иеродиакон Софроний (Макрицкий)

Источник

Раздел 1

Часть 1. Жизнеописание

Воспоминания духовных чад, исцеления, прижизненные чудеса и свидетельства прозорливости, посмертные явления и чудеса, проповеди.

“Дивен Бог во святых Своих ” (Пс. 67:36)

Детские и юношеские годы

Архимандрит Серафим (Тяпочкин) родился 1/14 августа 1894 года в городе Новый Двор Варшавской губернии3, в благочестивой дворянской семье. Во святом крещении младенец был наречен Димитрием, в честь великомученика Димитрия Солунского (память 16 окт./8 ноября). Его отец, Александр Иванович Тяпочкин (1861 г. рождения), надворный советник, отставной полковник, бывший командир полка, служил начальником почты и телеграфа в городе Екатеринославе. (Город Екатеринослав с 1926 года стал называться Днепропетровском.) Мать, Элеонора Леонардовна Тяпочкина (1869 г. рождения, в девичестве Маковская, в православном крещении – Александра), дочь премьер-министра польского правительства, вела свое происхождение от богатого и знатного рода. Одна из двух ее сестер, Полина, была замужем за генера¬лом Осетровым. Супруги жили в Ялте при императорском Ливадийском дворце. Двое братьев пребывали в Варшаве и одно время занимали важные государственные посты в польском правительстве (уже после 1918 г.). Один был премьер-министром, другой – министром сталелитейной промышленности Польши (до 1939 г.).

Родители Димитрия были людьми благочестивыми и богобоязненными, отличались душевной теплотой, любовью к Богу и ближним. Господь послал им шестерых детей – троих сыновей и трех дочерей. Димитрий был последним ребенком в большой и дружной семье Тяпочкиных. Уже в детстве было очевидно для окружающих Божественное благоволение к этому избраннику. С детства Димитрий полюбил храм и часто убегал с занятий на богослужения. «На деньги, данные для обеда в школе, – вспоминает его сестра Надежда Александровна, – он покупал свечи в храме». Пример добродетельной жизни родителей, их стремление памятовать о Боге, ходить пред лицем Его не могли не повлиять благотворно на впечатлительный ум и чистую душу отрока Димитрия.

В роду Тяпочкиных не было ни одного священнослужителя, отец Серафим был первым. Его старший брат, Константин, служил в кадетском корпусе при императоре Николае II и был расстрелян большевиками в 1922 году. Второй брат, Александр, также погиб в смутное революционное время. Сестры Мария и Елена стали врачами, а Надежда – домохозяйкой, воспитывала своих детей.

Отец семейства, Александр Иванович, скончался после болезни в 1913 году, а мать, Александра Леонардовна – в 1930 году. После смерти отца семья переезжает в Брест и проживает в крепости. Во время Первой мировой войны, когда немцы приблизились к Бресту, семья возвращается в Екатеринослав.

В 1901 году, в семь лет, Димитрий был досрочно принят в Варшавское духовное училище. С юного возраста мальчик чувствовал зов Божий и свое священническое призвание.

Ему казалось, что нет ничего важнее в жизни, чем служение Богу и ближним. У него появилась тяга к уединению. Со своими сверстниками он почти не играл, ему было хорошо, когда он оставался один. Любимым занятием его было чтение духовных книг и жития святых. Тихо мерцала у икон лампада, за чтением он не замечал времени. Стремление к Богу, искание Царства Божия и правды Его, любовь к молитве становилась в юном сердце отрока добрым семенем, из которого потом выросла крепкая христианская душа.

1903 год – время прославления преподобного Серафима Саровского – девятилетний Димитрий запомнил на всю жизнь. Уже в пять лет он прочел житие старца Серафима и на протяжении всей своей жизни любил и почитал преподобного Серафима как своего небесного покровителя, постоянно чувствуя благодатную связь с ним.

В 1911 году, испросив благословения родителей, Димитрий поехал в г. Холм (ныне г. Хельм, Польша) поступать в духовную семинарию4, где окончательно укрепился в своем стремлении к пастырскому служению... Бричка раскачивалась и поскрипывала, подъезжая к городу с простым названием Холм. В бричке сидел юноша, это был 17-летний Дмитрий Тяпочкин.

Вскоре показался и сам Холм. Весь город лежал в низине и только на высокой горе возвышался белый кафедральный собор. Вокруг собора росли вековые липы и вязы, но они не закрывали его небесную красоту. Дмитрий долгим взглядом посмотрел на возвышавшийся над городом собор и медленно перекрестился. Бричка подкатила прямо к зданию семинарии. Он, взяв свой нехитрый багаж, направился к двери. Холмская семинария была небольшая и благоустроенная. В ней учились не только дети священников, как в большинстве других семинарий, но и дети учителей, чиновников, крестьян.

Одно время ректором семинарии был архимандрит Тихон (Белавин), будущий патриарх Московский и всея Руси, который устроил в семинарии второй храм в честь только что прославленного святителя Феодосия Черниговского. В этом храме совершались ежедневные богослужения, и семинаристы пели там на клиросе, каждый класс один раз в неделю.

Обстановка в семинарии была непростой. Холм был польским и на половину католическим городом. Часть местного русского населения оставалась в унии. Большим влиянием в городе пользовались еврейские общины.

Будучи учащимся семинарии, Димитрий был серьезен, молчалив, избегал любых праздных разговоров, не участвовал в развлечениях и розыгрышах семинаристов, больше любил читать под партой Евангелие, за что его звали «монахом».

Такая настроенность способного, преуспевающего в учебе, глубоко верующего, скромного, склонного к аскетизму юноши, не укрылась от взоров окружающих. «Меня приблизил к себе преподаватель семинарии – иеромонах Даниил5, родной брат инспектора Московской Духовной академии, тогда архимандрита, Илариона (Троицкого)6; меня принял под духовный отеческий кров незабвенный отец – ректор семинарии архимандрит Серафим”7 – вспоминал батюшка. Отец-ректор полюбил богобоязненного юношу и оказал благотворное влияние на его духовное формирование.

Димитрий Тяпочкин благополучно поступил в семинарию и стал прилежно учиться. Он и раньше любил читать Библию, особенно Евангелие, но теперь его знания стали приобретать порядок и полноту. Семинаристы изучали историю сотворения мира, создание человека и первое грехопадение людей – как человек отпал от Бога.

Человек, рождаясь в мир, не выбирает ни места своего рождения, ни времени. Но мир, в который он приходит, уже другой, чем до прихода Спасителя. Христос приносил Себя в жертву не только за тех, кто жил во время Его пришествия, но и за давно умерших (Он даже в ад сошел, чтобы освободить их от мучений). Христос освободил от рабства греха и тех, кто жил или живет на земле после Его Воскресения. Человек, приходящий в мир в любое время, не одинок, потому, что его знает Христос, Который страдал за него. Смысл жизни каждого человека – узнать по-настоящему Христа. Господь открывается каждому, кто хочет Его встретить. Самая прямая и хорошо известная дорога к этой встрече – Святая Православная Церковь.

Антонина Викторовна. Фото 1920 г.

Главной святыней Холмского собора была очень древняя икона Божией Матери, память ее праздновалась в сентябре, в день Рождества Пресвятой Богородицы. В этот день в Холм стекалось множество народа из всех окрестных сел и деревень, и праздник всегда был поистине всенародным. Икона эта была удивительной. Сохранилось предание, что Холм основал князь Владимир, крестивший Русь. Однажды он был в тех лесах на охоте и заблудился. Ища выхода из леса, он набрел на место, которое ему так понравилось, что он решил основать город, построить церковь и подарить ей икону Божией Матери. Эта икона, написанная на холсте, наклеенном на доску, была привезена из Греции. В то время, когда жил князь Владимир, а может даже и раньше, это была настоящая святыня. Она пережила нашествие татар, завоеватели сорвали с нее золотую ризу и нанесли удар острым кинжалом, от которого на лике остался большой шрам. Неоднократно ее пытались украсть, и икону приходилось скрывать от похитителей, закапывая в землю. Димитрий любил приходить в собор до начала службы, чтобы постоять в тишине, помолиться перед древней святыней. Он смотрел на лик Богоматери, которая заботливо взирала на всех приходящих к Ней. Божия Матерь любила и жалела страждущий народ, который пел Ей свои простые, трогательные песнопения: «Пречистая Дево, Мати Холмского краю, яко на небе, так и на земле Тя я величаю». Глядя на нескончаемый поток людей, приходящих к Пресвятой Богородице, у Димтирия ещё больше разгоралось желание быть священником и молиться перед Господом Иисусом Христом и Его Пречистой Матерью за свой народ.

В связи с началом Первой мировой войны Холмскую Духовную семинарию эвакуировали в Москву.

С 1917 года был введен такой порядок: студентов, окончивших Духовные семинарии, светские средние и высшие учебные заведения по 1 и 2 разряду, принимали в Духовную академию без экзаменов.

В 1917 году по окончании семинарии по первому разряду Димитрий продолжил учебу в Московской Духовной академии – в одном из крупнейших центров духовного образования России, оказавшей огромное влияние на развитие религиозной и философской мысли.

...Любовь к обители Преподобного Сергия и ее святыням отец Серафим пронес через всю жизнь. Димитрий хорошо знал древнееврейский язык и, учась в академии, подрабатывал репетиторством, получая в те голодные годы за урок только ужин. С большой теплотой отец Серафим вспоминал преподавателей академии, среди которых был отец Павел Флоренский. Его фотография висела рядом с фотографией епископа Игнатия Брянчанинова в келье старца. В последние годы своего дореволюционного существования (до закрытия в 1919 г.) Московская Духовная академия находилась в зените своей славы. Здесь преподавали такие знаменитые профессора, как епископ Феодор (Поздеевский)8, С.С. Глаголев, отец Павел Флоренский, И.В. Попов, архимандрит Иларион (Троицкий)9, будущий священномученик, ныне причислен к лику святых, Д. Введенский, С.И. Соболевский и др. Яркими событиями в жизни академии 1917–1918 годов были оживленные диспуты при защите магистерских и докторских диссертаций, блистательная лекция архимандрита Илариона в защиту патриаршества, посещение вновь избранным Святейшим Патриархом Тихоном академии и совершение им богослужения в Покровском академическом храме.

В марте 1918 года Советское правительство подписало Брест-Литовский мирный договор. По этому договору от России отторгались Польша, Финляндия, Прибалтика, Украина, часть Белоруссии, Крым и Закавказье.

Из 350 находящихся в Польше храмов и монастырей осталось верных Православию лишь 50. Остальные были или закрыты, или обращены в костелы. Можно сказать, что Православная Церковь в Польше стала гонима.

Отец Серафим жил в такое время, когда в России группа людей, называвших себя большевиками, увлекла народ идеей отвергнуть Бога и построить на земле «счастливую жизнь» по своим понятиям о счастье и справедливости. Народ поверил в эти призрачные идеи и пошел за большевиками. В 1917 году в стране произошел переворот, большевики захватили власть и стали строить «новую жизнь». Построение счастливого общества утверждалось кровавыми методами.

Основой прежней жизни была Церковь и вера в Бога. Поэтому, закрывая монастыри и церкви, арестовывая священников и монахов, расстреливая их, они боролись с Самим Богом. Эту власть так и стали называть – богоборческой. Времена были очень тяжелые. Голод, разруха, царящее по всей стране беззаконие. Большевики сажали в тюрьмы не только священнослужителей или верующих людей, но и вообще всех, кто не поддерживал Советский строй или подозревался в этом. Новые правители опасались за свою власть, за свою жизнь и в каждом видели своих противников. Тюрем не хватало по всей необъятной России, особенно на Севере и в Сибири, были построены специальные лагеря для заключенных, куда вместе с преступниками попадало много ни в чем не повинных людей.

В 1918 году декретом Совета народных комиссаров Церковь была отделена от государства, а школа – от Церкви. Во всех учебных заведениях отменялось преподавание Закона Божия, из них выносили иконы, ликвидировали домовые церкви. Повсеместно закрывали духовные учебные заведения. Занятия в академии продолжались до Великого поста 1919 года, а затем студенты были распущены10.

«Господь судил не долго быть мне в академии. В 1917 году я поступил, а в 1919 году академия была закрыта. Время мною проведенное в стенах Свято-Троицкой-Сергиевой лавры осталось для меня неизгладимым на всю жизнь», – вспоминал батюшка.

Димитрий Тяпочкин вернулся в Екатеринослав. В селе Сурско-Михайловке Екатеринославской губернии ему предоставили место преподавателя географии. Там он познакомился со своей будущей супругой Антониной, преподавательницей математики. Родители ее были благочестивые христиане, происходили из дворянского рода. Они с радостью благословили свою дочь выйти замуж за будущего священнослужителя. Намеченная свадьба не состоялась: Димитрий заболел тифом и проболел целый год. Они венчались только в 1920 году.

Рукоположение. Служение Церкви в священном сане

«…Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною.» (Мк. 8:34)

18 октября 1920 года епископ Евлампий11, викарий Екатеринославской епархии, рукоположил Димитрия во диакона, а в день памяти святого апостола и евангелиста Луки, – во пресвитера. Хиротония была совершена в Свято- Тихвинском женском монастыре города Екатеринослава.

Пастырское служение отец Димитрий проходил в Екатеринославской епархии в смутное время, в обстановке гонений на Церковь и расколов. После рукоположения во священный сан, с 1921 года иерей Димитрий Тяпочкин служил в церкви Первоверховных апостолов Петра и Павла села Сурско-Михайловка Солонянского уезда Екатеринославской епархии.

Если поставить вопросы: где берет начало благодатный источник пастырского служения Богу и людям – светоч Православия старец архимандрит Серафим (Тяпочкин)? В каких условиях выкристаллизовался его характер и укреплялся дух будущего подвижника, сердце которого было преисполнено Христовой любви к людям? То мы с уверенностью можем ответить словами самого старца, написанными в прошении Высокопреосвященнейшему Гурию12, архиепископу Днепропетровскому и Запорожскому в 1957 году, где он просит владыку не переводить его из села в город, дабы не потерять то духовное сокровище, которое так бережно собирал он от юности своей в продолжение всего пастырского пути. В прошении отец Дмитрий пишет:

«Ваше Высокопреосвященство, высокопреосвященнейший владыко, при всем своем старании, никак не могу представить себе свое служение и жизнь в городе. Когда бываю в нем, выезжая из него, считаю себя счастливым, городом я тягощусь. «Мне любезна пустыня» могу сказать словами сет. Григория Богослова. Путь своей пастырской жизни я начинал, проходил и прохожу в сельской тиши. У меня сложились определенные правила духовной и личной жизни. Изменить их сейчас, в условиях городского служения и жизни мне будет трудно.

Не по летам своим я немощен телом (14 лет в заключениях и ссылках). В продолжении своего пастырского пути имею дерзновение сказать, что не о себе только я заботился, но и о других (Фил., 2:4). Да будет же мне позволено ныне некую часть внимания уделить и себе самому. Если же в селе я не могу восстановить свое здоровье, то могу ли я надеяться на это в городе. Больше того, я опасаюсь, что в городе мое здоровье еще более истощится, а в духовной жизни я могу потерять то духовное сокровище, которое так бережно собирал от юности своей и в продолжении всего пастырского своего пути.

Припадая к святительским стопам Вашего Высокопреосвященства, смиреннейше прошу прощения и слезно прошу не перемещать меня в город. Прошу святых молитв Вашего Высокопреосвященства, всегдашний молитвенник и слуга протоиерей Димитрий Тяпочкин».

(Настоятеля Свято-Архангело-Михайловской

церкви села Верхний Такмак Черниговского района

Запорожской области.

От прот. Димитрия Тяпочкина)

18 мая 1957 года.

«Мне любезна моя пустынь, – это село Сурско-Михайловка» – говорит батюшка. Чтобы нам лучше понять в какое сложное время пришлось начинать свое пастырское служение молодому отцу Димитрию, вернемся в историческое прошлое Сурско-Михайловки. Прихожане с первых дней прониклись уважением к молодому священнику за его ревностное и самоотверженное исполнение Христовых заповедей. Они единодушно избрали его председателем комитета помощи голодающим. Обильные пожертвования односельчан позволили отцу Димитрию помогать не только своим обездоленным прихожанам, но и голодающим близлежащих сел.

Жители этого села отличались сложной и неоднозначной трактовкой исторических событий – село казацкой вольницы... Оно раскинулось в глубокой балке, вольготно и просторно было ему в долине речки Суры. Раньше оно так и называлось – Великие Вольные Хутора. Основанное запорожским казаком Никитой Леонтьевичем Коржом, село принимало всех, кто хотел быть хозяином на прекрасных черноземных землях, иметь достаток и процветание. Бывало время, когда жители села принимали и тех, у кого были проблемы с властями.

«...Местность низменная, сырая» – записано в справочной книге Екатеринославской епархии за 1913 год. Наличие десятков озер из сточных весенних ручьев, высокий уровень грунтовых вод – 12 километров сплошной грязи, улицы – понятие весьма условное, не приносили особых неприятностей жителям и не были преградой для наплыва населения. Село, в котором труд был главным мерилом ценностей, в окружении помещичьих владений, считалось островком благополучия, и многие мечтали «перемахнуть через гору», чтобы сбросить ярмо крепостной зависимости и насладиться свободой.

Какое же село без церкви? Хутор! Церковь от времен казацких возникла в селе еще в 1835 году. Основатель его – Никита Корж, строго чтил духовные традиции запорожского казачества. И когда небольшая деревянная церквушка сгорела от удара молнии, старый казак на 104 году жизни лично собирал подаяния на строительство новой церкви. Но от простуды слег и преставился в 1835 году. Содействием Никиты Коржа церковь в Михайловке действительно восстановилась. «При подножии алтаря ея ищи преданий источника, кому он приятен», – писал в 1842 году архиепископ Екатеринославский, Херсонский и Таврический Гавриил (Розанов), который лично был знаком с Никитой Коржом и приглашал его для духовных бесед.

Благодарные односельчане с почестями похоронили останки тела Никиты в ограде вновь отстроенной церкви. На надгробии установили крест из чистого золота.

Церковь способствовала развитию образования в селе, первая школа – церковно-приходская. Позже открыли школы: министерскую, земскую, ремесленное училище.

Октябрьский переворот 1917 года никак не сочетался в умах людей с лучшим «новым миром». Люди «в штыки встретили советскую власть». Их бунтарские корни проявились в полной мере. К тому же в село, как сточные весенние воды, хлынули из окрестностей все, кто не принял новые порядки. Сурско-Михайловка превратилась в «базу местной контрреволюции».

В это непростое время в 1919 году в селе появился молодой, интеллигентный человек дворянского происхождения – Дмитрий Александрович Тяпочкин.

Пришел в село из города Екатеринослава, чтобы найти работу.

В Екатеринослав он вернулся сразу же после закрытия Московской Духовной академии. В городе проживали его мать и родственники.

Возвращение в Екатеринослав совпало с освободиnельными соревнованиями – так в украинской истории называют период 1917–1920 гг. Во время противостояния разных властей и режимов, власть в Екатеринославе менялась до двух десятков раз.

Летом 1919 года город русской интеллигенции Екатеринослав встречал Добровольческую армию Деникина. Но надежд белогвардейцы не оправдали, армия не смогла навести порядок: в городе продолжались расстрелы, погромы, безработица, голод, мародерство. Не работали предприятия, был введен налог на содержание войска...И Дмитрий Тяпочкин оказывается в селе Сурско-Михайловка, в 40 верстах от Екатеринослава.

В селе на широкой площади стояла красавица- церковь, названная в честь святых Первоверховных апостолов Петра и Павла. Она напоминала учителю Дмитрию Тяпочкину о его истинном пастырском призвании. В ту пору в церкви настоятелем служил отец Михей Журавель, родом из Мариуполя, диаконом был отец Кирилл.

В соседнем селе Николаевка (Кар-Хутора) в условиях террора Гражданской войны буденновцы Первой конной армии, контролировавшие выполнение продразверстки, расстреляли отца Антония. Причиной послужила нехватка материи на звезды и петлицы новобранцам, и они решили восполнить это за счет красных «поповских риз» (этот случай рассказал р. Б. Виталий – духовное чадо отца Димитрия, псаломщик Свято-Покровского храма поселка Таромское Днепропетровской области).

По просьбе жителей Николаевки диакон Кирилл перешел служить в Николаевку, а на его место, в Петро-Павловский храм, отец Михей пригласил отца Димитрия Тяпочкина.

Отец Серафим после ссылки.

Фото конца 1950-х г.

Мужики – оплот сельской Громады – нутром учуяли в молодом священнике ревностного защитника и ходатая за них перед Богом.

Предвзято к батюшке отнесся только молодой атаман Трифон Гладченко, националист, не местный. Быстрый на расправу, Трифон, улучив момент, повел отца Димитрия в поле, чтоб свести с ним счеты. Случайно увидевшая их женщина сообщила об этом жителям села, и мужики, оседлавши лошадей, прихватив оружие, догнали Трифона и вернули батюшку, сумев договориться с непокорным атаманом.

Жители села приняли отца Димитрия под свою опеку, «бесхитростного, настоящего, истинного батюшку», который, по выражению Екатерины Танцюры «сильно пропадал верою»...

Отец Михей был уже в летах, и всю работу в приходе осуществлял отец Димитрий, который «все наперед шел». Иногда уходил из села, служил в других приходах благочинным, так как многие священники после революции были убиты и замучены.

Семья батюшки проживала в Сурско-Михайловке. Селяне собрались и справили им хату, бабы сделали мазку, побелили. Люди снесли рушники, рядна. Но все же семья жила бедно-бедно. Батюшка никогда не брал деньги за требы, а панихиду раздавал людям. Мария Дворецкая вспоминает: «До войны мы с Тяпочкиными были соседями, жили на озерах. Я дружила с девочками, часто бегала к ним в гости. Помню в передней комнате, где мы играли, стоял длинный деревянный стол, ничем не покрытый, и такая же лавка. Мы, дети, прыгали со стола на лавку, а потом на пол. А вторая комната служила им всем за спальню».

В 1927 году умирает отец Михей, и приход в селе возглавляет отец Димитрий. Период служения в церк¬ви отца Димитрия был расцветом духовной жизни в Сурско-Михайловке. Здание церкви не могло вместить всех желающих. Церковь была построена крестообразно, срублена без единого гвоздя. Стены и купола окрашены в голубой цвет, так что в ясную погоду она сливалась с лазурью неба. Возле церкви – деревянная колокольня – на 5 или 6 звонов. «Как зазвонят – сердце мрет, а ноги сами несут в храм», – вспоминает Мария Дворецкая.

При церкви был склеп, где покоился прах Никиты Коржа – основателя села, и могилы нескольких священников. «Отец Димитрий строго следил, чтоб горели лампады на могилах повсякчасно...», – говорит Оляна Иванченко.

Имелись и хозяйственные постройки – амбар (сейчас перестроенный в школьный спортивный зал), конюшня для лошадей. Трапезная для прихожан, которые приезжали издалека, так как приход отца Дмитрия состоял из нескольких приселков.

Мария Горленко еще помнит то время, когда в церкви «не протолпишься». Люди стояли и за церковью, а на праздники и церковная площадь была заполнена людьми.

Количество населения возрастало, и по решению сельской общины был заложен высоченный каменный фундамент новой церкви, освященный отцом Димитрием. По рассказам очевидцев, в то время, это событие было знаменательным, приезжало много духовенства, в том числе и из России.

...Мария Дубина «не могла спокойно спать», первая из села начала собирать сведения об отце Димитрии. Она успела записать воспоминания р.Б. Матроны (1904 г.р.): «Когда Мария показала ей фото отца Димитрия, она начала так громко рыдать и рассказывать, что таких священников как отец Димитрий она больше не встречала. Он всецело был предан Богу. Когда он молился, бил земные поклоны, то на земле образовывалась ямка и место окроплено слезами. Как его все любили! Церковь была большая, с верхним клиросом, людей ходило много. И когда батюшка ныходил из алтаря, каждому хотелось взять благословение. Любили его за доброту и за его молитвы...

Службы батюшка служил так, что никто не сомневался: Бог рядом».

Отец Екатерины Танцюры Онуфрий Соколенко был старостою при храме. Он стал просить батюшку сокращать службы, которые в воскресные дни или праздники длились до 2–3 часов дня. Батюшка на это не пошел, но благословил тихонько уходить из храма тем, кто не выдерживал. Таких было немного: матери с детьми, которые просили есть, некоторые больные. Все ждали благословения и проповеди. На проповедях батюшка всегда плакал. Почему? Люди по-разному это толкуют. Может, обличал чужие грехи., .своими слезами. Мария Турочкина подметила это: «Хиба ж вин всих переплаче...»

Слава Богу, жива еще Мария Горленко, которая поведала следующее. В их благочестивой семье по просьбе родителей девочки помогали «по свободе» матушкам. Она – матушке отца Михея Марии, а ее сестра – Анна – матушке отца Димитрия Антонине. Анна рассказывала, что сразу после службы отец Димитрий приходил домой в свою комнату, закрывался, вставал на колени и долго-долго молился. В дверях была щель, и Анна периодически заглядывала: «Ага.. .молится. Значит, обед откладывается...». Получается, что в воскресный день, он целый день был на молитве. Екатерина Танцюра говорит: «Как станет на колени – так до утра: молится без конца и краю».

Когда батюшка молился, никто не смел заходить в его комнату. Селяне с пониманием относились к этому. Они терпеливо поджидали его летом, сидя на траве, зимой – в передней. Правда, был случай, когда правило это было нарушено. Свидетельствует Екатерина Танцюра: «Однажды отец мой Онуфрий (староста) утром пошел к батюшке за ключами от церкви и хотел с ним поговорить. Матушка вынесла ключи и сказала, что батюшка на коленях с ночи. Отец пришел в обед – картина та же. К вечеру во дворе отца Димитрия стали собираться люди, принесли еду: белый хлеб, грудку сыра да кружку сметаны. Осмелились зайти в комнату: батюшка стоял в слезах на коленях перед образами. Одна женщина всплакнула, другая тихо окликнула: «Батюшка, Вы поешьте, и мы пойдем по домам».

Батюшка любил молитву. Его молитва была неисчерпаема. На молитве время для него останавливалось: сутки прошли или вечность – это не имело значения. С такой усердной молитвой великие старцы отрекались от мира, уединялись, чтобы стяжать Благодатные Дары и уже потом, обновленными нести их людям. Но отец Димитрий не мог позволить себе этого. Он был приходским священником, имел семью, детей.

Его жизнь проходила на глазах у всех односельчан и прихожан, которые знали буквально каждый шаг своего пастыря. Люди всегда были при нем, при этом не мешали ему и не раздражали. Они шли к нему за советом «чуть – шо – до отца Димитрия»... и просто так, чтоб увидеть. Ему открывалась каждая душа, ему доверяли самое потаенное. Евдокия Стесенко: «отец Дмитрий знал обо мне то, что никто не знал.» Дети, увидев батюшку, окружали его, а малые просились на руки. Говорит Оляна Денисенко: «Моя Надя как ботюшку узрит – на коленки просится, и крестится, крестится...». А с мужиками – особые отношения – уважительные, на равных... И всех он жалел, жалел, жалел... Несомненно, здесь начинались истоки той особенной, всепрощающей, «беспредельной, безоглядной любви к каждому человеку».

Из воспоминаний Параскевы Сахновской.

Где-то в 1928 году мой отец собрал хороший урожай арбузов. Домой привез полную гарбу (подвода с высокими бортами), а арбузы в тот год уродились огромные, как ведра.

К нам пришел отец Димитрий. А во дворе большая собака. Пес метнулся и встал лапами отцу Димитрию прямо на грудь. Батюшка застыл. Мой отец отозвал собаку. По какому делу приходил отец Димитрий неведомо, но после разговора мой отец говорит: «Я не буду выгружать всю гарбу, а отвезу немного Вам». На что батюшка Димитрий сказал: «Да что ж это Вы будете тратиться?» – «Да мы ещё не все собрали» – ответил мой отец.

Отец Димитрий был очень хороший человек – так всегда отзывался о нем мой отец Василий Корнеевич, который был знатным человеком в округе. Он хорошо знал технику, имел запчасти, охотно делился с другими и давал нужную консультацию. Во дворе у нас была олейница (маслобойня) и ещё стояли жернова, где можно было шеретовать (очищать) просо.

А что касается победно шествующей советской власти, то ее красноречиво характеризует расхожая и в наши дни поговорка: «Да, я – за советскую власть, но – в другом селе». Районное начальство закрывало глаза на «кулацкий очаг», который уже не тревожил разбоем и бандитизмом. Село расцветало. Односельчане, чтобы разобраться в сути, во всем советовались с батюшкой: растолкует, утешит и подаст каждому надежду. Через батюшку люди находили гармонию между собой и миром. Его слово спасало тех, кто хотел спастись.

Совсем недавно дед Андрейченко сказал: «За Дмитрием все село жило – оце и все... Не понимаете? Как баба за толковым мужиком – шо ище скажешь?»

А Оляна Денисенко все время твердила: «Страшно хороший батюшка». Почему страшно? Из долгих объяснений бабы Оляны стало ясно, что было в батюшке что-то величественное и непостижимое, что было сродни Богу.

Ей вторит Мария Дворецкая: батюшка похож на Иисуса Христа...»

До начала 30-х годов в Сурско-Михайловской волости сформировалось зрелое гражданское общество. Церковь, а не сельсовет задавал тон жизни. Церковь была поддерживаема народом, священник выступал духовным лидером, а все дела совершались по благословению отца Димитрия. Несмотря на пестрый национальный состав, сельская громада отличалась сплоченностью и единодушием. Село никогда не голодало. Малоимущие были, инвалиды и многодетные. Все они были на строгом учете у батюшки Димитрия и регулярно получали помощь из церковного амбара: муку, зерно, подсолнечное масло. Со слов Марии Горленко батюшка особенно беспокоился о таких прихожанах с приселков – Верминчина, Новотарасовка, Богдановка и других. Батюшка часто добирался к ним через овраги, по бездорожью, наведывая их, исполняя требы и помогая материально.

Период насильственной коллективизации принес неисчислимые беды в село. На помощь местным властям приехали «сознательные» рабочие из Днепропетровска и Днепродзержинска (Камянского).

За одну ночь ГУЛАГ проглотил в 1929 году самых состоятельных и непримиримых единоличников.

А с 1932 года в селе начался террор голодом. Святой Иоанн Кронштадтский писал, что «мы не можем влиять на ход истории, но мы можем сделать выбор в ту или другую сторону». Люди предпочитали умереть, чем расстаться со своими кровными 11–12 десятинами земли. Чтобы заставить написать заявление в один из пяти колхозов, под видом хлебозаготовок конфисковывали у крестьян зерно, овощи, хозяйственную и домашнюю утварь.

Мария Турочкина хорошо помнит, как «люди падали и умирали на ходу».

В эту страшную пору в 1932 году у батюшки Димитрия умирает маленький сын Владимир, следом, не дожив до годика, – второй сын Алексей. Это было тяжелым испытанием для любящих родителей.

Люди сочувствовали батюшке, каким-то немыслимым образом привели во двор корову, чтобы поддержать оставшихся детей и спасти матушку от чахотки... Но власти узнали – корову конфисковали, а Тяпочкины попали в списки раскулаченных ... В 1933 году от туберкулеза скончалась матушка Антонина. Семья батюшки голодала. На его попечении осталось трое несовершеннолетних дочерей: старшая Нина (1921–1994 гг.), впоследствии работала в больнице главрачом; Людмила (1924–1995 гг.), была медсестрой; младшая многодетная Антонина (1926–2004 гг.), была домохозяйкой в своей семье. Но более всего батюшка заботился о прихожанах...

Одна из них – Оляна Денисенко. У нее уютная хата. Образа в рушниках. В божнице – фотография отца Димитрия. На разговор идет тяжело. Все время плачет. Вот ее рассказ: «Мы же свои с отцом Димитрием. Ну, как одна семья. Тато уважали батюшку. Помню, тато вынули дротик из настенной керосиновой лампы – Мишку наказать, ослушался тата. А тут отец Димитрий на пороге. Увидел: «Олекса, а ну... Олекса – все». Тато обмяк и повесил назад дротик. А отец Димитрий перекрестился на образа и сказал: «Будет он у тебя учиться в городе». Так и вышло, Мишка стал капитаном.

Тата забрали в 1932 году за кочан пшинки (кукурузы). Батюшка Димитрий нас не покинул, заменял нам отца, чем мог, помогал матери. И мы все семеро, с Божьей помощью, пережили голодовку».

Одарка Костенко: «Я поняла, почему так долго живу, для чего дожила до сегодняшнего дня. Чтобы рассказать, сколько людей отец Димитрий спас в голодовку подаянием. Вы ж не знаете, а я знаю... Ось тут его и хата стояла. Все голодающие до его дому и церкви тянулись. А что он мог дать? Крохи. Спасал причастием и словом. А сам – одни очи и ряса...»

Батюшка много молился. Проявлял ко всем сострадание и участие. Вместе со всеми испил чашу горести и лишений, но сохранил при этом нравственный облик. Его непоколебимая вера вселяла надежду в сердца людей.

В это тяжелое время батюшка служил панихиды по умершим и помогал голодающим. «На улице из кирпичей сложили печку, ставили котел, «варили борщи, и нас, голодающих, кормили...» вспоминает Мария Турочкина.

Ох, как не понравилось это местным властям! Бесконечные списки поминаемых за панихидой убиенных и умерших от голода селян. И это во время победно шествующей второй «безбожной пятилетки». Власть раздражало, что сельский священник в своих молитвах поминал умерших от голода. На батюшку Димитрия продолжались гонения.

Из воспоминаний Евдокии Стесенко. «Как сейчас вижу эту церковь – каменный фундамент, черепичный пол. Купола небесного цвета глаз радуют, а звоны сердце жалью переполняют. При церкви хор был. Хористы – Наталия Гуня, Полина Танцюра, Полина Сигало, Дарья Плыска... Бывало, как затянут, им подпевают, человек 40 в хоре было... Плачет батюшка Димитрий, и мы все плачем. Помню, перед разгромом церкви во время службы зашел в храм конвой. Не наши, видно, из района. Сняли фуражки, окликнули батюшку. Тот даже голову не повел в их сторону. Окликнули громче. Батюшка не обращает никакого внимания. Тогда старший, с кобурой, процокал через всю церковь и остановился прямо перед батюшкой. А хор поет, а батюшка правит... Старший поднял руку, чтоб одернуть отца Димитрия, да, видно, передумал, махнул рукой и быстро удалился...»

...С 1921 по 1936 год отец Димитрий состоял благочинным церквей Солонянского района Днепропетровской епархии. Это были годы самой жестокой борьбы безбожной советской власти с Церковью. Повсеместно происходило осквернение святынь, разрушение храмов и обителей, гонения на священнослужителей. Впоследствии батюшка вспоминал, что в то тревожное время, когда хитон Церкви был раздираем также обновленчеством, самосвятством и другими расколами различных направлений, он деятельно боролся с ними, отстаивая чистоту православного учения, и вел вверенную ему паству по пути, проложенному Святейшим Патриархом Тихоном. Как говорил сам отец Серафим, Святейший Патриарх поручил ему, благочинному, изымать антиминсы из закрытых церквей, захваченных живоцерковниками13. Он говорил: «Я замечал, что с ними невозможно бороться, и изымал антиминс из захваченных ими церквей». За это миссионерское служение он был награжден Святейшим Патриархом Тихоном Патриаршей грамотой.

В своих воспоминаниях об отце Серафиме Высокопреосвященный Никодим, митрополит Харьковский и Богодуховский, пишет: «Архимандрит Серафим (Тяпочкин) рассказывал в середине 1970-х годов архимандриту Геннадию, впоследствии схиархимандриту Григорию (Давыдову) о тех трудностях, которые встречались отцу Серафиму, когда он служил в Днепропетровской епархии в 20-е годы 20 столетия, упоминая имя Елисаветградского архипастыря Онуфрия (Гагалюка)14. Владыка Онуфрий призывал к себе священнослужителей и просил их сохранять веру православную, не поддаваться на различные провокации и соблазны. Через шесть дней владыка Онуфрий был арестован и заключен сначала в Одесскую тюрьму, а затем в Днепропетровскую. Там отец Серафим и встретился с владыкой Онуфрием и просил молитв у святителя на стойкость и сохранение веры православной в это тяжкое время»...

В двадцатом столетии, в эпоху невиданных по своим масштабам, коварству и жестокости гонений за веру, Промыслом Божиим посылаются священнослужители, способные выстоять в годину огненных испытаний. Их жизнь и смерть – убедительнейшая проповедь истинности Христова дела. Уразумев волю Спасителя, они сохранили верность своему призванию до смерти.

Вслед за Иисусом – Вечным Первосвященником и Ходатаем Нового Завета – они вошли во святилище со своею кровию: да очистятся грехи людские, ибо без пролития крови не бывает прощения (Евр. 9:22).

Святитель Иоанн Златоуст писал: «Почитать святого – значит участвовать своею жизнью в его подвиге», а подвиг неисчислимого сонма священнослужителей, иноков мирян, которые в годы репрессий на Святой Руси отдали на алтарь Церкви Христовой свою жизнь, велик и славен.

Первый Всероссийский Священный Собор 5/18 апреля издал Определение о мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь и 9-й пункт этого определения гласит: «Поручить церковному управлению собирать сведения и оповещать православное население посредством печатных изданий и живого слова о всех случаях гонения на Церковь и насилия над исповедниками Православной Веры».

Подвиг исповедничества первых христиан и их страдания за Христа научили сотни тысяч людей умирать с верою, молитвой и покаянием за веру христанскую, вступать в единоборство с силами ада за Святую Церковь.

Никакие трудности жизни, расколы, унижения, клевета и политические обвинения, узнические испытания, умерщвления не могли отлучить их от любви Божией (Рим. 8:35), посеять в них мрак неверия и вражды против своего Творца, превратить их совесть в поле страстей и беззакония.

Епископ Никодим (Кононов). Фото 1917 г.

На юбилейном архиерейском соборе в 2000-м году прославлены поименно в лике святых 1478 новомучеников и исповедников росcийских, в том числе Белгородские святители-новомученики: епископ Никодим (Кононов, 1871–1919)15; архиепископ Онуфрий (Гагалкж, 1889–1938); епископ Антоний16 (Панкеев, 1892–1938); священник Митрофан Вильгельмкий (1883–1938); священник Александр Ерошов (1884–1938); священник Михаил Дейнека (1894–1938); священник Матфей Вознесенский (†1919); священник Виктор Каракулин (1887–1937); священник Ипполит Красновский (1883–1938); священник Николай Садовский (1894–1938); священник Василий Иванов (1876–1938); священник Николай Кулаков (1876–1938); священник Максим Богданов (1883–1938); священник Александр Сеульский (1876–1938); священник Павел Попов (1890–1938); священник Павел Брянцев (1889–1938); псаломщик Михаил Вознесенский (1900–1938); псаломщик Григорий Богоявленский (1883–1938).

Ни жизнь, ни смерть, ни теснота, ни гонения, ни голод, ни опасность, ни меч не могли отлучить его от любви Божией. Все это им преодолевалось, по слову апостола, силою Возлюбившего нас (Рим. 8, 35, 37).

Епископ Амвросий (Гудко, †1918) говорил: «Мы должны радоваться, что Господь привел нас жить в такое время, когда можем за Него пострадать. Каждый из нас грешит всю жизнь, а краткие страдания и венец мученичества искупают грехи всякие».

Мы прославляем их в церковных песнопениях:

Тропарь, глас 4-й

Земли нашея Белоградския/ новомученицы и исповедницы: / святителие Никодиме, Онуфрие и Антоние, / с вами же – иерее, диакони и миряне благочестивии, / в житии своем светом Христовым просиявши, / за Негоже добре страдавши и венчавшийся, / и ныне нас, во трудех и службах сущих, / предстательством своим вразумляющий и укрепляющий / ко возрождению и возвышению Православия! / Христа Бога молите / мир и благоденствие Отечеству нашему даровати / и душам нашим – велию милость.

...Образованный, ревностный и любимый народом отец благочинный обратил на себя внимание гонителей Церкви. В 1922 году на Крещение Господне, после литургии, отца Димитрия попросили совершить освящение воды в соседнем храме, сказав, что настоятель этого храма заболел. Ничего не подозревая, отец Димитрий сел в бричку и поехал в соседнее село, дорога к которому вела через мост. Не доезжая моста, лошади вдруг понесли со страшной силой, их невозможно было остановить. Чтобы не упасть, отец Димитрий лег на дно брички. Неожиданно раздались крики: «Стой! Стой» – и послышались выстрелы. Стреляли в направлении брички. Но она катила так быстро, что бандиты не смогли попасть в цель. Приблизившись к храму, лошади сами замедлили бег и остановились. Оказалось, что священник этого храма за сутки до праздника Богоявления был арестован ГПУ. Целью же тех, кто послал за отцом Димитрием, было расправиться с ним по дороге. Но Господь сохранил Своего верного служителя.

Как вспоминает Михаил Корнеевич Баденко из Никополя, в 1923 году отца Димитрия направили в село Токмаковку. Узнав, что там есть служащий священник, он сказал, что не сможет принять приход, «на живое место» не пойдет. В другом храме, захваченном «живоцерковниками», которые подчинили себе местного священника, отец Димитрий выступил с проповедью в защиту Православной Церкви и Патриарха Тихона. Говорил он открыто, смело, так просто и убедительно, что перед всеми раскрылась сомнительная и пагубная деятельность обновленцев. Их тут же разогнали, а прежний священник по требованию прихожан принес публичное покаяние за проявленное малодушие. Впоследствии, когда отцу Серафиму нужно было в каких-нибудь анкетах, церковных и светских, отвечать на вопрос: «Состоял ли в обновленческом расколе?» – он всегда отвечал: «Никогда».

Закрытие храма. Арест и ссылка

«...Пастырь добрый полагает

жизнь свою за овцы своя.”

(Ин. 10:11)

В тридцатые и сороковые годы продолжались массовые аресты и расстрелы духовенства, закрывались храмы. До 1 марта 1930 года подверглись арестам и ссылкам 177 православных епископов. К концу так называемой «безбожной пятилетки», в 1937 году, на свободе осталось всего семь епископов Русской Православной Церкви. Атеистическое государство поставило перед собой цель покончить с религией на территории СССР.

Отца Димитрия арестовывали много раз, но, допросив и предупредив, отпускали. Он был взят на учет органами ГПУ за то, что пользовался большим авторитетом среди духовенства и верующих.

Однажды отцу благочинному предложили закрыть храм. Отец Димитрий ответил: «Мой долг не закрывать, а открывать храмы». Ему пригрозили: «Понимаете, чем для вас это может кончиться?!» «Это мне не страшно, – смиренно сказал батюшка, – не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь более Того, Кто может и душу, и тело погубить в геенне» (Мф. 10:28).

Осенью 1934 года церковь святых первоверховных апостолов Петра и Павла, где служил отец Димитрий, закрыли, превратив в колхозное зернохранилище.

Возможно так и осталась бы церковь стоять непреложно, сливаясь с лазурным небом, возвышаясь над белыми хатами да кудрявыми вербами, как постоянное напоминание о жизни вечной... Да не давало покоя новой власти «корживське золото».

Предмет притязания – большой золотой крест, который был на надгробной плите основателя села Никиты Коржа. Зачинщиком разгрома был молодой мужчина, из сельского совета, по имени Антон. Он начал будоражить людей, дескать, церковь возле школы и сельсовета – не положено, несознательно... Победило тщеславие, и было принято решение о разрушении церкви.

Непосредственным исполнителем разгрома церкви был назначен человек (назовем его – человек «икс»), который доказал «преданность делу партии». Не встретилось ни одной семьи из опрошенных, которая не имела личных счетов с ним. Это он, по очень скромным подсчетам, уложил треть села в могилы.

Не успело село оплакать жертвы голодомора, а уже ползли зловещие слухи: будут ломать церковь. Время было выбрано подходящее: обезлюдевшее и обескровленное село было не в силах противостоять бесчинству власти.

Из воспоминаний Михаила Бессараба. «Мой прадед Иван был звонарем при отце Димитрии. Он был уже в преклонном возрасте, когда услышал, что будут рушить церковь. Разволновался, слег и больше уже не поднялся. Все сокрушался, что ничего не может сделать...»

Дмитрию Денисенко в мае 1935 года было почти 15 лет. Он заканчивал 7-й класс и готовился к экзаменам. Помнит, как на урок пришел человек из сельсовета и объявил, что «Бога нет и грех отменяется», а они должны помочь советской власти – выносить иконы и книги из церкви на подводы и в сарай.

Церковь крушили с неоправданной жестокостью.

Иван Стовбун: «Начали со звонов. Привезли лебедку, трос, прикрепили к звонам. Рабочие отказались крутить лебедку, тогда это очень быстро сделал председатель сельсовета Гринь. Колокола в один момент погрузили в грузовик и увезли. Видно, на переплавку».

«Когда звоны упали – земля летела в разные стороны, а звоны застонали, как будто им так тяжко было, тем звонам» – добавляет Анна Литвин. Из воспоминаний Василия Резника: «Чтоб завалить деревянный каркас церкви, пригнали два трактора и с помощью цепей стали наклонять её. Церковь неохотно стала наклоняться. Из душника вылетели напуганные летучие мыши. Я одну успел схватить, она меня укусила. Я тогда впервые узнал, что и у неё есть зубики».

Михаил Бессараб. «Летучих мышей было столько, что они в одну минуту закрыли солнце. Нам, пацанам, стало жутко. Какая-то старушка истошно завопила: «Прости нас, Господи».

Нина Резник. «Мы, школьники, бегали смотреть как разбирают церковь, а народ стоял подальше, люди плакали, крестились, но подойти ближе боялись.

Иван Стовбун. «Раскопали могилу Никиты Коржа, достали золотой крест, прикрепленный к мраморной доске, а там – запечатанная бутылочка с запиской, мол, ходил до царя, принес вольную селу. С могилами священников сделали то же самое».

Нина Резник. «Валялись черепа и кости. Ветер перекатывал длинные волосы священников. Сейчас как вспомню с высоты прожитых лет – страшный суд». Это происходило в мае 1935 года. Церковь простояла ровно 100 лет. Евдокия Стесенко говорит: «Без церкви мы враз стали пешками».

Отца Димитрия не было при погроме. Под покровом теплой майской ночи он пришел выполнить свой пастырский долг. Вместе с певчей и верными церкви людьми, собрали кости и перезахоронили на сельском кладбище. Хоронили по всем правилам. Дарья Плыска, певчая, свидетельница, сама не дожила, но успела рассказать об этом людям.

Основателя села, автора небезызвестного «Устного повествования, бывшего запорожца, жителя Екатеринославской губернии и уезда», Николу Коржа, отец Димитрий перезахоронил в ограде, некогда богатой и благочестивой семьи Петриченко, истребленной в коллективизацию. Так перехлестнулись судьбы двух замечательных людей – праведника наших дней отца Димитрия Александровича Тяпочкина и личности исторической – Никиты Леонтьевича Коржа, оставившего нам уникальные сведения о запорожцах.

Отца Михея перезахоронили на горке, рядом с могилой матушки отца Димитрия Антонины и её двоих сыновей, Владимира и Алексея.

Когда закрыли храм в селе Михайловке, где служил отец Димитрий, он, верный своему пастырскому долгу, тайно совершал литургию дома, тайно крестил, исповедовал, венчал, причащал больных, отпевал умерших. В этих условиях нужно было учиться совершать Божие дело тайно, и оно совершалось подпольной церковью. Об этом донесли властям, и ему пришлось скрываться. Однажды он даже прятался в поле. Отец Димитрий переехал в другое село и продолжал служить тайно. Слежка продолжалась. Дочь, Нина Дмитриевна, вспоминала, как приходили к нему по ночам люди из разных мест, и он уходил с ними в дальние селения, пробираясь оврагами, чтобы исполнить требы. Иногда его не было три-четыре дня, и дети сидели в холоде, голодные, боясь выйти из дома.

В те времена много плохих людей бродило по селам, были всякие банды, грабежи, убийства, по ночам стрельба и взрывы, везде кровь и слезы. На дорогах лежали трупы людей и животных, сожженные дома. Атмосфера полного уныния и безнадежности.

Разбита церковь, осквернены святыни... Но вера не уничтожена. Дом батюшки стала храмом, где совершались все православные обряды.

Из воспоминаний Екатерины Журавель. «Рассказывала свекровь, Татьяна Евтихиевна, которая была свидетелем следующего. К батюшке принесли крестить ребенка. Зная что за ним следят, отец Димитрий не отказал. «Я от креста никогда не отказываюсь» – это его ответ, за что и пострадал». Мария Курис имела прекрасный голос и пела в церковном хоре. Набожная женщина хранила фотографию отца Димитрия и рассказывала детям, что приходилось батюшке служить службу в степи или в поле. И каждый раз на новом месте. Так же собирались и в домах прихожан.

«Тяжко было, но батюшка сохранял бодрость духа, был прост, разговорчив, ко всем относился одинаково хорошо, а если кто не придет на службу – так, Боже сохрани, сам домой пойдет. За каждого болел. А доброты у него было много и мы за ним тянулись» – осталось в памяти Евдокии Стесенко.

Отец Димитрий оставался духовным отцом многих своих чад. Он не отошел от церковного служения, как это сделали шесть пастырей его благочиния, уйдя на светскую работу бухгалтерами, рабочими, служащими и даже отрекались от Бога через газету. Он один остался верен своему пастырскому призванию, хотя не раз ему говорили, что это опасно, он отвечал: «Мне это благочиние вручил Господь через епископа, всегда служить – мой пастырский долг, а трудно сейчас всем».

Батюшка не думал уходить из села, его детей забрала тётя Мария в Днепропетровск. Но обстоятельства складывались по-иному...

Память Ивана Стовбуна донесла до наших дней следующее: «Мой отец, Иван Стовбун, секретарь сельского совета, был дружен с отцом Димитрием ещё с молодости.

Мы жили рядом, по-соседски. Он с дочерьми часто приходил к нам летом. Жарко, а он подрясник никогда не снимал. Мама напекала огромную кастрюлю пирогов с капустой, вишнями, у нас корова была – молоко, сметана, и мы, дети, целый день таскали их.

Однажды моего отца вызвали в райком партии и предупредили, что за дружбу со священником его выгонят с работы и лишат партбилета.

Предупредили, так как уважали: отец был командиром артиллерийского эскадрона в будённовской армии и очень этим гордился... Отец приехал и рассказал Тяпочкину, что такая обстановка сложилась. У отца была возможность сделать для батюшки две справки, что он житель села и бывший работник колхоза «Схид» («Восток»). Отец Димитрий не мог допустить, чтобы через него кто-то пострадал и вынужденно покинул село. На прощание он подарил нам большую икону «Спаситель в багрянице и терновом венце» и угольник к ней с датой 1910 г.

Это было в 1936 или 1937 году. Скоро по селу прокатились «чистки». Забрали бывших царских офицеров, больше из дворянского звания в селе никого не осталось».

1937–38 годы массовых репрессий, в том числе священнослужителей. Иногда приходится слышать словно в упрек, почему такой подвижник как отец Димитрий не был арестован? Во всем есть Промысл Божий.

Ведущие специалисты по репрессиям из государственного архива Днепропетровской области, в частности директор Нина Киструская и ученые Днепропетровского национального университета едины во мнении: вопрос очень неодназначный и можно лишь догадываться почему не арестовали отца Димитрия Тяпочкина в 1937–38 годах.

Возможны следующие причины:

– большое количество потенциальных врагов народа;

– не представлял особой угрозы, так как не имел публичной трибуны – своего храма, да что там храма, ему негде было головы приклонить – угла не имел;

– бывало, в каком районе всех священников арестовали (например в Новомосковском), а в каком – вообще не тронули;

– просто не нашли, а на его место взяли другого -сначала брали, а потом фабриковали дела, главное было выполнить план.

Кем уходил из Сурско-Михайловки отец Димитрий Тяпочкин, фактически выдворенный из села? Нищим, с узелком в руках, со справкой отчисленного из числа колхозников. Кто возьмет на работу с такой справкой? На какую работу можно устроиться человеку, который «самовольно» покинул своё колхозное хозяйство? Как долго искал работу – мы не знаем. Но то, что бедствовал – точно. В 37-м осталось лишь его происхождение.

В1937 году при массовых арестах духовенства, он арестован не был. Тогда были заключены в тюрьму Днепропетровский епископ Георгий (Делиев) и основная часть священнослужителей епархии. Для их осуждения было сфабриковано дело о возглавлявшейся епархиальным епископом «фашистско- повстанческой организации» из своих подчиненных. Но имя отца Димитрия среди «членов» этой «организации» было названо лишь одним заключенным и так вскользь, что даже в 1937 году это не послужило основанием для ареста.

В 1939 году, чтобы прокормить семью и помогать ближним, батюшка устроился через знакомых ночным сторожем на железнодорожном топливном складе в Днепропетровске. «Жил он, – вспоминает духовная дочь батюшки схимонахиня Ермогена (Денисенко), – у моей бабушки Пелагеи (она родная сестра Мавры) в селе Карнауховке, Днепропетровского района. Помню, батюшка молится и бабушка Мавра говорит: «Батюшка, скоро поезд», а он не торопится, все молится, перекрестится и идет на остановку, я не знаю, как он не опаздывал на пригородный поезд. На угольном складе отец Димитрий проработал год. Ночью в сторонке продолжал тайно совершать службы с преданными ему людьми. В это время жил он у нас на квартире в поселке Таромске, где и был арестован».

Из воспоминаний Марии Петриченко. «Когда нашу семью раскулачили и выгнали из хаты, мы пошли кто куда. Я с отцом после стольких скитаний попала в Новые Кайдаки (сейчас район Днепропетровска). Помог случай, и отец устроился сторожем в детский сад. В Кайдаках на угольном складе в 1937–38 годах работал отец Димитрий. Откуда я знаю? Так говорил отец, я помню 1937–38-е годы. Кем работал? Сторожем. Подводы уголь получали, а он стоял на воротах за охранника. Подметал двор. Мой батько – Петриченко Трофим Филиппович чем мог поддерживал батюшку (ведь копе¬ечки свои все деткам батюшка отдавал), покормит там, троячку даст. И мы довольны, что Бог не оставил нас без духовного покрова. На работе быстро узнали, что он священник, он на дому причащал. Коммунисты его быстро выследили и забрали... После лагерей он при¬ходил к нам домой, они много с отцом говорили. Когда отец спросил: «Отец Димитрий, за что Вас посадили?» – он ответил: «За то, шо Богу молился». Перед смертью он причащал моего отца и хоронил его»...

Евдокия Стесенко: «До войны мы часто ездили в город торговать диевом (молочным). Зашли к Надежде, сестре отца Димитрия, дочек проведать, гостинца передать. Вдруг в квартиру ворвались люди в военном и начали шастать по всем углам, заглядывать в шкафы и под кровать. Один стал заигрывать с дочерью. Она заступилась за барышню. Когда они вышли – мы посмотрели в окно, непрошеные гости садились в «воронок».

В Михайловке не было секрета, где ютился отец Димитрий, но не сдавали «своего». Почему? Он слыл в округе большим странником – одиночкой и бессребреником. Его крайняя чистота обескураживала злейших врагов церкви, а его любви не могли воспротивиться самые жесточайшие сердца.

...Однажды поздно вечером с поезда возвращался человек «икс». Этим поездом в село приехал отец Димитрий... Дорога – пару часов разговора. О чём говорили – не знаем. Но на другой день председателя сельсовета (а в ту пору человек «икс» уже «заслужил» эту должность) как подменили. Он не скрывал своей радости от разговора с батюшкой и к подчиненным относился доброжелательно».

Вспоминает Владимир Иванович Нечепоренко. Он как раз пришел в это время в сельсовет и был удивлен, как переменился председатель сельсовета.

В период с 1937 по 1941 год отец Димитрий выполнял все обязанности приходского священника в Сурско-Михайловке: совершал службы, крестил и хоронил людей. Удивляешься, как хорошо батюшка знал, что делается в селе. «Считал своим долгом проводить в последний путь сельских мужиков, не пропускал похорон. Всегда долго отпевал, шёл пешком на кладбище, читал молитвы всю дорогу, на перекрёстках останавливался», со слов Параскевы Сахновской

Последний приезд отца Димитрия в село в 1941 году при наступлении немцев хорошо помнят две женщины. Одна из них – Нина Резник. «Лето 1941 года выдалось дождливым. Мы жили на озёрах, вода подступала к порогу, и наше занятие с сестрой было следующее: выметать метлой жаб со двора. За этим занятием нас застали дочери отца Димитрия – Нина, старшая, серьёзная, Люда – балакучая... Бабушка нас кормила на улице, а в хату запретила заходить. Там она потчевала отца Дмитрия. Он с моим дедом – Андрианом Дмитренком – регентом хора, родычалися давно. Потом тихонько пели что-то церковное...»

А вот что вспомнила Мария Руденко. «Я вышла замуж в войну. Попала в семью Турочкиных Терентия и Домахи – это родители моего мужа. Люди набожные, у них вера не от людей, а для Бога. Они во всем слушались наставлений отца Димитрия, которого называли боголюбивым. Батюшка в войну ночевал у нас и я стелила ему постельное белье. Мой свёкор Терентий служил псаломщиком при батюшке».

Весть о том, что отец Димитрий побывал в селе, облетела приход. Он не боялся немцев, не скрывался от своих. Нина Резник говорит, что бабушке нельзя было выйти за калитку. Бабы облепили её со всех сторон «Ольго, а правда шо Димитрий був?»

Отец Димитрий был праздником в будничной крестьянской жизни. Потом был арест. Соседка Анны Литвин в Днепропетровске, проходя мимо тюрьмы, разглядела за оградой батюшку. Людей там было много, но батюшка выделялся – был бледен и печален.

«Люди плачем встретили весть об аресте отца Димитрия. Так за чужими не плачут» – заметила Мария Руденко.

Когда немецкие войска наступали, НКВД подбирал всех, кто был в списках «неблагонадежных» ещё с репрессий 1937–38 гг., но батюшка по каким-то причинам не был арестован. Возможно был донос, возможно, отец Димитрий как-то себя обнародовал, но скорее всего он был взят при «зачистке территории». Эта пресловутая «зачистка территории» в июле 1941 года в Днепропетровске шла полным ходом. Кроме НКВД работали и «тройки». 5 июля арестован отец Димитрий, 9 июля началась бомбежка Днепропетровска. Батюшке относительно «повезло» – его брали не «тройки». А вот другого священника, по имеющимся документам, арестованного 7 июля «тройкой» сразу же расстреляли. Ввиду режима военного времени.

В 1941 году, в связи с быстрым наступлением немецких войск, были сформулированы новые предписания для выявления лиц, подлежавших аресту. Одним из них было не великорусское происхождение. Отец Димитрий родился, как известно, в городе Новый Двор Варшавской губернии, это стало достаточным основанием для репрессии. Арестован он был в «последний момент», когда немецкие войска подходили к Днепропетровску, и городская тюрьма эвакуировалась. Это было еще милостиво, в Киеве советские власти не утруждали себя заботой о заключенных, а просто всех, находившихся в тюрьме, расстреливали прямо в камерах.

Следствие по делу отца Димитрия проходило в июле-августе 1941 года. Но уже в начале августа начались бои за Днепропетровск.

Все управленческие структуры области, в том числе и областной суд, были переведены в город Павлоград, который был оккупирован на полтора месяца позже Днепропетровска (11 октября 1941 года).

15 августа 1941 года отец Димитрий был осужден областным судом по ст. 54–10 ч. 1. Спешили так, что получилось несоответствие между статьей УК и характером преступления. Инкриминируемая статья звучит как антисоветская агитация.

В чем обвиняли? «...являлся организатором нелегальных церквей в селе Тритузном и Диевке, где по день ареста проводил нелегальные молитвенные собрания», а также «за участие в антисоветской повстанческой организации, куда был «завербован» архиепископом Днепропетровской епархии Георгием (Делеевым). Подвергнуть к лишению свободы в далеких местах заключения сроком на 10 лет».

Суд проходил в процессе эвакуации и состоялся в городе Павлодаре. Ему предъявили обвинение в том, что он, «являясь организатором нелегальных церквей в селах Тритузном и Диевке, по день ареста проводил нелегальные молитвенные собрания, за что получал от собравшихся лиц определенное вознаграждение...». По итогам рассмотрения дела отца Димитрия оказалось, что такое «преступление» не может быть основанием для заключения, что никакой вины заштатного священника не обнаруживается. Защитник настаивал на его освобождении. Получалось так, говорил он, что обвиняемый осуждается за то, что «удовлетворял насущные религиозные потребности верующих». Осудить человека по такому обвинению было невозможно. Тогда и было поднято дело 1937 года и найдено упоминание имени отца Димитрия. Вместо освобождения, согласно приговору Днепропетровского областного суда от 15 августа 1941 года, он получил 10 лег заключения в отдаленном ИГЛ (и 5 лет поражения в правах), причина которого не была ему объявлена.

«Тяжелый и незаслуженный приговор! Вопрос: за что? – меня тяготит и мучит с момента произнесения приговора и по настоящее время», – писал отец Димитрий через 12 лет. Перебирая возможные причины осуждения, он был склонен искать обстоятельства, оправдывавшие жестокость суда: он предполагал, что обстановка эвакуации не давала суду времени вынести справедливое решение. «Правосудие не могло уделить мне должною внимания к оправданию меня».

Мы располагаем копией уголовного приговора, которая хранится в областном апелляционном суде. Следы уголовного дела находим в длинной цепи судопроизводства. А где же само уголовное дело (камень преткновения канонизации архимандрита Серафима). Его нет.

...Через 2 дня после суда, 17 августа 1941 года, немцы были уже на подступах к Днепропетровску, и маловероятно, чтоб уголовное дело доставлялось в Днепропетровские архивы. В настоящее время дело отца Димитрия в архивах не значится. Куда были эвакуированы областные архивы из Павлограда? Вернулись ли они обратно? Может быть на начальном этапе эвакуации архивы были уничтожены?

Куда бы дело ни ходило, оно должно было бы вернуться по месту осуждения – так сказал ведущий специалист по репрессиям из государственного архива Днепропетровской области. Но дела нет в области, значит, оно не существует.

Историки могли бы проследить на каком этапе оно уничтожено, но, увы, ведомственные архивы, в частности архив СБУ (Службы безопасности Украины), для них закрыт. Из соответствующих же органов один ответ: «не известно... не выявлено...». Получается, что уголовное дело священника Димитрия Тяпочкина не существует вообще и нет документов, что оно уничтожено. Только за последние 7 месяцев в СБУ Днепропетровской области было направлено три обращения: облгосадминистрации, духовенства Павлоградского района и Днепропетровской епархии с просьбой помочь выявлению местонахождения уголовного дела репрессированного отца Димитрия Александровича Тяпочкина. Эти обращения свидетельствуют о том, что людям далеко не безразлична судьба великого подвижника 20 века архимандрита Серафима (Тяпочкина). Этот дивный старец почитаем не только в России, но и на Украине. Вопрос канонизации – это всего лишь вопрос времени. Будем уповать на милость Божию.

Но вернемся в Сурско-Михайловку, в 1941 год. Из воспоминаний Михаила Бессараба. «После ареста отца Дмитрия село осиротело. В нем стало как-то неуютно, грустно. Обласканные любовью батюшки, люди вдруг поняли, что они потеряли его на долгие годы. Но огонек православия горел, как и горела надежда в сердцах простых людей на возвращение духовного наставника и доброго пастыря в свой приход»

Более двух лет в селе хозяйничали немцы. Большой разрухи в селе не было. Они открыли две церкви – славянскую и украинскую.

...На следствии отцу Димитрию перечислили все тайные места его служения, начиная с 30-х годов. В 1941 году по статье 54 Украинского Уголовного кодекса он был осужден на десять лет. Три дочери батюшки, двадцати, восемнадцати и пятнадцати лет, остались с его духовной дочерью Маврой. Крестный путь отца Димитрия начался в степном лагере при городе Джезказган одном из казахстанских ГУЛАГов17.

Вместе с отцом Димитрием за ним по этапу в ссылку последовали три его прихожанки из села Михайловка. Две из них там и умерли. Долго никто из родных не знал о нем ничего. Но он непоколебимо верил в благой Промысл Божий о каждом человеке, в покров Царицы Небесной над каждым из нас, безропотно и мужественно переносил страдания все долгие годы заключения. Когда его однажды спросили: «Батюшка, били ли вас в лагере?» – он с кротостью ответил: «Чем я лучше других? Что всем было, то и мне. Я рад, что Господь сподобил меня пострадать вместе с моим народом и потерпеть сполна все скорби, которые не единожды выпадали на долю православных. Всю свою жизнь я благодарен Богу, что никогда не оставался в стороне от трудностей тех лет... Горе и лишения, которые происходят с нами, надо принимать как милость от Бога».

В лагере, в нечеловеческих условиях тюремного барака, где теснота, злоба, драки, отец Серафим чувствовал себя как в пустыне. Он не боролся за власть, за влияние, за лишний кусок хлеба, за лучшее место; ему не надо было ничего. Как преподобного Онуфрия в пустыне волосы, выросшие на теле, защищали от холода и зноя, так благодать Божия защищала отца Серафима от озлобления и обид. Во всех бедах и напастях он оставался спокойным и смиренным, прощая людям их пороки и грехи.

Часто заключенным целыми ночами не давали спать. Не успевали они заснуть, как врывались в барак охранники и кричали:

– Подъем! На улицу, строиться!

Люди, застегиваясь на ходу, выбегали из тепла в дождь и ветер, а там, на тюремном дворе, их ждало одно мучительство:

– Лечь, встать, лечь, встать!

И приходилось всем, молодым и старым, больным и изможденным, падать прямо в грязь, в лужи. Поиздевавшись, охранники давали команду «отбой», и только люди начинали приходить в себя и согреваться на своих арестантских койках, как опять раздавался крик:

– Подъем, строиться!

И так до утра. А утром надо было идти на тяжелую работу.

В Казахстане погибло много священнослужителей, архиереев, верующих мирян и монахов. Советская власть вела массовые уничтожения людей самых различных профессий, национальностей, разных народностей и вероисповеданий. Был расстрелян и бывший ректор Холмской семинарии Серафим (Остроумов)18, который стал к тому времени архиепископом Смоленским. Ныне прославлен в лике святых.

О своей лагерной жизни отец Серафим рассказывать не любил, но от его родственников известно, что, будучи в лагере, он продолжал свое пастырское служение, как верный пастырь Христовой Церкви: вел беседы с заключенными, крестил новообращенных, исповедовал, отпевал умерших и один раз даже венчал. Пел хор из сокамерников, которых подготовил сам батюшка. Епитрахилью служили два сшитых полотенца с вышитыми на них крестами. Все это строго запрещалось лагерным начальством, и за нарушение полагался карцер, из которого можно было и не выйти. Поэтому служба совершалась в строжайшей тайне, в тайге, там же велись духовные беседы.

В эти лагерные годы отец Димитрий чувствовал, что он, как чаша, постепенно, по каплям, наполняется благодатной любовью к Богу и ближним. А вместе с тем сердце его напитывалось простотой и детской незлобивостью. Это чувствовали в общении с ним заключенные, даже уголовники, и проникались к нему доверием. Они оберегали этого святого для них узника, установив для него особую охрану.

Однажды отец Димитрий пробрался в сельский храм и, войдя в алтарь, признался батюшке, что он священник, из заключенных, и желал бы причаститься. Перед причащением настоятель храма объявил о необходимости известить о его посещении начальство. За это прибавляли срок, но отец Димитрий ответил: «На все воля Божия». И настоятель нашел в себе мужество не заявлять о случившемся. После освобождения отца Димитрия он приезжал в Днепропетровск навестить батюшку.

После десяти лет лагерей, перед освобождением, начальник лагеря спросил отца Димитрия: «Что собираетесь делать на свободе?» Отец Димитрий ответил: «Я священник, служить намерен». «Ну, коль служить, – рассудил следователь, – тогда посиди еще». Предлагалось тихо уйти от Христа. Скажи он тогда: «Где-нибудь устроюсь. Найду какую-нибудь работу»... Но отец Димитрий повел себя как мужественный исповедник, готовый умереть за Христа. Он не искал страдания, а согласился на него. Он горел желанием возвратиться в родные места, к детям, к любимой пастве, но он оставил все, чтобы следовать за Христом, Которого любил больше всего на свете.

Отцу Димитрию добавили пять лет, отправив в ссылку в Красноярский край, на полустанок Денежек, возле Игарки.

Как-то к началу суровой зимы отец Димитрий оказался без средств и работы. Усердная молитва к Богу о помощи, любовь к своему пастырю духовных чад и на этот раз спасли его от неминуемой гибели. В последние годы своей жизни батюшка делился со своими духовными чадами пережитым в те годы: «Если бы не посылки от знакомых из Днепропетровска, я бы умер с голоду». Из рассказа отца Валерия Бояринцева и схимонахини Ермогены (Денисенко) известно, что у отца Серафима были преданные ему духовные чада из Михайловки: Агриппина, Ольга, Стефан, Мария и Анастасия, еше с 30-х годов знавшие батюшку, помогал ему и врач-рентгенолог Адриан Михайлович Одынецкий, который отправлял ему в ссылку продукты и вещи.

Разные люди по-разному относились к насильственному разрушению их жизни, обреченности на ничем не заслуженные «наказания»: унизительные и бесчеловечные условия заключения, несение непосильной трудовой повинности. Кто-то терпел и исполнял требуемое, а кто-то протестовал, бойкотировал, вступая в конфликт с начальством и подвергаясь новым страданиям. Как же вел себя в лагере отец Димитрий? Документы говорят о том, что за годы заключения он не «получил ни одного взыскания, имел право бесконвойного хождения. За хорошее поведение и хорошие показатели в работе ему выносилась благодарность начальства лагеря с занесением в личное дело». Отец Димитрий был даже участником слета стахановцев-ударников, получал премии, пользовался зачетами, благодаря которым был освобожден на 69 дней раньше срока.

Адриан Михайлович Одынецкий. Фото 1970-х гг.

Это кажется удивительным. Чем объяснить такое «исправное» прохождение лагерных обязанностей, усердие в их исполнении? Желанием оградить себя от больших притеснений и бед, душевным сломом или чем-то другим? По плодам заповедано нам судить о древе, об источнике, питающем их. Плоды пережитого насилия бывали разными: – очень многие люди вернулись из лагерей с навсегда искалеченной душей, немногие – в силе духа. Последнее невозможно было без помощи благодати Божией, соприсутствие которой всегда было явленным свидетельством совершавшегося сокровенного духовного подвига. Широко известные духовные дары, раскрывшиеся, просиявшие в старце архимандрите Серафиме, являются зримым свидетельством того, что был он человеком высокой сокровенной духовной жизни. Видя, какой Промысл Божий о нем, батюшка не возроптал, но «подклонился под крепкую руку Божию», принял возложенный на него крест и со всем усердием понес его перед очами Божиими. Он не примирился с окружавшим его злом, противостоял не каким-либо людям, а тому источнику зла, который руководил этими людьми, противостоял по евангельски – кротостью. Ибо кроткие наследят землю, и только за напрасное осуждение, по слову Евангельскому, ожидает нас награда на Небесах. Ценой каких усилий стяжал он эту добродетель, и что он в лагере пережил, осталось сокрытым.

Как только встретили Победу, стали искать своего батюшку через сестер Тихвинского монастыря, открытого в 1942 году. Узнав адрес, стали переписываться, слать ему посылки.

Из воспоминаний Валентины Савченко. «Моя бабушка Агриппина была духовным чадом отца Дмитрия. Так же помню то время, когда нельзя было в слух произносить имя священника. Вечерами бабушка занавешивала рядном окна и они тихо, вместе с сестрой, молились, просили, чтобы Господь укрепил их наставника.

Так же в ссылку отправляли посылки. Запомнилось, что отправляли яблоки, просверливая дырки в посылочном ящике, а так же теплую одежду...»

Со слов Раисы Суховой. «Люди в 1947 или 1948 году посылали ему передачи в лагеря. Коржики пекли, лук клали, кусочек сала. Все надеялись, что отец Димитрий вернется. Моя мама – Ефросинья Юрко благоговела перед этим батюшкой и всегда молилась о нём».

Пребывание отца Димитрия в лагере должно было окончиться 26 апреля 1951 года. Но освобожден он был только через месяц. Очередной неожиданностью для него явилось то, что окончание срока лагерного заключения вовсе не означало освобождения. Согласно распоряжению лагерного начальства, «по истечении наказания Д.А. Тяпочкин этапируется в тюрьму МГБ г. Красноярска... для направления в ссылку». В приговоре 1941 года о ссылке речи не было, дополнительным наказаниям во время заключения священник также не подвергался. Причина ссылки отцу Димитрию была совершенно непонятна, он не мог знать, что была она следствием того же вымышленного обвинения 1941 года – участие в «антисоветской повстанческой организации» в 1937 году. На дорогу в Красноярск отец Димитрий получил продовольствие на трое суток, начиная с 2 июня, а ехал 19 дней...

В Красноярске он поступил в распоряжение 9 отдела УМ ГБ и отправлен был в ссылку в Игарский район, станок Денежкино, куда добрался 25 июня. Сразу выяснилось, что в этом поселении имеется лишь один рыболовецкий колхоз. Поскольку лагерные труды не остались без последствий, отец Димитрий был слаб и болен, никакой подходящей работы найти он не смог. Это означало голодную смерть. Через месяц такой жизни, без обвинений и возмущения, он начинает обращаться к начальству. 21 июля 1951 года отец Димитрий написал прошение местному коменданту МГБ, объяснял ему, что остался безработным, и просил не облегчить условия, а перевести в любой другой станок, находившийся в ведении этого коменданта. Объяснял ему (будто тот не знал!), каковы его обстоятельства. Резолюция гласила «отказать за отсутствием основания». Незамедлительно с отца Димитрия была взята подписка о невыезде с места жительства с угрозой, в противном случае, подвергнуться заключению в концлагерь на 25 лет.

Отец Димитрий смертельно скорбел. Его мог утешить только Господь. Поэтому душа его вспоминает в эти тяжелые дни гефсиманский подвиг Иисуса Христа. Только самым близким душам он мог поведать в письме из уз тайну своего страдания. Сохранилось письмо того времени, адресованное батюшкой своей духовной дочери:

«Совершиіиася, и паки голгофа, и паки Крест

Дорогая дщерь моя, незабвенная Мавро!

Душа моя скорбит смертельно. Воспоминая гефсиманский подвиг Христа Спасителя, нахожу утешение в своей скорбящей душе. Скорблю, скорблю тяжело, скорблю о себе, скорблю о детях, сродниках своих, скорблю о пастве своей, скорблю о чадах своих духовных, скорблю о любящих, помнящих обо мне и ожидающих моего возвращения ныне. Но совершилось то, о чем я горячо и усердно молил Господа: да мимоидет от Мене чаша сия (Мф. 26:39).

Я горел желанием возвращения в родные места, желанием видеть родных, дорогих и близких, но, увы, получил назначение на жительство в Красноярский край. После долгого и утомительного железнодорожного и водного пути достиг я тихого пристанища у далеких берегов реки Енисей, где и ... ныне19. Здесь рыбный промысел и небольшое хозяйство. Здесь я должен трудиться и от трудов своих себя питать и одевать. Старость моя не приспособлена... к таковой жизни (я не от мира сего ведь)... крайне смущают меня. Притом в настоящее время я без средств. Приближается зима суровая и продолжительная.

Да будет воля Твоя.

Верю, что Господь везде и всегда со мною – служителем его. Верю, что Он не оставит меня. Уповаю, что в любви своей, которая николиже отпадет, и вы не забудете меня – пастыря своего, полагающего за овцы душу свою. Однако боюсь быть в тягость вам, дети мои дорогие. Простите и не осудите, чадо мое возлюбленное Мавро! Как апостол Павел имел в скорби своей ученика – апостола Тимофея, так и я – тебя. Посети моих благодетелей – деток моих духовных, направь стопы свои к возлюбленной о Господе Катерине Никаноровне... – Днепропетровск, ул. Производственная, №3. Прочитайте вместе послание сие, пролейте слезные молитвы обо мне и решите вопрос утоления скорби моей. Господь Милосердный и Его Пречистая Матерь со святыми да хранят нас!

Усерднейше прошу у всех молитв святых и прощения!

Дорогих моих Стефана Васильевича и Анастасию Иоанновну с ... семейством, Ольгу, не забывающую о мне, тебя, Мавро20, верную сподвижницу келлии моей, Екатерину, возлюбленную во Христе, и всех ... своих благословляю ...

Всегда ваш, всегдашний молитвенник ваш, ваш скорбящий пастырь отец Димитрий.

Мой адрес: Красноярский край, город Игарка, Игарский район, полустанок Денежск».

Спустя годы на вопрос внука, почему у батюшки хроническая простуда, отец Серафим поведал следующее. Везли их ранней весной в ссылку. Буксир тянул баржу с заключенными. Узников партиями по пятьдесят человек высаживали на берег по пути следования. Кругам тайга, места незнакомые, все разошлись. Отец Серафим заблудился и не мог отыскать дорогу к лагерю. В поисках дороги прошел день, настал вечер, в тайге было холодно, лежал глубокий снег, от реки тянуло сыростью. Стемнело. Вокруг выли волки, двигаться не было сил. «Продрогший, совсем обессиленный, превозмогая боль, я встал на колени и с глубокой верою горячо помолился Господу, Владычице, Святителю Николаю – моим небесным заступникам. Сам не знаю, сколько продолжалась молитва и как я оказался в десяти шагах от людей, сидящих у костра на территории лагеря». Так чудесным образом Господь сохранил своего избранника.

Наступил 1953 год. После смерти И.В.Сталина, в пору хрущевской «оттепели», начали пересматривать дела репрессированных, реабилитировать замученных и расстрелянных. Однако священнослужителей оправдывать не спешили. Многие из них все еще оставались в лагерях и ссылках.

Схимонахиня Ермогена (Денисенко), духовная дочь отца Серафима, вспоминает: «Когда отец Димитрий был в ссылке и ходил без конвоя, он заходил в храм. Священнику храма было откровение во сне: без сомнения возьми его к себе, и он будет сослужить тебе. «Я зашел в церковь, – рассказывал батюшка, – как заключенные: в телогрейке с лагерным номером. Встал на паперти. Вдруг вышел священник, подошел прямо ко мне и сказал: «Батюшка, идите в алтарь, облачайтесь и служите». Я был поражен, но без малейшего смущения пошел и сослужил ему в Пасхальную ночь. От радости я не знал, где нахожусь – на небе или на земле, ведь четырнадцать лет...» – батюшка заплакал. «И он не сказал, и я не спросил, – продолжал он, – как он мог, не зная меня, взять сослужить. Утром в лагере стало известно, что я сослужил в храме».

Отца Димитрия вызвали к лагерному начальству и потребовали, чтобы он письменно отрекся от Бога. «Нас, всех верующих, собрали – рассказывал батюшка, – и принуждали подписать отречение. Но этого не произошло. Вскоре нас сослали». Я спросила, куда их сослали (все время, пока он рассказывал, я плакала). Он ответил: «Деточка, туда, где белые медведи... Везли нас водой, затем выбросили на берег, где только небо, снег и лес. Слава Богу, что я с детства приучился кушать понемногу. Съем крошечку с молитвой и подкреплюсь, а другие от недоедания, как мухи, умирали. Я был очень слаб, настолько слаб, что не мог ничего поднять. Видя, что я такой слабый и худой, мне вручили в руки палку и сказали: «А ты, поп, сторожи лес, чтобы его не украли». А кто его может украсть? Я понял, что обречен на гибель, на растерзание зверям... И вот когда я увидел, что на меня идут медведи, я поднял два креста – один большой, другой поменьше. Стою с этими крестами, медведи подошли совсем близко ко мне и остановились. Посмотрели на меня, стали озираться по сторонам и ушли. Так что крестами я спасся». Одним из этих крестов я благословляю тебя на твою жизнь, а другой оставляю себе». (Матушка Ермогена подошла к иконостасу, взяла небольшой, сантиметров десять-двенадцать, деревянный крест и подала его мне. Я с благоговением его поцеловал – автор).

...Как он прожил еще полгода без средств существования, неизвестно. 21 февраля 1952 года отец Димитрий обращается с прошением к министру Госбезопасности СССР о переводе в другое место, в котором пишет с удивительным священническим достоинством:

«...Я – священник Православной Патриаршей Церкви, окормляемой ныне Алексием, Святейшим Патриархом Московским и всея Руси, и хочу, подобно ему, трудиться на благо Родины, и могу быть полезным для Нея, здесь же проживаю как инвалид.

На месте настоящего моего жительства один лишь всего рыболовецкий колхоз. По преклонным летам своим и слабому состоянию своего здоровья посильной работы здесь для меня нет. Собственных же средств к жизненному существованию не имею никаких. Посему обращаюсь с убедительнейшей просьбою дать мне право проживания хотя бы в Сибири, но в каком-нибудь городском или районном центре, где я мог бы для своего существования найти для себя соответствующую службу».

Резолюция последовала через 2 месяца: «Заявление оставить без удовлетворения, так как Сибирская область не является местом ссылки». При ее оглашении в комендатуре со священника вновь была взята подписка о невыезде.

Дочь отца Димитрия Антонина пыталась помочь голодающему отцу. Но посылки в Игарскую область не принимали. Тогда она обратилась с заявлением к И. М. Швернику с просьбой перевести отца Димитрия в европейскую часть страны. Но ей было отказано на том основании, что названные ею территории не являются местами ссылок.

Прошла первая зима отца Димитрия в Сибири. По милости Божией батюшка выжил. Многие ссыльные, оказавшиеся в таком же безысходном положении, просили начальство МГБ о заключении их в концлагерь: там хоть чем-нибудь кормили, а в ссылке ели кору и траву... Но Бог милостив, и еще спустя некоторое время для священника все же нашлась какая-то работа в колхозе. Хотя появились средства существования, но жизнь одинокого батюшки оставалась тяжелой.

Шло время, и еще через год отец Димитрий послал третье обширное прошение – Председателю Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилову. Подробно описав историю своего осуждения и свою жизнь в станке Денежкино, он просит о пересмотре дела и оправдании: «Дорогой Климент Ефремович! Обращаясь к Вам, я верю, что просьба настоящая не останется гласом вопиющего в пустыне, что Вы чутко отнесетесь, обратите Ваше внимание на мое вопиющее дело, снимите с меня ту моральную скорбь, которая тринадцатый уже год тяготит и мучит меня, и верните меня к детям моим и в семью великой нашей дорогой Родины». Ответ пришел и был объявлен отцу Димитрию 11 сентября следующего 1954 года. Содержание его осталось неизвестным, зато известно, что в тот же день с него взяли очередную подписку о невыезде.

Наконец, наступил день окончания ссылки. Неизвестно, что последовало бы потом, но времена изменились, судьбы Божии вершились над всей многострадальной Россией. 19 января 1955 года чудом выживший протоиерей Димитрий Тяпочкин был освобожден, так как «меру наказания отбыл полностью».

Испив полную чашу скорбей, «мужем совершенным», он вновь был призван Богом к священнослужению и поставлен на служение более трудное и более высокое, чем исполнял ранее. Оно вновь требовало от него ежечасного подвига, который он самоотверженно, кротко и усердно совершал до конца своих дней.

