Руководство для сельских пастырей
1888. Т. 1. № 1–17

Приветствуем вас, отцы и братия, с великим, радостным и многознаменательным торжеством Русской Православной Церкви, имеющим совершиться в наступившем году, 15-го июля 1888 года. Да будет этот день для всех православных россиян, вообще, и для нас – пастырей, в частности, днем великим и священным. 900 лет назад, в это время, совершилось благодатное рождение водою и духом наших предков; языческие отцы наши погружались в водах Днепра, чтобы, омывшись от греховной скверны, очиститься, освятиться и явиться новою тварью, чадами Божиими и наследниками Царства Небесного, сонаследниками Христу. По истине, справедливо замечание летописца, что „в сей день небо и земля ликовали“. Да будут благословенны предки наши, внявшие благому призыву Равноапостольного князя. И сами для себя получили они, и нам передали такое неоценимое благо, с которым не могут сравниться никакие земные блага. Кто знает, что было бы с Русью, если бы Равноапостольный князь не поспешил сам принять веру от греческого закона и не поспешил привести к ней и своих подданных?... Промысл Божий, действовавший через Равноапостольного князя Владимира, поставив Русь на прямой и спасительный путь Православия, которое из маленького и хрупкого деревца возрастило Русь в крепкое и обширное дерево, под сенью которого ныне безопасно укрываются многие миллионы православно Христа исповедующих.

900 лет протекло с тех пор, как совершилось великое событие. В этот не кратковременный период времени много разного рода событий пронеслось в государственной, общественной и политической жизни народов. Немало разных обстоятельств, то благоприятных, то неблагоприятных, испытала за этот период и Русская Православная Церковь. Всевышний не раз посылал ей скорби и испытания то внутренние, то внешние. Вначале, язычество, имея поборников своих в лице волхвов, людей невежественных и недобросовестных, выдававших себя за великих людей, посланников своих богов, противоборствовало Церкви и препятствовало распространению и утверждению небесной истины. Богомилы в 11 столетии и стригольники, отвергавшие Церковь с ее иерархией и таинствами, в 14 – настолько сильно волновали Церковь, что представители ее принуждены были обращаться к суду цареградского патриарха. В 15 веке ересь жидовствующих, отвергавшая самое воплощение Сына Божия, очень много вредила Православию. Наконец, ревнители мнимо-древнего благочестия, более двух веков назад отторгшиеся от родной матери своей, Православной Церкви, доселе не перестают тревожить ее своими нападками и клеветами и своими ухищрениями доселе стараются отторгать от нее чад ее.

Различные политические события, происшедшие на Руси, не могли, по тесной связи государства с Церковью, не касаться последней и не заставлять ее болеть болезнью чад своих. Вначале, междоусобия русских князей не могли содействовать ее распространению и укреплению; потом, двухвековое господство татарщины, вызванное и допущенное этими междоусобиями, положительно препятствовало ей в том и другом; и затем, время междуцарствия с его смутами, чуть-чуть не подвергнувшее Русь политической смерти, готовило ту же участь и Церкви Православной.

Папство, издревле стремившееся к всемирному господству, всегда желало подчинить себе Русскую Православную Церковь и действовало в этом случае то хитростью, то обещаниями. Пользуясь то политическим положением востока, то замешательствами, происходившими в политической жизни самой Руси, оно не брезгало никакими средствами, чтобы подчинить Русскую Церковь папизму. Горькое было это смутное время для Русской Православной Церкви: в народе существовало полное и буйное самоволие; в среде бояр царил религиозный и политический индифферентизм. Православию угрожало полное расслабление.

Но сила Божия в немощах совершается. И Господь Бог в самые трудные и опасные минуты поддерживал и хранил Свою Церковь, и, восстановляя в среде ее твердых и неустрашимых поборников православной истины, чрез борьбу с врагами, только утверждал и укреплял ее. Все прошлое Руси свидетельствует о том, что Православие в ней, несмотря на видимое невежество народа и непонимание им учения Православной веры, что постоянно ставится в упрек не только народу, но и пастырям Церкви, не заботившимся будто бы о просвещении первого, – Божией милостью так крепко, что не может поддаваться никаким насилиям. В самые трудные минуты, когда Православие с государством стояли не раз пред пропастью погибели, не что иное, как дух Православия выдвигал на сцену таких лиц, которые своим словом и делом возжигали в народе тот же дух Православия, по-видимому угасший; и этот дух производил общее одушевление в народе, не знавшее границ и преград. „Постоим за дом Пресвятой Богородицы, за веру Православную и за святых чудотворцев Московских“. Вот какие воззвания производили в народе всеобщее воодушевление, производившее чудеса.

То обстоятельство, что в Русской Православной Церкви слишком два века существует раскол, а за последнее время стали являться разные секты рационалистического направления, ничего не говорит против крепости и силы самой Церкви. Где и когда не бывало и не бывает частных падений и отпадений? И в семье не все дети одинаково слушаются отца и матери. Очень нередко бывает, что сын не только не хочет подчиняться своим родителям, но, по своему самоволию, и отделяется от них, несмотря на то, что дом у них – полная чаша. На дереве между зелеными ветвями всегда есть и ветви сухие, которые отламываются от дерева даже по действию ветра. Но разве сухие ветви свидетельствуют о бессилии дерева? Известно, что чем обширнее и ветвистее дерево, тем больше бывает на нем, между зелеными ветвями, и сухих. На голом дереве нечему и сохнуть. В живом и здоровом организме часто могут быть случайные болезни; но разве всякая болезнь свидетельствует непременно о бессилии или разложении организма? Напротив, болезни свидетельствуют о жизни, заключающейся в организме; ибо в мертвом организме не может быть болезней.

Мы веруем, что будет время, когда все сыны русского государства соединятся под сенью и под покровом своей матери, Православной Церкви, будут питаться ее матерним млеком, и будет едино стадо и един пастырь; но время это пока еще не пришло. Кто же виноват в этом? Обвиняют, преимущественно и почти исключительно, пастырей Церкви, не заботившихся о религиозно-нравственном просвещении своих паств. Будем ли, братия, безусловно отрицать свою вину? Нет; ибо безусловное отрицание своей вины будет свидетельствовать не о чем-либо ином, как только об отсутствии в нас самопознания и самосознания. Точно пастыри не безвинны, – не современные только пастыри, но вообще все пастыри Русской Православной Церкви, жившие от начала существования ее. Сознаем эту вину; она состоит в том, что нередко сами пастыри недостаточно разумели учение Слова Божия и недостаточно учили других; сами недостаточно проникнуты были духом веры и жизни христианской и не воодушевляли им других; сами в себе часто не представляли образца добрых дел и не возбуждали к добродетели других; сами часто относились к Православной Церкви и к ее богослужению с холодной формальностью и не научали видеть в форме смысл других; сами на себя смотрели часто, как только на наемников, служащих из-за куска насущного хлеба, и не возбуждали к себе доверия в других. Словом, в пастырях недостаточно замечалось пастырского духа, который давал бы им силу пастырствовать и неотразимо влиять на других.

Но в этом случае, конечно, не все пастыри виновны; да и те, кои виновны, – виновны не безусловно. Пастыри, как и все вообще люди, в каждую эпоху были детьми своего времени. Живя в среде общества, питаясь одною с ним умственно-нравственною пищею и находясь в полной зависимости от условий жизни государственной и церковно-общественной, они, за исключением немногих выдающихся личностей, не могли стать выше своей эпохи. Если бы они сознавали непорядки в своей и общественной жизни и деятельности и искренно желали исправить и себя, и других, то условия жизни могли стать им поперек дороги и заградить им все ходы и выходы, тем более, что пастыри в древней Руси выходили из того же народа, для которого ставились пастырствовать. Где, напр., древнему пастырю, вышедшему из среды народа, было не только развиться умственно и нравственно, научиться более или менее основательно истинам христианской православной веры, но даже и читать толково, чтобы более или менее истово отправлять богослужение, когда совсем не было школ на Руси, так что, не говоря уже о боярах, многие из князей оставались безграмотными? Каким образом могло запасть в их сознание истинное понятие об идее и миссии пастырского служения, когда, кроме безграмотности, в силу условий своей скорбной жизни, они поставлялись в необходимость стоять, подобно поденщикам, на площадях и назойливо предлагать свои услуги потребителям священнического труда – отслужить обедню, молебен, панихиду, – чтобы заработать что-нибудь для пропитания семьи на текущий день? Как могло явиться в них сознание высоты пастырского сана, чтобы иметь доброе влияние на пасомых, когда они не только были в полном презрении у общества, но и без всякого зазора подвергались экзекуциям и побоям батожьями? Но не станем омрачать предстоящего радостного события представлением грустных картин из исторического прошлого. Оно кануло уже в вечность, оставив по себе только материал для назидания грядущим поколениям.

К счастью и к чести пастырей Русской Православной Церкви, надобно сказать, что они, хотя и не стояли на высоте пастырского призвания, однако всегда крепко держались Православия, быть может, и не вполне сознательно; хотя они мало учили свою паству истинам веры и жизни христианской, однако и не распространяли никогда каких бы то ни было вредных идей, развращающих народ и сбивающих его с надлежащего пути. Никогда духовенство наше не стремилось, подобно духовенству католическому, к господству над государством и даже никогда не вступалось в его политику. Пастыри наши всегда оставались в положении униженных и оскорбленных, да, кажется, не особенно и тяготились своим положением, памятуя слова Спасителя: „в мире скорбны будете“.

Но время переходчиво; а равно и жизнь, следующая за временем, изменяет свои условия. Что было прежде, того нет ныне. Изменяются и взгляды на людей и на вещи. Прежде, в давно минувшее время, смотрели на пастырей только, как на требоисправителей, и не стеснялись нанимать их для требоисправлений на толкучем рынке. Мыслимо ли это ныне? Условия жизни изменились; изменился весь строй не только государственной, но и церковно-общественной жизни, изменились взгляды на вещи и отношения между людьми. Вместе с тем должны были измениться взгляды и на пастыря и отношения общества к нему. Ныне смотрят на пастыря уже, не как только на требоисправителя, но и как на учителя, наставника и руководителя пасомых в религиозно-нравственной жизни, как на друга, отца и благодетеля паствы. Последним обязанностям пастыря в наше время отдается даже преимущество пред первою, так что пастыря, небрегущего о них, уже и не считают в собственном смысле пастырем.

Современные пастыри должны понять современные требования и принять их не к сведению только, но к непременному выполнению, памятуя слово апостольское: „се ныне время благоприятно; се день спасения“. И точно, ныне самое благоприятное время для истинно-пастырской деятельности и для утверждения и укрепления в Православии чад Русской Православной Церкви, населяющих обширную территорию Русского государства. Ныне не только не пренебрегают пастырской просветительной деятельностью, и не считают ее излишнею и ненужною, но и, напротив, призывают пастырей к этой деятельности, говоря: „пастыри Православной Церкви, учите нас! Мы готовы вас слушать“. И что же мы ответим на это? Неужели на призыв Церкви, общества и государства взяться энергически за дело, которое указал нам Пастыреначальник, Господь Иисус Христос, мы скажем: „имейте нас отреченных по тем-то и тем-то причинам?“ Нет, мы верим и надеемся, что современные пастыри окажутся стоящими на высоте своего призвания и проникнутся до костей и мозгов сознанием идеи своего служения. Мы не сомневаемся, что между пастырями Русской Православной Церкви всегда были и есть тысячи не преклоняющих своих колен пред современным Ваалом, как было во времена пророка Илии… С них-то будут брать пример и все другие. Нужно только, чтобы требования обращаемые к пастырям, не превосходили меры и должных границ. Требуют, напр., от пастырей, чтобы они народную жизнь, слагавшуюся 900 лет, сразу поставили в те рамки, которых требует православная вера и Церковь. Но это разве возможно? Разве возможно сразу искупить исторические грехи, наслоявшиеся в народной жизни веками и поколениями? Надобно требовать от пастырей, чтобы они куплю деяли, а не сидели сложа руки, оправдывая свою бездеятельность грехами своих предков, относящимися не только к пастырям доброго старого времени, но и ко всему русскому обществу. И пастыри должны без всяких отговорок принять эти грехи на свои плечи и по возможности искупать их, потому что они вместе с грехами получили в наследство от своих предков и великое благо – именно Православие, сознательно или бессознательно, но ревниво охранявшееся и сохраненное нашими предками, в чем Господь Бог молитвами св. Равноапостольного князя Владимира да поможет нам.

Иерей

Пишете вы, честный отче, что заняты отчетами по истекшему году и еще не усвоили, как следует всего механизма, всех формул отчетности. У вас теперь на руках и приходо-расходные и метрические книги, исповедные росписи и т.д. Отчет – дело хорошее: он покажет, в каком положении то, у чего вы приставлены. А для пастыря первый долг иметь самое подлинное, самое точное знание и суждение о своей пастве, о ее жизни, о ее духовном росте, о своей деятельности среди нее, успехах и т.д. Истинный пастырь, не наемник, должен знать даже каждого члена своей паствы, чтобы потом овча изнемогшее подъять, болящее уврачевать, заблудшее обратить, сокрушенное обязать, погибшее взыскать и крепкое снабдеть (Иез.34:4, 16). Премудрый Приточник так назидает пастыря: разумне разумевай души стада твоего и да приставиши сердце свое к твоим стадам (Притч.27:23). Пастырь по сердцу Божию все свое усердие прилагает к тому, чтобы уразумевать и – можно сказать – разумно проразумевать души своих пасомых, дабы потом свое сердце, которое всегда на страже и близ стада, направлять сообразно с тем, что уразумеет.

Но вы сами сознаетесь, что тот бумажный, писанный, чисто материальный и внешний отчет, которым теперь там заняты пастыри, не принесет пользы в таком великом деле. Теперь вы сами и причт, и староста с вами расписываете, сколько по различным статьям поступило за истекший год, напр., сколько выручено от продажи свеч, венчиков, сколько оказалось кошелькового сбора, сколько вынуто из кружек; рассчитываете, сколько осталось к новому году, и, может быть, соображаете, что даст наступивший. Но этот ли только приход и расход вам нужно привести в известность? Это ли только займет вашу мысль и сердце? У вас есть еще богатство, которое пастырь обязан и беречь, и приращать, и расточать, и отдать во всем этом тщательнейший отчет. Вам дана благодать священства, оскудевающая восполняющая; вам дано широкое и высокое образование; вам стараются давать и указывать различные пособия и по пастырскому учительству и руководству пасомых; заводятся и благочиннические библиотеки и церковные, и многое т. под. Вот вам основной капитал и постоянный богатый приход. Из всего этого вы должны богатой и щедрой рукой рассевать на вверенной вам ниве Божией, пускать в оборот и расходовать. Не ясно ли для вас, что такое теперь расход и проценты на капитал? Вот вы ставите, положим, цифру вырученного от продажи свеч; а припомните: много ли вы заботились о том, чтобы у тех, чья свеча горит, горело и сердце? Вот идет цифра собранного на храм и его благолепие? А много ли вы украшали его своим благоговейным служением, учительным словом, внятным чтением молитв и пристойным пением? Но ведь у вас есть и неимущие, которым нужно было дать что-нибудь из ваших богатств. Припомните – много ли у вас таких, которые не знают даже кратких и важнейших молитв, напр., молитвы Господней, Ангелу Хранителю и т.д., не говоря уже о чем-либо большем. Учили ли вы их и научили ли? Чему вы учили в своих проповедях? Пытались ли вы спросить кого-нибудь из пасомых, что он услышал, что понял из вашего поучения? – вот вам процент на капитал и ваш расход. Припомните: много ли было таких, которые по годам не были у исповеди и Св. Причастия, и привлекли ли вы их своим пастырским словом и воздействием? Много ли было таких, которые по целым месяцам в храм Божий не заглядывали, и привлекли ли вы их на украшение храма своим благоговейным служением, умением расположить к молитвенному настроению духа? Много ли было таких, которые лишь завидят священника, бросаются в сторону, как от заразы, или уходят назад, и много ли стало таких, которые сами ловят и ищут вас, чтобы услышать ласковое, учительное и мудрое слово, чтобы побеседовать с вами в назидание себе? Конечно, на все это и многое тому подобное вы не найдете ответа нигде, кроме вашего сознания, которое должно подвести итог и составить отчет, конечно не писанный; не проведенный по всем статьям, но без сомнения полезнейший для вас и для паствы. Разумне разумевай души твоего стада и да приставиши сердце свое к твоим стадам!

Вот вы пишете метрики, начиная с родившихся и крещенных. Но поразмыслите о том, пытались ли вы когда-нибудь разъяснить пасомым, что означает крещение? для чего совершается? отвечал ли вам кто-нибудь хоть немного, но толково? Многие ли знают, для чего дается нам имя святого? Связываются ли с этим какие обязательства? Знают ли хоть что-нибудь о святом, имя которого носят? Знают ли, для чего возлагается на нас крест при крещении и к чему мы обязываемся, возложивши на себя крест? Не мудреные вопросы! а многое прибавят к вашему отчету.

Разумне разумевай души твоего стада и да приставиши сердце свое к твоим стадам.

Вот идет запись умерших и погребенных. А нет ли среди словесных овец ваших такой, о которой можно сказать, что она жива умерла? Много ли живых, но духовно умирающих? или тяжко болящих, которым нужно духовное уврачевание? Пытались ли вы восставить с одра духовной болезни пастырским увещанием, наставлением, и стали ли они крепкими? Припомните, много ли у вас остается к новому году болящих, напр., таких, которые, как говорят, жизнь прожигают, не думая ни о Боге, ни о храме, ни о труде, – любители и завсегдатаи шумных сходок, гвалта, шума, шинка, где можно под шумок схватить хоть и сухой, но легкий кусок? Пытались ли вы своим пастырским влиянием тронуть сердце такого и заставить искать у вас опоры и подкрепления в трудовой и христианской жизни? или вы всякие попытки считаете бесплодными? А думали ли вы отереть слезу сирот, которых отца хоронили? И как вы сумели это сделать, от себя лично или привлекли к милосердию и других? Ведь известно, что иной и от богатства скудостию сеет, а другой и от скудости своей уделяет щедро? Это дело такое, где совет трудно дать: дело воли и охоты каждого, а между прочим оно – на пастыре первый долг. Худо будет, если пастырь только думает волною овец своих одеваться, а не прикроет их в туманный, непогодный день. Разумне разумевай души стада твоего и да приставиши сердце свое к твоим стадам.

Открываете вы для подписи запись браком сочетавшихся. А многих ли вы сочетали друг с другом уже повенчанных между собой? Ведь бывает, напр., так, что молодой муж берет только работницу за себя в дом, чтобы потом, покинув ее, уйти на страну далече и забыть покинутую. Употребляли ли вы свое пастырское влияние, все свои усилия к предотвращению такого негласного, но горького развода? Или вы держали себя в стороне от того? Останавливали ли вы своим то грозным и обличительным, то кротким и увещательным словом, когда знали, что хилая и слабая жена несет трудную работу, а здоровый и ленивый муж любит погулять да полежать? Или вы считали это дело не своим? Успели ли вы хоть сколько-нибудь внушить брачущимся, что значит жить вместе и как живут вместе муж и жена – христиане? Знают ли они, для чего Бог и Христос освящает их союз? Твердо ли знают они, что еже сочета Бог – человек да не разлучает; посему и пастырь все усилия употребляет замеченное зерно семейного разлада подавить, а мир и любовь возрастить.

Пытаясь ответить перед собой на все эти и подобные вопросы, вы приготовите пастырский отчет и будете разумевающим свое стадо. Правда, – это не легко; но и трудно ли и когда трудно? – Да приставиши сердце свое к твоим стадам: лишь бы сердце было близко к тем, кого нужно ведать; оно найдет себе отклик там, где настойчиво ищет; „как в воде лице – к лицу, так сердце человека – к человеку“ – сказал Премудрый (Притч.27:19).

Пр. А. В.

I.

Среди иностранных сочинений о России и в частности о русском духовенстве очень мало встречается таких, которые обнаруживали бы непосредственное, личное знакомство с Россией и серьезное изучение литературы предмета. В ряду этих немногих сочинений одно из первых мест принадлежит сочинениям французского публициста (Леруа-Болье), который у нас в особенности известен двумя своими трудами: „Империя Царей и Русские“ и „Русский государственный человек (Н. Милютин) по не изданной его корреспонденции, – этюд о России и Польше в царствование Александра II“ и несколькими журнальными статьями о русской жизни. В последнее время печатается ряд его статей в журнале „Обозрение двух миров“ („Revue des deux Mondes“) под общим заглавием „Религия в России“, из которых в особенности может представлять интерес для наших читателей та, в которой трактуется о русском православном духовенстве и русских духовно-учебных заведениях¹. В статье этой сообщается немало неверных сведений. Автор к некоторым вопросам относится очень поверхностно, иногда выдает личные гипотезы за действительные факты, придает общий характер частным, исключительным явлениям и относит к настоящему времени то, что было лишь в прежние, более или менее отдаленные времена. Здесь явно отражается влияние отрицательных воззрений тех наших светских писателей, которые служили для Леруа-Болье главными источниками. Тем не менее она не лишена своего интереса: автор не только дает этим воззрениям новое освещение путем новых соображений и сопоставлений, но и решает некоторые вопросы самостоятельно, смотря на них с своей собственной точки зрения. Она заслуживает внимания и потому, что автор ее, как иностранец, мог более спокойно отнестись к предмету своего исследования, нежели те из наших светских писателей, которые возросли в среде, проникнутой предубеждением против православного духовенства. И действительно, здесь нет и тени того раздражения и озлобления, каким проникнуты статьи о православном духовенстве, принадлежащие нашим писателям известного лагеря. Хотя воззрения Леруа-Болье имеют в общем отрицательный характер, тем не менее он указывает и некоторые светлые черты русского духовенства. К достоинствам этого сочинения следует отнести также то, что автор довольно остроумно подмечает некоторые из характерных особенностей нашего православного духовенства и проводит не лишенную интереса параллель между ним и духовенством других исповеданий.

Русское духовенство, говорит Леруа-Болье, до последнего времени было вполне замкнутою в себе кастою, в которой господствовала наследственность. Хотя в последнее время официально были приняты меры к ограничению этой замкнутости, тем не менее в действительности русское духовенство продолжает доселе представлять из себя нечто вроде колена Левиина. Замкнутости этой содействует прежде всего воспитание духовенства в особых, специальных духовно-учебных заведениях, которые вопреки закону, открывающему доступ в них всем сословиям, почти исключительно наполняются „детьми попов“, и дают особое воспитание, отличное от светского, поддерживая изолированность духовенства. Для уничтожения этой кастичности неоднократно предлагалось совсем уничтожить духовно-учебные заведения. Это было бы, может быть, единственным средством к тому, чтобы сделать клир вполне светским. К несчастью, Церковь питает своих служителей особой пищей, отличной от той, какая дается в светских учебных заведениях. Призвание священника требует продолжительной дрессировки, трудной в общих школах, преследующих совсем другие цели. Тем не менее по духу и общему направлению духовно-учебные заведения не стоят выше светских. Они не отличаются даже религиозностью. Из них всегда выходило немало людей неверующих – явление, не часто встречающееся в России. Эта, кажется, аномалия объясняется отчасти той суровой системой воспитания, которая долгое время господствовала в духовных семинариях, и теми материальными лишениями, которые должны были испытывать семинаристы. Вопреки закону и официальным привилегиям клира, долгое время не знали другой дисциплины, кроме розог и телесных наказаний, которые высшее начальство, „как говорят“, не отказывается употреблять и в настоящее время. Плохо кормимые, бедно одетые, ожесточаемые чрез преждевременные лишения (souffrances), зная религию почти исключительно в форме надоедающего выполнения внешних обрядов, семинаристы проникались чувством отвращения и к своим учителям, и к своему призванию, и к обществу, и к Церкви. Также и духовные академии немногим были лучше. Студенты академий не стеснялись посещать трактиры и кабаки. Пьянство, дебош и всякого рода оргии не были редкостью. В известную эпоху эти заведения пользовались столь дурной репутацией, что для наполнения их детьми духовенства должно было обращаться к полицейским, насильственным мерам. Преподаватели, которые получали скудное содержание и с которыми дурно обращались, были столь же жалки и недовольны, как их воспитанники. После этого можно ли удивляться тому, что русские семинарии в течение долгого времени были рассадниками радикализма? Даже и теперь, несмотря на реформы, произведенные графом Толстым и г. Победоносцевым, в православных семинариях не процветает дух религиозности. И теперь не исчез еще тип семинариста – свободного мыслителя. При Александре III духовные школы иногда оказывались не менее недисциплинированными, нежели гимназии или университеты. В доказательство этого автор ссылается на те беспорядки, которые в последнее время действительно происходили в некоторых семинариях, хотя они вовсе не имели тех широких размеров, какие приписывает им Леруа-Болье. Он не упускает случая также упомянуть об „одном кандидате богословия“, принимавшем участие в печальном событии 1-го марта прошедшего года, добавляя, что „не было ни одного политического процесса, в котором не фигурировали бы сыновья попов“. До конца царствования Александра II семинаристы наравне с воспитанниками гимназий допускались в университеты. Но во время высшего развития нигилизма они неожиданно были лишены этого права. Произошло ли это вследствие опасения их радикальных стремлений, или вследствие недоверия к их бедности, располагающей к самым крайним решениям, или из желания, чрез сокращение числа студентов, ограничить ученый пролетариат, из которого преимущественно вербуются банды анархистов, или, наконец, как утверждается это в официальных сообщениях, вследствие низшей степени образования семинаристов сравнительно с гимназистами, – во всяком случае, пресекая семинаристам доступ в университеты и заставляя сыновей священнических, не имеющих призвания к духовному званию, поступать в духовные академии, правительство усилило изолированность и кастичность духовенства. Государство чрез это воздвигло новый барьер между детьми духовенства и образованными классами. Что касается семинарских программ, то они, говорит Леруа-Болье, очень близки к гимназическим. Только в последние годы было усилено преподавание богословских наук в ущерб изучению классических языков. Образование, даваемое русскими духовными семинариями, совсем не соответствует тем представлениям, какие имеют о нем за границей. Мало есть стран, в которых от клира требовались бы столь разнообразные познания. Трудно было бы придумать для духовенства более обширную систему обучения. Но невыгодная сторона этой системы, как и всех наших современных школ, заключается в том, что полнота знаний достигается в ущерб основательности их. Впрочем, Леруа-Болье не имеет, очевидно, точного представления о том, какие именно предметы преподаются в духовных семинариях: в число их он включает ботанику и сельское хозяйство. Но относительно греческого языка он делает не безосновательное замечание, что изучению его слишком мало отводится места в стране, в которой господствует „греческий обряд“.

Таким образом, первый упрек, который делается нашему духовенству, это его кастичность, о которой на всевозможные лады твердят и многие из наших светских писателей. Этот упрек тем более тяжел для духовенства, что оно ничуть не повинно в этом. Нашей духовною властью сделано все, что только можно было сделать, для облегчения доступа светским лицам в духовное звание. Она уничтожила наследственность мест, нередко, но не всегда практиковавшуюся в прежние времена среди нашего духовенства, и с особым радушием принимает тех светских лиц, которые желают посвятить себя пастырскому служению и обладают необходимыми для этого качествами. К подобного рода лицам наше духовное начальство относится даже с особою снисходительностью. Если же, тем не менее, является мало желающих воспользоваться этими льготами, то причина этого явления заключается прежде всего в недостаточном развитии среди нашего светского общества того духа религиозности и того самоотвержения, которыми должны обладать лица, желающие посвятить себя пастырскому служению, и затем – в слишком незавидном положении духовенства и в частности в его недостаточной материальной обеспеченности; улучшение же этого положения зависит не столько от самого духовенства, сколько от его паств, т.е. от мирян, и от правительства. Также и наши духовно-учебные заведения с особой любезностью открывают свои двери для светских лиц; можно даже сказать, что в настоящее время едва ли в другое какое-либо учебное заведение так легок доступ, как именно в духовно-учебные заведения. В последние годы уже было немало случаев поступления светских лиц в духовное звание и особенно в духовно-учебные заведения.

Леруа-Болье полагает, что уже самая специализация духовных школ содействует развитию кастичности, и поэтому, подобно некоторым из наших непризванных прожектеров, предлагает совсем закрыть духовно-учебные заведения и заменить их светскими. Но это обвинение столь же несправедливо, как если бы мы стали обвинять военно-учебные заведения, которые также имеют специальный характер и в которые преимущественно поступают дети лиц военного звания, в том, что они создают особую, военную касту, и если бы мы поэтому стали требовать закрытия их. Сам Леруа-Болье не отрицает, что для приготовления к священству требуется особая долговременная „дрессировка“. Где же она должна производиться, как не в особых специальных школах? Пока существуют определенные профессии, до тех пор должны существовать и специальные школы для приготовления к этим профессиям.

Существующие наши духовно-учебные заведения Леруа-Болье признает не удовлетворяющими своему назначению как в религиозно-нравственном, так и в дисциплинарном отношении, ссылаясь, в подтверждение этого строгого приговора, на единичные прискорбные явления, обнаружившиеся в последние годы в жизни наших духовно-учебных заведений, и объясняя эти явления тою суровою системою воспитания, которая царила в наших старых духовных школах и которая не вполне прекратилась будто бы и до сего времени. Мы далеки от того, чтобы признавать современные духовно-учебные заведения вполне безукоризненными и вполне соответствующими своему идеалу. Тем не менее, мы не имеем никакого основания возводить отдельные случаи нарушения правил религии, нравственности и дисциплины, встречающиеся иногда среди воспитанников духовно-учебных заведений, в общие явления. Та гуманная система воспитания, то самое тщательное внимание, которое в настоящее время обращается духовно-учебною администрацией на развитие в своих воспитанниках начал религии и нравственности, дают полное право заключать, что наши духовно-учебные заведения стоят в религиозно-нравственном и дисциплинарном отношении не только не ниже, но и выше светских. Это заключение подтверждается и беспристрастным сравнительным наблюдением над характером и жизнью воспитанников тех и других заведений. Те времена, которые, не без значительного сгущения красок, изображены в известных занимающему нас автору „Очерках бурсы“, прошли безвозвратно. В настоящее время едва ли кто, лично знакомый с нашими духовно-учебными заведениями, может „говорить“ и об употреблении в них телесных наказаний. При этом нужно иметь в виду также и то, что порядки, царившие в наших бурсах, не были исключительным явлением, а служили лишь данью своему времени: они существовали и в современных им наших светских учебных заведениях, – существовали, в свое время, с различного рода местными видоизменениями, и в разных странах Западной Европы. Но эта суровая система воспитания ни в ком не вызывала озлобления или отвращения не только к Церкви и обществу, но даже к учителям и к самой бурсе. Если были исключения, то разве в чрезвычайно редких случаях. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться за справками к нашим отцам и дедам, учившимся или учившим в старой бурсе: они почти всегда носят в себе светлый образ бурсы, в котором большею частью вполне стушевываются темные стороны ее. И замечательно, что, несмотря на все свои недостатки, старая бурса пользовалась полным доверием светского общества. Так например: Киевская Академия в старые времена служила главным местом обучения для детей местной аристократии. Действительно, в известную эпоху, для пополнения духовно-учебных заведений детьми духовенства, правительство должно было обращаться к принудительным мерам. Но это явление объясняется не дурною репутацией духовных школ, а тем, что многие из духовенства еще не понимали пользы образования. Это было в те отдаленные времена, когда посредством таких же мер вербовались ученики из детей дворянства для светских учебных заведений. Но если воспитанники и преподаватели прежних духовных школ ни в чем не выражали своего недовольства, за исключением чрезвычайно редких случаев, то тем более не может быть речи о недовольстве в современных духовно-учебных заведениях. Поэтому, вполне безосновательными оказываются и все предположения о наших духовно-учебных заведениях, как о рассадниках радикализма и неверия. Тип семинариста – свободного мыслителя, атеиста, нигилиста и т. под. не взят из действительности, а создан недоброжелателями наших духовных школ чрез обобщение двух–трех единичных случаев с примесью значительной дозы фантазии. Но и эти исключительные явления зарождались и развивались большею частью (если не исключительно) не в самых духовных школах, а под пагубным влиянием той среды, которая не имела к последним никакого отношения. В семье не без урода. Однако, это еще не дает права всех членов семьи признавать уродами, в особенности, если сама семья нисколько не повинна в этом уродстве и если из членов ее выходит гораздо менее уродов, нежели из других семейств.

Леруа-Болье, подобно некоторым из наших светских писателей, набрасывает на наши духовно-учебные заведения тень политической неблагонадежности. Но и для этого нет фактических оснований. Факты, напротив, свидетельствуют, что из духовного звания выходило гораздо менее политических преступников, нежели из среды дворян, мещан и крестьян. В подтверждение этого, мы можем сослаться на статистику политических преступлений, составленную по официальным отчетам „Правительственного Вестника“ и помещенную в одном из номеров „Нового Времени“ за 1882 год. Из этой статистики видно, что в первых двадцати политических процессах, начиная с 1866г., т.е. с Каракозовского дела, фигурировало 382 человека, за исключением оправданных. По общественному положению преступники распределялись так: дворян 151 или около 40 процентов, купеческого сословия 23 или около 6 процентов, мещан 44 или около 12 процентов, крестьян 42 или около 11 процентов, из духовного же звания 34 или около 9 процентов. Хотя здесь говорится вообще о лицах духовного звания, а не об учащихся в духовно-учебных заведениях, но это не имеет особого значения, так как во всех политических процессах была замешана главным образом молодежь и особенно учащаяся или учившаяся. Поэтому, мы имеем полное право сказать, что большая часть политических преступников выходит из университетов и гимназий, а не из семинарий, тем более, что некоторые из политических преступников духовного звания (если не большая часть) получили образование в светских учебных заведениях. При последующих же политических процессах указанное процентное отношение не только не увеличилось, а скорее уменьшилось в пользу духовного звания и духовно-учебных заведений. Так, в числе четырнадцати политических преступников, осужденных по приговору Особого присутствия Правительствующего Сената 15–19 апреля 1887 года, как видно из официального сообщения, было: 6 дворян, 3 мещан, 2 крестьян, 1 казак, 1 купеческий сын и 1 сын псаломщика. Правда, этот сын псаломщика был „кандидат богословия“. Но это был первый и, надеемся, последний политический преступник, вышедший из духовной академии.

Поэтому, правительство не имело оснований относиться и никогда, насколько нам известно, не относилось, с большим недоверием к духовным, нежели к светским учебным заведениям. Если в последнее время студентам духовных семинарий был ограничен доступ в университеты, то это было сделано, как мы имеем основание полагать, по инициативе духовного начальства или, по крайней мере, по соглашению его с гражданскими властями. Чрез это ограничение не был закрыт для детей духовенства, не чувствующих в себе призвания к духовному званию, доступ в университеты, а лишь обусловлен обязательством выдержать испытание зрелости, не представляющее особых затруднений для лиц, способных к высшему образованию. Этими мерами прежде всего имелось в виду, по всей вероятности, положить преграду тому увлечению, с каким некоторые воспитанники духовных семинарий пользовались льготными условиями для поступления в университеты, не будучи достаточно подготовлены к университетскому образованию, и поэтому должны были впоследствии оставлять необдуманно избранное ими заведение, между тем как они могли бы, может быть, не без успеха продолжать образование в духовных академиях, представляющих естественное завершение того образования и воспитания, которое дети духовенства получают в домах своих родителей и в духовных училищах и семинариях, или посвятить себя пастырскому служению, или же, наконец, избрать другой род деятельности. Правительство могло иметь в виду также и то, что некоторые из общеобразовательных предметов (как например классические языки) в духовно-учебных заведениях преподаются по более краткой программе, нежели в гимназиях, хотя, по общему своему развитию, семинаристы, как получающие сверх того еще довольно основательные познания по философии и богословским наукам, отнюдь не ниже гимназистов. Чрез рассматриваемое нами ограничение университеты были приравнены лишь к духовным академиям, в которые принимаются воспитанники не только духовных семинарий и гимназий, но и высших светских учебных заведений не иначе, как только после предварительного письменного и устного испытания. Поэтому, рассматриваемые меры не имеют никакого отношения к нигилизму и отнюдь не могут иметь значение барьера, построенного будто бы государством для отделения духовенства от светского образованного общества.

Что касается, наконец, программы образования, получаемого нашим духовенством, то в действительности она вовсе не столь обширна, как это может на первый взгляд показаться иностранцу. Леруа-Болье упускает из внимания то обстоятельство, что во Франции и Германии духовенство проходит, кроме специально-богословского, еще общий гимназический курс, между тем как образование наших православных священников большею частью ограничивается прохождением курса духовных училищ и семинарий, в которых программы по некоторым общеобразовательным предметам, как мы уже упоминали, значительно уже, нежели в гимназиях. Стремление в возможно более короткий срок достигнуть возможно более обширных познаний действительно может невыгодно отражаться на их качестве. От этого недостатка, присущего в той или другой мере всем современным школам, не вполне свободны и наши духовно-учебные заведения. Но вполне устранить его едва ли в настоящее время возможно: сокращение семинарских программ, и, следовательно, понижение образовательного ценза кандидатов священства едва ли может быть достигнуто без значительного вреда для успехов пастырского служения, а увеличение времени для изучения семинарского курса еще на один или на два года может привести к тому, что многие родители предпочтут давать своим детям гимназическое и затем университетское образование, на которое обыкновенно употребляется 12 лет, нежели отдавать их в низшие и средние духовно-учебные заведения с 11 или 12-ти-летним курсом.

Таким образом в наших духовно-учебных заведениях, служащих главным образом для приготовления кандидатов на священно-служительские должности, Леруа-Болье видит почти исключительно темные стороны. Уже по этому самому он не мог и наше православное духовенство признать вполне удовлетворяющим своему назначению. Тем не менее о духовенстве он высказывает в общем гораздо более благоприятное суждение, нежели можно было бы ожидать от лица, произнесшего столь строгий приговор относительно духовно-учебных заведений.

Н. Д.

(Продолжение будет).

Православные христиане, как известно, еще с вечера Великой субботы собираются в свои приходские храмы, чтобы здесь, как бы у самого гроба Господня, услышать первую и радостную весть о воскресении Христовом. В ожидании начала пасхальной утрени, – пишет к нам о. Михаил Нильский (свящ. села Моисеевичи Валдайского уезда Новгородской губернии), – собравшиеся в храм прихожане назидаются слушанием книги Деяний Апостольских, которая читается на славянском или русском языке сначала членами причта, а затем грамотными любителями из прихожан. Но чтение этой книги для прихожан, собравшихся в храм еще с вечера Великой субботы – в ночь на Пасху, говорит о. Михаил Нильский, не имеет отношения ни к пережитым, ни к переживаемым прихожанами минутам. Книга Деяний Апостольских повествует о тех обстоятельствах и событиях, которые следовали за воскресением Христа. Следовательно, чтение этой книги в пасхальную ночь, так сказать, предупреждает весть о воскресении Господа в пасхальную утреню. Правда, весть о воскресении Христа из гроба уже возвещена миру чтением первого воскресного Евангелия на литургии Великой субботы, но вся обстановка церковная в ночь на Пасху, с лежащей посреди церкви плащаницей, более располагают христиан к созерцанию лежащего во гробе Богочеловека и размышлению о Его страданиях. Благоговейно настроенным христианам хотелось бы слышать только о том, что они пред собою видят. Они видят своего Спасителя изъязвленным, бездыханным, во гробе. Им хочется припомнить все то, что предшествовало и что довело их Искупителя до такого состояния… И вот, – заключает о. Нильский, – обстоятельное повествование обо всем этом в предпасхальные минуты было бы как нельзя более своевременным, уместным, занимательным, поучительным и во всех отношениях полезным для прихожан, собравшихся в храм – в ночь на Пасху и окружающих плащаницу, как бы гроб своего Искупителя.

Из имеющихся назидательных и душеспасительных книг, можно было бы, по мнению о. Нильского, взять знаменитое сочинение высокопреосвященнейшего Иннокентия, архиепископа Херсонского и Таврического, под названием: „Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа“, как такое сочинение, которое по содержанию своему вполне могло бы отвечать душевному настроению христиан в предпасхальные минуты. Читая, или слушая эту в высшей степени назидательную книгу, православные прихожане, как бы собственными глазами, увидели и собственным сердцем ощутили все то, что пережил Христос в последние дни уничиженного Своего состояния на земле, и что знать так желательно предстоящим пред плащаницей, как бы пред гробом Искупителя. Выражая желание и по-видимому не без основания, чтобы в пасхальную ночь вместо „Деяний Апостольских“ читать „Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа“, о. Нильский замечает, что приходскому священнику, заботящемуся о духовной пользе своих прихожан, нелишне было бы распорядиться так: назначить чтение книги „Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа“ не с начала, а с того места, где говорится о предательстве Иисуса Христа Иудою, чтобы таким образом окончание этой книги непосредственно подошло к началу полунощницы. Тогда чтение книги „Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа“, послужив для предстоящих подробным раскрытием и уяснением предыдущих скорбных событий из последних дней земной жизни Господа нашего Иисуса Христа, с тем вместе постепенно и сознательно будет подготовлять и подготовит их и ко встрече всерадостной вести о Его воскресении.

С вышеизложенными суждениями и желаниями о. Нильского по возбужденному им вопросу, – вопросу уже не новому, невозможно согласиться. Этот вопрос был поднят уже лет десять тому назад и обсуждался на страницах нашего журнала. Вот что мы писали тогда (см. Рук. для сел. паст. за 1877г.) в решение этого вопроса. „То обстоятельство, что христиане, окружая гроб Христа Спасителя, всецело заняты потрясающими душу событиями времени, все свои мысли сосредоточивают только на последних днях земной жизни Христа Спасителя, на страданиях Искупителя, и потому желали бы слушать о том, как божественный Страдалец жил на земле, чему Он учил, что говорил и за что, наконец, так жестоко замучили Его, – не может служить достаточным побуждением к замене чтения книги Деяний Апостольских в пасхальную ночь чтением истории о последних днях земной жизни Христа Спасителя. Если благоговейные христиане во время пасхальной ночи всецело заняты мыслью о страданиях Христовых, то они необходимо переживают глубоко-грустное и скорбное чувство. Такое чувство еще более будет вызвано в них, если во время пасхальной ночи читать историю жизни и крестной смерти Христа Спасителя. Между тем праздник Христова воскресения, праздник светлейший и торжественнейший, должен быть встречен и проведен с чувством живейшей радости, а не с печалью, – печаль и скорбь должны быть чужды в праздник праздников. После этого, будет ли основательно поддерживать в христианах грустное и печальное настроение духа до самой минуты наступления великого дня пасхального? Напротив, не видна ли особенная мудрость Церкви, когда она во время пасхальной ночи предлагает вниманию верующих чтение из книги Деяний Апостольских? Церковь, предлагая во время пасхальной ночи чтение Апостольских Деяний, переносит мысль верующих к воскресению Христа и последующим радостнейшим событиям, к благим плодам искупления, совершенного Иисусом Христом. О воскресении же Господа и благих плодах искупления, совершенного Им, Церковь напоминает верующим еще с вечера пред праздником Пасхи. На вечерне за литургией Великой субботы уже соединяются с песнопениями Великой субботы торжественные песнопения воскресные (4 стихиры на „Господи воззвах“ первого гласа Октоиха: „Вечерние наши молитвы“). После „Свете тихий“ читается 15 паремий, в которых представляются пророчества и прообразования о спасении людей воскресением Господним. После Апостола на литургии, вместо аллилуиа, поется псалом: „Воскресни Боже, суди земли, яко Ты наследиши во всех языцех“. Чтение Евангелия повествует о воскресении Господа, явлениях воскресшего Христа апостолам и о посольстве их на всемирную проповедь (Мф.28, зач. 115). Пред чтением Евангелия, во время пения „Воскресни Боже“ иереи и диаконы облачаются в белые одежды (Тип. послед. Велик. субб.), или в облачение воскресное (Чин священнослужения и обрядов, соблюд. в больш. Успенск. соб. л. 14); в это же время обыкновенно снимаются темные одежды с жертвенника, престола и аналогия. Причастен: „Воста, яко спя Господь и, воскресе, спасаяй нас“ тоже возвещает о нашем спасении чрез воскресение Христа Спасителя. Но когда Церковь на вечерне за литургией Великой субботы напоминает о воскресении Господа и благих плодах искупления, совершенного Христом, то она с вечера пред праздником Пасхи вводит верующих в то радостное, душевное настроение, какое принято иметь в день св. Пасхи. И во время пасхальной ночи, предлагая чтение Деяний Апостольских и перенося мысль верующих к воскресению и вознесению Иисуса Христа, сошествию Св. Духа на апостолов, чудесному утверждению и распространению Царства Христа на земле, ослабляет в душе их ту горечь и печаль, какие могли быть вызваны в предшествующие дни воспоминанием о страшных событиях голгофских. Таким образом приведенное обстоятельство, по нашему мнению, скорее говорит против того, чтобы во время пасхальной ночи читать народу историю о земной жизни и крестных страданиях и смерти Христа Спасителя. Кроме того, изменять предписания церковного Устава и заменять уставные чтения другими, по личному только или частному усмотрению, значит допускать тот произвол и разнообразие в церковно-богослужебной практике, к устранению которых вселенская Церковь предпринимала меры еще в самую раннюю пору своего существования. – Вот те основания, по которым мы прежде возбуждавшийся вопрос о замене чтения Деяний Апостольских в пасхальную ночь чтением истории о последних днях земной жизни Господа нашего Иисуса Христа решили в смысле отрицательном, и теперь держимся такого же взгляда по тому же вопросу, почему-то вновь возбуждаемому о. Нильским.

(Из очень старинной книги).

Cum pastores ovium sitis constituti,

Non estote desides, neque canes muti.

Sonum vestrum nuntient latratus arguti,

Lupus rapax invidet ovium saluti.

Omnibus tenemini, viri, praedicare,

Sed quibus, quid, qualiter, ubi, quando, quare?

Debetis solliciti praeconsiderare

Ne quis in officio dicat vos errare.

Vestra conversatio sit religiosa,

Munda, conscientia, vita virtuosa,

Regularis habitus, fama speciosa,

Nulla vos coinquinet labes criminosa.

Estote pacifici, sobrii, prudentes,

Justi, casti, simplices, veri, patientes,

Hospitales, humiles, subditos docentes,

Consolantes miseros, pravos corrigentes.

Utinam sic gerere curam pastoralem

Possitis in saeculo per vitam actualem,

Ut cum exueritis chlamydem mortalem,

Induat vos Dominus stolam immortalem.

(Так как вы поставлены пастырями овец, то не будьте ни дремлющими, ни безгласными псами. Звонкий лай пусть раздается в вашем слове: хищный волк не выносит благосостояния стада. Воздерживайтесь, мужи, проповедовать всякому. Вам необходимо наперед тщательно обдумать, кому, что, как, где, когда и зачем это делать, чтобы кто-либо не сказал, что вы заблуждаетесь в своей обязанности. Все поведение ваше да будет религиозно, совесть чиста, жизнь добросовестна, внешность благопристойна, молва о вас добрая, никакая преступная скверна не должна пятнать вас. Будьте миролюбивы, трезвы, благоразумны, справедливы, целомудренны, простодушны, правдивы, терпеливы, страннолюбивы, смиренны, подчиненных учите, несчастных утешайте, развращенных исправляйте. О, если бы вы так исполняли долг пастырства в своей практической жизни, чтобы Господь облачил вас в ризу бессмертную, когда вы сбросите с себя эту смертную хламиду!)

Как достигнуть нам того, чтобы все прихожане наши, от мала до велика, и млад и стар, знали главнейшие молитвы, правильно и сознательно произносили их и понимали »Символ веры« и »Десять заповедей« хоть в пределах буквы их?

1) Диакон, при перенесении св. Дискоса с престола на жертвенник, должен ли идти южною и восточною стороною алтаря, или же – западною и северною?

На этот вопрос о. П. Ж-ского, священника, по его собственному признанию, молодого и малоопытного в богослужебной практике, следует сказать, что диакон, при перенесении св. Дискоса с престола на жертвенник, должен идти западно-северною стороною алтаря, как это обыкновенно и делается у нас повсеместно, да иначе и быть не может. Предложение – жертвенник находится в северной части алтаря, а потому диакону со св. Дискосом естественнее идти от престола к жертвеннику западною и северною стороною алтаря, а не южною и восточною. Затем, в Служебнике замечено, что диакон со св. Дискосом должен идти от престола к жертвеннику, зря вне дверем (царским). Это требование Служебника также естественнее и вполне может быть выполнено диаконом, когда он, при перенесении св. Дискоса с престола на жертвенник, будет идти западною и северною стороною алтаря.

2) Из четвертой просфоры – за живых должно ли вынимать две больших частицы, или же – три?

Этот вопрос о. М-а Ч-ва свящ. К-ской губ. К-ского уезда не может быть отнесен к разряду недоуменных вопросов, так как в Служебнике ясно сказано, что из четвертой просфоры за живых священник должен вынимать сравнительно больших частиц две, из которых одну за Св. Синод, патриархов, местного епископа и пр., а вторую за Государя Императора, Государыню Императрицу, Государя Наследника Цесаревича и весь Царствующий Дом.

3) Муж и жена могут ли разновременно воспринимать детей у одних и тех же родителей?

Если вопрошающий о. М-ъ Ч-в из числа случайных подписчиков нашего журнала, то ведомо ему да будет, что предлагаемый им вопрос решаем был на страницах нашего журнала и недавно снова разрешен в смысле положительном, на основании Указа Св. Синода 1844г. окт. 17 дня.

Во всех учреждениях, больших и малых, общественно-государственных и частных, в конце истекающего года к началу года следующего подводятся итоги их деятельности. Постараемся и мы подвести итоги деятельности нашего православного пастырства к 1888 году, тем более, что этот год будет для нашей Церкви годом юбилейным. Каждому желательно знать, что же сделало за этот период времени наше пастырство, как институт, представляющий в себе передовое сословие в Церкви. Мы не станем касаться в настоящем случае деятельности духовенства древней Руси, – это завело бы нас слишком далеко; мы обратим внимание на деятельность духовенства последних годов, избегая при этом всякого личного пристрастия, и сообразуясь с действительностью, чтобы наши итоги вышли правдивыми, а не фальшивыми, реальными, а не фиктивными.

Последние годы относительно деятельности нашего духовенства могут считаться годами отрадными. Хотя они, быть может, не принесли в деятельности духовенства ничего нового, чего бы не было уже указано и чего бы не требовалось от духовенства в предшествовавшие годы; однако за последнее время деятельность духовенства во всех ее сторонах значительно расширилась, развилась и укрепилась; так что можно положительно утверждать, что духовенство наше относительно пастырской деятельности сделало значительный шаг вперед. И Бог в помощь ему!...

1) Обратим прежде всего внимание на самую главную и существенную обязанность православного духовенства – на отправление богослужения. Как духовенство за последнее время относилось к этой обязанности своей? Известно, что все формы богослужения определены церковным уставом, и потому относительно форм богослужения духовенство наше ничего не могло сделать: формы богослужения остаются и доселе теми же, какими были за несколько сот лет назад, да и должны оставаться таковыми же и на будущее время. Но как всякая форма требует надлежащего исполнения, то и выполнение форм богослужения, указанных церковным уставом, на практике, всецело зависело от духовенства. И духовенство наше, в отношении истового отправления богослужения за последнее время, значительно, кажется, подвинулось вперед. Мы не станем говорить о распоряжениях, воззваниях и убеждениях епархиальных архиереев, призывавших духовенство к сознанию важности и спасительности христианского православного богослужения, и к возможно истовому отправлению его, хотя и эти убеждения, предписания и воззвания не могли, как известно нам, оставаться бесплодными; мы будем говорить о самом приходском духовенстве. Имея в виду то, что православное богослужение есть одно из самых важных и действительных средств к религиозно-нравственному воспитанию народа, что введение в жизнь и сознание народа духа православной церковности есть первейшее средство к утверждению и укреплению его в православии, что богослужение есть величайший дар любви и милости Божией, дарованный Богом во спасение людей, за небрежное отношение к которому Свящ. Писание угрожает проклятием, пастыри наши за последнее время стремились к тому, чтобы отправлять богослужение возможно истовее, благолепнее и благоговейнее, и тем возможно нагляднее и рельефнее выражать дух христианского православия. Об этом кроме негласных фактов свидетельствует печатное слово, в котором многие из пастырей, не щадя не только своих собратьев, но и самих себя, во всеуслышание высказывали наши общие пастырские недостатки относительно отправления богослужения, призывали и себя и собратьев своих к исправлению и указывали возможные способы и средства к исправлению. Хотя бы на самом деле и не последовало всеобщего исправления в среде пастырей, но уже одно публичное заявление о своих недостатках относительно отправления богослужения, о которых иные люди почитают лучше умалчивать, свидетельствует о значительной, и притом в честном направлении, самодеятельности духовенства, ради правды не щадящего себя самого. В этом случае важно сознание своей недостаточности, желание лучшего и стремление к лучшему. И обнаружение этого сознания духовенства ценно в особенности в наше время, когда отовсюду раздаются голоса о деморализации, полном умственно-нравственном разложении и об индифферентном отношении к религии нашего духовенства, вообще и к православию в частности. Если бы в нашем духовенстве не было религиозно-нравственного сознания, если бы оно умственно-нравственно разложилось, если бы вошло в состояние религиозного индифферентизма, то откуда бы могло возникнуть в нем сознание своей неудовлетворительности относительно отправления православного богослужения? И где бы наше духовенство могло найти побуждение к стремлению истово отправлять богослужение? Сознание своих немощей нашим духовенством в деле отправления богослужения, публичное заявление о своих немощах посредством печатного слова и желание полного исправления свидетельствует только о живучести в нашем духовенстве религиозного элемента. И мы имеем данные заявить, что этот элемент настолько прирос к жизни нашего духовенства, настолько сроднился с его сознанием, что его невозможно уничтожить никакими, даже принудительными, мерами. Если пастыри наши и являлись и являются иногда в отправлении богослужения не вполне истовыми, то причина этого заключается единственно в человеческой немощи, но никак не в сознательном индифферентном отношении к религии вообще и к православию в частности. Если бы наше духовенство было действительно индифферентно к православной вере, то стало ли бы оно заводить не только всеобщее пение при богослужении, но даже и какие бы то ни было хоры певчих? А духовенство за последнее время во многих местах завело не только хоры певчих, но и всеобщее церковное пение. О чем все это свидетельствует? О религиозности нашего духовенства и о желании его сделать религиозными и прихожан.

2) Церковное проповедничество в предшествовавшее время также сделало значительные успехи. Правда, пока еще не все пастыри – проповедники. Но тем не менее, число проповедников постоянно увеличивается, и живое церковное слово, приноровленное к потребностям и пониманию нашего простого народа, слышится чаще и чаще. Церковное слово произносится ныне в таких глухих и захолустных приходах, в которых со времени учреждения их не слышалось доселе. Об этом свидетельствуют разного рода корреспонденции, весьма часто появлявшиеся на страницах разных периодических изданий не только духовных, но и светских. Неверующие, или не желающие веровать в плодотворную и живую деятельность духовенства, могут, хотя без всякого основания, отрицать правдивость этих сообщений и утверждать, что подобные сообщения делаются только напоказ. Но мы с своей стороны имеем фактические данные утверждать, что все эти сообщения далеко не вполне исчерпывают проповедническую деятельность нашего духовенства. Существование каких бы то ни было корреспондентов в наших селах составляет самую крайнюю редкость. Разве какое-нибудь более или менее интеллигентное лицо, случайно заброшенное в сельскую глушь, или только проездом остановившееся в селе, решится сказать что-нибудь худое, или доброе о сельском пастыре. Сами же пастыри, сколько нам известно, по своей традиционной скромности не только не решаются трубить о своей деятельности, но и часто скрывают ее от постороннего наблюдателя. И от того она в большинстве случаев остается неизвестною миру.

Если не о самой проповеднической деятельности, то о возбуждении к этой деятельности в среде наших пастырей свидетельствуют постоянно являющиеся в печати отдельные сборники проповедей, предназначенных для простых сельских слушателей. Мы не говорим при этом о том, – тоже знаменательном факте, что все периодические издания духовного характера, начиная с изданий столичных и оканчивая „Епархиальными Ведомостями“, переполнены проповедями сельских пастырей. „В прежнее время, печатались по преимуществу слова наших архипастырей или священников, служащих в больших городах, которые обыкновенно произносились пред образованным обществом и принаровлены были к его потребностям и пониманию. Ныне едва ли не больше выходит проповедей, которые в свое время произносились для простого народа, незнакомого с высшими вопросами веры и знания и требующего для себя млека – пищи младенцев, а не каких-либо утонченных и искусственных яств. Частое появление сборников таких проповедей для народа служит приятным свидетельством того, что в среде наших сельских пастырей очень живо, живее, чем прежде, сознание потребности исполнения лежащего на них учительского долга. Как видно, ныне проповедь гораздо чаще, чем прежде, слышится в наших сельских храмах, и судя по проповедям, являющимся в печати, ведется с удовлетворительным успехом. И у наших пастырей в этом отношении заметно достойное соревнование и похвальное стремление к самоусовершенствованию и к лучшему ведению учительского дела“ (Библиогр. Лист. Прилож. к Р. д. с. п. №8).

Совершенно понятно, что отдельные сборники проповедей, равно как и проповеди, печатающиеся в духовных периодических изданиях, как произведения отдельных личностей, не могут давать прямого и непосредственного основания к категорическому заключению об общем состоянии проповеднического дела. Но все это свидетельствует: во 1-х, о том, что в среде нашего сельского духовенства находятся пастыри, которые умеют не только говорить, но и писать по литературному, что много труднее первого; и отсюда – если в среде пастырей есть пишущие, то несомненно есть и говорящие. Во 2-х, если бы не было запроса со стороны сельских пастырей на печатные проповеди, то кто решился бы и издавать их? Если их издают, то, значит, есть запрос на них. И запрос этот идет не со стороны светских лиц, которые почти не читают проповедей, а со стороны сельского духовенства, которому печатные проповеди нужны не только для чтения и собственного назидания, но и для произнесения их с церковной кафедры, или по крайней мере для руководства к произнесению своих проповедей.

Об усиленном возбуждении сельского духовенства к проповеднической деятельности свидетельствуют разного рода статьи и даже целые трактаты о народной проповеди, выходившие большею частью из-под пера сельских священников и печатавшиеся в разных периодических изданиях. В этих статьях указывалось как на предметы народной проповеди, так и на лучшую постановку ее, – на способы и средства применения ее к народному пониманию и к народным потребностям. Из этих печатных рассуждений мы вывели такое заключение, что наши сельские пастыри, радея о религиозно-нравственном преуспеянии народа, хотят отыскать тот прямой путь, став на который церковная проповедь стала бы проповедью не официальною, но проповедью живою, неотразимо действующею на сердца слушателей, проповедью действенною, подчиняющею себе волю слушателей.

Как особый вид проповеди составляют внебогослужебные собеседования пастыря с народом. Этот вид проповеди сравнительно новый и возник в продолжении последних лет. Как новый вид проповеди, собеседования пока еще не могли вполне оформиться, развиться, утвердиться и укрепиться. Если и церковная проповедь пока еще не имеет у нас всеобщего приложения, то тем больше, по сравнительной новизне, не могли иметь такого приложения внебогослужебные собеседования. Но тем не менее, число собеседников-пастырей постоянно растет и собеседничество твердою стезей входит в жизнь и деятельность нашего духовенства. Быть может, беседы ведутся во многих случаях не вполне удовлетворительно; да и странно было бы требовать от духовенства, чтобы оно новое для него дело сразу поставило на надлежащий путь. В этом случае пока достаточно и того, что оно энергично берется за дело. Пусть ведет оно свое дело не вполне удовлетворительно, пусть делает ошибки; беда – небольшая: не ошибается ни в чем только тот, кто ничего не делает. При надлежащей энергии к делу со стороны духовенства время и опыт заставят его сознать свои ошибки и исправить их, тем более, что ошибки при ведении бесед могут касаться более формы, чем существа дела. Форма же не создается сама собою: она вырабатывается жизнью, по указанию действительных запросов ее.

3) Нам остается обратить внимание на церковно-приходскую школу, вверенную попечению и руководству духовенства. Церковно-приходская школа есть учреждение старо-новое. Зачалась она еще в незапамятные времена в домах духовенства, существовала без всяких правил и формальных отчетностей, как учреждение частное, и никому не было до нее никакого дела. Наберет, бывало, священник, диакон, или дьячок с пономарем, а то и каждый член причта по несколько крестьянских ребятишек, посадит их в своей избе, сколько вместиться может, и, взяв по рублевке с каждого в зиму, начинает учить их, ничто же мудрствуя лукаво, „буки аз ба“. Блаженное было время. Ребятишек не выучивали высчитывать сколько ног у таракана, не приучали отличать барана от козла, не давали им научных сведений о свойствах свиньи; их выучивали только читать Псалтирь и Часовник, и кое-как, по безграмотному писать. И эти питомцы скромных и безвестных школок и читали, и пели, и звоны производили, и кадило разжигали, и вообще с великою охотою прислуживали в приходских храмах. Если бывало, что мальчуган в чем-нибудь заартачится, то дьячок тут же на клиросе ввиду всех, даст ему внушительную реплику; и дьячка за таковые продерзкие поступки прихожане не только не осуждали, но и напротив одобряли за то, что баловням потачки не дает. Хорош или не хорош был этот тип школ – судить не беремся, да и нет в этом особой надобности, ибо цивилизация уже вытравила его из жизни, и он канул в вечность.

