Слова о вере и благочестии

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 20-го ноября 1837 года.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Ты во святем живеши, хвало Израилева. На Тя уповаша отцы наши. Пс.21:4–5.

Настоящее торжество наше здесь, Братия, есть торжество исповедания пред Богом милостей Божиих к Благочестивейшему Государю и к Отечеству, торжество благодарений за благодеяния, торжество молений о ниспослании благословений впредь, торжество сердечных обетов наших по жизни общественной. Когда все сие здесь: мнится, все мы едиными устами говорим теперь: «Ты слава наша, Господи! Твоя десница даровала нам Царя великого, зиждителя благополучия нашего! К Тебе обращаем очи свои от разнообразных видов благоденствия, коим процветает Отечество! Воззри на преданность нашу к Царю, и благослови ее в общественных делах наших Твоим споспешеством!».

Отечество наше, сыны России, величием своим в наши дни изумляет мир, быстрыми усовершениями восхищает всех нас, и врожденными силами, почти в пятой части вселенной заключающимися, исполняет нас и все царства неизъяснимых чаяний. Желать ему всевозможного благосостояния не есть ли самое пламенное и общее у всех нас чувствование? Будем же держаться всегда на том основании, на котором уже создалось, что ни созидалось к благоденствию нашему. Основание одно верное и непоколебимое, на котором и стоим теперь, – с нашей стороны Вера, благочестие! Вникнем в истину сию, как надобно вникать в вечное благо любезного Отечества своего.

Весьма многое нужно, Слушатели, к благосостоянию царств: и мужество, и правосудие, и просвещение, и промышленность, и изобилие, и нравственность, и, наиболее всего, мудрое управление всем. Мужество. Что народ без него, хотя бы и был внутренний порядок взаимных отношений, цвели и плод приносили науки, возрастало со славой изобретательное трудолюбие, полны были государственных богатств все сокровищницы природы, нравы украшали общества? Велико все сие, крайне велико, но – тогда, когда все то будет вместе безопасно. Вверяем ли земле семена, не обеспечив их от истребления? Складываем ли сокровища, водворяемся ли сами в зданиях незапертых или еще и непостроенных? Так, Братия, воинство есть стена и ограждение Отечества. Иначе, волна иноплеменников, и – многое может иногда исчезнуть! При том, если по мере, как находится в природе человеческой семя тления, не может не быть когда-нибудь неприязненных к общему благу расположений в самых недрах общественного тела; то воинство одним бытием своим и внутри Отечества охраняет все.

Надобно, впрочем, желать, чтобы оно составляло только ограждение наше, а действовала бы и здесь и в сношениях с царствами иная, общественная сила, сила нравственная, правда законов. Что, подлинно, было бы с обществами, Слушатели, когда бы не охранялись права общественные; законы не воздавали каждому своего; не поощряли ревнителей общего блага; не преследовали покушающихся и на частное чье-либо достояние, – если хотите, хотя бы словом обидным? Законы – видимый Промысл Божественный на земле, любовь отеческая к Отечеству.

Сия-то любовь желает в особенности, чтобы еще прежде силы обязательств законов, когда все мы еще в кругу домашнем, не на поприще общественной жизни, проникала в народа сила просвещения в образовании умов и сердец, в познании способов к благополучной жизни, особенно к исполнению общественных должностей, с искренними в том убеждениями.

Само собою все без изъятия мыслим о том, чтобы жить нам в благополучии. Блага жизни в виду, когда окружают нас поля плодоносные, когда леса и воды и самые недра земли наполнены сокровищами: жизнь счастлива, когда умеем снискивать дары природы, умножать, разнообразить, усовершать, а трудами при обширнейших соображениях и распространять общительность свою не только между собой, но и в иные страны.

Пусть будет при всем том наипаче сила добрых нравов, народная честь, взаимная доверенность, миролюбие и прочее.

Какие это, поистине, необходимые столпы общественного и частного благополучия нашего, Сыны Отечества! Но на чем они утверждаются? Чем держатся, связуются? Они утверждаются, держатся, связуются в Державной деснице Власти Предержащей, которая носит в себе видимый на земле образ невидимого Правителя мира! Всякое наше благо зиждется Ею на вечных законах Создателя мира: зиждется Ею; ибо что без движения, без направления, без охранения и усовершения все дары природы или силы народного бытия?

Самое глубокое, невидимое основание всему есть та сила, которая могла устроить весь мир и управляет всем им. Не вечный ли то, подлинно, закон, чтобы власть Божия над нами была в видимом образе, когда без какой-либо власти ни единое общество, как тело без главы, существовать не может? Смотрите, какое единство намерений и ума представляет в себе вселенная видимая. Не то ли еще наиболее должно быть, между нами, в мире нравственном, ближайшем, если можно так сказать, к верховному Существу? Пусть наш мир (общества человеческие) имеет свой произвол: но произвол творений тогда только истинен и силен, когда сообразен с волею Создателя благою и угодною, и совершенною (Рим.12:2). Она, присовокупим, для нас, Христиане, давно уже изъяснена и в откровении Божием. Входит в нее Богоподобным существам более и более, осуществлять ее в свободных своих действиях, значит сдать на таком основании, кроме которого, как говорит Писание, иного никто положить не может (1Кор.3:11). Иначе значило бы идти вопреки началам, какие даны свыше чудному строению мира.

Кто ж и мог бы иметь успех в том? Конечно, даровав людям разум и произвол, Творец предоставляет им действовать, как хотят, в кругу их, дабы действия по их свободности были, точно, человеческие. Но сколь, опять, без Бога все земное непрочно, свидетельством тому история народов, другой способ наших познаний о людях, познаний видимого и бывшего, сверх Веры или познаний невидимого и будущего. Были народы и воинственные, были и с мудрыми законами, и с просвещением, и с богатством, и с промышленностью, и с нравственностью: где ж они? Где древние Римляне? Спартанцы? Финикияне? Все не только давно потеряли свою народную знаменитость, на которую восходили было, но и в бездне народов, подобно волнам в море, так перемешались, что исследователи не находят ныне и следов, куда кто из них перешел по лицу земли? Пока тот или иной народ жил в законах, по крайней мере естественной правды, не соступал с оснований, кои положил Создатель в природе, умеренностью жизни держал себя, так сказать, в равновесии своих сил; дотоле каждый из них восходил время от времени к совершенству. Как же скоро начинался, где в чем-либо перевес сил или преобладание одной какой-либо над прочими; что тогда из самой, по-видимому, зрелости счастья обыкновенно следовало? Ослабление народных доблестей, упадок народа. Так в самом духе воинственности у Римлян зародилась язва сперва завоеваний, потом внутренних настроений, и наконец гибели народа. Суровые Спартанцы расслабли, как скоро перелилось к ним Персидское золото. Так и прочие древние народы сокрушались каждый в свое счастье, которое высилось как скалы в собственных каждого пределах. Подобно и, в частности, великие люди на позорище мира обыкновенно встречались наконец с бедствиями там, где, казалось, были на самой высоте благополучия. Припомните громкие древние имена Киров, Александров, Цесарей. Не забудьте присовокупить к тому, сколь обыкновенно с шумом исчезало за ними и то, что было ими сделано, как скоро что выходило из тайных, впрочем, общих целей непостижимых Судеб!

Не общая ли, – подумают некоторые, – и неизбежная участь народов, явиться и исчезнуть, подобно злаку сельному и всему прочему, что под луной? Вот в том-то и состоит, Братия, особое благодеяние святой Веры, что она, не ограничиваясь частной только жизнью людей, а простираясь и на жизнь народную, среди минующихся явлений мира, поддерживает вечное достоинство человечества, истинное бессмертие, которого самый мир ищет, как цели великих дел, не – в скоротечном времени. Святая Вера хранит предназначение наше к счастью бесконечному. Для сего-то, превознося геройство сынов Отечества, она удерживает дух их от порывов излишества; на поприще общественной деятельности указывает благороднейшие цели, вместо временных и корыстных; в образовании ума и сердца, ограничивая их от мечтаний, раскрывает тем более область истинного света; при благоуспешестве трудов промышленности и умножении даров природы, удерживая людей в умеренности наслаждений, тем хранит их от порчи нравов и потери счастья; словом – во всех обстоятельствах жизни, руководствуя всех к прямому благополучию, все сословия и все силы народа держит в стройности, которая несравненно прекраснее здесь, нежели в другом чем-либо. И если благое употребление того, что мы имеем, значит гораздо более самых стяжаний; если благополучие есть еще большее искушение не для частных только людей, но и для целых народов, нежели злополучие: то, как глубоко, Братия, в составе общественных благ лежит святая Вера! Хотя царство Веры и не от мира сего (Ин.18:36), так как и сама она, по существу своему, не есть видение, а уповаемых извещение, вещей обличение невидимых (Евр.11:1); однако ж может ли быть она ненавистницей прямого человеческого благополучия и на земле, когда она вся занята или испрашиванием нам от Бога благ, вместе с вечными, и земных, или возвещением об них, или поощрением к честному приобретению их, или напоминанием о благоразумном употреблении их, с тем вместе утверждением всех союзов жизни человеческой? «Се, – вопиет она, показывая нам на вселенную и времена, – се сокровищница Божия для утешений ваших! Се времена прохладны от лица Божия для блаженства вашего! Пользуйтесь только правильно; не делайте из того бедствий для себя; любите не только то, что Бог вам дал, но еще более то, как Он заповедал вам пользоваться; а всего более любите Его Самого, как источника всякого истинного блага!». Не рай ли был бы еще на земле, Христиане, если бы люди внимали столь благодетельным внушением Веры! Таково было, по Писанию, царство Соломона в прекрасные дни благочестия его, когда жили каждый из сынов его царства код виноградом своим и под смоковницею своею (3Цар.4:25).

Если народы не удерживали своего общественного благосостояния навсегда; то причиной тому всегда было имение уклонение от закона Божия. Образи того, прилучавшиеся в избранном народе Божием и писанные в научение наше (1Кор.10:11), показывают, Христиане, в опытах веков, что, когда исполняем был в народе том истинный закон Божий, народ процветал всем; одно имя его было почти всеоружием для врагов. Как же скоро терял он благочестие; терял с ним вместе и благоденствие. В том состоят все наши священные повествовательные книги Ветхого Завета. Что ж касается до силы самого закона; то он, подлинно, свидетельствует ее сам со всей торжественностью. В тех же священных книгах везде видно, что когда ни впадал народ Божий в общественные бедствия, его опять поддерживала всегда Вера, одна только Вера, небесная сила сокрушенных сердец, неисторгаемая отрада народа несчастного, равно как венец славы благоденствующего! Падут памятники величия, запустеют грады, распространится мрак невежества, исчезнет самобытность народа: но, когда еще остается в нем, хотя под пеплом разрушений, искра духовной жизни, искра Веры, народ сохранит в сокровенности жизнь свою и во время свое восстанет! Сколько раз восставал некогда народ Израильский из самой глубины зол, сколько раз искренно обращался к Богу отцов своих. Даже ныне, когда народ сей, народ Израильский, согрешил пред Богом грехом тягчайшим, грехом неверия в Сына Божия (Ин.16:8–9) и рассеян по лицу земли, не имея гражданского бытия, он силой древних понятий своей Веры составляет предмет удивления среди народов. Восемнадцать почти веков живет он таким образом, – и с народами, между коими рассеян, не смешался не только понятиями духовными, но и образом жизни, даже наружностью своей, хотя сложить одно свое имя Еврею значило бы укрыться от общего некоторого зазора. И это там и тогда, когда и где все стремилось, все влеклось к смешению! Но это так и потому, что за столько ж веков предсказано благовестниками Христовыми, за тайну святой нашей Веры, Братия, что народ сей должен на конце веков получить вместе с нами спасение вечное (Рим.11:25). Дивный памятник Веры! Он живой и как бы сегодняшний, тогда как прошло столько веков, что все народы, его окружающие, успели смешаться друг с другом, и нарочитые изыскатели не могут с достоверностью узнавать ни происхождений, ни даже перехождений их.

Чудесна сила благочестия! Понятие о нем столь врожденно или столь, можно сказать, Божественно, что, хотя бы самый вид благочестия был и неистинный, одна мысль, что-то благочестие, Богоугождение, может составлять основу бытия гражданского. Сколько племен Азийских, чуждых просвещения, общительности с другими народами, без славы оружия, даже без кротких учреждений правления, держится в продолжение многих веков – на чем? На одном основании, на основании верования! Оно заменяет все прочие нравственные стихии бытия народного. Не хвалим их; (как можно хвалить?) – сказываю только то, как сильно основание бытию народному благочестие!

Озритесь, Слушатели, если угодно, и в обратную сторону, на изумительные действия умов великих, сильных, бывших в последнее время на зрелище мира просвещенного. Сколько средств, усилий, переворотов! И где все то ныне, что недавно на глазах наших было сделано? От чего? От того, что в основание полагалось не то. Что по вечным законам Создателя должно быть основанием народных учреждений, а только ум, сила, вещественность, временность: все то и миновалось вместе с временем! Что же значат все такие и подобные явления в мире? Явления, правда, поразительные, но случайные, чуждые порядку вещей, от Бога устроенному. Иначе сказать, это такие большие зрелища, кои составляют сами из себя действователи, и где они же или забавляются, или плачут.

О! Истинная лава и утех народов, Вера святая! Ты была радостью невинного человека, подкреплением падшего! Твой дух спас Ноя среди всемирной пагубы и обновлял землю! Тебе одолжен величием и славой своего племени Авраам, основаниями жительства и учреждений народа Божия – Моисей! Тебя в основание царствам полагали Давиды, в восстановление – Ездры! Тобой воодушевлялись Маккавеи в спасении отечества! О! ты краеугольный камень, положенный Господом во главу угла для воссоздания всех народов в единый народ Божий! О тебе хвалятся Благочестивейшие Государи, благословляются все племена земные! Один и тот же дух твой, который исполнял душу Адама, Ноя, Авраама, Моисея, Давида, Захарии, Константина, Владимира, живет всегда, и будет утверждать дух всякого истинно верующего, кто бы и когда бы он ни был! Земное по самому существу своему миновалось; люди сошли с лица земли: но дух истинной жизни всегда один и тот же. Царя Давида уже давно не было на свете; уже в потомстве его оставались только древодели: но небесный вестник говорит Деве от дому Давидова, будущей духовной Царице всех племен, Матери Бога Слова, что дастся сыну Ее престол Давида отца Его, и воцарится в дому его в веки, и царствию Его не будет конца (Лк.1:32–33). Какой союз, союз благочестия, Братия, между всеми человеками! Ему, впрочем, мало и всего времени, и всего пространства земного: благочестием, по выражению Апостольскому, только сокровиществуем себе основание добро в будущее, да приимем жизнь вечную (1Тим.6:19).

Когда святая Вера, Братия, служит так всеобщим основанием союза людей всех времен, начиная с первых до последних, соединяя даже с вечными веки временные; то какой нельзя ожидать от нее крепости для взаимного соединения нам друг с другом в том союзе, в котором судил нам Бог в одно время идти путем настоящей жизни! Подлинно, не может быть связь теснее, неразрушимее, святее, как союз совершенства (Кол.3:14), союз наш с Богом и в Нем с ближними, каков союз есть истинная любовь, первый и особенный плод Духа Веры (Гал.5:22). По расположениям души, будучи сынами царствия Божия, предназначенными в гражданство небесное, истинные Христиане могут ли не быть лучшими гражданами царства земного? Для вас ли, истинные Сыны Церкви и Отечества, сказывать, какой любовью и благоговением сердца наши скреплены о Боге в повиновении Государю, в покорности законам и властям? Как расположения душ искренни и бескорыстны в прохождении общественных должностей, когда свидетелем дел наших Всеведущий! Сколь они сердечны друг ко другу, когда все мы друг в друге, по учению святой нашей Веры, должны видеть братьев, сочленов одного духовного тела! Если кто из нас и не ощущал бы того сам в себе; никто, однако ж отказать в таких чувствиях не может Христианам истинным, которых жизни взошли уже в историю Христианства и послужили к его распространению, равно как и благоденствию царств. Это было разительнее еще в те времена, когда Христиане были отчуждаемы от всех выгод земных отечеств, даже гонимы, умерщвляемы; и тогда их повиновение властям, их любовь к ближним были, по внушению Веры их, повиновением и любовью как бы к Самому Богу. Обман, клевета, злоба, происки и подобное не могли иметь места там, где возбранено, как и действительно было, праздное слово, тайное осуждение, помысел нечистый. Не станем, говорю, судить о таких началах жизни по себе мы, Христиане, когда едва понятно нам, сколь Христианство духовно и свято, а мы плотяны. Проданы под грех! (Рим.7:14).

Хотели бы некоторые заменить благочестивую простоту сердечных наших друг к другу отношений искусством обращения, соблюдением приличий, чувством чести, взаимностью выгод, связями, страхом, просвещением и прочим тому подобным? Не заменить! На чем утвердиться единству понятий у всех во глубине сердец? Как составиться такому единству для бесчисленного разнообразия умов и склонностей? Могут ли и просто мнения сделаться общим и непоколебимым началом деятельности для всех и каждого? Когда такое начало может дойти до последних сынов Отечества? Сколько было прежде нас так называемых школ философских, например в Греции? Они рушились скорее, нежели проявлялись; занимая только мудрецов, они в народ никогда и не простирались. Между тем, впрочем, всегда, сколько просвещение в союзе с Верой благодетельно, столько без нее может стать опасным. На высотах своих оно родит в любителях своих новые и новые, бесконечные понятия; а это обыкновенно источник разделений, предположений неограниченных, наконец предприятий разрушительных. Новейшие веки философские – памятники тому. Тем не менее можно оставаться с другими блестящими наружными средствами к благополучию. Не трудно видеть, что в основании всех их лежало бы наше, или, много, взаимное самолюбие; а на таком основании основываться – значит селиться на горе огнедышащей. Неожиданный прилив огня поврежденной природы нашей, и – все благоразумие будет взлетать на воздух! Самолюбие-то, собственно, в поврежденном состоянии природы, коего не может не видеть самый обыкновенный рассудок, и есть то, чего наиболее стеречься должно: оно матерь превратных наших, впрочем, самых сильных желаний. Когда ко взаимной любви, источнику народного счастья, не будет обязательства на совести каждого из нас; а совесть обязывает только внутренний и всеведущий Судья, Бог; законы преследуют уже только явления зла: что будет значить спритворствовать пред ближним, обмануть его, иметь в виду везде собственные только выгоды, исполнить обязанности общественные только так, чтобы не быть наказану, или чтоб быть отличену, льстить высшим, теснить беззащитных, отнимать у бессильных, клеветать, осуждать, поносить, вредить всеми тонкими способами мирской мудрости? А сие-то и есть медленная нравственная язва общественного благосостояния! Тайное зло тогда идет в силу и торжествует; а добродетель, и самая твердая, изнемогает в бесполезной борьбе с мнениями века.

С мнениями века. Вот, подлинно, еще основание благосостоянию обществ, кроме которого многие не хотят знать лучшего, даже никакого иного! Знать свой век, превозносить его, не отставать от него, сообразоваться с ним, по мнению века значит иметь все познания, нужные для благополучия всех и каждого. Удивительное мудрование! Живи так, как живется! Поверяют жизнь тем самым, что именно и должно быть поверяемо; образуются тем, что самое и требует образования. Что есть век, кто в том сомневается? Но каков он? Не уклонился ли он сколько-нибудь от путей правды? Не вошли ли в него неприметно какие-либо сомнительные обычаи, понятия нездравые? Не усилились ли какие-либо правила случайные, но уже принимаемые за верные по обыкновенности? – вот что и подобное должно знать прежде о самом веке, а не ставить его прямо за основание образа мыслей и жизни! Так считать его, не то же ли бы значило, как если бы всяк из нас тот год своей жизни, в которой кто живет, почитал правилом жизни, хотя, может быть, сто или год еще юности и неведения, или год страстей бурных, или год скорбей тяжких, или код мечтаний безрассудных? Век мира не более, как что у каждого из нас год! И сколько, в самом деле, было веков, на которые также в свое время сыны века (Лк.20:34.) полагались, которые также считались правилом жизни, которые также превозносимы были, и однако ж некоторые из таких веков оказались подобными зданиям, в которых пиршествовано было в навечерии разрушения! И во дни Ноевы, и во дни Лотовы также было, говорит Христос, что люди ели, пли, женились, покупали, продавали, садили, созидали (Лк.17:26–29), до того самого дня, как Ной вошел в ковчег, а Лот вышел из Содома, и – все исчезло. Значит, наибольшая часть людей и тогда по веку также жили, все довольны также были веком. Но что говорит Божественная истина о веке вообще? Молю убо вас, братие, щедротами Божиими, говорит посланник Божий, и не сообразуйтеся веку сему, но преобразуйтеся обновлением ума вашего, во еже искушати вам, что есть воля Божия благая, и угодная, и совершенная (Рим.12:1–2). Слова сии сказаны в золотой век Рима. Истина Божия не хвалит, Христиане, тех кого принуждена звать сынами века: она сказывает, что есть даже бог века, иной, а не истинный, – бог века, который, как присовокупляется далее, вслепляет разумы неверных (Рим.12:1–2).

Россияне! Для любезного Отечества нашего еще не бывало века, который бы столь превратно служил сам себе основанием в общественной жизни, а не закон Господа Бога. Что Отечество наше ни имеет к своему благоденствию, до чего оно ни достигло в своих усовершениях, – все то шло под наитием святой Веры Христианской. До нее или без нее едва даже известна самая малая часть народного бытия нашего: с ней, не ранее, начинается и книжный язык наш, свидетельство народной самобытности. Все наши первые государственные летописи основою имеют события народного благочестия и, так сказать, затканы узорами выражений священных. Тогда как некоторые народы до принятия Веры Христовой имели уже всю образованность предшествовавших веков; мы получили только с Верой Христовой все истины, даже самой жизни общественной касающиеся. У нас недавно не было никаких книг. Кроме церковных. Наши народные предания, народные наши присловья, народные наши поверья, почти все родились уже в недрах Христианства. С именем Россиянина тожественно имя Христианина. Самые заблуждения ума его суть только искажение веры, а отнюдь никогда не неверие, или свободомыслие. Каких же доблестей не показала у нас святая Вера ко благу Отечества? Целое пространство северной широты земного шара душой в духе Веры повиновалось всегда манию Скипетра. Что ни случалось во времена отдаленные, в веки борьбы удельных властей; народа Русского как будто не видано на сих позорищах. Виден, – но только со стороны повиновения властям. Вера являлась на них только для миротворения. Встречались ли с нами злоключения общественные; святая Вера хранила дух нашей самобытности и руководила к решительному предотвращению бедствий. Она одна дала направление благополучно текущим ныне временам нашим под державой Царствующего Дома. Недавно, как бы для того, чтобы на всегда подтвердить нам и целому свету, что значит Вера среди всех других народных сил, она, по исповеданию Монарха, избранного быть приемником благословений свыше, она собственно вознесла Россию православную пред всеми силами века, превосходнейшего по уму, инде – по коварствам, дерзостям, браням, везде – по связям, многолюдствам и прочему. Мы можем хвалиться о Боге словами Апостольскими: сия есть победа, победившая мир, Вера наша (1Ин.5:4)!

Небесный Промысл, Братия, попустил нам остаться было позади в полстолетие народным образованием пред другими просвещенными народами Европы. Но, возблагодарим Господа! – они вышли вперед нас для того только, чтобы сделать опыты, как ничтожны все человеческие силы там, где не будет основанием благочестие, которое по Писанию, имеет обетование живота нынешняго и грядущаго (1Тим.4:8).

Мы воспользуемся такими опытами без болезни от них, к своему истинному умудрению! Россия! Судьба твоя велика по самому величию твоему! Следуй ей путем предназначения свыше, и кликом твоих успехов во всяком роде будет пророчественный глас народа Божия: с нами Бог! Разумейте язы́цы и покаряйтеся, яко с нами Бог! (Ис.8:9). По Бозе же и Святых Его, упование наше, Братия, на Благочестивейшего Великого Государя нашего, Императора Николая Павловича, по Нему – на благоверное Его правительство, на Христолюбивое Его воинство и на всех сынов царства Его, православных Христиан. Когда ни слышите вы здесь, Братия, что святая Церковь именует Царя самым первым и вожделенным именем, – именем Благочестивейшего, Августейший род Его – Благоверным, и все сословия Царства – или Благоверными или Христолюбивыми, или православными; припоминайте себе, что имена сии суть обетования и залоги вечного благоденствия России, и что первый для всех нас долг в жизни общественной – святая Вера! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 22 августа 1841 года.

День священного и помазания на царство Благочестивейшего Государя нашего приносит нам, Братия, радость всегда новую и должен приводить на мысль обязанность нашу всегда древнюю. Радость: она предстает нам в каждый такой день с новыми и новыми видами благополучия нашего, по мере, как множатся годы царствования Великого Царя нашего. Но присовокупите, что с ней теперь мы здесь, пред Господом. Явление во храме Божием Самого Царя в тот день, как воспринимал Он венец с прочими знамениями Величества и бремени его, облекшись потом силой свыше в священном Помазании, было торжественнейшим, какое только бывает в царствах земных, свидетельством вечной истины, яко держава от Господа и сила от Вышняго (Прем.6:3). Вам, Слуги Царя Благочестивейшего, даровано и от славы сей, и от сего бремени, с поручением вам различных служений о имени Царя. Не забудем же, что не иначе, как в духе Веры и благочестия должны мы каждый проходить свое служение. Вот та непрерывная обязанность, о которой в особенности напоминает нам здесь торжество настоящего великого дня! О! сколь, подлинно, нужна Вера в особенности приставникам общественного служения к прохождению звания их, им в особенности пред людьми частными! – предмет, который с радостью нашей должен составить здесь сегодня слово утешения (Деян.13:15) для ревнителей службы Государевой.

Опыт веков, сколько ни знает их История рода человеческого, свидетель тому, что Вера составляет глубокое основание благополучию народов, а без нее не могут стоять общества человеческие. Если, когда философия века и покушалась сдвинуть сколько-нибудь основание сие, дабы стать самой на место его; то она вопреки себе только подтверждала истину Божию плачевными опытами разрушений, там, где не было бы Веры. Известно, чего стоили человечеству одни попытки в таком роде? Может ли, в самом деле, что-либо продолжать бытие свое без Бога, когда ничто не могло быть без Бога? С каким посему благоговением, с какой любовью хранить Веру, такой залог благоденствия обществ, одолжаются в особенности те из нас, которые имеют долг не только охранять, но и здать, назидать, умножать, упрочивать благоденствие общественное! Нет сомнения, что все власти в народах довольно имеют к тому сил в тех самых правах, кои вручены им законами. Но законы-то первее всего и напоминают приставникам их блюсти первее всего благочестие. Не излишне сказать здесь для некоторых о том только, для чего законы так много настоят о Вере? Для того, Братия, что все они в существе своем и происходят от Веры, с приложением нравоучебной стороны их к частностям народа. Обратитесь к началам их, и вы в корне их увидите везде закон Веры, даже, просто, один такой закон, пока народы живут в простоте естественной. С развитием гражданской жизни, естественно, развиваются и законы; не дух, не источник, не основание их уже не может быть иное. Кроме положенного в начале. Это – зерно, обратившееся в корень возросшего растения. Как же законам не беречь первее всего корень свой? Как приставникам их не хранить такую часть учреждений всей своей попечительностью? Не делать сего, значило бы не беречь корня народной жизни.

А из того, что корень не виден, конечно, никто не станет выводить, что он мало и нужен. Но когда он есть; в самом деле, некоторые из мудрых века не хотят иногда знать его, пользуясь тем одним, что произросло на нем. Пусть же приникнут, опять к самой вещи, те пытливые мудрецы мира, которые не хотят ничего знать, чего своим умом не постигнут, не увидят, не осяжут; пусть увидят они, что делало бы, без духа, как говорит Апостол, письмя (2Кор.3:6)? Законы внушают всем и каждому из нас, что кому должно делать и чего не делать, равно как и предопределяют, что за исполнением или неисполнением будет следовать. Прекрасно: так говорит из любви отец своему сыну. Но когда в то же время в каждом из нас, как говорит Слово Божие и опыт, находится ин закон противувоюющ закону ума (Рим.7:23); то не нужно ли, чтобы к избежанию нарушений правил благополучия, или лучше – к получению счастья от исполнения таких правил, одушевляло нас особенное некоторое чувствие. Припомните, как сам закон ищет его прежде всего и наиболее всего, ищет, вникая даже при преступлениях в то, намеренно ли или безнамеренно сделано что-нибудь против закона! В исполнениях закона достаточным споручательством за благонамеренность служат дела: но не того ли наиболее и здесь желает опять сам закон, чтобы мы исполняли его по крайнему разумению и возможности, с усердием, из преданности, без лицемерия и наемничества? Иначе, где будет только одна предосторожность от взысканий, или искательство только наград; чего ждать там верного или прочного? Закон при том и не ждет никогда самых случаев нарушения его; его дело – предупреждать такие случаи, что, конечно, быть может тогда только, когда будем мы удаляться от них самыми расположениями сердца. Где же весь такой внутренний закон, Братия? В совести, там, где мы стоим пред судом Бога Всеведущего и Всемогущего. Когда говорим в совести, не разумейте только естественной совести каждого: по природе говорит святое Слово Божие, бывает иногда с нами, что оскверняется и ум и совесть (Тит.1:15): совестью разуметь надобно такое внутреннее чувствие или сознание, которое образуется в духе Веры, по духу Божию, не из собственных наших понятий, столь многоразличных, но из понятий, какие внушает закон Божий. Такая только совесть есть совесть истинная, глас Божий. И какое, подлинно, было бы небесное благоустройство на земле, если бы водворилось между нами и одушевляло всех такое святое чувствие! И кому же искреннее желать его, или содействовать к распространению его, как не приставникам общественного служения, блюстителям законов?

Вещь, говорят, преизвестная, что Вера необходима для народа. Признаюсь, – с тех пор, как привелось услышать такое мнение века, всегда представлялось мне, что, напротив, для властей народа наиболее нужна она. Мнение века даже обидно для душ благородных, возвышенных, каковы – власти. Если бы кто из них думал устранять от себя общую для всех обязанность, обязанности Веры; представьте себе, Слушатели мои, что такой делал бы сам из себя, наперекор высокому чувству, с которым, по-видимому, стал бы отделять себя от прочих? Он говорит со всем убеждением, что Вера необходима в управлении обществ человеческих, и должен разделять со всеми такое понятие свое самым делом, хотя по наружности, между тем сам остается без Веры; посему не личину ли только носить он принужден, призрак той вещи, которую считает столь необходимой? Не жалкое ли это унижение? Даже не странное ли для ума, во имя которого оно сталось? Уму легко видеть, если он сколько-нибудь видящ, может ли действительность в мире основываться на лжи, на мечте, на ничем? И какая ж действительность? Действительность существования обществ человеческих, народов, царств, вселенной, действительность, с начала мира продолжающаяся в самой себе! Безверие некоторых, некоторых только, не значит в сей огромности ничего потому, что оно не более, как нечистое дыхание рта, вылетающее в воздух, или нечистота, стекающая в моря. Такие нечистоты не могут заразить ни воздуха, ни морей. Что ж до самих приставников законов, каждого порознь; то если они должны действовать на подручных им законами, а законы столь нераздельно соединены духом с Верой, то с потерей Выры в себе самих не лишают ли они себя некоторым образом той самой силы, которой должны, хотят, имеют необходимость действовать? Как при том будут они судить о поступках и поведении подчиненных, по совести, истинной? Что без чувства страха Божия будет на суде их бедный, сирый, вдовица – при славных и богатых? Что безмездие? Что общее благо, когда можно наблюсти собственное или лицеприятное? «А совесть?» – Мы уже говорили о совести.

Так: приставники законов глубже, чем другой кто, должны быть проникнуты чувствием, каким должно одушевляться исполнение законов. Подчиненные стоят под законом и под руководством. Власть действует законом, и действует так, как должен действовать закона во всех тех, на кого действия его простираются. Она передает другим тот благотворный дух, которым исполнены общественные учреждения и которым духом наиболее всех должен исполняться сам служитель их; она олицетворяет их в себе, – особливо, для людей простых, часто неспособных возноситься к умозрительным понятиям. Особенно, светлый, между тем и общий для всех дух благочестия в самом блюстителе законов будет при сем такой Божественной силой, которая неизъяснимо привлекает сердца других, вливая неизъяснимую также сладость в подвиги исполнения обязанностей. Идеже бо Дух Господень, говорит Слово Господне, ту свобода (2Кор.3:17).

Если не так; то не дивно, что и подчиненные наши скорее станут уклоняться от своих обязанностей. Не будем, впрочем, говорить здесь, что корысть, человекоугождение, слабость, самолюбие или иное что подобное могут естественно давать большую смелость врагам общественного порядка, как скоро будет то или иное не чуждым и у блюстителей оного. Спешу сказать, что самое наблюдение за исполнением законов, не без особливых чувствий, без святой ревности, только для вида, в одном наружном порядке вещей, – может родить подобные чувствия и в других; и другие для вида также делать все станут. Упущениям и обманам – поприще! Возможно ли например, служителю закона открыть или охранить правду в подчиненных ему, даже иногда под страхом клятвы пред Богом, клятвы, которая должна быть окончанием всякого прекословия, когда он не оказывал бы пред Богом даже наружного иногда благоговения, или еще и сам, как было в суде над Христом, искал иногда лжесвидетелей, даже делал их? Поступите таким или подобным образом раз: образуется уже пример для подчиненных. Лицо власти есть живой, олицетворенный закон. И если безверие проникает, когда в народ; народ заражается. Но он никогда, говорим, не дойдет до такого состояния, не начнет его, пока не падают оплоты общественного благосостояния.

Коснемся отношений и между самими властями. Конечно, все такие отношения, происходя от единой источной власти, от Державной воли, тесно соединены между собой. Но когда самое учреждение их требовало разделения прав; то действование каждого из нас врученными каждому правами так, чтобы исполнить каждому свое в особенности дело, легко может вводить, между нами, раздел служений более и иначе, нежели сколько и как положил закон. А сие-то и бывает сущий вред для великого общественного тела, где, как и в обыкновенном нашем теле, действовать должны все члены, хотя и порознь, всякий своим образом, но во взаимном их соотношении, в целости тела. Иначе один из нас будет рушить то, что другой созидал или созидает. Между тем зарождаются из сего в некоторых приставниках законов частные неудовольствия, личные предположения, и – выполнение их занимает место самых дел. Права ли тому виною? Правила ли? Отнюдь нет: правила совершенно согласны между собой, они для каждого из нас одни и те же. Виною – наша самость, наши собственные виды, которые столь просто облекаются, по выражению Апостольскому, в светлые (2Кор.11:14) образы прав! Как же избежать такого обыкновенного для властей искушения? Как управлять страстями своими, особенно матерью их, самолюбием столь близким, особенно к состоянию властности? Не иначе, Братия, как истинной к другим и благу общему любовью, любовью бескорыстной, любовью общей, чистой, святой. А такое расположение духа внушить нам может святая Вера, одна только Вера, учительница единодушия, наставница страху Божию. Она дарует не только меры к обузданию страстей наших, но и пособия к тому, благодать Духа Божия. Воздадите всем должная, убеждает Слово Божие, и тотчас говорит далее: ни единому ничимже должны бывайте, точию еже любити друг друга: любяй бо другаго закон исполни. Исполнение закона любы есть (Рим.13:7, 8, 10).

Не о ласкосердии речь, Братия, не о слабости, не о человекоугождении: нет, в делах долга мы не в праве располагаться ими по частным своим чувствованиям, а должны исполнять свои дела по правилам, как залог блага общего, вверенный нам для делания в нем общего благополучия. Слово о том, чтобы прежде всего к делам своего звания уметь нам расположить самих себя, а не других только располагать. Над собой прежде, или по крайней мере вместе, не позже, упражняться надобно в том, чего должны мы требовать от других. Снесем же сперва в собственное наше сердце понятия об обязанностях, которых требовать обязаны мы с других, разделим, такие понятия с ближними нашими любовью, наипаче же представим при сем собственные наши обязанности для других, смотря по различию мест, занимаемых нами, взвесим силы свои, предположим и ответ во всем: – и кто в таком самосозерцании даже из безверов невольно не сделался бы верующим и не сказал так или подобным образом: «что сам по себе человек?! Какая непостижимая судьба управляет всеми его деяниями! Как часто тщетны все наши усилия и как напротив иногда самые невыгоды обращаются в благоуспешество!» Так сказал бы, говорим, даже безвер, когда бы искренне взошел он сам в себя или в дела свои на поприще служения общественного. Мы с тобой, собрат Христианин, в каждый день, прежде нежели что делать станем по долгу своему, повергнемся в духе смирения пред господом, проплачем иногда пред Ним, призовем Его благословение на дела свои; Ему же посвятим и плоды трудов своих, словом – предадим себя Господу, Который удостоил нас быть служителями Его Промысла, и Которого сила любит совершаться в немощах человеческих! (2Кор.12:9).

А сколько еще, Братия, особых нужд в утешениях Веры для всякого из нас на поприще служения общественного! Частный человек в покое своего звания: а должностный? Сколь обыкновенно дела его и всякий шаг подлежат многоразличным искушениям! Ему не только нужно трудиться, но и непременно так, как должно, отвечать, ждать последствий, встречаться с недоразумениями, видеть иногда безуспешество, или и противности, томиться, подвергаться даже со стороны частных, еще чаще подчиненных людей многоразличным суждениям, иногда нареканиям, даже ропоту, клевете, злоречию. Враг вам бых, истину вам глаголя, говорит о себе и великий Павел (Гал.4:16) к людям, на служение которым посвящена была вся жизнь Апостола, как истинная жертва Богу. Чего же ждать нам, с нашими недостатками, с нашими немощами? Конечно, мир убо свое, каково бы оно ни было, любил бы, говорит Господь Иисус (Ин.15:19): но не о том ныне слово, чтобы обращать служение общественное в пристрастия. Что же делать? Святая Вера, – Вера, Братия, доставить утешение сердцу, ободрение духу, свет разуму, упование желаниям, услаждение горестям. Она вознесет нас превыше обыкновенных превратностей жизни, и в Боге примирит нас с ними, с самыми врагами нашими. Чем бескорыстнее будут труды твои, ревнитель блага общего, тем может статься иногда более озлоблений для тебя; но и тем более отрады принесет тебе сыновняя преданность в подвигах твоих Господу! По множеству болезней, вопиет к Нему негде Св. Царь, утешения Твоя возвеселиша душу мою! (Пс.93:19).

Если же иногда и не благоугодно будет Господу, по неисповедимым, но всегда благим судьбам Своим, явить здесь во свое время, яко свет, правду нашу, и судьбу нашу яко полудне (Пс.36:6); то тем более мзда ваша многа на небеси, говорит Евангелие (Лк.6:23). Братия! Самые сыны мира в подвигах своих крайней целью ставят бессмертие: оно возвышает их дух, ободряет против всех трудностей. Но то ли только бессмертие награда трудов действительных, что имя подвижников мира будут превозносить после них другие, а они сами и чувствовать ничего не станут? Нет, бессмертие прямое и истинное есть действительное продолжение бытия человека за пределами мира, видимого душей бессмертной и некогда телом, с ней соединиться имеющим. А такое бессмертие может даровать вам, избранные подвижники, святая Вера, одна только Вера, уповаемых, как говорит Слово Божие, извещение, вещей обличение невидимых (Евр.11:1). Естественно, все, что не в духе ее, вне ее должно и остаться. Не льститеся, напоминает Слово Божие, Бог поругаем не бывает. Еже бо аще сеет человек, тожде и пожнет, продолжает оно и опыт. Сеяй в дух. От духа пожнет живот вечный, присовокупляет Слово Божие в особенности (Гал.6:7–8). Господь воздаст, говорит оно в другом месте, комуждо по делом его. Овым убо по терпению дела благаго, славы и чести, и нетления имущим, живот вечный (Рим.2:6–7). Если так вы располагаете себя, Христиане Братия, в делах служения вашего; то с тем вместе, как вы истинные слуги Царя Благочестивейшего, уже вы и наследники царства небесного, царства Царя Царствующих! Ваши почести – не временные только явления, ваши труды приобретают гораздо более сверх земного, гибнущего, скоропреходящего; служение ваше – поприще к достижению неба!

Обратим взор, Слушатели, к бессмертию славных земли, которого они ищут здесь на земле; обратим взор для того, дабы вместе с их бессмертием увидеть явственнее славу героев Веры, еще на земле единую истинную и бессмертную. Известны и скромным глашатаям Веры громкие имена славных земли. Но, вникните все вы, чудящиеся им, – не одни ли, подлинно, имена и остались от них? Где то, что герои мира сделали вне области Веры? Где их победы? Где учреждения? Где приобретения, кои считали они своими? Все стерлось с лица земли почти тотчас, как скоро сошли с лица земли славные труженики! Но те, которые производили дела о Господе, те произвели подобные или еще более громкие дела в мире, серою победиша царствия, содеяша правду, получаша обетования, заградиша уста львов: угасиша силу огненную, избегоша острея меча, возмогоша от немощи, быша крепцы во бранех, обратиша в бегство полки чуждых (Евр.11:33–34), те герои Веры произвели еще более чудные дела в мире, нежели герои мира; и, сверх того, самый дух Веры их остался навсегда и будет оживлять других до конца веков, принадлежа к вечнующему царству Господа Бога. Таков дух Маккавеев, Давида, Даниила, Константина, Владимира, или Петра Великого, Александра Благословенного, всех подобных им! Область их – существующая во веки веков Церковь Божия. Премудрость их поведят язы́цы, говорит Писание, и похвалу их исповесть Церковь. Дух их, дух Веры, может родить всегда неизъяснимые доблести в потомках. Имя их только пременяемо будет в родах грядущих, по выражению Премудрого: имена будут разны; дела одинаковы, подобно как в одинаковых растениях переменяются только растения; существо семени – одно и то же (Сир.39:13; 46:15). Дух Веры может жить еще в народе, хотя бы народ был подобен не только трупу, но уже костям иссохшим, по полю раскиданным. Таков он в племени даже по плоти мужей, живших иногда Верой. Приведите себе на мысль, Христиане, по летописям народов, что надлежало ли когда совершиться между народами чему-нибудь особенно геройскому и великому, – всегда совершалось то Верой, как равно, напротив, упадок того или иного народа, повторяю, всегда довершался потерей всеобщей народной доблести – Веры. При сем заметить можно, что даже герои мира обращались к ней, хотя б для вида только, дабы скрепить ею все прочие силы свои. По опытам, столь видным, разительным, судить надобно о ней и в рассуждении обыкновенного состояния нашего, хотя действия Веры и менее ощутительны в таком состоянии, без крайностей.

И когда со счастьем неизбежно перемешаны на земле злоключения, кои скорее еще и глубже, чем простых людей, поражают людей некоторым образом возвышенных, по нежности их сердца; то что все мы без Веры тогда, Братия, особенно после счастий звания своего? Но тогда, как сыны века среди искушений воздыхают, колеблются, отчаиваются, упадают духом, даже не рады бывают жизни; святая Вера среди злоключений-то особенно поспешает к людям со своими силами и возносит на высоту дух верующих, а тем самым и доставляет им торжество над всем, что есть в мире наитруднейшего, против чего изнемогают просто силы человека, кто бы он ни был. В той же истории Веры, у Апостола писанной, где сказано, как уже и упомянули мы, что некоторые Верою победили царствия, обратили в бегство полки чуждых, – сказано и о том, как не менее, или еще и более славном торжестве Веры, что друзии же руганием и ранами искушение прияша, лишени, скорбяше, озлоблени (Евр.11:35–36–37). Любящим Бога вся поспешествуют во благое, говорит Слово Божие (Рим.8:28).

Беспрерывно шлюсь, Братия, на опыты в Слове Божием и кругу событий человеческих, дабы кто-либо из вас не подумал, что служители Веры представляют Веру с особой стороны, мало к вам обращенной. А тот опыт, который открывает нам и свету царствование Благочестивейшего Государя нашего Императора Николая Павловича, без сомнения, всегда в очах наших, сыны России, и особенно в день сей! Кому не известно. С какой безъизъятностью требует Великий Государь наш, чтобы все общественные дела основанием имели у нас непременно законы, и чтобы ими первее всего ограждена была везде святая Вера? Не от духа ли, истинно, Веры в Нем Самом блистает пред светом особенное величие души, твердость, прямота, мудрость, щедрость для всего общеполезного? Первое слово Его, в одном из священных изречений Его славимое, первое правило просвещения народа в Его царствование – Вера, Православие. При исполнении Им Августейших Христианских обязанностей, обыкновенно просиявают всегда особливые проблески духа Христианского: тогда православный Царь наш пред Господом со всем Высоким Своим Домочадством, как просто человек и самым явлением в таком виде, мнится, говорит пред Всевышним: Се Аз и дети, ихже дал Ми еси, Господи! (Евр.2:14). Образ сей для всех нас, сынов царства Его, должен быть правилом тому, как совокупно, искренно, Христиански и нам всем надобно располагать себя к Богу по Царе своем во всяком роде Христианских обязанностей! Сегодня, Братия, без сомнения, в особенности Благочестивейший Государь наш в обычном Своем кругу предстоит пред Царем Царствующих с излиянием души Своей. В тысячах тысяч и тьмах тем сынов Его Царства духом стоим здесь, и мы все в едином Всероссийском лике. (Для духа нет затруднений к общению о Господе в расстоянии мест!). Оживите же, Братия мои, на долю свою, если возможно еще более, священное зрелище сие Христианскими чувствованиями Веры! – В таком духе будем проходить всякое наше служение Государю! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 20 ноября 1828 года

Во имя Господа Бога нашего возвеличимся. Пс.19:6.

Находясь в иные дни на службе общественной, во дни торжеств о Благочестивейшем Великом Государе нашем и Августейшем Доме Его мы имеем особливый долг, Братия, предстать на службу Божию во святом храме. В таком соотношении дней здесь печатлеем мы службу нашу Государю Христианским свидетельством совести пред лицом Божиим о верном ее прохождении, по разуму того первого обета, который даем при вступлении в нее. Предстоя с нами Богу духом Своим, Благочестивейший Самодержец приемлет в духе Веры споспешество молитв и Своему великому служению пред Господом. Что наши чувствования, молитвы? Но когда Сам Господь заповедал нам молиться о Царе; то мы и не можем пререкать силе Божественной заповеди. В самом деле, если представим себя так, как должно представлять себя всем пред Богом, пред Которым несть тварь не явлена, вся же нага и объявлена, и дух Его проходит в нас до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и судит помышления и мысли сердечныя (Евр.4:12); то такое состояние души нашей было бы уже самым тем расположением, какое нужно к прохождению общественного служения Царю со всей правотой. По крайней мере нельзя не желать, чтобы общественное служение, и оно-то наипаче пред другими обыкновенными нашими делами, располагаемо было в чувстве зависимости и с испрошением помощи свыше, от небесного Промысла. Есть общее учение о Промысле; побеседуем теперь о Промысле, в том собственно отношении, сколь нужно нам предавать себя Промыслу особенно в служении общественном.

Подлинно, при всей уверенности в том, что все зависим от неизъяснимых судеб Господа, что в руку Его и мы, и словеса наша, и всякий разум, и дел художество (Прем.7:16), естественное самолюбие всего скорее сокращает у нас такое святое чувствие только в попечение о себе самих и о частных своих делах, так, что большей частью недостает его для дел общественных. Опыт сего можно видеть в таких случаях, где очевиднее различие дел и званий. Земледелец, когда вверяет ниве своей семена, когда смотрит за ней, когда пожинает классы, или когда что подобное для себя и дома своего делает, – все делает с призыванием имени Божия; собственное благо напоминает ему о Подателе благ. Но когда приступает он к исполнению какой-либо службы общественной, временем иногда возлагаемой на него, едва ли помнит, что и здесь, здесь-то особенно, надобно начинать и делать все не по себе. Призывает ли он Господа свидетелем на свою душу. Когда надобно ему произнести суд о ближнем, разделить жребий между братией, вникнуть в пользы своего общества? – сие закрыто в его совести, по крайней мере не слышим уже теперь молитв его, не видим его в таком расположении, как был он при собственном деле. Два, кажется, чувства теперь управляют им: или то, что он в деле других не так озабочивается, как в своем, или то, что он с общественной должностью в сердце уже исторгается из своего состояния столько, что порученное ему дело считает вверенным собственному его благоразумию, его достоинству, его силам. Он тогда чувствует себя как бы вельможей, вельми могущим. В самом деле, от чего в мудрецах, в богатых еще и чаще ослабевает чувство чаяния всего от Господа, как не от самоуверенности в собственных силах и достоинстве?

Не с тем, однако ж, Братия, Господь возвышает некоторых из нас пред другими, чтобы мы поступали пред Ним самонадеяннее. Напротив, тем ближе должны мы становиться к Богу, тем зависимее, чем более возвышает Он кого-либо из обыкновенного круга. Возвышаясь от земли, вы близились бы к небу, к Богу. Так: так точно чувствовал прекрасный Иосиф, которого история с детства известна всем нам. Он во всех состояниях предпочитаем был другим, – и в состоянии семейственном, и между узниками в темнице, и в доме господина, и в состоянии государственного мужа при дворе Царя. На последней степени, когда братья, враги его, по своим, впрочем почти обыкновенным, понятиям, стали опасаться его силы, Иосиф особенно чувствует и говорит братьям, что он Божий, и следственно никак не может поступить по чувствам самости. Чем более возвысилось его состояние, тем более сам он исчезал в судьбах Божиих (Быт.50:19).

Подлинно, одно чувство благородства, Слушатели, должно располагать каждого из нас к тому, чтобы в подобных случаях уразумевать волю Божию святую, благую, угодную и совершенную (Рим.12:2), а не свою только исполнять собственную. Как поступает, или как мы хотим, чтобы поступал наш приставник, слуга, раб, друг, каковыми и подобными именами в отношении к Богу называет Слово Божие и людей, избираемых на служение общественное, в исполнение того, что вверяют им или в чем надеются на них? Мы говорим, что волю, которую они имеют в делах собственно своих, пусть в отношениях к другим подчинять воле домовладыки; разум, хотя бы он был наилучший, считают решительным правилом только для себя, а в делах чужих руководствовались бы правилами того, чьи дела, или чьи сами они. Не надобно ли по крайней мере столько же зависеть нам от Господа господствующих, сколько в зависимости от нас врожденный в нас закон Его поставляет некоторых подобных нам человеков, и сколько сами мы такую зависимость почитаем душей общественного благоустройства!

Один Бог, Братия, – Господь и Раздаятель самых сил и дарований, на усмотрении коих каждому из нас разделяются служения и в особенности служения общественные. Что имаши, егоже неси приял? Говорит Слово Божие. Аще же и приял еси, что хвалишися, яко не прием? (1Кор.4:7). И разделение дарований суть, а тойжде Дух, говорит Апостол, и разделение служений суть, а тойжде Господь (1Кор.12:4–5). Сие-то, по слову Апостольскому, раздаяние каждому из нас дарований есть особеннейшее действие Промысла Божия: оно, если можно так сказать, составляет преимущественное дело единого от Святой Троицы, Духа Святого. Следственно, не так ли всем нам надобно владеть или действовать силами природы и благодати, чтобы все было в едином и том же Духе, в Духе Божием?

Судите о себе, как хотите, люди даровитые, сильные! Бог всегда свое дело делает. В самой вещи, наши ли собственно дела общественные? Что наша собственная часть в них? Мы вчерашние, а завтра может быть и не будет некоторых. Но род приходит и род преходит, глагол же Господень пребывает во веки, говорит самая истина (Еккл.1:4). Уважьте же по крайней мере истинно самих себя в общем достоинстве, что такое есть человек во вселенной? Небо и земля по законам Создателя благотворят человечеству, все в них служит или может быть заставлено служить ему. Вот чреда тому и для избранных из вас! С каким же, посему, чувством должны мы входить в святилище мироправления Божия и так или иначе участвовать в деле Божием? Великие люди, которые истинно чувствовали, что участвовать в том, хранить, распределять, назидать участи подобных нам созданий Божиих, давать верное направление благополучию их, несравненно большего требует внимания, нежели с каким любитель природы углубляется в рассматривании злака или и светил небесных, – великие люди страшились сего высокого состояния и обыкновенно искали новых сил, выше своих, к прохождению званий, даже как бы с недоверием, не только к себе, но и к самому избранию Божию! Бог избирает Моисея в вождя народу Израильскому. Довольно, казалось бы, для великого мужа убеждения к сему в том, что он давно уже к чему-то великому был приготовляем, воспитан по-царски, неоднократно для чего-то будущего был спасаем, видит Бога лицом к лицу, ясно слышит глас Его призывания к служению. Кто есмь аз, вопиет Моисей, яко да пойду и да изведу сыны Израилевы от земли Египетския? (Исх.3:11). Преемнику его Иисусу Навину, который, без сомнения, напитан был Духом Богоразумия наиболее прочих своих соотечественников по неотходной близости к избраннику Божию Моисею, при вступлении в должность вождя, говорит Бог, что теперь-то особенно должен он вникать в оправдания Божии. И да не отступит книга закона сего от уст твоих, говорит ему Бог, да поучаешися в ней день и нощь, да уразумееши творити вся писанная (Нав.1:8). Св. Павел, столько безмоленый, самоотверженный для себя, почти беспрерывно обращается к верующим с молением, когда дело касалось служения другим, чтобы верующие молитвами к Богу помогали ему исполнять такое служение (Рим.13:30–31). Словом – дух избранных Божиих во всех таков, что, сколько мало дорожили они собственными делами, столько напротив, много чувствовали важность отношений своих к другим, особливо по долгу служения общественного, и все, изъясняясь в своих немощах, не могли иначе успокоиться, как в совершенной преданности Господу.

Так, Братия, что ни делаем мы, собственно, для себя; мы же сами и пожнем то, что сеяли: следовательно, при самом малом благоразумии можно видеть конец с началом, терпеть со спокойствием. Но в том, что производится для общества, наши ошибки, наши недоразумения, наши опущения, наши прихоти падут на других без всякой с их стороны вины, и падут не как частная наша сила, но так, как бы сделал сие сам закон. Представьте же себе: то, что установлено к блаженству нашему и ближних наших, что должно служить прибежищем и утешением для всех, может сделаться самою обидою! В общественном человеке взгляд, слово, шаг, всякое движение часто действует на других. При всем его благоразумии, сколько, посему, с одной стороны должен он просить Бога, чтобы Сам Господь устроил все действия его во благое, столько имеет нужду, по примеру Пророка Царя, молиться, чтобы Господь и от тайных, самим нам неизвестных погрешностей, очистил! (Пс.18:13). Пусть никогда не избежит никто ошибок, пусть так же много будет недовольных всяким; для спокойствия нашего довольно, когда мы все делали, всего хотели в чистом расположении души, какое внушала совесть пред Богом или изреченный Им закон. Следствия от сего уже не наши; они сливаются в бездне судеб Божиих.

И не должно принимать на себя, чтобы что-нибудь зависело, собственно, от нас, Братия! Мы говорили уже, как такая мысль не естественна, особенно в служении общественном; вникнем, как она была бы даже опасна для самих нас. Во всяком деле не одной крайности опасаться надобно, которой обыкновенно боятся; желают успеха и страшатся неуспеха. То и другое может быть равно опасно. Неуспешество рождает уныние, ослабление в силах и часто отчаяние делать что-нибудь далее. Успех напротив может надмевать человека высокоумием, тщеславием, кои нередко многолетний труд погубляют одним разом, как в пламени. Известно, сколь часто знаменитейшие подвиги великих людей в мире наконец рушились вдруг, к стыду даже обыкновенного разума! Поспешим же сказать, как утешительно, удаляясь той и другой крайности, находить совершенное спокойствие в чувстве преданности себя и дел своих Господу! Тогда или вся, елика аще творит блаженный муж, который почитает себя только рабом Господа, вся, елика аще творит, успеет, или любящему Бога, по словам Апостола, вся поспешествуют во благое (Пс.1:3), и самые неудачи.

Впрочем, оставит ли Господь собственное достояние, или отдаст ли иному славу Свою? Правда, единожды даровав свободу разумным созданиям Своим, одарив их превосходными совершенствами, Бог в тайне глубочайших судеб Своих, кои всегда для нас непостижимы, предоставляет людям исполнять, что могло зависеть от собственного их произвола и сил. Бывают случаи, когда страж дома Божия, вместо того, чтобы охранять, сам расхищает его; когда блюститель правосудия собственной рукой наклоняет весы туда, куда они не клонятся, употребляя их для того только, для чего они устроены, по простому намерению, т. е. для купли и продажи; когда мудрец своим лжеименным разумом производит душетленную язву в обществе, в мире. Но не дерзая и не имея возможности входить в рассмотрение подобных событий, кои, без всякого сомнения, в наималейших подробностях, располагаются у Господа мерою, числом и весом (Прем.11:21), мы остановимся на том, чем обыкновенно оканчивается все, что делает такой произвол человеческий. Всегда очевидно, как само собою раззоряется всякое дело, если оно от человек (Деян.5:38). Как часто оправдывается та небесная истина, что аще не Господь созиждет град, всуе трудишася зиждущии, всуе бде стрегий! (Пс.126:1). Малые начинания неприметны: представим себе пример двух Навуходоносоров, древнего и нового. Что сделалось с последним, недавно видел мир, – там, где уже созидались алтари разуму. Почему с ним сделалось так, это Божиим Словом объяснено еще на древнем Навуходоносоре, за несколько веков до нас. Вавилонский Царь, в чувстве своего величия, указывая на устройство царства своего, однажды мыслит и говорит: «несть ли сей Вавилон великий, егоже аз соградих в дом царства, в державе крепости моея, в честь славы моея?» Но Пророк продолжает сказание и говорит: «Еще слову сущу во устех Царя, глас с небесе бысть: тебе глаголется, Навуходоносоре Царю: царство твое прейде от тебе, и от человек отженут тя, и со зверьми дивиими житие твое, дóндеже увеси, яко владеет Вышний царством человеческим, и, емуже восхощет, дасть е. В той час слово скончася на Царе Навуходоносоре», продолжает еще Писание. «И по скончании тех дней, аз Навуходоносор, – говорит он опять сам, – очи свои на небо воздвиг, и ум мой ко мне возвратися, и Вышняго благослових, и живущего во веки похвалих и прославих, яко власть Его – власть вечна, и царство Его в роды и роды» (Дан.4:27–31).

Если так делается с человеком великим, которому, очевидно и торжественно, в собственные руки Сам Бог дает силу и державу; то, что значим мы, и пред людьми малые? Мы малы; но всяк и велик о Боге, когда, кто бы он ни был по своему внешнему состоянию, по духу раб Божий, исполнитель воли Вышнего! Он тогда и знает всего более, нежели мудрецы, хотя он и младенец в очах их, и имеет более силы, нежели исполин, хотя и не может носить бранных доспехов, как Давид. Бог, по истине, не даст иному славы Своей (Ис.42:8) в нем. Какая же и слава быть, по слову Апостольскому, поспешниками Богу! (1Кор.3:9). Мы сами почитаем отменно великими и счастливыми людей, служащих пред лицом Царя. А Слово Божие предоставляет и самому Царю ту превознесенную почесть, что он по преимуществу есть Божий слуга (Рим.13:4).

