общение духа утехою любве (Филип. 2:1), яже есть соуз совершенства (Кол. 3:14), и да расширяется это общение, зреет и крепнет, и да достигнем вси мы в познание Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Ефес. 4:13).

Речь при первом представлении духовенства и разных учреждений г. Новгорода 2 декабря 1910 года

Об исполнении служебных обязанностей

Спасибо вам за радушную встречу. Здесь я вижу духовенство, настоятелей и настоятельниц монастырей, высших гражданских и военных сановников, представителей городского самоуправления, членов консистории, корпорации духовно-учебных заведений. Таким образом, в вашем лице я снова имею возможность и удовольствие приветствовать всю Новгородскую паству.

Мне опять приятно видеть духовенство г. Новгорода, моих будущих ближайших сотрудников на ниве христианского пастырского делания. Я уже говорил в соборе и снова повторяю, что я прибыл сюда, проникнутый любовью как ко всей пастве Новгородской, так в особенности к вам, мои ближайшие помощники, пастыри Новгородские. Я явился к вам с любовью Христовою. А она, вы знаете, требует доброе поддержать, но и немощное исправить. Вы знаете, что Спаситель наш, Сама воплощенная Божественная Любовь, полагал последнюю не в потворстве греховным слабостям людей, а в направлении их на пути добра; где требовалось, Спаситель прибегал даже к бичу, как это было при изгнании торжников из храма. Я явился к вам с любовью апостольскою. Вы помните, что пишет св. апостол Павел во 2 послании к Коринфянам: Аз же в сладость иждиву и иждивен буду по душах ваших, аще и излишше вас любя, меньше любим есмь (2Кор. 12:15). Любовь, врачующая недостатки людей, вызывает иногда неудовольствие этих последних. Но апостол не останавливался пред этим неудовольствием, ища душ тех, которые просвещены были им светом христианского учения. С такою любовию я пришел к вам и прошу вас ответить на эту мою любовь к вам любовно же. И прежде всего прошу вас всегда быть правдивыми со мною. Если есть какая-нибудь добрая черта в моем недостоинстве, так разве то, что я никогда не терпел и не терплю лжи. Все скорбные между вами, все согрешившие смело могут идти ко мне. Мы вместе переживем скорби, оплачем падение, но и изыщем средства к тому, чтобы оставить грех, не повторять падений. Так действует и должна действовать любовь Христова. Проникнутый ею архипастырь должен руководить подчиненными ему пастырями и врачевать недуги их. Можно, конечно, искать любви руководимых и путем осуждаемого христианством потворства слабостям их. Но любви, достигаемой этим путем, я не желаю и не ищу.

Я вижу здесь высших представителей гражданской и военной власти. Я убежден, что они высшую честь свою полагают в том, что могут назвать себя первыми по своему общественному положению чадами православной Церкви.

Я вижу здесь представителей Духовной консистории. Было время, когда Церковь не знала и обходилась без таких учреждений, как Духовные консистории. Они явились тогда, когда почувствовалась нужда определения взаимных отношений членов Церкви уже юридическими нормами. Неудивительно, что такое учреждение, как консистория, которая имеет дело с отрицательными явлениями церковной жизни и среди духовенства и среди мирян, не пользуется расположением общества. Но к этому следует прибавить, что консистории, по крайней мере в прошлой своей жизни, имели у себя много уже благоприобретенных недостатков, которые усиливали и без того неблагоприятное отношение к ним. И я уверен, что Новгородская консистория своей неподкупностью, своим судом правым и милостивым мало-по-малу рассеивает ту атмосферу подозрений и нерасположения, которая веками создалась около этих учреждений.

Я вижу здесь представителей городского самоуправления и верю, что и в груди теперешних граждан г. Новгорода живет та же преданность православию, какая жила в душах древних Новгородцев, которые собирались под ратные знамена с возгласами: «умрем за Св. Софию и за Новгород».

Я вижу здесь представителей монашества. Я уверен, что монастыри Новгородские помнят обеты, которые каждый монашествующий дает при пострижении в иночество. Каждый инок распростирается тогда крестом на полу храма в знак того, что отселе он с сугубым усердием будет распинать в себе ветхого человека, с удвоенною ревностью поведет борьбу со страстями и похотями. Я думаю и верю, что обители Новгородские, основанные подвигами святых угодников Новгородских, заботятся не только о внешнем своем благолепии, не об украшении только себя величественными зданиями, но прежде всего об украшении христианскими добродетелями душ насельников их. Тем менее я ожидаю встретить в монастырях Новгородских явления пьянства, тунеядства, разврата и взаимных распрей, каковые, – я говорю о распрях, – чаще наблюдаются в женских монастырях. Монастыри Новгородские помнят о тяжелой године, переживаемой нашей православной Церковью, и не позволят, чтобы за пороки их насельников лишний раз клеймилась общая наша мать св. православная Церковь. Конечно, мир не вправе позорить монастыри даже и за их пороки. Монастырь есть отражение мира. Мы сейчас были в соборе. Там нетленно почивают своими мощами святители, принимавшие иночество князья и княгини. Таким образом во времена процветания православной русской Церкви мир посылал в монастырь лучших своих людей. Иноческая жизнь тогда стояла высоко. И ужели вправе мир бичевать монастыри, если теперь иногда он направляет в монастырь свои отбросы? Во всяком случае наше лукавое время заставляет монашествующих быть особенно внимательными к своему поведению. Я говорил, что надеюсь встретить в монастырях Новгородских одно хорошее. Но, быть может, я ошибаюсь. Быть может, мои предположения о чистоте монастырской жизни плод того радостного настроения, какое я переживаю в настоящую минуту вступления на Новгородскую кафедру. Если это так, то пусть знают монашествующие, что я ревнитель иноческого жития. Еще юным студентом я путешествовал на Афон, и там поражен был величием иноческого подвига. Семь лет я прожил в Троицкой обители преподобного Сергия, видя там немало образцов истинного монашества. Во время архипастырства в Псковской епархии я любил посещать Псковские обители для молитвенного отдохновения в них. Я являлся в монастыри всегда послушником, строго подчинявшимся добрым порядкам всякой обители. Итак, если бы я нашел, что иноческая жизнь в Новгородских монастырях стоит не на должной высоте, то я ставлю своею задачею возродить эту последнюю, чтобы монастыри не были соблазном для мирян, а светильниками веры и благочестия, каковыми они и должны быть.

Я вижу здесь представителей церковно-школьной администрации. Они знают тяжелое испытание, переживаемое в настоящее время церковно-приходской школой. Знают, что Церкви православной в настоящее время отказывают в том, что она почитает своей непременной обязанностью, отказывают в праве давать первоначальное научение чад Церкви в основанных ею школах. И представители церковно-школьного дела, конечно, употребляют все усилия к тому, чтобы церковная школа стояла на высоте. В частности, я уверен, что здесь нет и тени розни у представителей церковно-школьной администрации с администрацией школ иных ведомств. Этого антагонизма не должно быть и не было в той епархии, где я ранее служил.

Здесь, конечно, присутствуют корпорации духовно-учебных заведений. Нужно ли говорить, что духовная школа близка моему сердцу! В ней я начал свое служение Церкви; в ней, 15 лет тому назад, я служил здесь, в Новгороде, сначала инспектором, а потом ректором. В высшем рассаднике духовного просвещения, высылающем преподавателей для семинарии, в Духовной Академии, продолжал я свою службу в Москве. Духовно-учебные заведения должны воспитывать людей, обвеянных святыми влияниями православной Церкви. Кроме того, они имеют и свои специальные задачи, давая образование людям, которые в качестве пастырей Церкви должны напаять Христовым учением чад Церкви. Здоровье духовно-учебных заведений должно быть дорого для каждого архипастыря. И я прямо говорю, что буду следить за надлежащим направлением в духовной школе учебно-воспитательного дела.

В заключение должен сказать, что я прибыл сюда не для того только, чтобы воспринимать честь и славу, какую благочестие ваше обыкло воздавать святительскому сану и какую сейчас воздало и моему недостоинству, как облеченному сим высоким саном. Нет, я прибыл сюда на дело и делание Господне, неразрывно соединенное с моим званием, и надеюсь, что и каждый из вас в своем звании окажет мне свое посильное содействие.

Утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь, юже стяжал еси честною Твоею Кровию.

(Ирм. Сретения, 3-й песни).

Эту прекрасную церковную песнь полагаем мы в основание нашего слова, по совершении первого священного служения в сем святом храме, через которое мы вступили с вами, возлюбленные о Господе братие и сестры, в духовный благодатный союз молитвы и священнодействия. Призванные смотрением Божиим на служение поместной Новгородской Церкви, составляющей часть Вселенской Церкви, мы обращаемся с молитвою ко Господу о даровании нам благодатной помощи к утверждению Его св. Церкви, чтобы наше служение было плодотворным и спасительным. К этой молитве призываем и вас, возлюбленные, как членов Церкви. Благовременность этой купной молитвы свидетельствуется тем тяжким положением, в каком ныне находится св. Церковь. Ни для кого не тайна, что мы живем во время не одной только политической, но и религиозной борьбы. Много врагов ополчается ныне на Церковь Христову, всеми силами стремящихся поколебать и разрушить ее. Они влекут Церковь на Голгофу, на ту самую Голгофу, на которой некогда был распят Господь наш Иисус Христос. Как поступали и тогда с Господом, так ныне поступают с Его св. Церковью. На Церковь восстают те же самые враги, которые преследовали и Иисуса Христа, только под другими названиями. Среди них мы не встретим имени Пилата, не встретим названия фарисеев и саддукеев; ныне враги Церкви Христовой носят другие наименования, самое произношение которых с сей кафедры может показаться странным и необычным, и это наилучшее доказательство того, насколько они чужды русскому православному духу. Однако я назову их, – да простят мне слушатели, что я с этого священного места произношу эти странные имена, – нынешние враги Церкви – это: позитивисты, материалисты, социалисты, декаденты и разные иные виды неправомыслящих, все усилия коих направлены к тому, чтобы один за другим вырывать камни из священного здания Церкви и, таким образом, довести ее до полного падения.

С каким же оружием ополчаются они на Церковь Христову? С какими обвинениями выступают против нее? Да с теми же самыми, с какими некогда выступали на Господа Иисуса Христа и отец которых есть враг истины диавол, – с клеветою. Клеветали книжники и фарисеи на Христа Спасителя, а ныне подражатели их также бесстыдно клевещут на Его Церковь. Какие же клеветы на нее возводят нынешние враги Христовы?

Обвиняют прежде всего Церковь в том, что она требует якобы слепой веры, граничащей даже с суеверием. Правда, Церковь требует от своих чад безусловного послушания своим заветам, безусловного повиновения своим установлениям. Но не так ли, братие, бывает и вообще во всех учреждениях и обществах, члены которых всегда подчиняются известным законам и правилам? Если ты – иудей, то веруй Моисею; если ты – магометанин, веруй в Магомета; если же ты – христианин, то веруй во Христа! А не хочешь веровать, выходи из Церкви: никто тебе в этом не препятствует.

Далее, обвиняют Церковь в том, что она будто бы – гасительница просвещения. Но это совершенная неправда. Вспомните золотой век Церкви, век Златоуста, Григория Богослова, Василия Великого. Ведь они были образованнейшими людьми своего времени; уму и познаниям их дивились сами язычники; но они всю свою ученость, все свои дарования смиренно сложили к подножию Креста Христова. Если вы проследите непредубежденным взором и последующую историю Церкви, то ясно увидите, что Церковь никогда не восставала против истинного просвещения, стремящегося к уразумению чистой истины. Она, наоборот, всегда даже содействовала наукам, покровительствовала искусствам, которые в их чистом виде беспрепятственно развивались и процветали под ее благотворным влиянием. Обратите внимание на сей чудный храм. Разве это не истинно-художественное произведение? А разве он построен язычниками? Нет, не язычниками, а христианами, а потому и служит наглядным доказательством того, что христианская Церковь нисколько не противодействовала ни наукам, ни искусствам, поскольку они стремились к высоким идеалам истины и красоты. Скажите, возлюбленные братия и сестры, говорили ли когда мы, – т.е. если не я, так как я сегодня служу у вас первый раз, то мои сослужители, – говорили ли они когда-либо вам в своих проповедях что-нибудь против науки и просвещения? Конечно, не говорили. Наоборот, теперь Церковь, в лице своих пастырей, все меры употребляет к тому, чтобы удержать в своих руках просвещение народа, каковое хотят у нее вырвать те самые якобы поборники его, которые обвиняют Церковь в мракобесии и противодействии науке.

Затем Церкви ставится в вину, что она будто бы желает над всем господствовать. Да, скажем мы, Церковь и призвана к тому, чтобы завладеть всем миром, чтобы всю вселенную завоевать для Христа, завоевать мечом, – но мечом не вещественным, а духовным, тем самым, о котором говорил св. апостол Павел и который есть слово Божие, проповедь евангельская. С сею проповедью Церковь, еще в лице апостолов, выступила во вселенную и препобедила мир. И теперь мы пастыри Церкви, всюду проповедуя слово Божие, исполняем прямую заповедь Христову, данную апостолам, а в лице их и нам: «Шедше, научите вся языки». «Шедше в мир весь, проповедите Евангелие всей твари».

Говорят, далее, что Церковь вооружается против свободы. И это неправда. Происходит это от того, что со словом «свобода» у нас связывают совершенно неправильное понятие, которое ничего общего не имеет с истинной свободой. Что Церковь не против истинной свободы, наилучшим доказательством того служит евангельское учение о рабах и господах и о взаимных отношениях между теми и другими. Да! Церковь действительно восстает иногда против свободы, но какой свободы? Против свободы страстей, свободы насилия, свободы порнографии и т.п., а вовсе не против истинной свободы, облагораживающей человека и взаимные отношения людей.

Говорят, что от Церкви грозить опасность государству, ибо она якобы стремится все подчинить себе, на все наложить свою руку. И это неправда. Если Церковь и вторгается иногда в область государственных и общественных отношений, то исключительно только со своим нравственным облагораживающим влиянием. Дальше этого она не простирает своих якобы властолюбивых замыслов, всегда памятуя заповедь своего Божественного Основателя: «Воздадите кесарево кесареви, а Божия Богови».

Есть еще обвинение против Церкви, которое тоже напоминает нам суд над Господом Иисусом Христом. Вспомните: когда Иисуса Христа привели к первосвященнику Каиафе и тот клятвенно просил Господа открыться, Кто Он, то Христос действительно открыто и прямо заявил ему о Своем Богосыновстве. Признай Иисус Христос Себя только человеком, враги Его все простили бы Ему; но не могли они простить Ему того, что Он, не обинуясь, признал Себя Сыном Божиим. «Он богохульствует!» – вскричал Каиафа. И синедрион отвечал: «повинен смерти!» То же происходить и теперь. Враги Церкви никак не могут примириться с тем, что она исповедует себя учреждением не человеческим, а божественным. Да! Церковь, подобно свидетельству Иисуса Христа о Своем Божестве, открыто, с сознанием своих Божественных полномочий, заявляет всему миру, что она не просто человеческое учреждение, установленное только для нравственного что ли воспитания людей, нет, она учреждение поистине Божественное, имеющее более высокую цель – вечное спасение своих чад. Она прямо говорить всем: кто преслушает Церковь, да будет как язычник и мытарь. Она чувствует себя, как наместница Христа на земле, Который сказал Своим апостолам: кто слушает вас, тот Меня слушает. Она имеет свободу всем говорить правду Божию. Вот почему ее так не любят и подвергают осуждению.

Вот, братие, я привел вам несколько обвинений, выдвигаемых против Церкви ее врагами. Видите, скольким нападениям подвергается общая мать наша св. Церковь Христова. Что же мы, дети ее, предпринимаем ли что-нибудь на защиту ее?

Опять обратимся к истории страданий Христовых. Вот Он до кровавого пота молится в саду Гефсиманском: ужас бездны грехов всего мира, взятых на Себя, объемлет Его; смертельно скорбит Он, что люди Его не поняли. Вот, сквозь чащу дерев уже виднеются факелы, слышится звон оружия, с которым пришли взять Его, как будто разбойника; вот уже виден Иуда, когда-то любимый ученик, а теперь низкий предатель. Что же делают ученики Христовы? Даже самые близкие из них, Петр, Иаков, Иоанн, на которых Он изобильно изливал всю Свою любовь и которых Он взял с Собою, как бы желая найти для Себя некоторое подкрепление в них, – и те в это время спят. Кротко разбудил их Христос, без особых упреков, с тихою грустью сказав им: «так-то вы одного часа не могли побдеть со Мною». «Симоне, Симоне! И ты, который обещался со Мной в темницу и на смерть, которого Я назвал Петром за твердость веры, и ты тоже не мог пободрствовать в эти тягостные для Меня минуты».

Братие! Не то ли творится ныне и у нас? Не спим ли и мы подобно апостолам, когда Господа и Учителя их пришли взять под стражу? Ныне враги так же ведь поступают с Церковью Христовой, распинают и всячески поносят ее, а мы... спим спокойно. Хорошо ли это? Не сказал бы и нам Христос Пантократор, с высоты сего храма смотрящий на нас, не сказал бы Он нам, как некогда Петру: «христиане, христиане! Вы спите, когда время бодрствовать, время восстать на защиту общей всем матери Церкви». Ведь если бесчестят твоего отца или мать, сына или дочь, разве ты не ополчишься на защиту их? Тут же позорят также твою мать, возродившую тебя св. крещением, Церковь Христову, а ты или преступно улыбаешься, или, в лучшем случае, остаешься безучастным зрителем сего скорбного зрелища. Здесь, во св. храме, обвеянном святынями, эта борьба против Церкви может казаться вам не особенно ощутительной. Но для нас, близко соприкасающихся с общественной и политической жизнью страны, ясно, что ведется борьба и борьба ожесточенная. Настоящее время поистине то тяжелое, тревожное время, о котором упоминалось в сегодняшнем апостольском чтении. В нынешние «лукавые дни» недостаточно, братие, только веровать. Нет. Теперь всякому верующему необходимо еще и встать на защиту хулимой и распинаемой веры и Церкви, надо ополчиться против многочисленных ее врагов и хулителей.

Простите меня, что я говорю вам так. Я не обвиняю вас в чем-либо, а только бью тревогу... бью тревогу, стараюсь пробудить вас в виду надвигающейся опасности. Предатель приближается. Пора проснуться от своего равнодушия к вере, пора восстать от нравственного сна и с бодрственным вниманием выступить на защиту св. нашей веры и Церкви.

Это первое слово к вам, возлюбленные братие и сестры, я и окончу тою чудною песнью, которую положил в основание первого слова к вам. И как бы я желал, чтобы мы в настоящее трудное для Церкви время воспевали ее не устами только, но и душою! Тогда Господь услышал бы нашу молитву об утверждении Его святой Церкви.

«Утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь, юже стяжал еси честною Твоею Кровию».

Откуду мне сие, да приидет Мати Господа Моего ко мне? (Лук. 1:43).

Так воскликнула в благоговейном восторге праведная Елизавета, когда Пресвятая Дева Мария, уже нареченная Матерью Господа, посетила ее в ее доме. И ныне воистину наш град потрясеся, сретая пришествие Пречистой из древнего Киева, в образе Ее Успения, и святителя Новгородского Нифонта, нетленно почивающего в Киевских пещерах. Сердца наши исполнены радости, ибо в этом образе мы зрим Божию Матерь, яко предстательницу и ходатаицу нашу пред Сыном Ее и Богом, скорую помощницу в нуждах, благую утешительницу в скорбях, и во успении нас не оставляющую; зрим и святителя нашего, молитвенника о нас пред Богом.

Благословенна наша Новгородская страна, ущедренная многими святынями и украшенная чудотворными ликами, преимущественно Божией Матери, изливающими потоки благодати на призывающих их с живою верою и горячим усердием. Но и сия икона священна для нас, ибо она не только подобие Киево-Печерской святыни, а в некоторой степени, можно сказать, самая святыня, как освященная пред этою чудотворною иконою и таким образом исполненная той же живоносной силы.

Дорога для нас эта святыня, как благословенный дар от Киевской Церкви, в лице ее первосвятителя, Новгородской, во имя той вековой связи, духовной и политической, какая издревле существовала между Киевом и Новгородом. В этом отношении дар сей получает особенное значение и имеет глубокий исторический смысл.

Есть на Руси города, при одном имени которых чувствуется веяние какого-то особенного духа, которые окружает как будто отличная от других городов атмосфера. Это – старинные наши города, это – дух русской старины, особенно же древнерусской святыни; словом, это – родной дух нашей Святой Руси. Таковы по преимуществу города – Новгород и Киев, начало которых теряется в дали веков. С их именем связано основание нашего политического бытия и духовного возрождения христианством. Киев и Новгород, как два стража нашего юного государства, на севере и юге, находились между собою в тесной связи духовной и политической. Новгород – столица Рюрика, начало государственности, уступил свое значение стольному Киеву, этой колыбели христианства на Руси. Отсюда она распространилось по всей тогдашней Руси, просветило и Новгородцев, восприявших этот духовный дар взамен потерянного ими политического бытия. Первые святители Новгородские были Киевляне и почти все – постриженники Печерские, которых митрополиты Киевские исторгали из их глубоких пещер, где они спасались в богомыслии и других подвигах, и посылали, послушания ради, в самые отдаленные места для духовного возрождения пребывавших во тьме и сени смертной язычества.

Равно и удельные князья занимали преемственно Новгородские и Киевские престолы.

Сведения об этом заключаются в летописных хартиях. Но и наша многовековая святыня, – этот дивный храм Св. Софии – Премудрости Божией, – хранит под сводами и в недрах своих нетленные останки святителей и князей-Киевлян, равно как – и могилы подвизавшихся здесь во святительстве и княжении, тоже из Киевлян.

Вот два великие подвижника, князь и епископ, лежат как бы на страже, у южного входа Св. Софии, в первой придельной церкви Рождества Богородицы. То – святитель Никита и благоверный князь Мстислав. Живя по времени в сей жизни на расстоянии ста лет друг от друга, они соединились на вечный покой под сенью одного храма. Древний Киев был начальным поприщем обоих; но какими различными путями достигли они небесного царствия и встретились в ликах святых! Один – святитель Никита – строгий затворник, отшельник и выходец Печерский. Он – седьмой из святителей, восседавших на кафедре Софийской, и первый из семи светильников, горящих доныне внутри храма нетлением мощей своих. Посланный в Новгород на святительство, он имел утешение упокоить преподобного Антония Римлянина, который прибыл сюда из «ветхаго» Рима. Тринадцать лет он пас свое духовное стадо и дважды силою молитвы охранял его от страшного пожара и убийственной засухи; капли слез его разрешились обилием дождя. – Другой – храбрый витязь – князь Мстислав, щит Новгорода, возводивший старших князей на великое княжение, а сам, подобно Мономаху, всегда довольный своим уделом. По выражению летописи, он «от юности навык токмо Бога Единого блюстися». Любил он Новгород, который при нем страшен был соседям; крепко любили и его Новгородцы, и горько плакала по нему вся земля Новгородская, когда ранняя кончина постигла Мстислава (в 1180 г.). С честью похоронили тело его при гробе храмоздателя св. Владимира Ярославича, а затем оно обретено нетленным, и последовало причисление его Церковью к лику святых.

А посмотрите на западную сторону храма: кто укрепил за собою запоры Корсунских врат? Это – сонм духовных владык Новгорода, избравших себе сие место последним приютом. Из них многие родом из Киева. Тут и Иоаким Корсунянин, и Лука-Жидята, и Стефан, и Феодор, и Герман, и другие святители-Киевляне.

Вместе с тем и недра Киевской земли восприяли в себя тела святителей и князей из Великого Новгорода. Назовем в настоящей раз святителя Нифонта, прибывшего теперь к нам в частице св. мощей и нетленно почивающего в Киевских пещерах. Начало иноческой жизни положено было им в юном возрасте в обители Печерской, где он удивлял братию своими деннонощными подвигами. В 1130 году он возведен был на Новгородскую кафедру, согласно единодушному решению святителей и князей избрать на Софийский престол Нифонта, «мужа свята и зело боящагося Бога». Направление его 25-летней архипастырской деятельности определяется современными событиями и личным его характером. Так как на Руси в его время было неспокойно более, чем когда-либо прежде, и от междоусобий княжеских, и от смятения в Церкви, то Нифонт во всю свою жизнь заботился либо об умиротворении князей русских и водворении братского согласия в народе, либо о том, чтобы сыны русской Церкви не отдалились от усыновления матери своей – Церкви Восточной. Вообще святитель Нифонт за свои заботы о св. Церкви и участие в делах государства стяжал себе имя великого мужа Церкви и отечества, поборника и ревнителя православия, миротворца между удельными князьями.

Он умер и почивает нетленными мощами в Киеве. Замечательны обстоятельства кончины св. Нифонта. Предчувствуя скорое отшествие свое в путь всея земли, он решил в последний раз посетить любимый и родной Киев и помолиться в Печерской обители Пресвятой Богородице и преподобным отцам. Здесь он заболел и незадолго пред смертью утешен был необыкновенным видением, которое предвещало близкую его кончину и указало блаженное пребывание на небе с отцами Печерскими. За три дня до смерти св. Нифонта, по его собственному сказанию, он во сне увидел себя стоящим в Печерской церкви и молящимся пред иконою Успения Богоматери. Он молился о том, чтобы Пречистая сподобила его видеть преподобного Феодосия, устроителя доброго монашеского жития в Лавре. Затем он увидел множество братии, собравшейся в храм. Один из иноков, подойдя к нему, спросил, не желает ли он видеть преподобного отца Феодосия. На утвердительный ответ св. Нифонта инок ввел его во св. алтарь и там показал преподобного Феодосия. Св. Нифонт от радости припал к ногам его и поклонился ему до земли. Преподобный поднял его, благословил и с любовию облобызал, сказав при этом: «в добрый час пришел ты к нам, брат и сын мой, Нифонт; отныне ты будешь с нами неразлучен». Проснувшись, св. Нифонт уразумел в этом указание на скорую свою кончину и на то, что он не возвратится уже в Новгород, а здесь – в пещерах упокоится вместе с отцами Печерскими. Все так и произошло: вскоре св. Нифонт скончался (в 1157 г.), и тело его положено было сначала в Феодосиевской пещере, а затем, по прославлении его, мощи его перенесены в ближние Антониевы пещеры и положены поверх земли, – в каком виде они и теперь находятся.

И теперь, почти через 800 лет, Пречистая пришла к нам в образе Своего Успения, в подобии Печерской святыни, вместе с молившимся пред нею святителем Нифонтом. Не знаменательно ли такое совпадение? Вот почему дорога для нас эта святыня! И вы, возлюбленные чада Новгородской Церкви, своим благочестивым духом восчувствовали величие этого события и в таком множестве вышли на сретение Пречистой и своего святителя, что нельзя удержаться от слез при виде такого умилительного зрелища. Примите же эту святыню, как дар неизреченной милости Божией ко всем нам. Полюбите ее вместе со многими другими святынями, которыми обильно украшен этот храм Пречистой. Пусть она станет для нас родною. Пусть вечера четвергов, в которые здесь будет возноситься хвалебное пение в честь Преблагословенной, станут для нас священными вечерами, когда, отрешившись от суеты мирской, от куплей и молвы житейской, мы будем себя укреплять в едином на потребу. Мы будем преклоняться пред Нею долу, а Она будет ходатайствовать о нас горе. Мы будем изливать пред Нею свои скорби, а Она будет подавать нам утешение. Мы будем обнажать пред Нею свои раны в душе и язвы в совести, а Она подаст нам врачевство.

Отверзем же уста свои и предначнем хвалебные песни во славу той, юже славословят Херувимы и Серафимы!

Господи, благослови!

Настоящим молитвенным собранием мы полагаем начало религиозно-нравственным беседам, которые будут предлагаемы, как здесь, в Софийском соборе, так и в других храмах г. Новгорода в назидание и душевное спасение верующих чад православной Церкви. В этом мы следуем примеру св. апостолов, которые, просвещая народ светом евангельского учения, не оставляли забот об усовершенствовании его в истинах веры Христовой, в познании преподанного ему учения. Вместе с тем они обращались с молитвою, дабы Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал Духа премудрости и откровения в познание Его (Ефес. 1:17). И я молюсь об этом и обращаюсь к вам, возлюбленные, с апостольским увещанием: возрастайте в познании Бога и Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа (Кол. 1:10 Ср. 2Петр. 3:18).

Быть может, кто-либо из вас скажет: приложимы ли эти слова к христианам нашего времени? Нуждаемся ли и мы в наставлениях относительно усовершенствования в познаниях истины Христовой?

Действительно, казалось бы, что, в течение 19-ти веков, исповедующие Христову веру имеют достаточное понятие об истинах веры Христовой, и 20-й век, богатый разного рода познаниями в области природы, не скуден будет и познаниями о Боге, Творце и Промыслителе мира, о Христе и вообще в знаниях христианских. Казалось бы, что теперь уже настало время, когда, по словам пророка, все от малого до большого будут знать Бога (Иерем. 31:34 Ср. Евр. 8:11). Но, к прискорбию, употребляя слово апостола, мы скажем, что не только нецыи неведение Божие имут (1Кор. 15:34), а не погрешим, быть может, если скажем с пророком, что нет богопознания на земле (Ос. 4:1).

Этот недостаток богопознания составляет одно из величайших несчастий нашего времени. Наши православные мало знают свою веру, а многие из принадлежащих к званию христианскому и не считают для себя необходимым знать, как следует, учение своей веры, законы и постановления Церкви, к которой принадлежат. Каждый добросовестный человек старается узнать все, что относится к его званию: купец изучает торговое дело; судья – законы; воин подготовляет себя для борьбы со врагом отечества; земледелец знакомится с лучшими приемами хлебопашества. Словом, всякий человек, который хочет принести пользу себе и другим, старается изучить все, что относится к его званию. Одни только христиане не хотят знать того, что относится к их христианскому служению и обязанностям, как членов общества верующих, св. Церкви; не хотят знать самой важной и спасительной науки о своем вечном спасении, забывая при этом, что богопознание, изучение веры требуется первой заповедью Закона Божия. И сказанное нами относится не только к простецам, но и к считающим себя образованными, которые, будучи сведущими в разных науках, обнаруживают в деле веры поразительное неведение. У большинства потерян вкус ко всему духовному. Недугует душа, болеет воля. Жизнь сбилась с пути, какой указал Бог. Люди как бы нарочно избегают того светоча, который мог бы осветить мрачный путь жизни. Вера ослабела везде, нерадение к вере поразительное. Таково религиозно-нравственное состояние жизни в настоящем. Не более утешительно и будущее.

Будущее поколение получает очень недостаточное воспитание в семьях и школах. Современная педагогия опускает из виду основное правило всякого воспитания, по которому начало премудрости страх Божий. Современное воспитание, как оно практикуется и в семействах, и в школах, не придает надлежащего значения религиозным началам и не заботится о возможно более твердом и глубоком вкоренении их в юных сердцах и умах. А между тем, религия – первый и самый надежный страж нравственности и доброго направления жизни. Первое домашнее воспитание лежит главным образом на обязанности матерей. Многие из них и религиозны; но мысли и заботы их, за немногими исключениями, направлены не туда, чтобы сделать детей своих крепкими нравственно и твердыми в вере. Они заботятся о внешности, – чтобы дитя их было чисто одето, приглажено и наряжено, как игрушечка, чтобы все любовались им и его нарядом. Они заботятся о телесном здравии, – чтобы ветер не пахнул на их дитя, чтобы не простудилось оно, чтобы хорошим питанием поддержать его силы и укрепить его организм.

А о душе, ее питании и укреплении, о развитии ее по образу и подобии Создавшего ее, – об этом слишком мало попечения, как будто – этот интерес второстепенный для человека и его будущности. Все реже и реже становятся благочестивые матери, который сами приготовляют своих детей для поступления в училище, обучая их начаткам веры, беседуя с ними о Боге Милосердом, о Христе Спасителе, о Божией Матери, об ангеле хранителе и т.д. Немало знают они мирских песен, стихов разных, и так мало молитв. И вот такое дитя, невежественное в религиозном отношении, поступает в школу. Здесь есть непременно законоучитель – священник, и для всех обязательны уроки по Закону Божию. Но если дитя из семейства не вынесло твердой религиозной выдержки, если в течение школьного курса не стараются действовать на развитие религиозного чувства дитяти люди, постоянно его окружающие, то самому усердному законоучителю трудно пересоздать его и сделать его таким, каким желает видеть каждого из нас св. Церковь. Притом положение и действия законоучителя в наших школах не так видны и широки!... Естественно, поэтому, что дети оставляют школу с крайне недостаточными познаниями в важнейшей науке, именно – науке спасения. Вступив в жизнь, они вскоре и совсем забывают выученное в училище. Восполнить же свои религиозные знания им не придется уже, так как книг религиозного содержания они читать не будут, пастырских поучений и проповедей они слушать не пойдут...

Удивительно ли, после этого, распространение религиозного невежества? И не понятны ли разве результаты от такого религиозного оскудения? Чем дороже сокровище, чем ценнее имущественное благо, тем больше прилагается старания о приобретении его, тем больше усилий сберечь его. «Чего не знаешь, того и не ценишь», говорят обыкновенно. Кто не обладает достаточными знаниями в предметах веры, в учении св. православной Церкви, тот не будет высоко ценить свою веру, свою Церковь, такой легко становится равнодушен к ней и наконец без сожаления может оставить ее. Такая опасность особенно велика среди смешанного населения православных с иноверцами, при совместной жизни с ними. Не умея защитить своего упования от нападок иноверных, такие религиозные невежды начинают сомневаться в той или другой истине св. веры и наконец впадают в совершенное неверие. Такое религиозное невежество является удобною почвою для уклонения в разного рода секты, ереси, расколы, для увлечения модными самозванными пророками. Так расхищается драгоценное сокровище св. веры.

Такое религиозное невежество сказывается и в ужасном падении нравственности. Когда подавлена в человеке одна сторона – высшая, религиозная, – взамен ее развивается другая, низшая, животно-человеческая, и трудно не видеть уродливого развития человека, забывающего веру. Точно плевелы, заглушающие доброе семя, в нем вырастают пожелания своекорыстия и похотливые стремления и занимают всю широту его помышлений. Чувственность, ничем не сдерживаемая, заявляет тем больше требований и притязаний, чем меньше слышится голос веры, духовной стороны. Вот почему пророк Осия, сказавши, что нет богопознания на земле, затем прибавляет: клятва, и обман, и убийство, и воровство, и прелюбодеяние крайне распространились на земле (4:2). А ап. Павел говорит: «Помраченные в разуме, отчужденные от жизни Божией, по причине своего невежества, люди доходят до бесчувствия, предаются распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытностью» (Ефес. 4:18–19). Не так ли и ныне? Все больше и больше видится нарушений Закона Божия; страсти, самые постыдные, не встречают удержу в своем удовлетворении. Вот в каком состоянии находится наша религиозно-нравственная жизнь. Вот то зло, с которым нам нужно бороться.

Прежде всего призываю вас, пастыри, на борьбу с ним. Как добрые служители Иисуса Христа, сами питаясь словесы веры и добрым учением (1Тим. 4:6), внемлите чтению и учению (1Тим. 4:13). Ваши устне иерейския должны хранить ведение, и закона ищут от уст ваших (Мал. 2:7). А затем, возвысьте голос свой, подобно трубе, и укажите народу на беззакония его. Взывай громко, не удерживайся, говорит Бог пророку Исаии (Ис. 58:1). Это требование приложимо и к пастырям-проповедникам. Возвышают голос, или громко говорят, во-первых, тогда, когда те, к которым обращена речь, находятся на большом расстоянии от говорящего. Пастырь Церкви и должен действовать на совесть грешников, удалившихся от Бога. Чтобы возвратить их на путь истины, он своим возвышенным голосом должен проникать в сердце такого человека, в отдалении сущего, указывать на ужас и бедствие того положения, в каком тот находится. Во-вторых, возвышают голос свой тогда, когда имеют дело с физически глухими людьми. Пастырю весьма нередко приходится иметь дело с глухими, только не телесно, а духовно. Сюда относятся все закоснелые, упорные грешники, которые, повторяя часто какой-нибудь грех, наживают такую сильную к нему привычку, что все вразумления их являются напрасными; они намеренно закрывают уши своего сердца, не хотят слушать пастыря-проповедника, когда он обличает их порочную жизнь. Взывают, далее, громко, когда имеют дело с людьми, находящимися в сонном состоянии. Крепко заснувший ничего не чувствует, что происходит вокруг него; он не боится и ничего не слышит даже и тогда, когда ему угрожает опасность от воров и разбойников, от огня или других несчастий. То же бывает и с людьми, находящимися в состоянии нравственного сна, когда они не видят и не сознают опасностей для своей души. Сюда относятся все беспечные, равнодушные, религиозные индифферентисты, число которых, к прискорбию, чрезвычайно велико. Сюда принадлежат и те самоправедные фарисеи, которые, внешне исполняя дела Закона, без соответствующего внутреннего настроения, думают, что они угождают Богу. К духовно-спящим, далее, относятся те, которые, в своем безумном ослеплении, пороки свои облекают в тогу добродетелей, выдавая, напр., гордость за самоуважение, скупость за бережливость, роскошь в одежде за чистоплотность, и т.д. Сюда же принадлежат и те, которые, предаваясь греху и пороку, утешают себя мыслию о бесконечном милосердии Бога, забывая при этом о Его бесконечной святости и правосудии. Находясь в таком духовном усыплении, люди не сознают опасности. Пастырь своим громким голосом и должен пробуждать их, выводя их из мнимого покоя и безопасности. Возвышают, наконец, голос тогда, когда говорят в чувстве ревности и справедливого негодования с желанием произвести более сильное впечатление на слушающего. Пастырь-благовестник нередко находится в таком положении, когда ему приходится возвышать свой голос против греха и порока, против тайного и явного растления в обществе. Гнев его в таком случае – справедливый, священный, как выражение ревности о Боге. В чувстве такого гнева часто говорили ветхозаветные пророки, Иоанн Предтеча, обличавший Ирода за его беззакония. Таким гневом воспламенялся нередко и Сам Спаситель – эта воплощенная Кротость и Любовь – при виде тех возмутительных злодеяний, какие совершались у Него на глазах. Такому священному гневу естественно предаваться и проповеднику божественного слова, который должен неустрашимо возвышать свой голос против всякого зла.

К сожалению, голос проповедника часто бывает голосом, вопиющим в пустыне, конечно – не в физической, а в духовной пустыне. Часто проповедь его пред многочисленным собранием, в храмах, переполненных народом, бывает мало действенною, как если бы он проповедовал в безлюдной пустыне, пред одними скалами и камнями. В этом случае он испытывает судьбу приточного сеятеля. Из семян слова Божия, которые он сеет, одна часть, как говорит Сам Спаситель в своей притче, падает на дороге и затаптывается проходящими, другая попадает на каменистую почву и не восходит, а третья падает между терниями и заглушается сорною травою, и только небольшая часть падает на добрую почву и приносит плод. Не такова ли часто бывает участь и проповедника – сеятеля слова Божия? Многие слушают его, но только телом, а не душою, не воспринимают проповеди его своим сердцем, не следуют тому, что им проповедуется, а потому слово Божие не производит на них должного впечатления; они идут своим путем, отходя все дальше и дальше от Бога. Он хочет пробудить нравственно заснувших от их глубокого сна, а они не трогаются его словами. Если же, наконец, он, объятый праведным гневом, смело и неустрашимо возвышает свой голос против явных и тайных пороков в своей пастве, то или подвергается насмешкам и презрению, или же делается предметом явного и тайного преследования врагов своих, которые при этом не стесняются в средствах. И исполняются над такими мужественными проповедниками-обличителями слова Премудрого, который устами обличаемых нечестивцев так изображает участь праведника: «Устроим ковы праведнику, ибо он в тягость нам и противится делам нашим, укоряет нас в грехах против закона и поносит нас за грехи нашего воспитания. Он пред нами – обличение помыслов наших. Тяжело нам и смотреть на него, ибо жизнь его не похожа на жизнь других, и отличны пути его; он считает нас мерзостью и удаляется от путей наших, как от нечистот. Испытаем его оскорблением и мучением, дабы узнать смирение его и видеть незлобие его» (Прем. Сол. 2:12, 14, 15, 16, 19). Такая участь действительно и постигала ветхозаветных праведников, пророков, Иоанна Предтечу и наконец Самого нашего Пастыреначальника Христа, примеру Которого мы и должны следовать, помня обетование блаженства за поношения ради имени Его. Проповедник слова Божия не должен падать духом, когда проповедь его не имеет действенного успеха. Его обязанность настойчиво продолжать свои благовестнические труды. Он всегда должен твердо помнить наставление ап. Павла: проповедуй слово, настой 6лаговременне и безвременне, обличи, запрети, умоли со всяким долготерпением и учением (2Тим. 4:2).

Идите же, отцы, из этого храма в свои храмы и проповедуйте неленостно: и сущим в отдалении от Бога грешникам, и глухим, и тем, которые спят сном духовным. Не оставляйте неиспробованным ни одного средства: ни нужной доброты, ни суровой строгости, ни любви и снисходительности, ни настойчивой требовательности. И хотя бы вы своею ревностью и нажили себе тайных и явных врагов, это все же не должно сбивать вас с прямого пути в исполнении ваших священных обязанностей душепопечения. Вы не должны искать людской похвалы и бояться человеческого злословия, но всегда помнить слова апостола: если бы я угождал человекам, то не был бы слугою Христа (Гал. 1:10).

Обращаюсь затем к вам, возлюбленные посетители сего храма, миряне: вы любите укорять нас, что мы вас не учим. Но что может сделать самый ревностный пастырь, если он не находит отклика в ваших сердцах? Спасение совершается не одною благодатию Божиею, а и произволением человека. Обратите же внимание и на самих себя, как вы относитесь к своему спасению. Вы, отцы и матери, всячески заботьтесь о том, чтобы ваши дети измлада знали главное из науки о спасении. Особенно вы, матери, не уступайте никому своего драгоценного права быть первыми для своих детей наставницами религии, обучая их начаткам св. веры. Всех же, принявших драгоценную веру по правде Бога нашего и Спасителя Иисуса Христа (2Петр. 1:1), молю и прошу: возрастайте в познании Бога и Его воли, в изучении закона Христова, учения и заповедей св. Церкви, и вам откроется свободный вход в вечное царство Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа (2Петр. 1:11). В этом и состоит священная цель открываемых нами религиозно-нравственных бесед. Да благословит Господь наши труды и благие начинания!

Обычное наше моление Пресвятой Богородице, которой посвящен сей храм, ныне должно быть усугублено в виду того доброго дела, начало которому мы теперь полагаем.

Я разумею те религиозно-нравственные беседы, какие будут предлагаемы здесь верующим с тою целью, чтобы научать их, как нужно веровать и жить по вере Христовой, в которой – единственный источник нашего спасения.

Оскудение веры является той болезнью, которая разрушает личную, семейную и общественную жизнь.

Когда св. Церковь принимает чад своих в таинстве крещения, то священник спрашивает прежде всего крещаемого или его восприемников: «како веруеши?» – спрашивает потому, что вера есть корень, дающий жизненные соки нашей душе и питающий ее. Веру эту принес на землю Сам Господь наш Иисус Христос и запечатлел ее Своими страданиями и крестной смертью. И Он неоднократно говорил: Слушающий слово Мое... имеет жизнь вечную (Иоанн. 5:24). Кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти во век (Иоанн. 8:51).

Я не буду отрицать того, что среди нас есть еще вера, особенно среди людей простых; но должен сказать, что эта вера является какой-то сухой, безжизненной, она слабо мерцает в наших душах и не отражается в нашей жизни. Мы, пожалуй, знаем истины веры, как он изложены в катихизисе; мы, пожалуй, можем прочитать молитвы; но чтобы вера отражалась в нашей жизни соответствующими делами, – этого нет; вера мало затрагивает наше сердце, и мы живем не как христиане. Поэтому справедливы укоры иноверцев, которые говорят нам: «вот у вас истинная православная вера, а между тем вы предаетесь таким порокам, каких у нас нет».

Чтобы пояснить это, я вам представлю примеры из нашей обыденной жизни. Господь даровал нам св. веру и, чтобы она не истолковывалась каждым по своему, учредил св. Церковь, члены которой должны соблюдать известные уставы и порядки. Мы находим вполне естественным такое явление, что вступающий в какое-либо общество должен подчиняться правилам этого общества. И Церковь установила правила для своих членов, которые и должны соблюдать их. Но вот, возьмем, напр., соблюдение постов, которые Церковь установила для обуздания нашей плоти, для укрепления нашей воли. Предки наши строго соблюдали посты, и если допускали иногда нарушение их, то смотрели на это как на грех; в настоящее же время вовсе не следят за тем, какие наступают дни – постные или нет, – и часто наблюдается нарушение их без всякой благословной вины.

Возьмем другой пример. В воспоминание тех или иных священных событий. Церковь установила праздники и, начиная день с вечера, она постановила праздновать их накануне всенощными бдениями. Казалось бы, что люди, именующие себя христианами, должны соблюдать эти установления Церкви; но на деле мы видим совершенно иное. От самого всенощного бдения осталось одно название. Я не говорю о том, что нынешние христиане и не подумают, как в первые времена христианства, проводить в молитве всю ночь. Теперь не хотят посвятить на служение Богу даже два-три часа. И люди, считающее себя христианами, не находят нужным приходить в церковь; они стараются употреблять это время, как свободное от обычных занятий, на различного рода развлечения и увеселения. Когда, скажите, бывает больше разгула, как не в эти праздничные вечера? Церковь зовет своих чад на всенощное бдение, а православные христиане направляются в места увеселений, как неверные. Скажите, разве я говорю неправду?

Я не могу молчать, когда совершается поругание Церкви. Первого числа сего октября, проезжая по стогнам нашего града, я видел огромные афиши которыми обыватели города приглашались в театр, ибо там в сей день было первое представление – открытие сезона. Я не буду говорить о содержании пьесы; но ведь это приходилось на воскресенье, в день Покрова Пресвятой Богородицы, в то самое время, когда Пресвятая Богородица покрыла молящихся Своим честным омофором. Ко мне обращались некоторые из богомольцев с просьбою, чтобы я воспретил подобные зрелища под праздники. Но что же я могу сделать, когда гражданский закон не запрещает этого? Могу только дать один совет: не ходите туда сами, и этот непорядок сам собою прекратится.

Некоторые, быть может, скажут, что это мелочь; а я скажу, что вся наша жизнь состоит из мелочей. Если бы мы были истинными христианами, мы не допускали бы этих мелочей. Да и мелочи ли это, когда таким поведением христиан во дни праздников наносится оскорбление матери нашей Церкви! Разве дети не оскорбляют своих родителей, когда не повинуются им? Так и неповиновение постановлениям Церкви нельзя считать мелочью. Христианская совесть наша не может этим не возмущаться. И мы говорим о таких явлениях нашей жизни потому, что видим в них зловещий признак гибели нашего общественного благополучия, – падения и общественной, и семейной, и личной жизни. История говорит нам, что, процветали и благоденствовали те народы, у которых крепка была вера в Бога, и что, наоборот, те народы, у которых начинала оскудевать вера, постепенно склонялись к падению. Вера есть тот фундамент, на котором стоит государство. Особенно ясно видна истина эта из истории еврейского народа. Пока народ еврейский был верен Богу, до тех пор и благословение Божие почивало на всем народе; а когда они, евреи, ослабевали верой в Бога, то и внешние враги побеждали их и земля делалась неплодородною.

Скажите далее: какая семья пользуется благополучием? – Конечно, та, где жива вера в Бога, где строго исполняются все установления церковные. Церковь принимает под свою охрану семейный союз, и христианская вера является блюстительницею его чистоты и твердым ручательством семейного благоустройства. Если человек держится веры, если он сохраняет живое религиозное чувство, он смотрит на семейство как на учреждение Божие (Мф. 19:6), как на святыню, к которой нельзя относиться с пренебрежительным невниманием. А такой взгляд верующего на семейный союз служит основанием семейного благополучия. Верующий человек по возможности будет заботиться о сохранении своей чистоты и целомудрия, чтобы вступить достойным и неоскверненным в святилище семейства. При нем человек, уже вступивший в семейство, не доведет себя до неверности и оскорбления чистоты супружеской. А это первое условие семейного счастья; тогда особенно и привлекается благодать Божия, скрепляющая союз семейный и окружающая его спокойствием и счастьем. Такая семья будет представлять из себя малую церковь, угодную Богу. Где вера, там и Бог; а где Бог, там мир и любовь.

Но где нет веры, там семья разрушается. Человек перестает смотреть на семейный союз как на святыню. Он не хочет ни видеть, ни понимать того таинственного великого значения, какое указывает в семейном союзе св. Церковь. Вследствие этого постепенно священная ограда семейства разрушается; остается одна форма семейной жизни, не наполненная содержанием. Нравственная семейная жизнь становится разнузданною и распущенною. Смотрите, как часты ныне хлопоты о разводах и самые разводы! Как обыкновенны распадения супружеских союзов, не доходящие до формального развода! На наших глазах то муж оставляет свою жену, то жена оставляет мужа, семью и детей и, попирая церковное благословение, семейные люди не стыдятся законному супружеству предпочитать незаконное, освященному – греховное. Мы то и дело видим такие явления, видим и, к сожалению, не смущаемся, и люди позора в иных глазах являются героями... Между тем такие явления должны возбуждать глубокую скорбь, ибо они свидетельствуют об оскудении веры в нашем обществе.

То, что бывает в общественной и семейной жизни без веры, то происходит и в личной жизни каждого человека. Вера составляет неискоренимую потребность человеческого духа, заставляющую его искать своего Бога, любить Его, стремиться к Нему. «Боже мой!» взывает Давид от лица всего человечества. «Ты – Бог мой. Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной» (Пс. 62:1–2). Без веры жить нельзя. Мучительно работать над таким делом, в которое не веришь. Еще мучительнее влачить жизнь без веры в Бога. Где нет веры, там нет и отрады. А где есть вера, там есть и надежда, так как, по апостолу, в вере – основа надежды (Евр. 11:1), а где надежда, там терпение и благодушие в перенесении скорбей и страданий (Евр. 6:12). Посмотрите вы на человека, отрицающего веру, и вы увидите у него страшную пустоту. «Истина, раскрываемая неверием», – говорит один из таких несчастных неверующих, – «есть ужас наводящая истина, обесценивающая жизнь и сменяющая жажду существования желанием положить конец независящему от нас, бессмысленному и бездельному процессу». Неверующий идет вместо истинного пути по распутиям; он отрицает все и этим как бы старается заполнить ту пустоту, которая у него на душе. Следствием пустоты у неверующего является тоска, которая служит почвою для так распространенной в настоящее время эпидемии самоубийств.