Со времени освобождения крестьян от крепостной зависимости духовенству предписано было непременно учить прихожанских детей в своих домах. Дело – не новое по существу, но новое по форме. Если прежде духовенство не обязывалось ни к каким отчетам относительно своих школ, то с этого времени оно должно было уже давать о них отчеты епархиальному начальству. Школы стали учреждаться. Чуть-чуть не в каждом селе были хоть небольшие школки, учреждавшиеся, конечно, без всяких средств и не имевшие, как само собою понятно, и тени немецкой организации. Но подул ветер с запада и сдул все эти школы, как карточные домики, потому что они с одной стороны основаны были без всяких материальных средств, а с другой – подпали контролю новоучрежденной дирекции народных училищ, представители которой не хотели признавать никакого достоинства за такими школами, кои не были поставлены по немецкому образцу. И школы должны были пасть в силу гнетущей необходимости.

В конце 60-х годов возникла школа министерская; ей стали кадить фимиамом, дали ей хорошие материальные средства для содержания, а заправителям ее вице-губернаторское жалованье. И чего бы лучше? Иди школа вперед по намеченному пути. Но тут возникли в жизни старо-новые течения, которые не захотели мириться с немецкою школою и потребовали народной школы русской, национальной, церковной, православной. Снова последовал духовенству указ заводить церковно-приходские школы. История довольно грустная, возбуждающая в сердце много тяжелых чувств.

И снова духовенство стало заводить школы. Конечно, число школ пока еще не настолько достаточно, чтобы сказать: „довольно, больше не нужно“. Да в продолжение 2–3 лет, при полном отсутствии материальных средств, при полном несочувствии к ним со стороны многих из светских лиц, и не могли еще покрыться сетью школ все углы православной, широкой Руси; для этого надобно более или менее продолжительное время. Однако, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, число школ более и более растет и церковно-приходская школа, благодаря энергии духовенства становится на более или менее твердый путь. Духовенство всеми силами заботится об устройстве для школ особых помещений. И если бы народ наш внимательнее относился к заботам пастыря и к своим собственным религиозно-нравственным нуждам, то несмотря на краткость времени от возникновения школы, школа могла бы быть в каждом приходе. Главный тормоз к учреждению церковно-приходских школ заключается главным образом в отсутствии помещений, в устройстве которых, несмотря на то, что духовенство большего не требует от прихожан, только отопления, предлагая свой даровой труд по обучению, последние большею частью отказывают. Приходится открывать школы в своих домах и в церковных караулках, при самой невозможной обстановке. Да и это возможно далеко не везде.

Смотря на кропотливую работу наших пастырей по устройству церковно-приходских школ, поневоле приходится удивляться их энергии, дающей им силу и крепость, не только без посторонней помощи, но и при полном несочувствии к их труду со стороны многих из среды интеллигенции, единственно на своих плечах, выносить очень и очень трудное дело. Перебирая разного рода периодические издания, можно встретить очень много статей, трактующих о церковно-приходской школе, но много ли найдется в них сочувственных школе слов, могущих подбодрить наше многострадальное духовенство? Очень грустное явление! К счастью такое несочувствие не имеет подавляющего влияния на наших пастырей, которые 900 лет, невзирая ни на что, идут своим путем, завещанным Спасителем и Господом, отцами и учителями Церкви и русскими православными предками, и всегда оказываются готовыми на всякое доброе дело, к которому призываются.

Дай Бог, чтобы духовенство наше и впредь продолжало свое доброе дело, не уклоняясь ни на десное, ни на шуее! Дай Бог, чтобы оно до конца мира правдиво и честно служило Церкви и государству! Оценка его деятельности последует еще не скоро, а быть может, и совсем не последует до будущего страшного суда Христова. Но этим смущаться нечего, имея в виду то, что „жилище наше на небесах“.

При этом не можем не выразить сожаления, что работа нашего духовенства, далеко еще недружная, не имеет всеобщей практики. Тогда как одни из пастырей беззаветно предаются своему делу, другие напротив находят для себя более удобным жить ни шатко, ни валко, чем и парализуют деятельность первых, которая и в половину не приносит тех плодов, коих следовало бы ожидать от нее. Да вразумятся предстоящим торжеством нерадивые пастыри и станут на тот путь, которым давным-давно идут многие из их собратьев!

Иерей

От современных пастырей с особенною настойчивостью требуется весьма много такого, чего или не требовалось, или хоть и требовалось, но не в такой мере от прежних пастырей, – разумеем главным образом учительство, или законоучительство в приходских школах, внебогослужебные собеседования с прихожанами, приучение народа ко всеобщему церковному пению и т.п. Ввиду, конечно, этих немаловажных и нелегких обязанностей современных пастырей даны им в помощники диаконы, которые в настоящее время, – по крайней мере в нашей епархии, – почти в каждом приходе восстановлены.

Казалось бы, что после этого возложенное на современных пастырей новое дело должно идти благоуспешно и наилучшим образом, если только, конечно, сами пастыри будут всемерно заботиться об исполнении своего долга. Но на практике иногда оказывается совсем не то, несмотря ни на какие старания и энергию самого пастыря. Происходит же это частью от неумения некоторых диаконов (особенно произведенных из старых причетников) вообще вести дело учительства в школе, или неспособности их обучать пению, а также и от недостатка у нас ясных и определенных правил или инструкций относительно нового дела – церковно-приходского учительства, касающегося отчасти и всего приходского причта. Всем известно, что в состав приходских причтов стали входить совершенно новые люди, доселе не принадлежавшие к духовному званию и поступившие в оное лишь в последнее время из так называемых учительских семинарий. Люди эти, по меткому выражению покойного г. Каткова, полуграмотные верхогляды, просидевшие после сохи, – или по исключении из духовных училищ, – три года в учительской семинарии (где их, по словам „Моск. Вед.“, всячески надмевают омерзительного свойства плебейским аристократизмом и внушают им такие идеалы, которые заключаются в словах: доход, барыш, выгода, расчет и т.п.), но почему-то считающие себя кандидатами священства, с крайним высокомерием и пренебрежением относятся к своему священнику, и потому всякое законное требование его лишь тогда исполняют, когда им досконально и документально доказана будет справедливость этого требования. Если же они сверх чаяния и соблаговолят иногда исполнить законное требование священника беспрекословно, то начнут жаловаться всем и каждому, что священник-де придирается к ним, что он-де мелочной человек и что-де с ним служить нельзя и проч. А кому приятно переносить подобные клеветы? И вот, ради таких-то людей нужны непременно точные и подробные правила или инструкции, примерно на следующих основаниях выработанные:

1) Диакон обязан обучать детей в школе, между прочим, и церковному пению. Но если он, занимая должность учителя в приходской школе, не способен обучать детей пению, то по распоряжению священника должен быть привлечен к делу обучения детей псаломщик, разумеется, способный к этому.

2) Когда к делу обучения детей в школе вместо диакона будет привлечен псаломщик, то псаломщику должно быть предоставлено право, в виде вознаграждения за его труд, получать часть из диаконских доходов (или жалованья, положенного диакону за учительство в школе).

3) Если же ни диакон, ни псаломщик не способны обучать пению в школе, в таком случае – по распоряжению священника может быть приглашено для обучения пению постороннее лицо, которому также должно быть предоставлено за труд обучения пению в школе получать вознаграждение из жалованья, получаемого диаконом за учительство в школе, или из доходов его.

4) Когда диакон, обязанный учить в школе, оказывается совсем неспособным к делу учительства, тогда вместо него может быть предоставлено право учительства в школе способному псаломщику. А так как диакону полагается двойной доход против псаломщика, ввиду обязанности диакона учить в школе, то в том случае, когда вместо диакона будет обучать в школе псаломщик, было бы вполне справедливо предоставить псаломщику пользоваться половиною доходов диакона, неспособного к учительству.

5) Если же ни диакон, ни псаломщик, оба вообще не способны обучать в школе, то полезно было бы предоставить право учительства в школе постороннему лицу с вознаграждением за его труд из половины диаконских доходов.

6) Если при школе приходской устроена или заведена библиотека из книг для народного чтения, то по распоряжению священника, диакон или вместо него псаломщик, занимающий должность учителя приходской школы, – обязан безмездно заведовать этой библиотекой, т.е. раздавать народу книги для чтения и принимать таковые обратно от народа, записывая, конечно, то и другое в книгу.

7) Если в приходе ведутся внебогослужебные собеседования священника с прихожанами в определенные дни и часы, то в случаях нужды к этим собеседованиям должны быть привлекаемы и прочие члены причта. Напр. легко может случиться и бывает, что в час, назначенный для собеседования, священника приглашают для исправления какой-либо безотлагательной требы, или сам священник потерял голос и потому в час, назначенный для собеседования, не может с надлежащею ясностью и отчетливостью вести беседы с прихожанами, то в таком случае, чтобы не отучить народ от посещения собеседований, священнику должно быть предоставлено право поручить диакону или псаломщику прочитать напр. житие какого-либо святого, или вообще занять народ каким-либо религиозным и душеспасительным чтением, вместо предполагавшегося собеседования.

Нет сомнения, что если означенные и подобные им правила будут выработаны и возведены на степень обязательного закона для всех членов приходских причтов, относительно дела церковно-приходского учительства, то это дело будет иметь более надлежащий успех.

Сельский священник

II.

Из изложенного нами воззрения Леруа-Болье на русские духовно-учебные заведения видно, что он имеет очень невысокое мнение о том образовании, которое получается нашим духовенством. Но главным больным местом русского духовенства он признает бедность или, скорее, недостаток средств самостоятельного существования. „Приходское духовенство, говорит он, совсем не получает жалованья от государства или получает такое содержание, на которое жить совсем невозможно. Но в местностях, где находится много последователей других исповеданий и где православный священник должен конкурировать с ксендзом католическим, пастором протестантским или муллою мусульманским, политика соединяет интересы православия, с национальными интересами, и не допускает православное духовенство быть бременем для прихожан, – здесь государство поддерживает православного священника, как агента русификации, и дает ему более значительное содержание (200 рублей). Но и с этими средствами православное духовенство часто находится в положении худшем сравнительно с положением иноверного духовенства, которому, вследствие недоверия, государство также выдает жалованье, чтобы держать его в своих руках. В отношении же к православному духовенству нет нужды в подобного рода мерах, потому что и без того правительство держит его в зависимости от себя. Этот пример ясно доказывает заблуждение тех, которые уничтожение бюджета исповеданий признают неразрывно связанным с отделением Церкви от государства. Мало есть церквей, так тесно связанных с государством, как русская, и однако до самого последнего времени в России не существовало бюджета исповеданий. Никакое другое духовенство не находится в большей зависимости государства, и однако большая часть русского духовенства ничего не получает из казны“. Чем же объясняется эта зависимость? Ответа на этот вопрос автор не дает, да едва ли и может дать, потому что он смотрит на дело, очевидно, с своей, национальной точки зрения, приравнивая Россию к Франции, в которой духовенство стремится не только к полной независимости от государства, но и к подчинению последнего церкви или, скорее папе, заявляющему притязание быть верховным решителем дел не только церковных, но и мирских, между тем как государство стремится к ослаблению влияния духовенства. В России же ничего подобного быть не может. Для каждого русского вера и отечество, церковь и государство – понятия, находящиеся в тесной, неразрывной связи одно с другим; но они не могут смешиваться или сливаться: в России церковь и государство в своих взаимоотношениях строго руководятся заветом божественного Первосвященника: воздадите Кесарева Кесареви и Божия Богови. Поэтому члены православного духовенства, будучи не только служителями Церкви, но и гражданами своего отечества, считают своим долгом не только подчиняться государственной власти во всем том, что не имеет чисто церковного характера, но по мере сил и оказывать содействие к поддержанию ее. В этом отношении они остаются верными божественной заповеди: повиноваться не только благим и кротким, но и строптивым, потому что всякая власть от Бога. Государство же, с своей стороны, оказывает возможное содействие им, как общественным деятелям, трудящимся на пользу Церкви и Отечества. Но в области чисто церковной русское духовенство сохраняет должную самостоятельность и пользуется гораздо большею свободою, нежели протестантское и англиканское духовенство. Главными хранителями этой самостоятельности служат представители нашей высшей церковной иерархии, хотя они и получают жалованье от государства. Так, когда московского иерарха Филарета гражданская власть приглашала освятить Триумфальные ворота, то он отказался молиться там, где, по его убеждению, не дозволяют совершать торжественного богослужения правила Церкви, и вот он в назначенный день освящения ворот с языческими богами совершает в Сергиевой Лавре литургию, показывая, что его святой долг молиться за Царя и вся человеки и приносить бескровную жертву о людских грехах на месте святе, а не пред идоложертвенными богами. Не так давно светская власть желала ввести в церковной иерархии гласный суд с присяжными, прокурорами и защитниками, но ввиду общего нежелания представителей нашей высшей духовной иерархии должна была оставить это дело⁴. Поэтому получение или неполучение казенного жалованья не может изменить отношения духовенства к государственной власти. Как субсидируемое, так и не субсидируемое от государства православное духовенство одинаково предано правительству, между тем как католическое духовенство, получающее содержание от русского правительства, нередко возбуждало свои паствы против последнего. Если же правительство, находя возможным оказывать более или менее значительное пособие лишь некоторым из членов православного духовенства, отдает в данном случае предпочтение духовенству, служащему в местностях с населением, принадлежащим к разным исповеданиям, то делает это, без сомнения, не из политических целей, а из желания поставить православное духовенство в одинаковые условия с иноверным духовенством и, чрез освобождение от забот о средствах содержания, дать ему возможность более сосредоточить свое внимание на исполнение прямых обязанностей своего звания и на охранение своих паств от увлечения иноверием.

„Тогда как во Франции, говорит Леруа-Болье, рассуждают об уничтожении, в России, напротив, склоняются к назначению жалованья духовенству. И действительно, у народа, у которого Церковь тесно связана с государством, жалованье духовенству представляет для обеих сторон более выгод, чем невыгод. Если духовенство не получает содержания от правительства, то оно должно быть независимо от последнего. Находиться в зависимости от государства чрез церковную администрацию и в то же время от прихожан вследствие своих материальных нужд было бы слишком тяжелым рабством. Чтобы духовенство не было вполне подавлено этою двойною тяжестью, для этого необходимо, чтобы одна зависимость освобождала от другой“. Но Леруа-Болье при этом упускает из внимания то, что в каждом государстве значительная часть населения находится в гораздо большей зависимости от отдельных лиц и учреждений, от которых она получает средства содержания, и однако чрез это она не освобождается от подчинения правительству, хотя и ничего не получает из государственного казначейства. Высказанное автором соображение тем более несправедливо, что русское духовенство пользуется многими преимуществами, предоставленными ему светским правительством. Высказываясь в пользу назначения казенного жалованья, автор преувеличивает значение его, говоря, что это было бы „наилучшим средством возвысить духовенство в глазах народа“; между тем как в действительности это было бы не „наилучшим“, а одним из второстепенных средств к возвышению авторитета, который главным образом зиждется на православных основах. Ведь и врачи, и адвокаты, и многие другие лица получают вознаграждение за свой труд таким же путем, как духовенство, и однако это не умаляет авторитета их. Обязанность прихожан платить священнику за каждое совершаемое для них священнодействие, говорит Леруа-Болье, служит в некоторых местностях одним из препятствий успехам православия. „Вера русская слишком дорога“, отвечают миссионерам некоторые из сибирских инородцев. „Поп слишком жаден“; „православные обряды требуют слишком много расходов“, говорят в свою очередь раскольники. Этими чисто материальными причинами объясняются успехи и некоторых из новых сект, как например штундизма. Многие из простолюдинов приходили к убеждению в бесполезности церковных обрядов вследствие препирательств со священником о плате за совершение их. Но Леруа-Болье при этом не принял во внимание того, что штундизм возник и получил высшее развитие в тех епархиях, в которых православное духовенство наиболее обеспечено в материальном отношении. Очевидно, основные причины возникновения и распространения ересей и сект кроются глубже и не могут быть устранены чрез улучшение материального положения духовенства, если не будет принято других, более радикальных мер. Впрочем, Леруа-Болье сомневается в возможности назначения определенного казенного жалованья всему православному духовенству и главное препятствие к этому справедливо видит в недостатке средств у государственного казначейства. Государственный бюджет за последние 50 лет по ведомству православного исповедания, говорит он, более чем удесятерился (простираясь в 1833г. до 1,000,000, он в 1887г. достиг почти 11,000,000), но он удваивается путем добровольных приношений, которых духовенство ежегодно собирает не менее 12 миллионов.

Переходя затем к местным средствам содержания духовенства, Леруа-Болье прежде всего указывает на церковную землю, но замечает, что она, несмотря даже на даровой труд крестьян-прихожан нередко доставляет весьма скудный доход: в столь малонаселенной местности, как Россия, земля иногда дешевле стоит, нежели обработка ее. К средствам содержания духовенства Леруа-Болье причисляет также свечной доход, хотя и замечает, что большая часть его поступает в Синод и употребляется на содержание духовно-учебных заведений. В православных церквах, как у греков, так и у русских, говорит он, одною из главных и самых постоянных доходных статей для духовенства служит свечная продажа, которую можно сравнить с платою, получаемою за скамьи в Англии и за стулья во Франции. Почти каждый православный при входе в церковь покупает небольшую свечу, которую он или оставляет в церкви, или зажигает пред иконою. Поэтому в России расходуется громадное количество воска. Поэтому же одним из вопросов, наиболее занимающих духовенство и церковную администрацию, по его уверению, служит именно вопрос о распределении доходов от свечной продажи. Но главным источником доходов для духовенства он справедливо признает совершение церковных и приходских треб. „В противоположность католическому священнику, говорит он, православный священнослужитель почти никаких доходов не получает за совершение церковного богослужения (messes). Заупокойные литургии ежегодно совершаются обыкновенно лишь в определенные дни. Разрешение от поста большею частью не доставляет никаких доходов духовенству. Православная Церковь для своих четырех постов не дает разрешений; каждый соблюдает их, следуя своей совести; она не заменяет их приношениями. Греко-Российская Церковь должна изыскивать другие источники доходов. Таким источником для духовенства, обязанного питаться от алтаря, служат именно священнодействия и таинства, из которых ни одно не совершается бесплатно. Церковная власть не могла не сознавать тех невыгод, которыми сопровождается подобного рода практика в отношении к нравственному достоинству духовенства, и потому она в последнее время уничтожила обычай давать после исповеди и причащения деньги священнику в руки или класть на тарелку, введши вместо того кружки. Но эта мера, более соответствующая достоинству духовенства, менее благоприятна для его материальных интересов: при применении ее в Москве оказался значительный дефицит в доходах в сравнении с предшествующими годами. В кружках иногда встречались пуговицы и куски бумаги вместо монет и кредитных билетов“. Верно ли это последнее замечание, мы не знаем, но нам известно, что в протестантских церквах Германии подобного рода явления встречаются нередко.

„Хотя простолюдины часто обращаются к услугам священника, но вознаграждают его, по замечанию Леруа-Болье, скупо. Поэтому священники часто упрекают своих прихожан в скупости и обыкновенно вступают в переговоры о плате и торгуются так, как бывает только в России; в случае же неудачи стараются отмстить поскупившемуся прихожанину, давая, напр., какое-либо смешное имя его новорожденному дитяти или назначая возвышенную плату за совершение брака и т. под.“ Здесь Леруа-Болье, очевидно, придает общий характер таким явлениям, которые в виде редких исключений встречались в прежние времена, но которые в настоящее время едва ли могут иметь место. „Алчность и жадность духовенства, говорит Леруа-Болье, служит предметом народных легенд или сказок. Эти сказки и поговорки показывают, какое мнение мужик имеет о своем духовенстве, хотя (справедливо замечает он) нельзя полагаться на них при суждении об отношении народа к своему духовенству, потому что белое и черное духовенство во всех странах служит более или менее предметом народной сатиры“. Впрочем эту алчность он признает лишь „кажущеюся“ (apparente) и объясняет ее жалким материальным положением духовенства. Когда она действительно обнаруживается, то епископы принимают меры к ограничению ее и дают духовенству уроки назидания. В подтверждение этого автор ссылается на известного своею „легендарною любовью“ архиепископа Димитрия (Муретова), который, не имея денег, чтобы дать два рубля одной женщине, просившей у него эту сумму для уплаты приходскому священнику за погребение ее мужа, сам, вместе с священником, похоронил ее мужа и затем без всяких упреков дал два рубля священнику, а также на архиепископа Палладия, приводя его известную резолюцию (напечатанную между прочим в „Киевлянине“ за октябрь м. 1885г.) по поводу прошения одного молодого священника, желавшего получить более доходный приход.

„Физические бедствия, – засухи, эпидемии и т. под., говорит Леруа-Болье, служат для священника источником доходов. Но если молитвы священника не имеют желаемых успехов, то мужики обвиняют его в том, что он плохо молился или неправильно совершал обряды. В одном из приходов Воронежской губернии, когда не прекращалась засуха, крестьяне хотели бросить священника в реку. Обыкновенно эту меру они употребляют относительно колдунов или волхвов, но о различии между последними и священником, между наговорами или заговорами и церковными молитвами мужик не всегда имеет ясное представление, потому что священник и чародей предлагают почти один и тот же вид помощи и при аналогичных условиях. Бедность духовенства вынуждает его обращаться к практике, которая недостойна Церкви, и иногда даже принимать участие в народных суевериях“. Как например, автор указывает на осуждаемый Духовным Регламентом обычай посылать отсутствующим лицам молитву в шапке. Отсюда автор делает заключение о бессилии священника по отношению к тем суевериям, которые он видит. Но этот упрек мы не можем признать основательным. Если явления, изображаемые автором, могли иметь место во времена Петра I-го, то едва ли они могут встречаться в настоящее время. Наши православные пастыри, за немногими исключениями, во все времена не только не принимали участия в народных суевериях и предрассудках и не поддерживали их, но и ревностно боролись с ними, как это в особенности можно видеть из проповеднической литературы. Эта просветительная деятельность наших пастырей в особенности усилилась во вторую половину настоящего столетия. А что деятельность эта не остается безуспешною, это видно из того, что область суеверий и предрассудков среди нашего народа с каждым годом все более и более уменьшается. Если же некоторые из них и доселе еще не утратили своей силы, то это объясняется тем, что вести борьбу с народными суевериями и предрассудками вовсе не так легко, как это может казаться на первый взгляд, а в особенности в такой стране, как наше отечество, которое гораздо позже большей части других стран Европы было просвещено светом христианского учения и вступило на путь культурного развития. Упрекать наше духовенство в бессилии по отношению к народным суевериям и предрассудкам тем более несправедливо, что многие из них существуют также среди народных масс Западной Европы и даже в таких странах, в которых духовенство если не теперь, то прежде в течении многих веков имело весьма сильное влияние на народ, как например в Италии, в которой суеверие народа с особою силою обнаружилось в 1887г. во время холеры.

Но говоря о слабостях нашего духовенства вообще и в частности сельского, Леруа-Болье совершенно справедливо замечает, что они не уничтожают в нем сознания его высокой миссии. Он указывает также некоторые достоинства нашего духовенства, проводя между прочим не лишенную интереса параллель между священниками старого и нового типа, и не оставляет без внимания некоторых трудностей, с которыми соединяется в наших сельских приходах исполнение пастырских обязанностей. „Обязанности священника, говорит он, очень часто превращается в механическое совершение обрядов и литургии; но эти обряды он исполняет с сознанием религиозного и нравственного значения их. Священник обыкновенно остается верным тому, что можно было бы назвать профессиональным долгом. Этот человек с вульгарными манерами, с узким кругозором, умеет при случае утешить болящего и напутствовать умирающего. Он обладает тайной того языка, которым нужно говорить с людьми простыми и необразованными. Будучи более близок к народу по своему образу жизни и даже по своим недостаткам, он, может быть, лучше, чем кто-либо другой, умеет быть понятным для народа. Священники новой генерации, более образованные, более осторожные, более трезвые, далеко не всегда пользуются наибольшим доверием со стороны мужика. Последний нередко предпочитает священников старого типа с их добродушием, их грубостью и их недостатками, которые вместе и его собственные. „Я знаю, что он пьет, говорил один крестьянин о своем священнике, но он добрый христианин и не бывает навеселе ни в субботу вечером, ни в воскресенье утром“. Будучи полукрестьянином в течение недели, бедный поп делается настоящим священником, облачаясь в ризу и епитрахиль. Таинственная сила религии возвышает его над его жалкими заботами и возводит его, на некоторое время, на уровень его высоких обязанностей. Эти обязанности священника в особенности трудны при таком небе, при такой зиме и при таких громадных расстояниях, какие встречаются в русских приходах. Чтобы отправиться для совершения елеосвящения над больным или для исповеди умирающего в эти равнины, в которых нельзя найти пристанища, для этого нужно обладать некоторого рода героизмом. Но священник никогда не отказывается от исполнения этих обязанностей, потому что это дает ему доход (Автор едва ли бы сказал это, если бы знал, какой ничтожный доход доставляют подобного рода путешествия, соединяющиеся с опасностью жизни). Нередко отправляющийся для напутствования священник бывает застигаем в зимнюю ночь ураганом. Для подкрепления сил он пред отправлением обыкновенно (?) выпивает объемистую чарку водки, но нередко на следующий день жена или дети находят труп его под снегом“. Между священниками, говорит Леруа-Болье, встречаются, хотя очень редко, и такие, которые пользуются уважением за свою святость. Он приводит в пример известного протоиерея Кронштадтского Святоандреевского собора Ивана Ильича Сергиева, упоминая о приписываемых ему чудесных исцелениях и о вере в силу его молитв.

(Окончание следует).

(Из чтений о проповеди Брукса).

Условия успеха проповедника весьма различны. Каждый из проповедников, приобретших хорошую репутацию, приобрел ее своим путем. При этом различии способов и условий, какими достигается успех проповеднический, можно дать только общее описание свойств, способствующих успеху проповедника. Успех специальный приобретается дарами специальными. Но каждый владеет теми дарами, какие я хочу описывать, в той или другой мере.

На первом месте между условиями успеха проповеднического нужно поставить нравственную строгость личного характера: во всех он должен оставлять впечатление законности и чистоты. По замечанию одного писателя, никогда не ниспровергали иерархии, никогда не оставляли религии единственно в силу ее догматических формул, пока поведение клира оставалось чистым и верным своим началам. Это замечание весьма меткое и справедливое. Антипатии и симпатии имеют главный свой источник в нравственной природе, и антипатии и симпатии этого рода более сильны, чем антипатии и симпатии порядка чисто интеллектуального. Люди почтенные всегда больше могут защитить самое лучшее из дел, чем оно может защитить само себя. Никакое дело не может быть довольно сильно (если защитники его худы), чтобы восторжествовать над заблуждением, поддерживаемым безупречными бойцами. Истина назначена побеждать, но под условием, чтобы она облекалась в броню правды. Духовная и интеллектуальная сила пастыря измеряется не столько по его мнениям, сколько по образу его жизни. Обращают внимание прежде всего не на его доктрины, но на их влияние на его поведение. Ни один пастырь не будет иметь продолжительного успеха, если он не производит впечатления, как человек, ведущий жизнь честную и искренно преданный своему делу.

Другое условие успеха для проповедника – искреннее уважение к своим слушателям. Это качество кажется мне довольно редким, и между тем его отсутствие служит источником постоянной слабости. Истинная симпатия, основанная на аналогии чувств, встречается часто. Нередко можно видеть проповедника, сердечно расположенного к некоторым лицам своей паствы, интересным для него и интересующимся его делами. Пастыри чувствуют также, что они имеют нужду в содействии мирян, и что поэтому им не следует пренебрегать их близостью. Но уважение действительное, уважение к лицам, мужчинам то или женщинам, в силу того только, что они люди, к которым мы обращаемся с своими проповедями, серьезное признание той цены, какую они могут иметь, – чувство, что мы им принадлежим, а не они нам, – все это, я боюсь, как бы не было очень редко. Но если этого нет, проповедь не может иметь действительной силы.

Еще существенное условие для успеха проповедника – в том, чтобы он находил полную и всецелую радость в своем служении, и не в идеале только служения, а в опыте, практике проповеднической. Человек, который имеет отвращение к мелким частностям своих занятий, долго не овладеет своим делом и не сумеет приобрести себе приличной манеры. Может быть, он будет способен разом победить трудности, ему предстоящие, преодолев все свои антипатии; но он не будет в состоянии идти к цели силою терпения, трудясь из году в год, изо дня в день.

К перечисленным выше условиям успеха проповеднического можно присоединить еще одно, которое трудно выразить точным словом. Лучшее название для этого качества – серьезность. Человек серьезный не смотрит на жизнь легко и поверхностно, и не сторонится от тех тяжелых задач, какие попадаются на всех путях, открывающихся перед нами. Это не то, что угрюмый взгляд на вещи, готовый гнать и сменять печалью веселость чистых и доверчивых сердец; нет, это такое расположение, которое с явною симпатией относится к лицам труждающимся, обремененным, мучимым множеством вопросов, сгоняющих, по временам по крайней мере, улыбку с их лица. Бывает серьезность лицемерная; она имеет много жалкого и способна возбуждать отвращение, насмешки и сарказмы. Бывает серьезность дутая, искусственная, которая скрывает под торжественным видом пустоту мысли и чувства; она надевается, как костюм; она состоит в некоторых формах, при отсутствии серьезного понимания жизни. Пастыри, которые только для вида берут такую серьезность, достойны глубокого презрения. Это хитрецы и комедианты. Но есть другой тип пастырей. Это пастырь шутник. Он касается вещей самых священных, и все то, чего он касается, он пачкает. В жизни пастырской ничто не может вызывать более негодования, как этот недостаток. Пастырь, который, делаясь забавником, думает этим придать вес своему служению и распространять свое влияние – жертва самого крайнего ослепления. Он этим ставит стену между собою и своими братьями. Они тогда менее расположены прибегать к своему пастырю в своих духовных нуждах. Это чувство весьма многих людей, и когда видишь мирян, слишком фамильярничающих с пастырями, – испытываешь некоторое беспокойство. Между тем не нужно пастырю чуждаться общения с мирянами: оно питает душу и может открывать ему благородные вдохновения. Но это обязывает к известным предосторожностям, которыми не должны пренебрегать вы, будущие пастыри. Пусть святость вашего звания будет видна в самых мелких вещах. Избегайте всяких шуток над Церковью, паствою, пастырскими посещениями, проповедями, неудачами проповедников. Шутки этого рода всегда дурны и почти всегда глупы.

Еще есть источник влияния для проповедника, – источник, который представляет из себя не столько особое качество, сколько результат всех прочих, прежде исчисленных. Это мужество. Оно необходимо для всякого серьезного служения. Пастырь и хирург робкие равно не годятся для своего дела. Мужество везде полезно, но здесь оно необходимо. Если вы боитесь людей, если вы рабы их мнения, – идите и делайте другое дело. Из любви к небу не губите своей жизни, проповедуя в угоду людям речи заказные, вместо того, чтобы возвещать порученное вам Богом. Будьте мужественны. Будьте независимы. Только помните, где источник истинного мужества и независимости. Пастырское мужество – одно из таких качеств, которые не приобретаются, как предмет специального изучения. В духовном организме оно должно являться и укрепляться так же, как здоровье в теле, в прибавок, при труде над другою вещью. В чистом уважении к тому, что человеческая природа произвела великого и благородного, вы должны почерпать мужество противостоять ее капризам. Любовь к людям, желание делать им добро, могут дать смелость в обращении с ними. Пример этого представляет Господь Иисус Христос, Который всегда смело и открыто говорил людям, потому что бесконечно возлюбил их.

Воспрещение привозить больных для напутствования к священнику на дом. – Можно ли принимающим православие евреям переменять при крещении свою прежнюю фамилию. – Правила об отпусках священно- и церковно-служителей. – О своевременной приписке к призывным участкам псаломщиков и исправляющих должность псаломщиков. – Преимущества учителей церковно-приходских школ из окончивших курс в духовной семинарии.

Так как требования некоторыми священниками привозить больных для напутствования к себе на дом нередки, то Тобольская духовная консистория напоминает духовенству епархии, чтобы на будущее время ни под каким предлогом это не было допускаемо, под опасением строжайшей ответственности.

– Астраханская духовная консистория объявляет духовенству епархии, что евреям, обратившимся в христианскую веру, с переменою имени при св. крещении, не дозволяется, на основании 954 ст. зак. о сост., изд. 1876г., переменять фамилии, а предписывается навсегда сохранять те, которые они носили до принятия св. крещения.

– Подольская духовная консистория выработала и объявляет для руководства духовенству епархии в надлежащих случаях следующие правила об отпусках священно- и церковно-служителей: 1) штатные священно-церковно-служители не должны отлучаться из места своего служения без надлежащего письменного начальственного разрешения, т.е. священники – без разрешения благочинного, а диаконы и псаломщики – без разрешения местного приходского священника, – за исключением кратковременных (однодневных) отлучек для священников, не далее 15 верст, о каковых они сообщают только псаломщику или церковному старосте, на случай какой-либо церковно-приходской надобности. 2) Отлучки из места служения более дальние, но в пределах епархии, разрешаются священно-церковно-служителям местными благочинными, по их усмотрению и под их ответственностью за церковно-служебный порядок, на срок не более 14 дней. 3) Относительно отпусков подведомственных им лиц благочинные вообще наблюдают следующее: а) отпуск может быть разрешаем только в том случае, если проситель представит письменное заявление своих сослужителей, что они на время отпуска будут с полною готовностью, без всякого опущения и без пререканий о вознаграждении, исполнять все его служебные обязанности (о чем должно быть оповещение и всем прихожанам), т.е. священники – заявление ближайших соседних священников, а псаломщики – от других псаломщиков или сторонних лиц, с согласия приходского священника; б) отпуски, особенно священникам, не должны быть разрешаемы во св. Четыредесятницу и на время великих праздников, за исключением самых крайних, документально удостоверенных, случаев и притом под особенною личною ответственностью благочинных; в) к лицам, часто пользующимся отпусками или просрочивающим их, благочинные должны относиться с особенною осторожностью и о тех из них, которые в течение года находились в отпусках, в общей сложности, более месяца, должны обстоятельно указывать в своих годичных отчетах (куда эти лица отлучались, по какой надобности, возвращались ли в срок, кто исполнял вместо них обязанности, и не было ли каких-либо неблагоприятных последствий для церковно-приходской жизни от таких частых отлучек, по каким уважительным соображениям благочинные разрешали таковые отпуски); г) отпуски на срок более 28 дней, а равно и всякие незаконные просрочки, должны быть вносимы в послужные списки по клировым ведомостям (в первую графу). 4) При отпусках священно-церковно-служителей в епархиальный город по служебным надобностям, – если только для сего, по мнению благочинного, необходимо требуется личная их явка к епархиальному начальству, все относящиеся к известному делу бумаги их, подлежащие подаче начальству, предъявляются предварительно благочинному, для засвидетельствования и обстоятельного его заключения по ним, так чтобы епархиальное начальство могло разрешить представленное ему дело немедленно же, без особого расследования или справок на месте. По делам особенно важным сказанные бумаги должны быть с заключением благочиннического совета. 5) Ввиду многочисленности священников и псаломщиков, лично являющихся по своим делам к епархиальному начальству и притом часто без всякой серьезной надобности в таковой явке, благочинные должны разрешать отпуски в епархиальный город по самому строгому разбору заявлений просителей и только в случаях, по их – благочинных собственному мнению, действительно уважительных и законных, во всех же прочих случаях должны разъяснять и указывать просителям обращаться к епархиальному начальству по почте, но только с надлежащими, в случае надобности, справками от ближайшего начальства (благочинных и благочиннических советов), – о чем именно, а не о личной явке, и должна бы быть главная забота просителей. 6) Прошения об отпусках в епархиальный город для справок по производящимся в консистории об известных лицах делам, особенно следственным, без настоятельной почему-либо надобности, не должны быть удовлетворяемы, – такая причина вообще должна быть признаваема неуважительною. 7) Относительно прошений к епархиальному начальству о перемещениях с одного места на другое вакантное, равно как и о взаимных перемещениях, для подачи каковых, как видно из практики, весьма много духовных лиц является в епархиальный город, благочинные наблюдают также особенную осторожность, разрешая отпуски по этой именно причине с самым строгим разбором и не иначе, как по предъявлении им подлинных прошений, для засвидетельствования. Сказанное засвидетельствование должно состоять в удостоверении, под ответственностью благочинного, о нижеследующем: что указываемые в прошении причины к перемещению действительны и могут быть признаны уважительными; с какого времени состоит проситель на настоящем месте, как аттестуется по клировым ведомостям, не был ли прежде или ныне не состоит ли под следствием и судом епархиального начальства, и нет ли за ним дел в местных гражданских судах; нет ли за ним каких-либо денежных недоимок, долгов или начетов по оставленному приходу, т.е. по церкви, по церковно-приходскому попечительству, по окружному попечительству и под., – вообще засвидетельствование о полной беспрепятственности к оставлению занимаемого прихода; кроме того, на таковых прошениях – собственно священников – благочинный удостоверяет, на основании благочиннических отчетных ведомостей, о движении церковных сумм по известному приходу за время службы в нем просителя, а также – не ведется ли в данное время каких-либо дел в судебных или административных местах по церкви этого прихода. Прошения псаломщиков, предварительно засвидетельствованные благочинными, должны быть засвидетельствованы приходским священником. 8) При увольнении в отпуск духовных следователей, членов благочиннического совета и других должностных лиц, благочинные должны наблюдать, чтобы от сих отпусков не происходило замедления или замешательства в течении дел порученных тому или другому лицу, причем, в случае надобности, по усмотрению благочиннического совета, должны быть назначаемы временные заместители лиц, отправлявшихся в отпуск. 9) Увольняемым в отпуск благочинные выдают билеты, оплаченные гербовым сбором; в билетах должно быть точно обозначено: куда, с какого и по какое число дается отпуск, для какой именно надобности, с обязательством, чтобы предъявитель его, по прибытии на место отпуска и при выбытии из него, заявлял данный ему билет – в епархиальном городе в канцелярии консистории, а в других местах благочинному или, за неимением его, местному приходскому священнику, для посвидетельствования, с приложением казенной печати, о времени пребывания отпускаемого на месте отпуска. 10) Сами благочинные из пределов своего округа отлучаются не иначе, как с надлежащего дозволения епархиального начальства, за исключением только случаев личной явки их к епархиальному архиерею по делам особенно важным и экстренным, требующим непременно личных объяснений. 11) Прошения об отпусках, подаваемые к епархиальному начальству, т.е. на срок более 14 дней или за пределы епархии, должны быть предварительно представляемы местному благочинному, для засвидетельствования о нижеследующем: действительны ли указываемые в прошении причины для отпуска, когда был за предшествующее время последний отпуск просителя, кто вместо него будет исполнять все церковно-приходские обязанности, – с подлинною подписью заместителя, что он обязуется действительно неопустительно исполнять их и не возбудить никаких пререканий о вознаграждении, и что вообще нет, по мнению благочинного, препятствий к разрешению отпуска. Прошения эти, равно как и испрашиваемые билеты, должны быть оплачены установленным гербовым сбором. 12) Кроме того, при прошениях об отпусках для лечения необходимо требуется медицинское свидетельство, выданное врачом, состоящим на государственной службе, за его подписью, за № и казенною печатью. 13) Священно-церковно-служители, получившие отпуск, по прибытии из оного, возвращают билеты местному благочинному, для надлежащего рассмотрения помет на билете. При этом благочинный обязан строго следить за незаконными просрочками и должен доносить о них, равно как и о всяких предосудительных случаях по сему делу (напр. выезд получившего билет не на место отпуска, а куда-либо в другое место, непредъявление билета на месте отпуска по п. 9-му) епархиальному начальству, для соответствующих распоряжений. 14) Благочинные и все священно-церковно-служители, которые будут уклоняться от точного и добросовестного исполнения вышеизложенных правил, указываемых духовенству в видах возможно большего порядка в церковно-приходской жизни, будут подлежать законной ответственности, – прошения же, подаваемые епархиальному начальству без соблюдения должного порядка, будут оставляемы без рассмотрения.

– Томская духовная консистория предписывает благочинным епархии иметь строгое наблюдение за своевременною припискою к призывным участкам псаломщиков и испр. должн. псаломщиков своих благочиний, под опасением личной за неисполнение сего ответственности, и при обозрении церквей проверять призывные свидетельства и свидетельства о вынутии жребия.

– Нижегородский преосвященный предоставляет наблюдателям школ искать учителей для открывающихся школ из окончивших курс в семинарии, с объявлением, что эти последние, пробывши 3 года учителями, будут иметь преимущество в получении приходов пред не бывшими учителями.

Священник Петр Масловский пишет нам: »При совершении таинства Елеосвящения между прочим имеется канон; но в нынешнем Требнике не сказано: какой говорить, или петь на тропарях его запев. Практика и книги, у меня бывшие под руками, высказали мне следующее: униаты говорили: »Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!« Один англичанин времен Екатерины Великой нашел, что тогда употреблялся запев: »Помози ми, Господи, яко немощен есмь аз«. За сим в Уфимской епархии, именно в Мензелинском соборном приходе, употреблялся запев: »Исцели, Господи, страждущего раба Твоего (или »страждущую рабу Твою«). Далее, я узнал, что в Киевской епархии употребляется запев: »Господи! воздвигни от одра раба Твоего« (или »рабу Твою«). За сим от священника Черниговской епархии я слышал запев: »Господи! услыши молитву раба Твоего, ныне нами молящегося Тебе« (или »рабы Твоея, ныне нами молящейся«). Наконец в епархии Казанской употребителен запев: »Многомилостиве Господи! услыши молитву раб Твоих, молящихся Тебе, и исцели страждущего« (или »страждущую«). За сим существует еще вот какая разность: когда елеопомазующий говорит: »Отче Святый, Врачу душ и телес«, в это время в епархии Уфимской поют: »Услыши ны, Владыко! Услыши ны, Господи! Услыши ны, Святый!«; а в епархии Киевской, как я слышал в Лавре, поют следующее на глас 8-й: »Господи, оружие на диавола Крест Твой дал еси нам; трепещет бо и трясется, не терпя взирати на силу его, яко мертвыя возставляет и смерть упраздни«. Братия сопресвитеры! Что нам петь целесообразнее в видах единства, имея в виду святую древность, пред которою все мы обыкли преклоняться?«

Существует книга »Евхологион, албо Молитвослов или Требник, имеяй в себе церковныя различныя последования иереом подобающая«. Книга эта напечатана во Львове, року от Рождества Христова 1695г. По указанию этого Евхологиона или Требника запев на каноны в последование таинства Елеосвящения, должен быть следующий: Господи, услыши молитву раба своего, молящагося нами Тебе. Тут же особенность в дополнение к нашему большему Требнику. После каждой песни полагается катавасия: Возстави от болезни раба Твоего, милостиве, яко мы усердно к Тебе прибегаем, к милостивому избавителю всех Господу Иисусу. Эта катавасия поется в Киеве в некоторых приходских церквах, как например Николая Доброго. На основании указаний этого Требника, в Киевской практике когда священник помазует недужного, клир поет: Услыши нас Господи, услыши нас Владыко, услыши нас Святый, хотя впрочем по наставлению в Требнике эти слова произносит священник. После молитвы »Безначальне неизследиме«, в Требнике сказано: »абие первый иерей, знаменав себе крестным знамением и изрек стих сей: помощь наша от Господа, сотворшаго небо и землю, и сие услыши мя Господи, услыши мя Владыко, услыши мя Святый, взем стручец, и омочив в святый елей, помазует недужного, глаголя молитву: Отче Святый«… При этом делается такое замечание: »Тем же, о иерею, блюди и опасно сохрани, яко да помазуя святым елеом, купно, и молитву глаголеши, начиная помазание от чела, глаголющу ти словеса сия: исцели помазанием сим раба твоего имярек«. Есть еще дополнительная особенность, указываемая сим Требником: »Скончав же иерей помазание с молитвою благословляет больного десницею крестообразно глаголя: Услышит тя Господь в день печали твоея, защитит тя имя Бога Иаковля. И это практикуется некоторыми старыми священниками в Киеве. – Ввиду сходства практики Киевской с указаниями древнего Требника, »в видах единства, имея в виду святую древность, пред которою все мы обыкли преклоняться«, как основательно говорит о. И. Масловский, мы полагали бы придерживаться указаний сего Требника, особенно ввиду того, что печатанный ныне Киевский большой Требник представляет сокращение его.

„Рцыте Архиппу: блюди служение, еже приял еси о Господе, да совершиши е“ (Кол.4:17). О, как необходимо, братие-сопастыри, и нам всегда помнить это апостольское наставление, обращенное первоначально к священствовавшему в Колоссах Архиппу! – Блюди служение!… Нужно бы думать, что ничто в мире не может удержать нас и отклонять от ревностного исполнения вверенного нам Господом служения. Мы посланники от имени Христова (2Кор.5:20). Какое служение в мире может быть возвышеннее и славнее служения – быть посланниками Христовыми!… Казалось бы, что нам ничего не оставалось бы и желать больше, как думать только о точном и успешном исполнении воли Пославшего нас. Ожидалось бы, что мы с неустанною и неслабеющею энергией будем совершать дело, на которое призваны и которое мы получили о Господе. Но, увы! такова уже слабая природа наша, что мы скоро ослабеваем и устаем во всяком деле, как бы оно свято, высоко и важно ни было, коль скоро оно потеряло для нас прелесть новизны. Служение же наше, по внешнему своему виду однообразно и постоянно повторяется в известном круготечении времени, так что у пастыря-священника, не блюдущего за собою, легко может терять свою священную важность и значение. Из года в год, неделя за неделею священник должен исполнять одни и те же священнодействия, те же совершать таинства, повторять молитвословия и обрядовые действия, требуемые церковным уставом. И как легко здесь быть тому, что мы постоянно замечаем в своей среде! Те самые священнодействия, которые мы прежде совершали с благоговейным трепетом, с полною сосредоточенностию и неослабным вниманием, совершаем теперь по усвоенной механической привычке, превращаем во внешнее мертвое дело, в котором не видно души нашей, занятой в те минуты, чем меньше всего ей следовало бы тогда быть занятой. Год за годом, неделя за неделею священник повторяет одно и то же благовестие, одно и то же учение: ибо в сущности мы должны одно возвещать людям, давать ответы на один и тот же существенный для всех вопрос: „что такое истина“ и „что сотворю да живот вечный наследую?“ Под влиянием внешних искушений очень легко, что, при постоянном повторении одних и тех же истин веры и жизни христианской, то самое, что в начале одушевляло и нас самих и слушателей наших, мало-помалу теряет для нас свою первоначальную силу, самое высокое становится обычным и слово о предметах Царства Божия перестает литься из уст наших с первоначальною свежестью и живостью. Из года в год, изо дня в день священник должен напутствовать умирающих, посещать больных своего прихода, повторяя при этом одни и те же наставления, увещания, утешения, обличения, предостережения. Как легко может статься, и действительно бывает, что под действием разных недобрых влияний, наше пастырское попечение о душах, вначале живое и задушевное, вследствие постоянного повторения одного и того же постепенно охладевает, низводится нами на степень бездушного ремесла, становится заурядным делом, к которому часто не лежит душа наша. Если с кем происходит что-либо подобное, тот должен припоминать себе слова Апостола: „рцыте Архиппу: блюди служение, еже приял еси о Господе, да совершиши е“. Блюди служение! Оно непременно должно быть постоянно повторяемо. Ибо слово, которое мы должны возвещать своей пастве, не таково, как обычные произведения человеческого красноречия, принаровленные к тому или другому особенному случаю и явлению, или занимающие в известное время умы новым, прежде никогда не слышанным. Нет, слово, которое мы должны проповедовать, есть вечное, не стареющееся, твердо известное слово, необходимое во всех положениях жизни как для мудрых, так и неразумных, – слово, которое непрестанно и прилежно должно быть повторяемо, так как и грех и бедствия человеческой жизни, нужда и смерть на этой земле ежедневно и ежечасно повторяются. Постоянное повторение представляет (иначе и быть не может) и вся наша пастырская деятельность; нужно только, чтобы это повторение совершаемо было правильно, надлежащим образом, чтобы содержание не терялось за формою. В известном смысле искусство проповедовать есть именно искусство уметь правильно повторять. Конечно, бывает повторение, которое есть только механическая передача заученного наизусть, совершенно внешнее припоминание, причем самые мысли представляются бледными, как бы полинявшими, где-то далеко лежащими и издали как бы показываемыми; но есть и такое повторение уже прежде высказанных мыслей, которые и при повторении продолжают быть жизненными, свежими и современными, соответствуя повторению, обновлению и биению пульса самой жизни, каждый раз снова как бы рождаясь в душе говорящего и приобретая чрез это особенную жизненность и силу. – Сказанное Архиппу: блюди! то же здесь значит, что и внимай себе (ср. Деян.20:28): старайся ежедневно обновляться по внутреннему человеку, обновляйся и освежайся размышлением в слове Божием, исследованием Св. Писания, молитвою во имя Иисуса, обновляйся послушанием, ревностным трудом, ежедневно осуждая и изгоняя из себя ленивого раба и не переставая возбуждать и оживлять дар благодати, который в тебе; проповедуя во храме и по домам, не забывай, что люди, которым ты возвещаешь волю Божию, непрестанно, как и ты сам, согрешают, что грехи и беззакония их лежат и в прошедшем, но главное тяготят их в настоящем, и что поэтому они нуждаются каждый раз в новом, своевременном, живом твоем наставлении; не забывай, что между слушателями твоими находятся такие, которые именно теперь обременены и утруждены, что бедствия, которые они терпят, теперь особенно чувствительны для них, что горе их – горе личное и свежее, и что поэтому нисколько не помогает им утешение в общих словах, холодное, натянутое, и что они напротив нуждаются в близком, живом утешении. Когда служение твое приводит тебя к одру больного и умирающего, не забывай, что хотя происходящее там всегда есть нечто повторяющееся, даже весьма обыкновенное, но для этого умирающего и для этих всех присутствующих у одра болезни и смертного ложа все здесь носит характер необычайного и нового, что они поэтому особенно чувствуют потребность в твоем живом слове, в твоем наставлении и утешении, которое будет для них ново. Да послужит это и тебе самому обновлением! Утешения и наставления Евангелия, вера в крест Христов, надежда воскресения, любовь к ближним ради Христа, да возродятся вновь в собственном твоем сердце и ты давно известное и часто слышанное так скажешь своим слушателям, что оно послужит к обновлению душ их, и для тебя самого старое будет новым.

„Рцыте Архиппу: блюди служение, еже приял еси о Господе, да совершиши е“. О как необходимо нам всем это напоминание! Из года в год служитель Христов проповедует одно и то же неизменное евангельское учение, совершает одно и то же дело спасения верующих. И если ему покажется, что он мало успел своею многолетнею работою, что не видно плодов от его дела, что время переживаемое нами – не доброе время, что дух неверия и отрицания возобладал над нынешним поколением; если искусительные силы станут нашептывать ему тогда, что вся деятельность его напрасный, потерянный труд; если от этого ослабится охота возделывать бесплодную почву; если станет теряться мужество, терпение, вера и надежда: в такие часы особенно пастырь должен повторять себе слова: „рцыте Архиппу: блюди служение, еже приял еси о Господе, да совершиши е“. Блюди служение! Будучи служением ежедневных повторений, наше служение есть вместе с тем и служение терпения: таковым мы получили его из рук нашего Господа, великое терпение Коего мы должны вменять себе во спасение свое. Разве было бы оно служением терпения, если бы предназначалось только для благоприятных времен? Что говорит Священная История? Хорошие разве были времена, когда пророки призваны были возвещать слово Господне? Что было хорошего во дни пророка Илии, который жаловался: „Господи! пророков Твоих избили и алтари Твои раскопали, остался я один, и души моей ищут“? Что же ему говорит Божеский ответ? „Я соблюл Себе семь тысяч человек, которые не преклонили колена пред Ваалом“ (Рим.11:3, 4). – Самое неблагоприятное было для проповеди время, когда апостолы пошли в мир с проповедью Евангелия; ап. Павел жаловался, что „люди не хотят принимать спасительного учения, но по своим прихотям избирают себе учителей, которые бы льстили слуху» (2Тим.4:3); и однако он свидетельствует, что и тогда были любившие Господа непоколебимо. – Недоброе было время, когда явился в мир Спаситель и проповедовал Евангелие Царствия Божия. Мы знаем жалобу Небесного Спасителя на то, что многие семена погибли, падши то при дороге, то на каменистой почве, то между тернием. Но Он же говорит и о семени, которое пало на добрую землю и принесло богатый плод. Поэтому не будем только вторить жалобам своих предшественников и современников: эти жалобы будут повторяться и во все времена; будем лучше повторять себе утешение бывших прежде нас служителей Слова; будем ревностно совершать свое служение с мыслью, что результаты нашей деятельности не всегда могут быть видны человеческому наблюдению, что они обнаружатся не прежде того, когда все явимся пред судищем Христовым. Но тогда же иному рабу Господню будет видно, что те его проповеди, те его пастырские действия, от коих он сам ожидал большого успеха, в сущности не произвели ничего, напротив то, что мы считали бесполезно сказанным и тщетно сделанным, принесло пребывающий плод.

Некоторые из нас, ввиду особенной трудности в наше время пастырского служения и высоких требований от современных пастырей, с полным унынием заявляют нередко в кругу своих сопастырей: не имею я основания пожаловаться на своих прихожан, я доволен ими; но я не доволен сам на себя, не доволен ограниченностью своих дарований и способностей; напрасно я стараюсь восполнить свои недостатки; что пользы трудиться с столь малыми силами? Пусть трудятся, кого Бог наделил выдающимися дарованиями, пусть они двигают жизнь, пусть направляют на надлежащий путь движение пробуждающейся народной мысли, течение духа времени; мои же усилия тут бесполезны… Но и подпавший такому тягостному настроению должен помнить: „рцыте Архиппу: блюди служение, еже приял еси о Господе, да совершиши е“. – Служение, принятое нами, есть служение терпения, но вместе с тем оно есть и служение смирения, преклоняющееся пред Господом, устроившим это служение. И поскольку оно есть служение смирения, то и должно всегда возбуждать в нас сознание, что мы не способны и помыслить что от себя, как от себя, но что все наши способности от Господа Бога и что никто росту своему не может прибавить ни одного локтя. Но это же служение смирения учит нас, что то, чему мы учим других, должны прилежно повторять в своем собственном сердце и памятовать, что в великом божественном домоправлении необходимы и самые невеликие дарования, что каждый должен стараться быть именно тем, на что Господь поставил его. Служение во смирении, с непрестанным обращением души ко Господу Богу научит нас трудиться на уповании, с уверенностью в том, что сила Христова в немощи совершается, – трудиться с утешительною надеждою, что и с малою силою, при неослабевающем внимании к себе и своему делу, при неустанном труде над самим собою, при неперестающем обновлении ума, мы несомненно можем быть пригодным орудием в руках Господа и получим свыше обильное благословение. При постоянном самообновлении, при неустанном внимании к себе, когда совершаем дело Божие, мы не сделаемся механическими отправителями своего служения, но будем совершать его в духе и истине, следовательно и с малыми дарованиями совершим великое дело своего призвания. И хотя бы кто из нас обладал выдающимися дарованиями ума и красноречия, хотя бы он обладал даже мудростью Соломона, но если при этом он не будет обращать внимания на обновление себя по внутреннему человеку, не будет возгревать своих дарований, то вся его деятельность будет бесплодною. Рцыте же, братие, каждый сам себе: „блюди (имярек) служение, еже приял еси о Господе, да совершиши е“.

Пресвитер

14-го ноября (1887г.). Как ни наскучил вопрос о материальном обеспечении духовенства, но жизнь наша все выдвигает его на первый план и старый вопрос опять-таки остается новым. Был у одного родственника-священника. Умный человек, и добрый, сердечный. Приходит напр. к нему мужичек и говорит, ухмыляясь: „вот, батюшка, мальчика хочу женить (этому мальчику-сыну часто за 20 л.)“. – „В добрый час!“ приветствует батюшка намерение прихожанина. – „А сколько положишь с меня?“ – „Да как с других – 8 рублей.“ – „Кормилец! ведь дорого, пожалей! Всего-то свадьбу на 8 руб. сыграть хочу.“ – „Ну, сколько же ты можешь заплатить?“ спрашивает о. И., обратясь к просителю. „Да что ж, решает мужичек, положь уж, батюшка, пять рубликов, сделай божескую милость!“ Посоветовавшись с причтом, о. И. отпускает прихожанина с миром. А вот пришел к нему солдатик с билетом и тоже насчет свадьбы. В это же время явился о. диакон и предупредил просителя, чтобы готовил 8 руб. за свадьбу. Тот бойко возразил, что 8-ми рублей не даст, а вот не угодно ли, говорит, взять с меня 5 р. 3 р. – сейчас, а 2 р. подождете, а венчать не будете, так у меня билет есть и я где хочу повенчаюсь, – попов много“… Услыхавши от своего сослужителя о грубой выходке прихожанина, о. И. опечалился, вышел к нему и кротко внушил, что оскорблять своего отца духовного грешно и стыдно, и что мог бы он попросить причт пожалеть его – солдата, а не обходиться так грубо и заносчиво. Покаялся солдатик и батюшка взял с него 3 р., а 2 р. ждет. Когда гости ушли, разговорились мы с о. И. „Эх! вздохнул он, тяжело, брат, жить подачкой. Не от гордости, говорю, тяжело, не от самолюбия претит мне протягивать руку, а просто от сознания, что не от усердия мужичок подает нам, а с тяжелым чувством обязательной дани… Господи! если бы не семья, бросил бы всю эту торговлю, как невыносимую ношу с души. А то ведь жаль этих своих малых и, право, думается мне, я потеряю ум от одной мысли, что оставлю их сиротами, без куска хлеба, без пристанища… И как было бы хорошо, если бы положили, наконец, жалованье нам⁵! Сознаю, что прекрасно бы пастырям словесных овец, по примеру древних времен, жить доброхотными даяниями их; но кто же виноват, если в наше дорогое время жизнь делает эти даяния вынудительными? Пусть же хоть, по крайней мере, укажут нам средства изменить такое положение дела, – тогда мы перестанем зудеть и жаловаться на недостатки и забудем свои мечты о жалованьи“… Но это ведь голос молодого священника, у которого еще живы юношеские идеалы, и которые ему хочется так или иначе осуществить на деле, ввести в жизнь. Дай Бог, чтобы и не умирали они!

15-го ноября. Был тоже у одного родственника – светского человека, близко стоящего к народу по своим служебным обязанностям. Разговорился он, между прочим, про своего батюшку – о. Н… „Вы думаете, толковал он, я обвиняю о. Н.? Нет, нисколько. Но ведь поставлен же человек в такое положение, что ему некуда податься: детей куча, – одних нужно учить и каждому мало приготовить 100 р. (а их три сына обучаются), другим (дочерям) приданое готовить, а тут свои нужды… Вот такое-то семейное положение и заставляет, как я думаю, нашего пастыря позволять себе иногда вовсе не пастырские вещи. Он и сам рассказывал мне: „у меня, говорит, не пропадет копейки, не беспокойтесь! При свадьбе за 10 лет выберу: и за похороны, и за молебны, и за крестины, и за хлебы выплатить, если не отдавал“. Таким образом приходится мужичку к 10 р. (за свадьбу) прибавить еще много долговых, и как бы ни было трудно ему, тут уже пощады не полагается. – А вот видели вы толпу народа у нашего храма? – Это свадебные ждут батюшку, а он, видите ли, повенчал вперед каких побогаче и повел их до дома в венцах, ибо за проводы ему несколькими рублями дадут больше. Сотни же прихожан небогатых должны долго ждать своей очереди (свадеб много у нас собирается – и всегда в один день), – и чем же они виноваты? да и батюшку судить несправедливо; 3 или 5 р. лишних много составляют в экономии семейного человека. Да и не то еще бывает. Нередко, даже в рабочую пору, батюшка служит обедню (в праздники и воскресные) в 10–11 часов. И опять-таки тут деньги роль играют. Собирается человека 3–4 иногда позажиточнее и после утрени просят батюшку „Святость“ (иконы из храма) поднять в дом. И подымают часто на самый дальний конец селения; а сотни людей ждут: одни сидят в храме и толкуют о делах житейских, другие на паперти или в караулке, а большая часть кучками располагается около ограды и, в ожидании обедни, ведет себя далеко не по христиански: кто шутит и смеется, кто судит и перебранивается, кто спокойно покуривает. – А почему бы не после литургии эти молебны? Так нельзя, видите ли: „пусть де весь народ православный видит, что я „Святость“ подымаю“… А батюшка, может быть, и провидит эту нечистую цель своих детей духовных, но помалкивает и дурного обычая не искореняет, потому что тут доход. И невольно думается, уж не эти ли – и подобные им – факты заглушают в большинстве пастырей добрые чувства и стремления и бросают их в омут житейской грязи, в которой уже тонут и самые необходимые обязанности священника? Наш напр. батюшка вовсе проповедей не говорит. Мало того, и другим не дает говорить. Вот факт. Недавно поступил к нам во диакона кончивший курс семинарии и стал говорить поучения народу. Как-то в праздник треб что-ли мало было, только о. Н. не позволил диакону произносить проповеди: „ты, говорит, растолковывать тут будешь, а я ждать тебя должен“. А после в доме свой поступок и объясняет: „им (т.е. мужикам-то), брат, хоть толкуй, хоть не толкуй – никакого проку не выйдет. Ты думаешь, я-то хуже бы тебя сказал? Нет, брат, мне жизнь крестьянская лучше известна; только оттого и не говорю, что все эти наши проповеди да поучения как „к стене горох;“ ты хочешь говорить с мужиком лаской да убеждениями, – он ни за что не поймет тебя – и пошел ломаться да по овечьи смотреть, а вот как припугнешь да поприжмешь, он и сам тогда скажет: „давно бы, батюшка, так, а то где нам понять, народ мы темный“… Вот Достоевский говорит там, что нашему-де народу немного надо, прочти ему поп только: „Господи и Владыко живота моего“… Но он бы встал, да посмотрел бы, да послушал бы, как наш о. Н. читает эту умилительную молитву!? Ну честное слово, одни только неопределенные звуки какие-то остаются от нее, от молитвы-то. Я не утерпел и как-то раз высказал батюшке, что дескать хорошо бы, если бы в Церкви читали внятно, да вразумительно; „да я не могу иначе, объяснял о. Н., и рад бы когда прочитать получше, пораздельнее особенно при людях образованных – да ничего не поделаешь!“⁶ – Нашего о. Н. не любят, а как-то боятся, и если бы он захотел, они бы мужички-то, кажется, на своих плечах унесли бы его, лишь бы только ушел от них. А ведь мог бы быть и хорошим пастырем. И почему бы не дать духовенству жалованье? Сами крестьяне сознают, что им гораздо бы легче было, если бы плата духовным за свадьбу, похороны, крестины сходила с них, при сборе податей. Ведь мужики хорошо понимают, что „батюшка всем одинаково-де служит, – все бы одинаково и платили, а то у кого сыновей больше, тот и отвечай (это они больше по поводу свадеб); с иного же богача бессемейного и 2 р. в год не сойдет“… Вот рядом с нашим селом есть другой приход. Там священник любим и уважаем прихожанами. И думается, одна из главных причин этому – его обеспеченность (у него своя земля есть, за женой, кажется, взял). О. М. очень нестяжателен (что, однако, возбуждает большое недовольство в причте). Он и служит истово – ничто земное не развлекает его, потому что жена управляет хозяйством, а батюшке остаются только пастырские обязанности. Я не отрицаю, конечно, личных качеств о. М., равно как не утверждаю безусловно и того, что уж если обеспечен, то и пастырь добрый“.