Что касается до нас, слуги Царевы; то тем более и более ознаменуем ревность свою к делам звания, когда она оживотворяется Духом Божиим, когда собственное сердце каждого, сердце, из коего проистекает все, обновляется духом правым (Пс.50:12) в исполнении первых во всяком звании обязанностей, – обязанностей к Богу. Так, самое присутствие ваше здесь уже утешает врученных вам людей, и вместе с вами, и по примеру вашему оживляет всех духом Евангельским, что и есть залогом, основанием истинного блага всех и каждого. Духом сим да утешаются сердца ваши, Мужи избранные, при многотрудном служении вашем! Святая Вера святит дни вашей радости; святит и дни трудов! Она хранит для нас утешения и надежды, необъемлемые всеми воздаяниями настоящего мира.

В особенности же еще и еще соединим теперь со Св. Церковью чувствия благоговения и любви о Господе к Августейшему Помазаннику Господню, Великому Государю нашему. С сего дня вступили мы пред Богом в завет с Царем нашим, обязавшись, по совести, к тому торжественным клятвенным словом, – словом сердца. Таким образом обреклись мы чтить Царя в страхе Божием, как самый Промысл Божий. Сколько же и каких опытов небесного в Нем благоволения к нам было уже в продолжение настоящего славного царствования! Если бы и никаких иных побуждений не знали мы, сколь благо надеятися на Господа (Пс.117:8); одно то, что видим в царствование Боголюбезного Монарха нашего, Великого Государя Николая Павловича, может дать нам достаточные понятия о том. Аминь.

Говорено в Новгородском Софийском кафедральном соборе, 19-го ноября 1826 года.

Молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки, за Царя, и за вся, иже во власти суть, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте. (1Тим.2:1–2).

«Еще ли, подумаете вы, убеждение к тому, что собственно и исполняется теперь с такой искренностью и торжеством? Не все ли уже молитвы наши из веков украшены Августейшим именем Царя и Царствующего Дома? Бывает ли когда, в особенности, день царский без приношения прежде всего Богу особенных молений и благодарений о Них? И кто из сынов Церкви и Отечества в нынешний наипаче день не излил еще и не готов излить пред престолом Вседержителя особливых молитвенных чувствий о Царе своем?».

С тем, Христиане, и повторяются здесь убеждения Апостольские, бывшие нужными в самом начале Христианства, чтобы соутешаться нам общею верою (Рим.1:12), сердечным согласием наших действий с заповедями Богодухновенных наставников Веры, верой Царей наших и нашей. Убеждения к такой молитве, нужны тогда, когда святая Вера, по-видимому, разделяла Христиан от неверующих, ныне в союзе веры со всеми, составляют заповедь со обетованием, как сказал Апостол (Еф.6:2) о первой из десяти по второй скрижали закона Божия, саму по себе в исполнении сладостную, но при том и особенно благословляемую свыше, как основание исполнению прочих. С нынешнего дня, впрочем, в самом деле, года назад, как бы вновь начали мы, Россияне, молитву о Царе своем, и теперь, некоторым образом, как бы еще снова начинаем ее. Доселе за Богоизбранным Царем нашим моления свои смешивали мы с молитвенным сетованием о Царе почившем в Бозе. Отныне станем возносить ко Господу опять один приснорадостный глас о Великом Царе своем. Хотя сердечная память о кончине Александра Благословенного не могла у нас кончиться: но в то же время, когда совершался годичный плач о Нем, уже познали мы на опыте, как и утешил нас Господь Бог о имени вожделеннейшем для Отечества Православного, о имени Великого Государя нашего Императора Николая Павловича! Завет, в который вступили мы с Благочестивейшим Государем, утверждается в Господе, и с нашей стороны состоит первее всего, по слову Апостольскому, в общении сердец с Отцом Отечества о имени Господни. Что возношение сердец ко Господу с молениями и благодарениями за Царя есть существенное дело благочестия, первый долг Христиан верноподданных, служащий основанием прочих обязанностей к Царю и общественного благоденствия, к тому, собственно, ведет нас слово Апостольское, которым началось нынешнее слово. Продолжим ныне в особенности о молениях за Царя: долг благодарений будет требовать нарочитого собеседования.

Помните, – здесь, пред престолом Божиим, с молитвы за Государя начали мы исполнять нашу службу Государю. Первое, что к престолу Его Величества принесли мы в дань Ему, было молитвенное чувствие сердца, обязательство ко всему прочему. Мы клялись пред Богом исполнять повеления Государя, охранять Его достояние, споспешествовать всем, чем можем, не щадя, – не только чего-либо другого, – и самой жизни своей до последней капли крови. Это необходимый залог за то попечение, которое Монарх приемлет на Себя о всех нас вообще и о каждом в особенности. Но на чем основывается сей священный союз между Государем и народом, как не на том глубоком чувствии, что Господь свидетель и блюститель завета, что завет утверждается Самим Богом у подножия престола Его? Смеем ли мы и ручаться за себя не только в делах такой важности, каков союз государственный, но и в случаях частной жизни; смеем ли ручаться за себя сами по себе, не имея в виду сил более наших? И потому, сколь необходимо обязательства наши по присяге Государю, в заключении обращаются все в молитву к единому Сильному и Всеведущему, в руку Котораго и мы, и словеса наши! Мы клялись, что «хотим и должны»; но окончили тем, – «да суще Господь Бог душевно и телесно поможет нам во всем».

Так. Мы готовы исполнить и, действительно, при помощи Божией, исполним все, что от каждого из нас требуется. Пусть руки всех сносят дань для составления несчетных сокровищниц государства; пусть отовсюду стекаются юноши, цвет народа, и составляют непреодолимую силу нашу; пусть один шум снаряжаемых кораблей и полков распространит страх по суше и морям; пусть множество умов одной прозорливостью обезоружит злонамеренных; пусть бдительность правосудия предупредит самые покушения ко злу; крайне велико и необходимо все то: но из одних ли только священных книг наших познаем мы сию вековую при всем том нужду, которая так громко всегда проповедуется опытами, чтобы все то благословил и утвердил Всевышний, Имже царие царствуют и сильнии пишут правду? (Притч.8:15). Славный силой, искусством в брани, победами, богатством, преданностью народа, уважением союзников, Царь Израильский Давид обращает от всего того взоры свои ко Господу и возглашает: Господи! Силою Твоею возвеселится Царь, и о спасении Твоем возрадуется зело! (Пс.20:1–2). Если бы по чувствиям. Оставленным в Писании, составлять понятие о сем прославленном Царе, надобно бы подумать, что он не столько царствовал, сколько молился. В самом деле, при всех силах земных, есть сила небесная, которая выше их и располагает всем. Усматривая действие такой силы в непрерывном опыте веков и не умея изъяснить ее, древние языческие любомудры обыкновенно ставили выше всего в великих деяниях человеческих счастье или так называемую судьбу. Тму раз встречаем сию мысль и в похвальных словах витий, и в дееписаниях историков Римских, когда те и другие говорят о правителях народа, о полководцах и иных знаменитых мужах. Но слепоте ли и необходимости подчинять наилучшие деяния великих умов? Мы знаем, Христиане, и исповедуем власть над ними достойнейшую, разумную и верховнейшую, – власть Правителя мира, и обращаемся к Ней все с желаниями своими и надеждой быть услышанными.

Когда бы ближе увидели мы, Слушатели, чувствия Пророка Царя, о котором зашло слово, мы заметили бы в расположениях его к Богу вообще то, что, говоря о себе, говорит он как бы о другом каком Царе. Дает ли он таким образом понятие о Царе вообще, или разумеет того Царя Царей, потомка своего, Который все величие Свое заключил в смирении пред Отцом Небесным; если нельзя не относить таких слов Давидовых в некотором смысле и к Давиду: в излиянии чувствий его видим, что с молитвенными чувствиями Царя должны быть непременно соединены такие же чувствия и народа. Это должна быть общая всех сынов царства молитва, молитва самого Царя: Господи, силою Твоею возвеселится Царь! Господи, спаси Царя и услыши ны! (Пс.19:10). Таким образом, в царстве земном становится самое глубокое единодушие между Царем и царством, стает истый образ царства Божия, вечного царства. Правда, единое воздыхание Царя к Богу, возношение мыслей его одного сильно у Господа, Который оправдал его царствовать. Желания сердца его дал еси ему, и хотения устну его неси лишил его, говорит Пророк к Богу о Царе (Пс.20:3). Когда положил Ты, Господи, на главе Царя венец, – как бы так изъясняется Пророк Царь; – то ничего уже не откажется ему, что служит к славе сего знамения власти Божественной. Но Царь, муж по сердцу Божию, не скрыл молитвенных чувствий своих в таиннице Божией и не оставил их просто памятником народу, а преподал их в род и род для беспрерывного повторения, как делается то доныне между нами, в духовном племени Давидовом. Так, Слушатели, единый Помазанный паче причастник своих (Пс.44:8; Евр.1:9), Господь Иисус Христос не требовал молитв о Себе других: а и самые великие облагодатствованные мужи царства Божия имели в них потребность.

Отец Небесный, соединяя о Христе Иисусе всех нас, Слушатели, в единое великое тело, с тем предоставил такую силу желаниям общим, что и вся, елика аще воспросим в молитве, верующе, приимем (Мф.21:22), дабы то было Божественной связью сердец у всех нас, и Сам Он среди их. Посему, чем где теснее и необходимее союз; тем более представляется там убеждений хранить его. Царь, сказали мы, в смирении пред Богом снисходит к нам требованием молитв о себе к Богу; мы исполнением такого долга своего возносимся к Царю, приближаемся к Отцу Отечества нашим сердцем, не смотря ни на какое расстояние от Него по нашим местам, и сближаемся – там, у престола Царя Царствующих, пред лицом, в объятиях Отца Небесного. Там все совокупно беседуем мы взаимной любовью о наших нуждах, Христиане! И чего не можно было бы всем изъяснить на земле, о том в Боге возносим желания и прошения наши к самому сердцу Исполнителя воли Божией; и чего не можно бы даже выслушать, не только исполнить, по множеству и различию нужд наших, Божий слуга всему тому внемлет, всему содействует о Боге всеведущем и всесильном. «Возглаголи», вопиет Церковь ко Господу, «в сердце Благочестивейшаго Государя нашего мирная и благая о Церкви Твоей святей и о всех людех Твоих¹. Согрей сердце Его любовью к нищим, к призрению странных, к защищению напаствуемых!»². Таким образом, самые последние из нас, в молитве искренней, достигают до самого престола царского и предстательствуют там за себя и ближних о едином Ходатае Бога и человеков, Господе нашем Иисусе Христе.

Дивно ли сие, когда сердце Царево в руце Божией (Притч.21:1), когда оно во Иисусе Христе храм Духа Святаго (1Кор.6:19; 1Ин.2:20), исполненный с помазанием от Святаго Божественными дарами природы и благодати? Дивно ли это ныне, когда сила общения молитв Христианских засвидетельствована летописями Церкви в таких обстоятельствах, где, казалось бы, всего наименее ожидать ее можно? Известно, Слушатели, в каком состоянии по общественной жизни были первенствующие Христиане? Чего могли они надеяться от властей, не знавших единаго истиннаго Бога и, егоже послал Он, Иисуса Христа? Но рабы Иисуса Христа, вместо всех других изысканий, как им приблизиться к Кесарям Рима, для которых они, по сознанию самых врагов, были наипреданнейшие из всех подданных, обращаются ко Господу своему с молитвенными желаниями о Царе своем и о всех, иже во власти суть. Разделяясь от них Верою, Верою и соединяются с ними у подножия престола Божия, видят в них слуг царства Божия, будущих верующих, истинных благодетелей своих, которым посему повиноваться убеждаются не токмо за гнев, но и за совесть (Рим.13:5), так, как бы то исполняемо было Самому Богу (Еф.6:7). С другой стороны, сколько благодарений небесному Промыслу, когда, не смотря на все препятствия, получали Христиане неизъяснимое содействие пользам своим! Таким-то образом, поистине, тихое и безмоленое житие пожили во всяком благочестии и чистоте Христиане первых веков среди всех своих затруднительных обстоятельств. Они дождались наконец и того единственного своего утешения, как предваряло Слово Божие, что и языческие власти их пришли в разум истины, приняв единую с ними Веру истинную.

Что же, Слушатели, сказало бы Слово Божие о союзе общения нашего с Предержащей Властью по нашим обязанностям; если бы говорить ему о том ныне, когда все мы сопряжены с ней единым духом Веры и благочестия? Нельзя сказать о том ничего более, когда уже столько было в то время сказано! Может ли, подлинно, быть хотя малейшее поползновение, хотя мгновенная мысль к неисполнению державной воли в возможной точности, когда мы беседуем о сей воле пред Богом в молитвах своих так искренно, как часто? Можем ли не оживляться духом благочестия, разума, правды в прохождении всякой должности, когда и начинаем и оканчиваем все в духе благоговения к Богу и Царю, свидетельствуемого не по чувствиям просто человеческим, но в такой Ангельской чистоте, какая может быть, когда мы стоим в присутствии Испытующаго сердца и утробы, пред Которым все наго (Евр.4:13), когда мы чувствуем, как дух Его проходит в нас до разделения души же и тела, членов же и мозгов, и судит мысли сердечныя? Иначе самое строгое, но наружное только, исполнение должностей может сделаться совершенно земным, а после сего уже и нечистым, если не будет одушевляемо духом Божественным, который призывается и образуется в расположениях души к Царю о Боге. Как молитвенное расположение духа нашего составляет союз между небом и землей; так и между земными собственно обязанностями нашими к Высочайшей власти чувствие священного благоговения к ней скрепляет неразрывную связь наших к ней отношений. А то уже очевидно, что, как в делах Веры понятие о Боге есть главным понятием, из коего развиваются прочие понятия, так в делах общественных преданность Царю дает направление всем нашим расположениям к делам.

Не в первых ли, при сем, если о чем ином, не в первых ли о том должны мы просить Господа, чтобы ниспосылал Он благословение Свое на Главу Отечества, из которой все общественное тело, скажем словами Писания: составляемо и счиневаемо приличне, всяцем осязанием подаяния, по действу в мире единыя коеяждо части, возращение тела творит в создание самаго себе любовию? (Еф.4:16). Все, что делает, предпринимает, помышляет Великий Государь, все для нас, Слушатели! Его действия то же в великом государственном теле, что правительственные силы души в обыкновенной нашей природе. И когда в том состоят, как без сомнения, примечали вы, Христиане, общие и согласные молитвы наши здесь и на всяком месте, чтобы иметь нам о Господе общение не только со всеми верующими, по лицу земли и по всем минувшим векам рассеянными, но и со всем миром, в желании всем благ истинных, без чего нет вполне и собственного для каждого из нас блага: то изъяснить нельзя, а постигать только можно верой, с каким особенным чувствием усердия должны мы призывать небесные благословения на венценосную Главу народа, в которой заключены судьбы не только наши, но и других народов и, можно сказать, целого мира, не нравственного только, но и вещественного. Ибо и видимая природа вещей, быв подчинена человекам, с ними вместе покорена Царю и служит времени его царствования, как и слышите вы в молитвах Св. Церкви. Если посему, Христиане, в каком ином случае; то особенно в настоящем, по слову Апостольскому, о чесом помолимся, якоже подобает, не вемы, но Сам Дух Божий ходатайствует в нас воздыханиями неизглаголанными (Рим.8:26).

Долг молитвы, которой святая Вера наша, Христиане, объемлет весь мир, есть, можно сказать, Божественная некоторая любовь у нас. И не прежде ли всего, не более ли всех обязаны мы ею дражайшему лицу Государя своего? Всемилостивейший Государь наш блюдет и умножает наше благо, не щадя собственного покоя. Что в доме для детей отец, то в государстве для всех нас Он. Когда в доме отец здрав, благоуспешен, то и все счастливы. Не в том ли состоят сердечные, неизглаголанные, непрерывные желания домочадцев относительно отца своего, чтобы он всегда был в благополучии? Но не более ли еще желать пред Богом «благоденственного и мирного жития, здравия же и спасения и во всем благого поспешения» Отцу Отечества одолжаемся мы, Сыны Отечества, чем более Отечество всякого дома нашего порознь? Кроме сего, кроме сердечных чувствований своих пред Богом, собственно говоря, мы и не имеем ничего собственного, что могли бы принести Отцу Отечества собственно. Ибо что ни делаем иного по различным обязанностям званий наших, все то более средства к охранению и умножению собственного нашего благополучия, нежели жертвы Августейшему Блюстителю оного, или паче плоды Его попечений. Воздадите убо Кесарева Кесареви, говорит нам во всех таких случаях Евангелие и совесть. Божия Богови присовокупляется там.

Многоразличны обязанности наши к Государю, Христиане; но все они начинаются с обязанности молиться о Нем, все объемлются ею. Молитва есть общая от всех в совокупности дань Царю, общий урок, общая честь, общий страх, все, что, по наставлению Апостола, должны мы воздавать Царю по святому закону нашему (Рим.13:7). Исполним, будем исполнять такой долг, как залог точного исполнения и прочих обязанностей наших. «Кто истинно любит молитву, говорит Св. Златоуст, о том прямо сказать можно, что он и прочие дела Христианские верно исполняет». Ибо молитва есть душа и сила добрых дел, самое уже искреннее расположение к ним сердца. И какая же, подлинно, радостная предуверенность в том относительно службы Государевой, когда во дни общественных торжеств, особенно торжеств государственных, торжеств о Царе своем и Благочестивейшем Роде Его, все мы, всякого звания, чина, возраста и пола, спешим прежде всего пред лице Господа, и тем самым свидетельствуем истинную преданность Помазаннику Господню, побуждая к ней всякого, кто только может видеть, что истинно Божественное торжество тогда у нас, когда торжествуется день Царский! Все преисполняется благоговения к Предержащей Власти, когда вы с таким духом исходите отсюда, из святилища Божия, и – в первых взаимных приветствиях, в первых домашних беседах внушаете тот же дух и на будущее всем окружающим вас, в особенности же чадам вашим. Таким образом и вне, и прежде всякого служения их Государю вы дадите уже им истинное расположение ко всякому служению, к какому ни будут они призваны.

Особенно да будет вечным памятником завета молитв наших о Царе, Христиане Россияне, сей самый день, с которого начал Благочестивейший Государь наш великое Свое служение. Какими скорбями исполнялась тогда для нашей безопасности душа Его! Да утешит Его Вышний за дни печали, кои были в минувшем годе; да будут они залогом продолжительнейшего благоденствия, которое, по неложному обещанию в судьбах Божиих, есть непременный плод искушений. Блажен муж, говорит Слово Божие, иже претерпит искушение: зане, искусен быв, приимет венец жизни, егоже обеща Бог любящим Его! (Иак.1:12). Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 22-го августа 1828 года.

Яко предварил еси его благословением благостынным, положил еси на главе его венец от камене честна. Живота просил есть у Тебе, и дал еси ему долготу дний во век века. Пс.20:4–5.

Так пророчественный Дух вопиет ко Господу устами Царя Давида. О самом ли себе, о славном ли преемнике своем, сыне Соломоне, или о всяком Боговенчанном Царе вообще говорит Царь Пророк; всего примечательнее то собственно, что венец на главе Царя, по указанию Духа Божия, есть благословение Божие или залог множества благословений и как бы совокупность Божественных милостей! Мы упомянули из псалма только о долгоденствии, как даре Божественном, принадлежащем Главе Боговенчанной; в целом псалме исчисляется множество даров Божиих, и в таком виде, что все они приложатся, когда венец даруется. И радость обещается там, и успех в намерениях, и величие, и победы над врагами. Всему же тому основание и печать, – вопиет благодарный Царь Пророк ко Господу: яко предварил еси Царя благословением благостынным, положил еси на главе Его венец.

Радостнейшее обетование, Слушатели благочестивые! Празднуем мы ныне день венчания на царство Благочестивейшего Государя нашего Императора Николая Павловича и пред престолом Царя Царствующих изливаем благожелания наши, да благословит Бог царствование Избранного Своего всяким благословением. Но, руководствуясь наипаче желаниями Св. Церкви, которая исчисляет общие наши моления о Царе, остановимся теперь в особенности на том ее желании, которое она преимущественно высказывает пред Господом, и которое в повторяемой нами молитве Пророка Царя поставлено сряду подле благословения главы царской священным венчанием. Положил еси на главе его венец, вопиет Пророк к Богу о Царе; живота просил есть у Тебе, продолжает, и дал еси ему долготу дний во век века. Многих лет торжественнее и как бы паче всего желает Церковь Помазаннику Божию. Побеседуем о таком нашем желании далее.

Жизнь со здравием есть первый, подлинно, дар Небес, отличный от всех тем, что она есть и первое средство к приобретению, и вместилище для всех прочих даров, какими угодно будет Господу благословить человека. Очевидно, что было бы без него все прочее, что бы ни было в мире? Посему мы во взаимном общении обыкновенно и друг друга приветствуем желанием здравия. Царю желаем его в особенном, полном смысле. Расположениями сердца желаем Ему первого из общих благ Божиих, но желаем в том самом смысле, как выражались в таком случае подданные издревле. У древних восточных народов, как видно из священных наших книг, было в употреблении приветствие к Царям такое: Царю, во веки живи! (Дан.2:4). Так приветствовали Государя, являясь к лицу его, народы восточные. Конечно, верноподданнические желания и должны быть таковы, неограниченны. В том чувствии, что значит единая жизнь Царя для жизни народа, – жизнь, в которой некоторым образом совмещаются все наши жизни, ибо с нею сопряжено частное и общее всех благо, – подданные не могут иначе определять своих желаний в отношении к Отцу Отечества, как сыновним желанием видеть Его во веки! Дети, точно, имеют такую неограниченную мысль о жизни своего отца. В душе их он вечен. А известно, что бывает в семействе, когда родоначальник имеет все силы к попечению о домочадстве? То же бывает в целом Отечестве, когда Отец Отечества в вожделенном здравии.

Не сами ли мы, подлинно, имеем нужду, что драгоценнейший покой и силы Государя беспрерывно устремлены к необъятным по множеству, к великим по тяжести трудам для нашего покоя и благополучия? Мы живем под сению Его забот; сердце Его бодрствует о всех и каждом. Посему не обязаны ли все просить Подателя жизни, чтобы, по выражению Писания, приложились дни на дни Царевы (Пс.60:7), и чтобы каждый день вознаградился множеством дней?

Так располагают нас естественные чувствия: Слово Божие внушает нам, Братия, гораздо большие. Оно внушает нам желать долгоденствия Государю так, как надобно желать продолжения, если можно так сказать, самому Промыслу Божественному. Сам Бог, Слушатели, завещавает Себе хранить на Царе то величие, которое Он дарует от Себя в изображение собственного величия. Когда положил ты, Господи, – как бы так рассуждает Пророк, – на главе Царя венец, знамение Твоего величия; то дашь и долготу дней по желанию Царя. Положил еси на главе его венец, живота просил есть у Тебе, и дал еси ему долготу дний. Хотя посему само собою сильно желание Царя; хотя Сам Бог охраняет превосходнейшее дело Свое в устроении собственного образа Своего, во Владыке над людьми: тем не менее чувствия наши и в сем смысле должны быть соглашены с расположениями Августейшей Главы всего общественного тела и с намерениями о Ней Всевышнего Правителя мира. Таким образом, мы возносим желания ко Господу о долголетии Царя так же, как бы говорили: Господи! Укрепи, еже соделал еси в нас; подаждь доброте Твоей силу; да будет престол Царя, яко дние неба (Пс.67:29; 29:8; 88:30), сохрани собственное Твое великое преднамерение, без сомнения, достойное всего продолжения времени, какое только возможно в кругу смертных!

Какое только возможно в кругу смертных. Так, Братия, мы не можем и самых великих Божественных преднамерений не ограничивать таким отношением их к состоянию человеческому. Никогда величие человеческое столько не умалялось, как когда смертные почитали себя или допускали почитать бессмертными. Посему с одной стороны. При неизбежности общего человечеству жребия, с другой в сознании, с какой болезнью для всего великого государственного тела постигает сей общий жребий человечества Главу Государства, мы просим Господа как бы за всех самих себя вдруг, чтобы тот общий предел, сколь наивозможно более, отдален был для Главы Венценосной.

Конечно, Слушатели, долгоденствие, по разуму Слова Божия, не в числе лет исчитается; седина же есть мудрость человеком и возраст старости, житие нескверное (Прем.4:8–9), говорит Премудрый: а лета великих земли по большей части исполняются наипаче множеством подвигов их, а не числом дней. Но сему-то наиболее лета и вожделенны, драгоценны. Жизнь Царя обращается в жизнь или приращение великого государственного тела. По мыслям Царя, по Его намерениям, по Его расположениям образуются и должны образоваться мысли и расположения всех нас. Его воля священна, Божия. И потому всякое мание Царя, всякое движение в Его общественной жизни, есть то же, что в теле нашем правительственные действия души. Следственно по мере того, как государственное тело продолжает бытие, дела Государя сливаются со всем тем временем, соответственно важности их. Таким образом, царственная жизнь несравненно превосходит своею продолжительностью и обширностью всякое обыкновенное бытие человеческое. Минуют веки, протекут времена; а Государь никогда не престанет жить не только в памяти народов, но и во сем том, что Он делает. Известно, что вся история народа есть не иное что, как история Царей его: они служат основой и печатью всех событий народных, – олицетворяют в себе весь народ. В каком посему собственном и глубоком смысле разуметь должно приветствие древних: Царю во веки живи! Оно не высокое только выражение усердия или беспредельное желание просто долголетия; приветствие, действительно, значит то, что жизнь царская есть жизнь веков, и лета Царя, коих мы желаем Ему или коим в душе своей приветствуем Его, должны быть лета в особенном смысле, многие, вековые. Живота просил есть у Тебе, говорит Давид к Богу о Царе, и дал еси ему долготу дний во век века, во век века.

Таким образом, в приветствии своем, в желании, в молитве о Царе, когда желаем, приветствуем, просим Ему многих лет, мы уже не за себя только приветствуем, желаем, молимся, но и за будущие роды наши, за потомство. Еще в чреслех отчиих племя Авраамово, говорит Апостол (Евр.7:10), приняло благословение Мелхиседека, Царя верующих, еще в чреслех отчиих принесло оно дань ему. Так будущие после нас роды, из самого еще небытия своего, в нас вопиют с нами к Богу о Царе нашем, да во дни Его устроится, умножится, утвердится наилучшее для них наследие, которое должны они получить от нас, – наследие общественного благоденствия, в котором само собой зарождаются семена и частного благосостояния для каждого.

На что ж, впрочем, торжествующие Сыны Отечества, изъяснять вам общие чувствия, с коими многолетствуем все Царя своего? На что высказывать для вас собственные ваши чувствования? И если где и когда, то наипаче в святом храме, в сей день особенно с сердечным понятием, или и с неизъяснимым благоговением духа, уже не раз вознесли мы, и еще вознесем ко Господу молитвенные желания о многолетии Великому Государю нашему Императору Николаю Павловичу. С торжеством о венчании Его на царство предадимся и утешению обетования Божия о долгоденствии Боговенчанного, и всей нашей верой, всей любовью воззовем к Царю Царствующих: «Господи! Ты избрал нам Царя по сердцу Своему, положил на главе Его венец, и утвердил Его священным помазанием. Уже сами по себе благословения сии предваряют все щедроты Твои к Нему, так как Ты милостью и щедротами венчал Его, под знамением венца: даси Ему и долготу дний. Но приими и наши о том желания в молитвах Церкви Твоея святыя. Тысящи тысящ и тмы тем людей от востока до запада вопиют к Тебе о Царе своем. Не на множество наше уповаем, но на множество щедрот Твоих ко многим!».

Да возрадуется убо дух Твой о Господе, Великий Государь, при многотрудных подвигах Твоего о нас попечения! Возведи окрест очи Твои и виждь: се к Тебе от севера, и моря, и востока чада Твоя обращают очи свои, и с Тебя устремляют их все ко Господу, с молением, да дарует Тебе Господь Бог царствовать многая лета! Аминь.

Говорено в Новгородском Софийском соборе, 25-го июня 1826 года.

Сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в он. Пс.117:24.

Слова из псалма благодарственного.

Издавна торжествуем мы, Россияне, настоящий день: отныне он особенно велик и радостен, когда судьбы Вышнего раскрылись тем, что это день, в который родился Великий в свете Государь наш. Несть наше разумети времена и лета, яже Отец Небесный положи во Своей власти (Деян.1:8): но изъяснение лета, двадесят девять лет пред сим минувшего, и изъяснение дня сего в том лете открывается в другом предуставленном свыше времени, когда Господь Бог над главой Избранного Своего во услышание вселенной изрек то же, что в особенности сказано о Единородном: Сын Мой еси Ты, Аз днесь родих Тя! (Пс.2:7; Евр.1:5; Деян.13:33). Так сказано в тот день, когда Помазанный паче причастник своих и по человечеству, восприятому в лице Божественное, поставлен Царем над Сионом горою Святою Его.

И день рождения Царя нашего свыше взаимно получает, Слушатели, свое изъяснение от дня рождения первого. Есть истины, кои мы чувствуем сердцем, хотя иногда и не касаемся их рассуждением. Сколь естественно радость подданных о Царе своем получает новое приращение от того, что Царь наш природный, наследственный, – есть одна из таких истин. Мы, Россияне, исповедовали ее пред Господом, когда вступали в завет с Благочестивейшим Государем нашим, при вступлении Его Величества на престол Прародительский. Повторяем ее снова в каждый раз, когда ни вступаем в новые чины и должности, именуя Всемилостивейшего Государя в присяге на оные своим истинным и природным. Так истина сия утешительна, велика! Вникнем в нее ныне сколько-нибудь и рассуждением, к славе настоящего торжества и преумножению, если еще возможно то, радости нашей о Царе своем.

Каждый благоразумный потомок уважает своих предков и, если еще они знамениты, каждый без изъятия славу их считает для себя за наилучшее достояние. Почитаем все славного предка твоего, благородный сын Отечества! Бог некогда избрал его в орудие славы Своей и показал его в дому своем благопотребным сосудом в честь (2Тим.2:21), или в духе крепости, или в духе совета, или в духе разума. Какое предопределение на пользу общую благоугодно было Богу сделать в нем, мы почитаем оное в чувстве благодарности, рассуждая далее за Апостолом и о потомках, что аще корень свят, то и ветви (Рим.11:16). Слово Божие, вводя нас в предначертания Божественные о каждом человеке, указывает основания тому в природе каждого или паче в Самом Боге природы. Может ли, говорит оно, сказать произведение художнику своему, почто мя сотворил еси тако? (Рим.9:20). Ужели не имеет власти скудельник на брении, чтобы сделать из него то или другое, как хочет? Когда посему и не входно для ума нашего святилище, где созидает Господь на едине сердца человеческия (Пс.32:15): то тем более все убеждаемся благоговеть к тому, что о ком из нас открыто Создателем в предопределении назначений каждому. Нераскаянна бо дарования и звание Божие, говорит Св. Апостол (Рим.11:29). По избранию предложение Божие пребывает, изъясняет он далее: все зависит (Рим.9:11–16), – заключает наконец, – не от того, как кто хотел бы или чего бы старался достигнуть, но от того, как Бог явит кому милость Свою. Иаков и Исав были вместе в утробе матери; но еще прежде нежели родились они, не только что-либо сделали, уже сказано было свыше матери их, что Иаков пред Исавом возлюблен Богом. И так, если избрание Божие вообще столь глубоко и непреложно, как и должно быть по самому понятию о действиях Божеских, если оно столько важно в частной жизни людей, и если наконец оно столько совместно даже в предопределении нравственном, где, казалось бы, должны исчезать из вида все беспроизвольные причины; если так неизменны судьбы о званиях вообще, то что сказать о том Божественном избрании некоторых в звание и состояние, совершенно особенное, которое знаменуется печатью небесного предопределения, как особливый завет Божий с человеками? Таково звание Рода избранного, превознесенного, Царского! Царь Пророков в род и род возвестил истину Божию (Пс.88:2) о том. Нельзя без слез умиления читать, как он, избранный, беседует с Богом о судьбах племени царственного. Ты сказал, Господи, говорит Пророк: завещах завет избранным Моим, кляхся Давиду рабу Моему, до века уготоваю семя твое, и созижду в род и род престол твой. В век сохраню ему милость Мою, и положу в век века семя его. Аще и оставят сынове его закон Мой. И в судьбах Моих не пойдут: посещу жезлом беззакония их; милость же Мою не раззорю от них, ни преврежду во истине Моей. Единою кляхся о Святем Моем – семя Давида во век пребудет и престол его яко солнце предо Мною (Пс.88:4–5; 29–38). В таких-то, подлинно, особенных судьбах, в таких царственных оправданиях Господних сердце наше должно возноситься к самому престолу Вышняго, и исчезать там в благоговении, о том, каким образом Вышний созидает в человечестве собственный Свой образ для земли, да обладает ею! (Быт.1:26). Самая смертность человеческая становится здесь уже порядком самых великих судеб избрания свыше. Воистину, Слушатели, когда Царь грядет на престол прародительский; когда Он Сын Царей наших: осанна! Благословен грядый, во имя Господне! (Ин.12:13).

Теперь наша радость о Нем, так сказать, сливается с радостью о Самом Царе Царствующих, Им же Царие царствуют (Притч.8:15). Вы знаете, Слушатели, с какими восторгами народ Божий восхищался, если можно так сказать, Самим Богом, Богом своим, когда именовал Его Богом отцев своих? Сей мой Бог, и прославлю Его, Бог отца моего, и вознесу Его! (Исх.15:2) восклицал Израильтянин в начале той священной песни, которая воспета при исходе из-под ига чужеземного. Благословен еси, Господи, Боже отец наших, и препетый и превозносимый во веки! (Дан.3:52) так начинается другая славная песнь народа Божия, в чаянии избавления от власти иноплеменной. Сам Бог, говоря человечески, любит называться Богом избранных Своих. Я Бог Авраама, Исаака и Иакова, говорил Он иногда в утешение потомкам их (Исх.3:6). Какая бы, казалось, слава или угодность Богу духов и всякия плоти в том, что Он Бог и трех сих смертных? Какое от того преумножение надежд на Него для потомства? Такое Слушатели, что, когда Бог Сам называет Себя по имени избранных чьих праотцов, тем хочет Он дать роду грядущему понятие о Себе более умозрительного. Он напоминает таким образом, вдруг все свои древние опыты милостей избранных Своим и говорит в частности так же, как сказал потом Израильтянам во главу закона вообще: Аз есмь Господь Бог твой, изведый тя от земли Египетския (Исх.20:2). Истинный Богочтец за сим с понятием о Боге своем, Боге отцев своих, соединяет такие или подобные чаяния. «Бог мой от века ведом в отечестве моем, на Него уповаша отцы наши, уповаша и не постыдешася (Пс.21:5–6). Во дни их столько и такие сотворил Он чудеса для их, а вместе и для моего благополучия. Бог, Который столько открыл Себя предкам моим, Который столько раз подтверждал завет Свой милостям к ним, – не есть ли посему вечный помощник и покровитель народа, к которому принадлежу и я?». Такими-то и подобными чувствиями упования и радости преисполняемся, Христиане, когда взираем на Царя своего, потомка Царей, когда имеем Царя, так сказать, отцев наших.

Теперь завет наш с Ним есть тот же самый завет, который из веков древних находится уже между Царственным Родом и народом. «В Богоизбранном Роде, говорит отечественная любовь, отцы наши видели свое благополучие; с Ним возвысилось государство до той степени величия, на котором его видим: Его рукою открыты источники народного изобилия; Его перстом начертаны законы; Им возжены светила просвещения; Его грудь закрывала нас от опасностей; Его милосердие было всегда прибежищем для всех. Боже Праведный! – брани, язвы, глад, – кажется, для того только были сии неизбежные посещения Твои, дабы испытать нам, сколь тесно все мы соединены с сердцем Царей наших, и как готово в них спасение наше!». Таким образом, все продолжение царствований Богоизбранного Рода, есть ряд благословений небесных, сколько мы были достойны оных, и все те благословения суть залоги, новые и новые обязательства к преданности нашей сему Благословенному Роду.

Имея очевидное для всех происхождение достоинства своего от Бога, следуя путем предков, благословенных свыше, природный Царь, наследник Царей, без сомнения, приидет к нам в том же духе и по следам отцев своих. «Царствование Его, провозгласит Он заранее, будет токмо продолжением их царствования». Одна и та же любовь, которая соединяла нас с Царственным Родом и связует с предками нашими, одна и та же любовь соединяет Самодержца с державными Его Предками и с предками нашими. Монарху, приемлющему наследие отцов, во глубине души Его уже завещано назидать все не иначе, как на их основаниях и исправлять только недоконченное. Такой завет сердца тем более управляет всеми движениями духа Царева, чем более прежде могли быть известны Царю глубокие преднамерения Августейших Его Предков ко благу подданных, – преднамерения, неизвестные, может быть, никому иному по не наступлению еще времени. То, о чем следовало бы помышлять вновь, ко благу нашему будет уже производиться на самом деле, как мысли многолетние, в род и род Царский завещанные.

Еще большей любовью обращен Монарх к своим Царственным Потомкам. Так, – большею. Там союз любви Его к Предкам еще не один, смешивается и с благоговением к ним, и с рассуждением о постижении намерений их в делах Царственных; Их самих уже не видит Он, многих не видал; все прошедшее уже миновалось. Здесь, в отношении к будущему, управляет сердцем Царевым одна живейшая любовь к Его Потомству, которое происходит, собственно, от Него. Наследника своего Он видит, лобызает, образует, направляет. Кровь Царя Отца бьется в сердце Сына. Даровать Ему жизнь и передавая с тем в род и род, по слову Мудрого (Сир.30:4), так сказать, Себя Самого, Царя желает во всех делах своего царствования того одного, чтобы все было, сколько то возможно, лучше, благодетельнее, прочнее, общеполезнее. Следующее за ним царствование некоторым образом будет отчасти еще Его царствованием. Умре отец, говорит Мудрый, и аки не умре: подобна бо себе остави по себе. В житии своем виде и возвеселися о нем, и при кончине своей не опечалися. Соломон седе, сказует книга Царств, на престоле Давида отца своего, сын дванадесяти лет, и уготовася царствие его зело, – уготовася зело (3Цар.2:12). Так: природный Царь царствует в сердечном союзе с Августейшим потомством и народом Своим.

Ему не чужие, Ему все свои и другие наследственные Цари и народы. Он взирает и на других Царей, как на братий своих, и на других народов, как на братий народа своего, на всех совокупно как на единое домочадство Царя царствующих. На одних и тех же началах о Боге основываются все они. Какое искреннее и неколебимое споручательство о мире и тишине между народами и царствами земными! Не Божественное ли право таким образом имеет Царь наш требовать подобных расположений к Себе и к народу своему и от других Царей и народов? – Не требовать, а ожидать уже и пользоваться такими расположениями, потому что Цари и народы встречаются с Ним одним и теми же основными понятиями о благе всеобщем? Иначе быть равновесию, глубокому миру трудно и между царствами, и в царствах, как то свидетельствовали всегда опыты, опыты болезненные и самые громкие.

Когда говорим таким образом, считаем не отдельным, что все дела и намерения Самодержавнейшего Рода воодушевляет дух истинного благочестия, что Августейший Род вместе с млеком матерним воспитывался единым с нами духом Веры, и еще из чрева освящен им на великое свое служение. Какое торжество для Отечества Христианского, когда союз народа с предержащей Властью укрепляется не на земле только, но и на небе, не несколькими только днями или событиями, но веками, и не веками только, но целой вечностью, имея основанием благочестие, которое, по Слову Божию, имеет обетование живота нынешняго и грядущаго! (1Тим.4:8). Возносясь таким образом мыслью и сердцем к царству Божию на небесах, земное царство Помазанника Божия видим Божиим, блаженство наше неизъяснимым!

Неизъяснима, подлинно, радость наша, Сыны Церкви и Отечества, о Царе своем, Благочестивейшем Государе Императоре Николае Павловиче. Нельзя и не теряться всяким рассуждением там, где исполняют нас неизреченные чувствования сердца. Премудрый мира Правитель, Царь Царствующих! Ты знаешь, что нет у нас ничего драгоценнее жизни Царя; умножи дни Его и Царствующий Род Его ко благу возлюбленной Твоей России, молим Тебя молитвой Св. Царя Израилева. Даровав некогда в сей день Царю нашему жизнь, даруй Ему долготу дний: возвесели Его радостию с лицем Твоим; так как и Царь уповает на Господа; и милостию Вышняго не подвижится! (Пс.20:5–8). Аминь.

Говорено в Новгородском Софийском соборе, 26-го мая 1826 года.

Среди величайших потерь в Царствующем Роде Бог благословил Его, Россияне, приращением! Снова будем мы повторять здесь, пред престолом Благодати, вожделенное имя Елисаветы. Великий Боже! Ты полагаешь в тучах знамение Своего милосердия. Когда в первый раз давал Ты такое знамение, голубица возвестила родоначальнику обновляемого мира, что бедствие миновалось. С подобным чувствием упования сретаем теперь Августейшую отроковицу, дарованную Тобой Дому Всероссийскому! Подлинно, Слушатели, древние родоначальники народа Божия, как известно из Слова Божия, всегда соединяли с происхождением людей на свет понятия об особенных событиях в мире: тем паче должно быть особенно примечательным рождение Августейшего младенца тогда, как мы – нельзя не повторять – оплакиваем величайшие потери в родоначалии Отечества нашего.

Правда, надобно быть весьма многому, чтобы лишения наши вдруг вознаградились: но с Отцом ли Небесным препираться еще о том, как утешать нас? Утешимся: в лето сие новая ветвь одного и того же благоплодного Царственного древа, под коим покоимся, возвеличилась и покрыла всех нас своей сенью; в цветах ее зародились обильнейшие плоды к благоденствию нашему, и се возникла вновь юная отрасль Царствующего Рода! Соединяя с чувствиями Благочестивейшего Отца Отечества благодарственные мольбы ко Господу о сем новом благословении Божием к России, мы особенно ныне убеждаемся вникнуть и исповедать, как велико в судьбах Божиих Царственное племя, и, следственно, с каким радостным благоговением принимать надобно новый дар Небес в приращении оного?

Что сказал Творец при сотворении первого человека, – сотворим человека по образу нашему и по подобию, сказал Он, и да обладает землею (Быт.1:26), – тоже самое в предвечном совете, так сказать, в каждый раз в новом разуме изрекает Он, когда бытие дает человеку, имеющему обладать самыми человеками. Бог сообщает здесь образ и подобие Свое в таком же особенном и высшем смысле, как, по изъяснению Слова Божия (1Тим.4:10), исключителен Промысл о человеке пред всеми прочими творениями. И к настоящему случаю мы можем повторить слова Апостола о преимуществе человеков даже пред Ангелами, и некоторых человеков пред самыми человеками, слова, кои произнес Божественный Павел о всевысочайшем образе Божества, что т. е., не от Ангел приемлешь иную природу Сын Божий, но от семене Авраамова приемлет: так и здесь мы скажем, что не Ангелам покоряет Бог вселенную, о нейже глаголем, но избраннейшим человекам. Не от Ангел убо когда приемлет, но от семене Авраамова приемлет (Евр.2:16).

Вышний, разделив народов по числу Ангелов Божиих (Втор.32:8), некогда избирает Себе известный народ, в сем народе еще определеннее и торжественнее избирает семя Авраамово! Если бы в очах Создателя велико было только просто человечество, то на чтобы говорить с таким преимуществом о едином известном племени Авраамовом. Почто беспрерывно праотцу многих народов упоминать о благословении семени его, о умножении и славе оного, и потом племени беспрерывно также говорить о праотце, повторяя, что для него, для праотца, продолжаются благословения? Вы знаете, Слушатели, как, действительно, в Слове Божием говорится это об Аврааме и потомстве его, и особенно о потомке его Давиде и потомстве Давидовом. «И сынове их до века сядут на престоле Твоем», говорит Бог Царю по сердцу Своему (Пс.131:12). Надлежало ли в последствии времени посетить искушениями потомство его за уклонение от путей избранного предка; Бог говорит, что посетит жезлом беззакония онаго, милость же Свою не раззорит: Давида ради раба Моего, Давида ради отца твоего (Пс.88:31; 131:10), присовокупляет Господь. Итак, люди ли изобрели сию наследственность величия? Люди ли дали величие сему, или иному племени? Нет: они только исповедали предназначение о них Божественное. Сам Творец, Который знает дела рук Своих, разделил дарования людям по мере сил, не только известных Ему от века, но и дарованных Им Самим.

Не любезны ли для отца все дети без исключения? Не сильны ли, – даже скажем напротив, – особенные чувствия его, если они, по каким-либо побуждениям в отличение одного сына пред другим, и возникли бы в сердце родителя? Представьте же себе родоначальника двенадцати колен Израилевых. Израиль имел двенадцать сынов. Конечно, должен быть особенно любезен ему и по чувству, и по закону первенец. Иаков сам не однажды изъяснялся в преимущественном расположении к детям, рожденным в старости, от супруги, для него более всех любезней, к детям, кои особенно его радовали. Пришло наконец время дать всем детям последнее благословение, изрещи каждому участь так, как видит Израиль каждую в путях Промысла. Иаков, взирая в вечность с предела жизни, благословение первенства Рувимова оканчивает не благословением самого Рувима. Иаков не уберегает своего благословения ни для детей Иосифа, ни для Вениамина: глава Иуды выше всех под руками Патриарха, – ее венчает он в потомстве венцом царским. Не оскудеет князь от Иуды и вождь от чресл его, дóндеже приидут отложенная ему, вопиет Отец в пророческом, вдохновенном свыше благословении (Быт.49:10). Сын Израиля еще только пресельник в земли Гесем, пастырь овец, как и все братия его; но судьба, едва постижимая и в несравненном пред тем состоянии, изречена уже над ним и над его потомством. Новым, истинным Израильтянам должно быть совершенно известно, как верно исполнилось потомственное сие благословение на племени, от которого, скажем словами Апостола, возсиял Господи наш Иисус Христос (Евр.7:14).

Христиане! Если во всем мудрствовать надобно нам о Христе Иисусе (Флп.2:5; Быт.12:3): то остановимся на сем благословенном семени, о котором благословляются вся племена земная. Первый из благовестников, предавший писанию земную жизнь Спасителя нашего, в первых составил родословную Иисуса Христа. Даже с намеренным размером исчисляются у него роды, по которым шло обетованное Семя, для того, без сомнения, чтобы показать в них измеренный чертеж обетований Божиих касательно избранного потомства. Как важно то, чтобы не потерять его из вида, можно судить по тому, с какой внимательностью и заботой Иудеи, после первого смешения своего в плене Вавилонском, сидя, так сказать, на стенах сооружаемого града, разбирали свитки родов, дабы прочесть в них единственную судьбу свою, которой надлежало ждать с вечным Царем своим, и как потом, когда явился Христос, законоведцы Иудейские почти первое внимание устремили на исследование, где, от какого колена Христос раждается?

Здесь еще далее развивается свиток судеб Божиих. Благоугодно было Промыслу небесному Сына человеческого, столько уже громко и славно прежде возвещенного, сокрыть на время от очей человеческих под бедным кровом неславных родителей; но то были остальные потомки славнейшего из Царей Израилевых, потомки Давида, которого семя, сказано: «благословенно будет до века». В самом посему смирении Спасителя несравненно пред всякой земной славой еще прославилось достоинство дома Царя Давида. Как же безумно, богохульно некоторые говорили некогда о сем избранном свыше и прославленном доме: кая нам часть в Давиде, и несть нам наследия в сыне Иессеове, когда нашлась в нем судьба всего мира и наследство Божие, в наследство Сына Божия? (3Цар.12:16).

Так, Слушатели благочестивые, хотя уже о Иисусе Христе несть Иудей, ни Еллин, несть раб, ни свобод, несть мужеский пол, ни женский: вси бо едино суть о Христе Иисусе (Гал.3:28); но таким выражением на языке Божием сказывается собственно то, что все племена и язы́цы, все звания и состояния равно входят в царство Божие, не так, как думали о себе Иудеи, исключительно пред другими народами. Между тем святая Вера наша убеждает нас благоговеть к судьбам Божиим о людях, тем паче, чем они различнее и очевиднее преимущественны у одного пред другим. По духу Христианскому все состояния суть различные строительства одной и той же Благодати Божией, так, что в звании высоком мы уважаем не просто величие оного, как уважает мир, но покланяемся особенному присутствию в нем Духа Божия, Который один разделяет звания, силы и действия, комуждо якоже хощет (1Кор.12:11). В сем-то состоят первые из убеждений Апостольских касательно благоустройства жизни общественной, чтобы Христиане более всего обращали внимание свое на то, в каком кто поставлен свыше звании, и по сему распределению Божию держали бы каждый сам себя в отношении к другим, особенно к высшим, первее же всего ко властям предержащим (1Пет.2:13–14–17–18; Рим.13:1–3–7; 1Тим.2:1).

С какой посему истиной, или, сказать по-человечески, с какой предусмотрительностью полагает Господь печать Своего предопределения на избираемое племя, и как посему Сам Он охраняет драгоценнейшую Свою собственность? Проникая в глубину завета Божия с избранными и превознесенными, или лучше, останавливаясь только на одной печати оного, на том одном, что Бог непреложное совета Своего ходатайствует клятвою (Евр.6:17). Пророк даже как бы с упреком иногда напоминал Богу о завете, когда примечал некоторое, так сказать, нарушение оного. «Ты сказал, Господи, семя избранного в век пребудет, сказал с клятвою: но се разорил еси завет раба Твоего. Где суть милости Твоя древния, Господи, имиже клялся еси Давиду во истине Твоей? Помяни, Господи, поношение, имже поносиша изменению Христа Твоего!».

Какое же внимание и благоговение к Роду Богоизбранному и превознесенному должны иметь мы подданные Его, когда так говорит к Богу о Роде Царском Пророк Божий, когда так говорит о Нем Бог в писаниях Своих? Впрочем, Россияне, если обращались мы теперь и рассуждением к тому, сколь превознесен Род Царский, то не с тем однако ж, чтобы была в таком рассуждении для вас какая-либо нужда (вы знаете это глубоко по сердцу); но с тем только, чтобы видеть, как природные наши расположения духа к Царям согласны с расположениями, внушаемыми Духом Божиим в Слове Божием! Принесши таким образом ныне начаток чувствий наших о новорожденной Великой Княжне в священную жертву благодарения Господу, благодеющему России, помолимся Ему вместе, да и на лета многие умножит Он здравие Августейшего младенца, Высоких его Родителей, Благочестивейшия Матери их, всего Высочайшего Дома, в особенности же Благочестивейшего Великого Государя нашего, Императора Николая Павловича, Которому в первых и особенно принадлежит всякое благословение, сходящее свыше на Главу России! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 18-го Октября 1831 года.

Повинитеся убо всякому человечу начальству Господа ради: аще Царю, яко преобладающу; аще ли же князем, яко от него посланным, во отмщение убо злодеем, в похвалу же благотворцем. (1Пет.2:13).

Настоящее торжество возвращения к дому Отца Отечества, возвращения народа с нами, Россияне, братственного, составляет вместе и торжество истины Божественной о власти, повиновении и взаимной благотворности их. Истина сия для искренних сынов Отечества всегда ощутительна в неизъяснимом веянии Духа Божия там, где в народе спокойствие и порядок. В неспособных к нежным чувствованиям, или еще и забывающих ее, снова печатлеется она резкими чертами оружия правды (2Кор.6:7) Божией. Итак, по первому чувству, среди истинно верующих в Творца и Промыслителя вселенной, по гласу в природе и Откровении, слова Писания о повиновении власти повторяем, Слушатели, для того только, чтобы вновь и вновь торжественно исповедовать всегдашнее свое благодарение Господу о Царе и о всех, иже во власти суть (1Рим.2:1–2). И теперь в предложенных словах Апостола чада послушания не то только слышат, сколь священна обязанность повиновения, которую они исполняют сердечно, или как благодетельна верховная власть, что знают они совершенно, но то в особенности, как Божественна власть единодержавия, которым украшается любезное наше Отечество во Всеавгустейшем лице Монарха! Размыслим о том совокупие, по началам Божиим.

Повинитеся убо всякому человечу начальству Господа ради, сказано в Слове Божием, аще Царю, яко преобладающу; аще ли же князем, яко от него посланным. Известно, Слушатели, всякому, что обществ человеческих без властей нет, и что быть без них самым беззаконным обществам невозможно: но, по Слову Божию, как видите, не довольно быть и властям, без единой источной для всех власти, власти единодержавия. Повинитеся, говорит Апостол, и князем, но яко от Царя посланным. Повинитеся Господа ради, говорит он и в отношении к Царю. В последнем отношении истинный чтитель Божества убеждается представлять себе власть Царя на земле в образе той единой державы, какую имеет Сам Господь, Царь Царей над вселенной. Не нужно сказывать знающим Бога о единодержавии Божием на всяком месте владычествия Его; не излишне упомянуть о том только, каким образом изображается держава Божия по Св. Писанию, даже в том особливом таинстве Веры, по которому единого Бога исповедуем существом в лицах Троичным. Господь наш, Христиане, Единородный Сын Божий во днех плоти Своея говорил (Евр.5:7; Ин.14:31), что Он не иное делает, как что заповедал Ему Отец, и о Духе Святом, когда предсказал явление Духа Святого на земле, сказал подобным же образом (Ин.16:13–15), что Он не от Себе глаголати имать, но от Бога Отца приимет, и елика услышит, глаголати имать. Бог Сын Божий и Бог Дух Святой, яко лица Божества, имеют особь то же полное ведение, ту же полную волю, премудрость и силу, как и Бог Отец: но, снисходя к разумению нашему, для научения нас исповеданию единой власти Божества, Слово Божие допустило такие выражения, как слышите, и о Боге. В другом случае опять, когда Сын Божий представляется во днех так же плоти, но уже в прославленном состоянии, образом Бога невидимаго (2Кор.4:4), Ему, так сказать, единому присвояется вся Божественная власть, и говорится, что Отец не судит никомуже, но весь суд даде Сынови, да вси чтут Сына, якоже чтут Отца (Ин.5:22–23).

Посему, когда в земном наипаче состоянии нашем, Слушатели, Господь положил быть у нас непременной зависимости одних от других, в чем никакого нет сомнения, потому уже одному, что без того не может быть, как свидетельствует опыт, говорим, никакое общество человеческое; то в истинном устроении на земле владычества Божия не должен ли быть полный также видимый образ власти Бога невидимаго, власти единоначалия? Так. Поставляя Царя над Сионом, горою святою Его, возвещать повеление Господне, Всевышний говорит к Избранному Своему: Сын Мой еси Ты, Аз днесь родих Тя! (Пс.2:6–7). Хотя, собственно, к Единородному принадлежит вполне сие Божественное приветствие, оно сказано, однако ж и к Царю земному, как образу Сына Божия. Действительно, в Слове Божием понятия о Божестве и о власти Царской так тесно соединены между собою, что должны рождать в нас одно совокупное чувствие благоговения. Бога бойтеся, Царя чтите, сказано в заповедях наших, Христиане (1Пет.2:17). Точно так понятия сии врожденно соединены в нас, Россияне; мы из веков называем Царя «богом земным».

Таковы начала единодержавия в Таинствах Святой нашей Веры, Братия! Не могут ли вознестись к ним некоторые из вас; все могут видеть начала сии в зерцале свойств Создателя, в природе видимой, даже в себе самих. Не есть ли, подлинно, самая ближайшая, первая и всеобщая зависимость наша друг от друга осуществление одного и того же понятия о единовластии, которое так глубоко положено в учении о самом Божестве? Такова власть над нами отца или родоначальника. Сколько ни будет племени, кто бы с великими талантами или силами ни родился в нем; для всего множества происшедших от одного племени начальник рода один, и никто здесь не может разделить с ним его достоинства. После сего, вместо одного рода, представьте себе множество родов – народ, народы, которые рождаются уже не одной утробой матернею, но и духом Промысла небесного; и вы увидите там, в самых отдаленных началах родов, род начальствующий, род благословенный свыше, в котором рождается отец отечества, отец народов. Так природно преемством ведется происхождение главы народов!

Положим, своеволие могла даже забывать или изменять сей священнейший союз природы человеческой, основной закон творения и Провидения; но есть и в общей природе никогда неизменные, всегда видные памятники власти единоначалия родов. Памятники сии природа поставила между такими творениями, кои с одной стороны малостью своей, с другой благоустройством своих обществ изумляют мудрецов. Природа таким именно образом ознаменовала коренную, врожденную в ней силу единства, как бы для того, подлинно, чтобы тем разительнее представить нам, чему, собственно, одолжено удивительное благоустройство обществ даже и из малых творений Божиих. Вы приводите себе, думаю, на мысль общества пчел и муравьев, в удивительном их множестве, порядке, трудолюбии, искусстве и успехах; а это общества, в которых действие единой верховной, присутствующей у них власти и приверженность к ней прочих усматриваются в столь же поучительном виде, как и благоустройство.

Удивительны и, подлинно, поучительны всегда были сии общества для любомудров (Притч.6:6–8). В наши времена, может быть, для некоторых мудрецов века покажутся они слишком малыми для того, чтобы быть притчей для людей. Вся природа. Слушатели, в чертах великих или малых, более или менее разительных, представляет подобное зрелище порядка, исполнительности, единства. Для кого это не внятно, когда иначе взаимное противоречие целей созданий Божиих неминуемо разрушало бы мир? А о малых творениях упомянули мы теперь для того только, чтобы мы люди тем паче стыдились своих общественных настроений! Обратите, впрочем, взоры ваши и на общества человеческие, вы, которые достоинство человека желали бы определять только человеком, несмотря на то что, очевидно давно потерял он первобытное свое достоинство. Раскройте летописи народов; и вы увидите, что народы тогда только были счастливы, когда верховная власть у них имела всю полную, единую силу, а подчиненные искреннее повиновение. Не с того ли обыкновенно начиналось везде общенародное благоденствие? Пусть случалось иногда, что первая власть делилась с несколькими; но не всегда ли непременно требовалось, чтобы, при умножении народа и его благоденствия, для охранения и поддержания оного, была рука мощная, ум единый, слово вседейственное? Самые так называемые народные общества не всегда ли, по крайней мере на времена решительные, имели необходимую нужду в такой неограниченности прав, чтобы одно слово власти было для всех законом? И не тогда ли, напротив, царства колебались и начинали клониться к падению, когда власть в них раздроблялась и священные права ее каким-нибудь образом подвергались ослаблению?