Такие люди, без веры в Бога, допускают в своей жизни разного рода пороки. «Для действительно последовательного, неверующего в Бога человека», – справедливо говорит упоминавшийся выше неверующий человек, имевший мужество раскрыть пред всеми пустоту своей души, – «обязательных начал добра не существует; есть только человеческие законы», условные, временные, изменчивые. И вы посмотрите на таких людей. Вы увидите у них разврат вместо целомудрия, жестокость вместо милосердия, отрицание всякой власти вместо повиновения ей, и т.д.

Оно и понятно. Религия – первый и самый надежный страж нравственности. Если в сердце человека свято хранятся религиозные начала, если он боится Бога, тогда совесть его, отражающая в себе голос Божий, не позволит ему отступить от долга и данного Им закона. Если и падет он под давлением каких-либо искушений, то внутренний судья будет преследовать его, и он поспешит к покаянию и исправлению. А если из сердца утрачена или не возращена в нем святая вера, человек лишается всякой нравственной устойчивости и является в положении, полном нескончаемых опасностей и колебаний. Он уподобляется тому человеку, который отчалил от твердого берега и на малой ладье без якоря, кормчего и парусов пустился в безбрежное море: поднимается буря, – ему не на что опереться, и он предается прихоти волн, бушующих вокруг него. Такими волнами для человека, утратившего истинную веру в Бога и страх Божий, являются страсти, рабом которых он становится, творя в огрубении сердца, как говорит апостол, неподобная (Римл. 1:28).

Да, только вера есть свет и путь нашей жизни. Это та самая вера, которую принес на землю Спаситель; призывом следовать ей Он начал и закончил Свое общественное служение (Марк. 1:15; 16:15–16). Она – наше сокровище, хранить которое мы клялись при возрождении нашем в духовную жизнь в таинстве крещения.

Будем же испытывать себя, в вере ли мы (2Кор. 13:5) и живем ли в ней.

Вот, возлюбленные, чем я считал нужным поделиться с вами перед началом бесед. Здесь, в этом св. храме, будут предлагаться беседы о заповедях блаженства, о нагорной проповеди, которая является основанием всей нашей нравственной жизни. Она показывает нам, что должно делать, чтобы быть блаженными, счастливыми и в этой, и в будущей жизни.

Надеюсь, отцы, вы насытите алчущих и напоите жаждущих духовной пищею и питием; надеюсь, что вы к обычным молениям присоедините и назидания и что эти ваши беседы принесут пользу вашим пасомым.

Призываю на вас благословение Божие. А теперь помолимся Царице Небесной, чтобы Она помогла всесильным предстательством пред Сыном Своим уразуметь нам не только умом, но и сердцем предлагаемое на этих беседах учение, – так, чтобы оно было действенным и отражалось в жизни.

Итак, братие и сестры, мы стоим на рубеже двух годов, старого – прошедшего и нового – наступающего. В такой момент наши мысли и сердца невольно устремляются к прошлому – пережитому и будущему – наступающему. Что же дал нам прошлый год?

Я не буду говорить о тех событиях политического и общественного характера, которые произошли в минувшем году. Я хочу поделиться с вами мыслями о преемстве периодов времени, называемых годами, и возникающих при этом в душе чувствах надежды и ожиданий.

Время коротко (1Кор. 7:29), – вместе с ним сокращается и наша жизнь. С истекшим годом и наша жизнь сократилась на один год; мы ближе стали к гробу. Оглянитесь вокруг себя: скольких между вами нет из тех, которые вместе с вами встречали этот отходящий в вечность старый год, бывший новым, как и наступающий! Сколько планов, надежд, желаний, ожиданий соединяли они с ним! Как они мечтали о лучшей жизни, о счастье, точно думали, что они вечно будут жить здесь на земле.

Где они? Неумолимая смерть, не разбирая ни пола, ни возраста, ни достоинства, ни состояния, вопреки всем предположениям, чаяниям, надеждам похитила их. Они теперь там... где нас пока нет. Они предстали уже на суд Всевышнего... Рано или поздно и мы явимся на этот божественный суд и дадим отчет во всех наших делах и помыслах. Вступая в новый год жизни, быть может – последний, заглянем в свою совесть, как бы предстоя уже пред престолом Всевышнего. Пусть в этот час каждый из нас вопросит себя: как и в чем он провел истекший год? Сколько времени, труда и сил ты, возлюбленный, истратил на дела благие? Быть может, – ты только ел, пил и веселился, когда другие голодали? Как и куда ты употребил таланты, дарованные тебе Богом: приобрел ли на них новые таланты, или растратил их даром, подобно непотребному рабу? Как ты исполнял свой служебный долг: за совесть или за страх только? Обратись, возлюбленный, к своей совести и спроси, – с пользою ли ты распорядился своими дарованиями, способностями и имуществом? Возьми светильник закона Божия и с ним войди в храмину своего сердца, освети и проверь наличность ее содержания. Быть может, твой внутренний храм окажется наполненным разными нечистотами, – тогда очисти его от всякия скверны и вступай с обновленным чистым сердцем в новую жизнь, на новые дела.

По отношению к будущему вообще и к наступающему году в частности у каждого из нас – множество надежд, желаний, ожиданий, мечтаний о новой лучшей жизни. Если бы пред нашими глазами раскрылись сердца всех здесь присутствующих, с их сокровенными чувствами и помыслами, то сколько бы получилось разнообразных мыслей, намерений, планов и задач! Но все они объединяются в одном слове «счастье»: мы все желаем лучшей жизни, мы все неудержимо, инстинктивно и во что бы то ни стало стремимся быть счастливыми. И так из года в год. Но год проходит, надежды многих не сбываются, многих постигает то, чего они не ожидали, а все-таки бедное сердце чего-то ждет от жизни, какого-то особенного счастья, верит в него, надеется, особенно в дни нового года. И только горький опыт заставляет нас сознательно отнестись к действительности и задать тревожный вопрос: да где же это лучшая жизнь, в чем заключается счастье?

О, если бы я хоть отчасти мог разрешить поставленный вопрос и тем успокоить трепетные сердца людей, твердо надеющихся на будущее или уже потерявших эту надежду! Где то счастье, которым одинаково мог бы обладать и царь и простец, и богатый и бедный? – Оно в душе человека. В чем же оно состоит? – В исполнении душою своего назначения. А на вопрос: в чем заключается это назначение, – я отвечу мыслями блаж. Августина, негде высказанными им. Он, только что приняв христианство, говорил своей матери: «Я обрел истинное счастье, – оно в Боге, создавшем меня. И теперь я молюсь: Господи, Ты создал человека, даровал ему душу, как образ Своего Духа, дал ум, чтобы познавать Тебя, сердце, – чтобы любить, волю, – чтобы исполнять законы Твои. Я стремлюсь познать Тебя; я хочу любить и исполнять Твои законы, следовать Твоим заповедям, и чрез это достичь счастья. Я стремлюсь к Тебе и вверяю себя Всеблагому Твоему Промыслу. Войди же в меня, Господи!» Итак, вот в чем истинное счастье: в том, чтобы верить, надеяться и любить Господа.

Но я слышу победоносное возражение некоторых скептиков. Они мысленно говорят мне: «А что нам показывает ежедневный опыт? Вы верите, надеетесь, а разве вы свободны от бедствий и несчастий? Разве мы не были свидетелями, как старцы хоронили еще вчера цветущих юношей? Разве мы не видели, как смертью разрывались супружеские узы, обещавшие любящим супругам счастливую и радостную жизнь? Разве мы не наблюдали, как матери, погребая свою единственную надежду и опору в жизни, обращались с мольбами к Богу, – и их мольбы не оправдались? Что вы ответите на это?»

Трудно отвечать на подобные вопросы. Трудно потому, что в них преобладает чувство, а где чувство, – там разум отходит на задний план: чувство часто безрассудно, безумно. Когда человека постигает несчастие и им овладевает только чувство, – тогда он не способен внимать доводам разума. Мы прямо признаемся, что для иных горестей нет утешения на языке человеческом. И утешать в таком случае доводами разума – значит еще больше растравлять раны истерзанного сердца.

Но нужно безусловно веровать в Божественный Промысел, в Его благость. Часто, когда мы молимся, то просим Бога – избавить нас только от наших несчастий. Мы в то время свое горе считаем горем всего света. В этом случае мы подобны тем людям, которые, как говорит св. Григорий Богослов, живут среди гор и думают, что и весь свет заключается в пределах близких им гор. Но они жестоко ошибаются в своих представлениях: поднимаясь на вершину горы, они видят пред собою постепенно расширяющийся горизонт, и, наконец, их взору предстает новый необъятный мир.

Нужно проникнуться мыслью, что наши собственные страдания, как бы они велики ни были, ничтожны и что они всегда приносят благие результаты: скорби в нравственном мире столь же необходимы, как очищающие воздух бури и грозы в мире физическом. Скорби бессмысленны были бы тогда, если бы не приносили высшего духовного удовлетворения и не были освящены примером креста Спасителя... Посмотрите на мучеников и переносимые ими страдания. Их естественное чувство было против страданий, но они радостно шли на мучения, потому что видели пред собою пример – Христа и считали мученичество искуплением за свою прежнюю жизнь... Даже в обыденной жизни разве вы вокруг себя не слышите возгласов: «Господи, пошли мне страдания, чтобы я мог искупить свои грехи»? И черное отчаяние не было ли бы уделом людей с тонко чувствующей совестью, если бы у них не оставалось единственной надежды – выстрадать свои грехи, свои преступления и через горечь внешней жизни видеть в будущем сладость прощения и примирения с Богом и людьми? В этом значении страданий понятными становятся слова великого поэта – «я жить хочу, чтоб мыслить и страдать».

Мы, как христиане, имеем полное основание верить, что Господь вместе со скорбями и страданиями пошлет нам и утешение. Поэтому, как всегда, так и теперь, будем внимательны к Его божественному призыву: «приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; иго Мое благо и бремя легко» (Мф. 11:28–30), и с верою в недремлющий промысел Божий вступим в новый год нашей жизни. Пусть будут посланы на нас и нашу родину новые скорби, страдания и испытания, – мы будем верить в лучшее будущее. Будем веровать видети блага Господня на земли живых (Пс. 26:13). С призывом к такой вере я приветствую вас, возлюбленные сестры и братие, с Новым Годом!

Поздравляю вас, возлюбленные братие и сестры, в первый час первого дня наступившего нового года. Весьма отрадно видеть такое большое число собравшихся сюда в полночный час, чтобы молитвою, а не суетными развлечениями встретить приходящий новый год. Ваше присутствие в храме в настоящее время свидетельствует о христианской настроенности вашего духа. Если христианин живет в Боге, то он, естественно, стремится окончить молитвою старый год и начать молитвою новый. Вся наша жизнь в зависимости от Бога, Подателя благ. Мы только странники на земле. Вступая в новый год, мы вступаем на новый путь и не знаем: пройдем его или нет. К сожалению, и среди членов христианского общества есть много лиц, преимущественно интеллигентных, которые в настоящей час усердной молитвы к Богу предпочли отправиться в другие собрания. Там просторнее и слаще! И у них происходят ликования, как и у нас. И у них бывает поднятие рук и преклонение колен, но... не для молитвы. Потому их веселье не прочно: сегодня поют и смеются, а завтра будут плакать, – сегодня без перерыва звучат речи и сменяются пляской, а завтра будут страдать и проклинать вчерашний день.

Но оставим их. Пусть веселятся! Пусть радуются! Мы же, собравшись в Божий храм, помолимся о них и о себе. И прежде всего наша молитва пусть будет выражением благодарности Богу за то, что Он дал нам дожить до нового года и в течение истекшего года являл людям Свои щедроты и посылал для их спасения различные испытания. А после воздаяния благодарности помолимся о том, чтобы Господь сохранил и утвердил нашу мать – святую Церковь, подкрепил и охранил нашего отца – благочестивейшего Государя Императора, который скорбит нашими скорбями и радуется нашими радостями. Помолимся о том, чтобы родина наша, залитая братской кровью, умиротворилась, прекратились междоусобные брани, распри, вражда и ненависть друг к другу. Обитателям города сего да пошлет Царь Небесный мир и тишину и успех в их делах и добрых начинаниях. Пастырям Церкви да внушит Пастыреначальник-Христос ревность ко спасению вверенных им душ, а пасомым крепкую веру и любовь к ближним. Начальствующим да даст Премудрый Бог мудрость и силу. Судьям – правду и нелицеприятие. Супругам – взаимную любовь. Родителям – благопопечение о детях, а детям – повиновение родителям и старшим. Обидимым – терпение, обижающим – страх, страждущим – утешение, уклоняющимся от Церкви – уяснение правоверия. Всем же нам подай, Великий Боже, дух радости, взаимной любви и единения! Пошли: земли плодоносие, труду – благословение, трудящимся – здравие и благоденствие и всем нам благословение на все новое лето! (Из молебна на новый год).

Отрадно, прежде всего, возлюбленные братие и сестры, то, что вы собрались в столь великом числе при наступлении нового года в этот святой храм. Хорошо, что и в нашем древнем граде привыкают встречать наступление новолетия молитвой, вместо языческого обычая – начинать новый год песнями, пляскою и вообще бесстыдным торжеством. Несомненно, вас привлекла и должна была привлечь сюда важность настоящего момента. Если мы начинаем и оканчиваем молитвою каждый день, или по крайней мере должны это делать, по заповеди Церкви, то тем более молитвой должны начинать и оканчивать такой продолжительный период времени, как год. Мы должны благодарить Господа за предыдущей год и молиться о христианском благополучии в наступающем.

Что же нам даст следующий год? Таковы, несомненно, ваши мысли. Все они направлены к раскрытию будущего, всем вам представляется исполнение ваших заветных желаний. Один думает о наградах за свой продолжительный труд, другой – о достижении славы, иной – об избавлении от гнетущей его бедности, и т.д. И люди обычно отвечают на эти мысли своим ближним пожеланием им «нового счастия». Но вот Премудрый еще в древности сказал, что «ничто не ново под луною». Как же согласить с его словами наши современные пожелания? Без сомнения, весь порядок в природе останется прежним. Новый год не даст ничего нового в этом отношении. По прежнему за летом будет следовать осень, за осенью зима, за зимой весна, затем снова – лето. По-прежнему будет светить солнце, восходя на востоке и заходя на западе. По-прежнему будут дуть ветры и течь реки. Не прибавится и не убавится ни одной силы в природе. В следующем году, как и в прошлом, будут существовать среди людей несчастия; по-прежнему дети будут рождаться в болезнях; по-прежнему человек тяжелым трудом будет добывать себе пропитание, а земля зачастую рождать терние и волчцы; по-прежнему над землею будут слышны стоны и вопли несчастных страдальцев, а безжалостная смерть, как и прежде, будет похищать людские жизни.

Радостно ли для нас приближение нового года, если он приближает нас к концу нашей жизни? Пусть юноша смотрит на новый год, как на время, когда должны развернуться его молодые силы; но для достигших преполовения сил – нужно ждать их постепенного упадка, оканчивающегося смертью. Впрочем, хотя законы природы и неизменны, но жизнь каждого отдельного человека претерпевает различные изменения. Люди рождаются, возрастают, умирают, – все это доказывает что в человеке происходят изменения, и потому он вправе всегда ожидать изменения своей судьбы в последующее время. Бедняк думает о том, что бедность – временный спутник, которого он, может быть, найдет возможность удалить от себя. Старик утешает себя надеждою на продолжение своей духовной жизни. Пусть, думает он, смерть наступит вскоре, но моя жизнь продолжится за гробом. Все это говорит об изменяемости жизни людской среди неизменных законов природы, а потому мы не без основания желаем своим ближним нового счастья. Правда, людские понятия о счастье весьма различны; человеческие стремления к счастью обусловливаются различными побуждениями, зачастую далеко не невинными. Если бы перед нами раскрылась книга нашей жизни, то сколько увидели бы мы в ней различных желаний, и быть может ни «единого на потребу».

Желая своим ближним нового счастья, мы разумеем обыкновенно под счастьем облегчение их внешнего материального положения, земные блага. Богатый желает больших богатств, небогатый хочет разбогатеть, бедняк – достигнуть обеспеченного положения. Вокруг этого основного группируются все побочные желания человека. Стремление к обеспечению своего материального положения не греховно, тем более, когда оно вызывается благими побуждениями, – напр., желанием помогать бедным. Церковь не ставит в вину своим членам приобретение имущества, а, напротив, сопровождает молитвой всякое предприятие, имеющее целью улучшение личного и общественного благосостояния. Она возносит молитвы, как вы услышите на молебне, об избавлении от землетрясений, потопа, огня, нашествия иноплеменников, о благорастворении воздуха, об изобилии плодов земных. Все это доказывает, что человеческое стремление к приобретению не греховно само по себе, а бывает греховным в том случае, если человек заботится о нем одном и забывает удовлетворять потребностям духа, которые имеют большее значение и без удовлетворения которых человек глубоко несчастен. Кому неизвестно, что слезы льются и при роскошной обстановке, и богатый человек бывает несчастным, чувствуя нечистоту своей совести? Все это происходит потому, что богатство удовлетворяет только тело наше, а в душе оставляет тоскливое чувство. Внешние блага не составляют цели жизни человеческой, а являются средством к достижению ее. Они – рамка для духовной жизни. Пусть рамка будет блестяща, но она не придаст картине красоты. Напротив, если картина плоха, а рамка хороша, то такой контраст еще более усилит безобразие картины.

Такое же отношение – между духом и телом. «Какая польза человеку, если приобретет весь мир, а душу свою погубит?» Какая польза – ходить в бархате, шелках, когда чувствуется внутренний червь, который гложет наше сердце. Может ли нас насытить удовольствие телесное, если душа наша покрыта язвами и нет на ней ни одного здорового места?! К тому же богатство – скоропреходяще. Душа не возьмет его с собой после смерти тела; достаточно злой воли вора, чтобы похитить его. Спаситель, указывая на сокровище, которое ни червь и ржа не поедают и воры не подкапывают и не крадут, разумеете душу. Сокровище ваше, говорит он, в сердце вашем, а счастье – в любви, соединенной с добрыми делами, в создании вокруг себя святой атмосферы. Это счастье, внутреннее, дороже золота и бриллиантов. Если бы оно водворилось в сердцах людских, то земля сделалась бы раем.

Источник этого счастья заключается в вере в Бога-Спасителя. Обладающему верой открывается доступ к истине, в которой находит удовлетворение его душа. Вера отвечает на все вопросы человека о мире, о своем назначены земном; обладая верою, он не боится стропотного пути, который предстоит ему, и смело плывет по житейскому морю. Вера побуждает человека раздавать свое имение бедным, больным, в надежде на загробную награду.

Возлюбленные братие! Когда я говорю вам о счастье, так понимаемом, то не высказываю вам какую-либо новую истину. Эту истину вы найдете в учении Спасителя и Его апостолов; но долг любви побуждает меня повторять вам ее возможно чаще. Как вы сами знаете, у нас внутренние духовные интересы заглушаются материальными, и в результате получается спутанность мысли. Последняя особенно заметна в душах современных молодых людей, которые мечутся то туда, то сюда, стараясь отыскать истину собственным умом и забывая, что есть единственный путь, указанный Христом. Некоторые мечтают о коренном преобразовании существующего строя, и эти мечты, при своем осуществлении, являются опасными для общественного спокойствия, когда, всецело охваченные ими, и невинные дети становятся убийцами и преступниками, заглушившими в себе интересы духовного характера. Я должен сказать, что если люди будут искать разрешения всех жизненных вопросов только в своем уме, если будут заботиться исключительно об удовлетворении своих чувственных потребностей, то они никогда не будут счастливыми, потому что всегда будет чувствоваться неполнота жизни при одностороннем ее развитии. Разве мы не видим и теперь, что чем больше современный человек гоняется за счастьем, забывая об идеальном стремлении своей духовной природы, тем дальше и дальше будет оно от него? Жалобы на жизнь, как на бессмыслицу. как на проявление роковой злой силы, часто слышатся и притом среди таких людей, внешняя жизнь которых обеспечена и, по-видимому, обставлена хорошо. Ужас охватывает душу, когда смотришь на все, что совершается вокруг: жизнь человеческая потеряла всякую ценность; убийства и самоубийства сделались обычным явлением; партийная вражда доходит до ожесточения; и стонет, и воет в нужде и страдании несчастный мир, не зная, где найти ту регулирующую силу, которая предохранила бы от блужданий мысли и беспорядочности воли. Такую силу представляет одна религия христианская в православном понимании ее. И я желаю, чтобы новый год ознаменовался возвратом к забываемому нами святому православию, чтобы основы религии проникли в недра сердца людского. Если люди будут руководствоваться ее святейшими истинами, то обретут счастье, какового счастья я и желаю вам в наступающем году!

С новым годом поздравляю вас, боголюбивые граждане сего града, а в лице вашем – и богодарованную мне Новгородскую паству.

С мыслью о новом годе всегда соединяется ожидание какой-либо новизны в собственной ли личной жизни, в общественной, государственной, или даже мировой. Это естественная, исконная потребность, – была она всегда, есть и теперь. Только в разные времена она проявляется с большей или меньшей силою. Присматриваясь к современной жизни русского общества, мы должны сказать, что это ожидание обновленной жизни во всех ее проявлениях сказывается в наше время с особенной силой. Разочарованная недочетами наличной действительности, современная мысль ищет всюду новых путей, новых основ жизни. Стремление это, взятое само в себе, не заключает ничего болезненного, ненормального. Но нездоровым оно является тогда, когда обращается в склонность к разрушению всех старых основ, устоев жизни, на которых воспитывались предшествующие поколения, создавалась наша русская история. Вражда против них доходит теперь до болезненности. Порицанию и разрушению часто подвергается не только то, что действительно отжило свое время и потеряло свое жизненное значение, но и те неизменные и вековечные принципы, которые являются самым прочным фундаментом в истории человечества. Одним из этих принципов является христианская религия, совершившая величайший из переворотов в человеческом роде. Она стала живым и животворным началом всего бытия человеческого; мир языческий и мир христианский – это две различные мировые эпохи. Но нынешние новаторы готовы не только перестроить все человеческое общество, но чуть ли даже не создать новое небо и новую землю, ополчились против старого христианства, видя в нем одно из главных препятствий к устроению жизни на новых началах. Уж слышатся их победные клики, будто Церковь Христова, хранительница истинной религии, отживает свое последнее время, что христианству нет и не может быть места в мире обновляющегося человечества... Но не новы эти горделивые и безумные мечты и пожелания. Они современны возникновению христианства и посрамлены последующим благодатным ростом его. Христианская вера вечна и неизменяема в своих началах, ибо основанием ее служат глаголы Самого Вечного Бога, Который сказал: небо и земля мимоидет, словеса же Моя не мимоидут (Мф. 24:35).

Пожелаем же, чтобы в наступающем году наше общество, вместо погони за новыми, неизведанными путями, все более и более проникалось одним вечным началом Христова пути, источником обновления и возрождения человечества!

Всякое время имеет свои интересы, каждое поколение приносит что-нибудь свое, новое, – такое, чего прошлое поколение не имело. Но есть убеждения, вопросы общие, присущие всему человечеству. Время течет, поколения чередуются, а эти вопросы остаются вечно вопросами. Таковы вопросы о назначении человека, о смысле его жизни.

Несомненно, каждый из нас спрашивал себя: что такое я? Откуда произошел? Для чего существую? Правда, все эти вопросы вполне удовлетворительно разрешены христианством; но для многих, только именующихся христианами и не проникнутых разумением высоты его богооткровенного учения, эти вопросы остаются во всей силе своей дохристианской неразрешимости, в связи с естественной потребностью разрешения их, хотя и невозможной, ограниченным умом человеческим.

Касаясь вековых вопросов в новый год, я думаю, что иду навстречу и вашему желанно, вашему настроению. Если вы сознательно живете, то вы не могли не задумываться над этими вопросами. Сегодня же они особенно должны вас интересовать. Пусть в остальное время вы поглощены житейскими заботами; но сегодня, в день нового года, который должен быть и днем нарочитого самоиспытания, вы должны спросить себя: для чего я существую, какая цель моего бытия? Не задаваться этими вопросами, – значит вести вообще и в наступающем году также жизнь бездельную. А жизнь без ясно определенной цели, без прямо поставленных задач, когда живешь «как все живут», – легко может привести к заключению, что жизнь вообще «дар напрасный, дар случайный», как выразился не вполне проникнутый христианством наш родной поэт. Между тем, наша жизнь, рассматриваемая с христианской точки зрения, имеет глубочайшее значение и громадную цену.

Человека можно рассматривать как члена общества и как существо самоценное, безотносительное к другим. Справедливо сравнивают жизнь человека с каплей воды. Как из множества капель составляются целые моря и океаны, так и из капель человеческих жизней состоит и общая жизнь человеческая, с ее бурями и невзгодами, которые происходят из тех или других взаимоотношений отдельных жизней человеческих.

Жизнь каждого из нас, как бы она ни была ограничена, нельзя рассматривать отдельно от общей жизни людей. Каждый человек связан с другими людьми многоразличными связями естественными и нравственными. Какое значение, напр., может иметь жизнь разного рода несчастных, выброшенных из общества, – людей, которые сами тяготятся жизнью? Но на самом деле и такая видимо ничтожная жизнь имеет значение, потому что каждый человек есть дух, – а это значит, что каждый человек необходимо имеет влияние на окружающую среду. Если же мы обратим внимание на другую сторону жизни человека, на его внутренний мир, то, быть может, жизнь несчастного окажется богаче самого богатого человека, потому что под внешним жалким видом может храниться богатство духовных дарований, которых лишены и богатые. Итак самый несчастный человек имеет значение в общей жизни людей.

Есть еще другая сила, которая заставляет и самую ничтожную жизнь считать самоценной и несравненной величиной. Это – нравственное учение христианства. Вспомним, как оно говорит о братстве, о равенстве, причем в основу всех отношений людей друг к другу кладет любовь, сострадание и помощь ближним. Если вы это вспомните, то скажете, что жизнь каждого человека имеет большое значение. Христианство тем и отличается от язычества. Среди нас есть люди образованные, знакомые с жизнью языческого мира, – поэтому вы знаете, как язычники относились друг к другу: они умерщвляли хромых и вообще уродливых младенцев и убивали слабых и старых родителей. В христианстве же, наоборот, хромые получают способность ходить, глухие – слышать. Здесь жизнь человека, как члена общества, именуемого св. Христовой Церковью, признается имеющей всеобщее громадное значение.

Но человек имеет большую ценность и сам по себе. Мы сравнивали его с каплей воды, а наука открыла, что в капле заключаются целые миры жизней: они незаметны, микроскопичны, но от этого не теряют своего значения. И в нашей душе тоже хранится целый мир всевозможных мыслей и чувств, добра и зла, любви и вражды. Пусть я ограничен, унижен, беден, – однако я страдаю так же, как и богатые люди; я мыслю так же, как и люди, занимающее высокое положение. Из того, что одни занимают высокий пост, обладают огромными богатствами, – не вытекает их превосходство над другими людьми. Существо человека, состоящего из тела и души, которая есть образ Бога, доказывает равенство всех людей. Кроме того, бытие каждого человека имеет высокую цену вследствие того, что каждый искуплен Самим Спасителем, каждый получил благодать совершать свое спасение. Как возвышен этот взгляд христианства на человека!..

Зная, что человек обладает такими свойствами, можно ли говорить, что жизнь напрасно нам дана? Правда, бывают минуты, когда человеком, под влиянием разных невзгод, овладевает отчаяние, – тогда кажется, что жизнь напрасный и случайный дар. У многих бывает тяжелое состояние, когда сердцем овладевает духовный ужас, когда воля отказывается исполнять волю Божию. Это состояние грозит смертью и души и тела. Что же делать в такие моменты?... Нужно вспомнить, возлюбленные, Христа. В минуту душевного мрака возьми светильник Его учения, освети свою храмину, и ты найдешь там маленький светоч, который, быть может, засорен, но еще не погас. Ты постарайся разжечь его, тогда пойдешь по правому пути.

Я коротко коснулся этих вопросов, предоставляя вам самим задуматься над ними.

Итак, желаю вам с новым годом понять смысл и значение жизни. При свете Христова учения вы найдете в своем сердце божественный светоч – и познаете, что жизнь не есть дар напрасный и случайный, – она дарована для того, чтобы мы во имя любви к Богу служили на пользу и благо человечества и на спасение своей души.

Отрадно, возлюбленные братие и сестры, видеть вас, в таком большом числе посетивших святой храм.

Что же привлекло вас сюда? Зачем вы отвлеклись от тех развлечений, которыми сопровождались, к сожалению, все масленичные дни и особенно последний, который должен бы проводиться свято?.. Спрашиваю, что привлекло вас? Нет сомнения, что привлекло вас сюда сознание важности и святости настоящего момента.

В жизни каждого человека бывают минуты, когда он желает углубиться в себя, отъединиться от внешнего мира, заглянуть в душу, которая дороже мира, заглянуть в совесть. Такие моменты бывают у каждого человека, когда он временами сознательно спрашивает себя: для чего он живет? Какова цель жизни?

Церковь, как чадолюбивая мать, идет навстречу потребностям человека и, устанавливая в году особые сроки времени, содействует естественному стремлению человека к самоуглублению, старается возбудить в нем сознание смысла жизни. Таким периодом являются дни поста.

Дни поста – дни говения. А что значить говеть? Говеть – значит возбуждать в себе молитвенный дух, изливать покаянные чувства пред Господом, пребывая в молитвенном общении с Господом. Люди неверующие не понимают сладости чувства молитвенной беседы с Богом. Между тем, верующие испытывают опытно сладость беседы с Богом и опытно познают значение говения. Говеть – значит оглянуться в глубь души, в совесть, оценить, на какой ступени религиозно-нравственного совершенства ты находишься, – сравнить настоящее состояние с прошедшей жизнью и посмотреть, что ты сделал, чтобы достигнуть религиозно-нравственного совершенства. Говеть – значить готовиться к спасительным подвигам. Так поступали святые мужи. Мы знаем, что Моисей пред Синайским законодательством молился 40 дней. Иоанн Предтеча готовился постом и молитвою пред проповедью о пришествии Христа Мессии. Сам Спаситель, пред выступлением на общественное служение, молился и постился 40 дней, показавши нам пример молитвы и поста. Говеть – значить сподобиться двух таинств – Исповеди и Св. Причастия Тела и Крови Христовых. И как отрадно бывает на душе тех, которые достойно приготовляются к принятию этих таинств! В какой радости они пребывают в это время!

Одним из средств для говения является пост. Не надо говорить, что под постом разумеется не только воздержание от количества и рода пищи. Я думаю, сами знаете, что пост должен быть не только телесный, но и духовный. Св. Церковь, ублажая пост телесный, поставляет выше пост духовный – воздержание от страстей, пороков. «Что мне пользы, говорит св. Златоуст, если я не буду снедать от разных родов пищи, а буду снедать злобою и жестокостью брата моего». Легче, конечно, соблюсти пост телесный, чем пост духовный. Пост духовный – это подвиг, борьба. Св. Церковь в борьбе приходит человеку на помощь. Как чадолюбивая мать, которая употребляет разные средства, чтобы воспитать ребенка, св. Церковь предлагает нам разные средства к достижению религиозно-нравственного совершенства.

Из них укажем на одно – назидание церковными песнопениями и богослужением. Мы знаем, как полезно слушать или читать лучшие произведения человеческого ума и как вредно слушать губительное для души учение разных лжеучителей. Св. Писание, песнопения, каноны суть произведения не ограниченного ума человеческого, а ума облагодатствованного, просвещенного Духом Святым. Здесь все возвышенно, свято. Аскеты, составители канонов, были люди, которые отличались святостью жизни. Молитвенный вздох, чувство они воплощали под влиянием Св. Духа в тех или иных песнопениях. Особенным богатством мысли и чувства отличаются песнопения Великого поста. Как жаль, что у нас пропадает прелесть этих песнопений. Многие не могут пользоваться назиданием от них. Виноваты и мы, что, быть может, не так читаем, чтобы было вразумительно; или читаем, но и сами не понимаем и способствуем непониманию других. В прежнее время люди, вступая на подвиг поста и покаяния, готовились к богослужению дома, прочитывали дома все, относящееся к следуемой служба.

А теперь, – что греха таить, – и те, которые должны ходить приготовившись, приходят без приготовления. Что говорить о тех, которые обременены мирскими делами и не имеют возможности приготовиться к слушанию молитв и песнопений?!...

На этой неделе предстоит чтение канона Андрея Критского, начнутся мефимоны или, как говорят еще, эфимоны. В сущности тут разницы нет. Я хочу разъяснить словоупотребление. Мефимоны – греческое слово, означает «с нами», т.е., прибавляем, «с нами Бог». А кто говорит: «эфимоны», не ошибается: «эфимоны» (или правильнее «эфимноны») значит припевы, которыми оканчивается тропарь: «помилуй мя, Боже». Поэтому, говорить ли мефимоны или эфимоны, – все равно, ошибки не будет. Говорят еще: какой чудный канон Андрея Критского!... А спросить бы: а что это за канон, почему вы так восхищаетесь? К сожалению, редко кто может сказать. Между тем, здесь излагаются мысли, обуревающие всякого человека, чувства, которые наполняют душу всякого верующего. Добродетельный здесь может. найти поддержку в добродетели. Ты, блудник! Вникни в канон и увидишь: было много блудников, которые исправились. Ты, сребролюбец! Постарайся понять канон и получишь утешение и исцеление от своей болезни. Ты, который в скорбях! Вспоминая, что и многие святые были в скорбях, ты получишь утешение... Словом, здесь каждый человек может найти ответ своим мыслям и чувствам.

Сегодняшний день, вот, вы посетили храм, сознавая важность момента, а завтра вас не будет. Раздаваться будет заунывный звон, а многие будут находиться за мирскими делами. Скорбно мне за вас, что вы не пользуетесь случаем, единственным в году, чтобы помолиться, поскорбеть, отдохнуть от житейских дел, посмотреть на свою совесть, углубиться внутрь себя. Я счел нужным напомнить вам об этом, а теперь пусть совесть ваша подскажет вам, как нужно поступить.

Для меня лично дни поста являются радостными днями, – говорю не для похвалы. Дорог мне пост молитвенным воспоминанием дней детских, когда отец водил нас в простую деревенскую церковь, где читался канон Андрея Критского, где дьячок задушевным голосом запевал «Помилуй мя, Боже!»... И отрадно бывает, когда вспомнишь дни чистой детской веры! Приходится сознавать, что утрачена та чистота веры. И сладкогласие певцов, и чинность богослужения не могут так действовать, как действовала убогая церковь со стариком-священником. А теперь – и сладкогласие певцов, и чинность богослужения, а в душах наших нет отклика!

Вместе с покаянием, повторяю, пост есть радостное время. Недаром в древности предки и теперь благочестивые люди поздравляют с праздником св. поста, поздравляют с постом. И я, исполняя не обычай только, а выходя из сознания важности наступающего момента, говорю: поздравляю вас с Великим постом! Да будет он душеспасительным для нас!

А вместе с тем, исполняя завет Церкви, мы должны почтить этот день прощением друг друга. Я и обращаюсь к вам с такою просьбою. Пастыри Церкви, обратитесь с просьбою о прощении к своим пасомым. Между пасомыми бывают неудовольствия на вас, – греха нечего таить. Простите и вы, если они обижали вас мыслями, чувствами. Такова наша участь, чтобы нас оскорбляли. Родители, простите детей, которые, быть может, не оказывали вам должного почтения. И вы, дети, простите родителей, если они не оказывали вам должной заботы, попечения, любви. Знайте, что они родили вас, и вы должны почитать их во исполнение пятой заповеди Закона Божия. Братие и сестры, простите друг друга, простите делом, а не словом только. Что пользы, если кто упадет в ноги, а в душе будет чувствовать ненависть к брату... Простите друг друга и меня, вашего архипастыря, который, быть может, кому-либо что-либо недоброе сделал; что-нибудь, быть может, смолчал, когда следовало бы сказать. Простите, что я, быть может, вас не научал, как должно, и так часто. Простите, если я согрешил пред вами словом, делом, помышлением, и облегчите мою душу.

Ночь прошла, а день приблизился; итак отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света. Как днем, будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти.

(Римл. 13:12–13)

Эти слова нынешнего апостольского чтения имеют ближайшее отношение к наступлению четыредесятницы. Этими словами святая Церковь напутствует нас на путь подвига поста, покаяния и молитвы. Хотя они были сказаны ап. Павлом 19 веков назад по другой причине, к другим людям, но они имеют вечное значение и так же своевременны теперь, как и в то время. Ап. Павел писал эти слова Римским христианам, недавно обращенным из язычества, и, побуждая их быть верными христианскому званию, указывал им различие христианского и языческого учения и жизни. Язычество – тьма религиозного неведения; христианство – свет богооткровенного учения. Под покровом тьмы язычники предавались разного рода порокам, о которых стыдно и говорить, а не то, что делать. Христиане же, как чада света, должны вести жизнь святую, праведную, душу свою соделать домом Христовым, чтобы Христос облегал нас как одежда, был для нас всем и внутри и совне. Святая Церковь, предлагая нашему благочестивому вниманию эти апостольские слова, теперь, в преддверии поста, и имеет целью указать на это противоположение в применении к наступающему спасительному времени поста и предшествующему ему времени, между которыми должно быть такое различие, как между светом и тьмою. И действительно, достаточно обратить внимание на то, как проводится неделя, приготовительная к посту, чтобы оправдать это применение св. Церковью слов апостольских, сказанных 19-ть веков тому назад, к настоящему времени.

Вчера я, проезжая по стогнам нашего города, видал объявление, что в каком-то клубе назначен вечер с танцами с 10 часов вечера и до 4 утра. И это в навечерие воскресного дня, который вводит нас в святые дни поста! Как узнал я, подобные нехристианские обычаи распространены в нашем городе: накануне воскресных и праздничных дней, христиане, вместо того, чтобы придти в храм, предаются разного рода развлечениям. Нет сомнения, что участвующие в этих увеселениях, продолжающихся целую ночь, не могут быть на всенощном бдении, не могут быть и на утреннем богослужении, потому что, прободрствовав ночь, они должны отдать дань природе, предавшись сну. Среди них, наверное, много людей, которые веруют в Бога, которые не разорвали союза с Церковью и, быть может, спокойно участвуют в этих предпраздничных увеселениях или спокойно смотрят, как другие веселятся. Они, быть может, не понимают важности греха отсутствия при совершении православного богослужения, считая его незначительным. Их, быть может, успокаивает то обстоятельство, что такое времяпровождение не воспрещается законом гражданским. А раз оно позволено, – значит и нравственно не греховно. На нас – пастырях, как стражах дома Божия, лежит долг блюсти вверенное нам стадо, быть на страже, показать нашей боголюбивой пастве, сколь ошибочен такой взгляд и как греховны подобные времяпровождения.

Люди, именующие себя христианами, должны посвящать определенные часы и дни на молитву Богу и служение Ему. Справедливо, – хотя и к крайнему сожалению, – что гражданский закон не воспрещает подобных увеселений; но это не значит, что подобное времяпровождение не противно закону христианскому, закону нравственному, закону Божию, уставам Церкви. Гражданский закон только не воспрещает, но и не обязывает; он только терпит, как терпит и иные учреждения, не позволительные с христианской точки зрения. Гражданский закон не насилует христианской свободы убеждений, которая должна быть основана на законе Божием, на законе Церкви. Христианская свобода отвергает безнравственные принципы, и каждый человек отвечает за преступление против христианской нравственности. Не думайте, что христианство пренебрегает законными стремлениями тела и духа. Оно дозволяет увеселения и удовольствия, но ставит общим правилом, чтобы «попечения о плоти не превращать в похоти» (Римл. 13:14). А у нас в обществе, именуемом христианским, наоборот: допускаются такие увеселения, которые разжигают похоти и служат к порабощению и расслаблению духа... Против таких увеселений, слишком распространенных у нас и допускаемых преимущественно в воскресные и праздничные дни, которые должны быть посвящаемы на служение Богу, мы обязаны бороться, должны восставать на защиту подвергающейся поруганию святой веры и закона Божия. Мы должны обличать друг друга, наставляет апостол Ефесских христиан: «не приобщайтеся к делом неплодным тьмы, паче же и обличайте» (Еф. 5:11). Мы должны наставлять друг друга. Наставление может быть словом, но лучше всего – примером своей святой христианской жизни, как и поступали христиане первых веков, живя среди развращенного языческого мира. Язычники предавались самым порочным развлечениям, а христиане не приобщались делам тьмы: они жили одною жизнью, молились одною молитвою, составляли как бы одну семью, жили одним духом, – они представляли как бы некоторую крепость, сложенную из различного материала, но скрепленную одним цементом святой любви к Богу. Возбуждая сначала ожесточение со стороны язычников, они мало-по-малу заслужили уважение и удивление и пленили их «в сеть веры Христовой». Будем и мы соединяться воедино против неверующих, кощунствующих, равнодушных к вере, безразличных к нравственности, против людей, которые правилом жизни поставили животную нравственность. Не настало ли время сплотиться против тех, которые соблазняют малых сих, подвергая поношению то, что для христианина свято и дорого и составляет сокровище его души? Не настало ли время вооружиться против врагов, которые, пользуясь нашей беспечностью, идут против нас?

Нужно сплотиться под знаменем общей нашей матери – Церкви, не на словах, а на деле являя пример святой и богоугодной жизни. Нужно объединиться богатым и бедным, знатным и незнатным, труженикам и ремесленникам, торговцам и земледельцами – словом всем, кто дорожит именем Христа, святою матерью своею – Церковью. Пусть высоко развевается победное знамя веры Христовой, которую пусть каждый, обитающий под сенью его, так же дерзновенно исповедует, как древние христиане среди современного им язычества. На вопрос, обращенный язычниками к христианам о имени, происхождении, звании, – следовал один ответ: «мы христиане», несмотря на то, что такое исповедание часто увенчивалось мученическою смертью. Выступайте на защиту Церкви и ее установлений как чада, любящие свою мать. Будем избегать пороков современного общества, которое, к крайнему сожалению, по своей вере и жизни вырождается в новое язычество. Будем избегать этих, утративших веру богоотступников, лжеучителей, клеветников. Будем убегать, но не в пустыни, а живя среди современного и язычествующего общества, будем стараться изменить гибельный дух его, водворяя святой, спасительный дух христианства. Если заметим, что среди нас господствуют языческие обычаи, мы должны их уничтожать. Если, например, обычаи света в распределении порядка дня не совпадают с определенными уставом церковным часами для богослужения и молитвы, изменим их соответственно сему. Если люди заботятся о соблюдении так называемого этикета, светских приличий, боясь прослыть за неисполнение их людьми отсталыми, то почему же именующие себя христианами, принадлежащими к членам Церкви Христовой, не исполняют ее уставов, не опасаясь быть клятвопреступниками против той веры, которой они сподобились в таинстве крещения и клялись пребывать в ней до конца своей жизни. Боятся прослыть отсталыми людьми за неисполнение светских приличий, а не стыдятся, именуя себя христианами, поступать вопреки евангельскому закону и уставам Церкви.

Нет сомнения, что подобное изменение языческих обычаев и борьба с ними будет сопровождаться раздорами. Но этим смущаться не следует. Такую борьбу и вражду предсказал Спаситель, говоря: думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех: отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей (Лук. 12:51–53). Вот какое действие, по пророчеству Христа, произведет исповедание святой веры Его. Я думаю, что и вы, отцы и матери, можете подтвердить пророчество Христово. Разве вы не знаете семейств, где происходят разногласия в делах веры и относительно исполнения церковных установлений, – разногласия, имеющие иногда и печальный исход... Но пусть будет это разделение; оно лучше единения, которым прикрываются гибельные разногласия. Будем стойки в своих святых убеждениях веры. Стойкость убеждений может возбудить со стороны одних ожесточение, а со стороны других уважение, как и было в первое время христианства. Таких людей и осмеют, и будут притеснять, гнать, но правда Божия восторжествует. Начало награды для них еще здесь, на земле, в их совести, в сознании святости и спасительности исповедуемой ими веры, а венец – там, на небе. Кроме сего, они еще здесь, на земле, могут видеть спасительные плоды трудов своих. Восторжествует мать, видя, что подверженная порокам дочь начинает понимать, как она неправа в своих убеждениях; направится на путь истины сын, увлеченный примером отца, твердого и непоколебимого в христианских убеждениях. Они же повлияют на другие семьи, а эти в свою очередь на общества, и таким образом постепенно совершится обновление и возрождение жизни на началах Христовой веры.

«Я пришел, говорит Спаситель, низвести огонь» с неба (Лук. 12::49). О, как и я желал бы, возлюбленные, чтобы этот огонь ревности по вере возгорелся среди нас! Как я желал бы, чтобы и среди нас не было равнодушных к вере, чтобы мы не были безразличны к церковным обычаям, чтобы мы не смотрели на греховные обычаи света со спокойною совестью. Как бы я желал, чтобы закон христианский соделался правилом нашей жизни. Тогда бы мы не позволяли себе нарушать святости воскресных и праздничных дней, несмотря на то, что гражданский закон не возбраняет такого времяпрепровождения. Тогда не было бы и того преступного «объявления», о котором я упомянул в начале моей речи и которое повергло меня, вашего архипастыря, в такую скорбь. Тогда бы я вчера и сегодня молился со всеми вами в этом святом храме. Тогда бы веселие и удовольствие наше было бы совсем иного характера, а какого именно – послушайте великого Златоуста: «Желаю, чтобы ваше удовольствие было действительным удовольствием, а не обращалось в наказание, в муку, в пьянство и буйное веселие. Пусть узнают язычники, что христиане лучше всех умеют веселиться, но веселиться благопристойно, так как сказано: радуйтесь Господеви с трепетом (Псал. 2:11). Как же должно радоваться? Возглашая гимны, совершая молитвы, воспевая псалмы вместо позорных тех песен. Таким образом Сам Христос будет присутствовать при твоей трапезе и исполнит благословения все пиршество, – когда ты будешь молиться, когда будешь петь духовные песни, когда призовешь нищих к участии в предлагаемом тобою, когда на своем пире ты будешь соблюдать полное благочиние и умеренность. Не говори мне, что ныне заведен другой, обычай, но исправь то, что худо» (Творения св. И. Златоуста, т. 10, стр. 789).

Закончу свое слово словами ап. Павла, которыми и начал: ночь прошла, а день приблизился; итак, отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света. Как днем, будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти (Римл. 13:12–14).

Об опасности душевного сна

Час уже нам от сна востати.

(Римл. 13:11)

Это наставление ап. Павел преподал Римским христианам. Но оно имеет близкое отношение и к нам. Св. Церковь напоминает его нам в преддверии четыредесятницы и чрез то дает повод вникнуть каждому в себя, в свой внутренний мир.

Апостол приглашает восстать от сна. Какой же это сон?... Есть два сна: сон телесный и сон душевный. Сон телесный естествен, необходим для всех. Он успокаивает нервы, восстановляет ослабевшие за дневной работой силы. Без сна человек не может существовать, бессонница – ужасная болезнь... Не то – сон душевный. Насколько первый – природная потребность, настолько второй – противоестественное явление. Насколько первый полезен, настолько второй вреден. Если душа спит, она, значит, больна: сон ее не служит к ее выздоровлению и восстановлению сил. Из этого различия двух родов сна видно, что ап. Павел убеждает нас восстать от сна не физического, а душевного.

Каковы же свойства душевного сна? Если он не одинаков с телесным по значению его для нас, то по происхождению и проявлениям тожествен. С чего начинается сон обыкновенный? – Все внешние чувства постепенно замирают и отказываются служить человеку. Засыпающий перестает видеть, несмотря на яркий свет; перестает слышать даже при сильном стуке, и т.п. Потеряв способность управлять своими чувствами и ощущениями, заснувший становится совершенно беззащитным как от стихий природы, так и от зверей и недобрых людей.

Не с того ли начинается и сон душевный: не с потемнения ли в душе сознания об ее назначении и обязанностях к Богу? не с потери ли основного чувства – зависимости от Творца? Раз это совершилось, – зависимость от Бога забыта, – мы являемся бесчувственными в нравственном отношении. Тогда лучшие способности души отказываются нам служить: мы не можем ни видеть света Христова учения, ни слышать Его божественных глаголов. Опасное это состояние! Во время его мы легко делаемся добычей врагов видимых и невидимых, и их нападениям мы не в силах оказывать сильного сопротивления.

Как легко заснуть обыкновенным сном, так же скоро обычно наступает и сон душевный. В первые моменты его мы еще крепимся, изыскиваем разные средства противодействовать соблазну; но вот наступает критическая минута: сила сопротивления постепенно уменьшается, а сила искушения растет все больше и больше, и, наконец, смотришь: грех совершен. Мы имеем много таких примеров, – из них особенно яркий это – падение наших праотцев Адама и Евы, воспоминаемых сегодня Церковью. Они пали так же неожиданно, не подозревая в предложении вкусить от древа познания добра и зла – диавольского соблазна; а между тем совершенный ими грех был настолько велик, что для искупления его надлежало явиться Спасителю.

Потом, при физическом сне тело недвижно, чувства закрыты и душа предоставлена самой себе. В это время в человеке рассудок бездействует, а вместо него начинает работать воображение. Оно в сновидениях рисует человеку разные картины, о которых он, быть может, только мечтал в бодрственном состоянии. Сновидения бывают очень различны. Один видит, что он на верху славы, и все пред ним преклоняется. Другому кажется, что он собирает в кучу песок, который превращается в золото, и т.д. Все это картины нашей жизни, отображение во сне действительности, быть может, несколько измененной.

То же происходит и во сне душевном. Как только человек забудет свое высшее назначение, потеряет зависимость от Бога, – он уже не живет обыкновенной здоровой жизнью, а проводит дни и годы в сновидениях. В самом деле, кто не сознает, напр., собственного служебного и нравственного долга и предъявляет ложные требования к другому, тот не поступает ли подобно сновидцу? Такой человек видит сны, потому что не сознает себя, везде и во всем действует ощупью. Где нужно возвысить человеческое достоинство, там он унижает его, а где нужно смириться, там он возносится. Разве мало людей, находящихся в таком легкомысленном сне? Равным образом, как вы назовете человека, который не только не остерегается греха, но еще хвалится своими дурными поступками? За кого вы будете считать того, который разными способами старается развращать других и не видит в этом ничего предосудительного? Что вы скажете о человеке, который выиграл, напр., в карты большую сумму денег и рассказывает об этом, как о славном подвиге? Или как вы отзоветесь о том, который целые ночи проводит в пьянстве и лучшего наслаждения не находит? Даже в жизни людей, занимающихся внешне-серьезными делами, очень много поступков, говорящих о их духовном сне! Вот один гонится за богатством, другой – за славой, третий – за властью, – совершенно забывая, что богатство и все остальные земные блага – мираж, от которого ничего не остается. Очевидно, эти лица, которых сыны века сего считают не только здравомыслящими, но и умными, даже гениальными, – также подвержены духовной спячке и пребывают в области ночных сновидений.

