Часть пятая. Церковь в восемнадцатом столетии.

В первый год нового столетия преставился патриарх Адриан. Царем был 28-летний Петр Алексеевич, одинадцатый год на деле правивший государством. Великий преобразователь, жертвенно посвятивший себя царственному служению России, требовавший того же от всех своих подданных, заимствуя многое от пленившего его воображение, своими техническими достижениями, Запада, стремившийся вследствие этого усилить внешнюю мощность отечества, он не останавливался перед, порою чрезмерной, ломкой своего родного. Таковая ломка произведена была царем и в отношении канонического строя Церкви.

Греша непристойными забавами, затрагивавшими духовный и царский чины, царь Петр был верующим и церковным. Он любил петь на клиросе и читать Апостола, в частности в воздвигнутом им Св. Троицком храме в только-что создавшемся С.-Петербурге. В 1693 г. он писал царице Наталии Кирилловне: «изволила ты писать, что передала меня в паству Матери Божией. И такова пастыря имеючи, почто печаловать? Тоя бо молитвами и предстательством не точию я один, но и мир весь сохраняет Господь». Читал он в Великую Субботу паремии в Соловецком монастыре. Духовником его некоторое время был подвижник, прозорливец иеромонах Иов, основатель Голгофо-Распятского скита в Соловецкой обители. В последней иконостас в Св. Преображенском храме воздвигнут был по его повелению в 1697 г. По его же распоряжению при нем построена была в 1702 г. церковь на Заячьем острове в Соловецком мон. В 1694 г. царь был застигнут сильной бурей в Белом море и молился о спасении. Судно его добралось до Унской губы. Там находился Пертоминский мон., возникший на месте погребения праведных иноков соловецких, Вассиана и Ионы, утонувших вблизи в 1561 или 1566 г .г. Они чудесно помогали обращавшимся к их предстательству. Петр и свое спасение объяснил тем же. Он просил архиеп. Холмогорского Афанасия об обретении их мощей, что и было исполнено. Установлено было им местное празднование. Им возобновлен был Новгородский Перекомский мон. Церковь в Вознесенском мон. в Смоленске построена Петром, прибывшим карать стрельцов и помиловавшим их по просьбе игумении Марфы. Валаамская обитель, после разорения ея шведами 100 лет пребывавшая в запустении, восстановлена была царем. Новую столицу свою он отдал под небесное покровительство преп. Исаакие Далматского, в день памяти которого родился. Им перенесены были в С.-Петербург из Владимира мощи Благ. вел. кн. Александра Невского. «А икона Успения?» с волнением спросил он, получив известие о сильном пожаре в Киево-Печерской Лавре. «Ну, так Лавра цела», с радостью воскликнул царь, узнав, что святыня уцелела. Находившийся в часовне в Петербурге чудотворный образ Спасителя брался всегда Петром с собою в походы. Проникнуты религиозностью его приказы до и после Полтавской битвы. Им была пожертвована рака к мощам преп. Ефрема Новоторжского. В Усть-Желтиковом мон., где одно время пребывал в заключении царевич Алексей Петрович, строго покаравший его отец построил потом церковь во имя Святителя Алексия. Церкви Сампсониевская и Пантелеймоновская в Петербурге были воздвигнуты Петром в память побед под Полтавой и при Гангуте. Петропавловский собор в столице основан в день рождения Петра. В Воронеже в Успенском соборе, в котором царь пел на клиросе, хранились крест и Евангелие, им подаренные. Наказал он дубинкой, посланного им учиться заграницей В. Н. Татищева, будущего историка, по возвращении вздумавшего вольнодумничать. После наставления, ударив его дубинкой, Петр сказал: «Не соблазняй верующих честных душ; не заводи вольнодумства, пагубного благоустройству; – не на тот конец старался я тебя выучить, чтобы ты был врагом общества и Церкви».

С. М. Соловьев, как историк, так освещает церковный вопрос: «Важные преобразования в первое пятилетие нового века коснулись духовенства. Мы уже видели, в каком положении находилось русское духовенство при повороте России на новый путь, повороте, начавшемся до Петра, истекавшем из всего предшествовавшего хода истории. Недовольство этим положением было высказано громко и резко и в приговорах соборных и указах, направленных против разных злоупотреблений и нравственных безпорядков; но этим протестом все и окончилось; самостоятельного движения к исправлению сознанного зла не обнаружилось. Сознав зло и при этом не обнаружив силы, достаточной для его искоренения, духовенство необходимо отрекалось от права на это искоренение в пользу другой силы. Несостоятельность духовенства преимущественно происходила от недостатка просвещения, жажду которого так ясно выразило русское общество в конце XVII века. Общество имело право требовать, чтоб духовенство, учительное сословие, взяло на себя почин в этом деле и руководило других; но и это требование осталось неудовлетворенным. Учреждена была в Москве Академия, вверенная надзору духовенства, прямо направленная к поддержанию Церкви; но духовенство не воспользовалось ею. Петр говорил патриарху Адриану: «Священники ставятся малограмотные; надобно их сперва научать таинствам и потом уже ставить в тот чин; для этого надобно человека и не одного, кому это делать, и определить место, где быть тому. Надобно промыслить, чтоб и Православные христиане, и зловерцы – Татары, Мордва, Черемисы и другие – познали Господа и закон Его; для того послать бы хотя несколько десятков человек в Киев в школы И здесь есть школа, можно бы и здесь было об этом деле порадеть; но мало учатся, потому что никто не смотрит за школою как надобно; нужен для этого человек знатный чином, именем, богатый, и нет его. Евангельское учение – вот знание Божеское, больше всего в жизни сей нужное людям. Многие желают детей своих учить свободным наукам, и отдают их здесь иноземцам; другие же в домах своих держат учителей иностранцев, которые на славянском нашем языке не умеют правильно говорить, кроме того иноверцы, и малых детей ересям своим учат, отчего детям вред и Церкви нашей Святой может быть ущерб великий, а языку нашему от неискусства повреждение, тогда как в нашей бы школе, при знатном и искусном обучении, всякому добру учились.»

Царь получил сообщение о кончине патриарха под Нарвой, где находился с войском. Соловьев пытается проникнуть в тогдашния думы Петра. Последнему необходим был патриарх, сочувствовавший его преобразованиям и на которого он мог бы положиться, часто и подолгу отсутствуя из Москвы. Памятно было ему дело патриарха Никона. Решительный патриарх в настоящее время мог стать более опасным, окажись он во главе недовольных преобразованиями. «Благоразумно ли было», поясняет мысли государя Соловьев, «к сильной борьбе внешней и внутренней присоединить возможность борьбы с патриархом, которая, и окончившись счастливо для царя, во всяком случае дала бы ему печальное значение гонителя, а жертва получила бы для многих и многих значение св. мученика?». Петру нужен был патриарх ученый, способный сильно двинуть образование духовенства. Такие ученые имелись среди монахов малороссийских. Но, при тогдашних отношениях между Великой и Малой Россией, неудобно было ставить патриархом уроженца последней. Соловьев считает, что в то время мысль об уничтожении патриаршества у Петра еще не созрела.

Вслед за известием о смерти патриарха, государь получил письмо от Алексея Курбатова. Последний был дворецким известного западника, боярина Бориса Петровича Шереметева, с ним был за границей, что не осталось безплодным для него, обладавшего способностями. Им была подана царю мысль о введении гербовой бумаги, чем увеличивался бы доход государства. Петр сделал его «прибыльщиком» – прообраз министра торговли и промышленности.

А. А. Курбатов писал царю: «Больному патриарху трудно было смотреть за всем, от чего происходили безпорядки по духовному управлению. Избранием архимандритов и других освященного чина людей заведывал архидиакон, который, как известно, сам собою править не может: где же ему избирать? Избранием патриарха думаю повременить. Определение в священный чин можно поручить хорошему архиерею с пятью учеными монахами. Для надзора же за всем и для сбора домовой казны надобно непременно назначить человека надежного: там большие безпорядки; необходимо распорядиться монастырскими и архиерейскими имениями, учредить особливый Расправный Приказ для сбора и хранения казны, которая теперь погибает по прихотям владельцев. Школа, бывшая под надзором патриарха и под управлением монаха Палладия, в расстройстве; ученики, числом 150 человек, очень недовольны, терпят во всем крайний недостаток и не могут учиться; потолки и печи обвалились. Мог бы я и о другом о многом донести, да очень боюсь врагов. Из архиереев для временного управления, думаю, хорош будет Холмогорский (Афанасий); из мирских для смотрения за казною и сбора ея очень хорош боярин Ив. Алексеевич Мусин- Пушкин, или стольник Дм. Петр. Протасьев.»

Предположения Курбатова соответствовали намерениям царя. 16 дек. 1700 г. состоялся именной указ: Патриаршему Приказу Разряду не быть, а дела по челобитиям мирских людей на духовных и духовных на мирских отослать по Приказам, где кто ведом; дела же о расколе и ересях ведать преосвященному Стефану, митрополиту Рязанскому и Муромскому. Он наименован был: «Екзархом святейшего патриаршего престола, блюстителем и администратором». В январе 1701 г. указано было ведать дом св. патриарха, домы архиерейские и монастырские дела боярину Ивану Алексеевичу Мусин-Пушкину; сидеть в патриарше дворе в палатах, где был Патриарший Разряд, и писать Монастырским Приказом. Восстановлено учреждение того же именования, существовавшее в царствование Алексея Михайловича.

Приведенные выше соображения, высказанные царем патриарху Адриану о необходимости просвещения народа при посредстве духовенства, объясняют выбор им местоблюстителя. Он ценил иерархов великороссов: Свят. Митрофана, митр. Иова, и архиеп. Афанасия, о которых сказано будет дальше. Но для поставленной им духовенству цели ему нужен был иерарх ученый. Такового же, в его представлении, нужно было найти среди выходцев из Малороссии, где просвещение стояло высоко.

Владыка Стефан Яворский, род. в 1658 г., происходил из православной шляхты; был уроженцем м. Яворово, западнее Львова. Усердно учился он в Киевской Академии, затем во Львове, Люблине, Вильне и Познани в католических школах, будучи, как тогда часто было принято, внешне униатом. По окончании наук Стефан принял постриг в православной обители в Киеве, состоял профессором, потом и префектом Академии. В 1700 г. он, будучи игуменом Никольского Пустынного мон., был послан митр. киевским Варлаамом Ясинским, вместе с другим игуменом, в Москву, с просьбой к патриарху Адриану поставить одного из них на вновь учрежденную Переяславскую кафедру (Переяславля южного). Проповедь Стефана при погребении фельдмаршала Шеина понравилась Петру, и он пожелал иметь его вблизи себя. Решение царя встречено было несочувственно в Москве. Стефана называли поляком, обливанцем, латынником. Он, зная это и имея другия соображения, отказывался от кафедры. Царь настоял на поставлении его митрополитом рязанским и назначил местоблюстителем.

Не поколебало решения царя и обращение к нему в 1702 г., почитавшегося им, патриарха иерусалимского Досифея, который разделял несочувствие москвичей к «черкасам» (так именовали в Москве малороссиян). Патриарх просил не назначать епископами греков и черкас, а только москвичей, «аще и не мудрии суть». Он писал: «Чтобы и в патриархи не попал ни грек, ни иные какие породы человек, сиречь от Малые и Белые России, которые вскормилися и учатся в странах и школах латинских и полонских».

Новый порядок, установленный царем в Церкви в основном сводился к следующему: во главе церковного управления стоит местоблюститель патриаршего престола и, наряду с ним, для заведывания хозяйственными делами, Монастырский приказ, со светским его начальником. Верховным авторитетом в делах религии признавался Собор архиереев. Духовенству Петр предъявлял требование воспитывать добрых граждан, полезных государству, заботясь о поднятии у них нравственности и образованности.

Митрополит Стефан, сочувствуя сначала преобразовательной деятельности государя, восхвалял его в проповедях. Но постепенно он начал осуждать отдельные его распоряжения, которые считал посягательством на свободу Церкви. Будучи воспитанным на католических системах богословия, отстаивавших церковный авторитет, церковное предание, он считал патриаршество необходимым для управления Церковью. Возможно митр. Стефан видел себя будущим патриархом. Постепенно он идейно сблизился с великоруссами противниками мероприятий Петра, касавшихся духовенства. В проповедях митрополита говорилось то, что воспринималось как порицание царю. Высказывал он осуждение не хранящим постов, оставляющим жен своих. Во время войны с турками царь, минуя митр. Стефана, получил от константинопольского патриарха разрешение не соблюдать посты для войска, двинувшегося в Прутский поход. Петр насильственно постриг царицу Евдокию (Лопухину) и женился на Екатерине, будущей императрице. В 1712 г., в единомыслии с недовольными мероприятиями царя, он, в день Ангела цесаревича Алексея, назвал его «единой надеждою России».

В начале XVIII в. в Москве образовался кружок вольнодумцев, пропитанных протестантством. Участники его отвергали почитание святых и мощей, чудеса, пророчества, авторитет Церкви. Не признавали они таинства, почитание икон, монашество и обрядовую сторону религии. Во главе довольно многочисленного кружка стоял лекарь Димитрий Тверитинов, учившийся в Немецкой слободе и там заразившийся протестантизмом. Придумывал он и свое. Так не принято было им от своих учителей учения об оправдании человека одной верою. Все – в делах и заслугах. Не спасут небесные ходатаи и молитвы. Самым рьяным последователем был его родственник, цирюльник Фома Иванов. Ересь безпрепятственно распространялась, проникла даже в московскую академию. Через последнюю духовная власть в 1713 г. добралась до еретиков. Митр. Стефан немедленно пустил дело в розыск и повел его гласно, привлекши к раскрытию виновных и органы гражданской власти – Преображенский приказ.

Тверитинов и его единомышленник фискал Косов отправились в Петербург с жалобой на митр. Стефана, нашли там поддержку у кн. Якова Долгорукова и влиятельного архимандрита Александро-Невского монастыря Феодосия Яновского, не любившего Стефана. По государеву указу дело рассматривалось в Сенате. Еретики словесно отреклись от своего лжеучения. В июне 1714 г. последовал государев указ об отсылке их к митр. Стефану для освидетельствования их духовно, «истинно ли они Православную веру содержать твердо»; взятия от них в сем письменного исповедания, обязав объявить то же, в торжественный день, в соборной церкви. Фому, по розыску оказавшегося неисправным, приказано духовно исправить, и если в познание придет, то и с ним поступить так же, если же нет, отослать его в гражданский суд; Тверитинова, на основании свидетельства духовника, объявить всенародно в соборе, что противления в церковных догматах никакого за ним не признано, дабы мнение о нем искоренить. Митр. Стефан, имея в руках явно еретические сочинения Тверитинова, считал себя в праве поднять снова дело. Он велел разослать еретиков в разные московские монастыри и держать их там за крепким караулом; бумагу и чернила давать только Тверитинову, если он пожелает написать полное отречение от ересей. При этом митрополит объявил, чтоб всякий приносил доносы на еретиков, а кто утаит, – будет под соборною клятвою. К владыке поступил после этого обширный обвинительный материал. (Соловьев).

В Сенате возникло дело по обвинению митр. Стефана в неисполнении царского указа. Он вызван был в Сенат, где вновь рассматривалось дело Тверитинова. Владыка подвергался грубым нападкам сенаторов. Заступались за него только Меншиков и Апраксин. Имеются сведения, что Петр, узнавши о ходе дела, писал сенаторам, чтоб: «суд вели правильнее, следовали бы настоящее им порученное дело, и посторонних дел и речей не привносили; чтобы крику не было, а было бы все благочинно». Митр. Стефан жаловался царю о неправильном ведении дела Сенатом и учиненной ему обиде. Дело еретиков осложнилось происшедшим в Москве. 5 окт. 1714 г. Фома Иванов, находившийся под надзором в Чудовом мон., приведенный в Благовещенскую церковь, после заутрени, вынул косарь (широкий нож) и перерубил по лицу образ Свят. Алексия. Допрошенный в Патриаршем Приказе он был отослан в Преображенский Приказ, где показал, что «порубил образ для того, что икон, креста и мощей не почитает...» Дело об еретиках длилось весь 1715 год. 21 февр. 1716 г. царь дал указ Сенату «По делу Дмитрия Тверитинова разыскав и оное конечно вершить, и которые по тому же делу приносят или принесут вины свои, тех разослать к архиереям в служении при их домах, чтоб непоколебимы были в вере, а которые не принесут вин – казнить смертию». Не принес покаяния один Фома Иванов – и был казнен (Соловьев).

Для охранения православных от увлечения протестантскими идеями владыка Стефан написал большой полемический трактат «Камень веры». Таковой представляет полную систему христианского вероучения, с опровержением всех заблуждений протестантов, как догматического, так и обрядового характера. Царь остался недоволен сочинением митр. Стефана, как обидным для протестантов, и не позволил его напечатать.

Особенно тяжело отозвалось на местоблюстителе и всей иерархии политические дела, возникшия в 1718 г. против царевича Алексея и матери его, бывшей царицы Евдокии Лопухиной. В них замешаны были духовные лица. Выяснилось, что духовник царевича Алексея, Иаков Игнатьев, был злейшим врагом Петра. Однажды, на исповеди, когда царевич со страхом признался ему, что желает отцу смерти, тот успокоил его, говоря: «мы все желаем ему смерти». Духовник царицы Евдокии, Феодор Пустынный, ростовский архиерей Досифей и юродивый Михайло Босой говорили ей о близкой смерти царя и о скором возвращении ея на царство. Слова свои они подкрепляли разными пророчествами и видениями. Царевич, бежав к родственному ему императору в Вену, писал из заграницы письма владыке Досифею, крутицкому митрополиту Игнатию Смоле, киевскому митрополиту Иоасафу Кроковскому, что он более всего надеется на духовенство. Был заподозрен в связи с царевичем и митр. Стефан, которого партия Алексея и сам он считали своим. Царевич Алексей высказывался так: «Когда будет мне время без батюшки (царь намеревался выехать заграницу), тогда шепну архиереям, архиереи приходским священникам, а священники прихожанам, тогда они и нехотя меня владетелем учинят.» Освященный собор судил духовных лиц. Митр. Досифей заявлял на суде: «Только я один попался ... Посмотрите, и у всех что на уме ...» Лишенные собором сана и отданные на суд гражданской власти митр. Досифей, протопопы Иаков Игнатьев и Феодор Пустынный были казнены. Митр. Иоасаф скончался скоропостижно еще раньше розыска по дороге из Киева в Петербург. Митр. Игнатий, по старости, был уволен в 1721 г. на покой в Нилову пустынь. Во все время розысков царь находился в страшном раздражении и высказывал крайне резкие отзывы о духовенстве. «О бородачи!» говорил он. «Отец мой имел дело с одним, а мне приходится иметь дело с тысячами. Когда бы не монахиня (Евдокие) и не монахи, не дерзнул бы Алексей на такое неслыханное дело». Отношение его к митр. Стефану еще ухудшилось. В 1718 г. он был вызван в Петербург и получил указание от него проживать там. Возражения владыки не были им приняты. В Петербурге митр. Стефан встретился с начинавшим выдвигаться, тогда уже епископом, Феофаном Прокоповичем, против которого, как еретика, выступал в Киеве.

Соловьев пишет: «Несмотря на все столкновения с блюстителем патриаршего престола, несмотря на то, что последний провозгласил его достойным отчуждения от Церкви, Петр не удалял Стефана, за которым, в его глазах, были достоинства и заслуги. Говорят об уменьи Петра отыскивать повсюду способных людей; но, как бы ни было велико подобное уменье, все же оно одно недостаточно, потому что способных людей никогда очень много не бывает, и нужно еще другое уменье, – уменье сохранять способных людей. Этим уменьем, требующим особенного нравственного величия, также обладал Петр, чему разительным примером служит его поведение относительно Яворского после знаменитой проповеди 17 марта 1712 года». Проповедь эта вызвала возмущение сенаторов, слушавших ее. Они вытребовали проповедь на письме для отсылки государю. «Петр», пишет Соловьев, «получа проповедь и прочтя в ней обличение человеку, бросившему свою жену, не хранящему постов, не слушающему Церкви и потому долженствующему быть для членов Церкви как язычник и мытарь, заметил собственноручно: «Перво одному, потом с свидетели». Из этого видно, что Петр не считал проповедника обязанным щадить слабости и пороки сильных; но, в свою очередь, заметил, что и Стефан не соблюл евангельского правила, повелевающего обличить сначала наедине, потом со свидетелями, и наконец уже в церкви. Стефан написал ему оправдательное письмо.»

В Новгородской епархии царь обратил внимание на архимандрита Хутынского мон., Феодосия Яновского, родом из польской шляхты. Во время гонений в Москве против малороссов- духовных, он переехал к митр. Иову, который тогда собирал вокруг себя ученых людей для просвещения своей епархии. Принятый милостиво, он сделался одним из первенствующих его архимандритов. Он являл собою, новый в России, тип светского в духовном звании, был далек от истинного иночества, но умел нравиться. В 1712 г. царь, приблизил его, сделав архимандритом только-что основанного Александро-Невского мон., правителем духовных дел в новой петербургской области и доверенным лицом по духовным делам. Петр не углублялся в религиозные убеждения Феодосия, не смущала его и вызывавшая нарекания, жизнь тогдашнего любимца. Он ценил в нем неглупого человека, приспособившегося к требованиям времени, борца против суеверий и раскола, удобного помощника в предпринимавшихся им церковных преобразованиях. Феодосий отличался заносчивостью, неуживчивостью, вмешательством в чужия дела и высокомерием. В 1716 г. он был поставлен на Новгородскую кафедру.

Несравнимо способнее, умнее и ловчее его был новый любимец Петра. Елеазар Прокопович родился в 1681 г. в семье киевского торговца. Дядя его Феофан Прокопович занимал пост ректора Академии. Елеазар обучался в Академии, для усовершенствования же в латинском языке отправился учиться за границу. Карташев пишет о нем: «Пришлось вступить для полноправного прохождения римской Униатской Коллегии Св. Афанасия в Базилианский орден и стать монахом с именем Елисея, иезуиты не могли не оценить выдающихся способностей тогдашнего Елисея Прокоповича и предлагали ему войти в их орден и остаться ученым работником при Ватиканской библиотеке. Но Феофан сумел утаить от них свое нутро, глубоко и враждебно оттолкнувшееся от всего романизма и перетянутое целиком на сторону реформационного богословия. Нет документальных материалов для вскрытия этого процесса в душе молодого Прокоповича. Но факт его яркого и учено-обоснованного перехода в лагерь антипапистов свидетельствует, что этот своего рода переворот произошел в его душе уже в ученические римские годы. «Похитив» школу и ученость, Прокопович вернулся в 1702 г. в Киев и здесь снял с себя, по обычаю, весь маскарад униатства. Его снова постригли и дали ему новое имя Самуила. Самуил стал профессором пиитики в Академии. В 1705 г. Феофана почтили по его желанию новой переменой имени в честь его покойного дяди Феофана. Феофан последовательно вел курсы риторики, потом философии, а с 1714 по 1716 г.г. и высший курс богословия. Тут-то на изложении богословия и обнаружился во всей силе усвоенный им самоуком из целых библиотек перечитанного им на латинском языке протестантского богословия новый исторический и критический метод изложения догматов.» В 1706 г. Петр впервые слышал приветствие Феофана, ораторское искусство которого ему понравилось. В 1709 г. киевский губернатор кн. Дм. Мих. Голицын, отвечая Головкину на запрос его о настроениях монахов и студентов Братского мон., выходцах из Польши, отвечал 15 февр.: «...узнать, нет ли в ком из монахов подозрения – трудно, потому что монахи все нас чуждаются; во всем Киеве нашел я только одного человека, именно из Братского монастыря префекта, который к нам снисходителен». Это был Феофан. В 1709 г. Прокопович, тогда префект академии, приветствовал в Киеве Петра после Полтавской битвы. По приказанию царя слово это было переведено автором на латинский язык. Тогда же он приобрел расположение Меншикова, посвятив ему, преисполненное лестью, слово. В слове же, обращенном к царю, он использовал то обстоятельство, что Полтавский бой был в день памяти пр. Сампсония. Тогдашнюю победу он сравнил с победой судии Сампсона над львом (лев помещался в гербе Швеции). В 1711 г. Феофан был вызван в царский лагерь во время Прутского похода, в качестве возглавителя военного духовенства. По возвращении оттуда, он был назначен игуменом Братского мон. и ректором Академии. Продолжая свою преподавательскую деятельность, Феофан издал ряд популярных рассуждений, диалогов и проповедей о различных богословских вопросах. Он был решительным противником всего католического в науке и жизни и поклонником новой европейской науки (Декарта и др.). Он решительно выступал против авторитета духовенства как учительского сословия; опровергал он мнение о первенстве духовной власти над светской. При таких взглядах понятно его сочувствие мероприятиям Петра и желание последнего иметь его своим ближайшим сотрудником. В 1716 г. Феофан был вызван царем в Петербург. Там он постоянно говорил проповеди, в которых выяснял современные события и преобразовательные планы Петра.

Среди духовенства вызывало большое подозрение его влечение к протестантизму. Повод к этому давали его обличения обрядовой религиозности. В протестантизме подозревали его и некоторые киевские ученые монахи, начиная с митр. Стефана. Двое из них, ректор московской академии Феофилакт Лопатинский (приехавший в Москву в 1704 г.) и префект Гедеон Вишневский (вызванный в 1714 г.), отыскали в его киевских лекциях протестантские идеи, о чем и представили доклад митр. Стефану. Последний доложил об этом царю, с собственным мнением о невозможности Феофану быть епископом. Петр дозволил Феофану самому оправдаться против обвинений, что тому и удалось. Митр. Стефан вынужден был просить у него извинение. Феофан же затаил злобу против Феофилакта. К тому времени он еще более сблизился с Меншиковым. В 1718 г. Феофан Прокопович, по воле царя, был посвящен во епископа псковского и сделался его главным советником по церковным делам (Знаменский).

Архиепископ черниговский Филарет (Гумилевский), в своем «Обзоре русской духовной литературы», дает такой отзыв о нем: «Феофан одарен был умом логическим, твердым и проницательным, воображением живым, но без сильных чувств; тщеславие и властолюбие сильно волновали его; с тем соединялись в нем зависть и мстительность жестокосердная; отвращение от папизма, вынесенное из Рима, также имело большое влияние на мысли и жизнь его. Христианство хорошо известно было уму его, он знал его отчетливо и полно; но оно не было господствующим началом жизни его; хитрый и дальновидный, он умел находить себе счастье, не справляясь с совестию; в смертных муках, готовясь предстать пред суд Божий, говорил он в слух: «О главо, главо! разума упившись, куда ее преклонишь?»

Из иерархов-великороссов ближе всех был царю Петру Свят. Митрофан Воронежский. Уроженец Владимирской области, Святитель Митрофан, родился в 1623 г., принадлежа, по-видимому, к духовному званию. Был приходским священником; овдовев, был пострижен в 1663 г. в Успенской Злотниковской пустыни, недалеко от Суздаля. Настоятельствовал он сначала в Яхромском мон., потом в известном Унженском мон. в Костромском крае. В обеих обителях он проявил себя подвижником и ревностным управителем. Во епископа Воронежского он был поставлен в Москве в 1682 г. При нем в столице вспыхнул стрелецкий бунт в итоге которого правительницей государства сделалась царевна София Алексеевна. Владыка Митрофан наблюдал неистовства бунтовщиков. Большое впечатление тогда уже произвел на него юный царевич Петр, который тяжело переживал творившияся вокруг него безчиния, убийство дядей своих Нарышкиных и мог ожидать того же для себя. При святителе происходили и безобразные споры раскольников с патриархом и другими иерархами. Он узрел бунтарство в его отвратительном виде и укрепился тем сильнее в понимании значения крепкой власти. Убедился он и в нетерпимости раскольников. Воронежский край, куда направлялся св. Митрофан, был, как раз, населен, в значительной степени, безпокойными окраинными людьми и раскольниками. Христианские начала были плохо восприняты большей частью населения. Развиты были страшные пороки. Со всем этим новому иерарху пришлось бороться, ведя миссионерскую работу. Требовалось и очищение пастырей от плевелов, а также приведение в порядок обителей.

В Воронеже святителю пришлось встретиться с царем Петром, которого он полюбил, зная мальчиком. Воронеж был средоточием строительства судов. Владыка всячески поддерживал это царское начинание, в каком видел пользу для России. На строительство он собирал деньги в епархии и сам жертвовал. Царь оценил и полюбил св. Митрофана. Но их взаимные добрые отношения не помешали обличить царя владыке, когда он счел действия царские противными христианству. Он потребовал от Петра снять с его воронежского дома, помещенные там, изображения языческих богов (статуи), отказавшись приходить к царю, пока они не будут сняты. Царь рассердился и угрожал святителю казнью. Последний стал готовиться к смерти и распорядился благовестить ко всенощной в большой колокол. Петр послал спросить архиерея о причине благовеста. Святитель ответил посланцу: «Мне, как преступнику, словом царским назначена смерть; готовясь к смерти, хочу совершить соборное моление о прощении грехов моих, чтобы Господь явил надо мною милость Свою». Царь изумился решимости святителя умереть по ревности к делу Божию. Он послал успокоить его милостивым словом и приказал убрать статуи. Святитель пришел к царю и благодарил его за уничтожение изваяний, соблазнительных для народа. Петр с тех пор еще больше стал уважать святителя, который, в свою очередь, продолжал жертвовать на ратное дело.

Св. Митрофан скончался 23 ноября 1703 г., приняв схиму с именем Макария. Царь прибыл на его отпевание. Пели государевы певчие. Когда, по окончании отпевания, духовенство готовилось поднять гроб, Петр, обращаясь к свите своей, сказал: «Стыдно нам будет, если мы не засвидетельствуем нашей благодарности сему пастырю отданием ему последней чести. Итак, вынесем его тело сами». По окончании погребения царь сказал приближенным: «Не осталось у меня такого святого старца».

Прославление св. Митрофана состоялось в 1832 г. в царствование императора Николая I.

Святитель Димитрий Ростовский родился в 1651 г. в м. Макарове, вблизи Киева. В киевской Академии им доведено было учение до классов красноречия и поэзии. В 1668 г. он принял иночество и первые годы его посвятил высокому аскетизму. Вызванный затем блюстителем киевской митрополии, архиепископом черниговским Лазарем (Барановичем) в Чернигов, он, поставленный иеромонахом, назначен был проповедником. Был он игуменом в нескольких монастырях и архимандритом древнего Елецкого мон. в Чернигове. В 1684 г. он был вызван архимандритом Киево-Печерского мон. Варлаамом Ясинским и получил от него предложение собрать и исправить Жития Святых. Попытки его предшественников были неудачны. После проделанной огромной работы ему удалось отпечатать первую часть в 1689 г. Об этом его труде речь будет ниже. Продолжал он свою работу, будучи назначен настоятелем новгород-северского мон.

В 1700 г. царь Петр поручил митр. Варлааму «поискать из архимандритов и игуменов, или других иноков, доброго и ученого и благого непорочного жития, которому бы в Тобольске быть митрополитом, и мог бы Божиею милостью исподволь в Китае и в Сибири в слепоте идолослужения и других невежествиях закоснелых человек приводить в познание и служение и поклонение истинного живого Бога». Был избран Димитрий и посвящен в Сибирские митрополиты в марте 1701 г. Но слабость здоровья воспрепятствовала его поездке в Сибирь. В январе 1702 г., со смертью митр. Иосифа ростовского, Димитрий был назначен его заместителем. Пред святителем открылась печальная картина духовной скудости Ростовской епархии. Соловьев пишет: «Духовенство было невежественное, учить своих духовных детей не могло, и духовные дети тем легче увлекались проповедию какого-нибудь раскольничьего старца, который кричал против духовенства, отступившего от правой старой веры. «Окаянное наше время!» говорил Димитрий в одной из своих проповедей, «окаянное время, в которое так пренебрежено сеяние слова Божия, и не знаю, кого прежде надобно винить, сеятелей или землю, священников или сердца человеческие, или тех и других вместе? Сеятель нс сеет, а земля не принимает, иереи не берегут, а люди заблуждаются; иереи не учат, а люди невежествуют; иереи слова Божия не проповедуют, а люди не слушают и слушать не хотят. С обеих сторон худо: иереи глупы, а люди неразумны. Иерейские жены и дети многия никогда не причащаются; иерейские сыновья приходят ставиться на отцовские места; мы их спрашиваем: давно ли причащались, и они отвечают, что и не помнят, когда причащались. О, окаянные иереи, нерадящие о своем доме! Как могут радеть о Св. Церкви люди, домашних своих к св. причащению не приводящие?» Димитрий должен был увещевать иереев, чтобы они не рассказывали грехи детей своих духовных, открытые на исповеди; должен был внушать, что такой духовник есть Иуда предатель. Самое действительное средство против подобного состояния духовенства было надлежащее приготовление к священническому сану, и потому Димитрий завел училище при своем архиерейском доме, и сам ревностно занимался им, исполняя и учительские обязанности, объясняя ученикам священные книги, а между тем сочинение Четиих-Миней продолжалось безостановочно.»

Испытывал святитель и материальную скудость. Реформы царя Петра лишили митрополию богатств, когда то огромных.

В 1708 г. митр. Димитрий, благодаря митр. Иова новгородского за присланную пол бочки рыбы, писал: «Не имам чим воздать; убог сый; молю богатого в милости Христа, да Он воздаст». Недостаток средств вынудил владыку закрыть семинарию, им основанную и пользовавшуюся его особенным рачительным вниманием. Много делал он для поднятия уровня духовенства. Большое внимание его привлекал раскол, с которым он так близко столкнулся в Великороссии. Написанный им труд «Розыск о брынской вере» обнаруживает самый дух раскола и недостаток в нем евангельского смысла и любви. Сочинения св. Димитрия весьма многочисленны и многообразны. О них будет говориться далее. До конца своей жизни святитель писал. Незадолго до смерти он говорил о себе, в связи со своей исторической работой «Летописец», – «Не можется скоро писать, не токмо за трудностию дела, но и за моей немощию: часто изнемогаю, и Бог весть, могу ли начатое совершить: понеже частые мои недугования перо из руки пишущей отъемлют, а писца на одр повергают, гроб же очесам представляют и о смерти думать заставляют. А и тому очи видят мало, и очки не много помогают, и рука пишущая дрожит, и вся храмина сердца моего близ разорения».

Знаменит был св. Димитрий своим проповедничеством. Тон его речей, произносившихся почти на всех богослужениях, не грозный, а увещательный. Нестяжательный, он любил одни сокровища – книги, которых у него было до 300 томов. Много огорчений испытал святитель от, присланного монастырским приказом, стольника Воейкова. Тот проявлял в отношении к нему докучливость и непочтительность. Святитель по этому поводу писал своему близкому другу, митр. Стефану (Яворскому): «Толико беззаконий, толико обид, толико притеснений вопиют на небо, и возбуждают гнев и отмщение Божие». Царь Петр уважал его и относился к нему хорошо. Как он был неутомим видно из сохранившейся записи того времени. «В пятницу 18 ноября 1708 г., архиерей поднялся до заутрени за два часа пред отдачею, оделся и пешком пошел из Ростова в Ярославль (52 версты). Походка у него быстрая. Он пришел в Ярославль в 2 ч. ночи, чрез сутки, перед утренею. Утреню никогда не опускал и тут, вероятно, прослушал, а затем сам служил обедню в соборной церкви и «поучение к народу о вере раскольнической неправой и о святой вере нашей православной говорил довольно». Обратно в Ростов, 24 ноября, он опять шел пешком целые сутки».

Заметно святитель чувствовал «глас Божий», который напоминал ему о смерти. Благотворение его к бедным увеличилось. Под своими письмами он теперь подписывался не иначе, как «архигрешник» и часто говорил о смерти, сравнивая приближающегося к смерти с путешественником возвращающимся на родину. 26 октября он еще служил в соборе литургию, но поучение произнести не мог. 27 он чувствовал себя очень плохо, но выходил ненадолго. Позвал к себе певчих, которые, по его желанию, пропели канты, им составленные. Владыка в это время грелся, стоя у печки. Певчие стали уходить. Святитель удержал одного, самого любимого, Савву Яковлева, который помогал ему в переписке сочинений, и стал кратко рассказывать ему свою жизнь, начиная с юности. Кончив рассказ, он сказал: «Пора и тебе, дитя, иди домой». Певчий, получив благословение, стал уходить. Провожая его, владыка вдруг низко поклонился ему, благодаря за всегдашние труды по переписке. Певчий вздрогнул и смотрел в недоумении на владыку. «Благодарю тебя, дитя» – повторил святитель. Певчий заплакал, а владыка затворил за ним дверь кельи. Утром 28 октября 1709 г. вошедшие в его келью нашли св. Димитрия почившим, в склоненном молитвенном положении, на коленях, на полу. Обретение его мощей состоялось 21 сентября 1752 г. в царствование императрицы Елисаветы Петровны.

Близок с царем Петром был великоросс архиепископ Афанасий (Любимов), который считался кандидатом в патриархи. В мире Алексей, он родился в 1641 г. в Сибири и, в юные годы, был раскольником. Но скоро в поисках истины он оставил раскол и поступил в Москве в патриаршую школу при Чудовом мон. Приняв в школе пострижение, он, в сане иеродиакона, состоял ризничим при Тобольском митрополите Корнилии. В 1675 г. он был возведен в сан игумена тобольского Успенского мон. Ученость и отличные дарования, соединенные с добродетельною жизнью, были причиной того, что патриарх Иоаким вызвал его в Москву и определил в число крестовых иеромонахов патриаршего дома. Ему поручен был просмотр и приготовление к печати переводов отеческих, писаний с греческого языка на славянский. Когда в 1682 г. открыта была холмогорская епархия, Афанасий был 18 марта хиротонисан в епископа Холмогорского и Важеского. До отъезда своего ему привелось принять в Москве участие, на соборе иерархов, в прениях с раскольниками. Он вызвал в отношении к себе такую ярость Никиты Пустосвята, что тот бросился было его здесь же бить. Он ревностно правил своею паствой, рассылал по епархии послания и увещательные граматы , наводил в епархии порядок, способствовал сооружению и возобновлению храмов. Ему обязаны постройкой Преображенский собор в Холмогорах и там же Успенский мон. Владыка Афанасий оказывал услуги государству, деятельно помогая воеводе, по царскому указу, в постройке Новодвинской крепости для отражения нашествия шведов. Благодарный царь отдал ему трофеи, взятые от шведов: три пушки и флаг, хранившиеся в Архангельском соборе. Царь Петр хорошо знал его, пребывая в общении с ним во время своих поездок к Белому морю. Современники выражались о нем так: «Пастырь бе изящный, божественного писания довольный сказатель, громогласный, речевист по премногу, остро рассудителен, чина церковного опасно хранитель, в вере на расколы разрушитель, трудолюбив, многа здания созда». Архиеп. Афанасий скончался 5 сентября 1702 года. После него осталась большая библиотека и несколько его рукописных сочинений.

Видным иерархом великороссом был владыка Иов, митрополит Новгородский. Принадлежа к духовному званию, он родился в с. Катунках, балахнинского у., нижегородской г.; молодым принял постриг в Троице-Сергиевом мон. В нем Иов, много читая, приобрел любовь к образованию. Назначен он был архимандритом Высокопетровского м. в Москве, с 1694 г. состоял архимандритом родной Сергиевой обители. Отличаясь большим смирением, он неохотно принял в 1697 г. поставление патриархом Адрианом в митрополиты. Был он тесно связан с Святителем Димитрием. Соловьев пишет об их дружбе: «Были в России два архиерея, два человека с различными характерами, подававшие друг другу руки и стремившиеся к одной святой цели, несмотря на трудности времени... Первый был Иов, митрополит Новгорода Великого, мало известный как писатель, отличавшийся практическою деятельностью, но хорошо понимавший необходимость образования для духовенства...». Архиеп. Филарет, отмечая письма митр. Иова, считает замечательным по назидательности его обширное письмо архимандриту Феодосию Яновскому, впоследствии архиепископу новгородскому. Многия его письма хранились в библиотеке Петербургской Духовной Академии. На свой счет он создал в епархии три больницы, содержал богадельню и два странноприимных дома. Он первый в России основал в запустевшем Колмовом мон. приют для подкидышей и незаконнорожденных детей. Об его просветительной деятельности будет сказано ниже. При нем составлена была третья новгородская летопись, преимущественно о храмах. Скончался митр. Иов 5 февр. 1716 г.

Из великороссов помогал царю Петру пожертвованиями митрополит казанский Тихон.

Особенную враждебность к реформам Петра проявляли великороссы: епископ Игнатий тамбовский и митрополит нижегородский Исаия. Владыка Игнатий был лишен в 1700 г. сана за то, что выражал сочувствие книгописцу Григорию Талицкому и со слезами читал его фанатические тетради, в которых доказывалось, что Петр антихрист. Митр. Исаия уволен был в 1707 г. в Кириллов мон. за резкий протест против сборов в его епархии в монастырский приказ.

Царь Петр двадцать лет оставлявший незамещенным патриарший престол, понимал все более, что иерархия, в подавляющем своем большинстве, не сочувствует его преобразованиям. Потрясшее его дело цесаревича Алексея было в этом отношении для него особенно убедительным. Замешанными в нем оказались духовные лица, в числе их и архиереи. Упоминавшиеся выше епископы великороссы к этому времени скончались. Южанин митр. Стефан идейно во многом сблизился с иерархами великороссами. Петр среди высшего духовенства не видел будущего первоиерарха, на которого мог бы положиться. Близок был к нему Феофан, высоко ценимый им за преданность, ум, образованность, работоспособность. Но не мог он не понимать невозможность для того, при его склонности к протестантизму, критическому отношению к епископскому сану, быть патриархом. В отношении епископства показательно письмо Феофана своему другу по Академии, шляхтичу Маркевичу. Вызванный в 1716 г. на чреду из Киева в новую столицу, он писал ему: «Может быть ты слышал, что меня вызывают для епископства. Эта почесть меня так же привлекает и прельщает, как если бы меня приговорили бросить на съедение диким зверям. Дело в том, что лучшими силами своей души я ненавижу митры, саккосы, жезлы, свещницы, кадильницы и т. п. утехи...». Дальше он писал, что желал бы быть епископом, по своему конечно, намереваясь исполнять эти обязанности.

Петр искал выхода. Тогда, наверное, и вспомнилось им воспринятое во время его первого, в 1797–98 гг., заграничного путешествия. Карташев пишет: «Петр, в гостях у короля Георга в Англии, ведет уже двухчасовую беседу с наследной принцессой Анной между прочим и на церковные темы. Антироманизм и антилатинизм Анны нравятся Петру, и он смело характеризует ее «сущей дочерью нашей церкви». О широком интересе Петра к церковной жизни Англии не только в ея официальной, но и в ея сектантских частях, сохранилось довольно много свидетельств. Он беседовал с самим Кентерберийским и с другими англиканскими епископами все о церковных делах. Архиеп. Кентерберийский и Иоркский назначили для Петра специальных богословов-консультантов. К ним присоединился и Оксфордский Университет, назначивший консультанта со своей стороны. Вильгельм Оранский, получивший английскую корону, но воспитанный в левопротестантском духе, ссылаясь на пример родной ему Голландии и самой Англии, советовал Петру сделаться самому «главой религии», чтобы располагать полнотой монархической власти.» Беседуя заграницей о церковных вопросах Петр все же соблюдал большую осторожность, указывая собеседникам, что ими ведает в России высшая церковная власть. Общий вопрос о коллегиальном управлении интересовал его. В 1698 г. он заказал в Англии знатоку его Фрэнсису Ли составить проект коллегий на случай введения их в России. В проекте Ли имелась и коллегия, названная «для пропаганды христианской религии». В 1711 г. царь советовался по этому вопросу с Вильгельмом Лейбницем. Карташев пишет: «Сохранился проект под именем Лейбница девяти коллегий, среди которых имеется и Religions Kollegium. Соловьев поясняет: «Знаменитый Лейбниц писал Петру, что хорошее правление может быть только при условии коллегий, которых устройство похоже на устройство часов, где колеса взаимно приводят друг друга в движение. Сравнение не могло не понравиться Петру, который именно стремился к тому, чтоб Русские люди во всем приводили друг друга в движете, ибо все происходило от разобщенных колес». В 1712 г. создана была первая – торговая – коллегия. С церковной коллегией царь с юных лет был знаком в Немецкой слободе. Решив установить коллегиальный строй в церковном управлении, он признал Феофана наиболее пригодным для разработки этого вопроса. Тот составил «регламент» для духовной коллегии, над которым работал с 1718 г. На рукописи проекта регламента имеется пометка Феофана, что царь 11 февр. 1720 г. рассуждал с ним по поводу его и благоволил исправлять. 24 февраля проект принят был шестью епископами, во главе с митр. Стефаном, тремя архимандритами и сенаторами. Указом Сената для собирания подписей высших духовных лиц были отправлены во все епархии архимандрит московского Златоустова мон. Антоний и подполковник Семен Давыдов. Вернулись они в Петербург 4 января 1721 г. Под Духовным Регламентом имелись подписи: царская, шести сенаторов, 6 митрополитов, 1 архиепископа, 12 епископов, 48 архимандритов, 15 игуменов, 5 иеромонахов.

В январе регламент был издан при манифесте. Соловьев приводит его: «Между многими, по долгу богоданные нам власти, попечениями о исправлении народа нашего и прочих подданных нам государств, посмотря и на духовный чин и видя в нем много нестроения и великую в делах его скудость, не суетный по совести нашей возымели мы страх да не явимся неблагодарны Вышнему, аще толикая от Него получив благопоспешества в исправлении как воинского, так и гражданского чина, пренебрежем исправление чина духовного. И когда нелицемерный Он судия воспросит от нас ответа о толиком нам от Него врученном приставлении, да не будем безответны. Того ради образом прежних, как в Ветхом, так и в Новом Завете благочестивых царей, восприяв попечение о исправлении чина духовного, не видя лучшего к тому способа, паче соборного правительства (понеже в единой персоне не без страсти бывает; к тому-жь не наследственная власть, того ради вящше небрегут), уставляем Духовную Коллегию, т.-е. духовное соборное правительство, которое, по следующем зде регламенте, имеет всякие духовные дела управлять».

Архиепископ Филарет пишет: «В 1720 г. собран был Собор пастырей церкви русской. Под председательством самого царя, Собор рассуждал о высшем духовном правительстве. Признано было полезным поручить управление церковию, вместо патриарха, постоянному Собору пастырей. Причины обнародованы следующия: а) Тогда как занятия одного лица могут останавливаться то болезнями, то смертию его, Собор имеет возможность вести дела безостановочно, и ответы на важные сомнения могут быть всегда готовы; б) легче дознать правду Собору многих, чем одному лицу; в) в решениях Собора более может быть безпристрастия, чем в решениях одного лица; г) решения Собора более имеют важности и твердости, и потому охотнее будут исполняемы, чем решения одного лица; д) и влияние сильных не столько может препятствовать правильным определениям Собора, чем решениям одного лица. Вследствие сего положено было, не изменяя ничего в основаниях церковного правления, открыть постоянный духовный Собор.»

Указом от 14 февраля 1721 г. повелено было именовать духовный Собор Святейшим правительствующим Сѵнодом и возносить его имя вместо патриаршего в церковных молениях. В тот же день последовало торжественное открытие Святейшего Сѵнода.

В сентябре 1721 г. Петр отправил послание константинопольскому патриарху: «Яко благопослушный превожделенные Матере нашея православно-кафолические Церкве сын, содержащ всегда почтение к Вашему Всесвятейшеству, яко первому оные православно-кафолические Церкве архипастырю, по духу отцу нашему, судили потребно быть уведомить... Между многими, по долгу Богом данной нам власти попеченьми... по многому здравому рассуждению и совету, как с духовными так и с мирскими чинами государства нашего, заблагорассудили уставить со властию равнопатриаршескою Духовный Сѵнод, т. е. Высшее Духовное Соборное Правительство для управления всероссийские государства нашего церкви, из достойных духовных особ, как архиереев, так и киновиархов число довольное...».

Далее писалось: «И уповаем, что Ваше Всесвятейшество, яко первый архиерей Православные Кафолические Восточные Церкви, сие наше учреждение и сочинение Духовного Сѵнода за блого признати изволите и о том прочим Блаженнейшим – Александрийскому, Антиохийскому и Иерусалимскому – патриархам сообщение учините...».

Константинопольский патриарх Иеремия III прислал Утвердительную грамату от 23 сентября 1723 г. Она гласила: «Мерность наша по благодати и власти Всесвятого, Животворящего и Совершенноначальствующего Духа узаконяет, утверждает и объявляет, что учрежденный благочестивейшим самодержцем, святым царем всей Московии, Малой и Белой России и всех северных, восточных, западных и многих иных стран Государем-властителем, Государем Петром Алексеевичем, Императором, во Святом Духе возлюбленным и пре- вожделенным нам братом, Сѵнод в Российском Святом Великом Государстве есть и нарицается нашим во Христе братом, Святым и Священным Сѵнодом от всех благочестивых и православных христиан – священных и мирских, начальствующих и подначальных и от всякого сановного лица. Он имеет право совершать и установлять тоже, что и четверо апостольских святейших патриарших престола. Советуем, побуждаем и предписываем ему хранить и держать неизменными обычаи и правила Священных Вселенских Святых Семи Соборов и прочее содержимое святою Церковью и пребудет непоколебимым во веки». Одинакового содержания была и грамата патриарха Антиохийского Афанасия. Патриарх Иеремия сообщал, что Александрийский патриарх скончался, а Иерусалимский патриарх болен.

Сѵнод был составлен из президента, которым был назначен митрополит Стефан Яворский, двоих вице-президентов – архиепископов Феодосия Яновского и Феофана Прокоповича, четырех советников и четырех асессоров из представителей монашествующего и белого духовенства. В решении дел все они, не исключая и президента, имели равные голоса. Митр. Стефан был совсем затерт двумя влиятельными вице- президентами и до конца жизни не мог примириться с новой формой церковного управления. После его смерти (1722 г.) император Петр Великий не назначил нового президента. Вакансия же покойного была занята новым советником, архимандритом Феофилактом Лопатинским, в 1723 г. посвященным во епископа тверского. Главным деятелем в Сѵноде был архиепископ Феофан вследствие исключительной близости своей к государю. Архиеп. Феодосий хотя и считался первым вице- президентом, начинал все более терять расположение Петра по своему заносчивому и властолюбивому характеру. Он, забывши, что всем обязан царю, стал резко выступать против унижения Церкви светской властью и против духовных штатов. Преобладание в составе Сѵнода членов из малороссов и притом сравнительно молодых по службе, крайне не нравилось великорусским иерархам, которые были старше их по возрасту. Они считали себя обиженными и, кроме того, подозревали Сѵнод в партийном малороссийском духе. От того Сѵноду в первое время своей деятельности приходилось жаловаться на то, что эти иерархи не воздают ему подобающей чести, и делать им за это выговоры и внушения (Знаменский).

Положение Сѵнода в общем составе государственной администрации, как главы обширного государственного ведомства, было сравнено с положением Сената. Они сравнены были во всех правах и оба непосредственно подчинены самому государю, который в государственной присяге членов Сѵнода, так и назывался: «крайним судиею духовной коллегии». Первоначально Сенат старался играть начальственную роль, вызывая возражения и жалобы Сѵнода. 6 сент. 1721 г. состоялся Высочайший указ о «Конференции Сената и Сѵнода». Ей надлежало рассматривать дела общия обоим учреждениям. В отсутствие государя совокупные решения их должны были иметь силу решений верховной власти. Представителем государя в Сѵноде был обер-прокурор, названный в обер-прокурорской инструкции 1722 г. «оком государя и стряпчим по делам сѵнодальным». Он обязан был наблюдать за всем ходом сѵнодальных дел, замечать в делопроизводстве опущения, незаконные дела останавливать и доносить о них государю, делать Сѵноду предложения о потребных мероприятиях, представлять государю о сѵнодских решениях и быть вообще посредником между Сѵнодом и государственною властью. Ему были подчинены прокуроры духовных приказов и духовные фискалы или инквизиторы, рассылавшиеся для надзора за духовным управлением по городам и монастырям. При Сѵноде образовался инквизиторский приказ, во главе которого поставлен протоинквизитор из монахов. Ему подчинены были провинциальные инквизиторы-фискалы. Но это фискальное управление, очень неприятное духовным властям и допускавшее разные злоупотребления своими полномочиями, вскоре после кончины императора Петра было упразднено.

В области церковного управления Святейший Сѵнод получил «силу и власть патриаршескую или, – по выражению Регламента – едва ли не большую, понеже собор». На этом основании ему принадлежала в Церкви власть законодательная, – право, с согласия государя, восполнять свой Регламент новыми правилами, – власть высшая судебная и административная по всем частям церковной жизни.