Хотя истина единоначалия непреложно оправдывалась опытами веков; к несчастью, однако ж, мечтательность человеческая, всегда новая, доселе еще пыталась иногда против ней в том, самом бедственном упоении самолюбия, не будут ли новые предприятия успешнее? Безрассудные! Кто может изменить тот закон, который всяк из вас носит сам в себе, в этом сокращенном или малом мире, хотя бы кто и не мог видеть такого закона в природе вещей, в опыте веков, в главном человеческом союзе, в ясном откровении Божием и в самой, так сказать, природе Божества? Посмотрите каждый сам на себя, и рассудите, хотя по одной своей наружности. Много членов в теле твоем: но что было бы с ними, если бы управлял ими не один ум, не одна воля, а каждый, или по крайней мере многие из них, управлялись бы собственным каким-либо умом и волей? Впрочем, не известно, как и назвать бы то, что, кроме одного ума и воли, кроме одной главы, могло бы быть похожего на них в прочих членах тела. Не чудовищное ли это было бы тело? Не змииное ли это было бы тело, многоглавое, при рассечении на части еще живое? Такое тело, подлинно, подобно было бы телу змия, который всклеветал на Бога первым людям и уклонил их от единой власти Божией, к своей собственной и к их власти, в бездну бедствий наших, смертные!

И кто не ужаснулся бы, кто не возгнушался бы, Братия, такого чудовищного явления, которое обыкновенно происходит, если где происходит в людях, от тяжких нарушений совести, с попранием благодеяний, сопровождается ужасами неустройств, смятений, оскорблений, грабительств, убийств, кровопролитий, и оканчивается тем, обыкновенно, что единожды суждено свыше клеветнику братий нашея (Апок.10:12), – свержением и погибелью. Ибо единое твердое и непоколебимое царство есть царство Господа Бога и те царства, которые разделяет Он Помазанникам Своим. Какими, поистине, небесными благами наслаждается народ там, где под сению Самодержца Богоизбранного процветает общественная деятельность, соблюдается неизменный порядок и покрывает всех ненарушимое ничем единодушие!

Господу угодно было, Слушатели, посетить иногда любезное Отечество наше тяжкими искушениями и со стороны волнений противу истины столь непреложной и утешительной: но благость Его еще прежде того положила уже и обетование, что блажен тот, кто претерпит искушение, зане искусен быв, приимет венец жизни, егоже обеща Бог любящим Его (Иак.1:12). И кому же наиболее принадлежит сие Божественное обетование во дни наши. Как не Главе Боговенчанной, которая скорбела ныне в подобных искушениях со стороны народа Польского? Теперь возвращение его к долгу своему, от обольщений врагов общественного спокойствия и власти, так утешительно, повторяем, для Отца Отечества, как утешительно для добрейшего отца возвращение сына порочного раскаявшегося (Лк.15:12–32). В том торжество сего дня! О! будем от всего сердца нашего молить Господа Бога, да по множеству бывших болезней утешения Господни возвеселят (Пс.93:19) Всеавгустейшего Монарха нашего, Императора Николая Павловича, и сделают Его Отца о всех чадах своих веселящегося! Аминь.

Говорено в кафедральном соборе, в Петрозаводске, 20-го ноября 1833 года.

Воздадите всем должная: емуже убо урок, урок: а емуже дань, дань: а емуже страх, страх: и емуже честь, честь. Ни единому же ничимже должни бывайте, точию еже любити друг друга: любяй бо друга, закон исполни. Рим.13:7–8.

Исполнять должные к высшим себя отношения, есть первая обязанность наша, Христиане, по второй скрижали закона Божия. За точностью исполнения оной в особенности наблюдает всякий закон, охраняя в том собственную силу. Но закон Веры, Христиане, требует еще большего. Он не только требует исполнения обязанностей наших к высшим, во-первых, и с точностью, но и с особливым к тому, как слышите, расположением духа нашего, – с любовью. В этом одном чувстве любви поставляет исповедуемая нами Вера истинное исполнение закона, исполнение его, так сказать, всего вдруг. Иметь такой образ действования, конечно, для всякого благомыслящего должно быть желательно. А что действовать надобно не по наружности только, но и по сердцу, сего требует прямое наше даже к самим себе уважение, когда мы не пред очима точию работать будем, яко человекоугодницы, но якоже раби Христовы станем творить волю Божию от души, со благоразумием служаще якоже Господу, а не яко человеком (Ефес.6:6–7).

Такой долг, долг отношений наших к высшим, вознесем теперь, Братия, на всю высоту его; устремим внимание к исполнению законов в источной власти их. Мысли и сердца наши сегодня в особенности уже давно там: они исполнены оживляющим сегодняшнее торжество наше духом преданности и любви к Высочайшей особе Монарха нашего Николая Павловича. Сии-то многовидные чувствия совокупим теперь, по наставлению слова Апостольского, в единую беседу, – о том, какой особливой любовью обязаны мы к Государю?

Мы обучаемся, Слушатели, сей заповеди прежде всего, лишь только являемся между людьми. Еще не знали мы никого из них, почти не ощущали даже самих себя, а уже чувствовали приверженность к тем, кто родил и питал нас. Сие чувствование, столько естественное, ставится потом в закон повторительный, письменный (Ефес.5:1–2; Исх.20:12) для того, чтобы оно развилось во всю свою меру. Когда мы были в объятиях только родителей, под их только кровом, закон сей и ограничивал обязанность нашу, казалось, только ими. Но после того, как стали мы выходить из дома отеческого, сношения с людьми делались более и более круга семейного, состояния переменялись в новые и новые, потребности находились далее и множае; кто мог не прийти к мысли, что дом отеческий есть только малейшая часть Отечества, что есть несравненно обширнейшее домашнего семейство сынов Отечества и что есть один общий в сем великом дому отец, Отец Отечества, от Которого зависимость и нас, и равно отцов наших делается тем обширнейшею.

Полагаю, что никто из моих Слушателей не разумеет человека в таком только состоянии, в какое рождаются бессловесные. Не довольно, что одни из вас даровали детям бытие: все знаете священнейшую обязанность – воспитать их, дать им бытие по назначению природы истинному, развить их способности, направить оные к добру и счастью. Другие понимаете уже всю цену таких попечений, оказанных вам в свое время, и помните оные «памятью сердца, благодарностью». Едва для немногих упомянуть нужно, что один Царь и сын его, наименованный в последствии Великим, считали воспитание не меньшим, и еще в некотором смысле большим благополучием, нежели то, что один родил преемника престолу, другой происшел от крови Царя Великого. Представим себе, Слушатели, воспитание во всей его обширности, отнюдь не ограничиваясь только местами образования: там показываются только пути; идти по ним надобно во всю нашу жизнь. Вся жизнь есть воспитание, в котором должны мы показывать непрестанные опыты в таком роде дел, к каким кто себя расположил и приставлен. Здесь уже истинно рождаются или герой, или муж совета: здесь уже родились все мы, Слушатели, тем, чем кто находится или будет находится. Вы довольны, вы славны, вы безопасны, вы ущедрены, вы исполнены надежд! Но кто располагал сими путями благополучия? Кто указывал оные? Кто охранял? Кто сопутствовал и с поощрениями, и с исправлениями, и воздаяниями? – Тот, Кого Всевышний Правитель мира избрал орудием Своего невидимого Промысла, Отец Отечества, Великий Государь! В Его уме, в Его сердце носится весь сей общий порядок, который ведет всех и каждого из нас к предназначению судеб Божиих.

Представим себе, сколько кто может, какой бдительности и трудов для Августейшей Особы, рожденной во всем земном величии, стоит попечение о всем ее домочадстве, о государстве? Прозрение в разнородные многосплетенные предначертания других держав, охранение пределов Своей, безопасность внутри, проницательность в выборе блюстителей порядка, смотрение за ними, разрешения дел всегда великих, становящиеся законами, суды между великим и малым, восходящие до единого общего всех Отца, промышление об особливых открывающихся нуждах народа, усмирение строптивых без ужаса для добрых, иногда подъятие оружия противу врагов со всеми тяжестями войны, одно обыкновенное наблюдение за всеми обстоятельствами вдруг, не Отечества только, но и всех царств, всего мира, не исключая даже и общей природы вещей, сокровищницы для благоденствия народного, – мы можем все сие и подобное только наименовать, но не можем восчувствовать так, как чувствует за всех нас единое сердце Государя. Если, впрочем, и мы имеем свой дом, домочадство, должности, достояние, сношения с людьми, дела такого или иного рода, имеем, и не редко чувствуем разнородные, по различию их, тяжести: то посудим, хотя по своим малым опытам, что значит Высочайшее управление государством? Меры сил сообразите с великостью дел и последствий. Говорим о государстве: надобно – о государстве Всероссийском и в наши дни. Римское называлось некогда вселенной; но пространством уступает Всероссийскому. Правда, оно превосходило нас многим: там средина земли с ее обилием; множеству народов почти равнялось множество образованности, которая как бы вдруг наследственно шла от древних. Имя Рима для других народов было уже достопокланяемо. Нас недавно еще разумела Европа едва принадлежащими к ней по образованию: между тем великодушие, доблести, оружие, просвещение России поражает уже других народов. Посему тем более славны доблести наших Государей пред доблестями великих Царей Рима, что на степень благоденствия возведены мы тем скорее и торжественнее, чем менее другие народы могли о том помыслить. Какой же, посему, любовью должны мы быть преданы Отцу Отечества, Великому Государю нашему, за все то, что Он сделал для нас и делает, – это может каждый из истинных сынов Отечества сердцем только чувствовать, а словами изъяснить никто не может!

Вижу впрочем, что заповедь о любви к Царю, включаемая в огласительном нашем учении в одну первую заповедь второй скрижали закона Божия, в заповедь о любви к родителям, не вся в ней вмещается. Любовь к Отцу Отечества занимает средину между любовью к Богу и между любовью к людям, средину между обеими скрижалями закона. Если, подлинно, раскрыть Писание, изъяснение десяти великих словес Божиих; то ясно видеть можно, что отношение наше к Государю соединяется, истинно, нераздельно с отношением к Господу. Бога бойтеся, Царя чтите, так говорит совокупно о тех и других обязанностях Слово Божие (1Пет.2:17). Воспитываемое Божиим Словом чувство народа Российского давно уже соединило у нас обе те обязанности в одну: оно называет и Царя богом земным. И Писание свидетельствует, что Всевышний, избирая особенных мужей в прообразование единородного Сына Своего, Который имел явиться на земли, возглашал над главой Царей для прообразования избранных, в день возведения их в превознесенное от всех состояние: Сын Мой еси Ты, Аз днесь родих Тя (Пс.2:7). Дух Божий в те времена, когда все делалось им видимо для примера всем будущим родам, печатлел такой союз человека с Божеством, подобно, как утверждал Он слово Отчее над главой Единородного, при вступлении Его в дело служения на земле. Как скоро помазан елеем на царство юный сын Иесеев; и ношашеся, сказано далее, Дух господень над Давидом от того дне и потом (1Цар.16:13). Божий бо слуга есть, говорит Апостол о Царе (Рим.13:4). Божий слуга есть, повторяет. Тем же противляяйся власти, Божию повелению противляется, сказано там же.

Хотя и несть власть, аще не от Бога; однако ж иные власти заимствуют силу свою от единой преимущей власти, от Царя, а Царь непосредственно от Бога. Повинитеся, пишет первоверховный Апостол, повинитеся всякому человечу созданию Господа ради: аще царю, яко преобладающу: аще ли князем, яко от него поставленным (1Пет.2:13). Когда таким образом Царь превознесен на земле и снабден свыше не только властью, но и благодатью раздавать ее, будучи видимым орудием невидимого Промысла Божия; то мы одолжаемся любить в Нем видимый образ Самого Бога. То самое, что Он человек, хотя и избраннейший Божий и превознесенный и облагодатствованный, должно дополнять всю меру наших человеческих к нему чувствий. Для нас Великий Государь лишает себя покоя, для нас утруждается, для нас иногда подвергает Себя опасностям: можем ли посему самые сии общие свойства человечества не оценивать любовью, сердцу нашем столько свойственной?

Господь полагает в Помазаннике Своем не только в частности о том или ином из нас, Христиане, главнейшие судьбы Свои, но и судьбы целых народов. Конечно, даются всем и каждому из нас различные способности душевные и телесные, все и каждый наделяемся различными дарами счастья; непрерывно возобновляется для всех нас порядок природы, текут времена и лета к премудрым целям своим: но вся сия сокровищница Божия в известном круге вселенныя вверяется Державной Деснице Государя. Собственное ваше чувство говорит, что не должно быть у нас ничего такого, чего не принесли бы мы Государю, если бы, то не требовалось. Но хотя бы и не требовалось то или иное именно достояние наше; все наше частное благо для самих нас не может быть полным и прочным без общественного, а общественное благо находится, собственно, в Деснице Самодержца. И как мановения Державные десницы в великом теле государства подобны действиям в теле нашем правительственной части души: то мы и взираем на Монарха, как на целый олицетворенный в Нем народ Его. Его шаг, Его воззрение, Его преднамерение есть продолжение общей нашей летописи. Кому не известно, как сообразовались судьбы народов с царствованиями Царей их? Народы возвышались, просвещались, воинствовали, куплю деяли, усовершали свои произведения, словом – наслаждались благополучием под мудрым правлением великих Государей. Если посему все мы любим самих себя; если все обязаны любить, как себя, и друг друга, каждого и единого ближнего; если тем более чувствуем в себе естественную приверженность к обществу, в коем судил нам Бог наслаждаться жизнью; если наконец любовь ко всему Отечеству не может быть чужда ни единому сыну Отечества: то сии чувствия любви в совокупности приносить мы убеждаемся Венценосной Главе народа, с желаниями, да ниспосылается Ей во всех делах небесное благословение, как залог общего благополучия. Движения, впрочем, собственного нашего тела, Слушатели, как для примера упомянули мы, скоры и кратки: но то, что обращает великое гражданское тело, что обращает в рост или свойства сего тела, остается надолго. Потомкам нашим наилучшее останется наследие в том всеобщем благоустройстве, которым пользуемся ныне. И если мы не можем не простираться к ним нашей любовью; то и за них уже вместе приносить одолжаемся жертвы любви к Монарху, виновнику нашего благоденствия.

Таким образом, Евангельская заповедь о любви к Царю, восходя в первую заповедь любви к Богу, подлинно, касается другой стороной другой подобной ей заповеди, – заповеди любви к человекам, но объемлет собой сию последнюю в особливом обширном смысле.

В нашем Завете, Христиане, десять заповедей Божиих сокращены в две заповеди, и, еще короче, в одно слово: возлюбиши. Исполнение закона любы есть, говорит Писание (Мф.22:37; Рим.13:10). Если, впрочем, посмотреть и на все десять в раздельности; то любовь к Государю по всем им становится точно тем, чем в совокупном понятии назвало ее Писание – исполнением закона. Ибо такова, точно, любовь Государя и к нам. Приведите себе на память, Братия, с раздельностью все десять великих словес Божиих (Исх.34:28), дабы мне можно было поспешнее сделать к ним только приложение настоящей части слова. Что святая Вера в истинного Бога торжествует у нас, что неумолчно призываются к ней кротким гласом Евангелия и те из соотечественников, у коих суть бози инии разве Бога истинного, что имя Божие священно у всех, быв ограждено законами гражданскими, не только от хулы, но и от легкомысленного неуважения, что святые дни Веры чтутся общественным Богослужением, с оставлением всех иных занятий, что храмы Божии умножаются и благоукрашаются, служители Веры и споспешники ее всех званий покровительствуются, – кому по Боге всем сим одолжены мы, как не Самодержцам нашим, коих престол и благочестие наследовал Благочестивейший Государь наш, Покровитель Св. Церкви? Обратите внимание на другую скрижаль закона. Что тверды у нас первые союзы домочадства, права родства и наследий сохраняются свято; что безопасны мы не только на путях или в пустынях от наглых рук, но защищены будем, если пожелаем, среди обществ и от гнева всуе или слова укоризненного, нарушающего, по изъяснению Христову, заповедь шестую; что невинность охраняется, а соблазн нецеломудрия наказывается, и тем охраняется святость отношений двух полов рода человеческого; что хищение предотвращается, преследуется и часто не может найти убежища в таибницах самых сокровенных; что послушествования ложные строго исследуются у престола правосудия; что предупреждаются даже тайные и отдаленные возможности пожелать дому ближняго своего, жены его, села его, раба его, воли его и всего, елико суть ближняго: – кому по Боге всем сим одолжены мы, как не Монарху правдолюбивому? Кому не известно, как Великий Государь в необыкновенной деятельности Своей с Царской прозорливостью приникает во все дела, не только мощным желанием правды, но и собственными очами, особливо там, где звание и беззащитность чад обширнейшего домочадства Его может возжелать воззрения от общего Отца всех, великих равно как и малых? Если посему сам ты, всякий из нас, не можешь быть хладнокровным к такому попечению о себе, не можешь не любить и общественного спокойствия и предметов благочестия, кои составляют утешение душевное и предобручение блаженства вечного: то совокупи все сии чувствия расположенности к таким и столь многим благам закона в единое чувствие, в полноту любви к ревнестнейшему Блюстителю законов Божиих, к Государю.

Но что я говорю? Кто из нас не знает долга своего иметь к Монарху своему самую большую, по слову Христову, любовь, не щадить живота своего до последней капли крови, если бы то востребовалось? Впрочем, когда говорится о любви к Нему, как чувстве особенном и непрерывном, многие, может быть, подумают, каким образом иметь ее к Особе Высочайшей, по одному крайнему расстоянию от Нее? Где и как изъявлять нам пред общим Отцом нашим сладостные чувствия сыновней преданности? И угодно ли ему будет такое приношение оных? Христиане! И пред Помазанником Божиим надобно также изливать сердца свои не в одних только выражениях или знаках чувствий преданности, кольми паче не в одних тех утешениях, кои в собственное ваше удовольствие делаются, но наипаче в опытах истинного угождения Ему. Имеяй заповеди Моя, сказал Христос, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя (Ин.14:21). Таким образом, везде любить будем и Помазанника Господня, хотя и не видим пресветлого лица Его. Всяк делай свое дело, какого требует звание, исполняй законы с искренностью, проходи должность с точностью, повинуйся властям, над тобой поставленным, будь им предан: – и ты будешь свидетельствовать истинную любовь к Государю, Законоположнику своему. Располагай к тому же других, поощряй подчиненных, вливай сии чувствия в детей, предшествуй, где можешь, примеров для всех, и ты будешь свидетельствовать таким образом истинную любовь к Отцу Отечества. Люби Отечество во всем, в его языке, в его обычаях, в его учреждениях, в его дарах, в его произведениях, во всем, что может споспешествовать его благу: и ты будешь свидетельствовать истинную любовь к Великому Домовладыке оного. Но как союзам нашим основание и крепость находится в Едином Царе веков и Господе вселенной; то все свои благожелания вознеси туда наипаче и, по заповеди Апостольской, прежде всего, и в доме ежедневно, и здесь в доме молитвы в назначенные времена твори от души молитвы, моления, прошения, благодарения о Царе (1Тим.2:1) своем: и ты будешь свидетельствовать Христианскую любовь к Царю.

Теперь, Россияне, собрались мы о имени Христовом для торжественного исполнения сего Христианского нашего долга. Се день, в который пред Богом вступили мы в завет с Великим Государем нашим, Императором Николаем Павловичем: обновим здесь завет сей новыми чувствиями своей преданности к Боговозлюбленному Самодержцу, и будем оправдывать оные всею нашею жизнию. Аминь!

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 22-го августа 1830 года.

Воздадите убо всем должная: емуже убо урок, урок; а емуже дань, дань; а емуже страх, страх; и емуже честь, честь. Рим.13:7.

Воздавать Царю все, есть общая и всем от великого до малого из нас совершенно известная обязанность наша. Слова Апостольские: Бога бойтеся, Царя чтите (1Пет.2:17), глубоко напечатлены в душах наших, и так же тесно соединены в совести нашей, как совокупно у Апостола сказано о Боге и Царе. Благоговейное чувство Россиян, народа царелюбивого, давно слило два сии слова в одно, называя и Царя богом земным. Свято и истинно такое расположение наше к Самодержцу. Мы свидетельствуем это сегодня пред престолом Божиим. Но присовокупите и то: в каком объеме разуметь надобно сию обязанность по сущности ее и по учению Слова Божия? Апостол Павел, говоря о чести и славе Царя, говоря вместе о нашем беспредельном к Царю повиновении, продолжил свое учение тем, что в том же самом законе повиновения заключается и следующее общественное правило: воздадите убо всем должная: емуже убо урок, урок; а емуже дань, дань; а емуже страх, страх; и емуже честь, честь. Сущность Апостольского наставления состоит в том, чтобы мы, Братия, не только свято исполняли общий долг подданства, долг повиновения Высочайшей Особе Царя или властям, от которых зависим, но и тем, от кого прямо не зависим, отдавая бы, что принадлежит по одному званию их в обществе, даже кому только страх, страх; кому честь, честь; по крайней мере т. е. чувство уважения и некоторого рода боязни. Вникнем ныне в сию малую, по-видимому, но по себе весьма важную часть общественного порядка. Она покажет неограниченность величия предержащей власти и нашего к ней расположения во всех общественных отношениях наших к высшим.

Мы сказали, что, по разуму слова Апостольского, чувство уважения по званиям есть не отдельное следствие повиновения верховной власти. Подлинно, если Сам Бог преподает Государю силу и славу Свою, то от Главы царства преизливается в некоторой мере освящение и на все члены великого государственного тела, посредством которых Она действует. Каждое слово Ее и действие печатлеется властью, принятой свыше. Так разуметь их надобно по первому, общему понятию о Предержащей Власти. Сверх того, и особливо изъясняет Слово Божие, что назначение или распределение званий человеческих, есть дело собственно Божие и дело особеннейшее, что един Господь сего смиряет и сего возносит (Пс.74:8). Следственно, кого из нас как признает, кого как почтит Предержащая Власть, это всем разуметь должно с такой точностью, как должны мы разуметь собственно сию самую власть, или власть Божию. Конечно, от Особы Государя до воина, до последнего приставника, охраняющего малые, по-видимому, вещи Его, находится безмерное расстояние; но чьи вещи и люди сии? Коснуться тех или других не значит ли, некоторым образом, нанести оскорбление Лицу, Чье имя на себе они носят? Мы так это и разумеем в рассуждении вещей Государевых. Но ту же самую мысль надобно распространять наипаче на звания. Ибо если не выгоды, то другая какая-нибудь нужная в государственной деятельности сила страждет во всяком случае, когда мы не отдаем каждому своего. Но воздам я чести, кому принадлежит от меня по званию его, не более, как только честь: во-первых, унижено звание, которое само по себе свято; во-вторых, может быть, сим поступком увлечены будут другие мыслить и поступать таким же образом; в-третьих, в кругу их, может быть, были такие, в которых ослабилась существенная подчиненность. Судите же, сколь велико может быть расстройство от одного самого малого беспорядка, от того, что даже едва и почитается беспорядком! Не подумайте, чтоб мы увеличивали вещи. Опыт того, что мы сказали, все носим в собственном теле, с которым обыкновенно сравнивают великое тело государства. Известно, как всякое движение в теле касается целого состава! Если все члены находятся в порядке и один к другому в должном отношении, то все тело вообще наслаждается благосостоянием. Малейшее, едва ощутительное расстройство в какой-нибудь части оного тотчас дает знать, что значит и малость? Всякая боль, раздробляясь по частям, в то же время простирается к сердцу, к общему чувствилищу, и обыкновенно отзывается в голове. То же суть всякие отношения наши друг к другу в гражданском состоянии, хотя, по огромности государственного тела, мы не примечаем таких ощущений в то же время. Господь Бог чрез Пророка Исаию угрожает народу Иудейскому, что с сим народом случится расслабление особливого рода. В описании сказано, что отнимет Бог крепких людей, крепость хлеба и крепость воды, воина, судью, и наставника, и смотреливого, и старца, и дивного советника, и премудрого архитектора, и между всем тем наконец присовокуплено, что тогда приразится отроча к старцу и бесчестный к честному (Исх.3:5). Последние случаи, по-видимому, совершенно частные. Несколько свободное обращение молодых людей со стариками, бесчестных с честными – кто по первому взгляду считал бы это злом общественным? Но Всевидящий указывает здесь повреждение, касающееся всего народа. К сожалению, мы начинаем примечать такое и подобное зло тогда, как оно уже созреет, как из постепенного совокупления тех или других малых беспорядком с продолжением времени в целых обществах и народах откроется неудержимое расстройство. В самом деле, можно ли думать, чтобы, например ожесточение народа, который наконец собственными руками терзает утробу своего отечества и сокрушает Главу оного, не представлялось сперва в оскорблениях частных, не шло от неуважений малозначащих, от равенства благовидного, до презрения ко власти, столько необузданного и ужасного? Справедливо понимал тайну общественного благосостояния один Греческий старик. Когда пришел он в собрание, где сидели молодые люди и в первых местах: все они, увидев старца, стали и дали место. Старец, вознеся руки на небо, воскликнул в восхищении, что долго еще Греция стоять будет!

Конечно, обращение действий народных медленно, по огромности, как мы сказали, государственного тела: но действия народные беспрерывно идут далее с соразмерной им силой, и возрастают в общее всем свойство, которое иначе называется духом народным. Из чего составляются общий всем образ мыслей, общий всем образ жизни, общие обычаи? Без сомнения из частных действий! Кто не примечает, как во внешнем нашем состоянии тотчас все делается общим? Одежда, столы, даже поступь, самое настроение тела, все с неприметной скоростью становится почти одинаковым у всех. Так судите наипаче о расположении душ, о настроении умов и сердец, о самом источнике, из которого проистекает все внешнее. Следственно, в то же самое время, когда каждый из нас строго исполняет порядок в отношении к другим, – учит, строит, упрочивает тоже и в других. От сего-то целые общества получают некоторое каждому из них собственное, отличное свойство. Даже обитатели одного села от другого, смежного с ним, часто отличаются каким-нибудь, более или менее особенным свойством. Откуда оно? Оно составилось из обыкновенного взаимного обращения людей. Марк Аврелий, один из мудрых Римских Царей, говоря о своих свойствах, какие в последствии времени сделали его Государем великим, с благодарностью исчисляет, от кого чему он научился. «У деда моего, говорил он так или подобным образом, перенял я терпение, у отца веселость, у матери равнодушие, у соседа осторожность, у одного наставника благоразумие, у другого кротость». То же случается с каждым обществом, то же случается с целым народом, хотя мы не говорим, совсем не примечаем того. Как делает это человек, за собой наблюдающий.

Так, Слушатели, по неизъяснимой связи сердец наших в общежитии, все то становится общим, что только каким-нибудь образом – делом, словом, взглядом – выходит из сокровенности души нашей. И потому не должно ли убеждать каждого из нас одно чувствие уважения, уже не частно к тому или другому лицу, но к целому обществу, в котором Бог судил наслаждаться нам жизнью и ее выгодами, – одно сие чувствие не должно ли убеждать нас к охранению и назиданию благоустройства общественного точным исполнением порядка его в самых его первоначалиях? Подлинно, у нас и начинается образование в общественной жизни с вежливости, с того, чтобы дети умели оказать свое почтение старшим себя. Дело по виду очень невеликое, но оно пролагает путь к уразумению и выполнению первых и всегдашних наших отношений к другим. С тем ли же учат детей букварю, чтобы они выучили и забыли буквы? Нет, это учение остается навсегда основанием всей прочей грамотности, как бы ни была она обширна. Так желать надобно, чтобы основная общественная наука наша с детства, наука почтительности, не забывалась в обращении с другими, в продолжение всей нашей жизни.

Как, впрочем, она трудна для возрастных! Чувство произвольно представляемого себе нами превосходства друга пред другом имеет множество своих расчетов. Но если бы посмотреть в самое основание оных, нельзя не видеть всей их неправильности. Что сказал бы тот, кто столько трепещет пред одними, сколько строптив пред другими? Не нужно спрашивать; сокровенная строптивость предупредит у него изъясниться сим или подобным образом, что т. е. «нет ему нужды бояться сего или иного человека: что он сделает мне? Достоинства его с ним; я ни добра, ни зла не жду от него». Кто бы не приметил, Слушатели, здесь чистого наречия гордости, по коей представляется неблагородным, даже подозрительным и то, что при таком расположении души делается для некоторых в уважение или по долгу? Сии-то люди, по слову Апостольскому, суть облацы и мглы от ветр преносими (2Пет.2:17). Основанием их действий – одна собственная выгода. Переменяются виды; переменяются и они. Пусть даже будет все сие без тех нечистых предположений; Христианское расположение и в сем случае внушает то же, что сказал Спаситель об отношениях наших вообще. Аще любите любящия вы, кую мзду имате? Не и мытари ли тожде творят? И аще целуете други ваша токмо, что лишшее творите? Не и язычницы ли такожде творят? (Мф.5:46). Страждет в таком случае самолюбие? Оно даже для мира имело бы весьма достаточное оправдание в том одном, что, когда уважает лица с званием, исполняет порядок, делает то, что следует. Не собственная опрометчивость, не личность другого исторгает у нас уважение; мы чтим Божественный устав, когда душевно почитаем тех, на кого указала премудрая десница Вышнего в распределении каждого по местам и званиям.

Пусть, в делах общественных оплотом для беспорядков частных, дабы т. е. они не нарушали благосостояния общего, служит бдительность законов, охраняющая для каждого свое, но и законы, при самом взыскании за преступления, не тоже ли наипаче, по намерению мудрых законодателей, имеют целью, чтобы истребить корень преступлений, основать благоустройство внутри нас самих, в нравственности, в сердечных расположениях наших друг к другу? Такая мысль основывается на коренном начале обязанностей сего рода, внушаемых Словом Божиим. Нет нужды исчислять, с какой заботливостью Евангелие везде внушает нам внимание к другим! Здесь говорит оно, чтобы не выходило у нас ни одно гнилое слово. Могущее повредить другим! Благоразумие мудрецов земных и закон естественный основанием общественного порядка и благоденствия ставят то правило, чтобы воздавать каждому свое, кому, т. е. что принадлежит; Евангелие Христово говорит более: оно велит нам отдавать другим часть даже собственной нашей чести, для пользы общей, когда то требуется.

Как, скажем мы, совокупить столько лиц, столько видов, столько желаний, столько предметов, столько отношений, такую необъятную обязанность? Просто, и всего легче! Ни единому ничимже должни бывайте, точию еже любити друг друга, говорит Апостол; любяй бо друга, закон исполни (Рим.13:8). Так в одно понятие заключает Слово Божие все обязанности наши к другим. Поставьте себе, Слушатели благочестивые, началом всех отношений к другим чувство любви; и – оно обнимет всех с совершенной удобностью, даже с истинным удовольствием. Ах! Если бы могли мы, хотя сколько-нибудь, приблизиться к сему святому чувствию, нам не нужно было бы говорить ничего более. Потому что тогда мы знали бы вдруг и сокращение, и полноту всего закона Христианского. Тогда все изъяснения от части (1Кор.12:12), как сказал Апостол, должны были бы упраздниться. Но любы есть плод, плод первый Духа Святого (Гал.5:22). Следственно надобно просить ее от Подателя даров духовных, надобно расположить свое сердце в любовь к Богу, поставить началом своей деятельности сию одну любовь, и тогда она будет развиваться во столько видов, сколько представится в общежитии случаев к исполнению бесчисленных отношений наших друг ко другу, и все они не будут для нас обязанностью, бременем, но удовольствием и истинной свободой. Идеже бо Дух Господень, ту свобода, говорит Слово Божие (2Кор.3:17). Торжествующие Сыны России! Если к кому иному, то наипаче к Помазаннику Божию, Всеавгустейшему Монарха своему, должны мы быть расположены всей Христианской любовью. Всевышний пусть будет свидетелем ее в ревностном исполнении нами всего, что ни располагает ко благу нашему десница Государя. Утверждая сей святой обет пред лицом единого Царя Царей, соединим теперь все желания наши с молением Церкви, да подаст Господь силу и благопоспешество течению дел величайшего в свете царства, и бесчисленно разнородные части оного да управит в данном им благоустройстве! Тем паче, среди нас самих, да будет навсегда тот порядок, какой принадлежит благословенному семейству, детям единого и притом такого Отца, Государя!... Будем каждый знать свое звание и долг к другим. Все превосходство и достоинства поставим для себя в точном исполнении оных. Господи! Приклони слух Твой к молениям возлюбленнейшего Твоего на земле наследия, благословенные Тобой России, осени благословением Твоим Всеавгустейшую Главу ее; наипаче молим Тебя в сей день, в который избранный Тобой Благочестивейший Великий Государь наш, Император Николай Павлович, в священном венчании и помазании на царство, принял славу и бремя великого Тебе служения. Ты один знаешь тяжесть бремени сего и один можешь укрепить, утешить и вознаградить Его. Славой и честью Ты венчал с Ним и Супругу Его, Благочестивейшую Государыню Императрицу Александру Федоровну. Да пребудет до века Августейшая Чета пред нами основанием союза всего Царствующего Дома, образом союза Царя и царства, да по сему превознесенному образу, от всех видимому и почитаемому, сохранятся все союзы между нами в единомыслии и любви! Аминь.

Говорено в Новгородском Софийском соборе, 12-го марта 1825 года.

Сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе: Иже во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу; но себе умалил зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек; смирил себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя. Темже и Бог его превознесе и дарова ему имя, еже паче всякаго имене. Флп.2:5–9.

Какому же иному прилично быть между Христианами мудрствованию, если не тому, какое и во Христе Иисусе? И обыкновенные ученики держатся правил своего обыкновенного учителя: кольми паче исповедники Веры Иисус-Христовой должны воодушевляться Христианским духом. И не то ли в особенности, о чем говорит Слово Божие, внушает нам, Христиане, в лице Своем, Помазанник Божий, Благочестивейший Государь наш, превознесенный на престоле царствования Своего паче всякого имене из живущих ныне на земле? Кому не известен Христианский дух Его, после того в особенности, как Он, Благословенный Царь наш, в бывшую годину искушения, снисшедши сердцем до крайнего умаления Себя пред Всевышним, и делом и словом, в чине глашатая Царя Царствующих, возвещает во всеуслышание вселенной, что правила Веры Христовой, отнюдь не ограничиваясь приложением их к частной только жизни, долженствуют непосредственно управлять волей Царей и водительствовать всеми их деяниями?³

Когда таких расположений духа во Христе Самодержец наш, Которому нельзя бы, скажем словами Апостольскими, считать восхищением самого превознесенного на земле величия в глазах людей; то, как должны располагать себя мы, люди обыкновенные, малые?

Докажем, Слушатели, чувствования Христианские, по внушению Слова Божия, смирением; смирение же самым делом – послушливостью, к чему особенно и должно располагать нас ныне верноподданнейшее торжество наше о Царе своем. В послушливости Небесному Отцу Своему, как слышите вы в словах Писания, заключаются, так сказать, все земные отношения Иисуса Христа к Отцу. Многое сделал Сын Божий, как бы так сказано у Апостола: оставил небеса, послужил человечеству, претерпел для него даже смерть мучительнейшую; все же то сделал потому, что послушлив был. Такова, Христиане, послушливость в Господе нашем, Который оставил нам образ, да последуем стопам Его! (1Пет.2:21). Продолжим, о послушливости продолжим слово, как она, поистине, свойственна Христианам во всех тех случаях, где требуется.

Довольно уже, Слушатели, сказано о послушливости, когда сказано в Писании, что в послушливости состоит или чрез послушливость состоялась тайна снисшествия Сына Божия на землю и искупления нашего. Так изображает тайну обновления мира и Сам Иисус Христос. Снидох с небесе, говорит Он (Ин.6:38; 14:31), не да творю волю Мою, но волю пославшаго мя Отца. Якоже заповеда Мне Отец, тако творю, говорит Он в другом месте. Дело соверших, еже дал еси Мне, да сотворю, сказал Он еще инде к Отцу Небесному (Ин.17:4). В изъяснении сей тайны послушания Бога Сына Богу Отцу присовокуплено негде в Слове Божием, что якоже ослушанием единаго человека грешни быша мнози, сице и послушанием единаго праведни будут мнози (Рим5:19). Вы знаете, Слушатели, что говорится таким образом об ослушании Адама пред Богом в нарушении заповеди, за чем последовали и все бедствия, и самая смерть в роде человеческом. Для исправления зол преслушания сего любовь Божия употребила, как слышите и видите, средство прямо тому противодействующее, – послушливость Сына Божия даже до смерти. Таково, Слушатели, Божественное послушание! Такова жертва за ослушание!

Первый в человечестве грех, источник всех других грехов, называется в Слове Божием преслушанием. Таково ослушание греховно и пагубно! Следственно, вся та невинная или блаженная жизнь, в которую поставил Создатель первых людей и которая без ослушания продолжалась бы навсегда, напротив должна считаться послушанием, называясь иначе – состоянием невинности. Подлинно, так; не было тогда, как известно всем, никаких заповедей Божиих, никаких нужд человеческих, кроме одного краткого воспрещения Божия о древе познания добра и зла, и кроме упражнения воли человеческой в повиновении такому воспрещению.

Таким образом, проходя рассуждением нашим все три состояния рода человеческого, ибо род человеческий проходит уже третье состояние, – первое в невинности, второе в падении, третье в обновлении, – везде видим, Христиане, основу нашего благополучия в послушании, – бедствии в преслушании или ослушании.

По благодати Божией, мы проходим третье состояние, состояние обновления, которое открыто послушанием к Богу Отцу Единородного Сына Его. Посему можем ли мы искать иного пути к своему совершенству и счастливой жизни, кроме того пути, какой показан Господом нашим, когда путь преслушания праотца нашего преисполнен уже всеми несчастиями и лежит ко дну адову? Нет, Христиане, из самых вожделенных и приличных званий, коими приветствует нас Евангельское Слово, есть то, что мы чада послушания (1Пет.1:14). Весь закон, нами исповедуемый, называется послушанием Веры (Рим.1:5). Апостол Павел, писав послание ко Христианам державного тогда Рима, послушание их наипаче всего ставит примечательным и известным во всех концах мира Христианского. Ваше послушание, пишет он в заключение послания, ко всем достиже, и в начале послания: Вера ваша возвещается во все мире (Рим.16:9; 1:8).

Послушание Христианское, подлинно, существенно сопряжено со святой нашей Верой и нераздельным с нею служением нашим Богу. Чада, послушайте своих родителей о Господе (Еф.6:1), – о Господе, говорит Слово Господне и относительно самой естественной зависимости нашей, какова зависимость детей от родителей. Повинитеся всякому человечу начальству, Господа ради, завещавает оно, аще Царю, яко преобладающу; аще ли же князем, яко от него посланным (1Пет.2:13–14). Всяка душа властем предержащим, да повинуется, говорит оно. Служители бо Божии суть, – присовокупляет (Рим.13:1–6). Раби послушайте господий своих по плоти, со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, якоже и Христа, не пред очима точию работающе, яко человекоугодницы, но якоже раби Христовы, творяще волю Божию от души, со благоразумием служаще, яко Господу, а не яко человеком (Еф.6:5–7). При сих и бесчисленно многих подобных внушениях Слова Божия о послушании высшим во Господе, якоже Господу, что надлежало бы сказать о тех из Христиан, которые думают, что они Веры Христовой, и что готовы иметь всякое послушание Богу, между тем иногда не слушали бы начальствующих над ними? Не иное, как то же, что сказал Апостол и об основании или душе всех добрых расположений, о любви к Богу: аще кто речет, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, лож есть. Доказательство очевидно: ибо не любяй брата своего, егоже виде, Бога, егоже не виде, како может любити? (1Ин.4:20). Здесь сказать надобно еще более. Ибо когда власти поставляются, по слову Апостольскому, во отмщение убо злодеем, в похвалу же благотворцем: яко тако есть воля Божия, благотворящим обуздовати безумных человек невежество (1Пет.2:14–15), для чего и носят они видимые знамения своего могущества: то что значила бы непокорность им, как не ожесточение сердца в особливой некоторой и ужасной степени? Несть бо власть аще не от Бога, говорит Слово Божие, сущия же власти от Бога учинены суть: темже противляяйся власти, Божию повелению противляется (Рим.13:1–2).

Впрочем, послушливость наша к высшим, Христиане, должна быть, как напоминает Апостол, не токмо за гнев, но и за совесть (Рим.13:5), не из страха только наказания, но и по совести, как долг благодарности сердечной. Не иным, конечно, духом одушевляться должны и все расположения наши по Богу; но слово о том, какие обязательства на совесть нашу возлагает собственно долг повиновения? Что было бы с нами, если бы всяк из нас стал делами своими располагать по воле своей и тогда, когда дела прикасаются уже других людей, а таковы почти все непременно дела общественной жизни? Не было ли б тогда от твоей собственной воли нарушения воли ближних твоих, когда бы все стали делами своими располагать без их согласия? Представьте при сем бесчисленное множество воль человеческих, к коим воля каждого из нас по общественным отношениям может приражаться; не должна ли же быть, для ограничения своеволий, некоторая высшая воля, которая частные воли располагала бы так, чтобы одна другой в достижении счастья не мешали, и которая в обширнейшем обзоре предусматривала бы для всех и каждого из нас лучшие к тому средства. Сия-то воля есть воля Предержащей Власти! Она хранит нас от бесчисленных своеволий, какие могут со всех сторон и на всяком шагу окружать нас опасностями. Как были бы безопасны тогда имение, честь, жизнь каждого, когда бы кто из подобных нам захотел и мог поступить по своему желанию? Смотри же теперь, сколько воль человеческих благоговеет пред тобой, не смея коснуться тебя, по крайней мере видимо, когда стоит на страже о безопасности каждого закон? Не он ли хранитель благоденствия народного? Что же отнимается и у тебя в послушании ему? Очевидно, одно и то же своеволие или самовольство! Ибо если бы ты всегда в состоянии был, или желал не делать того другим, чего не хочешь себе; то такому праведнику закон и не лежал бы (1Тим.1–5).

Праведник знает закон и исполняет оный по тому писмени, которое начертано в мыслях и на скрижалях сердца плотяных, почему и повинуется он власти, как учит Христиан Слово Божие, по душе, сердечно, якоже пред Господем, якоже Самому Господу. Повинитеся, говорит нам Слово Божие: яко свободни, а не яко прикровение имуще злобы свободу, но яко раби Божии (1Пет.2–16). В Христианском разуме, Слушатели, и нет различия между свободным и несвободным: призванный бо о Господе раб, свободник Господень есть; такожде и призванный свободник, раб есть Христов (1Кор.7–22). А идеже Дух Господень, говорит Апостол, ту свобода (2Кор.3–17). Следственно и послушание другим о Господе есть то самое направление природной нашей свободной воли и разума, которое предположил Создатель, оставив нам самим выбор такого направления для того только, дабы тем показали мы себя истинно разумными и свободными и тем самым приобретали бы блаженство, приличное нам, не как неподвижные камни, нечувствующие ничего, не как дерева или водящиеся чувственными побуждениями животные. Нет, действия наши и расположения духа должны быть подобны расположениям Ангелов, которые, будучи нас разумнее и свободнее, знают одну должность и имеют одну силу, как говорит Писание, творить волю Божию (Пс.102:21).

Велико, Слушатели, благодеяние Создателя, дар свободы, отличнейший дар природы нашей: но зависимость ее от других еще большее благодеяние! С неограниченной свободой человек погрешил и в невинном состоянии; что же могло бы быть опаснее для самих нас полной свободы ныне? Посмотрите на себя в начале своей жизни. Что было бы с нами, если бы мы не одарены были способностью послушания? Как приобрели ты сей дар слова, которым сообщаем друг другу свои чувствования? Послушанием. Опыт свидетель, что родившиеся с закрытым чувством слуха обыкновенно бывают и немы. Как получили мы сей образ мыслей, сей образ жизни, который делает жизнь нашу приятной? Послушанием. Опыт свидетель, что лишение ума есть не иное что, как потеря способности послушания. Много есть скудоумных; но, когда они способны еще слушаться, живут наряду со всеми. Не приметно было бы и ни в ком потери рассудка, если бы не приметна была в ком потеря послушания. Как соблюдены мы от слабостей, от опасностей, кои предлежали на каждом шагу детства нашего? Послушанием. Что было бы с нами, если бы мы не покидали тех вещей, кои могли нанести нам вред, когда о том нам сказывали? Что было бы с нами, если бы мы не последовали всему тому, к чему нас руководили? Что и по сие время все науки и познания, как не плоды слушания? Посмотрите и в противоположную сторону: не первая ли и самая опасная порча во всяком человеке – самовольствие? Подумаете о детстве; но человек всегда человек. Он возрастает; возрастает его ум, возрастают силы, не вместе с тем возрастают или умножаются и случаи, и затруднения жизни, и его поползновения. Чего вы хотите от человека, когда с тем вместе возрастало бы и его своеволие? Боже нас избави и от одного такого, кому закон не писан!

Какое там обширное поле общественных доблестей, где руководствуются собственно чувством покорности люди истинно просвещенные, сильные и высокие! Чем крепки бессмертные подвиги воинов? Послушанием. Как приобретаются среди ужасных опасностей славные победы с плодами общественного благополучия? Послушанием, Слушатели, неограниченным послушанием. Как основались общества подвижников самой Веры, кои ратовали не противу плоти и крови, но к началом, и ко властем, и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным? (Еф.6:12). Послушанием, Слушатели, беспредельным послушанием, кроме которого и нет там никакого иного звания делам. Какого же и вообще счастья, какого успеха в общественных службах, какого порядка во всех делах ожидать должно там, где всякий подчиненный в слове высших себя слышал бы глас Божий, и следовал одному манию перста Божия, который указывает нам путь в лице их?

Сего-то, Слушатели, собственно расположения и требует от нас святая наша Вера, если мы хотим быть истинными исповедниками ее! Делать то, что нам самим нравится, жертвовать благу общему одной своей видимостью, двигаться туда, куда уже принужденно двигают, это, Христиане, отнюдь еще не Христианские расположения. Все, и неверные и даже животные имеют их. Христианские расположения, по Слову Божию, – послушание Веры (Рим.1:5). И когда где недостает таких расположений духа, не удивительно, как обыкновенно случается, что собственные наши расчеты вскоре нам изменяют. Под призраком счастью, которое сегодня ослепляет наши глаза и делает нас глухими для всех внушений блюстителей нашего благополучия, не редко завтра же открывается зло, которого мы не чаяли. Если же бы, напротив, во всем полагались мы не на собственную дальновидность, но на всевидящее око Божие; то, без сомнения, во всем, и в том, что казалось нам сперва неприятным, открывалось бы истинное благоспоспешество Божие, о котором давно уверяет нас Пророк Божий, говоря: кто верова Господеви и постыдеся когда?

И не то ли, впрочем, истинное величие, чтоб быть или предметом или орудием попечений Господа? Мы повинуемся властям преимущим, низшие высшим; но и на самый верх земных состояний вознесшиеся суть только или приемники, или исполнители судеб Его. Самые счастливые успехи сильных земли те, когда сильные земли, стоя на всей высоте званий и держа в деснице своей силы народные, пользуются тем собственно, что открывает Господь в путях Своего Провидения. Собственное их исповедание свидетель сему.

Вы уже представляете себе, Слушатели, Благочестивейшего Государя своего не только в величии Его дел и славы, но и в сем смирении пред единым Царем Царствующих, которое Великий Государь наш исповедует и словом, и опытами своего благочестия. Что же мы? Скажем даже сколь можно более: дети. Будем же всегда с сыновним расположением к Нему и ко всем высшим себя. Пусть в исполнении общественных дел и недостало бы у нас иного благоразумия или сил для дел за всеми нашими стараниями; никогда, однако ж не должно случаться, чтобы недостало у кого-либо послушливости. С ней, впрочем, будет и все, что главным образом нужно для жизни общественной. Аминь.

Говорено в Новгородском Софийском соборе, 15-го сентября 1824 года.

Раби, послушайте господий своих по плоти, со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, якоже и Христа: со благоразумием служаще, якоже Господу, а не яко человеком. Еф.6:5–7.

Да не оскорбится дух Благочестивейшего Венценосца России, что мы, в основание беседы по настоящему торжеству о Христианской подчиненности властям, над нами поставленным, заимствуем из Слова Божия учение об отношении, какое должно быть между господами и рабами. Не забываем, что имя раба в самодержавии Российских Государей из гражданского наречия давно уже уничтожено⁴. Особенно сердце царствующего над нами Государя Императора Александра Павловича по духу Евангельскому не потерпело бы, чтобы мы свою преданность Ему изображали таким званием; не потерпим того сами мы, Слушатели, потому что повиновение наше властям сыновнее. Но если так, то для изъяснения, в каком строгом понятии разуметь должно учение Христианское о повиновении по службе общественной, тем более должно взять наставление, которое дает Апостол людям даже низкого состояния. И рабам, и тем, которых от высокости понятий освобождает общее мнение, говорит Слово Божие, чтобы служба их не ограничивалась только показанием трудов пред глазами других, но была бы искренняя, от души, даже с таким расположением, как бы то было повиновение Иисусу Христу, служение Самому Господу. Следственно кольми паче таково должно быть расположение к службе людей свободных, благородных, возвышенных и по степени образования, и по важности должностей. Раскроем сию основную мысль о Христианской подчиненности и служении.

Взаимная, между нами, зависимость сама учит нас, какова она должна быть. Почти каждый из нас, Слушатели, имеет кого-нибудь под своей властью, и следственно по собственному опыту, подобно благоразумному сотнику, в Евангелии упоминаемому, каждый из нас должен судить по себе, как надобно быть ему и к другим высшим себя. Какого повиновения желает себе каждый из нас от своих подчиненных? Такого ли, чтобы оно ограничивалось только видимостью, чтобы другие исполняли нашу волю столько, сколько не могут нас обмануть, сколько не смеют не сделать в глазах наших? Нет, мы от души желаем и готовы подтвердить всем святым силу того закона, чтобы наши подчиненные исполняли свой долг с усердием, с возможным тщанием и столько, сколько могут они исполнить. Обратите же себя в другую сторону, в ту, откуда сами вы представляетесь зависящими от других: почему ж не то же расположение души нужно бы и в другом отношении, в отношении к другим высшим себя? Чем может быть теперь изменена сила закона, столько святая, столько необходимая для тебя, когда она падала с тебя на других, в другом отношении, когда с других падает на тебя? По какому праву будешь ты требовать повиновения от других, когда сам уничтожаешь общее на то право? Елика аще хощете, да творят вам человецы, такожде и вы творите им, говорит Писание (Мф.7:12), согласно собственному нашему чувству: се бо есть закон и Пророцы, – так всеобщая мысль сия и в Откровении! Следовательно, чем больше звание в обществе, чем важнее общественное служение, тем более небесный закон возлагает обязательств, тем яснее и живее должны мы понимать по себе, как надобно исполнять долг свой не пред глазами только людей, но с благоразумием и от души.

По-видимому, возлагается на нас, сверх обязанностей, иная тяжесть, когда предписывается Верой не только то, что должно делать, но и то, с каким расположением души делать надобно. Закон, просто взятый, налагает обязанность только исполнения; но закон Иисуса Христа в то же время обязывает еще душу исполняющего, и судить о делах по внутреннему к ним расположению. Подлинно, закон сей духовен (Рим.7:14), продолжаем мы, но, по отношению к нам, как бы для того привходит, да прегрешение умножится! (Рим.5:20). Напротив, Слушатели, Евангелие Иисуса Христа хочет облегчить нас в исполнении наших обязанностей. Представьте себе, что позволено было бы рабу исполнять свой долг по одной видимости, потому только, что за ним смотрят, что с него взыщут; а все то, что успеет он скрыть от господина, остается его выгодой: много ли останется в жизни спокойных для него минут от опасения? Не беспрерывно ли должен он тревожиться тем одним, что должен быть в беспокойном состоянии такой зависимости? Не то ли собственно и называется рабством, чтобы делать не по душе своей, не по сердцу? Источник наших мыслей и чувствований лежит внутри нас. По расположению сердца будет представляться и все внешнее. Тяжкое бремя просто утомляет нас; но сколь ни тяжело было бы бремя из золота или других любимых нами вещей, легко понесем его, сколько можно; потому что душа наша найдет себе новые силы, и удовольствие придает крылья. Вот почему, между прочим, закон Евангельский хочет положить основание взаимным нашим отношениям подчиненности в сердце нашем, дабы таким образом и для нас самих сделать ее легкой и, что более, при том истинно доброй и спасительной.

Такое состояние легко и приятно, сказали мы, – так легко, присовокупим, что самое рабство, по разуму Слова Божия, становится свободой. Призванный бо о Господе раб, свободник Господень есть, говорит Апостол. Аще и можеши свободен быти, больше поработи себе, присовокупляет он (1Кор.7:22). На чем основывается столь высокая свобода между людьми, свобода, которая столько вожделенна для свободного существа, но о которой понятие в наши особенно времена искажено было ужасным образом? На том, Слушатели, знамениями и чудесами запечатленном начале блаженства нашего, что о Христе Иисусе несть раб, ни свобод; вси бо едино суть о Христе Иисусе (Гал.3:28). Как призванный о Господе раб, свободник Господень есть; такожде и призванный свободник, раб есть Христов, по Слову Божию! (1Кор.7:22). Не удивляйтесь, каким образом могут соединяться вещи, столько, по-видимому, противоположные? Не в одном этом случае премудрость Божия показывает, что совети ея, не якоже совети наши (Ис.55:8). Вникнем только в сущность вещи, и мы увидим, что то истинно так. Призванный свободник, раб есть Христов, говорит Слово Божие: следственно вот уже и нет другого состояния, которое назвать должно было бы свободным; или лучше наоборот, если призванный раб свободник есть: уже нет состояния рабства. Ибо Христиане, кто бы ни были они по внешним званиям, – по душе суть рабы Иисуса Христа, и следственно должны быть с преданностью и к исполнению своих обязанностей во всяком звании, в каком бы они ни были. Раб Иисуса Христа, говорит о себе часто Св. Павел (Рим.1:1; Флп.1:1; Тим.1:1). Но быть рабом Иисуса Христа, Которому всяческая работна, как Создателю и Искупителю, есть самое естественнейшее состояние всякого создания, особенно же человека; такое состояние есть блаженство разумного существа; ибо где дух Господень, там свобода.

В таком же расположении духа быть нам велит Слово Божие и к людям, от которых зависим. Послушайте господий своих по плоти, в простоте сердца вашего, якоже и Христа, говорит Христианам Апостол, не пред очима точию работающе, яко человекоугодницы, но якоже раби Христовы, творяще волю Божию от души (Еф.6:6–7). Воля была Отца Небесного наделить нас различными участями и состояниями. Следственно, в каком бы ни были мы звании и состоянии, исполняем все одно – волю Божию. Притом и, в сущности, состояний положено также нечто одно общее для всех, одно то, что во всяком состоянии с равным успехом благоугождать Богу можно, не по званию, но по делам, сопряженным со званием. Если ты исполнил с возможной точностью дело своего звания, каково бы ни было оно; сделал уже великое дело, исполнил волю Божию. Пусть будет другой с отличными преимуществами; они увеличивают только виновность его пред Богом, если нет исполнения им соответственного. Даже человеческий суд таким образом судит. Если бы случилось нам рассуждать о каком-нибудь сословии, составленном из людей различных достоинств: сперва, конечно, думаем о людях по их достоинствам; но, когда станем судить по делам, отнимает ли низость звания право на истинные заслуги и почести? Если и последний воин сражается мужественно; его прославляем победителем. Но суд Божий, без всякого сомнения, нелицеприятнее суда человеческого. Кийждо, еже аще сотворит благое, говорит Слово Господне, сие приимет от Господа, аще раб, аще свобод (Еф.6:8).

Когда таким образом Господь Бог принимает к Себе все то, что мы ни делаем людям по обязанности, законом Его на каждого возложенной; то будем ли мы превращать столько благодетельный и святой порядок Его в свои низкие предположения? Когда необходима в жизни взаимная между людьми зависимость и различные по ней обязанности; когда необходимо исполнение оных по тому самому, что закон общественный взыщет за опущение и собственное наше благо много постраждет от сего: то присоединим, Слушатели, к тем побуждениям истинно достойное разумного и свободного существа убеждение к исполнению своих обязанностей, – сердечное убеждение в том, что делается сие для Самого Господа. Обратим и обыкновенные дела жизни к одной существенной цели нашей, – к нашему спасению; во всякой должности будем иметь в виду благоугождение Богу. Иначе, если такое чувство не будет воодушевлять нас, хотя бы в самом строгом исполнении, хотя бы самых великих дел; все может сделаться земным только делом. Какая жалости достойная потеря трудов, если они ограничиваются земной только целью! Как, напротив, великое приобретение, когда и во всем житейском снискивается небесное и вечное!

Когда и другие, с кем находимся в таком или ином соотношении, будут уверены, на каком святом основании утверждается взаимная наша зависимость; соединят нас друг с другом новые узы, не узы плоти, часто слабые, не узы дружества, часто вредные, не узы общежития, часто по пространности их нечувствуемые, не узы выгод, обыкновенно ненадежные, но узы Христианской любви, которая есть союз совершенства, не ищет своих си, не мыслит зла, крепка яко смерть (Кол.3:14; 1Кор.13:5).

Начальствующие будут уверены в своих подчиненных и станут разуметь их истинно так, как учит Слово Божие, – братиями о Христе; подчиненные еще более уверены будут в высших, уважая в них не просто те или другие права, те или другие преимущества, но святость судеб Божественных. Не воображаемые только предположения, которых часто осуществить нельзя на деле, сказываем вам; действительно было и есть на земле такое блаженное состояние человечества, – особенно в первых Христианских обществах! Тогда во взаимных отношениях все звания совокуплялись в одно общее звание – о Христе: одни о Христе служили, другие о Христе принимали служение, и сие священнейшее слово воодушевляло каждое действие жизни общественной.

Благодарение Богу! Все мы живем в обществах Христианских и с Христианами, все братия о Христе, дети одного семейства Отца Небесного: на каждом из окружающих нас наречено имя Господа Иисуса Христа; и следственно сим одним именем печатлеется взаимное наше друг другу служение по душе. Бывало время, когда отец восставал на сына, сына на отца, когда господин был язычником, раб Христианином, власти гонили Христа, подчиненные умирали за Него: к сим-то именно временам и относятся собственно все наставления о подчиненности, какие находим в писаниях Апостольских. И неверному служить Слово Божие учило Христиан, якоже Самому Христу, Самому Господу, по преданности к Богу, Который распределяет наши участи.