К приснопоминаемому старцу, архимандриту Серафиму (Тяпочкину), вполне можно отнести слова Деяния Юбилейного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви 2000 года о соборном прославлении новомучеников и исповедников российских 20 века: «Боголюбивая Полнота Русской Православной Церкви благоговейно хранит святую память о жизни, подвигах исповедничества святой веры и мученической кончине иерархов, священнослужителей, монашествующих и мирян. <.. .>

Терпя великие скорби, они сохранили в сердце мир Христов, стали светильниками веры для соприкасавшихся с ними людей. Будучи столь стесняемы внешними обстоятельствами, все встречавшиеся испытания они пережива¬ли с твердостью и смирением, как это подобает каждому подвижнику и делателю на ниве Христовой».

Возвращение из ссылки.

«Если пребудете во Мне и слова Мои в вас пребудут, то, чего ни пожелаете, просите, и будет вам”. (Ин. 10:11)

В 1955 году отцу Димитрию отменили ссылку. Внук отца Серафима, диакон Димитрий Тяпочкин, вспоминает: «Мама рассказывала, что после смерти Сталина (1953 г.) родственники решили начать розыск дедушки. Дядя Юра, как самый смелый, возглавил это дело. Все прошли войну, были при чинах и при орденах и медалях. Эго добавило смелости, и они обратились к Берии с запросом о судьбе отца, арестованного в 1941 году. Прошло около полугода, и их вызвали в Москву. Они прождали в приемной министерства целый день. Никто не обращал на них внимания и не давал ответа, кроме: «Ждите». Напряжение было очень сильным. Дядя Юра вспоминал: «Было такое ощущение, что больше мы отсюда не выйдем, нас арестуют». Только вечером их приняли. Выслушали, обещали помочь. Потом сообщили адрес места заключения и сказали, что дело пересматривается. Когда дедушку освободили, дядя Юра его встречал. Прибыл поезд – вспоминал он, – на перроне в телогрейке стоит худой старик с деревянным чемоданом, перевязанным веревкой. Я подошел к нему и спросил: «Вы отец Димитрий?», а он мне в ответ: «А вы – Георгий?» Так дедушка впервые увидел мужа своей младшей дочери Антонины.

В то время, чтобы создать у народа иллюзию благополучия, заключенных иногда отпускали на волю, если их разыскивали родственники. Но дедушку освободили только через несколько лет. В Днепропетровск он возвратился очень больным человеком: у него были отбиты легкие, поражены все внутренние органы, весь простуженный, с постоянным удушающим кашлем.

Мама вспоминала ту первую встречу. Она очень волновалась, теряла сознание, все происходило как во сне. Прижалась к отцу и не могла разжать руки. Очнулась на диване. Отец сидел рядом успокаивал. И только к концу дня немножко пришла в себя. Мама говорила, что на войне она насмотрелась на уставших от тяжелой военной жизни людей, пораженных дистрофией. Дедушка мало чем отличался от них внешне, хотя и поразил всех своим спокойствием и решительностью, когда на вопрос: «Что делать дальше?» – ответил: «Конечно, служить Богу». Дети его просили: «Папочка, отдохни, подлечись. Люди все так же исчезают в «черных воронках». Мы так устали от прошедшей войны. Только тебя нашли, а ты опять от нас уходишь». На это он ответил: «Я всегда был с вами и буду вместе с вами, мои родные сиротки, всегда».

Из воспоминаний внука отца Серафима диакона Александра Пилепенко: ...В 1955 году произошло событие, которое я запомнил на всю жизнь. Был теплый летний день, я со своими друзьями играл на улице. К нашему дому подъехал легковой автомобиль. Я догадался, что к нам приехала из Киева погостить бабушка Надя – родная сестра дедушки, отца Серафима. Я побежал домой. Бабушка приезжала к нам часто и всегда привозила нам, детям, гостинцы. В комнате я увидел как мама стояла, обняв незнакомого мне пожилого мужчину и сильно рыдала, а он успокаивал ее, стараясь усадить на стул. Эта сцена сильно взволновала меня, и я вдруг тоже начал плакать, понимая, что приехал к нам очень близкий и родной человек.

...Из письма родной сестры отца Серафима Марии 16 февраля 1955 года.

«Здравствуйте, дорогие мои, Ниночка, Людочка, Таиска, Ванюшка, Мишенька, Юрочка и внучатки. Ура! Ура! Ура! Великая радость и счастье... Наш дорогой, горячо любимый братик, а ваш – папочка, освобожден. Печаль нашу Господь Милосердный обратил в радость. Сегодня, 23 января (видно, по с.т. стилю), в сей священный день пишет вам папочка, получено телеграфом известие о его освобождении и о направлении меня за документами в город Игарку. На днях выеду за документами и в последующем письме сообщу, когда выеду к вам. ...Жду! Жду! Жду! С великим нетерпением жду (вашего – авт.) папульку. Получили ли мои письма? Целую всех крепко! Любящая вас Г. Маруся. Как я счастлива и рада. Ура!»

...Это была первая встреча дедушки со своей старшей дочерью Ниной после 15-летней разлуки, пребывания в ссылках и лагерях. Но об этом я тогда ничего не знал. Нас, детей, не посвящали в эту семейную тайну. Лишняя информация, что мы родственники «врага народа», могла повредить нам в дальнейшем при поступлении в институт.

Этот эпизод встречи глубоко запал мне в душу. Когда я спрашивал маму «кто к нам приезжал?», она обещала рассказать мне обо всем, когда я повзрослею...

...Будучи студентом Киевского Политехнического института я неоднократно обращался к бабушке Наде (родной сестре отца Димитрия) с просьбой рассказать мне – кто же приезжал к нам летом 1955 года. Она мне пообещала, что мама мне все сама расскажет. И только через 13 лет, в 1968 году, после окончания 2-го курса института, нам с братом Димой рассказали, что приезжал к нам мамин родной отец, наш – дедушка, репрессированный в 40-е годы священник отец Димитрий.

...Вскоре мы с отцом и мамой поехали в Ракитное, где служил дедушка. Раньше мама тайно приезжала к отцу, когда он, после освобождения служил в Днепропетровске, а позже в Соколовке и Ракитном. В Ракитном отец Серафим и келейница монахиня Иоасафа жили в небольшом ветхом домике недалеко от церкви (сейчас на том месте стоит дом настоятеля храма отца Николая – авт.), в котором было 2 небольшие комнаты и коридорчик.

...В то атеистическое время я в храм не ходил и религией не интересовался. В школе и в институте нас воспитывали в атеистическом духе. Но душевная теплота и бесконечная любовь дедушки к родным и всем окружающим его людям потрясли меня. Наш отъезд после первой встречи с дедушкой был очень тяжелым, мы все плакали. Отец Серафим прочитал над каждым молитву и благословил нас в дорогу. Я помню, что у всех нас душевное волнение было настолько сильным, что никто не мог успокоиться. Все переживали расставание очень долгое время.

...Из письма отца Серафима.

«Дорогой и миленький мой Шурик! Пишу тебе, как любящий тебя дедушка любимому внуку. Считаю своим долгом дать тебе свое наставление. Ты всегда был внимательным к моим словам. Пусть и настоящее мое слово падет на сердце твое и принесет плод и для меня и родителей твоих. Всегда помни о них, воспитавших тебя и возлагающих надежду на тебя в приближающихся годах их старости. Кто может быть ближе тебе, как не они! Кому ты дороже, как не им! Утешь их своим сыновним отношением к ним. Отблагодари их за все их труды воспитания любовью и преданностью.

Помни, что родительская любовь незаменима никакой другой любовью к людям. Прошу тебя, будь таким, как был прежде в отношении их. Прислушивайся к их наставлениям, люби их и будешь счастливым в жизни. Благословляю, обнимаю и целую тебя как дорогого моего внука и, надеюсь, внемлешь словам моего наставления и утешишь родителей своих и меня, горячо любящего дедушку. О. С.

Полагаю, что тебе нужно устроиться по работе в Киеве; ближе быть к своим родителям и держать постоянную связь с ними. Надеюсь, дорогой мой, любимый Шурик, что послушаешься моего наставления...»

... Второй раз я приехал к дедушке самостоятельно в 1969 году в период зимних каникул. Дорога была сложной и утомительной. Я решил лететь из Киева в Харьков самолетом. Однако погода была нелетная. Я просидел целый день в аэропорту Борисполь, а вечером поехал на железнодорожный вокзал. Билетов не было, пришлось ехать в общем вагоне. Доехал до Харькова и далее до станции Готня и автобусом до Ракитного. В дороге очень устал. Наконец я оказался на пороге дедушкиной кельи. Дверь мне открыл Валерий Бояринцев, с которым я впоследствии много общался, сейчас он священник. От него я много узнал о церковном богослужении, святой Евхаристии и многом другом, что существенно повлияло на формирование моего православного мировоззрения.

... После долгой и утомительной дороги я попал в какое- то особенное место. В домике царила благодать Божия. Было тихо, спокойно, умиротворенно. В келье много икон. Большая икона преподобного Серафима Саровского, горящие лампады и фотографии святителей Православной Церкви.

...Вот уже много десятилетий после трудового дня, когда в голове калейдоскоп, вереницы мыслей и невозможно уснуть, я вспоминаю дедушкин домик в первый мой самостоятельный приезд и погружаюсь в состояние тихой радости и покоя. Вся мирская суета и проблемы куда-то исчезают, уходят на задний план на фоне Божественной благодати. Сердце успокаивается, разум светлеет и каждой клеточкой своего тела ощущаешь величие Божие и присутствие отца Серафима... К сожалению, приехать на похороны дорогого и любимого дедушки я не смог из-за болезни. Все мы очень переживали невосполнимую, тяжелую утрату. Я чувствую, что отец Серафим и сегодня, спустя 25 лет со дня кончины, рядом с нами, руководит нашей жизнью. До конца дней своих на земле я буду благодарить Бога за Его милость к нам, за посланного нам всем молитвенника и утешителя отца Серафима. Вечная ему память».

17 декабря 2006 года.

Пришло время, и отец Димитрий вернулся после ссылки в село Сурско-Михайловку.

Оляна Иванченко вспоминает: «Вернулся худющий, от ветра качается». Оляна Денисенко: «Как сейчас помню, была среда... Я воду тянула с колодца. Вдруг кричат: «Отец Димитрий, отец Дмитрий вернулся!»

Первым делом батюшка стал искать спрятанные на сохранение предметы для службы из алтаря и облачение. Люди, которым доверил хранение, вероятно уже ушли из жизни. Следы привели его в другой дом, где его радушно встретили.

Потом видели отца Димитрия возле фундамента своей новой недостроенной церкви. Он долго сидел на фундаменте и... плакал. Этот эпизод записал протоиерей Владимир Афонин, который служил в Сурско-Михайловке в начале 90-х годов.

Фундамент церкви, заложенный и освященный протоиереем Димитрием Тяпочкиным, – очередной повод для покаяния сурско-михайловцев. В облархиве хранятся несколько обращений жителей села с просьбой вернуть церковной общине фундамент и разрешить возвести храм. Писал их от имени громады в послевоенное время Онуфрий Соколенко – церковный староста. Отказали. Советская власть нашла ему иное применение: несколько сбитых досок – и готовая трибуна для митингов и демонстраций. И так на протяжении почти семидесяти лет.

Этот фундамент и сейчас стоит возле вновь воз-веденного здания церкви, которое задумывалось как крестилка. На фундаменте возвышается крест.

Жизнь в советском безбожном обществе наложила свой отпечаток на сознание людей. Это коснулось и прихожан церкви, которая к тому времени была устроена в сельском доме. Отец Димитрий не мог выносить корысти и лицемерия. Как-то по поводу размолвки в церковном хоре он обмолвился: «Михайловка та, а люди – не те...,» – вспоминает Параскева Сахновская.

Отец Димитрий несколько раз уходил из села, а на приход присылали другого священника. Но прихожане разыскивали его и требовали у властей его возвращения.

Под духовное крыло батюшки стали съезжаться его духовные чада и те, кто нуждался в его духовном окормлении. Но увы, село отторгало чужих.

Александра Егорова говорит: «Появилась одна монахиня. Побыла, ей сказали, что пора и честь знать. Позже – еще двое. Собрали им кошелки с харчами и отправили подводой на станцию».

Вот таким своеобразным образом прихожане оберегали своего батюшку, У них был отец Димитрий, они ему верили безоговорочно, его молитвы действовали, а советы: «как скажет – так и будет»... К тому же, не хотели, чтобы ему чужие доставляли хлопот.

Из местных была только монахиня – Римма (Чичкань), насельница Свято-Тихвинского женского монастыря. Она после очередного закрытия обители вернулась в село, стала духовным чадом отца Димитрия. Пекла просфоры, раздавала их людям. До сих пор в селе пользуются одеялами, вытканными её руками.

Когда отца Димитрия перевели в Днепропетровский Свято-Троицкий собор, к нему приезжали его духовные чада, очень многие привозили детей. Когда батюшке уполномоченный по делам религии запретил служить в Днепропетровской епархии, отец Димитрий был принят в Курско-Белгородскую епархию, стал служить в селе Соколовка, а позже в селе Ракитном. Его духовные чада продолжали поддерживать с ним связь. Матушка Римма и Александра Якименко вели с ним переписку, организовывали поездки к нему. Люди передавали ему свои просьбы, и он молился о них.

Больше некому было молиться за михайловцев: село оказалось без священника, церковь разобрали, приход закрыли...

Похоронив на сельском кладбище матушку Римму, через некоторое время Александра Якименко выехала из села в Диевку (район Днепропетровска). С собой она увезла фотографии, письма отца Димитрия.

Связь с батюшкой прервалась. Это было в конце 60-х годов. Но остается духовная связь, которая сохранилась и по сей день.

Ирина Бижко – учитель истории Сурско-Михайловской средней школы (директор музея истории села) собрала очень дорогие для нас свидетельства событий, происходивших в селе после возвращения отца Димитрия из ссылки с 1956 по 1960 гг., которые мы поместили в нашу книгу.

«Старики и старушки молятся лику отца Димитрия на фотографиях, которые практически были в каждом доме. При упоминании о батюшке Димитрии светлеют лица стариков, и их душа раскрывается, а глаза влажнеют от слез», – говорит настоятель храма святых Первоверховных апостолов Петра и Павла протоиерей Сергий Махота.

Нина Бессараб: «В детстве у меня сильно болел желудок. Когда вернулся Батюшка из ссылки, мама понесла меня в церковь. Отец Дмитрий сидел за столом в притворе и что-то писал. Мама указала на меня, мол, врачи бессильны, лекарства не помогают. Он взял меня на руки и сказал маме: «Вера – самая большая сила человека. Она исцеляет». Отец Дмитрий читал надо мною молитвы, подарил маме молитвослов. А через неделю я была уже здорова. Сегодня я рассказываю об этом своим внукам».

Параскева Сахновская вспоминает: «В 1959 году пришла ко мне соседка Матрона и спросила: «Ты пойдешь покрестить моего внука?» Я конечно же согласилась. Ребенок был болен, тело его осыпано какай-то сыпью, родные уже и не надеялись на его выздоровление. Пригласили отца Димитрия домой. Крестя ребенка, отец Дмитрий узнал меня: «А я вас знаю, вы Василия Корнеевича дочь».

Мальчик, которого окрестил отец Дмитрий, поправился. Он приезжал ко мне уже взрослым мужчиной, а я подумала, что Василий мог бы умереть».

Александра Егорова: «Мы сошлись с мужем, когда батюшки не было в селе. Когда он вернулся, попросили его, чтобы освятил хату. После освящения он спросил: «Венчались ли?» Мы сказали, что нет. Батюшка оживился и сказал: «Становитесь рядышком, я вас обвенчаю» – и обвенчал нас».

Из воспоминаний Ивана Татары: «Мы с Ульяной Сережченко в 1955-м, то ли в 1956 году крестили у отца Димитрия ребенка кумы. Он сам готовил купель, давал наставления нам, крестным. После крещения вдруг спросил: «А кто ваши деды? Да, не родители, а именно деды». Я назвал деда Семёна. «Знаю, знаю, на рыбалку вместе ходили. Оказалось, что он знал ещё и другого деда – Ермолая».

Мария Горленко: «Перед Пасхой батюшка обходил каждый дом и молился за каждого. Это было правилом. Мать звала нас, детей, все мы стояли возле батюшки на коленях... Потом он кропил дом».

«Я его вижу и с ним разговариваю», – (бабушке за 90, прикованная к постели, зрение плохое).

Это батюшкино правило в селе помнят практически все, кому за шестьдесят лет.

Часто односельчане говорили между собой: «Положит яблочко отец Димитрий на угольник под иконой у себя дома – будет лежать до следующего Спаса. А уж крашенка – от Пасхи до Пасхи – как закон – говорит Олена Денисенко.

...Совсем недавно ученица 5-Б класса Вера Матынян принесла в школу грустную весть: «Умерла прабабушка Мария Руденко. За считанные минуты до смерти она вдруг стала вспоминать отца Серафима... Так и закончила свой земной путь с его именем на устах...»

Промыслительно, что именно со школы возрождается имя архимандрита Серафима. Замечательно, что память о нем живет для будущих поколений, в свидетельство о том, что жить надо по Христовым заповедям в любви к Богу и людям.

Радует, что наши дети, внуки и правнуки любят и знают батюшку. Они откликаются на просьбы, опраши¬вают соседей. Несут в школу фотографии, которые просят переснять. Принесли епитрахиль, разыскали большой крест, который передали в храм. Десятиклассницы Таня Кравченко и Катя Денисенко просят повезти их в Ракитное на могилу к батюшке. Девочки собирали материалы, они использованы в любительском фильме о батюшке «На¬чало» оператором Виктором Передернем.

Виктор Передернин говорит: « У Сурско-Михайловки богатейшая история. Её освятил своим присутствием архимандрит Серафим (Тяпочкин). И я не мог не откликнутся на просьбу школы и не запечатлеть очевидцев подвижнической жизни старца. Монтаж был сделан за считанные дни, как будто невидимая рука вела... Из огромного отснятого материала выбирался наиболее выразительный кадр. Робота над фильмом – повод задуматься о многом. Например, как тяжело больная мама, поднявшись с постели самостоятельно добирается в Сурско-Михайловку, поддерживает меня, я записываю её воспоминания. А когда кассета была передана в Ракитное – мама умирает у меня на руках...

...Я вдруг вспомнил, что видел батюшку. Мама привозила нас с братом крестить к нему. Помню, церковь в хате, народу полно, а в воздухе... плач. Понимаете, висит плач, другого не скажешь...Я не знаю хода службы, но вдруг все люди, как один, упали на колени. Мы с братом от страха подбежали к дверям. Старец вошел в нашу семью».

Надежда Колесник: «Лет десять назад в сельской поликлинике я услышала разговор о том, что Михайловку затопит. Ожидается наводнение. Передали предупреждение – надо собирать вещи. Все были взволнованы (сброс воды Днепродзержинского водохранилища предусмотрен в реку Суру), и лишь старая бабуля спокойно и твёрдо молвила: «Серафим не допустит» – «Саровский что ли?» – спросила дачница. – «Покровитель наш Михайловский – Серафим (Тяпочкин). Вин сюды навидуется. Я знаю про него все до ниточки». Вот было бы пойти к ней да записать. А это всего лишь крохи из истории богатейшей жизни великого человека.

Здесь начало его крестного пути. Здесь в тяжелейших условиях на виду у народа он своей праведной жизнью воплощал Заповеди Господни. Духовное наследие старца архимандрита Серафима невозможно без опыта Сурско-Михайловки.

Он наш, мы любим его и помним, стараемся сохранить то, что еще можно сохранить для будущих поколений. Его любовь не оставляет Сурско-Михайловку, через десятилетия указывая дорогу к храму.

Односельчане собрали подписи и обратились в обладминистрацию с просьбой помочь в деле реабилитации отца Серафима. Соответствующий пакет документов был подготовлен Людмилой Борисенко (управление внутренней политики при обладминистрации). Низкий поклон ей, а также Орине Сокульской (заместитель председателя Днепропетровской областной администрации). Благодаря их усилиям, прокуратурой Днепропетровской области священник Димитрий Тяпочкин был реабилитирован 15 сентября 2006 года. Надеемся, что его имя войдет в сборник серии «Реабилитированные историей».

Семья Стовбунов на семейном совете решила передать большую Икону Спасителя Сурско-Михайловскому храму святых первоверховных апостолов Петра и Павла, но ей еще предстоит реставрация.

«Такой человек, как отец Дмитрий, по милости Божией может встретиться один раз в жизни» – говорит Параскева Сахновская.

Из воспоминаний Екатерины Танцюры: «Я давно ловлю себя на мысли, что сверяю свою жизнь по нашему любимому батюшке Димитрию».

Наш батюшка – архимандрит Серафим (Тяпочкин) – самое большое духовное сокровище Сурско-Михайловки...

Служение в Свято-Троицком кафедральном соборе в г. Днепропетровске

“Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас”.

(Ин. 13:34)

В 1960 году отец Димитрий короткое время был настоятелем Свято-Троицкого кафедрального собора и епархиальным секретарем. В соборе тогда служили несколько священников. На их фоне отец Димитрий выглядел очень скромно: худой, больной, одет и обут плохо, все латаное-перелатаное. Он жил в домике при соборе. Стол, табуретка, кровать, на стенах несколько бумажных икон, ведро с водой в прихожей – вот и все удобство. Прихожане вспоминали, что они где-то раздобыли ему кое-что из одежды. Батюшка все примерил, поблагодарил, но на нем этой одежды никто не видел. Все лучшее, что у него было, он раздавал нуждающимся. Это был человек, который отдал бы последнее и притом со слезами просил бы принять. Часто, взяв у одного человека, он тут же отдавал другому. И благодарил обоих. Перевод в собор из сельского храма был для духовных чад батюшки радостным событием, но многих это настораживало. Было мнение, что в соборе легче найти повод, чтобы удалить батюшку из епархии. Но его служение здесь было недолгим. Власти видели в нем не сломленного тюрьмой и ссылкой пастыря, а ревностного проповедника Истины, горячо любимого паствой и потому опасного для них.

Из воспоминаний о том времени Любови Андреевны Колядиной (г. Никополь). «По воскресеньям батюшка обычно приходил на раннюю литургию (позднюю служили архиерейским служением). Люди теснились вокруг него, подходя под благословение. Через толпу ожидающих его он с трудом пробирался к выходу. Уже тогда отовсюду слышалось: «Это отец Димитрий, монах, человек высокой жизни». За много лет до пострига его называли монахом, зная о его поистине подвижнической жизни».

Вспоминает игумен Евстратий (Гайшун), насельник Успенской Почаевской лавры: «...К отцу Димитрию на исповедь всегда была огромная очередь. Но священникам не разрешалось оставаться в соборе после службы. Отслужили и разошлись. Поэтому отец Димитрий продолжал исповедовать тайно до поздней ночи на чердаке Свято-Троицкого кафедрального собора».

А.М. Одынецкий пишет: «...Однажды я зашел в собор после вечернего великопостного богослужения и увидел, что левый придел храма заполнен народом. Проходя далее, я увидел исповедующего отца Димитрия. Трудно представить, когда он закончил в этот день исповедовать. Сколько же времени может остаться для сна и отдыха после таких трудов? И люди, конечно, замечали и по достоинству ценили его усердие. За несколько месяцев пребывания в Днепропетровске он снискал уважение не только среди православных горожан, но и далеко за пределами города».

Отец Валерий Бояринцев вспоминает: «В то время Днепропетровский собор оказался без настоятеля, и вот епископ Иоасаф21 (будущий митрополит Киевский и Галицкий) перевел отца Димитрия из села Михайловки настоятелем в кафедральный собор. Помню эти долгие исповеди до поздней ночи. Проповеди его были сердечные, проникновенные, трепетные. Все это заставляло многих плакать. Люди тянулись к отцу настоятелю, что не устраивало власти».

Инокиня Надежда Денисенко (в схиме Ермогена) рассказывала: «Когда закрыли Тихвинский монастырь в Днепропетровске, я приходила в кафедральный собор и помогала батюшке в необходимом... 7 июня, на Третье обретение главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна отец Димитрий говорил проповедь. Он приводил евангельское повествование о том, как дочь Иродиады, по наущению матери, просила дать ей здесь же на блюде голову Иоанна Крестителя. Отца Димитрия обвинили в том, что он будто сказал: «Как дочь Иродиады просила отрубить голову Иоанну Крестителю и подать ей на блюде, так нужно сечь головы у коммунистов».

Областной уполномоченный Совета по делам религий забрал регистрацию, дающую право на служение, и приказал ему в течение двух дней удалиться из Днепропетровской епархии. Изгнанник некоторое время жил и молился у прихожан.

Однако его выследили и выселили из города. Владыка Стефан22, который очень сердечно относился к батюшке, по своим московским каналам выяснил, что можно восстановить регистрацию. Регистрацию восстановили, но без права служить в Днепропетровской епархии.

Назначение в Курско-Белгородскую епархию. Монашеский постриг

«Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое”.

(Пс. 56:8)

Многие правящие архиереи в то время боялись брать к себе изгнанных священников, поэтому ничего больше не оставалось, как ехать к Святейшему Патриарху за благословением. С большой скорбью отец Серафим снова покинул родные места, где начинал свое пастырское служение. Целый месяц батюшка, ожидая приема у Патриарха, ночевал на вокзале. Но Господь не оставил Своего верного служителя. Скорбь его обратилась в радость. Наконец, уже получив назначение в Архангельск, в приемной у Патриарха Алексия 1 он встретился с владыкой Леонидом (Поляковым)23, и тот пригласил его служить в Курско-Белгородскую епархию. Владыка Леонид безбоязненно принимал к себе оклеветанных, отверженных из-за их происхождения и прошлой жизни священнослужителей и постоянно поддерживал их. Владыка полюбил гонимого праведника и был рад, что Господь послал ему такого пастыря. У них все было общее: и дух, и мысли, и дела. Их служение было сокровенным, требовало обдуманных общих усилий, соблюдения предельной осторожности. Из-за постоянной слежки их многие встречи были тайными. Батюшка отправился в Белгородскую область, в деревню Соколовка Корочанского района, в храм в честь Успения Пресвятой Богородицы, что примерно в сорока километрах от Белгорода.

Вспоминает схимонахиня Ермогена (Денисенко): «После закрытия монастыря мы, сестры, ездили к отцу Димитрию в Михайловку. Власти устроили на нас гонения. Мы ночью уходили, чтобы не навредить батюшке. Провожая, он обливал нас горькими слезами. Когда епископ Леонид пригласил отца Димитрия в Курско-Белгородскую епархию настоятелем Успенской церкви в селе Соколовка, я просила у батюшки благословения поехать с ним. Он мне ответил: «Деточка, куда я тебя возьму, это такая дальняя деревня, ты больная, мы поедем с инокиней Верой».

Так инокиня Вера осталась с батюшкой, помогала петь, читать, пономарить. Она очень болела, но по молитвам отца Серафима ее туберкулез «затих». Потом, когда они жили в Ракитном, она совершенно забыла, что болела. Так она стала келейницей отца Серафима, его постоянной спутницей. Впоследствии отец Серафим постриг келейницу в монашество с именем Иоасафа. Она оставалась помощницей отца Серафима до самой его кончины.

Отец Валерий Бояринцев вспоминает: «Я посетил батюшку в Соколовке, прожил недели две-три, близко с ним общаясь. В деревне была большая деревянная Успенская церковь. Я, как мог, обновил иконостас. Отец Димитрий радовался, что мы успели к Преображению. Молящихся было мало: немногие в те годы отваживались появляться в церкви. Но насколько же благостным было богослужение отца Димитрия! Начинал он часов в 6, а заканчивал в 2 часа дня. Он никуда не спешил, все делал очень тщательно».

Все долгие годы своего пастырского служения отец Димитрий вынашивал сокровенную мечту о монашестве. Он молился словами преподобного Исаака Сирина: «Исполни, Господи, сердце мое жизни вечной!» В действительности, монахом его называли задолго до пострига, уже в духовной семинарии, замечая его склонность к аскетизму, постоянное чтение Евангелия. Позже, в годы пастырского служения, люди тоже видели в нем монаха. В личном деле отца Серафима епископ Курский и Белгородский Серафим писал: «Протоиерей Димитрий Тяпочкин отличается особой религиозной настроенностью, богослужение совершает строго по уставу. Тих, скромен, ведет строго монашеский образ жизни. Прихожане любят своего пастыря.»

Накануне дня священной памяти святого апостола и евангелиста Луки – 18/31 октября, когда исполнялось сорокалетие священнического служения, отец Димитрий подал епископу Леониду прошение, в котором писал: «В 1933 году я овдовел – остался с тремя дочерьми. В постигшем меня вдовстве я уразумел Промысл Божий. Иночество стало моей заветной мечтой, как в годы юности – пастырство. Новые жизненные испытания все более укрепляли мое желание принять иноческий постриг. И ныне не только желаю, но и жажду хотя бы в единонадесятый час выйти на делание в иноческом винограднике Церкви Христовой, подражать подвигам тех, кто имеет милость Божию трудиться в винограднике от первого часа (Мф 30:1–6). Вместе со святым Псалмопевцем Давидом взываю: «Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое» (Пс. 56:8).

Припадая к святительским стопам Вашего Преосвященства, смиреннейше прошу удостоить меня пострижения в монашество с оставлением на занимаемом приходе. Если не будет с моей стороны нарушением послушания, то дерзаю просить при постриге дать мне святое имя преподобного Серафима Саровского, которого с детства почитаю своим небесным покровителем. В назначении меня Его Святейшеством в Курскую епархию, земную родину преподобного Серафима, тоже вижу Промысл Божий».

31 октября 1960 года в Казанском кафедральном соборе г. Курска, который строили родители преподобного Серафима, епископ Курский и Белгородский Леонид (Поляков) совершил постриг протоиерея Димитрия в монашество с именем Серафим, столь хорошо выражавшим пламенную любовь постриженника к Господу и стремление ревностно служить Ему и людям. Восприемником при постриге был иеромонах Геннадий (Давыдов).24 На постриг отца Димитрия благословил известный Глинский старец схиархимандрит Андроник (Лукаш).25 На следующий год иеромонах Серафим был возведен в сан игумена.

Приняв монашеский постриг, отец Серафим выразил желание остаться на своем приходе, то есть жить в миру. Казалось, батюшке с его подорванным здоровьем, любящему уставную службу, хорошее пение, с его склонностью к аскетизму, было бы лучше служить Господу в монастыре. Он же видел, что Промысл Божий о нем иной – быть монахом в миру, посвятить себя всему миру.

Недолго иеромонах Серафим прослужил в Соколовке. Снова начались гонения (но теперь от местных властей в лице председателя колхоза) за ревностное служение Церкви и любовь к своему пастырю односельчан. Через год он был переведен на новый приход.

Перевод в Свято-Никольский храм

“На Святой Руси есть много неугасимых лампад, в которых, вместо елея, день и ночь горит любовь к Богу и ближнему”.

(Из жизнеописания Глинского схимонаха Луки).

В день Покрова Пресвятой Богородицы 1 (14) октября 1961 года игумен Серафим служил первую Божественную литургию в храме Святителя Николая в поселке Ракитном. Здесь пройдет вся его последующая жизнь в постоянном пастырском подвиге. Здесь он станет таким, каким его мы знаем – батюшкой Серафимом, старцем из поселка Ракитное.

– Я вам такого батюшку дам, какого у вас никогда не было, – сказал епископ Курский и Белгородский Леонид Екатерине Ивановне Лучиной (в монашестве Серафимы, 1917–1998), хлопотавшей о священнике для своего прихода в Ракитном. «Сижу с членами церковного совета в приемной канцелярии владыки, – вспоминает она. – Среди ожидающих вижу старенького священника. Он смотрел на нас. Говорю себе: «Это наш батюшка». Через некоторое время вызывают: Ракитное. Батюшка встает. Он показался мне как в поле: худенький и бедненький колосочек. Вошли вместе... Потом батюшку посадили в машину и увезли к уполномоченному на прием. Увиделись снова на вокзале. Он сидел возле стены, сложив руки.

...На меня восстал ракитянский церковный совет: «Ты сухого привезла, шкелета». Восстали и на него. В домике, где поселили батюшку, было холодно, нетоплено. Он сидел на полу, наливал какую-то ржавую воду в консервную банку и обмакивал в нее сухарик. Староста Мария била меня в храме за то, что я такого батюшку привезла. Вскоре она умерла. Шла со службы, случился приступ, она упала лицом в лужу и уже не поднялась».

О своем приезде в Ракитное батюшка вспоминал так: «На станцию Готня26 приехал я с монахиней Иоасафой. Встретила нас Екатерина Ивановна Лучина. Она с матушкой ушла, а я сел в крытую грузовую машину и поехал. Все сидят, я один стою, упираясь головой в потолок. Дороги плохие, меня бросает из стороны в сторону. Никто не уступил мне места, хотя всем было ясно, что перед ними священник. Приехали к церкви, а она на замке, кругом ни души. Пошел спрашивать по дворам, у кого ключ. Ключ у старосты, а она живет в соседнем селе, может, приедет к вечерне. Голодный, замерзший, ждал возле храма старосту. После службы кушать было нечего, спать не на чем. Открыли крестнику, лег на голый пол. Через несколько дней кто-то из прихожан сжалился и принес старую солдатскую кровать.

Церковь имела совершенно заброшенный вид: купол разбит, кровли нет, отвалившиеся куски штукатурки, разбитые окна и двери, прогнившие доски пола. Безмолвный стоял храм. Смотреть на него без слез было невозможно».

Восстановление храма

“Если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему”.

(Мк. 9:23)

С приездом отца Серафима началось возрождение Свято-Никольского прихода. Он вступил в новое служение настоятеля тихо и смиренно. Приход был разрушен: и храм, и души. Отец Серафим начал восстановление прихода не со сбора средств, не с денег, как это у нас часто водится в церковной жизни, а с молитвы. Будучи бессребреником, отец Серафим никогда не «искал даяния» (Кол. 4:17). Он брал только записки о поминовении, к деньгам же не прикасался.

Он сам устроил печки в алтаре и в храме, добыл уголь. Все равно было очень холодно. Перед богослужением батюшка убирал снег в алтаре. Когда он выходил с Чашей причащать, его рука дрожала от холода.

Пол качался. Однажды Екатерина Ивановна провалилась и обнаружила большой подвал, как второй храм, который потом стал кочегаркой, дровяным складом и одновременно странноприимным местом – кельей на дровах для паломников.

Начальник района разрешил служить только ночью, чтобы люди ходили в колхоз, а не в храм. В воскресенье разрешалось служить до 9–00, а потом церковь – на замок. Отец Серафим как-то говорил внуку: «Хорошо, что службу знал на память, а то свечей нет, только коптилка. В церкви пусто. Ни петь, ни читать, ни кадило раздувать некому. Зато можно всю ночь служить». Я спросил: «А проповедь кому говорили, если пусто было? На что получил ответ: «Но ведь в темноте кто-то мог быть? Для них и говорил».

Трудно представить это: темный храм, ночь, мороз, а священник говорит проповедь и, я уверен, плачет по своему обыкновению.

День и ночь в храме творилась молитва благодарения ко Господу, молитва о помощи и возрождении поруганных святынь, о спасении потерявших Бога человеческих душ. Отец Серафим пришел на приход, как странник, без всякого внешнего величия, желая вместе с прихожанами жить во Христе, вместе страдать, вместе радоваться.

Шли годы, тьма медленно отступала, опять вокруг отца Серафима и прихожанами Свято-Никольского храма образовалась та атмосфера добра и любви, которую душа православного человека безошибочно чувствует, как пчела улавливает запах цветка за многие километры, так и истинные верующие почувствовали за тысячи километров своего пастыря.

С помощью Божией, усердием своих духовных чад и благотворителей, отец Серафим постепенно восстановил Никольский храм. Появились столь необходимые строители, архитекторы, столичные художники, иконописцы. Над росписью храма трудился иеромонах Зинон (Теодор), ныне архимандрит, он же написал иконы нижнего ряда иконостаса, расписал боковые стены храма. В восстановление храма отец Зинон внес ценную лепту. Впервые он появился у отца Серафима осенью 1975 года, в Михайлов день. Батюшка удивился, что молодой человек после армейской службы сразу же пришел в церковь.

Когда отец Серафим узнал, что он иконописец, то попросил его написать литургистов, составителей чинов литургии – Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Двоеслова, апостола Иакова – для алтаря храма. Он написал фигуры в полный рост и вскоре привез холсты. Он же предложил батюшке расписать купол. Так появился огромный, на весь купол, лик Христа, держащего Евангелие, открытое на словах: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как Я возлюбил вас...» (Ин. 13:34). А ниже написал четырех евангелистов. В один из моих приездов в Ракитное я застал отца Зинона за росписью стен храма. Две-три недели, которые я пробыл с ним, помогая ему, я не услышал от него ни одного праздного слова. Он был молчалив, сосредоточен, писал быстро и целеустремленно. За свой труд денег не взял. На стене под куполом им написаны первые русские мученики – страстотерпцы Борис и Глеб, а также великомученик Димитрий Солунский, Преподобный Сергий Радонежский, священномученик Корнилий Псково-Печерский, преподобные Иов Почаевский и Серафим Саровский. В притворе слева – преподобные Антоний и Феодосий Киево-Печерские, справа – преподобные Сергий и Никон Радонежские, на колоннах – равноапостольные великий князь Владимир и княгиня Ольга. Под аркой в медальонах – первомученик архидиакон Стефан, великомученицы Варвара, Параскева и Екатерина.

Отец Серафим любил отца Зинона, одаренного, духоносного иконописца, особой любовью за его скромность, талант и огромное трудолюбие. Батюшка всегда находил ему место для ночлега в своем маленьком церковном домике, где жил сам.

Тот, кто помнит Свято-Никольский храм в первые дни служения старца, теперь его не узнает. Он совершенно преобразился, замерцал множеством лампад перед образами (в храме электричества не было), что создает ощущение отрешенности от всего суетного и земного. Рано утром затепливалось многолампадное паникадило. Во мраке храма вдруг появлялся светлячок, потом второй, третий – и вот их уже много, и они все плавно улетают и зависают в подкупольном пространстве. Словно маленькие звездочки, они таинственно мерцая, сливаются в единый свет, восходящий к Богу и умиляющий души, – все настраивает на молитву, на тихую беседу с Богом.

Но самая главная забота отца Серафима была о внутреннем храме всех тех, кто приезжал к нему, – о душах человеческих.

Власти запрещали принимать посетителей, устраивали облавы, проверки паломников, как нарушителей паспортного режима.

«Контроль был сильный со стороны властей, – вспоминает внук батюшки Димитрий (ныне диакон). – Все встречи, беседы проводились по дороге в храм, на исповеди и по дороге из храма. В те годы была очень тонкая конспирация, которая отнимала много нервов и сил, но зато это огораживало от опасных людей и к батюшке допускались только истинно верующие, жаждущие духовного окормления».

Батюшка встречал всех, как отец своих чад, с безмерной любовью и лаской, давая понять, что никакие грехи человека не могут затмить любви Божией.

Еще будучи настоятелем Днепропетровского собора, отец Димитрий приютил сестер закрытого в 1959 году днепропетровского Тихвинского женского монастыря – Никодиму, Агриппину и Ермогену. Он снял им квартиру. Когда отцу Димитрию запретили служить в епархии, он был вынужден уехать. Матушки Никодима (в схиме Михаила; † 2000), Агриппина и Ермогена, решили поехать с отцом Димитрием в Соколовку и взять с собой инокиню Веру Деменскую (впоследствии монахиня Иоасафа, 1926–1989), которая в то время была не устроена. У нее было много родных, но все они были люди мирские, а ей хотелось жить среди близких по духу людей, то есть в каком-нибудь монастыре. Она была больна туберкулезом бедренной кости. Они вчетвером договорились ехать к батюшке, но Никодима, Агриппина и Ермогена поехали, по благословению отца Димитрия, в Киевскую лавру, а Вера на некоторое время уехала к духовной матери в Никополь.

Мать Иоасафа вспоминала, что на первых порах в Ракитном на богослужениях никого не было, иногда приходили две-три старушки, а в основном они с батюшкой были вдвоем в холодном полуразрушенном храме.

Стены алтаря были покрыты инеем, а сверху падал снег. Казалось, нужно бы, не мешкая, браться за ремонт, искать людей, средства, материалы. Но батюшка не прикладывал никаких видимых усилий, чтобы развернуть восстановительные работы. Только – каждодневная молитва. Служба продолжалась с семи утра и до вечера. Когда матушка Иоасафа совсем замерзала, отец Серафим отпускал ее попить чайку, а сам пребывал в молитве. В непогоду отовсюду текло. Через щели разбитого купола вода струилась по стенам храма. Это не мешало редким прихожанам, нескольким старушкам. Тем более это не мешало отцу Серафиму, прошедшему через холод и лишения лагерной жизни. Для него все это уже не имело значения. Через тяготы долгих испытаний он ощущал силу Божия присутствия, заступления и помощи, в еще вчера отверженном храме теперь день и ночь звучала молитва благодарения ко Господу, молитва о помощи в возрождении поруганных святынь, о спасении потерявших Бога человеческих душ. И постепенно пришла помощь. Господь послал благотворителей, помощников, строителей – все необходимое.

«Как-то в храме во время ремонта, – вспоминает иеродиакон Николай (Трубчанинов), ныне схииеромонах Амфилохий с Украины, – работали строители, совершенно далекие от веры. Не очень-то утруждая себя, они в обед подвыпили, хорошо закусили и, уже разомлевшие, готовились к послеобеденному отдыху. С приближением отца Серафима они панибратски проронили: «Ну что, отец?» Наблюдая за этим, я внутренне сжался, подумал: «Как они себе такое позволяют? Ну, сейчас он им покажет!» Батюшка остановился, внимательно посмотрел на всех. Потом стал подходить к каждому, обнимал, обхватывал ладонями голову, долго глядел в глаза и нежно целовал в обе щеки. Никакая грубость, никакое пренебрежение не могли устоять перед батюшкиной любовью! Ошеломленные, притихшие, вмиг протрезвевшие строители тут же взялись за дело».

Староста Екатерина рассказывала, как однажды нагрянули к батюшке местные власти, чтобы отругать его за то, что в церковной ограде была построена маленькая просфорня. Перед своим приходом они вызывали ее к себе, ругали, грозили закрыть храм за самовольство, и вот пришли к «нарушителю» сами, чтобы застращать и наказать его.

Важные, с папками, они входят в церковный дом. Отец Серафим приветливо встречает их у порога и говорит келейнице: «Матушка Иоасафа, какие к нам гости пришли»! Он сразу же взял их в свой покой, в свой мир, и, пригласив сесть за стол, спросил с любовью и лаской об их жизни. Потом появился на столе чай. Беседа продолжалась. Гости забыли, зачем пришли, настолько старец покрыл всех тихостью Христовой, покорил кротостью. Когда уходили от него, батюшка тепло с ними попрощался. Пришли волками, а ушли овечками, потому что увидели, что они любимы.

Гонители оказывались самыми близкими отцу Серафиму людьми, ибо больше других нуждались в духовной помощи. Они не просили о ней, считали, что Бога нет, но в этом отвержении Творца отец Серафим сердцем слышал крик о помощи и откликнулся на него всем своим существом, всей своей жизнью.

Все люди без исключения имели право на его любовь, у него не было первых и вторых, все были первые, все желанные; каждый человек – образ и подобие Божие, значит, он достоин уважения и любви.

Вскоре образовался приход, жизнь налаживалась. Как водится, появились и недоброжелатели. Такое усердное богослужение, редкостное по тем временам, некоторых раздражало. Сохранилось письмо секретаря епархиального управления, касающееся порядка ежедневного богослужения в храме. После поздравления отца Серафима с праздниками Рождества Христова и Богоявления, а также с Новолетием, следует указание: «Ваш Церковный совет написал уполномоченному жалобу, что Вы ежедневно служите в храме, что служба в будние дни не оправдывает расходов, связанных со службой. Уполномоченный предупреждает Вас, чтобы Вы в будние дни не совершали служб, в будние дни советует молиться дома, в своей комнате, а служить только в воскресные и праздничные дни. Владыка благословил выполнять это предложение уполномоченного во избежание больших неприятностей для Вас.

С искренним уважением и любовью к Вам протоиерей Порфирий. 12.01.1962 г.»

После такого запрета в храме служили только по субботам, воскресеньям и праздникам, а в будни – келейно. Власти боялись каждодневного паломничества в сельский храм людей со всех концов нашей необъятной страны.

Вспоминает Евгений Иванович Федак, из Лисичанска Луганской области: «В один из приездов в Ракитное мы вчетвером поехали за известью на сахарный завод. Яма глубокая, за два раза вперекидку лопатой вынули эту известь. Тяжело было, лопата вязла. Привезли к храму, разгрузили. Сильно устали, руки болят, нельзя разогнуть, а нам говорят, надо еще поехать на погрузочно- разгрузочные работы в другое место. Я матушке Иоасафе ответил, что рук не могу поднять, сильно устал. Повела она меня к батюшке, тот благословил. Откуда сила появилась! Уж не знаю, как он восстановил меня, но усталости как не бывало. Я только сказал: «Для вас, батюшка, я куда угодно поеду и любую работу выполню». Все сделал и был радостным после выполненной работы».

Для всех, кто восстанавливал храм, опорой и поддержкой в трудностях была неиссякаемая батюшкина молитва. Это чувствовали и жители, и администрация района: местные сахарные заводы и предприятия работали здесь хорошо, на полях был большой урожай, дожди выпадали в нужное время, при уборке сахарной свеклы всегда стояла хорошая погода.

Все в церковно-приходской жизни делалось только по благословению старца. Но не обходилось и без искушений. Однажды собралась приличная сумма на ремонт храма. В комнату, где лежали деньги, под каким-то пред¬ логом проникли цыгане. Матушка Иоасафа перед этим на минутку вышла, а когда вернулась, то не обнаружила денег, да и другие вещи пропали. Сказали о случившемся батюшке. На следующее же утро в церковь пришел денежный перевод на сумму, превышающую украденное.

Когда я приехал и узнал об этом, – вспоминал внук Димитрий, то попросил рассказать подробности, но дедушка улыбнулся и сказал: «Успокойся, меня ничуть не обидели, возможно у них была нужда, а меня обокрасть невозможно, у меня ничего нет». И добавил: «Слава Богу!»

Помощником отца Серафима при совершении богослужений в храме стал болящий иерей Григорий Сопин (1936–1990), который после травмы позвоночника не мог передвигаться и попросил у батюшки остаться при нем. Старец с любовью принял его и даже пообещал, что будет отдавать ему свое жалованье. По молитвам батюшки отец Григорий начал ходить при помощи костылей, совершать требы и петь на клиросе. У него оказался хороший голос. Отец Серафим очень любил отца Григория и был благодарен ему за труды, которые тот нес в храме.

Милующее, нежное сердце батюшки сострадало не только человеку, но и всей Божией твари. Он испытывал благоговение ко всему живому, к каждой былинке. «После дождя в храм шли всегда очень медленно, – вспоминает внук Димитрий. – Нужно было обойти всех червячков, жучков, паучков. Дедушка шел впереди и внимательно следил, чтобы никто ни на кого не наступил». Вот несколько случаев, записанных со слов детского писателя Геннадия Снегирева (1930–2004), из Москвы. «Однажды в келлию к нему залетела большая муха. Своим жужжанием она раздражала матушку Иоасафу, и та старалась выгнать ее. Батюшка, видя ее намерение прибить муху, которая в открытую дверь почему-то не вылетала, сказал: «Матушка, не убивайте муху, пусть живет».

Как-то старец спросил у работающих на кухне: «А где наш кот?» Ему ответили, что кот уже старый, беззубый, мышей не ловит, к тому же весь плешивый, поэтому его отнесли в овраг. Батюшка помолчал, а затем сказал: «Отыщите кота, вымойте, постелите ему чистую подстилку, и пусть живет на кухне, кормите до самой смерти».

В другой раз – кошка принесла шестерых котят. На кухне им не нашлось места, и их отнесли подальше от храма. Узнав, что котят выбросили, батюшка велел принести их обратно, чтобы кошка выкармливала».

Сам Геннадий Яковлевич Снегирев был исцелен отцом Серафимом от шума в голове и ушах после травмы.

Батюшка только перекрестил ему голову, и тот назойливый «сверчок», что не давал покоя, затих.

«Однажды шли мы на вечернее богослужение, – вспоминает внук Димитрий, – вдруг дорогу преградила веревочка, натянутая строителями, которые делали тротуар, и мы ее не сразу заметили. Дедушка остановился, на секунду задумался и повернул обратно. Мы пошли в храм с другой стороны. Я говорю: «Это случайно, видно, строители забыли снять. Дедушка ответил: «Митенька, забудь это слово. Случайностей не бывает».

«Мама рассказывала, – продолжает внук Димитрий, – что когда они в двадцатые годы жили в селе Михайловке и семья их была еще в полном составе, дедушка разводил пчел. У них было 25 колодок (ульев). Он очень любил пчел, и они его тоже. Однажды сосед напился пьяным, нагрубил, а утром приходит соседка вся в слезах и просит у дедушки прощения за мужа-грубияна. Ее успокаивают, после чего она рассказывает: «Рано утром муж пошел в погреб попить квасу. Туда добрался благополучно, а назад выйти не может уже часа три. Сидит в погребе, пчелы его всего искусали и не выпускают, и ее к погребу не подпускают. Лицо у соседа опухло, хмель прошел, и он попросил сходить к отцу Димитрию, попросить у него прощения». Дедушка сразу же пошел с соседкой. Пчелы утихомирились. Опухший и перепуганный сосед просил прощения со слезами уже у всех сбежавшихся на шум соседей и действительно бросил пить. Мама была врач-фтизиатр. Ее пациенты лечились годами и многие выпивали. Она говорила, что на территории больницы надо разводить пчел, это хорошо помогает. На ее памяти это не единственный случай столь быстрого излечения от такого страшного недуга».

Частыми посетителями батюшки, помимо простого люда, были епископы, священники, иноки и инокини, студенты духовных школ. В лице отца Серафима они находили опытного духовного наставника, любвеобильного и простого душой старца. Люди видели в отце Серафиме такого пастыря, которому можно верить безусловно, ибо в нем жил Дух Святой. Они вслушивались в каждое его слово, даже в тон голоса, всматривались во все его движения. В нем все было чисто и свято. Доверие и послушание слову отца Серафима было так велико, что не возникало никаких сомнений или беспокойства. Весь облик батюшки говорил о внутренней тишине и мирности.

«Хотелось слушать любое его слово, – вспоминает иеромонах Сергий (Рыбко), ныне игумен, – ловить каждое его движение, я готов был исполнить все, что он скажет, пойти за ним, куда он позовет».

Люди, увидев отца Серафима, встретив его любящий и внимательный взгляд, проникавший в самую душу, излучавший тихую радость и покой, падали на колени, плакали, а он радовался этим слезам, как знаку начавшегося пробуждения их душ. Батюшка, разумеется, не относил этого поклонения к себе, зная, что Дух Святой действует через него. Он всегда оставался скромным и незаметным человеком. Физическая немощь отца Серафима только сильнее выявляла действие в нем Святого Духа.

Отец Серафим благоговел перед человеком, независимо от его греховности или святости. Он в каждом видел образ Божий и хотел помочь другому увидеть его в себе. Как духовник многих чад, батюшка стремился помочь им становиться совершенными, святыми Церкви Христовой, которую он называл «нашей чадолюбивой Матерью». «Славьте же Христа все, – говорил он в проповеди, – славьте Его в домах ваших, славьте Его в семействах ваших, славьте Его во всей жизни вашей». Своим духовным чадам батюшка писал, хотя и редко, глубоко назидательные письма и посылал поздравления к праздникам Святой Церкви. По этим письмам, проповедям в храме и отдельным словам, обращенным к разным лицам, по его молитвенному плачу во время литургии в какой-то мере можно было судить о высоком устроении его души, о его дерзновенной молитве и горячей любви к Богу и ближним.

По своему глубочайшему смирению отец Серафим старался скрыть свои подвиги и духовные дарования: прозорливость, способность исцелять, которыми он, безусловно, обладал. Дар прозорливости помогал ему предельно сокращать время беседы с посетителями. Старец шел по живому коридору богомольцев в храме и на улице и, подходя к кому-либо, давал ответ на вопрос, который еще не был задан. Ему совершенно чуждо было осуждение. Если кто-либо приходил к нему с тяжбой на ближнего, начинал подробно рассказывать о происшедшем и о своем обидчике, батюшка учтиво останавливал, но так, чтобы не оскорбить говорившего, и призывал помолиться за обидчика. Тут же все смущение рассеивалось, обида утихала. Достигал он этого тем, что, молясь, внутренне оставался спокойным, невосприимчивым ко всему плохому, чуждому его душе, по слову заповеди Христовой: блажени миротворцы, яко тии сынами Божиими нарекутся (Мф. 5:9).

М.Д. Гребенкин пишет: «...Однажды приехал владыка Хризостом и во время богослужения в проповеди начал отчитывать народ, приезжающий в Ракитное из других мест, мол, что они тут ищут, какую святыню? Тогда он батюшку еще не знал хорошо. Меня это так задело. Я стоял и думал: «Боже мой! Владыка, как вы так можете говорить о батюшке?» После обеда владыка уехал, и мы сели за стол. Я хотел было высказать свое недовольство происшедшим, но батюшка опередил меня, и сказал: «Какой владыка Хризостом хороший». До трех раз я старался высказаться, и каждый раз батюшка перебивал меня и хвалил архиерея. Потом владыка Хризостом узнал батюшку ближе и очень любил к нему приезжать».

Когда общение с кем-либо теряло духовный смысл или собеседник начинал кого-нибудь осуждать, отец Серафим выключался из разговора. К нему приезжал молодой священник, служивший где-то «в верхах», и когда начинал рассказывать о «мелочах архиерейской жизни», батюшка вставал из-за стала и уходил к себе в келлию. Тогда священник приходил к нему в келлию и, сидя на корточках у кровати, наклонившись к уху батюшки, продолжал свои рассказы, а тот... засыпал.

Отец Серафим видел тех, о ком ему рассказывали, совершенно иначе. Интриги его совершенно не интересовали, потому что он любил всех людей, несмотря на их немощи и падения.

Возрастание в святости совершается постепенно. В духовной жизни не должно быть рывков. Об этом отец Серафим напоминал тем, кто горячился, стремился к высшим подвигам раньше времени. «Приносили ко мне постников, – вспоминал он, – которых приходилось отпаивать из чайной ложечки». Приезжала к батюшке одна семья из Запорожья, глава которой был грузчиком. Из аскетической ревности он в первую неделю Великого поста вообще ничего не ел и, естественно, заболел. «Как же так, – говорил отец Серафим, – работает грузчиком и ничего не ест». Он любил повторять, что высшая добродетель – не пост, не подвиг, а рассудительность. Демоны препятствуют нам делать возможное, говорили Святые Отцы, а к невозможному принуждают. Отец Серафим просил беречь свое здоровье, не брать на себя того, что непосильно, часто повторял: «Здоровье нужно нам для молитвы».

Гонения продолжаются

“Любовь познали мы в том, что он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев.”

(1Ин. 3:16)

Все годы пастырского служения отец Серафим пребывал в стесненных обстоятельствах, в том смысле, что не мог принять всех, кто нуждался в его духовном окормлении. Эти обстоятельства порождались запретами уполномоченных Совета по делам религий, которых пугало каждодневное паломничество в сельский храм. Подобными запретами объясняются и рекомендации правящего архиерея, к которым отец Серафим вынужден был прислушиваться. Своим духовным чадам батюшка все объяснял своей физической немощью, хотя причина, как мы теперь знаем, была не только в ней. Из бесед старца можно почувствовать, как он переживал сложившуюся ситуацию. Отец Серафим говорил: «Дети мои духовные. Отцовско-пастырским долгом считаю необходимым оповестить вас, что по состоянию своего здоровья и по сложившимся обстоятельствам не могу принимать вас у себя на дому и вести беседы. За мной остается духовное руководство лишь в храме, состоящее в молитвах. Болящие, страждущие и скорбящие! Вы обращаетесь ко мне, прося моих молитв. «Всецелебная моя сила – Христос!» – восклицал в дни своей земной жизни святой великомученик Пантелеймон, и я, недостойный, – тоже.

Сколько раз приходилось исправлять ваши обращения, «что прибыли сюда лечиться». Я не лечу, а молюсь. И если по молитвам больные получают исцеление, страждущие – ослабу, скорбящие – утешение, то это от Господа. Вести об этих исцелениях распространились далеко. Вы стекаетесь сюда из разных мест, принять же вас я уже не в состоянии. В силу этого за мной остается общецерковная молитва о болящих, страждущих и скорбящих: в храме – у жертвенника и святого престола, частная – у себя в келлии. Я повторяю, что никаких отдельных бесед я вести не могу ни в храме, ни на дому. Прошу за все прощения и ваших святых молитв. Да укрепит Пастыреначальник Христос мои телесные и духовные силы и даст возможность стоять у святого престола до последнего моего издыхания...»

Приводим письмо, написанное отцом Серафимом правящему архиерею, епископу Курскому и Белгородскому Николаю (духовному сыну отца Серафима)27.

«Ваше Преосвященство, Преосвященный дорогой Владыко!

Спаси, Господи! Приношу сердечную благодарность за Ваш отеческий прием, оказанный мне, недостойному. Глубоко тронутый Вашей архипастырской любовию, по возвращении восвояси, я озабоченно стал искать средства к исполнению Вашего наставления. Решение создалось таковое. С церковного амвона в удобное время я несколько раз обратился к болящим, которые приезжают, и к тем, которые привозят больных, чтобы внушить, что нет необходимости в их личном здесь присутствии. Милосердный Господь заочно исцелил слугу капернаумского сотника – по вере его. Прежде всего нужны вера и покаяние больного, так как часто грехи являются причиной болезней. Приступать же к Таинствам Покаяния и Причащения Святых Таин Христовых можете и в своих приходских храмах. Если же желаете и просите и моих молитв, дайте ваши святые имена, и я, недостойный, заочно буду молиться.

В беседе с Вашим Преосвященством я вспомнил протоиерея отца Иоанна из Глухово. Отец Иоанн лечил, давая лекарства. Я же, недостойный, только молюсь. Ранее я вычитывал над больными и страждущими, ныне молитва моя о болящих состоит в совершении молебна и водосвятия.

С амвона хочу сказать, что посещения меня на дому и частые беседы в храме для меня уже непосильны по телесному моему состоянию. Прошу же быть удовлетворенными храмовой молитвой без посещения меня на дому и частных бесед в храме.

Дорогой Владыко! Можно ли так поступать во исполнение Вашего наставления и для общей церковной пользы? Смиреннейше прошу Вашего хотя бы кратенького ответа.

Припадая к святительским стопам Вашего Преосвященства, усерднейше прошу архиерейского благословения и святых молитв Вашего Преосвященства».

Чем труднее становились обстоятельства жизни, тем терпеливее был батюшка, зная, что против скорбей все святые имели одно средство – терпение и молитву. Он терпел с расположением на Волю Божию, поэтому эти скорби не лишали его душевного мира.

Те, которые, по милости Божией, удостаивались исповеди у старца, ощущали, как его любящий взгляд проникал глубоко в их сердце и помогал им чистосердечно, по-детски открыть свою душу.

Каждого приходящего к нему отец Серафим принимал таким, каков он есть, ничего ему не навязывал, не укорял, не обличал, а внимательно выслушивал его.

«Это был не обличитель, который знал все о человеке, – пишет архиепископ Евлогий (Смирнов), но близкий и родной человек. Не было во мне и страха, удерживающего от исповеди, наше общение скорее походило на доверительную беседу сына с отцом».

Отец Серафим из опыта знал, что человек без помощи свыше не может принести должного покаяния Богу, поэтому сам, часто со слезами, безмолвно умолял Бога о том, чтобы Он послал благодать покаяния согрешившим. В общении с батюшкой человек постепенно начинал открываться, сам снимал свою маску, потому что с ним можно было только быть, а не казаться. Он всем своим существом призывал тебя жить, быть живым и давал искру этой жизни. От него люди уходили преображенными его миром и любовью. Исповедуя, батюшка не делал строгих выговоров, не накладывал епитимии, не назначал особых молитвенных правил или постов, но умел дать почувствовать человеку, что необходимо изменить жизнь, возненавидеть грех и следовать воле Божией, призывающей грешников ко спасению.

Любовь к богослужению

... «Если б я мог передать хоть одну десятую долю той радости, которую я переживаю во время Божественной литургии!”

(Из письма отца Серафима духовному чаду).

Старцу Серафиму была присуща любовь к богослужению, благоговейная строгость в исполнении церковного устава. «Он всегда внимательно и бережно относился к церковному уставу, – вспоминает архимандрит Зинон. – Старался не только не сокращать богослужение, а делать некоторые прибавления, например, в изобразительные вводил сугубую ектению о здравии и об упокоении». Он говорил, что «все, что приняла и облобызала Церковь, для нас должно быть святым и обязательным».

Но при всем своем благоговейном отношении к традициям он всегда умел, как и оптинские старцы, творчески руководствоваться принятыми установками, когда дело касалось отдельных людей, конкретных ситуаций.

Я помню, как он несколько раз возмущался, когда некоторые священнослужители налагали епитимию в виде многодневного поста – целую неделю человеку не разрешали есть, отлучали от причастия на продолжительное время. Наши каноны это предусматривают. Там и сроки указываются страшные (например, двадцать лет), но применять их нужно с рассуждением.

При отце Серафиме Ракитное стало, можно сказать, маленьким монастырем, где службы совершались строго по уставу. Например, недопустимым было служение утрени вечером. Она всегда совершалась в положенное время – утром. Тем самым не искажался дух и смысл ее таинственных молитв: «Духом внутри меня я устремляюсь к Тебе, Боже, с раннего утра, ибо суды Твои совершаются на земле...», «Боже и Отче Господа нашего Иисуса Христа, поднявший нас с лож наших и собравший нас в час молитвы! Даруй нам благодать при отверзении уст наших...». Молитва становилась жизнью, а не обязанностью.

Во время богослужения отец Серафим никогда не спешил, все делал очень тщательно, потому что всегда был настроен на тихую беседу с Богом. «Очень большое значение дедушка придавал проскомидии, – вспоминал внук Димитрий. – Частички за свою паству вынимал сам. Это занимало около часа. Беззвучно стоял у жертвенника, поминал он всех по именам. Позже, уже когда силы стали покидать его, призывал на помощь других священников, но следил, чтобы священник сам читал поминания, совершая проскомидию». Архимандрит Виктор (Мамонтов) пишет: «Батюшка рассказывал, как в молодости его потрясла и умилила служба в одном храме. Служили Евхаристию старенькие священник и диакон, кроме них, никого в храме не было. Диакон своим дребезжащим голоском уже спел Херувимскую, но батюшка из алтаря почему-то не выходил. Он ждал. Потом приоткрыл диаконскую дверь, чтобы увидеть, что происходит в алтаре. Батюшка стоял у престола и плакал: «Пой еще, пой! – говорит диакону. Диакон снова запел Херувимскую...»

Отец Серафим понимал, что литургической молитвой надо жить, разуметь ее, сердцем выстрадать, только тогда возникнет полнота единения с Богом и с ближними, только тогда все будут участниками Евхаристии. Он служил тихо, спокойно, благодатно, весь уходя в молитву. Батюшка не просто говорил или возглашал возглас, а, возглашая, молился, прославляя Господа и прося Его. Он был воистину посредником между Богом и людьми, ходатаем за них, главным звеном, соединявшим Церковь земную, за которую он предстательствовал, и Церковь Небесную, среди членов которой он находился духом. Слезы умиления лились из его глаз. Он ничего не видел около себя, ничего не замечал. Его умиленный взор был обращен к Святым Тайнам, которые покоились на святом престоле. И казалось, что батюшка видит телесными очами Самого Господа, пришедшего снова заклатися за грехи мира. Он переживал всю историю нашего спасения, чувствовал глубоко и сильно всю любовь к нам Господа, чувствовал Его страдания. И сам внешний облик батюшки Серафима изменялся. Он постепенно просветлялся все более и более, озарялся каким-то дивным озарением, будто лучи солнца падали на его вдохновенное лицо. «Я очень любил наблюдать в алтаре за его службой, – пишет М.Д. Гребенкин, – служил батюшка необыкновенно. Воздевая руки к Господу, он как бы сливался с Ним, и слезы у него лились непрестанно. Было очевидно, что в это время для него ничего и никого не существовало». В одном из писем духовному сыну (А.М. Одынецкому) старец писал: «Ох, если б я мог передать хоть одну десятую долю той радости, которую я переживаю во время служения Божественной литургии». Стоявшие в храме чувствовали, что он горячо молится за них. Дух соборной молитвы всегда присутствовал в богослужениях, совершавшихся батюшкой. Ничто не нарушало общую молитву, наоборот, все способствовало тому, чтобы она состоялась. Пели как могли, иногда ошибались, но все совершалось с вдохновением, внутренним трепетом и вниманием. Это создавало, несмотря на переполненный молящимися храм, глубокую тишину, позволявшую отцу Серафиму, очень слабому физически, никогда не повышать тихого голоса. Когда батюшка произносил молитвы, казалось, что слышишь не слова, а ощущаешь тихое веяние Святого Духа. Это была действительно молитва Духа».

«Со всей теплотой, каким-то неземным дыханием души, со многими слезами творил он о всех горячую молитву к Богу, – вспоминает архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий (Смирнов). – Я услышал такое чтение Евангелия, которое долго еще звучало в моей душе. Читал он всем сердцем, от глубины всего своего существа».

Божественную литургию отец Серафим совершал с особым духовным подъемом, со слезами молясь за прихожан своего храма и за весь мир. Вот что пишет об этом иеросхимонах Сампсон (Сивере): «Монахи, которые совершают литургию, ночью не ложатся спать, они молятся, они вопят, они готовятся причащаться. У них получается вот такая Литургия28. Свет исходил от отца Серафима Белгородского, когда он вышел на проповедь после Чаши (он причащал, потом говорил о великомученике Георгии Победоносце, он буквально омывался слезами). От него исходило сияние, но каждое слово было отчетливо, ясно»29.

По окончании службы в храме люди, светлые и радостные, не спешили уходить, поздравляли друг друга со Святым причащением, знакомились, беседовали. Царил пасхальный дух. Пели, расходились постепенно. Кто-то попадал на трапезу к батюшке, остальные шли по домам, где их принимали на ночлег. Такие трапезы были отзвуком «вечери любви» первых христиан.

Все это совершалось вопреки запретам властей, не разрешавшим отцу Серафиму принимать людей. Согласно их распоряжениям, после окончания богослужения все должны были выходить за ограду храма.

Отец Серафим неукоснительно совершал все службы годичного круга. В те дни, когда служба совершалась келейно, келлия была переполнена желающими разделить молитвенное общение со старцем, на которое допускались и некоторые приезжие. Однако всех желающих маленькая келлия не могла вместить. В этом намоленном месте человека обнимала тишина Богоприсутствия. Молитва отца Серафима, глубокая и сильная, преображала всех находящихся рядом с ним, они чувствовали себя духовно обновленными.

Когда батюшка молился, верилось, что Господь его слышит, и старец чувствует Его, как живого, обращается к Нему с такой естественной интонацией, какая бывает в непосредственной беседе с близкими. Он так был поглощен беседой с Богом, что уже казался не молящимся человеком, а живой молитвой.

Достигнув вершины внутреннею сокровенного делания, созерцательной молитвы, отец Серафим не оставлял повседневного правила и всегда с большим желанием молился со всеми чадами и в келлии, и в храме. Он не мог уйти от них, запереться в своей келлии и пребывать там как в пустыне.

Проповедник Истины

... “И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы”.

(1Кор. 2:4)

Неотъемлемой частью богослужения отец Серафим считал проповедь и постоянно проповедовал в храме. Говорил он проникновенно и убедительно. Поучения его были глубоки по смыслу и, вместе с тем, доступны пониманию всех молящихся. Каждому открывалось свое, необходимое именно в эту минуту. В проповедях батюшки не было никакого привычного церковного красноречия. Говорил он весьма просто. Он не искал красивых слов, но проповеди его отличались необыкновенной силой.

Пишет в своих воспоминаниях М.Д. Гребенкин: «Вспоминаю батюшку во время богослужения. Проповедь без слез он не говорил. Он говорил и плакал, а вместе с ним плакал и весь народ в храме».

Отец Серафим вспоминал, как однажды подготовил по всем академическим правилам свою первую проповедь, получил резолюцию «произнести в храме». И произнес... Потом у него никогда таких проповедей не было. Он не мог говорить от книг, от ума, а только в Духе, сердцем. Его проповедь была живая, нужная как дыхание, и потому она касалась сердец слушавших.

Отец Сергий рассказывает: «Больше я нигде такого не видел, о чем-то подобном я читал только в жизнеописаниях отца Иоанна Кронштадтского. Выходит батюшка после Евангелия, опирается на аналойчик и начинает говорить проповедь. Проповедь очень простая, обычно либо на тему евангельского чтения, либо о святом, чья память праздновалась в тот день. Но после нескольких фраз батюшка начинает чуть-чуть всхлипывать, чувствуется, что он говорит от сердца и переживает все те события, о которых говорит. Потом начинает всхлипывать народ в храме.

Я думаю: «Ну, это бабушки, старушки, они пускай плачут, – а я не буду плакать, чтобы в прелесть не впасть». Батюшка всхлипывает сильнее, а затем начинает плакать: скажет предложение и плачет, просто рыдает, заливается слезами. И все в храме плачут и рыдают. Думаю: «Нет, я плакать не буду». И вдруг что-то происходит с тобой, и слезы начинают литься градом так, что при всем желании удержаться – не можешь.

Батюшка со слезами кончает проповедь, уходит в алтарь, продолжается Литургия, хор с плачем поет, и ты стоишь и плачешь, со слезами дальше слушаешь Литургию, со слезами причащаешься, потом постепенно, потихонечку успокаиваешься. Так было всегда, когда батюшка говорил проповедь: всегда народ плакал, и не плакать было просто невозможно... Мне кажется, это оттого, что батюшка был великий молитвенник: он молился за всех своих чад, он вообще постоянно пребывал в молитве. Один из духовных писателей говорит, что постоянный плач – это признак самодвижной молитвы Иисусовой. Батюшка плакал не все время, но достаточно часто: и за трапезой, и в храме, и просто когда шел по улице. И это передавалось окружающим – это какая-то особая благодать. И с другими такое происходило по молитвенному предстательству батюшки...»

Он вел жизнь настолько чистую, что его сердце, по слову Иоанна Златоуста, «было исписано Духом». Он знал Бога всем своим существом, отдав Ему всего себя, говорил с Ним и о Нем из глубины души.

Однажды в проповеди батюшка сказал о Христе: «Его божественный голос проникал в человеческие души, потрясал умы и влек к Нему сердца людей. Они отзывались на этот голос, шли ко Христу, несли к Нему свое горе, несчастье, скорби, страдания и болезни.

Любовь, которая сияла на Пречистом Лике Христа, горела в Его очах – любовь, которая исходила при всяком дыхании Его. Эта Божественная любовь согревала всех приходящих к Нему, проникала в сердце, вносила покой в душу. И забывая обо всем, эти люди обретали мир и покой».

Простыми словами он рассказывал о жизни Спасителя, люди боялись пропустить хотя бы одно слово, потому что не только верили слышанному, но видели воплощение слов Иисуса Христа в жизни батюшки.

Эго был живой голос свидетеля любви, голос сострадания ближнему. Духовные чада вспоминали, что, когда старец говорил проповедь, время как бы останавливалось, и им казалось, что они лично присутствуют на казни Иисуса Христа, видят Голгофу, апостолов, Пречистую Матерь Господа.

А.М. Одынецкий из Сум: «Отец Серафим проповедовал за каждым своим богослужением. По содержанию его проповеди, казалось бы, мало чем отличались от тех, которые можно услышать от каждого семинарски образованного священника. Но, как сказал апостол Павел, «слово мое и проповедь моя не в словах человеческой мудрости, а в явлении духа и силы». Таковой и была сила проповеднического слова отца Серафима. Речь его была тихой и ровной, каждое его слово исходило как бы из самого сердца, преисполненного Божиим Духом и любовью к своей пастве, ищущей от него наставления и поучения.

Проповедуя, отец Серафим всегда плакал. Я не помню ни одной проповеди, которую бы он произнес без слез. Это были слезы умиления и сокрушения, слезы человека, глубоко осознающего свое недостоинство перед Святостью Божией. Чувствовалось, что когда отец Серафим говорил о «грехах и беззакониях наших», а об этом он говорил постоянно с целью возбудить у слушающих покаянное настроение, он имел в виду не только грехи других, но и свои грехи. Он не отделял себя от своих собратьев и вверенных ему Богом духовных детей. Он не возвышал себя и не стремился господствовать над ними и высокомерно поучать, а плакал вместе с ними... Проповеди отца Серафима производили большое впечатление не внешней красивостью. Нет, в них не было того, что называют обычно красноречием. В них не было витиеватости, искусственной напыщенности и многословности. Они действовали на сердца слушателей духовностью, глубокой искренностью и простотой, если угодно, жизненностью. Чувствовалось, что каждое слово, произносимое отцом Серафимом, глубоко им прочувствовано, пережито на личном религиозном опыте, что он говорит не «изученными словами внешней человеческой мудрости». Он словно раскрывал свою душу глубоко верующего человека. Многие, слушая проповедь плачущего отца Серафима, тоже плакали. Бывали случаи, когда плакала с ним почти вся церковь, как это было, например, в днепропетровском Троицком соборе перед его уходом из епархии. Святитель Иоанн Златоуст сказал: «Священник только уста открывает, а Дух Святой говорит». К батюшке эти слова вполне приложимы. Пребывание в Духе Святом делало его простую, смиренную, бесхитростную, но глубоко духовную речь поучительной, назидательной и вдохновляющей к покаянию.

Да, отец Серафим говорил не устами, а сердцем, не от себя, а живущим в нем Духом Божиим».30

Михаил Корнеевич Баденко из Никополя: «Я знал батюшку с двадцатых годов. Много раз слушал его проповеди. Такой задушевности, поучительности, такой простоты и глубины знаний, такой веры, какую он в нас вселял, я мало у кого из священников встречал».

Наталья Игнатова из Воронежа: «Его проповеди мы очень любили. Говорил он тихо, для всех доступно. При этом в храме наступала глубокая тишина. Люди всегда подходили к нему так близко, что было видно, как слезы катятся из его глаз».

По слову святителя Григория Богослова, отец Серафим «нуждался лишь в немногих словах потому что достаточно было самой жизни его для назидания». Проповедь отца Серафима была не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы (1Кор. 2:4). Эту тайну любви Божией, которая учит без слов, познало сердце старца, и через него все приходящие люди приобщались к Ней.

Слезы – это кровь души. Они бывают ей на пользу или во вред. Они не одинаковы, хоть и исходят из одного источника.

Есть слезы обиды. Обидели человека, он плачет. Эти слезы для души не полезны. При обиде мы должны набираться терпения. А его нет.

Есть слезы радости. Радость бывает разная, допустим, мы получили какую-то земную радость, прибыль, – и радуемся. Это тоже для души не полезно.

А какие слезы полезные? Слезы покаяния. Они приносят душе великую пользу, и душа умывается этими слезами.

Приснопоминаемый отец Серафим Тяпочкин как станет проповедь говорить, так у него становилось два носовых платочка выкрученных, столько было слез. Он плакал потому, что мы только приезжали к нему, а исправления не было. Он видел каждого и оплакивал. Так его даже уполномоченный вызывал:

– Что вы там говорите, что у вас все плачут?!

– Я говорю то, что написано в Евангелии. Я своего не добавляю.

– А что ж люди плачут?

– Откуда я знаю? Может, их касается благодать Божия...

Валентина Шушляпина из Белгорода, рассказывает: «Батюшка говорит проповедь и сам плачет, вслед за ним начинают плакать все слушающие его. Однажды приехала к батюшке в Ракитное из Львовской области молодая женщина. Головные боли не давали ей покоя, врачи были бессильны помочь. Стоит в храме, вытирает платком слезы, непрерывно текущие из глаз, и говорит мне: «Ничего понять не могу. Приехала издалека с надеждой исцелиться, успокоиться, а тут и батюшка, и все плачут, вот и я плачу, не могу удержать слез, что происходит, понять не могу. Мне еще хуже стало. Стоять в храме тяжело, еще сильнее болит голова». Я ей отвечаю: «Посидите на скамеечке, отдохните и почаще приезжайте к батюшке, Господь поможет». – «Да, да, мне говорили об этом...» Она стала часто бывать у отца Серафима, исцелилась и уже не удивлялась, почему она и все слушающие проповеди отца Серафима плачут. Ибо через слово отца Серафима душа воспринимала Духа Святого, приходила в смирение и очищалась через слезы покаяния».

Сила пастырского слова отца Серафима была так велика, что ни одно слово, ни один звук не пропадали даром: все, что батюшка говорил в назидание, имело прямое отношение к тому человеку, с кем он беседовал. Отец Серафим читал душу человека, видел все душевные изгибы, раны, скорби. Его слово, согретое отеческим участием и любовью, было целительным бальзамом для больной измученной души. Никто от него не уходил неутешенным, неободренным. У него для всех хватало отеческой любви, внимания и ласки, а главное – он горячо молился за всех.

Любовь Андреевна Колядина рассказывает: «Я была у батюшки на вечерней молитве в келлии. Он стоял на коленях, мы читали кто как, запинаясь, с ошибками. Батюшка никого не исправлял, тихо так стоял, склонив голову. Все продолжалось до часа ночи. Часто он молился до утра. Часа в четыре-пять – подъем и на общую молитву, и мы с ним».

«Мне посчастливилось быть у батюшки в келлии на утреннем правиле, – вспоминает Ольга Удалова. – Во время молитвы он стоял, и тело его было совершенно неподвижно. Такое впечатление, что старец как бы покинул его. Лицо, обыкновенно бледное, пламенело».

Батюшка как-то сказал, что хотел бы принять высший ангельский образ – схиму, самое лучшее, что мог бы желать для себя, ибо, возлюбив всем существом своим Господа, уже был человеком не от мира сего, но тут же прослезился и добавил, что ради своих духовных чад и страждущею в духовных болезнях народа он не может себе это позволить, потому что схима требует уединения ради непрестанной молитвы.

«Размышляя о духовном подвиге, – писал он епископу Хризостому, – благоговея пред ним и соразмеряя свои и душевные и телесные силы, пред собой поставил вопрос: смогу ли достойно понести свой подвиг?

Сознавая свое недостоинство, я пришел к решению: с благодарностью Вашему Преосвященству свято хранить в сердце преподанное Вами святительское благословение на принятие мной схимы во время, когда почувствую потребность и решимость на сей подвиг. Как всегда, так и в сем, полагаюсь на волю Божию».

Любовь и сострадание к ближнему не могли позволить отцу Серафиму оставить людей и уединиться в созерцательной молитве. Не затвор, а отвор благословил ему Господь до конца жизни, чтобы его сердце всегда было доступно любому страждущему, приходящему к нему. Он уподобился преподобному Захарию монаху, который за свое особое попечение о нищих странниках был прозван «отверстым»: «всем у него дверь отверста бяше». Он принял старчество как послушание и крест, зная, сколько страданий оно принесет ему.

Итак, отец Серафим всего себя отдавал ближним, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1Кор. 9:22), которые услышат голос Церкви и покаются в своих грехах. Он пребывал в подвиге и до конца своих дней не оставлял креста, который возложил на него Господь: принимал людей, разрешал недоуменные вопросы, неопустительно служил в храме или келейно, вычитывая положенные по уставу службы, иноческое правило, читал Священное Писание. Часто, особенно накануне двунадесятых праздников, он пребывал в молитве всю ночь. Один Бог ведает, как он мог в преклонных летах нести такой подвиг и когда он отдыхал.

Вот примерный распорядок дня старца, когда не было службы в храме (из воспоминаний Димитрия Тяпочкина, внука отца Серафима).

4.0–7.00 – подъем, келейная молитва.

7.0–9.00 – общая молитва.

9.0–10.00 – завтрак.

10.0–12.00 – отдых.

12.0–13.00, иногда до 15.00 – прием паломников и духовенства.

13.00–16.00 – келейная дневная молитва.

16.0–17.00 – обед.

17.00–19.00 – отдых.

19.00–21.00 – прием паломников и духовных чад.

21.00–22.00 – ужин.

22.00–23.00 – отдых.

23.00–01.00 – вечерние молитвы.

01.00–04.00 – ночной отдых.

В богослужебный день после келейной молитвы отец Серафим вместе со всеми людьми с 6 часов утра до 15.00 часов дня молился в храме, затем до 17.00 часов были обед и отдых, до 20.00 снова молитва в храме, затем – ужин и вечернее правило.

Когда батюшка сильно переутомлялся, то ложился ненадолго на кровать, не снимая сапог. Подремлет пятнадцать-двадцать минут и – на молитву. Часто так и спал, не снимая сапог. Батюшка не исполнял молитву как долг, она была для него внутренней потребностью.

«Он сидит в садике в кресле, – вспоминает внук Димитрий, – цветут яблони, акации, аромат в саду. Смотрю на дедушку, вроде бы спит. На лице никаких признаков жизни, весь белый, опускаю глаза и вижу, что четки в его руках движутся. Я все еще в оцепенении, притронулся к его руке, а он открыл глаза и, как ни в чем не бывало, говорит: «Хорошо как в саду». И заплакал».

«Какое благо выше всего – прилепляться ко Господу и пребывать непрестанно в соединении с Ним», – пишет преподобный Иоанн Лествичник.

Отец Серафим так и жил перед Тем, в Ком была вся его жизнь. Он имел навык и потребность в непрестанной молитве, весь был благодарение и хвала Богу. «Утром дедушка, – вспоминает внук Димитрий, – выходя из кельи, громко пел: «Слава в вышних Богу и на земли мир». Это он так меня будил». Казалось, что молитва покаяния была ему не нужна.

Оставаясь в миру и живя в гуще народа, отец Серафим стяжал дух молитвы. «Это был святой отец, – говорил о нем архимандрит Трифон (Новиков), – о каких написано в древних патериках».

«Когда я впервые увидел отца Серафима, – пишет в своих воспоминаниях архимандрит Виктор (Мамонтов), у меня было впечатление, что он только что вышел из египетской пустыни, где жил с великими духовными мужами, такими, как Антоний Великий, познавая тайны вечной жизни. Казалось, его место только там, в мире библейской тишины, там, где ничто не нарушало его глубокого созерцания Бога. У него был вид безмолвника, посвятившего себя полностью молитве. От него исходил мир и покой.

Он брал тебя в этот покой, когда благословлял, произнося едва слышно и очень медленно, как дуновение тихого ветра: «Б-о-г бла-го-сло-ви-т». Ты выходил в этот момент из времени и погружался в вечность, в покой Господа. Для меня это была встреча с реальностями уже не материального мира, а с душой, ставшей светом».