16-го ноября. Нужда закрадывается к нам. Просто сказать, нет самого необходимого к дому. Семья жалуется на недостатки, упрекает меня в неумении жить, обвиняет в неспособности как должно обращаться с прихожанами, которые не платят долгов, обманывают и проч. Тяжеленько-таки… Но не хочу унывать пока и прошу помощи у Господа, – и разве Он оставит, не поможет? [О, несомненно поможет! „Верую сему, Господи, помози моему неверию!“ – И припомнился мне сейчас, по-видимому, ничтожный факт. Только что поступил я во священника. Помню, вышел у нас весь хлеб, а послать на дворы (мы печеным хлебом по дворам собираем) за ним некого было. Пошел сам. Однако ходил, ходил – нигде нет хлеба, а одна баба так просто сказала, что не будет и совсем платить, потому дана попам земля, так зачем еще хлеба?.. Так и пришел я домой ни с чем. Помню, что очень грустно мне было тогда, – стою я около своего жилища и мысли одна другой мрачнее бродят в голове… Вдруг, смотрю из-за угла мужичок показался, в руках у него хлеб: „вот, говорит, батюшка за молебен принес вам, должны были; спасибо, кормилец, что подождал“… И это из деревни трудился, тащил. Факт простой, но при тогдашнем моем душевном настроении он так на меня неотразимо подействовал, что я не мог не признать его чудом, особенным действием над собою Промысла Божия. И много нас таких бедных пастырей на святой Руси, и все-то мы по большей части жалуемся на нужду да недостатки, а того и не хотим взять в соображение, что ведь проповедь любви, смирения, терпения христианского, тогда только особенно действенны, когда мы сами – учители проходим эту школу труда, гонений и бедности, в противном же случае, наша пастырская деятельность как бы ни была, по-видимому, энергична, все будет ослабляться тем соображением немощных людей, по которому можно легко быть и деятельным, и милостивым, и богомольным. Ведь так и на Иова многострадального клеветал дух злобы… Но когда сей праведный муж остался верен Господу и после тяжелых испытаний, то этот пример терпения его и до сих пор остается живым и назидательным, лучше и действеннее всякого красноречивого слова о терпении⁷… „Но ведь сам же о. В-в толковал недавно о необходимости обеспечения!“ Заметят, пожалуй. Да, правда, не отрекаюсь и сейчас, если то Богу угодно будет, прекрасно бы обеспечить духовенство. Но при этом необходимо заметить, что обеспечение далеко не представляет твердого ручательства за честное и искреннее, сердечное отношение иерея к своим пастырским обязанностям. Немало есть священников, которые, при полном обеспечении материальном, все-таки стяжательны и копят „имения многа“ к соблазну своей паствы, хотя и служат истово, и проповеди говорят неопустительно, и требы исправляют усердно. Ведь, братие, надо же хоть немного держаться правды. Заметил я при исповеди: покаялась старушка чистосердечно, даже плакала; и радостно у пастыря на душе; накрываю епитрахилью наклоненную голову покаявшейся грешницы и с чувством читаю разрешительную молитву… Но что это? Звук монеты! Оказывается, бедная старушка (пока наш батюшка читает), дрожащими руками развязала платок и уронила деньги; нагнулась и ищет на полу, – ей и дела нет, что отец духовный молитву читает, – она занята одною мыслию, что надо батюшке поскорее за исповедь отдать, а не то, пожалуй, браниться будет, что долго копаюсь… Как хотите, смотрите на этот простой случай, а мне думается, что мы – духовные не мало виноваты в том, что так настраиваем своих детей духовных, когда всякое наше движение, каждый звук голоса принимается ими за труд не отечески добровольный, а как такой, за который как можно скорее надо расплатиться, а не то де батюшка обижаться будет. И ведь не награда за труд предосудительна, а настоятельное требование платы, которое уже и самый труд – как бы он ни был высок и важен – ставит на точку торговли. Важно здесь убеждение старушки, что я браниться буду, хотя мне это и обидно. Напротив, мне всей душой желательно как-нибудь убедить простую душу в отеческом отношении к ней, хочется радоваться вместе с нею в такую торжественно-умилительную минуту, когда ей – моей овце словесной – мною же объявляется прощение грехов, примирение с Богом… И вдруг деньги, в эту-то минуту!..

„Идеалист!“ скажут. Да что же? Пускай идеалист. Только правды-то не скроешь, и я убежден, что всякий из нас – иереев, хотя бы он был и грубым поклонником наживы, в глубине души своей, наедине, в беседе с Богом, в лучшие минуты своей духовной жизни сознает ненормальность явлений, подобных вышеописанному. Тут только возможно одно слабое оправдание, но только слабое: „жизнь, дескать, так сложилась, мы не виноваты, надо положить жалованье, прежде всего обеспечить, тогда и требовать“ и проч. и проч… А пока жалованья-то нет, лучше кажется, понуждаться, потерпеть, а не попирать интересы пастырские-духовные интересами мирскими, житейскими, – а Господь, наш милостивый Пастыреначальник, не оставит нас! Будем сему твердо веровать! Да и кому же, как не нам – посланникам и сотрудникам Христовым веровать? Как осмелимся говорить: „терпи, веруй!“ а сами на деле откажемся от веры?..

С.В. В-в

III.

Что касается социального положения наших пастырей, то Леруа-Болье изображает его в гораздо более мрачном виде, нежели каково оно в действительности: уважением русские священники будто бы не пользуются, они занимают совершенно изолированное положение и лишь в весьма слабой степени оказывают влияние на простой народ, а на высшие и образованные классы совершенно никакого влияния не имеют; все меры правительства к возвышению положения духовенства и к сближению его с народом оказались безуспешными.

„Уважение, которое русский, – купец или мужик, – имеет к религии, мало отражается, говорит он, на ее служителях. Он не считает грехом посмеяться над священником, которого приветствует именем батюшки и у которого он набожно целует руку. Это делает честь здравому смыслу русского народа, что он не смешивает церковь со священником и что недостатки последнего не роняют в его глазах значения религии. Для крестьянина священник – это нечто вроде духовного чиновника, который столь же мало возбуждает симпатий в крестьянине, как и чиновники Царя, на которых не простирается сыновнее почтение, питаемое к Государю. В русских селах и деревнях священник имеет, может быть, менее влияния на крестьянина, нежели в французских, хотя и в последних оно обыкновенно очень не велико. Однако ничто не препятствует ему когда-либо достигнуть влияния, потому что только один священник, посредством религии, еще может действовать на мужика“. Но если так, то почему же наши священники не приобретают влияния на народ? Ответа на этот вопрос Леруа-Болье не дает, да едва ли и может дать, потому что и в настоящее время в селах и деревнях едва ли кто пользуется большим влиянием, нежели священник. Что же касается высших классов, то Леруа-Болье совершенно отрицает влияние на них духовенства. „Нигде, говорит он, Церкви и служителям ее не отводится так мало места среди образованного общества, как в России. Уважение к религии часто соединяется с презрением к духовенству. Это часто бывает даже в таких семействах, которые считают себя религиозными“. Что наше духовенство в настоящее время имеет очень мало влияния на образованные классы, это, к сожалению, верно. Но вина в этом лежит не на духовенстве, а на образованном обществе, которое большею частью индифферентно относится к вопросам религии и нравственности и если принимает у себя священника, то лишь как требоисправителя. Впрочем, и среди образованных классов и даже среди представителей нашей высшей аристократии встречается немало лиц истинно религиозных, которые с должным уважением и вниманием относятся к духовенству. Хотя во всех классах нашего общества духовенство далеко не пользуется тем высоким уважением, каким пользуется религия, тем не менее мы никак не можем согласиться с тою мыслью, будто бы истинная религиозность может соединяться с презрением к служителям Церкви.

„Отделенный от образованных классов, отличающихся от духовенства чрез свое воспитание, манеры и воззрения, и будучи более близок по своему образу жизни к простому народу, но стоя на высшем, сравнительно с ним, уровне, священник, и в особенности сельский, оказывается, говорит Леруа-Болье, изолированным между двумя мирами, одним выше, а другим ниже его, и чувствует себя одинаково чуждым тому и другому. Эта социальная изолированность ограничивает его умственный кругозор. Будучи разобщен с образованным обществом, священник ничего не может знать о нем иначе, как только чрез книги; но из них он имеет в своем распоряжении почти исключительно богословские трактаты или устаревшие сочинения. Ознакомление со светским обществом для него столь же недоступно, как и само общество“. Но в действительности высшее общество вовсе не так недоступно для священника, как это утверждает Леруа-Болье. Он сам признает, что двери даже высшей аристократии отворяются священнику для совершения треб. А совершение треб, и в особенности исповеди, дает каждому внимательному священнику немало материала для ознакомления с нравственно-религиозным состоянием тех лиц, у которых они исполняются. Что же касается простого народа, то мы смело можем сказать, что никто не стоит так близко к нему, как именно священник. Каждому, знакомому с жизнью наших сел и деревень, известно, что для нашего простого народа священник служит не только требоисправителем, но первым и самым авторитетным советником во всех более или менее важных обстоятельствах жизни.

Одной из причин и вместе одним из следствий этой социальной изолированности, по словам Леруа-Болье, служит то, что духовенство не имеет семейных и родственных связей с другими классами общества. „Никакое целибатное духовенство не разобщено так со светским обществом, как русское семейное духовенство. Так как в течение многих веков оно пополняется почти исключительно из своей среды, то брак вместо того, чтобы служить к слиянию с образованными классами, отделяет от них духовенство. Священник отделен от светского общества не только чрез свое семинарское воспитание, но также чрез свое происхождение и родственные отношения. Чаще всего священником бывает сын священника, женатый на дочери священника, и оба они получают предварительное воспитание в специальных духовных школах. Таким образом духовенство не имеет кровных связей ни с простым народом, ни с образованными классами“. Что наше духовенство пополняется большей частью из своей же среды, с этим нельзя не согласиться. Но выводить отсюда заключение об изолированности духовенства было бы несправедливо. Семейное духовенство никогда не может вести столь замкнутой жизни, как целибатное. И опыт показывает, что не только наши священники, но и члены их семейств находятся в весьма разнообразных сношениях с тою средою, среди которой они живут. В особенности это следует сказать о наших сельских „матушках“, которые нередко играют очень видную роль в жизни местного населения. Относительно же семейств городского духовенства в нашей печати даже раздавались жалобы на то, что они ведут светскую жизнь и входят в слишком близкое общение со светским обществом. Связи духовенства со светским обществом поддерживаются и чрез то, что не менее половины детей духовенства выходят в светское звание. Сам Леруа-Болье говорит, что „при каждой приходской церкви находится от двух до четырех семейств, состоящих часто из 20 или 25 лиц“. Если бы все дети нашего, большею частию многосемейного, духовенства не хотели оставлять духовного звания, то для них не хватило бы мест. При этом нужно иметь в виду и то, что в последнее время вовсе не так редки, как это было прежде, и случаи поступления светских лиц в духовное звание, на что указывает и Леруа-Болье. Хотя он замечает, что „для этих смелых новаторов это было, может быть, одним из способов идти в народ, чтобы служить народу и мужику“, но подобного рода смелое предположение можно объяснить лишь слишком пылкою фантазией французского публициста.

Леруа-Болье упоминает о тех мерах, какие в интересах государства и Церкви принимались русскими государями, начиная с Александра I, для возвышения нравственного и материального положения духовенства, и в особенности останавливается на сокращении причтов. Эту меру автор, не без основания, признает не применимою в таких больших приходах, как русские, которые по протяжению превосходят епархии Италии или Востока. Прихожане остались недовольны этою мерою. Духовенство не получило ожидавшихся выгод, потому что церкви, сделавшись более отдаленными, менее посещались, вследствие чего и приношения уменьшились. Замечено также было, что отдаление священника от прихожан имело следствием отдаление народа от религии.

Равным образом и земства, за исключением весьма немногих, по замечанию Леруа-Болье, оказались, вследствие финансовых затруднений, не в состоянии принять на себя заботу о выдаче определенного содержания духовенству и таким образом улучшить материальное положение его. Автор относится с живым сочувствием к известному ходатайству московского земства о предоставлении приходам права выбирать себе членов причта, указывая, как на главную выгоду этой меры, на то, что осуществление ее послужило бы к сближению духовенства с прихожанами. Но это сочувствие в авторе должно было бы значительно охладеть, если бы он с большим вниманием отнесся к известным ему мотивам, по которым было отклонено это ходатайство.

В числе мер, предпринимавшихся правительством для сближения духовенства с прихожанами, автор первое место отводит учреждению приходских попечительств, но смотрит на них отрицательно. „Чрез эти попечительства, говорит он, рассчитывали сразу возвысить и материальное положение, и нравственный авторитет духовенства; но не достигли ни того, ни другого. Главный недостаток приходских попечительств, как созданных высшею властью из административных видов, это – отсутствие добровольности и независимости. Прихожане созываются на общие собрания почти исключительно для денежных сборов, которые имеют часто принудительный характер. Уже вследствие этого народ мало сочувствия оказывает к попечительствам. Большая часть церквей совсем их не имеет, а при других они нередко существуют номинально“. Но если бы автор ближе был знаком с задачею и деятельностью их, то он не мог бы сделать такого отзыва о них.

Также и на церковно-приходские школы Леруа-Болье смотрит, как на одну из мер светского правительства к сближению духовенства с народом. В то время, как во Франции, говорит он, стремились к устранению религии и духовенства от народного обучения, в России, наоборот, поручили Церкви и ее служителям дело народного образования. Автор справедливо отдает дань уважения г. Обер-Прокурору Св. Синода К.П. Победоносцеву, благодаря которому возникла масса школ и который столько сделал для народного образования, сколько не сделал ни один Министр Народного Просвещения. Он также придал школе тот тип, который более всего может возбуждать доверия в народе. Русский крестьянин, говорит он, желает, чтобы его сын пел в церкви и в зимние длинные вечера читал ему назидательные книжки, и имеет в виду при обучении не столько практическую пользу, сколько благо души и спасение. Для него, как это было на Западе в средние века, наука должна быть служительницею веры. Поэтому современная церковно-приходская школа, основанная на религиозных началах и соответствующая вкусам и потребностям народа, скорее всего может исторгнуть мужика из „власти тьмы“. Очертив затем административный строй церковно-приходских школ, Леруа-Болье делает странное заключение, будто принцип подчинения школы Церкви в России доведен до крайних пределов, и что ни в одной стране Европы нет подобного рода школьной системы, которая была бы настолько клерикальною. Мы не удивляемся тому, что он, признав нашу Церковь находящеюся в полном подчинении государству, находит возможным говорить о существовании у нас клерикализма, этого порождения католической церкви, не имеющего никаких задатков для возникновения и развития в нашем отечестве, – подобного рода ошибки допускаются и некоторыми из наших публицистов. Но мы не можем не выразить удивления тому, что он, по-видимому, забывает, что в последние годы в Бельгии, а не так давно и в самой Франции школы, и не только низшие, но также средние и высшие, стояли в гораздо большем подчинении церкви, нежели у нас, и что в этих странах рассматриваемое явление служило средством для осуществления клерикальных стремлений, между тем как у нас привлечение духовенства к более деятельному участию в деле народного образования есть только удовлетворение одной из основных национально-религиозных потребностей. Да и сам автор указывает на то, что чуть ли не на другой день после революции 1848 года Тьер хотел первоначальное обучение исключительно поручить католическому духовенству, то есть восстановить ту школьную систему, которая до революции практиковалась во Франции, между тем как у нас даже церковно-приходские школы находятся в ведении не одного духовенства, но также светских лиц (см. §22 Правил о церковно-приходских школах), а другие учебные заведения, за исключением духовных, подлежат исключительно ведению светской администрации. Что рассматриваемая наша школьная система свободна от всякого рода крайностей, это видно и из того весьма многознаменательного, отмечаемого автором, факта, что церковно-приходские школы в России пользуются содействием многих светских влиятельных лиц и обществ, из которых одни смотрят на православную школу, как на могущественное средство для борьбы с сектантством и для пропагандирования православия, а другие – как на средство для обрусения иноплеменного и смешанного населения, и что в некоторых из этих школ среди учащихся встречается гораздо более католиков, нежели православных.

Хотя церковно-приходские школы не имеют определенных средств существования, тем не менее они получили весьма быстрое развитие. В немногие годы возникло их несколько тысяч. В момент издания известных правил (13 июня 1884г.) во всей Империи было только 3000 школ, через шесть месяцев основано около 2000 новых школ, и число их постоянно все более и более возрастает. Правда, некоторые скептики сомневаются, чтобы все эти школы существовали в действительности, и полагают, что некоторые из них числятся лишь в консисторских списках; но подобного рода мистификация, имевшая будто бы место в прошлое царствование, едва ли возможна, говорит Леруа-Болье, в настоящее время. Но если бы он имел более точные сведения о том сочувствии, какое со всех сторон встречают новые школы, и о том контроле, которому они подчинены в настоящее время, то последнее его предположение перешло бы в полную уверенность. Впрочем, и сам Леруа-Болье указывает на то, что в некоторых местностях население с таким сочувствием отнеслось к этим школам, что желало передать духовенству даже все светские начальные школы. Было предположение передать духовенству и земские школы. Но хотя в России еще нет борьбы между „лаицизмом и клерикализмом“, тем не менее большинство русских, говорит он, отнеслось к этому проекту несочувственно, имея в виду те выгоды, какие представляются разнообразием и конкуренцией школ. Некоторые из земств добровольно передали свои школы духовенству, но большинство земств удержало свои школы за собою, отведши лишь более места предметам религиозного обучения и в частности церковно-славянскому языку. Это, говорит автор, было бы лучшим средством приобрести доверие народа к светскому обучению.

Впрочем, несмотря на быстрое возрастание числа церковно-приходских школ и на сочувствие к ним светского общества, Леруа-Болье сомневается в успехе их и главное препятствие к поддержанию и дальнейшему развитию их видит не со стороны народа, а в самом духовенстве, которое будто бы не способно к выполнению возложенной на него миссии: оно не имеет для этого ни досуга, ни надлежащей подготовки, ни усердия и ревности; оно оказалось будто бы неисправным даже в преподавании закона Божия. Столь пессимистический взгляд на церковно-приходские школы или, вернее, на духовенство представляется тем более странным, что сам Леруа-Болье говорит, что для учителя начальной школы не требуется высокого образовательного ценза; ему известны и все те меры, которые в последнее время были приняты духовным начальством для приготовления воспитанников духовных семинарий к школьному учительству; он, по-видимому, знаком и с тою важною ролью, которую в продолжение многих веков играло наше духовенство в деле народного образования.

Что касается церковного учительства или проповедничества, то его, по словам Леруа-Болье, до последнего времени почти совсем не было в России. Живое слово, говорит он, обыкновенно было изгоняемо из церкви. Оно было заменяемо чтением святоотеческих и других сочинений, одобренных Св. Синодом. Но эти сочинения, испещренные церковно-славянскими выражениями и плохо произносимые священником, часто оставались непонятными для массы народа. Православная Россия в продолжение многих веков совершенно (?) лишена была религиозного просвещения. И теперь еще весьма многие (?) из мужиков не знают основных догматов и даже молитв. Поэтому неудивительно, что повсюду (?) в России развиваются ереси и секты.

„Со времени Петра Великого до начала царствования Александра III проповедь, говорит Леруа-Болье, почти исключительно была замкнута в высших церковных сферах. Среди черного духовенства, для архимандритов и епископов красноречие было средством к отличию и повышению. Главными церковными ораторами были лишь епископы. Красноречие их постоянно имело панегирический характер, это – ее национальный характер, удерживаемый и до сего времени. Христианские ораторы пред лицом императоров одинаково вдохновлялись как Плинием Младшим и Траяном, так св. Амвросием и св. Златоустом“. Изображаемое автором направление проповеди, действительно, господствовало у нас в известную эпоху, но не простиралось далее прошлого века, и притом оно не было национальным, а было принесено нам извне.

„Епископы и архиепископы сравнительно с проповедниками из низшего духовенства, говорит Леруа-Болье, пользуются весьма важным преимуществом: они свободны от цензуры. По прежним правилам проповеди священников должны были представляться на одобрение духовного начальства или духовной цензуры. Эта обязанность сильно стесняла священников, которые обыкновенно не отличаются искусством письменного изложения. Но в настоящее время притязания духовной цензуры ослаблены и язык священника получил свободу. Впрочем, пессимисты мало видят пользы в этом, потому что священники-проповедники не всегда взвешивают должным образом то, что говорят. Так, один священник был обвиняем в том, что он на своей проповеди возбуждал крестьян против помещиков“. Что пессимисты могут иметь подобного рода представления о наших проповедниках на основании одного какого-либо факта, даже не действительного, а вымышленного, это вполне естественно. Но людям беспристрастным известно, что едва кто с такою строгостью относится к содержанию публично произносимого слова, как именно наши проповедники.

Гораздо более высокое мнение Леруа-Болье высказывает относительно современной русской проповеди, хотя смотрит на развитие ее с ложной точки зрения. „В последние годы, говорит он, проповедь в России получила очень высокое развитие, но не столько вследствие религиозных, сколько вследствие политических причин. Церковная кафедра так же, как школа, должна была служить средством для воздействия на народ. Священник был призван на помощь жандарму (?) для защиты самодержавия. Пропаганде разрушительных учений была противопоставлена проповедь слова Божия. Верность Царю и престолу служила темою множества проповедей. Епископы, а по их примеру и побуждению также священники, тем с большим усердием взялись за эту новую миссию, что они сознают, что ведя борьбу с врагами государства, они вместе с тем борются с врагами Церкви. В этом отношении государство не может упрекать духовенство, по крайней мере высшее, в бездействии“. Но если бы Леруа-Болье ближе был знаком с делом и рассмотрел хотя бы два–три сборника русских проповедей, то увидел бы, что верность Царю и отечеству служила лишь одною из тех многочисленных тем, которые служат предметом их, и что наши пастыри-проповедники прежде всего стараются утверждать в своих паствах основные истины православной веры и нравственности. Уже отсюда можно видеть, что причины современного высокого развития нашей проповеди кроются не в политике, а в стремлении к удовлетворению одной из основных потребностей нашего народа, жаждущего духовного просвещения. Эта потребность не осталась незамеченною и автором. „Хотя в течение долгого времени, говорит он, русский народ был лишен слова Божия, тем не менее он сохранил любовь к проповеди. Нигде публика не обнаруживает такой жажды к слову Божию и не относится к нему с таким благоговением, как в России. Пользующиеся известностью проповедники находят не только слушателей, но и читателей. Нет недостатка и в сборниках проповедей. К проповедям в больших городах присоединяются еще внебогослужебные собеседования, привлекающие значительное число лиц интересующихся. Духовенство, вышедши из своего бездействия, начинает принимать участие в борьбе (lutes) национальной жизни. В мече слова духовенство нашло свойственное ему оружие, при помощи которого оно может приобрести тот авторитет, которого недостает ему. Если когда-либо священник приобретет влияние на народ, то это произойдет только при помощи проповеди“. Но церковная кафедра есть только одно из тех многих средств, которыми может располагать священник для воздействия на свою паству. Больший или меньший успех каждого из этих средств в значительной степени обусловливается индивидуальными свойствами как самого священника, так и его паствы. К числу этих средств относится между прочим пример доброй жизни и частные пастырские беседы, которые нередко оказывают гораздо более сильное влияние на прихожан, нежели церковная проповедь.

Н. Д.

I. Предварительные замечания о поведении и обязанностях прислуживающих в алтаре

1) Назначенные к исполнению должности пономарей или прислужников в алтаре, должны быть проникнуты глубочайшим сознанием той важности, какую св. алтарь имеет в церкви, и потому не только входить в него, но и стоять здесь должны всегда с подобающим благоговением, не допуская ни разговоров, ни какой бы то ни было суеты и вообще всего, что так или иначе могло бы оскорблять святость места и его высокое значение.

2) Входить в алтарь служащие в нем должны по преимуществу чрез так называемые северные двери, чтобы, входя чрез южные двери, без нужды не ходить между св. престолом и горним местом, так как это место также издревле почитается в церкви особенно священным, как и место между св. престолом и царскими вратами. Вся разница состоит здесь только в том, что чрез последние проходить мирянам безусловно воспрещается, а чрез первое они могут ходить только в особенной надобности и то не иначе, как совершая при этом всякий раз крестное знамение и поясной поклон пред иконою, находящеюся на горнем месте.

3) Вошедши в алтарь, каждый служащий здесь обязан прежде всего положить земной поклон пред св. престолом, помня, что на нем всегда прибывает Сам Господь наш Иисус Христос не только невидимо – Своею благодатью, но и видимо, – в св. запасных дарах, которые постоянно находятся тут же, в особой дарохранительнице для причащения больных и, по учению св. Церкви нашей, также заслуживают благоговейного поклонения и почитания, как и Сам Спаситель, с Своею пречистою, обоженною плотию восседающий одесную Отца на небесех.

4) По входе в алтарь служащие должны сейчас заняться разведением огня для кадила, принесением воды, возжжением лампад и т.п., а также посмотреть, все ли свечи в церкви и в особенности в алтаре находятся в надлежащем порядке, приставить на них, где следует, налипки и т.п., чтобы все было приспособлено и прилажено к началу богослужения и чтобы потом не было надобности ходить по церкви с жаровней или с кувшинами воды для проскомидии и пр., во время самого богослужения.

5) Когда священник войдет в алтарь и приложится, по обычаю, к св. престолу, то все служащие в алтаре должны, не медля, подойти к нему под благословение и, облобызавши с подобающим почтением его десницу, перекреститься три раза к горнему месту, и затем, согласно распоряжению настоятеля, приступить к своему делу во имя Господне, непрестанно нося в душе своей преискреннее сознание, что, служа в алтаре, каждый служит не иерею, а Господу Богу и святым Его, в честь которых совершается богослужение, и никогда не забывая грозного слова пророка: проклят всяк, творяй дело Божие с небрежением.

6) Если служба имеет быть торжественная, и служащие в алтаре имеют право и должны быть на ней в стихарях, то прежде, чем надевать таковой, они, т.е. служащие должны взять стихарь, прилично сложенный, на обе руки, подойти с ним к священнику и, взявши у него благословение и поцеловавши его руку, совершить на себе крестное знамение, и только после этого облачаться по обычаю. Без благословения священника никто не только из мирян, прислуживающих в церкви, но и так называемые стихарные причетники и даже сами диаконы надевать стихарь не имеют права ни в каком случае.

7) Крайне желательно, чтобы в каждой церкви самим ли священником, или церковным старостою с благословения священника сделано было надлежащее расписание, какие и когда употреблять ризы как на литургии, так и на других службах, чтобы служащие в алтаре всякий раз заранее могли приготовлять их до прихода священника, а равно также следует всегда приучать служащих, как нужно складывать фелони, подризники, стихари, где и как полагать их для хранения и т.д., чтобы всякий из них знал, где что взять, не переворачивая и не перемешивая одной вещи с другою, как это водится особенно в сельских церквах с большим вредом нередко для самых дорогих ризничных облачений.

8) Когда служба в церкви кончается, и священник намеревается выходить из нее, то служащие должны снова подойти к нему за благословением, затем прибрать все, как-то: положить ризы на своих местах, потушить огонь в жаровне, погасить свечи, а если понадобится, то и подмести в алтаре для чистоты пол, – и только после этого, положивши опять поклон пред св. престолом и приложившись к св. иконам в церкви, выходить из нее, стараясь в то же время всеми силами сохранять в душе благоговение, приобретенное здесь, с благочестивою настроенностью не только на пути домой, но и по возможности дома, чтобы и другие, взирая на них, также проникались христианскою любовью и уважением к храму и богослужению, приносящим столь великие и благотворные плоды для человека.

(Продолжение следует).

1) Священник, совершая литургию, какою стороною по отношению к себе должен ставить на жертвеннике и на престоле св. Потир?

На Потире, как известно, изображаются лики: Господа нашего Иисуса Христа, Божией Матери, Иоанна Богослова и образ Креста. Одни из священнослужителей, по заявлению о. М-а Ч-ва, священника К-ской губ. К-ского уезда, ставят по отношению к себе сосуд изображением Иисуса Христа, другие же – изображением Иоанна Богослова, а третьи – изображением Креста. Ввиду такого разнообразия в пастырской практике, о. М-ъ Ч-в желал бы знать, какою же стороною наиболее правильно было бы ставить священнику Потир по отношению к себе.

Если, по заявлению о. М-а Ч-на, некоторые иереи ставят по отношению к себе сосуд изображением Иоанна Богослова, а иные – изображением Креста, то это, вероятно, происходит от недостаточной внимательности тех и других к священным действиям, а не вследствие других каких-либо причин и оснований. В самом деле, трудно предположить, чтобы указанное о. М-ом Ч-вым разнообразие в пастырской практике происходило вследствие каких-либо резонных причин, напр. невозможности различить стороны Потира. Ведь лицевою стороною Потира можно признать только ту, на которой находится изображение Иисуса Христа, а боковыми сторонами Потира – те, на которых изображаются Богоматерь и Иоанн Богослов, а заднею стороною Потира – ту, на которой делается Крест. После этого, для каждого может быть понятно, что и при совершении литургии священнослужитель должен ставить Потир по отношению к себе тою стороною, на которой находится изображение Господа нашего Иисуса Христа. Или действительно нужно разъяснять и доказывать кому-либо, что лицевою стороною Потира следует считать ту, на которой изображается Господь наш Иисус Христос? Имеющий нужду удостовериться в этом пусть внимательнее присмотрится к свящ. изображениям на Потире, и он увидит, что Богоматерь и Иоанн Богослов изображаются на Потире с лицем и взором, обращенными в ту сторону, на которой находится лик Агнца Божия, приносимого на литургии руками священнослужителей в жертву за грехи мира, подобно тому, как и на Голгофе Богоматерь и Иоанн Богослов стояли по сторонам Господа, распятого на Кресте, благоволившего принести себя в жертву за спасение мира.

2) В конце царских молебнов, отправляемых в дни тезоименитств Их Императорских Величеств и Их Императорских Высочеств, следует ли читать благодарственную молитву и петь гимн »Тебе Бога хвалим«?

Спрашивающий об этом, священник Пр-кой еп. о. И-ъ Ч-ский выпустил из внимания, что в дни тезоименитств Их Императорских Величеств и Их Императорских Высочеств отправляется не благодарственный молебен (по книге »Молебных пений«), а обыкновенные молебны тем святым, имена которых имеют известные Особы Царствующего Дома. На молебнах же тем или другим Святым не читается благодарственная молитва и не поется »Тебе Бога хвалим«.

З.

„Не весте ли яко в тех, яже Отца Моего, достоит быти Ми“ (Лк.2:49)? Эти слова Господа нашего Иисуса Христа первые из всех слов Его, записанных евангелистами, и единственные, дошедшие до нас из времени Его детства и пророчества. Он произнес их на двенадцатом году Своей земной жизни в ответ на слова Пречистой Своей Матери, которая после долгих поисков нашла Его в храме сидящего среди учителей, слушающего и спрашивающего их. Увидев Его, Пресвятая Дева удивилась, что нашла Его среди ученых мужей, и с недоумением спросила: „Чадо! что Ты сделал с нами?“ – „Не должно ли Мне быть в том, что принадлежит Отцу Моему?“ сказал Он; и эти слова были пророческими для всей последующей земной Его жизни. Исполнялись они, когда Он, проходя грады и веси, проповедовал Евангелие Царствия Божия, исцелял больных и одержимых нечистыми духами. Исполнялись они и во всю земную Его жизнь до дня, когда Он сказал в молитве Своему Небесному Отцу: „дело соверших, еже дал еси Мне, да совершу“. Не переставали они исполняться и до той минуты, когда Он на кресте сказал: „совершишася!“ По вознесении Своем на небо, Он не перестает быть в том, что принадлежит Отцу Его, и творит дело Отца, установивши в св. Церкви продолжателей Своего дела, пастырей и учителей Церкви, призванных Св. Духом „на совершение святых, на дело служения, в созидание Тела Христова“. Таким образом и мы, братия, как соработники Христовы, призваны быть в том, что принадлежит Отцу нашему Небесному, в Его великом и священном деле, и поэтому преднаписанное о нашем Господе и Спасителе, относится в применительном смысле и к нам, Его служителям. И хотя дело Божие, дело Отца совершается везде, где совершается воля Божия; но в особенном смысле дело Отца совершается в св. Церкви, совершается преимущественно в той области ее, где приобретаются и спасаются души для вечной жизни.

Разве не должно нам всем быть в том, что принадлежит Отцу нашему? На это должно особенно следует нам обратить свое внимание. Когда двенадцатилетний Иисус Христос в ясном сознании предстоявшего Ему дела произнес эти слова: „в тех, яже Отца Моего, достоит Ми быти!“ то этим выразил Он, что в храм привела Его высшая необходимость. Он внял в сердце Своем гласу Небесного Отца, и вместе внутреннему побуждению, внутреннему влечению, которое отвлекло Его от общества спутников, из мирского шума и привело в дом Небесного Отца, к размышлению о предметах небесных. И эта нераздельность того, что требовал от Него Отец, и того, что составляло глубочайшее влечение собственного Его богочеловеческого существа, внутреннюю потребность и желание, как видим уже это в Его отрочестве, – это единство послушания и любви составляло характер всей Его жизни, всего того, что делал, и что претерпел Он за дело Божие. А чтобы и нам, братия, исполнить свое служение по тому образцу, который Он оставил для нас, нам необходимо стараться повторять в своей жизни, что Он говорил, чему учил и что заповедал делать. Следовательно и нас должна влечь ко храму Божию внутренняя необходимость, а не внешняя только обязанность, следовательно и мы в глубине сердца должны чувствовать, что здесь, в святом храме, место, где главным образом должна совершаться наша деятельность; что сюда во святилище Божие, куда верующие собираются на молитву и за получением благодатных даров, должны быть обращены вся наша мысль, все наше сердце, вся душа наша; что наше место, здесь, во храме и во дворах его, а не на путях и стезях мира, где прочие земные путники совершают свое странствование, не на шумном рынке жизни, где совершаются все мирские дела, временные заботы и земные наслаждения. И мы должны говорить, что к принятию священного сана привело нас не искание земных выгод, некоторых удобств и спокойствия жизни, но непреодолимое влечение сердца, священное желание души служить Богу и Спасителю в Церкви Его, что в совести своей мы внимали гласу, который вещал нам: этому желанию должен следовать; это Отец влечет тебя к Сыну.

Возлюбленные братия! Что пользы нам, если мы исполнительны только по внешности, если никто не может упрекнуть нас в неисправности, но если мы совершаем свое дело без всякого душевного участия, если мы не можем сказать по чистой совести: моя пища, радость и веселие моего сердца творить волю Пославшего меня, совершать Его дело? Пусть мы и проповедуем, пусть и безукоризненно по внешности исполняем свое служение, – это непременно требуется: но можем ли мы надеяться надлежащего успеха от такой своей деятельности? Может ли она для нас самих быть благоплодною, если она не истекает из сердца, если мы не можем сказать, что „любовь Христова обдержит нас“, если мы не можем повторить за Апостолом: я не могу молчать, я должен проповедовать евангелие, возвещать добродетели (совершенства) Призвавшего нас из тьмы в Свой чудный свет? „Он говорит со властью!“ отзывались о нашем Господе и Учителе, по поводу одной Его проповеди; а при другом случае, замечается у евангелиста, что люди дивились словам благодати, исходящим из уст Его. И конечно, властная речь и благодатное слово будут и нам даны в потребный час, если только нас обдержит любовь Христова. Совершаемое нами богослужение и таинства должны быть исполняемы точно по установлению Христову и по уставу св. Церкви. И хотя сила и действенность таинств и священнодействий церковных не условливается достоинством или недостоинством нашим, тем не менее какой страшный грех берем мы на душу, совершая их, как внешнее мертвое дело, без всякого участия души! Правда, повторение одного и того же из года в год, из недели в неделю может в ином совершителе производить своим однообразием утомление и приучить к холодному, равнодушному совершению священнодействий и таинств. Но если ты проникнут любовью Христовою, для Которого дорого не только стадо в целом, но и каждая овца в стаде и Который в Своих таинствах обращается к каждому в отдельности и каждого делает участником Своей освящающей и спасающей благодати: тогда ты не будешь уставать при раздаянии благодати таинств, совершении священнодействий и в деле пастырского попечения о душах. При крещении всякого младенца во имя Отца и Сына и Св. Духа, ты возчувствуешь в сердце, что и этот младенец дорог в очах Божиих и находится на пути к Его Царству; и сколько бы ты ни крестил детей, эта мысль всегда будет вновь освежать тебя. При чтении разрешительной молитвы над всяким исповедующимся пред тобою в своих грехах, ты будешь ощущать каждый раз, что ты спасаешь от вечной смерти погибающую душу, что сам Бог устами твоими и данною тебе властью разрешает от грехов, за которые пострадал Сын Божий, и твоя усталость пройдет, как бы много ни было исповедующихся. Когда же со страхом Божиим и верою станут говеющие приступать к чаше Господней, и причащаясь Телу и Крови Христовой, будут из рук твоих получать залог жизни вечной, может ли ощутиться в тебе усталость при таком деле, если ты его совершаешь в сознании его беспредельной важности и значения? Хотя бы и онемощнeло твое тело, но бодрость духа, подкрепляемая благодатию Божиею, подаст оживление и телу. Если ты будешь обдержим любовию Христовою, то позовут ли тебя к больному или умирающему, будешь ли совершать какое-либо дело пастырского попечения о душах твоей паствы, ты не по официи только будешь являться к исполнению своей должности, не по заказу только будешь творить полезное тебе, но с проявлением душевного участия, недопускающего и тени равнодушия, холодности и усталости.

Высказывая эти требования, я знаю, конечно, что такое соединение того, что требует наш долг, и того, что составляет личное влечение нашего греховного сердца, что такое соединение послушания и любви находилось вполне только у Того, Кто служит образцом для всех нас. Относительно же себя каждый из нас знает всю тяжесть борьбы между долгом и влечением сердца, каждый чувствует и сознает, что в душе нашей часто господствует иная любовь, а не любовь Христова. Но возблагодарим Бога, что Христос для нас не только наш образец, но Спаситель наш, подающий нам жизнь из Своей жизни, дух от Своего духа, дабы нашу слабость восполнить Своею силою. Предадимся Ему всецело и Он, дающий еже хотети и еже деяти, подаст нам силу, радостно, от сердца и с любовью совершать наше служение, так что и в те часы, когда будет особенно тяготить нас бремя нашего служения, у нас легко будет на душе, и мы не забудем слов: „мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему“. Эти слова мы должны каждый раз вновь повторять себе, когда начнут овладевать нами равнодушие, холодность к делу Божию. С этими же словами мы должны обращаться и к окружающему нас миру, когда он своими влечениями, своими притязаниями и пожалуй иногда по-видимому законными требованиями будет отвлекать нас от дела Отца нашего. „Чадо! что Ты сделал с нами?“ сказала Богоматерь двенадцатилетнему Иисусу. „Вот отец Твой и Я с великою скорбию искали Тебя“. Она нежно матерински как бы упрекает Его в нарушении детской обязанности; Она и при других случаях, по человеческой слабости, думала, что божественный Сын Ее должен бы больше оказывать внимания требованиям родственных связей, быть внимательнее к Ней и тем, которых называли Его братьями. Он же отвечал: „или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?“ Этим должно Он показал, что низшие обязанности, вытекавшие из земных Его отношений, должны быть в зависимости от высшего Его небесного призвания. И если мы хотим быть учениками Его в духе и истине, то и нам необходимо так устраивать свою жизнь, чтобы низшие наши обязанности уступали высшим, и чтобы, когда и нас разные мирские и общественные требования будут отвлекать от нашего священного призвания, мы могли также отвечать: „или вы не знаете, что нам должно быть в том, что принадлежит Отцу нашему?“ Многие из нас, часто бывает, весьма усердны и заботливы к исполнению второстепенных и третьестепенных своих обязанностей и забывают об одной, небесной своей обязанности, требуемой нашим званием и служением. Сколько между нами таких, которые свои семейные, хозяйственные и общественные обязанности ставят иногда выше своих обязанностей к храму, к приходу! Знаю я конечно, что „ничто человеческое нам не должно быть чуждо“; принимаю во внимание, что православные пастыри не исключены от участия в семейной жизни и что напротив в семье своей они могут находить освежение для своей служебной деятельности. Знаю я, конечно, что семейство и государство божественные учреждения; знаю я, что обязанности нашего божественного служения многочастно связываются с разного рода низшими обязанностями, от которых мы не можем, не должны уклоняться. Но я также знаю, что „едино есть на потребу!“ Поэтому скажу: „и то нужно делать, но и этого не оставлять“. Дело Небесного Отца, вечное спасение пасомых должно быть у нас в виду при всех разнообразных наших делах и житейских отношениях. И если бы кто обратился к нам с притязаниями, идущими вразрез с лежащими на нас обязанностями нашего звания, мы должны кратко отвечать: „или вы не знаете, что нам должно быть в том, что принадлежит Отцу нашему?“ Разве вы не знаете, что мы исполняем учение своего Господа и Спасителя, Который говорит: „кто любит отца или матерь больше Мене, тот не достоин Мене?“ Разве вы не знаете, что мы должны следовать и следуем своему Спасителю, Который, хотя родился под законом, хотя подчинялся всем человеческим порядкам, хотя платил, где следовало, подать, и кесарево воздавал кесарю, однако решительно отстранялся всего, что препятствовало Ему в исполнении Его служения, и всегда имел пред глазами данное Ему Отцом дело, которое Он принял на Себя, чтобы всецело исполнить оное. „Кто поставил Меня делителем над вами?“ сказал Он. Разве вы не знаете, что мы имеем Спасителя, Который не закрывал очей от красот природы, смотрел на лилии полевые и птиц небесных, на сеятву и жатву, на разнообразные явления человеческой жизни с ее радостями, заботами и трудами, но для Которого все это, и природа и человеческая жизнь, преображалось в образы и притчи Царства Небесного, для насаждения и распространения коего Он пришел в мир, и у Которого все сводилось к одному тому, ради чего Он стал человеком и Спасителем человеков. Так подобает и служителям Его все сводить к одному, все применять и прилагать к священному призванию, которое они совершают во имя Господне, и которое для них самих есть условие вечного спасения. Но Он един совершенный; мы же все, самые ревностные, самые верные служители Его, несовершенные и слабые создания: помолимся же Ему, да подаст Он и нам Свою силу, Свою любовь и благодать к беспреткновенному исполнению нашего служения, на которое Он призвал нас в Своей св. Церкви!

Пресвитер

Вот вопрос, ответа на который с душевною тревогою ищут не только кандидаты священства, принимающие на себя пастырское служение в инородческих селах, но и пожилые священники, много лет прослужившие в приходах с инородческим населением. В светлые минуты саморазмышления о важности и ответственности своего призвания пастырского, священники инородческих сел вполне понимают всю духовную наготу свою и с сердечною болью открывают ее другим. „Когда мы принимали на себя пастырское служение среди инородцев, – говорят они, – то мы невольно задумывались над вопросом: что нам делать. Но вот прошли годы и даже десяток лет, а этот мучительный вопрос все-таки остается вопросом без ответа. Конечно, было бы несправедливо сказать, чтобы мы ничего не делали, но та же справедливость требует признаться, что вся наша деятельность ограничивается совершением богослужения и требоисправления, но о научении пасомых и духовном руководстве их мало заботимся, хотя и сознаем всю важность и необходимость выполнения этих обязанностей, лежащих на нас“. Где же причина этого печального и даже прискорбного явления, что сами пастыри инородческих приходов, хотя и вполне сознают лежащие на них обязанности, но мало или совсем не выполняют их и в то же время сами же и скорбят о недостатках своей деятельности?

Прежде всего причина такого неутешительного положения священников, действующих среди инородцев, заключается в том, что пастыри инородческих приходов находятся в беспомощном положении, не имеют поддержки и содействия своему делу со стороны православной просвещенной братии. В самом деле сравните вы положение пастырей инородческих приходов и священников русских сел, и вы увидите, как много сделано и делается для облегчения трудного служения последних, и как напротив мало сделано и делается для облегчения еще более трудного служения первых.

Для пастырей русских приходов посвящены целые печатные органы, которые взяли на себя самый благодарный труд руководить их на всех стезях их жизни и деятельности. Их стараются оградить от всяких ошибок, возможных при самом вступлении на паству, дают, далее, все способы успешного учительства среди паствы; для них существуют целые сборники поучений чуть ли не на каждый день, не на всякий случай; для них предназначены целые сборники внебогослужебных бесед; им наконец, оказывают неоцененную услугу те многочисленные общества грамотности, которые приняли на себя труд таким или иным путем распространять эту грамотность среди народа, и тем существенно помогать в деле просвещения народа; и кто исчислит все те многочисленные литературные труды, которые так или иначе помогают пастырям русских сел в деле их служения? А между тем пастыри инородческих приходов со стороны просвещенной и пишущей братии не встречают ни опоры, ни поддержки, ни совета, ни пожелания. После этого неудивительно, если не только кандидаты священства, но и по несколько лет уже состоящие пастырями в инородческих приходах, и предоставленные так сказать самим себе в своей деятельности, с тягостным раздумьем спрашивают: что им делать? и не в состоянии дать себе ответ на этот мучительный вопрос.

Другая причина печального положения пастырей инородческих приходов заключается в том, что они не имеют и надлежащей школьной подготовки к своему служению среди инородцев. Правда и священники инородческих приходов получили такое же образование, какое и пастыри русских сел. Но дело в том, что последние имеют возможность запас познаний, полученных ими в семинариях, применять к делу в интересах своего служения, тогда как первые лишены этой возможности по очень простой причине – по незнанию инородческих языков. Конечно, могут сказать, что незачем и ставить пастырями в инородческие приходы таких лиц, которые не знают инородческих языков, нечего и самим незнающим инородческих языков идти во священники на инородческие приходы. Бесспорно лучше было бы, если бы не знающие инородческих языков искали себе места священнические в приходах русских, а не инородческих. Знание инородческих языков служит одним из важных средств к успешному прохождению пастырского служения среди инородцев; посему и местные преосвященные озабочены тем, чтобы в инородческие приходы определять таких пастырей, которые бы знали инородческие языки. Но откуда же отыскать и где взять пастырей, знающих инородческие языки? В круг семинарских программ не входит изучение инородческих языков, а если где и изучаются эти языки, то существующие условия изучения этих языков настолько не благоприятны, что разве единицы, в виде исключения, могут выходить из семинарий со знанием инородческих языков. Да и эти счастливицы иногда уклоняются занимать места в инородческих приходах, имея в виду очень трудные стороны пастырского служения среди инородцев. Таким образом, епархиальное начальство, имея в распоряжении своем не более двух-трех кандидатов священства, знающих инородческие языки, волей-неволей вынуждено бывает определять на священнические места к инородцам лиц, не владеющих инородческими языками, руководясь тем соображением, что все же полезнее присутствие в инородческом приходе хоть какого-нибудь пастыря, чем оставить такой приход совсем без пастыря. Но что же может сделать пастырь инородческого прихода, не знающий инородческого языка?

Возьмем прежде всего во внимание одну из обязанностей пастырских – духовное руководствование пасомых. Выполнение этой обязанности священником, действующим в инородческом приходе, но не знающим инородческого языка, немыслимо; по крайней мере в продолжении нескольких лет, пока священник инородческого прихода не ознакомится с языком своей паствы, на каждом шагу будут встречаться и встречаются камни преткновения для него в исполнении обязанности духовного руководства пасомых. Если незнакомство пастыря с языком своих пасомых инородцев дурно отражается на выполнении им обязанности духовного руководительства, по крайней мере на первых годах его служения, то при выполнении другой обязанности священнодействия он встречается с трудностями непреодолимыми в продолжении всей своей службы. Сам не зная языка своих пасомых, он в то же время должен совершать богослужение и требы на языке, непонятном для них. Понятно, что отсюда может происходить и происходит. Сознание того, что пасомые не понимают языка богослужебного, естественно не может располагать пастыря к усердному и истовому совершению богослужения и треб для них, а с другой стороны и пасомые, не разумея языка богослужебного, невольно начинают относиться холодно и безучастно к богослужению, как бы оно истово ни отправлялось. Ведь в этом случае пастырь и пасомые оказываются в таком же плачевном положении, как профессор, призванный читать лекции для слушателей на языке непонятном для слушателей, и слушатели, обязанные внимать чтениям профессора, совершенно для них непостижимым. Ввиду такого положения для священника инородческого прихода постоянно приходит на мысль все тот же не разрешенный вопрос: что же делать? И нужно еще отдать честь священникам инородческих приходов, что они, сохраняя в себе страх Божий, не доходят до нерадений и небрежности в совершении богослужения и треб, когда инородцы в некоторых необходимых случаях обращаются к ним за совершением треб. Находясь в крайне неблагоприятных условиях при исполнении обязанности священнодействия, пастырь инородческого прихода не имеет и надежды освободиться – избавиться от этих условий. Хотя бы сам он изучил язык своей паствы, но он все-таки не находит возможности совершать богослужение на этом языке. В самом деле: где он достанет себе те переводы всех богослужебных книг на инородческий язык, которые прежде всего необходимы для совершения богослужения на этом языке? Существующие переводы настолько совершенны, что о достоинстве их едва ли нужно распространяться⁹, достаточно только вспомнить то, что при всем желании пользоваться ими, приходится сдерживать это благое желание всякому, кто только не желает быть снова непонятым. Но помимо своих достоинств эти переводы так незначительны, обнимают собою такую малую часть богослужения христианского, что с помощью их едва ли возможно отслужить хотя бы и самое малое чинопоследование. Полагаться же в данном случае исключительно на самих только пастырей и ожидать от них, как людей знающих инородческие языки, переводов на эти языки, было бы по меньшей мере чаянием чего-то сверхъестественного. Переводческие комиссии, задавшиеся такою благородною целью, могут засвидетельствовать пред всеми, сколько нужно времени, труда и старания и притом с некоторою специальною подготовкой, для того, чтобы успешно преследовать эту цель, и они же по своему собственному опыту, и даже самым своим существованием говорят о том, возможно ли дело перевода предоставить единичным личностям. Да имеют ли даже пастыри и права на такие переводы? Уполномочены ли они на эти занятия даже и в том случае, когда они сочли бы себя способными к таким занятиям¹⁰?

В не менее затруднительное положение бывает поставлен пастырь инородческого прихода и при исполнении обязанности учительства. Мы уже не говорим, что при незнании инородческого языка невозможно выполнение этой обязанности. Но многое ли может сделать пастырь для просвещения инородцев, если он и овладеет языком их? Если пастыри русских сел сознают и чувствуют настоятельную нужду для религиозного просвещения народа обращаться к содействию школ и к распространению религиозно-нравственных книг среди народа, то тем более нуждаются в таких вспомогательных средствах в деле просвещения инородцев пастыри инородческих приходов. К великому сожалению пастыри эти лишены столь необходимых вспомогательных средств в деле просвещения своей паствы: школ у них нет, а о религиозно-нравственной литературе для инородцев и думать нечего, когда нет еще для них перевода всех богослужебных книг.

Могли бы мы сказать и об их худшем, материальном обеспечении, и способах этого обеспечения, но о том, что от мира сего и для мира сего неуместно говорить наряду с теми обязанностями пастыря, которые имеют в своем основании небесное происхождение.

Засвидетельствовавши таким образом пред всеми особенную трудность служения пастырей инородческих сел, мы этим самым не хотим им дать повода к равнодушному отношению к своему служению, и не думаем, чтобы кто-нибудь из них, прочитавши эту статью и ссылаясь на особенные условия своего служения, сложил бы свое оружие и спокойно стал бы дожидаться посторонней помощи. Нет, мы твердо верим, что пастыри инородческих сел, несмотря ни на какие препятствия, будут стремиться все более и более сильнее к тому идеалу, который должен предноситься пред ними; служение их среди инородцев поистине есть служение апостольское, и чем более они будут воплощать в себе труды великих апостолов, тем большая уготована им будет награда. Пусть в управлении своею паствою они имеют всегда пред собою Того, который дал образ всем и Сам служил образом; пусть при совершении священнодействий они не смущаются тем, что они едва ли могут быть поняты своими слушателями, а напротив стараются об истовом совершении их, помня всегда, что предки наши не знали, где они стояли, на небе или на земле, хотя богослужение в храме св. Софии совершалось на непонятном и для них языке. Пусть, наконец, в учении своем они имеют пред собою образцы тех христианских миссионеров, которые, приходя в неведомые им страны, не зная языка жителей этих стран, успевали впоследствии изучить этот язык и распространить свет Христовой веры между жителями.

В свою очередь и для пастырей русских сел знакомство с положением и трудами их собратов да не послужит основанием их нерадения в деле пастырского служения; пусть и они при недостатках, свойственных и их трудам, не оправдывают себя тем, что они хоть что-нибудь да делают, а вот собратья-то их, пастыри инородческих сел, так те уж вовсе ничего не делают. Напротив, при знакомстве с препятствиями служения в инородческом селе, они тем с большим усердием и старанием должны проходить свое служение, чем менее встречается им препятствий на пути их служения. А одни и те же цели, одни и те же интересы и задачи да соединят тех и других пастырей в одном общем святом деле служения на пользу святой Православной Церкви.

Порфирий Руфимский

Декабря 12-го. Прочитал сейчас некролог (в Епарх. Вед.) одного о. протоиерея, в котором перечислены все награды покойного: набедренник, скуфья, камилавка, крест и ордена. Вот, подумалось мне, последняя на земле дань человеку, а затем неумолимая смерть все предаст забвению, – и заслуги его, и награды его, и славу его, – и будет тогда „память его никому не нужна“… Подумалось и еще по этому поводу, как сильна в человеке страсть к этим наградам и отличиям! Ведь вот хоть о себе сказать: помню я свое чувство, как получил указ о награждении набедренником, – в первое время служения священником, в разговоре, бывало, о наградах и так еще скажешь: „не желаю-де наград и не ищу их, – довольно с меня того, что имею священство». – А тут как пришлось самому-то испытать, – другие чувства зашевелились в душе; воображению рисовались уже и скуфья и камилавка и т.д.; а тут явилась обольстительная мысль, что вот-де я заслужил награду, действительно стою отличия пред другими… Говорить ли при этом об открытом искании наград прямыми и непрямыми путями, о желании добиться знаков отличий преимущества пред своими братьями по служению, а не то и о явной злобе по поводу того, что „того-то наградили, а меня обошли“? – Припоминаются при этом некоторые картины. Вот иерей, ожидающий себе награды. С какою лихорадочною поспешностью хватает он каждый № Ведомостей и сейчас же, минуя все другое, как бы к делу не относящееся, жадно поглощает ту именно страницу, на которой обозначены награды! Следует быстрое, нетерпеливое перечисление: „вот этого-то наградили, – товарищ был, и этого, и этого… А это что? Вот тебе раз!.. Ну уж это и обидно! Много ведь моложе меня, а награжден… Впрочем, у него рука там, родственник“. И червь справедливой будто обиды и зависти западает в душу иерея. После этого, – прибавлю от себя, – может ли сей обойденный, – не говорю уже по-братски, с любовью, – а хоть равнодушно, без злобы смотреть на награжденного собрата? Едва ли. – Пришлось служить с собором иереев. Один из них оказался не награжденным набедренником, хотя и старший меня. Я, было, стал на последнее место, а он и говорит: „позвольте, позвольте, – у вас набедренник“! И стал меня тянуть с позиции. Сколько я ни просил его оставить счеты за честь пред престолом Божиим, он-таки поставил на своем. – Идет выбор депутатов, – иереи баллотируются. Один из них хороший знакомый. Смотрю, подходит ко мне, – лицо сияющее, взгляд торжествующий; „каково? говорит, ведь меня, брат, выбрали! 20 шаров наметали“… А потом как бы с сожалением прибавляет: „удивительно, как это о. N. забаллотировали! Представь, только 10 избирательных“… Картинки самые обыденные, но в сущности знаменательные. И представляется мне сейчас вопрос: можно ли в действительно смиренном пастыре предположить стремление к наградам и отличиям¹²? Кажется, здесь два противоположных понятия, исключающих друг друга. И не от того ли бывает, что такой пастырь много нравственной борьбы должен вынести, чтобы при награде от начальства, остаться верным долгу христианского смирения? И если – чего никому из нас не дай Бог – он поддается обольстительному духу самомнения, тогда интересы паствы отодвигаются уже на задний план. Положим, пастырь будет деятельным, но может ли быть искренна, а следовательно и плодотворна та деятельность, которая является результатом стремления к награде, а не любви к пастве? – „Да в таком случае, возразят, чем же может поощряться усердное служение достойных пастырей“? – А любовь и благодарная память детей их духовных? – Это ли не награда? – Я знаю одного священника (покойный). Он не имел ни одной награды. Но как и до сих пор (10 лет после смерти) память о. N. дорога его пастве! С какою любовью говорят о нем его дети духовные, вспоминая отечески-простые отношения к ним бывшего доброго пастыря! И непременно при своих воспоминаниях этих прибавляют: „дай ему Бог Царствие Небесное! Добрый был наш батюшка, обходительный“. Нет почти ни одного поминанья, где бы не записано было его имя. И невольно припоминаются при этом слова св. апостола Павла: „кто наша радость или венец похвалы? Не вы ли пред Господом нашим Иисусом Христом в пришествие Его? Ибо вы слава наша и радость“ (1Фес.2:19–20).

Декабря 14-го. Опять завелась семейная ссора, а тут и в причте неладица… И вот, стоя пред престолом Божиим, молюсь: Господи! пошли нам мир и согласие и умягчи сердца рабов сих… Кончилась литургия. Прихожу домой и читаю 1-е послание Иоанна Богослова гл. 4-я (имею обыкновение каждый день прочитывать по одной главе из Евангелия и Посланий Апостольских). Весьма это чтение отрадно отзывается на душе, особенно в грустные минуты. И удивительно, зачем мы часто ищем утешения там, где всего менее можно найти его, а что около нас, Самим Господом дано, того не видим или просто не хотим видеть?… И думаю: что же? Люблю ли я точно сих рабов-то Божиих, оскорбивших меня? Искренно ли молюсь за них? (В самом ли деле согласно мое сердце с теми словами, которые произносятся устами)? Не оправдывается ли и на мне это обличение Господа, обращенное к гордым фарисеям: „приближаются ко Мне люди сии усты своими и устнами чтут Мя, сердце же их далеко отстоит от Мене“… Да так оно по большей части и бывает: молишься за врага, потому что на глазах его нет, пока держишь себя подальше от него, а случайно сошелся, еще большую ссору заведешь. Разумеется трудно, очень трудно любить врага, за его зло добром ему отвечать, но молиться за него непременно нужно. И рано или поздно эта настойчивая молитва произведет чудо, сделает легким то, что для немощного человека казалось невозможным. По совету и увещанию своего духовного отца, я имею обыкновение молиться (особенно во время принесения бескровной жертвы) за всех своих оскорбителей. И что же? Эта молитва так иногда размягчает душу, что как-то невольно хочется любить их, а на сердце чувствуешь необыкновенную радость! И вот злоба забыта, слезы льются из глаз, а уста выговаривают искренние слова примирения… Скажут: „торжественность литургийной службы, умилительное пение, минутное настроение души“… О, нет, братия! А почему же случается такое настроение и в то время, когда за минуту пред тем злоба душила, мщение врагу составлялось, и когда в пустом храме раздается лишь монотонное, унылое пение псаломщика? Нет, кто бы что ни говорил, а это именно и есть та сила божественной благодати, „немощная врачующей“, которая низводится в нашу убогую душу усердной, постоянной молитвой за врагов.