Итак, если закон обязывает всех повиноваться всякому человечу созданию Господа ради; то, как свято должно быть повиновение одного другому в Христианской державе, коея Всеавгустейшая Глава свыше приемлет славу и власть в священном помазании и венчании? Помазание сие некоторым образом сообщается от Нея и всем членам государственного тела; так вместе и наше чувствие повиновения должно нисходить ко всем, кому мы обязаны оным. Россияне! Если бы даже не знали мы и никаких других побуждений к повиновению властям; одно царствование Благочестивейшего Государя нашего, воодушевляемое духом благоуветливости ко всем, научает нас, каковы мы должны быть и друг к другу. Господи Боже наш! Ты даровал нам Ангела во плоти, чтобы все мы привлекались к единодушию красотой смирения Царского. Усердно благодарим Тебя, и молим, да благословиши в род и род царствование возлюбленнейшего Помазанника Твоего! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 20-го ноября 1828 года.

Всяка душа властем предержащим да повинуется. Несть бо власть, аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть. Темже противляяйся власти, Божию повелению противляется: противляющиися же, себе грех приемлют. Рим.13:1–2.

Такое учение предано Христианам тогда, как они были под управлением Римлян, язычников, гонителей Христианства! Конечно, законы правительства собственной силой держали и сию малую часть подданных Рима в общем порядке: но наставники Христиан, столько безбоязненные и ревностные в исповедании Веры своей, учили собратий своих касательно гражданского состояния быть в зависимости даже гораздо большей, нежели как требовали законы просто. Они учили нас не просто повиновению, но преданности властям душей, так, как надобно быть преданным Слову Самого Бога. Всяка душа – да повинуется: противляяйся – Божию повелению противляется. Бог, наш, как бы так говорили они, – Бог всех народов, и потому в общем промысле Его о мире, в коем заключается гражданское наше состояние, все власти земли, независимо от особенного попечения Его о верных, от Него исходят и сами в себе священны, быв облечены в свои достоинства свыше порядком Судеб. Что же бы сказали Апостолы, если бы время было им говорить о повиновении властям, которые соединены с подвластными не только житейскими соотношениями, но и самыми сердечными чувствиями, чувствиями святой Веры; когда все начальства так или иначе суть вместе и служители царства Иисус-Христовы? Тем посему наиболее Апостольское учение о повиновении должно быть памятником и правилом для всех веков. Христиане! Мы окружены уже давно, так сказать, самими собой! Одни из нас под властью, другие и на власти: а путь к почестям открыт для всех, как воздаяние. Такая взаимность соединяет нас даже и земными узами. И если есть еще нужда, между нами, слову о повиновении, то для того только, чтобы соутешаться общими чувствиями о нем, по учению святой Веры, духовными и о Боге. Упоминаем из слова Апостольского и о непокорности, о грехе противления властям, но так и с тем, как в Пасху, в торжество торжеств, непрестанно воспоминаем о грехе и смерти для прославления победы над ними. В самом деле, какое и здесь торжество истины сердечного нашего повиновения властям, если привесть себе на мысль ужас греха неповиновения. Размыслим о нем подлинно.

Всякий грех есть нарушение закона Божия, и потому – противление Богу; но что посему уже самое противление, как не грех, можно сказать, в собственном своем смысле, грех грешнейший, грех, в котором все прочие беззакония, как виды, почастно содержатся? Грех есть, например, честолюбие; потому что оно есть нарушение закона Божия, следственно оно есть и противление Богу; но противление только со стороны одной заповеди закона, которая запрещает этот грех. Грех есть татьба, сладострастие; потому что он – нарушение закона Божия, он и противление Богу; но только со стороны шестой или седьмой, одной из заповедей Его. Неповиновение есть собственно противление; оно есть беззаконие во всем смысле сего слова – грех, собственно грех, род всех грехов, совокупность их. Якоже грех есть идолопоклонение, тако непокорение, говорит Пророк Божий (1Цар.15:23).

Так, Христиане, всем вам известно, в чем состоял первый в мире грех первого человека. Он зазывается собственно именем преслушания. В преслушании заключались, от преслушания родились все беззакония человеческие. Источник был еще далее, – но также преслушание, преслушание духов, которые внесли грех и в человечество. Сей грех называется у Апостола несоблюдением ими своего начальства (Иуд.6), следственно в существе своем есть высшее преслушание. Подлинно, для духов бесплотных и не было иного случая ко греху, кроме чистого противления Богу. Нет у них закона о воздержании, ибо нет плоти; нет у них закона о чистоте телесной, ибо нет плоти; нет у них нужд в потребностях для жизни. В чем же мог состоять их грех? В одном преслушании, Братия! В преслушании, собственно, в противлении Богу.

Такой грех духов наказан вечным отвержением от Бога; известно, как наказаны демоны. С родом человеческим, который подпал греху преслушания от искушения со стороны их, Господь Бог не поступил таким образом. Он дал нам время загладить прародительское преступление, и на нас перешедшее, как на потомство, природно повредившееся; загладить – чем? – Тем, от неисполнения чего потеряно общее блаженство, – повиновением. Итак, когда Господь учредил порядок, как в рассуждении душевного нашего состояния в таинствах Веры, так и в рассуждении жизни настоящей, в образе правления; то мы и должны всегда помнить, сколь великое благодеяние сделал нам Господь в этом! Он Сам поставил блюстителей общественной нашей жизни, человеков, впрочем, нам подобных, дабы мы взаимно друг другу были видимы, друг к другу искренни, – человеков, но с свойствами и правами, разделенными от собственной Его власти. Он Сам в них с нами. И можно ли иначе, чтобы Правитель вселенной оставил лучшую часть ее, род человеческий, без собственного о Нем попечения, когда без продолжения Его зиждительной воли не может быть ничто и малое в мире? Не представляйте себе что-нибудь значащими недоумений о том, как много может между нами и собственный, по-видимому, произвол: одни ищут, думаете вы, мест общественного служения, и находят; другие, быв поставлены на чреде служения, располагают им, как хотят. При таких рассуждениях не надобно, Слушатели, обращаться в другую крайность. В человечестве и должно происходить все по порядку, людям свойственному. На что опять представлять людей такими, чтобы они двигались одной только сторонней силой? Нет. Благородные Сыны Отечества! Желания ваши к поступлению на службы общественные, соревнования ваши в них должны быть первой услугой Отечеству и исповеданием с вашей стороны тех чувствий, к чему вы сознаете себя назначенными от Создателя. Виден некоторый произвол в исполнении должностей? Должность всегда, Братия, свята и праведна, как сказал Апостол о законе; но кто неправильно ею действует, тот и получит, чего заслуживает, по делам своим рано или поздно, здесь или там. Ты будь верен в исполнении своего долга. Чувствуешь иногда неприятности; суди об них так же, как когда вместо ясных дней видишь иногда ненастью. Кто когда исключал сии случаи природы из общего хода действий Промысла Божия? Почему же не желал бы кто видеть подобных им дней и в нравственном мире? Часто почти всякому из нас желательно видеть перемены природы по своим нуждам и понятиям! Одному нужен дождь, другому ведро; тому южный ветер, иному противный; еще иному тепло, а этому холод, и т. д. И когда Сам Бог в такой обширной области владычества Своего, как говорит и обыкновенное народное примечание, удовлетворит всем не может, а держится Своего порядка, который дал Он течению созданий своих (иначе надлежало бы непрерывно для желаний человеческих творить чудеса, что было бы уже прямой беспорядок): то как не быть подобному разнообразию и в мире нравственном, при порядке сему миру свойственном? Что же посему было бы неповиновение блюстителям общественного порядка, как не грех противу Божественного Промысла, противу тех благодетельнейших для нас Судеб, кои по тому разве одному дерзнул бы кто считать за малое, что благодетельность их превыше нашего разумения и желаний своенравных?

Какой тяжести пред Богом такой грех, можно судить и по сему одному, что ныне сказали мы даже по обыкновенному рассуждению! Много может быть оскорблений: не оскорбление со стороны неблагодарности, оскорбление там, где желали бы мы встретиться со всеми искреннейшими благожеланиями и услугами других, есть оскорбление самое чувствительное. Оно пронзает сердце, среди самого крайнего восхищения, восхищения – делать добро! Такое точно оскорбление наносили бы мы Господу Богу своему оскорблением благотворных судеб Его Провидения во властях Им поставляемых. Когда непрестанное взирание Его на нас и попечение о всех изображается оком всевидящим; то, что значило бы огорчать служителей Провидения, как не касаться, по выражению Пророческому, в зеницу ока Божия. Так болезненно!

Правда, не всегда Господь такое ощущение Свое тотчас прямо обнаруживает; ибо чудесным действиям есть у Него свои особливые времена; однако ж, когда обнаруживал Господь такое ощущение, смотрите, – как обнаруживал? Мариам и Аарон, родные брат и сестра Моисея, вождя Израилева, из коих, впрочем, первый был начальником народа по Моисее, а другая и сама была Пророчица, коснулись однажды брата своего, вождя Израилева, рассуждением своим следующим: Еда Моисею единому глагола Господь? Еда и нам не глаголаше? – И услыша Господь, сказано далее в Писании. Господь велел всем трем им, Аарону, Мариам и Моисею, стать пред Себя в скинии. Снисшло облако, обыкновенное там знамение присутствия Божия. Почто не убоястеся глаголати на раба Моего Моисея? слышат они из облака глас Божий. И облако отступи от скинии, пишется далее, и се Мариам прокажена бысть яко снег. И рече Аарон к Моисею: молю тя, Господи, не возлагай на ны греха, понеже не ведяхом, яко согрешихом: Да не будет сия яко мертва, яко изверг извержен из ложесн матерних, и се уже пояде пол плоти ея. И возопи Моисей ко Господу, глаголя, – пишется еще далее: Боже! Молютися, исцели ю. И рече Господь к Моисею: аще бы отец ея плюя заплевал в лице ея, не посрамится ли седмь дней? Не иначе, как по молитве сей и срок очищения, Мариам очистилась, Братия! (Чис.12:2–8–10). Был другой подобный случай, против Аарона. Некто Корей, из рода Левиина и Дафан, с Авироном, из Рувимова, и с ними двести пятьдесят начальников сонма, сингклитиков совета, восстали некогда на Моисея и Аарона за то, что якобы права Аароновы могли бы принадлежать и им, вместо Аарона. Мысль во многих сделалась общей. Моисей, по повелению Божию, созывает все сонмы народа Израильского к скинии, велит взять пред нею кадильницы Аарону и сонмам противу него возмутившимся. Все устроилось в ожидании. И рече Моисей: в сем познаете, яко Господь посла мя сотворити вся дела сия, яко не от себе аз творю сия. Явно покажет Господь, и отверзши земля уста своя, пожрет я, и домы их, и кущи их, и вся, елика суть их, и снидут живы во ад, и увидите, яко разгневаша человецы сии Господа. Еда же преста глаголя словеса сия, продолжается в Библии, разседеся земля под ногами их. И разверзеся земля, и пожре я, и домы их, и вся люди сущия с Кореом, и скоты их. И огнь изыде от Господа, и пояде двести и пятьдесят мужей принесших фемиам. В общем ожесточении и бесчувствии народ на завтра возроптал не на Аарона только, но и на Моисея за самую сию пагубу. В то же время сделалась мгновенно язва в людях, так, что множеству умирающих ужаснулся сам Моисей и велел тотчас принести Аарону кадильницу свою в среду умирающих. И ста между мертвыми и живыми, и преста пагуба. И бысть умерших в пагубе четыренадесят тысящ и седмь сот. Кроме умерших Кореа ради (Чис.16:28–49). Грозная истина таких событий, Братия, заключается не только в священных наших книгах, но имеет свидетельство во всем том народе Израильском, который на основании сих и подобных событий, получив удостоверение в Вере своей, доселе носит свое удостоверение в ней из страны в страну, без пристанища и без смешения себя с другими народами, к общему удивлению наблюдателей человечества и поучению всех!

Таковы казни Божии, Слушатели на неповиновение начальству! Ужасны: но и справедливы, необходимы! Без сомнения все дела Божии справедливы; в настоящем случае употребил я сие выражение для того, собственно, дабы показать только соответствие или соотносительность их с преступлением, в чем и состоит во всяком случае раздельное изъяснение правды Божией. Много согрешаем все, много грехов наших различного рода; но в них заступает нас пред правосудием Божиим – Божие милосердие. Весть Господь. Яко перст есмы (Пс.102:14), и потому погрешения наши, от слабости природы или от некоторой естественной неосторожности происходящие, прощает Он в надежде нашего раскаяния и исправления. Но строптивость противу блюстителей законов противна самым основаниям законов Божиих, и разрушает уже вовсе союз общественный. Следственно, что иное остается делать с нею, как не то же, что она делает? Она хочет разрушить общественный союз; Верховный Правитель мира лишает ее саму счастья принадлежать к сему союзу, и потому-то обыкновенно строгостью законов общественных карает ее, как преступление самое чудовищное, исторгающееся из общества человеческого и из области Промысла. Она наконец и наказывается в человечестве, как первый грех, грех отпадших от Бога духов, совершенным отвержением.

Какие были тайные побуждения в сих несчастных духах, Христиане, к восстанию противу Бога, прямо о том в Слове Божием не открыто; довольно, однако ж ясно там преднамечено. И именно: толкователи Слова Божия, читая место, где о духовных властях сказано, что они должны быть, между прочим, не из новокрещенных, да не возгордевся, как прибавляется далее, в суд впадут диаволь (1Тим.3:6), – толкователи Слова Божия из сих слов замечают, что сокровенная причина восстания диавола противу Бога была гордость. Ужасно помыслить иметь ее противу Существа Верховного, с Которым нет никаких сразмерений ни для одной из Его тварей! Но представьте себе творение превосходнейшее, превознесенное в область творений самую высшую, приближенное к престолу Создателя. По свободе, свойственной такому творению, еще тогда испытанием ее не утвердившемуся в добре, денница мог несколько раз свести взоры свои с Господа своего, и обратить их на себя, на свои достоинства; и как в духах все делается со скоростью, природе их свойственной, неподверженной устройству тел, – тотчас, хотя на мгновение, забыл Господа, и, – видя только себя, возмечтал о себе, учинил грех решительный по всей его неожиданности. Низверженный после того на землю, сей клеветник братии нашея (Откр.12:10), Смертные, как называет его Слово Божие, тем же порядком мыслей вводит расстройство и в роде человеческом противу Бога непокорством, неисполнением Божией воли. «Вы велики», говорил он первым людям: «но, если не послушаете Бога, сделаетесь еще несравненно более: будете и сами яко бози, ведяще доброе и лукавое» (Быт.3:5). Так, мнится, всегда говорит он и к тем потомкам Адамовым, которые решаются восставать противу Властей, исполнителей воли Божией. «Вы умны», говорит сатана; «способности ваши так высоки и всеобъемлющи, что, если держать вас на сем месте, где вы теперь, и в сем состоянии, в каком вы ныне, это для того, чтобы вы не сделались исключительно в природе человеческой и в общежитии великими». Довольно! Адские, подлинно, после сего являются действия людей, предавшихся лукавым помыслам, внушаемым сатаной. Люди сии точь в точь подходят под описание, у Пророка сделанное и Апостолом Павлом о нечестивых повторяемое: Гроб отверст гортан их, языки своими лещаху; яд аспидов под устнами их: ихже уста клятвы и горести полна суть. Скоры ноги их пролияти кровь, сокрушение и озлобление на путех их: и пути мирнаго не познаша (Рим.3:13–17). Чего же и ждать иного там, где совесть попрана, закон также, и действует своеволие, разрушив всякое ограждение?

Но отвратимся, Братия. От событий, наводящих стыд и страх человечеству, от событий чудовищных и редких. Могут быть чаще поступки подчиненных в отношении к высшим себя, не заключающие в себе ничего отвратительного и прямо законопреступного, кои, однако ж могут рождать вред общественному благу и доброй совести, внушаемой законом Божиим, противны. Встречаются иногда люди, которые к лицам. Занимающим места общественного служения, не только не оказывают должного уважения за глазами их, но и относят к своей образованности и якобы благоразумию судить и говорить о их действиях с некоторой вольностью. Бывают люди, которые даже о ближайших над ними начальниках рассуждают по-своему. Бывают люди, которые предположениями по общественным должностям в своем уме не знают конца, хотя нимало до рассуждения их ничто такое не касается. «Возлюбленные», сказать бы ко всем им вместе: «видим в вас отличный ум, способности обширные, желания ревностные; почитаем их; но вы помедлите с ними до того, как, может быть, придет чреда общественного служения и к вам; не оставьте тогда действовать со всем вашим благоразумием по правилам и законам. А теперь слушайте и исполняйте, что говорят вам ваши начальники, хотя бы то казалось вам иногда и не по-вашему. Не новы, впрочем, и рассуждения ваши, притом крайне сомнительны и не надежны. Действовал некогда Св. Апостол Павел, не только просвещеннейший муж своего времени, но и Духом Божиим исполненный, – действовал он со всей ревностью и правотой; были, однако ж люди, которые так рассуждали о действиях Павла, что он принужден был говорит иногда: о да бысте мало потерпели безумию моему! И то сказать должно, что в действиях наших образ действования может быть совершенно многоразличен, хотя все мы различно действующие имеем в виду одну цель и идем к ней несколько разными путями, теми, какие кому более известны или удобнее представляются. Что же ты судишь по сему у другого, высшего тебя? – То, почему не видишь в нем себя самого? Почему больше в нем опытности, нежели в тебе пустых предположений? – То, почему стоящие тебя выше, обширнее тебя имеют и обзор своих соображений, и яснее видят, чего ты совсем еще не видишь, стоя наряду с предметами, закрывающими от тебя друг друга? Сердце начальника бдит, и – часто неизъяснимо как для себя самого видит, что делать надобно. Верую сему, ибо верую Божию Промыслу во всем; верую тому, что и поставленные Промыслом Божиим блюстители общественного блага суть орудия в деснице Его. И потому самые упущения их суть лишения для нас, попущаемые свыше. Без того не падает ни един волос с головы, по уверению Спасителя моего!».

Поставьте себя, Братия, в такое расположение духа, и вы опытно увидите в себе состояние повиновения Властям своим душевного и о Боге. Вы увидите, сколь блаженно такое повиновение, когда во всяком начальнике своем почитаем мы служителя Промысла Божия, и, вверяя ему судьбу свою, вселяемся на уповании (Пс.4:9), что вся нам поспешествуют во благое (Рим.8:28). На первый взгляд зависимость одного от другого представляется как бы некоторой и трудностью; но поставьте зависимость в виду так, как она есть в существе своем: вы увидите совсем иное; вы увидите, что идеже Дух Господень, ту свобода (2Кор.3:17); вы увидите, что состояние подчиненности есть самое счастливое, а трудность жизни лежит собственно на тех, кто печется о благосостоянии нашем, стоит на страже общественного порядка. Они и думают за нас, и смотрят, и бдят, и действуют! Мы одолжаемся посему тем более и более иметь к ним сердечное расположение со всей готовностью к послушанию.

Аще убо кое утешение о Христе, или аще кая утеха любве, аще кое общение духа, – все сие уже давно сердца наши, Братия, приносят в особенности Отцу Отечества, Благочестивейшему Государю Императору. Преданность наша, Россияне, к Нему не имеет предела, и есть, подлинно, преданность якоже Господу. По слову Апостольскому: Бога бойтеся, Царя чтите (1Пет.2:17), понятия о Боге и Царе так тесно соединены в нашем сердце, что мы и Царя называем Богом земным. Истинное исповедание! Аз рех: бози есте (Пс.81:6), говорит Господь о Властях земных. От вельможи до последнего Россиянина, кажется, все знают у нас слово Премудрого, и душевно повторяют, что сердце Царево в руце Божией (Притч.21:1). Посему, хотя и беспредельно различие между Высочайшей властью Государя и Его приставниками к общественным должностям; однако как и все приставники поставляются законом Государя, то и к ним повиновение, по мере их власти и обязательству законов, повиновение с искренним расположением сердца должно составлять самую основу отношений наших к ним. Непокорность во всех ее видах и степенях есть грешнейших грех. Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 22-го августа 1836 года.

Вся ми лет суть, но не аз обладан буду от чего. 1Кор.6:12.

То, что действительно иногда надлежало бы нам в предосторожность говорить о себе, Братия, Апостол в духе Божием давно уже упредил сказать как бы за самого себя, дабы слова его стались правилом нашим. По-видимому, не многие в мире могут сказать о себе: вся ми лет суть, все мне можно; однако ж некоторые, подлинно, могут. А если войти в расположения человеческие; то многие желали бы, и почти все в известном круге мыслят уже таким образом, что все им можно. Высший закона работы, – как тот самый муж, которого слова теперь повторяем, – в небесной области своих созерцаний о Христе, великий – в земном пространстве своих владений, властелин – в порученном ему управлении, господин – в своем достоянии, богатый – в своем имении, хозяин – в своем доме, даже бедный – в простоте своего состояния, и дитя – на данной ему воле, – все, хотя в разной мере, в свое время, каждый в собственном круге, говорят или чувствуют о себе таким образом, что все им можно. Оставим уже упоминать о том, что, может быть, некоторые желали бы и распространить еще пределы возможностей для себя. Поспешим и к тому, что действительно есть уже, присовокупить другую часть Апостольского слова, столь, по-видимому, противоположную первой. Вся ми лет суть, сказал Апостол, и далее присовокупил: но не аз обладан буду от чего! Столько ли нам известна сия вторая часть правила, как первая? А слово таково, Братия, как видите, что ежели мы желаем истинно пользоваться правами своими, или всем тем, что нам возможно; то надобно пользоваться ими с такой осторожностью, дабы не обратились они на порабощение нас самих, вместо обладания тем, чем владеть нам должно. Вникнем в сию истину ныне, в такой день, когда обыкновенно беседуем пред Богом о предметах, служащих к наилучшему прохождению и счастью общественной нашей жизни.

Нет, кажется, ни для кого сомнения, что свобода для детей, столько возрасту их, по-видимому, нужная, и к природа их вообще близкая, всего более вредна для их нравов и благополучия. Предоставьте ее, – и детьми вскоре возобладают склонности, кои надобно бы исправлять, но кои утвердятся наконец в своеволие. Не менее должно быть несомненно и то, что природа у всех нас, Братия, всегда та же самая, с какой мы были в детстве, с какой родились. Переменяются с течением времени наши способности, силы; но – вместе возвышаются и занятия, расширяется круг действий; следственно со стороны произвола еще остаемся едва ли не в большей опасности, нежели от какой бережем детей. Человек состояния низкого думает, что ему все можно в простоте его жизни: одевается, как хочет; идет, куда и когда вздумает; хочет петь, поет и на стогнах; не хочет ничего делать, и не делает. Но сия-то самая свободность, если кто пользуется ею без ограничения нравственного, часто и производит то, что людьми сего рода возобладает напоследок или убожество, гораздо низшее состояния, или вольность, возвышающаяся только в продерзательствах, или разврат, который уронит и остальные силы человека! Домовладыка мыслит, что он в доме своем господин, и делает в нем, что хочет, не смотря на то, следует ли так делать или нет: его скоро одолеть может или своенравие, или беспечность, и – дом в беспорядке, а достоинство господина в унижении. Богач, владея сокровищами, имеет множество возможностей делать из них, что хочет: но кто из нас, Братия, не примечал, хотя на других, всей опасности преобладания сих бездушных вещей над умом и сердцем владетеля их, как скоро он не остережется? Не тогда ли слышно в делах человеческих такое или подобное рассуждение: душе! Имаши многа блага, лежаща на лета многа: почивай, яждь, пий, веселися? (Лук.12:19). Или, вместо сего, не тогда ли случается странное в Христианстве состояние, – идолослужение, идолослужение, Братия, как называет Слово Божие лихоимание? (Кол.3:5). Хотя идол сей не отвратителен и не имеет иных капищ, кроме ящиков и кладовых: но там он, по Слову Божию, корень всем злым (1Тим.6:10). Казалось бы по крайней мере, что опасного от прав там, где самое звание есть власть? Но там-то, Братия, и более надобно осторожности, где мы имеем власть. Ежели, по слову святого нравоучителя Церкви, Василия Великого, благополучное состояние может быть еще большим искушением, нежели доля низкая; то против начальствующих, по мере круга их власти, для возобладания ими стекаются все искушения, кои к другим приближаются только почастно. Изобилие готово литься к ним иногда рекой, даже с отменой закона природы, – на гору, и лесть предлагает им свои услуги даже к удовлетворению слабостям их, и пронырство ожидает только мания для употребления имени их к своим целям, и собственные достоинства сильных земли порываются возноситься выше и выше обыкновенных людей, и слабости их становятся смелее, и самое чувство власти легко наводит большее или меньшее забвение дел и людей. Вся ми лет суть, часто чувствует властелин и чувствуют за него другие, говорится ли то или нет; а где кроме Св. Писания услышать нам, что следовало бы сказать при том: но не аз обладан буду от чего? Да не обладан буду или беспечностью, или своекорыстием, или обманами, или жестокостью, или гордостью, или пристрастием, или иным подобным, что так легко зарождается в цветах нашего благополучия! И что же будут значить тогда ограниченные силы наши, Братия, когда силы, по-человечески не ограниченные, а с нами и целые царства падают, если силами власти возобладает, – скажем о самых высотах ее, – или дух завоеваний, или дух роскоши, или дух беспечности, или иной подобный из духов злобы, враждебных благополучию человеческому?

Против опытов никто, думаю, сомневаться не станет: не излишне, однако ж видеть основания их, дабы на них положить убеждение и касательно собственных наших дел или помыслов. Такие основания указаны, Братия, Самим Сыном Божиим, Который создал, как выражается Писание, наедине сердца наши (Пс.32:15), и, следовательно, знает их несравненно лучше, нежели сами мы. Аще пребудите во словеси Моем, говорил однажды Христос к веровавшим в Него Иудеям, и уразумеете истину, и истина свободит вы. Семя Авраамле есмы, в голос возразили Иудеи, и никомуже работахом николиже: как Ты глаголети, яко свободни будете? Отвеща им Иисус, пишется в Евангелии далее: аминь, аминь глаголю вам, яко всяк творяй грех, раб есть греха (Ин.8:31–34). Из сих слов Господа видно, Братия, как и подтверждает опять опыт, что коль скоро кто уклоняется от прямой стези состояния своего, и употребляет дары Промысла Божия неправильно, делает беззаконие, отступление от закона, а по мере того и из собственных своих прав составляет узы рабства, не смотря на внешнее свое состояние, хотя бы оно было и из самых свободных. Не весте ли, изъясняет Апостол, яко емуже представляете себе рабы в послушание, раби есте, егоже послушаете, или греха в смерть, или послушания в правду (Рим.6:16). Не раб ли, подлинно, – раб нравственный тот, кто предан например или праздности, или своекорыстию, или властолюбию, или какому-либо пристрастию, когда он не то уже делает, чего требует долг или здравый ум, но – то, куда слепо влечет его страсть? Слепо: какая там свобода, где нет и зрения, но где человек связан, по выражению Писания, пленицами мрака (2Пет:2–4), подобными пленицам, коим связан навсегда дух, некогда светлый, ныне во зле утвердившийся?

Это так в самом человеке! Но в какую зависимость ставит себя человек со стороны, когда не знает истинной меры употребления своей свободы, в зависимость, опять вопреки своему стремлению, в зависимость теперь тяжкую и опасную! Известно, Братия, – вольность уже обуздывают, распутством гнушаются, мотовство пренебрегают, гордости противополагают презрение, на стеснения жалуются, на лихоимство вопиют. Словом, – все, что есть в человечестве доброго, все так или иначе, много или мало, явно или тайно восстает против того, кто преступает границы закона, свободы общественной.

Закона, свободы общественной. Так: если мы сделаемся неспособными чувствовать кроткие внушения общего смысла, сердечные напоминания ближних наших, остаточный, подобный отголоску, глас собственной совести; то закон положительный не оставит рано или поздно указать границы нашему своеволию собственной силой. И что тогда пред ним все права человеческие? Жалкие развалины, кои обрушатся на собственную нашу совесть, и должны стать видимым памятником нашего злополучия! Теперь мы властны, как сам закон, когда действуем законом. Все нам можно, мы сильны, сколько может, сколько силен сам закон, когда он один обладает нами. Ничтоже можем, скажем и не забудем никогда говорит с Апостолом: ничтоже можем на истину, но по истине (2Кор.13:8). Самая надежная безопасность – опасаться одного закона; полная свобода в повиновении ему! И для других ты неприкосновенен здесь, или будешь защищен от них, и сам в себе ты спокоен, и относительно высших себя благонадежен. Истинное блаженство на земле, когда закон имеет свое полное действие, воздавая всем и каждому свое, равняя всех нас пред собой в том, чтобы каждый истинно пользовался только тем, что ему принадлежит!

Ограничение некоторых действий страшит некоторых. Для делания добра самим себе и людям, Братия, закон так обширен, что едва ли кто в состоянии наполнить область его действительностью. Всякия кончины видех конец, говорит пред Богом Царь-Пророк; широка заповедь Твоя, Боже, зело! (Пс.118:95). Здесь с ней и мы, можно сказать, неограниченны, не только по множеству предметов для нашей деятельности, но и потому, что много еще усовершать каждый можно. Братие! Говорит о себе Св. Павел, который в исполнении своего долга паче всех, по свидетельству самого Духа Божия, потрудился, – Братие! аз себе не упомышляю достигша, т. е. достигшим конца тому, что делать должно; едино же, задняя убо забывая, в предняя же простираяся, со усердием гоню к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе. Елицы убо, продолжает Апостол и для нас, Братия, елицы убо совершении, сие да мудрствуем (Флп.3:13–15). Что же посему закон ограничивает у нас? То, что было бы беззаконием, – зло, которое делало бы нас истинными, как мы видели, рабами. И этого ли, своеволия ли, зла ли не ограничивать? Как бы иначе могли стоять общества человеческие? Что ж, если бы всяк из нас настоял в своем только лучшем? Что ж, если бы всяк из нас поступал так, как хочет? Не было ли бы это взаимным стеснением свободы общей, наконец – смешением, превращением обществ человеческих и самого человечества? Ибо каким образом возбранишь ты делать другому, чего он хочет, когда сам делаешь по своеволию? Силою ума? Нельзя отнять его у всех. Просто, какой бы то ни было силой, только собственной? Это уже не свобода, во имя которой стал бы ты действовать. Всего ужаснее, Братия, когда бы кем возобладала самость. А она только и хочет обладать всем, когда свободомыслие человеческое мечтает о свободе так называемой.

Но что значит человек, кто бы он ни был, вне своего состояния? Брение в руках художника, брение, из коего Создатель образует, что ему потребно по времени! (Рим.9:20–21). И если кто по неисповедимым судьбам Вышнего, быв попущен уже перейти границу своего состояния, исторгнуться из круга обыкновенных людей, и даже вознестись над законом, – не ужаснулся, вышед далее, где должна представиться ему беспредельность: что он сам по себе во вселенной? По тем же судьбам Божиим все остановить его здесь может, не смотря на все усилия! Первое будущее мгновение времени закрыто от него полной неизвестностью. Все глупости вдруг могут напасть на него в его самонадеянности. Последнее насекомое может отнять у него самую жизнь. И как скоро может это исполниться! Видех, говорит Царепророк, видех нечестиваго превозносящася и высящася, яко кедры Ливанския, и мимоидох, и се не бе, и взысках его, и не обретеся место его (Пс.36:35–36).

«Где же, скажут опять, тот особенный дар произволения, которым при разуме одарен человек, превосходное создание Божие в отличие от прочих созданий?». А разве дар Создателев, Братия, должен быть противен воле Создателя, или выше ее?! Если нет, как и не может быть; то поступай по законам Божиим, и ты – с произволом здесь, подлинно, неограниченным, Божественным. Хочешь преплыть моря, и когда употребишь те средства, кои в законах Создателя служить к тому предположены, – преплываешь моря. Хочешь иметь драгоценный металл, – достаешь его из вещества, в коем заключил его Создатель. Но если захотел бы ты извлечь злато из всего, из чего захочешь, – не успеешь; или если бы стал ты хотеть ходить по дну морей, – не можешь. Подобным образом судите, Слушатели, и о прочем в видимой природе своей нравственной. Истинная свобода там, где, по слову Христову, истина (Ин.8:31), где путь указан от Владычествующего всем, единого имущего власть и силу, – беспредельная область воли Божественной! Иной свободы, кроме всей возможности делать добро, и Сам Бог не имеет. Иная свобода не была бы уже посему и свобода, но или мечта, или расстройство. В области только законов Божиих, там мы и успеем во всем по желанию и будем делать все, как прямо свободные.

Успеем. Вся возможна верующему (Мк.9:23), говорит Христос; и – священные наши книги в опытах свидетельствуют, Братия, как, подлинно, подобострастные нам человеки побеждали царствия, возмогали от немощи, глаголом уст своих заключали небо и отверзали, или наоборот, претерпевали все бедствия с торжествами, достигали в смирении Ангельской высоты жизни, словом – располагали собой, всем в природе и даже частью на небесах по своему произволению о Господе (Евр.11; Иак.5:17).

Они и в самых трудных обязанностях своих действовали, говорим, как прямо свободные. Праведнику закон не лежит, говорит Слово Божие, но беззаконным и непокоривым, нечестивым же и грешником (1Тим.1:8–9). Праведник исполняет закон не по принуждению от закона, но по чистой своей склонности к добру, из любви к законоположнику. А идеже Дух Господень, говорит Писание, ту свобода (2Кор.3:17): там исполнение воли Божией – не тяжесть, ни нужда, но стремление и блаженство. Повинитеся всякому человечу созданию Господа ради, – пишет Св. Петр ко Христианам, – яко свободни, а не яко прикровение имуще злобы свободу, но яко раби Божии (1Пет.2:13:16). Для сего-то, Братия, да общение наше с Богом действенно будет в разум всякаго блага (Флм.6:8–9–14), по Писанию, при всей ограниченности природы, оставил Бог человека в руце произволения его (Сир.15:14), в руце собственного нашего произволения. Произволение делает природу нашу, некоторым образом, неограниченной, Богоподобной. Бог устами Своего Павла ко всякому из нас порознь говорит в этом отношении: Многое дерзновение имея во Христе повелевати тебе, еже потребно есть, любве же ради паче молю. Без твоея же воли ничтоже восхотех сотворити, да не аки по нужди благое твое будет, но по воли.

Такова власть и свобода истинная, Христиане! Такова, Россияне, власть и свобода в любезном Отечестве нашем, которое с Верой Православной приняло их из чистых недр Христианства, с Востока. Царствование Благочестивейшего Государя нашего Императора Николая Павловича есть истый образ правления в духе Божием. Кто не знает, как, поистине, Монарх наш в превознесенном состоянии Своем снова превознесен еще над всем, что только может как-нибудь ульстить Собственную Его прозорливость. Попечение Его об основании всех действий власти на законе столь ясно пред светом, что книги закона не только хранятся в святилищах правосудия, но раскрыты всем и каждому, дабы все и каждый могли видеть права свои и других, равно как и последствия употребления их прямого и неправильного. Для кого Государь не равно Отец, – для великого, малого и последнего? Весь такой образ действий основан в самом сердце Государя Благочестивейшего на том исповедании, яко Господне есть царствие, и Той обладает языки (Пс.21:29). Исполним, Братия, настоящее наше торжество о Царе своем и особенной, не по содержанию только, но, если можно умножить, и по чувству особенной молитвой к Царю Царствующих, да святится небесный союз между Ним и Царем нашим, между Царем и царством, между царством и царствами, и – частно между всеми нами! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 6-го августа 1838 года.

Поят Иисус Петра и Иакова и Иоанна брата его, и возведе их на гору высоку едины. И преобразися пред ними. Мф.17:1.

Едины! Не желательно ли было бы участвовать в столь славном видении и прочим ученикам Иисуса? Даже не нужно ли, казалось бы, когда все они должны быть впоследствии зрителями страданий и провозвестниками в мире, а слава Преображения должна предупредить уверением, что те страдания вольные, и что Страдалец Голгофский давно на Фаворе наречен свыше Сыном Вышняго возлюбленным, Которого всем надобно слушать? Мы все, – могли бы тогда сказать Апостолы, как говорил после в послании Св. Петр, – самовидцы были величествия онаго. И сей глас мы слышахом с небесе сшедш, с Ним суще на горе святей (2Пет.1:16–18). Но нам ли, Братия, суждениями своими касаться того. Что делает Господь? Мы можем и должны только примечать Его действия к своему назиданию, или лучшее и ближе к себе, – видеть, каким образом взирали ученики Господа на такие избрания их, как бывало то не в один нынешний раз. Ни тени у них никогда сомнений в таких случаях, по вере в Господа своего! Между тем сколько у нас, Христиане, рассуждений, когда судьбы Божии предпочитают одних из нас пред другими в различных случаях даже обыкновенной жизни? Не чаще ли, можно сказать, всего и чувствительнее беспокоятся лучшие из нас о том, почему туда-то и туда, к такой или иной почести не избраны и они, особенно они, даже они одни? Но рассудим лучше, что такое есть избрание Божие вообще, или так называемые участи Судеб?

По-видимому, о справедливости слов, когда ищут некоторые сами какого-нибудь предпочтения себе: но, в сущности, это часто непристойный и несносный голос самолюбия. Конечно, неестественно не желать улучшения своего жребия; но если любовь к самим себе простирается у кого уже столь далеко, что ищет предпочтений, то она прямо выходит из своего круга, так как касается уже других и пренебрегает их. Когда не отличал Иисус Христос некоторых из Своих учеников особенным каким-либо избранием, они взирали на то с совершенным доверием. Но был случай, когда двое из них, двое из числа впрочем отличаемых Иисусом Христом, Иаков и Иоанн, сами вздумали просить себе мест, одному по правую, другому по левую руку престола Христова в царстве Его; тогда все прочие ученики вознегодовали на них, сказано в Евангельской Истории. Относя теперь слово к самим себе, Братия, чем подлинно, увериться или других уверить нам в искательстве предпочтений, что судим о себе беспристрастно, когда самый вызов на то – пристрастие к себе? – Чувствованием своих совершенств? Нельзя ли таким образом сказать, не краснея пред честными людьми? Следственно льзя ли, по совести, положить такое чувствование и в основание своих требований, хотя бы то было в недосязаемой для других глубине души? – Сравнением себя с другими? Опять – себя, следственно теперь сомнительное рассуждение о себе самих должно стать еще сомнительнейшим, когда надобно соединить с ним рассуждения и о других, проникнуть других, взвесить всех с собой. Видите, Братия, в какие затруднения ставили бы мы сами себя произвольно в таких случаях, где Судьбы небесные предназначили нам глубокое спокойствие духа, долг не тревожиться!

Конечно, дарованные нам от Бога способности природы, судеб и благодати не должны оставаться в каком-либо оцепенении равнодушия: нет, они дарованы с тем, чтобы мы их взростили, укрепили и сделали с плодами, или, говоря иным подобием Евангельским, пустили бы их в движение, и возвратили Господу с преумножением. Ревнуйте дарований больших (1Кор.12:31), говорит в поощрение всех Св. Писание и закон общественный. Но – это должно быть так, как видим в порядке, от Бога установленном, на таких созданиях Божиих, где произвол желаний портить ничего не может. Все в видимой природе, например по царству прозябаемому, растет, цветет, созревает, так сказать, стараясь быть лучше и лучше, и тем одним само себя все готовит к различным употреблениям. Приходит делатель, и избирает, что кажется ему лучшим или нужным для его целей; придет другой, и изберет другое по своему времени; придет третий и так далее. Нет, тут ни укоризны ничему, ни повода к самопревозношению: возрастил Бог; пришла надобность, время. Так и ты, всякий из нас, Братия, будь хорош, лучше, лучше; и ты рано или поздно будешь избран, предпочтен другим, не сегодня, так завтра, не тем, так другим образом. Это будет даже необходимостью. «А разве так, – подумают мудрые века, – должно быть и с людьми?». Не так, возлюбленный вертоград Божий! В судьбу твою еще гораздо более входит Небесный Делатель. Смотрите крин сельных, како растут, сказал Он чрез Сына Своего; и аще сено сельное днесь суще, и утре в пещь вметаемо, Бог тако одевает, не много ли паче вас, маловери? Не две ли птицы ценятся единым ассарием, говорил Он еще, и ни едина от них падет на земли, без Отца вашего. Вам же и власи главнии вси изочтени суть (Мф.6:28–30; 10:29–30). Вы рождие, сказал Господь инде, и Отец Мой делатель есть (Ин.15:5).

«Господи, скажут опять совопросники, когда же мы видели, чтобы Ты располагал нашими участями, одних из нас избирал, других оставлял, и мы не готовы были бы предаться святой Твоей воле без всякого помышления?». На подобный вопрос, Братия, уже есть давний ответ Божий в Евангелии такой: понеже не сотвористе единому сих братий Моих менших, которые во имя Мое требовали от вас укруха хлеба, покрова от наготы или ночи, – ни Мне сотвористе (Мф.25:40). Тот же Божеский ответ относится и к нам теперь, Братия, с той только разностью, что мы не исполнили бы теперь требования не меньших из нас, а больших, преимущих дарами природы, судеб и благодати, не исполнили бы требования тех, кого общественный и Божий закон велел слушать, как Божественного повеления, когда они призывают нас к такому или иному общественному доверию, к почестям, к трудам, к званиям, или отказывают иногда в том вопреки нашим желаниям. Противляйся власти, Божию повелению противляется, говорит закон Божий (Рим.13:2).

Рассуждению здесь близко и начало и край. Ежели мир не мог быть без Создателя, так как иначе он не был бы во времени; то он не мог и остаться без продолжения на то зиждительной воли, и следственно без непрерывного действия ее на творения свои; так как ни одно беспредельное свойство не может быть когда-нибудь бездейственно. Отымеши дух тварей Твоих, говорит Пророк к Богу, и исчезнут, и в перст свою возвратятся (Пс.103:29). Может ли же быть оставлена без особенного Божия смотрения часть мира превосходнейшая, для которой служат прочие, оставлен мир, собственно, люди? И так назначения их, отклонения и все прочее, составляющее так называемые участи, что суть, как не предопределения Божии, подобные тому, какие бы мог или хотел всяк из нас иметь в собственном деле, например в доме, владении, управлении, с избранием к своим целям орудий, сколь можно лучших? Это, скажут опять, – произвол избрания, произвол людей. Так, Братия; мир нравственный есть особенная область владычества Божия, где Бог поступает с людьми, как по образу Его сотворенными, как отец с детьми, а не как с рабами или чем-нибудь вещественным. Он дает им власть действовать, испытывает их силы, развивает свойства, упрочивает терпением, исправляет и, когда кто уже уклоняется от премудрых Его целей, тех останавливает, исправляет, вразумляет, лишает. Не непрерывные ли опыты сего все жизни человеческие, если смотреть на них в полном их объеме, а не по одним частным, кратким, переменным явлениям? В том, между прочим, относительно их и отстоят наши помышления от мыслей Божиих, как восток и запад, что помышления наши детски, скоры, переменчивы, своенравны, ограничены только собой, а советы Божии несравненно обширнее мыслей такого великодушного мужа, как можно видеть иногда и между людьми, который смотрит на все с прозорливостью, с спокойствием духа: его нельзя скоро подвигнуть ни на гнев, ни на суждение, ни на удовольствие, ни на иную какую-либо перемену духа. Он проникает вещи, видит сцепление причин и давно уже успокаивается у цели своих ожиданий. Не так ли мы сами, Братия, смотрим на занятия детей?

Все мы дети единого Отца нашего Небесного: не все ли посему любезны Ему? Не всех ли нас хощет Он видеть счастливыми? И если мы друг пред другом порываемся исторгаться из круга своего, друг другу завидуем, даже предвосхищаем уже что-либо друг у друга, по крайней мере желаем, чтобы все только наши желания исполнялись; что мы тогда делаем? Взимаемся противу общей любви ко всем нам Отца Небесного и противу взаимной любви, какая должна быть между самими нами. Пусть так; ты хочешь особенных даров счастья, удовлетворения даже чистым желаниям добра; не естественно, говорим, не желать себе лучшей и лучшей участи: не почему ж того же не искать и по тем же причинам тысячи собратий твоих, окружающих тебя? И так, если дать силу каждому из желаний каждого из нас; что тогда было бы, как не смятение? Тысячи людей, становились бы на место, где должно быть одному. Как быть тогда порядку, какой должен быть между нами по закону любви Божией в союзе постепенностей, соответственно устройству настоящего мира, если не предоставить самой Божественной любви разделять нам как-нибудь втайне наши участи? Так делает и на земле мудрый отец, предполагая заранее пути жизни для детей, смотря по их свойствам, иначе сказать, входя по тому в предначертания об них Создателя, Отца Небесного.

Мы располагаем свои понятия о своих участях, кажется, по тем наиболее впечатлениям, какие делает на нас блеск высоких назначений; но Господь в тайне судеб Своих отечески говорит тогда всякий раз: в силах ли вы понести труды, сопряженные с предпочтениями? Когда те два ученика Христовы, дети Зеведеевы, о которых упомянули мы прежде, стали просить у Христа почести занять им места, одному по правую, другому по левую руку престола в царствии Христовом: не веста чесо просита, сказал им Господь; можета ли пити чашу, юже Аз пию? И когда те отвечали, в подкрепление своего желания: можем, – Господь сказал: чашу убо, юже Аз пию, испиета; а еже сести одесную и ошуюю Мене, несть Мое дати, но имже уготовано есть (Мк.10:38–39–40). Столь глубоко в природе и Божественных предопределениях лежат основания предназначений наших, Братия!

Так, Братия, смотря на людей, можно отчасти знать и наглядно, к чему кто предназначен из нас по своим силам и склонностям; но совершенно знает сие Тот только, Кому от века ведома суть дела Его, и знает не по настоящему только состоянию, а во всех тех видах, какие будут или только могут быть когда-либо. Теперь мы благонамеренны, ты умен, он честен, тот справедлив, вы кротки, они деятельны: но кто поручится, что всегда вы будете таковы, если бы и переменились обстоятельства вашей жизни, когда бы вы стали из бедных богатыми, из подчиненных начальствующими, когда бы вы из-под мирного крова своего вышли на поприще, стали иметь различные отношения к людям и прочее? Знает все сие и подобное Тот один, к Которому говорит Праведник: Господи, не соделанное мое видесте очи Твои, и в книзе Твоей вси напишутся! (Пс.138–16). Знает это Тот один, Который вместе, как испытует сердца и утробы людей праведно, проницает всеведением все времена и веки, зрит будущие роды людей и всем, что будет, управляет. Еще бо не рождшимся, ни сотворившим что благо или зло, говорит Писание, речеся матери двух сынов-близнецов, – яко болий поработает меншему, да по избранию предложение Божие пребудет, заключает Слово Божие, не от дел, но от призывающаго. Все зависит, присовокупляет наконец, не от того, как кто хотел бы, или старался, но от того, как помилует Бог (Рим.9:11–12–14–21).

Что убо речем? – так само Слово Божие предупреждает наши недоумения в судьбах наших, – что убо речем? Еда не правда у Бога? Да не будет. Или не имать власти скудельник на брении, от тогожде смешения сотворити ов убо сосуд в честь, ов же не в честь? Следственно говорить или мыслить: почему мое предназначение такое, а не иное, не значит ли, подлинно, по выражению Апостольскому, то же, как бы стал говорить скудель художнику, почто мя создал еси тако? Где был ты ранее? «Почто ты до твоего здания не сказал мне, – говорит Создатель человеку, входящему в судьбы Божии с пытливостью, – почто ты не сказал Мне до создания твоего, как создать тебя?» (Иов.38:4). Братия! Сообразимся со своим назначением искренно, в любви к Отцу Небесному, или паче забудем себя в непостижимой бездне непременно благотворных судеб Его, и – мы будем истинно счастливы, не смотря на то, велик ли кому из нас дан удел счастья или мал. Тогда мы все будем чувствовать себя полными даров Божиих по своей вместительности, какова она ни есть. Скорбет ли же сосуду малому, но также полному, как и другой большой сосуд, скорбет ли, почему не столько же вмещается в нем, как и в большем? Тот и другой равно довольны.

Мы, каждый, беспокоимся обыкновенно о себе только, – так тесно! А Верховный Правитель мира о всех Своих созданиях, – так обширно! С участью каждого из нас сопряжены в уме Божием тысячи участей людей, и не людей только, но и некоторый образом целого мира. Посему общая любовь Отца Небесного ко всем нам обращается к нам теперь, если можно так выразиться, стороною премудрой правды Своей, и в настоящем порядке мира разделяет нам назначения Свои по Своим Божественным усмотрениям в области мироправления. Для Всемогущества не стоило бы ничего создать всех нас, всех до единого, великими людьми, одарить высоким умом, силой, счастьем или иным чем славным в мире; для Него, без сомнения, все равно, что и создать нас тем, чем мы ныне: но, по откровению Судеб Своих, Бог воздвигает во время потребнаго на земли (Сир.10:4), созидает всякого так, как кто нужен по времени и месту, какое занять он должен в чреде Божественных предопределений. Нужно ли, например, правде Божией возгреметь в мире, возбудить всеобщее внимание к состоянию, до которого дошел мир, обнаружить или дать испытать ему образовавшиеся вновь начала жизни; она воздвигает людей с нужными на то именно силами духа. Цель ее достигнута: все стерто опять с лица земли десницей на то устроенной! Находит ли правда Божия время вознаградить особливым благополучием землю, царство, область, град, сословие, род, дом, человека; она предназначает для сего явиться избранным своим, пред которыми, по выражению Пророческому, сама идет, горы уравнивает, врата медяная сокрушает, дает сокровища темная сокровенная, невидимая отверзает (Ис.45:2–3). Решается ли правда Божия наказать или вразумить человека, дом, род, сословие, град, область, царство, мир; она так предварительно говорит у Пророка, как и исполняется в последствии делом: Се Владыка Господь Саваоф отымет от Иерусалима и от Иудеи крепкаго, и крепкую, крепость хлеба, и крепость воды, исполина, и смотреливаго, и старца, и пятьдесятоначальника, и дивнаго советника, и премудраго архитектона, и разумнаго послушателя (Ис.3:1–2–3). Братия! И природа бесчувственная в руках Создателя – только орудие к действиям Его для нас. Чрез Пророка Своего Бог называет негде обыкновенных насекомых силою Своею великою (Иоил.2:25), мух зовет Своими: Он посылает и их в известные места в известные времена, для совершения чрез них намерений Своих о людях. Не одно ли и то же было бы для силы Божией, создавшей землю, небеса и солнце, чтобы непрестанно сиять ей для нас благорастворением воздуха, наполнять недра земли и наши житницы плодами, посылать из бездн морских тучи рыб в пищу нам, – не одно ли и то же, чтобы быть ненастьям, скудости, скорбям? Нет, Братия, любовь Божия хотела бы всегда только благотворить нам; но, по своей правде, избирает для нас то, чего мы когда стоим. Так и о людях говорит Писание, что они в действиях своих предназначений не более, как секира или пила в руке, – орудия! (Ис.10:15). «Еда прославится секира, – говорит Господь чрез Пророка о людях, по-видимому, самостоятельно действовавших, – еда прославится секира без секущаго ею, или вознесется пила без влекущаго ю?»

Обольщает умы, по-видимому, возвышенные, высота некоторых предназначений? Не забудьте, Братия, что не здесь, не на земле вся цель их: здесь только поприще; а цель уже – целая жизнь будущая. Посему любовь Отца Небесного, без сомнения, ведет нас ныне такими путями, по коим лучше при наших силах, при наших склонностях, Ему совершенно известных, пройти мы можем к вечному своему предназначению. И если вникнуть в начатки жизни рода человеческого, из Писания Божия известные, если войти в естественные расположения сердец наших: все, кажется, внушает, что человек создан, собственно, для мирной жизни, даже в настоящем мире. Потребовались от некоторых труды великие, труды для других, предназначения свыше особенные, потому уже только, что в нынешнем состоянии своем все люди не могли быть спокойны без попечения о них избранных из них свыше. И потому высоты предназначений, высоты-то собственно, как состояние особенное, сопряжены сколько с особенными предпочтениями, столько же и с трудами, столько же почти и с опасностями. Самое возвышение духа уже так утончает чувствительность его, что дух делается похож на всего человека, ходящего над безднами. Приведите себе на мысль, Братия, чем обыкновеннее оканчивались во все времена судьбы славных земли? Перейдите мыслями даже к особеннейшим избранникам царства Божия, которых, например видим сегодня на Фаворе, кажется, вне превратностей мира. Они удостоены были особенного избрания к сей почести, для того, как вы, без сомнения, заметили, чтобы, видев теперь славу Христову, стать во свое время неблазненными свидетелями скорби Христовой в Гефсимании, и страданий на Голгофе. Устояли ли, однако же они на высоте своей? И на Фаворе они уснули, в Гефсимании даже давно погрузились они в глубокий сон, до Голгофы не дошел сразу ни один. Первая смелость вела было к тому, чтобы следовать всюду, куда поведет Господь; но несколько страха, и – один из избранных отвергается Господа с клятвой, другой убегает нагий, оставив одежду в руках врагов, третий и никак не замечен на местах опасности. Прочие ученики Господа не были избраны к почести Фаворской, но не подверглись также и особенным искушениям при Голгофе. Счастье есть также искушение своего рода, и искушение для крепчайших, наибольшее, нежели бедствия!

Что же могло когда-нибудь истинно возвысить избранных Божиих? Смирение, Братия, смирение! Петр плакася горько (Лк.22:62). Не припомним ли к нему и другого первоверховного Апостола, после всех избранного, избранного сосуда, Павла? Аще похвалитися ми подобает, говорил он, – похвалиться можно было бы весьма многим, нарочитым избранием свыше, откровениями небесными, восхищениями до третьего небеси, подвигами благовестия, страданий, смертей на пространстве почти всей земли, – о немощи моей похвалюся, говорил великий Павел. (2Кор.11:30).

И когда так располагали себя истинно избранные свыше, великие мужи; то, как нам, обыкновенным людям, располагать себя прилично, Братия, – подумаем о том всяк с самим собой! Главное, конечно, то, что всем надобно быть довольными своей участью, какую предназначило нам Провидение в судьбах своих, и в такой преданности Богу заключать в первых свое Богоугождение и свое спокойствие. Конечно, сердцу человеческому нельзя быть каменным, нельзя не чувствовать таких или иных прикосновений к себе судьбы, нельзя не иметь таких или иных желаний в пользу свою: но все подобные чувствования должны быть не иначе, как желаниями детей пред отцом своим, с предоставлением их в волю отца. Угодно ли Ему будет удовлетворить им, или не угодно; то и другое примем со смирением, с любовью. Коснется ли нас десница Его и с болезнью для нас; перенесем с покорностью и молениями. Во всяком случае, да руководствуемся не чувствами только, но и разумом, и не одним разумом, но наипаче Верой. В особенности по дню настоящему, в который мысли от славы царства Господня, пришедшаго в силе на Фаворе, обращаются и к славе царства Помазанника Господня в благодарственном ко Господу воспоминании о рождении первой Дщери Царевой, не должны мы оставить без особенного внимания тех собственно предназначений наших, которые относятся до общественного служения по званиям нашим, как бы собственно по призваниям свыше. Да будем здесь каждый в своем кругу обязанностей, со всякой готовностью к делам своего звания и с упованием во всем на Промысл Всевышнего! Аминь.

Говорено в Новгородском Софийском соборе, 12-го января 1827 года.

И заповедах судиям вашим во время оно, глаголя: разслушайте посреде братий ваших, и судите праведно посреде мужа, и посреде брата его, и посреде пришельца его. Втор.1:16.

Заповедь Божия, подтвержденная во Второзаконии.

Если бы стать на том месте и наипаче в том самом звании, к коим очевидно слова Божии относятся, – на месте судей и судов: сколько повторений слов сих услышали бы мы, Слушатели, со всех сторон! Первоначально, как закон, изрекает их с неба Сам Бог; с той же силой говорит их Благочестивейший Государь во всех Своих законах и учреждениях. Многоразлично потом слова сии повторяют прибегающие под защиту правосудия во всех изъяснениях нужд своих: твердит их в сердце своем каждый сын Отечества, безмолвно покоясь под сению законов. Ими сказывается истинная заслуга, ими хвалится всякое частное право, ими плачет или утешается невинность, ими вопиет или уповает призрения сирота, ими воздыхает или ободряется узник в горькой судьбе своей. Сколько воплей, и – самых поразительных! Сколько еще желаний, коими все исполнены, чтобы, т. е. святое правосудие, как особенная сила общественного благосостояния, имело полное свое действие!

В другое время такие желания относились бы только к тем, кому, собственно, вручены весы правосудия; не в настоящем собрании вашем они относятся без изъятия ко всем вам, Благородные Сыны Отечества! Сегодня все вы – судии, судии судей, когда, т. е. отечественный закон предоставил общему вашему благоразумию, высокости и чистоте чувствий рассудить самих себя, и избрать из среды себя блюстителей правды. Вы здесь – пред лицом Господа, с тем чтобы произвести такой суд в присутствии Господа и во Господе. Все мы, по союзу благочестия, расположения свои соединяем теперь с вашими: – рассудим, что настоящие «выборы» ваши, действительно, есть суд в точном смысле, и суд особенной важности, а поэтому и должен быть произведен со всей правотой, ему свойственной.

Суд разумеем в истиннейшем его смысле, разумеем не так, как понимают его люди, которые ощущают только то, что с болезнью поражает их. Действие правосудия прикасается таких людей тогда только, как они прибегают или привлекаются к самому престолу правосудия. Очевидно, это уже крайность, подобная той, как иногда разумеют утешения Веры только на одре смертном, не зная их ранее, или – как правила здравия принимают уже в расстройстве оного, не думая, чтобы они нужны были прежде. Нет, и силу суда надобно ощущать в первых, благотворнейших его действиях, когда, т. е. закон предписывает такие правила честной и спокойной жизни, не ожидая нашей виновности, тем менее готовясь только осуждать; когда предупреждает он проступки, поощряет добродетель, беспрерывно воздает каждому свое. Он, по выражению Апостола, для отмщения злодеем, но еще паче в похвалу благотворцем (1Пет.2:14). И так, Благородные Сыны Отечества, ныне суд всему вашему сословию в вашем круге! Предстоят лицу вашему невиновные, но самые беспорочные, наилучшие ваши собратья, все, кто благородной жизнью, благоразумием, усердием к общему благу, силой совета, устройством собственного достояния, преданностью Вере и общему благу, словом – общественными добродетелями доставлял славу обществу и обращал на себя душевную признательность других, вас самих. Меньше ли посему требуется внимательности и беспристрастия воздать теперь каждому из благотворцев по делам их признательностью общей и торжественной, меньше ли, нежели сколько требует каждый правоты суда, когда предстоят на нем виновные? Теперь-то надобно самим вам обнаружить и доказать благодетельную, существенную мысль закона, вместо той страшной, к которой одной привыкли души рабские.