Священноначалие Русской Православной Церкви высоко оценило пастырские труды отца Серафима. В 1970 году он был удостоен сана архимандрита и правом служения литургии с отверстыми царскими вратами до пения «Отче наш...». В 1974 году получил право ношения второго креста с украшениями. В 1977 году награжден орденом Святого равноапостольного князя Владимира 3 степени, в 1980 году – орденом Преподобного Сергия Радонежского 3 степени, а также Патриаршей грамотой к 60-летию служения в священном сане. Старец с благодарностью принимал эти знаки внимания со стороны священноначалия, хотя не придавал самим наградам большого значения. Звания, должности, награды его никогда не интересовали, хотя он был удостоен всех наград, положенных пресвитеру, но больше всего он дорожил своим призванием. Внук Димитрий вспоминал, как однажды матушка Иоасафа укорила его за то, что он забыл поздравить отца Серафима со званием архимандрита и вторым крестом. Тогда, улучив момент по дороге из храма в келлию, он сказал: «Дедушка, поздравляю вас с новым званием и наградами!» Отец Серафим тихо ответил: «Митенька, Господь давно дал мне священный сан. Это и есть та высшая награда, которой я удостоился до конца своей жизни у Господа. Архимандритство, митра и прочие награды меня мало интересуют. Ведь я «поп-тихоновец»31, как было написано в моем уголовном деле, и это настолько для меня драгоценно, что заменяет все награды». И добавил: «Слава Богу, что я не благочинный». От звания благочинного отец Серафим отказался».

Как-то внук Димитрий спросил у батюшки: «После архимандритства бывает епископство?» Он медленно ответил: «Да, епископство. Но не для тихоновца». Самыми лучшими наградами для отца Серафима были любовь к нему народа и горячая молитва верующих.

Батюшка пребывал в подвиге до конца своих дней

... «Путь следования за Христом – путь Креста и самоотвержения и другого пути нет»...

(Из проповеди архимандрита Серафима).

В последние годы батюшка стал заметно слабеть. Его силы были на исходе, да и непосильный труд давал о себе знать. Но, как и прежде, он старался сам служить Божественную литургию. По причащении Святых Таин он оживал. Лицо его становилось светлым и благодатным. Для него уже миновали рубежи жизни, определенные человеку по слову Божию: “...дней лет наших... седмьдесят лет, аще же в силах – осмьдесят лет ” (Пс. 89:10).

Батюшке шел 88-й год. Еще тремя годами раньше старец мог бы отойти в вечность: тогда он серьезно заболел, у него было двустороннее воспаление легких. Но по слезным молитвам его духовных чад Господь продлил ему жизнь.

Вот как рассказывает об этом Елизавета Константиновна Фофанова: «Мы, белгородцы, приехали за три дня до начала престольного праздника. Батюшка был в тяжелом состоянии. Сказали, что он умирает. Мы на собранные пожертвования купили сорок больших просфор, сорок свечей и заказали молебен с акафистом. И все горячо, со слезами молились Спасителю, Царице Небесной, Святителю Николаю и преподобному Серафиму Саровскому о выздоровлении дорогого батюшки. И каковы были наши радость и благодарение Господу, когда батюшка поднялся и служил литургию в день престольного праздника, 19 декабря! Позже отец Серафим сказал: «По вашим слезам и молитвам Господь оставил меня для вас: на год или на два, не знаю». Тогда, во время болезни, он сподобился благодатного посещения почитаемых и любимых им святых – преподобного Серафима Саровского, Святителя Николая и великомученицы Варвары».

Годы земной жизни старца завершались, душа его постоянно пребывала в молитве, в ней он черпал силы. Внешне он выглядел спокойным, ровным. Но очень часто глаза его были сосредоточенно печальными. Он благодарил Бога за все полученные от Него милости, оплакивал все свои прегрешения, готовился к переходу в Горний мир. До последних дней батюшка стремился служить у престола Божия и всей душой жалел народ Божий. В одной из своих проповедей он сказал со слезами: «Если я обрету благодать и милость у Бога, то и тогда, по отшествии своем, стоя у престола Господа, я буду молиться за вас, мои дорогие дети».

Уходя в алтарь, преклоняя свои старческие колени, отец Серафим молился, не замечая ничего окружающего, духом уносясь к престолу Того, Кому он посвятил всю свою жизнь. Лицо его в эти минуты сияло небесным светом. Весь его облик, как святого угодника Божия, вызывал невольное умиление и трепет своей надмирной чистотой и тихостью. Он молился всегда столько, сколько позволяли силы. Однажды батюшка так обессилел после службы, что из храма в келлию его пришлось везти на тележке.

Незадолго до кончины, зная, что дни его земной жизни сочтены, батюшка пожелал, чтобы его похоронили у алтаря храма, с северной стороны, рядом с его келлией. Вскоре в нишах северной стороны храма были написаны иконы преподобного Серафима Саровского и святого великомученика Димитрия Солунского – Ангела Хранителя батюшки во святом крещении, а также святого мученика Иоанна Воина.

В последние недели Великого поста 1982 года отец Серафим тяжело заболел. Состояние его ухудшалось день ото дня, телесные силы покидали его. Он знал, что дни его жизни сочтены. Батюшка пожелал, чтобы его пособоровали. 26 марта архиепископ Курский и Белгородский Хризостом32 в сослужении духовенства совершил над ним Таинство Елеосвящения.

Вспоминает иеромонах Сергий (Рыбко):

«Я приезжал еще один раз, в конце Великого поста, ближе к Страстной седмице. Батюшка уже лежал в забытьи, без сознания. И вот что интересно: при этом он читал наизусть молитвы и целые отрывки из Евангелия. Я сам это слышал. Он лежит и читает зачало Божией Матери, другие зачала, поет Херувимскую. Вот чем жила эта душа – молитвой. Поэтому бодрствовал ли батюшка или был без сознания, он жил в атмосфере молитвы».

Никому не хотелось верить в неизбежность конца, все питали еще надежду на возможность выздоровления старца. Но после временного облегчения ему становилось хуже. Врачи находили его положение очень серьезным. Прикованный к постели, он уже не мог вставать и до последнего дня причащался Святых Таин. Состояние его духа было необычайно высоким. Молитва его не прекращалась. При нем дежурили близкие духовные чада. Сердце работало плохо, пульс прослушивался слабо. Все были в томительной скорби и старались ничем не нарушать покоя больного. Он лежал с закрытыми глазами, но рука его часто поднималась для крестного знамения, уста шептали молитвы. Батюшка всех узнавал, пребывал в ясном рассудке, но говорить ему, видимо, было уже не под силу. Глаза его изредка открывались и смотрели куда-то вдаль. Митрофан Дмитриевич Гребенкин вспоминает: «... Весь этот последний батюшкин Великий пост он лежал в постели, а я просидел у него. Так получилось, что мне приходилось все эти дни спать небольшими урывками, и я очень боялся, что не выдержу. К моему удивлению, мне почти не хотелось спать и чувствовал я себя очень хорошо. Батюшка все повторял: «Неусыпаемьій ты мой». Он лежал и все время молился. Это было видно по выражению его лица и глаз, иногда я слышал, как он тихо говорил: «Ты моя крепость, Ты моя радость, Ты мой Бог...»

Из воспоминаний Татьяны Александровны Цыганковой,33 врача Ракитянской районной больницы, зав. терапевтическим отделением. «Первое впечатление об отце Серафиме было одним из самых ярких, меня поразила необыкновенная сила и красота этого очень немолодого человека. Отец Серафим лежал на спине с приподнятым подбородком. Его греческий профиль на всю жизнь запечатлелся в моей памяти, и седые волосы, и длинные пальцы рук. Отец Серафим находился в глубоко бессознательном состоянии при стабильной имодинамике наряду с другими объективными признаками, я об этом судила еще и потому, что на ногах у него были ожоги от грелки в виде пузырей. Мы сделали необходимые на тот момент инъекции лекарств, отпустили машину «скорой помощи», и я осталась рядом с отцом Серафимом. Не могу сейчас сказать, почему не уехала тогда со «скорой». Может быть, как мне казалось, своим присутствием я вселяла какую-то надежду на благополучный исход.

Всю ночь я наблюдала за больным, за изменениями в его состоянии. Он лежал неподвижно, будто пребывая и здесь с нами, и где-то далеко-далеко. Периодически его губы начинали шевелиться. Я не могла понять, что он шептал. Женщина, все время находящаяся с нами, разобрала слова какой-то молитвы. Я была потрясена этой способностью отца Серафима, находясь в критическом состоянии, не реагируя даже на укол иглы, продолжать молиться.

Это невероятно! К утру черты лица отца Серафима еще больше заострились, оно продолжало олицетворять силу духа. Жизнь как бы нехотя покидала это тело. К вечеру отца Серафима не стало».

Душа его готовилась к той очень важной встрече, которая неминуемо должна состояться у каждого – к встрече с великим таинством смерти.

Господу было угодно взять к Себе светлую душу отца Серафима в полной тишине в 17 часов 30 минут 19 апреля 1982 года, на второй день Светлого Христова Воскресения (в понедельник Светлой седмицы).

«После литургии мы совершали крестный ход вокруг храма, – вспоминает Клавдия Пожидаева, – все радостно восклицали: «Христос Воскресе!» Дверь в келлию батюшки была открыта, он слышал наши голоса, и мы радовались, что вместе с ним встречаем Праздников Праздник. Но все-таки на душе у меня было неспокойно.

Под пение в храме «Христос Воскресе» душа отца Серафима разлучилась с телом. Его земная жизнь завершилась Воскресением, Пасхой, Великое таинство перехода в вечную жизнь совершилось. «Жизни просил он у Тебя» (Пс. 20:5), и Ты дал ему ее, жизнь вечную.

Началась вечерня, мы были в храме. Зашла какая-то женщина и тихо сообщила, что батюшка только что умер. И как только она это произнесла, все растерялись, как будто онемели, только послышался тихий плач. Но служба не прекращалась. Минут через двадцать или пятнадцать нам с Леночкой разрешили войти в келлию и проститься с батюшкой, так как я срочно уезжала домой. Плохо помню, как и что было. Я увидела лежащего батюшку: лицо его открыли, оно было светлое, я поднесла к нему Леночку. Она обвила своей рукой его голову. Я поцеловала его в лицо, может быть, этого нельзя было делать, но я прощалась с самым родным для меня человеком. Мне не хотелось уезжать домой и не хотелось отходить от него, но я понимала, нужно ехать за ребятами. Если они не побывают на его похоронах, то для них это будет очень тяжело».

Сразу же была отслужена краткая лития по новопреставленному. Затем тело почившего помазали крестообразно елеем, монах Леонид34 облек его в погребальные одежды и приступили к совершению панихиды. После панихиды было непрерывное чтение Евангелия у гроба почившего. Быстро разнеслась весть о кончине отца Серафима и болью отозвалась в сердцах его почитателей. Всем им хотелось побывать около честных останков блаженно почившего старца и благоговейно приложиться к ним как к святыне. Ко гробу старца стекалось множество почитателей и духовных чад. Было послано более ста телеграмм с указанием даты погребения усопшего. Многие из духовных чад не смогли прибыть в Ракитное вовремя, так как во многих телеграммах кем-то была изменена дата похорон. Власти отменили на Ракитное рейсовые пассажирские автобусы в связи с якобы большой аварией на дороге. На поезда московского направления из Крыма и Кавказа не продавали билетов до Белгорода. Всем отвечали: «Мест нет». В Запорожье на вокзале у билетных касс собралась большая очередь, и некоторые пассажиры в недоумении спрашивали, почему столько желающих. Кто-то ответил: «Говорят, в Белгороде умер какой-то святой». Тот факт, что отовсюду и все, кто имел возможность, спешили ко гробу старца, чтобы поклониться его останкам, показал, как действительно велика была семья его духовных чад и почитателей. Как он при жизни был дорог людям, так остался дорог и по своем успении.

Тем временем при гробе старца ежедневно совершались панихиды и парастасы (заупокойные всенощные бдения), а приезжающие священнослужители служили еще литии, так что моление у гроба почившего почти не прерывалось, являясь как бы продолжением непрестанной молитвы самого отца Серафима. Можно сказать, что все три дня до погребения были временем неутихающей молитвы, которая, умиляя скорбные сердца осиротевших чад старца, вселяла надежду, что его светлый дух останется вечно живым и еще более близким для всех знавших его. Душа его упокоилась от дел своих в селениях, где жилище всех веселящихся о Господе.

21 апреля в среду Светлой седмицы архиепископ Курский и Белгородский Хризостом при большом стечении духовенства и мирян, преданных и любящих чад отца Серафима, совершил Божественную литургию и отпевание по пасхальному чину. Неподдельное чувство скорбящей любви видно было на лицах собравшихся вокруг гроба. Если заупокойная служба сопровождалась рыданиями людей, чувствовавших себя осиротевшими, то в отпевании не было ничего скорбного: оно напоминало собою скорее светлую пасхальную заутреню, и чем дальше шла служба, тем это праздничное настроение у молящихся все росло и увеличивалось. Чувствовалось, что от гроба исходит какая-то благодатная сила и наполняет сердца присутствующих неземной радостью. Для всех ясно было, что во гробе лежит святой, праведник, и дух его незримо витает в храме, объемля своею любовью и лаской всех собравшихся отдать ему последний долг. Владыка Хризостом обратился к народу со словом, в котором говорил о благочестивой жизни и высоком пастырском подвиге почившего. Перед погребением владыке передали в алтарь распоряжение властей, чтобы гроб с телом почившего батюшки не обносить вокруг храма, как это полагается по чину иерейского погребения. На это владыка ответил: «Передайте им, что я сам знаю, как нужно совершать погребение!»

Гроб с телом отца Серафима был благоговейно изнесен священнослужителями из храма, с пением пасхальных ирмосов обнесен вокруг него и поставлен для прощания у могилы, рядом с алтарем. Два дня шел дождь со снегом. Само небо как бы плакало о почившем старце. При погребении порывы ветра достигали такой силы, что буквально валили людей с ног, и стихали только среди сгрудившегося в скорбном молчании народа, словно подталкивая собравшихся к прощальному месту.

Более двух часов шло прощание, из-за большого скопления народа не все желающие смогли подойти ко гробу. Среди провожающих были «блюстители порядка» в штатском. Остерегаясь их, некий фотограф влез на крышу сарая и оттуда незаметно бросал заснятые пленки жене. Осторожность была не напрасной: у всех оставшихся внизу фотопленки были изъяты и засвечены. Да и власти требовали «закончить все побыстрее». Наступили последние минуты прощания. Закрыли крышку гроба, с любовью и благоговением подняли честные останки в Бозе почившего старца и медленно опустили в могилу, выложенную дубовыми досками, а стены обложили кирпичом, «словно подземную келью», сверху прикрыли мраморными плитами, засыпали землей, воздвигнув деревянный крест – знамение победы Господа над адом и смертью. На месте упокоения старца затеплилась неугасимая лампада, возжжено множество свечей.

Боголюбивая душа отца Серафима отошла ко Господу, Которого он возлюбил от дней самой ранней юности, Которому служил безраздельно всю свою долгую жизнь, своими дивными делами прославляя Его: молитвой врачуя неисцелимые болезни, отъемля всякую слезу от лиц страждущих и изнемогающих.

Почил от дел своих праведник, умолкли уста, вещавшие слова любви и утешения, закрылись очи, с лаской и прозрением проникавшие в сердца людей, но его пламенный светлый дух дерзновенно молится Богу, как и обещал старец, за всех приходящих к нему. И невольно вспоминаются слова преподобного Серафима Саровского: «...Когда меня не станет, ходите, матушка, ко мне на гробик; ходите как вам время есть, и чем чаще, тем лучше. Все, что ни есть у вас на душе, все, о чем ни скорбите, что ни случилось бы с вами, все придите да мне на гробик, припав к земле, как живому, и расскажите. И услышу вас, и скорбь ваша пройдет. Как с живым, со мной говорите, и всегда я для вас жив буду».

Отец Серафим жив, любит нас, молится за нас и помогает нам, ибо «любовь, по слову преподобного Силуана, не может забыть».

Для отца Серафима смерти не было и нет: он никогда не разлучался с Богом.

Вот и к отцу Серафиму уже более двадцати восьми лет приходят и приезжают в Ракитное в Никольский храм его духовные чада, проникнутые верой в силу и помощь молитв дорогого батюшки, чтобы в таинстве общения с ним на его могилке напитаться духом любви.

Часть 2. Воспоминания духовных чад

“Непрестанно благодарю Бога моего за вас, ради благодати Божией, дарованной вам во Христе Иисусе ”.

(1Кор. 1:4)

Жизнь отца Серафима являла собой неугасимое горение духа. Любовь к Богу с раннего детства, пылкая и жертвенная, вдохновляла и укрепляла его на трудном жизненном пути. Он мужественно переносил невзгоды, за все благодаря Бога, пребывая в твердой уверенности, что испытания посылаются человеку от Бога и необходимы для его очищения и освящения. Со смирением преодоленные трудности не ожесточили пастыря, напротив, сделали его человеком широкой души, с горячим, любящим сердцем. Отец Серафим был скромным, кротким, смиренным человеком. Добрый и снисходительный к другим, он был необычайно строг к себе, вел аскетическую, подвижническую монашескую жизнь, имел всецелое послушание своим архипастырям и искренне любил их.

Всего себя старец Серафим посвятил служению людям. Любовь к ближним прежде всего выражалась в его самоотверженном пастырском душепопечении. Любвеобильное сердце старца было всегда открыто для всех при-ходивших к нему. Живая вера в Бога, глубокое смирение, ум, просветленный светом христианских истин, духовная опытность, приобретенная подвижнической жизнью и долговременным общением с людьми всех возрастов и профессий, – все это сообщало живому слову старца силу, убедительность, проникновенность, а часто и прозрение прошедшего, настоящего и будущего из жизни собеседника. Со всех концов страны стекались к нему люди, делясь с ним своими горестями и радостями, испрашивая совета, и все уходили от него с обретенным душевным покоем. Пастырь, умудренный жизненным опытом, просвещенный благодатью Божией, находил путь к каждому сердцу. Ему были совершенно чужды осуждение и равнодушное отношение к людям. Всех, кто хоть однажды посетил отца Серафима, старец считал своими духовными чадами, за которых он всегда молился. Об этом отец Серафим говорил неоднократно.

Схиархимандрит Севастиан

Схиигѵмен Савва

В жизнеописании архимандрита Серафима невозможно не сказать о его духовных чадах, ставших епископами, иноками, священниками, об их общении, о том, как воспринимали старца и относились к нему люди, трудившиеся на ниве Христовой. Между отцом Серафимом и некоторыми известными своими духовными дарованиями старцами возникли дружелюбные отношения, которые называются еще родством по духу. Это схиархимандрит Прохор (до схимы Полихроний), схиигумен Амфилохий (до схимы Иосиф) из Почаева (ныне прославлен в лике святых УПЦ); благословлял на поездку в Ракитное своих духовных чад и схиархимандрит Севастиан35, из Караганды, ныне прославленный в лике святых.

Архимандрит Таврион

Из Троице-Сергиевой лавры приезжал архимандрит Кирилл (Павлов), из Успенской Печерской обители – схиигумен Савва36 и архимандрит Адриан (Кирсанов), из Китаевой пустыми (Киев) – игумен Пафнутий (схиархимандрит Феофил). Узы любви о Господе связывали отца Серафима с преподобным Кукшей Одесским, ныне прославленным в лике святых, и духовниками женской Преображенской пустыни под Ригой – схиархимандритом Космой37 и архимандритом Таврионом38. В 1968 году митрополит Рижский и Латвийский Леонид после кончины старца Космы пригласил отца Серафима быть духовником насельниц Спасо-Преображенской пустыни. Но по молитвам прихожан Ракитянского храма Господь оставил батюшку на прежнем месте, а духовником в пустыни стал отец Таврион. Ныне духовником пустыни является архимандрит Тихон – духовный сын отца Серафима из Ракитного.

Митрополит Никодим. 80 лет со дня рождения. Фото 2001 г.

Ниже приводим воспоминания об отце Серафиме его духовных чад и близких по духу людей.

Никодим (Руснак), митрополит Харьковский и Богодуховский39: «...Сопереживая и анализируя жизненный путь архимандрита Серафима (Тяпочкина), которого я знал и бывал у него, исповедовался и беседовал с ним, я понял, что передо мною был воин Христов, отдававший и отдающий свою жизнь за Церковь Христову. Впечатление от общения с отцом Серафимом передать человеческим языком трудно, а может быть, и невозможно. Это был пример для всех мае верного слуги Божьего, молитвенника и стойкого исповедника православной веры, полного благодати и истины, берущего на себя немощи своих духовных чад.

В то тяжелое время, я бы сказал, среди наших народов были три неугасимые лампады, которые вопреки безбожническому лукавству ярко горели, светили и зажигали в сердцах людских, соприкасающихся с ними, огонь веры, стойкости и мужества. Одним из таких старцев был схиигумен Кукша (Величко)40, уже причисленный Церковью к лику святых за свое непрестанное горение, зажигающее людей и подкрепляющее их в вере.

Другим таким светильником я назвал бы приснопамятного, в Бозе почившего митрополита Зиновия41, к которому практически вся Россия, все епископы сходились, чтобы поисповедоваться в своих тяжелых испытаниях и подкрепиться в стоянии в вере православной.

Третьим таким светильником был архимандрит Серафим (Тяпочкин). И если Божиим изволением и волей Святейшего Патриарха Алексия и Священного Синода Русской Православной Церкви этот подвижник благочестия будет причислен к лику святых, мы искренне возблагодарим Бога, что в торжествующей Церкви Небесной возжжен еще один пламенный светильник от Святой Руси перед Престолом Всевышнего Творца.

Можно только возрадоваться и возвеселиться, что земля наша не перестает гореть лампадами веры как в былые времена, так и в наше время и будет вечно гореть, ибо Русь Святая является Домом Божиим, и в этом Доме Божием Господь зажигает такие неугасимые лампады, как отец Серафим. Дай Бог, чтобы святое его имя из рода в род служило преподобническим горением для всех немощных, дабы народ наш Божий подкреплялся, стоял и не угасал в Святой вере православной. Я верю, что отец Серафим уже молится перед Богом за всех нас, дабы и нам устоять в чистоте, благочестии и неугасимой вере православной на нашей святой земле, вместе с нашим боголюбивым народом Божиим.»

Архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий42 (Смирнов):

«Моя первая встреча с архимандритом Серафимом произошла в 1959 году в Спасо-Преображенской пустыни под Ригой. В этом крохотном монастыре храмы и келлии еще были не устроены, все это будет позже, после того как владыка Леонид (Поляков) пригласит в 1968 году архимандрита Тавриона (Батозского) – старца, ставшего духовником Преображенской пустыни, который в течение десяти лет, до дня своей кончины, 13 августа 1978 года, руководил духовной жизнью насельниц обители.

А примерно за десять лет до того мне, юному семинаристу, глубоко в душу запало церковное богослужение, проходившее при участии отца Серафима в монастырском храме. Со всей теплотой, каким-то неземным дыханием души, со многими слезами творил он обо всех горячую молитву к Богу.

Любовь и сострадание к людям ощущались и в его проповеди. Именно от него я услышал такое чтение Евангелия, которое долго еще звучало в моей душе. Можно сказать, читал он всем сердцем, от глубины всего своего существа. Я помню это и сегодня. Молился он со слезами, горел во время молитвы, он творил ее, жил ею, ощущая постоянную потребность в общении с Господом. Кто имел радость общения с батюшкой, во всей полноте мог оценить его высокий духовный дар.

Спустя пятнадцать лет Господь снова сподобил меня побывать у этого дивного благодатного старца, на сей раз уже в Ракитном...

Мы с братом прибыли в будний день, а в церкви было довольно многолюдно. Все присутствующие принимали участие в Елеосвящении (соборовании), которое сопровождалось душераздирающими криками страждущих душой и телом паломников, единственной надеждой которых была молитва отца Серафима. Крики болящих приводили нас в ужас. По болезни и телесной немощи (батюшке тогда было уже 80 лет) отец Серафим не присутствовал в храме, мы его застали в келлии за чтением молитвенного правила. Он нас принял, как своих давних знакомых. Его светящиеся глаза излучали отеческую любовь. Хотя со времени моей первой встречи с ним в Рижской пустыньке прошло уже много лет, старец ничего не забыл: тот же любящий и внимательный взгляд, проникающий в самую душу, доставлявший тихую радость и покой...

Внешне он почти не изменился, только стал еще более согбенным от той непосильной в человеческом понимании ноши, которую он не тяготился нести за нас. На его аскетическом лице добавилось лишь больше скорбных морщин – своего рода печать бессонных ночей и бдений со слезами, голова старца стала совершенно седой.

Отец Серафим. Фото автора, 1977 г.

Мы попросили благословения исповедаться, что он с любовью и исполнил. Во время исповеди все сомнения и тревоги рассеялись как бы сами собой, для меня тo был не обличитель, который знал все о человеке, но близкий и родной человек. Не было во мне и страха, удерживающего от исповеди, наше общение скорее походило на доверительную беседу сына с отцом. После разрешительной молитвы батюшка обнял меня и крепко, довольно сильно прижал мою голову к своей, как бы обмягчая ее буйность, а может, таким образом вложил силу своих охранительных молитв на мою дальнейшую пастырскую и архипастырскую жизнь.

Наша встреча пришлась на первый день Петрова поста. Отец Серафим пригласил нас к обеду. Трапеза проходила в той же комнате, где он совершал свое молитвенное правило. За скромным постным столом беседа продолжилась. Батюшка живо интересовался нашей монастырской жизнью. Он, как никто, умел внимательно слушать, говорил мало, голос его всегда был тихим. Старец вступал в разговор тогда, когда нужно было что-то уточнить или дополнить для нашего понимания, при этом он не перебивал говорящего. О себе самом, по присущей ему скромности, он не рассказывал, но с особой теплотой вспоминал учебу в Московской Духовной академии.

Я обратил внимание, что во время трапезы батюшка все больше потчевал нас – сам же к еде только прикоснулся. Казалось, в его присутствии можно пребывать часами без утомления и усталости от разговора. Но это было невыполнимым желанием: мы понимали, что временем старца нужно дорожить, возможности встретиться с ним ищет множество страждущих. Этот поток увеличивался особенно в дни поста, поскольку отец Серафим нес послушание духовника Курско-Белгородской епархии.

Испросив у старца его молитв и взяв благословение, мы тронулись в обратный путь. Благословлял нас батюшка напрестольным крестом. Запомнилось, что по молитвам старца и с Божией помощью мы без происшествий преодолели большое расстояние на нашем ненадежном стареньком автомобиле.

Встреча с отцом Серафимом на всю жизнь вошла в мое сердце, воспоминание о нем согревает мою душу, и с произнесением его дорогого имени я чувствую прилив духовных сил, поддержку в молитве, в архипастырском служении Богу и святой Матери-Церкви. Царство ему Небесное, вечный покой».

Отзывы архиереев об отце Серафиме (характеристики из личного дела)

Протоиерей Димитрий Тяпочкин – ревностный пастырь, поведения отличного. Глубоко религиозный человек. Хозяйственник. Произвел ремонт храма.

Гурий,

архиепископ Днепропетровский и Запорожский

(середина 1950-х)

Протоиерей Димитрий Тяпочкин примерный пастырь, хороший проповедник, вежлив, обходителен, замечательный хозяин. Несмотря на то, что приход разбросан, маловеру¬ющ и беден, он смог убедить прихожан в необходимости ремонта храма, и храм капитально отремонтирован, стал неузнаваем, и посещаемость его во много раз увеличилась. Овцы пастыря своего знают и идут за ним.

Иоасаф,

епископ Днепропетровский и Запорожский

(конец 1950-х)

Протоиерей Димитрий Тяпочкин отличается особой религиозной настроенностью. Богослужения совершает строго по уставу. Тих, скромен, ведет строго монашеский образ жизни. Прихожане любят своего пастыря.

Серафим, епископ Курский и Белгородский

Архимандрит Серафим Тяпочкин 60 лет достойно и праведно служит церкви Христовой. За святость жизни любят и почитают о. Серафима не только прихожане, но и множество других людей, которые получают от него импульс для своей религиозной жизни.

Хризостом,

архиепископ Курский и Белгородский

Отзывы архиереев о возможной канонизации отца Серафима

Ваше Высокопреосвященство, дорогой Владыка!

На Ваше письмо о старце Серафиме (Тяпочкине) могу сказать, что мне пришлось побывать у него всего один раз, в силу моей тогда занятости по св. лавре преподобного Сергия, будучи связанным послушаниями.

Слышал о нем только хорошее, знал о том, что к нему тянулся верующий народ со всех сторон. Для того времени он был «светильником» – горяй и светяй.

Застал ею на утренней молитве вместе с народом в его небольшом домике в с. Ракитное, затем исповедался. Чувствовал, как все было наполнено особым умилением, поскольку соприкоснулся с кротким, смиренным, любвеобильным старцем, помогающим людям идти к Богу и доброй христианской жизни.

Поистине это был Божий человек и достоин прославления в лике святых преподобных и праведных нашей Русской Православной Церкви.

С братской любовью во Христе

Евсевий,

архиепископ (ныне митрополит) Псковский и Великолукский,

12 июля 2002 года, г. Псков

Ваше Высокопреосвященство, дорогой Владыка!

С сердечной радостью узнал о предпринимаемых Вами трудах по подготовке канонизации старца архимандрита Серафима (Тяпочкина) и сбору материалов о его жизненном пути и подвиге.

Благодарение Богу, мне довелось знать отца Серафима. Я приезжал к нему в Ракитное с 1973 по 1979 год вместе с архимандритом Геннадием (в схиме Григорий), который глубоко почитал отца Серафима как человека святой жизни и относился к нему с большим благоговением.

Прославление отца Серафима в лике преподобных стало бы свидетельством великой милости Божией к нам, совершением правды Его. Верю, что Господь прославит угодника Своего за высоту духовной жизни и ту подлинную любовь, которой он возлюбил Творца и с которой он бережно вел вверенные его попечению души, наставляя их на пути к Царству Небесному.

С пожеланием Вашему Высокопреосвященству помощи Божией в архипастырских трудах, с любовью во Христе.

Алексий,

архиепископ Орехово-Зуевский, викарий (ныне архиепископ) Московской епархии

Ваше Высокопреосвященство!

В ответ на Ваше письмо сообщаю, что лично у меня нет никаких сомнений в праведности и святости жизни архимандрита Серафима (Тяпочкина), и считаю необходимым и справедливым канонизацию его в лике преподобных.

Хотя лично я его знал только в течение 2 лет (1980–1982 гг.), но за это короткое время, основываясь на личном опыте общения с архимандритом Серафимом и по рассказам других людей, я пришел к выводу, что мы общались с праведником, наделенным многими божественными дарами. Наиболее впечатляющим был дар его любви к людям. Он вел поистине подвижнический образ жизни, полностью посвященный служению Богу и Его Святой Церкви.

Архимандрит Серафим был глубоким молитвенником, он ходил перед Богом и, как верный слуга, всегда был готов исполнить Его святую волю. Дерзаю утверждать, что он не только был в постоянной молитвенной связи с Господом, но и получал от Него вразумления и указания по исполнению Его Святой воли. Думаю, что ом был в Боге, и Бог был в нем.

С братской любовью во Христе

Иннокентий,

архиепископ Корсунский

Архимандрит Кирилл (Павлов)

Архимандрит Кирилл (Павлов), духовник Троице-Сергиевой лавры, рассказывает о встрече с отцом Серафимом:

«В Ракитное мы приехали с архимандритом Геннадием (Давыдовым), который служил в селе Покровка недалеко от Ракитного. Отца Геннадия я знал давно, это был мудрый старец с природным смекалистым умом.

С отцом Серафимом я лично знаком не был, только слышал от его духовных чад и от своих собратьев по вере, какой это любвеобильный, кроткий и смиренный батюшка.

Когда мы подъезжали к селу, меня наполнило чувство радости и внутреннего умиротворения. Машина остановилась возле храма. Не успели мы выйти из нее, как батюшке сообщили о нашем приезде. Он встретил нас с таким воодушевлением, как будто ждал нас. Его глаза светились необыкновенной любовью. Он поприветствовал нас троекратным лобызанием, спросил, как доехали и нуждаемся ли мы в отдыхе. Мы не устали. Несмотря на свой преклонный возраст и слабое здоровье, батюшка выглядел бодрым. Хотя я его видел впервые, было такое чувство, что мы никогда с ним не расставались. Нас пригласили попить чайку в комнату, где обычно проводилась келейная молитва. Беседа наша продолжалась. Мы говорили о делах церковных, вспоминали о прошедших годах, батюшка интересовался жизнью братии в Троице-Сергиевой лавре.

Что я могу сказать о нем? Это был человек не от мира сего. Если вспомнить слова Христа, которые Он сказал о Нафанаиле, который пожелал увидеть Его, что это подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства (Ин. 1:47), то этими словами Христа можно сказать и об архимандрите Серафиме. Он не мудрствовал лукаво. Из его уст не исходило никакого пустого слова, не произносилось шуток, и в нем не было лести. Все его слова были наполнены смыслом. Я не заметил и тени неудовольствия или раздражительности в его голосе, он никого не осудил, не выразил какого-либо негодования. Был кроток, скромен и смирен.

Что меня больше всего поразило и запомнилось – это его неподдельная любовь, исходящая из глубины его сердца, одинаковая ко всем. В присутствии батюшки все умиротворялось. Да, этот человек был наполнен Божией любовью. Это впечатление осталось в моем сердце.

Батюшка повел нас в храм, показал иконы, написанные иеромонахом Зиноном. Мы не заметили времени, которое прошло очень быстро. Нам надо было уезжать. Не было у нас усталости, не чувствовалось утомления от поездки. Сфотографировавшись с батюшкой и паломниками на молитвенную память, мы поблагодарили Бога за дарованную нам встречу и общение. Тепло простившись с отцом Серафимом, мы отправились в обратный путь. На душе было легко, по все-таки грусть расставания ощущалась в моем сердце. Долго я еще оставался под впечатлением от встречи с этим удивительным человеком и подлинным христианином. Хотя с тех пор прошло много времени, но образ отца Серафима и его всепроникающая любовь не изгладились в моей памяти, а на всю жизнь вошли в мою душу.

Будем же непрестанно молитвенно памятовать о нем, платя за любовь любовью и питая надежду, что он у Господа не забудет нас в молитвах, как не забывал при жизни. Да упокоит Господь душу его в селениях праведных».

Игумен Евстратий (Гайшун)

Из воспоминаний игумена Евстратия (Гайшуна) – насельника Свято-Успенского Почаевского мужского монастыря, духовного сына старца Серафима.

«Господь сподобил меня встретиться с архимандритом Серафимом в начале 1960-х годов. В то время я жил в Днепропетровске и работал газосварщиком на лакокрасочном заводе. Иногда ходил в церковь. Мое воцерковление ускорилось благодаря знакомству с удивительным батюшкой, протоиереем Димитрием Тяпочкиным, который служил в Свято-Троицком кафедральном соборе. Много верующих приходило в храм, когда служил отец Димитрий, несмотря на хрущевский атеизм, скрытые гонения и слежку. На исповедь к отцу Димитрию всегда была огромная очередь. В то время священникам не разрешалось после службы оставаться в храме и общаться с паствой. После службы собор закрывали, но батюшка продолжал втайне исповедовать на чердаке Свято-Троицкого собора до поздней ночи. Его ревностное служение не устраивало власти. По требованию уполномоченного по делам религий, владыка Иоасаф освободил отца Димитрия от настоятельства в соборе и должности секретаря епархии. Власти лишили отца Димитрия регистрации и потребовали покинуть Днепропетровскую епархию.

Батюшку пригласил служить в Курско-Белгородскую епархию владыка Леонид. Шесть месяцев отец Димитрий был настоятелем Успенской церкви в селе Соколовка, но и там гонения продолжались. Поначалу в церковь ходило очень мало людей. Духовные чада отца Димитрия приезжали к нему из Днепропетровска и помогали восстанавливать разрушенный храм и сделали ремонт. Из окрестных деревень и сел стали приходить и приезжать люди. Властям, в лице местного председателя колхоза, это не понравилось. За его ревностное служение председатель колхоза просил уполномоченного удалить его из Соколовки. В Курском Сергиево-Казанском соборе протоиерей Димитрий епископом Леонидом был пострижен в монашество с именем Серафим. Иеромонах Серафим просил владыку найти ему какой-нибудь разрушенный храм, чтобы только продолжить пастырское служение. Таким оказался храм Святителя и Чудотворца Николая в поселке Ракитное. Я продолжал окормляться у батюшки, ездил к нему из Днепропетровска. По его благословению со временем перебрался в Ракитное, помогал восстанавливать храм, выполнял газосварочные работы, проводил паровое отопление. Отец Серафим жил недалеко от церкви, у Марии Григорьевны, в маленьком ветхом домике.

Постоянные болезни и недуги, как отголоски тюрем и ссылок, сопровождали старца. Как не вспомнить слова преподобного Серафима Саровского: «Кто переносит болезнь с терпением и благодарением, тому вменяется она вместо подвига». Батюшка исцеляя других, безропотно нес свои немощи и болезни. Подорванное здоровье не давало возможности быть в храме. Он продолжал служить келейно. Да и власти запрещали ежедневное служение в храме. Правящий архиерей вынужден был благословить батюшку служить по выходным и в праздники. После богослужения в храме батюшка Серафим продолжал до поздней ночи молиться дома, с приезжими духовными чадами. Ложились спать тут же, на пол, а у батюшки – местечко рядом с нами, отгороженное занавеской, и больше никаких удобств.

Гонения продолжались. Следили, кто приезжал и общался со старцем. По его благословению мне пришлось переехать в Белоруссию, в город Бобруйск, где я был рукоположен во диакона, а позже во пресвитера. Служил на приходах Гомельской и Брестской епархий. По возможности приезжал в Ракитное, продолжая окормляться у старца. Трудное было время. Много пришлось претерпеть. Господь по молитвам старца укреплял и поддерживал. Батюшка Серафим говорил: «Надейтесь, Божия Матерь не оставит. Вы пойдете вслед за Ней по Ее стопам». Действительно, по его молитвам, храмы, где я служил, именовались в честь Пресвятой Богородицы. И я верю, что по молитвам угодника Божия архимандрита Серафима, Матерь Божия приняла меня под Свой Покров в Свято-Успенской Почаевской лавре.

Господи, Иисусе Христе, молитвами приснопоминаемого отца Серафима, помилуй нас».

Протоиерей Леонид Константинов

Из воспоминаний протоиерея Леонида Константинова, настоятеля Николо-Иоасафовского собора в Белгороде.

«В октябре 1979 года я и отец Иоанн Абрамук, настоятель Крестовоздвиженского храма, поехали в Ракитное к архимандриту Серафиму. Об этой поездке отец Иоанн говорил мне давно, и я немного побаивался. Я понимал, что это были своего рода «смотрины»: дело шло к моему рукоположению в сан диакона. Отец Иоанн поручался за меня, брал на себя ответственность перед правящим архиереем. Поэтому, чтобы еще раз убедиться в моем искреннем желании служить Богу и Церкви, он и повез меня к знаменитому старцу, которого по всей России считали прозорливым...

Во время поездки к отцу Серафиму я вспоминал о моем прошедшем времени в жизни. Беспечное детство, шальная юность, армия (флот), создание семьи и, наконец, – Церковь. В те годы заканчивалась эпоха Брежнева. Открытых гонений на Церковь уже не было. Храмы, как при Хрущеве, никто не закрывал, но и новых строить не разрешали. Совет уполномоченных по делам религий следил за этим зорко. Посещающих церковь считали не совсем нормальными, а о приобретении православной литературы не могло быть и речи. «Журнал Московской Патриархии», выходивший раз в месяц и доступный в основном, только священникам, наполовину был заполнен отчетами о конгрессах и конференциях. Однако стремление к Богу, желание найти путь к Нему через испытания, насмешки и скорби, никогда не оставались без-результатными. «Грядущаго ко Мне не изжену вон», – сказал Господь (Ин. 6:37). И я шел, почти наугад, но с каким-то внутренним доверием к Нему, распятому и за меня, и за весь мир. И Он не оставлял меня. Я это чувствовал и видел но всем том, что совершалось тогда во мне и вокруг меня. Стоило случиться в те дни какому-нибудь печальному событию в моей жизни, как тут же Господь посылал утешение и как бы говорил: «Не бойся, ободрись, Я с тобой». Так, едва переступив порог храма, я был подвергнут суровому испытанию: внезапно умерла мама. В это время моя семья была очень далеко от меня. Жена с дочерью уехала на Дальний Восток погостить к родным. И буквально на другой день мама, до этого почти не болевшая, в одночасье была сражена инфарктом. Еще не старая (ей только исполнилось шестьдесят), она оставила этот мир. Я был потрясен ее смертью. Все вокруг внезапно изменилось: я смотрел на жизнь совсем другими глазами. И в это время Господь послал мне глубоко верующего человека, который не дал впасть в отчаяние. «Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает», – сказано в Святом Евангелии (Евр. 12:6), И я знал, что принят Им. Я не просто ощущал это, но был в этом уверен.

А затем друзья, связанные со мной многолетними узами дружбы, вдруг стали отдаляться от меня. Причиной послужило мое постоянное посещение храма. Я ничего не мог понять и задавал себе один и тот же вопрос: почему? Ведь столько было заверений и клятв – дружить до гробовой доски. Как же так? Тогда я еще не понимал слов Христа: «Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин. 15:19). «Слава Богу за все!» – говорю я сейчас, вспоминая прошедшее.

Вынужденный уйти с работы, которая мне нравилась, я как-то незаметно сблизился и подружился с отцом Иоанном. Открыв ему свое желание стать священнослужителем, я нашел в его сердце самое горячее сочувствие, и мы вместе стали продвигаться к осуществлению этой мечты. Батюшка снабжал меня нужной литературой, а также советовал чаще посещать храм и непременно принимать участие в богослужении.

С замиранием сердца думал я о предстоящей встрече с отцом Серафимом. Слава о нем шла по всей России. Пройдя круги ада в сталинских лагерях, он не утратил любви, сумел сохранить ее в своем сердце и к друзьям, и к врагам. А Господь, видя это, приумножил ее во сто крат. Со всех концов страны стекались к нему страждущие, жаждущие утешения, совета и молитвы. В келлии и возле храма, где служил отец Серафим, каждый день можно было видеть десятки и даже сотни людей. Были здесь архиереи и писатели, преподаватели вузов и военные, но больше всего было простых, известных одному только Богу мирян. Всех с любовью принимал батюшка Серафим. Никто не оставался неутешенным. Ходили слухи, что еще в 1956 году именно он силой своих молитв смог взять икону из рук окаменевшей Зои. Случай этот будоражил сознание и верующих, и атеистов. «Какова будет моя встреча с ним? – думал я, подъезжая к Ракитному. – Примет ли меня отец Серафим или, обличив грехи мои, не допустит даже и до порога». Чем ближе были мы к Никольскому храму, тем неотступнее донимали меня эти мысли. Но на душе было спокойно, автомобиль наш мчался быстро, и вот уже вдали показалось село Ракитное. Я где-то читал, что это бывшее имение князей Юсуповых. Когда-то один из них, Феликс Юсупов, отбывал здесь наказание за убийство Распутина43. Много воды утекло с тех пор, и многое изменилось. Маленькое в прошлом сельцо44 стало ныне крупным районным центром с больницами, школами и заводами. А для тысяч православных людей это было место, где уже двадцать лет служил Богу и людям великий молитвенник – отец Серафим.

Наконец наша машина остановилась у церковной ограды. Мы вышли и направились к небольшому домику, где жил знаменитый старец. День был будничный, и служба в храме не совершалась. По таким дням отец Серафим обычно служил у себя в келлии обедницу с приезжим духовенством. Мы зашли в прихожую. Здесь уже было человек десять священников, прибывших из разных мест. Встретила нас монахиня Иоасафа. После взаимных приветствий она, среди прочего, пожаловалась на отца Серафима. Оказывается, батюшка опять всю ночь не сомкнул глаз, молился и клал поклоны. Такие строгие подвиги и ночные бдения внушали тревогу ближайшему окружению старца – боялись за его здоровье. Между тем я стал осматривать помещение. Прихожая была небольшая, но места всем хватало. Несколько клеток с певчими птицами, пучки душистых трав, иконы – вот и все убранство. Прямо передо мной раскрытая дверь вела в основную комнату, гораздо больше прихожей. Но туда никто не входил. Я не сразу заметил справа еще одну небольшую дверцу, ведущую в келлию старца. Приезжие священники в ожидании выхода старца говорили о своих приходских проблемах. Один жаловался на алчность старосты, другой радовался удачной покупке лампадного масла, третий сетовал на болезни. Это был близкий, но пока еще не очень известный мне мир. Мое внимание привлекла большая старинная гравюра, изображавшая схождение благодатного огня над Гробом Господним в Иерусалиме45.

Вдруг все смолкло, и почти рядом с собой я увидел очень ветхого и немного сутулого старичка с пепельной бородой, облаченного в мантию. Я замер. Это был отец Серафим. Он появился не из парадной открытой двери, откуда все его ждали, а из своей келлии. Подходя к каждому, он приветствовал гостя троекратным целованием. Меня он обнял, благословил и спросил имя. «Леонид», – ответил я. «Что-то не припомню», – сказал батюшка. В это время отец Иоанн, тоже немного растерявшийся, представил меня. «А, готовите себе помощника», – одобрительно заулыбался старец и попросил всех, кто хочет исповедаться, зайти к нему. Когда подошла моя очередь, я приблизился к батюшке с трепетом. Прямо передо мной стоял небольшой аналой с Евангелием и крестом. Я склонил голову, и отец Серафим накрыл меня своей епитрахилью... Помолившись, батюшка начал со мной разговор. Никогда и ни с кем я так свободно и доверительно не говорил. Открыв отцу Серафиму свое желание стать священнослужителем, я выразил сомнение: «Может быть, эта мысль пришла ко мне случайно». «Нет, деточка, – отвечал старец, – ничего случайного в этом мире не бывает». И, сославшись на слова апостола Павла, батюшка прочитал надо мной разрешительную молитву. Затем (мне это особенно хорошо запомнилось) отец Серафим взял меня за голову и очень крепко прижал к своей. Я даже не ожидал, что у старца такая сила. В последующие наши встречи он делал так всегда. «Теперь иди туда и приложись к стопочке», – сказал батюшка, указывая на угол комнаты. Я прошел в глубину келлии и увидел след от человеческой стопы. Эго была величайшая святыня – оттиск со следа, оставленного Пресвятой Богородицей. С замиранием сердца, уже плохо соображая, я поцеловал святыню и, приняв благословение, вышел из келлии.

Когда исповедь закончилась, отец Серафим пригласил всех в основную комнату, где и началась обедница. Я читал Апостол, батюшка остался доволен чтением и похвалил меня.

Затем в этой же комнате мать Иоасафа накрыла стол, и старец всех пригласил к обеду. Пища была постной, но очень вкусной и даже изысканной. Сам отец Серафим, как я заметил, съел ложку грибного супа и выпил чашку чая. На этом его трапеза закончилась. Зато я ел за троих. Особенно, помню, понравились мне грибы и груши в меду. Любезно поддерживая разговор, батюшка не забывал про мою тарелку. «Леониду, Леониду подкладывайте», – несколько раз заботливо напоминал он матери Иоасафе. Слезы умиления выступают у меня на глазах, когда я вспоминаю эту первую встречу. О духовные богатыри земли Русской! Какими словами выразить вам свое великое восхищение? Дивен Бог во святых Своих (Пс. 67:36), и радуется Церковь наша, воспитавшая таких чудных подвижников. Когда мы прощались с отцом Серафимом, он сказал: «Я замолвлю о тебе слово архиепископу».

...Спустя месяц у меня состоялась еще одна встреча с отцом Серафимом, которая прошла еще более благодатно. В ту вторую встречу вышло так, что мы с отцом Иоанном задержались у старца гораздо дольше обычного и прощались с ним уже тогда, когда все разъехались. Он вышел проводить нас, и вот, уже попрощавшись, я снова вернулся и упал перед ним на колени. «Поезжай с миром, – сказал батюшка с теплой улыбкой. – Я буду за тебя молиться».

Вскоре я принял сан и встречался с отцом Серафимом уже будучи диаконом. Так в мою жизнь вошел архимандрит Серафим, дивный угодник Божий и пламенный молитвенник за всех страждущих в этой земной юдоли...

До той поры не иссякнут в недрах Святой Руси такие светильники, пока будет она верна родному православию и заветам Святых Отцов. Ведь это наши корни, через которые питаемся мы живительной евангельской влагой».

Протоиерей Владимир Деменский

Воспоминания протоиерея Владимира Деменского († 1997). «Я часто приезжал в Готню к маме и в Ракитное навестить свою сестру Неониллу (в иночестве Веру, в монашестве Иоасафу).

Отца Серафима я знал около двадцати лет. Были у нас и беседы с ним. Видя его занятость и усталость от бесконечных посетителей, я старался не отвлекать его. Иногда было желание подойти и поговорить, но как только соберусь это сделать, он мне рукой махнет, и я понимаю, что ему не до меня (еще не время). Сядет, бывало, батюшка во дворе в кресло – вот, думаю, сейчас самое время с ним побеседовать, а он мне знак подает – опять нельзя. Собрались мы однажды ехать в Курск в епархиальное управление. Сели в машину, в пути, кажется, только и поговорить, завожу я разговор, а он показывает рукой на губы. И снова ничего не вышло.

В общем-то, признаюсь, никакой особой необходимости в разговоре у меня не было. Просто, как обычно, люди не молчат друг с другом, обязательно что-нибудь говорят. Он же постоянно пребывал в молитве и богомыслии. Мы же любим поговорить в силу своей духовной расслабленности, небодрствования и незанятости постоянной молитвой. Однажды он сказал мне: «Отец Владимир, пора и вам начинать молиться» (я тогда уже около тридцати лет был священником). Я понял, что он меня призывает совершать постоянную молитву, соединяющую нас с Богом.

А вот мою матушку Нину он всегда принимал. Она болела и только его молитвами спасалась. Для нее и других страждущих он не жалел времени, которого у него ни на что не оставалось, а молился он ночью. Я часто спал у него в домике. Ночью проснусь и вижу – у батюшки в келлии лампадка горит. Отодвину шторку, смотрю, а он стоит, коленопреклоненный, на молитве.

Он молился за всех, знал нужды каждого и делал все, чтобы облегчить страдания человеческой душе. О себе он не думал, никогда не отдыхал, в привычном понимании этого слова. Когда батюшка сильно переутомится, приляжет на кровать, не снимая сапог, подремлет пятнадцать-двадцать минут – и на молитву. Часто он так и спал, не снимая сапог. Я не видел его ни в какой иной одежде, кроме подрясника (у него не было гражданской одежды). Он не снимал его и во время гонений и репрессий, хотя много перенес насмешек и поруганий в то вседозволенное время.

Однажды в один из своих приездов в Ракитное я забыл дома свой наперсный крест, а он предложил сослужить ему в храме. Я сказал, что торопился и забыл крест дома. Он дал мне свой крест с украшениями. Когда после службы я поблагодарил его и стал возвращать крест батюшке, он сказал: «Отец Владимир, оставьте его себе. Я в своей жизни креста ни с кого не снимал». Иерею отцу Николаю Белецкому из Белгорода отец Серафим подарил свой наперсный крест, и когда тот заметил, что он не протоиерей, батюшка посоветовал: «А вы его пока носите под подрясником». Вскоре отец Николай стал протоиереем.

Однажды после посещения отца Серафима я стал собираться домой, а батюшка и говорит: «Отец Владимир, не торопитесь, побудьте еще, помолитесь». А я пытаюсь объяснить, что, мол, мне пора возвращаться на службу. Он же опять свое: «Не торопитесь, все хорошо будет». Пробыл я у батюшки еще три дня. Вернувшись же домой, нашел предписание о моем переводе на новое место – в город Благодарный. Подивился я тогда прозорливости отца Серафима и его увещеваниям «не торопиться».

Как-то отец Серафим мне говорит: «Отец Владимир, приезжайте к нам насовсем». Я стараюсь ему объяснить, что служу, что у меня там дом. Он говорит мне: «Настанет такое время, пойдете вы на пенсию и приедете к нам навсегда». Вышло, как батюшка сказал. По болезни я раньше срока ушел на пенсию. Матушка Иоасафа – моя сестра – к тому времени умерла, и я переехал в ее дом. Вот и получилось, что живу в Ракитном и служу в храме, где служил батюшка.

Жизнь отца Серафима была поучительна, Господь по его молитвам творил чудеса. Но у нас не было мысли, чтобы записывать все происходящее и собирать факты его прозорливости, исцелений болящих. Я думаю, что тут была какая-то леность с нашей стороны. Уже позже я понял, что нужно было все записывать, ничего не оставлять без внимания, что касалось этого святого человека, живущего среди нас. И слава Богу, что хотя бы сейчас, спустя пятнадцать лет после кончины старца, мы спохватились и собираем по крупицам воспоминания об этом удивительном батюшке, чтобы поведать о нем людям».

Диакон Димитрий Тяпочкин

Записи диакона Димитрия Тяпочкина об архимандрите Серафиме. Дедушка говорил: «Пока человек жив, он может покаяться. Господь ждет покаяния всякого человека, даже после его смерти всемилостивый Господь внимает молитвам живых за умерших».

«Нельзя на обиды отвечать обидами. Христиане должны не только прощать друг другу обиды, но и молиться перед Богом друг о друге».

Кто-то ругал коммунистов. Дедушка сказал: «Этот образ жизни – попущение Господне за грехи наши, а внешние формы жизни многих людей сегодня обманчивы. К сожалению, много тех, для кого обман стал нормой жизни. А это очень прискорбно». Ни на одной проповеди, которые я слышал, ни в частной беседе никогда не было и намека на критику со¬ временных руководителей. Не потому, что боялся, – страха он вообще не знал. Он говорил, что всякая власть – от Бога, и человек, наделенный этой властью имеет большую ответственность перед Богом, независимо от того, как он лично относится к Богу.

Кто-то продал дом, а деньги принес дедушке: дескать, помолитесь. Дедушка взял записку и ушел в келлию. Ждали долго. Дедушка вышел, благословил просителя, отдал записку, деньги он вообще в руки не брал, посоветовал что делать, как молиться, и ушел обратно к себе в келлию. А тот человек ушел окрыленный, счастливый, устыдившись, что принес деньги, и извиняясь за свою нетактичность. Мне рассказывали, что у него все наладилось.

Помню, как дедушка вычитывал монашеское правило, стоя на коленях. Там были еще люди, они начали что-то между собой выяснять вслух, мешали молиться. Дедушка, ничего не объясняя, поднялся с колен, обернулся, лицо его было как первый снег на солнце, казалось, он ничего не слышит и не видит, и ушел к себе в келлию. Проходя мимо меня, он коснулся рукой моей головы. Я, помню, чуть не упал в обморок. Благо диван был рядом. Лег и не раздеваясь тут же заснул.

Однажды ехали в автобусе на железнодорожную станцию. Один из пассажиров, изрядно выпивший, начал громко ругать священнослужителей, видимо, рассчитывая вывести дедушку из молитвенного состояния, но старался он напрасно. Дедушка жестом остановил меня, когда я собирался прекратить это безобразие, и, не замечая обидчика, продолжал молиться. Вдруг тот человек замолчал. Я внимательно следил за ним. Вижу, с ним что-то происходит: побледнел, сказать ничего не может, задыхается, потом свалился на пол автобуса. В салоне стало тихо-тихо. Так и лежал, пока не приехали на станцию».

Архимандрит Зинон (Теодор)

Воспоминания архимандрита Зинона (Теодора) – духовного сына архимандрита Серафима.

«Я познакомился с отцом Серафимом в 1975 году, накануне своего поступления в монастырь. Встреча с ним для меня была очень важным событием, потому что я увидел человека совершенно необычного. Я собирался поступать в монастырь, просил его благословения, он сделал это с радостью. Так завязалось наше знакомство, продолжавшееся вплоть до его кончины. Потом, уже живя в монастыре, я ездил к батюшке в течение семи лет.

Мне всегда вспоминается эпизод из жизни Антония Великого. К авве приходили трое монахов, двое о чем-нибудь спрашивали, а третий все время молчал. Антоний, наконец, решил спросить у монаха, почему он ни о чем не спрашивает. Монах ответил: «А мне достаточно на тебя смотреть». Так было и со мной46.

Рядом с отцом Серафимом нужно было жить, с ним нужно было общаться, за ним нужно было наблюдать. Это был такой опыт, который очень трудно поддается описанию. Я не задавал почти никаких вопросов отцу Серафиму. Он всегда приглашал меня к службам, которые совершались у него в келлии, и к обеденному столу; там были разные люди, задавали разные вопросы. Я слушал его ответы, наблюдал за ним и этого для меня было достаточно. Я не слышал никаких заумных ответов, не видел каких-нибудь чудес. Я видел тихую святость. Я никогда не слышал, ни одного раза, чтобы батюшка кого-нибудь осудил или о ком-нибудь пренебрежительно отозвался, хотя он видел всяких людей и от некоторых много натерпелся. Но он относился ко всем с одинаковой любовью, всех умел объединять, рядом с ним они становились едиными. Это тоже одно из свойств святости.

Апостол Павел говорит, что для чистого все чисто, и если человек видит в других какие-то пороки, это обличает только его собственную нечистоту. И самое важное, что я открыл для себя (это заметил еще старец Силуан Афонский): все святые похожи на Христа. Христа я представляю себе именно таким – кротким, тихим, жалостливым, участливым ко всем.

В разные эпохи Христос открывается какими-то новыми гранями. Человека конца 20 века вдохновить, привлечь к себе может только Христос кроткий и любвеобильный, а не праведный и грозный Судья, хотя Он таковым и остается.

Вспоминая отца Серафима, убежден, что лучшая форма проповеди в наше время – личное общение с человеком, который своей жизнью воплотил идеал Евангелия. Для меня это было откровением: отец Серафим нес в себе образ Христа. Я знал очень многих священнослужителей, благочестивых, честных, но отец Серафим – святой. Это – тайна. Объяснить ее, как и всякую тайну, невозможно. Да и сама духовная жизнь есть тайна. Отношения человека с Богом настолько личные, что желание передать их другому словами всегда обречено на неудачу».

М.Д. Гребенкин

Из воспоминаний М.Д. Гребенкина47, г. Тула: «Когда я увидел о. Серафима во время богослужения, я сразу почувствовал всей душой, что это необыкновенный человек. Так получилось, что сначала батюшка вышел из алтаря, подошел вплотную ко мне и спросил, кто я и откуда приехал. Меня сначала даже дрожь взяла. Затем он вернулся в алтарь. А на следующий день я был приглашен о. Серафимом на трапезу. В силу своей неопытности я отказался от приглашения и уехал домой. Хозяйка квартиры, где я ночевал, узнав об этом, была немало удивлена. С тех пор я стал ездить к батюшке каждый год и проводил у него Великий пост. Как я уже сказал, это был необыкновенный человек. Любой, хоть когда-либо увидевший его глаза, запомнил бы их навсегда. Он каждого встречал с такой любовью, как будто знал этого человека всю жизнь. Как будто этот любой и каждый человек был его благодетелем. Забегая вперед, скажу, что батюшка видел дальше всех нас. Бывали случаи моего ослушания, и в конечном счете я убеждался всегда, что благословения о. Серафима были верными. Однажды, незадолго до его кончины, мы вместе с женой были у него. В Страстную субботу жена сказала мне, что, во избежание неприятностей, должна ехать домой на работу. Я, зайдя к батюшке в келью, испросил у него благословения для отъезда жены. Он посмотрел на меня пристально, благословил и тихо сказал: «Послезавтра незамедлительно возвращайтесь». Он назвал день своей кончины».

Елена Коренева

Воспоминания Елены Кореневой, прихожанки храма Святителя Николая в Пыжах (Москва).

«До встречи с отцом Серафимом я была светским человеком. После посещения батюшки я явственно ощутила участие Бога в моей жизни, что Он выводит меня на новый путь, доселе мне не известный. Когда я впервые услышала о батюшке Серафиме, была потрясена и твердо решила непременно увидеть этого человека. Но только через три года, будучи на втором курсе института, я осуществила задуманное. Состоялась встреча, разделившая мою жизнь на две части: до отца Серафима и после встречи с ним.

Батюшка был действительно тем человеком, по молитвам которого все болезни отступали. Можно говорить о нем как о человеке удивительном, постоянном источнике любви, способном проникать в душу другого.

Вот батюшка стоит в храме. Он совершает литию. У него такой тихий голос, до шепота, как будто при слабом ветре шелестят листья. Но совершенно поразительно, что в каком бы углу переполненного храма ты ни стоял, слышно каждое слово, произнесенное этим почти неслышным голосом. Батюшка молился на литии и обращался к гораздо большему количеству святых, чем занесены в служебник, в том числе и к редко упоминаемым. Незабываемы пережитые мною ощущения. Ты склоняешься ниц во время длинных батюшкиных служб и как бы забываешь, что стоишь на коленях, что физически уже можно устать, изнемочь. Никогда, ни разу в храме у меня ничего не заболело, не было усталости, наоборот, я набиралась сил. Батюшка призывает на помощь святых, и чувствуешь, будто нет над тобой купола, как будто он распахнут в небо и через это пространство осуществляется связь Горнего мира с этим тихим голосом. Сонм Божественных сил будто бы снисходит к молящимся. Все эти святые, которых старец призывает на литии, его слышат, и ты чувствуешь это сердцем. Они отзываются на его слова. Это ни с чем сравнить нельзя.

Я вспоминаю, как батюшка входил в храм, его вели послушники. Он согбен, он очень стар и немощен на вид... Но его взгляд обжигал, проникал в глубину твоего сердца, и ты замирал в трепете. К его приходу люди стояли в храме как две стены, соединенные как монолит, от входа до алтаря. Батюшка тихо-тихо продвигался в этом живом коридоре, и каждый с невероятным сосредоточением ожидал его приближения, будто всю свою судьбу вверял ему, ждал ее раз¬ решения, полагая, что оно – в его благословении. Батюшка идет и обращается почти к каждому. Он благословляет со словами: «Делайте операцию, все будет хорошо». Эго он говорит человеку, которого видит в первый раз. А следующему: «Нет, нет, не уезжайте, помолитесь, не теряйте надежды, я найду для вас время, и мы побеседуем». Вот он совсем рядом, ты сдерживаешься, чтобы не заплакать, и не понимаешь, что происходит. Батюшка останавливается и благословляет меня. Я никогда не забуду это медленное, очень медленное, внимательное благословение. Такое чувство, будто этим благословением он проницает тебя насквозь, будто знает о тебе все, и ты как будто бы знаешь его. Он произносит одно единственное слово. Самое главное слово, сказанное для меня за всю мою жизнь: «Молись». И когда батюшка отступил, сделал шаг, другой, я почувствовала состояние, описанное в художественной литературе, не понимаемое ранее, но в этот миг ставшее совершенно понятным: «Хочется опуститься на колени и целовать след человека, прошедшего мимо». Невозможно было сдержать рыданий. Батюшка остановился и с неизреченным участием, с несказанной любовью, повторил то же слово: «Молись!»

Когда мне довелось, по милости Божией, приехать к батюшке, я, признаться, надеялась поговорить с ним. Но опыта общения с духовными лицами у меня не было. К тому же я увидела, какое количество людей вокруг жаждут встретиться с батюшкой, у каждого свое, наболевшее. Многие приехали издалека, с невероятным терпением день за днем ждали, когда старец уделит им хотя бы минутку после длительной, по шесть-восемь часов, службы в храме. И такое количество несчастных людей было вокруг, что я не решилась подойти к нему, попросить помолиться за своего мужа.

Считаю, что преподобный Серафим Саровский, который стал затем моим небесным покровителем, по неизреченной милости Божией направил меня в Ракитное к этому дивному старцу, также носящему имя Серафим, что значит пламенный в любви. Очень много в моей жизни будет связано с преподобным Серафимом Саровским, о котором я тогда совершенно ничего не знала. Считаю, именно он направил меня на путь духовного становления, вручил меня такому святому, каким является приснопоминаемый архимандрит Серафим. Отче Серафиме, моли Бога о нас!»

Москва, 1997 г.

Протоиерей Валерий Бояринцев

Воспоминания протоиерея Валерия Бояринцева и его матушки Наталии.

Отец Валерий Бояринцев, из Алупки, познакомился с отцом Серафимом в 1959 году, будучи студентом художественного училища. Часто и подолгу общаясь со старцем, особенно в начале шестидесятых годов, он имел возможность узнать многие подробности из жизни отца Серафима. Его воспоминания о батюшке вошли в главы, посвященные жизнеописанию старца. Отец Валерий рассказывает:

«Будучи в ссылке, отец Серафим усердно молился Богу, причем, как он вспоминал, память его полностью воспроизводила дневной круг богослужения. Господь дал ему такую память. То есть не имея Часослова, он мог круглосуточно молиться Богу, как этого требовали его сердце и его священнический сан. В ссылке Господь не раз посылал ему утешения. В частности, недалеко от того места, где он работал (по немощи ему приходилось трудиться огородником, а в дальнейшем – сторожем), находился храм. Он даже иногда заходил в этот храм, стоял у дверей, остриженный. И вот однажды на Пасху настоятель позвал его в алтарь. Для ссыльного священника это, конечно, было настоящим чудом. Облачившись, батюшка сослужил настоятелю на пасхальной заутрени. Потом он не мог говорить о тех своих переживаниях без слез. Навсегда он запомнил имя того священника – протоиерей Митрофан. Как оказалось, отец Митрофан увидел сон, в котором ему было велено пригласить в алтарь человека, стоящего в дверях. Ему было открыто, что это священник. Этим повелением он не мог пренебречь. И в дальнейшем он не раз приглашал батюшку сослужить ему, хотя это грозило ему серьезными неприятностями: он мог потерять место или даже мог быть арестован.

Будучи уже на свободе, отец Серафим подарил образок Святителя Николая одной верующей в связи с рождением ребенка. Она отнеслась к подарку равнодушно. И батюшка сказал ей в назидание: «Точно такой образок я носил всю свою ссылку на груди, он меня спасал от верной гибели». Однажды его послали за Енисей охранять лесосклад, который ежедневно посещали медведи. Заключенные предупредили, что это верная гибель. Таким образом лагерное начальство избавлялось от неугодных ему заключенных. Оттуда никто живым не возвращался. Звери жестоко расправлялись с безоружными сторожами. Батюшка все время молился, ограждал себя крестом, и медведи не смогли к нему приблизиться...48

Утро отца Серафима начиналось с утренних молитв, переходило в полунощницу, затем он читал третий, шестой часы, Изобразительные, потом Апостол, Евангелие дня и непременно то обычное Евангелие, которое читают в Изобразительных о Причащении, затем «Верую», и тогда уже был завтрак. Это утреннее правило продолжалось в обычный день с 7 до 11 часов. Затем в свое время – девятый час, вечерня, малое повечерие, каноны дня. Иногда вечернее правило начиналось часов в 8 и кончалось ближе к полуночи. Таким образом, молитвенное правило каждый день продолжалось семь-восемь часов. У меня осталось впечатление, что это очень долго и утомительно. Кто работал, – а у меня чаще всего было послушание трудиться, – тем правило сокращали. Обязательными были только утренние молитвы и полунощница, а затем шли трудиться.

Когда совершалось богослужение в храме, всех будили в 6 часов. После утренних молитв читали полунощницу. Сам батюшка поднимался часа в 3–4. У него – свое правило. Кроме обычного правила он читал «Ко Святому Причащению», уже никого не приглашая. И затем с 7 часов – служба, вычитывались часы. Литургия начиналась около 10, кончалась в час или в 2 часа. После литургии еще были молебны с акафистом. И все заканчивалось в 3–4 часа дня. Мы могли, съев просфорки, расходиться. А батюшка еще шел крестить и на другие требы. Крестил он обычно полным чином, минут 45, хотя бы и одного ребенка. Часов в 5 вечера он приходил домой. Только и мог сказать: «Матушка, попить». Есть он уже почти не ел, но всех усаживал за стол. За трапезой можно было кое-что для себя выяснить, если что-то не успел на исповеди у другого священника. Отец Серафим находил возможность сказать каждому то, что как раз именно ему и нужно было услышать. И когда подходили под благословение, он мог сказать что-то индивидуальное.

Казалось, можно было бы изнемочь от таких нагрузок, но сам отец Серафим признавался: «Вот уже сил никаких нет, но только дошел до престола – «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа...» – и потом уже никакого ощущения себя нет, все легко и просто, только до этого места было тяжело.

Отец Серафим служил тихо, но внутренне очень сосредоточенно и проникновенно».

Матушка Наталия Бояринцева вспоминает: «Во время проповеди батюшка все время плакал. Слова его были настолько сердечны, что обязательно размягчали ожесточенную и железную душу. Иногда думаешь: не буду плакать ни за что. Но обязательно что-то из его слов да заденет твое очерствевшее сердце.

На литургии в алтаре всегда находилась стопка носовых платков, которые все были мокрые от слез. Мы их ежедневно стирали.

Богослужения в Ракитном были совершенно необыкновенными. Все молящиеся выстраивались от церковных дверей до центрального аналоя для благословения, рядами стояли вдоль стен. Батюшка шел прямо к центральному аналою. В этот момент было принято петь «Воскресение Христово видевше». Под это песнопение батюшка обычно прикладывался ко всем иконам коленопреклоненно, падал ниц, и весь храм вместе с ним. И реальное ощущение Воскресения Христова присутствовало в душе. Конечно, во время евхаристического канона падали ниц все в церкви, почти никого не было, кто стоял бы неколенопреклоненно. Возникало ощущение присутствия Бога».

Отец Валерий Бояринцев рассказывает, что в алтаре старец пребывал в трепетном страхе, литургию совершал в неизменно благоговейном состоянии. Можно сказать, что богослужение было для него поистине священнодействием. Он готовился к нему часа за два, настраивался, сосредоточивался. Чувствовалось, что с таким страхом и трепетом он готовится к встрече с Самим Господом. Перед воскресным богослужением, наверное, это длилось всю ночь. Спал он тогда совсем немного.

Наталия Бояринцева, вспоминая свои встречи с отцом Серафимом, говорит, что самым покоряющим свойством отца Серафима была необыкновенная любовь ко всем. «Например, приходит какая-то старушка дряхлая, приводит девицу. Видно, что та не в себе, психически больная. Батюшка на нее смотрит, его глаза излучают столько тепла, сочувствия... Он говорит: «Завтра приведите ее на службу». «Да нет, она сегодня уезжает», – противится старушка. Батюшка начинает ее уговаривать. Выясняется, что девица даже не родственница ей, – попросили, она привезла. После уговоров больную оставляют до следующего дня. Отец Серафим ее причащает и снова упрашивает, чтобы ее еще раз привезли. И таких примеров бесчисленное множество.

Замечательно было в его характере то, что он очень сердечно относился ко всяким семейным проблемам. Видно, его собственный семейный опыт, трудная жизнь, похороны своих детей – все это не осталось втуне. Как никто другой, он понимал и глубоко, до боли, чувство¬вал переживания матерей, которые рассказывали ему о своих непутевых детях. Он что называется «из нутра» понимал, что такое семейные неурядицы. В батюшке это было как-то особенно пронзительно».

«Надо сказать, – говорит отец Валерий, – что отец Серафим не разрешал жизненные вопросы «на ходу». Батюшка выслушивал наши недоумения, потом скромно говорил: «Ну, помолимся!» Бывало, так проходил день, второй, третий – никакого ответа. Наконец терпение наше кончалось: «Батюшка, нам же ехать надо!» – «Ну делайте вот так...» Какая-то фраза, сказанная в последнюю минуту перед отъездом, решала многое, и тогда все в жизни устраивалось само собой.

Однажды спрашиваю, уходить ли мне из института. Батюшка мне ответил: «Не уходи», и по молитвам старца я закончил медицинский институт, несмотря на постоянные препятствия со стороны администрации из-за моих религиозных убеждений».

Наталия Бояринцева продолжает: «К батюшке приезжало очень много душевнобольных. В храме они всех устрашали своими криками, топаньем, свистом, маятниковым хождением. Но с приближением отца Серафима они затихали. Батюшка исповедовал их в конце исповеди. Перед этим он уходил в алтарь и молился. Мы всегда за него переживали: он такой слабенький, немощный, еле живой, ему еще и литургию служить, а тут – бесноватые со своей неукротимостью. По окончании литургии батюшка для болящих устраивал соборование. Мы замечали, что с каждым приездом к отцу Серафиму состояние больных улучшалось. Со временем они выздоравливали и просили его благословения на работу при храме. Он благословлял исцеленных оставаться при храмах по месту жительства».

Диакон Александр Мумриков

Воспоминания духовного сына отца Серафима диакона Александра Мумрикова.

«Впервые я приехал в Ракитное по совету Александра Салтыкова (ныне протоиерея). Я тогда устраивался на работу в музей Андрея Рублева, где работал Александр, и он посоветовал мне съездить в Ракитное и взять благословение у батюшки Серафима.

Приехал я в субботу вечером, перед всенощной. Храм еще был пуст, но батюшка уже находился в алтаре. Вскоре появился алтарник. Он сказал, что батюшка благословляет меня во время крестного хода нести крест, и вручил мне большой двухметровый крест. Я очень удивился, поскольку недавно стал верующим и был совсем неопытным в церковной жизни.

Началась всенощная, мы крестным ходом пошли внутри храма, впереди я с крестом, затем певчие и паломники. Сзади всех шел в облачении отец Серафим и усердно молился. Певчие пели стихиры праздника. (В том году праздники Благовещение и Вербное воскресенье пришлись на один день). Шествие двигалось по храму, и было ощущение, будто все мы представляем общину первых христиан. На третьем круге я почувствовал, что меня всего переполняет ощущение живого присутствия Господа. Когда батюшка говорил проповедь, он сказал, что мы сейчас встречали Господа, как жители Иерусалима, когда весь народ приветствовал Его после чуда воскрешения четверодневного Лазаря. В самый день праздника храм постепенно наполнился приезжими, все стояли вдоль стен, иногда в два-три ряда. Я стоял во втором ряду. Все мы благоговейно ждали прихода отца Серафима, чтобы взять у него благословение. Вот он медленно вошел в притвор, склонился перед Распятием, поцеловал стопы Господа и так же медленно пошел вдоль ожидающих его людей. Проходя к алтарю, старец, с одним поговорил, другого обнял, перекрестил, кого-то поцеловал в голову. Увидев меня, он начертал мне перстом на лбу крест, как во время елеопомазания. Благословив народ, батюшка приложился к храмовой иконе Святителя Николая на иконостасе, к иконе Архангела Михаила и вошел в алтарь. И началась долгая – по монастырскому чину – служба, на которой я присутствовал впервые. Около часа дня литургия закончилась.

Молебен батюшка служил коленопреклоненным, во время проповеди он со слезами сказал: «Мы теперь приступаем к дням, когда Иуда (тут он заплакал) предал нашего дорогого Господа». Все, кто был на молебне, не могли сдержать слез. На третий день я вернулся домой и поделился своими впечатлениями о поездке с Александром, который сказал мне, что теперь меня непременно примут к ним на работу.

Хотя я по специальности инженер-физик, меня действительно взяли в музей Андрея Рублева, где я проработал младшим научным сотрудником пять лет, изучая удивительный мир икон. С этого времени постепенно я начал воцерковляться. После гонений нас, верующих, уволили из музея. Александр Салтыков принял сан священства, я позже был рукоположен во диакона.

Мои поездки к отцу Серафиму после длительного перерыва из-за его болезни возобновились, и раз в два месяца в течение последних двух лет его жизни я приезжал в Ракитное. Не один раз во время трапезы у батюшки мне приходилось слушать его ответы и наставления духовным чадам. Все, о чем он говорил, состояло из евангельских изречений, а говорил он на обычные темы, то есть вся его речь была проникнута евангельскими словами.

Приближалось тысячелетие крещения Руси. Мне для юбилейного альбома поручили написать статью «Молельные иконы Преподобного Сергия Радонежского по работам отца Павла Флоренского». На Пасхальной седмице, перед тем, как нести статью в издательство, вижу сон. Сидим мы у отца Серафима в келлии за трапезой, все места заняты, только место батюшки свободно. Мы уже знали, что на днях батюшка отошел ко Господу. И вот в том сне вижу, что входит матушка Иоасафа и обращаясь ко мне, говорит: «Вас батюшка зовет к себе». «Как зовет? Ведь он умер», – отвечаю я и показываю на свободное место за столом, она мне – свое: «Он Вас зовет». В это время отодвигается занавесочка, и я вижу отца Серафима, который благословляет меня. От телефонного звонка я проснулся. Звонил архимандрит Иннокентий (Просвирин), ныне покойный, и приглашал меня приехать со статьей в издательство Московской Патриархии и добавляет, что воз-можно, решится вопрос о моем трудоустройстве.

Я приехал, отец Иннокентий зажег семисвечник и оставляет меня в кабинете следить за горящими свечами, а самому ему нужно спешить на конференцию. Минут через двадцать в кабинет входит владыка Питирим (Нечаев), он тогда возглавлял издательство Московской Патриархии, с ним Патриарх Грузинский Илия. Владыка, показывает в мою сторону, говорит: «Вот здесь у нас Богословский отдел». Я встаю и беру у них благословение.

До обеденного перерыва Богословский отдел издательства посетили пять патриархов, и у каждого мне пришлось брать благословение.

Делал я это совершенно неосознанно. И когда отец Иннокентий собрался познакомить меня с владыкой Питиримом, я сказал, что и владыка и пять патриархов заходили в отдел, и я у всех взял благословение. «Как заходили, не может быть», – удивился он. Когда отец Иннокентий представил меня владыке Питириму, тот одобрил мою кандидатуру: хорошо, хорошо, помогайте в издательских делах». Перед уходом в отпуск отец Иннокентий передал мне все дела, а по возвращении из отпуска в издательстве произошла реорганизация, и архимандрит Иннокентий был назначен руководителем книжной редакции. Среди его сотрудников подвизались отец Андроник (Трубачев), ныне насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры и отец Феофилакт (Моисеев), ныне настоятель Черниговского скита.

Моя статья об иконе «Достойно есть», написанная к празднованию тысячелетия Святой горы Афон, понравилась владыке Питириму, и он сказал: «Вот и ведите Богословский отдел». В нем я проработал восемь лет. Когда в 1990 году отец Андроник (Трубачев) нес послушание настоятеля Валаамского монастыря, я перешел к нему на Валаам в издательский отдел. Позже я поступил в семинарию и десять лет был преподавателем.

Вот какой силой обладало благословение старца. Молитвами приснопоминаемого архимандрита Серафима, Господи, помилуй нас!»

20 октября 2000 г., Москва.

Протоиерей Владимир Воробьев

Воспоминания духовного сына отца Серафима протоиерея Владимира Воробьева – ректора, профессора Православного Свято-Тихоновского богословского института. «Первый раз мы с женой приехали в Ракитное к отцу Серафиму в 1970-х годах. Батюшка был болен. В храме мы встретили нашего друга Валерия Бояринцева. Сопровождая батюшку на службу и проходя мимо нас в храм, Валерий сказал: «Батюшка, это мой товарищ, Володя». Отец Серафим остановился и с удивительной любовью благословил меня и жену. Я почувствовал в нем необыкновенную благодать и святость. Во время нашего общения с батюшкой в его келлии, он очень интересно рассказывал о том, как он учился в Московской Духовной академии, вспоминал разные случаи из своей студенческой жизни. Общение с ним было замечательным и назидательным. Когда мы прощались, Наташа Бояринцева сказала: «Батюшка, Владимир помогал мне воцерковляться, давал духовную литературу». «Очень хорошо, он священником будет», – ответил отец Серафим. Я приезжал к старцу и тогда, когда стал священником, как он и предсказывал. Помню, как он по многу часов вынимал частицы из просфор на проскомидии. Поминал всех поименно до начала литургии. А как он удивительно служил! Весь погружался в молитву. Рядом с ним я чувствовал себя обновленным, было очевидно, что перед тобой святой человек.

Службы у батюшки были длительные. Он очень рано приходил в храм. Несмотря на свой преклонный возраст, все требы служил по полному чину, ничего не сокращая. Уходил из храма часа в четыре.

На службах было много народу, в основном приезжих, паломников. Батюшка говорил: «Местные не ходят, думают, что отец Серафим за них будет молиться». Батюшка очень любил народ, и его все почитали и любили. Благодатная помощь старца ощущалась всеми. Мне много раз приходилось слышать о чудесных случаях, которые совершались по его молитвам и благословениям.

Вспоминаю, как батюшка рассказывал, что один молодой человек, его духовный сын, очень хотел быть священником и просил у него благословения на принятие сана. Батюшка сказал, что священником ему быть нельзя. Тот очень огорчился и вновь стал настаивать на благословении, но получил вторичный отказ. Однако он так настойчиво молил старца, что все- таки получил от него благословение на поступление в семинарию. Окончив семинарию, он, пренебрегая запретом своего духовного отца, добился рукоположения во пресвитера и получил приход. В храме, где он стал служить, не горело паникадило. Поскольку до священства он работал электромонтером, то в первые же дни своего служения стал сам устранять неисправность, но упал с высоты и разбился насмерть.

Однажды по дороге в Москву я с супругой заехал в Ракитное повидаться со старцем. Вечером говорим ему: «Позвольте с вами проститься», а он: «Пойдите лучше переночуйте, а утром поедете». Мы настаивали на отъезде. Утром нам нужно было быть на работе. Видя нашу настойчивость, батюшка улыбнулся и сказал: «Как хотите, поезжайте». Келейник старца вывел нас на дорогу. Мы более часа простояли в надежде доехать до Белгорода на попутном транспорте. Мимо нас проезжало много машин, но ни одна не остановилась. Нам пришлось вернуться обратно. Утром мы подошли к батюшке за благословением. «А теперь поезжайте с Богом», – сказал он.

Мы опаздывали на автостанцию, но автобус на Белгород не уехал, словно ожидая нашего прихода. В Белгороде на перроне стоял поезд на Москву. Мы поспешили в кассу, но там была очередь. Однако нас почему-то пропустили, мы взяли билеты и благополучно приехали домой, и на работе все устроилось.

Молитвами приснопоминаемого отца Серафима помилуй нас, Господи».

Иеромонах Сергий (Рыбко)

Воспоминания игумена Сергия (Рыбко), ныне игумена, настоятеля московского храма в честь Сошествия Святого Духа на апостолов.

«Еще юношей я не мог удовлетвориться тем, как живу. Я был знаком со многими священнослужителями, и они меня приобщили к чтению духовной литературы. Я читал много, но в литературе не находил утешения для своей души. По милости Божией, я попал в окружение духовных чад отца Серафима. Они часто рассказывали о нем, ездили к нему, и постепенно мое сердце расположилось к батюшке: я почувствовал, что он человек святой жизни.

Со временем я стал работать в храме – сначала звонарем, затем псаломщиком. И неизбежно встал вопрос о моем духовном руководстве. Мне хотелось, конечно, иметь духовником такого подвижника и молитвенника, каким был отец Серафим. Вернее было бы сказать, что я мечтал об этом, на самом же деле считал себя недостойным общения с ним и не имел дерзновения просить его быть моим духовником.

Когда Господь сподобил меня приехать в Ракитное и познакомиться с отцом Серафимом, он благословил меня и спросил, с каким вопросом я к нему приехал. Я ответил, что нуждаюсь в духовном руководстве, и просил его указать мне духовного наставника, добавив: «Куда бы вы меня ни направили, я с полной верой поеду и буду выполнять все ваши указания». Он помолчал и ответил: «А можно, я сам возьму вас к себе?» От этих слов у меня колени подкосились. Я сказал: «Батюшка, я недостоин, у меня даже мысли не было просить вас об этом. Для меня это радость несказанная. А что нужно делать, чтобы быть вашим духовным чадом?» Он ответил: «Будете приезжать ко мне на исповедь хотя бы раз в пост».

