Раскол или единство?

1. Люди «не хлебом одним живут» (Мф.4:4), а и душою. И всякий хочет искать истину. Расходятся, борются, соглашаются, мирятся, но каждый думает, что истина у него.

Так и в деле американского и европейского расколов нужно отчасти, – а может быть и на первом месте, – допустить предположение, что не все тут так просто и ясно; что есть большие трудности на пути к добросовестным решениям. И нужно верить, что и другие (а не один лишь «я» или «мы») тоже хотят добра и истииы; и если я уверен про себя, что пишу истину, то должен допустить это же самое и о других. И только тогда можно будет лучше, глубже и правильнее понять и противника. С этим желанием подхожу я к сво ей работе.

2. Это – мотивы общего характера. Но я имею еще и личное побуждение писать об этих вопросах и освещать их иногда своеобразно. Дело в том, что я на своем собственном опыте убедился, что совсем не так уже легко изменять свои прежние воззрения, настроения и установки. И особенно трудно нам перестраиваться, когда дело касается вопросов религии. История знает, что никогда не бывает такой твердости, а иногда и упорства и даже фанатизма, как в делах борьбы за религию. Стоит вспомнить гонения на христиан 300 лет и их мученичество! Стоит вспомнить борьбу против ересей и расколов, которая иногда продолжалась столетиями! Стоит вспомнить магометанский фанатизм за ислам! Стоит припомнить католические инквизиции. И прочее. И это понятно религиозному человеку. В этих вопросах затрагиваются предметы, которые нами считаются самыми важными, самыми высокими, дорогими: это – Бог, спасение, душа! Эти вопросы дороже самой жизни, которую мы все так любим! Но и ее отдают твердые люди веры, – какова бы она даже ни была.

Это известно. И если в политическо-государственной жизни всегда находятся тысячи и миллионы героев, отдающих свою жизнь за отечество, за социальные принципы; тем более понятно, что религиозные люди готовы отдавать все, лишь бы не продать главного – веры своей. Поэтому мы в истории видим, что правители, завладев какою-либо страною, всегда стараются быть осторожными и с религией: турки – с православными греками; татары с Русской Церковыо; Америка и населилась благодаря нетерпимости Англии; немцы играли с оккупированными православными и т. д.

Подобным образом делается всегда и везде.

Так и в данном вопросе о расколах в России, Европе и Америке необходимо принимать во внимание и эту религиозную подоплеку. Этим мы не отрицаем значения и других причин расколов: политических, социально-экономических, моральных, эгоистических, материальных; наоборот, признаем их большую значимость, – как и во всей жизни. Но кто хочет вполне поиять движение расколов, тот обязательно должен остановиться и на чисто религиозных причинах их. Что это так, а не иначе, показывает самая повсеместность их в Русской Церкви: и внутри ее (живоцерковники, обновленцы, иосифляне, григориане, федоровцы и проч.), и в Европе (антониевцы, евлогиане), и в Америке (обновленцы, платоновцы, феофиловцы, адамовцы и проч.). Нельзя же огулом сказать, что все эти люди (или их противники) только материалисты, политикане, эгоисты... Нет!

Когда мне приходится слышать, что и американские архиереи, священники и миряне, учинившие раскол и доселе довольно еще упорно держащиеся его, что они руководствуются только своим самолюбием, борьбою за власть «свистопляской честолюбий»¹, желанием удержать за собою «теплые места», жалованье или приходы, то я всегда возражаю против этого. И говорю: если бы было так, или лишь только так, то расколы было бы легче изживать, потому что отказываться от этих относительных ценностей легче, чем от глубоких принципиальных установок. А когда дело касается этих вопросов, то человек становится упорным, независимо от того, правильны ли они по существу своему. Важно лишь то, что этому лицу или этой группе его принципы кажутся в данное время истинными и единственно ценными.

Так и в американском и вообще в заграничном расколе следует усмотреть и эту религиозную основу: тогда все отделения, расколы будут более поиятны. И тогда (после диагноза врача) правилыіее можио относиться к ним или бороться против них.

Мой собствениый опыт совершенно ясно убедил меня в этом. Я никогда не был партийным политическим деятелем, но был, как и большинство духовных лиц в России, верным сыном Родины и царя. Наступила революция. Пришлось бежать: началась борьба белых с красными. He сразу, но и я стал в стан белых. Потом меня назначили епископом армии. Как-то меня в Нью-Йорке спросил на митинге один старик рабочий:

– Как же это Вы, Владыка, пошли сначала против народа?

Я ответил:

– Потому, что тогда советская власть была против церкви и веры.

Потом эвакуация. Жизнь по загранице. Отказался от служения в армии. Ушел в монастырь, сначала настоятелем, а потом простым рядовым иноком. Меня не интересовали ни деньги, ни власть, ни общественное служение: я жил душою своею.

Процесс об отношении к советской власти в России меня беспокоил, но не сильно: я был в стороне, ничего не опасался.

И вдруг требование митр[ополита] Сергия от заграничных церковников: кто желает оставаться с Матерью Русскою Церковыо, тот должен быть «лояльным» к советской власти и об этом решении должен дать подписку. Правда, я и тогда ясно понимал значение слова «лояльность», как лишь устранение от борьбы с советской властыо. Фактически я давно уже (с 1923 г.) отстранился от этого, а в 1926 г. даже получил телеграфное разрешение советской власти на мою просьбу приезжать в Россию. Но упросил меня митр|ополит] Евлогий [Георгиевский] – не ехать: «соблазн» для белой эмиграции... Остался. Потом ушел в монастырь: не нравилась мне заграничная игра в солдаты и в монархию... Даже газет не читал... И вдруг – подпиши о лоялыюсти... Кто не переживал этого сам, тому не понять всей той остроты борьбы, какая поднялась тогда во мне.

Как отказаться от борьбы?! Безбожная власть. Разве духовиое лицо может отстраниться от борьбы против неверия и безбожия? Нет. He в том дело, что отнимались храмы или ссылались священники и архиереи: это все ничтожно по сравнению с тем ужасом, который охватывал душу при мысли, что ты отрекаешься от веры, предаешь Христа, связываешь себя обещанием верности безбожникам... Вот где страшная беда и грех!

«Они» учат материализму, а я верю в духовный мир; «они» говорят, что все в этой лишь жизни, а я верю в будущую... Этим живу... Я в то время, повторяю, был в монастыре монахом... И у меня поднялась жестокая борьба в душе. Такая жестокая, что я, может быть, лишь раз или два, в течение моей 66-летней жизни, испытывал подобную муку... Да и то едва ли. А решить было нужно! Дан был срок для подписки; потом, по просьбе митр[ополита] Евлогия [Георгиевского], она была отсрочена еще на 2 месяца.

Что тут делать? Болыпинство архиереев сразу решили: отказать! Сатана! Продать душу? – невозможно! Нужно отделиться.

Но моя душа и на это была не согласна: как же отказаться? Неужели не прав был Патр[иарх) Тихон, лояльный к советской власти? Неужели он тоже «продал душу» свою. Из-за чего? Или митр[ополит] Сергий: неужели и этот искренний человек, которого я знал как бывший студент и личный секретарь его, «продал душу дьяволу»? Неужели ни у него, ни у других архиереев и иереев, лояльных к власти, не нашлось мужества пострадать за истину? Неужели вся Церковь, весь народ не дали из себя исповедников и мучеников за веру? Что же? Значит, вера и Церковь там погибли? Так ли? Да уж правы ли мы здесь, за границей? He ошибаемся ли мы? Может быть, «там» виднее?! Вероятно, и они думают и о вере, и о Церкви. Да не больше ли нас, заграничных? А что, если для спасеиия Церкви именно так и нужно? А что, если этого требует не только долг гражданина советской власти, но и совесть, и учение христианское? Нет, не может быть, чтобы там остались одни лишь изменники, предатели, христопродавцы... А где же Дух Святый, который руководит Церковыо? Неужели Он отошел от мертвой «церкви лукавствующих» [Пс.25,5]?

Так ли? И вот поднялась борьба в душе моей... Как разрешить эти вогіросы? Спросить? Кого? – некого... Напишу старцам на св. Гору Афон! И я стал переписываться и с игуменом Пантелеимоновского монастыря о. Мисаилом; и с духовником обители Архим[андритом] Кириком; и с Валаамским старцем-пустынником, игуменом Феодором... Но этого мало. Я начал ежедневную службу (литургию) в течение 40 дней. И молился, и думал, и вопрошал свою совесть... Читал Библию, особенно Ветхий Завет. Читал творения Св. отцев о способе познания истины (Добротолюбие, еп[ископа] Феофана Затворника и проч.). Думал об отношении Церкви и государства. О сущности и задаче христианства. Исповедовался.

И так сорок дней.

В это время я писал дневник под заглавием: «Святый сорокоуст», куда ежедневно заносил все свои переживания, думы, противоречия, борьбу, мир, муки...

И постепенно пришел к заключениям: Церковь русская – совершенно права. И я должен дать подписку ей, которую она предлагает. И дал...

Но когда я стал уже писать формулу, я снова боялся: не скажу ли чего-либо больше должного? He свяжу ли душу свою хоть словом? Ведь «нужно бояться Бога больше, чем людей» (Деян.4:19). Но все-таки не написал этого слова «лояльность», а заявил митр[ополиту] Сергию: я буду исполнять все церковные предписания моей высшей Церковной власти! – и только. He болыпе. Послал эту формулу отцам на Афон. Они одобрили ее и дали совет: дальше все возложить уже на Промысл Божий.

Все это сохранилось у меня и доселе: и дневник, и письма с Афона, и выписки из Отцев о способе отыскания истины, и формула подписки.

Из Патриархии, от митр[ополита] Сергия, я получил ответ: остаюсь в лоне Матери-Церкви! Обрадовался я этому чрезвычайно. И уже успокоился душою. С той поры прошло почти 20 лет (с августа 1927 г.), и я пребываю и мирен, и тверд в данном вопросе.

А когда побыл в России и своими очами опытно убедился, что правда в Церкви нашей, то я уже и не удивился этому. Это истина, что откровение Церкви совпало с откровением, выстраданным миою за границей. Бог – один везде! И благодать Божия «просвещает всякого человека», если он просит о том и если хочет, искренне хочет, найти истииную Церковь.

Да, – но каких мук мне стоило это!

Поэтому я могу больше понимать и других, подобно мне страдающих этими же вопросами.

3. Но сверх всего я обязан поделиться своими сведениями по этим злободневным вопросам, потому что мне сравнительно больше, чем многим другим, известны основные вопросы и некоторые подробности, которые могут осветить церковный вопрос. А многое уже забыто: нужно вспомнить. Иное неправильно истолковывается: следует проверить по документам.

Ныне вопрос церковный весьма обострился в Америке. Нужно каждому, – особенно более ответственным людям, – отнестись к вопросу со всей серьезностыо: мы отвечаем не только перед «историей», как обычно говорят, а перед Богом и его Невестой – Церковыо. Может быть, кому-либо и пригодятся эти материалы? Может быть, ииой и раздумается?

4. А на мне лежит особый долг: ведь я являюсь канонически назначенным сюда архиереем. И мне написал в свое время митр[ополит] Сергий, впоследствии Патриарх, об этой епархии, как Богоданной мне. Потому я отвечаю перед Давшим. Отвечаю и перед Американской Церковью.

Русская Православная Церковь в Америке сгоит перед весьма важным моментом своей истории: нужно ли ей отделиться от породившей ее Матери-Церкви или оставаться в единстве и любви с нею?

Чтобы подойти сознательно и добросовестно к этому решению, нужно всесторонне и по всей совести, со всей ответственностью перед Богом, перед Матерью-Церковью, перед американскою православной русской паствою и даже перед другими Православными Церквами здесь (Греческой, Сирийской, Сербской, Румынской и проч.), а также перед всей Вселенской Православной Церковью, взвесить доводы “за” и “против” отделения.

Мне, как Экзарху Московской Патриархии в Америке с 1933 года, многое известно такое, чего не знают доселе даже священники (не говоря уже о мирянах); а иные знали, но забыли; другие знают и помнят, но молчат или даже вводят в заблуждение незнающих. Например, недавно один из священников выразил недовольство и недоумение по вопросу: зачем это Мать-Церковь запретила американское духовенство? А когда я разъясиил канонические причины такого деяния Русской Патриархии, он понял, но добавил при этом: так никто не знает об этом! Нужно разъяснять всем! Да и все епископы (кроме двух) постоянно твердили и твердят, что они считают запрещение недействительным и незаконным, даже будто бы противоканоническим. Так они заявили на своих собраниях в Чикаго в 1945 году. А на последнем Чикагском собрании они даже отказались обсуждать условия Патриаршего Посла Архиепископа Ярославского Алексия [Сергеева], по той одной причине, что не принимают запрещение их Матерью-Церковью. И об этом епископы оповещают всех через русскую и английскую печать. Притом очень настойчиво пропагаидируют мысль, будто бы это запрещение наложено по политическим мотивам, а не по церковным.

Все это действует на читателей, которые недостаточно осведомлены в деле или не желают сами отнестись к вопросам беспристрастно, желая лишь отделиться.

Поэтому мой долг требует внести в сознание православных людей свою долю разъяснения, чтобы помочь желающим разобраться в таком важном вопросе разумно и совершенно добросовестно. Нужно искренне отбросить предубеждения, накопившиеся за эту четверть века. И тогда – даже хотя бы на будущем собрании всей Америки в 1947 году, а желательно раньше – можно решать вопрос сознательно на пользу Православия.

Это событие, разрыв Американской епархии с Матерью-Церковью, произошло при мне в 1933 году, и я знаю об этом печальном событии, вероятно, больше многих других.

Еще будучи во Франции, я услышал, будто Американская епархия, или, как говорилось в Европе, – митрополит Платои [Рождественский], – порвали с Русской Патриархией, отделились от Патриаршего Местоблюстителя, митрополита Сергия. Будучи огорчен этим, я написал письма митрополиту Платону (которого знал давно, особенно с Собора всей России 1917–1918 гг., а потом и после Киевского Украинского Церковного Собора 1918 г.); там я высказал свою печаль по поводу разрыва или отделения. На это – к моей радости – я получил ответ от митр[ополита] Платона, довольно раздраженный (и это мне было приятно!), в таком смысле: «Кто Вам (мне) сказал, что я отделился?! Это – совершенная неправда!..» и так далее. Я искренне обрадовался и вполне поверил в возмущение митр[ополита] Платона: ну, думал, слава Богу! Слухи оказались ложными, и митр[ополит] Платон – в единении с Матерью-Церковью, не в пример карловацкой группе, во главе с митр[ополитом| Аптонием [Храповицким], которые тогда уже открыто оторвались от Русской Патриархии.

Но теперь отделяющиеся американские архиереи всегда ссылаются именно и на митр[ополита] Платона, возглавлявшего движение к отделению. Кто же прав из них? Посмотрим далее. Я же сейчас лишь утверждаю, что сам митр[ополит] Платон писал мне: он и не думает, и не думал отделяться! Запомним это.

В 1931 году порвал с Патриархией и европейский митрополит Евлогий. Он дружил с митр[ополитом] Платоном; потому что (думаю) оба жили одними чувствами и намерениями: оторваться (хотя бы, допустим, “временно”) от Матери-Церкви и совместно бороться против Карловацкого центра, который они оба крепко не любили. И понятно, что когда я впервые посетил митр[ополита] Платона в Америке, я увидел У него на столе фотографию одного митр[ополита] Евлогия [Георгиевского]; не было не только митр[ополита] Антония [Храповицкого], но даже и Патриаршего Местоблюстителя митр[ополита| Сергия [Страгородского]. А на стене висел портрет архиепископа Тихона (б[ывшего] потом Патриархом); которого я не узнал, хотя и был с ним на Московском Соборе 1917–1918 гг., потому что он нарисован был совершенно рыжим, а я видел его в Москве уже седым. После я расскажу здесь об одном знаменательном видении, которое связано было именно с его рыжими волосами.

В 1933 году я совершенно неожиданно для меня оказался в Америке. Мы веруем, что все совершается по Промыслу Божию, и потому не могу отрицать, что некий Промысл был и в моем, казалось бы, “случайном” прибытии сюда. Дело это произошло таким образом. Одна группа русских интеллигентных людей в Ныо-Иорке пригласила меня через друзей в Париже проехать в Америку, чтобы здесь прочитать ряд лекций на философско-богословские темы (об отношении веры и науки; о православной мистике; о духовной жизни; о церковном положении на Родине и за границей; о святых, коих я лично видел в России, например, об угоднике Божием о. Иоанне Кронштадтском, об Оптинских старцах и проч.) и для сбора пожертвований на Патриаршую Церковь. Я и не думал, что придется остаться в Америке, потому пароходный билет был куплен мною и на обратный проезд в Париж. Но случилось ииое, что связало меня с Америкой. Как известно, епископ епархии (а я тогда был архиереем Патриаршей Церкви во Франции, после отделения митр[ополита] Евлогия под греческую юрисдикцию) не имеет права выехать из своего места в другое без особого разрешения Высшей Церковной Власти. Поэтому я обратился с просьбой к своему ближайшему главе, литовскому митрополиту Елевферию [Богоявленскому]. (Святой был муж! Царство ему Небесное! Скончался за полгода до немецкого нашествия на Родину.) А он запросил Местоблюстителя, митр[ополита] Сергия, в Москву. Последний благословил мое путешествие в Америку и при этом воспользовался случаем узнать, в каком отношении к Матери-Церкви стоит ее американская дочь – здешняя епархия и митрополит Платон.

Вот что писал, между прочим, митр[ополит] Сергий мне в указе своем от 24 марта 1933 года:

“Согласно Вашему желанию и просьбе Вам мною разрешается предпринять поездку в Америку для прочтения там лекций... и для сбора пожертвований... Вместе с тем считаю необходимым возложить на Вас и служебное поручение по делам нашей Русской Православной Североамериканской епархии. Во главе этой епархии, как известно, стоит митр[ополит] Платон и при нем несколько викариев. Но в Патрриархрии нет сведений, когда и как упомянутые архипастыри заняли свои кафедры. Правда, в 1927 г. епископ Феофил Пашковский писал мне, что у них имеется указ патриарший от 29 сентября 1923 года за № 41, которым подтверждается определение Св. Патриарха (Тихона) и Синода от 14/27 апреля 1922 года о назначении митр[ополита| Платона временно управляющим Североамериканской епархией. Но следов этого указа и постановления в Патриархирии не имеется. Вам необходимо видеть подлинник указа и копию с него прислать сюда. Точно так же нужно выяснить: когда, кем и по чьему полномочию хиротонисаны преосвященные викарии североамериканские...

Второй вопрос. В ответ на уверения митр[ополита] Платона о том, что Американская епархрия мыслит себя не иначе, как в каноническом послушании Московской Патрриархии, я присал (29 апреля 1929 г. за № 1361) письмо митр[ополиту] Платону. Он (27 июня того же 1929 г.) ответил, что послал запрос и на Аляску (вероятно, и другим викариям? – Μ. В.) Преосв[ященному] Амфилохию: “Как только оный ответ от лица всех наших архиереев и лично от себя”.

С тех пор идет уже четвертый год. Мы успели получить даже непосредственно с Аляски письмо епископа Антонина (очевидно, сменившего епископа Амфилохия), а обещание митр[ополита] Платона остается неисполненным. Он с тех пор даже ни разу письменно не сносился с Патриархией. Некоторые же данные, как из предшествовавшей переписки с митр[ополитом] Платоном, так и из писем, впоследствии получавшихся из Америки от разных лиц, наводят на подозрение, что сношения с Патрриархией нужны были нашим американцам только в интересах судебного процесса с обновленцем Кедровским из-за церковного имущества.

По прибытии в Америку благоволите от моего имеии предложить митр[ополиту] Платону исполнить давнишнее его обещание “написать обо всем”. “Если митр[ополит] Платон даст обязательство” (дело идет и о политической агитации в Америке), “Вы телеграфируйте об этом мне; и в дальнейшем будете относиться к нему, как законно поставленному во главе Североамериканской епархии...”

“В случае отказа... Вы от моего имени объявляете митр[ополита] Платона освобожденным от управления Североамериканской епархией и в качестве моего представителя или экзарха временно вступите в управление означенной епархией. О том и другом неотложно напечатаете в местных газетах ко всеобщему сведению, предложив при этом желающим из православного духовенства или общин войти с Вами в сношения касательно условий оставления их в ведении Московской Патриархии”.

“Из духовных лиц... Вы организуете управлеиие Патриаршей епархией...”

“В заключение, молитвенно желаю Вам благополучно исполнить возлагаемое на Вас поручеиие к пользе и славе Святой Церкви. Господь Вам помощник!”

Как явствует и из этого письма, митр[ополит] Платон заявлял о “каноническом послушании” всей “Американской епархии” и его лично по отношению к Матери-Церкви. Никакого даже намека не слышно иа какое бы то ии было отделение от нее. Можно с несомненностыо полагать, что митр[ополит| Платон даже не намекиул Местоблюстителю о постановлениях Детройтского собрания (1924 г.) о временном отделении и самостоятелыюм административном управлении Американской епархией; иначе митр[ополит] Сергий не преминул бы указать на это в своем письме ко мне. Ясно, что митр[ополит| Платон скрыл это от своей Высшей Церковной Власти, потому что сознавал антиканоничность объявления автономного управления без благословения Матери-Церкви. А как человек умный и опытный, он понимал греховность и беззаконность гакого самовольного отделения, хотя бы и временно. Поэтому даже и тогда, когда я явился к нему, он ни малейшим намеком не дал мне понять, что Американская епархия уже почти десять лет (1924–1933 гг.) вступила на путъ автономного обособления. И в то время, когда митр(ополит] Платон писал в Патриархию, что “...Американская епархия мыслит себя не иначе как в каноническом послушании Московской Патриархии”, он уже пять лет (1924–1929 гг.) возглавлял автономную епархию.

А к тому времени кончился неудачно процесс с Кедровским; произошел разрыв у митр[ополита] Платона с Карловацким центром (митр[ополитом] Антонием) и не было уже нужды сноситься с Патриархией для укрепления своего положения в Америке. Поэтому прекратилась и переписка. И когда я в мае 1933 г. спросил митр[ополита] Платона: почему он “четвертый год” не пишет митр[ополиту] Сергию, как писал много раз прежде? – он ответил: “Как четвертый? Я недавно писал ему”. Но я указал цифру (1929) последнего его письма. “Неужели уже четвертый год прошел”. И тогда мы приступили к обсуждению вопросов по существу, согласно указанию письма ко мне митр[ополита] Сергия.

Как же вел себя митр[ополит] Платон?

На мой вопрос об указе Патр(иарха] Тихона от 14/27 апреля 1922 г. о назначении его “управляющим” Североамериканской епархией митр[ополит] Платон показал мне фотостат с четвертушки бумаги, на коей написано было об этом. Текста этого не сохранилось у меня, одну копию он дал мне для передачи в Патриархию, которую я и послал туда. На ней рукою неизвестного мне писца, – по-видимому, человека с канцелярским почерком, – было написано о распоряжении Патриарха (о Платоне и о возведении в сан епископа прот[оиерея] Пашковского, ныне митрополита). А внизу стояла подпись Святейшего Патр[иарха] Тихона. Я довольно хорошо знал его почерк и абсолютно без всякого сомнения признал подлинность подписи Патриарха; никогда не усомнилась в ней и Московская Патриархия. Но где, когда и кем написаны были канцелярским почерком распоряжения Патриарха – то мне неизвестно: в Москве ли при посещении кем-либо Патриарха (в Донском монастыре? – не знаю) или уже за границей России, в Америке ли: это знают и могут объяснить те лица, которые участвовали в деле. Они еще живы пока. Возможно, что Патр[иарх] Тихон дал свою подпись на чистой четвертушке принесениой ему кем-то бумаги, а после сделали надпись о его решении. Этот вопрос мне не кажется чрезвычайно важным. Я лично верю в правильность указа Патриарха (хотя и не имею документальных данных к тому). Одиако впоследствии, в 1924 году, Патр[иарх] Тихон издал распоряжение (и оно было напечатано в советской “Правде” или “Известиях”) о том, что митр[ополит] Платон освобождается от управления епархией в Америке. Дал ли Патриарх свое распоряжение в 1922 году или признал управление митр[ополита] Платона позже, – это уже не существенно теперь; ясно, что в 1924 году он признавал митр[ополита] Платона управляющим Североамериканской епархией. Но Патр[иарх] Тихон в своем распоряжении (1924 г.) оговорил, что митр[ополит] Платон должен сдать свои дела и имущество тому преемнику, который будет назначен вмесго него; следовательно, до это-го времени митр[ополит] Платон мыслится продолжающим свое управление. Таким лицом оказался, – согласно указу митр[ополита] Сергия (от 24 марта 1933 г. № 317) – я. Но Патриархия и на эгот раз оказалась милостивой и долготер- пеливой: митр[ополит] Сергий согласен был признать его “за- конно поставленным”, если он повторит согласие послушания Матери-Церкви и прекратит политическую агитацию против советской власти, в чем его винили в России (по-видимому, архиеп[ископ] Евдоким, стоявший одно время во главе обновленцев) и за что Патр[иарх] Тихон отнимал у митр[ополита] Платона право управления Американской епархией.

И в случае согласия митр[ополита] Платона я после “двухмесячного пребывания в Америке”, – как писал митр[ополит] Сергий мне, – должен был вернуться в Париж, к своему делу. В противном случае я должен исполнить указ митр[ополита] Сергия, повторявшего указ Патр[иарха] Тихона, об удалении митр[ополита] Платона от управления.

Что касается другого документа, о коем писал в Москву еп[ископ] Феофил Пашковский (в 1927 г.), “что у них имеется указ патриарший от 29 сентября 1923 г. за № 41” с подтверждением первого документа, то митр[ополит] Платон не показал мне его. Почему? – не знаю доселе. Тогда я и взял от него копию той “четвертушки”, о коей я писал выше.

Но для меня и для патриархии гораздо важнее теперь были уже не давно прошедшие факты или даже документы, сколько настоящее положение вопроса о церковном положении и канонической дисциплине. И потому в первый же визит к митр[ополиту| Платону я и поставил эти вопросы. Что же ответил мне для Патриархии митр[ополит] Платон?

Он переживал в те жни (май 1933 г.) беспокойство и колебание. Иногда он очень гневно раздражался на митр[ополита] Сергия, а потом вдруг приходил в смиреиное настроение и с мучительным недоумением вопросительно говорил мне: “А может быть, Сергий (не прибавляя даже имени «митрополит», но это от доброго сердца, а не от вражды) – святой?! Может быть, он там (в России) спасает Церковь Божию?” И скажу сейчас: тогда митр[ополит] Платон становился духовно красивым. Ясно, что в эти моменты говорил в нем Дух Божий, Дух истины (Ин.16:13). Но потом снова срывался с этого кроткого настроения в страшный гнев и, подняв кулак, обраіцался к висевшей в углу иконе с угрожающими криками: “И на Страшном суде буду судиться с ним!” И конечно, всякому ясно, что такие враждебные крики были уже не от “Духа Утешителя” (Ин.16:7). И жутко было тогда смотреть на него. Это было не раз.

Но все же в заключение первой же беседы нашей он заявил, что остается послушным Патриархии, подчиняется митр[ополиту] Сергию; а о политической пропаганде добавлял: “Теперь уже он оставил политику”. Я поцеловал у него край левого рукаваи сказал ему: “Ну, вот и слава Богу! Теперь остается Вам лишь написать обо всем митр[ополиту] Сергию письмо, а я возвращусъ в Париж”. Но митр[ополит] Платон неожиданно добавил мне: “Письмо напишу через недельку”. Я подумал, ждали четыре года письма его в Москве, одну неделю недолго подождать. Однако я тотчас же предложил ему послать требуемую от меня телеграмму митр[ополиту] Сергию, которую я написал тут же у него в квартире. Вот ее подлинный текст:

“Митрополиту Сергию, 6 Баумановский, Москва. Слава Богу, митрополит Платон заявил неизменное послушание Русской Церкви, подчинение Вам, незанятие политикой. Пошлет письмо. Архиепископ Вениамин. 2038 Пятое Авеню”. Копия эта была потом заверена врем|енным] секретарем моим иеромонахом Димитрием Бальфуром: “Копия. Телеграмма, посланная 7/20.V. 1933 г.”.

Составив эту телеграмму, я показал ее митр[ополиту] Платону с вопросом: правильно ли она написана? Оіі без колебаний подтвердил ее своим согласием. И я послал текст в Москву, радуясь, что все благополучно кончилось. И потому вошел в церковное общение с митр[ополитом] Платоном, – не потребовав еще “письменного обязательства” от него, как мне рекомендовал осторожно мудрый митр[ополит] Сергий. В этом я виноват юридически, но едва ли это большая вина моя?! Святой Григорий Богослов по поводу своей доверчивой ошибки в Максиме Цинике говорил потом народу в храме: “Кто сам верен, тот доверчив и к другим”.

Через три дня при новом посещении моем митр[ополита] Платона он поставил мне вопрос о его намерении рукоположить в епископа протоиерея Туркевича (ныне еп[ископа] Леонтия), а перед этим постричь его в монашество, что просил совершить меня. Но я заявил ему: “Владыка! Вы же знаете, что нельзя никого ставить в архиереи без предварительного разрешения Высшей Церковной Власти и одобрения кандидата?!” – “А ты думаешь (в добрые минуты он с лаской называл меня на “ты”), что Сергий (снова в простоте духа без “митрополита”) разрешит это иам?” “Почему же не разрешит? – отвечаю ему. – Ведь Вы же подчиняетесь ему, как мы послали телеграмму?!” Тогда митр[ополит] Платон согласился. И протоиерей о. Михаил Ильинский, – кажется, он был тогда секретарем Консистории, а ныне – епископ Макарий, – средактировал и отпечатал следующую телефамму по этому вопросу:

“Митрополиту Сергию – Московская Патриархия. 6 Баумановский переулок Москва. Россия. Июня 11 предполагается возведение во епископы Чикагского кафедрального протоиерея Леонида Туркевича с пострижением в монашество. Вашего благословения и разрешения ожидаем каблеграммой. (Подписали Митрополит Платон, Архиепископ Вениамин. 683, Двести четвертая Западная улица, Ныо-Йорк”.

Эта телеграмма была отправлена 10/23 мая 1933 года. Копию ее “передал мне в квартире митр[ополита] Платона прот[оиерей] Ильинский”. (Записано на ней.) Из этой телеграммы явствует, что и в то время митр[ополит] Платон подчинялся митр[ополиту] Сергию, сам просил не только “благословения”, но и “разрешения” на пострижение и хиротонию кандидата во епископа.

Но наряду с этим нужно отметить и обратный факт. Митр[ополит] Платон предложил мне служить литургию в Покровском кафедралыюм соборе (на Хаустон ул., в храме Епископалыюй Церкви, временно сданном в аренду, после отнятия по суду обновленцами нашего кафедрального собора на 97 улице Ныо-Йорка). Тут встал вопрос о поминовении имени Патриаршего Местоблюстителя митр[ополита] Сергия. Для меня это было несомненным; ио в Америке казалось почти иевозможным даже митр[ополиту] Платону. Почему? Здесь не поминали имени главы Матери-Церкви, хотя мне было заявлено и о “послушании” и о “подчинении”. Такое антиканоническое поведение кажется и непонятным постороннему человеку и, конечно, беззаконным. Но непосредственному очевидцу американской жизни ясно открывалось, что тут была такая политическая антисоветская пропаганда, что казалось невозможным поминать кого-либо из Советской России, хотя бы и главу церкви, чего требовали каноны. А уж помянуть слова “Московский”, “Москва” казалось чуть ни политическим преступлением, за которое немедленно обвинят в “большевизме”, а горячие головы могут даже устроить скандальную демонстрацию. Такова была вражда к Советам среди русских людей (эмигрангов – “белых”) и вообще во всей Америке. Признание советской России президентом Рузвельтом последовало уже после. И я видел сильное колебание в митр[ополите] Платоне, когда о. протодиакон спрашивал его: поминать ли митр[ополита] Сергия и словом “Московский”? Митр[ополит] Платон ясыо отдавал себе отчет, что теперь, в моем присутствии как представителя Патриархии и после двух телеграмм о подчинении, дальше совершенно невозможно не поминатъ митр|ополита] Сергия. И в то же время он боялся начать это после стольких лет прекращения поминовения. Однако я должен сказагь, что самому митр[ополиту] Платону в сердце хотелось поступить по закону, по послушанию и даже по духу христианской любви. И он колебался несколько моментов. Но потом радостно махнул рукою в знак согласия, точно решившись броситься в холодную воду: ”Ну, поминайте!” – “И Московского”? – спрашивает протодиакон. – “И Московского!” Кому-нибудь такая сцена покажется и ничтожной и даже смешной, что даже глава епархии боится сделать то, чего требуют церковные каноны и даже его собственное сердце. Но психологическая обстановка иногда мешает нам совершать самые обыкновенные и законные поступки. Я записываю этот “маленький” факт для того, чтобы несколько объяснить и даже извинить прежнее непоминовение и тогдашнее колебание митр[ополита] Платона в вопросе о поминовении митр[ополита] Сергия. И все же он решился сделать: в этом его душевная заслуга. И припоминаю, как он сделался после этого не только удовлетворенным, но даже радостным и дружествениым. Так истина всегда приносит мир и благодать.

Что же потом? Никакого скандала не случилось. Но в русской печати поднялась травля против меня; впрочем, не за поминовение, не за службу, а вообще – за нейтральное отношение к советской власти. Это показалось в Америке неслыханным вызовом для эмиграции. Это ставило веху между прошлым и будущим. По выражению одного наблюдателя моей первой лекции перед русской аудиторией в Нью-Йорке, всеми моими выступлениями “была пробита брешь” в прежней упорной стене борьбы против Советов, даже в среде церковной.

Из всего этого становится совершенно очевидным, что главным препятствием к воссоединению Америки с Матерью-Церковью отнюдь не являлись какие-либо религиозные расхождения. И, конечно, всякий архиерей понимал, что подчинения требуют церковные каноны; но мешала политика, политическая вражда к советской власти, политическое общественное мнение, особенно – беженской эмиграции. Это проникло и в церковь. Можно определенно и по совести сказать: эмиграционная церковь была захвачена в плен эмигрантской, а отчасти и вообще американской антисоветской политикой. И, не имея достаточной духовной, религиозной силы в самой себе, Церковь, вместо того, чтобы руководить духовной психологией своих чад, сделалась послушным орудием их политики, иногда даже и против совести своей. В этом коренится основная причина отделения всяких заграничных групп от Советской России. К сожалению, и Церковь не нашла в себе силы (как сейчас увидим) поступать по канонам и по совести, а склонилась под влиянием политической эмиграции.

Вот еще одиы показательный факт. После службы в кафедральном соборе я попросил как-то раз разрешения у митр[ополита] Платона послужить в храме Христа Спасителя (на 121 улице), где настоятельсгвовал известиый здесь прот|оиерей] В. Курдюмов. Митр[ополит] Платон охотно со- гпасился и тотчас же вызвал его по телефону и предложил (скорее, попросил), чтобы “нашему гостю” (т. е. мне) можно было послужить у него. А к тому времени я уже познакомился с прот[оиереем] Курдюмовым, и мы дружески беседовали в моей квартире (вблизи Храма Спасителя), пели вместе церковные песнопения и проч. На этот раз о. протоиерей тоже совершенно охотно согласился на предложение митрополита. Вечером я пришел на Всенощную. К моему удивлению, огромная церковь была почти пуста: стояло в разиых углах не более 10 человек! В Америке вообще всенощные службы мало посещаются (влияние и западных обычаев, и нашей духовной лености). Но все же эта пустота поразила меня не только физически, но и духовно. Я почувствовал отсутствие благодати Божией здесь! Правда, в этот вечер был назначен еще праздник инвалидов, ветеранов-эмигрантов, на американском корабле, с танцами и сборами жертв для инвалидной организации. И туда, вероятно, готовилась “белая” эмиграция, которая составляет почти на 90% приходскую массу этого храма. Но весьма возможно, что в течение дня она была уже оповещена руководителями прихода о назначенном служении. И, вероятно, устроена была демонстрация против “большевика” в виде этой “церковной” (а в сущности – политической) забастовки. Однако я ждал утра и готовился к Литургии.

Незадолго до литургии в мою квартиру приходит неожиданно прот[оиерей] Курдюмов в сопровождении члена приходского совета бывшего морского офицера по фамилии Большаков. И этот последний заявляет от имени совета, что “они не могут позволить служить” мне в их храме. Я уже ничему не удивлялся, привыкши за границей к политической борьбе эмигрантов и через Церковь. Однако спокойно спросил его: “А Вы признаете своего митрополита?” – “Да, конечно!” – “Как же, – спрашиваю, – вы решаетесь идти против его воли, зная, что он разрешил мне служить в этом храме?” – “Да, но мы не получили никакого письменного распоряжения от него”, – беспомощно и фальшиво оправдывался он, сам чувствуя слабость этой защиты. “А разве вы не верите своему настоятелю и духовному прот[оиерею] о. Василию, через которого митр[ополит] Платон передал и вам это свое распоряжение?” – “Да, но наш приходской совет...” – стал он переходить уже на подлинную причину их решения. – “Я понимаю, понимаю! И не удивляюсь уже этому. Но только хочу Вам, г. Большаков, указать на следующее. Вы за границей обвиняете большевиков в давлении на Церковь в России. Но Вы здесь сами не только давите, но и распоряжаетесь церковными делами – чего не делают и большевики. Ваш митрополит делает распоряжение, настоятель охотно соглашается, а Вы, нимало не стесняясь, пренебрегаете архиереем и, ничуть не задумываясь, давите на своего священника и командуете им”. В это время я взглянул на о. Василия, который стоял позади Большакова: он с печальной улыбкой качал мие головой в знак своего согласия с моими мыслями, а сказать вслух “да” – он боялся своего прихожанина-командира.

Этот случай показывает, насколько душна была здесь атмосфера вокруг Церкви вообще и духовенства в частности. Говоря правду, она не рассеялась еще даже и доселе, после 13 лет с того времени. И это отчасти извиняет и митр[ополита] Платона в его страхе. И сейчас мы увидим, что у него не хватило духовного мужества довести свое решение о повиновении Патриархии до конца.

На нашу общую телеграмму об епископстве о. Туркевича митр[ополит] Сергий ответил мне (а не митр[ополиту] Платону), чтобы я взял от него письменное подтверждение той телеграммы об его подчинении Патриархии, которую я послал в Москву 7/20 июня; напечатал бы ее в газетах; и лишь после этого Мать-Церковь будет иметь суждение о хиротонии о. Туркевича. Очевидно, Патриархия не вполне еще доверяла искренности и твердости митр[ополита] Платона. И, увы! Она оказалась права. Эту каблеграмму митр[ополита] Сергия я получил вечером, во время лекции об о. Иоанне Кронштадтском. He имея возможности прервать ее, я послал секретаря своего, о. Д. Бальфура (человека очень деликатного и умного) к митр[ополиту] Платону с каблеграммой. При этом составил примерный текст телеграммы митр[ополиту] Сергию для заявления от имени митр[ополита] Платона в печать. Вот он: “Всегда оставаясь искренно верным слугою своей Матери-Церкви, которой я отдал всю свою жизнь, считаю своим долгом засвидетельствовать... что в моей церковно-общественной деятельности в Америке я занимался и буду заниматься только прямым своим делом Православной миссии и устройством Церкви, воздерживаясь от вмешательства в политическую жизнь вообще и в частности по отношению к СССР (или: «к России»)”².

Как видно, здесь не упомянуто даже смущающее многих и доселе слово “лояльность” (о чем речь ниже).

О. Димитрий отнес этот проект вместе с каблеграммой митр[ополита] Сергия митр[ополиту] Платону. Последний весьма расстроился оттакого оборота дела и незахотел не только давать требуемого письменного заявлеиия, но решил пойти и на прямой разрыв с Матерью-Церковью. На другой, кажется, день он выехал в Пенсильванию в Свято-Ханаанский монастырь³ на так называемый “отпуск”, когда собирается туда множество народа и духовенства. Я послал ему телеграмму с просьбой видеться с ним, ио не получил даже ответа. После митр[ополит] Платон сказал мне, будто он не получал моей телеграммы; но она не вернулась ко мне. Там, в монастыре, – по словам митрополита, – было собрание духовенства (было, кажется, около 40 священников). Он сообщил, что от него требуется Матерью Церковью... лояльность к советской власти. Духовенство реагировало на это резко отрицательно. Но ему же было известно, каков смысл этого слова в понимании Патриархии. И в руках его был мой проект ответного текста, где не упоминалось это слово, а говорилось лишь “о воздержании от вмешательства в политическую жизнь СССР (России)”. И митр[ополит] Платон мог бы, несомненно, повернуть дело в другую сторону. Однако, по-видимому, οι-i не счел нужным разъяснить собранию простой и приемлемый смысл требова- ния Патриархии и что это нужно не политически, а церковно, для пользы православию святому.

Почему же все это так быстро и даже неожиданно случилось? Две недели назад он согласился послать две телеграммы о повиновении и о неучастии в политике. Он читал и ые возражал против слова “лояльность”, просил разрешения на хиротонию. И вдруг такой оборот! Ведь Патриархия в ответной своей телеграмме абсолютно ничего нового, ничего больше того, что было телеграфировано ей мною с согласия митр|ополита| Платона, не требовала. Предложено было мне, чтобы я лишь опубликовал в печати письменное заявление того, на что дал полное свое согласие и митр[ополит] Платон устыо. Я допускаю, что каждый может иметь свое собственное мнение и бороться за свои идеи; но тогда митр[ополиту] Платону нужно было заявить это мне для митр[ополита] Сергия, а не соглашаться на послушную телеграмму ему. Значит, напечатать то, что он сказал мие устно и в телеграмме, ему было нежелателыю или даже не под силу. Весьма возможно, задето было и его самолюбие тем, что ему не доверяла Патриархия, требуя публичного оглашения устного его заявления; и может быть даже тем, что самая каблеграмма пришла не на его имя, а на мое. Люди и в архиерействе суть люди. А может быгь, он видел, что против него поднимается травля в печати. Может быть, он увидел, что его подчинение столкнется с решением Детройтского Собора 1924 года. Все может быть. Но ясно лишь одно, что митр[ополит] Платон изменил своему собственному устному решеиию и вместо послушания пошел на разрыв сам и повел по тому же пути и всю епархию. Он – я уверен в этом – мог бы направить дело в благоприятную сгорону и провести все мирно, хотя бы не без трений. Правда, нужен был для этого духовыый подвиг смирения и труд соітротивления “общественному мнению” некоторых в защите истины и Церкви. Но, по-видимому, этого не оказалось в достаточной степени. И в душе митр[ополита] Платона снова загремели те страшные взрывы гнева и борьбы, о коих я рассказывал раныпе. А известно: “Гнев человеческий не творит правды Божией” (Иак.1:20). И все покатилось на срыв. Разрыв совершился.

Когда митр[ополит] Платон возвратился из монастыря и я посетил его, он заявил мне: “Дело кокчено”. Америка решила отделяться. Североамериканская епархия была объявлена самоволыю “автономиою”. Мне оставалось лишь послать новую телеграмму об этом повороте в Патриархию.

Так совершился душевный и канонический разрыв митр[ополита] Платона и духовенства с Матерью-Церковыо. И несомненно, что митр[ополит] Платон, хотя иногда и желал единства, ответственен за разрыв более, чем кто-либо другой. До этого акта все же теплилась искра надежды на воссоединение; и самая автономия Детройтского Собора утверждалась на идее единства с Матерью-Церковью и лишь на временном самоуправлении, впредь до созыва Собора в России. А теперь раздвинулась между Америкой и Патриархией бездна, а с ней – и вражда и борьба.

И поэтому, когда скончался (в апреле 1934 года) митр[ополит] Платон, а я в домашней церкви своей отслужил по нем панихиду и сообщил о том в Патриархию, – митр[ополит] Сергий ответил мне осуждением: “Как вы могли молиться “со святыми упокой” того человека, который оторвал от Матери-Церкви целую епархию?!”

Последующая история отделения и обособления пошла уже по данному ей толчку и направлению митр[ополитом] Платоном. А преемник и сотрудники его углубили и расширили это несчастное собьггие еще сильнее. И теперь уже нелегко исправить надорванное и надломленное. Разрывать всегда легче.

В чем же, однако, причины этого?

Эту главу начну, так сказать, с конца событий. В 1944 году (10–11 ноября) в Ныо-Йорке состоялось собрание архиереев под председательством митр[ополита] Феофила. Среди других решений они вынесли и постановление по поводу политических выступлений в Церкви. Это было время тяжкой войны России, – вместе с союзниками ее, в частности с Америкой, – против озверелых немцев. Русские люди в этой стране глубоко сочувствовали в массе своей старой родине и горячо помогали ей. Со стороны епископата Североамериканской митрополии, как известно, не было сочувствия этой помощи. Наоборот, были и прямые выступления против Советской России. Всем памятно выступление против этой помощи одного архиерея в обращении к президенту Рузвельту, глубоко взволновавшее русских людей, в частности и верующих. Также и общее собрание архиереев осенью 1941 года обратилось к тому же президенту не о помощи военными средствами, а о давлении на советское правительство, чтобы оно дало Русской Церкви такую же свободу, какая существует в Америке. Это всем известно и забыться не может.

Но рядовое духовенство во многих приходах, по своему убеждению, а отчасти под напором прихожан, а также и в согласии с линией правительства США как союзника Советской России в общей борьбе, решило на свой страх и совесть помогать России. A по местам уже стали раздаваться и голоса в пользу бывшей Родины, истекавшей кровыо. Некоторые из духовенства писали об этом в печати; другие, вероятно, стали произносить такие проповеди и в храмах. Мало того, раздавались в печати и в частных беседах слухи и речи с обвинениями епископата в сочувствии епископов врагам России и Америки как ее союзника.

Так или иначе, но епископы в 1944 году вынесли особую резолюцию по этому вопросу – ею вообще запрещалось выступление духовенства с политическими речами в церквах и на иных общественных собраниях и проч. Из этого постановления следовало ясно, что в вопросе о Советской России духовенство должно было воздерживаться как от защиты ее, так и от нападок. Логика – очевидная.

Это определение, по существу хорошее и для Церкви полезное, однако мало было знакомо широким кругам верующих, а тем более – американской печати. Кажется, об этом невмешательстве в политику еще ни разу не осведомлялось американское мнение; между гем нападки на советское правительство неоднократно печатались от церковных кругов в “Нью-Иорк Таймс”, в “Тайм” и т. п. И совсем недавно можно было читать резкую статью такого рода в журнале “Тайм” (январь 1946 г.). Духовенство приняло к сведению и руководству решение Собора.

И лишь один протоиерей, о. И. Чепелев из Детройта, выступил с резким протестом против такого давления епископов на рядовое духовенство в свободной Америке. В своей статье в “Новом Русском Слове” он, между прочим, писал следующее: епископы запрещают духовенству заниматься политическими вопросами; но для чего? Чтобы некоторые из них могли одни заниматься политикой известного направления реакционного свойства. Такое осуждение целого Собора епископов не только осталось безнаказанным, но даже и без опровержения. И в последних его обвинениях оказалась немалая доля правды. Именно газета “Россия” сделалась почти церковным официозом епископов. Возьму один лишь пример: этой единственной газете на весеннем Соборе епископов в Чикаго вынесена была благодарность за то, что она поддерживала американских архиереев (особенно в деле отрыва от Матери-Церкви); а газете “Свет”, органу взаимопомощи православных братств, защищающему идею единства и мира с Патриархией, выражено, как известно, неодобрение.

Несмотря на такое очевидное проявление политических симпатий епископов в ярко политической непримиримой антисоветской газете “Россия”, все же находились люди, которые заявляли, будто их церковь не ведет никакой политики. Приведу пример.

Однажды (1945 г.) мне пришлось быть в обществе многих священников Пенсильванского штата. Среди них были и из юрисдикции митр[ополита] Феофила. Заговорили о политике. Видимо, самому духовенству надоела уже политическая борьба. И один архимандрит заявил, что они не ведут политики в церквах.

– А как вы думаете, о. архимандрит, – спросил я, – газета “Россия” политическая?

– Конечно, – ответил он, с явным раздражением против нее.

– Но ведь ей вынесено одобрение на Чикагском Соборе.

– Ну что же?! Это за то, что она предоставляет место для церковных материалов.

– Разве только за одно это?

– Да!

– Это неверно: митр[ополит] Феофил в публичном письме там выразил не только благодариость и благословение свое газете, и не только послал ей денежную помощь, но и прямо заявил, что она чуть не единственная газета, которая пишет одну истину. Ясно, что он одобрил вообще направление этой газеты. He так ли? Разве это не политика?! Отец И. Чепелев был прав.

О, архимандрит беспомощно замолчал. Молчали и другие священники.

Но, несмотря на такие провалы, противоречащие собственному постановлению Собора епископов 1944 года, я все же одобряю и признаю церковно-целесообразным вышеуказанное постановлеиие о невмешательстве духовенства в политику.

Обо всем этом я стал говорить потому, что только этого невмешательства и требовала Мать-Церковь от заграничных ее ветвей. Между тем все эти 13 лет враги мира с Патриархией непрестанно обвиняли и доселе обвиняют ее в том, будто бы она навязывала загранице политику в пользу советской власти. И для этого беспрерывно придирались и доселе придираются к известному слову “лояльность”, которое употреблеио было Патриаршим Местоблюстителем в обращениях к заграничным церквам как в Европе, так и в Америке.

Но прошу милости: разберемся справедливо и по совести в этом пункте. Отбросим предубеждения свои и послушаем, что говорит и как понимает эту лоялыюсть сама Церковь Русская.

Я много раз объяснял это в печати. Сделаю еще и теперь попытку осветить вопрос, чтобы не винили нашу Церковь в том, в чем она не виновата.

Вот что писал Патриарший Местоблюститель митр[ополит] Сергий в указе о моей поездке в Америку, для передачи митр[ополиту] Платону.

Я писал (29 апреля 1929 г. за № 1361): “Непремеиным условием принятия в свое ведение (архиерея или клирика) Патриархия поставляет письменное обязательство, принимаемое о лояльности по отношению к Советскому Союзу и его правительству”. И непосредственно за этим митр[ополит] Сергий сам разъясняет смысл этого слова: “To есть о воздержании в своей церковно-общественной деятельности от всякой политики, в особенности от всяких выступлений, враждебных Советскому Союзу и его правительству”. Итак, ясно – “воздержание от выступлений”. Только. Но ведь о том же постановили в Ныо-Йорке и сами эти епископы, требуя от своего духовенства невмешательства в политику. Митр[ополит] Платон получил это предложение Патриархии и письмом от 27 июня того же года, т. е. через два месяца, ответил, что он опрашивает своих епископов и скоро напишет ответ. Но прошло четыре года, а он не отвечал. Когда же я лично, в 1933 году, повторил ему то же предложение и прочитал то же самое объяснение митр[ополита] Сергия о “воздержании от выступлений”, он не стал даже спорить со мною о смысле слова “лояльность”: так все было ясно. И дал свое обещание о подчинении. А о политике сказал, что он уже перестал ею заниматься, – о чем и послана была телеграмма.

И вдруг на отпуске, в монастыре, он поднимает вопрос о “лояльности” без разъяснения; приводит в беспокойство священников. И те со страхом (по его словам мне) и возмущением шарахаются прочь от этого предложения. Почему? Потому, что в американском смысле слово «лояльность» понимается (может быть) в смысле подданчества (так в документе. – Примеч. Р.П.), верности политическому строю. В русском же языке мы понимаем его совсем иначе, именно в смысле пассивного уклонения от таких выступлений, которые могли бы казаться враждебными кому-либо. Например, во время последней войны Россия была верна мирному договору с Японией. Она не любила ее, не помогала ей, но и не давала повода обвинять себя во враждебных выступлениях против Японии. Вот это и есть лояльность. И эту лояльность Россия хранила во все время действия договора. И лишь после этого объявила войну ей, заранее предупредив при этом, что не возобновит с ней прежнего договора по окончании уговоренного срока.

Но митр[ополит] Платон, а за ним и другие перетолковали смысл этого слова в дурную сторону. Вот что пишет он в своем послании об автономии церкви в Америке (Новое Русское Слово, 5 июня 1933 г.). Объясняя свой разрыв, он говорит и о лояльности:

“Церковь Северо-Американская не желает быть связанной с советским строем, проникнутым коммунистическими и атеистическими началами; почему давать – в лице нашем – подписку на лояльность к советской власти абсолютно не соглашается и не согласится”.

Но никто и никогда не требовал от этой Церкви “связываться” с советским строем; просили лишь “воздержаться” от выступлений, враждебных ему, а не “связываться”.