Что было бы, если бы не смотрели вы теперь на талант и талант, кои разделяет Создатель с таким разнообразием и премудрыми целями? Что было бы, если бы своими нарочитыми рассуждениями и самым делом своим сказали вы, яко случай един праведному и нечестивому, благому и злому? (Еккл.9:2). Что было бы, если бы вы стали называть, по выражению Слова Божия, лукавое (худое, злое) – добрым, и доброе – лукавым? (Ис.5:20). Горе бы вам! Ах, нет! С какой точностью люди внимательные рассуждают даже о вещах, в особенности своих, или для себя, о свойстве их, о ценности их, о употреблении? Менее ли посему точно и праведно будут они судить о дарах душевных, кои рассыпала десница Вышняго в них самих, одарив одного духом совета, другого духом разума, иного духом крепости, того духом суда, сего духом милосердия? Подлинно, не человеческий, а Божий особенно суд есть, когда надобно, так сказать, оценить в других дарования Духа Творческого, и назначить каждое к тому именно строительству, к какому предопределила различная благодать Божия! (1Пет.4:10). Не должен ли я исчезнуть от страха прежде. Нежели решусь располагать по произволу своему таким делом Божиим, тем более превращать оное в виды страсти? Духовная духовными срассуждайте, учил Апостол (2Кор.2:13).

Если бы мы вошли, Слушатели, в сознание присутствия Божия, которое так осязательно в истинном рассуждении о людях; то убоялись бы, думаю, укорить, как говорит Св. Апостол, укорить Духа Божия (Иак.2:6; Евр.10:29) и на одном сосуде Его – пренебрежением ли, унижением ли, или невниманием. Но настоящий суд простирается гораздо обширнее. Сии люди, которых думают предпочесть одного другому, которых избирают к тому или иному служению, будут представителями всего своего сословия; им вверится участь каждого члена в особенности, и, некоторым образом, участь всего сословия, которое теперь судит о них. Следственно ныне же, предварительно, со всей прозорливостью и чистотой, сколько-то может видеть ясное око души во свете Божием, надобно представить себе, как пойдет то или иное дело, которое хотят вверить другим за себя и за целое общество? Избрание людей, правильное размещение их и по порядку – первое и всегда самое важное в правительстве дело. Не очевидно ли, что теперь же в суде об них уже полагается основание и дается направление тому суду, который будут производить избранные ваши о судьбах ваших и целого сословия, занявши одни за всех вас святилище правосудия по закрытии его для вас? После сего уже каждый из вас предстанет им как судиям, в руке которых мерило праведное, собственной вашей совестью врученное. Посему, ежели бы кто даже не знал суда, кроме того одного, который представляют себе некоторые в силе закона взыскательной; представьте себе, что к сим самым судиям уже прибегает и стесненная невинность, обращается уже и вдовица, влечется и безнамеренная опрометчивость и коварная злоба. Суд их будет таков, каким предполагаете вы ныне, при рассуждении об них самих, и следственно суд их будет некоторым образом суд ваш, с каким-то предопределением, или благодетельным, прямо Божественным, или самым неприязненным, неблагонамеренным.

Правда, мы в подобных случаях менее надлежащего дальновидны, не по-иному чему, как потому, что смотрим на дела только в себе самих очами самолюбия. Каждый желает лучшего; но, к сожалению, часто наипаче для себя самого. В других случаях извинительно такое чувство, в приобретении для себя например лучшего пред другими дома, лучшего коня, лучшей одежды, лучшего раба и подобного; но в настоящем случае предположение иметь общественного служителя законов лучшим только для себя, собственно своим, есть предположение не только нетерпимо самолюбивое, но и, – сказать вопреки предположению, – тщетное. Пока все в предположениях, они могут быть утешительны. Придет самое дело; предположения исчезнут, и к наибольшей горести! Ибо небесного определения переменить нам никому не можно. Конечно, даровав нам свободную волю, Творец много как бы предоставил нашему произволу; но кроме моей одной, или моего друга, сколько еще свободных воль у всех прочих собратий моих около меня и его! Чья же наконец воля после всех различных желаний должна остаться истинно свободной? Единая благая, и угодная, и совершенная (Рим.12:2) воля Господа Бога. А неправда наша, сколько бы ни умудрялась она, рано или поздно, по Слову Божию, солжет сама себе (Пс.26:12). И еще ли не довольно для нас того опыта, который бывает, кажется, всякого чаще, – опыта видеть несбывчивость своих предположений? Вот одно из великих огорчений нашей жизни, которые постигают нас нечаянно, и, что горестнее, подрывают наше благосостояние собственными нашими руками!

Между тем, по слову Апостольскому, тогда, как таким образом поступили бы вы в избрании судей своих, и Богу уже не угодили бы, и всем человекам противились! (1Сол.2:15). Всем человекам противились. Подлинно, в суде временном, в суде обыкновенном, собственно так называемом, страждут или утешаются немногие; в избрании судей, в суде неопределенном, в суде продолжительном, в суде неизвестном, Бог знает, сколько людей и как могут пострадать или осчастливиться! Оставим все случаи; пусть ни один худой не встретится: что значит самый порядок, который вверяется избранным? Он драгоценное, общее у всех вас наследие, от предков к вам переходящее, наследие ваше и наследие от вас передаваемое потомству вашему. Ибо представители общества избираются, по выражению Апостольскому, в созидание великого общественного тела (Еф.4:12): все, что они сделают, и чего не сделают, останется в нем так же, как в обыкновенном теле нашем остаются последствия того, что мы делали с ним, или чего не делали. У Пророка, Слушатели, угрожает Бог народу Израильскому, как особенной казнью, – расслаблением сего народа. В описании того расслабления говорится между прочим, что Владыка Господь Саваоф отъимет от Иерусалима и от Иудеи крепкаго, и судию, и Пророка, и смотреливаго, и старца, и пятьдесятоначальника, и дивнаго советника, и премудраго архитектона, и разумнаго послушателя (Ис.3:1–2–3). Собственно говоря, не от Господа сие. Он всегда готов споспешествовать блаженству тварей Своих; но, по непостижимым судьбам, попускает на время произволу человеческому, который своими руками устраняет споспешество Божие, и сам разрушает благосостояние общественное. Сами Иудеи отнимали у себя собственную крепость, и оставили в опыте своем правило, чтобы всегда в подобных случаях бояться того небесного попущения, которым угрожает Бог наипаче в удалении людей. Составляющих основу, крепость и деятельность общественного тела.

Движения общественного тела медленны; но нельзя не ощущать их, Слушатели, даже в самых первых действиях. Вот окончатся ваши рассуждения, оснуется новое сословие избранных вами властей; о чем будут в пределах наших первые и общие у всех суждения? Известно, о том, кого, куда избрали. И это раздастся не просто, как молва, но родит свои чувствия во всяком, до кого будет касаться настоящий случай. Когда вы поступите со всем благоразумием и святостью, как и ожидать надобно от людей, возвышенных по уму и чувству, все с вами возрадуются! Там достопочтенный предок, чуть уже дышащий, но еще пламенеющий любовью к Отечеству, с нетерпением ожидает последнего удовольствия, – сказать: «Великий Боже! Я видел в жизни множество милостей Твоих, когда неопытная юность моя, крепкое мужество и самая дряхлость управлялись, ободрялись и утешались достойными руководителями, которых находил Ты среди собратий моих. Слава Тебе, Боже! По ним образовалось и новое племя; в советах чад наших действует тот же отечественный Христианский дух благоразумия и беспристрастия. Умру в мире, яко видесте очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал и ныне пред лицем всех людей!» (Лк.2:30–31). Там бедный соотчичь⁵ ваш и вдовица поднимут руки к небу, благословят Бога и скажут: «Мы в удалении от всего, скажут они, наслаждаемся тем одним чаянием, что будем жить под кровом власти мудрой и человеколюбивой». Там самые рабы с восхищением друг другу станут пересказывать так или подобным образом: «Мы были свидетелями здесь умных распоряжений господина своего; усердие к Богу, рассудительность к нам, благоприветливость ко всем ручаются, ручаются и за то, сколько более теперь будет любезен он для всех на службе общественной!». Так, Слушатели, похваляему праведнику, говорит Премудрый, возвеселятся людие (Притч.29:2). Когда, т. е. дается отличие достойным, когда господствует в обществе дух честности и благочестия, а коварство и лица показать не смеет, не только не владычествует; это радует всех, ободряет истинную добродетель, воспламеняет дух ревности, и гонит от лица народа самые сокровенные покушения порока. Когда вы так поступите; то похвалят град наш, град издревле славный между градами Отечества, похвалят его и обитатели других градов; он всегда обращал на себя внимание всех своей праотеческой знаменитостью; он – между царствующими градами; он в близи к Августейшему лицу Самодержца; часто имеет счастье видеть лице Его Величества здесь.

Без сомнения, все сии или подобные чувствия и чаяния, Благородные Сыны Отечества, уже давно собраны в душе вашей. И если нельзя в таком случае не чувствовать трудности дела, которое ныне предлежит вам; тем приискреннее все обратимся к Богу разумов с молитвой, да от лица Его изыдет судьба ваша (Пс.16:2). Не можно быть судьей в собственном деле; надобно забыть себя, надобно иметь в виду общее благо и способность к сохранению или умножению сего блага, в ком бы из собратий ваших ни нашлись способности к тому. Искать их учит Слово Божие по следующим приметам, в которых, конечно, должны соглашаться различные человеческие суждения. Усмотри себе, – советует Иофор Моисею, и совет его признан за Богодухновенный, – усмотри себе от всех людей мужи сильны, Бога боящияся, мужи праведны, ненавидящия гордости (Исх.18:21). Усмотри, сказано, от всех людей, – не минуя т. е. никого, даже до последнего, лишь бы кто только был, по совету Божию, во-первых муж сильный, сильный не просто крепостью, не богатством, не преимуществами, но силен духом, делом и словом, общественным доверием, терпением, перенесением трудов. Во-вторых, советовано усмотреть себе мужей, боящихся Бога, дабы т.е. и способности, и доверие, и деятельность были основаны на едином верном начале всего, страхе Божием, так как сие чувство освятит все прочие силы, направит их к истинным целям, и предохранит от злоупотреблений. В-третьих, велено усмотреть себе мужей праведных, т. е. преданных особенно правдивости, имеющих твердость в защищении и объяснении истины, показывающих на себе самих пример строгой справедливости. Наконец сказано: усмотри себе мужей, ненавидящих гордости, как в других, так в себе особенно, дабы право власти не сделалось средством к угнетению других, к презрению и небрежению о само звании. Впрочем, дабы всем вам, Христоименитое Собрание Боляр, прямо усмотреть таких мужей, для сего Св. Церковь ставит в виду вашем слово и знамение Спасителя, Который, будучи Ходатаем между Богом и человеками, теперь в особенности станет посредником между вами и обществом вашим. Слово, которое вы облобызаете, то слово, как говорит Христос, судит вы с последний день (Ин.12:48). Да судит оно, – пожелаем все и попросим у Господа, – да судит оно не в осуждение, но в воздаяние вам за ваше чистосердечие, которое столько для ближних благодетельно, для вас почтенно и само в себе священно! Аминь.

Говорено в Новгородском кафедральном Софийском соборе, 1824 года.

Господи! Что есть человек, яко помнити его? Или сын человеч, яко посещаеши его? Умалил еси его малым чим от Ангел: славою и честию венчал еси его, и поставил еси его над делы руку Твоею! Так в удивлении говорил Царь-Пророк (Пс.8:5–7), смотря на человека и соображая те права, какие имеет человек в обладании другими творениями Божиими. Подлинно, что есть человек, если смотреть на него и сообразить вместе, сколь обширна область ему подчиненная? Но как бы то ни было, когда покорены ему овцы и волы, как продолжает Псалмопевец, еще же и скоти польския, и птицы небесныя, и рыбы морския (Пс.8:8–9), разумная душа, носящая в себе образ Творца, по сему одному, почти безмерному расстоянию природы своей от природы обладаемых созданий, обращает удивление наше в другой вопрос для изъяснения первого: Господи! Что есть человек, что Ты дал ему собственный образ Свой? Что же бы сказать, или что чувствовать надобно тогда, когда Бог некоторых из людей венчает новой славой и честью, и поставляет их некоторым образом над превосходнейшим делом рук Его, над самыми обладателями прочих творений, над подобными человеками? С сей-то славой и честью, которую воздало вам ныне благороднейшее сословие в государстве, являетесь ныне вы, избранные Сыны Отечества, посреди церкви Божией! Общество отличило вас доверием; оно вверило вам жребий свой. Какая, подлинно, неизъяснимая честь и слава! Сего еще было недовольно. Благочестивейший Государь, уделяя вам от власти Своей, теперь поставил вас пред лицом Самого Бога, и, в духе Веры предстоя вместе с вами пред престолом единого Царя царствующих, хочет, чтобы, так сказать, из собственных рук Божества приняли вы жребий служения своего, чтобы с одной стороны вы обрекли себя на служение не пред людьми только, но наипаче пред Самим Сердцеведцем Богом, а с другой Сам Бог освятил бы и укрепил бы избрание ваше. Коль важен настоящий случай! Святая Церковь по союзу благочестия в вашем деле соединяет теперь с расположениями вашего сердца и собственные чувствования; таким образом, вы составляете ныне общий для всех предмет слова. Слово о том, как важно и свято общественное доверие, и следственно с каким расположением духа принимать и пользоваться им надобно!

Общество отличает некоторых сочленов своих общим доверием, сказали мы; следственно отличает их торжественным свидетельством о добрых их свойствах, в которых оно совершенно уверено. Присовокупите, что это делается не по частному только чьему-либо соглашению, хотя уже и то в общежитии велико, особливо в кругу благородного сословия, но по торжественной пред престолом Божиим уверенности, что избираемые точно люди достойные своего звания. Таким образом, здесь множество совестей ручалось за совесть каждого, и ручалось так, что все споручники ставили залогом своего свидетельства собственное свое и общее благо. Можно ли когда-нибудь таким образом избранному вами выпустить из вида столь особенное расположение к себе сочленов своего сословия, и не держать себя на той степени чести и честности, на какой поставило его общее мнение, уже по тому одному, чтобы по крайней мере не изменить сему мнению? Крайне больно обманываться и одному честному человеку, не только целому обществу! Естественно, вами мы тем более требуем от других, тем более бываем взыскательны к другим, чем более кому вверено, как и вообще суд Божий говорит: емуже много дано будет, много и взыщется от него (Лк.12:48). Не должно ли посему, если можно, еще возвыситься и как бы снова облагородствоваться мыслям и чувствованиям вашим, Мужи Благородные, когда целое общество ваше дает вам даже общие, собственные свои, высокие об вас понятия? Вам должна быть еще из детства известна история о прекрасном Иосифе, достигшем наконец чести быть в Египте первым по Царе вельможею. Ему, пока он был еще рабом в доме господина, отдано было в руки все. Добрый приставник свято хранит сделанное ему доверие. С ним встречается наконец необыкновенное искушение, в котором могла пострадать честь его господина. Что же Иосиф? Аще господин мой не весть мене ради ничтоже в дому своем, рассуждает Иосиф, и вся, елика суть ему, вдаде в руце мои, и ничто есть выше мене в дому сем: и како сотворю глагол злый сей, и согрешу пред Богом? (Быт.39:8–9). Точно, поступить иначе было бы крайней неблагодарностью и низостью!

Подобное расположение духа должно быть всегда в людях звания благородного. У которых способности ума образованы с веком, и сердце правильными понятиями о вещах устроено даже общим благоустройством своего времени. Не сдержать слова, данного другому, считается у вас, Благородные Сочлены общества, самым низким делом. Но не в малых только вещах надобно иметь высокость чувствований; наипаче надобно помнить это в делах и само по себе великих, в делах общественных, в делах службы, в словах, данных целому сословию своему, данных по закону, с клятвой, пред Богом. Евангелие часто упоминает о фарисеях того времени, когда Евангелие писано, что они в делах, до благочестия касающихся, соблюдали наружную святость, исполняли всякие мелочи, но с тем вместе, как оцеждали комаров, по выражению Писания, пожирали верблюдов, жертвовали Богу травой, а оставляли вящшая закона, – милость и суд и веру (Мф.23:23–24). Легко быть может и гражданское фарисейство. Не те же ли самые слова Христовы, кои сказаны в Евангелии о людях, по виду самых благоустроенных в законе, упасть могут и на благовидную внешность всякой общественной жизни, на обращение с ближними, по второй скрижали закона Божия, без действительной с тем вместе высокости чувств и прямых расположений сердца? Если бы кто из образованных людей нашего времени как-нибудь неосторожно, совсем без намерения коснулся только верхнего платья на других, или сказал бы одно такое слово, которое может быть сказано меньшему или очень короткому человеку; сколько тогда учтивых извинений у нас в неосторожности? Малость ли будет коснуться ближнего своего, со всей, впрочем, вежливостью, но так, чтобы он сделался несчастным навсегда? А как легко может это делаться, почти без сознания, даже без примечания, в делах с подобными нами людьми по жизни общественной! Нет, Благородные Сыны Отечества! Надобно и здесь, здесь-то особенно, в делах службы наипаче исполнять вящшая закона, суд и милость и веру.

Важность предмета, который вверяется избранным в обществе блюстителям порядка, суд и милость, и вера, не может не занимать всего внимания их, если кто истинно благородно посвящает себя службе. И по делам частным, с какой точностью люди благоразумные стараются вникать в свои дела? С каким вниманием, например, испытатель природы занимается насекомыми, листочками, былинками, по тому одному чувству, что все сии предметы суть премудрыя произведения руки Творческой? Менее ли внимательно можно входить в рассмотрение судеб людей, подобных нам, определять их счастье или несчастье, убожить или богатить, смирять или возносить? Здесь уже не делать, или делать не столько, сколько должно, значит нарушать закон, делать несправедливость. С того времени, как обречен кто на службу общественную, то одно, что он есть, что он такое или иное носит звание, одно имя, одно бытие такого человека беспрерывно в обществе уже так или иначе действует. Сословие, которое вверило вам попечение об общем благе, уже уверено, что имеет в вас бдительных стражей общественного благосостояния: вдовица и сироты дышат тем одним чаянием, что они живут под защитой мудрого Правительства. Следственно, когда поставленный на сей страже ничего еще худого не сделал, но только вздремал, и – враги похитили чужое достояние, нанесли оскорбление невинности, – уже отвечает за то и пред судом совести, и пред лицом ближних, и пред судилищем законов, и пред престолом Божиим. Оставим, впрочем, такие и подобные случаи; пусть не встретятся они: должности, как в лихву отданные пенязи само собой неприметно умножают новые и новые долги на счет людей, которые их приняли.

Последствий от того никак не можно и представить себе в каком-нибудь обзоре. Действия и бездействие должностных лиц не ограничиваются, собственно, тем, кто делал или не делал: то и другое, по свойству своему, распространяется более или менее на целое общество, часто переживает людей действовавших и иногда переходит даже в потомство. Устройство обществ зиждется веками! Судите ж посему, как остаться вам хочется потом, Избранные Мужи, в памяти своих соотчичей? С благословениями ли, или иначе? Общественный человек сойдет с лица земли; но его жизнь, в его делах, продолжается в великом теле общества. Его заслуги продолжат составлять благо народное; его советы продолжат быть руководством для других; его заведения процветут общей пользой.

Не станем, впрочем, с сего священного места, с подножия алтаря Христова, указывать на все те виды общественных польз, какие простираются в роды и роды на земле; остановимся здесь на том одном, где должны сосредоточиваться все земные пользы, – на истинном и вечном благе человеческом. Так, Слушатели-Христиане, если деятельность общественных лиц разливается столь обширно, то благодарные чувствования тех, для кого сделано такое или иное добро, составляют неоцененное приобретение, – приобретают воздаяния от Господа. Если и тот, кто, по учению Спасителя, напоит другого чашей студеной воды за имя Божие, получает от Бога награду, разделяет ту самую награду, которая принадлежит особенному служителю Господа; то, что сказать о благодеяниях для целых обществ? Благодарные слезы защищенной невинности, нежность презренной юности, благословения собранных под кров сирот, – Боже праведный! Должны ли все такие и подобные плоды добродетелей быть только наградой земной, а не перенесутся в небесную сокровищницу, где уже ничто не погибает и не употребляется во зло? Нет; когда кровь Авеля, вопиющая к Тебе об отмщении, касается слуха Твоего; то не с большей ли, если можно так сказать, готовностью любовь Твоя слышит сердечные благословения, которые сопровождают на земле строителей общественного блага? Господи! Такие люди Твои! Твой в них Промысл, Твой суд!

На земле раздаются жребии служения, Слушатели; но располагаются они свыше единым Господом. Пусть действует в сем случае, некоторым образом, и произвол человеческий; но Бог по Своим премудрым судьбам исправляет все, самые злоупотребления наши. Между тем, впрочем, что попущено будет сделать неправильного; мы же сами и пожнем то, что сеем. Земные виды очень недалеки и непостоянны. Один Господь творит вся по воле Своей, и в силе небесней, и в селении земнем (Дан.4:32). Учиненные им власти суть только орудия Его воли, слуги, приставники. Таким образом избрание ваше, Благородные Блюстители общественного порядка, становится еще выше и святее в глазах наших, когда оно становится вместе избранием свыше, Божиим. Аз рех, говорит Господь, бози есте (Пс.81:6): Я дал вам Свое имя, Я утвердил в вас то, чем наименовали вас человеки, от Меня дана вам честь и слава!

Так, Господи, они Твои! Утверди их силой Твоей, умудри Твоею мудростью, проникни Твоею любовью, и сопутствуй им на всех путях служения их благословениями Твоими! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 1-го июля 1835 года.

Ходяще проповедуйте глаголюще, яко приближися царствие небесное. Болящия исцеляйте, прокаженныя очищайте, мертвыя воскрешайте, бесы изгоняйте. Мф.10:7–8.

Если бы неизвестно было, чьи слова, кои теперь повторяем, и кои слышали мы сегодня в Евангелии Христовом; нельзя было бы не удивляться, как просто сказывается в них о таких великих делах, каково даже воскрешение мертвых! Сказывается так, как будто бы речь шла о самых обыкновенных поручениях в жизни! И то опять не менее удивительно, какие великие силы Господь вручает иногда людям! Но опыты давно уже оправдали сие и со стороны людей, которым в особенности такие силы были дарованы.

Видя теперь пред собой приставников общественного служения, которым предоставлено так или иначе устроять и назидать общественное благо, предаюсь, Братия, чувству восхищения о том, какие великие силы вручены свыше и всем вам ко благу человечества! Обратите, Слушатели, внимание ваше еще ближе на ваши должности с той в особенности стороны, как все они важны, не исключая и малых, или какие великие средства ко благу людей находятся в собственных руках ваших!

Что ж, если бы сказано было ко всем нам, Братия, то же, что сказано прямо Апостолам: ходяще проповедуйте глаголюще, яко приближися царствие небесное. Болящия исцеляйте, прокаженныя очищайте, мертвыя воскрешайте, бесы изгоняйте? Мы изумились бы величию поручения. Так: оно вполне принадлежит избранным Божиим посланникам; но в некоторой мере, в какой т. е. и мы, Христиане, называемся последователями Иисуса Христа, и носим на себе в царстве Его различные обязанности, или – способны принять для раздаяния другим различные дары благодати, в сей мере те великие поручения относятся и к нам. Не говоря об особенных служителях Христовых и строителях тайн Его, все мы, приставники общественного служения у Христиан, обязаны споспешествовать своим служением распространению и утверждению царства Христова между людьми, когда и сам Венценосец, по Апостолу (Рим.13:4), есть Божий слуга в сем царстве, и когда оно одно служит незыблемым основанием всем земным царствам. Кто может отказать в охранении Веры и благочестия? Кто не должен подать помощи бедствующему человечеству, – что в особенности также препоручал Господь избранным Своим, – помощи по всей своей возможности? Конечно, не даны нам чудотворные силы, как избранным Божиим, в известное время, – силы, при коих избранные Божии исполняли дела великие одним словом, иногда только манием о имени Христове, тайным молитвенным желанием: но нужды остались на земле те же, какие были и тогда, и следственно они должны иметь всегда своих исполнителей, по предначертанию Промысла. Способы чудесные были изъятия по времени; они знамения, по слову Апостольскому, не для верных, но для неверных еще (1Кор.14:22). Мы употребим время, воспользуемся известными средствами, истощим терпение, призовем Божественное содействие, – и всяк из нас поможет нуждающимся ближним своим, как служитель Божественного Промысла в непрерывном и общем порядке Промысла. Не усомнимся сказать, что даже можешь ты и воскресить мертвого, – не мертвого телом, чтобы т. е. возвратить его в жизнь нынешнюю же, чего однако ж, и по действительном таком воскрешении, в судьбах Божиих не предположено для мира преходящего непреложным навсегда, так как и все воскрешенные таким образом опять умирали для воскресения вечного, – но ты можешь воскресить мертваго прегрешенми, как сказал Апостол (Еф.2:1), и, направив на путь добродетели, сделать его истинным сыном воскресения (Лк.20:36) для жизни вечной. Уже не преподано ли нам это, Братия, даже как заповедь служения? Ибо, если основание общественного порядка есть благоустройство нравов и счастья народа, – и вам сказано: «блюдите сей залог благополучия, поощряйте к добру дарования природныя, обуздывайте происки и злобу, делайте из людей, склонных ко злу, добрых сограждан, воспитывайте великое тело общества в славу и утверждение, будьте посредниками между Богом и ближними вашими в раздаянии и умножении для них даров Божиих, передайте сии дары, а также и труды ваши и предков вашим потомкам»; если все сие и подобное составляет ваши обязанности: то какие, подлинно, великие силы и нам дал Промысл небесный к приведению в исполнение Своих предопределений! Кийждо, якоже прият дарование, между себе сим служите, – говорит Слово Божие ко всем Христианам без изъятия, – служите, яко добрии строителие различныя благодати Божия (1Пет.4:10).

Да не помыслит кто-либо сам о себе, что якобы общественная должность его не так значительна, чтобы могла иметь действие на благополучие других. Нет ни одной так незначительной должности, хотя бы она была, подлинно, самая малая. Ибо в составе общественного порядка все, и самое малое, необходимо, так, что без того не может быть и великое, по недостатку хотя одного звена в устройстве целого или одного члена в составе тела: а потому все на своем месте велико. Слово Божие, точно, сравнивает общество наше с нашим телом, и из сего малого мира, столь видимого и ощущаемого, как сами мы для себя, выводит такое примечание о малых членах тела общественного, что такие члены еще необходимее, чем, по-видимому, неблагообразнее. Повторим, что именно сказано о сем, в утешение малых и назидание великих членов общества, для взаимной тех и других любви. Тело несть един уд, по мнози, сказано. Аще все тело око, где слух? Аще же все слух, где ухание? Ныне же положи Бог уды, единаго коегождо их в телеси, якоже изволи. Не может око рещи руце, не требе ми вси: или паки глава ногам, не требе ми есте. Но много паче, мнящиися уди тела немощнейши быти, нужнейши суть: и ихже мним безчестнейших быти тела, сим честь множайшую прилагаем. И не благообразнии наши благообразие множайше имут: а благообразнии наши не требе имут. Но Бог раствори тело, худейшему большу дав честь, да не будет распри в телеси, но да тожде в себе пекутся уди (1Кор.12:14–16–25).

Все велико, Братия, что кому из нас ни предоставлено в обществе, по тому уже самому, что все предоставлено свыше, от Бога! В каком бы виде или порядке такое раздаяние обязанностей ни происходило по наружности, в существе своем оно основывается на распорядке сил, от Бога каждому дарованных, а силы суть, по слову Апостола, различная благодать Божия (1Пет.4:10). Что имаши, егоже неси приял? говорит Бога к каждому из нас (1Кор.4:7). Не станем повторять себе, как сказал Бог Иову: где был еси, егда сотворены быша звезды, и егда восхвалиша Мя Ангели Мои? (Иов.38:4–7). Спросим только каждый сам себя: где был ты, когда возгоралась искра собственного твоего бытия? – когда зарождался твой ум, сердце, склонности и все то, чем ныне действуешь? Не от Создателя ли все? «Прилежены были труды других, твои собственные?». Но что бы можно было сделать вновь, если бы не было готового уже в природе к тому расположения, если бы невидимая десница Вышняго сама не открывала путей своих далее, не споспешествовала на них? Такие и подобные рассуждения не только должны смирять нас, но вместе и убеждают дорожить всем тем, что ни дано каждому из нас от Бога в природе, или благодати, а потом уже, на основании сем, и в общественном служении. Ибо сие служение вручается уже на основании усмотрения сил наших к тому, и, в сущности, своей есть не иное что, как употребление сил по глубокому назначению Творческому.

По назначению Творческому. Какое высокое занятие, чтобы взойти каждому из нас в собственное назначение! Пусть так, звание ввело уже каждого из нас в наше назначение: но сколько остается еще попечений о том, чтобы исполнить назначение судеб во всей его точности, дать движение всем талантам, от Бога дарованным, не упустить ничего, какое только может быть сделано из них употребление! Все же преимущества наши пред другими, по слову Евангельскому, принадлежат не нам самим, но наиболее ближним нашим, пред коими даны нам преимущества. Евангелие называет оные приставничеством, или таким поручением, чтобы удовлетворять нуждам других во время свое: и горе тому, говорит оно, кто стал бы изждивать такое достояние для себя, для удовлетворения своим прихотям! (Мф.25:14–15). Иначе сказать, всякое служение наше другим есть дело Божие, которое нам вверено только как залог. Писание, внушая например, судии об исполнении его обязанности, чтобы судить малу и велику без лицеприятия и уклонения, полагается в основание сей обязанности то, яко суд Божий есть (Втор.1:17). Богу есмы споспешницы, Божие тяжание есте, вопиет Св. Павел о себе и своих сослужителях (1Кор.3:9). Божий слуга есть тебе во благое, говорит он и о Власти предержащей (Рим.13:4).

И когда слово к тому между нами, Братия, слово о власти предержащей; когда мысль при сем тотчас возлетает к Августейшему лицу Великого Монарха нашего: то какой светлый пример созерцаем мы, поистине, в духе великого Его служения! Высочайшее служение Царя велико само по себе; но оно возносится еще, когда располагается о Боге Всевышнем, и нисходит с Небес, от Царя царствующих и Господа господствующих. Таков дух действий Благочестивейшего Государя нашего, – силен, многообъятен, неутомим, и, – что всему основание и венец, – Богопредан. Соединим и мы, Слушатели Благочестивые, с духом Помазанника Божия сердечные возношения молитв к Богу о том, да подаст Бог царствованию Самодержца нашего Божественное во всем благопоспешество, да умножит дни Его Величества и Августейшей Супруги Его, и всего Царствующего Дома! – для излияния таких или подобных чувствий сердца и призвало нас настоящее торжество сюда, пред Бога. Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 20-го ноября 1832 года.

Очи мои на верныя земли, посаждати я со мною. Пс.100:6.

Слова опять из того обета Св. Царя Израильского пред Богом, – обета, с которым вступают Благочестивейшие Цари наши в великое свое служение⁶. Радостное для всех слышание, что Великий Государь наш очи свои, – особливое внимание и прозорливость, – устремляет на то, чтобы к общественному служению, к исправлениям, как выражается негде Царь-Пророк, к исправлениям престола (Пс.96:2) Своего посаждать самых верных в царстве мужей! Величие восхитительное для тех, кои признаны достойными такой почести! Благодарю Бога, яко верна мя непщева, положив мя в службу (1Тим.1:12–13), да речет сердце каждого из вас, Достоименитые Избранники! И кто из благородных сынов Отечества, по мере вверенного ему служения, при чувстве одной чести, не озабочивался бы оправдывать, сколько сил есть, такое доверие! По крайней мере то непременно, что во всех, кто призван к службе Государевой, по выражению Слова Божия, ищется, да верен кто обрящется (1Кор.4:2). В том, в клятвенном обещании верности службы, и состоит общее обязательство всякого вступающего в какую-либо общественную должность. Таким образом самые звания наши, Братия, по общественной жизни суть уже торжества наши, нераздельные с торжеством о Царе своем! Но вместе с сим и такие торжества, как настоящее всерадостное, должны быть напоминаниями о обязанностях наших по службе Царю. Размыслим теперь о том одном, в чем должна состоять верность всякой службы, к какой кто ни обязывался из нас при вступлении в должности.

Не станем, впрочем, говорить о том, что само собой всякому известно, в настоящем случае, – о том. Например, что верность служения заключается в преданности, деятельности, бескорыстии, беспристрастии и прочем, что в присяге на верность службы упоминается прямо. Неисполнение всего того – уже вопиющие беззакония. В действительном исполнении слова клятвенного о службе встречаются тотчас вопросы гораздо проще, которых разрешение, однако ж для верного исполнения должностей необходимо. Что ж, если начать с того, знает ли всякий из нас верно собственные свои обязанности? Удивятся и некоторые даже вознегодуют на такое предположение, хотя оно делается только на сию одну минуту! Между тем, если вы вникнете, Слушатели, в сущность предположения, согласитесь сами, что вопрос не напрасен. Пусть так, при вступлении в должности, мы уже признаны знающими оные: никогда не излишне знать еще более и более. Для кого, подлинно, не нужна опытность и усовершение от времени? Сколько с прохождением должности открывается различных обстоятельств дел, частность коих требует всегда новых и новых соображений! Входим ли мы с терпением во все такие обстоятельства? Пользуемся ли опытами, кои приносит время? Не довольно при том, если усовершаются только собственные наши рассуждения, сколь бы хороши ни были они. Они были бы только наши рассуждения: нужны рассуждения положительные, всем известные, такие, по которым бы всяк, кто бы, где ни был, мог располагать свои понятия и дела, касающиеся жизни общественной. Это – положения законов, выводы рассуждений правительственных, опытов всеобщих: точное знание их есть для должностных лиц принадлежность существеннейшая и необходимая. Нет ничего несправедливее, как когда, от недостатка ли таких познаний, или от иных причин, ставятся только временные или частные чьи-либо мудрования там, где должен действовать для все закон, руководство всех и надежда. Что мне пользы в том, говорит ищущий покровительства законов, когда судья, при всей доброте своего сердца, не от намерения сделать зло, сделал бы зло от одного своего неведения, или даже по высокости своих собственных рассуждений? Если б его рассуждения были прежде известным правилом; пусть тогда были бы и основанием суждений о действиях у подчиненных. Всяк и соображал бы с ними свое поведение по долгу звания. Но когда всяк из нас должен вести себя в жизни, особливо в исполнении должности. По руководству законов, а не частных чьих-либо мнений; то как, при суждениях о жизни и службе, быть другим совсем основаниям, не законам, а рассуждениям? Приставники законов еще наиболее частных людей обязываются исполнять и наблюдать, чтобы все исполняли одно – законы. Пред законами все равны: ими только все должны быть счастливы и благонадежны. В отступлении от них виновен всякий; но еще более тот, кто должен исполнят и охранять их, – служитель законов. Так, Братия, первый долг всякого приставника законов состоит в том, чтобы водиться не иным чем, как законами, для сего поучаться в них день и ночь, с чем вместе соображать по ним в точности все, что рассматривается пред зерцалом правосудия. Для сего-то и совещания, для сего-то и разные переходы дел!

Скажут, что «сии-то самые люди, которые почивают на законе, не редко умудряются, для того дабы знать все обороты обязанностей, и уметь лучше ими пользоваться по своим видам». В чем же не может быть злоупотреблений, Братия? Мы отнюдь и не поставляем всей исправности служения в знании только письмени законов. Говорят, что знание истин Божественных только поверхностное, что только вообще полуученость ведет к заблуждениям. Равным образом сказать можно, что к употреблению законов во зло ведет не познание законов, но неведение их, поддерживаемое сторонними видами. Если бы все душевно углублялись в правила общественной жизни; благотворность их для человечества, невольно ощущаемая при полном объеме их, не дозволила бы никому и помыслить, чтобы делать из них орудия к исполнению порочных своих намерений. Прииски из законов только на время, отрывки из них только к представляющимся случаям, в подкрепление рассуждениям частным, – вот что портит людей, к законам приставленных! Любитель природы занимается исследованиями ее без всяких выгод; одно такое упражнение есть пища и награда для него. Ах! Как много иссякла бы любовь между нами, когда бы упражнение в том, в чем заключаются участи других, подобных нам, счастье и несчастье, благо или злополучие целых обществ, когда бы упражнение в этом занимало весьма немногих, даже из обязанных к тому; когда бы для редких и из них составляло оно истинное удовольствие! Но, без сомнения, желать надобно, Братия, всей нашей любовью ко благу общему, чтобы с такой любовью были в обществах по крайней мере те, от кого зависит направление низших. Какое, подлинно, благополучие, когда приставники суда и правды занимаются в тишине своих чертогов исследованием духа законов, потом самыми действиями по ним внушают и другим тот же дух благотворности, по крайней мере обезоруживают в других склонности к злоупотреблениям собственной правотой! Иначе, без любви к законам в их приставниках, конечно, может выходить то же, что сказал Господь к законникам Иудейским: «вы исполняете закон о том, чтобы давать десятину с травы, и наблюдаете прочие малости, но оставляете вящшая закона, суд, и милость, и веру» (Мф.23:23).

При таких расположениях души, чем иным могут быть иногда священные обязанности прав, как не орудиями к достижению частных видов, – самолюбия, гордости, выгод? И это делалось бы так обыкновенно или так неприметно, что прикрывалось бы священным именем исполнения прав! Сколько при сем пищи тем малым душам, кои не знают иных способов к обозначению своего существования между людьми, кроме того, что могут явить себя где-нибудь в виду других с подобными мнимыми правами!

Пусть бы так, что вред ограничивался известными пределами, в которых приставники иногда могут ходить, по выражению Самого Господа, как в собственной области тмы (Лк.22:53). Но не редко случается, что-то проявляется в другом месте, чего не доставало в одном. Вы удивитесь, что недостаток исполнения, недостаток знания обязанностей в кругу собственного долга иногда силится вознаградить себя вторжением в обязанности других! Это опять, Слушатели, нарушение верности службы, – нарушение третьего рода. Первого рода верность, как сказали мы, – точное знание законов или своей должности; второго – любовь к ним, со внушением ее и подчиненным. Вторжение в обязанности других, – говорим, – нарушение верности третьего рода, – верности в ограничении своей власти. Кто делает чужое, тот, верно, не делает своего. Ибо на все никак никого из нас не достанет. Но в сем-то и состоит порядок, душа обществ, что каждому из нас назначен известный круг обязанностей, за который выходит значило бы уже расстраивать порядок, мешать, вредить, совершенно препятствовать действиям закона.

Впрочем, надобно остерегаться и другой крайности, той жалкой самости, которая в кругу своего долга иногда заключает себя так, что не хочет смотреть ни на что другое, кроме себя самой. Она мыслит и говорит: «лишь бы исполнена была собственная моя обязанность во всей точности; что мне нужды до других, хотя бы кто и вознуждался в моем содействии?». Не удивительно, Слушатели, что от самости, матери страстей человеческих, можно иногда услышать более. Она может даже напрячь силы своей точности до того, чтобы нарочито нельзя было другому исполнить своих обязанностей, исполнить так, как бы лучше можно было исполнить, при некотором споспешестве. Вы назовете сие завистью или злобой; я сказал уже, что самость есть совокупность страстей человеческих, кажущаяся различными лицами, каким в какую сторону оборотится. Но дело не о частности. Подумайте, сколько страждет от того общественная польза? Конечно, всяк свою обязанность должен исполнять с ревностью и со всей точностью; она залог нам вверяемый, не наша собственность: но потому-то самому, что это не наша собственность, и надобно владеть ею не самовластно. Все обязанности наши по службе, Братия, суть раздаяния от Высочайшей Власти. У ней все ее раздаяния, все наши обязанности суть нечто общее, одно, хотя и разделены нам в разные руки. И потому, исполняя свою обязанность, каждый из нас должен быть готов споспешествовать и другим, сколько требуется. В сем разуме ни одна должность не есть моя собственная, и не есть опять не моя. Такой дух взаимного споспешества и любви внушают нам ясно законы премудрых наших Монархов, – истинный дух закона Божия, коего сущность и полнота, по Св. Завету Божию, есть единение, любовь! Где же, подлинно, и быть наиболее любви, общительности, по коим соединились люди в общества, как не в самом сердце общественного тела, в сердце, чем можно назвать действующих законами? Ужели то златое правило, чтобы помогать нам друг другу, должно принадлежать только к расстояниям между хижиной и хижиной, или частными сношениями, и не должно быть душей в местах суда и правды, где зиждется общее и частное благо? К кому же наиболее может относиться Апостольское убеждение: друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов? (Гал.6:2).

Высоко такое чувствование! Некоторые довольствоваться желали бы тем только, чтобы не быть им виновным, хотя в ношении собственного бремени. Виновны будем, повторяю, и по своему собственному званию, если не будем споспешествовать другим по мере потребностей. Слово Божие говорит, что кто весь закон соблюдет, согрешит же во едином, бысть всем повинен. Ибо один и тот же законодатель, который дал одну заповедь, дал и другую и третью (Иак.2:10–11). Ты должен быть верен в служении, но, по слову Св. Царя Израильского, верен земли, отечеству во всем, что ни потребовалось бы.

Напрасно, впрочем, было бы и думать, что будто бы можно исполнить с точностью свой общественный долг, не споспешествуя и другим в исполнении долга их по союзу службы. Конечно, можно исполнять долг свой и без того для собственных только своих видов, для наружного отличия, для получения наград, для тщеславия; но для истинной общей пользы нельзя! Ибо все должности имеют свою неразрывную связь, и совершенная польза их может быть только при совокупном действии всех их. На земле круги наших действий широки, а последствия действий не скоро, часто и не совсем бывают видимы для непрозирающих далее настоящего дня или своих мелких целей. Возьмем пример тому в притче. Представим себя на одном корабле, где различны у каждого из мореплавателей должности. Подумает ли кто, что он будет полезен своей, когда будет проходить ее со всем усилием, но так только, как сам хочет, а не как требует связь всех их? Усиливайтесь вы натягать свои ветрила, к которым вы приставлены: тем более сделаете вреда и другим, и кораблю, и себе, чем менее было бы то нужно в общем ходе корабля. Раньше ли вы других достигнете от того цели плавания, будучи с другими на одном корабле соединены общей участью? Подобным образом стали бы делать и те из нас, Братия, в делах общественных, кто стал бы медлить делами, тогда как надобно поспешать содействием оным, или, напротив, напрягал бы силы свои к одному чему-нибудь, и таким образом мешал всему прочему; желал бы быть спокойным в такое время, когда другие просят или ждут пособий. Нет, Братия, станем делать то только, чего требует общая польза; и мы истинно с отличием исполним всяк свою обязанность, хотя бы от того и не произошло для нас иногда никакой личной выгоды.

Празднуя настоящий всеторжественный день, Слушатели, мы в особенности должны привесть себе на мысль, что со вступлением Великого Монарха нашего на престол мы присягали Ему на верность службы, и что, потом, вступая в службы или возвышаясь по ним, мы подтверждали тот же обет. Помните, – мы обещались, Братия, пред Богом исполнять обет по крайнему разумению, силе и возможности. Я желал изъяснить ныне смысл сих кратких, но многознаменательных слов, к общему нашему назиданию. Исполнение уже зависит, собственно, от каждого из нас, Братия! Все мы дети одного и того же отца, Отца Отечества, Великого Государя нашего. Будем же всегда и единодушным стремлением к единой цели общего благополучия свидетельствовать, что мы, точно слуги Государевы, дети одного отца. Кто не знает, как Великий Государь наш хочет, чтобы все общественные распоряжения основанием имели только законы без всякого уклонения? Кто не знает, с какой неусыпностью предан Сам Он многотруднейшим и разнообразным подвигам великого Своего служения? Кто не знает, в каком общем внимании у Него все роды наших служб, или до какой не простирается даже личное Его Величества участие? И мы, Братия, в единодушии сердец, подражая высокому примеру Царя своего и Отца, будем исполнять обязанности свои по правилам, каждому из нас предначертанным, не ставя себе ничего выше той чести, чтобы исполнять свой долг, какой бы он ни был, сколь возможно, с наибольшей общей пользой. Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 8-го ноября 1835 года.

И ко Ангелом убо глаголет: творяй Ангелы своя духи, и слуги своя огнь палящ. Евр.1:7.

Таковы слуги Царя царствующих, Братия! – быстры и ревностны в исполнении воли Его, как ветер и молния, решительны и сильны, так, что не знают никаких преград! Мы верой своей, Христиане, приступаем сегодня, по Апостольскому слову, ко тмам Ангелов, торжеству и Церкви первородных на небесех написанных (Евр.12:22–23), с тем, между прочим, дабы в таком общении занять и себе сколько-нибудь подобные расположения к исполнению дел, нам предназначаемых. Сократим, впрочем, теперь созерцание беспредельной для нас области Божией, где, по Слову Божию, человек малым чим умален от Ангел (Евр.2:7), сократим созерцание в такой круг, где пример служения небесных чинов становится для нас ближе. Человек малым чим умален от Ангел, сказано; это значит, по изъяснению того же Слова, что он превознесен пред прочими созданиями Божиими, славою и честию венчан, поставлен над делами рук Божиих. Вы уже чувствуете посему, Братия, что Промысл ввел вас и между превознесенными разумными творениями в особенный круг славы, где служение Ему на земле есть точное подобие служения Ангелов на небесах. Образ Царя царствующих, – Царь царствующий над нами; мы украшены славой быть слугами Царя. Сегодня собор или торжество чинов Его. Окрест престола Его являются в славе тезоименитые Архистратигу небесных сил, Августейший Сын Царя и Августейший Брат; окрест престола и по всем пределам владычества Всероссийского в торжестве о Них торжествуют и о самих себе все, знаками Монарших отличий украшенные слуги Его. Не забудем, Братия, в возможной каждому из нас степени отличаться тем же, чем отличает Слово Божие чинов горних от прочих созданий Божиих, – скоростью и пламенным усердием в исполнении дел служения своего!

Без сомнения, первое наше чувствие в исполнении дел общественного служения должно быть готовность, с какой бы стороны ни разуметь ее. Когда мы вызывались или были призываемы к делам; предполагались в нас все нужные к тому способности и силы, мы обязывались к употреблению всех средств для исполнения дел. И как все сие касалось существ, одаренных разумом и волей; то начало служения должно было быть решимостью душевною, преданностью сердца, посвящением себя своему званию. После сего для служения нет уже с нашей стороны ни особенной благовременности, ни безвременности какой-либо; та и другая должна быть только в делах нам вверенных: мы, по Слову Божию, обязаны настоять благовременне для дел, хотя бы то было и безвеременне (2Тим.4:2) для себя самих. Такова обязанность службы по одному благородству совести, с коим только и допускаются люди до службы! Но, дабы под обетами пред людьми не утаились словеса лукавствия (Пс.140:4), пред кем свидетельствовали мы готовность свою к службе? Пред Испытующим сердца и утробы праведно, пред Которым несть тварь не явлена, вся же нага и объявлена! (Пс.7:10; Евр.4:13). Итак, если ты в сию особливую минуту общения со Всеведущим, когда давал пред Ним слово клятвенное, слово сердца, не возносился к самому престолу Его на небесах, дабы пасть там душей своей в сонме духов святых с принесением своей преданности и с молением о помощи на прохождение служения; то Всеведущий Сам непременно сходил к тебе тогда, в Евангельском слове Своем и знамении силы Своей, запечатлеть твою совесть, как Ему посвященную. А Слово Божие, по Апостолу, живо и действенно, и острейше паче всякаго меча обоюду остра, и проходящее даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и судительно помышлением и мыслем сердечным (Евр.4:12). Если оно не сделалось еще таким в собственном твоем сердце, по расположению сердца; то непременно сделается рано или поздно, по крайней мере будет судить каждого из нас в последний день, как говорит Господь наш Иисус Христос (Ин.12:48). К настоящему случаю довольно сказать, что оттоле, как призывали мы на душу свою свидетеля Бога в обречении ее на служение, оттоле каждый из нас, Братия, для дел своего служения становился, подобно Чинам небесным, в чине сил земных, коих избирает Господь здесь для исполнения предначертаний Своего Промысла, в деснице Которого и мы, и все дела наши, и вся вселенная. Сообщать людям благодеяния Его, по крайней мере не преграждать путей к непрерывному излиянию Его благости, как лучей из солнца, – вот назначение людей должностных, которые с Апостолом могут говорить о себе: Богу есмы споспешницы, Божие тяжание! (1Кор.3:9).

Самое очевидное и всеобщее из предначертаний Промысла – это порядок, в коем все непрерывно движется, время, в коем все вмещается. Посему не оставались ли бы мы назади, при всеобщем движении, не расстраивали-ль бы сего согласия так называемых обстоятельств текущих, если бы вместе с тем не исполняли своих дел с такой же непрерывностью, с какой течет время? На каждый день довольно своих попечений (Мф.6:34), говорит Слово Божие; день следующий приносит опять свои новые. Не потеряно ли, посему, первое средство к произведению дел, вещь всего драгоценнейшая, невозвратная, когда не сделано то, что сделать надлежало, сегодня, так как следующее завтра принесет опять новы дела? Не отлагайте добро творити на утрие, сильну ти сущу днесь сотворити, внушает Премудрость Божия; не веси бо, что породит находящий день (Притч.3:28). По крайней мере, что становится прошедшим, и что, однако ж рано или поздно исполнить нужно, становится в то же время далее и далее от нас, и скоро может исчезать даже из памяти. По необходимости примутся за одно и то же снова; но предмет иногда, подобно трупу, коего коснулась рука времени, уже смердит своей давностью, тогда как в начале даже занимал бы он всякого одной своей свежестью.

Пусть так, рано или поздно обязанность исполнится: но что значит ожидание сего для других, до кого исполнение касается? Медлить делать добро, в каковом делании состоит всякое служение, значит уничтожать часть оного, лучшую, первую, – лишать ее тех, кому она принадлежит. Притом дела служб наших, Братия, всегда суть дела нужд человеческих и часто самых томительных! Счастье довольно само собой; к покровительству законов прибегают, по большей части, нуждающиеся, обиженные, алчущие, стесненные, или, напротив, приводятся к престолу правосудия, обижающие других, восхищающие чужое, стесняющие благо общее. Для тех и других не нужна ли вся возможная поспешность, когда нам предлежал долг – одних еще заблаговременно наблюдать, обезоруживать еще прежде, нежели они явились, – других утешать, и никогда не допускать до страданий? Малость ли, что слезы вдовицы продлились лишний год, между тем как судия мог и обязывался отереть их тотчас? Ничтожность ли, что нарушитель закона оставался свободным гораздо долее, нежели сколько необходимо было для дознания его? Какой бы кто из нас, Братия, ни держал учет времени для других сам по себе; должен быть верен тот учет, который замечен в книге судеб: а там сказано, что мзда наемника, удержанная до утрия, на одну только ночь, вопиет во уши Господа Саваофа (Втор.24:15). Так сильно чувствие сердца в нужде и скорби! Подлинно, если бы мы всегда в отношении к другим ставили себя на месте других, и принимали их чувствования; то и собственное наше сердце слышало бы, само простирало бы такой вопль к небесам.

Правда, могут иногда обязанности звания сами собой множиться, как таланты, в оборот пущенные; но чтобы остаться при сем нам, делателям, спокойными, должна сказать при этом каждому совесть: не праздность ли наша, не беспечность ли, не забавы ли, не тайные ли какие-либо виды выжиданий, или что-нибудь подобное умножило сии долги наши своему званию? И стыдно, и опасно! Не говорим, впрочем, о стыде, о побуждениях, о наказании за недеятельность, которая обличает какую-то жесткость души, неспособной к чувствованиям благородным: упомянем о том только, что следует за медленностью, которую, как общественное зло. По всей справедливости преследует закон. Общественный порядок подобен многосложной, заведенной машине: следственно одна какая-либо малая часть ее тотчас задерживает действие тех и великих частей, кои сцеплены с малой. От сего сколько могут терзаться души возвышенные, общей пользе преданные! Прострем взор далее дней настоящих, последуем соображением за сими малыми упущениями далее и далее, и мы увидим, что с умножением в обществе таких долгов наших своему званию может случиться то же, что случилось бы с потоком вод, когда бы течение его не имело той быстроты, какая нужна для естественного их стремления. Отсюда-то неприметно со временем наводняются общества беспорядками, кои вообще, в сущности, своей суть не иное что, как упущения должностей со стороны блюстителей общественного благосостояния. Умножение беспорядков людей частных уже есть следствие тех упущений. Печальные опыты разрушения целых царств, поглощенных временем, без сомнения, не могли быть без ослабления внутренних сил тех царств, сил, служащих к их поддержанию, без ослабления сперва малого и едва приметного, потом возрастающего и наконец непреодолимого.

Между тем, сколь проста тайна общего благоустройства и собственной нашей исправности в охранении оного, когда то вверено некоторым из нас, Братия мои, как обязанность! Во всем важно начало, минута; далее движение происходит уже само собой. Не останавливайте его, не теряйте времени, поспешайте по возможности в след с ним, войдите, так сказать, в общий ход естественного течения дел, будьте тем, чем сделал вас Промысл в общей связи своих предначертаний; и – вы непременно успеете сделать все и так, что и как кому в судьбах предназначено. Тогда все вам помогает, как сродное, сопряженное с вашим занятием. Время, для других малое, распространится тогда множеством труда, которым вы его наполните. Опыт веков, Слушатели, свидетель тому, что великие мужи, которые отличились в мире множеством подвигов, обладали, между прочим, и сей особенной тайной успеха в них; они упреждали других быстротой, – и быстротой мыслей, и быстротой действий. Она приближала их к Силам горним, коих творит Господь Ангелы Своя, духи.

Впрочем, земнородным положены свои пределы, кои должно также помнить. И, когда говорим о скорости дел человеческих, не забываемся, что она не просто, и у слуг Божиих небесных, заслуживает прославление; нет, не просто и у нас, и у них. Есть духи, которые владеют также свойственной природе их быстротой; но они не слуги Божии; они не творят волю Божию, а противятся ей и людей вовлекают в противление. Похвальна ли же скорость делать, сколь можно более, и сколь можно в больших местах, зло? Слуги Божии не только духи, но и огнь палящ, как говорит Писание, пламенные преданностью к Богу, готовые всей быстротой любви своей к исполнению воли Его. Так и у нас, Братия, скорость исполнения обязанностей своего служения должна происходить от усердия и любви к служению; и тогда-то она будет истинно благотворная! Скорость в делах с тем только, чтобы обязанность не бременила рук, хотя бы от того не было никакой пользы для ней, а еще выходил некоторый вред, никак не может быть согласна с быстротой Чинов горних. Это значит, по выражению Писания, по крайней мере не более, как бить воздух, и подвизаться безвестно (1Кор.9:26). Не таково должно быть служение разума и воли; оно должно быть воодушевлено зрелым рассуждением и стремлением сердца, каковое стремление и рассуждение проистекают из чистого желания исполнить свое дело, сколь можно, лучше и благоугоднее. Сие-то истинное, живое расположение духа человеческого! Изъяснение его, кажется, было бы для вас, Слушатели, излишне, как изъяснение собственных ваших чувствований.

Равно излишне было бы изъяснение и того, что расположение к делам пламенное есть источник всяких доблестей на поприще служения общественного, что оно делает воина непреодолимым среди всех трудностей и победоносным, блюстителя общественного порядка – бдительным и беспристрастным, судью – терпеливым и нелицеприятным, гражданина – трудолюбивым и честным, мудрого – благонамеренным и общеполезным, служителя Веры – ревностным и любвеобильным.

Поспешим ныне от умозрений истины, нами рассматриваемой, к созерцанию самого опыта ее и опыта Высочайшего, в лице Благочестивейшего Государя нашего, подвигоположника и мздовоздаятеля общественных наших служений, Братия! Царь наш, по Слову Божию, Христиане, воистину Божий слуга есть (Рим.13:4), в самом высоком значении сего слова. Едва мысленные взоры наши успевают следовать за быстротой дел, кои производит он в пламенном устремлении Своем ко благу Отечества.

Изумительное множество разрешений, повелений, учреждений, нисходящих от престола во все пределы России, как лучи от солнца в полвселенную, не удерживает Его столь часто лично присутствовать в святилищах правосудия, окружающих престол Его, при войсках к нему близких, по различным общественным заведениям, находящимся в столице. Царь с быстротой орла. Служащего знамением Его державы, обозревает и отдаленные пределы государства, переносится за них в иные царства, и нигде труды путешествия не затрудняют Его видеть все то же, все то же делать, как бы находился Он на месте обычного своего пребывания. Такова крепость любви! Тезоименитые сегодня Архистратигу горних Сил – Августейший Брат Его Величества, Великий Князь сопутствует Ему на сем поприще, и Августейший Сын, конечно, приобучается в первых своих развивающихся ощущениях тому же исполинскому хождению во свое время. Нам, слуги Царя, – кажем словами добрых предков своих, – было бы стыдно не делать, что каждому следует, или и делать, но не с Русским усердием. Аминь.

Говорено в Александровской заводской церкви в Петрозаводске, 30-го августа 1838 года.

Целуют вы святии вси, паче же иже от Кесарева дому. Флп.4:22.

«От Кесарева дому?». Тысячи сердец, – представляется мне, – повторяли и спрашивали, когда в первый раз читано было такое приветствие в собрании Христиан. «И там есть собратия наши, – с радостью помышляли тогдашние слушатели послания Апостольского, – там уже имеет святая Вера наша своих чтителей, заступников для нас и покровителей!». – Известно Слушателям моим, чего тогда от двора Кесаря языческого ожидать было должно веровавшим во Христа, кроме прещений, угроз, гонений? Что ж до нас, Христиане-Братия; то сколь давно уже не слуги только некоторые Дома Царского, как тогда, но Сами Цари наши со всеми царедворцами расположены к нам по Христу всеми своими благожеланиями! С тем, между прочим, и составляем мы священные собрания свои, торжества Веры, дабы иметь прежде всего общение во Господе с Благочестивейшим Государем нашим и Августейшим Его Домом, приносить благодарение Господу о всемилостивейшем покровителе Веры, и исполняться новыми надеждами в Благополучии своем. Се и предки Царствующего Дома Всероссийского, – воспоминаем сегодня славнейшего из них Александра Невского, – сидя со Христом, по обетованию Его (Апок.3:21), на престоле уже царства небесного, ниспосылают нам оттуда милости свои!

И так приветствую вас, Боголюбезная Паства, с настоящим торжеством и о небесном Благоверном Великом Князе, и о земном Наследнике престола, Государе Цесаревиче, и о Великой Княжне, соименной первой нашей Христианке-Государыне, – приветствую словом Апостольским: целуют вы святии вси, приветствуют вас все Христиане, паче же иже от Кесарева дому!

Не пропустить бы некоторым без внимания силы слов Апостольских для самих себя, Братия! Из слов, равно как и из примера Церкви Апостольской, примечательно, что все Христиане должны быть расположены друг к другу, паче же, сказано, иже от Кесарева дому, в особенности же те, т. е., которые находятся на службе Государя, составляя некоторым образом особенных домочадцев Его. Остановимся на этом и совокупно размыслим.