Архиепископ черниговский Филарет (Гумилевский), в своей «Истории Русской Церкви», пишет: «Святейший Сѵнод, по составу своему, то же, что законный церковный Собор, в котором избранные духовные лица занимаются делами Церкви. Светские наименования духовным лицам Сѵнода, данные на первое время, президент, вице-президенты, советники и асессоры, скоро (в 1726 г.) заменены более приличными именами – первоприсутствующего, членов Сѵнода и присутствующих в Сѵноде.» Надлежит, однако, отметить, что состав Сѵнода не зависил от избрания их Собором архиереев. Они назначались и вызывались к присутствованию Верховной Властью. Конечно, и на Соборах, как известно, монархи, начиная с Византии, имели огромное значение при проведении выборов. Но формально выборы патриархов и других духовных лиц производились Собором.

Приводим снова суждение архиеп. Филарета: «В 1730 г. Феофан предлагал, что, сообразно с сущностью предмета и древними правилами, надобно присутствовать в Сѵноде большему числу архипастырей церкви, взамен подчиненных лиц – архимандритов, и это было принято за правило. Как на вселенских соборах, так и на частных греческих и русских, если не присутствовал сам царь, присутствовал уполномоченный его: точно также в Сѵноде положено присутствовать обер-прокурору, с обязанностию входить в сношения с гражданским начальством о делах церкви, по определениям Сѵнода, и с правом подавать отрицательный отзыв, когда бы решения Сѵнода, в каком бы то ни было отношении, могли казаться несогласными с положением государства. В сущности постоянный Собор, или Сѵнод, остался тем же для русской церкви, чем было патриаршее правление, как и писали патриархи. Заменив собою патриаршество, он принял на себя и занятия патриаршеского правления. Священным долгом его, долгом пред Господом и церковию, служит следующее: наблюдать за чистотою учения и благочинием богослужения, противодействовать ересям и расколу, проверять сказания о святых и искоренять всякое суеверие, наблюдать за проповеданием слова Божия, избирать и поставлять достойных архипастырей, преподавать наставления архипастырям, в случае недоумения их, принимать и разрешать жалобы недовольных решениями церковных правителей. Преимущественному смотрению его принадлежат все духовные училища и все лица духовного звания, равно цензура духовных книг, свидетельствование мощей и чудес и сопричисление к лику святых. Ему принадлежит окончательное решение дел о сомнительных браках или о браках в недозволенных степенях родства и о расторжении брака. Вообще же все, что может иметь влияние на состояние отечественной церкви, по отношению ли к догматам веры или к богослужению и правлению, составляет предмет забот и рассуждений Сѵнода».

«Впрочем, некоторые предметы, доселе озабочивавшие духовное управление», продолжает владыка Филарет, «волею государя исключены из круга занятий Собора и отнесены к гражданскому суду. Это – разряд дел, по сущности своей относящихся более к государству, чем к церкви Христовой, более к гражданским правам, чем к вере. Таковы дела о наследстве, о браках невольных и против воли родителей, о богохульстве и блуде, о нераскаянных грешниках, о небывающих у исповеди и св. причастия. Но и здесь, за исключением двух первых предметов, назначение церковного наказания предоставлено духовному правительству. Впоследствии времени суд за каждую ересь, за каждый раскол, в присутствии духовного депутата, предоставлен также гражданскому суду, чем отнят предлог у сеятелей лжи жаловаться на излишнюю ревность духовного правительства. Наконец, по делам, касающимся церкви и государства, Сѵноду предоставлено было иметь совещание с Сенатом».

«Но зато ведомство церковного суда снова было расширено с другой стороны», пишет проф. П. Знаменский, «вследствие возвращения в руки духовенства управления церковными вотчинами, а потому и суда над церковными крестьянами. Вместе с тем расширилась, конечно, и область экономического управления Святейшего Сѵнода. Монастырский приказ из ведомства Сената был передан в ведомство Сѵнода и образовал при нем нечто в роде экономического отделения. В 1724 г. приказ этот был преобразован по коллегиальному образцу под именем камер-конторы сѵнодального правительства. Явились при Сѵноде и другия учреждения, бывшия органом его обширной власти. Так как члены его имели главное пребывание в Петербурге, то в Москве заведена была особая сѵнодальная контора с высшею властью, но ограниченною только пределами бывшей патриаршей области. Святейший Сѵнод наследовал и епархиальную власть патриархов в их московской области, с присовокуплением к ней еще новой петербургской. Органами этой епархиальной власти были – в Москве бывшие патриаршие приказы, а в Петербурге – вновь учрежденная тиунская контора под начальством духовного тиуна или управителя духовных дел. В 1723 г. бывший духовный приказ патриарха в Москве был преобразован в Коллегию под именем дикастерии, – это было первое из епархиальных учреждений, которые делаются потом (с 1744 г.) известными в епархиях под именем консисторий».

Заканчивая эту главу архиеп. Филарет пишет: "Духовный Регламент, написанный Феофаном Прокоповичем, пересмотренный Собором и утвержденный государем, как применение древних церковных правил к состоянию русской церкви, стал церковным правилом. Впрочем, самим Регламентом, как оставлены в неприкосновенности и древней силе древния правила Соборов и отцев, так предоставлено Сѵноду вводить и новые постановления по нуждам св. церкви, по руководству св. Писания и правил церкви вселенской, по утверждении их самодержавной властью».

По смерти имп. Петра I (1725 г.) наступило время частых перемен на престоле и порою занятия правительственных постов лицами чуждыми православию.

Тогдашния тревоги отразились и на Сѵноде. Пострадал архиепископ Феодосий Яновский. Он делался все более заносчивым и еще сильнее осуждал новые порядки в церковном управлении. Он поносил покойного Петра, сравнивая его по жестокости с царем Иоанном Грозным. Допускал он оскорбительные выходки против воцарившейся супруги Петра, императрицы

Екатерины I, и влиятельного князя Меншикова, грозил в будущем народным восстанием. В конце апреля 1725 г. он был арестован. Во время розыска открылись и разные злоупотребления в его новгородской епархии и то, что он осмелился обязать особой присягой на верность себе, в роде государственной присяги. За все эти вины он был лишен сана и под именем чернеца Феодоса заточен в Корельский мон. Он умер через пять месяцев в тесной и холодной тюрьме. На место его в Новгород был назначен Феофан, ставший и первым членом Сѵнода.

Вторым членом Сѵнода был назначен, неприятный Феофану, Феофилакт Лопатинский, еп. тверской. Мудрый митр. Иов новгородский, говоря о киевских богословах, так отзывался о нем: «Изрядного из них быти познах Лопатинского, яко муж кроток есть и смирен есть во всяцем состоянии, паче же во страсе Божии». О нем же в 1726 г. отзывался иностранец Фандербек: «Ученый круг уважает Феофилакта Лопатинского, еп. тверского. Он был профессором в московской академии; после многолетних занятий на этом пути, принесших большую пользу юношеству, он возведен на ту степень, которую теперь занимает. Его непоколебимая честность во всех обстоятельствах напоминает золотой век». Окончив киевскую академию, он докончил свое образование за границею, был потом префектом и (с 1706 г.) ректором московской академии, с 1722 года Чудовским архимандритом. Он ревностно и долго трудился над исправлением славянской Библии Ветхого Завета 1633 г. С пламенною ревностию обличал он протестантизм, на чем и произошли его столкновения с Феофаном. Являлся он и обличителем раскола, ведая в Сѵноде этими делами. Соловьев отмечает, что, когда после смерти императора Петра поднялся вопрос о восстановлении Патриаршества, то одним из кандидатов называли Феофилакта.

Императрица Екатерина I, чувствовавшая себя не очень твердо на престоле, считаясь со старым боярством, не любившим архиереев «черкас», назначила третьим членом Сѵнода великоросса Георгия Дашкова, архиепископа Ростовского. Он был малообразованным, но практичным, сильным связями с боярством. Вслед за ним в Сѵнод был назначен и другой великоросс архимандрит Горицкий Лев Юрлов, вскоре поставленный епископом воронежским. Этими назначениями Сѵнод получал такой состав, который должен был вызвать взаимную борьбу. Во главе одной группы стоял Феофан, во главе другой – Георгий.

В том же 1726 г., когда последовали эти назначения, Сѵнод был разделен на две части. В одном учреждении заседали одни архиереи, занятые только духовными делами. В другом, называемом коллегией экономии, работали пять светских лиц, занимавшихся экономическими делами церковных вотчин. Последнее учреждение было независимо от первого и со своими представлениями входило в Сенат. Для такого смешанного Сѵнода титул Святейшего был признан неудобным и заменен титулом Духовный Сѵнод. В государственно-административном значении он был понижен, что случилось и с Сенатом. Высшая администрация сосредоточена была в ведении вновь учрежденного Верховного Тайного Совета, Сѵнод же и Сенат являлись только исполнителями распоряжений последнего.

С воцарением в 1727 г. внука Петра Великого, Петра 11, сына несчастного Алексея Петровича, с одной стороны Окрепло значение старого боярства, бывшего на стороне последнего во время его расхождений с Царем. С другой стороны всем распоряжались временщики – недолго кн. Меншиков, потом Долгорукие. Архиеп. Георгий провел архим. Льва (Юрлова) в архиереи, как упоминалось выше, и сумел ввести в Сѵнод еще одного члена из великороссов, митр. Игнатия (Смолу), в опале пребывавшего в Ниловском мон. Он был назначен на Коломенскую кафедру. Все они стали дружно действовать против Феофана. Что касается владыки Феофилакта, то он не примкнул к ним, но сделал Феофану большую неприятность. Ему удалось получить разрешение Верховного Тайного Совета на издание труда покойного митр. Стефана «Камень Веры», обличавшего те самые ереси, в которых враги обвиняли Феофана. В кругах старинного боярства и духовенства заговорили даже о восстановлении патриаршества. Положение Феофана, бывшего теперь единственным представителем Петровских идей в Сѵноде, сделалось чрезвычайно опасным и заставляло его напрягать в разгоравшейся борьбе все свои силы и изворотливость.

Главным оружием его противников было прежнее – обвинение в ересях, выдвинутое еще митр. Стефаном. В роли обвинителя был выдвинут архиеп. Георгием и др. один из киевских ученых, архимандрит Юрьевский Маркелл Родышевский, знавший Феофана еще с академии и одно время служивший в его Псковской епархии судьей архиерейского дома. Еще в 1726 г. им подан был Св. Сѵноду донос на Феофана в 47 пунктах. Последний обвинялся им в непризнании церковных преданий и учения святых отцов, в непочитании икон и мощей, отрицании оправдания делами, насмешках над церковными обрядами, желании искоренить монашество и пр. Так истолкованы были в доносе разные места из сочинений Феофана и речи его, в которых выражалась его действительно подчас слишком горячая полемика или против католичества, или против русских суеверий и обрядоверия. Дело это кончилось тогда заключением Маркелла в Петропавловскую крепость. Одновременно Феофану было сделано внушение от имени императрицы Екатерины, чтобы он впредь никаких противностей православной Церкви не чинил, а жил, как живут все «великороссийские» архиереи.

При имп. Петре II Маркелл, указывая на еретические, по его мнению, сочинения Феофана, – букварь, толкование блаженств, об обливательном крещении и др., просил Сѵнод о немедленном осуждении их и автора. Феофану не трудно было доказать, что все эти сочинения написаны им по мысли Петра Великого и изданы с разрешения Сѵнода. Он обвинял Маркелла в обвинении в ересях самого Сѵнода и в том, что он осмеливается «терзать славу толикого монарха». Тогда Маркелл обратился в Тайную Канцелярию, указывая, что Феофаном написана была «Правда воли монаршей», – сочинение, направленное к лишению наследия престола царевича Алексея, следовательно противное и царствующему государю – сыну Алексея. Тайная Канцелярия и без него знала, кто был автором этого сочинения, как и то, что составлено оно было по воле царя Петра. Маркелл подвергся новому заключению – в Симоновом мон. Таким образом Феофан избегал опасностей, но положение его, все же, становилось более и более шатким. Положение архиепископа Георгия укреплялось все больше, как усиливалось и движение «великороссов».

В ночь на 19 янв. 1730 г. в Москве умер от оспы 15-летний император Петр II. С ним пресеклась мужская линия Дома Романовых. Он был последним царем и единственным императором похороненным в Архангельском соборе. Кончина его избавила Феофана от все усиливавшейся опасности.

Император Петр II скончался, не назначив, как это требовалось законом о престолонаследии Петра Великого, наследника престола. Члены Верховного Совета, в котором главную роль играли князья Долгорукие, решили, в соответствии с чаяниями небольшой группы вельмож старых родов, предложить престол вдовствующей герцогине Курляндской Анне, дочери старшего брата царя Петра I, Иоанна Алексеевича. При этом она должна была подписать условия – «кондиции» –, ограничивавшия самодержавную власть в пользу «верховников». Новая императрица условия эти подписала. Но сразу обнаружилось сильное движение против такого олигархического правления, совершенно не свойственного русскому государству, со стороны рядового дворянства, имевшего большое значение в гвардейских полках. Враждебно этому было и духовенство. Архиеп. Феофан, сразу разобравшийся в обстановке, оказался в числе тех, кто был против ограничения самодержавной власти государыни. Он сумел ознакомить Анну Иоанновну со своим мнением, использовав дипломатическую неприкосновенность курляндского резидента в России Левенвольда, пользовавшегося ея особенным доверием. По прибытии императрицы Анны в Москву, гвардия и дворянство убедили императрицу порвать подписанные ею условия и восстановить самодержавную власть. Феофан вскоре завязал тесные связи с немецкой группой, которая начала играть преобладающую роль в государственном управлении. Главное значение имел, прибывший с государыней из Курляндии, Бирон. Самым же крупным и умным деятелем был Остерман, с которым именно сблизился Феофан. Не теряя времени он начал сводить счеты со своими врагами, которые, как нарочито русская группа, были на подозрении у Бирона и Остермана. Положение имп. Анны было трудно от того, что многие считали имевшей более ея прав на престол дочь Петра Великого, царевну Елисавету.

Полемика против протестантских немецких ересей и обвинение в них кого-нибудь при таких обстоятельствах легко становились признаком политической неблагонадежности самих обвинителей и влекли за собой неизбежно допросы в Тайной Канцелярии. После падения верховников и упразднения Верховного Совета, замененного Кабинетом министров, потеряла значение великорусская группа архиереев. Первая неприятность приключилась с владыкой Львом (Юрловым). Из Воронежа было донесено, что, по получении там сенатского указа о восшествии на престол имп. Анны, он не отслужил торжественного молебствия, ожидая указа от Сѵнода. В ожидании же такового он распорядился поминать все царствующее семейство в порядке старшинства, начиная с царицы Евдокии, в то время монахини Елены, бабки скончавшегося императора. Через пять дней владыка Лев, узнав о воцарении Анны и допрошенный вице-губернатором Пашковым, отслужил молебен, поминая новую императрицу; он разослал и соответственный указ по епархии. Отправил владыка смутное объяснение в Сѵнод, надеясь найти там защиту. Друзья его, члены Сѵнода архиепископы Георгий (Дашков) и Игнатий (Смола), постарались замять дело, объясняя промедление Льва ссорой его с Пашковым. Феофан воспользовался этим делом для нанесения удара своим противникам. Возбуждено было дело не только против Льва, но и против Георгия и Игнатия, яко-бы, потворствовавших ему. Все трое были уволены из Сѵнода. На их места Феофан провел своих сторонников иерархов – Леонида Крутицкого, Иоакима Суздальского и Питирима Нижегородского. Вместе с тем, в состав Сѵнода опять, как при имп. Петре Великом, введены были архимандриты и протоиереи.

По делу владыки Льва началось следствие, к которому были притянуты владыки Георгий и Игнатий. В отношении архиеп. Георгия были выдвинуты и другия обвинения. Указывалось, что, будучи келарем Троицкого-Сергиева мон., куда определил его царь Петр I, он вклады, приносимые в обитель, не отдавал в Монастырский приказ, а покупал на эти деньги экипажи, сбрую, лошадей, до каковых был большой охотник; снабжал всем возможным своих родственников. Поставлено было ему в вину то, что, управляя Ростовской епархией, он занимался поборами с монастырей и духовных лиц. Злоупотребления по епархиям приписаны были и остальным. Все трое были признаны противниками царствующей императрицы и виновными в ряде злоупотреблений. По лишении их сана они были разосланы в разные монастыри. Владыка Георгий заточен был в Вологодский Спасо-Каменный монастырь.

И в ссылке Феофан не оставлял их в покое. Выдвигая новые обвинения, он старался ухудшать их положение. Лев, как расстрига-Лаврентий, содержался в Крестном мон, на Белом море. Георгий, после пребывания в Спасо-Каменном мон., где он был пострижен в схиму, с именем Гедеона, был сослан в Нерчинск и умер до 1740 г. Чернец Игнатий содержался под караулом в архангельском Никольском Корельском мон.

В том же 1730 г. был лишен сана и заточен в Кириллов мон. архиеп. Киевский Варлаам (Вонатович), сблизившийся с иерархами великороссами. Ему поставлено было в вину запоздание со служением молебна на восшествие на престол имп. Анны. Сводил с ним счеты Феофан, который не мог простить ему допущения среди своего духовенства толков об его еретичестве и издания в Киеве вновь «Камня веры». В следующем году другой иерарх был лишен сана и сослан монахом в Кириллов Белозерский мон. Это был архиеп. Казанский Сильвестр (Холмский), примыкавший к великорусской группе. Его обвинили в том, что еще в царствование имп. Екатерины I он запрещал поминать Сѵнод при богослужении, рвал и переписывал на свое имя прошения, подаваемые на Высочайшее имя, говорил «противные» речи об имп. Анне, делал лишние поборы по епархии и пр. Лишенный сана, он был отправлен в Выборгскую крепость.

В начале 1737 г. архиеп. Феофан начал действовать против Маркелла Родышевского. Не распространяясь о богословских суждениях последнего, он обратил внимание Кабинета министров на то, что хула Маркелла против книг, изданных по указам царя Петра Великого и Сѵнода, а также против Духовного Регламента, содержащего действующее законоположение, – является прямым противлением власти. Выставил он на вид и нападки Маркелла на лютеран, кальвинистов и тех, кто с ними дружбу имеет. Поставил он многознаменательный вопрос – кого это разумеет тут Родышевский с братией. После такого во времена Бирона явного доноса, естественно, дело о Маркелле передано было в. Тайную канцелярию, ведавшую политическими делами. Розыск по этому делу запутал и погубил многих людей, или читавших произведения (тетради) Маркелла, или просто только слышавших об их существовании. Длилось дело все время царствования имп. Анны Иоанновны. По монастырям и у разных грамотеев отыскивали всякие тетрадки, записки, выписки, в которых предполагалось что-нибудь «противное», и всех их читателей и владельцев тянули к розыскам. За все это главная ответственность падала на архиеп. Феофана. Ему удалось внушить правительству, что в России существует опасная «злодейская факция», которая требует раскрытия и истребления. Подозреваемых часто подвергали пыткам и те под ними замешивали новых лиц. Б Твери были арестованы иером. Иосиф Решилов, заподозренный в составлении подметного письма с пасквилем на Феофана и порицанием правительства, архим. Иоасаф Маевский, из ученых киевлян, и разные служащие тверского архиерейского дома, близкие к архиеп. Феофилакту. Отдельные лица подозревались в «противностях» в Устюге, Вологде, в Саровской пустыне и др. монастырях. Из духовных лиц никто не мог быть уверенным, что имя его не будет упомянуто при пытке, после чего последует розыск (Знаменский).

Архиеп. Феофану надо было сокрушить своего главного идейного противника – архиепископа Феофилакта (Лопатинского). О последнем архиеп. Филарет пишет: «воспитанник киевский, докончивший образование свое за границею, где слушал Бурхарда, с 1704 г. наставник и префект моск. академии, 1706 г. ректор, с 1722 г. чудовский архимандрит и советник сѵнода; в том же году июня 14 он письменно изъявил желание служить успехам веры в Иркутске, куда многие не желали отправляться, считая Иркутск местом ссылки. Но сѵнод в докладе государю говорил, что Феофилакт нужен в сѵноде.» В 1723 г. Феофилакт посвящен в тверского епископа, в 1725 г. возведен в сан архиепископа. Соловьев отмечает, что, когда после кончины императора Петра поднялся вопрос о восстановлении патриаршества, то одним из кандидатов называли Феофилакта. В московской академии он преподавал догматику, а также богословие, полемику, философию. Во время его ректорства в Академии, он выявился, как борец с вольнодумцем Тверитиновым. Им издан был «Камень веры» митрополита Стефана, что вызвало крайнее недовольство Феофана.

Они впервые встретились в Киеве. И. Чистович в своем очерке «Феофан Прокопович и Феофилакт Лопатинский», дойдя до 1735 г. и назвав их «старыми знакомыми», пишет: «Только они разошлись и пошли разными дорогами. Они в одно время были за границей; после того вместе были учителями киевской академии. В 1706 г. Феофилакт перешел в Москву (архиепископ Филарет указывает 1704 г.), где вскоре стал ректором Заиконоспасской академии, а Феофан остался в Киеве и стал там ректором. Оба люди даровитые, они однакож имели различные убеждения и направления. Феофилакт представлял собою во всем старый порядок и опирался на авторитет старины, которую почитал священною; Феофан усвоил себе новый взгляд и сделался одним из помощников государя в устроении нового порядка вещей... Когда Киев и весь южный край были в восторге от Феофановских изъяснений богословия, московский ректор Феофилакт, вместе с Гедеоном Вишневским, представил митрополиту Стефану Яворскому записку с обвинениями Феофана в неправославии.» Оперлись они и на мнение Лихудов. Когда, вызванный в Петербург, «Феофан зашел к московским ученым, его приняли сухо и отнеслись к нему с недоверием, как человеку сомнительных убеждений. Когда Петр назначил его епископом, во Псков, то Стефан Яворский, местоблюститель, отнесся к сѵнодальным членам с увещанием не посвящать его пока он не отречется от заблуждений. Стефан составил даже проект отречения. Но это не было уважено и повлекло только распрю между ними.» Стефан уговорил Феофилакта и Гедеона подать в Сѵнод донесения о Феофане. «Издание Камня веры и разнесшиеся по этому поводу толки пробудили в душе Феофана старые, горькие воспоминания. Потом начались толки о патриаршестве и т. д.» («Правосл. Обозрение» т. III, сент. 1860 г. Москва).

Когда в Москве появилось «Буддея послание к другу в Москву против Стефана Яворского», Феофилакт был возмущен этой книгой и утверждал, что она написана Феофаном. Составил он «Апокризис, или возражение на письмо Буддея», защищая «Камень веры». Одновременно доминиканцем Рибейро, состоявшем при испанском после в Петербурге, в ответ на послание Буддея, написан был труд в защиту митр. Стефана.

Архиеп. Феофан, вступая в борьбу с Феофилактом, решил соединиться с сильными в России иностранцами – лютеранами, представляя Феофилакта действующим против них. Он подал записку императрице, связывая лиц, идейно выступавших против него, с опальными людьми, отправленными в ссылку. Он писал: «Того же гнезда сверчки сидят в щелях и посвистывают, и дал бы Бог взыскать их и прогнать». О книге Рибейры Феофан доносил: «Иностранных в России мужей ругательне нарицает человечками или людишками и придает, что Русское государство их питает, а церковный закон оными гнушается. Видно на кого он за пропитание иностранных в Российском государстве нарекает! Всех сплошь протестантов, из которых многое число честные особы и при Дворе, и в воинском и гражданском чинах рангами высокими почтены служат, – неправдою и неверностью помарал, из чего великолепным особам немалое учинил огорчение. Феофана, архиепископа Новгородского, почтив титлом премудрейшего, коварно порицает склонностью к протестантам за то, что он в некоем слове своем назвал Буддея зело ученым человеком. А Феофилакту, Тверскому архиепископу, сочинил похвалы следующия: Феофилакт Лопатинский, Тверской архиепископ, премудрейший в школах и, по моему известию, преострейщий пастырь, в Сѵноде правдивейший судья, во всей России из духовных властей прелюбезнейший...». Архиеп. Феофилакт исключен был из состава Сѵнода и удалился в Тверь. «Камень веры» был в 1731 г. запрещен по приказанию Бирона, экземпляры его отбирались.

Против архиеп. Феофилакта начато было дело. Сначала оно велось в Сѵноде. Примечательно, что один из членов суда, архим. новоспасский Иларион, возвращаясь из заседания, разбит был параличем и мертвым вывалился из коляски. Слуги, пока не приехали домой, не заметили этого. Архиеп. Филарет пишет, что Сѵнод не имел суждения о снятии с архиеп. Феофилакта сана и впоследствии о возвращении такового. Дело о нем перешло в Тайную Канцелярию. Там, по данным Бантыш-Каменского, его три раза подымали «на виску» (старый прием пытки) и столько же наказывали батогами, без рубахи. Он был заключен в Выборгскую крепость, где был разбит параличем. По настоянию Бирона, он, указом 13 дек. 1738 г., «за важные вины» был лишен сана и монашества и наименован расстригой Феодором Леонтьевичем, сыном Лопатинского. Леонтьевичем, сыном Лопатинского.

Архиеп. Феофан не дожил до конца дела архиеп. Феофилакта и др. Он умер в сентябре 1736 г. в 55-летнем возрасте. Он был крупным деятелем того времени; как церковный администратор, проводил порою полезные начинания. Как проповедник и богослов, он внес новое, более живое в развитие церковной проповеди и богословской науки, освободивши их от рутинных приемов схоластики. Борясь с католическим влиянием в богословствовании, он сам подпадал под влияние протестантизма. Нравственный облик Феофана непривлекателен. Исходя из положения – губить врага, пока тот его не погубил, Феофан проявлял крайнюю неразборчивость в выборе средств борьбы с теми, кого считал своими врагами. Он не стеснялся, производя подтасовку, переводить нападения с богословской точки зрения на политическую и выставлять противников государственными преступниками. Писавший о нем проф. Чистович говорит: «Феофан, великий ум, государственный муж, первенствующий член Сѵнода, превращался в агента Преображенской канцелярии, являясь, смотря по времени и обстоятельствам, то доносчиком, то подсудимым, но всегда необходимым ея членом». Феофан прочитывал показания, даваемые в Тайной канцелярии, делал свои замечания, задавал вопросы, указывал сводить допрашиваемых на очные ставки, не щадя увещаний. В инструкции Феофана при допросе иером. Иосифа (Решилова), работавшего с Феофилактом в Сѵноде по делам раскола, писалось: – «... Всем вопрошающим наблюдать на глаза и на все лицо его, не явится ли какое на нем изменение, и для того поставить его лицом к окошкам... ».

Карташев, именуя Феофана «умником», пишет: «Печальна была судьба его таланта. Сѵнод был терроризован через него и в потоке дел, приобретавших характер политического розыска, он часто забегал вперед и рекомендовал суровые меры раньше органов государственных.» Карташев упоминает и главного сообщника Феофана в этих делах – немца-протестанта графа Андрея Ивановича Остермана. Он правильно пишет: «Царило убеждение, что Анна была всецело в воле ея фаворита, чужака, немца, лютеранина. И все тяжести времени и, в частности, многообразные жестокости в церковной среде, быте и повинностях духовенства приписывались Бирону, как гонителю православия. Если в делах внешней политики может быть справедливо указание на всемогущее влияние Бирона, то нельзя с достаточными основаниями утверждать это и во всем круге дел церковных. Ни архив св. Сѵнода, ни изданные ИРИ³⁴) Общ. протоколы Кабинета этого не подтверждают.» Остерман, «птенец гнезда Петрова», поддержавший Анну во время затеи верховников, пользовался ея полным доверием, был самым опытным государственным человеком, в формальной деловой сфере реальным правителем государства. Манифест имп. Елисаветы Петровны объявлял: «Остерман, будучи в министерстве, имея все государственное правление в своих руках, жестокие и неслыханные мучения и экзекуции, не щадя и духовных особ, в действо производить старался».

Мог быть и другим Феофан. Заботясь о просвещении он, обладавший большими средствами, тратил значительные суммы на учащуюся молодежь; принимал участие в художниках, покупая их произведения и рекомендуя богатым людям. В его библиотеке имелось очень много книг и он охотно ссужал книгами других. Любил он, по окончании дневных занятий, проводить время среди ученых, делясь познаниями. Он до тонкости знал историю, философию, богословие, европейские языки, из которых на двух говорил. Любил он математику. В 1721 г. Феофан устроил в доме своем школу, куда принимал детей разного звания. Это была лучшая школа того времени. Лучших учеников он посылал в гимназию при академии. За 15 лет через его школу прошло 160 молодых людей. В предсмертном распоряжении Феофан все лично ему принадлежавшее оставлял этой школе с тем, чтобы, по окончании курса, кто получит место, мог обзавестись, чрез пособие из завещанных сумм, хозяйством и постройками.

С воцарением императора Иоанна VI Антоновича, правительница, мать его, Анна Леопольдовна, велела освободить Феофилакта, с возвращением ему сана архиепископа с отдачей для пропитания в пристойный монастырь. 30 декабря 1740 г. петербургский архиепископ Амвросий перевел его в свое новгородское подворье. Там в начале января 1741 г. ему, едва имевшему возможность повернуться в кровати, архиеп. Амвросий объявил указ Правительницы о восстановлении его в архиерейском сане. Там посетила его цесаревна Елисавета Петровна. Она спросила его: – знает ли он ее? Владыка Феофилакт ответил: «Знаю, что ты – искра Петра Великого». На подворье владыка Феофилакт скончался 6 мая 1741 г. и погребен был в Александро-Невской Лавре. Допущены были к продаже 534 полусгнившия книги «Камень веры».

Кратко было царствование младенца Иоанна VI Антоновича, правнука царя Иоанна У. Он родился 12 авг. 1740 г. и провозглашен был императором, согласно завещанию Анны Иоанновны. После короткого правления регента Бирона, правительницей стала Анна Леопольдовна, дочь Екатерины Иоанновны. В итоге нового переворота, состоявшегося 25 ноября 1741 года, 15-месячный император Иоанн VI был свергнут, и на престол вступила дочь Петра Великого Елисавета.

Воцарение ея было восторженно встречено духовенством и народом. Русская по духу, глубоко верующая и церковная, она пользовалась общей любовью. Проповедники с церковных кафедр прославляли ее, как спасительницу России от иноплеменного ига, восстановительницу православия и народности. Архиепископ Амвросий (Юшкевич) возглашал, что государыня «преславная победительница избавила Россию от врагов внутренних и сокровенных. Такие то все были враги наши, которые, под видом будто верности, отечество наше разоряли и смотри какую дьявол дал им придумать хитрость! Во-первых на благочестие и веру нашу Православную наступили; но таким образом и претекстом, будто они не веру, но непотребное и весьма вредительное христианству суеверие искореняют. О, коль многое множество под таким притвором людей духовных, а наипаче ученых истребили, монахов порасстригали и перемучили. Спроси же за что? – больше ответа не услышишь, кроме сего: суевер, ханжа, лицемер, ни к чему годный. Сие же все делали такою хитростию и умыслом, чтоб вовсе в России истребить священство Православное и завести свою нововымышленную безпоповщину». Ему вторил, в присутствии императрицы, архиепископ Димитрий (Сеченов): «...Показывали себя, аки бы они верные государству слуги, аки бы они оберегатели здравия государей своих, аки бы они все к пользе и исправлению России помышляют... А наипаче коликое гонение на самых благочестия защитителей, на самых священных таин служителей! Чин духовный – архиереев, священников, монахов – мучили, казнили, расстригали. Непрестанные почты, и водою и сухим путом. Куды? Зачем? Монахов, священников, людей благочестивых в дальние сибирские города, в Охотск, Камчатку и Оренбург отвозят. И тем так устрашили, что уже и самые пастыри, самые проповедники слова Божия молчали и уст не смели о благочестии отверсти. И правда, дух бодр, а плоть немощна. Не всякому то благодать мученичества посылается!».

Императрица Елисавета Петровна, еще будучи цесаревной, проявляла чисто русское благочестие, любовь к духовенству, духовным книгам, проповедям и богослужению, а также к благолепию церковному.

То же благочестие соблюдала Елисавета Петровна, став императрицей. Совершала она богомолья, пешком ходила в Троицкую Лавру, соблюдала строго посты, жертвовала на церкви и монастыри. Особенно любила древний Киев с его святынями. После освящения церкви в Конногвардейском полку, она с неудовольствием говорила обер-прокурору кн. Шаховскому: «Чего Сѵнод смотрит? Там на иконостасе, вместо ангелов, поставлены разные болваны, наподобие купидонов, чего наша Церковь не дозволяет». В 1745 г., Государыня, будучи довольна тем, что дворяне русского посольства в Париже хорошо учатся, велела туда отписать, чтоб они особенно веры и закона не забывали; так как русской церкви там не было, она приказала отправить в Париж церковь с священником, который обслуживал бы не только посольских людей, но и прочих русских, там временно пребывающих. Велела императрица также отправить церкви и ко всем Дворам, где были русские представители. Последовало приказание хотя не теперь, но современем приложить старание, чтоб в Вене находящимся единоверным греческого исповедания людям позволено было иметь публичные церкви и при них колокола, взаимно как в России такое дозволение дается для римских церквей (Журн. Сената 10 июля 1745 г.).

Сѵнод имел право непосредственного доклада императрице. Часто она давала распоряжения Сѵноду через своего духовника прот. Феодора Дубянского, малоросса. Он имел в церковных делах большое влияние, действуя на пользу Церкви. Другом духовенства был и граф Алексей Григорьевич Разумовский, уроженец Черниговской губ., в прошлом певчий. Карташев пишет: «По словам А. Васильчикова, Разумовский «призренный в младенчестве духовенством, возросший под его крылом, смотрел на служителей церкви с чувствами самой искренней и глубокой благодарности и был предан им всем своим честным и любящим сердцем». После тайного регулярного браковенчания с Елизаветой влияние его сделалось вполне объяснимым: «все его почитали и с ним обращались как с супругом императрицы». Разумовский не любил вмешиваться в государственные дела, но, говорит биограф Разумовского, «было два вопроса, которые его задевали за живое. Для них он забывал и природную лень и отвращение от дел и смело выступал вперед, не опасаясь докучать государыне. На первом месте стоял для него вопрос жизни церкви и государства».

Началось возвращение из заточений и ссылок всех пострадавших во времена Феофана Прокоповича и Остермана. До этого времени дожили иерархи Лев (Юрлов) и Игнатий (Смола), умерший через месяц после воцарения Елисаветы, а также Маркелл Родышевский.

В 1742 г. императрица издала важный указ, которым первоначальный суд над духовными лицами предоставлен Сѵноду и по политическим оговорам. Сам Сѵнод, который вместе с Сенатом, находился в последния царствования в подчинении сначала Верховному Совету, а потом Кабинету министров, был восстановлен в своем прежнем достоинстве высшего административного места, с титулом «правительствующего».

Ободренные благочестием государыни, члены Сѵнода архиепископ Амвросий (Юшкевич) новгородский и Арсений (Мациевич), митрополит ростовский, один из деятельнейших иерархов того времени, оба малороссы, подали доклад, в котором писали, что если императрице не угодно будет восстановить патриаршество, то пусть она, по крайней мере, дала бы Сѵноду президента и чтобы Сѵнод, как церковно-правительственный, состоял из одних архиереев. Ходатайствовали они, кроме того, об упразднении должности обер-прокурора и коллегии экономии. Императрица, объявившая все законы Петра Великого своими, не согласилась произвести такие важные перемены. Последовало лишь повеление ея возвратить духовенству его имения и подчинить Сѵноду коллегию экономии.

Обер – прокурором был назначен сенатор кн. Яков Петрович Шаховской, проявивший до этого на других должностях свои административные способности. До него обер-прокуроры никакого значения не имели. Указ Петра I гласил: «выбрать из офицеров доброго человека, чтоб имел смелость и мог управление Сѵнодального дела знать. И быть ему оберъпрокурором и дать ему инструкцию, применяясь к инструкции генерал-прокурора Сената». Права обер-прокурора не были определены достаточно ясно и члены Сѵнода с ним совсем не считались. Полковник И. В. Болтин, первый занявший этот пост, пытался проявлять усердие по части экономии казенных средств, но ничего не мог поделать. Секретарь Сѵнода Тишин с ним не считался, имел больше значения и был материально лучше обезпечен. Настойчивый интерес, проявленный Болтиным касательно недочета сумм по псковскому архиерейскому дому возбудил против него архиеп. Феофана, сумевшего приписать ему политическую виновность. Болтин был в 1725 г. арестован, отправлен в Сибирь и только через два года назначен там вице-губернатором. Преемник его, капитан гвардии А. П. Баскаков, тоже не смог проявлять свою деятельность и был устранен по настоянию Феофана.

Кн. Шаховской, вступив в должность, сразу же обнаружил, что в Сѵноде забыли о прокурорском надзоре. Не мог он найти даже копии петровской «инструкции обер-прокурору». Поддержанный сначала генерал-прокурором фельдмаршалом кн. Трубецким, Шаховской занялся приведением дел в порядок. Исправил он крупные упущения в делопроизводстве Сѵнода, привел в большой порядок хозяйственную часть. Им составлены были содержательные «Записки», несколько раз переиздававшияся, по которым можно ознакомиться с тогдашней государственной и общественной жизнью, иметь представление об отдельных деятелях. Шаховскому часто приходилось сталкиваться с членами Сѵнода по вопросу об излишнем расходовании вотчинных сумм и о наказании духовных лиц за предосудительные поступки. Описываемое им дело одного архимандрита показательно в этом отношении. Работу его осложняло то, что в церковных делах, порою, проявляли излишнее участие гр. Разумовский и прот. Дубянский. Решительный обер- прокурор в таких случаях обращался непосредственно к императрице, сумевшей оценить его. Когда был почти предрешен его уход, государыня решительно заявила: «Он мне в Сѵноде надобен, и я его оттуда не отпущу, – я довольно уже узнала его справедливые поступки». В 1753 г. Шаховской получил повышение, будучи назначеным Генерал-Кригс-Комиссаром. Заместитель его статский советник А. И. Львов проявлял ту же деятельность. Через него последовал 20 апр. 1754 г. указ императрицы Сѵноду «об обязательном назначении «и великороссиян на праздные вакансии в архиереи и архимандриты», с подчеркиванием, что «ея прежнее указание остается без исполнения». 8 окт. 1755 г. императрица поручила сенатору Черкасову: «объявит собранию Св. Сѵнода, чтобы впредь он, в противность указам, никаких дел по домам не делал, но по указу в Сѵноде, ничего не скрывая от обер-прокурора, как было до тех пор, по дошедшим до Ея Величества сведениям. Также, чтобы и обер-секретари и прочие канцелярские служители были бы обер-прокурору послушны, дел не подписывали по домам сѵнодальных членов и того, что подписывали, не таили бы от обер-прокурора. И если окажут себя от сих пор противными указам и непослушными обер-прокурору, то с ними поступлено будет по жестокости прав государственных без расслабления».

Московская епархия до 1742 г. оставалась в ведении Сѵнода, не имея своего архипастыря. В 1742 г. императрица утвердила определение Сѵнода о назначении архиепископа в Москву и об открытии новых епархий: петербургской, переяславской и костромской. В 1751–60 гг. сербы и болгары семьями переселялись в южную Россию и там значительно усилилась православная паства. Ведал ею с 1725 г. епископ белгородский. В 1753 году в ведении Сѵнода было 30 епархий.

Императрица Елисавета очень почитала Свяш. Иоасафа, епископа Белгородского (1705–54). Он принадлежал к родовитой малороссийской семье Горленко; учился в Киево-Братской Могилянской Академии, которую оставил, приняв в 1725 г. постриг в Межигорском м., вблизи Киева. Рукоположенный в 1728 г. в иеродиаконы, он преподавал в низших классах академии, позднее, как иеромонах, включен был в клир Софиевского собора. К тридцати годам определился вполне его облик. Строгое подвижничество соединялось в нем с крупными административными способностями. В 1737 г. он назначен был игуменом Мгарского м., вблизи г. Лубны, где почивали мощи св. Афанасия Пателария, патриарха константинопольского, которого Святитель Иоасаф считал своим небесным покровителем. В бытность его в Петербурге в 1742 г., для сбора средств на поправку монастырского собора, он произнес проповедь в дворцовой церкви., очень понравившуюся государыне, с тех пор благоволившей к нему. Возведенный по ея желанию в сан архимандрита, он был назначен в 1745 г. наместником Троицко-Сергиевой Лавры, в 1748 г. хиротонисан во епископа белгородского. Епархия эта, основанная в 1667 г., охватывала паству, вошедшую потом в состав Курской, Харьковской, частично Черниговской епархий. Позднее в нее включены были упоминавшиеся выше славяне. Владыка с исключительной ревностью управлял епархиею, постоянно совершал объезды ея, ободрял одних пастырей, карал нерадивых. Все деньги, получавшияся с богатой епархии, владыка расходовал на благотворительность, много помогая тайно. После его кончины у него нашли 70–80 копеек. Преставился он 10 декабря 1754 г. Многочисленны были чудеса, проистекавшия от его нетленных мощей. Прославление Свят. Иоасафа состоялось в 1911 г.

В царствование императрицы Елизаветы особенно выделился выдающийся иерарх того времени владыка Симон (Тодорский), о котором будет еще речь позднее. Родился он в г. Золото- ноше, Полтавской губ., в 1701 г. Малоросс, сын простого казака, он обучался в киевской академии. Пожелав усовершенствовать свои знания, он поехал в магдебургский город Галле. Прослушав в университете богословские и философские науки, он остановился на изучении греческого, еврейского и других восточных языков. В особой коллегии он должен был потом изучать на подлинных языках Священное Писание. Упражнялся он также в сродных еврейскому языках – халдейском, сирийском, арабском и др. Из него вышел большой знаток и почитатель Священного Писания и хороший филолог-ориенталист. Лютеранство на него влияния не оказало. Но известному влиянию господствовавшего тогда в Галле пиетизма он подвергся. Им переведен на славяно-русский язык излюбленный пиетистами труд Иоанна Арндта «Об истинном христианстве». Книга эта была напечатана в Галле. Императрица Анна Иоанновна, по ходатайству архиеп. Феофана (Прокоповича), прислала ему на эту цель 600 р. Книга стала известной в Германии. Но в 1743 г. по просьбе Сѵнода имп. Елисавета предписала указом книгу эту, как не свидетельствованную Сѵнодом, отбирать у всех в Сѵнод и уничтожать. Архимандрит Симон, состоя тогда членом Сѵнода, с полным смирением подчинился решению последнего, признав основательность опасений о могущем произойти соблазне среди верующих.

В 1738 г., после девятилетнего пребывания заграницей, Тодорский вернулся в Киев. Митрополит Рафаил (Заборовский), морально и материально поддерживавший Симона в Галле, по возвращении последнего в родную академию, поставил его во главе нарочито созданных филологических классов – греческого, еврейского и немецкого языков.

С благодарным чувством вспоминали Симона ученики. Иоанн Миткевич, впоследствии еп. Белгородский, писал ему: «Сколько приготовил ты красноречивых ораторов, сколько мудрых философов и богословов». Известный владыка Георгий (Конисский) писал ему: «Твое учение, продолжавшееся у нас столько времени, сколько Павлово в церквах Милетской и Ефесской, образовало наши души». Огромно было благотворное влияние, оказывавшееся Симоном на учеников примером богоугодной жизни его. В 1740 г. он принял постриг, посвящен в иеромонаха и назначен катихизатором в Братском мон. Продолжал он оставаться профессором духовной академии.

Когда возник вопрос о законоучителе для прибывавшего из Голштинии племянника императрицы, назначенного ею наследником престола, то митр. Рафаил указал на иеромонаха Симона. Задача предстояла ему трудная. Вел. кн. Петр Феодорович был сыном герцога Голштинского и дочери имп. Петра Великого Анны. Крещен он был в лютеранском исповедании. Болезненный, своенравный, он не получил в детстве должного воспитания. Прибыв в Россию, оставаясь в душе немцем и лютеранином, юный Петр не любил свою новую Родину и презрительно относился к православной вере. По сведениям, исходившим от вел. кн. Екатерины, супруги Петра, последний вел себя непристойно в отношении иером. Симона; постоянно возражал ему, надсмехался над кротким учителем, иногда даже просто оскорблял его. Тот все это переносил и постепенно некоторое доброе влияние на своего ученика оказал. Императрица Елисавета следила за занятиями племянника.

Еще сложнее были занятия тогда уже архимандрита Симона, с только что прибывшей в Россию принцессой Софией- Августой Ангальт-Цербтскою, невестою наследника престола, впоследствии имп. Екатериной 11. Ему пришлось бороться с сознательною приверженностью к лютеранству умной и образованной немецкой принцессы. Архим. Симону надо было совершенно изменить религиозные убеждения принцессы Софии, разубедить ее в правильности лютеранства и убедить в истинности Православия. Е. Сумароков, в своей обстоятельной книге «Лекции по истории Русской Церкви», пишет: «Трудность задачи увеличивалась тем, что приходилось иметь дело с сильным и стойким характером, неспособным поддаваться чужим мнениям и смотреть на что бы то ни было чужими глазами. Однако, для Тодорского трудность подобной задачи не казалась непреодолимой. С одной стороны, обладая в совершенстве высшею европейскою ученостью и немецким языком, прекрасно зная дух лютеранства, отчетливо представляя себе хорошия и слабые стороны его над другими исповеданиями, будучи, наконец, знаком с неосновательными нареканиями, взводимыми на православие врагами его, Симон с первых же шагов преподавания принцессе является, так сказать, во всеоружии. Заметив сильную приверженность принцессы к родному ей лютеранскому исповеданию, Симон сначала не только не высказывался о нем ригорически, напротив, поспешил заявить свое уважение и одобрение всему, что в нем заслуживает такового. Этим он приобрел доверие и расположенность ученицы выслушать его дальнейшия наставления ... Сопоставляя далее православие с лютеранством, Симон особенно отмечал существенные пункты сходства между тем и другим, разъясняя при этом несущественность обрядовых разностей. Благодаря такому ведению дела, принцесса в скором времени, если не отрешилась еще от привязанности к лютеранству, то, во всяком случае, изменила свой предубежденный взгляд на православие. Выдвигая, наконец, преимущество православия, он касался церковной истории и доказывал на основании ея, что только православная церковь осталась верною подлинным началам древней истинной Христовой и апостольской церкви. После точного разбора главных членов двух вероисповеданий и сличения православного катехизиса с лютеранским, Тодорский представил Софии торжественное исповедание православной веры.» 28 июня 1744 г. принцесса София, полностью ознакомленная с православием, присоединилась к нему, получив имя Екатерины.

Архим. Симон, кроме того, часто, в присутствии императрицы, произносил за литургией проповеди, потом печатавшияся. Пользуясь благосклонностью государыни, он старался помочь нуждающимся и притесняемым. Вскоре он был назначен членом Сѵнода и архимандритом Костромского Ипатиевского мон. Как отличный филолог и экзегет, он принимал участие в исправлении и редактировании славянской Библии. В 1745 году он, в присутствии императрицы, был хиротонисан во епископа Костромского и Галицкого. Через пол года Симон перемещен был на Псковскую кафедру, и в 1748 г. возведен во архиепископа. Продолжая быть членом Сѵнода, он находил время и для научных занятий. Александрийский патриарх Александр еще раньше писал ему: «До нас доходит слух о твоей высокой мудрости и ревности к благочестию. Благодарим Бога и воссылаем хвалу Ему за то, что Он доныне не перестает воздвигать в своей Церкви боголюбивых пастырей и ревнителей благочестия».

Занятый, главным образом, работой в Сѵноде, владыка Симон не мог полностью отдаться управлению епархией. В 1750 г. он, взяв отпуск, посвятил себя исключительно ей. Им была благоустроена семинария, на покрытие ея нужд обложены сборами монастыри. Вместо пособия, он допускал учеников занимать свободные места дьячков. Благоустроял он и псковские храмы. Заболев, он вскоре скончался в 1754 г. Денег от него не осталось. Он все расходовал на книги и на помощь нуждавшимся. Сохранена была его библиотека и письма к нему многих на иностранных языках.

В книге «Русская Церковь и Русские подвижники XVIII века» Е. Поселянин так определяет владыку Симона: «Всюду, при всех обстоятельствах жизни своей, – воспитанник Киевской академии, бедный труженик, студент университета в Галле и придворный проповедник, в котором все искали: он был всюду ровный, светлый, добрый и сочувствующий. Глубокая образованность его вместо того, чтобы наполнить его самомнением, только украсила, сделала выпуклее лучшия черты его характера. Твердый, цельный, глубокий: он овладевал всегда намеченною им целью. Душевные силы его были уравновешены. Ни одна из них не забывала другую. Мысль и чувство, ум и сердце – у него были в полном ладу. Но все, что было доселе сказано, является лишь внешней оболочкой его жизни. Как протекала сокровенная его жизнь с Богом, в чем состояли его монашеские подвиги: это навсегда останется неизвестным. Но, конечно, высок был строй души его, если окруженный миром и суетой его, среди пышности Двора и искушений власти, честолюбия, роскоши – он прошел чрез эту точно чуждую для него область, не взяв ничего, не отдав ей ни одной мысли.»

Император Петр III Федорович, вступивший на престол в декабре 1761 г., оставался тем же немцем по духу, каким приехал в Россию. Политически он был поклонником знаменитого прусского короля Фридриха Великого, с которым императрица Елисавета вела войну (Семилетнюю). Петр заключил немедленно союз с ним. Ко всему русскому относился он отрицательно, включая и духовенство. Последнему грозили большия испытания.

Летом 1762 г. Петр III был свергнут сторонниками его супруги. Воцарение императрицы Екатерины II Алексеевны встречено было радостно. Отрекшийся император, без ея ведома, был убит в Ропше и погребен в Александро-Невской Лавре.

Императрица Екатерина II, об обращении которой в православие упоминалось выше, усвоивши его догматическую истину, все же не могла проникнуться им совершенно. Обладая большим умом она, конечно, понимала какое важное значение имеет Церковь и что значило православие для русского народа. Как правительница, она придерживалась того «просвещенного абсолютизма», проводниками которого были ея современники прусский король Фридрих II Великий, австрийский император Иосиф II, шведский король Густав III и видные государственные деятели в Испании, Португалии, в некоторых государствах Италии. Все они, признавая, по прежнему, значение и силу твердой государственной власти, считали, что последняя должна идти навстречу разумным требованиям времени, по собственному почину проводя полезные народу преобразования. Государству всегда отводилось ими первое место. Церковь должна была, в их понимании, считаться с ним. В строго католической Австрии Иосиф II провозгласил веротерпимость, закрыл монастыри, в которых монахи не посвящали себя преподаванию или уходу за бедными, имущества их употреблял на устройство приходских церквей. Императрица Екатерина, поддерживая Церковь, ценя отдельных иерархов, оказывая духовенству уважение, не соглашаясь на перемену религии ея внучкой Александрой Павловной, помолвленной с лютеранином шведским королем, – все же в ряде своих мероприятий, касавшихся духовенства, пренебрегала его интересами. Императрица Екатерина II царствовала в век т. н. энциклопедистов, внесших резкий либеральный переворот в умственную и духовную жизнь того времени. Она поддавалась, в значительной степени, их влиянию, переписывалась с некоторыми из них. Только к концу царствования, под впечатлением ужасов «великой» францусской революции (1789 г.), подготовленной работой этих разлагателей, она отшатнулась от всего либерального, стала писать против масонства, тогда проявившего себя и политически, разъясняла извращенное понимание свободы.

Архиепископ Филарет (Гумилевский), в своем «Обзоре русской духовной литературы» (862–1863), отмечает влияние вредных западных идей на русское общество: «Злостными клеветами энциклопедистов на религию увлекались до того, что не только забыли думать о религии, как об основе гражданского благоустройства, но боялись ея. – Под фирмой гуманизма отворяли дверь настежь неверию, распутству и суеверию, как будто все это не унижение человечеству. Писали и хлопотали о человечности, о свободе и правде, а не понимали, что без христианской основы все это – хуже, чем мечты, так как на практике оказывается деспотизмом эгоизма. Философская мораль их наплодила ловких грабителей казны и таких же душителей слабого, от которых государственный организм доходил до крайнего расстройства; педагогия их воспитала жажду тщеславия, развила вкус к светскому легкомыслию, праздной потери времени и распущенной жизни» (См. Добролюбова I, 174– 189. Рус. Архив 1864 г., стр. 66–71). «Иногда стыдились не казаться христианами, но были только деистами, тогда как деизм ума во всех его видах, как и деизм чувства, – вовсе не то, что христианство, и с ним нельзя нажить ни ума, ни счастья. С ним будете допускать жалкие противоречия в жизни: то будете хлопотать о всеобщем просвещении, то станете говорить о язычестве и магометанстве: пусть себе живут! С деизмом ума пусть ловко подметят в другом «обманщика, обольщенного»: но тем не избавят себя от чести попасть в роль того и другого... В упоении резонерства не допускали ничего чудесного, а не видели простой истины, что христианство само – чудо и в истории человечества, и в истории каждого человека. Искали славы в роли последователей Локковой философии» (Собрание предписаний о воспитании, СПБ. 1789). «Странное было время! Высшия лица были как в чаду, отуманенные мечтами о свободе, – о свободе, питаемой то грубым материализмом, то бездушным рационализмом. – То, что развивает в душе истинную свободу, принимали холодно, а чаще преследовали сарказмом. Предавали публичному позору личность, которая «добродетель ищет в долгих молитвах, наблюдает строго дни праздничные, к обедни всякой день ездит, свечи пред праздником всегда ставит, мяса по постам не ест». (Комедия имп. Екатерины: О время!).»