С тех пор каждый месяц я ездил из Москвы в Ракитное, ощущая в этом потребность. По благословению батюшки я останавливался у Тимофея (теперь он архимандрит Тихон, духовник Рижской Спасо-Преображенской пустыни), который тогда работал плотником, а после работы выполнял послушание псаломщика. В его маленькой комнате всегда было тесно от паломников, размещались кто где мог, ночью спали прямо на полу, так что и пройти было нельзя.

Трудно передать словами, что это такое – общение с отцом Серафимом, что значило для меня просто побыть рядом с ним. В душе воцарялись умиротворение и покой, устанавливалась некая тишина, на сердце было легко-легко, и все вопросы как бы сами собой разрешались.

«Помню, он встанет, возьмет меня за руки, положит свои руки на мои локти, и смотрит, и говорит. Кажется: сейчас батюшка упадет, но нет, батюшка не падает, батюшка говорит. И это так подкрепляет, видно, что батюшка – сама любовь, настолько он любит нас.

А когда он шел в храм, к нему все подходили под благословение. Идет старец и с такой любовью, с таким смирением всех благословляет, причем идет еле-еле, вследствие своей старческой немощи, его окружают любящие духовные чада... Это удивительная картина. И ничего искусственного, никакой игры в этом не было, просто его действительно любили – больше жизни любили»...

Мне не доводилось подолгу беседовать с батюшкой, обычно это были три-пять минут. Но та молитвенная атмосфера, в которой мы все пребывали, общение на церковном дворе и в храме благотворно действовали на нас, жаждущих духовной близости с отцом Серафимом. К батюшке приезжало много интересных людей. Некоторые мои недоумения разрешались со священниками, приезжавшими к батюшке со всех концов страны. Мы ждали, когда он нас примет, и, конечно же, разговаривали. Такое общение способствовало моему духовному росту.

Наблюдать за отцом Серафимом всегда было назидательно. Его отношение к Богу, к ближнему, к богослужению, к молитве выявлялось в каких-то репликах, жестах, в самом образе его жизни.

...Как-то было у меня искушение: я стал тяготиться тем, что к батюшке все труднее попасть, что он много внимания уделяет духовенству, которое шло к нему вне очереди. Я же ждал неделю, две. «Если он не может меня принять, то зачем тогда взял в духовные чада», – рассуждал я в раздражении. Однажды во время исповеди батюшка неожиданно вдруг говорит: «А знаете, Георгий, будьте довольны тем, что я за вас частичку вынимаю». Мне стало стыдно, я готов был сквозь землю провалиться. С тех пор эти помыслы меня больше не посещали. Я не понимал тогда, насколько важна молитва старца. Одним из первых, данных мне батюшкой наставлений, было пожелание всегда, когда читаешь утреннее правило, просить молитв своего духовного отца.

Со временем, когда уже сам стал священником, я понял, что иереи приезжали к батюшке решать в основном церковные вопросы и редко – личные. С годами и жизненным опытом пришло осознание того, что Господь по молитвам старца милует нас и посылает нам все необходимое.

...Я спросил: «Батюшка, есть канонические грехи, которые возбраняют принимать священный сан. А если вдруг я не выдержу: я человек молодой, вдруг впаду в какой-нибудь блуд, что тогда делать?» Он посмотрел на меня и сказал: «Тогда нужно будет этот грех,– он немножко помолчал,– исповедать». То есть батюшка имел на это очень снисходительный взгляд.

Еще помню, как-то во время трапезы, на которой присутствовали священники, батюшка сказал: «Раньше в семинариях задавали такой вопрос: священник должен идти причащать умирающего, ему нужно перейти реку, а мост ветхий, и по нему никто не ходит по той причине, что он находится в аварийном состоянии. Как должен поступить священник?» Все молчали. Вообще, когда батюшка спрашивал, братия предпочитала молча ждать, что батюшка сам скажет. Батюшка помолчал и говорит: «Ответ правильный будет такой – мост не провалится». И еще раз повторил: «Мост не провалится». Вот такой веры требовал он от пастырей Церкви».

Один священник, духовное чадо батюшки Серафима, вспоминал: «Я приехал к батюшке весь в грехах, думал, что сейчас он на меня как закричит: «Вон отсюда, такой-сякой! К архиерею!» Но он выслушал и сказал: «Ну, ничего-ничего». И не наложил никакой епитимьи, и сам меня просил не накладывать на людей никакой епитимьи. И сколько я у него ни был, он ни разу мне не сказал: «Да ты что?! Что ты сделал?!» Только: «Ничего-ничего, как-нибудь, как-нибудь». И уезжал я от него всегда прямо весь «окрыленный».

Вспоминаю еще один случай. В очередной мой приезд батюшка болел, вызвали врача. Мне нужно было отправляться в обратный путь; я пошел взять благословение на отъезд. Отец Серафим лежал у себя в келлии. Прощаясь, я заикнулся было, что у меня есть один нерешенный вопрос. Он с усилием хотел что-то произнести, и в этот момент мне стало очень стыдно. Мне показалось, что если он сейчас скажет слово, то умрет, – такой он был слабый. Тогда я нашелся, сказал, что останусь еще на один день. Он с облегчением одобрил: «Хорошо, останьтесь». Отец Серафим был готов поговорить, что называется, из последних сил, но мне хватило ума не доводить до этого.

Помню, однажды я спросил: «Батюшка, к вам не всегда приедешь и трудно попасть, как мне быть, где исповедоваться?» Он сказал: «Исповедоваться и причащаться можете у кого угодно, как сердце подсказывает. А духовный руководитель должен быть один...»

Из тех многочисленных вопросов, которые я задавал отцу Серафиму, был и такой: можно ли молиться царю Николаю и как? – на что он ответил: «Неканонизированному царю-мученику можно молиться так: «Господи, упокой душу усопшего раба Твоего царя-мученика Николая и святыми его молитвами прости моя прегрешения». Спрашивал, можно ли молиться о упокоении русского богослова митрополита Зарубежной Церкви Антония (Храповицкого). Он ответил: «Можно, Господь разберется, кто был прав». Спросил батюшку, как молиться о властях, ведь коммунисты исповедуют атеизм. Он ответил: «Когда мы молимся о властях, то просим об обращении заблудших. Ведь и в синедрионе были Никодим и Иосиф Аримафейский».

Однажды в моем присутствии кто-то спросил батюшку, как он различает бесноватых и просто больных. Он ответил: «Когда приезжает такой человек, мы идем с ним на богослужение. Если он одержим, то не может обычно, как все, передвигаться по храму: начинает подпрыгивать, порой даже очень высоко. Если он всего лишь больной, то в храме стоит спокойно и молится».

Приехала как-то к отцу Серафиму жена священника, который, судя по всему, был одержим бесом, и обратилась за помощью об исцелении. Батюшка ответил ей, что такое приключилось с ним за его маловерие, пусть от молится, и все пройдет. Но служить в таком состоянии литургию ему пока не надо. Этот священник вскоре избавился от такой напасти.

Помню, как батюшка меня смирял. Пригласили нас на трапезу. Мы заходим. Из всех присутствующих я один был в подряснике (носил его по благословению батюшки, прислуживая в храме псаломщиком). Он показал, где мне сесть. Это самое отдаленное место, я там всегда сидел за трапезой, когда было многолюдно. Зашли остальные. Батюшка говорит мне: «Георгий, пересядьте еще на одно место». Я передвинулся. Мать Иоасафа привела еще нескольких паломников. Батюшка предложил мне пересесть еще дальше. Так, постепенно пересаживаясь, я оказался рядом с отцом Серафимом – на самом почетном месте. Но, сидя рядом с батюшкой, я не переставал ощущать себя на своем дальнем месте. Ни слова не проронил, сидел ни живой ни мертвый. Так батюшка меня смирял. Окажись я сразу рядом с ним, глядишь, мог бы впасть в гордыню и самомнение.

За трапезой батюшка обычно молчал, любил слушать других, узнавая церковные новости. Однажды за столом собрались одни священники. В это время никаких вопросов отцу Серафиму не задавали. Он стал рассказывать, что из святого града Иерусалима ему привезли терновник с шипами, из которого был сплетен венец Спасителю. «Вот этот терновый венец расплели, и оказалось, что он словно колючая проволока», – заметил батюшка многозначительно. Сидящие за трапезой священнослужители продолжали разговаривать друг с другом, не обращая внимания на сказанное. Отец Серафим посмотрел на всех присутствующих и печально опустил голову. Передать его скорбь невозможно. После этого в трапезной воцарилась тревожная тишина. Больше к этому вопросу батюшка не возвращался.

В один из приездов отец Серафим мне сказал: «А ваш путь – путь священства». Я был поражен. Никогда об этом не думал, считал себя грешным и недостойным принять сан. Как-то один из духовных чад батюшки приехал к нему с сыном за благословением на поступление в духовную семинарию. На вопрос, правильно ли они решили, старец ответил: «Священство – это как помазание Аарона49. На ком оно есть, рано или поздно, хочет этого человек или не хочет, обязательно проявится. Если есть на то воля Божия, то это непременно произойдет». Я тогда понял, что сказанное не в последнюю очередь относилось и ко мне, что впоследствии и подтвердилось. Я принял сан через восемь лет после кончины отца Серафима.

Когда батюшка благословлял меня на священство, то сказал: «Готовься». Вернулся я от него и стал думать, как же готовиться? Пришлось снова ехать к батюшке, разузнать подробности, но батюшка был болен, и спросить у него не было никакой возможности. На церковном дворе я разговорился с иеромонахом из Рижской епархии. Он мне рассказал об их старце Таврионе, к которому приезжало так много паломников и духовных чад, что принять всех и ответить на их многочисленные вопросы было затруднительно. Но в воскресенье, когда многие обычно отправлялись в обратный путь, во время проповеди отца Тавриона каждый получал ответ на волновавший его вопрос. Я подумал: «Вот какие великие старцы встречаются в жизни!» На следующий день моего приезда на проповеди (было празднование святителю Иоанну Златоусту) батюшка Серафим сказал: «Святитель Иоанн Златоуст написал много чудных книг, и среди них есть книга о священстве...» Невольно я задался вопросом: почему это он говорит именно об этой книге? У Иоанна Златоуста двенадцать томов сочинений. В храме – одни старушки и один приезжий иеромонах. Тут только я понял, что это ответ на мой вопрос, это то, зачем я приехал в Ракитное. Вернувшись домой, я довольно быстро нашел указанные творения. Из них я узнал, что для того, кто готовится стать священником, главное – считать себя недостойным сана и воспитывать в себе смирение.

Мой путь к священству был долгим и непростым. Отец Серафим направлял меня в Одессу к митрополиту Сергию (Петрову; † 1988). Владыка мне ответил, что поскольку Одесса – город с ограниченной пропиской, то остаться там в монастыре невозможно. Я побывал и в Латвии. Владыка Леонид сказал почти то же самое: прописаться в Риге очень сложно. Вернувшись к батюшке, я рассказал о возникших трудностях и препятствиях, мешающих моему служению. Батюшка был в раздумье и, как мне показалось, расстроился. Я попросил его благословения остаться в Ракитном при храме. Но отец Серафим не благословил уходить из церкви, где я был псаломщиком. На прощание батюшка все-таки пообещал обратиться к правящему архиерею владыке Хризостому и похлопотать обо мне. Но через месяц, когда я приехал в Ракитное, он сказал, что пока нет Божией воли, придется остаться у себя на приходе, и добавил: «Нужно подождать. А затем все у вас будет хорошо и сразу».

По воле Божией через шесть лет после кончины отца Серафима я попал в Оптину пустынь. Был послушником, затем иноком, с именем Сергий. Вскоре на Духовном соборе объявили, что приняли решение рукоположить меня в сан иеродиакона. Я сказал, что недостоин, но как послушание и по благословению готов выполнить это решение. Вскоре я был рукоположен в сан иеромонаха. Наместник Оптиной пустыни архимандрит Евлогий (Смирнов; ныне архиепископ Владимирский и Суздальский) был в свое время в духовном общении с отцом Серафимом.

Помню, как старец благословлял меня на иночество. Когда-то я искал девушку, на которой мог бы жениться. К будущей невесте у меня были довольно высокие требования: она должна быть не столько красива внешне, сколько близка мне по духу. Познакомился я с хорошей верующей девушкой, встретились мы, поговорили, она мне понравилась. Но как-то вдруг она исчезла из моего поля зрения, и при всем нашем желании увидеться, ничего не получалось: то она меня ищет, то я не могу ее отыскать, все безрезультатно. Так было с несколькими девушками. Наконец, я познакомился с еще одной, образованной, очень симпатичной барышней. Снова та же история. Какое-то время мы друг друга искали. Я поехал к ней в Ковров, а мне говорят, что она два часа назад уехала в Смоленск, куда ее распределили после окончания института. Мы с ней договорились во время отпуска отдохнуть на море. Батюшка благословил, но сказал: «Только даже пальцем ее не трогать». Подходит время отпуска, а ее нет. Думаю, поеду к старцу, спрошу, как быть, но к батюшке я не попал. Мне сообщили, что милиция в очередной раз устроила облаву. Тогда были времена, когда строго следили, чтобы после богослужения никого в ограде храма не оставалось. Пришлось обратиться к владыке Сергию (Голубцову). Он благословил меня поехать не на море, а к пустынникам в горы и дал рекомендательное письмо. Прожил я с пустынниками три недели, и девушка выветрилась у меня из головы. Там я увидел вблизи, что такое монашеская жизнь и загорелся желанием, далеким от женитьбы. Очень захотелось даже остаться в горах. Но, по трезвому размышлению, понял, что мне еще рановато подвизаться в пустыне. После этого я приехал к отцу Серафиму, а он, чуть улыбаясь, прямо с порога вопрошает: «Монашество?»

До сих пор Господь промыслительно дает мне возможность встречаться со многими духовными чадами батюшки. Он молится и объединяет нас. От общения с теми, кто близко его знал, духовный облик старца раскрывается все глубже и многограннее. Я проникаюсь его величием, которое при жизни не очень-то ощущал, ибо все было сокрыто от наших взоров покровом его глубочайшего смирения. Батюшка покорил себя совершенному смирению.

«По своему глубочайшему смирению отец Серафим старался скрыть свои подвиги и духовные дарования: прозорливость, способность исцелять, которыми он, безусловно, обладал. Дар прозорливости помогал ему предельно сокращать время беседы с посетителями. Старец шел по живому коридору богомольцев в храме и на улице и, подходя к кому-либо, давал ответ на вопрос, который еще не был задан».

Многие чудеса, которые Господь совершал по его молитвам, мы, наверное, и не узнаем. Такого смиренного и любвеобильного человека я никогда больше не встречал в своей жизни.

Отец Серафим постоянно молился, даже когда был болен и лежал в забытьи. Он по памяти читал целые главы из Евангелия. Как-то я попросил у него благословения молиться по четкам и стал уточнять, сколько совершать молитв. Он ответил: «Молитесь непрестанно». Я переспросил: «Как непрестанно?» – «Постоянно и всегда. Да будет Иисусова молитва вашим венцом».

Я благодарен Богу за встречу с этим великим старцем. В наше время это редкость и величайшая милость Божия. Присутствие батюшки, его заботу я ощущаю во всем и верю, что как при жизни, так и по успении он не оставляет своих духовных чад. Мне рассказывали о явных чудесах, о том, что уже после своей кончины отец Серафим не однажды чудным образом спасал своих чад от явной гибели. Многим он являлся в видениях и во сне, наставлял и благословлял...

Господи, молитвами отца Серафима помилуй мя, грешного».

Архимандрит Виктор (Мамонтов)

Из воспоминаний архимандрита Виктора (Мамонтова)50 (Латвия). «После моего изгнания светскими властями из Почаевской лавры, где я был послушником, отец Серафим спросил меня: «Поживете у нас?» Не сказал: «Поживите у нас», для него это было бы принуждением, а произнес бережное «поживете?», не нарушая моей внутренней свободы. Он давал каждому свободу выбора. Тогда я не был готов к такой свободе. Мною овладели беспокойство и страх, я хотел, чтобы батюшка как можно быстрее принял меня и разрешил мой вопрос. Уходя в монастырь, я сжег, как говорят, за собой все мосты: у меня не было ни работы, ни прописки, ни жилья. И теперь, не имея ничего, я мог стать жертвой любой провокации властей и оказаться даже за решеткой, например, как тунеядец. Отец Серафим помог мне преодолеть волнение, с миром отправил к владыке Леониду с рекомендательным письмом, сказав утешительные слова: «Он будет Вам как отец». Я словно уходил от одного отца к другому. Но после первой встречи с владыкой Леонидом я всем своим существом почувствовал, что не ушел от батюшки, ибо старец и владыка были людьми одного духа. Пребывание с отцом Серафимом перед моим будущим рукоположением в Риге было для меня малой пустыней, позволившей приобщиться к такому духовному опыту, который нужен всем нам.

«Неужели с высоты кто вспомнит обо мне? Во множестве народа меня не заметят; ибо что душа моя в неизмеримом создании?» (Сир. 16:16–17). Подобные мысли возникали у некоторых паломников в Ракитном при виде такого стечения народа. Но отец Серафим видел каждого человека, незамеченных у него не было. Он никого не отталкивал, всех принимал, обо всех беспокоился.

Однажды после продолжительной службы отец Серафим вышел на паперть и стал внимательно всматриваться в окружающие его лица. Вдалеке он увидел на каталке безногого старичка, который из-за большого стечения народа не мог приблизиться к батюшке. Отец Серафим направился к нему, нагнувшись, поцеловал его в голову, обнял. «Я думал, – вспоминает внук батюшки Димитрий, – это его старый друг. Спросил дедушку: «Кто это? Родственник?» Дедушка ответил: «Мы все родственники, а этот раб Божий приехал издалека разделить с нами пасхальную радость».

Отец Серафим знал, что встречает в своих ближних Господа: «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40). Отец Серафим был всем людям братом, потому что не мог любить лишь некоторых, а любил каждого человека. Он, как когда-то Христос, выходил из храма и смешивался с многоликой толпой – верующих и неверующих, больных и здоровых, бесноватых и озлобленных, жаждущих правды и любви, пришедших к нему из нашей пустыни жизни. Всех их нужно было научить любви и святости. Он не жил отдельно от людей, окружавших его, но разделял их жизнь, был для всех своим. Служа своей пастве, не господствовал над ней, никогда не был над народом Божиим, но всегда был с ним, вернее в нем. Он мог бы сказать: «Я живу в народе Божием. Это мой народ».

Лишь изредка на короткое время батюшка оставлял людей и уезжал на свое подворье, в домик на станции Готня, что в десяти километрах от Ракитного, чтобы побыть наедине с Господом. В остальное время он всегда был окружен людьми – в храме на общем богослужении или в тихой келлии.

Отец Серафим дарил людям свою любовь и вместе с ней способность меняться, силу возрастать духовно. Его любовь вела ко Христу. Отец Серафим никого не приводил к себе, а горел желанием уподобить всякого Христу. «Окрылить душу, вырвать ее из мира и отдать Богу, сохранить то, что по образу, если оно цело, поддержать – если под угрозой, восстановить – если повреждено, вселить Христа в сердце при помощи Духа и сделать того, кто принадлежит к высшему чину, богом и достойным высшего блаженства», – вот цель служения пастыря Божия, по слову Григория Богослова.

Предельная простота быта батюшки особенно подчеркивала его самоотверженность, жизнь только для других. В его домике в углу церковной ограды обстановка была очень скромной: «Блажен, кто вместо всех стяжаний приобрел Христа» (святитель Григорий Богослов). Аскетическое убранство домика было призывом к молитве, к вечности. Все здесь говорило человеку: «Ты странник на земле, твой дом не здесь».

Отец Серафим всегда был одет в монашескую одежду – и в храме, и дома, и в дороге. Он не осуждал священников, которые стеснялись Христа и не ходили в подряснике. Для него же священнические одежды были свидетельством его посвященности Христу и Церкви. Однажды он сказал за столом: «Не хвалясь, скажу, что с тех пор, как я надел монашеские одежды, никто меня никогда не видел без подрясника».

Отец Серафим никогда не пользовался отпуском, не был «старцем на колесах» (как говорил об одном пастыре владыка Хризостом). «От чего отдыхать монаху? – говорил он. – От молитвы или от Бога?» Однако отец Серафим старался выбраться в любимую Троице-Сергиеву лавру, иногда бывал в Рижской пустыньке, где служил отец Таврион, с которым его роднил дух любви к Богу и к людям. Оба они долгие годы провели в тюрьмах и лагерях.

«Великим постом навестите меня», – сказал мне батюшка после исповеди в январе 1982 года. Вскоре пришло известие о его болезни. Отец Серафим все более и более ослабевал. Получив благословение и напутствие митрополита Леонида, я поспешил в Ракитное. Шла третья неделя Великого поста.

С трепетом я вошел в родную мне маленькую келлию батюшки, внимая ее неслыханной тишине. Слева на аскетическом ложе лежал, как всегда в подряснике и в сапогах, погруженный в одному ему ведомую глубину, отец Серафим. На его бледном лице я увидел печать физического угасания, но глаза тихо светились, в них была неизменная любовь. Все говорило о скором переходе его в вечность. Он попытался подняться и сесть на постели, но я попросил его не вставать. Беседа наша была тихой и светлой. Батюшка не говорил ни слова о своей болезни, его интересовали мы, наша жизнь. Он радовался моему монашескому постригу, который только что совершил владыка Леонид. Мне хотелось, чтобы меня постриг батюшка, но владыка Леонид пожелал постригать меня сам. «Не смущайтесь, – сказал батюшка, когда я сообщил ему о решении владыки, – вас будет постригать та же рука». Владыка Леонид, как уже говорилось, постриг в монашество отца Серафима, и после пострига их духовное общение стало еще более глубоким. Отец Серафим радовался, что владыка, как и его когда-то, принял меня под свой духовный покров. Начинающийся уход батюшки от нас еще острее почувствовался, когда мы за трапезой увидели его место пустым. Вечером я попросил иподиакона Игоря, моего спутника из Риги, помолиться со мной о здравии батюшки. На другой день мы пришли на трапезу и, к нашей радости, увидели батюшку на своем месте. Поразительным было то, что он выглядел таким же, как прежде, – тихим и кротким, излучающим свет и покой, без малейших следов болезненности на лице. Сердце благодарило Господа за этот дар. Но на следующий день, день нашего отъезда, он вновь слег. Несмотря на свою немощь, он нас принял. Игорь удостоился получасовой беседы. Мне хотелось услышать последнее напутствие, последнее слово, но я не дерзал просить об этом. Батюшка сам сказал: «Храните устав».

Последнее целование. Я не мог выйти из келлии, повернувшись к старцу спиной. Смотрел на батюшку и постепенно удалялся... До встречи в вечности».

Схимонахиня Ермогена (Денисенко)

Из воспоминаний духовной дочери отца Серафима схимонахини Ермогены (Денисенко), насельницы Иоанновского монастыря в Санкт-Петербурге.

Отца Серафима я знала с 1930-х годов. Тогда он был отцом Димитрием. Мне было 14 лет, когда он с детьми – Ниной, Людмилой, Антониной и тетей Марией, родной сестрой своей мамы, поселился у Мавры. Она была родной сестрой моей бабушки Пелагеи. Они жили в поселке Карнауховка Днепропетровской области. Отец Димитрий, когда закрыли храм в Михайловке, продолжал тайно служить по квартирам, а когда работал на угольном складе в Днепропетровске, ночью совершал службы в сторожке. На угольном складе он проработал год, жил в это время у нас на квартире в поселке Таромское, где и был арестован.

После ареста отца Димитрия его дети жили у бабушки Мавры. Дочери боялись ареста, и вскоре разошлись кто куда. Нина, старшая, была врачом. Младших дочерей – Людмилу и Антонину, с которой я в детстве играла, прятали верующие. Бабушка Мавра знала, где они живут, а я нет. Бабушка Мавра была духовной дочерью отца Иоанна Кронштадтского, у нее хранился крест отца Иоанна, которым его наградил государь император Николай Александрович. Этим крестом отец Иоанн благословил свою духовную дочь Мавру. Когда я в 1952 году уходила в монастырь, она передала этот крест мне. Отец Иоанн подарил Мавре книгу «Моя жизнь во Христе», на книге есть дарственная надпись. Эта книга была настольной у моей матери Евфросинии. По просьбе старицы Мавры я писала в ссылку отцу Димитрию письма, он и благословил меня поступить в монастырь.

Хорошо помню, как в 1955 году к нам в Тихвинский монастырь (близ Днепропетровска) из заключения пришел батюшка. Игумения Руфима (до ареста батюшки инокиня Фотиния) первая увидела идущего отца Димитрия (мы все были на клиросе) и сказала: «Батюшка идет». Я не могла его узнать, так он изменился. Он вошел в пономарку, позвали туда и меня, потому что все знали, что я его духовная дочь. Батюшка поклонился мне в ноги. Я была маленького росточка, все матушки пришли в ужас. «Батюшка, что же вы кланяетесь, она ведь послушница». Он ответил: «Она для меня столь дорога». Я писала письма в заключение, сообщала ему все церковные новости.

Настоятельница Тихвинского монастыря игумения Ксения очень уважала отца Димитрия и дорожила им. Как-то она попросила, чтобы я пригласила батюшку, и разрешила мне присутствовать при разговоре, но предупредила: «Сиди тихо и что услышишь – никому не говори». Я слышала, как матушка Ксения сказала батюшке, что она из дома Романовых. Когда батюшка услышал об этом, то пришел в радостный восторг и поклонился ей в ноги (фамилия ее была изменена на Романовскую, маму ее звали Александра). Матушка Ксения говорит: «Отец Димитрий, вы – священнослужитель, а я не могу вам поклониться». А он ей: «Нет, нет, матушка, дорогая». Она 1869 года рождения. Было ей тогда 86 лет. Они еще долго беседовали. Матушка Ксения приглашала его остаться в монастыре, и я по- детски упрашивала: «Батюшка, будьте у нас». А он: «Деточка, ты не знаешь, какое вам будет горе, если я буду в вашем монастыре. Ты будешь плакать из-за меня, лучше я буду на стороне». Владыка Андрей и митрополит Симферопольский и Днепропетровский Гурий боялись назначить на служение священника, возвратившегося из ссылки. Епископ Можайский Стефан (в миру Стефан Никитин), постриженный в монашество в 1952 году в нашем монастыре, хорошо знал и любил отца Димитрия и помог ему восстановить регистрацию, когда батюшку выдворили из Днепропетровской епархии.

Однажды я поехала в Жировицкий монастырь к архимандриту Михею (Хархарову), тогда он был наместником монастыря (ныне – архиепископ Ярославский и Ростовский), затем – в Ракитное, к отцу Серафиму. Когда я исповедовалась у батюшки, он наклонился ко мне и спросил: «Ты решила отойти от меня?» Меня это поразило. Я ответила: «Батюшка, мне очень жалко вас, вы из-за меня страдаете. Окружающим вас не нравятся мои частые приезды, что я ваша духовная дочь». «Ты моя, и ты имеешь такое же право, как и те, кто рядом, около меня. Пока я жив, никуда от меня не отойдешь». Я заплакала и попросила у него прощения. «Чадо мое любимое, – сказал отец Серафим, – знай, ты никогда ничем меня не огорчила, тихая, молчаливая».

За четыре недели до его кончины я приехала к отцу Серафиму. Он болел и попросил меня в ночь перед моим отъездом побыть возле него до утра. Он сказал: «Я хочу особенно поговорить». Мы долго с ним беседовали. Батюшка вспоминал прошедшее время, детство, свое первое служение, Михайловку, старицу Мавру, Такмак, Соколовку, Ракитное. Всех вспомнил... Вторая половина его жизни проходила на моих глазах, и он хотел как бы подвести итог своей жизни и поговорить о прошедшем с близким ему человеком. Он сказал, что в своей жизни никогда не перепрыгнул даже маленького заборчика (такой он был всю жизнь смирный). На своих примерах он учил меня послушанию и смирению. Рассказывал о лагере, ссылке, как не однажды спасал его от верной смерти Святитель Николай, как Господь хранил и укреплял его.

Под утро мы стали готовиться к отъезду. Он особо со мной попрощался, но выйти из келлии и проводить не смог, так он ослаб. Батюшка стоял и смотрел в окно, как я уходила. Я остановилась, оглянулась, он перекрестил меня. Отойдя подальше, я опять оглянулась, он благословил меня крестом. И так повторилось три раза. Слез сдержать было невозможно. Я знала, что это наша последняя встреча здесь, на земле.

На второй день Светлого Христова Воскресения, 19 апреля 1982 года, я получила телеграмму, что отец Серафим почил в Бозе. Я вылетела на погребение.

После кончины батюшки я все плакала и думала, как же теперь жить? Он все знал, все понимал. Бывало, омоет мою голову слезами, поплачет вместе со мной, и я утешусь. И вот я вижу сон: подошла к его могилке, плачу все о том же – как жить дальше? И вижу: могилка разверзается и появляется батюшкина рука и благословляет меня. Я в испуге убегаю. И как бы далеко я не убежала, его рука оказывалась всегда рядом со мной. Я говорю: «Батюшка, какая у вас длинная рука», а он: «Моя рука всегда над тобою. После меня будешь исповедоваться, каяться о грехах делом, словом, помышлением... – говорит он, – по молитвослову. Наступает такое время, что придется так исповедоваться». И продолжает: «Я вручаю вам матушку Никодиму (в схиме Михаилу; †2000), если она чем вас обидит или не послушает, вмените это мне. Но ее жалейте всю жизнь».

Матушку схимонахиню Михаилу я считаю святой. Она в жизни ни разу не повысила голос, батюшка Серафим очень ее уважал. Она была хорошим регентом и педагогом с высшим образованием.

Но вернемся в прошлое. После закрытия Тихвинского монастыря мы жили с матушкой Никодимой вдвоем. Митрополит Гурий знал, что она хороший регент, и пригласил нас в Симферополь. Отец Димитрий благословил нас переехать в Феодосию. Там мы прожили тридцать лет, и сейчас мы вместе в Иоанновском монастыре, что на Карповке, в Санкт-Петербурге. Когда матушке Никодиме сделали онкологическую операцию, и отец Серафим узнал об этом, то был очень опечален тем, что она не обратилась к нему: операции можно было бы избежать. Такие заболевания по молитвам отца Серафима Господь врачевал. После операции появились осложнения, и мать Никодима долгие годы была частично парализована, плохо передвигалась и говорила с трудом. Отец Серафим благословил нас после его кончины окормляться у архимандрита Михея (Хархарова). За свое благочестие отец Михей был гоним, как и отец Серафим. Изгнали его и из Жировицкого монастыря, где он был наместником. В 1996 году, будучи уже архиепископом, он постриг монахиню Никодиму в великую схиму с именем Михаила».

Диакон Димитрий Тяпочкин

Из воспоминаний диакона Димитрия Тяпочкина, внука отца Серафима, о своей первой встрече с батюшкой.

«Когда Господь впервые привел меня в поселок Ракитное к отцу Серафиму, мне было пятнадцать лет. В 1967 году, после окончания восьми классов, во время летних каникул приехал человек от дедушки и сказал маме, что дедушка прислал его за мной. И только тогда меня посвятили в тайну о существовании дедушки. Это скрывалось от меня, хотя при рождении мне дали имя в честь дедушки, как память об отце, пропавшем в застенках.

И вот приехал я к дедушке в поселок Ракитное, но не застал, его не было на месте пару дней. Я остался ждать, находясь в полном неведении и даже в некотором напряжении. Спал я на кровати в дедушкиной келлии. Проснулся от какого-то беспокойства. На стуле возле кровати сидит в черной одежде и плачет сгорбленный, весь седой, глубокий старец. Старец, подняв глаза, посмотрел на меня очень внимательно и грустно. Морщины на его лице свидетельствовали о годах нелегких испытаний, которые выпали на его долю. Трудно было выдержать его долгий любящий взгляд, проникавший в самую глубину души. Дедушкиных фотографий, раньше не видел, да и вообще никто меня вниманием не баловал, а туг смотрит на меня человек и плачет. Я растерялся и тоже заплакал навзрыд. От волнения я опустился на колени перед дедушкой. Он поднял меня, прижал мою голову к себе, и впервые в жизни я ощутил настоящую любовь.

Когда-то мой отец, участник войны, говорил мне: «Четыре года войны – это вся моя жизнь. А потом я жил воспоминаниями». Вот с такой силой вошло в меня все, что связано с дедушкой и забыть я ничего не смогу.

Дедушка пригласил меня с собой в храм, куда мы, несмотря на раннее время, отправились сразу же. Возле церкви было много людей, у всех радостные лица. Все увиденное было для меня совершенно непонятно. До этого памятного утра я просто не знал, что есть Бог, Церковь, священнослужители, верующие. Это был для меня совершенно новый мир, и открыл его для меня мой незабвенный дедушка. И вот, в одночасье, открылся передо мной совершенно новый мир. Дедушка ввел меня в алтарь и сразу же стал молиться. Потом исповедовал меня и вышел в храм сказать проповедь. Я ожидал в алтаре, с трепетом рассматривая каждую вещь, – иконы, священные сосуды, книги, даже пробовал читать напрестольное Евангелие. Время остановилось. Чувствую, на меня кто-то смотрит. Оборачиваюсь – стоит дедушка и, плача, говорит: «Теперь, мой Митенька, тебе деваться некуда. Это место священника». Я ничего тогда не понял, но слова эти запомнились. Позже дедушка забрал меня к себе насовсем. Сказал: «Будешь жить со мной, на моем попечении». Родственники, да и просто знакомые, отвернулись от меня. Только это не огорчило, а даже, наоборот, – обрадовало. Однажды в Ракитном я долго гулял и поздно пришел домой. Дедушка меня встретил и попросил впредь воздерживаться от поздних прогулок. Сказал: «Будь осторожен, ты мой внук». Больше никогда я поздно не возвращался.

Дедушка стал готовить меня для поступления в семинарию, но мама, узнав об этом, пришла в ужас: дескать, я в юности много пережила, как дочь священника, а теперь еще и сын... В общем, дедушка уступил и благословил меня учиться в институте.

Я много раз уезжал на учебу, либо по дедушкиным поручениям. Перед дорогой он всегда меня исповедовал и читал Евангелие, держа его над моей головой. После чтения он наставлял меня, проверял, помню ли заповеди Господни, беспокоился, тепло ли я оделся, все ли необходимое взял в дорогу, спрашивал, когда вернусь. Порой не хотелось уезжать от такой любви и заботы. Не помню случая, чтобы в дороге мне что-то помешало приехать на место вовремя, к сожалению, даже появилась некая беспечность. Получив благословение дедушки, я всегда был уверен в достижении цели. Я всюду успевал, хотя приходилось добираться даже в локомотиве поезда, в почтовом вагоне. Однажды в самолете пилоты пригласили меня в свою кабину.

Когда-то дедушке сказали, что он излишне строг ко мне, на что он ответил: «Наставь юношу при начале пути его, он не уклонится от него, когда и состарится.»

Воспитывая меня, дедушка говорил: «Левая рука не знает, что делает правая, если речь идет о достижении доброй цели. А ты почему-то хочешь это изменить». Другой раз начнешь что-нибудь рассказывать о своих проблемах, а в ответ: «Нужно больше доверять Богу, а то все сам да сам. Тяжело ведь самому. Поверь, Господь все устроит. А ты мешаешь только. Проявляй терпение».

Мама рассказывала, что когда она до войны училась в Днепропетровском мединституте и жила в общежитии, то от всех скрывала свое происхождение. Рассказывала: «Смотрю в окно и вижу, что по двору общежития идет папа в рясе, с портфелем в руках. Он всегда и везде ходил так. В те годы толпа могла просто убить священника и никому ничего за это не было бы, а насмехаться, оскорблять – это было в порядке вещей. Так вот, увидела и обомлела. Что делать, куда бежать? Ведь никто не знал, что я дочь священника! А он уже поднимается по лестнице, слышен стук сапог. Все, думаю, прощай институт. Выбежала на лестницу и спряталась на чердак. Потом бросилась следом за ним по Севастопольскому парку (бывшему кладбищу, где покоится прах моей мамы). Догнала и спрашиваю: «Что случилось?» Отвечает: «Соскучился. Не бойся, никто не заметил». Расцеловал, благословил. «Беги, ведь посинела от холода». Вернулась в комнату, ожидала расспросов, но никто действительно не обратил внимания. Все прошло незаметно для окружающих».

Бедная мама всю жизнь пряталась, конспирировалась. В те годы дочь врага народа была объектом повышенного внимания со стороны сотрудников НКВД. И только выйдя замуж за офицера советской армии, она немножко успокоилась. Мама умерла в 73 года († 1994), скоропостижно, от инсульта. Прошу молитв об упокоении души рабы Божией Нины, много пострадавшей в сиротстве. Ведь о своем отце она ничего не знала пятнадцать лет, и подорванное в этот период здоровье поправить так и не удалось. За свою пятидесятитрехлетнюю врачебную практику она многим спасла жизнь.

Дедушка очень любил маму и был ей очень благодарен, что после смерти его супруги от голода и туберкулеза в 1933 году, несмотря на детский возраст, она приняла на свои плечи груз попечительства над двумя младшими сестрами. Просто жутко было слушать ее рассказы о совершенно голодной и холодной жизни, о том, как у нее на руках умирала мама после долгой тяжелой болезни, как годом раньше от голода умирали два брата, а еще раньше – бабушка. В течение двадцати шести лет мама была личным врачом дедушки. Без консультации с ней он не принял ни одной таблетки. Помню, мама настаивала, чтобы дедушка больше отдыхал и лучше питался. Но после этих рекомендаций его пост неизменно становился еще более строгим, а молитвы продолжительнее. Он говорил маме: «Я отдыхаю в храме, а болезни – это наши грехи». На моей памяти мама была для дедушки самым близким человеком. После ареста дедушки началась война. В двадцать один год по причине военного положения мама досрочно получила квалификацию врача. Потом были фронт, эвакуация и военные госпитали. Мама вспоминала, как однажды во время налета вражеской авиации люди, не имея возможности укрыться, разбежались по полю. Она, услышав вой авиабомбы, бросилась на землю, но тут кто-то громко стал ее звать: «Нина, скорее сюда». Смотрит – старичок, весь седой, в черном, машет ей рукой и кричит: «Скорей, скорей сюда». Она подбежала к нему. Он толкнул ее на землю, а за спиной раздался взрыв, полетели осколки. Через какое-то время она поднялась. Ее оглушило, но не ранило. Смотрит, а на том месте, где она раньше лежала, дымится огромная воронка. А у нее – ни царапины, только звон в ушах. Начала искать того старичка. Думала, что его убило, ведь он остался стоять, но нигде его не нашла. И вдруг вспомнила, что видела его на иконе дома. Это была икона Святителя Николая. И только тогда пришла в себя. Вспомнила, как папа часто молился перед этой иконой, как начались трудные годы: вся жизнь в одно мгновение прошла перед глазами...

...Мой диванчик находился у входа в дедушкину келлию, поэтому на протяжении многих лет я был невольным свидетелем всего, что происходило в доме. Однажды, в студенческие годы, я собирался уезжать на учебу. Зашел к дедушке в келлию за благословением и наставлениями на дорогу. Дедушка отдыхал. Вдруг вслед за мной зашел архиепископ Соликамский Николай, старый друг дедушки. Они были почти ровесники. Дедушка хотел было подняться навстречу, но владыка попросил его не вставать с постели. Я сел на один стул, владыка – на другой. Так мы втроем беседовали минут пять. Дедушка сказал мне: «Ты пока собирайся, а мы с владыкой еще побеседуем, потом зайдешь». Подождав за дверью минут двадцать, но не слыша никакого разговора, снова зашел. Владыка сидел с закрытыми глазами, казалось, спал. Дедушка тоже вроде спал, но только я зашел, владыка встал и говорит: «Вы пока проводите внука, он торопится (я действительно торопился), а я потом зайду и расскажу еще кое-что интересное». Я тогда очень удивился. Они за полчаса не сказали друг другу и десяти слов. Как можно рассказывать, ничего не произнося вслух? Чудеса!

...Дедушка был во многом талантлив: профессионально пел, рисовал и писал, как сейчас говорят, «в стол». Запомнилось вечернее чаепитие. Это был очень торжественный ритуал. Мария Григорьевна, многолетняя помощница дедушки, накрывала стол всегда с учетом моего аппетита. Дедушка ел мало, чай пил не спеша. Как правило, за столом не велось никаких разговоров. Дедушка любил чай горячий, не крепкий, пил иногда с молоком, сахар – вприкуску. Все это происходило медленно. Такая чарующая тишина и спокойствие. Дедушка всегда пребывал в некой задумчивости, редко задавал вопрос, казалось, что ответа он не ждет.

Самое сильное впечатление у меня осталось от пасхальных богослужений. На Страстной седмице, начиная с Вербного воскресенья, наступают радостные дни и состояние истинного покаяния. Чувствуешь себя вдали от мирской суеты, душа готовится к приобщению Святых Христовых Таин. Начинаются круглосуточные богослужения. Дедушка везде присутствует, иногда кажется, что он передвигается по воздуху, хотя в церковь и обратно мы идем вместе. Правда, домой идем часами, потому что нас останавливает очень много людей, всем дедушка уделяет внимание, дает наставления. Дома молитва возобновляется с новой силой, со слезами покаяния. На коленях – и молитва, и отдых. Короткий ужин – чай – и опять молитва. Иногда мы пробовали подражать дедушке, но тщетно; усталость валила с ног. Утром опять идем в церковь. И так всю неделю. Радостью общения с Господом в молитвах дедушка щедро делился с нами. И вот дни покаяния временно окончены. Наступает великая ночь с субботы на воскресенье. Дедушка в субботу после богослужения не приходит домой, готовит храм наших душ, молится о всех, кто будет участвовать в богослужении. Приезжих очень много. Среди них известные ученые, военные, писатели, врачи, рабочие, колхозники – наш православный русский народ. В воздухе – напряженное ожидание. Говорят шепотом даже на улице. В ограде, возле кухни сложены сумки приезжих. Очень много монашествующих. Дедушка всегда мечтал устроить в Ракитном монастырь. В храм войти невозможно из-за многолюдства. На улице возле храма появляется милиция, никого не беспокоят, просто наблюдают, а может, и молятся – тоже ведь русские люди. В шесть часов вечера начинают читать «Деяния святых апостолов». Читают медленно, желающих читать много. Дедушка молится в алтаре. Ход времени не заметен в этом море благодати. Вокруг счастливые лица. Готовятся к крестному ходу. И вот крестный ход. Все очень чинно и торжественно. Трижды обходим храм. Идем медленно, останавливаемся у входа в притвор, начинается служба. «Христос воскресе!» – читаешь в глазах людей. «Христос воскресе!» – поет природа. «Христос воскресе!» – подхватывает хор. Храм встречает всех молящихся обилием огней. С нами Сам Христос. В руках у людей свечи. Это символ пламенной молитвы, соединяющей воедино Церковь земную и Небесную. Во всем чувствуется чудодейственная благодать Божия. То, что происходит далее, словами передать невозможно, это надо хотя бы раз прочувствовать душой.

Дедушка приходит домой в восемь часов. После долгой молитвы начинаем разговляться, люди за столом меняются много раз. Каждый раз дедушка выходит к столу благословить трапезу, поприветствовать все новых и новых гостей. Даже в этот день к спиртному за столом дедушка относился крайне негативно, и редкие робкие попытки поставить на стол вино строго пресекались. А таких попыток каждый год становилось все больше и больше. Кто-то принесет вино по незнанию, кто-то возомнит себя «большим гостем». Дедушка просто уходил, сославшись на усталость, хотя мы понимали, что дело не только в усталости. Это омрачало праздник, но ненадолго: слишком велика была радость. Иногда, крайне редко, уступая моим настойчивым просьбам, дедушка рассказывал о том периоде своей жизни, в котором все, что происходило, я, даже напрягая воображение, не мог себе представить.

Наша последняя встреча – прощание с дедушкой – была необычной. Впрочем, как и все связанное с ним. Последнее время он очень ослаб физически, но здоровьем он был слаб всегда, хотя никогда и не жаловался. Я приехал утром. Мы вместе ходили в храм, правда, дедушка все делал гораздо медленнее, чем обычно. К вечеру я собрался в обратную дорогу. Зашел в келлию. Дедушка меня благословил, сказал слова наставления, а потом сказал, что проводит. Я думал, как всегда, до дверей. На дворе было не по-весеннему холодно. Я стал отговаривать, но дедушка, не слушая меня, начал одеваться. Потом вдруг заплакал. И все благословлял меня крестом много раз. Я тоже что-то почувствовал необычное, заплакал и сказал, что не поеду, пока он не успокоится. Он оделся и сказал: «Пошли, все равно нужно расставаться, когда я тебя еще увижу». Мы вышли во двор. Там всегда было много людей. Они тоже очень удивились. Дедушка провел меня до калитки, вышел за нее, остановился. Я весь в слезах, немножко успокоился и пошел в сторону автобусной остановки. Обернувшись, увидел, что дедушка, плача, продолжает благословлять меня. Я вернулся. Мы обнялись, и опять – слезы. В конце концов я пошел, ничего не видя перед собой. Приехав домой, я сразу же стал готовиться к поездке обратно, но задержался на работе. Когда сообщили о тяжелом состоянии дедушки, я немедленно выехал. Приехал рано утром, а накануне дедушка отошел ко Господу.

...С того памятного дня прошло двадцать два года. Живя под мудрым руководством дорогого дедушки, я многого не понимал, но жить по его святым молитвам было легко и просто, все совершалось как бы само собой. После его кончины мы растерялись, не знали, как быть без него, что с нами будет?

Делая из дубовых досок фоб, мы не сомневались, что наш глазомер не подведет, ведь батюшка у всех нас был перед глазами. Но тело отца Серафима намного превосходило те размеры, которые мы брали за основу. Он был высокий, примерно метр девяносто. Это с годами он сгибался под тяжестью креста, который мы своими тяготами, грехами, неразумием возложили на его плечи, и он один нес его за всех нас. Только вот духом и скорбями он возвышался над всеми нами, и сегодня мы вряд ли можем постичь ту духовную высоту, на которую вознес его Господь.

Я часто думаю о своем дедушке. Знавшие его и бывшие ему близкими будут помнить все, что с ним связано, до мельчайших подробностей и свято чтить его память. Сказать, что отец Серафим был истинным миротворцем, – это еще не все. Он был человеком «не от мира сего», он досконально знал все о живущих рядом с ним людях. Порой мы не всегда понимали и не могли себе представить ту внутреннюю жизнь, которой жил отец Серафим. Предвидя наше будущее, он, направляя нас по пути, открытому ему во имя нашего спасения, выслушивая наши чаяния, не всегда говорил определенно, что делать, хотя знал, конечно, все. Он, как бы жалея нас, видя всю нашу беспомощность, принимал на себя груз ответственности за наши земные дела.

Мы очень мало знаем о нем, о его прошлом, о том, как зарождался в нем свет праведности. Знаем, что он с молодых лет священствовал, был в лагерях в период репрессий, по воле Божией остался жив, не любил обновленчества, отстаивал чистоту Православия. Это был воспитанный и высокообразованный человек. Вся жизнь его была, несомненно, молитвенным подвигом с постоянными заботами о близких и дальних, о друзьях и недругах и никогда – о себе. У него как бы отсутствовал тот самый ген, который заставляет большинство в первую очередь думать о себе.

Когда он умер, многие осиротели. Среди этих людей были и писатели, известные ученые, колхозники, моряки – и воры, алкоголики. Все они понимали, что им самим со своими трудностями не справиться, они осознавали свою беспомощность в этом непростом мире. Глаза их загорались только в разговорах о нем. Отец Серафим просветил их духовным светом. Они чувствовали, скорее подсознательно, как сильно он их любил и любит. Им всем было присуще чувство долга перед своей пробудившейся душой. Одни больше, другие меньше, но все они твердо знали, что он их любит и оберегает от греха, молясь за них.

Сложно жить сегодня в мире с самим собой, в одиночку не справиться. Нарушилась гармония, человек потерял путь, которым шел многие века. Я уверен, что секрет этой гармонии отец Серафим знал в точности. Гармонию нельзя увидеть, потрогать, ее можно воспринять только душой. Способны на такое лишь одаренные от Бога люди, каким был наш отец Серафим».

Петр Ильич Мельник

(1895–1997)

Немыслимо себе представить, чтобы в совсем недалекие времена можно было публично говорить о человеке такой судьбы. Тогда пример подобной личности не мог иметь в нашем обществе достойного отклика. Слава Богу, сегодня можно без оглядки писать о таких людях!

Петр Ильич родился в 1895 году в крестьянской семье Черниговской губернии. С ранней юности он познал радость прилежного труда, учебы и сердечной молитвы. После окончания приходской школы и двух классов ремесленного училища, в 10-е годы 20 столетия Петр отправляется вместе с отцом на строительство железной дороги у Благовещенска-на-Амуре. Непосредственно от родителя перенимал знание кузнечного и машинного, как принято было тогда говорить, дела.

Юноша обратил на себя внимание не только прилежностью и аккуратностью в работе, но и смекалкой, мастерством, грамотностью и исключительной каллиграфией. Что и позволило ему сделать хорошую по тем временам карьеру. В свои восемнадцать лет он становится десятником, а чуть позже и конторщиком строительного отдела Управления Амурской железной дороги.

В 1916 году Петр Ильич призывается в армию, где верой и правдой служит Царю и Отечеству. Не изменил Православию и воинской присяге он и в годы гражданской войны. В составе инженерной роты Мельник укреплял оборонительную линию, когда на Крым двинулись полки Бела Куна и Землячки. Скромный, честный, храбрый, Петр Ильич снискал себе уважение среди сослуживцев и местных жителей. Приходили они к нему за советом, за подмогой делом и материалами.

«В конце июня, – вспоминал Петр Ильич, – с Мекензиевых гор была снята батарея береговой артиллерии и доставлена в Ишунь. Здесь вдвоем с полковником Олсуфьевым мы в течение двух недель устанавливали два десятидюймовых орудия – устанавливали на фундаменте, заливали бетоном, выдерживали затвердение, делали пробные залпы. А через три дня после залпов началось...».

Защитники последней пяди Российской Империи, захваченные красными, все до единого были уничтожены. Унтер-офицера Мельника местные жители, помня его доброту и отзывчивость спасли, передавая из одной семьи в другую под видом заболевшего тифом родственника, и сами подчас рискуя быть расстрелянными. Так перебирался Петр Ильич из одного дома в другой, из одного селения в другое до самого Джанкоя, уповая на милость Божию и на людское сострадание. И по вере своей получил Петр Ильич от Царицы Небесной дар предчувствовать места и моменты смертельной опасности. Во все годы красного террора, меняя места жительства, подвизался он где рабочим, где мелким служащим.

В середине 20-х судьба вновь привела его в Крым, на сей раз в Симферополь. Здесь он женился на вдове, стал налаживать благочестивую семейную жизнь. В сороковом, уже отец двоих дочурок, был Петр Ильич по обвинению в неблагонадежности отправлен в ГУЛАГ, в политлагерь на 13 лет. И снова чудо: трижды по ложным доносам судили его внутрилагерным судом и трижды оправдывали! По законам военного времени это было невероятно, поскольку расстреливали тогда за малейшую провинность. Вышел по амнистии в 1953 году, после смерти Сталина, вернулся домой, трудился в мастерских городского коммунхоза, посещал, несмотря ни на какие угрозы, церковные службы, чинил прохудившийся дом, зарабатывал пенсию.

В «оттепельные» 60-е годы Петр Ильич Мельник состоял в церковной двадцатке. Самоотверженно спасал церковную казну, защищал от закрытия «по просьбе верующих» кафедральный собор Пресвятой Троицы в Симферополе (ныне женский монастырь), за что, как ни удивительно, получил епитимью от правящего архиерея.

В 70-е годы на Петра Ильича обрушились беды одна другой хуже: туберкулез (сказались годы заключения), слепота и, наконец, злокачественная опухоль. Но снова Господь явил свою милость по несомненной вере раба Своего. По молитвам архимандрита Серафима (Тяпочкина, 1894–1982), жившего в Белгородской области, – к нему ездил Петр Ильич – он был полностью исцелен. В 1992 году это чудо было засвидетельствовано публикацией в газете «Курские епархиальные ведомости».

Последние тридцать лет Мельник, по благословению отца Серафима, своего духовного отца, переплетал и реставрировал церковные книги. Делал он это совершенно безвозмездно как храмам, так и простым людям никогда не отказывал в помощи. Так что посылки с требующими подновления книгами приходили из Киргизии, с Дальнего Востока, Белгорода да еще и не всегда с деньгами на обратную пересылку. И всегда из своей скудной пенсии выкраивал он средства на отправку измененных его дивными руками книг их владельцам.

А 3 декабря 1994 года случилось несчастье: в возрасте 99-ти лет он упал и получил травму – откол головки бедренной кости. Многие, схоронившие своих стариков, родных, близких – знают, что это такое: несчастные умирали от отека легких, измученные пролежнями при вынужденной неподвижности. Но Петр Ильич ушел из жизни в здравом уме и твердой памяти, не дожив всего трех дней до своего 102-летия.

Больше века жил на земле этот удивительный человек. Жил, за все благодаря Бога, не ропща на многие тяготы столь длинной жизни, радуясь и сопереживая всему, что творилось в душах людей, а также в судьбе некогда великой державы, за которую он без страха и сомнения полагал свою жизнь и которая рушилась на его глазах, причиняя душе боль, несомненно большую, чем физическая.

В последнее время земного странствования Петра Ильича возле него находился Александр Андреевич Гадицкий, в прошлом боевой летчик, ветеран Великой Отечественной войны, талантливый художник. Именно от него стало многое известно о бытии скромного жителя старого симферопольского дворика, последнего в мире ратника белой гвардии, русского патриота Петра Ильича Мельника.

Слава Богу, здравствует его дочь, ныне пенсионерка – Анна Петровна Мельник. Своей тихой жизнью, бескорыстным желанием помочь каждому нуждающемуся, искренним сочувствием к чужим бедам продолжает она путь, указанный её отцом.

Вот какой удивительной оказалась более века продолжавшаяся жизнь хорошо известного многим симферопольцам интеллигентного, скромного прихожанина храма Трех Святителей! Жизнь человека Божьего Петра Ильича Мельника, подобно некоей тончайшей и длинной нити, прошла через толщу времени и соединила век 19 не только с веком 20, но и с 21. Потому мы сегодня преклоняем головы перед силой веры и подвижничества, перед силой правды человеческой и правды Божией. (см. стр.309)

Схимонахиня Анастасия, Архимандрит Феодор (Андрющенко)

Схимонахиня Анастасия51 из Рижской Спасо-Преображенской пустыни, вспоминает, что при отце Таврионе приезжал в пустыньку отец Серафим, который говорил: «У вас тут будет много чудес». И действительно, в 1991 году начала мироточить икона преподобного Иоанна Лествичника из иконостаса храма в его честь. А до нее источала миро Толгская икона Божией Матери. Во время архиерейской службы замироточила икона преподобного Серафима Саровского. Те, кто поездил по святым местам, утверждают, что нигде такого чуда нет, чтобы по милости Божией, столько икон разом изливали благодать.

Архимандрит Феодор (Андрющенко), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры.

«Отец Серафим говорил проповедь о евангельских блаженствах. Я внимательно слушал и заметил, что одну из заповедей он упустил, может забыл. Я подумал: «Ничего страшного, ведь в жизни он давно выполнил их все безукоризненно».

Отец Серафим обладал удивительной памятью. В один из моих приездов к нему я присутствовал при отчитке. Все молитвы, которые положены на молебнах и соборовании, батюшка читал наизусть. Длилось это часа полтора.

Отец Серафим кушал мало: съедал всего несколько ложек. Как-то он сказал: «Вместо двух ложек съел три».

...Поехал батюшка причащать болящую старушку, машина завязла в грязи, накренилась. Он выбрался и пошел пешком – по колено в грязи, и успел причастить ее перед самой кончиной.

...Заболел у матушки Любы зуб. Два дня она терпела, а на третьи сутки подошла к отцу Серафиму и сказала, что болит зуб. А он, не сильно так, стукнул по больному месту, и зуб сразу же перестал болеть».

Свято-Троицкая Сергиева лавра. 1987 год.

Архиепископ Пантелеймон (Романовский)

Приезда отца Серафима в Рижской пустыньке52 всегда ждали с нетерпением и радостью. Владыка Пантелеймон53 вспоминает: «Первая моя встреча с отцом Серафимом произошла у архимандрита Тавриона. Такие встречи были великим утешением для насельниц этой тихой обители и для всех паломников. Отец Серафим обычно сам уведомлял о своем приезде, и все ждали его с нетерпением, готовились, словно к празднику. Этих двух старцев – отца Тавриона и отца Серафима – объединял дух неизреченной любви к Господу и людям. Оба они долгие годы провели в тюрьмах и лагерях. Благословение сразу двух великих старцев сохранило мою жизнь, приоткрыв силу их молитв в непостижимых для меня судьбах Господних.

Как-то в один из моих приездов в пустыньку собрался я в обратный путь и подошел под благословение к старцам. Они мне в один голос говорят: «Павлуша, ты не уезжай, причастись, потом и поедешь». Я с кротостью им отвечаю, что уже причащался. «А ты и завтра причастись», – советуют они мне. Я исполнил все, как мне наказали батюшки. В дороге произошла автомобильная катастрофа. Два человека, находившихся рядом со мной, сразу погибли, один был тяжело травмирован. Я же остался совершенно невредим. Вот что такое послушание и молитва великих духовных старцев! Эти святые отцы были храмом Живого Бога, и дух Божий жил в них. Сила их благодати ограждает меня и по сей день от всех ложных путей.

Я глубоко убежден, что отец Серафим был светочем не только земли Русской, но и всего православного народа. О нем знают не только у нас в России, но и за границей. Я встречал верующих, которые уже после кончины отца Серафима свидетельствовали о той чудной помощи от Господа всем, кто с верой обращается к этому великому молитвеннику».

Архиепископ Димитрий (Капалии)

Вспоминает архиепископ Тобольский и Тюменский, ректор Тобольской Духовной семинарии Димитрий (Капалии). «Я посещал батюшку Серафима дважды. И оба раза вместе с отцом Владимиром Маркиным, ныне уже почившим. Это было в 1979 году. Я тогда окончил институт и работал ведущим конструктором. Жил под Москвой, на станции Удельная. Отец Владимир заболел и решил поехать к батюшке Серафиму. Взял меня шофером. Я только что получил права, опыта не было никакого, а расстояние – полторы тысячи километров в два конца. Я даже испугался.

Слева от владыки семья диакона Димитрия Тяпочкина: матушка Татьяна, сыновья – Александр (старший), ныне архимандрит Серафим, и Антоний (младший). Справа от владыки Александр Макрицкий (автор). Фото 1994 г.

Но когда мы ехали, такое умиротворение вокруг нас было! И чем ближе мы подъезжали к Ракитному, тем это умиротворение сильнее ощущалось. В такие минуты хочется молчать. Конечно, волнение присутствовало, я слышал о старце много. А здесь Господь сподобил увидеть его.

Мы приехали в Ракитное поздно, устроились на ночлег, а утром пошли в храм. Вышел батюшка Серафим. Смотрит на нас ласково, весь пронизан отцовской любовью, излучает тепло и радость. Первые его слова были: «Намучились ехать, да-да». Действительно, по дороге спустило колесо, мы его меняли, да и я, будучи в первый раз за рулем, очень волновался.

После службы мы долго беседовали. Я почувствовал его отеческую заботу, проницательность.

Впоследствии мне захотелось еще раз приехать к отцу Серафиму. Спустя годы мы с отцом Владимиром опять побывали у старца. Незабываемо впечатление от тех встреч: умиротворение, исходящее от старца, проникало в душу, и ты как бы погружался в какое-то блаженство, я бы сказал, уюта и заботы. Знакомство с отцом Серафимом оставило глубокий след в моей жизни, обогатило меня духовно. До сих пор помню его ласку, любовь, для каждого человека он находил нужное слово. Все отходили от него радостные и умиротворенные.”

Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2000 г.

Епископ Анатолий (Аксенов)

Из воспоминаний Анатолия (Аксенова), епископа Переславль-Залесского, викария Ярославской епархии, ректора Ярославского Духовного училища: «Я родился в обычной семье. Мать была верующей, но ходила в храм редко, в основном только в дни, когда пели «Христос Воскресе!», то есть на Пасху.

Но так получилось, что в нашей семье произошла трагедия – в нас с мамой нечаянно выстрелил отец. Он не видел, что мы были за перегородкой. Мне дробь ударила в спину, а маме – в глаза, и она потеряла зрение. Выстрел был на праздник Казанской иконы Божией Матери, третьего ноября. В правый глаз вошло восемь дробин, в левый – две. Врачи сказали: видеть не будешь и мама решила молиться Божией Матери. И молилась. Молилась без оглядки, без отвлечений, без надежды, что кто-то еще может помочь. И ровно через год, третьего ноября она уснула. И приснилось ей, что в доме пожар, выносят вещи. Вспомнила об иконе. И вот она проходит, берет Казанскую икону Божией Матери и обращается к Царице Небесной... Смотрит, Матерь Божия оживает и берет ее за руку, сжала – крепко-крепко. Мама просыпается, а глаза-то видят!

И видят до настоящего времени. После этого она в храм каждый день ходила и утром и вечером. Ну а я воспитывался на улице. И уличные привычки доминировали над тем, что хотела передать мне мать. Учился в техникуме, занимался спортом, ездил на соревнования.

К Православию же пришел таким образом. Так получилось, что я помогал восстанавливать храмы в Тверской области. И тогда уже стал задумываться о вере, но не решался на конкретные шаги. Поступил в политехнический институт на кафедру автомобилей и автомобильного хозяйства. И вот поехал в том же году с одной матушкой в Белгород. Под Белгородом, в селе Ракитное, жил отец Серафим (Тяпочкин). Этот удивительный, великий человек произвел на меня неизгладимое впечатление. Я увидел, как он общался с людьми и как он относился к нам. Он изменил всю мою жизнь. И уже через год я стал студентом Московской Духовной школы, традиции которой теперь пытаюсь продолжать в нашем Ярославском Духовном училище».

«Православное книжное обозрение», сентябрь–октябрь 1998.

Иеромонах Иоанн (Грибин), Схимонах Паисий (Эзнепидис), Л. А. Колядина

Иеромонах Иоанн (Грибин) из Москвы, рассказывал, что когда он впервые увидел отца Серафима, то был поражен необычным сиянием, которое излучало лицо старца, так что его глазам было больно на него смотреть.

Афонский старец схимонах Паисий (Эзнепидис, 1924–1994) в книге «Когда чужая боль становится своей» назвал архимандрита Серафима (Тяпочкина) одним из немногих, кого в наше время действительно можно именовать старцем.

Любовь Андреевна Колядина: «Батюшка каждого очень внимательно слушал, чуть преклонив голову. Отвечал очень тихо, кратко, понятно, немногословно. Бледное, в лучиках-морщинках, светлое лицо было очень выразительно и благородно. Взгляд больших внимательных глаз был проницателен и глубок и как бы вбирал в свой молитвенный круг новую человеческую судьбу. В лице, во всех действиях, движениях старца, в разговоре, во всем – выражение внутреннего покоя».

Архимандрит Трифон (Новиков), Л. П. Рубежная, архимандрит Зинон, Галина Данилова, схиигумен Амфилохий (Головатюк), Ольга Удалова

Архимандрит Трифон (Новиков), насельник Троице- Сергиевой лавры: «Я считаю себя самым счастливым человеком и благодарю Господа за Его милость ко мне, недостойному, что сподобил меня, живя на земле, видеть великого старца, знать его не по рассказам и книгам, а лично, при его жизни. На нем была несказанная благодать. Это был святой отец, о таких написано в древних патериках».

Людмила Петровна Рубежная (Харьков): «Такою тепла, участия и любви к нам, грешным, я никогда не встречала».

Архимандрит Зинон: «Рядом с отцом Серафимом нужно было жить, с ним нужно было общаться, за ним нужно было наблюдать. Это был такой опыт, который очень трудно поддается описанию».

Галина Данилова (Воронеж): «Общение с ним приносило душевную радость, горечи забывались, сердце горело любовью, и по отъезде от него это благодатное ощущение сохранялось надолго».

Почаевский старец Иосиф (Головатюк), впоследствии схиигумен Амфилохий (1894–1970), ныне прославлен в лике святых Украинской Православной Церковью Московского Патриархата (2002), говорил приезжавшим к нему людям: «Зачем вы так далеко приезжаете ко мне? У вас есть свои живые мощи – отец Серафим».

Ольга Удалова (Эстония): «О батюшке можно говорить без конца, но никакими словами не выразить радости общения с ним. Оказаться в поле внимания отца Серафима было для всех счастливым и незабываемым событием».

Игумен Сергий (Рыбко), Валентина Чернова, схиархимандрит Власий (Перегонцев)

Иеромонах Сергий (Рыбко): «...Это был земной Ангел, небесный человек. Мы часто слышим это церковное песнопение, но рядом с отцом Серафимом оно как бы оживало. Действительно, он был воплощенная любовь, удивительное, чудное смирение: от батюшки исходило что-то такое, что не могло не коснуться сердца». Можно без преувеличения сказать, что отец Серафим – это само смирение, сама любовь. Какое же великое счастье, что Господь сподобил меня видеть такого старца!

Валентина Чернова (г. Раменское Московской области): «Дни и минуты, проведенные рядом с батюшкой, – самые дорогие и счастливые в моей жизни. Он всех учил беречь свое здоровье, не брать на себя того, что непосильно. Повторял: «Здоровье нужно нам для молитвы». В самые тягостные для нас минуты отчаяния и безысходности отец Серафим поддерживал в нас веру и надежду, говоря, что за смирение, послушание и терпение Господь не оставит, только бы в бедах и искушениях не отдалиться от Бога».

Схиархимандрит Власий (Перегонцев), духовник Свято-Пафнутьева мужского монастыря Калужско-Боровской епархии”. Отец Серафим был пастырем нашего времени, пастырем Любви. Он никогда не остывал в своей вере, не истощался в добродушной отзывчивости к обиженным и униженным. Все что он делал, делал по любви Христовой.

Я верю и постоянно чувствую, что по его молитвам Господь не оставляет меня. Его молитвами я живу и поныне».

Апрель, 2004 г.

Схиигумен Илий (Ноздрин), Наталья Игнатова

Схиигумен Илий (Ноздрин), духовник Оптиной Пустыни. «Я благодарен Господу, что он даровал мне общаться с дивными старцами, одним из которых был архимандрит Серафим (Тяпочкин). Батюшка потряс меня до глубины души своей любовью. «Выше любви ничего нет» – говорит апостол любви Иоанн Богослов. Я видел эту вечную любовь, воплощенную в старце Серафиме».

Наталья Игнатова (Воронеж): «Этот человек имел просто необыкновенную молитвенную силу, и уходили невзгоды, печали, болезни. Он как бы забирал их себе и давал взамен радость, здоровье и счастье. Батюшка чувствовал всех своих духовных чад, провидел состояние каждого, кто бы где ни находился: на богослужении ли, за стенами храма или за тысячи километров. За те годы, что я ездила к нему, старец никого не оттолкнул, всех принимал, обо всех беспокоился. Если кто-то долго не приезжал, спрашивал, не видели ли мы его, не можем ли узнать причину, почему не появляется. Многим супружеским парам он вернул семейное счастье, многих исцелил, безнадежных поднял с одра болезни, а скольких утешил и обогрел – перечислить нельзя. Определяющим в его отношении к людям было не их положение, состоятельность или профессиональные возможности. Он очень чутко и бережно относился к лучику света и добра в каждом, отчего человек раскрывался перед ним в полной мере. Его ответ на доброе, доверительное устремление к нему, старцу, не был сиюминутным и проходящим. Батюшка на долгие годы сохранял трепетное отношение к человеку, помнил светлые минуты откровения с ним, минуты, в которые душа высветлялась. В следующий приезд встречал человека, как давнего знакомого, будто их не разделяли расстояние и время. Отец Серафим никогда никого не огорчил. Это было исповедническое состояние: боязнь даже в самом малом опечалить ближнего, а значит – и Господа».

Одна из духовных дочерей батюшки вспоминает: «Отец Серафим отнесся к нам сразу очень доверительно, с уважением, оставил обедать. Кормили у батюшки обильно, кажется, съесть все это было невозможно, а он еще подкладывал. Но из его рук как-то легко доедалось. Отец Серафим благословил нас читать молитвенное правило. По церковно-славянски мы читать не умели, но, к своему изумлению, я услышала, что подруга моя худо-бедно читает, потом и я начала. Казалось, что не смогу, но понемногу осмелилась, кто-то меня поправлял. День прошел очень быстро, незаметно, наутро надо было уезжать. Ночью батюшка нас поднял, благословил каждую иконкой и сказал, что теперь мы его духовные чада. Мы возликовали, душа ведь жаждала отеческого окормления. К тому времени мы уже кое-что знали о старчестве. Какое же это было счастье – обрести духовного наставника и молитвенника!

Когда мы пришли на остановку, то автобус оказался прямо перед нами. Приехали на станцию Готня – сразу подошел поезд. Одним словом, на обратном пути все получалось как-то само собой. Не только мы – многие замечали, насколько тяжело было добираться до Ракитного, и настолько, по молитвам батюшки, преодолевался обратный путь: все успевалось, совпадало, всегда в кассе оказывались билеты...»

Архимандрит Георгий (Тертышников), Ирина Пасевич

Архимандрит Георгий (Тертышников), член комиссии по канонизации святых РПЦ. “...Несомненно, отец Серафим – старец святой жизни. И по моему убеждению, нет никаких препятствий к его прославлению в лике русских святых”.

Рассказывает Ирина Пасевич, духовное чадо иеросхимонаха Иоанна, из Крюкова Белгородской области: «Вижу во сне иеродиакона Иону (в схиме иеросхимонах Иоанн)54 – духовное чадо отца Серафима. Он спрашивает меня: «Ты знаешь, где мощи Серафима?» Я отвечаю: «В Сарове, в Дивееве». А он меня поправляет: «В Сарове мощи преподобного Серафима Саровского, а в Ракитном, в Никольском храме, благодатные мощи Серафима Ракитянского».

Игумен Косма (Алехин), Иустиния Плаксеева

Игумен Косма (Алехин), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры. «Однажды я служил в Троицком соборе у раки Преподобного Сергия. Был обычный день, молящихся мало. Слабый свет, проникающий через узкие окна, едва освещал храм. Без дополнительного освещения невозможно было читать акафист, к тому же я плохо вижу и даже в хороших очках и при сильном свете мне читать трудновато. С горем пополам читаю акафист и вдруг замечаю, что стал лучше видеть. Я даже подумал, что включили паникадило, но, посмотрев вокруг, понял, что свет исходит не от ламп. Это к Преподобному Сергию пришел помолиться отец Серафим (Тяпочкин). Я познакомился с батюшкой еще до этой встречи: когда я был келейником у лаврского духовника отца Петра, батюшка приезжал к нему на исповедь. Тогда и произошла моя встреча с этим удивительным старцем.

В связи с этим вспоминается явление неземного света по молитвам преподобного Серафима Саровского: «Господи, удостой его телесными глазами видеть то сошествие Духа Святого, которым Ты удостаиваешь рабов Своих, когда благословляешь им во свете великолепной Славы Твоей узреть свет Твой». И старец Силуан Афонский пишет: «Божественный Свет по природе своей нечто совершенно отличное от света физического. При созерцании его прежде является чувство живого Бога, поглощающее всего человека. Свет Божественный созерцается независимо от обстановки, и во мраке ночи, и при свете дня. Благословение Божие посещает иногда таким образом, что сохраняется восприятие и тела, и окружающего мира. Тогда человек может пребывать с открытыми глазами и одновременно видеть два света – свет физический и Свет Божественный».

Свято-Троицкая Сергиева лавра, июнь, 1999 г.

Вот что рассказала Иустиния Плаксеева (†2000), 86-и лет, из Белгорода: «Запомнился удивительный случай, происшедший со мной в один из приездов в село Ракитное. Службу батюшка начинал по монастырскому уставу, в 4 часа утра. В храме собралось человек тридцать. Лампадки теплятся, электричества в храме не было, что создавало ощущение отрешенности от всего суетного и земного.

Появился батюшка, шел к алтарю, словно кто его под руки вел, до того все чинно и благоговейно у него получалось. Прихожане выстроились в рядок, старец каждого благословлял: кому руку на голову положит, кого в плечо поцелует, кого руками за голову подержит. Кто-то со слезами кланялся ему в ноги...

Служба у батюшки долгая, а после службы читался еще и акафист Спасителю у Голгофского Креста, что посреди храма. Я стояла очень близко к Кресту и во время чтения батюшкой акафиста посмотрела на Иисуса Распятого. А Спаситель, как живой, на всех глазами ясными, голубыми взирает. Лик светлый, а вокруг головы сияние. Смотрю на молящихся, может, еще кто видит? Нет, все, как обычно, молятся. Опять перевожу взор на Спасителя, а у Него глаза все еще открыты, на губах тихая улыбка. Пока батюшка читал акафист, я как завороженная смотрела на Господа Иисуса Христа, едва сдерживаясь от волнения: очень хотелось, чтобы все порадовались. Как только закончился акафист, глаза у Спасителя приобрели то выражение, что нарисовал художник.

Подхожу я к батюшке за благословением на дорогу и говорю о виденном. Старец глянул на меня с любовью и отвечает: «Да, глаза у Спасителя всегда открыты», – и с таким вниманием на меня посмотрел, словно я случайно проникла в какую тайну...»

Анна Васильевна

Из воспоминаний Анны Васильевны С. и ее матери Елизаветы Константиновны Фофановой († 1998), из Белгорода.

«Приехали мы в Ракитное, стоим в два ряда, ожидаем прохода батюшки в храм, чтобы получить у него благословение. Батюшка выходит из келлии. Стоит мужчина, как и все, сложил руки и ждет. Подойдя к нему, батюшка сказал: «Пойдите вымойте руки». Он сбегал к умывальнику, быстро вернулся на паперть и опять просит благословения. Батюшка ему отвечает: «Вам надо вымыть руки». Он опять к умывальнику и уже у самого входа в алтарь просит благословения. Старец в третий раз отправляет его мыть руки. Тогда он взмолился: «Батюшка, я ведь мыл руки, они чистые». – «Я вам не о физической чистоте говорю, вам надо покаяться и исповедаться». Оказалось, что мужчина совершил когда-то тяжкое преступление и не раскаялся.

...Мы поехали к отцу Серафиму на машине. Доезжаем до Герцовки, слева и справа по обе стороны дороги стоят машины: из-за сильного гололеда трогать с места никто не решается. Мы занервничали – надо спешить на службу и не опоздать на трапезу, как быть?

Помолились, чтобы старец благословил доехать без происшествий. А затем наш водитель начал медленно пробираться между рядами машин, за нами двинулись и остальные, как будто и не было никакого гололеда.

Встретив нас, батюшка сказал: «На лыжах катились, а я знал, что вы спешили, чтобы не опоздать на молитву, а особенно – на трапезу». По благословению отца Серафима всегда было легко уезжать домой, а когда добирались до Ракитного, всегда что-нибудь да приключалось.

...Отец Серафим при встрече как-то сказал одному священнику: «А вы, батюшка, будете монахом». – «Как, у меня ведь жена и дети?» Через десять лет после кончины отца Серафима священник попал в автомобильную аварию, в которой погибли его матушка и дочь».

Архимандрит Иннокентий (Вениаминов), Г.К. Гречихина

Рассказывает архимандрит Иннокентий (Вениаминов †2002), праправнук святителя Иннокентия (Вениаминова), митрополита Московского: «После беседы с батюшкой (я тогда еще не был в сане) он благословил меня на отъезд. Я волновался, билет был куплен, но как из Ракитного добраться до Белгорода? Автобусов не было, на попутные я не рассчитывал. Только вышел на дорогу – останавливается машина и водитель говорит: «Отец, садитесь, я вас подвезу». Поблагодарил я Бога. По молитвам отца Серафима благополучно доехал и не опоздал на поезд».

Из воспоминаний Галины Кузьминичны Гречихиной, регента хора в храме поселка Ракитное.

«Однажды получаю я от отца Серафима благословение поехать в Харьков за материалом на облачение. Поручение для меня необычное: Харькова не знаю, в тканях не разбираюсь. Я робко батюшке призналась, что ничего не смыслю в этом деле. А он ободряет меня так ласково: «Поезжайте, поезжайте, все хорошо устроится, Божия Матерь управит».

По приезде я первым делом посетила Благовещенский собор. Народу было много: шла служба. Я стою и думаю: «Как же мне все, что батюшка наказал, исполнить, где это все найти?» Подходит ко мне женщина, одета очень просто (как странницы одеваются), только тапочки какие-то необычные, на них крестики виднеются, и тихо так говорит: «Что это вы так неспокойны?» Отвечаю ей: «Батюшка Серафим благословил купить материал на церковное облачение, я же в этом деле ничего не понимаю. Призналась я ему, что не справлюсь с его поручением, а он меня успокоил, сказал, что Божия Матерь управит». И тут моя новая знакомая говорит: «Отложите свои заботы, приложитесь к мощам святителя Афанасия, помолитесь, подойдите ко кресту, я знаю, как помочь вам, знаю магазины, где можно купить материал на ризы». Обрадовалась я, что нашлась добрая душа, и спрашиваю: «Извините, как же я вас найду, народа так много?» Она смотрит на меня, глаза кроткие, любовью светятся и тихо отвечает: «Не тревожьтесь, молитесь, служба кончится, я сама к вам подойду». Стою успокоенная, благодарю Господа и Матерь Божию, что, по молитве отца Серафима, все так дивно устроилось. Вот и служба закончилась.

Подошла я ко кресту, а тут и моя незнакомка рядом оказалась. Покупки мы с Божией помощью сделали очень быстро. Купили белую и бордовую парчу на ризы. Идем, и говорит мне моя попутчица: «Как мне трудно! Сколько горя я увидела! Приезжайте ко мне в Почаев, я вас там встречу». А я ей опять про свои недоумения, что, мол, не знаю, не была, как найду. Она на меня так ласково-ласково смотрит и говорит: «Зайдемте на почту, я вам адрес дам. А как приедете, я вас встречу». Зашли на почту, она записала мне адрес, дает его в руки и опять повторяет: «Приезжайте, я вас встречу!» Хотела я ее поблагодарить за старание, за такое внимание ко мне, подняла глаза, а ее уж и нет. Смотрю по сторонам, ища свою попутчицу... но она исчезла. Потом поняла, Кто это была. Стою плачу, по щекам слезы катятся. Люди собрались, утешают, допытываются: может, деньги потеряла? Что мне им ответить? Добралась до Ракитного, рассказала о всем происшедшем батюшке. Он, внимательно выслушав меня, молча удалился в келлию. Минут через тридцать выходит радостный, лицо все просветленное. Взял мою голову и так успокоительно говорит: «Галина, Сама Матерь Божия была с тобой».

...Отец Серафим никогда не пользовался отпусками в нашем привычном понимании. Правда, каждый год старался выбираться в Троице-Сергиеву лавру. Только в последние годы эти поездки стали редкими. В одну из них я сопровождала отца Серафима и матушку Иоасафу до Белгорода. Купили билеты на проходящий поезд. Вышли на платформу. Состав подходит. Старец, обращаясь к матушке Иоасафе, говорит, что, дескать, наш поезд. Та отвечает: «Нет, батюшка, не наш». Он опять свое, а мать Иоасафа – не наш и все. Состав отъехал. Подходит следующий, скорый поезд, стоянка две минуты. Подходим к вагону, подаем билеты, проводник сообщает: «Вы опоздали, ваш поезд только что ушел». Матушка расстроена, проводник не пускает. Я чувствую свою вину, ведь билеты покупала я, могла что-то перепутать. А батюшка стоит молча, как будто ничего не произошло. Вдруг с высокой платформы спрыгивает к нам дежурная по вокзалу, подходит, выслушивает наши объяснения, делает отметку на билетах, и, по милости Божией, отец Серафим с матушкой отправляются в лавру к Преподобному Сергию».

Н. Ф. Лазебная

Рассказывает Нина Федотовна Лазебная: «Я жила в городе Губкине Белгородской области. Но в Ракитное к дорогому батюшке старалась ездить как можно чаще. Как- то он и говорит мне: «Нина, рассчитывайтесь на работе, переезжайте в Ракитное». Обычно я в свои приезды старалась помогать на кухне и в других бытовых делах. Вот и после такого неожиданного предложения пошла на кухню, а сама думаю: может, что-то не так поняла, надо бы переспросить батюшку. В келлию не постучалась, осторожно приоткрываю дверь. Отец Серафим после продолжительной службы прилег отдохнуть. Батюшка служил с 6 часов утра и до 4 часов дня, соблюдая весь монастырский уклад. После небольшого перерыва начиналась длительная вечерня. Поэтому, увидев его лежащим, решила не тревожить. Но мое внимание привлекло то, что в келлии он был не один. В святом углу, у аналойчика, стоял старец. На нем холщовый светлый балахончик перепоясан, на ногах лапти, точь-в-точь как на иконе у преподобного Серафима Саровского. Лик его светел, радостен, но при этом похож на нашего отца Серафима. Стою и думаю: как же так, отец Серафим лежит на кровати, отдыхает и в то же время стоит у икон и молится? Я тихо закрыла дверь и вернулась на кухню. Видно, лицо мое выражало такое недоумение, что трудившиеся, оставив свои дела, поспешили ко мне с вопросом: «Нина, что с тобой случилось?»

...Наступил Великий пост. Однажды во время трапезы старец обратился ко всем присутствовавшим: «Ну вот, теперь мы последний раз с вами видимся, Пасочку без меня будете встречать». Батюшка всегда был слаб телом, но тем не менее эти его слова растрогали, многие заплакали. На второй день Пасхи, 19 апреля 1982 года, батюшка почил».

Монахиня Екатерина, Л. А. Колядина

Старшие сестры Пюхтицкого монастыря рассказывали о том, как батюшка был у них проездом в 1965 году, как со слезами читал канон. Блаженная прозорливая монахиня Екатерина55 на другой день после его отъезда сказала своей келейнице: «Ты знаешь, кто у нас был? Святитель и преподобный».

Любовь Андреевна Колядина рассказывает: «Я врач, и меня пригласили в Ракитное посмотреть батюшку. Он жил недалеко от церкви. Какое же убогое и ветхое было его жилище! Осмотрела я отца Серафима, сделала все необходимое. Чуть позже он спросил: «Может, вас что волнует и вы хотите меня о чем-то спросить? Пожалуйста». Это было произнесено так ласково, с таким вниманием, что я сразу, как бы боясь, что батюшка передумает, а я что-нибудь забуду, быстро выложила, что с большой тревогой жду рождения второго ребенка (первые роды были очень тяжелыми, мы с дочкой чуть выжили), что у мужа нет подходящей работы, мы начали строить дом, а теперь не знаем, то ли уезжать, то ли достраивать наше жилище. Батюшка спросил: «Когда должен родиться ребенок?» – «В начале марта». – «Хорошо, поговорим завтра». После вечерни читали правило, чуть уснули – подъем на утреннее правило, после молитв батюшка позвал меня и сказал: «Никуда не переезжайте, продолжайте строиться. Дерево, которое часто пересаживают, дает плохие плоды. Муж скоро устроится, ребенок родится очень легко». Душевно укрепленная и успокоенная, я вернулась домой. Все так и вышло, как сказал отец Серафим».