Зная это, митр[ополит| Платон дальше уже не желает иметь связь и с Церковыо: “Устраняя от себя политические платформы и влияния... Русская Церковь в Америке признает – в нашем лице – для себя неприемлемым, недопустимым и (смотрите! – М. В.) губительным связывать свое существование в Америке на будущее время с Русскою Церковью в Советской России вообще”... Пока прекратим здесь дальнейшие выдержки из послания, ибо они уже касаются духовной, а не политической лишь стороны вопроса. Итак: первый мотив – боязнь политического давления Советского Союза через Церковь на Америку. А второй – боязнь за имущество.

“Находясь в пределах Северо-Американских Соединенных Штатов и Канады, состоя более нежели на 90 процентов из граждан этих государств, имея гарантию для своего спокойного развития... в гарантии свободы слова, совести, религии, собраний и культа по основным законам их государств, Северо-Американская Русская Православная Церковь “для всех членов своих” абсолютно воздерживается от дачи каких бы то ни было “подггисок о лояльности” другой гражданской власти... дабы двусмыслие двух “лояльностей” не вовлекло всю нашу Церковь здесь, в Северной Америке, в целом и церковные нашей Церкви имущества здесь под опасность этого “удела Божия” по началам коммунистического понимания, лишающего, в конце концов, Церковь права на обладание и управление сими имуществами, что фактически мы видим в пределах Советской России, из центра которой идут нам предложения связать... подпискою о такой, с виду невинной и неопределенной, но по существу закрепощающей лояльности”.

Боже, Боже! Как все это мудрено и сложно изложено! Видят какую-то сокровенную хитрость советского правительства. Видят угрозу политической свободе и имуществу. И никто, никто не желает подумать о Церкви в России, о дерковном смысле и цели этой лояльности, о пользе для веры и Церкви. Какое дурное недоверие! Какая греховная подозрительность. А ведь дело совсем просто: Церковь в России для собственного самосохранения, а следовательно и для сохранения своих частей по всему миру, хочет устроить подозрение советской власти в том, что Церковь – внутри против нее. Если же и молчит она на родине, то правительство всегда может указать, что на стороне части Русской Церкви “на свободе” продолжают борьбу против Союза. А еще важнее: Мать-Церковь хотела и хочет свести свои заграничные части с ложного и опасного пути политического вовлечения Церкви в мирскую борьбу. Но никто не хочет верить этой искренности вождей Церкви: и Патр[иарха] Тихона, и митр[ополита] Петра, и митр[ополита] Сергия! Все думают, что они лгут ради самоспасения, что за границей нужно не принимать всерьез посланий оттуда, как невольных, и проч. и проч.

Но как же сама Церковь отвечает на эти обвинения? Еще Патр[иарх] Тихон писал по поводу таких фальшивых предположений: “На земле нет такой силы и власти, которая могла бы связать его душу и уста и заставить говорить против совести!”

А теперь и митр[ополит] Сергий, коему я послал указанное послание митр[ополита] Платона, вот что отвечает со всей добросовестной ясностью: митр[ополит] Платон (1929 г.) обещал ответить на вопрос “об уклонении от политических выступлений... По привычке верить словам святителъским я опять жду. Наступает уже четвертый год моих ожиданий. За это время митр[ополит] Платон мог бы несколько раз со мною переписаться, откровенно высказать свои недоумения, затруднения при даче подписки, предложить желательные ему изменения в формуле подписки и проч. На деле же – полное молчание”.

А теперь – послание о разрыве. Что же отвечает ему митр[ополит] Сергий? О «лояльности» говорит так:

“Тяжелое впечатление производит в послании (казалось бы, совсем недопустимая в столь важном и торжественном документе) попытка затуманить дело и тем ввести в заблуждение неосведомленных людей”. В частности: “В послании мы читаем, будто мы требуем подписки “в пользу большевистской власти в России” или “в пользу советского режима”; что через подписку Американская Церковь будто бы будет “связана с советским строем”... что вообще, давая подписку, человек принимает на себя некоторое обязательство “пред советской властыо” и даже “закрепощается” ею. Но, де довольствуясь такими чисто демагогическими выкриками, рассчитанными прямо на разжигание политического шовинизма, послание доходит до запрещелия американским и канадским “гражданам” давать какие-либо подписки о “лояльности” другой гражданской власти.

Как же смотрит да все это митр[ололит] Сергий, глава Церкви? Еще и в первом своем письме ко мне, которое я показывал митр[ололиту] Платолу непосредственно, он объяснил “лояльность” как “воздержалие от враждебных выстуллений” и в только что цитированном послании от 9 июля снова говорит о предложении “дать известное обязательство (олять те же слова) об уклонении от политических выступлений”.

И в частном большом объяснительном мне письме от того же 9 июля пишет: “Можно ли американским подданным примимать на себя наше обязательство? Сам вопрос уже говорит о том, что обязательство понимается неправильно. Оно могло бы противоречить американскому подданству, если бы и само означало принятие советского подданства или, по крайней мере, каких-либо обязанностей пред советской властыо; мы же требуем от пастыря воздержания от политической деятельности”. He более.

И в другом письме от 4 октября того же года разъясняется все этот же смысл: “Что касается подписки о лояльлости, то сам по себе отказ служителя Церкви от всякой попытки использовать Церковь и свой сад в целях политических, в частности – враждебдых Советскому Союзу, не только де может стеснять совести церковника, но, наоборот, дает ему больший простор для чисто церковного развития”.

Мало того, митр[ололит] Сергий с простой душою готов был идти навстречу благоразумлым контрпредложениям митр[ополита] Платона. “Настаивать на слове “лояльность”, раз оно понимается неправильно и потому смущает, мы не намерены. Но нам необходимо твердо знать, что поступающий к нам будет убежденно и твердо держаться нашей линии и указанных попыток (ислользовать церковь в политических своих видах) не сделает; что в его отиошении к нам нет никакой двусмысленности”.

И после митр[ополит] Сергий писал, что дело даже не в самой “подписке” совсем, а лишь в линии невмешательства в политику. И если о каком-либо лице можно без сомнения быть уверенным, что оно искренно стоит на этой позиции, можно поверить ему и без подписки. А от людей неопределенного и неустойчивого воззрения или от ярких политических деятелей приходится требовать “совершенно осязательных и формальных гарантий, не словесного, а именно письменного обязательства”.

Митр[ополит] Платон, – как мы видели прежде, – объяснял мне, будто духовенство в монастыре на “отпуске” ужаснулось требованию о “лояльности”. И я могу допустить возможность такого смущения и даже возмущения: от них требуют двойного подданства! Как тут не ужаснутъся? Но, – говорит митр[ополит] Сергий, – за время четырехлетнего⁴ обещания митр[ополита] Платона “можно было бы и духовенство соответственным образом инструктировать, разъяснить даже в газетах все недоумения касателъно смысла подписки”, если же встретились бы непреодолимые препятствия к проведению обязательства, можно было обо всем несколько раз переписаться с Патриархией за 4 года молчания.

Ведь переписывался же беспрепятствеиио тот же митр|ополит] Платон с митр[ополитом] Сергием, прося, например, “удостоверить, для представления в суд по тяжбе из-за церковного имущества, что Высшей Церковной Властыо для Американской епархии... является (тогда, – письмо митр[ополита] Платона от 7 марта 1928 г.) Местоблюститель Владыка Петр и я, митр[ополит] Сергий, как его Заместитель, и состоящий при мне Патриарший Священный Синод”. Если уж для выяснения имущественного вопроса нужно было переписываться, то тем паче – по вопросу, который угрожал Церкви расколом! Но этого не было.

В чем же дело? Какая причина прекращения переписки, а потом – и разрыв с Церковью? – Митр[ополит1 Сергий так понял это: “Он (митр[ополит] Платон) уверяет⁵, что политикой не занимался и не будет заниматься. Но... “против Патриархии ополчаются там (в Америке) не наиболее религиозные люди (мнение которых, добавляю от себя, – говорит митр[ополит] Сергий, – собственно и важно для церковного дела), а политически страстные элементы”⁶, т. е. малоцерковная толпа (продолжает митр[ополит] Сергий), ослепленная политическими предрассудками и ненавистыо и, конечно, готовая растерзать и Самого Господа Иисуса Христа, если бы он оказался не за нее. А между тем желаниями этой ослепленной толпы митр[ополит] Платон определяет курс своей церковной деятельности. Какой еще больше нужно политики?! Здесь даже ие отдельные выступления; здесь уже система, нечто установленное, повседневное”.

Итак, по мнению митр[ополита] Сергия, курс Американской Церкви оиределялся митр[ополитом] Платоном и его сотрудниками – “политикой”. А слово “лоялыюсть” давало хороший материал для политической агитации против единства и подчинения Америкаиской епархии Матери-Церкви.

Однако разберемся еще немного в этом обвинении. И в самом деле: нет ли доли правды в подобном требовании Церкви, хотя бы лишь в форме “воздержания от выступлений”, политического элемента в пользу советской власти? Станем искренно на сторону противников единения с Матерью-Церковью и постараемся понять их. Ведь прежде всего мы обязаны понять противника, тогда лишь найдем правилытый путь оценки их и нашей позиций.

Я пишу и сейчас не для истории лишь, а для данного момента, чтобы прояснилось до возможного конца взаимное понимание. Хотя я многократно – и письменно, и устно – разъясиял смысл требования Патриархии, – а не мое конечно, – но вопрос этот отчасти стоит и доселе перед сознанием многих здесь.

Вот как рассуждал на публичной лекции по политическому вопросу один из видных идеологов отделившихся, проф[ессор] Тимашев, когда был опубликован указ Патр[иарха] Алексия об условиях воссоедииения Американской епархии с Матерью Церковью:

“Чрезвычайно затруднительно прииять и пункт указа, предписывающий нам (американцам юрисдикции митр[ополита] Феофила) отказаться от выступлений против СССР. Опять обнаруживается разница нашей жизни и нашего мышления! Мы – в подавляющем болынинстве своем – граждане Соединенных Штатов – можем сколько угодно критиковать свое американское правительство, его действия и заявления, как равно и политику или деятельность иных государств и их правительств. Один только СССР мы отныне не будем иметь права критиковать. Это не только ограничит свободу выражения наших политических мнений, но дача подобного обязательства связывает нас, американских граждан, какой-то особой лояльностыо к СССР, как бы создает для нас двойное подданство, что противоречит американским законам, и на что мы пойти никак не можем” (“Новое Русское Слово”, 30 мая 1945 г.).

Вот мы опять слышим сданные в архив слова о “лояльности”, снова вспоминаются выдуманные митр[ополитом] Платоном обвинения в “двусмыслии двух лояльностей” (из послания его). Но увы! Человек делает не так, как нужно, a так, как ему хочется. Ведь при хорошем отношении можно бы усмотреть в указе Патриарха добрый и разумный смысл, но несвободному сердцу “свободных американских граждан” везде видится от Матери-Церкви только злое. А усмотреть профессору было бы легко, потому что вслед за приведенными обвинениями он сам пишет следующее:

“На что еще можно было бы согласиться, это – на добровольдое воздержание от каких бы то ни было заявлений с амвона, касающихся политической сферы жизни в узком смысле этого поиятия. Это у нас за редкими исключениями и проводится строго, ибо соответствует общему духу Церкви; да и предписано, к тому же, специальным постановлением одного из предшествовавших (1944 г. – Μ. В.) соборов епископов нашего митрополичьего округа”.

Удивительно изворотлив наш ум! И непостижима его забывчивость, когда это нужно! Если “предписано” единомышленными епископами, то это хорошо! Если же то же самое предлагается Патриархом, – то “на это мы (они) пойти никак не можем”. А ведь и Собор епископов “предписал” “воздержание от каких бы то ни было заявлений с амвона”, т. е. от имени Церкви; и Патр[иарх] Алексий предлагает воздержание от выступлений от имени Церкви же или духовенства и приходов. Епископы предписали даже больше Патриарха: воздерживаться от всяких политических заявлений, а Патриархия просит меньше – не вести враждебной пропаганды против Родины – России. Конечно, если бы Американская митрополия не вела никакой политики в церквах своих, то Патриарх был бы еще более рад этому; но от свободных американских граждан он не желает требовать этого: здесь привыкли к политике.

Дальше – это “воздержание от заявлений” “у нас проводится строго”, “за редкими исключениями”. Да неужели профессор, а с ним и все другие их церковно-политические деятели не видят самих себя? Одна газета “Россия”, в которой печатаются почти все церковные и нецерковные статьи их духовенства, есть самая политическая из политических пропагандистских газет. А выступления и заявления там их архиереев! А неустранимый факт, что Церковь их за 4 года войны не только не благословляла, но даже и удерживала свои приходы (этим одним “неблагословением”) от сбора жертв на Родину в тяжкую, смертную годину борьбы ее за свое существование! А посылки просьб к президенту Рузвельту против помощи Советскому Союзу! А сама статья этого профессора (а он не рядовой деятель их Церкви, а ее апологет) ярко антисоветского направления! Где же эта “строгость” “воздержания”?! Два хотения – и две логики: к Патриарху – “не можем” (не хотим); а к своим – “можно было бы согласиться” (и защищают их). А сущность требований у обеих сторон совершенно одна и та же: “воздержание от выступлений”. И если уж нападать на Патриарха, то нужно было еще с 1944 года нападать и на “собор нашего округа”. Но лишь один прот[оиерей] И. Чепелев осмелился на это; другие – и молчали, и приняли, и даже “строго” проводили. Оказывается, есть две “правды”, а не одна.

Вот дальше – больше логики. “Однако, – пишется о проф[ессоре| Тимашеве, – делать это самоограничение односторонним, т. е. выступления за СССР – допустимы, а против – запрещаются, – совершенно неприемлемо. Между тем от нас требуют воздержания от критики, а, например, защиту советских порядков и вообще просоветскую пропаганду, ведомую здесь митр[ополитом] Вениамином, очевидно весьма поощряют”.

Можно и нужно согласиться, чтобы воздержание не было “односторонним”. Пусть даже митр[ополит] Вениамин (я) говорил в “защиту” советской власти; так Патр[иарх] или даже американские архиереи могли оговорить: не нужно-де и защищать советскую власть. И послушался бы митр[ополит] Вениамин. А если он и “защищал” свою родину и ее власть, так ведь он лишь старался бороться против неистовой пропаганды, какая велась здесь против них. Да еще в такое страшно опасное время, как война; а в это время всякая борьба против советской власти помогала лишь врагам родины – немцам и их друзьям, которых немало было в Америке. Но, повторяю, и митр[ополиту] Вениамину совершенно легко было бы не “защищать”, если другая сторона согласилась бы исполнять на деле предписание своих же архиереев, если уж не Патриарха. При добром желании все это легко сделать. Но вопрос – глубже: захотят ли обвинители Патриарха сами воздерживаться от политической пропагаиды? Из всего написанного профессором ясно чувствуется, что этого ему “никак” не хочется. Это воспринимается им как насилие над его “свободой”. Он даже к предписанию своих архиереев относится лишь со снисходительным допущением, когда говорит: “На что еще можно было бы согласиться” и т. д. Это “можно было бы”, говорит, что, пожалуй, “не нужно было бы”, но уж так и быть...

А почему бы не задуматься профессору и о своих архиереях: ведь они тоже свободные американцы, и тоже желают по-своему добра Церкви, но если предписали такое поведение “воздержания”, то значит, так и нужно, так лучше, в данное хотя бы время. И я лично уверен, что их предписание полезно было бы для Церкви. Но в таком случае, почему бы в Америке не поставить такого же вопроса и о Патриархе с Священным Синодом. А может быть там, в России, видят, что такое же требование воздержания полезно не для одной Американской епархии, а и для всей Церкви Русской, – ну хотя бы в данное время?! Почему не оказывается никакого церковного доверия Матери-Церкви? Это вопрос уже духовный, о чем будем говорить дальше, в особой главе.

Пока же ясно, что доселе противниками примирения руководят больше политические чувства вражды к советскому строю и правительству России.

Но, – говорят они, – и Патриархия (начиная с Патр[иарха] Тихона: это нужно помнить им!) тоже требует “политического” воздержания (ог пропаганды против советской власти)? – He будем много спорить об этом. Пусть даже так! Но я снова и снова повторяю: и американские епископы вынесли постановление против политических заявлений духовенства. И они считают это свое предписаиие по преимуществу церковным, а не только политическим. To же самое нужно здесь подумать и о патриаршем указе: и там думают о пользе Церкви. И не меньше, а еще больше, поскольку в центре всегда думают сильнее, как и вообще в военных штабах; и поскольку там виднее все стороиы церковной жизни, а не одна какая-либо часть ее. Но этого упорно не желают видеть здесь. Наоборот, с поразительной настойчивостью, почти как одержимые, ищут только и только политических мотивов. Вот, например, что говорил в послании митр[ополит] Платон: “Патриаршая Церковь”, “центр” говоряг “не о благе Христовой Церкви, не в духе церковного братского доверия и любви, а исключителъно и единственпо (!!) в пользу советского режима и собственного тамошнего благополучия, обусловленного симпатиями нынешних держателей судеб русского народа”.

Читая это даже 13 лет спустя, поражаешься: до какого беспредельного ужаса может довести человека такое озлобленное недоверие! Подумать лишь: и Патриархи, и Синод, и епископы, и священники совсем, нисколько, ничуть не думают “о благе Христовой Церкви”. Куда же идти в обвинениях дальше?! О чем же думают в 100-миллионной Церкви вожди ее? Исключительно и единственно – какие дерзкие слова думают там “о пользе советского режима”, “проникнутого... атеистическими началами”. Ведь это сплошной ужас! Обвинять свою Мать-Церковь в том, что она, в конце концов, работает “исключительно и единственно” в “пользу безбожия”! He говорю уже о втором обвииении: работают и на “собственное тамошнее благополучие”. Боже! Как же нужно самому пасть, чтобы видеть в других, да еще в “центре” Церкви, – такую низость падения: Церковь работает на атеизм? К этому мы еще вернемся потом...

Мы говорим о послании митр[ополита] Платона потому, что оно определило всю дальнейшую идеологию отколовшихся. В разных вариациях повторяется этот главный мотив: Церковь продалась советской политике!

Так же, только осторожнее, говорит и профессор (его я привожу лишь как пример одного из многих): “Вообще, если бы Православная Церковь в России стояла особняком от правительства, как во времена Патр[иарха] Тихона, то нашей (Американской) Церкви договориться с нею было бы весьма легко и просто”. “Особняком” хотелось бы им стоять, как будто – и Пагр[иарх] Тихон... He говорю уже о том, что с церковно-апостольской точки зрения такое “обособление” не может бытъ даже терпимо, ибо нам повелевается не только признавать власть, но и “почитать” ее и подчиняться ей. Но и приведенный пример Свят[ейшего] Патр[иарха] Тихона указывает нам совсем обратное: он старался примирить советскую власть с Церковыо, а последней заповедовал повиноваться ей не за страх, а за совесть. Но и Патр[иарха] Тихона не слушали за границей. И я, и проф[ессор] Тимашев, живя во Франции, были свидетелями того, как Карловацкий Синод, во главе с митр[ополитом] Антонием, и их мирские друзья буквально повторяли о Патр[иархе] Тихоне то же самое, что теперь говорится в Америке про Патр[иарха] Сергия и про Патр[иарха] Алексия: Патр[иарх] Тихон не свободен! Патр[иарх] Тихон – орудие советской власти! Патр[иарха] Тихона потому никак не нужно слушать! Я лично получил именно такое предложение в Карловцах от митр[ополита] Антония: “Мы, – говорил он мне, гуляя по патриаршему саду в Югославии, – решили на Синоде: не принимать к исполнению никаких указов Патр[иарха] Тихона, хотя бы и подписанных им самим; так как он не свободен в своем волеизъявлении. И подписались под этим решением. А вы присоединитесь к нам?!”

“Боже меня сохрани!” – ответил я без малейшего размышления. Их решение меня поразило своей неприкровенной наготою!

И не одни лишь “карловчане” так порешили. To же самое, но лишь в более мягкой форме, выразил и митр[ополит] Евлогий. После кончииы Патр[иарха] Тихона он устроил в ГІариже публичное собрание памяти его. Говорилось и о предсмертном “завещании” Патриарха, в коем он заповедовал Церкви не бороться против советской власти, а искренно повиноваться ей во всем (что, конечно, не противоречит Христовой вере). И сам митр[ополит] Евлогий сказал тогда (приблизительно, но верно вспоминаю): “Конечно, это завещание не является свободным волеизъявлеиием Святейшего”. Потом добавил: “А если бы это и было так, – т. е. искренним заветом Патриарха, – то я первый не принял бы его!” Жутко было слушать подобное заявление о воле почившего, скончавшегося “в здравом уме и трезвой памяти”. Значит, и Патр[иарх] Тихон перед смертыо говорил неправду, против своей совести! Значит, он на краю могилы, перед вратами суда Божия, толкал всю Церковь (даже сказать страшно!) на “гибельный” путь защиты атеистической силы! Потом, через 5 лет, в 1930 году, тот же митр[ополит] Евлогий повторял и про Патриаршего Местоблюстителя митр[ополита] Сергия на своем епархиальном собрании в Париже: “Через митр[ополита] Сергия протянулась к нам черная рука!” – говорил он о советской власти.

Теперь в Америке говорят буквально те же самые слова и про Патр[иарха] Сергия, и про Патр[иарха1 Алексия. А после возвращения митр[ополита| Евлогия к Матери-Церкви (1945 г.) и против него стали писать и говорить враги мира то же самое: митр[ополит] Евлогий – несвободен, потому что Франция в союзе с Советами! – Значит, “черная рука” достигла-таки и до него! И проч. и проч.

Профессор Тимашев аккуратнее, но суть та же и у него: “В заключение” своего доклада в Ныо-Йорке (май) он “указал на очевидную заинтересованность советской власти в воссоединении Западно-европейского экзархата митр[ополита] Евлогия и нашей Американской Церкви с Московской. Через церковные каналы еще одним путем советские щупальцы проникнут в западный мир. Коминтерн распущен (сов[етской] властыо) – извращенный Третий Рим займет его место”.

Какой злой язык! Но посмотрим на суть мысли. Советы хотят проникнуть и в “западный мир”, и в Америке желают защищать свои интересы. Пусть верно! Но решительно все правительства, во все времена мировой жизни делали то же самое: вели политику прежде всего в своих интересах. И американские правительства шли всегда и идут теперь по той же дороге. В том – их право и даже их долг.

Также не ново и то, что всегда все власти старались использовать всякие “каналы” для своего влияния и самозащиты.

Но ведь дело не в них, не в правительствах, а в самой Христовой Церкви. Куда она идет? Куда ее направляют вожди? Вот – вопрос. И профессор заранее пророчит: не Церковь в России и за границей выиграет, а все та же безбожная власть интернационала. Только теперь на его место поставят уже не партию, а всю Русь, с ее народами и с Православной Церковью. Прежде наши прадеды, в лице инока Филофея, говорили: Москва – Третий Рим! Т. е. в смысле православия в мире. А профессор говорит, что этот Рим будет “извращенный”. Что такое? На месте православия будет нечто “извращенное”: под видом якобы веры и Церкви или с участием ее воцарится в Москве безбожный или иначе – антихристов руководящий центр. Вот какое обвинение извергается и профессором перед единомышленными слушателями!

И, увы! В этот “извращенный Рим” пошел на поклон и парижский митр[ополит] Евлогий, прежний друг Тимашева... и митр[ополита] Платона. Я лично слышал от последнего, как он звал в Париже митр[ополита| Евлогия приехать к нему в Нью-Йорк на проживание, если тому будет трудно во Франции. Митр[ополит] Платон – умер во вражде с Матерью-Церковью, а митр[ополит] Евлогий – воротился к ней.

Теперь стоит та же угроза “извращенного Рима” и перед Америкой. Остался чуть ли не единственный уголок Православия здесь – в “свободной стране Вашингтона”, как твердят на все перепевы противники мира и единения.

И во всем, во всем виноваты только советские “щупальцы”. Таким образом и этот обличитель, вслед и вместе с другими, видят корень бед все в той же политике. А потому вполне, в совершенной ясности становится понятным вывод – нужно бороться с корнем бед! – Нужно свалить советскую власть! Как древний римлянин Сенату заканчивал свои речи напоминанием: “А сверх всего нужно разрушить Карфаген!”, так и современные политики твердят еще доселе: “Нужно сначала и до конца истребить Советы”.

По каким бы то ни было мотивам, включая сюда и церковные, но эти люди действительно стоят прежде всего на политической позиции: все зло от советской власти! Никакое общение с ней абсолютно недопустимо! И всякий человек или даже и целая Церковь, входящая с ней в контакт, связь, сотрудничество или хотя бы в мирное признание и повиновение ей – изменник, предатель, враг! И этим людям почти бесполезно объяснять смысл “лоялыюсти”, “воздержания”, невмешательства в политику. Кто не против советской власти, тот – их неприятель.

Но если не с такими вождями, то хотя бы с непредубежденными членами Церкви и вообще с русскими стоит говорить и должно разъяснять истину и причины разрыва: одна из них – политическая.

Теперь, после приезда в Америку специального патриаршего посла, Архиепископа Ярославского Алексия [Сергеева], этот политический вопрос снят даже с обсуждения. Посол неоднократно повторял, что он не желает спрашивать о “лояльности” или вообще об отношении американцев к советской власти. Ои всегда ставит дело на религиозную и церковно-каноническую позицию. Это не раз печаталось и в газетах. И, кажется, противники мира должны были бы успокоиться: жало политики вынуто! Но странное дело: слышали, читали, знают, а все же и это не сдвигает дела с мертвой точки “обособления”.

В чем же дело?

Конечно, надо сказать, что в Америке еще не изжиты прежние наши политические симпатии к православной монархии; большинство из нас, беженцев, – “белые”, т. е. бывшие политические враги и борцы против советского коммунистического строя, против “красных”. Вероятно, имеет немалое значеиие и общеамериканское отрицательное отношение к советскому коммунизму и социализму: в Америке есть и специальная парламентская комиссия по борьбе с “неамериканскими” течениями, в частности – с коммунизмом. A кому и какая охота путаться с американскими антисоветскими деятелями?! Лучше уж приспособляться в окраске к окружающей природе и условиям (мимикрия биологии). Да и законное положение требует подчинения тому строю и духу, коим живет данное государство. Этого требует и хри стианство.

Поэтому и т. н. “американизм”, т. е. верность и оглядывание назад – к политическому америкаискому строю, к современным настроениям печати, политических деятелей и, конечно, правительства; все это, несомненно, отражается и на церковных деятелях, противостоящих советской социалистической стране. И потому совершенно не случайно, a почти неизбежно и понятно, почему враги мира настойчиво твердят, что они американцы, что они свободные граждане здесь... И иногда даже больно чувствовать, как они охотно отрекаются от связи с первой родиной! “Мы не русские, мы уже американцы”, – постоянно слышишь этот сердечный их голос позади слов.

А многие здесь и рождены, и воспитаны. Для таких слова “русский”, “Россия” – не дороги уж: они не знают этой страны; они стали подлинными американцами по духу. Старое поколение еще помнит и любит свою бывшую родину; a молодежь уже чужда ей и политически, и психологически, и в быту, и в мышлении, и по литературе, и даже – увы! – церковно. И совсем не удивительно, что в некоторых приходах “старики” “за Россию”, а молодое поколение “за Америку”. С этим необходимо считаться. Известен недавний случай. В одном приходе подняли вопрос о воссоединении с Патриархией. Отцы за это, а дети – против: “за Америку”, за отделение, за фактическую независимость от “Москвы” и Руси вообще. Это один мотив “обособления”.

Но есть и третья группа: это люди русские, даже сугубо русские. Они горячо интересуются Россией; но борются против ее правительства. Некоторые из них дошли, впрочем, до того, что стали ненавидеть не только советское правительство, но и весь русский народ, весь Союз народов. Эти люди прикрываются именем американцев и американской лояльности. Подчас они говорят о своей верности американской демократии так усердно, что становится приторно и тошно за них. Но им для борьбы с Советами такая позиция полезна сейчас и они распинаются о своей лояльности здесь. Невольно вспоминается разговор в суде. “Любите вы, – спрашивает судья при экзамене на американское гражданство, – прежнюю свою страну, где родились?” Какой-то угодливый иностранец отвечает горячо: “Нет, не люблю. Я люблю Америку!” – “Если вы, – объяснил ему судья, – не любите прежней родины, не можете быть верными и второй”.

И иногда мне думается, что многие из этих “лояльных американцев” могут оказаться глубокими врагами Америки, если здесь что-либо будет не по их симпатиям. Например, были же здесь открытые фашисты и из русских. Да и сейчас еще они скрываются под именем “лояльных”, “100– процентных” американцев.

И такие люди – конечно, политики и политиканы. А религиозными делами они занимаются потому, что эта среда, да еще такая значительная, организованная, с сотнями приходов, с влиянием церковных вождей, представляется им очень удобным местом и средством для политической пропаганды против Советов. Это мы знаем и по Европе, и по Америке. He стану приводить примеров: они известны кругом. И они, несомненно, влияют на Церковь, и на духовенство, и на мирян. Это – политические борцы под флагом церкви.

Но ведь есть же и искренние деятели политики, а в то же время – и искренние религиозные люди. Они искренно настроены против советской власти, а отсюда и против мира с Матерью-Церковью. В чем вот тут дело?

Исследователи печальной истории раскола в Америке большей частыо на этой, политической, точке зрения и останавливаются. Обвинили друг друга в политике и остаются упорствовать на своей позиции. Но не так смотрят более дальновидные мыслители, например митр[ополит] Антоний, митр[ополит] Платон, митр[ополит] Анастасий, здесь архиеп[ископ] Виталий, а также светские писатели газеты “Россия” – не удовлетворяются уже одной “политикой”, a ищут более глубоких корней. И, по нашему мнению, поступают совершенно правильно, идут по верному методу. Вопрос лишь в том: правильный ли ответ находят они?

Лично я также думаю, что корни событий и историю всяких движений следует искать более глубоко, чем политика, чем “собственное благополучие”, чем социальыая экономика. Конечно, и это все имеет свое место в людях, но корни нужно искать в духовной глубине. К этому я и перехожу.

Начну с митр[ополита] Антония, главы Карловацкой группы. Обычно больше всего обвиняют ее представителей в “политике”. Но я обязан думать иначе, – насколько иозволяет мое понимание дела и личное знакомство с главными деятелями этого заграничного движения; а оно еще и теперь возглавляет и американских архиереев. Известно, что митр[ополит] Феофил подчинил эту епархию митр[ополиту] Антонию. Известно, что и сейчас здесь молятся за митр[ополита] Анастасия [Грибановского], преемника митр[ополита] Антония [Храповицкого]. И лишь недавно некоторые архиереи получили от него награды архиепископским саном. Можно и должно сказать, что Америка есть часть бывшего Карловацкого, а ныне швейцарского заграничного центра. Я даже думаю, что именно в Карловацкой группе наиболее сознательно и остро был поставлен воирос о духовной глубиые расхождения заграницы с Матерью-Церковью. Что бы ни думать о митр[ополите] Антонии, но он был не рядовой и смелый деятель, и даже скажу не “политик”, а прежде всего – религиозный мыслитель. Я лично наблюдал и слышал еще в Сербии, как он глубоко, сердито и даже вульгарно, но искренно возмущался, когда его винили в “политике”. Наоборот, в его воззрении, близком к славянофильству, и политические вопросы были связаны с религиозными основами. Наоборот, он противников своих, в частности, и митр[ополита] Евлогия, и митр[ополита] Платона, обличал в политиканстве и в прислуживании к окружающим политикам. Сам он думал ииаче. Вот ряд его суждений о Русской Матери-Церкви.

Патриарший Местоблюститель митр[ополит] Сергий, осуждая Карловацкий центр, обвинил его в “политике”. Митр[ополит] Антоний, по обычаю, раздражился на это и написал ему резкую отповедь следующего содержания:

“Мы, свободные епископы Русской Церкви, не хотим примирения с сатаною, хотя Вы и стараетесь затуманить вопрос, называя наше враждебное отношение к большевикам только политикой; между тем как мы веруем, что борьба с ними “брань... против миродержателей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной” (Еф.6:12). Мы не имеем никакого общения с заключенными в России православными архипастырями и мирянами, кроме того, что молимся о них; но знаем, что они страдают именно за веру, хотя гонители и обвиняют их в чуждых им государственных преступлеииях, как любили делать это враги христиан в древнейшие времена. Для Вас крестный путь представляется теперь безумием подобно тому, как и современным апостолу эллинам (1Кор.1:23). Все силы свои напрягаете вы к тому, чтобы жить в мире с хулителями Христовыми, гонителями Церкви Его; и вы даже помогаете им, добиваетесь от нас изъявления лояльности и ставите клеймо контрреволюционеров на тех, кто ничем не провинился перед советской властью, кроме твердости в вере. Умоляю Вас, как бывшего ученика и друга своего: освободитесь от этого соблазна» (из письма митр[ополита] Антония к митр[ополита] Сергию, по поводу запрещения).

Приблизительно те же мысли, но только немного мягче, выражены были митр[ополитом] Антонием вместе с. другими епископами Карловацкой группы на их соборе в 1934 году. Здесь советская власть не называется “сатаной”, который действует через нее, но дело не в словах, а в том же самом духе.

“В силу условий русской жизни нет возможности установить, где действует подлинное волеизъявление Высшей Церковной Власти в России, а где действует злая воля”. To есть чья – советская, безбожная, та же – бесовская: разница в словах. Болъшевики – “враги Божии”: всякое соглашение с ними есть тяжкий грех. А Церковь в России встала на этот путь; а потому нужен отрыв от нее, хотя бы и временный. А митр[ополит| Сергий пе только сам пошел на это соглашение со “злой волей” советской власти “врагов Божиих”, но “потребовал (и) от нас, – пишется в Окружном Послании, – если не внутреннего, то по крайней мере внешнего примирения с нею и отказа от всякой борьбы с коммунистами, даже если бы она велась на чисто принципиальной почве с религиозной и нравственной точек зрения”. Митр[ополит] Сергий старается “даже во внутренних церковных делах действовать в согласии с безбожной советской властыо”. Церковная деятельность в России “обращена не на созидание, а на разрушение Дома Божия”.

Отсюда понятно, что нельзя повиноваться этим “разрушителям”: “Никто, а в особенности Епископ, не должен считать себя нравственно и канонически обязанным следовать за такой церковной властыо”. А поэтому мы (карловацкие епископы), “действуя в полном единодушии со своим клиром и паствою”, “решительно отказались исполнить это требование (отказа от борьбы с советской властыо), как противное воле Божией, повелевающей бороться с врагами Божиими, и как вредное для Церкви и для русского православного народа”. Потому становится понятным, что деятельность митр[ополита] Сергия за границей “не вызывает в верующей среде никакого иного чувства, кроме вражды и даже ненависти”. По-видимому, такою ненавистыо горело сердце и у самого митр[ополита] Антония и епископов его. А ненависть, как известно, плохой советник!

Потом обращает на себя внимание каноническая сторона этого послания, – и о ней скажем особо, в главе о “Запрещении”. Упоминает Заграничный Собор и об имуществепном вопросе: русское рассеяние справедливо опасается того, что подчинение митр[ополиту] Сергию зарубежных епископов часто открывало бы для советской власти легальную возможность – тотчас же наложить свою руку на достояние Русской Церкви, сохранившееся за границей”. И ссылаются на два случая – “в Константинополе и в Вене и других (?) местах за границей, где им удалось захватить в свои руки русское церковное имущество”.

Ввиду всех этих, по преимуществу духовных мотивов, а отчасти и политико-имущественных, Карловацкий Собор 1934 г. подтверждает решение Собора 1927 г. порвать с Патриархией, остаться во “временной независимости” от нее. Через это сохранятся за границей “до лучших времен все внешние и особенно внутренние духовные ценности” Русской Церкви. “Чем мрачнее положение нашей Церкви в России, тем ярче должен гореть ее свет в зарубежной части”. Мало того: этот “свет” распространяет будто бы свое благодетелыюе влияние и на всю Русскую Церковь: “Мы дерзаем думать, что отделяясь от общения с митр[ополитом] Сергием, оказывающимся “под давлением злой воли” советской власти, – мы тем самым теснее соединяемся с Магерью Церковью, защищая ее богодарованную свободу и независимость и укрепляя внутреннее ее состояние, которое, конечно, гораздо важнее внешнего”.

Много, много раз приходилось мне слышать эти речи, что “свет” только что и остался за границей; что эмиграция есть “соль земли русской”, что отрыв от Русской Патриархии помогает святому Православию не только здесь, но и на родине; что там только и верят в правду заграницы; что разделение будто облегчает положение самого митр[ополита] Сергия перед советской властыо; что Патриархия сама рада этому обособлению и только для виду, т. е. лицемерно, осуждает заграничную часть Церкви. Так говорили и про Патр[иарха] Тихона.

Так думали сначала и про митр[ополита] Сергия. Но потом перестали, убедившись во лжи своих мечтаний и в искренности Патриархии. Окружное Послание карловчан, – как потом и другие возглавители эмиграции, – высоко восхваляет Патр[иарха] Тихона как мнимого своего единомышленника. Рассуждая об указе его от 1920 года (о чем будет речь ниже), карловчане говорят: “Тут сказалась широта воззрения и подлинно апостольская мудрость великого исповедника Русской Церкви, Святейшего Тихона, устремленные всегда и везде к одной цели – спасению верующих”.

Оставляя пока разбор основных мыслей послания, отмечу сейчас неправду некогорых частных мыслей его. Я уже писал, что карловацкие епископы секретно постановили, подписали и мне предлагали: не принимать указов именно Патр[иарха] Тихона, раз они покажутся им “несвободным волеизъявлением” его. А тепсрь называют его и “великим исповедником”, и святителем “подлинно апостольской мудрости”, притом – “всегда и везде”. Но как же “всегда”? Теперь (1934 г.) его хвалят, а раньше (после 1922 г.) решили не слушаться! Почему? – Теперь они ссылаются на указ 1920 года, который им кажется удобным для оправдания разрыва; а когда тот же Патр[иарх] Тихон закрывал Карловацкое В[ысшее| Ц[ерковное] Управление, им его решения казались далеки от “апостольской мудрости”?! Сейчас они называют его “великим исповедником”, а прежде считали орудием безбожной власти?! Да и теперь, в Окружном Послании, архиереи пишут, что Патр[иарх] Тихон закрывал их управление не по церковным законам, a no политическому страху, лишь “чтобы снять с себя ответственность за его выступлеиия против Советов”. Разве такое поведение главы Церкви можно назвать “великим исповедничеством”?!

Я все это сейчас пишу не для того собствегшо, чтобы критиковать действия карловчан; а чтобы показать: до какой степени, даже до противоположности могут изменяться наши мысли и сердце в своих суждениях и чувствах! – И становится тогда ясным, что дело не в логике, не в фактах, не в канонах, а в душевном настроении человека, в его идеях, симпатиях, желаниях. Чего человек хочет, тому и верит! И это нередко бывает искренним.

По поводу полной лояльности, включительно до “отказа” от всякой борьбы “против советской власти, даже с “религиозной” точки зрения, нужно сказать, что ничего подобного не требовал ни митр[опрлит] Сергий, ни теперь Патр[иарх] Алексий! Да и сама Церковь в России никогда не принимала марксистского материализма.

Наконец, митр[ополит] Антоний пишет, будто никто за границей “ничем не провинился перед советской властыо, кроме твердости в вере”. Это читать крайне странно! Кто же не знает, что мы, “белые“, и наша Церковь за границей вели борьбу против Советов?! Да и сейчас ведут. He будем вспоминать далекое прошлое; довольно одного факта, как в Америке просили президента Рузвельта не помогать Советской России в борьбе против немцев. Имена известны. Зачем же говорить явную неправду?! Я понимаю, что можно быть и непримиримым в открытой борьбе с ними, но не нужно тогда говорить, что мы ничего не делаем против советской власти!.. Каждому ясно.

Все это будто бы мелочи. Но неверный в малом, скорее всего, будет неверен и в большом.

Перейдем к другому возглавителю заграничной Церкви, митр[ополиту] Евлогию. Он боролся с митр[ополитом] Антонием по другим вопросам: о подчинеиной им территории, об автономии академии в Париже и проч. Но во взгляде на церковные вопросы в глубине оба сходились. Отчасти я уже писал о митр[ополите] Евлогии: о “черной руке” Советов, которая виделась ему позади митр[ополита] Сергия, о несвободе Патр. Тихона и в завещании его.

Чем же он руководствовался? Одной политикой? Думаю: не толъко. Конечно, ему приходилось считаться с ярко политической окраской эмиграитской паствы, боровшейся и продолжавшей бороться против Советов. Конечно, им дозволялось устраивать политические демонстрации и в храмах, в виде разных панихид по вождям. Например, в Париже однажды собралось огромное количество эмигрантов на панихиду о каком-то фон Мекке; кто он такой, я и тогда не знал, и сейчас не знаю. И хотя он обещал митр[ополиту] Сергию, как это повторяет теперь в Америке парижский его знакомый, проф[ессор] Тимашев, не делать церковного амвона орудием политики; но фактически это не соблюдалось. Была и политика, несомненно, только более завуалированная, чем у митр[ополита] Антония. Но и при всем том я думал тогда, что он руководствовался и тут отчасти духовными мотивами: заботой о Церкви. Однажды он на латинском языке сказал мне: “Для блага Церкви – высший закон”. Но вот вопрос: кто же определяет, в чем именно заключается это благо Церкви в тот или иной момент? Ответ: “Он – митр[ополит] Евлогий...”.

В Югославии это определял митр[ополит] Антоний, который вообще считал свое мнение почти непогрешимым (даже и в догматическом вопросе об искуплении). В Париже – митр[ополит] Евлогий. Характерен следующий факт. Перед окончательным решением уйти из Русской Церкви в ведение Константинопольского Патриарха он созвал нас, четырех архиереев, его помощников. Я, между прочим, спросил ero: “С какой целыо Вы собрали нас? Будет ли для Вас обязательным наше мнение, если оно будет несогласно с Вашим? Ведь на Московском Соборе 1917–1918 гг. “Совещание епископов” было обязателыіым и для Патриарха! “Митр[ополит] Евлогий уклончиво иачал отрицать такое право “Совещания”. Ho его же секретарь, Т. А. Аметистов, дал справку, что еп[ископ] Вениамин – прав. Я понял, что митр[ополит] Евлогий все равно поступит по-своему. Так он и сделал, конечно. Я не случайно отмечаю этот факт, а для того, чтобы потом вскрыть психологию наших решений: суть ее – в нашем своеволии, в нашем собственном мнении. Еще древние отцы говорили: “Всему мать – мнение; мнение – второе падение”.

После я задал другой вопрос ему: “Владыка! Неужели Вы думаете, что без Вас погибнет тут Церковь?” А митр[ополит] Сергий предлагал ему тогда лучше уйти от управления и заменить его другим лицом... Снова уклончиво и с оговорками он ответил, однако: “Если бы он этого не ожидал, то отошел бы”. Я добавил следующее: «Св. И[оанн] Златоуст – не нам чета. Но и он, когда его изгоняли с кафедры в ссылку, сказал плакавшим людям: “He бойтесь за Церковь, она не мною началась, не на мне и кончигся! Она стоит на камие, камень же – Христос!”»

Но все было напрасно. Ему хотелось исполнить свою волю. Свое мнение он считал “высшим благом Церкви”. А что думал Патриарший Местоблюститель митр[ополит] Сергий и Синод при нем или вообще – вся Церковь в России, это уже для него было неубедительным и ложным. Он “решил”, что митр[ополит] Сергий есть орудие “черной руки”, и повел за собой паству (а отчасти и сам пошел за нею). В этом и состоял исходный грех его раскола: противопоставление голосу Матери-Церкви своего ума. И поиятным становится следующее выражение митр[ополита] Елевферия [Богоявленского], посланного из Патриархии для увещания митр[ополита] Евлогия: “Греховность, греховность, греховность!” – сказал он мне после безуспешного свидания с ним. А я перед этим визитом старался объяснить и даже отчасти оправдать митр[ополита] Евлогия в его действиях. А митр[ополит] Елевферий был человек чистой души, истинный святитель Божий. И незадолго перед этим он ездил в Москву и своими очами узрел истину церковную и возрождение православия на родине.

Так постепенно мы начинаем сходить с политических объяснений расколов – в область души, в нашу “греховность”. Там надо искать корней.

Пойдем дальше – в Америку.

Здесь больше всех сделал митр[ополит] Платон. Хотя были и “соборы” (Кливлендский, Детройтский), но ясно, что центральной фигурой в разрыве был именно митр[ополит] Платон. В своем послании он говорит прямо: “Церковь Североамериканская – в лице нашем” – не соглашается на подписку. И еще: “Церковь в Америке признает – в лице нашем – неприемлемым, недопустимым и губительным связывать” себя дальше “с Р. Церковыо в Советской России вообще”. И опять: “Церковь (т. е. он, митр[ополит] Платон) вменяет в обязанность и “духовенству и мирянам”, – и т. д. Духовенство называет своим: “мое”. А заканчивает послание подобно прежним высочайшим манифестам: “и нашего собственного (управления) с 1907 года”. Подписался один за всех: “Митр[ополит] Платон и его сотрудиики епископы”.

Из всего этого снова, уже в третий раз, мы видим, что возглавляет разрыв с Матерью-Церковью в сущности один человек: здесь – митр[ополит] Платон. И снова он противопоставляет себя Патриархии и вообще всей Русской Церкви на Родине, подобно тому, как это делали раньше его митр[ополит] Антоний в Сербии, а митр[ополит] Евлогий – во Франции. Опять – “лицо наше”, мнение “иаше”, решение “наше”. Опять (можно переиначить известные слова Людовика о государстве) выступает принцип: Церковь – это я! Правда, как я писал выше в истории разрыва, – митр[ополит] Платон иногда переживал борьбу в себе; склонен был смириться и послушаться голоса Матери-Церкви. Но потом приходил в гнев. И кончил разрывом. Однако и он в своем послании старается оправдать свой незаконный акт идеологическими, а не политическими причинами. Вот как он старается объяснить это.

Сначала Церковь будто бы придерживалась “принципа совершенного отделеиия от государства”. Но потом пошел сдвиг, или “эволюция влево”. Сначала в виде “живоцерковничества” или “обновленчества” и на родине, и в Америке. А потом эта “эволюция в пользу советизма” начала проникать и захватывать и т. н. “Патриаршую” Церковь в России. Отсюда она перекатилась в Европу и в Америку.

Итак: митр[ополит] Платон уже становится судьею Матери-Церкви, ее обвинителем. В чем же? Во внутренней ее порче. Церковь сошла с какого-то правильного пути и пошла “влево”. Тут уже не одно политическое сотрудничество с Советами; и даже не одно “собственное тамошнее благополучие” (кого? архиереев? священников? – столько страдавших там!); а нечто более глубокое и страшное: Церковь в России духовно испортилась!

Что же это за порча? Что же это за духовная вина сдвига “влево”, в сторону “советизма”? Митр[ополит] Платон объясняет так: “Замалчивая природу безбожности этой власти, – говорит послание, – и ее принципиальные стремления уничтожить веру в Бога и Богогючитание во всем мире, нынешняя церковная власть из Москвы желает связать совесть религиозных деятелей от проявления естественного чувства негодования против совершителей насилия над душой человеческой”, и “угрожает нам репрессиями – чисто канонического порядка. Но для нас важнее соблюсти свою совесть чистою и следовать примеру святых апостолов, научающих верующих бояться более Господа, нежели людей”.

Итак, советская власть хочет уничтожить веру в Бога во всем мире; а “центр” Русской Церкви в Москве думает “не о благе Христовой Церкви”, а исключительно и единственно – в пользу советского режима и собственного тамошнего благополучия. Мы уже приводили это ужасающее обвинение против Матери-Церкви. Но повторяем еще раз, чтобы потом понять каждому: за что последовало запрещение обвинителей!

Подумать лишь: Мать-Церковь думает только о пользе советского режима! А этот режим не только сам безбожиый, но еще задался целью весь мир обратить в безбожие. Значит, Русская Церковъ помогает делу безбожия?! Ужас! И как могли поворачиваться у людей такие языки и являться мысли: Церковь работает на безбожие?! – Ну, а здесь? Здесь люди с “чистой совестью” и хотят бояться только одного Господа, a не людей: ни Советов, ни Патриархии. А уж в России не боятся больше ни Господа и не думают о своей совести. Разве лишь еще думают о земном благополучии своем... Конечно, от такой, в сущности, уже “безбожной” Церкви нужно бежать, а не повиноваться ей.

Итак, и митр[ополит] Платон думает лишь о Боге, о вере, о душе, о совести, о спасении душ, о благе Христовой Церкви: вот причины его гнева против предателей веры и слуг безбожия – митр[ополита] Сергия и его соратников в России. Мотивы – высокие! Что и говорить?!

Но тот же митр[ополит] Платон в неоднократных беседах со мною ни одного разу не посмел обвинять митр[ополита] Сергия в подобных ужасах! И только на бумаге, которая все терпит, – он дерзиул излить свои хулы на Церковь Божию. В заключение же он тоже, как и митр[ополит] Антоний и митр[ополит] Евлогий, ссылается и на своего предшественника Святителя Тихона (Патриарха). Но ведь именно Патр[иарх] Тихон уволил митр[ополита] Платона от управления Американской епархией своим указом:

“Ввиду имеющихся данных о контрреволюционных выступлениях Североамериканского митрополита, направленных против советской власти, пагубно отражающихся на Православной Церкви (нужно запомнить это! – М. В.) – уволить митр[ополита] Платона от управления Североамериканской епархией со дня объявления ему мастоящего распоряжепия” (16 января 1924 г. № 28).

(Подписали) Патр[иарх] Тихон

(и члены Синода) архиепископы: Тихон, Серафим и Петр (впоследствии преемник Патр[иарха] Тихона).

Мало гого: тот же самый Патр[иарх] Тихон не только перестал бороться против советской власти, но не раз издавал послания о повииовении ей. Следовательно, и он помогал безбожию? Если – да, то как на него можно ссылаться? Увы! Людям, чувствующим в глубине души свою неправду, нужно прикрыватъся каким-либо авторитетом. Я помню разговор митр[ополита| Евлогия перед уходом в Константинопольскую юрисдикцию: “Нужно же найти себе какую-нибудь каноническую покрышку! ”

Так делается иногда история Церкви. Разве это – “чистая совесть” и страх перед Господом?!

Увы! Справедливо Господь наказал нас церковными скорбями: отделениями, враждою, расколами. Мы носили эти семена давно в себе самих!

Перейдем, наконец, к последним моментам американской идеологии разрыва. Время шло; Церковь в России укреплялась; советская власть относилась к ней все лучше... И потому за границей становилось все труднее обвинять Мать-Церковь в помощи безбожникам, в содействии “сатане”. Неудобно уже стало говорить такие абсурды. Да и не безопасно, потому что народ, особенно во время войны с немцами, стал сильнее сочувствовать прежней Родине, советской власти и Русской Церкви. Но тем не менее под спудом, скрытно пряталась эта идеология в сердцах многих здесь. Вот два-три примера.

После избрания в Патриархи митр[ополита] Сергия один из архиереев говорил: “Это не наш, а большевистский патриарх! т. е. опять – слуга советизма”. Другие называли его и Патр[иарха] Алексия резче – “рабами” советской власти. “Советская власть решила использовать Церковь”, – пишет проф[ессор] Тимашев, – а Церковь охотно пошла этому навстречу. А в газете “Россия”, ставшей органом отделившихся архиереев, по-прежнему повторялись ужасающие обвинения. Приведу несколько выдержек оттуда:

“Спасите Русскую Православную Церковь в Америке” от “окончательно порабощенной большевиками Московской Патриархии” (18 мая 1945 г.).

“Грядущее порабощение Церкви” в Америке, если она соединится с Матерью-Церковью, где “все делается по приказу советской власти”, будет гибельно для веры. “Что будет, если новый Патриарх, покорный слуга кремлевских безбожников, врагов всякой религии, будет издавать один за другим декреты, противные совести верующих душ?” (27 января 1945 г.).

“Подневолыіый патр[иарх] Алексий и подневольный Священиый Синод, являющиеся, – мы утверждаем, – буквально слепым орудием богоборческой советской власти” издали 14 февраля (1945 г.) “не церковный, а большевистско-политический акт” (7 апреля 1945 г.).