Декабря 15-го. Приезжает ко мне однажды сосед священник и говорит: „вот что, брат, от души посоветую тебе, – собирай копейку на черный день теперь, пока еще детишки малы, а как подрастут, тогда поздно будет: придется вести в семинарию, много горя увидишь“… Легко сказать: „собирай“, а ну-ка попробуй на деле-то! – По крайней мере, у меня в настоящую пору, при самом умеренном содержании, одни долги пока имеются, о копейках же на черный день приходится только еще мечтать, воздушные замки строить… А ведь в самом деле, часто приходит эта мысль о детях и назойливый вопрос – „чем содержать их“? заставляет иногда воображение рисовать самые мрачные картины… Тут же непременно явится мысль и о перемене прихода: отчего, дескать, не поискать? Ведь вот другие меняют же приходы. Да и такое еще соображение представится: ты послужил, потрудился в бедном приходе и, согласись, что заслужил уже лучшую долю, – так что ж, дескать, предосудительного, если ты теперь передашь свою худшую и меньшую (долю) человеку молодому, не изведавшему еще нужды? Пусть и он потрудится… „Господи, думаешь в такие минуты, вразуми меня!.. Скажи мне путь, в онь же пойду“… И будто одумаешься: да неужели же оставит Господь? – Где вера моя? И какой я, после этого, пастырь стада Христова? как буду учить: „не унывайте, твердо веруйте, надейтесь!“ Тут невольно припоминается мне моя тяжелая школьная жизнь, в которую угодно было Богу поставить меня, при совершенном отсутствии у родителя средств на мое первоначальное воспитание в училище. И – Боже мой! – какое это было воспитание! Припоминается ясно, как бывало, смотря на новопоставленных иереев, я безнадежно мечтал об их счастии, для нас недосягаемом, и пламенно, по-детски молился Богу даровать и мне это счастие… И вот, это время миновало и счастие дано. Как же все это произошло?.. И невольно, при размышлении о своем прошедшем, вырывается теперь из души: „Дивна дела Твоя, Господи“… И что есть человек, яко помниши его? или сын человечь, яко посещаеши его?

Декабря 16-го. Разговорились с одним священником относительно вопроса: можно ли вычитывать „молитвы пред причащением“ во время утрени и положенные каноны на вечернее правило во время напр. повечерия или всенощной? Не пришли ни к какому определенному заключению. Между прочим выяснилось, что большинство иереев отвечает на этот вопрос утвердительно: – „можно“, говорят, и некоторые основываются на том обстоятельстве, что-де и в монастырях¹³ даже такой порядок держится. Но основание ли это? Желательно было бы иметь более удовлетворительное объяснение этого вопроса. – Думается, однако, что правило должно читаться непременно дома. Согласитесь, что ведь как бы священник ни старался сосредоточиться в себе, читая молитвы во время, положим, утрени, но клиросное чтение и пение невольно будет развлекать его внимание, – что же это будет за молитва? С другой стороны, неужели священник не обязан выслушивать то, что читается и поется в храме Божием? Несомненно должен. И когда слушаешь внимательно чтение псалмов и канонов, сколько находишь в них для себя отрадного и назидательного! Да и то сказать, в наших храмах, особенно сельских, кому же и слушать-то, как не священнику? Псаломщик спешит, не заботясь о разумении читаемого; молящиеся не понимают: для кого же будут предлагаться эти исполненные глубокого смысла и чувства псалмы и каноны, если и предстоящий пред престолом Божиим, нередко в заботе о делах хозяйских, спешит вычитать положенное правило¹⁴?.. Нынешним летом соблазнился я легким способом упрощать свое приготовление к Божественной литургии и стал тоже „вычитывать“. Разумеется, на первых же порах пришлось считаться с своею совестью; какие оправдания ни подводил для себя лукавый ум, она (совесть) одно твердила: „что ни говори, а нехорошо, друг, поступаешь! Ведь сознайся, из желания облегчить себя или – прямее сказать – из постыдной лености ты жертвуешь священным долгом достойного приготовления к величайшему священнодействию Божественной литургии“? И много ли из нас, братия, найдется таких, которые бы, не уклоняясь от правды, ответили отрицательно на этот вопрос совести? Возразят, пожалуй: „но может ли кто считать себя достойным служения сего, хотя бы и должным образом приготовился к нему? Конечно, нет: „аще, говорится в священной песни, и равночисленныя песка песни приносим Ти, Царю Святый, ничтоже совершаем достойно, яже дал еси нам“… (Акаф. Пресв. Богор.). Но это еще более должно убедить нас добросовестнее готовиться к служению Господню, потому что, если должное приготовление не уничтожает нашего недостоинства, то что же сказать о небрежном?.. О, страшны, братия, эти грозные слова Господни, к нам обращенные: „проклят всяк, творяй дело Господне с небрежением“! И неужели мы будем еще лукавить и сводить счеты с своею совестью? – „треб-де много, устал, дела хозяйские“ и проч. и проч. препятствия, которые становятся нам помехою к достойному прохождению пастырского служения...

Декабря 17-го. Почему собеседования и особенно общее пение сразу не заняли подобающего им места и не приобрели еще всеобщности? Не потому ли, что дело это новое, к новому же вообще какое-то недоверие является?.. А тут еще и враги мешают и в причте и в приходе. Пришлось как-то в собрании духовенства завести речь об общецерковном пении. Старички – иереи снисходительно улыбались и в разговор не вступали: „пускай, дескать, молодежь-то погорячится! Затеи одне пустыя“… Некоторые молодые иереи отнеслись к факту сомнительно: „да возможно ли это? говорили они, представить себе массу неграмотных, темных людей, едва-едва читающих первоначальные молитвы, – и вот они поют литургию или всенощное бдение? Да и что же за пение это будет? Во всяком случае, шум безобразный, разноголосие“!.. А один о. диакон так прямо к ереси отнес введение общецерковного пения: „Апостол Павел, говорит, велел женщинам молчать“ (1Кор.14:34), когда я, между прочим, упомянул, что у меня в приходе участвуют в пении и женщины. Но во 1-х, здесь речь не о пении; а во 2-х, неужели ап. Павел в послании к Римлянам (Рим.15:6) увещание славить Господа „едиными устами“ относил к одному мужескому полу? – Как передавали мне, один мужичек – мой прихожанин – решительно высказывался против общего пения: „Бог знает, что завели! бабы поют и ребятишки пищат за ними, – тварь какая-нибудь негодная!.. Пойду, говорит, к батюшке и буду просить (он близок ко мне, это тот больной, к которому я ходил) оставить общее пение“. – О.Н. Урбсский справедливо высказывает, что псаломщики должны быть руководителями общего пения. Но что делать, если они не хотят и – мало того – препятствуют в этом благом деле? Доносить? А кто не знает горьких последствий этой последней, крутой меры? Хотя бы донос и имел за собою право законности, не заклеймят ли его позорным именем „кляузы“? Да и не будет ли эта мера соблазном для прихода? „Вот, скажут, прогнал, вытеснил, – а за что“?.. Есть основание думать, что прихожане не посмотрят на дело прямо, а заподозрят своего пастыря в корыстолюбии: „попу много надо“, пронесут… Положим, прекрасно пострадать за правду и злословие вынести, а все-таки хотелось бы, очень хотелось бы узнать, – нельзя ли как-нибудь иначе, без крутых мер, обойтись в данном случае? Пусть опытный иерей подаст свой голос, и этим окажет величайшую услугу в деле общецерковного пения. – Грустно особенно то, что это неразумное противодействие псаломщиков и вообще врагов общего пения смущает самых усердных ревнителей его. Некоторые так уж начинают поговаривать: „нет, лучше отстану, не буду петь, от греха подальше“… Видно сатане больно это нововведение и он наущает своих пособников всячески вредить благому начинанию. Но веруем, что не победит сила вражия, Господу помогающу нам!.. Есть впрочем и утешительное кое-что. Выхожу однажды из церкви после обедни с мужичком; он и говорит: „правду ты, батюшка, толковал нам насчет пения-то (мне несколько раз приходилось убеждать своих прихожан в пользе пения), их хорошо! дюже хорошо! – волосы подымаются на голове“!.. Что ж так уж особенно понравилось мужичку? А после обедни читали акафист, и оставшиеся женщины подпевали. – Помню тоже увещание Преосвященного: „не унывайте, говорил он, если мало народа у вас на беседе; пусть хоть 2–3 старушки пришли – беседуйте и с ними. Помните только: и одна душа дорога для Господа, – 99 овец оставляет Он, чтобы найти и одну заблудшую“!.. Весьма отрадно слышать подобные слова от архипастыря! Невольно воодушевляют они утомленного в борьбе пастыря, вливают в сердце его надежду на успех, а воле придают твердость и устойчивость всеми силами ратовать за доброе дело.

Свящ. В-в

II. Вечерня великая

1) Пред началом этой вечерни надобно приготовить для священника епитрахиль и фелонь и для диакона стихарь и орарь, иметь огонь в жаровне и свечу для входа. – К концу девятого часа, которым вечерня сия обыкновенно начинается, а именно во время чтения молитвы: „Владыко, Господи, Иисусе Христе Боже наш долготерпеливый о наших согрешениях“ … имеющий прислуживать в алтаре, если пользуется правом на ношение стихаря, подходит с ним к священнику для благословения, и, одевшись, а если стихаря не носит, то и без него, сейчас же возжигает все свечи сначала пред местными иконами в иконостасе, потом на престоле в алтаре и на горнем месте, а равно и в других местах, где это полагается, согласно принятому обычаю в той или другой церкви, чтобы к началу вечерни все было освещено в храме, так как великая вечерня, по уставу, должна всегда совершаться при надлежащем освещении.

2) Когда начнут петь: Блажен муж… следует готовить кадило и подавать оное священнику или диакону, если он служит со священником, непосредственно по окончании малой ектении, обыкновенно полагаемой после пения этого псалма или по прочтении третьей славы первой кафизмы. Если кадило подается священнику, то при этом всякий раз, равно как и вообще при всех подобных случаях, подающий должен прежде подержать кадило несколько времени, направляя оное к священнику для благословения сего последнего, и потом, вручая его в руку священника, поцеловать ее. – Если кадило подается диакону, то целовать его в руку не полагается.

3) Во время каждения церкви священником или диаконом прислуживающий в алтаре зажигает большую свечу для входа, потом на время берет кадило из рук священнослужащего, пока тот не отворит царских врат, снова подает ему кадило, и как только на клиросе начнут петь входной догматик или другую, полагаемую по уставу, входную стихиру, совершает вместе со священнослужителями вечерний вход, предшествуя им чрез северные врата со свечою в руках.

4) Если на вечернем входе бывает один только прислуживающий, то по выходе из алтаря он идет по солее мимо царских врат до местной иконы Спасителя, и остановившись здесь, ожидает, пока священнослужащий не возгласит: премудрость прости. После этого прислуживающий входит в алтарь чрез южные двери и, обогнувши св. престол мимо горнего места, возвращается к своему обычному месту. Если же при этом бывает два прислужника, то тот, что идет впереди, совершает все, как изложено выше, а другой, по входе из алтаря, останавливается сейчас же пред местною иконою Богоматери, и по возгласе: Премудрость прости… возвращается в алтарь теми же северными вратами, чрез которые вышел, наблюдая только, чтобы войти таким образом одновременно с другим своим товарищем для порядка.

5) После этого входные свечи тушатся, прислуживающий берет кадило у священника или диакона и сейчас же высыпает огонь из него, чтобы напрасно не жарить кадильницы. При этом прислуживающий должен заранее осведомиться, будут ли читаемы на вечерни паремии, и если это полагается по уставу, то по входе священника в алтарь поставить ему стул около правого угла престола на горнем месте для сидения, и потом тотчас принять этот стул и поставить на свое место, как только священник встанет с него по окончании паремий.

6) Засим служащий, если бывает в стихаре, не должен снимать его до конца вечерни, а стоять таким образом одетым до начала повечерия, чтобы таким же образом во время его чтения с подобающим приличием погасить все нужные свечи, как они и были зажжены пред началом вечерни и т.д.

III. Утреня великая

Пред началом ее, как и пред началом вечерни, должны быть заготовлены: огонь в жаровне, облачения для священника и диакона, затем большая выносная свеча в подсвечнике и полиелейные свечи для священника и диакона, если полиелей будет праздничный. Так как утреня эта обыкновенно начинается полунощницею, то облачение в стихарь и возжжение свечей в церкви должно быть совершаемо прислуживающими к концу этой службы, когда на воскресной полунощнице певчие начнут петь припевы Григория Синаита: Достойно есть, яко воистину, славити Тя, Бога Слова, а на повседневной чтец станет читать молитву: Владыко, Боже Отче Вседержителю и т.п.

2) К концу полунощницы должно быть готово кадило, которое немедленно и подается священнику, как только он по окончании этой службы входит в алтарь, так как утреня всегда должна начинаться каждением. По возвращении священника в алтарь после этого каждения кадило сейчас не брать от него, а ожидать, пока с этим же кадилом он не возгласит: Слава святей, единосущней и животворящей, и нераздельней Троице… и только после этого получить кадильницу по обычаю.

3) После Бог Господь и явися нам читаются две кафизмы, из коих на последней, а именно во время чтения второй ее главы, выносит на средину церкви аналой для возложения на нем св. Евангелия или праздничной иконы… Затем, во время третьей славы уготовляется кадило, зажигается большая свеча в подсвечнике, и если служба бывает обыкновенная воскресная и притом с диаконом, то также и особая свеча для сего последнего. Если же служба будет полиелейная праздничная, то должно изготовить две таковых свечи одну для священника, и другую для диакона. Таковые же свечи: подаются священнику и диакону, когда совершается и воскресная служба с пением величания празднику или великому святому. Если же на полиелей имеют выйти несколько священников и диаконов соборне, то свечи уготовляются для всех их, по числу служащих.

4) В тех случаях, когда служба должна быть особенно торжественная, как-то в великие двунадесятые, храмовые и другие праздники, к сказанному должно быть присоединено еще возжжение люстр или паникадил среди церкви и в других местах, где таковые имеются, каковое возжжение всего лучше начинать непосредственно после выноса аналоя, на второй славе, чтобы к началу полиелея быть готовым с прочими принадлежностями в алтаре. В это же время надобно возжигать свечи и на престоле, и в других местах, в тех случаях, когда в церкви наблюдается древний чин, в силу которого означенные свечи не возжигаются до полиелея, чтобы шестопсалмие читать при возможно меньшем освещении ради особенной важности его и внимания к нему.

5) В обыкновенные воскресные дни, когда открываются царские врата на Хвалите имя Господне, подается священнику кадило и диакону свеча. Если же диакона не бывает, то священнику подается одно кадило. По возвращении от каждения кадило берется у священника, свеча же у диакона остается до окончания чтения Евангелия. В то же время, т.е. во время чтения Евангелия, прислуживающий также берет подсвечник с зажженной свечою и с нею останавливается у правой стороны престола, где и стоит также до окончания Евангелия. После этого диакон обыкновенно тушит свою свечу, а священник берет св. Евангелие в руки и, предшествуемый диаконом, чрез царские врата выносит оное на аналой на средину церкви. При этом прислуживающий должен также обойти с своею свечою св. престол и чрез северные врата идти пред священником до аналоя. Здесь он обходит аналой с левой стороны до передней его части, обращенной к иконостасу и, поставивши тут же подсвечник со свечою пред аналоем, возвращается в алтарь, по обычаю.

6) Если же служба бывает полиелейная праздничная, или воскресная с величанием, то прислуживающий, с открытием царских врат на Хвалите имя Господне, берет в левую руку свечу или две, для священника и диакона, и кадило, а в правую подсвечник со свечою, выходит чрез северные врата пред священнослужащих и, идя впереди их, ставит подсвечник на своем месте, как и в обыкновенный день воскресный. Затем вручает свечу и кадило священнику, или, если он служит с диаконом, то то и другое диакону, – и если умеет петь, то остается тут же с священнослужащими посреди церкви, чтобы помогать им при пении величания. Засим, после каждения берет кадило и относит оное в алтарь, а сам снова отправляется на средину церкви, чтобы подержать свечу диакона, пока он вынесет Евангелие для прочтения, потом снова вручает ее диакону во время самого чтения и наконец получает обе свечи от священника и диакона по прочтении Евангелия и, отнесши их в алтарь, тушит здесь и останавливается на своем месте, как и в других случаях.

7) Если при этом случится два прислужника, то оба они, держа один кадило, а другой свечи, останавливаются в алтаре с своими подсвечниками, первый у северных, а второй у южных врат, и потом, оба же выходя на средину церкви своими вратами пред священнослужащими, соединяются вместе у аналоя, обходят его кругом, как и в том случае, когда один прислуживает, вручают кадило и свечи диакону или священнику и также остаются тут же с священнослужащими для пения величания, и т.д. Затем, уже от взаимного согласия прислуживающих зависит, кому относить кадило в алтарь, кому свечи, и т.д.

8) С приближением пения катавасии на 8-й песни следует приготовить кадило и во время самого пения этой песни подать оное диакону или священнику для каждения алтаря и потом на девятой песни пред иконою Божией Матери и по всей церкви, по уставу. По возвращении кадящего в алтарь взять от него кадило и совсем потушить огонь в нем, потому что больше кадила на утрени не требуется.

9) Когда народ, присутствующий в церкви, прикладывается к Евангелию или к праздничной иконе, то таковые, смотря по тому, где какой обычай, вносятся на свои места или сейчас же по окончании этого прикладывания, или к концу пения великого славословия, т.е. на „Слава в вышних Богу“. В том и другом случае, если со священником служит диакон и пред аналоем стоит один подсвечник со свечою, то Евангелие или икону берет священник, а подсвечник диакон… Прислуживающему остается здесь только выйти навстречу диакону чрез южные врата на средину солеи, взять от него свечу и чрез те же двери возвратиться на свое место. Затем убирается аналой, и т.д. Если же пред аналоем будет две свечи и два прислужника служат в церкви, то в таком случае вместе со священником и диаконом они выходят на средину церкви оба, каждый из них берет свой подсвечник и, предшествуя священнослужителям, останавливаются один у северных, а другой у южных врат, пока священник не осенит народ Евангелием или иконою, и затем оба своими вратами входят в алтарь и т.д.

10) Так как утреня заканчивается первым часом, подобно тому, как и вечерня оканчивается повечерием, то прислуживающий в алтаре не должен снимать стихаря до начала чтения первого часа, во время коего, как и на вечерне, обязан прежде потушить нужные свечи и потом уже разоблачиться, по обычаю.

IV. Всенощное бдение

1) Для всенощного бдения приготовляются те же предметы, что и для вечерни великой и праздничной утрени, как-то: кадило, свечи выносные, свечи для священнослужителей и т.п. Кроме сего, тут же должны быть приготовлены еще всенощное блюдо с пятью хлебами, пшеницею, вином и елеем и потом сосудец для елеопомазания во время канона.

2) Как только священник с диаконом облачатся в священные одежды для начатия службы то, если оба они служат вместе, прислуживающий в церкви, держа кадило и свечу, а если сам священник без диакона, то одну свечу, ожидает пока не будут открыты царские врата, и затем подает диакону кадильницу и большую свечу. Кадильницу диакон вручает священнику и, окадивши с ним св. престол и алтарь, возглашает: Восстаните, Господи благослови. Если же священник служит один без диакона, то пред началом всенощного бдения ему подается одна только кадильница.

3) По возвращении от каждения взять кадило и свечу у диакона, если он служит со священником, или кадило у священника, – и затем на Блажен муж готовить кадило и свечу для вечернего входа, который совершается таким же совершенно порядком, как и на великой вечерни. После входа ставить для священника стул по правую сторону престола на чтение паремий, если всенощное бдение бывает с литиею, или и без нее, но паремии празднику или святому полагаются по уставу.

4) Когда будет лития, то служащие должны во время просительной ектении готовить одну или две выносных свечи, смотря по тому, один или два из них прислуживают на всенощном бдении, и при отверстии царских врат после возгласа: Буди держава Царствия твоего выходить пред священнослужащими в западное отделение храма, где лития должна совершаться по уставу. Когда бывает два свещеносца, то один выходит из северных, а другой из южных врат, по обычаю.

5) Поставивши подсвечники на своем месте, свещеносцы два раза совершают крестное знамение с поясными поклонами, кланяются таким же образом предстоятелю или священнику, совершающему службу, и если их два, то возвращаются в алтарь каждый своими дверьми, которыми вышел. Таким же образом, если их бывает два, то сейчас же по возвращении в алтарь один выносит на средину церкви столик, а другой всенощное блюдо, с уготованными на нем пятью хлебами, вином, елеем и пшеницею и зажженными свечами, каковое блюдо ставит тут же на столик для благословения хлебов. Если пономарь бывает один, то он сначала выносит столик, а потом блюдо и т.д. Вынесши блюдо, тут же снять крышки, которыми обыкновенно закрываются сосудцы для вина и елея.

6) После сего свещеносцы в алтарь сейчас не идут, а возвращаются к священнослужащим, чтобы по окончании литии взять свои подсвечники со свечами и нести их к аналою, что посреди церкви, с благословенными хлебами и пр. Здесь подсвечники ставятся на своем месте пред аналоем, а свещеносцы уходят в алтарь, где один из них готовит кадило на благословение хлебов и потом выносит его на средину церкви и подает диакону, а если его нет, то священнику, как только священник произнесет возглас: „Яко Твое есть Царство“. По окончании каждения взять кадило и тут же обождать, пока священник не совершит благословения над всенощным блюдом. Когда на клиросе начнут петь: Буди имя Господне, – священник, или если есть диакон, то сей последний, берет в руки всенощное блюдо для внесения его в алтарь. В это время и свещеносцы должны взять свои свечи и с ними, впереди священнослужителей, тоже идти в алтарь, где один, что по левую сторону, берет у диакона блюдо, ставит его, где должно, и тут же тушит на нем свечи, и т.д.

7) Засим полиелей, каждение на 9 песне и перенесение праздничной иконы или Евангелия с аналоя по окончании прикладывания к ним совершаются точно также, как указано и на великой утрени. Исключение здесь бывает в том, что к концу полиелея, когда священник произносит возглас: „Милостию и щедротами“, прислуживающий в алтаре обязан вынести священнику сосуд с освященным елеем и помазом или стручец для елеопомазания и потом держать этот сосуд, стоя около священника с правой стороны, до конца елеопомазания. После этого сосуд со стручцем относится в алтарь, и если в сосуде останется масло, то таковое влить в одну из церковных лампад; затем сосуд хорошенько вытирается и ставится на свое место до другого праздника.

8) Кроме сего, если священник найдет возможным для большей торжественности полиелейной службы употребить в дело вместо двух – четырех свещеносцев, тогда два первые – старшие при выходе на полиелей несут пред священнослужащими большие подсвечники со свечами, как сказано выше на „Великой утрени“, а другие два – младшие могут нести по меньшему подсвечнику и в таком же, как и первые, порядке ставить их только не пред аналоем, а на самом аналое. Само собою разумеется, что таким же образом эти последние должны выйти со своими подсвечниками, наравне с другими, когда икона вносится в алтарь по окончании елеопомазания или на: Слава в вышних Богу, смотря по тому, как то где принято.

9) В тех случаях, когда всенощное бдение бывает обыкновенное воскресное, или праздничное, но без литии и благословения хлебов, все отличие его состоит в том, что к его началу надо подавать кадило и свечу, как сказано выше о начале всенощного бдения вообще. Кроме того, на полиелей в честь святого или праздника, если тот святой или праздник не относятся к разряду великих, или священник найдет нужным, не всегда выносятся иконы их на средину церкви на величание, и т.п. Засим, все прочее совершается, как на великой вечерне и утрене. Обо всем этом свещеносцы и вообще прислуживающие в церкви должны знать заранее и наперед условиться со священником, чтобы во время самой службы не причинять беспорядка или суматохи ненужными приготовлениями, напр. выносом аналоев на средину церкви и т.п.

1) Какое значение имеет для священников »Книга о должностях пресвитеров приходских«?

»Книга о должностях пресвитеров приходских« в первый раз издана была в 1776 году. Несмотря на столь давнее издание этой книги, она и по сие время не утратила своего авторитетного достоинства и практической важности для приходского духовенства. О достоинстве и важности ее для православного русского духовенства можно судить прежде всего по тому, что все содержание ее строго обосновано на Свящ. Писании и канонах Церкви вселенской. За достоинство и важность »Книги о должностях пресвитеров приходских« говорит и то, что она составлена была по поручению Св. Синода двумя иерархами нашей Церкви: могилевским архиепископом Георгием Конисским и смоленским епископом Парфением Сопконским, и была издана в руководство священникам, »должностей своих не знающим или знать не старающимся, и потому званию своему не внимающим и в великом неустройстве пребывающим« (Из предисл.). Необходимость и полезность для пастырей такого руководства, какое представляет из себя »Книга о должностях пресвитеров приходских«, официально засвидетельствованы и подтверждены высшею церковною властию и в ближайшее к нам время. В 1861 году Св. Синод циркулярно предписал преосвященным: 1) чтобы при рукоположении во священники воспитанников семинарий обязывали их, а уже служащих обязывали подписками непременно иметь в своей или церковной библиотеке, между прочим, »Книгу о должностях пресвитеров приходских«; 2) чтобы наблюдение за исполнением сего со стороны священников возложили на благочинных и сами обращали внимание при обозрении епархии (Ук. Св. Син. 1861г. марта 8). После этого можно понять, насколько было бы извинительно для приходских пастырей игнорировать столь необходимое и полезное руководство, знакомство с которым даже вменено им в прямой долг. Правда, это руководство несколько устарело по своему изложению – языку, но чрез то оно не утратило своей удобопонятности, а главное – своих внутренних достоинств со стороны содержания, и во многих случаях может служить верным источником при решении церковно-практических вопросов.

2) Кафедральный протодиакон, по распоряжению епархиального начальства переведенный в приходскую церковь на вакансию диакона, как должен подписываться на церковных документах – диаконом или протодиаконом?

Производство в звание протодиакона происходит не административным только порядком (избрание и утверждение в сем звании по резолюции Преосвященного), но и чрез особый обряд церковный, называемый хирофесиею (возложение руки святительской и чтение при этом положенной молитвы. – см. в Архиер. Служ. »чин бываемый на производство архидиакона и протодиакона«). Получивший таким образом звание протодиакона удерживает за собою это звание до самой смерти, независимо от того, состоит ли он на вакансии протодиакона, или перемещен на вакансию диакона, или даже совсем уволен за штат, подобно тому как и произведенный в протоиереи удерживает за собою это звание, хотя бы не занимал протоиерейской вакансии и даже был уволен за штат. Так случается, что городские священники производятся в протоиереи, хотя при тех церквах, при которых они священствуют, никакой вакансии протоиерейской не полагается; даже бывает, что и сельские священники за долговременную и ревностную службу удостаиваются звания протоиерейского, оставаясь на вакансии приходских сельских священников. Нередки случаи, что городские протоиереи, занимающие или не занимающие вакансии протоиерейские, административным порядком переводятся из городских церквей в сельские, и наоборот – сельские протоиереи переводятся на службу при городских церквах. Как те, так и другие, состоя в звании протоиереев, подписываются и должны подписываться на всех церковных документах протоиереями, независимо от того, занимают или не занимают протоиерейские вакансии. Точно также и диакон, как скоро произведен в звание протодиакона, то, будет ли он состоять на вакансии протодиакона при кафедральном соборе, или по распоряжению епархиального начальства будет перемещен на вакансию диакона при какой-либо городской и даже сельской церкви, должен подписываться на церковных документах сообразно с своим званием, т.е. протодиаконом. Кажется относительно этого не может быть никакого сомнения и можно полагать, что рассматриваемый вопрос предложен нам для разрешения ввиду только редкого и может быть прежде небывалого случая – перемещения административным порядком одного из кафедральных протодиаконов (в гг. С.) на вакансию диакона приходской церкви городской.

З.

„Не может человек приимати ничесоже, аще не будет дано ему с небесе“ (Ин.3:27). Так говорил св. Иоанн Креститель своим ученикам, выясняя свое отношение ко Христу и свое призвание, в силу коего он должен быть гласом, вопиющим в пустыни: „уготовите путь Господень“! Хотя св. Иоанн Креститель и не вполне принадлежал Новому Завету, однако в свидетельстве его содержится нечто поучительное и для служителей Нового Завета.

„Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба“. В многоразличных отношениях жизни человеческой имеют приложение слова эти, так как никто и никаким образом не может прибавить росту своему ни одного локтя… Но наибольшее применение они имеют именно в нашем деле, в нашем святом служении, в котором мы, соработники Христовы и посланники Его, должны возвещать людям евангелие Иисуса Христа, Сына Божия, подавать душам назидание, увещание и утешение, трудиться, бороться, и, если на то воля Господня, страдать за имя Господа и распространение Его Царства на земле.

„Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба“. Применим прежде всего эти слова к учению, которое мы должны возвещать людям. Ибо истинный пастырь и проповедник Слова Божия должен прежде всего быть проникнут смиренным сознанием, что мы от себя, как бы от себя, бессильны в своем деле; что у нас нет сил от себя самих дать ответ на глубочайшие вопросы человеческого сердца: „что есть истина“? и „что сотворю, да живот вечный наследую“? – что наше слово не в силах пробудить душу спящую во сне греховном; что оно не может быть целебным пластырем для больной совести и источником невозмутимого мира; что оно не способно осветить мрак гроба отрадным сиянием надежды. Но при этом мы должны быть проникнуты утешительным сознанием, что слово, которое может произвести все сказанное, дано нам с неба, именно слово Того, о Ком Иоанн свидетельствовал, говоря: „я не Христос“. Вот между прочим слова посланные и данные нам с неба: „Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, в последние дни сии говорил нам в Сыне, Который есть сияние славы и образ ипостаси Его“. Или вот другое: „Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения“. И опять: „кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет“. И опять: „приимите Духа Святаго, кому отпустите, тому отпустятся, и кому удержите, удержатся“. И еще: „чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова“? и многое, многое другое в Слове Божием и учении Церкви. Все это слова, данные с неба. Нужно, братья, чтобы они сохранились в истинной и живой вере нашего сердца, дабы и на нас исполнилось написанное: „веровах, темже и возглаголах“, дабы по собственному опыту мы не только могли познать великую нищету сердца человеческого, но и небесный дар, свыше данный нам в благодатной полноте Евангелия Христова и силе таинств Церкви Христовой. Но если благодатью Божией эта вера во спасение во Христе обитает в сердцах наших, то мы знаем однако, что не одно и то же – веровать в Евангелие Христово и проповедовать это Евангелие таким образом, чтобы другие им назидались. И откуда мне грешному и немощному существу, в сердце которого постоянно сменяются одно другим надежда и страх, уверенность и сомнение, – откуда мне взять для такого дела дух, и силу, и жизнь? Кто и что подвинет меня с верою, надеждою и любовию возвещать людям Евангелие Божие, при всех противодействиях и преткновениях? – На эти вопросы надлежащий ответ дается в свидетельстве Иоанна Крестителя: „не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба“. Мы, братия, получили свое служение с неба, от Господа Христа, Который сказал пред вознесением на небо: „шедшие в мир весь, проповедите Евангелие всей твари“, – Который в Церкви Своей „поставил одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова“ (Еф.4:11–12), – Который обещал быть с нами в Церкви Своей во все дни, до скончания века (Мф.28:20). И действительно, в самом этом служении заключается поддерживающая, укрепляющая сила, какой никто сам себе не может дать, но которая дается нам в сознании, что это служение установлено Христом, и что мы в рукоположении получили эту силу, нашедшу на ны Св. Духу. И разве Он, установивший это служение, не даст Своим верным служителям дар надлежаще исполнять свою должность, духовный дар говорить душам человеческим в назидание, увещание и утешение?

Говоря о духовных дарованиях и способностях к делу служения, мы, братия, особенно должны помнить слова: „не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба“. Ибо это пастырское дарование есть воистину благодатный, а не естественный дар. Прошедшее и настоящее Церкви учит нас, что были пастыри и учители с замечательными природными дарованиями, обладавшие сокровищами мудрости и знания, но скудные тем небесным даром, который воспламеняет сердца неземными чувствами, просвещает умы небесным светом и влечет в горняя, идеже Христос. Но тот же опыт вновь свидетельствует, что были и такие пастыри и учители, которые не отличались большими природными дарованиями и считались на языке мира недалекими, между тем в кругу своей прямой деятельности проявляли небесное дарование и своим словом пленяли в послушание истины простых и образованных, пробуждали духовно спящих, утешали кающихся, воспламеняли сердца горячею любовью ко Христу и увлекали на совершение дел христианской любви и жизни. „Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба“. Со всяким смирением мы должны признать это, но вместе с тем не должны терять драгоценного утешения, что Господь, удостоивший нас дара священства, не откажет нам и в других потребных для нас в служении нашем дарованиях, если мы, точно исполняя служение свое, обращаемся за помощью к Подателю благих, Св. Духу, Который каждому „на общую пользу“ подает благодать, просвещение и силу и Который каждому разделяет Свои дары, якоже хочет. Но при этом мы должны также поучиться у св. Иоанна Крестителя довольствоваться теми дарованиями, какими Господу угодно было снабдить нас, помня слова Господа: „достаточно тебе Моей благодати, ибо сила Моя в немощи совершается“. И опыт весьма нередко показывает, что не мудрые и разумные, а простые, необразованные по школьному священнослужители, всецело преданные воле Божией и своему служению, являют в своей приходской пастырской деятельности такие плодотворные результаты, в коих нельзя не усмотреть особенно содействующей силы высшей, подаваемой смиренным и простосердечным пастырям словесного стада.

Итак учение наше с неба, служение с неба, дарование с неба. „Просите же, и дастся вам; ищите, и обрящете; толците и отверзется вам“. Просите, братия; ибо разве не даст Небесный Отец Духа Святаго просящему у Него? Просите, чтобы Он дал в сердца наши твердую, живую веру. Ибо поистине и веры человек не может принять в себя, если она не будет дана ему с неба в силу его молитвы и за ревностное исполнение долга, как свидетельство искренности нашей молитвы. Просите, чтобы Он дал вам дар Своего Св. Духа, небесную благодатную силу творить волю Пославшего нас в учении, в священнослужении и попечении о душах наших пасомых.

„Просите и дастся вам, ищите и обрящете“! Ищите в Слове Божием, которое с основания Церкви вверено ее пастырям и учителям. Там найдете вы все нужное для проповеди народу воли Божией, там и предмет, там и форма проповеди предуказываются вам. Ищите в творениях св. отцов и в истории Церкви Христовой на земле: там усмотрите вы, как божественное слово в переменах времени оставалось неизменным, найдете живые свидетельства истины, продолжающиеся из рода в род, поймете из заблуждений прежних времен заблуждения современные, научитесь сражаться с ними мечом духовным. Но ищите также и душ, ищите их, как благочестивые пастыри и отцы, когда проповедуете в храме; ищите их, когда представится тому время и случай, и в домах и в клетях их. Везде и всегда вы найдете души, которые суть от истины, которые стремятся к истине и ищут мира, чего никто не может дать им от себя и что нам подается с неба для передачи другим. Прося же у Бога небесных даров, „делайте свое дело, пока день есть; придет нощь, когда никто не может делать“.

Пресвитер

Первое послание к Тимофею

Глава 1

Ст. 1–2. Павел, посланник Иисус Христов по повелению Бога Спаса нашего и Господа Иисуса Христа упования нашего, Тимофею присному чаду в вере, благодать, милость, мир от Бога Отца нашего и Христа Иисуса Господа нашего. Апостол Павел прежде всего устраняет всякую мысль о гордости, когда говорит: я не самовольно пришел, но по повелению Божию. Где же дано такое повеление? В Деяниях мы читаем, что Дух Святой говорил: отделите Ми Варнаву и Савла (Деян.13:2), – что Господь Иисус сказал к самому Павлу: иди, яко Аз во языки далече послю тя (Деян.22:21); по повелению Сына или Духа Святого Апостол назвал здесь повелением Бога Отца, потому что у Пресвятой Троицы одна воля. И Господа Иисуса Христа, упования нашего. Много мы, Апостолы, страдаем, говорит святой Павел, но в Боге мы имеем Спасителя нашего, а в Иисусе Христе – Поручителя надежды нашей, так как Он внушает нам надежду на спасение. Присному чаду. Вот какую веру обнаружил Тимофей, что чрез нее стал истинным сыном апостола Павла! В вере между ними не было никакого различия. Благодать, милость, мир. Апостол высказывает здесь пожелания милости, хотя в других местах он обыкновенно не делает этого. Этим он показывает свою сильную любовь к Тимофею, а также и то, что учители имеют нужду в сугубой милости.

Ст. 3–4. Якоже умолих тя пребыти во Ефесе, идый в Македонию, да завещаеши неким не инако учити, ниже внимати баснем и родословием бесконечным, яже стязания творят паче, нежели Божие строение, еже в вере. Обрати внимание на слова умоляющего учителя. Пребыти во Ефесе, где апостол Павел рукоположил Тимофея во епископа. (Вероятно, недостаточно было послания апостола Павла для исправления Ефесян). Да завещаеши неким. Не сказал: просить, но, – строго приказывать, как развращенным. Не инако учити. Между иудеями были некоторые лжеапостолы, которые хотели опять привлечь к закону, распространяя иные подложные учения. Ниже внимати баснем. Под баснями Апостол разумеет эти подложные учения. И родословием бесконечным. Перечень дедов и прадедов проводили они до Авраама, думая ими прикрасить себя и сами ничего полезного не делая. Бесконечным, т.е. не имеющим никакой полезной цели ни для говорящих, ни для слушающих. Яже стязания творят паче. Если стязания, т.е. изыскания, исследования осуждаются, то почему же Иисус Христос сказал: ищите и обрящете (Мф.7:7) и: испытайте Писания (Ин.5:39)? Слово – стязание (ζήτησις) может иметь разные значения. Можно искать полезного, как и сказано в Писании: ищите прежде Царствия Божия (Мф.6:33), – но может быть искание и неуместное, каково напр. исследование философов относительно существа Божия и вообще всего небесного. Здесь конечно апостол Павел разумеет стязания неразумные, обнаруживающие только любовь к спорам. Нежели Божие строение. Что же это за Божие строение? то, чтобы принимать верою все, относящееся к Нему, так как все это непостижимо; искать же оснований и доказательств в этом случае (в этом и состоят стязания) – противно Божию строению.

Ст. 5–7. Конец же завещания есть любы от чиста сердца и совести благи и веры нелицемерныя; ихже нецыи погрешивше, уклонишися в суесловия, хотяще быти законоучителе, не разумеюще ни яже глаголют, ни о нихже утверждают. Если будет такая любовь, то прекратится и вышеупомянутое учение иному. Почему же так? А потому, что когда исчезает любовь, то у некоторых является зависть к учителям и желание самим быть учителями; поэтому-то и начинают они учить иному. От чиста сердца, – так как бывает любовь и от нечистого сердца, как напр. в дружбе разбойников с своими сотоварищами. От чиста сердца… Чтобы ты (как бы так говорит апостол Павел Тимофею) и их увещевал к совершенной любви. Увещевающие о самых важных предметах обыкновенно говорят в начале или в конце своих речей для того, чтобы лучше запечатлеть их в памяти слушателей. И совести благия. Я требую, говорит апостол Павел, не той любви, которая обнаруживается только на словах и которая может быть и притворною, но любви, которая исходит от сердца и притом чистого, о которой свидетельствует совесть и внутренний помысл, который не может быть притворным. Найдется ли кто-либо такой, кто притворялся бы пред самим собою или пытался бы укрыться от себя? В нихже нецыи погрешивше, т.е. относительно того, о чем выше было сказано, именно – относительно назидания Божия в вере и относительно нелицемерной любви. Погрешивше (ἀστοχήσαντες). Нужно искусство для того, чтобы прямо в цель истины направлялись удары, а не мимо ее. Уклонишася в суесловия. То, что выше апостол назвал стязаниями и родословиями, теперь называет – суесловием. Хотяще быти законоучители. Другая причина уклонения с прямого пути: к этому приводит не только взаимная ненависть, но и властолюбие, возникающее из зависти и ненависти. Не разумеюще ни яже глаголют, ни о нихже утверждают. Апостол желает показать, что действительно вследствие властолюбия у них возникло желание быть учителями, так как они не знают ни закона, ни того, что утверждают. Если бы они знали закон, то конечно веровали бы во Христа, так как и в другом месте Апостол говорит: глаголите ми, иже под законом хощете быти, закона ли не слушаете (Гал.4:21)? Если бы они знали закон, то видели бы, что он приводит ко Христу.

Ст. 8–11. Вемы же яко добр закон есть, аще кто его законне творит, ведый сие, яко праведнику закон не лежит, но беззаконным и непокоривым, нечестивым же и грешником, неправедным и скверным, отца и матере досадителем, мужеубийцам, блудником, мужеложником, разбойником, лживым, клятвопреступником, и аще что ино здравому учению противится, по благовестию славы блаженнаго Бога, еже мне уверено бысть. Закон добр, если кто законно его употребляет, а в противном случае он не добр. Кто же законно его употребляет? Тот, кто им руководится к вере. Хотя сам по себе закон не может оправдывать, но он проводит ко Христу, могущему оправдать. Поэтому, законно употребляет закон тот, кто исполняет его, а не тот, кто толкует его. Ведый сие, яко праведнику закон не лежит. Законно употребляет закон и тот, кто знает, что он не нужен ему для праведной жизни. Кто же это такой? Тот, кто живет праведно по любви к добродетели, а не из страха пред законом. Но беззаконным и непокоривым. Об этом же и в другом месте апостол Павел сказал: закон преступления ради приложися (Гал.3:19). Значит, для праведного и несогрешающего закон не нужен; он нужен для тех, которые не по собственному побуждению бывают добродетельными, а нуждаются в этом случае в угрозе закона. Далее Апостол перечисляет такого рода людей, намекая этим перечислением на то, что среди иудеев были такого рода грехи. Нечестивым же и грешником… Разве не могло быть всего этого среди иудеев, которые постоянно служили идолам, приносили своих детей в жертву демонам и запятнали себя междоусобными войнами?.. И аще что ино здравому учению противится. Все, перечисленные у Апостола пороки, свойственны душе развращенной; а такая душа противна здравому и хорошему учению. По благовестию славы. Какое же учение здраво? Согласное с благовестием (κατὰ τὸ Εὐαγγέλιον) Божиим. Апостол называет Евангелие благовестием славы, потому что чрез него прославляется Иисус Христос, взявший на себя крест. Еже мне уверено бысть. Вероятно, лжеапостолы имели подложные Евангелия.

Ст. 12–14. И благодарю укрепляющаго мя Христа Иисуса Господа нашего, яко верна мя непщева, положив мя в службу, бывша мя иногда хульника и гонителя и досадителя, но помилован бых, яко неведый сотворих в неверствии, упреумножися же благодать Господа нашего с верою и любовию яже о Христе Иисусе. Чтобы не показалось, что Апостол хвастается, говоря: еже мне уверено бысть, – он все это дело приписывает теперь Богу и говорит: благодарю Его, давшего мне такую силу, что благовестие (τὸ Εὐαγγέλιον) совершенно было вверено мне. Укрепляющаго мя. Я взял, говорит Апостол, бремя великое и нуждающееся в великой помощи Божией. Яко верна мя непщева. Затем Апостол показывает, что нужно и от себя кое-что привносить. Не без основания же Бог избирает некоторых: иначе это было бы делом несправедливым. Яко верна мя непщева. А каким бы образом Бог признал верным того, который был бы не достоин этого?.. Верный – это тот, кто не присваивает себе ничего такого, что свойственно Богу, и все, что сам имеет, относит к Нему. Положив мя в службу, т.е. благовестия. Апостол Павел называет себя служителем, потому что он проповедовал Евангелие. Доказательством того, что Бог признал меня верным, является то, что Он вверил мне служение благовествования. Бывша мя прежде хульника. Смотри, как Апостол превозносит милость Божию, упоминая о прежней своей жизни и показывая, какого грешника Он благоволил помиловать. И гонителя. Апостол как бы так говорит: я не только сам хулил, но своими гонениями и других заставлял хулить. Но помилован бых. Сам представляет себя достойным наказания; но на таких-то и проявляется милость Божия. Яко не ведый сотворих. Но если апостол Павел был помилован, потому что так поступал по неведению, то почему же не помилованы иудеи? На это ответим: прежде всего потому, что не желают сами; те, которые обратились ко Христу, были помилованы. Но почему же все иудеи не видели такого видения, какое видел Апостол? может быть все они обратились бы? А потому, что апостол Павел был гонителем по неведению, а они поступали так с ясным сознанием. Так, Евангелист говорит, что многие из фарисеев и иудеев уверовали в Иисуса Христа, но не исповедовали: возлюбиша бо паче славу человеческую, неже славу Божию (Ин.12:42–43). И Иисус Христос говорит к иудеям: како вы можете веровати, славу друг от друга приемлюще (Ин.5:44)? Еще: сия рекоста родителя слепого, яко боястася жидов, чтобы их не отлучили от синагоги (Ин.9:22). Да и сами иудеи говорили: видите, яко ни каяже польза есть? Се мир весь по Нем идет (Ин.12:19). Ясно, отсюда, что иудеи заблуждались с полным сознанием, вследствие властолюбия. Апостол Павел в это время, может быть, слушал Гамалиила и не принимал никакого участия в делах народа своего; но потом видя, что вера в Иисуса Христа возрастает, он воспламенился ревностию по Боге, хотя все еще находился в неверии. В неверствии. В законе он считал все, относящееся к Иисусу Христу; но так как он не уверовал в Него сейчас же, то и называет здесь поступки свои по неверию поступками по неведению. Упреумножися же благодать. Хотя я был достоин наказания, говорит Апостол, но Господь не только отпустил меня ненаказанным, но и оправдал и сделал сыном, другом и наследником. С верою и любовию. Обильно открылась во мне благодать Господа нашего с моею верою и любовию, которая излилась на меня тоже чрез Иисуса Христа. Яже о Христе Иисусе. Апостол упомянул о вере и любви, потому что бывает и так, что верующий не делает того, что свойственно делать любящим Иисуса Христа. И здесь он указывает на то, что и мы должны кое-что привносить от себя.

Ст. 15–17. Верно слово и всякаго приятия достойно, яко Христос Иисус прииде в мир грешники спасти, от нихже первый есмь аз. Но сего ради помилован бых, да о мне первом покажет Иисус Христос все долготерпение, за образ хотящих веровати Ему в жизнь вечную. Царю же веков нетленному, невидимому, единому премудрому Богу, честь и слава во веки веков. Аминь. Верно слово, т.е. истинно то, что я буду говорить; удостоверьтесь на моем примере. От нихже первый есмь аз. Но в другом месте Апостол говорит: по правде законней быв непорочен (Флп.3:6); почему же здесь он называет себя грешником и первым из грешников? На это ответим, что праведность по закону, в сравнении с праведностью по вере, не только не есть праведность, но даже первый грех: вси бо согрешиша, и лишени суть славы Божия (Рим.3:23). Таким сравнением Апостол воспользовался и в другом месте, где сказал: ибо не прославися прославленное в части сей, за превосходящую славу (2Кор.3:10). Но сего ради помилован бых. Смотри, с каким уничижением говорит о себе Апостол. Если я, согрешивший больше всех, спасен, то не должно после этого сомневаться в спасении. Апостол Павел хочет показать, что он спасается не потому, что достоин спасения, но для того, чтобы другие не отчаивались в своем спасении. Все долготерпение. Вот как велико смирение Апостола! Ниспал я, говорит он, во всякий вид зла, нуждался во всем долготерпении, а не в некоторой только части его, как нуждаются согрешившие отчасти. За образ – для примера, для утешения, для доказательства. В жизнь вечную. Вера во Христа бывает в надежде получить жизнь вечную. Царю же веков... Это понимай о святой Троице, потому что все эти наименования употребляются и о Боге Отце, и Сыне, и Святом Духе: в одном месте все это говорится о Сыне, в другом – о Духе, а здесь – об Отце. Единому премудрому Богу. Рассуждая о любви Иисуса Христа, Апостол упоминает и об Отце и воссылает Ему славословие, чтобы кто-либо не подумал, что Отец не участвует в любви к нам. За любовь к нам нужно славить Пресвятую Троицу, потому что любовь эта обща всем лицам Пресвятой Троицы.

Ст. 18–20. Сие же завещание предаю тебе, чадо Тимофее, по бывших на тя прежде пророчествиих, да воинствуеши в них доброе воинство, имея веру и благую совесть, юже нецыи отринувше, от веры отпадоша. От нихже есть Именей и Александр, ихже предах сатане, яко да накажутся не хулити. Сие завещание. Этими словами Апостол указывает на особенную точность исполнения завещанного. Предаю ти. Я приказываю тебе, как сыну, а не по какой-либо власти, приличной господам. По бывших на тя прежде пророчествиих. Здесь нужно расположить слова в таком порядке: да воинствуеши по бывших на тя прежде пророчествиих, т.е. чтобы ты воинствовал достойно тех пророчеств, которые были о тебе. По откровению Святого Духа Тимофей был избран апостолом Павлом в ученики, и обрезан, и рукоположен во епископа. Да воинствуеши, как воин Христов, при помощи духовных орудий сражающийся с духовными врагами. В них, т.е. пророчествах, потому что они тебя избрали. Ради этих пророчеств ты принят и из-за них ты избран, – в них же и чрез них воинствуй силой Святого Духа, от Которого были самые пророчества. Доброе воинство. Но есть и злое, о котором Апостол говорит: якоже убо представисте уды ваша рабы нечистоте и беззаконию (Рим.6:19). – Имея веру. Учителю должно быть прежде всего учителем самого себя. Под верой разумеет все относящееся к учению, а под совестью все относящееся к жизни. Юже нецыи отринувше, т.е. совесть вместе с хорошей жизнью. Кто живет бесчестно, тот терпит кораблекрушение и в вере. Чтобы не терзаться страхом будущего суда, такие люди стараются убедить себя в душе, что ложно все то, что говорится у нас о воскресении и о последнем суде. Предах сатане, да научатся. Если сатана самого себя не научает, то каким образом он может научить других? На это можно сказать: подобно тому, как палачи будучи исполнены бесчисленных преступлений, научают других благоразумию, так и сатана. Преданный сатане прежде всего отделяется от общения с другими, а затем уже сатана, взявши человека, лишенного Божией помощи, научает его, – и это служит к его вразумлению. Но зачем же Апостол предает Именея и Александра сатане, а не научает сам? Чтобы показать, что он может повелевать и сатане, и чтобы вместе с наказанием они подверглись и позору, так как были наказываемы сатаною. Неверующих апостолы наказывали сами, как напр. Вариисуса Павел, а Петр – Ананию, чтобы показать, что сами они имеют власть, но тех, которые были научены ими и потом отпали от веры, предавали сатане. Не хулити. Такие люди, подчиняя веру разным человеческим соображениям, обращались к хуле. Так делали несториане и другие еретики.

Глава 2

Ст. 1–4. Молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки, за царя и за вся, иже во власти суть, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте, сие бо добро и приятно пред Спасителем нашим Богом, иже всем человеком хощет спастися, и в разум истины приити. При ежедневной молитве, говорит апостол Павел, прежде всего должно быть упоминание об этом. Творити молитвы… Молитва есть прошение, возносимое об избавлении от всего, причиняющего скорбь. Моление – испрашивание благ. Прошение – жалоба на обижающих. Благодарения… Должно благодарить Господа за благодеяния, оказываемые нами друг другу. За вся человеки. Епископ есть общий отец; поэтому он должен молиться за всех людей, верующих и неверующих, друзей и врагов, обижающих и притесняющих. За царя. Чтобы кто-либо не заподозрил его в лести, Апостол прежде сказал: за вся человеки, а потом присоединил: за царя и всех начальствующих. Да тихое и безмолвное житие поживем. А чтобы христианин не смущался тем, что при совершении таинств упоминается о царе, который бывал часто и неверующим, апостол Павел показывает, что и нам полезно благоденствие царей. Каким же образом оно бывает для нас полезно? Если цари будут благоденствовать и с успехом будут вести войны против неприятелей, то и мы будем жить мирно и спокойно, и никто не будет нас тревожить. И странно было бы, если бы цари трудились для общего блага, а мы не оказывали бы им возможной с нашей стороны помощи (разумеется – молитвы). Во всяком благочестии. Бывает троякого рода война: с иноплеменниками, с единоплеменниками и – самая опасная – война души с телом. Война с чужими причиняет только смерть или рабство. Войны со своими можно избежать кротостью, или уступчивостью, подобно тому, напр., как сказано в Священном Писании: вместо еже любити мя, оболгаху мя, аз же моляхся (Пс.108:4) и: с ненавидящими мира бех мирен (Пс.119:6). Но войну, происходящую в нас самих, весьма трудно прекратить, и она приносит большой вред душе. Итак апостол Павел желает, чтобы мы молились за царей, чтобы они побеждали и благоденствовали, так как он знает, что мир вечный с врагами полезен и для внутреннего мира нашей души. Если мы обязаны познавать Бога, то конечно для познания Бога и Его благодеяний мы имеем нужду в свободном и спокойном времени. А каким же образом могут быть свободны те, которые заняты войной с иноплеменниками? Сие бо добро и приятно – молиться за всех людей, даже и еллинов (неверующих), чтобы они обратились. Иже всем человеком хощет спастися. Если Сам Господь, устрояющий спасение людей, хочет, чтобы все спаслись, то нужны ли нам молитвы? Конечно нужны. Этим ты привлекаешь к себе любовь тех, за которых молишься, и показываешь свое к ним благорасположение. Подражай, говорит Апостол, Богу. Он Сам хочет, чтобы все люди спаслись, и ты молись за всех людей. И в разум истины приити. Сказавши это, Апостол далее и говорит о том, что это за истина в учении. Но если Бог желает, то почему же не бывает того, чего Он желает? Не бывает, потому что сами люди не хотят. Бог ничего здесь не делает принудительно.

Ст. 5–7. Един бо есть Бог, и един ходатай Бога и человеков, человек Христос Иисус, давый Себе избавление за всех, свидетельство времены своими, в неже поставлен бых аз проповедник и Апостол, истину глаголю о Христе, не лгу, учитель языков в вере и истине. Един бо есть Бог и един ходатай. Повторением слова: един, един Апостол хочет устранить всякую мысль о многобожии. Так как имеющему быть посредником между Богом и человеком надлежало быть причастным их обоих, чтобы быть в состоянии посредствовать, то Сын Божий, предвечное Слово, является на землю воплотившись; и хотя в Нем два естества божеское и человеческое, но и по соединении их Он мыслится и поклоняется в единой ипостаси. Если бы Он, Единородный, явился нам в одном божестве, то тварь не могла бы снести Его, когда даже лица Моисеева не могли видеть сыны израилевы (Исх.34:35; 2Кор.3:13). Слова – Един Бог поставлены здесь вовсе не для различия от Сына или Духа Святого; нет, они поставлены для различия от тех, которые называются богами, а на самом деле не боги. Можно спросить еще: почему Апостол не упомянул о Святом Духе? Потому что он имел в виду здесь еллинов (неверующих язычников), к которым и относились слова: и в разум истины приити. Они почитали многих богов; поэтому-то Апостол с особою целью не упоминает о Святом Духе, чтобы не показалось, что он вводит многобожие. Но когда он говорит с верующими, то постоянно упоминает о Святом Духе, и часто даже об одном только Святом Духе, не упоминая о Боге Отце и Сыне. Человек Христос Иисус. Он был как человеком, так и Богом, нераздельно, неслитно. Давый себе избавление за всех, и эллинов (т.е. неверующих). Он умер за всех, а ты не будешь по крайней мере молиться за всех? Обрати внимание на слова: давый Себе: они прямо обличают ариан, которые говорили, что Иисус Христос недобровольно был предан на смерть. Что значит избавление (ἀντίλυτρον – выкуп)? Вся природа была осуждена на погибель, но Христос отдал Себя за нее. Свидетельство, т.е. чрез свидетельство Сын сделался избавлением. Поясняя выше приведенные слова (давый Себе избавление), Апостол говорит здесь, что под избавлением он разумеет свидетельство (τὸ μαρτύριον), т.е. страдание. Иисус Христос пришел, чтобы свидетельствовать об истине; и всеми своими делами Он засвидетельствовал, что Он был Христос Сын Божий даже до смерти. Он Сам объявлял Бога Отцом, сообщил истинное учение и Сам представил образ истинной ангельской жизни. Времены своими, т.е. когда люди сделались способными к вере. Так объясняет и Климент в седьмой книге Гипотипоз: времены своими: чрез свидетельство, т.е. чрез страдание, говорит он, дал Себя Иисус Христос в избавление (для искупления), потому что чрез страдание Он засвидетельствовал о благости Отца. Бог Сам отдал Своего Сына, но иудеи не прекратили своей вражды против Него, а распяли и Сына, – Бог хочет исполнить данные им обетования, но они сами не хотят этого. Это свидетельство, т.е. страдание, произошло времены своими, т.е. во времена, предначертанные и предопределенные святою и преблаженною Троицею. В неже поставлен бых аз. Для этого свидетельства, для этого страдания я был отделен и поставлен проповедником, чтобы сделать известным крест Господень. Намереваясь назвать себя учителем языков, чтобы не показалось невероятным, что и язычники призваны к спасению, Апостол наперед заявляет: истину глаголю, не лгу. Учитель языков. Так как можно проповедовать и мимоходом, то Апостол присовокупил: учитель. Я, говорит он, не проповедовал только, но учил неотступно. А это показывает особенную Божию попечительность о язычниках. В вере и истине. Если бы Апостол сказал только: в вере, то кто-нибудь мог бы подумать, что он заблуждается; поэтому он прибавил: и истине. Я, говорит он, проповедую не при помощи каких-либо логических доказательств и риторических хитросплетений, но при помощи веры. И это доказывает силу проповеди.

Ст. 8–10. Хощу убо, да молитвы творят мужие на всяком месте, воздеюще преподобныя руки без гнева и размышления. Такожде и жены во украшении лепотном, со стыдением и целомудрием да украшают себе не в плетениих, ни златом, или бисером, или ризами многоценными, но, еже подобает женам обещавающимся благочестию, делесы благими. Но почему же Иисус Христос запрещал молиться пред всеми: ты же, сказал Он, егда молишися, вниди в клеть твою (Мф.6:6). Этим Спаситель не запрещал молиться на всяком месте, а сказал это потому, что с особенною заботливостью предостерегал от молитвы напоказ. Равным образом когда Он говорил: да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя (Мф.6:3), то не о руках говорил, а о том, чтобы мы не творили милостыни напоказ. Место не имеет здесь никакого значения, но во всех таких случаях Спаситель заботился о том, чтобы мы ничего не делали напоказ. Сверх сего, Апостол мог выразить этими словами и то, что нам не запрещено молиться на всяком месте, подобно тому как иудеям нельзя было приносить жертвы вне храма. Для нас всякое место хорошо, только бы мы воздевали преподобные руки, т.е. чистые, – чистые от хищения, любостяжания и убийств, очищенные милостынею. Без гнева, т.е. без памятозлобия, без зложелательства. У разгневанного человека даже во время молитвы не прекращается ненависть к брату. И размышления, – услышит ли меня Бог? не напрасно ли я молюсь? Нужно быть уверенными, что Бог услышит нас, если мы, будучи чистыми, просим у Него того, что Ему угодно. – Такожде и жены, т.е. я желаю, чтобы и они воздевали чистые руки без гнева и сомнения. Но от женщин апостол Павел требует нечто большее, именно – прилично одеваться. Во украшении (ἐν καταστολῇ), т.е. в одежде, покрывающей со всех сторон, – лепотном, т.е. в одежде приличной, но не щегольской, чтобы привлекать взоры смотрящих. Со стыдением и целомудрием. Не подражай, поэтому, распутным женщинам, бросающим бесстыдные и наглые взоры. Не в плетениих… Не в театр ты пришла, а пришла оплакивать свои грехи. Одежда умоляющей не должна быть драгоценна, и плачущей о своих грехах не прилична эта помпа украшений. Но если Апостол запретил даже то, что служит признаком богатства, то тем более непозволительно изысканное щегольство, как напр. притиранья щек, подкрашиванья век, жеманная походка, изнеженный голос, взгляд влажный и заманчивый, манера одеваться, заимствованная от распутных женщин, искуснейшим образом сделанный пояс, вычурная обувь. Все это Апостол изгоняет словами: „в приличном одеянии“. Обещавающимся благочестию. Бывает и так, что на словах посвящают себя благочестию, а на деле отрекаются от него. Затем, так как слово делы может иметь разное значение, Апостол прибавил – благими.