В. Ф. Тонких

Когда отец Серафим умер, его келейница – монахиня Иоасафа жила в доме Валентины Федоровны Тонких, прихожанки храма в Ракитном, а в свободное от службы время уезжала к себе домой в Готню. В последнее время она болела. «Прихожу я с дежурства, – вспоминает Валентина Федоровна, – матушка лежит на кровати. Я спросила, почему она не пошла в храм. Та говорит, что ходила да вернулась. Ей стало плохо, и отец Сергий благословил ее пойти домой, принять лекарство, полежать. Я приготовила ей необходимое лекарство и по ее благословению пошла в храм на службу.

Во время пения Херувимской у меня вдруг полились слезы, не могу сдержать. И тут было мне видение. В монашеском одеянии стоят отец Серафим и матушка Иоасафа и, медленно отрываясь от земли, возносятся под купол храма. От дуновения ветра их мантии развеваются, и в образовавшееся в куполе отверстие они устремляются ввысь. Длилось это видение полторы-две минуты – так мне показалось.

Я была удивлена всем происшедшим со мной. После службы я все рассказала матушке Иоасафе. Она ничего не ответила, только улыбнулась. Я рассказала о виденном некоторым прихожанам, на что они заметили, не в прелести ли я. Это меня сильно смущало. На исповеди я покаялась отцу Сергию. Он успокоил меня, сказал, что это видение предназначалось для укрепления и ободрения болящей матушки Иоасафы, которая испытывала обиды со стороны некоторых прихожан. На праздник Благовещения матушка заболела и на Страстной седмице 1989 года умерла. Чувствую, что по молитвам отца Серафима Господь призвал матушку в Свои обители, дав мне знать об этом в видении».

В. Н. Шушляпина

Истории, рассказанные Валентиной Николаевной Шушляпиной, художницей из Белгорода, занимающейся иконописью, духовной дочерью отца Серафима.

О силе креста

Наступил Рождественский пост. Все чаще и чаще на исповеди приходилось видеть отца Григория Сопина или отца Иоанна Макаренко, которые служили вместе с батюшкой Серафимом в храме села Ракитное. Но душа рвалась под благословение к отцу Серафиму.

И Господь послал отца Серафима принимать исповедь. Когда подошел мой черед, батюшка долгим и внимательным взглядом посмотрел мне в лицо и почему-то начал говорить о силе креста, о том, что, отходя ко сну, необходимо крестным знамением осенить постель, себя, изголовье. Потом, как бы между прочим, он рассказал о том, как одного монаха бес так связал по ногам и рукам, что у того не было возможности перекреститься. Тогда монах с молитвой «Отче наш» совершал крестное знамение мысленно. Бес отступил от него.56 И, завершив свой рассказ словами, что крест есть сила непобедимая, батюшка меня благословил и отпустил. Я недоумевала, почему он это рассказал, вместо того, чтобы исповедать меня? Но решила, что батюшке виднее, значит недостойна в этот раз причащаться. Поехала домой в Белгород в надежде на скорое, «достойное» причащение.

По дороге я встретила знакомого, и он мне стал доказывать, что ни вера в Бога, а уж тем более крест, который я ношу, не делают меня лучше. «Вы, верующие, как те комсомольцы и партийцы. Нацепили на себя кресты и позорите их». С этими лукавыми размышлениями я и переступила порог дома. Первым делом решила снять крест, не позорить (как сказал мой знакомый) само право ношения креста и звание христианки. В этом я была полностью согласна со своим знакомым. Прочитав молитвы на сон грядущим, я легла спать, решив, что осенять постель, а тем более подушку – удел фанатиков и людей суеверных. В доме у меня было много икон и около десяти лампад, семисвечник, одна лампада неугасимая: по благословению отца Серафима я поддерживала в ней горение круглосуточно.

Вдруг эта лампада погасла, и на меня навалилось что-то огромное, тяжелое. Я человек не робкого десятка, но то, что легло сверху меня, сковав по рукам и ногам, меня испугало. Ведь это был не сон, а явь. Я начала молиться вслух, мысленно осеняя себя, как учил батюшка, крестным знамением. Молитва шла уверенно, без страха. Вдруг эта туша, что лежала на мне, рухнула на пол и исчезла. Я поднялась, включила свет, затеплила лампаду и легла спать, осенив себя крестным знамением.

Посещение «ночного гостя» не повлияло на мое решение не носить креста, я еще больше утвердилась в мысли, что прежде нужно стать «достойной». Вторая ночь была подобна первой, такой же была и следующая... Рассказать об этом близким, мужу, я не решалась: думала, что сочтут за ненормальную. Мои смелость и уверенность убывали с наступлением вечера. Я знала, что только соберусь лечь, лампада погаснет, и ночной гость явится. Но все это не мешало мне упорствовать: крест я не надевала, постель крестным знамением не осеняла.

Как раз в это время мне довелось провести несколько ночей вдали от дома. Ночевать пришлось на квартире у одной старушки. Ну, думаю, хоть теперь посплю нормально. Только я расположилась, как опять по рукам и ногам связал меня бес своими лапищами. Все за окном загудело, зашумело, собаки завыли, слышу рыкающий голос: «Я тебя, мразь, все равно уничтожу!..» Вспомнила я опять совет батюшки, читаю «Отче наш» и мысленно осеняю себя крестным знамением. Бес отпустил меня. Утром смотрю, а у меня чуть ниже плеч лапищи черные отпечатаны – огромные следы от пальцев.

Приезжаю домой, муж тоже эти следы увидел, интересуется. Пришлось ему объяснить, он, человек богобоязненный, поверил. Пошла к матери, хотела рассказать обо всем этом и попросить, чтобы она чаще в храм ходила, посмотрела – а следов уже и нет. С наступлением ночи сижу на постели, боясь ложиться, и думаю, что же делать. Вдруг комнату озарил яркий свет. Смотрю, в углу домашнего большого иконостаса, под самым потолком во всю мощь сияет золотым, живым светом крест, размером около тридцати сантиметров. Поняла я милость Божию ко мне, грешной, осенила постель, изголовье, себя. А ранним утром поехала в Ракитное.

Батюшка исповедовал. Увидев меня, подозвал. Я молча протянула ему крест, он молча надел его на меня и после исповеди велел причаститься. Я не стала ему говорить о своих «недостоинствах», приняла Святое Причастие.

Незрячий попутчик

Ехала я как-то в Ракитное. За окнами поезда переливалась яркая позолота осени, нежное уходящее солнышко робко протягивало золотые лучи, словно руки доброго друга. Много дум проносится в голове под монотонный стук колес. Так хочется побыстрее добраться до тихого пристанища, до старца, до его мирного, уютного храма.

Вот и последняя остановка – станция Готня, отсюда на автобусе минут 15–20 до поселка Ракитное.

Попутчики пошли к кассе за билетами, а мое внимание привлек высокий, стройный парень. Он нерешительно спускался с подножки поезда. Глаза ни на ком не останавливались, смотрели вдаль, в руках палочка, как у слепых. Я подбежала к нему: «Вам помочь? Вы в Ракитное, к отцу Серафиму?» Лицо молодого человека радостно осветила улыбка, большие, красивые карие глаза затеплились надеждой. «Да! Я к отцу Серафиму. Всю дорогу молил Бога послать мне Ангела- Хранителя, вот Бог услышал – вас послал».

Мне стало как-то не по себе: меньше всего походила я на Ангела-Хранителя. По дороге в Ракитное он поведал мне обо всем приключившемся с ним. Он – художник-краснодеревщик, мастер по резьбе, родом из Харькова. Жил обеспеченно, уединенно, в полное удовольствие, позволял себе часто захаживать в ресторан, словом, жил безбедно, но и не развратно. И тем не менее сытая, обеспеченная жизнь особой радости не доставляла. Душа все искала какого-то смысла. «Тетя моя говорила: «Сходи в церковь, помолись, свечечку поставь», – рассказывал мой новый знакомый. – Ходил в церковь, выстаивал долгие службы, но все это мне мало что давало. И вот однажды снится сон, в котором мне тихий голос прорицает: «Михаил, завтра ты проснешься слепым, запиши адрес, там тебе помогут». Диктуется адрес: «Белгородская область, поселок Ракитное, отец Серафим». Но, проснувшись, я не придаю никакого значения этому странному явлению. Мало ли что померещится!..

Но и на вторую ночь слышу тот же голос и то же предупреждение. На третью ночь не стал я пытать судьбу, записал адрес отца Серафима, аккуратно сложил написанное и положил во внутренний карман пиджака. Наутро проснулся слепым. Но на сердце не было смятения и тревоги. Как-то слишком уверенно и спокойно, тщательно умывшись, пошел я в наш Благовещенский храм. Там через верующих и узнал, как добраться до Ракитного, расспросил об отце Серафиме. Мне сказали, что к нему не всегда сразу можно попасть, некоторые приезжие живут месяцами. Сходил на работу, сказал, что еду на лечение. На пути следования мне удивительно везло. Вот и теперь, не успел сойти с поезда – вы предложили мне свою помощь».

В Ракитном мне пришлось покинуть своих попутчиков и заняться устройством Михаила. Разместились мы с ним при храме в кочегарке. К батюшке он попал сразу же. Старец ласково наклонил голову Михаила, по-отечески погладил и благословил со словами: «Немного потерпи, все будет хорошо, в монастырь поедешь». Я стояла рядом и думала: «Ну при чем тут монастырь?.. Ведь через сны был назван адрес батюшки». Батюшка в этот момент с укоризной посмотрел на меня и тихо добавил: «А ты помогай ему, пока он здесь находиться будет».

Во время богослужений я ставила Михаила в укромное место, чтобы ничто не могло отвлечь его от молитвы. В храм стекалось множество болящих, среди них были и бесноватые. Однажды во время вечернего богослужения Михаил особенно ревностно молился, и вдруг: «В монахи собрался!» – прорычал хриплый зловещий голос одержимого. «Этот Серафим монахов расплодил!» – продолжал другой. И заулюлюкали бесноватые, изрыгая проклятия на батюшку и на Михаила. Я испугалась за него, ведь неискушенному все это может показаться страшным и странным. Но Михаил пребывал в совершенном покое, старательно делал земные поклоны.

После службы я попыталась объяснить Михаилу происшедшее, но он ответил: «Мне в Харькове говорили об этих несчастных, они меня только укрепили в вере, что я правильно сделал, приехав к батюшке».

Прошло три дня. Однажды, сидя на церковном дворе, мы разговорились. Михаил признался, что у него на душе ожидание какой-то неизъяснимой радости. Я спросила: «А с чем это связано, что лично ты хочешь?» На лице у него было крайнее удивление. «После того как я ослеп, вся моя прошлая жизнь кажется мне чем-то уродливым и отвратительным, ведь тогда я и был по-настоящему слеп. Я благодарен Богу, что все так обернулось. Теперь же, как батюшка скажет, так и будет». – «А сколько ты думаешь пробыть здесь?» – «Куда мне теперь торопиться? Как батюшка скажет, куда благословит. Ты вот лучше возьми деньги и купи свечей на три подсвечника». «На сколько?» – переспросила я с удивлением. «На три», – повторил Михаил. «Как же я смогу поставить свечи даже на один подсвечник, ведь другим людям тоже нужно ставить свечи». – «А ты до службы или после службы поставь, но только на три». Решили все сделать за час до богослужения. Я, как всегда, пристроила Михаила в укромном месте, а сама пошла со свечами по храму, ставила их, не задумываясь, в каком порядке. И вдруг слышу печальный голос Михаила: «Зачем ты свечи поставила не так, как я просил?» Я опешила: «А откуда ты знаешь, разве ты видишь?» – «Да, в церкви на службе я вижу, как горят свечи. Но на подсвечниках их совсем мало – одна-две, видно, у людей денег нет, вот я и попросил тебя, чтобы больше свечей горело, хотя бы на трех подсвечниках». Я не стала вносить в его душу смятение: все подсвечники во время богослужения ломились от горящих свечей. «Можно и мне свечи поставить?» – спрашиваю. – «Пожалуйста». Я поставила три свечи: к Распятию, к иконам преподобного Серафима Саровского и Божией Матери. И вдруг он мне сказал: «Горит только одна свеча около Распятия». Тут я и поняла, что горят как должно только те свечи и там, где особенно сердце Богу молится.

Батюшка при мне еще трижды принимал Михаила у себя в келлии, мне же сказал, что я могу возвращаться домой, о Михаиле позаботятся. Через месяц Михаил уехал из Ракитного по благословению отца Серафима в монастырь. А по прошествии некоторого времени принял монашество и прозрел.

Царица Небесная путь указала

Тихо, торжественно, как-то совсем по- рождественскому, медленно кружась, падает снег, луна голубым отсветом старательно освещает дорогу к маленькой кладбищенской церквушке. В храме в будни посетителей мало, но место, где я постоянно молюсь – возле иконы Спасителя в терновом венце, – занято. Там коленопреклоненно, орошая лицо горькими слезами, причитая во весь голос, не обращая ни на кого никакого внимания, молится молодой человек, лет двадцати трех: «Господи, прости меня, окаянного, грехов, как репехов, от подошвы ног до темени на голове».

С этим сетующим взыванием, истово крестясь, с каким-то старообрядческим рвением парень вновь и вновь припадает в земных поклонах. Служба для меня перестала существовать. В душе было смятение. Что с этим человеком, как и чем помочь ему, как подойти?.. На дворе зима, пробирает до костей, а на нем – легкий плащ, укороченные брюки, очень легкие туфли... Так я впервые увидела Федю.

Вкратце расскажу некоторые события из жизни раба Божия Феодора. Он был духовным сыном батюшки Серафима и так же, как отец Серафим, избрал себе в попутчики смирение. Еще когда он был ребенком, Божия Матерь указала ему путь жизни.

Федор родился и рос в атеистической семье, довольно обеспеченной. Учился отлично, был послушен и стал примером во всем для детей всего поселка. Наступило время этому кроткому отроку вступить в пионеры. Отец с матерью провожали мальчика в школу, долго увещевая. «Мама все тревожилась, чтобы я пионерский галстук не помял, – вспоминал Федор. – Иду я себе, дети бегут, обгоняют меня. Вдруг ко мне подходит молодая, красивая Женщина – таких у нас в поселке я не встречал. Одета вся в голубое и говорит: «Федя, не вступай в пионеры», – а Сама по головке меня гладит. Я Ей отвечаю: «Но меня заставят». Она мне говорит: «Они о тебе даже не вспомнят». – «А как же галстук?» – «А галстук дай Мне». Я и вернулся домой. Мама с отцом спрашивают, почему так рано, где галстук. Я рассказываю все как было. «Какой еще красивой тете ты галстук отдал?!» – кричит мама. В углу у нас висела большая икона, доставшаяся от бабушки. Подошел я к этой иконе, а там та самая «Тетя» нарисована. «Мама, вот эта Тетя мне не разрешила вступать в пионеры, и я Ей галстук отдал». Родители недоумевают: «Что же ты завтра в школе скажешь?» – «Эта красивая Тетя мне пообещала, что обо мне даже и не вспомнят».

Все так и случилось. К тому, что Федя не пионер, отнеслись как к совершенно естественному явлению, хотя мальчик во всех отношениях был одним из лучших. Всех только смущало, что он такой тихий, сторонящийся своих сверстников. Со временем решили, что он просто больной, чудаковатый.

В детстве и отрочестве Федя молился перед иконой Божией Матери дома, а когда исполнилось семнадцать лет, стал проситься в город (жили они недалеко от Белгорода). Родители заставили его поступить на бухгалтерские курсы. Много пришлось претерпеть ему от окружающих.

В Белгороде Федор часто останавливался у пожилой женщины. Ее маленькая хатка была очень уютной. Здесь царил порядок, все сияло чистотой, единственным украшением и богатством были иконы. Тихо теплились лампады, постоянно кто-то из присутствующих читал акафисты. Для молодых людей это была домашняя церковь с ее наставницей – тетей Иустинией, большой, круглолицей, всегда радостной, гостеприимной. Она радушно встречала каждого приходящего. Так же отнеслась она и к Феде.

Матушка Иустиния была духовной дочерью отца Серафима, она поспешила и Федю познакомить с ним. О своем постояльце Иустиния рассказывала: «Он страдал от врожденного порока сердца. Часто после продолжительных служб, едва переступив порог нашей хатенки, вновь падал на колени и слезно продолжал молиться. Я ему, бывало, скажу: «Федя, да что же ты так убиваешься, ведь сердце у тебя больное». А он мне, дитя милое, отвечает: «Одного желает душа моя: у тебя, матушка, перед святыми иконами на молитве скончаться». Начну я его поднимать, пытаюсь утешить, а он мне: «Не утешай, у меня одно утешение – молитва. Грехов у меня, как репехов». Стыдно мне станет. Если уж у него грехов, как репехов, каково у меня?

И Господь услышал Федино желание. Он умер на первый день Пасхи. Пришел из храма радостный такой, красивый: костюм темно-синий, рубашка розовая, весь сияющий. Говорит мне: «Еле упросил продать погребальное». – «Какое погребальное?» Он мне показывает покрывало, венчик, грамотку, крестик в руки, иконку, свечи. Я ничего понять не могу. Он мне и рассказал, как его смерть была предсказана, что умрет он на первый день Пасхи. «Раз сижу я в скверике, приехал слишком рано. Храм еще закрыт. Вас тоже тревожить не осмелился. Сижу и думаю, как мне дальше жить. Как беспрепятственно в храм ходить, Богу молиться... Вдруг на плечо малая птаха села, чирикает, вспорхнула и улетела. А около меня старичок оказался в белой холщовой рубахе, с палочкой. Откуда он взялся? Сидит, на палку оперся, головой качает: «Ох, Федор, Федор, думаешь, как жить дальше? Тебе ведь уже готовиться к смерти надо, скоро ты уйдешь отсюда». И все мне рассказывает. Потом решил я поехать в Почаевский монастырь. Перед отъездом у батюшки Серафима благословение собрался взять. Так хотелось Светлое Христово Воскресение в Почаеве встретить, а о явлении старца уже и забыл. Приехал к батюшке, а он посмотрел на меня так светло, в глазах радость с грустью, и говорит мне: «Придется тебе, Федя, душой побывать в Почаеве, а телом в Белгороде остаться». Это уж на обратном пути из Ракитного я вспомнил о явлении старца и о его предупреждении, что мне пора готовиться к смерти на первый день Пасхи. И отец Серафим подтвердил, что быть мне телом в Белгороде, а душой в Почаеве. Поэтому я и упросил послушника за ящиком продать мне погребальное. Долго не соглашались, да убедил, сказал, что брат не сегодня-завтра скончается». Говорит мне все это, а сам счастливым румянцем заливается, как девица, щеки розовые, что его рубашка, весь, как пасхальное яйцо, – радостный, сияющий. Разговелись мы с ним, встал он на колени перед иконами. Я ему с недоумением: «Федя, ты ведь правило знаешь, к чему на колени встал?»57 А у него слезы с горошину по щекам катятся, руки к иконам протянул и говорит: «Господи, как хорошо и умереть бы мне перед святыми ликами». Упал ничком, как в поклоне, и притих. Я подбежала к нему, а он уже мертвый. Вызвала «скорую», врачи осмотрели: сердечный приступ. У Феди в кармане была медицинская справка. Прочли они эту справку и сказали: «С его сердцем можно было умереть в любом месте и в любое мгновение». Ездила за родными, уговорила похоронить по церковному обряду, согласились». И матушка Иустиния во всех подробностях рассказала о похоронах Феди.

Каково же было мое удивление, что я тоже оказалась свидетелем последнего его пребывания на земле.

Пасха тогда была поздней – в конце апреля. Деревья вовсю уже зеленели, многие ходили без пальто. На третий день Пасхи по дороге в храм я встретила похоронную процессию. Дети от десяти до четырнадцати лет сопровождали фоб, крышку несли тоже школьники. Но самое странное и удивительное, что у изголовья покойного по краям гроба сидели два голубя и один по центру в ногах, еще один сидел на крышке гроба, – словно дрессированные, а в небе над всей процессией парила огромная стая голубей, словно бы самые главные провожатые умершего.

Когда я узнала от матушки Иустинии, что хоронили Федю, то поинтересовалась, а причем тут дети и голуби? Она мне объяснила, что часто, ожидая начала службы, Федя беседовал с детьми, которые ходили в школу неподалеку от церкви, приносил им конфеты, многое им рассказывал, а голуби тоже были в церковном дворе. «Но не столько же, сколько их было на похоронах», – возразила я. А Иустиния так серьезно: «Видать, всех городских собрали».

Федю повезли хоронить домой, и голуби сопровождали его до самой могилы. Пока не поставили крест, они все кружили и кружили. А три голубя на кресте водрузились – на верхушке и по обеим сторонам.

Матушка Иустиния поведала мне еще одну пре-интереснейшую историю. Приехала Лена, наша общая знакомая, женщина средних лет, большая любительница посещать святые места. Едва войдя в комнату, перекрестившись на иконы, говорит: «Никогда бы не думала, что Федя так поступить может. Говорил, что в Почаев не поедет, а сам там был, да еще от нас (со мной ездили еще несколько человек) все три дня прятался». «А где же он прятался?» – спрашивает матушка Иустиния. «Да все три дня в алтаре в белом одеянии прислуживал, одеяние аж серебром все светилось. Мы ближе к алтарю подошли, чтобы он нас видел. Но после службы, как мы его ни ждали, он к нам не вышел». Я расспросила Елену, и оказалось, что дни, когда они видели Федора, пришлись как раз на время его смерти. И вспомнились мне слова батюшки Серафима: «Душой ты, Федя, будешь в Почаеве, а телом – в Белгороде»...

Чернокнижник

“Ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь; и бесы веруют и трепещут” (Иак. 2:19)

Снится мне сон: стою я на богослужении в храме у батюшки Серафима. Служба идет своим чередом, батюшка в алтаре, певчие поют, а посреди храма стоит высокий человек, весь в черном, и накидка у него, как плащ, только без рукавов, стоит гордо, не молясь. Подошла я к нему, и он меня своей накидкой накрыл. Стою я под этой накидкой, словно спряталась ото всех: что поют, что читают, где батюшка – мне все равно. Проснулась и думаю, к чему бы этот сон? Мужу рассказываю, а он мне: «Мало ли что приснится...»

В скором времени посетили мы отца Серафима. Лето выдалось не жаркое. Захожу я в храм и вижу: посреди стоит высокий мужчина, лет тридцати. Все усердно молятся, а он, как истукан, с надменным взором окружающих изучает и с усмешкой в сторону алтаря косится. Мне бы сон вспомнить, а я, вместо того чтобы молиться, его изучаю: зачем пришел, с какой надобностью?

Службы у батюшки долгие, иногда приходится выходить из храма, чтобы немного отдохнуть. Вышла во двор, а незнакомец этот уже на лавке сидит, так заманчиво мне улыбается. Мне бы опять подальше, на другую сторону двора, лавочек много, а я иду на эту улыбку, как мотылек на огонь, и начинаю кружить: «Вы, верно, в первый раз у батюшки, понравилось ли?» Так и познакомилась я с чернокнижником и магом Семеном, двадцати семи лет, из Донецка. Правда, не сразу я распознала этого человека...

А начинал этот ловец человеческих душ подкупающе просто. Сидит себе скромненько молодой человек, в уединении, книжечку читает с глубоким вниманием, мудрость «духовную» впитывает. Тут волей-неволей в голове промелькнет евангельское: блажени алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся (Мф. 5:6). Вот и я «насытиться» надумала. Подхожу со светскими извинениями, прошу разрешения узнать, что он с таким вниманием читает. Он так многозначительно смотрит на меня: «Старца Силуана читали?» Я так рот и открыла: давнишняя моя мечта иметь эту и только эту книгу! – «Да, читала, но книга была чужая, хотелось бы почитать более внимательно». Он благодушно протягивает мне аккуратно переснятый двухтомник в красивом самодельном переплете. – «Дарю, эти книги ваши!» От смущения я так покраснела, что он поспешил меня успокоить: оказывается у него еще экземпляр есть, к тому же он просто счастлив встретить единомышленника. Так я и попала под черную накидку. Забыла я тогда, как в том сне, и о храме, и о батюшке, и вообще обо всем. А новоиспеченный знакомый ласково протягивает мне и другие книги: «Духовная поэзия Державина», «Житие старца Амвросия Оптинского». Обменялись адресами. Стала торопить мужа быстрее домой поехать: не терпелось за книги сесть. Без батюшкиного благословения – некогда было дожидаться – примчалась я на свою погибель домой.

Но каково было мое изумление: чтение мне не давалось. Первую строчку из книги о старце Силуане пробегаю глазами, и начинаются сильные головные боли, ломит и режет глаза. После первой строки страница книги казалась совершенно чистой, то есть белой. Я осенила себя крестным знамением, прочла «Отче наш» – появилась вторая строка. С теми же муками далась мне и эта строчка. Третью осилить уже не смогла. Решив, что я недостойна читать такую мудрую книгу, взялась за чтение жития Амвросия Оптинского, о святой жизни которого я вообще ничего не знала. Но и эта попытка кончилась плачевно. И со стихами Державина повторилось то же самое. Сложила я тогда дарственные книги и решила, что, возможно, все это от переутомления, отдохну, тогда и почитаю. Но ни при каких условиях чтение не шло.

Ничего не оставалось, как отправиться в Ракитное к батюшке. Внимательно, с благоговением перекрестившись, он бережно положил книгу старца Силуана на стол и с необыкновенной любовью к автору стал внимательно читать написанное. Меня попросил подождать ответа на улице. Вышел он довольно быстро, вынес и книги и, благословляя меня в обратный путь, кротко так сказал: «Благословляю тебя сжечь это». – «Как, батюшка, ведь это старец Силуан, святой Амвросий Оптинский!..» Но он не дал мне закончить, сочувственно глядя мне в глаза, спросил: «А книг от него у тебя много?..» – «Да, он мне их много прислал». – «Собери все, что он вам надарил, и ночью, чтобы никто не видел, сожги. Там между строк много чего написано, надо учиться читать между строчками». С тем и ушел.

Не сразу я выполнила батюшкино благословение. Страшно мне было вроде бы духовную литературу предавать огню. Книги были в толстых обложках, штук двадцать. Сижу однажды и думаю: тут никакого бензина не хватит, а у меня бензина со столовую ложку. Думай не думай, а жечь нужно. Ночью в укромном месте во дворе сложила книги, попросила мысленно прощения у Господа и всех святых, особенно у авторов книг, перекрестилась сама, кострище свое перекрестила, спичкой чиркнула, и пламя взметнулось к небу.

Утром, чуть свет, звонок в дверь. Явился Сеня – маг и чародей. «Что вы вчера вечером делали? – каким-то болезненным голосом спрашивает прямо с порога. – Мне так плохо было, я себе места не находил, еле утра дождался, чтобы узнать, в чем дело». «Книги твои жгла», – отвечаю ему спокойно, глядя в лицо. Он как-то весь съежился и говорит: «Прошу тебя, не делай этого больше». С тех пор он у нас не появлялся.

В утешение верующим

Угодники Божии сияли своей святостью в разные времена. Но и отошедшие ко Господу, и продолжающие подвизаться в земной юдоли пребывают в непрерывном молитвенном общении друг с другом, как бы образуя благодатный покров над всеми, кто с верою к ним притекает. О духовном единении праведных пастырей, об их сугубой соборной молитве, о непрерывающейся цепочке светочей Православия, оставляющих в утешение верующим своих учеников, свидетельствует в том числе и повествование о монахине Наталии (Васюниной), воспитаннице святого праведного Иоанна Кронштадтского, ставшей впоследствии духовной дочерью отца Серафима.

Мое знакомство с этой удивительной матушкой состоялось летом 1975 года. До «перестроечного» времени мы с мужем и сыном часто ездили в Харьков помолиться в Благовещенском кафедральном соборе. Дивное пение, великолепное внешнее убранство, мощи святого Афанасия Сидящего и святого Мелетия58 вносили в нашу повседневность ощущение духовного праздника.

Я как-то спросила отца Серафима: «Не грех ли часто посещать святые места, что находятся далеко от дома? Получается, что я пренебрегаю своей белгородской церковью». Взгляд отца Серафима проникает в самую глубину моего сердца, добрые отцовские руки нежно касаются моей головы, и полный кротости голос успокаивает меня: «Пока есть возможность, надо посещать святые места».

И, получив очередное благословение, я вновь устремлялась в Харьков. Там жили, да и по сей день живут духовные чада отца Серафима. У одной из них – Натальи Ивановны Ткаченко, преподавателя литературы, тихой и кроткой женщины, мы часто останавливались на ночлег. В один из вечеров, за чашкой чал, Наталья Ивановна предложила нам познакомиться с матушкой Наталией и кратко рассказала о ней.

Спустя какое-то время, в очередной наш приезд Наталья Ивановна радостно сообщила, что матушка ждет пас у себя дома. Мы спешно поехали.

Во дворе среди солидных построек, в дальнем углу, под развесистым старым деревом ютился крохотный кособокий сарайчик, впрочем, чисто выбеленный. Он был настолько ветхим, что мало походил на человеческое жилище. Касаясь головой низкого потолка, вошли. Прислужница матушки радушно отворила дверь в комнатку и пригласила пройти. Мы едва поместились в тесной комнатушке. Я оказалась возле святого уголка: несколько иконок, а на почетном месте – портрет отца Иоанна Кронштадтского старинной работы. Перед святыми ликами теплилась лампада, и горела восковая свеча. Прислужница матушки засуетилась, чтобы нас усадить. Я оглядывала жилище: небольшая печь, небольшой столик и кровать. Около столика один стул. Матушка сидит на кровати, перебирая четки, дает какие-то поручения Анастасии, своей послушнице. Все постепенно разместились, только я осталась стоять около столика с иконами, продолжая с изумлением рассматривать убогое жилище. Кособокое, крохотное оконце, земляной пол, наспех сделанная печурка – все говорило о том, что для жилья это место мало приспособлено. Как же тут оставаться зимой? Да притом матушка слепа и слышит плохо. А она словно в ответ на мои недоумения и говорит: «Вот так и живем, дровишек подкинем с угольком, чайку попьем и согреемся».

Пришедшие окружили матушку и о чем-то говорили. Я же смотрела на портрет отца Иоанна, он как бы не вписывался в интерьер убогого жилища, на матушку, которая сподобилась быть воспитанницей такого великого старца...

Со временем наши встречи с матушкой стали настолько частыми, что мы не мыслили своей жизни без ее духовного окормления. Отец Серафим был нашим духовным отцом, а матушка Наталия – духовной матерью.

Приезжая, мы всякий раз передавали ей поклон от отца Серафима. Матушка при этом начинала светиться внутренним светом, ее незрячие, но очень ясные голубые глаза сияли искрящейся радостью, и в который раз мы слышали от нее: «Велик батюшка Серафим, ох как велик! Он идет путем отца нашего Иоанна Кронштадтского. После себя отец Иоанн отца Серафима нам оставил. Как же его бесы боятся!..» И во всех подробностях начинает расспрашивать об отце Серафиме. «Я у него часто мысленно бываю», – не раз говорила нам матушка Наталия. И снова повторяла: «Ох, как бесы ночной молитвы боятся! Ночью спать не могу, вот и молюсь до утра. Ну а бесы тут как тут. Такой шум подымут! Печку разорят, возню затеют, рычат, кошками мяукают, за подол юбки дергают, страх нагоняют. А я их не слушаю и только молитвами святых отцов своих Иоанна Кронштадтского да отца Серафима ограждаюсь».

Матушка Наталия была особенно расположена к моему мужу Александру и в каждый наш приезд ласково встречала его, как долгожданного сына. Бывало, все гладит его по голове, около себя усаживает да приговаривает: «Ах, какая радость, вот и иерусалимский батюшка приехал».59 Я поправляю: «Да нет, матушка, это мы – белгородцы, художники, Валентина и Александр».

В один из приездов я и говорю Александру: «Матушка тебя иерусалимским батюшкой величает, ты, видать, святой, а я грешная. Заходи к матушке, а обо мне не говори, что я с тобой приехала». А ему не до того: он встречи дождаться не может, светится, как дитя. Мне казалось, что обмануть матушку было просто: слепая, плохо слышит.

Об одном я забыла – о ее духовном зрении.

Александр подошел к матушке, пока она его приветствовала, я тихонько пробралась в передний угол, сижу, притаившись, и думаю, узнает или нет, что Саша не один?.. Еще и домыслить не успела, а она ко мне обращается: «Ну, что сидишь, черная голубица?»

Стыдно мне стало за свои дурацкие шутки, упала я к ее коленям, каюсь: «Матушка, простите, не знаю, к чему я это сотворила». А она так ласково поднимает меня с колен: «Встань, встань! Ты не знаешь, а бес знает, ох, как он не любит, когда я Александра иерусалимским батюшкой величаю». И просит она его съездить в Ракитное к отцу Серафиму, разрешить ее духовные вопросы.

Уже в Белгороде Александр с благоговением показал фотографию отца Иоанна Кронштадтского, преподнесенную в свое время матушке Наталии с дарственной надписью, теперь она пожелала вручить ее своему старцу. Тогда эти снимки были большой редкостью, и я попросила его переснять фото и для нас. Вскоре он уехал в Ракитное к отцу Серафиму. Не терпелось ему порадовать батюшку столь редким и ценным подарком. Старец глубоко чтил и любил матушку, с огромным почтением отзывался о ней.

После поездки Александр рассказывал, как по дороге в Ракитное и за богослужением он молился батюшке Иоанну Кронштадтскому, чтобы Господь сподобил беспрепятственно встретиться с отцом Серафимом. По окончании службы батюшка пригласил зайти к нему. Уже в келлии он смотрел на Александра испытующе, будто ждал матушкиного подарка.

Саша достал фото, и отец Серафим весь просиял несказанной радостью. С благоговением перекрестился, поцеловал изображение батюшки Иоанна и с радостью в голосе сказал: «Великая благодать нас посетила!» Когда Александр заговорил о матушкиных недоумениях, старец долго и внимательно слушал, а потом заметил: «И что это она у меня спрашивает, она сама все знает».

В Харькове матушку звали Наталией Кронштадтской. Как она попала в дом к батюшке отцу Иоанну, как потом стала не только его воспитанницей, но и послушницей – рассказывала сама матушка.

Жила она с родителями и сестрами в Орловской губернии. Отец был инженером, мама занималась воспитанием детей. Родители – люди религиозные – жили дружно, соблюдали посты, посещали храм. Но отец умер сравнительно молодым, оставив на попечение своей матери и молодой вдовы троих детей. Старшей – десять лет, Наталии – семь и младшей – два годика. Вскорости, заболев чахоткой, умерла и мать. Дети остались с бабушкой.

Когда в очередной раз, стоя на молитве, она слезно испрашивала Божия благословения на сиротскую долю, вдруг, как во сне, услышала голос любимого сына: «Мама, не плачьте, Господь позаботится о вас и о девочках».

Вскоре к их дому подкатила богатая коляска. В комнату вошли двое: послушник и господин в богатом светском костюме. Послушник сказал бабушке, что отец Иоанн послал его неотложно в их дом. Оказывается, батюшке было видение, что по такому- то адресу проживают круглые сироты, и он их должен взять под свою опеку и покровительство. Бабушка со слезами благодарности собрала двух старших девочек и, благословив, отпустила их к отцу Иоанну. Младшую за малолетством оставила у себя.

«Привозит нас послушник к отцу Иоанну Кронштадтскому, – продолжает свой рассказ матушка, – в большой женский монастырь на Карповке, построенный батюшкой (в 1903 году) в честь своего покровителя – святого Иоанна Рыльского. Встретили нас ласково. Батюшка попросил нас переодеть и накормить с дороги. «А завтра, Бог даст, и причастим», – сказал он.

Относился он к нам, как к родным. Мы были свидетелями, как сам государь император Николай 2 приезжал к нам в монастырь на Причастие. Бывали и именитые купцы, одаривали обитель богатыми подношениями, продуктами. Помню огромные бочки меда, крупные рыбины. Но, при всем изобилии продуктов мы, послушницы, по благословению батюшки насыщались малым количеством пищи. Более всего батюшка раздавал съестное по приютам и в Дом трудолюбия, построенный им для рабочих и нуждающихся».

Матушка прожила у отца Иоанна восемь лет. Послушанием у нее была стирка постельного белья. Перед тем как отцу Иоанну Кронштадтскому отойти в вечность, в монастыре умерло несколько молодых послушниц, в том числе и старшая сестра Наталии. Да и сама она серьезно заболела. «Мне было так тяжко», – вспоминала матушка. Пришел отец Иоанн и сказал: «Не ропщи, Наталия, тебе должно быть больной и лежать на одре болезни до конца своих дней».

Но Наталия так тяжело переносила свою хворь, что просила батюшку помолиться о ней, чтобы Господь взял ее к Себе или исцелил. Матушка верила в чудодейственную силу молитв батюшки Иоанна. «Он меня успокоил, как мог, – продолжала матушка, – попросил подать нам чайку. Он любил пить чаек из самовара и часто угощал всех чаем. Заставил меня скушать немного супика, а сам чай пьет и приговаривает: «Все это у тебя, Наталичка, будет – и супик, и чаек». Так оно и вышло – в пище я никогда не нуждалась. Еще батюшка мне поведал: «Убита будешь, но жива останешься». Во время Отечественной войны, я уже жила в Харькове, меня сбила машина. Люди проходили мимо, считая меня мертвой. Но явился старичок и попросил прохожих: «Помогите ей, она жива». Отправили меня в больницу. Старичок и там меня посещал не однажды. Придет незаметно, накормит меня небесным хлебушком, водички запить даст – я и исцелилась». По свидетельству матушки, к ней приходил Святитель Николай.

Когда матушка была зрячей, кормилась тем, что делала щетки для побелки и продавала их. «Стою я на рынке, – вспоминает матушка, – у всех товар быстро расходится, а у меня – не очень. Подходит ко мне Женщина, как-то не по-нашему одетая, смотрит на мои щеточки и заговаривает со мной. А лицо у нее так и светится. Спрашивает: «Хороши ли щеточки в деле?» Я ей отвечаю: «Сама, матушка, делаю, стараюсь трудиться честно, да вот беда, мало купили в этот раз, а мне и жить нечем». «Бог даст, все продашь», – с улыбкой говорит Она. Я смотрю на Нее и спрашиваю: «Вы разве меня знаете?» Она мне кротко так отвечает: «Ты Меня знаешь, ты часто в храме молишься у Моей иконы». И исчезла. Гляжу я во все глаза, где же та Женщина, что так любезно со мной говорила, но нигде Ее не видно. А щеточки свои я продала в тот день. Уже придя домой и вспомнив подробно все увиденное и услышанное, я поняла, что мне в помощь и утешение явилась Сама Матерь Божия».60

Слепой матушка была последние десять лет своей жизни. Матушка Наталия, как и отец Серафим, имела от Господа дар прозорливости. У нее бывали люди не только местные, но и из других городов. Кто приезжал за духовным окормлением, кто за помощью в физических недугах, кто с просьбой о ее святых молитвах. Как-то я спросила матушку, чувствует ли она – хороший или плохой человек к ней пришел. «Плохих людей нет, – поправила она меня, – есть грешные, несчастные, больные люди, но есть и служители беса. Когда они приходят, то мне плохо делается, перед глазами – кромешная тьма, и сердце начинает болеть. А если человек добрый и светлый, то перед моим духовным взором серебристый свет сияет, искорками переливается. Когда появляется больной или нераскаявшийся грешник, то все кажется унылым, серым, а на сердце – грусть и печаль, скорбно становится».

Мне хотелось полюбопытствовать, какого же цвета я сама, да не решилась. А матушка, улыбаясь, сказала: «Не кручинься, ты разноцветная». – «А черный цвет у меня бывает?» – «Была бы ты черная, я бы тебя прогнала».

Однажды мне пришлось наблюдать такую сцену. Постучали в дверь, открываю. Входят две разодетые и накрашенные особы. Одна лет сорока, вторая, верно ее дочь, лет шестнадцати. Бесцеремонно входят, несколько пренебрежительно в качестве подношения протягивают трехлитровую банку капусты, литровую банку варенья и десятирублевую бумажку. Матушка, только что мирно отдыхавшая и говорившая со мной, вдруг как-то вся сжалась, потускнела и замолчала. Как ни пыталась я ей объяснить, что к ней посетители, она упорно, потупясь, молчала. Так и пришлось этим двум особам уйти ни с чем. Едва за ними закрылась дверь, она мне говорит: «А теперь пойди и выброси все, что они принесли, а десять рублей порви, чтобы ненароком кто эту «десяточку» не поднял. Это колдовки приходили, чтобы меня извести». Я молча вынесла подношения и думаю: надо же, и про десять рублей узрела.

Матушка была маленького роста, одевалась очень просто, опрятно, но вещи были такими старенькими, что она казалась нищей. Ее почитатели приносили ей добротную одежду, но старица все раздавала, а сама упорно продолжала носить латаное-перелатаное.

Вспоминается мне и такая история.

Приехала ко мне погостить Наталья, молодая девушка из Львова. После смерти отца Серафима она часто посещала его могилку. На этот раз у нее стала сильно болеть голова. Я ее наставляю, мол, грешить меньше надо, тогда и голова болеть не будет, а то у нас как где защемит, так мы к батюшке едем. Но Наталья совсем расхворалась, и я ей предложила обратиться к матушке. Поведала о ее духовном родстве с отцом Серафимом и заметила, что, может, другого случая увидеться с матушкой не представится, так как она очень слаба. Правда, моя гостья все сомневалась, как ей быть, ведь у нее духовный отец – батюшка Серафим. Но тем не менее, мы поехали в Харьков.

Матушка приняла нас ласково, благословила, а Наталью все по голове поглаживает и, сияя, ей говорит: «Не будет болеть головушка, не будет». Наталья стоит притихшая, довольная, изумленная. А потом подхватила пустые ведра и, с разрешения, матушки побежала по воду.

Сидим, рассказываю матушке о житье-бытье белгородском, вдруг в дверь стучат, да так сильно! Открываю, на пороге – пышная дама, отдышаться не может, вся чемоданами обвешана, рядом попутчики, тоже с сумками, их человек пять. Прошу их вещи оставить во дворе и по двое заходить. Но дама говорит: «А им и не нужно, мы специально сделали крюк, из-за меня, это у меня голова болит который уже год, всех врачей обошли, сколько денег затратили, а улучшения никакого. Нам сказали, что матушка может помочь».

Матушка встретила женщину сдержанно. После всей суеты последних дней и у меня голова нестерпимо болела. Приехавшая дама во всех подробностях описывала свое состояние, а матушка молча, не перебивая, сняла с головы платок и протянула болящей: «Наденьте платочек на голову». Он, прямо скажем, был не первой свежести, кое-где следы от печной сажи. Я вся напряглась от ожидания и эгоизма, мне не хотелось, чтобы эта святыня попала в руки непонятной дамы. Но та, скривившись, брезгливо, двумя пальчиками, взяла платок и положила его на стол. Я быстренько покрылась им, и голова моя моментально прошла, а по всему телу разлилось ласковое тепло. Женщина попросила дать ей платок почище. «Что же мне делать, матушка, – недоумевала она, – ведь я издалека приехала?» Матушка строго сказала: «Выходит, незачем было и ехать».

Когда гости удалились, я подсела к матушке и хотела попросить ее подарить платочек мне. А она уже гладила меня по голове и приговаривала: «Помог платочек? Ты его никогда не снимай. Другие всякие фасоны на голове наводят, а ты в платочке ходи, и голова болеть не будет».

Наталья про свои болезни у матушки спрашивать не стала, вроде и забыла, зачем ехала, да и людей было много. За хлопотами по хозяйству день прошел быстро.

Прощаясь с Натальей, матушка обняла ее, приголубила, поцеловала в голову и пообещала: «А головушка твоя болеть больше не будет, только фасонов не наводи да платочек не снимай». Наталья, по молодости, старалась светскую моду соблюсти, даже пыталась как-то оправдаться перед матушкой. А та ей свое: «Попроще одевайся, Наталочка, попроще».

Матушка любила молиться в харьковском храме в честь Озерянской чудотворной иконы Божией Матери, что на Холодной горе. Она медленно обходила иконы, сосредоточенно и со страхом Божиим припадая к каждой. Однажды молодому священнику не понравилось, что какая-то старушка замешкалась у иконы, и прислужник по настоянию священника попытался ее поторопить. Но матушка, как бы не замечая его, продолжала молиться. Священник проявил настойчивость, и упрямой старушке пришлось удалиться. Она безропотно встала ближе к выходу, и тут послышался звук треснувшего стекла. Священник, производивший каждение, в оцепенении остановился: толстое стекло, покрывавшее большую старинную икону Божией Матери, дало огромную трещину, и от нее исходил чудный аромат. Матушка в смирении и смущении принимала покаяние молодого священника и прислужников. Затем отслужили молебен перед чудотворной иконой Божией Матери.

Этот случай рассказала мне послушница Анастасия, которая сопровождала матушку Наталию везде.

Как-то зимой в очередной свой приезд в Харьков я застала старицу оживленной и радостной. Среди ее духовных чад нашлись люди со связями. Они решили устроить ее в хорошую больницу, чтобы сделать операцию на глазах. А через две недели картина была иной. Матушка открыла мне дверь. В комнате не топлено, по всему видно, что ее несколько дней никто не посещал. Лицо и платочек на голове выпачканы сажей, верно, сама пыталась печку растопить. Сжалось у меня сердце: «Что, матушка, не взялись доктора вам зрение вернуть?» А она мне спокойно так отвечает: «Вот ведь искушение какое! Засобиралась на старости лет перед смертью свет Божий повидать, на мир посмотреть. Да на ночной молитве явился мне дорогой батюшка Иоанн с одной стороны и батюшка Серафим с другой. Батюшка Иоанн и говорит мне: «Негоже тебе, Наталичка (так он называл меня в детстве), о телесном зрении заботиться. Телесное зрение приобретешь, а духовное потеряешь». Благословили меня святые отцы и ушли. Так зачем же мне оно, плотское зрение? Раз батюшка запретил, значит, так доживать стану».

Скончалась матушка Наталия в 1985 году, тихо, как и жила, похоронена в Харькове. За год до того умерла ее младшая сестра Степанида. Муж Степаниды Василий Орехов взял матушку к себе в дом, где она была окружена теплом и заботой. Вскоре после кончины матушки Наталии умер и Василий.

Мы, как и раньше, часто навещали матушку, но на похоронах быть не пришлось. Вышло так, что в тот день мы оказались далеко от дома. Вечная память нашей дорогой матушке!

Часть 3. Ищите прежде Царствия Божия.

Исцеления, прижизненные чудеса и свидетельства прозорливости

..."Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже».

(Ин. 5:14)

К отцу Серафиму, как в лечебницу, стекался болящий люд со всех концов страны. Приезжали и из ближних мест – Курской, Белгородской, Сумской, Днепропетровской областей, из Орла, Тулы, Москвы, Харькова, Симферополя и издалека – с Урала, Сибири, Средней Азии.

Священник Николай Хохлов

Несколько историй о помощи батюшки в избавлении от недугов рассказывает священник Николай Хохлов из поселка Поныри Курской области.

«Этому я сам был свидетель. Как-то после службы в храм на носилках принесли больного мужчину, пристроили его поближе к солее у левого клироса. Попросили вызвать батюшку: он к тому времени уже удалился в келлию на малый отдых. Больной лежал неподвижно. Отец Серафим не спеша подошел к расслабленному, молча постоял над ним, потом вошел в алтарь, взял напрестольный крест, елей (масло). Затем возле больного сотворил молитву, помазал его елеем и осенил крестом. И тут мужчина, как бы после сна, поднялся, ему быстро подали стул. Мало что соображая, он переводил изумленные глаза с одного лица на другое. Батюшка, ободряя больного, о чем-то его спрашивал и благословил остаться в Ракитном до полного исцеления. Расслабленный вышел из храма на своих ногах, родственники его только поддерживали. Они сняли квартиру и ежедневно приходили на богослужения. Вскоре больной уже сам добирался до храма, без посторонней помощи.

...И я был болен безнадежно, удушье от астмы не давало ни минуты покоя. Лекарства, которые я принимал, помогали мало. Тогда, собрав последние силы, я решился поехать к отцу Серафиму. Батюшка встретил меня ласкою и все утешал: «Ничего, брат Николай, поживете у нас, помолитесь. Бог даст, все пройдет».

Иереи Николай Хохлов (слева) и Леонид Лебедев. Фото автора, 1978 г.

Молитвенник я был никудышный: совсем упал духом, столь велики были мои страдания. Батюшка Серафим называл меня мучеником, но при этом всегда ободрял: «Ты, брат Николай, терпи. Чем больше потерпишь, тем больше закалишься и укрепишься духовно». Так и жил я при храме. Был вместе со мной и болящий Леонид Лебедев (впоследствии игумен Серафим). Его, больного, привезла мама. Батюшка сжалился и оставил его при храме. По силам мы выполняли послушания в кочегарке и прислуживали в алтаре. По молитвам отца Серафима мы получили исцеление. Много нас было болящих, и каждый получил облегчение по молитвам старца.

...Чинно шла Божественная литургия, но церковное пение сопровождалось истошным криком младенца. Крик этот был до того пронзительным и болезненным, что его нельзя было спутать с криком капризного ребенка. Никакими увещеваниями не получалось успокоить малыша. Матушка Иоасафа, прислуживавшая в алтаре, вышла и попыталась уговорить женщину выйти из храма, не мешать богослужению. Но та, виновато оправдываясь, продолжала стойко стоять с плачущим младенцем. После прочтения Евангелия батюшка на время остановил богослужение. Минут пять стояла тишина. Я в то время находился в алтаре и мне было видно, что это не просто молчание: батюшка молился. Его лицо светилось невыразимой благодатью и любовью. Молитвенное молчание длилось совсем недолго, несколько минут, и младенец, успокоенный, замолчал. Он смотрел своими широко открытыми глазками и улыбался. Я же в который раз убедился, какая великая сила в молитве отца Серафима.

Приезжали за помощью к батюшке и пастыри. Я был очевидцем, как один священник во время богослужения не мог находиться в алтаре. Словно невидимая сила гнала его из храма. Жена священника слезно упрашивала отца Серафима помочь ему. Батюшка, как всегда, кротко отвечал: «Молитесь, молитесь, это попущено ему за его маловерие, Господь помилует его». И сам старец о болящем и скорбящем усердно молился. Через некоторое время встретил я того страждущего священника. По молитве отца Серафима невидимая темная сила его отпустила.

Как-то старец занемог. Болезнь отца Серафима для всех нас была воистину самым большим горем. Батюшка был уже в преклонном возрасте, и все пережитое сказывалось на его здоровье. Притихшие и встревоженные, мы часто склоняли колени в молитве о его здравии. Шел пятый день, как заболел наш дорогой пастырь. Как-то просят зайти нас к батюшке в келлию. Он был еще довольно слаб. Мы робко вошли к нему, перекрестились на святые образа, и самый смелый из нас – Леонид Лебедев – говорит: «Батюшка, мы, как умеем, молимся о вас». Глаза отца Серафима оживились, он улыбнулся обрадованно и говорит: «Я чувствую, что вы молитесь. Я еще ради вас поживу». Вскоре батюшка пошел на поправку и уже мог совершать богослужение. Провожая его после службы в келлию, я не утерпел и высказал свою радость: «Слава Богу, батюшка, что вы с нами». А он в ответ тихо пожал мне руку, и я услышал знакомые слова: «Я еще ради вас поживу».

Протоиерей Анатолия Шашко

Из воспоминаний протоиерея Анатолия Шашко, настоятеля храма Тихвинской иконы Божией Матери в городе Фатеж Курской области.

Протоиерей Анатолий Шашков

«Моя супруга Анна занемогла так, что врачи, разводя руками, говорили только одно: «Она безнадежна, медицина помочь тут не в силах, жить ей осталось не более двух месяцев». Тогда мы и решились поехать к отцу Серафиму просить его святых молитв. Принял нас батюшка, обласкал, выслушал и говорит: «Вы, матушка, подальше держитесь от лекарств, много вы их употребляете, будем надеяться на милость Божию и на Его целительные силы. Почаще причащайтесь Святых Христовых Даров, и Господь облегчит вашу болезнь». Исполнив совет старца, супруга моя оправилась от недуга, жива и здорова вот уже семнадцать лет, родила мне девятого сына. Борису Анатольевичу в 2010 году исполнилось 27 лет, двадцать из которых он при храме, читает и поет на клиросе, заочно обучается в Курской Духовной семинарии.

Матушка Елизавета

Вспоминает матушка Елизавета из Артемовска Донецкой области. «К отцу Серафиму я приехала в 1972 году тяжелобольной. После рождения третьего ребенка у меня были послеродовая пупочная грыжа и кровотечение.

Господь сподобил меня быть у батюшки на беседе, помолиться в храме. Он благословил сделать операцию после Пасхи. Я уехала из Ракитного утешенной и ободренной. Дома я почувствовала в себе силу и облегчение. Пошла к врачу. При обследовании мне сказали, что операция не нужна, что все у меня зажило и зарубцевалось. Так по молитвам старца я исцелилась.

Второй раз я была у батюшки Серафима спустя два года. Возле храма было много людей, и это меня смутило, подумала, что не смогу побеседовать с батюшкой. Но, не успела я войти в ограду, как отец Серафим послал за мной женщину. «Матушка Елизавета, матушка Елизавета», – зовет она меня, а я и не обращаю внимания, поскольку я только приехала, и меня никто не знает. Подумала, что не одна я здесь матушка Елизавета. Слышу: «Матушка Елизавета из Артемовска». Я была ошеломлена.

В келлию батюшки я вошла со своими малыми детьми. Батюшка со мной побеседовал, благословил, и мы пошли в храм. Встали на паперти, чтобы сразу можно было выйти на улицу, если заплачут дети. Отец Серафим после литургии вышел на солею и машет рукой, но я решила, что это не мне. Ко мне подошел послушник из алтаря и сказал, что меня зовет батюшка. А я в сомнении: сколько людей, наверное, это не ко мне обращаются. Когда я подошла к старцу, он по поводу моего смущения говорит: «Матушка, а где же люди, здесь пять человек только стоит». Я ничего не могла произнести, но поняла, что речь идет о степени нашей духовности. Батюшка дал мне служебную просфору, я была в этот день причастницей.

Ракитное, 1998 г.

Игумен Михей (Тимофеев)

Из воспоминаний духовного сына отца Серафима, игумена Михея (Тимофеева), насельника Троице- Сергиевой лавры.

«Когда я был в Курске у родных, у меня вдруг заболело сердце. Приступ был настолько сильный, что я задыхался. «Острая сердечная недостаточность», – сделал заключение врач и предписал строго соблюдать постельный режим. Лекарства мне не помогали. Сколько я их ни принимал, облегчения не наступало. И все-таки я со своей родительницей (ее звали Пелагеей, в монашестве – Параскевой) решил поехать к отцу Серафиму, просить его святых молитв. У батюшки после богослужения мне стало еще хуже. А нам надо было уже отправляться в обратный путь. Тогда мать Иоасафа помогла мне прилечь на диванчике возле келлии батюшки. И лекарство принесли, но чувствовал я себя по-прежнему плохо. Позвали отца Серафима. Он стал читать надо мной молитвы, помазал елеем и сказал: «Сейчас станет лучше. Можно уже выйти на улицу, подышать, пока будете ждать автобус. Руку поднимете, он и остановится, вас подвезут». Мы с мамой так и сделали. Сердце у меня уже не болело, и мы благополучно добрались до дома. По молитвам батюшки и нашей вере Господь укрепил меня.

...На богослужении у отца Серафима присутствовало довольно много людей, одержимых бесом. По молитвам батюшки, из многих бес был изгнан. При чтении Евангелия, пения Херувимской, когда батюшка кадил или просто находился в храме, алтаре, на молитве, они кричали на разные голоса: женщины – по-мужски, басом, многие лаяли по-собачьи, завывали. Сильно кричал и Иван. Особенно когда открывались Царские врата, читалась молитва «Со страхом Божиим и верою приступите» и начинали причащать Святых Христовых Таин. Таким больным без посторонней помощи невозможно подойти к Причастию. Иван несколько раз приезжал в Ракитное и теперь молится и крестится спокойно.

М.Д. Гребенкин

М.Д. Гребенкин в своих воспоминаниях писал: «... Часто во время Херувимской начинали кричать на разные голоса бесноватые. Я помню одну такую. Лежит на полу, а я попытался сдвинуть ее, но у меня так ничего и не вышло. Она будто была привинчена к полу. Батюшка всегда старался таких причастить.»

Одну одержимую женщину четверо человек едва могли подвести к Причастию. Такая огромная сила противодействовала святыне, такая была ненависть к Чаше, что женщина стояла как вкопанная, сопротивлялась, отворачивалась и пятилась назад. Но Господь победил в ней беса. Оказавшись возле отца Серафима, держащего Чашу со Святыми Дарами, женщина тихо причастилась и, преобразившись на глазах, смиренная и покорная, благодарила Бога.

Батюшка всегда с любовью относился к таким болящим. Во многих одержимых, приближавшихся к старцу, бес кричал: «Уйду, уйду, сейчас же уйду!» или: «Ой, попаляюсь огнем!» Многие злобно рычали, но приблизиться к старцу страшились. Одна больная набросила снятую с себя телогрейку на голову идущего из храма батюшки, а он, не обращая внимания, так и шел с ней. Когда сопровождавшие его хотели женщину выпроводить, батюшка сказал: «Оставьте ее, она не виновата». Многим страждущим батюшка помог, многие исцелились».

Вера Орлова

Вспоминает Вера Орлова, из Белгорода, духовная дочь отца Серафима. «Мы приехали с сыном в Ракитное просить батюшкиных молитв. Я была еще не очень больна, а сын был в полном смысле расслабленным. Он тогда учился в школе. Приду с работы на обед, а он лежит в постели, даже не может встать поесть, не то что выйти во двор.

Попасть к батюшке было очень трудно. Народу много, все болящие, да и службы в храме длительные. Спасибо добрым людям, научили. Со стороны алтаря, на храме была икона Воскресения Христова. Я встала перед ней и начала молиться: «Господи, прости меня! Устрой так, чтобы мне пройти к батюшке». И Господь все устроил. Мать Иоасафа отвлеклась, вышла на веранду, а я и пробралась в коридорчик. Я уже открыла дверь в домик к батюшке, как она меня увидела и вместе с поварихой стала прогонять. Батюшка, уставший после длительной службы, находился в келлии, и я стала звать батюшку. Тут он и вышел. «Тише, тише, – сказал он, – пропустите». Я зашла к нему вся в слезах (сын оставался во дворе). «Мы приехали», – говорю я ему... А он мне (никогда этого не забуду, когда вспоминаю, плачу) так тихо-тихо: «Я устал». «Батюшка, – говорю, – миленький, знаю, что вы устали, но я в другие дни работаю, приехать очень трудно... Можно, чтобы сын мой вошел?» – «Да, да, позовите». Когда Геннадий появился, я начала говорить о его болезни. Батюшка сделал движение рукой в мою сторону, я замолчала. Батюшка спросил сына: «Сколько вам лет?». Сын ответил, что учится в восьмом классе. «Да вы совсем еще ребенок, и такой большой» – удивился старец. (Сын был высокого роста и выглядел старше своих лет.) Батюшка трижды его обнял, поцеловал... и он был исцелен. Мы вышли от батюшки и летели как на крыльях. Мы стали приезжать в Ракитное по воскресеньям – зимой и летом, и так два года. Сын прислуживал в алтаре. Он рассказывал, как батюшка, благословляя его в дорогу, говорил: «И маму благословляю, передайте ей».

В этих поездках мы, бывало, целый день ничего не ели. Еду брали, а есть не хотелось – так много было сил. Все оставляли паломникам. И по возвращении домой ни я, ни сын не хотели кушать. Так батюшка нас укреплял духовно и физически.

Мой сын Геннадий окончил школу, а затем, по благословению старца, и медучилище на отлично. А дальше были духовная семинария и академия. Святейший Патриарх Алексий 2 рукоположил его во диакона, а архиепископ Курский Ювеналий – во пресвитера. Сейчас сын служит в Москве.

Мои многочисленные болезни прошли бесследно. При жизни старца я обходилась без больницы.”

Белгород, 1998 г.

Валентина Ивановна А.

Рассказывает Валентина Ивановна А., из Белгорода: «Я приехала в Ракитное по совету отца Иоанна (Абрамука; †1996), настоятеля белгородской Крестовоздвиженекой церкви. Я была больна, врачи поставили диагноз – истощение нервной системы, а в народе моя болезнь называется порчей. Работать я не могла, и мне дали вторую группу инвалидности.

Со мной происходило что-то невероятное. Не читая Библии, я знала содержание многих ее глав. Встретив впервые человека, я видела его настоящую и прошлую жизнь, обличала его в согрешениях. Отцу Иоанну я открыла, что плохие люди наводят порчу на его голосовые связки, чтобы он не мог проводить богослужения, и указала, кто и на каких предметах занимается колдовством. Вот тогда он и благословил меня на поездку в Ракитное, сказав, что отец Серафим может мне помочь.

Приехали мы с сестрой Верой. Был престольный праздник. Вокруг храма совершали крестный ход. Народа было много. Не знаю, почему я встала на колени, подняла руки к небу и начала молиться: «Это мой народ, убогий и нищий», а сама плачу. С того дня я осталась в Ракитном. Многое пришлось претерпеть. Спала я, где придется: в сарае, в подвале на дровах. Кочегарка всегда была переполнена паломниками, приходилось спать и на улице. Питалась я тем, что Бог посылал. Покормлю голубей, а оставшиеся куски хлеба сама съем. Меня считали ненормальной, и никто не обращал внимания на мои телесные и душевные страдания. За полтора года я изменилась до неузнаваемости: кожа да кости. Однажды батюшка сказал, чтобы меня определили в больницу – из-за сильного истощения. Все, что происходило со мной, я хорошо помню, рассудка я никогда не теряла. Всю службу я могла простоять на коленях, не чувствуя усталости. Часами я ходила вокруг храма и громко читала молитвы. В какие-то дни мне было плохо. Меня крутило, я подпрыгивала, падала на землю, вращалась волчком, извивалась змеей. Когда отец Серафим молился за меня в келлии, я, словно змея, подползала к двери с желанием убить его. Без посторонней помощи подойти к Причастию не могла. Обычно меня подводили три человека. Зубы перед Чашей настолько плотно сжимались, что их приходилось разжимать каким-нибудь предметом.

Но постепенно, по молитвам батюшки, я стала чувствовать себя лучше, уже самостоятельно подходила к Чаше и причащалась. Однажды, когда батюшка служил молебен о здравии, меня начало всю трясти. Я почувствовала, что с меня что-то сходит. Происходящую во мне перемену заметили и певчие: «Смотрите, – говорили они, – Валентина исцелилась». Лицо мое просветлело и стало осмысленным. Я почувствовала, что уже могу управлять собой, что я овладела своей волей. Благословляя меня после молебна, батюшка взял меня за руку, и я почувствовала необыкновенную легкость и прилив сил.

Однажды после причастия я подошла к Распятию, встала на колени и начала молиться с закрытыми глазами. Вдруг я увидела свет, и меня охватило такое чувство, будто Сам Господь сошел на землю. Я подумала, не сплю ли я? Открыла глаза, перекрестилась. Продолжая молиться, я увидела рядом ноги женщины, а у подножия Голгофы – много огромных, каких-то неземных роз бордово-красного цвета. «Для кого эти розы?» – подумала я и услышала ответ на свой мысленный вопрос: «Эти розы для отца Серафима». Затем женщина протянула мне четыре обычные розы. «А эти кому?» – «Тебе». Я открыла глаза, на этом видение кончилось.

После службы я подошла к батюшке и рассказала все, что со мной произошло возле Распятия. Он ничего мне не сказал, улыбнулся, прижал мою голову к себе и поцеловал.

С тех пор прошло семнадцать лет. По молитвам отца Серафима Господь исцелил меня. Вернувшись из Ракитного, я шесть лет проработала аппаратчицей на витаминном комбинате, заработала пенсионный стаж. Сейчас я здорова, на пенсии, помогаю воспитывать внуков. Слава Богу за все».

Александр, Е.К. Фофанова, Мария Мороз

Александр лежал в психиатрической больнице, лечащий врач посоветовал ему съездить в Ракитное к старцу Серафиму, сказав, что только он сможет ему помочь. Приехал Александр к батюшке, но попасть к нему не удалось, так и уехал ни с чем. Пришел он к своей знакомой Елизавете Константиновне Фофановой и попросил, чтобы она с ним съездила в Ракитное.

«Захожу к отцу Серафиму, – рассказывает Елизавета Константиновна, – а он говорит: «Что, с Сашей приехала? Заходите, заходите». Входит он с женой и матерью. А батюшка им с порога: «Ну что, квартиру дал, хорошо свадьбу сыграл и зятька угостил Василий». (Это он говорил о дяде жены, который и навел порчу на Александра.) Приложились всей семьей к иконе, поцеловали крест, батюшка благословил и сказал: «Все будет хорошо». Они три раза приезжали в Ракитное, молились в храме, молился о них и батюшка. Александр совершенно выздоровел, все они благодарны отцу Серафиму».

Вспоминает Мария Мороз из поселка Пролетарский Ракитянского района Белгородской области. «Когда моя дочь училась в школе, у нее были проблемы с легкими. После обследования ей дали направление в больницу. Мы с ней поехали к отцу Серафиму за благословением. Батюшка в это время находился в Готне, куда иногда уезжал на кратковременный отдых, для уединенной молитвы. В Готне жила мать монахини Иоасафы, у нее мы и остановились.

Батюшка ободрил нас и сказал, что все будет хо¬рошо, что девочка, когда вырастет, еще и преподавать в Ракитном будет. В больнице мы так и не появились. Повторное обследование показало, что со здоровьем у дочери все в порядке.

По окончании школы она поступила в педагогический институт, и, как говорил батюшка, ее направили работать в школу при Ракитянском сахарном заводе преподавателем английского языка».

4 июля 2000 г., пос. Пролетарский

Вера Четверикова, Евдокия, поломница

Вера Четверикова, главврач поликлиники в г. Белгороде. «В 1967 году мы с подружками (нас было семь человек) по окончании восьмого класса зашли в церковь. Из алтаря вышел батюшка. С любовью посмотрел на нас, благословил всех и сказал, что все мы поступим учиться и желания наши, Бог даст, исполнятся. И действительно, я поступила учиться, меня окружали добрые, хорошие люди, и все было благополучно. С радостью и трепетом я прочитала книгу о батюшке Серафиме. Теперь она у меня настольная. Когда бывает трудно, я открываю ее и нахожу для себя утешение, знаю, как поступить согласно воле Божией. Кажется, сам батюшка меня благословляет, дает радость и мир душевный».

Белгород, 2003 г.

Рассказывает 75-летняя Евдокия, прихожанка храма в Ракитном: «Один молодой человек страдал падучей (так в народе называют эпилепсию). Упал он в храме и бьется, тело его сильно сотрясается. Его придерживают, чтобы не разбился. Батюшка подошел к нему и начал молиться. Постепенно больной успокоился, встал, и батюшка повел его в алтарь. Три дня он пробыл в храме и молился, уезжал здоровым. Юноша был студентом. Благословив его, батюшка сказал, чтобы он сторонился плохих компаний, не забывал Бога и посещал храм».

Одна из паломниц вспоминала: «Я сильно заболела после свадьбы брата. В церкви мне становилось плохо, я падала и кричала. Работала я тогда на руководящей работе, и молиться меня возили за город, в деревню. К Причастию меня подводили силой, держа за руки. Ездили мы и по святым местам: в Почаев и в Троице-Сергиеву лавру. Там меня отчитывали, но болезнь не отступала. В нашей семье мама была верующей, а отец никогда в храм не ходил.

В Ракитное мы приехали с отцом и не застали старца: он был в Готне. Мы стояли в храме, шла вечерняя служба. Вдруг я упала на пол, стала вращаться волчком. «Ой, приехал отец Серафим!» – кричал кто-то из меня, хотя еще никто не видел батюшку и не знал, что он приехал. Через некоторое время старец появился в храме, подошел и положил руку на мою голову. Я свободно поднялась и смогла достоять вечерню. На следующий день батюшка позвал нас с отцом в келлию. Но я идти не хотела, упиралась, чувствовала, что какая-то сила не пускает к старцу, меня еле дотащили. Батюшка сказал, что отец мой должен исповедаться и причаститься, и все тогда пойдет на поправку, а сам он будет молиться за нас. У моего отца эти исповедь и причастие были первые в жизни. На следующий день отец Серафим отчитывал меня в церкви. При чтении молитв меня с трудом удерживали несколько человек: я вырывалась, кричала не своим голосом, что на меня по зависти навела порчу жена брата. Об этом нам говорили, когда мы были в Почаеве и в Загорске. Отец Серафим своими молитвами помог мне. Теперь я снова работаю, хожу в церковь, часто причащаюсь Святых Таин. До сих пор помню слова отца Серафима: «Да люби врагов своих и никого не бойся».

Анна Васильевна С.

Рассказывает Анна Васильевна С. из Белгорода: «Пять лет я страдала болезнью нервной системы, не поддававшейся лечению. Во мне была порча – это простонародное название болезни, которую под действием беса наводит колдун или колдунья.

В церковь я раньше не ходила и ничем духовным не интересовалась. Заболела я за границей, тогда еще в ГДР. Лечили меня светила медицины в лучших клиниках, и все безрезультатно. Пролежав в больнице семь с половиной месяцев, я, по болезни, вернулась в Союз, как называлась тогда наша страна.

Родные и друзья советовали обратиться к профессорам, академикам, но все напрасно. Состояние не менялось: голова, рука, нога тряслись непрерывно. Без посторонней помощи я не могла сидеть. Объехали мы всех известных нам бабок, обращались к народным целителям, но ничто не помогало. В Харькове одна женщина сказала: «Вам поможет только отец Серафим, ищите отца Серафима». Наши поиски не дали результата, так как мы спрашивали у людей, не имеющих отношения к Церкви».

Е.К. Фофанова

Тут вступает в разговор мать Анны, Елизавета Константиновна Фофанова († 1998): «У дочери восемнадцать дней подряд продолжался тяжелый приступ. Я со слезами вышла из квартиры. Стою и плачу у подъезда. Какая-то женщина, узнав о моем горе, сказала, что отец Серафим служит в Никольском храме, в Ракитном, Белгородской области.

Приехала я в Ракитное, зашла в оградку церкви и спрашиваю, как увидеть отца Серафима. Мне отвечают: «Вот, видишь, женщина с двумя детьми два месяца не может попасть к нему, а ты сразу захотела». И все-таки посоветовали: «Когда батюшка будет идти в храм на службу и станет всех благословлять, сложи руки одна на одну. Когда он благословит, ты поцелуй его ризу и прижми к себе, не отпускай и скажи: «Благословите болящую Анну». А крест на тебе есть?» Я ответила: «Нет». Кто-то сходил в храм, купил крестик и надел мне на шею, а тут и батюшку ведут. Я выполнила все, как меня научили. А он с любовью говорит: «Знаю, знаю, что она лежит, привезите ее в пятницу». Я отвечаю: «Батюшка, она ведь не поднимается». – «Бог поможет, приезжайте». А после службы я выбежала из храма и быстрее домой. Батюшка вынес для меня, как потом рассказывали, просфору, а мой и след простыл».

«У меня не было никакого понятия ни о вере, ни о богослужении, ни о посте, – продолжает Анна, – никаких религиозных чувств. Я не знала даже, как правильно творить крестное знамение, все было для меня совершенно закрыто и непонятно. Кроме букета болезней, в те дни на меня навалилась жгучая тоска от собственной беспомощности и наступил душевный кризис. Я потеряла всякую надежду на выздоровление и только тогда взмолилась: «Господи! Помоги мне, больше не могу!» И сразу же в сердце воцарились тишина и покой. То ли от бессилия бороться с недугом, то ли Господь дал облегчение моей душе.

...Привезли меня в Ракитное, разместились мы в крестильне, там уже были люди, ожидавшие приема батюшки. Какая-то девушка, лет восемнадцати, плевала на иконы и сквернословила. Зашел какой-то парень, они начали между собой ругаться. Я подумала, что это не церковь, а дурдом какой-то. Пришла женщина и объявила, что отец Серафим плохо себя чувствует и никого принимать не будет. Меня стали учить, как надо креститься, складывать пальцы, делать поклоны. Для чего мне все это, когда я парализована и все тело трясется день и ночь, я не могу с ним справиться? А тут еще и прием отменили. Я прошу маму отвезти меня домой. Вдруг открывается дверь, заходит монахиня Иоасафа, келейница отца Серафима, и говорит: «Кто здесь Анна из Белгорода? Батюшка ждет ее». Подхватили меня человек восемь (весом я была тогда больше ста килограммов) и на руках понесли к батюшке. Опустили меня на пол; так как я сидеть самостоятельно не могла, лежу на полу – зрелище печальное и трагическое. Вдруг из келлии вышел батюшка с крестом в руках и говорит: «Ну, Аннушка, подай за нее поминание о здравии, – и продолжает: – Олимпиада, Олимпиада, что ты сделала с таким ребенком!» (Олимпиада – это моя свекровь). Благословив меня крестом, отец Серафим говорит: «Анна, встань!» А как я встану, если вся трясусь, даже сидеть не могу, более пяти лет пролежала?! Подняли меня, посадили к столу в трапезной, и батюшка начал расспрашивать о моей болезни. Тут у меня речь отнялась, я сказать ничего не могу, шепчу маме, а мама ему переводит. Видя наши старания, батюшка говорит: «Не надо переводить, я все слышу, я знаю, что она хочет сказать». Я посмотрела, а у него уши ваткой заложены. Батюшка мне сказал: «Анна, если у тебя будет вера в половину макового зернышка, вера в то, что Господь тебя исцелит, ты будешь здорова».

Мы сняли в Ракитном квартиру, и двенадцать дней меня носили в храм на богослужения. Каждый день я пыталась ходить и прибавляла по одному шажку. Затем мы приехали в Ракитное через месяц, тогда я уже самостоятельно зашла на костылях в келлию батюшки. Он увидел меня и прослезился: «Анна, вера твоя спасла тебя».

Вот уже более 26 лет я здорова. Похудела почти наполовину, врачи только удивляются. В истории болезни у меня записано: «Кровоизлияние в мозг с четырехминутным пребыванием в клинической смерти». Когда-то врач сказал маме: «Крепитесь, мамаша, сегодня пятница, завтра суббота – у меня выходной, до утра она не доживет, свидетельство о смерти я выписал, возьмете у медсестры». А по молитвам батюшки я жива и здорова и славлю Бога».

Вспоминая о своей жизни после встречи с отцом Серафимом, Анна рассказывает: «У меня были такие головные боли, что невозможно терпеть. Как-то мама уехала на дачный участок, а я от боли, в отчаянии, решила наложить на себя руки. Лежу я днем и вижу, что пришла ко мне красивая Женщина. Отец Серафим у меня потом спрашивал: «Аннушка, Кого ты видела? Кто к тебе приходил?» Я говорю, что приходила какая-то незнакомая, очень красивая Женщина в голубом воздушном платье, на голове – голубой шарф, большой красный сверкающий рубин, два поменьше – на плечах. Села в кресло, смотрит на меня и говорит: «Анна, подойди ко Мне!» Я подошла. Она кладет мою голову к Себе на колени, расчесывает мои волосы на пробор, делает крестное знамение и говорит: «У тебя чистая головка». Когда я подняла голову, Она была в той же одежде, но только красно-бордового цвета, и сказала: «Я буду о тебе всегда молиться перед Сыном Моим, а у тебя оставлю молодого человека для охраны». Я смотрю: красивый юноша стоит с копьем. Батюшка спрашивает: «Анна, Кто это приходил?» Я отвечаю, что не знаю, я в первый раз Ее видела. А он говорит: «Анна, тебя посетили Матерь Божия и Иоанн Воин». Несомненно, все это было мне послано по молитвам отца Серафима для моего укрепления в вере.

Сидели мы как-то у батюшки за трапезой. Подали рыбу. Батюшка говорит: «Анна, почему ты не ешь?» Я ответила, что в среду и пятницу рыбу не ем. Он спросил: «Кто тебя благословил?» Я ответила, что сама так решила. Он посмотрел и ласково сказал: «Я благословляю тебя есть».

Захожу я как-то к соседям, а они меня угощают грибами. У правого уха слышу голос: «Не ешь, отравишься». А у левого – другой голос: «Ешь, ешь, ничего не будет, ну хоть один грибок попробуй». Мне подносят ложку с одним грибком, какая-то сила выбивает ложку из рук соседки. Они потом с мужем и дочерью поели грибов и отравились. На «скорой» их отвезли в больницу, муж ослеп. Моя мама, Елизавета Константиновна, сразу поехала в Ракитное. Батюшка дал ей освященной водички, которую она отвезла в больницу. Вся семья исцелилась по молитвам старца, зрение главы семейства восстановилось».

Елизавета Константиновна также рассказала следующее: «Батюшка плохо себя чувствовал, я спросила, не отправить ли Анне телеграмму в Германию, чтобы она приехала. На что он ответил: «Не надо давать никаких телеграмм. Хлопотно оформлять документы. Когда я буду умирать, она узнает». Анна рассказала потом: «19 апреля 1982 года, на второй день Пасхи, в 4 часа 15 минут утра я лежу на кровати и вижу: входит в комнату отец Серафим – в монашеском облачении, в мантии, в клобуке. Подходит и садится сбоку. Я отодвигаюсь, чтобы ему удобно было сесть. Спрашиваю: «Почему вы пришли ко мне?» А он отвечает: «Анна, я ухожу ко Господу». – «Как ко Господу? Ведь Пасха!» А он: «Да, Пасха». Батюшка благословил меня, поцеловал в лоб и, не поворачиваясь, начал медленно отходить к двери. Я позвала мужа и говорю: «Дима, отец Серафим умер». В мае мы приехали домой в отпуск, мама сообщила, что батюшка почил 19 апреля в 17 часов 30 минут».

Отец Серафим исцелил рабу Божию Любовь, пенсионерку, я была свидетелем этого исцеления. Ей удалили аппендикс, рана не заживала и постоянно гноилась. Врачи были в недоумении, не могли понять, в чем дело. Мы поехали к отцу Серафиму. Батюшка ей сказал: «К врачам больше не обращайтесь». Обещал молиться, чтобы Господь оказал Свою помощь. После посещения батюшки и по его благословению шов стал заживать. Любовь продолжает работать и не жалуется на здоровье.

...Заболела Оля, была необходима операция по удалению кисты. Во время вторичного обследования у нее обнаружили еще и рак желудка и направили в онкологию. Из-за плохих анализов ее месяц подлечивали, готовили к операции. Я поехала к отцу Серафиму и все рассказала. “Как быть, ведь у нее трое маленьких детей?» Батюшка благословил сделать операцию, сказав: «Все будет хорошо». Сделали операцию на желудке, рак не обнаружили. Потом удалили кисту, все прошло хорошо. Оля жива и здорова, благодарит Бога и батюшку за его молитвы.

...У Алевтины, из Старого Оскола, врачи обнаружили быстро развивающуюся опухоль печени. Мы с ней поехали к отцу Геннадию (впоследствии схиархимандрит Григорий) в Покровку. Отец Геннадий говорит: «Пусть она ложится в больницу не сейчас, а через неделю». Но она, чтобы не возвращаться домой, решилась на госпитализацию. В этот день в палату ее не поместили, врачи целую неделю не обращали на нее внимания, как будто ее и нет. В выходной мы отправились с ней в Ракитное. Отец Серафим говорит: «Делай операцию во вторник, все будет хорошо». Так и вышло: никакой опухоли не обнаружили, после операции выписали ее на пятый день, а через два дня она вышла на работу. По молитвам двух старцев Господь оказал помощь болящей Алевтине.

...У Алексея распалась семья, он, что называется, таял на глазах, врачи не могли ему помочь: все анализы были в пределах нормы. Три раза он ездил к отцу Серафиму. По его молитвам Алексей выздоровел, и счастье вернулось в его дом».

М. К. Баденко

Рассказывает Михаил Корнеевич Баденко, из Никополя, знавший батюшку с юных лет.

«Несколько раз я видел в храме женщину, которая кричала, вырывалась из рук, крепко державших ее. Сама она не могла подойти к Причастию и ко кресту, невидимая сила ее не пускала. Как-то отец Серафим соборовал нас. Было человек пятнадцать, в том числе и эта болящая женщина. Когда он подходил с Евангелием и крестом, страшно было на нее смотреть: она мучилась, кричала, квакала, как лягушка. Подойдя к ней, батюшка сказал: «Выйди из нее, сатана». «Не выйду», – отвечал кто-то ее устами мужским голосом. Батюшка повторил: «Выйди из нее, сатана». – «Не выйду». Тогда батюшка в третий раз произнес: «Заклинаю тебя именем Господним, выйди из нее, сатана». Она вдруг сделала прыжок и, как жаба, попрыгала вперед, заквакала, затем рухнула на пол, как мертвая, и затихла. Ее подняли, держали под руки, а все стоящие в церкви пели: «Тебе, Бога, хвалим...». После этого она спокойно подошла к старцу под благословение. Позже я видел ее на службе, она тихо молилась, даже не верилось, что эта женщина была одержима и страдала душой и телом. И только молитвой и верой в Бога старец исцелил ее.

Как-то собрался я поехать к батюшке, но что-то меня задержало, и, торопясь к поезду, по дороге я упал, с переломом руки попал в больницу. В это время отец Серафим молился. Мне позже рассказали, что вечером, подойдя к столу перед ужином, он сказал: «Михаил сегодня собирался ехать к нам, но враг не допустил его».

...Я заболел и долго не видел батюшку. А тут побыл у него два-три дня и, уезжая, сказал, что, наверное, в последний раз видимся. «Почему?» – спрашивает он. – «Врачи признают у меня рак, да я и сам плохо себя чувствую». Отец Серафим завел меня в свою келлию, поставил передо мной Почаевскую икону Божией Матери и сказал: «Молись», – и сам начал молиться. Примерно через час он подошел ко мне со словами: «Михаил, никакого рака у тебя больше не будет. Господь исцелит тебя и дарует тебе долголетие, чтобы ты был примером для других, только старайся не грешить. Встань на колени перед иконой Божией Матери, поблагодари, что Ее молитвами Господь дарует тебе долголетие». Я помолился и говорю: «Батюшка, ну теперь я опоздал на харьковский поезд». – «Нет, нет, иди к автобусу, поезд стоит на станции, и ты уедешь». Я бегом на остановку. Подъезжаю к вокзалу, смотрю: стоит поезд. По каким-то причинам задержали его отправление. Только успел сесть, и поезд тронулся. Теперь я уже в преклонных годах (мне 98 лет), жив и здоров молитвами отца Серафима и Божией милостью ко мне».

А. П. Мельник

Анна Петровна Мельник, из Симферополя, духовная дочь отца Серафима, вспоминает. «Отец Серафим имел духовное общение с моим отцом Петром Ильичем. Они были почти ровесники – папа на год моложе, 1895 года рождения. Они вели переписку, а когда позволяло здоровье, отец ездил к батюшке в Ракитное. По молитвам отца Серафима Господь дважды исцелял папу – от слепоты и от туберкулеза. Мы с моей сестрой Людмилой и другими духовными чадами из Симферополя ездили навешать отца Серафима. Как-то я приехала из Ракитного ободренная, радостная и благодарная за любовь батюшки к нам. Иду по улице и говорю про себя: «Отец Серафим, спаси вас Господь, за вашу заботу о нас». Вдруг я почувствовала аромат от каждения церковного ладана. Так батюшка ответил на мое обращение к нему. Лето, жара, на улице духота, в воздухе гарь от выхлопных газов, запах бензина, а тут – ароматный запах ладана.