В 1770 г. в 50-летнем возрасте умер Григорий Ник. Теплов, сенатор, писатель. В «Петербургской Ведомости», 1779 г. 30 мая писали: «Теплов с присудствия пал. Кончина его весьма страшною подобным была. Чрез три дня речь отнята и был мучим велико. А после того начал говорить, открываясь пред духовником и пред всеми, генерально выговаривая: «я не почитал церкви, ни Бога, и святыни Его гнушался, я ныне пропадаю. Вы-ж слышащие господа генералитеты видя столь мучительную мою кончину, кайтесь и будьте добродетельны. Я в жизни моей никому добра не делал, за что и плату получаю». «К сожалению, – говорится о сем в труде архиеп. Филарета – этот урок скоро был забыт, или иным казался и невразумляющим. И мнения энциклопедистов продолжали считать невидимою мудростию, и книги их продолжали издавать и покупать. Кощунство было в моде. Писали «послание к слугам», с нахальными насмешками над служителями веры. Когда паралич поражал несчастного весельчака, тогда только приходили в себя, и в горьком раскаянии писали «признание в делах и помышлениях».

Одним из первых мероприятий императрицы Екатерины II была секуляризация церковных имений, о чем речь будет дальше.

В строе высшего церковного управления крупных перемен при ней не было, кроме закрытия при Сѵноде коллегии экономии, ведавшей церковными общинами. Но произошли большия перемены в отношении замещения епископских кафедр и назначения к присутствованию в Сѵноде. Царь Петр I старался для интересов реформы замещать важнейшия церковные места новыми людьми из ученых малороссов. Имп. Екатерина II, в виду намеченных ею преобразований, спешила выдвинуть новых людей из ученых великороссов, готовых с большим усердием идти ей навстречу.

При воцарении ими. Екатерины II первенствующим иерархом в Сѵноде был великоросс владыка Димитрий (Сеченов) (1709–1767), архиепископ новгородский, митрополит после коронования государыни, им совершенного. Он окончил московскую славяно-греко-латинскую академию, был в ней преподавателем красноречия, впоследствии выделяясь своим проповедничеством. Занимая нижегородскую кафедру развивал миссионерскую деятельность, которую начал, будучи архимандритом свияжского мон., в казанской епархии. Правил он потом рязанской епархией. Архиеп. Филарет (Гумилевский) так определяет его: «По церковному правлению был строг; за труды по казанской комиссии он приобрел право на уважение церкви; но в правлении церковном, к сожалению, увлекался тщеславием и желал угождать более людям, чем Богу». Видным членом Сѵнода недолго был тоже ученик Московской академии, Гедеон (Криновский), еп. псковский, при имп. Елисавете придворный проповедник и архимандрит Троицко-Сергиевой Лавры.

Знаменский пишет: «При их поддержке возвысились потом воспитанники московской академии: Гавриил Петров, в 1763 году посвященный в епископа тверского, а в 1770 г. сделанный архиепископом петербургским, – архиерей-аскет, мудрый, скромный и исполнительный в делах; Платон Левшин, в начале правления Екатерины бывший ректором академии, человек живой, впечатлительный, возбуждавший общия к себе симпатии, великий оратор и первая знаменитость своего века; Екатерина сделала его придворным проповедником и законоучителем наследника Павла Петровича; с 1768 г. он был членом Сѵнода, а с 1770 г. епископом тверским после Гавриила. В 1763 г., по смерти Гедеона, псковским епископом был назначен тоже видный Великорусс Иннокентий Нечаев. Эти лица участвовали в исполнении всех первоначальных действий правительства по церковным вопросам. Димитрий и Гедеон благополучно провели дело о секуляризации церковных вотчин; Гавриил, Иннокентий и Платон, по поручению правительства, в 1766 г. занимались составлением обширного проекта о преобразовании духовных школ, не приведенного впрочем в исполнение, и рассматривали написанный Екатериною Наказ комиссии о составлении нового Уложения; Димитрий, а по смерти его Гавриил были представителями Святейшего Сѵнода в самой комиссии».

В это царствование воронежскую кафедру возглавлял Святитель Тихон (Соколов), сын бедного дьячка, родившийся в 1724 г. в с. Короцке, новгородской губ. Окончил он в Новгороде семинарию, был в ней учителем и ректором. В 1761 г. поставлен был викарным епископом кексгольмским. Ревностно управлял воронежской епархией, заботился о духовном просвещении, боролся с остатками язычества. Он старался развить пастырей в духе истинно-христианского понимания; на священников пытался воздействовать добрым словом и примером. В 1667 г. он уволился на покой в Толшевский, потом Задонский мон. Преставился он в 1783 г.

Деятельность этих иерархов будет освещена и в следующих главах.

Иерархи малороссы постепенно теряли свое значение. Самым крупным из них был Арсений Мацеевич, митрополит ростовский (1697–1772), упоминаемый в дальнейшем. Последним из киевлян, начавших выдвигаться со времени царя Петра I, был архиепископ московский Амвросий (Зертис- Каменский), молдаванин родом, малоросс по рождению, шляхтич по роду жизни. Он родился в 1708 г., кончил киевскую академию, учился у иезуитов во Львове, дополнял образование в славяно-греко-латинской академии в Москве. Был он префектом семинарии в Петербурге, обладая большим знанием древних языков, потом архимандритом Воскресенского мон. Новый Иерусалим. При нем в обители сооружен был купол над Гробом Господним. В 1768 г. последовало назначение его московским архиепископом. Отличаясь хозяйственными способностями, он был исключительно строгим; наказывая духовенство прибегал к розгам и плетям. Духовенство его не любило. В 1771 г. во время сильной чумы в Москве он в церковной области решительно поддерживал строгия санитарные меры администрации. Большое скопление народа бывало у Варварских ворот пред иконой Божией Матери Боголюбской. Крестцовые попы служили перед ней молебны. Владыка Амвросий, чтобы прекратить большое скопление народа и взять на учет поступающия деньги велел перенести икону в церковь свв. Кира и Иоанна. Крестцовые попы, с которыми архиепископ и раньше вел борьбу, подняли против него чернь. Архиеп. Филарет (Гумилевский) считает, что в возбуждении толпы участвовали и раскольники, с которыми владыка боролся. Толпа ринулась в Чудов мон., где находились архиерейские палаты.

Амвросий скрылся в Донской мон., откуда начальствующий в Москве сенатор Еропкин намеревался перевести его в Воскресенский мон. Но толпа к этому времени подошла к Донскому мон. Владыка переодетый садился в кибитку, но когда народ стал ломать ворота, прошел тогда в церковь, где служилась обедня, приобщился и спрятался на хорах сзади иконостаса. Толпа открыла убежище, его вытащили и перед задними воротами умертвили, бив кольями два часа. Убийство совершено было 16 сент. 1771 г.

Архиепископом петербургским с 1761 г. был малоросс Вениамин (Пуцек-Григорович), до этого занимавший нижегородскую и тверскую кафедры. В 1762 г. он переведен был в Казань. Проявлял он большую миссионерскую деятельность. Во время бунта Пугачева (1773–75) владыка Вениамин был первым из архиереев разославшим в своей епархии увещательные граматы к населению, в которых обличал самозванца, принявшего имя Петра III. Один дворянин, замешанный в бунте, в показании оговорил владыку в сочувствии Пугачеву. Вениамин был подвергнут оскорбительному аресту. Расследование доказало полную его невиновность. Имп. Екатерина поспешила утешить его милостивым рескриптом и возведением в сан митрополита. Во время ареста архиеп. Вениамина постиг паралич, от которого он не мог поправиться до самой кончины в 1782 г. С 1785 г. архиепископом казанским был великоросс Амвросий (Подобедов), ранее ректор московской академии, викарный епископ – севский, потом крутицкий. Дальнейшая деятельность этого видного иерарха будет изложена в части пятой-шестой.

Императрица благожелательно относилась к архиереям малороссам Георгию (Конисскому) и Самуилу (Миславскому). Владыка Георгий (1718–1795), из нежинских дворян, воспитанник и ректор киевской академии, преподававший догматическое богословие и философию, известный проповедник. Он прославился, возглавляя с 1758 г. белорусскую кафедру, своей защитой православия от воинствующего латинства. Владыка Самуил (1731–96), воспитанник, префект и ректор киевской академии, епископ белгородский, потом крутицкий и архиепископ ростовский, с 1783 г. митрополит киевский. Он ввел в академии преподавание русских языка и словесности, весьма ценя труды Ломоносова. При нем включены были в программу академии общеобразовательные предметы и новые языки. Владыка Самуил сочувствовал преобразованиям императрицы.

В начале 1763 г. Екатерина II издала следующий указ о сношении Сѵнода с нею: «Указы наши словесные принимать повелеваем: 1) от членов Св. Сѵнода, 2) от ген. прокурора и 3) обер-прокурора сѵнодского; 4) от дежурных ген. адъютантов и 5) от правящего нашим Кабинетом». Сѵнод следовательно имел непосредственное право доклада императрицы, чем иногда пользовался.

Первым обер-прокурором в ея царствование был кн. А. С. Козловский, ни чем не выделявшийся. При нем произошла секуляризация церковных земель. Два преемника его были, по правильному определению Карташева, «носителями самоновейшей, антиклерикальной, просветительной идеологии». В 1765 г. последовало назначение обер-прокурором Ивана Ивановича Мелиссино, окончившего сухопутный кадетский корпус, бывшего директора московского университета. Взгляды его явно проявились в составленных им «Пунктах» – проекте наказа, который Сѵнод должен был дать своему депутату в созданной Екатериной II Комиссии для разработки проекта нового Уложения. «Пункты» были составлены в форме вопросов, с подсказкой желательных ответов. Пункт 3 гласил: «в рассуждении Св. Писания «ослабить и сократить посты»... 5) Очистить церковь от суеверий и «притворных» чудес и суеверий касательно мощей и икон. А для разбора этого дела составить особую комиссию «из разных неослепленных предрассудками особ»... 7) Нечто убавить из «продолжительных церковных обрядов», «для избежания в молитве языческого многоглаголания», «отменить множества в поздные времена сочиненных стихир, канонов, тропарей и пр.», «отменить многие излишние праздничные дни; вместо вечерен и всенощных назначить краткие молебны с полезными поучениями народу» ... 10) разрешить духовенству ношение «более приличного платья». 11) Не благоразумнее ли совершенно отменить обычай поминовения усопших? Подобный обычай только доставляет духовенству лишний повод к различным вымогательствам»... В остальных пунктах предлагалось поставление женатых епископов, облегчение разводов и пр.

Карташев пишет: «Характерно, что в делах Сѵнода не осталось ни строки о каком-либо официальном рассмотрении этого сенсационного предложения обер-прокурора. Очевидно члены Сѵнода отложили официальное рассмотрение всего проекта, как они поступили бы в том случае, если бы «стряпчий по делам государственным» внезапно сошел с ума при исполнении своих обязанностей. Не борясь в лоб, члены Сѵнода, конечно Заготовили свой наказ депутату, совершенно свободный от правительственного влияния. В том был и замысел депутатского представительства, чтобы верховная власть могла узнать через него действительные нужды управляемых низов. А обер-прокурор был представителем не низов, а самой верховной власти. Да и фактическое право Сѵнода в то время обходить обер- прокуроров в сношениях с верховной властью, видимо сделало свое дело. Вскоре (24. X. 1768 г.) Мелиссино был уволен».

В Комиссии об Уложении (1767–68) никаких вопросов, касавшихся церковного управления не подымалось.

Заместителем Мелиссино был назначен Чебышев, масон, проявлявший свой атеизм. Д. И. Фонвизин, в своих записках «Чистосердечные признания», указывает, что Чебышевым запрещено было печатать сочинение, в котором доказывалось бытие Божие. Карташев пишет: «На место Мелиссино был назначен бригадир П. П. Чебышев, который резкостью своего вольномыслия даже превосходил Мелиссино. Про него известно, что он не стеснялся открыто, при толпе народа, разговаривая с кем-то, афишировать свой атеизм: «да никакого Бога нет!» – выкрикивал Чебышев. По воспоминаниям архиерейской среды он был столь злобен и груб, что когда члены Сѵнода не соглашались с его мнением и особенно когда они уже подписывали свое решение, расходившееся с его мнением, то он, разумеется «про себя», но все-таки, чтобы было слышно, провожал каждую подпись члена Сѵнода «гнилым словом». Сам великий Филарет повторяет это, говоря: «Чебышев при несогласии с ним членов Сѵнода бранился гнилыми словами».

Чебышев всячески старался давить на Сѵнод, но встречал с его стороны сопротивление. Возникли подозрения об свободном обращении Чебышева с казенными суммами. Императрица назначила ревизию, по окончании которой генерал-прокурор кн. Вяземский уведомил Сѵнод о растрате тем свыше десяти тысяч рублей. Деньги эти Чебышев постепенно вернул, но был в 1774 г. уволен. На его место был назначен благочестивый С. В. Акчурин, после него обер-секретарь Сѵнода А. И. Наумов. Они оба установили добрые отношения с членами Сѵнода. Последним обер-прокурором в царствование Екатерины Великой был близкий ко Двору деятельный граф А. И. Мусин-Пушкин, известный археолог, член Академии Наук, позднее открывший «Слово о Полку Игореве». Он взял в свои руки всю сѵнодскую канцелярию. Будучи человеком церковным, Мусин-Пушкин не препятствовал членам Сѵнода делать личные доклады императрице и получать от нея непосредственные указы.

Для того времени показательно последовавшее правительственное распоряжение об изъятии, из опасения «фанатизма», из ведения духовного суда дел о религиозных хулах, о нарушении чинности в богослужении, о колдовстве и суевериях.

Императрица Екатерина считалась с мнениями двух членов Сѵнода – владыки Гавриила и своего духовника прот. Иоанна Памфилова (ум. 1794 г.). Последний был сыном московского священника. Не смог он окончить две семинарии, что не помешало ему стать образованным человеком, с большим уклоном в сторону западного просвещения. Он свободно владел латинским языком. Академия Наук привлекла его к составлению словаря Русского языка. С 1770 г. он состоял настоятелем Благовещенского собора в Москве. Он был первым представителем белого духовенства, носившим митру. Императрица пожаловала ее ему в 1786 г., вызвав этим большое неудовольствие среди архиереев и монашества, видевших в этом унижение митры. Более всех возмущен был владыка Платон. Прот. Памфилов, пользуясь своим большим влиянием, выступал постоянно защитником белого духовенства, против монашествующих и архиереев. Члены Сѵнода не скрывали недовольства своим положением. В особенности проявлял это владыка Платон. Он стал реже приезжать из Москвы на заседания Сѵнода, а с 1782 г. перестал просто ездить и даже просился на покой. Императрица его не уволила, но обходила наградами. Сан митрополита был дан ему только в 1787 г., тогда как владыки Гавриил и Самуил имели его с 1783 г. Митр. Гавриил сохранил благоволение государыни до конца ея царствования. Всегда ровный, спокойный, стоявший на законной почве, по выражению императрицы «резонабельный муж», он умел проявлять свою ревность о Церкви, не вызывая у других раздражение. Сказанное им веское слово производило должное впечатление. Императрица постоянно призывала его для советов и приказала сноситься с ним по делам генерал-прокурорской канцелярии Сената (Знаменский).

Император Павел I Петрович, с первых часов своего рождения, принят был на попечение имп. Елисаветой Петровной. Родившись в 1754 г., он раннее детство свое провел в обществе нянь, которые первые утвердили в нем веру и любовь к храму. Верующим был его непосредственный потом воспитатель С. А. Порошин, пробудивший у него и любовь ко всему русскому. Законоучителем его был иеромонах Платон (Левшин). Последний свидетельствовал впоследствии: «Высокий воспитанник всегда был по счастью к набожности расположен, и рассуждение ли, или разговор относительно Бога и веры были ему всегда приятны. Сие, по примечанию, ему внедрено было со млеком покойной императрицей Елисаветой Петровной, которая его горячо любила и воспитывала, приставленными от нее, набожными женщинами». Порошин вспоминал, что в день Успения Божией Матери «одевшись изволил Павел читать с отцом Платоном св. Писание. Потом разбирали мы книжку, в которой служба на сегодняшний праздник, и пели оттуда стих: «Побеждаются естества уставы, Дева чистая» и проч. В присутствии цесаревича происходил разговор о том, что морские битвы жесточе, т. к. на разбитом корабле приходится опускаться с ним на дно. В конце беседы десятилетний Павел сказал: «Чтож беды, хоть и на дно ретироваться. Вить в смерти-та больше страху, нежели вреда, особливо для человека добродетельнова, которому на том свете лучше еще будет нежели здесь».

Коронование императора совершилось в Москве 5 апреля 1797 г. в первый день Светлого праздника. Оно отличалось тем, что Павел при этом священнодействии, прежде чем облечься в порфиру, приказал возложить на себя далматик – одну из царских одежд византийских императоров –, сходственный с архиерейским саккосом. При входе государя в Царские врата, митр. Платон, увидев шпагу, висевшую у его пояса, остановил Павла словами: «здесь приносится безкровная жертва: отними благочестивейший государь, меч от бедра твоего». Коронована была и императрица Мария, на главу которой государь супруг возложил малую корону.

По окончании венчания на царство, император прочел в Успенском соборе, с высоты трона, составленный им закон о престолонаследии. Этим актом отменялся петровский закон и устанавливалось наследование по прямой линии в мужском колене по началу первородства, что и существовало в России после вел. кн. Иоанна I Калиты. По оглашении закона государь вошел Царскими вратами в алтарь и положил его в серебряный ковчег, стоявший на св. Престоле для хранения на вечные времена.

В тот же день был обнародован манифест о помещичьих крестьянах, положивший начало ограничению крепостного права. Манифест гласил: «Закон Божий, в десятисловии нам преподанный, научает нас седьмый день посвящать Богу; почему в день настоящий, торжеством веры прославленный, и в который Мы удостоилися воспринять священное мѵропомазание и царское на Прародительском Престоле Нашем венчание, почитаем долгом Нашим пред Творцем всех благ Подателем подтвердить во всей империи Нашей о точном и непременном сего закона исполнении, повелевая всем и каждому наблюдать, дабы никто и ни под каким видом не дерзал в воскресные дни принуждать крестьян к работам, тем более, что для сельских издельев остающиеся в неделю шесть дней, по равному числу оных разделяемые, как для крестьян собственно, так и для работ их в пользу помещиков, при добром распоряжении, достаточны будут на удовлетворение всяким хозяйственным потребностям.»

Император Павел I заботливо относился к православному духовенству. Он выражал желание, чтобы священство имело более «соответственные важности сана своего образ и состояние». Вследствие этого принимались в его царствование меры к улучшению быта белого духовенства. Ревновал государь о просвещении духовенства. При нем учреждены были духовные академии в Петербурге и в Казани. Духовные лица получали награды и вновь учрежден был для них наградный наперсный крест. При нем положено было начало единоверию, о котором будет говориться в дальнейшем.

Мальтийский орден отдал себя под покровительство имп. Павла. 12 октября 1799 г. в Гатчину торжественно были принесены святыни ордена: десница Св. Иоанна Крестителя, частица Креста Господня и икона Филермской Божией Матери Одигитрии. День 12 октября был внесен в число праздничных дней и составлена была особенная служба этому празднику.

Митр. Гавриил, как первенствующий член Сѵнода, совершил мѵропомазание императора Павла. Он, первый из русского духовенства, пожалован был государем орденами Св. Андрея Первозванного и Св. вел. кн. Александра Невского. Он подчинился воле царя, но не сочувствовал награждению духовенства орденами. Решительно отказался он от пожалования ему Мальтийского ордена, как католического, вызвав этим неудовольствие императора. Все более заметным становилось» охлаждение к нему государя. Но просьбы его им удовлетворялись. Он исхлопотал указ об освобождении священнослужителей от телесного наказания. В сентябре 1799 г. ему предложена была киевская митрополия. Владыка отказался и, чувствуя немилость царя, просил разрешить ему переехать в Новгород. В декабре 1800 г. последовало увольнение его на покой с пребыванием в новгородском архиерейском доме. Прибыл он туда совсем больным. Последние месяцы жизни владыка провел, предаваясь духовным подвигам. Поселился он в келлиях вблизи храма и мог слушать у себя все богослужения. Часто он проводил целые ночи в слезной молитве, стоя на коленях перед иконой. По субботам раздавал подаяние нищим. Деньги завещал он на содержание бедных учеников Александро-Невской академии и новгородской семинарии, в частности на лекарства для них. Скончался митрополит Гавриил 26 января 1801 г.

Давнишнее доброе отношение Павла к митр. Платту изменилось еще до коронации, когда владыка отказывался принять орден св. Андрея Первозванного, не одобряя намерения государя из духовных лиц делать «кавалеров». Недоволен был император тем, что владыка являлся к нему в Москве по просьбе дворян просить не быть в отношении их таким строгим. Митрополиту приказано было им не выезжать из Москвы.

Особым расположением имп. Павла пользовался заместитель митрополита Гавриила архиепископ Амвросий (Победов), ранее, с 1785 г., возглавлявший казанскую кафедру. В 1801 г. он был назначен митрополитом.

С 1797 г. обер-прокурором был кн. В. А. Хованский, который завел строго формальный контроль сѵнодских дел, распространив таковой и на епархиальное делопроизводство. Он позднее заявлял протест по поводу распределения некоторых остаточных сумм между сѵнодскими и епархиальными архиереями. Владыка Амвросий пожаловался государю. Хованский был уволен и членам Сѵнода предложено было царем избрать угодного им кандидата на его место. Сѵнод представил государю трех кандидатов, явно желая первого из них, графа Д. И. Хвостова. Последний и был утвержден в мае 1799 г. Хвостов передал архиеп. Амвросию всю полноту власти. (Карташев).

В течение ХVIIИ в. изменилось число епархий. При открытии Сѵнода было 18 епархий. Потом с переделами губерний число это постепенно увеличивалось. Епархиальные архиереи подчинялись Сѵноду, как раньше патриарху. Московская епархия до 1742 г. оставалась в ведении Сѵнода, без местного архипастыря. В этом году имп. Елисавета утвердила определение Сѵнода о назначении архиепископа в Москву и об открытии новых епархий: петербургской, переяславской и костромской. В 1753 г. в ведении Сѵнода было 30 епархий. Штатами 1764 г. назначены были 3 первоклассных епархии, иначе митрополии, 8 второклассных – архиепископий, 15 епископий. В эти штаты не были тогда введены 3 малорусские епархии и одна белорусская. В 1787 г. последовало разграничение епархий по пределам губерний, чем облегчено было духовное управление. В 1775 г. открыта славянская епархия, в состав которой вошли поселения сербов на юге. С 1785 г. число епархий умножилось, особенно с присоединением новых областей. Штатом 1799 г. определялись 4 митрополита, 12 архиепископов и 12 епископов. В сем числе не считалось грузинское экзархатство с 13 епархиями, присоединенное к сѵнодальному управлению в 1783 г. (Архиеп. Филарет).

Замещение архиерейских вакансий производилось Сѵнодом, который представлял избранных кандидатов (в XVIII в. двоих, а с 1822 троих) для Высочайшего утверждения одного из них к поставлению.

Органы епархиального управления долгое время оставались прежними. Только временами таковое получало более определенности, порядка и однообразия. Коллегиальная система, приданная Петром высшему церковному управлению, перенесена была в епархиальное управление только в 1744 г. Тогда, вместо архиерейских приказов, велено было учредить в епархиях консистории, существовавшия раньше только в южно-русских епархиях. Консистории находились в самом близком заведывании епископа, составляя как бы его канцелярию.

Благочиннические обязанности со времени Петра стали поручаться особым лицам, уже не выборным, а определяемым на должность самими архиереями. Благочинные заменили прежних выборных поповских старост, выполнявших финансовые задания (до отмены в 1764 г. архиерейских сборов с духовенства). В 1775 г. митр. Платон написал для благочинных превосходную инструкцию. С конца XVIII в. явилась новая должность благочинных над монастырями из почетнейших настоятелей монастырей.

До царствования имп. Екатерины II малороссы (черкасы) преобладали и в епархиальном управлении. Они завладели всеми должностями, к неудовольствию местного духовенства. Гордясь своим образованием, они обращались с местным духовенством пренебрежительно и сурово. Старая суровая система епархиальной администрации, с ея различными запугиваниями и наказаниями (плети, розги, заключения в монастырские и консисторские тюрьмы, тяжелые работы на архиерейских дворах, по монастырям и в духовных школах), воспринималась особенно тяжело от пришлых начальников. Жалобы на «черкас» шли отовсюду. «При Екатерине II господство малороссов пало; кроме того, с учреждением штатов в 1764 г., духовенство было освобождено от старого архиерейского тягла, которое само по себе портило отношения начальствующих к подчиненным. С падением в епархиальной администрации тягловой системы и с занятием начальственных постов новыми, своими, а не пришлыми людьми, повсюду почувствовалось облегчение прежних тяжестей.» – пишет Знаменский.

В 1766 г. Св. Сѵнод принял участие в смягчении административных нравов. Последовал указ об отмене по духовному ведомству телесных наказаний для всех священнослужителей белого и черного духовенства. Появились архиереи другого уклада, старавшиеся поднять духовенство из его приниженного положения. Особенно выделялся в этом отношении Свят. Тихон (Соколов), епископ воронежский. Он, еще до сѵнодского указа, отменил телесные наказания в своей епархии и требовал от чиновников консистории, чтобы они обращались с духовенством с уважением, подобающим священному сану. Таковыми же были митрополиты Гавриил и Платон. Последний старался внушать духовным лицам правила самоуважения и святости и сам говорил, что застал свое духовенство в лаптях, но успел обуть его в сапоги и ввести в гостиные. Более успешному усовершенствованию епархиальной администрации долго мешало крайне бедное ея существование. Нищенские оклады ея штатных служащих, начиная с секретарей консистории, и существование разных епархиальных должностей, остававшихся без вознаграждения, на долгое время поддержали в ней старое зло взяточничества и поборов (Знаменский).

Преимущественное внимание епископов обращено было на воспитание духовного юношества. Пока духовные училища не везде были открыты, для испытания и обучения ставленников определены были при каждом епископе два экзаменатора. Заведывание монастырями и иконами, равно и всем духовенством, поручено было строгому вниманию епископов. Подтверждено было древнее правило, чтобы епископ обозревал епархию, по крайней мере, раз в два года, если не каждый год.

Епископам приходилось бороться с некоторыми сложившимися мнениями. Так считалось, что священники имеют право передавать свои места детям, если дети имеют право на сан родителя. Считалось также, будто право прихожан на свидетельствование о поведении лиц, ищущих духовную должность, или лица, занимающего ее, уполномочивает их правом располагать церковными должностями и лицами по произволу. Против первого мнения сильное окружное послание писал владыка Досифей (Богданович-Любимский), епископ белоградский и обоянский (1731–35). Против второго особенно пришлось бороться Свят. Тихону, епископу воронежскому. Много скорбей доставляло последнему своеволие Донского Войска. В 1765 г. он сообщал Сѵноду о незаконном самовластии войска, вмешивавшегося в церковные дела, определявшего дьячков и пономарей, посвященных же им отрешавших, записывая их в казаки. И до Свят. Тихона его предшественники боролись с этим явлением. Установлено было еп. Иоакимом (донесение Сѵноду в 1762 г.), что из казачьих приходов нельзя получить исправных метрических ведомостей, священники же, по настоянию казаков, не исполняют предписания архипастыря. Сѵнод еще в 1741 и 1745 гг. просил Военную коллегию прекратить такое своеволие в Донском войске (Архиеп. Филарет).

Полномочия епархиальной власти, по законам имп. Петра Великого, должны были простираться на все церковные учреждения и на всех лиц, находящихся в епархии, без исключения. Но таковые остались. Кроме ставропигиальных монастырей, из круга епархиального ведомства выделено было придворное духовенство, подчиненное Сѵноду и дворцовому управлению и поставленное под непосредственное начальство протопресвитера – духовника Их Величеств.

На тех же началах при императоре Павле I выделено было в особое ведомство военное духовенство. В прежнее время оно находилось в подчинении епархиальным начальствам по местам расположения полков. Только в военное время оно поступало под ведение особых флотских обер-иеромонахов и полевых обер-священников, учрежденных уставами царя Петра I воинским (1716) и морским (1720). При имп. Павле в 1800 г. учреждена была должность постоянного обер-священника, который и был поставлен во главе всего духовенства армии и флота.

В XVIII веке последовало разрешение церковно-земельного вопроса, не раз возникавшего в предыдущия столетия. Памятен спор преподобных Иосифа и Нила о «стяжании» и «нестяжании». Победителем оказался игумен Волоколамский, хотя насадителю скитского жития сочувствовал властный самодержец Иоанн III. В царствование Иоанна IV Земский Собор, с участием бояр и духовенства, решился в 1580 г. только запретить епископам и монастырям покупать в дальнейшем земли. Решение это объяснялось Собором тем, что: «села и пожни ³⁵) и иные земельные угодья, еще по священным епископьям и святым монастырем в пустошьях изнуряются, ради пьянственного и непотребного жития многообразне» а «воинственному чину от сего оскудение происходит велие». В то время Россия воевала на юге, западе и севере. Но разрешение частным лицам жертвовать «на помин души» осталось в силе. Пожертвования и вызывали рост церковных земель.

Карташев пишет: «Устарелость права церковного землевладения в России явствовала не только из своей чисто материальной убыточности для государственных доходов. Она нарушала единство административной системы государства и единство гражданского суда. Население церковных земель жило под управлением своих административных чиновников и своих органов гражданского суда, правда построенных аналогично с государственными чинами и постами. После ликвидации уделов, особенности устройства которых были все же только местными, владельческие привилегии церкви были пространственно повсюдными – шли до границ государства. Но в то время, как государство уже побороло вотчинное (удельное) сознание и привило населению сознание государства нового, полицейского, административно единого, церковное землевладение мешало этому нормальному этапу государственности. Разорения смутного времени уравняли в оскудении все земледельческие категории. Удельновотчинные привычки монастырско-церковных владельцев должны были уступать острым финансовым нуждам государства, его трудовым и тяглым повинностям. Но обширный церковный «удел», занимавший около ⅓ всей государственной территории, на законных «хозяйских» основаниях конкурировал с хозяйством государственным. Он привлекал на свои земли трудовое, аграрное, ремесленное и торговое население, предоставляя своим насельникам льготы и привилегии. Мелкопоместные служилые люди жаловались, что монастыри «сманивают и крестьян и от того поместья пустеют и служить им государевой службы не с чего».

Населенные монастырско-церковные земли издавно создавали большия осложнения в области гражданского суда. С далеких времен епископские и монастырские владения исхлопатывали у княжеской власти «жалованные» и «несудимые» граматы; предоставлявшия им право судиться по гражданским делам не в княжеских, великокняжеских и царских судах, а у «своих господ» – владык, архимандритов и игуменов. Создавшееся положение Карташев определяет так: «Благодаря вариантам этих привилегий (по одним договорным граматам шире, по другим – уже), выросло фантастическое разнообразие в области гражданского суда. Одни церкви и монастыри судились не у своего епарх. владыки, но у патриарха, в Приказе Большого Дворца (своего рода ставропигия). Или по всем делам, или только по некоторым. Одни церкви и монастыри судились не в своей епархии, а у других владык(!). Иные предпочитали судиться у местных гражданских властей. У одного и того же монастыря одне вотчины имели больше привилегий, другия – меньше. Одне судились в одном, другия, соседния в другом месте. Особенную трудность это создавало для лиц, вовлеченных в суд с церковными вотчинами из за неожиданных привилегий и неожиданных перекидываний дела в неожиданные места. Жалобы на эту судебную волокиту стали всеобщими.»

Решительное изменение произвело в 1649 г. Уложение царя Алексея Михайловича. «Творцы «Уложения», пишет Карташев, «осуществили целый идейный переворот. Они провели на деле юридический принцип монополии государства на власть его над всей своей территорией. Государство – владелец территории. Источник земельного имущественного права – в пожалованиях государственной власти. Она раздает землю за заслуги и в своих интересах. И лишь через государство разные категории его слуг и его населения получают право пользования и распоряжения землями. Как собственник территории, государство и управляет ею, контролируя тем ея целесообразное с «общей пользой» пользование ея частными «собственниками». Безплодно и нерационально, к невыгоде государства, земли не должны пустовать и пропадать. Так наз. «Монастырский Приказ» (это церковное министерство по управлению всеми монастырскими земельными имуществами при патриархах) из так сказать «министерства патриаршего» должен стать «министерством царским». С этим наступил государственный контроль. Монастырский Приказ начал ведать государственные сборы с церковных вотчин, описи церковного имущества и разные полицейские меры по делам церковных вотчин.» Уложение провело и идею единого государственного суда для всех равного.

Против государственного Монастырского Приказа боролась иерархия. Владыке Никону, в бытность его митрополитом новгородским, удалось получить от царя Алексея «несудимую грамату», освобождаясь тем самым от подчинения новому Мо- настырскому Приказу. Во время его патриаршества таковой существовал только формально. В 1666 г., после Собора, осудившего Никона, царь признал правильным отрицательный взгляд последнего на Монастырский Приказ и согласился передать его опять в ведение Церкви. До 1677 г. он вообще не действовал, в этом же году судебно-расправные дела его переданы, к удовлетворению духовенства, в царский приказ Большого Дворца.

«Утилитарно мысливший Петр I», пишет Карташев, «считал монастырско-церковные владения просто «тунегиблемыми» (=зря пропадающими для государства). Он еще при жизни патриарха Адриана, примитивно мыслившего и в открытом послании выступавшего против принципа секуляризации, все же провел через Приказ Большого Дворца, управлявшего церковными имуществами с 1677 г., ряд мер государственного контроля над хозяйством этих монашеских «вотчин».

После кончины в 1700 г. патриарха Адриана, как упоминалось раньше, Петр сразу взял в государственные руки управление всеми церковными общинами. Возрожден был Монастырский Приказ. Исключение сделано было царем почитавшемуся им митрополиту новгородскому Иову. Церковные имущества его епархии не были отданы в управление Монастырскому Приказу.

В декабре 1701 г. издан был указ, содержание которого Соловьев так излагает: «В монастыри монахам и монахиням давать определенное число денег и хлеба в общежительство их, а вотчинами им и никакими угодьями не владеть, не ради разорения монастырей, но лучшего ради исполнения монашеского обещания, потому что древние монахи сами себе трудолюбивыми своими руками пищу промышляли и общежительно жили, и многих нищих от своих рук питали; нынешние же монахи не только нищих не питают от трудов своих, но сами чужие труды поедают; а начальные монахи во многия роскоши впали, и подначальных монахов в скудную пищу ввели; кроме того, от вотчин ссоры и убийства и обиды многия. По этим причинам великий государь указал давать поровну, как начальным, так и подначальным монахам, по 10 рублей денег, по 10 четвертей хлеба и дров сколько им надобно; а собирать с вотчин их всякие доходы в Монастырский Приказ. Слуг и служебников в монастырях оставить самое малое число, без которых обойтись нельзя. Что остается хлеба и денег от раздачи монахам, из этого остатка давать на пропитание нищих в богадельни и бедные монастыри, у которых нет вотчин».

«Пока эта новая схема вырабатывалась», пишет Карташев, «новый хозяин – государство – роздал и разбросал ряд вотчин целиком в поместья служилым людям, городам, государеву ведомству. Церковное землевладение чувствительно сократилось в своем объеме уже безвозвратно навсегда. 6407 жилых дворов ушли из ведомства церкви».

Но казенное хозяйство оказалось убыточным. Высочайшим указом 16 окт. 1720 г. монастырский Приказ был закрыт, а монастырские вотчины, которые от монастырей были взяты, возвращены, кроме розданных в вечное владение отдельным лицам, в прежние монастыри. Ведать ими поручено было тамошним архимандритам и игуменам.

Новоучрежденный Сѵнод обратился 14 февраля 1721 г. к императору Петру I с рядом вопросов, на которые он ответил. К этому времени существовали уже Коллегии. Пятый вопрос гласил: «Патриаршия, архиерейские и монастырские вотчины, которые сборами и правлением ведомы были в Монастырском Приказе, в одной Духовной Коллегии ведать ли? – того ради, что оные от гражданских управителей пришли в скудость и пустоту, а Духовная Коллегия присягой обязалася как в верности, так и в искании интереса царского величества против прочих коллегий не меньше; а в Регламенте Духовном положено, что такое правление надлежит до Духовной Коллегии? Ответ: Быть по сему.» Таким образом возродился Монастырский Приказ, под ведением Сѵнода. В 1723 г. название «Приказы» вообще было уничтожено. В 1724 г. при Сѵноде учреждена была, подобно государственной Камер-Коллегии, ведавшей казенными сборами, Камер-контора Сѵнодального Правления, которая из собираемых доходов отпускала кафедрам, монастырям и церквам определенное жалование. В 1726 г. ее заменила Коллегия Экономии Сѵнодального Правления, деятельность которой состояла в исчислении и взыскании недоимок с церковных имений. В 1738 г. Коллегия Экономии была отдана Сенату, но мера эта не привела к повышению доходности.

В 1741 г. Сѵнод, оспаривая доклад гр. Мусин-Пушкина, между прочим, писал: 1) под управлением монастырского Приказа домы архиерейские и монастыри приходят в упадок, т. к. Приказ для их починки не отпускает ни людей, ни денег; 2) когда имения в 1721 г. поступили из монастырского Приказа в ведение Сѵнода, то крестьяне оказались крайне разоренными, так что требовалось много времени и средств для их поправления; 3) государственной недоимки на имениях только восьми монастырей за 10 лет было 19000 руб. – Императрица повелела впредь до усмотрения состоять церковным имениям в ведении Сѵнода. Возвращенная из Сената Коллегия экономии наименована была Сѵнодальной Канцелярией Экономического Правления. Эту перемену Карташев определяет так: «Но суть процесса не менялась. Имения мнились церковными, но хозяином их считалось государство, а Сѵнод – лишь управляющим».

«С половины 1751 года», пишет Соловьев, «в разных местах империи начало обнаруживаться явление, которое в следующем году приняло небывалые размеры. В Вятской провинции встали против своих владельцев крестьяне архиерейского дома, также Успенского-Трифонова и других монастырей.» Вятскому воеводе пришлось прибегнуть к воинской силе. Драгуны вынуждены были стрелять в толпу. В 1752 г. олонецкие волости Хутынского мон. отказали ему в повиновении. Сенат велел послать достаточную команду и, по исследовании дела, зачинщиков высечь плетьми нещадно. Монастырские крестьяне, отмечает Соловьев, восставали все чаще и чаще, и войску приходилось исполнять печальную обязанность их усмирения. Крупные безпорядки вспыхнули в Шацком уезде. Крестьяне Новоспасского мон. сковали усмиривших их драгун и били их. Дело это рассматривалось в Сенате. Выяснилось, что крестьяне жаловались на управителя монастырского. «Естественно, должна была явиться мысль», замечает Соловьев, «освободить государство от печальной необходимости укрощать крестьянские восстания и монастыри освободить от неприличной им обязанности управлять крестьянами. Финансовые нужды должны были также поддержать эту мысль».

Для рассмотрения вопроса о церковных имуществах императрица Елисавета учредила особую конференцию. На ней она высказалась, что духовные учреждения «не имея власти употреблять свои доходы инако, как только на положенные штатом расходы, суетное себе делают затруднение управлением вотчин». В итоге занятий конференции, последовал 30 сент. 1757 г. указ императрицы, приказывавшей Сенату и Сѵноду подумать о том, чтобы монастырские вотчины отдать в управление офицерам и ввести большую правильность в распределении доходов; в Сѵнод по этому делу сообщен был экстракт из протокола конференции.

Ближайшим советникам императрицы удалось задержать решительную реформу. Вопрос этот был передан на рассмотрение в конференцию Сената и Сѵнода. Члены последнего одержали верх. Решено было обложить денежно годичной податью в один рубль все церковные крестьянские дворы с тем, чтобы собранная сумма делилась пополам: – полтина шла бы казне, а полтина – духовному ведомству. Крестьяне почувствовали происходящую перемену. Все больше поступало к властям их жалоб на церковных помещиков. В 1760 г. Сенат образовал особую смешанную комиссию для разбора крестьянских жалоб на хозяйство духовных господ. Только 7 янв. 1762 г., в первый месяц царствования императора Петра III, последовало решение смешанной конференции. Выработано было соглашение, чтоб монастырские крестьяне платили по 50 копеек в казну и по 50 коп. в монастырь или в архиерейский дом, которым принадлежали.

Указ императрицы Елисаветы от 30 сент. 1757 г. был использован новым государем для нанесения первого удара церковному землевладению. В указе Петра III от 16 февр. 1762 года говорилось, что этим указом императрица «сама такое полезное всему государству о управлении архиерейских и монастырских вотчин узаконение положить изволила, которое одно, независимо от прочих великих ея императорского величества дел и благодеяний своему отечеству, достаточно было бы учинить славную ея память бессмертною...» Сенату предлагалось ея узаконение немедленно привести в «действительное исполнение». Сенат распоряжение это выполнил. 21 марта 1762 г. последовал указ Петра III об отобрании церковных имуществ, с передачей ведавшей ими Коллегии Экономии в ведомство Сената. Монастыри располагались по классам с соответственными штатами, определялось содержание архиереям.

Императрица Екатерина II, вступив на престол, 28 июня 1762 г. и присутствуя 3 июля в Сенате, приказала иметь последнему рассуждение о духовенстве, как бы ему учинить удовольствие к его содержанию. Духовенство не дожидалось и само просило об отдаче ему во владение вотчины. 5 июля императрица передала это прошение Сенату с приказанием – иметь рассуждение и мнение свое ей донести. 16 июля Сенат высказался за возвращение имений духовенству согласно его о том просьбе. Сенат считал, что крестьяне должны управляться не служками монастырскими, а выборными и старостами, которых будут выбирать сами крестьяне с переменою погодно. Сѵнод с этим согласился. Архиеп. новгородский Димитрий (Сеченов) предлагал учредить комиссию из духовных и светских лиц для сочинения монастырям, архиереям и семинариям штатов (Соловьев).

Императрица Екатерина сознавала трудность положения. 8 авг. она писала гр. А. П. Бестужеву-Рюмину: «Батюшка Алексей Петрович, прошу вас приложенные бумаги рассмотреть и мнение ваше написать; дело в том, коммисию ли учинить ныне, не отдавав деревень духовным, или отдавать ли ныне, а после сделать комиссию. В первой бумаге написано – отдавать, а в другой только, чтоб они вступили во владение до комиссии. Пожалуй, помогай советами.»

Соловьев пишет: «Как видно, вследствие советов Бестужева, на которые могло иметь влияние письмо Ростовского архиерея, 12-го августа состоялся именной указ об отдаче всех сѵнодальных, архиерейских, монастырских и церковных движимых и недвижимых имений, для благопристойного духовного чина содержания, им в управление, и об отставлении Коллегии Экономии и небытии посланным для управления церковных вотчин офицерам.»

Продолжались волнения монастырских крестьян. К их недовольству церковным начальством, в ряде мест, присоединилось самочинное выполнение ими указа императора Петра III. Манифесту императрицы от 12 августа не верили. Появились подложные манифесты. Иногда крестьяне производили переделы.

29 ноября 1762 г. последовал указ об учреждении Особой Комиссии, долженствовавшей руководствоваться инструкцией. Императрица объявила, что Божественное Писание предписывает ей, «яко блюстительнице церкви святой, учреждать все порядки и законы, подкрепляющие православие»... и чтобы совесть блюстительницы «не была отягощена сокрушением при виде существующих в этом чину нестроений».

«Простой народ невежественен и должен быть просвещаем в духе веры и христианского благочестия... но к прискорбию оказывается, что многие священники не только не ведают истинного пути к просвещению народному, но и будучи часто малограмотны, нередко простому народу служат собственным примером к повреждению. Правда, сорок лет назад император Петр I в духовном регламенте указал правила, которые бы в простом народе учреждением благоразумно воспитанных и обученных священников прямой путь к исправлению нравов открывали. Но с соболезнованием усмотрено с высоты трона, что народ в том же еще пребывает заблуждении».

Первейшей задачей Комиссии ставилось выяснение «истинных доходов от церковных имений», по мерке лучших хозяйств светских помещиков и соответственно этому учреждению «штатов», т. е. жалованья из казны. Членами Комиссии были назначены: митрополит новгородский Димитрий, архиепископ петербургский Гавриил, епископ переяславльский Сильвестр и светские: гр. И. И. Воронцов, кн. А. Б. Куракин, кн. С. Гагарин, обер-прокурор Сѵнода кн. А. С. Козловский и Г. Теплов, составивший по поручению императрицы записку по вопросу о церковных имуществах.

Архиеп. Филарет дает следующия данные о количестве душ, числившихся за монастырями и кафедрами: «В 1764 г. за Сергиевою лаврою и приписными к ней 12 монастырями состояло 150,961 душ. За монастырями новгородск. епархии 51,857 и за архиерейским домом 21,282. За ростовскими монастырями 38,389 д. и за домом митрополита 16,340; за вологодскими монастырями и кафедрою 47,568. За вятскою кафедрою и монастырями 42,012 д.; за тверскими монастырями 19,629 и за домом архиерейским 11,980 душ. Вообще за всеми монастырями и кафедрами (не считая Малоруссию и Белоруссию) по ревизии числилось 910,866 душ. Ни покупкою, ни принятием пожертвований не увеличивали числа деревень; но оне росли от того, что слишком берегли церковную собственность; если беднел крестьянин, его наделяли всем нужным, – лошадью, двором и проч. Крестьяне мало работали для кафедр и монастырей, и много имели свободы работать для себя».

Особая Комиссия окончила свою работу в начале 1764 г., представив императрице доклад об изъятии церковных имуществ из духовного ведомства с поручением их Комиссии экономии и о штатах денежного жалования духовенству. Императрица Екатерина II указом Сенату 26 февр. 1764 г. повелела привести доклад комиссии в исполнение. Крестьяне бывших церковных поместий получили название «экономических крестьян». Годовой оброк их государству с 1764 по 1768 г.г. выражался в сумме 1.366.299 рублей. Карташев, приводя эту цифру, пишет: «Из этой суммы на содержание церкви и духовенства правительство ассигновало 462.868 руб. К концу царствования Екатерины эта сумма увеличена до полумиллиона с небольшим. С приростом населения к 1783 г. одного оброка государство получало до 3.000.000 руб., а вместе с другими хозяйственными доходами – до 4.000.000 руб. Уделенная из этого на церковь и духовенство сумма в полмиллиона составляет одну восьмую часть. Семь восьмых приобрело государство».

В 1786 г. церковные вотчины были секуляризованы в Малороссии. Тогда же была закрыта Коллегия экономии и вотчины слились с государственными имениями под управлением Казенных Палат. В 1788 г. сделаны соответствующия распоряжения о монастырских вотчинах в губерниях Харьковской, Екатеринославской, Курской и Воронежской.

Положено было на петербургскую, новгородскую и московские кафедры с соборами отпускать 39.410 руб. На второклассные 8 кафедр – по 5000 (лично епископу 2600 руб.) всего 44.000. На третьеклассные (15) – по 4232 р. 20 к. (лично епископу 1800), всего – 63.451 р. Двум викариям – 8061 р. 60 к. На Троицко-Сергиеву лавру и на все мужские монастыри – 174.650 р. 40 к. На все женские монастыри – 33.000. На 22 собора некафедральные – 2530. Вообще на все духовенство – 365.203 р. На счет тех же имений положено на пенсии офицерам и солдатам 250.000 р. в год. Впоследствии то вновь назначено, то прибавлено жалованье церквам г. Оренбурга, шведской Карелии, рижским и ревельским, церквам при заграничных миссиях. (Архиеп. Филарет).

Открытым противником секуляризации считается митрополит тобольский Павел (Канючкевич). В мире Петр, он родился в 1705 г. в семье мещанина галичского города Самбора; учился и преподавал в киевской Академии, вызван был на должность проповедника московской Академии. Был он 14 лет архимандритом новгородского Юрьева мон., откуда назначен в 1758 г. в Тобольск. Строгий к себе, владыка Павел был строг и к духовенству, в том далеком крае нередко не отвечавшему своему званию. Проявил себя усовершенствованием семинарии, миссионерством. Старания его навести порядок вызвали жалобы недовольных. Враждебно относился к нему обер-прокурор Мелиссино. Вызван он был в Сѵнод для рассмотрения жалоб на него. Прибыв в Москву, митр. Павел написал прошение об увольнении его на покой в Киево-Печерскую Лавру. Члены Сѵнода были удовлетворены таким окончанием дела. Мелиссино же настаивал на перечислении в докладе обвинительных пунктов. Императрица, не придав значения мелочным обвинениям, утвердила в 1767 г. отпуск его на покой. В обители владыка отдался молитве посту и благотворению, подготовляя себя к кончине, последовавшей 4 ноября 1770 г. Он был очень почитаем верующим народом. По молитвам у его гроба совершались чудесные исцеления.

Карташев, давая эти сведения, отмечает, что до конца XIX в. историческая литература по недоразумению примешивала имя митр. Павла к делу митр. Арсения. Е. Поселянин в книге «Русские подвижники XVIII в.» помещает житие митр. Павла. По его словам митр. Павел считал, что сибирские иноческие обители, лишенные способов к существованию, заглохнут, и не будут уже служить делу просвещения инородцев. Это и побудило его изложить свое соображение Сѵноду в откровенной, даже резкой форме. Поселянин пишет, что Сѵнод осудил митр. Павла на лишение архиерейского сана, но императрица не утвердила этого приговора.

В 1914–18 гг. подымался вопрос о канонизации митр. Павла. Московский Собор 1917–18 гг., до окончательного постановления, решил собрать дополнительные данные в Киеве, что не удалось выполнить вследствие переворота большевиков.

Определенным противником секуляризации был митрополит ростовский Арсений (Мацеевич). В общем сочувствующий ему Е. Сумароков пишет в «Лекциях по истории Русской Церкви»: «Личность Арсения до сих пор остается неразгаданной. Самые светлые и возвышенные черты его характера уживались с темными и низкими. Верно одно – это была исключительная личность и, как это часто бывает в русской действительности, личность непонятная современникам и загадочная потомкам. Митрополит Арсений происходил из польской шляхты , образование получил в Киевской академии. При неиссякаемом запасе энергии, жизнь Арсения была сплошной горячкой дела, самого разнообразного. Сперва он выделился на поприще экзаменатора ставленникам по Московской епархии, затем был участником Камчатской экспедиции 1734 36 гг., сопровождая ее в качестве судового иеромонаха, и с лейтенантами Муравьевым и Павловым был арестован, но оправдан, в 1738 г. был законоучителем Академии Наук и экзаменатором VIетербургских ставленников. В 1741 г., по выбору (правительницы) Анны Леопольдовны, Арсений был назначен на Тобольскую кафедру, а на следующий год переведен в Ростов. Он участвовал в короновании на царство Императрицы Елизаветы Петровны, был назначен членом Св. Сѵнода. На Ростовской кафедре его деятельность была весьма разнообразной. То безчеловечно, «без всякого похлебства», борется он с расколом, то, будучи страстным любителем лошадей, которых у него было до шестисот, зорко присматривал за конскими заводами, не брезгуя никакой работой; объезжал епархию, «обирал серебрянные и жемчужные украшения на обогащение своей ростовской церкви», так Арсений увез из Романова-Борисоглебска грандиозный образ Спасителя работы Дионисия. Образ был возвращен в 1793 г. Во всем проявлял доброту и непомерную жестокость.»

Архимандрит Константин (Зайцев), отмечая архипастырскую ревность митр. Арсения, так определяет его: «Он, действительно, высоко поднимает уровень церковной жизни. Великое событие совершается при нем: открытие мощей св. Димитрия Ростовского. Возникает при нем семинария Ярославская. Суровость его требований по отношению к духовенству сглаживается справедливостию этих требований, личной нестяжательностью Владыки и высоким строем его жизни. Много внимания уделяет он хозяйственной жизни своей епархии, обладательнице огромных вотчин. Ставит он на особую высоту конские заводы, уже всякую меру превосходя в своем хозяйственном рвении. На вопросе церковных имуществ и возникает катастрофа...

«Пусть был несдержан, резок, даже жесток Арсений (и это в нем было). Но великодушная была то натура. Отказывает он в присяге Бирону-регенту, а когда тот попадает в опалу и оказывается в унизительной ссылке, участливость проявляет к нему Арсений, и тот потом при всяком случае выражал свою благодарность своему бывшему противнику. Великодушие чувствуется и в отношении Арсения к Екатерине: нет злого чувства личного – напротив, склонен, как будто, думать Арсений, что не знает Государыня существа дела, от нея скрываемого – а то бы иначе повернулось дело ...» («Лекции по истории Русской словесности восемнадцатого века).