В натуральном сне, как мы знаем, наряду со снами прекрасными, обещающими золотые горы и всякие радости, есть еще сны тяжелые, болезненные, так называемые кошмары. Вот, например, человеку снится, что на него нападают дикие звери; он чувствует, что смерть близка, неминуема, и вместе с тем не может двинуть ни одним мускулом. Или, вот мы падаем в бездонную пропасть, ухватиться не за что, нигде нет точки опоры, и мы летим на верную смерть... Наконец, иной видит, что он, кого то зарезал, и руки его в крови; он усиленно старается забыть совершившееся, но пред глазами снова появляются окровавленный руки. Тяжкие сны! Своей настойчивостью и неотвратимостью они показывают, что мы, подвергаясь нападениям, не имеем никакой защиты ни в себе, ни вне себя, ибо все члены наши бездействуют и не могут служить орудием воли.

Есть подобные кошмары и в нравственном мире. Вот человек веселится на званном пиру, и вдруг среди веселья и звуков шумных появляется таинственная рука, которая, как на Валтасаровом пиру, чертит полные значения слова: «мене, текел, перес». Совершенно неожиданно, в минуту высших чувственных удовольствий, у поклонника их вдруг открывается совесть, которая своим таинственным голосом начинает твердить его сознанию, что переживаемые приятные ощущения – прах и что совершенно недостойно человека видеть цель жизни только в удовольствиях. И тогда хочется крикнуть, освободиться от этого назойливого внушения, но нет голоса. Пирующий желает забыться, и нет возможности... Или, вот я стремительно несусь в греховную пропасть, опутываюсь сетью разных грязных поступков, и вдруг ясно сознаю, что пора остепениться, пора восстать от этого сна, – но нет сил удержаться, и я, как птичка, падающая в пасть удава, лечу все ниже и ниже... Что же это, скажите, как не кошмар? И им заражены не отдельные только люди, но целые семьи, общества, государства. В самом деле, разве это не кошмар, когда родители видят, что дети не повинуются им, и не хотят принять надлежащих мер против этого гибельного зла? А в обществе разве мы не видим явного неповиновения властям, открытого пренебрежения к праву собственности и безопасности ближнего и дерзкого нарушения самых святых чувств другого? Духовный кошмар забвения человеческого достоинства, ценности человеческой жизни и прямых обязанностей к ближнему – овладел очень многими. Не от того ли происходят и всевозможные бедствия – семейные, общественные и государственные?...

Что же делать? Как избавиться от тяготящего нас кошмара и предупредить его? Нужно каждому обратить внимание на себя, вдуматься в свой душевный мир: не находится ли он в состоянии духовного сна. Если я что-нибудь внушаю своим детям и сам поступаю так, как говорю, то, поверьте, дети никогда не осмелятся быть ослушниками. А если я одно говорю, а другое делаю; когда явно показываю неуважение к существующим порядкам, к общественным учреждениям, к законам, то это необходимо должно отразиться и на детях, душа которых восприимчива ко всему, – и тогда – не на кого пенять, если дети в своем образе мыслей становятся самостоятельными раньше времени и перестают слушать родителей.

Итак – час востати от сна духовного. Этот призыв приглашает нас к духовному перерождению, которое легче всего может совершиться в дни св. четыредесятницы. Как известно, пост есть время бодрствования, время духовного обновления, время молитвы, очищения. Послушаем же св. Церкви и восстанем от сна: «ночь прошла, а день приблизился» (Римл. 13:12). Будем проводить это драгоценное для покаяния время не в пировании и пьянстве, не в сладострастии и распутстве, не в ссорах и зависти, а в воздержании, посте и молитве. «Облекитесь, по слову апостола, в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти» (Рим. 13:14), т.е. будьте истинными христианами, дабы Христос после смерти встретил вас как чад Своих. Этими словами апостол напутствовал Римских христиан, ими же напутствую и я вас, братие, на подвиг поста.

Итак, братие, помолясь Богу и испросив прощения друг у друга, согласно заповеди Спасителя и обычаю предков, мы вступаем на путь поста и покаяния. Завтра мы уж явимся в новой обстановке, как бы в новой жизни. Тогда слух наш огласит вместо «красного» заунывный звон; настоящий светлый цвет священных одежд заменит черный, траурный; вместо радостного пения услышим печальное, располагающее к покаянию. Возблагодарим же Бога за то, что Он сподобил нас дожить до этого времени, не хотя да кто погибнет, но да вси в покаяние приидут.

Теперь, вступая на путь покаяния, мы, по слову апостола, «отложим дела темные и облечемся во оружие света» (Римл. 13:12). Забудем все, что влекло нас к соблазнам мира сего. Предадим забвению дела житейские, если они препятствуют нашему спасению, ибо кая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит (Мф. 16:26). Смело вверимся водительству матери нашей Церкви, которая знает, что нужно для нашего блага. Не будем роптать на Бога, как некогда роптали Израильтяне на Моисея, потому что такой ропот показывал бы нашу духовную слабость, наше порабощение греховной плоти. В самом деле, если мы дадим волю нашим страстям, если не будем исполнять уставов Церкви относительно поста и воздержания, окунемся в суетные житейские дела, то где найдем силы понести крест Христов, ведущий к вечному спасению?... Ты не говори, возлюбленный, что можно спастись и со скоромной пищей, не соблюдая поста. Да! Ты слышал ныне, как апостол говорит, что брашно само по себе не пользует. Если ты будешь есть и постное, а уста будут произносить злое, то твое телесное воздержание не послужит тебе на пользу, потому что, как говорит священная песнь, постясь телесно, нужно поститься и духовно. Я говорю это для того, чтобы ты был истинным последователем Христа, чтобы Его учение исповедывал не устами только, но и делами. Я желаю, чтобы ты вместе со строгим внешним воздержанием соблюдал и соответствующее внутреннее настроение.

С другой стороны, ты, отрицающий посты, – кто ты такой, что предлагаешь на место установленного свои уставы? Св. Писание и Св. Предание говорят, что есть время для пищи и пития и время для поста. Церковь дала определенные уставы, и ты соблюдай их, если ты сын Церкви. Она одна пользуется правом назначать посты и отменять их, но ты не имеешь этого права. Если Церковью положено в св. четыредесятницу хранить воздержание, то нарушение его влечет за собою падение. Ведь и первые люди пали именно через нарушение воздержания. И пост есть первая ступень в небошественной лестнице, а невоздержание – первая ступень к падению.

Говорят, что воздержание вредно. Да так ли? Может быть, ты себя слишком изнежил, что боишься вкушать простую, хотя бы и здоровую пищу? От поста никто не болел, а от невоздержания – очень часто. Церковь, предписывая нам строгую умеренность в пище и питии, продолжительные молитвы, частые коленопреклонения и другие обряды, не полагает однако в этом всего нужного для нашего спасения. Одна внешность не спасет, если мы сами не постараемся исправиться, облечься в «нового человека». Обряды служат только выражением нашего молитвенного настроения... Пост, говорят, тяжел: много читают, долго приходится молиться. Много... Если стоять в церкви и не вникать в то, что читается и поется, то, действительно, все покажется длинным и скучным. Если я не знаю: почему кланяюсь, почему крещусь, то поклоны и крестное знамение не имеют значения для меня. Вот почему я хочу, чтобы вы вникали в слова молитвы и дома, и в церкви. Вдумываясь в содержание того, что пред вами читается и поется, вы увидите в каждом слове глубину и богатство мысли.

Я хочу особенно обратить ваше внимание на одно обстоятельство, которое меня всегда поражало. На первой неделе Великого поста читается канон Андрея Критского. Ныне я буду читать его в этом храме, по милости Божией, уже третий раз. И вот в два прежние года я видел, как мало было таких, кто вместе со мною переживал покаянные чувства составителя канона. Остальные предпочитают заниматься житейскими делами, куплями, продажами на стогнах и торжищах града. Как будто им трудно уделить для своего спасения лишь несколько часов?! А между тем этот канон называется великим. Велик он потому, что заключает в себе множество трогательных по смыслу тропарей (250); велик и потому, что содержание его имеет большую ценность для нашей души: «в нем умиление невыразимое, и так он силен и трогателен, что может смягчить самую загрубелую душу и вдохнуть в нее бодрость и силы к спасительной деятельности, если только поется с должным вниманием и от сердца, проникнутого сокрушением» (Синаксарь в четверг 5-й недели). Все собрано и приведено в нем, что только может возбудить человека к раскаянию, молитве. В нем указаны все события ветхого и нового заветов, в которых особенно поразительно высказались значение и сила греха и вместе – значение и сила жизни праведной; указаны все лица, в которых осуществилось то или другое. И каждое событие, каждый пример приводятся для того, чтобы всякий сделал личное приложение к себе, извлек для себя урок назидания. Чувствуешь и сознаешь, что тут не общее обличение общей испорченности, а мое – личное. Послушайте, как св. Андрей начинает свое великое произведение: «С чего начну я оплакивать дела своей погибельной жизни? Какое начало положу, Христе, настоящему рыданию?» Это – голос не одного святого отца, а вопль всего человечества. Так именно и каждый из нас должен взывать, если только со строгим беспристрастием рассмотрит себя.

Чтение этого чудного канона начнется завтра с вечера. Но будет ли на нем присутствовать вверенная мне паства? Где она проведет эти великие часы? Неужели скажут, что паства моя блуждает по торжищу, покупает, продает, веселится. Нет!.. Мой долг перед Богом и св. Церковью попросить, убедить, приказать, чтобы этого не было. Я радуюсь, видя вас сегодня в таком множестве собравшихся здесь. Но я же, как ваш архипастырь, которому вверено спасение ваших душ, требую, прошу и умоляю – не отягощаться слишком житейскими делами и уделить несколько времени слушанию великого канона. Быть может, его святыя слова коснутся ваших душ и принесут желаемую пользу.

С сердечным пожеланием – очиститься, от всех тяготящих душу вольных и невольных грехов я напутствую вас на предстоящий подвиг поста. Пусть будет он не бесполезным времяпровождением, а подвигом добрым, ведущим ко спасению. Да поможет же нам Господь совершить душеполезную четыредесятницу и после святого поприща поста увидеть славное Воскресение.

Радостный праздник Благовещения Пресвятыя Богородицы, когда, по выражению священной церковной песни, св. Церковь вспоминает и торжествует начало нашего спасения и открытие тайны от века сокровенной, совпадает ныне с великим четвергом, последним воспоминательным днем спасительных страданий Христа. Куда же направить мне свою мысль, а вместе с тем и ваше, возлюбленные, обычное внимание к моему немощному слову? К радости ли благовещения, которая обнимает ныне весь мир видимый и невидимый, к главизне ли нашего спасения, или к страшным дням страданий Христовых, к завершению нашего спасения на кресте? Призвать ли вас к соучастию в сорадовании Пресвятой Девы, которая, на приветствие праведной Елизаветы наимеванием ее Матерью Господа, воспела радостную песнь: «Величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем», или же призвать к соучастию в Ее чрезмерных страданиях при виде возлюбленного Сына Своего, распятого на кресте посреде двою разбойник, а затем и умершего, когда Она, по выражению церковной песни, изливала Свою скорбь в словах: Увы Мне, Чадо Мое, увы Мне, Свете Мой!

Не посетуйте на меня, возлюбленные, если я в настоящие воспоминательные дни страданий Христовых, в которых должны участвовать мы, перенесу вашу думу к сим и к той, которая явилась ближайшей соучастницей страданий Ее Божественного Сына, Господа нашего Иисуса Христа. В Ее страданиях как при кресте, так и во время земной жизни, – источник нашего назидания и утешения.

По человеческим соображениям казалось бы, кому, как не той, которая названа «благословенной в женах» (Лук. 1:42), которая чтится святой Церковью выше херувимов и серафимов, которой выпало счастье называться Матерью Господа (Лук. 1:43), кому, как не Ей, наслаждаться в сей земной юдоли миром, счастьем и полным благополучием, с тем, чтобы потом, переселясь на лоно возлюбленного сына Своего, вкусить сладости неизреченные. Но если мы приблизимся к Ее скорбному лику, окруженному необыкновенным для людей мира сего величием святости и чистоты, всмотримся в него, приведем себе на память Ее праведную, святую жизнь, то постигнем, что вся она от колыбели до честного Ее успения была преисполнена лишений и таких страданий, которые редко выпадают на долю матерей обыкновенных смертных людей.

Радость благовещения, принесенная Богоматери Архангелом Гавриилом, была вместе с тем и началом страданий Ее. Еще Христос не родился, как близ Богоматери восстала, по выражению церковной песни, «буря сумнительных помышлений» в душе праведного 1осифа. Пресвятая Дева Мария чувствовала Своим добрым сердцем, какие мысли обуревали праведного старца; Она видела, что в его глазах Она потеряла чистоту и уважение, и не могла Сама ни вывести его из сомнения, ни сказать слова оправдания в Свою защиту. «Чтобы не показать Себя, – как говорит св. Димитрий Ростовский, – тщеславною, Она не могла открыть Своей тайны без особенной на то воли Божией и, привыкшая к смирению и молчанию, Она решилась страдать, но молчать, пока Господь Бог не выведет старца на путь действительной правды». Высоту смирения и глубину страданий Пресвятой Девы Марии в это время трудно изобразить обыкновенным человеческим языком, и эти страдания Ее были лишь началом ряда более тяжелых страданий, выпавших на Ее долю впоследствии. Так, когда Божественный Свет из яслей отразился в небесах и небесная о Нем Слава отозвалась на земле, когда Он озарял и простодушных пастырей, и дальновидных волхвов, – Ирод и весь Иерусалим с ним смутились от близости Света, и царь подвигся на смертную брань против безоружного Младенца. Тогда Ей надлежало убежать в Египет, бояться возвращения в отечество и затем удалиться к людям, сидящим во тьме и сени смертной, в Галилею языков (Мф. 4:16). Когда потом праведный Симеон, один из немногих, узнал и на свои руки принял Свет во откровение языков (Лук. 2:32), когда Божественный Свет осветил для него будущее, – тогда оружием пророческого слова пронзил душу Матери Света, сказав: «душу пройдет оружие». Пройдем благоговейным молчанием ряд последующих событий в скорбной жизни Пресвятой Богоматери и перенесемся мыслию на Голгофу, к Честному Кресту Господа нашего Иисуса Христа, так как здесь душевные муки и страдания Богоматери достигли наивысшего своего напряжения и силы. Там, в часы, спасительные для всего рода человеческого, но вместе страшные для всего сотворенного, – при зрелище, от которого и чуждые ему, даже враги, отходили, исполненные сострадания: «биюще в перси своя, возвращахуся», – там, при кресте распятого Иисуса, стояла Его Преблагословенная Матерь. Можно ли представить более тяжелое и мучительное зрелище для материнского любящего сердца, как то, которое было здесь, на Голгофе, пред очами Пресвятой Богородицы? Можно ли материнскому нежному сердцу без жгучей боли и горьких слез вынести столь тяжелую и мучительную пытку – видеть собственного своего любимого сына, пригвожденного ко кресту? Мать горько плачет, когда теряет кого бы то ни было из своих чад. Невыносимо больно чувствуется, и сердце обливается кровью, когда невольно становишься свидетелем тяжелой разлуки матери со своим единственным чадом. Но смерть вообще есть естественный удел каждого человека, и никто не избегнет его, а посему и с потерею даже самых дорогих и милых сердцу нашему людей приходится мириться. А здесь, перед нами, не обычная естественная смерть, а смерть позорная и мучительная на кресте, и мать, стоящая у этого креста, Пресвятая Богоматерь, видела Сына Своего в крайнем поношении, видела, когда грубые воины издевались над Ним, созерцала, когда Он, Царь неба и земли, был облечен в багряницу и украшен терновым венцом, следовала за Ним, когда возлюбленное Ее Чадо изнемогало под тяжестью несомого креста, слышала удар молота в гвозди, приковывавшие пречистые длани и ноги Божественного Страдальца, и каждый удар был ударом в собственное Ее сердце, слышала на Голгофе издевательства толпы над Божественным Страдальцем и, наконец, видела Сына Своего, чистейшего праведника, висящим на кресте посреди «двою разбойник». Можно ли представить более тяжелое и более мучительное зрелище для материнского сердца? Чье сердце осталось бы спокойно, у кого не полились бы слезы из глаз, при виде той потрясающей картины, которую представляли последние дни земной жизни Божественного Страдальца? И если плакали и рыдали народ мног и жены, идущие за Иисусом Христом на Голгофу, при виде Его ужасных страданий (Лук. 23:27), если вси пришедшии народи на позор сей, видяще бывающая, биюще перси своя возвращахуся (ст. 48), то могла ли равнодушно вынести все Пресвятая Богородица, душа которой переполнена была страданиями? В эти мрачные Голгофские часы страдающая Богоматерь стоит при кресте возлюбленного Сына Своего, и предреченное Симеоном оружие действительно проходит душу Ее.

Чужие не могли оставаться равнодушными; и еще тогда, когда Он только нес крест Свой, – «идяще во след Его народ мног людей и жены, яже и плакахуся и рыдаху Его (Лук. 23:27). Чего надлежит ожидать от Матери Распятого, стоящей при кресте Его? Рыданий, жалоб, воплей, терзаний? – Ничего такого не видим и не слышим; самовидец не пересказывает нам даже ни одного слова Ее. Она страдала, без сомнения, как никто никогда не страдал на земле, кроме Самого Распятого: но бездна Ее страданий не обуревала и не потопляла Ее, непрестанно упадая в столь же неизмеримую бездну Ее терпения, смирения, веры, надежды, безусловной преданности судьбам Божиим.

Какой поучительный урок для нас! Обыкновенно, когда постигают нас бедствия и скорби, мы, вместо покорности воли Божией, умножаем вопли и стоны, во множестве которых по большей части слышны бывают отголоски упорства и непокорности судьбам Вышнего.

«Прииди же, христианская душа, – говорит святитель Филарет Московский, – всмотрись прилежно в следы Царицы Небесной: ибо следы Ее суть указание пути к Богу и для тебя... Приближайся к Распятому Господу верою, упованием, любовию и твердо пред Ним поставляй себя благоговейным размышлением и молитвою. Если опасность, бедствие, скорбь, непосредственно, или в лицах присных, тебя постигающие, колеблют твое мужество и истощают твое терпение, помяни Матерь Господа, стоявшую при кресте Его, и рассматриванием Ее безмерной и безвинной скорби и непобедимого мужества и терпения возбуди себя к мужеству и терпению в твоих, по сравнению, конечно, малых, и, вероятно, не безвинных скорбях, прося в то же время от Нее пособия из талантов благодатной духовной крепости, у Нее преизобильно умноженных верным и благословенным деланием»¹.

Братие! Пресвятая Богородица, всесильная Ходатаица за весь род христианский у престола Божия, не оставила нас без особого Своего благодатного покровительства. Всенепорочная Матерь Господа доселе не престает источать море чудес и знамений всем прибегающим к Ней с верою. В минуты тяжелых мук сердечных, когда собственных сил не хватает покорно и безропотно нести взятый на себя каждым из нас крест, припадем к крестному лику Богоматери, усердно молясь, чтобы Она, как Мать Божественного Страдальца Господа нашего Иисуса Христа, подкрепила нас и дала силы спокойно нести свой крест до могилы. Та, жизнь которой была преисполнена самых тяжелых и мучительных страданий, не оставит нас без Своей помощи.

С праздником приветствую вас, братие и сестры. Общехристианская радость по поводу нынешнего праздника усугубляется для меня еще радостью свидания с вами, радостью молитвенного общения, возможностью беседовать с вами по поводу воспоминаемых событий из жизни Церкви, событий общественных и частных, личных.

В настоящий праздник, в который Господь сподобил меня принести бескровную жертву за вас и за всех живых и мертвых, Церковь приглашает благовествовать не только землю, но и небо: «Благовествуй, небо и земля, радость велию», – поется в священной песне. Что же случилось, что и небо, и земля должны принять участие в благовествовании? Какая благая весть дала название сему празднику? С небесных кругов слетел архангел Гавриил и сказал Пречистой Деве: «Дух Святый найдет на Тя, и сила Вышнего осенит Тя: темже и рождаемое Свято наречется Сын Божий» (Лк. 1:35). Вот какая благая весть! Это – весть о Спасителе рода человеческого. Что может быть выше этой великой вести? Потому святая Церковь в своих песнопениях воспоминает и прославляет это событие. «Днесь – спасения нашего главизна», т.е. ныне начало нашего спасения. Со времени Благовещения воочию сбывается то, что Господь предрек от века: ипостасное Слово плоть бысть, и Сын Божий становится вместе и сыном человеческим. И все это для того, чтобы избавить человечество от греха, проклятия и смерти. Здесь – действительное начало нашего спасения, начало той славы, на которую превознесены мы в лице Сына человеческого и Божией Матери, сродной нам по естеству.

Что же мы, братие, сотворим, видя чудные дела Промысла Божия о нас? Прежде всего, возблагодарим Господа, Который пришел на землю, принял зрак раба, пострадал и умер за наши грехи... Что было бы с людьми, если бы Господь из-за любви к нам не принял зрак раба? Посмотрите, в каком состоянии находилось человечество до Христа. «Вси, по словам пророка, яко овцы, заблудихом». Весь род человеческий заблудился в дебрях житейской суеты и греха, забыл Бога и, хотя много скорбел и сетовал, но не знал – куда идти. Сознание людей потемнилось, и они уже не различали: где истина, красота и добро, – искали их, и не находили. Вопрос Пилата, обращенный ко Христу: «что есть истина?» – это вопль целого человечества. В его лице весь род человеческий как бы вопрошал: «скажи мне, где истинный путь, который ведет к вечной истине; где то добро, та красота, которые я должен любить?»... Но вот явился Спаситель и говорит: «Я – истина. Вы ищете истину, – следуйте за мною... Я воплотился и пришел на землю, чтобы указать вам путь к Отцу Моему. Я – жизнь, вы же до сих пор были объяты смертью. Я – свет, вы же находились во тьме. Я – красота, вы же до сих пор под видом красоты почитали безобразие». Таким образом тайной воплощения Бога-Слова человечеству был указан путь на небо, которого оно искало в течение целого ряда веков. И нам, воспоминающим ныне вместе со святой Церковью «начало нашего спасения», остается возблагодарить Господа, Который воспринял плоть ради нашего спасения, возблагодарить всем существом, всеми силами своей души. Прильпни язык мой к гортани моей, если я не буду славословить столь обильно проявленную благость Божию. «Да погаснет светильник разума моего», если я не стану превозносить тайну воплощения Сына Божия.

Но, воздав благодарение Спасителю, почтим и ту, которая явилась орудием нашего спасения, честнейшую и славнейшую всех серафимов и херувимов, Матерь Божию. Ее чистота соделала Ее обителью Источника чистоты; Она сделалась вместилищем Невместимого и «возрастила» Христа. Господь по великой Своей благодати призрел на смиренную рабу Свою, а чрез Нее и на нас. Вышний помянул Свои милости, Свои обетования людям и благоволил войти в утробу Пресвятой Девы, которая, будучи Матерью Сына Божия, является и нашей матерью. Чувством благодарности к Спасителю и Божией Матери должны быть исполнены наши сердца, а не уста только, чтобы не уподобиться тем людям, о которых сказано: «приближаются ко Мне людие сии устами своими, и устами чтут Меня, сердце же их далеко отстоит от Меня». Мы должны самыми делами явить благодарность Спасшему род человеческий, почему наши сердца пусть пылают готовностью на все доброе и спасительное.

Когда Церковь поет: «днесь спасения нашего главизна», то это значит, что Спаситель положил только начало нашего спасения, но не конец. Он как бы так говорит: «Я все сделал для вас. Вы были под клятвою и не смели смотреть на Меня. Я явился и положил начало вашего спасения. Спасайтесь же. Я пострадал за вас, но плоды страданий вы должны восприять собственной жизнью своею». Царство Божие нудится, и нужны серьезные подвиги, необходим большой духовный труд, чтобы приобрести спасение. Но что такое спасение? От чего нужно спасаться? Спасаться следует от греха. Что такое грех? Грех есть сознательное нарушение воли Божией. Итак, когда ты слышишь пение: «днесь спасения нашего главизна», то, возлюбленный, обрати внимание на себя, и посмотри: есть ли тот день – день и твоего спасения? Если ты теперь же, под влиянием того, что видишь и слышишь в сем св. храме, проникнешь в свою душу и станешь разбираться в ее содержании, в ее духовных недостатках, то смело можешь сказать, что ныне настало начало и моего спасения. Спасение же состоит в восстановлении образа Божия в нашей душе, которая стремится к Богу. Когда слышишь: «днесь спасения нашего главизна», то посмотри: есть ли этот день – время восстановления образа Божия в тебе; влечется ли твое сердце к добру, стараешься ли проникнуть в тайны Божии, упражняешь ли свою волю в исполнении воли Божией? Итак, я спрашиваю: обновился ли, восстановился ли в ваших сердцах образ Божий? Если это так, то сегодня начало и нашего спасения.

Но многие ли из нас могут вполне искренно и соответственно своему внутреннему состоянию воспеть божественные слова: «днесь спасения нашего главизна»? Не скорее ли многие скажут с прореком: «жатва окончилась, лето прошло, но мы не спасены»? В самом деле, многие ли исповедали свои грехи, очистились в таинстве Покаяния, соединились со Христом в таинстве Причащения? Положено ли таким образом начало нашего спасения? Если до сих пор нет, то что делать? Если мы больны душою, то как уврачевать ее? Спасение содевается не извне только, но и изнутри. Поэтому духовное делание должно начинаться с самосознания своей духовной бедноты и искреннего покаяния в преступлении заповедей Божиих. И пусть каждый подумает о Христе и в этот момент, в эти минуты, в храме представит себе, для чего этот день дан. Пусть каждый так поразмыслит: «Господи, Ты для меня сошел с неба на землю. Ты унизил Себя до зрака раба, чтобы спасти погибших. И сколько великих грешников возродились и находятся в обителях Твоего Отца! Сколько осужденных избавлено от вечных мучений! И я, как заблудшая овца, блуждаю по долам и дебрям греховным и не слышу голоса пастыря своего Господа. Ты унизил Себя для моего возвышения. Ты дал мне святое имя христианина. Ты возродил меня в новую жизнь в таинстве Крещения. Ты очистил меня в таинстве Покаяния. Ты соединился со мною в таинстве Причащения. Ты все сделал для меня, а я, недостойный именоваться даже христианином, нарушил ту печать, которою Ты скрепил союз со мною. Я презрел Твою плоть, обесчестил Твою пречистую кровь»... Такое сердечное покаяние вместе с предстательством Божией Матери, которая Сама всегда молится за нас, должно подвигнуть каждого приступить к таинству Исповеди и Святому Причащению, как залогу нашего союза с Богом.

Настоящий праздник является первым весенним праздником. Видите, как ярко сияет солнце: свет его преодолевает самую глубокую тьму. Пусть мысль о возрождении природы напомнит и о нашем обновлении. Было время, когда весна была и в нашей жизни, но только скоро этот живительный свет померк. Наступивший затем духовный мрак рассеян пришествием в мир Господа Христа; но и свет Его помрачается в нашей душе и Его божественный голос ничего не говорит нашему сознанию. Да воссияет же в нас образ Христа; пусть свет Его учения просветит нашу темную душу и да будет день «благой вести» не только началом спасения всего мира, но и моего спасения!

Перенесемся с вами, братие и сестры, мыслью почти за две тысячи лет назад и представим себе славный и дорогой для христиан град Иерусалим в те отдаленные от нас времена. Перенесемся к последним дням земной жизни Спасителя и посмотрим, что делалось тогда.

В славной Иудейской столице, граде мира, Иерусалиме происходит нечто необычайное: улицы полны народа; все куда-то спешат; взоры каждого обращены к Елеонской горе, мимо которой проходит путь из близлежащего селения Вифании. Вот приближаются несметные толпы народа, сопровождающие сидящего на осляти человека. Вы обращаете взоры ваши на него и узнаете дорогой лик. Он знаком вам по иконам. Сколько раз вы обращали свои взоры на этот светлый лик и получали отраду, утешение! Вы узнаете Спасителя. По мере приближения Его к Иерусалиму, толпы людей увеличиваются, а вместе с тем растет и восторг сопровождающих Его. Народ оказывает высокие почести Грядущему на осляти: снимает с себя одежду и постилает под ноги осла, срывает пальмовые ветви и покрывает ими дорогу, от восторга потрясает руками. А над всем этим слышатся громкие крики, сливающиеся в один гул подобно грому, подобно бушующим волнам, – то дети еврейские взывают: «Осанна Сыну Давидову».

Что же вызвало такие поразительные восторги народа? Праздника в этот день не было, до Пасхи еще оставалось несколько дней. Спаситель и раньше приходил в Иерусалим и не только никаких восторгов не встречал, никаких почестей не удостаивался, а, напротив, возбуждал у многих злобу и ненависть. Откуда же такая резкая перемена теперь: общий подъем народного духа и поистине царская встреча?

Чтобы понять происшедшее, – нужно принять во внимание только что совершенное Спасителем воскрешение Лазаря. Чудо это было настолько поразительно, что народ не мог не уверовать во Христа, как обетованного Мессию. Весть о чудесном событии с Вифанским Лазарем быстро распространилась по Иудейским городам и весям. И вот народ узнает, что Сам Чудотворец идет в Иерусалим. Вполне естественно, что он приветствует Христа не как человека, а как Бога. Сомневаться в искренности происходившей встречи нельзя было. Иностранцы, присутствовавшие тогда в еврейской столице в виду приближения Пасхи, могли сказать: вот истинная любовь Израиля к своему царю.

Но в то время, как народ торжествовал пред лицем своего Мессии, Спаситель, по свидетельству Евангелиста, плакал... Почему же? Он видел будущее приветствовавшего его народа и города, и плакал... Его состояние не могло быть понятно толпе, которая видела только события, но не в состоянии была проникнуть в их сущность. Христос же, как Богочеловек, за раскрывавшимися блестящими внешними картинами видел другие картины. Он знал, что всего через нисколько дней эта самая толпа, кричащая сейчас «осанна», будет вопиять «распни Его». Чувства у каждого изменчивы, а у толпы – в особенности. Толпа – что море. Ее настроение похоже на поверхность морскую. Ее чувства так же скоро преходящи и капризны, как и вода. Подует маленький ветерок, и море заволнуется. Так и народ: сегодня он приходит в восторг, а завтра неистовствует, негодует. Спаситель видел, что чувства народа и в данную минуту не глубоки, и плакал, – плакал не о Себе, потому что явился на землю для нас, для нашего спасения, – Он плакал об Иерусалиме, о народе, который не уразумел великих дней и восстал против столь долго ожидаемого им Мессии.

Да, братие, если сопоставить торжественный вход Христа в Иерусалим с последовавшими вскоре событиями, – нас не может не удивить поразительная изменчивость чувства. Поневоле приходишь к заключению, что нельзя доверяться чувствам, сердцу. Человеческий восторг и ненависть – это дуновение ветра: как ветер переменчив, так и чувства; сегодня любовь, завтра – ненависть. В момент страданий Спасителя человеческое сердце с поразительностью открыло непостоянство своих привязанностей. Куда у подножия креста девалась народная любовь? Достаточно было появиться нескольким лжесвидетелям, довольно было произнести несколько обвинительных слов, и приговор народа был готов: Христос – не Мессия, Сын Божий и Царь Израилев, а – преступник, нарушитель законов Божиих и человеческих; Спаситель, Который говорил об исполнении закона, является пред судом нарушителем закона, достойным смерти. Уже не кричат Ему «осанна», да здравствует, а слышится грозное «распни Его».

Впрочем, чувства человеческой привязанности были изменчивы не только две тысячи лет назад и не только по отношению к одному Спасителю. Я мог бы показать подобные примеры и из истории родной нашей Руси; но, за недостатком времени, я умолчу об этом. Хочу лишь обратить ваши взоры на предстоящие дни Страстной седмицы, и вы тогда, быть может, увидите, что и мы можем сегодня кричать «осанна», а завтра «распни Его».

Вот наступают великие дни страданий Спасителя. Св. Церковь воплотила каждый момент жизни Иисуса Христа в особых службах, молениях и обрядах. Но особенно подробно и живо вспоминаются события из земной жизни Христа в Страстную седмицу. Все, что Он говорил и делал, и вся последовательность Голгофских событий в ярких красках восстает в эти дни перед нашими глазами. Вся Страстная неделя так чудна по своему богослужению и обстановке, что лучшего церковного времени и отыскать нельзя. Совершающиеся священнодействия велики и знаменательны, песнопения трогательны и выражают сущность воспоминаемых событий. В великие Четверг и Пятницу, например, перед нами так живо раскрывается вся чудесность нашего спасения и неизмеримая великость и ценность Крестной Жертвы. Мы видим: как современники глумятся над Великим Праведником, как Иуда целует и предает своего Учителя, как Его распинают и как Он предает Богу дух Свой. Мы это так живо представляем себе, как будто сами являемся очевидцами Евангельских событий, слышим Его молитву за Своих врагов: «Господи, прости им: не ведят бо что творят»; видим гвозди, вбиваемые в Его руки и ноги, зрим пролитую пречистую кровь. Мы чрез символы богослужения присутствуем около Христа до последнего Его вздоха, погребаем вместе с Никодимом и Иосифом Его пречистое тело...

Наступает Великая Суббота. Не испытывали ли вы, что в этот великий день как будто вы потеряли нечто незаменимое, часть дорогого существа? Спаситель во гробе... Вы ждете и надеетесь, что смерть не может победить Бессмертного и что временное ее торжество должно разрешиться победой жизни. И действительно, Христос воскресает и побеждает смерть и ад. Теперь все преображается. Где та печаль, которая сковывала лица всех? Она претворяется в радость с воспоминанием о великом священном дне. Вот когда христианин чувствует всю силу и божественность своей религии! Вот когда в нашем сердце напечатлеваются светлые чувства, которые остаются на всю жизнь! Спросите кого-нибудь: какие у него от детства сохранились самые лучшие воспоминания? Он вам укажет на Страстную и Пасхальную седмицы. О, если бы подобные священные воспоминания сохранились во всей чистоте и во всю нашу жизнь! Если бы этот чистый пламень разгорался все больше и больше! Если бы наш дух, поднятый священными воспоминаниями на небесную высоту, постоянно находился на ней! Но, к сожалению, огонь религиозной жизни скоро потухает, когда нас объемлет житейская суета.

И часто сердце наше, которое, казалось, было полно неизмеримой любви ко Христу, объемлется пустотою. Наш ум, познавший Христа в таинстве Крещения, в житейской суете легко забывает, что он облекся во Христа, и естественную преданность Ему вторично заменяет криком: «распни Его».

Евреи кричали при встрече «осанна», а чрез несколько дней «распни Его». Они в знак своего восторга пред Мессией срывали пальмовые ветви, снимали с себя одежды и постилали ими дорогу, а чрез короткое время били Его тростью, срывали с Него одежды, издевались над Ним. Мы также в знак нашего приветствия «грядущему на вольную страсть» Спасителю получаем ветви, хотя и не пальмовые. Но есть ли наше торжество – искреннее влечение сердца и начало нашего душевного обновления? Вчера я был свидетелем, как вы восторгались Спасителем, стараясь получить маленькую веточку; пот лился с ваших лиц; получался иногда от скопления людей даже некоторый беспорядок, но он в такие минуты простителен; и я умилялся, видя желание каждого иметь в своих руках освященную веточку вербы. А вот сегодня я не вижу уже столь много народа, – храм начинает пустеть, и, быть может, в ближайшие дни я не увижу здесь уже никого. Те, которые еще вчера кричали «осанна», не придут в эти великие дни в храм и через то выразят сочувствие распинателям Христа, крича вместе с ними: «распни Его». А между тем, в эту неделю совершается чудная служба, причем в некоторые дни она бывает ночью и мало кто посещает ее. В самые святые часы церкви пусты и народа нет, – он или спит, или занимается житейскими делами. Вот, например, в Великую Субботу мы начинаем службы при малом числе молящихся. А между тем это единственная в году служба по своему символическому значению, когда, так сказать, жизнь борется со смертью, свет со тьмою; когда половина службы посвящена воспоминаниям о смерти Спасителя, а половина Его славному воскресению, – и в это время мало бывает народа. Только проезжая к себе после богослужения, вижу на улицах множество людей, а кругом открытые лавки и бойкую торговлю. Тяжело бывает смотреть эту житейскую картину. Неужели трудно почтить страждущего и умершего Спасителя один раз в год?. Неужели трудно оставить всю обычную суету, никому и не нужную, и принести песнь исходную Христу?

Итак, когда Спаситель плакал в воспоминаемый сегодня день об Иерусалиме, не плакал ли Он и о нас? Да, и о нас плакал, о наших изменчивых сердцах. Потому я желаю, чтобы священные восторги пред воспоминаемыми евангельскими событиями не остывали в ваших сердцах и чтобы вы не были подобны Иудеям, которые сегодня кричали «осанна», а чрез нисколько дней «распни Его». Желаю и молюсь, чтобы мы, как во все дни эти, так и во всю свою жизнь воспевали: «осанна Сыну Давидову. Благословен грядый во имя Господне».

Нынешний день Православная Церковь посвящает памяти равноапостольного князя, который озарил наше дорогое отечество светом христианства и тем соделал языческих предков наших чадами Божиими, наследниками царства небесного, сонаследниками Христу. Поистине справедливо замечание летописца, что «в сей день небо и земля ликовали»... Промысл Божий, действовавший чрез равноапостольного князя Владимира, поставил Русь на прямой и спасительный путь православия, которое из маленького и хрупкого деревца возрастило Русь в крепкое и обширное дерево, под сенью коего ныне безопасно укрываются многие миллионы православно Христа исповедующих.

Приняв святую веру искренно и убежденно, сердцем и разумом, св. Владимир желал, чтобы также принимали и усвояли ее и все русские люди, и были христианами не по имени только, а на деле. Вот почему он до крещения и после крещения русского народа первее всего заботился о научении его истинам христианства. Сам Владимир Святой «собирал бояр, посадников, старейшин земских и люди многи» для научения, так что был общим и истинным «наставником и учителем русской земли», как называет его митрополит Иларион. С этой же целью великий князь Владимир во всех распоряжениях и действиях своих относительно крещения русских в непременную обязанность поставляет духовенству обучение народа закону христианскому. Митрополит, епископы и священники в силу этого обходили стогны Киева, посещали жилища киевлян и наставляли их в главнейших истинах Евангелия. О научении народа при помощи духовенства истинам Евангелия прекрасно дает нам разуметь и молитва Владимира, стоявшего под осажденной Корсунью: «Господи Боже, Владыко всех! Сего у Тебе прошу: даси ми град, да прииму и да приведу люди хрестьяны и попы на свою землю, да научат люди (мои) закону хрестьянскому» (монаха Иакова «Похвала князю русскому Владимиру»). Что делал князь Владимир в Киеве, то же заповедал он делать и своим сыновьям, посланным на уделы. «И посла с ними (в их области), – говорит летопись, – и священники, заповедал им, да кождо по всей области своей повелевает учити люди и крестити людей и церкви ставити еже не бысть».

Училищем для простого народа, как большей частью и в настоящее время, был храм с совершавшимися в нем церковными службами. В это время св. первоучители славянские – Кирилл и Мефодий – перевели с греческого языка на славянский нужнейшие священные и богослужебные книги, и когда в Россию прибыли духовные лица, между которыми были и болгары, они принесли с собой духовное неисчерпаемое сокровище божественных глаголов в славянских переводах и начали распространять божественное учение и совершать богослужение на славянском языке. Богослужение на понятном языке постепенно ознакомляло с широким содержанием христианской веры и поучительными примерами благочестивой жизни. Таким образом приобретались и постепенно упрочивались христианские понятия, вместо прежних языческих суеверий, слагалась христианская жизнь, вместо языческого нечестия.

Но св. Владимир знал, что одного устного обучения недостаточно, нужно еще книжное обучение, так как самое учение веры, службы и уставы церковные содержатся в священных и церковных книгах, которые и нужно знать для того, чтобы утвердиться в лучшем познании и усвоении учения св. веры. Нужно было начинать книжное учение с детей, чтобы из них выросли книжные люди, которые стали бы потом учителями и для других. Для этого он и заводит школы. Летопись свидетельствует, что тотчас, по возвращении своем из Корсуни, св. Владимир, «послав, нача поимати и нарочитыя чади – дети и даяти нача на ученье книжное». Под «нарочитою чадью» разумеется избранное сословие общества. Св. Владимир, привлекая к обучению первоначально детей из высшего класса, руководствовался и тем соображением, что родители этих детей скорее поймут пользу обучения их детей, и тем, что у богатых детей имелось больше досуга для учения, а у родителей их больше средств к обучению. Заботясь о распространении книжного образования между боярами и знатью, св. Владимир, как и в крещении всего народа, начал с собственного семейства: известно, что сыновья Владимира (Ярослав, Мстислав, Изяслав, Борис) были научены грамоте и сами любили читать книги.

Однако в первое время нелегко было начать обучение детей и высшего класса. На это указывает нам выражение летописца, что Владимир посылал брать их на учение: приходилось набирать их силою, по властной воле князя; сами родители их еще не понимали всей пользы учения, а матери набираемых в учение детей плакали по ним, как по мертвецам, ибо, замечает летопись, они были еще не утверждены в вере и несведущи. Обучение княжеских и боярских детей происходило в устроенной при дворце школе, так называемой «государевой школе», служившей высшим рассадником просвещения и наук в тогдашнее время. Из этой школы, а равно и из других, основанных в Киеве учителями греками и болгарами, выходили люди не просто грамотные, но и достаточно образованные, как то показывает нам личность Ярослава, или, например, высокопросвещенного пресвитера (впоследствии митрополита) Илариона.

Ревнуя об интересах высшего просвещения, св. Владимир не оставил без внимания и начальное народное образование. Этим имелось в виду, между прочим, приготовить для новооснованной церкви священно- и церковнослужителей, как об этом и передает нам писатель XI века: «и повеле (Владимир) попом по градом и по селом люди ко крещению приводити и учити грамоте». Св. Владимир желал, чтобы при церквах находились школы, в которых местное духовенство занималось бы обучением детей. И мы действительно видим, что уже во времена князя Владимира у нас существовали первоначальные народные школы. Неблагоприятный взгляд на учение начал изменяться даже в среде простого народа, так что крестьяне начали уже с охотою отдавать детей своих в научение: одни – для того, чтобы видеть их потом священниками, другие – чтобы через книжное учение наставить детей на добро, на благочестие. Видим также примеры, что и сами дети, наслушавшись чтения и пения в церкви, возгорались любовию к книжному учению и упрашивали родителей отдавать их в учение. Таков был, напр., св. Феодосий, который, узнав, что книжное обучение всем доступно, упросил родителей своих отдать его в научение.

Все это свидетельствует о плодах того книжного обучения, которое насадил св. Владимир.

Каково же было направление этого учения?

Кто учил и чему? Приняв веру от греков, св. Владимир, естественно, и в устроении школ следовал образцу школ греческих. В Греции же направление образования домашнего и школьного было религиозное. Все обучение сводилось к утверждению в вере, так как жизнь человека имела значение настолько, насколько она посвящалась небу. Богобоязненная мать, воспитывая детей в страхе Божием, наполняла, услаждала детское воображение библейскими сказаниями, прямо с азбуки переходила к Часослову и Псалтири. Как книгу священных песней, Псалтирь читали нараспев. Честь матери требовала, чтобы дочь ее по вечерам, зажегши свечу и взяв в руки Псалтирь, распевала псалмы, а ранним утром отправлялась в церковь и, ставши на хоры, пела вместе с другими. Школы помещались буквально в церквах, там, где во время богослужения стояли женщины, на хорах или палатях, издревле называвшихся катихумениями, – или же в задней, западной половине храма, отделявшейся от остальной церкви сквозною решеткою. С древнейших времен в церквах и школах дидаскалы или учители объясняли: кто песни пророка Давида, кто послания апостола Павла, кто евангельские заповеди Спасителя. Все те из них, которые были облечены в сан священства, частным образом и поочередно, проповедывали божественное слово по домам в собрании членов семейства и их соседей. Это располагало к жизни по заповедям Божиим, служило к познанию истинной веры. Такое же религиозное направление обучения было и во времена Владимира в устроенных им школах. Так как цель учреждения школ состояла в том, чтобы они служили к большему просвещению новообращенных христианскою верою, то всякое книжное учение наше было главным образом учение христианское, церковное, учение для лучшего наставления в вере и утверждения в ней. Посему у начальных книжников наших книжное учение называлось «учением Божественных книг», «утверждением» в вере и книжные люди – «утвержденными» в ней. Обычное учение состояло в изучении молитв и начатков христианской веры, чтения и пения, письма и счисления. В таком характере наших первоначальных школ удостоверяют нас как известия летописей, так и то обстоятельство, что в этих школах получало образование и наше духовенство, для которого религиозное обучение прежде всего было необходимо. Обучение чтению было обучением на церковно-славянском языке, который был тогда языком книжным. Особенно хорошей стороной нашего древнего начального обучения. было то, что, обучая чтению, старались и объяснять читаемое, объяснять «словеса книжного разума», как выражается составитель сказания о св. митрополите Михаиле. Учителя хотели, чтобы обучение чтению было вместе обучением уму-разуму. Разуму хотели учить на самой азбуке, давая осмысленные названия буквам, ставя при буквах назидательные изречения, иногда еще с такими же рисунками или заставками. После букваря самыми любимыми книгами для чтения были: Евангелие, Апостол, Псалтирь и Часослов и некоторые другие из богослужебных книг, затем – жития святых и Пролог из творений святоотеческих, особенно творения св. Иоанна Златоуста, св. Ефрема Сирина и некоторые другие. Из священных книг наиболее любимой, как и в Греции, была Псалтирь. Ее читали нараспев, как книгу священных песней, а некоторые даже выучивали ее наизусть. Так, о св. Феодосии известно, что он в школе выучился петь Псалтирь и имел обычай петь ее и в келии за работою. Также и о св. Борисе известно, что он так изучил Псалтирь, что пропел целый ряд псалмов в шатре на рассвете ночи, в которую подступили к нему убийцы. Учителями в наших первых школах, как и в Греции, были преимущественно «люди церковные», как священники, диаконы, чтецы или дьяки, – можно сказать, единственно грамотные люди в первое время; грамотность была для них делом необходимости, требуемой духовным служением их. Если же книжное учение было преимущественно в церковных людях, то и места для него, или школы, были чаще всего при церквах, на церковных погостах, в домах самих учителей, а иногда и церковных. Таким образом просвещение при св. Владимире было чисто церковное, религиозное, а по объему начальное, простиралось на все сословия и состояния без различия, сосредоточивалось главным образом в церковных приходах, совершалось под руководством или смотрением священников. Наши предки не гнались за многим и старались только о том, чтобы, заручившись начальными основаниями грамотности (на церковно-славянском языке) и счетоводства, совершавшегося также по церковно-славянской азбуке, перейти к чтению или, как говорилось тогда, к «почитанию» книг божественных и вынести отсюда душевную пользу как чрез просвещение ума светом истины христианской, так и чрез укрепление воли в добре и чрез утверждение сердца в истинно-христианских чувствованиях. Но учась немногому в школе, наши предки потом сами пополняли и возвышали свое образование прилежным чтением книг, которое вместе с тем служило к укреплению их веры и благочестия.

Этот тип древне-русской народной школы воплощают в себе настоящие церковно-приходские школы. В пользу этого говорит прежде всего уже самое название их «церковно-приходскими», указывающее на их основной характер – церковность, на связь их с Церковью и духовенством. Это сродство древней и нынешней церковных школ свидетельствует о том, что церковная школа нового образца в сущности не есть школа «новая», как думают некоторые, а есть поистине древнерусская народная школа, ныне лишь восстановленная и обновленная. Прошлое ее красноречиво говорит о том, как правильно, как благотворно шло воспитание народа в древне-русской церковной школе. Церковь наша с самого начала, по праву заботливой и пекущейся о преуспеянии своих чад матери, заняла первое место в деле просвещения народа. Под ее кровом возросшая школа стала ее помощницей в великом деле образования народа. Тихо, скромно, без всяких задних целей, помощью одних церковных уставщиков и грамотеев, церковная школа – древняя и последующая – поддерживала грамотность среди народа и, верная завещанному ей Церковью духу, она всегда шла об руку со стремлениями народа. Всем историческим складом нашей жизни воспитался и окреп в сознании нашего народа тип церковной школы, удовлетворяющей религиозным потребностям народа, освящающей и возвышающей в нем веками создававшиеся нравственные устои. Пожелаем же самого широкого развития народного образования согласно завету св. князя Владимира и наставлениям одного из ближайших сотрудников его по народному просвещению, первосвятителя Михаила: «учить детей не только грамоте, но и православной вере и благонравно, действовать на них не гневом и не жестокостью, а ласковостью и страхом, растворенным любовью, и благоразумно приспособляться в своих уроках к силам и понятиям каждого». Но содействовать духовенству в этом мы должны все вместе, без различия сословий, если только дороги для нас интересы Церкви и Отечества. К этому как бы призывает нас и лучезарный образ великого князя Владимира, первонаставника и просветителя России, давшего нашей школе «церковное» направление. Стремясь к осуществлению заветов св. Владимира касательно воспитания народа, мы, его отдаленные потомки, этим самым засвидетельствуем, что мы ценим значение наследства, нам завещанного, и не только храним его, но и усугубляем.

В нынешний день св. Церковь воспоминает отшествие Божией Матери из этого мира в другой, горний, куда отходят все живущие, куда и мы все отойдем непременно, каждый в свое время. Она скончалась в преклонном возрасте или «довольной старости» и была погребена в Гефсимании, недалеко от Иерусалима, у подножия горы Елеонской, – была погребена апостолами, чудесно собранными из разных стран мира к Ее смертному одру. Событие, по-видимому, – печальное: Пресвятая Дева – на смертном одре; тело Ее бездыханно; очи сокрылись; святые апостолы с плачем готовятся к Ее погребению.

Церковь между тем повелевает нам не печалиться, а радоваться, и ради этой радости прекращает дни поста.

Источник этой радости заключается прежде всего в дивных обстоятельствах Успения Пресвятыя Богородицы.