Симферополь, 1998 г.

Валентина Чернова

Рассказывает Валентина Чернова; «К отцу Серафиму привели меня мои болезни, которые беспокоили с 1968 года. Часто лежала в неврологическом отделении. По окончании курса лечения и выходе из больницы опять начиналось все сначала.

В 1978 году посчастливилось побывать в Ракитном и рассказать батюшке о постоянно беспокоивших сильных головных болях. Ложилась я четыре раза в течение года в больницу. После разных курсов лечения – никакого улучшения. Отец Серафим выслушал тогда и сказал: «Помолимся». Потом батюшка вышел в другую комнату, вынес иконочку – образ Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость» – и большую служебную просфору.

Через год я вновь приехала к нему, уже с больным мужем. У него на ноге была трофическая язва. Год назад он перенес инфаркт, поэтому решиться на операцию боялись, поехали за благословением. Увидев нас, отец Серафим сказал: «Приехали Валентин и Валентина», хотя мужа он видел впервые. Описать невозможно, как чувствуешь себя у него в келлии: рядом с ним, во время его молитвы, как будто заново рождаешься, обретаешь благодать Господню и тишину в душе, будто и не было ни болезней, ни тревог в семье. Муж рассказал о себе, о том, какую операцию предлагают ему сделать. Батюшка выслушал и тихо сказал: «Помолимся», – и чуть позже: «Делайте операцию».

Все прошло нормально, но перед выпиской домой у мужа начались приступы: он умирал. Что это было, толком объяснить не могли, предполагали послеоперационное осложнение с явлениями острой левосторонней пневмонии. По молитвам старца Господь явил нам Свою милость и даровал моему мужу жизнь. Врачи ничего не могли объяснить, только сказали: «Под счастливой звездой родился».

Потом болели дети, да так, что состояние их было необъяснимо. И мы вновь приехали к отцу Серафиму всей семьей. Батюшку ведут на службу, мы все стоим в ряд. Подойдя к сыну, благословляя, он взял его за голову и сказал: «Хорошо, что приехали всей семейкой». И жива наша семья только благодаря молитвам отца Серафима. И сейчас, после кончины старца, мы чувствуем его молитвенную помощь и поддержку».

Протоиерей Петр Бахтин

Протоиерей Петр Бахтин61 из Сергиева Посада рассказал следующее: «Когда я приехал в Ракитное, оказалось, что отец Серафим болен. Все мы, приезжие, а таковых было много – и духовенство, и миряне, огорчились, что не сможем увидеть старца.

Многие не стали ждать – у каждого свои дела, отправились в обратный путь. Я остался в церковной ограде в томительном ожидании, надеясь на чудо. Вечером отец диакон Иоанн Бузов, ныне схииеромонах Иоанн, насельник Курско-Коренной обители, пригласил меня к себе на ночлег. Отдыхать нам не пришлось: всю ночь разговаривали. Я многое узнал об исцелениях по молитвам старца...

Время шло, и мне нужно было возвращаться на приход. Перед моим отъездом отец диакон сказал: «Зайдите в оградку храма, поклонитесь домику, где живет старец, он все знает, и езжайте с миром». Как только я это сделал, из домика вышла монахиня и сказала: «Отец Петр, батюшка вас приглашает зайти к нему».

Я был удивлен, что старец, не видя меня, узнал мое имя. Раньше в Ракитном я никогда не бывал...

Батюшка лежал на кровати. Он поприветствовал меня и благословил читать покаянный канон. Я исповедался. Все вопросы, с которыми я приехал, как-то разрешились сами собой. Когда мы прощались, отец Серафим благословил меня заехать в Синельниково, к моей сестре Анне. Тогда было время летних отпусков и с билетами трудно. Я колебался, так как мог опоздать на службу. Но все же решил выполнить благословение старца. Каково же было мое удивление, когда спустя шесть часов к моей сестре домой зашел начальник станции, сообщил, что пустили дополнительный поезд, и спросил, не нужен ли мне билет. На службу я не опоздал. Все, несомненно, свершилось по молитвам дорогого батюшки».

Г.И. Жилина

Галина Ивановна Жилина, из Никополя, рассказывает: «У моей близкой подруги муж несколько раз пытался покончить с собой, но ей удавалось это предотвратить. Приехал к ним его брат с Урала, и с ним та же история. Его удалось вынуть из петли. Но он, пожив три дня, умер. Через какое-то время «веревки» начали преследовать и ее. Она даже хотела руки себе отрубить, чтобы не повеситься. Вся эта история меня буквально потрясла. Стала я молиться и просить Бога, чтобы он помог ей. Однажды приснился мне сон: на большое дерево, к которому я подходила, вдруг села птица и кивает мне. Голова у птицы человеческая, как на иконе у евангелиста Матфея. «Я такой птицы в жизни не видела», – говорю ей и проснулась.

Когда я впервые приехала в Ракитное, была удивлена, потому что лицо отца Серафима видела во сне. Как только я узнала его, заплакала и говорю: «Батюшка, помогите мне». Он сразу назвал мое имя – Галина. При мне, когда я находилась в келии у старца, зашла женщина с ребенком и благодарила его: «Батюшка, по вашим молитвам мальчик начал ходить”.

М.Д. Гребенкин, раба Божия Евдокия

Митрофан Дмитриевич Гребенкин из Тулы, часто приезжал к батюшке Серафиму на выходные. В понедельник он должен был присутствовать на ответственном совещании. Но батюшка благословил его остаться еще на денек. Тот объяснял, что его присутствие крайне необходимо, а батюшка свое: «Еще денек помолитесь». «Прибыл я на работу с опозданием на три дня. Каково же было мое удивление, что никто не заметил моего отсутствия и ни о чем не спросил, как будто я никуда и не уезжал».62

«Я дочь репрессированного священника, замученного в 1927 году, – говорит раба Божия Евдокия. – Во время войны мы со свекром подорвались на мине. Ему повредило ногу, а меня взрывной волной отбросило в сторону, и из-за травмы у меня потом постоянно болела голова. Я обратилась к отцу Серафиму с просьбой помолиться, чтобы Господь облегчил мое состояние. Батюшка молился обо мне и во время литургии, после причащения ставил мне на голову Святую Чашу с Дарами. Постепенно головные боли прошли, Господь меня исцелил».

Приехала в Ракитное женщина с дочерью и попросила передать старцу письмо, где говорилось о больной дочери. Их вскоре пригласили к старцу в келлию. Женщина от волнения заговорила совсем о другом: о том, что именно в Ракитном убедилась в существовании Бога, а до этого в церковь не ходила. При расставании отец Серафим подал дочери крестик, а женщину благословил фотографией (она так хотела увезти с собой образ батюшки!). Когда она, радостная, уходя, обернулась, увидела, что батюшка осеняет их крестом и говорит: «Дай Бог, чтобы вы получили все то, за чем приезжали». И действительно, потом они получили все, за чем приезжали. А когда приехали на вокзал, по времени опоздали на поезд, а следующий поезд должен был прийти только через сутки. Но оказалось, что поезд опаздывал на шесть часов и прибыл вскоре после их приезда на вокзал. Так, по молитвам отца Серафима, Господь являл Свою милость новоначальным.

Раба Божия Любовь

Раба Божия Любовь, со станции Кшель Курской области, рассказала: «Впервые я приехала в Ракитное с отцом Вячеславом Веретенниковым, духовным сыном старца, и отцом Лукой. Отец Серафим был болен. Несмотря на болезнь, священников он принял. Отец Вячеслав передал мне благословение батюшки помолиться в храме.

Проходит день, другой, третий – вся извелась. Дома осталось трое детей, переживаю, как они там, и примет ли меня муж по возвращении домой.

В конце недели меня пригласили в келлию. Отец Серафим лежал на кровати. В слезах я упала к нему в ноги. «Вы не волнуйтесь, все у вас дома хорошо, и муж вас примет», – утешил меня батюшка. Вошла матушка Иоасафа и говорит: «Батюшка, вы больны, я вызвала вам скорую». «Сидите, сидите, я вас приму», – успокоил меня отец Серафим. Я еще больше стала волноваться, не могу остановить слез: «Не плачьте – я помолюсь, Матерь Божия умягчит сердце вашего мужа и он с миром примет вас». И добавил: «Скоро он смирится, смирится». Я успокоилась.

Через неделю вернулась домой. Сбылись слова старца-утешителя: муж встретил меня с миром и в растерянности произнес: «А я думал, что ты совсем ушла, оставив мне детей, и никогда не вернешься».

Александра Черкашина

Когда Александра Черкашина, из Белгорода, в 1978 году заболела, ей было 24 года. Сильные головные боли не прекращались, с каждым днем становилось все хуже и хуже, она быстро худела. Врачи поставили диагноз: вегетососудистая дистония. Доктора в меру своих сил делали все возможное, но улучшения не наступало. «Выписывают меня из больницы, как неизлечимую, – вспоминает Александра, – а мне плохо и страшно: что же будет дальше? «Господи, что мне делать?» – взмолилась я. Вижу сон: чистый лист бумаги и текст. Слышу голос: «Что на этом листе написано, выучи, в этом твое спасение». Я стала всматриваться в буквы и поняла, что это слова молитвы. Проснулась я и рассказала в палате о сне. Женщины стали советовать поискать «бабку». Но ни бабки, у которых я была, ни всякие врачеватели не помогли. Я поделилась с соседкой по квартире Елизаветой Константиновной Фофановой. Она открыла книгу с молитвой Господней «Отче наш» и говорит: «Эту молитву ты видела во сне?» Я подтвердила, и она повезла меня в Ракитное, к отцу Серафиму. Зашли в церковь, стоять мне там было тяжело. Шла служба. Отец Серафим молился в алтаре, Царские Врата были закрыты. Хотя я не видела батюшку, чувствовала какую-то силу, исходящую из алтаря и проникающую в мое сердце. Когда отец Серафим вышел на амвон и посмотрел на меня, будто два луча пронзили мою душу. После службы старец, идя от алтаря, благословлял стоящих в два ряда людей. Возле меня он остановился, посмотрел с огромной любовью, положил руку мне на голову и сказал: «Ты выздоровеешь, все пройдет». Я же была неверующая, в храм раньше не ходила, стеснялась, к Богу не обращалась и подумала про себя, что он обманывает. Как я могу выздороветь, если я умираю? Не поверила, хотя нужно было поверить, тогда бы я выздоровела раньше.

Батюшка пригласил меня зайти в келлию, мы побеседовали. Когда я уезжала от него, мне было очень плохо, но с каждым посещением старца мне становилось все лучше и лучше. Однажды я сказала ему, что у мамы сильно болит почка. Батюшка зашел в свою комнату, помолился, вышел и сказал: «Передайте маме, что все у нее хорошо». Когда я приехала домой, мама подтвердила: у нее теперь ничего не болит. Человек этот дышал добротой.

С тех пор прошло более двадцати лет. Я вышла замуж, воспитываю дочь, мы с мужем живем хорошо, и все это благодаря молитвам отца Серафима и помощи Божией нам, грешным».

Раба Божия Е.

«После тяжелой работы на заводе у меня сильно болели руки, – рассказывает раба Божия Е., – мне посоветовали поехать в Грузию, где благоприятный климат, что я и сделала. Прожив там пять лет, заболела другой болезнью: у меня нарушилась память, я никого не узнавала. Мне дали инвалидность первой группы. По воле Божией я услыхала об отце Серафиме и приехала в Ракитное. Батюшка не принимал. Последующие девять дней также прошли в ожидании. Когда оставалось до меня два-три человека, прием заканчивался по разным причинам. Я усердно молилась, чтобы попасть к отцу Серафиму. Мне предлагали обратиться к другому батюшке, но ведь я ехала за тысячи километров именно к старцу, с надеждой только на него. Удивительно то, что после каждого дня пребывания в Ракитном и на богослужении мне становилось все легче и легче. Наконец отец Серафим принял меня, спросил: «Вы, наверное, только что приехали?» – «Нет, батюшка, десятый день прихожу к вам». «Это испытание вам, испытание», – сказал он. Попросил меня записать своих родных, живых и усопших. Радости моей не было границ! После разговора почувствовала полное облегчение и поняла, что недуг мой отошел. Он благословил меня вернуться в Грузию, устроиться на работу и доработать до пенсии. Оставаться на прежней квартире не благословил. Я, как и благословил батюшка, доработала до пенсии. От прежних моих болезней не осталось и следа».

Евгений Потанин, Людмила Климова

Евгений Потанин, художник-иконописец из поселка Никольское Белгородского района, рассказал следующее: «Сестра моей жены из села Новенькое Ивнянского района с юности страдала головной болью: сказалась сильная простуда в детском возрасте. Лекарства облегчения не приносили, врачи обнаружили у нее опухоль мозга. Мы даже думали, что она вот-вот умрет. Ей было плохо постоянно. Повезли мы ее в Ракитное. Выходя из храма после богослужения, батюшка всех благословлял. Подойдя к ней, положил ей руку на голову. С тех пор она пошла на поправку, отец Серафим за нее молился. Уже более двадцати лет она здорова».

Вспоминает Людмила Климова, из Нальчика: «До своего прихода к Богу я увлекалась спиритизмом – вызыванием духов, то есть бесов, и душ умерших. Таких людей в ветхозаветные времена предавали смерти. Правилами Церкви для колдунов и идолослужителей положена двадцатилетняя епитимия. А кто сам не колдовал, но обращался за помощью к колдуну или чародею, должен понести шестилетнюю епитимию.

Занимаясь спиритизмом, я не задумывалась, от Бога или от диавола были все эти явления, главное, что при этом достигался результат: блюдечко на сеансах вращалось, предметы двигались, было интересно, весело, загадочно. Постепенно я стала задумываться о силе, противоположной той, что проявлялась в наших сеансах. Как-то я решилась вызвать дух самого диавола. «Если он явится, – рассуждала я, – значит, есть и Бог, тогда брошу заниматься спиритизмом, буду верить в Бога». Раньше блюдце крутилось медленно, а в этот раз – с такой силой, что я поразилась. Вдруг оно остановилось на слове «дура» и, слетев со стола, разбилось. Такого еще не бывало. Я поверила в Бога, но в то время трудно было найти Библию. Я раздобыла атеистическую (для верующих и неверующих) и, заклеив слова, которые написаны как бы в поругание Бога, читала все остальное. Вера в Бога во мне укрепилась, я начала посещать храм. Но вскоре я заболела: у меня начался полиартрит. Для профессионального музыканта это катастрофа: я не могла играть и выступать на концертах. И чем дальше, тем становилось хуже. Тело мое пронизывала острая боль, врачи не могли помочь, я болела долго и уже потеряла надежду на выздоровление. Я знала, что это расплата за мои, как мне когда-то казалось, «безобидные увлечения».

Но вот мы приехали в Ракитное. К моему удивлению, я безболезненно простояла всю службу на каблуках-шпильках, а во время проповеди отца Серафима, зная, что это для меня единственный случай исцелиться, я встала на колени рядом с батюшкой, наклонившись до земли, головой касаясь его ризы. И так – всю проповедь. Я молилась и плакала, верила: если коснусь его ризы, то получу исцеление. В какой-то момент я вдруг почувствовала, что боль ушла, мне стало легко, – я поняла, что выздоровела. С тех пор как я исцелилась, прошло шестнадцать лет».

Татьяна Шарая

Рассказывает Татьяна Фоминична Шарая (†2010), пенсионерка, в прошлом известный шахтер Донбасса: «Я работала на шахте в Донбассе. В 1948 году получила травму, отчего у меня были постоянные головные боли. По болезни ушла на пенсию в 1970 году, поехала в Ракитное к отцу Серафиму. Он помолился, взял меня за голову руками, и боль исчезла. Вот уже тридцать лет как я здорова. Поселилась в Ракитном, чтобы быть ближе к батюшке, посещаю храм и молюсь у старца на могилке, разговариваю с ним, как с живым, о всех своих нуждах и бедах, и батюшка на все мои просьбы и молитвы откликается.

...Мой муж Стефан, желая потрудиться для храма, копал колодец на церковном дворе. Носить воду в храм из старого колодца, что у реки, было далековато. Яму выкопали глубокую, до воды тридцать метров. Сделали специальное приспособление, чтобы рабочие могли опускаться с помощью электродвигателя. Однажды из-за отключения электричества отказал подъемник и Стефан полетел вниз; гибель, казалось, была неминуема. Он только успел произнести имя отца Серафима – и каким-то чудом задержался между бетонных колец в горизонтальном положении. Так Господь спас раба Божия Стефана.

...Я долго не получала писем от сына. Рассказала о всех своих тревогах батюшке. Он меня успокоил: «Пришлет, не волнуйся». И вскоре получила письмо, которое было отправлено в тот день, когда я была у старца».

Н.В. Звягинцев, Михаил Белоедов

Вот какую историю, происшедшую с ее сыном, рассказала мне преподаватель химии из Ракитного Звягинцева Н.В.

«Мой сын, учащийся 9-го класса, изготовил взрывную смесь. От происшедшего взрыва ему сожгло лицо и глаза. «Скорая помощь» отвезла его в белгородскую больницу. Мы с мамой боялись, что он ослепнет. Одна надежда была на молитвы отца Серафима. Когда мы с мамой пришли к нему просить его помощи, батюшка после молитвы сказал: «Божия Матерь возвращает зрение вашему сыну».

...Сын наш закончил институт, работает агрономом. Зрение у него хорошее. Мы благодарим отца Серафима за его молитвы и Божию Матерь – за дарованное исцеление».

Рассказывает Михаил Белоедов, прихожанин ракитянского храма.

«У дочери некоей Веры из Корочанского района Белгородской области признали рак. Обратились они к отцу Серафиму за благословением и молитвами об исцелении. Врачи сделали операцию, но опухоли не обнаружили, вместо нее остались белые пятнышки, как бы отметины.

...Заболела у меня голова, и я просил батюшку Серафима и всех святых об исцелении. Господь, по молитвам отца Серафима, меня исцелил. На службе у батюшки мне всегда легко и стоять, и молиться.

...Два брата из Сумской области привезли на машине в Ракитное находящегося без сознания третьего брата. Он работал в воскресенье на строительстве своего дома и упал с высоты. Они обратились к отцу Серафиму за помощью. Батюшка начал читать над ним молитву, и ему стало лучше. Он поднялся и даже хотел сам обратно вести машину. Вот такая сильная молитва была у отца Серафима».

Протоиерей Валерий Бояринцев, Ольга Удалова, Т.В. Сущенко

Рассказывает протоиерей Валерий Бояринцев, из Алупки.

«У нас родился сын. Мы назвали его Серафимом, в честь преподобного Серафима Саровского. Когда ему было десять месяцев, он тяжело заболел. У него был ложный круп, трахеит и стеноз 3–4-й степени. Его привезли ко мне на работу, я – в МОНИКИ, в реанимацию, и буквально через час сделали трахеотомию, потому что он задыхался. Он перенес это очень тяжело, а терапия была интенсивная. Мы посылали батюшке телеграммы о состоянии нашего сына, он постоянно молился. Пролежав двадцать пять дней в реанимации, наш сын, по молитвам старца, выздоровел. Когда ему исполнилось три года, мы привезли его к отцу Серафиму. Увидев его, он внимательно посмотрел на него и сказал: «Так это тот Серафимчик, которого мы вымолили у Бога?»

Свидетельствует Ольга Удалова: «Батюшка своими молитвами вылечил моего племянника, двоюродного брата и сестру. По его святым молитвам мой отец был избавлен от сильных болей и мирно скончался. Моя сестра по его молитвам пришла к вере».

Женщина, приехавшая из Новосибирска, рассказывала, что ее муж с войны пришел израненный и дома проболел более десяти лет. Она услышала, что есть в Белгородской области отец Серафим и что он исцеляет, как Христос. Женщина приехала в Ракитное и стала молиться о выздоровлении мужа. Вернувшись домой, она увидела, что муж ее поднялся и ходит самостоятельно по комнате. Через некоторое время он послал ее вторично к отцу Серафиму за молитвенной поддержкой. И снова наступило облегчение. Батюшка просил передать ему, чтобы он не работал в воскресенье и в праздники.

«В 1975 году я заболела, – вспоминает Татьяна Васильевна Сущенко, из Никополя. – На приеме врач, посмотрев анализы, переглянулся с медсестрой, ничего мне не сказав. Направили к другим докторам на обследование. Поставили диагноз – рак. Я только взывала: «Господи, Господи, да будет Твоя воля»63 – и поехала к отцу Серафиму. По батюшкиным молитвам я выздоровела».

Л.П. Сковлюс, А.А. Гадицкий

«Тяжело заболела мама, – делится своими переживаниями Лидия Петровна Сковлюс, из Житомира.

– Диагноз – рак. Что такое операция в семьдесят лет? Решили повременить. Поехали за благословением к отцу Серафиму. Батюшка благословил операцию не делать. При повторном обследовании диагноз был снят, мама жива до сих пор, хотя старенькая и слабенькая».

Рассказывает пенсионер Александр Андреевич Гадицкий,64 из Симферополя: «В одной семье произошло несчастье: хозяйка дома потеряла зрение. Веря в силу молитв отца Серафима, она послала в Ракитное своего мужа Валентина, хотя он в то время не верил в Бога, с просьбой, чтобы батюшка наложил руки на его глаза, и она через это получила бы исцеление. В поездке мужа сопровождала врач Людмила Ивановна Крутикова, духовная дочь отца Серафима.

Когда Валентин передал батюшке просьбу своей жены Ольги, отец Серафим сказал: «Велика ее вера». Преклонив колена и сотворив молитву, отец Серафим прикоснулся к его глазам и произнес: «Да будет рабе Божией Ольге по вере ее». И действительно, в момент его молитвы слепая прозрела у себя дома, в Симферополе.

Вернувшись домой, Валентин увидел свою исцеленную супругу и уверовал в Бога. Впоследствии он стал священником и служил в г. Фрунзе (ныне Бишкек)».

П.И. Мельник, Татьяна Третьякова

Петр Ильич Мельник,65 102-летний старец из Симферополя, был исцелен отцом Серафимом от туберкулеза, приключившегося после тринадцатилетней отсидки в политлагерях. Отец Серафим избавил его и от слепоты.

Вот что рассказал сам Петр Ильич: «По состоянию здоровья я в последние годы не мог часто посещать батюшку, но через духовных чад, коих много в Симферополе и Крыму, просил его святых молитв, и два раза у меня восстанавливалось зрение. Мы имели переписку с батюшкой, он знал о моих недугах, молился обо мне, и я всегда после его молитв чувствовал улучшение здоровья. Велика сила молитвы старца и после его отшествия ко Господу. Я верю, он молится о нас, сам ощущаю его молитвенную поддержку, так что Господь дал дожить мне до глубокой старости».

После полученной травмы (перелом бедра) Петр Ильич три года был прикован к постели. Несмотря на постоянную боль, он бодр духом и пребывает в молитве. В 1997 году ему в сновидении явился отец Серафим, утешил его и сказал, что ему нужно еще немного потерпеть, и его земная жизнь завершится, что вскоре и исполнилось.

Рассказывает Татьяна Третьякова. «В нашем роду по молитвам отца Серафима были исцелены от разных болезней многие мои родственники. В 1975 году у моего сына случился перелом плечевого сустава. Рентгеновское обследование дало заключение: киста левой плечевой кости, осложненная патологическим переломом. Он неоднократно консультировался в Институте ортопедии Киева. Профессора говорили о необходимости операции, на что я не дала своего согласия.

По совету верующих людей я с сыном поехала в Ракитное, к отцу Серафиму.

Молитвами архимандрита Серафима сын получил исцеление, и с тех пор мы к врачам по этому поводу больше не обращались.

В 1977 году молитвами батюшки исцелилась моя мама, у которой было тяжелое заболевание легких. Отец Серафим помог и моей тете, у которой в 1978 году была обнаружена киста, получила исцеление и сестра, страдавшая заболеванием головного мозга.

Виталий З.

Вспоминает духовный сын отца Серафима Виталий 3. Я знал батюшку, когда он служил в Сурско-Михайловской церкви св. Петра и Павла. Он всегда был очень ласковым и кротким.

23 февраля 1959 года отец Димитрий хоронил мою бабушку Феодору из соседнего села. В те, хрущевские времена, наш приходской Покровский храм был уже закрыт, поэтому при-шлось ехать в с. Сурско-Михайловку. Помню, что была распутица, таял снег, но батюшка никому никогда не отказывал. Запомнились на всю жизнь слова, сказанные им на похоронах: «Прощайтесь, прощайтесь, дорогие мои. Прощайтесь, родные, друзья, знакомые... Но помните, что это ненадолго. Скоро нас ожидает встреча».

Хочется сказать, что днепропетровцы никогда не забывали своего любимого пастыря, всегда считали его своим духовным отцом, даже тогда, когда батюшка уже служил в Белгородской епархии.

...Вспоминается лето 1962 года. Храм Святителя Николая в селе Ракитное тогда был еще разрушен. От дороги к храму через овражек в распутицу было трудно пройти. Однажды мимо храма проезжала машина со щебнем, и староста храма Екатерина Ивановна Лучина попросила шофера привезти щебень для обустройства дорожки. Что и было сделано. Но кто-то из недоброжелателей доложил властям, и вскоре приехала комиссия, быстро выявившая, что документов на выгруженную щебенку нет. Завели дело и передали в суд. И вот в один из дней староста с церковным советом по повестке прибыли в суд.

А в суде в это время странным образом что-то не ладилось. Все бегали в суматохе. Потом поинтересовались, что за люд прибыл и почему мешает им работать. Староста объяснила, что прибыли по такому-то делу. Выслушав людей, судья ответил так: «Правильно сделали, что выгрузили щебень возле церкви. Пусть делают там дорожку, а то пройти невозможно». На этом и закрыли дело. Когда староста рассказала батюшке о том, что произошло, он помолчал, а потом взглянул на образ Святителя Николая и благоговейно перекрестился.

Так, по молитвам отца нашего Серафима совершались чудеса. И по сей день они совершаются у его могилки в селе Ракитное.

Г.С. Цицарина

Рассказывает Галина Сергеевна Цицарина, из Симферополя: «Одной старице, Надежде Виссарионовне, врачи поставили диагноз – рак груди. Нужна была срочная операция, и она поехала за благословением к отцу Серафиму. Из-за многолюдства она не могла подойти к батюшке, стояла в храме и плакала от отчаяния. Выходя из храма в окружении народа, батюшка остановился и, глядя в ее сторону, произнес: «Надежда, не соглашайтесь на операцию». Она была удивлена тем, что отец Серафим, не зная ее, ответил на ее вопрос. От операции она отказалась и, по молитвам отца Серафима, исцелилась. Надежда Виссарионовна отошла ко Господу спустя тридцать лет, в 1996 году, в возрасте девяноста лет».

Хотелось бы отметить одну замечательную черту в характере отца Серафима, а, именно, его отношение ко всякому несогласному или даже инакомыслящему. Понять такого человека было самым искренним и глубоким его желанием. Он никогда не оскорблял того, что для этого человека было свято, привычно, а если что и требовало исправления, то старец делал это постепенно и без надлома.

Мария Цауне

Мария Цауне, фельдшер из Риги, и ее мать исповедовали католичество. Мария услышала от православной больной, за которой ухаживала, о ее духовном отце, старце, и о его духовной помощи ей. Благочестивая католичка Мария прежде не знала о существовании старцев, ей очень захотелось встретиться с таким человеком.

«У меня появилось огромное желание, – вспоминает Мария, – поехать к отцу Серафиму. Думала, что если даже к нему не попаду, то хотя бы увижу его.

Получилось так, что я приехала в Ракитное 22 мая 1979 года, на престольный праздник в честь Святителя Николая.

Народу было очень много, даже не все помещались в храме. Подумала: конечно, я не попаду к отцу Серафиму. К тому же сказали, что на всенощной его не будет: болен и находится в Готне. Я утешала себя тем, что хотя бы узнала, в каком храме служит батюшка, и теперь смогу приехать к нему, когда получу отпуск.

На второй день я была в храме и, когда видела какого-нибудь старенького священника, спрашивала, не он ли отец Серафим. Когда же отец Серафим вошел в храм, вернее, когда его провели через боковые двери, я не увидела, но сразу почувствовала его присутствие, и сразу у меня полились слезы, я не могла их остановить. Я пробралась поближе к солее, чтобы увидеть отца Серафима.

Отец Серафим вышел исповедовать только пятерых семинаристов, приехавших из Сергиева Посада. По телесной немощи всех он уже не принимал. У меня все еще лились слезы, я не могла их остановить. Закончив исповедь, отец Серафим почему-то не ушел в алтарь, а стоял у аналоя и молился. Я думала только о том, как бы мне попасть к нему на прием. Передав свечу к иконе Святителя Николая, находящейся в иконостасе, я стала просить Николая Чудотворца о помощи. Вдруг один из семинаристов говорит: «Проходите!» и открывает дверцу ограды солеи. Конечно, я не подозревала, что это касается меня и поэтому стояла на своем месте. Он снова говорит: «Проходите!» Тогда я с удивлением спросила: «Это мне проходить?» Он говорит: «Да, отец Серафим ждет». От волнения и удивления я не могла сдвинуться с места. Повернула голову к Святителю Николаю и попросила у него благословения подойти к отцу Серафиму. Я поняла, что отец Серафим ждал меня и молился обо мне, не отходя от аналоя. Подошла к нему. Он спросил:

– Вы исповедоваться пришли?

Уверенно сказала: «Да», потом пояснила, что я католичка.

– А вы желаете принимать Православие?

Твердо ответила: «Да» – и, как бы останавливая свои слова, добавила: «Вам лучше знать, как мне быть».

– «А вы знакомы с Православием?»

Сказала, что у меня есть знакомые православные, что хожу в православный храм и всегда ставлю свечи Святителю Николаю.

– Переходите в Православие, – сказал отец Серафим.

– Мне надо будет креститься?

– Крещение одно, у вас все сделано, что нужно.

– Когда мне принять Православие?

– Чем быстрее, тем лучше.

Отец Серафим благословил меня по приезде в Ригу подойти к владыке Леониду, все ему рассказать и попросить у него благословение. Я тогда не знала, что наш митрополит – тоже духовное чадо отца Серафима.

Батюшка благословил также приехать в Ракитное на Троицу, чтобы совершить переход в Православие. Я это сделала, и отец Серафим стал моим духовным отцом. Он сказал мне, что владыка тоже будет моим духовником. После кончины батюшки так и получилось».

...Мария заболела – рак груди, обратилась к батюшке за помощью и попросила его молитв. Батюшка ответил: «Если земные врачи отказываются помочь, будем просить нашего Небесного Врача». Она спросила: «Батюшка, когда же я вылечусь?» – «Ты это сама узнаешь». Прошло месяца два. Лежала Мария в больнице, задремала. Вдруг чувствует распространяющийся ни с чем не сравнимый аромат, напоминающий запахи цветущего весеннего сада. Это было в воскресенье, и с того дня ее здоровье начало улучшаться. Вскоре опухоль исчезла, операция не понадобилась.

«К отцу Серафиму, я, несмотря на большие расстояния, ездила часто. Для меня самыми радостными были те дни, когда я была в Ракитном и видела этого дивного старца. По его молитвам моя семидесятилетняя мать, Варвара, тоже приняла Православие. Она со мной приезжала в Ракитное».

Очень многие приезжие обращались к отцу Серафиму с просьбой, чтобы он их полечил. Батюшка всем отвечал: «Я только молюсь. Господь – Исцелитель и Врач, а я только молюсь. Если Господь по молитвам исцеляет вас, то благодарите Господа за Его милость к вам». Батюшка никогда за это денег не брал. Он исполнял евангельские слова: даром получили, даром давайте (Мф. 10, 8).

В ряду чудесных врачеваний по молитвам старца были поразительные случаи: Господь воздвигал от одра болезни тех, кого земные врачи приговаривали к смерти, как безнадежных.

Монахиня Серафима (Федорова)

Рассказывает монахиня Серафима (в миру Александра Федорова), из Готни: «Раньше я жила в Макеевке, на Украине. Восемнадцать лет болела менингоэнцефалитом, имела первую группу инвалидности. Врачи отказались меня лечить, посчитав, «что такие не живут». Однажды на лекции (я тогда училась в Харькове на бухгалтера) я впала в летаргический сон и двенадцать дней не могла проснуться. После этого два месяца лежала, не могла ходить...

В 1979 году я лежала в больнице и видела сон: в незнакомом мне храме я исповедуюсь у старца. После исповеди он спрашивает: «Вы здесь определились? Что вы можете делать?» Я ответила, что читаю по-славянски, а по специальности бухгалтер. «Я вам принесу ручку и чернила» – сказал он. Дальше из сна помню свой вопрос: «Я приняла причастие, а запивки нет. Где запивка?». Мне отвечают: «Езжайте в Ракитное».

24 мая 1979 года, на празднование памяти Кирилла и Мефодия, я впервые приехала в Ракитное. Две недели я не могла попасть к отцу Серафиму на беседу. Но приехала-то я не за исцелением, хотя тогда очень болела, а чтобы взять благословение работать в Макеевке бухгалтером при храме Святителя Николая. В Ракитном в то время шел ремонт, а финансовый отчет составить было некому. Вышло так, что меня попросили помочь. Я, по благословению батюшки, за сутки сделала отчет, который не делался три года. Когда я попала на беседу к отцу Серафиму, он сказал: «Записочку вашу я прочитал, ваше место здесь, а если уедете, вам будет хуже, чем было». Так я и осталась в Ракитном.

По молитвам отца Серафима Господь меня, безнадежно больную, исцелил. Вот уже шестнадцать лет как я совершенно здорова, пою и читаю на клиросе. Митрополит Рижский Леонид постриг меня в монашество с именем Серафима».

Иеросхимонах Иоанн (Бузов)

Иеросхимонах Иоанн (Бузов, †2002): «Если говорить о чудесах в жизни отца Серафима, то я скажу, что вся жизнь его была исполнена чудес. Я могу привести десятки примеров. Святой жизни был старец. Кто верил, тот по вере своей и получал желаемое».

Рассказывает Наталья Игнатова, из Воронежа: «Моя мама сильно заболела, врачи настаивали на операции, она не соглашалась. Нам посоветовали поехать к отцу Серафиму. Но мы все медлили, а маме становилось все хуже и хуже. Снится мне сон. Вижу монахиню и слышу ее строгий голос: «Долго вы еще будете собираться?» И вдруг она улыбнулась и ласково говорит: «Иди, иди к нему, он ждет». Смотрю – идет навстречу мне старец, взгляд чистый, глаза сияют, а сам улыбается мягкой, доброй улыбкой. Утром я рассказала сон маме, и мы поехали в Ракитное. Заходим в храм, вижу – идет старец, тот самый, которого я видела во сне. Я даже заплакала, слезы сами собой текли из моих глаз, не могла с ними справиться. Когда мы попали к батюшке, он спросил у мамы: «Что это ваша девочка так плачет?» – «Вы ей во сне явились, вот она от благодарности Богу и плачет». Делать операцию батюшка не благословил. По его молитвам Господь исцелил маму и привел к вере всю нашу семью. На прощание в тот наш приезд отец Серафим благословил нас иконочкой. Мне было так легко и радостно, что по приезде домой я еще долго пребывала в приподнятом состоянии духа, казалось, не идешь по земле, а паришь над ней.

Мы часто ездили к отцу Серафиму. Идем как-то из храма, мама разговаривает с батюшкой, а он смотрит на меня и говорит: «Наташа, что ты задумала? Знаешь, о чем я говорю?» «Знаю», – отвечаю, а он: «Не благословляю, – и добавил: – Без благословения ни шагу». И так было всегда. Собираюсь я что-нибудь спросить, а он смотрит на меня и как будто невзначай говорит, что нужно делать, отвечая на мой вопрос, который я еще не задала. Первое время меня это поражало, а потом привыкла – знала, что от него ничего утаить невозможно.

Когда пришло время, батюшка стал поговаривать о моем замужестве. Приехала я к нему однажды и называю имя хорошего, доброго парня. А он помолчал, взор устремил куда-то далеко и ответил: «Нет». Так было и в другой раз. Я уже и выбирать перестала. Однажды батюшка сам спросил о молодом человеке. Я назвала имя и сказала, что я его еще хорошо не знаю и с семьей его не знакома. Он говорит: «Приезжайте, я жду вас вместе». Как же я была поражена их встречей: отец Серафим, видя человека в первый раз, обнял, поцеловал его и тут же благословил нас венчаться, подарив моему жениху икону Спасителя, а мне иконку «Сретение Господне». При этом он сказал: «Наташенька, я хочу, чтобы вы были счастливы». По молитвам батюшки Господь послал мне хорошего, доброго, любящего мужа. У нас два сына. Мы действительно счастливы».

Часть 4. Посмертные явления и чудеса

“Ибо знаем, что когда земной наш дом, эта хижина разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах”. (2Кор. 5:1)

В.Н. Шушляпина

Рассказывает Валентина Николаевна Шушляпина, из Белгорода: «Прошло несколько месяцев, как покинул нас старец. На его похоронах я не могла плакать, в то время как почти все вытирали слезы. Трудно было поверить, что вот эта могила, старательно приготовленная прихожанами, и есть последнее пристанище нашего батюшки. Углубление в земле напоминало небольшой уютный склеп. Словом, подземная келлия, чисто выбеленная, с дубовым полом. Я старалась меньше смотреть в эту яму, больше смотрела на небо, зная, что душа батюшки, освобожденная от земного бремени, уже там, со всеми святыми. Поэтому все вокруг: эта многотысячная давка, слезы, духовенство, мои друзья, знакомые, милиция в штатском – было как в тумане, как будто не со мной...

Погода была под стать настроению. Ветер с каким- то негодованием подталкивал людей, сгрудившихся в одну большую толпу, к прощальному месту – к могиле. Туда я не пошла, простившись со старцем еще в храме. Мой ум не желал мириться с мыслью, что батюшка умер. Он для меня и по сей день самый живой из всех живых. Много раз я видела его во сне. Один сон стоит рассказать.

Лето, такое красочное, благоухающее, солнце светит так нежно и ярко. Колокола ракитянского храма приветствуют малиновым звоном,66 двери настежь распахнуты. Я уже было собралась войти в храм, но, помедлив (служба еще не началась), решила подойти к могиле батюшки. Иду к могилке. Смотрю – из келлии выходит отец Серафим в ослепительно белоснежных одеяниях, на голове – блистающая митра, вся усыпанная изумительными драгоценными камнями, в руках – золотой крест, тоже весь в драгоценных камнях. Лицо его строго, величественно и печально. Держа у груди золотой крест, батюшка направляется к храму. Молча проходит мимо своей могилы, словно не замечая ее, в пояс кланяясь преподобному Серафиму Саровскому, что изображен на стене храма. Вот он поравнялся со мной, замедлил шаг. Ризы на батюшке излучают неземное сияние, серебристые лучи исходят от всей его фигуры. Он подошел ко мне. Я сложила руки в ожидании благословения, а батюшка протянул мне крест и сказал: «Иди на богослужение». Я, приложившись к кресту, недоуменно глядя на него и на могилу, едва осмелившись, спрашиваю: «Батюшка, но ведь вы умерли, вас похоронили?» Он смотрит на меня с грустью в глазах и отвечает: «Там мое тело, а я жив, и ты это знаешь, я каждый день служу, как и прежде, только вот вы все оставили меня». Я ему говорю: «Батюшка, но мы поминаем вас». Он долгим, печальным взглядом окинул меня и тихо произнес: «Нет, это я по-прежнему поминаю вас, а вы и меня, и дорогу к храму забыли», – и пошел на богослужение. И тогда до меня дошла жгучая правда его слов...

С робостью переступила я порог храма. Свечи горели тихо, без треска, все они были большими, восковыми, от них шел аромат, в храме слышалось тихое пение, но певчих не было видно. И прихожан тоже – ни единого человека. Батюшка вел службу торжественно. Его стройная аскетическая фигура медленно и величественно останавливалась около каждой иконы, и он производил благоговейное каждение в низком поясном поклоне, приветствуя святого. Я встала на колени ближе к притвору, не смея выбрать другого места. Служба прошла как одно мгновение. Когда я подходила к кресту, батюшка светло и приветливо посмотрел на меня и сказал: «Посещай меня чаще, ведь ты знаешь, что я не умер». А я ему в ответ: «Батюшка, но ведь в храме никого нет?» Он не удивился моему вопросу и кротко ответил: «Я всегда служу Богу, а не людям». На этом мой сон прервался».

К.В. Пожидаева

Рассказывает Клавдия Васильевна Пожидаева, из города Молчанска Запорожской области: «До того, как мне уверовать в Бога, я работала учительницей в средней школе. Сказать, что была атеисткой, нельзя: в душе всегда теплилась вера, как умела молилась, особенно в минуты отчаяния, а трудностей у меня было немало. Как теперь понимаю, Господь слышал меня и помогал, хотя тогда я так не думала. В те времена ходить в церковь было небезопасно: можно было потерять работу, а у меня пятеро своих детей и двое приемных. Тем не менее старших детей бабушка окрестила, но двое сыновей и маленькая Леночка были некрещеными. Леночка родилась больной, от неправильно сделанного укола ее парализовало, она была слабенькой, совсем не двигалась и в любое время могла умереть. Меня тревожило и тяготило то, что она некрещеная: ведь если она умрет, то за нее нельзя будет молиться в церкви. И вот однажды я подумала: «Будь что будет, пусть меня уволят, но ребенка я окрещу». Поехала в церковь с тремя детьми, всех троих крестил отец Николай. Он сказал: «Я буду молиться за ваших деток, буду просить, чтобы Господь послал Леночке врача». Для меня странно было это слышать: как это Господь пошлет врача?

Прошло какое-то время, ничего примечательного в моей жизни не происходило, только однажды встретила я женщину, сказавшую мне о батюшке в Ракитном, который всем помогает. Но по разным житейским обстоятельствам я поездку откладывала. Спустя какое-то время одна моя знакомая рассказала, что когда она пришла к вере и решила посвятить свою жизнь Богу, то продала все, что имела, и решила раздать эти средства в монастыри. Поехала она к отцу Серафиму за благословением. Написала ему записочку: «Батюшка, благословите поехать по святым местам». Но народу у батюшки было столько, что отдать записку не было никакой возможности. Встала она в сторонке и подумала, что напрасно приехала, никакого благословения ей не получить. И тут после службы сам батюшка направился к ней, все расступились, давая ему дорогу. «Подает он мне большую служебную просфору, – вспоминала моя знакомая, – и говорит: «Благословляю вас ехать по святым местам». Я оторопела, не могла прийти в себя от удивления: как это, никогда не видя и не зная меня, он отыскал меня в многолюдстве и ответил на записочку, которую я, к тому же, где-то уронила». И тут она добавила мне очень внушительно: «Поезжай в Ракитное, не откладывай, он очень большой молитвенник и обязательно поможет твоей девочке».

С дочкой и двумя сыновьями я поехала в Ракитное. Была зима, мокрый снег облепил нашу одежду. Кое-как отряхнувшись, я перекатила коляску через порог церкви. Народу было очень много, полный храм. Сразу же из алтаря вышел монах и, подойдя к нам, сказал: «Батюшка приглашает вас с детками на левый клирос, будет совершать молитву». Нам уступили дорогу, а рядом стоящие все спрашивали, откуда мы приехали и как давно знаем батюшку, что вот так он нас сразу принимает. Я сама очень удивилась, ничего не понимала в происходящем, отвечала, что я приехала впервые.

Когда я подвезла коляску с Леночкой и подвела своих мальчиков поближе, из алтаря вышел старец, весь седой, с крестом и Евангелием в руках, и начал тихо молиться. Потом благословил всех нас крестом и тихо сказал мне: «Поставьте младенца». Я отвечала, что девочка не может стоять. Ничего не говоря, он продолжал молитву и во второй раз так же тихо произнес: «Поставьте младенца», а я ему: «Батюшка, она и сидеть-то не может». Он в третий раз помолился и еще тише повторил: «Поставьте младенца». Я все продолжала объяснять ему, что девочка парализована, она даже привязана к коляске. Батюшка еще раз благословил нас, ничего не сказал и так же тихо ушел в алтарь, как и появился. Рядом стоящие женщины, удивленные моим упрямством и неверием, сказали: «Что же ты наделала, почему не послушала батюшку? Если бы послушала, произошло бы чудо, Господь укрепил бы младенца, она бы пошла». И рассказали мне случай, как одна женщина принесла на руках мальчика семи лет, у которого не действовали ни руки, ни ноги. Батюшка велел оставить ребенка у него, и когда мать через месяц приехала, то мальчик свободно ходил и даже прислуживал в алтаре. Для меня услышанное было из области чудес. Как обычный человек может знать наперед, что Леночка встанет и пойдет?

С того дня мы часто стали приезжать к батюшке. Постепенно я входила в Церковь, вера в силу молитв отца Серафима с каждым разом укреплялась: я видела своими глазами все происходящее и ощущала на своих детях благодатную силу молитв старца. Леночка была последним ребенком из тех, кого он лечил при жизни, батюшка очень любил ее. Хотя мы жили довольно далеко, но по два раза в неделю приезжали в Ракитное. Как бы трудно ни было в дороге, всех этих неудобств мы не замечали, для нас их словно бы не существовало. На моих руках трое маленьких детей, коляска, сумки и еще одежда. Ехали с пересадками, но я не чувствовала усталости и тяжести пути, все получалось как-то само собой: и поезд на месте, несмотря на летний сезон отпусков, и билеты всегда для нас были, мы никогда нигде не простаивали. По молитвам отца Серафима нам было легко. В Ракитном мы спали на дровах, но радость встречи с батюшкой и его благословение снимали любые житейские неурядицы. Мы всей семьей постоянно причащались, у всех нас крепла вера в силу молитв старца и в помощь Божию.

Со временем Леночка уже могла самостоятельно сидеть, брала в ручки предметы, но не ходила. Она любила молиться и молилась много. К тому времени ей было уже девять лет. Мы с ней читали по семь акафистов в день. Она не умела говорить, но слышала отлично. На ее лице светилась постоянная улыбка, и радость моя была огромна. Одно только беспокоило: батюшка был слаб и часто болел.

Мой старшенький Сережа иногда начинал говорить: «Когда батюшки не будет...» Я в ужасе его прерываю: «Господь с тобой!» – а он продолжает: «Когда-то его все равно не будет, я ему тогда стану молиться, как Николаю Угоднику. Напомню ему, что он, батюшка Серафим, гладил меня по головке, и мы часто приезжали к нему». Так крепла вера у моих мальчиков. И вера наша не была посрамлена.

Как-то в Ракитном, уже после кончины старца, заболела рука у моего сына, а я ему говорю: «Потерпи, ведь батюшки нет». – «Да я знаю, что нужно сделать: положу на его могилку больную руку и попрошу, чтобы он мне ее вылечил», – и побежал к могилке. Как он просил, не знаю: я была в храме с дочкой, но он появился радостный и говорит: «Мама, у меня ничего больше не болит».

Однажды мы приехали в Ракитное, и нас оставили ночевать в просфорне. В три часа ночи Леночка сильно расплакалась, я не могла ее успокоить и понять, почему она плачет, хотя все ее привычки я уже изучила и по малейшему движению, по невнятному звуку могла определить, что ей нужно. Одна женщина мне сказала: «Что ты так маешься? Отнеси девочку на могилку к ба¬тюшке и попроси его о помощи». Я посадила ребенка в коляску и повезла к могилке. Поставила ее ножками на краешек у изголовья, напротив креста, и Леночка затихла. Я чувствовала, что тело ее укрепляется, и, когда поняла, что уже нет необходимости ее поддерживать, отняла свои руки, она как бы вырвалась из них сама и медленно пошла. Шажки ее были маленькими, она обошла могилку, все это для меня было как во сне. С тех пор она стала ходить. Конечно, еще неуверенно, но она свободно передвигалась по комнате, могла даже перейти улицу. Ходила и радовалась. Она как-то особенно всегда улыбалась, вся сияла, когда мы молились и говорили о батюшке.

В день похорон отца Серафима матушка Валентина (жена священника из Сергиева Посада) поведала мне о происшедшем 19 апреля 1982 года в Троице-Сергиевой лавре событии. В момент кончины отца Серафима неожиданно открылась крышка у раки с мощами Преподобного Сергия. Все присутствующие были в изумлении и решили, что произошло нечто необычное в мире. Пришла в лавру вскорости и телеграмма о кончине отца Серафима. Мы с ней сопоставили время событий, – все сошлось до минуты...

Как-то я встретила женщину, у которой сильно болели ноги. Я ее спросила: «Вы по-настоящему верите в Бога или только в храм ходите?» – «Верю». Тогда я ей посоветовала: «Поезжайте в Ракитное, если хотите выздороветь», – и оставила адрес. Примерно через месяц я встретила ее в магазине, и она рассказала, что побывала в Ракитном, и ноги у нее больше не болят».

Андрей Печерский

Андрей Печерский, главный редактор газеты «Русь Державная» вспоминает: «Читая рабочий экземпляр готовившейся к выходу книги об архимандрите Серафиме, я был поражен теми исцелениями и чудесами, которые Господь творил по молитвам старца. Не могу сказать, как зарождалась во мне вера в силу его молитв, но читая эти воспоминания, я верил в благодатность старца. На чтение урывками ушло четыре дня. Выбрал для газетной публикации эпизод о “Зоином стоянии” в Самаре. Это меня больше всего потрясло. Подготовил материал, сдал в набор и пошел к врачу на повторное обследование своих старых болячек. Надо сказать, в то время, когда я читал книгу, совсем забыл о них. Каково было мое удивление, когда после обследования врач сказал: «Ничего понять не могу. У вас была открытая язва, а теперь на снимке только свежий рубец».

Декабрь 1997 г., Москва

Мой знакомый рассказал, что после прочтения книги об отце Серафиме, в которой он увидел мою фотографию, он уверовал в Бога. Книга коснулась его души. Он молитвенно обратился к батюшке Серафиму, прося его оказать помощь. И произошло чудо. Он был досрочно освобожден из мест лишения свободы на 5 лет раньше срока.

2007 г.

Игумен Арсений (Веретенников), Галина Гречихина

Игумен Арсений (Веретенников), насельник Троице- Сергиевой лавры, рассказал необычную историю, происшедшую в Курске в день кончины батюшки. «Это произошло в доме брата, протоиерея Вячеслава Веретенникова, духовного сына отца Серафима. Когда он со всей семьей был на улице, в доме раздался сильный хлопок, напоминающий взрыв. Все подумали, что взорвался газ. Вбежали в дом посмотреть, что же произошло. На кухне все было на месте – ни запаха гари, ни разрушений. Когда же вошли в комнату, то поразились беспорядку: многие иконы были разбросаны, одна оказалась в противоположном углу от иконостаса, центральная икона переместилась вниз, но лампадка на подвеске продолжала гореть. Не могли понять, что же произошло. Какое-то, видно, знамение Божие. Иконы вообще-то не пострадали, и даже стекла уцелели. Вскоре принесли телеграмму с сообщением, что преставился отец Серафим.

Мне с братом приходилось бывать у батюшки в Ракитном. Я исповедовался у него, он строго отнесся к моим грехам, но епитимию не наложил, простил. Меня поразили его доброта, мягкость и добросердечность. Приняв его благословение, мы благополучно добрались домой. Я еще долго был под впечатлением от встречи со святым старцем».

Видение Галины Гречихиной.

«В среду 8 марта 1995 года, на первой седмице Великого поста, во время литургии Преждеосвященных Даров, при открытых Царских Вратах мы пели «Ныне Силы Небесныя». Настоятель, иерей Николай, благоговейно подошел к жертвеннику, где обычно совершается проскомидия. Так же благоговейно, сосредоточившись на молитве, он взял дискос с Агнцем, Святую Чашу, вышел северными дверями и прошел через Царские врата в алтарь, тихо произнося: «Верою и любовию приступим, да причастницы жизни вечныя будем». В этот момент через боковые открытые двери алтаря я увидела, что у аналоя перед престолом с поднятыми вверх руками стоит священник в мантии. Расстояние между клиросом и престолом не более пяти метров, и мне хорошо видно все, что происходит в алтаре. Пристальнее присмотрелась и... о чудо! В священнике, к своей неописуемой радости, я узнала дорогие черты нашего отца Серафима. Хотелось плакать от переполнившего меня трепетного чувства. Еще раз устремляю свой взор в алтарь, но батюшки уже не видно. Тогда мне открылось, что воистину душа нашего старца и поныне с нами, он молится за нас, грешных».

Галина Гречихина также рассказала следующее: «Сорокалитровый бидон с молоком придавил мне большой палец на ноге. Он вскоре почернел, распух и болел, ходить было невозможно. Я взяла фотографию отца Серафима и обратилась к нему: «Батюшка, что мне делать, как я буду стоять и петь на клиросе?» Приехав на могилку к батюшке, взяла земельки и приложила к больному месту. Все у меня зажило, и даже ноготь остался цел».

Дмитрий Тяпочкин

Вспоминает внук Дмитрий:

«Прошло десять лет со дня смерти дедушки. Я приехал на Пасху в Ракитное. После вечерни я отдыхал в пристройке храма, вдруг слышу громко и четко возглас дедушки: «Христос воскресе!» – и в ответ голоса: «Воистину воскресе!» И зазвучали пасхальные песнопения. Я притаился и начал вслушиваться в растерянности. Хор пел очень радостно и торжественно. Я вышел во двор. Пение слышалось так же отчетливо. Проверил замок на дверях храма. Пошел к могилке дедушки. Песнопение продолжалось... Когда лег спать, в ушах все звучали и звучали песнопения Пасхальной седмицы.

Я уверен, и не раз это ощущал, что дедушка не исчез никуда, он постоянно рядом, смерть его я не воспринял. Я с ним, как и раньше, советуюсь, получаю наставления, иногда совершаю необъяснимые поступки, а в результате это оказывается единственно правильным».

Т.Ф. Шарая, Елена Стрельцова

Елена Стрельцова, г. Москва

Книгу о старце Серафиме я читала и плакала. Батюшка стал для меня нравственным правилом и молитвенной поддержкой. Моей маме врачи поставили диагноз рак. Все свое упование я возложила на Бога. В молитвах я обращалась к Матери Божией, просила помощи святителя Николая, Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Александра Свирского, молитвенной помощи батюшки Серафима (Тяпочкина) и отца Иоанна (Крестьянкина). Вскоре мама поправилась, болезнь отступила. Я каждый день в своих молитвах поминаю приснопамятного батюшку Серафима и верую в его скорое прославление в лике святых. Все медицинские свидетельства, если есть необходимость, могу предоставить.

С любовью о Господе р. Б. Елена

8 августа 2007 г.

Рассказывает Татьяна Фоминична Шарая (†5 апреля 2010 г.) из Ракитного:

«Многие из разных городов приезжают на могилку к батюшке, прося у него помощи, и получают просимое. Когда мне плохо, я тоже поклончики, помолюсь, поплачу, и сразу становится легче на душе. На могилке батюшки всегда горит неугасимая лампада, и масло из нее целительное: помажешь три раза крестом больное место, и боль проходит, здоровье улучшается. Мы дома всегда держим масло из лампадки, горящей у креста на могиле, и по вере исцеляемся. Есть у нас и земелька с могилы, прикладываем ее к больным местам, и наступает облегчение...

В Ракитном долго не было дождя, все засохло, жук съел картошку. Я поехала в Красный Лиман к игумену Павлу (Пасечнику), духовному сыну отца Серафима, рассказала о бедствии. А через две недели, когда вернулась домой, на огороде все было зелено. Позже мы узнали, что отец Павел побывал на могиле отца Серафима. Только он подошел к могилке батюшки и сотворил молитву, полил дождь. Урожай был спасен».

Иерей Василий Кононыхин

Из письма иерея Василия Кононыхина, настоятеля храма Святителя Николая в селе Жевтневое Запорожской области, духовного сына архимандрита Серафима. «Много чудес сотворил Господь по святым молитвам угодника Божия батюшки Серафима. Моя бабушка, монахиня Христина (в миру Мария Акимовна Кононыхина, † 1994) и мы с мамой в начале 1970-х годов переехали с Украины в Ракитное, чтобы быть ближе к старцу. До рукоположения я служил в авиации. Ушел на военную пенсию и жил в Ракитном. Посещал храм, читал и пел на клиросе. Однажды протоиерей Владимир Деменский (†1997) рассказал мне, что из сельской школы приезжали на могилку отца Серафима директор и две учительницы. Они слышали о молитвенной помощи почившего старца и приехали ему поклониться. Это было в 1993 году, ранней весной, еще лежал снег. Учительницы говорили, что от могилки батюшки исходило благоухание, которого они никогда и нигде ранее не ощущали... Услышал я этот рассказ, и стало мне стыдно за мое маловерие. В феврале 1992 года я был на могилке батюшки Серафима, ощутил необычайную духовную радость и почувствовал неземное благоухание, исходящее от могилки. Но усомнился, не поверил даже себе, подумал – показалось.

В ноябре 1996 года Господь вновь сподобил меня побывать на могилке старца и помолиться в храме Святителя Николая. Уезжая, я взял земли с могилки и масла от неугасимой лампадки (ее огонек долгие годы днем и ночью, зимой и летом, поддерживает алтарник и сторож, раб Божий Владимир Тонких, духовный сын старца). По прошествии трех месяцев Господь, по молитвам отца Серафима, явил чудо.

На Страстной седмице Великого поста Вера, из города Мелитополя, решила приготовить холодец. Когда мясной бульон вскипел, она двухведерный котел этого варева понесла на второй этаж. На крутой лестнице оступилась и упала, а бульон вылился на нее. В тяжелейшем состоянии с многочисленными страшными ожогами рук, ног, шеи, живота ее доставили в больницу. Ни усилия врачей, ни лекарства, не давали облегчения. В конце концов врачи предложили родственникам отвезти женщину в областную больницу или забрать домой и лечить самим. Веру взяли домой.

Прихожанка Свято-Никольского храма в селе Жевтневое, дальняя родственница Веры, Анна Федоненко, получила от дочери сообщение о случившемся. Мы отслужили молебен и с рабой Божией Анной поехали в Мелитополь навестить больную, взяв с собой святой воды и того самого масла от неугасимой лампадки отца Серафима.

Больная лежала под пологом, сделанным из про¬ стыни. В комнате стоял жуткий запах, ожоговые раны начали гноиться. Состояние страдалицы было очень тяжелое. Мы, как могли, утешали ее, говорили, что нельзя терять надежды на выздоровление, что нужно молиться Господу Иисусу Христу, Пресвятой Богородице, Святителю и Чудотворцу Николаю и просить помощи у батюшки Серафима Ракитянского. Оставили святую воду, чтобы омывать раны, и масло – смазывать ожоги.

Через десять дней нам позвонили из Мелитополя и сообщили, что Вера полностью исцелилась и, самостоятельно сев за руль автомобиля, поехала на работу.

...У Лены, пребывающей в детской исправительно- трудовой колонии, ноги были покрыты язвами, которые долгое время не заживали. Ей передали немного масла от батюшкиной лампадки. Через несколько дней получил от нее письмо. Она благодарила за масло и сообщала, что язвы на ногах зажили и не болят.

...У Наталии Рамазановой из Днепродзержинска долгое время не заживали раны на руках. Я переслал ей в письме лист бумаги, пропитанный маслом от батюшкиной лампадки. Вскоре она написала, что раны на руках затянулись и больше ее не беспокоят.

...Мне нужно было срочно ехать в Москву. Помолившись на могилке батюшки, взяв мысленно его благословение, отправился в Белгород. У касс – огромные очереди, проходящие поезда переполнены. Время шло к полуночи, и было такое впечатление, что уехать не удастся. Тогда я повернулся в ту сторону, где храм Святителя Николая, что в Ракитном, стал молиться Господу, Матери Божией, Святителю Николаю и просить помощи у батюшки Серафима: «Батюшка Серафим, вы все видите, помогите мне уехать». Подходит очередной пассажирский поезд. Открывается дверь одного из вагонов, соскакивает с высокой подножки человек, на ходу одеваясь, быстрым шагом подходит ко мне и спрашивает: «Чего стоишь?» Отвечаю, что нужно срочно ехать в Москву, а билетов нет. Он протягивает мне билет и говорит: «Бери мой и езжай, он до Тулы, а там доплатишь проводнику и доедешь до Москвы». – «А вы что, ехать передумали?» – «Сам не знаю, взял постельное белье, разделся и отдыхаю. А тут поезд остановился, смотрю в окно – станция Белгород. Вдруг вспомнил, что друг мой, с которым вместе в армии служили, живет в Белгороде, я и адрес его знаю. Сам не понимаю, почему вдруг решил заехать к нему. Хотя придется до утра на вокзале сидеть, пока первый троллейбус пойдет».

Удивился я всему услышанному, поблагодарил его, оплатил стоимость билета и благополучно добрался до Москвы. Вот такую милость оказал мне Господь по молитвам Божией Матери, Святителя Николая и батюшки Серафима Ракитянского.»

Белгород, 1998 г.

В.Р. Коновалова, Татьяна Лагно

Рассказывает Валентина Романовна Коновалова, из Красной Яруги, служащая храма.

«В 1995 году у меня появилась опухоль в горле, что мешало мне читать на клиросе. Лекарства не помогали, в молитвах я постоянно просила отца Серафима помочь мне. Врачи предлагали сделать операцию, но я не спешила... Поговорила с настоятелем отцом Николаем Германским и попросила, чтобы в церкви помолились обо мне. Отслужили молебен преподобному Серафиму Саровскому и Божией Матери.

Как-то, во время сна, я услышала голос, который велел взять у нашего пономаря Владимира Тонких, следящего за неугасимой лампадой на могиле отца Серафима, масла из этой лампады и принимать его внутрь. Я так и сделала.

Когда я попробовала масло в первый раз, оно показалось мне горьким, во второй раз – приятным и ароматным. Я чувствовала, что постепенно опухоль в горле уменьшается, и мне становится легче. Через месяц опухоль совсем исчезла.

Так по молитвам отца Серафима Господь меня исцелил».

Татьяна Лагно, село Павловка Кировоградской области.

Книгу об отце Серафиме дала мне почитать моя духовная сестра. Я читала и плакала. Батюшка Серафим вошел в мою душу и сердце. Как горько сознавать, что я в то время, когда батюшка жил, была далека от Бога. Шла широким путем, но Господь через скорбь призвал меня к вере. Умерла моя мама. У меня часто болела голова, мне приходилось принимать таблетки от головной боли, которые иногда не помогали. В молитве я обратилась к батюшке Серафиму о помощи. Помазала больное место маслицем от неугасимой ломпадки с его могилы, и бук-вально через десять минут боль прошла. Для меня это было чудо. Так батюшка, по милости Божией, исцелил меня грешную и укрепил мою веру в Бога.

9 Октября 2006 года.

Рабы Божии Евдокия, Н.Ф. Лазебная, Марина

Старушка Евдокия.

«У меня часто болит голова. Приду на могилку, помолюсь батюшке, попрошу помощи, приложусь к его кресту – и боль проходит. Так и лечусь у отца Серафима», – признается.

Нина Федотовна Лазебная, духовная дочь отца Серафима, как-то показала своей знакомой, у которой болели руки, переписку старца. От папки с бумагами исходил благоухающий аромат. Пока она держала эту папку, у нее руки перестали болеть.

Марина из Москвы

Будучи больной, перед сном я читала книгу об отце Серафиме, но продолжать чтение не могла, сильно болело горло. Поднялась температура до 40 градусов, всю ночь меня ломало, знобило, я просыпалась от каждого глотательного движения. В полубреду я взывала о помощи: «Господи, помоги мне! Батюшка Серафим, помоги мне!» Я уснула, в какой-то момент во сне слышу голос: «читай «Отче наш». Читаю и ощущаю как кто-то обкладывает мою грудь тонкими металлическими пластинками, завернутыми в марлю. Я крепко уснула. Утром просыпаюсь, температура нормальная, горло не болит, только слабость. Через день я вышла на работу (в госпитале я работаю медсестрой). Рассказываю врачам, они ничего понять не могут: «у тебя все горло пылает, зачем ты пришла?» В этом состоянии больные говорить не могут. Я ответила, что могу даже петь. Спокойно отработала весь день, нормально говорила. Диагноз моей болезни установлен не был, Господь по молитвам батюшки меня исцелил.

1 октября 2005 года

Галина, Анна, Вера Орлова

Из рассказа Галины: «У одной женщины сын разбился на мотоцикле. Врачи сказали, что он не сможет ходить. Молитвенно попросили помощи у отца Серафима, и парень через месяц встал на ноги. Когда мать увидела, что сын ходит, то упала на колени и со слезами благодарила Бога и отца Серафима».

Из рассказа Анны, из Ракитного: «У Михаила парализовало жену. Он обратился за помощью в церковь, помолился на могилке отца Серафима, и Господь по молитвам батюшки исцелил ее».

Рассказывает Вера Орлова, из Белгорода, духовная дочь отца Серафима. «Нас с сыном пригласили в Сергиев Посад на праздник Преподобного Сергия. Из-за всяких затруднений я не знала, как поступить. Поехала к батюшке на могилку просить, чтобы он помог нам. Еду, а сама думаю, как к нему обратиться, в каких молитвенных словах. Приехала в будни, храм закрыт. Пошла на могилку, калитка в оградку была открыта, около могилки стояли два человека. Подошла и я, встала на колени, склонилась и расплакалась: «Батюшка, как мне быть, спросить не у кого, вот я и приехала к тебе. Собираемся поехать к Преподобному Сергию, а затем в Печоры, мы в первый раз собрались с сыном поехать по монастырям (это было до празднования 1000-летия Крещения Руси, до 1988 года, – непростое время). Больничный у меня не закрыт, отпуск по графику только осенью. Помоги еще, чтобы до поездки сын получил паспорт, да и с билетами летом очень трудно».

Так я поговорила, поплакала. Сейчас всего не помню, что спрашивала, но получила ответы. Слышала их каким-то внутренним слухом, они сопровождались успокоением и умиротворением в душе. Приходила мысль, как нужно поступать. Так я переходила от одного вопроса к другому, восстанавливался некий покой, – такое было духовное общение. Я не скрывала своей радости и восклицала: «Батюшка, родной, ты меня слышишь и умудряешь, а я сама ведь не находила ответа». «Слышу, слышу», – отозвалось в сердце. Я даже не поверила себе, еще раз повторила, и пришел тот же ответ: «Слышу, слышу».

Это был мой первый приезд на могилку к старцу. Когда я приезжала позже, такого общения больше не получалось. То ли я была не сосредоточена, то ли мешали люди, то ли я не могла в полной мере раскрыть свое сердце и поплакать, как в тот первый раз. Все, о чем я думала и просила исполнилось, по молитвам батюшки, когда я вернулась домой. На следующий день мне закрыли больничный, начальник подписал заявление на отпуск, можно сказать, без препятствий. Мы отнесли документы в паспортный стол и зашли к начальнику, чтобы ускорить дело, потому что на этот день взяли билеты в Москву. Он сказал, что паспорт получим сегодня, но только без прописки. Но нас и это устраивало.

Так, по молитвам батюшки, Господь все наши трудности разрешил за один день. Вечером мы с сыном уехали.

Белгород, март 2001 г.

Валентина Грибанова

Валентина Грибанова, г. Одинцово Московской области.

Я прочитала книгу «Белгородский старец Серафим (Тяпочкин)». Батюшка глубоко вошел в мое сердце. В 1998 году моему внуку Антону сделали операцию на почки. Врачи должны были удалить у него больную почку, она была вся гнойная, но не решались этого сделать. Мы часто причащали Антошу. Книгу о старце Серафиме я привезла дочери и внуку. Антоше было тогда полтора годика, он брал в руки книгу и говорил: «Батюшка, батюшка». По¬ казывал пальцем на крестик и целовал его. В 1998 году в своем храме я стояла на панихиде со знакомой актрисой Ириной. Она уезжала в Белгород на гастроли. Я вспомнила об отце Серафиме из Ракитного, рассказала ей о батюшке и попросила ее съездить к нему на могилку. Она привезла мне земельки, маслице от неугасимой лампадки и святую воду. Долгое время мы мазали маслом и святой водой Антону больное место и молились старцу Серафиму о его исцелении. Вторя операция не понадобилась, по молитвам отца Серафима, Господь исцелил моего внука.

10 марта 2005 г.

В.И. Чубур

Рассказывает Валентина Ивановна Чубур, из Москвы. «Последние два года я страдала от глаукомы. Дважды в день я вынуждена была закапывать в глаза лекарство, без которого уже не могла обходиться. Внезапно у меня возникла аллергия на это лекарство – глаза чесались, слезились, опухали веки. Впоследствии оказалось, что мой организм не переносит медикаменты, в которых есть новокаин. Попытка использовать другие препараты закончилась тем, что я потеряла сознание, у меня замедлилось дыхание, – словом, я чуть не умерла. Врачи сказали, что нужно срочно делать операцию. Однако оперировать меня тоже никто не хотел: ведь вначале нужно было сделать пробы на переносимость лекарств, а я могла умереть от одной капли.

Вскоре мне стало совсем плохо: я испытывала головокружение, тошноту, глаза постоянно слезились. Стало страшно выходить из дома – иду как пьяная, шатаюсь. В эти тяжелые для меня дни я зашла в церковную лавку и купила книгу «Белгородский старец архимандрит Серафим (Тяпочкин)». Я давно хотела ее купить, но все никак не получалось. Читать было тяжело, но я молила Господа, чтобы сподобил. По ходу чтения меня осенила мысль, что нужно ехать в село Ракитное на могилку батюшки Серафима, и только по его молитвам Господь меня исцелит. Своими словами я обращалась к батюшке, прикладывала к глазам и целовала его фотографии, и к концу чтения стало мне немного легче.

Получив благословение у отца Василия из нашего Спасо-Преображенского собора, я поехала в село Ракитное Белгородской области. Приехала, обняла могилку, помолилась, стала читать каноны, готовясь к причастию. И вдруг замечаю, что у меня исчезли резь в глазах, головокружение, тошнота. Я заплакала, но это были уже другие слезы, слезы радости.

Я переночевала в храме, а наутро причастилась. Чувствовалась особая торжественность, душу охватил трепет, даже уходить из храма не хотелось. Я взяла от лампады батюшки Серафима маслица и, приехав домой, стала ежедневно закапывать его на ночь в оба глаза и своими словами просить батюшку помолиться обо мне. После первого закапывания, утром, у меня из глаз пошел гной, а потом жидкость. Так продолжалось в течение четырех месяцев, и болезнь прошла сама собой.

Так Господь исцелил меня, грешную, по молитвам архимандрита Серафима. Теперь я постоянно подаю за него поминовение, заказываю панихиды, сама молюсь и обращаюсь к нему, как к святому угоднику. Все это я написала в надежде на скорейшее прославление и канонизацию батюшки Серафима.

Батюшка Серафиме, моли Бога о нас!»

Раба Божия Татьяна, Нина, В. Цыбина

Раба Божия Татьяна.

Несколько лет я была терзаема унынием и озлоблением. Проявлялось это в неукротимой злобе на мужа. Уныние переходило в невообразимую тоску. Тогда хотелось одного, чтобы Господь прекратил эти мучения, лишив меня жизни. В семье все шло к разводу. Кромешный ад. Физически это сопровождалось слабостью, низким давлением, сниженным иммунитетом. Проблемы все начались, когда мы побывали на «лечении» у бабки, которая за деньги обещала помочь, давала «оздоровительную воду». Я ее пила и умывалась. Вода была мутная и с осадком. Прости, Господи, хотелось любой ценой иметь телесное здоровье. Я ездила на отчитки, исповедовалась, причащалась. Было облегчение, но особого улучшения не было. Весной 2006 года моя знакомая дала почитать книгу «Золотой святыни свет». В ней рассказывалось о преподобномученице Елизавете Федоровне. В одной из глав приводился рассказ об отце Серафиме (Тяпочкине). Как только я дочитала до этого места, со мной стало твориться нечто невообразимое. Голова стала мотаться из стороны в сторону (как признак эпилепсии). Я была в сознании, но не помню, сколько это продолжалось. После этого мне было плохо. Но самое главное, страсти эти, о которых я упоминала, оставили меня. Не могу сказать, что я совершенно здорова телом, но мне, по милости Божией, легче на душе. Благодарю Господа, Его Пречистую Матерь и батюшку Серафима, по молитвам которого исцелил меня Господь.

Апрель, 2006 г.

Раба Божия П., г. Москва

Мы с мужем на машине поехали на дачу, я – за рулем. В время работы в саду мне что-то попало в глаз. Два дня глаз слезился и болел. Поехать в город к врачу я не могла, мой муж инвалид, а из-за больного глаза я не могла вести машину. Книгу об отце Серафиме всегда со мной. Я просила отца Серафима помочь мне: «Батюшка, к тебе прикасались и исцелялись многие, помоги мне», и положила книгу с его фотографией на обложке на больной глаз и уснула. Проснулась – глаз больше меня не беспокоит, и боль прошла. Мы благополучно вернулись домой. Батюшка меня исцелил.

Июнь, 2007 г.

Раба Божия Валентина Цыбина, г. Железногорск Курской области.

Я до глубины души была потрясена книгой о старце Серафиме. Книга превернула всю мою жизнь, с ней я не расстаюсь ни днем ни ночью. Батюшка Серафим всегда со мной Я считаю его святым. Господь не сподобил меня встретиться с ним при его земной жизни и я благодарна Господу за этот подарок. Читаю эту книгу каждый день, и слезы постоянно текут из глаз. Передайте мою признательность всем тем, кто участвовал в ее создании. Я полюбила батюшку всей своей душой и сердцем. Когда меня посещают скорби и переживания, я молюсь доро¬гому батюшке, и мне становится легче и на сердце тихая радость. Я в прошлом медицинский работник, 17 лет проработала в реанимации и насмотрелась много чудес. Семь лет назад я тяжело заболела, врачи не могли поставить диагноз, лежала прикованная к постели, я таяла, как догорающая свеча. Я инвалид второй группы, у меня двое детей, старшая дочь окончила институт и работает в Москве, младший сын идет служить в армию. Я остаюсь одна со своей болезнью, у меня одна надежда на помощь Божию и молитвы отца Серафима. Господь по молитвам батюшки укрепляет меня.

20 мая 2008 г.

Часть 5. Проповеди и переписка отца Серафима

В навечерие Рождества Христова

«Христос рождается – славите, Христос с небес – срящите!»

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В предпразднственный день Рождества Господа Иисуса Христа особенно близко нам это приглашение нашей чадолюбивой Матери – Святой Церкви. Сегодня мы стоим в преддверии величайшего праздника. «Христос раждается» – какая это радостная весть. Может ли что- то быть больше и выше этой радости?! Ожиданием этой радости люди томились веками. Ожидание Пришествия в мир Христа, как обетованного Богом Спасителя мира, красной нитью проходит через весь Ветхий Завет. Еще в Раю после грехопадения наших прародителей Господь изрек это обетование.

Сотворив мир и видя, что все сотворенное добра зело, Господь, по неизреченной любви Своей, хотел сделать человека участником мирского блаженства. Человек был поселен в Раю. От него требовалось только послушание воле Божией. Но и этого самого малого человек не выполнил. Он преступил, нарушил данную ему Богом заповедь. Праведным судом Божиим человек был изгнан из Рая, и с того времени начался скорбный путь для всего человечества. Но Всемогущий Создатель не отвратился вконец от Своего создания. Изгоняя из Рая согрешивших прародителей, Он изрек Свой праведный приговор. Адаму Он сказал: «В поте лица твоего снеси хлеб твой пока не возвратишься в землю, из которой взят был ecu, яко (потому что) земля ты и в землю отыдеши». Праматери нашей Еве сказал: «В болезнях будешь родить детей». Диаволу, который, приняв вид змия, соблазнил Адама и Еву и ввел их в грех, сказал: «Вражду положу между тобою и между Женою, и между семенем твоим и семенем Тоя; Той в тою будет блюсти – сокрушать главу, а ты будешь жалить Его в пяту» (Быт. 3:15). Вот первое обещание Божие о Пришествии в мир Спасителя, Который должен был сокрушить диавола и возвратить людям утерянное блаженство Рая. Жена, о Которой упоминает Господь в Своем приговоре диаволу, есть Пречистая Дева Мария; Семя же Ее – Родившийся от Нее Господь Иисус Христос.

На протяжении веков всей ветхозаветной истории люди не забывали этого обетования Божия. Взоры всех лучших людей были устремлены к Востоку. Все смотрели, не идет ли оттуда Тот, Кто был обетован Богом. Какой неизреченной радостью исполнился мир, когда звезда на Востоке указала на исполнение ветхозаветного обетования Божия, на Пришествие Того, Кого с таким благоговением ожидал этот мир.

Сегодня мы с вами, дорогие братья и сестры, стоим в преддверии этой радости – величайшего праздника Рождества во плоти Господа Иисуса Христа. «Христос раждается – славите». Славьте же Христа все, славьте Его здесь, в храме Божием, славьте Его в домах ваших, славьте Его в семействах ваших, славьте Его во всей жизни вашей. «Христос с небес – срящите». Встречайте Его все, выйдем к Нему навстречу. Принесите к Нему все наши скорби, болезни, забудьте о всех печалях и невзгодах своих, слейтесь воедино, во един хор с небожителями и одними устами, и одним сердцем прославим наступающий праздник Его Рождества. Аминь.

Слово на Рождество Христово

«Слава в вышних Богу, и на земли мир; в человецех благоволение!» (Лк. 2:14)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума» – так радостно, так торжественно поет сегодня Святая Церковь, возвещая всему миру радостную весть о Рождестве Господа. Ветхозаветный мир изнывал под бременем грехов, неправд и беззаконий. Мрак заблуждений покрывал грешную землю. Люди томились во тьме неведения.

Была темная, глухая ночь. Не слышно было шума земли, не слышно было голосов людских. Умолкла суета земная. Уснул греховный мир. Спал Иерусалим, спала вся Иерусалимская земля. Весь мир был в объятиях сна. И вот среди этой глубокой ночи разверзаются небеса, разгоняется мрак, озаряется тьма. Ночи как не было. На небе появилась лучезарная таинственная звезда. От звезды на землю спустился весь в белом Ангел. Его увидели убогие вифлеемские пастухи. Они услышали его и в страхе упали на землю. Они не могут отдать себе отчета в происходящем вокруг них. «Не бойтесь, – слышится голос Ангела. – Не бойтесь...» (Лк. 2:10–12). Не успел еще Ангел окончить сии слова, как внезапно в эти святые минуты в убогом вифлеемском вертепе совершилось таинство странное. Здесь были святые странники – праведный старец Иосиф и обрученная ему Пречистая Дева Мария. Они пришли сюда из далекой Галилеи, исполняя волю римского кесаря Августа, который издал указ о всенародной переписи. И для них не оказалось места в Вифлееме. И они безропотно отошли от людских жилищ и нашли себе покой от дорожных трудов за городом, в убогом вертепе, куда пастухи в ненастную погоду загоняли свои стада. Здесь были они одни в невидимом присутствии Самого Бога. Здесь исполнилось время родить Святой Деве. И в полночь Она родила Сына Своего Первенца и повит Его, и положи Его в яслех, (Лк. 2:7). Она родила Его безболезненно, без всякой посторонней помощи. Она Сама спеленала Его, никому не попустила прикоснуться нечистыми руками к Рожденному от Нея. Своими ничем не оскверненными руками Она осязала Его, Своими чистейшими устами лобызала Его, Своими девственными сосцами питала Его. Положив Его в ясли, Она поклонилась до земли Рожденному от Нея – Она первая принесла поклонение Ему. Вол и осел – эти бессловесные животные, которые служили в пути праведному Иосифу и Пречистой Деве Марии, теперь были привязаны к яслям и своим дыханием согревали Божественного Младенца и таким образом служили своему Владыке и Творцу. Иосиф же в глубоком безмолвии преклонил свои старческие колена и поклонился до земли и Родившемуся, и Родившей Его. Теперь Он познал, Кто Та Святая Дева, обручником Которой он был, познал Ее нетленный цвет девства, познал, что Она есть Та, о Которой задолго до сего изрек пророк Исаия: «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (Ис. 7:14), что значит: с нами Бог. Познав сие, поклонился со страхом и радостью, благодаря Воплощенного Бога, сподобившего его быть самовидцем и служителем сей тайны.

Так совершилась величайшая тайна Воплощения – рождение во плоти Единородного возлюбленного Сына Божия.

Рассеялся мрак греха. Воссиял свет миру. Солнце Правды озарило землю. Скорбь сменилась радостью. Этой духовной радостью полны и наши сердца в этот радостный и торжественный праздник Рождества Христова. С вифлеемскими пастырями поклонимся Ему, с волхвами принесем в дар свои любящие сердца и с Ангелами воспоем хвалебный, благодарственный гимн: «Слава в вышних Богу, и на земли мир; в человецех благоволение!». Аминь.

В Неделю о расслабленном

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Божественный Учитель – Господь Иисус Христос – пришел на землю как воплощенная любовь. Эта любовь сияла в Его очах, отражалась на Его Божественном лике, она исходила при всяком Его дыхании. И как бесконечно счастливы были те люди, которые были современниками земной жизни Христа, которые окружали Его и непосредственно из Его пречистых уст слышали слово Его, которое было согрето бесконечной любовью. Они несли к Нему свои скорби, болезни, печали. Они становились перед Ним на колени, обнимали Его пречистые ноги, целовали края одежды. Путь, по которому проходил Христос, дом, в котором Он останавливался, всегда наполнялись тысячами жаждавших слышать Его слово. Его окружали каявшиеся грешники, у ног Его плакали грешницы, Его радушно принимали мытари, к Нему обращались за помощью даже язычники. К Нему шли все труждающиися и обремененнии... (Мф. 11:28).

Так было во все дни земной жизни Христа. Так было и тогда, когда Христос вошел в Капернаум, – о чем повествует нам сегодняшнее литургийное евангельское повествование.

Однажды пришел Иисус в Капернаум. Не один раз здесь бывал Христос. Не один раз жители города испытывали на себе действие любви Божией, получая всякого рода исцеления. Весть о пришествии Господа быстро разнеслась по всему городу, и толпы народа устремились к Нему. Дом, в котором остановился Христос, наполнился людьми. По замечанию святого евангелиста, не было свободного места даже у дверей. Несмотря на многолюдство, в доме царила полная тишина. Здесь не было слышно ни шепота, ни разговора. Внимание всех сосредоточилось на слушании слова Божия. Среди этой тишины был слышен нежный голос Христа. Люди внимали Ему, боясь пропустить хотя бы одно слово. Но вдруг тишина нарушилась: на кровле дома послышался какой-то шум. Разобрали кровлю и через нее спустили больного прямо к пречистым ногам Спасителя. Полуживой, полумертвый, он лежал на носилках, не в силах произвести какое-либо движение, он ослаблен всем своим телом, он не в состоянии открыть уста и просить у Христа помощи, но глаза его, устремленные на Христа, красноречивее всяких слов просят помочь ему. Сердцеведец Господь видел веру больного и тех, которые опустили его сюда. И, видя веру их, Он говорит больному: «Чадо! Прощаются тебе грехи твои...» (Мк. 2:5).

Таково, дорогие братья и сестры, содержание сегодняшнего евангельского чтения. Что поучительного и назидательного мы почерпнем для себя?