В царствование Императрицы Елисаветы Арсений, будучи назначен членом Сѵнода, отказался принести установленную присягу из за слов: «Исповедую же с клятвою крайнего судию духовные сея Коллегии быти Самую Всероссийскую Монархиню, Государыню нашу». Он говорил, что единственный Крайний Судия и Глава Церкви есть Христос. Он подавал по этому поводу записку императрице и дело это кончилось для него благополучно. Позднее обвинили в Сѵноде его в недостатке надзора – в Ростовском соборе, по вине причетника, не потушившего свечу, произошел большой пожар и пострадали мощи благоверных князей Константина и св. Василько, его сына, почивавшия пять веков.

Митр. Арсений составил возражения на выступления протестантов против «Камня веры» и дополнил труд архиеп. Феофилакта. В учебном деле он был противником господствовавшей в семинарии латинской схоластики. Строго православный, он был предан церковной старине, не терпел нововведений и новых узаконений. В семинарии, которую он перевел из Ростова в Ярославль, в его время было 500 учеников. Был он ревностным проповедником. Составил обличение против раскольников.

В царствование Елисаветы Петровны он имел столкновение с Сенатом. Коллегия экономии в 1742 г. отправила в один ростовский монастырь нескольких инвалидов. Арсений не принял их, указав, что в его монастырях пострижено около 40 человек, лишенных сана в прошлое царствование и для инвалидов не хватит порций. Коллегия подала жалобы в Сенат и Сѵнод, донося, что одного хлеба в ростовских монастырях лежит до тысячи четвертей. Ответ Арсения был так резок, что Сенат поставил на вид Сѵноду, чтобы впредь ростовский митрополит не писал «поносительных слов, обращенных к лицу Сената» и напоминал о 55 главе Генерального Регламента, по силе которой, «поносящие коллегию ругательными словами, как противники ея величества «лишением чести и имения наказаны быть имеют».

Вскоре митр. Арсений отказался принять в один из монастырей сумасшедшего колодника. Он с негодованием писал Сѵноду, что посылающие в монастыри колодников нарушают высочайшие указы, Сѵнод же, нарушая свои церковные привилегии, чинит определение «неосмотрительное» и даже «продерзостное» по отношению к милостивым указам 1723 и 1741 гг. Петра Великого и его дщери. Сѵнод 13 апр. 1743 г. послал митрополиту выговор и грозное предупреждение – впредь не писать в Сѵнод с такою «надменною злобою» и не нарушать «бесстрашием своим» высочайших указов, запрещающих неуважительное отношение к Сѵноду. В противном случае он предупреждается, что он «не только сана архиерейского, но и клобука лишится». В указе объясняется, что колодник послан не столько по определению Сѵнода, сколько по указам 1727 и 1735 годов. Арсений вызван был в московскую сѵнодальную контору, выдав ей расписку: «сей выговор Арсений митрополит слышал и, во исполнение предписания, оный выговор учинен ему». Эти выступления митр. Арсения надо иметь в виду для понимания дальнейших событий в его жизни.

В 1745 г. митр. Арсений, указывая на скорбутную болезнь, мешающую ему управлять епархией, просил уволить его на покой в Спасский Новгород-Северский мон. Сѵнод с готовностью согласился на это. Но императрица не утвердила сѵнодальный доклад и в дальнейшем проявляла в отношении его доброжелательность.

Императрица Екатерина II, видимо, не была расположена к митр. Арсению. Он не был приглашен на коронацию. Она намеревалась прибыть вскоре в Ростов. Мощи Свят. Димитрия были открыты при Елисавете Петровне. Теперь предстояло переложение св. мощей в только что сооруженную раку. Зная характер Арсения, она безпокоилась, о чем можно судить по ея письму к статс-секретарю А. В. Олсуфьеву: «Понеже я знаю властолюбия и бешенства ростовского владыко, я умираю, боюсь, чтоб он не поставил рака Дмитрия ростовского без меня; поставит. Известите меня, как вы ее отправили, с каким приказаньем и под чей (чьим) смотрения (смотрением) она находится, и, ест ли не взяты, то возмите все осторожности, чтоб оная рака без меня отнюдь не поставлена была»³⁶). Олсуфьев, успокаивая государыню, писал, что, вследствие письма его к митрополиту, такого дерзновения чаять не можно; что маиор Шаден, который поехал с ракою, до такого самовольства не допустит; надобно, чтоб у его преосвященства была непостижимая смелость, если бы он осмелился прикоснуться к ней. Опасения оказались напрасными. Вскоре пришло извещение от митрополита, что все будет исполнено по предписанию.

Митрополит Арсений, по вступлении на престол Екатерины II, просил 12 июля 1762 г. близкого ему гр. Бестужева ходатайствовать перед нею о возвращении вотчин прежним владельцам. На новый – 1763 – год он писал государыне, прося ея внимания к ростовскому дому. Тревога его о судьбе духовных вотчин увеличивалась. 9 февраля владыка решил совершить чин Православия с особою торжественностью и внушительным пополнением. В чинопоследовании 1642 г. излагалось анафематствование в защиту церковных имуществ, существовашее с XV в. Митр. Арсений значительно усилил его. Список с исправленного он послал костромскому епископу Дамаскину, которого считал себе сочувствующим. 6 марта Арсений послал в Сѵнод, находившийся тогда в Москве, доношение, в котором, употребив резкие выражения, вооружался против новых распоряжений относительно церковных имуществ.

«В этой записке», пишет Карташев, «отразился весь прямой, безхитростный нрав митр. Арсения. Окружавшие его архиерейские чиновники трезвым будничным умом поняли, что такой откровенный стиль уместен в разговоре или переписке с друзьями, а никак не в высоко-официальном документе. Они прямо испугались за свою судьбу, как слуги такого «бунтующего владыки». Они in corpore сделали ему отрезвляющее представление, что на «Именные Указы представлений чинить не следует, что с приказным порядком это не сходственно». Арсений заявил: «не ваше это дело, надлежит оному быть непременно». Произошел домашний бюрократический бунт. Секретарь Консистории Ив. Волков не скрепил своей подписью подлинник «Донесения». Не занумеровал его и не занес в книгу «исходящих» бумаг. Донесение пошло в Сѵнод прямо от имени митрополита.» 15 марта он отправил второе доношение по поводу приезда офицеров для составления описей церковному имуществу.

Соловьев пишет: «Сѵнод представил первое доношение императрице, прописывая, что, по его мнению, оно заключает в себе оскорбление величества, за что автор подлежит суду; но он, Св. Сѵнод, без ведома императрицы приступить к делу не смеет, а предает его в ея благорассмотрение и снисхождение. Как видно, Сѵнод, принимая в соображение осторожное и снисходительное поведение Екатерины относительно неприятных и враждебных ей лиц, принимая также в соображение деликатность вопроса и звание Арсения, рассчитывал, что императрица не даст сильного хода делу, велит ограничиться выговором, внушением проситься на покой и т. п. Но Сѵнод ошибся в своем рассчете: Екатерина обнаружила небывалое до сих пор раздражение, – и причина понятна: чем яснее в сознании трудность какого-нибудь дела, чем яснее предста вляются возражения против него, чем эти возражения, не имея в основании действительной правды, доступнее для толпы, – тем более происходит раздражение, когда эти затруднения и возражения являются на самом деле. Сильно раздражало указание на манифест, изданный при восшествии на престол, желание поставить в противоречие, желание запугать: ты хочешь слыть защитницею Православия и, в то же время, хочешь сделать то, чем сравнишься с Иулианом Отступником, с Иудою. Не забудем и литературного влияния, под которым находилась Екатерина вместе со всеми читавшими тогда людьми, влияния господствовавшей тогда темы в рассуждениях заправителей литературных, темы о фанатизме, сословном эгоизме духовенства, монахов, которым нужно положить преграду для благосостояния общества.»

Приводит далее Соловьев письмо Сѵноду, ею собственноручно написанное: «Святейший Сѵнод! В поданном вашем вчерась мне докладе представлено, что архиерей Ростовский Арсений прислал доношение от 6-го дня марта в Сѵнод, в котором все, что ни есть написано, следует к оскорблению величества императорского, за что его признаете подлежательным суждения, но без ведома моего приступить к тому не смеете, и предаете в мое благорассмотрение и снисхождение. А как я уповаю, что и Св. Сѵнод, без сумнения, признает, что власть всех благочестивых монархов, в числе коих и я себя включаю и делами моими, вами свидетельствуемыми, доказую, не для них единственно, но паче для общего всех истинных сынов отечества благосостояния, сохраняема и защищаема быть должна, также что в его, архиерея Арсения, присланном ко мне от вас для прочтения оригинальном доношении, которое с при сем к вам обратно посылаю, усмотрела превратные и возмутительные истолкования многих слов Св. Писания и книг святых, того ради впредь (для) охранения моих верноподданных всегдашнего спокойствия, оного архиерея Арсения, таким преступником от вас признанного, Св. Сѵноду на справедливый, законами утвержденный суд предаю; а какая по суду сентенция ему назначена будет, – оную представить нам для конфирмации, причем еще будет иметь место мое снисхождение и незлобие».

По получении сего письма Сѵнод приказал арестовать митр. Арсения.

Бестужев решился ходатайствовать перед государыней за Арсения. Грозен был ответ, начинавшийся так: «Я чаю, ни при каком государе столько заступлений не было за оскорбителя величества, как ныне за арестованного всем Сѵнодом митрополита Ростовского, и не знаю, какую я б причину подала сумневаться о моем милосердии и человеколюбии...»

Суд начался 1 апреля. Судьями были владыки: Тимофей (ИЦербацкий), московский; Амвросий (Зертис-Каменский), крутицкий; Гедеон (Криновский), псковский; Димитрий (Сеченов), новгородский; Гавриил (Петров), с.-петербургский; Афанасий (Власьевский), тверской и Мисаил, архимандрит Новоспасский. Митр. Арсений, доставленный в Сѵнод, письменно ответил на поставленные ему вопросы. В пункте первом объяснения он писал: «В доношении своем 6 марта ничего к оскорблению Ея Императорского Величества быть не уповал, а все то писал по ревности и совести, чтоб не быть двоедушным. А ежели что к оскорблению Ея Императорского Величества имеется, в том прошу прощения и в волю и милость Ея Императорского Величества себя всеподданнейше предаю». Сѵнод представил императрице следующий доклад: «Митрополит Арсений, в противность божеским и человеческим законам, учинил против состоявшихся в 1762 и 1763 годах постановлений о церковных имениях такие возражения, которые оскорбительны для Императорского Величества. В них он допустил превратные от себя толкования Св. Писания. Нельзя его простить, хотя бы он писал так и по ревности к закону Божию, ибо не только на указы, но и на распоряжения своего ведомства запрещено чинить язвительные представления и возражения. Он писал против Духовной Комиссии и добивался успеха коварными приемами, отправив к двум знатным персонам письма о сем. Поэтому, согласно указу о нем 1743 года, архиерейства и клобука его лишить и сослать в отдаленный монастырь под крепкое смотрение и ни бумаги ни чернил не давать там».

Указ 1743 года, в коем содержалось грозное предупреждение митрополиту Арсению, упомянут выше.

Резолюция государыни гласила: «По сей сентенции сан митрополита и священства снять; а если правила святые и другия церковные узаконения дозволяют, то для удобнейшего покаяния преступнику, по старости его лет, монашества только чин оставить, от гражданского же суда и истязания мы, по человеколюбию, его освобождаем, повелевая нашему Сѵноду послать его в отдаленный монастырь под смотрение разумного начальника с таким определением, чтоб там невозможно было ему развращать ни письменно, ни словесно слабых и простых людей.» Сѵнод назначил местом ссылки Вологодской епархии Ферапонтов монастырь; но 15-го апреля обер-прокурор объявил Сѵноду именной указ, чтоб Арсений сослан был в Архангельскую епархию, в Никольский Корельский монастырь, с производством ему кормовых денег по 50 к. в день.

В Никольском мон. Арсению отведен был каземат низкий и тесный, под алтарными сводами Успенской каменной церкви. По соседству помещался прапорщик Алексеевский с 4 караульными солдатами. Содержание у Арсения было свое. Имел он келейника. Среди пожитков, доставленных зимой, имелись книги. Братия, во главе с игуменом, с уважением относилась к ученому иноку, о котором иногда доброжелательно справлялся архангельский архиерей. Арсений, своей теперешней участи обязанный резкости в писаниях, начал проявлять несдержанность в разговорах. Главным его собеседником был Алексеевский, но высказывал он свое мнение и другим. «Предателями» называл он владык Димитрия и Гавриила, говорил, что «дворяне, давно добиравшиеся отобрать от монастырей деревни», убедили исполнить это «государыню Екатерину Алексеевну, не твердую в российском законе (и) российских поведений не знающу». Касался он слухов о браке императрицы с Орловым. Неосторожно говорил он о попытке Мировича освободить из шлюссельбургской крепости б. царя Иоанна VI, убитого при этом стражею. Интересовался он жившими с родителями в Холмогорах двумя братьями Иоанна Антоновича, говоря, что после цесаревича Павла Петровича они, как «царского колена» должны считаться наследниками престола и др. При происходивших в том веке династических переворотах, из которых последний был произведен царствующей императрицей, понятна острота затрагивавшихся вопросов и опасность касаться их именно опальному архиерею, испытавшему недоброжелательное отношение к себе Екатерины II.

В день рождения императрицы – 21 апр. 1767 г. – монахи пришли к Арсению с поздравлением. Он, угостив вином архимандрита и других, решительно отказал в чарке одному из своих собеседников, иеродиакону Лебедеву, потому что тот был очень пьян. Последний, известный пьяница, сразу же заявил, что Арсений, видно, не почитает государыню, коли жалеет для монахов вина выпить за ея здоровье. Лебедев, умевший ходить за больными, был приставлен к Арсению, прежния болезни которого усилились. Арсений не раз с ним неосторожно беседовал.

В середине августа Лебедев, сговорившись с монахом Батоговым, тоже пьяницей, подвергавшимся наказанию плетьми, прибыл с ним в Архангельск. Они подали в губернскую канцелярию донос. Началось расследование дела. Придирчиво допрашивал Арсения местный прокурор Нарышкин. Затем дело поступило в Петербург. Императрица ведение его поручила генерал-прокурору А. А. Вяземскому. Делу придан был характер политический. Близость Никольского Корельского монастыря к Холмогорам, где пребывала в ссылке Брауншвейгская фамилия, о которой упоминал Арсений, придала беседам его особое значение. Еще в 1764 г. захвачено было подметное письмо, гласившее: «Государыню Екатерину II надлежит выслать в свою землю и на царском престоле утвердить непорочного царя и неповинного Иоанна Антоновича». Известна была добрая молва в народе об Арсении, считавшемся мучеником. Вяземский составил приговор, который Екатерина дополнила своими доводами. Обвинения заканчивались словами: «Равнял себя в претерпении Златоусту, стараясь возбудить ропот и недовольствие на правительство, в коварных затеях не разбирал способов: ибо и лжи клеветы и пророчества и молитвы и слова Божии он не усовестился употреблять всуе». Решение последовало следующее: лишить Арсения монашеского чина и, по расстрижении, переименовать Андреем Вралем и послать к неисходному содержанию в Ревель. Там он с 8 января 1768 г. содержался в каземате крепости. Видимо по причине слуха о возможности бегства Арсения в Англию, положение узника с 1771 г. было ухудшено. Его безвыходно затворили. Чувствуя свой конец, он просил священника со св. Дарами. Причастившись, Арсений скончался через два дня 28 февр. 1772 г. На стене каземата осталась надпись, выцарапанная им гвоздем: «Благословен смиривый мя». По архиепископу Филарету: «блого, яко смирил мя еси». Похоронен он был при небольшой Никольской церкви. При перестройке ея в 1821 г. могила вошла в границу храма и оказалась под солеей у царских врат. Имя Арсения окружено было народным почитанием.

Соловьев пишет: «Арсений Мацеевич принадлежал к числу тех ученых малороссийских монахов, которые начали вызываться в Великую Россию при Петре И-м для замещения архиерейских кафедр, нуждавшихся в пастырях образованных, способных наблюдать за школьным делом. Но Арсений не был похож ни на одного из двух главных представителей этой ученой дружины; не имел ни высоких духовных стремлений Димитрия Ростовского, ни ловкости, уклончивости, уменья жить «в свете» Феофана Прокоповича; Арсений отличался отсутствием сдержанности, болезненною раздражительностью, которая вела его к очень неприятным столкновениям; кроме того, сохранились предания о его необыкновенной жестокости».

Упоминает Соловьев о нем и в заключении своем касательно церковно-земельного вопроса: «Так кончилась борьба за вопрос, поднятый в русской жизни еще в XV веке. Борьба, как и следовало ожидать по важности вопроса, была сильная, ожесточенная изначала; но вначале восторжествовало мнение, что за монастырями должны быть удержаны населенные земли. В эпоху преобразования, – в ту эпоху, когда Русский человек, во имя разума, считал себя в-праве допросить всякое освященное древностью явление о праве и пользе его существования, в эпоху преобразования вопрос о церковных имуществах должен был подняться с новою силою. Но меры Преобразователя, принятые относительно этих имуществ, были временные, отмененные им, как только он покончил с главным вопросом о форме церковного управления; с одной стороны, Преобразователь при своих последних распоряжениях относительно церковных имуществ имел в виду новые обязанности черного духовенства, новый строй его жизни; с другой, – он так верил в силу нового, коллегиального управления, что не считал возможным повторения старых злоупотреблений. В начале второй половины века снова поднимает вопрос дочь Преобразователя, которую нельзя было заподозрить в недостатке благочестия, или в «философском уме» (которым так любовалась в себе Екатерина), и это обстоятельство уже показывало, что вопрос не может быть решен так, как был решен в XV веке, и Арсений Ростовский пал, защищая в XVIII веке мнение Иосифа Волоцкого. Но как бы историк ни отнесся к этому мнению, нельзя не признать за Арсением мужества в отстаивании своего мнения до конца. Он просил снисхождения, просил, чтоб мнение его было прочтено внимательно, в целости, надеясь, что убедятся его резонами, но не жертвовал своим убеждением для получения прощения, освобождения от наказания. Он закончил свою просьбу словами: «Я и теперь утверждаю, что деревень от церквей отбирать не надлежало».

Императрица Екатерина II, проведя секуляризацию церковных земель, разрешила вопрос, назревавший с давних времен. Крупным недостатком проведенного ею мероприятия было израсходование не по назначению тех значительных средств, которые получило государство от секуляризации. Менее трети их пошли на удовлетворение церковных нужд, на пользу духовенству. Большой удар был нанесен существовавшим тогда обителям. Многия из них были упразднены, т. к. государство отказывалось давать средства на их содержание. Только единичные монастыри были восстановлены впоследствии.

С начала XVII в. выборное начало для вхождения в сословие духовенства постепенно начинает уступать место наследственному. Произошло это, главным образом, вследствие начавшегося требования от духовенства известного образования. Царь Петр I, подбиравший епископат по признаку богословской образованности, установил и испытание ставленников архиереями. Духовная школа сама по себе осуществляла тесный сословный подбор и замыкание духовенства. «Содержалась духовная школа на средства архиерейского церковного хозяйства», отмечает Карташев, «и на деле была по своей дешевизне и почти безплатности самой доступной для приходского духовенства. Так поставленная школа, т. е. домашними средствами архиерейской кафедры, становилась бытовой школой сословия, усиливая в нем начала наследственности. Петровская реформа укрепляла эту, удобную для нея наследственность, для использования в своих утилитарных целях всех сил народонаселения. Этот служебно-государственный утилитаризм, идущий от Петра через весь XVIII век, породивший и систему школьности для духовенства, сам по себе ограничивал древне-русское право выборов приходского духовенства, но не упразднял еще самые выборы из суженного круга дипломированных школьников». Надлежит отметить, что крестьянство неохотно отдавало на службу церкви кого-либо из своей среды. По круговой поруке тягла за выбывшего человека, все остальные должны были отбывать лежавшия на общине повинности. Вследствие этого прихожане- общинники предпочитали искать кандидатов в священники в семьях духовенства. Последнее же, в свою очередь, не склонно было уступать другим сословиям своих мест.

В царствование Петра I устанавливается запрещение возводить на священнослужительские степени людей неученых, хотя бы об этом и били челом прихожане. Регламент, правда, еще признает это право прихожан, но только потому, что в челобитной прихожан власть имела бы обезпечение от обмана со стороны тех, которые, по выражению Регламента, «желают водраться в духовный чин» во избежание воинской повинности. В царствование Анны Иоанновны указом Сѵнода требовалось, чтобы приход посылал епископу на выбор по два или три кандидата; затем уже самим архиереям принадлежало право выбрать из них наиболее разумного и наученного. Не менее трех месяцев кандидаты должны были находиться при архиерейском доме. «Учительные священники» обучали их, архиереи же обязывались еженедельно экзаменовать. «А между тем», гласил устав, «велеть подмечать состояние жития их и поступков, кто из них по достоверному свидетельству обрящется достойнее чина священства, и таких имеют и посвящать». Вместе с тем, императрица Анна, по военным рассчетам считавшаяся с гетманской властью в Малороссии, повелела в 1735 г. сохранить там выборный порядок.

Духовные власти все более сочувствовали упразднению выборного начала, усматривая в нем нечто незаконное и противное правилам Церкви; выборность, по их мнению, понижала уровень духовенства. Особенно боролся с таковою Святитель Иоасаф (Горленко), еп. белгородский. Он строго экзаменовал ставленников и удалял из школы не выдержавших испытания. В том же духе действовал митрополит киевский Рафаил (Заборовский), выдвигавший воспитанников своей академии. Митрополит московский Платон (Левшин) твердо стоял на том, что выбор священнослужителей не дело прихожан. Известен его ответ крестьянам: «ваше дело – орать да пахать, а мое – вам попов давать». В царствование Павла I, по случаю участия некоторых священников в бунтах крестьян против помещиков, выборы совсем отменялись. Указ же 24 июня 1797 г., запрещавший просьбы скопом и заговором, Сѵнод применил и к т. н. заручным прошениям крестьян; прошения об определениях на места велено подавать только ищущим этих мест, с приложением от прихожан одобрительных отзывов об их поведении. В первые десятилетия XVIII в., в отношении замещения причетнических должностей, существовал еще порядок, установившийся в конце XVII в. Причетники назначались священниками, хотя община в договоре с ними часто выговаривала себе условие – не назначать причетников без ведома мира. Во второй половине XVIII в. причетнические должности, вследствие развития в духовенстве наследственности, начинают замещаться детьми духовных лиц; вольнонаемный характер их уничтожается, причетник может получить место только после посвящения в стихарь.

Белое духовенство вступило в XVIII век с установившимся у него в XVII в. крепким убеждением в том, что церковные должностные места составляют семейное достояние ранее служивших священно-церковно-служительских родов. Карташев по этому вопросу пишет: «Генерально по всей России отчеканились в этот период «просвещенного абсолютизма» и черты закрытого потомственного быта духовенства. Некоторые последствия этого сословно закрытого для посторонних профессионального служения могут поражать своей неожиданностью. Так, не только семейства и роды наследственно привязывались к стоянию у престола Божия, но и самые эти престолы, т. е. храмы, попадали в обладание данного рода, т. е. становились родовыми церквами. А в семейном составе самих духовных родов (подобно наследственным линиям удельных князей) члены одного рода также держались наследственно по старшинству рождения за свою степень священнослужения (иерейство), предоставляя младшим по рождению братьям меньшия степени: дьяконство, пономарство и т. д. Старший сын при отце служил диаконом, 2-й – дьяком, 3-й – пономарем. Очередь иерейства затем была за 1-м сыном старшего брата. Если он был еще мал, то все-таки место «зачислялось» за ним.» Против этого порядка ратовал Феофан Прокопович в Духовном Регламенте. Но Петр I все же считался с существовавшим обычаем. В указе 1722 г., устанавливавшем записи «излишков» духовных семей в «подушный оклад», защищается минимум поповских детей «для того, чтобы им быть при тех церквах во дьяках и в пономарях, из них же учить в школе и производить на убылые места в попы и во дьяконы».

«Когда у семьи покойного священника не было ни очередного наследника», пишет Карташев, «ни невесты наследницы, то семья продавала право (конечно, не иерархическое, а только имущественное) на место. И все освобождающияся места на практике назывались откровенно «наследственными», а другия столь же откровенно «продажными». Продажными бывали места с домами и при жизни священников, безродных и по старости искавших устроиться «на покой». Петр I указом 1718 г. запрещал священникам строить «свои» дома на церковной земле. Наряду же с этим, в новом петербургском крае правительство поощряло прицерковное строительство на отведенной даровой земле. Архиереи, малоуспешно борясь с этим правом наследования, начали предъявлять к обладательницам этих «прав», к невестам, требование: – выбирать женихов только из числа дипломированных.

В 1763 г. Сѵнод высказал осуждение сложившемуся порядку. Указ его обличает: «вредное для ученых и безчестное для церквей обыкновение, что под претекстом дворов (т. е. домовых построек вообще) и самые священно-церковнослужительские места, в противоположность священных правил продаются установленною издавна от самих бывших при тех церквах священников и церковно-служителей немалою и против того, что те дворы стоют, излишнею ценою. А вместо того, чтобы сие безчинство отвратить, не посвящен бывает никто, пока требуемой за место суммы не заплатит.» И далее сообщается, что захватывают эти места люди недостойные, но с набитыми карманами. «Обучающиеся же в академиях и семинариях, кои такого капитала у себя не имеют, хотя они по наукам и состоянию своему противу означенных капиталистов гораздо достойнее, принуждены бывают или священства или лучших мест в противность Духовного Регламента и Указов вовсе лишаться, а заступают они самые последния места, или же на покупку оных задолжаются неоплатными долгами. Итак деньги в произведении в священство большую силу имеют, чрез что у других и охота к наукам отъемлется. На каковую тех мест продажу, яко на святокупство и происходящий от того в народе соблазн св. пр. Сѵнод с немалым сожалением смотрит».

Карташев отмечает далее значение этого постановления Сѵнода: «Указ этот был криком наболевшего сердца, документом, оправдывающим исторически достойное самосознание иерархии, бессильной, однако, исправить в корне крепостное, замкнутое, безвыходное состояние сословия. Поэтому в противоречии с самим собой, указ откровенно не решается радикально изменить осуждаемый им порядок, «помышляя о сиротах и вдовах», и только регулирует бытовые сделки. Вечное владение упраздняется, а умеренная выплата рассрочивается на 30-летний период и то только для вдов и сирот. Указ этот создал перелом в этой области. Сама жизнь его приняла и оправдала. Школьные аттестаты победили претензии неучей, но домовладельцев. Право собственности у них не отнималось, но контролировалось в пользу сирот. Этот порядок перешел и в XIX век.»

Проф. Знаменский пишет: «Определение сословных прав духовенства, вследствие крайней его приниженности шло весьма медленно. По своей подсудности одному духовному начальству, оно давно уже имело значение класса привилегированного, но по платежам и повинностям долго не отделялось от податного люда. Каноническая свобода его от личного податного состояния в древней Руси оказывалась неприложимой к жизни, потому что раскладка податных сборов производилась тогда у нас не по душам или лицам, а по дворам и землям, которые подлежали им и во владении духовенства. В первый раз свобода эта оказалась осуществимой только при Петре, после введения для податных классов подушного оклада, от которого священнослужители были освобождены. Но и после этого в 1721–22 гг. Св. Сѵноду стоило не малых хлопот испросить свободу от податного состояния церковникам и детям священнослужителей; дети церковников так и остались тогда в окладе. За всем тем на духовенстве все-таки долго, до царствования Елисаветы, оставались разные особые личные повинности, – караульная, пожарная, рассыльная, постойная, подворная. Гражданское принижение духовенства так было для всех привычно, что еще при Екатерине II в комиссии о новом уложении м. Гавриилу с трудом удалось отстоять духовное сословие от причисления к мещанству и сохранить за ним «благородное» значение; но оно все-таки и после этого не получило одного из важнейших прав благородного состояния, – свободы от телесных наказаний по светскому суду.» При Павле I Сѵнод сделал представление об избавлении священников и дьяконов от кнута, и император утвердил таковое, но оно не было приведено в исполнение, т. к. телесное наказание вскоре восстановлено было государем и для дворянства.

Выход из духовного сословия долго был открыт только в податное состояние или же в солдаты, от чего оно замыкалось и с этой стороны, накопляя внутри себя множество лишних людей, не желавших из него выходить, и требуя для своего очищения внешних мер, носивших часто насильственный характер. Архиереи старались распределять лишних священнослужителей в «викарии»³⁷) к церквам и в учители духовных школ и пр. Правительство же (до XIX в.) предоставляло им полную свободу слагать сан и поступать на гражданскую службу и др. состояния. Излишек их был так велик, что духовные власти с трудом вывели крестцовое духовенство, против которого боролись особенно решительно. В 1770 г. московская консистория с помощью гражданских властей начала высылать из Москвы крестцовых попов. Во время чумы туда нахлынули новые. С 1774 г. усилилась борьба с ними. Только митр. Платону удалось покончить с ними. В Малороссии приходилось бороться с т. н. «дикими попами», добывавшими себе хиротонии в Молдавии или в славянских странах.

Для уменьшения лишних церковников и детей духовенства с 1703 г. употреблялись разборы, по которым забирали в солдаты или в подушный оклад. Разборы эти повторялись в каждое царствование. Особенно они были тяжелы в царствование имп. Анны, когда с самого начала духовенство было заподозрено в ненадежности, из за заминок в разных местах с принесением присяги. Правительство, стремясь увеличивать армию, в связи с тогдашними войнами, не принимало во внимание духовные потребности населения. На военную службу брали церковников и детей церковнослужителей от 15 до 40– летнего возраста. Боясь представления неправильных данных о времени рождения, правительство предоставило вербовщикам определять возраст глазомером. Брали не только детей духовенства, возможных будущих священнослужителей, но и служащих дьячков и пономарей, даже учащихся в школах. Забрано было таким образом 12.000 человек. Также очень много попало в подушный оклад. Сѵнод решился выступить на защиту духовного сословия и опустошенных церквей, прося в 1740 г. императрицу пощадить духовенство. Императрица указала остановить разбор. При имп. Елисавете разборы стали значительно легче. Они касались, главным образом, людей безграмотных, к церковной службе совсем негодных, или чем- нибудь себя опорочивших. При этом, отписываемым от духовного сословия, по большей части, давалось дозволение избирать себе самим добровольно род жизни. Последний суровый разбор был при императоре Павле I (Знаменский).

Содержание белого духовенства лежало, главным образом, на попечении приходских обществ. В Прибавлении к Дух. Регламенту высказано было предположение назначить в пользу приходских причтов постоянные годовые взносы со всех приходских дворов, но оно не осуществилось. При Петре I уменьшилось и то благосостояние, каким духовенство пользовалось прежде. По случаю войны сокращена была на половину царская руга ружным церквам. Некоторые доходные статьи духовенства – мельницы, рыбные ловли, пчельники, бани, наемные помещения при домах – объявлены оброчными статьями казны. В 1722 г. причтам запрещены были праздничные славленья по приходам, кроме рождественского, и хожденье с иконами. Явились новые сборы на школы, богадельни, на полковое духовенство, сбор с священников драгунских лошадей, а с церковников по рублю в год за освобождение от личной военной службы, повинности пожарная, караульная и др. В целях улучшения средств духовенства принимались меры к более равномерному распределению приходов и сокращению числа церквей и причтов. Установлены были штаты. На 100–150 дворов полагался причт из 3 или 4 членов; на 200–250 и более тройной. В царствование Анны последовало требование, чтобы при каждой церкви имелись дома для причта. Но осуществлено это не было.

В царствование Елисаветы положение духовенства улучшилось. Ружные церкви получили снова ругу. Восстановлено славленье по домам прихожан. Духовенство освобождено было от некоторых повинностей – полицейских, подводной, постойной. В 1754 г., при общем межевании земель, положено было продолжить надел церквей землями, который остановился еще в конце ХVII в. Надел этот начался, впрочем, только в 1765 г. – в царствование Екатерины II. Тогда и было определено по 33 дес. на причт. В Комиссии по составлению нового Уложения подымались вопросы об отобрании у духовенства его земель. Но императрица не разделяла этого мнения. При ней надел церквей землями производился довольно деятельно, обняв к концу ея царствования 23 губернии. В 1778 г. на 150 дворов положен 1 священник, на 250–300 – два, максимум три, если нельзя без трех обойтись. Образование новых приходов мог разрешать только Сѵнод. Штаты были распространены и на приходы в Малороссии, где с 1786 г. введены все порядки великороссийских приходов.

Государыней было поставлено отпускать ружным церквам назначенное им содержание без особого ассигнования придворной конторы, т. к. иначе происходила остановка в жалованье; равно определено было жалование причтам церквей, находящихся при заграничных миссиях. Государыня подтвердила навсегда неприкосновенность церковных домов от постоев и личную свободу родившихся в духовном звании. Установлена была обязательная такса на требы, но в малом размере: за крещение – 3 коп., за брак и погребение – 10 и т. д.

Император Павел I в 1797 и 1799 гг., по годовым государственным сметам, увеличил против прежнего вдвое штатные оклады из казны на духовное ведомство. К прежним штатам прибавлено 519.729 р. Казенная выдача достигла таким образом почти одного миллиона рублей. В 1797 г. были удвоены участки земли для архиерейских домов. Дополнительно были отведены архиереям и монастырям мельницы, рыбные ловли и др. угодья. Впервые узаконены были меры для обезпечения вдов и сирот духовенства. При отпадении наследственности мест создалось для последних тяжелое положение. В 1799 г. было повелено духовным вдовам занимать преимущественно богадельные вакансии в монастырских и архиерейских домах. В пользу вдов и сирот обращались штрафные деньги, кладбищенские и ставленнические доходы.

Сельское духовенство император желал совсем освободить от тяжелых работ земледелия. Сѵнод, во исполнение его воли, полагал, чтобы обыкновенная пропорция земли сельского причта (33 дес.) отдана была прихожанам. Причт взамен того, получал бы от них хлеб по цене земли. Пропорция же, превышающая обыкновенную, отдавалась бы причтом в наем.

Монастыри, в меру своих возможностей, никогда не переставали помогать бедным. Война со Швецией, длившаяся 21 год, повлекла за собой большое количество раненых и изувеченных. Вследствие этого Петр I указал монастырям открыть у себя госпиталя. Законом предписывалось: «Иноки должны принимать в монастыри больных солдат, или уволенных от службы и неспособных к работе, а равно и других бедных; для них должны быть выстроены больницы». Коллегия экономии следила за выполнением сего указа. В царствование Елисаветы не раз наполняли монастыри отставными солдатами и офицерами. В 1762 г., когда у монастырей были отобраны имущества, отменен был порядок, установленный Петром I.

В 1721 г. было установлено, чтобы и при приходских церквах были заведены богадельни. В 1723 г. предписано было собирать в храмах подаяние в два кошелька, с назначением одного из них в пользу богаделен. Особенно строго требовалось это в царствование Анны. При Елисавете предписано было употреблять кошельковые и свечные деньги для бедных и училищ, с предоставлением епископам распоряжаться остатками годового дохода по усмотрению предметов нужды. Ревностью пастырей в некоторых епархиях долго держались богадельни.

На московских соборах конца ХVII в. издавались некоторые постановления об уменьшении монастырей и монахов. При царе Петре I, старавшемся силы всех использовать для служения государству, в то время переживавшему трудное время, меры эти усилились. В монастырских штатах Петра число монашествующих было сильно ограничено и пострижение допущено лишь на убылые (вакантные) места, и не иначе, как после трехлетнего искуса. Мужчин дозволено постригать не ранее 30, а женщин – 50–60 лет. Были и дальнейшия ограничения. Новые монастыри дозволялось строить только с разрешения Сѵнода и самого государя. Малые монастыри велено сводить вместе, а церкви их обращать в приходские. Многие монастыри упразднялись и сами, вследствие недостатка средств после отобрания их имений в ведомство монастырского приказа. Для улучшения внутренней жизни монастырей при Петре отдавались распоряжения о закрытии для монашествующих свободного выхода из обителей, об уничтожении их странствований и прикрепления к месту, о введении в монастырях строгого общежития с лишением всех монашествующих прав частной собственности и права делать завещания; все, что оставалось после их смерти, должно было поступать в пользу монастырей, а имущество умерших церковных властей – в Сѵнод.

В 1724 г. вышел длинный указ царя, под названием «Объявление» о монашестве, в котором подробно был выяснен взгляд его на монашество и желание сделать этот чин полезным для общества. Простых, неученых монахов предполагалось занять в монастырях земледелием и разными ремеслами, а монахинь рукоделиями; других, избранных монахов, готовить к высшим церковным должностям посредством ученых занятий, для чего завести устроение при обителях школы и ученые братства. Кроме того, как указывалось выше, монастыри должны были иметь богадельни, больницы и воспитательные дома для младенцев. Со времени Петра в монастыри постоянно посылались больные и раненые воинские чины, даже с семействами селившимися в примонастырских слободах, и сумасшедшие преступники. Настоятели обязаны были давать присягу не держать в монастырях затворников и «ханжей» и не распложать «суеверий». На места настоятелей положено было назначать только людей известных правительству, черпая их преимущественно из Александро-Невского мон. в Петербурге. Эта последняя обитель предназначалась быть образцом для всех других монастырей и рассадником церковных властей. Царь Петр был очень внимателен к этому монастырю и обогатил его. Позднее он действительно исполнял это назначение. Еще с 1721 г. при нем была большая духовная школа. При имп. Екатерине II он был богато обстроен, а при имп. Павле в 1797 г. возведен на степень лавры (Знаменский).

Крутые распоряжения царя Петра вызвали в монашестве сильное неудовольствие. Из монастырей выходили разные противоправительственные письма. Из за этого Петр издавал несколько раз указы, запрещавшие монахам держать по кельям бумагу и чернила и писать что-нибудь без ведома настоятелей. После его смерти действие законов о монашестве несколько ослабело. В царствование имп. Анны они снова вошли в силу. В 1732 г. произведена была общая перепись монастырей, открывшая в них много уклонений от законов, особенно относительно пострижения. Всех незаконно постриженных велено было немедленно растричь. В 1734 г. вышел суровый указ никого не постригать вновь, кроме вдовых священнослужителей и отставных солдат. Кроме того, монашество подвергалось тогда опустошительным разборам по политическим розыскам. И все это предпринималось при жизни архиеп. Феофана (Прокоповича), который, по словам Соловьева, считал меры Петра против монашества своими собственными, почему и восстанавливал их во всей строгости.

В 1740 г. (через 4 года после смерти Феофана) Сѵнод решился доложить императрице, что монашеству грозит совершенное оскудение, что в обителях остались только старики прежнего пострижения, уже не способные выполнять послушания и службы, а между тем «через разные случаи» монашество все еще продолжало умаляться. Соловьев отмечает: «В декабре 1740 г., Сѵнод просил всемилостивейшего указа постригать из разночинцев уволенных от всех служб, особенно учительных людей, также из крестьян, которые в монастырях к экономическим и прочим исправлениям потребны, иначе монастыри совершенно опустеют и заведенные училища останутся без учителей. Позволение последовало, но велено притом смотреть, чтоб постригали только в потребном числе, без всякого излишества, для чего посылать в Сѵнод ежегодно рапорты, в том году из каких чинов сколько пострижено и сколько в каком монастыре церквей и монахов, чтоб Сѵноду можно было видеть, не будет ли где лишних монахов; а вперед Сѵноду иметь прилежное старание о сочинении порядочного штата всем монастырям: какому числу монахов в каком монастыре быть; что им из доходов употреблять, а остальные доходы употребить на госпитали, на школы, на содержание сирот, показав, какому числу где быть и что следует издерживать на их содержание.» Имп. Елисавета дозволила принимать в монашество из всех состояний, только с некоторыми необходимыми исключениями (лета, свобода состояния, трехлетний искус). В царствование Екатерины II двумя указами в 1764 г. дозволено было людям обоего пола по желанию постригаться в монашество. Указы 1766 и 1770 гг. подтверждают не постригать в монашество не уволенных из податного состояния, а чиновников – без увольнения от начальства.

С 1700 г. до введения в 1764 г. штатов из 1200 монастырей прежнего времени было закрыто 175 и открыто до 47 новых (данные проф. Петра Знаменского). Архиеп. Филарет пишет: «В 1762 г. во всех епархиях (исключая Малороссию и Белоруссию) состояло 732 обители мужских, 222 женских.»

Проф. П. Знаменский пишет: «По штатам 1764 г. из 953 великорусских монастырей закрыто более половины, – оставлено было только 224 в штате и 161 за штатом, на собственном содержании; затем свыше 40 монастырей закрыто при введении штатов в Малороссии и Белоруссии. К началу XIX столетия всех, и старых, и вновь открывшихся монастырей было на лицо всего 452. Здания закрытых обителей обращались в казармы, госпиталя, домы сумасшедших и т. п. Число монашествующих тоже уменьшилось; в 1762 г. всех монашествующих было 12444, по штатам 1764 г. положено было только 5105, но действительное число их после штатов нигде почти не доходило и до штатной цифры, что зависело главным образом от скудости штатных окладов монастырей; – монастырям было выгоднее и даже необходимо иметь меньше монашествующих. Монастырские здания, которых в лучшие дни монастырей настроено было слишком много, разваливались без ремонта, а просить для ремонта пособий было безполезно и даже не безопасно, потому что этим можно было накликать нежелательное распоряжение о совершенном закрытии такого монастыря, который не может обойтись с помощью одних собственных средств. Большей обезпеченностью в средствах пользовались только монахи ученые, получавшие особые оклады жалования по своим школьным и начальственным должностям и поэтому выделявшиеся из монашества в особый привилегированный класс. В 1766 г. Екатерина возвратила им и всем монашествующим властям отнятое Петром право делать духовные завещания. Размножению и возвышению этого монашества особенно много посодействовал митр. Платон, в течение своего долгого святительства в Москве выпустивший из своей московской академии многолюдную дружину ученых монахов-Платоников из самых лучших талантов академического студенчества.» Имп. Павел I для улучшения средств ученых монахов дозволил, по заслугам, причислять их к соборам более богатых монастырей с правом пользоваться долей из кружечных доходов последних.

Проф. П. Знаменский продолжает: «Усиление монастырских средств и преимущественно благоприятная перемена правительственных взглядов на монашество после Екатерины II снова оживили развитие монашеской жизни и способствовали умножению монастырей и монашествующих. При закрытии монастырей во время введения монастырских штатов значение многих обителей было оценено весьма недостаточно. Оттого в некоторых обителях, назначенных к упразднению и уже упраздненных, возникали сильные представления, заставлявшия восстановлять их вновь. Так, при введении штатов в Малороссии положено было закрыть даже такой важный исторический монастырь, как киевский Братский с академией, здание его положено обратить в госпиталь, а академию перевести в лавру; но, по ходатайству митр. Самуила, академия оставлена на своем месте, а в 1799 г. при митр. Иерофее восстановлен был в значении штатного и Братский мон. В 1764 г. едва не закрылась в Новгородской епархии Нилова пустынь (Сорская) и сделана приписной, – в 1850 г. она опять была восстановлена. В 1786 г. в Черниговской епархии закрыт Максаковский монастырь и обращен в дом сумасшедших, – в 1803 г. открыт снова и передан единоверцам. В 1801 г. восстановлен по просьбе вологодских граждан Спасо-Каменный монастырь, закрытый в 1775 году. В 1786 г. был закрыт древний (XV в.) монастырь Воронежской епархии Дивногорский на меловых скалах, – восстановлен в 1828 г., благодаря уважаемой его святыне, – Сицилийской иконе Богоматери, и достиг теперь замечательного благосостояния. В 1787 г. киевский Межигорский монастырь обращен был в казенную фаянсовую фабрику, – восстановлен в недавнее время (1884 г.). В том же году в Харьковской епархии кн. Потемкин выпросил себе для дворца в подарок монастырь Святогорский с угодьями, восхитившись местоположением обители; но смерть князя помешала осуществлению этой затеи, а наследники его отказались от этого подарка, – обитель восстановлена однако уже в 1844 г. В 1788 г. было положено закрыть московский Симонов монастырь, состоявший по штатам в I классе, – здания его предназначались для казарм; но против этого восстали все московское купечество, митр. Платон и губернатор Еропкин, указывая на то, что в этой обители почивают св. мощи и покоятся тела многих знатных покойников; в народе пошел слух, что в монастырском храме по ночам виден бывает таинственный свет. На другой год монастырь был восстановлен, а казармы переведены на другое место. Всех монастырей восстановлено было до конца XVIII в. 29.» Основание новых монастырей после 1764 г. шло весьма неуспешно. До 1800 г. открылось всего до 20 монастырей.

Внутренняя жизнь монастырей, как отмечает Знаменский, в первую половину XVIII в. мало где стояла на должной высоте. Замечался упадок общежительного порядка, своеволие и бродяжничество отдельных монахов. В числе высоких подвижников того времени, кроме сокровенных рабов Божиих, известен иеросхимонах Иисус, в миру Иоанн, род. в Москве в 1635 г. Он состоял духовником царя Петра I. Добрый пастырь был отцом для сирот, кормильцем голодных, заступником за несчастных. В 1701 г. Григорий Талицкий составил и распространял сочинение, в котором именовал царя антихристом. При допросе он назвал среди сочувствующих ему о. Иоанна. Государь отправил духовника к архиеп. Афанасию для пострижения в Соловецком мон. Став иноком Иовом, он, смиренно выполняя послушания, начал подвизаться великим подвигом. Петр, убедившись в его невиновности и осведомленный о его праведной жизни, звал его вернуться. Иов же в это время стремился к отшельничеству. Он вступил в братство Анзерского скита и вскоре избран был его настоятелем. В 1710 г. принял он схиму с именем Иисуса, в память Иисуса Навина, вождя Израильского. В 1712 г. он, находясь у пустынника, подвизавшегося у подножия горы, в тонком сне увидел Богородицу, повелевшую ему на этой горе, названной Владычицей Голгофой, устроить Распятский скит. В 1715 г. там была освящена церковь. Петр I, узнав о явлении Богоматери, велел из архангельских казенных магазинов отпускать ежегодно хлеб для Голгофской братии. Почил Иисус 6 марта 1726 г. Память его чтилась в северном поморье.

Известен был пустынножитель Феофан, подвизавшийся на Анзерском о-ве, а потом в самой Соловецкой обители, преставившийся 80 лет 26 июня 1819 г. Прославился подвижнической жизнью и перенесенным им за усердие к монашеству схимонах Симеон, основатель пустыни «Белые берега» в Брянских лесах, в урочище Полбине, на берегах реки Снежита, переселившийся туда 15 нояб. 1741 г. Старец иеромонах Феодор, происходивший из старинного рода Ушаковых, оставил службу в Преображенском полку и ушел спасаться в поморские леса на берегах Сев. Двины. Он был потом арестован за оставление полка, допрашивался имп. Елисаветой, удовлетворившей его просьбу принять постриг. По ея повелению он был определен в Александро-Невскую лавру и отличался подвижнической жизнью. Почитал его даже имп. Петр III. В 1757 г. он ушел в Саровский мон., а затем в обедневшую Санаксарскую пустынь, находившуюся на реке Мокше, вблизи г. Темникова Тамбовской г. Саноксарской называлась она по окружающим обитель сенокосам³⁸). Он привел обитель в цветущий вид и в 1762 г. был рукоположен в иеромонахи с назначением настоятелем. Духовные его дети в Петербурге продолжали помогать обители. Настоятелем он был твердым и строгим, «в наставлениях нарочито имел искусство, в рассуждениях был остр и пространен». По установлению штатов пустынь подлежала упразднению. Феодор же добился оставления обители и наименования ея затем монастырем. Из числа его учеников впоследствии вышло несколько настоятелей, вдохнувших новую иноческую жизнь в монастырях. Через него митр. Гавриил познакомился с выдающимися иноками, которых и назначал в настоятели великорусских обителей, ранее неудачно, в смысле духовного руководительства, управлявшихся учеными малороссиянами. Претерпел он и скорби из за обличенного им темниковского воеводы Неелова. Девять лет томился он в ссылке в Соловках. По предстательству митр. Гавриила, имп. Екатерина разрешила ему вернуться в Санаксарский мон., в котором он преставился 19 февраля 1791 г. на 73 году жизни. Троицкий инок, старец Зосима, основал пустынь в 25 вер. от Троице-Сергиевой Лавры, на бер. речки Молохчи, в прежней Переяславль-Залесской области. Много самого разнообразного народа приходило за наставлениями к схимонаху Зосиме, по имени которого пустынь стала называться Зосимовской. Он имел дар старчества. Почитала его имп. Елисавета, неоднократно его посещавшая.

Старица Агафия Сѵмеоновна Мельгунова, в иночестве Александра, положила основание Серафимо-Дивееву мон. Происходила она из нижегородских дворян Белокопытовых. Овдовев, она в Киеве приняла тайный постриг и удостоилась видения Богоматери, повелевшей ей основать монастырь. Руководили ею старцы-подвижники Лавры. В 1760 г., когда она была вблизи Саровской пустыни, Богоматерь повторила свое повеление, указав и местность. Она создала обитель в Дивееве. В 1772 г. был довершен Казанский храм на месте явления ей Владычицы. Помогала она много и Саровской пустыни. Когда в деревне начиналась страдная пора, мать Александра являлась туда и посвящала себя заботам об оставленных детях – топила печи, приготовляла обед, мыла детей, стирала их белье и пр. По воскресным дням она, по окончании литургии, поучала крестьян на церковной площади. Строго исполняла она со своими послушницами суровый устав Саровской пустыни. С великим уважением относилась она к 30-летнему иеродиакону Серафиму. Саровский настоятель о. Пахомий, казначей о. Исаия и иеродиакон Серафим соборовали ее. Настоятелю передала она последние остатки своего состояния и просила заботиться об обители. Тот, ссылаясь на свою старость, указал ей поручить это, еще молодому, иеродиакону Серафиму, что праведница и сделала. Преставилась она 13 июня 1789 г. Преп. Серафим участвовал в ея отпевании и всегда заботился о Дивеевской обители.

В Петербурге подвизалась, жившая на Петербургской стороне, блаженная Ксения, после смерти мужа своего, придворного певчего Петрова, принявшая на себя подвиг юродства. Раздав имущество свое нищим, одевшись в рубище, назвав себя именем покойного мужа – Андреем Федоровичем, она ходила из дома в дом, не имея постоянного пристанища, а на ночи исчезала. Она уходила в поле и там молилась на все четыре стороны. Народ очень любил ее. Бедные семьи считали за счастье, когда она приходила к ним. Обладала она даром прозорливости. Преставилась она в средине XIX в., возможно и ранее. После ея кончины приходили молиться в часовне на Смоленском кладбище, сооруженной над ея могилой. Совершались чудеса. В Воронежском Покровском мон. подвизалась инокиня Таисия, в миру мещанка Татьяна Постовалова, покинувшая мир после всенародного обличения свят. Тихоном празднования пред началом Петрова поста простонародьем целую неделю древнего языческого бога Ярилы. Произошло это 30 мая 1765 г. Старица Таисия имела дар пророчества и предсказала время своего преставления. Придя в обитель, предположительно, 18 лет, она скончалась 93 лет. В московском Ивановском мон. подвизалась затворница Досифея, в миру княжна Августа Тараканова, дочь имп. Елисаветы от брака ея с гр. Алексеем Кирилловичем Разумовским. По воле матери она приняла постриг. Влияние на ея духовную жизнь оказал митр. Платон. Она же сама позднее наставляла братьев Путиловых, впоследствии отцов Моисея Оптинского и Исаии, игумена Саровского, и др. обращавшихся к ней за духовными советами. Скончалась она 4 февраля 1810 г. и погребена в Новоспасском мон.

В Киево-Печерской лавре подвизался затворник Досифей, как выяснилось после его преставления, последовавшего 25 сентября 1776 г. на 65 году жизни, бывший в миру девицей Дарией Тяпкиной, из знатной рязанской дворянской семьи. В раннем детстве, проживши у бабки, инокини московского Вознесенского мон. Порфирии, Дария, вернувшись домой, вела иноческий образ жизни. Она в 1736 г. тайно оставила дом и, как послушник, подвизалась сначала в Троице-Сергиевской, потом Киево-Печерской лаврах. В последней она большую часть времени пробы- вала затворницей в Китаевской пустыни. К ней, чтимому старцу Досифею, приходил за советом юный Прохор, в иночестве преп. Серафим. Она направила его в Саровскую обитель и научила его истинной духовной жизни. В Задонском мон. подвизался схимонах Митрофан, в миру Михаил Голощапов, близкий свят. Тихону, считавшего его своим другом. Святитель переписывался с ним, давал ему поручения. Имел он дар прозорливости. Преставился Митрофан 27 февр. 1793 г. В Борисоглебском мон. проживал послушник чтец Алексий Стефанович, принявший на себя подвиг юродства. Его очень почитали в Ростове, находившемся в 18 вер. от обители. Был он прозорливым. Преставился Алексий 16 октября 1781 г. В Петрозаводске очень почитался юродивый Фаддей, уроженец Олонецкого края. Царь Петр I посещал его. В 1724 г. юродивый сказал ему, что видит его в последний раз. Государь скончался в январе 1725 г. Преставился Фаддей в 1726 г.