Самое несправедливое и вредное было бы предубеждение, когда бы кто из приставников общественного служения думал, что как бы для них существуют люди, вверяемые их наблюдению, что такие люди должны только трепетать своих приставников. Напротив, Братия, мы, приставники общественного служения, существуем для людей низших, нам вверенных⁷: общества прежде нас. Всякая относительная к ним должность есть уже не иное что, как обязанность удовлетворять всем тем, кто в наших обязанностях имеет нужду; иначе бы и не было таких или иных обязанностей. Иже хощет в вас вящщий быти, да будет вам слуга, сказал Господь наш (Мф.20:26; Мк.10:44). Не иначе тому и быть можно, по свидетельству самых дел, если исполнять всякому свою должность по истине. Чем она выше или обширнее; тем больше относится к нам людей, тем большего внимания и благоразумия требуют наши дела, тем, следственно, больше наше служение другим. Не непрерывное ли это и, так сказать, необходимое упражнение любви нашей к подручным нам, если вы не хотите быть в сем случае только тружениками, обыкновенными тружениками, без чувствий живых и благородных, составляющих нечто механическое в обороте дел общественных? Известно, что всякое дело, дабы заниматься им с удовольствием и успехом, надобно прежде полюбить. Какое же иное должно быть расположение наше к таким делам, которых предмет составляют подобные нам человеки, когда закон общественный, закон природы и закон откровенный велит быть здесь одному только началу отношений, союзу любви взаимной? О сем познают вси, яко Мои есте ученицы, сказал Господь наш, аще любовь имате между собой (Ин.13:35). Исполнение закона любы есть, говорит Писание; весь закон, говорит оно также, в едином словеси совершается, во еже возлюбити ближняго твоего яко сам себе (Рим.13:9–10). И к кому же из нас первее или наиболее относиться должно такое правило, как не к самым исполнителям и блюстителям законов? Обратим внимание, с какими чувствиями исполняли заповедь любви к другим лица, в обществе Христиан преимущие. Св. Апостолу Павлу предоставлено было однажды поручение перенести из одного места в другое пожертвования Христиан, и раздать их бедным. Что проще? Но Св. Павел столько озабочивается поручением, что умоляет Церковь помолиться о том, дабы исполнить ему поручение, сколь можно, лучше и благоугоднее для бедных (Рим.15:30–31).

Преимущие в обществах лица отличены, возвышены пред другими, потому, без сомнения, что имеют и понятия возвышеннейшие и чувствования благороднейшие. Таковы по крайней мере сделаться должны понятия и чувствования служителей закона от самого приближения их к тому благотворному свету обществ, к закону. Таким образом приставники закона, стоя на высоте, видят, по крайней мере имеют случаи непрестанно знать многоразличные нужды человечества, самые средства к удовлетворению оным, и, что главное, имеют силы к исполнению: самое приятное в званиях и преимуществах – делать добро для других и иметь способы, даже непременную обязанность к тому! Благородный блюститель общественного блага! – твоя деятельность может и должна быть душей жизни общественной: она оживляет, побуждает, направляет всех и каждого к исполнению своего долга, к приобретению собственного чрез то счастья и счастья общего. И то, о чем другие не могут еще помыслить к своему или общественному благу, или по простоте своей, или по месту, или по иному чему, ты должен уже видеть с высоты стражбы своей, куда для сего ты и возвышен, – видеть и разделять с ближними своими твои усмотрения, как дары Промысла небесного с особенным радушием. С тем верховнейший, по выражению Апостольскому, Божий слуга (Рим.13:4), Благочестивейший Государь, Отец Отечества и уделил тебе от власти Своей, чтобы ты был для сынов Царства Его ближайшим к ним представителем Отеческой всемилости Его! Самое отношение их к тебе в законе Божием имеет основанием заповедь первую с обетованием (Еф.6:2–3), – заповедь любви к отцам, которых место занимаешь ты в великом семействе общественном.

Так, Братия, если бы мы, если бы мы, приставники общественного блага, стали действовать всегда одной только внешней силой законов, и не исполняли бы их прежде сами, не растворяли бы свои действия искренними расположениями к подчиненным: что тогда делалось бы и между подчиненными нашими? То, что может соответствовать нашим к ним расположениям. Против нашей неискренности они поставят свою хитрость, против надменности – тайное хладнокровие, против суровости – страх рабский, против тщеславия – раболепство коварное, против беспечности – только наружное также исполнение обязанностей. Не забудьте при сем, что все то, чем необходимо поделились они с вами, взыщут и они по возможности своей с других. И других, кого могут, заставят они только бояться их, обманывать, подкупать, пренебрегать, не радеть и все делать только словами. Поступки высших, каковы ни есть они, обыкновенно становятся почти необходимым примером для низших. Таким образом целые общества скоро могут принимать тот же дух, каким воодушевлены располагающие ими. Помыслите, какое обязательство к тому, чтобы приставники законов сами воодушевлялись истинной к подручным своим любовью!

«Невольно, – скажут некоторые и из самых ревнителей общественного блага, – невольно сердце человеческое ожестевает от того, что почти непрерывно поражают его люди такими или иными болезненными прикосновениями, чего нельзя не потерпеть особенно на службе общественной. Сколь, поистине, естественно, сладостно сердцу человеческому быть всегда тиху, щедродатливу, только любовью расположену к другим! Но как больно оскорбляется такое чувство, когда встречается оно в других или с упорным невежеством, или с неблагодарностью, или с корыстолюбием, или с иным чем подобным! В жизни частной легко и не трогаться ничем таким при самом малом благоразумии; там все может быть без обязанностей, без последствий: но где долг с одной стороны повиновения, с другой ответа, где совесть истощает все свои убеждения, – прискорбно видеть противоречие чувствий произвольных чувствиям долга! И вообще в служении общественном, что наиболее принуждены видеть приставники его в подручных им? Едва ли не то же, что видят духовные наши отцы на нашей исповеди, с той только разностью, что там, хотя сколько-нибудь, раскрываются сердца человеческие и с искренностью, а здесь выставляет каждый только собственные добродетели, совершенства, заслуги, правду, и всеми мерами скрывает все для него невыгодное. Между тем долг начальствующих в том чаще и состоит, чтобы проникать в такие заплетения, и отличать правду от лжи и коварства. Припомните, Братия, много ли в судилище правосудия предстанет дел, кои подали бы судии случай порадоваться прекрасным деяниям человеческим? Не более ли жалоб, споров, притязаний, упущений, хитростей, словом – всего того, о чем сказал некогда Царь-Пророк: да не возглаголют уста моя дел человеческих (Пс.16:4). Все так: но где же, Братия, и нужна более вся сила твердости, знаний, благоразумия и любви к другим, как не там, где уже иссякает в сердце других собственный источник истинного счастья, – правда! Тот, кто из вас готовился к делам врача, считает ли уже непредвиденным и тяжким для себя то, что он видит непрестанно болезни, больных, и иногда разнимать должен трупы? Так совокупное некоторое познание людей и дел их, каковое познание в особенном смысле и полноте само собой приобретается на службе общественной, должно мирить нас с людьми, а не раздражать против них. Частный человек знает людей только в частности, часто очень ограниченно; должностный должен видеть в них, можно сказать, человечество. И если познание людей и дел их не ведет нас к такому именно познанию, не располагает к ним неизъяснимыми чувствованиями особой некоторой любви, в виде ли сожаления, снисхождения, исправления, помилования, даже взыскания или ином каком; такое знание, по Слову Божию, не удовлетворяет даже своему имени, не есть знание, но неведение. Разум, говорит Писание, кичит, а любы созидает: аще ли кто мнится ведети что, продолжает Писание, не у что разум, якоже подобает разумети: аще же кто любит Бога, и – конечно, нераздельно с тем, по Слову Божию, – ближнего, сей познан бысть от Него, снабден знанием от Бога Божиим (1Кор.8:1–3). И аще имам пророчество, пишет в другом месте Св. Павел, и вем тайны вся и весь разум, – любве же не имам, ничтоже есмь. Любы не радуется о неправде, – продолжает он, между прочим, – радуется же о истине. Вся любит, всему веру емлет, вся уповает, вся терпит. Любы николиже отпадает (1Кор.13:2–6–7). Вознеситесь мыслями вашими, Братия, от земных помыслов к Самому Всевышнему Правителю мира и Судии вселенной, Которого дела некоторым образом исполняете на земле вы, приставники законов и общественного благо! Что было бы с нами людьми при беспредельном Его всеведении и такой же правде, если бы не было с ними вместе у Него и неограниченной любви к нам, – свойства, если можно так сказать, из всех Божеских свойств беспредельнейшего и все прочия объемлющего? Бог, сказано, любы есть (1Ин.4:8). И как всякий суд земной, по Слову Божию, Божий есть суд (Втор.1:17), часть всемирного Его правления; то сколь прилично и достославно быть по возможности совершенным, якоже и Отец Небесный совершен есть (Мф.5:48), тем особенно, которые приставлены для охранения и созидания благополучия общественного, – якоже и Отец Небесный, Который, как указывает Единородный Сын Его и в видимой природе, солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя, – благ на безблагодатныя и злыя!

Пусть так, поступки людей непрестанно тревожат доброе сердце приставника к ним; но кто же из приставников сам без проступков, без слабостей, без опущений? Так по крайней мере гласят опыты, записанные в Евангелии. Однажды законники Иудейские представили Христу женщину, взятую в деле беззаконном: Господь сперва молчал, потом сказал судиям: иже есть без греха в вас, первее верзи камень на ню (Ин.8:7). Известно, – все тогда, один по одному, стали удаляться с места суда, начав со старейших, – со старейших. Сего ради безответен еси, о человече, всяк судяй (Рим.2:1). Отказывает ли кто к себе, при всем отвращении к своим проступкам? Преследуй и в других проступки, исправляй, взыскивай, наказывай, но тем более люби при сем виновного, якоже сам себе. Его вовлекла в вину, может быть, обыкновенная слабость природы, опрометчивость, легкомыслие, порыв страсти или иное что-нибудь подобное. Другие могут только пожалеть о таких людях: исполнитель закона должен вникнуть в их судьбу и положение с такой точностью, чтобы то был суд как бы Самого Бога, или суд человека, но о самом себе.

И видимая взаимность подобных отношений между нами, Братия, друг к другу очень близка. Вы имеете подчиненных себе: но и сами подчинены высшим вас. Как хотите, чтобы поступали с вами высшие? По тому же чувству располагайте себя и к низшим: по тому же будет поступлено и с вами. Что ж сказали бы вы, если бы кто, возвратясь с высот общественного управления, сказал вам сегодняшними словами Апостольскими: целуют, приветствуют вас все Христиане, паче же иже от Кесарева дому? Не составляла ли бы такая весть полной радости для вас и поощрения в трудах вашего звания? Таким же образом расположите себя и к низшим, чтобы и к ним нисходили от вас не страх только, не опасности для всех без изъятия и в особенности для добрых, не грезы лицеприятия или мздоимства, но прямая ко всем любовь и известность попечений. А Верховный Правитель мира ясно уже сказал, подтверждал не раз и через Пророков и в Евангелии Своем разными словами, одну и ту же мысль Своего человеколюбия, что в нюже меру мерите, возмерится и вам (Мф.7:2).

Не к нарушению общественной правды склоняется слово, Братия, – отнюдь нет; напротив к точнейшему ее исполнению и наблюдению. Когда располагает действиями общественной службы не иное что, как истинная любовь к человечеству; не может быть тогда пристрастий, уклонений, небрежений, послаблений, несправедливостей. Общественная любовь есть непременно правда.

В таком-то духе любви должны идти между нами, Братия, все дела общественных служений наших. Таким-то образом свидетельствовать мы можем истинную любовь свою к Благочестивейшему Государю нашему. Любяй Мя, сказал Господь, заповеди Моя соблюдает (Ин.14:21), – это один истинный знак любви. То же внушает всем нам Помазанник Божий, когда ни поручается нам какая-либо служба Его. Подтвердим пред Господем и ныне завет сей с Благочестивейшим Государем, когда, повторяю слово сердца, воспоминаем одного из Святых Его предков, торжествуем о Тезоименитом Святому Благоверном Государе Наследнике Престола, Всероссийской надежде, и о Великой Княжне Дщери Царевой, напоминающей нам вожделенное имя Государыни Княгини, которая первая приняла святую Веру, вечное основание благоденствия нашего! Аминь.

Говорено в приделе Св. Благоверного Великого Князя Александра Невского при Петрозаводском кафедральном соборе, 30-го августа 1832 года.

Гордым оком и несытым сердцем, с сим не ядях. Пс.100:5.

Так, между прочим, изъяснялся Св. Царь Израильский в заветной молитве своей пред Богом, в молитве о том, каким образом хочет он царствовать. Мы уже говаривали здесь, Слушатели мои, о молитве сей, что ею открывается торжество священного венчания на царство Благочестивейших Государей наших. И кто из нас, Россияне, тысячекратно не утешался и в общих беседах, и в собственных благодарных размышлениях, с какой точностью исполняется в Высочайшем Доме Царя нашего упомянутое теперь правило Царя-Израильского? Какой благоветливостью ко всем, какой снисходительностью украшаются там сами Августейшие Особы, – те, коих превознес Господь Бог? Без сомнения, мысли каждого из нас обращались сегодня в особенности к виновнику настоящего торжества, к Благоверному Государю Наследнику Престола и к Августейшей Сестре Его, Великой Княжне Ольге Николаевне, в сей день родившейся. Не величию, столько известному, чудимся в них всегда, но – благоуветливости ко всем, столько трогательной. В таком чувстве обратим ныне мысли наши, Слушатели, к общему в том назиданию и для себя: вникнем в слова Пророка-Царя, положенные сегодня в основание беседы здесь, почему Св. Царь столько отстранялся гордости, что заповедал остерегаться ее в особенности всем тем, кто призывается на общественное служение?

Казалось бы, Слушатели, некоторое особливое чувство преимущества своего пред другими и обнаружение его должно быть самое приличное и естественное в лицах, возведенных на степени достоинств. Сама природа, кажется, предоставляет такое право тем, кому дарует особливые таланты ума, крепости, прозорливости, терпения, благотворительности и прочего, на чем основано и раздаяние общественных званий. Так, Слушатели, – это непременно обязаны знать меньшие или низшие, дабы располагать по тому чувствия глубокого уважения и преданности своей к лицам, поставленным над ними для строения их благополучия. Но взойдите в действительное отношение высших к низшим, и вы увидите, как в то же время естественно, благодетельно высшие напротив снисходят к низшим! Высшие имеют, говорим, особливые дарования, содержат в руках способы к осчастливлению низших: что ж, однако, были бы все сии средства и дары Божии, если бы рука нуждающихся в них никак не могла достать их; если бы сердце, жаждущее милости и правды, боялось приблизиться к ним? Что из видимых вещей выше и прекраснее неба, солнца? Но что было бы с нами земными, если бы мы оставлены были здесь только удивляться его высоте, пространству, светилам, множеству их? Солнце высоко и прекрасно, но оно тем досточуднее, что ниспускается к земле в лучах своих, и тем производит неисчислимое множество благотворений своих на земле. Чистейшие влаги земли и вод образуются на низу до такого совершенства, что уже не могут оставаться в обыкновенной смеси рода своего, и возлетают в круг высший, составляя облака, окружающие землю: но они возвышаются для того, чтобы упасть на землю в дождях, и тем споспешествовать истинным пользам нашим!

Помыслим, Братия, наипаче о Господе природы, Который сотворил и управляет ее действиями. Сам Всевышний, Тот, Который дает всем жизнь и дыхание и вся (Деян.17:23), Сам Всевышний, – говорит Единородный Сын Его, – Сам солнцем Своим сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя (Мф.5:45). Единородный Сын Его снизошел с небес на землю, и приблизился ко всем нам до того. Что принял на Себя плоть нашу и человечество, – сделал сие для того единственно, чтобы открыть и подать все сокровища разума Божия, и силы, и любви, кои нужны были для облаженствования рода человеческого.

Столько, Слушатели, естественно снисхождение в природе не только сотворенной, где, подлинно, все должно само собой наиболее смирять нас, но и, так сказать, в естестве Самого Бога! Снисхождение, собственно, и свойственно только величию, которого явление самое естественное, как мы видим, есть не блеск только, не высота только, но благотворность. Оно не опасается спуститься ниже, как напротив боится приблизиться к глазам людским посредственность, дабы изблизи не быть ей рассмотренной. Посредственность, собственно, и надмевается. Но чувство людей всегда узнает ее.

Как снисходительность свойственна природе сотворенной и естеству Самого Творца; так, напротив, порок надменности в людях есть самый противный природе человеческой и для всех ненавистный. Известно, что чем более гордые возносят себя, тем менее получают они от других, чего хотели бы, и тем более навлекают пренебрежение к себе. Не человеческое: это общее мнение Слово Господа Бога (оно непреложно) сказало: Бог гордым противится, смиренным же дает благодать (иак.4:6). Всемогущему не много и не долго нужно бы противиться творению Своему: Он отнял бы от творений Своих дух Свой, и всякое творение исчезло бы; но слово Бога о гордых разуметь надобно так, что Он в общий порядок наших взаимных отношений влиял в нас чувствие, по которому люди всего более не любят надменных. Замечают нравонаблюдатели, что никакой другой порок в глазах человеческих не производит таких болезненных ощущений, как гордость. Гордый лишь только явился в какое бы то ни было общество, еще не сказал ни слова, не сделал ничего, даже не известен никому; но уже оскорбляет всех и каждого одним своим видом. Известно, что первое беззаконное желание первых человеков было желание быть Богоподобным, и что первое в творениях Божиих преступление есть преступление духов, отпадших от Бога, по Откровению Божию, – гордость. Посему общее врожденное человеческое чувство, при виде людей с пороком гордости, в неприятности своей ощущает и, кажется, говорит тайно: «Вот тот, который хотел быть как бы Богом! Вот тот образ поведения, в котором учинен первый грех, и сталось общее наше злополучие! Вот порок, который был виной или источником всеобщего и всегдашнего несчастья рода человеческого!». При таких, хотя и сокровенных расположениях души других уже весьма много потеряно для всякого, кто желал бы пользоваться искренней любовью, столько в общественных наших отношениях необходимой, особенно для начальствующих со стороны подчиненных.

Случается ли когда люди надменных расположений вместе, где должно действовать им совокупно к общей цели своих обязанностей; они сделать ничего не могут, кроме только глубокого расстройства своих дел. У всякого из них свои предположения столь неприкосновенны, что никогда уступить что-либо один другому не могут. Где надобно говорить о делах, они там заняты только собой. Какие же могут быть от того последствия? Не только общества малые, но и целые царства, Слушатели, разрушались со временем от гордости. От чего возникали в государствах нестроения, как не от гордости, собственно, когда буйные умы, враждуя друг против друга, наконец взимаются, взимаются на разум общественного порядка? От чего распространялась в государствах губительная роскошь, сия тайная тля обществ, как не от гордости, когда всякий устремляется удовлетворять не столько своим потребностям, кои свое имеют приличие по званиям, сколько тому, чтобы иметь равенство с лицами, которых далеко ниже поставили некоторых звание, порода, достоинства и таланты? От чего происходила в государствах беспечность о делах и различные злоупотребления в них, как не от гордости, когда приставники дел станут мечтать, что они только сами сильны словом и делом, а не дела и закон, не труд и совет? От чего появлялись в государствах волнения народные, как не от гордости, когда и та часть людей, которая должна быть свободна от всего для частных упражнений, увлекаясь примерами надменности ближайших к ней властей, исторгается выше своего назначения, и хочет рассуждать там, где надлежало только исполнять?

Россияне, народ во вселенной примерно добрый и чуждый гордости, которая есть проявление душ малых, плод или ложного просвещения, или исступления! – не оставим, как пишет Св. Златоуст, возноситься над одними только худыми делами, возноситься тем одним, чтобы нам не уронить себя в них! Не забудем беречь в себе и охранять друг в друге отечественное наше чувство простоты, смирения и приветливости! Да будет оно всегда украшением всем великим свойствам народа Русского. Мы видим, что наши великие Монархи среди нас являются, точно как отцы между детьми, – зрелище в России особенно известное! Будем и между собой, как братья, благоговейно почитая высших себя, не надмеваясь пред низшими или равными, будем как братья, как дети одного и такого Отца, преданные Отцу Отечества душей своей! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 14-го октября 1828 года.

Благотворения и общения не забывайте: таковыми бо жертвами благоугождается Бог. Евр.13:16.

С именем Августейшей Матери Царя и Царствующего Дома соединено всегда воспоминание священнейших добродетелей Христианских, – благотворения и общения, кои памятовать нам заповедано Словом Божиим. Кому не известно, как Благочестивейшая Матерь Царя нашего, по принятому Ею долгу призрения нужд человеческих в различных их видах, с высоты величия проходя все состояния сынов Отечества, нисходит наконец в общение с самыми наименьшими из них в их младенчестве, сиротстве, болезнях и несчастьях, и таким образом становится общей всех Матерью от Державного Рода Своего до последнего бедного, на одре лежащего человека, – одним по союзу природы, другим по милости! Тем паче сегодня имеем мы особливое убеждение вспомянуть о сих Христианских подвигах и общей нашей обязанности к ним по силам каждого, когда вспоминаем тот самый день, в который дарована миру Небесами Всемилостивейшая Благодетельница, Благочестивейшая Государыня-Матерь. Убеждение к благотворению и общению – самое великое и живое, когда оно в примере столь высоком и трогательном. И дело, поистине, великое, достойное славы Государыни Императрицы! Благотворение и общение называет Апостол жертвами, коими благоугождается Бог, – жертвами, особенно благоприятными Богу. Дабы тем более видеть это и самих себя располагать к подобному по возможности каждого служению ближним о Боге, или лучше, Богу в ближних наших, для сего побеседуем далее о том, как, поистине, существенна в благочестии Христианском, или, – что то же, – благоугодна Богу, скажем в совокупности, благотворительная общительность! Без сомнения, Сам Бог изъяснился о ней в Слове Своем.

Возлюбленный ученик Иисуса Христа, который в писаниях своих изъяснил, так сказать, самое сердце Бога Отца и Единородного Сына Его, сказал, что какое-то общение есть первое свойство Христианства. Сия поведаем вам, говорит он, да и вы общение имате с нами. Общение же наше, продолжает, есть с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом (1Ин.1:3). Конечно, это в первых духовная связь сердец Христианских одного с другим и с Главой тела Церкви. Но когда тело с духом так тесно соединены в союзе благодати; любовь друг ко другу и в видимых житейских сношениях составляет истинную Христианскую жизнь. Без любви сей нет и любви к Богу. Св. Апостол говорит в изъяснение главной мысли об общении: Аще кто речет, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть. В том же послании и частно, к слову, нашему пишет он: иже убо имать богатство мира сего, и видит брата своего требующа, и затворит утробу свою от него, како любы Божия пребывает в нем? Первенствующая Церковь Христова, по сказанию Писателя Деяний, представляется со всем богатством даров духовных, но и столько же со всем обилием духа общительности. Народу же веровавшему, пишется в Деяниях, бе сердце и душа едина; и ни един же что от имений глаголаше свое быти, но бяху им вся обща (Деян.4:32). Точно также рассаждалась Церковь и во всех местах вселенной. Из ясных сказаний Апостола языков очевидно, что благовестники Христовы со словом живота вечного разносили и пособия для живота нынешнего, – нынешнего, в котором должно посеяться и созреть слово жизни вечной. Св. Апостол Павел, так сказать, разделял себя между служением Слову Божию и служением потребам бедных Христиан. Во многих посланиях делает он нарочитые посему правила (1Кор.16:7), и распространяется в убеждении Христиан исполнять оные со всей искренностью и силой. А другой Апостол, Св. Иаков, составил из одного почти понятия о такой общительности определение Веры или благочестия Христианского. Вера чиста и нескверна пред Богом и Отцем сия есть, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их, и нескверна себе блюсти от мира, – так говорит Он (Иак.1:27). Сам Господь наш, Иисус Христос, Братия, как видно из Евангелия, обыкновенно соединял с высочайшими наставлениями в истинах Божиих и великие чудеса целений Своих, даже только простые, так называемые подаяния для тех, кто в них нуждался. В обществе учеников у одного был ковчежец, из которого уделять бедным было, как нельзя не приметить, одним из обыкновенных дел Спасителева милосердия (Ин.13:29). Объявив таким образом нужды бедствующего человечества, Спаситель и для будущего суда Своего назначает особенный отчет в том, как мы в особенности исполняли сие именно дело: посещали ль больных, несчастных в темницах, простирали ль руку общения алчущим, жаждущим, наготующим, странствующим? (Мф.25:35 и пр.). Так, Слушатели, все о Христе и в самом начале, и даже за пределами настоящей жизни, все исполнено духом общительности благотворений!

Общительность какая-нибудь была и есть на земле между человеками и без заповедей, и без примера Христова; даже грешники любят друг друга – любящих их, мытари давали взаймы с чаянием воздаяния, все имеем общение в наших пиршествах, взаимных посещениях, услугах, – но с теми, которые близки к нам по званию и состоянию. Самая нужда в том – закон. Общительность Христианская существенным свойством имеет благотворение, – союз высших с низшими, счастливых с нуждающимися. Ибо такие люди. Низшие и несчастные, часто не находят его для себя у сынов века сего; они оставлены у Бога Ему Самому. Тебе оставлен есть нищий, говорит Пророк ко Господу, сиру Ты буди помощник (Пс.9:35). Как же посему благоприятно Богу, когда мы обращаем внимание на людей, которые предоставлены у Него собственному Его попечению, которыми Сам Он, так сказать, занимается? В бездне судеб Божиих, подлинно, составляет это нечто высшее человеческих соображений. Сделавшись щедродателем нашим в сотворении толикого множества вещей для нас потребных, наполнив недра земли и моря сокровищами, благотворя всем, дожди с небесе дая и времена плодоносна (Деян.14:17), Господь, по-видимому, лишает иногда некоторых из нас первых потребностей, как то: пищи, пития, здравия. Но в то же самое время столько озабочивается сими, казалось, забытыми творениями, что хочет, дабы руки и сердца всех подобных им сочеловеков обращены были для тех несчастных, и ходатайствует собственным лицом Своим. Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, говорит Единородный Сын Божий, Мне сотвористе (Мф.25:40). Действительно, если, по слову Писания, без любви к ближним, которых видим, которых состояние поражает наши чувства, не может быть неложной любви к Богу, Которого не видим; то чувствие любви должно образоваться на самых бескорыстных опытах общения с ближними, когда, т. е. привлекает наше сердце не величие, не слава, не выгода, не боязнь, но одно чистое расположение к Божественной заповеди, которая дана о несчастных. По сему-то в Евангелии Иисуса Христа и принимается сие за решительную и как бы за единственную меру суда и воздаяния по делам. Не дал Бог несчастным части, как счастливым, но Сам сделался частью или жребием их, подобно тому, как назвал Он Себя некогда для священного племени в народе Божием (Втор.10:9). Для сего-то рода людей, людей бедных в Христианстве обратил Бог все то, что некогда жертвовалось Ему Самому в ветхозаветной Церкви. Не требует Он ныне Себе стада волов, или агнцев для заклания: пусть насытятся бедные. Милости хошу, а не жертвы, сказал Он у Пророка и повторил чрез Единородного Сына Своего словом и делами (Мф.9:13–18). В лице нуждающихся приимет Он жертву благоухания. Муж, который совершенно разумел сию Божественную, великую волю, исполнял дело служения другим точно как священнодействие. Он, Св. Апостол Павел, молился Богу, убеждал молиться и других о том, чтобы благоприятно было самое служение его убогим из братий Христовых (Рим.15:25–31).

Столько попечения Божия о малых и бедных людях! Особенное сокрыто в этом счастье и для тех, которые предъизбраны быть орудиями оного! В сем-то именно смысле ставятся благотворители благопотребными сосудами в честь пред низшими своими братиями. Почести, народное уважение, богатство, успехи в делах, – что имаши, егоже неси приял? говорит Апостол. Аще же и приял еси; что хвалишися, яко не прием? (1Кор.4:7). Но все те блага становятся нашими собственными, коль скоро переходят из рук наших в руки неимущих. Чистый произвол наш употребить их для Бога, обратить их к их источнику, претворяет их в собственное дело рук наших. Десница наша тогда соединяется с зиждительной десницей Божией. Совершенно так. Апостол Павел пожертвования бедным называет житом или семенами правды нашея, собственной нашей правды. Мог ли забыться Божественный учитель правды Божией, который столько везде преследовал мысль о собственной правде человеческой, когда нашел теперь даже семена правды, собственно нашея, семена, из которых правда наша может даже распложаться на поле Евангельском, если бы, то не была самая высокая истина откровения Божия? (2Кор.9:10–12). Одинаково с Апостолом еще и прежде возвещал такую правду Премудрый Царь: Милуяй нища, сказал он, взаим дает Богови (Притч.19:17), взаим дает Богови. Во всех других случаях, что бы мы ни делали, возвращаем Богу только Божие: в благотворении бедным, сказано, мы одолжаем Бога, как своим!

В самом деле, жита или семена правды нашея разрастаются во множество много: благотворение избыточествует, по слову Апостольскому, множайшими благодаренми Богови (2Кор.9:12). Не одни уста благодетеля славят Господа, не одни руки его приносят фимиам: столько уст и сердец открыто теперь пред Господом, сколь много бедных облагодетельствованных! Хотя истинная благодарность еще гораздо реже на земле, нежели благотворения; но она была бы иногда уже искушением для чувствительного сердца благотворителей. Довольно, когда неизъяснимо приятную награду составляют сами они, сами благотворения. Известно, что никогда сердце наше не потрясается столь сильно, как когда удовлетворяют желанию нашему в чувстве нужды, и нужды томящей. С каким удовольствием алчущий приемлет пищу или питие, не имев их? Осмелимся сказать, что сим самым Создатель изобразил часть того Божественного удовольствия Своего, с каким Сам Он принимает милость в лице нуждающихся. Уже мы сказали выше, что как бы собственным лицом присутствует Он в сих людях. Понеже сотвористе единому сих братий Моих менших, Мне сотвористе, сказал Он (Мф.25:40). К настоящему случаю прибавим, что, как беспредельная любовь Его ко грешнику изображена Иисусом Христом в любви сердца отеческого к погибшему сыну, или в расположении души пастыря к потерянной овце, так в ощущении, с каким бедные принимают милость, сравнительно ознаменовано то, каким образом благоугождается Создатель жертвой благотворения. Убогим, подлинно, присваивается в Слове Божием или особливая близость к Богу, или особливая Божественная сила в их чувствованиях. Слезы вдовицы и сироты сказывается там, вопиют на небо; мзда, удержанная у наемника только на одну ночь, восходит воплем своим во уши Господа Саваофа (Втор.24:14–15). Следственно наоборот, как должны быть и ценны и сильны у Господа те удовольственные чувствия бедных или несчастных людей, когда они, по слову Апостольскому, будут избыточествовать множайшими благодаренми Богови?

Обратим, Слушатели, внимание на священное торжество благотворительности в живом и самом великом ее опыте. Представим себе, как всякий день, и наипаче в сей приснорадостный день, восхищаются юноши и девы, старцы с юнонами (Пс.148:12) о Высокой Благодетельнице своей, Августейшей Матери Царя своего! Разные благотворительные заведения в разных местах, разные чины разными образами, разные полы разными видами, разные возрасты разными способами о единой своей Матери веселится, воссылая молитвы к Небесам. Одно то, что является к ним, приближается к одрам болящих, беседует с детьми, заботится о всех не иная какая-либо служебная особа, хотя и из самых близких к Отцу Отечества, но Сама Матерь Его, – Та лобзает их, Та приемлет их на руки Свои, Которая носила на руках Своих Царей наших, и от Которой привет для Них Самих служит наибольшим на земле удовольствием, – одно это составляет столько торжеств, сколько раз является к облагодетельствованным чадам Своим Мария из среды Высоких и Великих Своих Домочадцев. И если так Великая столько занята делом служения для нуждающихся, столько склоняется ко всем Матерь Царей; то мы ли останемся спокойными, или еще и с нерасположением преклониться к людям, среди коих сами находимся, и кои совершенно нам равны? Составим истинное торжество, Братия, в честь Благочестивейшей Государыни, Виновницы настоящего праздника, посильным подражанием трудам Ее, или хотя только расположениями сердца. Для Ее матернего сердца, без сомнения, всего приятнее такое усердие наше к Ней. Вместе с сим расположением духа прольем молитву ко Господу, да поддержит Он Сам драгоценное здравие и силы Ее Величества для благоугоднейшего Ему служения и к утешению рода Российского! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 22-го августа 1834 года.

Ходяй по пути непорочну, сей ми служаше. Пс.100:6.

Слова – из обета Св. Царя Израилева, в песни его к Богу, которой открывается, как не раз говаривали мы здесь, торжество венчания на царство Благочестивейших Царей наших, Россияне! И если когда сия часть желаний Царевых о безмерочности служб наших имела у нас силу свою, так как честность всегда должна быть душей служения Царю; то с особливой торжественностью – в царствование Благочестивейшего Государя нашего Императора Николая Павловича. Сколько Великий Государь печется о ней в избрании, охранении и награждении слуг Своих; тому, сверх многого иного, доказательством служит печать, коею знаменуется грудь служащих беспорочно, печать, составляющая знак для всех прочих отличий.

Поистине, беспорочность службы есть венец и украшение, равно как беспорочность поведения, и наипаче непорочность собственно так называемая, беспорочность нравов, должна быть основанием оной. Не говорим впрочем о последней, о беспорочности нравов: ее испытует Бог, испытуяй сердца и утробы праведно (Пс.7:10); не говорим и о беспорочности поведения: она составляет наиболее собственное каждого из нас благо; говорим о беспорочности службы. Мы обязались к ней особенным образом, и подлежим рассуждению не за себя только, но наипаче за сии множества людей и дел, кои вверены нам, как залог общественный. Ограничимся еще и здесь одним из понятий, составляющих полное, обширное значение этой беспорочности, одним из понятий, со стороны которого она по большей части подлежит искушению, а потому и стоит наибольшего внимания. Из веков говорят, что первый и особенный соблазн для приставников общественного служения есть лихоимание. Побеседуем посему, Братия, сколь, поистине, много бескорыстие споспешествует всем к точному прохождению должностей. Не сумнюсь предупредить, что оно наиболее всего прочего из нравственных сил наших служит к тому; почему и надеюсь, что настоящее слово для ревнителей службы общественной будет словом утешения, нынешнему торжеству приличным.

Нет нужды много изъясняться, что честность должна быть основанием и душей всех действий нравственных, и что она должна быть тем наипаче в блюстительстве законов. Если долг блюстительства законов вообще состоит не в ином чем, как в том, чтобы возбуждать, направлять, охранять и, сколь можно, возвышать нравственность народа во всех ее видах, а с тем вместе и его благосостояние; то может ли такое дело приходить в исполнение, когда не будет нравственности в самых действователях? – Но вот что казалось для меня сперва удивительным, когда ни рассуждал я о сем предмете по соображению с действительностью, с законами и Словом Божиим: – от чего бы бескорыстие или корыстолюбие должностных лиц имело столько действия на общественное служение, сколько в самом деле имеет то и другое? Когда служитель законов знающ, деятелен, ревностен, набожен, трезв, осторожен, точен, строг; что, казалось бы, важного, если он будет при том и далек, – не говорю от притязаний, или хотя только от желания даров, ибо это уже более или менее насилие, – но и от склонности принимать что-нибудь от усердия, даже как благодарность, столь справедливо принадлежащую дарованиям или особливой деятельности? И что опять опасного для его службы, если взято будет, иногда, что-нибудь от нескольких, не явно, в таком притом роде дел, кои можно делать и без всего? Между тем примерный или паче беспримерный исполнитель своего долга не только отвращается таких дароприятий, в каком бы то ни было виде, но и остерегается даже того, что в делах службы может следовать в самое справедливое, однако ж частное воздаяние. Кто насаждает виноград, и от плода его не яст? – изъясняется негде Св. Павел пред Христианами, – или кто пасет стадо, и от млека стада не яст? Не и закон ли сия глаголет? В Моисеове бо законе писано: да не заградиши устен вола молотяща. Аще мы духовная сеяхом вам, продолжает Апостол, велико ли, аще мы ваша телесная пожнем? Но не сотворихом по области сей, говорит он наконец: но вся терпим, да не прекращение кое дамы благовествованию Христову (1Кор.9–7–12).

Надобно присовокупить, Слушатели, что почти нет послания у Апостола Павла, нет сказания об Апостоле сем в бытописаниях Апостольских, где бы не было упомянуто, или где бы сам Апостол не изъяснялся, сколь много берегся он принятия чего-либо, даже нужного к своему содержанию, от других. Ясно везде видно, что Св. Павел всего более во внешнем обращении с другими службу свою другим хотел везде ознаменовать бескорыстием, внушая и сослужителям своим, как нечто особенное, поминати слово Господа Иисуса, яко Сам рече: блаженнее есть паче даяти, нежели приимати (Деян.20:35). Особенное слово Господа! Оно выставляется как слово Господа любимое, подобно тому, как ученики одного из знаменитых философов Греции говаривали о правилах своего учителя: «сам сказал». Блаженнее, поистине, даяти, нежели приимати! То и есть прямое величие и удовольствие, когда кто может другим давать что-нибудь, а не от других зависеть чем-либо. Таково преимущество богатых пред бедными, сильных пред слабыми! Таково величие пред всеми Самого Бога, Который не от рук человеческих угождения приемлет, требуя что, Сам дая всем живот и дыхание и вся (Деян.17:25). Не прилично ли посему подобное преимущество для начальствующих, в каком бы то ни было общественном служении, – преимущество пред низшими и подчиненными?

Приводим в пример служителя Христова, полагаем в основание правила Христовы: но то и другое с одинаковой силой относится и ко всякому общественному служению. Ибо кто может положить иные отношения между людьми, кроме тех отношений, кои лежат в природе человека и в порядке из нее проистекающем, о каковых и говорит Писание? Если так; то рассуждения или предосторожности служителя царства Христова тем более идут к нам, обыкновенным приставником обществ земных, чем сами мы менее пред ним имеем нравственных сил, столь необходимых для истинного управления людьми. Если бы кто из нас на чреде служения обществу не подорожил преимуществом быть независиму от других даяниями; во всяком случае потерпят ущерб наши силы в исполнении собственных наших обязанностей, как скоро вмешивается здесь своекорыстие, хотя бы самое непритязательное. Мы могли бы получать от вас, – говорит Св. Павел в упомянутом выше месте ко Христианам, – за труды свои, по закону; но не поступили по сему праву, – для чего? Да не прекращение кое дамы благовествованию Христову. Видите, и слово Павлово было Богодухновенно, и вся жизнь беспорочна, и поведение благоразумно, и ученость знаменита, и ревность необыкновенна, а притом и расположенность к нему Христиан беспредельна; не смотря однако ж на все сие, он остерегается, чтобы принятием даже дозволенного воздаяния не сделать какого-нибудь ущерба пользам своего служения. Что ж, если у нас и знания своих обязанностей ограниченны, и трудолюбие непостоянно, и добросовестность нетверда, и – при всем том кто-нибудь стал бы иметь еще притязание на свои выгоды, от людей, до коих касается его служение, выгоды недозволенные, беззаконные? Ибо с тем вместе, как должности всякого общественного служения распределены законами и подвергнуты ответственности пред ними, с тем вместе положены и известные способы жизни к неуклонному исполнению обязанностей. Осторожность при сем исполнении от всего того, что могло бы идти за них частно от людей, а не от закона, должна быть, Слушатели, в самом сердце человеческом. Люди, к добру ли более разумея их или ко злу склонными, при действии на них других, всегда чувствуют ограничение своей свободы, а потому – и некоторую трудность к исполнению того, что ни сказывалось бы им полезного: надобно так или иначе уверить их, что действуют на них для собственного их благополучия. Что ж в таких случаях может быть споручательством, особливо для недальновидных? Отсутствие собственной корысти тех, кто действует, – это одно уверяет сердца людей в истинной пользе всего того, что для других делается. После того, как видно будет, что вы ищете людей, а не людского, счастья других, а не собственной корысти; располагайте ими, как угодно, возлагайте на них обязанности, требуйте строгого исполнения: они чувствуют по крайней мере силу закона, если еще не вдруг чувствуют собственную пользу. Иначе, что вы ни говорите высокого и полезного, как ни изъясняйте им обязанности их и выгоды, сколько ни пишите побуждений; как скоро известно, что вы не забываете и собственную корысть, – все покажется для других сомнительным, самые высокие ваши правила – средствами к получению только собственных ваших выгод, настояния – только порядком или даже притязаниями новыми: ваш долг не достигнет своей цели. Язык правды не природный ее, сбивчив, темен, бездейственен. Самое добро может казаться злом, когда оно делается продажным.

Конечно, ваши подручные исполнят ваши требования – из страха: но таким образом вы сделали только то, что могли бы почти сделать и над бессловесными животными, не возбудивши в них живого расположения к их обязанности, не внушив чувства о их благе. Таким образом, вместо того, что благодетельные правила законов, быв внедрены в сердца людей примерами, должны бы упрочивать благосостояние их напред⁸, вы сделали бы тогда только род некоторого представления своих прав, представления временного, за взятую с зрителей цену. Если же вы истинно желаете направлять людей к благодетельным целям законов; то не дороже ли всего для вас самих приобретение к себе сердец людских? Не того ли, собственно, и требуют законы, чтобы водворялась между всеми нами искренняя друг к другу доверенность – между начальствующими и подчиненными источник всех народных доблестей, на каком угодно поприще, на поле ли чести, или только на поле пахаря?

Приятно слышать доныне в одном повторении, как некто из прославленных судей Израильских, при оставлении своей должности, давая отчет в ней пред народом, Царем и Богом, слышит от народа отзыв о себе следующий. «Се аз, – говорит судья Израильский Самуил народу, – отвещайте на мя пред Господем и пред Помазанником Его: еда у кого телца взях, или осля, или кого от вас насильствовах, или кого утесних, или от руку некоего приях мзду или обушу?» Извещайте на мя, и возвращу вам. Народ ответствовал: Не обидел еси нас, ниже насильствовал еси нам, ниже утеснил еси нас, ниже взял еси от руки чиея что (1Цар.12:3–4). Заметьте, Слушатели, что судья, говоря о всей своей службе, свидетельствуется единственно со стороны бескорыстия, как споручательстве в точном исполнении всей службы. Конечно, муж сей был особенный, Пророк Божий избранный. Но можно заметить при том и вообще, касательно обыкновенных правителей народа, что то же самое, то же единственно бескорыстие оценивает всю службу каждого. К общему назиданию не могу не сказать здесь, Братия, что по долгу звания имел я случай иногда видеть людей, занимающих в ведомстве моем общественные должности, людей со слабостями, между тем пользующихся народной приверженностью, при точном, впрочем, исполнении своего долга. И когда нельзя было не удивляться таким отношениям; я спрашивал, что бы было тому причиной? Бескорыстие, отвечали все, бескорыстие! В сам деле, пусть могут быть вообще в должностных лицах, как в человеках, оставя слабости, могут быть и недоразумения, и ошибки, и недостатки внимания, и слабость сил; подручные, жалуясь вообще на слабости человеческие, не чувствуют по крайней мере отъятия собственности, а всякий особенно с боязнью это чувствует, наипаче же труженики, также люди простые, равно как бедные и все несчастные, кои очень редко имеют что-нибудь лишнее, но на коих по большей части и упадает тяжесть лихоимания. Ничто так, подлинно, не расстраивает связи между властью и подчиненными, как лихоимание. Дети того самого Самуила, который был судьей над Израилем, при такой приверженности к нему народа, и поддержал его тогда, как общество, поколебавшись в самом основании, близилось к падению, – дети сего Самуила, когда уже была передана престарелым отцом власть в их руки, не поидоша, сказано в Писании, путем его: и уклонишася во след лихоимания, и приимаху дары, и развращаху суды. Что ж за сим последовало? Не смотря на все заслуги отца, Израильтяне просили его отнять власть от детей его и ввести новый род правления, что и было исполнено самим отцом (1Цар.8:3).

Израильтяне просили поставить над ними Царя, между тем как дотоле главную власть имели в руках судии. Примечайте здесь, Слушатели, одно из великих благодеяний правления единодержавного. Самуил, прежде нежели приступлено было к избранию вновь Царя, изъяснял Израильтянам все права Царя, по коим потребует он на службу свою не только дани, но и людей. Царь да будет над нами, – ответствовал народ: – и судити имать нас Царь наш, и изыдет пред нами, и поборет поборением о нас. Он будет, – как бы так говорено было, – он будет общим защитником и покровителем нас: пожертвования, коих требует закон в обеспечение и охранение общего нашего благоденствия, мы исполним с радостью; но не будем зависеть от произвола людей, по безвестным, частным к ним приношениям.

Подумают некоторые, что дары подчиненных начальствующим могут быть только свидетельствами или усердия, или благодарности. Так может быть. Но уже ли вы хотите столько уже унизить принимающих оные, чтобы сии знаменитые люди особо также в свою очередь не были к приносящим усердны и благодарны? Стало быть, почему-нибудь недостаточно обыкновенных отношений, законами положенных? Стало быть, не закон, но частные средства входят там, где должны быть законные только отношения, как общее обеспечение и для тех, кто не может принести вещественного усердия и благодарности? Самая дивная вещь в жизни – деньги, Братия! Они владетельную имеют силу над сердцами человеческими, как говорили мудрецы, еще едва знакомившиеся с ними в обращении народном. Хотя древо познания добра и зла, источник всех грехов, не существует уже на земле: однако ж корень его остался в земле; он должен быть, кажется, из золота и серебра. Корень всем злым есть сребролюбие, говорит Слово Божие (1Тим.6:10). Инде то же Слово Божие называет лихоимство даже идолослужением (Кол.3:5). Как же некоторые из нас хотят столь благоразумно обольстить себя, чтобы согласить, как сказано Богом, невозможное служение Богу и мамоне (Мф.6:24), исполнение службы, по совести, с желанием и мздоимства? Сие значило бы перелагать самые основания, кои положены в природе вещей и в Слове Создателя оных. Нет, сделать сего – невозможно. Это только ослепление наше; тем не менее, однако ж при нем остается в своей силе существенность. Положим так, что дароприятие начинается со снисхождения к усердию и благодарности: но сие-то и есть самая опасная из всех привычек; она весьма скоро становится тем, чем называет ее Слово Божие, – служением идолу корысти. И тогда-то приставники закона не то уже делают, что велит закон, но – что их божество. Напрасно при том думают, может быть, что мздоимство бывает между двумя только руками, дающей и приемлющей, или тем одним случаем, при котором взято: дух его скоро расходится всюду, как и всякое зловоние. Ибо люди, коим нужно иметь отношение к приставникам законов, уже давно уловляют такое счастье свое, чтобы, говоря теперь собственно их языком, «был ход на деньги». Тогда и наглец заблаговременно торжествует, называя всякую свою наглость «бедою, только денежною». Вдовицы и сироты, и люди бедные не сетуют уже, что не услышат их уши, хорошо расслушивающие только звук золота и серебра: где золото и серебро, там прощай с правдой товарищество, братство, услуги, дружба, все! Божество чтится, подлинно, не иначе, как всем сердцем, всею душею и всем помышлением. Сколь истинно посему, Слушатели, закон гражданский отнес лихоимство в число четырех смертных грехов жизни общественной! Правда, не обагряются руки мздоимные от сребреников, как и от крови; правда, не наездничество производит тот, кто входит во святилище правосудия с подкупленной совестью; правда, не нападение чинит внезапное на путях, кто не отгоняет от себя приходящих с дарами в тайне селения своего: но когда необходимо нести к судии дары, хочешь ли того или нет, дабы получить себе удовлетворение; когда известно, что они более будут иметь силы, нежели справедливость; когда по неволе таким образом упадает благотворных дух законов: как было не включить лихоимство в число четырех известных великих по 6-й и 8-й заповеди Божией грехов, хотя бы оно и не рождало самых сих грехов в других, и даже не готово было оправдать виновного с осуждением правого, как то впрочем в тайне своей оно может делать легко? Вообразите себе, Христиане, силу сребреников, хотя по тому одному случаю, что сделали они с Господом нашим Иисусом Христом? Не говорим, что цена, какую платили тогда за раба, обольстила одного из учеников Господа продать Господа на смерть. Припомните, что сребреники хотели и отчасти могли затмить пред лицом мира славу Господа уже воскресшего. Тот, Кто разрушил уже ад, еще подвергается козням сребролюбия. Сколь ни опасно было, что воины-стражи якобы проспали, как унесено было мертвое Христово тело, и сколь ни нелепа была такая выдумка; Иудейские власти совет сотвориша, как пишется в Евангелии, сребреники довольны даша воином, глаголюще: рцыте, яко ученицы Его нощию пришедше украдоша Его, нам спящим. И аще сие услышано будет у игемона, мы утолим его, и вас безпечальны сотворим. Они же приемше сребреники, сотвориша, якоже научени быша, сказано далее. И промчеся слово сие во Иудеех даже до сего дне (Мф.28:12–15). Так-то иногда сребреники изобретательны, решительны и сильны!

Надобно сказать, Братия, что они, – еще более того, – пагубны не только для мздоимцев, но и для целых народов, где мздоимство усилится. Господь Бог грозит за него людям совершенным разорением. Где, то царство, в котором сребреники столько имели силы, и в котором, кроме сейчас упомянутого нами случая, все было наконец, по сказанию Истории, продажным? Пока еще не последовало решительное рассеяние народа Иудейского по лицу всей земли за грех, как говорит Пророк, за грех тот, яко продаша Праведнаго на сребре (Ам.2:6), – за грех сребролюбия, составляющий поныне характер Еврея, и прежде, еще до плена Вавилонского, краткого в сравнении с продолжающимся ныне, – Бог сказывал народу Израильскому чрез Пророков Своих, в каком именно состоянии был сей народ, и что с ним последует? Услышите слово Господне, князи Содомстии: внемлите закону Божию, людие Гоморстии. Что Ми множество жертв ваших? Аще умножите моление, не услышу вас: руки бо ваша исполнены крове. Измыйтеся и чисти будите, отъимите лукавства от душ ваших пред очима Моима, престаните от лукавств ваших. Научитеся добро творити, взыщите суда, избавите обидимаго, судите сиру, и оправдите вдовицу. – Како бысть блудница град верный, Сион полн суда: в немже правда почиваше, ныне же в нем убийцы. Сребро ваше не искушено, корчемницы твои мешают вино с водою. Князи твои не покаряются. Общницы татем, любяще дары, гоняще воздаяние, сирым не судящии, и суду вдовиц не внимающии (Ис.1:10–24). Так говорили Пророки за много лет до падения царства Иудейского. Царство пало: Горе крепким вашим, вопияли тогда Пророки, вино пиющим, и вельможам, растворяющим сикер: оправдающим нечествива даров ради, и еже есть праведное праведнаго, вземлющим от него. Сего ради, якоже сгорит трость от углия огненнаго, и сожжется от пламени разгоревшагося, корень их яко перст будет, и цвет их яко прах взыдет (Ис.5:22–23–24). Из сего Божия слова, которому подобных описаний у Пророков много, видите, Братия, как особенно гневается Господь на мздоимство; гневается же Он особенно потому, что мздоимство всего наиболее служит к расстройству нравственности народной, а за тем вместе – и к расстройству народного благосостояния.

Но вы, Братия, слышите все сие, с тем, дабы тем более восчувствовать цену своего бескорыстия в исполнении должностей своих, и потому с светлой надеждой сообразить пользы, какие кто из вас приносит в кругу своих должностей, не только по их видимости, но и по существу и последствиям в будущем. И если, где, – то здесь особенно чистая совесть может иметь соутешение и от свидетелей правоты ее действий, – здесь, где нас так немного, и где друг друга почти беспрестанно имеем на виду. И, опять, если когда, – то особенно во дни торжеств о правдолюбивом Государе нашем, Слушатели, все соутешаются в чувстве верности о своей службе и в надежде вознаграждения за нее от единого по Боге мздовоздаятеля, Царя, подвигоположника своего. Сии-то соображения, сие-то общение чувствий, сия-то преданность к Государю, сие-то радование о Нем и о благе страны своей составляют истинное торжество блюстителей благоденствия страны. Возликуют с вами все! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 22-го августа 1831 года.

Милость и суд воспою Тебе, Господи! Пс.100:1.

Слова Пророка-Царя.

Когда ни привожу себе на мысль, – а сегодня особенно все и торжественно воспоминаем, Братия, – священнейшее венчание и помазание Благочестивейшего Государя нашего; всегда представляется мне в торжестве том упомянутая теперь песнь Св. Царя Израилева: Милость и суд воспою Тебе, Господи! Представьте себе все торжество венчания на царство⁹. Как только Благочестивейший Государь вступает во святой храм, где хранится для Него небесное запечатление; шествие Его оглашается пением Церкви от лица Его Самого, песни Царя Пророка, мужа по сердцу Божию, песни, коея начало: Милость и суд воспою Тебе, Господи! Песнь заключает обеты, с которыми входит Царь во храм, для принесения их пред Господом. Много во всей той песни обетов, кои приносит Царь пред Господом: мы теперь останавливаемся только на начале песни, и даже отнесем ее, некоторым образом, к себе самим. И за нас, облеченные властью исполнители воли Монарха, Монарх обрекается тогда пред Царем царей. Разделяя нам от власти Своей различные должности, Он предназначает, чтобы и мы, всяк по мере дарований, стремились исполнять то же самое – милость и суд, по совести, пред Всеведущим. И мы приносили обет Царю исполнять Его священную волю, и приносили также пред Господом, при вступлении на службу.

Итак, обязанности службы правительственной кратко заключены в милости и суд. Подлинно и общее чувство всех тех, кто обращается к правительству, или только ощущает зависимость свою от него, желает многого, но в существе единого, – милости. С другой стороны очевидно, что для того и власти, дабы был суд, желания ограничены, действия подчинены закону. Но когда власти, по духу Царя-Пророка, обрекаются пред Единым Правителем мира возвещать совокупно милость и суд, и милость еще первее; а для очей человеческих, и самых зорких по природе, часто бывает неприметна сия блаженная средина, где милость и истина сретаются, правда и мир лобызаются (Пс.84:11): то, при настоящем собрании сюда, посвятим часть Богоучебного времени на усмотрение во свете Божием союза – между милостью и судом.

Не представляйте себе, впрочем, Братия, какой-либо противоположности между милостью и судом; еда ли источник от единаго устия, по выражению Апостольскому, источает сладкое и горькое, источник – уста Божии? (Иак.3:11). И когда, во-первых, уста Божии возвещают милость: милость и должна быть основным, существенным понятием в действиях блюстителей суда. Так. Вожделеннейшее титло предержащей Власти и ее действий есть милость Всемилостивейшаго. Сие понятие должно в своей мере отзываться и в действиях ваших, Слуги Царя. Все подчиненные или относящиеся к вам имеют право надеяться и должны утешаться, что для всякого готово у вас все, кому что к благополучной жизни или к исполнению общественных обязанностей потребно, – содействие, покровительство, вознаграждение. Пусть ваши сотрудники находят услаждение при ревностных трудах своих в том, что имеют свидетелей оным, расположенных к ним любовью. Гражданин, вдовица, сирота, земледелец, беззащитный, – все, хотя находятся и не пред глазами вашими, тем более мысленные свои устремляют очи к вам, и утешаются одним чаянием, что живут под сению блюстителей общественного порядка, готовых благосклонно принять и изъяснение нужд, если бы до того дошло. Сами вы для того посылаетесь всюду, для того сия постепенность величия и прав нисходит от престола Самодержца до места последнего приставника к общественной службе, чтобы объяты были взорами, понимаемы чувствиями сердца все нужды сынов великого народного семейства, и везде приближено было удовлетворение оным со всей или отеческой или братской любовью. Словом, цель всего устройства общественного чиноначалия – одна общая в судьбах Промысла Божия, – милость к человечеству, благополучие человечества!

Преимущества одного пред другим, достоинства, украшения, силы, бывая в существе своем следствием услуг обществу, тем паче в возвышении своем суть опять залоги благоденствия подчиненных. Ты силен, – и для того, чтобы надеялись на защиту обидимые, на награду – служащие. Ты славен, – и для того, чтобы надеялись на руководство твое сопутствующие. Ты высок, – и для того, чтобы надеялись на твою с высоты дальновидность, стоящие ниже. Так, Братия, если бы от украшений, славы и могущества своего по общественным должностям обратились мы со вниманием к тому, чего требуют от нас наши должности для тех, до кого могут они простираться; увидели бы все, поистине, что, точно, по слову Спасителя нашего, тот, кто хощет быть вящшим или большим, должен быть слугою для всех (Мф.20:26). Св. Апостол, желая изобразить величие власти, не мог иначе назвать Носящего ее во всем ее величии и пространстве, как Божиим слугою для других (Рим.13:4). Величие власти соразмеряется обширности круга, который наполняет она своими действиями ко благу врученных людей.

Созерцая область Промысла небесного нравственную, благоустройство обществ чрез посредство властей, управляющих ими, взглянем и на другую область владычества Божия, – на природу вещей, в которой все, некоторым образом, также включаемся. И здесь видим, что все во вселенной предназначено также для взаимного блаженства созданий Божиих. Небо, земля, воздух, воды – все исполнено милостями Создателя, чтобы всяческая исполнялись Его благости (Пс.103:28). Неуклонно по законам, кои дал Творец, каждое существо в природе изливает щедроты Творческие другим: – закон для вас, посредники небесного Промысла, в мире нравственном! Но, к сожалению, люди, для которых льются сии щедроты, и которые должны пользоваться ими, единожды уклонясь от закона Божия, часто употребляют их во зло себе и другим! Сколько людей погибло от пресыщения из богатой сокровищницы даров природы, где хранится пища и веселие людей! Сколько раз огонь, металлы, драгоценности служили орудием бедствий в руках людей! Сколько между тем без всякой пользы в недрах естества лежало бы даров для людей! Поспешаю сказать, Слушатели, сколь посему необходимо для людей благоразумное руководство в обществах, и сколь более, нежели сама природа, изливать им можете милостей, вы, которым небесный Промысл поставляет на службу и руководство для человека и гражданина, вверяя в управление ваше сокровищницу Божию! «Богу поспешницы», –говорит Св. Апостол о таких (1Кор.3:9).

Но не забудьте, Братия, что люди – всегда люди. Низшие вас, будучи вас ниже, менее умны и прозорливы, более привязаны к своим пристрастиям; они естественно требуют в сообщении им благодеяний ваших той наипаче милости, чтобы иногда вас снизойти к ним некоторым долготерпеливым вразумлением, радушностью и опытами, кои, при недостатке их рассуждений, должны убедить сердце. Милость есть собственно излияние чувствий сердца, как и называется совокупно с ним – милосердием. Вы дальновидны; сердце говорит: возьмите за руку слепотствующих или сбившихся с пути! Вы сильны; сердце ходатайствует: понесите немощи немощных! Вы славны; сердце умоляет: не поражайте страхом уже трепещущих пред вами без обнаружения его! Блажени милостивии, сказал Господь наш, яко тии помиловани будут (Мф.5:7). К тому привожу здесь такие слова Многомилостивого Господа, что с милостью, точно, должно быть сопряжено некоторое пожертвование со стороны милующих. Ибо слова сии сказаны о милостивых в одной связи с словами о других блаженствах, кои прямо сопряжены с терпением. Там сказал Господь: блажени плачущии, блажени кротцыи, блажени, егда возненавидят вас человецы, и проч. Действительно, щедроты, как щедроты, имеют в своем сообщении людям только великое и тем самым усладительное: милость Евангельская должна иметь сладость только от себя самой, потому, т. е., что она – милость, снисхождение, род терпения!