Ст. 11–15. Жена в безмолвии да учится со всяким покорением. Жене же учити не повелеваю, ни владети мужем, но быти в безмолвии. Адам бо прежде создан бысть, потом же Ева. И Адам не прельстися, жена же прельстившися, в преступлении бысть. Спасется же чадородия ради, аще пребудет в вере и любви и во святыни с целомудрием! Верно слово. Апостол требует не только того, чтобы женщины в молитвенное собрание являлись в приличной одежде, но и того, чтобы они пребывали там в молчании и со всякою покорностью. Молчанием они обнаружат свою покорность. Жене же учити не повелеваю. Этим Апостол отнял у женщин всякий повод к разговорам. Он повелел им молчать, чтобы они не начали разговаривать под благовидным предлогом учения. Пусть не учат, говорит Апостол, не только о житейских, но и о духовных предметах. Конечно, он не позволяет женщинам учить в церкви, но не запрещает им учить другим способом. По крайней мере он повелевает им учить детей, как об этом будет сказано несколько ниже. Ни владети мужем. Самое учение есть уже властвование над мужем. Адам бо прежде (πρῶτος) создан бысть. Так как Адам создан был прежде жены, то жена не должна властвовать над мужем, а должна покоряться ему. И Адам не прельстися. Если сравнить прельщение Адама с прельщением жены, то это – не было даже прельщением. Большое различие быть обольщенной змием и взять от жены древесный плод и вкусить. Поэтому Адам, оправдываясь, не говорит, что он был прельщен, а: жена, юже дал еси со мною, та ми даде от древа, и ядох (Быт.3:12), как бы желая показать этим, что он не пал, так как послушался своей помощницы. Не прельстися: здесь подразумевается слово прежде (πρῶτος – первый), которое выше поставлено. Можно толковать и иначе. Разве Адам не был прельщен? Этого не говорит Священное Писание. Жена сказала: змий прельсти мя (Быт.3:13), а Адам не сказал: жена прельстила меня, но: та ми даде (Быт.3:12). Притом не одно и то же поверить единокровной и помощнице и поверить зверю, рабу, подчиненному: последнее и есть собственно обольщение. И не об Адаме сказано: и виде, яко добро древо в снедь (Быт.3:6), но о жене. Жена же прельстившися. Апостол выставляет это для того, чтобы доказать, что женщина не должна учить. Раз, говорит он, взялась учить она и все ниспровергла и сделала виновным в преслушании мужа, так как она же предложила мужу вкусить от плода. Поэтому и не сказал Апостол: Ева прельстившись…, но: жена, показывая этим, что род этот легко обольстим. В преступлении бысть. Впала в преступление не одна только Ева, но и все женское поколение: как в Адаме все мы подпали смерти, так и в Еве все жены впали в преступление. Спасется же… Видишь ли, что не об одной Еве здесь идет речь, но о всем женском роде вообще. Спасется же чадородия ради, не одна только Ева, но и всякая женщина. Под чадородием Апостол разумеет не только рождение детей, но и приведение их к Богу. Что же, – скажет кто-либо, – девы, бездетные, лишившиеся детей, вдовы, погибли? Нет! Не то говорит Апостол, что жены не спасутся собственною добродетелью, но что и чадородие будет для них пособием к спасению, если – само собою разумеется – они будут заботиться о своем спасении путем добродетели. Аще пребудет в вере. Если она воспитает венценосцев Христовых и если пребудет в добродетели. А если она, сама будучи худою, воспитает хорошо? Невозможно, чтобы худая воспитала хорошо; но если и случится так, она получит за это награду. А если она, сама будучи хорошею, худо воспитает? Вкусит плод от дурного нрава детей. Примером этого служит священник Илий (2Цар.4). Верно слово¹⁷, что отцы и матери могут пожать плоды добродетели своих детей.

II.

Господь Иисус Христос в проповедях Своих выражался всегда с замечательною простотой. Даже мудрые мира сего, философы, были в восхищении от этой простоты и видели в ней что-то сверхчеловеческое, не земное. Какой глубокий смысл, какие возвышенные мысли заключаются в этих безыскусственных и, по-видимому, самых обыкновенных словах Спасителя! Одним взглядом обхватывает Он как сущность вопроса, так и все подробности его. С какою ясностью излагает Он и выставляет на вид строгую последовательность в Своих действиях и наставлениях! В каких величественных красках представляет Он нам награды, ожидающие Его последователей. Могут ли сравниться с одним словом, вышедшим из Его уст, самые красноречивые слова, самые содержательные речи, самые возвышенные и благородные мысли знаменитейших ораторов наших? Присмотритесь к этим наставлениям Спасителя и вникните в содержание их. Какою замечательною доступностью для всякого ума отличаются они по ясности изложения, простоте и естественности образов, по неподражаемой искренности речи, одним словом, по всему тому, что составляет главную прелесть слова человеческого. Припомните, с какою ясностью божественный Учитель представляет нам действие, которое производит, и трудности, которые встречает проповедование истины. Может ли быть что-нибудь более прекрасного и более законченного, как эта картина, которую Он широкою кистью рисует перед нашими глазами. „Уподобися Царствие Небесное человеку, сеявшу доброе семя на селе своем“ (Мф.13:24). Он объясняет эту притчу: „А село есть мир“; весь мир представляется Ему обширным полем, покрытым различными произведениями. „Доброе же семя, сии суть сынове Царствия“: с одной стороны Он видит толпу избранников… „а плевелие суть сынове неприязненнии“ (Мф.13:38) – с другой толпу отверженных. „Сеявый доброе семя есть Сын Человеческий (Мф.13:37), а враг, всеявый их (плевелы), диавол“ (Мф.13:39). Диавол, непримиримый враг рода человеческого, посеял плевелы на поле, где Сын человеческий бросил доброе семя. „А жатва кончина века есть“ (Мф.13:39); пред вами страшный суд! „а жатели Ангели суть“ (Мф.13:39); ангелы – исполнители Божественного правосудия. „И ввергнут их в пещь огненну… Тогда праведницы просветятся яко солнце, в Царствии Отца их (Мф.13:42–43). Пред вами две вечности! Каким величием, какою сжатостью и, вместе с тем, какою общедоступностью отличается эта притча! Какая сила в изображении этой картины; какая грандиозность основной мысли и какая симметрия в распределении плана! Самый неопытный глаз подмечает в ней малейшие подробности!

Тою же простотою и общедоступностью дышат слова Спасителя, когда Он говорит о Своей небесной славе, о Своем единении со Отцом, о могуществе Своего посредничества и о необходимости прибегать к Нему. „В дому Отца Моего обители многи суть“ (Ин.14:2); „Аз во Отце и Отец во Мне“ (Ин.14:11); „Видевый Мене виде Отца“ (Ин.14:9); „Аз и Отец едино есма“ (Ин.10:30); „Аз есмь лоза, вы же рождие; якоже розга не может плода сотворити о себе, аще не будет на лозе, тако и вы, аще во Мне не пребудете“ (Ин.15:4, 5).

Вы, без сомнения, заметили, что Божественный Учитель, в большинстве случаев, все Свои образы, все сравнения, все слова Своих наставлений и поучений заимствует из этого мира. Берет Он их из тех явлений природы, которые более всего знакомы нам и более всего ощутительны, чтобы этим путем сделать для нас удобопонятными истины самые отвлеченные. Себя Самого Он называет светом, огнем, живою водой, камнем, дорогой, виноградником, полевым цветком, пшеницей, хлебом, вином, одеждой, жатвою, храмом.

Таковы проповеди Того, в Ком „суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна“ (Кол.2:3). Пред вами, отцы и братия, образец для всякого священного оратора. Придерживаясь в своих проповедях языка Евангелия, вы будете иметь гораздо более успеха, чем проповедники, речи которых переполнены философскими рассуждениями, высокопарными и вычурными прикрасами человеческого красноречия. Знайте, что слова человеческие скудны и бесплодны; слова же, внушаемые чувством веры, преисполнены небесного вдохновения и проникают в сердца слушателей. Поэтому, если мы желаем быть достойными продолжателями деятельности нашего Учителя Господа Иисуса Христа, если желаем, чтобы проповеди наши были проникнуты божественным вдохновением и производили благотворное влияние на пасомых нами, – нам необходимо выражаться всегда языком и слогом евангельским.

Еще на школьной скамье вы слышали, что простую и понятную речь следует всегда предпочитать изысканному слову и вычурным и пустым словам. В Евангелии мы находим подтверждение этого. Не забывайте, что простой слог не имеет в себе ничего низкого, тривиального. Он не лишен некоторого рода изящества и силы. Это слог самый естественный и, вследствие этого, самый трудный. Он доказывает в авторе точные понятия и представления, ясные и определенные мысли, чуждые всяких праздных и лишних рассуждений, одним словом, верные суждения и обширные познания в области разбираемого вопроса. Он имеет то преимущество, что нравится всем, даже людям высоко развитым, и понятен для всякого ума. Этого слога придерживается священный оратор, глубоко проникнутый провозглашаемой им истиной, чуждый всяких грешных порывов самолюбия, и стремящийся к одной только цели – произвести впечатление на душу и сердце своих слушателей. Придерживается его тоже проповедник, который, достигнувши одною важностью своего высокого назначения и призвания высоты Воплощенного Слова и получивши от Него божественное освещение, берет Его за свой образец, вдохновляется Его наставлениями и, таким образом, избегает недостатка, свойственного, к несчастью, многим, – желания блеснуть своим красноречием и заслужить на людские похвалы.

Все священные писатели тоже придерживались простого безыскусственного слога. Так поступал, как вы знаете, апостол Павел. Его послания изобилуют замечательными мыслями, сильными выражениями, величественными образами. Но главная сила этих творений не в форме, а в содержании их. „И слово мое и проповедь моя“, говорит Апостол: „не в препретельных человеческия премудрости словесех, но в явлении духа и силы“ (1Кор.2:4). Речь моя, говорит он далее, не соответствует требованиям премудрости человеческой, однако „премудрость глаголем совершенным“. „Не ищу человеком угождати; аще бо бых еще человеком угождал, Христов раб не бых убо был“ (Гал.1:10). Св. Иоанн Златоуст был в восхищении от творений св. Павла и находил, что по мудрости и красноречию они не имеют себе подобных.

Так поступали, наконец, отцы церкви, на которых мы должны смотреть, как на своих учителей и наставников, и творениям которых мы должны подражать. Своим речам они придавали обыкновенно форму собеседований. Это не были пышные академические речи, а походили на наставления, даваемые в интимной беседе учителем своим ученикам, отцом своим детям.

Один ученый нашего века справедливо заметил, что блестящие ораторы приносят мало пользы, и что чем больше поклонников окружает их, тем менее видно возле них истинно кающихся грешников. Это замечание вполне справедливо и заслуживает, чтобы на него обратили внимание. Оно подтверждается на опыте, в виде частых неудач, которым радуются враги Церкви. Чем, действительно, объяснить бесплодность современного проповедничества? Какая невидимая причина мешает нашему успеху? Какой червь подтачивает корни этого целительного растения, рассаживаемого нами, и делает все усилия наши бесплодными? Следует ли приписать это человеческой ошибке или наказанию и попущению Божьему? Пусть каждый проповедник, убедившийся в бесплодности своей деятельности, задаст себе вопрос, не слишком ли он высокопарно излагал свои поучения, и достаточно ли он прилагал усилий и стараний, чтобы сделать их доступными пониманию тех, кого он поучает. Пусть он задаст себе тоже вопрос, не слишком ли он рассчитывал на свой талант и свои природные дарования, и достаточно ли он подготовлял себя к деятельности, требующей такой серьезной подготовки: „несмы бо, якоже мнози, нечисто проповедающии слово Божие, но яко от Бога, пред Богом, во Христе глаголем“ (2Кор.2:17). Пусть наконец, такой проповедник спросит себя, не желает ли Бог доказать бесплодностью его проповеднической деятельности, что и теперь он отстраняет гордых и одаряет своею властью маленьких и незначительных людей; что и в наше время, как 18 столетий тому назад, простые рыбаки Галилеи имеют преимущество над членами ареопага в деле провозглашения слова Божьего, продолжения и укрепления деятельности Христовой и наставления людей на путь истины! В наше время, когда привязывают слишком много цены к красноречию, когда приписывают последнему больше влияния, чем оно производит на самом деле, нам легко попасть в обман относительно результатов нашей проповеднической деятельности. Не слишком ли скоро радовались мы иногда, что произвели влияние на своих слушателей и бросили в их сердца благотворные зародыши, от которых нам желательно получить чудесные плоды? Конечно, эти зародыши могут со временем, под влиянием божественной благодати, произвести чудесное обращение на путь истины кого-нибудь из наших слушателей. Надо сознаться, однако, что, в большинстве случаев, проповедники достигают результатов в некотором роде отрицательных.

Отцы и братия! Хотя тяжело сказать слово правды, необходимо, однако, сделать это и сознаться, что много преступлений было совершено, много душ отвержено, много добрых дел упущено из виду, много добродетелей пропало без пользы по одной причине, что люди, на которых возложено поручение поучать людей и наставлять их на путь истины, не относились с должным вниманием к своим обязанностям, недостаточно подготовлялись к ним путем научных занятий, размышлений и молитвы.

1) Как поступить с младенцем неправильно крещенным, но неоднократно приобщенным св. Таин? Следует ли такого младенца крестить, или нет?

Спрашивающий о. И-ъ С-в заявляет о случае маловероятном: говорит, что при производстве следствия о проступках одного священника, обвиняемого восприемниками и церковным сторожем, пришлось ему узнать от этих лиц о следующем обстоятельстве. Священник будто бы неправильно окрестил младенца, – не погружал его в воду с произнесением формулы крещения, не миропомазывал его святым миром, а только помазал св. елеем, обвел вокруг купели, отер губою елеопомазанные части тела у младенца и постриг волосы на голове, а затем несколько раз приобщал младенца св. Таин. Нам представляется это клеветою, возводимою на священника со стороны восприемников и церковного сторожа. В самом деле трудно предположить, чтобы подобным образом могло быть совершено крещение священником, не находящимся в состоянии невменяемости. Во всяком случае, если достоверно будет доказано, что священник находился не в своем виде и в бессознательном состоянии – без разумения окрестил младенца означенным образом, то младенец должен быть снова крещен, хотя бы он несколько раз уже и приобщен был св. Таин. Так должно поступить на том основании, что младенец вовсе не крещен, и что приобщение св. Таин младенца не крещенного – по неведению и недоразумению не может служить препятствием к крещению его. Еще св. Тимофею Александрийскому был предложен вопрос: как поступить с семилетним отроком или со взрослым человеком, который, будучи оглашенным, приступит к святыне и по неведению приобщится св. Таин? На этот вопрос св. Тимофей Александрийский дал тот ответ, что оглашенного, по неведению приобщившегося св. Таин, должно крестить (Чит. подл. пр. 1-е св. Тимофея Александр. в »Книге Правил«).

2) Ради значительного числа говеющих во дни св. Четыредесятницы нельзя ли по четвергам Великого поста совершать полную литургию – св. Иоанна Златоуста?

Св. Четыредесятница есть время духовной печали, сердечного сокрушения и скорби о грехах, посему канонами Церкви вселенской запрещено в Четыредесятницу совершать полную литургию, как богослужение радостнейшее и торжественное, исключая субботних и воскресных дней и праздника Благовещения, случающегося в св. Четыредесятницу, когда строгость поста ослабляется (Лаод. соб. пр. 49; VI Всел. соб. пр. 52). Но так как первенствующие христиане имели обыкновение ежедневно причащаться св. Таин, то Церковь, чтобы не лишить их принятия св. Таин во дни св. Четыредесятницы, и установила совершать в эти дни литургию преждеосвященную. К установлению совершать литургию преждеосвященную во дни Четыредесятницы располагало не только одно обыкновение первенствующих христиан ежедневно причащаться св. Таин, но и то, что во дни поста, как время духовных подвигов, для христиан нужно духовное подкрепление – нужна духовная пища более, чем когда-либо. Таким образом из самой цели, с какою Церковь установила совершать преждеосвященную литургию во дни св. Четыредесятницы, видно, что за этою литургией и теперь желающие могут причаститься св. Таин и действительно причащаются, и что следовательно не представляется никакой надобности, кроме литургии преждеосвященной, отправляемой по средам и пятницам Великого поста, совершать для говеющих еще полную литургию Иоанна Златоустого по четвергам св. Четыредесятницы. Да совершение полной литургии по четвергам Великого поста было бы, как замечено выше, делом противоканоническим и несогласным с характером св. Четыредесятницы, как времени духовной скорби и печали.

3) В среду вечером на пятой неделе Великого поста, когда полагается великий канон Андрея Критского, довольно ли совершать утреню без вечерни и без часов на другой день? И нельзя ли перенести этот канон с среды вечера на четверток вечера ввиду того, что вечером в четверг бывает больше богомольцев, готовящихся к причащению св. Таин в субботу?

Прежде всего нужно заметить вопрошающему о. А-ю Г-скому, что великий канон Андрея Критского полагается читать не вечером в среду пятой недели Великого поста, а утром – на утрени в четверг этой недели. Затем, вечерня относящаяся к четвергу пятой недели Великого поста, не оставляется, а отправляется вместе с литургиею преждеосвященных Даров в среду пятой недели Великого поста. Далее, повечерие и полунощница – службы, относящиеся к четвергу пятой недели Великого поста, хотя по уставу и могут быть прочитаны в келлиях, но час первый должен быть отправлен утром в четверток пятой недели вместе с утренею. В самый же четверток пятой недели Великого поста должны быть отправлены в свое время часы 3, 6, 9, последование изобразительных и литургия преждеосвященная с вечернею следующего дня. В чем, после этого, может быть недоумение о. А-я Г-ского? Не желает ли он сказать, что в среду и пяток пятой недели Великого поста сельскими священниками не отправляется литургия преждеосвященная, и что можно ли им с вечера на четверг пятой недели Великого поста отправлять только одну утреню с каноном Андрея Критского? Если так, то о. А-ю Г-скому нелишне было бы припомнить мудрую поговорку русского человека: »вольному воля, а спасенному рай«. Закон Церкви положительно требует, чтобы литургия преждеосвященная неопустительно совершалась во дни св. Четыредесятницы; не исполняющие этого требования естественно подлежат ответственности и пред своею совестью и пред судом Церкви. Но отступление священнослужителей от постановлений и уставов Церкви, – может заметить нам о. А. Г-ский, – вызывается холодным – равнодушным отношением пасомых к этим постановлениям и уставам. По крайней мере о. А-ей Г-ский ясно дает нам понять это, когда спрашивает далее: »нельзя ли перенести чтение великого канона с вечера среды пятой недели Великого поста на вечер четверга той же недели ввиду того, что вечером в четверг может быть больше богомольцев«? Итак, что же выходит: если пасомые пренебрегают постановлениями и уставами Церкви, то и пастырям – блюстителям этих постановлений и уставов можно не исполнять или видоизменять их, вместо того, чтобы нерадивых пасомых вразумлять и располагать к выполнению предписаний церковных?!

4) По отпусте »последования погребения« должен ли священник возглашать »Вечная твоя память, достоблаженне и приснопамятне брате наш«, как показано в чине погребения, или же он (или диакон вместо него) должен возглашать: »Во блаженном успении и вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему и сотвори ему вечную память«, как это у нас принято?

По отпусте »последования погребения« у нас повсеместно возглашается священником или диаконом: »Во блаженном успении и вечный покой подаждь, Господи« и проч. Так делается, вероятно, потому, что и в древних чинах погребения было указано произносить такое же возглашение по отпусте погребения (см. напр. послед. погребения иереев в Требн. Петра Могилы изд. 1846г., л. 685). И в существующем »последовании об усопших« положено произносить по »отпусте« то же возглашение (см. в Типик. 14 гл.). Да возглашение »Во блаженном успении« и проч., не различаясь по существу с возглашением »Вечная твоя память«, только полнее выражает желание усопшему и испрошение ему от Господа вечного покоя и вечной памяти. Конечно, ничего не будет несообразного в том, если священник, »по отпусте погребения«, произнесет: »Вечная твоя память«…, а диакон сослужащий со священником, с своей стороны сделает возглашение: »Во блаженном успении«…, а певцы затем пропоют: »Вечная память«.

Основная общечеловеческая идея, вложенная в душу человека Создателем, и к осуществлению которой стремится чистая, неиспорченная душа, состоит в понятии безусловного совершенства, приближающего человека к богоподобию. „Будьте совершенны, говорит Спаситель, как совершен Отец ваш Небесный“. Но человек в факте грехопадения, в котором извратились все силы души его и отказались выполнять свое назначение, потерял возможность к самоусовершенствованию своими собственными силами, без содействия другой, высшей силы. Тем не менее идея совершенства осталась при нем и требует осуществления. Чтобы по возможности осуществлять ее, человеку необходимо возвратить себе то, что им потеряно в грехопадении. А так как возвращение того, что потеряно человеком, сделалось возможным для него только во Христе и чрез Христа, то основною идеею христианской жизни становится понятие о совершенстве и о спасении чрез искупительные заслуги Христа, учение о которых и составляет средоточный пункт, около которого группируются и на котором основываются все христианские истины. „Нет другого имени под небом, данного человекам, свидетельствует ап. Петр пред первосвященниками, которым надлежало бы спастись нам“ (Деян.4:12), кроме имени Иисуса Христа. При несознанности этой идеи и при отсутствии стремления к осуществлению ее в жизни невозможно для человека и достижение совершенства, требующегося идеею, невозможно и спасение, состоящее в участии в тех делах, которые приобретены заслугами Иисуса Христа. Но и сознание идеи, коль скоро оно остается мертвым, также не приносит человеку пользы, потому что христианская идея не есть мертвое понятие, или безжизненная потенция, лежащая без движения в душе человеческой; она есть душа жизни и деятельности человеческой и так же должна оживлять последнюю, как душа оживляет тела. Итак человеку христианину необходимо не только сознавать христианскую идею, но и деятельно стремиться к осуществлению ее в жизни; иначе жизнь его будет не выше жизни язычника.

Пастырям Церкви в особенности надобно сознать эту простую истину, проникнуться ею до костей и мозгов, и не щадя своих сил, стремиться, насколько это возможно, осуществлять христианскую идею в своей жизни и в жизни своих пасомых, потому что без этого условия невозможна истинно-христианская жизнь ни на земле, ни на небе. Пастыри Церкви к тому именно и призваны, чтобы проводить христианскую идею в сознание и жизнь своих пасомых: это их прямая и священная обязанность, возложенная на них и осуществленная в жизни Великим Пастыреначальником Иисусом Христом, Который, как преискренне приобщившийся плоти и крови человеческой, представляет по тому самому для пастыря идеал, которому каждый пастырь, насколько это возможно, должен подражать в жизни и деятельности. Итак пред взором пастыря стоит не мертвая абстрактная идея, а живое лицо, воплотившее в своей жизни и деятельности пастырскую идею.

„Я есмь пастырь добрый“, говорит Сам о Себе Господь Спаситель: „пастырь добрый полагает жизнь свою за овец“ (Ин.10:11). Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора; и тех надлежит Мне привести: „и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь“ (Ин.10:16). Для того же, чтобы всех собрать во едино стадо, Он желал научить их истине, не ради суетного знания, а ради того, чтобы и жизнь их устроить согласно требованию истины, и чрез это доставить им счастье временное и вечное. Он учил их познавать Бога и волю Божию, и при этом в особенности выяснял идею домостроительства Божия, совершенного чрез Него, Сына Божия. „Как Моисей вознес змию в пустыне, говорил Он, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную“ (Ин.3:14–16). „Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия“ (Ин.3:18).

Основным побуждением и исходною точкою всей жизни и деятельности Спасителя была безграничная, всеобъемлющая любовь ко Отцу и к несчастному человечеству. Любовью горело все существо Его; она была душою человеческого естества, принятого Им на Себя и выражалась в каждом Его слове, взгляде, движении. Он есть полнота любви, в силу которой Он и душу Свою положил за грешное и немощное человечество ради того, чтобы чрез Свои заслуги всех и каждого привести ко Отцу и сделать наследниками Царства Небесного и Своими сонаследниками.

Мы не имеем своею задачею изобразить полный образ Богочеловека, во 1-х потому, что сделать это невозможно, а во 2-х потому, что для пастырей этот образ более или менее должен быть отчасти понятным. Мы сказали о Христе, и то нечто, общее ради того, чтобы напомнить пастырям, что они, по примеру своего Идеала, должны во всей своей деятельности стремиться к тому, чтобы ввести в сознание своих пасомых идею искупления, привести их в меру полного возраста Христова, и воплотив в их жизни христианский идеал, насколько возможно это для слабых человеческих сил, окрыляемых благодатью Божией, ввести их в жизнь вечную. Вся их деятельность должна быть направлена единственно и исключительно к этой цели и не уклоняться ни направо, ни налево, и в основе своей иметь ту же любовь к Богу и к пасомым, какую явил Богочеловек. Любовь, как внутреннее чувство, в силу которого пастырь мог бы решиться, по примеру Пастыреначальника, и душу свою положить за овец своих, должна быть началом, срединою и концом всей пастырской деятельности. Все силы пастырской души должны быть одушевлены любовию, и вся пастырская деятельность должна исходить из побуждений этого чувства, на нем основываться, им сопровождаться и им оканчиваться. Все то, что в пастыре и в пастырской деятельности будет происходить от любви к Богу и ближнему, то будет приближать его к идеалу; напротив, что не от любви, а от иных побуждений, то будет удалять его от идеала.

Отсюда понятно, как далек от пастырского идеала тот пастырь, который ничего не делает на пользу религиозно-нравственного просвещения своей паствы, ограничиваясь в своем служении одним требоисправлением. Далек от идеала и тот пастырь, который руководится в своей деятельности не требованиями идеи своего служения, не побуждениями, исходящими из чувства любви к славе имени Божия и к своим пасомым, а побуждениями, выходящими из начал эгоизма, проявляющегося то в чувстве гордости и превозношения, то в стремлении к материальному прибытку. Если безыдейная жизнь рядового христианина пуста и бессмысленна, и потому никому не может приносить пользы, то безыдейная жизнь пастыря не только бесполезна, но и приносит положительный вред для пасомых. Безыдейный пастырь не только не может выводить своих пасомых из состояния нравственной спячки, не только не может указывать им высшее благо, восходящее за пределы материальной жизни, не только не может возводить их от меры в меру религиозно-нравственного совершенства, но своим невниманием к их религиозно-нравственным нуждам и своею бездеятельностью и утверждает их в том ложном понятии, что выше благ материальных нет иного блага, что выше жизни земной нет иной жизни. Иначе говоря: пастыри, стригущие волну с овец и не имеющие иных высших целей по отношению к своей пастве, если и не являются прямыми и положительными проводниками материалистических взглядов, то своими действиями, исключительно направленными к благоустройству своей материальной жизни на счет прихожан, утверждают последних в практическом материализме.

Понятно, что при отсутствии идеи человеку вообще, и пастырю в особенности, жить несравненно легче, чем при сознании ее и при деятельном стремлении к ее осуществлению. Человек безыдейный, живя спустя рукава и следуя исключительно по направлению внешней жизни, ничем, кроме неудач, касающихся практически-материальной жизни, не тревожится и не беспокоится. Не заглядывая в свою душу и не проверяя жизнь ее согласно требованиям идеи, он не знает ни той искренней борьбы с самим собою, ни того внутреннего беспокойства, которые постоянно испытывает человек идеи. Человек идеи есть настоящий мученик. Постоянно вращаясь умом своим в глубине своей души, проверяя все движения ее критерием идеи, и видя, что как эти движения души, так и внешняя деятельность его не только не осуществляют в себе идеи, но часто и уклоняются от нее, иногда в силу человеческой немощи, а иногда и в силу злого произволения, он постоянно должен находиться в нравственном труде, бороться с самим собою и употреблять крайнее, и притом иногда, бесполезное усилие, чтобы направить свою жизнь и деятельность так, как требует того идея. Тогда, как люди безыдейные ощущают в себе постоянное довольство, он вечно недоволен не внешнею жизнью, – в этом отношении он довольнее безыдейных, – он постоянно недоволен самим собою, своею внутреннею жизнью и недостаточеством своей деятельности. Сердце его постоянно ноет от того, что чувствует несоответствие жизни с идеею; совесть его постоянно смущается грехом, удаляющим его от идеала. Видя, что в плоти его не живет доброе, и примечая в членах своих иной закон, противоборствующий закону ума его, он в глубине души своей постоянно вопиет с Апостолом: „Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти“ (Рим.7:24)?

Но если христианская идея от рядового христианина требует духовно-нравственного труда, борьбы, усилия, не обещающих спокойствия и довольства, то как пастырю устраняться от выполнения этих требований? По своему званию христианского пастыря и по своему положению в Церкви Христовой не он ли первый должен быть искушен по всячески, чтобы возмощи помогать и искушаемым? Разве даром Спаситель назвал пастырей солью земли? И так как соль тогда только может отправлять свое назначение, когда имеет в себе силу солености, то и пастырь Церкви тогда только будет иметь благотворное значение в Церкви, когда будет одушевлен христианскою идеею.

Многие смущаются высотою идеала, воплощенного в Лице Спасителя, к которому пастырь, по-видимому, и мало не может приблизиться. Что делать? Нельзя и не смущаться иногда, потому что вопреки нашему желанию и самое наше сердце иногда противится истине и сочувствует греху. Смущение и печаль в этом состоянии не только естественны, но и необходимы и спасительны, ибо „печаль ради Бога, по слову Апостола, производит неизменное покаяние ко спасению“ (2Кор.7:10). Если бы не было у нас безусловно совершенного идеала, до высоты которого мы не можем дойти, тогда бы у нас не было и печали о своем несовершенстве, не было бы и стремления к совершенству, и мы были бы в положении квиетистов, или что то же в положении невозмутимого сна. Но вот у нас есть живой идеал, который будит нас ежечасно и даже ежеминутно, и заставляет нас постоянно стремиться к горнему званию, который заставляет нас заднее забывать, а в преднее стремиться. Мы говорим кратко в том убеждении, что пастыри Церкви и без нас знают все то, что мы говорим.

Смущение и печаль, „яже по Бозе“, не должна убивать самодеятельность пастыря, она напротив должна возбуждать ее. И потому никогда не нужно смущаться сознанием недостижимости для смертного того идеала, который воплотил в Своем Лице Богочеловек. Лицо Богочеловека – в мире Лицо единственное, и потому ни для кого не воплотимое. Потому-то Богочеловек и служит для нас идеалом, что Он представляет в Себе единственное Лицо, с которым никто из смертных не может сравниться. Могий вместити, да вместит.

Свящ. Павел Руновский

Глава 3

Ст. 1–4. Аще кто епископства хощет, добра дела желает. Подобает убо епископу быти непорочну, единыя жены мужу, трезвену, целомудру, благоговейну, честну, страннолюбиву, учительну, не пиянице, не бийце, не сварливу, не мшелоимцу, но кротку, не завистливу, не сребролюбцу, свой дом добре правящу, чада имущу в послушании со всякою чистотою. Пиша к Тимофею, апостол Павел показывает вообще, каков должен быть епископ. Добра дела желает. Я не порицаю такого, говорит Апостол. Доброго дела, т.е. служить и предстоять, он желает, если только он желает этого ради руководства многих, а не ради славы. И епископом (ἐπίσκοπος – надзиратель) он назван потому, что имеет надзор над всеми. Этого же желал и Моисей, но не ради славы, а ради принесения пользы многим. Быти непорочну, чтобы он не чувствовал за собою ничего худого; а если он чувствует и сознает, то худо делает, желая епископского звания, от которого он удалил себя своими поступками. Единыя жены муж. Апостол не узаконяет, что епископ вообще должен быть женат, но если он будет из мирских, то не должен быть двоеженец; или: пусть он знает для брака одну законную жену, но так однако, что будучи призван к епископству, пусть исполняет следующее: да имущии жены, якоже не имущии будут (1Кор.7:29). Хощу да вси человецы будут, якоже и аз (1Кор.7:7), говорит апостол Павел, а также: оженивыйся печется о мирских (1Кор.7:33). Прилично ли епископу заботиться о мирском? Некоторые же полагают, что это сказано о церкви, именно – чтобы епископ не переходил от одной к другой, так как это есть некоторого рода прелюбодеяние. Трезвенну…, т.е. бодрствовать, быть проницательным, постоянно гореть духом… Учительну. Целомудрие (σωφροσύνη – благоразумие), честность (κοσμιότητα – благопристойность) и странноприимство должны быть и у подчиненных; поэтому Апостол присоединил еще качество отличающее епископа, как учителя: учительну. – Не пиянице. Не о том говорит здесь Апостол, кто упивается вином (это было бы слишком грубо), но о своенравном и дерзком. Равным образом под бийцею он разумеет не того, кто бьет руками, но того, кто поражает совесть братий. Свой дом добре правящу. Если кто не умеет управлять одним домом или не может держать в послушании двух или трех своих же сыновей, то будет ли он в состоянии управлять, как следует, Церковью и многочисленным народом? Дома он должен показать хороший пример управления.

Ст. 5–7. Аще же кто своего дому не умеет правити, како о Церкви Божией прилежати возможет? Не новокрещенну, да не разгордевся в суд впадет и в сеть диаволю. Подобает же ему и свидетельство добро имети от внешних, да не в поношение впадет и в сеть неприязнену. Почему это апостол Павел запрещает епископам такие грубые пороки и предписывает самые обыкновенные добродетели: не пиянице, не бийце…, но кротку… и т.п., между тем как своим ученикам он же повелевал: умертвите уды ваша, яже на земли (Кол.3:5) – и еще: иже Христовы суть, плоть распяша (Гал.5:24)? И Сам Иисус Христос всем повелел взять крест свой и следовать за Ним (Мф.16:24). Отчего он не сказал, что епископы должны быть ангелами, особенно в сравнении с мирянами? На это скажем, что в такой высокой степени добродетельных людей бывает немного, а епископов требовалось много, для каждой отдельной церкви. И вот, чтобы не представить какою-то необыкновенною и невозможною обязанность епископов, которые в то время были необходимы, апостол Павел требует от них так сказать умеренной добродетели, показывая, что это дело легко достижимо. – Како о Церкви Божией прилежати возможет, где бывает больше и больших дел. – Не новокрещенну (μὴ νεόφυτον – не новонасажденну) – не означает юного по возрасту, но юного по вере. Сам Тимофей был сравнительно молод, так как к нему апостол Павел пишет: никтоже о юности твоей да нерадит (1Тим.4:12). Если кто-либо сделает учителем такого, который должен быть еще учеником, то он будет гордиться и превозноситься. – В суд впадет диавол…, чтобы не подпал тому же осуждению, какому тот подвергся за свою гордость. – От внешних, т.е. эллинов (язычников). Обрати внимание на то, какую точность в этом случае соблюдает Апостол. Но если кто-либо на самом деле худой человек, а свидетельство имеет хорошее? Это невозможно. Конечно, весьма желательно, чтобы человек во всех отношениях безукоризненный имел хорошее свидетельство и от врагов; но Апостол требует этого только между прочим, на что указывает союз – и – и свидетельство имети. Но если кто-либо на самом деле хороший человек, но свидетельства не имеет хорошего относительно своей жизни? Это тоже едва ли возможно, но такого не следует поставлять епископом. Само собою разумеется, что если требуется доброе свидетельство от внешних, то тем более от своих же братий. – Да не в поношение впадет. Будучи худым, он легко подпадет поношению и позору. И в сеть неприязнену. Если он худой человек в каком-либо одном отношении, то легко подставит себе и другую сеть. Когда его будут поносить и дерзко поступать с ним, то он легко впадет в гнев и злопамятство, потому что никто, кажется, не может равнодушно переносить обиды и поношения со стороны других.

Ст. 8–10. Диаконом такожде чистым, не двоязычным, не вину многу внимающим, не скверностяжательным, имущим таинство веры в чистей совести. И сии убо да искушаются прежде, потом же да служат, непорочни суще. Почему апостол Павел не упомянул пресвитеров? Потому что он не разделяет их здесь от епископов. Сказанное им о епископах вполне прилично и пресвитерам, которые точно также священнодействуют и имеют дар учительства. – Не двоязычным…, не лукавым, не хитрым. Не вину многу внимающим. Не сказал Апостол не пьяницам, так как это уж слишком грубо, но: не пьющим много. Хотя бы такие и не упивались, но все-таки они портят этим настроение своей души. – В чистей совести… Апостол требует и веры, и соответственной ей жизни. И сии убо да искушаются. Это то же требование, какое высказано по отношению к епископам словом: не новокрещенну.

Ст. 11–15. Женам такожде чистым, не клеветивым, трезвенным, верным о всем. Диакони да бывают единыя жены мужие, чада добре заступающе и своя домы, ибо служившии добре степень себе добр снискают и многое дерзновение в вере, яже о Христе Иисусе. Сия пишу тебе, уповая приити к тебе скоро, аще же замедлю, да увеси, како подобает в дому Божии жити, яже есть Церковь Бога жива, столп и утверждение истины. Апостол Павел говорит здесь не о женщинах вообще, а о диакониссах. Да и зачем бы он вставлял речь о женщинах вообще, когда у него идет речь о лицах, служащих в Церкви. Не клеветивым. Это то же, что выше он сказал: не двоязычным. – Трезвенным. Женский пол легко обольстим; нужно поэтому им не дремать и бодрствовать. Чем легче они поддаются обольщению, тем больше должны бодрствовать. – Верным о всем, в вере и в жизни. – Диакони да бывают единыя жены мужи. Видишь ли, что и от диаконов Апостол требует того же, чего и от епископов. Такое же требование нужно принять и относительно диаконисс. – Чада добре правяще. Постоянно Апостол поставляет это на вид, желая, чтобы поступающие в клир имели хорошее свидетельство из дому. – Ибо служившии добре… Те, которые на низших степенях оказались усердными и полезными, скоро возвысятся и достигнут дерзновения в вере во Христа Иисуса. И многое дерзновение. Кто же может стяжать такое дерзновение, если не тот, кто с верою и живет праведно? Сия пишу тебе… Чтобы, читая все эти предписания, Тимофей не потерял надежды на скорое прибытие Апостола, смотри, что он говорит: аще же замедлю. Так как Апостол во всем водился Духом Святым и не знал, куда ему Дух Святой велит идти, то и говорит он всегда так нерешительно. – Яже есть Церковь Бога жива. – Дом этот есть Церковь Бога живого, не как иудейский храм, который был утверждением прообразовательной истины, – но столп и утверждение самой истины. И хорошо сказано: Бога жива. Апостол Павел как бы так говорит: не смотри на то, что Церковь наполняется людьми – Богом она устрояется, Богу посвящается и Бога имеет своим обитателем.

Ст. 16. И исповедуемо велия есть благочестия тайна: Бог явися во плоти, оправдася в Дусе, показася Ангелом, проповедан бысть во языцех, веровася в мире, вознесеся во славе. Исповедуемо (ὁμολογουμένως), т.е. относительно этого никто не сомневается. Видишь ли, как постепенно Апостол называет нашу веру тайною, тайною великою, тайною благочестия, тайною не возбуждающею никакого сомнения. Бог явися во плоти… и след. Далее он говорит о том, что это за тайна. Бог, явившись людям во плоти, был признан праведным не людьми, но Духом, Который проницает и глубины Божия (1Кор.2:10). Оправдася, конечно, как воплотившийся, потому что как Бог Он оправдывает, а не оправдывается. Об этом и пророк говорил: иже греха не сотвори, ниже обретеся лесть во устех Его (Ис.53:9). [Святый Кирилл в двенадцатой главе Схолий сказал: явися во плоти, оправдася в Дусе, так как Он не был подвержен нашим немощам. Показася Ангелом, так как они не знали о Его рождении по плоти]. Оправдася в Дусе. Какою правдою оправдалась сама Правда, само Искупление, Солнце правды, по слову Малахии (Мал.4:2), – что означает явственную и чистейшую правду? Конечно исполнением законной правды, о которой Сам Иисус Христос говорил Иоанну: остави ныне: тако бо подобно есть нам исполнити всяку правду (Мф.3:15). Так как в законе было предписание и о крещениях, то Спаситель пришел на Иордан исполнить крещение, как бы некоторого рода обрезание и приношение за первенцев. Но что же значит в таком случае в Дусе? Духом рабства связывал Израиля карающий за все закон; он не имел духа усыновления, который дарован был христианам, как сказал апостол Павел: а вышний Иерусалим свободь есть, иже есть мати всем нам (Гал.4:26). Итак апостол говорит: хотя Иисус Христос исполнил законную правду, но не в духе рабства (да и как Он мог исполнять ее так, когда Он освобождал других?), а в Святом Духе, в Духе усыновления, Которого Он воспринял по Своему человечеству, приобретая этот дар для нас, а не для Себя, так как Он Сам был истинным Сыном Божиим и единосущным Святому Духу. Точно также Он и молился (не потому, что имел нужду в молитве, но) чтобы сделать наши молитвы удобопринимаемыми; и тело Свое называл храмом (Ин.2:19), желая, чтобы мы стали храмами Божиими. И действительно, исполняющие правду евангельскую становятся вполне духовными и далеко превосходят тех, которые некогда считались праведными по закону. Или иначе: оправдися в Дусе…, т.е. духовно, а не законно. Хотя Иисус Христос и исполнял заповеди закона, но исполнял их не по букве (οὐ νομικῶς), а по духу. Или: хотя Он не казался праведным для плотских и жестокосердых, которые говорили: се человек ядца и винопийца (Мф.11:19), но был таким для утвердившихся в Духе Божием: и видехом славу Его, славу яко Единороднаго от Отца (Ин.1:14) и т.д. – Показася Ангелом. [О, таинство! С нами и ангелы увидели Иисуса Христа, не видевши Его прежде]. Конечно не так, как людям. Так говорит Климент в седьмой книге Гипотипоз. Веровася в мире. Поистине великая тайна. Во всем мире уверовали в Него. Вознесеся во славе. Сами ангелы служили Ему на облаках во время Его вознесения. Сказано – во славе, так как и само по себе вознесение на небо преславно.

Глава 4

Ст. 1–5. Дух же явственне глаголет, яко в последняя времена отступят нецыи от веры, внемлюще духовом лестьчым и учением бесовским, в лицемерии лжесловесник, сожженных своею совестию, возбраняющих женитися, удалятися от брашен, яже Бог сотвори в снедение со благодарением верным и познавшым истину. Зане всякое создание Божие добро, и ничтоже отметно, со благодарением приемлемо, освящается бо словом Божиим и молитвою. Дух же явственне (ῥητῶς) глаголет, т.е. очевидно, ясно. Не удивляйся, говорит апостол Павел, тому, что теперь некоторые иудействующие отступают от веры. Будет время, когда вера распространится еще больше, тогда отступники от веры будут поступать еще хуже, подавая гибельные советы не только касательно пищи, но и касательно браков и многого другого. Внемлюще духовом лестьчым. Кто раз уже уклонился от веры, тот может наткнуться на всякую беду; по необходимости он должен уже внимать нечистым духам и бесам, которые уводят человека далеко от истины. И учением бесовским. Этим апостол Павел обозначает всяких еретиков, особенно же манихеев, энкратитов и маркионитов. – В лицемерии: в хитрости, лукавой изворотливости. Зная, что составленное ими учение ложно, они однако ухитряются ложь свою представлять в виде истины. В лицемерии лжесловесник, сожженных в совести своей, – конечно, вследствие худой жизни, которую они проводят. Так как они сознают за собою много нечистого, то совесть их имеет на себе неизгладимые нажеги нечистой жизни. Будучи на самом деле таковыми, эти отступники от веры, вследствие страха мздовоздаяния, извращают истинные догматы и стараются убедить себя во всем кроме только того, что Бог есть истинный судья, что есть воскресение мертвых и воздаяние как за добрые, так и за худые дела. – Возбраняющих женитися. Что же? А христиане разве не возбраняют вступать в брак? Нисколько: честна женитва во всех, и ложе нескверно (Евр.13:4), говорит Апостол; но не желающие вступать в брак убеждаются хранить девство. Отступающие же от веры возбраняют брак, как нечто нечистое. Возбраняющих... удалятися от брашен. В словах Апостола – ἀπέχεσθαι βρωμάτων – нет ни ошибки против правильности речи, как полагали некоторые, ни какого-либо недосмотра; такое выражение свойственно аттической речи. Как в таких, напр., словах: ἐκώλυσε μὴ κλέπτειν (запретил не воровать), не заключается повеления воровать, или словами ἐκώλυσεν ἀπέχεσθαι ἀῤῥητοποιΐας (дословно: возбранил удерживаться от невыразимо дурного поведения) запрещается дурное поведение, – так и слова: возбраняющих удалятися от брашен нужно понимать так, что лжеучители будут запрещать употребление известного рода пищи. Такого рода оборотов речи очень много как у греческих, так и не греческих писателей. Яже Бог сотвори в снедение со благодарением. Смотри, как словом – снедение (μετάληψις – причастие, принятие) Апостол отверг наслаждение пищею (τρυφήν – роскошь), так снедение означает умеренное принятие пищи. И самое наслаждение пищею он отверг не как что-либо нечистое само в себе, а как вредное по своей неумеренности и расслаблению для души. Верующим, говорит Апостол, Бог сотворил брашна, чтобы они вкушали их с благодарением. Но не так бывает у неверующих: по своим собственным законам они воздерживаются от некоторых из них. И познавшим истину. Все, что было у иудеев, – все это было только прообразом, а теперь настала истина. Многое им было запрещено, но не потому, что оно было нечисто, а чтобы обуздать их неумеренность. Истиною Апостол называет здесь веру в Иисуса Христа. – Всякое создание Божие добро. Речь идет о съедомом. Апостол наперед уже опровергает ересь тех, которые утверждали, что материя не сотворена, и сюда же относили все, что употребляется в пищу. И ничтоже отметно. Следовательно, и вкушение с благодарением идоложертвенного не предосудительно, если только ты этого не знаешь; в противном случае ты сделаешься нарушителем закона, воспрещающего оскверняться идоложертвенною трапезою; значит, ты оскверняешься вследствие преступления закона. Точно так же и все чистое, вкушаемое без благодарения, становится нечистым вследствие произвольной твоей неблагодарности. – Освящается бо словом Божиим и молитвою. – Если освящается, то значит оно не чисто? Все само по себе чисто; но Апостол высказывает здесь две главные мысли против тех, которые утверждают, что некоторые яства нечисты: во-первых, что всякое творение Божие добро и нет ничего самого в себе нечистого, – а во-вторых, что если бы кто-либо утверждал, что то или другое творение не чисто, то против этого есть врачевство, именно: все освящается словом Божиим, т.е. молитвою. Здесь переставлены слова; а нужно понимать так: словом и молитвою к Богу.

Ст. 6–7. Сия вся сказуя братии, добр будеши служитель Иисуса Христа, питаемь словесы веры и добрым учением, емуже последовал еси. Скверных же и бабиих басней отрицайся… Сия вся… т.е. то, что Апостол сказал о великой благочестия тайне, о ересях, о запрещении употреблять некоторые яства. Обрати внимание на то, что Апостол не сказал: повелевая, но сказуя (ὑποτιθέμενος), т.е. как бы советуя. Иногда, значит, епископу должно обнаруживать и снисхождение, а иногда начальственную власть. Добр будеши служитель. Хорошо служит Иисусу Христу тот, кто научает пасомых тому, чему желает научить их Сам Иисус Христос. – Питаемь словесы веры. Подобно тому как не можешь быть без пищи, так и без этих словес. Или: питайся ими, как духовною пищею, потому что не о хлебе едином жив будет человек – (Мф.4:4). Тебе должно не только предлагать это братиям, но и самого себя тем же питать. – И добрым учением…, так как бывает и злое учение, учение еретиков. Ему же последовал еси…, т.е. которому ты был научен. – Скверных же бабиих басней отрицайся. Здесь Апостол имеет в виду иудейские обычаи и наблюдения; будучи в свое время полезными, теперь они устарели и сделались непригодными. Мог разуметь здесь Апостол и эллинские (языческие) бредни, равно как бредни тогдашних еретиков. И в самом деле, скверны, нечестивы и подобны произносимым в бреду старухами такие напр. сказания: Зевс имел общение с Герою, Арей совершил прелюбодеяние, Гефест сброшен с неба.

Ст. 7–10. Обучай же себе ко благочестию. Телесное бо обучение вмале есть полезно, а благочестие на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешняго и грядущаго. Верно слово и всякаго приятия достойно. На сие бо и труждаемся и поношаеми есмы, яко уповахом на Бога жива, Иже есть Спаситель всем человеком, паче же верным. – Обучай же себе, т.е. привыкай, ко благочестию. Благочестие есть с правою верою соединенная забота о богоугодной жизни. Телесное бо обучение, которое содействует телесному здоровью (Апостол берет сравнение от меньшего), вмале есть полезно, только для тела и для настоящей жизни. – Обетование имеюще живота… Видишь ли пользу благочестия? Оно и в нынешнем и в будущем веке животворит духовную жизнь. – Верно слово. Верно и достойно принятия это слово. Какое? Что благочестие и здесь и там животворно. Обрати внимание, что Апостол назвал это слово верным, т.е. истинным, и для всех удобоприемлемым, так как бывают истины, возбуждающие у некоторых сомнение. Чтобы ободрить своего ученика, Апостол во время послания говорит с особенною уверенностью. – На сие бо и труждаемся. На что же это? Яко уповахом на Бога жива. Имея это в уме, мы трудимся без всякого колебания; поэтому-то и враги сильно враждуют против нас. – Иже есть Спаситель всем. Бог здесь есть Спаситель всех, а там не всех, но только достойных спасения; но и здесь Он являет особенное свое попечение о верных. Поэтому они спасаются, несмотря на то, что имеют такое множество врагов. Этими словами апостол Павел ободряет Тимофея к перенесению опасностей за веру, так как он в Боге имеет своего Спасителя.

Ст. 11–16. Завещавай сия и учи. Никтоже о юности твоей да нерадит, но образ буди верным словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою. Дóндеже прииду, внемли чтению, утешению, учению. Не неради о своем даровании живущем в тебе, еже дано тебе бысть пророчеством с возложением рук священничества. В сих поучайся, в сих пребывай, да преспеяние твое явлено будет во всех. Внимай себе и учению и пребывай в них: сия бо творя, и сам спасешися и послушающии тебе. – Тем, которые грешат и знают, что это грех, – тем нужно приказывать со властию, а тех, которые грешат по незнанию, нужно только учить. Наставляющий на добро учит, а запрещающий зло приказывает. – Никтоже о юности твоей да нерадит. Епископ должен вести беседу властно. Но что же будут значить слова: кротость ваша разумна будет (γνωστθήτω – да будет известно) всем человеком (Флп.4:5)? По отношению к тем, которые обижают его лично, епископ должен быть кроток, но он должен быть строг по отношению к тем, которые обижают согрешающих его братьев. Или иначе: если ты будешь проводить вполне приличную жизнь, то не будут пренебрегать твоею юностью, которою обыкновенно легко пренебрегают. – Но образ буди верным, т.е. будь живым примером, правилом хорошей жизни для верных, – словом, говоря то, что должно говорить учителю; значит учитель должен готовиться, что сказать, – житием, в обычной жизни, в обращении с другими, – любовию, объемлющею всех, – духом, или духовным настроением, или даром благодати Святого Духа, именно чтобы не превозноситься им, – верою, правою или даже неколеблющеюся, когда кто верит Богу и в том, что представляется невозможным, – чистотою, непорочностию, девством, целомудрием. Дондеже прииду, внимай чтению. Вероятно, Тимофей, разлучившись с Павлом, сильно желал теперь видеться с ним. Потому апостол Павел утешает его двояким образом: обещает скоро прийти и советует читать Священное Писание. Видишь ли, если он Тимофею заповедует читать Священное Писание, то что же нужно делать нам? Утешению, конечно направленному ко всему народу. – Не неради о своем даровании, т.е. об учении, или о епископстве, так как конечно дар Божий удостоиться пастырства в юности. – Еже дано тебе бысть пророчеством. Епископы были поставляемы по повелению Святого Духа, а не кое-как. Особый вид пророчества есть и то, когда свыше указывается на настоящее, как там, например, в Антиохии: отделите Ми Варнаву и Савла (Деян.13:2). – С возложением рук священничества: священниками (πρεσβυτερίου) названы здесь епископы, так как не пресвитеры же рукополагали епископа. – В сих поучайся (μελέτα). Заботься о том, о чем выше сказано: о слове, о жизни, о вере, о чистоте. Частым повторением этого повеления Апостол показывает, что епископу беспрекословно нужно соблюдать все это. Да преспеяние твое явлено будет во всех. Если же преуспеяние не будет весьма великим, то не будет очевидным во всех, т.е. для всех людей, или во всех вещах. Внимай себе и учению. Будь внимателен не только к себе самому, но и к учению, чтобы и другим принести пользу. – Наконец, увещевая к твердости и непреложности, Апостол говорит: пребывай в них. Сия бо творя, и сам спасешися… Увещевая других, и сам увещевающий обличает себя и получает от этого пользу, потому что он стыдится погрешить в том, от чего он отвращает других.

Глава 5

Ст. 1–2. Старцу не твори пакости, но утешай, якоже отца: юноши, якоже братию, старицы, якоже матери, юныя, якоже сестры, со всякою чистотою. В этих стихах апостол Павел не излагает каких-либо новых истин. Что же он говорит? Если нуждается в исправлении старец, то ты отнесись к нему в этом случае, как к родному отцу, наставляя его с кротостию. Так как выслушивать замечание бывает тяжело, особенно старшему от младшего, то тяжесть эта должна смягчаться кротостию и дружелюбием. Юноши, якоже братию, – разумеется – увещавай, – как братьев – для того, чтобы сдерживать свойственную этому возрасту дерзость. Старицы, якоже матери, по причине, высказанной относительно увещания старцев. – Юныя, якоже сестры, со всякою чистотою. Так как беседы с молодыми женщинами легко навлекают подозрение, то ты делай это со всякою чистотою, т.е. избегай даже обыкновенной благосклонности к ним. – К этому увещавает Апостол не одного только Тимофея, но и всякого епископа.

Ст. 3–8. Вдовицы чти, сущия истинныя вдовицы. Аще же кая вдовица чада или внучата имать, да учатся прежде свой дом благочестиво устроити и взаем воздаяти родителем, сие бо есть благоугодно пред Богом. А сущая истинная вдовица и уединена, упова на Бога и пребывает в молитвах и молениих день и нощь. Питающаяся же пространно, жива умерла. И сия завещавай, да непорочни будут. Аще же кто о своих, паче же о присных не промышляет, веры отверглся есть и невернаго горши есть. Почему апостол Павел ничего не говорит о девственницах? Может быть в то время их еще не было. Каких вдов он называет истинными, об этом он говорит дальше. Истинных вдов он заповедал почитать, потому что они не имеют ни мужей, ни детей, – а это обстоятельство для многих казалось достойным осуждения. Поэтому-то, говорит Апостол, такиe вдовы должны пользоваться почтением со стороны священнослужителя, который таким образом удержит и других от нанесения им обид. Или: вдовицы чти, т.е. доставляй им все необходимое. Аще же кая вдовица чада или внучата имать… Такую нельзя назвать истинною вдовою; истинная вдова та, которая совершенно одинока. Да учатся прежде свой дом благочестиво устроити, т.е. расположить, научить благочестивому образу жизни, и взаем воздаяти родителям (προγόνοις). Видишь ли благоразумие святого Павла: часто он убеждает, приводя и обыкновенные человеческие соображения. Так как предки твои, говорит он вдове, родили тебя на свет и позаботились о тебе, то ты, не будучи в состоянии воздать должное им самим, так как они умерли – воздай должное им в лице их потомков – детей своих, отплати им тою же любовью, которою ты обязана по отношению к их предкам. Объясняют и иначе эти слова: дети и внуки пусть учатся свой дом благочестиво устроити (εὐσεβεῖν), т.е. оказывать честь своей матери и бабке, питая их и оказывая им всякое добро: это и будет значить – εὐσεβεῖν. Для большей убедительности Апостол говорит, что это угодно Богу. А сущая истинная вдовица и уединена уповает на Бога. Заповедавши почитать истинных вдов, Апостол теперь представляет характеристические черты их. Уединена, т.е. одинокая, не имеющая ни детей, ни внуков. – И пребывает в молитвах. Истинная вдова значит та, которая надеется на Бога и пребывает в молитвах. Лишенная помощи человеческой, она естественно прибегает к Богу. Питающаяся пространно, жива умерла. Так как многие предпочитают оставаться вдовами для того, чтобы свободнее делать то, что не позволительно, то Апостол говорит: питающаяся пространно, т.е. проводящая веселую и роскошную жизнь, жива умерла. Как же это? Нынешнею жизнью она по-видимому живет, но вечную потеряла. Значит, она умерла уже для той жизни, именно вследствие своих грехов. – И сия завещавай. Видишь ли, что апостол Павел желает, чтобы это было законом? Он не представляет вдовам на волю – не предаваться роскошной и сластолюбивой жизни, как бы особого рода подвиг, но запрещает им это, как грех. Аще же кто о своих, паче же о присных, не промышляет. Недостаточно для спасения самому только быть добродетельным, нужно заботиться и о других. Речь здесь идет о вдове. Под своими (ἰδίους) Апостол разумеет – родных вообще, которые, как и друзья, могут жить и не в одном доме. Итак вдова должна заботиться о своих, в особенности же о домашних (οἰκείους). Этого конечно не может исполнять сластолюбивая, потому что она всецело предана одной только роскоши. О своих и о присных промышляет не только тот, кто заботится только о родных, но и тот, кто заботится и о себе самом, уничтожая в себе разные страсти. Так и Климент в седьмой книге Гипотипоз разумеет здесь заботу и о теле и о душе. Веры отверглся есть. Как же это вдова, живущая роскошно и не заботящаяся о своих и о домашних, отреклась от веры? Потому что сказано: и домашних своих, которые от семени твоего, не презирай. – Хотя тебе и кажется, что ты не отреклась от Бога, но если ты преступаешь законы Его, ты отреклась от Него: Бога исповедуют, говорят Апостол, ведети, а делы отмещутся Его (Тит.1:16). Но почему же она хуже неверного? Потому что неверные, руководясь только естественными законами, заботятся, если не о всех, то по крайней мере о родных.

Ст. 9–13. Вдовица же да причитается не меньши лет шестидесятих, бывши единому мужу жена, в делех добрых свидетельствуема, аще чада воспитала есть, аще святых нозе умы, аще странныя прият, аще скорбным утешение бысть, аще всякому делу благу последовала есть. Юных же вдовиц отрицайся: егда бо рассвирепеют о Христе посягати хотят, имущя грех, яко первыя веры отвергошася. Купно же и праздны учатся обходити домы, не точию же праздны, но и блядивы и оплазивы, глаголющия, яже не подобает. Здесь апостол Павел вместе с другими качествами вдов точно определяет и возраст их, затем указывает и причину этого, – но так однако, что та вдова, которая имеет шестьдесят лет, но не удовлетворяет другим качествам, не должна быть причисляема к вдовам. – Некоторые полагают, что он говорит здесь о вдовах, зачисляемых во вдовье учреждение (εἰς τὸ χηρικὸν τεταγμένας). В делех добрых свидетельствуема. Сказавши вообще: в делех добрых, Апостол далее подробно исчисляет эти добрые дела. О воспитании детей он и прежде говорил. Но как же ей быть, если она не имеет детей? Пусть исполняет остальные требования. Аще странныя прият. Видишь ли, что и здесь благодеяния к своим домашним Апостол ставит прежде благодеяний, оказываемых чужим! Прежде он сказал: аще чада воспитала есть, а потом уже присоединяет: аще странныя прият. Аще святых нозе умы. Но вдова может сказать: я по своей бедности не имею возможности принимать странников и помогать нуждающимся. Но разве ты не можешь, отвечает ей Апостол, умыть ноги святым? Разве не имеешь возможности быть усердной ко всякому доброму делу? Аще святых нозе умы, т.е. если не стыдясь исполняла самые низшие обязанности по отношению к ним. Так понимает и Климент в седьмой книге Гипотипоз. Аще всякому делу благу последовала есть, т.е. принимала участие, служила. Если ты сама не можешь сделать чего-либо, то по крайней мере можешь послужить, содействовать доброму делу. – Юных же вдовиц отрицайся. Почему Апостол нигде, кажется, не выражает особенной заботы о девственницах, хотя их подвиг гораздо труднее? Потому что девственницы вследствие особенной ревности по вере не вступали в брачную жизнь, а вдовы часто вследствие необходимости, вследствие того, что остались одни; с другой стороны, Апостол выразил немалую заботу и о девах, когда сказал, чтобы они „благочинно и непрестанно служили Господу без развлечения“ (1Кор.7:35). Егда бо рассвирепеют о Христе. Может быть некоторые и поступили так. Смотри же, что истинные вдовы обручаются Христу и, обручившись Ему, поставляются наравне с девами. Обручих бо вас единому мужу, деву чисту представити Христови (2Кор.11:2), пишет Апостол к Коринфянам, но это относится и ко всякой церкви. – Но что значит: егда рассвирепеют (καταστρηνιάσωσι)? Это значит – когда вознерадят о вдовстве, когда развратятся, когда будут притворяться нежелающими брака, когда с надменностью или бесчувствием отнесутся ко Христу и, отвергши Его, как Жениха, пожелают вступить в брак. Так сделают они, очевидно, потому, что избрали вдовство, не подумав хорошо. Имущя грех, яко первыя веры отвергошася. Апостол разумеет здесь обет, данный Христу. Обещавшись обручиться с Ним навсегда, вдовы эти после отвергают Его, когда вступают в брак с человеком. – После этого они, говорит Апостол, впадают и в другой грех – в праздность. Значит, он заповедует трудиться не только мужчинам, но и женщинам, так как всякое зло рождается из праздности. Купно же праздны учатся обходити домы… Имея себе незаконных мужей, которые доставляют им все необходимое, они уже не занимаются делом, а заботятся только о том, чтобы нравиться мужчинам. Не точию же праздны, но и блядивы (φλύαροι – болтливы) и оплазивы (περίεργοι – любопытны). Творец даровал нам ум деятельный, и потому, если мы не направляем его к доброй деятельности, то он сам стремится к худой.