Проф. П. Знаменский пишет о монашестве, лишенном в 1764 г. вотчинного богатства: «Само монашество, освободившись от множества расходов на содержание лишних обителей и лишних, не призванных к нему людей, получило возможность употреблять свои средства более полезным образом и лучше устроят свое нравственное состояние. Даже между монахами, удалившимися в леса, которых считали самовольными, явилось несколько замечательных подвижников, бывших потом устроителями нескольких монастырей и оказавших монашеству великие услуги; таковы были подвижники Брянских и Рославльских лесов конца XVIII и начала XIX века, числом до 30 (только известных) иноков. Эмигранты на Афон и в Молдавию, число которых только в одной Молдавии простиралось до 200 человек, дали тоже не мало наставников иночества русским монастырям и между ними такого учителя, как Паисий Величковский. В русских монастырях увеличилось число истинных подвижников и развилась даже значительная аскетическая литература...»

В это именно время протекала подвижническая жизнь преп. Серафима Саровского. Прохор Мошнин, происходивший из купеческой семьи, родился в Курске 19 июля 1759 г. В 1778 г. пришел он в Саровскую пустынь, направленный туда киево-печерским затворником Досифеем.

Местность, где расположен Саров, была издавна населена народом финского племени, мордвою, до нашествия татар платившей дань рязанским и Владимирским князьям. В 1298 г. татары покорили это место под предводительством ширинского князя Бахмета. Вероятно тогда на месте нынешнего монастыря был построен, между речками Сатисою и Саровою, татарский город Сараклыч. В 1389 г. хан Бехан, теснимый местным населением после Куликовской битвы, удалился за р. Мокшу. Город пришел в запустение и зарос лесом. Триста лет пустовало это место. В 1664 г. пришел туда пензенский инок Феодосий, поставивший келью на валу бывшего города и подвизавшийся там. Он рассказывал жителям ближайшего селения, что по ночам видел необычайный с небес свет, освещавший всю гору. Иногда сходил огненный луч, иногда слышался громкий благовест. Он утверждался в мысли, что месту этому суждена великая будущность. Последние годы жизни жил он в Пензе. После там подвизался старец Герасим, также бывший свидетелем разных знамений. Он окончил жизнь свою строителем Краснослободского мон. Иногда и жители на этом месте слышали при ясной погоде гром и колокольный трезвон.

В 1670 г. у причетника с. Красного, Арзамасского у., Феодора Стефанова, родился сын Иоанн. Его благочестивый отец окончил жизнь иноком. Иван с юных лет прилежал к церкви и рано помышлял о монашестве. В 1689 г. он пострижен был в Введенском Арзамасском мон. с именем Исаакие. Ища уединения, он, с благословения настоятеля и духовника, поселился с иноком Санаксарского мон. Филаретом, на «Старом городище» в Сарове, откуда ненадолго уходил, вернувшись иеромонахом. С 1692 г. он подвизался один, ведя тяжкую борьбу со врагом спасения. Боролся он с расколом, обратив 60 человек из скита Филарета. Позднее он был избран настоятелем Введенского Арзамасского мон., но не оставлял своим попечением Саров, где подвизался его постриженник Ириней. После смерти последнего в 1703 г. Исаакий вскоре вернулся в Саров и начал строить церковь и 16 июня 1706 г. создаваемая пустынь украсилась храмом. В 1711 г. Исаакий назначен был строителем обители и выстроил еще две церкви. Позднее он принял схиму с именем Иоанна. Часто уединялся он в пещеры. В 1734 г. по ложному доносу Саровские иноки были заподозрены в государственной измене. Настоятель иеросхимонах Иоанн был увезен в кандалах в Петербург. В заточении он скончался в 1737 г. и погребен был при Преображенской церкви, что в Колтовской, в Петербурге.

Почти через сорок лет после этого пришел в Саровскую пустынь Прохор Мошнин. Прошел он с должным смирением возлагавшияся на него послушания. В 1786 г. принял он пострижение. Посвященный потом на служение алтарю Господню, он каждый день служил литургию раннюю или позднюю и приобщался евхаристии. В остальное время до короткого сна, он стоя читал слово Божие и поучения отцов. Так провел он 5 лет 9 месяцев иеродиаконом и 3 года иеромонахом. Архиеп. Филарет, в «Истории Русской Церкви» пишет: «В 1794 г. перешел он в лес, в уединенную келью. Здесь каждый день отшельник совершал службу, по правилу Пахомия и по уставу, читал по несколько чтений из Евангелия и Апостола, ночью молился, днем копал землю в огороде или рубил дрова. Здесь же, переходя от подвигов к подвигам, он, по примеру Сѵмеона Столпника, провел тысячу дней и ночей, стоя на камне: на одном в келье – стоял днем, на другом в лесу – стоял ночью; с воздетыми к небу руками молился он молитвою мытаря: Боже, милостив буди мне грешному. В пустынной келье отшельник по временам принимал приходивших для бесед о душевном спасении». Дальнейшая подвижническая жизнь святого протекала в XIX столетии.

В первое десятилетие ХVIIИ века сияли еще своими подвигами и трудились на пользу Церкви тесно связанные с монашеством святители Димитрий Ростовский († 1709 г.) и Митрофан Воронежский († 1703 г.). Во второй половине того же столетия великим учителем благочестия и монахолюбцем был свят. Тихон Воронежский, Задонский чудотворец († 1783 г.). О нем так повествует архиеп. Филарет в своей «Истории»: «Таков был блаженный Тихон, образец пастырей на воронежской кафедре, образец христианского подвижничества в Задонском уединении. Отказавшись от пастырского служения по болезни, он проводил ночь в молитве, утро и вечер посвящал чтению слова Божия, и ходил в храм слушать богослужение. Потеря часов беседы с Господом была для него потерею тяжелою, и он умолял келейника – отказывать в часы молитвы его посетителям. Не редко, полный скорби о грехах, с горькими слезами на ланитах, простертый на земле, он только взывал: Господи помилуй. «Я ничего своего не имею, все Божие, а не наше», говорил святитель-подвижник и – раздавал бедным всю пенсию свою; им же отдавал и то, что присылали благотворительные люди. После молитвы любимым занятием Тихона была беседа с каждым о спасении души. Он собирал вокруг себя детей и учил их молиться Богу, входил в разговор с крестьянами и учил любви к труду и страху Божию, делил скорби несчастных. Иногда выезжал к знакомым, и чаще тогда, когда не ожидали его, но имели нужду в его советах. Кроме устных бесед вел благочестивую переписку, излагал мысли в письмах. «Сокровище духовное, от мира собираемое» было плодом пустынных размышлений его о природе и людях в продолжение 1777–1779 г. В последние два года своей жизни много страдал от головной боли и нервных припадков и мирно почил 13 августа 1783 г.» Необходимо отметить, что юные годы Святителя протекли в большой бедности, отчего он так хорошо знал и понимал теневую сторону жизни. Учась в новгородской семинарии, он зарабатывал физическим трудом. По окончании семинарии, он там же учительствовал; любил душеполезные чтения и размышления. Будучи вспыльчивым, владыка Тихон выработал кротость и смирение. Прославлен 13 августа 1861 г.

Велика заслуга в отношении монашества владыки Гавриила, в миру Петра Петрова, закончившего свою, посвященную служению Церкви, жизнь митрополитом Новгородским и С.-Петербургским. Родился он в 1736 г. Отец его был священником. В 1753 г. он окончил московскую Славяно-Греко-Латинскую академию. Всегда прилежал он к церкви, был справщиком в московской сѵнодальной типографии и потрудился много при перепечатке Библии. Пострижение принял в 1758 г. по настоянию настоятеля Троицкой лавры известного Гедеона (Криновского), убежденного в том, что Петров будет хорошим иноком. В том же году он был назначен наместником лавры, ректором семинарии и учителем богословия. В 1761 г. он стал ректором московской академии в сане архимандрита Заиконо-спасского мон. Занимался учеными трудами. В 1763 г. последовала хиротония его в тверского епископа. Умело управляя епархией, он вызывался часто в Петербург. По желанию имп. Екатерины, он был членом комиссии, рассматривавшей Наказ выборным для составления нового Уложения. Работал он над исправлением Пролога. Состоя с 1767 г. депутатом от Сѵнода в Комиссии по составлению нового Уложения, он отстоял сохранение духовенства как особого сословия. В 1770 г. он был назначен архиепископом С.-Петербургским и Ревельским, будучи уже членом Сѵнода. Много забот приложил владыка Гавриил по управлению епархией (с 1776 г. ему подчинена была и Новгородская). В 1783 г. Гавриил возведен в сан митрополита. Устрояя Александро-Невскую лавру, он соорудил в ней Троицкий собор, освященный, в присутствии императрицы, 30 августа 1790 г. Благотворил он многим. О последующих годах его жизни упомянуто выше. Митрополиту Гавриилу иночество, в значительной степени, обязано своим оживлением. Сам аскет по жизни и по стремлениям, он общался со всеми современными ему иноками. Им приглашался св. Тихон переселиться в Валдайский Иверский мон. Владыка Гавриил находил, что делу монашества вредит назначение настоятелями монастырей т. н. «ученых монахов», большею частью учеников Киевской духовной академии. Они могли быть отличными администраторами и проповедниками, но неудачными настоятелями. Он считал, что в настоятели монастырей надо избирать сильных духом и опытом подвижников из суровых обителей. Так выписан был им из Брынских лесов старец Адриан, направленный им на Коневец, где он вскоре стал настоятелем. Митр. Гавриилом введено было общежитие по Афонскому уставу во многих монастырях своей епархии: Валаамском, Коневском, Иверском, Зеленецком, Тихвинском, Новоезерском, Моденском, Вяжицком, Савва-Вишерском, Отенском, Клопском, Дымском. Он составил сам для этих обителей правила общежития (в 20 пунктах).

Митр. Гавриил, придавая особенное значение уединенности Валаамского мон. вызвал туда из Сарова старца Назария. Последнему прислал он 9 марта 1787 г. предписание ввести в монастыре правила Саровской пустыни. Епископ тамбовский и настоятель Саровской пустыни не хотели отпускать Назария. Они написали митрополиту, что старец недостаточно умен. Владыка Гавриил ответил им: «У меня много своих умников. Пришлите мне вашего глупца». Владыке Гавриилу обязана своим восстановлением знаменитая Симонова обитель в Москве. В монастырских делах ближайшим доверенным митрополита был о. Феофан, ученик старца Феодора (Ушакова), будущий архим. Новоезерский. Он был вызван в Лавру из Софрониевой пустыни, населенной учениками старца Паисия (Величковского). Вызваны были пять опытных иноков. Феофан стал келейником митрополита. По отзыву Феофана, назначен был в Тихвин настоятелем ученик старца Феофана о. Игнатий (из гвардейцев). Пол года Сѵнод не соглашался на это назначение, т. к. раньше в этом знаменитом монастыре, начальствовали ученые монахи. Архим. Игнатий, подняв на большую высоту Тихонов мон., восстановил потом и Симонов. Старец Паисий (Величковский) перевел "Добротолюбие» с греческого и прислал рукопись митр. Гавриилу. Последний назначил комиссию из ученых для проверки перевода. Но, учитывая важность и духовного опыта, он назначил в помощь ученым отцов Феофана, Назария и еще двух иноков, предписывая постоянно советоваться с ними. Благодаря митрополиту было напечатано «Добротолюбие». Митр. Гавриил был одним из старших членов Российской Академии Наук.

Близок к монашеству был Свят. Иоасаф, еп. Белгородский († 1754 г.). Много сделал он для управлявшихся им Лубенского Мгарского мон. в Полтавской губ. и Троицко-Сергиевой лавры. Строгим аскетом, постником и молитвенником был архиепископ Тобольский Варлаам (Петров) (1729–1802), старший брат митр. Гавриила. Постриг он принял в Александро-Невской Лавре, где подвизался под руководством старца Досифея. Епархией владыка Варлаам правил 32 года. Отличался он большим смирением и широким благотворением. Летом он удалялся на полное безмолвие в лежавший вблизи Тобольска Иоанновский Междугорский мон. Очень почитал он подвижника митрополита Тобольского Свят. Иоанна (Максимовича), строгого инока, нищелюбца, ревнителя, как и сам владыка, духовного просвещения.

Огромно значение для русского монашества и укрепления истинного благочестия подвижнической и просвещенной деятельности архимандрита Паисия (Величковского). Архиеп. Филарет пишет в своей «Истории Русской Церкви»: "Паисий Величковский образовал множество подвижников для русской церкви, хотя и провел большую часть жизни в Молдавии. Рано открылась в сироте полтавского протоиерея пламенная верность к пустынной жизни. Из киевского училища, где пробыл 4 года, скрылся он в Любечскую и потом Медведицкую пустынь. Гонение униатов возвращало его в Печерскую лавру; но ревность к строгой подвижнической жизни увлекла в Валахию, где 3 года провел он в скиту. Затем та же ревность вызвала его в Афонскую гору; здесь 7 лет прожил он безмолвным отшельником, а с 1754 г., против его желания, собралось к нему сперва до 12 братий, потом до 50. Паисий разделял наравне с братией труды рукоделия, и спал не более 3-х часов, прочее же время ночи проводил в молитве и в переводе книг с греческого на славянский язык. Он наставлял скитников умной молитве; это восставляло против него одного афонского старца, который, однако, получив письменное объяснение Паисия, сознался в своей несправедливости. Теснота скита и корыстолюбие турецкого аги заставили Паисия возвратиться со своею братиею в Валахию. Поселясь в монастыре Драгомирне, он устроил здесь студийское общежитие. По наставлению Паисия, каждый из братий, особенно новоначальных, каждый вечер открывал грехи свои своему старцу. В зимнее время, и особенно в великий пост, Паисий каждый вечер предлагал в трапезе поучение кого-либо из пустынных отцев и сопровождал чтение толкованием; в один вечер слушали поучение Паисия славяне, тогда как молдавские братия совершали вечернее молитвословие, а в другой молдавская слушала поучение на молдавском языке, а славяне молились. Богослужение совершалось также на обоих языках. С Афонской горы возвратилось с Паисием 54 брата, а к 1774 г. их собралось до 350: духовная опытность Паисия, не приглашая, привлекала ищущих неба. После войны России с Турциею, сильно тревожившей и иноков драгомирнских, в 1774 г. Австрия потребовала и взяла себе часть Валахии, где был монастырь Драгомирня. «С папистами, говорили старцы, никогда не может быть мира». И в 1775 г. Паисий перешел с детьми своими в монастырь Секул, а в 1779 г., по воле господаря, поселился в Нямецком монастыре. Секул был тесен, но тих; Нямец был обширен, но его издавна посещали многие. Потому старец скорбел по Секуле; впрочем, сколько можно было, он соблюдал порядок, введенный им в Драгомирне. В 1790 г., когда Потемкин занимал Яссы, екатеринославский архиеп. Амвросий посвятил Паисия в архимандрита. Число братий возрасло до 400; кроме того, в Секуле, оставшемся также под надзором Паисия, было 100 братий. До самой смерти Паисий продолжал заниматься переводом отеческих книг с греческого на славянский язык: с особенным же вниманием перевел наставления преп. Исаака Сирина и ответы аввы Варсонофия. Украшенный даром прозрения, великий старец скончался 72 лет в 1794 г.»

С монашеством связаны имена – графа Бориса Петровича Шереметева и его дочери Наталии, в иночестве Нектарии. Происходивший из славной семьи, первый граф Российской империи, Б. П. Шереметев был ближайшим сподвижником царя Петра, очень ценившего его за прямоту, честность и рвение полководца. Им возведен он был в звание генерал-фельдмаршала. Верующий и церковный Шереметев очень почитал икону Тихвинской Божией Матери. Когда в 1709 г. царь вознамерился дать генеральное сражение шведам под Полтавой 26 июня, Шереметев упросил государя отложить битву на один день, чтобы был почтен должным образом падающий на этот день праздник сей Иконы. Сражение состоялось 27 июня. После победы над Карлом XII, при посещении царем полтавского имения Шереметева Борисовки, последний объявил монарху об обете, данном им перед битвой основать в имении девическую обитель в честь чудотворной Тихвинской иконы. Государь одобрил намерение фельдмаршала и сам избрал место для построения монастыря. Петр повелел сделать большой деревянный крест, собственноручно водрузил оный на вершине, назначая тем место для церкви во имя любимого им праздника – Преображения Господня, что и было потом исполнено. Главная же церковь была устроена в честь Тихвинской Божией Матери. Шереметевым был составлен «Завет», коим определялось внутреннее устроение обители, о которой он много заботился, завещав это и своему наследнику. Граф Б. П. Шереметев славился своей широкой благотворительностью. Скончался он в 1719 г., завещав похоронить себя в Киево-Печерской лавре. По распоряжению же царя он погребен был в Лазаревой церкви Александро-Невской лавры.

Графиня Наталия Борисовна Шереметева пяти лет потеряла отца и 14-ти мать. Она привыкла жить сосредоточенной жизнью и сдерживать свои желания. В конце 1729 г. состоялось обручение ея с кн. Иваном Ал. Долгоруким, любимцем юного Петра II и братом невесты императора. В середине января 1730 г. Петр скончался от оспы. С самого начала царствования имп. Анны, Долгорукие подверглись преследованию. Надвигавшияся невзгоды не остановили Шереметеву, обвенчавшуюся в сельской церкви. Вскоре оба они были сосланы в Березов, в который стараниями Долгоруких ранее сослан был кн. Меншиков. В тяжелых условиях прожила она там 11 лет. В 1739 г. за неосторожные разговоры кн. Иван Алексеевич был препровожден в Петербург и казнен. Возвращенная из ссылки в царствование Елисаветы, Шереметева, когда подросли ея сыновья, отправилась из Петербурга в Киев и приняла, с именем Нектарии, постриг в Фроловском мон. Там она праведно подвизалась и, проболев, скончалась в 1771 г. Погребена она в Киево-Печерской лавре, при входе в собор, заменив таким образом отца.

В отношениях государства к религии со времени Петровской реформы принят был в основание принцип свободы вероисповеданий. Царь Петр писал в указе 1702 г. «Совести человеческой приневоливать не желаем и охотно предоставляем каждому на его ответственность пещися о спасении души своей». Принцип этот приложен был и к делу христианской миссии между иноверцами империи. Сначала Петр хотел было уничтожить все принятые до него внешния поощрительные меры к обращению инородцев, оставив в силе одне меры духовные. Но вскоре он отказался от этой мысли и снова велел восстановить отписку крещеных крепостных от их некрещеных помещиков. В 1720 г. всем новокрещеным дарована была трехлетняя льгота от податей и рекрутства. При имп. Елисавете такие поощрительные меры к крещению усилены еще денежными и вещевыми подарками новокрещеным, раскладкой следующих с них за льготный срок податей и рекрутчины на их некрещеных единоплеменников и прощением совершенных до крещения преступлений.

Имп. Екатерина II снова провозгласила принцип веротерпимости, доведенный на этот раз даже до крайности, до безразличного покровительства всем, даже языческим вероисповеданиям. В ея указе Сѵноду от 1773 года говорится: «Как всевышний Бог терпит на земле все веры, то и Ея Величество из тех же правил, сходствуя Его святой воле, в сем поступать изволит, желая только, чтобы между ея подданными всегда любовь и согласие царствовали». На основании такого взгляда и опасений пред мнимым фанатизмом духовенства, – деятельность православных миссий была ослаблена до последней степени. Поощрительные меры к крещению иноверцев были отменены, кроме трехлетней льготы новокрещеным. Иноверному духовенству – муллам, ламам – назначались, даже, казенные средства содержания, каких не имело православное духовенство. Магометанство получило полную свободу заводить мечети и школы. Правительство даже само строило мечети, напр., в Оренбургском крае для киргизов, которые переживали тогда период двоеверия и вовсе не были еще утверждены в магометанстве. Кроме того, магометанству дана была еще небывалая у него правильная и крепкая организация. Для его духовного управления были назначены два муфтия – в Уфе (1788) и в Крыму (1794) со многими штатными муллами. В Сибири такая же организация дана была ламству чрез подчинение всех лам одному верховноному ламе. В 1775 г. введены были для лам узаконившие их штаты, что было ими понято как покровительство верховной власти их вере (Знаменский).

Несмотря на затруднения, порождаемые духом времени, дело православной миссии все-таки шло вперед. Кроме инородцев Поволжья и Сибири действия ея простирались и на новые племена, напр., калмыков, постепенно переселявшихся в Россию, и на племена вновь присоединявшихся к России местностей Средней Азии, Сибири и Кавказа.

Царства Казанское и Астраханское пали в середине ХVI в. Но магометанство и язычество в этих землях, вошедших в состав русского государства, держались еще крепко. Их поддерживали мурзы и князья.

Имп. Петр Великий подтвердил прежния льготы обращающимся к св. вере. Им повелено было отобрать у мурз крестьян, коль скоро они не хотят принять господствующего в государстве исповедания. Казанскому митрополиту Тихону (Воинову), правившему с 1699 г. по 1724 г., ревновавшему об успехах веры, даны были пособия на устроение церквей для обращающихся ко Христу. Главными помощниками его были ключарь Феодор и архиерейский казначей иером. Алексий (Раифский). Последний должен был иметь надзор за новообращенными и обучать их. Им заведена была школа при свияжском Богородицком мон., в котором стал потом архимандритом. Он был председателем учрежденной в 1731 г. для казанской и нижегородской губерний комиссии новокрещенских дел. Обращено было много язычников, главным образом чувашей. Упорнее были магометане. Владыка Тихон первый обратил внимание и на образование крещеных инородцев; он создал в Казани школу с 32 учениками. Когда, за недостатком средств, школа эта закрылась, он продолжал обучение новокрещеных в духовной школе при своем доме. В Нижнем-Новгороде проявлял ревность епископ Питирим (1719–38, с 1724 – архиепископ).

Особенно сильно развилась миссионерская деятельность в Казанском крае, когда епископом стал Лука (Конашевич), правивший с 1738 по 1755 г. «В своей ревности, пишет Знаменский, «он доходил иногда даже до крайностей, насильно помещал инородческих детей в свои школы, устроил в татарской слободе в Казани две церкви и завел там крестные ходы; в селе Болгарах сломал остатки древних зданий, считавшихся у мусульман священными, и сильно раздражил против себя некрещенных Татар»... Имп. Екатерина II в 1767 г., посетив развалины Болгар, древней столицы волжских болгар, писала Панину: «Все что тут не осталось, построено из плиты очень хорошей. Сему один гонитель, Казанский архиерей Лука, при покойной императрице Елисавете Петровне позавидовал и много разломал, а из иных построил церковь, погреба и под монастырь занял, хотя Петра I указ есть, чтоб не вредить и не ломать сию древность». Несколько татар принесли жалобу, будто они крещены еп. Лукой по неволе. Сѵнод, по расследовании, определил в 1750 г.: жалоба несправедлива и возбуждена только муллами, но вперед принимать магометан и язычников по письменным просьбам (дана была форма просьб). Усердным помощником еп. Луки был архимандрит Вениамин (Пуцек-Григорович).

Доброжелательный отзыв о деятельности владыки Луки дает архиепископ астраханский, потом екатеринославский Платон (Любарский), ранее ректор казанский (с 1772 г.), историк края († 1811 г.). О владыке Луке он пишет: «к искоренению в епархии идолослужения и магометанства такой был ревнитель, что во время его архиерейства безчисленное множество мордвы, вотяков, чуваш, калмыков и татар приняли св. крещение ... Вениамин был им «неоднократно посылаем в епархию для приведения иноверцев в православие, в которое обратил языческих народов многое число».

В 1740 г. при свияжском Богородицком мон., вместо Комиссии, учреждена была новокрещенская контора, с окладом на миссионерские расходы 10000 р. Во главе ея поставлен был архимандрит Димитрий (Сеченов). В ней работали 2 протоиерея, 5 переводчиков. Округ ея обнимал губернии Казанскую, Нижегородскую, Воронежскую и Астраханскую. Со стороны правительства в царствование имп. Елисаветы миссионерам оказывалось большое содействие. Кроме дарования крещеным известных льгот, правительство распорядилось остановить постройку новых мечетей, некоторые наличные мечети сломать, крещеных отделить от некрещеных через переселение на другия места. В царствование имп. Елисаветы в губерниях: Казанской, Нижегородской и Воронежской крестилось 430.550 лиц. Менее всего крестились татары, которые вели и упорную борьбу за свои мечети. Правительство в последнем вопросе делало послабления. Из язычников – мордва крестилась вся, черемис, чуваш, вотяков осталось некрещеными малое число. Магометан крестилось всего 8000 человек, но и они были неустойчивые. Магометане умудрялись даже развивать свою деятельность среди чувашей. При таковом массовом крещении, конечно, настоящего просвещения не было. Миссионеры научить вере такое количество не могли. Духовенства, знающего инородческие языки, было мало. Инородческие школы были редки (Знаменский).

В 1742 г. Димитрий был поставлен епископом Нижегородском. После него начальником миссии сделался архим. Сильвестр (Словацкий), из учителей казанской семинарии. Ему помогал другой учитель иером. Вениамин (Пуцек-Григорович). Содействие оказывал советник миссии Ярцев, отстаивавший новокрещеных от местной администрации, иногда, по корысти, державшей сторону магометан.

Решительные действия миссионеров возбудили против них волнения среди татар и мордвы. В 1745 г. терюшевская мордва нижегородской епархии за разорение языческого кладбища в с. Сарлеях едва не убила еп. Димитрия и была усмирена только вооруженною силою. В Казанском крае волнение татар грозило тем большею опасностью, что между башкирами в 1750 г. загорелся сильный бунт. В 1775 г. правительство решило, поэтому, перевести Луку (Конашевича) в Белгородскую епархию и смягчить свои указы в отношении мечетей и переселений татар. Миссионерская деятельность стала слабеть.

В царствование имп. Екатерины II произошли крупные перемены. В 1764 г. была закрыта казанская комиссия новокрещенских дел. Забота о гражданском быте новокрещенных передана была гражданскому начальству. Попечение об утверждении веры предоставлено было местным архипастырям. Им поставлено было в обязанность избрать особых проповедников веры, просвещенных и проникнутых духом христианским. Положено было быть трем проповедникам в Казанской губ., двум в Тобольской, по одному в Нижегородской, Рязанской и Тамбовской. Предписано было, по прежнему, учить детей новокрещеных в школах. Но подарки для новокрещеных отменены. Впрочем, при платеже рекрутской повинности, не брались те деньги, которые были назначены новокрещеным прежними указами. Все же архиепископы казанские Вениамин (Пуцек- Григорович), правивший 1762–82, и Амвросий (Подобедов), правивший 1785–99, развивали посильно миссионерскую деятельность. Последний выстроил своими средствами казанские школы новокрещенцев, сгоревшия в 1774 году. Владыка Вениамин, известный своей ревностью, восстал против постройки новых мечетей.

После Пугачевского бунта, в котором инородцы принимали самое деятельное участие, правительство стало смотреть на их обращение в христианство еще неблагосклоннее. В 1789 г., в связи с новыми волнениями среди башкир, запрещено было посылать к инородцам проповедников без особого сношения о том архиереев с губернаторами. В 1799 г., в царствование имп. Павла I, упразднена была должность проповедников.

«Пользуясь своею неприкосновенностью и усиленное учреждением иерархии муфтиев и мулл», пишет Знаменский, «мухамеданство еще более развило свою пропаганду среди язычников, в чем помогало ему иногда само правительство. Напр., оно содействовало утверждению ислама между шаманствовавшими еще киргизами, строя у них, с помощию казанских мулл, мечети и школы, а в конце XVIII в. на свой счет отпечатало для татар множество экземпляров Корана.»

В конце патриаршего периода открывались уже довольно часто желания веры христианской в калмыках, – монголах по происхождению, ламайцев по вере. Проживали они в нижних частях Поволжья и Прикаспийских степях. В 1700 г. из новокрещенцев образовалось уже большое село на р. Терешке. Хан Аюка сильно враждовал против России за это крещение и прием своих подданных. По внушению жрецов (гелюнгов) он сжег селение и увел калмыков обратно в улусы. Однако калмыки продолжали стремиться к вере. Крещеных калмыков стали посылать на Дон к казакам. В 1710 г. перешло на Дон 10000 калмыков. Аюка жаловался на это. Казакам приказано было не принимать подданных хана без его позволения, но крещеные не были возвращены ему, а поселены в Киеве. По договору царя с Аюком назначено вознаграждать улусного владельца 30 руб. за каждого крещеного калмыка, становившегося через крещение свободным. Более или менее точно соблюдалось это до имп. Екатерины II. В 1725 г. позволено было крещеных калмыков определять на службу в Чугуев. По смерти честолюбивого Люки в 1724 г., внук его Тайшим крестился в Петербурге. Он кочевал с 344 кибитками (семьями) около Астрахани. Император Петр Великий был его восприемником и подарил ему походную церковь. Св. Сѵнод подарил для походной церкви хана Петра Петровича глазетовую одежду на престол, подризник, поручи и палицу с изображением Одигитрии. Принятию ханом христианства способствовал иеромонах Никодим (Ленкевич), хорошо знавший местный язык и поставленный во главе миссии отправленный Сѵнодом в 1724 г. с обстоятельною инструкциею. Миссия эта в течение 10 лет крестила до 1700 человек. В 1730 г. правительство для облегчения новокрещенцев, по почину о. Никодима, дало им земли по Волге выше Самары, где для них основан был г. Ставрополь. Тут поселена была и вдова Тайшины Анна, со всей ея ордой. Калмыкам именно желательно было жить вместе, не быть переселяемыми в разные места. Никодим крестил всю орду. Миссия была расширена. Прежде-крещеные калмыки могли, по желанию своему, войти в состав той же орды. Сѵнод приказал о. Никодиму, посвященному в архимандриты, оставаться при княгине для оглашения желающих креститься. Определены были священники с походными церквами для объездов по улусам. Кроме того, был назначен переводчик для перевода Нового Завета и молитв на калмыцкий язык. Крещеные калмыки уже в 1739 г. помогали усмирению башкирцев. Архим. Никодим скончался в 1739 г. (Архиеп. Филарет).

После него с усердием и пользою трудился прот. Андрей Чубовский, знавший калмыцкий язык. Присланы были ученые священники с причетниками, и в Ставрополе открыто в 1741 г. калмыцко-русское училище. Переведены на калмыцкий язык Новый Завет и молитвы. В царствование имп. Елисаветы обращено было до 6000 человек, в том числе многие из главных кочевьев калмыков в астраханских степях. Киргисские калмыки приходили и через сибирские линии и целыми отделениями принимали крещение. Крестившимся отводились привольные земли между Волгой, Доном и Черемшаном. Чтобы приучить их к оседлой жизни, а вместе помочь успехам в вере, между ними поселили несколько сот русских крестьян. Помощниками прот. Чубовского были воспитанники астраханской семинарии, Бестужев и Ляхов, знавшие калмыцкий язык. Ставропольское училище успешно развивалось.

Кроме этих калмыков, поселившихся в Симбирской губ., крестились калмыки и в Астраханской губ., где были их главные кочевья. Вдова тамошнего хана Домбока-Омба крещена была в 1745 г. при дворе имп. Елисаветы. Получив имя Веры, она названа была княгиней, четырем сыновьям велено называться князьями Дундуковыми. Один из них, Алексей, отличался благочестием; скончался он в Енотаевке. В 1750 г. крестилось около 1000 астраханских калмыков.

В царствование имп. Екатерины II дело христианской миссии среди калмыков ослабело. Имели место притеснения их недобросовестными чиновниками. Калмыки уходили за Куму и Урал, возвращаясь в ламайскую старую веру. В 1771 г. ушли к границам Китая 30 000 кибиток. Для предотвращения новых уходов, правительство стало обращаться с калмыками чрезвычайно осторожно. Опасаясь раздражать их, правительство стеснило проповедь среди них христианских миссионеров.

Распространение христианства в Сибири в ХVIIИ в. продолжалось. Настоящим просветителем западной Сибири был митрополит Тобольский Филофей (Лещинский). Уроженец Малороссии, он, родившись в 1650 г., образование получил в киевской академии; был экономом Киево-Печерского мон.; в 1702 г. был рукоположен в митрополита сибирского. «Приехавши в Тобольск», пишет Соловьев, «Филофей рассмотрел в церквах Божиих великое нестроение, и обратился к Петру за средствами помочь беде. Филофей писал о необходимости завести в Тобольске школы и учить грамматике славянской и латинской, в ученики понудить от всякого чина детей, завести типографию великого государя казною, печатать буквари, часословы малые и псалтыри. Ответы царя сообщил владыке Виниус. Указывалось, что надлежит «простираться в учении славяно-российской грамматики, и чтоб вся, яже попу или диакону надобно знать, изучились и Православной веры катехизис достаточно знали... типографии в Тобольске не быть, а какие книги понадобятся, покупать в Москве». В отношении иноверцев отвечено: «Которые иноземцы хотят волею своею креститься в Православную Христианскую веру, и их крестить, а неволею никаких иноземцев не крестить, и ясак с них не складывать, только их спрашивать, какой ради причины приходят ко Св. крещению, велеть им учинить исповедь. Которые Татары или иные иноземцы пойманы в смертных винах, и похотят креститься на том, чтоб быть им живым, и таких, буде с верою совершенно приступают, окрестя и дав им время довольное на покаяние, потом учинить по Уложению и по градским законам, да всякие беззакония истребятся; и которые языка, ниже веры сведомы, и тех скоро не крестить, да не будет вере Православной от них поругания, делать в том со многим опасьством и рассмотрением, испытуя вины, чего ради иноземец крещения пожелает, внимали-б словесы Спасителевы, реченные: сице кто верует и крестится, спасен будет».

Митр. Филофею помогали несколько ученых монахов, привезенных им из Киева. При нем крестилось до 40 000 остяков, вогулов и др. инородцев, для которых им выстроено было 37 церквей. Западную Сибирь он изъездил всю вдоль и поперек с проповедью св. веры. Истреблял он идолов, крестил народ сотнями. Проникал он на восток по Ангаре и Тунгузке; был и за Байкалом. Одного из своих сподвижников, архим. Мартиниана, он отправил в 1705 г. с проповедью на Камчатку. Тот воздвиг Успенскую пустынь, но малого достиг в миссионерстве. Непрестанный труд и суровый климат отразились на здоровье митр. Филофея. В 1711 г. он удалился на покой в Тюменский мон., приняв схиму с именем Феодора. В 1715 г., после кончины Святителя Иоанна (Максимовича), заботившегося о просвещении инородцев, он, по настоянию Петра, вновь занял сибирскую кафедру. В 1720 г., уволенный вновь на покой, он жил в большой бедности, не прекращая своей миссионерской деятельности; скончался в 1727 г.

В 1728 г. в Успенскую пустынь была отправлена миссия, под начальством игумена Иоанна, которая успешно трудилась на Камчатке. Вскоре повелено было выстроить четыре храма. Обратившихся камчадалов насчитывали до 5000 человек. При имп. Елисавете, Сѵнод, по сношениям с Сенатом, достиг посылки в 1742 г. новой миссии на Камчатку. Ее составляли: начальник миссии, образованный архимандрит Иоасаф (Хутунцевич), два иеромонаха, два иеродиакона и несколько студентов московской академии. В пять лет было крещено до 5000 камчадалов. Студенты обучали детей крещеных закону Божию и русской грамоте. Заведены были три школы, где с успехом обучали даже рисованью. В 1748 г. училось 200 детей. Архим. Иоасаф написал краткий катихизис для новокрещаемых. Миссия его имела семигодичный срок. В 1750 г. он оставил на Камчатке начальником миссии Пахомия. Он донес Сѵноду, что жители Камчатки, за исключением немногих, просвещены св. крещением и что важно направить туда священников и учителей. Пахомий умножил число училищ. Ревностью и благоразумием миссии христианство на Камчатке насаждено было так прочно, что и впоследствии камчадалы удивляли своим основательным знанием христианских истин. Указом Сената 12 дек. 1762 г. повелено было: для ободрения детей крещеных камчадалов, обучающихся и имеющих обучаться в школах, когда они, по окончании учения, определены будут на службу (гражданскую), или способны в духовное звание, исключать из податного звания и производить им жалованье, положенное для воспитанников гарнизонных школ (Архиеп. Филарет).

После митр. Филофея новый подъем миссионерской деятельности в Западной Сибири относится ко времени имп. Елисаветы и к управлению Тобольской и всея Сибири епархией бывшего казанского миссионера, владыки Сильвестра (Гловатского), правившего с 1749 по 1755 г. Своими решительными действиями против магометанства, он возбудил против себя татар. В особенности вызвали среди них волнения поднятое им дело об их пропаганде в Барабинской степи и в Оренбургском крае. Началось это дело в 1751 г. рассмотрением в Сенате жалоб тобольских и татарских бухарцев и служилых, а также ясачных татар. Сильвестр выдвинул против них свои обвинения. Он писал, что татары и бухарцы хулят Св. Крещение, называют христианство идолопоклонством, новокрещеных склоняют принимать магометанство, колют иконы, срывают с христиан кресты. «Барабинцев и неимущих никакого закона Остяков, Вогуличей, Калмыков в свой закон целыми деревнями превратили» – писал митр. Сильвестр. Владыка Сильвестр был переведен в Суздаль. Правительство назначило особую следственную комиссию. По свидетельству архиеп. Филарета, комиссия эта много повредила миссионерскому делу в Сибири. Члены комиссии – духовные и светские –, не быв подчиненными митрополиту и губернатору, ссорились между собою и потому сменялись один за другим. Наконец Сенат закрыл комиссию и передал окончание дел на совокупное рассуждение митрополита и губернатора. Западно-сибирская миссия постепенно стала слабеть, а при имп. Екатерине II пришла в полный упадок. Полезную деятельность развивал митр. Павел (Конюскевич), правивший с 1758 по 1768 гг. Очень повредило миссионерскому делу отобрание в казну монастырских имений. Обители были главным средоточием миссионерской деятельности.

Для успешного распространения христианства в восточной Сибири в 1706 г. открыта была Иркутская епархия, до 1727 г. входившая в состав Тобольской митрополии. Из святителей ея особенно прославились на миссионерском поприще два Иннокентия. Святитель Иннокентий (в мире Иван Кульчицкий), происходил из старой дворянской фамилии, род. в 1680 или 1682 г. в Черниговской губ. Воспитанник киевской академии, иеромонах Печерской лавры, он был с 1710 г. преподавателем московской академии и затем ея префектом. Оцененный Петром, Иннокентий был вызван им в Александро-Невскую лавру, став потом ея наместником. В 1721 г. он был хиротонисан во епископа, с наименованием переяславским, предназначенным для посылки «в Хинское государство (Китай) для проповеди слова Божия и ради размножения православной веры». Для успеха миссии не подчеркивалось, по желанию царя Петра, его епископство. По интригам иезуитов он не был допущен богдыханом в Пекин. Во время переговоров с китайскими властями, в иркутском Вознесенском мон. было открыто училище китайского и монгольского языков. Владыка Иннокентий проживал до назначения своего в Иркутск в Селенгинском монастыре. Трудна была его жизнь там без средств и в полной неизвестности судьбы своей. «Молитва, ежедневные богослужения, занятия иконописанием, беседы о вере с бурятами-буддистами, желание насадить среди них семена православия – все это придавало ему и бодрость духа, и утешение, и радость, что не безполезно его здесь пребывание» (Прав. Богосл. Энциклопедия).

В 1727 г. владыка Иннокентий был поставлен во главе самостоятельной Иркутской епархии. Ревностно устроял он епархию и продолжал развивать миссионерское дело среди бурят и монголов. Много заботился он об иркутском училище. Проповедями просвещал грубых и порочных жителей, искоренял нестроения среди духовенства. Много скорбей пережил он в Сибири, перенося их со смирением. Преставился владыка 26 ноября 1731 г. Совершались чудеса у его гроба. Причислен к лику святых в 1804 г., с установлением празднования 26 ноября. Открытие мощей – 9 февраля 1805 г.

Преемник его, епископ Иркутский и Нерчинский Иннокентий (Нерунович), правивший с 1732 по 1746 г. сделал очень много для просвещения того края. Кроме бурят, он крестил многих тунгузов и якутов. Крещеные и облагодетельствованные им тунгузы именовали себя неруновскими. В 1728 г. сообщено было правительству, что крестившиеся сибирские инородцы, вопреки имперским правилам, внесены в податное состояние частными лицами. Вследствие того тогда же было повелено возвратить новокрещеным свободу и не лишать ея впредь тех, которые будут обращаться к св. вере. Это много помогло успехам тобольских миссионеров, из числа которых верхотурский архимандрит Сильвестр обратил из язычества и магометанства до 2600 человек. Еще успешнее развивалось дело при имп. Елисавете. В 1748 г. оставил язычество остяцкий князь Мурзин со своим семейством, после чего были просвещены и др. остяки. В 1751 г. старанием игумена Иова обращено значительное число бурят, тунгузов, вотяков и вогулов. По преданию, туземцы р. Лены, особенно якуты, в первый раз начали обращаться к христианской вере с 1724 г. Неизвестны имена проповедников у них. Обращали их, по-видимому, русские невольные там поселенцы. Священники, приезжавшие из Якутска, довершали дело наставлениями и крещением. При имп. Анне приобретен был для России самый северо-восточный угол Сибири, – земля диких чукоч и чаукчей. Во время экспедиции Беллингса в 1791 г. между чаукчами были уже обращенные в христианскую веру. В 1799 г. прот. Григорий Слепцов, испросив походную церковь, путешествовал с нею по всей области Якутской, даже до Чаука. Прот. Григорию не раз грозила опасность. В 1812 г. он был спасен от смерти чукотским старшиной Валюткою. В 1815 г. он принял постриг в якутском Спасском мон. с именем Георгия и продолжал свое миссионерство. (Архиеп. Филарет).

При имп. Екатерине II, когда миссионерское дело замирало и в восточной Сибири, ламство же, покровительствуемое правительством, завладевало бурятскими кочевьями, – самоотверженно ревновал о христианстве прот. Кирилл Суханов. Выучившись тунгусскому языку, он с котомкой на плечах отправился к идолопоклонникам тунгузам Даурии. Владыка Михаил (Миткевич), епископ иркутский (1772–1789) посвятил его в протоиереи и содействовал его проповеди. Он построил храмы, основал училища, поселил деревнями бродячих дотоле тунгузов и образовал из них искренних христиан. Тунгузы чтили память своего просветителя и назывались сухановскими.

Архиеп. Филарет пишет: «На помощь сибирским проповедникам по временам являл чудеса Дивный во святых Своих. Коммандор Беллингс пишет: «язычник тунгуз принес богатый дар рухлядии православной церкви. На вопрос: что это значит? отвечал он: это жертвую я Богу по моему обещанию за выздоровление брата моего, который на смертном одре не принял пособий шаманских, но призывал на помощь Николая угодника Божия и выздоровел».

Упорнее всех были против христианства самоеды. Они не только держались язычества долгое время, но преследовали принимавших христианство сибирских инородцев, грабили и убивали крещенных остяков, вырезывали сердца у убитых, ругались над крестом. В 1740 г. отправляли к ним миссионеров из Архангельска, но успехи были незначительные.

На Алеутских островах местных жителей ознакомили с христианством русские пришельцы времен экспедиции Беринга (ум. 1741 г.). Казак Андрей Толстых, открывший в 1743 г. Андреяновы о-ва, вероятно, первый начал крестить язычников.

Мещанин Глотов, открывший в 1759 г. Лисьи о-ва, окрестил малолетнего сына одного из местных родовых начальников. Вывезенный им на Камчатку и получив там некоторое образование, тот вернулся с властью главного тоена (начальника) и много содействовал распространению христианства. На о-ве Кадьяке впервые насаждал веру основатель Американской торговой компании, Григорий Ив. Шелехов, первый ктитор американских церквей. Директор компании Делярев, кротким и умелым поведением снискав доверие островитян, приблизил их к христианству. Шелехов в 1787 г. просил отправить миссию, которую со своим компаньоном Голиковым, брал на свое иждивение. Состав миссии выбран был из иноков Валаамского мон. настоятелем его архим. Назарием, согласно общим указаниям петербургского митрополита Гавриила (Петрова). Миссия отправилась из Петербурга в 1793 г. Начальником ея был назначен валаамский иеромонах Иоасаф (Болотов), получивший полное семинарское образование. В 1794 г. осенью они прибыли в Кадьяк и приступили к работе. В мае 1795 г. один из миссионеров писал: «Американцы весьма охотно идут креститься; крестились без малого тысяч семь. На Уналашке, куда загнал нас ветер, они своею ласковостью и желанием креститься весьма удивили нас. На Кадьяке так усердно принимают крещение, что все свои шаманские наряды изломали и сожгли.» Проповедники были так одушевлены, что спорили кому идти в места более опасные. Иером. Макарий огласил проповедью Уналашкинский архипелаг. В том же 1795 г., иером. Ювеналий отправился из Кадьяка в Нучен, где, окрестив более 700 душ Чугач, перешел в Кенайский залив и окрестил всех тамошних жителей; а на следующий год (1796), он перешел на Аляску, к озеру Илямне или Шелехову, где кончил свое равноапостольное служение вместе с своею жизнию, послужив Церкви более всех своих собратий. Его убили дикие жители. Причиной смерти его, сказывают, было сколько то, что он с первого раза велел диким, принимающим св. крещение, оставлять многоженство, столько и то, что тамошние тоены и почетные люди, по убеждению о. Ювеналия, отдавали ему своих детей для обучения в Кадьяке, но когда о. Ювеналий отправился от них, то дикие раскаялись в своем поступке и тотчас пустились в погоню за ним, и, догнав, напали на него. Говорят, что о. Ювеналий, при нападении на него диких, совсем не думал бежать, ни защищаться, что мог бы сделать с успехом, особенно имея при себе огнестрельное оружие, но он без всякого сопротивления сдался им в руки, и только просил пощады его спутникам, что и было исполнено. Спустя много времени американцы рассказывали, что о. Ювеналий, будучи уже убит, встал и шел за своими убийцами, говоря им что-то. Дикие, считая его живым, опять напали на него, и били, но лишь только отошли от него, он опять встал и пошел за ними и это повторялось несколько раз; наконец дикие, чтобы совсем отделаться от него, искрошили его в куски. Только тогда умолк ревностный проповедник и, можно сказать, мученик слова Божия, но не умолкла сила его слова: на том месте, где были останки проповедника, тотчас, сказывают, явился дымный столб, простиравшийся к небу.

В то же время на Еловом о-ве начал свою, продолжавшуюся 40 лет, просветительную деятельность монах Терман († 1837 г.). Воспитывал он сирот алеутов – мальчиков и девочек, обучал грамоте, Закону Божию, рукоделию и подготовлял их к крещению. Архим. Кадьякской миссии, архим. Иоасаф (Болотов), в 1799 г. был поставлен в Иркутске епископом Камчатским и Американским. Возвращаясь на Кадьяк на корабле Американской компании «Феникс», он потонул с кораблем в море. Заместитель ему назначен не был.

П. Знаменский пишет: «Кроме Америки, за границами России православие, как известно, еще в конце ХVII в. распространялось в Китае. По мысли митр. Филофея тобольского, в 1715 г. с согласия богдыхана в Пекин была отправлена первая русская миссия из 10 лиц под начальством архим. Елариона Лежайcкого. Богдыхан принял ее ласково, дал ей содержание и дозволил православное богослужение в каменной церкви при Русской роте. В 1721 г. туда отправлен был даже епископ св. Иннокентий, но не был допущен в Китай. Существование русской миссии в Пекине было упрочено трактатом России с Китаем 1728 г., при чем содержание ея предоставлено русскому правительству; состав ея определен в 10 человек (4 духовных и 6 светских) с переменой чрез каждые 7 лет. В своей деятельности она ограничивалась скромными пределами попечения только о своей русской пастве, не пускаясь ни в пропаганду, ни в политику, как миссии западные, и заслужив этим полное доверие подозрительных Китайцев, служила постоянно удобной посредницей между Россией и Китаем.»

Православие, некогда широко распространенное между кавкасскими племенами, было давно уже подавлено здесь язычеством, а более всего магометанством, распространявшимся из Персии и Турции. Но в горах Кавказа еще повсюду сохранялись ясные следы его в развалинах древних храмов, в народных обрядах, в почитании св. Илии пророка и некоторых других святых, в соблюдении некоторых постов и праздников и в христианском оттенке самих суеверий народа. Со времени царя Петра русская Церковь ближе соприкоснулась с грузинскою Церковью. В 1746 г. по предложению грузинского архиепископа Иосифа, Св. Сѵнод послал к осетинам миссию. Состояла она из грузин – архим. Пахомия и двух игуменов, всех знавших местные язык и нравы. До 1767 г. они крестили более 2000 осетин. Но все-же они не смогли сойтись с последними и раздражали их, вмешиваясь в их мирские дела. В 1771 г. Сѵнод отправил новую миссию, состоявшую, главным образом, из русских. Главой ея был ученый прот. Лебедев. Сѵнод снабдил миссию инструкцией. За 20 лет миссия обратила до 6000 осетин.

Положение православных горцев ухудшилось в конце XVIII века. Архиеп. Филарет пишет: «Кайнарджийским миром (1774 г.) черкесы, абхазцы и другие горцы предоставлены распоряжению ислама, тогда как при царе Иоанне Грозном они сами отдавались во власть единоверной России. Порта поспешила отправить проповедников Ислама на Кавказ; они быстро распространили там исламизм и вооружали горцев фанатическою ненавистью против России: с высот Кавказа исламизм развивался и по степям при-Кавказья. Между чеченцами явился Шах-Мансур с именем пророка, и горцы, по его призыву, понесли смерть и опустошение в поселения христианские, принуждая христиан к магометанству.» Для противодействия магометанству в 1789 г. грузин Гай (Токаов) был поставлен епископом моздокским, викарием астраханского епископа, с возложением на него обязанностей надзора за осетинской духовной миссией. Новая миссия просветила св. крещением до 1799 г. 6000 человек и обучала детей. В 1799 г. владыка Гаий был переведен в Саратов и после этого не было епископа в Моздоке. Затем Кавказ подвергся усиленной пропаганде Ислама, ослабившей последние успехи Православия.

Грузинская Церковь, еще с XVI в. возлагавшая, в своих бедствиях, надежды на единоверную Россию, не переставала пользоваться ея попечительным вниманием. В XVIII в. Россия радушно принимала у себя грузинских эмигрантов и заботилась о церковных нуждах Грузии, особенно страдавшей от турок и персов с 1723 до 1744 гг. В 1737 г., по просьбе царевича Бакара, Сѵнод разрешил напечатать в Москве на грузинском языке богослужебные книги и Библию. С Бакара взята была подписка, чтобы печаталось согласно со славянскими книгами, потом пересматривалось Сѵнодом. Грузинская типография находилась в с. Всесвятском, близ Москвы. Библия, исправленная, по текстам – еврейскому, сирскому и славянскому, архиеп. Иосифом (Самабелли), издана была в 1743 г. Богослужебные книги исправлял архиеп. Афанасий. В 1755 г. прибыл в Россию изгнанный экзарх Антоний. После того, как исповедание его было одобрено Сѵнодом, он в 1757 г. был архиепископом Владимирским, каковым пребывал до 1762 г. Был он и членом Св. Сѵнода. Для Грузии он перевел много полезных русских книг.

По присоединении в 1783 г. Крыма, имп. Екатерина II предоставила крымским татарам, принимающим христианство, избрать какой угодно род жизни. На таврических мурз и князей магометан распространено было запрещение приобретать крепостных людей христиан. Архиеп. херсонский и екатеринославский Амвросий (Серебряков), правивший с 1786 по 1792 гг., написал сравнение христианской веры с Алкораном. Были случаи обращения таврических магометан в христианство.

В царствование имп. Екатерины II, после разделов Польши, в состав Империи вошло большое количество евреев. Императрица предписала не полагать в подушный оклад евреев, принимавших христианство.

В ХVIII веке православные, находившиеся в пределах, все более разваливавшегося, польского государства, испытывали большия гонения от католиков. Правительство издавало суровые законы против православных. В 1717 г. запрещено было строить православные храмы и починять ветхие. Затем отнято было у православных право участвовать в сеймиках для избрания депутатов на общий сейм. В 1733 г. сейм устранил всех «диссидентов» (православных и лютеран) от всех общественных должностей. Все это делалось под давлением пап и их епископов. Поощрялись фанатические выступления против православных.