Слово «успение» собственно означает тот момент, всем нам хорошо известный, когда человек из состояния бодрствования переходит в состояние сна. В переносном смысле успением называется в наших месяцесловах и «святцах» кончина или смерть людей святых и праведных. Но можно назвать успением и смерть каждого православного христианина, как и называет ее православная Церковь, когда умершим чадам своим испрашивает от Господа «во блаженном успении вечный покой», именуя при этом и самих умерших усопшими, т.е. уснувшими. В этом именовании смерти успением сказывается твердая уверенность относительно будущего воскресения мертвых. Бог христианский несть Бог мертвых, но Бог живых; ибо у Него все живы (Лк. 20:38). Поэтому и пред богопросветленным взором верующего христианина тоже нет мертвых; те же, кого обыкновенно называют мертвыми, те только уснули и спят, но грядет час, когда все они пробудятся от сна своего и восстанут, – услышат глас Сына Божия и услышавше оживут, и изыдут сотворшии благая в воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешение суда (Ин. 5:25, 29). Таков внутренний, прикровенный смысл слова успение, когда этим словом обозначается кончина людей.

Но нигде так живо не открывается подобие обыкновенного сна смерти, как в кончине ублажаемой нами ныне Пренепорочной Матери Господа, Пресвятой Девы Марии. Если кто, то Она не умерла, а уснула. Кончина Ее была совершенно безболезненная и безмятежная, не только чуждая каких бы то ни было предсмертных мучений и томлений, а напротив даже была преисполнена духовной радости и веселия для умиравшей. Это был сон самый сладостный, за которым последовало еще более радостное пробуждение. Предание повествует, что за несколько дней до успения архангел Гавриил явился к Ней с радостной вестью о скором соединении с возлюбленным Сыном. В то же время всемогущая сила Божия со всей вселенной собрала в Иерусалим апостолов, чтобы они воздали Ей честь погребения. В самый час кончины необычайный свет осиял Ее храмину и к смертному одру Ее нисшел Божественный Сын Ее, окруженный небожителями. Она, «неизреченно веселящися, паки сном сладким уснувши, предаде в руце Его пресвятую Свою душу. И тако торжественно от небесных чинов душа Ея бе проводима в горняя, руками Господними несома. Провождаху же ю и апостольская очеса, на видение то преславное смотрети сподобившаяся»². Но это – еще не все. Самый этот сон Ее, сон смертный, продолжается очень не долго. На третий день после Ее погребения апостолам предстояла надобность открыть Ее гроб для апостола Фомы, который желал поклониться Ей, так как он, по особенному устроению Божию, не был при погребении. К великому удивлению своему, они нашли в гробе только погребальные пелены, которыми было повито Ее тело при погребении, самого же тела не было. В недоумении о случившемся, апостолы молились Господу, «да открыется им о пречистом телеси том», и вот к вечеру того дня слышат они над храминою, в которой были собраны, глас ангельского пения и, возведши очи горе, видят на воздухе Саму Пресвятую Деву Богородицу, окруженную ангелами и осияваемую неизреченною славою. «Радуйтеся», сказала она им, «яко с вами есмь во вся дни». Отселе уверились апостолы и всю Церковь уверили, что Пречистая Матерь Божия в третий день по смерти Своей была воскрешена от мертвых Сыном и Богом Своим и с плотию переселена в горния жилища, т. е. была взята на небо³. В такой дивной кончине Преблагословенной Девы явилась, к утешении всех, с особенным торжеством сила Господа, Который смертию Своею и воскресением сокрушил жало смерти и из страшной и мучительной сделал ее для верных Своих последователей и радостной, и блаженной. Здесь первая причина нашей радости.

Засим мы радуемся о Преблагословенной Деве, что Она, после скорбей и страданий, которыми, по предсказанию праведного Симеона, преисполнена была ее жизнь, наконец получила награду, соответствующую Ее добродетели. В нынешнем апостольском чтении мы слышали об уничижении Господа Спасителя до смерти, смерти же крестной, и о возвеличении Его потом и превознесении даже по человечеству во славу Бога Отца. Преблагословенная Дева также до самой блаженной кончины Своей умаляла Себя, смирялась, терпела; с сих пор начинается и Ее возвеличение и прославление. Пророк Давид провидел это возвеличение Приснодевы и в радостном восторге воскликнул: Предста Царица одесную Тебе в ризах позлащенных одеяна, приукрашена (Пс. 44:10). Таким образом при гробе Богоматери обнаружилось новое значение смерти, данное ей Воскресшим из гроба: будучи доселе наказанием за грех, она сделалась теперь свидетельницею добродетели, наградою подвигов, совершаемых в жизни. У гроба познается человек; вся жизнь его как бы выступает наружу: клевета смолкает, покров смирения разоблачается, добродетель и правда торжествуют. «И услышал я голос с неба, говорящий мне», – пишет в Откровении тайновидец Иоанн, – «напиши: отныне блаженны мертвые, умирающие в Господе. Ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними» (Апок. 14:13).

Особую еще причину радости изъясняет церковная песнь: в молитвах неусыпающую Богородицу и в предстательствах непреложное упование, гроб и умерщвление не удержаста... (Конд. праздн.). При жизни Своей Она была Ходатаицею за бедных пред Сыном, и ради Ее творились чудеса, когда еще не пришел час их; святые апостолы, все знавшие Ее, уповали на Ее молитвы и не могли не скорбеть при мысли об Ее кончине. «Радуйтеся, яко с вами есмь во вся дни», – сказала Матерь Божия апостолам, явившись им в третий день после Своей смерти и погребения. Сказанное Богоматерью может быть отнесено и ко всем верующим в Ее Сына и искупленным Его честною кровью; может быть отнесено в известной мере и ко всему вообще роду человеческому. Ибо и по переселении Своем от здешнего мира Она не оставила его совершенно, как воспевает о Ней св. Церковь: во успении мира не оставила еси. Нужно ли, братие, разъяснять, нужно ли доказывать эту последнюю мысль, содержащуюся в приведенной церковной песни? Скажите: кто из христиан не призывает в своих молитвах преславного имени Богородицы Марии? Кто не прибегает к Ней за помощью в нуждах и напастях, за утешением в скорбях, за исцелением в болезнях? Кто не слышал о многочисленных и разнообразных знамениях чудесной помощи, покрова и заступления Пречистой Девы Богородицы, явленных и являемых и над отдельными лицами, и над целыми городами и областями, и над целыми даже народами, как, напр., над нашим русским, православно-христианским народом? Наше отечество есть неумолкаемый проповедник бесчисленных знамений заступления, даруемых силою Ее. Посвященные имени Ее храмы и многие обители громко возвещают, во услышание всей земли, о неизреченной благостыни великие Заступницы человеческого рода. Прославленные изображения святейшего лица Ее, созерцаемые в спасительном избавлении от неизбежных зол, не свидетельствуют ли еще более о сильном Ее предстательстве за нас пред Господом? Не достало бы времени исчислять нам богатства изливаемых Ею милостей на прибегающих к Ее покрову. Вот, братие, причины нашей радости в настоящий день. Для всех нас, христиан, Успение Пресвятой Богородицы есть самый утешительный праздник.

Чем же ублажим мы с своей стороны Преблагословенную в женах, прославляя ныне благолепно Ее Успение? – Неуклонным шествием тем путем, коим Сама Пренепорочная восходила к небесному блаженству. Посвященная от юных лет храму Господню, Пресвятая Дева соделалась вместилищем Невместимого; и наше сердце, если твердо будем стоять в вере и гореть любовью к Искупителю своему, Он по благодати сотворит Своею обителью, и самое тело наше покажет некогда сообразным телу славы Своей. Пренепорочная смиренномудрием и скорбным путем достигла высоты величия Своего; так и мы должны сеять слезами, чтобы пожать с радостью плоды блаженства. Она первая последовала примеру возлюбленного Сына Своего в терпеливом несении креста Своего; так и нам предлежит тесный и трудный путь к царствию Божию. Она во всю земную жизнь помышляла о небесной; и мы должны мудрствовать горняя, а не земная, чтобы наследовать житие избранных на небеси.

Не будем страшиться сего трудного подвига; мы имеем в ублажаемой нами Матери Сына Божия верную Споспешницу и теплую Молитвенницу о нас. Мы не постыдимся пред вечным Судиею – Ее Сыном, когда предадим Ей самих себя и весь живот наш – Ее Господу.

Празднуемое ныне событие совершилось в граде св. Константина во время всенощного бдения во Влахернском храме, посвященном имени Пресвятыя Владычицы, к заступлению которой обратились православные жители столицы, ввиду угрожавшего нападения на нее, в 903-м году, сарацинов, известных своей жестокостью. В переполненном храме народ в течение ночи пламенно молился Заступнице рода христианского об избавлении от врагов. Молитва шла общая, слезная. В числе многочисленных молитвенников был и св. Андрей Юродивый со своим учеником Епифанием. Они удостоились чудесного видения Божией Матери, с омофором в руках осеняющей молящихся. Это видение было знамением милости Божией Матери. Греки ободрились и мужественно отразили врагов. В благодарность за это Царице Небесной и в память чудного явления Ее во Влахерне и установлен церковный праздник Покрова Божией Матери.

Покрову Божией Матери посвящен и этот святый храм. И вот теперь мы собрались, чтобы в чтениях и песнях возвеличить Матерь Божию и помолиться Ей о покрове над нами. Радуюсь душевно, видя этот храм, переполненный молящимися. Верую, что Божия Матерь и теперь невидимо осеняет нас Своим честным омофором.

Вместе с тем, в этот вечерний час молитвы, считаю благовременным побеседовать с вами, возлюбленные братие, о благотворном значении для нас ночной молитвы.

Ночное время является самым удобным для молитвы и молитвенных подвигов. Когда молва житейская уснет, когда ненарушимая тишина ночи даст сосредоточиться, ум делается светлее и чище, мысль возвышеннее и сердце теплее к Богу. Тогда молитва легко, как на крыльях ангельских, несется на небо в невозмутимом спокойствии и чистоте духа. Это относится и к келейной, домашней, и к общей молитве. Вот почему и псалмопевец Давид призывает верующих к ночной молитве: «в нощех воздежите руце ваша и благословите Господа» (Псал. 133:2). Пример ночной молитвы освятил Спаситель, любивший посвящать ночь молитве Богу Отцу Своему, особенно пред страданиями Своими в Гефсиманском саду (Мф. 26:39 и след.). Ап. Павел вместе с Силою в Филиппах в полунощи молился и воспевал хвалы Богу в темнице (Деян. 16:25), и в Троаде, в день недельный, до полуночи беседовал с верующими (Деян. 20:7). И христиане первых веков, отчасти по примеру Спасителя, отчасти по причине гонений на них, посвящали ночи молитве, особенно – ночь пред днем недельным, т. е. воскресным, или пред праздником, приготовляя себя таким образом с вечера к наступающим праздничным дням. О таком обычае христиан свидетельствуют и языческие писатели, говоря, что христиане всю ночь в пении пребывают и поют песнь Христу, как Богу (Лукиан, Плиний).

Эти ночные моления послужили основанием для нынешнего всенощного богослужения, которое получило более или менее точное устройство в IV веке, когда Церковь умиротворилась, гонения прекратились. У святых Василия Великого и Иоанна Златоуста находим следующие свидетельства о порядке всенощного бдения. «Народ с ночи, – говорит св. Василий Великий, – у нас бодрствует в молитвенном доме, в труде, в скорби и в слезном сокрушении исповедуясь Богу, и, восстав напоследок по молитвам, начинают псалмопение. И иногда, разделившись на две части, поют попеременно одни за другими, чрез это вместе и упрочивая поучение в словесах и производя в сердцах своих сокрушение и собранность. Потом опять, предоставив одному начать пение, прочие подпевают, и таким образом, проведя ночь в разнообразном псалмопении, прерываемом молитвами, на рассвете уже дня все вообще, как бы едиными устами и единым сердцем, возносят к Господу псалом исповедания, каждый собственными своими словами говорит покаяние» (т. VII). Св. Иоанн Златоуст поддерживал этот ночной порядок молитвы, в противовес арианам, которые ночью распевали свои богохульные песни. Впоследствии Иоанн Дамаскин, Феодор Студит и другие богопросвещенные мужи дополнили своими песнопениями всенощное богослужение, и оно приняло тот прекрасный вид, в каком доныне совершается. Всенощные службы своими священными молитвословиями и песнопениями приготовляют верующих к достойному празднованию воспоминаемых Церковью событий. И действительно, кто из верующих сынов Церкви не испытал на себе благотворного влияния этих ночных молений? И как они любимы народом, особенно в монастырях, где почти в течение всей ночи продолжается это славословие Богу! Но вместе с тем трудно изобразить весь нравственный ущерб и вред, какой претерпевают христиане, уклоняющиеся от посещения вообще служб церковных и в частности вечерних. Тут с великой скорбью мы должны остановиться на опасном для нравственности обычае собираться под праздники для вечерних удовольствий, в связи с уклонением от установленных Церковью вечерних богослужений. Предвоскресный вечер или, лучше сказать, вся предвоскресная ночь, как время, почитающееся наиболее свободным от всяких дел и занятий, отдается этим душевредным забавам и удовольствиям. В оправдание свое такие люди выставляют обыкновенно то, что они ничего не делают противозаконного и преступного. Предположим, что действительно так, что увеселения, дозволяемые ими себе, не преступны, что они не делают ничего худого. Но разве этого достаточно для спасения? Разве достаточно только ничего худого не делать? Напротив, нужно делать добро, должно подвизаться во спасении, пребывать в молитве, в делании дел богоугодных. Подобные оправдания свидетельствуют о том, что эти люди разрывают свой союз с Церковью, которая предписывает святить воскресные и праздничные дни, начинающиеся с вечера. Она, в своих песнопениях и чтениях, раскрывает смысл праздников, указывает мысли, ими внушаемые, уроки, ими преподаваемые, чувства, ими возбуждаемые. И если бы люди в праздники жили мыслями и чувствами, которые внушают им праздники; если бы они посвящали праздничное время на дела добрые и святые, – праздники были бы и для людей спасительными, и для Бога днями благоугодными.

Но, к прискорбию, люди проводят праздники недостойно праздников: не только не оставляют суеты житейской, но часто и увеличивают ее в праздники, и живут в дни праздничные совершенно вопреки тем урокам и правилам, которые внушает праздник. В то время, как в церкви совершается праздничное богослужение – всенощное бдение и божественная литургия, – многие не являются в храм Божий, но или сидят дома без доброго дела, или бродят по улицам и ведут пустые разговоры; весь вечер, а нередко и всю ночь проводят в пустых развлечениях, считаемых по нравственному недомыслию за невинные, каковы, например, игра в карты, пляски, разного рода зрелища, большей частью рассчитанные на разжение чувственной стороны человека. И что же? Неужели тут нет ничего худого? Разве этим не разрывается союз с Церковью? Церковь зовет чад своих на беседу с Богом, а чада идут на гулянья, бегут от Него в собрания, не для Него и не во славу Его учреждаемые, а составляющие иногда уничижение и даже поругание Его святого Имени. Церковь молится: «сподоби, Господи, в нощь сию без греха сохранитися нам», а члены ее сами идут на грех. Церковь побуждает чад своих взывать: «безсоблазнство подаждь ми, Спасе, и спаси мя», а чада сами идут на соблазн, на погибель. Церковь молится, а чада ее в это время играют в карты, разоряя себя и свою семью. Церковь плачет о грехах, а чада веселятся, играют и пляшут. Какие же они чада Церкви? Какие члены тела Христова? Что у них общего с матерью своею? Что у них общего со Христом, Который есть глава Церкви?... Не оскорбляют ли они Его сознательным нарушением правил созданной Им Церкви? И вспоминаются нам при этом скорбные слова, сказанные Спасителем в страшную ночь пред Его страданиями, когда Он, после Своей молитвы, пришел к уснувшим Апостолам: тако ли не возмогосте единого часа побдети со Мною (Мф. 2:40). Но они только уснули, и притом от немощи и утомления, а не променяли пребывания с Ним на увеселения, которых, вероятно, в эту ночь было много в большом городе Иерусалиме, – но и это огорчило нашего Господа. А что же делают те, которые бегут от Него в часы бдения и молитвы? И еще спрашивают: что в этом худого, какой в этом грех? Тут много грехов: грех легкомыслия, неблагодарности к Богу, грех забвения о том духовном царстве, которого мы состоим членами, т.е. Церкви; грех нравственного расслабления, по которому не можем и единого часа побдеть со Христом; наконец, грех отупения нравственного чувства, по которому мы часы церковных торжеств меняем на разного рода зрелища, противные нравственности.

Удивляться ли после сего тому, что нас постигают различные бедствия: голод, губительные болезни, страшные злодеяния?... История свидетельствует, что общественные бедствия посылаются правдой Божией преимущественно за открытое, всенародное уничижение имени Божия. Тут вполне оправдываются слова святого Павла Галатам: «не обманывайтесь; Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет» (Гал. 6:7).

С душевною радостью совершил я, братие, богослужение в этом святом храме, малом и древнем.

Люблю молиться в малых храмах, так как здесь все располагает к самособранности и сопутствующей ей молитве: не утомляет глаз ширь пространства, не ускользает от слуха чтение и пение духовных молитвословий; священные изображения так близки к молящимся и лики святых окружают их. Так в них уютно и отрадно чувствуется!

Люблю молиться в древних храмах, ибо в них веет священная старина, в них слышится безмолвный, но внушительный и вековечный голос к нам людей самых близких, родных и дорогих для нас – отцов и предков наших, строителей этих храмов. Они воздвигали эти стены, столбы, своды. Они ногами и коленями своими истерли эти плиты каменные в молитвенных подвигах, испытывая здесь, вдали от шума житейского, в тиши священного уединения, особенное, благодатное и животворное, как сказал Псалмопевец, наслаждение Господеви (Пс. 36:4). Под этими плитами, или где-нибудь тут же, близко, они и почили в надежде блаженного бессмертия. Но духом своим они как бы витают еще здесь с нами, в храме, и побуждают нас благоговейно склоняться, как бывало они преклонялись, пред видимым алтарем Бога истинного, Которому они теперь уже в небесах предстоят и пред Которым неизбежен близкий час и каждому из нас явиться.

Благоговейная радость наша приумножается еще от мысли о значении этого храма, малого по размерам, но великого по тем священным и историческим воспоминаниям, которые с ним связаны. Отсюда, из этого храма, во дни оны, изошла помощь Божией Матери нашему граду, а вместе с тем и нашему отечеству.

Перенесемся духом к тем событиям, древним временам, и воспомянем их для нашего назидания.

То было в 1581 году, при державе благоверного царя и великого князя Иоанна Васильевича Грозного и при польском короле Стефане Батории (по летописи – Абатуре), который в августе того года вторгся в пределы Псковские и победоносно дошел до Пскова, рассчитывая и им овладеть без труда. Непобедимый до сих пор Баторий внушал всем страх. В великом смятении находились и Псковичи, уже не раз испытывавшие на себе тяжесть вражеских нападений. Отдаленность Пскова от Москвы еще более усугубляла тяжесть его положения и вероятность нападения со всеми тяжкими последствиями для жителей. Псковичи, принимая меры для отражения сильного врага, все упование свое возложили на заступление Владычицы, иконы которой «Успение» и «Умиление» были к этому времени принесены из Псково-Печерского монастыря. Пред ними они горячо молились, прося о заступничестве. В это время одному из благочестивых старцев монастыря, бывшего на сем месте и именовавшегося Покровским в углу, Дорофею, было дивное видение. Вечером, сидя в своей келье и плача о предстоящих ужасах для града, он в лучах необыкновенного света узрел Богоматерь. Владычица шествовала по воздуху, поддерживаемая за обе руки преподобными Антонием Печерским и игуменом Псково-Печерской обители Корнилием, незадолго пред тем восприявшим мученический венец от Грозного царя. Вот Она – Светоносная – приблизилась к этой обители, вошла с теми святыми в этот храм, посвященный Ее имени – Покрову Ее над православным христианством, и затем вышла с ними и стала на самой стене градской. По могущественному зову Ее, предстали пред Нею: равноапостольный князь Владимир и Псковские святые – благоверные князья Всеволод-Гавриил и Довмонт-Тимофей, блаженный Николай Христа ради юродивый, святой Нифонт Мирожский и преподобные – Евфросин Спасо-Елеазаровский и Савва Крыпецкий. Все они с великим благоговением преклонились пред Богородицею, а Она во гневе, зря на град, сказала: «О, люди беззаконные! Вы прогневали Сына Моего, Господа и Бога, и осквернили град сей скверными делами. И вот теперь пришла на вас туга и беда великая за то, что вы Сына Моего и Меня не познали». Молитвы святых, окружавших Ее, умилостивили Ее, и Она изрекла обещание пощады нашему граду. Обозначив места, подлежащие особенной защите от нападений, Пресвятая Богоматерь указала на молитву, как на самое могущественное средство к избавлению от грозящей гибели и на покаянное исправление греховной жизни. По Ее же указанию, на то место, где Она стояла, должны быть принесены Печерский образ «Умиления» из собора Святыя Троицы и хоругви. «А людие бы кланяшеся, о гресех своих моляще Милостивого Бога; буду же и Аз молитися Сыну Своему и Богу за ваше согрешение», – сказала Она в утешение.

С этих пор ежедневно горожане стали совершать крестные ходы на городскую стену. Скоро наступила тяжкая осада Пскова Баторием. Особенно сильна она была накануне Рождества Богородицы, когда от сильной пальбы по городу в стене его образовался большой пролом, около которого загоралась жестокая битва. Враги завладели уже двумя башнями, на которых и водрузили свои знамена. Защитник Пскова Иван Шуйский был в этой схватке ранен, и граждане начали видимо ослабевать. Но вот показалось церковное шествие. Величественное зрелище крестного хода воодушевило ослабевших и падших духом воинов, и все они восклицали: «Богородица к нам грядет, о друзи! Умрем вкупе за Христову веру и за православного царя, и не предадим града Пскова». До самой ночи продолжалась упорная сеча, и ляхи прогнаны были от городских стен. В благодарное воспоминание в скором времени был написан образ Покрова Богоматери, вместе со всеми святыми, окружавшими Ее в видении старцу Дорофею. Этот образ, как прославившийся многими дивными знамениями над обращавшимися к нему с молитвами о заступлении и помощи Царицы небесной, составляет драгоценную святыню этого храма.

Таково, братие, краткое летописное сказание о милости Божией, явленной нашему граду Царицей Небесной! Чудесное видение Божией Матери старцем Дорофеем напоминает такое же видение св. Андрею Юродивому и ученику его Епифанию во Влахернском храме, куда в начале Х-го века, в 903 году, собрались жители царствующего града Константина на молитву ввиду нападения варваров. Тогда Константинополь был спасен по молитвам Царицы Небесной, а теперь – наш град. И как отрадно, думать, что спасение это явилось отсюда, из этого храма, куда в видении пришла Царица Небесная! Вот почему этот храм должен быть особенно дорог для нас – Псковичей. Это – храм спасения нашего! Тут лилась священная кровь наших предков, защищавших наш град. Вот недалеко отсюда и «Братская могила», в которой покоятся тела их. Она увенчана крестом – символом победы и спасения. Да будет им вечная память! А мы вознесем теперь горячие молитвы к Божией Матери, да не оставит Она и впредь Своим покровительством и заступлением наш град и дорогую родину. И да не преогорчим Ее любвеобильного сердца нашею недостойною жизнью!

Вся Россия светло празднует ныне торжество трехсотлетия благополучно царствующего Дома Романовых. Триста лет протекло с того вечно незабвенного дня, когда воля Божия дивно сказалась, после трехдневного поста и молитвы, в избрании Собором всея Русской земли юного, смущенного сердцем боярина Михаила Феодоровича Романова на царский престол; когда сей юный избранник по сердцу Божию, не дерзая противиться сей воле Божией, смиренно склонил свою главу пред чудотворною иконою Владычицы мира и изрек: «буди тако».

Это радостное событие было завершительным торжественным концом тех героических усилий, посредством которых Россия стряхнула с себя страшные времена лихолетия, соединявшего внутреннюю смуту с нашествием внешних врагов. Ужасное время лихолетия было эпохой полного разгрома русской государственности и общественности. Жалкие остатки государственной организации какие еще имелись, находились во власти иноземцев и развращенных изменников, готовых торговать родиной и общественным благом за милости заведомых самозванцев или иностранных королей и полководцев. Народные массы переполнились совершенно озверевшими анархическими элементами, которые ходили целыми отрядами и владели городами. Народ был сплошь разграблен, приведен в ужас, искал спасения только в бегстве и скрывании в лесные трущобы. Повсюду шло такое крушение всего общественного порядка, что даже иноземное иго многим могло казаться спасением. Обессилевшая страна была уже захвачена двумя могущественными соседями. Восстать из такого крушения, из такой гибели казалось невозможным. «И было тогда, говорит современное сказание, такое лютое время гнева Божия, что люди и не чаяли спасения себе. Чуть не вся русская земля запустела, и прозвали наши старики это лютое время лихолетьем». Нашему отечеству угрожало полное лишение государственной независимости его и уничтожение русского царства, которое, в течение семи предшествующих веков, созидали наши предки трудом великим, потом и кровью. Затем, с потерею русскими политической независимости, им грозила и гибель самой русской народности, языка, вековых обычаев, к которым с презрением и ненавистью относились чужеземцы и иноверцы, а с тем вместе русским грозила утрата самого драгоценного для них сокровища – веры православной. Время было поистине страшное, грозившее конечною гибелью России. Казалось, нет спасения... Но Россия совершила великий подвиг своего воскресения.

В чем же состояло величие этого подвига, зиждущая сила его? Она заключалась в опознании «понаказавшеюся» Россиею 1612 г. тех исконных начал, которые составляют основу бытия ее, сущность и смысл. Это – три основные начала государственности России: русская народность, составляющая организм государства, его природу; православие, как духовное начало этой народности, ее душа, и самодержавие, как выражение ее политического идеала. Они восполняют друг друга и составляют одно нераздельное целое. Уклонение от этих начал и было причиной лихолетия. Но, вразумленные годиною испытаний, люди 1612 г. возвратились к исконному своему национально-политическому идеалу, поставив во главу угла своего восстановленного государства идею неразрывного единения народа и неограниченного Самодержавного Государя. Эта идея единства государства и единой Верховной власти, воплощенная потомками Рюрика на Москве, отвечала народному идеалу, видевшему в самодержавии спасение отечества и силу для его будущего роста и расцвета. Испытав в конце XVI века, после смерти Грозного, уклонение от этого идеала, пережив величайшую разруху и разорение, видя почти воскресение забытых уже и гибельных преданий удельно-вечевого строя, народ властно указал единственный путь к спасению и возрождению отечества в избрании Самодержавного Царя. Все живо чувствовали, что без Царя не может жить русская земля, что, как гласит мудрость народная, «без Царя земля – вдова, без него народ – сирота, одно солнце на небе – один Царь белый на Руси Святой».

Наряду с этим, творческой и зиждительной силой воскрешения русского государства является Церковь, как хранительница святой православной веры, этой души русского народа и основы государственного бытия. Со времени крещения Руси святым Владимиром в православную веру, сопряжение, говоря летописным языком, благоверия с властью и народом сделалось основным принципом государственного строительства в земле русской при всех переменах в организации этой власти. «Насаждение, укрепление и ограждение» благоверия, т.е. православия, и «согласование» с ним народной жизни во всех областях ее давало направление всей созидательной государственной деятельности страны. С тех пор православная вера стала идеальным началом, лежащим в основе нашей русской государственности, с тех пор она стала основой русской культуры, с тех пор русский народ назвал себя христианином (крестьянин) или православным («православные»), своих Государей – «благоверными» и «благочестивыми», и Русь – «Святой». С тех пор православная русская Церковь стала национальной, не по сущности, а потому что она явилась вместе с нашей государственной жизнью, что она светила на заре нашего исторического бытия, что она сопровождала нас во всех превратностях нашей жизни, спасала нас во всех несчастиях нашего исторического бытия, проникала во все изгибы нашего существования и на все положила свое знамение. Все наши воспоминания связаны с нею, страницы нашей истории наполнены ею. Вот почему она и является господствующей религией. И до тех пор, пока Россия – Россия, т.е. пока в ней господствует православный русский народ, – православная Церковь, естественно, будет господствующей национальной Церковью в России. Всякое посягательство на православную Церковь явится насилием над душою русского народа и вызовет справедливый протест со стороны православного народа. Он скорее готов будет пожертвовать даже своим национально-государственным значением, но не допустить поругания и истребления святой Церкви, даже ценою мученичества.

Доказательством этого является следующий знаменательный факт из предшествующего настоящему торжественному событию смутного периода нашей истории. Когда в это время единственное спасение России стали видеть в избрании на русский престол сына польского короля Сигизмунда, королевича Владислава, то русские послы, в переговорах своих с поляками, не думали домогаться каких-либо политических вольностей, или же подтверждения сословных прав, а все усилия свои склоняли к тому, чтобы Владислав принял греческую веру, обязался сохранять свято православие, оберегать и умножать церкви и монастыри, принять помазание на царство от патриарха. Говорят, что глава посольства, боярин Салтыков, при этом проливал слезы, прося короля о сохранении православной веры. Слезы Салтыкова – это слезы всей Россы, которая готова была все снести, до иноземного порабощения включительно, как это и было во время монгольского ига, потерпела бы и разрушение русской государственности, как было в Западной Руси, находившейся под польским владычеством, но не могла перенести подавления своего вероисповедания инославием.

Вот та сила, которая, при ослаблении и даже гибели всех других сил, подвигла Русь на защиту отечества, как хранилища величайшей для народа святыни. Вот почему первыми и самыми главными вождями в борьбе за отечество в смутное время явились не носители государственной власти, не предводители сословий, не вожди народа, а архипастыри и пастыри Церкви во главе со святейшим патриархом Гермогеном, положившим душу свою за благо отечества. Он как при самозванце, так и при польском владычестве видел страшную опасность не только для русской народности и для русской государственности, но и для Церкви и веры православной, и смотрел на руководителей смуты не только как на государственных преступников и изменников своему отечеству и народу, но и как на врагов своей Церкви, предателей веры и богоотступников. Вот почему он обрушивал церковную анафему на голову руководителей крамолы и в ужасах лихолетия видел наказание Божие за тяжкие грехи, а не только за государственные преступления. От него первого идут призывы к покаянию и защите веры и Церкви. Он этим затрагивал душу народную в самой глубине ее и давал освободительному движению того времени значение святого, Божьего дела, которое выше государственного и народного. Он отлично понимал, что народ наш, как и в Малой и Белой Руси, испытавший от поляков лишения государственной независимости и гнет национальный, скорее примет мученичество, чем допустит истребление своей веры и гонения на свою Церковь. И действительно, борьба за освобождение отечества приняла характер войны священной, религиозной, – и в этом заключалась ее сила, ее великий успех. «Хотим умереть за веру православную!» «У нас одна дума: или веру нашу православную защитить, или всем до одного умереть», – вот что мы слышим от покаявшегося народа и представителей его, подвигнувшихся на спасение отечества под влиянием призывных грамот патриарха Гермогена и его учеников.

Мученический подвиг святейшего патриарха Гермогена как будто завершил искупление народных грехов, и после героической кончины своей святитель стал душой воскресающей России. Его завет – спасать родину «земскими людьми», отогнав от святого дела «воров», всю нечистую пену, в которой задыхалась страна, – стал священным заветом для Нижегородских патриотов. во главе которых выступил «земский человек» Кузьма Минин-Сухорук. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, уже показавшая путь доблестной борьбы, стала центром общего духовного единения после кончины патриарха, как Нижний Новгород – ядром единения правительственного. Русские же, как выражались послы Собора Михаилу, «пораскаялись»: они обратились всем сердцем к Богу, к долгу, к жизни для спасения Святой Руси. И невозможное совершилось: смута исчезла, как дым, и растаяла, как воск. Чудо воскресения Святой Руси завершилось избранием Собором всея земли Михаила Феодоровича Романова, 21-го февраля 1613 г., чтобы «Великое Российское государство вперед безгосударно не было и православная вера от латын и от люторских вер в разореньи и в обруганьи вдосталь не учинилась».

К чему же побуждает нас воспоминание об этих событиях? История есть учительница народов, а вместе и обличительница. Она нам показала, что спасение государства в период смуты обусловлено было единением народа и неограниченного Самодержавного Царя. А следствием этого является необычайный рост России и быстрый ход ее по пути к своему, предназначенному ей Провидением, мировому значению и назначению. Храни же, русский народ, самодержавие твоих Царей, как драгоценное историческое наследие, на котором зиждется твое благополучие и сила. Храни, как зеницу ока, святую православную веру и люби св. Церковь, как твою мать, ибо она является залогом твоего временного благополучия и вечного спасения.

Ныне торжественно воспоминаем столетний день славной Бородинской битвы и Отечественной войны. Всем памятна година нашествия «двадесяти языков» на Россию, памятны отдельные случаи из этой войны, и они передаются из уст в уста, из рода в род.

Нашему воображению представляются страшные тучи иноземных полчищ, несущиеся на Россию; мы видим и слышим молнии и громы, разражающиеся над нею, видим зарево пожаров, истребляющих наши города и веси, потоки крови русской, увлажающей отечественную землю; слышим вопль, рыдание и стоны, несущиеся по всему ее пространству; видим падение и уничижение нашей первопрестольной столицы, разрушение и поругание отечественных храмов. Сердце содрогается и теперь, по прошествии ста лет от той ужасной годины. Пробил, казалось, последний час для нашего возлюбленного отечества... Но наряду с этим и светлые воспоминания радуют наши души. Вот разразилась новая гроза, только уже не над нами, а над нашими врагами. Пред нами восстает картина бегства Наполеона, считавшегося до сих пор непобедимым, поражения его армии под Вязьмой, Красным, Малоярославцем, а там – гибельная Березина, поглотившая в своих полуобледенелых водах остатки разбитой армии. Мы видим эту недавно гордую и великую армию, превратившуюся в безоружную толпу беглецов, голодных, холодных, преследуемых во сне и наяву страхом грозного мщения от раздраженного народа, полунагих, едва прикрытых конскими попонами или летними женскими уборами, покидавших знамена при одном появлении казаков, бросавших оружие перед нашими поселянами, даже перед поселянками. Так поразительны до противоположности начало и конец этой войны. Вообще же Отечественная война представляет столько чрезвычайных явлений, до такой степени отличается она от всех других войн, так поражает сложностью причин результата, что ее по всей справедливости следует признать особенно поучительною, и не только со стороны военно-исторической и политической, но и со стороны духовной и нравственной, на которой мы и остановим свое внимание.

В самом деле, в чем состоит источник силы, проявившейся в настоящей войне, последствием чего было спасение нашего отечества и поражение двадесяти язык?

Мы, русские люди, должны помнить, что победа, увенчавшая в Отечественную войну великою славою знамена нашей армии и честь русского имени, досталась потому, что Русь была крепка верой в милость Божию, сильна преданностью своему Самодержавному Монарху и своим историческим, народным, бытовым заветам.

Веру в милость Божию, явленную в событиях этой войны и в славном окончании ее, засвидетельствовал сам верховный вождь русского народа Император Александр I в своей речи к Московскому дворянству, при посещении Москвы, в 1814 году. Он между прочим говорил: Конечно, мы прославились пред всеми народами. С Россиею вместе мы спасли и Европу. Впрочем, мы не должны это присватать себе. все совершилось от Бога. Один Бог силен был сделать, что мы превзошли всех славою. Этой верой проникнут был и весь русский народ, особенно после того, как страшная грозовая туча охватила нас своими ужасами, когда запылали наши села, рушились наши башни и стены, когда враг все сметал на своем пути, и его непобедимый меч вонзался все глубже в самое сердце России. Справедливо видя в этом наказание Божие за наше нечестие и пороки, за неверие и безбожие, которые в то время, под влиянием иноземцев, достигли было в России ужасающей степени, сыны России, с чувствами искреннего раскаяния и со слезами, обратились к Господу, воззвали к Нему единым сердцем и устами о помощи, которая и не посрамила их упования. Господь умудрил наших вождей, подкрепил наших воинов, подвиг за нас самые стихии природы, – и гордый враг стремглав бежал из России или лег костьми в ее снегах. Русское оружие покрылось новою, величайшею славою пред лицом целого Мира. Поистине мы видели и испытали на себе, что егоже любит Господь, наказует (Евр. 12:6), что Он наказал нас, как Отец, и помиловал, как Отец, что Он удиви в нас милость Свою и любовь Свою пред всеми народами земли.

Другим источником силы, сокрушившей вражескую армию и сохранившей невредимой целость государства, был крепкий союз любви между подданными и Государем, в котором они видели нежного отца своего и мудрого неусыпного руководителя. Эта любовь с особенной силой проявилась, когда Император во время войны посетил Москву. Он не мог еще принести ей никакой доброй вести о каких-нибудь успехах. Он мог только призывать народ к новым жертвам, требовать всего напряжения единения. Он раскрыл народу свою истерзанную душу. И народ понял душевное настроение своего Царя. Москва всех сословий окружила своего Царя единодушным порывом любви, и Он здесь увидел несокрушимое единение свое с народом. Сам народ тут почувствовал всю безмерную силу своего единения с Царем, и эти дни царского посещения Москвы озарили будущее ярким светом надежды. Царь не мог принести Москве радостных вестей, но уехал с радостною вестью о том, что Россия с Царем едина, едина внутренней связью, а потому полна сил выйти победно из каких бы то ни было опасностей и испытаний. Император Александр теперь особенно почувствовал, что народ пойдет с ним и готов на все пожертвования для окончательного истребления врага, дерзко оскорбившего Святую Русь. И Он не обманулся в любви народа. Еще в начале, когда Государь решил быть походу русской армии в неприятельскую землю для низложения Наполеона, в народе не проявилось ни малейшего неудовольствия, и не было отказа ни в рекрутах, ни в средствах для ведения войны. Главные начальники войска затруднялись лишь в одном: где разместить ту великую народную силу, которая по призыву Государя привалила на пополнение убыли в армии и на образование новых резервных армий А теперь, когда Государь пригласил народ к всеобщему восстанию против врага, все восстали на защиту родной земли. Все приняли к сердцу слова Его знаменитого манифеста, где Он, между прочим, говорил: Да встретит он (неприятель) в каждом дворянине Пожарскаго, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина. Благородное дворянское сословие! Ты во все времена было спасителем отечества. Святейший Синод и духовенство! Вы всегда теплыми своими молитвами призывали благодать на главу России. Народ русский! Храброе потомство славян! Ты неоднократно сокрушал зубы устремлявшихся на тебя львов и тигров. Соединитесь все: с крестом в сердце и с оружием в руках никакие силы человеческие вас не одолеют.

Всех воодушевляла любовь к родине, и это святое чувство явилось новой силой, подвигнувшей русский народ на сокрушение врага. Она объединила все классы народа, и пред этим чувством любви падали ниц и «свои» интересы, и «классовый антагонизм». Враг угрожал не дворянству, не духовенству, не купцам и мещанам, не крестьянам. Он угрожал отечеству, он угрожал тому, что было вне «классовых интересов», и было одинаково дорого воину, священнику, купцу и пахарю, привилегированному дворянину и крепостному мужику. Во всех заговорил русский, сын одного отечества, и все стали не за себя и свои интересы, а за общую мать-родину. Никто тогда не допускал, чтобы можно было не любить свою родину. Все сознавали, что человек, не чувствующий любви к родине, не защищающий ее от нашествия врагов, не жертвующий собой и всем достоянием для обороны государства, – является изменником отечества, заслуживающим общее презрение. Такое святое чувство, сливающее людей, творящее одинаковыми членов всех классов, превращает каждого человека в героя. Таким героизмом во имя любви к родине был проникнут весь народ. Этот героизм и создал священную память двенадцатого года, общую вековую драгоценность русских. И чем сильнее бушевала гроза нашествия, чем более, казалось, ослабевали наши силы, чем тяжелее становились наносимые удары, тем ярче разгоралось это спасительное чувство любви к падающей родине. После каждого удара страна только сильнее сплачивалась, выдвигала новые и новые силы, и пожар Москвы был истинным символом общего настроения: лучше истребить все свое, но не покориться, не сдаться. После этого, как известно, схлынула грозная беда, и вечная слава засияла над землей народа, готового отдать жизнь и имущество за родину. Мужество народного отпора превозмогло гордость насилия, и святое дело обороны отечества увенчалось беспримерным успехом, благодаря великой милости Творца, Зиждителя и Победодавца к народу, явившему крепость духа в годину тяжкой опасности.

Итак, вера в милость Божию, любовь к Царю и родине, – вот те силы, которые сохранили целость нашего государства в страшные, но и славные дни отечественной войны.

Какой же теперь лежит долг на нас – потомках, празднующих ныне священную память 1812 года? Какие радостные вести о себе принесем мы на могилы наших предков? Восхищаясь подвигами, стяжавшими неувядаемую славу нашим предкам, мужественно боровшимся за честь, достоинство и независимость родины, являемся ли мы преемственными наследниками этой славы и носителями заветов, одушевлявших героев отечественной войны в кровавых битвах с врагом? Будем помнить заветы наших предков и следовать их примеру. Будем подражать вере наших предков и упованию на Его милость. Предки наши, современники и свидетели кровавых событий двенадцатого года, ясно поняли нравственный урок, какой преподал тогда людям Господь воинства, и чистосердечно исповедали в трогательной молитве, которая доселе читается Церковью и будет услышана нами ныне, что Он посетил тогда жезлом – неправды наши и, наказав нас вмале, вскоре ущедрил нас, якоже Отец сынов, да обратимся к Нему всем сердцем и да пребудем навсегда утверждены в Нем сыновним страхом, верой и любовью.

Будем помнить о той беззаветной любви и преданности к Государю, какие являл народ в эту тяжелую годину, видя в нем своего спасителя. Только мощным единением народа с Царем создалось то могущество, которое отразило нашествие наполеоновских полчищ.

Воспитаем в себе и в детях наших ту священную любовь к родине, которая зажигает огонь в крови, будит народное сознание и двигает людей к подвигам блестящего, самоотверженного мужества на защиту ее. Будем помнить, что мужественные предки передали нам нашу Русь-Матушку возвеличенною над всеми народами, а на нас лежит священный долг поддержать это величие нелицемерным служением, искренней любовью и беспредельной преданностью своей матери-родине – России.

Исполнением всех этих заветов мы покажем, что память 1812 года для нас священна и что не страшны нам испытания, какие бы ни посетили нас.

Возлюбленные братие и дорогие сограждане!

Пятьдесят лет исполнилось с того достопамятного в русской истории дня, как с высоты царского престола раздался в слух всей России торжественный призыв Державного Государя: Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с Нами Божие благословение на твой свободный труд – залог твоего домашнего благополучия и блага общественного.

В этих последних словах Высочайшего Манифеста 19 февраля 1861 года заключается сущность воспоминаемого ныне величайшего события русской истории. Пятьдесят лет тому назад Царь-Освободитель, обнимавший своею царскою любовью всех верноподданных, всякого звания и состояния, от благородно владеющего мечем на защиту отечества до скромно работающего ремесленным орудием, от проходящего высшую службу государственную до проводящего на поле борозду сохою или плугом, призвал русское крестьянство «к свободному труду» – «залогу» его «домашнего благополучия и блага общественного».

Право на этот свободный труд получили двадцать три миллиона русского крестьянства. До этого времени великая неправда лежала в основании взаимных отношений многих членов Царства Русского, – в той неправильной зависимости человека от человека, которая именовалась крепостным правом. Эту зависимость предполагалось устроить по такому образцу, что она не должна была возмущать людей, возбуждать к себе неприязнь их. Она, по-видимому, имела быть устроена на началах семейных отношений. И действительно, что может быть лучше добрых отношений между членами семьи, где все объединяются любовью, сочувственно делят друг с другом и радость, и горе, с полною готовностью оказывают друг другу защиту и помощь? Подобные трогательные отношения нередко и существовали между господами и рабами, проявляясь во взаимной помощи, в оберегании друг друга. Литература, эта изобразительница жизни, запечатлела на своих страницах много подобных светлых, патриархальных отношений из этого периода русской жизни. Но с другой стороны, как тяжела, невыносима по своему бесправию жизнь даже в родном семействе – там, где, вместо любви и уважения к взаимным правам, всем управляет произвол, необузданное самолюбие и своеволие! Сколько вопиющих, возмущающих душу жестокостей, насилий допускается часто сильнейшими в отношении к слабейшим в семье, – там, где сама природа влечет людей друг ко другу и должна бы побуждать их и к взаимной любви! Подобные отношения тем более возможны там, где и кровное, и духовное родство далеки, где часто забывается и единство происхождения от общего родоначальника всех людей, и племенное родство, и духовное – во Христе, Спасителе всех людей. Такие отношения не в редкость были в том состоянии, которое именуется крепостным правом. Немало жестокостей должны были вытерпеть люди от властителей жестоких и строптивых, не боявшихся общего всех Господа, – Бога Отца всех. Тяжек был этот плен, в котором находились миллионы людей на родной земле. Над 23 миллионами народа русского целые века позорным клеймом тяготело рабство, не признававшее в человеке его человеческого достоинства, убивавшее в человеке его человеческое назначение. Давно уже в народе носились смутные слухи о «воле», как о роковой необходимости, насущной потребности и правде; но желанная воля все не приходила. Святое дело откладывалось вследствие сильного противодействия со стороны одних и вследствие недостатка силы и решимости – в других. Император Александр II явился тем великим избранником, которого ждала история и призывало человечество, тем добрым сердцем, которое ничем не смущалось и не пред чем не останавливалось в исполнении векового долга.

И миллионы русского народа, не имевшие доселе ни свободы, ни прав собственности, стали равноправными гражданами отечества и получили материальное земельное обеспечение. Совершилось великое дело христианской любви и милосердия. В то время как одни освободились от материальной скудости и произвола, лишений и скорбей, человекоугодия и самоунижения, другие избавлялись от поводов к тунеядству, расточительности, властолюбию, жестокости. Все люди, все братья во Христе, все равны пред Богом и Царем, таков евангельский завет Царя-Освободителя. Вот почему 19 февраля 1861 года останется навсегда священным днем для всей русской земли и в памяти каждого русского человека, как день дарования гражданской свободы миллионам людей и наделения их землею. Чувством благодарности к Богу должно быть преисполнено наше сердце, что мы имели такого Царя-Благодетеля, – что получили от Него неоцененные дары для благоустроения отечества.

Но настоящей день не есть только день благодарения, но и самоиспытания. В нынешний день празднования пятидесятилетия гражданского обновления России спросим самих себя: как пользовались и ныне пользуемся дарованными нам благами свободы? Для ответа на настоящей вопрос мы должны выяснить понятие свободы духовной, нравственной, от которой зависит и на которой утверждается свобода гражданская. Свобода духа есть величайший дар, которым ущедрил нас Творец. Это – свойство нашей богоподобной природы. Вот почему апостол Павел говорит христианам – Галатам, а вместе и всем нам: «к свободе призваны вы, братие» (Гал. 5:13). Но что такое эта свобода, любовь к которой так сильна у людей? Что делает человека свободным? Ответ на этот вопрос дан Тем, Кто пришел освободить все человечество. Уразумейте истину, сказал Он, и истина сделает вас свободными (Ин. 8:32). Соответственно этому учат и апостолы. Ап. Павел, говоря о призвании к свободе, прибавляет: «только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти» (Гал. 5:13). Ап. Петр говорит, чтобы мы не употребляли свободу для прикрытия зла (1Петр. 2:16). Итак, свобода состоит в стремлении нашего богоподобного духа к идеалам абсолютной истины, всесовершенного добра и вечной красоты. Тут находит удовлетворение наш дух в его силах: уме, воле и сердце. И действительно, можно ли назвать свободным наш ум, мысли которого все представляют ему в ложном свете произвольных понятий, вследствие чего человек движется как будто ощупью в темноте, беспрестанно претыкается и ошибается и становится игрой, жертвою, рабом заблуждений? Свободен ли человек, воля которого направлена на зло? Свободен ли человек, обладающий ложным чувством сердца, которое порабощает его своими страстями? То же самое должно сказать и в отношении народов. «Народы, у которых, под видом свободы мысли и совести, свободна в действительности только ложь в понимании и приложении к жизни важнейших вопросов человеческого духа, каковы вопросы религиозные и нравственные; народы, у которых, под видом свободы слова и печати, свободно распространяются, обобщаются и переходят в дело общественной жизни самые лживые и вредные мнения; народы, у которых, под видом свободы гражданской, свободно развиваются самые грубые страсти и пороки, и ничем не стесняемые нравы получают беспутное направление; народы, у которых, под видом политической свободы, своеволие доходит до того, что теряется всякое ручательство общественного порядка и безопасности: свободны ли они, эти народы? Всмотритесь ближе и вы увидите, что там может быть более, чем где-нибудь, господствует грубый деспотизм, там самое тяжкое рабство, деспотизм ложных мнений и вредных убеждений, деспотизм народных страстей и козней, деспотизм нравственного зла, наконец там из свободы политической вырождается самый жестокий деспотизм грубой силы или самого коварного властолюбия. Какая свобода во вне и какое рабство внутри!» (Слова Еп. Иоанна Смоленского, стр. 90).

События переживаемого нами времени во всей силе показывают, во что обращается свобода без христианского понимания ее. В последнее время мы только и слышим: «свобода совести, свобода печати, слова, свобода личности, свобода исповеданий», и т.д. Во что же эти свободы обратились? Свобода совести – в свободу от совести, свобода печати, слова – в свободу порнографии и разнузданности, свобода личности – в деспотизм, свобода исповеданий – в поругание православной веры... Все это показывает, что утверждение в народах, и в частности у нас, истинной свободы духа, покоющейся на нравственных началах Христова учения, правды и любви, составляет тот идеал, к которому люди должны стремиться, постепенно осуществляя их.

Помолимся же о том, чтобы блага свободы, дарованные нам незабвенным Царем-Освободителем и ныне благополучно царствующим Государем, все более и более осуществлялись в нашей жизни в стремлении к истине, добру и красоте, на пользу и во славу нашей дорогой родины.

Завтра вся Россия будет праздновать пятидесятилетие одного из величайших событий ее новейшей истории – уничтожения крепостного рабства. Ныне же мы собрались, чтобы в преддверии сего празднества помолиться об упокоении того, кого история украсила именем Царя-Освободителя, а св. Церковь увенчала священным ореолом Царя-Мученика.

Истекает тридцать лет с того ужасного дня, когда земля русская приняла в материнские недра свои истерзанные останки Царя-Освободителя, а высокий дух Его отлетел в вечные небесные обители. То было 1-го марта. Неприкосновенный Помазанник, подвластный единому Богу, величайший, во всех отношениях, человек, могущественнейший, неограниченный Владыка множества миллионов людей. Царь-Освободитель... убит мучительски, варварски, средь бела дня, среди своего народа, в центре своей столицы, убит русскою рукою. Среди кровавых преступлений, омрачающих Россию новейшего периода, нет более тяжкого, более вопиющего к небу, как убийство Императора Александра II. Нет слов на языке человеческом, чтобы выразить пучину горя, потрясшего тогда землю нашу. Мы – люди среднего возраста – помним ту ужасную годину, когда скорбь как бы стояла в воздухе, подавляющим гнетом легла на умы, на сердца наши, тучей темною покрыла весь мир – народ русский.