В лице советской власти – сам антихрист. А если так, то “возможно ли православному Христову воину своей церкви признавать антихристову власть? Ясный и прямой ответ, – и ответ строго отрицательного характера, – дал митр[ополит] Антоний”. Далее приводятся его слова: “Священство, признающее над собой добровольно власть антихристову законной, и не только отрекшееся от борьбы с этой властью и благословляющее эту власть; и согласующее свою проповедь и служение с ее предписаниями, но в то же время отказывающее в благословении мирянам противодействовать антихристовой власти – уже не есть православное священство. Христос – или антихрист. Середины нет. Лояльность антихристу исключает возможность быть истинным христианином. Лояльный современной советской власти священник уже не Христов священник. Христова церковь и советская власть, при всех уступках со стороны власти православной церкви, остаются непримиримыми, и никакого соглашения между ними быть не может”⁷.

Теперь говорят, что церковь должна быть вне политики и свою кафедру не должна давать для слова против антихриста. «Никогда не было, нет и не будет, – говорит Амфитеатров, – церкви, которая не соединяла бы своего религиозного учения с политическим бытием. Политика есть строительство общества. Церковь – религиозное общество. Она не может существовать без строительных материалов из религии, равно как и без политической цементовки. Но политику теперь часто смешивают с политиканством. Политиканство – искусство “сгибать” общество в том или ином смысле и направлении, сообразно личным взглядам и планам “сгибателя”» (2 июня 1945 г.). “Подлинно: отдал Бог светлую Россию сатане, да обагрится кровыо праведников” (там же).

Итак, в России – уже антихрист. Пришли последние апокалипсические времена. Об этом пишутся целые статьи (30 января 1945 г.). Впрочем, авторы их иногда предвидят еще возможность “и некоего изменеиия к лучшему” (30 января 1945 г.). А иные даже увереиы в этом: “Я сгар, – приводит Н. Борзов⁸ слова писателя Амфитеатрова⁹, – и может быть, не доживу. Но твердо верю, что не долго будет царить над Русью антихрист; и нынешние ухитрения его, простирающиеся даже на церковь, обратятся ему же в погибель”. А “православная эмиграция... пребудет Христовым воинством”. И “Крестовый меч ее не заржавеет; и как скоро время позволит, каждое обнажение его будет благословенно церковыо” (2 июия 1945 г.).

Здесь уместно вспомнить, что тот же самый митр[ополит] Антоний, который говорил, будто бы заграничная эмиграция и с нею церковь ничем не провинились перед советской властью, благословлял известное “Братство русской правды”, занимавшееся само и пропагандировавшее отчаянную борьбу против советов всеми способами, до террористических убийств включительно. Разумеется, на этой же психологии стоят и многие из “непримиримых” борцов и доныне.

Идя все далее по указанной ими линии, что “фактически церковь в России во главе с Патриархом сделалась теперь политическим орудием для советской “антихристовой власти“ (16 мая 1945 г.), некий писатель, скрывшийся под именем “А. Русский”, договаривается наконец до того, что не только советская власть, но и сама Патриаршая Церковь” (так в документе. – Примеч. Р.П.). Это вызвало возмущение “А. Русского”, но разбавленное некоим утешением: «Если и найдется... пара других политиканствующих в рясах субъектов, то тем лучше, если они открыто и публично выявят свою принадлежность не к Церкви Божией (в Америке, под водительством митр[ополита] Феофила), а к силам сатаны в образе богоборческой советской власти и (далее!) ее агентов в клобуке и рясе. И мы им тогда (после изгнания таковых) скажем: скатертыо вам дорога! А Господь Бог на страшном суде своем произнесет им свой нелицеприятный приговор словами: “Отойдите от Меня, проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелам его”» (12 июня 1945 г.). А так как в газете беспрерывно утверждается, что и Патриарх, и Синод, и вся Церковь (за исключением сосланных и тайных верующих) являются орудием или агентами советской власти, то логически неизбежно: вся Патриаршая Церковь принадлежит “не к Церкви Божией, а к силам сатаны”. “Нельзя же, – поучает А. Русский, – служить одновременно Богу и сатане. Сделайте выбор между этими двумя началами: Богом и сатаной”. Значит, вся Патриаршая Церковь выбрала сатану!.. И снова мы слышим перепевы тех же заявлений, какие мы читали в писаниях митр[ополита] Антоиия, от 1927 г., и митр[ополита] Платоиа, от 3 июля 1933 г. Прошло уже после первого 20 лет, после второго – 13; а мысли и даже слова все те же самые. Патриархия, особенно центр ее, “исключительно и единственно” работают в пользу безбожной власти, – как писал митр[ополит] Платон, – или “сатане”, как говорил митр[ополит] Антоний.

Но мало того: теперь на этот же путь сатанинский вступила уже и вся Вселенская Церковь. По мнению “Голоса мирян” (1 мая 1945 г.), нужно не только отделиться от этой Патриархии, но создать в Америке свою Американскую Патриархию, “не обращая внимания и на каноны церковные”. He нужно испрашивать никакого согласия на это от “старого патриархата”, – как это повелось, – раз “то... патриаршество находится (или подпало) под власть атеистическую. Как может здесь, во всей Америке, развиваться, разрастаться православие, если на каждом шагу Велиар может реагировать через Московское Патриаршество? Послушание Богу нельзя заменять повиновением Велиару... через плененного Патриарха”. Хорошо бы иметь Вселенский Собор. Ho “горе еще в том, что собрать скоро Вселенский Собор совершенно немыслимо; потому что в Старом Свете все решительно Патриархии попали на удочку мирового атеизма в Москве; куда (должны прибыть?) представители всех патриархий, соблазненные чарами атеистического правительства; и поехать в такие пределы, где можно говорить только то, что Велиар желает: иначе и домой не вернешься” (1 мая 1945 г.).

Вот уже весь мир соблазнен! Вся Вселенская Церковь тоже служит атеизму, ведомая Велиаром!

Где же спасение?

Только в одной Америке! Здесь лишь еще плавает “Ноев ковчег” среди мирового потопа. Ну, уж тут нечего считаться с канонами, кои не знали еще таких времен, как ныне! Что тут путаться созданием “бледно-немощной автономии, ничего не говорящей ни сердцу, ни уму” этих безымянных мирян. “Благословенный Ной (кто он?) положил начало Патриархии”. Что за распущенность языка и мыслей!!! Нужна им сейчас же патриархия! “И никакого греха не будет, если мы (кто?!) оснуем в Новом Свете патриаршество всея Америки, во главе нашей иерархии, впредь до образования совершенно свободного от Велиара Вселенского Собора” (1 мая 1945 г.).

Ну, а если и сей Собор выскажется несогласно с этими “мирянами” (а за ними есть, конечно, и духовные лица), то они отметут и его решения, как “велиаровы”.

Ведь много раз здесь ставили условия для признания “истинно свободной” Церкви. Например, вот-де в России не разрешают создания духовных школ, созыва Поместного Собора, выбора Патриарха: какая же это свобода?! Хорошо: созвали собор епископов, выбрали Патриарха Сергия (1943 г.). Но проф[ессор] Тимашев недоволен: “Это не демократический собор! Одни лишь епископы были!” (А в Америке он признает соборы архиереев, притом и “большие” и “малые” – в 3 человека!) Хорошо: собрался другой собор (1945 г.) и с клириками, и с мирянами, по одному от епархий. Нет, и это уже не удовлетворяет его: Собор очень скоро закончился! “Верно, верно! Но ведь не в том дело, а в душе нашей! Если бы и долго рассматривал дела, – опять нашлось бы новое возражение у него или у других”.

Конечно, если уж дошло до того, что кто-нибудь или какая-нибудь группа будут видеть свет лишь в себе одних, то тут не помогут ни доказательства, ни факты: как хочу, так и буду думать и делать.

Снова мы видим и у “мирян” тот же общий грех, как и у других вождей раскола: своеволие. Уж и все Патриархи им нипочем. “Ноев Ковчег” спасительный – лишь они одни! А потому, естественно, что один из архиереев в Америке зовет своих прихожан: “Спасите христианство! ”

Христианство гибнет. Почти везде уже будто погибло. Лишь вот малое общество и осталось у них одних. He впервые это в истории Церкви. Поэтому ничуть не удивительно, что и нынешний возглавитель бывшей Карловацкой группы, митр[ополит] Анастасий [Грибановский], стоит совершенно на той же позиции, что и газета “Россия”. В своем ответе на последнее послание Патриарха Алексия к так называемым карловчанам он повторяет те же мысли и о “сатане” или, иначе, об апокалипсическом “звере”, и о пленении Церкви. He важно Для него и присутствие на Московском Соборе Патриархов. He беспокоится он, если бы даже вся Вселенская Церковь осудила его и единомышленников! Он и одни они – в истине. Все то же противопоставление себя Церкви. Все то же воображение о своей группе, как истинной. А все прочие заблуждаются.

Обращаясь к каноническому вопросу, я с самого начала должен заявить: пункт о канонах – один из самых печальных в деле раскола. Говоря по совести и справедливо, по существу, в расколе не руководились канонами, а играли ими, как кому хотелось или как это было выгодно; а если и играть было невыгодно, то просто пренебрегали ими и выбрасывали их, как негодную ветошь. Мне самому приходилось слышать от одного духовного лица здесь, в Америке, применение к канонам русской вульгарной поговорки о законах: “Канон – это дышло, куда повернул – туда и вышло”.

Увы, в таком заявлении много печальнейшей правды. Но это еще раз доказывает правильность наших выводов из предыдуіцей главы: о своеволии, о нецерковности раскольнических вождей и всего раскола. Каждый считается лишь с собственными чувствами и мнениями, а потом по вкусу своему притягивает иногда нужные ему каноны.

Приведем несколько характерных примеров. Начнем опять с митр[ополита] Антония. Он считался еще в России знатоком канонов, и некоторые из них он знал и цитировал даже наизусть. Но в данном случае, хотя он и прибегает иногда к каноническим методам борьбы, однако сам заявляет, что не в них теперь разрешение вопросов. В том же “Окружном послании”, о коем мы говорили прежде, пишется следующее: “Сначала, по соображениям ума, решено было объявить зарубежную часть Русской Церкви временно независимой”. Дело уже кончено – без предварительных справок о законах; а уже потом, по нужде, вводится и каноническая часть в опровержение ссылок митр[ополита] Сергия на каноны. О них мы скажем после. А сейчас обратим внимание на следующие слова: “Однако, когда народ, т. е. тело церковное, разделяется на части; когда гонимые верующие вынуждены бежать в пустыню или скрываться в катакомбах” и т. д., “тогда является потребность организовать церковную жизнь” иначе; “и тогда 34-е апостольское правило¹⁰ является просто неприемлемым. Для таких чрезвычайных обстоятельств в жизни Церкви нужны, очевидно, какие-то особые правила церковного улравления”.

Эта мысль по существу, теоретически, в общем верная: Церковь не есть окаменевший организм, а постоянно живой, духовно свободный. Но важно тут отметить, что даже канонист митр[ополит] Антоний сходит с пути канонов на “особые правила”, вместо того чтобы, прежде всего, опираться на церковные каноны как на фундамент церковной жизни. Инaче этим “Особым правилам” в истолкованиях и даже в лжеистолкованиях не будет границ. Но признаем, что в “Окружном послании” все же уделена значительная часть его и каноническим вопросам.

Митр[ополит] Евлогий вообще мало считался с канонами: у него всегда превалировало его личное мнение, собствениое понимание. И лишь по нужде момента была выпущена особая брошюра о каноническом положении Западно-Европейского округа. Составлявший ее секретарь митрополита (бывший мой товарищ по СПб. академии) А[метисто]в¹¹ принес мне в Богословский институт для прочтения. Прочитали.

– Ну что? – спрашивает меня со смехом секретарь, ясно сознавая, что в брошюре – масса подтасовок, а основной дух и идея – ложны.

– Если под канонами, – ответил я ему, – разуметь разрушительную канонаду из пушек, тогда эту брошюру можно бы озаглавить “канон”-ическою: она разрушает законный строй Церкви Божией!

Секретарь весело (да, весело) засмеялся: ловко-де сработано! И ничего не возразил по существу... Смеяться над канонами, о коих мы верим, что они – плод действий Духа Святого, управляющего Церковью?!

А митр[ополит] Платон? Он никогда не отличался уважением к канонам. И в своем послании совсем не приводит их и не возражает даже на канонические доводы митр[ополита] Сергия. Что ему каноны?! Ом сам себе – закон и каноны! И единственно, что сделал он: это сослался на “указания... митр[ополита] Агафангела Ярославского, непосредственного преемника св. Патриарха Всероссийского Тихона в руководстве жизныо всей Русской Церкви”, которые им с епископами будто бы “положены в основу (?) действий”. И будго бы “следуя неуклонно” этим “указаниям” митр[ополита] Агафангела [Преображенского], митр[ополит] Платон порывает с Московской Патриархией теперь и объявляет автономию. Но что же это за “указания”?! Никто их в Америке не знал; и митр[ополит] Платон не привел из них ни одной выдержки... Почему? Он знал, что цель и смысл указаний совсем иные. На самом деле митр[ополит] Агафангел, – коему советская власть не позволила приехать из Ярославля в Москву для замещения Патр[иарха] Тихона, заключенного в Донской монастырь, – действительно дал по епархиям распоряжения о временном самоуправлении их, без сношения с ним по второстепенным вопросам. Но даже по вопросу такому маловажному, как награждение священников митрами, архиереи обязывались предварительно послать дело к нему в Ярославль на решение. Если уж митр[ополит] Агафангел не позволял епископам раздавать митры самостоятельно, ну разве же можно, чтобы он дал право всякому архиерею объявлять автономною свою епархию?! И ребенку это ясно! Но кто знал об этом “указании”? Да и хотели ли знать? А кто и знал, тот ложно перетолковывал. И совершенно справедливо митр[ополит] Сергий, отвечая на это послание митр[ополита] Платона, писал в Америку следующее:

“Митр[ополит] Платон не может представить каких-либо оправданий своего тяжкого греха перед Богом и Церковию, не только канонических, но и просто житейских. Он сам, по собственной инидиативе учиняет раскол”. А, кроме того, еще делает “попытку затуманить дело и тем ввести в заблуждение неосведомленных людей”, ссылаясь на митр[ополита] Агафангела. Замалчивается лишь то, “что после освобождения своего Св. Патр[иарх] Тихон снова вступил в управление Русской Церковыо” вместо митр[ополита] Агафангела; и сам Патр[иарх] Тихон “со всей настойчивостью требовал от русских церковных деятелей и в СССР, и за границей... невмешательства в политику”. Но об этом митр[ополит] Платон молчит: неудобно возражать против Патриарха!

Вот и весь “канонический” материал.

Совершенно по той же линии пошел и преемник митр[ополита| Платона, и его сотрудники. Они постоянно, и доселе, повторяют, что “запрещение” наложено Патриархией “по политическим мотивам”, а не по каноническим; и, “как противное законам Божеским и человеческим”, немедленно должно быть снято. Разница между иими и митр[ополитом] Платоном, впрочем, заключается в том, что первый никогда не ссылался на известное постановлеиие Патр[иарха] Тихона вместе с Священным Синодом и Высшим Церковным Советом от 20 ноября 1920 года за № 3620 о временном самоуправлении епархий, территориалыю отделенных войной от патриаршего центра; а преемники его нередко ставят это постановление в краеугольный камень своего самоуправления.

Такая разница непонятна не посвященным в дело, а знающим – известна. Дело в том, что именно на этот указ ссылалась Карловацкая группа (как увидим), митр[ополит| Антоний, потому что сим указом вменялось в обязанность старейшему иерарху объединять, возглавлять и устраивать отделенные от Москвы епархии. Таковым для заграницы оказывался митр[ополит] Антоний. А так как митр[ополит] Платон был с ним во враждебных отношениях и потом порвал с ним, то он и не мог ссылаться на вредный для себя указ Патр[иарха] Тихона. Когда же митр[ополит] Феофил подчинился сам и подчинил Американскую епархию тому же самому митр[ополиту] Антонию, тогда и развязались руки для американских канонистов пользоваться (скажу заранее – недобросовестно) и этим постановлением.

Этот пример ярко показывает, как в одной и той же церковной единице (американской) различио пользуются каноническими справками. И это лишний раз доказывает нам, что и тут не чтут каноны по существу, а пользуются ими постольку, поскольку хочется или выгодно. Да, нет и здесь почитания и послушания святым канонам. Это – очевидный факт.

И потому гораздо более откровенна, хотя и дерзка, точка зрения тех “мирян” из “России”, которые просто готовы выбросить из употребления эти Божии законы. Они напечатали открытую статыо под заглавием “Православная (!) доктрина в Америке”. Громко и самоуверенно. В чем же “доктрина” эта?!

“Ветхозаветный Израиль... переродился... в Нового Израиля. Во главе его царствует Христос Спасителъ”... Читаю и уже слышу будто голос сектантского проповедника. А дальше? “Устроение церковной жизни, установление соборов и иерархии созидалось в странах старого материка”. А новый? – он может и не считаться со “старым”: мало ли чего не понаписали там в “Старом свете”?! Писали и каноны. “Но в эпоху канонов еще не было” таких случаев, как в России с советским безбожием. Поэтому нечего слушаться старых канонов в деле “образования новых патриархатов”. Начнем, как “благословенный Ной”, строить свой патриарший ковчег. “Никакого греха не будет!”

Вот это откровенно! Это уже не церковь, а протестантщина и сектантство! Однако “Россия”, благословленная Чикагским Собором епископов, охотно помещает. Дает место и некоему “Русскому лютеранину”, лишь бы он был против Матери-Церкви. “Мы, американские граждане, совершенно свободны от советского патриархата”. “Думает ли Московский Патриархат, что наша Американская протестантская церковь разрешит, что советский патриархат будет у нас хозяйничать без протеста Американской Протестантской Церкви?!” “Начните борьбу с американскими православными и вы увидите, как американские христиане будут на стороне своих американских братьев по вере!”, на стороне “всеми протестантами признанного глубокоуважаемого митр[ополита] Феофила!” (4 июня 1945 г.).

Заодно привлекают на помощь и католиков, неоднократно защищая их позиции. Вот какова “православная доктрина” России.

Пусть не думает никто, что я злоупотребляю случайной статьей! Увы, дело гораздо хуже: та “нецерковность”, о которой выше говорилось (III гл.), действителыю родственна здешней протестангской “свободе”. Но уж с католической-то дисциплиной, пожалуй, нужно было бы газете обращаться осторожнее! Однако, поскольку теперь совпадали интересы католической Церкви в борьбе с Советской Россией, то и это сотрудничество дозволительно. Где уж тут ссылаться на православные каноны?! И все же передовые статьи редактора этой газеты (22 мая 1945 г.) позволяют себе ссылаться на каноны. Будто бы Патр[иарх] Сергий знал каноны меньше, чем редактор! А нынешний Патр[иарх] Сергий, “подневольный иерарх... пошел по церковно-порочному пути своего предшественника”.

Тяжко и читать, и переписывать эти озлобленные, безудержные, демагогические выкрики... Но ведь с ними единомыленны и согласны (в основе, если уж не в форме) и отделившиеся архиереи: иначе как же в Чикаго стали бы благословлять такую газету?!

Итак, мы ясно убедились, что каноны в расколах не принимались во внимание; наоборот – пренебрегались. И потому нет никакой надежды и на то, чтобы и теперь отделяющиеся архиереи, священники и политики посчитались с ними серьезно и на них бы основали дальнейшую жизнь Православной Церкви.

И, тем не менее, нужно исполнить канонический долг – указать на главные законы, коими руководится Русская истинная Церковь, потому что ее обвиняют и доселе в противоканоническом действии. А кроме того, в правилах для будущего церковиого собрания в Америке (1947 г.) в качестве исгочников права указано, после Св. Писания, и на каноны.

Весь дух православных канонов защищает основной христианский принцип: единение Церкви через послушание.

Это известно всякому при чтении их. Да и невозможно иначе, чтобы церковные законы содействовали разделеииям и разложению Церкви. Ввиду этого в канонах всегда защищается прежде всего принцип законности, дисциплины, повиновения младших перед старшими. Например, если появляется конфликт мирянина со священником, то каноны сначала становятся на сторону последнего; а потом уже стараются дать возможность недовольному мирянину искать оправдания. Подобно этому, в случае конфликта священника с архиереем церковные каноны будут прежде всего защищать авторитет епископа. В случае столкновения архиерея с главою области (сначала это были митрополиты, а после патриархи), подобает поддерживать “первого”. Все это очень понятно и для светского законоведа. Иначе было бы революционное разложение и в обществе, и в Церкви.

Поэтому каноны везде поддерживают дисциплину повиновения. А повиновение есть начало смирения. Смирение же, по словам Святых Отцев, например Пимена Великого, есть предтеча любви. Любовь же ведет к единению. Так каноны ведут и хранят единство в любви. Так все это очевидно само по себе, даже и без отдельных правил.

Конечно, церковные каноны могут быть и изменяемы, и отменяемы, и заменяемы самою Церковыо. Творчество церковное никогда не пресекалось. Церковь, как тело Христово, как благодатыый организм Св. Животворящего Духа, обладает и Божествеиным даром “свободы” творчества, подобно Самому Главе Церкви, Господу Иисусу Христу, сказавшему: “Отец Мой доселе делает, и Аз делаю” [Ин.5,17] (но...). Но это творчество должно идти уже после послушания, свобода – после повиновения. Так делается и в семье: сначала дитя повинуется, а после и постепенно дается ему свобода. Так и Сам Глава Церкви говорил Иоанну Крестителю: сначала нам нужно исполнить правду, закон [ср.: Ин.3,15]... И всю жизнь Он повиновался Отцу Своему.

Поэтому и всякий христианин, особенно сначала, должен учиться ходить по путям послушания, повиновения, дисциплины. Обязан искать указаний прежде всего в канонах. А когда он начинает свои рассуждения со “свободы”, то одно это заставляет нас быть подозрительными к его мнимой свободе, как учит ап. Петр [2Пет.2,19].

И преподобный Серафим поучал так: “Почему ныне нет истинных старцев руководителей? Потому, что нет избранных послушников“. И когда мне приходилось в жизни встречать людей, кои о канонах начинают рассуждать так: «Да, я, коиечно, признаю каноны. Но ведь, знаете, каноны есть и отжившие, и не могут быть применяемы», – и прочее. Тотчас на душе моей становилось мучительно за такого человека. Это – ложный и вредный путь. Наоборот, нужно сначала чтить каноны и с ними прежде всего сообразовать действия.

Вот этого почитания и нет, – или очень мало, – в нашем малоцерковном обществе. Даже архиереи перестали чтить их, а что же винить священников или мирян?! Это – очень опасный признак падения.

После такого краткого замечания о повиновении и “свободном” отношении к канонам я обращаюсь к нашей Русской Церкви, которая боролась против расколов и канонами. Начну с Патр[иарха] Тихона. Обычно в Америке нападают на Патр[иарха] Сергия, а теперь и на Патр[иарха] Алексия. Но и они были преемниками в канонической установке Церкви, следуя Патр[иарху] Тихону.

Вот передо миою послание его против обновленцев, переизданное при русской посольской церкви в Константинополе в 1923 году (тогда там был архиеп[ископ] Анастасий). Пусть никто не скажет, что мы – не обновленцы, а православные. Верно, но послание Патр[иарха] Тихона осуждает обновленцев не за их религиозные новшества, а за учиненный ими разрыв, раскол: в этом – сходство, параллель.

Сначала он говорит о своем заключении. Потом о временной передаче власти митр[ополиту] Агафангелу. А потом об обманном захвате власти (18 мая 1922 года) обновленцами, со ссылкой на то, будто Патр[иарх] Тихон передал им свою власть. Теперь, по освобождении, он заявляет, что все это “не что иное, как ложь и обман”, и что обновленцы “овладели церковной властыо путем захвата, самоволъно, без всяких установленных правилами нашей Церкви законных полномочий.

“На таковых Святая Церковь изрекает строгие прещения. По 16-му правилу Антиохийского Собора, епископ, отступивший от узаконенного порядка, извергается из сана за грех нарушения церковиых законов. Лица, учредившие самозванное Высшее Церковное Управление в Москве и повинные в этом перед Церковыо, поставили себя этим под действие 35-го правила свв. апостолов”.

Они “воспользовались незаконно захваченной церковной властыо... чтобы сеять семена пагубного раскола”.

“Всем этим они отделили себя от единого тела Вселенской Церкви и лишили себя благодати Божией, пребывающей только в Церкви Христовой. А в силу этого все распоряжения незаконной власти недействителыіы и ничтожны, а все действия и таинства, совершаемые отпавшими от Церкви епископами и священниками, безблагодатны и не имеют силы; и верующие, участвующие с ними в молитве и таинствах, не только не получают освящения, но подвергаются осуждению за участие в их грехе”.

“Сильно терзалось сердце наше, когда доносились смутные известия о церковных нестроеииях, о возникновении и борьбе партий, о духе злобы и разделения там, где должен веять дух любви и братского единения. Но мы ничем, кроме келейной молитвы, не могли содействовать умиротворению Церкви и уничтожению в ней этой пагубной распри, пока не получили свободы”.

“Ныне же, выйдя из стен заключения, мы снова восприемлем наши первосвятительские полномочия, временно переданные нами заместителю нашему, митр[ополиту] Агафангелу, моля усердно Владыку Церкви, Господа иашего Иисуса Христа, да подаст нам силы и разумения к устроению Церкви Своей и к водворению в ней духа любви, мира и смирения. Вместе с тем мы призываем всех епископов, иереев и верных чад Церкви оказать нам содействие в деле умиротворения Церкви своими советами и трудами, а наипаче – молитвами”.

“Тех же, которые волею или неволею, ведением или неведением пошатнулись в настоящем веке лукавствия и, признав незаконную власть, отпали от церковного единства и благодати Божией, умоляем созиать свой грех, очистить себя покаянием и возвратиться в спасающее лоно Единой Вселенской Церкви”.

“Москва, Донской монастырь. 1923 г. июля 15. Подлинное подписали: Смиренный Тихон, Патриарх Московский и всея России”.

Вот голос Патриарха по поводу “раскола” и “распрей”. Как видим, здесь никаких других вин и преступлеиий против так называемой “Живой Церкви” нет: ни двоеженство священников, ни женитьба архиереев и проч., а только “пагубные распри”, только один “раскол”. И именно за это осуждает Патриарх. И именно за тот же один грех раскола осудила Мать-Церковь и митр[ополита] Платона 24 августа 1933 года. Выпишем из этого указа важнейшее. Многие не знают о нем. Другие – забыли.

“...Справка 3. Письма митр[ополита] Платона... 1-е от 7 марта 1927 г.; в нем, между прочим, а) передается приветствие Русской Церкви “от ее покорной и неотъемлемой части – Церкви Русской в Америке”; б) сообщается, что “вся наша Американская Русская Церковь всегда молится о митр[ополите] Петре и о Вас” – митр[ополите] Сергии¹²; в) что “вся наша паства ни на один момент не мыслит себя вне недр Российской Патриаршей Церкви“; г) испрашивается “подтверждение того, что единственной законной Высшей Церковной Властыо для нашей Североамериканской епархии¹³ является Патриарх Российской Церкви с существующими при нем органами Высшего Церковного Управления, а также законные правопреемники Российского Патриарха”; д) подтверждение того, что “в настоящее время (1927 г.) такой Высшей Церковной Властью для нас является местоблюститель Патриаршего Престола Митрополит Крутицкий и Вы – митр[ополит] Сергий – его заместитель, вместе с существующими при Вас органами Высшего Церковного Управления”; е) “Карловчане требуют от меня – митр[ополита] Платона – признания их власти надо мной и моей епархией. Но могу ли я это сделать без ведома и разрешения моей церковной власти, пребывающей в Москве и таковою существующей для моей епархии уже 127 лет? He было ли бы это измеиой с моей стороны и предательством, подобным тому отречению, которое имело место во дворе Каиафы?!”¹⁴.

“2-е письмо от 31 декабря 1928 года”, где говорится, что Карловацкое движение, “как направленное на отторжение от Московского Патриарха, не встречает никакого сочувствия” в Америке.

“3-е письмо от 27 июня 1929 г. с обещанием ирислать ответ о лояльности”.

“Определением своим от 16 августа 1933 г. за № 161 постановили: I. За сделанными уже распоряжениями об увольнении митр[ополита] Платона от управления Североамериканской епархией и о вступлении иреосвященного Экзарха – архиеп[ископа] Вениамииа во временное управление означенной епархией, суждение об устройстве управления иметь по получении дальнейших сообіцений”.

“II. Провозглашение Североамериканской епархии автономной, вопреки всем его (митр[ополита] Платона) уверениям в неизменной своей преданности Московской Патриархии, сделанное не только без согласия, но даже и без попытки узнать о сем мнение Патриархии и неоправдываемое благо- словною виною, – например, невозможностыо сношений (так как возможность сношений и письменных, и через Экзарха была налицо); исходящее отнюдь не из чисто церковных забот о сохранении православной веры, а, наоборот – из злостного упорства в раз принятом политическом курсе, при котором подлинные интересы веры и Церкви приносятся в жертву интересам партии и класса; учиненное в угоду слепой от политического фанатизма малоцерковной толпе; – провозглашение это (автономии) признатъ грубым нарушением церковной дисциплины, действием канонически ничтожным и совершенно отменить”.

“III. Образованное митр[ополитом] Платоном и его соумышленниками “самочинное сборище”¹⁵... объявить раскольническим обществом и всех остающихся в составе этого общества – отлученными от общения в молитвах и таинствах церковных; ... управление (их) признать незаконным ... и недействительным”.

“IV. Митр[ополита] Платона, как инициатора и главного виновника учинения раскола предать суду архиереев по обвинению в нарушении правил свв. апостолов 34, 31; Двукратн. 14–15; Василия Вел. I¹⁶ и других аналогичных, с запрещетем митр[ополиту] Платону в священнослужении впредь до раскаяния или до церковно-судебного о нем решения”.

“V. Клирики и миряне, остающиеся в общении с запрещенным лицом, “учинившим раскол, подлежат одинаковому с ним суду”.

“Августа 24 дня 1933 года.

Заместитель Патриаршего Местоблюстителя Сергий, митр[ополит] Горьковский.

Управляющий Делами Патриаршего Священного Синода Петр, еп[ископ] Коломенский”.

Из приведенного документа явствует, что митр[ополит] Платон представлял себя перед Матерью-Церковью верным епархиальным архиереем, когда уже объявлена была (Детройт 1924 г.) “автономная церковь” в Америке, а потом учинил раскол. И осужден он был именно за этот антицерковный акт, “как инициатор и главный виновник раскола”, а не за политическое какое-либо его действие. Правда, Патриархия упоминает здесь и о “политическом курсе” митр[ополита] Платона, но это высказывается ею как один из мотивов действия ero, а не как причина осуждения. Тут “лояльность” совершенно ни при чем; это видно из того, что автономия была объявлена в Детройте почти за 10 лет до приезда архиеп[ископа] Вениамина в Америку и за 5 лет до затребования “подписки” о невмешательстве в политику (1924–1928 гг.). Грех раскола давно уже был совершен здесь, и именно при участии митр[ополита] Платона. Теперь же (1933 г.) он объявил его публично и оторвался от Матери-Церкви.

Как видим, решение при митр[ополите] Сергии было совершенно подобным тому, какое вынес и Патр[иарх] Тихон: “раскол”, “распри” с нарушением церковных канонов. И обосновывает Патриарх свое осуждение прежде всего на том же 34-м апостол. правиле, как и митр[ополит] Сергий, а потом указываются и другие.

Подобное же осуждение (от 4 января 1935 г. № I)¹⁷ вынесено было Матерью-Церковью и преемникам по расколу после умершего митр[ополита] Платона, избравшим на Кливлендском Соборе 1934 г. еп[ископа| Феофила главой Северо-американской епархии.

За этот год (1933–1934) все архиереи и священники были оповещены о решениях Патриархии печатными документами. До 8 раз я сносился с Феофилом, ни разу не получая ответа. Приехал в Кливленд на их Собор: там митр[ополит] Феофил не пожелал даже видеть меня, а послал еп[ископа] Арсения [Чаговцова]; после него пришел еп[ископ] Антонин [Покровский], который и воссоединился с Матерью-Церковью.

Также, если мы обратимся к осуждению Карловацкого центра, увидим тот же мотив: осуждение за раскол. Выпишем и из этого документа наиболее важное. Ведь этот раскол и теперь воинствует против Церкви. И возглавителя его, митр[ополита] Анастасия, признают своим начальником американские архиереи и доселе.

Как известно, митр[ополит] Сергий обратился через Сербского Патриарха Варнаву (23 марта 1933 г.) к митр[ополиту] Антонию и другим архиереям... Прошел еще год. Патр[иарх| Варнава от 25 мая 1934 г. (за № 448) сообщил в Патриархию, что “Карловацкий Синод 7 того же мая” дал ему “ответ совершенно отрицательный”: “они теперь не только не подчиняются, но уже не считают для себя возможным и какое бы то ни было соглашение со мною, под довольно избитым предлогом моей якобы несвободы в словах и действиях”.

Осудив это, Священный Синод “определением своим от 22 июня 1934 г. за № 50” постановил:

“Заграничных русских архиереев и клириков так называемой Карловацкой группы, как восставших на свое законное священноначалие и упорствующих в расколе, предать церковному суду”. И далее повторяются те же слова “по обвинению в нарушении почти тех же” церковных правил, кои указаны и в деле митр[ополита] Платона: Апп. 31, 34, 35; Двукр. 13–15; то же решение – “запретить” “особо виновных” в расколе: митр[ополита] Антония, архиеп[ископа] Анастасия и шесть других, в частности “еп[ископа] Тихона [Троицкого], возглавляющего карловчан в Америке”, и проч.¹⁸

Так как почти все в церковных канонах не осведомлены, a главное – не интересуются ими вообще, а потому и не знают их, то мы здесь приведем подлинные тексты указанных правил.

Основной канон – 34-е апостольское правило: “Епископам всякого народа¹⁹ подобает знати первого²⁰ из них и признавати его яко главу; и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии и до мест, к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без разрешения всех. Ибо тако будет единомыслие и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух”.

Параллельные каноны этому правилу указываются обычно таковые: I Всел. 4, 6, 7; II Всел. 2, 3; III Всел. 8; IV Всел. 28; Трулл. 36, 37; Антиох. 9²¹.

Другое правило апост. 31-е говорит о священниках, но тем более относится к епископам как к лицам, которые должны показывать пример соблюдения законов Церкви:

“Аще который пресвитер, презрев собственного епископа, отдельно (от него, епископа своего) собрания творити будет, и алтарь иный водрузит, не обличив судом епископа ни в чем противном благочестию и правде: да будет извержен, яко любоначальный²². Ибо есть похититель власти. Такожде извержены да будут и прочие из клира, к нему приложившиеся. И сие да будет по едином, и втором, и третьем увещании от епископа”.

Параллельные каноны: II Всел. 6; III Всел. 3; IV Всел. 18; Трулл. 31, 34; Гангр. 6; Сардик. 14²³; Ант. 5; Карф. 10, 11²⁴; Двукратн. 13, 14, 15.

Правило 35-е: “Епископ да не дерзает вне пределов своея епархии творити рукоположения во градех и в селех, ему не подчиненных. Аще же обличен будет, яко сотвори сие без согласия имеющих в подчинении грады оные или села: да будет извержен и он, и поставленнии от него”.

Параллельные: I Всел. 15; II Всел. 2; III Всел. 8; IV Всел. 5; Трулл. 17; Анкирск. 13²⁵; Антиох. 13, 22; Сард. 3, 15; Карфаген. 48, 54.

Здесь речь идет о том, чтоб один архиерей не самочинничал в епархии другого, но оно применимо и к загранице; поскольку Высшей Церковной Властью назначен был я или кто иной – законный архиерей, следовательно, другие уже являются незаконными, вмешивающимися в права законно поставленного.

16-е правило Антиохийское, на которое ссылался Патр[иарх] Тихон против раскольников (“Живой Церкви”):

“Аще который епископ, не имеющий епархии, вторгнется в Церковь, не имеющую епископа, и восхитит престол ея без соизволения совершенного Собора; таковый да будет отвержен, хотя бы его избирал весь народ, который он себе восхитил. Совершенный же Собор есть тот, на котором присутствует с прочими и митрополит”.

Параллельные: Апп. 14; I Всел. 15; IV Всел. 5; Трулл. 20; Антиох. 21; Сардик. 1,2, 17; Карф. 48.

И, наконец, 13–15-е правила Двукратного Собора, наиболее важные для современного раскола в Европе и Америке; из них мы приведем выдержки:

“Вселукавый, посеяв в Церкви Христовой семена еретических плевел и видя, яко они мечем Духа посекаются из корени, вступив на другой путъ козней, покушается безумием раскольников рассекати Тело Христово”. Далее осуждаются сначала священники и миряне, отступившие от объединения со своим епископом; а в следующем, 14-м правиле, осуждаются уже и епископы:

“Аще который епископ, поставляя предлогом вину своего митрополита, прежде соборного рассмотрения отступит от общения с ним и не будет возносити имя его, по обычаю, в Божественном тайнодействии (на литургиях): о таковом святый Собор определил: да будет низложен, аще токмо обличен будет, яко отступил от своего митрополита и сотворил раскол. Ибо каждый должен ведати свою меру: и ниже (ни) пресвитер да пренебрегает епископа, ниже (ни) епископ своего митрополита”.

А в последнем 15 правиле зтого Собора то же самое говорится и об отношении к патриарху.

“Что определено о пресвитерах, и епископах, и митрополитах, то самое, и наипаче (= тем больше, в особенности) приличествует патриархам. Посему, аще который пресвитер или епископ, или митрополит дерзнет отступить от общения со своим патриархом и не будет возносити имя его” и проч. как прежде; “но прежде Соборного оглашения и совершенного (= окончательно) осуждения его учинит раскол: таковому святый Собор определил быти совершенно чужду всякого священства, аще токмо обличен будет в сем беззаконии” раскола.

Параллельные каноны: Ант. 31; II Всел. 6; III Всел. 3; IV Всел. 18; Трулл. 31, 34; Гангр. 6; Сардик. 14; Ант. 5; Карф. 10, 11, 62; Двукратн. 13, 14.

Вот главные правила аиостолов и соборов. В заключение сделаем извлечение из пространного 1-го правила св. Василия Великого к Амфилохию Иконийскому. Делается различение еретиков, раскольников и самочинных сборищ... “Раскольниками”²⁶ древние отцы нарекли “разделившихся в мнениях о некоторых предметах церковных... а самочинными сборищами²⁷ – собрания, составляемые непокорными пресвитерами или епископами и не наученным народом”.

He будем растолковывать подробнее эти правила: они и без того в общем ясны ищущему правды. Но оправдывающие свою вину стараются перетолковыватъ их в свою пользу или делают вывод, будто бы эти правила не касаются осуждаемых. Так поступил и митр[ополит] Антоний, писавший, вероятно, Окружное Послание Карловацкого Собора 1934 года. Ввиду авторитетного имени этого вождя, а также вследствие других раскольничьих контробвинений, расследуем возражения митр[ополита| Антония против Матери-Церкви.

Я уже упоминал, что о канонах он заговорил после, a сначала было заявлено и решено о “временной независимости” по мотивам соображения: “В сознании своей правоты мы не могли отступить от принятого (!) нами решения и тогда, когда он (митр[ополит] Сергий) стал угрожать нам за это судом и церковными наказаниями”. А дальше переходит к критике канонических ссылок Патриархии:

“По существу же дела необходимо ответить, – говорит послание, – из трех апостольских правил – 31, 34 и 35, на которых (=е) ссылается “митр[ополит] Сергий и его (?) Синод”, первое и последнее не имеют отношения к настоящему случаю. В чем же неправда ссылки? – “31 ап. правило говорит о пресвитере”, отделяющемся от епископа. Ну что это за критика! Это увертка, а не возражение. Мы уже писали: если священник не имеет права делать этого, то неужели возможно отделиться архиерею? He наоборот ли? Епископ должен показывать пример дисциплины и законности, а не быть хуже своего священника. Понятно всякому! Но и в правилах церковных дается именно такое разъяснение. Мы только что приводили 15 правило Двукратного Собора, где говорилось: если священнику нельзя разделяться от епископа, а епископу – от митрополита, “то самое и наипаче (т. е. тем более, в особенности) приличествует (и в отношении архиереев и митрополитов к) патриархам”... Это очевидно. И приходится удивляться антиканонической изворотливости, чтобы затуманить ясное. А такая “неверность в малом” заставляет уже с осторожностыо относиться и к более важным пунктам критики. Идем дальше.

“А 35 правило, – говорит митр[ополит] Антоний, – запрещает епископам рукополагать вне пределов своей епархии”, – “что опять неприменимо к данному случаю” карловацкого раскола.

Но спросим: неужели митр[ополит] Сергий и “его²⁸ Синод” не видели таких слов этого правила?! Ясно – видели. Ho почему привели же они его против карловчан? И добросовестному обследователю следовало бы задуматься над этим. А тогда было бы понятно, что и это правило именно “применимо” к раскольникам. Дело в том, что Карловацкий центр был “упразднен” еще Патр[иархом] Тихоном в 1922 году; управление было передано митр[ополиту | Евлогию. Если же “упразднен”, то ясно, если епископы уже не могли нигде действовать; а если действовали, то это было вторжением в область иного епископа, в данном случае – митр[ополита] Евлогия. Так все становится ясным и “применимым”. А что Карловацкий центр был “упразднен”, об этом само Окружное Послание цитирует подлинные слова Патр[иарха] Тихона: “Упраздпяя Высшее Церковное Управление за границей, Святейший Патр[иарх] Тихон объяснил это так: ... далее приводится мотив (Генуэзская конференция)и потом говорится: “Мы (Патр[иарх] Тихон) упразднили это управлеиие”²⁹. Митр[ополит] Сергий ссылкою на 35 правило и напоминает уже о прежнем “упразднении” карловчан; а следовательно, уже и прежде не имевших права вмешиваться в область митр[ополита] Евлогия.

Переходим к более важному пункту: 34 правилу о признании архиереями “Первого”. Кажется ясно; но противникам повиновения нужно опровергать все без остатка. Приведя целиком это основное правило, митр[ополит] Антоний не смеет отрицать, что оно относится к карловацкому случаю раскола; ибо в послании только что ими было решено порвать с “Московской Патриархией”. Но тогда он пускается уже в толкование. По разным причинам, в разное время, при разных обстоятельствах (я писал о том выше) – и “34 апостольское правило является просто неприменимым”.

Вот и все! “Неприменимо”. И правило отбрасывается в сторону, как негодное здесь. Решительно, но легко. До этого же года жили по правилу и карловчане целых 14 лет (1920–1934 гг.) He разрывали с Патриархом, а после и с митр[ополитом] Петром, и с митр[ополитом] Сергием. И поминали их. “Мы жили всегда в неразрывном духовном союзе со своей Матерью-Церковью”; “молились за ее главу”. He мешали этому ни беженство, ни уход “за пределы церковной области” – все это было и прежде, и в течение 14 лет. Но вот случилось событие: “известная декларация” митр[ополита] Сергия от 16(29) июня 1927 года, в которой (он) признавал советскую власть нормальной и законной и внушал всей русской православной пастве повиноватъся ей”. К тому же потребовал еще и подписки о лояльности. Это вот перевернуло теперь все прежние отношения к канонам – и произошел разрыв.

He говорю уже о том, что митр[ополит] Сергий совершенно не требовал “повиновения” за границей. Но нужно спросить: где, в каких канонах разрешается рвать со своим “Первым” из-за политических причин?! Такого канона абсолютно нет!

Наоборот, в 15 правиле Двукратного Собора указывается лишь один случай, дающий право и даже благословляемый Церковыо на пресечение общения с епископом или Патриархом: это – ересь.

’’Отделяющиеся от общения с предстоятелем ради некия ереси, осужденные святыми Соборами или Отцами”, и притом – “когда он (епископ) проповедует ересь всенародно и учит оной открыто в Церкви; таковые “не подлежат положенной правилами епитимии, но и достойны чести, подобающей православным”.

Но иикто еще не осуждал ни Патр[иарха] Тихона, ни митр[ополита] Сергия, ни вообще Церковь в России в подобных ересях. А лишь изобретали обвинения в “сдвиге влево”; a другие дерзали обвинять ее в предательстве сатане. Но каноны абсолютно не знают таких общих бездоказательных поводов к расколу. А иначе, – т. е. если бы Церковь издала подобный канон, – то она сама дала бы неограниченный повод к бесконечному “безумию раскольников” “расторгать единство Церкви”: одному не понравилось политическое направление архиерея – раскол; другой вообразил, что Патриарх помогает злу безбожия – раскол; третий показался чуть не воплощением самого сатаны или его агентом – обязательный раскол. Такой канон был бы взрывчатым веществом в Церкви, а не охранителем любви, мира и единства ее. И понятно, почему такого канона нет.

Но митр[ополит] Антоний и Двукратного Собора не признает применимым к их случаю.

“Еще менее оснований, – говорит он в Окружном Послании, – строить обвинение на правилах этого Собора”. Почему же? Будто бы только потому, что отделившийся “подлежит строгой ответственности лишь с тех пор, как перестает возноситъ имя своего Первоиерарха”. Но этого не было за границей. Следовательно, и 15 правило неприменимо. Поистине легкомысленное рассуждение. Просто поражаешься такому лукавствию или неведению! В правилах этих ясно сказано, что главной причиной является “раскол”, “отступление от общения”, “расторжение единства Церкви”. Ну, а уж после этого – и внешнее проявление этого внутреннего отступления: прекращают поминать имя предстоятеля за богослужением. Ведь известно, что самое поминовение архиерея или патриарха является знаком или свидетельством того, кому подчиняется данное лицо. В древности по этому приказу могли отличать православного архиерея от какого-либо еретика.

И с обратной стороны: если где не поминают, то значит там, внутри сердца, уже совершился раскол, хотя внешне еще и не объявляли об этом. А может быть, бывает и иное: поминают даже имя, а внутри откололись. Здесь в Америке мы как раз являемся свидетелями такого извращения: поминали Патр[иарха] Сергия, поминают теперь и Патр[иарха] Алексия, но не толъко не подчиняются им, но даже борются, поносят их. Ясно, что митр[ополит] Антоний в своем перетолковании допустил ложный вывод, обратив внимание на внешнее проявление больше, чем на внутренний раскол в сердце и действиях. Но митр[ополит] Платон к тому же не поминал и митр[ополита] Сергия, хотя и писал ему об этом ложно. Боже, Боже! Какие хитрости!

Теперь нам осталось разобраться еще в одном документе, на который и Окружное Послание, а теперь и в Америке, ссылаются до последних дней. Мы разумеем “Постановление” или “Указ” Св. Патр[иарха| Тихона, при участии Священного Синода и В[ысшего] Церк[овного] Совета, от 7/20 ноября 1920 года. Этот пункт относится и к “каионическому положению”, но он требует особого внимания от Америки, потому что на него наверное будут опираться отклонившиеся и далъше как на фундамент. Поэтому мы и помещаем его в особую главу. Вот как излагается суть этого Указа в Окружном Послании митр[ополита] Антония.

Указом сим “дается предписание епископам, оказавшимся вне сношеиий с центральным церковным управлением (патриархией) в России, самостоятельно организовывать церковную власть на местах, применительно к основному принципу означенного (34) Апостольского правила”, т. е. – дополним мы, – с возглавлением “Первым» старейшим из оторванных епископов. И в полуофициозе американских архиереев³⁰ ссылаются на этот же Указ в статье “Современное каноническое положение Северо-Американского Митрополичьего Округа”. Подписал: “Русский Православный”.

“Когда началась революция, Патр[иарх] Тихон 20 ноября 1920 г. за № 362 издал Постановление, чтобы оставшиеся на свободе части Русской Церкви сами организовались и имели свой административный цеигр”. На основании этого постановления организовались сиачала по месту жительства в 4 группы: на Дальнем Востоке, на Ближнем Востоке, в Западной Европе и в Америке. При этом не обошлось без недоразумений и споров, – скромно замечает “Русский Православный”. Но вот в 1935 г., по приглашению Патриарха Сербского Варнавы, все они будто бы “объединились в 4 митрополичьи округа” с одним общим центром в Карловцах, под главенством митр[ополита] Ангония. Казалось бы, все так гладко. На деле же все было иначе. “Митр[ополит] Евлогий, – пишется в примечании к статье, – ушел к грекам”, – добавим: еще в 1931 году. “Вместо него” остался митр|ополит] Парижский Серафим. Но ведь он не “Западная Европа”, а маленькая часть все той же прежней Карловацкой группы. Дальний Восток, правда, вошел в подчинение митр[ополиту] Антонию. А Америка все время боролась против такого объедииения. Американцы знают, до какой ожесточенности доходила здесь борьба. Карловчане клеймили “платоновцев” такими именами, что и писать не хочется. Возьму один пример.

“Таинства ваши, – не таинства, – приводил по памяти митр[ополит] Антоний слова св. Феодора Студита, – а бесовская пища”. Тот же митр[ополит] Антоний жестоко обзывал (лично мне) митр[ополита] Платона “погибшим человеком”. “Платоновцы вели себя скромнее, но сам митр[ополит] Платон отплачивал карловчанам глубокою иенавистыо. “Я и в раю не хочу быть с митр[ополитом] Антонием”, – признавался он мне в этой ужасной фразе. И вообще американцы ие хотели быть в подчинении Карловацкому центру. Об этом сами они писали в газетах, на это указывали в печати вожди американской автономии. Здесь тоже хотели самостоятельности и независимости.

И такой отрицательной и враждебной позиции они держались вплоть до смерти митр[ополита] Платона (20 апреля 1934 г.). А преемник его митр[ополит] Феофил, избранный в ноябре 1934 г., в следующем году поехал в Сербию и единолично (насколько мне известно), без обсуждения и решения Собора в Америке, подчинился сам и подчинил свою епархию Карловацкому центру. И американцы приняли это молча. И только через два с лишним года на соборе 5 октября 1937 г. было принято здесь это объединение. Но и доселе 621 среди духовенства и верующих Феофиловской юрисдикции существует отрицательное отношение к Карловацкой группе. А некоторые священники, – как о. Чепелев, о. Присадский, – и открыто восстают против представителя этой группы архиеп[ископа] Виталия [Максименко] и вообще против власти Карловацкого центра. А власть эта, по договору, несравненно больше того, что предлагает Патр[иарх] Алексий: об этом писал о. прот[оиерей] Чепелев уже в 1945 году.

Таким образом, “недоразумения и споры” были очень большие, резкие, ожесточенные.

Кстати: здесь все говорят о “демократическом способе действий; проф[ессор] Тимашев даже Московский Собор архиереев (1943 г.) обвинил в аристократизме, не доволен и собором 1945 г., что мало было мирян, да и те не выбирались на общих епархиальных собраниях, и проч. А что же он молчал, когда один архиеп[ископ] Феофил подчинил всю Америку карловчанам без всякого собрания, даже и без собора одних архиереев?! Да! У людей две “правды”: одна – для себя, когда им выгодно; а другая – для противников, когда нужно бороться с ними.

А теперь из этой “объединенной” группы митрополий уже выделились и соединились с Матерью-Церковью: Дальний Восток, Парижский митр[ополит] Серафим [Лукьянов], Болгарский арх[иепископ] Серафим [Соболев], духовенство в Югославии и особо митр[ополит] Евлогий [Георгиевский]. Из всего блока митрополий осталась в единении с маленькой группой карловчан, возглавляемых митр[ополитом] Анастасием [Грибановским], – только одна Америка, во главе с митр[ополитом) Феофилом. Да и она фактически жила эти 10 лет не только независимо, но, по правде говоря, и недружелюбно: в одних и тех же городах оставались параллельные епископы; не везде даже молились вместе; не везде посещали храмы бывших противников и проч. Единение было не от сердца, a по нужде.

И уж, конечно, меньше всего тут имел значение Указ 1920 года, которым якобы создано это объединение. Совсем, совсем не так было. Если бы за границей и в Америке дорожили каноническим устройством, тогда по этому Указу нужно было бы смириться митр[ополиту] Евлогию и подчиниться митр[ополиту] Антонию, как старшему. Но этого не было. И знаю, что на этот Указ, при организации заграничного Собора в Карловцах (1921 г.), мы даже и не ссылались: я был главным деятелем по подготовке Собора и Наказа для него. Мы, наоборот, – и это было одобрено всем Собором в Карловцах, – торжественно шли под знаменем единства с Матерью-Церковью!

Один из пунктов Наказа говорил решительно: Соборные постановления вводятся в жизнь, если что нужно, немедленно; но получают полную силу только по утверждении Патриарха³¹. Никакой мысли об автономии даже и в тайниках души ни у кого не было. Тут совершенно справедлив митр[ополит] Антоний, говоря в Окружном Послании: “Оторванные временно силою обстоятельств, не зависевших от нашей воли, от своей земли и родной Церкви, мы жили, однако, всегда в неразрывном духовном союзе с последней”. Так было вначале. Иное пошло с 1922 года, когда Патр[иарх] Тихон закрыл, “упразднил” Карловацкий центр, – а в особенности после декларации митр[ополита] Сергия в 1927 году об открытом отношении Церкви к советской власти; вообще после уже раскола карловчан.