Ст. 14–16. Хощу убо юным вдовицам посягати, чада раждати, дом строити, ни едины же вины даяти противному хулы ради. Се убо некия развратишася вслед сатаны. Аще кто верен или верна имать вдовицы, да довлит их, яко да не тяготится Церковь, да сущих истинных вдовиц удоволит. Конечно, хорошо было бы, если бы они, однажды причислившись к вдовам, не пренебрегали Христом, как женихом, и не отвергались от первого своего обета; но так как некоторые делают это, то пусть лучше вступают в брак, не давая обета навсегда обручиться Христу. В этом нет греха, между тем как в том случае они согрешают. Забота и частые скорби не позволят им рассеваться и бездействовать. Ни едины же вины даяти противному. Если молодые вдовы будут вступать в брак прямо, не обручившись прежде Христу, то и сами они не будут иметь повода к злоречию. Апостол заповедал им вступать в брак, чтобы они не проводили беззаботной жизни: окруженные и угнетаемые со всех сторон заботами, они станут жить благообразно. Се бо некия развратишася. Но, спросит кто-либо, почему Апостол делает такое предостережение относительно юных вдов и как будто он больше заботится о них, чем о девственницах? Потому, отвечает Апостол, что они сами подали повод к тому своим уклонением вслед сатаны. Говорю это я не потому, что желаю, чтобы юные не остались во вдовах, но потому, что боюсь, чтобы они не отверглись от Христа. Аще кто верен или верна имать вдовицы… Кстати Апостол прибавил: верен или верна. Если бы это были неверные, то верным не должно было бы у них питаться, чтобы не казалось, что верные нуждаются в неверных. Притом же, законоположения эти Апостол обращает к тем, которые готовы послушаться его, а не к непокорным. Да довлит их, пусть исполняет нетрудное дело, т.е. доставляет им необходимое пропитание. И да не тяготится Церковь. Итак, верные, довольствующие своих вдов, приносят пользу и тем вдовам, которые находятся на попечении Церкви, потому что Церковь, не будучи отягощена множеством вдов, может лучше содержать тех, которых содержит, именно – истинных вдов, т.е. таких, которые не имеют никакого покровителя, которые совершенно одиноки. Да сущих истинных вдовиц удоволит. Довольствующий своих вдов, не только довольствует их, но приносит большую пользу и остальным, так как дает возможность, чтобы и те лучше содержались.

Ст. 7–21. Прилежащии же добре пресвитери сугубыя чести да сподобляются, паче же труждающиися в слове и учении. Глаголет бо Писание: вола молотяща не обротиши, и достоин делатель мзды своея. На пресвитера хулы не приемли, разве при двою или триех свидетелех. Согрешающих же пред всеми и обличай, да и прочии страх имут. Засвидетельствую пред Богом, и Господом Иисус Христом, и избранными его Ангелы, да сия сохраниши без лицемерия, ничесоже творя по уклонению. Какие пресвитеры добре прилежат (προεστῶτες – предстоят), это видно из слов Иисуса Христа: пастырь добрый душу свою полагает за овцы (Ин.10:11). – Сугубыя чести да сподобляются. Под честью Апостол разумеет пользование или лучше доставление всего необходимого. Сугубыя – сравнительно с вдовами, а не с пресвитерами, недостойно начальствующими, которые не заслуживают даже простой чести, но изгоняются; или же – сугубыя, т.е. великой чести. Паче же труждающийся в слове, не хвастливом, конечно, а таком, которое может питать духовно. Где же теперь говорящие, что для пресвитера не нужно ни слова, ни учения, а только жизнь? Пусть послушают теперь, как апостол Павел предпочитает слово; он даже прибавил здесь паче. Правда, вместе с остальными качествами требуется и добрая жизнь, но когда речь идет о догматах, то какое значение имеет здесь жизнь? Обрати внимание и на приведенные Апостолом изречения: вола молотяща не обротиши, а не молотящему должно заграждать рот. Достоин делатель мзды своея. И Иисус Христос говорит совершенно согласно с законом: мзды, т.е. пропитания, делатель – трудящийся; а не трудящийся не достоин пропитания. Эти слова относятся к учителям, трудящимся в учении. На пресвитера (κατὰ πρεσβυτέρου – на старейшего) хулы не приемли. Что же? а на юного можно принимать хулу? Нет. Апостол как бы так говорит: ни на кого, а особенно на пресвитера. От этого должен удерживать нас уже возраст его. Под пресвитером Апостол разумеет здесь вообще – старейшего по возрасту. Согрешающих же пред всеми обличай. Исследуй тщательно и, когда убедишься, тогда строго порицай: это и значит – обличай (ἔλεγχε). Пред всеми, чтобы и остальные были благоразумны. Так действовал и сам Бог по отношению к фараону (Исх.14:1 и сл.) и к Навуходоносору (Дан.4:1 и сл.). – Засвидетельствую пред Богом. Видишь апостольскую ревность? Хотя он пишет Тимофею, однако не просто требует от него исполнения всего этого, но и призывает в свидетели Бога, чтобы оградить себя на тот случай, если что-нибудь будет сознано не так, как должно. Но почему призвав в свидетели Бога Отца и Сына, Апостол присоединил и Ангелов? Потому что и Ангелы будут присутствовать вместе со своим Владыкой на суде и будут свидетельствовать о том, что он сказал. У нас также есть обычай брать в свидетели и высших и низших. И Иаков берет в свидетели и Бога, и холм, на котором поставил каменный столп (Быт.31:46 и след.). И избранными Ангелы. Называет их избранными, потому что демоны тоже ангелы, но только отверженные. Да сия сохраниши без лицемерия (χωρὶς προκρίματος – без предубеждения), т.е. всего того, что я сказал тебе, не делай не обдумавши, как придется, без предварительного обсуждения. – Ничесоже творя по уклонению (κατὰ πρόσκλησιν²⁰) – по приглашению), то же, что по предубеждению, которое часто бывает далеко от истины. Πρόσκλησις и бывает тогда, когда уговаривают кого-либо сделать что-нибудь без обсуждения. – Климент в седьмой книге Гипотипоз вышеприведенные слова: да сия твориши χωρὶς προκρίματος понимает так: чтобы ты сохранил все это, остерегаясь подпасть суду и наказанию за непослушание в случае нарушения чего-либо. А святой Василий в толковании притчей говорит: ничесоже творя κατὰ πρόσκλισιν (а не πρόσκλησιν), т.е. не склоняясь к тому, что не право, а правый суд произнося. Именно он так говорит: ничего не делая к уклонению, но произнося правые и неподкупные суды.

Ст. 22–23. Руки скоро не возлагай ни на когоже, ниже приобщайся чужим грехом, себе чиста соблюдай. Ктому не пий воды, но мало вина приемли, стомаха ради твоего и частых твоих недугов. Здесь апостол Павел рассуждает о рукоположении, потому что пишет епископу. Скоро, т.е. не по первом, не по втором испытании, но по неоднократном и тщательном. Ниже приобщайся чужим грехом, рукополагая недостойного в тайносовершителя для народа. Себе чиста соблюдай. Апостол увещавает блюсти целомудрие. Если он пишет об этом мужу, который постничеством и употреблением одной только воды до такой степени истощил себя, что подвергался частым недугам, то что нужно делать нам? как нужно остерегаться? Ктому не пий воды. Зачем апостол Павел, исцелявший и от недугов телесных, не даровал исцеления Тимофею, который был болен желудком, а хочет уврачевать его диетою? Затем, чтобы мы не соблазнялись, когда видим, что люди добродетельные подвергаются недугам; чтобы болезнь самому Тимофею не позволяла возгордиться, и наконец, чтобы мы знали, что святые мужи, будучи одинаковой с нами природы, совершали однако все то, что совершали. Апостол Павел мог, конечно, исцелить Тимофея одною молитвою, но это не принесло бы никому пользы. Много говорит по этому поводу святой Златоуст. Просмотри его книгу, в которой идет речь о статуях, и в ней найдешь много прекрасно сказанного об этом предмете богомудрым Златоустом, во вступительном, кажется, слове. Но мало вина приемли…, столько, сколько полезно для здоровья, так как он знал, что много вина употреблять – вредно (Еф.5:18). Отсюда между прочим видно, что Тимофей подвергался недугам не только желудка, но и других частей тела.

Ст. 24–25. Неких же человек греси явлени суть, предваряюще на суд, неким же и последствуют. Такоже и добрая дела явлена суть, и сущая инако, утаитися не могут. Сказавши выше: ниже приобщайся чужим грехом, Апостол поясняет здесь эти слова. Что же, мог сказать Тимофей, если я не знаю грехов рукополагаемого, разве я сделаюсь участником в них? Апостол отвечает: „грехи некоторых людей явны и прямо ведут к осуждению“, – такие грехи ты, конечно, будешь знать, когда будешь испытывать рукополагаемого, а „некоторых открываются впоследствии“, т.е. после рукоположения; в первых грехах ты сделаешься участником, потому что только по небрежности ты мог не знать явных грехов, а во вторых – нет, потому что ты не мог знать их. – Помню, что читал у одного из святых отцов и такое объяснение этих слов: те люди, грехи которых явны, известны всем, значит должны быть известны и тебе, – а за теми, грехи которых открываются впоследствии, ты должен зорко следить. Если поступишь в чем-либо не так, сделаешься участником в чужих грехах. Блаженный Василий (Великий) истолковал эти слова так, как будто в этой главе ничего не говорится о рукоположении. Те, которые грешили одни, одни и имеют грехи, прямо ведущие к осуждению их; но за теми, которые после смерти оставили другим соблазн ко грехам, как напр. Несторий и другие еретики, – за теми, даже после того как они ушли, следуют грехи: им вменяются грехи всех тех, которые согрешили чрез них. – Такожде и добрая дела… Все, что сказано о грехах, приложимо и к добрым делам. Бывают такие люди, которые делаются причиною того, что и другие спасаются. Добрые дела последних вменяются и тем, которые положили в них доброе семя. Или иначе: это Апостол сказал о нечестивых ересиархах. Они имеют такой грех, который следует за ними даже после их смерти, именно пагубное учение, оставленное ими в этой жизни. Погибель совращенных их учением служит для них причиною вечного наказания.

Одною из важнейших святынь для нашего православного народа служат иконы. Между тем эта святыня, красующаяся на почетном месте – „божнице“ в домах православных христиан и составляющая предмет чествования, соответствует ли чувствованиям православных христиан и даже прилична ли по своей внешности? – В домах православного сельского народа весьма распространены иконы, совершенно не удовлетворяющие требованиям вообще иконописного искусства, и иногда просто поражающие неправильностью рисунка и неблаговидностью. Особенною неблаговидностью отличаются иконы с украшениями из фольги или с какою-либо металлическою ризою: это – не иконы в тесном смысле слова, так как тут нарисованы только голова одни кисти рук и т.п. Не только в домах поселян, но даже и в некоторых сельских храмах можно встречать иконы, не соответствующие характеру изображаемых лиц и плохо написанные в художественном отношении. Да и во всех ли городских церквах находят себе место иконы, написанные вполне согласно с требованиями стиля, принятого Православною Церковью?

Было бы, однако, несправедливо утверждать, что наши пастыри, особенно сельские, не замечают и не понимают всей неблаговидности икон, находящих себе место в домах прихожан их и даже в приходских церквах их. Бесспорно, что пастыри, как лица, не получившие художественного образования, не могут подмечать всех погрешностей иконописцев, но не будучи хорошими знатоками по части христианской иконографии, они вполне понимают и видят наиболее грубые погрешности на иконах, распространяемых в народе. Видя же в домах своих прихожан иконы исторически – неверно написанные, или в художественном отношении дурно выполненные, они и по требованию закона и по внушению своей совести желали бы распространить среди прихожан иконы более правильного и лучшего письма. Но что же могут сделать в этом отношении пастыри, особенно сельские? Поселяне, как известно, волей-неволей вынуждены бывают покупать для себя иконы на ярмарках в больших селах, посадах, местечках и городах, куда между прочими товарами свозятся иконы „суздальских“ и местных мастеров, у которых иконописание ради наживы обратилось в ремесло ниже всякой критики. Да и что говорить о крестьянах, когда и сами сельские священники иногда принуждены бывают заказывать написание икон каким-либо местным „мастерам“ – самоучкам, которые в деле „образописания“ смыслят не более, чем простые маляры. Таким образом одною из более рациональных мер к распространению в народе икон более лучшего и правильного писания было бы устройство иконных складов при церквах приходских, из каких складов следовало бы по недорогой цене продавать иконы, выписанные от лучших мастеров.

Но откуда же можно было бы взять наиболее удовлетворительные иконы и в то же время не дорогие для складов иконных при церквах приходских? – Вот вопрос, с которым обращается к нам свящ. местечка О-ъ о. С-ъ С-кий, и решение, которое, без сомнения, имеет весьма важное практическое значение не для одного о. С-кого. Признаемся, что этот вопрос, при всей его практической важности для пастырей, нелегко разрешимый. Казалось бы, что за удовлетворением такой религиозной потребности для нашего православного народа, как за выпискою для него икон, всего скорее и естественнее можно было бы обратиться к монастырям, находящимся в той или другой епархии. Но, как известно, наши монастыри, разве за весьма редкими исключениями (напр. Соловецкий), не имеют своих иконописных школ и заведений; даже при таких монастырях, куда ежегодно со всех концов России стекаются десятки и сотни тысяч богомольцев, хотя и существуют иконные лавки, но в них продаются иконы не своего монастырского изделия, а перекупные от различных мастеров, и потому не дешевые по цене, малодоступные для бедного крестьянского люда, приходящего ко святым местам на поклонение. И очень часто случается, что пришлые богомольцы покупают иконы не в монастырских лавках, а у городских и частных торговцев, продающих, правда, плохо написанные иконы, зато недорогие. Понятно, что выписывать для прихожан иконы из монастырских иконных лавок, в которых продаются перекупные иконы, значит сделать эти иконы еще менее доступными для народа. Остается обращаться за выпискою икон к частным торговцам, имеющим иконные склады в больших городах. Но в этих складах продаются, как мы заметили, иконы хотя не дорогие, но плохо написанные местными „мастерами“. Что же приходится делать приходским священникам, желающим устроить при своих храмах иконные склады? Самое лучшее было бы делать заказы непосредственно иконописцам-художникам. К сожалению таких художников не во всяком губернском городе можно найти, не говоря уже об уездных городах. А если в каком-либо губернском городе и находятся иконописцы, получившие художественное образование, то эти художники ведут свое дело в весьма скромном размере и, не имея у себя больших мастерских заведений, не в состоянии скоро выполнять более или менее значительных заказов; к тому же за свой труд они берут очень высокую плату. Только в столичных городах и в некоторых многолюдных городах устроены обширные иконописные и хромолитографические заведения, в которых изготовляется значительное количество икон, наиболее удовлетворительных в художественном отношении и доступных по цене для всякого православного христианина. Из таких заведений мы можем пока указать на следующие: 1) заведение „метахромотипии“ Ракочий и комп. – в С.-Петербурге на Никольской улице близ Невского в доме №16, где иконы и другие церковные принадлежности изготовляются по образцам, одобренным и утвержденным Св. Синодом; 2) „Хромолитографическое и конгревное“ заведение В. Тилль и комп. – в Одессе на углу Троицкой и Ремесленной улиц в доме под №15, в каком заведении, по словам местных епархиальных ведомостей (Херсонск. Епарх. Вед. за 1880г. №12), изготовляются изображения св. икон, большею частью копии с чудотворных, различной величины и по цене, доступной для всякого православного христианина; копии сделаны верно и точно и с технической стороны безукоризненно; 3) есть и в Москве хорошие иконописные заведения. Эти заведения, по требованию приходских священников, могут выслать им прейскуранты своих изделий; с этими-то заведениями приходские священники могли бы войти в непосредственные и постоянные сношения.

Нет сомнения, что приходские священники, войдя в непосредственные сношения с лучшими иконописными хромолитографическими заведениями, могут выписывать из этих заведений иконы хорошие на сравнительно выгодных и льготных условиях. Но организовать продажу хороших и недорогих икон при своих приходских храмах, священники могли бы еще с большею легкостью и на более выгодных условиях, если бы прежде всего устроены были в каждой епархии обще-епархиальные иконные склады. И в самом деле, духовенство почти повсеместно озабочено устройством епархиальных свечных заводов, чтобы подорвать или по крайней мере ослабить бессовестную фальсификацию восковых свечей, выделываемых на частных заводах; рекомендуется же епархиальному духовенству выписывать оптом прямо из-за границы неподдельное деревянное масло, фальсификация которого у нас приняла возмутительные размеры. Почему же бы епархиальному духовенству не обратить серьезного внимания на практическое решение весьма важного вопроса о распространении в народе хороших икон чрез устройство прежде всего и главным образом епархиального склада иконного, а потом чрез устройство отделений этого склада по крайней мере в уездных городах. Или столь важная святыня для нашего православного народа, как иконы, менее должна быть сохраняема во всей чистоте и ограждаема от искажения и безобразия, чем восковые свечи и деревянное масло, возжигаемые пред иконами, должны быть ограждаемы от постыдной фальсификации?

З.

I. Обычай ручных доходов причта при требах ныне многие осуждают, как неблагородный, называя это платою.

II. В прежние времена не почитали сего платою и не сравнивали священника с нанятым работником, но почитали это законным доходом, принадлежащим службе, подобно как, напр., в некоторых государствах судья получает узаконенный доход от производимых дел.

III. Апостол говорит: „служащии алтарю, со алтарем делятся: тако и Господь повеле проповедающим благовестие от благовестия жити“ (1Кор.9:13–14). Благородно это, или нет?

IV. Евреи приносили к алтарю приношения, которых часть, иногда самая большая, доставалась священнику, и давали священникам десятину, и не думали, что это неблагородно, а думали, что это благочестиво, и что они принимают участие в служении Богу, обеспечивая служащих Богу. С подобным расположением и у нас добрые православные, смотря по состоянию, стараются быть щедрыми для священника, дабы он с благодарностью усерднее молился за них. Благородно это, или нет?

V. Несколько десятилетий назад, я имел случай близко знать отношения некоторых священников к прихожанам. Один священник, вступая в приход, состоящий из населения необразованного, не понравился прихожанам, потому что определен без их согласия, молодой вместо старого: и они сговорились вытеснить его скудостью доходов. За всякую требу ему давали не более, как полушку или денежку. Он принимал, не показывая неудовольствия. Между тем, прилежно совершал церковное богослужение и на всякий зов для исполнения треб являлся немедленно. Но чрез долгое время, благонамереннейшие из прихожан, а потом и прочие, усовестились и сделались более обыкновенного щедры к священнику, вознаграждая его за лишение, которое он терпеливо перенес. И потом в продолжение многолетней службы его сохраняли к нему такое благорасположение и усердие, что так называемую новь (начатки полевых работ), если он к кому не пришел или не прислал для получения ее, приносили в дом его, с замечанием: что ты нас забыл²²? Менее ли здесь христианства, нравственности и благородства и – если нужно и сие модное слово – цивилизации, нежели в том, чтобы разложить посемейно или подушно на прихожан в пользу священника оброк, тогда как крестьяне освобождаются от оброка помещиком? Не говорю здесь о жалованье из казны. Это иное дело.

VI. Недавно можно было читать в ведомостях, что во Франции некоторые священники, чтобы увеличить так называемую лепту св. Петра (сбор денег для папы), увеличили третьею долею доход, получаемый ими от прихожан. Видите, во Франции не почитается неблагородным не только получать доход от прихожан, но и произвольно увеличивать меру его.

VII. Святой Григорий Богослов в третьем увещательном к крещению слове говорит: „стыдно говорить: где у меня приношение по крещении“. И далее: „нет ничего для Бога великого, чего бы не дал и нищий“. – „Здесь кто усерднее, тот и богаче“. Не говорит он: на что приношение по крещении? На что плата священнику? Это неблагородно. Не отрицает того, что приношение по обычаю дать прилично, а говорит только, что не надобно стыдиться, если приносишь малое приношение; довольно, если приносишь с усердием. Благородно ли мыслит и говорит святой Григорий?

VIII. Древняя правительствующая Церковь не пропустила без внимания предмета, о котором теперь рассуждаем. Шестого Вселенского собора правилом 23 она усудила требование священнослужителем денег или чего иного, при преподавании святого причащения. Разумеется, что сие правило должно быть соблюдаемо и ныне. Но она не простерла запрещения далее сего предмета. А 4-м правилом Апостольским запрещено начатки всякого плода (кроме новых классов и винограда) приносить к алтарю, но повелено посылать в дом епископу, для разделения с пресвитерами и диаконами.

Об обязательном страховании приходских деревянных церквей. – Запрещение употребления певчими в церквах рукописных тетрадей и музыкальных сочинений, не одобренных г. директором придворной певческой капеллы и Св. Синодом. – О своевременном представлении метрических выписей в подлежащие места по отбыванию воинской повинности. – О доставлении сведений о составе причтов, средствах их обеспечения и пр. – Преимущества учителей церковно-приходских школ, окончивших курс в духовной семинарии. – Об обязательном участии псаломщиков в обучении детей грамоте и церковному пению. – Меры к пресечению судебных исков из-за незаконного захвата церковных усадебных мест.

Минская духовная консистория, ввиду того, что все приходские церкви, на какие бы средства они ни строились – на пожертвования ли прихожан и каких-либо частных лиц, или на отпущенную из казны сумму, – после постройки передаются в духовное ведомство и становятся церковною собственностью, а также ввиду того, что для ограждения безопасности церквей от пожара существуют правила, точно определяющие расстояние жилых и других строений от церквей, дозволяет причтам и попечительствам церквей епархии страховать свои приходские церкви на церковную сумму, где таковая имеется в достаточном количестве, и преимущественно в тех приходах, где приходские церкви деревянные и окружены жилыми и другими постройками, и где, вследствие чрезмерной скученности построек, часто случаются пожары, угрожающие церкви. Там, где будут застрахованы церкви, причт должен прописывать об этом в клировых ведомостях, с обозначением суммы, в какую церковь застрахована. Для удобства причтов в сказанном страховании, консистория сообщила в Губернское по крестьянским делам присутствие с просьбою о разрешении и содействии, чтобы страхование церквей было принимаемо волостными правлениями наравне с крестьянскими имуществами. Наконец, независимо от всего этого, причтам и попечительствам церквей епархии вменяется в обязанность насадить один или несколько рядов деревьев вокруг церквей, или по крайней мере с тех сторон, которыми церкви примыкают к другим постройкам; а благочинным вменяется в обязанность наблюсти, чтобы означенное распоряжение было исполнено всеми причтами.

– Астраханская духовная консистория подтверждает причтам церквей, настоятелям и настоятельницам монастырей, чтобы они, согласно указам Св. Синода от 14 февр. 1816 года, 30 сент. 1864 года и 14 февр. 1850 года, строго наблюдали, чтобы певчие, кроме печатных нот, отнюдь не употребляли рукописных тетрадей, не пели никаких музыкальных сочинений, не одобренных г. директором придворной певческой капеллы и Св. Синодом, и, вместо причастного стиха, концертов, и чтобы, согласно 6 пункту правил для певческих хоров, употребляли при пении обиход Бахметьева, Круг церковного пения Львова, Собрание сочинений и переложений протоиерея Турчанинова и Собрание четырехголосных духовных песней Бортнянского, под опасением за неисполнение настоящего распоряжения строгого взыскания по закону.

– Черниговская духовная консистория напоминает приходским священникам епархии, что на основании 106 и 107 ст. Устава о воинской повинности, они обязаны к началу 1888 года, и не позже, как к 15 января, составить метрические выписи о лицах, указанных в 103 ст. Устава о воинск. повин., родившихся в 1867г., и отослать таковые: а) о рожденных от лиц, внесенных в ревизские сказки и приписанных к обществам после ревизии, городского сословия – в городские управы тех городов, к которым родители их принадлежали, сельского сословия – в волостные правления, заведующие теми сельскими обществами, к которым родители их были приписаны; б) о рожденных от лиц, изъятых от внесения в десятую народную перепись или вышедших после ревизии из податного состояния – в уездное окружное или городское присутствие, по месту нахождения в то время их родителей. Наблюдение за своевременным представлением метрических выписей в надлежащие места возложено на местных благочинных. Причты тех церквей, при которых копии метрических книг сгорели, обязаны снять таковые копии заблаговременно из метрических книг, хранящихся в консистории.

– Киевская духовная консистория, по делу о доставлении сведений о составе причтов, средствах их обеспечения и проч., дает знать благочинным епархии, что, как разъяснено в циркулярном отношении Хозяйственного Управления при Св. Синоде от 13 окт. 1887г. за №12, 308, в разосланных консисторией для этой цели ведомостях в графе 3-й должен быть показываем только штатный состав причта; если же в приходе находятся ныне сверхштатные члены, то сведения о таковых означать в графе примечаний; что же касается сведений о земельных наделах, то в ведомости следует показывать все вообще земли и угодья, какие только находятся при церквах и состоят в распоряжении священно-церковнослужителей.

– По Высочайше утвержденному 16 апреля 1869г. журналу, ст. IV, п. 1 и 2, учителями в церковно-приходской школе должны быть окончившие курс в духовной семинарии. Предоставляя наблюдателям школ искать учителей для открывающихся школ из окончивших курс в духовной семинарии, Нижегородский преосвященный вместе с тем объявляет, что окончившие курс и пробывшие 3 года учителями будут иметь преимущество в получении приходов пред не бывшими учителями. Пока же таковые не отыщутся, и пока не будут назначаемы учителями окончившие курс в Нижегородской учительской епархиальной школе, до того времени назначаемые учителя должны считаться только исправляющими должность впредь до усмотрения.

– Ввиду того, что многие священники заявляют о затруднениях обучать детей грамоте или церковному пению, так как псаломщики, ближайшие помощники их в этом деле, или малограмотны, или же по нерадению и хозяйственным занятиям уклоняются от этого, чрез что дело народного образования замедляется, Полтавский преосвященный предписывает благочинным: 1) внушать псаломщикам, что они обязаны безотговорочно помогать священникам в обучении детей грамоте или церковному пению; 2) если при церквах, где имеются церковно-приходские школы, состоят псаломщики, не способные к участию в обучении, или же уклоняющиеся от этого, то доносить о них для перемещения на худшие места; 3) псаломщикам, просящим диаконского сана или лучших мест, не давать заверений на прошениях, если они в течении трех лет не обучали детей в какой-либо школе грамоте или церковному пению, что должно быть обозначаемо и в клировых ведомостях.

– Курская духовная консистория, по обсуждении мер, какие должны быть приняты к пресечению судебных исков из-за незаконного захвата церковных усадебных мест лицами, не принадлежащими к клиру, находит нужным употребить следующие меры: 1) так как споры из-за владения церковными усадьбами возбуждаются нередко из неопределенности того, какая усадьба занимается духовным лицом – церковная, общественная или помещичья, – то строго подтвердить благочинным побудить все причты церквей епархии приобрести на церковный счет планы, где таковых нет, на усадебные и вообще на церковные земли. 2) Все церковные земли, сообразно с планами, внести в опись церковного имущества и клировые ведомости. 3) В клировых ведомостях отдельно означить: чей дом из причта стоит на какой усадьбе. 4) Если дом кого-либо из членов причта стоит на общественной земле или помещичьей, то означать в клировых ведомостях, что эта усадьба отведена обществом или предоставлена от помещика в личное ли пользование состоящего на лицо члена причта, или приурочена к должности, и есть ли на это документ, а если нет, то приобрести таковой. 5) Все причты поставить в известность, что, на случай смерти должностного лица, семейство его может оставаться на церковной или приуроченной к должности усадьбе, применительно к 63 пункту приложения к ст. 411 т. IX свод. закон. о сост., от 4-х до 6 месяцев после смерти, к каковому сроку должна быть непременно очищена от всех построек или иным образом отчуждена от наследников умершего. Усадьбы же, бывшие во владении лиц, перемещенных на другие места и отчисленных за штат, должны быть немедленно очищены владельцами. 6) В тех случаях, когда причт и староста какой-либо церкви пожелают предоставить сиротствующему семейству во временное пользование какую-либо часть усадебной земли, то, согласно §8 Высочайше утвержденных в 1873г. правил, составляли бы подлежащий акт, который должен быть подписан причтом и старостою, и представляли бы этот акт в консисторию на утверждение. 7) Так как из производившихся дел консистории известно, что некоторые из священно- и церковнослужителей дозволяют себе церковные усадебные места посредством незаконных сделок закреплять за членами своих семейств, а иногда даже и за посторонними лицами, то строго внушить всему духовенству и старостам епархии следить за тем, чтобы отнюдь не совершалось членами причтов таких незаконных сделок, под опасением подвергнуться ответственности за укрывательство. А если кому-либо сделается известным об имеющей совершиться незаконной сделке, или же кто-либо при взыскании с него долгов по документам укажет на церковное имущество, как на свое собственное, и чрез это церковную собственность подвергнет описи, то об этом не медля доносить консистории.

Может ли диакон или псаломщик без священника совершать вечерню, утреню, обедницу и в Великий пост читать канон Андрея Критского, и притом так, как бы он отправлял эти службы со священником?

По словам совопросника, почему-то скрывшего свое имя, многие священники, живущие в селах, местечках и даже в уездных городах Подольской епархии, имеющие в своем ведении по две церкви, допускают такой порядок: сами совершают службы в одной церкви, а отправлять службу в другой церкви поручают диакону или псаломщику. Диакон же в полном своем облачении или псаломщик без облачения в стихарь вычитывает и поет все положенное на службах – утрене, вечерне и обеднице, представляя себе священника, якобы присутствующим. Такой порядок будто бы допускается даже благочинным того округа, в котором жительствует анонимный совопросник. Заявляя об этом, анонимный совопросник замечает, что он сам находит отправление вечерни, утрени и обедницы одним диаконом или псаломщиком без священника не согласным с правилами и постановлениями Церкви, и что даже прихожане с каким-то недоумением относятся к отправлению вечерни, утрени и обедницы одним диаконом или псаломщиком. »Слыша колокольный звон, как бы призыв к службе Божией в храм, – говорит анонимный совопросник, – прихожане приходят в церковь, постоят – постоят и, слыша только одного диакона или псаломщика, читающего и поющего, но не видя священника, спрашивают: будет ли сегодня служба? Много раз случается, – продолжает тот же совопросник, – что богомольцы пришедши в церковь и узнавши, что в ней отправить службу батюшка поручил диакону или псаломщику, спрашивают: можно ли одному диакону или псаломщику служить, когда батюшки нет? На такой вопрос, – говорит вопрошающий, – мною может быть дан отрицательный ответ, так как диакону или псаломщику дозволительно прочитать что-либо в назидание собравшемуся в храме народу, но отнюдь не служить вечерню, утреню и обедницу так, как бы эти службы отправлялись священником«.

Как видно, анонимный совопросник выражает не столько недоумение свое относительно того, может ли один диакон или псаломщик отправлять вечерню, утреню и обедницу, сколько жалуется на священников, дозволяющих диаконам и псаломщикам самим отправлять церковные службы. Не входя в оценку той формы, в которой анонимный совопросник нашел возможным выразить свою жалобу, считаем нужным сказать, что его жалоба вполне справедлива. Если церковный Устав в некоторые дни года дозволяет отправлять иные службы, напр. повечерие, полунощницу и др., – отправлять келейно, то отсюда еще никак нельзя заключать, что диакон или псаломщик может отправлять вечерню, утреню и обедницу в храме и притом так, как бы эти службы отправлялись священником. Диакон, как прислуживающий только при совершении богослужения священником, не может без благословения и участия священника надеть на себя даже стихарь, не имеет права произносить ектений, совершать каждения и проч. Тем более псаломщику – служителю при совершении богослужения ни под каким видом невозможно входить в роль отправителя той или другой церковной службы. Незаконное отправление диаконом или псаломщиком какой-либо церковной службы в храме может сопровождаться весьма печальными последствиями. В самом деле, если ту и другую церковную службу начинает править диакон и даже псаломщик без священника, то ведь отсюда один шаг к тому, чтобы и всякий мирянин – простец признал себя вправе отслужить в своем доме ту или другую церковную службу и собрал для этого богомольцев в свою хату. Не отсюда ли действительно возникают и распространяются семена штундизма? Что же удивительного в том, если православные, видя непорядки в практике православных священников, соблазняются этими непорядками и, под влиянием внушения со стороны врагов Церкви Православной, иногда совращаются в иноверие – католицизм и в раскол?

„Богу есмы споспешницы! – Мы соработники у Бога“! говорит ап. Павел о себе и своих соапостолах (1Кор.3:9). Споспешники, сотрудники, соработники Божии!… Какая великая, какая дивная мысль! Слабое, со всех сторон зависимое создание может быть споспешником, сотрудником Богу, создавшему небо и землю и вся, яже в них!… Грешный человек, – этот прах и пепел, есть сотрудник Господа Бога, пред престолом Коего со страхом и трепетом предстоят и ангельские чины!… И однако это так, братия! И мы – православные пастыри и учители, подобно апостолам, несмотря на великое различие между ими и нами, также сотрудники Божии.

„Богу есмы споспешницы“. Для полного уразумения сих слов прежде всего припомним, что Бог наш есть Бог действуяй вся во всем, Бог личный, Бог живой и независимый. Не в бездеятельном покое пребывает Он в надзвездном мире, но имеет свое Царство и на земле; Он не есть праздный зритель дел человеческой жизни, но деятельно промышляющий о всем. „Отец Мой доселе делает и Аз делаю“ (Ин.5:17), говорит Иисус Христос. Бог промыслительно действует в царстве природы, где в жизни и бытии тварей непрестанно исполняется написанное: „послеши Духа Твоего, и созиждутся; отвращу же Тебе лице, возмятутся, и исчезнут, и в персть свою возвратятся“. Он промыслительно действует во всех сферах жизни человеческой, в жизненной области истории, где изменяет времена и лета, разрушает и устрояет царства, возводит и низводит царей и все направляет к Своим целям. Не перестает Он действовать и в царстве благодати, в невидимом царстве душ, в св. Своей Церкви. Но какое же дело Он здесь делает? что хочет устроить и совершить? – Это тихая работа на ниве душ человеческих, работа сеяния и саждения для будущей, не преходящей жатвы. Дело Его – то здание нерукотворенного храма, которым человечество созидается в скинию Божию, невидимый храм, который, в течение долгого ряда веков постепенно надстрояясь, возвышается, пока наконец прейдет образ мира сего, исчезнут все дела рук человеческих и засияет великий, вечный храм во славу Божию, когда царство благодати перейдет в Царство славы. „Отец Мой доселе делает“, говорит Спаситель, „и Аз делаю!“ И Он Сам, наш Господь и Спаситель, сидящий одесную Отца, не находится в бездеятельном спокойствии, но, исполнивши среди времен дело Своего Отца, продолжает действовать в Своей Церкви, чтобы совершилось в ней дело искупления и воссоздания людей, действует чрез благодатные средства, действует чрез Св. Духа, Которым Он призывает к Себе и собирает, освящает и просвещает в Своей Церкви. Это Свое благодатное дело Он совершает и посредством людей, которых Он делает Своими орудиями, каковыми и нас Он удоволил быть. Не может быть для человека более возвышенного служения на земле, как быть орудием Божиим в созидании Его храма на земле! Не мертвые, но живые это орудия; по чудному устроению Божию это орудия и вместе соработники у Бога. Он открывает им все, что намерен устроить, показывает им план и способ построения Своего великого храма, разъясняет все частности устройства Своего здания, каждому из Своих соработников дает особые благодатные дарования и всем дает общую инструкцию ведения дела. Есть ли для нас пастырей что-либо большее и возвышеннейшее? Конечно мы можем сказать, что все люди вообще призваны быть служителями и соработниками у Бога на земле, так как все без исключения, каждый в своей части, должны трудиться на земле для Царства Божия. Но совершенно в особенном смысле наше призвание, специальное служение, так как мы непосредственно должны работать для Царства Божия, непосредственно действовать для созидания Церкви и исключительно жить для целей этого служения.

Чтобы правильно оценить величие и высоту сего призвания, следует взять во внимание то великое различие, какое заключается между простым орудием в руках Божиих и таким, которое возвышено до чести соработничества у Бога. Орудиями воли Божией в известном смысле могут служить и служат все люди и все человеческие дела, как подчиненные Его всемогущему правлению; в этом отношении и злые невольно должны поспособствовать Царствию Божию, Его святым целям и планам. Могущественный властитель земной, простирающий скипетр свой над миллионами подданных, есть орудие в руках Божиих, хотя бы сам и не подчинялся под скипетр Божий. Всемирный завоеватель, разрушающий царства и престолы, чтоб на развалинах их устроить свое собственное владычество на земле, конечно также есть орудие в руках Божиих. Ибо чтобы они ни делали, результатом их деятельности все же будет исполнение планов божественных. Римский император Август, о коем упоминается в евангельской истории о рождестве Христове, оказывается не более, как слепым, бессознательным орудием в исполнении пророчества Михея о рождении Спасителя в Вифлееме, между тем как пастухи, стерегшие свои стада на поле вифлеемском и распространившие радостную весть спасения, были истинными споспешниками Богу. Знаменитый какой-либо мудрец века сего, не желая преклониться пред Словом Божиим и Откровением, строит свою собственную ученую систему; как основатель школы, собирает он вокруг себя из всех стран множество последователей, производит сильное движение в умах, – без сомнения и он также орудие в руках божественного Провидения: лучи и некоторое сияние света, которые он распространяет, живые вопросы и умственная борьба, которую он вызывает, так или иначе содействуют наступлению на земле Царства Божия и подтверждению единой богооткровенной истины. Но такой мудрец не есть соработник у Бога, ибо он преследует только свое собственное дело. Соработники Богу суть только те, которые, получив особое призвание, имеют в виду не свое собственное, но дело Божие, работают не по своему собственному мудрствованию, но по разуму и духу Господа, следуют не своим излюбленным образцам, но тому, который Господь показал им в Своем Откровении, как писанном, так и устном, в уставах и постановлениях Церкви, соответственно повелению Господа Моисею, при устроении скинии: „смотри, сделай все по образу, показанному тебе на горе“ (Евр.8:5). Такими соработниками у Бога в особенном смысле были апостолы, когда пошли в мир проповедовать Евангелие и устроить Церковь Божию на земле. Таковы были и все преемники апостольские, пастыри и учители Церкви.

И мы, братия, получая благодать священства, призваны быть соработниками у Бога. Правда, мы посвящены также быть служителями Бога и Господа нашего Иисуса Христа. Ибо наше соработничество у Господа отнюдь не таково, как сотрудничество равноправных друг к другу людей; наше отношение к Нему вполне зависимое и во всех отношениях подчиненное. Апостол говорит: „кто Павел? кто Аполлос? Они только служители, чрез которых вы уверовали“. Однако сопоставляя оба эти слова – служитель и соработник, Апостол этим хочет сказать, что наше служебное отношение должно быть отношением свободного послушания, свободной любви. И говорит он этим то же самое, что и Спаситель сказал Своим ученикам: „Я уже не называю вас рабами, Я назвал вас друзьями. Ибо раб не знает, что делает господин его; вам же Я сказал все, что слышал от Отца Моего“ (Ин.15:15).

Таким образом хотя мы и служители Божии, но вместе с тем мы и соработники Божии; мы не служители буквы, только внешним образом исполняющие дело законное, как наемники и работники за плату, но служители духа, соединенные любовью с своим Господом и знающие, что Он делает и чего Он хочет от нас в нашем Ему служении и жизни. Мы посвящены для проповеди Евангелия, возвещения людям воли Божией и приведения их в Царство Божие. И если мы, исполняя это дело, будем служителями Церкви, в ней же неотступно пребывает Дух Святый, работающими от души, по совести, а не из страха, не из корысти; если слово в устах наших будет свидетельствовано явлением духа и силы, короче, если мы верны своему призванию, – тогда мы по благодати и соработники у Того, Кто явился в мир с благовестием: „Дух Господень на Мне, егоже ради помаза Мя благовестити нищим, посла Мя исцелити сокрушенныя сердцем, проповедати плененным отпущение, слепым прозрение, проповедати лето Господне приятно“ (Лк.4:18–19). Мы посвящены, далее, для совершения св. таинств, богослужения и священнодействий церковных. И если мы будем совершать их, как служители Духа, как верные строители Христовых Таин, с верующим и молящимся сердцем, в любви к Нему и Его Церкви, тогда мы будем соработниками Господу, – хотя Он один есть вседействующий, – будем споспешниками Его, так как Он чрез слово и дух открыл нам все, что нужно знать для нашего спасения и указал, как приготовлять вверенные нам души человеческие к общению с Ним в Его таинствах и получения благодати таинств. Мы посвящены также и на то, чтобы учить в школе детство и юношество пути Господню и оправданиям Его. И если мы делаем это, как служители Духа, заботящиеся о просвещении юных душ познанием истины и силы Божией, тогда мы по благодати соработники Тому, Который сказал: „славлю Тя, Отче, яко сокрыл еси сие от мудрых и разумных и открыл еси та младенцем“ (Мф.11:25). Посвящены мы, наконец, на дело пастырского попечения о душах не только детей и юношей, но и взрослых и старых в приходе, освящать благословением Христовым как радости, так и скорби земной их жизни, облегчать, очищать и успокаивать мятущуюся совесть, утешать больных и скорбящих, напутствовать умирающих. И если мы верно исполняем это дело, как служители Духа с именем Господа Иисуса не только на устах, но и в своем сердце, то мы по благодати сотрудники Того, Кто обходил веси и грады, благотворя, исцеляя всех больных, „всяк недуг и всяку язю в людех“, Кто и ныне милосердно принимает всех труждающихся и обремененных. Мы посвящены как на все радости, так и на все скорби этого служения, на несение креста, посвящены на дело терпения до конца, дабы, когда явится наш Пастыреначальник, получить неувядаемый венец славы.

Будем же верными и непостыдными делателями в вертограде Божием, в св. Церкви, верными до смерти, и получим венец живота (Откр.2:10).

Пресвитер

Содержание и истинный смысл молитв не всегда ясно и сознательно понимается сельскими прихожанами; нередко искажается ими даже подлинный текст молитв. Поэтому приходским сельским священникам должно всячески заботиться о научении своих прихожан толковому и правильному усвоению и произношению молитв, по крайней мере самых употребительных, каковы: Молитва Св. Духу, Святой Троице, Молитва Господня, Богородице, Псалом Покаянный (50-й), Символ Веры, Ангелу Хранителю, Молитва за Царя, а также за живых и умерших.

Правда нелегко научить всех прихожан правильному и более или менее осмысленному произнесению молитв, но не невозможно при известной степени энергии и старательности со стороны приходских священников. По нашему мнению, каждый приходской священник может научить, если не всех, то большинство своих прихожан толковому и правильному произношению молитв, пользуясь следующими, находящимися в его распоряжении способами.

Храм есть по преимуществу место, куда собираются прихожане для молитвы; в храме потому прежде всего и главным образом прихожане должны научаться толковому и правильному усвоению и произношению церковных молитв. Для этого каждый священник должен наблюдать, чтобы чтение церковное было громкое, осмысленное, выразительное, – с соблюдением знаков препинания, грамматических, а равно логических ударений? Если в церкви чтение молитв, в особенности наиболее употребительных, будет громкое, толковое, неспешное и выразительное, то прихожане, прислушиваясь к такому чтению, и сами научатся толковому и правильному произношению молитв. Еще лучше будет, если наиболее употребительные молитвы, как-то: „Царю Небесный“, „Отче наш“, „Достойно есть“, „Богородице Дево, радуйся“ и др. будут петься в храме всеми прихожанами, – этим можно достигнуть двух целей: научения молитвам прихожан и введения обще-хорового пения.

Помимо храма, как места собрания прихожан для общественной молитвы, приходской священник может учить прихожан молитвам, собирая их во внебогослужебное время для собеседований. Здесь научение прихожан молитвам может довольно успешно идти, если собеседования начинать, чередовать и оканчивать пением молитв, а потом непосредственным объяснением их, и притом так: в продолжение нескольких собраний начинать собеседования, оканчивать их и петь в промежутках между беседою, или же чтением одни и те же молитвы, пока прихожане более или менее твердо не усвоят эти молитвы, а потом переходить к пению и объяснению других молитв.

Несколько труднее научить прихожан „Заповедям“, так как „Заповеди“ не употребляются у нас в пении и не входят в круг богослужебного чинопоследования; поэтому каждый священник тем большее внимание должен обратить на обучение десяти заповедям закона Божия. Для этого приходской священник должен возможно чаще выбирать для своих катехизических поучений в храме темы из „десятословия“. Кроме этого, чтобы прихожане могли твердо и правильно выучить и понимать „Заповеди“, было бы хорошо заставлять псаломщиков вместо пения „причастна“ на литургии читать краткое объяснение „Заповедей“. Чтение, объяснение и толкование на заповеди должно входить и в круг внебогослужебных собеседований.

Указанные способы и средства научения прихожан молитвам и заповедям имеют характер общего учительства. Но помимо этого в распоряжении каждого пастыря имеется еще немало частных случаев, пользуясь которыми, он может учить своих прихожан молитвам и заповедям. Такими случаями могут служить для него некоторые „требы“. Так, при совершении таинства Крещения приходской священник имеет возможность испытать: знают и понимают ли восприемники „Символ Веры“, Заповеди и молитвы. Если оказывается, что они не понимают и даже не могут правильно читать „Символ Веры“, то следует заставить их несколько раз повторить за собою те места, которые неправильно и с искажением истинного смысла произносятся ими. Тут же следует разъяснить восприемникам, для чего в особенности им необходимо знать „Символ Веры“, Заповеди и молитвы, – внушить, что они, как духовные родители, не только сами должны знать „Символ Веры“, Заповеди и молитвы, но и научить этому своих духовных детей, когда последние придут в возраст.

Еще более удобный случай представляется священнику для научения прихожан молитвам при вступлении их в брак. От „помолвки“ (сговора) до совершения бракосочетания обыкновенно проходит недели две–три, а иногда и более. Поэтому, как только будет заявлено священнику, что такие-то из его прихожан желают вступить в брак, ему надлежит немедленно пригласить их к себе и испытать, тверды ли они в знании общеупотребительных молитв. Если окажется, что желающие сочетаться браком не твердо или извращенно произносят молитвы, то следует внушить им, что они не прежде могут быть повенчаны, как выучат молитвы. Так как одному священнику может быть несколько затруднительно учить прихожан, вступающих в брак, молитвам, то он может разделить свой труд с псаломщиком: а когда последний известит священника, что молитвы „молодыми“ достаточно усвоены, он должен еще раз пригласить „молодых“ к себе, сделать надлежащие разъяснения и потом уже сочетать их законным браком. Научение вступающих в брак молитвам особенно важно ввиду того, что эти лица имеют быть родителями, и потому, если они сами хорошо знают молитвы, то научат правильно молиться Богу и своих будущих детей.

Из других пастырских средств, при помощи которых можно научить прихожан молитвам, укажем еще на церковно-приходские школы. Научая в школе детей молитвам, приходские священники в то же время должны убеждать отцов и матерей, чтобы они ежедневно утром и вечером заставляли грамотных своих детей читать вслух выученные в школе молитвы, а сами слушали бы их и поучались.

Все означенные способы и средства для научения прихожан молитвам сами по себе пригодны и целесообразны. Обращаясь к ним и притом одновременно и неослабно, пастыри с успехом могут достигать желаемой цели. Быть может, нашим собратьям по служению известны и другие, более верные и легкие способы и средства для научения прихожан молитвам, указанием таких средств и способов они могли бы оказать весьма важное содействие в решении занимающего нас вопроса^23.

Свящ. Серапион Брояковский

* * *

III.

Иисус Христос проповедовал беспрестанно. Заботясь о спасении душ и преследуя главным образом мысль, что одно покаяние в состоянии раскрыть грешникам двери рая, Он начинает длинный ряд своих проповедей следующими словами: „Покайтеся, приближися бо Царство Небесное“ (Мф.4:17). С этого момента и до самой кончины Он не прерывал даже на один день своей проповеднической деятельности: „И прохождаше Иисус грады вся и веси, уча на сонмищах их, и проповедая Евангелие Царствия“ (Мф.9:35); „И сед учаше из корабля народы“ (Лк.5:3); „И бе проповедая на сонмищах“ (Лк.4:44); „И бе уча по вся дни в церкви“ (Лк.19:47); „Отыде в пусто место един. И слышавше народи, по Нем идоша пеши от градов“ (Мф.14:13); „Взыде на гору… и отверз уста Своя, учаше их“ (Мф.5:1–2); „Рече ей: аще бы ведала дар Божий“ (Ин.4:10). Таким образом божественный Учитель проповедовал во всех городах, в местечках, на воде, в пустыне, на сонмищах, в храме, в частных домах, в присутствии книжников, фарисеев, законоучителей, ученых, пред многочисленным собранием и в присутствии одного лица. Весь мир представлялся Ему обширным полем, а души обильной жатвой, готовой к собиранию: „Возведите очи ваши и видите нивы, яко плавы суть к жатве уже“ (Ин.4:35).

Не довольствуясь собственною проповедью, Он: „яви и инех седмьдесят, и посла их по двема пред лицем Своим во всяк град и место, аможе хотяше Сам ити“ (Лк.10:1). Отцы и братие! Разве эта беспрестанная проповедь нашего Учителя, не знавшая перерыва и отдыха, не ясно говорит нам: „образ дах вам, да якоже Аз сотворих вам, и вы творите“ (Ин. 13:15). Проповедничество есть бремя, которое всякий из нас, посвящая служению Церкви, берет на свои плечи; это главный труд трудящихся на ниве Господней. Бог и Церковь возложили на нас обязанность проповедовать покаяние и возвещать Царство Небесное: „И повеле нам проповедати людем и засвидетельствовати, яко Той есть нареченный от Бога Судия живым и мертвым“ (Деян.10:42). Так поступали Апостолы: „по вся же дни в церкви и в домех не престаяху учаще и благовествующе Иисуса Христа“ (Деян.5:42). Один из них, едва прозрев истину, „абие на сонмищах проповедаше Иисуса“ (Деян.9:20). И своему ученику Тимофею он писал следующее: „проповедуй слово, настой благовременне и безвременне, обличи, запрети, умоли со всяким долготерпением и учением“ (2Тим.4:2). Проповедуйте, поучайте, умоляйте, никогда не переставайте поддерживать своих братьев и поучать их! Примеру апостолов следовали отцы Церкви, проповедовавшие исправно не только в воскресенье и праздники, но и в течение недели. Еще в Ветхом Завете Господь внушил это правило пророкам. „Сын Амоса“, говорит Он одному из них: „возопий крепостию и не пощади: яко трубу возвыси глас твой и возвести людем Моим грехи их и дому Иаковлю беззакония их“ (Ис.58:1). Прислушаемся особенно к следующим словам: „Внегда глаголати Ми беззаконнику: смертию умреши: и не возвестиши ему, не соглаголеши, еже остатися беззаконнику и обратитися от пути своего, еже живу быти ему: беззаконник той в беззаконии своем умрет, крове же его от руки твоея взыщу“ (Иез.3:18). Да! „Кровь его от руки твоея взыщу“! С такими почти словами Бог обратился к первому человекоубийце, после убиения невинного Авеля.

Позвольте дать вам благой совет. Невежество, как вы знаете, во всем, что касается христианского учения, портит, развращает общество, делает его больным. Единственное исцеление заключается в просвещении, познании этого учения. Но ведь поучения наши не для всех доступны. Мы поучаем только во время литургии в воскресенья и праздники; что будет с теми, кто не присутствует на обедне? Не имея случая слышать наши поучения, они не знают даже самых элементарных сведений из катехизиса. Для избежания этого, нам не следует ограничиваться обычными поучениями на литургии, но необходимо завести внебогослужебные собеседования и чтения слова Божия после литургии, дабы всякий имел возможность слышать слово Божие и вынести оттуда полезные и душеспасительные наставления. Ведь одно слово Евангелия наставило на путь истины св. Антония. Почему же бы эти слова, прочитанные и разъясненные проповедником, не могли произвести желательного действия на пасомых нами?

В светском обществе, везде, где празднуется какое-нибудь важное событие, где происходят более или менее многочисленные собрания, пиры, обеды, – произносят речи. Неужели же только христианские собрания должны проходить в молчании? Многие отказываются от произнесения проповедей под предлогом недостатка времени или отсутствия проповеднического таланта. Под этими предлогами, однако, никто из нас не имеет права отказываться от чтения проповедей хоть по книге.

Нам приходилось слышать возражения и порицания некоторых священнослужителей против слишком частого произнесения проповедей. Свои возражения они основывают на том, что слушатели, будто бы, злоупотребляют проповедями и могут почувствовать к ним нерасположение, если последние будут повторяться слишком часто. В этих словах нетрудно усмотреть наущение злого духа. Неужели страх сделать души более виновными пред Богом мешает этим пастырям уделять своим слушателям духовную пищу? Не руководствуются ли они в данном случае досадой, нетерпением, обманутым самолюбием? Не влияет ли на них скорее недостаток рвения, лень, которую они стараются скрыть от самих себя. Учение Церкви никогда не проникает в души народа в достаточной мере; поэтому и проповедание его не может быть слишком частым. Злой же дух радуется нерадению пастырей в деле просвещения народа, так как невежество порождает грех, последний же ведет к вечному проклятию.

IV.

Наконец, Иисус Христос подкреплял все свои наставления собственным примером. Обратите внимание, как Он относится к своим слушателям, с каким достоинством держит Он себя по отношению к ним. Сколько, например, достоинства силы в словах, с которыми Он обращается к иудеям „кто от вас обличает Мя о гресе? Аще ли истину глаголю, почто вы не веруете Мне?“ (Ин.8:46). Какой силой, каким могуществом, каким нравственным превосходством должно обладать, чтобы иметь право сказать это. – „На гору высоку взыди, благовествуяй Сиону“, говорит пророк Исаия (Ис.40:9). Все проповедующие, взойдите на высокую гору! Эти слова, говорит св. Григорий, означают, что все проповедники должны отрешиться от всего мирского, земного, и блеском своих добродетелей властвовать над своими слушателями. „Вы есте свет мира. Ниже вжигают светильника и поставляют его под спудом, но на свещнице, и светит всем, иже во храмине суть. Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, иже на небесех“ (Мф.5:14–16). Из слов Спасителя вы видите, что вам необходимо сиять добрыми делами, добродетелью, нравственными качествами; тогда только истина, провозглашаемая вами, проникнет в сердца людей и просветит их. Собственным примером вы скорее побудите людей поступать согласно божественному учению и прославлять вашего Отца, нежели самыми красноречивыми словами. Без этой приправы все лекарства, которыми вы захотите исцелять больные души, будут недействительными, или же будут приносить только временное облегчение. Невозможно нам уничтожить власть злого духа одним дуновением уст наших; невозможно тоже побороть силу и обаяние страстей несколькими искусно построенными фразами. Пример, подаваемый вами, – вот оружие, которое должно находиться всегда в ваших руках. Почему, спрашивает св. Григорий Назианзин, речи св. Василия производили такое сильное влияние на слушателей его? Это объясняется тем, что, если речи его гремели, подобно грому, жизнь его блистала, как молния. Всякий из нас может иметь такой же успех, несмотря на всю ограниченность своих дарований. Да, от нас вполне зависит властвовать над своими слушателями увлекательным красноречием подаваемого примера, подчинить их своему влиянию блестящим зрелищем пастырских добродетелей. Нам необходимо противопоставлять гнусному материализму, подрывающему мало-помалу основы общества, христианский аскетизм, жизни же роскошной и изнеженной – жизнь, полную жертв и лишений для блага ближнего.

Необходимо, чтобы мы могли сказать, подобно св. Павлу: „Имже и научистеся, и приясте, и слышасте, и видесте во мне, сия творите“ (Флп.4:9). Необходимо, наконец, чтобы там, где обстоятельства не дозволяют нам возвышать голос, один вид наш был немою проповедью, чтобы мы имели всегда право сказать: „Подражатели мне бывайте, якоже и аз Христу“ (1Кор.11:1). Тогда мы заставим слушать себя, как будто бы сам Бог говорил нашими устами; тогда мы овладеем умами и сердцами всех; тогда мы сделаемся сильными не только в деле наставления на путь истины грешников, но и в распространении и укреплении добродетели на земле.

Глава 6

Ст. 1–2. Елицы суть под игом раби, своих господы всякия чести да сподобляют, да имя Божие не хулится и учение. Имущии же верны господы, да не нерадят о них, понеже братия суть, но паче да работают, зане верни суть и возлюблени, иже благодать восприемлющии. Сия учи и моли. В первом стихе апостол Павел говорит о верующих рабах, которые имеют господ неверующих. Да имя Божие не хулится и учение. Если верующие рабы не будут слушаться своих господ и будут дерзкими по отношению к ним потому, что господа их не веруют, то этим подадут им повод хулить Иисуса Христа и проповедь о Нем, которая как будто становится причиною неповиновения рабов. – Имущии же верных господий, да не нерадят о них, понеже братия суть. То, что господа ваши – братья вам по вере, не должно служить для вас причиною небрежного обращения с ними; напротив принявши во внимание, что они верующие и возлюблены Богом, вы тем более должны служить им, соединивши со страхом и любовь. Насколько облагодетельствованы вы тем, что имеете господ братьями, настолько и сами будьте благодарны, усерднее служа им. Но паче да работают, т.е. рабы,… иже благодать восприемлющии (οἱ τῆς εὐεργεσίας ἀντιλαμβανόμενοι), т.е. которые облагодетельствованы со стороны господ своих тем, что те питают их и одевают; а слова: зане верни суть и возлюблени (господа) – будут поставлены в средине вышеприведенных слов по особой риторической фигуре (ὑπέρβατον). Можно понимать все эти слова и в таком порядке, в каком они стоят в тексте: но паче да работают (рабы), зане верни суть и возлюблени, иже благодать восприемлющии, т.е. господа, которые заботливо стараются благодетельствовать рабам. Сия учи, и моли. Учитель должен употреблять не только власть, но и великую кротость.

Ст. 3–8. Аще ли кто инако учит, и не приступает к здравым словесем Господа нашего Иисуса Христа и учению, еже по благоверию, разгордевся, ничтоже ведый, но недугуяй о стязаниих и словопрениих, от нихже бывает зависть, рвение, хулы, непщевания лукава, беседы злыя растленных человеков умом и лишенных истины, непщующих приобретение быти благочестие. Отступай от таковых. Есть же снискание велие благочестие с довольством. Ничтоже бо внесохом в мир сей яве, яко ниже изнести что можем. Имеюще же пищу и одеяние, сими довольни будем. Инако учит, т.е. учит иному чему-либо, отличному от учения правильного. И учению, еже по благоверию. Что выше Апостол назвал здравыми словесами, то здесь он назвал учением, еже по благоверию, т.е. учением веры. Разгордевся, ничтоже ведый. Кто не знает того, что должно знать, тот ничего не знает; а не знающий здравого учения, знает учение сатанинское, сатане же приятна и прилична гордость. Но недугуяй о стязаниих и словопрениих. Если ты не веруешь, но хочешь исследовать, то по необходимости должны явиться состязания и словопрения. Но так как христианство возвещает будущие блага, которых теперь нельзя видеть человеку глазами своими, то поэтому необходима вера… Смотри: состязания и словопрения составляют недуг. Хулы. Допускающий объяснение божественного соображениями человеческого разума легко впадает при таком исследовании и в хулу. Непщевания лукава, т.е. мнения и учения незаконные. Беседы злыя (διαπαρατριβαί – трение одного возле другого), – передача болезни злых учений: метафора, заимствованная от паршивых овец, которые чрез соприкосновения заражают своею болезнью и здоровых овец. – Непщующих приобретение быти благочестие. Видишь ли, что и словопрения рождают также корыстолюбие? И это естественно. Занимающиеся состязаниями и словопрениями, привлекая к себе больше учеников, получают от них прибыль, т.е. берут с них деньги, и чтобы собрать побольше, притворяются благочестивыми. Отступай от таковых. Не сказал Апостол: вступай в бой с ними и борись, но: отступай, конечно после первого и второго внушения (Тит.3:10). Как ты можешь убедить тех, которые борются из-за денег? Отвращайся от них, как от неисправимых. Есть же снискание велие благочестие с довольством. Вышеописанные люди притворяются благочестивыми, чтобы в благочестии иметь средство для прибыли и стяжаний; но истинное приобретение есть благочестие само по себе, потому что оно довольствуется тем, что есть, и не ищет избытка материального. Или: благочестие есть приобретение потому, что при нем мы не ищем все большего и большего, а довольствуемся необходимым. Ничтоже бо внесохом в мир сей… Если мы ничего не принесли с собою в этот мир и ничего не вынесем из него, то что за необходимость иметь больше, чем нужно? Имеющие же пищу и одеяние, сим довольни будем. Нужно, говорит Апостол, есть столько, сколько необходимо для утоления голода, а не для наслаждения пищею, и одежды нужно носить столько и такой, чтобы она служила для прикрытия наготы, а не для роскоши и неги. Таково значение здесь слов: пища и одеяние.