Прошли года, десятилетия. Со дна своей мрачной могилы все смотрит на нас Царь-Мученик очами, полными горючих слез и немого, уничтожающего укора. «За что?» – как бы спрашивает Он, безвинно поруганный, мучительски истерзанный, святою кровью своею обагривший землю русскую и нас, недостойных сынов ее. «Людие мои, людие мои! Что сотворих вам и что воздаете ми: за манну – желчь, за воду – оцет, за любовь – крест и смерть», – как бы говорит Он словами Господа к неблагодарному, жестоковыйному народу. Из дали прошлого все ярче встает пред нами трагизм смерти и жизни Его, все более стаёт ясным, что мученическая кончина Его была завершением истинно подвижнического земного Его жребия. Вся царственная жизнь Императора Александра II была поистине жизнь крестоносная. Вступив на престол в скорбные, полные уныния дни Крымской войны, Он, в сознании ответственности своей за родную землю пред Богом и пред историей, поднял на плечи свои всю тяготу царственного бремени, окунулся в преизбыток царственного труда, забот и скорби. Проникнутый горячей любовью к родине, уже при вступлении на прародительский престол Российской империи, Он пред лицом всего мира и Самого Бога восприял священный обет иметь постоянною и единою целию всех своих трудов и попечений утверждение и возвышение любезного отечества нашего. Летопись Его славного царствования исполнена великих начинаний и величайших Дел, положивших твердые основы новой гражданской жизни в государстве нашем... Но что Он встретил от народа своего? Много ли видел радости от нас? И больно, и обидно, но приходится сознаться, что от нас Он встречал по большей части огорчения и разочарования. Мы не шли со всей готовностью навстречу всем трудам и делам Его, не стремились облегчать бремя Его царственного подвига, не смогли даже составить противовес тем, в начале слабым, а затем все более смелым и дерзким разрушительным учениям, которые повлекли за собою столь ужасную катастрофу. А Он, Венценосный Вождь новой России, как воин в бою, неизменно и неуклонно нес свой крест царственного служения, не уступая ни пред какими застращиваниями, не смущаясь ужасом самой смерти, которая глядела Ему в очи ежеминутно и повсюду – вне России и в пределах ее, в полях, городах, в самой столице и даже во дворце Его царском. Он трудился, не покладая рук, для блага своего народа. Посланник Божий, Он твердою, непоколебимою рукою нес Богом врученное Ему знамя власти – с верою в свое посланничество и в святость своего дела. Зло Он стремился побеждать добром, на смертельные оскорбления отвечал новыми и новыми милостями народу.

Но... не пощадила Его злоба человеческая, как в оно время не пощадила и Господа Христа, Который нисходил к людям, чтобы не только благодетельствовать им, но и на веки спасти их. Ужасом скорби содрогнулась всякая душа русская, и жгучее чувство боли, стыда и позора потрясло всю землю нашу, когда на новой Голгофе совершено было это жертвенное пролитие святой, невинной крови. Несмываемое пятно легло на нас, стыдом неизгладимым покрылись наши головы. Совестно, стыдно стало русскому человеку, который всегда справедливо гордился пред всем миром устойчивостью своих религиозно-нравственных начал, непоколебимостью своих церковных и патриотических устоев. Осквернена наша история русская, ибо когда даже весь чуждый нам мир, – и крещеный, и даже некрещеный, – проникся уважением и благоговением к лучшему из царей России, эта Россия, святая, православная, искони боголюбивая и царелюбивая, в лице каких-то во всяком случае своих сынов, систематически, неотступно изощряется в посягательствах на Него, своего Помазанника Божия, пока Его не распинает. Может ли быть что тяжелее и мучительнее этого сознания для всякого честного человека и тем более для всякого любящего отчизну свою русского человека?!

Злодейство, по-видимому, восторжествовало, убийцы как будто победили. Кровь Его на нас и на чадах наших. Великая, могучая Русь не сберегла свое заветное сокровище, свою святыню общенародную, и допустила сплести мученический венец тому, кто составляет гордость и славу нашей родины, радость и украшение нашей святой Церкви православной, оплот и прибежище наших единоплеменников. Но, милостью Божиею, это ужаснейшее и позорнейшее злодеяние пронеслось над страною как страшный ураган, потрясший всю ее до основания, но не погубивший ее в конец. Кончина Царя-Мученика была искупительною жертвою за народ Его. При виде неповинно пролиянной крови Освободителя народного, страна тотчас опомнилась. Кровь Царя-Мученика вызвала всенародное движение покаяния. И сердце народное будет свято чтить и лелеять память Его не только с любовью и благодарностью, как своего благодетеля и освободителя, но и с благоговением и умилением, как мученика за народ свой, и будет – если можно так сказать – молиться не только за Него, но и на Него.

22-е сентября 1913 года – отныне будет знаменательным днем в летописях нашего града. Великий Новгород, – этот многовековой памятник священной русской старины, – обогащается памятником тому, кого история украсила именем Царя-Освободителя, а св. Церковь увенчала священными ореолом Царя-Мученика. Никогда не будет забыт раздавшийся полвека тому назад с высоты царского престола торжественный призыв Государя Александра II-го: Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с Нами Божие благословение на твой свободный труд – залог твоего домашнего благополучия и блага общественного.

Манием Царя миллионы русского народа, не имевшие доселе ни свободы, ни прав собственности, стали равноправными гражданами отечества и получили материальное обеспечение.

Открываемый ныне памятник Царю-Освободителю, сооруженный на средства крестьян, и является посильным выражением благодарности Царю-Благодетелю со стороны тех, которые так облагодетельствованы Им.

Но настоящей памятник является вместе с тем и как бы искупительною жертвою Царю-Мученику за нашу смертную вину пред Ним.

Единодушное желание увековечить имя, дела, судьбу Его созданием разных благотворительных, богоугодных и просветительных учреждений и постановкой рукотворных памятников Его нетленного в памяти народной, светлого образа одушевляет русских людей во всех концах нашего отечества. Как бы соперничая друг с другом в своей любви и преданности к памяти Александра II, города наши и веси, одни за другими, в буквальном смысле этого слова, стали украшаться более или менее грандиозными и величественными, всецело народными и сердечною любовию воздвигнутыми, памятниками Царю-Мученику. И сооруженный ныне памятник воздвигнут на лепты трудовые, на крестьянские гроши и медные пятаки. Таким образом и наш град сооружением этого памятника приобщился к другим градам, давно уже украшенным «Александровскими» памятниками.

О чем же вещает нам и будет вещать нашим потомкам этот памятник? Конечно, не Ему, Александру II, нужен наш памятник. Ему не нужны теперь от нас уже никакие похвалы и признания, и никакими монументами и чествованиями мы теперь уже не увеличим и не уменьшим Его славу. Никогда, разумеется, и никакой памятник не выразит величия дел и личности Александра II. Да и что для славы и для бессмертия Александра II наш тленный памятник, когда неизмеримо более и прочный, и прекрасный памятник нерукотворный воздвиг Он сам себе в неумирающих деяниях своих, которым никогда не будет могилы и тления!

Памятник этот нужен нам, для нас он важен и велик, для нас он имеет громадное нравственное значение. Этот памятник укрепит и углубит в душах наших и сохранит в веках память нашего возлюбленнейшего Императора Александра Николаевича во всем обаянии Его человечности, во всей славе Его прекрасного, освободительного царствования. Он будет напоминать нам о широких, чистых и спасительных идеалах христианских – человечности, гуманности, доброте и любви, которые одушевляли Царя-Освободителя. Памятник этот будет содействовать оживлению в нас патриотического духа, укреплению нашей любви к отечеству с его богодарованными великими Кормчими. Он скорее и теснее сплотит всех в единую, дружную, крепкую царелюбивую семью, о которую, как о скалу, разобьются все козни врагов Царя и народа. Здесь, у нашего памятника Царю-Освободителю, стоящего под осенением святынь нашего града, с благоговением остановится всякий прохожий, с умилением снимет шапку и поклонится своему Благодетелю. Здесь же и вознесет горячую молитву о неповинном Страдальце-Мученике, своею кровью запечатлевшем любовь к России.

Пусть же красуется наш памятник Александру II в научение и назидание нам и потомству нашему. А Ему, незабвенному, – вечная слава и вечная память!

Сейчас мы будем молиться о здравии нашего возлюбленного Государя по поводу празднования дня рождения Его. Но обычная молитва наша должна быть ныне усугублена, ибо настоящей праздник России совпадает с великим знаменательным событием, вызванным великодушным почином нашего Монарха. Ныне в небольшой и тихой столице иноземного государства собрались представители различных правительств, великих и малых, старого и нового света, для практического решения великой идеи о международном мире, провозглашенной в воззвании нашего Государя, 12-го августа прошлого года, к правителями государств. Девять месяцев прошло с тех пор. Но мы еще живо помним обстоятельства обнародования этого акта величайшей государственной важности и общечеловеческого значения пред путешествием Государя в Москву, сердце России, для открытия памятника своему Венценосному Деду, Царю-Освободителю. Видели и чувствовали мы, каким радостным трепетом билось сердце русского человека от этой благой вести.

Знаем мы, какое живейшее сочувствие среди народов всего цивилизованного мира вызвало Царское слово о мире. Да и могло ли быть иначе? Внушенное святою мыслью о благе народов, страдающих под гнетом ужасного милитаризма, оно явилось пред взором человечества как светлая заря новой лучшей будущности и окрылило отрадные надежды людей, оживило веру в спокойное процветание и благоденствие народов. Но оптимистические надежды на благоприятное практическое решение данного вопроса нашли себе противовес в скептических соображениях о невозможности осуществления, даже в ограниченном размере, великодушной идеи Царя. Для решения этих вопросов и созвана по почину Государя ныне открывающаяся в Гааге конференция, состоящая из представителей многих государств. Цель ее, – говоря словами воззвания 12-го августа, – «изыскание путем международного обсуждения наиболее действительных мер для обеспечения всем народам благодеяний прочного мира, для прекращения все более усиливающихся вооруженных столкновений между государствами и смягчения бедствий и ужасов войны».

К каким результатам придет эта именуемая конференция мира, мы не можем точно предугадать. Но к каким бы результатам она ни пришла, для нас важны мотивы и великая идея ее. Мы не можем не радоваться, что пред началом XX-й эры христианской новая светлая заря блеснула пред взором всего человечества и эта светлая заря возродилась в нашем отечестве и от нашего Царя. И когда же? Тогда, когда современные народы, забыв о своем братстве по происхождению от одного Бога Отца, а христианские народы, пренебрегши основною заповедью Христова учения о любви к ближним, стали, по выражению Апостола, угрызать и снедать друг друга (Гал. 5:15). Тогда, когда, вследствие роста вооружений, говоря словами воззвания, все возрастающее бремя финансовых тягостей в корне расшатывает общественное благосостояние; когда духовные и физические силы народов расточаются непроизводительно; когда сотни миллионов расходуются на приобретение страшных средств истребления, которые, сегодня представляясь последним словом науки, завтра должны потерять всякую цену ввиду новых изобретений; когда во имя мира существует так называемый вооруженный мир, нечто ужасное и тягостное как сама война, столь же отвечающее идее мира, сколь мало способно предотвратить возможность войны; когда, наконец, вследствие всего этого просвещение народа и развитие его благосостояния и богатства пресекаются или направляются на ложные пути. И вот, в такое мрачное и тяжелое время так называемого милитаризма прозвучал голос Повелителя и Обладателя 120-ти миллионов русского народа, – для которого не страшны никакие враги, но которого страшатся все, – призывая всех, подобно доброму гению, к миру. Христолюбивый Монарх призывает не к истреблению и уничтожению людей, а к тому, чтобы поставить на должный пьедестал христианский идеал человеческой любви, мирного просвещения и производительного труда. Призыв этот поистине – призыв святой. Слово его – слово святое и вдохновенное, ибо оно является отражением тех заветов о мире, которые составляют главное начало Христова учения, нами исповедуемого, тех священных заветов, которые всегда были столь близки сердцу наших православных благоверных Государей и в частности – великому русскому Царю-Миротворцу Александру III-му, Августейшему родителю нашего Государя. О, если бы все люди прониклись этими высокими святыми началами! Тогда осуществился бы тот святой порядок взаимных отношений между народами, какой предвидел еще в Ветхом Завете великий пророк Исаия, созерцая судьбы царствия Божия на земле, – когда народы перекуют мечи свои на орала и копья свои – на серпы, когда лев будет играть с ягненком, когда народ на народ не поднимет меча и не будет более учиться воевать (Ис. 2:4). Тогда воспевали бы и мы с Вифлеемскими пастырями ангельскую песнь – Слава в вышних Богу и на земли мир! – Но об этом мы можем только молиться. И Церковь наша непрестанно и усиленно молит об укреплении и расширении мира на земле. В этом она всегда видела одну из главных своих практических задач и всегда трудилась над ее проведением в жизнь, сообразно с потребностями различных исторических эпох. Правда, она призывает нас более к внутреннему миру, т.е. жизни в Боге, но и на все стороны мира внешнего ее действие и влияние громадно и незаменимо. Притом же, внутренний мир каждого человека есть несомненно необходимое основание и причина внешнего международного мира. Этот мир и будет прочен только при условии замиренности духа каждого человека, о чем и подобает молиться всем людям. Мы же, сыны нашего дорогого отечества, из которого изошло ныне устами нашего Монарха столь великое слово о мире, должны кроме сего всемерно заботиться о возрастании той великой силы, которая легла в основу всего нашего исторического развития и уже на первых порах исторического нашего существования сплотила междоусобную Русь во единую могущественную государственную семью под главенством единого Царя, умиротворила и успокоила ее, которая затем и во все последующее время была главным организующим началом и вместе знаменем нашей народности. Эта сила великая – святая православная наша вера. Она всегда озаряла и теперь, как видно, продолжает озарять нас своим чистым и жизненно-плодотворным светом, служа источником все новых и новых светлых и высоко-идеальных предначинаний, выразительнейшим примером которых являются знаменательный царский призыв к миру и открывающая ныне свои совещания в Гааге конференция мира.

Да будет же сей день знаменательнейшим днем в истории приходящего к концу столетия! Да будет день этот прекраснейшим днем в жизни нашего возлюбленного Государя и нас, Его верноподданных сынов! Да благословит Господь мира полным успехом царственный подвиг Императора Николая II-го, учиненный Им во имя Христа и по заветам Его святой Церкви, во имя любви к человечеству!

Приветствую вас, возлюбленные братие – сограждане, с великою радостию: родился давно желанный, давно жданный Наследник русского Императорского престола. Отныне день 30-го июля – день отрадный и знаменательный для всей России. Прежде всего, это – естественная радость Августейших Родителей – Царя и Царицы, как осуществление Их молитвенных желаний, вознесенных с теплою верою к Престолу Всевышнего. А затем – это радость всего русского народа, жизнь которого живым и неразрывным союзом связана с жизнью своих Царей. Искони радости и печали Царей были радостями и печалями всех и каждого сынов русского царства. Но для России это – радость не потому только, что царская радость разделяется всем народом, как и царское горе, но и потому, что укрепляется великое древо Царствующего Дома. Тут говорит не одно чувство, но и сознание политического значения этого события, как надежды на благоденствие и процветание нашего отечества. Царственный род есть тот благоплодный корень, на котором держится, которым питается, движется, управляется и живится все дерево государства. С пресечением корня дерево иссыхает и падает, так и с пресечением царственного рода всегда потрясается, а нередко и совсем разрушается и падает государство. Вспомним, что переживало наше отечество триста лет тому назад, когда с убийством царевича Димитрия пресекся царственный род Рюриковичей. Какие смуты, нестроения в общественной и политической жизни пережило наше отечество, пока Господь не умилостивился над ним дарованием Царя, начавшего собой царственный род Романовых, который с тех пор руководит судьбами России. Цесаревич Алексий является наследником и продолжателем этого славного царствующего рода. Воистину, день рождения Его – день милости Божией к нашему отечеству. Ныне рожденный Наследник – это Божий дар, высочайшее благодеяние Божие к России. Особенное промышление Божие о царствах и народах и состоит в рождении мужей, назначенных для высокого царственного служения отечеству. Поэтому, продолжение царственного рода есть величайшее благодеяние Божие к нашему отечеству.

Радость и наша о рождении Наследника усугубляется в виду тех тяжких испытаний, какие переживает ныне Он – наш Отец с великой русской семьей. Из мрачной, грозовой тучи, нависшей над Россиею, блеснул яркий солнечный луч в лице Высоконоворожденного Младенца. Это – луч надежды, что дни испытаний окончатся, что враги, так коварно и с такою фанатическою злобою ополчившиеся на нас, расточатся, и водворится мир и благоденствие России. Да будет же благословенно вхождение Царственного Младенца на жизненный путь. Вознесем сердечные молитвы к Господу, да дарует Он нашей радости и надежде – Царственному Младенцу – здоровье, многие-многие счастливые годы, крепость духа. Да возрастает Он на пользу, счастье и величие нашего отечества.

Возлюбленные братие! Молились мы о здравии Высокого Новорожденного, а теперь помолимся о преуспеянии в вере и благочестии благоверного и благочестивейшего Государя Наследника, каким Он стал в спасительных водах св. крещения. Радуется св. Церковь, восприявшая в свое материнское лоно новое чадо по благодати. Радуется Русь Святая, так как день св. крещения Государя Наследника является для нее залогом непосягаемости на ту веру святую, которая была опорой государства в течение почти тысячи лет. В преемственном роде благочестивейших Монархов св. Церковь находила как бы благотворную сень, под которою она укрывалась как от злых страстей человеческих, так и от бурь и бедствий. Св. Церковь не забудет никогда и не может забыть того, чем обязана она Благочестивейшим Монархам, Боговенчанным покровителям и защитникам ее. Продолжение царственного рода есть величайшее благодеяние Божие для нее. Вот почему настоящий день св. крещения есть истинное торжество не только для отечества нашего, но и для Церкви православной.

Радость наша в настоящем случае получает особенный смысл и значение после того исторического акта, которым Государю благоугодно было запечатлеть это великое событие. Это – духовное усыновление Новокрещенного Наследника нашей доблестной армии, сражающейся ныне с врагами нашего отечества и веры. Вот какими знаменательными словами благоугодно было Государю осчастливить нашу армию в лице ее военачальника: «Сегодня, во время совершения таинства святого крещения Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича, Ее Величество и Я, в душевном помышлении о Ваших доблестных войсках и моряках на Дальнем Востоке, в сердце молитвенно призывали их быть восприемниками Новокрещаемого Цесаревича. Да сохранится у Него на всю жизнь особая духовная связь со всеми теми дорогими для нас и для всей России, от высших начальников до солдата и матроса, которые свою горячую любовь к родине и государству выразили самоотверженным подвигом, полным лишений, страданий и смертельной опасности». Нельзя без слез радости и умиления читать этих слов акта. Будущий Отец народа является крестным сыном доблестнейшей армии, этой опоры Росши. Дух армии – дух самоотвержения, до отдачи жизни за други своя, дух долга, дух мужества – осеняет Новорожденного Наследника русского царства в святом таинстве крещения, приобщающего Его к святой вере русского народа. Значение этой духовной связи знаменательно особенно теперь, в настоящую тяжкую годину для нашего отечества, когда там, на Дальнем Востоке, идет борьба не столько за политическое обладание некоторыми областями, сколько борьба христианского Креста с азиатским язычеством за религиозное господство в жизни народов. Борьба тяжелая!... Какой светлой надеждой, каким счастливым предзнаменованием является теперь это великое царское дело, как духовное усыновление Наследника престола героями нашей армии, представителями той крепкой силы, которая некогда, в тяжкие времена монгольщины, создала из порабощенного разбитого народа великую нацию. И если мы взираем ныне на своего Благочестивейшего Государя Императора, как на венценосного защитника и спасителя нашей земли от нового монгольского нашествия, то на Царевича Алексея мы должны взирать как на будущего просветителя отдаленных стран Азии светлой верой Христовой.

Основание нашей надежды мы видим и в самом имени, тезоименитом имени святителя Алексия, митрополита Московского. Оно служит благодатным знамением небесного предъизбрания и благословения будущего Отца нашего отечества к чему-то особенно великому и славному. Святитель Христов Алексий горячо любил свое земное отечество в продолжение земной своей жизни. Он был и охранителем семейств царственных. Верим и уповаем, что и теперь святитель Божий, самолично изведавший во дни своего святительства, чем может быть силен православный между азиатскими язычниками, предстоя пред Престолом славы Божией, будет неотступно с тезоименитым ему Государем Наследником своими молитвами и благословениями, своими советами и наставлениями, своею помощью и заступлением, и сохранит нашу надежду и радость от всех врагов видимых и невидимых во благо нашего дорогого отечества и во славу св. Церкви.

Итак жребий брошен: объявлена война Японии, и уже началась. Искреннее миролюбие нашего Монарха известно всему миру. Высочайший Манифест, сейчас мною прочитанный, убедительно говорит о тех усилиях, которые употреблял наш Царь к «сохранению дорогого сердцу Его мира» и «упрочению спокойствия на Далеком Востоке». Никогда не имевши никаких прямых обид от России, но затаив свою месть против нее за вынужденное заключение мира с Китаем и неполучение от этой войны всех ожидаемых выгод, с другой стороны, недовольная приближением русских владений к пределам Желтого моря, – Япония несколько лет усиленно готовилась к войне, чтобы остановить там развитие русского могущества и преобладания, оттеснить русских назад от пределов восточных морей и предоставить Азию азиатам во главе с народом страны «Восходящего Солнца». Однако же миролюбие нашего Государя было настолько велико, что Он прилагал все свои силы и старания к отвращению войны и готов был сделать все возможные уступки, чтобы мирно поделиться с Японией теми или другими выгодами и влиянием на Дальнем Востоке. Но эти усилия не увенчались успехом. С народом, возненавидевшим мир, нельзя было сохранить мира, вероломно притом нарушенного тяжким оскорблением, брошенным в лицо русской державы. Не дождавшись от России ответа, Япония прервала с нею дипломатические сношения и совершила уже предательски-вероломные нападения на военные русские суда, вопреки общепринятым постановлениям международного права. После этого Державный Повелитель земли русской объявил войну, чтобы смыть наглое оскорбление, нанесенное русскому народу. На начинающего Бог!

Что же нам делать, братие и сестры? Прежде всего молиться и молиться Царю воинств. Он одних венчает победами на брани, а других осуждает на поражение и гибель. Да избавит Он наши войска от глада, пагубы, от всех бед, опасностей и болезней и да увенчает их подвиги победами. А затем наш долг – облегчать их участь, умалять их лишения и страдания посильными жертвами, – личными и имущественными.

Объединимся же все, как один человек, вокруг нашего возлюбленного Монарха, отдадим на алтарь отечества нашего имущество наше и жизнь нашу. Да уразумеют язы́цы, яко с нами Бог!

Почти ежедневно получаются печальный известия о значительных потерях в нашем войске в тяжкой войне с коварным и фанатичным врагом. Между положившими живот свой на этой брани за веру, Царя и отечество, есть немало отцов, которые были кормильцами своих семейств, сыновей, бывших опорою престарелых и бедных своих родителей. Сколько горя, слез и страданий, сколько бедности, нужды и лишений причинила смерть уже погибших сейчас, а сколько еще может быть их впереди! Священный долг всякого гражданина пойти навстречу этому горю и сделать все возможное для того, чтобы утереть слезы плачущих, утешить удрученных, предотвратить нужду и бедность беспомощных и сирых. Наш любвеобильнейший Государь, который более всего чувствует тяжесть этой войны, уже явил образец этой любви, повелев всех детей умерших воинов воспитывать на средства казны. И в настоящее время со стороны правительства, земских и городских учреждений оказывается помощь семействам лиц, призванных в ряды действующей армии на Дальнем Востоке. Не будем же и мы безучастны к оказанию этой помощи многочисленным бедным семьям. Прежде всего духовенство, как лучше других знающее нужды своего прихода и каждого семейства, может быть посредником в ходатайстве пред подлежащими учреждениями об удовлетворении этих нужд. А затем оно может само организовать благотворительность, являя собою деятельный пример этого и привлекая к тому других частных лиц. Этой цели могут служить и церковно-приходские Попечительства, которые теперь-то должны проявить всю свою живучесть. Прошу же вас, отцы и братие, откликнитесь и на это святое дело любви и, чем скорее, – тем лучше.

Дорогие сограждане! По временам в истории народов и государств бывают «нарочитые» дни, наступают важные моменты, знаменующее собою новое направление в течении общественно-государственной жизни. Они составляют историческую эру. Таким историческим днем и моментом в жизни нашего отечества является день 6-го августа, когда Государю благоугодно было утвердить положение о Государственной Думе, о чем вы слышали из только что прочитанного Высочайшего Манифеста.

День шестого августа св. Церковь посвящает воспоминанию одного из торжественнейших событий в земной жизни Спасителя – славного Преображения Его, знаменуя этим и наше возможное преображение, обновление, прославление. Отныне этот день будет иметь для нас не только церковное, но и государственное значение, знаменуя собою начало обновленной, возрождающейся гражданской жизни. Говорить ли о благовременности этого великого исторического акта? Скажем только, что в исторической жизни народов, направляемой Божественным Промыслом, ничто не возникает случайно, механически; время выдвигает те или иные вопросы и запросы, вытекающие из органической связи прошлого с настоящим и будущим. Поистине велики те правители народные, которые своим проникновенным оком вовремя чувствуют это дыхание народной жизни, отвечают на ее вопросы и удовлетворяют законным запросам ее. А каково наше время? Черные тучи заволокли наш политический горизонт. Там, на Дальнем, но ставшем теперь близким, Востоке уже полтора года длится и неизвестно, когда и чем окончится несчастная для нас война, которая ложится тяжким нравственным и материальным гнетом на нас. А в другом месте, в дальней Америке, в маленьком городке, происходит теперь суд над нами, «казнь», возмездие за наши грехи, приведшие к этой войне и обусловившие несчастный ход ее. Внутри – волнуется житейское море, воздвизаемое напастей бурею, угрожая опасностью потопления плавающим по нему. Говоря применительно к нынешнему евангельскому чтению, повествующему о хождении Спасителя по водам, мы подобны ап. Петру, который, желая поскорее пойти навстречу Иисусу, вышел из лодки и пошел по воде, но, «видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: «Господи! спаси меня». Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: «маловерный! зачем ты усумнился в вере в Меня? Ободрись, не бойся». И когда вошел он в лодку, ветер утих» (Мф. 14:22–32). И мы, окруженные извне и изнутри бедствиями и нестроениями, пришли в уныние, и в глубине души каждый взывал о спасении, о выходе из такого тяжкого положения. И вот, словно солнце из-за туч, осиял и нас спасительный луч надежды, исходящий от любвеобильного нашего Государя, истинного Родителя – Отца, пекущегося о нуждах своих подданных – детей... Не мог Он не тронуться доходившими до Него воплями о спасении. «Дорогие сыны России, – слышится нам Его голос, – зачем вы пришли в уныние? Зачем вы усумнились во Мне? Разве вы не дороги Мне? Возвратитесь к исконным началам, на которых «созидалось и крепло» государство Российское. Эти начала – согласие и единение царей с народом и народа с царями. В них «великая нравственная сила, созидавшая Россию в течение веков, отстоявшая ее от всяких бед и напастей». С нею преодолены были и более тяжкие времена для нашего отечества: и татарщина, и лихолетье, и пугачевщина, и двенадцатый год. Объединимся и доверимся друг другу. Эта сила и доныне «является залогом единства России, независимости и целости, материального благосостояния и развития духовного в настоящем и будущем. Чтобы восстановить несколько ослабленное это единение и учреждена Мною Государственная Дума, в которой представители ваши, вами же выбранные, поведают Мне о нуждах ваших, и они Мною будут услышаны».

Вот в чем заключается великое значение этого важного исторического момента! Он скрепляет исконное неразрывное единение Царя с народом. Разве это не знаменательный день в нашей истории, призывающий нас к духовной радости и веселию?

Какова же теперь наша обязанность? Указание на это находим в нынешнем апостольском чтении (1Кор. 3:9–17). Если нынешнее евангельское чтение призывает нас к мужеству и твердому упованию на помощь Божию, то чтение апостольское указывает нам на деятельность, подобающую нам при настоящих обстоятельствах. Все мы, старшие, по апостолу, «соработники» у Бога, а младшие – нива Божия, Божие строение... – такова главная мысль апостола. Но соработники ли мы? Обратимся к себе, к своей совести, по крайней мере теперь, в виду настоящего великого исторического момента. Достойно ли мы трудились на ниве Божией? Возделывали ли мы ее сами, или же, быв заражены так называемым квасом фарисейским (Мф. 16:6), «связывали бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагали на плечи людям, а сами не хотели и перстом двинуть их» (Мф. 23:4). К несчастию, это проявление фарисейского духа замечается везде, во всех кругах людей, во всех областях человеческой деятельности, и порождает пренебрежение к своему долгу, к честному труду, всеобщее развращение и разложение. Для противодействия такому злу каждый должен точно сознать свой долг, определить свой собственный труд и данного времени, и всей своей жизни, и делать свое дело, не сваливая его на плечи других. Когда все будут усердно делать свое дело, честно, тогда жизнь наша будет благоустрояться и процветать. К такой деятельности и призывает теперь всех сынов России наш возлюбленный Государь в твердом уповании, что с помощью Всемогущего Бога наша дорогая родина «выйдет с торжеством из постигших ее ныне тяжких испытаний и возродится в запечатленных тысячелетней ее историей могуществе, величии и славе».

Возблагодарим же Бога, возглаголавшего благая о нас через Своего Помазанника, и помолимся о здравии и благоденствии нашего возлюбленного Государя, ведущего своих подданных ко благу нашего дорогого отечества.

Благодарю вас, граждане Пскова, за ваши высокие чувства к Государю и за доверие ко мне, которое привело вас сюда. Действительно, в сегодняшнем Манифесте мы получили великие гражданские блага: неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов, а также участие в законодательной деятельности Государственной Думы всех классов населения. Но полученные права возлагают на нас и обязанности перед родиной – помочь прекращению смуты и восстановлению мира в русской земле. Теперь пусть каждый гражданин, кто бы он ни был, принесет на алтарь отечеству все свои силы и знания и выполнит лежащий на нем долг общественного служения вполне искренно и честно. Если нам дана свобода совести, то не будем бессовестны в своей деятельности. Если мы получили свободу слова, то не будем никогда злоупотреблять им. Если у нас есть свобода собраний и союзов, то не будем обращать их в бесчинные сборища, с преступными целями. Если нам гарантирована неприкосновенность личности, то не будем никого насиловать, заставляя поступать так, как мы хотим, и чрез то мешать мирным занятиям граждан. Если нам обеспечена возможность действительного участия в законодательстве страны, то употребим ее на благо родного народа. Пусть же день отечественного ликования по поводу Манифеста будет и для нашего города днем радости и мира, а не печали и вражды. Я уверен, граждане Пскова, что вы от меня, – с тем же пением, с каким и пришли, – мирно разойдетесь по домам и не будете обижать встречающихся вам по пути обывателей. Благодарение Богу за Его Божественный Промысел о нас, а Царю нашему за дарованные стране гражданские права великая слава!...

Только что слышанные нами письменные сухие отчеты о деятельности Кирилло-Мефодиевского Братства за прошлый отчетный год производят впечатление, что Братство как будто делало дело: братчики вели чтения, собирали деньги, оказывали материальные пособия и т.п. Но где же живые плоды и наглядные результаты этой деятельности? – Их трудно заметить... Стали ли пастыри чрез братские собрания ближе друг к другу и к своим пасомым – членам Братства? Нет... В настоящем заседании я почти не вижу мирян, представителей от прихода, в лице церковных старост. Да и сами священно- и церковнослужители из многочисленного городского духовенства пришли сюда не в полном числе. Правда, в настоящий раз это отсутствие объясняется печальными событиями сегодняшнего дня и вечера, как отзвуком Высочайшего Манифеста вчерашнего дня, 17 октября. К сожалению, эти отзвуки отлились в такую нестройную гармонию слов и бесчинных действий, что всякому свободному гражданину стало опасно ходить по стогнам нашего тихого града... Но и вообще-то заседания нашего Братства не могут похвалиться количеством посещающих его.

Чем объяснить это? Не тем ли, что заседания Братства не интересны, не дают жизненного материала и не будят мысли? Волнующие каждого современные течения в богословской науке, текущие явления церковной и общественной жизни до сих пор не имели места в собраниях братчиков и всегда обходились прискорбным молчанием.

Между тем, братство, по своему идейному значению, представляет собою союз, основанный на любви его членов. Если Церковь составляют клир и миряне, то и участниками церковных братств должны быть те и другие. Руководство духовной жизнью христиан принадлежит пастырям, и для них существенной задачей является: чрез братство сблизиться друг с другом, объединить свою пастырскую деятельность, поделиться недоумениями и затруднениями из своей служебной практики, выработать общие мероприятия для уврачевания духовных ран своих прихожан и разобраться общими силами в интересах чисто бытовых и сословных. С другой стороны, духовные представители Церкви имеют возможность, при участии мирян в братских собраниях, более верно выполнить свой нравственный долг перед пасомыми: узнать духовные потребности и материальные нужды народа и тем вообще всячески содействовать благу пасомых.

Кроме взаимообщения братчиков между собою, церковные братства в своем историческом существовании преследовали и цели борьбы с внешними и внутренними врагами православия. Когда в печальные времена русской истории юго-западный край России был присоединен к Литовско-Польскому государству, там началось целое гонение на православную Церковь. Служители воинствующего папизма рассыпались по городам и весям и всякими мерами, до насильственных включительно, насаждали среди темного народа римскую веру. Иноверное правительство изо всех сил содействовало обращению «хлопов-схизматиков» в католический обряд. Тогда-то для защиты православия в разных местах стали образовываться братства, и члены их: – духовные и светские, объединившись между собою, выступили на защиту родного православия. Устройство братствами просветительных учреждений, издательская деятельность и миссионерские труды – явились грозной силой, устойчиво ограждавшей православную Церковь в долгие тяжелые годы. Бывали случаи, что и в среде самих православных являлись болезненные наросты в виде сектантства и суеверий разного рода: братства и здесь приходили на помощь со словом убеждения и раскрытия евангельской истины и чрез то своевременно обличали заблуждения и утверждали в Церкви ее колеблющихся сынов. Оказанные заслуги братств для православия не должны быть забыты и теперь, когда только что обнародованным Высочайшим Манифестом 17 октября объявлена свобода совести для всех религий и исповеданий. А эта свобода несомненно будет использована инославными и иноверными исповеданиями в смысле прозелитизма и пропаганды. Теперь-то, в ограждение целости православия, и нужно православным людям – и пастырям, и мирянам – соединяться в братские союзы, чтобы купными силами противодействовать пропаганде инославия и старообрядства и распространения многоветвистого сектантства.

Сравнивая деятельность Псковского Кирилло-Мефодиевского Братства по бумажным отчетам с действительными целями церковных братств, нельзя не придти к заключению о необходимости расширения задач нашего Братства, в смысле соответствия его требованиям времени. Братские собрания, происходящие под непосредственным руководством архипастырей, прежде всего будут несомненно способствовать более тесному общению между пастырями и мирянами, равно как и объединению пастырской деятельности. И псковские пастыри не менее других нуждаются в периодических собраниях, чтобы поделиться своими взглядами на различные явления церковной и общественной жизни.

Если священнослужители до сих пор могли ограничиваться требоисправлением и не тревожиться над разрешением вопросов времени, потому что сами пасомые спали общественным сном, то теперь, когда все пробудились и началась ломка старого уклада жизни, духовенство должно стать не позади разрешаемых вопросов и совершающихся событий, а быть в курсе всех движений общественной мысли. Но готовы ли мы дать ответ всякому вопрошающему нас о злободневных явлениях и помочь своим пасомым разобраться в настоящей переоценке всех ценностей? Нет и нет...

Правда, мы имеем сведения по разным областям науки, и большинство из нас окончило среднюю школу, но все-таки того, что мы знаем, – для нашего служения не достаточно. Школьная скамья или вовсе не дала тех знаний, какие пригодны для переживаемого момента, или же сами мы многое из полученного там – перезабыли, под влиянием житейских невзгод и материальной нужды.

Потому нужно немедленно возобновить в памяти приобретенное в школе и дополнить его новыми запасами знаний, требуемых характером совершающихся событий и поставленных на разрешение вопросов. Станем снова учиться и учиться вместе. Такой школой для нас будут так называемые «пастырские собрания», где, не стесняясь друг друга, присутствующее могут поделиться своими знаниями, наблюдениями, опытом и чрез то разрешить волнующие каждого вопросы и сомнения.

При особенно благоприятных обстоятельствах происходит настоящее заседание Кирилло-Мефодиевского Братства. Здесь присутствуют не только городские члены Братства, сочувствующие его целям, но и представители всей Псковской епархии. Нужно же воспользоваться этим и проверить, насколько осуществлялись до сих пор цели, поставленные Братством, и что надо предпринять для успешного их осуществления.

Цели Братства велики – служить религиозно-нравственному просвещению народа и ограждать его от иноверия и сектантства. Преследуя эти цели, Братство заботится об открытии и поддержке библиотек и читален, об устройстве религиозно-нравственных чтений, приобретении и распространении книг религиозно-нравственного и вообще полезного содержания, о развитии богослужебного пения, и т.д. О всех целях Братства нет нужды говорить, – они указаны в Уставе Братства... Вот как велики, широко-объемлющи и жизненны цели Братства. Все они могут быть объединены в одной цели: в оживлении и возрождении церковно-приходской жизни.

Где же находится источник этого возрождения и оживления? Находится ли он в учреждениях, которые предлагаются для этой цели, или в чем-либо другом?

Этот источник заключается в личности: жизнь кипит только там, где находится источник широко развитой личности, а учреждения являются только теми проводниками и средствами, чрез которые влияет эта личность. То или другое учреждение есть собрание лиц, соединенных правилами, определяющими цель, к которой оно должно стремиться, и средства для достижения этой цели. Но одни правила не могут дать жизненности учреждению, и их необходимо должна оживить личность. Там, где этого нет, учреждение является механическим соединением отдельных лиц и не может иметь никакого значения. В частности и обновление приходской жизни может совершиться только живою личностью пастыря, сознающего и осуществляющего в своей деятельности спасительные задачи пастырского служения. История и жизнь ясно показывают такое животворное значение личности.

Лучшим примером этого может служить Личность Иисуса Христа, совмещавшая в себе вместе с человечеством Божественную полноту и совершенство. Он совершил нравственный переворот и возродил человечество не правилами, а высотою Своей Личности. Основанная Им Церковь жива и действенна не какой-либо системой или теорией, но непреодолимым действием души Его на душу. Предлагал Он не систему учений, не кодекс законов, но Себя Самого, являя в Себе самым делом ту истину, которая есть верховное желание души. Явился Христос и, овладев всей душой человека, утвердил в ней престол Свой. Распространители Его учения – апостолы – точно также были живые личности, пламеневшие любовию, стойкие до готовности пожертвовать жизнью. Они переходили из веси в весь, насаждая заветы своего Учителя. «Не себя мы проповедуем, но Христа Иисуса Господа», – так свидетельствует один из них, – в том же духе и все они учили. Учение, которое, по словам апостола, проповедал он Коринфянам, которое они приняли, на коем утверждались и коим спасены, состояло не в собрании догматов: проповедан им Иисус Христос – Лицо, как воплощение совершенства. Дальнейшими носителями благодатной жизни были св. отцы, которые высотою своей личности и учения влияли не только на своих пасомых и на современную им Церковь, но и на христиан последующих веков. Они питали пасомых своим словом и своим влиянием, создали множество просветительных и благотворительных учреждений, которые облегчили много телесных и духовных нужд.

Таким образом несомненно, что жизнь свята только там, где находятся святые личности, живые носители Христа. Много и теперь есть таких личностей, часто незаметных, успешно делающих святое дело. Но одна личность, как бы она ни была сильна, может ослабеть без поддержки. Отсюда вытекает необходимость в союзе. Пример этого мы видим у апостолов, которые «связуеми союзом любве» насаждали христианство. Таким союзом является и наше Братство, членами которого могут быть не только пастыри, но и все чада православной Церкви, так как все мы – братья во Христе.

Какое чудное это слово «Братство»! Какая в нем глубина содержания! Как оно, позволю себе употребить выражение, христианственно. Основа его в любви всех членов между собою – пастырей и пасомых, объединенных одними и теми же святыми целями. А какое великое дело – любовь и единение духа между пастырем и паствою! Это – сила, сила нравственная, которая много может сделать в делах веры, в пользах Церкви, в благах народных, общественных. Сила эта неодолима, когда, твердая в своих основаниях, положенных Христовым учением, чистая в своем духе, она идет верным путем и действует правильными средствами к достижению духовного возрождения народа, спасения его. Пастырь Церкви – это молитвенник, ведущий людей в царствие Божие: учением, священнодействием и руководительством их на всем пути духовной жизни. Паства – это не безмолвная масса, безгласная в делах веры и Церкви, – это – живые личности, которые не в отдельности только, каждая сама про себя, но и в целостном соединении своем должны сознать, осуществить и проявить жизнь и силу Церкви в ее истинном духе и деятельных, спасительных для человека, стремлениях. Такой союз пастырей и пасомых, выражающийся в Братстве, составит несокрушимую мощь, страшную для всякого врага и всякого вражеского устремления против народной веры и Церкви, против духовных интересов народа.

Такие братства у нас, на западной окраине, сослужили в свое время великую службу Богу. В них нашли защиту от воинствующего католицизма исконные русские православные насельники того края. Благодаря Братствам, православие там еще теперь светит, хотя и стараются теперь угасить там чистый спасительный свет его. Но эта опасность – теперь всеобщая, и притом не столько от инославных, сколько от своих же, которые, именуясь членами Церкви, на деле являются опаснейшими врагами ее. Ведь ни для кого не тайна, что мы живем во время не одной только политической, но и религиозной борьбы. Неверие в разнообразных его видах вооружается против Бога, против Христа, против православной Церкви, похваляясь, что конец Церкви близок, и недалеко то время, когда оно не оставит в ней и камня на камне. Положим, – это безумная надежда, это посягательство на непреложное обетование в неодолимости Церкви. Но, к прискорбию, должны признать, что неверие имеет большой успех. А как пагубно отзывается упадок религиозности на падении нравственности, на потере страха Божия, на благочестии, на все более и более усиливающемся в народе пьянстве и отравлении алкоголем, столь сильно влияющем на физическую и душевную стороны человека, на уважении власти и вообще на повиновении христианским законам и исполнении своих обязанностей! Эта зараза неверия и безнравственности, бывшая прежде привилегией только людей, оторванных от народа и преимущественно городских, теперь проникла и в народ сельский, в деревни. Вам, о.о., прекрасно ведомы эти печальные стороны современной деревни. Но это знание и обязывает к борьбе с этим внутренним врагом, посягающим на наше священное достояние, дорогое наследие. Ни один сын Церкви не должен оставаться безучастным в этой борьбе. Ни один христианин не должен уклоняться от нее и предоставлять ее одним только епископам и священникам, подобно тому, как ни один рядовой солдат не оставляет битву с врагами на обязанности одних только военачальников и офицеров. Теперь-то, когда так много опасностей с разных сторон угрожает вере и Церкви, наш союз должен быть крепок более, чем когда-либо. Теперь я громко глашаю словами апостола Петра: братство возлюбите (1Пет, 2:17). Возлюбите братство, пастыри, потому что теперь, с провозглашением свобод и религиозной в частности, наша надежда не во вне, не – в человеческой помощи, а внутри, в животворящем духе. Возлюбите братство в деле борьбы с врагом, пастыри; в противном случае, предаваясь беспечности, вы дождетесь того времени, когда некого будет пасти. Возлюбите братство и вы, верные сыны Церкви Христовой, идите за своими пастырями и вместе с ними отстаивайте святую веру, если только дорого для вас спасение. Средства борьбы многоразличны, как и сам враг – разновиден. Я укажу теперь только на одно средство, которое считаю очень важным в настоящее время.

Каждому известно, какое важное значение имеет в деле умственного, нравственного и религиозного развития чтение соответствующих полезных книг. И наоборот, какую растлевающую силу имеет чтение вредных книг! А между тем мы видим, что враги Церкви в поразительном множестве сочиняют, издают и распространяют безбожные и растлевающие произведения, прокламации и брошюры, полные кощунства и богохульства, которые всюду ходят по рукам наших грамотеев, с жадностью читаются и вытравляют в душах их все, что прежде для народа было священно и дорого. Это средство, рассчитанное на любовь и жажду народа к просвещению, нужно не только обезвредить, но и сделать его действенным для достижения противоположной цели. А, как этого достигнуть, – это составит одну из существенных задач последующей деятельности Братства.

К настоящему же собранию Братства приурочено мною и открытие одного из просветительных учреждений его – Епархиальной Библиотеки. История ее вкратце такова. Возникла она по мысли незабвенного Преосвященного Епископа Антонина, в 1895 году. Но, как у нас часто бывает, это благое намерение, несмотря на постановление съезда, осталось только на бумаге. Через два года съезд постановил устроить библиотеку с чисто миссионерским характером. Далее, при моем предшественнике, незабвенном Сергии, который с рвением, присущим ему, принялся за это дело, она значительно расширилась. Была приобретена за 900 руб. библиотека бывшего ключаря кафедрального собора, протоиерея Попова. Затем делу помогла благая мысль Его Превосходительства генерал-майора М. И. Попова, образовавшего приходскую библиотеку в своем имении в Вышгороде, в память своей умершей дочери Александры. Преосвященный Антонин благословил его на открытие этой библиотеки. Часть ее, с позволения Его Превосходительства, в количестве более 1000 экземпляров, была перевезена в Псков уже при мне и находится в одном из уступленных мною помещений Архиерейского дома. В отчете, который в скором времени будет напечатан, вы найдете подробную историческую справку об этом... Наконец, на собственные средства Братства были также выписаны книги, и таким образом составилась весьма ценная библиотека. При ней, по желанию Псковоградского духовенства и на его средства, была устроена читальня, в которой получаются периодические издания.

Так образовалась Псковская Епархиальная Библиотека; и хотя она существует фактически уже давно, но юридически еще не была утверждена и открыта. И теперь, пользуясь присутствием Его Превосходительства М. И. Попова, главного жертвователя, и многочисленных пастырей епархии, я объявляю Епархиальную Библиотеку открытой.

Пожелаем ей процветания. Пожелаем, чтобы книги ее не лежали только в шкафах, а послужили одним из просветительных средств как для духовенства, так и для всех алчущих и жаждущих просвещения.

Пожелаем процветания и плодотворно-просветительной деятельности и Кирилло-Мефодиевскому Братству.

Общее собрание членов Братства Св. Софии ныне совпало с неделей антипасхи, посвященной воспоминанию апостола Фомы. Это обстоятельство дает мне повод указать прежде всего на разные виды неверия, бороться с которым призвано Братство.

Полного неверия, совершенного атеизма нет и не может быть. Псалмопевец свидетельствует, что только безумец в сердце своем может говорить: «нет Бога» (Пс. 13:1). Когда свидетельства веры вещают о бытии Божием чрез все поры мироздания, человек не может опуститься ниже бесов, которые веруют и трепещут (Иак. 2:19)... Полного атеизма нет, и существуют только, болезни веры, представляемые разными видами неверия.

Таково, во-первых, злое, упорное неверие, образцами которого могут служить современные Спасителю книжники и фарисеи, свидетели Его жизни, учения и чудес. В неверии книжников и фарисеев проявлялась злонамеренность, упорное противление очевидной истине, почему они и повинны были, по слову Спасителя, во грехе хулы на Св. Духа, – во грехе, который не прощается вовеки, ни в сем веке, ни в будущем (Мф. 12:31–32; Мк. 3:29). Источник такого неверия – гордыня человека, которая не терпит подчинения руководству и авторитету кого бы то ни было. Страдают этим видом неверия люди, которые мнят себя развитыми и которые потому не допускают, чтобы для них могли существовать наставники и учители в какой бы то ни было области. Очевидно, что эти неверы имеют злую волю, и воздействовать на них представляется делом в высшей степени трудным.

Второй вид неверия – неверие легкомысленное. Конечно, не собственные и не серьезные изыскания приводят человека к этому виду неверия. Неверующий по легкомыслию человек является в области религии отрицателем с чужого голоса. Если образцами упорного, злого неверия могут служить книжники и фарисеи, то примерами людей, неверующих по легкомыслию, может служить челядь книжников и фарисеев, говорившая с их голоса. Нравственный облик этой челяди достаточно обрисовывается в следующем обстоятельстве. Наряду с другими иудеями эта фарисейская челядь была свидетелем великого чуда воскрешения Лазаря. Но тогда как многие из Иудеев после этого чуда уверовали в Спасителя, принадлежавшие к книжнической челяди пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус (Ин. 11:46). Если представителей злого неверия следует назвать вместе с Апокалипсисом змеями, драконами, то неверующих по легкомыслию следует назвать пресмыкающимися, которые не имеют своих взглядов. Это флюгеры, ветряные мельницы, обращающиеся в ту сторону, в которую дует ветер. «Что книга последняя скажет, то на душе ему сверху и ляжет». Говорить с такими людьми большей частью бывает бесполезно.

Есть, наконец, неверие, которое можно назвать извинительным неверием. Это сомнение пытливых людей, подобное неверию апостола Фомы. Источник его – особый склад ума тех людей, которые все хотят узнать опытно. Эти люди хотят веровать, но самая высота веры порождает в них сомнения. Нельзя не сочувствовать таковым людям, в рядах которых особенно много встречается юношей... И благо им, если неверие у них разрешается так же, как у апостола Фомы: Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди их и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою, и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой! (Ин. 20:26–28).

Задача Братства Св. Софии и заключается прежде всего в борьбе со всеми указанными видами неверия.

Другой задачей Братства является раскрытие слабых сторон, обнажение ложной веры. Есть здоровая вера, и есть вера больная, врачевать которую опять же и призвано Братство. Больная или ложная вера – это, во-первых, вера фанатичная, отрицающая всякие разумные основания веры; во-вторых – суеверная, которая покоится и ищет ложных для себя оснований. Больная вера, в-третьих, – слабая, едва мерцающая вера, которая потому не отражается на жизни человека, на его деятельности. Болезнь веры, наконец, представляет безразличие в вере или индифферентизм. Это самая худшая болезнь веры, о которой в Апокалипсисе пишется: Ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но как ты... не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих (Откр. 3:15–16)...