В Америке же, как я говорил прежде, иногда ссылались на этот Указ при митр[ополите] Платоне. И уже после подчинения митр[ополита] Феофила митр[ополиту] Антонию стали постоянно, до нынешних дней, твердить об этом “Указе 1920 года”, – зиая, что мало кто этот Указ знает и не будут проверять.

Наконец, никогда на этот Указ не ссылалась и не опровергала его и сама Московская Патриархия! Если бы он был основоположиым для заграничной Русской Церкви, как же можно было обходить его молчанием?! Нужно было бы или соглашаться с ним – или отменять его, если он потерял силу, – или истолковывать иначе, чем понимала заграница. Ничего подобного не было никогда: значит, Патриархия не придавала Указу значения? Да, не придавала ему значения и заграница; о нем вспомнили в Европе 7 лет спустя после издания его (1927 г.), или даже – 14 лет (1934 г. Окружного Послания); а в Америке еще позже: через 15 лет (1935–1937 гг.).

Даже сам митр[ополит] Сергий в письме своем от 30 августа (12 сентября) 1926 г. не упоммнает о нем, а уж как было бы это уместным тогда. Я разумею письмо к заграничным архиереям, враждовавшим между собою и просившим указания от Патриаршего Местоблюстителя, митр[ополита] Сергия. Оно начиналось сердечными словами: “Дорогие мои Святители!”, т. е. в первую очередь – митр[ополит] Антоний и митр[ополит] Евлогий. И потом он дает им совет, или отечески умоляет: создайте единый центр, равно авторитетный для всех. Вот тут, ясно, было бы совершенно уместно сослаться на Указ 1920 года: вот- де и Патр[иарх] Тихон издал Постановление об этом едином управлении в отделенных частях Русской Церкви. Но ничего подобного! Ни малейшего намека на это!³² Стоит же задуматься, почему не ссылались на Указ 1920 года – ни сам Патр[иарх] Тихон, ни митр[ополит] Сергий, ни – даже – митр[ополит] Антоний, ни митр[ополит] Евлогий, ни митр[ополит] Платон? Конечно, не случайно же!

После этих рассуждений, – небесполезных для выяснения канонической правды и тайной антиканонической психологии, – обратимся, наконец, к самому Указу.

Мы, архиереи, знакомы были с ним еще в Крыму. И действительно, согласно с ним организовывали Высшее Церковное Управление на юге России и в Крыму. И, конечно, нам был более понятен смысл Указа, – потому что он для нас и был издан. Дело обстояло таким образом.

Между Совегским Союзом и белыми армиями велась война. Естественно, что территориальная граница между военными зонами противников была непроходима. Во всяком случае, открытых и постоянных сношений с Патриархом и вообще с церковным московским центром не было и не могло быть. Я знаю лишь один тайный случай, когда одна женщина, под видом простой бабы, пробралась (1920 г.) из Крыма к Патриарху в Москву; но принесла от него отрицательиый ответ: он отказался вмешиваться в нашу военную и политическую борьбу³³.

А таких отрезанных от центра епархий в то время (1919–1920 гг.) было много: Украина, Кавказ, Сибирь, Дальний Восток. О загранице, конечно, и не думал Патриарх, потому что эмиграции еще не было; а Америка жила далеко и спокойно. Да о ней в Москве тогда и не знали, так как отсюда туда ничего не писали. Сношения начались после вторичного приезда митр[ополита] Платона, которому Патриархия потребовалась для утверждения его сомнительного положения тут. Ясно, что Указ 1920 года издавался для русских епархий в Восточной Европе и в Азии.

Что же предписывал Патриарх нам?

Раз нет физической возможности сноситься с основным центром, Москвою, то нужно объединяться нам – местно. Церковь есть организм единства. Это понятно. И даже без этого Указа и гораздо раньше его, начиная с 1917–1918 гг., начались местные организации: в самостоятельной тогда (1918–1919 гг.) Украине образовалось тогда Автономное Управление, выработанное на Украинском Церковном Соборе (1918 г.), где и я был участником; и, конечно, оно было передано на утверждение Патр[иарха] Тихона. Экзархом его на Соборе был тогда митр[ополит] Платон и стоял, понятно, на идее единства с Патриархией.

Потом (1918–1919 гг.) такой центр образовался на юго- востоке России, куда перенеслась борьба белых против красных в гражданскую войну. A 7 ноября 1920 г. был опубликован и Указ Патр[иарха] Тихона, задуманный, конечио, раньше, но запоздавший для нас: потому что в начале того же ноября мы из Крыма плыли уже в Константинополь. Борьба с красными продолжалась лишь еще на Дальнем Востоке, при поддержке американцев и японцев. Мы ушли в эмиграцию, и Указ, собственно, потерял свое значение; так сказать, умер естественной, запоздалой смертыо. Понятно поэтому, отчего на него не ссылались в Европе! Временный закон потерял свое временное и специальное назначение.

Но основная идея и цель этого Указа могли быть применимы и к загранице, хотя и не для нее были предназначены. Суть его заключалась в организации церковных частей, разорванных с центром. И, как известно, всегда в жизни и судах пользуются подобными аналогичными законами, если не было особых, специальных решений. Так делается и в Церкви с канонами. Все это естественно и правильно. И потому не только не было бы греха, но даже было бы похвально, если бы этим законом воспользовались правильно и точно, руководствуясь и его целыо, и его смыслом, и его текстом. Но, к сожалению, этим законом злоупотребили, его исказили в толковании и неправильно, противозаконно пользуются им в Америке и доселе. Именно:

I. Самостоятельная организованность не только дозволялась, но даже повелевалась. Это верно.

II. Ho когда? Тогда, когда прекращалась возможность личных или письменных сношений с центром.

III. Где это было? Там, где благодаря военным действиям были территориальные препятствия: закрыты границы для сообщений...

IV. Но до каких пор? Ясно: до первой ближайшей возможности восстановить сношения с центром – лично или письменно.

V. А после этого? Понятно, что нужно пожелать самому, а также исполнить текст Указа о немедленыом воссоединении с центром. Притом,

VI. нужно еще и дать ему, как высшей своей власти, отчет: что делалось за время вынужденного отделения? He правда ли?

Так все просто, логично и ясно даже и без указов. И Указ 1920 г. именно все это и определяет. Причину самостоятельной организации он указывает именно в простой, физической, так сказать, или территориальной, невозможности сношений; и указывается именно эта причина – военные границы, закон – временный. И в Указе действительно повелевается тотчас же по устранении этого физического препятствия дать Патриарху обо всем отчет и, разумеется, снова подчиниться ему и объединиться со всем целым через главу его. Что же случилось на деле?

В Европе заграничная Церковь сама постановила на Карловацком Соборе – послать решения его на утверждение Патриарха, – хотя этот закон был уже нам известен. Члены Собора желали этого единства с Матерью-Церковью, несмотря даже на то, что затруднения в сношениях с Советской Россией уже были. Однако указы от Патриарха Тихона могли доходить до нас, дошел же Указ об “упраздиении” заграничного церковного управления. Были факты и пересылки писем в России: в 1926 году митр[ополит] Сергий отвечает на письма заграничных архиереев. После эта переписка делается более легкою, и о “невозможности” сношений уже нельзя было и говорить.

Подобное было и с Америкой: митр[ополит| Платон не один раз, как мы видим, сносился с митр[ополитом | Сергием письменно, в течение ряда лет. А потом прекратил это, хотя возможность сношения не только не ухудшилась, а наоборот, улучшилась, стала легче. В те же годы (1927–1931) шла переписка между митр[ополитом] Евлогием и митр[ополитом] Сергием. Переписывался и я лично с 1927 г., и А[рхиепископ] Адам. Даже стали возможны и поездки в Россию из-за границы: в 1928 году Москву посетил митр[ополит] Литовский Елевферий.

Поэтому Указ Патриарха 1920 г. прекратил свое действие и для заграницы: сношения стали возможными если не лично, то письменно. А заграничная Церковь, в особенности Америка, и вообще-то всегда сносилась письменно.

И становится совершенно понятным, почему митр[ополріт] Платон не сослался в своем послании на Указ Патр[иарха] Тихона 1920 г. – о невозможности сношений: было бы противоречием сказать это, раз он сам сносился и вел годами переписку беспрепятственно; хотя даже был обвинеи в борьбе против советского правительства (указ Патр[иарха] Тихона от 1924 г.). Он сослался лишь на митр[ополита] Агафангела [Преображенского].

А митр[ополит] Антоний сослался на Указ 1920 г. Он не хуже митр[ополита] Платона знал о митр[ополите] Агафангеле, но он понимал, что нелъзя так развязно обращаться с документами, как это сделал митр[ополит] Платон в послании. И ему ничего уже не оставалось делать, как задним числом использовать старый документ от 1920 года.

И он в Окружном Послании придал этому простому по существу Постановлению особый смысл некоей исключительной прозорливости и “апостольской мудрости” Патриарха Тихона:

“Этим указом, – пишется в Окружном Послании, – даны “особые правила” управления. “Глубочайший смысл” его в том и состоит, что он рассчитан именно на такое бедственное время, когда временно ослабляется “централизованное управление” и дается предписание епископам, оказавшимся вне сношений с центральным церковным управлением. Тут сказалась широта воззрений и подлинно апостольская мудрость великого исповедника Русской Церкви Святейшего Тихона, устремленная всегда и везде к одной цели – спасению верующих”.

Мы уже прежде видели, как различно думал митр[опо- лит] Антоний о “мудрости” и “устремлениях” Патр[иарха] Тихона, когда с другими архиереями подписали (!) обращение не принимать его постановлений, если они покажутся им “не свободным волеизъявлением” его. И через 10–15 строчек после такой “апостольской” похвалы “великого исгюведника” он говорит, что Патр[иарх] Тихон из-за преследований советской власти издал “не церковный” Указ об упразднении Карловацкого центра.

Но на этот раз должно было восхвалять Патр[иарха] Тихона, потому что ссылались на его Указ 1920 года, теперь оказавшийся нужным им. Да и самое время обличает эти похвалы. Именно: Указ был издан в начале ноября, когда главной массы эмиграции еще не было в Европе, а в Америку она перекатилась еще позднее Указа. Что же? Патр[иарх] Тихон был прозорливым? – Нет: просто не для эмиграции был писан этот Указ, а для территории белых. И только.

А уж если говорить о “мудрости”, то для меня очевидно совсем обратное. Мы теперь воочию видим: к чему приводит этот указ? На него ссылаются только раскольники в оправдание своего “безумия”, – как выражается 10-е правило Двукратного Собора, в оправдание рассечения, разделения единства Церкви. Это – факт! Еще никто через этот указ не пришел к воссоединению с Матерью-Церковью. Это – тоже факт! Пользуются им не на пользу Церкви, а во вред. Это – опять факт!

А ведь главная-то цель его заключалась именно в пользе, в организации церковной жизни, а не в дезоргаиизации. Имелось им в виду тотчас же возвратить эти организованные части к единству с Матерью-Церковью и с ним, Патриархом. Неужели же сам глава Церкви, – какой бы и кто бы он ни был, – стал бы издавать Указ, который явно грозил бы оторвать от него части Церкви, порученной его управлению и охранению? Если бы Патриарх так думал, то это было бы именно знаком не мудрости, а опасного легкомыслия: дать в руки оружие к разложению! Но, конечно, Патр[иарх| Тихон не думал этого и не хотел. Да и не мог еще думать: эмиграциоиной Церкви тогда не было, когда издан был сей Указ!

И некоторые за границей понимали это злоупотребление текстом Указа и стали искать: и Указ соблюсти, и себя оправдать. Что же делают? Многие (в частности арх[иепископ] Виталий) перетолковывают его так:

– Хотя Указ действительно говорит о территориальной невозможности физического сообщения с центром; то нужно-де понимать его шире: в смысле вообще затруднительности сношений, хотя бы и по причинам духовным, хотя бы и можно было сноситься письменно, или даже послать в Москву делегата, – что и предлагал на Кливлендском Соборе 1934 года еп[ископ] Макарий.

В чем же эта затруднительность теперь? Ответ очень уж “широкий”: в несвободе Церкви в России! Вот куда уже пошло истолкование: от физической территории к политической несвободе. Такой прыжок является произвольным и противным закону. Почему? Всякий закон должен быть понятным, ясным и очевидным. А иначе его можно обратить и в противоположную сторону, вопреки цели и назначению самого правила и его законодателя. Так было с Самим Господом Иисусом Христом: Ветхий Закон о Нем говорил, а фарисеи-законоведы кричали Пилату: “По закону нашему он должеи умереть!”– и распяли Его.

To же самое Патр[иарх] Тихон – хотел сохранить Церковь, чтобы легче воссоединить части. И начал это объединение, “упразднив” Церковное Управление в Карловцах. А ему говорят: ты делаешь несвободно это; и мы поступаем против себя, так как ты сам издал закон – жить нам самостоятельно, когда? – Когда нельзя сноситься с тобою! – Да, мы сносимся; но это или то не ты говоришь, а стоящая за тобой советская власть! Ты раб ее. Тебя же как бы не существует совсем!

Вот ведь до чего можно договоригься!

Такое “широкое” истолкование ведет к полнейшему произволу! А кроме того, исходит из низкого воззрения на Патр[иарха] Тихона: он несвободен, лицемер, лжец; думает одно, а говорит иное. Какой же он “исповедник”, да еще “великий”?!

Тогда можно его заподозрить в лицемерности издания и Указа 1920 года? Нет границ человеческой “свободной” воле. А законы для того и издаются яснее, чтобы наша злая душа не могла злоупотребить ими. А мы именно это и видим: в статье “Русского Православного” так и говорится, что действие этого временного Указа “продолжится впредь до восстановления нормальной свободной жизни Российской Церкви и установления свободного сообщения с нею”. Где сказаны в Указе эти слова? Нигде.

Мы говорим: свободно сноситься можно было еще и при митр[ополите] Платоне. Тем более теперь. А они?

“Восстановлена ли нормальная, свободная церковная жизнь в СССР?” – “Нет”, – отвечают сами. – “Установилось ли свободное сообщение с Русской Церковью в СССР?” – “Нет!” – “Но ездили делегаты в Москву?” – “Да, – отвечают. – А вот третьему делегату – юрисконсульту Р[альфу] Аркушу визу отменили!”. Что же тут особенного? На просьбу Патр[иарха] Сергия обещали дать митр[ополиту] Николаю [Ярушевичу] визу в Америку, а потом так и не дали. Значит, Америка тоже не свободна?

Еще: “Может ли наш Митрополичий Округ сам решить вопрос об объединении с Русской Церковыо?” – “Нет”. – “Почему?”. – “Мы, 4 заграничных округа, должны общие вопросы – как обязались – решать сообща”. Какая, подумаешь, добросовестность и верность! Но когда отделились от Матери-Церкви, почему же “не сделали даже попытки” спросить у нее мнения об автономии?” – “He хотели”.

Еще: говорили, что с Россией нет сношений, и там власть не дает свободы, поэтому нужно порвать с Церковью. А когда в течение войны не было сношений с митр[ополитом] Анастасием, то почему же не спешили оторваться от него американские архиереи? Почему при первой же возможности общения они возвратились именно к нему, а не к Матери-Церкви?! Почему поминали ero, а не митр[ополита] Сергия? Если он был свободен во время гитлеризма, то как американцы, противники Гитлера, могли оказывать ему доверие? Если же он был не свободен, а под давлением Гитлера – как вы слушались его в то время и верили ему?

Вопросов много, а ответ один: они хотели этого\ И совсем тут ни при чем ни Указ 1920 года, ни вообще законы или церковные каноны! Обязателен для них лишь один закон: Так хотим этого мы! Вот это было бы и откровенно и понятно. И так на самом деле и есть.

Вопрос иной: почему так хотят; но это уже иная тема. А сейчас мы обязаны повторить еще и еще раз: не в канонах дело и не в Указе 1920 года.

Нужно справедливо сознаться в этом противникам мира и единения. Нужно отказаться от фальшивого истолкования Указа. А уж если следует бороться против единения с Матерью-Церковью, то – на основе других причин и мотивов. А каноны и Указ нужно оставить в покое. Иначе запутаетесь.

Подлинный текст Указа будет приложен.

В жизни все значительно сложнее, чем в теориях и книгах. Из предыдущей главы о политических причинах разделения было ясно, как они перепутаны с другими вопросами не политического свойства. А таких смешанных вопросов в данном деле несколько. И они глубоко затрагивают и настроение, и думы русских людей о делах Церкви. Поэтому мы уделяем им особую главу.

А. Вопрос первый. Политика и Церковь.

Мы уже видели, что обе стороны винят друг друга в политических мотивах своих действий. Приведу на память несколько из них.

Патр[иарх] Тихон объясняет свое “упразднение” Карловацкого центра так:

“Когда в марте 1922 года стало нам известно обращение президиума Высшего Церковного Управления за границей о недопущении русских делегатов на Генуэзскую конференцию”, “мы упразднили это Управление” (28 июля 1922 г.). “Отсюда видно, что я не такой враг советской власти и не такой контрреволюционер, как меня представляют”. “Итак, – заключает митр[ополит] Антоний, – Св. Патриарху нужно было закрыть Высшее Церковное Управление за границей, чтобы снять с себя ответственносгь за его (заграничного управления) выступления против Советов. Таким образом, эта мера была политической, а не церковной”.

Митр|ополит] Сергий обвиняет митр[ополита] Антония, что действия заграничного Синода объясняются “политикой”. А митр[ополит] Антоний со своей стороны обвиняет и Патр[иарха] Тихона, и митр[ополита] Сергия в политических мотивах действий против карловчан: «Таким образом, – пишется в Окружном Послании их (1934 г.), – эта мера (упразднение заграничного управления) была политической, “а не церковной”».

Еще Патр[иарх] Тихон – об увольнении митр[ополита] Платона (1924 г.) “ввиду имеющихся данных о контрреволюционных выступлениях Североамериканского митрополита, направленных против советской власти” и прочее. А убежавший из ссылки в России прот[оиерей] М[ихаил] Польский заявил о “лично ему известном факте”, что этот Указ Патр[иарх] Тихон написал “под давлением большевиков» (Проток[ол] Деяний Карлов[ацкого] Собора 1938 г. С. 139).

И митр[ополит] Платон все свое послание против митр[ополита] Сергия построил на обвинении не только одного последнего, но и Синод, и даже всю Патриаршую Церковь обвиняет, что они действуют “исключительно и единствеино в пользу советского режима”.

Патр[иарх] Алексий в послании к карловчанам (10 августа 1945 г.) совсем не говорит о политической причине их раскола при митр[ополите] Антонии и только обвиняет митр[ополита] Анастасия в написании “благодарственного адреса Гитлеру” за устройство храма в Берлине и о поддержке его в борьбе немцев против России.

Но вот уже обвинения и от своих. Прот[оиерей] о. И. Чепелев высказывается корреспонденту “Зари” так:

“К сожалению, некоторые политические группировки русской эмиграции, неизвестно какое отношение имеющие к Церкви, а также группа карловацких епископов, связывают свободу действий нашего митрополита (Феофила), навязывая ему ни для кого не обязательные претензии в качестве основ для его деловых сношений с Матерью-Церковью”; “и не только нашему митрополиту, но и всей нашей обширной митрополии” (6 декабря 1945 г.).

Другие, наоборот, винят Патр[иарха] Алексия в политике вообще и по отношению к Америке в частности. Фактов множество.

Притом одни говорят: Церковь должна быть вне политики; а другие возражают: этого не может быть, она должна быть с политикой.

He будем разбираться в этом общем вопросе – о религии и политике. Рассмотрим его в приложении к данному моменту; и притом – с точки зрения и поведения Матери-Церкви: политикой ли она руководилась и руководится в своем церковном курсе вообще и в отношении к загранице в частности? Что же касается политических тем, это очевидно. Но ведь не в этом вопрос, а в том, почему именно она затрагивает их? С какой целью?

Вот митр[ополит] Платон с поразительной смелостью (если не сказать – с кощунственною хулою на всю Церковь) заявил: “Исключительно и единственно” – ради политики... Но я полагаю, что едва ли теперь еще найдутся среди архиереев другие святители, способные повторить, что Русская Церковь и патриарший “центр” ее совсем не думают “о благе Христовой Церкви”. А если и есть – Бог им судья!

Но совсем иначе думала и думает о своих действиях Мать-Церковь.

По разным причинам Русская Церковь в начале революции оказалась в чрезвычайно трудных условиях политического давления. He будем теперь разбираться: кто прав и кто виноват. Я лично думаю, что виновата была и Церковь наша, и вообще все мы – своим внутренним отступлением от духа христианства. Да и трудно нам было перемениться быстро со старого уклада на новый. А тут еще Патр[иарх] Тихон выпустил известное свое послание с “анафемой” против советской власти. Все это не могло содействовать мирным отношениям нового правительства с. Церковью.

Но постепенно – и довольно скоро (только 2–3 года прошло после междоусобиой борьбы) тот же Патр[иарх] Тихон выпустил свое послание, где уже раскаивался в своем поведении и обещал впредь признавать советскую власть.

Конечно, были причины со стороны новой социалистической власти, стоявшей на материалистической позиции и притом окруженной со всех сторон врагами. А тут еще и “домашний враг” – своя же Церковь в России! Как же можно было мирно сожительствовать им?!

И Церковь оказалась в стесненном и опасном положении. Нужно было думать ей уже о собственном самосохранении от власти, признанной всею страной и закрепившейся в ней. Что же можно было тогда делать?

Обличать, запрещать? Было испробовано это средство, но привело лишь к ухудшению положения, а не к улучшению. “Воевать?” – “В России это было немыслимо, безумно. Воевали мы, белые. Но и этот путь потерпел крах: мы убежали за границу, едва спасши свою жизнь. И Церковь должна была найти в России новый путь спасения и себя самой и русского народа”.

Конечно, оиа не желала содействовать “сатане” и “безбожию”. Безумные могут обвинять ее в этом самоубийстве и богоборчестве! Вопрос был в ином: как спасти себя и душу народа?

Положение было крайне трудное! А тут еще появились обновленцы, которые не только сами разлагали Церковъ изнутри, но и постоянно доносили на нее советскому правительству. Бывший профессор СПб. духовной академии, потом одии из главнейших идеологов “Живой Церкви” открыто обвинял Патр[иарха] Тихона в оппозиции против советской власти даже в 1925 году (“Вестник” Обновл[енческой| Ц[еркви], 1925. № 3)³⁴. В марте умер Патриарх. Один из бывших моих учеников по СПб. духовной академии, сделавшийся потом живоцерковным мигрополитом, делал то же самое в Ленинграде. Правда, после он отказался от своего дела и места и умер, приняв таинства от Патриаршей Церкви.

Далее, – мы, духовенство белой армии, – боролись против советской власти даже с оружием в руках, а не одними лишь словами и проповедями. А перебравшись за границу, мы продолжали свое дело и там: и пропагандой, и соборами (в Константинополе, Карловцах).

Все это крайне осложняло положение Церкви в России. Что же она делает? Конечно, не “продается”, как ее обвиняют за границей; и не бездействует, а находит свой правильный путь защиты святого православия. Какой?

За границей мне пришлось по этому предмету вести такой разговор со священником, ушедшим из российской земли в 1926 г.

Он: Вы признаете, что власть советская безбожная и антирелигиозная?

Я: Она и сама заявляет об этом открыто.

Он: Так неужели Церковь не должна бороться против безбожия?

Я: Даже обязана. Зачем спрашивать?

Он: А как же Патриаршая Церковь требует не вести борьбы против советской власти?

Я: Батюшка! А скажите мне: когда Вы сами были до 1926 года в пределах Н. губернии, вы вели себя лояльно или же боролись против советской власти явно или хотя бы тайно?

Он: Я был лояльным, не боролся.

Я: И искренно делали это?

Он (в смущепии): Да-а! Представьте, искренно. – И, улыбаясь виновато, точно сам удивлялся себе: как же это он поступал так там?

Я: Вы не можете вспомнить³⁵ тогдашних ваших настроений и мотивов лояльности?

Он (подумавши): Там это было невозможно.

Я: Так значит Вы делали это лишь по страху?

Он (опять задумавшись): Представьте, нет. Там это было искренно у меня.

Я: Почему же? И почему теперь вы будто желаете стать на другую позицию?

Он (после паузы): Там каким-то чутьем я руководился. И было просто очевидно: другого пути, полезного для веры, нет!

Я: И я согласен с вами: чутьем ли или сознательно, но вы вместе со всею Церковью шли по этому пути. Только вы ушли оттуда, а Церковь многомиллионная не могла уйти.

Вопрос не в том, бороться ли за веру против безбожия или не противиться этому злу? Это ясно. Но вот в том задача: каким путем Церковь Христова избрала путь мирный: путь смирения, терпения, покаяния, послушания власти – согласно христианским законам, путь любви. Одним словом, Церковь пошла по пути своего Главы – Христа Спасителя. А благие результаты этого уже можно усмотреть и теперь. Вот: разница в методах борьбы за веру, а не в цели; цель всегда одна и та же. Этот пастырь и сейчас еще живет в Америке, дружественно относясь к Патриаршей Церкви. Он является конкретным примером всей Церкви в России: каким путем ей идти там.

Послушание Церкви советской власти (в гражданских делах) было (и остается) не только святым долгом, но и разумным, целесообразным актом. И разумеется, – искреннее, а не лицемерное послушание.

Так именно смотрели на это все, буквально все, без единого исключения, главы Церкви. Мы не зиаем ни одного из них, который бы учил иначе! Ни митр[ополит] Агафангел, ни митр[ополит] Петр, ни митр[ополит] Сергий, ни Патр[иарх] Алексий, ни сам Патр[иарх] Тихон – не мыслили иначе, как лишь о лояльности к советской власти. И даже в знаменитом анафематствовании своем Патр[иарх] Тихон ни одним словом не говорит против самой власти как таковой, не заявляет о ее незаконности. Он только осуждает зверские расправы с противниками, оскорбление религиозных святынь; обращение духовных школ в училища безверия; отобрание монастырей, “без желания считаться с законной волею народа”. И, наконец, проявление “своеволия и насилия над всеми”, в частности, и над Церковыо. Послание Патриархом подписано под датою: “Января 19 дня 1918 г.” – т. е. через три лишь месяца после водворения советской власти в России. Удивительно, что правительство не приняло никаких мер против Патриарха; и мы продолжали заниматься на Московском Церковном Соборе еще с полгода, и разъехались мирно по причинам недостатка средств на содержание соборян; да кроме того, главные дела были закончены.

В беседе с одним советским деятелем мне стала ясиа одна из причин такой терпимости.

“Мы еще понимаем, – говорил он, – что можно было Церкви бороться против нас, пока шел процесс установки государственной власти. Но тогда уже народ принял ее и оиа окрепла; тогда стало уже противозаконным выступать против нее. И христианство учит, кажется, признанию государственной власти”.

Таким образом, легко понять поведение Церкви в ее отношениях к советской власти. Она хранила святое православие.

Вот что припоминается мне из заявлений возглавителей Церкви по этому вопросу. Патр[иарх| Тихон говорил и писал в Европу:

“Поймите же, наконец, что вы своей политикой вредите Церкви”.

Или при увольнении митр[ополита] Платона:

“Ввиду” политических выступлений его, “пагубно отражающихся на Православной Церкви».

Митр[ополит] Сергий в своей известной декларации от 16/29 июля 1927 г. торжественно заявляет, что ни он, ни вообще Церковь в России ни на йоту не пожертвовали святым православием, а поступают по учению апостольскому в отношении к власти.

Пришлось и мне все это пережить и передумать не раз. Еще в 1927 году, когда я давал подписку, я понял, что в основе поведения Церкви лежит не политика, а прежде всего религиозно-церковные убеждения.

В прошлом году меня в Нью-Йорке посетил новый представитель советской печати К-в. “Что Вас побудило познакомиться со мною?” – спросил я. – “Я слышал о вас, как о прогрессивном архиерее”. Я немного улыбнулся. Потом мы долго беседовали. Уходя, он спросил: “Могу ли я написать в Москву о содержании нашей беседы?” – “Конечно, – ответил я, – а каковы же ваши выводы, если можно поинтересоваться?” Он просто и откровенно заявил мне: “Я пришел к вам как к прогрессивному человеку; а ухожу со впечатлением, что вы просто религиозный человек, а все прочие ваши воззрения и действия вытекают из этой осиовы. Верно?” – “Думаю, так! Спасибо Вам!”

Ho еще более убедительное и очевидное подтверждение всему этому я получил в 1945 году, во время моего пребывания в советской России. Расскажу здесь об этом для тех, кто ищет правды и истинных путей к защите и управлению веры. Первого архиерея по пути в Москву я увидел в г. б[ывшем| Екатеринбурге, теперь – Свердловске. Это был уже почтенный старец около 72–73 лет, бывший священником в Москве. Овдовевши, он был пострижен в монашество и возведен недавно в сан епископа. При постриге ему было дано имя – Товия [в миру Александр Ильич Остроумов]. С ним был и местный протоиерей, его помощник по Церкви: человек искренний, добрый и умный. Мы были одни в моей комнате и говорили, конечно, совершенно откровенно.

Я высказал собратьям своим мои думы, выстраданные мною за границей в течение 25 лет, о том, что Церковь должна была взять путь смирения и любви как по отношению к власти, так и ко всем гражданам Союза, включая и неверующих. Он слушал меня очень внимательно. В заключение я спросил его мнения как человека, переживавшего все это на опыте. “Совершенно верно, Ваше Высокопреосвященство, совершеино верно! – смиренно, скромно, но твердо, с убеждением ответил он мне, – любовью и только любовью можно здесь действовать. И плоды любви, несомненно, будут”. To же подтверждал и его о. протоиерей.

Приехал я в Москву. И здесь имел сотни примеров, убедивших меня в абсолютной правде этого Христова пути любви. Обращаясь везде с деликатностью, симпатией и уважением ко всем, – включая и коммунистов, и слуг гостиницы, и представителей советской власти, – я видел, как тотчас же на мое доброе отношение отвечали любовыо.

He ново все это. Мы знаем, что и Сам Спаситель действовал с любовью; и лишь в конце Своей жизни произнес обличительную проповедь против книжников и фарисеев [см.: Мф.гл. 23]. Точно так же и ап. Павел говорил про себя, что старался угождать всем: “Да всяко некия спаси” [1Кор.9,22], т. е. чтобы какими-то ни было мерами спасти хоть кого-нибудь (…..) (так в докумеите. – Примеч. Р.П.). А если бы и это малое не удалось, то по крайней мере он сам был бы прав пред Богом, делая, что нужно было.

И, наоборот, однажды в доме профессора, человека безрелигиозного, я, не удержавшись, слишком резко отозвался по поводу его безбожия; и тотчас я увидел, что вместо пользы я принес лишь вред и ему, и нашей взаимной симпатии.

He раз, – хотя и редко, встречал я в Москве людей, ревнителей по вере, но не смиренно и не любовно относившихся к нерелигиозной власти; и тогда я ясно ощущал, что этим путем неразумные ревнители лишь повредят вере.

Скажу болыие. Когда я слышал смиренного еп[ископа] Товию или других лиц, подобных ему по духу, то ясно ощущал в них влияние благодати Св. Духа. И, наоборот, когда встречались со мною строптивые и недовольные властью ревнители, я ощутцал в них действие бесовской силы, хотя они и говорили за веру, за Церковь, против безбожия и прочее. Свидетельствую Богом, что мне это было совершенно ощутительно и очевидно.

Перенося все эти мои наблюдения и опыты на заграничную жизнь, я с несомненностыо вижу, что путь эмигрантской борьбы не только не помогает вере, а прямо вредит ей. He в том лишь дело, что советская власть по таким борцам судит и о Церкви в России (это было, но уже давно прошло: советская власть знает искренность вождей Церкви, особенно начиная с митр[ополита] Сергия), а в том, что подобной враждебной и озлобленной борьбой заграница мешает возвращению к вере тех, которые и могли бы прийти к нам. В самом деле: как пойдешь туда, где на тебя брызжут ядовитою, бешеною слюною?! От таких людей и от такой веры убежишь куда глаза глядят.

Итак: с какой бы стороны ни посмотреть, предубежденному человеку будет ясно, что такую, а не иную “политику” по отношению к советской власти Мать-Церковь приняла по мотивам религиозным, духовным, а не под давлением власти, и не из-за страха перед ней, и конечно уж не из-за “собственных домашних” выгод. Да и о каких выгодах можно говорить в Русской Церкви, когда она столько страдала!!! И как поворачиваются языки и осмеливаются души говорить подобные вещи? Особенно – в Америке, где мы все пока сыты, обеспечены, одеты, в тепле... Нам ли бросать камнями в страдавших? Ho, увы, и сейчас еще бросают во всех, кто не согласен с этими обвинителями.

Нет, не продалась наша Матерь, а была и осталась Матерью для своих детей, не только для оставшихся во дворе ее, но и ушедших “на страну далече” [Лк.15,13], как евангельский блудный сын.

Закончу этот отдел о “Политике и Церкви” двумя заявлениями Патриархов.

На Киевском Церковном Соборе (1918 г.), – где я был участником, как и на Московском, – мне пришлось слышать следующий рассказ. Украина тогда была “свободной”, точнее – немецкой провиицией. В Великороссии было и голодно, и беспокойно. И, – говорят, – Патр[иарху] Тихону было предложено уехать тайно из Москвы на Украину. Но он, не колеблясь, отрекся, сказав:

– А кому же я оставлю Церковь? Ведь и большевики, хоть и нехорошие, но и они мои духовные чада!

Может быть, это лишь легенда, но и легенда – верная, мудрая, христианская.

Другие слова сказал митр[ополит] Сергий. Иностранные корреспонденты спросили его о духовном состоянии русского народа. Тогда еіце была антирелигиозная пропаганда, и глава Церкви мог бы пожаловаться на безбожие страны, даже не затрагивая власти. Но он не пожелал выдавать свой родной народ на позор чужим людям (да еще, вероятно, не друзьям); но не желал и лгать. И с материнской мягкостыо сказал:

– Мы (т. е. духовные вожди и отцы) еще не потеряли надежды на возвращение нашего народа к Церкви!

Вот слова любви: она все терпит, всему доверяет, на все доброе надеется [см.: 1Кор.13,4–7]. А не проклинает, не обличает, не бьет. Это – дух Христовой Церкви.

Такова “религиозная политика” в “политике государственной”. Это не политика, а мудрая любовь.

Б. Вопрос второй – Свобода и неволя.

Когда мы присмотримся к мотивам, почему за границей откололись от Матери-Церкви, а иные не желают еще и теперь присоединиться к ней, то самое употребительное слово, какое печатается, говорится – это “свобода”. И все уверены, что тут корень бед и разделений. Поэтому противники мира нападают на “несвободу”, а защитники стараются доказать, что свобода есть. При этом свободу обе стороны понимают в общем однообразно, как свободу политическую, правовую, a эта несвобода сковывает и духовную свободу человека и всей Церкви. Мы уже видели множество примеров и заявлений такого рода. Приведу здесь еще одно, которое мне представляется ярким, откровенным и довольно полным.

“Самое главное основание, – пишет некий С. Н., лицо достаточно осведомленное в церковных делах, – почему Североамериканская Церковь не может признать московской церковной власти, – то, что эта власть не свободная, а порабощенная, действующая по директивам советской власти; власть – собственно допущенная советской властыо, угодная, покорная ей, а не власть свободная, каноническая, всероссийская”.

И потому “подчинение” такой иесвободной “церковной власти было бы не на созидание, а на разорение церковного дела в Америке, привело бы к дезорганизации и расколу, сделало бы нашу Церковь, через московскую церковную власть, – орудием советской власти и ее политики” (“Русская жизнь”, 19 апреля 1945 г.).

А “мы все здесь – свободные, как американские граждане”. И все это поется на все лады, при всяком случае. И конечно, это разжигает вражду против Матери-Церкви, как и всякая агитация. Сей, сей – где-нибудь да взойдет!

Что можно сказать на это от имени Матери-Церкви? Мы уже приводили слова Патр[иарха] Тихона, сказанные именно на подобные обвинения в несвободе его:

– На земле нет такой силы, которая могла бы принудить меня говорить неправду!

И митр[ополит] Сергий называл обвинения в его несвободе “избитыми” доводами.

После Московского Собора 1945 г. уже все почти патриархи или их представители засвидетельствовали, что в России Церковь свободна.

He верят и не верят! Ибо сердцем не хотят верить.

А на помощь себе противники мира привлекают даже представителя самой советской власти, которая сознается, что Церковь будто идет на поводу у ней, ради экономических выгод. В той же газете “Русская жизнь” (сродной по духу с “Россией”) напечатано интересное интервыо корреспондента Эд. Стивенса, который в своей книге “передает свой разговор о Церкви с Богомоловым, ныне советским послом в Париже”. А уже с 1944 года были известны намерения митр[ополита] Евлогия воссоединиться с Матерью-Церковью. Осенью того же года он посетил посла Богомолова и просил его переслать письмо Патриарху. А в марте 1945 г. он даже желал полететь в Москву, но врачи запретили. После митр[ополит] Николай [Ярушевич] был в Лондоне, и митр[ополит] Евлогий телеграфно просил его “немедленно приехать в Париж для воссоединения с Патриаршей Церковыо: он знает, что его конец близок, и не хочет умереть в разладе с нею”³⁶.

И вот Богомолов будто бы сказал следующее: “Экономическая база определяет политику и прочее³⁷. Возьмите православную Церковь в России: в прежние дни ее экономической базой была царская система³⁸. Революция подорвала эту ее основу, и поэтому в прежние годы Церковь была против советского строя. Но недавно советское правительство заключило соглашение (?) с Церковью и создало для нее экономическую базу, правда, значительно более скромную. Поэтому теперь Православная Церковь включилась в советскую систему и стремится работать для нее. В этом, – доверительным тоном прибавил Богомолов, – весь секрет!”³⁹

Если посол говорил так, то это лежит на его дипломатической ответственности. И теоретически тут нет ничего нового с точки зрения философии экономического материализма. Но это совершенно неверно по существу дела: Церковь наша в России была “против советского строя” лишь в первые, можно сказать, “дни” после революции. И уже в 1923 году Патр[иарх] Тихон определенно стал на легальную позицию к власти. И с той поры эта линия беспрерывно росла и укреплялась. Но в те времена Церковь не получала от Советов никакой помощи, но и прямо была лишена многих прав, хотя конституцией никогда не запрещалась свобода религии. А “лишенчество” продолжалось до так называемой сталинской Конституции 1936 года. Ею прежние “лишенцы” были уравнены и во всех гражданских правах (§ 134). Но опять-таки не получали никаких экономических благ от власти. И только в последние годы она предоставила церкви и дом для патриарха (б. немецкое посольство), и здания для духовных школ, и типографию, и право организовывать и свечные заводы по местам и т. п. И, разумеется, Церковь с благодарностью приняла все это. Но, повторяю: это было лишь в последнее время. А доселе 20 лет Церковь была ограничена в правах. Да и сам посол (если, повторяю, это верно) сказал: “Но недавно...” и т. д. А до этого “недавно” Церковь давно была искренно лояльна к советской власти. Это несомненный факт истории! Но и когда правительство выразило свое “внимание к нуждам Церкви”, то митр[ополит] Сергий, сообщая мне об этих отрадных фактах, написал шутливо, но с христианским философским спокойствием: “А мы, грешным делом, уже и поотвыкли от таких дворцов” (как б[ывшее] посольство).

И, конечно, христианину вся эта роскошь (да и невелика она там: меньше, чем во многих рабочих домах Америки, – без ковров, без шелковой мебели) мало отрадна.

В газете “Россия” некий Фаленберг перепечатал заметку Стивенса как доказательство “несвободы” Церкви. Я ее поместил здесь для того, чтобы ответить на обвинение и указать, что Церковь была свободна внутри себя. Была свободна, несмотря на скорби внешние. He продавала своего духовного первородства за милости власти, а смиренно герпела все.

Но мне всегда бывает больно, когда одни видят в других всегда одно лишь злое, греховное, эгоистическое. Неудиви- тельно, что так смотрят люди⁴⁰ неверующие шш последова- тели теории “борьбы за существование”, но когда именующие себя христианами с каким-то злорадством ищут во всех лишь дурных мотивов, то спрашивается: да христиаие ли они по Духу своему?

Ведь если искать “экономических” обвинений против Церкви в России, то не с большим ли правом можно было бы обратить это же самое обвинение к американскому духовенству: пока оно получало жалованье от царского Священного Синода, было верно России, а когда с революцией это жалованье отпало, то здесь начались везде разделения!

И мне лично не раз и не от одного приходилось слышать предложения: исхлопочите – откуда хотите – жалованье в Америку, и священники поедут к вам! Другие обвиняли отколовшихся архиереев в том, что они боятся лишь за свои места и жалованье.

Но я никогда не верил и не верю этому. А такими священниками, кои бы побежали на деньги, православия здесь не спасешь, а вконец погубишь.

Поэтому думаю: и здесь обвинителям нужно было бы иметь больше доверия к Церкви Христовой в России и ее служителям! Увы! Я почти не слышу таких добрых голосов доверия. Может быть, вы, читатель, слышали об них? Тогда порадуйте и нас этими именами. A το все лишь одни обвинения, подозреиия, порицания, осуждения, вражда, злоба, бунты. Если же мы были бы добрее сами, то смогли увидеть добро и в других.

Поверим хоть немного и Патр[иарху] Тихону, и митр[ополиту] Сергию, и теперешнему Патриарху, что они свободны. А иначе вопрос: да свободны ли мы сами?

He будем далыие говорить: есть ли политическая свобода в России? He стесняется ли там народ вообще и Церковь в частности?

Ну, допустим: и нет этой свободы там. Но ведь есть ииая свобода! О ней я и желаю сейчас немного поговорить, хотя бы уже по одному тому, что об этом вопросе, в такой постановке, я буквально ни разу не слышал и не читал ничего в заграничной прессе. Даже отколовшиеся архиереи никогда не обмолвились о ней. У всех лишь одно суждение: пока не будет уничтожена советская власть, там свободы не будет! И далыие не двигаются. Но одна ли есть свобода? И одна ли неволя?

Я в своем послании 1941 года лишь намеком коснулся этой темы, говоря: хотя бы архиереям нужно знать, что есть другая свобода, свобода духовная, свобода благодатная! А в Москве, в Богословском институте, бывшем тогда в Новодевичьем монастыре, я произнес две речи. И первая из них была на тему: “Свобода политическая и свобода духовная”. Кое-что из этого довольно большего материала я запишу здесь для интересующихся глубиною вопроса. Христианское учение о свободе весьма сильно разнится от человеческого, политического, натурального взгляда.

Возьмем факты. Было жестокое рабство при начале христиаиства. Раб был не человек, а вещь. Что же говорили апостолы? Рабы повинуются господам, даже и строптивым.

И повинуются не ради корысти, а “ради Господа”. И притом: не прикрывайтесь словом “свобода”, потому что под ней часто скрывается “злоба”, себялюбие, раздражение. Так говорил ап. Петр, сам – простой рыбак, т. е. экономический “раб” (1 Послание, глава 2–4).

Еще факт. Христиан мучили. Некоторые из них склонны были уже на восстание против гонителей. Тот же ап. Петр и Павел пишут против великой духовной опасиости соскользиуть на сектантский бунт протестов: “Несть власть аще не от Бога”. “Тем же подобает повиноваться власти не токмо за страх, но и за совесть” (Рим.13:1, и другие послания ап. Павла, особенно так называемые пастырские). Сам Павел сидит в тюрьме, но пишет: “Слово Божие не вяжется» (ср. 2Тим.2:9). Христиан гонят 300 лет, но они не бунтуют, а идут на кресты. И побеждают. Явились ученые апологеты, защитники христиан перед правительствами. Они пишут мирные “просителыіые” апологии, но уверяют царей в государственной лоялыюсти своих собратьев и сестер. И митр[ополит] Сергий в 1930 году обратился с подобной же просьбой, в духе апологетов, к советской власти: дайте нам то, другое, снимите ограничения те или иные и прочее. И я помню (в Париже), каким благодатным духом мира дышало это обращение его. Радовалось сердце! Еще жив Дух Святой в христианской Церкви.

А одновременно с этим появилось за границей и нашумевшее тогда т. н. “послание соловецких заточников” с протестом и обвинениями советского правительства. Но какой это был иной дух! А тоже и они говорили и о своей “лояльности” советам, и о “свободной Церкви в свободном государстве”. И я написал тогда статыо в “Последние новости” – “Два духа”.

И эти различные духи я видел и в России в 1945 году.

Что такое христианская “свобода”? Апостол Павел отвечает: “Где Дух Господень, там и свобода” (ср. 2Кор.3:17). Вот где свобода. А кто “раб”? – Отвечает Господь Христос: “Кто кому служит, тот тому и раб” (ср. Ин.8:34). “Вы, – говорит Он евреям, – называете себя свободными сынами отца вашего Авраама; а на самом деле отец ваш диавол, и вы рабы ему” (ср. Ин.8:39–44).

Я могу быть гражданином свободнейшей страны, а в душе рабствую греху, диаволу, людям, толпе, богачам, имущим власть, доллару, сластолюбию, славолюбию, лени и пр. и пр. И, наоборот, апостол был в тюрьме, ждал казни, a спокойно говорил: “для меня ... смерть – приобретение” (ср. Флп.1:21). Единственное рабство он знал: “Я поработил себя Христу”.

Вот это – духовная свобода. И христианство тем и сильно, что оно, не меняя внешних условий, дало внутреншою силу (иммунитет) человечеству быть выше земных вещей: вы – цари и священники! – пишет ап. Петр христианам-рабам! [См.: 1Пет.2, 9]. Так что вы дивитесь мучениям?! Огненному сожжению и прочим страданиям?! Вот бойтесь пострадать за преступления! Бойтесь попасть в пасть диавола, который ходит как лев рыкающий, ища кого поглотить [1Пет.5,8]. Боже, Боже! Какая разница. Как мы все стали далеки от таких воззрений. Мы “цари и священники”?! Мы орлы поднебесные?! Как это далеко!

Однажды на эту тему я говорил в Портланде, штат Орегон, с католическим миссионером. Мы оба ждали пересадки и разговорились. Ну, конечно, о “преследованиях”. После моих подобных рассуждений он с непритворным удивлением говорит мне: “Знаете, это очень интересно и оригиналыю!” – “Оригинально? – спрашиваю я его, – для вас, ученого миссионера, это ново и оригинально? Да ведь это основные элементы христианства! Петр писал неграмотным рабам, и они понимали. А нам – ново? Видно, мы основательно забыли дух христианства и уподобились миру!”

Да, это – новая свобода. Настоящая. И вот тут-то ставится другой, тоже “новый” вопрос: что помогает этой подлинной свободе духа?

Весь мир, – и уже давно, – стал на языческую точку зрения: свобода духа зависит от благоприятных условий – здоровья, богатства, покоя, мира. И римляне придумали даже пословицу: “В здоровом теле здоровый дух”. Но в таком случае. зачем же Христос Сам пострадал и другим указал тот же путь страдания? Зачем же Он допустил Своей младенствующей еще Церкви быть преследуемой 300 лет?! Неужели все это случайно? Никак нет. Это один из основных камней христианского учения и жизни. Неужели Сам Спаситель хотел задавить, загасить Свою же Церковь? Невероятно. В чем же дело? Для чего?

Господь знал: если зерно не умрет, то не принесет плода, а умрет (т. е. разложится), будет и плод (ср. Ин.12:24). И в частности, в деле “свободы”: страдания помогают нам вырабатывать в себе подлинную свободу! О пользе искушений говорит ап. Иаков: “Радуйтесь, когда впадаете в различные искушения” [1,2].

И если Господь допустил, чтобы в России наша Мать-Церковь оказалась в неволе (в какой бы то ни было степени), в скорбях, в политически-правовой несвободе, в лишениях, то все это дано было нам – для возвращения подлинной, духовной свободы в нас. И она засветилась там, возобновилась! Уже один факт, что Церковь и христиане смиренно приняли эти скорби (а они – были), говорит о свободе духовной.

И если сравнить заграничиую нашу жизнь, то ясно будет, в каком мы здесь рабстве.

Даже самый факт американской борьбы против соединения с Матерью-Церковью, – это отстаивание своих “прав”, своей “демократической свободы”, “мы – американцы”, “мы не желаем”, как там смел патриарх, и проч. Неужели все это истинная христианская свобода?!

Нет, нет и нет.

Это духовное мирское рабство. Это рабство в нас самих! Это рабство нашим страстям, из коих первая есть гордость. И совершеино верно говорит об этом Патр[иарх] Алексий в послании к т. н. карловчанам.

А Патр[иарх] Тихон говорил так: “Будем молиться и плакать. He о потерянных земных благах плакать, а о себе самих, о душах своих!” Пишу это по памяти, но правильно.

Понимают важность душевного настроения и здесь, – по крайней мере некоторые, и хотя бы умом.

“Наша православная Американская Русь не может признать московской церковной власти не по недостатку в нас миролюбия и послушания, а ради высоких канонических и моральных принципов, оберегая чистоту, святость и неприкосновенность нашего стада Божия”, – пишет тот же С. Н. в “Русской жизни” (19 апреля 1945 г.).

Как это возвышенно звучит! Но так ли на деле? Если уж такое миролюбие и послушание, то как же в той же самой статье им (С. Н.) напечатаны следующие слова: Патр[иарх| Алексий назначает председателя Собора сам: “Допустимо ли такое оскорбление и такая обида нашему Северо-Американскому Епископату и нашей Церкви?!” “Еще более возмутительный и оскорбителыіый для нас факт допустил Патр[иарх] Алексий”, не дозволив делегатам митр[ополита] Феофила служить панихиду по Патр[иарху] Тихону в Москве и вообще другие службы! “Пора ему (Патриарху-то, так говорят миролюбцы!) понять всю несостоятелыюсть наложенного его предшественником “запрещения”! Неужели это есть тон “послушных” сынов Русской Матери-Церкви и главы ее? Так говорят озлобленные враги. Уже не говоря о бесконечных повторениях: “Церковная власть в России во главе с Патриархом... внала в пленение советской власти”. “В силу раболепных отношений Московской Патриархии к советской власти” требование от “политических выступлений... сделано по требованию последней” и прочее. Неужели это – любовь к миру? Ведь ни Патр[иарх| Сергий, ни Патр[иарх| Алексий иикогда не допускали подобных выражений! И все такие выкрики делаются искренно: тем хуже! Значит, сердце их так “пленено” “возмущением” “оскорблением, обидой” и другими страстями, что о любви и послушании даже и говорить страшно... Это похоже на то, как митр[ополит] Платон грозился на митр[ополита| Сергия, кулаком показывая к иконе: “На страшном суде будем судиться!” Да и самый факт желания разорвать, не подчиниться, отделиться, даже это одно слово “мы”, “мы”: неужели это знак смиренного послушания?! Кажется, самый простой прихожанин-рабочий поймет: любовь так не говорит.

Наоборот, справедливы слова Патр[иарха] Алексия по поводу расколов: причина их в “гордыне, которая всегда является спутницей упорного и сознательного заблуждения и которая, по слову Божию, отделяет от человека благодать Божию” (Из послания к карловчанам, 1945 г.).

И каждому нужно задать себе вопрос: где эта подлинная “свобода”? He в неволе ли мы у самих себя и своих страстей, главная из коих – гордость? Свобода политическая еще не есть истинная свобода духовная. Наоборот, болыией частыо стремление к этой свободе ослепляет человека и делает его несвободным внутренне. Примеры – кругом нас и в иас. Но человек часто не видит себя самого. Потому и молимся великим постом: “Даруй (дай) ми зрети моя прегрешения”.

В.

Теперь осталось мне в этой главе рассмотреть третий “смешанный” пункт: о Церкви и любви к Родине.

He станем поднимать этого вопроса вообще, потому что все признают законность и моральность этого вида любви. Но в Америке и этот вопрос осложнился двумя мотивами: какую родину любить – Америку или Россию? и – можно ли любить и Советскую Россию? И как то и другое примиритъ с любовыо к Русской Церкви?

Ответы на это очень простые. Я уже приводил слова американского судьи: кто не любит первой своей родины, тот не может быть верным или любить и вторую!

Понятно, что у первого поколения, у выходцев из родного края, в сердце преимуществует еще любовь к стране, где они родились. Но уже у детей, а тем более у внуков – сильнее становится любовь к Америке как их родине, в буквальном смысле этого слова.