«Трудно изобразить все жестокости», пишет архиеп. Филарет, «какие позволяли себе делать против православия. Не оставалось позорного имени, которым не клеймили бы публично православных. Теперь веру их называли уже не только холопскою верою, но верою арианскою, собачьею. Украйна и Белоруссия назывались partes infidelium – «странами неверных»; туда отправлялись толпы базилиан и доминиканов, в виде миссионеров, а им на помощь спешили меч и инквизиция. Православных священников привязывали к столбам, били плетьми, сажали в тюрьмы, морили голодом, травили собаками, рубили им саблями пальцы, ломали руки и ноги; кто и затем оставался еще в живых, но не хотел унии, тех выгоняли из домов, и приюта изгнанникам и семействам их не смело давать сострадание. В 1736 г. епископы папские выпросили у короля универсал – не иначе поставлять православных священников, как по соизволению самого короля, а помещики давали одобрения (prezenta) только соглашавшимся на унию. – На монастыри днем делали нападения, грабили или жгли их, монахов терзали, чем могли, часто убивая до смерти. Не говорим об имениях церковных и монастырских, которые были отнимаемы разбоем. Деревенских обывателей и мещан мучили безчеловечными пытками, чтобы сделать униатами, или римлянами.»

Епископ могилевский Георгий Конисский, во второй половине ХѴIII в., говорил в слове, произнесенном в Виленском монастыре: «Духовные и сильные мирскою властию гоняли православный народ, как овец, в костел, или униатский храм. Во время самого чтения евангелия входил в храм приказчик, бил народ плетью и гнал его, как скот из хлева. Многие претерпели разорение домов, мучительные побои, а другие и самую смерть... Детей били розгами пред глазами матерей, матерей – пред глазами детей. Тут вопли и рыдания, какие слышны были, может быть, только при Ироде...» «На моих глазах», продолжает пастырь-проповедник, «несколько раз секли девицу сперва розгами, потом шиповником, чтобы отреклась от веры нашей, и – не отреклась. Женщину с грудным младенцем полгода держали в тюрьме; младенца она лишилась там же, а муж бит и замучен особо; ей самой жгли пальцы, чтобы отреклась нашей веры, и – не отреклась. Другая в местечке Невле закована была в куницу (в железный тесный ошейник) и удавлена.»

По трактату вечного мира России с Польшей, заключенному в 1686 г., первая получила право ходатайствовать за православных жителей Речи Посполитой. С тех пор несчастное православное население постоянно обращало взоры свои на Россию и ждало от нея помощи. В 1722 г. еп. Сильвестр, прибыв в Москву, горько жаловался Петру I на шляхтича Свяцкого, который, принуждая священника своей вотчины в Оршанском повете к унии, подверг его ужасному истязанию несколькими стами палочных ударов. Когда владыка, встретив его на дороге подле Могилева, стал говорить ему об обидах священника, Свяцкий нанес ему два удара саблей и ранил руку. Петр приказал своему посланнику в Варшаве кн. С. Г. Долгорукому послать в Могилев комиссара Игнатия Рудаковского, который должен был исследовать обиды, наносимые православным. Канцлеру гр. Головкину приказано было дать знать о гонениях в Рим кардиналу Спиноли, для представления о том папе: «Его величество в своей империи – говорилось в этом сообщении – не допускает чинить никакого препятствия в отправлении духовным римского исповедания, паче же им позволяет всякую свободность и костелы. А ежели католики польские и литовские непрестанут такое гонение чинить христианам греческого закона, принуждая их с таким непристойным насилием к унии, то его величество принужден будет против своего намерения повелеть, в репрессалию оного, духовным латинского закона, в России обретающимся, отправление того закона запретить». Тогда же обратился к императору прусский король с ходатайством за гонимых в Польше протестантов.

По кончине имп. Петра, Рудаковский был отозван из Могилева, что опечалило еп. Сильвестра. В 1725 г. владыка писал имп. Екатерине I: «По отъезде комиссара из Могилева, двоих служителей моих посадили в тюрьму безо всякой причины, оковали им руки и ноги, стоящих к стене за шею приковали и шесть недель голодом морят; боясь такой же беды, прочие духовные и мирские люди разбежались, оставя меня с одним священником. Если не прислан будет скоро комиссар, то принужден буду оставить церковное правление. Тем сильнее действуют иезуиты на могилевских мещан, которые не надеются больше на русское покровительство. Также недавно прислали ко мне мещане бешенковицкие с жалобою, что Православный священник от них изгнан, и скоро они принуждены будут сделаться униатами. Виленский бискуп Чернявский постановил, чтоб церкви Православные не строились выше школ жидовских; в Орше запрещено строить каменные церкви; а частные обиды делаются Православным каждый день.» В 1728 г. еп. Сильвестр, за месяц до своей кончины, писал имп. Петру II, высказывая опасения, что после его смерти униаты постараются «восхитить пре0тол Белорусский». Назначенный его преемником, архим. Межигорского мон. Арсений Берло, не был признан королем потому что он из Киева и не является польским шляхтичем. В 1732 г. епископом белорусским был избрал польский шляхтич Иосиф (Волчанский), игумен киевского Пустынно- Николаевского мон.

Польский король Август III, избранный после смерти отца при поддержке России, обязался на коронационном сейме в январе 1734 г. сохранить православным все их привиллегии. Обещано было в 1736 г. успокоение православным и на пацификационном сейме. Но при слабом короле обещания оставались без исполнения. Еп. Иосиф в 1740 г. молил Сѵнод о защите или об увольнении его, т. к., по старости и болезни «отнюдь никакими мерами самому собою удержати ежечасно умаляющегося святого православия невозможно». Тогда же новый комиссар-резидент Голембовский писал канцлерам литовскому, коронному и примасу об обидах православным. Примас ему ничего не отвечал. «Да от него», доносил резидент Сѵноду, «ничего иного ожидать не можно, ибо он к римской католической вере зело ревнителен и весь свет к сей вере привлещи хощет». Примасом королевства, с званием архиепископа гнезненского, был с 1738 г. Христофор Шембек. Русский посланник гр. Кейзерлинг писал про Шембека что «у него для распространения веры все дозволяется и за безгрешно поставляется».

В 1742 г. епископ Иосиф был назначен архиепископом московским. Белорусским епископом был поставлен с 1744 года брат его, Иероним (Волчанский), бывший старшим виленского Святодуховского мон. Имп. Елисавета старалась заступаться за православных. 15 ноября 1743 г. она поручила резиденту Голембовскому сделать польскому правительству заявления о гонениях, претерпеваемых православными, с угрозой прибегнуть к силе. Отмечая наижесточайшия гонения, государыня писала ему, что «с бедными людьми не инако обходятся, равно как бы оные весьма и христианскому обществу не принадлежали и их Божия служба преступлением, а церкви и монастыри их соблазнительными домами были». 24 ноября того же года императрица послала к королю грамату, требуя «совершенной по трактатам сатисфакции православным и возвращения отнятых на унию монастырей и церквей с их имениями». Король обещал все это прекратить. На королевский же о сем указ, канцлеры и католические и униатские власти сообщили, что жалобы православных неосновательны. Ни к чему не привела и созданная Комиссия для разбора приносимых православными жалоб, в составе назначенных русских и поляков членов ея. Епископ Иероним не верил в то, что Комиссия поможет. Он писал Голембовскому в 1747 г.: «Не только ни одно духовное лицо не может явиться в комиссию с своими жалобами, но и ко мне являться с жалобами им запрещают. Духовенство боится бывать у меня и с своими церковными нуждами; а которые прежде письменно доносили мне о своих обидах, – те теперь очень об этом жалеют боясь за свое здоровье и жизнь, видя пример священника Расенского – Цитовича, который для сохранения жизни оставил церковь, дом, жену и детей, ушел в Могилев, скитается здесь теперь и, для спасения от смерти, собирается уйти за границу. Огинский, надворный маршалок Литовский, в нынешний проезд свой в Вильну для открытия трибунала, заехал в Борисов, где приказал всем обывателям стать перед собою, склонял их к унии и, наконец, приказал борисовскому своему подстаросте, что если кто подаст мне жалобу на религиозное гонение то для таких челобитчиков поставить колья и виселицы, причем запретил починку церкви и колокольни, венчание, крещение младенцев и прочие обряды.» Владыка Иероним едва не был убит в 1748 г. Кавецким, слугою пана Занкевича буянившего в его доме, потом напавшего на архипастыря на дороге, ругавшего владыку и стрелявшего в него из пистолета. Папа не переставал разжигать фанатизм в магнатах и духовенстве. По кончине в 1754 г. еп. Иеронима, он настаивал не допускать избрания преемника ему.

В Киеве 20 авг. 1755 г. епископом белорусским был посвящен ректор тамошней академии, архимандрит Георгий Конисский (по актам Кониский). В мире Григорий, сын бургомистра г. Нежина, он родился в 1717 г. Отлично окончив киевскую академию, он потом преподавал в ней пиитику, богословие и философию; в 1744 г. принял постриг в Лавре. Знаменский так описывает то время и пережитое новым епископом, с 1783 г. архиепископом: «Георгий Конисский однажды ве Орше едва спасся от католического изуверства, выехав из города в телеге, прикрытой навозом; в другой раз толпа иезуитских школяров напала на его собственный архиерейский дом, перебила и переломала все, что попалось под руку, архиерейских людей и монахов избила и изувечила, сам же архиерей едва успел укрыться в одном сыром подвале. Иезуиты не редко таким образом натравливали своих школяров на самые возмутительные насилия; эта нафанатизированная ими молодежь делала опустошительные набеги на православные церкви и монастыри, разбивала похоронные и др. процессии православных, при чем нечестиво ругалась над святынями, топтала ногами кресты, рвала облачения. Все подобные вещи представляемы были в виде только детских шалостей и оставались безнаказанными. Другим подручным воинством иезуитов были разнузданные польские жолнеры и уличная чернь. Но и сами паны и польские власти постоянно прибегали к насилиям и жестокостям, как только им приходило в голову возревновать о распространении католичества или унии. То там, то в другом месте пан начинал приводить в унию «схизматицкого» попа, бил его плетьми, морил в тюрьме, кормил в насмешку одним сеном, запрягал в телегу для возки воды или навоза, травил собаками, рубил пальцы и т. п. Приказчик пана силой врывался в православную церковь во время богослужения и выгонял плетью и народ, и духовенство. Духовная католическая власть смотрела на Белоруссию и Украйну, как на partes infidelium, и снаряжала туда целые миссии из базилиан и доминикан под прикрытием жолнеров; миссия загоняла народ, как скот, плетьми в костел или униатскую церковь и всех записывала в число обращенных, а несогласных на такое обращение отдавала под суд, как отступников. Православные церкви обращались в униатские, остававшияся за православными запрещено было ремонтировать. Сама уния была все более и более наклоняема к сближению с католичеством».

Чистович пишет о владыке Георгии: «В первые годы своего правления он был не в лучшем положении, чем его предшественник, и посылал жалобу за жалобой на оскорбления, которым постоянно подвергался. Но он имел свойства, каких не имел его предшественник. Кроме того, что он был еще молод (ему было 37 лет) и выносчив, он был довольно гибок и под час уклончив, умел найтись во всяком затруднительном положении и не только не потеряться в самых затруднительных обстоятельствах, но еще подметить и направить в свою пользу слабые стороны своих противников. По складу его малороссийского ума, самые серьезные донесения его правительству блещут юмором и остроумием. Ирония и острота пробиваются у него сквозь слезы. Грустно, невыносимо тяжело: а малороссийский юмор все-таки берет свое».

В сентябре 1762 г. владыка Георгий, присутствуя на короновании имп. Екатерины II, в трогательной и сильной речи пред ея троном, изобразил тяжелое положение православных в польских владениях. Императрица решительно выступила в защиту православных, давая указания своим посланникам в Варшаве. В 1764 г., при поддержке государыни, избран был польским королем граф Станислав Понятовский, принявший имя Станислава Августа. «Георгий (1765 г.)», пишет архиеп. Филарет, «с трогательным красноречием изобразил пред ним всю тягость страданий православного народа и всю несправедливость польского правительства. «Одна только вера, – говорил исповедник-пастырь, – ставится нам в преступление ... Христиан гнетут христиане, верных – верные, более, чем неверные. Наши храмы, где прославляется Христос, затворены, а жидовские синагоги открыты. Что мы не дерзаем преданий человеческих ставить наравне с вечным законом Божиим, не мешаем с небом земли, за то называют нас раскольниками, еретиками, отступниками. За то, что страшимся бесстыдно поступать против совести, присуждают нас в темницы, на раны, на меч, на огонь.» Король глубоко тронут был и сказал: «все будет подтверждено вам, на что имеете прежния права». Речь Конисского обратила на себя внимание всей Европы: ее переводили на все языки и читали с скорбию. Отголоском живейшего участия Европы в судьбе диссидентов служили самые дела дворов: вслед за твердою нотою князя Репнина о восстановлении в Польше прав иноверцев, дворы: английский, прусский, шведский, датский потребовали того же от Польши. Сейм, увлеченный фанатизмом краковского бискупа Каетана Солтыка, отверг требования пяти дворов; – мало того, – положил еще более стеснить свободу в вере. Это решение произвело всеобщий ропот в Польской Пруссии и в Литовском княжестве. В Торне и Слуцке составились конфедерации дворян с протестациею против сейма. Вслед за тем явились союзы в других местах, числом до 200. Георгий издал тогда древния «права и вольности жителей греческого исповедания в Польше и Литве». Императрица издала манифест и велела двинуть войска к Польше.

Король, доселе не совсем согласный с стороною диссидентов, созвал новый сейм.

В 1766 г. состоялся сейм. Кн. Н. В. Репнин, вместе с министрами датским, прусским и английским, сделал польскому правительству заявление, что их дворы согласились действовать в защиту православных и диссидентов, почему ими требуется восстановление диссидентов во всех их древних правах и вольностях. На сейме особенно резко выступал против краковский бискуп Солтык. «Если-бы я увидел – кричал он – отворенные для диссидентов двери в сенат, избу посольскую, в трибуналы, то заслонил бы им эти двери собственным телом, пусть бы стоптали меня. Если бы я увидел место приготовленное для постройки иноверного храма, то лег бы на это место, пусть бы на моей голове заложили краеугольный камень здания». Речи его производили впечатление на фанатическую толпу сеймовых послов. Требования России и других держав оставлены были без удовлетворения. Решение это возмутило имп. Екатерину. На донесении Репнина об исходе сейма она написала: «достоинство наше и истинные от Бога вверенной империи требуют привести единожды к желаемому окончанию толь явно и торжественно начатое дело». Репнин начал действовать. Благодаря его стараниям, в 1767 г. явились две конфедерации: одна в Торне, в состав которой вошли диссиденты, другая – на Волыни, в Слуцке, к которой примкнули диссиденты и православные. Акт последней конфедерации подписал и еп. белорусский Георгий, на ней присутствовавший. Репнин сумел организовать конфедерацию и из католиков, недовольных королем и Чарторыйскими, его выдвинувшими. Все три конфедерации соединились в одну общую в Радоме. Репнин заставил примкнуть к конфедерации и короля. Для узаконения прав православных и диссидентов конфедераты требовали созыва чрезвычайного сейма. В 1767 г. он был созван. Снова резко выступил бискуп Солтык, поддержанный киевским бискупом Залусским и краковским воеводою Вацлавом Ржевусским. Поощрял их папский нунций. Низшее духовенство и монахи проповедывали в стране необходимость стоять за католичество. Репнин, опираясь на воинскую силу, распорядился схватить этих трех лиц и отправить их в Россию. Сейм смирился. Назначена была делегация сейма, которой поручено было разработать проект улучшения положения православных и диссидентов. Выработанное ею длинное положение принято делегатами 13/24 фев. 1768 г. Сейм возобновил свои занятия 15/26 февр. 1768 г. и прежде всего утвердил положение (трактат). Таким образом, имп. Екатерина II, стремившаяся, как и прежние русские монархи, облегчить горькую участь православных в Речи Посполитой, достигла намеченной цели: сейм возвратил им все гражданские и церковные права и преимущества. Римское исповедание продолжало считаться господствующим в Польше. Папа Климент XIII сильно укорял короля Станислава за постановления сейма. Тот ответил: «не уступая немногого, потеряем все». Особым договором 1768 года между Россией и Польшей постановлено: «Белорусского епископа навсегда сохранить при восточной вере со всеми монастырями, церквами и их фундациями...»

Вместе с еп. Георгием на сейм ездил известный борец за православие, игумен Матронинского мон. в Чигиринской области Мельхиседек (Значко-Яворский). Он был ближайшим сподвижником, тоже ревнителя веры, епископа Переяславского, Гервасия (Линцевского), прав. с 1757 по 1768 г. Переяславская кафедра была средоточием народного движения для отстаивания православия. Ей подчинены были православные приходы польской Малороссии. В Переяславе ставились священники для строившихся по селениям храмов. В то время отдельные приходы уходили из унии. Мельхиседек вернулся в Малороссию с граматой короля о прекращении гонений.

Польская шляхта и католическое духовенство не пожелало признать постановления сейма. Каменецкий бискуп Красинский ходил в одежде пилигрима по Польше, возбуждая ненависть к диссидентам. Папский нунций и духовенство в проповедях проповедывали крестовый поход против православной России. 29 февраля 1768 г. состоялась конференция в подольском городе Баре. Лозунгом ея было «за веру и свободу – т. е. в защиту умаленных прав католической церкви и против покровительства России, которая получила право надзора за внутренней жизнью Польши. В борьбе за свои права «Барские конфедераты» не щадили православного народа. Архимандрит Матронинского мон. Мельхиседек был посажен в тюрьму. Начались истязания священников и православного народа. Некий Кожевский был обвернут пенькою и сожжен. Тогда малороссийский народ восстал против поляков. Началось восстание гайдамаков, носившее название колиивщины. Еп. Гервасий и архим. Мельхиседек не смогли удержать взрыв народной ненависти. Избивались безпощадно евреи, униатские священники, ксендзы, палы; разорялись усадьбы последних. Страшному разгрому подвергся гор. Умань – «уманская резня».

Соловьев, отмечая, что польский король безпристрастно и правдиво отнесся к происшедшему, приводит письмо Станислава- Августа к Жофрэн: «Несколько фанатиков стали грозить крестьянам нашей Украйны всевозможными бедствиями, если они не перестанут быть Греками неуниатами и не обратятся в Греков униатов, т.-е. не перестанут объяснять Троицу, как объясняют ее в Петербурге, и не начнут объяснять ее по римскому способу. Судите, могут ли несчастные крестьяне тут понимать что-нибудь? Но этого было достаточно, чтоб возмутить их, а восстание этих людей не шутка! Их много, они вооружены и свирепы, когда возмутятся. Они теперь побивают своих господ с женами и детьми, католических священников и Жидов. Уже тысячи человек побито. Бунт распространяется быстро, потому что фанатизм религиозный соединяется у них с жаждою воли. Фанатизм греческий и рабский борется огнем и мечем против фанатизма католического и шляхетского. Верно одно, что без Барской конфедерации этого нового несчастья не было бы»³⁹).

Король обратился за помощью к имп. Екатерине против конфедератов и гайдамаков. Русские войска усмиряли и тех и других. К сожалению, кн. Репнин принадлежал к числу вольнодумцев и не заботился о том, чтобы, при этом усмирении, не страдали бы слишком православные, доведенные до отчаяния. В подстрекательстве к безпорядкам он обвинил еп. Гервасия и архим. Мельхиседека. Оба они отправлены были на покой в Россию. Польша за все это поплатилась первым ея разделом в 1772 г. Россия получила тогда Белоруссию. Польша обязалась успокоить православных, еще оставшихся в ея пределах.

В Малороссии, оставшейся под польским владычеством, положение православной Церкви не изменилось. На православных правительство продолжало смотреть с опаской, страшась новой колиивщины. Большую враждебную деятельность, в особенности в воеводствах киевском и брацлавском, развивали униаты, под водительством их митрополита Иасона Смогоржевского. При содействии польских помещиков отнимались у православных церкви и передавались униатам. Последними, по данным М. Кояловича⁴⁰), в 1776 г. отнято 800 церквей. В 1782 г. гетман Браницкий, владевший громадными имениями в Белоцерковщине, православные приходы, кроме одного, передал униатам. Исключения составляли магнаты кн. Ксаверий Любомирский и молодой кн. Адам Чарторыйский. Любомирский 12 марта 1782 г. писал переяславскому епископу Илариону, что «униаты ездят из села в село и насильно отнимают церкви, выкидывают священников из их собственных домов», и советовал донести об этом русскому послу в Варшаве.

Для управления православными в польских владениях в 1785 г. назначен был новый переяславский епископ Виктор (Садковский). До этого он девять лет пробыл в Варшаве, занимая должность капеллана домовой церкви русского посольства и заслужил уважение за заботы об единоверцах; потом был посвящен архимандритом в Слуцк, с присвоением ему некоторых архиерейских отличий. Будучи епископом в Слуцке, он вел упорную борьбу за православие. В 1787 г. в Тульчине он принес присягу на верность Речи Посполитой. Сразу же началась кампания против него. Говорилось, что он возбуждает чернь к резне католиков, что в архиерейском доме и в монастырях приготовлены склады оружия и т. п. В апреле 1789 г. он был схвачен на дороге около Слуцка и увезен в оковах в Варшаву. Произведенные обыски конечно ничего не обнаружили. Владыка Виктор освобожден из ченстоховского мон. русскими войсками перед вторым разделом Польши. В 1796 г. он был перемещен в Чернигов, где скончался в 1803 г.

В Польше же продолжались внутренния смуты. Страдали при этом и православные. Многие православные священники бежали из польских владений в киевскую и екатеринославскую епархии. В Варшаве намечалось создание церковного управления, независимого от Св. Сѵнода. Предположено было подчинить православную Церковь в Польше константинопольскому патриарху, который в 1790 г. проявил сочувствие этому. В 1791 г. состоялась в Пинске генеральная конгрегация православных. Участвовали в ней 96 представителей духовенства, шляхты и мещан. На ней присутствовали некоторые католики и униаты. Вынесено было постановление о подчинении константинопольскому патриарху. Во главе Церкви должен был стоять архиепископ, с титулом митрополита. При рассмотрении этого постановления в сейме, против него выступали более рьяные католики, но все же проект был одобрен. Возражал папский нунций. Внутренния неурядицы в Польше помешали осуществлению этого проекта. Смута внутри Польши привела в 1793 г. ко второму ея разделу. К России вернулась остальная часть русских земель: Волынь, Подолия и Минская область. Образовалась отдельная минская епархия. Католикам и униатам предоставлены были свобода совести и прав. В 1794 г. вспыхнуло в Польше восстание, под водительством Косцюшки. В Варшаве в Великий Четверток под ножами тайных убийц пало более 2000 русских воинов. В том же году Варшава взята была штурмом Суворовым. В 1795 г. последовал третий и последний раздел Польши. К России присоединены были Литва и Курляндия. Из русских областей досталась Австрии древняя русская Галиция.

В течение XVIII в. уния все более приближалась к католичеству. В 1720 г. Замойский униатский собор с этою целью распорядился издать для униатских церквей новые служебники, исправленные на католический лад и со включением в сѵмволе веры прибавки: и от Сына. С этого времени в униатских церквах стали понемногу уничтожаться иконостасы и появляться католические престолы, завелись исповедальни, скамьи для молящихся, органы, звонки и др. католические принадлежности. Униатские священники начали брить бороды и носить одежду похожую на католическую.

После сейма 1767 г. еп. Георгий знал, что тысячи униатов готовы бросить ненавистную им унию, но еще не решаются. Некоторые униатские епископы в Варшаве доверительно ставили его в известность, что им не сладка уния и «папская юрисдикция». Сообщая об этом обер-прокурору Мелиссино, еп. Георгий писал: «... И то делают они не только собою, но и от прочих братии своей епископов; понеже на них (речь шла о полоцком архиеп. Смогоржевском и коадъюторе еп. Владимирском Молодовском), яко ученейших, все прочие слагаются». Он советовал им обратиться непосредственно к императрице, но они опасались быть обвиненными в государственном преступлении. Получив согласие кн. Репнина на то, чтобы желающие обратиться в православие объявили о своем желании письменно в местных судах и спешили переходить до ратификации договора 1768 г., еп. Георгий дал знать о том чрез свою консисторию. К нему поступило много просьб об этом. Он послал заявления кн. Репнину для засвидетельствования. Это было в феврале 1768 г. В начале марта униатские епископы подали королю Станиславу записку о возвращении к греко-российской Церкви по соглашении его с императрицей. Еп. Георгий поставил об этом в известность Мелиссино. Императрица Екатерина II не пожелала требовать от Польши свободы и безопасности для желающих возвратиться в православие. Дело задержалось на восемь лет. Все же вернулось 130 000 человек.

Имп. Екатерина строго придерживалась начал веротерпимости. Католическая белорусская церковь получила даже выгоднейшее положение, чем православная. В 1773 г. государыня дала ей особого католического архиепископа Станислава Сестренцевича и снабдила его богатейшими средствами. Сумма доходов его простиралась до 60 000 р., тогда как православный белорусский епископ получал всего 6000 р. В 1790 г. учреждены были еще три католические епархии. Католические монастыри сохранили все свои владения, тогда как православные подверглись секуляризации. (Знаменский).

Униатская церковь была тоже устроена в виде Полоцкой архиепископии. Имп. Екатерина оставила неприкосновенным даже орден иезуитов, несмотря на то, что в 1773 г. он был упразднен папой, по настоянию европейских государей. Орден, основавшись в Полоцке, завел там свой новициат, обратившийся в иезуитскую коллегию, и деятельно занялся своим обычным делом – пропагандой латинства.

По мере того, как униаты освобождались от железной власти польских католиков, они бросали унию и возвращались к вере отцов. В 1794 г. Сѵнод сделал распоряжение отправить к минскому архиепископу способных священников и 2500 антиминсов. К концу царствования имп. Екатерины II число воссоединившихся униатов дошло до двух миллионов и 2300 храмов стало собственностью православия. (Архиеп. Филарет).

«Георгий Конисский (или Кониский, как в актах) », пишет «Правосл. Богословская Энциклопедия», – «архиеп. белорусский, «необычайный иерарх русской церкви», «апостольский трудник» в борьбе с латинством и унией за православие и русскую народность; он был выдающимся деятелем в церковно-религиозной и политической жизни северо-западной России второй половины ХѴИИИ-го столетия. Как искусному политическому деятелю и неусыпному пастырю, ревностному защитнику православия и русской народности, ему Белоруссия обязана не только сохранением своей православной веры при всех невзгодах, какие приходилось ей испытывать под властию польского правительства, но и освобождением ея от того тяжелого польского ига, под которым 200 лет она страдала. Ему в значительной степени была обязана и Россия успехом не только первого, но и других разделов Польши. Ему также принадлежит начало и великого дела воссоединения униатов с православною церковью. Еслибы не Конисский, то – кто знает? – может быть белорусская церковь еще долгое время и после 1772 года томилась бы под гнетом фанатизма и изуверства католиков. – Известен Георгий так же и как славный церковный оратор, «восхищавший Белоруссию своими умными и трогательными поучениями и удивлявший иногда даже самих иностранцев». Проповеди его – жизненные, с практическим направлением – служат для историка верным показателем религиозно-нравственного настроения екатерининского века и прекрасным памятником безбоязненного и своевременного обличения распространявшегося неверия, вольнодумства и порчи нравов современного Конисскому белорусского общества.»

Среди самих ревнителей унии возникло стремление к сближению ея с Православием. Униатский архиепископ Ираклий (Лисовский), правивший с 1784 г., начал усердно производить очищение унии от всех вошедших в нее католических примесей. Для изучения православной обрядности он предпринял путешествие на Восток до Иерусалима. Желая более походить на православного архиерея, он отростил бороду и облекся в рясу, почти не употреблявшуюся у униатского духовенства. В последний год царствования имп. Екатерина собиралась сокращать число униатских монастырей, составлявших в этой церкви главную силу латинской партии. Но она не успела привести свое намерение в исполнение.

Император Павел I 18 марта 1797 г. издал указ в ограждение совести крестьян, которых помещики, по наущению патеров, насильно отторгали от православия к унии, или от унии к Риму. Сѵнод разрешил обратившимся из унии, по их желанию, совершать местные обряды, утвердившиеся временем, но не противные православию. Но, вместе с тем, в это царствование католичество окрепло. Объяснялось это страхом перед все усиливавшейся францусской революцией и мнением, что против увеличивавшегося в Европе гонения католичество одно может быть твердой опорой. Наряду с этим имп. Павел покровительствовал Мальтийскому рыцарскому ордену и даже стал во главе этого католического учреждения. Около трона его оказались рыцари Мальтийского ордена из тайных иезуитов.

Иезуиты, среди которых главное значение имел пронырливый и опытный в интригах патер Грубер, проникали всюду, в особенности в высшее общество. Грубер сделался домашним человеком даже во дворце. Он даже представил имп. Павлу записку о соединении церквей, доказывая мнимые права римской церкви. По назначению Сѵнода, ответ на эту записку составлял Евгений (Болховитинов), впоследствии митрополит киевский. К услугам иезуитов были многочисленные францусские эмигранты, проникшие тогда в Россию и гостеприимно там принятые. Не мало было и польских магнатов в Петербурге. Иезуиты завладели в Петербурге имениями и доходами тамошней католической церкви. Они выпросили себе у государя разрешение посылать миссии на Восток, добились восстановления своего ордена и избрания орденского генерала.

При таком усилении польских и католических кругов приостановилось и дело воссоединения униатов. Имп. Павел был милостив к униатам, открыл для них закрытые епархии – Луцкую и Брестскую. Он не признавал за униатской церковью никакой самостоятельности и подчинил ее одному общему управлению с латинской в общей католической коллегии, где из униатов не было ни одного члена. Совращение униатов в католичество не подвергалось взысканию. Этим воспользовалась католическая пропаганда, пополняя свои ряды униатами и переделывая унию на свой лад.

Православная Церковь распространялась в западных пределах Империи. В шведскую войну при царе Петре I Россия не только возвратила свои старые земли, но приобрела и новые. После этого началось восстановление православной веры. В 1708 году восстановлена была Корельская епархия. В 1718 г. возобновлены древния Валаамская и Коневская обители. При Петре завоеваны Эстляндия и Лифляндия, при Екатерине II присоединена была Курляндия. Следы древнего православия в этих краях были совсем истреблены сначала католическим орденом, а потом протестантским владычеством. Местное население – эсты и латыши – подавлены были зависимостью от помещиков и пасторов, ими выбираемыми. В XVIII в. православных там было очень мало.

Одной из важнейших забот духовной и светской власти в ХѴИИИ-м веке было образование духовенства. Царь Петр, будучи недоволен состоянием Московской академии, тогда единственного источника духовного образования в Великороссии, отдал ее под покровительство местоблюстителя митрополита Стефана. После этого она быстро была преобразована по образцу Киевской. Прежнее греко-славянское образование заменено было латинским. С киевскими преподавателями в нее перешли и все киевские школьные порядки – разделение классов, состав курса, школьные должности, экзамены, диспуты, школьное проповедничество, самые развлечения учащихся. Ревнители прежнего направления тщетно роптали, доказывая, что латинские учения повлекут за собой разные ереси. На это не обращалось внимания. Петровские реформы сами тяготели к Западу, культура которого возрасла на римско-латинской почве. В том же латинском направлении архиереи-малороссы заводили духовные школы по епархиям – в Чернигове, Ростове, Смоленске, Тобольске. Старого привычного типа обучения детей духовенства держались только некоторые архиереи-великороссы. Особенно важна была деятельность митрополита новгородского Иова.

Владыка Иов для распространения образования в своей епархии, обратился сначала к помощи малороссийских ученых. Нашли приют у него архимандрит Феодосий (Яновский) и симоновский архимандрит Гавриил (Домецкий). Оба они оказались неблагодарными, Гавриил же, кроме того, поднял в Новгороде спор о времени пресуществления св. Даров и в 1704 г. написал опровержение на книгу Остен. Против него выступил чудовский иеродиакон Дамаскин, человек близкий к митр. Иову, и написал на Гавриила 105 ответов. Сочинением этим и письмами к владыке Иову Дамаскин успел подорвать доверие митрополита к Гавриилу и к латинской учености вообще. Митр. Иов определенно склонился к греческому образованию. После этого он вызвал к себе братьев Лихудов и, с их помощью, открыл в 1706 г. при своем доме школы славянскую и славяно-греческую. Лихуды надолго утвердили в Новгороде славяно-еллинское учение, которое, как и прежде, привлекало к себе многих. Ученики, которых набралось до 100 человек, не бегали из школ, как из латинских. Митр. Иов восторженно писал своим знакомым об успехах Лихудов и надеялся сделать Новгород с его славяно-еллинским типом учения противовесом Москве с ея латинской академией. Кроме обучения в школах, ученые братья продолжали здесь свою литературную деятельность, составляли руководства по предметам своего курса, написали обличение ересей Лютера и Кальвина, занимались переводами. Митр. Иов хотел завести в Новгороде типографию и просил царя прислать из Москвы принадлежности бывшей дворцовой типографии Симеона Полоцкого. Просил он и о присылке переводчиков из числа типографских справщиков, бывших Лихудовских учеников. Собирался митрополит издать новый, исправленный по греческому тексту, перевод Библии. Но всем этим просветительным планам не суждено было осуществиться. В 1707 г. у него взяли в Москву самого деятельного из Лихудов, Софрония, для греческой школы при типографском доме. С одним Иоанникием, человеком уже престарелым, дела пошли хуже. После кончины митр. Иова (1716 г.) уехал в Москву и Иоанникий, умерший там в 1717 г. Оставшиеся после Лихудов их ученики понемногу продолжали их дело и особенно развили в новгородских школах грамматическое учение. В 1723 г. учитель Максимов издал славянскую грамматику, имевшую немаловажное значение в истории этой науки. За грамматистами в новгородские школы обращались и епархиальные начальства и само правительство для своей приказной службы. Преемник митр. Иова, владыка Феодосий (Яновский), старался поэтому поддержать его школы, несмотря на свое собственное латинское направление. Только владыка Феофан (Прокопович), заняв эту кафедру, перевел в 1726 г. учеников в петербургскую латинскую школу. Кроме Новгорода греческое образование нашло себе приют еще в московской типографской школе Софрония Лихуда, скончавшегося в 1730 г. В 1740 г. эта школа соединена была с академией, где греческое учение постоянно было на заднем плане пред латынью. (Знаменский).

Московская академия с половины XVIII века по успехам своим стояла уже выше киевской, доставлявшей до 1754 г. почти всех архипастырей. Особенно возвысилась она заботами митр. Платона. Между семинариями первые места были за новгородскою, харьковскою, казанскою и Сергиевою.

После учреждения Св. Сѵнода открытие духовных школ пошло успешнее. Духовным Регламентом положено было завести такие школы по всем епархиям. Содержать их указано отчасти на счет архиерейских домов, отчасти из сборов с церковных и монастырских земель, с первых 30-й, со вторых 20-й частей ежегодного хлебного дохода. Обучение в них сделано обязательным для всех детей духовенства. Необучавшиеся в них подлежали разборам для исключения из духовного сословия. Как и все другия школы Петровского времени, когда придавалось значение протестантским знаниям, духовные школы получили специальное и сословное назначение обучать детей духовенства «в надежду священства». Курс обучения (разумеется латинский) распределен был на 8 лет и состоял из изучения: 1) грамматики или латинского языка, при упражнениях в которых рекомендовалось кстати изучать историю с географией, посредством относящихся к этим наукам переводов, 2) из арифметики и геометрии, 3) логики с диалектикой, 4) пиитики с риторикой, 5) физики с краткой метафизикой, 6) политики, и 7) богословия, на которое назначалось два года. В воспитательном отношении архиерейские школы велено было устраивать в виде закрытых заведений, «образом монастыря», с редкими свиданиями учеников с родными, со строгим распределением времени по точным «регулам» и звонкам, и с неусыпным надзором ректора, префекта и комнатных старших. Регламент предвидел, что ученики будут уклоняться от «стужительного жития» в таких школах, и определил, – если при приеме некоторые ученики будут оказываться неспособными к учению, таких испытывать целый год, не «притворяют ли» они «себе тупости», как другие «притворяют себе телесную немощь от солдатства». По годичном же только испытании разрешалось исключать негодных учеников до окончания курса, и то, если ученик окажется уже окончательно «детина непобедимой злобы». Ректору за отпуск ученика из школы «за мзду» определено было «жестокое наказание». Главное управление школами было предоставлено самим архиереям и отнесено к делам епархиальной администрации. Их внешнее благосостояние, состав курса и учебного персонала – все зависело от личного расположения и забот архиереев. Заведение школ первоначально, по крайней мере до 1730 г., шло медленно. Не было подготовлено для них ни средств, ни учителей, ни учебных пособий. Духовный Регламент дозволял, в случае необходимости, определять в учителя не одних знающих людей, но и просто только талантливых людей, которые могли бы приобрести нужные знания уже на должности. Состав курсов почти во всех школах по необходимости ограничивался только славянской или латинской грамматикой, да букварем владыки Феофана (Прокоповича). Учеников забирали в ученье насильно, иногда даже в кандалах, под конвоем. Потом они убегали из школ и их приходилось ловить и возвращать обратно в школы. Сами их родители были против школьного обучения и охотно помогали им укрываться от школьной повинности. (Знаменский).

Более полный курс, на манер киевского, начал вводиться в архиерейские школы только с 1730 годов, и то не вдруг. Школы, успевшия завести такой курс, получили название семинарий. Оставшияся с одним славянским обучением стали считаться низшими. В царствование имп. Екатерины II всех семинарий в 1764 г. было 26 и в них 6000 учеников; в 1784 г. – 12 000. Но полные курсы до богословия включительно, кроме двух академий, существовали только в 8 семинариях. Таковыми были: Харьковская, называвшаяся коллегиумом, заведшая у себя богословский класс в 1731 г., раньше всех семинарий, Петербургская в Александро-Невской лавре, Троицкая в Сергиевой лавре, Казанская, Новгородская, Псковская, Тверская и Смоленская. Семинарии Тобольская, Рязанская и Нижегородская доходили только до философии. В остальных учение останавливалось риторикой, а то не доходило даже до нея. Из таких семинарий для приготовления к учительству или к высшим епархиальным должностям посылали по несколько лучших учеников доучиваться в полные семинарии или академии.

Архиеп. Филарет поясняет: «Если вспомнить, что в патриаршем периоде, исключая Киева и Москвы, только в трех епархиях, и то уже в конце периода, открыты были духовные училища: то в 40 лет сѵнодального правления сделано очень много для училищ, тем более, что до 1764 г. существовал только один светский университет в Москве и одна гимназия в Казани.»

«Характер образования духовных школ, не исключая академий, был чисто формальный», пишет Знаменский, «в низших классах изучались формы языка, в риторике – формы речи, в философии – формы диалектики; только в богословии все эти формы находили себе искусственное применение в схоластическом развитии богословских истин. География, история и математика, предуказанные Регламентом, вовсе не преподавались. Из языков изучался только латинский. Школьная дисциплина отличалась большой суровостью, в которой особенно винили начальников и учителей из Черкас. От телесных наказаний не были свободны не только ученики, но даже и сами учители. В автобиографии митрополита Платона рассказывается, как его, бывшего уже учителем Московской академии, архиерей Амвросий хотел наказать розгами в собрании всей академии и как он освободился от этого наказания, благодаря только заступничеству доброго ректора. Содержание всех школ было весьма неопределенно и непостоянно, завися всецело от епархиальных сборов и средств архиерейских домов. Случалось, что за недостатком средств, распускались на неопределенное время целые школы; оклады наставников были крайне бедные, помещения школ тесные и жалкие во всех отношениях. Ученики не только своекоштные, но и казеннокоштные, или как их называли «бурсаки», должны были приобретать себе прокормление «кондициями» (уроками), перепиской, даже физическими работами. Святитель Тихон, например, учась в Новгородской семинарии, нанимался в свободное время у огородников копать гряды. В Киеве ученики академии собирали подаяние по дворам горожан, распевая псалмы, канты и концерты, произнося речи, стихи, диалоги и разыгрывая комедийные действия, хотя академия имела весьма заботливых попечителей и благотворителей, в лице киевских архипастырей, каковы особенно были владыки Рафаил Заборовский и Арсений Могилянский.»

В царствование имп. Екатерины II произошли большия перемены в деле образования вообще и духовного в частности. В курсы духовных школ стали вводиться общеобразовательные предметы. В 1776 г. особая комиссия, состоявшая из владык Иннокентия (Нечаева) и Гавриила (Петрова), а также иеромонаха Платона (Левшина), по поручению правительства, выработала целый проект преобразования духовных школ. Их предполагалось разделить на высшия, средния и низшия и ввести в них новые предметы и методы педагогики. Проект не был приведен в исполнение, но повлиял на состояние духовных школ. Важное значение приобрел вопрос о приготовлении учителей духовных школ. В 1765 г., по желанию государыни, при Московском университете предположено было открыть богословский факультет, а для приготовления в нем преподавателей отправлено 16 лучших воспитанников в заграничные университеты. Факультет открыт не был. Посланные заграницу распределены были потом по разным местам, но несколько человек попало и в учители духовных школ. Некоторые архиереи для приготовления учителей посылали лучших своих семинаристов слушать лекции в Московском университете и в филологической семинарии «Дружеского Ученого Общества». Здесь слушали лекции будущие митрополиты Серафим (Глаголевский) и Евгений (Болховитинов). С 1788 г. митр. Гавриил в Александро- Невской семинарии устроил нечто вроде учительской семинарии для приготовления способных наставников для семинарий. Число и достоинство учителей для духовных школ значительно поднялось. При том учителями явились свежия силы из великороссов, внесших в преподавание дисциплину и новый дух. Господство схоластики и латыни было поколеблено. Стало распространяться изучение греческого и новых языков, особенно францусского. Постепенно вводилось изучение географии, истории, физики и отчасти математики. Богословие и философия преподавались во всех семинариях, и учеников знакомили не только с схоластическими системами, но и с новой немецкой философией. На формальное развитие и знание латыни, впрочем, все еще обращали внимание. В 1797 г. Александро-Невская и Казанская семинарии были возведены на степень Академий. По настоянию митр. Платона не прошел, поднятый в 1800 г., вопрос о преподавании главных предметов на русском языке.

От прежней суровой и огрубляющей системы семинарского воспитания оставались еще ясные следы повсюду, но ее все больше осуждали. В семинарской инструкции митр. Платона говорилось о «вперении» в учениках «благородного честолюбия», о возвышении эстетического образования, об ослаблении влечения к пьянству и проч.

Архиеп. Филарет называет архипастырей, известных ревностью к учреждению духовных учебных заведений: Рафаил (Заборовский) – во Пскове и Киеве, Епифаний – в. Харькове, Феофилакт (Лопатинский) – в Твери, Питирим – в Нижнем-Новгороде, Феофилакт и Свят. Тихон – в Воронеже, Амвросий (Юшкевич) – в Новгороде, Иларион (Рогалевский), Лука (Конашевич) и Вениамин (Пуцек-Григорович) – в Казани, Сильвестр (Кулябка) – в Костроме, Арсений (Мацеевич) – в Ярославле, Георгий (Конисский) – в Могилеве, митр. Амвросий (Подобедов) – в Казани, Новгороде и Петербурге, митр. Платон – в Твери и Москве, Антоний – в Тобольске.

В 1764 г. впервые определены были для духовных школ постоянные штатные оклады. И при малом их размере, они все-таки спасали от неприятных случайностей прошлого положения. На все школы с 6000 учеников было ассигновано 38000 руб. В 1784 г. сумма эта выражалась в 77 400 руб. Число учеников же увеличилось вдвое. С 1765 г. архипастырям приходилось собирать дополнительно скудные средства по монастырям.

В царствование имп. Павла I сумма, отпускаемая на школы, дошла до 182 000 руб. Но правительство распорядилось открыть две новые академии – в Петербурге и Казани – и 8 новых семинарий. На низшия школы не были назначены оклады и оне содержались на остатки от небогатых семинарских окладов. Содержание учащих было небольшое, как и деньги, отпускавшияся на учащихся. По прежнему приходилось архиереям собирать на них средства среди духовенства. Многих бедных учеников архиереям приходилось содержать предоставлением им церковных мест. Не существовало и общего управления духовными школами. Оне оставались только епархиальными учреждениями, не имея связи между собой. Не было и общих курсов, устава. Все зависело от воли и вкусов отдельных архиереев. Академии, начинаясь с младших классов, как и семинарии, почти ничем не отличались от последних. В таком положении духовные школы просуществовали до преобразования их в 1808 г., о чем будет сказано в следующем отделе (19 век).

Усиление духовного образования сопровождалось усилением духовной письменности. В первое время, когда духовные школы только заводились, вся духовная письменность, за немногими исключениями, была в руках киевских ученых. В Великороссии более всего пришлись по душе творения св. Димитрия Ростовского. Приводим, в извлечениях, отзыв об его творениях архиеп. Филарета (Гумилевского) в «Обзоре русской духовной литературы». Отмечая, что изданы 94 его проповеди, владыка Филарет пишет далее: «Весьма трогательны краткие наставления его и молитвы. Последния обращены преимущественно к пострадавшему за нас Искупителю мира. «Внутренний человек, в клети сердца своего поучающийся и молящийся», наставляет внутренней молитве или сохранению постоянного молитвенного настроения в душе. Два пастырские послания иереям – полезное пособие для пастырского богословия (т. I и V). О драмах его (даются названия) довольно сказать, что оне принадлежали духу времени и преимущественно обычаям южной Руси, где оне и писаны. Другое дело – духовные песни его. Оне петы были по его приказанию и в последний день жизни его. Ты мой Бог Иисусе; Иисусе мой прелюбезный; Похвалу принесу сладкому Иисусу; Воплю к Богу в беде моей (всего 8 песней) – такие песни, которые всегда могут доставлять и утешение сердцу и назидание уму и воле. По учению о догматах веры писал он: Зерцало православного исповедания веры (в I т.), краткие ответы о вере; то и другое – род краткого катихизиса, но последнее с систематическою строгостию и с приспособлением к нуждам времени; другое Зерцало (V т.) – сокращение известного православного исповедания веры; размышление о страданиях Христовых, о причащении (в I т.), о пресуществлении в евхаристии (V т.); последнее приближает тайну веры к общему разумению чрез сравнение с явлениями природы. Против раскола: Розыск о брынской вере (изд. в М. 1745, 55 и 62 гг.); рассуждение об образе Божии в человеке (в V т.). Розыск – сочинение написанное с ясным и глубоким разумением христианства. Сочинитель уличает раскол в том, что в нем нет духа евангельского, – обвинение, конечно, более важное, чем обвинение в каком-нибудь странном обряде. Вера раскольников – неправа, учение их душевредно, дела их не богоугодны: вот три мысли, которые он излагает в трех частях сочинения своего. История составляла любимый предмет занятий святителя. Его Четьи Минеи – образцовое сочинение по чистоте церковно-славянского языка, по мастерству изложения, по критической осторожности в выборе повествований прежних. Источники его – минеи Макария; но ими он пользовался с разборчивостью, поверял и дополнял их древними историческими сочинениями, частию критическим трудом Болландистов. Списки сочинений и сочинителей, служивших руководством, приложенные к I и II томам, показывают, что сочинитель отыскивал все нужное для него, что только можно было отыскать в его время. Летопись келейная – свод библейской истории с гражданскою, оживляемый нравственными размышлениями (в IV т.). Хронограф о начале славянского народа. Руно орошенное, или повествование о чудесах черниговской Ильинской иконы Богоматери. Краткий мартиролог. Летописание царей и патриархов. Каталог российских митрополитов. Письма и диарий. Письма и диарий объясняют жизнь святителя. По слову и языку, сочинения святителя Димитрия – образец изящества церковно-славянского. Мысли, располагаемые правильно и отчетливо, облечены языком образованным и вместе языком сердца. Это не древний церковно-славянский язык; но тот чистый и правильный церковный язык, который с течением времени должен был образоваться из нормального слияния народного русского языка с древним славянским; тот язык, где древний славянский язык, пожертвовав некоторыми особенностями для вразумительного народу языка и удалив от себя все грубые и часто неверные себе самим формы народной речи, получил столько же правильный и определенный, сколько и изящный строй».

Главными представителями двух направлений русского богословия в первых десятилетиях XVIII в. были владыки Стефан (Яворский) и Феофан (Прокопович).

Митр. Стефан был представителем старого латино-схоластического типа богословов киевской школы, учившихся по Фоме Аквинату и Беллярмину. Архиеп. Филарет о нем пишет в своем "Обзоре»: «Даже сочинитель лютеранского пасквиля на Стефана говорит о Стефане, что он: «имел удивительный дар слова и едва подобные ему в учительстве обрестись могли. Мне случалось, продолжает он, видеть в церкви, что он мог, уча слушателей, заставить плакать или смеяться»... По содержанию проповеди его – догматические, нравственные и исторические.

Первого вида проповеди, по словам архиеп. Филарета, направлены против протестантов, которых тогда оказалось много в России и, в частности, при царском дворе; какие занимались и пропагандою: «Исторические проповеди Яворского дают видеть, что святитель принимал живое участие в политических событиях отчизны, – радовался счастию и славе России, но давал чувствовать и то, что тело без души – труп, и материальные выгоды, как бы блистательны ни были, без нравственных начал – не крепость государству ... Во всех проповедях Яворского есть сила мысли, есть чувство живое и глубокое, есть наконец и ясность в изложении мыслей. Но им довольно вредит встречающаяся по местам искусственность того времени, дозволявшая выставлять картины и обороты речи обиходной жизни. Вот напр. как говорит он с свящ. кафедры: «позабых я еще жену Лотову... Как же ю, Спасителю мой, поминати: панихиду ли пети, или в ектениях ю поминати?» (I, 37) ... В молодых годах Яворский много писал стихами, то латинскими, то полъскими, и именно панегирики... Латинский стих его – верх совершенства. И прекрасные по содержанию правила для новой Саровской пустыни митрополит-экзарх предложил в стихах ... Лучшие стихи его – прощание с книгами... Духовное завещание и предписание о библиотеке проповеднику дышат искренним благочестием.»

«Блаженный митрополит был твердым учителем веры. Он, как видно, занимался и уразумением смысла св. Писания. Ответы его на три вопроса митр. Иова, недавно изданные в Черниговских епархиальных известиях 1861 г., – образчик утонченной современной диалектики, но предмет их важен. Там же – твердые и зрелые рассуждения его о поклонении св. дарам, вызванные жаркими спорами его времени, где поправляет он Лихудов, уклонившихся в крайность при спорах, возбужденных хитрыми иезуитами. Самое дорогое сочинение его для св. церкви: «Камень веры». Он написан против протестантов по случаю появившихся в Москве жарких последователей Лютера – Тверитинова и других. Подвергнув их публичному церковному осуждению, святитель счел нужным написать обширную апологию православию против лютеранства, тем более, что тогда много явилось в России иностранцев-протестантов, между которыми были фанатики-интриганы, как показывает Фишер, почему самое осуждение Тверитинова навлекло на Стефана много неприятностей ... «Камень веры» напечатан в Москве в 1728 г., в Киеве – в 1730 г., в Москве – в 1749 г., потом много раз... Тон полемики Яворского не редко резкий и суровый, занятый из школы папистов. В Камне встречаются такие выражения: «зубы свои первее сломите, нежели крест четвероконечный сгрызете, пси вселютейшии» (стр. 246) ... Ответ митр. Стефана Сорбонне, домогавшейся соединения францусской церкви с русской, показывает, что он хорошо знал папизм ... Против раскола писана им книжка: «знамение пришествия антихриста», напечатанная в Москве в 1703 г.,в последний раз в Киеве – в 1843 г. Хотя он пользовался сочинением ученого Мальвенди De Anticristo, Romae 1604, 1612, Lagduni 1642 г., но сочинение Стефана все-таки остается оригинальным. Ему надлежало писать не в защиту папы, а против раскола... Кто бы мог подумать, что блаженного митрополита, так ревностно старавшегося печатным сочинением снять с Петра I название антихриста, которое клали на него раскольники, стали подозревать, что и он делит невыгодные мысли раскола о Петре? И, однако, Стефан, близкий к смерти, должен был оправдываться в клевете, взведенной на него фанатиком Левиным, последователем Талицкого. Фанатик наконец сознался, что он взвел это обвинение на митрополита только для того, чтобы тот, как блаженный муж, пострадал... Митр. Стефаном написан был с предисловием «чин, како приимати от раскольников», Москва 1720 г.»

Митр. Стефан писал письма, некоторым из коих архиеп. Филарет придает историческое значение. В письме к митр. казанскому Тихону, писанном в августе 1721 г. «слышится голос человека измученного жизнию и со страхом, но вместе и с радостью, ожидающего близкой смерти. Лучшая биография Яворского в Трудах киевской духовной академии за 1864 г.».