Воинствуя с неверием, врачуя больную веру, Братство Св. Софии, затем, должно пойти навстречу религиозным исканиям нашего времени. Наше время – несомненно есть время пробуждения веры у интеллигенции и в народе. Тот, кто знаком с жизнью высшего общества, тот знает о широком распространении в нем спиритизма и оккультизма, посредством которых люди хотят войти в сношение с иными мирами. Не о потребности ли веры у интеллигенции свидетельствуют даже такие уродливые явления, как сатанизм, поиски религиозной истины в буддизме и проч.?

Оживилась вера и в простом народе. Разочаровавшись в революции, наш простой народ-богоносец – по выражению Ф. М. Достоевского – восскорбел по своим излюбленным религиозным идеалам. Однако как среди интеллигенции религиозное оживление в наши дни дает часто болезненные явления, так не обходится дело без печальных отступлений от прадедовского православия и среди простого народа. И здесь нарождаются и уже народились рационализм и мистицизм. И в среде простого народа являются, с одной стороны, люди, которые хотят все понять своим разумом. Так как эти люди проникаются духом протестантства, то у них самые благочестивые занятия дают недобрые плоды. Стали такие люди собираться почитать Библию, попеть священных песнопений, и в результате этих собраний является кружок отщепенцев от Церкви. Слово Бoжие есть меч обоюдоострый (срвн. Евр. 4:12): Его можно толковать и так, и иначе. Толкование Св. Писания, не желающее знать руководства Церкви и иерархии, льстит, правда, самолюбию человеческому (толкую, как мне кажется справедливым! Что мне иерархия?), но оно же является и источником ересей и расколов. Мистицизм, также распространяющийся среди простого народа, как, правда, и среди интеллигенции, – это желание стать сразу в непосредственное, близкое отношение к Богу. Мистики хотят вдруг достигнуть того, что дается долгим восхождением на самую вершину христианского совершенства. Они забыли, что путь восхождения к Богу есть путь подвигов, обильно орошенных потом. Они не хотят знать, что св. Иоанн Лествичник указывает целых 30 ступеней постепенного восхождения до общения с Богом. Вместо узкого и тернистого пути христианских добродетелей, мистики думают достигнуть единения с Богом путем экстаза, в котором разум подавляется, не действует. С другой стороны, рассуждают мистики, человеку нужно стать выше всего чувственного, победить его. Нужно без рассуждений веровать провозвестникам воли Божией – пророкам, воздвигаемым Богом и в наши дни. А так как пророки эти в своем самообольщении, подобно древним николаитам, допускают и безнравственные средства для торжества над плотью, то и нынешний мистицизм вырождается в хлыстовщину с ее развратом...

Особый вид современного сектантства представляют собою иоаннитство, киселевщина, чуриковщина. Все эти виды сектантства вызваны главным образом тем явлением, что наша жизнь не отвечает христианскому идеалу. Евреи, магометане уважают и исполняют правила своей веры, а среди православных пьянство, разврат, табакокурение... И вот православные желают и ищут жизни, которая бы полнее воплощала в себе заповеди Христовы. Они начинают исправно посещать церковь; собираясь в частных домах, читают Св. Писание, поют священные песнопения, и т.д. Но как русский народ издревле привык иметь у себя иерархию, то и среди этих ищущих совершенства христиан с течением времени выдвигаются уважаемые «братцы», «отцы». Люди сильного ума и в особенности сильной воли всегда имеют влияние на окружающих. И вот какой-нибудь Чуриков начинает среди своих единомышленников воодушевленно проповедовать против пьянства, разврата, попутно указывая на бездеятельность духовенства. Его проповедь имеет добрые результаты, пьяные слушатели его отрезвляются и т.п. Постоянно личность почитаемого «братца» или «сестрицы», духовного «отца» окружается ореолом святости. «Братец» обращается в глазах его почитателей во Христа, «сестрица» в Богородицу и т.д.

Описанное сектантское блуждание православного народа – укор как для всех православных, так прежде всего для пастырей Церкви. Мы, пастыри, подобно пророкам, должны чувствовать и понимать если не прозябание трав, то нарастание духовных потребностей в нашей пастве. Ответственность в этом случае прежде всего и главным образом лежит на пастырях Церкви, нарочито Самим Богом поставленных для того, чтобы пасти Церковь Господа и Бога (Деян. 20:28). На нас прежде всего лежит долг учительства и руководительства нашими пасомыми. Обстоятельства переживаемого нами времени призывают нас к тому, чтобы мы, пастыри, шли не позади стада, а впереди его, – с жезлом, который служит, с одной стороны, для указания пути, а с другой – для поднимания овец, упавших в горную пропасть. Если бы все пастыри шли впереди своего словесного стада, если бы все мы были образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте (1Тим. 4:12), то не было бы и сектантских блужданий... Но, конечно, вместе с пастырями на защиту веры и Церкви должны стать и все православные миряне, служить духовным нуждам друг другу должны все верующие. И великая задача Братства Св. Софии и заключается в том, чтобы объединить всех ревнителей православия и из среды духовенства и мирян. Враг действительно грозит Церкви, и мы должны вспомнить, что сила в единении. «Одно полено и в печи гаснет, а два и в поле горят». Нитка, втрое скрученная, не скоро порвется (Еккл. 4:12). Мы должны помнить великое обетование Спасителя: Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди их (Мф. 18:20)...

Из прочитанного отчета видно, что трудятся миссионеры, трудятся и пастыри. И благо им. Долг пастыря сеять, не рассуждая о результатах этого посева. Кто Павел? кто Аполлос? Они только служители, чрез которых вы уверовали, и притом по скольку каждому дал Господь. Я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог (1Кор. 3:5–6). Итак, кто умеет проповедовать, проповедуй. Кто имеет достаток, жертвуй на дело проповеди из своих средств. Миссионеры свидетельствуют в своих отчетах, что сектанты не жалеют денег, распространяя направленную против Церкви литературу. Пусть же и православные запасаются тем же оружием. Пусть, в частности, и наши храмы, питая посещающих их словом проповеди, по усердию православных жертвователей награждают богомольцев и недорогими подарками в виде листков, направленных к защите и утверждению православия. Церковь пусть даже с бедной обстановкой, но имеющая добрых прихожан, лучше, чем тот храм, который блистает золотом, но не может похвалиться чистотою жизни посещающих его христиан. В противовес сектантской пропаганде пусть и каждый православный дом обратится в малую церковь. Пусть, войдя в него, мы в переднем углу, под иконами, найдем Новый Завет и вообще книги Св. Писания. Пусть православные, преуспевая духовно, сами делаются храмами Божиими и вместилищами Духа Святаго (1Кор. 3:16), – тогда Церкви не будет страшно ни неверие, ни сектантство.

Господи, благослови!

День освящения Епархиального Дома, совпавший с днем моего вступления на Новгородскую кафедру, два года тому назад, является радостным днем для меня и для Богом дарованной мне Новгородской паствы. Основание этой радости заключается в назначении этого Дома служить открытым для всех классов общества, в строгом приноровлении к различным потребностям и степеням умственного развития посетителей, местом религиозно-нравственного просвещения в духе православно-христианской веры.

В жизни православно-русского общества в последние годы явилась настоятельная нужда в создании таких религиозно-просветительных учреждений или центров, которые бы служили в известном месте твердой руководящей опорой в деле возбуждения духовной жизни общества. Правда, этому назначению служат наши храмы, которые являются не только домами молитвы, но и училищами благочестия в духе православно-христианской веры – через богослужение и пастырскую проповедь, освещающую и оценивающую с православно-христианской точки зрения все явления человеческой жизни, раскрывающую те или иные стороны учения христианства в их ближайшем приложении к разным обязанностям, потребностям и положениям человека в мире. Но значение храмов Божиих, как богослужебно-просветительных учреждений, не умаляется, не унижается и не устраняется устройством подобных религиозно-просветительных центров, которые являются только вспомогательным к храму источником религиозно-нравственного просвещения и воздействия на широкие народные массы. И такое вспомоществование или восполнение религиозно-просветительной деятельности храмов внебогослужебными духовно-просветительными беседами или чтениями в наше время является настоятельной необходимостью, неустранимой потребностью.

Современное состояние общественно-религиозной жизни выражается в упадке веры и нравственности, наряду с озлобленными нападками на христианство и на Церковь со стороны неверия и иноверия, в различных видах. Знамением времени является стремление к обновлению жизни во всех ее проявлениях: в личной, общественной, государственной и религиозной. Разочарованная недочетами наличной действительности, современная мысль ищет всюду новых путей, новых основ жизни. Стремление это, взятое само в себе, не заключает ничего болезненного, ненормального. Но нездоровым оно является тогда, когда обращается в склонность к разрушению исторических основ, устоев жизни, на которых воспитывались предшествующие поколения, создавалась наша русская история. Вражда против них доходит теперь до болезненности. Порицанию и разрушению часто подвергается не только то, что, действительно, отжило свое время и потеряло свое жизненное значение, но и те неизменные и вековечные принципы, которые являются самым прочным фундаментом в истории человечества. Одним из этих принципов является христианская религия, совершившая величайший из переворотов в человеческом роде. Она стала живым и животворным началом всего бытия человеческого. Мир языческий и мир христианский – это две различные мировые эпохи. Но нынешние новаторы, готовые не только перестроить все человеческое общество, но чуть ли даже не создать новое небо и новую землю, ополчились против старого христианства, видя в нем одно из главных препятствий к устроению жизни на новых началах.

Наряду с этим идет ожесточенная борьба против Церкви, как хранительницы и истолковательницы истинного учения Христова. И вот другим знамением времени, под влиянием неправильно понимаемой свободы совести, является распространение нового учения, которое может быть названо «бесцерковным христианством». Оно состоит в отрицании Церкви, как Богоучрежденного установления, и считает, что понимание христианского вероучения всецело основывается на разуме каждого человека. Это внецерковное христианство, как выражение ложного индивидуализма, не признает никаких постановлений Церкви, ни догматических, ни канонических, и т.д. Истина Христова учения обусловливается субъективным пониманием каждого, считающего себя христианином. Но кто же не знает, что свобода разума в искании веры, не руководимая св. Церковью, сама в себе заключает начала разномыслия и противоречия? И действительно, никогда еще мир не видал такого наплыва самых противоречивых религиозных учений, какой мы видим теперь. Атеизм, рационализм, позитивизм, материализм, пессимизм, спиритизм, буддизм, теософия, толстовщина, сектантство различных видов, и т.д., – какой религиозный разброд, как следствие отрицания Церкви! До недавнего времени он был уделом т.н. интеллигентного общества, оторвавшегося от коренных устоев русской жизни. К глубокому прискорбию, эта зараза распространяется теперь и на наш православно-русский народ, который в большинстве своем был до сего времени младенцем, спящим на лоне матери-Церкви, сердцем, верующим в правду, и вкушающим блаженство веры полной, несумненной, хотя и не всегда сознательной. Теперь же будят его со всех сторон непрошенные, незванные печальники благоденствия народа, разрушая дремоту его исторжением из сердца всех верований его, заменяя животворящее и спасающее евангельское учение собственными кладезями учения, знания и мудрости, кладезями сокрушенными, разломанными, которые вместо чистой воды истинного здравомыслия источают только муть и грязь, зловоние и заразу.

Такой дух нашего времени, проявляющийся в разнообразных формах вражды и противоборства основным положениям православно-церковного учения, побуждает всех истинных сынов Церкви, и по преимуществу пастырей, как стражей дому Израилеву (Иез. 33:7), вступить в борьбу с врагами Церкви. Ни один сын Церкви не должен оставаться безучастным в этой борьбе. Ни один христианин не должен уклоняться от нее и предоставлять ее одним только епископам и священникам, подобно тому, как ни один рядовой солдат не оставляет битву с врагами на обязанности одних только военачальников и офицеров. Но эта борьба, которую неверие ведет сейчас против Церкви, требует от нас не одного только участия в молитве, богослужениях и таинствах. Она требует выступать во всеоружии современной науки и бороться с противниками веры, опирающимися на данные науки, их же оружием, т.е. сведениями, заимствуемыми из общенаучной сокровищницы человеческого знания. Но в таком виде православно-христианская деятельность защитников нашей веры и Церкви должна иметь особые места вне храмов и пользоваться особым временем, кроме богослужебного.

Главным назначением храма всегда было и навсегда останется совершение общественных молений, отправление церковных служб. Вот почему главная часть богослужения и называется у нас «литургией», то есть общественным делом, а в первые века христианства этим именем называлась всякая христианская совместная молитва. Учение же или проповедь соединяется с богослужением, как только вводная в него часть, и, при главном действии в храмах – богослужении, занимает здесь лишь второстепенное значение. При том проповедь в храме предлагается вниманию молящихся уже после значительного утомления богослужением, всегда имеет в своем распоряжении слишком ограниченную долю времени и потому по необходимости представляет в своем содержании что-то неполное, недоговоренное, слишком отрывочное из цельного христианского вероучения. А по характеру своему, обусловливаемому местом произнесения ее, она отличается преимущественно положительным изложением истин христианской веры и нравственности, а не критическим разбором и опровержением противных им воззрений и мнений. Храм был и всегда будет местом собственно богослужения и положительного пастырского назидания на основе Слова Божия и под руководством отцов и учителей Церкви.

Но для более обстоятельного раскрытия содержания нашей веры и для оправдания и ограждения его против неверия в сознании православно-верующего основательными доводами знания потребны специально приспособленные к тому места, необходимы в собственном смысле аудиторы с задачами христианского просвещения. Прошлое древней Церкви оправдывает существование их. По свидетельству истории, на помощь христианскому богослужению, храмовой своей проповеди, в древней Церкви устраивались отдельные религиозно-просветительные учреждения, имевшие целью прежде всего оглашение, катихизацию взрослых людей в главных истинах веры. В этих школах или огласительных училищах, вместе с верующими мужчинами и женщинами, свободно могли сходиться и язычники, еще некрещеные, но желавшие ознакомиться с истинами новой религии или из простого любопытства, или по склонности к нему. По примеру этой практики древней Церкви, в разных местах России в настоящее время появляются такие же народные аудиторы с задачами христианского просвещения для всех, без различия пола, возраста и национальности. В настоящее время они получили уже и свое особенное наименование Епархиальных Домов.

Кроме указанного назначения Епархиальных Домов, они являются центральным местом объединения и сплоченности, на началах святого содружества, всех наличных сил – духовенства и благочестиво настроенных мирян. В большинстве городов, как и в селах, религиозно-просветительная деятельность духовенства совершается отдельными и, так сказать, разбросанными пастырскими силами: обычно в приходском храме или в зданиях приходских просветительных и благотворительных учреждений. Вследствие этого она, по необходимости, ограничивается пределами данного прихода и не простирает своего влияния на все городское население. При этом нередко случается, что в одном приходе церковно-приходская жизнь находится в благоприятных условиях, в соседнем же приходе она или слабо, или даже совсем не проявляется – то по отсутствию материальных средств, то по недоступности пастырского влияния духовенства этого прихода, то по иным каким-либо местным причинам. Между тем, в настоящее время православная Церковь, обуреваемая многочисленными врагами, более, чем когда-либо, требует от всех церковных деятелей не только крайней сосредоточенности и напряжения сил, но и совместного действования по утверждению веры и благочестия. Но это может быть достигнуто лишь при существовании епархиального учреждения, которое являлось бы, с одной стороны, объединительным центром для всех деятелей на пользу Церкви православной, а с другой – средством для широкого распространения пастырского влияния.

Одним из таких Епархиальных Домов является и ныне освященный. От нас – местных деятелей – зависит, чтобы он отвечал указанному нами назначению. Но аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии. Уповаем, что, с помощью Божиею, будет в нем расти и процветать религиозно-нравственная деятельность во славу св. Церкви. Пресвятая Богородица, Матерь Света, Иверский образ которой увенчивает наше здание, да просветит нас светом Сына своего.

Приветствую вас и в вашем лице все духовенство Псковской епархии, представителями которого вы являетесь на настоящем съезде.

Область вопросов, подлежащих вашему рассмотрению, очень широкая и касается многих сторон церковной жизни. Вообще круг деятельности епархиальных съездов в настоящее время значительно расширен сравнительно с первоначальной их деятельностью. Вызванные к жизни уставом духовных семинарий 1867-го года, епархиальные съезды ограничены были в своих действиях узкой сферой вопросов экономического характера в делах духовно-учебных заведений. Затем, под влиянием требований жизни, они занялись рассмотрением и других хозяйственных вопросов своих епархий, как например – вопросами взаимопомощи в среде духовенства, обеспечения вдов и сирот, и проч. Результатом такой деятельности съездов явились здания для духовных училищ, общежития при них, эмеритальные кассы, попечительства, приюты, свечные заводы и разного рода благотворительные и просветительные учреждения.

С течением времени, вследствие нараставших потребностей и условий жизни, сфера вопросов, подлежавших обсуждению съездов, все более и более расширилась рассмотрением разных вопросов из областей церковно-епархиальной жизни. На духовенство стали раздаваться нарекания, что оно на своих епархиальных съездах вращается только в сфере материальных интересов и не интересуется вопросами высшего порядка, что пастыри душ занимаются обсуждением вопросов только имущественного характера и не заботятся о способах объединения духовенства между собой и с обществом, с целью более успешного пастырского служения и влияния... Нельзя не согласиться со справедливостью этих указаний. Служение пастырское не есть «служение только трапезам», но главным образом – «служение слову». Главная цель пастырского служения – созидать из людей Царство Божие на земле и готовить из них граждан для Царства небесного. И если всегда, то особенно в настоящее время нужно стать духовенству на путь широкой и энергичной подготовки к ответу на спорные и трудные вопросы, выдвигаемые на очередь русской жизнью – противоцерковными, противогосударственными течениями, проникшими даже в среду деревенскую. Духовенству в настоящее время молчать не только нельзя, но и преступно. Непростительно согрешит тот пастырь, который устранится от жизни пасомых, не желая быть учителем их в то время, когда они особенно нуждаются в отеческом совете, в духовной помощи, в наставлении отца-пастыря. Он должен и словом своим, и делом воздействовать на жизнь пасомых, охраняя их от соблазна, от смуты, от упадка веры в Бога и любви к нашей святой православной Церкви и к людям. Все средства свои, все силы свои духовные и моральные, пастырь Церкви должен направлять к этой цели.

В настоящее время, для достижения какой-либо цели, различные лица и группы общества соединяются в союзы, и, как показывает опыт, действуют дружно, энергично и успешно, хотя, к сожалению, и не всегда в добром направлении. Духовенство, которое поставлено быть одною из передовых сил народной жизни, должно руководить ею, объединять своих пасомых под воздействием Церкви и заботиться, чтобы ни одна овца не была от нее отторгнута. Но для этого, прежде всего, самому духовенству нужно сплотиться в тесный союз для работы на своем посту, своем поприще, по вопросам религиозно-нравственным, богослужебным, проповедническим, школьным, миссионерским, с целью более успешного и благотворного воздействия на жизнь народа, а также и по всем другим вопросам, которые могут иметь то или другое соприкосновение с белым духовенством и его служением. Как трудно сельскому пастырю, часто представляющему в своем лице всю культурную силу деревни, вносить в жизнь тепло веры и свет знания! Приходится на каждом шагу бороться с умственным невежеством народа и окружающей его нравственной тьмой. И много нужно духовных сил, энергии и самоотвержения, чтобы идти крестным путем пастырства, водительства вверенных ему чад по пути спасения и защиты от волков, часто в овечьих шкурах. Нередко случается спотыкаться о встречающиеся препятствия, а иногда и падать под непосильным пастырским бременем.

Но что тяжело одному, то легче делать сообща. В любви и единении – сила! А для достижения этого необходимы периодические собрания пастырей поместной Церкви. Ведь для того, чтобы быть авторитетными руководителями своих пасомых, духовенство, с одной стороны, должно быть и теоретически и практически знакомо с предметами религиозно-нравственного, церковно-общественного и экономического характера, а с другой стороны – всю свою деятельность направлять к одним и тем же целям. В этом отношении большое значение могут иметь правильно поставленные епархиальные съезды.

Значение епархиальных съездов может быть велико как для епископа, так и для духовенства. Для епископа съезд может явиться вспомогательным органом, содействующим ознакомлению его с состоянием епархии. Приходя в непосредственное общение с представителями различных захолустных местностей, епископ непосредственно знакомится с положением дел в самых отдаленных уголках епархии, со степенью духовных нужд народа.

Вместе с тем периодические собрания духовенства могут оказать епископу помощь и в деле епархиального управления. Здесь он может услышать, насколько применимы к жизни те или другие административные меры и распоряжения, что препятствует или благоприятствует достижению ими той цели, к которой они направлены.

Съезд может иметь значение также и для самих пастырей, являясь лучшим средством пастырского взаимообщения. Здесь они могут получить взаимное утешение и назидание, поделиться знанием и опытом и общими силами обсудить и выработать программу своей деятельности по вопросам, вызываемым жизнью и церковно-приходской практикой, в интересах наилучшего успеха своего дела. Во взаимообщении малоопытные получат разрешение своих недоумений, недостаток собственной практики пополнят братским советом и опытом старших. А лица, хотя и опытные, но ослабевшие в жизненной борьбе, чрез общение с более молодыми и сильными духом приобретут новый запас энергии, ободрят себя, подкрепят волю для дальнейшей деятельности. А все вместе получат взаимную поддержку и силы на дальнейший пастырский подвиг.

Кроме того, съезд для духовенства должен иметь значение самокритики, и это, быть может, главнее всего. Здесь, с беспристрастием, отбросив самолюбие и гордость, каждый иерей должен представить на общий братский суд результаты своей пастырской деятельности. Сообща легче сознать свои ошибки и промахи, а вместе и выработать средства для того, чтобы исправить их и избегнуть в последующей деятельности...

Обращаясь к настоящему съезду, я должен сказать, что духовенство отнеслось к нему очень серьезно и представило на его разрешение много вопросов, предварительно обсуждавшихся на окружных благочиннических собраниях. Почти все они вошли в программу съезда. Если же некоторых из представленных вопросов и нет в опубликованной программе, то это потому, что они или выше компетенции съезда, или очень мелочны, и разбирать их было бы ниже достоинства съезда.

В предстоящей работе успешное разрешение вопросов будет зависеть от серьезности отношения к ним участников съезда, от вашей опытности. Я думаю, что вы, отправляясь сюда для трудной работы, предварительно познакомились как с каноническими постановлениями и историей Церкви, так и с существующими гражданскими законоположениями и нуждами современной церковно-общественной жизни. Это необходимо для правильного решения многих из поставленных вопросов. Только осветив известный предмет с точки зрения церковных интересов и действующей практики, можно увидеть, что в нем должно подлежать изменению и в каком духе и что следует оставить неприкосновенным. Потому я прошу, чтобы вы исполнили возложенное на вас дело, руководствуясь не сторонними соображениями, а исключительно благом Церкви. И тогда можно быть уверенными, что от ваших основательных и проникнутых духом церковности решений получится громадная польза всей епархии.

Вместе с теми я желал бы, чтобы съезд нарисовал мне полную картину духовного состояния нашей епархии, чтобы я мог ясно представить, – что творится в самых отдаленных от центра приходах. В частности, хотелось бы получить от съезда сообщения о том: 1) что представляет в настоящее время церковно-приходская жизнь, 2) что делается для оживления приходской жизни и какие новые средства необходимы в будущем, 3) в чем проявляется жизнедеятельность приходских учреждений: попечительств, приходских советов, миссионерских кружков и т.п., 4) как ведется борьба с неверием и нравственной распущенностью, которая так сильно теперь распространяется, 5) что предпринимают приходские пастыри для борьбы с расколом, сектантством и иноверием, ибо это является обязанностью не только специальных миссионеров, но и каждого священника, 6) что препятствует делу внутренней миссии и что может ей способствовать, 7) что сделано для усиления пастырского влияния на прихожан и что для этого еще нужно, 8) в чем проявляется деятельность пастыря, как законоучителя: какие препятствия и затруднения встречает он на своем пути и каким образом избежать их, 9) часто ли собирается духовенство для рассуждения о пастырских нуждах, т.е., часто ли бывают пастырские собрания и что мешает их правильному функционированию, 10) что делает духовенство в целях воздействия на своих слабых членов и, в особенности, на тех, которые предаются каким-либо порокам.

Я надеюсь, что при решении этих вопросов вы не побоитесь сознать свои недостатки для того, чтобы мы могли вместе поскорбеть о них и сообща выработать средства к усиленно пастырской деятельности. Чрез это нашему общему делу будет оказана великая польза. Потому в предстоящих работах я предоставляю вам свободу, в надежде, что она будет использована в добрую сторону и послужит к основательному решению поставленных вопросов во благо св. Церкви. Со своей стороны я готов оказать содействие в ваших трудах и привлечь на помощь соответственные учреждения, чтобы дать вам необходимый справки.

Уверен, что ваша деятельность будет созидательной, чем и докажете необходимость, пользу и значение съездов. Вот те мысли, которые я нашел нужным вам высказать при открытии настоящего съезда. Примите их с любовью, потому что они исходят от души, от искреннего желания возвысить духовный уровень нашего клира и усилить его пастырско-учительную деятельность в настоящее тяжкое время.

В качестве Председателя настоящего первого Всероссийского Съезда практических деятелей в борьбе с алкоголизмом на началах религиозно-нравственных, позволяю себе приветствовать всех почтивших своим посещением открытие Съезда и тем выразивших свое сочувствие задачам ее. Вместе с тем, приветствую и вас, отцы и братие, как борцов за святое дело трезвости. Объединенные и воодушевленные этою идеей, вы собрались сюда со всех концов обширного нашего отечества, чтобы потрудиться вместе, поведать свои скорби и радости, поделиться своим опытом и воодушевиться на дальнейшую работу в этом святом, великом деле для блага Церкви и родины.

Борьба с пьянством, разрушающим экономическое благосостояние населения, губящим ее здоровье и нравственно растлевающим отдельных ее членов, составляет настоятельную и неотложную задачу для государства и для общественных сил. Народное пьянство в России представляет истинное общественное бедствие, которое составляет все более и более нарастающую опасность вырождения народа в физическом и духовном отношениях, могущую оказать роковое и гибельное влияние на историю родины и на стойкость русского племени в охране своей самостоятельности при столкновении с более здоровыми и трезвыми племенами.

Для борьбы с пьянством, этим историческим и современным бедствием, должны быть мобилизованы все силы, должны быть принимаемы различные меры, – это меры – общегосударственные, общественные, затем нравственные и индивидуальные, так называемая, идейная борьба. Конечно, нужно положить в основание борьбы развитие именно этой идейной борьбы, нужно совершить переворот в умах людей, нужно радикально изменить установившиеся понятия о спиртных напитках. И когда люди убедятся, что спиртные напитки – это яд для души и тела, что напиться дома, в гостях, у соседей, в праздник – является большим позором, тогда, конечно, облегчатся и способы борьбы мерами общими, государственными и общественными. Но, с другой стороны, не менее справедливо и то, что личная идейная борьба тогда только может быть легкой и целесообразной, когда ей будут содействовать и государство и общество.

Деятельность правительства в борьбе с пьянством выражается в учреждении попечительств о народной трезвости, возникших одновременно с введением в 90-х годах монопольной системы продажи питий. О деятельности их существуют разные взгляды, доходящие до противоположности. Ввиду спорности этого вопроса и невозможности обследовать его в настоящей приветственной речи, – что может быть предметом особого доклада, – мы считаем более осторожным обойти его.

Что касается общественных мер, то надо сказать, что до сих пор действительно были опыты общественных организаций в деле борьбы с пьянством. Но, к сожалению, эти организации сделали в данном отношении очень и очень мало. Интеллигенции, а в частности ученому классу из нее, нельзя отказать в чести научной разработки алкогольного вопроса. Но в сфере практической деятельности, в сфере перенесения трезвенных начал на ниву народной жизни, в крестьянское сознание, – интеллигенция знает за собой совсем немного трудов, или их совсем не знает.

Среди общественных организаций борьбы с пьянством обращают на себя внимание церковные общества трезвости, которые борются с этим пороком под покровом Церкви. Борьба Церкви с этим злом вытекает из священной задачи ее – спасать чад своих, ибо, по слову Божию, пьяницы царствия Божия не наследят (1Кор. 6:10). Сила этих обществ заключается в том, что они для слабой воли пьяницы дают более твердую опору в борьбе, возводя эту борьбу на путь религиозного подвига. Борясь с этим злом, как злом нравственным, рассматривая его, как трех, эти общества побуждают пьяниц перед Богом и перед совестью дать обет или зарок воздержаться на некоторое время или, быть может, навсегда от этого порока.

В соответствующей обстановке, которую дает Церковь, и под ее благодетельным воздействием, дающий обещание воздержания от пьянства укрепляется мало-по-малу и, наконец, совершенно отстает от этого порока. Поступок ведет к привычке, привычка создает характер, а характер создает человека в полном христианском смысле этого слова.

Главным работником в устроении обществ трезвости было и есть православное приходское духовенство. Общества эти возникли по почину духовенства в конце 50-х годов прошлого столетия. Под косые взгляды начальства, под град насмешек со стороны интеллигенции и печати, оно подняло на себя тяжелый крест организации этих церковных обществ трезвости, где могучими средствами борьбы сделались молитва и священный обет. В течение этих пятидесяти лет борьба ведется неустанно, и результаты блестяще доказали, что борьба с пьянством, и притом успешная борьба, возможна. Там, где ведется дело с усердием и уменьем, общества самым делом показывают не только свою ценную плодотворность, но и полную пригодность в том отношении, что народ сам ищет и с радостью находит в них убежище от удручающей его пьяной жизни. Да и кто с такою пользою может руководить обществом несчастных алкоголиков, желающих оздоровления, как не священник? Ведь обет трезвости – явление чисто нравственной жизни. А кому лучше знать эту жизнь, как не священнику, и кто, как не священник, имеющий возможность в исповеди заглядывать и в самые затаенные уголки человеческой совести, – кто, как не он, может всего лучше уврачевать эту болезнь? Достойны особенно при этом внимания слова одного ученого врача (Веньямина Рюссо), который говорит: «я принужден верить, что на пьянство можно действовать только религией. Человеческие средства, как я убедился из многолетнего опыта, ни к чему не приводят». Вот почему для успешного врачевания недуга пьянства необходимо, чтобы недужный поставлен был под покров религии, чтобы введение его в общество трезвости было непременным церковным священнодействием, чтобы оно начиналось, и продолжалось, и оканчивалось церковною молитвою. Чем более пастырю присуща молитвенность, тем более такое публичное моление его привлекает к нему сердца не только трезвой части прихожан, но и самих страдающих злою болезнью.

Успех обществ трезвости в борьбе с пьянством, кажется, воочию показывает жизненность самой идеи их существования. Казалось бы, что эти общества встретят сочувствие со стороны правительства и общества. Казалось бы, при таких очевидных результатах не может быть никаких поводов и оснований сомневаться в целесообразности и плодотворности борьбы с пьянством – этим общественным пороком – путем непосредственного нравственно-религиозного, любовно-участливого воздействия на порочную слабую волю погибающего, путем пробуждения в них личного самосознания, отвращения к гибельному пороку, наконец, – путем сплоченной общей борьбы самых слабых порочных людей со своим недугом. Но... они теперь предоставлены своим собственным силам, и, мало того, многим деятелям из духовенства приходится в своих попытках организовать борьбу с пьянством встречаться с такими препятствиями, которые парализуют их деятельность.

В чем же причины такого невнимания к церковным обществам трезвости? Первая причина, конечно, в том, что деятельность их мало кому ведома, так как она незримо совершается в народных недрах. Но главная причина – принципиальная. Она заключается в увлечении известной части общества односторонней идеологией экономического материализма, которая подчиняет всю жизнь человеческую безусловному господству особых социально-экономических законов, ставит ее в исключительную зависимость от одних внешних чувственно-материальных условий и факторов существования. Такие-то идеологи-скептики и обрушиваются всей тяжестью своих социально-экономических теорий на живое плодотворное дело борьбы с общественной порочностью вообще и с пьянством в частности, находя эту борьбу неправильно поставленной, а потому – бездельною и даже прямо вредною. «Вы, – говорят они практическим борцам с общественною порочностью, вдохновляемым любовью к погибающим и стремящимся сейчас же неотложно сподручными нравственными средствами и воздействиями придти к ним на помощь, – вы напрасно и бездельно тратите силы. Для борьбы со злом, для искоренения общественной порочности надо узнать ее причины и устранить их, а без того все ваши усилия – бездельные паллиативы. А причины всех зол общественных ясно и неопровержимо указывает наука в несовершенствах современного социально-экономического строя: в ту же сторону прежде всего и направляйте свои благие усилия, если хотите видеть торжество добродетели и уничтожение порока. Без этого все ваши усилия – ничто, ваша деятельность не достигнет прочных результатов!»

Подобные речи слышались и на первом русском Съезде по борьбе с пьянством, когда представители этой идеологии восстали против усиления религиозного начала в школе. Им хотелось бы постаментом для антиалкогольной борьбы положить факторы исключительно социального и экономического порядка.

Что сказать на такие речи? Несомненно, в них есть доля истины, но истины односторонней: неоспоримо, конечно, громадное влияние социальных и экономических причин на развитие и укоренение вообще порочности в обществе, в частности – пьянства; но отрицать только в виду этого всякую возможность ослабления и устранения порочности путем непосредственной борьбы с ней нравственными средствами – воздействием на ум и волю отдельных членов общества – будет очевидной односторонностью, идущей вразрез со всей историей человечества. Эта история и общим ходом, и множеством отдельных фактов ясно доказывает, что человечество никогда не было в полном рабстве материальных и экономических условий своего существования; напротив, его духовная природа, его воля и ум, всегда подчиняла их себе и видоизменяла или ради осуществления и торжества нравственных идеалов, или под их непосредственным влиянием. Человек по природе – не раб материальной стороны существования, и временно делает его таким предварительное забвение нравственных запросов, пренебрежение к своему личному достоинству. И когда лишь наступало пробуждение человеческого духа, оно завершалось победой над земными, материальными, экономическими условиями жизни и всегда вело к их улучшению, совершенствованию. Так всегда бывало и бывает, а по идеологии материалистической должно бы быть обратное: материально-экономическое и социальное улучшение жизни должно бы вести к подъему духовно-нравственной жизни и уменьшению порочности, – но пока что подтверждения такой идеологии жизнь не дала.

А между тем такая идеология оказывает. отрицательное влияние на все стороны жизни. В самом деле, отвергая, якобы на основании науки, целесообразность и полезность непосредственной борьбы с общественной порочностью, без предварительного устранения материально-экономических и социальных причин последней, она неизбежно парализует энергию непосредственных самоотверженных борцов против общественных недугов, лишая их уверенности в достижении положительных результатов одною нравственно-просветительной деятельностью. А ожидать, сложа руки, в бездействии, когда будут устранены, во исполнение чаяний наших идеологов, все отрицательные материальные, экономические, социальные факторы и условия из жизни человечества, и надеяться, что тогда исчезнут пороки и воссияет новая нравственность, – не значит ли все это – удалять достижимое сейчас в известной степени благополучие и нравственное оздоровление общества в туманное, утопическое, трудно осуществимое отдаленное будущее?

Пьянство есть не только болезнь, но и порок, моральное разложение народа, которое является результатом многих причин, но по преимуществу – упадка веры. Мораль народа покоится прежде всего на религиозной основе. Стала расшатываться народная вера, а вместе с нею зашаталась нравственность. Народ безусловно перестанет пить, когда нравственность его окрепнет. А нравственность окрепнет тогда, когда сильна будет вера. Без содействия религии борьба с пьянством невозможна. Это сознают пастыри нашей Церкви, и вот почему они первые и по времени, и по числу ринулись в борьбу со смертельным врагом русского народа – пьянством, как пороком, разъедающим не только духовно-нравственную сокровищницу личности, но и моральные богатства человеческих обществ, и устои Христовой Церкви. Борьба эта неминуемо должна отливаться в формы проповеди, горячей и убедительной, при безупречности собственной жизни, (Quid sunt leges sine moribus – quid sunt mores sine fide, т.е., что значат законы без нравственности, что значит нравственность без веры, без отрезвляющего слова, опирающегося на возвышенные начала ответственности перед Богом за себя, за других, и в особенности за «малых сих», соблазняемых и развращаемых примером взрослых? Чтобы личность преклонилась перед законом и исполнила его и исполнение это считала целью своей жизни, надо, чтобы закон исходил от Высшей Силы, от сферы сверхчеловеческого разумения. Тогда только он императивен. Эта религиозность, богоносность и составляет ту святыню, которой народ дорожит и которую никому не отдаст. Она с самой колыбели Руси воспитывала и воспитала десятки и сотни поколений. Это – та основа, на которой зиждется вся жизнь нашей родной страны. И отсюда становится понятным усилие пастырской трезвенной работы, понятным, что церковные общества трезвости, основанные на таких началах, не заглохли, не упали под градом насмешек и пренебрежительного отношения к себе, а расцвели, окрепли, сделались для села своего рода культурными очагами, создали большое антиалкогольное движение, о котором мало говорят, но которое незримо совершается в народных недрах. Если десять лет тому назад число обществ трезвости надо было считать десятками, а число трезвенников измерять одной или двумя тысячами, то в настоящую минуту картина развертывается более радостная и утешительная.

Всех обществ трезвости сейчас около 2000. Трезвенников в них 500.000. Там, где во главе дела стоят энергичные, горящие святым воодушевлением пастыри, там общества трезвости имеют колоссальный, изумительный успех. А это показывает, что жизненна и самая идея их возникновения.

Настоящий Съезд несомненно имеет весьма важное значение в деле борьбы с пьянством. Это своего рода проверка сил, экзамен борцам с пьянством под покровом Церкви. Без сомнения, Съезд проложит новые пути в деле приходской трезвенной работы. А главное он будет способствовать объединению всех борцов за трезвость. Если раньше велась борьба со страшным народным бедствием в одиночку и разбитыми силами, то, надо надеяться, теперь ряды сомкнутся, начнется борьба устойчивая, планомерная. Если раньше каждый действовал за собственный страх, бесплодно терял свои силы на отыскание тех путей, тех удобных приемов борьбы, которые уже открыты и изведаны другими, то теперь, может быть, старания духовенства будут более продуктивными, его силы будут направляться не на одоление препятствий, а на творческую, планомерную, созидающую работу.

Трезвенная приходская работа имеет великую будущность, ибо с религиозным началом сжился весь исторический уклад России. Мы верим, что общества трезвости, построенные на этом начале, приведут Святую Русь к яркой и светлой заре воскресающей трезвости. Да благословит Господь благие начинания Съезда!

Сейчас закрываются заседания нашего Съезда, продолжавшегося пять дней. Только что прочитанные мною пятьдесят резолюций Съезда, выработанные по рассмотрении и обсуждении более сотни представленных на Съезд докладов, свидетельствуют о той напряженности, с какой велись наши занятия, продолжавшиеся не только днями, но и ночами. Напряженность эта объясняется одушевлявшим всех членов Съезда сознанием необходимости борьбы с пьянством, этим ужасным злом, губящим нашу родину. Это же сознание и собрало сюда, в сердце России, борцов за трезвость из самых отдаленных краев нашей обширной родины, и притом не только облеченных священным саном, но и мирских – разного чина и служебного положения.

Все мы были объединены этой идеей борьбы, почему и работа наша была такой одушевленной. Съезд наглядно показал, что среди трезвенной рати, воюющей с народным пьянством, есть такие самоотверженные, горячие, преданные до фанатизма борцы за трезвость, которые, не смотря на крайнюю бедность, на многосемейность, на тысячи разных препятствий, на скрытую вражду, а иногда даже и открытое гонение от противников, неуклонно и энергично работают на ниве народного отрезвления.

Конечно, о практических результатах нашего Съезда еще преждевременно судить. Ведь наши резолюции пройдут еще немало испытаний; несомненно, что иные из них, по условиям высшей политики, не будут осуществлены, иные подвергнутся изменению, а иные останутся благими намерениями, и только некоторые получат свое осуществление. Но Господь и добрые намерения целует; а этими намерениями мы всецело были проникнуты. Притом же мы не обольщаемся скорым успехом предпринятой нами борьбы; мы знаем, что всякое доброе дело на пути своего осуществления встречает много препятствий; что зло, особенно закоренелое, можно сказать вековое, требует многих и долгих усилий для его ослабления и уничтожения. Но для нас важна идея этого первого Съезда, состоящая в том, что борьба с народным пьянством должна главным образом вестись на религиозно-нравственных началах, под покровом св. Церкви, что все остальные меры борьбы с народным недугом – школьные, научно-просветительные и общественные – могут только более или менее помогать религиозно-нравственному оздоровлению народа. В раскрытии этой идеи и состоит громадное значение нашего 1-го Съезда практических деятелей в борьбе с пьянством.

Несмотря на это, – с горечью должен сказать, – наш Съезд не избег инсинуаций со стороны известной части печати, для которой ненавистно все, исходящее от Церкви или совершающееся под ее стягом. Так, напр., говорят, что наш Съезд не имеет ничего общего с целью борьбы с пьянством, а является политической демонстрацией в виду выборов в четвертую Думу: «алкогольный съезд на самом деле есть не что иное, как плохо прикрытая демонстрация в целях показать «деятельность» духовенства на пользу народную. Дело – в четвертой Государственной Думе. Не в алкоголе, а в выборах» («Утро России»). Или же – наш Съезд рассматривается как поход против культуры и просвещения: «не в действительной борьбе с алкоголизмом тут сила, не в выяснении причин, порождающих отравление духа и тела народа, а в том, что потребовалось устроить лишний раз демонстрацию завзятой до-петровщины против культуры и прогресса... Борьба с народным пьянством показалась подходящим поводом для произнесения лишний раз угроз по адресу интеллигенции и образования, для публичного выражения хулы на науку и культуру» («Совр. Сл.»).

Не привожу других подобных наветов, называющих наш Съезд каким-то заговором против общественных сил, заговором клерикалов. Что сказать против этих гнусных инсинуаций? Ведь наш Съезд не был закрытым; заседания его были открыты для всех желающих, и для представителей печати. Откуда же такая ложь? Мы можем только сказать в чувстве негодования: да будет им стыдно, если только стыд – этот страж совести – еще есть у них! Нам же смущаться не следует, потому что эти инсинуации являются частичным выражением общего похода против Церкви. Но наша Церковь потому и именуется воинствующей, что она должна бороться с наступающим на нее врагом. В сознании своего священного долга мы и будем исполнять свой долг.

Сейчас мы расстаемся друг с другом и возвратимся в родные края. Минуты прощания большей частью бывают грустны, особенно когда расстающиеся объединены одним духом, одушевлявшим всех. Это вполне приложимо к нам. Разве наш Съезд не представлял тесно сплоченной семьи, члены которой наперерыв друг пред другом старались выказывать взаимную нравственную помощь – то советами, то наставлениями, то руководительством? Разве не переживали мы общих радостей и скорбей? Разве не одушевлены мы были светлою надеждою на успехи нашего дела? Наша грусть священна, потому что мы прощаемся с дорогими для нас воспоминаниями. Пусть же она продлится как можно дольше. Она будет утешать редких и одиноких доселе тружеников в тяжелой борьбе за трезвость сознанием, что в этой борьбе они теперь не одиноки, что во всех углах России находятся борцы за трезвость, готовые протянуть им руку помощи в тяжелую минуту. Пусть же эта грусть священная при настоящем прощании продлится до того желанного момента, когда мы опять соберемся вместе, чтобы запастись силами для борьбы против страшного врага нашей дорогой родины. Да благословит Господь исхождение наше!

С благословения Его Высокопреосвященства объявляю Съезд закрытым.

Среди страшных бичей человечества едва ли не самым ужасным является в настоящее время пьянство народное. Бурной клокочущей рекой разлилось это бесшабашное пьянство и по всей матушке Руси, затопляя своими яростными волнами как роскошные покои богачей, так особенно убогие лачуги и хижины городской и деревенской бедноты. Как вор, незаметно пришел этот льстивый и коварный враг, окурил своим зельем ясные очи русского богатыря, отравил его благородное сердце, опоил его светлый разум, вконец убил его раньше крепкую и свободную волю. И отдалась в полон Русь державная, стала рабой-данницей проклятого пьянства. 800 миллионов кровных рублей, добытых тяжким трудом, в один год пропивает она.

Как хищный паук, впилось пьянство в народное тело, беспощадно сосет и пьет его кровь. С каждым днем оно больше и больше растет, поглощая русские силы и, как ржавчина, разъедая народное здоровье. И слабеет, вырождается когда-то сильный, крепкий и могучий русский народ.

Но мало этого. Оно толкает свои жертвы на всякие преступления и пороки. Прислушайтесь к звону арестантских цепей, к воплям безумных, к стонам неизлечимо больных, загляните в тюрьмы, остроги, гнилые подвалы, познакомьтесь с историей человеческих страданий и преступлений, и вы убедитесь, что две трети всех этих несчастных снесла в пучину бед та же пьяная волна.

Но горе личным страданием несчастных еще не исчерпывается. Посмотрите на толпу голодных, раздетых, плачущих детей; избитых, изнуренных, со страдальческими лицами женщин; пригнутых к земле горем и нуждой стариков и старух; прислушайтесь к их вздохам, воплям и стонам. Все это жертвы пьянства; все это дети, жены, матери, отцы пьяниц. Одни уже на самой заре своей жизни носят зачатки болезней и пороков пьяниц-родителей и отравлены слезами; другие лишились счастья, здоровья через пьяных мужей; третьи безутешно, кровавыми слезами, оплакивают своих блудных, но вечно дорогих им, детей. Слейте вместе слезы всех этих неповинных страдальцев, – зажурчит горький, широкий поток. Смешайте их стоны, вопли, жалобы, мольбы, – загудит скорбная буря. Так много слез, так много горя...

Посмотрите, пьянство проникло даже в самые святые, заветные уголки народной жизни. Как древний искуситель прародителей в виде змия проник в рай, так и оно нашло себе доступ в святая святых нашей жизни. Ни одно семейное торжество, ни свадьба, ни крестины, ни именины, ни один праздник, даже такие печальные события, как похороны, не обходятся без вина. И как часто эти семейные торжества и великие христианские праздники заканчиваются ссорами, драками и даже убийствами.

Пьянство так глубоко пустило свои корни, так извратило, обезобразило душу, что для многих нет ничего святого, даже не дорога стала вечная жизнь. Оно стирает светлые черты, лучшие краски с нашей богоподобной души. Разве вы узнаете в этом еще молодом, но преждевременно обратившемся в старика, человеке с опухшим бледно-синим, отталкивающим, злобным лицом. хриплым голосом, дрожащими членами, воспаленными глазами, в лохмотьях, едва прикрывающих его избитое, грязное тело, того милого мальчика, который на ваших глазах еще так недавно беззаботно развился со своими сверстниками, подавал такие блестящие надежды своим родителям, а затем, став подростком, рано познакомился с вином? Вначале он стал выпивать потихоньку, а затем и открыто. Ни просьбы, ни увещания, ни угрозы, ни слезы родителей, ничто не действовало на него. И вот, он дошел теперь до такого жалкого, несчастного положения, доживая свои недолгие, печальные дни без Бога, без молитвы, без семьи, без ближних, без труда, без просвета вдали, а ночи проводя в вонючей ночлежке среди скопища пьяниц, воров, преступников. И в конце концов его ждет смерть в пьяном виде, где-нибудь на улице, под забором, во мраке холодной ночи. Несчастный алкоголь крепко держит его в своих железных когтях, все крепче и крепче затягивая над ним мертвую петлю.

Когда начнется где-нибудь пожар, то бьют в набат, созывают на помощь народ тушить огонь; когда появляется какая-нибудь опасная болезнь, то поднимают тревогу: посылают врачей, санитаров, сестер милосердия.

Но вот горит не дом один, не деревня, а вся Русь, горит уже давно, горит от вина, и пламя пожара все больше и больше охватывает города, села и деревни.

Страшная эпидемия пьянства охватила весь русский народ, который гниет, разлагается от вина: пьют уже женщины, девушки и дети. Можно ли после этого оставаться спокойными и равнодушными? Пора проснуться, пора опомниться!

Работают по местам общества трезвости, созываются съезды деятелей по борьбе с народным пьянством, пишутся хорошие книги и статьи, рисующие весь вред пьянства для души, для тела, для потомства; но пьянство не уменьшается, а напротив с каждым днем все увеличивается. Нужны, значит, более энергичные меры, а главное – нужна благодатная Божия помощь в борьбе с этим общерусским злом. Пусть же настоящий праздник в честь Усекновения Главы св. Крестителя и Предтечи Господня Иоанна будет началом той борьбы, того церковного похода, который объявят вину и пьянству пастыри Новгородской епархии. Прошлогодний Всероссийский Московский съезд деятелей по борьбе с пьянством постановил 29-е августа сделать всероссийским церковным и общественным праздником трезвости, дабы в этот день возносились особенно усердные молитвы к Богу об отрезвлении нашей дорогой родины, дабы в лице св. Крестителя Господня, этого великого подвижника и проповедника трезвости, русские люди имели небесного покровителя, молитвенника и помощника в борьбе с этим страшным своим недугом. Пусть же в настоящий день раздастся громкий призыв к святой трезвости и пусть вся верующая православная Русь сольется в единодушной горячей молитве Господу сил вразумить, обратить заблудших, спасти погибающих в волнах разбушевавшегося пьяного моря и помочь им выбраться на твердый, цветущий берег трезвой, трудовой, честной жизни; поддержать, подкрепить слабых, спасти и удержать юных от прикосновения к смертоносной пьянственной чаше, утешить скорбящих и плачущих о гибели в омуте пьянства своих дорогих ближних.

О, Господи, помоги, Господи, благослови!

По благословению Св. Синода всюду в России ныне приносится посильная молитва Господу, всюду совершаются крестные ходы и эти богомоления под открытым небом. Все это – внешний знак того, что мы приготовились к решительной борьбе и открыто объявили войну, – войну не внешнему врагу, а внутреннему, но такому, который производит среди нас столь ужасные опустошения, каких не в силах произвести никакой внешний враг. Я говорю об объявляемой православной Церковью войне с пьянством.

И благо нам, что борьбу с пьянством берет под свое руководство и покров православная Церковь. Церковь справедливо видит в пьянстве не болезнь только, как то хотят представить даже некоторые врачи, но и порок, грех. Церковь, по заповеди апостола, проповедует, что пьяницы царствия Божия не наследуют (1Кор. 6:10). С другой стороны, важно то, что в распоряжении православной Церкви находятся все божественные силы, яже к животу и благочестию (2Петр. 1:3). Порок пьянства ослабляет волю, но сила Божия, подаваемая в православной Церкви, и в немощи совершается (2Кор. 12:9). Я лично должен быть особенно рад в этот день всероссийского религиозного торжества. Ныне исполнилось желание, высказанное на первом противоалкогольном съезде в Москве, состоявшемся под моим председательством. На съезде высказана была мысль, что всероссийским церковным и гражданским праздником трезвости должно быть именно 29 августа, когда Церковью вспоминается величайшее злодеяние, совершенное в состоянии опьянения.