Но долг – и гражданский, и христианский, – повелевает в жизни и действиях ставить на первое место ту страну, где мы живем, где нашли приют и защиту; а тем более, если мы состоим гражданами этой страны. Это ясно всякому! Поэтому легко ответить и на такое недоумение, которое возбуждается все теми же врагами мира с Церковью и противниками советской власти: “Это дело” мира с Матерью-Церковью, да еще и с обещанием не выступать против советской власти – “очень опасное”. В особенности, если пойдут раздоры, а они наверное пойдут позднее, может быть и война. Тогда Федеральное Отделение расследований (FBI) нам покою не даст – все мы будем считаться “ниспровергающими лицами”, т. е. “Бог с ними: и Патриархом, и Вениамином и т. д. Нам в Америке этого не надо. У нас есть митр[огюлит] Феофил, и нам этого достаточно». Вот, видите, как перепугали человека! А бояться-то нечего. Если война будет (а ее не будет, – уверены мы!), то всякий, – не только гражданин, но и не гражданин, живущий в Америке, – обязан немедленно защищать страну, в которой живет, по приказу правительства ее. Я много раз говорил на лекциях своих: если бы и меня американская власть послала в армию, хотя бы кашеваром⁴¹, я сознательно исполню свой долг; немедленно пойду, куда укажут.

И Мать-Церковь, и советская власть меня не осудили бы за это. Ведь и там здравомыслящие люди. Также не боялся бы я и “FBI”. Вот я уже 13 лет живу в Америке. Открыто заявляю и пишу, что я лоялен к советской власти, и федеральная полиция меня не трогает. Лишь однажды по жалобе врагов пришел ко мне чиновник из иммиграционного учреждения по жалобе на меня нескольких русских, и он лишь спросил деликатно: “Состоите ли вы членом коммунистической партии?” – “Нет”. – «Состоите ли вы агентом советской власти?” – “Нет”. И все очень почтительно! На этом и кончилось. А я уже без его вопросов сам объяснил ему откровенно свое поведение, свои мысли, свое содействие родине и прочее. Ho он сказал, что это – мое дело, и я не обязан был говорить ему.

Но вот мне стал известеп иной факт, как одно духовное лицо обратилось к общему нашему знакомому с предложением: “Давайте будем бороться против Вениамина: он – коммунист!” И даже под руку то лицо взяло его. Он удивился подобной просьбе; отказался и потом все рассказал мне лично. Имени называть не буду.

И эта боязнь корреспондента из Майами напрасна. А между тем он (или она) уже приготовился к отступлению: “Если этот грузин (Сталин) и его комиссары хотят и это у нас отнять”, т. е. “все, что у нас осталось – это наша Церковь и вера”, так “я лично пойду в католики, но болыпевикам я сапог лизать не буду” (“Россия”, март 1945 г.). Видите: какая приверженность к Православной Церкви?! Чуть что не по нас, так мы уж и в католики”. Понятно, понятно! Такие примеры бывали – и в Европе, и в Америке. Но, слава Богу, они исключение. Ну, хвалят католиков в России довольно часто; за то, что Рим борется против советской власти, но еще эта газета не грозила пока уходом в католичество.

Итак, любить две “родины” и можно, и должно. И особенно нужно любить их в то время, когда они страдают. Как это понятно! И я видел тысячи людей на собраниях в Америке и Канаде, которые плакали и на лекциях, и в церквах, когда говорилось о страданиях России. Видел я эти слезы и в Москве зимою 1945 года, когда говорил о неимоверных муках русского народа во время войны. Да и как тут не плакать, когда у одной матери погибли два сына, у другой убит муж, в третьей семье погибло шесть человек, а оставшийся сын, раненный трижды, снова воротился на фронт добивать врагов! Как не плакать, когда от голода в осажденном Ленинграде умерло, может быть, до миллиона! Когда люди ели газетную бумагу, крошки хлеба мешали с опилками. Я сам слышал все это там. Как не сочувствовать, когда немцы младенцами набивали колодцы! Я лично слышал это от офицера-очевидца. Но, может быть, это неправда? Тогда послушаем документальные данные, представленные Нюрнбергскому суду над преступниками войны.

“Генерал-лейтенант Роман Руденко обвинял аппарат наци за убийство 15.000.000 детей”, за... за... Но остановимся! Повторим себе еще раз 15 м-и-л-л-и-о-н-о-в одних детей!⁴² Это на суде сказано. Значит: ответственно. Там ведь нельзя сочинять Цифр, иначе обвинят во лжи и будет лишь позор для лжеца и гибель делу обвинения. Доволъно и этого.

Когда до русских в Америке, – граждан и не граждан, – доходила одна сотая, тысячная часть известий о муках, как было не сочувствовать “первой” родине. И народ сочувствовал. Сочувствовало с ним и духовенство, во всяком случае, многие, вероятно, большинство. Недавно лишь⁴³ священник Александр Присадский напечатал хорошую статью об американских архиереях, где говорит и о муках:

“Истекая кровыо, русский народ бился, принося неисчислимые жертвы⁴⁴. Дрогнуло сердце русских эмигрантов. Чувство патриота и христианина подсказало простое человеческое решение: полились жертвы и малые, и солидные. Сотни тысяч долларов были собраны за годы войны только среди населения в районе залива Сан-Франциско. Сколько добрых имен русских тружеников, особенно женщин, за эти годы отдали свой труд, не думая ни о политическом режиме, не вспомииая своих обид, которые принесла им русская революция”. Святые слова!

И как все это близко сердцу! Кто переживал муки России, тот поймет и мои речи, за которые заклеймили меия священники на Джерсийском благочинии. Я действительно много раз говорил в своих выступлениях, – когда мне задавали вопросы о “свободе Церкви”, о школах для пастырей и прочее, – что теперь не до этого: что теперь даже не хочется думать о каких-то правах и улучшениях; и что в данное время (во время войны) у меня на первом месте в сердце: не Церковь, не патриаршество в России, а победа, победа над лютым врагом в зверском образе! А церковные дела – после, после!

Да, да! Я так чувствовал, и не стыжусь этого. И на Соборе в Москве с этого именно и начал. И там поняли, а не осудили меня; даже будущий патриарх поблагодарил за речь открыто. Здесь же заклеймили, будто я не интересуюсь вопросами веры и Церкви, а что я лишь политик. И я знаю, хорошо знаю, что “простой” человек, человек “из народа” меня поймет; и понимали. А одна советская женщина, приехавшая сюда из Москвы в 1945 г., подошла ко мне в консульстве, познакомилась со мною и поблагодарила. “За что?” – спрашиваю. – “За то, что Вы здесь работали на нашу родину и на христианство”. Последняя прибавка удивила меня: как это мирская женщина, да еще и советская, поняла, что моя работа здесь не была только патриотической, но вместе с этим – или даже через это – и религиозной: люди через это приближались к вере.

Но вот вскрылось и другое отношение к страданиям русского народа. В том же Берклейском приходе, где служил и тогда ο. А. Присадский, “член церковно-приходского совета Η. В. Борзов” помешал священнику “публично, во время богослужения в храме” пропеть “даже тропарь св. Князю Владимиру (15/28 июля)”, потому, что он “показался содержащим молитву о коммунистической власти”⁴⁵.

А разве этот член приходского совета одинок в Америке? Увы – нет! Правда, другой прихожанин написал статыо под сильным названием: “Надо прекратить безобразия господ Борзовых” и подписался открыто: Г. Романов.

Но еще раньше их и более ответственные лица пошли по тому же пути протеста против Советской России. Мы разумеем печально-известное выступление т. н. “Русско-Американского Национального Комитета”, подписанное “Архиепископом Виталием, Борисом Сергиевским⁴⁶ и Борисом Бразолем⁴⁷. Далее, не все знают содержание этого документа, хотя часто указывают на него. Потому я приведу основные выдержки и из него. Но сначала вспомню слова арх[иепископа] Виталия, сказанные им в одной его брошюрке (пишу по памяти): “Некоторые⁴⁸ монополизировали, т. е. присвоили лишь себе одним, – право быть русскими патриотами. Но и он не меньше других патриот”, и так далее.

Я нисколько не желаю отнимать у него это право. Наоборот, – и притом совершенно серьезно, – считаю, что он называет и считает себя русским патриотом вполне искренно; и даже думает, что он патриот – более глубокий и сознательный, чем другие.

Разница лишь в том, как понимать долг патриота, в чем его проявлять в данное время. Вот о. Присадский и мы, большинство русских, думали, что следует помогать России. А он и его единомышленники думали совсем наоборот. В своем докладе президенту, после начала войны немцев с Россией, они пишут так:

“С возникновением военных действий между Германией и Советской Россией мировая история подошла к поворотному пункту... для человечества в целом”. Здесь “центр тяжести” в “столкновении двух коренных начал – христианской социально-политической свободы и антихристианского политического гнета”. Итак, старое слово “свобода”. В Америке уже явно обозначилось стремление отдельных членов администрации (не русских эмигрантов, а американцев среди членов управления) к оказанию помощи не России, не русским, а красной диктатуре в лице Сталина. Мы (Комитет) полагаем, что было бы фатальной ошибкой для Соединенных Штатов выступать в защиту Советов”. И далее следуют мотивы: засилье в России Коминтерна, подрывная пропаганда “местных коммуиистов”, их “бунт против религии” в России; террор и стремление свернуть “наше собственное правительство” в Америке.

Все это опасно и для Соединенных Штатов, а особенно для “русских”: “Русские страстно ждут благословенного часа освобождения... русские не будут добровольно сражаться за Сталина”. И помощь Америки лишь “продлит агонию их горестного существования под красным игом”.

“В заключение” их Национальный Комитет “принципиально и безоговорочно противится всякой попытке захвата русской территории”. “Мы решительно подняли бы наш голос против всякого покушения современной Германии на захват хотя бы одного квадратного дюйма” России. Но эта “задача сохранения целости России является долгом самих русских”. И новое “национальное правительство” в России “сумеет разрешить все территориальные проблемы без вмешательства какого-либо иностранного правительства”. Вот и весь этот документ. Суть его: Америка не должна помогать Сов. России. Причина: политический гнет и “бунт против религии”, едва ли не самое “гнусное” дело советской власти. И Комитет не отдаст Германии ни одного дюйма России.

Вот основы патриотизма архиеп|ископа] Виталия и его единомышленников. Так же в общем думал и митр[ополит]

Анастасий, как глава Карловацкого центра. Так думали и другие архиереи, отделяющиеся от Матери-Церкви.

Что же сказагь? Они, по-своему, тоже желают добра России. Но пути – разные и у нас, и у России. Россия пошла с советской властью и разгромила немцев; а эти думали, что русские ждут не дождутся “освобождения”. Но через кого же? Штаты не должны вмешиваться в судьбы России, и всякое “иное иностранное правительство” тоже. Значит, спасения от ига власти русский народ может ждать только от Германии!

Но и ей Комитет не отдает “ни дюйма” своей русской земли. Как это смешно, жалко и дерзко! Кто этот Комитет? Сколько в нем членов (говорили, будто 19). Где они? В беспомощном беженстве? Но они не отдают ни дюйма... И кажется, что даже верят себе: как мол, торжественно, национально! Но одно несомненно: эти люди желали победы для Германии над Советской Россией. Это очевидно из всего их документа к президенту Рузвельту.

Но есть и более прямые свидетельства. Некоторые из их священников открыто заявляли об этом в начале. Одного спросили в Сан-Франциско: что он думает о войне? Он ответил: “Что я думаю, о том даже и сказать не хочу!” Ясно: он желал победы Гитлеру⁴⁹. Другой, в Южной Америке, на просьбу русских эмигрантов о панихиде по убиенным смело ответил: “Я лучше буду молиться за Гитлера”. Да и “знаменитая” газета “Россия” явно желала победы Германии. Даже после нападения японцев на Пирл-Харбор и после объявления войны Штатами им и Германии здесь писали следующее. Эти патриоты жалеют, что немцам “до наступления холодов не удалось овладеть Москвой, что явилось бы переломным моментом в титанической схватке христианского и антибольшевитского мира – с красным драконом”⁵⁰. Придется, к горю единомышленников архиеп[ископа] Виталия, немцам пока лишь обороняться. Но, “понятно”, “с наступлеиием весны” дело изменится в лучшую сторону. Никаких побед у красной армии, конечно, нет. А союзника своего Англию и “дружественную Америку” красные предали, “встав на сторону Японии”. Все – ясно им. Но вот еще одна печаль: что-то у немцев не совсем благополучно в Африке и других местах. Но единомышленники архиеп[ископа] Виталия не унывают: “Что касается Германии, то зимним затишьем на Восточном (русском) фронте она, по-видимому, воспользуется для того, чтобы добиться крупного боевого успеха на каком-либо другом фронте. Мы, – пишут эти “лояльные американцы русского происхождения”⁵¹, – не будем удивлены, если в самом ближайшем времени мир услышит о развитии военных действий германской армии, например в Африке, в районе Гибралтара или же на Ближнем Востоке”. Это все бесстыдно напечатано 20 декабря 1941 года: две недели после Пирл-Харбора. Слава Богу: все их предвидения провалились. Монтгомери погнал немцев от Александрии, русские со временем погонят от Сталинграда и дойдут до Берлина; Америка высадит войска в Африке и освободит Западную Европу; Германия погибнет. Все – против желания единомышленников и друзей немцев. И что удивительно для иих: русские не отдали ни дюйма своей земли, а пошли за своими политическими вождями и генералами, как один человек. Исключения (власовцы) ничтожны.

Казалось бы, история должна научить их не верить себе. Но они не унывают и теперь. Читая их документ к президенту, я думал: почему эти патриоты не дошли до ясного конца своих пожеланий и тайных мыслей? He посмели сказать? – Вероятно, было бы уж слишком, если они стали призывать президента Америки объявить войну Советам и стать плечом к плечу с немцами. Но этот вывод абсолготно логичен из их меморандума: если Советы – мировая опасность, и если, в случае победы “Сталина” и Европа, “и Америка также пали бы жертвой Коминтерна, то ясно как день, Штаты должны помочь Германии в победе над мировым и американским врагом и объявить Советам войну!”

He договорились до конца эти патриоты. Но за то они еще не бросают своих надежд теперь. У них уже затеплились надежды на эту “Третью войну” – войну Америки против Советской России. Многие молчат. Но кое-где уже проговариваются, как мы видели. Еще не все потеряно у них.

И что примечательно: не один лишь архиеп[ископ] Виталий, а и все архиереи согласны были с этим его меморандумом к Президенту. “Это ходатайство, – пишет ο. А. Присадский, – не встретило никакого протеста и опровержения со стороны Собора Архиереев”⁵² осенью того же 1941 года. Об этом в свое время я писал тоже открыто⁵³. Что касается пророчества об уничтожении религии, этой “едва ли не самой гнусной” цели Советов, то и здесь постигла противников мира, так сказать, неудача. Те же, по-видимому, лица, что пишут в “России”, перепечатали и распространяют листовку о том, “как живет Россия”, со слов эмигранта, побывавшего там. Я не буду приводить его рассказов об отношении к советской власти; но вот сообщение о вере: “Жил X. все время на полной свободе. Вопросом о религии X. специально не интересовался”⁵⁴. Странно! Ведь это самый главный пункт в обвинениях противников мира с Церковью и врагов советской власти! “Но в деревне побывал и церкви видел всегда переполненными. В селах не хватает священников. Когда богослужения нет, крестьяне выносят из церкви иконы к церковной ограде, и целыми днями идут молебны на открытом воздухе, без священников. Церковь днем вообще никогда не бывает закръгга и усиленно посещается молящимися и вне богослужения”.

Да послушайте же, патриоты, хоть своих листков. От этой религиозности могут побежать у читателя радостные слезы умиления! Весь день молебны, и без батюшек! И никого не боятся: ни Сталина, ни местных коммунистов. Никаких преследований! Неужели же и теперь не ясно, что советский патриотизм совмещался с религиозностыо. Русский народ защитил и Родину, и Церковь. Неужели не ясно?

Если поймете это, тогда вам будет понятно и то, что вся Русская Церковь искренно была и патриотичной, и верной православию. Тогда Вы поймете, почему Патр[иарх] Сергий и Патр[иарх| Алексий радостно отзываются о Сталине как вожде: “Ведь нужно же отдать честь и справедливую благодарность тому, кто уже 13 лет готовил Россию к борьбе против немцев”⁵⁵. Тогда можно понять искренние слова митр[ополита] Сергия, сказанные им 20 лет тому назад. В своей декларации от 29 июня 1927 г. он писал так:

“Нам нужно не на словах, а на деле доказать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к православию люди, не только отошедшие от него, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого, как истина и жизнь со всеми его догматами, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи”.

“Великий удар, направленный в Советский Союз, будь то война⁵⁶, какое-нибудь общественное бедствие, сознается нами, как удар, направленный в нас”, верующих чад Церкви.

“Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Советского Союза не только из страха, но и по совести, как учил нас Апостол (Рим.13:5)”. “И мы надеемся, что с помощыо Божией и при нашем общем содействии и поддержке эта задача будет нами разрешена”.

И она разрешилась. Патр[иарх] Сергий перед своей смертыо (†15 мая 1944 г.) видел цель достигнутою. Советская власть и Церковь были дружественны. Поэтому же пути идет и Патр[иарх] Алексий.

А каким патриотом был Патр[иарх] Сергий, знает не только Россия, но и весь мир. Я же закончу этот отдел маленькой иллюстрацией.

В Москве 2 марта 1945 года я ехал после молебна перед Иверской чудотворной иконой – она в Сокольниках, – в Донской монастырь, чтобы отслужить панихиду на могиле Патр[иарха] Тихона. Меня сопровождал бывший келейником Патр[иарха] Сергия арх[имандрит] Иоанн [Разумов]. Я целый час слушал его рассказы о жизни почившего Патриарха. Между прочим, он сообщил о таком случае, неизвестном в печати.

Когда началась война и митр[ополит] Сергий в тот же день к вечеру (22 июня 1941 года) выпустил свое первое воззвание с благословением защиты Отечества, к нему заявился некий М-в (не помню, один ли или с другими). Он был угрюмым врагом Советов и, явившись к митрополиту, чуть не кричал: “Куда ты идешь? Защищать антихристову власть? Губишь Церковь!” и прочее, и, кажется, стал как-то грозить даже. Митр[ополит] Сергий, по обычаю спокойно, выслушал его и ответил: “Я действую по любви моей к родному русскому народу и по своей совести. А вы делайте, что хотите. Можете и убить меня”.

Вот это патриотизм, подобный сусанинскому! И такими патриотами была полна вся наша Родина. Имя им – миллионы.

Довольно.

Я не знаю, падет ли мое семя на сердца иначе мыслящих патриотов. Но это уже дело их “свободной” воли. Рядовой же читатель, “простой” русский человек поймет меня и Русскую Церковь.

Я уверен, что поймет и американец. Недаром же американская власть разрешила по всей стране своей организовать “Рашен Уор Релиф”! He безумно же Америка встала на сторону Советской России в борьбе против общего врага немцев. Если была “несвобода” в России, то Америка-то была же свободна у себя?! Так поверьте хоть свободной Америке, свободному президенту Рузвельту, Сенату... Они были с Советской Россией и будут с ней. He ждите “третьей войны с Россией”. Слава Богу – ее не будет.

Говоря о “русском” патриотизме и “американцев русского происхождения” – как в течение войны с немцами, так и вообще во всякое время, – можно и порадоваться этому, но – в меру. И вот почему. Мы замечаем, что к Патриаршей Церкви Матери влекутся преимущественно те, кто сильнее любит Россию, русский народ, свой старый край. А некоторые карпато-русские деятели стараются об этом потому, что церковное единение с Русскою Церковью поможет объединению и политическому: церковность и “русскость” здесь переплелись; но в основе сильнее – момент не религиозный, а патриотический, народный.

“Как же я пойду против России, когда у меня там мои родные!? – недавно говорил мне благочестивый и разумный белорус из юрисдикции митр[ополита] Феофила, – нам нужно быть с Матерью-Церковью”. И он работает в пользу мира и единения. А другим нравится строй Советского Союза.

Некоторые карпатороссы, лемки тоже содействуют Патриаршей Церкви, – даже будучи совсем безрелигиозными лично: им нужно влияние Церкви для соединения Карпатской Руси с Русской Церковыо. Это – попутчики.

Я уже не говорю о незнании ими канонов, чем эти люди даже и <не> интересуются.

Следовательно, можно сказать, что нередко такой народ это движение к Матери-Церкви объясняет совсем не религиозными и не каноническими мотивами. И это печально. Было бы несравненно лучше последнее.

Но, во-первых, я думал об этом: чего же требовать от этих добрых мирян, если канонов не знают (а еще хуже, если злоупотребляют ими) даже священники и архиереи! Во- вторых, здесь есть некоторое духовное совпадение или сродство. Это не случайно, что любовь к русскому народу связывается и с любовыо к Русской Православной Церкви. Здесь есть глубокая основа, о которой еще славянофилы говорили устами Достоевского: русский не может не быть православным. Это длинная и интересная тема. Но факт таков.

В-третьих, тут есть прямой Промысл Божий. Это видим мы на примере русской армии. Я много раз в лекциях отмечал, что эта “безбожная рать” делает святое Божие дело: где ни стугшт красный солдат, там падает католическая уния; оттуда бегут отщепенцы-раскольники; там образуется Патриаршая Церковь. Примеры: Бессарабия, Галичина, Латвия, Эстония, Литва, Дальний Восток, Югославия, Болгария, Чехия, Карпатская Русь, – теперь и Финляндия.

Промыслитель и Миродержец Бог творит Свою волю разными путями. Один из них – государственный, патриотический. Потому мы приветствуем и самый простой обычный патриотизм. Церковь наша видела это совершенно явственно. За границей “народ” чует это сердцем, а отчасти видит и умом, на фактах. Поэтому чрезвычайно дорого это “народное сознание”: нужно им дорожить. А потом по возможности и освещать религиозно, канонически. Люди всегда подходят легче от простого к более трудному, с низшего – к высшему.

А, кроме того, в-четвертых, я верю в некий коллективный “национальный разум”, который ведет народы к их предназначению. Слово Божие говорит нам, что каждому народу в целом Бог приставляет особого Ангела. Неверующие будут говорить об “инстинкте”. Политика – об экономической целесообразности. Но факт таков, что всякий народ живет какой-то своей задачей или своей “идеей”, – как говорил Достоевский в “Дневнике” своем. И пока есть в нем эта “идея” – он жив! Умрет она, выдохнется и народ. Достоевский давно говорил, что у немцев нет “идеи”. “Новый порядок” Гитлера оказался совершенно пустым. И этот народ гибнет не только духовно, ио и государственно. Поражение немцев не случайно: весь мир не увидел в них “идеи”.

В русском народе есть такая идея. Это – любовь и братство людей. И тут Православная Русская Церковь совпадает не только с психологией русского народа, но даже и моралыо марксизма. Да, именно так. И потому Церковь наша стала за народ, а народ за нее, не только потому, что мы “одной крови”. Это теория нацистского расизма. Здесь у нас духовное сродство: любовь православия (“соборность”) объединилась с любовью русскою, и с любовью советского строя. А можно сказать и иначе, – как учили Гоголь и Достоевский, – Православная Церковь тысячелетием воспитала русский иарод таким, каким он остается и посейчас. А советский строй потому и привился к нам, что для него была подготовлена почва любви, сострадания, жалости к обижениым, сочувствия к меныиим братьям, к труженикам, рабочим, беднякам, “униженным и оскорбленным”.

Поэтому мы всецело принимаем и понимаем чувства и слова Патр[иарха] Сергия о том, что Церковь при нашествии немцев ни на одно мгновение не задумалась о своем пути, а немедленно связала свою судьбу с судьбой народа своего, и не из расчетов на будущую победу, a по любви к родному народу (‘Правда о религии в России”).

Поэтому я принимаю слова Патр[иарха] Алексия и совершенно соглашаюсь с ними: “Главное, что сделала Православная Русская Церковь за годы войны, это – то, что она показала всему миру свое полнейшее единение со своим правительством. Она показала, что для нее священньгм является служение Родине всеми имеющимися у нее средствами. Церковь всегда была едина с народом православным. Она и теперь, в час победы Родины, едина с нею, служит ей, делает в этом отношении одно дело со своим правительством, помогает ему, следует его призывам” (“Русский голос” от 18 июля 1945 г.).

Эти заявления обошли весь мир. За границей многие не верят в искренность и правильность этих слов. Бог им судья! Но я и сам видел все это своими очами. А раньше этого убедился путем размышлений над учением слова Божия и молитвами. А о служении Русской Церкви своему народу говорят и не церковные люди. Вот как пишет один из искренних исследователей политическо-социальной жизни России по поводу готовившегося открытия в Москве Церковного Собора в статье “Церковь и государство в России» (“Русский голос” от 14 января 1945 г.):

“Для церковного мира это, безусловно, событие первостепенной важности. Но имеет оно немалое значение и для людей не церковных. Ведь ныне идет мировая народно- освободительная война, к которой Церковь не безучастна. Поэтому именно теперь хорошо припомнить некоторые факты из прошлого Русской Православной Церкви, дабы лучше поііять ее нынешнюю позицию.

Православие пришло в Россию давно, еще в дни Киевской Руси. Крещение Руси произошло в 987 году при князе Владимире... Приняв христианство от греков, Киевская Русь также приобщилась к более высокой греческой культуре. Переход в христианство был, таким образом, крупным шагом вперед...

Пришли татары, и настали годы лихолетья для земли русской. В эти годы Церковь играла огромиую и положительную роль с точки зрения сохранения русского народа. В раздробленной Руси, под игом татар, Церковь была главным, временами единственным связующим и объединяющим центром.

Она сыграла болылую роль и в годы смутного времени. Патр[иарх] Гермоген стал на сторону народа, за освобождение России от поляков и шведов. Церковь еще раз сыграла исторически очень патриотическую роль.

Революция отделила Церковь от государства, создав основу подлинной религиозной свободы. В 1917 году был опять созван церковный Собор, было восстановлено патриаршество.

Многие иерархи пошли против воли народа и вступили в борьбу с новой властыо. Это была борьба за влияние Церкви в делах светских. Борьба велась ожесточенная. Ошибочность позиции Церкви в этой борьбе теперь большинству людей понятна и ясна. Поняла ошибочность своей позиции и Церковь, осудив всякое церковное вмешательство в дела государства, борьбу против советской власти.

Церковь в Советском Союзе стала работать в новых условиях. Отделение государства от Церкви и Церкви от государства означало, что государство не вмешивается в дела веры, а Церковь – в дела государства. Духовные лица индивидуально пользуются всеми гражданскими правами.

Когда разразилось фашистское нашествие, то Русская Православная Церковь в СССР, следуя своим исконным национальным традициям, заявила, что будет лояльна и станет всемерно поддерживать Отечествеиную войну. Церковь помогала и продолжает помогать народу и правительству чем может.

Государство пошло навстречу желаниям Церкви. В 1943 г. было восстановлено патриаршество, а теперь Церковь созывает Собор.

Русская Православыая Церковь в Советском Союзе решительно стала на сторону прогресса и против фашизма. Эту позицию Церковь на родине подтвердила многочисленными деяниями.

Опять, как уже не раз случалось в истории, Церковь помогает народу и государству в важнейшей борьбе, от исхода которой зависит не только будущее родины, но и судьба человечества. К сожалению, нельзя всего этого сказать о Православной Церкви за границей, во всяком случае, не о болынин- с гве этой Церкви в Америке, хотя имеются и тут значительные сдвиги. Во всяком случае, большинство прихожан активно поддерживает войну против фашизма”.

Эти хорошие и правдивые слова принадлежат сотруднику “Русского голоса”, экономисту В. Д. Казакевичу.

Так снова сошлись пути государственной власти в России, народа русского и Православной Церкви. И все эти части слились во единое целое в общем патриотизме к советскому отечеству. И победили.

Вопрос о запрещении отколовшихся является одним из больных мест, причем больным с двух совершенно противоположных точек зрения.

Одни скорбят от этого запрещения. Но скорбят не по смущению перед этой церковной мерой, не по сознанию своей виновности, а наоборот: раздражаются от нее, считая такой церковный акт несправедливым и будто бы антиканоническим, даже – противобожеским. Эти люди возмущаются, обижаются, будто бы с точки зрения защиты истины, а на самом деле – по очень простой причине: самолюбию. Как-де смели там, где-то в Москве, поступить так?

Вот несколько подобных заявлений:

“Запрещение, наложенное на духовенство нашей митрополии Патр[иархом] Сергием по политическим мотивам, и то без суда и следствия, немедленно должно быть снято как противное законам Божеским и человеческим, со всеми вытекающими из сего акта последствиями”.

Этот пуикт поставлен первым в числе “10 пунктов Митрополичьего Совета”, в качестве условий или даже ультимативных требований стороны митр[ополита] Феофила для примирения с Матерью-Церковью (“Новое русское слово”, 25 ноября 1945 г.).

Другое свидетельство о запрещении:

“Делегаты” митр[ополита] Феофила еп[ископ] Алексий и прот[оиерей] И. Дзвончик, приехавши из Москвы, сообщили нам в Сан-Франциско “горькую и печальную весть”, а именно, что все мы – и архиереи, и иереи, и миряне Северо-Американской Церкви находимся под “запрещением” Московской Патриархии; поэтому наших делегатов, как запрещенных, Патр[иарх] Алексий не допустил к церковному служению с собой 2/15 февраля с. г., а только дозволил им стоять в алтаре Кафедрального собора, в котором он служил. Прещения будут сняты с Северо-Американской Церкви только тогда, когда она войдет в полное подчинение Патриарху и примет все условия и пункты соглашения, которые предъявлены Патриархом в указе от 16 февраля с. г.”. Так пишут в “Благовестнике”, издающемся при Скорбященском соборе в Сан-Франциско. Перепечатано в “России” 11 апреля 1945 г.

Но гораздо резче и вульгарнее протестовали в “Русской жизни” устами осведомленного С. Н.:

“Мы не раскольники, – как смотрит на нас Патр[иарх] Алексий, который даже не допустил к служению с собою Литургии представителей нашей Американской Церкви, считая их запрещенными в служении”.

“Еще более возмутительный и оскорбительный для нас факт допустил Патр[иарх] Алексий, не дозволивший нашим делегатам отслужить панихиду на могиле Св. Патр[иарха] Тихона; делегатам нашим сказали, что они раскольники, “запрещены” в священнослужении. Таковы поступки Патриарха” (“Русская жизнь” от 19 апреля 1945 г.)

Тут уж мы видим обычное человеческое раздражение: как смели?! Непонятно, почему ’’более” возмутил их отказ служить панихиду? Литургия – несравненно важнее, чем другие молитвы. Но раздражение не любит миого размышлять. И потому дальше – вульгарный бросок Патриарху: “Пора ему понять всю несостоятельность “запрещения”. Все прещения, налагаемые по политическим причинам, незаконны, неканоничны и несправедливы” (там же).

А еп[ископ] Леонтий [Туркевич] и запрещение, и вообще все поведение Патриархии считает не более, не менее как “хулой на Духа Святого” (см. его статьи: “За кем пойдете” в “Новом русском слове”). Дальше этого осуждения идти некуда.

Вот одно отношение к “запрещению”.

Но есть и другое, еще более, пожалуй, печалыюе. Это – равнодушие к церковному акту. Если еще “возмущаются” люди, все-таки это знак какой-то тревоги; пусть не святой, не покаянной, но все же не мертвой душевно. Но опаснее, когда люди ко всему начинают относиться безразлично, индифферентно. Сам Господь сказал в Откровении о таких: “О, если бы ты был холоден или горяч! Но так как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих!” (Откр.3:15–16).

И увы! Таких равнодушных членов стало много даже среди духовенства и архиереев. Припоминается мне очень дерзкое и вольное заявление одного протоиерея, о. С-го, по аналогичному поводу. После отделения митр[ополита] Евлогия от митр[ополита] Антония первый с духовенством своим был запрещен Карловацким центром. А потом те же отделились и от Московской Патриархии, уйдя в самовольное “подчинение” (“покрышку”, по слову митр[ополита] Евлогия) к Константинопольскому Патриарху. Мать-Церковь тоже запретила их. И однажды знакомый этого о. протоиерея спрашивает его:

– А что, если вас запретит еще и Константинопольский Патриарх?

– Э-э! – махнул рукой о. С. без малейшего раздумия. – Одним запрещением больше, одним запрещением меньше! He все ли равно?!

Увы! Скоро оказалось – не “все равно”. Читал он публичную лекцию, где защищал конечный свой раскол. Произнес первую половиыу. Перерыв. Вышел говорить вторую. Начал, но вдруг не смог говорить. И упал мертвым. Между тем прежде он говорил лично мне, с глазу на глаз, что признает правду митр[ополита] Сергия, но только паства их церкви слаба и приходится не вести ее, а идти за нею.

Но сам митр|ополит] Евлогий иногда относился иначе к запрещению Матери-Церкви: “Меня не смущает карловацкое решение, но беспокоит запрещение Патриархии”, – говорил он. И мы видели выше, как, опасаясь близкой смерти, он просил о приезде митр[оиолита] Николая в Париж, не желая умереть в расколе.

И в Америке мне довелось узнать об одном архиерее, который мучился запрещением Матери-Церкви, и даже говорил (я слышал от очевидца): “Если я умру, не успев примириться, то напишу перед смертыо завещание с покаянием и просьбой снять с меня запрещение”. Хорошо и это: но лишь бы не запоздать, как о. С., или не умереть в расколе, как архиеп[ископ] Арсений [Чаговцов].

Последний много раз писал мне (письма хранятся), чтобы я помог ему воссоединиться с Матерью-Церковью: “Там вся правда и там все наши права” (и юридические, и канонические). Я был у него лично на хуторе (так в документе. – Примеч. Р.П.) близ Виндзора, сговорились. Он просил Патриархию назначить его правящим в Канаду, и, кажется, еще и сана архиепископа. Я написал обо всем этом.

Митр[ополит] Сергий ответил: “Мать-Церковь может дать все это просимое, и даже больше того. Но просителю сначала нужно принести покаяние”. “А каяться естъ в чем!” Далее следовало перечисление более важных грехов против Церкви. Если же он (еп[ископ] Арсений) не начнет с покаяния, то не может быть надежды и в будущем. Я переслал этот ответ архиеп[ископу] Арсению, a он написал мне, что ожидал иного отношения; и порвал... А недавно и скончал свою жизнь в расколе. Сам же сознавал и писал: “У Матери-Церкви вся правда”; а вот ни смиренного покаяния, ни духовного мужества сделать согласно своему же желанию – не хватило.

Сознавал это и преосв[ященный] еп[ископ] Макарий [Ильинский], недавно возвратившийся к Матери-Церкви. Есть сведения, что страдал и преосв[ященный] еп[ископ] Алексий [Пантелеев], который кому-то в Москве или за границей сказал (пишу по памяти): “Когда нам не разрешили служить, тогда я почувствовал: как тяжело запрещение!”

Но вот, кажется, и все страдающие этим больным вопросом. А прочие – ни холодны, ии горячи. И таких, увы, множество. В чем причина этого?

Мы много, много раз повторяли, что верующие стали нецерковными. Да, в Бога еще веруют, и в душе в догматы – тоже. И даже церковный быт хранят: праздники, говение, стиль, куличи и прочее. Но в догмат Церкви практически не веруют. 9 член Символа веры читаем и слышим: “Во едину святую Церковь”, но на деле не исполняем. А еще важнее: в сердце и в духовном сознании мы “не болеем” этим вопросом. Да, нужно сознаться в этом! Между тем именно этот вопрос о Церкви, вопрос “екклезиастический” (церковный) стал на очередь в церковном мире данной эпохи. Прежде были ереси против Троичности, против Христа Господа, Духа Святого, против икон. To все прошло. А ныне мы нуждаемся в осознании и разрешении вопроса именно о Церкви. А прежде всего нужно начать мучиться им, не теоретически, не на словах, а в душе. Тогда будем искать и ответа на муку. Но беда нашей эпохи: мы не болеем этим. Вот в России за 25 лет настрадались довольно всякими расколами; и пришли к миру. В Европе отчасти тоже прошли эту школу.

В Америке тоже пережили немало. Но все здешние столкновения, в сущности, были раздорами раскольников с раскольниками, своя своих преследовали. И только с запроса Матери-Церкви в 1933 году митр[ополиту] Платону началась борьба против канонической Церкви. Но от нее легко отмахнулись в свое время: их много, а у Патриаршей Церкви был один приход тогда... Бояться нечего! Но вот наступил, – с 1945 г., – период серьезной борьбы и для американской отколовшейся ветви: теперь она стоит уж лицом к лицу с Матерью-Церковью; начался “екклизиастический” процесс и здесь.

И Бог знает: может быть, именно этот духовный процесс здесь и надобен?! Думаю: да! Важно, чтобы началась мука. “Подобает и разделениям быть”, – писал ап. Павел (1Кор.1:10, 18–19). И, может быть, тогда мы будем искать настоящего исхода глубже и ответственнее.

А пока что я вижу болыпе равнодушия к этому пункту о “запрещении”. Мало тех, кого это тревожит. Отучились мы “жить” церковностью. Многие живут сами собою, “своим умом”, и это они ставят даже в заслугу себе. Американский церковный протестантизм кругом в Америке помогает падать и православной церковности.

Вот это равнодушие или пренебрежение церковными нормами и вообще церковным духом является, думается мне, самым большим злом и грехом и в нашей Русской Церкви в Америке.

Да и в ней ли одной? Но будем лучше думать о себе, а не о других.

Однако Промысл Божий теперь толкают волей или неволей – затрагивать вопрос и о запрещении: церковно ли оно?

а) Прежде всего каждому православному человеку, a особенно духовному лицу, нужно остановиться на важной мысли о чрезвычайыой серьезности и ответственности этой меры. Что-либо одно: или это – одно пустословие, или же – церковное действие. Если не верить в действенность запрещения, тогда и исповедь – дело пустое и лицемерное: значит, и здесь не отпущаются грехи, когда отпущаем; и не удерживаются, когда говорим, что удерживаем. Но это сказал Господь нам, а не мы: значит, истинно. To же самое и о церковном суде: “Повеждь Церкви; аще же и Церковь не послушает; буди тебе, якоже язычник и мытарь” (Мф.18:17). Нужно верить нашему Главе Церкви Господу Иисусу Христу. Запрещения – не шутки, a – удержание Благодати Божией от запрещаемого.

Я лично пережил немалые страдания душевные только потому, что чрезвычайно боялся (слава Богу!) оказаться вне истинной Церкви. “Если мы в Церкви, – писал мне после митр[ополит] Сергий, – то мы все имеем”. И наоборот.

И однажды, – уже в Америке, – тот же митр[ополит] Сергий со Священным Синодом наложили на меня 3-месячное запрещение за то, что я не исполнил быстро и точно повеления Патриархии о временном запрещении одного священника, рукоположение которого вызывало у него самого сомнение, а после было аннулировано и Патриархией. И что же? Неужели я дерзнул бы совершать тогда литургию или иное какое общественное богослужение в храме (панихиду или молебен), как архиерей?! Даже и подумать страшно! И я уехал из Нью-Йорка на ферму.

А тут запрещают за более важные деяния, но никто не обращает внимания. Да еще и “возмущаются”! И, конечно, служат, как ни в чем не бывало. Ни страха, ни угрызения совести, ни даже вопроса в душе: не грешу ли я? Редко кто задумывался над этим.

б) Но другие возразят: они-де задумывались и даже исследовали вопрос этот с канонической точки зрения. И “сами” убедились в неправоте запрещения. На это скажем следующее. Когда же сам подсудимый судил себя? Когда он обвинял себя? He все ли виноватые оправдывают себя – искренне или неискренне? Если уж они считают суд или иное решение высшей власти несправедливым (все возможно в этом мире), тогда они обязаны искать третьей инстанции, а не ставить себя самих судьями. Это и в миру делается: на неправильное решение подается апелляция к высшему суду. Но впредь до решения этой инстанции нужно и приходится исполнять постановление предыдущей, – если она сама не отсрочила подсудимому (или обвиняемому) времени на апелляцию.

Так точно повелевают и церковные каноны. Они указывают обращаться к высшим инстанциям, например, к Поместному Собору, к патриархам, иногда – к соседним церковным властям. Только не пренебрегать судом своей церковной власти по своему произволу или даже по своей совести.

в) Но если мы обратимся и сами к мотивам наложения запрещения, то увидим, что обвинители Матери-Церкви не правы, говоря, будто бы они запрещены несправедливо, no политическим причинам. Разберемся спокойно и добросовестно.

Я прошу указать хотя бы одно слово в указах Патриархии, коими запрещались в Америке отделившиеся. Усердно прошу, – приведите! И я знаю: такого мотива нет. Мы приводили довольно полно причины, по коим вынесено было решение. Напомним кратко.

...II – “Провозглашение Североамериканской епархии автономной – признать грубым нарушением церковной дисциплины, действием канонически ничтожным и совершенно отменить”.

...IV – “Митр[ополита] Платона, как инициатора и главного виновника учинения раскола, предать суду архиереев по обвинению в нарушении правил свв. апп. 34, 31; Двукр. 14–15; Вас. Вел. 1 и других аналогичных, с запрещением митр[ополита] Платона”.

“Постановлением от 9 мая 1928 года за № 104 ВЦУ – говорит митр[ополит] Сергий Священному Синоду, – объявлено упраздненным”. Далыпе: “Архиереям и клирикам... предложено было, – независимо от того, дадут ли они или не дадут известное обязателъство в лояльности, – сделать постановление о ликвидации Управления. Тех же, кто откажется исполнить наше постановление, – опять-таки “независимо от того, дано или не дано вышеуказанное обязательство” – предположено предать соборному суду, как ослушников законного священноначалия и учинителей раскола с запрещением” и т. д.

Ведь совершенно очевидно, что так называемый политический момент (т. н. лояльность), – хотя бы он объяснялся даже чисто церковными целями, – из обвинения и суда Патриархией устраняются.

И митр[ополит] Платон в своем послании не приводит буквально ни одного канонического правила, на которое он мог бы сослаться в оправдание своего действия – объявления об отделении “автономной церкви”. Поэтому нужно добросовестно раз навсегда отказаться от тех огульных, постоянных и безоглядных обвинений, какими пестрят газеты, статьи духовенства, будто осуждение и запрещение носит “политический, а не канонический” характер.

Еще раз попрошу: где именно нашли эти обвинители указание на политические мотивы запрещения? Их нет?

Побойтесь же Бога – говорить неправду и на ней строить свое “возмущение”, обиду, и возбуждать вражду против Матери-Церкви на несуществующих винах ее! Да ведь огромное болынинство и не видело указов Матери-Церкви; a кто и видел, тот не захочет проверять свои сведения.

А что эта мера запрещения – церковная по мотивам – очевидно из вышеприведенных выдержек: за учинение раскола! Смотрите же!

г) Далее говорят (1 п. из “10 пунктов” митр[ополита] Феофила): “и то без суда и следствия”. Да, первая мера “запрещения” и бывает сначала именно “без суда и следствия”.

Таков порядок всякого судебного церковного процесса: сначала принимается предварителъная мера пресечения церковного вреда: запрещение.

Вот что говорит, например, проф[ессор] Суворов в своем “Учебнике церковного права”: “Каноническое право древней Церкви знало следующие наказания: 1) низложение или извержение... 5) “временное приостановление пользования правами, связанными с саном и должностью на определенный срок или без определения срока, впредь до исправления”. Вот это и есть “запрещение” (Москва, 1913 г., ст. 290, 192).

И еп[ископ] Никодим Милаш пишет, что в числе наказаний есть: п. 4) “Отрешение от места службы”, а потом ... п. 5) “Временное запрещение священнодействия. Это наказание обыкновенно налагается или когда виновный должен раскаяться в своем проступке, или же во время судебного следствия. В продолжение отбывания этого наказания виновный, сверх лишения права священнодействия, не может пользоваться и другими правами... не может ни учить, ни участвовать в Церковном управлении” (“Правила”, СПб., 1911, 1, 62, 64 сс.).

“Впрочем, – пишет еп[ископ] Никодим, – главная и первая цель всякого церковного наказания состоит в том, чтобы направить к добру членов Церкви, случайно уклонившихся от прямого пути”. Но кроме того, “при наложении наказаний... должно иметь в виду и достоинство Церкви». Ради этого “церковная власть должна употреблять принудительные методы” против нарушителей законов и порядка: иначе “самая жизнь ее могла бы подвергнуться опасности”⁵⁷.

Совершенно так же писал в свое время и митр[ополит] Сергий по поводу решения о митр[ополите] Антонии и его единомышленниках и последователях:

“Признать” действия, “предпринятые Карловацкой группой русских архиереев”, “самочинием весьма опасным для церковного порядка и даже – единства Русской Православной Церкви не только за границей, но и в пределах СССР, и навлекающими на виновников его тяжкие взыскания по церковным канонам” (9 мая 1928 г.). Эти слова повторены и Патр[иархом] Алексием в его “Обращении” (10 августа 1945 г.) к архиереям и клирикам т. н. карловацкой ориентации.

Конечно, 17 лет назад поведение карловчан было опасно даже для Церкви в России, так как это заявление о независимом и самостоятельном управлении Церковыо за границей “до очевидности послужило программой дейсгвий для известной части отщепенцев и в пределах СССР”.

При отколе же митр[ополита] Платона, через 5 лет после карловчан, такой опасности для Церкви в России, повидимому, уже не было; по крайней мере, митр[ополит] Сергий не упоминает о ней. Зато он обращает свое отеческое внимание на другое: на благое намерение Церкви путем принятия церковных мер и молитвами обратить отпавших на путь покаяния и воссоединения с Матерью-Церковью.

“Впрочем, – пишет он, – по Апостолу, мы не должны считать их (раскольников) своими врагами, а вразумлять, как братьев (Посл. II Соб. 3:15)⁵⁸. Наша задача – не давать им повода думать, что мы безразличны к их расколу, или извиняем его, или даже одобряем, потому что это только утвердит их в грехе и отдалит покаяние. Мы же, как братья, должны и молиться о них, чтобы Бог привел их к покаянию; и сами и словом, и делом приводить к тому же. Это – долг всех, от архипастыря и до последнего мирянина. Наша радость не в том, чтобы церковное правосудие должным образом наказало грешников, а в том, чтобы карающая правда была остановлена покаянием грешника и обращением его на путь истины. Поэтому и наша Патриархия готова еще выслушать “виновных”, лишь бы отколовшиеся обнаружили намерение покаяться и... примириться с Церковью. Будем же молиться, чтобы “He хотящий смерти грешника” [Иез.33,11] даровал нам неземную радость видеть покаяние отколовшихся от нас, чтобы они снова едиными усты и единым сердцем с нами славили пречестное и великолепое имя Отца и Сына и Святого Духа⁵⁹. Аминь” (послание 9 июля 1933 г.).

Итак, все это еще не “суд”, а лишь предупредительные меры и призывы к обращению.

д) Но в чем же мы виноваты? – обычно возражают, – иногда с запальчивостью, но всегда с самоуверенностью, – отколовшиеся. За что нас осуждают?

Это – поистине удивительно, что мы не замечаем своих собственных грехов.

Ну, вспомним из них хоть самые страшные. Митр[ополит] Платон говорит в послании своем, что Русская Церковь сошла с правильного пути. Русская Церковь (в лице центра) нимало не думает о благе Христовой Церкви, а исключительно и единственно служит советскому безбожному режиму. Ну, послушайте же, послушайте сами все это! Какие тут нужны еще каноны для объяснения “запрещений”, если отколовшиеся обвиняют всю Церковь в полном извращении своего служения?

Митр[ополит] Антоний пишет почти то же, как мы видели. А иногда и острее: Церковь пошла на службу сатане! Третьи кричат: Церковь – орудие антихриста. Патриарх – агент безбожия!

Ну, послушайте! Неужели же одного этого мало, чтобы запретить таких хулителей?!

Русских раскольников осудили не за то собственно, что они держались старых обрядов, а за то, что они похулили истинную Церковь, будто она служит антихристу!

Никакая Церковь не может и не имеет права оставаться беспечной и бездеятельной при таких ужаснейших обвинениях ее. И если бы она молчала без конца, она этим вредила бы себе самой. Она обязана хотя бы защищаться! А следовательно, и обличать своих противников и хулителей. Это ее долг!

И Церковь во все время существования так и поступала с еретиками и раскольниками.

Да, несомненно, так поступали бы на ее месте сами враги мира. Ведь в Америке известно, как Карловацкий Синод поступил с митр[ополитом] Платоном и его сослужителями. И тогда тот же митр[ополит] Анастасий, архиеп[ископ] Виталий и иные считали действия того Синода и канонически правильными, и целесообразными. А теперь те же лица (и другие) считают действия Патриархии и не каноничными, и даже “противными Божеским и человеческим” законам. Две правды: одна для себя, другая для несогласных. А каноны одни...

е) В чем причина?

Я думаю – в том, что человек не любит покаяния; не любим мы видеть свои грехи. Я почти не помню ни одного случая, чтобы отколовшиеся хоть когда-нибудь сознавались в своих винах.

Наоборот. Вот я помню печатное заявление одного о. протоиерея: “Нам не в чем оправдываться перед Матерью-Церковью! Мы во всем правы! Когда будет свободный собор, мы докажем это...” и прочее. Даже читать, бывало, трудно. Точно святые, непогрешимые.

А ведь что говорили их вожди, которых они и доселе оправдывают; а следовательно, должны принимать и вину их на себя, если не возражают против них.

Да уж одно то, что не хотят соединяться и теперь. Вот послушаем слова прот[оиерея] А. Кукулевского, говорящего от имени Бриджпортского благочиния⁶⁰: “Мы протестуем против названия нас “раскольниками”: в расколе мы никогда не были, канонов церковных не нарушали”. А вот еп[ископ] Макарий сказал одной своей духовной дочери: “Да, мы раскольники”.

Да, ведь самочинно отделились еще на Детройтском Соборе 1924 г. В душе же и сейчас не выражаете желания идти навстречу единству, а хотите жить обособленной жизнью, “обособиться”, как говорил и напечатал еп[ископ] Леонтий. Ведь раскол-то начинается с сердца.

И потому не вяжется с этим пунктом предшествующий: “Мы всегда считали и будем считать себя членами нашей Матери Русской Православной Церкви, желаем быть всегда в общении с ней, – никто не сможет разорвать нашей связи духовной или нарушить чувства любви и преданности Матери”.

Какие поразительно прекрасные слова! “Духовная” связь. Отлично. А каноническо-административная? “В управлении Церкви нашей в Америке мы признаем необходимым сохранить принцип и практику самоуправления”. Сравните выспренние слова предыдущего и “практику” настоящего и будущего: разве это одно и то же?! Далеко одно от другого. Разве митр[ополит] Феофил и его сотрудники так уж желают воссоединиться с Матерью-Церковью? Если бы желали искренно, то не откладывали бы собор на 2 с половиной года, начиная время с Указа Патриарха, полученного ими в марте 1945 г., – и до 1947 г. Факты – упорные вещи, говорят умные люди.

Да что уж там говорить, коли епископы Чикагского Собора архиереев 13–15 декабря 1945 г. даже отказались разговаривать с патриаршим послом о мире, пока не будет снято запрещение, которое они считают несуществующим:

“He признавая существования запрещения над Северо-Американской Русской Православной Церковыо, – пишут они в ответ на желание пагриаршего посла иметь от них письменный ответ, – собор не находит возможным говорить об условиях снятия такового”.

Неясное определение: вместо “существования” нужно бы сказать им – действительности (или действенности) запрещения, – и т. д. Но не в этом дело.

Видите: никакого покаяния нет! Нет ни малейшего сознания хоть какой-нибудь своей вины. И даже нет желания разговаривать об условиях мира. Они – непогрешимы!

A все же пусть напомнят они себе еще раз слова своих вождей: Церковь Русская в лице Патриархии стала “исключительно и единственно” слугой безбожного советского режима! Русская Церковь – стала слугой сатанинской власти, агента антихриста.

Неужели и тут не в чем каяться?

Неужели и тут запрещение несправедливо?

Сначала сообщаю, что мне известно из истории выпуска этого указа.

После моего приезда в Москву Патр[иарх] Алексий, естественно, расспрашивал меня о положении дела в Американской Церкви; но не много, потому что тогда все были заняты Собором. Когда приехали делегаты митр[ополита] Феофила, еп[ископ] Алексий [Пантелеев] и прот[оиерей] И. Дзвончик, они представили Патриарху доклад митр[ополита] Феофила, но подписанный не им самим, а еп[ископом] Алексием.