«Феофан был богословом новатором и в богословии и в проповедничестве», пишет Знаменский, «горячим врагом схоластики с риторством и латинства, почитателем преимущественно протестантских богословов. Богословская полемика его направлена вся против католичества, за исключением немногих трудов против протестантизма, написанных еще в Киеве, каковы «Апология» киевским мощам и ответы на вопросы лютеранских богословов печерскому монаху Михаилу Шию. Как Стефана подозревали в папежском духе, так владыку Феофана, напротив обвиняли в протестантстве. Кроме известного доноса на него царю в 1718 г. против одного его сочинения (1712 г.): «Об иге неудобоносимом», где была проведена мысль об оправдании верою без дел закона, Феофилакт Лопатинский написал сильное сочинение: «Об иге Господнем благом». Обвинять его в неправославии было впрочем также несправедливо, как и Стефана. Влияние протестантских образцов выражалось у него лишь в очень тонких и неуловимых оттенках рассуждений, которые при нападениях на чистоту его православия он каждый раз свободно и легко объяснял в чисто православном духе. Оттенки эти проявлялись напр. в его излишне резкой полемики против обрядового ханжества, упования на одни внешния средства ко спасению и дела внешнего закона, против суеверных преданий старины, отвержение которых его обвинители объясняли тем, что он по лютерански верит в одно св. писание и отвергает св. предание против ложных чудес и народных суеверий относительно чудотворных икон и св. мощей и т. д. К обвинениям такого рода он сам подавал повод слишком резким и сатирическим языком своих произведений.»

Писал владыка Феофан очень много и большею частью по поручению и мыслям самого царя. Кроме Регламента, он написал ряд трактатов о начале патриаршества в церкви и др. Писал он несколько увещаний к раскольникам, о браках с иноверцами, о достоинстве поливательного крещения, «Первое учение отроком» (Букварь), «О блаженствах против ханжей», родословную роспись князей и царей, трактат об Амазонках, повесть о свв. Кирилле и Мефодии, предисловие к морскому Регламенту. Им написана «Правда воли монаршей» о новом порядке наследования престола. После смерти имп. Петра Великого он описал его кончину. Им написана апология книги Песнь Песней, «Показание великого антихриста», которого он видел в папе и др. Проповеди его имели практический, жизненный характер и самым близким образом касались современных событий и животрепещущих вопросов. Оне имели публицистический и обличительный тон. Он доказывал в них важность разных действий правительства, пользу современных войн, необходимость сношений с другими народами, уничтожение национальной замкнутости, пользу просвещения, вред суеверий и т. п. (Знаменский).

Приведем ряд отзывов об его трудах архиеп. Филарета (по «Обзору»). «Догматист-Феофан отличается строгою логическою отчетливостию в мыслях. Но догматическое учение академических его уроков было предметом сильных сомнений для Стефана Яворского и многих других. Стефан предлагал собору не посвящать Феофана в псковского епископа, прежде чем отречется он от ложных мыслей, найденных в его сочинениях. Личные объяснения Стефана с Феофаном по сему предмету окончились однако примирением... На учение отрокам в 1727 г. написана была критика, ударявшая особенно на осуждение внешности. Прокопович ответил, что истинные поклонники поклоняются Богу духом, и изъявил сожаление, что напрасно смущают народ несправедливыми подозрениями... «Катихизис» его для простолюдинов». Относительно «ига не удобоноси- мого» архиеп. Филарет говорит, что «это сочинение, писанное в 1712 г., подверглось строгой критике и не без основания, так как в нем многое не договорено, что необходимо было сказать чтобы не быть учеником Лютера... Феофан был довольно жарким полемиком, особенно против папы. Он писал ответ Сорбонне; о папе-антихристе, – но не кончил начатого».

«Феофан проповедник... В словах Феофан по вере всегда русский, – по крайней мере ничем не возбуждает против себя подозрений. Тем не менее он более светский, чем христианский, проповедник. Он пишет картины мастерски: но в них не достает теплоты за недостатком чувства в проповеднике; он умно располагает части слова, ловко пользуется способами убедить слушателей, в чем ему нужно, но читатель-христианин остается неудовлетворенным. Самая большая часть проповедей его – чисто политическая и она-то блистательна в ораторском отношении... Феофан едва ли не больше всего любил быть юристом, только не был им к пользе церкви, по крайней мере во многих случаях. В ряде сочинений: видим в Феофане юриста-философа, который основывает свои мысли не столько на практике церкви, сколько на соображениях собственного разума. Что касается до юридических процессов о святителях Вениамине, Льве и Георгии, о Феофилакте или Зворыкине, где много писано рукою Феофана и делалось по его направлению: то это – самые печальные памятники больной души Феофановой... В киевской академии Феофан преподавал философию на латинском языке и записки его 1708 г. еще целы. Он занимался и историею: но был историком очень посредственным, чтобы не сказать плохим ... Трактат об амазонках, с нелепою мыслию, что это славянки; исследование о «флорентийском соборе» заключает в себе кое-что и дельное. «С которого времени началось патриаршее достоинство в церкви?» – неважное исследование... Хотя Прокопович, когда нужно было уязвить других чем нибудь, указывал на стихотворство, как на слабость: но сам он не прочь был от того, чтобы выставлять из себя пииту. Из охлажденной эгоизмом души его конечно не могло изливаться истинно поэтических песней; все, чего можно ожидать от него, это сарказмы и остроты и разве подогретые страстями бедной души пения. В порядке вещей, что умным Прокоповичем сочинена умная пиитика...»

Оба из этих первенствующих богословов имели ревностных приверженцев и подражателей, так что около них образовались две своего рода богословские школы, между которыми завязалась борьба. При царе Петре I направление Феофана было господствующим и разные его почитатели старались подделаться под его тон, нравившийся царю. Направление же Стефана, осуждаемое Петром и признанное неудобным, могло проводиться только в стенах духовных школ – в академиях киевской и московской. В последней это направление утвердили ректоры Феофилакт (Лопатинский) и Гедеон (Вишневский).

Краткие данные о владыке Феофилакте сообщены на стр. 556 и 562. Он был многосторонне образован, знатоком греческой литературы. Как проповедник, он оставил несколько слов, приуроченных к торжественным случаям. Им составлена была, по отзыву архиеп. Филарета, превосходная служба на день празднования полтавской победы. Архиеп. Филарет пишет: «Феофилакт долго был наставником московской академии. Его «священная наука, объясненная положительно и полемически в рассуждениях согласных с учением св. церкви восточной, на основании св. писания, соборов и отцев», 1706–1710 гг., заключает в себе и догматику, и нравственное учение и полемику. Строгого систематического порядка здесь нет... Феофилакт любил и поэзию...»

О расхождении между русскими богословами было известно даже за границей. Завязав связи с Европой, Россия сделалась заманчивой для западного прозелитизма. Католики рассчитывали на владыку Стефана, протестанты на архиеп. Феофана. В 1716 г. во время пребывания царя Петра I в Париже католические богословы Сорбонны возбудили вопрос о соединении церквей. Главные переговоры вел Бурсье. В 1717 г. ими было представлено предложение. По поручению царя отрицательные ответы писали владыки Стефан и Феофан. Отправлен был в Сорбонну ответ последнего, и неудачу свою католики приписывали именно тому, что дело это попало в руки архиеп. Феофана. По учреждении Сѵнода, с таким же предложением обратились епископы англиканской церкви, потерпевшие перед тем неудачу у восточных патриархов. Восточные патриархи, узнав об этом и опасаясь некоторой склонности к протестантизму в Петербурге, прислали в Сѵнод граматы с приложением изложения веры патр. Досифея и с увещанием непоколебимо пребывать в православии. Попытка англикан потерпела, как и католиков, неудачу.

После смерти митр. Стефана, главным противником архиепископа Феофана оставался архиеп. Феофилакт, очень почитавший покойного иерарха. С наибольшей силой он выступил в 1728 г. Им издан был «Камень веры». В то же время против Феофановского направления высказалась и киевская академия. В Киеве, с благословения архиеп. Варлаама (Вонатовича), тоже издан был «Камень веры». На этот труд обратили внимание и заграничные богословы. Воспользовавшись ослаблением при Петре II значения архиеп. Феофана, католичество повело пропаганду из Польши. Парижская Сорбонна, с своей стороны, прислала в Россию ловкого агента, аббата Жюбе, чтобы завязать с русским духовенством сношения о соединении церквей. К тому же делу присоединился доминиканец Рибейра, находившийся при испанском посланнике в Петербурге герцоге Лириа. Он завязал знакомства с противниками Феофана. Жюбе появился в столице под видом учителя детей кн. Ирины Долгорукой, принявшей католичество заграницею. Склонность к католичеству обнаружилась в семьях верховников – кн. Голицына и кн. Долгоруких. При таких обстоятельствах, по напечатании «Камня веры», протестантские богословы принялись его разбивать, а католические защищать. В 1729 г. в Иене явилось опровержение его под видом «Письма Буддея», а Рибейра напечатал на это ответ в защиту Яворского. Архиеп. Феофилакт написал на Буддея «Апокрисис».

По этому вопросу архиеп. Филарет пишет в «Обзоре»: «Когда издан был в первый раз Камень веры Яворского (М. 1728 г.), Прокопович написал от имени Буддея критику на книгу Камень веры, становясь ею на сторону протестантов против православия. Феофилакт тогда же (в авг. 1730 г.) говорил: «Буддей еще до издания книги помер, а по слогу видно, что писателем книги был новгородский архиепископ». В последствии дознались, что критика отправлена была Прокоповичем с учеником Зенковским в Иену и там напечатана. Мало и того, – на мнимое сочинение Буддеево тогда же написана была в Москве критика бывшим при испанском после патером Рибейрою. Феофан подал в тайную канцелярию бранную и недобросовестную критику на книжку Рибейры, выставляя ее опасною для государства от того, что в ней порицаются протестанты, как будто Россия – протестантское государство». Касаясь одновременно и спора Феофана с архим. Маркеллом, о чем говорилось ранее, архиеп. Филарет пишет о новгородском иерархе: «Как ни ловко закрывает он свои дела, но ясно видно, что и в словах и в поступках часто бывал он на стороне лютеранства, по неосторожности; а этой неосторожности логического и ловкого Прокоповича нельзя иначе объяснить, как незамечаемою им самим наклонностию души его к протестантству, воспитанному долгим и доверчивым слушанием лютеранских сочинений».

С воцарением имп. Анни обстоятельства совершенно изменились. Значение Феофана возросло вновь. Его стараниями Рибейра и Жюбе должны были покинуть Россию. Архиеп. Феофилакт не мог и думать об издании своего Апокрисиса. Камень веры был запрещен. Книга эта, вместе с книгой Рибейры, была присоединена к делу о латинской пропаганде в России и к политическим розыскам о недоброжелателях немцев в правительстве. Запрещение снято только имп. Елисаветой. Около 1732 г. пущен был против книги митр. Стефана рукописный протестантский пасквиль «Молоток на Камень веры», в котором покойный митрополит рязанский назывался папистом и иезуитом. Обнаружена была рукопись «Апокрисиса» и началось дело против архиеп. Феофилакта, о котором упоминалось ранее. Архиеп. Феофан достиг полного внешнего торжества, но его богословскому направлению это повредило очень. В обеих академиях заговорили об его еретичестве. Только после его смерти отнеслись справедливее к его богословской системе. Достоинством ея признана была большая отрешенность от схоластики, более научный метод, основанный на внимательном изучении св. Писания и др. источников. В 1740-х годах ей стали уже подражать сначала в киевской, потом в московской академиях. (Знаменский).

Духовное просвещение, сделавшее так много успехов еще с самого начала нового периода Церкви, обратилось с своею помощью прежде всего к славянскому переводу Библии, как источнику просвещения. Недостатки острожского издания Библии, напечатанного почти без перемен в Москве в 1663 г., очень заметны были для многих. Кроме того и это издание почти составляло библиографическую редкость. По словам св. Димитрия, в Малороссии ее трудно было найти даже по церквам. Первая мысль о необходимости нового печатного ея издания принадлежала митр. новгородскому Иову, который собирался заняться этим при своей семинарии.

Указом царя Петра I в 1712 г. дело это было поручено Феофилакту (Лопатинскому) и Софронию Лихуду с справщиками печатного двора, под наблюдением местоблюстителя митр. Стефана. Исправления указано было делать по тексту LХХ; план их впрочем не был предварительно выяснен и указан. Исправления начались в 1713 г. Исправители трудились добросовестно с большою тщательностью. Кроме указанного текста, они принимали во внимание и другие тексты греческие, еврейский и латинский, по толковой Полиглоте в 6 томах. Грамматические поправки они вносили в самый текст, а более важные отступления от старого текста вписывали в особый реестр. Работу они закончили к 1720 г., потом снова ее пересматривали до 1723 г. В 1724 г. последовало Высочайшее повеление о печатании. Но печатание замедлилось разными типографскими препятствиями. За смертью имп. Петра оно и вовсе было отставлено. Архиепископ Феофилакт тем временем продолжал исправлять свой труд. В 1735 г. архиеп. Феофан возбудил в Сѵноде вопрос о печатании. Владыка Феофилакт в это время был под судом. Решено было печатание Библии перенести из Москвы в Александро-Невский мон. под смотрение архиеп. Феофана. Печатать Библию указано не по исправленному тексту, а по старому, отмечая поправки под строкой, предварительно пересмотрев все сделанное Феофилактом и Софронием. Пересмотр этот объяснялся тем, что исправления делались не только по указанному исправителям тексту, но и по другим, не вошедшим в церковное употребление (Акилы, Феодотиона, Симмаха, Вульгаты). Таким образом производилась попытка уничтожить все сделанное и переделывать по плану, теоретически продуманному Феофаном. Последним руководило недоброжелательство к Феофилакту и отрицательное отношение к справкам из латинской Библии.

С половины 1736 г. во главе новых исправлений был поставлен архимандрит Александро-Невской Лавры Стефан (Калиновский), ревностно принявшийся за работу, сдавая листы новой Библии в набор, по мере их исправления. Стефан жаловался, что набор производился «весьма трудно, непорядочно и необычно», т. к. делался не с готового оригинала, а с черновых записей, содержание которых нужно было затем проверять. К половине 1738 г. печатание дошло до кн. Товита и затем остановилось. Книга эта и следующия оказались на славянском языке переведенными с Вульгаты, на которую и «смотреть» было не велено. Дальше следовали книги, которых не было в греческом тексте LХХ. Печатание исправлений под строкой запутало совсем наборщиков, могло спутать и читателей. Стефан запрашивал Сѵнод, что ему делать. Сѵнод отмалчивался. Стефан не дождался ответа. Посвященный в 1739 г. в епископа псковского, он не мог работать, как прежде, над исправлением Библии. Все же, в 1741 г., Сѵнод, по его проекту, решил: где нужно, править текст Библии по Вульгате; печатание перенести снова в Москву, поближе к академии; печатать ее в два столбца, – в одном по старому, в другом по исправленному тексту; все напечатанное раньше оставить. Это был уже третий план издания Библии. Но он оказался после неудобным по громоздкости издания в два столбца.

В Москве работа исправления была в 1741 г. поручена архим. Фаддею (Кокуйловичу) и префекту московской академии Кириллу (Флоринскому), которые в 1743 г. представили свой законченный труд. Они обстоятельно изложили какими пособиями пользовались. Как на важнейшее они указали на Полиглотту Валтона; из находящихся в ней видов греческого текста 70-ти они пользовались главным образом чтением Александрийского списка. Ватиканской Библией они почти не пользовались, т. к. в ней было много пропусков. Сѵнод приступил к рассмотрению ея для печати. Имп. Елисавета торопила Сѵнод. В 1744 г. она заставляла членов его собираться для чтения исправленной Библии каждый день, даже в великом посту. Она предполагала даже возможным для скорости издать Библию с исправлениями владыки Феофилакта. Дело подвигалось медленно. Пришлось поручить это дело особой комиссии только под наблюдением Сѵнода. За недостатком людей, не скоро образовалась и эта комиссия. До 1747 г. работали над Библией архим. Иларион (Григорович) и главным образом знающий человек, учитель московской академии иером. Иаков (Блонницкий). В этом году вызвали ему в помощь двух учителей из киевской академии, где священная филология находилась тогда в цветущем состоянии, насажденная Симоном (Тодорским). Вызваны были иеромонахи Варлаам (Лящевский) и Гедеон (Сломинский), которым и суждено было закончить многолетнюю и трудную работу. Блонницкий работал до 1748 г. В общем плане они ближе всех сошлись с первой комиссией Феофилакта.

Архиеп. Филарет, в своей «Истории Русской Церкви», пишет об этом труде: «Предисловие к изданию, написанное Лящевским, представляет последний труд исправления в следующем виде: а) грамматические поправки Лопатинского, не изменявшия самой мысли древнего текста, были удержаны; б) там, где видны были отступления от древнего текста, в смысле ли текста или в расположении стихов и глав, там, по поверке с изданиями греческого текста, старались удержать древний вид славянского текста; в) ошибки перевода, незамеченные прежним исправлением, были исправлены; г) книги Товита и Юдифи, переведенные в острожской библии с Вульгаты, переведены с греческого текста; третью книгу Ездры, которой нет на греческом языке, исправили по Вульгате, а четвертой книги Маккавейской не приняли в издание, так как ея нет и в древнем славянском переводе; д) главною заботою переводчиков была, по их словам, забота о верности перевода греческому тексту: «то едино в деле исправления сего священной библии попечение имехом, еже согласно во всем греческому 70 переводу нам славянской перевод издати»; е) число всех поправок, сделанных с библии 1663 г. было весьма велико: быв описаны отчетливо, оне составили книгу не меньше самой библии; важнейшия поправки описаны в предисловии к изданию; но и здесь число их велико. К этому надо прибавить, что, как видно по сличении трудов Феофилакта с трудами последних комиссий, все важнейшия поправки, принятые в печатное издание, принадлежат блаженному Феофилакту. Таким образом главным характером новой исправленной библии служит близость ея к греческому тексту. Дело исправления требовало трудов тяжелых, средств обширных и знания многостороннего. И оно выполнено достойно того времени». «Такой прекрасный плод принесен св. церкви», добавляет архиеп. Филарет, «можно сказать, Симоном Тодорским. Лящевский и Блонницкий были учениками его. Симон был основателем филологии и особенно еврейской в России... Блонницкий и Лящевский оставили превосходные пособия для изучения греческого языка».

Библия, напечатанная 18 дек. 1751 г. была пущена в продажу по 5 руб. Нужда в ней была так велика, что за первым изданием (1200 экз.) скоро понадобились другия (1756, 1757, 1759 г.г.).

Московская академия, где Блонницкий и Лящевский были наставниками, образовала многих толкователей св. Писания и преимущественно Нового Завета. Феофилакт (Горский), воспитанник и ректор (1770–74) московской академии, в 1778 г. скончавшийся епископом коломенским, написал «Соглашение» св. Писания. Воспитанник и ректор той же академии Аполлос (Байбаков), впоследствии епископ архангельский и член российской академии (ум. 1801 г.), издал читанные им толкования на послания св. Ап. Павла. Воспитанник той же академии, будущий митрополит новгородский Гавриил (Петров), с 1761 по 1763 г. ректор Заиконоспасской академии, известен по объяснению соборных посланий. Мефодий (Смирнов), с 1791 по 1795 год ректор академии, впоследствии епископ воронежский, коломенский, архиепископ тверской и псковский (ум. 1815), толкователь св. Писания. Особенно трудился для объяснения св. Писания ректор ярославской семинарии и впоследствии архиепископ псковский (с 1798 г.), Ириней (Клементьевский). Он писал толкования на послания к Римлянам и Евреям, на 12 меньших пророков и на пр. Даниила, по греческому и еврейскому тексту, наконец по тому и другому тексту толкование на псалмы, впрочем извлеченное из Беллярминова толкования. Ириней известен также, как догматист и филолог. Состоя членом Российской Академии он много переводил святоотеческих творений с греческого языка. Один из просвещеннейших пастырей своего времени, состоявший членом Сѵнода, владыка Ириней в 1814 г. был уволен на покой и скончался в 1818 г. Ириней (Фальковский), преподаватель киевской академии, впоследствии ея ректор и еп. Чигиринский, весьма и разносторонне даровитый, писал толкование на послания апостольские. Продолжал он трудиться в XIX в., скончавшись в 1823 г.

«Вообще все эти и другие опыты, как первые опыты, были не зрелы», пишет в «Истории» архиеп. Филарет, «они редко бывали делом собственного размышления и чаще были рассуждениями о догматической или нравственной мысли Писания, чем объяснениями слов Писания. Но и в таком виде они много приносили пользы для церкви. Новым образованием духовных учебных заведений более, чем прежде, обращено внимание на св. Писание. Отселе естественно, что со временем более и более поставлялись в состояние отчетливо уяснять себе слово Божие: но справедливая осмотрительность требовала не спешить, и не спешили изданием трудов для объяснения св. Писания. Еще св. Тихон Воронежский считал нужным и решался сам перевести Псалтирь с еврейского и Новый Завет с греческого на русский язык. Многие другие также видели нужду в переводе св. Писания с оригинального языка. Архиеп. московский Амвросий Зертис-Каменский переводил с Лящевским Псалтирь с подлинника. Труд был закончен и приготовлен к печати. Мученическая смерть архипастыря остановила дело.» Знаменский поясняет, что Свят. Тихон постеснялся издать свои переводы, опасаясь церковного соблазна.

Катихизичеекое учение детям и народу указано было Сѵнодом необходимою обязанностью пастырей Церкви.

Архиеп. Феофан (Прокопович) написал катихизис и букварь с объяснением заповедей Божиих, довольно долго заслуживавшие одобрение для общего употребления. В одно время с ним префект московской академии, потом иеромонах соборный Александро-Невской Лавры, Стефан (Прибылович) написал род катихизиса в 14 статьях, под названием «Путь в царствие Божие». В 1743 г. Сѵнод писал Сенату, что дворяне и чиновники, обучив своих детей читать часослов и Псалтирь, отдают их учиться светским наукам, но не заботятся о том, чтобы дети достаточно знали основания веры и благочестия, – предметы самые необходимые и важные для каждого. При такой несообразности дел с долгом Сѵнод требовал предписать указами: учить детей катихизису у способных священников, а при определении на службу испытывать их в знании катихизиса. Вследствие этого, Сенат приказал взыскивать штраф с родителей, если дети, при определении на службу, окажутся незнающими правил веры и благочестия. Указом 20 апр. 1743 г. было положено во всех светских учебных заведениях преподавать закон Божий, и законоучителями быть духовным лицам. Прот. Сидоровским изданы были для Смольного института соответственные книги. Архим. Макарий (Сусальников), законоучитель кадет, написал «Наставление отрокам». Лучший по своему времени катихизис для детей написал митр. московский Платон (Левшин). (Архиеп. Филарет).

Для народа катехизическое учение преподавалось публично наставниками киевской и московской академий. Ректорами для сего избирались способные учителя. Беседы предлагались то в храме, то в аудитории. Митр. Платон, когда был еще учителем поэзии, мирянином Петром, приобрел себе громкую известность катихизическими беседами. В своей автобиографии он пишет: «На Левшина возложена была должность, по порядку, принятому в академии, толковать катихизис публично, по воскресным дням, в собрании академии и всех со стороны всякого состояния людей, для слушания приходящих. Никогда, можно сказать, во всю жизнь не был столько счастлив Петр, как при сем случае. Собрание всякого состояния людей столь было велико, что никогда еще в академии этого не случалось. Хотя палата была не мала, но теснота и духота были чрезмерные. Некоторые из слушателей, малых своих детей приводя, повергали к ногам учителя, повторяя им, чтобы они учителя слушали и помнили. Сие умножало ревность в Левшине, ибо он чрез два часа и более толкование продолжал, обливаясь и измокнув весь от поту. Усердные слушатели из знаменитых московских купцов в воскресные дни его посещали и провозглашали в своих разговорах московским апостолом». В 1761 г. указом Сѵнода объяснение катихизиса было введено в московском Успенском соборе, «как дело нужное для всех чад веры и как предостережение от пагубных льстецов». Преподавание поручено было священникам, окончившим академию.

Архиеп. Филарет говорит, что в тот период истории Церкви оригинальных систематиков веры и нравственности, как и оригинальных толкователей Писания, было немного. Он упоминает следующих духовных лиц, давая о них отзывы:

Феофан (Прокопович), после Киева три года слушавший уроки в Риме, но оттуда вынесший отвращение от папизма, даже не всегда справедливое, преподавал в киевской академии «христианское православное богословие»; сочинитель предлагал его в трактатах, не связываясь формами схоластики; но он не успел довесть до конца обширной своей догматики.

Самуил (Миславский), ректор киевский, впоследствии митрополит киевский ( ум. 1796 г.), пересмотрел, дополнил и издал догматику Феофана. Он же издал трактат Зерникова о происхождении Св. Духа.

Феофилакт (Горский) писал для московской академии: «Учение восточной православной церкви о вере и деятельности». Здесь менее оргинального, чем у Феофана, «но более ясности в изложении и правильности в распорядке частей; притом, кроме полной догматики, здесь есть и учение о христианской нравственности; доказательства заимствуются из св. Писания, но приводятся и свидетельства отцев Церкви.»

Митр. Платон, когда был законоучителем наследника престола, написал для него на русском языке «Православное учение», которое потом было переведено на многие иностранные языки. Макарий (Петрович), серб, получивший образование в московской академии, проповедник ея, с 1761 г. префект, с 1763 г. архимандрит и ректор тверской семинарии. Составил систему «богословия», которая отличается сколько глубиной мыслей христианских, столько же логическою силою доказательств. Проповеди его отличались ясностью мысли и сердечным красноречием. Владел русским языком, как немногие русские.

Умер 32 лет в 1766 г. Свят. Тихон, епископ воронежский. Дополнив размышлениями читанные им в тверской семинарии догматико-нравственные наставления, оставил прекрасное сочинение: «Об истинном христианстве». Хотя оно не имеет систематической строгости, но зато проникнуто истинным христианским духом и оригинально с начала до конца. Ириней (Фальковский), даровитый ректор киевский и епископ Чигиринский (с 1807 г., скончался в 1823). Известен его труд «Сокращенная православная догматика». Сочинение отличается систематическою строгостию, отчетливостию и ясностию. Сочинение расположено по плану Феофановой догматики, но далеко лучше той по содержанию и по изложению. Это – лучшая догматика из писанных дотоле в России по ея ясности, отчетливости и систематической строгости.

Проф. П. Знаменский упоминает еще о следующих тружениках науки. Митр. Гавриил (Петров) оставил в рукописи хорошую богословскую систему. Иеродиакон Александро-Невской Лавры Герман перевел с греческого преп. Макария Египетского и, вместе с иеродиаконом Модестом, составил симфонию на св. Писание (1773). Сильвестр (Лебединский), ректор астраханский и казанский, епископ переяславский, с 1807 архангельский архиепископ, написал «Приточник Евангельский» и духовно-нравственное сочинение «Нетленная пища». По пастырскому богословию написал «О должностях пресвитеров» владыка Парфений (Сопковский), епископ смоленский (1761–95). По литургике – «Новая скрижаль» – написана владыкой Вениамином (Румовским). По свидетельству архиеп. Филарета – труд оригинальный. Объяснение христианского храма, его принадлежностей и священнодействий. Страдает русский язык, заметна латинская конструкция. С 1774 г. был епископом олонецким, с 1775 г. – архангельским, с 1798 г. – нижегородским. Во время управления архангельской епархией еп. Вениамин собрал древния рукописи и летописи для составления истории местной церкви. Им предписано было монастырям и церквам завести памятные книжки, с занесением древних достопамятностей и продолжением записей важных случаев. На основании собранного издано было исторически ценное описание архангельской епархии. Им сочинена Священная история для малолетних детей, на русском, греческом, латинском и францусском языках (1778 г.).

Владыка Дамаскин (Семенов-Руднев), воспитанник московской академии, с 1772 г. слушал уроки в Геттингене по богословским наукам, истории, математике, и усовершенствовался в знании языков еврейского, греческого, францусского и немецкого. В 1773 г. в Академии Наук получил степени профессора философии, истории и филологии; с 1775 г. префект, потом ректор московской академии; был одним из близких сотрудников митр. Платона. Будучи уже ректором-архимандритом, он по воскресным дням публично в аудитории изъяснял св. Писание. Слушать собирались весьма многие из дворян и купцов. С 1782 г. епископ севский, 1783–1794 епископ нижегородский; скончался на покое в 1795 г. Владыка Дамаскин написал на немецком языке сокращенную летопись древней Руси по Нестору, изд. в 1771 г. в Германии. Этот труд доставил ему известность в ученой Германии. Им изданы были лекции архиеп. Феофана (Прокоповича), с некоторыми дополнениями. Архиеп. Филарет пишет: «Этими прибавлениями сочинение Феофана исправлено и пополнено, так что получило гораздо больше цены против прежнего... В 1785 г. написана им «Библиотека российская или сведения о всех книгах в России с начала типографии на свет вышедших» ... Сочинение по тому времени превосходное ... Им переведено на латинский язык православное учение митр. Платона (1774); изданы сочинения Платона в 9 частях, Москва 1779 г., сочинения Ломоносова в 3 частях, Москва 1778 г.».

Имп. Екатерина II писала еп. Дамаскину: «Считая, что в нижегородской семинарии преподается учение языков разных народов, в епархии вашей обретающихся, я желаю, чтобы в. преосвященство доставили мне словарь тех языков, написав то по российски каждое слово, как оно произносится». Для исполнения воли государыни избраны были лучшие ученики, некоторые из священников и образованных в св. вере инородцев. Под непосредственным надзором преосвященного в 7 месяцев составлен был словарь четырех инородческих языков, в двух томах. Слова расположены по русскому алфавиту. Против русского слова писались в графах слова по русски – татарские, мордовские, чувашские и черемишские. Преосвященный прибавил исторические и статистические сведения о народах. Словарь отправлен был императрице 13 апр. 1785 г. Список его, в 1000 листов, – в библиотеке нижегородской семинарии. Словарь полезен был для местных проповедников св. веры. Преосвященный писал и мордовскую грамматику, но она осталась неизданною (Архиеп. Филарет). В 1783 г. он был избран членом Российской Академии Наук.

Как филолог, выдвинулся протоиерей московского Архангельского собора, Петр Алексеевич Алексеев (ум. 1801), член Академии Наук. Он написал церковный славянский словарь. Объяснения словам довольно отчетливые; труд полезный и ныне для некоторых справок. Как историк интересен по «Словарю еретиков и раскольников». Архиеп. Филарет, давая этот отзыв, считает о. Петра большим интриганом, занимавшимся доносами, в частности на митр. Платона. Упоминавшийся выше владыка Мефодий (Смирнов), известен также своим трудом «Священное богословие, основанное преимущественно на Св. Писании», написанное им в бытность ректором лаврской школы. Архиеп. Филарет отмечает, что в первой книге есть история богословия, чего не было ни у Феофана, ни у Феофилакта. Во всей системе Мефодия больше связности и отчетливости, чем у Феофилакта. Когда Мефодий переведен был из лавры ректором в московскую академию, то большая часть учеников вслед за ним перешла в Москву. Это показывает, до какой степени лекции Мефодия увлекали собою молодых слушателей его. Известен он также как историк, педагог и филолог. С конца XVIII в. начали являться труды известного историка и археолога, владыки Евгения (Болховитинова), будущего митрополита киевского, о котором будет говориться в следующем отделе.

Как на выдающихся проповедников, архиеп. Филарет указывает на владык: Феофана (Прокоповича), Гедеона (Криновского), Георгия (Конисского), Анастасия (Братановского), в конце XVIII в. епископа белорусского, потом архиепископа астраханского, митр. Платона (Левшина), которого по дару слова ставит выше других. Отмечая, что он не был свободен от латинского строя речи архиеп. Филарет говорит, что проповеди его дышали простотой и силой благочестия. Он оставил по себе более 600 слов и речей, говоря часто и изустно. Проповедниками менее крупными владыка Филарет считает иерархов: Амвросия (Юшкевича), Гавриила (Бужинского) – архиепископов новгородских, митр. киевского Арсения (Могилянского), Арсения (Мацеевича), Иоасафа (Заболотского) архиеп. тверского, Тихона (Малинина) архиеп. астраханского, Иннокентия (Нечаева) архиеп. псковского, митр. Гавриила (Петрова), Симона (Лагова), еп. рязанского. Выдающимся проповедником был владыка Мефодий (Смирнов). О нем архиеп. Филарет пишет: «Отличие проповеди его – пастырская простота, не заботливая о пышном уборе слов, но умная по мыслям; слог его для времени очень легок. Прямой и откровенный, он говорил иногда и строгим тоном пастыря». Знаменский упоминает еще об еп. Дамаскине (Семенове-Рудневе) и протоиерее киевского софийского собора (с 1785 года) Иоанне Леванде, ученике киевской академии (1736–1814). Известен был простотою слога и ясностью изложения мыслей архиеп. псковский Ириней (Клементьевский).

Св. Сѵнод и епархиальные начальства для усиления церковной проповеди завели для ученого духовенства очередное оказывание проповедей в соборах и обязательное число проповедей в год. Для неученых священнослужителей Сѵнод издал два сборника готовых проповедей на воскресные и праздничные дни (1775) и на каждый день года (1781).

Архиеп. Филарет пишет: «Свят. Сѵнод много заботился и о том, дабы для народного чтения были издаваемы сочинения, вполне назидательные, пища здравая, но отнюдь не испорченная чем-либо. В 1741 г. киевская лавра желала вновь издать Четьи- Минеи св. Димитрия и испрашивала дозволения на то у Св. Сѵнода. Сѵнод предписал 10 июля 1741 г. проверить книги по историческим памятникам и указам Сѵнода, исправить выражения, составить указатель святых и представить о последствиях. Лавра медлила исполнить указ, частию по недостатку лиц способных, частию по недостатку способов к поверке. Между тем, черногорский митрополит Василий Петрович прислал в Сѵнод просьбу ускорить издание Четьих-Миней, как очень полезных для церкви. Св. Сѵнод поручил новгородскому ректору Иоасафу Миткевичу и петербургскому ректору Никодиму пересмотреть минеи и обязал их представлять каждый месяц свои замечания. В мае 1756 г. окончили они пересмотр шести месяцев, а к октябрю пересмотрели и другую половину. Св. Сѵнод присовокупил от себя предисловие, с объяснением причин по коим совершено исправление трудов Св. Димитрия. «Святитель Христов Димитрий, говорит предисловие, со всяким смиренномудрием признает свои в первой книге учиненные недосмотрения и погрешности и, исправив сам иные, другия, в книгах его обрестися могущия, отдает на рассмотрение и исправление церковное, зная, что всякие исторические правды одна другую превзыти могут достовернейшими доказательствами». Так совершено новое издание миней св. Димитрия».

«Св. Сѵнод положил издать для общей пользы и Печерский Патерик в виде исправном. Лучший способ исправить патерик состоял в сличении его с древними списками. Сѵнод предписал (мая 5 1746 г.): «в Киево-Печерской лавре и в других киевских монастырях, не отлагая времени, отыскать книги патерика самые оригинальные и прислать в Сѵнод». Но в лавре, после пожара 1718 г., не осталось никаких старых книг. Посему Сѵнод предписал ректорам Иоасафу и Никодиму пересмотреть так же патерик, как пересмотрены четьи-минеи. Исправленный патерик издан был в 1759 г.»

«В 1767 г. указом Сѵнода (от 19 ноября) предписано было Гавриилу, епископу тверскому, «для пользы св. церкви рассмотреть прилежно пролог». Для чтения в церквах изданы были Сѵнодом два собрания поучений, избранных то из отеческих сочинений, то из других сочинений преосвященными Гавриилом и Платоном».

«Весьма полезное сочинение для народа написана было св. Тихоном Воронежским; его «Наставление христианское», с заменою некоторых частей наставления из других его сочинений, издано и издается св. Сѵнодом для общего употребления. «Училище благочестия» или примеры жизни, выбранные из житий святых и описанные слогом живым и ясным, составляют прекрасный подарок прот. Мансветова для всех возрастов христианских». Прот. Григорий Мансветов, обер-священник армии, преставился в 1832 г. Произведения его были напечатаны в XIX столетии.

Общий недостаток русского образования в первой половине ХVIIИ в. заключался в том, что оно имело узко-практическое, сословно-служебное направление. Предварительных общих знаний не давали. Заводились цифирные, навигацкие, артиллерийские школы. Надо учитывать и то, что до 1721 г. – окончания борьбы с Швецией – все в государстве приноравливалось к военному времени. Царь-Преобразователь, Петр I, когда естественно задумался над духовным образованием, то и ему придал практический характер. Нужны были более образованные священники. Их и должна была дать духовная школа. Само это образование многими называлось «поповским».

В общих же школах обращали мало внимания на религиозное образование. Закон Божий просто не учился. Стремление все же поддержать религиозные начала в народе побудило царя Петра дать распоряжение об издании катихизических книжек и об усилении церковной проповеди. При имп. Елисавете в 1743 г. родители штрафовались за необучение детей катихизису и в знании его испытывались определявшиеся на службу. Все поручалось заботам семьи. Когда во второй половине XVIII в. ввели Закон Божий в общеобразовательные школы, пришлось уже считаться со взглядом общества на этот предмет, как особливо «поповский». Изучение его, к тому же, ослаблялось указаниями не заражать детей суеверием и фанатизмом. Под эти же понятия подводились вопросы о ветхозаветных казнях Божиих, о страшном суде, о чудесах и пр. Предлагалось внушать детям преимущественно правила морали и естественной религии и проповедывать важность веротерпимости.

Русское общество, подвергшись в царствование Петра I разнообразным противорелигиозным влияниям с Запада, было безпомощным для отражения лжеучений. Протестанты насмехались над русской народной верой. Те, кто в обществе подпадали под их влияние, начинали пренебрегать обрядами, постами, с пренебрежением относились к духовенству, переставали почитать иконы и пр. Ярким выражением такого настроения явилась ересь Тверитинова. Правительство, борясь с суевериями, порой слишком распространительно толковало о них. Но все же не правительство, а само общество все более заражалось вольнодумством. Пастырям церкви в это время трудно было бороться с этим. Вольнодумство это прикрывалось приверженностью к реформам, в царствование же имп. Анны смелым обличениям пастырей придавался обличаемыми противоправительственный характер. Обличения пастырей могли прозвучать свободно лишь в царствование имп. Елисаветы. Благочестивая государыня издала ряд повелений для восстановления благочестия. Требовалось благоговейное стояние в церквах, исполнение долга исповеди и причащения, приличное содержание церквей и св. икон, усиление духовной цензуры, мер против отступничества от православия. Но, к сожалению, в то же время стало проникать в Россию францусское влияние. Франция же того времени охватывалась все более философским вольнодумством.

Во Франции в то время господствовала модная философия просвещения, проповедовавшая полную безрелигиозность и сенсуализм. Русское образованное общество стало воспитывать своих детей на францусском языке с помощью францусских гувернеров, проводников этих самоновейших идей модной философии. Такое воспитание отрывало молодое поколение от родных корней, лишало его не только любви к родине, к которой гувернеры внушали презрение, и благоговения к религии, представляемой принадлежностью лишь невежественных низов, но часто даже русского языка. Непонятным в таких случаях становились ему православные богослужения и все с ними связанное. Находились родители, которые, по убеждению, не давали детям религиозного воспитания, запрещали даже говорить о религии, а духовенство не пускали в свои дома. Участились случаи отправки молодых людей родителями за границу, особенно в Париж, где они укоренялись в своем противорелигиозном и интернациональном заблуждениях. Вольтер сделался кумиром для поклонников новой философии и к нему модным считалось совершать «паломничества». По примеру самой имп. Екатерины, многие русские вельможи вели с ним переписку. Нравственное разложение общества, сдвинувшегося со своих вековых устоев, делалось все больше. Разврат оправдывался требованием непогрешимой природы. Духовенство было бессильным. Его просто не слушали. Просвещенное вольнодумство, выступившее под знаменем науки и философии, господствовало. Выступления против этого объявлялось сразу суеверием, мракобесием. Великий святитель епископ Тихон Воронежский, однажды мягко и кротко увещевавший одного вольнодумца дворянина, получил от него пощечину. Святитель сам пал в ноги обидчику, прося прощения за огорчение. Это так подействовало на того, что он бросил свое вольтерьянство и стал хорошим христианином. (Знаменский).

Архиеп. Филарет по этому поводу пишет: «Реформация, открывшая простор разуму, дойдя до крайности, явилась в францусских энциклопедистах по отношению к вере служением богине разума, а в приложении к политике – уничтожением всякой власти, в пользу диких страстей. Агенты парижских философов являлись везде учителями изящного вкуса и воспитателями человечества. В том же виде являлись они и в Россию. Ослепление умов было так велико, что все знаменитости Европы благоговели пред энциклопедистами, как пред великими умами, – и импер. Екатерина вела переписку с желчным Вольтером. Русские вельможи принимали в воспитатели детей людей, не имевших ничего кроме развратного сердца и имени француза. Эти педагоги предлагали вместо евангелия сочинения Вольтера, Райнальда и других врагов христианства, а разговорами и примером жизни старались доканчивать разврат ума и сердца в слушателях своих. Любимым делом стало смеяться над всем святым; а некоторые печатали в переводе русском сочинения Вольтера для распространения язвы в народе. По милости Божией, в России все ограничивалось высшим кругом общества, где притом находило против себя глубокое негодование в людях, подобных Суворову. Ужасы революции заставили осмотреться как беззаботных последователей энциклопедизма, так и не довольно ясно видевших опасные стороны его. Прекрасно было, в христианском духе, сознание императрицы Екатерины: «я ошиблась, – говорила она о парижских событиях; – это не бунт; это, Бог знает, что такое; закроем высокоумные наши книги и приймемся за букварь». Она выдала указ не впускать в Россию ни книг, ни людей из Франции, обратила строгое внимание на тайные общества и учебные заведения. Митр. Платону поручено было рассмотреть иностранные философские и политические книги, переведенные в России. «Поистине, – писал он к графу Остерману, – новопроникшия философские начала, угрожающия не только религии, но и политической основательности, требуют всеприлежной предосторожности...» Post mortem sero medicina paratur. Пастыри церкви в домах и на кафедре, в разговорах и на бумаге показывали низость и пагубу парижской мудрости. Так Анастасий Братановский показывал слушателям своим, что неверующий – не человек. «Первое человеческое достоинство, слава и честь, состоит в признании и познании Бога; в сем разум, в сем мудрость, в сем слава и честь, в сем весь человек. Животность телесная сближает нас токмо с бессловесными. Смысленный дух отличает нас от скотов. Но и с сим смысленным духом, без благочестия к Богу, скотен есть человек, если только и скоты не гордятся преимуществом своим пред человеком- нечестивцем. Позна вол стяжавшего его и осел ясли господина своего, Израиль же Мене не позна, и людие Мои не разумеша Мене, жалуется Бог». Прекрасны слова его о нужде для человека откровения Божия, о Промысле Божием над человеком, о бессмертии, об источниках неверия. Туже ревность показывали: Амвросий Зертис-Каменский, Ириней, Феоктист. Много переведено полезных книг светскими людьми, которых так теснил францусский дух. Более же всего пастыри церкви возлагали надежду на невидимого Защитника и Правителя церкви, против Которого так нагло восставал парижский дух. И благодать Божия побеждала врагов при посредстве самых простых служителей ея. «Дети, – говорил страшно разбитый параличем Фон-Визин питомцам университета, – возьмите с меня пример, я наказан за свое вольнодумство; не оскорбляйте Бога ни словами, ни мыслию». С благоговением ношу я, – писал он в предсмертном сочинении, – наложенный на меня крест и не престану до конца жизни моей восклицать: «Господи, блого мне, яко смирил мя еси!»

Особенно строгия меры приняты были имп. Павлом I. В 1799 г. в первый раз была установлена особая духовная цензура, долженствовавшая просматривать и разрешать книги. Первый комитет ея находился в московском Даниловом монастыре.

Одновременно с францусским вольнодумством, как известное противодействие ему, развилось в обществе мистическое направление, сосредоточенное первоначально в масонских ложах, тоже заимствованных с Запада. Главными деятелями масонства в царствование имп. Екатерины II были профессор философии московского университета Иван Григорьевич Шварц, сильно выступавший против современного неверия своими лекциями, и журналист Николай Иванович Новиков, издававший религиозные книги мистического направления. Последний известен развитием книжной торговли и созданием безплатной библиотеки общего пользования. В 1782 г. устроилось в Москве «Дружеское ученое общество», в котором приняли участие многие члены русского масонства. Общество объявило целью своей – издание религиозных книг, покровительство молодым талантам, устройство школ, больниц, помощь бедным. При обществе существовала филологическая семинария. Благотворительность была развита широко. Но масонство расходилось с Церковью. «Оно исповедовало не православную Церковь, пишет Знаменский, а мистический теизм, чуждый всяких вероисповедных догматов, стремилось к мистическому слиянию с Божеством в высшей мудрости и нравственности помимо церкви, считая себя выше всех церквей; в него принимались на одинаковых правах члены всех вероисповеданий». Оно желало быть в мире с православною Церковью. «Дружеское Ученое Общество» избрало митр. Платона своим протектором. «Но все-таки Церковь», продолжает Знаменский, «не могла признавать масонов своими чадами, хотя особенно твердо против них и не высказывалась, видя, что они все-таки несколько помогают ей против вольтерьянства».

В 1785 г. масоны заподозрены были в сектантстве и митр. Платону было поручено рассмотреть изданные ими книги. В своем отзыве владыка написал, что одне из них обыкновенные литературные, другия – мистические, которых он не понимает, третьи – сочинения энциклопедистов, самые зловредные для св. веры. «Замечательно, – пишет Знаменский, – что после такого отзыва запрещены были все-таки книги второго, а не третьего разряда». В связи с этим расследованием, архиеп. Филарет в «Обзоре» пишет: «Как случилось, что сочинения масонские признаны за сочинения энциклопедистов? В сущности масонство и энциклопедизм походят друг на друга: там и здесь гуляют произвол ума, строющего по своему усмотрению систему религии; там и здесь полная независимость от церкви... В нем (масонстве) на место благодати Христовой поставляется свет разума и Христос Иисус не более, как необыкновенный учитель... Для масона, как и для энциклопедиста, всякая вера хороша и каждый выбирай себе, какую хочет... Нравственность масонская также дает волю страстям, как и учение энциклопедистов...» Владыка Филарет установил, что ряд книг масонских не попал на рассмотрение комиссии митр. Платона. «Намеренно или ненамеренно полициею не были доставлены и несколько других сочинений масонских, печатанных в тайной типографии масонов».

Последовал указ 27 июня 1786 г.: «в частных типографиях отнюдь не печатать книг церковных или к св. Писанию, вере, либо толкованию закона и святости относящих». «Да и тогда еще, как назначалась комиссия для поверки книг, печатанных в вольных типографиях», пишет архиеп. Филарет, «предписано было «наблюдать, чтобы печатаны не были книги, в коих какие либо колобродства, нелепые умствования и раскол скрываются». Это был сильный удар и для масонства. Установление духовной цензуры, объявленное тогда же, было благодеянием для св. церкви».

Своими таинственными сношениями с заграничными собратиями масоны навлекли на себя подозрения политические. В 1791 году ложи их были запрещены. Типографская компания, как называлось тогда «Дружеское общество», была закрыта, мистические книги обречены на сожжение. В 1792 г. Новиков был заключен в Петропавловскую крепость на 15 лет.

В царствование имп. Павла I, сначала благоволившего к масонству, оно снова окрепло. Новиков был освобожден в первый день его царствования. Некоторые масоны, например, Лопухин, были приближены ко двору и облечены важными должностями.

Простой народ сохранил целиком старую жизнь еще допетровской Руси и относился с недоверием ко всем представителям новой жизни. Из просветительных забот правительства в ХVIIIв. его коснулись разве только заботы об искоренении суеверий, да и то в первой половине столетия не столько в видах чисто просветительных, сколько в видах политических. Всем своим образованием народ обязан был одному приходскому духовенству, которое, не поддавшись тлетворным влияниям, оставалось, вместе с тем, единственным соединительным звеном между ним и образованными классами. Первые попытки к введению народного образования, впрочем неудачные, проявляются в царствование имп. Екатерины II, распорядившейся повсюду заводить для народа безплатные общеобразовательные школы в тогдашнем духе. Народ отнесся к этим школам с недоверием и продолжал учить своих детей у прежних учителей, хотя и с платою. Правительство, упорствуя в проведении своего теоретического и модного по тому времени плана, начало теснить старых учителей. Оно стало требовать от. них свидетельств об изучении того «метода», который предполагалось проводить, и закрывало школы. Итоги получились печальные: старинный и привычный источник народного образования был ослаблен, свои же народные школы устроить но удалось. (Знаменский).

Знаменский пишет: «В своей обособленности от образованных классов народ особняком развивался и в религиозном отношении, не веря ничему, чему его желали научить люди этих классов, отстраняясь в иных случаях даже от самого народного из этих классов – духовенства. У него было свое православие, свои и ереси с расколами. Народное сектантство и раскол составляют поэтому только частную, хотя и самую важную, форму многостороннего общего разрыва между образованною по новому и необразованною по старому частями русского народа. Одной из самых старших народных сект, начало которых уходит еще в ХVII век было хлыстовство или ересь людей Божиих».

В «Полном Прав. Богосл. Энцикл. Словаре» указывается, что некоторые исследователи считают хлыстовство наносным явлением с Запада, на подобие сект западных – бичующих, пляшущих и т. п., другие признают его самобытным произведением русского духа. Далее говорится: «Вероятнее всего, что дуалистическое воззрение хлыстовства возникло, с одной стороны, под влиянием языческих верований наших предков, с другой стороны, и под влиянием богомильских идей, распространявшихся у нас через апокрифическую литературу». Название хлыстов произошло или от одного из их обрядов, при совершении которого они хлещут и бьют себя по телу жгутами, прутьями, или же есть искаженное произношение «христов- щина» (секта управляется «христами»). Они не любят, когда называют их хлыстами, именуя себя «людьми Божиими». Появление секты «большинство ученых относят к 1645 г., основателем ея называют костромича Данилу Филиппова, первого хлыстовского «Саваофа».»

Архиеп. Филарет считает хлыстовство занесенным в Россию из Европы квакерами. Отмечая несообразность их рассказов о своем происхождении, он пишет: «По всему видно, что их начало не восходит далее Квирина Кульмана, сожженного в Москве. Их беглый солдат Данила Филипыч, по духу Кульмана именовавший себя открывшимся богом и объявивший Ивана Тимофеевича Суслова сыном-христом, был современником св. Димитрия. Суслов с жившею с ним девушкою, которую назвал он богородицею и дочерью бога, набрал себе из слушателей своих 12 избранных-апостолов, и скитался с ними по берегам Оки и Волги для распространения учения своего. «Пристанище того христа, говорит св. Димитрий, в селе, зовомом Павлов Перевоз, на реке Оке, за Нижним городом 60 верст». В селе Работках, ниже по Волге, в ветхой и пустой церкви, собирал он своих на моления и принимал от них поклонения. Он пробрался и в Москву, где приобрел себе последователей, и умер в 1716 г., передав звание христа Прокопию Лубкину. Этот мятежный стрелец, признав жену свою за богородицу, также скитался по губерниям: Нижегородской, Владимирской и Ярославской. В июне 1716 г. он пойман был со своими апостолами в Угличе, но как-то освободился от суда и жил потом в Москве (до 1732 г.) Исступленная ученица его – Агафия Карпова основала общество в Веневе, захваченное в 1725 г. Это общество было отпущено из коломенской консистории секретарем ея. Там и здесь сектаторы обязывались клятвою не открывать друг друга и своих тайн. Они старались получить вдохновение пляскою: вертелись, прыгали, махали руками, «в том образе, яко ангелы крылами»; иные били себя во время пляски палками; от пляски иные приходили в совершенное исступление, что называли вдохновением Божиим и принимали вид пророков; пляску исступления называли вторым крещением, крещением истинным, а первое крещение считали крещением ненужным; хулили и тайну евхаристии и тайну брака; вместо причастия раздавали свой хлеб, а по ночам предавались разврату. По решению Верховного Совета, 116 сектаторов, в том числе один швед, наказанные кнутом, посланы были в разные места Сибири. А исступленные распространители ереси: «пророчица и богородица Агафия Карпова», пророки: Феодор Муратин и Тимофей Струков казнены смертию». Сѵнод призывал сектантов покаяться, обещая им прощение. Известные добрые последствия эта мера имела. Но секта продолжала существовать. Не помогли и строгия против нея меры, предпринятые в 1745 – 1752 гг. Хлысты скрывали свои убеждения под покровом непроницаемой тайны. Ересь успела распространиться по всем внутренним губерниям, по Волге, на Дону, на Кавказе и в Сибири.