И я зову вас, братие, объявить войну пьянству не на словах только, но и на деле. Не будем сами пить, не будем предлагать вино и другим. Перестанем ознаменовывать пьянством наши семейные торжества, каковы дни рождений, именин и проч. Пусть, – в великий грех нам, – не заливаются вино в наши праздники, даже такие, как Св. Пасха, Рождество Христово, Троицын день, Вознесение и другие. Пусть, – в великий позор нам, свидетельствующий о каком-то умопомрачении, – пьянство не оскверняет дней совершения над нами или в домах наших святых таинств и обрядов, каковы – брак, крещение и даже, о ужас, о позор! – дней погребения присных нам. Умершие трепетно предстоят Престолу Божию, они просят у нас молитв, а мы поминаем их... пьянством!... Помолимся же всем народом от глубины всей исстрадавшейся народной души. Пусть наша общая молитва возгорится ярким пламенем и станет доходною до Престола Божия, откуда, с верою уповаем, изойдет благодатная помощь на борьбу и победу над зеленым змием, врагом рода человеческого.

Сегодня мне отрадно вспомнить труды всероссийского противоалкогольного съезда в Москве. Я имел честь быть председателем этого съезда, на котором между прочим постановлено было ходатайствовать пред Св. Синодом об учреждении всероссийского праздника трезвости в этот именно день Усекновения главы св. Предтечи и Крестителя Спасова Иоанна, который пал жертвой безумно пьянствовавших. Теперь я счастлив, что эта мысль осуществилась. Ходатайство съезда Св. Синодом уважено, и сегодня по всей России совершается празднество трезвенников. Везде, как и здесь, трезвенники, во главе со служителями Церкви, возносят Господу сердечно-пламенные молитвы благодарения за то, что ими уже сделано для самоотрезвления, и просят всевышней помощи па дальнейшие труды по отрезвлению других. Особенно отрадно сознавать, что если доселе так называемое трезвенническое движение было лишь в зачаточном состоянии, проявлялось в весьма скромных размерах, с некоторой как бы опаской и осторожностью, то теперь, с благословения Св. Синода, борьба с пьянством ставится под покров Церкви, под руководство ее служителей, и нужно надеяться, что при энергичном руководстве духовенства, по молитвам Церкви, дело это пойдет теперь успешнее. С особенной отрадой я вижу, что в Новгороде трезвенническое движение нашло себе благоприятную почву. Здесь имеются и ревностные руководители этого дела, которые успели около своего храма объединить даже несколько других приходских обществ трезвости. И труды их, как все видите, не остаются тщетными. Их голоса о воздержании от пьянства слушают и по ним идут не десятки, а сотни трезвенников. Верю и надеюсь, что и впредь не ослабеет эта трезвенническая работа, и Новгород, дорогой по своим святыням, будет для других городов образцом в деле борьбы с народным пьянством. Широкой рекою разливается по лицу матушки-Руси зеленое вино, гибнут от него не сотни, а тысячи слабовольных, темных людей. Зло великое и закоренелое, борьба с ним трудная. Еще при св. Владимире во времена язычества говорили: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти». Но старое должно отойти в область предания... Теперь не будем сомневаться в победе над этим врагом. Усугубим свои труды и будем верить, что при помощи Божией все возможно. Пока есть у нас в Новгороде такие борцы с пороком, такая многочисленная дружина трезвенников, сомнениям в светлое будущее не должно быть места. С такими борцами работать и приятно, и отрадно: есть твердая надежда, что начатое ими в виде скромного, так сказать, ручейка трезвенническое движение потечет со временем широкой рекой по лицу Св. Руси. Помолимся же Пречистой Богоматери, все едиными устами воспоем: «В молитвах неусыпающую».

Быть на таком празднике, как настоящий, для меня великое утешение, ибо я всей душей сочувствую борьбе с тем пороком, который, по выражению великого писателя земли русской (Достоевского), готов сгноить нашу родину и о котором нет нужды много говорить, ибо ужасные последствия пьянства у всех на глазах.

Благодарение Богу, что находятся люди, которые бескорыстно берутся за великое дело отрезвления народа и потом совершают его без шума, без блеска, не для людских очей, а для всеведения Божия. В деле, совершающемся здесь, ничего не делается напоказ, ибо открыто ваше Общество трезвости по любви к ближнему, причем ближайшим поводом к открытию послужило то, что было выслушано о. Александром на исповеди, когда человек стоит, так сказать, обнаженным духовно пред своим Создателем.

И как хорошо здесь у вас! Религиозное чувство трезвенников в частной квартире устроило молитвенный дом, любовь их украсила этот дом. Тепло у вас – и от множества собравшегося народа, и от душевной теплоты присутствующих. И пусть собрались мы не в богатых палатах; пусть мы не видим среди себя блестящих мундиров, лент, орденов, ибо собрались здесь просто одетые люди, с мозолистыми руками; пусть мы не с бокалами в руках, а с молитвою на устах и в сердце празднуем свой скромный праздник, – пусть наше настоящее торжество скромно, – но, спрашивается. где Господь? Там ли, где блеск и бокалы, или вот здесь, где скромность обстановки и молитва?

Приятно быть на вашем празднике, потому что он свидетельствует, как много значит уверенность в своем деле. Вы слышали, как о. Александр в предпринятом им деле отрезвления народа не встретил сочувствия ни в ком, – ни в интеллигенции, которая по самому словообозначению ее должна была бы понимать, ни со стороны своих собратий, со стороны духовенства. Но вера в свое дело, в необходимость его, преодолела все препятствия, явив пример совершенной трезвости прежде всего в лице руководителя вашего, о. Александра. В борьбе со страшным бичом человечества у вас не было тех колебаний, которые замечаются в этом вопросе даже в высших государственных учреждениях. Даже эти последние, когда заходит речь о борьбе с пьянством, бессильно опускают руки и говорят: что ни делай, а все равно из этой борьбы ничего не выйдет. И эта неуверенность губит все дело. Разве победит тот солдат, который идет в бой, уверенный в поражении? Разве не обречены стать мертвой буквой те, положим, учебные правила, о которых само создававшее их начальство думает: хороши эти правила, но неисполнимы? Один великий человек сказал: «если ты должен, то, стало быть, ты можешь». Царство небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11:12), – говорит Спаситель. И вот если бы всюду, – и в государственных учреждениях, и в обществе, – царило то убежденнейшее сознание необходимости борьбы с пьянством, каким одушевлены вы, и та, у вас дознанная опытом, уверенность в возможности победы над пороком пьянства, – то скоро бы отрезвилась и наша родина. Мы не видели бы и открыто следующих и по Волхову, и по дорогам караванов с подлинно проклятым зельем. Ведь каждый ящик на такой, подлинно печальной, похоронной подводе – гибель целой деревни, пьяница – убыль для государства.

Говорят: если ограничить места законной продажи питей, расплодятся шинки. Это якобы непобедимое возражение легко устраняется простым указанием, что нужно бороться с шинками. Ведь если бы государство сознало, что вино есть яд, как это и есть на самом деле, то не стало бы церемониться с шинкарями, отравляющими население.

Говорят, что борьба с пьянством, вследствие глубокого внедрения этого порока в народную жизнь, не принесет должных плодов, и потому она бесполезна. Но опыт других государств показывает, что там, где борются с пьянством с уверенностью в том, что этот враг человечества может быть побежден, там пьянство отошло в область предания. В некоторых штатах Северной Америки совсем нет продажи хмельных напитков. И если бы там явились шинкари, с ними не стали бы церемониться. Ибо закон там есть закон, который исполняется, а не мертвая буква. Там не стало бы общество жалеть шинкарей: как, мол, его, бедного, засадить в острог и чрез то оторвать от дела, – у него семья, дети... Там понимают, что шинкарь губит не одну душу, а десятки, сотни жертв, а потому может и должен понести наказание.

Увы, у нас даже пользу видят в отраве человечества! У нас, видите ли, климат требует, чтобы мы пили и вырождались. Мы не хотим знать, что страны с более суровым климатом, чем наш, напр., Финляндия, трезвее нас. Мы закрываем глаза и не хотим видеть, что пьяница скорее замерзнет, чем трезвый... О, если бы и у нас общество, наконец, прониклось сознанием всех ужасов пьянства, объявило чрез издание соответствующих законоположений войну этому бичу человечества и следило за их исполнением...

У нас пока возможна только такая борьба с пьянством, какую ведет ваше Общество трезвости, – борьба добрым словом и особенно – добрым примером. И да помилует нас Господь, чтобы в нашей жизни в будущем не наблюдалось того позора, какой наблюдается теперь, когда у нас величайшие христианские таинства, как, напр., крещение, венчание, самые трогательные обряды, каково, напр., отпевание, заливаются вином. Мы даже не понимаем, какое это кощунство – отмечать пьянством величайшие моменты жизни человека...

Я не буду множить своего слова. Обязанное своим происхождением тем воплям, какие о. Александр услышал на исповеди, ваше Общество за 10 лет принесло обильный плод. Подлинно на вашем учреждении осуществляется слово Премудрого, что ценна не многолетняя старость учреждения, как и лица, и она не определяется числом лет.

Видно, что в вашем Обществе работают живые люди, так как успех всякому делу дают не правила, а одушевленная работа человека. Видно. наконец, что тут работают люди убежденные, которых не устрашили и не смутили ни равнодушие интеллигенции, ни насмешливое отношение к делу некоторых собраний, ни, наконец, противодействие некоторых заинтересованных в спаивании народа людей.

Теперь мы встречаем 10-летие плодотворного существования вашего Общества в убогой сравнительно обстановке. Но мал квас все смешение квасит. И кто знает, быть может, второе десятилетие вашего Общества мы будем праздновать в большом доме и с большими средствами. Идея трезвости, звездою засиявшая на горизонте русской жизни, разгорится в широкую зарю, а за нею взойдет для русского народа и ясное солнце трезвой жизни. В этой надежде призываю на деятельность вашего Общества Божие благословение.

По вопросу о нецелесообразности попечительств о народной трезвости, по крайней мере в настоящем их виде, я присоединяюсь к мнению члена Государственного Совета Череванского, выраженному в его записке и затем подкрепленному подписью 39 членов Государственного Совета. Но вопрос о дальнейшем направлении этого дела и о мероприятиях борьбы с этим народным бедствием я считаю не исчерпанным в возможной полноте и широте. Справедливо в записке говорится, что для борьбы с этим бедствием должны быть мобилизованы все силы, но, однако, я не нахожу указания на одну действительную силу, или по крайней мере она недостаточно ярко выставлена. Это – сила Церкви. Указанием на эту силу я позволю себе затруднить на несколько минут ваше внимание.

Для борьбы с пьянством, этим историческим и современным бедствием, должны быть принимаемы различные меры, – это меры общегосударственные, меры общественные, затем нравственные и индивидуальные, так называемая идейная борьба. Конечно, нужно положить в основание борьбы развитие именно этой идейной борьбы, нужно совершить переворот в умах людей, нужно радикально изменить установившиеся понятия о спиртных напитках. И когда люди убедятся, что спиртные напитки – это яд для души и тела, что напиться дома, в гостях, у соседей, в праздник – является большим позором, тогда, конечно, облегчатся и способы борьбы мерами общими, государственными и общественными. Но, с другой стороны, не менее справедливо и то, что личная, идейная борьба тогда только может быть легкой и целесообразной, когда ей будут содействовать и государство, и общество. Обращаясь к нашему законодательству, мы находим, закон, запрещающий всем и каждому пьянство (XIV т. Св. Зак., уст. пред, прест, ст. 153). Но здесь наказуется пьянство, как состояние, влекущее за собою преступление; само же пьянство, как таковое, не наказуется законом. Каких-либо распоряжений и узаконений для прекращения пьянства не издается.

Монополия, как тут уже было указано, не уменьшила числа алкоголиков, несмотря на открытие действия особых учреждений, так называемых попечительств о народной трезвости, деятельность которых должна была идти параллельно с продажей водки. Здесь достаточно говорилось об этих попечительствах, за и против, и уделялось особенно много внимания Народному Дому Императора Николая II-го. Поэтому позволю себе лишь в нескольких словах высказать свое впечатление и мнение. Защитники попечительств о народной трезвости, защитники Народного Дома приводили, между прочим, статистические данные о числе его посетителей, причем количество этих посетителей исчислялось сотнями тысяч. Я позволю себе сказать, что если бы даже прибавить к этой цифре несколько пулей, то все равно она не имела бы в данном случае значения доказательства. Статистика здесь показывает только то, что в данное или известное время столько-то посетителей было в этом доме, а не в другом месте. Но она не говорит о том, что же было после того, как посетители его оставили, и не говорит о том настроении, которое в нем создалось. А если судить по характеру тех развлечений, которые там даются и о которых с такой ясностью и рельефностью говорил Член Государственного Совета А. Ф. Кони, то я позволю себе усомниться и, даже больше, скажу с уверенностью и убежденностью, что это учреждение в данном отношении вредно. Оно не содействует развитию у народа трезвого взгляда на жизнь в широком смысле этого понятия; оно не может создать в душах посетителей этого дома жизнерадостного настроения, которое составляет необходимое условие труда, и не способствует установлению правильного, трезвенного взгляда на жизнь. Эти развлечения, быть может, и щекочат слух и услаждают зрение, но они не касаются души народной, которая требует не таких внешних развлечений. Если иметь в виду борьбу с пьянством, то нужно сказать, что пьянство – это есть слабость воли. Предающиеся пьянству люди – слабые, больные, которых и нужно лечить соответственными средствами, а не такими средствами, которые не имеют нравственного значения и не касаются души. Не такая пища, не такие лекарства нужны больному народу. Само Министерство Финансов, как видно из записки и из речи г. Министра Финансов, по-видимому, убедилось в несостоятельности нынешней организации попечительств о народной трезвости. Не разделяя в полной мере тех нареканий, которым подвергается деятельность попечительств о народной трезвости, Министерство Финансов склонно думать, что дело, им поручаемое, может оживиться с изменением организации их, устранением от управления ими членов, действующих ex officio по роду занимаемых ими должностей, образованием самостоятельного общества наподобие Общества Красного Креста или Трудовой помощи, или, наконец, передачей этого дела в заведывание органов местного самоуправления. Очевидно, Министерство Финансов верит, что города и земства будут вести лучше борьбу с пьянством, чем она велась до сих пор. Это побуждает нас несколько остановиться на этих общественных организациях. Что же сделали общественные организации в деле борьбы с пьянством? Это, конечно, может составить предмет специального исследования. Я же хочу только упомянуть, что, насколько я познакомился с деятельностью земств и городов, эти общественные организации, к сожалению, сделали в отношении борьбы с пьянством очень и очень мало. Даже инициатива борьбы с алкоголем принадлежит не городским и общественным управлениям. Правда, иногда возбуждались ходатайства о прекращении раздробительной продажи напитков в казенных винных лавках, о прекращении продажи напитков в праздничные дни и т.п., но вообще деятельность их очень ограничена. Общественные организации устраивают также иногда и больницы для алкоголиков. Например, в Петербурге действует, как вам известно, Высочайше утвержденное русское Общество охранения народного здравия и при нем существует с 1903 г. отдел для борьбы с алкоголизмом женщин и детей.

Общество это организовано Чернышевой-Дмитриевой и, несмотря на недавнее существование свое, оно насчитывает около двухсот членов. Обществом устроены читальня и библиотека, открыта и дешевая столовая, где ежедневно от 200 до 300 человек получают дешевый обед. При столовой имеется бесплатная же амбулатория с выдачей лекарств. Но, повторяю, и деятельность этого Общества в борьбе с алкоголизмом в столице, равно как и деятельность других подобных обществ в иных городах, далеко, далеко недостаточна. Не буду говорить о причинах малоплодности этих общественных организаций в борьбе с пьянством. Я указываю только на факты.

Среди общественных организаций обращают на себя внимание общества борьбы с пьянством под покровом Церкви, т.н. церковные общества трезвости. Характер борьбы, практикующейся в этих обществах, отличается от метода борьбы других организаций, преследующих те же цели. Здесь вернейшим средством для борьбы с алкоголем считается абсолютное воздержание от спиртных напитков. По моему убеждению, это самое действительное средство для борьбы с пьянством. И люди, умеренно пьющие, помогают делу трезвости, но умеренность не застраховывает людей от алкоголизма: люди, всю жизнь мало и редко пившие, под старость иногда становятся форменными пьяницами, под влиянием разных условий и искушений для их слабой воли. И нужно много силы воли, чтобы удержаться от соблазна компаний или так называемых обычаев приличия. Что полнейшее воздержание от напитков – не утопия, примером этого могут служить более культурные люди. Так, напр., в Англии и Америке, настоящих трезвенников, т.е. вовсе и никогда не пьющих спиртных напитков, считают миллионами... Итак, говорю я, среди общественных организаций борьбы с пьянством выделяются церковные общества трезвости, которые борются с этим пороком под покровом Церкви. Сила этих обществ заключается в том, что они для слабой воли пьяницы дают более твердую опору в борьбе, возводя эту борьбу на путь религиозного подвига. Борясь с этим злом, как злом нравственным, рассматривая его, как грех, эти общества побуждают пьяниц перед Богом и перед совестью дать обет или зарок воздержаться на некоторое время или, быть может, навсегда от этого порока. В соответствующей обстановке, которую дает Церковь, и под ее благодетельным воздействием дающий обещание воздержания от пьянства укрепляется мало-по-малу и, наконец, отстает совершенно от этого порока. Чтобы не быть голословным, я позволю себе обратить внимание на одно общество, которое функционирует здесь, – на Александро-Невское Общество трезвости. Если так много уделялось внимания Народному Дому Императора Николая II-го и попечительствам трезвости, то и я позволю себе занять хоть несколько минут вашего внимания, чтобы напомнить об этом действительно полезном и целесообразном Обществе трезвости и его деятельности. Основано оно всего восемь лет тому назад. Следовательно, существует почти столько же, сколько и попечительство о трезвости, а потому и можно сравнить оба эти учреждения, преследующие одни и те же задачи, со стороны пользы или вреда приносимого ими. Александро-Невское Общество трезвости возникло, так сказать, из недр больной народной жизни, выдвинуто самой жизнью, чем отличается от так называемых бюрократических учреждений. Центр его на так называемой Варшавке, возле Варшавского вокзала, на Обводном канале. Населен этот район фабричным людом, который в праздничные дни, не имея никаких занятий, предавался пьянству и разгулу. Общество религиозно-нравственного просвещения обратило внимание на этот район, чтобы оказать там надлежащую помощь. Вдохновителем этого явился, надеюсь, известный многим из вас молодой священник, скончавшийся два года тому назад, Александр Рождественский, этот, поистине, народный печальник. 23-х лет, по окончания академического курса, он стал священником и 31-го года погиб жертвою своей любви к людям, в борьбе за их благо и спасение от этого ужасного порока. Но святое дело не стало. Основанное, таким образом, по требованию, по нужде самого народа, вызванное слезами множества жен и матерей несчастных, Общество открыто было 30-го августа 1898-го года при Воскресенской церкви у Варшавского вокзала, в составе 150 членов. Эти члены не составляли чего-то постороннего, внешнего для Общества, чем обыкновенно являются члены различных благотворительных обществ. Эти члены являлись в то же время и деятелями, это были сами боровшиеся со своим пороком, а иные уже его поборовшие. В этом и состоит отличительная черта деятельности этих обществ, что здесь сами члены являются и деятелями, и страдальцами, и борцами. Через несколько времени это Общество из малого стада, неорганизованного, все более и более увеличивалось, и в настоящее время, по отчету за 1906 г., насчитывает уже 80 тысяч членов! Это целая армия трезвенников!... Это 80 тыс. семей, которые застрахованы от когтей нужды, безработицы, земного ада! Эти 80 т. Членов – не статисты; это – не нумера; это – живые люди, борющиеся со своим пороком в различных стадиях борьбы. Общество, как говорится в его уставе, полагает своею целью: будить в народе живое и здоровое чувство самосохранения, ввиду той тучи бедствий, какую несет с собою пьянство и которой грозит оно сокрушить целость главных основ народного благополучия. Понимая под трезвостью не одну какую-либо частичную добродетель в виде воздержания от опьяняющих напитков, а целостное христианско-органическое начало жизни, приводящее в гармоническое сочетание все силы человека, это Общество развивает свою деятельность, главным образом, в двух направлениях: в религиозно-просветительном и благотворительном. Если вы проезжаете мимо этого места, то ваши взоры обращает на себя не какой-либо дворец, а прежде всего храм, правда недостроенный; но там есть другой храм, маленький, который бывает всегда битком набит этими страдальцами, этими борцами со своей больной душой. Здесь религиозно-просветительная деятельность выражается: в ежедневной проповеди, в беседах о трезвости и о других истинах христианской веры и нравственности. Зная, как русский человек любит церковное пение, Общество обратило внимание и на устройство общественного пения при церковных богослужениях. Далее, Общество имеет свою богатую библиотеку и читальню. Особенно широко поставлена этим Обществом издательская деятельность. Оно издает четыре журнала, посвященные главным образом борьбе с пьянством: «Отдых христианина», «Трезвая жизнь», «Воскресный Благовест» и «Известия по С.-Петербургской Епархии». Кроме журналов, Общество, по отчету 1906 г., выпустило до миллиона книг и брошюр различных названий. Затем религиозно-просветительная деятельность выражается в школах, в которых обучается до пятисот мальчиков и девочек. Заботясь далее о том, чтобы создать для С.-Петербургского рабочего и вообще для людей среднего класса обстановку праздничного дня, располагающую к более христианскому провождению и использованию праздничного отдыха, Общество устроило праздничную школу для взрослых, на содержание которой тратится ежегодно до 1000 руб. В этой школе обучается свыше 300 человек обоего пола.

Благотворительная деятельность Общества выражается помощью детям в виде обуви и одежды и бесплатной столовой для учащихся.

Кроме того, в случаях крупных несчастий, обрушивающихся на семью того или другого трезвенника, Общество приходит к нему с денежной помощью: иных отправляют на родину, многим, желающим подняться со дна жизни на ее светлую, трезвую поверхность и являющимся в опорках и рубище, Общество справляет костюмы и отыскивает работы. Для последней цели существует рабочее бюро. Сведения о вакансиях, о свободных местах поступают в контору чрез выборных. Это очень интересный институт, который следит не только за материальным благосостоянием, но и за нравственным преуспеянием членов трезвости. Что приятнее всего, это то, что здесь, среди этих выборных, находятся женщины, которые по отчету оказывают самое действительное, просветительное и ободряющее влияние на этих борющихся с пороком людей. Это Общество в короткое время открыло уже 10 отделений: Василеостровское, Петербургское, Литейное, Путиловское, Больше-Охтенское, Сергиевское, Мартышкинское, Кронштадтское, Ораниенбаумское и Царскосельское. Все эти отделения устроены по образцу главного Общества трезвости – Александро-Невского, со школами, библиотеками, читальнями, чтениями, благотворительными учреждениями. Все эти отделения, как и само Общество, содержатся не на средства, получаемые от казны, а на средства самих трезвенников – членов этого Общества, которые в благодарность за успешную борьбу с пьянством и за победу над этим пороком жертвуют из последних крох, чтобы оказать пользу и другим, страдающим тем же пороком. Успех деятельности этого Общества объясняется тем, что оно носит не кабинетный, а практический характер. Оно избегает начинаний, не подсказанных, не выдвинутых самою жизнью. Все эти учреждения возникают не искусственно, а под живым напором реальной нужды, насущной, действительной потребности, которая и удовлетворяется средствами, соответствующими духу народа. Сказанным мною определяется тот характер борьбы, который должен быть в этом деле, борьбы с этим великим народным несчастием и бедствием. Попечительства о народной трезвости в настоящем их виде, – с уверенностью говорю это на основании личного опыта, – не удовлетворяют своему назначению. Как их следует видоизменить или чем заменить – это, конечно, вопрос будущего. Скажу, что борьбу с пьянством нужно передать общественным организациям под покровом Церкви. Эти церковно-общественные организации, именуемые в первой стадии своего развития приходами, будут действительным средством для борьбы с этим народным несчастием. Общество вместе с Церковью исцелит нашу родину от этого страшного гибельного бедствия. В эти церковно-приходские организации и должна быть направлена, по моему убеждению, правительственная помощь.

Ваше Высокопревосходительство и г.г. члены Государственного Совета. Законопроект о старообрядческих общинах является первым звеном в цепи других вероисповедных законопроектов, представленных правительством на рассмотрение законодательных учреждений, в соответствие Высочайшим указам 1-го апреля 1905 г. и 17-го октября 1906 г. об «обеспечении за всеми российскими подданными свободы верования и молитв по велениям их совести». Эти вероисповедные законопроекты являются выражением новой вероисповедной системы, которая должна сочетать предписанное Основными Законами управление Церкви и вновь введенные начала народного представительства. Хотя мы твердо и глубоко убеждены, что самое разумное и справедливое в настоящее время было бы не подвергать России в вероисповедном деле риску случайных голосований гражданских учреждений внеисповедного характера и совсем отложить вероисповедное и церковное законодательство до тех пор, пока Верховная Власть, по совещании с Собором, не укажет нормы будущих отношений церковного и гражданского правительств, но раз поставлен этот вопрос на наше обсуждение, мы позволяем себе высказать свои посильные суждения.

Законопроект о старообрядческих общинах, являясь сепаратным, тем не менее имеет весьма важное значение, ибо он устанавливает те вехи, по которым будет идти последующее вероисповедное законодательство. Он обнимает собой весьма много вопросов и главным образом – основной вопрос об отношении Церкви к государству. Апрельский Манифест о свободе совести явился в глазах многих провозвестником конечного отделения Церкви от государства, как чисто-правового института, чуждого всяким интересам конфессии. Осуществление свободы совести, говорили многие в Думе и печати, требует этого отделения. Лишь то государство, которое совершенно обособилось от религии, может гарантировать своим гражданам полную свободу совести; лишь то государство, которое приняло на себя задачу «третчика», может обеспечить паритетность культов, что является одним из основных требований свободы совести. Государство, не произведшее подобного обособления, неизбежно будет вмешиваться в религиозную жизнь своих граждан, будет создавать различные «ранги» вероисповеданий. Религия должна рассматриваться не как основа государственного общежития, а как нечто ценное само по себе. Словом, наше Русское государство, по этому мнению, должно вступить на путь западно-европейского или, так называемого, нового государства, которое под влиянием современного социализма, или историко-экономического материализма, объявило себя чуждым конфессии. Оно, отделив себя от Церкви, под знаменем свободы совести, объявило полную свободу исповедания каждым своей веры, полную свободу религиозной пропаганды, свободу совращения, полную свободу для каждого быть вне какой-нибудь конфессии, словом, – свободу атеизма. Несмотря на то, что эти принципы даже на своей родине доселе не проведены полностью в государственные кодексы, потому что это невозможно по существу, и там, где они проведены, как, например, во Франции, это проведение привело к противоположным результатам, т.е. к уничтожению свободы совести и к «просвещенному» гонению на Церковь: несмотря на это, в нашем законодательстве, под влиянием практики западно-европейского парламентаризма, думают провести принцип европейского законодательства об отношении Церкви к государству, как к правовому институту. Неужели мы, позволю себе спросить, настолько малокультурны, что не можем без западных трафаретов ступить ни одного шага, что бессильны выработать отношения государственности к Церкви, соответствующие реальным условиям нашей исторической жизни, значению православной Церкви для Русского государства, как его главной основы? Неужели и здесь нужно нам начинать с механического подражания, заведомо зная, что то, что мы берем у людей, скроено по другой мерке, что оно неприменимо к нам? Ведь с этой кафедры, господа, при обсуждении вопросов земледельческих, торговых и промышленных, неоднократно мы слышали, что не все то, что имеет применение на Западе, приложимо к нам. Тем более нужно сказать это о вопросах духа, которые имеют гораздо большее значение. Нашему законодательству Высочайшею властью 17 апреля 1905 года и 17 октября 1900 г. предуказана задача: сочетать свободу совести с вящшим возвеличением общей матери нашей – православной Церкви. Нас воспитали в мысли, будто бы возможно одно из двух – или свобода, или Церковь. С высоты же Престола предуказаны: и свобода, и Церковь. Решение вопроса об этом сочетании возможно на основании истории Русского православного государства и вытекающих из нее Основных Законов.

Со времени крещения Руси святым Владимиром в православную веру, сопряжение, говоря летописным языком, благоверия со властью сделалось основным принципом государственного строительства в земле русской при всех переменах в организации этой власти. «Насаждение, укрепление и ограждение» благоверия, т.е. православия, и «согласование» с ним народной жизни во всех областях ее давало направление всей созидательной государственной деятельности страны. С тех пор православная вера стала идеальным началом, лежащим в основе нашей русской государственности; с тех пор она стала основой русской культуры; с тех пор русский народ назвал себя христианином (крестьянин), или православным (православные), своих Государей – «благоверными» и «благочестивыми» и Русь – «Святой». С тех пор православная русская Церковь стала национальной. Нельзя представить себе возможности какой-либо иной из существующих ныне церквей, которая могла бы назваться русскою.

Но при этом мы не должны упускать из виду, что истинное значение нашей Церкви состоит не в том, чтобы быть национальной. Связывать ее с какой-либо народностью, это значило бы обесславить ее и унизить. Она признает себя Вселенскою, и в этом ее истинный характер. Когда мы называем ее русской, национальной, то называем ее не по существу, а потому, что она явилась вместе с нашей государственною жизнью, что она светила на заре нашего исторического бытия, что она сопровождала нас во всех превратностях нашей жизни, спасала нас во всех несчастьях нашего исторического бытия, проникала во все изгибы нашего существования и на все положила свое знамение. Все наши воспоминания связаны с нею, страницы нашей истории наполнены ею. Вот почему она называется национальной, государственной Церковью. Вот почему статья 62 Основных Законов говорит о господстве и первенстве нашей православной Церкви. Отсюда видно и заблуждение наших вероисповедных реформаторов, которые считают, что православная Церковь в России – государственная потому только, что пользуется государственными привилегиями господства и первенства. Совершенно наоборот: потому православная Церковь и пользуется этими привилегиями, что она национальная и государственная Церковь России. Привилегии эти – не причина, а только следствие. И до тех пор, пока Россия – Россия, т.е. пока в ней господствует православный русский народ, – православная Церковь, естественно, будет господствующей национальной Церковью в России.

Некоторые говорят, что Основные Законы могут быть изменены. Конечно, как все человеческое. Но только это изменение, если допустить возможность его, последует не от представительных учреждений, а от Короны, т.е. от Государя. Но смеем утверждать, что русский православный Государь никогда не умалит тех преимуществ православной веры, которые принадлежат ей по существу и в силу чего Он является исповедником православной веры, главным образом, как носитель души и идеалов русского народа, а не как обыкновенное физическое лицо. Отсюда вытекают и поименованные в статье 64 Основных Законов Его права и обязанности по отношению к православной Церкви – этой душе русского народа, создавшего великую Святую Русь. В статьях 63 и 145 Основных Законов сказывается верховенство в государстве души и идеала строителя русской земли – православного русского народа. На это верховенство русский народ ни от кого не получал «привилегий»; он сам создал его под сенью православной Церкви и вместе с нею владеет этим верховенством по принадлежащему ему и Церкви праву. Всякое посягательство на это право явится насилием над душою русского народа и вызовет справедливый протест со стороны православного народа. Православная вера – господствующая не потому, что Государь исповедывает ее, а потому Государь и исповедывает ее, что она господствующая. Позвольте иллюстрировать мою мысль одним знаменательным, историческим фактом. Когда в начале XVII века, в смутный период нашей истории, единственное спасение России стали видеть в избрании на русский престол сына польского короля Сигизмунда, королевича Владислава, то русские послы, в переговорах своих с поляками, не думали домогаться каких-либо политических вольностей, или же подтверждения сословных прав, а все усилия свои склоняли к тому, чтобы Владислав принял греческую веру, обязался сохранять свято православие, оберегать и умножать церкви и монастыри, принять помазание на царство от патриарха. Говорят, что глава посольства, Салтыков, при этом проливал слезы, прося короля о сохранении православной веры. Слезы Салтыкова – это слезы всей России, которая, если еще могла помириться, в силу необходимости, с иноземным царем, то никак не могла помириться с иноверным правителем. А вот и современное свидетельство в высокознаменательных словах ныне благополучно царствующего Государя Императора. На Всеподданнейшем докладе Обер-Прокурора Святейшего Синода составленных Святейшим Синодом правил для руководства при рассмотрении и разрешении вероисповедных дел о бывших греко-униатах Холмско-Варшавской епархии и в виду распространяемой тогда клеветы в Западной России о переходе Государя в католичество, Государю Императору благоугодно было, 2 июля 1898 г., начертать следующие слова: «Надеюсь, что эти правила удовлетворят всем справедливым требованиям и предотвратят всякую смуту, рассеиваемую в народе врагами России и православия. Поляки безвозбранно да чтут Господа Бога по латинскому обряду; русские же люди искони были и будут православными и вместе с Царем и Царицей выше всего чтут и любят православную Церковь».

Что же такое господствующая Церковь? Термин этот некоторые находят неясным и несоответствующим существу Церкви. И в Предсоборном Присутствии, на котором и мы имели честь быть, высказывались голоса за то, чтобы в настоящее время, при изменившихся условиях жизни и управления России, называть ее не господствующей, а первенствующей, так как идея господства не христианская. Действительно, начала мирского царства и начала духовного царства различны. Начало мирского царства – внешняя власть, обладание; начало царства духовного – служение. Различие это указано в словах Спасителя, в ответ на просьбу матери сынов Зеведеевых, Иакова и Иоанна, которая, неправильно понимая учение Христа о духовном царстве, просила Его о том, чтобы дети ее, Иаков и Иоанн, заняли места – один по правую сторону, а другой по левую в Его царстве. Спаситель сказал, что «не знает она, о чем просит. Князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими, но между вами да не будет так; а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом; начальствующей будь как служащий» (Мф. 20:25–27; Мк. 10:42–44; Лк. 22:25–26). Здесь указывается двоякое понятие господства: мирское и духовное. Применение начал царства мирского к Церкви породило в Западной Церкви клерикализм. Православная же Церковь никогда не применяла этого начала, понимая под господством господство внутреннее, духовное, основанное на внутренней силе, на внутреннем авторитете, на истине своего учения. Как такая, она и признана нашим государством, составляя его душу, и находится с ним в союзе. Государство ввело ее в свой юридический порядок. Значение термина: «господствующей» очень ясно видно из филологического анализа его. Термин: «господствующей» есть перевод греческого слова: χυριος. По филологическим изысканиям это слово имеет еще следующие значения: а) χυριος – законный (χυρια εχχλεσια – установленное законом собрание – у Аристофана), б) χυριος – справедливый (у Платона и др.), в) у того же Платона χυριος означает: истинный, действительный, значащий, имеющий силу.

Отсюда, содержащееся в Основных Законах выражение «господствующая» означает то, что православная Церковь господствует над другими исповеданиями, как Церковь, признанная государством за истинную, законную Церковь, и, как таковая, она принята Церковью в юридический порядок государства и находится с ним в союзе.

Отсюда является дальнейший вопрос: в чем состоит существо этого союза? Существо это не заключается в каких-либо внешних преимуществах, предоставляемых государством Церкви, например, в денежных пособиях, во внешнем почете, которым оно окружает священнослужителей, или вообще в покровительстве, а в том, что государство почерпает у Церкви свои вековечные руководящие «религиозно-нравственные принципы» и руководствуется ими. Государство может или принимать их, тогда оно в союзе с Церковью, или не принимать, и тогда союза нет. Когда государство руководствуется в своей вероисповедной политике учениями и указаниями Церкви, то, естественно, оно покровительствует ей, давая ей почет и средства для выполнения ее миссии. Но если бы, предположим, у государства не было денег, и оно не только ничего не давало Церкви, а даже брало бы у нее, если бы государство стало бессильно оказывать ей какое-либо покровительство и поддерживать почетное положение ее служителей, – все это нимало не уничтожило бы союза между ним и Церковью: союз этот существовал бы до тех пор, пока государство, все-таки, продолжало бы руководиться учением Церкви во всем, затрагивающем нравственно-религиозные проявления его деятельности. Если же, наоборот, государство осыплет Церковь золотом, бриллиантами и окружит ее служителей самым почетным положением, но будет действовать в отношении нравственно-религиозном не по ее учению и совету, то в таком случае союза нет. Тогда эти внешние привилегии явятся расслабляющим фактором церковной жизни, и господство Церкви обратится в рабство государственной власти. От такого союза Церковь откажется. В данном случае она поступит согласно примеру Спасителя, Который, в третьем искушении, пред выступлением Своим на общественную деятельность, когда искуситель, возведши его на гору высоку, предложил все царства земныя и всю славу, под условием, чтобы Он, падши, поклонился ему, ответил: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему единому служи» (Мф. 4:10). Церковь, основанная Спасителем, не противится власти, хотя бы и не христианской, она молится за нее, но она не может находиться с нею в союзе. Так, например, в Турции православная Церковь с турецким государством не может находиться в союзе, ибо она вообще не может находиться в союзе с такой властью, которая не следует ее указаниям в своей нравственной деятельности. Приведем по этому вопросу прекрасные слова Московского митрополита Филарета: «да, есть в том польза, когда Алтарь и Престол союзны; но не взаимная польза есть первое основание союза их, а самостоятельная истина, поддерживающая тот и другой. Благо и благословение Царю, покровителю Алтаря, но не боится Алтарь падения и без сего покровительства. Прав священник, проповедывающий почтение к Царю, но не по праву только взаимности, а по чистой обязанности, если бы то случилось – и без надежды на взаимность. Взаимность же Сия основана на истине божественной, а не на человеческой. Бога бойтеся, Царя чтите... Сии две заповеди так соединены для нас, как бы два ока на одном лице истины и правды. Не разрозните их, не обезобразьте лица истины; не повредите одного из очей ее»...

Теперь другой вопрос: при принципе господствующей Церкви возможна ли свобода совести, возвещенная апрельским указом? На этот вопрос опять отвечает история наша. Она свидетельствует, что у нас с самых древних времен были все возможные формы религии. Но русской земле, Русскому государству, по сравнению с Западной Европой, принадлежит первенство в проведении принципа веротерпимости. Я, чтобы не утруждать внимания вашего, позволю себе привести только некоторые свидетельства, которые указывают на то, как широка была у нас свобода совести и веротерпимости с древних времен, при господстве православной Церкви. В известном наставлении Феодосия Печерского Киевскому князю Изяславу читаем следующее: «ты же, чадо, непрестанно хвали свою веру и подвизайся в ней добрыми делами. Будь милостив не только к своим христианам, но и к чужим; если увидишь кого-либо нагим, или голодным, или в беде, будет ли то еретик, или латинянин, всякого помилуй и избавь от беды, как можешь: и ты не погрешишь пред Богом, Который питает и православных христиан, и неправославных, и даже язычников, и о всех печется». Известен взгляд царя Иоанна Грозного, который в рассуждениях с Антонием Поссевином проводит самый широкий принцип веротерпимости, – что отмечено иностранцами. И это в то время, когда на Западе свирепствовала инквизиция с Варфоломеевской ночью, аутодафе и т.д. А вот свидетельство известного Олеария, посетившего Россию в первой половине XVII-го столетия: «Москвитяне «терпят» всякого рода исповедания и охотно ведут дела с разными народностями... Не слышно, чтобы русские насильственно обращали кого в свою веру, напротив, каждому они предоставляют свободу совести, хотя бы это были их подданные или рабы». Так было в древней Руси. То же мы видим и в новой. Петр Великий, призывая иностранцев на службу в Россию, в знаменитом указе 16-го апреля 1702 года, посланном за границу, объявил: «понеже здесь в столице нашей (Москве) уже введено свободное отправление богослужения всех других, хотя с нашею Церковью не согласных сект: того ради оное сим подтверждается таким образом, что Мы, по дарованной Нам от Всевышняго власти, совести человеческой приневоливать не желаем, а охотно предоставляем каждому христианину на его ответственность пещись о блаженстве души своей». Не приводим таких же указов Екатерины II и Александра I. Да разве мы не видим, что и в настоящее время православное Русское государство относится терпимо к инославным и даже к нехристианским вероисповеданиям. Католическое и другие христианские храмы, еврейские синагоги, магометанские мечети и буддийские кумирни свободно строятся в столицах и других городах, и богослужение, сообразно соответствующему культу, совершается в них беспрепятственно, с единственным условием – не быть выносимым на улицу. Гуманнее, справедливее и веротерпимее поступить невозможно. И статья 67 Основных Законов гласит: «Свобода веры присвояется не токмо христианам иностранных исповеданий, но и евреям, магометанам и язычникам, да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языками по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование Российских Монархов и моля Творца вселенной об умножении благоденствия и укреплении силы Империи». То же самое говорил и ныне здравствующий Государь в приведенной нами выше Высочайшей резолюции. То же выразил и блаженной памяти Государь Император Александр III-й: «Православной Церкви – господство; каждой вере – почитание; русской народности подобает все объединяющая и все подчиняющая сила; но каждой народности да будет свобода во всем, что этому объединению и подчинению не препятствует». Иной формулы, если наше отечество хочет и впредь остаться «православным Русским государством», придумать нельзя. Справедливость требует воздать каждому свое, насколько это соединено с представляемой государством истиной, но принцип справедливости не есть принцип абсолютного равенства. Итак, мы видим, что принцип господствующей Церкви вовсе не сопровождался преследованием иных вер и нарушением свободы совести. Он вытекает из сознания необходимости для государства единства нравственно-духовной основы и критерия в области религии. Такой основой, как мы говорили, является наша православная Церковь, и она только одна, потому что государство может вводить в свой юридический порядок только одну Церковь, а не десять и не две. Если бы мы в юридический порядок ввели хотя две Церкви, то это было бы равносильно тому, что у нас нет ни одной. Государству необходимо существование самостоятельной нормы морали, не им предписанной, а самодовлеющей, ибо только такая норма может умножить его силы. В противном случае, государству придется стать выше этих Церквей, быть судьей их норм, без всякой пользы для цели своей. Свобода совести в отношении к другим вероисповеданиям, при существовании единой нормы, отнюдь не попирается. Свободой совести не требуется, чтобы другие исповедания были вводимы в юридический порядок государства, ибо государство предоставляет всем этим исповеданиям, на правах частных корпораций, свободу самоопределения в своей внутренней жизни. Таким решением вопроса о господствующей Церкви и о свободе совести и исполняется Высочайший указ 17 апреля. Тут никто не обижен: ни господствующая Церковь, ни свобода совести не попраны; тут производится реформа в обеих частях.

После этих общих основных соображений переходим к вопросу о старообрядческих общинах. Что такое раскол, который с 17 апреля называется старообрядчеством? В Государственной Думе, да и в нашей Комиссии затруднялись определить это понятие вследствие невозможности объединить его различные ветви и часто взаимно-противоположные направления, на которые он распадается, числом до ста. Попытка дать такое определение в пункте 7 указа 17 апреля 1905 года в том смысле, что старообрядцами признаются последователи согласий, приемлющих основные догматы церкви православной, но отвергающих некоторые принятые ею обряды и отправляющих богослужение по старопечатным книгам, является не исчерпывающим определением и несоответствующим вполне истинному понятию современного старообрядчества. Деления догматов на основные и не основные, на главные и не главные, не знают ни Священное Писание, ни церковные каноны. Это деление схоластическое, встречаемое только в некоторых учебных руководствах, для удобства школы. Все догматы имеют основное значение, все догматы необходимы для спасения. Название «старообрядцы», которое дается здесь раскольникам, не соответствуя сущности этого исторического явления, оскорбительно для православной Церкви, которая является таким образом «новообрядствующею». Я не буду здесь входить в историческое рассмотрение наших обрядов, но скажу, что обряды, содержимые православной Церковью, имеют авторитет еще большей древности, чем содержимые глаголемыми старообрядцами. Последних справедливее назвать не старообрядцами, а буквообрядоверами, ибо доктрины их – вера в букву, в обряд как в догмат. Притом же, если и стать на точку зрения определения старообрядчества в указе 17 апреля, то старообрядцы не могут подойти под это определение потому, что они нарушили один из самых основных догматов православной Церкви – догмат о неодоленности Церкви. Признание же одоленности Церкви есть учение еретическое. Затем, мы считаем неправильным мнение правительства, будто каждый толк или согласие не образует самостоятельного вероучения, а составляет частицу целого, именуемого «старообрядчеством». Разве можно, в самом деле, объединить например, так называемое «старообрядчество» с «бегунами», или «нетовщиной», или «немоляками», или с другими толками безпоповщины, которые совсем утеряли признаки старообрядчества и соприкасаются существом своего догматического учения скорее с сектантством рационалистических воззрений? Тем не менее, во всех этих раскольнических толках и сектах есть нечто единое, объединяющее их. Это – отрицательное отношение к Церкви православной и правительству и открытая или скрытая борьба с ними. В этом все толки и секты согласны между собою, по крайней мере, теоретически. Поэтому сущность раскола не в положительном учении, распадающемся на множество видов и разновидностей, а в отрицании православной Церкви. Отношение старообрядчества или раскола к православной Церкви можно сравнить с отношением протестантизма к католицизму. Ведь протестантизм, отделившись от католической церкви и распавшись на множество учений, тем не менее объединен был единым началом – единством отрицания католической церкви. Так точно и старообрядчество, распавшееся на множество учений, но объединенное единством отрицания православной Церкви. Ведь отнимите от старообрядчества это отрицательное отношение, и оно превратится в единоверие, учреждение которого, кстати сказать, было делом любви и снисхождения к бывшим немощным членам Церкви. Православная Церковь шла навстречу примирения со старообрядчеством не путем жестокости, о чем, к сожалению, говорил один из предшествующих ораторов, а путем миролюбия, путем любви. Учреждая в 1800 г. единоверие, Церковь призывала раскольников или именуемых старообрядцев воссоединиться с нею, благословив им употребление так называемых, старых обрядов. Одна часть, действительно, вняла этой любви Церкви и приняла единоверие, а другая часть пошла своим путем отрицания. А к чему привел этот путь, мы и скажем.

На истории раскола оправдалась та глубокая истина, что отрицательные начала, положенные в основу какого-либо учреждения, никогда не могут быть началами зиждительными, животворными. История раскола показала, что старообрядчество никогда не было живым и развивающимся институтом. Оно если «двигалось», то назад, по пути сужения сферы своей жизни, а отнюдь не расширения ее, – постоянно теряя в своем содержании, а отнюдь не приобретая и не пополняя его. Развитие старообрядчества выражалось в разделении и раздроблении. В момент отделения от Церкви раскол мыслил себя как нечто целое, и мог так мыслить, потому что условия новой жизни для него еще были неясны и приложения на деле иметь не могли. Но вот достаточно было пройти какой-нибудь одной четверти века жизни раскола в темноте для того, чтобы раскол не только прошел этот путь, но и оглянулся назад, а, оглянувшись назад, он произнес сам над собою суд, ибо он увидел, что это единое разветвилось и продолжает разветвляться, продолжает расслояться, исходя из двух частей раскола: поповщины и безпоповщины. Внутренняя жизнь раскола впоследствии и до сих пор определяется теми вопросами, которые возникают из отношения его к государству и к Церкви. Выключив себя в свое время, в 1666 г., из юридического порядка государства, – ибо раскол не признавал ни Церкви, ни государства, – он очутился в странном положении. В самом деле, хотя государство, по теории и по религиозным основаниям, является царством антихриста, но, тем не менее, возникал практический вопрос: где и как жить? Как жить охранителям «древняго благочестия» в «Никонианском» государстве и обществе, чтобы не изменить этому «благочестию»? Пути решения этого трудного вопроса были различны, и тут-то оказалась несостоятельной доктрина раскольнического буквообрядоверия. По мнению одних, обязанность раскольников должна состоять в молитве об обращении Никониан к старым книгам и обрядам; она вытекала из надежды на восстановление «древняго благочестия». Поэтому признано было возможным содержать раскол «тайно». По мнению других, тайное содержание раскола, как оно ни заманчиво с практической стороны, является противоречием доктрине учения раскола. Отсюда возник протест против тайного сохранения раскола вообще и особенно жизни под укрывательством, которая часто была возможна благодаря «окупу». Отсюда, «бегание» в расколе в леса и пустыни, как в единственные места спасения, где можно порвать все связи с условиями мирской жизни. По мнению третьих, самым последовательным исходом является открытое исповедание раскола, хотя бы за это пришлось понести кару закона. По мнению четвертых, лучше не жить при царстве антихриста. Отсюда – самоистребление в различных его видах, и т.д. Все эти мнения и выразились в разных толках и согласиях, возникших на почве отношения раскола к государству, на трудности и невозможности примирить доктрину с нуждою и действительностью.

Положение раскола «вне Церкви» тоже создало целый ряд вопросов, разрешение которых вызвало много ответов и мнений, приведших к чрезвычайному раздроблению его. Задача раскола заключалась в том, чтобы дать своей общине вид и устройство Вселенской Церкви. В попытке разрешения этой задачи раскол встретился с такими затруднениями, что положение его оказалось весьма трагическим. Причина этого крылась в том, что раскол, хотя и выходил из правильного понятия о Церкви, но в своей общине не мог найти ее существенных признаков. Исходным пунктом в данном случае явился вопрос об иерархии. Как быть? Откуда брать епископов, пресвитеров, диаконов? При решении этого вопроса раскол разделился на две половины: поповщину и безпоповщину. Одна часть решила брать иерархических лиц от той Церкви, от которой она отделилась, а другая, более последовательная, отказалась от этого, предпочитая совсем не иметь иерархии, чем брать иерархических лиц от Церкви, впавшей в нечестие. Такое разделение раскола повело ко взаимной вражде и борьбе, которая продолжается и до сих пор. Особенность этой борьбы между поповщиной и безпоповщиной заключалась в том, что каждая сторона могла поразить противника, но не могла защитить себя. Безпоповщина не имела устойчивости на почве Писания; поповщина являлась непоследовательною с точки зрения учения раскола. Последняя, чтобы выйти из такого положения, решила учредить свою иерархию, что и произошло в 1846 году. Мы не будем в настоящее время касаться ни канонических, ни других оснований законности или незаконности этой иерархии. Для нас, как сынов православной Церкви и как представителей ее, важно указать только, что наша Церковь не признает этой иерархии. Дальше я не вхожу в рассуждение, для меня это слово Церкви свято. Далее, мы теперь видим, что раскольники домогаются признания этой незаконной иерархии со стороны государства, которое должно присвоить наименование их иерархическим лицам «священнослужителей по старообрядчеству». Это наименование, несомненно, противополагает их «священнослужителям по православию» или, по старообрядческой терминологии, «по Никонианству». Таким образом, в случае согласия государства, оно введет в свой юридический порядок две Церкви с их иерархиями, что явится оскорблением православной Церкви. При том же, какое собственно отношение имеет к свободе совести это признание государством иерархии старообрядческой? Разве достоинство иерархических лиц старообрядческой церкви от того возвысится, что государство, говоря языком одного писателя, приложит «казенный штемпель»? Разве это имеет какое-либо отношение к свободе совести? Или, например, старообрядцы добиваются ведения ими, так называемой, метрикации. Я спрашиваю, какое это имеет отношение к свободе совести? Очевидно, они домогаются этого права потому только, что оно предоставлено духовным лицам господствующей Церкви. Это опять таки объясняется желанием, чтобы их церковь вошла в юридический порядок государства. Я не буду теперь касаться отдельных статей законопроекта, а только высказываю общий взгляд на него.