Между прочим, приезд их с опозданием объясняется исключительной “нелетной” погодой, т. е. невозможностью для полета аэропланов. В это время (конец января и начало февраля) по всей России были снежные заносы. И мне лично нельзя было вылететь даже из Москвы в Сталинград, хотя было назначено время отлета (5 час. утра) и для меня было заготовлено место. За полчаса до полета сообщили по телефону: вылет отменяется из-за плохой погоды. А однажды в Сибири пришлось нашему самолету спуститься в полпути к Якутску, потому что в этом месте был туман. Кстати, там в эту ночь была температура 57° ниже нуля по Цельсию. И воздух, при совершенно ясном небе, замерзал и тихо падал на землю маленькими снежинками. В третий раз на обратном пути из Москвы через Красноярск (по железной дороге) меня привезли в гостиницу “Интурист”. Директор ее хлопочет о пище для меня, а я интересуюсь вопросом: “Будет ли завтра хорошая погода? Полетим ли мы через Сибирь?” – “Ну, это, – ответил мне спокойно директор, – уж как Всевышний!”. Порадовался я таким словам этого советского человека, о которых за границей думают, что там сплошь безбожники. Я дружно встретился с делегатами.

Через день или два меня пригласил Патриарх и дал мне для прочтения доклад, привезенный ими, с предложением высказать свое мнение. Там мое внимание обратили собственно на два пункта: первый – о правах Патриарха над Американской Церковыо, а второй – об аполитичности ее.

По первому вопросу было заявлено, что Американская Церковь живет совершенно самостоятельно во всех отношениях. А Патриарху предоставляется лишь единственная привилегия: узнать о выборе нового главы Американской Церкви. Именно лишь узнать, не более. Сначала в докладе было напечатано на пишущей машинке, что Патриарху представляется право утверждатъ избираемого митрополита. Но потом кто-то (не знаю) оско́бил карандашом эти несколько строчек, а вместо них написал: посылается “к сведению”. Так поступают лишь главы Автокефальных Церквей, Патриархи, в осведомлении друг друга о новоизбираемом патриархе. Таким образом, доклад митр[ополита] Феофила и его архиереев заявил о своем решении иметь в сущности автокефалию, хотя под именем “автономии”.

Другой пункт приводил постановление сорока архиереев 10–11 ноября 1944 года о том, чтобы Церковь в Америке воздерживалась от вмешательства в политические вопросы. Эти слова были напечатаны курсивом: значит, епискоиы хотели обратить на них особое внимание Патриарха.

Остальное в докладе было сплошь занято указаниями о самостоятельности во всех сторонах церковной жизни. И обо всем этом не просили, а просто сообщали, что у них там решено. Дух разрыва был налицо в этом документе. Ни о каком послушании – ни слова. А о “подчинении” даже и думать было нечего. Естественно, что документ этот, – кроме места о невмешательстве в политику, – произвел на меня тяжелое впечатление, о чем я кратко и высказал Патриарху. Но он выслушал и остался совершенно мирным; и не высказал своего мнения.

Может быть, на другой или третий день я был приглашен в Патриархию в комнату, где собирается Священный Синод. Там был Патриарх и два митрополита – Киевский Иоанн [Соколов] и Крутицкий (Московский) Николай [Ярушевич]. Это не было официальным заседанием Синода, а лишь частным совещанием. Меия спросили о моем мнении. Основной дух моего ответа был сразу формулирован в таких словах: “Святители! Покорите их любовыо”. В частности, я просил, чтобы тотчас же сняли запрещение, наложенное на них прежде. А основанием к этому посчитали бы факт присылки мирной делегации в Москву и заявление о невмешательстве в политику.

Конечно, это не полное каноническое покаяние, но что же спрашивать от Америки, которая вся живет не по канонам?!

Как умел, так и старался я убедить святителей пойти по этому пути снисхождения. Разумеется, о себе, о своем имени (в связи с Америкой) я даже и не упоминал, а считал, что нужно утвердить митр[ополита] Феофила (до или после собора – не существенно). Но владыки думали иначе. Патриарх молчал. Я возражал им, как мог. Но потом подумал: что я настаиваю на своем мнении? Ведь не меня, а их Промысл Божий поставил у кормила правления Русской Церкви, они и ответственны перед Господом. А я, может быть, и ошибаюсь? Потому я перестал настаивать на своих мыслях и с послушанием передал решение в волю Высшей Церковной Власти. Совещание кончилось.

Кажется, после этого (не помню точно) мне предложено было Патриархом записать мои мнения: меня отвели в комнату на верхнем этаже, дали бумаги и чернил, и я в течение получаса быстро записал свои мысли. Суть их состояла в следующем: принять такого предложения о фактической автокефалии Мать-Церковь не может, но автономию нужно дать. Для разработки всех вопросов нужно созвать всеамериканский Собор из архиереев, клириков и мирян. По вопросу политическому нужно удовлетвориться формулой Собора 1944 года (пишу по памяти).

Потом было, не знаю когда, заседание Патриарха со Священным Синодом. Ни меня, ни делегатов митр[ополита] Феофила там не было. На нем и было вынесено известное решение. Я узнал о нем после других. Таким образом, я не принимал никакого участия в этом. Нет ничего удивительного, что не участвовали и делегаты. Да и что они могли бы сказать? Вероятно, им не дано было митр[ополитом] Феофилом право изменять условия мира. Не знаю. Если же было дано, то они обязаиы были бы доложить о том Патриарху одновременно (или когда-нибудь после) с подачей ему доклада митр[ополита] Феофила.

Когда решение было им вручено, я спросил еп[ископа] Алексия и о. прот(оиерея] Дзвончика (мы жили на одном и том же этаже гостиницы “Националь”): “Довольны ли вы решением?” Мне ответили: “Да! Но, только, – добавил о. Дзвончик, – вы знаете, владыка, что пару людей придется еще убеждать там у нас”.

Я был очень рад, что делегаты удовлетворились решением Патриархии. В тот же или на другой день они выехали, а я оставался еще для посещения Ленинграда, Сталинграда, Калуги и других мест.

Казалось, будто все благополучно кончилось. Но, – скажу сейчас, – на моей душе не было радости, видно, она чувствовала, что дело не пойдет гладко.

Так и случилось. Возвращаясь через Сан-Франциско, я заехал к митр[ополиту] Феофилу, чтобы разъяснить ему лично какие-либо недоумения. О моем визите Патриарх предупредил его заранее телеграммой. К этому времени делегаты его уже давно прибыли и доложили ему все. Сначала он не принял меня, потому что был болен. На другой день была наша встреча, – первая за 13 лет. Дай Бог – не последняя. He буду вспоминать беседы. Когда я садился в автомобиль, меня спросили: “Каково Ваше впечатление?” Я ответил: “Надежда на примирение еще не потеряна!” Но любви, конечно, не было.

Потом я посетил архиеп[ископа| Тихона [Троицкого] (из Карловацкой группы). Встреча здесь была неожиданно для меня задушевная, братская.

Ну, а потом началась газетная кампания против примирения. Осенью прибыл специальный посланник Патриарха, Архиепископ Ярославский епархии.

Такова история шагов мира. Добавлю к ней еще о гом, как все началось.

Назначен был Поместный Собор. Я и не думал быть на нем. Неожиданно получаю телеграфное приглашение прибыть в Москву на выборы Патриарха. Незадолго перед этим вызовом я послал письменный доклад Патриаршему Место блюстителю, что при выборах я заранее подаю свой голос за митр[ополита] Алексия. Я теперь поблагодарил Патриархию, но вместе с тем просил ее непременно пригласить и митр[ополита] Феофила с другими представителями, потому что здесь всегда твердили, что вот на законном Всероссийском Соборе они докажут свою правду и воссоединятся с Матерью-Церковью. Конечно, и я от всей души желаю этого. В ответ на эту просьбу и пришел ответ, чтобы прибыли и представители отделившихся. Я уведомил о том митр[ополита] Феофила и других лиц. Но решение о согласии состоялось не сразу: ушло на это около месяца. Отчасти поэтому и произошло запоздание делегатов. Документы обо всех этих шагах переданы были мною потом секретарю Митрополичьего Совета (митр[ополита] Феофила) прот[оиерею] Дзвончику для хранения в архиве. Отсюда ясно, что я желал мира. А если пока не вышло по моему желанию, то не моя вина в том. После возвращения из Москвы, – да и ранее того, – я все время держался осторожной линии: ничего почти не писал в печати, не выступал против отколовшихся. А после приезда посла я много раз говорил в Кафедральном соборе о мире, любви, единстве, – прося всех это делать, об этом молиться, этому содействовать.

Теперь обращаюсь к содержанию Указа Патриарха и Священного Синода от 14 февраля 1945 г. об условиях мира. Его все знают. Я остановлю внимание лишь на некоторых сторонах его.

а) Указ написан с “властью”. Здесь миогим именно это и не нравилось. Но я думаю наоборот: власть и должна быть твердою, ибо на то ей и дана благодать “силы”. Ап. Павел говорит ап. Тимофею, увещевая его быгь мужественным в своем деле, несмотря на его молодость: “He дал нам Бог духа боязни, духа силы, духа любви и целомудрия (благоразумия)” [ср.: 2Тим.1,7]. “Сила тут поставлена даже прежде любви. И она есть один из больших даров Духа Святого”. Власть вообще чрезвычайно важна в устроении человеческого общежития, – будь ли το государство, семья, Церковь. Люди, одаренные силою, берут на свои плечи огромную тяжесть человеческих немощей, чтобы помочь лучше организовывать свою жизнь. И потому дело власти, служение начальников есть в конце концов служение любви к братьям, за что их и повелевает Слово Божие не только “признавать”, но и любить, и чтить, и слушаться. Еще в Ветхом Завете дана была заповедь: “Чти отца твоего” [ср.: Исх.20,12]; а под этим разумеются и начальники, как нас правильно учили еще с детства. И ап. Павел заповедовал: “Поминайте наставников ваших и слушайтесь их! Пусть они исполняют свое служение с радостью, а не воздыхая. Ибо эго (воздыхание) вам же самим неполезно было бы” [ср.: Евр.13,17].

He будем развивать эту известную идею о значении власти: она даиа на созидание, а не на разорение Церкви.

Конечно, могут быть злоупотребления власть имущих. Но есть ли это в Указе Патриарха? – Да, твердость налицо; но произвола нет. Власть и обязана говорить, как власть. И если бы Патриарх был послушным исполнителем ультимативных решений американских архиереев, то что же он был бы за патриарх? Самое слово это говорит, что есть “начальник” (греч. слово “архи” – власть) отцов, а не слуга их. Плохо было бы, если бы дети командовали своими родителями.

б) Второе, что ставится ему в упрек американскими “судьями”, это будто бы политический характер Указа. Некоторые даже смеют утверждать, что этот пункт о воздержании от “политических выступлений против СССР” является “главным” пунктом Указа и стоит на “первом” плане. Какая безудержная ложь! Об этом вопросе говорится не в 1 и не во 2 пункте, а уже в третьем. И ему отведено всего лишь пять строчек в печати (из 100)⁶¹. А другие пункты касаются уже чисто церковных сторон мира. Но политические пропагандисты ничего не хотят видеть, как только то, что у них самих на уме и в сердце. Да и этот пункт нужен и в России и в Америке – ради пользы Церкви же: ведь сами епископы постановили не вмешиватъся в политику и разослали свое решение по приходам и объявили в печати. Очевидно, и они считали это решение полезным для Церкви. И Патриарх предлагает теперь сделать то же самое. Он даже не говорит об невмешательстве вообще, потому что, может быть, в Америке духовенство привыкло принимать участие в политической жизни; оы говорит лишь о власти своей страны. И это полезно для Церкви: кому же это знать, как не главе Церкви! Да и здесь многие поняли это. Например, в постановлении Ныо-Джерсийского благочиния, – составленном, по-видимому, прот[оиереем] Кохаником и распространенном потом по всей Америке, – в одном из пунктов говорится: “В случае пользы для Церкви в России духовенство Америки добровольно должно воздерживаться от выступлений против советского правительства». To же самое повторено и в “10 пунктах” митр[ополита] Феофила.

§ 5. “Так как согласно конституции Соединенных Штатов каждый член нашей митрополии является полноправным гражданином страны нашей, а каждый гражданин обладает и пользуется правом свободы слова и совести, то мы с сыновней совестыо можем обещать священноначалию Московского Русского Патриархата воздержание от таких публичных политических выступлений, которые могут принести вред бытию и процветанию всей Русской Православной Церкви, возглавляемой Московским Патрнархом”.

Вот и хорошо! И Мать-Церковь, думаю, пошла бы навстречу и такой формулировке. Суть ведь не в словах, а в делах. Патриархия не склонна настаивать, – писал не раз митр[ополит] Сергий, – на формулах, она готова принять и новые.

Кстати, нельзя говорить, что “Церковь возглавляется “Патриархом”, ибо это одно и то же: Патриархат – Церкви. Например, Патриархат Сербский, Греческий и прочие. Следует заменить его здесь “Патриархией как правящим центром Церкви”.

Вот договариваются же! Да при добром желании можно понять многое и можно увидеть и добро, и пользу там, где другие хотят видеть только произвол и “политику”.

в) Назначен срок Собора – “не позднее Преполовения”. Дело было так. На частном совещании со мною я, на вопрос о сроке, указал после праздника Св. Троицы, т. е. больше трех месяцев по получении в Америке Указа.

“Почему так поздно? – спросил меня митр[ополит] Николай. – Можно и в половине Великого поста”.

Ну, разумеется, можно было бы. Когда человек чего-нибудь желает всею душою, он не будет откладывать. И, разумеется, можно было бы собраться и постом. Но я знал, что в Америке не станут спешить, и потому указал срок – до Троицы. Но Священный Синод остановился на половине “цветной” на Преполовении. Патриарх верил в доброе желание – примириться скорее. Увы, Собор отложен был почти на 3 года (около 2½, если считать обычное время созывов – на осень 1947 г.).

г) Председателем Собора назначается “нарочно делегируемый» Патриархией архиеп[ископ] Алексий. И это сделано по самым благим соображениям: нужно было лицо нейтральное, не заинтересованное в поддержке той или иной стороны; а кроме того, и облеченное доверием Высшей Церковной Власти, – о чем мы говорили в п. а) – в вопросе о даре и долге всякой власти.

Правда, обычно по канонам председательствует местный архиерей, в данном случае митрополит округа. Но ведь нужно помнить, – как я и объяснил при встрече митр[ополиту] Феофилу, – что по законам канонически еще не существует одобренного и утвержденного Матерью-Церковью “митрополичьего округа – экзархата”, есть пока лишь Американская епархия. Таким образом, пункт указа о председателе не только целесообразен по существу, но и оправдываем канонически. Между тем, здесь и этим возмущаются: “Допустимо ли такое оскорбление и такая обида нашему Северо-Американскому епископату и нашей Церкви, насчитывающей в себе десять архиереев во главе с митрополитом!” Опять обида.

д) Избрание Митрополита. Чего только не писали по этому вопросу! В “Русской Жизни” (19 апреля 1945 г.) “С. И.” пишет: “Наш митр[ополит] Феофил не удостоен Патриархом включения в список кандидатов. Что это значит?!”

А другой автор толкования Указа (лицо в духовном сане) договорился до еще большего. “Никто теперь не сомневается, что Московская Патриархия допустила крупную ошибку, исключив митр[ополита] Феофила из числа кандидатов на пост будущего экзарха” (“Русская Жизнь” от 11 июля 1945 г.).

Итак, одни пишут: “He включен” в список, а другие даже говорят: “Исключен”.

А что же говорит Указ Патриарха? Он “со своей стороны рекомендует” таких-то кандидатов; но не только не “исключает” иных местных, но даже прямо указывает на это: “не стесняя собор в праве выдвинуть и избрать и своего кандидата на этот пост” и черным по белому сказано: могут “избрать” и своего кандидата. Как же “Ив. Ольшанский” осмеливается лгать против Указа и вводить несведущих читателей в обман?!

А Высшая Церковная Власть, конечно, имеет право указывать и своих кандидатов: она тоже думает о благе всей Церкви и об отдельной епархии. И по закону Московского Собора 1917–1918 гг. был установлен подобный порядок избрания епархиальных архиереев: Патриарх и Священный Синод указывали епархиальному собору своего кандидата (или кандидатов), а он выдвигал и своих, избирали же, кого хотели. И если избранный получал 2/3 голосов, то Патриарх и Синод утверждали его без рассуждения.

Вообще по канонам присваивается митрополиту округа, а Патриарху – над митрополитами – право и долг “одобрения” кандидатов на епископские кафедры (по-гречески – “докимасия”); а еписконам – “одобрения” избираемых священников. Всякому понятно, какое значение имеет епископ в епархии, а митрополит в округе: от этих людей зависит то или иное направление всей церковной жизни в области. Американская жизнь, а также и европейская – за время смут – показали с очевидностыо, что иногда история епархии или области зависит от поворота в ту или иную сторону одного лишь человека! Вот пример последних дней: карловацкий митр[ополит] Анастасий идет прежним путем, a его епископ, митр[ополит] Серафим Парижский, воротился к Матери-Церкви. Как же не иметь права Патриарху, руководящему всей Церковыо, принимать участие не только в утверждении избранного, но еще и прежде – в указании “своих кандидатов”? Если не признавать за ним этого очевидного права, тогда он превратится в послушное оружие, в пустое формальное лицо – подкреплять своей подписью и облекать своим авторитетом тех, которых он даже и не знает, может быть. Поэтому в дальнейшем пункте (4) оговорено и это право Патриарха “утверждения кандидатов во епископы”, не говоря уже о митрополитах.

И все это знали вожди Америки. Припомним, что митр[ополит] Платон, по моему предложению, послал телеграфный запрос митр[ополиту] Сергию: “благословить и разрешить” хиротонию прот[оиерея] Л. Туркевича в епископа.

А что было до революции? Архиереи в Америку просто назначалисъ Св. Синодом. И никто не протестовал и не осмеливался кричать на Синод: “Что это значит!” Это – “оскорбление и обида!” И никогда не смели ни говорить, ни писать так, как написал о. ’’Ольшанский”.

“Американские епископы, священники и все церковное тело никогда не допустят, чтобы на высокий пост правящего митрополита было назначено лицо со стороны” (“Русская жизнь” от 11 июля 1945 г.). И в нормальном уставе было правило, что правящий архиерей назначается в Америку Высшей Церковной Властью. И митр[ополит] Платон искал утверждения своего от Патр[иарха] Тихона.

Это – такие элементарные правила, что, не будь современной политической страстности и давней нецерковности, нечего было бы и оправдывать Патриарха в этих пунктах.

Да хоть бы брали пример с американской конституции: президент избирает себе ближайших сотрудников-секретарей (министров) по своему желанию, хотя это потом и проводит через Сенат. Так неужели Патриарху наложить запрет интересоваться кандидатами на руководящие места в Церковь? Но есть такие решительные умы, что они предоставили бы, пожалуй, ему одно право – только утверждать намеченного и выбранного ими. И даже не “утверждать”, а лишь “благословлять” (“10 пуиктов”, пункт 6). Во что же они превращают главу Церкви?! В своего послушника?! Допустимо ли это в Божией Церкви? Ну, хотя бы тут поучились у католиков, если уж не желают вспоминать царские времена Святейшего Сииода.

е) В этом пункте затрагивается и побочный вопрос, о коем нет упоминания в Указе Патриарха, но зато прямо и ультимативио заявлено в “10 пунктах” митр[ополита] Феофила: “Кандидат в правящие владыки” должен быть гражданином Соединенных Штатов” (п. 6).

Можно понять и принять эту идею в другом объеме и формуле: “Желательно” и т. д. Или даже: “преимущественно” должен быть из граждан. Естественно, что всякое государство и все граждане всегда стремились к национальным возглавителям во всех сферах жизни, в частности и в церковной. Католическая Церковь менее считалась с этим, чем Православная, но и там учитывали это условие.

Но требовать, чтобы такое положение было “непременно”, это значит идти против всего Христова учения и против всей истории Церкви. Почти все миссионеры сначала приходили из чужой страны. В Америку назначались 125 лет русскоподданные архиереи. И кажется, современные епископы почтительно относятся к таким именам, как апостол алеутов Иннокентий (Вениаминов), впоследствии возвратившийся в Россию – митрополитом Московским; как архиеп[ископ] Николай (впоследствии Варшавский); как архиеп[ископ] Тихон, после Патриарх Московский. Значит, Мать-Церковь посылала сюда своих архиереев не без разбору, а соответственно задачам и условиям миссии. Почему же надо думать, что дальше Патриархи будут желать не добра, а зла Америке?

Наконец, все теперешние епископы, – кроме лишь одного епископа Вениамина Питтсбургского, – уроженцы и выходцы из России же. И они не считают себя неподходящими архиереями. Можно бы еще допустить, что избранный в митрополиты кандидат принимал бы потом подданство, но и то с условием “преимущественно”. Иначе тогда еп[ископу] Иннокентию трудно было бы стать митрополитом Московским, а архиеп[ископу] Тихону – Патриархом Всея России. Зачем же лишать Церковь в Америке возможности воспитывать или иметь таких кандидатов, какие нужны были бьт на более высоких свешниках?

Да и каким подданным нужно быть будущему митрополиту Экзарху, если таковой, согласно п. 1 Указа Патриарха, должен обнимать под своею властыо не толысо Штаты, но и английскую Канаду и Мексику и вообще “все епархии Северной и Южной Америки”?! Все равно он будет иностранцем везде, кроме лишь Штатов, если примет американское гражданство.

He говорю уже о церковных канонах, где совершенно нет ни одного правила, которым бы требовалось от архиереев гражданское подданство. Почему нет? Потому, что этот вопрос никогда и не ставился принципиально. Если же в практике стремились к национальной иерархии, то, при возможности этого, никогда Церковь не протестовала, наоборот, шла навстречу; но не “непременно”, не ультимативно.

ж) Об автономии. Указ Патриарха ясно говорит за нее. Но если употребляется выражение о “несколько расширенных полномочиях”, то нужно понять Патриархию в этой благоразумной осторожности. Дело-то ведь новое, опытом еще мало проверенное, а были и печальные факты из этого опыта: например, самое стремление к полному отделению. Да и что, собственно, оставляет себе самой Мать-Церковь? Кроме необходимого права утверждения митрополита, – против чего не возражают многие и здесь, – и одобрения кандидатов в епископы. Указ говорит (п. 4) о “праве награждения духовенства высшими наградами”, “правом апелляционного суда в отношении епископов и клириков” и прочее. Что можно возразить по поводу этих двух новых пунктов? – “Право высшего апелляционного суда и контроля в тех делах митрополии, кои остаются спорными и неразрешенными на месте,” – упоминается и в “10 пунктах” митр[ополита] Феофила.

Остаются “высшие награды”. Только и всего. Вопрос о митрах для священников, о сане архиепископа для архиереев. И только? Но вот лишь “на днях” митр[ополит] Анастасий из Европы наградил нескольких архиереев саном архиепископа, и никто не протестовал из них, ни сам митр[ополит] Феофил! Почему же лишать этого права Патриарха? Боже, какие придирки!

Осталось третье право: “И прочее”. Всякий понимает, что обычно под этим словом разумеются вещи уже меньшие, незначительные, по сравнению с определенно указанными раньше условиями. Так чего же пугаться? Зачем подозревать в кознях и скрытых дурных намерениях?

Между тем и против этого “прочего” поднимается опять борьба: “Прибавляется и многозначительное “и прочее”, – говорит проф[ессор| Тимашев, – почему же? О, здесь западня! He иначе! За этими “литерами скрывается возможность низведеиия автономии... до нуля!”. Боже, Боже! И не стыдятся ни писатель, пи читателп! Нужно же быть таким подозрительным, чтобы дойти до таких пределов обвинения Патриарха и святителей Священного Синода! Но для борьбы, видио, все средства дозволены. Печально! С этой печалыо и заканчиваем мы вопрос об Указе Патриарха.

И как бы хотелось, чтобы вместо этой злой, предубежденной, неудержимой критики воссияло благое доверие к Отцу Церкви и Божиим святителям! И тогда бы все осветилось солнцем любви, понимания и желания идти навстречу, a в чем не согласны были бы, можно договориться дружественно, мирно, сыновне. Ведь будет же Всеамериканский Собор, обо всем можно передумать и обговорить.

Но, увы! Этого доверия именно и нет! А, казалось бы, легко до него додуматься: если я (т. е. всякий) хорош и добр, если я желаю Церкви пользы, то почему бы не допустить: вероятно, и другие не хуже меня? Вероятно, и они тоже желают пользы святому православию? И логично, и полезно, и любовно. И тогда бы благодать Божия осенила и наши сердца, и наш ум, как говорит ап. Павел в послании к Коринфянам [см.: 2Кор.4,6]. А аще ветхозаветный мудрец сказал: “В злохудожну душу не внидет премудрость” [Прем.1,4].

Попробуем поверить хоть немного друг другу. И Бог нам поможет сговориться больше.

Последний пункт в Указе – о немедленном снятии запрещения “в случае принятия вышеуказанных положений собором епископов” Америки. Но об этом мы уже говорили выше. Епископы же, даже на “малом” соборе своем в Сан- Франциско, а после и на большом в Чикаго – отклонили Указ Патриарха совсем. А с патриаршим послом даже не пожелали обсуждать вопрос о примирении, – не признавая существования запрещения.

И разве нет правды в словах патриаршего посла: “Благословляющая рука Матери-Церкви застыла в воздухе”?

Стоит задуматься: кто же виноват? Неужели один лишь Патриарх? Неужели только Мать-Церковь? Но, слава Богу, есть еще эти верящие в добро люди. На собрании духовенства и мирян в Нью-Йорке 5 декабря были предложены две декларации: одна – о. Кукулевского (мы писали о ней), а другая от Детройтского духовенства (вероятно, формула о. прот[оиерея ] И. Чепелева, защитника идеи примирения). В этой второй пишется следующее.

“С чувством глубокого удовлетворения узнали мы о том, что Матерь-Церковь Российская дала возможность нашей здешней части ее иметь непосредственное общение с ней” в лице арх[иепископа] Алексия. Затем приводится выдержка из постановлений Детройтского Собора, что “Русская Православная Епархия (а не Церковь) в Америке” объявляется “самоуправляющейся” лишь “временно”, до созыва собора в России, признаваемого всей Вселенской Церковью. А еп[ископ] Леонтий добавляет – и при участии американских делегатов; но они не успели долететь. “Для нашей здешней части Русской Церкви окончилось время временной самостоятельности”, нужно теперь воротиться в подчинение Матери-Церкви, “возглавляемой Святейшим Патриархом Московским и всея Руси” (§ 1).

Сей отец протоиерей и прежде доказывал, что к Указу Московской Патриархии можно отнестись с доброй волей и приятием его. И более того: он убедительно, на примерах доказывал, что Патр[иарх] Алексий в своем Указе даст гораздо больше того, что “дала” Карловацкая группа, которая потом урезывала разные постановления американской митрополии и соборов, не говоря уже о несравнимости их авторитетов. И недавно в газете “Свет” он еще определеннее пишет о безусловной необходимости канонической связи:

“Ко мне стали поступать во множестве письма с просьбой разъяснить, какие может иметь последствия объявление церковной автономии (автокефалии) для духовенства и для церковного народа, как объявление автономии (автокефалии) отразится на церковно-правовом, так сказать, положении нашего епископата, священников и мирян, если бы эту автономию не признали Восточные Патриархи?..”

“Если часгь какой-нибудь Поместной Православной Церкви решает создать из себя независимый (автономный – автокефальный) административно-церковный округ, то для того, чтобы эти действия данной части Церкви были закономерными, требуется волеизъявление: во-первых, Матери-Церкви, а во-вторых, Вселенского Епископата”.

“На этом же основании попытка создать из нашего митрополичьего округа Русской Православной Церкви в Америке автономную Церковь, от кого бы эта попытка ни исходила, так и останется попыткой до тех пор, пока она не получит на то благословения Матери-Церкви и признания со стороны всех Восточных самостоятельных Церквей. А епископат, утверждающий подобные попытки авторитетом своих Соборов, этим самым сам себя выключает из семьи того Вселенского Епископата, по уполномочию коего он был рукоположен во епископы”.

На этом основании ни Польская Православная Церковь, утвержденная Вселенским Патриархом против воли нашего Патр[иарха] Тихона, ни та автономная Эстонская Церковь, положение о которой было дано ей тоже Вселенским Патриархом против воли нашего Патр[иарха] Тихона, и которое предлагается нам как образец почтенным о. Петром Кохаником, не были признаны Матерью-Церковью и остаются самочинными, самоучредившимися церковными областями, без воли на то Матери-Церкви Российской” (7 февраля 1946 г.).

И Патр[иарх] Алексий желает дать автономию, но он хочет, чтобы она была канонической, благословенной, законной.

Значит вот, можно без подозрений усмотреть доброе в Указе Патриарха и пользу Русской Церкви в Америке. Тогда легко сговориться о других, менее важных пунктах.

И даже тот же о. “Ольшанский”, который сам “исключил” митр[ополита] Феофила из кандидатов, однако пишет в той же своей статье следующее:

“По нашему мнению, дело об отношении к Патриархии очень серьезное и весьма сложное. Найдутся средства и теперь для того, чтобы безболезненно разрешить трудную задачу объединения с патриаршим центром. Вопрос еще не кончен, и спешить не нужно: время (?) все исцелит... Необходимо терпеливо ждать заявлений от посла” (“Русская жизнь” от 11 июля 1945 г.).

Это уже куда мирнее и благоразумнее! Тогда зачем же вводить в заблуждение людей, что митр[ополит] Феофил “исключен” из кандидатов Патриархом? Зачем говорить и другую неправду, будто бы “против СССР никто из духовенства никакой пропаганды не ведет; просто этого вопроса вообще не существует”?

Так ли, отче? Если бы не было фактов, то зачем же Союзу Архиереев потребовалось издавать постановление о невмешательстве Церкви в политику?

А благословение газеты “Россия” от Союза?

А вот, в заключение, и еще добрые слова и пожелания:

“Русские люди, пробудитесь!

Нужно “молиться, молиться...” Велика сила мысли, a еще больше одухотворенная молитвой за “други своя” [Ин.15,13], обвеяна любовыо к ближнему. Мы любим себя, но... часто враждебны к другим. Гордыня великая в нас, много ложного самолюбия, самоуверенности, самомнения. Плохая и вредная привычка судить ближнего и странная нетерпимость... Простите, что я говорю о неприятном. По нашей слепости и под сатанинским влиянием мы христиане только по названию”. Увы! “У нас в старой России были привилегированные касты. Кричали о народе, которого совершенно не знали. Но в русском характере много и драгоценных свойств”... Перечисляются... “И все это дала нам наша Мать Православная Церковь и старорусское воспитание”.

«Время пришло! Очнитесь, пробудитесь, русские люди! Если вы христиане, если вы имеете хоть каплю любви к вашей воскресающей родине, очиститесь и молитесь!

По-христиански это – (значит) покаяться, исповедывать грехи свои, – а грешны мы все.

Россия переживает крестные страдания. И в сердцах наших печаль глубокая...

Страшное совершается “возмездие”, но и нас может постигнуть то же, если не очнемся.

Мы все живем врозь, чуждаясь друг друга. Нет в нас самых необходимых христианских чувств: любви, веры, желания понимать истину. Холодное равнодушие ко всем “не нашего круга”, или кто не разделяет наших мнений. Опять то же. Каждый думает, что только он прав. И зачем это?

Никто не знает будущего, только Господь. Мы нашими грехами питаем зло. Услышать бы вместо споров искренние, простые слова доброжелательства и понимания. Помоги нам, Боже, в нашем духовном пути!”

Кто так хорошо писал? He свящеиник, а некая женщина, скрывшая себя под именем “Алофа”. Она – против “сатанистов” в России. Но все же те мысли ее хорошие. И ими нужно воспользоваться и писателям и читателям газеты “Россия”, где и напечатана эта статья вскоре после начала войны (26 октября 1941 г.). Да и всем нам это пригодится. Тогда и указу поверим.

Карловацкая группа принесла в Америку много осложнений. И она тяготеет над Церковью здесь и доселе. Поэтому никак невозможно обойтись без серьезного внимания к ней.

Для мало осведомленных людей расскажу сначала краткую историю этой группы, в создании которой я сначала принимал самое горячее участие и о которой я знаю достаточно много.

В областях, занятых белой армией, создалось временное самостоятельное Высшее Церковное Управление. Председательствовал старейший из архиереев митр[ополит] Киевский Антоний [Храповицкий]. Центр его был на Дону, в г. Новочеркасске. Потом белые армии стали терпеть везде поражения и откатываться на юг, до Крыма и на Кавказ. С ними отступало и ВЦУ. Докатились до Крыма. И “ВЦУ на Юге России” осело в Севастополе, где я был тогда викарным епископом, а после был назначен и на пост епископа армии при ген[ерале] Врангеле. После шестимесячной бесплодыой борьбы белая армия должна была эвакуироваться за границу, в Константинополь. Туда же (в ноябре 1920 г.) уплыло и наше ВЦУ, потеряв уже титул “на юге России”. В это время за границей скопилось около 20 архиереев-беженцев: в Турции, в Сербии, Болгарии, Чехии, Германии, Франции. С нами эвакуировалось на 125 судах до 135.000 военных и гражданских беженцев, которые постепенно рассосались по Европе, а потом по Америке, Африке и вообще по всему свету. А на Дальнем Востоке часть архиереев оказалась в пределах Манчжурии и Китая. Все мы были оторваны от непосредственного общения с Патриархией. И потому встал вопрос об организации церковной жизни русских за границей. А в то время уже был один такой центр в Париже: митр[ополит] Евлогий туда был назначен сначала нашим ВЦУ, а потом получил через посредство Финляндского арх[иепископа] Серафима [Лукьянова] (ныне митр[ополита] Парижского), утверждение от Патр[иарха] Тихона, почему и считал себя самым законным за границей архиереем. По старому, еще дореволюционному положению, заграничные церкви находились в юрисдикции митр[ополита] Санкт-Петербургского, а после революции они были в ведении Патриарха.

Еще сидя на кораблях, мы, архиереи, начали думать о новой церковной организации за пределами России. Казалось, это было естественно. Но митр[ополит] Антоний сначала протестовал против этого с точки зрения канонической. По общим церковным правилам не может быть на одной территории несколько Православных Церквей. Америка в этом случае является исключением, да и то пока временным. И канонически был более прав, по букве закона, митр[ополит] Антоний. Но другие не согласились с ним. И подняли вопрос о самостоятельном существовании в пределах иных Церквей: Греческой, Болгарской, Сербской. На это потребовалось, однако, некое согласие со стороны местных Автокефальных Церквей, и оно было получено: “Русские” – имя даже и в беженсгве расценивалось высоко, ибо Россия была фактически покровительницей всех Православных Церквей.

Наш Синод из архиереев открыл свои заседания в Константинополе. Председателем его был тот же митр[ополит] Антоний; членами – митр[ополит] Платон, бывш[ий] Одесский, архиеп[ископ] Анастасий, бывш[ий] Кишиневский, архиеп[ископ] Феофан, бывш. Полтавский, и я – еп[ископ] Севастопольский. Секретарем (управляющим делами) был сначала г. Махароблидзе, работавший еще при военном протопресвитере, ο. Г. Шавельском. Но потом он скоро уехал в Сербию, чтобы там подготовить место для митр[ополита] Антония и будущего заграничного центра. Его заменил А. Аметистов, – друг и послушник митр[ополита] Антония, но потом поступивший на службу к митр[ополиту] Евлогию, противнику митр[ополита] Антония по церковной деятельности.

Действительно, митр[ополит] Антоний получил приглашение от Сербского Патр[иарха] Димитрия – перебраться в г. Карловцы, в Сремской (по древнему – Сирмитской) области. Она лежит к северу от слияния рек Дуная и Савы, где стоит Белград, столица Сербии. Город Карловцы находится в 60 км к северу от него. Это очень маленькое местечко, тысячи в две, едва ли в три, человек. Но тут сосредоточен был церковный центр православных сербов, оказавшихся во владениях католической Австро-Венгрии. Как и всегда бывало, иностранное правительство постаралось оторвать этих сербов от православного центра в Белграде. Для этого оно дало епископам привилегированное положение: жалованье, дворцы, школы, прекрасный патриарший дворец, Патриарха. Но для всего этого отвело ничтожное местечко, близкое от Православной Сербской Патриархии в Белграде.

Вот эти “Карловцы” (Сремские – потому, что есть другое однозвучное имя – Карловац в Славонии) и сделались центром заграничной русской эмиграционной Церкви; отсюда и получилось имя “Карловацкий”, “карловчане”.

Для организации нашей Церкви сначала было созвано церковное собрание в Константинополе, под моим председательством и при почетном председателе (никогда не сидевшем на наших заседаниях) митрополите, представителе Константинопольской Патриархии. Наше собрание подготовило главные материалы для будущего “всезаграничного” (без Дальнего Востока и Америки) Собора в г. Карловцах; который и открылся в ноябре 1921 г. Доселе существуют протоколы этого Собора.

Все это было и было бы хорошо, пока не вмешалась политика. Карловацкий Собор заявил о полнейшем подчинении Патр[иарху] Тихону; постановил послать все решения свои на утверждение его. Но все спутали светские политики. Бывший премьер царской России – Трепов, члены Государственной Думы Марков II, К-й, политические деятели самого правого толка (проф[ессор] Локоть, Скаржинский и др.), генерал и вообще правая антисоветская эмиграция, – захватили власть над Собором. За ним пошла и часть духовенства, но очень маленькая, а болыпинство священников были благоразумно умеренного направления. Архиереи пошли с политической группой мирян; архиеп[ископ] Анастасий занял, по обычаю своему, правую, но осторожно умеренную позицию, с ними же. Я остался в одиночестве, напрасно убеждая Собор не идти на крайности политического характера, включительно до вопроса о царе из династии Романовых. Припоминаю, что один из членов-мирян, Κ., прочитал даже письмо от какого-то “человека из России”, взывавшего: скорее дайте нам имя! имя! будущего царя! И все будет хорошо: в России ждут не дождутся этого имени.

Конечно, и я, вместе с большинством духовенства, был и против советской власти, и за монархию. Но мы не желали разжигать политические настроения. И остались в меньшинстве.

Так определилось крайне политическое направление не только в эмиграции, но и в Церкви ее. Оно было настолько резким на Соборе, что правые исключили из своего состава даже такого умеренного своего члена, как Родзянко, бывшего председателем Государственной Думы во время переворота в России: его считали... виновником революции! Попытался я защитить его, но напрасно. И сам митр[ополит] Антоний после нескольких добрых слов вынужден был идти за политически страстной толпой Собора. Родзянко вышел. Такова была атмосфера “Церкви”.

Понятно отсюда, что это политическое направление решило использовать Церковь (единственное сильное орудие политики за границей) и в Европе, а потом и в Америке. И доселе, вот уже 25 лет карловчане в сущности держатся курса, взятого еще в 1921 году в г. Сремских Карловцах.

Создан был орган Высшего Церковного Управления, по образцу Московской Патриархии, из архиереев, священников и двух мирян. Включен был и я туда, как заведовавший большинством священников белой армии.

Такое поведение наше, явно антисоветского характера, отозвалось и в России. Советская власть, естественно, усмотрела в Карловацком движении враждебную организацию, которая могла повредить ей (и, разумеется, хотела этого) в мнении всего мира. А кроме того, местные раскольники в России, – или, как называл их после (1928 г.) митр[ополит] Сергий, – “отщепенцы в пределах СССР”, – использовали это движение за границей для того, чтобы бороться против Патр[иарха] Тихона и “тихоновской”, т. е. истинной Церкви. Обновленцы (живоцерковники) стали открыто обвинять Патриаршую Церковь в контрреволюции против советской власти: вот, смотрите, что делают “тихоновцы” за границей.

А ВЦУ за границей написало послание на Генуэзскую конференцию с протестом против участия на ней советской власти (там был Чичерин). Все это вынудило Патр[иарха] Тихона закрыть Карловацкий центр. Указом его и Священного Синода от 22 апреля (5 мая) 1922 г. за № 347 ВЦУ было упразднено. Помню, что копия постановления подписана была вместо Патриарха членом Синода архиеп[ископом] Фаддеем (Успенским). Созван был экстренный Собор архиереев. Митр[ополит] Евлогий и я настаивали на исполнении Указа, но остальные были против. А митр[ополиту] Евлогию передавалась власть управления; так как Патр[иарх] Тихон зиал об его умеренной политике, да он уже и был раньше признан Патр[иархом] Тихоном как заграничный архиерей. Положение настолько обострилось на заседании, что митр[ополит] Евлогий и я демонстративно оставили прочих архиереев. Но потом от них прислан был делегат для новых переговоров с уступками митр[ополиту] Евлогию. Я отказался. И тогда митр[ополит] Евлогий сказал мне: “Вот вы всю жизнь будете вспоминать с отрадой, что устояли на послушании Патриарху, а вот я...” И он рассказал мне о случае в Св. Синоде, когда он один опротестовал решение других членов по делу о разрешении некоему великому князю незаконного канонически брака (два брата – на двух родных сестрах): “И теперь я вспоминаю об этом с радостью”. Но потом он пошел на заседаиие и сдался на уступки. А собрание архиереев постановило перелицеваться: исключить из своего состава 2 священников и 2 мирян; да они почти никогда и не бывали на заседаниях (один жил даже в Греции), кроме генерала Батюшина. А из архиереев образовать “Временный Заграничный Архиерейский Синод”, т. е. нарушили указ Патриарха. И этим актом был задан тон и на все дальнейшее время: Указы Патриархов можно не исполнять! Таким образом произошел революционный бунт и в Церкви: дисциплина была сломлена. На место послушания поставлено самочинение, т. е. раскол начался с 1922 года.

“В 1923 году, – пишет Патр[иарх] Алексий, – указанное выше распоряжеиие Свят[ейшего] Патр[иарха] Тихона об упразднении Высшего Церковного Управления за границей было вновь подтверждено” (Указ № 106 от 10 ноября 1923). Но за границей оно не было известно, по крайней мере, я никогда ничего о нем не слыхал из устных сообщений и не читал в печати. Правда, я тогда был не у дел, потом уехал в Карпатскую Русь. Может быть, этот Указ не дошел до заграницы, или арх[иерейский] Синод счел за лучшее не опубликовывать его, – мне неизвестно.

Так было до 1926 года. Искусственные “уступки” митр[ополита] Евлогия не могли долго держаться. И поднялся снова вопрос – о разрыве его с митр[ополитом] Антонием. Поводом было желание Карловацкого Синода назначить в Берлин архиереем Тихона (Лященко), чего желали крайне правые круги (Марков и прочие). Но Германия была в юрисдикции митр[ополита] Евлогия, и он запротестовал. В чем причина? Отчасти – в канонических правах его; однако можно было бы и поступиться ими ради желания ВЦУ, ради мира. Но тут уже ясно определились две политики: одна – у карловчан – непримиримая, крайне правая; и другая – у митр[ополита] Евлогия – “умеренно” правая. Эмиграционная масса начала к тому времени (1925–1926 гг.) сдвигатъся все болыпе к примирительной линии по отношению к Родине. Постоянные обещания, что “там” ждут вот-вот низвержения советской власти, и частые разговоры о “возвращении будущей весной” домой уже стали надоедать русским. Карловацкое движение шло на убыль. Митр[ополит] Евлогий учитывал это.

В 1925 г. крайними, при благословении и участии митр[ополита] Антония, был организован в Париже Заграничный Земский Суд (или Собор – не помню уж). Но стихийного движения и он не вызвал. А митр[ополит] Евлогий и я (тогда инспектор Богословского института в Париже) не пошли даже туда, хотя нас и приглашали. Все это было искусственно. Вместе с митр[ополитом] Евлогием в те годы (1925–1926 гг.) единомышленно действовал и митр[ополит] Платон из Америки. Несмотря на объявление (1924 г.) Американской епархии автономною, он не порывал и с Карловацким центром, хотя никогда не любил митр[ополита] Антония (как и тот его). В 1926 г. он окончательно отошел от Карловацкого центра. Карловацкая борьба перенеслась уже в Америку. Карловчане ультимативно требовали от него подчинения им, угрожая запрещением и проч. Тогда митр[ополит] Платон стал писать в Москву к митр[ополиту] Сергию, уверяя его в своем послушании и верности Матери-Церкви и ему как главе ее в то время. Об этом писалось выше.

Карловацкий Синод осудил митр[ополита] Платона и запретил его и все духовенство. А на место его назначил правящим архиереем викарного еп[ископа] митр[ополита] Платона, еп[ископа] Аполлинария [Кошевого], с саном архиепископа. Я давно знал этого владыку. И должен сказать: он был простым, нелицемерным, искренно верующим человеком! И доселе я поминаю его в своих молитвах и люблю.

Когда я приехал в Ныо-Йорк (1933 г., май), то поспешил посетить и его. Встреча наша была истинно братская. Я знал его еще с Киевского Церковного Собора (1918 г.), а раньше встречался у арх[иепископа] Сергия в Финляндии. Архиеп[ископ] Аполлинарий никогда не был настроен враждебно против Матери-Церкви и не желал раскола с ней. Совершенно наоборот! Он определенно заявил и объяснил мне, что именно митр[ополит] Платон желает разрыва с Русской Церковыо и ведет к этому дело. Я отлично помню это и теперь.

Архиеп[ископ] Аполлинарий указывал, между прочим, и на Детройтский Собор (1924 г.) как на явное доказательство этих сатанинских стремлений в Америке. А карловацкая ветвь хотела держать связь и единство с Матерью-Церковью. Я верю этому: архиеп[ископ] Аполлинарий был, повторяю, честный и простой души человек. Неожидаино скоро, чуть не через месяц после этого, он скончался. Царство ему Небесное! Его заменил архиеп[ископ] Тихон, тоже хороший владыка.

В Америке все эти годы (1927–1933 гг.) велась ожесточенная борьба карловащшх (преимущественно) мирян против “платоновцев” или “соборной церкви” против “раскольников”. Об этом уже говорилось выше. Меньше, но все же боролись и платоновцы. Сам он однажды обозвал печатно архиеп[ископа] Аполлинария резким словом, – что это не архиерей, а какой-то “нонсенс” (бессмыслие).

Несколько приходов отошло от митр[ополита] Платона к Карловацкой группе. Их было немного. Но зато из Карловцов сюда стали слать архиереев: Тихона, Феодосия, потом Иоасафа, Иероиима, Виталия. Создалось, таким образом, две параллельных иерархии. Митр[ополит] Платонтоже наставил своих: кроме уже бывших – Феофила, Антонина, Арсения – были рукоположены (с 1933 г.) епископы Леонтий, Макарий, Алексий, Вениамин. Хотели одни других обогнать. И это – не бесплодно, потому что архиереи были центрами защиты той или иной юрисдикции.

Это двойственное состояние, длившееся уже несколько лет, довольно мучительно отражалось на верующих.

К этому прибавилась еще карпаторусская группа еп[ископа] Адама (Филипповского). Существовала группочка “живоцерковников” (как звали в Амертсе “обновленцев”) Кедровского⁶². Конечно, хотелось мира. Но пока был жив митр[ополит] Платон, противник митр[ополита] Антония, об этом невозможно было и думать.

А в это время события в Европе шли своим чередом. В 1927 г. митр[ополит] Сергий выпустил декларацию о лояльном отношении к советской власти и потребовал воздержаться от борьбы против нее – и со стороны Заграничной Церкви (“подписка о лояльности”).

Карловацкий Синод решил ответить полным отказом и созвал Собор архиереев для решения этого вопроса, а также и для суда над митр[ополитом] Евлогием, который тоже оторвался от митр[ополита] Антония (1926 г.). Вызван был и я на этот Собор из Сербского монастыря. Из Парижского института я уехал обратно в Сербию, потому что не желал этой борьбы между архиереями: мне казалось, лучше уж митр[ополиту] Евлогию подчиняться Карловацкому центру, – как он и обещал в 1922 году, – чем заводить новую распрю. Он не был согласен, и я в начале 1927 г. (после переписки с афонскими старцами) ушел к митр[ополиту] Антонию: лишь бы не вести борьбы.

Когда я прибыл на Собор архиереев в Карловцы (а я им нужен был, как “13-й” – по канонам – архиерей для суда над митр[ополитом] Евлогием), то сначала поднял вопрос об отношении их к митр[ополиту] Сергию по поводу его декларации. Мне заявили, что они решили порвать с Патриархией. А я отказался и от этого, а следовательно, и от суда над митр[ополитом] Евлогием; и уехал обратно в монастырь, откуда послал через митр[ополита] Евлогия (к коему обращался митр[ополит] Сергий) заявление в Патриархию, что я желаю оставаться в Русской Церкви и обязуюсь исполнять все ее церковные распоряжения. Скоро получил благоприятный ответ.

Митр[ополит] Евлогий тоже послал согласие, но в более уклончивой форме: церковный амвон не будет орудием политики. Патриархия и этим удовлетворилась.

Таким образом, карловчане первыми порвали с Матерью-Церковью, заявили, что отныне они будут иметь временное, административное управление.

А через три года отделился и митр[ополит] Евлогий.

Еще через три года оторвался и митр[ополит] Платон. Нужно призиать, что он дольше других держался Матери-Церкви. Но это не потому, что он был церковнее других, a потому, что этот вопрос в Америке не был таким острым, как в Европе. Кроме того, ему Патриархия была в те годы (1927–1929 гг.) нужна для борьбы с карловчанами. Потом он 4 года молчал. В 1933 г. – порвал. А в следующем году он умер (20 апреля 1934 г.).

Его преемник, нынешний митр[ополит] Феофил, не имел никаких враждебных столкновений с митр[ополитом] Антонием. A по духу своему он был всегда ближе к нему, чем даже к митр[ополиту] Платону.

Недаром бывший юрисконсульт при митр[ополите] Платоне, М. И. Печковский (как он сам говорил мне в 1945 г.), тотчас же подал в отставку, как только вступил в управление митр[ополит] Феофил. А в следующем, 1935 г., митрополит отправился и в Карловцы, где открыто подчинился митр[ополиту] Антонию. He спросил он собора архиереев, не сзывал Всеамериканского Церковного Собора, а решил это единолично, поставив Американскую епархию перед фактом. He ново это в Америке! Два года перед этим митр[ополит] Платон учинил тоже разрыв от “своего лица”, но все же за ним был Детройтский Собор 1924 г., а за митр[ополитом] Феофилом не было и этого.

Известно доподлинно, что многие из духовенства в Америке отнеслись к этому переходу отрицательно, но вынуждены были молчать. На Соборе же 1937 г., т. е. уже через два года, это единоличное соединеиие с карловчанами было принято (5 октября) и в Америке.

Таким образом, Американская епархия с 1935 г. стала частью Карловацкой группы. Это потом – и доселе – осложнило положение Церкви в Америке; так как карловацкие архиереи, войдя в жизнь и управление, стали влиять еще больше на других епископов в смысле антисоветской борьбы и отделения от Патриархии. Однако не должно думать, что будто другие были за единство с ней. Нет! Разница была лишь в степени, а не в существе дела: те и другие хотели разрыва. В этом отношении еп[ископ] Леонтий нисколько не мягче архиеп[ископа] Виталия, а митр[ополит] Феофил – митр[ополита] Анастасия. Разница между теми и другими была еще в том, что тут слились два сепаративных течения: “американское”, склонное к отделению и прежде, даже независимо от советской власти, – и “русское, антисоветское”, руководствующееся главным образом мотивами религиозно-политической борьбы против советской “антихристовой” власти. Следовательно, психология Карловацких деятелей – более религиозная в своей психологии, чем американских отделенцев. Но они сошлись в общей цели: в борьбе с Патриархией как объединительным русским православным центром. Прежние враги, платоновцы, пошли в подчинение карловчанам, а карловчане, – какя говорил про архиеп[ископа] Аполлинария [Кошевого], – сдали свои “русские” позиции американским “самостийникам”, как сказал архим[андрит] Антоний (Васильев) детройтским свящеиникам.

He буду далыпе описывать ни нового осуждения карловчан митр[ополитом] Сергием (1928 г.), ни призыва Матери-Церкви через Патр[иарха] Варнаву возвратиться в дом отчий. Еще ждали пять лет. Все было тщетно. Тогда 22 июня 1934 г., т. е. после 12 лет разрыва, Мать-Церковь осудила Карловацкое Управление, запретила наиболее выдающихся вождей движения.

Так продолжалось до войны 1941 г. А перед этим совершилось событие, не предвидевшее конца будущей войны, но связавшее карловчан уже политической цепыо с Гитлером.

Эта страница из жизни Карловацкой группы требует особого внимания, так как она современно важна здесь. И хотя теперь это известно в общем почти всем в Америке, но недостаточно освещено в глубине своей. Поэтому выделяем этот пункт в особую главу. Тем более, что едва ли многие читали все эти документы полностыо. Я разумею: адрес Гитлеру, “обращение” Патр[иарха] Алексия и ответ на него в “послании” митр[ополита] Анастасия.