Прежде всего, подобно современникам земной жизни Христа, пробудим в себе жажду слышания слова Божия. Как часто бывает в нашей жизни, что среди ежедневных трудов и забот нам некогда прийти в храм Божий, где проповедуется слово Христа, нам некогда и дома взять в руки Его спасительное слово. Осуетились мы с вами, погрязли в тине грехов и беззаконий, утопаем в повседневной суете. И слышится нам предостерегающий голос Спасителя: «Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозем; едино же есть на потребу. Мария же благую часть избра» (Лк. 10:41). Не будем же лишать себя этой благой части. Будем и мы стараться слышать слово Божие и исполнять его. В нем мы найдем ответы на волнующие нас вопросы своей жизни. Постигнет ли нас какая-нибудь скорбь и болезнь – слово Божие нас утешит и научит, что все от Бога, что кого любит Бог, того и наказывает, что причина всякой скорби и болезни в нас самих – в грехах наших.

Прежде чем исцелить расслабленного, Христос сказал: «Чадо! Прощаются тебе грехи твои, – а с отпущением грехов и исцелил его, сказав: – Встань, возьми постель твою и ходи» (Мф. 9:6). Будем же и мы чаще приступать к Святому Таинству Покаяния, в котором через духовника Сам Господь прощает нам грехи. Используем же для сего спасительное время поста. «Се, ныне время благоприятное, се, ныне день спасения». Мы с вами тоже расслабленные – расслабленные и телом, и душой. И если так, то, подобно капернаумскому расслабленному, возведем свои умоляющие взоры ко Христу, да получим от Него отпущение грехов своих, преложение скорбей наших на радость, да совершим течение поста и сподобимся поклониться Страстям Его и Святому Воскресению. Аминь.

Кресту Твоему поклоняемся, Владыко

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Вместе со всей Церковью Христовой мы сегодня поклоняемся Кресту Владычнему и Святое Воскресение Его славим. Чадолюбивая Мать наша – Церковь, заботясь о нашем спасении, предлагает сегодня нашему чествованию и поклонению Святой Крест. Чтобы ободрить в дни Великого поста, чтобы вдохнуть стремление к дальнейшим подвигам, чтобы укрепить наши телесные и душевные силы, она зовет нас к Кресту Господню. Пред нами Святой Крест, на нем – измученный, окровавленный Божественный Страдалец. Когда мы взираем на преблаженное древо Креста, нам вспоминается то далекое время, когда озверевшая толпа привела Его к Пилату. Народ кричал, требовал осуждения на смерть Того, Кто ради него оставил недра Отчии и сошел на землю в образе раба. Кто жил на земле, как нищий, как бесприютный странник, не имеющий где главы подклонити. Народ требовал у Пилата осуждения на смерть Того, Кто принес на землю закон и правосудие, Кто никому никакого зла не сделал, Кто всех любил и всех прощал. «За что судить Его?» – вопрошал Пилат. Но зверские крики: «Распни, распни Его», – заглушали голос Пилата, и, уступая требованию толпы, Пилат осудил на смерть Неповинного – Христа.

«...И неся Крест Свой, – замечает святое Евангелие, – изыде на Лобное место, еже глаголется по-еврейски Голгофа» (Мф. 27:33). Здесь, на Голгофе, среди крестных страданий и мучений сомкнул Христос Свои очи, закрыл уста, возвещающие всему миру любовь и всепрощение.

От убогих вифлеемских яслей до позорной страшной Голгофы Христос нес на Своих пречистых раменах Крест. И этот Крест он завещал всем Своим последователям: «Аще кто хощет по Мне идти...» (Мф. 16, 24).

Путь следования за Христом – путь Креста и самоотвержения, и другого пути нет. Не радость, не веселие завещал Божественный Учитель Своим ученикам, а в лице их и нам, но скорби и печали, из которых состоит жизнь. В мире скорбни будете (Ин. 16:33). Будете ненавидимы всеми. Если бы вы были от мира, мир бы любил вас, но так как вы не от мира, то мир ненавидит вас. Поминайте Слово Мое...

Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф. 11:28). Так звал к Себе во время Своей земной жизни Божественный Учитель, Господь наш Иисус Христос. Он звал к Себе труждающихся и обремененных, Он звал к Себе несчастных и обездоленных, Он звал к Себе всех тружеников и страдальцев земли. Его Божественный голос проникал в человеческие души, потрясал умы и влек к Нему сердца людей. Они отзывались на этот голос, шли ко Христу, несли к Нему свое горе, несчастье, скорби, страдания и болезни. Любовь, которая сияла на пречистом лике Христа, горела в Его очах, – любовь, которая исходила при всяком дыхании Его. Эта Божественная любовь согревала всех приходящих к Нему, проникала в сердце, вносила покой в душу. И, забывая обо всем, эти люди обретали мир и покой. Приидите ко Мне! Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии... Возьмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11:28–29). Так зовет и нас с вами, дорогие братья и сестры, Христос, обещая дать покой душам нашим.

Покой души – какое это счастье для человека. Что может быть в жизни нашей дороже этого покоя?! Можно иметь полное жизненное довольство, можно иметь в пользовании все удобства жизни, все блага мира сего, можно считать себя счастливым в семейной и общественной жизни, но если на душе не будет покоя, то, увы, счастье наше будет далеко не совершенным. Можно ли назвать истинным счастьем то, что временно и скоропреходяще? Сегодня мы в славе и почете, а завтра можем быть в презрении и поношении. Сегодня кричим «осанна», а завтра – «распни», сегодня мы в силе и здравии, завтра – в немощах и болезнях, сегодня мы живем, а завтра пелена смерти может затянуть наши глаза, и гроб станет нашим последним достоянием здесь, на земле. Так призрачно, так суетно то, что в мирском понимании принято называть счастьем. Не к такому счастью зовет нас Христос. Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии и обрящете покой душам вашим. Христос зовет нас, обещая дать покой нашим душам. Отзовемся на это приглашение Христа. Пойдем ко Христу. Пойдем, пока еще не поздно, пойдем, пока еще не ушло время нашего обращения ко Христу, пока еще слышится Его любвеобильнейший голос, обещающий покой душам нашим.

Кто из нас не нуждается в этом покое души? Он, Милосердный, зовет нас к Себе немногими радостями и обильными скорбями, посылаемыми нам. Нам приходится переносить всякие жизненные испытания, и в них мы должны слышать голос Божий, призывающий нас. В жизни нашей бывает так: муж лишается жены – самого верного, самого надежного друга в жизни. Несчастный страдающий брат! Эго зовет тебя Христос. Иди к Нему. Он утешит тебя, Он даст тебе покой души. Жена теряет мужа – жизненную опору свою, кормильца детей своих. Несчастная вдова! Эго зовет тебя Христос. Иди к Нему. У Него обрящешь покой душе своей. Смерть уносит в могилу дорогих и близких нам людей. В жизни нашей часто скорбь тяжелым камнем ложится на сердце, слезы льются из очей наших, руки опускаются. Мы теряемся, готовы впасть в уныние. Но среди этой глубокой, беспросветной скорби, как светлый луч надежды, озаряет нас Христос и слышится голос Его: «Приидите ко Мне... и Аз упокою вы».

Лучшим примером такого обращения ко Христу, следования за Ним да послужат для нас святые первоверховные апостолы Петр и Павел. «Идите за Мной» (Ин. 1:43), – воззвал некогда Пастыреначальник Христос, когда проходил по берегам Галилейского моря, к Симону (Петру) и брату его Андрею. И оставив все: и сети, и обычное свое занятие, и, больше того, дом и семейство – они пошли за Христом. И поистине обрели покой своим душам.

«Савле, Савле, что Мя гониши?» (Деян. 9:4) – воззвал Христос некогда к гонителю Своему Савлу (впоследствии же великому апостолу Павлу). «Господи! Что повелишь мне делать?» (Деян. 9:6) – был вопрос со стороны Савла. И, придя ко Христу, этот жестокий гонитель Христа стал великим апостолом Павлом. И его высокая душа во Христе обрела покой. Ища этого покоя для души, и мы, уже измученные, исстрадавшиеся и усталые на жизненном пути, пойдем ко Христу. Он согреет нас Своей любовью, Он утешит нас, Он простит все вины наши пред Ним, Он забудет все оскорбления, какие так часто мы наносим Ему, Он вернет нам Свое благоволение, и в лоне бесконечной любви мы обрящем покой душам нашим. Аминь.

В праздник первоверховных апостолов Петра и Павла

«Ищите прежде Царствия Божия и правды Его». (Мф. 6:33).

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ищите прежде Царствия Божия и правды Его – такую заповедь дает нам Божественный Учитель, Господь Иисус Христос, как вы слышали в только что прочитанном евангельском чтении. Искание Царства Божия и правды Его должно быть основной целью нашего земного бытия, то есть всей нашей земной жизни. Милосердный Господь сотворил окружающий нас мир, Он сотворил и нас с вами, Он сделал нас участниками мирского блаженства. Он воззвал нас из небытия в бытие, Он дал нам жизнь, которой дорожит каждый из нас. Но для чего мы с вами живем? Для того ли только, чтобы заботиться, что нам есть и что пить, во что одеться? Нет, не для того. Не заботьтесь об этом. Господь говорит нам в сегодняшнем евангельском чтении: «Душа не больше ли пищи и тело одежды? Не заботьтесь и не говорите: что нам есть, или пить, или во что одеться? Потому что всего этого ищут язычники и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам». Этими словами Господь не запрещает нам трудиться, ибо Он любит и благословляет наши труды, ибо заповедал: в поте лица твоего снеси хлеб твой. Но наши труды, наши заботы о телесных потребностях не должны превышать забот и трудов о спасении наших душ, о искании Царства Божия и правды Его. Если в поте лица мы должны трудиться ради куска насущного хлеба, то не менее нужно приложить трудов для достижения Царства Божия и правды Его.

Многими скорбями нам подобает внити в Царствие Божие. Но как мы должны их переносить? А вот как. В сегодняшнем апостольском чтении апостол Павел говорит: «Хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения – опытность, от опытности – надежда, а надежда не постыжает...» (Рим. 5:3–5).

Не страшиться мы должны скорбей, не бояться их, не смущаться ими, но, по слову апостола, хвалиться ими – радоваться. И это не просто слова апостола, которые он сказал от лица прочих апостолов. Нет. Такими святые апостолы были на словах, такими же были и в жизни. Лучшим доказательством сего да послужит для нас жизнь ныне прославляемых Святой Церковью первоверховных апостолов Петра и Павла. Воспроизведем же в своей памяти их земную жизнь и почерпнем для себя урок назидания.

Апостол Петр до призвания к апостольскому служению был простым галилейским рыбаком. Он мирно трудился со своим братом Андреем над ловлей рыб. У берегов Галилейского озера они и услышали Божественный голос, призывающий их: «Идите за Мной» (Ин. 1:43). И тотчас, все оставив, они пошли за Христом. Если мы проследим евангельскую историю, то увидим, что апостол Петр был свидетелем самых важных евангельских событий.

Бушует море. Вздымаются волны. Ветер из стороны в сторону бросает лодку, в которой плывут ученики и апостолы Христовы. Кажется, их гибель среди волнующегося моря неминуема. Но вот, быть может уже в последнюю минуту, они видят Своего Божественного Учителя, идущего к ним по волнам моря. Страх объял их. Глазам их не верится, что это Он, их Учитель и Господь, идет к ним, чтобы спасти от потопления. И от страха вскричали они. Но Иисус... сказал: «Ободритесь; это Я...» «Господи! Если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде», – восклицает апостол Петр. «Иди», – слышит он ответ из пречистых уст Спасителя. И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи, спаси меня! Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился?» (Мф. 14:27–31).

Апостол Петр вместе с другими избранными учениками, Иоанном и Иаковом, присутствовал при воскрешении Господом дочери Иаира (Мк. 5:22. Лк. 8:41). Он вместе с теми же апостолами был с Господом на Фаворе в минуты Его преславного Преображения...

В продолжение всего Своего земного служения Божественный Учитель подготовлял учеников к встрече Своих грядущих крестных страданий. Незадолго до Своего Преображения Он вопрошал апостолов, как повествует нам сегодняшнее второе евангельское чтение: «За кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?» Симон Петр первый ответил: «Ты – Христос, Сын Бога Живаго». Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на Небесах; и Я говорю тебе: ты – Петр (камень), и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:13, 16–18).

Но вот приблизилось и самое время крестных страданий Спасителя. Он совершает последнюю Тайную вечерю с учениками Своими...

Господь подходит к Симону Петру, чтобы омыть ему ноги. Симон Петр недоумевает, как может Господь омыть его ноги. «Господи! Тебе ли умывать мои ноги?» Иисус кротко отвечает: «Что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после». Нет. Петр не может примириться с тем, чтобы Господь омыл его ноги: «Неумоешь ног моих вовек». Снова слышится тихий голос Учителя: «Если не умою тебя, не имеешь части со Мною». Любовь и послушание побеждают Петрово недоумение, и Он громко восклицает: «Господи! Не только ноги мои, но и руки и голову» (Ин. 13:6–9).

В прощальной Своей беседе Христос говорил: «Вот, наступает час и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня оставите одного; но Я не один, потому что Отец со Мною. Все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы стада» (Ин. 16:32. Мф. 26:31). В порыве любви и преданности Петр восклицает: «Хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. Господи! с Тобою я готов и в темницу, и на смерть идти. Я душу мою положу за Тебя» (Мф. 26:35. Лк. 22:33. Ин. 13:37).

Так искренно, так чистосердечно, так трогательно уверял апостол Петр в своей всегдашней верности Ему. Но, увы! Мы знаем, что случилось с ним, когда Христос, преданный в руки людей, как грешник, связанный и поруганный, находился во дворе архиерейском. Тот самый Петр, уверявший Христа в готовности положить за Него душу свою, идти за Ним и в темницу, и на смерть, тот Петр, который в Гефсиманском саду поднял меч, чтобы защищать Христа, здесь, в архиерейском дворе, когда Христос нуждался в любви Петра, трижды позорно отрекся от Него. С третьим отречением Петра запел петух. Тогда, по замечанию святого евангелиста, Господь, обернувшись, взглянул на Петра. Сколько любви и всепрощения увидел Петр в этом взгляде Своего Учителя! Этот взгляд проник в самые сокровенные тайники души отвергшегося ученика... Никого не замечая, не чувствуя под собой земли, Петр вышел с архиерейского двора и горько заплакал. Сугубым, искренним было раскаяние Петра, и Господь принял его. «Симоне Ионин, любишили Мя?» – таким троекратным вопрошением и ответным: «Ей, Господи! Ты вся веси (все знаешь), Ты знаешь, что я люблю Тебя» (Ин. 21:15–17) – Петр был восстановлен в апостольском достоинстве и после призвания: «Иди за Мной» – пошел и никогда, никогда больше не оставлял Своего Учителя и Господа. И эту преданность Ему, свою любовь и верность апостол Петр засвидетельствовал своей мученической кончиной, будучи распятым на кресте, и даже – по собственному желанию – вниз головой, так как считал себя недостойным быть распятым так, как был распят его Божественный Учитель.

Те же преданность, любовь и верность Христу засвидетельствовал апостольскими трудами, всей своей жизнью и мученической кончиной и святой апостол Павел.

Апостол Павел, или – до своего обращения ко Христу – Савл, был жестоким и лютым гонителем христиан. Строгий ревнитель отеческих преданий, фарисей по вероучению, ученик известного учителя Гамалиила и, в то же время, человек высоких душевных качеств, он в порыве душевного ослепления жестоко преследовал христиан. Ему ненавистно было имя Христа; он гнал Его, он ненавидел Его последователей. Нередко он врывался в их дома и тащил их на суд и мучения... Но на пути его в Дамаск случилось с ним то, чего ни он сам и никто из знавших его не могли ожидать (Деян. 9:1–20). Здесь, в Дамаске, по соизволению Божию он был крещен святым апостолом Ананией. Прозрев телесно и духовно, он из жестокого гонителя Христа сделался Его кротким учеником... Теперь он взял в руки святое Евангелие и понес его в мир, не страшась сильных мира сего, мужественно преодолевая все преграды на пути сем, пренебрегая своим земным благополучием и самой жизнью.

В апостольской проповеди апостол Павел потрудился более всех апостолов, как он сам свидетельствует: «Благодатию Божией есмь, еже есмь, и благодать Его, яже во мне, не тща быстъ, но паче всех потрудихся» (1Кор. 15:10).

Словом своей проповеди апостол Павел обращал ко Христу целые народы, устрояя Церкви Божии, насаждая веру. Апостолу Павлу принадлежат четырнадцать апостольских посланий, которые читаются за Божественной литургией.

Нелегка была эта проповедь для апостола Павла. Она сопровождалась многими скорбями. По его собственному признанию, он переносил беды в реках, беды от разбойник, беды от сродник, беды от язык, беды во градех, беды в пустыни, беды в мори, беды во лжебратии. «Я гораздо более (других апостолов) был в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти. От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного; три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской» (2Кор. 11:26, 23–25). Таким скорбным, узким, тернистым путем великий апостол Павел искал на земле Царства Божия. И еще будучи во плоти, поистине нашел его: «Знаю человека во Христе...» (2Кор. 12:2–5).

Великий Павел, при всей высоте своего апостольского достоинства, не скрывал свои немощи, говоря: «И чтоб я не превозносился...»

В мрачном подземелье римской темницы апостол Павел провел последние дни своей земной жизни... На холодном полу тюрьмы лежал великий труженик Евангелия. За всю свою многотрудную жизнь он не сберег никакого для себя достояния. Плащ и кожаные книги, которые по его просьбе доставил в темницу его ученик, святой апостол Тимофей, – вот все его достояние. И теперь, проводя долгое время в тюрьме, он плащом прикрывал свое уже больное тело, изможденное и исхудалое, а душу свою питал словесами этой «кожаной книги». «Все меня оставили! – с болью сердца писал святой апостол Павел ученику своему Тимофею из римской темницы. – Один Лука со мною» (2Тим. 4:16, 10). Только святой Лука, составитель Деяний апостольских и одного из Евангелий, делил с апостолом языков, Павлом, его предсмертные дни и часы. Апостол Лука был и живописцем, и врачом. И, как врач, может быть, он утолял телесные болезни своего умирающего в темнице друга и учителя. А, как друг, облегчал его душевные скорби, которые, несомненно, тяготили душу великого Павла, ожидающего вынесения ему приговора. Этот приговор святой узник встретил мужественно, со свойственным ему спокойствием.

Еще до уз своих этот неутомимый проповедник евангельской истины мужественно свидетельствовал: «Я не только хочу быть связанным за Христа, но и хочу умереть за Него» (1Кор. 9:15). Теперь желание его исполнилось. Как римский гражданин, святой апостол Павел был осужден на усечение мечом. Приведенный на место казни, он мужественно взглянул в глаза своей смерти. В последний раз он склонил свои больные колени, поднял прощальные взоры к Небу, излил предсмертную молитву к Богу за себя и за мир и преклонил под меч свою святую главу. Один удар палача – и погасла жизнь великого человека, великого учителя, великого проповедника – великого Павла! Окончилась его многотрудная, многоскорбная жизнь, и он спокойно перешел в вечность – в Царство Божие, которого искал здесь, на земле, прежде всего.

Такова была жизнь ныне прославляемых Святой Церковью святых первоверховных апостолов Петра и Павла. Церковь Христова называет их первоверховными за их преимущественные труды в деле распространения веры Христовой. Прошли века с тех пор, как они жили здесь, на земле, но память о них жива. Из глубины этих веков они смотрят на нас и зовут нас следовать за ними, подражать их вере, любви и преданности Господу. «О сильнии! – воззовем к нашим небесным покровителям, святым апостолам Петру и Павлу. – Понесите наши немощи. Мы слабы, мы немощны, мы не способны к тем трудам, какие понесли вы, живя на земле, ради Христа и Его Святой Церкви. Но услышите воздыхания чад ваших, помогите нам в искании Царства Божия, да преодолеем все трудности сего искания и, достигнув желанной цели, вместе с вами будем участниками брака Агнца Божия, Ему же честь и поклонение во веки веков. Аминь».

Переписка (телеграммы, письма)

Отец Серафим пользовался любовью у пастырей и архипастырей. Тогда было время негласных наблюдений за всеми, кто бывал у старца, но, несмотря на это, многие архипастыри приезжали в Ракитное. Внук Дмитрий вспоминает: «Приехал я в Ракитное, а у дедушки, в его маленькой приемной, в келлии, ожидают десять владык. Такое соборное посещение преосвященных архипастырей я видел впервые».

Пастыри и архипастыри любили батюшку, относились к нему с благоговением, многие нуждались в его духовных беседах. Однажды к батюшке подошел приезжий мужчина. Взяв благословение, он сказал: «Отец Серафим, благословите владыку к вам на прием». Батюшка со смирением произнес: «Передайте владыке, в любое для него удобное время пусть приходит». Я не помню имени владыки, но прибыл он издалека.

В разное время отца Серафима посещали митрополиты: Серафим (Никитин), Леонид (Поляков), Никодим (Руснак), Леонтий (Бондарь), Хризостом (Мартишкин), Антоний (Вакарик), архиепископы: Николай (Бычковский), Мелитон (Соловьев), его духовные чада, будущие митрополиты: Мефодий (Немцов), Евсевий (Саввин), Антоний (Фиалко), будущие архиепископы: Евлогий (Смирнов), Пантелеймон (Долганов), Александр (Кудряшов), Вадим (Лазебный), Сергий (Генсицкий), Димитрий (Капалин), Димитрий (Дроздов), Иннокентий (Васильев), Алексий (Фролов) и будущие епископы Алипий (Погребняк), Глеб (Савин,†2000) и Анатолий (Аксенов). Несмотря на всю свою занятость, архипастыри находили время, чтобы приехать и разделить радость общения с батюшкой и засвидетельствовать ему свои уважение, почитание и любовь.

Духовный сын отца Серафима, схиархимандрит Власий (Перегонцев) рассказывал, что в разное время тридцать восемь архипастырей предлагали отцу Серафиму переехать к ним и быть духовником их епархий. Старец смиренно отказывался и оставался вместе с Богом данной ему паствой до конца.

Протоиерей Федор Нагорный, протоиерей Николай, архимандрит Серафим, архиепископ Николай (Бычковский), иерей Иоанн Макаренко, архимандрит Геннадий (Давыдов).

Бывали и насельники Троице-Сергиевой лавры: архимандриты Кирилл, Феодор, Трифон, Алипий, Илия, игумены Михей, Виссарион, Платон, Арсений, Мануил.

Трогательной была переписка отца Серафима с митрополитом Рижским и Латвийским Леонидом, архиепископом Ярославским и Ростовским Михеем (Хархаровым) и архиепископом Пермским и Соликамским Николаем. Они глубоко почитали и любили старца. В 1980 году, когда батюшка заболел, его духовный сын архиепископ Николай, будучи в преклонном возрасте (87 лет), сам больной, приехал за год до своей кончины в Ракитное и жил у отца Серафима две недели. «Теперь я за вами буду ухаживать», – говорил он. Ко дню Ангела батюшки Святейший Патриарх Пимен присылал ему поздравления. Будучи митрополитом Крутицким и Коломенским, он исповедовался у него.

На восемь лет пережил своего духовного отца владыка Леонид, их связывала двадцатидвухлетняя братская дружба и молитвенное общение. Владыка Леонид не был на погребении своего духовного отца, но он плакал и глубоко скорбел о столь дорогой утрате и личной для него потере.

Ниже приводим текст нескольких телеграмм, писем, почтовых открыток, поздравлений от пастырей и архипастырей – духовных чад отца Серафима, текст двух телеграмм и отрывки из копий двух писем батюшки (отправленных в конце 70-х годов), сохранившихся в архиве отца Серафима.

«Отцу настоятелю Николаевской церкви, что в селе Ракитное Белгородской области, игумену Серафиму (Тяпочкину)

На представленной Вами записи Вашей проповеди в Неделю блудного сына, его Преосвященство епископ Серафим наложил резолюцию: «Прекрасная проповедь. Спаси Вас Господь! Может быть, лучше тексты Священного Писания употреблять на русском языке, чтобы они были больше понятны верующим?»

Секретарь епископа Курского и Белгородского, прот. А. Сабынин. 6 апреля 1965 г.

«Христос Воскресе!

Сердечно поздравляю со светлым праздником Святой Пасхи и желаю от воскресшего Христа Его великих милостей.

С любовью, архиепископ Курский и Белгородский Серафим67 1971 г.

«Телеграмма ваша получена, надеюсь посетить ваш приход весной. Приветствую престольным праздником. Вам, церковному совету, прихожанам преподаю архипастырское благословение.”

Серафим, архиепископ Курский и Белгородский.

«Христос Воскресе!

Ваше письмо, глубокочтимый отец Серафим, получено. Беспокоимся о Вашем здоровье. Берегите себя. Приветствую всех Ваших близких. Да хранит Вас Господь от всякого зла!

С неизменной любовью, архиепископ Леонид68. 7.05. 1971 г.

«Большое Вам спасибо, глубокоуважаемый и дорогой отец Серафим, за память и поздравление матери Таисии. Она болеет, с большим нетерпением ожидаем Вашего приезда в Ригу. Приветствую мать Иоасафу и Ваших близких.

С глубоким уважением и искренней любовью к Вам, архиепископ Леонид. 4.07. 1971 г.

«Досточтимый и зело возлюбленный о Господе отец Серафим!

Христос Воскресе!

Сердечно поздравляю Вас с светлым Христовым Воскресением, неиссякаемым источником вечной жизни и духовной радости. Воистину Христос Воскресе.

С неизменной любовью, Леонид, архиепископ Рижский и Латвийский. Пасха Христова, 1972 г.»

«Сердечно поздравляю Патриаршей наградой служения при открытых вратах. Отца Григория наперсным крестом, который благословляю ему носить.

Христос Воскресе!

С любовью, епископ Николай. 1972 г

«Дорогой мой и милый духовный отец, всечестнейший отец архимандрит!

Христос Воскресе!

От души приветствую Вас с великим Днем Светлого Христова Воскресения. Молитвенно желаю от щедрот Воскресшего Жизнодавца Господа многолетнего здоровья и душевного мира, духовной радости, бодрости духа.

В этот светлый торжественный праздник Христова Воскресения приношу Вам свое пасхальное целование и радостно восклицаю: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!»

Примите мою нежнейшую любовь и архипастырское благословение.

Епископ Николай69 Пасха Христова, 1972 г.»

P.S. Поздравляю Ваших домочадцев и шлю им свое благословение.

«Глубокочтимый, незабвенный и дорогой батюшка!

Примите мое сердечное пасхальное приветствие: Христос Воскресе! – и молитвенные пожелания отменного здоровья и нескончаемой радости о Христе Воскресшем. Прошу передать мое поздравление матушке и маме.

С неизменной сыновней преданностью, с любовью Ваш иеромонах Вадим70».

«Ваше Высокопреподобие, Христос Воскресе!

Приветствую Вас с великим праздником Святой Христовой Пасхи.

Славное и победное Христово Воскресение да озарит путь нашей веры и надежды во всеобщее Воскресение. Радость же вечная в Царстве Христовом да будет уделом для всех нас!

Христос Воскресе! Воистину Воскресе!

Да пребудет благословение Воскресшего Христа на вашей святыне.

Николай, архиепископ Пермский и Соликамский. Пасха Христова, 1979 г., г. Пермь».

«Глубокочтимый и зело возлюбленный о Господе отец Серафим!

Рад был получить весточку от Вас: беспокоит состояние Вашего здоровья.

Приступили к ремонту верхнего храма, служим внизу. Прошу, берегите себя. Ограничьте прием духовных чад. Да хранит Вас милость Божия. Призываю на Вас Божие благословение.

С неизменной любовью, с глубоким уважением к Вам, митрополит Леонид».

«Возлюбленный о Господе отец Серафим, Христос Воскресе!

Примите, Ваше Высокопреподобие, мое пасхальное поздравление как свидетельство братской любви о Христе Воскресшем, принесшем миру торжество Воскресения и надежду благ вечных.

В свете его Преславного Воскресения да будет наше служение Святой Церкви и друг другу преисполнено миром и благодатной радостью, дабы дать миру святое свидетельство любви и правды верных последователей Христа Жизнодавца. Воистину Христос Воскресе!

С братской во Христе любовью и прошу ваших святых молитв.

Никодим, митрополит Харьковский и Богодуховский.71 Пасха Христова, 1979 г., г. Харьков».

«Ваше Высокопреподобие, всечестной батюшка отец архимандрит Серафим! Братия Вас приветствует, и я выражаю Вам мое искреннее соучастие в Вашем болезненном испытании. Все мы и лично я молимся о Вашем здоровье. Очень сожалеем, что Вы пока не имеете возможности навестить нас, надеемся на дальнейшее, дай Бог!

Смиренно прошу Ваших святых молитв.

С любовью во Христе отец Таврион (Батозский)».

«Дорогой отец Серафим!

Взаимно поздравляю с праздником Рождества Христова и Новолетием, шлю добрые пожелания и благословение. Матушка Феодора благодарит за иконочку и память. Самые благие Вам пожелания.

Митрополит Сергий (Петров)».72

«Его Высокопреподобию, досточтимому отцу архимандриту Серафиму.

Христос Воскресе!

Ваше Высокопреподобие отец архимандрит Серафим!

В день всерадостного и светлого Воскресения Христова примите сердечное лобызание и пасхальное поздравление с утверждающим Вечную Жизнь праздником Воскресения Христова.

Молитвенно желаю Вашему Высокопреподобию богатых и щедрых милостей Божиих в Ваших трудах на благо Святой Церкви. Прошу святых молитв.

С неизменной о Христе любовью, архимандрит Евсевий (Саввин).73

Троице-Сергиева лавра. 1979 г.»

«Дорогого незабвенного духовного отца приветствую наступающим постом. Усердно прошу прощения, святых молитв. Преклоняя колена, сыновне лобызаю.

Преданный любящий сын духовный, архиепископ Николай (Пермский и Соликамский)».

«Ваше Высокопреподобие, дорогой отец архимандрит Серафим!

Христос Воскресе!

Ныне вся исполняется света, небо же и земля, и преисподняя, да празднует убо вся тварь востание Христа.

Торжествует, ликует и радуется Церковь Православная, духовно празднуя светозарный день воскресшего из мертвых Христа Жизнодавца, принесшего нам залог нашего бессмертия и открывшего путь к Вечной Жизни в союзе праведности, любви и мира.

В сей нареченный и святый день сердечно поздравляю Вас с великим праздником Воскресения Христова! Пусть восставший из мертвых Начальник жизни Христос, неизреченно милостивый и щедрый, наполнит Ваше сердце лучезарной пасхальной радостью и укрепит Ваши духовные и телесные силы на дальнейшее служение Господу во благо Русской Православной Церкви. Примите мое братское пасхальное целование.

Неизменно пребывая с братской о Воскресшем Христе любовию и глубоким уважением, прошу Ваших святых молитв.

Варнава, архиепископ Чебоксарский и Чувашский.74

Пасха Христова, 1980 год, г. Чебоксары».

«Ваше Высокопреподобие, дорогой отец Серафим!

Простите меня, что не поблагодарил Вас за поздравление меня с Пасхой Господней. Спасибо Вам за Ваши святые молитвы, взаимно и я молюсь. Осенью, надеюсь, увидимся. Привет матери Иоасафе и другим. Целую.

Любящий архиепископ Мелитон.75 17.06. 1980 г.»

«Дорогой отец Серафим!

Благодарю Вас за память. Взаимно прошу прощения, святых молитв и желаю вам подвигом добрым подвизаться в дни Великого поста и в радости духовной, телесной встретить Христово Воскресение.

С неизменной сыновней о Господе любовью, архиепископ Хризостом».76

«Дорогому и любимому отцу нашему Серафиму, настоятелю Свято-Николаевской церкви в селе Ракитное.

Скучаю по вашей духовной ласке, в которой всегда ощущаю любовь Божию к нам, недостойным виноградарям на ниве церковной. Вспоминаю и не забываю в своих скромных молитвах Ваше святое имя и радуюсь за Ваши успехи в деле спасения душ. Кому ни расскажу о Вашей святыне, то все хотят повидать и получить Ваше благословение. На этих днях обратилась ко мне раба Божия, великая труженица, которая во всем помогает ради Церкви Христовой, и я, видя ее желание поехать к Вам, дал свое благословение, дабы она смогла прикоснуться к Вашей святой деснице и тем самым принести и мне радостную весть. Я нуждаюсь в Вашем молитвенном и духовном подкреплении. Имя рабы Божией – Параскева.

Есть у нас также молитвенник и подвижник, который тоже хотел бы Вас повидать, дорогой отец Серафим, но он тоже очень слабенький – отец схиархимандрит Никифор. Мне лично выпало счастье постричь его в схиму. Он уже поминает в молитвах Ваше святое имя и хотел бы повидаться с Вами. Отцу Никифору 86 лет.

Благодарю Господа, нашего Пастыреначальника, за Его святую милость ко мне, грешному, что даровал мне счастье знать и видеть Ваше Высокопреподобие и иметь с Вами общение в любви Христовой.

Желаю Вам, мой дорогой отец Серафим, великих щедрот и милостей от Господа нашего Иисуса Христа и Его благодатной помощи в Ваших спасительных трудах ради спасения наших душ в Царствии Божием.

Призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей, и утверди и егоже насади десница Твоя!

Да укрепит Вас Господь, дорогой отец архимандрит.

С величайшей и горячей любовью к Вам и Вашим духовным чадам.

Приветствую и благословляю матушку Иоасафу.

Искренне Ваш, архиепископ Антоний».77

«Милый, дорогой, глубоковозлюбленный наш отец! Все мы сердечно поздравляем Вас с Вербным Воскресеньем и от всей души желаем, родненький наш папочка, чтобы и Вас так бы встречали везде и всюду, устилая Вашу светлую дорогу вербами и цветами, и на этом свете и в Вечной Жизни.

Милый папочка, Вы и так знаете, что Вы единственная наша опора, спасение, исцеление, укрепление и утешение! Ваша теплота согревает наши грешные души! Простите, простите ради Христа за все! Лобызаем Ваши натруженные святые ножечки. Сердечные поздравления матери Иоасафе.

Ваши духовные дети».

Телеграммы отца Серафима

Владыке Леониду (Полякову).

«Дорогой незабвенный Владыко. Сердечно благодарю за внимание. Простите. Состояние здоровья таково: праздники прошли благополучно, в понедельник свалился. После высокого давления – пониженное. Сейчас дома. Креплюсь ко Дню Ангела, к архиерейскому служению. Прошу святительских Ваших молитв. После праздника обстоятельно напишу.

Все просим благословения с глубокой сыновней преданностью. Искренне преданный, благодарный архимандрит Серафим».

Владыке Хризостому (Мартишкину).

«Ваше Высокопреосвященство, дорогой незабвенный Владыко!

Сердечно благодарю за утешение, радость. После праздничной усталости снова утешусь всей полнотой радости высшего наслаждения молитвенного общения с Вами. Глубоко преданный, искренне почитающий архимандрит Серафим».

Письма архимандрита Серафима

Архиепископу Курскому и Белгородскому Хризостому.

«Ваши беседы я слагаю в сердце своем. Наедине, вникая в них, извлекаю для себя уроки назидания. Последняя такая беседа была кратенькая, при участии отца архимандрита Геннадия. Был поднят вопрос о принятии мной схимы. Размышляя о сем высшем духовном подвиге, благоговея пред ним и соразмеряя свои и душевные, и телесные силы, пред собой поставил вопрос: смогу ли достойно понести сей подвиг? Сознавая свое недостоинство, я пришел к решению: с благодарностью Вашему Преосвященству свято хранить в сердце преподанное Вами святительское благословение на принятие мной схимы до времени, когда почувствую потребность и решимость на сей подвиг. Как всегда, так и в сем полагаюсь на волю Божию».

Из письма архимандрита Серафима владыке Леониду (Полякову).

«Ваше Высокопреосвященство, Высокопреосвященный дорогой, родной, зело любимый и незабвенный Владыко!

Неизреченная радость наполнила мое сердце, когда, прочитав Вашу открытку, я узнал о Вашем намерении посетить мое недостоинство.

Дорогой Владыко! «Откуда это мне?!» Неужели это возможно?! Неужели удостоен я буду сего?!

Преклоняюсь пред Вашим смирением и снисхождением к моему недостоинству и прошу удостоить меня сей чести Вашего посещения.

Вы спрашиваете, как добраться из Харькова в Готню? Вопрос этот легко разрешим. В Харькове Вас встретит матушка Иоасафа, будет подана автомашина, которой Вы и прибудете на наше подворье в Готне.

Прошу, родной Владыко, сообщите заблаговременно, когда в Харькове Вас встретить и где на аэродроме».

Часть 6. Проповеди и публикации, посвященные отцу Серафиму

Слово ко дню Ангела

Слово ко дню Ангела отца Серафима, произнесенное Александром Макрицким78 2/15 января 1979 года в Ракитном.

«Дорогой наш батюшка, отец Серафим! Смиренно сознавая свое недостоинство, разрешите мне от имени Ваших духовных чад и всех прибывших на торжественное богослужение по случаю прославления Вашего небесного покровителя преподобного Серафима Саровского выразить Вам признательность за Ваше высокое пастырское служение. Мы благодарим Господа за то, что по великой Своей милости, Он сподобил нас быть под Вашим духовным окормлением.

На церковной тверди есть много светильников, и все они светят разным светом. Есть пастыри-вожди, жизнь которых в борьбе. Есть пастыри-строители, какими были Петр и Алексий, святители Московские, собиратели Русской земли и Церкви. Но есть пастыри иного рода, кипучая деятельность не дана им в удел. Их задача как будто только в том, чтобы отразить в себе одно свойство Христово, один луч Его Божественного света – тот луч о котором сказал пророк Исаия, говоря о Христе: «Он льна курящего не угасит, трости надломленной не сокрушит, и никто не услышит Его голоса на стогнах града». Вы, отец Серафим, относитесь к пастырям последнего рода, вам дано в удел подражать именно кротости Христовой, дано воплотить в себе кроткого Иисуса. Вы служите Богу и Церкви Его всем разумением, всею душою своею благовествуя и утверждая на земле любовь, единство и мир. Вы не только сохранили данный Вам талант, но и приумножили его и пусть посеянное Вами семя, которое Вы сеяли обильно все 60 лет, принесет плод в тридцать, шестьдесят и во сто крат по словам святого евангелиста.

В Вашей жизни этот год особый. С ним связаны такие незабываемые даты, как 85-летие со дня Вашего рождения и 60-летие поистине вдохновенного пастырского служения в священном сане, 20 лет из которых отданы подвигу монашеского служения. Эго не просто даты. Это жизнь, наполненная высшего смысла, – жизнь бескорыстного служения ближним и Богу. В руках Господа власть над зешею, и человека потребного Он вовремя воздвигнет на ней (Сирах. 10:4).

Вы несли свое служение со страхом, с верой и молитвой, благоговейно восприняв этот дар милости Божией, – быть пастырем душ человеческих. Над Вами исполнилось слово великого святителя Христова Григория Богослова: «Надо прежде самому очиститься, потом уже очищать; умудриться, потом умудрять; стать светом, потом просвещать; приблизиться к Богу, потом приводить к Нему других. Ведь пастырская душепопечительность и есть наука из наук, искусство из искусств».

История Вашей жизни – это история Ваших духовных чад. Вы всего себя отдали другим, не желая взамен себе ничего. В минуты общения с Вами забывается всякая суета, далеко уходят невзгоды и печали, исчезают из сердца тревоги и уныние. Легко становится на душе, и мы невольно произносим слова апостола: «Господи! Хорошо нам здесь быть!» (Мф. 17:4).

Мы все, нуждающиеся и обремененные, спешим к Вам. Вы излучаете свет Христов, который просвещает нас. Мы просим прощения у Вас, отец Серафим, что отрываем Вас так часто от молитвы, от отдыха, в котором Вы так сейчас нуждаетесь. Каждому из нас думается, что только у него самое важное, самое насущное, и все мы идем с этим к Вам. Порой мы бываем неблагодарны и расточаем то драгоценное, что приобретаем от молитвенного общения с Вами.

Промыслом Божиим Вам привелось служить в Курско-Белгородской епархии, на родине преподобного Серафима Саровского. Многие епархии желали бы иметь у себя такого пастыря и молитвенника, каким заслуженно считаетесь Вы. Мы с уверенностью можем сказать, что авторитет Ваш и молитвенное смирение известны за пределами наших мест. По кротости и смирению Вы, отец Серафим, не любите личной славы и всегда уклоняетесь от всего, что может Вас возвысить и возвеличить перед другими. Почему же мы говорим о Вас? Потому что Вы, живущий среди нас, в полноте отражаете свет любви Христовой, и среди житейской суеты, которая как бы погашает наши добрые намерения, мы видим ровно горящий светильник.

Зажженную свечу не прячут под сосуд, а ставят на подсвечник, чтобы входящие видели свет. Да светит свет ваш пред людьми, и они, видя свет ваш, прославили Отца Небесного – увещевает нас святой евангелист, а апостол Павел прямо призывает всех детей Божьих, говорит: «Подражайте мне, как я Христу». Все мы нуждаемся в хорошем подражании и мы сердечно и искренне благодарим Бога за этот свет в Вас, который освещает, и мы можем видеть его и быть в его присутствии, вознося славу Богу.

1903 год – год прославления преподобного Серафима Саровского. День этот и час надолго запомнился в Вашем сердце. Вы полюбили всем своим детским существом этого кроткого и смиренного великого подвижника и молитвенника земли Русской. Вам с детства дано было нежное, глубоко чувствующее сердце по отношению к людям и состраданию горя ближнего. Для Вас, как в прошлом, так в настоящем и будущем нет ничего выше, как быть верным Богу и полезным ближнему. Ваше сердце в любви соединилось с духом этого великого молитвенника, и мы верим, что Ваш Ангел Хранитель всегда близок к вам, и мы ощущаем его молитвенную поддержку.

За долгие годы своего пастырского служения Вы в своем сердце вынашивали сокровенную мечту посвятить себя еще высшему подвигу служения Богу.

Шли годы, Вы по духовной лествице постепенно восходили к духовным вершинам. Эго восхождение продолжалось четыре десятилетия. Господу было угодно, спустя сорок лет, вручить Вам жребий высшего ангельского монашеского служения. Как известно, древние иноки, как огня бежали всего, чтобы не нарушился их мир душевный, всего, что помешает их духовной жизни, исказит их нравственный облик.

Действительно, очень трудно сохранить духовную чистоту и монашеское смирение, подвизаясь на приходе. Но Вы прошли все искушения, которые испытывает всякий подвижник. Здесь еще больше усилилась Ваша молитва, Ваше сердце еще больше загорелось пламенной любовью к Богу и людям. Какая вера видится в том, чтобы углубиться в самую, казалось бы, неприступную тайну боговедения и разобраться в ней так ясно, как в чем-то ощутимом внешнем. Ваша простая, задушевная вера помогает Вам понимать всякие явления в духовной жизни Ваших духовных чад и всех, прибегающим к Вам.

Божия благодать обильно обитает в Вас и распространяется на все окружающее, орошаемая обильно дождем Ваших слез, и все вокруг Вас становится тихо и благодатно.

Вам органически чуждо всякое осуждение, холодное отношение к людям. Наши скорби – Ваши скорби, наша радость – Ваша радость. В Вас гармонично сочетаются качества доброго пастыря, заботливого друга и любящего отца. Вас по праву можно назвать миротворцем. Вы постоянно всех призываете к миру и любви. За все это Вы снискали, отец Серафим, большую любовь у архипастырей, пастырей и прихожан не только своего храма, но и всех, кто хоть раз видел Вас.

Как художнику трудно полностью отразить природную красоту оригинала, так словами невозможно передать то обаяние, то личное воздействие, какое на всех оказываете Вы.

Общение с Вами доставляет особую радость, приводит сердце ко Христу и молитвенному состоянию. Хочется еще раз встать смиренно на колени и вознести свои недостойные молитвы к Богу, чувствуя Вашу молитвенную помощь и Ваше духовное присутствие.

Мы знаем лишь малую частицу из книги Вашей жизни. Многое сокрыто от наших духовных взоров. Но завеса, которая скрывает от нас Ваши труды и благодеяния, иногда по милости Божией приоткрывалась, и мы могли лицезреть Ваши труды и подвиги. Это еще больше нас укрепляло в вере, и Вы своей любовью возвышали нас. Вы даете всем нам высокий пример христианской жизни.

Из тысяч сердец возносятся благодарственные молитвы Богу за Ваши благодеяния и сердечное участие в судьбе каждого из прибегающих к Вам. Ваше служение, Ваш молитвенный труд, который совершается постоянно и непрерывно, надолго останется в благодарной памяти многих Ваших духовных чад, которых уже не счесть.

Мы верим в Ваше молитвенное предстательство за всех нас перед Богом. Сердечное Вам благодарение за то доброе, вечное, за тот свет, который освещает нам путь к Богу.

Да ниспошлет Вам Отец наш Небесный в изобилии все Свои блага. Многая и благая Вам лета!»

Проповедь на полугодие со дня кончины

Проповедь на полугодие со дня кончины архимандрита Серафима, произнесенная иеромонахом Вадимом (Лазебным)79 в 1982 году.

«Дорогие отцы, братья и сестры, духовные чада дорогого нашего батюшки, которых Господь привел сегодня в этот святой храм, где на протяжении десятилетий отец Серафим был настоятелем. Привел в этот храм, чтобы отдать ему долг нашего сыновнего почтения, преданности и любви. Поминайте наставников ваших, тии бо бдят о душах ваших.

Нас собрало печальное событие: сегодня исполни¬лось полгода, как лучезарные, светлые, любящие глаза нашего отца перестали взирать на нас, его чад, влачащих здесь иго юдоли плача. Сегодня исполнилось полгода, как мы, дорогие отцы, братья и сестры, осиротели, поскольку ушел от нас самый дорогой, самый близкий, самый родной из родных человек, ибо духовное родство, родство душ, является наивысшим по своей значимости.

Сегодня, при совершении Божественной литургии, на нас нахлынули воспоминания о том, как совсем недавно отец Серафим совершал здесь Божественную Евхаристию, как возносил Бескровную Жертву, и каждый из нас, служащих и молящихся ныне, пребывал и пребывает в твердой уверенности, что этот святой старец находится между нами, что он исповедует Христа посреди нас, что вместе с нами он возносит молитвы о наших недостоинствах и согрешениях, и вместе с нами он преклоняет колена у престола Божия.

Жизнь отца Серафима была исполнена особого дара любви к окружающим людям. Мы знали его каждый в свою меру – кто-то больше, кто-то меньше. Но у всех, в том числе и у тех, кто пришел в единонадесятый час, остались самые светлые, самые теплые, самые сердечные воспоминания о том, как правил здесь слово святой истины этот дивный пастырь. Эти воспоминания глубоко запали в наше сознание и в наши сердца, отпечатались и в нашей душе. Воистину жизнь этого старца представляла собой единое, всецелое горение духа, духа христианина и священника, какое можно только вообразить в человеке, живущем здесь, на земле.

Отец Серафим с самого детства, буквально с пяти лет, возлюбил храм, с самых ранних лет самоотверженно отдал себя на служение Церкви. Он стал воспитанником духовного училища, а затем – семинарии. Юноша преуспевал в учении, исполняясь Духа Свята, проявляя свою любовь к Богу. Такая настроенность юноши не осталась без внимания ректора семинарии. Он еще тогда провидел в нем светоча земли нашей...

26-и лет от роду отец Серафим стал священником. Святая Церковь была раздираема различными расколами, движениями, которые претили ее единству. Но молодой пастырь совершал свое служение самоотверженно, испытывая тяготы, лишения, оскорбления.

Различные послушания возлагало на отца Серафима священноначалие нашей Церкви. Был он и благочинным, был и настоятелем собора. Но сердце его всегда стремилось к молитвенному уединению. В прошении на имя правящего архиерея он писал: «Прошу освободить меня от должности настоятеля, занимаемой мною, ибо это не по мне, ибо это претит моему духовному совершенствованию». До конца дней своих он оставался скромным пастырем, никогда не выявляющим тех или иных своих дарований, то есть не похваляющимся и не выставляющим их на вид.

Когда он был совсем маленьким, еще не умел читать, отец принес ему книжечку, в которой повествовалось о житии преподобного Серафима Саровского. Уже тогда, рассматривая цветные иллюстрации на ее страницах, мальчик почувствовал особое расположение к старцу Серафиму. Господь сподобил его послужить Святой Церкви и в иноческом звании. Трудна была его жизнь, но он не отчаялся, вел настоящую жизнь христианина, христианина в самом высоком значении этого слова. Те из нас, кто присутствовал хотя бы однажды на его богослужении, когда он совершал Божественную Евхаристию, не мог не отметить его удивительный дар молитвы: когда он предстоял у престола, то переставал быть здесь, на земле, дух его был горе. Тогда и сам он становился каким-то легким и воздушным, от лица его исходил свет, из глаз лились слезы – слезы умиления священника, приносящего Бескровную Жертву. Сомневающиеся или не совсем укрепленные в вере поражались, с каким чувством он совершал богослужения. И мне приходилось слышать, когда они говорили: тому, чему не верит человек, так молиться невозможно. И действительно, эти люди уходили с божественным семенем Христовой истины, зароненным в их душу.

Многие из вас слышали проповедь отца Серафима: удивительные глаголы исходили из его уст! Говорил он просто, доступно, глубоко церковным языком. Его проповеди были пронизаны особым духом, той любовью Христовой, которую испытывает Спаситель к нам, Его чадам. И теперь, когда приходится разбирать его черновики, нередко обращаешь внимание на ту глубину, ту стилистическую верность и тот дух, которые присущи этим проповедям. Они могут быть образцом всем пастырям, – образцом несения истины Христовой верующим людям.

Но больше всего отца Серафима отличала самоотверженная любовь, любовь всеотдающая и всеобъемлющая, которую он испытывал к Богу и к людям, как к творениям Божиим. Как любил он людей! Любил всецело, любил во всяком их состоянии. Приходили к нему и добрые, и не очень добрые, но все были утешены, все уходили от него ободренными. Как трудно ему было принять на себя все наши заботы и наши грехи, ибо он вникал во все искренно, до глубины души сочувствовал скорбящим людям. Такого участия, такого утешения я в жизни своей никогда не встречал.

В последние годы своей жизни отец Серафим глубоко скорбел, что не всех мог принять, потому что силы его были на исходе. И в то же время скорбь его прелагалась на радость при виде того, как люди собирались на богослужение, уходили из храма утешенными, ибо для них хватало и того, чтобы слышать его глагол, видеть сияющий лик этого праведника, живущего на грешной земле.

Но вот оборвалась земная жизнь старца, смолкло слово – заскорбели мы, его сироты. Нам явно недостает его присутствия – недостает и всегда будет недоставать. Мы скорбим глубоко и искренно, и наши человеческие чувства вполне понятны. Но в то же время сердце наполняется радостью оттого, что этот дивный пастырь не оставляет нас и сейчас. Он невидимо присутствует, он молится с нами, он является перед престолом Божиим предстателем о нас. И ныне Божественная Евхаристия, служителем которой он был до последних дней своей жизни, совершается в этом храме в его невидимом присутствии. И ныне его божественная любовь простирается ко всем нам.

Вечная ему память. Пусть вечная память об этом дивном преподобном старце живет в сердце каждого человека, слышащего о нем. Пусть эта память прежде всего у нас да святится, пусть каждый из нас, прежде всего, эту память, эту глубокую любовь, сыновнее почтение к нему, нашему дорогому батюшке, отцу, выразит в усвоении тех истин, тех поучений, которые обращал к нам отец Серафим. Взирая на его кончину, научимся и мы чистой жизни, жизни в Иисусе Христе – Спасителе нашем. И ныне мы твердо пребываем в уверенности, что наш дивный, чудный старец восхищен Богом в селения праведных. И ныне, в полугодовщину со дня кончины отца Серафима, вознесем молитвы о его упокоении, помня, что, молясь о нем, мы молимся и о себе. Аминь».

Слово на годовщину со дня кончины

Слово, произнесенное в годовщину преставления отца Серафима архиепископом Курским и Белгородским Хризостомом в 1983 году

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Прошел год со дня кончины всеми нами любимого и глубокоуважаемого архимандрита Серафима. За это время каждый, кто был с ним знаком, я думаю, имел возможность во всей полноте оценить те замечательные качества, какими обладал отец Серафим. То, что сегодня в этом святом храме собралось так много почитателей старца, чтобы вознести свои молитвы о его упокоении, говорит о том, что люди питали к нему любовь и уважение как при жизни, так и после его кончины. Архимандрит Серафим был очень скромным человеком, непритязательным и добрым – истинным пастырем. Он не обладал тем внешним блеском – артистизмом, красотой голоса, какой обычно привлекает большинство людей за богослужением. Ничего этого архимандрит Серафим не имел. А в последние годы он был особенно слаб и немощен физически. Его голос был еле слышен, он говорил вроде бы простые проповеди, ничего общего не имевшие с ораторским искусством. Но в них была глубокая вера и истинное благочестие. Именно благодаря этим качествам – глубокой вере и благочестию, кротости и смирению, отзывчивости, доброте, сострадательности, – архимандрит Серафим снискал глубокую любовь и почитание всех, кто его знал.

Старец много внимания уделял келейной молитве. Он глубоко, искренне молился в уединении, вдали от посторонних глаз, каждый день совершал круг суточного богослужения. И делал он это не по обязанности, а ощущая внутреннюю потребность души. Совершая келейную молитву, он молился не только о самом себе, о своих близких, родных по плоти, но и о своей пастве, о всех православных христианах. Он молился о всем мире, о страждущих, скорбящих, недугующих и, особенно, – о заблудших. Молитвой архимандрит Серафим приобрел себе глубокую духовность. Личным благочестием он покорил свое тело духу, и это чувствовалось при общении с ним. Но отец Серафим никогда не выказывал своего благочестия, никогда не привлекал постороннего внимания к своему молитвенному настрою. Наоборот, было заметно, как он старается все это скрыть от постороннего взгляда. И тем не менее, все, кто с ним общался, чувствовали эту глубокую внутреннюю духовность, чувствовали, что старец воистину исполнен благодати Божией, в силу не только своего сана пресвитера, но и в силу личного благочестия.

Архимандрит Серафим любил церковные богослужения. Он всегда истою, благоговейно совершал их, особенно духовно он переживал Божественную литургию. Можно сказать, он пламенел во время общей молитвы и своим примером заражал присутствующих в храме. И особенно это было всем дорого потому, что мы сами, к глубокому нашему сожалению, не умеем молиться ни келейно, ни за общественным богослужением. Господь Сам совершает Божественную литургию. Мы, соприсутствуя, соучаствуя в этой жертве, должны трепетать, благоговеть и проникаться благодарной любовью к своему Творцу, Спасителю и Господу. Мы об этом забываем.

Несмотря на то, что батюшка служил у престола Господня более шестидесяти лет, с годами он не утратил способности истою молиться, скорее, наоборот. И этим своим качеством он приобрел и другие добродетели, став верным рабом Христовым, служителем алтаря Господня. Мы и стремились к нему потому, что порой ощущали свою пустоту, свою духовную несостоятельность. Приобщиться к благодати без особенного труда – невозможно. Но Господь дает нам ощутить ее через старцев, поэтому многие устремлялись к отцу Серафиму, чтобы почувствовать эту милость Божию. И батюшка, несомненно, знал нашу немощь, нашу ненужность. Насколько мне известно, он никого никогда не укорял, не обличал, а кротко поучал своим жизненным примером. Именно это его качество привлекало многих и многих людей.

Возлюбленные отцы, братья и сестры! Мы почитаем отца Серафима, ценим его благодатный дар, но одного нашего почитания без собственной кропотливой работы для нашего духовного возрастания недостаточно. Каждый из нас, вспоминая об отце Серафиме, должен задуматься и о себе: что меня ожидает в будущем? Когда я отойду от этой жизни, с чем приду к своему Господу – Спасителю и праведному Судии? Какой я дам ответ за то, что я делал и делаю? И мы, возлюбленные братья и сестры, не должны быть равнодушными в своей духовной жизни. Каждый из нас много согрешает. И нет человека, который бы не согрешал. Безгрешен Господь наш Иисус Христос, а мы все нуждаемся в Его милосердии, поэтому нашей Матерью-Церковью мы призываемся к покаянию и исправлению. Будем же радеть о своей душе, будем думать о загробной жизни, о встрече с нашим Господом и с нашим любимым архимандритом Серафимом. А он, несомненно, пребывает в обители Отца нашего Небесного и имеет общение с нами, а мы – с ним через наши общие молитвы.

Празднование 100-летия со дня рождения старца Серафима

В 1996 году, 31 июля в Белгороде и 1 августа в Ракитном, состоялись торжества, посвященные 100-летию со дня рождения архимандрита Серафима.

В торжествах принял участие епископ Белгородский и Старооскольский Иоанн и епископ Дмитровский Иннокентий, священнослужители из Белгорода, Москвы, Воронежа, Курска, Костромы, представители Крымской епархии – около сорока священников и архиереев, а также многочисленные паломники со всех концов страны.

В память о жизни и пастырском служении отца Серафима был продемонстрирован документальный фильм (премьера) «Имени Твоему, Господи», снятый режиссером В. Ю. Венедиктовым. Вступительное слово к фильму произнес епископ Белгородский и Старооскольский Иоанн.

О праздновании 100-летия со дня рождения отца Серафима белгородская молодежная газета «Альтаир» писала следующее:

«Ранним утром 1 августа этого года мы едем автобусом в село Ракитное. Разговорившись с соседом, узнаем, что он – будущий семинарист, родом из Воронежа, восстанавливал в Липецке храм, а учиться решил в Белгороде, так как «место хорошее», и тоже едет к батюшке Серафиму. Две старушки на переднем сиденье читают Евангелие, у двух девушек в светлых косынках в руках молитвослов. Наш веселый шофер очень удивился, когда почти все его пассажиры дружно попросили остановить автобус у церкви.

Храм Святителя Николая бело-голубой, красивый и большой, встретил нас колокольным звоном. Через несколько часов, когда служба в храме подойдет к концу, мы очень остро ощутим, что батюшка Серафим сейчас здесь, с нами, и смотрит на нас своим ласковым взглядом. И сегодня все они – старушки, средних лет женщины, изредка мелькающие в цветастом море косынок коротко остриженные мужские головы, – как прежде, пришли к своему доброму пастырю, на сей раз помянуть его, припасть к небольшой его могилке и горько заплакать, поговорить об этом удивительном человеке да поблагодарить Господа, что свел их с ним на жизненном пути. Как и раньше, пришли сюда паломники со всех концов земли Русской.

Под неторопливый, как стук сердца, колокольный звон подходили люди к храму, к маленькому домику, где жил старец Серафим, где он принимал посетителей, молился. Домик из трех крошечных комнаток, где уже все не так, как было при жизни батюшки, только сохранился иконостас, и стоит у стены все тот же старенький диван.

Никогда прежде не доводилось нам видеть вместе во время богослужения столько иереев во главе с епископом Белгородским и Старооскольским Иоанном и епископом Дмитровским Иннокентием. Огромный храм был переполнен молящимися. После службы при огромном стечении народа возле могилки старца была отслужена панихида. Позже, за общей трапезой, мы выслушали немало рассказов о дивном старце, его любви, чудесах и исцелениях. Один из священников, его духовных детей, поведал нам удивительную историю: «Видите эту грушу, что растет возле келлии батюшки? Года за три до его смерти были сильные морозы, и деревце засохло и не распустилось весной. Его хотели срубить, но батюшка запретил это делать и на второй, и на третий год тоже. А весной 1982 года, сразу после смерти батюшки, деревце вдруг дало новые побеги, зазеленело и пышно расцвело.

Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; если умрет, то принесет много плода (Ин. 12:24)».80

Слово на праздновании 100-летия

Слово на праздновании столетия со дня рождения архимандрита Серафима, произнесенное Иннокентием, епископом Дмитровским.81

«Как в судьбе очень многих людей, так и в моей личной жизни отец Серафим сыграл огромную, можно сказать ключевую, роль. Я видел настоящего христианина, в котором воплотился образ Божий, который стал образцом для подражания и, прежде всего, образцом любви, ибо его необыкновенная любовь распространялась на всех людей, которые приходили к нему со всей России со своими горестями и нуждами, испрашивая его святых молитв, ища утешения в своих печалях. Его любовь распространялась одинаково на всех, у него не было лицеприятия. Чем грешнее человек казался себе, тем большую он ощущал любовь, исходящую от боголюбивого батюшки. Никто не отошел от него неутешенным. Он всех встречал с необыкновенной теплотой и радушием, с открытым сердцем. Я был тому свидетель. Его огромный жизненный и пастырский опыт позволял найти путь к каждому сердцу, его дух мудрости и любви приводил ко спасению многие десятки, сотни людей, приходивших к нему за духовным советом и утешением. Но главное, я думаю, что он за всех творил постоянную молитву. Без всякого сомнения, его молитвенная поддержка ощущается и до сего дня, хотя он покинул нашу землю четырнадцать лет назад. Отец Серафим жив, он с Богом, он поистине угодил в своей земной жизни Богу и имеет дерзновение сейчас молиться о всех нас, его духовных чадах, и тех, кто с верою прибегает к нему за помощью и духовным утешением.

Я глубоко убежден, что приближается то время, когда этот удивительный старец будет прославлен Богом и канонизирован Русской Православной Церковью в сонме святых, в земле Российской просиявших. На его могилке происходят исцеления различных недугов многих душ и телес. Мне об этом довольно часто рассказывали и свидетельствовали. Ракитное как при жизни, так и после кончины старца остается местом паломничества многочисленных почитателей отца Серафима.

Для меня лично Белгород и Ракитное стали особым местом, определившим мою судьбу. Воспоминания о том времени и встречах с удивительным батюшкой, которые я имел много лет назад, воскрешают в моей душе чувства, до сегодняшнего дня согревающие мое сердце. Для меня эти воспоминания всегда волнующие и глубоко личные, ибо по его благословению и святым молитвам Господь избрал меня на пастырское и архипастырское служение, и все эти годы я ощущаю его молитвенную помощь и поддержку.

Отец Серафим оставил глубокий след в моей жизни. Его преданное, пламенное пастырское служение Святой Православной Церкви и любовь к людям для меня и многих пастырей и архипастырей стали примером в служении Богу и ближним.

Я благодарен Богу, что Он даровал мне, по милости Своей, встретить на жизненном пути приснопоминаемого старца, который сыграл главенствующую роль в моей земной жизни. Это я чувствовал тогда, чувствую и сейчас в своем архипастырском служении.

Я благодарен всем, кто разделил наше молитвенное общение за Божественной литургией, всем, кто здесь присутствует: любовь почившего пастыря объемлет и соединяет нас сейчас. Наша общая молитва была необходима и полезна не только пастырям и архипастырям, прибывшим сюда из многих епархий России, чтобы почтить память угодника Божия архимандрита Серафима, но и месту сему, людям, здесь живущим, и всему святому Белогорью, где нес долгие годы свое пастырское служение поистине удивительный молитвенник, великий подвижник нашего времени. Я благодарен местной, городской, областной администрации, всем тем, кто духовно разделил наше молитвенное общение и попал в ореол святости дорогого, столь нами почитаемого старца.

Я хотел бы пожелать всем здесь присутствующим вспоминать отца Серафима, как он жил и молился, как хотел, чтобы мы помнили, что наша земная жизнь скоротечна. Будем брать пример, как жить и нести свое служение в данное нам Богом благодатное время, с отца Серафима, который нес свое пастырское служение в трудные годы. Будем стараться, несмотря на наши слабые силы и немощи, подражать его жизни и тем подвигам, которые совершал дорогой наш старец».

Письмо в комиссию по канонизации

В 1996 году по благословению архиепископа Белгородского и Старооскольского Иоанна епархиальная комиссия по духовному наследию начала работу по подготовке к возможной канонизации приснопамятного старца архимандрита Серафима Тяпочкина.

Отсидев 15 лет в сталинских лагерях, он последние годы с 1961 по 1982 нес свое служение в Свято-Никольском храме пос. Ракитное. С самого своего детства, возрастая в духе, отец Серафим явил образ подлинного христианина. В лагерях, пройдя через «земной ад», вместе с десятками тысяч верующих людей, он еще более окреп духовно и последние годы своей пастырской жизни явил образ поистине святой преподобнической жизни.

За несколько лет комиссия проделала немалую работу. В 1996 году, к 100-летию со дня рождения отца Серафима, был создан документальный фильм о его жизни, который получил весьма добрый отклик в среде верующих, да и не только верующих людей по всей России. В этом же юбилейном году, в день прп. Серафима Саровского, более пятидесяти священнослужителей из разных мест России и Украины сослужили владыке Иоанну и владыке Иннокентию, духовному сыну отца Серафима, в Свято-Никольском храме пос. Ракитное. То была настоящая Пасха. Дух радости и любви переполнял всех молящихся. Для многих было очевидно, что этот день был поистине благословенным.

Затем началась кропотливая работа по сбору документов и свидетельств о молитвенной помощи отца Серафима и его подлинно святой жизни. Среди этих свидетельств особо дороги мнения архиереев РПЦ, лично знавших отца Серафима и испытавших на себе силу его благодатной молитвы. Это один из старейших архиереев, митрополит Никодим, являющийся председателем комиссии по канонизации УПЦ, архиепископ Псковский и Великолукский Евсевий, архиепископ Корсунский Иннокентий, епископ Орехово-Зуевский Алексий.

Самые разные люди, разного положения, как миряне, так и духовенство, высказали свое мнение. Но одно удивительным образом объединило все эти мнения. Это единодушное свидетельство об удивительной неземной любви отца Серафима к каждому из них и ко всем, кто хоть один раз увидел его и испытал ее на себе. На протяжении всех этих лет работы комиссии и нашего служения в Свято-Никольском храме, мы являемся свидетелями того, как нескончаемым потоком тянутся люди к могилке старца. Не было такого дня, чтобы к ней не пришли или не приехали паломники со всех концов необъятной России, да и не только России. Сотни записок с просьбами, которые оставляют они на могилке, поражают своей простотой и доверием к отцу Серафиму и его молитвам. И поток просящих батюшкиных молитв и нуждающихся в его помощи, не уменьшается, а все увеличивается.

Постоянные письма и звонки верующих людей, как мирян, так и священнослужителей с вопросами о том, когда же будет прославление отца Серафима? – стали неотъемлемой частью нашей жизни. Мы уже давно видим, и это уже стало очевидным не только для нас, что народ Божий почитает отца Серафима как святого.

Однако, ввиду отсутствия уголовного дела отца Серафима, в котором должны быть протоколы допросов, положительное решение вопроса о канонизации откладывается.

Нами были разосланы официальные просьбы во все возможные места, где могло бы быть уголовное дело отца Серафима. Отовсюду пришел отрицательный ответ – дела нигде нет. Но ведь это тоже официальные документы, подтверждающие реальное отсутствие дела. Можно предполагать различные варианты развития событий, ведь суд совершался по пути эвакуации Днепропетровской тюрьмы в городе Павлограде. Эго было время наступления немцев, и с архивами могло произойти все, что угодно.

Но если даже гипотетически предположить, что во- первых, дело может все-таки «выплыть», и, во-вторых, там будет обнаружено что-то, неприемлемое для положительного решения вопроса, все же вполне справедливо можно говорить о причислении отца Серафима в таком случае не к лику исповедников, а к лику преподобных, коим и был отец Серафим, ибо 21 год его жизни в последний ракитянский период явили сотням и тысячам людей силу его старческого духа, глубокой молитвы и, что наиболее ценно, беспредельной и всепрощающей любви. Люди видели в нем святого и донесли в своих искренних воспоминаниях эту его святость до наших современников, никогда не видевших и не знавших отца Серафима. Но и эти «не видавшие, но уверовавшие» и узнавшие отца Серафима, пребывающего духом в Небесных чертогах, а телом покоящегося у стены Свято-Никольского храма, обращаются к нему, как к живому. Обо всем этом отчасти написано в вышедшей в прошлом году книге «Праведник наших дней», которая, по своей сути, является сборником документов, свидетельств и воспоминаний очень разных людей, которые были единодушны в том, что старец был истинным носителем той самой любви, которая «многие грехи покрывает». В одной из первых рабочих встреч комиссией было высказано пожелание собрать случаи чудесной помощи по молитвам отца Серафима, заверенных священнослужителями, как, впрочем, это и практиковалось раньше. Мы выполнили это пожелание комиссии и отобрали не все обилие случаев, но максимально проверенные. Но главным чудом нам видится любовь отца Серафима, которую, слава Богу, нет надобности подкреплять какими-либо врачебными документами и которая, по слову апостола, является венцом святой жизни. Ибо «если кто имеет дар пророчества и знает все тайны и имеет всякое познание и всю веру, так что может горы переставлять, а любви не имеет, то он ничто» (1Коринф. 13:20). Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин подтверждает своим опытом то же самое: чистоту любви, и это справедливо: «чудеса должны прекратиться и уничтожиться, а любовь будет пребывать во веки». Но уж тут свидетельств более чем достаточно.

В этой связи, на наш взгляд, замечательным является документ, в большой степени восполняющий отсутствующие протоколы допросов. Это письмо, написанное отцом Серафимом председателю президиума Верховного Совета СССР Ворошилову К.Е. Оно было написано в 1953 году. Это письмо, на наш взгляд, открывает, по крайней мере, три поразительных факта.

Первое: иезуитскую, если не сказать, сатанинскую тактику и стратегию суда (власти).

Второе: абсолютную невиновность отца Серафима.

Третье: облик праведника.

Именно в том и признался отец Серафим, что не прекращал молитву, а о его мнимом участии в некой фашистской организации в суде было вообще упомянуто вскользь. Защитник даже сказал в конце своего слова: «За что человека судить? За то, что он Богу молился?» Это пишет сам о. Серафим, главный обвиняемый, И тут же он пишет: «И вот приходится предполагать, что негласно (выделено отцом Серафимом) мне приписали обвинение о якобы какой-то совершенно мне неведомой связи с Днепропетровским архиепископом Георгием, который был арестован в 1937-м году».

А вот еще слова из письма, которые поражают своей искренностью и глубиной: «Тяжелый и незаслуженный приговор! Вопрос: за что? меня тяготит и мучит с момента произнесения его и по настоящее время». И, вообще, это письмо проливает столь много света и правды на дело, да и не только на дело, но и на сам облик отца Серафима, исповедника и преподобного, что есть лишь одна причина, которая позволила бы нам прекратить нашу работу – это не поверить тому, что написал в письме сам отец Серафим. Становится страшно от того, что мы можем оттолкнуть от себя святого, а вместе с ним Того, кто был его «Помощником и Покровителем» на протяжении всей его жизни.

И, конечно же, на наш взгляд, было бы несправедливым не учесть еще один фактор. В то время, когда Отечество наше испытывает большие сложности, на земле Святого Белогорья складывается весьма благоприятная ситуация: власть духовная и власть светская общими усилиями достигают весьма зримых результатов в возрождении духовности, и далеко не последнее место занимает здесь деятельность губернатора, который, являясь человеком православным, чутко реагирует на нужды верующих, да и не только верующих людей. Построено и отреставрировано, при его непосредственном участии, огромное количество храмов; в учебных заведениях, как в средних, так и в высших, на регулярной основе духовенство активно доносит до молодого поколения основы православной культуры; открываются православные семейные детские дома. Нельзя умолчать о внимательном отношении губернатора к вопросу о канонизации отца Серафима. Не является секретом, что Евгений Степанович, заезжая в Ракитное, практически всегда заходит в храм и посещает могилку отца Серафима, и из его уст всегда звучит один и тот же вопрос: «Когда?». У нас нет сомнения в том, что все это происходит не без Промысла Божия.

Исходя из вышесказанного, мы полагаем, что было бы вполне справедливым и непогрешимым для всех нас, при наличии тех сведений об отце Серафиме, которые мы имеем на сегодняшний день, причислить его к лику преподобных.

Прошу Ваших Святых молитв.

Председатель епархиальной комиссии по духовному наследию протоиерей Николай Германский82.

Публикации, посвященные отцу Серафиму

Наш Серафим83

Мы приехали в Ракитное к началу литургии. Народу в храме много, но, как потом сказал батюшка, в основном паломники. Едут и едут на могилку отца Серафима. Помолиться. Побыть. Спросить совета. Прикоснуться. Хорошо, Господи, что все у Тебя живы.

...Нынешний настоятель Свято-Никольского храма отец Николай Германский говорит, что в книге есть неточности... Например, во время «Зоиного стояния» не отец Серафим взял из ее рук икону Николая Чудотворца, так что той иконы в храме нет. Для меня это ничего не меняет. С тех пор, как я узнала об отце Серафиме, молить Бога о нас прошу Пресвятую Богородицу, Николая Чудотворца, всех святых и отца Серафима – как родного.

Однажды по дороге в Рыльский монастырь мы останавливались в Ракитном. Тогда я впервые была на могилке батюшки Серафима. Потрясение тишиной – вот что скудным словом могу передать. Да вы знаете и сами. В нынешний приезд улыбнулась про себя, заметив, что уже в третий раз иду к могилке. Заботливой рукой положен коврик для коленопреклонения. Горит лампадка, зачехленная стеклом. Под портретом свечи. Во всем видится любовная забота и к отцу Серафиму, и к нам, к нему прибегающим.

По окончании службы отец Николай рассказывал о возможной канонизации (будут у нас два преподобных Серафима!), а потом проводил в келью, где жил отец Серафим. Батюшка рассказывал о нем и о том, как сам оказался здесь (вот уже 12 лет его служению), а мы дивились и радовались Промыслу Божиему.

По соседству с кельей отца Серафима сейчас живут художники-иконописцы. Расписывают храм. Видим Престол Богородицы, царскую семью страстотерпцев, отца Серафима посреди новомучеников Российских. Батюшка показал две новые иконы Богородицы – Казанскую и Иверскую, которые отныне будут в храме. Благослови, Господи, труды отца Николая в этом святом месте.

Сколько нас, не видевших отца Серафима воочию, разминувшихся во времени, но полюбивших и почитающих его уже по окончании им земного пути! Как же он молится о живущих, если, обретши веру, мы обретаем и его. Вот и известная исполнительница духовных песен Евгения Смольянинова поведала, что не один год у нее была подаренная кем-то фотография отца Серафима, а она ничего не знала о нем. Приехав на День православной молодежи в Ракитное, увидела и узнала батюшку. Детская мысль: а кто-то жил в Ракитном во время служения батюшки, жил рядом и – мимо. Как жаль. Помилуй, Господи.

Мы уходили из Ракитного, объятые не только солнцем, но и любовью.

Паломница Елена.

Люди уходили от батюшки со слезами радости84

О том, что игумен Серафим (Лебедев), клирик Спасо-Преображенского кафедрального собора г. Белгорода, был знаком с архимандритом Серафимом (Тяпочкиным), я узнал, читая книгу об известном всей России ракитянском старце. Точнее, увидел его на фотографии, на которой архимандрит Серафим был запечатлен в окружении своих духовных чад. Но среди собранных в этой книге воспоминаний о батюшке-наставнике не было рассказа игумена Серафима (Лебедева). И этому я даже... обрадовался, потому что предоставлялась прекрасная возможность услышать живые свидетельства о замечательном пастыре и человеке.

– Отец Серафим, часто ли Вам доводилось бывать в Ракитном у архимандрита Серафима?

– Я знал отца Серафима 12 лет. Первые пять лет был у него послушником, затем, после рукоположения в священники старался приезжать к нему с прихода как можно чаще.

– Что из тех лет вспоминается прежде всего?

– К отцу Серафиму, как к духовному светильнику, стекалось множество людей – священников и мирян. И батюшка с каждым старался поговорить, дать совет, наставить, утешить в горе... Без сомнения, благодать Божия почивала на отце Серафиме, и после беседы с батюшкой у людей на глазах были слезы радости. Многие говорили, что очень счастливы, что побывали здесь. Некоторые откровенничали: «Сколько любви в этом человеке! Он принял мою боль к сердцу, по-отечески прижал мою голову к своей груди...»

С каждым годом к нему приезжало все больше и больше священников. Архиепископ Курский и Белгородский владыка Хризостом официально не назначал духовника епархии: он не считал это полезным, так как, по его мнению, священники будут на исповеди неискренними. Владыка предоставлял им право самим выбирать себе духовника. И у отца Серафима очень часто собиралось 10–12 священников, которых он исповедовал, давал наставления. Конечно, это были не только местные священники, к нему приезжало духовенство отовсюду – даже с Дальнего Востока, из Ташкента.

В Ракитном в те годы был «духовный оазис». Сравнение с оазисом возникало уже при первом взгляде на Никольский храм. Церковь со всех сторон была окружена деревьями, так что с дороги ее не было видно. А внутри ограды, особенно весной, было столько зелени и цветов, что сразу забывался «внешний мир».

В храме можно было встретить много высокообразованных людей. К отцу Серафиму приезжали многие архиереи. Часто бывал архимандрит Кирилл (Павлов)... Были здесь и известные светские люди. Например, бывший корреспондент журнала «Огонек», а сейчас священник Владимир Вигилянский, писатель Геннадий Снегирев...

Когда отец Серафим был уже немощен и слаб и не мог принять всех приходящих к нему и просящих о помощи, он говорил: «Вы напишите свои имена, я буду молиться о вас, и Господь, по вашей вере, поможет вам».

И даже когда батюшка уже не мог сам вставать, люди продолжали просить о встрече с ним. И в особых случаях он принимал. Принимал до последнего своего дня..

– Вы много раз совершали богослужения вместе с отцом Серафимом, какой след это оставило в Вашей душе?

– Служил отец Серафим очень благоговейно. Об этом уже и сказано, и написано много. А если говорить о своих чувствах и переживаниях – меня преображали его молитвенный настрой, его молитвенное состояние души. Он много часов в день проводил за молитвой – и в храме, и в своей келье.

Когда батюшка молился в храме, к аналою, у которого он стоял, никто не подходил, все старались встать подальше, чтобы ничем не нарушить его молитвенного уединения.

В храме был исключительный порядок. Благоговейное отношение к святыням у отца Серафима проявлялось во всем, даже, скажем так, в «бытовых» деталях. Например, чтобы не закоптить икон, ладан в кадило помещали очень маленькими кусочками и его постоянно приходилось подкладывать.

Батюшка был сосредоточен на молитве, и многие организационные и бытовые вопросы ему помогала решать его послушница и келейница – монахиня Иоасафа.

– Вам приходилось быть очевидцем исцелений больных по молитвам отца Серафима?

– Мне очень неприятно, когда люди начинают проявлять нездоровый интерес к этой теме и впадать в крайности – или полностью отрицают возможность исцеления по молитве, или делают из этого сенсацию, «шумиху».

Случаи исцеления – это ведь из области очень сокровенного. И никто не может подсчитать – сколько их было. Но они, безусловно, происходили по молитвам отца Серафима. Я не скажу, что это случалось часто и массово, но вот два случая хорошо сохранились в памяти.

Из Симферополя приехал мужчина. Он был уже в довольно преклонных летах и, видимо, перенеся какой- то тяжелый недуг, потерял зрение. Пробыл в Ракитном три дня – молился, беседовал с батюшкой, а когда вернулся домой – прозрел! И сразу же поехал обратно к Ракитное, к отцу Серафиму, упал к нему в ноги и благодарил: «Вашими молитвами я исцелился!..» После этого он работал переплетчиком: переплетал церковные книги. Он умер, когда ему было уже 90 лет.

Очень много в Ракитное приезжало одержимых бесом. Я впервые в своей жизни их там увидел. Некоторые признавались, что после посещения отца Серафима им становится легче. Я знаю одну семью из Воронежской области, в которой все были бесноватыми. В обычной жизни это мало как проявлялось, а вот когда приходили в храм... Но после исповеди у отца Серафима, после Святого Причастия все они, как я слышал, получили исцеление. Дети создали свои семьи.

– Заканчивая нашу беседу, мне хочется спросить Вас о личном: на принятие монашеского пострига Вас благословил отец Серафим?

– Отец Серафим говорил мне: «Я не сторонник целибата и считаю, что целибатный священник впоследствии все же должен стать монахом. Тебя я благословляю на рукоположение целибатом, но придет время, и я буду просить, чтобы ты стал монахом». А уже незадолго до моего рукоположения, он еще раз беседовал со мной. Его наставление было таким: «Хочешь – женись, но я бы хотел, чтобы ты стал монахом». Как батюшка сказал, так я и сделал. В 1982 году, в последние свои дни, он просил владыку Хризостома, чтобы он меня рукоположил. А через полгода после кончины о. Серафима, осенью, в день памяти св. апостола Фомы, я принял монашество. Постриг совершил, по благословению владыки Хризостома, иеромонах Вадим (он сейчас епископ). Я благодарен Господу, что при постриге получил имя – Серафим. Как мы знаем, отец Серафим своим небесным покровителем считал прп. Серафима Саровского и просил правящего епископа дать ему при постриге это имя. И его иноческий путь – по обилию любви к людям, по стремлению помочь им – был очень похож на служение преподобного Серафима. Их разделяло только земное время. В вечности они – вместе.

Я бы хотел, чтобы о батюшке написали хорошую книгу – без всяких вымыслов и «чудес». А что касается канонизации – на это воля Божия...”

Любовь всегда остается85

Взяла в руки православный журнал, выходящий на Украине, – там пишут о белгородском старце Серафиме (Тяпочкине). Открыла книгу, выпушенную в Москве, – и тут его вспоминают! Везде любят, почитают приснопамятного ракитянского батюшку. Верующий народ и при жизни считал его святым. Поэтому никого не удивило известие, что идет подготовительная работа к канонизации архимандрита Серафима.

У скромной могилки отца Серафима, расположенной слева от алтаря Свято-Никольского храма, постелен пестрый молельный коврик. Когда ни придешь в этот тихий уголок церковного двора, обязательно кто-то молится. Пять-шесть живущих при храме иногородних паломников – обычное дело, не считая приезжающих из Белгорода и области.

– Только по батюшкиным молитвам и живу, ноги еле ходят. Помолюсь: «Отец Серафим, помоги!» – глядишь, и дойду до храма, службу отстою, – рассказывала нам пожилая прихожанка. И поделилась «секретом»: – А земля на могиле батюшки благоухает!

Настоятель храма отец Николай, член комиссии по изучению духовного наследия отца Серафима, признался: к подобным свидетельствам относится скептически. Мы народ эмоциональный; кто не ищет чудес и знамений? Но, признаться, мне самой то и дело чудился у могилки отца Серафима нежный запах ладана, хотя служба в храме давно закончилась.

Год назад протоиерей Николай Германский подал прошение на имя владыки Иоанна – о канонизации архимандрита Серафима: «Но мы не о чудесах, а о его предстоянии перед Богом говорим! Для меня вообще самое важное свидетельство – слова отца Серафима о том, какую радость он испытывал во время Божественной литургии! Понимаете, что это значит? Царство Божие ему приоткрыто было... Отец Серафим был сама любовь, вот мое понимание. Апостол Павел писал в одном из посланий, помните, – если «могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто...».

Могла ли такая любовь умереть? Конечно же, нет. Об этом свидетельствуют те исцеления и незримые утешения, что совершаются на его могилке... Как трогательно порой пытаются дотянуться до этой отеческой любви больные, страдающие люди. Кто не может приехать в Ра¬китное, за того молятся родные, а те, кому совсем неоткуда ждать помощи, пишут письма.