Естественно, однако ж представляются далее весьма важные затруднения и для властей, со стороны самих подчиненных. Со стороны властей. Если бы каждому приставнику общественной службы предоставлено было то одно, чтобы он предавался сладостным чувствиям милования, не зная ничего более; то не могли ли бы милости весьма часто и почти обыкновенно обращаться в слабость, в поблажку, в пристрастие, в повод к угождению также слабостям и пристрастиям приемлющих оные, как то можно иногда короче видеть в кругу семейств? Со стороны подчиненных не умножались ли бы злоупотребления от лести, коварств, происков или и наглости; в другом виде – от жалоб и ропота? Что ж посему? Богодухновенный Царь народа Израильского милость возвещать обрекается пред Господом, но вместе и суд или милость справедливую. Милость и суд воспою Тебе, Господи! Премудрый сын его, одаренный необыкновенным разумом, при первом воззрении на народ, правлению его свыше врученный, повергается пред Господом и молится, дабы Господь дарования его управил к единой обязанности правительствования: да будут приятна дела моя, говорил Соломон пред Богом; а далее: и разсужду люди Твоя праведне (Прем.9:12). Таким образом Помазанник Божий, сердце Которого в руце Божией, от Царя царей приемлет образ и подобие не только благости Божественной, но и Божественной правды. Когда такое общение Избранного с Богом открывается народу, это – законы, коими приставники службы государственной должны руководствоваться в назидании благополучия вверенных им. Впрочем отнюдь и – не устранение милости: нет. Законы суть правила или средства к прямому, надежному, и объемлющему всех и каждого благополучие народа. Содержась в единой облагодатственной воле Монарха, заключая в себе опыты веков прошедших, восходя к самым основаниям мира настоящего и чаяниям будущего, словом – знаменаясь печатью Божественной, они столь же великая милость, как велико все то, откуда они проистекли. Итак, милость блюстителей общественного порядка к подчиненным должна быть не иное что, как точное исполнение законов, суд.

Случалось мне часто слышать, что подчиненные, прося чего-нибудь у начальствующих по делам службы, упоминают: «твоя-де в том и том воля!». Так: моя воля, и не только воля, но и непременная должность вникать в дела и соображать их с законом, поставив как пред зеркалом. Если же ты желаешь или уже поступил противно закону; то худо твое в сем случае самовольство, каковым словом иначе и называется отступление от закона, но гораздо еще хуже было бы самовольство мое. Ибо мне предлежит не только исполнение закона, но и охранение оного в других. Ты просишь милости; милость и желаю сделать. Хотя ты в глазах моих один; но в уме и сердце моем предстоит с тобой все то множество людей, коих можешь ты касаться. Помиловав одного недостойного, какими глазами буду смотреть я на все множество не только невинных, но и самых достойных, добрых людей? Положим, что и мог бы ты отличен быть милостью; кому не сладостно творить добро? Но сколько осталось бы в то же время обиженных тем, что они не предпочтены будут тебе, хотя более тебя были того достойны? Нет! Милость, как излияние Духа Отца Небесного, должна быть столько непорочной, чтобы обнимала всех чада своих, но никогда не теряла своего имени в помиловании одних с обидой других.

Отнесите люда, Слушатели, те случаи, когда закон вынуждается подъять и изыскательную силу свою. По одной и той же цели своей, для охранения обществ, для спокойствия и безопасности их, для преграды своеволиям, он, хотя, по-видимому, и лишает некоторых своего милосердия, по собственному их пренебрежению оного и благодетельных его последствий, – но в существе своем судом своим творит истинную милость для целых обществ.

Впрочем, когда слово коснулось таких случаев, где относительно к частности некоторых уже более виден суд, нежели милость; то следует сказать, что по духу Благочестивейших Самодержцев наших, истинно, по духу Божию, и здесь должны быть истощены прежде все способы к самому точному узнанию истины проступков, прежде, нежели отказана будет частная милость законов. Известно, в каких многоразличных видах повторяется в отечественных законах наших сие Божественное слово: хвалится милость на суд? (Иак.2:13). Пусть прямо будет видно, что лишает ее всякий только сам себя. Так, Братия, милость торжествует и существенно должна оживлять все действия службы приставников закона, хотя бы она и состояла, собственно, в суде, в наказании некоторых.

После сего излишне было бы распространяться в изъяснении, как разуметь должно у блюстителей общественного порядка тот нарочитый вид строгости и взыскательности для подчиненных, когда некоторые из них или еще не сведущи, или слабы в исполнении своего долга со своей стороны, когда их исправляют или предваряют от поползновений в чувстве отеческом? В таких случаях, напротив, вид снисхождения был бы уже порчей людей, или попущением их на будущие несчастья, и самым немилосердным наказанием. Но отеческий гнев, прещение, меры исправления, пока еще не потерялись к тому надежды, суть черты начальствования истинно Христианского, основанного на сердечном желании добра другим, с подъятием на себя даже болезней, подобных, как говорит Апостол, болезням рождения (Гал.4:19). Ибо кому приятно досадовать на других, с тем только, чтоб досадовать без надежд утешения, сладостного утешения в образовании других?

Мы предполагали, Братия, найти средину между милостью и судом; но что ни начинали говорить о них в раздельности, все приводит нас к одному – к милости. Следственно не сама ли она и средоточие себе? – Суд, кажется, только окружность ее и правило к отысканию сего средоточия. Подлинно, Слово Божие ясно указывает нам на сей именно один образ действий и в отношении к другим. Воздадите всем должная, говорит оно, и, по исчислении частных обязанностей по сему, присовокупляет далее: ни единому ничимже должни бывайте, точию еже любити друг друга: любяй бо другаго, закон исполни. Любы искреннему зла не творит: исполнение закона любы есть (Рим.13:7–8–10). И если говорим теперь об исполнении закона со стороны самих блюстителей закона; то, согласно с словами Апостола, надлежит все обязанности их подвести под одно Апостольское правило: вся вам любовию да бывают (Рим.13:7–8–10), – правило, по коему начинать и коим поверять должно все свои действия наипаче приставникам должностей общественных. Не смотрите на наружность действий, блюдите душу их; беспрестанно делайте себе вопрос: любовью ли, от любви ли то или иное бывает у тебя, что ты делаешь другим? В таком ли чувстве к ближним делаешь и то, что показалось бы для них немилостью? Если так, то и гнев твой и наказание суть благодеяния. Если нет, то и словеса паче елея – та суть стрелы (1Кор.16:14). Если нет, то и ревность – или купля только награды себе, или мщение другим; если нет, то и прозорливость – коварство, почтение – только благоприличие, услуги – какое-нибудь своекорыстие.

Где же быть, подумаете вы, такому истинному суду милости к ближним нашим? Там, Братия, где, поистине, средоточие наших действий и душа, – внутрь нас, в сердце нашем. При всей видимой многотрудности правильных воззрений на дела общественного служения, они в самом существе весьма просты, ясны и гораздо ближе к нам, нежели как на первый раз представляется. Как любить ближнего, тому самым верным и понятным правилом Слово Божие ставит нам любовь каждого к самому себе. Возлюбиши ближняго твоего яко же сам себе (Мк.12:31). Кому непонятно чувство любви к себе? Посему во всяком деле службы и суда представь себе, каким бы образом смотрел ты на то или иное дело, если бы оно касалось, собственно, тебя самого? С таким вниманием рассмотри его, как бы ты рассматривал собственную свою участь. С такой правотой рассуди его, как бы ты желал, чтобы оно рассуждено было для тебя.

Вознесите мысли ваши, Слушатели, горе, куда возносит их слово Пророка Царя, положенное в основание настоящему слову. Милость и суд воспою, говорит Св. Царь, говорит пред Богом, или к Богу, но – милость и суд воспою Тебе, Господи! Казалось бы, собственно, действия суда и милости предприемлются для людей, относятся к людям и ограничиваются только людьми; но в самой истине все то бывает для Господа и о Господе, как ясно, что все то бывает пред Господом всеведущим. Теперь исчезает в понятиях наших все, что могли бы мы назвать своим в служении обществу, и всякое рассуждение должно обратиться в следующее или подобное исповедание: «Единый мира Правитель! Твоей благости, волею Помазанника Своего, угодно было избрать нас орудием Твоего строительства о благе общем, украсить славою и честию пред собратиею нашею, вверить раздаяние им милостей Твоих, облечь могуществом приводить в исполнение сии благие Твои советы и для непонимающих или пренебрегающих оные: просвети наши мысли, очисти желания, укрепи силы, чтобы проходить нам служение сие, как рабам верным, коих удостоил Ты Своего избрания. Так, Господи! что имеем, чего бы не приняли мы от Тебя? Не Твой ли собственно суд есть, суд, который нам вверен?».

Обратимся к себе, Братия, и по возвышенности чувств, приличной местам нами занимаемым, размыслим, что, ежели и при всех желаниях наших не можем иногда исполнять всего, по одной недальновидности своей и бессилию, то льзя ли нам дозволять себе еще намеренность нарушений? Впрочем, если мы и не приближим дел своего служения ко Господу; Бог Сам, по слову Своему, рано или поздно снидет и станет посреде богов, посреде же боги разсудит и скажет: доколе судите неправду? (Пс.81:1). Если наконец тайна судеб Его и пощадит нас от такого откровения Своего ныне до конца жизни настоящей; то тем тяжчае в жизни будущей суд будет без милости несотворшим милости (Иак.2:13), так что, по Слову Божию, безответен еси, о человече, всяк судяй! Имже бо судом судиши друга, себе осуждаеши (Рим.2:1). О, если бы мы всегда представляли себе такой суд! – суд наш и по самим себе о ближних наших был бы столько праведен, сколько милостив и справедлив может быть тот, у кого закон Бога его в сердце его (Пс.36:31).

Предстоя теперь в присутствии Господа сил, снова запечатлеем пред Ним, Братия, обеты служения нашего Помазаннику Его, Благочестивейшему Великом Государю нашему, Христианской преданностью службе и верностью. Остается сегодня здесь исполнить молитвы, моления, прошения, благодарения за Царя и за всех, иже во власти суть, дабы с тем вместе и самим нам исполняться духом Божиим в служении Царю и в употреблении власти, какую кому разделил Он. Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 20-го ноября 1835 года.

Возсияет во днех его правда и множество мира. Пс.71:7.

Правда и множество мира – такими двумя чертами Царь Пророк живописал образ царствования, – царствование, которому не будет конца (Лк.1:33). Множество мира! Сколь сродно сердцу нашему, Братия, желать его в жизни, в каких бы пределах ни заключался мир! По всей ли земле, между царствами ли союзными, в недрах ли отечества, в области ли градов, в кругу ли обществ, между ли хижинами, среди ли семейств, внутри ли собственного нашего сердца; везде он вожделенен, как особенное благо! Что красный день среди лета, то – согласие во всех его видах и состояниях! Но Слово Божие, как слышите, с обетованием множества мира соединяет другое понятие, которое, по-видимому, в то же время приводит дух наш в некоторое беспокойство. Правда и – потом уже – множество мира, говорит оно. А если поступать с нами по правде; если искать ее между человеками: то, как мало может быть места миру на всей земле! Веки – свидетели тому. Впрочем, когда так о мире и правде сказал Бог; то должно быть истиной для нас непреложной, что, если желаем мира, не иначе можем иметь его, как по мере правды. Раскроем сию истину далее.

Сколь ни великое дело мир, напрасно представляют его себе некоторые как бы чем-то особым, самостоятельным. Он только – свойство, не отдельно принадлежащее к другим самостоятельным предметам: а потому желать мира, без тех предметов, значило бы гоняться только за тенью вещей. Желаете вы мира в природе, тишины воздуха, согласия стихий: нет сего, когда нет равновесия в воздухе и стихиях; будет это непременно, как скоро будет равновесие. Желаете вы мира в костех (Пс.37:4) своих, благоустройства и благосостояния в теле: его не будет, пока не будет точного равновесия жизненных сил в составе тела; будет, – когда все члены тела и проникающие оное влаги будут в должном состоянии. Два сии опыта возьмем примером и для мира нравственного. Хотите его? – Но может ли быть мир в нас, когда наше сердце в разладе с умом, ощущения совести не согласны с понятиями, желаниями и правилами закона? Восстановим сию внутреннюю правду, и – мы исполнимся мира душевного. Хотите вы мира семейного: что, подлинно, краше, как когда отец семейства в доме господин, жена – истинная помощница, дети в послушании и благоповедении, рабы с верностью и усердием! Но такое состояние последует тогда уже, как будет правда семейная, как все в доме будут исполнять, что кому следует. – Будете вы к соседям иметь должную радушность, соблюдать почтительность, искренность, не касаться чести их, не подрывать их благополучия, и еще напротив делать станете все, что можете: – вот будет и мир общежительный! – Начальник печется о своих подчиненных, соблюдает беспристрастие, хранит законы; а подчиненные беспрекословны к исполнению: не может не быть тут мира общественного! – Судья судит с бескорыстием и без лицеприятия; все, кто может подлежать сему суду, уверены в его справедливости: вот мир гражданский! – Воздается справедливость каждому; вельможи о ней пекутся, низшие ей наслаждаются: вот мир государственный! – Уважаются честь, неприкосновенность и права царств, или честь и права восстановляются силой правды: вот мир народов или вселенский! И будут дела правды мир, и одержит правда покой, говорит Пророк о непреложных судьбах народов (Ис.32:17).

Приникнем ближе, собственно, к себе самим, Слушатели. Напрасно истощались бы мы в средствах к приобретению или сохранению между собой мира по сердцу, если не будет прежде основания миру или самой вещи – правды, прямых отношений между нами, а не наружных только или видимых. Разнообразьте все обороты обращения к водворению взаимного согласия, подвигните все хитрости, изобретите совершенно новый, сладчайший язык для взаимных уверений в дружбе; говорите, по выражению Апостольскому, языками человеческими и Ангельскими (1Кор.13:1): без истины, без истинной любви все ничто. Правда имеет такие верные чувства, что тотчас видит самые свойства вещей, а не одни явления оных. Мир есть луч от солнца праведного, светлого, ясного.

Иначе, он – временное только, даже опасное воздушное явление. Льстить, кто захочет, легко; легко все одобрять, по крайней мере ни до чего не касаться; ибо это значило бы не делать ничего, а бездействие для тех, кто из сынов века возлюбит его, есть блаженство верховное. Самый мир, при всей несправедливости, впрочем, любит свое или своих, по слову Спасителя (Ин.15:19). Но что такое согласие? И по обыкновенным понятиям это – приличие обращения, хитрость, а по сущности – вред: ибо рано или поздно будут там всегубительства, где нет прочных оснований. Что готовят родители тем детям, которым теперь во всем поблажают, хотя желания детей часто бывают не только бесполезные, но и пагубные? Им – расстройство в будущем их состоянии, себе – жалобы от них, укоризну от всех. Что делает теперь тот властелин, который, из снискания себе любви от подчиненных, смотрит на все их беспорядки закрытыми глазами, и в самоуслаждении своего спокойствия предоставляет свой долг произволу судьбы? – Действительное для других зло в последствии, себе – память позорную! Что значит дружество, изукрашенное всеми прелестями наружности, когда личина снимется или спадет? – Повод к большему презрению друг друга, источник непримиримых несогласий, истребление взаимного между людьми доверия. Словом – дух лести есть самый опасный из духов злобы поднебесных. В священных наших книгах записано, Братия, что некогда в царствах Иудейском и Израильском умножилось всякое развращение нравов, и уже естественно грозили им казни от Господа; не доставало однако ж чего-то со стороны народа к довершению его погибели; вызывался исполнить сие, как сказано там, дух лести (Иез.13:3–4–11). «Я, сказал он, взойду в лживых пророков, и устами их распространю в народе такие мысли, чтобы всякий оставался спокоен в своей жизни, какова она ни есть, и безопасен среди бед, по-видимому, уже близких». Но то была тишина пред самой ужасной бурей. Пророк Божий сравнил тогдашнее состояние Иудеи с делом строения стены, которую одни сограждают, а другие красят, – и далее говорит от лица Господа: падется, и будет туча потопляющая, и дам камение стрельное в связи их, и падутся, и ветр воздвижущ размещет, и разсядется. Плачевный опыт сего, Братия, вскоре, как известно, последовал. Народ раскидан по странам Вавилона, и наконец – во все пределы земли. Он еще существовал, хотя и оскудела в нем нравственность, пока не проникло в него обольщение спокойствия, уже самой вещью несуществовавшего. Спасительный страх возникал дотоле по временам в сердцах людей: все погибло, как скоро возобладало ими ложное спокойствие, мир мира сего, о котором упомянул Господь наш, когда оставлял нам собственный Свой мир (Ин.14:27). Такую картину судьбы народной составим и для самих себя каждый, Слушатели, в уменьшенном виде, для малого круга наших взаимных отношений; представим в ней наши домы, наши семейства, каждый самого себя. Сколь часто случалось бы подобное бедственное превращение, если бы собственное наше ласкосердие к себе не сменялось иногда на строгость к себе, если бы за слабыми правлениями обществ, в настоящее их время приятными, не следовала рано или поздно законная строгость? Летописи народов служат ясным ответом на такие и подобные вопросы.

Посему-то, Братия, подвиг правды, который часто люди ни во что не ценят, или еще по большей части и ненавидят и поносят, подобен самому трудному времени делания, времени сеяния, или еще приготовления к тому, когда плодов никаких нет, а требуется только труд и иждивение. Конечно, плод правды, по Слову Божию, – мир; но плода не будет без сеяния; при чем весьма обыкновенно случается, как сказал Христос благовестникам и Его Божественного мира, что иные трудятся, а другие в труд их входят, посылаются жать, идеже не сеяли (Ин.4:38). Всему в природе череда. Кто был или мог быть на земле миролюбивее Спасителя нашего Господа Иисуса Христа? Схождение Его на землю оглашено было Ангельским песнопением о мире для земли. Но как не было еще на земле правды, так как с Ним Самим, со Святым святых привелася, по пророчеству, правда вечная (Дан.9:24), а сию правду люди не могли принимать спокойно: то Кроткий паче всех человеков говорил иногда людям: мните ли, яко мир приидох воврещи на землю? ни, не мир, но меч (Лк.12:51; Мф.10:34). И там уже, где водворялась рукой Господа правда, превосходящая праведность книжников и фарисеев, правда истинная, а не наружная, воцарялся и глубокий мир, мир Божий, превосходящий всяк ум (Флп.4:7). Мир, плод правды Самого Сына Божия, плод, созревший на древе крестном, – мир понесли во вселенную Апостолы. В оньже аще дом внидете, первее глаголите: мир дому сему, заповедал Господь Своим посланникам (Лк.10:5), и они, без сомнения, исполняли слово Господа со всей возможностью. Но сколь часто, прежде вкушения от сего плода, людям говорили, как написал Св. Павел о себе: враг вам бых, истину вам глаголя? (Гал.4:16). Божественный Павел! как тебе быть врагом людям, когда ты умел быть даже всем вся, да всех приобрящешь? (1Кор.9:22). Для сего-то, да всех приобрящу, – слышу, говорит он инде, – желал бы я сам даже отлучен быть от Христа по братии моей! – О! сколь необходимо пожертвование миром даже с самим собой во Христе для правды, яже о Христе Иисусе!

И человеческой правдой, Братия, кто из нас может быть истинно праведен? Но когда неизбежно недостает ее для приобретения или всегдашнего сохранения нам взаимного мира между собой: то тем охотнее будем иметь в употреблении, так сказать, монету или меновый знак праведности, – смирение, смирение с миром сродное. Оно и пред Богом и пред людьми ходатайствует мир. Когда же ни правды нет, ни смирения; тогда нет, поистине, никакого расположения к миру: состояние, которого должно уже бояться! Ибо тогда начинает действовать, вместо нашей собственной правды, правда закона, правда Божия.

Итак, если вожделенен нам, Братия, мир; возлюбим и то, чем он приобретается: не будем бесполезно гоняться только за тенью вещей. Для сего-то, дабы, т. е., умножить между нами и окрест нас мир истинный и прочный, первее всего Благочестивейший Государь наш любит правду между нами, и водворяет ее всеми своими отеческими попечениями, храня ее и окрест царства Своего в сношениях с другими царствами всей Своей бдительностью. Будем и мы, особенно приставники суда и общественного спокойствия, будем и мы, по долгу каждого и силе, устремляться самыми делами к цели желаний Монарха для блага нашего, – делами и молитвенными желаниями, да сияет во днех Его правда и множество мира! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе 22-го августа 1833 года.

Слава и честь и мир всякому делающему благое! Рим.2:10.

Сим Божиим словом приветствую вас, Боголюбезная Паства, с настоящим торжеством! В особенности приветствую им тех из вас, Братия, кто занят делами, собственно так называемыми, службой общественной! Торжество о Монархе благочестивом, премудром, правосудном, щедром, единственно устремившемся к деланию всем добра, есть вместе для всех торжество общеполезной деятельности, заслуг и соревнования! Слава и честь и мир всякому делающему благое! Слово сие есть слово Божие; а слово Божие говорит обо всем непреложно, по самому свойству вещей, созданных им и управляемых. Впрочем, желая, чтобы такое слово истинно принадлежало ко всем вам, Слушатели, до единого, по долгу моего служения Слову и вам, я озабочиваюсь, все ли довольно вслушались в то, что сказано от Бога? Что всякий может получить почести и отличия по делам своей службы, о том изъясняться много не нужно, так как всякий желает и даже ищет их. Но Дух Божий, Христиане, говоря о славе и чести, без сомнения, истинных, присовокупляет к ним еще и мир. Слава и честь и мир всякому делающему благое! – о сем-то и должен я напомнить, может быть, некоторым из моих слушателей. Мир! – Новый ли то вид награды, или нераздельная принадлежность славы и чести истинных, нарочито распространяться в изъяснении теперь не станем; поспешим вникнуть, какое, подлинно, воздаяние за дела добрые, кои ограничим теперь делами служения общественного, заключается и в мире?

Великое, поистине, воздаяние и Божественное! Господу, Создателю нашему благоугодно было с тем, когда делаем добро, так тесно соединить первое воздаяние, что не нужно ждать или искать воздаяние отъинуда; оно тогда в собственном нашем сердце, и тотчас, как скоро добро сделано! Кто из нас, Братия, не знает, не испытал сего, не наслаждался, не восхищался сим воздаянием – в совести своей, где поставлен первый земной престол верховного Мздовоздаятеля! За мало ли кто поставит одно чувствие, – чувствие спокойствия, утешения душевного, когда и во всем внешнем или вещественном не иное что приобретают любители внешнего и вещественного, как одно и то же, – приятное ощущение в душе? Ибо не богатство, не уважение народное, не знаки отличий, или иное что подобное составляет наше благо, но – те внутренние ощущения наши, кои мы от таких вещей получаем. Иначе, для неспособных иметь душевные ощущения, как-то: для лишенных ума, для пресыщенных сердцем, для ожесточенных душей и для умерших телом вещественные блага, известно, не значат уже ничего. Вообразите же себе, напротив, состояние жизни, где даже нет вещей настоящего мира, и где однако ж находится одно только непрерывное и в самой высшей степени чувствование, чувствование удовольствия: таково состояние небожителей, которые не только добро всегда делали, но и в делании его доныне поставляют все свои отношения к нам земным жителям. Не в том ли все удовольствие блаженных духов? Не в ощущении ли только? Не в том ли, что в некоторой мере бывает и у нас, – в чистой, радующейся совести, и что, впрочем, едва входит в рассуждение, когда мы помышляем здесь о своем счастье по трудам?

Таково ощущение добра собственного: добро, делаемое для других, наипаче же по долгу звания, сопряжено с воздаянием еще гораздо большим по нашему чувству. Как вверенные нам должности не произвол наш, но долг свыше возложенный; то и естественно, что чем более обязанность на совести нашей, тем для нас утешительнее, когда она точно исполнена. Тогда ощущение удовольствия не вмещается в собственном нашем сердце, но исполняет и сердца всех тех, ближних наших, на кото сделанная услуга распространяется; дело сие, как изъяснился Апостол, избыточествует множайшими благодаренми Богови (2Кор.9:12). Взаимно знаки чистосердечной преданности тех, для кого добро сделано, гласы признательности, слезы радости и благожеланий, обеты сердечной памяти и подобное – не источники ли это утешения, кои вдруг льются в сердце благодетельное? Не утешение ли это, какое заслужить почитает благополучием, самое крайнее земное величие? Таков мир с ближними того, кто трудился для их благосостояния! Мир сей может быть и очень прост, особливо по различию степеней занимаемых нами мест; никогда, однако ж не должен быть таков, чтобы подчиненные наши чувствовали уже недостаток нашей деятельности для них. Не говорим о крайностях, каковы слабость, пристрастие, корысть, преобладание, стеснение: самый недостаток деятельности, говорю, есть уже нарушение союза с теми, с кем соединены мы отношениями долга. Что у частного лица есть только отсутствие пользы, то у должностного уже действительный вред. Должности уподоблены в Евангелии талантам (Мф.25:15), которые должны быть пущены в обращение; следственно от одного их недвижения или незаконного движения нарастают само собой долги, достояние наших ближних, для коих таланты нам вверены. Что ж сказать о том, когда злоупотреблением своего долга стал бы кто производить еще озлобления другим, расстройства, несчастья?

Пусть преимущества звания, личные ухищрения, а в подручных чувство повиновения владыкам не токмо благим и кротким, но и строптивым (1Пет.2:18), охраняют и таких из нас на степени чести или господствования: но око закона нелицеприятное бдит, и – сегодня или завтра, так или иначе, не смотря на всю обширность, отдаленность или и темноту мест, – рассмотрим дела нашей службы. Что тогда было бы со всеми нашими преимуществами, как не большее по оным осуждение? Не дай Бог никому дойти до сего! Но нельзя не назвать несчастным и того самого состояния, в котором наши дела службы не мирятся с законами, хотя бы то было еще и в тайне. Не мучать ли, не снедают ли сердце напряженная предосторожность, непрерывное опасение, страшливость даже от одних сомнений и подозрений у того, кто решается нарушать свою должность? Не зависит ли такой человек от своей страсти, по слову Христову, как раб? Не зависит ли, как пленник, и от всякого, кто может знать или необходимо быть участником в нарушении закона? Укоризной, наказанием служат для такого человека самые взоры добрых людей, и даже одно их присутствие! Если же у некоторых и недостает сего света Божия в глазах; то они тем несчастнее, достойнее жалости, чем бессовестнее, – проименование самое унизительное и чувствительно! Иной подумает о себе, что действия его тонки, способы непостижимы, тайны неприступны: но сие-то и есть самоослепление, сколько жалкое, столько же и напрасное. Низость поступка в нарушении закона, которую хочешь ты разделить с другим, составляет для сего последнего славу: он не умолчит о ней, так же как ты заботишься о своей выгоде. Наипаче же есть особливая и всеобщая в злате и сребре ценность, по которой тот, кто дает из мздоимцу, не упустит в душе своей разуметь его купленным, как и говорят так, а с тем вместе, при всяком удобном случае, и хвалиться своим приобретением, или наоборот жалеть своей издержки. Понятие скоро становится общим для многих, кроме того одного, к кому оно собственно относится.

Напротив, войдите в рассуждение собственного вашего состояния, Братия, когда вы исполняете долг своего звания беспорочно! Что может сравниться с безбоязненностью, которая состоит в том, чтобы бояться одного закона, как говаривали еще древние языческие мудрецы? Пусть всякая служба общественная имеет свои трудности, свои неминуемые опасения; пусть коварствует невежество, своенравие, зависть, ябеда и прочие злорасположения, кои не могут не быть в некоторых из числа людей, сопряженных с вами по различным отношениям службы, как то неизбежно было ни для одного и из великих и праведных мужей; пусть иногда восстанут на вас тайные неудовольствия и даже ропот, ясное злоречие, жалобы и даже клевета: чистая совесть, при исполнении закона, оградит вас в тишине от всякой бури приключений. Хотя преимущая власть – по закону Божию судит малаго и великаго (Втор.1:17) без лицеприятия, не может отказать во внимании ко всем воплям до нее достигающим, пока не дознано, справедливы ли они или нет; но внятие оным возвысит только славу и торжество вашей правоты, внимательности и прозорливости.

Впрочем, поскольку служба общественная сопряжена с заботами тем большими и большими, чем она выше, а не редко и с различными приражениями от других; то правда предержащей Власти не только охраняет мир наипаче трудящихся в приведении других к исполнению закона, но и ходатайствует для ревностных приставников онаго об отличительных знамениях особливого к ним внимания и благоволения. А в сей славе и чести наипаче утешит вас, без сомнения, то внутренне сознание, что не искательство, не лицемерие, или что-нибудь тому подобное, но самая истина заслуг снискала вам эту честь и славу, а наперед новые чины и отличия подадут вам право, средства и убеждения тем паче и полезнее служить отечеству. Вот мир наш еще с нами самими, согласие наших званий с нашими состояниями, единство человека внешнего и внутреннего, украшение для всех почестей!

Если бы такого согласия наших званий с нами самими не стало; то что была бы одна честь сама по себе? Несколько дней – и удовольствия и память ее с шумом погибнуть! Мысль, которой боится и самый мир, сколь он, по-видимому, ни самодоволен! Для сего-то и он почитает за самый высший степень славы – жизнь в потомстве, бессмертие. Подлинно, весьма приятно помыслить, что общеполезные труды ваши, Братия, будут воспоминаться и после вас. Строгий блюститель порядка! Твоя деятельность обуздала злонамеренных и дала ход добрым. Судия праведный! Твое имя служило утешением невинности и страхом для притеснителей. Гражданин добрый! Твоей чреде служения обязан город сими прекрасными и полезными зданиями, сими заведениями в пользу бедных и сирот, сим распорядком, который служит обучением для твоих соотчичей. Вас не будет на свете: судьба неизбежная! Но ваши дела останутся навсегда, и будут примером и утешением для будущих родов. Отец укажет сыну на памятники ваших трудов: согражданин или сослужитель честью своей поставит превозносить ваше имя. Так: потомство даже благодарнее современников. Впрочем, это уже наиболее слава человечеству, нежели вам собственно. Посему-то она охотнее и воздается по смерти людей! Что же до вас собственно: то сие ли только бессмертие награда деяний истинных, что имя ваше, славные земли, будут повторять после вас несколько веков дееписания или и чувствия народные, – самое немногое число занимающихся первыми и способных к последним, – тогда как собственное ваше сердце крепко приляжет к сердцу земли и совсем не будет чувствовать ничего? Ах, нет! Тот же Господь, Христиане, Который природе нашей, как мы сказали выше, дал душу вместилищем ощущений от всего того, что ни даровано нам прочего, устроил душу нашу так, чтобы сии ощущения были бессмертны с ней, переходя с ней в мир бесконечный. Господь воздает, говорит Слово Его, коемуждо по делом его: овым убо по терпению дела благаго, славы и чести и нетления ищущим, живот вечный (Рим.2:6–7). Заметим, Христиане, что в сказанных теперь словах, взятых из того же самого места, откуда заимствованы и слова, положенные нами в основание настоящего слова, со славой и честью совокупляется нетление и живот вечный, вместо мира; следственно мир, о котором беседуем, как о награде за дела, в решительном своем значении то же, что нетление и живот вечный. Мир – состояние, в коем нечего уже бояться, как здесь среди попечений и превратностей жизни. Так, в вечности, в вечности уже истинные подвижники блага общественного получат все, все без изъятия и всю мзду трудов своих, царство Божие, о чем и пророчествует вам, Братия, здесь чистая совесть. Напротив те из сынов века сего, которые, по выражению Писания, будучи мудрейши в роде своем (Лк.16:8), умели здесь только ульстить вашу чувствительность к уважению их и наслаждались видимым благополучием (что, конечно, по судьбе небесной есть также награда, соответственная временному их благоразумию), – те там, где будет суд по внутреннему каждого состоянию, преданы будут вечному страданию, как говорит Слово Божие. Самая крайняя потеря спокойствия, или напротив, приобретение его самое великое, – мир среди самых ужасов сени смертной, согласие жизни настоящей с вечной, вечный союз тела с душей!

Но и доколе продолжается настоящая жизнь; Верховный Правитель мира в тайне судеб Своих делит уже нас, Братия, на сынов царствия Своего и на сынов неприязненных (Мф.13:38). От сего-то происходит, что, когда мера долготерпения исполняется, гнев Его, как свидетельствуют опыты, мгновенно поражает иногда злоключениями тех, которые, казалось, во всяком благополучии и спокойствии могли проводить жизнь свою. А избранных Своих блюдет Господь и среди всех опасностей, охраняя в них всегда и наипаче внутреннее их блаженство, глубокое и неотъемлемое спокойствие духа. Оно проистекает от непоколебимой надежды на Бога, и есть мир с Ним Самим, – мир, как сказано в Писании, превосходяй всяк ум (Флп.4:7). Сего-то собственно мира виды, приближаясь более или менее к очам нашим, составляют то, о чем, – о множестве мира, как-то о мире в совести, о мире с ближними, о мире в беспокойствах жизни, о мире с законом или властью, о мире собственного нашего состояния наружного со внутренним, о мире с потомством, о мире состояния жизни настоящей с будущим, – мы сегодня отчасти беседовали. Мир, по слову Пророка, мног людящим закон Твой, Господи! (Пс.118:165).

Благо мира и в одной настоящей жизни так велико, Слушатели, что на языке древних, на коем писаны священные наши книги, слово сие выражает как бы все в совокупности благополучие человеческое. При свидании друг с другом древние и спрашивали один другого обо всем вдруг так или подобным образом: мир ли тебе? Мир ли мужу твоему? Мир ли отрочищу твоему? (4Цар.4:26). И приветствовали они друг друга, как особенным, совокупным желанием мира, заменяя иногда сие слово только желанием, радости, как миру всего более сродной. Сам Спаситель наш, Христиане, миром, высшим мирского, приветствовал Своих последователей: мир оставил им при разлучении, миром велел Апостолам приветствовать и всякий град и дом, в особенности же Св. Свою Церковь, как слышите вы здесь на Богослужении.

Возлюбим мир, небесный дар, залог будущего века и в том роде, как он входит по закону Божественному в состав наград еще на земле всякому делающему благое, в украшение славы и чести истинныя! Такое расположение духа нашего, свидетельствуемое делами, составит истинное, Царское утешение для благолюбивого Монарха нашего, Императора Николая Павловича. И в общении сердец о Господе, и в делах должностей наших Великий Государь узнает сию преданность к Нему, когда, по выражению Пророческому, дела между нами будут всегда мир и правда – покой (Ис.32:17): мир всем! Аминь.

Говорено в Новгородском Софийском соборе, 15 сентября 1823 года.

Ты убо злопостражди, яко добр воин Иисус Христов. 2Тим.2:3.

Таковы почти все завещания, которые Новый Завет Господа нашего касательно жизни здесь дает своим последователям, Христиане! Не иначе и разумеем мы сами жизнь, истинно Христианскую. Но нет ничего справедливее, как приложить те же самые правила и к жизни общественной, если смотреть на нее с надлежащей стороны. Ибо сколь ни различны, и как ни блистательны по наружности те или иные звания наши в обществе; по сущности своей все они непременно суть подвиг, где нужно переносить весьма многое. Изъяснил их нам в таком виде Сам Благочестивейший Государь наш и дивными опытами великого Своего служения, и Царственным словом, во всеуслышание вселенной сказанным. Вы знаете те священные письмена Царя, кои вчера повторялись и ежегодно раз повторяются в Церкви, – письмена, в которых сказано, что Евангелие не ограничивается приложением его к частной только жизни Христиан, но непосредственно долженствует управлять волей народов и Царей¹⁰. И когда Благочестивейших Государь наш торжественно пред всем светом поставил правилом Своей Высочайшей деятельности Евангелие Иисуса Христа, и указал его всем нам: то в нынешний наипаче день, в который Он от десницы Царя царствующих принял в священном Помазании Божественную крепость с Августейшими знаками славы и бремени царствования, к славе торжества Церкви и Отечества, можно побеседовать о том, что особенно терпение, и терпение о Боге, или по Богу, необходимо в служении общественном и взаимных наших друг к другу отношениях по жизни общественной.

Ни к чему, кажется, столько не должны мы привыкнуть, как к тому порядку, в каком все в мире идет с продолжением времени. Земледелец выходит на ниву, бросает семена с тем непременным чувствованием, чтобы ждать плода от земли, долготерпя о нем, как примечает Апостол к наставлению нашему, дондеже приимет дождь ран и позден (Иак.5:7). Теперь поставьте себя, Слушатели, в то состояние, когда Бог вводит нас в среду подобных нам существ, в самую средину, в превосходную часть известного нам мира. Здесь тотчас видим новое устройство рук Творческих, видим бесчисленно различные, – в каждом человеке свои силы, свои склонности, свои намерения: – и не надобно ли с одной стороны иметь все внимание и уважение к толикому разнообразию дел Создателя, с другой стороны можем ли не приметить скудости, ничтожности сил своих в сем огромном и многосложном сцеплении сил? – Правда, каждое звено значит что-нибудь; но – на своем месте, в свою очередь и во всей сложности. И потому-то первое в сем случае дело – не искать уже своих си, но еже ближняго комуждо (1Кор.10:24); а следственно и первый опыт общественной деятельности должен быть совершен у каждого из нас над самим собой, чтобы т. е. каждому самого себя поставить в строгую точность. Потом уже благопоспешится и действие на других.

Не будем распространяться здесь о том, что должно быть всякому известно по опыту, каких трудов, бдительности, усилий, благоразумия и вообще терпеливости требуется в делах с людьми! – Что есть каждое в обществе звание само в себе, как не обязательство принадлежать всем тем, до кого оно касается? – Сам Венценосный Повелитель народов не есть ли вместе, по Апостольскому слову, Божий слуга (Рим.13:4) для сих народов, когда Он, с отъятием у Себя покоя, охраняет благосостояние всех нас? Будучи велик между великими, в то же время выслушивает достигающих к Его престолу сирот, рукой, носящей скипетр, подъемлет немощи их, – и там на брань за нас выходит, здесь законы для нас пишет, инде народное продовольствие охраняет, везде около нас, так сказать, ходит и для нас действует! – Так раздробляются трудности состояний далее до самого последнего!

Но не то велико, Слушатели, что мы понесем все, чего требует долг звания, пройдем все затруднения и препятствия, как и Слово Божие похваляет не просто дело благое, но терпение дела благаго (Рим.2:7); надобно иногда увидеть, как безуспешен еще всякий наш труд; как другие, те самые, для кого подъят оный, иногда не только не принимают его, но и пренебрегают! Вместо утешения, заслуга обратится иногда в причину злословий, и всегда стоит пред судом каждого. Известно из бытописаний народных, какой трудящийся человек не терпел более в последствиях со стороны людей, нежели сколько в самых трудных делах? Боже праведный! сколь обыкновенно и в сих делах наших родятся волчцы и терние, как и на земле, лишенной Твоего благословения!

Таково, Слушатели благочестивые, свойство добродетели, что с трудом она между людьми вмещается. Без сомнения, весьма редко злонамеренность, почти всегда неразумие и страсти попирают ее. Но сие-то и требует наиболее снисхождения и сожаления. Где же наипаче и нужны силы других, как не там, где иссякает собственный в человеке источник счастливой жизни – доброта? Надобно сказать, что добрые и разумные, равно как и счастливые люди непосредственно Богом уже устроены; но сила добродушия и благоразумия испытывается наипаче в том, чтобы помочь худому. И неприятности сего рода есть нечто великое! Апостол Павел с особенным восхищением хвалится ими и со всей точностью исчисляет негде в своих посланиях всякую рану, на таком подвиге полученную. Святая душа его распространяется, как негде сказал он, и вмещает в себе множество душ. Будучи, т. е. свята сама в себе, она действует еще в других и за других, дабы и те также святы были. Кто изнемогает, и не изнемогаю? – говорит она; кто соблазняется, и аз не разжизаюся? (2Кор.6:11; 2Кор.11:29). – И в сем-то именно расположении духа Св. Павел, при всем смирении своем, указал на себе подобие Господа Иисуса, и сказал: подражатели мне бывайте, якоже и аз Христу (1Кор.11:1). Поистине, Слушатели благочестивые, вся земная жизнь Спасителя нашего была с одной стороны служением человекам, и преимущественно грешникам, с другой – вся терпением от людей, которым Он благодетельствовал. И есть сие нечто непременное в судьбах Божиих. Еще задолго ранее, Моисей, проникнувши в тайну жизни о Боге, то же самое поношение Христово считал большей для себя честью, нежели славу мирскую, и согласился лучше страдать с народом Божиим, и от сего самого народа, чем иметь временную греха сладость (Евр.11:26). Вообще в истории избранных подвижников Веры, у Апостола описанной, замечательно, что одной и той же верой как бы обыкновеннее было и удобнее победить царствия, заградить уста львов, угасить силу огненную, обратить в бегство полки чуждих, нежели не быть скорбящим, озлобленным (Евр.11:33–34–37).

Впрочем, не в одних Пророках имеем мы образ злострадания и долготерпения (Иак.5:10). Сам Бог, Слушатели, повторяю, беспрерывно оскорбляем бывает нами, и однако долготерпит, как и Единородный Сын Его терпел на земле, долготерпит (2Пет.3:9–10), чем как бы именно определяется постоянное Его действие на нас, и изъясняется непостижимый порядок судеб Его, как в рассуждении каждого человека в особенности, так и в рассуждении всего мира вообще. Если бы не было сего, говорит Св. Апостол Петр, давно бы небеса с шумом прошли, земля и яже на ней дела сгорели бы; а каждый из нас ежедневно по нескольку раз должен бы быть истребляем. Но Господь долготерпит: не надобно ли и нам потерпеть на клевретах своих, и потерпеть до седмидесяти крат седмерицею, как на вопрос учеников сказал в Евангелии Сын Божий, и сказал, без сомнения, по наименьшей мере (Мф.18:22).

Воспламенились однажды ревностью о славе Его ученики, как пишется в Евангелии. Ревность о славе Божией, о правде, о святости прав и из нас многих поощряет употреблять все силы и со всей поспешностью. Правда, нет святее сего из всех побуждений к ревности. Но что сказал Иисус Христос ученикам Своим, когда они хотели защитить славу Его тем, чтобы на оскорбителей низвести огнь с неба и истребить их? – Не весте, коего духа есте вы, сказал Он. Вот дух Мой, дух Евангелия, дух Божий, прибавил Господь: Сын человеческий не пришел душ человеческих погубить, но спасти (Лк.9:56).

Что ж до нас, Христиане, столь же скорых на гнев, как и немощных; то отражать силу силой, выполнять решительно свои намерения, – не значит истреблять зло, но питать его, ожесточать и увеличивать до совершенной невозможности прекратить оное. По самому обыкновенному опыту вещей известно, что отсюда горят домашние раздоры, тлеют несогласия между соседями, расстраивается единомыслие между сослуживцами, теряется единодушие между друзьями. Поспешная ревность много домов, градов, царств собственными своими раскопала руками.

Кроткий дух Евангелия тем не менее, но еще несравненно более побуждает истощать все возможные средства на пользу других; ибо слабость и бездействие не могут быть согласны с Евангелием: но Евангелие повелевает действовать златым оружием любви и долготерпения. Злословят нас, говорит Апостол, а мы благословляем; нас гонят, мы терпим; нас хулят, мы молимся (1Кор.4:12–13). В том и состоит разность в сравнении с ревностью человека, действующего по правилам мира, что последний, полагаясь на собственные силы, сам все вдруг переломить хочет, и обыкновенно верный изнемогает, падает; а благочестивый ревнитель, при всех своих усилиях, вверяет себя Промыслу Божию и от Него ждет успеха делам своим.

Се и новое достоинство великодушия, что оно, по словам царствовавшего Пророка, терпит Господа! (Пс.26:14). Подлинно, при всех добрых намерениях и делах наших, наиболее всего нужно давать место и время действию Судеб Божиих. В произведении всего по мере, весу и числу, Ему иногда угодно остановить самые лучшие наши предприятия, исполнить их не так и не тогда, как человеку думается; и, может быть, многократно исполнялись они иначе, наилучшим образом без всякого нашего примечания. Что значит слабая мысль наша пред тем советом Божиим, где со жребием каждого человека до последних дробностей располагаются многоразличные участи и обстоятельства несметного множества людей? Очень довольно для человека того одного познания, которое, вместо всей его утомительной заботливости, дал Бог, что т. е. Сам Он, Сам Бог, рано или поздно, так или иначе изведет, яко свет, правду нашу (так ясно!), и судьбу нашу, яко полудне (Пс.36:6) (так величественно!).

Поистине, Слушатели благочестивые, там, где ничто уже не действует, там наконец успевает святое терпение. Более оно искусства, трудов и мужества, или лучше, оно и производит их и делает славными. Для сего-то, – как обыкновенно приметить можно, – Бог ведет избранных Своих путем продолжительных искушений, дабы до самой строгой опытности образовались силы их по правилам Божественным, из вечных законов Божиих извлеченным. Тогда уже торжественно становятся они орудием Промысла Небесного.

Правда, на сем пути, Слушатели, изнемогает природа наша. Но святая Вера Христианская сюда-то особенно направляет всю силу свою, всю силу наставлений и утешений. Она сама вся Крестом терпения печатлеется. Тем убо приискреннее обратимся к ней, Слушатели благочестивые! Она одна дает сердцу нашему то святое расположение, как мы должны быть друг ко другу, и поможет удержать оное при всех порывах страстей человеческих. Сей именно дух, чтобы, т. е. во всех наших и общественных отношениях и действиях коренным правилом было Евангелие, внушает нам священнейшая Глава Государства, Благочестивейший Государь Император. Опытам великодушия Его Самого и снисхождения ко всем, даже последнейшим сынам царства, свидетели – свет и последний подданный, который имел счастье в жизни видеть такого Государя. Бог соединил с Ним истинную участницу и славы Его, и благочестивой кротости, Благочестивейшую Государыню Императрицу Елисавету Алексеевну. Соединим теперь моления наши с молениями всего Отечества о продолжении дражайших дней Благословенного Богом и всеми народами Монарха нашего Александра Павловича и Августейшей супруги Его и всего Царствующего Дома: и – сами да живем во всяком благочестии и чистоте (1Тим.2:2). Господи Боже наш! Мы уже уверены, что кроткая душа Помазанника Твоего привлекает на себя все Твое благоволение. Благодарно исповедуем сие пред Тобой и просим: продли к нам милости Твои в лице Государя нашего! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 25-го июня 1842 года.

Споспеществующе и молим не вотще благодать Божию прияти вам. – Да служение безпорочно будет. – Славою и безчестием, гаждением и благохвалением. 2Кор.6:1–3–8.

Повторяю в сокращении сегодняшнее Апостольское чтение. Чтение говорит, Братия, о беспорочности служения в разнообразных обстоятельствах жизни, благоприятных и затруднительных: – предмет для приставников служения общественного, которые хотят теперь удостоить меня вниманием, думаю, самый приятный!

В полном Апостольском чтении исчислено множество видов, или, если угодно, случаев, при которых надобно особенно приобретать беспорочность, Словом Божиим внушаемую: но для краткости слова нашего я избираю из них виды и случаи самые разнообразные, по-видимому едва совместные с достохвальным служением, между тем впрочем наиболее всех обыкновенные. Да служение безпорочно будет, внушает Апостол, и между прочим говорит далее: славою и безчестием, гаждением и благохвалением. Как же быть, казалось бы, вместе с достоинством исполнения обязанностей и безчестию и гаждению, т. е. бесславию от людей, укоризненным отзывам? – Но, когда таким образом говорит Слово Божие; видно, так и быть тому надобно в самом деле. Так, Братия! надобно исполнять нам каждому свои обязанности с точностью, независимо от того, хорошо ли говорят о нас посторонние, или худо? Даже среди таких-то именно противоположностей, между гаждением и благохвалением, и может быть истинное исполнение оных, в терпении, как написал Апостол, мнозе. Вникнем же теперь в такую истину со вниманием, с каким надобно вникать во все, что должно быть и утешением для сердца нашего в трудностях звания, и назиданием в благополучии.

Истина, что никто, в особенности никто из приставников общественного служения, не может довольно угодить всем и каждому, – столь известная и непрерывно возвещаемая в собственных ваших собеседованиях, Братия, что я готов бы сожалеть о выборе ее для нынешнего моего слова. Но лишь помышляю, как обыкновеннее всего забывается она в действительности даже теми, кто наиболее понимать ее должен по собственным опытам, чувствую в себе особливое стремление духа говорить о ней именно. Не нужно изъясняться для сего, какое почти бесчисленное различие понятий у людей, целей, видов, желаний, предубеждений, предположений, средств, отношений, правил, всего; слово в том, что, если стать нам делить себя в своем служении людям по их только требованиям, надобно или измельчиться до ничтожества и не делать в сущности ничего, или ухищряться до забвения самых дел, и опять делать также в половину и гораздо менее. Это значило бы жить наиболее для себя, а не для долга своего. Напротив, – людей ли, говорит Апостол, людей ли привлекать мне, или Бога? Человекам ли угождать стараться мне? Аще бо бых человеком угождал, продолжает слово Св. Павел, Христов раб не бых убо был (Гал.1:10). Всякая должность общественная, Слушатели, хотя и есть в существе своем такое или иное служение другим, удовлетворение им, в видимых встречах с людьми может считаться препятствием всем тем, о каких упомянули мы сейчас, и подобным отношениям между людьми, т. е. различным понятиям, выгодам, правилам и прочим. Ибо если бы понятия, выгоды, правила и прочие виды жизни были у всех правильны или одинаковы; то закон и не раздавал бы нам столь многоразличных своих поручений служить для других. Все мы и управлялись бы врожденными, по крайней мере собственными чувствиями. Служители закона были бы не нужны. Но нет, они на разных стражбах поставлены быть оплетом порядка, который должен быть для всех общим, ясным и неизменным, во всех многоразличных своих видах. Посему как неизбежно судьба ваша, бодрые блюстители правды общественной, хотя и втайне, возбуждает противу себя других, не одинаково с вами мыслящих, расположенных! Не благонамеренных? – Нет, не одинаково, говорю, намеренных и не так мыслящих. Свои страсти есть во всех. И недальновидность может осуждать вас; и ненависть явно досадовать иногда на вас, и зависть злоречить, и легкомыслие клеветать. Во всяком случае помогут распространить круг подобных расположений к вам многоразличные связи, которые имеют между собой люди, не редко по недосягаемым отношениям их друг ко другу, сверх известных связей общежития. Вы совсем иногда и представить себе не можете, как и откуда и за что могут заплести вас вокруг сети человеческие! И это тем скорее, чем искреннее и ревностнее будете вы исполнять свой долг. Тогда всякий шаг обязанностей ваших может быть поводом к преткновениям. Страсти других станут даже на страже за вами, искушать вас будут. Не уснуть, говорит Слово Божие, аще зла не сотворят. Пристанут и те, кому нет никаких отношений к вам, кроме того, одного, что вы существуете. Во время бывшего однажды в древней Греции так называемого остракизма, некто из простых людей подал голос на изгнание славного тогда в Лоинах мужа Аристида, и подал самому Аристиду. «Что Аристид сделал тебе?» спрашивает он судию своего. – «Я совсем не знаю его, – ответствовал тот; – но мне досадно, что слывет он у всех праведным!». Какие же могут быть иногда странные предубеждения против истины и беспорочности! И потому-то, Братия, не только законы, но и простое народное нравоучение велят ставить основанием суждений о людях, в особенности суждений о приставниках законов, не слухи или частные чьи-либо мнения, но дела их, соображение их с законами и званием. Особенно блюстителям общественного благочиния закон поставил в одну из существенных обязанностей охранять всех от таких частных рассуждений, охранять тех особенно, которые должны пользоваться приличной званиям честью. В том сохраняется сила самых законов.

«Должно же быть, – подумают некоторые из сынов века, – особливой некоторой неспособности исполнять свой долг в тех, против которых говорят иногда худо». Весьма может быть: кто без недостатков, без погрешностей, Братия мои? Пусть же бросят в других камень те в-первых, кто сам без греха! Но и благоразумно ли, Братия, потому только, что внешнее поведение других не совсем соответствует нашему, или какой-либо поступок их не по нашим будет желаниям, пренебрегать истинными к нам расположениями других с прямым добром? Между тем в том-то часто и вся сила для сынов века! Они хотят, чтобы и все с искусством разыгрывали только роли, как на зрелище. Да и справедливо ли еще, впрочем, самое предположение, что невыгодные отзывы людские упадают только на неблагоразумие общественного обхождения некоторых, – вернее можно судить по примеру, в достоинстве которого никто из вас, Братия, усомниться не может. Сам Господь наш Иисус Христос, Которого любовь к человечеству низвела с небес на землю, расположила всю земную жизнь провести сперва во всей скромности, потом во всяком послужении роду человеческому до распятия на кресте, – Сам Господь наш, премудрость и любовь Божия, сколь обыкновенно на поприще Своего служения терпел нарекания человеческие еще прежде тайны Своей смерти за нас? Неистов есть, что послушаете Его? – иногда говорили о Нем книжники (Ин.10:20); беса имать, твердили другие (Ин.8:48); льстит народы, – так называли иные все, что творил и чему учил Иисус! (Ин.7:12). Боже сохрани, чтобы вздумал я пребожественным примером сим прикрывать истинные недостатки человеков! Не довольно ли его, говорю только, не довольно ли примера сего к убеждению, с какой осторожностью должны мы иметь свои суждения о всяком, кто делает свое дело, или, – с какой свободой страсти человеческие восстают против таких дел, тем более, чем действия выше и спасительнее! Аще добро творяще и страждуще терпите, говорит Св. Петр Апостол, сие угодно пред Богом. На сие бо и звани бысте, вы Христиане, – продолжает учитель вселенной, – зане и Христос пострада по нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его (1Пет.2:20–21).

При Солнце правды я уже и не смею указывать вам, Христиане, на звезды небесные, на Святых Божиих человеков, которые в делах служения своего другим все обыкновенно и почти непременно, по выражению Апостольскому в сегодняшнем чтении, были в терпении мнозе, яко лестцы и истинни (2Кор.6:4–8). Слава, которая окружает ныне избранных ревнителей общественного блага в бессмертии их, начиналась обыкновенно уже после того, как сходили они с лица земли, или куда-либо удалялись со своих поприщ. Кроме того, что по вечным законам правды Божией подвижники правды увенчивались на небесах славой вечной, по смерти их изменялись и человеческие отношения к ним на земле. Страсти современников, которых обличало самое существование подвижников добра пред лицом их, естественно со временем потухают; умирают также и те, кто имел такие страсти. Оставалось на земле от друзей человечества одно то, что истинно полезного сделано ими было здесь. Потомство ценит уже только пользы свои, не имея и поводов к неприязненным рассуждениям о тех, кто доставил им оные, и кого они уже не видят.

А пользы-то всеобщие и есть истинная честь и слава, кои принадлежат еще здесь подвижникам общественного служения, и кои тем естественнее собираются в глубокое хранилище души, в совесть, чем менее иногда остается им места между окружающими нас ближними! Такая слава не звук, но дело, – не тень, но самая вещь; следственно – истинная, и, что всего наиболее, вечная, в небесах, идеже татие не подкопывают, ни крадут (Мф.6:20).

Нет, Братия, не без сознаний к трудам вашим и на земле те из ближних ваших, которые имеют и чувства, очищенные от предубеждений и сердца истинно благородные, сочувствующие всему доброму. А это должно быть чистым для вас утешением, возвышенным, в Духе Святом, Которым «всяка душа живится, чистотою возвышается, светлеется». Если же иногда с болезнью прикасаются к сердцу вашему и оскорбления от других там, где вы желали делать добро, исполнить долг; то не без особенной своей благости премудрость Божия оставила в нас и сию слабость природы. Вы желали бы, может быть, чтоб и совсем не было порицателей ваших, по крайней мере было бы их менее? Но что говорит Слово судеб небесных? Горе, егда добре рекут вам вси человецы, говорит Господь Иисус последователям Своим. По сим бо творяху лжепророким отцы их, присовокупил Господь (Лк.6:26); таким образом поступали люди и прежде со лживыми Пророками. Чего же ожидать предвозвестил Господь наш истинным Своим последователям? Чудное обетование! Блажени будете, егда возненавидят вас человецы, егда разлучат вы и поносят, и пронесут имя ваше, яко зло, Сына Человеческого ради. По сим бо творяху Пророком (истинным) Отцы их, – тоже опять прибавил Господь (Лк.6:22–23). «Аще бы от мира бысте были, – говорил Он инде ревнителям правды Божией, – если бы т. е. жили вы по его понятиям, льстили всем и каждому, угождали, кому надобно по видам вашего и других самолюбия, мир убо свое любил бы, все без изъятия хвалили бы вас, превозносили бы: вы всем были бы свои». Но Аз избрах вы от мира, – продолжает Господь, – назначил для общения с ближними в другом совершенно роде, – в роде любви истинной, святой, сего ради ненавидит вас мир (Ин.15:19). Теперь любовь мира, по слову избранного ученика Христова, была бы враждою на Бога (Иак.4:4).

Так, Братия, если бы окружали вас везде на поприщах дел общественных успехи и удовольствия; долго ли бы и крепким из вас – до самозабвения, до обаяний сердца, до тщеславия, до пренебрежения наконец других, вместо того, что теперь вы служите другим? Не твердят ли нам и земные нравоучения и опыты веков, что ничто так не гибельно для дарований душевных и благополучия, как или ранние, или непрерывные похвалы человеческие? Слава или счастье есть еще несравненно большее искушение, нежели злополучия. В злополучиях люди часто возвышаются духом; в счастьях, при малой неосторожности, очень редкие так или иначе не падают! И потому-то неприятности, встречающиеся с нами в исполнении обязанностей со стороны других, надобно считать особливой мерой Судеб, благодетельной для нас. Они уравновешивают наши чувствования и срастворяют душевную область их точно так, как дожди, бури, грозы растворяют воздух среди красных дней лета. То ли лето хорошо, когда непрерывно солнце, солнце, или то, когда с ним вместе и – гроза, гроза? То и другое в свою чреду есть вожделенный порядок природы. Так и в мире нравственном!