Многие, – я слышал, – считают неважным рассматривать последний документ. Но так как задачей моего исследования является объективное (в меру моего понимания вещей) освещение вопросов, – причем принимаются во внимание и субъективные воззрения деятелей, хотя бы они были и неверны по существу, – то я и включаю эти докумеиты в мои материалы.

Первый документ называется “Благодарственным адресом Адольфу Гитлеру”, по случаю освящения нового кафедрального собора в Берлине, на что средства отпущены были правительством Гитлера. Адрес напечатан был потом и в парижских “Последних новостях”, а в Америке перепечатан в “Новом русском слове” от 7 августа 1938 г.:

“Благодарственный адрес Карловацкого Собора Гитлеру.

Ваше высокопревосходительство, высокочтимый господин рейхсканцлер!

Когда мы взираем на наш берлинский соборный храм, ныне нами освященный и воздвигнутый благодаря готовности и щедрости вашего правительства после предоставления нашей Св. Церкви прав юридического лица, наша мысль обращается с искренней и сердечиой благодарностью прежде всего к вам, как к действительному его создателю.

Мы видим особое действие Божьего промысла в том, что именно теперь, когда на нашей родине храмы и народные святыни попираются и разрушаются, в деле вашего строительства имеет место и создание сего храма. Наряду со многими другими предзнаменованиями и этот храм укрепляет нашу надежду на то, что и для нашей многострадальной родины еще не наступил конец истории, и что Повелевающий историей пошлет и нам вождя, и этот вождь, воскресив нашу родину, возвратит ей вновь национальное величие, подобно тому, как Он послал вас германскому народу.

Кроме молитв, возносимых постоянно за главу государства, у нас в конце каждой божественной литургии произносится еще и следующая молитва: “Господи, освяти любящие благолепие дома Твоего, Ты всех воспрослави Божественною твоею силою...” Сегодня мы особенно глубоко чувствуем, что и вы включены в эту молитву. Моления о вас будут возноситься не только в сем новопостроенном храме и в пределах Германии, но и во всех православных церквах. Ибо не один только германский народ поминает вас с горячей любовью и преданностью перед Престолом Всевышнего; лучшие люди всех народов, желающие мира и справедливости, видят в вас вождя в мировой борьбе за мир и правду. Мы знаем из достоверных источников, что верующий русский народ, стонущий под игом рабства и ожидающий своего освободителя, постоянно возносит к Богу молитвы о том, чтобы Он сохранил вас, руководил вами и давал вам Свою всесильную помощь. Ваш подвиг за германский народ и величие Германской империи сделал вас примером, достойным подражания, и образцом того, как надо любить свой народ и свою родину, как надо стоять за свои национальные сокровища и вечные ценности. Ибо и эти последние находят в нашей церкви свое освящение и увековечение, национальные ценности составляют честь и славу каждого народа и посему находят место и в вечном Божием Царстве. Мы никогда не забываем слов Священного Писания о том, что царж земные принесут в небесный Божий град славу и честь свою, честь и славу своих народов (Откр.21:24, 26). Таким образом, создание сего храма является укреплеиием нашей веры в вашу историческую миссию.

Вы воздвигли дом Небесному Владыке. Да пошлет же Он Свое благословение и на дело вашего государственного строительства, на создание вашей народной империи. Бог да укрепит вас и германский народ в борьбе с враждебными силами, желающими гибели и нашего народа. Да подаст Он вам, вашей стране, вашему правительству и воинству здравие, благоденствие и во всем благое поспешение на многие лета.

Архиерейский Синод Русской Православной Церкви за границей.

Митрополит Анастасий”.

Комментарии газет на этот адрес к Гитлеру:

Газета “Тан” сообщала недавно о “возмущении”, которое будто бы вызвало в кругах Московской Патриархии письмо митр[ополита] Анастасия (председателя Карловацкого Синода) к Гитлеру. Газета указывала, что митр[ополит] Анастасий представляет небольшую группу эмигрантских церковников, запрещен в священнослужении и вызван был в свое время митр[ополитом] Сергием “на церковный суд в Москву”, на каковой суд, разумеется, не явился. О содержании обращения к Гитлеру корреспонденция сообщала глухо. Что в письме вызвало возмущение, осталось неясным.

Текст письма митр[ополита] Анастасия к канцлеру III Рейха опубликован в парижской газете “Последние новости”. Документ, правда, замечательный. Воспроизводим его полностью, с сохранением стилистических особенностей. Цитируется текст и далее:

“Многие, говорят “Последние новости”, прочтут этот документ если не с чувством возмущения, то горестного изумления. Давно русские иерархи (хотя бы и в Сремских Карловцах) не обращались таким языком к сильным мира сего. He было, кажется, случая, чтобы имя главы чужого государства предлагалось возносить “во всех православных церквах”. Правда, церквей карловацкой юрисдикции не так уж много...

Неизвестно, какие чувства “благодарственный адрес” вызвал у самого Адольфа Гитлера. “Высокочтимый господин рейхсканцлер не ответил митр[ополиту] Анастасию. Н.П.В.”.

В первой статье, посвященной письму митр[ополита] Анастасия, газета “Последние новости” пишет: “Этот документ историчен”, конечно, не для судеб русской Церкви, а как характеристика руководителей того эмигрантского течения, от имени которого он поднесен идейному представителю германского неоязычества, принципиальному противнику христианской веры.

В “благодарственном адресе”, говорит “П.Н.”, предательство тех, кто находится под советской властью, продолжается в расширенном и углубленном виде: продается вся Церковь в России, все верующие. Заведомо ложно пообещав адресату “моления о вас... во всех православных церквах” и столь же ложно удостоверив его, что “лучшие люди всех народов, желающие мира и справедливости, видят в вас вождя в мировой борьбе за мир и правду”, составители адреса, не задумываясь, свидетельствуют от имени всех верующих, живущих в России: “Мы знаем из достоверных источников, что верующий русский народ, стонущий под игом рабства и ожидающий своего освободителя, постоянно возносит Богу молитвы о том, чтобы Он сохранил вас, руководил вами и даровал вам свою всесильную помощь...”

Какого еще более “достоверного свидетельства” может желать советская власть в своей борьбе с Православной Церковью и ее паствой? Ведь они, в лице Гитлера, “ждут своего освободителя”, и только и молятся о том, чтобы Бог “укрепил eгo”, “сохранил его” и “даровал ему всесильную помощь”. К этим воображаемым молениям (для ясности) Карловацкий Синод добавляет и свое собственное: “Бог да укрепит вас и германский народ в борьбе с враждебными силами, желающими гибели и нашего народа”.

Здесь предательство уже выходит “из церковных берегов” и заливает всю Россию – призыв достаточно ясен: пусть благодаря “всесильной помощи” германский народ, во главе с Адольфом Гитлером, окажется на Востоке “с развязанными руками”! Как видим, со времени Карловацкого Собора мечты его идеологов и руководителей дошли до своего предела: о восстановлении династии Романовых сейчас говорить уже не приходится, а в таком случае пусть в Россию придет властвовать немец.

Много всевозможных “извращений” – моральных, политических, государственных и т. п. – прошло перед нашими глазами за годы эмиграции, но такого русского церковного призыва и церковного благословения на разгром и захват России ее историческим врагом до сих пор встречать не приходилось. Этот пробел теперь заполнен “благодарственным адресом Адольфу Гитлеру” от имени “Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей”.

Хочется верить, что далеко не вся паства “антониевской церкви” согласна с чаяниями своего Архиерейского Синода.

Я намеренно выписал и газетные толкования. Для чего? Дабы показать, как даже мирские люди, а не специально заинтересованные церковные группы, восприняли адрес митр[ополита] Анастасия: не иначе как благословение Гитлеру на войну против советской власти для освобождения России.

Да разве он один думал так? Я приводил ряд подобных фактов и из американской церковной жизни. Есть и сейчас здесь такие, которые были бы рады, если – кто-нибудь начнет войну против Советской России. Можно вообще сказать, что Карловацкие вожди – и в Европе, и в Америке – желали победы немцам. А многие были уверены в этом, – включая даже штаб Американской армии. Радиокомментатор Дрю Пирсон публично заявлял зто, как писали в вашингтоновской газете “Стар” (1945 г.), объясняя, почему Россия может иногда и не доверять американцам.

Потом, когда началась война немцев против России, митр[ополит] Анастасий прислал митр[ополиту] Феофилу известное письмо, где он говорит: “Наступили сроки... Печати (с тайн Промысла) снимаются... Мы должны быть готовы... Жатва предстоит большая; а делателей мало [ср.: Мф.9,37]...” и т. д.

Что подразумевал под этими сокровенными образами сам митр[ополит] Анастасий, – мы увидим дальше; но поняли их в Америке как указание, что через Гитлера совершается суд Божий над Советской Россией; а им, карловчанам (и американским их архиереям), предстоит какая-то важная деятельность в связи с этим. Это совпадало и с благодарственным адресом 1938 г., а также с просьбами американских архиереев к президенту – не помогать России (Советам) в борьбе с немцами. Слова немного разные, а дух и цель одни.

Но события повернулись в иную стороиу: немцы потерпели жесточайшее поражение. Партизанская армия Тито и красная русская армия приближались к Белграду. Митр[ополит] Анастасий продолжал оставаться там. Но за неделю, – так рассказывал мне в Москве благочинный русских приходов в Сербии, прот[оиерей] И. Сокаль, прибывший на Московский Собор вместе с Патриаршим Местоблюстителем Сербской Церкви митр[ополитом] Иосифом Скоплянским и другими 12 членами их делегации, – за неделю до этого прихода митр[ополит] Анастасий собрал свое духовенство и убеждал священников уезжать вместе с ним в Германию. Но батюшки остались в Сербии. А митрополит и около 4.000 русских беженцев, помогавших немецкой армии, бежали в страну Гитлера. Зачем бы бежать, если митр[ополит] Анастасий был невиновен? И зачем бежать к Гитлеру, а не в иную страну? Очевидно всякому, что эти лица, так или иначе, связали свою судьбу с “защитником правды, порядка и веры” – Гитлером. Там, а после в Швейцарии, митр[ополит] Анастасий начинает собирать вокруг себя остатки Карловацкой группы, принимать осколки из других, ставить новых архиереев. Здесь оказались и яркий самостийник украинства проф[ессор] Огиенко, вместе с великороссом митр[ополитом] Анастасием; и приверженцы польской автокефалии, и известный иемец Серафим Лядэ, и прочие.

Зло перекочевало на маленький клочок земли, но не думает считать себя побежденным. Наоборот, карловчане пополняют свои ряды, перестраивают армии и снова зовут на прежнюю борьбу свою против советской власти и против Московской Патриархии, которая является слугою безбожного правительства. Короче: то, что было говорено митр[ополитом] Антонием в 1928 г. в Окружном Послании, это же самое воодушевляет разбитые остатки и теперь, после 17 лет промежутка. Но ведь история не стоит, а движется. Двигалась она и в России.

“1945 год не 1925, – говорил при мне комиссар по Делам Православной Церкви Карпов, – и даже не 1935!”

И один американский писатель по политическим вопросам, шесть раз бывший в России, пишет:

“Советский Союз является огромным, сложным и быстро меняющимся обществом, относительно которого трудно делать обобщения с точною аккуратностыо. Я пытался делать записи о некоторых переменах”, – но это оказалось почти невозможным. И все это видят, но для карловчан время будто бы остановилось на 1920–1921 году: все оетается по-старому.

Тогда Св. Патр[иарх] Алексий пишет специальное “Обращение” к так называемой Карловацкой группе, прося их “в последний раз” покаяться, прекратить свою борьбу против Матери-Церкви и примириться. Мы уже не раз ссылались на этот документ. Теперь сделаем из него лишь краткие извлечения, еще не упоминавшиеся нами раньше.

Сначала Патриарх приводит канонические данные против этой группы, воспроизводя историю стремлений Матери-Церкви остановить вредное Карловацкое движение. Потом вспоминает об указанном адресе Адольфу Гитлеру, – говорит об “этом, недоброй памяти и достойном возмущения документе”, в коем “предавалась Русская Церковь, предавался русский народ”. “Это был церковный призыв и церковное благословение историческому врагу России – Германии – на разгром и захват России”. И “в течение всего военного времени, потерявшие связь не только с родной церковью, но и с родиной, руководители церковной жизни русской эмиграции продолжали служить врагу, открыто выступив на стороне Гитлера, совершая публичные молитвы об его победе”. А некоторые эмигранты уже “решительно изменили свое отношение к родине”. Но карловчане продолжают свою работу и “до последнего времени” через свой “Архиерейский Синод за границей”.

Это уже “последний призыв”. В заключелие Патр[иарх| Алексий молит Бога о том, чтобы они де ставили “свой разум выше разума Церкви” и не оставались бы “по гордыне своей” “в упорном сомнении”, а возвратились “в ограду Церкви”, “которая есть единый ковчег спасения и единый путь к Небесному Царствию”.

Как видим, здесь повторяются те же мысли по поводу адреса, как и в парижских “Последних новостях” и в “Новом русском слове” восемь лет назад. He упоминается здесь нимало о “лояльности” к советской власти. Говорится о верности лишь Церкви. Еіце указывается на связь с русским народом, с коим Церковъ всегда была неразлучной.

Что же ответил на это митр[ополит] Анастасий? Он написал ответное послание, которое нам представляется интересным, поскольку оно вскрывает душевные основы деятелей этого направления, независимо от того, верны или не верны они по существу. Послание это огромно, и мы можем дать из него лишь существенные, но объективные извлечения главных мыслей.

1) “Мы... никогда не разрывали канонического единения со своею Матерью-Церковью”. Как так? А в Окружном Послании написано: “объявить зарубежную часть Русской Церкви временно независимой”. Это и есть разрыв, раскол, канонически осуждаемый. И сам митр[ополит] Анастасий тут же рядом заявляет, что они “вынуждены были прервать только с высшей церковной властыо в России”. Да ведь каноны обычно и говорят о разрыве не вообще “с Церковыо”, а с представителями ее, с епископом, митрополитом, патриархом! Иначе всякий раскольник говорил бы (и говорят), что они-то и есть настоящие чада Церкви.

2) Почему “порвали”: “Поскольку она (патриархия) сама стала отступать от пути Христовой истины и правды и через то – отрываться духовно от “православного епископства Церкви Российской”. Итак, вина уже чрезвычайно важная: отступление от истины Христовой! При таком обвинении не требуется больше никаких канонов: довольно одного этого. Но характерно: тут уж митр[ополит] Анастасий говорит не о “Церкви” вообще, а об “епископате”. Но епископат Русской Церкви единомыслен с Патриархией. И даже все иные Церкви проявили с ней единство на Московском Соборе.

О молитве – не стоит много говорить: раскольники должны подчиниться, а не молиться лишь.

3) “Большинство иерархов” еще не доказательство, еще не свидетельствует об истине, – ибо оно “подбиралось искусственно”. Ведь это все лишь помыслы подозрительного предубеждения. А “народ”? Народ “не всегда мог разбираться”. Но как же немного выше было сказано: “народ русский издревле” оставался “хранителем благочестия”? Где же этот народ?

Впрочем, “церковная истина... не всегда бывает на стороне большинства” и народа, и иерархов. Верно. Ну, а на стороне меньшинства она “всегда” бывает? Нет! Так усумнитесь и в себе самих.

4) Затем рассказывается история организации Карловацкого центра. Мы уже читали об этом выше. Опять ссылаются на “мудрый Указ” Патр[иарха] Тихона от 1920 года. Я, как главный организатор управления, снова уверяю, что этот Указ даже не упоминался нами, и его нет в наказе Карловацкому Собору. Единственно, на что мы опирались канонически, это на 39-е правило VI Вселенского Собора, которое разрешило еп[ископу] Иоанну Кипрскому, убежавшему от врагов со своего острова вместе с духовенством и народом, поселиться в Геллеспонтской области, с сохранением “преимуществ” самостоятельного управления. Это – так. Но на Указ 1920 г. мы не ссылались и не могли ссылаться, потому что нам ясно было, что он издан был Патриархом для России, а не для заграницы. Об этом писаио было подробно.

5) Согласно указу Патр[иарха) Тихона упразднить ВЦУ, “Собор иерархов решил закрыть этот орган”. Ну, кого же они хотят обмануть? Неужели Патриарх ребенок, а мы все дети? “Закрыли” и тотчас же открыли его, лишь под новым именем: “Заграничный Архиерейский Синод”. Неужели нужно было писать об этой, поистине детской, хитрости... Бывало, закрывали в России газету “Путь”, а на другой день и с тем же духом выходил “Наш путь”. Возражений со стороны Патриарха не последовало. Неверно. В 1923 г. он вторично “подтвердил” упразднение. Да и зачем это требуется повторение сказанного? Довольно и одного раза.

6) Сносился и митр[ополит] Сергий в 1926 г. Верно. Но это лишь говорит о снисхождении ero. А после (1928 г.) он сам ссылается на указ Патр[иарха] Тихона об “упразднении” ВЦУ. Об этом послание митр[ополита] Анастасия не упоминает. Зато он обвиняет митр[ополита] Сергия за выпуск его Декларации 1927 г., как противоречащий и Евангелию, и посланиям и учению Отцов, и “заветам нашей родной Церкви”, и как “прямой грех его против” Церкви. На это можно смотреть разно. Мы (и вообще вся Церковь русская) приняли этот акт как именно голос Церкви, как внушение Духа Святого. И так это есть! Но спорить тут уже бесполезно, поскольку дело касается внутренних настроений, духовных основ, а не только буквы. История оправдала направление митр[ополита] Сергия, тем более что он шел по пути Патр[иарха] Тихона. И Русская Церковь чтит сего святителя как вождя своего, а не как “гасителя светильника Российской Церкви”. Это уже факт. Конечно, были и противники у него; но они были не приняты всею Церковыо, а отмерли, как сухие ветки. Теперь их нет! Разве лишь – в остатках Карловацкой группы в Европе и Америке. Конечно, нередко люди и искренно заблуждаются. Например, раскольник Аввакум упорно думал о себе, что Церковь в нем и друзьях его лишь и сохранилась. И в безумной ревности сам бросился в избу, наполненную пылающей соломой, во время чтения приказа царя Алексия Михайловича о его казни.

И нужно сознаться, что в словах митр[ополита] Анастасия (мне лично) чувствуется тоже искренность по вере. Его зажигают “огненные слова” противников митр[ополита] Сергия (некоего еп[ископа] Дамаскина⁶³) и зовут почти на мучение. Но тогда зачем же мы с ним оставили Россию в 1920 г. и ушли за границу? Приветствовать и звать других “на новую Голгофу” (слова еп[ископа] Дамаскина) легко; но нужно указать путь самому сначала. А мы ушли. Поэтому лучше уж нам молчать об этом кресте. Но главное и не в этом, а в истинном, апостольско-евангельском пути, справедливо взятом митр[ополитом] Сергием, вслед за Патр[иархом | Тихоном, на которого он и ссылается в самом начале своей Декларации 1927 г. Слава Богу! Церковь с этого момента окончательно укрепилась на своем христианском отношении к власти. Велика церковно-историческая заслуга митр(ополита] Сергия!

Но я попимаю психологию противников его. Нелегко было вступить на этот чистый путь. Я и сам пережил мучительный процесс, пока постепенно не убедился в святости и истинности его, как писал в предисловии.

Митр[ополиту] Анастасию даже понятно чувство радости, что Бог “даровал нам не только веровать, но и страдать за Hero”. Немного смело: за границей мы жили весьма мирно, ничуть не страдая. А вот митр[ополит] Сергий – страдал: 3 или 4 раза сидел в тюрьме. И, однако, не озлобился и не возгордился; а смиренно перетерпел все с благодушной кротостью, – как писал о нем потом митр[ополит] Елевферий, по личному наблюдению.

Но только напрасно, – и себе же во вред, – митр[ополит] Анастасий стремится опорочить Патриаршего Местоблюстителя такими словами: “Как жалки... лукавые мудрования и словоизвития митр[ополита] Сергия, которыми он пытается оправдать свой путь неправды, на какой он хотел увлечь всю Русскую Церковь”. Или: митр[ополит! Сергий унизился до “постыдного ласкательства” перед советской властыо и прочее. He будем спорить! Вкусы различны. А я, например, совершенно убежден и совершенно ясно чувствовал еще в 1927 г. глубокую простоту и искренность митр[ополита] Сергия в своих убеждениях, а к советской власти – должное почитание и даже любовь христианскую. Это я и записал в своем дневнике (сентябрь-октябрь 1927 г.). И сам я искренно пришел к согласию с ним. Пусть искренний митр[ополит] Анастасий поверит и в нашу искренность, а не в “постыдное ласкательство”. Веришь себе? – Поверь и другим.

7) В последней части своего послания митр[ополит] Анастасий переходит к нынешнему Патр[иарху] Алексию. Он “подражает примеру и заветам своего предшественника в своих отношениях к советской власти, о чем он неоднократно заявлял в печати, и даже идет дальше его в приспособлении к духу века сего”. Обвинения те же: измена Богу, путь по “духу века сего”, т. е. бесовскому? Это слово не сказано, но в Священном Писании эти слова о “веке сем” разумеются именно в этом смысле.

Потому “мы не находим возможным для себя войти с ним в каноническое общение и подчиниться его власти”. Конечно! Если я убежден, что мой начальник служит злой силе, что он идет против Христовой истины, – от него нужно бежать как от чумы. Здесь опять я слышу голос ревности по вере. Но только это “ревность не по разуму”, – как говорит ап. Павел об иудеях, распявших Христа [Рим.10,2]. В такие моменты “разделение становится нравственно обязательным и потому неизбежным”. Да. Но нельзя делать другого заключения, что разделение всегда правильно. А что, если ошибка в убеждениях? Примеров бывало великое множество. Например, решительно все еретики и все раскольники всегда считали себя правыми. Бывший Патр[иарх| Несторий⁶⁴ умер в этом убеждении. He всякий, кто идет на меч, уже и мученик! Церковь особым каноном закрепила устремление к мученичеству. Здесь может произойти великая ошибка. Но митр[ополит] Анастасий не сомневается в себе: самоуверенность же – плохой советник истины. Этим отличался его предшественник, митр[ополит] Антоний. Но этого искусительного духа почти не было у митр[ополита] Сергия. Он был – осторожный мудрец, и советовался с братьями епископами.

8) Далее рассуждение о духе эпохи. Митр[ополит] Анастасий, как и вообще люди этого направлеиия, думает, что “в настоящее время идет борьба Христа с антихристом”. Обычное, – пусть опять искреннее, – верование, что уже наступили апокалипсические времена. И все равно: тогда нужно держаться истинной Церкви, а не бросаться...

9) Побуждает же митр[ополита] Анастасия и других оставаться “вне канонической связи с нынешней церковной властью в России” (не только с нынешней, но и с Патр[иархом] Тихоном и с митр[ополитом] Сергием) “не гордость” – мать всех ересей и расколов, – а голос их церковного сознания и православной совести, которая повелевает повиноваться более Богу, чем людям”. Я снова и снова готов видеть в этих словах митр(ополита] Анастасия искреннее его самосознание. Вопрос лишь в том: правильно ли оно по существу? Или только кажется таковым лишь нам самим? Я уже говорил: субъективно, лично (“их”) воззвание может быть заблуждением. Аскетика знает слово “прелесть”, когда самый искренний человек идет по ложному пути, считая его правым.

И обычно враг подкупает тут модным идеалом “правды”, даже с готовностыо на “теснину”, на страдания, которые “манят” и митр[ополита] Анастасия. Иной путь ему представляется пагубно-широким и легким и обманно-любовным: ради блага родины и т. п. “И многие пошли на соглашение со злом”, подобно и Патриарху и другим, примирившимся с ним. “Мы (Μ. А.) не пойдем за соблазнившимися, как бы ни тяжело было наше положение. “Мы” страдаем (?), но не перестаем благодарить Бога за то, что имеем добрую совесть перед Ним и перед людьми и за то, что Он судил нам оставаться свободною частью Русской Церкви. Наш долг хранить эту свободу”.

Митр[ополит] Анастасий нимало не сомневается в своей “доброй совести”. Но и митр[ополит] Платон грозил: “На страшном суде будем судиться”.

10) Чтобы воротить изгнанников от “непримиримого положения к Советам” в пользу Патриархии, им говорят: “времена переменились”, “гонения прекратились”, “власть оказывает поддержку и покровительство Церкви”. Но митр[ополит] Анастасий не верит этому, хотя бы и “рад” был веровать. “Достоверные (?) известия, привезенные прибывшими оттуда (из России) во время войны вполне авторитетными духовными лицами и другими преданными Церкви людьми; и особенно тот факт, что некоторые, “побывшие в России”, поспешив поверить Советам, снова поспешили бежать из нее за границу, – не дают нам возможности успокоиться на этой мысли”.

Понятно. Но Церковь была покойна даже и тогда, когда власть гнала ее. Мы уже говорили об этом в отделе о “свободе”. Повторяться не стану, а расскажу для иллюстрации новый факт.

Однажды, уже во время войны, некий просоветский писатель сказал мне в Нью-Йорке:

“Вот теперь советская власть все лучше и лучше начинает относиться к Церкви. Думаю: и она должна отвечать ей тем же”.

“He так, – ответил я. – Если завтра советская власть начнет открыто гнать, я буду еще более лоялен к ней. Наше отношение к власти определяется не суммой благ, прав, даваемых ею, а принципами христианства о взаимоотношении Церкви и государства”. Так и теперь скажу: в этом пункте везде, – и у митр[ополита] Анастасия, и даже у иных членов Патриаршей Церкви, – укоренилась глубоко неверная установка, будто поведение Церкви зависит от земных благ, будь то экономические или юридические преимущества. Такова точка зрения не христианства, а язычества; к нему в данном пункте примыкает и философия экономического материализма, проповедующая, будто вся духовная жизнь есть лишь надстройка над “экономическим базисом”. Это – глубокое заблуждение. И митр[ополиту] Анастасию, при его пафосе за “истину”, за “дар страданий” не следовало бы соскользать на зыбкую почву “прав”, “свободы”, даров государства.

Но все же и здесь митр[ополит] Анастасий делает уступку:

“He подлежит сомнению, что советская власть” из-за политических мотивов “решила изменить свое прежнее отношение к Церкви”, но все эти льготы “слишком незначительны, чтобы искупить все зло, причиненное Советами Церкви в прежние годы”. Это уже совсем слабое место. Бухгалтерия в духовных делах мало примеиима. Добрый человек радуется хоть малому улучшению. И отец принимал блудного сына, даже не расспрашивая его о “прежних годах”. Тут уже нечто от злопамятства. Вот митр[ополит] Анастасий 25 лет борется против Матери-Церкви или Патриархии. И сколько они навредили! А придет он, и Мать-Церковь все сразу забудет о “прежнем”! Недавно присоединился к ней митр[ополит] Серафим Парижский: тоже и боролся, и говорил, и писал, и за “власовцев” молебны служил при немцах. А присоединился – и все забыто! По слову пророка: “Блажени, их же оставишася беззакония и их же прикрышася греси” [Пс.31,1].

11) Но печалъно то, что за эти подозрительные блага Церковь – уже не одна церковная власть, не Патриархия, а вся Церковь; (оговорка это или же и “всю” Церковь обвипяет теперь митр[ополит] Анастасий? Если да, то где же та “истинная” Церковь, к которой он считает себя принадлежащим и канонически? п. 1) – “заплатила потерей своей внутренней независимости”: стала “пропагандистом советской власти”, власти “безбожной”. А это – “ложь”. И такой лжец “поистине становится повинен в грехе хулы на Духа Святого”. Вот уже и дошли до предела обвинений! И Патриархия, и Церковь в России впали в “хулу на Духа Святого”. “А этот грех, – сказал Господь, – не оставляется ни в этой жизни, ни в будущей” [см.: Мф.12,31].

Значит, всех принадлежащих к Патриаршей Церкви митр[ополит] Анастасий уже предопределил к вечной муке. Хула на Духа Святого – дело нераскаянное! А если бы мы могли еще покаяться, то это уже не хула на Духа Святого... Боже, до чего можно договориться! А в доказательство ссылается он на случаи, будто в России “часто опасаются ходить на исповедь, видя в них обуявшую...”. Чего же опасаться? Пусть и плохой по жизни священник, но разрешить грех имеет право. Вот если бы он доносил власти на приходящих к исповеди, – тогда можно опасаться; но до этого митр[ополит] Анастасий не договорился.

Еще ссылается он на американский журнал “Лайф”, где под портретом комиссара Карпова напечатано: “действительный начальник церкви есть атеист-коммунист”. Нам в Америке смешно это: журнал явно антисоветский (как и “Тайм”: оба и редактируются и издаются одним лицом, Люсом), чего же и требовать от него! А ему это неведомо. Несерьезно это, владыка!

12) Дальше опять говорит о “несвободе” Патриарха: все прещения и угрозы “не могут быть свободным изъявлением воли церковной власти, как не были таковыми и раннейшие, исходившие от Святейшего Патр[иарха] Тихона, и еще более от митр[ополита] Сергия. Напрасно русские епископы в Северной Америке на Соборе в Чикаго объявили последние как не бывшие”.

Итак, все эти годы – несвободны в душе своей: и Патр[иарх] Тихон, и Патр[иарх] Сергий, и Патр[иарх] Алексий. Вот осталась лишь горсточка свободных. Прочее все погибло уже. Смиренно ли, владыка?

13) ”Если бы даже осуждение” непокорных было вынесено Патриархией, и если бы оно “получило одобрение глав других Автокефалъных Церквей», то и это не смутит митр[ополита] Анастасия, ибо по канонам своих епископов может осудить лишь их же Церковь или Собор. Но он считает и их не свободными, потому мирно будет продолжать свою борьбу, невзирая и на глав всех Церквей.

Тут уже грань всякого суда, – если и всю Вселенскуіо Церковь не захочет слушать. Правда, был св. Максим Исповедник⁶⁵. Но не много ли для нас, грешных, становиться с ним в ряд? Эти люди бывают раз в тысячелетие, а не на каждой улице.

14) В этом отделе митр[ополит] Анастасий оправдывается в своем адресе Адольфу Гитлеру. Объясняет историю: Гитлер пожалел русских, что они не имеют храма: прежний был продан “за неуплаченные долги”. И вот “это побудило его тотчас же сделать распространение об отпуске значительных денежных средств на построение новой Православной Церкви на отведенном для этого прекрасном участке земли в германской столице”. Следует заметить, что Гитлер предпринял этот шаг без какой-либо нарочитой просьбы русской православной общины и не обусловил своей жертвы ничем, что могло бы, так или иначе, компенсировать ее. Архиерейский Синод, так же, как и все русское зарубежное, не могли не оценить этого великодушного акта, который совпал (1938 г.) с тем временем, когда в России беспощадно закрывались, разрушались или обращались в клубы, кино и прочее православные храмы и монастыри.

Этот факт и отмечен был в адресе, но никакого “благословения на разгром и захват России” – Синод, конечно, не давал.

Также не верно, будто... совершали публичные молитвы о победах Гитлера. Архиерейский Синод никогда не предписывал (еще бы!) таких молитв и даже запрещал их (где это?), требуя, чтобы русские люди молились в это время только “ο спасении России» (от кого? не секрет, что такие люди молились о спасении от советской власти, почему и называли Россию “многострадающей”, но не от Гитлера, а от большевиков; ибо это слово употреблялось и раньше войны).

“Нельзя, конечно, – сознается сам митр[ополит] Анастасий, – скрывать того общеизвестного факта, что истомленные безысходностью своего положения, доведенные почти до отчаяния царившим в России возлагали надежды на Гитлера, объявившего непримиримую борьбу коммунизму. Этим, как известно, и объясняется массовая сдача русских армий в плен в начале войны; но когда стало очевидным, что он стремится на самом деле к завоеванию Украины (да он в своей книге “Моя борьба” давно открыто писал об этом!), Крыма, Кавказа и других богатых районов России, что он не только презирает русский народ (а в Берлине построил презираемым храм на “прекрасном” участке столицы?!), но стремится к его уничтожению, что по его приказанию наших пленных морили голодом; что германская армия сжигала города и села; истребляла или уводила с собою их население; обрекала на смерть сотни тысяч евреев с женщинами и детьми, заставляя их заранее рыть для себя могилы; тогда (лишь тогда?) сердца всех благоразумных людей обратились против него – кроме тех (находились и такие), кто хотел быть обманутыми”.

“Тогда всем стало ясно, что Гитлер не несет миру новой эры мира и социалыюго и хозяйственного благополучия, – как он обещал в своих речах, – но готовит гибель себе и своему народу и всем, кто связывал с ним судьбу свою, – что и случилось на самом деле”.

Я почти целиком выписал это самооправдание митр[иполита] Анастасия. Разбирать не буду: все ясио. А кто хочет углубляться, тот пусть прочитает его адрес и сравнит. Будет еще яснее.

И казалось бы, чего проще: “Ну, – сказал бы хоть теперь митр[ополит] Анастасий, – ошибся я! Думал, что он и взаправду “великодушно” любит русских и даже Церковь построил им; а он – “презирает” их и миллионами уничтожает. Ошибся, иростите...”. Вот было бы и просто, и прекрасно. Кго не ошибается?! И все поняли бы и простили кающегося.

15) Ho увы! Он ни одного такого слова не изрек. Наоборот, со свойственной карловчанам страстью – учить, обличать, карать “возмездиями”, – и он вместо собственного раскаяния немедленно с себя переводит свой умственный осуждающий взор на других, на грешных безбожников и на все наше грешное отечество:

“Этот грозный урок (с гибелыо Гитлера) нужен был для всего человечества”, учит весь мир! “Дабы все увидели, что кто хочет строить жизнь без Бога (а ведь Гитлера он считал защитником веры и храмов – в адресе!), тот заранее обрекает его на полное крушение”. Читай: помните и вы, большевики! Это касается и “судеб собственного отечества” иашего.

О ней не забывали изгнанники. Правда, они “ушли в добровольное изгнание”. Но почему? По страху? Нет: для того, “чтобы остаться верными священным заветам нашей истории”.

26 лет прошло после нашего беженства, но никогда и ни от кого я не слышал подобного оправдания! Со всеми нами было проще: боялись советского возмездия за борьбу против них! Или не хватало мужества преодолеть трудности того момента. А тут такое возвышенное объяснение! Неужели и все другие карловчане так же чувствуют? А когда они бежали из Белграда от армии Тито и от русских солдат, – тоже хотели “оставаться верными священным заветам” в стране того, который миллионами губил Россию?! Как все возвышенно, но не смиренно и запутанно, нет, уж лучше просто бы сказать: виноват, простите... Но человек не может видеть своих грехов... Вот доселе, – сколько читаю, пишу, рассматриваю слова митр[ополита] Анастасия, – абсолютно еще ни единого слова не встретил покаяниого! Ну хоть в чем-нибудь упрекнул бы и себя. Ни-ни! Может быть, дальше увижу: уж немного осталось до конца его послания. Пока же все видим обличення только других, только инакомыслящих, даже “всего человечества”. А это – чрезвычайно показательный факт! О нем я скажу потом, в заключение.

16) Заграничные праведники “внимательно всматривались в знамения времен” (сравнить с письмом его к митр[ополиту] Феофилу: сроки пришли), “стараясь усмотреть в них приближающиеся времена и сроки воскресения своей родины”, – конечно “грешной” родины. “Ныне эти сроки, быть может, действительно приблизились к нам”.

Но в чем же это воскресение?

Вот: “…если бы в ней водворился новый порядок жизни, основанный на камне нашей отеческой православной веры и на началах полной свободы, любви, братства и правды...”.

Проще: если бы не было советской власти.

He христианская это установка! И не согласна она – ясно! – с Промыслом Божиим, держащим ее уже 30 лет! Даровавшим через нее славную победу! Установившим правду для рабочих людей.

Вот о такой будущей России и молится митр[ополит] Анастасий.

И кончает хорошей молитвой. “Боже, просвети, вразуми (кого? его самого? Но он не сомневался ничуть! Значит, опять кого-то других), примири и соедини нас всех. И неимущим Тебя (неверующим) явлен буди!”. Вот и конец.

А покаянного слова о нем самом или о ком-нибудь из карловчан я, увы, так и не дождался.

Это великое знамение “прелести”, когда человек не видит целой тьмы собственных грехов и ошибок! Такой человек, несомненно, на опаснейшем пути самообольщения!

Ну, хотя бы возьму один пример из всего этого обширного послания: ошибся в Гитлере! Да ведь еще и как! Считал чуть не новым мессией для всего мира, и вдруг разочаровался! Сначала хвалил, а после стал “против него”. Итак, ошибка явная была? Была! Сам написал: “Возлагаем надежды на Гитлера”, и жесточайшим образом обманулся. Обманулись? Да! А что, если и вся эта его обманутая аргументация самооправдания тоже есть глубочайшее заблуждение?! Ведь вот в Гитлере способен он был гак неожиданно заблуждаться.

Ведь правда, стоит задуматься и ему, и всем его единомышленникам – в Европе и в Америке?! Думаю, всякий другой скажет: “Да, стоит!”.

Но задумаются ли они сами? Вот тут-то и вспоминаются мне слова того же митр[ополита] Анастасия: “… кроме тех, кто хочет быть обманутым”.

Вот теперь я с очевидностью узрел и говорю это, по всей моей совести, что митр[ополит] Анастасий находится действительно в духовном обмане или, как говорят – в “добросовестном заблуждении”.

Ведь я начал следить за его мыслями не только без всякого предубеждения, но, наоборот, с верой в добрые намерения его. И мне хотелось даже оправдать его, по крайней мере, субъективно, с точки зрения его душевного состояния. Ho по мере чтения его документа я постепенно остывал в этом своем дружественном отношении к автору его. И кончил я полным разочарованием в нем не только в его правоте, но даже и в его добросовестном отношении к фактам.

Приведу из сказанного выше следующие основания:

а) В политическом вопросе (о Гитлере) он показал огромное заблуждение, ввел многих в тот же обман (добросовестно), – но не обвинил себя даже в этом.

б) В каноническом освещении дела стал на совершенно противоканоническую позицию, говоря о “Церкви” вообще, а не о представителях ее, и ложно ссылается на указ 1920 года.

в) В нравственном состоянии мы поражались полнейшему отсутствию у него покаянности, при исключительном осуждеиии только других и при постоянном самооправдании: это – элементарный признак моральной неправоты и заблуждения.

г) И с точки зрения слова Божия мы заметили показательный факт: нет обоснования своих воззрений и выводов Священным Писанием. А это особенно важно в самом спорном вопросе: о власти. Почему? Слово Божие (Посл. ап. Петра, Рим.12–13 гл. и пр. и пр.) все учит о повиновеиии всякой власти, ради Бога. Ссылки митр[ополита] Анастасия на Ветхий Завет – случайны и иеубедительны: можно натаскать нужные тексты из разных священных книг.

д) Наконец, и с позиции психологическо-гносеологического прииципа познания мы увидели коренную ошибку у него. Нужно обратить на это особое внимание, потому что здесь мы подходим к корню всех раскольничьих заблуждений. Все его (и вообще у людей этого направления) соображения и выводы покоятся на принципе личного мнения, собственного рассуждения, – вообще на умственном, рациональном способе познания. Он говорит о “церковном сознании”, – но о чьем? – о своем (“их”) собственном: то, что ему – или “им” – кажется “церковным”, το они и признают интеллигентского мировоззрения второй половины XIX века: рационализм, интеллектуализм. Он прошел и в наши духовные школы, в наше богословие, во всю нашу духовную жизнь и отравил все. Таким гносеологическим “грехом” заражен был в особенности глава карловчан митр[ополит] Антоний: ум для него – высший судья. За ним же и вместе с ним шли тем же путем и митр[ополит] Анастасий, и другие вожди: “я думаю”, “я убежден”, “я”, “мое сознание”, “мое усмотрение”, “мой”, “мое”... “мы”. И таких людей не могут удержать от “своего мнения” никакие условия. Вот пишет митр[ополит] Анастасий: нужно бы созвать “свободный” Собор, – призвать на него непременно и заграничных архиереев, и вызвать сосланных и т. д. Допустим, это случилось бы. И что же? Разве можно заранее сказать, что митр[ополит] Анастасий и арх[иепископ] Виталий послушаются?! Ни в коем случае нельзя быть уверенным в этом послушании. Почему? Потому, что сзади, в запасе у них всегда остается еще “собственный” суд, “свой ум”, свое “церковное сознание”. И если этим скрытым в резерве “судьям” что-либо не понравится, то они тотчас же найдут новый повод для возражений, для отвержения. Примеров таких мы знаем немало; о них упоминалось уже в истории американского раскола. Да вот чего уж доказательнее: Детройтский Собор постановил отделиться административно лишь “временно”, до созыва Собора в России. Созвали. Прот[оиерей] И. Чепелев вполне удовлетворен им и взывает о воссоединении с Патриархом. A его сотрудник, еп[ископ] Леонтий, опять нашел повод придраться: “Наши делегаты не участвовали на Соборе!” Говорят ему: “Плохая иогода была!” He верит: “А почему была хорошая погода, когда летел экзарх Вениамин? Нет, тут умысел Советов!” Делегаты, по возвращении, утверждают, что все на Соборе было законно: и все Патриархи признали законность его и выбора Патриарха. He верят и своим! А о прочих Патриархах шепчут или говорят: “Ввели в обман их!”

И так будет без конца, если человек опирается на себя, на свое “я”. Пусть никто не думает, что эти мои рассуждения носят ненужный “отвлеченный” характер. Нет, это – самые жизненные, реальные основы всякого познания: не ум источник истины.

Конечно, было бы смешным не признавать и значения ума в деле познания. Но говорю: корень не в нем. Это – очень важный пункт в философии познания (гносеологий) вообще. He время и ме место вскрывать это здесь⁶⁶.

Но тогда ставится следующий вопрос: “А где же истина? Как ее узнать?” Вот здесь мы снова возвращаемся к вопросу, о коем упоминали много раз при разных случаях: о Церкви. Кратко скажу следующее.

Господь Иисус Христос сказал апостолам, после исповедания Его – Сыном Божиим: “Создам Церковь Мою, и врата ада (диавол) не одолеет ее” (Мф.16:18). Видим: неодоленность обещана не одному человеку, хотя и сильному Петру. После он отрекался же от своего учителя с клятвами: не знал и не знаю этого человека (Мф.26:72). Неодоленность обещана всей “Церкви” в целом. Поэтому апостолы сами созывают потом Собор в важном случае. Поэтому и ап. Павел говорит, что лишь “...естъ Церковь столп и утверждение истины” (1Тим.3:15), a не один человек, и не его собственное мнение, не его лишь ум. Довольно пока этого – о главном принципе: истина в Церкви.

Разумеется, и митр[ополит] Анастасий, и митр[ополит] Антоний, и другие знают эти тексты и не смеют не согласиться с ними. Но вот вопрос дальнейший: а кто же будет определятъ, что церковно? Вот с этого момента и начнется уж расхождение. Карловчане будут основываться на своем “сознании”. А после (непременно после, а не раньше!) притянут и каноны, и выдержки даже из Св. Отцов, a – редко привлекут и тексты из Слова Божия. Но опять – потом, после “к случаю”. Это совершенно очевидно и из послания митр[ополита] Анастасия: “его” “сознание определило и поведение и мысли его”.

Но это уже – не “церковность”, а протестантский принцип рационализма под маской “церковности”.

В чем же истинная “церковность”? Где путь Церкви? Это – не легкий, но и не очень трудный вопрос. Если авторитет и истина не во мне, прежде всего, а где-то в другом пути, то нужно сначала отказаться от себя, от своего ненадежного ума, а не опираться на него. Потом? – Потом нужно искать истину в Церкви, а не в себе. Как это?

Нужно прежде всего и больше всего сначала послушание церковной власти, законно поставленной. Вот где началось наше расхождение в душе. Раскольник против этого пути тотчас же взбунтуется и начнет – даже с раздражением, злобой, “ненавистыо” (о ней говорил митр[ополит] Антоний, повторяет и митр|ополит] Анастасий) – протестовать так или иначе. Вот это уже и будет началом нецерковного сознания: самое нежелание подчиняться, слушаться. Таков был путь падения и сатаны; а он – начальник, источник всякой лжи (Ин.8:44).

Когда же человек сойдет с принципа послушания, то eгo уже трудно удержать: путь самомнения – скользкий путь. Пусть такой будет и искренним перед собою, перед своим “сознанием”, но и искренность будет ненадежным советником: корень повреждеы.

Мы, – снова повторяем, – не против ума и знаний, но – не на первом месте, a – после. У раскольников же он – на первом плане. А чтобы быть послушным, желать слушаться прежде всего, то для этого требуется смирение! He любят раскольники и этого слова. И совершенно правильыо говорит Патр[иарх] Алексий, что в корне упорного раскола лежит “гордыня”. Это повторяет и митр[ополит] Анастасий, говоря о гордости как источнике “всех ересей и расколов”. Слова те же у обоих; но митр[ополит] Анастасий отрицает за собою эту вину, а обвиняет Патриарха в несвободе и проч. Конечно, есть грубая гордость, явная, но есть и более тонкие формы ее: это всякий знает. И обычно гордость не видит себя. He видит ее в себе и митр|ополит] Анастасий. Ничуть и никогда. Сомнительное дело. Однажды преподобный святитель Иннокентий (скончавшийся на покое в Херсонесском монастыре) спросил меня еще в бытность студентом:

«Вот мы все говорим: тот-то хороший человек. А что такое “хороший”?» Подумав я ответил: “Тот, кто – смиренный”. – “Так-то так. Но как узнаешь, что гы смиренный?” Я затруднился в ответе. Тогда он сказал: “Хороший тот, кто искренно в сердце своем сознает себя нехорошим: тот лишь начинает быть хорошим!”

Глубокая истина. Между тем митр[ополит] Анастасий говорит о себе и о своих, что они имеют “добрую совесть пред Богом и людьми”. А митр[ополит] Антоний в Окружном Послании писал: “Русские беженцы, а особенно епископы Русской Церкви, быть может (хорошо, что еще сомневается словесно), и посланы были Божесгвенным Провидением в рассеяние” “для защиты” Церкви и русского народа. He слишком ли высоко думать так о себе? И история этих 25 лет показала лишь, что Карловацкая группа наделала крайне много вреда для заграницы, а в России Церковь спаслась с Божией помощыо сама без их помощи, и даже вопреки их вредному влиянию. И окрепла. А карловчане – исчезают с церковного горизонта: разве это не знак Провидения? Но митр[ополит] Антоний не желает видеть этого, а продолжает борьбу.

При несмиренности же, при непослушании даже молитва не помогает; потому что сказано: “Бог гордым противится; смиренным же дает благодать” (Иак.4:6).

Тут ни посты, ни службы не принесут пользы, ибо корень поврежден: человек поставил себя вне Церкви. А спасение – в Церкви. Известно, например, что еретик Несторий был до патриаршества не только умным богословом, ио и постником. Одна лишь была в нем беда: много о себе помышлял. И пал. Но до смерти, – и после Вселенского Собора, – не признавал себя неправым. Таков плод самомнения. И совершенно правильно приводит Патр[иарх] Алексий известные слова Св. Иоанна Златоуста: “Раскол Церковный не омывается даже и мученической кровью”.

Понятно: он исказил самую сущность, самую глубину души человека; а кроме того, причинил великое зло множеству и других людей, совратив их с пути истины и Церкви и извратив их души. Когда же человек сойдет с пути Церкви, тогда он попадет в безблагодатное состояние, которое еще сильнее углубляет в нем зло. Это неоспоримый факт опыта.

Если бы человек продолжал пребывать в лоне Церкви, то, хотя бы он был и грешник, хотя бы он временно и заблуждался, благодать Церковная исправила бы его и не дала бы до конца извратиться. Поэтому сграшен отход от Церкви.

Когда человек сойдет с церковного пути, то у него получается извращенное зрение на все: черное кажется белым, и наоборот. Притом – совершенно “добросовестно”, искренно. И обратно: человеку, пребывающему в Церкви, те же самые вещи кажутся в другом свете. Мне лично известен следующий случай. Один талантливый писатель в Москве рассказывал о себе самом так. Сначала он потерял веру и сделался толстовцем. Потом, помнится, и от него ушел, а может быть, и нет: не то важно. Но после возвратился в Православную Церковь. “И, – говорил он, – у него воззрения изменились в обратную сторону”.

“Что же, Вы продумывали потом все вопросы в отдельности?” – спросил я. “Нет! – с радостью ответил он, – как-то сразу получилось обратное зрение на те же самые вопросы!”

Объяснение – в том, что истина, по церковному учению, открывается Духом Святым, а Он пребывает в Своей Церкви. Ап. Павел, говоря о евреях, об их упорном отказе от христианской веры, объясняет это печальное явление так: “На их сердце, как некогда на лице пророка Моисея, лежит доселе некое покрывало, которое им мешает открыто увидеть святую истину – Христа. И только Богом, Духом Святым снимется это темное покрывало. Дух же Святой действует в Теле Христовом, в Церкви, возглавляемой Господом Спасителем. Таков путь истины” (ср.: 2Кор.3,13–16).

И мало-помалу вскрылось мне при чтении и изучении послания митр[ополита] Анастасия, что он действительно пребывает душою и умом в расколе и не может еще видеть истину, ибо и доселе стоит на “своем уме”, а не на церковном “столпе истины”. А если бы oн смирился в сердце и послушался бы Мать-Церковь в лице ее Патриарха, Синода и Собора, то Дух Святой снял бы с него покрывало, и он немедленно увидел бы своими очами истинное положение Церкви в России.

Мы видели это. И без малейшего сомнения уверены, что Церковь Божия там стоит в истине и в благодати Святого Духа.

И благодарение Милостивому Господу, я всегда в жизни своей стремился прежде всего пребывать в Церкви, слушаться Церкви, повиноваться церковному священноначалию; боялся отпасть от Церкви; ие верил “собственному сознанию”, искал просвещения и указаний от Патриархии, а потом уже от Писания, от св. отеческих творений, от афонских старцев. Я оставался с Церковью, и это спасло меня. Это – дар Божий для меня. Конечно, мое свидетельство о себе еще не убедительно другим. Но в таком случае приведу свидетельство от отца, Свят[ейшего] Патр[иарха] Сергия. Когда в Париже, после раскола митр[ополита] Евлогия, я остался один с Матерью-Церковью, то митр[ополит] Сергий написал мне такие драгоценные слова: “Ваши два представления – от 24 февраля и 9 марта с. г. с известием, что остаетесь с нами, доставили мне большую радость, хотя и раныие не сомневался, что строго церковное Ваше настроение и каноническая чуткость неизбежно должны были привести к такому решению, в особенности теперь, при последнем отделении от нас митр[ополита] Евлогия, с переходом (его) в ведение Константинопольского Патриарха” (18/31 марта 1931 г. № 2766). Приветствовал меня на Соборе 1945 г. и нынешний Патр[иарх] Алексий с со- братиями.

Хорошо понимаю, что и митр[ополит] Евлогий не хотел умирать в расколе с Матерью-Церковью. Пришел к ней и еп[ископ] Макарий Бруклинский. С нею же и еп[ископ] Алексий (Пантелеев), бывший в Москве и видевший правду своими очами. Слава Пресвятой Троице – Единице (34-е ап. правило)!

Но, несмотря на изложенные выше затруднения – канонические, политические, психологические, – мы все-таки не теряли и не теряем надежды на мир. Поэтому так и озаглавливаем эту часть нашего материала, который касается почти целиком главных событий больше 1945 и 1946 гг. Я не намерен излагать здесь историю всех перипетий этого времени: в Америке их знают довольно достаточно из печати и разных собраний. Отмечу лишь наиболее существенные данные и притом такие, которые дают именно надежду на мир. Буду приводить лишь факты и извлечения из печати, и лишь немного отведу места для собственных суждений: факты сильнее всяких слов.

Начну, однако, еще с 1944 года. Когда Московский Собор Архиереев в ноябре этого <года> постановил принять в Патриаршую Церковь архиепискогіа Адама (Карпаторусского), мы устроили в храме его резиденции Божественную литургию. И я хорошо помню: какое это было радостное, благодатное торжество! Любовь как бы звучала в атмосфере церкви. На этом богослужеиии я обратился с горячей просьбой к духовенству и богомольцам о том, чтобы Бог сподобил нас и другой радости, когда и митр[ополит] Феофил со всеми другими архиереями, духовенством возвратились с любовью и в послушании к Матери-Церкви. А когда совершился момент пресуществления Св. Даров, я тихо обратился еще к А[рхиепископу] Адаму и многим сослужившим священникам с просьбой: “Братие! Помолимся Господу от всего сердца о примирении митр[ополита] Феофила!” И мы молились.

После на банкете (обеде) говорились речи. Некоторые из них были резкими. Но я после всех снова, как старший, сказал: “Я же призываю вас опять к молитве и любви. И надеюсь, что мир будет!” Тогда подошел ко мне один человек и через стол сказал мне: “Да ведь, Вы владыка не знаете “их””.