Ст. 9–12. А хотящии богатитися впадают в напасти и сети, и в похоти многи несмысленны и вреждающия, яже погружают человеки во всегубительство и погибель. Корень бо всем злым сребролюбие есть, егоже нецыи желающе заблудиша от веры, и себе пригвоздиша болезнем многим. Ты же, о человече Божий, сих бегай. Гони же правду, благочестие, веру, любовь, терпение, кротость. Подвизайся добрым подвигом веры, емлися за вечную жизнь, в нюже и зван был еси, и исповедал еси доброе исповедание пред многими свидетели. Не о тех говорит здесь апостол Павел, которые пользуются богатством, как следует, а о тех, которые страстно желают его. Такие не станут раздавать его другим, боясь, что самим не хватит его на удовлетворение своих пожеланий. Впадают… и в похоти многи. Изобильное богатство ввергает в непотребные похоти, потому что доставляет для этого средства. Яже погружают человеки… так, что они уже не могут более облагоразумиться. – Заблудиша от веры… Сребролюбие закрывает людям духовные очи и не позволяет им идти по прямому пути. И себе пригвоздиша. Подобно тернию сребролюбие окровавляет руки всякого, кто берется за него. – Болезнем многим. Страсть к обогащению не только препятствует соблюдать должные отношения к Богу, но и самих приверженцев своих мучительно уязвляет заботами, лишением, страхом. Ты же, о человече Божий! Великое достоинство! Правда, все люди – рабы Божии, но преимущественно праведные, не только по той причине, что они создания Божии, но и по причине своей близости к Богу. Сих бегай: гони же… То и другое делай с напряженным усердием. Не сказал апостол: от того отступи, а к этому приступи, но: бегай и гони. Гони же правду, чтобы иметь у себя не больше того, что необходимо для жизни, – благочестие, – в учении, – веру, не знающую никаких состязаний и словопрений, – любовь, которая рождается от веры, любовь к Богу и людям. И какое прекрасное словорасположение: из веры происходит любовь, из любви – терпение, терпение делает нас кроткими. Подвизайся добрым подвигом веры. Подвиг веры есть и все вышесказанное, и мужественное перенесение всех искушений. Сейчас же указывается и воздаяние за такого рода подвиг, именно вечная жизнь. В нюже и зван был еси. Всякий, приступающий к крещению, призывается к вечной жизни. Исповедал еси доброе исповедание. Апостол Павел разумеет здесь исповедание при крещении, когда мы исповедуем, что отрекаемся от сатаны, а сочетаваемся и верим во Христа.

Ст. 13–16. Завещаваю ти пред Богом оживляющим всяческая, и Христом Иисусом свидетельствовавшим при Понтийстем Пилате доброе исповедание, соблюсти тебе заповедь нескверну и незазорну, даже до явления Господа нашего Иисуса Христа. Еже во своя времена явит блаженный и един сильный, Царь царствующих и Господь господствующих, един имеяй бессмертие и во свете живый неприступнем, егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может, емуже честь и держава вечная. Аминь. Опять апостол Павел призывает во свидетели Бога, с одной стороны увеличивая этим в своем ученике страх, с другой – делая его непоколебимым, так как он всегда будет иметь в своем уме такого Свидетеля. Оживляющим всяческая. Это также сказано для ободрения в опасностях. Если Бог, говорит Апостол, животворит все, то чего же нам бояться подвигов за веру? А что апостол Павел действительно к этому ободряет Тимофея, это видно из последующих слов: и Христом Иисусом свидетельствовавшим при Понтийстем Пилате. Если Сам Владыка засвидетельствовал, то чего же мы медлим? Свидетельствовавшим при Понтийстем Пилате доброе исповедание. Всем, что сделал, Господь засвидетельствовал, что Он есть Христос, Сын Божий. Так объясняет и Климент в седьмой книге Гипотипоз. Доброе исповедание. Какое исповедание Апостол называет добрым? То, в котором Иисус Христос, хотя прикровенно исповедал Себя Богом. Когда Пилат спросил: убо Царь ли еси Ты? Он отвечал: Аз на сие родихся и на сие приидох в мир, да свидетельствую истину (Ин.18:37). – Соблюсти тебя заповедь нескверну, чтобы ни в учении, ни в жизни ты ничем не запятнал ее. Даже до явления Господа…, даже до последнего твоего издыхания. Правда Апостол не сказал так; но чтобы сильнее побудить своего ученика, он упомянул о явлении Господа и о страшной Его славе. Еже во своя времена явит…, т.е. во время подобающее, предопределенное. Не печалься поэтому о том, что явление это не наступило. Блаженный… Это говорит Апостол о Сыне Божием. Явление откроет Тот, Кто имеет прийти, но на суд придет не Бог Отец, а Бог Сын; следовательно здесь идет речь об имеющем прийти Сыне Божием. Блаженный, – мало того: Он есть само блаженство; от Него бежит всякая скорбь и печаль; Он и всесильный и всеблагий; поэтому не должны страшиться Его земнородные. И един сильный. Когда слышишь то или другое об одном из трех Лиц Пресвятой Троицы, то не подумай, что это сказано для различия от других двух Лиц; это сказано в отличие от тех, которые только называются богами, а на самом деле не суть таковы. Так и здесь, говоря о Сыне то, что в других местах он говорит о Боге Отце и Святом Духе, Апостол сказал: един. Един имеяй бессмертие. Как это Апостол говорит о Боге, что Он один имеет бессмертие, когда и ангелы, и души, и демоны имеют бессмертие. Говоря о Боге: един имеяй бессмертие, Апостол или отнимает у всех их бессмертие, или ошибается. На это нужно сказать то, что ангелы, души и демоны имеют бессмертие не сами по себе, но причастны его по благодати Того, Кто один бессмертен по естеству: оно даровано им от Бога. Бог делает нас причастными как всего другого, что только мы можем представить себе самого лучшего, – так и бессмертия. И во свете живый неприступнем. Если Бог есть само бессмертие и неприступный свет, то не ограничивается ли Он местом? Иной ли Свет Он Сам и иной тот, в котором Он живет? Конечно, Он есть Сам Свет (αὐτοφῶς). Видишь ли, что язык наш оказывается немощным, когда мы пожелаем выразить что-либо великое? Неприступен свет этот, потому что по причине сильного блистания его, никто не может к нему приступить. Егоже никтоже видел есть от человек. Никто не видел божества Сына, подобно тому как не видел божества Отца и Духа Святого; но по плоти Он был видим. Емуже честь и держава вечная. Если честь Его и держава будет вечною, то конечно и явление Его, так как Он обещал: и се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века (Мф.28:20).

Ст. 17–19. Богатым в нынешнем веце запрещай не высокомудрствовати, ниже уповати на богатство погибающее, но на Бога жива, дающаго нам вся обильно в наслаждение, благое делати, богатитися в делах добрых, благоподатливым быти, общительным, сокровищующе себе основание добро в будущее, да приимут вечную жизнь. Есть, значит, и другие богачи, но не в этом веке. Истинно богатые – это праведные. – Не высокомудрствовати. Ничто так не возбуждает гордости и высокомерия, как деньги. Ниже уповати на богатство погибающее (ἀδηλότητι – неверное). Видишь, как Апостол порицает надеющихся на богатство, как бессмысленных? В самом деле, кто может надеяться на то, что неверно? Но на Бога жива. Надеющийся на Бога не будет превозноситься. Дающаго нам вся обильно. Бог с Своей стороны все предоставил всем людям вообще и в изобилии, как-то: небо, землю, воздух, жизнь, пищу; но корыстолюбие, при помощи силы, многое из того, что принадлежит всем, присвоило себе и сделало частною собственностью. – Богатитися в делах добрых. Если ищешь богатства, то ищи богатства истинного, а не неверного. Какое же это богатство? Благодетельствовать, быть щедрым, разумеется – относительно денег. Общительным, т.е. кроткими, ласковыми, не гордыми, снисходительными. – Сокровищующе себе, то же, что сберегая себе хорошее основание; а где хорошее основание, там все прочно и безопасно. Да приимут вечную жизнь. Для этой жизни и нужно полагать хорошее основание. Но как же это может быть? Если, совершая добрые дела здесь, мы устроим себе прочное основание для вечной жизни. Исполнение добрых дел, что и назвал Апостол основанием, может доставить нам наслаждение этою жизнью.

Ст. 20–21. О, Тимофее, предание сохрани, уклоняяся скверных суесловий и прекословий лжеименнаго разума. О немже нецыи хвалящеся, о вере погрешиша. Благодать с тобою. Аминь. Предание сохрани. Храни заповедь Божию, которую Он вверил тебе чрез меня, – или: благодать Святого Духа, которую ты получил чрез рукоположение. Уклоняяся скверных суесловий, – скверных, т.е. нечистых, вредных, – суесловий (κενοφωνίας) то же, что пустословий; значит и суесловие может быть нескверное. Блаженный Иоанн под суесловиями разумел новизны в учении, потому что читал, вероятно, это греческое слово чрез αι – καινοφωνίας (– новословий). И прекословий. Бывают, значит, прекословия, на которые не следует и отвечать, вследствие их нелепости. Лжеименнаго разума. Где нет веры, там нет и истинного знания, а есть только кажущееся, ложное. О немже нецыи хвалящеся, т.е. об этом призрачном, ложном знании. Может быть, некоторые и распространяли какое-либо знание, изобретенное человеческим разумом, которое стояло в противоречии с верою. Очевидно, это могло произойти вследствие того, что эти люди уклонились от веры. Благодать с тобою. Аминь. В запечатление всего Апостол высказывает благопожелание Тимофею, именно – он желает ему благодати Божией, которою подается и сохраняется всякое благо.

В № 8-м „Рук. для сельск. паст.“ за минувший год изложен ответ на вопрос: „отчего не только мирянам, но и церковникам не дозволяется ходить между престолом и вратами царскими“? Удовлетворяясь данным решением сего вопроса, позволяем себе высказать публично то тяжелое чувство, которое приходится нам испытывать, когда на наших глазах путь в отверстые царские врата некоторыми священниками и диаконами легкомысленно обращается в прохожую дорогу. Случается это на утрени пред Евангелием и после Евангелия и на молитвах. Когда бывает полиелей, священник и диакон по обычаю стоят на средине храма пред иконою. Забудет священник прокимен и, ничтоже сумняся, входит чрез царские врата в алтарь для того, чтобы справиться в Служебнике, или взять Служебник. За Служебником же или за книгою Молебных пений часто входят в алтарь чрез царские врата священники и диаконы и во время молебнов. Случилось нам видеть, как один о. диакон на утрени после выноса Евангелия взошел чрез царские врата в алтарь, взял Служебник, вышел опять в те же врата и, прочитавши на средине храма молитву „Спаси Боже…“, опять тем же путем вошел в алтарь, чтобы положить Служебник на место, и им же вышел из алтаря. Как кому, а нам такие поступки священников и диаконов кажутся несообразными с назначением царских врат, чтобы не сказать более. Три входа: вход на вечерни, и два на литургии, выход на величание (на утрени), вход за Евангелием на утрени и выход с ним на утрени, литургии и молебнах и на царских часах и обратный вход с Евангелием в этих случаях, и выход и вход с кадилом в положенное по Уставу время для каждения народа и алтаря, выход на молебны и вход за Евангелием и крестом на молебнах, – вот случаи когда священник и диакон должны входить в алтарь и выходить из него чрез царские врата.

Или, может быть, странным покажется священнику, только что вышедшему, напр., на молебен чрез царские врата, сейчас же обходить в северные для того, чтобы взять в алтаре забытый Служебник или другую книгу. Но эти личные чувства и воззрения должны быть принесены в жертву высокому понятию о царских вратах и не должны служить поводом соблазна для других.

Сельский священник

* * *

О порядке представления ходатайств о награждениях духовенства. – Установление правильного наблюдения за безместными просителями священно-церковно-служительских мест. – О катехизаторах. – О принятии духовенством соответствующих мер для предупреждения и прекращения чумной заразы на рогатом скоте. – О порядке подачи прошений о выдаче пособия. – Предложение о прекращении базаров в воскресные и праздничные дни. – Меры против стремления духовенства к частым перемещениям. – Способы к восстановлению нарушенных прав причта на владение церковною землею. – По поводу сбора пожертвований в пользу нуждающихся славян.

Полоцкая духовная консистория предписывает благочинным епархии, чтобы они при ходатайствах своих о награждениях духовенства а) представляли наградные списки, составленные согласно форме, указанной в приложении к 91 ст. Устава дух. Консистории №9, и б) в клировых ведомостях помещали самые точные сведения о том, – кто из духовенства открыл или успешно содействовал открытию церковно-приходской школы, и кто состоит в ней учителем или законоучителем.

– Подольская духовная консистория объявляет по епархии, чтобы все безместные просители на священнические и псаломщические места, при прибытии в епархиальный город, помимо предъявления своих видов в полиции, являлись и в присутствие консистории и записывали свои документы в заведенной в консистории книге для предъявителей отпускных билетов. Во время пребывания своего в епархиальном городе лица эти, вместе с прочими прибывшими из епархии лицами духовными, подлежат особому наблюдению отцов членов консистории. Просители священно-церковно-служительских мест, заявившие себя с неодобрительной стороны еще до получения места, лишаются права на оное, им немедленно же выдаются все их документы, и они вносятся в особый заведенный для сего список консистории.

– Та же консистория разъясняет духовенству епархии, чтобы нарастающие от внесенных в банк церковных сумм проценты ежегодно причислены были к капитальной сумме, чем дается возможность получать проценты не только с капитала, но и с процентов на капитал; при этом также предупреждает, что, за неисполнение этого распоряжения понесенный тою или другою церковью убыток будет возмещаем из жалованья священников.

– Вятская духовная консистория подтверждает всем катехизаторам епархии: а) чтобы они позаботились выполнить возлагаемое на них поручение со всею ревностию, стараясь просто, ясно и вразумительно преподать слушателям в течение года все заключающиеся в кратком катехизисе предметы по крайней мере один раз, а если можно, то и два раза; б) если кто из катехизаторов по каким-либо уважительным причинам не найдет возможным для себя преподавание катехизиса, то заявил бы просьбу об увольнении от этой обязанности рапортом местному благочинному, и притом благовременно, именно не позже июля месяца, чтобы епархиальное начальство имело возможность распорядиться избранием на место его другого, а этот последний успел бы приготовиться к преподаванию катехизиса; в) о.о. благочинным консистория поставляет в обязанность иметь наблюдение за успешным преподаванием катехизических поучений и в свое время доносить епархиальному преосвященному о последующем, с приложением ведомости по данной форме, а в случае перемещения катехизаторов на другие места или прекращения кем-либо преподавания катехизических поучений по другим причинам, немедленно доносить о том епархиальному преосвященному с указанием, по ближайшему усмотрению их, способных и благонадежных катехизаторов.

– Курский преосвященный, разославши чрез консисторию предложенные Земскою Управою »Правила о мерах предупреждения и прекращения чумной заразы на рогатом скоте«, вместе с тем обращается к духовенству епархии и особенно к сельским пастырям с предложением – употребить с своей стороны в полной мере пастырское влияние на своих прихожан в интересах экономического их положения, выражая это влияние и доступным для них словом вразумления и убеждения в необходимости и полезности соблюдения установленных Земскою Управою правил о сохранении скота, столь необходимого во всяком хозяйстве, и собственным своим, если потребуется, примером подчинения предписываемым сими правилами мерам в случае появления на скоте признаков чумной заразы. Чрез такую свою похвальную деятельность пастыри Церкви, будучи, по благодати Божией, врачами духовных недугов своих пасомых, явятся и в житейском их быту целителями их немощей и недоразумений, искореняющими всякие их предрассудки и уничтожающими мнимо-хозяйственные их соображения относительно выгод сокрытия зачумленного скота.

– Пензенская духовная консистория объявляет духовенству епархии, чтобы заштатные священно-церковно-служители, вдовы и сироты их при прошениях своих о пособии, кроме формулярного списка, прилагали удостоверение от местного причта, засвидетельствованное местным благочинным, о том: 1) не служил ли проситель (если же проситель вдова или дети, то муж или отец) в другом каком-либо ведомстве и сколько времени; 2) кто находится в семействе просителя; если есть дети, то не воспитываются ли они в учебных заведениях, в каких именно и на чей счет, или не состоят ли на службе, где именно и с каким содержанием; равным образом, не имеет ли проситель близких родственников, которые могут оказывать ему вспомоществование; 3) какие вообще средства к жизни имеет проситель, – не получает ли пенсии, или постоянного пособия из какого бы то ни было источника и сколько именно; если получал единовременное пособие, то когда, в каком размере и из каких сумм; равным образом, не возбуждено ли ходатайство о пенсии или пособии просителю по какому-либо другому ведомству; 4) если проситель будет просить пособия по своему болезненному состоянию, то таковое должно быть удостоверено приложением медицинского свидетельства, причем поставляется в известность, что прошения, при которых не будет приложено упомянутого удостоверения, будут оставляться без последствий. Срок же подачи прошений о пособии каждогодно не позже 1 августа.

– Оренбургский преосвященный предписывает священникам городским и сельским чтобы они одновременно и единодушно обратились к своим прихожанам с увещанием прекратить навсегда языческое обыкновение, вкравшееся в очень недавние времена в жизнь русского народа и растлевающее его нравы, именно – учреждение базаров, ярмарок и всякого вида торговли в воскресные и праздничные дни, – прекратить, невзирая ни на какие общественные, – градские и сельские приговоры и постановления, которые, как показывает опыт, составляются очень легкомысленно, с полным забвением заповедей Господних.

– Ввиду того, что священникам для благоуспешного просветительного действования на свои паствы необходимо близкое ознакомление с пасомыми, с их добрыми качествами и с недостатками и с духовными их потребностями, каковое ознакомление не может быть достигаемо ими при кратковременном служении в приходе, и что частая перемена священников в известном приходе не может поэтому не служить во вред духовно-нравственному преуспеянию прихожан, Вятский преосвященный подтверждает чрез местную консисторию священникам, равно и другим членам причтов епархии, чтобы они не обращались с прошениями о переводе на другие места без особенно уважительных к тому причин и не прослужив на занимаемых местах по крайней мере пяти лет. – Несколько раньше такой же крайний срок, до истечения которого священно-церковно-служители не могут проситься на другие места, назначило и Полтавское епархиальное начальство.

– Подольская духовная консистория, в видах более скорого и правильного ведения дел о церковной земле, предписала к исполнению всем причтам и благочинным, чтобы они в случае нарушения кем-либо прав причта на владение землею, тотчас приглашали на церковные или попечительские средства землемера и с точностью определяли, какая именно часть церковной земли захвачена и на каком участке, и о том представляли консистории для выдачи полномочий на предъявление – в течение шестимесячного срока со дня захвата земли – иска у мирового судьи о восстановлении нарушенного владения.

– Самарская духовная консистория дает знать благочинным приходских церквей епархии: а) чтобы в церквах, по изготовлении, были поставлены на видных местах, за замком и церковною печатью металлические кружки для сбора пожертвований с надписью: В пользу нуждающихся славян, с тем чтобы издержки на покрытие расходов по постройке этих кружек были возмещены из пожертвований, имеющих поступить в кружки в течение первого полугодия, или же целого года; б) чтобы поступившие в кружки деньги, по истечении каждого полугодия, в первых числах января и июля, высыпались из кружек в присутствии причта, с составлением акта о времени вскрытия кружки и найденных в ней пожертвованиях, и в) чтобы высыпанные из кружек деньги представляемы были, вместе с актами, благочинным, а эти последние прямо от себя отсылали их в совет С.-Петербургского славянского благотворительного общества, с донесением о количестве отосланных от округа денег в конце каждого года, раз в год, к сведению консистории.

Один из приходских пастырей (свящ. г. З-ва Т-ской церкви о. П-ъ Н-ский) обращается к нам за разрешением следующих вопросов: 1) можно ли умирающего самоубийцу и ничего не сознающего причащать св. Таин; 2) нужно ли разрешение полиции на погребение приобщенного св. Таин; 3) не противозаконно ли вскрытие тела умершего вскоре после принятия св. Таин. Другой приходский пастырь (свящ. Могилевской губ. Н-ъ Б-кевич) просит разрешить ему вопросы: 1) до каких лет умершие дети должны быть отпеваемы по чину младенческого погребения, и 2) о лицах погребенных, но временно проживавших в городе, на каких документах следует делать надписи об их погребении? – А третий приходский пастырь (свящ. С-ского у. С-ской губ. о. Н. Т-в) заявляет свое недоумение относительно того, можно ли об умерших от запоя служить заупокойные литургии, и если можно, то как поминать таких лиц на заупокойных ектениях?

Все эти вопросы не относятся к разряду недоуменных, как решенные положительными узаконениями и постановлениями, существующими в нашей Церкви. А именно: 1) св. Тайны могут быть преподаны только исповедавшимся – покаявшимся в своих грехах; посему запрещается преподавать св. Тайны вообще потерявшим чувство и сознание, доколе не придут в себя и не исповедуют своих грехов в сердечном сокрушении (см. »Учительн. Извест.« и »Книгу о должностях пресвитеров приходских« §114); это запрещение тем более применимо к посягнувшим на свою жизнь и умирающим в бессознательном состоянии. 2) По ст. 918 Уст. Врач. в XIII т. Св. Зак. строжайше запрещается священнослужителям погребать без предварительного полицейского осмотра тела умерших от какой-либо насильственной – неестественной причины, хотя бы пред смертью и успевших причаститься св. Таин; эта статья закона, содержащая в себе подробный перечень всех умерших неестественною – насильственною смертью, тела коих подлежат предварительному полицейскому осмотру, неоднократно приводилась на страницах нашего журнала. 3) Циркуляром Министра Внутренних Дел от 15 янв. 1885г. дано было знать всем, кому это надлежит ведать, что полицейскому и судебно-медицинскому осмотру и вскрытию тела умершего не может препятствовать принятие пред смертью св. Таин. 4) Дети умирающие до семилетнего возраста должны быть погребаемы по чину младенческого погребения, как еще не пришедшие в сознательный возраст, по крайней мере сознание которых не вполне раскрылось. 5) О погребении временно-проживавших и детях их требуется делать надлежащие надписи на тех документах, по которым они проживали, как-то: о смерти нижних чинов, находящихся в бессрочном отпуску делать надписи на отпускных билетах их (Св. воен. пост. кн. 1 ч. 2 ст. 1744), а равно такие надписи делать на отпускных билетах нижних чинов, находящихся в бессрочном отпуску, о смерти их жен и детей (там же); о смерти военных и гражданских чинов должно делать надписи на указах об отставке их, или формулярных списках, аттестатах, паспортах и других документах, равно как и на документах, если имеют, лиц женского пола (Ук. Св. Син. 1834г. авг. 30); о смерти подкидышей отданных воспитательными домами и богоугодными заведениями на воскормление кормилицам – делать надписи на книжках, выдаваемых кормилицам и воспитателям. 6) Умершие от запоя – опившиеся водкою по определению Правит. Сената от 10 июля 1881г., состоявшемуся согласно мнению Св. Синода, не могут быть отнесены к разряду самоубийц, а потому эти лица должны быть удостоиваемы как погребения по обряду православной Церкви, так и поминовения; поминать же их на ектениях, при совершении заупокойных о них литургий, конечно следует также, как и прочих православных христиан умерших (без прибавления каких-либо особенных слов к прошениям заупокойной ектеньи).

Попечительность пастыря Церкви должна простираться на всех, состоящих в его приходе: поставляя его пастырем известного словесного стада, Церковь желает и требует, чтобы он наблюдал за всеми овцами этого стада, всем доставлял потребное для них, всех предохранял от опасностей, им угрожающих, и заботился о возвращении к своему стаду тех из них, которые заблудились или увлечены каким-либо хищником. Чтобы отвечать желаниям и требованиям Церкви и выполнять, как следует, обязанности отца – руководителя пасомых, для пастыря недостаточно одного общего надзора за стадом. Долг и любовь пастыря должны побуждать его не издалека, не поверхностно смотреть за приходом, а войти в близкие и непосредственные отношения с каждым из прихожан, и потом постоянно поддерживать их. Пастырская попечительность в том и состоит, чтобы пастырь обращал внимание не на целое только, а и на отдельные лица или индивидуумы, и каждое из них, по мере возможности, окружал своею заботливостью. Внимательный, согласно требованию Апостола, ко всему стаду, он должен смотреть, в чем нуждается каждая из овец, составляющих это стадо, и должен пещись о душах, вверенных его руководству, принося каждой из них или наставление, или утешение, или возбуждение, соответственно тем нуждам, какие он замечает в них. У пастыря Церкви всегда должна быть на памяти и в живом представлении высокая цена души человеческой, для искупления которой пролита драгоценная кровь непорочного и пречистого агнца Христа (1Пет.1:19). Посланный хранить эту душу, за которую так дорого заплачено, пастырь, верный своему званию, не остановится ни перед какими мерами, ничем не пренебрежет, чтобы облегчить пути спасения для вверенной ему души и помочь ей нести тяжелый подвиг жизни. В Ветхом Завете Господь устами пророка повелевает религиозным приставникам народа, которых он называет стражами дому Израилева, не довольствуясь общими наставлениями, вразумлять каждого из народа отдельно, если требует того нужда, чтобы спасти от опасного и гибельного шага, и тем, которые не исполняют этого, угрожает взыскать с них кровь погибших по их нерадению. Когда Я скажу беззаконнику: „смертью умрешь!“, говорит Господь, а ты не будешь вразумлять его и говорить, чтобы остеречь беззаконника от беззаконного пути его, чтобы он жив был, то беззаконник тот умрет в беззаконии своем, и Я взыщу кровь его от рук твоих… И если праведник отступит от правды своей и поступит беззаконно, когда Я положу пред ним преткновение, и он умрет, то, если ты не вразумлял его, он умрет за грех свой, и не припомнятся ему праведные дела его, какие делал он; и Я взыщу кровь его от рук твоих (Иез.3:18, 20). И в Новом Завете предполагается и требуется от пастыря Церкви непосредственное обращение с каждым частным человеком, когда целью служения пастырского указывается созидание Тела Христова и совершение святых (Еф.4:12–13), для чего пастыри призываются вразумлять всякого человека, чтобы представить всякого совершенным во Христе Иисусе (Кол.1:28). Все, составляющие приход, одинаково члены Церкви или Тела Христова, как говорит Апостол. И если страждет или терпит известную нужду какой-либо член, к нему должен спешить с благодатною помощью тот, кому вверено управление телом. Когда апостол Павел в своих пастырских посланиях дает наставления Тимофею и Титу, как им совершать дело служения, на них возложенного, он предписывает им обращать внимание на различие лиц и нужд, замечаемых в вверенном им обществе, и каждого наставлять соответственно его положению и условиям его личного характера. Он говорит им, как они должны обращаться с старцами, как с старицами, как с юными, как с вдовицами (1Тим.5), чему учить рабов, что представлять богатым (1Тим.6, ср. Тит.2), как вести себя по отношению к еретикам и любящим пустые состязания и споры (Тит.3:9, 10) и т.п.

Пастырю Церкви таким образом предстоят, при исполнении им долга руководителя пасомых, разные частные задачи, которые он должен принимать на себя, при сношениях с разнообразными лицами, живущими в его приходе, ввиду многочисленных нужд и запросов, предъявляемых состоянием руководимых им прихожан. И люди, поставляющие своею целью начертить возможно полное руководство для пастырей Церкви, изображающее все обязанности или виды их служения, не могут оставлять без внимания этих частных задач. В иностранных руководствах по пастырскому богословию этим частным задачам отводится очень широкое место. У Остерцее в его Практическом богословии²⁶, кроме общей пименики, как он называет пастырское богословие, есть пименика индивидуальная, указывающая, как действовать пастырю по отношению к лицам разных состояний. У Коха в его руководстве по пастырскому богословию²⁷, при обозрении должностной деятельности пастыря, есть особый отдел, озаглавленный „приходский священник, как попечитель душ“, и сущность этого отдела состоит в обозрении разных видов деятельности приходского священника, вызываемых разными состояниями его пасомых, каковы: посещение больных, посещение заключенных и т. под. В пастырском богословии Пальмера²⁸ большая половина книги посвящена рассмотрению специальной деятельности пастыря, и иные отделы в этой половине, по просьбе автора, написаны людьми, знакомыми по опыту с тем или другим видом пастырской попечительности. Так, отдел о пастырском попечении о душевно больных обработан Лехлером, имевшим многолетнюю практику в доме умалишенных в Виппентале, другой о пастырской деятельности по отношению к заключенным Гоффманом, священником арестантского дома в Штуттгарте, третий „пастырское попечение по отношению к войскам“ Мюллером, священником штуттгартского гарнизона. Вообще, выходя из понятия о попечении о душах (cura animarum), как одной и коренной обязанности пастыря, авторитетные представители науки о пастырстве не могут представлять ее без отдела о специальных родах пастырской деятельности, и находят, что пастырское богословие далеко не выполняет своей задачи или выполняет ее только в половину, когда изображает заботливость пастыря о приходе вообще, так как пастырь обязан заботиться не о приходе вообще, а о каждом члене его в частности²⁹.

Здесь открывается поле широкое, требующее от человека, призываемого возделывать его, много зоркости, а еще более внимательности и теплоты любви, готовой на всевозможные услуги для блага пасомых. А вместе с тем оно представляет немалые трудности и для того, кто решается начертить норму или руководительские правила для деятельности пастыря. Кроме широты и разнообразия предметов, здесь представляющихся, трудность зависит от своеобразности той или другой специальной попечительной деятельности, для успешного исполнения которой больше значит опытность, наживаемая практикой жизни, чем теоретические указания: последние, без советов опытности, могут быть крайне скудны, неясны и неопределенны. Недаром заботливые составители руководств по пастырскому богословию, не доверяя своей собственной мысли, как напр. Пальмер, обращались к пастырям, посвящающим себя той или другой специальной деятельности, чтобы они, на основании своего опыта, осветили знакомый им род деятельности и дали по ней для других руководственные правила, и эти правила, начертанные специалистами, вносили в свои системы.

Нужд и состояний, вызывающих специальную попечительность пастыря, бесчисленное множество, и едва ли возможно с совершенной точностью указать все их разнообразие. У св. Григория Великого в его „Правиле пастырском“³⁰ перечислено 36 параллелей или состояний, распадающихся на две противоположности, с которыми пастырь должен сообразоваться в своей наставительной и руководительной деятельности. И этот перечень не обнимает всей широты их, хотя пускается в очень дробные подразделения. Но нет и необходимости с кропотливой точностью перечислять всевозможные состояния и нужды, какие пастырь может встречать в своем приходе. Для дела достаточно избрать наиболее крупные из них, и соответственно им определить главнейшие виды частной попечительной деятельности пастыря Церкви, направленной ко благу своих прихожан. Уяснение главных частей в каком-либо предмете проливает свет и на другие более мелкие подразделения, не вошедшие в обозрение.

Особенного внимания пастыря Церкви заслуживают такие состояния пасомых, которые представляют уклонение от правильного порядка жизни, и в которых люди нуждаются в преимущественной заботливости своего духовного отца – руководителя. Эти состояния, вызывающие особенную попечительность пастыря, касаются или внешней, или внутренней жизни пасомых. Чтобы определить частную деятельность пастыря Церкви, нужно указать важнейшие из этих состояний, как внешних, так и внутренних, и разъяснить, в чем и как должна проявляться попечительность пастыря Церкви применительно к каждому из этих состояний. Мы начнем с внешних состояний.

А) Внешние состояния пасомых, вызывающие особенную попечительность пастыря Церкви

По внешним состояниям особенную деятельность попечительной любви пастыря вызывают болящие, пораженные скорбью вследствие какой-либо важной потери или тяжелых ударов судьбы, живущие во вражде между собою и узники или заключенные. Мы указали не все внешние состояния пасомых, о которых можно говорить при изображении частной деятельности пастыря. Но мы не претендуем на полноту изображения всех возможных видов частной попечительной деятельности пастыря, что было бы слишком длинною материею, могущею растянуться в неопределенную даль. Мы ограничимся уяснением того, что должен делать и как должен проявлять свою деятельную любовь пастырь Церкви 1) при постели больного, 2) в доме плача в отношении к людям, пораженным скорбью, 3) в среде враждующих членов семейства или общества, и 4) в темнице среди узников.

1. Пастырь Церкви при постели больного

Больные своим положением, своими страданиями и часто своею беспомощностью вызывают к себе живое участие у всех людей с теплым сердцем, в особенности близких к ним и связанных с ними узами родства, дружбы и товарищества. Пастырю Церкви следует прилагать к ним особенное попечение, если не в силу требований положительного закона, то по побуждению той любви, какою он должен быть одушевлен к своим ближним, к своим прихожанам, составляющим семью духовных детей его.

Обязанность посещения больных издревле указывалась всеми мудрецами, уяснявшими правила жизни. Не ленися, говорит Иисус, сын Сирахов, посещати боляща: сими бо возлюблен будеши (Сир.7:38). Здесь указано правило общей нравственности, которому и вне христианства следовали лучшие из людей, и для возбуждения к исполнению этого правила Премудрый представляет ту награду или то благо, какое достигается этим, именно любовь ближних, видящих заботы и благорасположение доброго человека. В Новом Завете утвержден и возвышен долг посещения больных, предписанный законом сердца нашего. Господь Иисус Христос, Своею деятельностью во время земной жизни Своей давший образец поведения для всех последователей Своих и в особенности для служителей Церкви, всегда с сердобольным участием относился к положению болящих разными недугами, и по Своему милосердию неоднократно подавал чудесную помощь тем больным, которые искали у Него облегчения своих страданий и исцеления от недуга своего. Чтобы дать понять высокое значение дела посещения больных или попечения о них, Господь в Своем Евангелии к Себе самому относит то участие, какое тот или другой из Его последователей оказывает болящим, и обещает благотворителям высокую награду за сострадание к больным в Царстве Отца Небесного. Между многими делами, за которые наследуют люди уготованное им Царство Небесное, Он ставит посещение больных. Болен был, и посетисте Мене. Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе» (Мф.25:36, 40). Эти золотые слова твердо должны быть запечатлены в сердце верующего и в них он должен находить сильное и отрадное возбуждение к исполнению дела милосердия по отношению к болящим.

Правда, они не к пастырям направлены непосредственно, а ко всем верующим вообще. Но пастырям Церкви они должны быть особенно дороги. В делах милосердия христианского, к каким относится посещение больных, они должны идти впереди подчиненной им и руководимой ими паствы, и подавать ей собою пример в исполнении заповедей Христовых. Тем более это не должно лежать вне обязанностей пастырских, что служение пастыря, по своему характеру, есть служение благотворения, и в своих отношениях к ближним он всецело должен руководиться духом любви Христовой, одушевляющим Церковь.

Есть в Евангелии или в словах Господа, записанных в Евангелии, места, ближе относящиеся к пастырям Церкви, склоняющие их к попечению о больных, если не прямо предписывающие им эту обязанность. Мы разумеем те места, в которых Господь, посылая для проповеди о приближении Царства Небесного сначала двенадцать, а потом семьдесят учеников, дает им поручение и указывает, что они должны делать. Разъясняя это поручение, Господь на видном месте между делами, какие Он возлагает на них, ставит то, чтобы они исцеляли больных и очищали прокаженных (Мф.10:8). Если придете в какой город, говорил Он семидесяти ученикам, исцеляйте находящихся в нем больных (Лк.10:9). Само собою понятно, что для того, чтобы принести исцеление больному, нужно найти его и посетить его. В этом поручении Господа апостолам во время проповеди Евангелия обращать внимание на встречающихся больных и исцелять их мы видим начертание тех дел, какие должны входить в круг обязанностей пастырских, потому что пастыри Церкви преемники апостолов, и они должны нести и продолжать то служение, какое первоначально Господь возложил на апостолов. В наставлениях Господа апостолам пред посольством их на дело служения пастырское богословие должно видеть основы, из которых оно должно развивать свое учение о пастырском служении. Могут заметить, что поручение Господа апостолам касательно больных есть поручение чрезвычайное, потому что им дана была при этом власть и сила целить всякий недуг и всякую болезнь (Мф.10:1), чего нет у обыкновенных пастырей. Но чего не дано им, и чего не могут они делать, того никто не потребует от них. Ultra posse nemo obligatur. Суть дела здесь во внимании к больным, в попечении о них, а не в том действии или следствии, каким сопровождается это попечение. Следуя поручению Господа и примеру апостолов, пастыри пусть делают то, что доступно и возможно для них по их силам, – пусть они не оставляют больных своими попечениями, а что выйдет из этого, какой плод принесут эти попечения, пусть то будет предоставлено воле Божией. У них на виду должно быть исполнение долга любви, а не чудесное действие, каким сопровождалось у апостолов исполнение этого долга. И апостолы, полагаем, исцеляли не каждого больного, какого встречали или какого им представляли, а только некоторых избранных, приготовленных более или менее к принятию благодатной силы исцеления. Чудодействующая сила Божия и у Господа не разливалась повсюду, а проявлялась, по Его изволению, только в некоторых случаях, не над всеми больными, а над избранными из них; тем более ограниченно было ее проявление у апостолов, которые исцеляли больных не своею силою, но силою, данною им от Господа. Особенное знаменательное внушение для себя пастыри должны видеть в притче Спасителя о человеке, попавшемся разбойникам. По сказанию этой притчи, лежал на дороге несчастный, ограбленный разбойниками, израненный ими и едва живой. Господь представляет, что путем тем, где лежал несчастный, шел один священник, а потом левит, но они не обратили на несчастного никакого внимания, и после них самарянин, проезжая, увидел его, сжалился над ним и оказал ему ту помощь, в какой он нуждался, и без какой он погиб бы, в мучениях на дороге (Лк.10:30–37). Не напрасно сопоставлены в притче священник, левит и самарянин. При мысли о несчастном больном и необходимой помощи ему, выставляя первее всего священника и левита, Господь тем дает разуметь, что эти люди по своему званию преимущественно пред другими должны принимать к сердцу страдания своих ближних и по мере возможности помогать им. Но они не исполнили своего долга и тем вызвали против себя осуждение. Это осуждение не записано в Евангелии, но каждый, читающий и слушающий притчу, произносит его в глубине души своей. И милосердый самарянин является здесь и представляется в благоприятном свете для большего пристыжения тех людей, от которых, в силу их звания и долга, скорее всего можно было ожидать помощи несчастному. Это хорошо должны помнить пастыри Церкви, и чтобы не подвергнуться такому осуждению, какое заслужили приточные священник и левит, им не следует оставлять без внимания больных своего прихода, не следует допускать, чтобы какой-либо иноплеменник упреждал их в своей заботливости о больных и служил в глазах всех живым укором их невнимательности и жестокосердию.

Кроме наставлений Спасителя, могущих служить возбуждением для пастырей к принятию участия в положении болящих, есть в послании апостола Иакова классическое место, указывающее на особенное служение пастырей по отношению к больным, возлагаемое на них их званием. Болит ли кто в вас, говорит Апостол? Да призовет пресвитеры Церковныя, и да молитву сотворят над ним, помазавше его елеем во имя Господне (Иак.5:14). Для служения больным в обществах человеческих существуют врачи, которые изучают особую науку о лечении болезней и умеют пользоваться, ко благу человека, врачевствами, созданными Господом из земли (Сир.38:3–8), и обыкновенно их призывают, к ним обращаются, когда нужно подать помощь пораженному болезнью, и найти для него исцеление или по крайней мере некоторое облегчение болезни. В параллель с врачами, по слову премудрого, созданными и умудренными Господом для созидания блага на лице земли (Сир.38:1–4), Апостол ставит пресвитеров церковных, и на них возлагает миссию, подобную той, какую несут врачи земные. Даже более, он обходит своим словом обыкновенных врачей, и прямо указывает болящим на служителей Церкви, и заповедует к ним обращаться в случае болезни, обнадеживая при этом верующих, что помощь служителей Божиих может быть более широка и действительна, чем помощь врачей. И молитва веры, говорит Апостол непосредственно после заповеди призывать во время болезни пресвитеров церковных, спасет болящаго, и воздвигнет его Господь: и аще грехи сотворил есть, отпустятся ему (Иак.5:15). Указываются сугубые плоды в этом случае от обращения к пастырям Церкви или от ожидаемого с их стороны содействия, – исцеление от болезни и отпущение грехов, служащих корнем всех наших болезней, – помощь не только для тела, но и для души, для которой простые врачи ничего не могут сделать. Таким образом Апостол ставит пресвитеров церковных в непосредственное соприкосновение с болящими, и по его словам, пресвитеры – главные лица, от которых больные могут ожидать себе попечения и помощи. И пресвитеры не могут не видеть, что служение больным, сообразное характеру их призвания и деятельности, входит в круг обязанностей, на них возлагаемых Церковью. И вот с времен апостольских и до настоящего времени призывают к больным пресвитеров церковных, и в силу не только обычая, но и положительного учреждения церковного по указанию и полномочию Церкви, они обязаны являться к ним, приносить им нужную помощь из тех средств, какие дает Церковь в их распоряжение, и совершать для них служение порученное им Богом и Церковью.

(Продолжение будет).

Для таинства Евхаристии требуется чистое виноградное вино. Исполняется ли это требование в наших приходских храмах, особенно сельских, и насколько исполнимо это требование в наше время? Настоящая заметка имеет целью сообщить собратьям нашим личные наши сведения и наблюдения по данному вопросу.

По принятому порядку забота о заготовлении потребных для таинства Евхаристии веществ возлагается на ктиторов церковных, в большинстве людей темных, мало понимающих суть дела, к коему они приставлены. Понимая главную задачу своего служения в соблюдении денежных интересов своей церкви, ею руководятся они как во всех прочих закупах по церкви, так и в заготовлении веществ для вышеозначенного таинства. „Пожалуйте церковного вина четверть!“ обратился в нашем присутствии один такой ктитор к хозяину винного погреба. „В какую цену прикажете“? спрашивает хозяин. „В полтора рубля“ отвечает ктитор. В это самое время для нас лично на ту же потребу наливалось такое же количество вина ценою в 3 руб.; поэтому мы сочли нужным заметить экономному ктитору, что церковного вина за полтора рубля четверть нет, и указали на наливаемое нам вино. „У нас изойдет и это, только давай больше, ответил с небрежностью ктитор; нам ваше вино не по доходам“. Субъект, как видит читатель, из неподатливых на убеждения. И действительно, несмотря на наши разъяснения существа дела, он взял вино за свою цену. Вино такой цены (6 руб. ведро) преобладает в церковном употреблении. Этот самый сорт употреблялся и в нашей церкви, когда мы только что поступили на приход и, скажем к слову, что в течении многих лет испытываем последствия его употребления, хотя оно было и не продолжительно. Употребивши имевшийся запас и узнавши о цене того вина, мы немедленно разъяснили церковному старосте, что такое вино употреблять в таинство грешно, и с того же разу заботу о заготовлении вина взяли на себя, а бережливостью в употреблении его лишили старосту повода к протесту, потому что годовая пропорция вина мерою сократилась вдвое, вследствие чего сумма, употребляемая на закупку его, осталась прежняя. Думаем, что бережливость со стороны священника, если не везде, то во многих приходах, может послужить средством достигнуть соответствия между святостью таинства и качеством потребного для него вещества. Если где случается нам встретить какого-либо церковного старосту, всегда заводим с ним речь о церковном хозяйстве и в числе первых ставим вопрос о том, какое он покупает вино. Помнится, один из старост, услыхавши от нас о количестве употребляемого нами ежегодно при богослужении вина, ответил: „да если бы у меня столько-то выходило, так я в 20 руб. купил бы ведро“. Конечно, он, как говорится, хватил через край; но в словах его несомненно была доля правды, как и в словах встреченного нами в складе старосты.

Что же такое за вино в 6 руб. ведро, и почему оно не годно для таинства? Постоянно обращаясь в склады и каждый раз заводя речь о сортах и достоинствах вин, мы наконец разведали о них вот что. Все низкие сорта вин – фабрикованные, т.е. поддельные, составляются из чихиря (виноградного сока), разведенного хлебным вином и специями, сообразно роду выделываемого вина. Чихирь к тому же употребляется не во все вина, а только в более дорогие; а самые низкие сорта (4 руб. ведро, есть и ниже) делаются без чихиря, из соков каких-либо ягод подходящего цвета; для красного вина употребляется по преимуществу черешня, а иногда и просто черника, напр. вино красное в 6 руб. делается так: ведро чихиря, ведро хлебного очищенного вина и два ведра воды, изо всего этого получается смесь в 13°, имеющая отчасти вкус чихиря, а отчасти водки; вся эта смесь подкрашивается (краска у разных фабрикантов различна, иные не брезгуют и сандалом, от которого в вине делается осадок), кладется дубильной кислоты, чтобы сообщать выделываемому вину вяжущее свойство, так как это свойство имеет виноградный сок, наконец смесь подслащивается сахаром (низкие сорта подслащиваются медом и патокой, особенно белые вина). Чем выше сорт выделываемого вина, тем высший сорт берется для него и чихиря и меньше он разводится. Чихирь имеет кислый вкус и содержит сравнительно немного красящего вещества. Для того, чтобы сделать из него приятное вино, его подслащают и вдобавок усиливают его колер каким-либо красящим веществом. Кроме того чихирь скоро портится, обращается в уксус. Во избежание окисления подбавляют к нему спирт хлебный. Некоторые фабриканты, будто бы, этого же достигают свинцовым сахаром. Какое же после этого вино не имеет примесей и без всякого сомнения может быть употребляемо для таинства? Ответить на этот вопрос трудно. Если мы лично остановились на вине в 12 руб. ведро, известном под именем: когор, высший сорт, то все-таки не чужды подозрений и оправдываем себя лишь тем, что лучше этого вина не знаем где достать. Складчик уверяет, что в нем примесей нет и оно выделывается из высшего сорта чихиря через сгущение его посредством выпаривания. Но подозрительна в этом вине сладость. Был у нас такой случай: хозяин погреба порекомендовал один сорт вина в 12 руб., испробовавши его в складе, мы не могли понять его и взяли его на пробу, вместе с ним взяли бутылку красного чихиря. Повторяя дома пробу рекомендованного вина, заметили в нем вкус вишни. Чтобы убедиться в правильности предположения, налили рюмку чихиря и подсластили его вишневым сиропом (соком из варенья) и что же? у нас вышло такое же вино, имеющее совершенно тот же вкус, что и рекомендованное хозяином погреба двенадцати рублевое вино.

Пробовали мы употреблять в Евхаристии и чистый чихирь в том предположении, что в нем нет никаких примесей. Но оказалось, что он во время литургии довольно значительно окисает в сосуде от соприкосновения с воздухом.

Есть еще сорт вина и, кажется, более подходящий для нашей цели, известный под названием „Беникарло“. Продается он в бутылках и сладости не имеет, но не чужд недостатков, свойственных чихирю, именно початая бутылка не может стоять долго, особенно в теплом месте. Но этот недостаток говорит скорее в пользу его употребления, чем против. Значит, в нем нет хлебного спирта, предохраняющего от окисления. Цена этого вина отдельными бутылками рубль, а ведром (16 бутылок) можно получать и дешевле. Как употреблявшие это вино в таинстве предупреждаем, что лицам, привыкшим к употреблению обычного подслащенного вина, оно на первое время не понравится своим горьковатым вкусом. Точнее говоря, оно не горькое, а только не имеет сладости.

В заключение скажем, что как выросшие и воспитавшиеся не в стране виноградников, можем иметь скорее гадательные, чем верные суждения о продукте сего растения, и посему, поделившись своими ограниченными опытами и сведениями, обращаемся к более сведущим в этом деле с просьбой о наставлениях и советах в столь важном деле, как вещество для святейшего таинства Евхаристии³¹.

Священник

Проповедник не должен смотреть на Спасителя только, как на свой образец в деле проповедничества. Он должен тоже видеть в Нем главную тему, цель всех своих проповедей; он должен проповедовать Иисуса Христа и сего распята. Народ, к сожалению, слишком мало знаком с жизнью и деятельностью Спасителя: это величайшее зло христианства. Не говоря уже о массе людей неграмотных, должно сознаться с грустью, что даже люди образованные и ученые лучше знают все, что касается культа языческого Рима или Цереры Элевзинской, чем то, что касается христианского учения. Сведения же людей непросвещенных о воплощенном Слове самые поверхностные, самые смутные. Знают, напр., некоторые, что Иисус Христос, Сын Божий, сделался человеком, умер на кресте для спасения нас… вот поистине все, что им известно. Неописуемые свойства Его божественной и человеческой природы, глубокое смирение, неизмеримое самопожертвование для нас грешных, Его жизнь частная, жизнь общественная, Его страдания, смерть, доказывающие Его бесконечную любовь к нам, все это мало или даже вовсе неизвестно для большинства. Вы встретите много христиан, не способных рассказать что бы то ни было из жизни Спасителя. Между тем они хорошо знают малейшие подробности, часто даже анекдотического характера, из жизни более или менее знаменитого человека. Этим незнанием объясняется полное равнодушие христиан к интересам Церкви, неуважение к святыне, пренебрежение таинствами. Отсюда происходит низкое раболепство перед мнениями света, преступный стыд объявить себя открыто исполнителями уставов и заповедей церковных. Поэтому наша, бр., обязанность просветить наших пасомых познанием Спасителя во всех моментах Его жизни, представить им все жертвы Его, внушить к Нему любовь, преданность, благодарность, как к Создателю нашему, Искупителю, Учителю, духовной Пище, Судье, Посреднику, Мздодателю.

Посмотрите на ап. Павла. Его боговдохновенные послания не что иное, как беспрестанное прославление Иисуса Христа, Его жизни и деятельности. Святое имя Его встречается во всякой главе, на всякой странице, во всякой строке. Оно представляет как бы ось, вокруг которой вращаются все мысли Апостола. Оно есть центр, к которому направляются все чувства и помыслы его. Ап. Павел входит в богатый город Коринф, знаменитый своими школами, академиями, театрами, учеными, философами, ораторами, поэтами, особенно же необузданною роскошью. Ничто, однако, не занимает Апостола, ничто не смущает его. Из глубины сердца, преисполненного любовью к своему Учителю, он проповедует Иисуса распятого. Он был уверен, что убедит всех, разрешит все трудности, сокрушит все возражения прославлением имени Христа. „Иудее знамения просят, и еллини премудрости ищут“ (1Кор.1:22). Иудеи требуют чудес, греки – доказательства нашей учености; мы же проповедуем Христа распята: „не судих ведети что в вас, точию Иисуса Христа, и Сего распята“ (1Кор.2:2). Будем и мы поэтому проповедовать Христа, и могущество Его имени сообщится нашим словам. И несомненно: „о имени Иисусове всяко колено поклонится небесных, земных и преисподних“ (Флп.2:10). Если же нам приходится жаловаться на бесплодность нашей деятельности, то главным образом оттого, что мы недостаточно проповедуем Иисуса Христа.

Будем проповедовать Его одного. Ап. Павел говорит о некоторых проповедниках: „неции убо по зависти и ревности, друзии же и за благоволение (с добрым расположением) Христа проповедают“ (Флп.1:15). В другом месте он говорит: „вси бо своих си ищут, а не яже Христа Иисуса“ (Флп.2:21). Другими словами: есть проповедники, которые проповедуют себя самих, а не Иисуса Христа. Отцы и братие! Как ни тяжело сознаться, но подобные проповедники существуют и в наше время. Искушение это тем более опасно, что мы не замечаем, как поддаемся ему; мы делаем это иногда помимо нашей воли, особенно в обстоятельствах, когда возможно самообольщение. Этому искушению поддаются даже самые благонамеренные пастыри, не отдавая себе в этом отчета. Многие проповедники проявляют особенную склонность к похвалам, одобрениям своих слушателей; они жаждут таких похвал, стремятся к ним, а часто даже добиваются их окольными путями. Малейший успех они приписывают исключительно собственным талантам, своим трудам и красноречию. Они особенно проповедают там, где наверно рассчитывают на общее одобрение и неминуемый успех, под предлогом, что симпатии слушателей поддерживают оратора. Они жалуются и говорят с пренебрежением о слушателях, которые имели наглость не оценить по заслугам их проповеднических талантов. Мелочность свою они доводят до того, что позволяют себе говорить с завистью о проповедниках, имевших больший успех. Одни из них вначале проявляют неутомимое рвение: они громко возвышают голос у себя в церкви и вообще везде, где представляется случай взойти на кафедру. Но делают они это в надежде, что о них станут говорить, как некогда об Ироде: „народ же возглашаше: глас Божий, а не человечь“ (Деян.12:22). Но если надежда обманет их, тотчас же рвение их исчезает, голос притихает. Другие позволяют себе пренебрегать своими обязанностями, если не видят многочисленного в церкви собрания. Они проповедуют реже, чем следует, и не так хорошо, как могли бы это сделать. Этим они доказывают пренебрежение к своей пастве, и неуважение к слову Божьему. И те и другие поддаются искушению злого духа и, для достижения временной славы, жертвуют всеми трудами своими, наградами и надеждами на будущее: „вси бо своих ищут, а не яже Христа Иисуса“.

Избегайте этого, проповедники! Благочестивый пастырь, проникнутый чувством своего долга, с одинаковою ревностию проповедует слово Божие, стоят ли пред его кафедрой простецы в вере и жизни, или люди из числа образованных по веку сему. Он должен чувствовать себя даже особенно счастливым, что ему приходится исполнять свое призвание по отношению к первым, потому что такие слушатели были всегда предметом особенной любви Иисуса Христа и им-то он посвящал главным образом свою деятельность: „помаза Мя благовестити нищим“ (Лк.4:18); „и открыл еси та младенцем“ (Лк.10:21). Распространять Царство Божие, спасать души, жертвовать собою всегда и везде для своей паствы, вот что составляет главную славу всякого пастыря.

Для обобщения всего сказанного нами мы скажем еще следующее. Все проповедники слова Божия должны быть подобны Моисею среди египтян, Илие пред идолопоклонниками, Иоанну Крестителю пред Иродом, апостолам Петру и Павлу, пред различного рода слушателями, наконец Иисусу Христу, нашему Учителю и образцу. Тогда, каковы бы ни были результаты нашей деятельности, после каждой проповеди нашей мы будем иметь право сказать: „чист аз от крове всех: не обинухся бо сказати вам всю волю Божию“ (Деян.20:26–27).

Прошло немного времени, как вышло постановление о повсеместном введении в приходах воскресных бесед с прихожанами, и вот теперь мы видим везде частые беседы пастырей с вверенной им паствой. Опыт показывает, что эти беседы приносят большую пользу.

Приход, куда я поступил, не имел никакой школы, что было очень прискорбно для меня, только что сошедшего со скамьи семинарской и жаждавшего деятельности на поприще народного просвещения. В частных случаях, при встрече и в домах многих своих прихожан я старался узнать от них, правильные ли понятия они имеют о Боге и нравственности. Но тут я встретил полное неведение истин веры: не говоря о каких-либо частных догматах, многие не имели понятия даже о Троичности лиц в Божестве и смешивали Пресвятую Богородицу и святых с Богом. Считая главною причиною этого печального явления неимение в приходе школы, я прежде всего позаботился об открытии ее. Но, не ограничиваясь этим, взялся в то же время за церковную проповедь и воскресные беседы. Последние оказались особенно благотворными.

После бесед вообще о вере в Бога, о том, насколько и что из окружающей нас природы можем знать о Боге, о Троичности лиц в Боге и применительной к этому догмату молитве: во имя Отца и Сына и Св. Духа… прихожане легко усвоили первоначальные истины православной веры. Это объясняется тем, что на собеседованиях возможно было проверять, как слушатели усвояют сообщаемые им сведения, и то, что недостаточно или неправильно было понято ими, разъяснять снова. Но воскресные беседы весьма важны еще в нравственном отношении.

По самому своему назначению каждый пастырь должен находиться в тесной связи с пасомыми, вникать во все подробности их жизни и учить их истинам религиозным благовременно и безвременно. Где же, как не при воскресных беседах это назначение достигается в действительности? где пастырь касается всех сторон жизни своих прихожан, рассматривает их отношения к Богу, к ближним и самому себе, и таким образом входит в тесное общение с ними? Сколько наш русский бедный человек переносит всевозможных несчастий и часто, не находя себе духовного утешения, доходит до роптания на Бога, тогда как на беседе он имеет полную возможность раскрыть пред духовным отцем свою душу и просить у него совета в жизни и надлежащего назидания. Самая обстановка воскресных бесед, в летнее время совершаемых во многих приходах под открытым небом, среди благоухающей зелени, и тем напоминающих частые беседы Спасителя с учениками и народом, располагает прихожан к большей откровенности с пастырем, умножает число собеседников, отклоняет их от многих зол и пороков в воскресные и праздничные дни и содействует, таким образом, успеху пастырской деятельности. Воскресные беседы, полезные сами по себе в деле нравственного назидания слушателей, совершаемые в вечернее время, могут быть весьма мощным вспомогательным средством и для успеха церковного проповедничества. Здесь, если, напр., проповедь была сказана на основании текста из Евангелия, пастырь спрашивает своих собеседников о содержании читанного на литургии Евангелия, о тех нравственных уроках, какие можно извлечь из него, и таким путем переходит к проповеди, проверяя слушателей, насколько они усвоили содержание ее. Ввиду всего этого, на обязанности пастырей лежит всеми мерами и средствами духовными завлекать своих прихожан к посещению воскресных бесед, которые действительно составляют неоцененное благо для простого народа, указывают им всю духовную пользу этих посещений, и конечно, с Божией милостью, каждый пастырь достигнет своей цели…

Свящ. И. Ягодинский

Второе послание к Тимофею

Глава 1

Ст. 1–2. Павел, Апостол Иисус Христов волею Божиею, по обетованию жизни, яже о Христе Иисусе, Тимофею возлюбленному чаду благодать, милость, мир от Бога Отца и Христа Иисуса Господа нашего. Я – апостол, говорит святой Павел, для обетованной жизни, яже о Христе Иисусе, т.е. которая будет дана нам чрез Иисуса Христа. По обетованию жизни. Не говори мне о здешних бедствиях: они доставляют нам обетованную вечную жизнь; и если эта жизнь нам только обещана, то ищи ее там. Итак в самом начале послания апостол Павел утешает Тимофея относительно своих собственных испытаний. Владыка Бог, с Которым совосхотел и Христос, поставил меня, говорит он, апостолом, чтобы я проповедовал людям обетованную вечную жизнь. – Возлюбленному чаду. Может быть чадо и не возлюбленное. Если бы Тимофей не был в высокой степени добродетельным, то не был бы возлюбленным чадом, особенно апостола Павла. Благодать, милость, мир. И теперь Апостол желает Тимофею того же, чего желал и прежде.

Ст. 3–6. Благодарю Бога, Ему же служу от прародителей чистою совестию, яко непрестанную имам о тебе память в молитвах моих день и нощь, желая видети тя, поминая слезы твоя, да радости исполнюся, воспоминание приемля о сущей в тебе нелицемерней вере, яже вселися прежде в бабу твою Лоиду и в матерь твою Евникию: известен же есмь, яко и в тебе. Еяже ради вины воспоминаю тебе возгревати дар Божий, живущий в тебе, возложением руку моею. Видишь ли величие любви? Благодарю Бога за то, что помню о тебе, пишет апостол Павел Тимофею. Это – действительно великая любовь, когда кто сам гордится своею любовью к кому-либо. Чистою совестью. Как же это – с чистою совестью, когда вначале он не знал Христа? Этим апостол Павел показывает, что он не сознавал за собою ничего худого. Если он и гнал Церковь, то гнал из ревности по Богу, а не по каким-либо человеческим соображениям, как напр. многие стоят за ересь ради славы, вполне сознавая гнилость ее. Апостол уместно заявляет об этом, чтобы показать, что он говорит правду, когда говорит о своей любви к Тимофею, и дабы не подумал кто, что он уже больше не любит его, так как не пришел к нему, хотя и обещал раньше прийти. В молитвах моих. Не просто поминаю, но в молитвах днем и ночью. Желая видети тя. Итак не произвольно я лишил себя такого удовольствия. Ты достоин любви за слезы свои, а также за свою и предков своих веру. Видишь, что Апостол не желает тотчас в начале опечалить Тимофея тем, что не придет к нему, но подает ему надежду увидеться. Но в конце послания он показывает, что не увидит уже его по плоти, когда говорит: аз бо уже жрен бываю (2Тим.4:6). Слова следует расположить здесь в таком порядке: Благодарю Бога…, яко непрестанную имам о тебе память…, желая видети тя, да радости исполнюся; затем уже те, которые поставлены в средине: поминая слезы твоя. Далее, чтобы любовь Апостола не показалась безосновательною, он указывает и причину ее. Поминая слезы твоя. Может быть, разлучаясь с апостолом Павлом, Тимофей так был опечален, что и заплакал. Желая видети тя, да радости исполнюся, как будто от одного свидания он исполнится радости. – Воспоминание приемля о сущей в тебе нелицемерней вере. Я поминал тебя, говорит Апостол, в своих молитвах, потому что к этому побуждали меня твои слезы и твоя нелицемерная вера. Яже вселися прежде в бабу твою. Другая похвала, именно – что Тимофей по матери происходил не от еллинов (неверующих), но от иудеев, уверовавших во Христа. Отец его хотя был и еллин, но из страха пред иудеями он был обрезан. И в матерь твою Евникию. Похвалы предкам служат нам к славе, когда и мы подражаем их добродетелям, а если нет, то они служат скорее к осуждению. Но Тимофей подражал. Известен же есмь, яко и в тебе. Итак, действительно ты имеешь нелицемерную веру, так как она основана предками и не может поколебаться. Еяже ради вины, т.е. так как я это знаю в тебе, воспоминаю тебе возгревати дар Божий. Тимофей удостоился духовного дарования, и апостол Павел убеждает его сделать это дарование сильнее и действеннее вниманием, усердием и бодрствованием. В противном случае оно ослабевает: духа не угашайте (1Фес.5:19), говорит в другом месте Апостол. Живущий в тебе возложением руку моею. Когда апостол Павел, поставляя Тимофея во епископа, возложил на него руки, то вместе с тем сошло на него дарование – творить знамения, учить и предстоятельствовать в Церкви.