В заключение скажу, что старообрядчество желает, чтобы православное Русское государство приняло их в свой юридический порядок, желает того, чтобы, вместо одной господствующей Церкви, было две. Утвердительное решение этого вопроса невозможно и недопустимо по ранее высказанным нами соображениям. Я думаю, что являюсь выразителем общего голоса всей иерархии русской Церкви, свидетельствуя, что мы все проникнуты глубокой любовью к раскольникам. Мы глубоко скорбим об их отделении от нашей Церкви и молимся, чтобы Господь соединил нас, примирил. Тут говорили о мире, и мы молимся о нем. Но Спаситель, принесши мир на землю, вместе с тем говорил: «Я не мир принес на землю, а меч и огонь. И как бы Я желал, чтобы этот огонь скорее разгорался!» Церковь знает, в чем уступать. Но уступка в данном случае со стороны государства, вопреки согласию Церкви, будет изменой ей; всякое снисхождение будет понято, как поражение Церкви, и раскольники вправе тогда будут говорить так, как в 1685 г. говорили: «победихом, препрехом». Мы смеем надеяться, что Государственный Совет, выражающий смысл государственной жизни, отнесется к этому законопроекту с подобающею мудростью и решит этот первый вопрос о свободе совести по совести. Принцип же свободы совести в Русском государстве может быть только решен в связи с принципом господствующей православной Церкви; только она одна и может быть введена в юридический порядок государства.

Ваше Высокопревосходительство, г.г. члены Государственного Совета. Настояний законопроект является звеном в ряду других вероисповедных законопроектов, которые должны образовать новую вероисповедную систему в «новом государстве», в соответствие высоким началам, положенным в основу Высочайшего Указа 17 апреля и Манифеста 17 октября, в котором выражается «неуклонное желание Монарха охранять освященную Основными Законами терпимость в делах веры и утвердить незыблемые основы действительной свободы совести».

Прежняя вероисповедная система Русского государства была конфессиональной и покоилась на признании первенства и господства в Русском государстве православной Церкви. Последняя пользовалась особым покровительством государства во внимание к узам, исторически скрепившим судьбы Русского государства и православной Церкви воедино. Новая вероисповедная система думает обосноваться на другом – внеконфессиональном принципе, в силу того, что государство наше является теперь только правовым институтом. Применение этого принципа и сказалось в этом, подлежащем нашему суждению, законопроекте «О переходе из одного вероисповедания в другое». При проектировании этого закона, несомненно, подразумевались три следующих положения: во-первых, что религия есть дело совершенно личное, индивидуальное и потому от воли каждого человека зависит пребывать в данной религии, или переходить в другую, или же быть совершенно без всякой религии; во-вторых, что все религии, по достоинству своему, в глазах государства равны, и потому для государства все равно, к какой религии будет принадлежать его подданный; и, в-третьих, что если все религии равны, если нет религии истинной, то государство может обойтись совсем без государственной религии, остаться по отношению к религии нейтральным, равнодушным, т.е. безвероисповедным. Но, милостивые государи, закон, построенный на таких началах, знаменует собой отделение Церкви от Государства.

И действительно, если мы обратим внимание на Западно-Европейские государства, где пышно расцвела объявленная и у нас свобода совести, то мы увидим, что они или уже пришли, или приходят к внеконфессиональности, к полному разрыву с Церковью или прямо – к атеизму. Процесс образования такого «нового государства», вне всякой связи с конфессией, переживает некоторые стадии. В первой стадии своей государство лишало всячески первенствующую Христианскую Церковь особых привилегий и вступало на общехристианскую почву, не делая различия между христианскими вероисповеданиями и сектами. Затем оно сначала молча мирилось с посягательствами иноверных учений на права и привилегии христианских исповеданий, а потом и узаконило эти посягательства, становясь, таким образом, на общерелигиозное основание, не делая уже различия между христианством и иноверием. Подобное отношение к религии, естественно, еще сильнее побуждало государство блюсти повсюду только одни государственные интересы, не обращая внимания на вероисповедные. Параллельно этому происходило упразднение все большего и большего числа вероисповедных законов, так что в государственных кодексах оставалось всего каких-нибудь пять или шесть статей, касающихся законов о вере. В заключение, государство, верное своему принципу, провозгласившему отделение Церкви или конфессии от государства, объявляло полный разрыв с религией, трактуя ее уже в общих отделах кодекса наряду с разного рода акционерными учреждениями, торговыми, промышленными и т.д. Так «свобода совести» необходимо завершалась атеистическим государством и узаконенным в нем атеизмом. Религия, как негодный балласт, выбрасывалась за борт государственного корабля.

Не к этому ли, милостивые государи, ведет или приведет и настоящий законопроект? И на какой стадии он полагает наше государство? Судя по тому, что Дума провозгласила право отпадения из христианства во всякое другое вероисповедание, можно заключить, что она ставит наше государство на общерелигиозные основания. Правда, правительство и наша Комиссия с этим не согласились, допуская только право перехода из одного христианского вероисповедания в другое и, таким образом, ставят наше государство на общехристианскую почву. Но в сущности здесь различие только количественное, временное, а принцип один и тот же, и в последовательном своем развитии он неизбежно приведет к тому же, к чему стремится и Дума, т.е. к отделению Церкви от государства.

Не касаясь теперь частностей этого законопроекта, рассмотрение которых оправдает наше опасение, мы только выскажем наш общий взгляд на него, в связи с общим состоянием нашей вероисповедной политики. Вдумываясь в нашу вероисповедную политику, в современное состояние России в церковном отношении, мы приходим к очень печальным результатам. Мы видим здесь религиозную беспринципность, отсутствие какого-либо ясного принципа в отношении государства к православной вере и к другим вероисповеданиям. Это отношение не освещается какой-либо определенной мыслью, – отсюда накопление противоречий в этом взаимоотношении. Ясно одно, что у нас потускнело сознание положительного и отрицательного, истины и заблуждения в деле религии. В тех немногих случаях, когда известное вероучение затрагивает какие-либо наглядные, материальные интересы общественной жизни, когда, например, появляется скопчество, или вероучение, которое отрицает гражданскую или военную службу, мы понимаем тогда, что это вероучение вредно, что ему нужно противодействовать. Но мы не обращаем внимания на то, проводит ли известное вероучение в сознание народонаселения истину или заблуждение, вредно или благоприятно оно отражается на умах и совести людей. А между тем, даже с утилитарной точки зрения, то направление, которое дает умам и совести известное вероучение, несравненно важнее, чем те сравнительно малые ущербы, которые способны наносить обществу секты, в роде скопчества. Последние, по самому изуверству своему, не могут иметь широкого распространения, а между тем, ложная вера, уверенность в том, что ложь есть истина, проникает все существо миллионов, сотен миллионов людей, извращает их развитие, проявляется вредом в каждом поступке. На это мы не обращаем никакого внимания. Почему? Едва ли не потому, что у нас исчезло сознание истинности чего бы то ни было, по непонимании того, что вообще есть на свете истина объективная, реальная, а не софистическая, заключающаяся в измышлении того или иного субъекта. Такое явление, милостивые государи, симптоматично, так как оно служит показателем того, что союз Церкви с государством дает трещины. Ведь существо этого союза заключается не в каких-либо внешних преимуществах, данных государством Церкви, а в том, что государство почерпает у Церкви свои вековечные руководящие, религиозно-нравственные принципы, которыми оно и руководствуется. Потому-то она и введена государством в юридический порядок, и в этом состоит ее господство. А раз государство имеет уверенность в несомненности истины, заключающейся в этой Церкви, конечно, оно не может безразлично относиться к ней, оно будет защищать ее, употреблять все средства, просветительные и другие, для того, чтобы цели Церкви осуществлялись. Ведь мы, например, не допускаем лечения знахарей и колдунов и, в случаях наибольшей терпимости, подчиняем их надзору медиков. Мы ни в экономической, ни в политической областях не допускаем свободы, как единственного мерила дозволительных поступков. В этих областях государство иногда проявляет большую нетерпимость. Но в отношении истины философской и религиозной, т.е. в важнейшей области человеческого существования, мы стали терпимы до полного безразличия. Очевидно, мы стали плохо верить в реальное значение какой-либо истины.

Милостивые государи! Нам постоянно твердят, что законы воспитывают народы. Более 900 лет наши законы воспитывали наш народ в православии. Теперь хотят провести закон, способствующей отступлению от православия, – быть может, я сильно сказал, – вернее, предоставляющий право отступления от православия. Но не значит ли это отступать от самой народности, воспитанной в православной вере? Не значит ли это перевоспитывать ее в другом, обратном, внеправославном направлении? Ведь религия и народность так тесно связаны между собою, что всякая в течение истории народность претворяется под влиянием религии. Поэтому право отступления от православия, но моему глубокому убеждению, есть право отступления от русской народности. И легко себе представить, какое недоумение, какую смуту в умах православного русского народа, верного вере своих отцов, произведет этот закон, предоставляющей право отступничества от православной веры. Не нужно забывать того развращающего нравственного впечатления, которое произведет этот закон, ибо всякому ясно, что этот законопроект профанирует православную религию. От этой профанации предостерегал и покойный Председатель Совета Министров П. А. Столыпин, который, в своей речи в Государственной Думе, указывал и предостерегал от этого, говоря, что «реформы не должны наносить ущерба душе народной, объединившей и объединяющей миллионы русских», что «народ, ищущий утешения в молитве, поймет, конечно, что за веру, за молитву каждого по своему обряду, закон не карает», но что «тот же народ не уразумеет закона чисто вывесочного характера, который провозгласит, что православие, христианство уравнивается с язычеством, еврейством, магометанством».

Вот слова, на которые должно быть устремлено все внимание законодателей, и законодатели должны принять в соображение, что особенный ущерб в душе народной может нанести именно то, что законопроект этот, в сущности, предоставляет право совершать религиозное преступление, отступничество от православной Церкви, от той Церкви, которая связана с государством историческими узами, от той Церкви, которая принята государством в свой юридический порядок, как Церковь господствующая, являющаяся самодовлеющею нормой морали. Вот почему я полагаю, что настоящий законопроект должен быть отвергнут, потому что статья 185, карающая за отпадение от христианства в нехристианство, отменена еще 14 декабря 1906 г., и потому нет оснований издавать новый закон, который так характерно назван законом вывесочным, законом декларационным. Посему думается, что Государственный Совет взглянет на настоящий законопроект не только с точки зрения частных «прав человека и гражданина», но и с точки зрения государственного строительства, государственного блага, положив в основание своих суждений Основные Законы о православной вере, как вере первенствующей, т.е. господствующей. Нет оснований опасаться, как здесь говорили, что веротерпимость при этом исчезнет; напротив, веротерпимость получит ясный критерий в сознании истинности одной веры, и вся русская история показывает, что при признании истинной православной веры, веротерпимость у нас всегда существовала. Конечно, придется употребить усилия, чтобы согласовать интересы вероисповедной свободы и государственные интересы с интересами господствующей Церкви православной, а для этого должно войти в предварительное сношение с ней. Но православная Церковь еще не спрошена о своем мнении по вопросу о государственно-церковных отношениях в единственно компетентном для того органе, каким является Поместный Церковный Собор, необходимость которого в данное время является настоятельной.

В среду высших государственных учреждений ныне введена Государственная Дума, которая вкупе с Государственным Советом получает огромную законодательную власть. По Манифесту 17 октября, закон, не одобренный Государственной Думой, не может иметь силы. Как бы ни было необходимо такое учреждение в политическом отношении, но оно ставит над нынешним Синодом, как представителем церковной власти, другую власть, не имеющую ничего общего с церковной и религиозной идеей. Такое положение создает крайнюю неопределенность во взаимоотношениях Церкви и государства. Одной половиной законов Церковь подчиняется вневероисповедной Думе, а другой – непосредственно Верховной Власти, которая по Основным Законам действует через посредство Святейшего Правительствующего Синода. У нас не уничтожены старые законы о вере и Церкви, но вводятся новые, которыми первые фактически приводятся в бездействие. Легко понять, как тяжело это отражается не только на Церкви, но и на государственной власти, как бы ответственной за то, над чем в действительности она практически не имеет власти. Если бы при введении Законодательных Учреждений был созван Церковный Собор, то он осведомил бы государственную власть о нормах вероисповедных отношений между Церковью и государством, которое и предохранил бы от тех ошибок, коими проникнуты вероисповедные законопроекты. К сожалению, политическая сумятица заставила тогда воздержаться от Собора. Теперь же Собор не только необходим, но безотлагателен, ибо законодательство не бездействует в отношении Церкви, да и не может бездействовать, а между тем действие это ныне совершается вредными для Церкви и государства путями. Без Собора нельзя правильно и нравственно-законно установить отношения между Церковью и государством и создать построение церковной власти, достойное ее и приличествующее настоящему времени.

Ваше Высокопревосходительство и Милостивые Государи. Я вынужден выйти на эту кафедру под влиянием речи графа Д. А. Олсуфьева. Он считает нас, архиереев, своими союзниками. И я польщен этим союзничеством, потому что вижу в нем такого, по-видимому, преданного сына Церкви, который с любовью относится к нам. Из частной беседы с ним я нахожу, что он – человек «ищущий», человек, любящий Церковь, но только по-своему, ибо любовь бывает всякая: есть, например, любовь матери, которая в объятиях своих душит любимого ребенка...

Вся речь его направлена в защиту свободы совести; но вместе с тем в его речи сквозит затаенная мысль, что мы, представители Церкви, являемся представителями какого-то «казенного православия», что мы душим эту свободу совести. Это обидно, ибо мы, представители Церкви, представляем христианство, то учение, которое основано на любви и на свободе. Но только есть свобода и свобода. Какой это чудный дар – свобода, которой наделил нас Творец! К свободе мы все призваны, по апостолу. К ней мы стремимся; она дорога для всякого человека; мыслью о ней живет и человек, находящейся в узах, все мечтают о свободе. Но, к сожалению, понимание свободы бывает различное. Истинное понятие о свободе дал Спаситель, сказавши уверовавшим в Него: «если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:31–32). Вот где основа свободы! А мы думаем, что если действуем по влечению своего сердца, под влиянием страстей, то мы свободны. Нет, мы, по слову Спасителя, «рабы греха» (ст. 34). Только тот человек свободен, который действует в истине, соответственно тем высоким началам, которые положены в его богоподобное существо. И апостолы говорили, что есть совести различные: добрая, худая, немощная, сожженная. И неужели такой совести предоставить свободу? Для мысли есть же законы логические. Ведь мы не можем допустить, чтобы какой-нибудь сумасшедший человек беспрепятственно проповедовал те или иные мысли. Такого человека заключают в больницу и там его лечат. Свобода совести! Я, право, не понимаю, что это значит теоретически. Ведь совесть, как внутреннее состояние, не может не быть свободной. Я внутри себя свободен. А в смысле практического осуществления свобода приводит к таким последствиям, которые являются совершенно противоположными тому, против чего направляются речи людей, толкующих о свободе совести. Практически свобода совести ведет как раз к подчинению ее государственным соображениям, как раз ведет к гонению на Церковь, к гонению на совесть. Если быть теоретически последовательным в проведении этого начала, то получится такое положение, которое выражается в изречении «сколько голов, столько умов!» Следовательно, сколько людей, столько совестей! Но ведь государство не может быть безразличным к этим совестям. Это происходит оттого, что государство не в состоянии оставить на положении неприкосновенной «свободы» такой факт, который отражается на всем строе, быте и действиях граждан, вызывает между ними пререкания, борьбу и т.д. Государство непременно принуждено будет как-нибудь вступиться, т.е., сделаться судьей вероисповедных отношений. Каким же критерием будет руководствоваться государство в определении отношений между этими совестями? Не имея критерия религиозной истины, каким является в Русском государстве православная Церковь, государство непременно прибегнет к помощи каких-либо других, понятных ему, критериев – рассудочного, утилитарного характера и, стало быть, поставит их выше критерия религиозного. А раз государство является судьею между совестями своих подданных, то оно становится выше этих совестей и располагает ими, как ему угодно. А к чему это ведет? К деспотизму, к насилию над совестью и даже к террору, как это подтверждается примером Франции. Здесь, во имя «свободы совести», борьба с религией составляет открыто принятую правительством систему. Достаточно заподозрить любого чиновника или военного в исповедании католической религии, в посещении им церкви, как на него посыплются все напасти, так как он-де грешит против «свободы совести». Виновного в этом или вовсе выгоняют со службы, или переводят в отдаленные округа. Вот к чему приводит свобода совести! У нас, благодарение Богу, государство пока находится в союзе с Церковью, которую оно приняло в свой юридический порядок, как высшую самодовлеющую норму морали. Имея в ней критерий истины, оно относится к другим вероучениям терпимо, считая их для себя внешними, существующими на правах частных корпораций.

Учение о свободе совести, как свободе личного убеждения, в основе своей имеет то положение, что каждый человек есть хозяин своей совести, а посему: «я так верую, как хочу». Но это мысли не новые, а софистов времен Сократа и Аристофана, из которых один (Протагор) говорил, что человек есть мера всех вещей. Эти мысли несостоятельны. Никто не есть хозяин своей совести. Напротив, совесть есть хозяин человека, она заключает в себе сознание долга, поэтому она налагает па волю человека известные обязательства, определяемые велением долга. В христианстве требования религиозной совести определяются Церковью. Православный христианин есть член Церкви, как общества верующих; она учреждена Христом, а руководится Духом Святым. Поэтому, она есть непогрешимая учительница истинной веры. В ней только и возможна жизнь христианская. К сожалению, у нас теперь, во имя неправильно понятой свободы совести, распространено новое учение, которое может быть названо «бесцерковным христианством». Оно состоит в отрицании Церкви, как Богоучрежденного установления, и считает, что понимание христианского вероучения всецело основывается на разуме каждого человека. Это направление считает своим представителем гр. Л. Н. Толстого, который почитал себя истинным христианином. Вот почему и отлучение его от Церкви, врагом которой он был, произвело в умах многих, не понимающих значения Церкви, недоумение и смущение. Да, он отлучен от Церкви потому, что считал ее человеческим измышлением, полагая, что можно быть христианином, не принадлежа к Церкви. Поэтому и истолковывал христианство по своему разумению, последствием чего и было его еретичество, повлекшее за собою справедливое отлучение его. Это внецерковное христианство, как выражение ложного индивидуализма, не признает никаких постановлений Церкви, ни догматических, ни канонических и т.д. К прискорбию, повторяю, оно слишком распространено, преимущественно среди так называемой интеллигенции. Истина Христова учения обусловливается субъективным пониманием каждого, считающего себя христианином. Такие люди являются мертвыми членами Церкви, не имеющими жизненной основы; они не составляют той живой ветви, о которой говорил Христос, что она прививается к Нему, как к лозе. Эта ветвь – мертвая, сухая. С точки зрения таких людей понятен отрицательный ответ на вопрос, слышанный нами в прошлом и нынешнем собрании – об определении истинности того или иного вероисповедания. Члены же Церкви, верующие в нее, как во единую, святую и соборную, не затруднятся ответить на этот вопрос. Вот к чему ведет тот принцип свободы совести, о котором так красноречиво говорил гр. Д. А. Олсуфьев. Затем, гр. Д. А. Олсуфьев говорил, что Церковь – в параличе, так как не имеет никакого влияния на жизнь общественную. Я скажу, что Церковь составляем не только мы, иерархи, но и члены-миряне. Разумеется, если члены ее будут такими, которые не признают значения Церкви, то они, конечно, являются мертвыми, и «паралич», относимый к нам, представителям Церкви, быть может, скорее относится к тем, которые так говорят. Церковь есть корабль спасения, которое – в общении любви, благодати – взаимною помощью совершается всеми верующими – иерархиею и пасомыми. Она – место подвигов, в которых должны усовершаться все под руководством представителей Церкви, как кормчих корабля. Все мы – воины Христовы. Победа достигается не одними полководцами, а и воинами, воодушевленными на борьбу. Ни один полководец не победит, если солдаты откажутся воевать.

Наконец, гр. Д. А. Олсуфьев в подтверждение своей мысли о малом влиянии нас – представителей Церкви – на народ, коснулся той больной страницы в нашей русской истории, которая называется периодом освободительным или, правильнее, периодом революционным. Он сказал, что духовенство в этот период не стояло на надлежащей высоте своей. Я думаю, что гр. Д. А. Олсуфьев теперь сам раскаивается в том, что это слово вырвалось из его уст. Я думаю, не здесь, на этой высокой трибуне, где каждое слово наше оценивается и истолковывается скорее превратно, чем надлежащим образом, со стороны тех, которым это выгодно, я думаю, не здесь, не эту трибуну следовало бы обращать в трибуну судейскую и обсуждать: кто прав, кто виноват в этом печальном явлении. Если так, то справедливее было бы сознаться, что все мы виноваты. В числе жертв этого движения было много духовных лиц, которые запечатлели кровью борьбу с революционным молохом. Я сам знал и видел многих духовных лиц, которые в это ужасное время лишились всего своего достояния за то, что сильно выступали на борьбу с разъяренною толпою. И часто бесстрашное слово священнослужителя, с крестом на груди, останавливало убийства, грабительства и поджоги усадеб и поместий. Напоминать ли об этих тяжелых страницах из жизни многострадального духовного сословия? Мы вынуждены к этому крайне несправедливым и обидным упреком гр. Д. А. Олсуфьева по адресу духовенства. Но если мы будем считаться, то, быть может, милостивые государи, взор наш обратится и на другие сословия, представители которых здесь находятся, и придется поведать, что и они не стояли на должной высоте в это тяжкое время. Но разве здесь место для таких счетов? И какое это имеет отношение к данному вопросу? Я думаю, что гр. Д. А. Олсуфьеву нужно было соблюсти крайнюю осторожность в отношении к тому сословию, которое близко находится к народу и благотворное влияние которого на народ неоспоримо. Мы, конечно, вынесли это оскорбление гр. Д. А. Олсуфьева на себе, как и выносим другие, ибо перед нами предносится образ Христа в терновом венце, Который еще более переносил. Поэтому прощаем гр. Д. А. Олсуфьеву его, быть может, вырвавшиеся в пылу увлечения слова. Бог ему судья⁵.

Ваше Высокопревосходительство и Милостивые Государи. Настоящий законопроект, представляя собой финансовый план введения всеобщего начального обучения, касается также судьбы церковноприходских школ. После произнесенных речей вчера, да и сегодня, задача моя облегчается, и я сокращаю свою речь, – по крайней мере, она не будет в таком объеме, в каком предполагалась до произнесения этих речей, в общем сочувствующих церковноприходской школе. Я только обращу внимание на некоторые стороны этого вопроса, на которые, по моему мнению, не обращено достаточно внимания.

Вполне и горячо сочувствуя крупным ассигнованиям на дело народного просвещения, мы приветствуем эти ассигнования в самых широких размерах, но настаиваем на равномерности в этом отношении двух укоренившихся в русской жизни типов школ: земской или министерской и церковноприходской. По нашему мнению, нельзя допустить, чтобы земская или министерская школа была любимым детищем, а церковноприходская школа была обречена на умаление, на оскорбление или даже на полное уничтожение. А между тем, законопроект Думы имеет в виду это, объединяя все школы, или, вернее, упраздняя церковноприходскую школу. Фиксируя ассигнования на министерскую или земскую школу и отказывая в такой фиксации церковноприходской школе, очевидно, имеют в виду окончательно убить церковноприходскую школу. Мы не можем допустить этого, потому что видим в этом оскорбление Церкви, умаление прав ее и обязанностей, лишение ее одного из важнейших способов осуществления на земле своей миссии. Ведь церковноприходские школы по идее своей органически связаны с Церковью. Основа их заключается в миссии Церкви учить и воспитывать пасомых в вере и нравственности. Эта миссия основана на заповеди Божественного Основателя Христианской Церкви, Который сказал ученикам, а вместе с тем и всей Церкви: «шедше, научите вся языки», но научение и воспитание детей в духе христианского вероучения и нравоучения не может быть надлежащим образом достигнуто в светской начальной школе, где Закон Божий является только одним из предметов преподавания и притом часто второстепенным, где Закон Божий преподается отрешенно от других предметов и где священник является не руководителем школы, а только урокодателем, располагающим всего несколькими часами для общения с учениками. Цели Церкви могут быть достигнуты только такой школой, которая отличается духом церковности, в которой обучение носит религиозно-нравственный характера где священник является руководителем школы. Короче говоря, церковность должна быть отличительной чертой такой школы. Существование в школьных программах церковных предметов: Закона Божия, церковного пения, славянского чтения еще не обеспечивает церковности школы, потому что преподавание таких предметов может быть и не церковного характера и может не возбуждать учащихся к вере. Церковность заключается в самом укладе жизни школы, в том, что школа близка к Церкви, к храму Божию, и дается возможность ученикам принимать участие в богослужении. В такой школе должно господствовать церковно-религиозное воззрение на нравственный смысл жизни; в такой школе религиозное и светское обучение не расколоты, как две несоединимые части, а напротив составляют одну гармоническую систему образования, которая содействует развитию в учащихся твердого и цельного характера. При таком воззрении на церковную школу, Церковь с самого начала своего возникновения заботилась об устройстве этих школ, и мы знаем из истории Церкви о существовании таких школ. В России эти школы современны введению христианства и с тех пор беспрерывно существуют в связи с приходом, как церковным учреждением. Сила и значение церковноприходской школы заключается в том, что она идет навстречу народному духу, что она отвечает на те запросы, которыми живет народ.

Прошлое церковноприходской школы весьма блестяще, могу сказать. Кому неизвестно, что вплоть до XVIII века народное образование находилось под ведением Церкви, в руках одного почти духовенства. Кто не знает, что тогда в общем грамотность была выше, могу сказать, чем в настоящее время. Я говорю не голословно: мне приходилось заниматься одно время в архиве Министерства Юстиции в Москве и рассматривать разного рода исторические документы, разного рода купчие крепости. И я должен сказать, что был удивлен, когда увидал в этих документах подписи и истцов, и ответчиков, и понятых – крестьян, за которых в настоящее время подписываются люди грамотные, – они же сами расписывались. И это не единичные факты. Приходилось встречать целые свитки, где подписи прихожан целого селения, около ста подписей, а ведь села в то время не были такие многолюдные, как сейчас. Конечно, могут выставить и противоположные факты, которые могут опровергнуть меня; но я говорю то, что видал и чему я удивлялся. До 60-х годов прошлого столетия грамотность или начальное обучение, можно сказать, находились почти всецело в руках духовенства. С 60-х годов, когда возникли земства, то эти общественные организации решили взять в свои руки, между прочим, и дело народного образования. Положение 14 июля 1864г. об Училищных Советах окончательно закрепило это дело за земствами, которые с тех пор и начали насаждать школы. Но, вместо того, чтобы открывать свои школы в тех местах, где их не было, они стали присваивать себе школы духовного ведомства. Распоряжаясь местными средствами, они легко могли это сделать, и из 21.000 школ 17.000 школ перешло в ведение земства. Должен, правда, удостоверить, что духовенство не особенно противодействовало этому переходу, потому что оно думало, что школы, обеспеченные земствами материально, будут с большим удобством достигать тех целей, которые до сих пор не могли достаточно достигаться в школах, вследствие отсутствия материальных средств. Но последующие обстоятельства скоро указали ошибочность этих упований. Особенно гибельно отразилась передача школьного дела в ведение земства, с устранением духовенства, на религиозно-нравственной стороне школ. Я не буду голословным, и могу привести вам доказательства. Но в материалах, имеющихся у вас, есть эти официальные документы, которые свидетельствует о том. как отразилось это устранение духовенства от участия в народном образовании. Там, между прочим, в записке, приложенной к этим материалам, сказано, что число уроков по Закону Божию в начальных училищах было доведено только до 2-х в неделю, так что главный предмет начального обучения, Закон Божий. как бы терялся среди других предметов; чтение книг священных и церковных, а также изучение славянского языка, этого богослужебного языка нашей Церкви, вместе с церковным пением, оставалось в пренебрежении, что не могло не влиять на охлаждение учеников к храму Божию. Священник в школе своего прихода не был руководителем подрастающих поколений, являясь лишь наемным урокодателем по Закону Божию, во всем подчиненным почти исключительно светскому начальству. При таких условиях положение священника в местном училище становилось невыносимым, иные священники просто уклонялись даже и от той небольшой доли участия в школьном деле, какая была предоставлена им «Положением» 14-го июля 1864 года.

Но наряду с этим, в то время, когда земства и Министерство Народного Просвещения, учреждая свои школы, придерживались известного плана и сосредоточивали, главным образом, свою деятельность в известных центральных, наиболее многолюдных пунктах, духовенство, идя навстречу религиозно-нравственным запросам народа, устраивало в глухих деревушках, в отдаленных поселках, куда деятельность земства не простиралась, свои собственные церковноприходские школы, которые, несмотря на материальную необеспеченность сравнительно с земскими школами, были всегда переполнены и любимы народом. Таким образом духовенство своими школами равномерно распределяло блага просвещения народного, и притом в религиозно-нравственном духе.

Такая благотворная просветительная деятельность духовенства не могла не обратить на себя внимания правительства и общества. И вот, в 1879 году состоялось Высочайше утвержденное Положение Комитета Министров, в котором обращалось внимание на отрицательную сторону народного просвещения, причем причиной выставлялось то, что православному духовенству не было предоставлено надлежащего влияния на народную школу. А потому повелено было Министерству Народного Просвещения войти в соглашение с Духовным Ведомством и выработать степень участия духовенства в народном образовании. Плодом этой совместной деятельности и явилось Положение 13 июня 1884 года о церковноприходских школах, причем этим Положением узаконялось самостоятельное существование церковных школ, самостоятельное в том смысле, что заведывание ими предоставлялось высшей церковной власти в лице Св. Синода. И вот с 1884 г., уже более 25 лет, школа церковная воскресла, ожила. Мы знаем по статистическим сведениям, которыми нас снабдил Училищный при Святейшем Синоде Совет, каков был рост этой воскресшей церковноприходской школы. Я вам скажу вкратце, что за это время, в течение 25 лет, школа церковная из 4.000 возросла до 38–40.000 школ с числом около 2 миллионов учащихся. Школы обзавелись своими школьными зданиями на сумму около 50 миллионов рублей. Добровольных пожертвований собрано около 125 миллионов, что конечно свидетельствует о симпатиях народа и общества к этим церковноприходским школам. Только в последнее время церковноприходские школы стали получать пособия от казны, а в начале они существовали на добровольные пожертвования народа, духовенства и тех, которые признают значение церковной школы. Я не буду распространяться об этом, а только скажу, что школа церковная за 25 лет своего существования, помимо выполнения своего назначения служит целям Церкви, возросла в серьезную просветительную организацию, чем несомненно оказывала великую заслугу делу народного просвещения, и притом гораздо в более широкой степени, нежели земства, особенно на первых порах. Я, между прочим, здесь прибавлю, что она не шла в разрез с земством, а вместе с ним. Мы вчера слышали прекрасную речь графа Уварова, который, обратив внимание на эту сторону, доказал, что школа церковная шла не в разрез с земством, а земства, и притом самые либеральные, ратовали за церковноприходскую школу. Таким образом эти две школы, в течение указанного периода, были не в антагонизме, а шли вместе, ибо земля наша велика и обширна, в ней просвещения мало, для каждого учреждения хватит труда, и они могут идти вместе, не становясь в разрез друг с другом.

И вот, Милостивые Государи, после того, как школа церковная достигла такого цветущего состояния, когда она имеет историческое и принципиальное право на существование, так как вытекает из самой идеи связи с Церковью, в такое время, когда мы, по-видимому, встаем на широкий путь просвещения, в такое-то время предлагается закон, которым все эти школы, под видом объединения, должны упраздниться. Правда, здесь упразднение замаскировывается. Те, которых мы называем оппозицией, по крайней мере говорят прямо и со своей точки зрения последовательно, что церковная школа не нужна, как вообще не нужна и Церковь. Мы их понимаем, потому что они откровенно говорят и последовательны в своих воззрениях. Но мы не понимаем тех, которые хотят то же самое сделать, но в форме такой, которая бы скрыла эти их воззрения, хотят преподнести ту же самую пилюлю, но только в золотой оправе, так как под видом объединения хотят упразднить ее, оставляя за духовным ведомством только фиктивные права и обязанности содержателей начальных училищ. Они сохраняют даже и название школ «церковноприходских». Но это только одна вывеска, без содержания, потому что истинный характер церковных школ может сохраниться только при полной их самостоятельности, когда принцип церковности будет осуществляться не только в программе и организации школ на местах, но будет последовательно проведен и в организацию надзора и управления ими. Только при этих условиях Святейший Синод и православное духовенство будут действительными руководителями учебно-воспитательного дела, и церковные школы могут отвечать интересам Церкви.

Между тем, по этому проекту, церковноприходские школы, по крайней мере, лучшие из них, – включенные в школьную сеть, – должны находиться в ведении Министерства Народного Просвещения, подчиняясь действию проектируемого положения о начальных школах на общих основаниях с остальными школами. Можно ли при этих условиях говорить о какой-либо самостоятельности церковной школы, которая, называясь церковной, уже будет отражать в себе не церковные идеалы, а стремления и течения, которые господствуют в том или другом училищном совете, где представитель Церкви является только со своим одиночным голосом, где этот голос, конечно, будет заглушаться подавляющим большинством других голосов?

Другим условием, определяющим самостоятельность школы, как и вообще всякого учреждения, являются материальные средства. И в этом отношении она, по проекту, обрекается на упразднение. Мы уже видим, как школа церковная от недостатка средств все более и более хиреет. Хотят рублем довести школу церковную до полного ее упразднения. Впрочем, ассигнованием средств на церковные школы через руки Министерства хотят купить ее самостоятельность. Но я, в данном случае, смело скажу, как представитель Церкви, что Церковь на это не пойдет и не продаст своего первородства за эту чечевичную похлебку... Я, Милостивые Государи, не буду говорить дальше о тех причинах, которые вызвали этот законопроекты. Не буду говорить потому, что, по всей вероятности, придется об этом говорить тогда, когда будет рассматриваться органический законопроект о начальном обучении. Теперь же укажу только на те причины, которыми якобы оправдывается это объединение школ.

Указывается прежде всего на то, что школа церковная – школа бюрократическая. Но я полагаю, что этот бюрократизм есть жупел, который ничего не говорит, но которым стараются пугать. Подобное обвинение с одинаковым правом можно направить и по адресу земских и министерских школ. Но вообще это обвинение несостоятельно, потому что Святейший Синод через Училищный Совет постоянно дает руководящие указания о привлечении общественных сил к участию в церковной школе. Затем, указывается еще на антагонизм, который-де существует между земской и церковной школой, – антагонизм, который вреден делу просвещения. Я сошлюсь опять на речь досточтимого графа Ф. А. Уварова, который доказал, что этого антагонизма нет. Не буду пока касаться и разбирать другие возражения против церковной школы.

В заключение же скажу, что если этот закон пройдет, то будет сопровождаться большим вредом для государства. С уничтожением церковных школ государство потеряет одну из самых действительных просветительных организаций, которая исторически показала свою правоспособность, как показывает ее и в настоящее время. Далее, этот закон будет оскорблением для Церкви, потому что он посягает на права ее, на ее свободу и существо, лишая ее возможности осуществлять божественное право учительства. Наконец, этот законопроект, если он пройдет, будет незаслуженным оскорблением духовенства, этих скромных, смиренных приходских пастырей, которые, будучи обласканы и ободрены высоким доверием блаженной памяти Императора Александра III, опираясь на сочувствие только своих прихожан, отдали приходской школе все свои лучшие силы, отдали свой часто непосильный труд великому делу духовного просвещения. Поэтому я смею надеяться, что Государственный Совет, как выразитель исторического и современного понимания жизни русского народа, не согласится на то, чтобы утвердить этот законопроект. Если же он решится утвердить фиксированное ассигнование на школы земские или министерские, то он с тем же правом утвердит и ассигнование на церковноприходские школы, свидетельствуя тем, что и эти школы имеют принципиальное и историческое право на самобытное существование.

Ваше Высокопревосходительство, Милостивые Государи. Я принадлежу к меньшинству членов Комиссии, утверждая, что вопрос о признании известных дней праздничными, неприсутственными, должен быть разрешен не иначе, как по указаниям, исходящим от Святейшего Синода. Решения Святейшего Синода, как высшей церковной власти в православном Русском государстве, и при том по вопросу, преимущественно церковному, должны быть приняты во внимание всеми православными членами его. Настоящей вопрос – вопрос принципиальный, касающийся отношения Церкви к государству. Там, где, как у нас, Церковь и государство соединены между собою единством веры и духа и составляют одно нераздельное общество, там и законы церковные и гражданские соединяются в своих началах, в своем действии на жизнь церковную и общественно-гражданскую, одни другими дополняются и одни другими подкрепляются. К сожалению, большинство членов Комиссии не приняло этого во внимание и хотя оговаривается, что оно не находит в своих предположениях чего-либо противоречащего, по существу, мнению Святейшего Синода, но вместе с тем не признает возможным ограничиться тем сокращением числа неприсутственных дней, которое предлагает Синод, в виду того, что таким сокращением было бы достигнуто совершенно незначительное для преуспеяния увеличение его трудового времени. Таким образом, с одной стороны, Комиссия, ее большинство, как бы соглашается с Святейшим Синодом, но, с другой, не находит возможным согласиться с ним, в силу экономических соображений и, вследствие этого, посягает на такие праздники, которые так дороги для всех православных людей, что касаться их, поэтому, совершенно непростительно, по-моему мнению, каждому верующему сыну православной Церкви. Я разумею, в данном случае, двунадесятые праздники, как: Сретение Господне, Введение во храм и Воздвижение Честного Креста Господня. Правда, в настоящем, втором докладе, который представлен нам уже несколько измененным, такая мотивировка уничтожается и, вместо этой мотивировки, предлагается другая: проводится та мысль, что в данном случае вопрос касается не праздников, а неприсутственных дней и, следовательно, предлагается сокращение не праздничных дней, потому что это было бы вторжением в церковно-религиозную область, а предлагается сокращение неприсутственных дней, что. относится к области гражданского законодательства. Мы-де этих праздников не касаемся, установления Церкви по этому предмету остаются неприкосновенными, пусть там, в храмах, служат, как положено по уставу, мы только неприсутственные дни отменяем. Иначе говоря, скобки раскрывая, это значит: пусть себе Церковь празднует свои праздники, а мы, почитающие себя сынами православной Церкви, можем и не повиноваться ей, объявив эти праздничные дни, как дни присутственные. Но ведь, господа, церковное богослужение установлено для православных христиан, а настоящий доклад как бы говорит: извольте идти в праздничный день, который признается Церковью, в канцелярию, или на завод, а если вы пойдете в церковь, то не угодно ли заплатить штраф или уйти со службы. Ведь, господа, это – робкий, первый шаг во Францию, где чиновников и офицеров исключают со службы за то, что они в праздничные дни хотят идти в церковь, чтобы помолиться. Я, уважая моих досточтимых коллег по Комиссии, не думаю, чтобы эти мысли лежали в основании их мнений; я только скажу, что если они не думали этого, то, во всяком случае, другие подумают об этом и закон непременно приведет к этому. Я высказал эти общие мысли, считая, что в данном случае достаточно ограничиться этими именно общими мыслями, так как вопрос идет о том, нужно ли этот доклад передать в Комиссии для выработки законопроекта, или не нужно. Я высказал только общие соображения, которыми нужно руководствоваться при решении этого важного церковно-государственного вопроса. Соображения же большинства Комиссии, легшие в основу представленного ими доклада, по моему мнению, неправильны и не соответствуют той цели, какой он имеет в виду достигнуть. Вот по сему, хотя я, собственно, стою за отклонение всего этого доклада, но думаю, что если доклад этот не будет отклонен, то пусть он идет в Комиссию, и я себе тогда предоставлю право касаться тех или иных спорных пунктов предложенного законопроекта.

I

Ваше Высокопревосходительство, Милостивые Государи. Я ходатайствую перед Государственным Советом о том, чтобы поправка гр. Ф. А. Уварова была отклонена и чтобы была принята статья эта в той редакции, в какой она вышла из особой Комиссии. Основания для этого у меня следующие. В 1-ой статье рассматриваемого нами законопроекта говорится о том, что начальные училища имеют целью дать религиозно-нравственное воспитание учащимся. Принятие этой цели обязывает нас вместе с тем содействовать достижению ее. Одним из средств, и притом главным средством для достижения этой цели, по моему глубокому убеждению, является пение. Едва ли кто будет отрицать значение пения для всех сторон душевной жизни; едва ли кто будет отрицать значение пения для развития эстетической стороны; едва ли кто будет отрицать в частности значение церковного пения для развития религиозного чувства. Наш народ любит петь; наш народ любит особенно, когда его детишки в церкви участвуют в пении, и сам участвует в пении, преимущественно в большие праздники, когда собираются любители пения и вся церковь поет едиными устами и единым сердцем. Едва ли кто будет отрицать значение пения и для возбуждения патриотического чувства. Песня народная, пение народное – бытовое – охраняет душу народную, охраняет язык народа, его историю. Как же можно быть безразличным к такому предмету, как пение? Ведь больно становится, когда мы видим. как быстро бытовая народная песня уступает свое место песне, созданной на широкой городской улице или на фабрике. Вот почему я настаиваю на том, чтобы пение было преподаваемо в народных школах непременно в качестве предмета обязательного. В данном случае мы разумеем не теоретическое пение, а пение практическое, пение простое, пение с голоса. После этого, если значение пения, как средства для религиозно-нравственного развития, несомненно, нам кажется очень странным, почему это средство устраняется! Почему пение из предмета обязательного становится факультативным, и преподавание его обусловливается возможностью. Ведь мы знаем, что возможность – понятие очень широкое, и часто возможность переходит в невозможность. Если пение имеет важное значение для религиозно-нравственного воспитания, то разве пристойно преподавать его только «по возможности»; ведь нельзя же желать, чтобы воспитательные средства и приемы применялись только «по возможности». Школа без пения, – я думаю, что и вы согласитесь со мною, – это маложизненное учреждение, это – школа немая. Достаточно посетить школу, где, предположим, не преподается пение, каковых, к сожалению, большинство школ земских и министерских, – а затем посетить школу церковноприходскую, где пение считается предметом обязательным. В церковной школе встречают пением религиозным, пением, возбуждающим патриотические чувства; а когда затем входишь в школу светскую, то, право, становится грустно, что эти дети, которые, естественно, желали бы выразить свои чувства в звуках, молчат. Возьмите, например, также школы латышские, эстонские, немецкие, где мне приходилось бывать по обстоятельствам моей прежней службы в Псковской епархии. Я видел, что в этих школах пение развито высоко, детишки все в школах поют по-своему и по-русски, поют по случаю какого-либо торжества, по поводу проезда какого-либо начальственного лица, или высокого гостя. Мне было отрадно слышать это пение. Посещая наши школы, особенно земские, я скорбел, что у нас не обращают внимания на этот высокий и важный предмет для развития религиозно-патриотических чувств.

Все основания, приведенные гр. Ф. А. Уваровым, по моему мнению, не выдерживают критики. Говоривший передо мною член Государственного Совета А. Д. Зиновьев высказал одно очень серьезное соображение, к которому вполне присоединяюсь, а именно: потому-то пение у нас плохо и стоит в школе, что оно является только факультативным, только возможным; а раз на него так смотрят, то, конечно, в учительских семинариях и учреждениях, откуда выходят учителя, мало обращают на него внимания, считают его предметом второстепенным, не важным, и потому учителя пения оттуда и не выходят. А теперь, когда пение будет сделано предметом обязательным, поверьте, что обратят внимание и на возвышение успехов по пению, и таким образом постепенно будут выходить учителя, которые будут обучать мальчиков пению, тем более, что эта наука не трудная, так как требуется не теоретическое изучение, а практическое. Что же касается плохих антисанитарных условий, в которых находится большинство народных школ и которые, по мнению гр. Ф. А. Уварова, препятствуют преподаванию пения, то на это нужно сказать, что эти условия приложимы и к другим предметам. В какой-нибудь курной избе, в нетопленной школе, где всякого рода антигигиенические условия существуют, там трудно преподавать не только пение, но и русский язык, и Закон Божий, и т.д. Но мы решаем вопрос принципиально, идейно, и будем надеяться, что в настоящее время правительство, вступив на широкий путь затрат на школы, будет заботиться и о том, чтобы здания для этих школ были лучше и более или менее бы соответствовали гигиеническим требованиям. Затем, на возражение гр. Ф. А. Уварова против обязательности пения в школах на том основании, что не все учителя и учительницы знают пение, мы должны сказать, что признаем отчасти силу его; но все-таки это не резон, чтобы по одному этому исключить пение из состава обязательных предметов, не резон отказываться от этого воспитательного средства. Ведь мы, как я уже говорил, становимся на путь широких затрат на народное просвещение; ведь при введении всеобщего обучения не будет скоро такого населенного пункта, где не было бы по 3, 4, 5 и более школ, о чем говорит и гр. Ф. А. Уваров. Неужели в таком случае нельзя было бы нанять особого учителя, который преподавал бы во всех этих школах пение? Говорят, что это потребовало бы крупных средств, что могут встретиться финансовые затруднения, если приглашать специальных учителей пения. На это я могу сказать, что, во-первых, сейчас мы обсуждаем не финансовый план всеобщего обучения, а план только организационный, а, во-вторых, если само государство предполагает сделать крупные денежные затраты на народное образование, то оно же вправе обязать и местные самоуправления, чтобы столь важное воспитательное орудие, каковым является пение, непременно применялось бы в начальных народных школах на местные средства. При том же, при законодательном признании обязательности преподавания в школах, могут придти на помощь и епархиальные начальства привлечением к преподаванию пения священно-церковнослужителей, услугами которых, даже добровольными, училищные советы до сих пор не всегда пользовались, так как-де пение неважный, необязательный предмет, а потому можно и без него обойтись. Словом, важно провозглашение принципа обязательности, а применяться он может постепенно. Поэтому я ходатайствую перед Государственным Советом утвердить этот принцип обязательности преподавания пения в школах, и тогда несомненно повысятся успехи по пению, а те препятствия, о которых говорил граф, постепенно потеряют свое значение.

II

Я не понимаю гр. Ф. А. Уварова, который говорит, что в интересах пения он стоит за необязательность преподавания его. Он исходит из того, что учителя свободные, без всякого принуждения, лучше поставят пение. Но неужели обязательность изучения пения умалит рвение их? Я думаю, что нет. Но она несомненно заставит подтянуться и тех, которые до сих пор, в силу взгляда на пение, как на неважный, необязательный предмет, не проявляли должного усердия к преподаванию его, и таким образом и они также станут хорошими преподавателями. Далее, гр. Ф. А. Уваров говорит, что и он стоить за пение, но только обязательность его считает практически трудно осуществимою; то же говорит и почтеннейший Н. С. Таганцев. Но это опять-таки ничего не доказывает. Я могу это иллюстрировать таким примером: положим, что в университете известные кафедры вакантны за неимением достойных профессоров; но отсюда нельзя заключать, что те или другие науки не нужно преподавать. Затем, гр. Ф. А. Уваров, по-видимому, не согласен со мною, что пение в церковных школах лучше поставлено, чем в земских, в которых, как, например, в школах Московского земства, существуют специальные инструкторы, преподающие пение. Да, в церковных школах нет таких инструкторов; но уже самый характер церковной школы таков, что преподавателями пения являются священники, диаконы и псаломщики, которые в общем, полагаю, не хуже инструкторов. При том же и в земских школах не везде существуют эти инструкторы; а в церковной школе, благодаря этим самым добровольцам, т. е. священникам, диаконам и псаломщикам, обеспечено уже преподавание церковного пения. Наконец, я не стану входить в спор о том, где лучше поют, – в земских ли школах, или церковных. Но я прошу гр. Ф. А. Уварова поверить мне, что и я говорю на основании опыта, на основании личного знакомства с теми и другими школами. И повторяю, что в большинстве церковных школ пение стоит значительно лучше, чем в земских школах, и главным образом потому, что оно обязательно.

Милостивые Государи! Я взошел на эту кафедру для того, чтобы присоединиться к просьбе жителей г. Пскова об осуществлении давней заветной мечты их. Я не буду излагать истории этого, могу сказать, юбилейного вопроса. Я не буду излагать ни доводов положительных, ни опровергать отрицательных, так как все это вы знаете из имеющихся у вас материалов, и притом другие члены Государственного Совета, более меня компетентные в данном вопросе, могут сделать это гораздо обстоятельнее. Но я позволю себе, в качестве Псковского Архипастыря, указать на одну нужду, на одну потребность, которая недостаточно удовлетворяется вследствие отсутствия постоянного моста и неудовлетворительности существующего наплавного моста.

Вам, Милостивые Государи, известна славная история «господина» Пскова, история, богатая событиями важными, общегосударственными. Эти события украшают страницы истории, но еще более отражаются в преданиях и в благодарной памяти потомков об их славных предках, а также – в так называемых религиозных процессиях, именуемых «крестными ходами». Вследствие этого нигде нет так много крестных ходов, как именно в Пскове. И нужно видеть, с каким религиозным одушевлением народ участвует в них! К сожалению, вследствие отсутствия постоянной переправы и совершенного прекращения таковой во время весеннего и осеннего половодья, на каковое время падает более всего крестных ходов, народ претерпевает большое затруднение в удовлетворении этой религиозной нужды и не может принимать участия в помянутых процессиях. Пусть это местная нужда, но с нею нужно считаться, и она заслуживает удовлетворения, так как в основе ее лежит глубокая народная психология. Поэтому неоднократно мне, как Архипастырю, приходилось выслушивать мольбы Псковичей и окрестных жителей, указывавших на крайнюю затруднительность удовлетворения этой религиозно-психологической потребности вследствие отсутствия постоянной переправы и неудовлетворительности существующей.

Милостивые Государи! Если указанная мною нужда и мотивы к удовлетворению ее будут иметь хотя малое значение в ряду многих мотивов культурно-экономических, административных, стратегических, – то я думаю, что вы обратите особенное внимание на настоящую просьбу «господина» Пскова, с которой он столько времени уже тщетно обращается, и не отринете ее, как существенно необходимой и справедливой.