А сидевший рядом со мною протоиерей ο. В. Курдюмов (упомяну здесь его имя за это доброе дело) ответил тому по-приятельски:

“Стой... Ты говорил – от ума; а митрополит – от веры!”

Вскорости после этого неожиданно открылась мне и делегатам митр[иполита] Феофила возможность поездки на Московский Собор. Главный представитель ее, еп(ископ] Алексий, однажды сказал за обедом у Патриарха застольный спич, в котором он между прочим выразился так (приблизителыю): “Наша Американская Церковь (или митрополия – не помню) никогда не отделялась от своей Матери-Церкви. И не желает отделяться и теперь”.

Отрадно было слышать эти слова. Потом, по возвращении, дело оказалось не таким легким, как мы знаем. Но лично о себе он сказал правду: когда он увидел, чго здесь, в Америке, многие не хотят мира, и глава отколовшихся колеблется и идет с ними, тогда еп[ископ] Алексий отдельно исполнил свое заявление о воссоединении с Матерью-Церковью, написав Свят[ейшему] Патриарху просьбу о принятии в отеческую любовь и управление. И должно сказать, что Владыка Алексий вел эту линию мира все время. Вот что пишет “Новая заря” (от 11 апреля 1945 г.):

«1 апреля» в Нью-Йоркском Покровском Соборе был доклад делегатов о поездке их в Москву. Между прочим, – «на заданный вопрос: “Стоят ли они за объединение?” – делегаты ответили положителыю... Был вдруг задан интересный и деликатный вопрос: “За что мы под запрещением?” – еп[ископ] Алексий ответил: “За непослушание”».

Дальше корреспондент, некий “Η. В.” из Нью-Йорка, пишет от себя: “Как известно, покойный митр[ополит] Платон стоял (сначала?) за единение с Матерью-Церковью; и временная автономия была признана лишь до избрания законного патриарха.

Зная хорошо покойного владыку Платона, я могу в заключение лишь сказать одно: если бы он был жив, то он непременно поехал бы повидать Святейшего Патриарха. Он всегда болел душою за Россию и мечтал быть похороненным там”.

Такое мнение о митр[ополите| Платоне мне приходилось слышать после и от о. протодиакона Иннокентия Семова: “Я думаю, – говорил он, – если бы был жив старец (митр[ополит] Платон), он давно подчинился бы Патриарху”.

И в газете “Русская жизнь”, настроенной ярко против примирения, было напечатано на другой день после “Новой зари”:

“He так давно в Нью-Йорке состоялось экстренное собрание Митрополичьего Совета в расширенном составе. Еп[ископ] Алексий (Пантелеев), летавший в Москву, сделал доклад, смысл которого сводился к полному признанию и безусловному подчинению Американской Митрополии Московскому Патриарху. В конце доклада в этом духе им (еп[ископом] Алексием) была предложена заготовленная заранее резолюция”. Но “сокрушающую (радуется газета!) критику доклада и резолюции произнес старый миссионер... о. Кукулевский”. И “собрание единогласно отвергло резолюцию еп[ископа] Алексия... Здесь была и будет самостоятельная церковная организация! He пойдут под иностранное иго” (12 апреля 1945 г.)·

Но еп[ископ] Алексий остался до конца верен своему слову и долгу. He поехал на Собор Архиереев в декабре 1945 г., потому что был, очевидно, против их нежелания мириться. A в январе подал патриаршему послу прошение к Патриарху. Слава и честь ему. Его пример, несомненно, будет иметь значение и для многих других: он своими глазами видел народ, духовенство и Патриарха.

Дальше. Я должен сказать, что и от встречи с архиеп[ископом] Тихоном [Троицким] после моего возвращения из Москвы у меня осталось впечатление, что он душою близок к признанию канонического Патриарха и всей Матери-Церкви. Иные не верят в его искренность, но у меня и доселе живет вера в его добрые чувства, в правильные мысли и канонические намерения. Помоги ему, Бог, довести решения свои до конца! В одиночку всегда трудно идти.

Потом открылась кампания борьбы (Россия, “Русская жизнь”). Лето прошло в газетной полемике, но с затишьем. Однако должно отметить один бесспорный факт, что за все это время влиятельная и распространениая среди духовенства старейшая русская газета “Свет”, орган Общества Взаимопомощи 220 православных братств, решительно стала на сторону мира и единства с Матерью-Церковью. Спасибо за это новому редактору, о. диакону Василию Пелешу, и сотруднику газеты Кириллу Морзе, давно уже стоящему на этой позиции. Правда, в той же газете постоянно писал противник примирения, прот[оиерей] П. Коханик. Но он имел на то особое право, как избранный духовным руководителем газеты. Однако, важнее иное, что направление газеты определяется не им, а “конвенцией” общества или, лучше сказать, православным народом; и с этим направлением должна считаться редакция и сотрудники.

Но та же газета давала место и иным статьям. He буду приводить многочисленных и интересных выдержек за мир. Одно лишь можно вспомнить, что именно за такое примирительное направление и за критику противников единства “Свет” получил порицание от Чикагского Собора епископов (весною 1945 г.). И этой линии мира и канонического подчинения он держался непрерывно все время.

Приведу лишь две выдержки из недавнего (14 февраля 1946 г.) номера. Кирилл Морзе пишет о движении к Московской Православной Патриархии униатов из Галиции. Инициативная группа, видные деятели, – “Председатель Львовской епархии”, “Генеральный Викарий Перемышльской епархии”, “декан (благочинный) из Станиславской епархии” постановили: “Вывести нашу церковь из стана анархии на путь консолидации для обращения ее в Православную Церковь”. И они решили “созвать Собор клира и мирян (конечно, без католическо-униатских архиереев) Галичины для отделения от Рима и перехода в лоно Матери-Церкви Российской”.

Дальше редакция от себя добавляет:

“Остается только сожалеть, что в эту знаменательную историческую пору Американская Православная Русь находится на перепутье, – вернее, – вертится на нескольких стульях и никак не может консолидировать (собрать, объединить) свои церковные силы. Будь у нас единство, мы могли бы помочь и там и здесь, в Америке, где также замечается сильное недовольство латинизацией унии. Как жаль, что наш церковный народ дальше своего храма ничего не видит и знать не хочет; а на верхушках идет горячая борьба за власть”.

Здесь же напечатана и статья прот[оиерея] И. Чепелева, которую мы уже приводили раньше, – припомним конец ее: “Мы должны сыновне просить нашего Митрополита, дабы нам не оставаться под запрещением Матери-Церкви” и “прервать административные сношения с митр[ополитом] Анастасием”, – этим “единственным препятствием к возобновлению прерванных временио наших отношений с Матерью-Церковью”.

Этот видный деятель американской митрополии выступал в защиту единства с Матерью-Церковью и канонического положения митрополии, а также и против автокефалии под именем (“автономии”) ее.

Затем произошло исключительное событие: приезд особого посла Свят[ейшего] Патриарха, архиеп[ископа] Ярославского Алексия, со специальной целью примирения. Об этом все знают: все слушали его заявления, обращения, речи, интервыо, радиовыступления. Суть их сводилась к следующим пунктам: признание Патриарха канонической Высшей Церковной Властью; созыв Всеамериканского Церковного Собора с клириками и мирянами для выработки автономии Американской митрополии; и еще – отказ от подчинения

Карловацкому центру (митр[ополиту] Анастасию), ведущему и доселе открытую борьбу против канонического подчинения Пагриарху, – как мы видели выше. Разумеется, совершенно невозможно соединять подчинение двум противоположным и борющимся властям.

Еще не раз заявлял посол, что вопрос о так называемой “лояльности” не ставится им вовсе: по-видимому, патриарший посол может удовлетвориться формулой епископов 10–11 ноября 1944 г. и обещанием “10 пунктов”. Наконец, вопрос об имущественных правах приходов на церковную их собственность “не интересует Патриархию”. Вот и все.

Со стороны епископов и их комиссии были собрания, постановления, опровержения. Но не будем касаться их, так как нашей задачей сейчас является указание благоприятных признаков мира. Неохотно идут архиереи на примирение. Но и не желают порвать связь окончателъно. Когда был Собор их в Чикаго (13–15 декабря 1945 г.), патриарший посол архиеп[ископ] Алексий прибыл туда специально, хотя его и не приглашали. Был у них на заседаиии. Потом получил от секретаря, еп[ископа] Леонтия, ответ, что они ие иаходят возможным обсуждать вопрос, раз существует запрещение, ими считаемое несущественным. После этого архиеп[ископ] Алексий обратился по телефону в их собрание. Подошел архиеп(ископ) Виталий.

– Что же? Это – разрыв? – спрашивает посол.

– Нет! – отвечает тот.

Следовательно, даже и в этот момент оставлена была дверь для какого-то мира.

И теперь положение вопроса отложено епископами до 1947 г.

Однако процесс этого церковного дела не остановлен таким решением Чикагского Собора, наоборот, он обострил его.

Еще и перед этим Собором, – по распоряжению епархиального начальства, – были местные благочинные собрания духовенства. Они в общем были за мир, но с условиями. Проект Нью-Джерсийского благочиния, подведомого архиеп[ископу] Виталию, составленный, по-видимому, прот[оиереем] П. Кохаником, был наиболее резким (а местами и вульгарно-агитационным); но и там не было “разрыва”.

Из пригорода Питтсбурга, наоборот, получены были сведения, что там духовенство большинством против одного голоса постановило воссоединиться с Матерью-Церковью. Как известно, там наиболее густо карпаторусское население, а карпатороссы настроены за единство с Русской Церковью.

Но особенно важно было собрание духовенства и мирян в г. Ныо-Йорке. Для будущей истории занесем сюда сообщение о нем газет. Пришлось слышать, что в действительности противники мира получили отповедь в гораздо более резком и угрожающем тоне со стороны мирян. А один из сотрудников Митрополичьего Совета митр[ополита] Феофила, услышав такую отповедь, будто бы заявил: “Я не ожидал такого настроения со стороны мирян!” – “Слава Богу, – скажем, – что увидел”. После на мой вопрос о мире он сказал, что “все хотят мира”, но только нужно еще подождать. А лежавший здесь (дело было в госпитале) добродушно ласково заметил при нем: «Не верьте ему, Владыка! У него всегда есть это “но”».

Из газет я остановлюсь на “Свете” (23 ноября 1945 г.), приведу целиком статью, помещенную на первом же столбце под заглавием: “На собрании клира и мирян в Нью-Йорке”. Вот она:

“Как известно, на прошлой неделе в среду состоялось совещание клира и мирян в Нью-Йорке в актовом зале при Свято-Покровском соборе, что на Второй улице. На этом совещании присутствовало около 150 человек, которые представляли около 75 приходов, значит, не было даже и одной трети приходов Американскорусской Церкви. He было представителей от таких великих приходов в Пенсильвании, как от Вилкес-Баррского [Wilkes-Barre], Эдвардовильского [Edward Wilks] и многих других. Все это произошло оттого, что благочиния не были официально оповещены нашей верховной Духовной Властыо о предстоящем важном совещании в Нью-Йорке. Многие из делегатов-священников и мирян поехали на совещание без приглашения и без особых полномочий от своих приходов. Нас крайне удивляет, почему к такому важному совещанию не было надлежащей подготовки и почему все приходы не были оповещены об этом за две-три недели До самого совещания.

По всему видно, что и сами инициаторы совещания не придавали особенного значения, ибо в противном случае была бы вынесена резолюция, какой не было, и на совещание не были допущены представители печати, отчего обсуждения и дискуссии покрыты мраком неизвестности.

Но так или иначе, совещание состоялось, явилось около 150 человек духовенства и мирян; председательствовал Владыка арх[иепископ] Виталий. Доклады делали: прот[оиерей] Петр Коханик и прот[оиерей] А. Кукулевский, оба докладчика считают условия Патриаршей Церкви для воссоединения Американской Церкви с Матерью- Церковью неприемлемыми. С этими докладами большинство, за исключением “карловчан”, не согласны, ибо большинство приходов настроено в пользу канонического сближения с Москвой, за этим высказывались представители от Пенсильванийских, Ныо-Джерсийских и Ныо-Йоркских приходов. Эти же делегаты подчеркивали, что они стоят за каноническое, но не за административное сближение. Значит, выходит, что присутствовавшие делегаты требуют от Матери-Церкви своего рода автономию на каноническое сближение с Матерью-Церковью. По нашему мнению, ставить такие условия Матери-Церкви может только уже определившаяся, получившая самостоятельность Церковь. Наш Митрополичий Округ, самочинно оформившийся в Округ, и то временно, из бывшей епархии, части Русской Православной Церкви, никогда не получивший ни благословения, ни утверждения на это от Матери-Церкви, не может предъявлять таких условий Матери-Церкви. Она, как временно и в силу обстоятельств, вышедшая из лона Матери-Церкви, должна первым делом попросить благословения войти обратно в лоно и только после этого требовать или, вернее, просить самостоятельность в администрации и местном управлении. Вот почему такие требования некоторых делегатов, как: “Мы не желаем получать инструкции из Москвы, не хотим московских назначений и хотим сами управляться в соответствии с законами страны”, – весьма неуместны и вводят большую путаницу в создавшееся положение. Тут ни гражданство, ни законы страны, в которой мы живем, ни при чем, ибо есть церковные законы, которые мы, как верные сыны Православной Церкви, должны соблюдать, и которые, кстати сказатъ, никогда не противоречат законам страны, в которой верные живут.

Достойно отметить выступление на этом собрании одного из карпаторусских священников, который сказал, что “если объединение не состоится, то все карпатороссы перейдут в лоно Патриаршей Церкви”. Это верно: народ начинает уже терять терпение; он не желает, чтобы его прозывали “шизматиками”, “раскольниками” и т. п.; да и священникам невмоготу уж более лавировать и сидеть на двух стульях...

Представитель от Американских Православных Клубов Молодежи г. Вальтер Ханас заявил: “Мы единодушно хотим объединения с Матерью-Церковью, но не допустим сближения с теми, кто не разделяет нашей веры и для кого Церковь является политическим орудием”. Как видно, у молодого американца русского происхождения есть ревность и любовь к Русской Православной Церкви и страстное желание видеть ее единой, но его добрые мысли отравлены пропагандой, якобы кому-то хочется этого объединения для “политических целей”.

В заключение нужно сказатъ, что даже это далеко не представительное церковное собрание определенно высказалось, что церковный народ желает как можно скорее покончить с нашей церковной разрухой и войти в лоно Матери-Церкви. И этим желанием церковного народа, мы надеемся, предстоящий Архиерейский Собор будет главным образом руководствоваться при обсуждении вопроса о примирении с Матерью-Церковью. Κ. М.”.

В “Новой заре” были некоторые дополиительные подробности, которые мы тоже помещаем здесь.

“За каноническую связь с Москвой с расширением административных прав митрополии.

Пожелания большинства участников бурного собрания клира и мирян в Нью-Йорке.

Цель собрания была информационной, и настроения приходов определялись совершенно точно: подавляющее большинство высказалось за восстановление прежних канонических отношений с Матерью Православной Церковью в России (предложение архиеп[ископа] Виталия), но при обязательном расширении местных административных прав.

...Только незначительная группа “карловчан” – их было не больше пяти человек – возражала против какого бы то ни было сближения с Москвой. Сторонники так называемого “Карловацкого Синода” во главе с В. В. Кудровым из Статфорда Конн⁶⁷ получили резкую отповедь со стороны многих ораторов, требовавших полного отмежевания от митр[ополита] Анастасия. При этом высказывалось, что митр[ополит] Анастасий чужд Североамериканскому округу и не знаком со здешними делами, и не авторитетен для вмешательства в местную церковную жизнь.

Особенно резко говорил священник А. Дидик, который обвинял митр[ополита] Анастасия в прогитлеровской пропаганде и в писании “фюреру” верноподданнических писем в момент его нападения на Россию.

“Откуда у вас эти сведения?” – спросил председательствующий архиеп[ископ] Виталий.

“Эти сведения были напечатаны в газетах”, – ответил о. Дидик.

“У меня есть другие сведения из Лондона, – ответил архиеп[ископ] Виталий, – от сербского митр[ополита| Гавриила, который утверждает, что Анастасий сам пострадал от немцев!”

Этим, впрочем, архиеп[ископ] Виталий и ограничил свое выступление в пользу карловчан.

Большое впечатление на собравшихся произвела речь прот[оиерея] Иоанна Чепелева, который горячо высказался за церковное объединение, но сделал ряд оговорок, уже известных из напечатанной в “Новой заре” его резолюции.

...Шумные аплодисменты вызвал и прот[оиерей] И. Пиштей из Ионкерса, заявивший:

“Дайте нам объединение с Матерью-Церковью! Но оставаясь детьми Православиой Церкви, мы остаемся и лояльными американскими гражданами и не откажемся от своего законного права выбирать наших иерархов”.

Ряд ораторов не возражали против того, чтобы митр[ополит] Феофил был утвержден Москвой, но при этом подчеркивали, что другого главы Американской Церкви не хотят и не признают.

Π. П. Зубов высказался в том смысле, что окончательно вопрос о статуте здешней Церкви может быть решен только на Всеамериканском Соборе, созыв которого, назначенный на 1947 г., следовало бы ускорить.

Высказано было также пожелание о том, чтобы вошло в силу “Положение о постоянном управлении Митрополичьим округом”, выработанное по предписанию митр[ополита] Платона.

Некоторые делегаты рекомендовали в дальнейших переговорах с архиеп[ископом] Алексием руководствоваться “19-ю пунктами”, изложенными в обращении митр[ополита] Феофила. Указывалось также на недопустимость претензии архиеп[ископа| Алексия о председательствовании на Всеамериканском Соборе.

Горячие прения закончились в девятом часу вечера. Никакой резолюции принято не было”.

По-видимому, и для епископов неожиданно было такое сопротивление мирян. И, тем не меиее, они на Чикагском Соборе отказались от переговоров о мире.

После этого начались отдельные случаи присоединения. Прежде всех других пришел протодиакон о. И. Семов. Он давно уже решил уйти от своих бывших собратий. И теперь осуществил свое благое намерение, оставшись при этом без заработка. Впрочем, он скоро нашел себе оплачиваемый труд на стороне, исполняя в то же время свои обязанности при Кафедральном Соборе (15, Девяносто седьмая Восточная улица Нью-Йорка).

Но более важное значение имел приход к Матери-Церкви еп[ископа] Бруклинского – Макария [Ильинского], 80-летнего старца. Он еще при первом моем знакомстве с ним в 1933 г. откровенно выразил свои симпатии и верность Русской Церкви, – не соглашаясь с митр[ополитом] Платоном и другими. Он и “лояльность” признавал “не политическим актом, а церковным требованием”; он сознавал, что они отпали в раскол. Однажды, года два-три назад, – мне пришлось встретиться с ним в сабвее (подземной дороге). Разговорились о мире. “Ну, когда же это будет?” – спрашиваю его. “Подождите, подождите, – мягко ответил он, – придет время”. – “А в чем же причина? Политическая что ли?” – “Даже и не политическая!” – махнул он рукою. И добавил несколько слов об иных чувствах о “верхах”... Теперь, слава Богу, он с Матерью-Церковью. С ним пришли и некоторые из духовных детей его. Он на духовной службе провел около полувека: в 1889 г. кончил Тверскую духовную семинарию; был священником. Потом, овдовев, поступил в СПБ духовную академию (1898 г.); в Америку прибыл в 1910 г.; состоял ректором здешней семинарии, – почему его знают многие священники из учеников его. И вообще он пользуется уважением и любовыо со стороны прихожан. На святках он заболел и лег в госпиталь. Теперь живет в своей квартире и будет служить в Кафедральном соборе.

Потом присоединилось несколько приходов. Среди них – Байонский, св. Иоанна Крестителя, – где настоятелем состоит прот[оиерей] Ф. Крегель, председатель Союза Ам[ериканского] духовенства. 3 марта этого года в этом храме служил патриарший посол архиеп[ископ] Алексий. Весьма характерно объявление с призывом к этой службе, напечатанное в газетах. Приведу этот документ тоже целиком; здесь слышится американский способ обращения:

“В воскресенье 3 марта сего года Божественную литургию благоизволит совершить Посол Московского Патриарха Высокопреосвященнейший Алексий, архиепископ Ярославский и Ростовский, в храме Св. Иоанна Крестителя, 1376 Четвертая Авеню, Арнольд, Пенна.

Начало литургии в 10 часов утра.

Сейчас после литургии величавый банкет в его честь.

Православные братья и сестры!

Руку воссоедииения, протянутую нашей Православной Церкви в Северной Америке Его Святейшеством Патриархом Московским и всея Руси, наш Епископат не принял. Карловщина, непрошенная и нежеланная, нагло влезшая в нашу Церковь, в настоящее время руководит делами. Пока ее представитель здесь председательствует в комитете об условиях воссоединеиия с Послом Патриаршего Престола, даже и надежды на воссоединение нет.

Подчиняясь голосу христианской совести, мы сами, пастыри и паства, должны поодииочке брать эту руку.

Его Высокопреосвященство Посол Патриаршего Престола выражает желание видеть отцов и комитеты окружающих приходов на совещательном собрании, которое отбудется в 6 часов вечера в Арнольд.

Православных людей ниже упомянутых окружающих приходов просим своим присутствием помочь нам достойно встретить Высокого Гостя (перечисляются приходы).

Церковный Комитет”.

Приходят сведения о том, что и вообще в приходах “неспокойно”. Особенно по отношению “к митр[ополиту] Анастасию, поведение которого вынесено на суд церковного народа нашего, – пишет о. И. Чепелев, – волнующегося чувствами непримиримости к его участию в качестве представителя Зарубежной Церкви в поощрении действий исконного врага русского народа (немцев), направленных явно к уничтожению нашей Родины – России” (“Свет”, 14 февраля 1945 г.). Один приход специально мотивировал свое возвращеиие к Матери-Церкви тем, что архиереи подчиияются не Патриарху, а митр[ополиту] Анастасию.

Писали в газетах и некоторые мирские люди, из которых нужно отметить известного в Ныо-Йорке профессора музыки В.Н. Дроздова, корреспондента “Новой зари” П.А. Дроздова, артиста... выпустившего даже книжку против раскола. Есть целый ряд интеллигентов (хотя и немного их), открыто работающих на дело мира: князь А.М. Путятин (жена которого организовала маленький приход в Кембридже, у которой есть частица мощей от преп. Серафима); бывш[ий] глава младороссов, А.Л. Казем-Бек; бывш[ий] юрисконсульт при митр[ополите] Платоне М.И. Печковский; врач Кутузов, князь Оболенский и др. Но огромная часть иителлигенции или стоит вне интересов Церкви, или даже в числе противников мира. Но народная масса, по-видимому, сочувствует единению с Матерью-Церковью.

В самое последнее время появилась в “Новой Заре” (7 февраля 1946 г.) весьма ответственная и горячая статья свящ[енника] Берклейского прихода (около Сан-Франциско)⁶⁸, из которой мы уже приводили некоторые выдержки. Он открыто обвиняет архиереев, приводя документальные данные о “телеграмме Архиерейского Собора Президенту” (1941 г.), об обращении арх[иепископа] Виталия – не помогать Советской России, о письме митр[ополита] Анастасия к митр[ополиту] Феофилу (25 августа 1941 г.) о “сроках”, о запрещении ему, о. Присадскому, поминать на службах митр[ополита] Сергия (10 октября 1941 г.) с “изъятием св. антиминса” за неисполнение запрещения (9 января 1942 г.); о выступлениях арх[иепископа) Виталия по поводу избрания митр[ополита] Сергия Патриархом (1944 г.) и т. д.

Ho здесь же приводятся и благоприятные сведения. Народ в приходах, подчиненных митр[ополиту] Феофилу, лишь одну четверть (из 100.000 долларов, собранных за три года на помощь в войне России) переслал в Митрополичий Совет; a остальные деньги посылались помимо него, в мирские комитеты. Но в особенности о. Присадский обращает внимание иа Нью-Йоркское собрание клира и мирян 5 октября. При этом приведены были новые цифровые данные, о коих прежде нам было неизвестно. Именно: “1 – (только?) – за прекращение связи с Карловацким Синодом, 2 – за скорейший созыв Американского Собора, 3 – за каноническое подчинение Свят[ейшему] Патриарху Московскому и всея Руси, с пожеланием о расширении административных прав Америкаиского Митрополичьего Округа”. Но в общем собрание высказалось в пользу мира, “выявив настроения и пожелания клира и мирян”, миого раз высказанные в последние годы в прессе и на собраниях прихожан.

“И на эти пожелания духовенства и церковного народа Собор архиереев в Чикаго (декабрь 1945) еще раз ответил игнорированием настроений клира и паствы: Собор отложен до 1947 г. ”

“Но терпению и покорности церковного народа, очевидно, приходит конец. Приходы сами будут разрешать те вопросы, которые они хотели обсудить “соборно”. Настал 12-й час... – “Владыки, священники и миряне, будущее Американской Русской Церкви в ваших руках! Сойдитесь, помиритесь и посоветуйтесь, яко братья: бо уже выбил двенадцатый час”. Так на эту больную тему заканчивает свою статыо – “Пора выйти на чистую воду” – газета “Правда”, орган Общества Русских Православных Братств (в Филадельфии, 16 января 1946 г.). “Наши владыки не должны делать так, чтобы вышло по-ихнему, но так, как народ и обстоятельства требуют”.

“Это уже последний болезненный крик, – думает и о. Присадский, – еще покорной паствы. ...Бедная паства задыхается в той атмосфере злобы и раздоров, которая проникает в мирную среду приходов с верхов Церковного Управления. А в храмах, около иереев и иерархов образуется зловещая пустота, которую трудно восполнять пышностью облачений и назначением новых епископов”.

“Преосвященные Владыки! Дайте мир и спокойствие клиру и пастве! Дайте возможность использовать объединенные виды Церкви на мирное строительство и созидательную работу, которой так много в неустроенной, разбитой борьбою и враждою Американской Православной Церкви!”

“Услышите” голос паствы и Матери-Церкви и Президента Великой Северо-Американской Республики, которые зовут к миру народов во избежание взаимного истребления – не на словах, а на деле докажите, что вам дорог “мир всего мира”.

Статья озаглавлена: “25 лет архиерейской смуты за рубежом Родииы”.

Несмотря на такой открытый вызов епископам, о. Присадский, по-видимому, не получил никакого ответа, ни отклика. А через несколько дней (10 февраля) у него в приходе состоялось годичное общее приходское собрание, единогласно принявшее все очередные постановления. Был поставлен вопрос и об общем церковном положении; но этот вопрос отложен до специального экстренного общего собрания, “при соблюдении гарантий тайного голосования присутствующих”.

“Дальнейшая наша совместная приходская работа, как и общественная молитва в Берклейском храме [в г. Беркли (Berkeley), штат Калифорния], зависит, – сказал о. Присадский прихожанам, – от вашего решения вопроса, который для меня уже принципиально решен” (“Новая заря”, 13 февраля 1946 г.).

В этом же номере газеты помещено и новое сообщеиие из Нью-Йорка:

“Большая и влиятельная группа русского православного духовенства в Америке, – как сообщают из Нью-Йорка, – отправила обращение к митр[ополиту] Феофилу, в котором твердо настаивает на немедлениом созыве Всеамериканского Церковного Собора для окончательного разрешения наболевшего вопроса об объединении местной митрополии с Матерью-Церковью под главенством Московского Патр[иарха] Алексия”... Дай Бог!

Все это дает надежды на возможность церковного мира в Америке. И они даже увеличиваются и растут, при Божьем содействии.

Ко всему этому нужно еще отметить радостный факт присоединения к Матери-Церкви Русского Кафедрального собора св. Николая Чудотворца в г. Нью-Иорке (15, Девяносто седьмая Восточная улица), бывшего много лет во владении обновленцев. Когда в России обновленчество, – особенно после возведения на патриарший престол митр[ополита] Сергия (1943 г.), – пошло к умиранию, а большинство духовенства возвратилось к Матери-Церкви, это побудило и последнего настоятеля собора (сына Иоанна Кедровского), свящ[енника] Иоанна Кедровского, возвратиться в Патриаршую Церковь. Он написал о том прошение патриаршему послу и был принят под условием нового рукоположения от канонических архиереев этой Церкви.

Все это произошло в ноябре прошлого года, и с той поры там совершаются богослужения или патриаршим послом, или митр[ополитом] Вениамином, или иными архиереями. Народ православный своим усердным посещением (хотя собор стоит в стороне от сгущенного населения русских) показывает, что он стоит тоже за единство и мир меж Свят[ейшим] Пагриархом и Матерью-Церковью.

Разбираясь в обстоятелъствах этого благоприягного движения, должно отметить, что в этом значительную пользу принесло прибытие в Америку патриаршего посла, архиеп[ископа] Алексия [Сергеева].

На вопрос одного важного лица, считаю ли я положительным этот приезд, я, подумавши, ответил так: “Несомненно! Этот приезд в порядке разрешения церковного вопроса просто был необходим, так как иных путей в распоряжении Патриаршей Церкви в Америке уже не было: нужен был новый шаг, и притом сильный. Таковым и оказался специальный эмиссар Патриарха”.

“Главная польза от его присутствия и работы здесь состоит в том, что этот вопрос не только всколыхнулся снова, но и обострился в высокой степени”.

“И что бы дальше ни произошло, но прогресса этого уже не остановить, пока оіі не выльется окончательно в ту или иную форму”. – “А как вы думаете?” – спросил я в свою очередь. – “Я с вами согласен”.

Будем же надеяться, что наша вера, молитвы, желания и посильные труды всех оправдаются. Некоторые “говорят от ума”, а мы будем больше ждать “от веры” в милость Божию.

После всего вышеизложенного для нас ответ на этот вопрос один: объединение необходимо. В конце этой главы мы поставим вопрос этот более конкретно: что именно нужно теперь для этого объединения? А пока постараемся суммировать основные мотивы: почему это нужно? Больше уж не станем ни с кем полемизировать; а соберем и сформулируем те даниые, которые разбросаны были по всему нашему обзору этого вопроса. Будем по возможности кратки.

1. Мотивы религиозные. Господь создал один род человеческий, и к этому единству призваны все мы. Но диавол и грехи разделили человечество. Церковь Христова призвана восстановлять это потерянное единство. Человечество пыталось и пытается своими силами и путями создать его, подобно древним вавилонянам, строившим общую башню. Но объединение возможно лишь от Бога Единого в Троице, дарующего нам Благодать Святого Духа для подлинного воссоединения нас в одии “Дом Божий”, который есть Церковь (с греческого слова “кириакия”, что значит “Дом Господень”⁶⁹). Так мы и поем в кондаке на Троицу: “Егда снисшед, языки слия (смешал вавилонские наречия), разделяше языки (народы) Вышний. Егда же огненные языки раздаяше (в день Пятидесятницы дары Духа Святого, в виде пламенных языков), в соединение вся призва. И согласно (единодушно) славим Всесвятого Духа”.

Посему единение и стремление к нему от Бога, Единого во Святой Троице, по образу Которого созданы и мы все. Поэтому последияя молитва Спасителя нашего была об единстве всех: “Да будут вси едино, якоже и Мы” (Ин.17 гл.). Разделение же – от диавола. Отделившись сам, он сеет это отделение и в человечестве, как “враг Божий” и “человекоубийца искони” (Ин.8:44). И хотя он действует против и обществ, и государств, но главная цель его – разрушать единую Церковь как главную крепость единства. Поэтому произошло отделение разных частей от Церкви. И эта работа его продолжается везде, где ставится вопрос об отделениях. Так говорят и Святые Отцы, и наш русский угодник Божий о. Иоанн Кронштадтский. И потому всякий православный должен прежде всего беречь единство Церкви и сам пребывать в ней. Это важнее всех прочих добродетелей. В Церкви – спасение.

2. Мотивы нравственные. В основе единства лежит любовь. “Предтеча любви – смирение” (св. Пимен Великий)⁷⁰. “Смирение есть риза Божества” (св. Варсануфий Великий)⁷¹; послушание церковной власти есть первый путь к смирению. Церковная дисциплина путь к послушанию.

Наоборот, разделение всегда от гордости и самомнеиия. Самомнение – от веры в свое мнение. Наши “мнения” разрывают послушание церковным властям.

Сначала нужно научиться послушанию, а уж потом дозволительно вступать и на путь творческой “свободы”, которую не нужно смешивать с своеволием: это – два враждебных пути. Истинная свобода – в Церкви и проверяется ею. “Церковь есть столп и утверждение истины”, – говорил ап. Павел [1Тим.3,15]. И всякому ясно и понятно, что любовь и объединеиие – лучше вражды и разделения.

3. Мотивы канонические. Каноны имеют своей основной целыо охранение, защиту и укрепление единства Церкви. Поэтому везде в них утверждается принцип защиты власти; и – тем больше, чем выше эта власть: сначала священников, потом епископов, даже митрополитов и выше всех – патриаршей власти, Синодов и Соборов. За нарушение постановлений св. Соборов и иных канонов Церковь налагает суровые наказания на виновников, запрещая, лишая сана, отлучая их. Самовольники не любят канонов.

Поэтому нужно нам чтить каноны, как и всякие законы. “Законы, – говорит ап. Павел, – даны не для праведных, а для грешников, чтобы они знали, как поступать” [ср.: 1Тим.1,9]. А мы – грешные, самомнительные; посему нам особенно внимательно нужно слушаться их.

Без канонов или вопреки канонам не может быть никакого добра в Церкви, ибо не будет благословения тогда от “Царя Небесного, Утешителя, Духа Истины”. Грех против канонов есть грех против Церкви Божией. А эти грехи, понятно, страшнее и опаснее всяких личных грехов. Поэтому св. Иоанн Златоуст говорит, что расколы не омываются и мученическою кровию. А св. Григорий Нисский говорит в своих канонах, что “грехи – мысли”, т. е. принципов, важнее и опаснее других грехов, и требуют особенного внимания и лечения: иногда кротостью, а иногда приходится и “страхом спасать” погрешивших. Это – дело церковной власти. Все отколовшиеся были запрещены Матерью-Церковью. И теперь всякому в Америке следует стремиться освободиться от этого суда Церкви, чтобы воротиться в полноту благодати истинной Церкви. Свят[ейший] Патриарх с терпением и любовию ожидает этого раскаяния и приходящих приемлет в отеческие объятия, радуясь их возвращению. Радуется и Сам Бог с Ангелами покаянию грешников.

4. Церковная целесообразностъ. Воссоединеиие весьма полезно вообще и Американской Церкви в частности. Здесь можно много говорить. Укажем главное. Если останется связь с Матерью-Церковью, то:

а) Есть откуда брать новых архиереев. Здешние – в большинстве временные и случайные беженцы. Эти умирают; где же брать новых? У Матери-Церкви их больше.

б) Но и над ними нужен церковный контроль. Если они сами себя будут “контролировать”, то это не принесет пользы. История расколов в Америке и вообще все поведение архиереев, наоборот, содействовали расколам. Нужна высшая апелляционная инстанция над ними: это Патриарх со Священным Синодом Русской Церкви. Этого контроля желают и должны желать священники – по отношению к епископам.

в) Высшая Церковная Власть более беспристрастна и в указании достойных кандидатов в епископы и митрополиты будущего экзархата. Примеры прошлого подтверждают это. И это будет содействовать тому единству Церкви, о чем мы так настойчиво повторяем. И наоборот. Примеры архиереев за эти 25–30 лет говорят нам, как они, по разным причинам, разбивали это единство за границей, живя отдельно.

г) Нужно высшее образование для высших клириков, в особенности – для будущих епископов. Одна Американская митрополия слишком слаба для того, чтобы организовать это, здесь не может пока быть ни достаточно ученых руководителей, ни учебных пособий и библиотек, ни даже учащихся; в особенности – среди безбрачных лиц, из которых, по законам Православной Церкви, выбираются епископы.

Пример попытки создаиия здесь академии показал наглядно эту неудачу. Семинария же, конечно, под силу митрополии. Да и туда нужны квалифицированные ученые преподаватели и богословы. А теперь они наполняются все еще теми же беженцами из России, получившими образование в старых высших школах (или университетах).

д) Нужны и более практические предметы: славянские Библии, богослужебные книги, певческие сборники, иконы, облачения, плащаницы, иконостасы. Все это здесь – на исходе. Или же приходится пользоваться нередко католическими изделиями. Конечно, практические вопросы – второстепенны; но и с ними приходится считаться в жизни. Здесь уже не хватает теперь даже регентов, о чем печатается в газетах. В России всего этого будет скоро довольно и для высылки сюда.

е) Даже и помощь материальная со временем придет оттуда в некоторой степени. Например, меня Патр[иарх] Сергий давно уже спрашивал о средствах содержания. И вообще Патриархия интересуется устройством экзарха. Возможна помощь и в содержании школ. Или в приеме студентов в русские академии. Так это делалось прежде со студентами славянами (сербами, болгарами, черногорцами), теперь обещано это снова Сербской Церкви, – как напечатано в Журнале Московской Патриархии (№ 11, 1945 г.). И нам известно уже несколько случаев, что оканчивающие Нью-Иоркскую семинарию и американцы с университетским образованием подали прошения Патриарху о разрешении им приехать в Москву и учиться там в академии. Я лично сносился с Патриархом об этом.

5. Ho гораздо важнее дух и сила Церкви в России. Нет сомнения, что православному духу можно больше научиться там, чем здесь, в Америке. Здесь жизнь стала приспособляться к американскому уровню католической и протестантской Церквей. Всенощных не служат. Народу мало. А там, например, у Патриарха, эти службы идут по 5 часов! Но не в количестве дело, а в том духе веры, которая теперь, после очищения, возросла в православном русском народе! Это можно нам было видеть там наглядно. И этим духом оттуда нужно укреплять свой дух здесь, уже ослабевающий. Ведь это горькая правда, отцы и братья! Подумаем!

6. Авторитет Церкви в России. Всякому понятно, что в значительной степени авторитет здешней Церкви зависит от авторитета вообще всей Русской Церкви там. А ее авторитет возрос, особенно во время войны, чрезвычайно высоко... Ведь не случайно же патриархи и представители Церквей съехались на Московский Собор 1945 г. Они ясно отдавали себе отчет, что за всеми ними и теперь стоит сила и авторитет Русской Церкви. Такова уж Божия воля: Москва становится “Третьим Римом” в мире. И Америке ли отрываться от нее, когда даже другие Церкви тянутся к любовному единству с нею? Нет, отцы и братья, не время отделяться.

7. А неразрывно с авторитетом Церкви и за ним стоит сила России! Эту силу узрел весь мир. He ждали таких ее побед, которые потрясли весь мир. Ведь думали, что в несколько недель от русской армии останутся лишь разбитые банды для уничтожения их немцами. И в Америке так думали. И русская эмиграция так мечтала (в части своей). И митр[ополит] Анастасий ждал в Гитлере спасителя, Богом предназначенного.

Но все исчезло как дым! А наши войска – в Берлине, и эта русская мощь помогает даже и авторитету Церкви. В жизни все связано. Так неужели огделяться здесь от этой невещественной, но реальной силы?! Было бы детской игрушкой рвать теперь с первой матерью Родиной! И народ, простой рабочий народ, ясно видит это и не хочет рвать! А еще больше стал любить Россию как страну свою, страну своих братьев, страну “могучую”.

8. В связи с этим стоит и вообще любовь к народу русскому. Неужели об этом нужно говорить и писать? He очевидно ли это простой душе, которая еще не порвала в сердце своем этой любви?! А эта любовь еще жива. И во время войны мы видели ее в миллионных жертвах за родину.

Но церковная власть здесь не только не благословляла этих сборов на “безбожных большевиков”, но даже противилась этому! Кто же не знает этого? И потому по приходам собрано было (по словам Благотворительного Комитета в Нью-Йорке) “около 100 000”! Да и те в большинстве посылались не через Митрополичий Совет, а иными путями (“Рашен Уор Релиф”), да и что такое 100.000 на 300 приходов за 3 года?! Это значит, что один приход в год давал лишь, в среднем, 100 долларов в год. Ничтожная сумма на 500 или 1000 человек в приходе. Значит, с души по 20 центов в год! А отчего? Оттого, что здесь церковная власть, а за нею и многие священники, были против помощи. А где священники шли своим путем, там сборы были огромны. Например, в одном Детройте только одежды было собрано и послано на 100.000 долларов. Столько же, сколько и 300 “приходов”. Работало и духовенство и полк[овник] Ф. П <...>⁷².

Борьба же Церкви здесь против Советской России наносит немалый (хотя и не очень великий) вред русскому народу, возбуждая в американцах (изоляционистах) вражду. И даже о войне “заговорили”. Время ли, в особенности теперь, после таких неимоверных страданий России в войну?! Разве время отделяться? Там и сейчас – голы, босы, бездомны разоренные немцами братья наши! Да и теперь ли разрывать связи с нашим народом, когда он сам стал хозяином на своей земле?! Наоборот, нужно любить его, помогать ему, уважать его, дорожить своею связью. Все это понятно простому сердцу русскому.

9. Но может бьггь это вредно Америке, как новой Родине? Нет и нет! Никогда хорошая любовь к кому бы то ни было не может повредить другому. Кто любит Россию, тот будет верным сыном и Америки! Это уже факт. И наоборот. И сама Америка никогда не требовала, чтобы ее подданные поляки перестали любить Польшу, итальянцы – Италию, ирландцы – Ирландию, русские – Россию. От них требуется лишь сочетать эту любовь и с любовыо к Америке: “Ду ю лайк Америка?” – “Иес!” – отвечает каждый. И исполняет свой долг перед ней.

10. Может быть – мешает попитике? Но никто, никогда не требовал от православных русских верноподданничества Советам! Если кто говорит (а это говорят даже архиереи и печатают в газетах), что будто Церковь требует этого от своих верников, это ложь, пропаганда и обман! Требуется не больше того, что постановили архиереи (1944 г.) и здесь: не вмешивать Церковь в политику! Это согласно даже и с американской конституцией, коею церкви здесь отделены от государства. А если кто будет пропагандировать коммунизм через Церковь, тому власть может запретить, его наказать по общим законам⁷³.

11. О, еще много бы можно сказать и о пользе единеиия: а) в деле обращения униатов, ко горых отпугивает борьба внутри Русской Церкви в Америке и пропаганда архиереев против советской власти, что беспрерывно делают и католические священники. Об этом вреде пишут в “Русском вестнике”, органе епархии еп[ископа1 Чорняка, – где работает славный о. Варзалий; б) в деле соединения славян... И доселе сербские приходы и болгарские держатся обособленно, благодаря политическим разногласиям; в) в деле борьбы против католицизма, который всю историю боролся против Православной Церкви и Русского государства и при царях, и при советах.

Но довольно, подробности всякий может продолжить.

12. Вот последнее слово: своей антисоветской, антирусской пропагандой американское духовенство не только разлагает свою же Церковь, но, в частности, и отталкивает тех маловерующих или ищущих или даже неверующих, которые и пришли бы к Церкви, но как пойти туда, где все дышит враждой к советскому строю. Так уж если не можете сами любить, то хоть не мешайте делать это апостольское дело России, где Церковь уже считают своею, где ее любят. He так ли?

Мы высказали все, что находили нужным по вопросу о воссоединении Американской митрополии с Матерью-Церковью.

Здесь, в послесловии, мы коснемся уже другого вопроса – о всех Православных Церквах в Америке, хотя он в значительной степени связан с делами канонического объединения Русской Церкви.

Я разумею вопрос о создании всеамериканской (или просто – американской) общей, единой, Автокефалыюй Православной Церкви в Америке: из греков, русских, сирийцев, сербов, болгар, румын, украинцев, карпатороссов, албанцев и американцев (в тесном смысле слова).

He будем здесь развивать этого вопроса: он сам собою выдвигается историей данного момента. Приведу лишь свидетельства о нем со стороны заинтересованных и осведомленных людей.

Еще в первый же год своего пребывания в Америке (1933 г.), ознакомившись с общим положением церковных дел здесь, я пришел к выводу о целесообразности сотрудничества и объединения всех Православных Церквей. И написал об этом Патриаршему Местоблюстителю в очередном докладе. На это митр[ополит] Сергий ответил мне следуюіцее:

“Мысль о сотрудничестве находящихся в Америке Автокефальных Православных Церквей напрашивается сама собою; и вероятно, в недалеком будущем будут происходить какие-нибудь совместные съезды или Соборы. Будем ли мы на таких съездах иметь заметное значение, зависит, прежде всего, от того, насколько сильна будет наша Американская епархия⁷⁴. Но какой бы вид ни приняла наша организация, необходимо принципиально теперь же установить, что постановления таких съездов обязательны для нашей епархии при согласии с ними нашей патриархии. Вероятно, так же будут обусловлены съезды и со стороны других патриархий” (от 4 октября 1933 г. № 1009).

Этого же желают и представители Греческой и Сирийской Церквей. Лишь в последнее время, в присутствии патриаршего посла, архиепископа] Алексия, были рассуждения по этому воиросу между всеми нами. И владыки греческий и сирийский заявили: объединение Русской Церкви в Америке не только нужно вам (русским), но и всем нам, так как от этого зависит вопрос об общем нашем сотрудничестве и даже будущем объединении.

Известно, что несколько лет тому назад здесь была создана Федерация Православных Церквей, но это дело было потом отложено до лучшего времени, до большего согласия между всеми нами.

Об этом писал и проф[ессор] Тимашев:

“По канонам каждая территория должна принадлежать к одной определенной поместной церкви; а у нас в США действуют параллелыю чуть ли не одиннадцать церковных организаций, подчиненных стольким же (это не верно) поместным церквам в Старом Свете.

...Правильный путь для русских православных людей в Америке – не назад к Москве, а вперед, к светлой Американской Поместной Церкви, новому члену той вольной (?) конфедерации поместных церквей, какой является Вселенская Православная Церковь” (“Русская жизнь”, 18 апреля 1945 г.).

Согласен с ним. Только не в пренебрежительной формуле о “Москве”, – т. е. ведь о Русской Церкви идет речь, a не о городе, не о советской власти и даже не об одной патриархии, – поэтому здесь нужно сказать по любви и тоже “по канонам”, о коих он упомянул, где ему хотелось: через Москву, через патриарха Московского и патриархию, или даже через новый Поместный Всероссийский Собор. Ибо без благословения Матери-Церкви не будет блага и для ее дочери. Еп[ископ] Леонтий часто твердил, что девица, достигшая совершеннолетия, выходит замуж и обособляется от прежней семьи; так и Американская митрополия может отделиться в самостоятельную Церковь. Верно! Но когда, – говорил я в ответ на это, – девица выходит замуж без благословения родительского, бывает плохо ей и ее семье. А “благословение” Божие утверждает домы чад (ср. Сир. 3:9). Потому, – это мне известно, – и другие Церкви не будут ничего предпринимать и решать в этом деле без утверждения своих патриархов, – как писал митр[ополит| Сергий и о Русской Церкви. Доброе дело нужно и начинать по доброму, с Богом! По канонам! В любви и по законам.

Конечно, если мечтать о самочинной “автокефалии” одной Русской Американской митрополии, то тут всецело будет прав прот[оиерей| Чепелев, который в беседе с корреспондентом “Новой зари” Π. А. Дроздовым высказался решительно и резко против такой самодельщины. А есть лица, которые хотят во что бы то ни стало существовать совершенно самостоятельно, независимо от отношения к этому вопросу других Церквей. Припоминается мне случай в Чикаго. Еп[ископа] Леонтия, одного из самых настойчивых защитников “обособлений”, встретил общий наш знакомый В. и спросил: “Как же теперь будем дальше жить?” – “Ну, что же, – ответил тот равнодушно, – будем существовать параллельно”. – “Но ведь, по математике, параллельные линии никогда не сходятся?” Еп[ископ] Леонтий промолчал.

Таким желателям отделения прот[оиерей] Чепелев (бывший прежде единомышленником и соработником еп[ископа] Леонтия) отвечает следующим образом: “Для митр[ополита] Феофила существует вполне (?) каноническая база для его переговоров с представителем Патриарха”, – особенно постановления Детройтского Собора 1924 года. “К сожалению, некоторые политические группировки русской эмиграции, неизвестно какое отношение имеющие к Церкви, а также группа карловацких епископов, связывают свободу действий нашего митрополита, навязывая ему ни для кого не обязательные претензии в качестве основ для его деловых сношений с Матерью-Церковью.

...Есть один аргумент, которым теперь “козыряют”. Говорят, что волей исторической необходимости наша здешняя Церковь вынуждается постепенно из Русской Православной Церкви обращаться в Американскую Национальную Православную Церковь. Сие будто бы приводит нас с тою же неизбежностью к установлению здесь своих собственных норм Церковно-адмииистративного устройства безотносительно к тому, согласуются ли эти нормы с основными каноническими нормами церковно-административного устройства Матери-Церкви Российской, неотъемлемою частью которой мы имеем счастье быть.

Так ли это? Нет, не так. Мы имеем пример Римо-Католической Церкви. Он учит нас как раз обратному. Римо-Католическая Церковь допускает и введение местных языков в своих храмах в богослужебную практику, и местных некоторых обычаев и обязанностей и хозяйственно-экономического устройства применительно к местным условиям. Но она не допускает и никогда не допустит одного: она не откажется от формулы, централизующей ее церковно-административное устройство: “Рома локута, кауза финита ест”⁷⁵, – то есть, что Рим определил – кончено.

To же должно быть и будет здесь у нас с Русскою Церковью: Матерь-Церковь Русская никогда не откажется от своего права церковно-административного вмешательства в жизнь нашей здешней Церкви. Такое именно право Матери- Церкви Российской в отношении ее к своей Североамериканской епархии закреплено за ней в Америке целым рядом судебных прецедентов почти во всех штатах, где имеются наши приходы. И те, кто мечтает об автокефалии Русской Церкви в Америке, либо не знают, либо забыли, что для сего им, прежде всего, пришлось бы законным порядком отмеиить через суды эти прецеденты.

В заключение еще раз подчеркиваю вам: наша Русская Православная Церковь в Америке, в лице ее иерархии, духовенства и мирян для блага дисциплины и порядка должна непременно воссоединиться с нашей Матерью Православной Церковью. В этом святом стремлении мы не должны обращать внимания на подголоски и кликушество, которые за последнее время усиленно раздаются из некоторых эмигрантских группировок определенной окраски в Нью-Йорке и других городах. Они ничтожны, но в то же время в разрешении церковно-канонических вопросов пытаются навязать свою волю не только нашему митрополиту, но и всей нашей обширной митрополии”.

Рассуждение – во многом поучительное и даже практически (юридически) важное, в частности – в вопросе о владении имуществами, хотя, конечно, этот вопрос религиозно, духовно и идеологически маловажный. И Мать-Церковь не ставит этого вопроса, интересуясь не имуществом, а душами.

He бесполезна ссылка и на католиков (которых стали защищать нередко единомышленники карловчан из “России”).

Но Католическая Церковь нам не наука. Православная Церковь всегда признавала и признает принцип национальных церквей или даже территориальных автокефалий в одной нации. Например, Кипрская Церковь, Константино-польская, Иерусалимская – все состоят из греков. Вообще, православие заботится не о количественном принципе и не о внешнем организационном единстве, а о духовной пользе церквей, о братском во Христе общении. Поэтому и греческое слово в Символе веры “кафолическая”, то же, что и латинское “католическая”, у нас не случайно переведено словом “соборная” (9 член); этим болыпе выдвигается принцип внутреннего единства во множестве, любви и свободы при видимой внешней самостоятельности. И мы должны держаться этого “соборного” духа любви в единстве Церквей сестер. Принцип католического “тотального диктаторства” (говоря современным политическим языком) нам не приемлем. Будем до конца веков жить по-православному, по-любовному. Здесь можно вспомнить и труды A. С. Хомякова по богословским вопросам. А митр[ополит] Сергий прямо говорит об этом.

Но именно нам нужно исходить из любви, послушания, смирения и единства. Иначе заранее можно сказать, что добра не будет. “Неверный в малом, неверен [будет] и во многом” (Лк.16:10). Если мы не сможем сладиться между собою, тем паче – с “чужими”. Помню: в Карпатской Руси православные карпатороссы называли православных же священников-галичан “чужинцами”. Поэтому будем мы объединяться и по этой очень важной причине: ради американского православия. Да иначе другим Православным Церквам, канонически организованным, не будет возможности войти с Русскою Церковью здесь в полное общение, если не будет канонического признания ее со стороны Матери-Церкви вообще, a тем более в деле образования Автокефалыюй Американской Церкви.

Мы видим, что это возможно и полезно. Но только Божьи дела нужно и начинать по-Божьи: с благословения Матерей-Церквей. Тогда и Господь наш благословит новую Церковь как один из камней общей Церкви, как часть Вселенской Церкви.