Что же касается нас собственно, людей весьма обыкновенных; то невыгодные отзывы о нас других весьма часто можно считать и самыми справедливыми, хотя бы они были и совсем неверны в сущности своей. Ибо кто из нас может похвалиться, что он исполняет должность свою со всей точностью, и не имеет каких-либо погрешностей кроме того, вне своих обязанностей? Следственно, хотя и неверно порицают в нас люди то или иное, но порицают нас по предначертаниям Судеб справедливо, когда действительно много в нас достойного порицания! Почему сквозь все покровы достоинств, украшающие нас, очень легко могут проявляться в нас такие или иные слабости, кои могут подавать людям неизъяснимые причины к осуждению нас. И такие-то отношения к нам людей, Христиане, можно считать одним из средств, коими Провидение врачует наши немощи, изглаждает естественные нечистоты, и отчасти наказует уже вины наши, вразумляя, чтобы мы во всем старались быть беспорочными. Нельзя сказать только, благоугодны ли Господу такие исполнители Судеб Его? Впрочем, когда они являются, Господь, подлинно, употребляет их подобно тому, как употребляет отец известные орудия к наказанию детей своих. Но отец биет всякаго сына любя (Евр.12:6), а розгу бросит. Бросит: ибо кому не известно, как Господь не любит осуждателей, клеветников и им подобных, ставя мерой воздаяния для них то самое, что делают они другим! Не судите, да не судими будете, говорит праведное Слово Божие: в нюже меру мерите, возмерится и вам (Мф.7:1–2), рано или поздно.

Итак, споспешествующе и молим не вотще благодать Божию прияти вам, Братия! Молим, вас, как сотрудники, коих долг, между прочим, и просит для всех свыше благодатной помощи к прохождению возложенных на каждого обязанностей. Вы, как говорит Апостол, – строители различные благодати Божией, все имеете какой-либо дар нарочитого служения общественного, или особенным манием Державной десницы, или одним из общих Ее учреждений, врученный каждому. Молим не вотще прияти вам благодать сию, дар Провидения небесного. Он столь важен, что составляет из себя вместилище для множества неисчислимых даров небесных. Это те различные участи, кои сопряжены с служебным нашим состоянием. Благословляет ли Господь Бог труды ваши на поприще сем успехами, признательностью сограждан, славой распространяющейся и инде: молим не вотще прияти вам благодать сию. Возблагодарим Бога, принесем Ему в дар плод щедрот Его со смирением; остережемся от надмения, усугубим талант трудолюбия; все приобретения снова принесем в жертву общественному благу. Посещает ли кого Господь на поприще жизни и неуспешеством, при всех ваших усилиях, неудовольствиями от тех из ближних наших, с которыми живем, или и злоречием, клеветой, далее круга их выходящими: молим не вотще прияти вам благодать сию. Не ослабеем в духе и силах; не возропщем никогда; не переменим прямой любви своей к нашим ближним; кольми паче отнюдь не воздадим кому-либо зла за зло (Рим.12:17). Исчислить почастно всех участей каждого из нас порознь – невозможно: каждый сам видит свою, и может сделать к ней приличное приложение из общих внушений Веры. В особенности же по Господе Боге все да возрадуемся, Братия, да утешаемся всегда о Великом Царе нашем, о Царе правдолюбивейшем. Кому не известно, сколь щедро Всемилостивейший Государь наш награждает всякую истинную заслугу, и сколь внимательно охраняет Он каждого из нас, особенно в подвигах служения Ему и Отечеству? Торжество о том истинных сынов Церкви и Отечества непрерывное! Но теперь день, в который Небеса некогда даровали России Великого Государя ее: теперь час благодарения о том. Исполним о Нем молитву нашу Господеви! Аминь.

Говорено в Вытегорском градском соборе, во время посещения епархии, 28-го января 1836 года.

Не приемли имене Господа Бога твоего всуе. Третья заповедь Божия.

Между благоговеющими к имени Отца и Сына и Святого Духа, как свидетельствует знамение Веры, при одном произношении или слышании его вами употребляемое, может показаться уже излишним – еще слово о неупотреблении всуе пресвятого сего имени. У места ли при том здесь, пред вами, Слушатели избранные, быть слову о том, что знают дети в огласительном учении? И не о напрасном употреблении его, как то бывает у детей, будет слово, Братия, – ни о шуточном, как у вольнодумных, – ни о легкомысленном, как у вольнодумных, – ни о корыстном, как у торжников; нет, ни об одном таком злоупотреблении имени Господа говорить не буду к нынешним моим слушателям. Слово о неупотреблении всуе святейшего имени Божия в таких случаях, где необходимо употреблять его должно, во благо общественного служения, – в присяге, которая составляет основание и конец дел. О сем-то чувствования, какие внушает Слово Божие, хочу я разделить теперь с вами, Приставники общественного служения! Вам предлежит долг давать, и часто может приводиться видеть, и иногда принимать от других слово клятвенное. Не чуждо слово и всем вам, всякого звания, пола и возраста, Христиане! Ибо присяга бывает и может по часту быть всем вам общей обязанностью. В подобные дни, каков настоящий по рождению Благоверного Государя Великого Князя Михаила Павловича, нам, Христиане, особливо прилично беседовать о всем том, что служит к наилучшему исполнению общественных обязанностей наших. Побеседуем же теперь о важности присяги в делах общественных.

Вам известно, Христиане, – слово: не приемли имене Господа Бога твоего всуе, сказано было еще Евреям, народу жестокосердому, сказано в числе десяти, десяти только, по выражению Писания, великих словес Божиих. Заповеди сии столь в законе Божием существенны, что Бог изрек их некогда собственными устами вслух всего Своего народа, и потом изъяснял чрез Пророков, что Он о сих десяти собственно заповедях говорил Израилю, а не од других многих обрядовых законах (Иер.7:22–23; Ис.1:12). Обрядовые законы Ветхого Завета уже давно и минули о Христе, а Десятословие и в Новой Благодати осталось основанием нравоучения, как основание неизменное, в самой природе человечества положенное. Примечайте же, Братия: – и жестокосердому народу не заповедано об имени Божием более того только, чтобы оно не было употребляемо всуе, т. е. без нужды, легкомысленно, неблагоговейно. Израильтяне точно так и поступали, что, когда произносили они имя Господа, казалось, совершали некоторое священнодействие. О чем же говорить явилась нужда между Христианами, к народу Божию избранному, для коего закон благодатный написан не на скрижалях каменных, но на скрижалях сердца плотяных?! (Евр.8:10) – О том, чтобы Христиане не употребляли имени Господа Бога ложно тогда, когда призывают Его свидетелем на свою душу, при священнодействии присяги действительном! Наш закон, Братия, так духовен, что сказал нам Господь наш: не клятися всяко (Мф.5:34), а Апостол Его, в изъяснение того, в какой связи стоит слово о клятве в учении Христианском, с нарочитым убеждением внушает: Прежде же всех, братие моя, не кленитеся ни небом, ни землею, ни иною коею клятвою: буди же вам еже ей, ей, и еже ни, ни; да не в лицемерие впадете (Иак.5:12). Таково должно быть всякое слово Христианина, – верно, свято! При таких началах нашего нравоучения, что будет ложь в слове, даже клятвенном, тогда, когда, по Писанию, всякому прекословию кончина во извещение должна быть клятва? (Евр.6:16).

Что есть клятва? Торжественное наше призывание Господа Бога во свидетеля на душу свою (2Кор.1:23), в таких случаях, коих истинность не может быть известна иначе, как уверением чьим-либо сердечным, а такое уверение, как дело сокровенное в сердце и Богу только известное, не может быть сильно иначе, как засвидетельствованием пред Богом всеведущим и правосудным. И потому, если, когда, то в сии особенно случаи, когда надобно присягать, должны мы представлять себе во всей силе слова Божии, что несть тварь неявлена пред Ним, вся же нага и объявлена пред очима Его. Тогда-то особенно Дух Его проходить должен до разделения души же и духа нашего, членов же и мозгов, и судить помышления и мысли сердечныя (Евр.4:12–13). Если бы ты, кто бы ты ни был, приступающий к присяге, не пришел в подобное состояние духа, когда требуется клятва; ты не мог бы быть и допущен к ней. Но общественный закон, не будучи в состоянии проникнуть в сердце твое, верить, что, когда ты приступаешь к присяге, – приступаешь не иначе, как к Богу, и верить уже не тебе, но имени Божию, которое торжественно даешь ты споручником. На сем-то свидетельстве всякому прекословию бывает конец, в чем бы ни состояло прекословие, в имении ли твоего ближнего, в чести ли его, или в самой жизни.

В затруднении нахожусь, Братия, о чем далее говорить мне прежде, – о важности ли предметов прекословия, кои решает одна клятва, или о том чувстве, с каким приступать к ней должно, даже по собственным нашим, человеческим понятиям. Кто из нас самих останется равнодушным, Слушатели, когда бы кто стал имя наше употреблять во зло и производить им даже бедствия, например, отнятие чьей-либо чести, достояния, самой жизни? А не сие ли самое делает тот, кто свидетельствуется в подобных случаях именем Божиим? То же, но – в столь высшем степени, сколько выше имя Божие нашего. Конечно, утешительно нам, когда имя наше споспешествовало бы к благополучию других, вызывало бы покровителей, ходатайствовало о защищении, удерживало злодеев. Так, славе Божией благоприятную приносим жертву, когда в свидетельстве нашем о имени Божием находят ближние наши или охранение, или воздаяние. Но какое напротив оскорбление нанесли бы мы единому, всесвятому, всевышнему Споручнику слова нашего, если бы слово стало быть ложным, когда очень стыдно оскорбить тем и споручника на земле, человека нам подобного?

Обманывать и людей, и в малых вещах обыкновенной жизни, есть признак души низкой, презрения достойной. Но, увы! Когда дело касается имени Божия и не малостей, а иногда всего благосостояния ближнего нашего, чести, спокойствия семейств, благоустройства обществ; тогда-то всего скорее люди даже возвышенных чувств в других случаях, – тогда-то обманывают, обманывают как? – Именем Божиим! Как будто бы, Братия, ложь менее становится низка, порочна, гнусна, когда она похищает, истребляет что-нибудь великое, а не безделицы! Как будто бы ложь менее грешна, преступна, пагубна, когда она покрывается именем Божиим, а не человеческим! Увы! Расстройство поступков наших и понятий едва вероятное, но, к сожалению, едва и ощущаемое некоторыми или принимаемое так, как следует принимать по собственным нашим понятиям и началам суждений!

И какие же плоды таких лжесвидетельств? При исследованиях на суде, например, осудят Христа, а отпустят Варавву разбойника! Довольно: да не возглаголют, скажу с Пророком, уста моя дел человеческих (Пс.16:4), какие за ложными клятвами обыкновенно следуют, и не могут естественно не следовать! Ибо чем больше нарушение совести, – а оно бывает самое крайнее тогда, когда уже весь страх Божий изгнан из души. Что бывает именно при ложной клятве, или при клятвонарушении: – тем большее проистекает из нее расстройство понятий, желаний, мыслей, дел.

Спешу сказать вам, Братия мои, нечто против того собственно несчастного предубеждения, по коему люди гнушаются лжи в малостях, а не страшатся ее в делах великих, где, по их видам, лжесвидетельство представляется нужным. Здесь обольщает совесть самая важность дел. Подлинно, корысть, самолюбие, высокоумие или иное что подобное становится тогда, – при злоупотреблении присяги, – идолом, которому человек предается, отвергаясь Бога истинного тем самым, что призывает имя Бога бессовестно. Выгода! Но нет ничего напраснее такого предположения, если хотите вы осмотреться вокруг себя несколько обширнее немногих настоящих дней жизни. Вы, без сомнения, слыхали, Братия, имя Захарии Серповидца. Он был Пророк Божий, а Серповидцем назван потому, что однажды в Богодухновенном восхищении о судьбах народов видел он большой серп, летящий с неба, и сказание о нем передал нам в книге своих пророчеств. «Сыне человечь! Что значит серп сей?», спрашивал его Сам Тот, Кто повел быть такому явлению. И когда Пророк признался в незнании; то глас Божий сказал, что сей серп есть клятва, исходящая с неба на лицо земли. «И внидет, продолжал глас, и внидет в дом татя и кленущагося именем Божиим во лжу, и истнит в нем все, и древа, и самое камение, точно так, как серп пожинает что-нибудь на поле» (Зах.5:1–4). Ужасное видение, Братия! Исполнение сего медленно, не всегда видимо; тем, однако ж не менее бессомнительно. Никто из нас, Братия, не может ни о ком из ближних произнести суда; но кого по временам не изумляли некоторые страшные, нечаянные перемены, в коих искоренялись иногда вдруг целые роды, разрушались домы, невидимой меткой рукой в одно и то же время, в разных местах поражались люди, чем-нибудь между собой соединенные! Не серп ли это Божий?

Конечно, правда Божия идет самыми великими, медленными шагами, так как и великодушие Божественное не скоро подвигается на гнев, а тем самым судьбы Божии закрываются, за чем собственно они последуют: однако есть примеры в Слове Божием, из коих яснее полуденного света видно, сколь нестерпимо для Бога призывание имени Его ложное. В книге Деяний Апостольских пишется, что тогда, как Христиане первенствующие, имея все по взаимной любви общим, отдавали иногда в распоряжение Церкви все свое имение, продал село свое некто Анания, и принес якобы всю полученную за него цену в церковь к Апостолу Петру, принесши только часть. Апостол проникает сердце жертвователя, и видя, что честолюбие говорит более, нежели делает усердие, говорит Анании: почто исполни сатана сердце твое солгати Духу Святому? Сущее тебе, не твое ли бе? И проданное не в твоей ли власти бяше? Что яко положил еси в сердце твоем вещь сию? Не человеком солгал еси, но Богу. А далее и говорит священное дееписание: Слышав же Анания словеса сия, под издше. И еще далее: Бысть же яко трем часом минувшим, и жена Анании, не ведущи бывшаго, знав, однако ж об утайке, вниде. Отвещав же ей Петр: рцы ми, аще на толице село отдаста? Она же рече: ей, на толице. Клятва! Петр же рече к ней: что яко согласистася искусити Духа Господня? Се ноги погребших мужа твоего, при дверех, и изнесут мя. Паде же абие пред ногама его, и издше (Деян.5:1–10). Это был, Братия, опыт чудесный, когда полагались основания святого нашего Христианства. Чудесами действует Бог только в некоторые времена; тем однако ж не менее должно быть всем нам внятно и из бывших уже опытов, сколь грозно, рано или поздно, так или иначе последует мщение Божие на клянущихся именем Его во лжу! Слово то, говорит Христос, судит вас в последний день (Ин.12:48), – слово то, Христиане, которое целуете вы при клятве, в присяге. Посему Св. Церковь, при отшествии нашем чрез нее из настоящего мира в будущий, при самом сопровождении нас туда с молитвами надгробными, особенно озабочивается о каждом из усопших Христиан со стороны той, не впал ли кто из них в особливое беззаконие, в грех клятвопреступления? Священный служитель Веры в последней, так называемой, разрешительной молитве, в особенности упоминает о грехе сем, и в особенности просит Бога, чтобы не остался связан им на земле человек, отходящий отсюда к Небесному Судии. Так особенно важен, тяжек грех лживой клятвы или клятвопреступления! Над самым гробом нашим будут говорить о нем! Есть, по слову Господню, грех, который не отпускается ни в сей жизни, ни в будущей, – грех хулы на Духа Святого (Мф.12:31). Сей грех, по изъяснению Святых Отцов, состоит, между прочим, видами его, в намеренном каком-либо действии против известной истины, против прямой совести Христианской. Не близок ли, подлинно, иногда к такому греху – грех ложной клятвы?

Поистине, сей грех, грех клятвы ложной и клятвопреступления, есть уже крайний; так как он предполагает совершенное отсутствие из человеческого сердца страха Божия, самого начала или основания добрых нравов, потерю совести. А без совести, без Бога что еще может быть в нас доброе и благонадежное?

Не забывайте же, Братия мои, что такое есть клятва? Внушайте понятия о ней Слова Божия и другим, когда представится кому-либо из вас случай к тому, например при приводе людей к присяге в свидетели и подобных.

Справедливость слова, особливо слова клятвенного, есть основание правильному и правосудному течению дел общественного порядка. Почему самый долг собственный для каждого из нас, в особенности же для всякого служителя законов, убеждает нас охранять присягу, как святыню правосудия, всего наиболее. Все имеем в ней крайнюю нужду, как в слове, можно сказать, Самого Бога, Споручника слову человеческому в тех случаях, где слово людей столь решительно, а сердце не известно. Все мы уже и клялись пред Богом Помазаннику Божию, при вступлении Его на царство; а некоторые из нас клялись еще, сверх того и особенно, при поступлении своем на общественное служение, и при восхождении на высшие и высшие степени достоинств. Хранением присяги первее всего и паче всего обязаны мы Благочестивейшему Государю своему. И кто не знает, с какой пламенной любовью ко благу нашему Его Величество устремляет все Свои премудрые, многоразличные попечения к утверждению везде правды и с ней – благополучия нашего, наипаче же основания всему тому, – благочестия и страха Божия? Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 21-го апреля 1835 года.

Жена твоя яко лоза плодовита в странах дому твоего: сынове твои яко новосаждения масличная окрест трапезы твоея. Се тако благословится человек бояйся Господа. Пс.127:3–4–5.

Се тако благословен свыше Православный Царь наш, Россияне! Подобными чувствиями, если не сими же самыми словами Царя Псалмопевца, кто из нас не приветствовал уже несколько раз в сердце своем Благочестивейшего Государя своего Николая Павловича? А теперь, по дню Тезоименитства Благочестивейшей Государыни Супруги Его и Августейшей Дщери Их, имеем и случай особенный к совокупному, торжественному, благодарственному излиянию своих чувствий пред Богом о благословении Божием к Боголюбезному Монарху и Дому Его! Где же и прекраснее может быть образ семейственного благополучия, как в странах Дома Всероссийского, на высоте престола полвселенной? Государь, превознесенный саном, державой, доблестями, делами украшает Свое величие и Божественное благословение царским, поистине, благоустройством нравов Своего Домочадства. Се красота родов Царских! Се пример самый трогательный и для вас, Россияне, жизнью семейственной обязанные! В жизни Царя, конечно, все служит примером, и действует на благосостояние общее: но сказать надобно, к славе настоящего торжества, что и ваше семейное благоустройство, Братия, хотя, по-видимому, может считаться частностью каждого, в сущности своей есть также долг общественный, даже основание обязанностей к Отечеству. Остановимся на этом и побеседуем.

Не трудно видеть истину предположения с самого первого взгляда. Какие ни представляются, между нами, общественные должности и звания; все они, конечно, находятся в обширной области Отечества; но сами мы действователи произошли каждый из недр дома отеческого. Следственно, дом не то же ли, что месторождение, говоря подобием, или – рассадник всего того, что после с такой пользой сеется и растет в обширных пределах Отечества, а иногда и далее! Пленяемся плодами: мы привыкли смотреть только на оконечности, коими лежат к нам предметы. Но от того, что месторождения и обыкновенных плодов земных бывают скромны, просты; в глазах любомудра никогда не перестают они быть столь важными, как первый предмет для жизни народной. Ах! Сколько, подлинно, из всех нас собирало бы Отечество собственных великих плодов своих, если бы сохранялись без повреждения самые начала народного бытия! Бывали целые племена героев, бывали целые сонмы Святых, – от чего? От того, что там столько же было и семейств таких! Каждый родоначальник, каждый отец семейства мог быть и вождем и предстоятелем своей домашния церкви (Флп.1:2). Дух любви к своей земле, дух Веры в Бога отцов переходил в детей со млеком матерним, в полном смысле сего слова. Склоните внимание ваше, Братия, ближе к тому, как, подлинно, в источнике природы хранятся и духовные, не только общие нравственные свойства наши! В священной книге Судей Израилевых написано, что, когда Ангел Божий возвестил бесплодной дотоле жене доброго Маноя рождение от нее сына, присовокупил между прочим, после того следующее наставление будущей матери: и ныне блюдися, и не пий вина и сикера, и не яждь всякаго нечистаго: яко се ты во утробе приимеши, и родиши сына: и железо на главу его не взыдет, яко Назорей Богови будет сие отроча от чрева (Суд.13:4–5). Родился Самсон. Ветхой ли только Благодати это источник скудный? Нет, отчасти сходно со сказанным там написал Св. Апостол Павел и в Новозаветном Слове, говоря о сосуде благодати. Сосуд – сосудом, природа – природой, и даже одна плоть – плотью; а благодать или дарования духовные суть дар свышний: но и сосуд должен быть чист; иначе повредилось бы духовное миро, а потому и не будет влито оно в сосуд нечистый, или вскоре взято будет обратно, как скоро сосуд осквернится. Что же говорит Апостол о сосуде благодати? Воспоминание приемлю, – пишет он к соапостолу своему Тимофею, – о сущей в тебе нелицемерней вере, яже вселися прежде в бабу твою Лоиду и в матерь твою Евпикию; известен же есмь, яко и в тебе (2Тим.1:5). Даже вообще, – говорит тот же Апостол, – союз семейный столь силен в благословении свыше, что муж и не-Христианин, но имеющий жену Христианку, – как случалось тогда, когда Церковь Христова только начиналась вступлением в нее членов из Иудейства и язычества, – муж и неверующий святится о жене Христианке, если они пожелают жить в супружестве; и наоборот, – жена не-Христианка святится о муже Христианине. Иначе, присовокупляет Апостол, чада ваши нечиста были бы, ныне же свята суть (1Кор.7:12–15). Святы чада Христиан, или как изъясняют учители Церкви, предназначены быть святыми, Христианами, по тому одному, что они имели хотя отца одного или матерь одну из святых, из Христиан. При таких свидетельствах Слова Божия судите, Братия, сколько и сколь много людей может быть сбережено, или напротив заражено повреждением природы их в самых ее стихиях? И сколь посему заботливо вам, отцы и матери, надобно хранить чистоту сердец, кои назвал Господь исходищем живота (Мф.15:19), дабы не передать детям вашим растления нравов в самой основе природы, в крови! Вам вверены надежды рода человеческого! Довольно ли помышляете вы о таком великом своем назначении, когда предаетесь вашим мечтаниям об удовольствиях или рассеянности действительной, иссушая иногда чашу земных приятностей даже до дна? Берегитесь: здесь может быть яд для рода вашего!

Правда, оскудение патриархальной чистоты нравов между семействами давно уже призвало с небес законы общежития, рассадило места общественного образования для людей в самых юных летах их: но для кого и когда пример перестает быть нужным, при всех умозрительных правилах? Законы общежития – в книгах, правила образования – в школах: а жизнь, а образ жизни, а примеры, а обычаи – в глазах у всех, так, что кто и удаляется на время от общей жизни, или еще не вступил в нее, но – с тем, чтобы в свое время тем теснее взойти в круг ее. Несколько лет юности в рассадниках образования; несколько часов дня в исполнении общественных дел звания: и – все прочее время в кругу так называемом домашнем! Не обольщает ли уже сие состояние юношу своей общностью, так, что он, еще прежде вступления в оное, наслушивается, насматривается примеров, обычаев, всего, – и жизнь действительная делается для него наукой самой вожделенной, хотя, по-видимому, она совсем не составляет предмета его занятий. Сколько посему обязаны мы пред современниками и потомками, пред алтарем самого Отечества, вести себя и кроме дел звания так, чтобы идущий за нами род мог занимать от нас добрые примеры, и стать в свое время преемником народных доблестей, добрых нравов!

Но и для самих вас, исполнители общественных должностей, семейное благоустройство ваше должно быть источником чистых удовольствий среди трудов ваших, и вместе источником доблестей в перенесении трудов. От трудов службы, от попечений в ней, занимающих вас даже среди тишины ночи, от беспокойств, даже огорчений, нигде неразлучных, где только есть люди, – с какой отрадой обратитесь вы в тишину своего крова, когда все там мирно, утешительно? И не самое ли бедственное, напротив, состояние, когда бы не было вам покоя даже в этом собственном каждого недре, когда бы друг твоей жизни, половина плоти твоей обманывала тебя ласками коварными, или даже уязвляла уже наглостями, – и общий плод жизни, дети показывали в своем поведении, что они готовятся продолжить только позор жизни родителей? Братия! чистая преиспытанных в сем роде жизни и святых мудрецов, каковы Соломон и сын Сирахов, убедительно вижу я, и должен сказать вам, по их примечаниям, что в домашнем вашем состоянии заключается или довольное земное счастье, или самое крайнее земное злополучие! Сколько посему должны вы хранить сие состояние и делать его благополучием!

Это для самих вас. Но при расстроенных мыслях, занимающих кого-либо из вас даже в часы домашнего покоя, при встревоженном сердце, как кто обратится и к своей должности общественной? – с какими мыслями? – с каким сердцем? – с каким духом? Не говоря, что мрачность, досаду, нетерпеливость вынесши с собой и вне дома своего, несчастный отец семейства может смешать их неприметно с делами других, требующими чистоты мыслей и любви, – скажем только, как станет он рассуждать о неустройстве подчиненных? С каким успехом станет он внушать им правила взаимного благоповедения и нравственности, – в чем существенно состоят почти все дела общественного служения, – когда собственная его жизнь и жизнь собственного его общества, жизнь семейства говорит совсем иное? «Стыд, – говорит премудрый Сирахов сын, – стыд тому отверст уста или показаться в обществе, кого укоряет неустройство его домашних». Закон, конечно, силен, не смотря на слабости держащих его в руке, и всякий приставник оного может сказать в свое оправдание, по Писанию: закон убо свят, и заповедь свята и праведна и блага; аз же плотян есмь, продан под грех (Рим.7:12–14): но когда хотите вы сообщить сию святость сердцу других, а не одному только порядку вещей; то непременно нужно, чтобы и сообщалась она от сердца, со скрижалей плотяных, а не каменных. Иначе, легко и скоро могут рушиться самые строгие правила, на песке, как говорит Слово Божие, основанные (Мф.7:26). Тогда-то тем более может быть еще вреда, чем кто высшее занимает место в обществе. Добро с трудом и редко перенимают люди, а зло – скоро и почти всегда. Отсюда-то плодится вольность поведения, нарушения супружеской верности, пренебрежение о воспитании детей, оскудение рода, роскошь, гордость, все дурные привычки общежития. А потому не менее для блага общего, как и для блага каждого, каждый из вас, Христиане, должен хранить благонравие дома своего, дабы не зародилась в нем тлетворная нравственная язва. И надобно сказать, что в том особенно, – в охранении нравов и порядка дома, – состоит прямой долг вашего помощничества мужьям, сестры мои о Господе! Страны дома, как выразился Царь-Псалмопевец, – это страны ваши, ваши области, вверенные ближайшему и непрерывному вашему надзору, тогда как мужья ваши имеют обязанности и для сих, и для самых домов своих, обширнейшие вне оных. Не так ли посему о доверии, какое сделал вам закон, Бог, рассуждать вам прилично, среди самого глубокого уединения, как рассуждал прекрасный Иосиф, впрочем, раб в дому Египетского вельможи, пред лицом своей госпожи: Аще господин мой не весть мене ради ничтоже в дому своем, и вся, елика суть ему, вдаде в руце мои, и ничтоже есть выше мене в дому сем, ниже изъято быть от мене что-либо, кроме тебе, понеже ты жена ему еси: и како сотворю глагол злый сей, и согрешу пред Богом? (Быт.39:8–9).

Что же сказать, Братия, если нестроение семейственного состояния зависело бы еще от самого домовладыки, коего благонравие должно носиться, как животворный дух над домом его? Говорим в отношении к обществу. Так: Слово Божие, касательно служителей Церкви, не различая никаких причин, постановило правилом, чтобы сего общественного служительства был удостаиваем тот, между прочим, кто свой дом добре правит, чада имеет в послушании со всякою чистотою. Аще же кто, прибавлено далее, своего дому не умеет правити, како о Церкви Божией прилежати возможет? (1Тим.3:4–5). Очевидно, что то же самое сказать в своей мере можно и в рассуждении всякого служения общественного, как дела, Богом назначенного, что т. е. нельзя ждать истинно доброго служения от того, кто не умеет назидать самого малого и ближайшего круга людей, собственного своего домочадства. Если кому вверено сие только строительство, часто весьма ограниченное; то опытами благоразумия и терпения надобно заслужить доверие в большем, так, что поручение служения общественного, при частном каждого достоянии, есть уже следующий глагол Божий, в Евангелии изреченный: Благий рабе и верный! о мале был еси верен, над многими тя поставлю; вниди в радость Господа твоего; буди над десятию градов (Мф.25:21; Лк.19:17).

Вот, Слушатели, несколько напоминаний из Слова Божия о том, сколь важно семейственное ваше состояние и в отношении к общественному, не только к частному каждого из вас благу! Вы, добрые супруги, добрые родители и дети! И сию жертву, по-видимому, для вас только самих всесожигаемую, жертву – семейное благоустройство, жизнь домашнюю принесите на алтарь Отечества.

И если слово о жертвах для Отечества; то не первый ли, как во всем добром и святом, не первый ли и Высочайший пример сего видим мы всегда в лице Благочестивейшего Государя нашего, и всего Царственного Его Домочадства? Красота родов, в каком случае ни видим мы Великого Государя своего Николая Павловича в кругу благословенного Его Рода! Пред Богом и Он во святом храме, особенно при исполнении Христианских обязанностей: Он там со всеми Своими! Внутри ли чертогов; Он там – благословенный супруг, отец, окруженный многочадством! Вне ли Своего собственного круга; Он является для услаждения и украшения торжеств общественных, является, где можно, со всеми Своими, и становится здесь среди народа Своего общим всех Отцом почти без различия между Высокими Его Чадами и нами, Россияне! Премудрость Великого Государя нашего, скажем словами Писания, даже когда и веселится с чадами Своими (Сир.3:5), поступает так для сего, чтобы мы не только правилами нравоучений, но и красотой Всемилостивейшего примера привлекались к люблению добродетели даже в простых, домашних ее видах, впрочем, – не забудьте, – как в началах добродетелей общественных. Аминь.

Говорено в Новочеркасске, в Крестовой Архиерейской церкви, 11-го июля 1843 года.

Премудрость их поведят людие, и похвалу их исповесть Церковь. Сир.44:14.

В священном торжестве Церкви, по слову Мудрого, вспоминаем сегодня «Ольгу», как поет Церковь, «приснославную, Ольгу Богомудрую», благоверную праматерь Царей наших! Имя особенно любезное Царству и Церкви, и – дерзаем сказать, – Богу! С ним началась святая Вера наша, Братия, Вера Православная, вечное основание нашего благоденствия! Приятно помыслить, когда бы то ни было; особенно же теперь, когда ублажаем пред Богом первую нашу из Державного Рода Христианку, и чудимся, как в ней естественный       ум сочетался с Верой истинной, земное величие с Евангельским самоотвержением!

Когда Вера Христова только еще исходила на земле из Божественных уст Самого Господа нашего Иисуса Христа, и – принимали ее люди, но люди низкого состояния, простые, бедные, грешные, часто несчастные; враги Веры Христовой, указывая на них толпе, говорили: Еда от князь кто верова в Он (во Христа), или от фарисей? Но народ сей, иже не весть закона, прокляти суть. Подобным образом вечный враг спасения нашего, Братия, мог издеваться некогда над Отечеством нашим еще с большей укоризной. Окидывая взором древнее Отечество наше, от Ледовитого и Варяжского морей, простиравшееся далеко за Днепр, почти до Понта Евксинского, он с адской радостью мог говорить, указывая на такое пространство: «еда кто от князь верует здесь во Христа? Да и народы сии не знают имени Христова, хотя бы по наслышке!». Такую-то укоризну с Отечества нашего сняла Княгиня Ольга, уверовав во Христа первая из Княжеского Рода нашего!

Она приняла Веру Христову тогда, как восемь уже слишком столетий, после явления Веры на земле, тяготело на нас идолопоклонническое безверие, подкрепляемое жизнью почти дикой. Легко представить себе, Христиане, какой требовался ум, – нет, не скажем ум, – но твердость, возвышенность ума, – если судить по обыкновенному порядку дел человеческих, – чтобы особо нежного пола среди чертогов Великокняжеских, при всем современном ласканье земных удовольствий, усмотреть высшее всего того благо – Веру Иисуса Христа, т. е. обязанность пренебречь всем мирским! Это тогда притом, как все вокруг, повторяю, от хижины последнего жителя, до престола Великокняжеского, лежало под мраком суеверий и невежества! Легче было Равноапостольным Мироносицам среди глубокой ночи и неверия Иерусалимлян искать Иисуса Христа во гробе, чем Блаженной нашей Ольге, среди своей полнощи, искать Его на престоле славы. Те видели Иисуса Христа прежде: Ольга едва слышала что-нибудь о Христе от странников Греческих, или от остававшегося после Оскольда служителя Христова, – как всем сердцем неизъяснимо возлюбила Господа! Поистине, Ольга не перешла, как-нибудь постепенно, из состояния неверия к Вере Христовой, но вдруг, как на крыльях, вознеслась туда. Так точно Св. Церковь изображает восход Блаженной Ольги, Княгини Российской, от земли к небесам, сколько то возможно в мире сем. «Крилами Богоразумия вперивши твой ум, возлетела еси превыше видимыя твари, взыскавши Бога», поет Церковь Ольге приснославной. «Крилами Богоразумия»: иной стези туда ясно не видно в ее жизни. Над Ольгой самым ясным образом исполнилось Христово слово: никтоже может приити ко Мне, приити ко Христу, аще не Отец пославый Мя привлечет его (Ин.6:44).

Дееписания сказывают о многих опытах ума или благоразумия Ольги в жизни; но как прекрасно, выше всего, употреблен такой ум на усмотрение и приобретение мудрости Божественной! История повествует, что поздно уже по летам Княгини в сердце ее запала искра света Божия, искра Веры; но лишь только возымела она искру света сего, тотчас путешествовала в благочестивую столицу Греции: – предприятие тогда и мужам, и воинам, и даже искателям приключений или корыстей многотрудное! Княгиня наша, Россияне, путешествовала во град Константинов, как бы по особливому союзу сердца, во Христе, с Равноапостольными Константином и Еленой. И Константин Царь с матерью Еленой в одинаковых были обстоятельствах касательно принятия Веры Христовой, как и Княгиня наша. Они первые так же торжественно приняли Христианство, как хотела теперь сделать и Ольга, Княгиня Российская, с той только разностью, что для Царя Римского затруднением была земная философия мудрецов, а для Княгини нашей – глубокое невежество и суеверие народа ее. Однако ж, – слава Богу! – благочестивое посещение Царяграда Ольгой, благоуспешно кончилось. Она и наречена во святом Крещении так же, как матерь первоверующего Царя Константина, – Еленой. Свет Христовой Веры для стран севера возжегся на главе супруги, матери Державных Князей наших. Свет сей принесся на те самые горы Отечества нашего, где быть множеству святых Церквей предрек еще первозванный Апостол, Апостол Отечества нашего, Св. Андрей Первозванный. И кто не знает, каким светом блистает там, в Киеве, светильник Веры, возженный Ольгой! Если и не тотчас, как он принесен сюда, воспламенились от него Верой сердца всего народа, или по крайней мере державных чад Св. Елены; то сие вновь служит свидетельством, сколь трудно было здесь свету светиться, чтобы тьма его не объяла. В Ольге, нет, не объяла света Божия тьма, тогда окружавшая нас!

Казалось впрочем, что с ней мог и угаснуть у нас светильник Веры; когда все, говорим, препятствовало и при Великокняжеском Дворе распространению света Веры Христианской. Но нет, первая Благоверная Княгиня наша, истинная матерь Державного домочадства, заботливо успела передать свои Христианские чувствования юному внуку своему. Владимир, имея в виду в родителе своем пример жизни такой, при коей и слышать, как выражается летописание, не хотелось ему от матери о Евангелии, вскоре после благоверной своей праматери не только сделался верующим на престоле, но и всю землю Российскую просветил Крещением. Вот и пламень Веры от искры Ольгиной!

Сколь, подлинно, много участвовала Ольга в таком введении у нас Веры Христианской, хотя первая Благоверная Княгиня и не дожила сама до сего лета Господня приятнаго, тому ясным свидетельством служит, что самый выбор Вероисповедания решен Великим Князем Владимиром с вельможами в особенности именем Ольги. «Если бы Вера Христианская, и именно в Константинополе содержимая, говорили вельможи на совете Великому Князю, не была истинная; то мудрая твоя бабушка Ольга не приняла бы ее». Таким словом решились все испытания и совещания о Вере. О имени Блаженной Княгини Ольги имеем мы, Братия, Веру Православную! Без нее, неизвестно еще, что было бы с нами? А то очень известно, что покушался Запад и тогда уже искать нашего с ним общения по духу!

Откуда же сама Княгиня Ольга заимствовала столь дивные расположения духа к Вере Христовой? От Бога, Христиане, от Бога; почему и именуется Блаженная Ольга Богомудрой, от Бога умудренной. Мы видели уже, как мало было, т. е. никаких почти не было способов к просвещению ума ее, и просвещению, притом, в Вере, совершенно противной народному духу! В месте своего воспитания блаженна Ольга тем менее могла заимствовать что-нибудь доброе в этом роде. Место рождения Ольги – град Псков, тогда союзник во все Великого Новаграда; а что же там, и вообще на севере, было в то время со стороны благочестия, как не грубое идолослужение? При известном божестве того века Перуне, бывшем также и в Киеве, север считался тогда суевернейшим местом в нашем Отечестве. Следственно, взгляд на отчизну и воспитание Княгини Ольги ведет нас к одному тому заключению, что она была выше своего века. Она выше была века своего во всем, выше своего звания, пола и состояния, чему ясные свидетельства представляются в ее жизни общественной. Она в самой глуби севера в звании частном усмотрена была и избрана в невесты Великому Князю Русскому, сидевшему на престоле в Киеве! За таким избранием тотчас от пределов до пределов измерила Ольга Отечество свое и наше путешествием своим к престолу: – обстоятельство, без сомнения, самое редкое в тогдашней жизни дев наших! Кто из занимавшихся отечественной историей не удивлялся, с какой славой Ольга держала в собственных руках своих бразды правления над народом воинственным и храбрым! В каком страхе держала она Печенегов и других окружавших Киев полудиких народов! Какой мудростью отличила себя даже среди просвещенного Двора Константинопольского!

Невозможно не радоваться и нельзя нарадоваться, какие истинные блага для жизни получили мы от Державных Князей, Царей наших, Братия, или какие высокие доблести сияли в них и тогда, как по выражению Пророка, тма была на языцех! Для Римского царства на востоке и западе нужно было около трех столетий для того, чтобы Вера Христова сделалась в нем народной, торжествующей на престоле: Церкви стоили сии столетия множества тысяч мучеников, которые кровью, можно сказать. Завоевывали сокровище Веры. И наоборот, если в Риме или инде, где предержащие власти предваряли часть народа принятием Веры, остальная часть народа страдала опять от того, что власти нудили ее к принятию. У нас совсем не так было. Наши Державные Государи с самых начал царства предшествовали народу в последовании Иисусу Христу, и народ свой располагали быть Христианами красотой Высочайшего примера своего и убеждений, а не силой.

Какой же любовью и преданностью сердца, но одним воспоминаниям дней древних, должны мы, Братия, располагать себя к великим потомкам их, царствующим на престоле Христолюбивого Отечества нашего! Оставим минувшее; взглянем на настоящее: какой свет в царстве! Какое величие Престола! Какое счастье наше! Сегодня в особенности с именем первой нашей Государыни Христианки воспоминаем и о тезоименитой ее Дщери Царевой, о Благоверной Государыни Великой Княжне Ольге Николаевне. Таким образом сближаются веки, безмерно между собой расстоящие временем, но во благо наше тесно между собой соединенные первым на земле союзом, – союзом Веры. Принесем ко Господу молитву и к Св. Угоднице Его, Блаженной Княгине Ольге, моление о споспешестве немощной молитве нашей, да благословит Господь Бог союз сей у нас во веки веков! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 30-го августа 1836 года.

Память Св. Благоверного Великого Князя Александра Невского между Святыми особенно для нас приятна, Слушатели благочестивые! Он родом наш древний соотечественник, славный предок и сродник Царей наших, ревнитель по Вере Православной и Отечеству. Его имя недавно повторяли мы на Благословенном Государе, и ныне повторяем с сладкими надеждами на Благоверном Наследнике Престола, виновнике настоящего торжества. В честь Александра Невского по имени государственного заведения в городе нашем воздвигнут здесь храм. И издавна, с самого начала основания жительства здесь, воздвигнут параклис, придел в храме, – памятнике посещения места нашего Великим Монархом, основателем жительства, Петром I-м. Пределы наши были издревле в области Св. Князя Невского; и ныне смежны они с царствующим градом, где положены в основание благоденствия святые останки Александра! Одно то, что видим Праведника, спасшегося среди мира, на самых высотах оного, особенно утешительно для живущих в мире!

В самом деле, когда прославляем Угодников Божиих, живших в пещерах, в пустынях, в различных подвигах самоумерщвления, или в званиях, в обстоятельствах жизни, с коими как бы необходимо сопряжено Богоугождение; особенность их состояния разделяет от них некоторым образом нас, живущих обыкновенной мирской жизнью, так, что жребий спасения представляется для нас почти чуждым. Когда же видим Праведника среди мира; естественнее сближаемся с ним и своим состоянием о Господе.

Кому, подлинно, Братия, не вожделенно вечное спасение? Но как оно опять, говорим мы, и трудно в настоящем нашем положении, при нашем образе жизни, с такими занятиями среди мира? Кто по крайней мере не любил бы добродетели, – думаем все, – и не ненавидел бы греха? А делается, как видим, по большей части напротив. Но в сем-то именно, если хотите знать, Христиане, и находится в мире особая лесть, которой особенно боялись жившие в нем Праведники, и которой мы, напротив, отдаемся со всей неосторожностью. «Ненавидим грех, – говорит некто из святых подвижников, – но любим случаи ко греху; любим добродетель, но оставляем случаи к деланию добра»: вот два из самых важных препятствий ко спасению в мире! Вникнем, как они, подлинно, важны!

Где бы мы ни жили; источник порочных склонностей везде с нами, в самой природе нашей. «Вем бо, – говорит Апостол за человечество, – вем, яко не живет во мне, сиречь во плоти моей, доброе». Еже хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю. Не еже бо хощу доброе, творю; но еже не хощу злое, сие содеваю (Рим.7:18–19). Слово о том, что естественные склонности ко злу весьма могут еще увеличиваться и плодиться от поводов к ним, подобно как текучесть воды увеличивается от покатости места, по коему течет вода. Такими поводами исполнен мир! Ибо где множество людей, там не без множества и опытов разных удовлетворений у них своим склонностям, – рождающимся, расплодившимся, усилившимся. Скоро, часто неизбежно, многое из всего того можем мы видеть, слышать, так или иначе познавать. Отсюда – неизбежные в душе впечатления, помыслы, желания. Удивительно ли посему, что собственные наши склонности, при влечении их еще со стороны, возрастают здесь и укрепляются? Удивительно ли, что вещество удобостараемое, в приближении к <…>¹¹.

Давид велел его послать в войско и назначить в первое опасное сражение. Там скоро убит Урия (2Цар.11:2; 2Цар.12:9). Вот и второй грех Давида! По-видимому, Давид не сотворил последнего греха, не обагрил рук кровью несчастного, не дал прямого повеления истребить его: но он дал только случай к тому, не убит ли будет неприятный для него человек, – и грех убийства пал на душу Давида, со всей тяжестью так же, как и первый грех – любострастия! Видите, Братия, с каким лукавством торжествуют над человеком грехи, когда мы не презираем в первое их коварство, в поводы ко грехам, по-видимому, даже невинные! Ибо что невиннее отдыха после трудов? Надеется ли кто из нас тверже быть великого мужа, каков Давид, когда некоторые с такой беспечностью предаются праздности, ищут зрелищ, услаждаются разгорячительными питьями, занимаются разговорами и книгами страстными?

Конечно, Слушатели, не спасет нас от греха и уединение, если мы будем и там неосторожны. Один из древних философов, увидев некогда ученика своего наедине за городом, спросил, что он здесь делает? И когда тот сказал, что он сам с собой беседует, наставник примолвил: «смотри, не с худым ли ты человеком беседуешь». Так хорошо знали худость природы человека и языческие мудрецы! А премудрость Божия изъяснила нам ее со всей подробностью. Она ясно разложила существо наше на составные его части, и показала нам в нас человека внешнего и внутреннего, со всеми их дробностями. Великое дело блюсти внешнего человека; но еще более – блюсти внутреннего, и в нем-то хранить самые исходища живота от их повреждения. Всяцем хранением блюди твое сердце, говорит Премудрость Божия (Притч.4:23). Извнутрь бо, – изъясняет она в Евангелии (Мк.7:21–22), от сердца человеческа, помышления злая исходят, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, татьбы, лихоимства, лукавствия, лесть, студодеяния, око лукаво, хула, гордыня, безумство. – Кийждо искушается, от своея похоти влеком и прельщаем, – говорит она в изъяснении Евангелия (Иак.1:14–15); – также похоть заченши раждает грех. – Слышасте, яко речено бысть древним, – говорит Христос Своим последователям: – не убиеши. Аз же глаголю вам: яко всяк гневаяйся на брата своего всуе, повинен есть суду (Мф.3:21). Что для чувств – вещи, то для души – мысли, как толкует некто из великих исполнителей заповедей Христовых, Макарий Египетский. По сему-то для избытия от греха действительного надобно, сколь можно более, храниться от греха мысленного. Сии самые помыслы, кои так обыкновенно влетают с некоторой наглостью в нашу душу, тогда особенно, как она желает возноситься к Богу, суть семена грехов, кои враг спасения сеет непрестанные. Беречься их велено столько, чтобы даже не обращать на них внимания, не плодить их в мыслях, не рассуждать о них, не препираться с ними, кольми паче не слагаться с ними и не услаждаться.

«Справедливо! Но кто из нас может иметь, – подумаете вы, – хотя сколько-нибудь такой осторожности, когда отовсюду окружают нас в мире беспрерывные соблазны?» – Так, Братия, надобно, однако ж сказать, что мир мыслей, в коем живут Христиане-подвижники, гораздо еще обширнее, чем мир вещей, в котором живем мы, а потому и жить там труднее. Нас везде обстоят здесь случаи ко грехам, но еще более того – и призвания к добродетели. Вот в сем-то и состоит другое среди мира препятствие нам ко спасению, если мы оставляем такие призвания без всякого исполнения. Жизнь общественная – поприще должностей: держаться их, исполнять их с возможной точностью, входить более и более в виды их, есть непременная каждого из нас обязанность, но вместе и подвиг для нашего спасения! Ибо предназначение сие – Божие. Ты не имеешь здесь нужды истощаться в предположениях о том, что такое делать бы? Правила обязанностей давно уже начертаны. Исполнение их, при одном самом простом благоразумии, даже часто по необходимости, должно занять тебя столько, что не останется у тебя ни времени, ни сил для дел пустых, тем менее – порочных. Таким образом, избегается первое в жизни искушение – праздность, которую всегда считали нравоучители матерью пороков. Естественные в нас силы и деятельность, подлинно, таковы, что, если не дать им употребления или направления полезного, они возьмут направление превратное, и тогда-то тем далее и далее удалят нас с пути правды.

Неисполнение долга, или слабое исполнение его делает уже нас безответно виновными пред Господом, как изъясняет Евангелие в притче о талантах и рабах: но с тем вместе возрастает и повреждение собственного нашего состояния по душе. Ибо всякое нарушение своего долга сопряжено с потрясением чувства совести. И что будет с нами, когда такие душевные потрясения сделались бы чрез меру частыми или сильными? Что, как не потеря даже надежды к обращению себя на путь правды? Но сказать еще надобно, что с особливым повреждением расстраивается священное чувство совести нашей тогда, когда оно повреждается, так сказать, об людей, подобно как лезвие металла повреждается от ударений о другой крепкий металл. Вещи, как мы ни обходимся с ними, могут сообщить чувствия разве только мудрому; а люди сообщают их и всякому между собой. Сии-то чувствия людей, сопряженных с нами в жизни разными отношениями, столько сильны, как силен дух, что мы делаемся или возвышеннейшими по своей совести, или совершенно упадшими, смотря по тому, каким образом к совести нашей приражались другие. Кто видел или должен был видеть слезы бедности и сиротства, видел и должен был утешить, но не утешил, – видел еще, и не утешил, – должен был видеть еще и еще, и ни мало не расположился к утешению ближнего; тот, без сомнения, Слушатели, упал уже в совести своей, как нельзя ниже; ибо она сделалась жесточе камня, вместо того, что, по природе своей, должна быть всего чувствительнее в мире. А сколько таких случаев, даже обязанностей к деланию добра на всех путях представляют нам общественная жизнь или должности наши, Братия? И заботились ли мы образовать по сим внушениям дух свой?

Но оставим рассуждения. Сегодня особенно влечет к себе внимание всех нас пресветлейший пример истинного образования в деятельности на пользу общую, великую, – пример Тезоименитого Св. Князю Александру Невскому, Благоверного Государя Цесаревича Наследника Престола Всероссийского, пример подражания беспримерной деятельности Августейшего Его Родителя. Дай, Боже, чтобы Престол Всероссийский во веки веков украшался такой славой. И с ним процветало наше счастье! Благословения Божии, даже в один настоящий день излиянные на Царствующий Дом, споручаются уже в том. В сей день, когда царствующий град наш поутру уготовлялся праздновать тезоименитство Первенца Царя нашего, услышал царственную весть, что родилась в Доме Его и дщерь, Благоверная Великая Княжна Ольга Николаевна. Принесем благодарение и молитву Богу о всем! Аминь.

Говорено в Петрозаводском кафедральном соборе, 1839 года.

Глагола им: воздадите убо Кесарева Кесареви, и Божия Богови. Мф.22:21.

Все знаем, многие – весьма часто в приличных случаях и воспоминают сии слова Господа нашего, Христиане, как присловие Христианское! Но, казалось иногда, не все из повторяющих такие слова разумеют силу их по связи и намерению, с каким слова сказаны. Был однажды предложен Иудеями Господу Иисусу Христу вопрос: достойно ли есть даяти кинсон Кесареви, или ни? (Иудеи находились тогда под державой Римской): Христос, как слышите, сказал утвердительно, и сказал более, нежели сколько было спрашиваемо: воздадите – и Божия Богови, присовокупил Он. «Не забудьте, – как бы так говорил Господь, при рассуждениях Своих об обязанностях к Царю, – озабочиваться и о том, чем обязаны вы Богу». Собственно говоря, Христос не присовокупил слово об обязанностях к Богу, не присовокупил, к слову, об обязанностях к Царю, а только изъяснил, что та и другая обязанность есть дело совокупное, одно и то же. Истина для всех времен, Братия, нужная! В некоторое споспешество Христианским вашим расположениям духа я намерен теперь продолжить хотя краткое слово о том, как, подлинно, нераздельно с обязанностями нашими к Царю сопряжены обязанности к Богу, или наоборот, как тесно с обязанностями к Богу сопряжены и обязанности к Царю!

Вопрос Иудеев: должно ли было Иудеям давать дань Кесарю Римскому, был тогда, Слушатели, с искушением. Скажет ли Иисус Христос, что должно, – Его огласят недоброжелателем народа Божия; скажет ли нет, – Его объявят врагом Кесаря. Покажите Ми златицу кинсонную, сказал Он. Показали. «Чий образ сей и написание?» –спросил Господь далее. И когда, естественно, ответствовать было надобно, что изображение на монете Кесарево: каких же вы требуете еще, продолжал Господь, удостоверений в том, следует ли вам исполнять обязанности к Кесарю; когда Бог поставил его вам в повелителя; когда все обороты общественной вашей жизни, чему общим меновым знаком есть монета, идут о его имени; когда дань есть только возврат того, что идет от Кесаря? Не исполнять посему того, что требуется для Кесаря, значило бы не исполнять воли Промыслителя, Который по воле Своей творит в силе небесней и в селении земнем. Если без сей воли особенно не случается с людьми и малое что-нибудь; то может ли без Божественного Промысла произойти между людьми то, что именно представляет на земле образ Самого Бога, – Власть Предержащая?

Вышний, поистине, владеет царствами человеческими в лице Избранных Своих. Конечно, между человеками судьбы Его приходят в исполнение по-человечески: таков закон, Самим Богом в мире положенный! Но пройдите, Братия, в мыслях своих, хотя только некоторые ряды царств, и – увидите вы там везде одну невидимую, неизъяснимую силу, которая, за всеми человеческими намерениями, располагала всем по своим целям, не смотря ни на какие предположения человеческие. Это – цель мироправления Божия! Такой ход дел общественных закрыт самой огромностью и медленностью своего движения, как и то движение, которое свойственно населяемому нами шару земному, миру отменно еще малому в сравнении со всеми мирами.

В самом деле, все великие и сильные земли, все, по общему течению настоящего мира, являются, как на чреде, посланниками Небес, правителями некоторого вечнующего царствования, которое не сменяется никогда. А сие-то и есть истинное величие, которое разделяется на земле с Верховным всего мира Правителем и Создателем, когда власть происходит из самого источника ее, которому одолжена бытием своим и вся вселенная. Что же крепче такой связи и оснований? Какой закон святее сего и непоколебимее?

Без сомнения, отеческая любовь к нам Царя, беспримерные попечения Его о нас, высокие дарования Его, удивительные Его дела, собственные наши надежды на Него возлагают на совесть и сердце каждого из нас долг посвящать Ему искреннейшие расположения сердца и дела свои: но вникните, Братия, Христиански в сию прекрасную взаимность. Она, поистине, прекрасна; не то же ли, однако ж сказать о ней было бы надобно, что сказал Господь наш и о простых, или обыкновенных взаимностях между людьми: аще любите любящих вас, – что лишше творите? Не и язычницы ли такожде творят? Какая же, поистине, может быть в том пища иногда и самолюбию человеческому? Сколько может быть иногда расчетов для некоторых кичливых умов по собственным их рассуждениям? Твердо ли все то, что зависит от столь близких усмотрений, зависящих от многоразличных обстоятельств, кои сегодня одним кажутся так, другим иначе, завтра еще иначе? – в том, вместо всех наших собственных усмотрений, надежнее всего можно сослаться на опыт. Возьмем опыт народа Израильского, общий и другим, хотя другие народы не столько, а некоторые и совсем не взошли в священные наши летописи. Сей самый народ, народ Иудейский, в то время как слово о дни Кесарю обращал в вопрос, значащий уже неприкосновенность, как и следовало, имел такой предмет только за изворот слов. Когда была нужда достичь своих целей, например предать Царя Иудейского, или обольстить, как теперь, Пророка своего словом; Иудеи от души кричали: не имамы Царя, токмо Кесаря. Но что они думали в сердце своем, когда тайно делали в то же время различные несправедливости, даже злоумышления по гражданскому своему состоянию, и поднимали наконец смятения? – От чего ж слова Иудеев о Кесаре несогласны были с их гражданским поведением? От того, Христиане, что народ Божий того времени давно не воздавал уже и Божия Богови, по свидетельству Самой Истины. Кому из Евангельской истории не известно, каково было тогда служение сего народа Богу? Занимаясь еще исполнением малостей закона для вида и тщеславия, Иудеи уже оставили вящшая закона, суд и милость и веру. Убийцы Пророков, во время оно исполнили уже меру грехов народных убийством Самого Сына Божия.

Подлинно, когда не будет в чьем-либо сердце страха Божия, начала и основания всякого истинного благонравия, там уже нет прочного тому основания. Что обяжет совесть в тайных ее помыслах к точному, искреннему исполнению единой воли Власти Предержащей, если не тот единый Судья, Который испытует сердца и утробы праведно? – Страх? Благодарность? Честь? Внимание к общему мнению? Подлинно, сии пестуны нравов, при руководстве свышнем, при управлении их самих законом Божиим и при подкреплении благодатью Духа Святого, держат сердца человеческие в должных отношениях к Высшим; но без того могут произвести иногда или рабов, или наемников, или художников обращения. Невозможно быть благоустроенным сердцам без начала премудрости, без страха Божия, или без совершенства ее, без любви к Богу, которой надобно быть основанием и любви к другим (Мк.12:30).

Какое же, напротив, изумительное зрелище расположений народа ко Власти Предержащей там, где основанием им служит расположение к Богу, нераздельный союз власти земной с небесной! Воззрим на такое зрелище в первых веках святого Христианства нашего, Братия, как в веках давно взошедших в Историю. По недоразумению высоты и святости Веры нашей, некоторые Цесари Рима, известно, как преследовали предков наших о Христе Иисусе за Веру Христову! И что же? Тысячи исповедников Веры преклоняли выю под мечи и шли на все разновидные мучения; но ни единого возмутительного помысла! На позорищах и в храмах слышны были только молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки, за Царя и за всех, иже во власти суть. Не в силах ничего были делать сии злополучные люди? Смотрите: легиону Римскому, составленному из Христиан и выведенному против врагов гонителями их, при одном решительном случае битвы, раз приказано было обратиться с молением к тому Иисусу, Которого Римляне гонят. Легион тотчас повергся пред Иисусом Христом на землю, и – мгновенно желанный дождь принес победу гонителям их. Что ж, если бы исповедники Христовы стали просить какого-либо оружия у Небес в защищение, собственно, себя! – О! нет, нет! Христовы исповедники не могли испрашивать подобного дождя против их властителей, гонителей их Веры: их Бог в том отнюдь не послушал бы! Ибо им заповедано в Писании Божием молиться за властей, а не против, и быть покорными им, как Самому Господу Богу. Иначе молитва была бы против самого Промысла Божия.

Те самые понятия, какие святая наша Вера, Братия, внушает нам из Писаний Божиих о Власти Предержащей, глубоко всаждены уже в сердца Православного народа Российского, и – (благодарение Богу!) – прежде всякого иноземного просвещения, просвещения мудрых века сего! Заповедь Апостольская: Бога бойтеся, Царя чтите, из веков у нас в сердцах уже слилась в одно понятие о Царе, как «земном Боге!». «Несть ли писано в законе вашем, – говорил Иисус Христос Иудеям о властях земных, – Аз рех бози есте?» – Оных рече богов, продолжил Господь, к ним же слово Божие бысть (Ин.10:34–35). Каких же доблестей в служении Государю народ сей не в состоянии показать о Боге? Доселе все наши славы, Братия, были славами от Бога, равно как и подвигами о Боге. Продолжим быть так Царелюбивыми и Боголюбивыми. Славы сей, славы о Боге, нет выше!

Принося теперь сердечное благодарение Богу о Великом Царе своем, об украшении Его свыше славой и честью в день венчания на царство, потом и в делах Высочайшего служения Его пред Богом, с тем вместе повторим опять пред Богом и завет Христианской преданности нашей к Царю. С тем вместе не будем выпускать никогда из памяти, что, исполняя все, чего требует от нас долг преданности Великому Государю, не надобно оставлять и того, что служит к славе Божией, и что составляет глубокие основания всего доброго и счастливого в жизни общественной! Аминь.