Из хлыстовства вышла секта скопцов. Оставив у себя почти все хлыстовское учение и обрядность, они до крайности расширили нравственное учение об умерщвлении плоти, требуя от всех оскопления. Основателем этой секты был орловский крестьянин Кондратий Селиванов, возмущенный хлыстовским развратом и основавший свой отдельный «корабль». Он объявил себя в половине ХѴIII в. сыном Божиим «искупителем» (т. е. оскопителем), пришедшим спасти род человеческий от «ле- пости» (сладострастия), крестить «огненным крещением» и «сокрушать душепагубного змия» (т. е. оскоплять). Архиеп. Филарет пишет: «По тайному учению их, в начале всего – Бог Отец, единый и неразделимый. Он сотворил мир и является, как Сын во Христе, Который однако только «исполнен благодати», проникнут Божеством, но не есть Сам Бог. Как Дух Святый, открывается Он в истинных Своих детях – скопцах. К Нему то обращены песни скопцов, оканчивающияся словом: авдух – авва-дух. Христос в последнее время явился в образе Петра III, или, что то же у скопцов, в образе Селиванова и, скрывшись до времени, явится на суд, после чего настанет царство скопцов». Самым исступленным помощником Селиванова был Александр Шилов. Сперва Селиванов соблазнял простяков в Тульской губ. Потом гнездом скопцов явилась Сосновка, дворцовое село Тамбовской губ. Здесь Селиванов и Шилов в короткое время оскопили более 200 человек. Когда это было узнано, как и то, что сектанты употребляют имя имп. Петра III, Селиванов, наказанный кнутом (1778), сослан был на Камчатку. Шилов с несколькими сектантами был отправлен в Рижскую крепость и, наказанный плетью, посажен в Дюнамюндскую крепость. И в заключении они не переставали приобретать себе последователей. Учение скопцов первоначально распространялось в Тамбовской и Рязанской губерниях, но потом проникло всюду. Имп. Павел I приказал в 1797 г. перевести Селиванова в петербургский дом умалишенных. Шилов был переведен в Шлиссельбургскую крепость, где скоро и умер (1799 г.).

Особенно вредной сектой были духоборцы. Около 1740–50 гг. в Харьковской губ., в с. Охочем, явился бродяга, называвший себя отставным прусским унтер-офицером. Вскоре он успел снискать себе доверие у местных раскольников. Он явился учителем новой секты. Харьковские духоборцы считали его своим основателем. Немного позднее Силуан Колесников завел ту же секту в с. Никольском, Екатеринославской губ. Бывалый человек, грамотный, знакомый с мистическими сочинениями, строгий по жизни и большой говорун, он легко нашел себе слушателей. Сыновья его Кирилл и Петр продолжали дело отца. Более всех действовал, как распространитель секты, беглый гвардеец Капустин, скрывавшийся в степном хуторе Екатеринославской губ. В Тамбовской губ. действовал однодворец Побирохн, богатый торговец шерстью, обладавший начитанностью и даром слова. Он называл себя сыном Божиим, избрал 12 «апостолов», названных им «архангелами» и 12 «смертоносных ангелов», преследовавших оставлявших секту. Архиеп. Филарет называет их «душителями». За свою пропаганду он с детьми был сослан в Сибирь на поселение. В южных губерниях секта имела распространение, поднимала даже бунты. В 1799 г. вспыхнул бунт в Малороссии.

«Духоборство», пишет Знаменский, «выступило с безусловным отрицанием всей религиозной внешности во имя поклонения Богу духом и истиною. Отрицая не только авторитет Церкви во всех его видах, но и всего почти внешнего откровения, ересь признала единственным источником веры «книгу животную» или слово Божие внутреннее, т. е. допустила полный произвол в делах веры. На основании внушения этого внутреннего слова еретиками принято понимать и внешнее откровение, св. Писание, имеющее, по их мнению, только второстепенное значение пред внутренним. При таком произволе в делах веры духоборцы не развили у себя определенной догматики. Трудно сказать верят ли они даже в истинного Христа, так как толкуют только о внутреннем слове, которое будто бы совершает внутри человека то же самое дело искупления, что и Христос, рождается в сердце верующего, проповедует, страдает, умирает и воскресает... По их словам, каждый отвечает лишь за собственные грехи и грех Адама был только его личным грехом. Обрядность секты самая упрощенная – состоит только в чтении и пении некоторых песней, не имеет ни праздников, ни постов, ни обрядов на разные случаи жизни.»

Архиеп. Филарет, считая духоборство самой злой отраслью квакерства⁴¹), пишет, что оно «есть мистический натурализм, не принимающий ничего существенного из христианства; иначе – это есть чистое антихристианство, прикрывающее себя именем христианства, по рассчету».

Духоборчество распространялось первоначально в Тамбовской, Харьковской и Екатеринославской губерниях, затем перешло на Волгу, на Дон и Сибирь. До царствования имп. Александра I духоборцев преследовали, отдавали в солдаты, ссылали в Колу и в Сибирь.

Из духоборства выделилась новая ересь молоканство. Основателем секты был, живший во второй половине XVIII в., Семен Уклеин, крестьянин Борисоглебского уезда, Тамбовской губ. Занимаясь шитьем одежды и ходя из одного села в другое, он встретился с Побирохиным, женился на его дочери и принял духоборческое учение. Чрез пять лет они разошлись. После этого Уклеин сблизился с последователями еретика Тверитинова, которых не мало было в Тамбовской губ. Усвоив их учение, он основал свою секту. Окруженный 70 учениками, которых он избрал из своих слушателей, Уклеин торжественно, с пением псалмов, вошел в Тамбов, думая открыто

проповедовать свое учение. Но полиция заключила их в тюрьму. Ученики вскоре раскаялись и вернулись к св. Церкви. Об. Уклеине было донесено имп. Екатерине II. Она повелела убеждать его отказаться от ложного учения, в противном случае предать суду. Опасаясь ссылки, Уклеин заявил о своем возвращении к православию и 6 недель ходил в церковь. Это был обман. Прибыв в с. Рассказово, он продолжал проповедывать свое лжеучение. Заметив слежку, он ушел в с. Пески,. Воронежской губ. Там между духоборцами и православными нашел он последователей. Пробравшись в Саратовскую губ., он перевел половину с. Дурныкина в свою секту. Оставив своих надежных помощников, Уклеин стал проповедовать в губерниях Астраханской, Воронежской и Екатеринославской. Название молоканства усвоено секте, еще в 1765 г., тамбовской консисторией, на том основании, что сектанты в пост пьют молоко, сами же они объясняют это название тем, что учение их есть «словесное млеко», о котором говорится в св. Писании.

«Молокане», пишет Знаменский, «отвергли равенство лиц Св. Троицы и истинность тела Христова, считая Его рождение, страдания, смерть и воскресение только мнимыми. Учение о христианском равенстве всех доведено ими до отрицания всяких властей, а равно законов, судов, присяги и государственной службы, особенно военной. В богослужении они завели более сложную обрядность, чем духоборцы, лучшее пение и разные моления на частные случаи жизни. Скоро молоканство стало распадаться на разные толки. Признание обязательности ветхозаветных предписаний сделалось поводом к выделению из него сект субботников и жидовствующих, а докетизм в учении о Христе сблизил некоторых молокан с хлыстами, у которых они заимствовали и богослужебные радения (прыгуны на Кавказе), и породил между ними явления разных «христов», Илий, Энохов...» Правительство относило молоканство к числу вредных сект. Распространена она была, главным образом, среди крестьян Тамбовской, Саратовской, Владимирской, Самарской, Екатеринославской губерний и на Кавказе.

Знаменский пишет: «Внутренняя рознь в Русском народе, возникшая в XVII в., когда одна часть народа отделилась от другой в раскол, обвиняя последнюю в измене старой вере и в «сложении с Греками унитами», достигла высшей степени во время Петровской реформы, когда преобразованное общество «сложилось» еще с немцами. Раскол получил тогда необыкновенную силу в народе и сам дошел до высшей степени изуверства. Все действия Петра раскольники толковали применительно к разным признакам пришествия антихриста; в титуле императора (читали: иператор) усмотрели число 666, доказывали, что с учреждением Сѵнода он принял на себя власть не только царскую, но и святительскую и Божию, стал истреблять остатки православия и учинил всенародное описание (ревизию), исчисляя живых и мертвых, дабы никто не мог укрыться от руки его.

«Государственный ум Петра, к счастию, довольно скоро разобрался в этом смешении религиозных понятий с государственными и успел установить новые, более рациональные начала для определения отношений государства к расколу: он не стал преследовать раскольников за одни их религиозные мнения, а преследовал их только за одни их противогосударственные движения и выходки и первый из русских государей дал им право гражданства, под условием только открытой записи в раскол и, в отличие от православных, лишения некоторых гражданских прав и двойного платежа подушного оклада. После этого (с 1714 г.) преследования правительства исключительно обратились против раскольников тайных, которые своим уклонением от записи в двойной оклад сами отрицались от государства, и против фанатических расколоучителей. Меры против тех и других были ничем не мягче мер, употреблявшихся в ХѴII в. против всего раскола вообще. Такой характер отношений к расколу удержался и при преемниках Петра в течение всей первой половины ХѴIII в. Духовная и гражданские власти впервые получили теперь возможность делать прямые воззвания раскольникам с приглашением к открытому разъяснению всех их недоумений в беседах с православным духовенством без всяких стеснений и страхов. Явились капитальные раскольнические произведения, в которых раскол откровенно высказался со всех более серьезных своих сторон, каковы сочинения братьев Денисовых: «Поморские ответы», «История о отцах и страдальцах соловецких», «Виноград Российский». Явились и солидные опровержения раскола в «Розыске» св. Димитрия, в «Пращице» сильного борца против раскола Питирима нижегородского, который и сам происходил из раскольников, и в «Обличении неправды раскольников» Феофилакта Лопатинского».

С учреждением Сѵнода все дела по расколу были переданы ему, но в 1725 г. была создана особая раскольничья контора, в которую перешли административно-полицейские дела; в ведении Сѵнода осталась только миссионерская деятельность. Архиеп. Филарет приводит некоторые указы, касавшиеся раскольников до Екатерины II. Указом 15 мая 1722 г. повелено было казнить раскольника за совращение, хотя бы одного православного. Указами же 16 июля и 4 февраля 1727 г. повелено за совращение отсылать на галеры, наказав сперва кнутом и вырвав ноздри. 31 марта 1736 г. постановлено отсылать за распространение раскола в тяжелую горную работу. Указами 12 мая и 16 июня 1722 г. раскольничьим наставникам и попам запрещено было крестить детей раскольничьих и исправлять требы, а непослушных отсылать на увещание. Духовный Регламент установил: «По всей России никого из раскольников не возводить на власти... до последнего управления, чтобы не вооружать нам на себя лютых неприятелей, и государству и государю непрестанно зло мыслящих». Указом 13 мая 1745 г. запрещено упорным суеверам называться староверцами или скитниками, и оставлено одно имя раскольников. С 1745 г. стали давать раскольникам паспорты.

Раскол сам ослаблял себя внутренним разделением. Внутри его и поповщинских и безпоповщинских толков шли постоянные споры о перекрещивании совращенных из православия, о приеме беглых попов, о браке, об отношении к правительству и молитве за царя, о титле на кресте и т. д. Но все толки относились отрицательно к господствующей Церкви. Всякий, и старый и новый, относился к ней с одинаковым фанатизмом. (Знаменский).

Безпоповщина разделялась на несколько отдельных толков. Главнейшие следующие: поморский (поморцы называются иначе «даниловцами», по имени Данилы Викулина, первого Выговского киновиарха († 1734), феодосеевский, филипповский, странников, приемлющих браки, нетовцев.

Архиеп. Филарет отмечает следующие толки безпоповцев. Из Данилова толка вышли самокрещенцы, называющиеся еще бабушкины. Они учили, что крещение надо совершать так, как в исключительных случаях совершали повивальные бабки. Крестили самих себя, перекрещивая, в реке или источнике. В 1706 г. беглый дьячек Феодосий Васильев отделился от выгорецкого поморского скита и составил в новгородской области толк феодосеевцев, который отличался особенною ненавистью к православию. Они доказывали: 1) титла, написанного Пилатом, И.Н.Ц.И., как титла евангельского, не следует отвергать; 2) пищу, покупаемую на торгах, должно очищать молитвами и поклонами; 3) поклонение иконам не своего толка – осквернение; 4) молитва за государя – нечистота; 5) брачное сожитие – тоже. Этот толк выделил феодосеевцев польских и рижских, с их особенностями. Из отрицания некоторыми брака появилась секта детоубийц, – людей, которые приняли за правило закапывать в землю живые плоды своей нечистой жизни. Беглый стрелец Филипп, надевший на себя монашеское платье, по смерти настоятеля Даниловского скита, надеялся быть полным правителем скита. Когда же избран был Семен Дентов, Филипп поднял смуту. Еще более возмутился он, когда даниловцы, в царствование имп. Анны, подчинились требованию молиться за царя. Филипп, объявив их еретиками, подобрав 50 сторонников, ушел за 15 верст от скита и завел Филиппово согласие. В нем проповедывалось самоубийство. В 1743 г., когда к ним прибыла комиссия Самарина, Филипп, с некоторыми своими последователями, предали себя самосожжению. Против самоубийства восстал пастух Денисов. Он составил свое – пастухово согласие. Он запрещал брать деньги и паспорта, – на них знак антихриста. Не следует ходить по каменной мостовой, как по произведению антихриста. Мужик Онисим завел согласие разиней. Они, собираясь на молитву в великий четверток, стояли разиня рот, ожидая, что причащать их будут ангелы. По наставлению другого мужика, образовались подрешетники, которые принимают за св. причастие изюм, который выносила девка из подполья в решете и раздавала им. Другой мужик завел потемщину, толкуя, что надо крестить в потьмах, по ночам, как крестился Христос, или при смерти. Жена стрельца, Акулина, основала акулимовщину – общество братьев и сестер; вступающие в это согласие меняются крестами, целуют иконы; попы и чернецы расстригаются; живут грязно. Чернец Осип заповедал согласию осиповщины погребение отправлять священническое, монахиням постригать женщин. Все эти согласия безпоповщины ненавидели друг друга. Особенно сильна была вражда феодосеевцев с даниловцами-поморцами. На общем их собрании около 1780 г. поморцы оказались в большинстве. Тогда феодосеевцы стерли на крестах предмет раздора – надпись: И.Н.Ц.И., но не отказались от ненависти к царю. Перемена введена была в Москве. Но когда услышали о ней новгородские феодосеевцы, то назвали московских отступниками. Последние назывались титловцами, как не принимающие Христова титла. (Архиеп. Филарет).

Среди поповцев самым замечательным толком являются – перемазанцы. Начало этому толку положил беглый поп Рогожского кладбища Василий. Они учили, что непременно надо священников, обращающихся к старообрядцам, перемазывать, т. е. вновь помазывать св. Мѵром, что в Стародубщине тогда не делалось. А так как мѵра у них не было, то и придумали, что по нужде можно самим, без архиерея, составить и освятить свое мѵро. Принявшие это учение рогожцы сделались известными под именем перемазанцев и нашли себе последователей в скитах керженских и киргисских. В стародубских слободах большинство было против этой новизны. Впоследствии рогожцы устыдились своего мѵроварения и часть мѵра зарыли в землю, а остальное вылили в реку. С тех пор одни мажутся простым гнилым маслом, которое потому только и называют старым, что оно гнило. Другие берут простое масло из лампады вливают в скляночку, в которой, по преданию, будто бы находилось когда то древнее св. мѵро, и воображают, что масло это освящается; третьи прямо сознаются: «мы ныне по нужде, вместо настоящего мѵра, помазываем простым и неосвященным маслом, а по вере нашей вменит Бог сие вместо св. мѵраю» (По С. В. Булгакову «Настольная книга для священно-церковно- служителей»).

Среди поповцев образовалась и секта чернобольцев. Основателями этого согласия были простые и почти безграмотные мужики: Иларион, по прозвищу «коровьи ножки», Никифор Иларионов и Павел Григорьев. Переселившись в Стародубье с Ветки, они начали говорить, что: «в Стародубских слободах пропала вера и спастись невозможно, потому что слобожане живут вблизи еретиков, хохлов и москалей, с которыми перемешались и сообщились». В 1775 г. со многими мирянами и иноками, оставив Стародубье, они удалились в Польшу, в местечко Черноболь, принадлежавшее пану Хаткеевичу. Там основали они церковь и монастырь и сделались известными под именем чернобольцев. Они отвергали присягу, не покланялись осмиконечному кресту, если на нем не было изображения распятого Спасителя. Не молились они за государя по форме, установленной Сѵнодом; приходящих к ним с паспортами не принимали и, когда к ним попадали паспорты, рвали их, говоря: «тут-де печать антихриста». Твердо верили в близость кончины мира. Из Польши они перешли в Добруджу, на устье Дуная. По прошествии семи лет имп. австрийский Иосиф II разрешил им переселиться в Австрию. Они заняли урочище «Белая Криница» на Дунае. Смешавшись с прочими старообрядцами, они все вместе носили название липовам. Имя чернобольцев постепенно стало исчезать, но, свойственный им, фанатизм оставался у всех липован. Согласие поповщинское диаконовщина ведет свое начало от нерехтинского диакона Александра. Оно, кроме общих заблуждений поповцев, требует, чтобы каждение, при церковном и домашнем богослужении, совершалось крестообразно. Во время каждения, вместо чтения 50-го псалма, их диаконы проклинают всех, кто кадит не по их уставу. Диаконовщина утвердилась в одном из керженских скитов, где жил ея основатель, а также в Стародубье – в городах и селениях. Называлась она еще «новокадильниками». Суслово согласие поповщинской секты выделилось из диаконовщины. Оно образовалось в посаде Злынка, черниговской губ., и по имени одного из последователей, Феодора Суслова, названо «сусловым». Оно отличается от диаконовцев тем, что принимает к себе только тех священников, которые поставлены не малороссийскими епископами, ибо там существовало обливательное крещение, а великороссийскими. От последних требовалось доказательство, что они рукоположены епископом, имевшим рукоположение, перешедшее на него по нисходящей линии от московских патриархов Филарета и Иосифа (по Булгакову)⁴².

Архиеп. Филарет пишет в «Истории»: «В 1722 г. св. Сѵнод разослал печатные увещания раскольникам: в одном объяснял евангельское учение о блаженствах и вразумлял слепцов, что их самовольное предание себя огню есть просто самоубийство; в другом учил продерзателей, что истинный христианин повинуется властям и суду церкви, что мученичество вовсе не то, что мученичеством считает суеверие. Наставления предписано было читать публично. (То и другое увещание написано Феофаном). Пред тем Сѵнод издал печатное воззвание к раскольникам, приглашая явиться в Сѵнод для бесед о сомнениях в вере. Но невежество, гордое собою и столько же трусливое за себя, не думало искать света, и никто не явился на вызов любви. Истинной христианской любви оставалось самой искать невежество в его темных углах.

«На борьбу с невежеством, жившим в Керженских лесах, посвятил себя Питирим, сперва инок и игумен, потом епископ нижегородский. Сам быв прежде раскольником, Питирим хорошо знал правила и привычки простяков, их странности и страсти, мысли и безмыслие. Одушевленный пламенною ревностию к спасению других, он ходил из скита в скит, по дебрям и горам юрьевского и балахновского округов; разговаривал и наедине, разговаривал и с целыми обществами; писал письма и увещания. Успехи Питирима были блистательны. В 1715 г. он доносил царю Петру, что в уездах балахновском и юрьевском обращено им из раскола в православие более 2000 лиц. В 1716 г. он послал балахновским скитникам 130 вопросов о причинах отступления их от церкви. Вместо ответов, которые обещали они прислать, они прислали 240 своих вопросов. Питирим написал ответы и не раз посылал сказать, что он ждет, где захотят собраться, чтобы кончить дело. Наставники раскола чувствовали свою слабость. Но как было обречь себя на открытое унижение? Питирим (в марте 1719 г.) посвящен был в нижегородского епископа. В этом сане, облеченный доверенностию Петра, он стал действовать свободнее. Раскольники (в мае) прислали ему свои ответы. Он окружно известил все толки чернораменцев явиться в собрание к 1 октября для общей молитвы и бесед. Совершив торжественное богослужение, излив смиренную молитву пред Господом, пастырь отдал свои ответы на балахновские вопросы. Толкуны читали и думали, толковали и спорили между собою. И наконец подали письменную исповедь, что их писание – без силы, что они не в состоянии иметь дело с учителем церкви. Такое же объяснение написали они в Сѵнод. Истина торжествовала; Сѵнод благодарил Господа; сам Петр был в восторге. К сожалению, некоторые из раскольников, не желая расстаться с ложью, тайно бежали в Белоруссию и там поселились около Гомеля. Но тогда же начальники дьяконцев Варсонофий и сам Александр подали (1720 г. ноября 28) Питириму исповедь, где, признавая справедливость ответов его на 240 раскольничьих вопросов, просили присоединить их к св. Церкви. Ответы Питирима, под именем Пращицы, и исповедь Варсонофия были напечатаны и разосланы по церквам. (Дьякон Александр снова отступил от церкви и был казнен, как оскорбитель власти и обманщик). Питирим продолжал действовать против раскола. Для усердного, умного пастыря распространен был круг пастырской деятельности. Он отклонял распоряжения, какие местные начальники предлагали в пользу раскола. Сам объезжал скиты раскольничьи, строил церкви, приготовлял и поставлял способных священников. К концу жизни (скончался в 1738 г.) в его епархии едва осталось 2000 раскольников (в Чернораменских лесах юрьевского и балахновского округов), тогда как в 1716 г. их считалось до 40 000.

«Пращица Питирима спасла многих в его пастве, спасла и в других местах. Она показывает в Питириме не только удивительную начитанность, но ум ясный и проницательный, верное знание св. Писания и духа Христовой церкви. С мученическим терпением старается он довесть любящих спорить до сознания в ошибках, до разумения верного пути – подробно разбирает с ними каждое сомнение их, объясняет непонятое ими и с сердечной теплотою обращается к их совести. Здесь виден Питирим с его умом здравым, с его сердцем, полным любви, с решимостью воли твердой, виден тот учитель церкви, какой нужен в деле с расколом».

Еп. Питирима обвиняют в применении с 1718 г. сильных принудительных мер против раскольников, в чем он находил поддержку со стороны царя Петра I, назначившего ему помощником капитана гвардии Юрия Ржевского. По смерти государя деятельность его ослабела, т. к. не встретила сочувствия в государственных сферах. Он был назначен членом Сѵнода («Полн. Прав. Бог. Эн. Сл.»). Соловьев сообщает, что Петр I, решив обращать раскольников увещательными средствами, нашел в 1706 г. годное для сего духовное лицо. Тогдашний игумен переяславльского Никольского мон. Питирим сначала так и действовал. Вскоре после указа 1716 г. о переписи всех раскольников, Питирим сообщил царю, что перепись не достигает цели, т. к. некоторые священники за мзду показывают раскольников исповедающимися у них. Он писал о раскольниках: «Все они благополучию государственному не радуются, и всегда стремятся возвысить свой злой рог к обладанию на Церковь и гражданство; хотя они между собою много несогласны, но на Церковь все злобою согласны». В 1718 г. последовал строгий указ. Владыка Питирим исходатайствовал позднее назначение Ржевского нижегородским вице-губернатором.

Безпоповским Поморьем в первой половине XVIII в. управляли братья Денисовы, Андрей (1664–1730) и Семен (1682– 1741), бывшие главными вождями раскола в это время. Сами себя они именовали Денисьевы Второго или Вторушины. Происходили они из кн. Мышецких. Родич их был в 1660–63 гг. воеводой в Олонце. В 1685 г. один из бродивших расколоучителей фанатизировал Андрея, который, тайно от отца кн. Дионисия, ушел к раскольникам в олонецкие леса. Там он сблизился с Даниилом Викулиным, с которым создал Выговское общежительство, будучи его главным устроителем и управителем. Даровитый, грамотный и начетчик, он старался пополнять свое богословское образование. Под видом купца он посетил Киев и в течение двух лет бывал на лекциях в Духовной Академии. Он написал большое сочинение «Поморские ответы» и другие труды. После смерти Андрея, успешно продолжал его дело Семен.

По свидетельству архиеп. Филарета: «никто так ловко не управлял толпами простяков, как они. Изобретательность их на способы приобретения себе и обществу силы, богатства, славы – изумительна». Умея приобретать на свою сторону чиновников, или обходить их, Денисовы устроили так, что скиты остались без переписи, а в монастыри записаны те, которых хотели записать Денисовы. Им удалось даже получить утверждение на покупку земли в каргопольском у. для устройства скитов. Но прибыв в Новгород Семен Денисов, был посажен в тюрьму митр. Иовом, узнавшим об его намерениях относительно земли. Владыка лично объяснил Петру это дело. Но, опять же при содействии некоторых чиновников, им удалось выкрутиться (Архиеп. Филарет).

Соловьев отмечает, что Меншиков, по жалобе Андрея Денисова, издал в 1711 г. указ, чтоб никто общежителям Андрею Денисову с товарищи и посланным от них обидь и утеснения и в вере помешательства отнюдь не чинил под опасением жестокого истязания. Потом Денисову позволено было рассылать своих людей для рыбной и звериной ловли, куда захочет. Поддержку Денисовым оказывал начальник Повенецкого завода Геннин, который считал Семена годным к «сыску руд» и радетельным в заводской работе.

В 1722 году св. Сѵнод отправил к этим раскольникам на Вытегру ученика митр. Питирима, иером. Неофита, с поручением вступить в устные беседы с начальниками станов, в присутствии, если возможно, колеблющихся в вере. Вести разговоры указывалось кротко и терпеливо, не дозволяя себе резких ответов, даже в случае упорства и злости раскольников. Сѵнод учитывал то, что Денисовы не допустят простодушных до свидания с иером. Неофитом. Так и случилось. Сами Денисовы тоже не явились. Вследствие того, что гражданские власти требовали ответов на вопросы Неофита, Денисовы написали и прислали Поморские ответы, утвержденные 21 июня 1723 г. общим советом поморцев. Архиеп. Филарет так определяет написанное: «В ответах ложь так ловко прикрыта или таким облечена блеском, что простякам не доискаться в них правды до гроба». Иером. Неофит трудился для церкви в Петрозаводске, и труды его не совсем были безплодны, при всем противодействии Денисовых. (Архиеп. Филарет).

В 1738 г. колодник Круглый, долгое время живший в Выговской пустыни, донес на выговцев, что они не молятся за царскую власть. Составлена была для расследования сего чрезвычайная комиссия. Выговцы перепугались, созвали собор, который определил поминать, где подобает, императорское величество, написав и тропарь «Спаси, Господи, люди Твоя». Слова «благочестивый» и «православный» они заменили словом «державный». В этом решении сказалось влияние «лучших» выговцев, особенно Семена Денисова. Поморцев, принявших моление за царя, прочие старообрядцы наименовали «тропарщиками». Последние, кроме Поморья, жили в Саратовской губ.

В 1732 г. Сѵнод отправил вновь знающих дело православия в разные поселения раскола. Инок Авраамий, ученик митр. Питирима, послан был к польским границам для бесед с раскольниками. Другой ученик его, иг. Андроник, ходил по костромским скитам. Костромскому Богоявленскому архим. Иову предписано было присоединить к православию 465 лиц в галичском у., изъявивших желание принять православие. В 1735 г. отправлены были: в Екатеринбург ученый священник, а в симбирские монастыри надежные иноки и инокини для увещания раскольников на заводах. По всем епархиям раскол вызывал много забот. Принимались меры вразумлять заблудшихся. Наставления раскольникам писал архиеп. Феофан (Прокопович). Ревностный защитник истинной веры, архиеп. тверской Феофилакт (Лопатинский), написал сперва «увещание православным против лжеучителей», потом «обличение», весьма сильное, «неправд раскольничьих». По словам архиеп. Филарета, – это был умный ответ на Поморские ответы Неофита. Митр. Арсений (Мацеевич), по определению Сѵнода, написал свое обличение раскольников, исправив Феофилактово. Сѵнод, одобрив эти исправления, повелел в 1744 г. издать его, с предисловием Арсения, и разослал по церквам. Обращенный Питиримом дьяконовец Василий Фролов написал в 1737 году пространное обличение раскольников.

Закон строго запрещал раскольникам оставлять места, где они значились по переписи. Но они бежали в глухия места и даже заграницу. Их излюбленным местом была Ветка в тогдашней Польше. По словам архиеп. Филарета Ветка являлась средоточием дезертиров и увернувшихся от суда преступников. Императрица Анна вызывала в 1733 г. поселенцев Ветки возвратиться в Россию, обещая забыть все их прошлое. Вызывали их и потом, но без успеха. В 1735 г. полковнику Сытину повелено было взять несколько полков и возвратить всех беглецов на их места. Таковых, после годичного его расследования, оказалось около 40 000. Они были разосланы по разным местам. Жилья же и раскольничьи скиты сожжены. Тогда же сделан был пересмотр и Стародубья. Через три года Ветка снова стала наполняться такими же поселенцами, часть которых занималась и грабежами на дорогах. Имп. Елисавета и имп. Петр III вызывали поселенцев Ветки на свои места, но без успеха. Имп. Екатерина II предлагала им в 1762 году выбирать любые места в России. Повторено это было через год. В августе 1763 г. ген. Маслов получил повеление занять Ветку, забрать всех беглецов и разослать по указанным местам. В 1764 г. Ветка пала. Маслов отправил найденных там 20 000 беглецов в Сибирь.

В 1758 г. подверглось новой переписи Стародубье. Выяснилось, что многие проживавшие там платили подать меньше установленного размера. Меры правительства ограничились только более строгим надзором. В 1761 г. назначена была новая перепись. Эти распоряжения не нравились стародубцам и они спешили пользоваться преимуществами, данными поселенцам Новосербии и особенно Елисаветграда, – и уходили на р. Ингул.

Поповцам все труднее становилось иметь своих епископов. На Ветке был Епифаний (1724–35), получивший обманно архиерейский сан в Яссах. По разорении Ветки, он перешел в православие. Беглый диакон Амвросий, ловкий и честолюбивый, успел приобрести доверие стародубского наставника Патрикие, а потом и других. Затем он пустил в ход молву за тайну, будто он, Афиноген, епископ, скрывший сан ради спасения. Когда многие ему поверили, он в 1751 г. явился в полном виде епископа. Его приняли торжественно. Но Патрикий, дороживший властью наставника, доискался правды. Афиноген бежал в Польшу и поступил на военную службу.

На смену ему появился беглый чернец Анфим. Заплатив Амвросию, тогда уже солдату, он был посвящен им в «епископы» в великий четверток. Анфим узнал, что представляет собой Амвросий, но не смущался и сам ставил священников и диаконов. Приняли его с радостью некрасовцы. Но узнав истину, они утопили его в 1757 г. в Днестре. Поповцы семь раз еще во второй половине XVIII в. пытались доставать себе епископа. В 1783 г. они обращались даже в Сѵнод, но успеха не имели (Архиеп. Филарет).

Имп. Екатерина II отнеслась к раскольникам с веротерпимостью, как и ко всем другим вероисповеданиям. Как упоминалось, раскольников, бежавших заграницу, она пригласила снова вернуться и отводила для их поселения хорошия земли в Новороссии и в Поволжье. В 1788 г. свобода веры была предоставлена раскольникам открыто. Отменен был двойной оклад и особые их списки. Отменено и название «раскольник». Дозволено выбирать их на общественные должности. Кроме старых средоточий – Поморья, Стародубья, Керженца (Нижегородской губ.), из воротившихся заграничных раскольников образовалось еще одно средоточие на Иргизе с богатыми скитами, в которых были не только часовни, но и церкви. Образовались большия раскольнические общины в самой Москве, – поповщинская – Рогожское кладбище и безпоповщинские – Преображенское кладбище феодосеевцев и Покровская часовня поморцев. Оба кладбища основаны в 1771 г., когда в Москве свирепствовала чума. Поповцам отведено было место для погребения умерших за Покровской заставой, на земле Андроновской слободы и разрешено выстроить часовню для отпевания умерших. Она сооружена в 1786 г., потом построен был каменный храм.

Один из феодосеевцев, купец Ковылин, предложил властям выстроит карантин на собственное иждивение. Получив согласие, он выпросил у правительства землю близ Преображенской заставы. Поставлена была застава, построено несколько шалашей для задерживаемых. Феодосеевцы хорошо кормили, ухаживали за больными, напутствовали умирающих, мертвых хоронили тут же на кладбище. Народ прославил их деятельность. Ковылин всем внушал, что бедствия посланы в наказание за «никонианскую» веру. Постоянно происходили перекрещивания. Из опустелых домов, в том числе принадлежавших перекрещенцам, Ковылин перевозил оставшееся имущество. Касса кладбища настолько увеличилась, что на постройку новых зданий израсходовано было до 200 000 р. Были воздвигнуты два отделения: для мужчин и женщин. Все обнесено было стеной. В середине занятой площади находилась молельня. Общежитие названо было Ковылиным монастырем. В качестве устава введены были «правила», привезенные с Ветки. Первым настоятелем, с общего желания, был Ковылин («Прав. Бог. Эн.»).

Снисходительное отношение к расколу имело плоды. Оно послужило сильным побуждением к появлению в раскольничьей среде первых начатков примирения с православною Церковью в форме единоверия. Началось оно в конце XVIII в. в Стародубье и на Иргизе. Скорбью об заблудших и любовью звучало «Увещание раскольникам», составленное в 1766 г. иером. Платоном (Левшиным), тогда законоучителем. Рассмотрено оно было Сѵнодом. Раскольникам возвращавшимся из заграницы разрешалось носить любимую бороду и одежду. Св. Сѵнод предложил ревнителям старины: пусть любимые обряды останутся при них; но чтобы не оставались без таинств благодати, пусть просят себе у законных архипастырей законных священников. В 1778 г. архиеп. славянский и херсонский, грек Никифор (Феотоки), основал единоверие на Ингуле, тогда как старец Никодим заботился ввести его в Стародубье. К архиеп. екатеринославскому и херсонскому, Амвросию (Серебреникову), стародубцы и ингульцы обратились сами с просьбою рукоположить им православных священников. По благословению сего владыки, в течение восьми лет открыто было 12 церквей для ревнителей старого. В 1788 г. в Стародубье митр. Гавриилом послан был протоиерей петербургской Охты, Андрей Журавлев, для утверждения единоверия. Ранее он был раскольником. Он присоединил многих к единоверию, основал несколько храмов, после чего вернулся на свой приход (сконч. в 1813 г.). Им написан ряд трудов о раскольниках (по архиеп. Филарету). В своем «Обзоре» архиеп. Филарет пишет об о. Журавлеве: «Известия его о раскольниках отличаются самой точною справедливостию; по его словам видно, что он пользовался разными записками и личными сношениями с раскольниками; а по проверке оказывается, что все, что собирал он, старался излагать совестливо, без увлечения какими либо видами ...»

В 1776 г. обратившийся от раскола угличский купец, Феодор Кочурихин, написал запросы к Феодосиеву согласию, к которому сам принадлежал. Митр. Гавриил и еп. ростовский Самуил (Миславский) одобрили их. Писал послания к бахмутским и елисаветградским раскольникам (в 1780–86 гг.) грек архиеп. Никифор (Феотоки). Под надзором еп. рязанского Симона (Логова), ректором семинарии Иеронимом написано наставление правильно состязаться с раскольниками. Этим была оказана сильная помощь священникам, имевшим дело с расколом. Многие из обращавшихся из раскола писали сильные обличения, замечательнее других Сергий (Симон) Юршев. Сын московского купца, одного из раскольников, участвовавших в бунте 1771 г., он был настоятелем иргисских раскольников; потом стал видеть безпорядки раскола; старался вразумлять в том и других, но за то едва не был уморен. Поставленный в настоятеля Белорусского единоверческого мон., написал он «Зеркало для старообрядцев». Ксенофонт, в иночестве Киприан, обратившийся из раскола в 1792 г., написал назидательную повесть о своем обращении. Стародубский старец Никодим (ум. 1784), известен спорами с раскольниками о чине принятия в Церковь. Он, иргисский Сергий, о. Журавлев были главными деятелями при введении единоверия. Много сделано в этом отношении митр. Гавриилом и митр. Платоном, написавшим и самые правила единоверия, утвержденные в 1800 г. Сѵнодом.

Исправление богослужебных книг продолжалось и в XVIII веке. В числе важнейших обязанностей Сѵнода Регламентом было постановлено: а) рассмотреть акафисты, молебны и службы, составленные за последнее время, особенно в Малороссии, противные св. Писанию и непристойные запретить, употребить меры, чтобы и пристойные из них, но ненужные, не вводились в общий закон и напрасно совести человеческой не отягощали; б) рассмотреть истории святых, нет ли между них ложных, как повесть об аллилуия в житии Евфросина; в) искоренять и обычаи суеверные, в роде празднования пятницы в Стародубском полку, где под именем пятницы водят в крестном ходу простоволосую бабу и проч. Подобного рода исправления при царе Петре I производились решительно, порой же не совсем разборчиво. Этим возбуждалось недовольство в среде благочестивых людей, приверженцам же старины давался повод говорить о гонении на православие. Со второй половины XVIII века в этом важном вопросе стали поступать с большею осторожностью. Из богослужебных чинов и последований были пересмотрены и исправлены: Чин присоединения раскольников (1720), Чин избрания и рукоположения архиерейского (1725), Чин принятия иноверцев и еретиков (1743–44), Последование в неделю православия (Гавриилом, еп. тверским, впоследствии митрополитом, изд. 1761 и 1767), Чин на умовение ног (1765), Чин мѵроварения (1767), обе Триоди (иг. Софронием Младеновичем, ум. 1773). Несколько служб и акафистов были составлены вновь. Напр. служба о Полтавской битве (Феофилактом Лопатинским, 1709), Служба Феодоровской иконе Божией Матери (прот. Иоанном Красовским, 1777), Чин исповедания (митр. Гавриилом, 1766 и 1796), Чин исповедания отроком (еп. Иннокентием псковским, 1769); акафисты – преп. Сергию и св. кн. Даниилу (митр. Платоном, 1795), службы святым: Феодосию Тотемскому, евангелисту Иоанну, Димитрию Ростовскому (кн. Г. П. Гагариным, 1798), служба с акафистом свят. Стефану пермскому (свящ. Иваном Алексеевым, 1799), акафист свят. митр. Алексию (иером. Ювеналием, 1702). Во избежание всяких неисправностей в богослужебных книгах, в книгах св. Писания и в Кормчей, все эти книги издавались не иначе, как с разрешения Св. Сѵнода в сѵнодальных и подведомственных Сѵноду типографиях – московской, петербургской и в лаврских – киево-печерской и почаевской. С 1767 г. установлено священническое, а не монашеское, погребение архиереев.

Установление новых праздников связано было с проявлением новых Божиих благодеяний отечеству и прославлениями святых. К первому разряду относятся: победа Полтавская в 1709 г. и прекращение моровой язвы (чумы в 1771), ознаменованные местным празднованием и крестными ходами. Ко вторым – дни преставления и открытия мощей св. угодников. В XVIII в. таковыми праздниками были: день памяти свят. Димитрия Ростовского – 28 октября – и день открытия мощей в 1752 г. – 21 сентября (служба была написана митр. киевским Арсением Могилянским). 28 января память преп. Феодосия Тотемского (ум. 1568), мощи которого были открыты в 1796 г. В 1764 г. открыты были мощи свят. Иннокентия Иркутского (празднование же установлено в 1804 г.). К числу новых богослужебных дней относится установленный в 1729 г. праздник перенесения при имп. Петре Великом (30 августа 1724 г.) мощей св. Александра Невского из Владимира в Александро-Невскую Лавру, праздники славянских первоучителей Мефодия и Кирилла (11 мая) и св. вел. кн. Владимира (15 июля).

Праздники св. Александра Невского и св. вел. кн. Владимира приобретали и государственный характер. В крестном ходе, совершавшемся 30 августа, принимали участие, вместе с духовенством, сенатор, церемониймейстер Высочайшего Двора, по очереди представители министерств. Крестный ход совершался из Исаакиевского собора в Александро-Невскую Лавру. Как явствует из письма имп. Екатерины II к Гримму от 30 авг. 1774 года, она участвовала в этом крестном ходе, который тогда начинался из Казанского собора. В Киеве 15 июля в торжествах принимали участие войска.

Царем Петром I обращалось внимание на улучшение писания св. икон и церковного пения. Им для надзора за иконописцами учрежден в 1707 г. особый приказ, во главе которого был поставлен архитектор и иконный мастер Зарудный. Потом наблюдение за иконами поручено было Сѵноду. При имп. Елисавете издан указ о заведении по всем церквам приличных икон, а также священных сосудов и облачений. Неискусно написанные иконы велено было отбирать. Правительство обратило внимание на должные иконы и в частных домах, даже в крестьянских избах. Надзор поручался знающим священникам с предоставлением им права отбирать неправильные иконы. Над иконописцами велено было поставить из лучших мастеров смотрителей. Религиозные эстампы дозволялось продавать только с разрешения архиереев. Сѵнодом не раз давались распоряжения не допускать в церквах икон резных и литых, кроме распятий и некоторых лепных изображений на высоких местах, не изображать на иконах, вместо священных лиц, сѵмволов, не допускать в иконописные цехи раскольников, не изменять в древних церквах иконописи и других предметов старины. Печатные изображения подчинялись духовной цензуре. (Знаменский).

Церковное пение стало усовершенствоваться особенно со времени имп. Елисаветы, большой его любительницы. Ею заведен был при дворе превосходный хор. Но церковному пению много вредило подражание западным образцам и светской музыке. До половины XVIII в. в нем еще сильно было, начавшееся при царе Алексее, малороссийское влияние. Хотя и в нем уже проявлялось западное влияние, но оно еще оставалось родным и церковным. С половины XVIII в. придворная капелла попала в руки итальянских и немецких композиторов, которые увлекли за собою и русских регентов. Развитию подобного вкуса в церковной музыке особенно много способствовал пышный век имп. Екатерины II, при которой русское городское богослужение повсюду наполнялось чисто светскими оперными мотивами. В сельских церквах замечался другой недостаток – плохое знание и искажение причетниками самых обыкновенных церковных напевов.

Архиеп. Филарет отмечает, что первая нотная книга Ирмологий ⁴³) напечатана во Львове, в 1772 г. Сѵнод принял меры к ограждению церковного пения от дальнейшей порчи. В том году им были напечатаны в Москве: Азбука нотная, Октоих нотный, Ирмологий нотный, Обиход нотный (по данным П. Знаменского Ирмологий был напечатан в 1798 г.). Имп. Павел указом 1797 г. повелел вместо концертов петь в церквах псалмы, или каноны.

Лучшим духовным композитором того времени был Максим Созонтович Березовский (1745–1777), уроженец черниговской губ., учившийся недолго в киевской академии, певший в придворной певческой капелле, усовершенствовавшийся в музыке в Италии. Знаменский пишет, что он «первый начал исправлять искажения, введенные в церковное пение разными Галуппи, Сарти и др. иностранцами, и оставил после себя полную литургию, много причастных и концертов, отличающихся большою простотою и согласием музыки с текстом». – «Как композитор, Березовский принадлежит к числу первых, старавшихся согласовать западную музыку с текстом православных песнопений. Сравнительно со своими современниками композиторами Веделем, Дехтеревым, Давыдовым, учившимися также у иностранцев и большею частью рабски им подражавшими, Березовский в своих произведениях обнаруживает меньше следов зависимости от Итальянской школы и больше свободы и самостоятельности, являя собой заметный поворот к новому, более национальному направлению русской церковной музыки, представителем которого был Бортнянский». (Свящ. А. Митропольский. «Прав. Дух. Эн.»). Земляк Березовского, Дмитрий Степанович Бортнянский (1752–1825), с семи лет пел в придворной капелле, под руководством капельмейстера Галуппи. Около 1775 г., он по желанию имп. Екатерины II послан был для усовершенствования в Венецию к тому-же Галуппи. Пройдя курс учения, он с 1779 г. был придворным капельмейстером, с 1796 – директором певческой капеллы. Дальнейшая его деятельность будет изложена в части шестой.

Сѵнодальный период богат произведениями церковного зодчества. И в данном отношении долгое время сказывались иноземные западные влияния. В устройстве храмов видны и протестантские шпицы и подражание католичеству, даже целому собору св. Петра в Риме с его коллонадой, и пестрые итальянские орнаменты наружных фасадов (этим отличались постройки Растрелли), и подражаниями римским базиликам с их фронтонами и тремя нефами. В С.-Петербурге известны: Петропавловский собор (строился 1711–33 гг.), который был усыпальницей императоров, императриц и лиц Царской Фамилии со времен царя Петра I. Только имп. Петр II, скончавшийся от оспы в Москве, погребен в Архангельском соборе. Собор Александро-Невской Лавры, с мощами св. вел. кн. Александра Ярославича, строившийся в 1778–1790 годы. В Воскресенском мон. (Новый Иерусалим), основанном патр. Никоном, восстановлена была императрицами Елисаветой и Екатериной II соборная церковь. В Киеве, в царствование имп. Елисаветы, был выстроен по плану Растрелли собор св. ап. Андрея Первозванного, замечательный по красоте и смелости постройки на краю крутой горы. Он строился с 1747 по 1761 г. В 1800 г. имп. Павел повелел строить в Петербурге новый Казанский собор на месте существовавшей церкви во имя Рождества Пресвятые Богородицы. Церковь эта была воздвигнута по воле имп. Анны Иоанновны, особо почитавшей икону Казанской Божией Матери. К освящению первоначального храма в него была перенесена сия икона, пребывавшая до этого в Троицком соборе (на Петербургской стороне).

Духовными и светскими властями издавалось много распоряжений для поддержания благочиния в православном богослужении и возвышении общей народной религиозности. С 1722 г. последовал ряд указов Сѵнода, чтобы в воскресные и праздничные дни не было торговли до окончания литургии. При имп. Елисавете этот закон распространен и на все публичные забавы. Указом императора Петра I постановлено, чтобы в воскресные и праздничные дни все ходили в храм Божий благоговейно слушать слово Божие. Исключение делалось только для больных. Не посещавшим богослужения грозила опасность быть записанными в двойной оклад подобно раскольникам. С нарушителей благочиния взимался штраф при выходе их из церкви, для чего повешены были штрафные ящики. Раскол подал повод к тому, чтобы не только всем подтвердить каждый год исповедываться и приобщаться св. Таин, но поставить в обязанность священникам вести метрические и исповедные книги. При имп. Анне, указом 1737 г., священникам подтверждено подавать точные ведомости, а гражданскому начальству предписано взыскивать штраф с неисполнивших долга исповеди. Строго требовало это благочестивая имп. Елисавета. При имп. Екатерине II, указом 1774 г., гражданскому начальству и военному вменялось в обязанность наблюдать за исполнением подчиненными им долга исповеди. При имп. Елисавете Сѵнод уничтожил запрещение, составившееся под влиянием духа мира, не ходить священникам из церквей в домы прихожан для совершения молебнов. Указ Сѵнода от 6 апр. 1744 г. утверждал, что «этому запрещению нет основания в правилах церкви, а примеры древнего благочестия и желания благочестия русского говорят совсем другое». Этим указом отменен и указ 1726 г., воспрещавший священникам входить в домы прихожан для славления в другое время, кроме; праздника Рождества Христова. Предписано священникам, дабы в домах поселян св. иконы содержались в чистоте, а в храмах возобновлять иконостасы.

Царь Петр I, не чуждый влиянию протестантства, осуждал безверие, что проявилось в отношении В. Н. Татищева. Несмотря на большое влияние окружавших ее немцев-лютеран, имп. Анна сама была представительницей настоящего русского благочестия. Искренно благочестивою была имп. Елисавета. Даже во времена господства в русском обществе XVIII в. философского вольнодумства, имп. Екатерина II выполняла обязанности православной Церкви, хранила посты, говела, и заставляла держаться того же свой двор. Благочестивым сыном Церкви был имп. Павел I.

Толща русского народа крепко держалась правил Церкви, которым верны были их деды и отцы. Религиозная жизнь русского народа, и по своим достоинствам и по некоторым недостаткам, мало изменилась и после петровской ломки.

Царь Петр, будучи религиозным, любил церковное благолепие, сам читал Апостола и знал богослужение. Но он, как отмечает Карташев, не терпел «невежественного культового суеверия». Знаменский отмечает: «Петр писал в своих указах, что народ не знает ни веры, ни любви, а о надежде и не слыхивал, а всю надежду полагает на пение церковное, пост, поклоны, строение церквей, свечи и ладонь, и неоднократно поручал св. Сѵноду сочинить краткие книжки и поучения с изложением сущности веры и с точным при этом различии существенного в православии от несущественного, веры от обрядов, неизменного от изменяемого, дабы все знали, что в каковой силе иметь». Изложению этих мыслей посвящен указ государя Сѵноду в апреле 1724 г. Архиеп. Феофан (Прокопович), с его пролютеранским настроением, развивал эти мысли горячее и с преувеличениями в своем букваре, под названием: «Первое учение отроком». Знаменский продолжает: «Истребление суеверий, к числу которых были относимы и все проявления обрядового благочестия, было, можно сказать, специальностью петровского времени и производилось с необычайной энергией и вместе крайней несдержанностию, производя сильный народный соблазн». Преследованием суеверий отличалось и время царствования имп. Анны. Затем отношение правительства стало мягче.

«Сатирическая литература этого времени имп. Екатерины II, бичуя суеверие, рисовало типы Ханжихиных, Чудихиных и Суеверовых из жизни не только простого народа, но и полуобразованного дворянства. Но законодательство прямо высказывалось против преследований суеверия суровыми мерами. Все виды суеверий, даже хулений против веры, были изъяты из ведомства духовного суда и отнесены к ведомству полиции и светского суда, который ограничивался большею частию только внушениями виновным, чтобы они не распространяли глупостей и сами не верили им. К суровому обращению с ними судей правительство относилось весьма неодобрительно и строго» – пишет Знаменский.

Вместе с тем, с духовенства не снята была обязанность противодействовать суевериям. Инструкция благочинным, составленная митр. Платоном, во многом повторила суждения о суевериях Духовного Регламента. Церковная проповедь постоянно ратовала против суеверия. Из обличителей их особенно известны: святитель Тихон воронежский, владыки Амвросий (Подобедов), Дамаскин (Семенов-Руднев) нижегородский и митр. Платон.

Просветительная проповедь, здоровая литература, народные школы признавались лучшими средствами борьбы против возможного ослабления народной религиозности.

В 1794 г. митрополиту Гавриилу стало известно, что в светских нормальных училищах не соблюдаются посты. Тогда он обратился со следующим письмом к графу П. В. Завадовскому, управлявшему учебными заведениями: «По требованию вашего сиятельства я препроводил пятерых семинаристов, для приготовления их к учительской должности, в нормальные училища. От эконома того училища первый класс для них открыт – нарушение постов ⁴⁴). Один из них имеет отца, который сына проклинает за нарушение поста, плачет и меня бранит. Сей опыт подает случай Ваше сиятельство просить, чтоб установления святой Церкви в этом училище хранить. Мы видим плачевный и ужасный пример Франции. Папы разрушили установления Церкви. Оттуда вышел Вольтер и нынешняя Франция. Они почитали это малостью; но сия малость хранила союз между государями и народом. Здесь, говоря истину, усиливается разврат нравов. А оное училище заведено, чтоб нравы поправить. Первые времена России хотя иные и почитают непросвещенными, но тогда больше было к Правительству и к Церкви приверженности и честности слова. Долг мой велит ваше сиятельство просить, дабы благоволили эконому предписать, чтоб посты в нормальном училище хранимы были. Нарушение же их будет всеобщею проповедью для России... Могут ли преступники закона Церкви быть учителями закона? Я довольно приметил, что отступление от Церкви в народе начинается нарушением постов. Ваше сиятельство требуете в сие училище из семинарии еще 45 человек. Но они, слава Богу, для измены Церкви в семинарии не приготовлены. Эконом Училища может сказать, что соблюдение постов дороже обходиться будет.

Но драгоценнее обязанность к Богу, государю, Церкви и союз России. Покорнейше прошу запретить такие вольности делать, а приказать держать учеников в правилах христианской Церкви, и какое ваше о сем воспоследует определение, прошу меня уведомить. Я, получив сие, поспешу препроводить их к вам».

Гр. Завадовский ответил: «С душевным признанием благодарю ваше преосвященство за пастырский отзыв, который приемлю, как сын церкви, благоговеющий ко всем установлениям оной – и глубоко почитающий ваши святительские наставления». Объяснив слух об экономе клеветой, он продолжал: «Исследовавши о том, я теперь вновь строго подтверждаю, чтобы все посты соблюдаемы были свято и уверяю ваше преосвященство должным моим повиновением, что отселе не услышите о соблазне».

Духовенство, в начале сѵнодального периода не имевшее еще достаточного образования, стараниями Церкви становилось примером благочестия для народа. В 1743 г. запрещено было духовным лицам обязываться в судебных местах откупами, заниматься торгом и отдавать деньги в рост. Пока не были заведены по всем епархиям училища, готовящихся к духовным степеням обучали вере и благочестию в домах епископов, требуя притом свидетельства прихожан об их безпорочной жизни.

Епископ смоленский Парфений (Сопковский) написал прекрасное наставление о должностях приходских священников, одобренное Сѵнодом для всех церквей. Владыка Гервасий (Линцевский) переяславский, свят. Тихон воронежский, митр. Платон, архиеп. псковский Иннокентий (Нечаев), преподавали наставления духовенству, каждый для своей епархии. Вообще жизнь белого духовенства была под строгим наблюдением архипастырей.