Недавно отцу Николаю прислала письмо тридцатилетняя парализованная женщина, Татьяна: «Батюшка, простите за беспокойство. Помолитесь за меня у могилки отца Серафима. И еще об одной женщине, у нее большое несчастье».

– Коротенькое письмо, безыскусное, а какое упование на Бога! Еще и о других просит...

Духовными чадами отца Серафима сегодня хотели бы называться многие. На самом деле людей, окрепших в вере под его крылом, осталось мало. Те, кто был сверстником отца Серафима, уже ушли в мир иной. Есть духовные чада батюшки среди московского, белгородского духовенства, на Украине. Несколько раз в год приезжает в Ракитное его внук, диакон Димитрий.

В поисках документальных свидетельств о жизни отца Серафима, комиссии по духовному наследию нередко приходится выходить на самый высокий уровень. Через депутата Госдумы Н.И. Рыжкова обратилась в правительство Казахстана. В 40–50-е годы батюшка отбывал срок в Карагандинском лагере – только за то, что был верным служителем Христовым. Пятнадцать лет провел он в тюрьмах и ссылках. Даже в лагере тайно исповедовал, отпевал, крестил, утешал заключенных. Они смастерили ему епитрахиль и поручи из полотенец, вышили кресты. Все испытания – заключение, голод, побои, унижения – отец Серафим принимал смиренно и впоследствии говорил: «Рад, что Господь сподобил меня пострадать вместе с моим народом».

К сожалению, ни в Казахстане, ни в Днепропетровске, где его в 1941 году арестовали, не обнаружилось лагерного дела осужденного Тяпочкина. Может быть, архивы уничтожены, а может, с них до сих пор не снят гриф секретности...

Из личных вещей отца Серафима (их и при жизни-то было у подвижника немного) почти ничего не сохранилось – после смерти разобрали почитатели и духовные чада старца. Наперсный крест хранится у отца Николая, а скуфью (монашескую шапочку) он когда-то подарил монаху из Коренной пустыни, мучившемуся головными болями.

В низеньком голубом домике рядом с храмом, где двадцать лет жил отец Серафим, сейчас разместились художники-иконописцы, обновляющие росписи храма, приезжие паломники. «Я не собираюсь открывать музей», – говорит настоятель.

Пустует только комнатка отца Серафима. Вот кровать, на которой он скончался. Перед окном аналой для чтения Евангелия и Псалтири. На стене его портрет – взгляд старца словно проникает в душу. Отец Николай смотрит на него и рассказывает:

– Вы, наверное, замечали, на портрете отца Серафима всегда разное выражение: то он сердится, то утешает.... Эта фотография была у меня еще много лет назад, когда я служил в селе Борки Курской области. Почитал его как великого старца. Однажды подхожу и вижу – батюшка сегодня такой веселый. «Батюшка, что вы так радуетесь?» (а я часто разговаривал с ним, сейчас меньше – много суеты). А он прямо смеется в ответ! На следующий день вызывает меня владыка Ювеналий, наш архиерей, и говорит: «Отец Николай, в Ракитном место на приходе освободилось – не хотите перейти?». Вот оно что, думаю, отчего улыбался батюшка!.. Конечно, признался отец Николай, он и не мечтал о таком назначении – приходы, подобные Ракитянскому, в России по пальцам можно пересчитать. Но и трудно как служить там, где жива память о настоятеле-подвижнике: все, что делает преемник, прихожане всегда будут «сверять по отцу Серафиму».

Духовное присутствие отца Серафима незримо ощущается здесь. У могилки, лицом к холодному граниту, чувствуешь себя как под епитрахилью, на исповеди. А на литургии он представлялся мне стоящим у Царских врат.

В преддверии канонизации храм ремонтируют. Работает сборная, со всей России, артель иконописцев, возглавляемая выпускником Строгановки. В мое посещение храма, за лесами еще не было видно лика святого покровителя храма – Николая Мирликийского, только радостно просвечивался теплый, абрикосовый – «святительский», как объяснил настоятель, цвет. А внизу на белых стенах графические эскизы: Царственные страстотерпцы, новомученики российские – преподобная Елизавета, патриарх Тихон, митрополит Киевский и Галиче кий Владимир... И в этом же ряду наш батюшка, святой преподобный Серафим Ракитянский. Это первая его икона, если не считать фрески, выполненной той же артелью в Преображенском соборе Белгорода. Канонизация предполагалась в этом году, но не все готово...

Новую раку для мощей решили не заказывать. Владыка Иоанн благословил взять хранящуюся в Грайвороне раку святителя Иоасафа Белгородского. В этом видится определенный символ. Они теперь рядом в вечности – святитель Иоасаф и отец Серафим, пусть будут близки и на земле.

Уезжая из Ракитного, я налила в большую бутылку воды из колодца, вырытого при отце Серафиме и освященного им. Хотелось взять и щепотку земли с могилы старца, но отец Николай сказал, что это можно только по благословению. А немного позже заметил, между прочим:

– Говорят: «Хорошо бы иметь кусочек одежды Святителя Николая». А лучше бы – иметь «кусочек» его веры! «Хорошо бы иметь горсть земли с могилки отца Серафима». А лучше бы – иметь хоть частицу его Любви к ближнему...

Наталья Козлова.

Духовному отцу

Он отдавал всего себя с любовью –

И кровь, и плоть, и душу не жалел.

Не для себя он жил – чужою болью

И от утра до ночи обо всех скорбел.

В болезни был – а о других молился,

И утешал, надежду подавал,

Благотворил и не смотрел на лица,

«Родной наш батюшка», – народ его так звал.

О, Русь! Как возлюбил тебя Всевышний!

Послав тебе таких сынов достойных.

Их житие и есть любовь к Христу и ближним.

Какая высота! Приблизиться к тебе...

Но нет, я недостойна.

Раиса Крюкова, г. Москва

Серафим Ракитянский –

Дивный чудотворец,

Прозорливый тихенький,

Утешитель в горе.

Обо всех молитвенник,

Душ и тел целитель,

Исповедник истинный,

Бесов прогонитель...

Всем помощник страждущим,

Света проповедник,

Духоносный, плачущий,

В бедствиях – советник.

Наш ходатай праведный

У Престола Бога,

Чад наставник правильный –

Ласковый... нестрогий.

Неустанно молится,

Против искушения:

В мире жить – не ссориться

И грехов прощения.

Всех любивший жертвенно,

Покорял смиреньем,

И молил с усердием

Скорбей избавленья.

– Серафим Ракитянский!

– Плачу на могиле...

– Испроси молитвенно

Спасти Россию!86

Серафимовские торжества в Ракитном

1 августа 2007 года в п. Ракитное состоялись мероприятия, посвященные 175-летию со дня основания Свято-Никольского храма и 25-летию со дня кончины отца Серафима.

Архиепископ Белгородский и Старооскольский Иоанн в сослужении с духовенством совершил Божественную литургию, по окончании которой была совершена заупокойная лития у могилы отца Серафима. Затем на территории храма состоялось торжественное открытие памятника архимандриту Серафиму. Автор памятника – украинский скульптор Виталий Рожик. На торжественном открытии памятнка выступили: губернатор Белгородской области Е.С. Савченко, архиепископ Иоанн и глава местного самоуправления муниципального ракитянского района «Ракитянский район» Н.М. Никаноров.

Слово в день памяти преподобного Серафима Саровского чудотворца, 175-летия со дня основания Свято- Никольского храма поселка Ракитное, 25-летия кончины архимандрита Серафима (Тяпочкина) архиепископа Белгородского и Старооскольского Иоанна

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Возлюбленные о Господе братья и сестры! Сегодня Православная Церковь празднует день памяти преподобного и богоносного отца нашего Серафима, Саровского чудотворца. И сегодня, по традиции, мы собрались здесь, в Ракитном, для того, чтобы почтить память духоносного отца, приснопамятного архимандрита Серафима. Уже 25 лет прошло с того времени, когда Господь призвал его в чертоги Небесные. И за эти годы каждый из нас убедился в том, что это был человек святой жизни. Потому что его молитвенным предстательством развязывались многие путы, восполнялись наши оскудевающие силы. И каждый, кто получал личное участие приснопамятного архимандрита Серафима, ощущал, прежде всего, необыкновенную любовь, которая была во время его земной жизни и действует по прошествии лет. Ведь во Христе все живы. И эта действенная, преобразующая нас любовь является миру как обильное молитвенное заступничество пред Господом и Спасителем нашим.

Мы знаем, каждый, кто присутствует здесь, или по каким-либо причинам не смог прийти сюда из тех, кто лично знал отца Серафима, чувствует необходимость его канонизации и обращения к нему как к святому. И уже очень многое сделано для этого: собраны свидетельства архиереев нашей Церкви, свидетельства тех людей, которые получили по молитвам приснопамятного отца Серафима исцеления. Собраны свидетельства о его исповедническом пути, когда только за то, что он служил и ни на день не прекращал службы Божией, он был арестован. В уголовном деле было такое обвинение: «за организацию тайной Церкви». А эта Церковь – Христова! Это – Церковь, которую Господь основал и завещал нам хранить ее, несмотря ни на какие препятствия и гонения. Исповеднический подвиг приснопамятного отца Серафима ярко явился в кровавом XX веке. И мы сегодня можем свидетельствовать, исходя из архивных документов, о его подвиге, когда он не был сломлен ни тюрьмами, ни ссылками, ни каторжными работами. Он был всегда с Господом и сумел не ожесточиться, а, наоборот, пройдя через горнило испытаний, явить миру любовь. Все, кто с ним встречался, помнят его взгляд, наполненный необыкновенной глубиной сострадания, сопереживания, сочувствия каждому приходящему. Преподобный Серафим Саровский встречал каждого приходящего к нему словами: «Радость моя! Христос воскресе!» И этими словами, обращенными к душе человеческой, он возбуждал радость о Боге. Так же и приснопамятный архимандрит Серафим, встречая взглядом каждого приходящего, возрождал в нем любовь, надежду, и человек, даже еще не говоря ему о своих бедах, вдруг освобождался от тяготящего груза проблем духовных и физических. И все это было на глазах у многих, которые сегодня свидетельствуют о святой жизни приснопамятного архимандрита Серафима. Мы всячески стараемся, чтобы канонизация приснопамятного архимандрита Серафима совершилась как можно быстрее. Но не так прост этот путь. Вспомним, что для того, чтобы канонизировать преподобного Серафима Саровского, понадобилось 70 лет, святителя Иоасафа Белгородского – 157 лет! Будем же и мы иметь твердую надежду. И я верю, что уже близок тот день, когда мы воспоем величание приснопамятному архимандриту Серафиму. Будем же молиться, чтобы этот день быстрее приблизился! Будем же свидетельствовать о его любви, будем же находить новые свидетельства его святости! И все это будет нашим общим, святым делом. Потому что мы не только помним об отце Серафиме, но любим его! И наша любовь действенна и постоянна! Аминь!

Посвящается отцу Серафиму

Есть всему времена и причины...

Здесь собрал нас Господь отмечать

Четверть века от Вашей кончины,

Сводам храма – сто семьдесят пять...

Все невзгоды, болезни, кручины

К очищению душу ведут...

Четверть века с блаженной кончины!..

К Вам же люди как шли, так идут...

Луч кристальный с духовной вершины

Светит всем временам и мирам...

В общем, не было Вашей кончины!

Вот и утро. Пора в Божий храм!

протоиерей Игорь Кобелев 2007 г.

Послесловие

Моя первая встреча с отцом Серафимом произошла на Троицу, двадцать пять лет назад. В этот праздник храм украшают травами и цветами, и кажется, что ты находишься не в церковных стенах, а на лугу. Народу было очень много. День выдался теплый и солнечный. От тесноты некоторые вышли на воздух и стояли вокруг храма, через открытые двери и окна слышалось пение хора. Кто-то сидел на скамейках вдоль ограды, а кто-то – просто на траве. Почти у каждого была сумочка или узелок – видно, что приехали издалека. После службы они оставались на церковном дворе, перекусывали, тут же и отдыхали, ожидая вечернего богослужения.

Когда закончилась служба, я увидел батюшку, выходящего из церкви в окружении народа. Со мной произошло что-то необъяснимое, вдруг потекли слезы. Я ничего не мог понять, хотел подойти поближе к старцу, но это было невозможно. Я шел позади всех и не мог сдержать слез. Не помню, как я оказался у входа в келлию перед стоящим батюшкой, который держал меня за руку. Со слезами я сказал: «Батюшка, я знаю, что с Вами Бог и что Вы мне скажете, это будет как от Бога», – и опустился перед ним на колени, продолжая плакать. Батюшка поднял меня, и я услышал его негромкий голос: «Я буду вашим духовным отцом и буду наблюдать за вашим духовным ростом, приезжайте ко мне в любое время».

Батюшка направился в келлию, я пошел за ним. Войдя в маленькую прихожую, я увидел мать Иоасафу. Только здесь я перестал плакать. Вскоре батюшка вышел из своей келлии и благословил меня иконой. Я попросил его фотографию, и он дал мне ее. Я храню этот снимок как самый дорогой подарок.

Позже батюшка благословил меня взять на молитвенную память понравившиеся мне иконы преподобного Серафима Саровского и Спасителя в терновом венце. На обратной стороне иконы Спасителя изображен святой благоверный князь Александр Невский, мой небесный покровитель.

После кончины батюшки по его благословению мне передали его подрясник. Так в мое сердце и в мою жизнь вошел отец Серафим, который все определил в моей дальнейшей судьбе. Я тогда ничего больше для себя не желал, как только видеть его и быть с ним рядом. До сих пор помню эти необыкновенные минуты общения с батюшкой, которые сохранились в моем сердце, в моей душе, в моей памяти.

Батюшка не оставил записей и поучений, кроме двух тонких ученических тетрадей с записью девяти проповедей, которые сохранил отец Владимир Деменский (1924–1997). Но мы можем сказать, что вся жизнь отца Серафима была проповедью не в словах человеческой мудрости, а в силе Божией, в Духе Святом. «Кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего», – пишет апостол Павел (Рим. 8:29). И еще: «Когда Бог, избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатию Своею, благословил открыть во мне Сына Своего... я не стал тогда советоваться с плотью и кровью» (Гал. 1:15–16). Надо полагать, что избрание для свидетельства любви чрезвычайно редкое, потому что оно сопряжено с неизбежным отданием всего себя в жертву. Святые страдают, беря на себя испытания и грехи мира, его немощи и болезни, становясь тем самым соучастниками несения Креста Господня. Блаженный старец Силуан Афонский говорил: «Молиться – кровь проливать».

В лице отца Серафима Промыслом Божиим мы имели пример безмерной любви и смирения, пример высокого служения Богу. Апостол Павел сказал: «Но для того я и помилован, чтоб Иисус Христос во мне первом показал все долготерпение, в пример тем, которые будут веровать в Него к Жизни Вечной» (1Тим. 1:16). И отец Серафим воспринял глаголы Вечной Жизни (Ин. 6:68).

Во время проповеди, наученный Духом Святым любви Христовой, он плакал. Об этом свидетельствуют те, кто молился вместе с ним за богослужением. Слово его по форме было очень простым, проповедь произносилась на тему Евангелия, прочитанного в тот день. Но говорилась она с такой силой и внутренней верой, как будто о только что свершившемся. Его сопереживания благой вести передавались и слушающим. И поэтому все сказанное воспринималось с огромным вниманием при абсолютной тишине. Слово, произнесенное батюшкой, проникало в самое сердце, и Господь незримо через него отвечал на все наши вопросы. Одна из духовных чад батюшки вспоминает: «Во время проповеди отец Серафим объяснял как-то, почему мы болеем. Среди прочего он сказал: «Дети болеют за грехи родителей, взрослые – по своим грехам». «Почему я часто болею?» – задумалась я. Батюшка посмотрел в мою сторону и продолжил: «Болезни бывают и по нашему нерадению». Меня как будто осенило: я действительно болею по своему нерадению».

Я на себе испытал благодатную силу проповеди старца. Когда он обращался ко всем и к каждому непосредственно, слово его начинало обличать: чувствовалось, что батюшка видит твои грехи, плачет о них. И тогда в сердце приходит сокрушение, душа омывается и исцеленным и радостным выходишь из храма. В такие минуты хочется быть одному и как можно дольше сохранить в душе умиротворение.

У духовных чад отца Серафима сохранилось небольшое количество магнитофонных записей с проповедями батюшки, которые доносят до нас его голос и веру в произносимые им слова Евангелия. Как сказал архимандрит Кирилл, при общении с отцом Серафимом его больше всего поразила в старце неподдельная любовь ко всем людям, и эту любовь мы чувствуем в его проповедях. Душа отца Серафима страдала оттого, что люди живут, не ведая Бога и Его любви. Хотя любовь Христова есть блаженство, ни с чем не сравнимое, вместе с тем любовь есть страдание. Любить любовью Христа – это значит пить Его Чашу, ту Чашу, которую Сам Христос по Своей человеческой природе просил Отца Своего пронести мимо.

Апостол любви Иоанн Богослов говорит о Христе: «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев» (1Ин. 3:16). И отец Серафим до конца своей жизни постоянно молился за всех, не имея времени для отдыха, для уединенной молитвы. Как Христос, он часто молился ночью, ибо другого времени у него не было: он принимал больных и нуждающихся в духовном окормлении, ежедневно совершал богослужение, которое длилось по восемь часов в храме, затем продолжалось и в келлии.

У отца Серафима было удивительно нежное сердце, его отличали чрезвычайная чуткость и отзывчивость на всякую человеческую скорбь и страдание. Елизавета Константиновна, из Белгорода, рассказала о таком случае. «Поток людей к батюшке не прекращался бы ни днем ни ночью, если бы мать Иоасафа по мере сил не ограждала его. Иногда она даже запирала отца Серафима на замок в келлии. Как-то, будучи в вынужденном затворе, он увидел на улице женщину с ребенком, которая очень хотела повидать его. Видно, старец не мог им отказать и попросил меня впустить их через окно. А вслед за ними так же «нелегально» принял еще четверых».

Отец Серафим с любовью и легкостью общался со всеми людьми, независимо от их положения и образа жизни. В нем не было и тени пренебрежения к людям согрешающим и отверженным, израненным грехами. Как любящий отец, он скорбел и молился о них. И сам всегда просил всех молиться о себе. Старец никого не обличал, только со слезами просил, сколько есть сил воздерживаться от греха. Он был человеком истинно смиренным и перед Богом, и перед людьми. В нем были величайшее благородство и кротость.

При общении с отцом Серафимом в самых разнообразных условиях человек, обладающий даже очень тонким восприятием, не мог заметить в нем каких-либо грубых движений сердца: отталкивания, невнимательности, пренебрежения, неуважения. Даже находясь в состоянии крайнего утомления, батюшка никогда не раздражался. Каждый, кто обращался к нему, чувствовал, что получил максимально возможную меру внимания к своим нуждам. Он никогда громко не смеялся, иногда только легкая улыбка проскальзывала по его лицу и туг же уходила в глубину сердца. Мне и другим духовным чадам отца Серафима многие задают один и тот же вопрос: видели ли мы когда-нибудь, чтобы батюшка был вне себя, был раздраженным, возмущался ли или обидел кого? Нет и нет! Никогда не видели. С детства душа его возлюбила Бога, и он, созерцая Господа в каждом человеке, не мог оскорбить кого-либо. В нем не было гнева, но при удивительной мягкости, редкой уступчивости и смирении, у него была великая твердость сопротивляться всему, что может оскорбить Господа. Достигал он этого тем, что, молясь внутренне, оставался внимательно спокойным, невосприимчивым ко всему плохому: старец всегда пребывал в присутствии Бога.

Батюшка никого никогда не осуждал, и если кто- либо приходил к нему с жалобой на другого, он учтиво останавливал, но так, чтобы не оскорбить говорившего и призывал помолиться за обидчика. Тогда все недоумения рассеивались, обида уходила и наступало умиротворение. Своим духовным детям, вспоминает внук Димитрий, батюшка сказал после того, как они пришли к нему искать виноватого: «Мне скорбно, что я плохо укрепляю вас в вере. Простите меня. Я буду больше уделять вам внимания, чтобы вы жили в любви и согласии». После этих слов все стали плакать и просить друг у друга прощения. Он был примером исполнения заповеди Христовой: Блажени миротворцы; яко тии сынове Божии нарекутся”.

Смирение и послушание архипастырям проявлялись у отца Серафима безо всякого человекоугодия. Это был подлинно христианин, образ и подобие Божие.

Общение с отцом Серафимом носило особый, исключительный характер. Моя душа раскрывалась навстречу ему. Возникало спокойное, умиротворенное состояние и, вместе с тем, очень сильное желание почувствовать благоухание духа любви Христовой, в которой пребывал батюшка. Редкое, исключительное наслаждение дает общение с таким человеком. «Даже попасть в поле его зрения было неописуемым счастьем», – пишет одна из духовных чад старца.

Отец Серафим просто, без малейшего тщеславия говорил о вещах духовных. Если у слушателя была к нему вера, то через беседу со старцем он воспринимал, в доступной ему мере, то благодатное состояние, в котором находился сам батюшка. Кротость, смирение, дар подлинной молитвы чудесным образом преображали сердца тех, кто был рядом с ним.

На исповеди у батюшки сердце само начинало каяться. Душа старца плакала, глубоко сопереживая кающемуся. Поэтому исповедоваться старцу было необыкновенно легко. Хотя душа трепетала, каждый знал, что не услышит упрека или порицания. Отец Серафим брал все наши грехи на себя, просил нам прощения, каялся за нас. После исповеди на сердце становилось легко, и душа, израненная в падениях, ощущала милость Божию и прощение.

Уезжать из Ракитного и расставаться с батюшкой мне всякий раз было тяжело. Душа не могла выносить долгой разлуки с ним и плакала, как плачет ребенок, потерявший и ищущий свою мать.

Я бесконечно благодарен Богу за то, что Он сподобил меня встретить на земле праведника и дал мне, недостойному, радость и возможность находиться рядом с ним. Любовь отца Серафима согревала мою грешную душу, его молитвы всегда поддерживали меня, да и сейчас помогают мне в жизни. Я благодарю Господа за то, что Он дал мне возможность общаться с духовными чадами старца и принять участие в работе над этой книгой воспоминаний о жизни и пастырском служении дорогого для всех нас отца Серафима.

Иеродиакон Софроний (Макрицкий), г. Белгород.

К вопросу об участии отца Серафима в событиях «Зоиного стояния» в Куйбышеве

Знаменитое «Зоино стояние», потрясшее в середине 50-х годов всю Самару, а за ней и всю страну. С тех пор прошло 45 лет. С выходом в 1998 г. в Свято-Троицкой Сергиевой лавре книги «Белгородский старей архимандрит Серафим (Тяпочкин)», где отец Серафим (тогда отец Димитрий) упоминается как один из возможных участников тех далеких событий.

До сих пор не утихают споры, действительно ли причастен отец Серафим к этому чуду?

«...Батюшка молчал о своей причастности к этому, некоторые говорили, что он не хочет признаваться по смирению, а некоторые – что ему запрещают власти. Называли имя еще одного священника, который взял эту икону, и потом получил за это три года.

...У меня есть такое свидетельство. В Оптиной пустыни в свое время подвизался шумен Герман, который в юности был келейником митрополита Мануила (Лемешевского), тогда архиепископа Куйбышевского (Самарского) и, как раз когда происходили эти события, был чтецом в Куйбышевском соборе. Он мне рассказывал, что действительно было чудо, и милиция оцепила дом. Потом в собор позвонил уполномоченный по делам религии и сказал настоятелю: «Объявите в ближайшее воскресенье, что ничего нет, что все эго сказки и враки». Настоятель ответил: «Разрешите, я сам пойду, посмотрю эту самую Зою и тогда уже объявлю». Через час уполномоченный перезвонил и сказал: «Ладно, не надо ничего объявлять».

Отец Герман считал, что батюшка Серафим все-таки был к этому причастен, но ничего определенного тоже не говорил, поэтому вопрос остается открытым. Думаю, Господь откроет имя того, кто это сделал, нет ничего тайного, что не стало бы явным (Мк. 4:22)»87

Как автор-составитель жития архимандрита Серафима (Тяпочкина), я не имею права умолчать о тех фактах, которые стали мне известны, в том числе и о возможном участии отца Серафима в куйбышевских событиях.

Чудо Куйбышевского «стояния Зои»

В 1956 году случилось то, что потрясло весь православный мир, – знаменитое «Зоино стояние»88. Напомним вкратце об этом чуде, происшедшем в Самаре (тогда Куйбышеве).

Работница трубного завода (ныне завод им. Масленникова), некая Зоя, решила с друзьями встретить Новый год. Ее верующая мать была против веселья в Рождественский пост, но Зоя не послушалась. Все собрались, а Зоин жених Николай где-то задержался. Играла музыка, молодежь танцевала, только у Зои не было пары. Обиженная на жениха, она сняла с божницы икону Святителя Николая и сказала: «Если нет моего Николая, потанцую со святым Николой». На увещевания подруги не делать этого, она дерзко ответила: «Если Бог есть, пусть Он меня накажет!» С этими словами она пошла по кругу. На третьем круге комнату вдруг наполнил сильный шум, поднялся вихрь, молнией сверкнул ослепительный свет, и все в страхе выбежали. Только Зоя не выбежала: она застыла с прижатой к груди иконой Святителя, окаменевшая, холодная, как мрамор.

...Ее не могли сдвинуть с места: ноги девушки как бы приросли к полу. При отсутствии внешних признаков жизни, Зоя была жива: сердце ее билось. С этого времени она не могла ни пить, ни есть. Врачи прилагали всевозможные усилия и старания, но не могли привести ее в чувство.

Весть о чуде быстро разнеслась по городу, многие приходили посмотреть Зоино стояние. Но спустя какое-то время городские власти опомнились: подходы к дому перекрыли, и дом стал охранять наряд дежурных милиционеров, а приезжим и любопытным отвечали, что никакого чуда здесь нет и не было.

Дежурившие на Зоином посту по ночам слышали, как Зоя кричала: «Мама! Молись! В грехах погибаем! Молись!» Медицинское обследование подтвердило, что сердцебиение у девушки не прекратилось, несмотря на окаменелость тканей (не могли даже укол сделать – иглы ломались). Приглашенные священники после совершения молитв не смогли взять икону из застывших рук Зои. В самый праздник Рождества Христова, полный веры и благоговения, пришел иеромонах Серафим, с пламенным усердным молением освятил воду перед иконою Святителя и со страхом Божиим и верой легко взял святой образ из рук Зои, сказав при этом: «Теперь надо ждать знамения в Великий Христов день» (т.е. на Пасху).

Посетил Зою и усердный молитвенник, имеющий великую силу, митрополит Московский Николай (Ярушевич). Он подтвердил слова благочестивого иеромонаха Серафима и, совершив моление, сказал: «Нового знамения надо ждать в Великий день».

...Перед праздником Благовещения некий благообразный старец просил охрану пропустить его. Ему отказали. Появлялся он и на следующий день, но и другая смена его не пропустила. В третий раз, в самый праздник Благовещения, охрана его не задержала. Дежурные слышали, как старичок говорил Зое: «Ну что, устала стоять?» Прошло какое-то время, старец все не выходил. Когда заглянули в комнату, его там не обнаружили (все свидетели происшедшего убеждены, что являлся сам Святитель Николай).

Зоя простояла 4 месяца (128 дней), до самой Пасхи, которая в том году была 23 апреля (6 мая по новому стилю). В ночь на Светлое Христово Воскресение Зоя громко взывала: “Молитесь! Страшно, земля горит! Весь мир в грехах гибнет! Молитесь!!!” С этого времени она стала оживать, в мускулах появилась мягкость, жизненность. Ее уложили в постель, но она продолжала взывать и просить всех молиться о мире, гибнущем во грехах, о земле, горящей в беззакониях.

– Как ты жила? – спрашивали ее. – Кто тебя кормил?

– Голуби, голуби меня кормили, – отвечала Зоя.

Молитвами Святителя Николая Господь помиловал ее, принял ее покаяние и простил ее грехи...

Происшествие вызвало такой переполох в области, что его обсуждали даже на партийной конференции, созванной в январе 1956 года. Стенограмма конференции зафиксировала накал страстей в стане атеистов в связи с «Зоиным стоянием». На вопросы делегатов отвечал один из руководящих работников: «В Куйбышеве широко распространились слухи о происшедшем якобы чуде на Чкаловской улице. Записок по этому поводу пришло штук двадцать. Да, произошло такое чудо – позорное для нас, коммунистов, руководителей парторганов. Какая-то старушка шла и сказала: «Вот в этом доме танцевала молодежь, одна охальница стала танцевать с иконой и окаменела». После этого стали говорить, что она окаменела, одеревенела, и пошло. Начал собираться народ, потому что неумело поступили руководители милицейских органов. Видно, и еще кто-то приложил к этому руку. Тут же поставили милицейский пост, а где милиция, туда и глаза. Мало того. Поскольку народ все прибывал, выставили конную милицию. Раз так – все туда. Некоторые додумались до того, что вносили предложение послать туда попов для ликвидации этого позорного явления... Бюро обкома рекомендовало виновников строго наказать, а товарищу Страхову (редактору газеты «Волжская коммуна») дать разъясняющий материал в газете».

Все случившееся настолько поразило жителей Куйбышева и его окрестностей, что множество людей обратилось к вере. Спешили в церковь с покаянием, некрещеные крестились, не носившие креста стали его носить (даже не хватало крестов для желающих).

Когда спустя годы архимандриту Серафиму задавали вопросы о его встрече с Зоей, он всегда уклонялся от ответа. Вспоминает протоиерей Анатолий Литвинко, клирик Самарской епархии. «Я спросил отца Серафима: «Батюшка, это вы взяли икону из рук Зои?» Он смиренно опустил голову. И по его молчанию я понял – он». Да и власти могли вновь начать на него гонения из-за большого притока паломников, желавших приложиться к чудотворной иконе Святителя Николая, которая была в храме, где служил отец Серафим. Со временем власти потребовали убрать икону, скрыть от народа, и она была перенесена в алтарь.

Недавно этим случаем вновь заинтересовалась массовая печать. Приводим выдержки из публикации «Комсомольской правды»:

«Многим верующим в Самаре известна пенсионерка Анна Ивановна Федотова.

«В те дни возле дома Зои я была дважды, – рассказывает Анна Ивановна, – приезжала издалека. Но дом был окружен милицией. И тогда я решила расспросить обо всем какого-нибудь милиционера из охраны. Вскоре один из них – совсем молоденький – вышел из калитки. Я пошла за ним, остановила его: «Скажите, правда, что Зоя стоит?» Он ответил: «Ты спрашиваешь в точности, как моя жена. Но я ничего не скажу, а лучше смотри сама...» Он снял с головы фуражку и показал совершенно седые волосы: «Видишь?! Это вернее слов... Ведь мы давали подписку, нам запрещено рассказывать об этом... Но если бы ты только знала, как страшно мне было смотреть на эту застывшую девушку!»

Совсем недавно отыскался человек, поведавший о самарском чуде нечто новое. Им оказался уважаемый в Самаре настоятель Софийской церкви священник Виталий Калашников:

«Анна Павловна Калашникова – тетка моей матери – в 1956 году работала в Куйбышеве врачом «Скорой помощи». В тот день утром она приехала к нам домой и сообщила: «Вы тут спите, а город уже давно на ногах!» И рассказала об окаменевшей девушке. А еще она призналась (хотя и давала подписку), что сейчас была в том доме по вызову. Видела застывшую Зою. Видела икону Святителя Николая у нее в руках. Пыталась сделать несчастной укол, но иглы гнулись, ломались, и потому сделать укол не удалось.

Все были потрясены ее рассказом...

Анна Павловна Калашникова проработала на «Скорой» врачом потом еще много лет. Умерла в 1996 году. Я успел пособоровать ее незадолго до смерти. Сейчас еще живы многие из тех, кому она в тот самый первый зимний день рассказала о случившемся»89.

Валентина Николаевна Шушляпина (г. Белгород) вспоминает: «Я приехала к отцу Серафиму. Остановилась переночевать в доме Марии Романовны, где собралось много приезжих. Спать было тесно, в комнате душно. Два молодых человека поднялись и вышли во двор на свежий воздух, вслед за ними – и я. Разговорились, оказалось, что они из Куйбышева и учатся в духовной семинарии. Я стала расспрашивать их о «Зоином стоянии». Когда это произошло, они были ребятишками; вышло, что именно это чудо и привело их к вере в Бога. Теперь вот приезжают к отцу Серафиму, став его духовными чадами. Они утверждали, что именно отец Серафим взял икону из рук Зои.

...После службы староста храма матушка Екатерина Лучина (в постриге монахиня Серафима) спрашивает: «А ты приложилась к чудотворной иконе Святителя Николая?» Я ей отвечаю: «Да». Она не отстает: «К какой?» Я ей показываю на большую икону Святителя Николая у стены. Она говорит: «Нужно к той, что на аналое. Ее наш батюшка взял у Зои. Только никому не рассказывай, а то нам запретили об этом говорить, и батюшку могут вновь арестовать».

И, видимо, не случайно, по благословению отца Серафима, в ракитянском храме90 у иконы Святителя Николая и у распятия Спасителя (на Голгофе) вот уже сорок лет горят неугасимые лампады. Елизавета Константиновна Фофанова, духовная дочь старца, однажды спросила отца Серафима: «Батюшка, это вы взяли икону у Зои?» Он ей ответил: «Зачем вам это знать? Не спрашивайте меня больше об этом».

Протоиерей Владимир Волгин, настоятель московского храма Софии Премудрости Божией в Средних Садовниках говорил: «Всех всегда волновал вопрос о связи отца Серафима с чудом «Зоиного стояния». И как-то я после нашей беседы спросил: «Батюшка, какое отношение вы имеете к этому замечательному чуду, связанному с иконой Святителя Николая? Батюшка не стал отказываться, но сказал мне достаточно твердо, насколько вообще он мог быть твердым в своем пастырском слове: «Не будем об этом сейчас...» И мне уже больше не хотелось его расспрашивать, искушать этого великого старца, зная, что многие мои собратья, да и духовные чада старца неоднократно, по разным причинам, с ним об этом говорили. Но поскольку отец Серафим не дал отрицательного ответа, для себя лично я сделал вывод, что он был непосредственным участником в разрешении чуда “Зоиного стояния”».

Архимандрит Геннадий (Давыдов, в схиме Григорий), будучи за трапезой у батюшки, в присутствии духовенства спросил: «Отец Серафим, это вы взяли икону у Зои?» На что старец ответил: «Отец Геннадий, что вы меня искушаете...»

Близкая духовная дочь спросила отца Серафима: «Батюшка, это вы были в Куйбышеве и взяли икону из рук Зои, сотворив чудо?» Старец ответил: «Деточка моя, чудеса творит Бог, а мы, недостойные, по молитвам нашим получаем».

Другой духовной дочери, Марии, на ее вопрос о «Зоином стоянии» незадолго до своей кончины батюшка ответил: «И меня Господь сподобил быть там».

Из воспоминаний Александры Ивановны Антоновой (монахиня Алексия, 1941–2008)91. «На пятой неделе Великого поста 1982 года протоиерей Анатолий Шашков из города Фатеж Курской области, иконописец иеромонах Зинон (ныне архимандрит) и я приехали в Ракитное. Отец Серафим был болен, он уже никого не принимал. По просьбе отца Анатолия меня пропустили к нему. Батюшка лежал на кровати, он был болен, но принял приветливо и предложил сесть на стул рядом с его постелью.

Я рассказала ему о своих затруднениях и просила его святых молитв. Речь шла об обмене частного дома на государственную квартиру, на что требовалось разрешение Совета министров. Поездка из Подмосковья в Москву на работу ежедневно отнимала три часа времени, и так в течение двадцати лет. Он сказал: «А почему вы не приехали раньше, на первой седмице Великого поста? Можно было бы этот вопрос решить... Ну хорошо, будем молиться». В тот момент я подумала, что если обмена не произойдет, то брошу работу в издательстве Московской Патриархии. Тогда батюшка, несмотря на свою физическую слабость, поднялся с кровати, подошел, взял мою руку, постучал ею мне по лбу и произнес: «Выбросьте из головы эту мысль. Ни в коем случае не оставляйте издательский отдел, вы там нужны, считайте это вам моим благословением». Я в ответ: «Батюшка, я больна, переутомляюсь, с сердцем бывает плохо, в дороге могу и умереть». А он продолжает: «Вы никуда не уйдете, а если суждено вам умереть, то Господь вас помилует за послушание». Вдруг его слова дошли до моего сознания. Я была потрясена его прозорливостью и той решительностью, с которой он убеждал не оставлять работу в издательстве.

Дальше все произошло само собой, как бы без моего участия. Я дерзнула спросить: «Батюшка, а где икона Святителя Николая, которую вы взяли у Зои?» Он строго на меня посмотрел. Наступило молчание. Почему я вспомнила именно об иконе? В Куйбышеве жили мои родственники, на той самой улице, что и Зоя. Когда все это произошло, мне было четырнадцать лет. Чтобы народ не собирался возле дома, по вечерам отключали освещение. Крики Зои приводили всех в ужас. Молодой милиционер, стоявший на посту, от всего этого поседел. Мои родственники, будучи очевидцами происходящего, стали верующими и начали посещать храм. Чудо “Зоиного стояния” и все случившееся с ней глубоко запечатлелось в моем сознании.

Я много слышала об отце Серафиме, но в первый раз оказалась у него в 1982 году... После его строгого взгляда меня пронзила мысль: «Ой, горе мне, горе». Вдруг батюшка сказал: «Икона лежала в храме на аналое, а сейчас она находится в алтарю. Были такие времена, что ее велели убрать.»92

Через две недели батюшка скончался.

Спустя год я приехала к нему на могилку, помолиться и говорю диакону Иоанну (Бузов; †2002г. иеросхимонах Иоанн): «Вот, батюшка, чуда-то не произошло, квартиру я не обменяла». Он мне в ответ: «Если отец Серафим сказал, что будет молиться, не сомневайтесь, он молится. Вы поменяетесь, но не выше второго этажа». Так и получилось. Сначала документы подготовили на квартиру на шестом этаже, но хозяева передумали, а через месяц нам предложили второй этаж. У мамы были больные ноги, и ей тяжело было бы подниматься по лестнице. Работу в Москве я не оставляла, молитвами отца Серафима мое здоровье укрепилось, и я продолжала работать до ухода на пенсию».

Вот что рассказала Клавдия Георгиевна Петруненкова (схимонахиня Клавдия †2004 г.) из Санкт-Петербурга – духовная дочь митрополита Николая (Ярушевича).93

«Когда произошло «Зоино стояние», я спросила владыку, был ли он в Куйбышеве и видел ли он Зою. Владыка ответил: «Я был там, молился, но икону у Зои не взял, не время еще было».

Незадолго до кончины отца Серафима я была в Ракитном. В храме на горнем месте, справа от престола я видела икону Святителя Николая в окладе. Во время беседы с отцом Серафимом в его келлии я спросила: «Батюшка, у вас в алтаре та икона Святителя Николая, которая была у Зои?» «Да», – ответил он...

О Зое больше мы не говорили». Однажды составитель этого сборника спросил у Клавдии Георгиевны, почему именно ей батюшка сказал про икону. «Он мне доверял. По просьбе митрополита Антония Сурожского, в одну из наших встреч с отцом Серафимом я задала ему вопросы, которые интересовали владыку».

О куйбышевских событиях рассказывает Андрей Андреевич Савин, бывший в то время секретарем Самарского епархиального управления: «При епископе Иерониме94 это было. Утром я увидел группу людей, стоящую возле того дома. А уже к вечеру толпа доходила до тысячи человек. Были выставлены патрули. Но людей сначала не трогали, видимо, сказывалось первое замешательство. Это уже позднее начали всех разгонять. Предлог обычный: «Нарушаете покой жителей, движение автотранспорта»... Но толпа все равно росла как на дрожжах. Многие приезжали даже из окрестных сел.

Те дни были очень напряженными. Народ, естественно, ждал от нас разъяснений, но ни один священник и близко к тому дому не подходил. Боялись. Тогда мы все ходили по «тонкой жердочке». Священники были на «регистрации»: их утверждал и смещал уполномоченный по делам религий исполкома. В любой момент каждый мог остаться без работы и средств к существованию. А тут такой прекрасный повод свести с нами счеты!

Вскоре среди верующих прошел шепоток, что Зоя прощена и в День Святой Пасхи воскреснет. Люди ждали, надеялись. А по городу уже вовсю расхаживали отряды комсомольцев. Бойко «разоблачали», уверяли, что были в доме и ничего не видели. Это все только подлило масла в огонь, так что и те, кто действительно не верил в чудо, под конец усомнились: наверное, все же народная молва права, хоть и не во всем, и в доме на Чкаловской улице все-таки произошло нечто удивительное – не сомневаюсь!»95

Архиепископ Самарский и Сызранский Евсевий96 как бы подытоживает различные суждения о случившемся.

«Свидетелями этого чуда были многие люди. Я узнал об этом в 1957 году во время учебы в семинарии. Сомнений не было никаких – это величайшее чудо! В то время, когда вера подвергалась гонению и поруганию от безбожных властителей, этот случай чудесного проявления силы Божией стал сенсацией. И не только для жителей Самары.

Чудо о Зое стало уроком многим. Ведь относиться к святыне нужно с благоговением. Это урок и безбожникам: ты можешь не верить, но святыню не тронь, иначе последует наказание! Если бы неверующая Зоя не прикасалась к святой иконе, ничего ведь не произошло бы.

Подобных чудес совершалось немало: когда нечестивцы касались святыни, они поражались. Аффоний в Иерусалиме при погребении Богородицы хотел опрокинуть Ее гроб, и на виду у всех Ангел Господень отсек ему руки... Известны случаи, когда человек сбрасывал на землю колокол и вместе с колоколом сам летел вниз...

Да, в те времена у людей была большая потребность в чуде. Но чудеса являются, когда они нужны для народа, когда Господь определит»97.

Эту историю, происшедшую в Москве в семье Анатолия и Таисии в 2000 году, рассказал автору Александр Якушин из Москвы. ...23 марта, в четверг, на второй седмице Великого поста Лариса, дочь Анатолия, отмечала свой день рождения. Все сидели за праздничным столом, играла музыка, Лариса взяла за руку дочь и начала с ней танцевать. Во время танца Лариса вдруг вскрикнула и от боли в ноге упала на пол. Ее гости были потрясены происшедшим. Когда Лариса пришла в себя, рассказала: “Когда я начала танцевать, передо мной неожиданно появился старец в черной одежде и строго посмотрел на меня. В это же мгновение я почувствовала сильную боль в ноге и упала”. О происшедшем Анатолий рассказал своему другу Александру. Для вразумления Ларисы Аллександр дал ей книгу о белгородском старце архимандрите Серафиме (Тяпочкине). Когда Лариса увидела на обложке книги фотографию отца Серафима, она узнала того старца, который явился ей. После прочтения книги об отце Серафиме, Лариса сказала: “Что бы я еще когда-либо танцевала – никогда!” Лариса верила, что после ее покаяния, по молитвам батюшки Серафима, Господь исцелит ее... И по истечении трех месяцев ее болевшая и почерневшая нога – исцелилась.

Записано 27 мая 2004 года.

Несмотря на прошедшие сорок восемь лет многое из того, что связано с «Зоиным стоянием», остается пока прикровенным. Мы надеемся, что со временем белые пятна исчезнут, и нам откроются новые обстоятельства и свидетельства, проливающие свет на эту историю.

В 1998 году монахиня Елисавета (Баранова; 1912–2000) из города Сумы дала автору прочесть тетрадь с описанием «Зоиного стояния». Там сказано, что архимандрит Серафим (Тяпочкин) из села Ракитного взял икону из рук Зои (в те годы, когда происходили эти события, она с мужем находилась в Куйбышеве в ссылке). В народной повести о «Зоином стоянии» говорится следующее: «... Взял образ святой из рук Зои, сказал при этом: «Теперь надо ждать знамения в Великий Христов день»98.

И в другом месте: «Посетил Зою и усердный молитвенник, имеющий великую силу, митрополит Московский Николай. Он подтвердил слова иеромонаха Серафима и, совершив моление, сказал: «Нового знамения надо ждать в Великий день»99. Можно предположить, что тот, кто записывал рассказ о «Зоином стоянии», был украинского происхождения. Отец Димитрий проживал и служил на Украине, а когда был направлен в шестидесятые годы в Курско-Белгородскую епархию, по свидетельству монахини Иоасафы, келейницы старца, к нему из Днепропетровска и других городов страны приезжало очень много духовных чад. Тогда или позже могла быть записана повесть о «Зоином стоянии», о том, что икона была взята иеромонахом Серафимом (тогда отцом Димитрием), принявшим постриг в 1960 году. Так имя Димитрий соединилось с именем Серафим, данным батюшке при постриге.

Существует и другое мнение: икону взял иеромонах Серафим (Полоз), клирик Петропавловского храма города Куйбышева. Дважды (в 1997 и в 1999 годах) автор посетил архиепископа Ярославского и Ростовского Михея. Вот что сообщил мне владыка: «Как-то случайно встретился я на аэродроме с иеромонахом Серафимом. Мы были тогда молодыми, почти ровесники. Нам было лет по тридцать пять (1956 г. – автор). Мы разговорились. Он мне рассказал о «Зоином стоянии» и что ему много пришлось претерпеть от властей в связи с этими событиями, происшедшими в 1956 году в Куйбышеве». На мою просьбу подробнее описать разговор, владыка заметил: «Это было давно, более сорока лет назад, подробности я не помню и больше ничего об этом сказать не могу»100. Владыка был уставший и плохо себя чувствовал. Я не стал переутомлять его дальнейшими расспросами.

Иеромонах Серафим (Полоз) рассказал иеромонаху Михею о «Зоином стоянии», но он не утверждал, что взял икону.

В некоторых газетных публикациях о «Зоином стоянии» сообщалось, что икона из рук Зои была взята иеромонахом Серафимом из Глинской пустыни. Надо сказать, что в Глинской пустыни подвизались два Серафима: иеромонах Серафим (Амелин, 1874–1958) и схиархимандрит Серафим (Романцов, 1885–1976) – ныне прославлены в лике святых, духовник игумена Михея (будущего архиепископа Ярославского). Владыка Михей твердо сказал автору этих строк, что не схиархимандрит Серафим (Романцов) брал икону из рук Зои.

В Самарском издательстве в 2000 году вышла книга «Стояние Зои». Чудо Святителя Николая в Самаре». В ней на с. 40 читаем: «Запросы в самарские архивы не внесли большей ясности. Из архива ГУВД Самарской области сообщили, что у них сведений о событиях 1956 года, связанных со «стоянием Зои», и о личности иеромонаха Серафима (Полоза) не имеется. Правда, в течение последних десятилетий в архиве неоднократно проводились изъятия – «дела» уничтожались по истечении срока хранения. Возможно, когда-то уничтожили и интересующие нас документы101.

...Когда в газете «Русь Державная» был опубликован материал из книги о чуде «Зоиного стояния», позже возникли споры. Некоторые духовные чада отца Серафима опровергали причастность батюшки к этим событиям. В то время, когда они звонили в редакцию и высказывали несогласие, автор этих строк находился в Белгороде и ничего об этом не знал. В белгородском храме я встретил монахиню Варвару102, которая рассказала, что во сне ей явился батюшка Серафим и сказал: «Не употребляйте усилий в доказательствах «Зоиного стояния». Когда я приехал в издательство, книга об отце Серафиме была почти готова к выходу, ее осталось только переплести.

Хочу заметить, что если бы историю о «Зоином стоянии» несогласные с ней духовные чада старца прочли раньше (например, в газете, вышедшей за полгода до издания книги тиражом 25 тыс. экз.), то этот материал не вошел бы в данный сборник, его бы просто не опубликовали из-за различия во мнениях.

Разногласия вокруг самарского чуда отчасти объясняются тем, что духовная жизнь праведников, старцев во многом прикровенна, неподвластна внешним законам и суждениям, и только Господь ведает всю полноту истины...

* * *

3

Варшавская губерния в тот период входила в состав царства Польского, которое по решению Венского конгресса 1815 года было присоединено к России, вплоть до августа 1816 года. Управленческий аппарат состоял, как из чиновников-поляков, так и из русских

4

Холмская Духовная семинария (в Люблинской губернии царства Польского) была открыта в конце 19 в., после воссоединения части униатских приходов с Православной Церковью (1875 г.). Одним из первых ректоров семинарии был епископ Тихон (Белавин), будущий Святейший Патриарх Московский (†1925), его преемником бьиі один из знаменитых в будущем деятелей Русской Церкви в эмиграции, митрополит Евлогий (Георгиевский: †1948). Инспектором семинарии был игумен Вениамин (Казанский), будущий митрополит Петроградский, священномученик, ныне прославленный в лике святых (1991 г.). Их стараниями Холмская семинария стала духовным центром Православия в западном регионе России. В семинарии Димитрий учился вместе с Антоном Гагалюком, (1889–1938), ныне прославленном как священномученик в лике святых (1993 г.) и Львом Стасиевичем (1884–1972), будущим архимандритом Леонтием, ныне прославленном в лике святых (2000 г.).

5

Иеромонах Даниил (Троицкий; 1887–1935) в 1913 г. окончил СПб Духовную академию. В 1921 г. – хиротонисан во епископа Волховского, викария Орловской епархии. Арестован в апреле 1926 г. В 1928 г. освобожден без права жительства в 6 городах СССР. С 3 января 1934г. – архиепископ. Умер в 1935 г. в Брянской тюрьме от тифа.

6

Архимандрит Иларион (в миру Владимир Троицкий; 1886–1929) – профессор, инспектор, и. о. ректора Московской Духовной академии, впоследствии архиепископ Крутицкий. В 1920 г. арестован, с 1922 по 1926 г. – в Соловецких лагерях. В 1929 г. переведен в Петербургскую пересыльную тюрьму, где скоропостижно скончался (ныне прославлен в лике святых).

7

Архимандрит Серафим (Остроумов; 1880–1937) родился в семье псаломщика в Москве. В 1904 г. окончил МДА и пострижен в монашество; с 1906 г. – наместник Яблочинского Св. Онуфриевского монастыря Холмской епархии. В 1914 г. назначен ректором Холмской семинарии, в 1916 г. рукоположен во епископа Белы Холмской, с 1917 по 1924 г. – епископ Орловский, ас 1927г. – архиепископ Смоленский. Расстрелян 28 ноября 1937 г. Ныне прославлен в лике святых.

8

Феодор (Поздеевский; 1876–1937), архиепископ Волоколамский, в 1909 г. – ректор Московской Духовной академии, с 1917 г. управлял Даниловым монастырем, где читал курс аскетики в Высшей богословской школе (после закрытия МДА). С 1925 г. – в ссылке, расстрелян в Ивановской тюрьме (ныне прославлен в лике святых).

9

Архимандрит Иларион (в миру Владимир Троицкий; 1886–1929) – профессор, инспектор, и.о. ректора Московской Духовной академии, впоследствии архиепископ Крутицкий. В 1920 г. арестован, с 1922 по 1926 г. – в Соловецких лагерях. В 1929 г. переведен в Петербургскую пересыльную тюрьму, где скоропостижно скончался (ныне прославлен в лике святых).

10

Справка: Дана протоиерею Тяпочкину Димитрию Александровичу в том, что он в 1917–1918 учебном году состоял студентом Московской Духовной академии (основание: Памятная книжка Московской Духовной академии на 1917–1819 учебный год. Сергиев Посад. Типография И.И.Иванова. 1917, с. 47, п. 95).

Дана для представления по требованию.

11

Епископ Евлампий (Краснокутский; † 1922) пострижен в монашество из вдовых протоиереев и возведен в сан архимандрита в 1914 г., в 1917 г. рукоположен во епископа Александровского. Викарий Екатеринославской епархии до 1921 г.

12

Митрополит Гурий (в миру Вячеслав Михайлович Егоров, 1891–1965). Родился в Новгородской губернии в городе Оноченский посад. В 1915 г. принял монашеский постриг. В 1916 году рукоположен в иеромонаха. В 1917 году окончил Петроградскую Духовную академию со степенью кандидата богословия. Иеромонах Александро-Невской лавры. В 1922 году возведен в сан архимандрита. С 1925 года – настоятель лаврской киновии и зав. Богословско-пастырского училища. С 1928 г. – настоятель Киевского подворья в Ленинграде. 1933–1944 – архимандрит Гурий находится на «покое». В 1943 году назначен настоятелем Самарского Покровского собора, а затем секретарем Ташкентской епархии. С 1945 по 1946 г. – наместник Троице-Сергиевой лавры. В августе 1946 года – хиротония во епископа Ташкентского и Среднеазиатского. В 1952 году – возведен в сан архиепископа... С 1959 года – митрополит. При вступлении на Ленинградскую кафедру – постоянный член Св. Синода. В 1961 г. переведен в Крым с поручением временно управлять Днепропетровской и Запорожской епархией.

13

Живоцерковники – сторонники одного из обновленческих течений – члены так называемой «Живой Церкви».

14

Архиепископ Онуфрий (Антон Максимович Гагситк) род. 1889 г. в Люблинской губернии (Польша). Окончил Холмскую Духовную семинарию. В семинарии учился с Димитрием Тяпочкиным. В октябре 1913 г., учась в СПбДА, принял монашеский постриг и был рукоположен в иеродиакона, а в декабре в иеромонаха. 23 января 1923 г. хиротонисан во епископа Елисаветградского. 29 января арестован. С 1923 по 1926 г. в ссылке в г. Харькове. В 1926 г. вновь арестован и выслан в ссылку на Урал. С 1929 г. – епископ Старооскольский и Обоянский. В 1933 г. арестован. С 1933 г. по 1935 г. – архиепископ Курский и Рыльский. В 1935г. арестован и выслан в ссылку на Дальний Восток. 1 июня 1938 г. расстрелян в Благовещенской тюрьме.

(См. книгу «Священномученик Онуфрий (Гагалюк)», иеродиакон Софроний (Макрицкий). ООО «Техинвест-3», М.: 2003 г.

15

Епископ Никодим (Александр Михайлович Кононов). Род.: 1871 г. в семье священника в Архангельской губернии. В 1892 г. окончил Духовную семинарию и поступил в СПбДА. В феврале 1896 г. пострижен в монашество и рукоположен в сан иеродиакона, в апреле в сан иеромонаха. Кандидат богословия. С 1917 г. – магистр. С 17 августа 1896 г. смотритель СПб Александро-Невского Духовного училища. С 1901г. – архимандрит. С 1904 г. –ректор Калужской духовной семинарии. С 1909 г. ректор Олонецкой Духовной семинарии. В 1911 г. хиротонисан во епископа Рыльского, 2-го викария Курской епархии. С 1913 г. – епископ Белгородский. Арестован в 1918 г. 10 января 1919 г. расстрелян. (Ныне прославлен в лике святых.)

16

Епископ Антоний (Василий Александрович Панкеев). Род.: в 1892 г. в Херсонской губернии в семье священника. В 1912 г. окончил Одесскую Духовную семинарию, а в 1917 г. СПбДА. В 1915 г. принял монашеский постриг и рукоположен в сан иеродиакона, затем иеромонаха. С 1917 г. – игумен и преподаватель Одесской Духовной семинарии. В 1926 г. арестован. С 1926 по 1933 г. в заключении в Соловецком лагере. С 1933 г. по 1935 г. – епископ Белгородский. 25 февраля 1935 г. вновь арестован и приговорен к 10 годам лишения свободы и отправлен в Дальневосточный лагерь Хабаровского края. 1 июня 1938 г. расстрелян в Благовещенской тюрьме. (Ныне прославлен в лике святых.)

17

Казахстан в 30-х и 40-х годах нашего столетия сделался краем мучеников. Как на севере были Соловки, так на юге был Казахстан. Столица Казахстана город Верный, теперь переименованный в Алма-Ату, был пересыльным пунктом ГПУ, куда отправляли заключенных со всей страны. Кого гнали этапом по степям, кого привозили в поездах. Многие погибали от жары, зимой – от холода. Край с необъятными степями, безлесый и безводный, с морозами до 60 градусов был заселен с 1925, 1929, 1930 и 40-х годов ссыльными украинцами и жертвами «чисток». Наиболее тяжелой лагерной работой была добыча угля и руды в Караганде. Для каждого ссыльного это слово звучало угрозой – живыми оттуда не возвращались. Бесчисленные сонмы новомучеников Российских окончили там свой подвиг и получили мученические венцы. Земля Казахстана сделалась свидетельницей трагедии русского народа

18

В настоящее время причислен к лику святых Новомученников Российских.

19

Письмо отца Серафима публикуется по рукописи. В некоторых местах карандаш стерся и строчки неразборчивы.

20

Стефан Васильевич – староста церкви Великомученицы Варвары в Карноуховке, Анастасия Ивановна его жена, Ольга – их дочь, просфорница храма, жила с родителями (ей сейчас более 90 лет), Мавра – родная сестра Екатерины, проживала вместе с семьей сестры, в свое время она являлась духовной дочерью Иоанна Кронштадтского. Отец Димитрий снимал у них комнату.

21

Епископ Иоасаф (Лелюхин Виталий Михайлович; 1903–1966) – сын священника, в 1942 г. рукоположен во иерея, служил в храмах г. Днепропетровска и области. С 1950 г. – секретарь Днепропетровского епархиального управления, в 1958 г. рукоположен во епископа Сумского, с 1959 по 1961 г. – епископ Днепропетровский, с 1964 г. – митрополит.

22

Епископ Стефан (Никитин; 1895–1963) – по образованию врач, с 1927 г. – священник, в 1952 г. пострижен в монашество. В 1960–1962 гг. был епископом Можайским и председателем Хозяйственного управления Московской Патриархии.

23

Со временем владыка Леонид (Поляков; 1913–1990) стал духовным чадом отца Серафима, их связывала двадцатидвухлетняя братская дружба. Родился он в Петербурге, до 1949 г. работал врачом, был на фронте. В 1949 г. рукоположен во диакона. В 1952 г. закончил Ленинградскую Духовную академию со степенью кандидата богословия и в Псково-Печерском монастыре принял постриг с именем Леонид. В 1955 г. рукоположен во пресвитера. Был доцентом Ленинградской и инспектором Московской Духовных академий. В 1959 г. хиротонисан во епископа Курского и Белгородского. С 1966 г. – архиепископ Рижский и Латвийский. С 1979 г. – митрополит. Погребен в Рижской Спасо-Преображенской пустыни.

24

Отец Геннадий (Давыдов, в схиме Григорий; 1913–1987) более двадцати лет знал отца Серафима. Во время сталинских репрессий он был осужден на десять лет лагерей. Срок отбывал на Колыме. С 1957 г. до кончины служил в храме с. Покровка, что в шестидесяти километрах от Ракитного. См. кн.: прот. С. Клюйко»Белгородский старец схиархимандрит Григорий (Давыдов)». ТСЛ, 1997.

25

Схиархимандрит Андроник (Лукаш). Род. в 1889 году в с. Лупа Лохвицкого уезда Полтавской губернии. В 1906 г. поступил в Глинскую пустынь. В 1915 г. призван в армию, был на фронте, попал в плен к австрийцам. В 1918 г. вернулся в обитель. В 1920 г. пострижен в рясофор, а в 1921 г. в мантию с именем Андроник. В 1922 г. рукоположен во иеродьякона. В 1923 г. арестован и сослан на Колыму на пять лет. Освобожден досрочно и вернулся к епископу Павлину, у которого был келейником. С 1926 г. иеромонах. В 1927г. пострижен в схиму (в связи с серьезным заболеванием). В 1939 г. вторично осужден и сослан на Колыму. В 1948 г. вернулся в Глинскую пустынь. В 1961 г. после закрытия обители переехал в г. Тбилиси к митрополиту Зиновию (Мажуга). Служил в храме Александра Невского. Скончался в 1974 г., похоронен на Грмагельском городском кладбище в Тбилиси.

26

Готня – ж/д станция в 8 км от Ракитного. Там был домик, где жшіа мать монахини Иоасафы Екатерина, который батюшка называл «наше подворье». Иногда отец Серафим там уединялся для молитвы, а иногда принимал кого-либо из приезжих.

27

Николай (в миру Орест Николаевич Бычковский; 1893–1981) – духовный сын отца Серафима. С 1915 г. – иерей в г. Житомире. В 1971 г. пострижен в монашество и рукоположен во епископа Курского и Белгородского. С 1974 г. до кончины OKOPMJVUI Пермскую епархию. Погребен в церковной ограде кафедрального собора г. Пермь.

28

Иеросхимонах Сампсон (1898–1979) имеет в виду особенную проникновенность в служении подвижников и сугубую благодать Божию, даруемую им во время служения.

29

Иеросхимонах Сампсон (Сивере). Беседы и поучения. М., 1995. Т. 2.

У старца Сампсона в келлии рядом с иконостасом находилась фотография архимандрита Серафима.

30

«Праведник наших дней». Белгородский старец архимандрит Серафим (Тяпочкин). ООО Изд. дом «Деловые страницы». Москва, 2003 г.

31

Во время церковной смуты в 20-е годы отец Серафим, в отличие от раскольников, остался верен святителю Тихону, Патриарху Московскому и всея России.

32

Архиепископ Хризостом (Мартышкин; род. в 1934 г.) рукоположен во епископа Зарайского в 1972 г., с 1976 г. – епископ Курский и Белгородский, с 1986 г. – архиепископ Читинский, с 1990 г. и доныне – архиепископ Виленский. С 2000 г. – митрополит.

33

«Праведник наших дней». Белгородский старец архимандрит Серафим (Тяпочкин). ООО Изд. дом «Деловые страницы». Москва, 2003 г.

34

Монах Леонид (Рыков; 1931–1985, в схиме Серафим) – духовный сын отца Серафима. В 50-е годы поступил в Киево-Печерскую лавру. После закрытия лавры в 1960 г. вместе с отцом Полихронием перешел в Почаевскую лавру, где архимандрит Полихромий принял схиму с именем Прохор. Монах Леонид был келейником старца Прохора до закрытия Почаевской лавры. Умер в Москве, погребен на Ваганьковском кладбище.

35

Схиархимандрит Севастиан (Степан Васильевич Фомин; 1884–1966) родом из крестьянской семьи, в 1906 г. поступил в Оптину пустынь, был келейником старцев Иосифа и Нектария. В 1927 г. рукоположен во иеромонаха и служил в г. Мичуринске, а с 1944 г. – настоятель храма в г. Караганде, где и окончил свои дни. Известен своими старческими дарованиями, в том числе – прозорливостью (ныне прославленный в лике местночтимых святых Казахстанской епархии). См. о нем кн.: Подвижники благочестия 20 столетия. М.: Трим, 1994.

36

Схиигумен Савва (в миру Николай Михашювич Остапенко; 1898–1980) – «старец-утешитель», инок Псково-Печерского монастыря. Выходец из крестьянской семьи, прошедший службу в Красной Армии, до войны был инженером-строителем. После войны окончил Московскую Духовную семинарию и был принят в братию Троице-Сергиевой лавры. В 1955 г. переведен в Псково-Печерский монастырь, где и скончался.

37

Схиархимандрит Косма (Смирнов; 1885–1968) смолоду был послушником Валаамского монастыря. Монашеский постриг (с именем Кирилл) принял в 1923 г. Служил в храмах Олонецкой, Ленинградской и Рижской епархий. В 1953 г. назначен священником, а затем и духовником Спасо-Преображенской пустыни.

38

Архимандрит Таврион (в миру Тихон Батозский; 1898–1978) – известный старец и исповедник. Был пострижен в монашество в Глинской пустыни. В 1931 г. сослан на строительство Беломоро-Балтийского канала, затем на строительство Березниковского химкомбината под Соликамском Пермской области. Освобожден в 1935 г. Вновь арестован в 1940 г., приговорен к пятнадцати годам лишения свободы и сослан в Туринский лагерь Свердловской области. Освобожден, по одним источникам, в 1947 г., по другим – в 1953 г. и сослан в Казахстан. В 1956 г. реабилитирован. Скончался в Преображенской пустыни под Ригой. Об отце Таврионе см.: Свящ. А. Чесноков. Глинская пустынь и ее старцы. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1994., С. 126–135.

39

Высокопреосвященнейший митрополит Харьковский и Богодуховский Никодим (в миру Николай Степанович Руснак) родился 18 апреля 1921 года С 1938 г послушник Свяво-Иоанно-Богословского монастыря Черниговской области 6 января 1945года принял монашеский постриг с именем Никодим. С 29 апреля 1945 года иеродиакон. С 23 февраля 1946 г. иеромонах. С 1950–1955 гг. настоятель Свято-Иоанно-Богословского монастыря. Окотил МДС и МДА Кандидат богословия. С 1999г. – доктор богословия КДА С 23 апреля 1958 года замначальника Русской Духовной миссии в Иерусалиме. С 15 ноября 1958г – архимандрит, исполняющий обязанности (до 9 февраля 1961 г. начальник духовной миссии в Иерусалиме). 10 августа 1961 г хиротония во епископа Костромского и Галичского. На Костромской кафедре до 1964 года С 21 апреля 1964 года епископ Аргентинский и Южноамериканский. С 25 февраля 1968г. –архиепископ. Экзарх Центральной и Южной Америки и Мексики. С 1 декабря 1970 г. архиепископ Харьковский и Богодуховский и исполняет обязанности Экзарха Центральной и Южной Америки и Мексики до октября 1977 г. С декабря 1983 г. – архиепископ Львовский и Тернопольский, одновременно управляющий Харьковской епархией до ноября 1984 г. С 9 апреля 1985 г. – митрополит. С 15 сентября 1989 г. митрополит Харьковский и Богодуховский. С 1991 г. председатель комиссии по богослужебным текстам Московской Патриархии. С 27 декабря 1994 г. председатель комиссии по канонизации новопрославленных святых при Синоде УПЦ.

С 28 июля 1999 г. Митрополитом Киевским и всея Украины Владимиром и Священным Синодам УПЦ удостоен права ношения двух панагий. Имеет богословские труды: послания, слова, речи в 3-х тт. (1995–1998 гг.), сборник служб и акафистов (изд. 1977–97 гг., 1999 г.)

40

Схиигумен Кукша (Величко, 1874–1964). В 20 лет совершил паломничество в Иерусалим. Возвращаясь, посетил Святую гору Афон, где пребывал с 1894 по 1912 гг. В 1912 г. принял монашеский постриг в Киево-Печерской лавре с именем Ксенофонт. В 40 лет принял схиму в сане игумена. После закрытия в 30-х гг. лавры, служил в Киеве. В 1938 г. арестован и осужден на пять лет и выслан в Сибирь. В 1943 г. выслан в Смоленскую область. По окончании срока ссылки в 1948г. насельник Киево-Печерской лавры. В 1953г. переведи в Свято-Успенскую Почаевскую лавру. В 1957 г. отправлен в с. Крещатик (260 км. от Почаевской лавры) в Иоанно-Богословский монастырь (Черниговская обл.). В 1960 г. переведен в Свято-Успенский Одесский монастырь. Преподобный Кукша 70 лет проживал в монастырях. В 1994 г. причислен к лику святых УПЦ Московского Патриархата.

41

Митрополит Тетрицкаройский Зиновий (в миру – Захарий Иоакимович Мажуга, в схиме Серафим; 14.09.1896–08.03.1985). Поступил в Глинскую пустынь в 1914 г., в 1920 г. пострижен в рясофор, в 1921 г. – в мантию. В 1922 г.. после закрытия Глинской пустыни, поступил в Драндский Успенский монастырь Сухумской епархии. В 1924 г. рукоположен во иеродиакона, в 1926 г. – во иеромонаха. В 1930 г. был арестован (служил в это время в Ростове-на-Дону), с 1942 по 1945 г. служил в Тбилисском Сионском Успенском соборе; с 1950 г. – архимандрит. В 1952 г. назначен членом Св. Синода Грузинской Православной Церкви. В 1956 г. рукоположен во епископа, в 1972 г. возведен в сан митрополита. Духовно окормлял русские приходы Грузии и Армении. Был наделен даром прозрения и духовного утешения. Похоронен в Тбилиси.

42

Евлогий (Смирнов; род. в 1937г.) принял пострижение в Троице-Сергиевой лавре, до 1982 г. являлся ее экономом. В 1983–1984 гг. – наместник Данилова монастыря (его возобновитель), в 1988–1990 гг. – настоятель Оптиной пустыни (возобновитель обители), с 1990 г. – епископ Владимирский. Магистр богоаювия. Профессор МДА.

43

См.: Кн. Ф. Юсупов. Перед изгнанием. 1887–1919. М.: Моск. центр искусств, 1993. С. 72, 254.

44

У Юсупова: «Это одно из самых обширных наших имений включало сахарный завод, многочисленные лесопильни, кирпичные и шерстяные заводы...» Туда приезжала в гости будущая преподобномученица великая княгиня Елизавета Феодоровна с супругом. (Там же. С. 72.)

45

В Великую субботу, при служении православного патриарха, над Гробом Господним бывает схождение благодатного огня, от которого загораются свечи, лампады. Первое упоминание об этом величайшем чуде, поразительном доказательстве истинности Православия, известно с 4 века. И каждый год на Пасху свидетелями этой милости Божией становятся тысячи паломников.

46

Как-то я подарил своей крестной матери Анастасии Ивановне Цветаевой одну из лучших фотографий отца Серафима, сделанную Владимиром Пархоменко. Взглянув на нее, она сразу же приняла в сердце старца, он стал ей духовно родным своим страданием и любовью, которые она увидела в его лице. Эта фотография всегда находилась в ее рукописном молитвослове, а в Доме творчества писателей в Переделкино, куда Анастасия Ивановна иногда уединялась для работы, я увидел это фото на ее письменном столе. В жизни они не встретились, но Анастасии Ивановне оказалось достаточно смотреть на образ старца.

47

«Праведник наших дней». Белгородский старец архимандрит Серафим (Тяпочкин). ООО Изд. дом «Деловые страницы». Москва, 2003 г.

48

Насельница Иоанновского монастыря в Санкт-Петербурге, духовная дочь отца Серафима схимонахиня Ермогена показывала иеродиакону Софронию этот небольшой деревянный крест, которым благословил ее батюшка по возвращении из ссылки.

49

Аарон и его сыновья были призваны к священническому служению Самим Богом: ибо всякий первосвященник, из человеков избираемый, для человеков поставляется на служение Богу... И никто сам собою не приемлет этой части, но призываемый Богом, как и Аарон (Евр. 5, 1, 4).

50

В данный сборник вошли и другие воспоминания архимандрита Виктора (Мамонтова), опубликованные в «Белгородских епархиальных ведомостях» в 2001 году.

51

Схимонахиня Анастасия (в миру Людмила Шведова; 1889–1991) – дворянского происхождения, закончила университет, в совершенстве владела шестью иностранными языками. В 20-е годы подвергалась арестам, затем несла послушание у святителя Петра (Полянского; канонизован в 1996 г.) и владыки Николая (Ярушевта), митрополита Крутицкого. В 1932–1947 гг. была в заключении, затем до 1953 г. – в ссылке. После освобождения несла послушание у Ермогена, архиепископа Ташкентского. В преклонном возрасте приняла схиму с именем Анастасия, погребена в Спасо-Преображенской пустыни в Елгаве.

52

Рижская Спасо-Преображенская пустынь основана сестрами Мансуровыми, Екатериной (в монашестве Сергия, первая игумения обители) и Наталией (в монашестве Иоанна), в 1899 г.

53

Пантелеймон (в миру Павел Михайлович Романовский; род. в 1952 г.) – ныне епископ Кировоградской и Александрийской епархии. Рукоположен во епископа в 1992 г., на кафедре – с 2000 г.

54

Иеросхимонах Иоанн (в миру Иоанн Бузов) – духовный сын и ученик отца Серафима. В 1978 г. рукоположен во диакона, служил в Ракитном с отцом Серафимом. После кончины старца принял монашество с именем Иона. В 1992 г. переведен в Курскую Коренную Рождества Пресвятой Богородицы пустынь и рукоположен во пресвитера. В 1996 г. принял схиму с именем Иоанн.

55

Монахиня Екатерина (в миру Екатерина Васильевна Малкова-Панина; 1889–1968) – блаженная пюхтицкая старица, известная своей подвижнической жизнью и прозорливостью. За много лет вперед предсказала патриаршество Святейшим Патриархам Пимену и Алексию. См.: Блаженные старицы Пюхтицкого Успенского монастыря. TCЛ, 1997. С. 63, 64.

56

В книге «Одна ночь в пустыне Святой Горы» известного духовного писателя, архимандрита (ныне митрополит) Иерофея Влахоса приводится замечательный рассказ богоносного старца- исихаста – опытнейшего делателя Иисусовой молитвы: «Часто, когда подвижник сидит на скамеечке и повторяет Иисусову молитву, он чувствует две руки, готовые задушить его. Они крепко сжимают его шею и не позволяют продолжать молитву. Начав молитву, после слова «Господи» монах не может продолжить: ему трудно приступить к спасительному слову «Иисусе». Запинаясь, он повторяет: «И, И, И, Ии, Ии, Иис...» И лишь только с великим усилием проговаривает все слово, как диавол становится невидимым. Ко мне приходили монахи из других монастырей и рассказывали о групповых нападениях, имевших цель запугать и устрашить. Особенно в то время, когда монахи готовились к всенощному бдению...

В эти часы диавол нападает на 2, 5, 10 монахов и готов их задушить или сделать что-либо иное. Иной монах бывает столь сильно устрашен, что выбегает из келлии, и, напуганный и охваченный трепетом, находится подле келии старца, пока тот не проснется. Миряне не могут понять ценности бдения. Оно сжигает и уничтожает лукавого, который делает все возможное и невозможное, чтобы помешать ему, поскольку знает, что будет изгнан целонощными молитвами. И он внушает идеи журналистам и прочим с целью воспрепятствовать осуществлению всенощных бдений...» (с. 85). «Мужество и бесстрашие – важнейшие, неотъемлемые качества истинного духовного воина, который боится только Бога, – т. е. относится к Творцу со священным трепетом и глубочайшей сыновней любовью. «Любовь изгоняет страх», – учат Святые Отцы. Но это удел совершенных. Остальные, по человеческой немощи, в той или иной мере испытывают чувство страха. Этим пользуются демоны. Бесовские страхования достигают иногда громадной силы. Парализуют волю, вселяя нечеловеческий, леденящий сердце ужас...»

57

По Уставу Православной Церкви на Пасху и двунадесятые праздники, а также по воскресным дням коленопреклоненные молитвы не совершаются.

58

Сет. Афанасий, Патриарх Цареградский, Лувенский чудотворец (1580–1654), с юных лет подвизался на Афоне. За свое благочестие и образованность был возведен в сан митрополита Фессалоникийского. Трижды избирался на патриарший престол и, в результате гонений и интриг магометан, трижды низводился с него. В 1653 г. прибыл с визитом в Москву и, получив от царя щедрую милостыню, отправился на родину. Во время остановки в Лубенском монастыре (Полтава) заболел и скончался на молитве коленопреклоненный. Мощи его до сих пор нетленны и сохраняют сидячую позу (так погребают восточных патриархов). Прославлен в лике святых в 1662 г., память совершается 2/15мая. Ныне мощи открыто почивают в харьковском Благовещенском соборе. (ЖМП. 1947. № 10. С. 25–27).

Мелетий (Леонтович), архиепископ Харьковский (06.11.1784–29.02.1840), в 1814 г. окончил СПб. духовную академию; с 1824 г. – ректор Киевской Духовной академии; с 1828 по 1835 г. был на сибирских кафедрах, просвещал язычников. С 1835 г. – архиепископ Харьковский. Оставил по себе светлую память благочестием, кротостью, нищелюбием, нестяжательностью. Был прославлен в лике местночтимых святых, с 1978 г. Определением Священного Синода РПЦ имя святителя внесено во всероссийские святцы. Мощи открыто почивают в харьковском Благовещенском соборе.

59

Матушка прозорливо указала на будущее монашеское поприще Александра, названного в постриге, спустя 20 лет, Софронием – в честь иерусалимского святителя. – Ред.

60

По словам матушки Наталии, в разное время ей являлся святитель Феодосий Черниговский и апостолы Петр и Павел вместе с Иоанном Богословом – автор.

61

Протоиерей Петр Бахтин, 1920 года рождения, офицер запаса. Участник Финской и Отечественной войн. Награжден четырьмя боевыми орденами и восемью медалями. В 1949 году поступил в Московскую Духовную семинарию. В 1951 г. был арестован, осужден по ст. 58, ч. 2 УК РСФСР за религиозную пропаганду. Через пять лет из заключения освобожден. В 1958 г. рукоположен во пресвитера. Воспитал троих сыновей: Алексей, Сергий – священники, Александр – диакон. Все служат в Москве.

62

М.Д. Гребенкин (1923–1999) – духовный сын отца Серафима. Участник Великой Отечественной войны. Служил в десантных войсках (полковник). Совершил около 500 прыжков с парашютом.

63

Готовность принять волю Божию, какова бы она ни была, не исключает возможности для верующего человека просить Господа о помиловании – вплоть до исцеления. Важно, чтобы просьба была смиренной и не перерастала в требовательность.

64

Александр Андреевич Гадицкий родился в 1922 году в г. Львове Курской области. Участник Великой Отечественной войны.

Окончил артиллерийские курсы и летное военное училище, служил в особом летном полку, в разведотделе фронта. Участник штурма Берлина, офицер запаса. После демобилизации из армии окончил пушной институт в Москве (1953 г.). Работал в Белгороде, с 1962 г. проживает в г. Симферополе.

65

П. И. Мельник (1895–1997 г.) родился в многодетной крестьянской семье в Черниговской губернии. С 1914 г. работал на строительстве Амурской железной дороги, в 1940 г. был арестован, приговорен к восьми годам лишения свободы. За несогласие сотрудничать с лагерной администрацией ему продлили срок на пять лет. Реабилитирован в 1953 г. (см. с.219)

66

Колокольня будет построена лишь спустя десять лет, в начале 90-х гг. стараниями настоятеля отца Николая Германского.

67

Серафим (Никитин), впоследствии митрополит.

68

Леонид (Поляков; 1913–1990 г.), с 1979 г. митрополит Рижский и Латвийский.

69

Николай (Бычковский; 189–1981 г.), с 1974 г. архиепископ Пермский и Соликамский.

70

Вадим (Лазебный; 1954 г.) – ныне архиепископ Иркутский и Ангарский.

71

Никодим (Руснак; 1921) – ныне митрополит

72

Сергий (Петров; †1988 г.) – тогда митрополит Одесский.

73

Евсевий (Саввин; 1939 г.) – ныне митрополит Псковский и Великолукский.

74

Варнава (Кедров; 1931 г.) – ныне митрополит Чебоксарский и Чувашский.

75

Мелитон (Соловьев) – тогда архиепископ Тихвинский, викарий Лениградской епархии.

76

Хризостом (Мартышкин; 1934 г.) – ныне митрополит Виленский и Литовский.

77

Антоний (Вакарик; 1926–2003 г.), с 1973 г. митрополит Черниговский и Нежинский.

78

Макрицкий Александр – ныне иеродиакон Софроний.

79

Ныне архиепископ Иркутский и Ангарский

80

Т. Черных. [Статья] // Альтаир: [белгородская молодежная газета]. 1996. 22 авг.

81

Епископ Читинский и Забайкальский Иннокентий (Васильев; род. в 1947г.) рукоположен во епископа в 1992 г., на кафедре с 1996 г. Ныне архиепископ Виленский и Литовский.

82

Праведник наших дней. Белгородский старец архимандрит Серафим (Тяпочкин). Издание 2-е. Сост. прот. Николай Германский. Москва, ООО «ИКТЦ «ЛАДА».

83

Газета «Свет Христов» Православного Молодежного миссионерского центра №7 (62) июль 2002 г.

84

Газета «Свет Христов» Православного Молодежного миссионерского центра №7 (62) июль 2002 г. Записал М. Горожанкин.

85

Белгородские епархиальные ведомости. № 8 (70), 2002.

86

Козуб Валерия. И гнев на милость преклони. Сборник стихов. М., 2007. 192 – с.

87

Игумен Сергий (Рыбко), настоятель храма Сошествия Святого Духа на апостолов г. Москва.

88

Более сорока пяти лет отец Серафим (тогда отец Димитрий) упоминается, как участник тех далеких событий.

89

Комсомольская правда. 1997. 12 сентября.

90

В Никольском храме в с. Ракитном Белгородской области отец Серафим служил с 1961 г. до конца своей жизни (19 апреля 1982 г.).

91

Александра Ивановна Антонова – более двадцати лет проработала главным бухгалтером в издательстве Московской Патриархии.

92

По Божиему Промыслу эти воспоминания были записаны мною на квартире у Александры Ивановны Антоновой через четырнадцать лет после кончины старца. Таким образом, было получено еще одно подтверждение тому, что отец Серафим (тогда еще Димитрий) был участником тех далеких событий. На пять лет раньше, чем мне, Александра Ивановна об этом рассказала духовной дочери отца Серафима – Татьяне Ивановне Снегиревой (†2002).

93

Митрополит Николай (Ярушевич, 1891–1961) – воспитанник СПбДА, доктор богословия, известный проповедник. В 1914 г. пострижен в монашество и рукоположен во иеродиакона, с 1919 г. – архимандрит, настоятель Александре-Невской лавры. С 1922 г. – епископ, с 1941 г. – митрополит Киевский. С 1942г.– управляющий делами Московской Патриархии. В 1944 г. назначен на Крутицкую кафедру, много сил отдал церковно-дипломатической работе. Погребён в Троице-Сергиевой лавре.

94

Епископ Иероним (в миру Владимир Иванович Захаров; 1897–1966) пострижен в монашество в 1925 г. Рукоположен во епископа Кишиневского в 1944 г., с 1952 по 1956 гг. – епископ Куйбышевский.

95

Волжский комсомолец. 1990. 2 сентября.

96

Архиепископ Евсевий (в миру Николай Саввин; род. в 1939г.) в 1982–1984гг. – наместник Свято-Троицкой Сергиевой лавры, с 1984 г. – епископ Алма-Атинский, с 1990 г. – епископ Куйбышевский (в 1991 г. городу было возвращено название Самара), ныне – митрополит Псковский.

97

Благовест. (Самарская христианская газета). 1992. №1.

98

Великдень (укр.) – Пасха.

99

«Стояние Зои». Чудо Святителя Николая в Самаре. Самара. 2000. С. 9–10.

100

Диктофонная запись разговора с владыкой Михеем.

101

Известно, что игумен Серафим (Полоз) с 1964 по 1970 г. служил в г. Сыктывкаре (Коми). По состоянию здоровья переехал на Украину и проживал в г. Чернигове. Служил в г. Щорсе. Умер в 1987 г. Однако за все это время ни он сам, ни его духовные чада в своих воспоминаниях не упоминают о том, что икону Святителя Николая у Зои взял игумен Серафим (Полоз).

102

Монахиня Варвара (Вдовенко, †2002) в 1960-х годах четыре года была на послушании у отца Серафима и, с переводом владыки Леонида (Полякова) в Рижскую епархию, по благословению отца Серафима двадцать два года несла послушание у владыки митрополита.


Источник: Белгородский старец архимандрит Серафим (Тяпочкин) 1894-1982. Неугасимый свет любви : жизнеописание, воспоминания духовных чад, проповеди. : в 2- ч. / [сост.] иеродиакон Софроний (Макрицкий). - Изд. 12-е, испр. и доп. - Москва : Благочестие, 2010. - 564, [6] с.

Комментарии для сайта Cackle