Ст. 7–9. Не бо даде нам Бог духа страха, но силы и любве, и целомудрия. Не постыдися убо страстию Господа нашего Иисуса Христа, ни мною юзником Его, но спостражди благовествованию (Христову) по силе Бога, спасшаго нас и призвавшаго званием святым, не по делом нашым, но по Своему благоволению и благодати данней нам о Христе Иисусе прежде лет вечных,… Но каким образом я буду возгревать дар Божий? мог спросить Тимофей. Апостол Павел отвечает: если будешь мужественно переносить все испытания… Не бо даде нам Бог духа страха. Бывает и дух, или дарование, страха, – как напр. сказано в книгах Царств: „и напал на них дух страха“, – конечно когда страх служит к пользе; но нам, говорит Апостол, сообщено дарование силы против всяких испытаний, любви к братьям и целомудрия для правой жизни. При всем этом и с нашей стороны должно быть усердие. Не постыдися убо страстию (τὸ μαρτύριον) Господа нашего. Многие треокаянные люди, рассуждая о тайне домостроительства Божия по человеческим понятиям, считают стыдом проповедовать о распятом Сыне Божием, не зная того, что сделано крестною смертию Господа. Но ты, говорит апостол Павел Тимофею, не стыдись – τὸ μαρτύριον – свидетельства, то есть креста Христова, но с дерзновением проповедуй о Нем. Ни мною юзником его. Не стыдись и того, что учителем своим имеешь узника. Если Иисус Христос не постыдился креста, то и я не стыжусь уз. Но спостражди. И не только не стыдись, но страдай вместе со мною, т.е., если и тебе нужно будет претерпеть то же за Евангелие, то не бойся. На это Апостол намекнул и выше, когда говорил: Бог нам дал духа не боязни, но силы. По силе Бога. Затем Апостол и ободряет ученика. Не своею, говорит, силою ты будешь переносить эти страдания. Бог дал уже тебе такую силу и еще даст, а твое дело только показать готовность… Спасшаго нас. Апостол высказывает доказательства того, что Сам Бог будет содействовать и подаст силу мужественно переносить испытания и страдания. Он спас нас от греховной смерти и призвал званием святым, когда мы отвращались от Него, и сделал это не потому, чтобы мы были достойны этого звания, но по своему изволению и благодати. Если же, говорит Апостол, Бог явил такое благорасположение к нам, когда мы были Его врагами, то, когда мы стали друзьями Его и готовы страдать за Него, Он тем более подаст нам силу преодолеть эти страдания. И благодати данней нам о Христе Иисусе прежде лет вечных. Апостол показывает, что свыше предвечно предначертано было даровать нам спасение благодатию чрез Христа Иисуса.

Ст. 10–14. Явльшися же ныне просвещением Спасителя нашего Иисуса Христа, разрушившаго убо смерть, и возсиявшаго жизнь и нетление благовествованием, в неже поставлен бых аз проповедник и Апостол и учитель языков. Еяже ради вины и сия стражду, но не стыждуся. Вем бо, Емуже веровах, и известихся, яко силен есть предание мое сохранити в день он. Образ имей здравых словес, ихже от Мене слышал еси, в вере и любви, яже о Христе Иисусе. Доброе завещание соблюди Духом Святым живущим в нас. От века предначертано было спасение наше, но явным оно сделалось ныне чрез воплощение Спасителя нашего Бога. Ныне, а не прежде когда-либо была объявлена воля (βουλή) Божия, чтобы мир спасался чрез веру. Разрушившаго убо смерть – прощением греха и дарованием воскресения, и возсиявшаго жизнь, т.е. явившего, благовествованием (διὰ τοῦ Εὐαγγελίου), так как из него узнали мы о вечной жизни и воскресении. В неже поставлен бых аз проповедник и Апостол и учитель языков. – Словами этими Апостол, между прочим, намекает и на то, что и Тимофею нужно будет идти к язычникам, и – кроме того – сообщает своей речи еще более достоверности. Еяже ради вины и сия стражду, т.е. ради того, что я проповедник и Апостол. Он как бы так говорит: меня вяжут и ведут в темницу не потому, что я злодей. Но не стыждуся. Претерпеть что-либо за Христа – величайшая слава. Видишь, как Апостол приготовляет ученика к испытаниям, показывая, что если кто-нибудь не постыдится и не устрашится, то самая опасность будет легче вследствие помощи Христовой. Вем…, яко силен есть предание мое сохранити. Преданием (παραθήκην) Апостол называет здесь веру, которую ему передал Иисус Христос для проповедывания, или под этим словом он разумеет здесь верующих, которых Бог вверил ему для научения или которых он сам предал Богу: и ныне, говорил он, предаю вас Богови (Деян.20:32). Одним из числа этих преданных Богу был и Тимофей. Итак Апостол говорит: я знаю, что Тот, в Кого я уверовал и в Ком я уверен, – знаю, что Он может сохранить это предание непоколебимым на тот день. Образ имей здравых словес, т.е. изображение, уподобление, подражание словесам здравым, т.е. касающимся веры и жизни, потому что словеса, касающиеся чего-либо иного – не здравы. Ихже от Мене слышал еси. Не чрез одни только послания Апостол предлагал ученику своему то, что он должен был сделать, но и лично давал ему наставления на словах. Так он поступал во всех случаях. Поэтому, никто не должен считать послания недостаточными на том основании, что они не обо всем говорят. В вере и любви. В вере и любви, данной Павлу чрез Христа, были все его словеса и учения. Доброе завещание соблюди. Под завещанием Апостол разумеет здесь веру и попечение о вверенной Тимофею Церкви. Затем, он показывает, что человеческой силы недостаточно для сохранения всего этого, так как много есть препятствий; поэтому он указывает и способ к сохранению: соблюди Духом Святым. Апостол как бы так говорит: постарайся, чтобы Дух Святой пребывал в тебе, не удаляй Его дурною жизнию, – и сохранишь завещание. Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии: аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий (Пс.126:1).

Ст. 15–18. Веси ли сие, яко отвратишася от Мене вси, иже от Асии, от нихже есть Фигелл и Ермоген. Да даст же милость Господь Онисифорову дому, яко многажды мя упокои и вериг моих не постыдеся: но пришед в Рим, тощнее взыска мя, и обрете. Да даст ему Господь обрести милость от Господа в день он, и елико в Ефесе послужи ми, добрее ты веси. Апостол Павел говорит об искушениях не с тем, чтобы поразить ученика, но чтобы научить его быть мужественным в подобного рода обстоятельствах. Когда Апостол был взят под стражу Нероном, то друзья его из Азии оставили его. В Риме было много людей из Азии, которые сопровождали апостола Павла, и вообще верующих, но все они оставили его, после того как он был взят под стражу. Да даст Господь милость… Видишь ли любомудрие Апостола? Оставивших его он не проклинал, а только упомянул об их поступке, а сделавшему добро он пожелал многих благ – и не только ему одному, но и всему его дому: так все в этом доме были добродетельны, так воспитал их Онисифор. Онисифорову дому. Блажен ты Онисифор, удостоившийся покоить апостола Павла! да будет и наша часть с тобою! Многажды мя упокои (ἀνέψυξε – прохладил, освежил), как некоего ратоборца покрытого пылью и изнемогающего от зноя. И вериг моих не постыдеся. Оставивши в стороне опасности, Апостол на первом плане поставил стыд, убеждая этим ученика своего не унывать, как будто из этого дела мог произойти только стыд, а не опасность. На самом же деле угрожала опасность, так как Нерон сильно разгневался на апостола Павла за то, что он обратил к христианской вере кого-то из его домашних. Но пришед в Рим тощнее взыска мя. Онисифор не только не избегал встречи со мною, хотя и встречаться со мною было опасно, так как я находился в заключении, но и весьма усердно искал меня, пока не нашел. Принимающие же участие в страданиях святых, будут участвовать и в венцах их, как сам же апостол Павел сказал: добре сотвористе, сприобщившеся печали моей (Флп.4:14). Да даст ему Господь обрести милость от Господа. Зараженные маркионитскою ересью делали упрек Священному Писанию, что будто бы оно говорит в этом месте о двух Господах, между тем как в другом говорится об одном: но нам… един Господь Иисус Христос, Имже вся (1Кор.8:6). Что сказать на это? Такое сопоставление обычно в Священном Писании. Апостол как бы так говорит: да позволит ему Господь обрести милость у Него. Если даже принять, что здесь указывается и на Бога Отца, и на Бога Сына, то и в таком случае не будет ничего странного. И Бог Отец – Господь, и Сын – Господь, и Дух Святой – Господь, но во всех трех лицах является один Господь. Рече Господь Господеви моему (Пс.109:2). – Можно предполагать также, что вышеприведенными словами указывается на различие лиц Пресвятой Троицы, подобно тому как сказано: и Господь одожди на Содом и Гоморр жупел, и огнь от Господа с небесе (Быт.19:24). Обрести милость. – Если Онисифор, будучи таким, нуждается в милости для того, чтобы спастись, то что говорить о нас? И елико во Ефесе послужи. Всегда он служил и в Ефесе, и в Риме. Таким должен быть усердный человек, всегда за делом.

1) Если в первый день св. Пасхи священник с диаконом служит литургию, то священнику приличнее читать Евангелие за этой литургией на каком языке?

Если буквально следовать указанию Типикона, то и священнику, равно как и диакону, должно читать Евангелие за литургией в первый день св. Пасхи на славянском языке (см. в Типиконе гл. 50). Но у нас, по примеру других поместных православных церквей, принято читать Евангелие за литургией в первый день св. Пасхи на разных языках, когда эта литургия отправляется несколькими священнослужителями. В основании этого обычая, находящего для себя оправдание в практике других поместных православных церквей, вполне рациональная цель – желание, чтобы ни один из стоящих в храме не остался не понявшим Евангелия, читаемого на литургии в первый день св. Пасхи. Сообразно с такою целью, в приходах с коренным православно-русским населением приличнее священнику читать Евангелие за литургией в первый день св. Пасхи – на русском языке, в приходах же с инородческим населением – корел, чуваш, мордвы, черемисов и проч. – на их языке. Чтение же Евангелия за литургией в первый день св. Пасхи на древнеклассических языках или на новейших иностранных языках, когда оно не вызывается никакою необходимостию, а тем более когда оно остается непонятным ни для кого из предстоящих в храме, обнаруживало бы в священнослужителе неосмысленное стремление заявить только свою ученость. И, насколько нам известно, в приходах с коренным русским населением, священники, вместе с диаконами отправляющие литургию в первый день св. Пасхи, обыкновенно читают Евангелие за этой литургией на русском языке или так же, как и диаконы, на славянском языке.

2) Какое »правило« и какие »входные молитвы« читать священнику в седмицу Пасхи?

По чинопоследованию пасхального богослужения седмичные службы, посвященные на каждый день недели особым святым и священным воспоминаниям, не правятся; посему и священнику нет побуждений читать каноны Бесплотным Силам, Иоанну Предтече и прочие каноны, назначенные Церковию в соответствии с каждодневным богослужением. По нашему мнению, священнику готовящемуся к служению во дни св. Пасхи, довольно прочитать с вечера пасхальный канон, вместо канона Иисусу Сладчайшему, канон ко св. причащению и вечерние молитвы. Было бы малоуместным и пред самою литургией во дни св. Пасхи вполне вычитывать обычные »входные молитвы«. В числе обычных входных молитв первое место занимают покаянные тропари: »Помилуй нас, Господи« и проч. Естественно, что эти тропари благоприличнее заменять тропарями пасхальными, какие положены на часах пасхальных, т.е. после начального возгласа и троекратного »Христос воскресе из мертвых« читать: »Предварившыя утро яже о Марии«,»Аще и во гроб снишел еси, бессмертне« и проч., а затем из обычных »входных» молитв« неотложно читать: »Пречистому Твоему Образу«, »Милосердия сущи источник« и »Господи, ниспосли руку Твою с высоты жилища Твоего… да бескровное священнодействие совершу«. Так по крайней мере в монастырях совершают »входные молитвы« пред литургией в пасхальную седмицу.

В чем состоит то служение, для какого пастырь Церкви является к постели больного? И какого рода помощь он может предлагать болящим?

Двоякого рода служение ожидается от пресвитера при постели больного – богослужебное и пастырски-попечительное. Пастыря Церкви зовут к больному, как уполномоченного Церковью молитвенника пред Богом и раздаятеля божественной благодати; но он может являться к страждущему болезнью не только как священник, но и как отец – попечитель своих прихожан. Различны действия, в каких проявляется то и другое служение; но они могут быть совмещаемы между собою: посещение священником больного для богослужебного действия или совершения над ним таинства может открывать повод и случай к обнаружению пастырской попечительности о болящем.

Литургическое служение священника при постели больного более видно и в нашем быту более требуется, чем служение пастырское. Когда зовут священника к больному, то обыкновенно просят его совершить над ним ту или другую так называемую у нас требу и преподать ему то или другое таинство. Но так как это служение издавна и повсюду практикуется и имеет определенную, твердо установленную, форму, то оно не вызывает многих и подробных разъяснений. Не входя в подробные разъяснения, мы считаем необходимым указать здесь те требования, выполнение которых обязательно для пастыря Церкви, если он хочет стоять на высоте своего призвания и не желает дать повода к нареканиям на себя.

К больному приглашают священника, чтобы исповедать и причастить его или, как говорят у нас, напутствовать его, – иногда, чтобы совершить над ним таинство елеосвящения, иногда, чтобы помолиться за него и отслужить молебен о его выздоровлении или облегчении его по положению.

Первое, что здесь требуется от священника, – это всегдашняя готовность спешить на обращенный к нему зов больного или его родственников. В особенности не извинительно ему мешкать, когда его зовут исповедать и причастить больного. В этом отношении побуждениями для него к скорейшему исполнению требуемого должны быть не только попечительная любовь пастыря к своим духовным детям и сознание своего долга, но и представление той великой ответственности, какой подвергается священник, если по его нерадению тот или другой из его пасомых лишен будет последнего напутствия пред своею смертию. „Буди страж день и нощь с крещением, покаянием и причащением“ (говорит иерею святительское поучение). „Аще кого изгубиши леностию и нерадением, мука их на тебе взыскана будет“. „Если за чьим нерадением умрет больный без причастия (замечает Книга о должностях пресвитеров³⁶ приходских), иерей убо жестокому истязанию, или по рассуждению обстоятельств извержению подпадет“. Потому, если ночью будет позван священник к больному, нельзя до утра откладывать посещения больного; если в бурю и непогоду будет сделано подобное приглашение, нельзя отговариваться неудобствами пути, но нужно, пренебрегая собственным спокойствием, спешить туда, где ждет вместе с ним спасающей благодати Божией душа, готовящаяся перейти в загробный мир. Положение священника в этом случае подобно положению воина. Когда солдата поставят на часах или прикажут ему идти в какое-либо место, по долгу службы, он выполняет порученное ему, несмотря ни на какие препятствия, и если сойдет со своей стражи или не тотчас исполнит данный ему приказ, потому что открылась буря и непогода, он вызовет против себя строгое взыскание, как нарушитель своего долга. Равным образом, если приглашение застанет священника за каким-либо важным занятием, все дела он должен бросать, чтобы поскорее принести спасающую благодать человеку, в ней нуждающемуся. Когда человек подвергается большой опасности и нужно спасти его от нее, долг человеколюбия требует от всякого тотчас же подавать ему руку помощи, и отговорки недосугом здесь не могут иметь никакого значения; если видят, например, что утопает несчастный, кто может, спешит спасти его, бросая все, чем был занят, потому что одна минута промедления, и спасение, пожалуй, будет поздно и невозможно. Этот пример может иметь полное приложение к священнику, позванному напутствовать больного. У него даже более побуждений бросить все, чтобы поспешить на зов умирающего, чем у людей, видящих человека в опасности потерять жизнь. Решающиеся спасать, положим, утопающего сторонние для него люди, а священник приглашается к духовным детям своим, которые поручены его заботам и которые связаны с ним многими узами. Там дело идет о спасении временной телесной жизни, а здесь нужно спасать душу, и не от временной, а от вечной погибели. Святая Церковь, чтобы внушить пастырям полную бдительность по отношению к указываемой нами их обязанности, дозволяет прекращать на время или отлагать до другого дня священнодействие литургии³⁷, если священника позовут для немедленного напутствования больного в жизнь вечную (когда такой зов последует раньше Великого входа).

Этого мало, что священник всегда без замедления должен являться на зов больного или его родных, для подаяния ему религиозной благодатной помощи. Он должен внушать прихожанам, чтобы они, в случае опасной болезни своего собрата, не медлили сообщать ему об этом для того, чтобы он своевременно мог исполнить для него пастырский долг свой, и чтобы больной не был лишен таинственного напутствия от замедления в извещении священника об опасном положении его³⁸. Кроме желания оказать требуемую помощь близкому человеку, здесь должно возбуждать людей к бдительности и поспешности живое представление той вины, какая падает на человека, если от его равнодушия и медлительности не будет преподана священником таинственная благодать больному, находящемуся в опасности жизни, и больной встретит смерть, не приняв от служителя Церкви, ни предсмертного разрешения грехов, ни залога вечной жизни, преподаваемого в тайне Тела и Крови Христовой. По Книге о должностях пресвитеров приходских не известившие своевременно священника об опасном положении больного отлучению от божественных Таин подпадают³⁹.

Случается, что напрасно беспокоят священника, – представляют ему положение больного крайне опасным и требуют, чтобы священник тотчас же отправлялся для напутствия больного, а между тем больной вовсе не в опасном положении и мог бы ждать священника не час только, а, пожалуй, день и другой. Священник, бросая все, спешит на зов, и когда находит положение больного не так опасно, как оно ему представлено, нередко открыто заявляет свое недовольство за напрасное беспокойство. Такие случаи могут повторяться не раз, и они могут поселять в священнике недоверие к заявлениям прихожан, под влиянием которого он может лениво и невнимательно отнестись к зову того или другого больного, действительно опасного, и под какими-либо уважительными причинами отложить свое посещение больного для исполнения над ним христианского долга. В этих случаях со стороны священника необходима крайняя осмотрительность и сдержанность. Было бы несогласно с духом пастырской кротости и любви, если бы он открыто заявлял досаду и нетерпение, увидав, что его поспешно позвали к больному, вовсе не опасному. Тем более неуместно выражение этой досады, что ошибка и напрасные страхи, при каких прихожане поспешно приглашают священника к больному, почти всегда бывают невольные и не имеют в основании своем дурного источника. Между тем неоднократное заявление этой досады может иметь своим следствием то, что совестливые люди будут стесняться беспокоить священника, когда того будет требовать настоятельная нужда, и иные чрез это будут лишены своевременной благодатной помощи в последние минуты своей жизни. Уже поздно являться с этою помощью, когда человек в крайнем изнеможении потеряет сознание. – Кроме того поставленный Церковью стражем своей паствы и призванный охранять ее и доставлять ей все, требуемое ее религиозными нуждами, он не может слишком дорожить своим спокойствием, в ущерб исполнению своего долга. Опасение лишить кого-либо из своих духовных детей благодатного религиозного утешения в тяжелые минуты должно иметь для него более веса и значения, чем личные удобства и какие-либо занятия, хотя бы и важные, но терпящие отлагательство. Притом раз и другой тревога, безвременно оторвавшая его от дела для служения больному, могла быть ошибочна, не быв вызвана настоятельною нуждою; но третий раз она была не напрасна, и этого достаточно для того, чтобы извинить зовущих священника не во время и не жаловаться на то, что без достаточной причины отрывают от дела. Обыкновенный пастырь, приставленный к стаду, без замедления бежит туда, где предполагает или где ему указывают опасность для овец его, и если окажется, что нет там опасности, куда спешил он, охраняя стадо, он не досадует на это, не досадует на то, что напрасно бежал туда, где опасность была мнимая, а радуется, что нет предполагаемой беды для стада, и доволен тем, что исполнил свое дело, был там, куда призывала его бдительная охрана стада. Такими же чувствами должен руководиться и пастырь словесных овец. Всюду, куда зовет его опасное положение вверенной его попечению души, хотя бы только предполагаемое, ему нужно спешить, чтобы исполнить свой долг: лучше предпринять излишний труд, чем тревожиться мыслью, не упущено ли благоприятное время для спасения души из его словесного стада, и подвергать себя нареканиям и ответственности.

Тяжело для пастыря посещение больных во время эпидемии или при появлении заразительной болезни. Естественна с его стороны в этом случае боязнь, как бы от соприкосновения с больными не подвергнуть себя опасности и не перенести заразу на близких своих, в свой дом. Чувство самосохранения, под влиянием этой болезни, побуждает его уклоняться от посещения таких домов, в которые вторглась опасная, заразительная болезнь. Но голос чувства самосохранения должен смолкнуть пред требованиями долга и пред возбуждениями любви христианской, какою должен быть одушевлен пастырь Церкви в своей деятельности по отношению к пасомым. Воин безропотно идет в битву, когда требует того долг присяги и воля начальника, хотя знает, что, может быть, в жару битвы ему угрожает смерть или тяжкая рана. Равным образом, врач не отказывается и не может отказываться являться к заразительно больным, когда приглашают его к ним для подания помощи. Пастырь Церкви, носитель высшего нравственного духа и руководитель других в точном исполнении христианских обязанностей, не может и не должен стоять позади их в подвиге самоотвержения, к какому призывает его звание. Конечно, не следует пренебрегать опасностью и, так сказать, напрашиваться на нее; при посещении заразительных больных можно и нужно принимать в руководство врачебные советы и пользоваться всеми средствами, какие предписывает благоразумие, чтобы по возможности предохранить себя от заразы. Но приняв меры предосторожности, с бодрым духом он должен спешить и к заразительно больному, когда приглашает его преподать ему религиозное утешение в святых таинствах Церкви. Должна ободрять и подкреплять его в подобных случаях надежда на Бога и Его всесильную помощь, охраняющую нас на всех путях наших. Внушая другим доверие всеблагому Промыслителю, пекущемуся о всех нас, может ли он сам предаваться малодушию и смущению, когда пастырский долг велит ему посетить больного заразительною болезнью, требующего его помощи? Ему более, чем кому-либо, должно быть известно, что Господь хранит верных служителей Своих, в тяжелые времена самоотверженно исполняющих долг любви христианской. А если угодно будет Его благости допустить доброго пастыря до восприятия заразы на службе болеющей братии, с покорностью нужно принимать Божие испытание. Во время эпидемий весьма часто бывает, что подвергаются ей не столько те, которые служат другим больным, сколько те, которые сторонятся от всех и избегают всякого общения с людьми, могущими передать им заразу. Никогда не нужно опускать из вида, что нашим животом и смертью Господь владеет. Здесь, когда смущает пастыря помысл и робость овладевает его душою, пусть для ободрения своего духа он вспомнит, что в лице каждого больного ждет к Себе Своего служителя Сам Господь, как сказал Он в Евангелии (Мф.25:36). Одно это воспоминание, полагаем, способно придать много спокойствия и решительности пастырю, колеблющемуся сомнениями и страхом, ввиду зова в такой дом, где гнездится зараза.

(Продолжение будет).

Мы уже имели случай говорить к вам, отцы и братия, о том, что всякий священник в деле проповедничества должен иметь образцом своим Господа нашего Иисуса Христа. Теперь я обращу ваше внимание на другую сторону деятельности нашего Господа и Учителя – на Его отношение к детям. – Простота детского возраста, невинность и незлобие привлекали к себе любовь Спасителя и возбуждали в Нем сердечные попечения и заботы о детях. Во многих местах Евангелия мы находим указания на то, как горячо и нежно любил Он детей. И Сам Он учил их, обнимая их и благословляя, и вместе с тем поручал их любви и заботам Своих апостолов. Поэтому и мы – ученики и служители Христа Спасителя должны любить детей и столько же заботиться о них, как и о взрослых своих пасомых. Он подавал Сам пример, как следует обходиться с детьми, как учить их; этому примеру должны следовать все мы – священники. В противном случае тот из нас, кто не посвящает достаточно времени и усердия на исполнение этой важной стороны своей пастырской деятельности, докажет непонимание своих обязанностей и обманет надежды, возлагаемые на него Спасителем. Пренебрегая примером и наставлениями, данными нам нашим Господом и Учителем, мы уклоняемся от пути, который Он начертал нам.

Дети – эти маленькие создания Божии суть агнцы из стада небесного Доброго Пастыря; земные духовные пастыри призваны пасти и это стадо Божие. Дети – молодые растения, растущие на ниве Спасителя, – растения нежные, чувствительные, впечатлительные; обязанность каждого пастыря поливать их, ухаживать за ними, предохранять от летнего зноя и зимней стужи. Они составляют надежду Церкви, семьи, общества; они – зародыши будущего. На нашей обязанности поэтому лежит забота о их будущности. Устраняя от них все вредное и опасное, мы должны сеять в их сердца зародыши мыслей и чувств, способных сделать из этого грядущего поколения искренно верующих христиан, добрых и почтительных детей, мужественных и верных сынов отечества.

Пример Господа нашего Иисуса Христа должен быть всегда пред нами образцом нашей деятельности в отношении к детям наших прихожан. Посмотрим внимательнее на этот пример.

I.

Читая Евангелие, мы видим, а еще более можем предполагать, с какою поспешностью дети окружали Спасителя и теснились около Него, при Его появлении на улице, на площади и даже в храме. Они были постоянными свидетелями многочисленных и поразительных чудес, когда например, немой начинал говорить, слепому возвращалось зрение, умерший воскресал. Все такие чудесные действия, естественно привлекали внимание детей, по природе очень любопытных. Их привлекала тоже невыразимая красота божественного Учителя, чудесная особенность Его характера, нежность Его обращения, делавшие таким легким доступ к Нему. Ученики Спасителя, проникнутые чисто человеческими предрассудками, находили эти сборища странными, докучливыми. Вместо того, чтобы возбуждать благочестивое рвение этих малюток и лично подводить их к Спасителю, они возбраняли: „прещаху приносящим“ (Мк.10:13). Однако, „видев Иисус, негодова“. И действительно ученики своим поступком могли возбудить только чувство негодования со стороны Спасителя, любившего детей с особенною нежностью, так как души их невинные и непорочные были поистине храмом Божиим. Разве это негодование Спасителя на учеников Своих, всегда такого доброго, снисходительного, кроткого, не доказывает нам Его желания дать наставление всем пастырям Своим? Нет сомнения, что этим Он хочет указать им, что те, на ком лежит обязанность учить во имя Его все народы, людей всех званий, состояний, полов и возрастов, должны обращать особенное внимание на детей, пользовавшихся особенною любовью Его.

В этом отношении, отцы и братия, нам предстоит особого рода проповедь, иного рода беседы и речи, чем когда мы говорим со взрослыми и пред взрослыми. Слушатели пред нами иные, поэтому и тон и содержание наших проповедей должны быть иные. Следует ли припоминать вам, что Иисус Христос первый подал нам пример, как следует поучать детей? Вам хорошо известен пример, поданный Им, когда Ему было всего двенадцать лет. Вы, по всей вероятности, не преминули представить вниманию обучаемых вами детей эту прекрасную черту из жизни Спасителя. Каждый из нас, без сомнения, чувствует, как сильно пример этот должен возбуждать наше пастырское усердие и попечение. Обратим лучше внимание на позднейшую деятельность Спасителя среди этих едва пробивающихся цветков; присмотримся, с какою заботою поучает Он этих малюток всякий раз, когда к этому представляется случай. А как премудро отыскивало эти случаи Его поистине материнское попечение о детях. Не Он ли Сам внушил отцам и матерям мысль привести к Нему маленьких детей? Родители подводят к Нему своих детей с сердцем, преисполненным доверия, и чувство радости, испытываемое божественным Учителем, при виде их, светится как на лице Его, так и во всех Его словах. Какая кротость в Его взорах! Какая сияющая улыбка на устах Его! Какая любовь во всех Его словах! „Оставите детей приходити ко мне“ (Мк.10:14). Подойдите ко Мне, мои маленькие дети! „И объем их“ – Он обнимает их, прижимает к Своему сердцу;... „возлож руце на них, благословляше их“; Он полагает на их головы Свои руки и благословляет. „Тацех бо есть Царствие Божие“. Не оставил Он их, конечно, при этом без своих наставлений. Он говорит им о небе. Он обещает им, что, если они будут всегда благонравны, просты, невинны, какими бывают обыкновенно в их лета, это прекрасное небо будет для них открыто, что Сам Бог введет их туда, чтобы посадить на престоле славы... „Иже аще приимет сие отроча во имя Мое, Мене приемлет“ (Лк.9:48). В собственных глазах их Он возвышает их значение, показывает их преимущества, права их.

Продолжая свою речь, Иисус Христос обращается к Своим ученикам, но слова Его касаются главным образом прочих слушателей: „И иже аще соблазнит единаго от малых сих“… Он говорил им о всех опасностях мира, о нравственных правилах его, его примерах и соблазнах. Этими наставлениями Он старался предохранить их от соблазнов; Он предупреждает, что строго накажет тех, кто введет их в соблазн: „И иже аще соблазнит единаго от малых сих, верующих в Мя, добрее есть ему паче, аще облежит камень жерновный о выи его, и ввержен будет в море“ (Мк.9:42). „Блюдите, да не презрите единаго малых сих“. Далее Он говорил, что детская невинность и простота должны возбуждать всеобщее уважение; в этих словах видно желание внушить им особенную любовь к добродетели: „Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего Небеснаго“ (Мф.18:10). Он уяснял им значение ангелов, неусыпному попечению которых поручены их молодые души; Он говорил им о существовании ангелов, их призвании, могуществе, милосердии и славе. Он представлял им ангелов вечно созерцающими лице Отца Небесного, но не перестающими вместе с тем заботиться и о детях, просвещать их, внушать им добрые и благие советы, поддерживать их осторожность, бдительность для противодействия всему злому, всем хитростям и козням, окружающим их, и для одержания победы над всеми усилиями и ухищрениями злого духа. Наконец Иисус Христос пользуется другим обстоятельством, сближающим Его с детьми, чтобы дать наставление всем взрослым: „аминь глаголю вам, аще не обратитеся и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное“ (Мф.18:3). Он говорит им о христианском смирении – основании всех добродетелей: дитя, говорит Он, по своему маленькому возрасту, по своей невинности, простоте есть олицетворение этого смирения. Необходимо поэтому всякому сделаться нравственно ребенком, чтобы войти в Царство Небесное: иным путем никто не войдет туда.

Вы, без сомнения, заметили, что Спаситель благоволил говорить пред детьми о самых важных вопросах, касающихся жизни христианской, и что, в Его изложении, вопросы эти являются всегда доступными и удобопонятными для детского ума. Он говорит им о конце нашего существования, о Царстве Небесном, о всех способах к достижению его, о мире со всеми его ухищрениями, искушениями, соблазнами, представляющими главное препятствие к достижению жизни вечной, о покровительстве ангелов, христианском смирении, открывающих нам путь в небо. Невольно приходишь к тому заключению, что этими так предусмотрительными, так нежными заботами о детях Иисус Христос хотел подать пример нам – пастырям Его стада, указать нам путь, по которому мы должны следовать, одним словом поставить Себя Самого, как пример и образец в деле обучения, просвещения детей и в выборе способов, к каким нам необходимо прибегать, чтобы, как следует, исполнить свое призвание. В качестве пастырей, проповедников, духовников, мы не должны направлять все свои заботы и старания исключительно на взрослых верующих, достигших того возраста, когда ум владеет полной силой и полным развитием. Дети имеют полное право домогаться, чтобы и им была уделена часть нашего времени, нашего попечения, наших забот; право их в данном случае тем более священно, что они более слабые создания. Да разве эти творения Божии не созданы, как и все прочие, по образу и подобию Его? Будучи еще малыми, они сохранили на себе тем сильнейший отпечаток руки Создателя. В данном случае они заслуживают тем большего внимания с нашей стороны и уделения им по крайней мере тех же забот, что и взрослым. Ведь души их тоже искуплены кровью Спасителя. Неужели вина их в том, что они юны? Разве это обстоятельство не должно возбуждать к ним большего интереса и больших симпатий с нашей стороны? Нося еще на себе чистую одежду невинности, души их представляют из себя святилище Св. Духа; тела их, не опозоренные пороком, – храм Его.

К тому же, отцы и братия, ведь все надежды наши главным образом покоятся на детях. Проповедники, пастыри! согласитесь, что влияние ваше на взрослых далеко не соответствует идеалу, к которому стремится каждый из вас. Увы! Старая привычка имеет на них гораздо больше влияния, чем то добро, о котором вы им проповедуете, но к которому они не привыкли; ваши самые красноречивые убеждения очень часто встречают отпор в отвердевших душах их. Сердца их, подчиненные эгоистическим наклонностям, не поражаются вашими словами; в этом кроется причина всех ваших огорчений. Нужно сознаться, без всякого впрочем отчаяния, что современное молодое поколение (средний возраст) сильно испорчено, и что, несмотря на все наше рвение, всю преданность своему делу, вам не удается наставить их на путь истины. Вы потратите все свои силы, израсходуете все свое рвение на всех дорогах и путях, попираемых ногами людей, сходя же в могилу, вы с горечью сознаетесь, что все, сделанное вами для рода человеческого, в сто раз меньше содеянного апостолами для своих современников. Тут не место распространяться о многочисленных причинах такой громадной разницы. Из сказанного мы можем только заключить, как важно для нас овладеть поколением, идущим на смену нынешнему и долженствующим в свою очередь быть деятелями в судьбах мира; как важно обновить общество влагою божественного источника, переродить семью, делая молодое поколение строго христианским, внушая ему любовь к Спасителю и научая его исполнять все Его святые законы. Поэтому дети составляют главный предмет наших самых дорогих надежд и упований. Через них вы не только можете, но даже должны обновить общий дух своего прихода, переобразовать его, изменить, сделать строго христианским. Пастырь, пренебрегающий этой важной стороной своего призвания – обучением детей вере и нравственности, испытает на себе и на своем приходе осуществление угрожающих слов пророка: „се дние грядут, глаголет Господь: и послю глад на землю“. Господь пошлет голод, но не телесный, а духовный:… „не глад хлеба, не жажду воды: но глад слышания слова Господня“ – полное лишение возможности слышать слово Божие: „И поколеблются воды от моря до моря и от севера до восток, и обтекут, ищуще словесе Господня, и не обрящут“: души будут жаждать слова Божия и не услышат его. „В тот день оскудеют девы добрыя и юноши в жажди“ (Ам.8:11–13). „Младенцы просиша хлеба, и несть им разломляющаго“ (Плч.4:4). Молодые люди, девушки, отроки и отроковицы будут умирать от голода и жажды: они домогаются жизненного хлеба, священник же не является, чтобы уделить им его.

Нет, отцы! Вы никогда не испытаете этого на себе. Проникнутые любовью к обязанности, завещанной вам Спасителем, прилагайте все свои усилия, чтобы следовать по пути, начертанному вам самим божественным Учителем, лично поучавшим детей; смотрите на просвещение и учение их, как на главную цель, к которой должны стремиться все ваши помыслы, вся ваша деятельность. Пусть дети будут центром ваших самых старательных забот: „не бойся, малое стадо: яко благоизволи Отец ваш дати вам Царство“ (Лк.12:32); пусть они будут вам этим маленьким стадом, стадом, которому Бог обещал Царство Небесное. Исполненные этих благих помыслов, предохраняйте их от опасностей, которым они по необходимости будут подвергаться в этом мире, где все может послужить им препятствием для достижения Царства Небесного. Не переставайте повторять им слова пророка: „приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас“ (Пс.33:12); и слова ап. Иоанна: „чадца моя… Пишу вам, дети“…; для вас ап. Иоанн написал эти слова: „…не любите мира, ни яже в мире. И мир преходит, и похоть его“; не любите мира ни похотей его, потому что мир со всеми своими прикрасами и ложным блеском быстро проходит; а вместе с ним исчезают и все его блага, все удовольствия его: „…а творяй волю Божию, пребывает во веки“ – дитя, исполняющее свято волю Божию, ставящее ее выше всех земных благ, всех удовольствий мира, будет жить вечно. „Чадца моя“, мои дорогие дети. „Ныне чада Божии есмы“… вы теперь дети Божии; „и не уявися, что будем“. – А я вам скажу это. Придет день, когда вы будете подобны Богу, уподобитесь Ему. И вот каким образом вы достигнете этого подобия. „Подобни Ему будем, ибо узрим Его, якоже есть“. Вы уподобитесь Ему, потому что будете вечно созерцать лицо Его, увидите Его таким, каким Он есть… „И всяк имеяй надежду сию Нань, очищает себе, якоже Он чист есть“ (1Ин.2:1, 14, 15, 17, 3:2, 3); но чтобы иметь право питать эту надежду, необходимо прилагать все свои усилия, чтобы исполнять заповедь: „будьте святы, якоже и Аз свят есмь“.

Чувство, вдохновляющее такую речь, в связи с тем высоким мнением, какое каждый из вас должен иметь относительно своего призвания учить детей, укажет вам во-первых, какие вопросы, догматические или нравственные, следует постепенно развивать перед детским разумом, во-вторых, сообщит вам силу и крепость для надлежащего исполнения этой трудной задачи и откроет те способы и приемы, при помощи которых вам можно будет получить плоды ваших пастырски-педагогических трудов.

(Продолжение будет).

V. Литургия

1) Для совершения литургии прежде всего должно быть приготовлено полное облачение для священника и диакона, причем облачения священнические располагаются на особом аналое в следующем порядке: сначала фелонь или риза, на ней пояс и поручи, сверху их набедренник, если священник имеет право на ношение его, потом епитрахиль, и наконец сверху всего подризник. Диакону уготовляются таким же образом стихарь, орарь и поручи. Если в церкви имеется росписание, какие когда употреблять священные одежды, то неуклонно следовать этому росписанию. Если же такового нет, то всякий раз заранее об этом следует спросить священника и затем приготовлять облачения согласно его указанию и распоряжению. В некоторых местах распоряжение насчет употребления тех или других облачений находится в руках церковного старосты. Этого не должно быть: хозяин церкви есть ее настоятель – священник, – и потому прислуживающие в церкви пономари обязаны его одного спрашивать и ему одному повиноваться во всяком случае.

2) Вместе с приготовлением облачений для литургии – на обязанности пономарей лежит также развести огонь для кадила, иметь воду в рукомойнике для омовения священнослужащими рук пред литургией и после нее, поставить на уготованном месте близ жертвенника просфоры, а также вино и воду в кувшинчике для проскомидии, и положить воздухи или покровцы для покровения святых даров. Полагать просфоры на самом жертвеннике или ставить тут же вино и воду пономарям, как мирянам, запрещается. Хорошо также заранее уготовить сосуд для согревания теплоты пред причащением, чтобы он был сейчас под руками, когда понадобится, также посмотреть утиральник, что для отертия рук, чтобы он был чист и находился на своем месте, и т.д.

3) Когда, помолившись пред царскими вратами, священник приступит к облачению в священные одежды, то прислуживающий должен тут же находиться возле него, чтобы завязать пояс сзади и вообще посмотреть, чтобы подризник и прочие одежды на священнике были в порядке. Затем сейчас же возлить воду на руки священника, когда он приходит к рукомойнику и начинает читать псалом: „умыю в неповинних руце мои“, подать ему утиральник для отертия и, поставивши все на месте, зажечь свечу на жертвеннике пред началом проскомидии. – Можно впрочем зажигать эту свечу и раньше, смотря по тому, где как принято.

4) Ежели на проскомидию будет подано много поминальных записок или книжек, а священник служит без диакона, то прислуживающий в алтаре, по желанию или указанию священника может пособлять ему в чтении этих записок или книжек, прочитывая имена живых, когда священник поминает таковых, и потом умерших, когда таковые поминаются по уставу. Желательно также, чтобы прислуживающие в алтаре сами подходили к жертвеннику во время поминовения священником живых и умерших и тут поминали своих присных и знаемых за здравие и за упокой их. – Священники при этом могут дозволять прислуживающим прочитывать их же собственные помянники или записки, как и помянники и записки лиц посторонних, также подавать себе просфоры с надписями на них для поминовения и т.п.

5) К концу проскомидии, когда поминовение на ней оканчивается, пономарь должен готовить кадило и подать таковое диакону, если он есть; сам же прислуживающий при этом может подавать священнику покровцы и воздух для покровения св. даров. Если же диакона не имеется, то поднести кадило священнику и держать его в правой руке, пока священник не прочитает молитву кадила: „Кадило приносим Ти, Христе Боже“. Потом взять кадило за подножие одною рукою, а другою рукою снявши с него верхнюю крышку, чтобы огонь в кадильнице оставался открытым, держать ее таким образом, доколе священник не окадит звездицы и малых покровцев. Когда священник возьмет большой воздух в руки, кадило спустить вниз, в его обыкновенное положение, потому что этот воздух обыкновенно окаживается, чрез укутывание им кадила кругом сего последнего. Засим кадило подается священнику для каждения пред святыми дарами, во время какового каждения, когда священник произнесет: „Слава Тебе, Христе Боже, упование наше“, прислуживающий должен вполголоса произнести: „Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне и присно и во веки веков, аминь. Господи, помилуй; Господи, помилуй; Господи, помилуй; благослови“. Священник после этого читает отпуст, по окончании которого прислуживающий произносит: „аминь“ и берет кадило у священника. – После сего диакон или священник кадит всю церковь; в это время возжигаются свечи на престоле, – и начинается литургия.

6) Когда начнут петь: „Единородный Сыне“, готовить свечу для малого входа, а если литургия бывает соборная с двумя–тремя диаконами, кроме первенствующего в службе, по кадилу. Малый вход начинается непосредственно после малой ектении, следующей за „Единородный Сыне“ и идет в таком порядке, как и вход на „Великой вечерни“, – причем, если будет два свещеносца, оба идут пред диаконом или священником чрез северные врата и останавливаются один пред местною иконою Спасителя, а другой пред иконою Божией Матери, потом входят в алтарь одновременно со священнослужителями тот, что с правой стороны от священника южными, а тот что с левой – северными вратами и т.д.

7) По прочтении и пропетии входных тропарей и кондаков священник возглашает: „Яко свят еси, Боже наш“, и если есть диакон, то сей последний произносит: „Господи, спаси благочестивыя“. В это время готовить кадильницу для Апостола, – и затем подать ее священнику или диакону по пропетии прокимна. – Во время самого апостольского чтения возжигается свеча на Евангелие, и если служба идет с диаконом, ставится пред царскими вратами аналой для чтения Евангелия. – Во время пения: „Аллилуйя“, диакон выносит Евангелие на аналой. Если свещеносец один, то он выходит северною дверью, проходит пред диаконом за аналоем и останавливается по правую сторону сего последнего; по прочтении Евангелия входит в алтарь южною дверью. Если же будет два свещеносца, то другой, выходя из южной двери, должен пройти вперед аналоя, между аналоем и царскими вратами, и остановиться по левую сторону аналоя в то самое время, когда его товарищ, выходящий из северной двери, идя, по выше указанному, пред диаконом останавливается по правую сторону аналоя. – Само собою следует, что тот из свещеносцев, что стоит по левую сторону аналоя, должен возвращаться в алтарь чрез северные двери, как его товарищ чрез южные и т.д. – Аналой после чтения Евангелия всего лучше убирать третьему, постороннему лицу, чтобы свещеносцам не расхаживать по церкви, но если такового нет, то свещеносец должен принять его с места сейчас же, не входя в алтарь и с свечою в руках, а потом уже возвращаться на свое место.

8) Если после сугубой ектении имеет быть ектения заупокойная, то приготовить кадило и пред возгласом: „Яко милостив и человеколюбец“, предложить оное для благословения священнику и отнести диакону на его место. Потом, когда диакон произнесет всю ектению, взять у него кадило и на возглас: „Яко ты еси воскресение“ подать оное священнику. – По окончании возгласа взять кадило у священника. Если священник служит один, то кадило пред началом заупокойной ектении подается ему. – В тех случаях (как это делается напр. в настоящее время), когда после сугубой ектении читается особая молитва, то кадило на заупокойную ектению следует подавать после молитвы.

9) Когда диакон или священник начнет произносить последнюю ектению пред Херувимскою песнию: „Паки и паки миром Господу помолимся“ – готовить кадило и в начале пения: „Иже херувимы“, по отверстии царских врат подать оное диакону. Если же священник служит без диакона, то с началом пения Херувимской песни он прочитывает прежде тайно известную молитву: „Никтоже достоин от связавшихся плотскими похотьми“, и только после сего отверзает царские врата; теперь только и подавать ему кадило. После этого готовить свечу для Великого входа, и если служба идет с диаконом, то выходить с нею пред служащими на средину церкви, и остановившись с правой стороны, стоять во все время до окончания поминовения „всех православных христиан“ и затем входить в алтарь вместе со священником чрез южные врата. Если же диакона нет, то по возвращении священника от каждения в алтарь, взять кадило у него и держать в руках, пока священник не подойдет к жертвеннику. Здесь опять вручить ему кадило для каждения пред уготованными дарами, и затем, взявши оное обратно, идти с ним и со свечою пред священником, как указано выше. При этом, вошедши в алтарь, свещеносец не должен сейчас идти на свое место, – а должен остановиться с правой стороны от священника и подать ему в третий раз кадило для окаживания воздуха при произнесении слов: „Благообразный Иосиф с древа снем“. Затем снова взять кадило и только после этого отправляться к своему месту. – Когда служба идет с диаконом, то по каждении воздуха и пред святыми дарами свещеносец может взять от священника или от диакона кадило, и стоя на своем месте с левой стороны, для чего, вошедши в алтарь, сейчас же возвращается туда вокруг св. престола по обычаю. Если же при служении бывает два священносца, то оба они выходят один за другим пред служащими на средину церкви северною дверью и один останавливается с правой, а другой с левой стороны от священнослужащих. При этом священносцам всего благопристойнее стоять полуоборотом к священнослужащим и к народу, чтобы обращаться спиною к алтарю. – Затем, по окончании поминовения один входит южною, а другой северною дверью и т.д.

10) Во время пения: „Свят, свят, свят Господь Саваоф“ снова готовить кадило, чтобы иметь свободное время стать на колени во время пения: „Тебе поем“, т.е. во время освящения святых даров, так как это один из величайших моментов на литургии. – По освящении св. даров и земного поклона священнослужителей пред Телом и Кровию Господнею, каковой поклон обязательно должны также полагать вместе с священнослужителями и все находящиеся в это время в алтаре священносцы и пономари, – подать кадило диакону, – а если диакона нет, то священнику. – В последнем случае, т.е. когда священник служит без диакона, кадило берется у священника непосредственно по возглашении им: „Изрядно о Пресвятей“. Если же служба идет с диаконом, то священник возвращает кадило сему последнему, затем диакон совершает каждение вокруг св. престола и в алтаре, и только после этого отдает пономарю по обычаю.

11) Взявши кадило у священника или диакона, пономарь должен поставить на огне сосуд с водою для нагревания „теплоты“. При этом, заготовляя теплоту, все служащие в алтаре обязаны помнить, что таковая не должна быть только теплою, как это, к сожалению, большею частью во многих церквах у нас водится, а должна быть настоящею горячею водою, от чего в церковных книгах она так прямо и именуется „укропом“, так что если бы вода и закипела, то это ни мало не должно мешать к подаянию ее сообразно ее назначению. Ибо только при таких условиях, по изъяснению св. Церкви, соединение Тела и Крови Христовой может получить от нее (т.е. от крови) некоторую теплотворность, которая бы произвела в устах наших и гортани во время причащения такое чувствование, что как бы мы пили живую Кровь Спасителя, из прободенного ребра Его изливающуюся и теплыми испарениями еще дышущую (Свят. патриарх Герман). – О священнике же, вливающем в чашу „вместо теплыя хладную воду“, положительно говорится в уставе церковном, что таковый „смертно, яко преступник церковного предания, согрешит“ (Известие учительное при служебниках).

12) Во время просительной ектении или во время пения молитвы Господней теплота наливается в ковшик, а в случае, если наверху воды окажутся какие-либо налеты, то при этом также процеживается чрез утиральник или салфетку и т.п. – Затем, по входе диакона в алтарь, после возглашения: „Вонмем“ – затворить южные и северные двери, – и после возглашения священником: „Святая святых“ отнести теплоту, в ковшике на блюдце, к правой стороне престола, и здесь вручить ее диакону. – Если же священник служит один, то южные и северные двери затворить, когда священник задергивает катапетасму после возгласа: „Благодатию и щедротами“, и затем подавать ему теплоту по вложении им частицы св. Агнца с надписанием: „ΙΣ“ в чашу. По влиянии теплоты в святой потир взять ковшик у диакона или священника, и, возвратившись на свое место, прилить к теплой воде в ковшике вина для запивки, священнику после причащения, заготовить к сему же часть антидорной просфоры, и все это поставить на аналое, если таковой имеется у жертвенника, или на другом месте, где, в какой церкви, как принято. Если будут причастники, то таким же образом готовить запивку для них, смотря по их количеству. При этом пономари должны иметь обязательно также в виду, что по уставу церковному, как священнослужащим, так и всем причастникам вообще для запивки должно быть подаваемо „вино с укропом“, т.е. вино, разведенное в горячей воде (Известие учит. при Служебнике), а потому, в случае значительного количества причастников – необходимо приготовлять теплой воды побольше, чтобы хватило на всех по уставу. В особенных случаях, с благословения священника можно иметь для этой цели в запасе и целый самовар теплой воды, разумеется, заваренный и принесенный в алтарь пораньше пред литургией. Затем уготованная таким образом вода с вином, вместе с антидорными частицами, выносится на церковь и предлагается причастникам по обычаю.

13) В том случае, когда священник служит один, то после запивки он умывает руки. Для сего, как только он вкусит вина и просфоры, взять кувшин с водою и возлить ему воду на руки и подать утиральник для отертия их. Засим готовится кадило для окаживания св. даров между: „Спаси, Боже, люди твоя“ и „Всегда ныне и присно“. Если же служба совершается без диакона, то подавать священнику воду после причащения святым дарам для омовения рук не следует, так как таковое омовение он должен совершать по окончании литургии, после потребления св. даров, а непосредственно после того, как священник причастится, готовить кадило по указанному. – Когда священник или диакон откроют царские врата для возглашения: „Со страхом Божиим“, то с сим вместе отворит и северные и южные двери, и потом, когда священник поблагословит народ со словами: „Спаси, Боже, люди Твоя“, то подать ему кадило, и если священник служит один, то сейчас же и взять оное по каждении св. даров, и с тем же кадилом отправляться к жертвеннику, чтобы, по поставлении на нем св. даров, снова вручить священнику для каждения и потом взять его. – Когда служба идет с диаконом, то пред „Спаси, Боже, люди Твоя“… кадило вручается диакону и потом уже берется от священника, когда он окадит св. дары на жертвеннике.

14) После сего кадило тушится за исключением тех случаев, когда литургия совершается заупокойная. Тогда на „Буди имя Господне“ обыкновенно совершается так называемая лития с провозглашением „вечной памяти“, на каковую также следует подавать кадило диакону и священнику, как и на заупокойной ектении. – Если же имеет быть проповедь, то после заамвонной молитвы поставить аналой на солее пред царскими вратами, и затем сейчас же убрать его по окончании проповеди. Если проповедь говорится не служащим священником, или вообще это делается не во время Причастна, тогда и ставить аналой на своем месте сейчас по возглашении священником: „Святая святым“ и т.д. В тех церквах, где принято на „Буди имя Господне“ раздавать народу антидор – таковой надо нарезать заранее, во время причастна, и затем с выходом священника на солею выносить разом и антидор на блюде и держать его с правой стороны у священника, пока последний не обделит всех находящихся в храме.

15) После отпуста литургии, если священник служит с диаконом и сей последний, т.е. диакон потребляет св. дары у жертвенника, – то священник обыкновенно сейчас же разоблачается из священных риз и одевается в свои одежды; тогда прислуживающий должен пособить ему снять ризы, и если он пожелает, прочитать ему благодарственные молитвы по причащении, хотя последнее всего благопристойнее в этом особенно случае делать самому священнику. Иное дело, когда священник служит один и впереди ему предстоят еще молебны, акафисты и другие требы. Тогда, приступая к потреблению св. даров, он может, когда найдет необходимым, возгласить: „Слава Тебе, Боже“, трижды, и затем предложить прислуживающему прочитать требуемые молитвы, чтобы выслушать таковые во время самого потребления. Если при этом бывают причастники, то чтец должен произносить благодарственные молитвы возможно громким голосом, вместе с этим становясь напр. в северных дверях так, чтобы его могли одинаково слышать и причастники и священник. – Во время великопостного говенья, когда в церкви кроме причастников постороннего народа бывает не много, то послепричастные молитвы всегда благопристойнее прочитывать на „Буди имя Господне“, чтобы после отпуста дать им крест для целования и т.д. Тогда молитвы эти читаются на клиросе.

16) С окончанием литургии, когда поется так называемое многолетствование: „Благочестивейшего, Самодержавнейшего“ и т.д. пока царские врата остаются открытыми, – не тушить свечей ни на престоле, ни в других местах, а ожидать до тех пор, доколе священник или диакон не закроют царских врат и не задернут их катапетасмою, – и только после этого приступать к тушению свечей, складыванию риз на свое место, и вообще к уборке церкви, по обычаю.

17) Есть еще обычай в некоторых местах, что на „Отче наш“ прислуживающие подают священнику воду с умывальником, и священник пред престолом умывает руки и отирает их. Но это 1) совершенно местный обычай (юго-западного края России); 2) по существу своему он не имеет ни малейшего основания ни в Уставе церковном, ни даже в самой практике, хотя и 3) обычай заслуживающий сохранения. Оправдание для него может заключаться в том, что священнику приходится брать во время литургии в руки множество всякого рода поминальных книжек для изъятия частиц за живых и умерших, а с сим вместе и деньги разного рода, подаваемые на проскомидию, что во время земных поклонов приходится касаться ковра или пола и вообще так или иначе коснуться рукою к чему-либо грязному.

Не имея возможности отвечать на полученное мною письмо ваше лично вам, возлюбленный мой брат во Христе, скрывший от меня и свое имя и свое местожительство, решаюсь отвечать вам через близкий нам печатный орган – „Руководство для сельских пастырей“. Думаю, на то, между прочим, он и существует, чтобы мы могли свободно, по-братски делиться между собой своими мыслями. Отвечать на ваше письмо я считаю себя обязанным не по одной вежливости, а тем более потому, что вы в своем письме восхваляете мои поучения; нет, я побуждаюсь к ответу вам другими причинами, которые вы сейчас и узнаете.

Прежде всего примите от меня, мой добрейший собрат, мою сердечную благодарность за первые строки вашего письма, за то, что вы беспрестани память о мне творите всегда в молитвах своих моляся (Рим.1:8–9). Молитва – это святое общение всех христиан между собою, особенно прилична и необходима нам, служителям св. Церкви Христовой. Сама Православная Церковь заповедует нам молиться о братиях наших, священниках, священномонахах и всем во Христе братстве нашем. Но эта общая молитва за всех братьев наших во Христе; нам – священникам, по моему мнению, нужно еще молиться частно, поимянно и за всех близких к нам по жительству священнослужителей, а особенно за служащих с нами при одном храме. Эта молитва сблизит, сроднит нас духовно, побудит нас с готовностию помогать друг другу в общих пастырских трудах и радоваться успехам в них собратьев наших, а главное усердная молитва наша друг за друга предохранит нас от неприятностей и ссор, какие к горькому сожалению нередко возникают между нами, проповедниками мира и любви.

Вы, мой добрый собрат во Господе, молитесь за меня, конечно, по имени называя меня в своей молитве; взаимно и я обязан также молиться за вас. К сожалению, я не знаю вашего имени; но успокойтесь, я молюсь и за вас, – и вот, как я делаю это. Обычно я молюсь за тех, которые просят меня молиться за них; при этом я поминаю их в молитве поимянно, если знаю имена их. Но всех просящих и просивших меня молиться за них весьма трудно упомнить; поэтому я молюсь за них так: Спаси, Господи, и помилуй всех просящих меня молиться за них. Но несколько лет тому назад я встречаюсь с знакомым мне христианином, который между прочим высказал мне, что он молится за меня. А как же я не молюсь за него? подумал я про себя; да может быть, и не он один молится за меня Богу, а я, пастырь Христовой Церкви, предстоящий престолу Господа, не молюсь за них. Поэтому я положил молиться Царю Небесному за всех просящих меня молиться за них и за молящихся за меня.

Вы пишете, что многие проповедники слова Божия доселе дышут моими поучениями. Радуюсь, что изданием своих поучений я мог принести пользу моим собратьям во Христе; они назидают своих прихожан, прочитывая им то или другое из моих поучений. Конечно, лучше прочитать поучение и по книге, чем отпустить из храма Божия богомольцев без всякого поучения, – что бывает, к сожалению, нередко. Но почему не составить священнику и своего поучения? Я никак не могу думать, чтобы священник, окончивший полный курс учения семинарии, затруднился составить поучение для своих прихожан, обычно людей простых и невзыскательных. – „Да печатное, скажет другой священник, лучше моего, почему же его не предложить слушателям?“ – Если печатное поучение прямо отвечает нравственному состоянию слушателей, оно будет для них назидательно. Но трудно допустить, чтобы не только самый предмет – тема поучения, но и раскрытие, все доводы, убеждения и примеры в печатном поучении прямо шли к слушателям, которых печатавший свои поучения вовсе не знал. Поэтому несравненно лучше сделает священник, если, руководствуясь только печатным поучением, составит свое, применительно к потребностям своих прихожан, – или же хоть дополнит печатное примерами, близкими к слушателям. Но ему в таком случае все же надобно будет работать, писать, возразят мне, а в иной раз не бывает времени на это письмо. Нет времени, нельзя чего сделать, того невозможно и требовать; но можно к печатному поучению прибавить нужное и при самом сказывании поучения, не переписывая его, не пиша и самих прибавлений.

Вы пишете еще: „конечно страх Господень возбудил в вас святую ревность к благовествованию слова Божия; кажется, нет случая, нет такого обстоятельства в жизни христианина, где бы вы не поспешили с теплым словом пастыря“. Вы уже слишком много сказали обо мне; да будет вам известно, что я священствую близ сорока лет. Так что же за труд составить и сказать во столько лет каких-нибудь триста поучений? ведь приходится менее десяти поучений на год. Положим, я говорил и говорю довольно поучений, не написав их; но ужели какой священник отечески не наставляет своих духовных детей, особенно при совершении треб у них, или при посещении их домов? Ужели кто из пастырей духовных ограничивается только одним исправлением треб у своих прихожан и не скажет ни в одном доме слова назидания и утешения? Трудно поверить этому. Вот священник приходит в дом к своему прихожанину, убитому горем по близкой потере жены, взрослого сына, уже доброго помощника ему, дочери, так любимой им и его женою. Ужели духовный отец не разделит этого горя со своими духовными детьми и не скажет им ни одного слова в утешение? А то посещает священник семейство прихожан своих, между которыми постоянная ссора, брань, даже побои; ужели он утерпит не вразумить их? А то вот какие бывают случаи. Грозовая туча выбила градом созревавшее уже жито на полях нескольких селений в приходе, – или пожар превратил в пепел все здания одного селения в приходе. Несчастные поселяне в следующее воскресенье со слезами идут в храм Божий, чтобы здесь найти облегчение в постигшем их страшном горе. Ужели их духовный отец не скажет им слова утешения, всем богомольцам назидания? Не верится, не хочется верить этому. Думаю, каждому из нас священников хорошо известна священная обязанность проповедовать слово Божие, настоять благовременно и безвременно, обличать, запрещать, умолять со всяким долготерпением и учением (2Тим.4:2)? Ужели не известно им грозное слово апостола Христова, которого дело продолжать каждый из нас поставлен: горе мне есть, аще не благовествую (1Кор.9:16)? Горе и каждому из нас, священников, если кто из нас не будет проповедовать Слово Божие.

Не проповедующие, или мало проповедующие священники в извинение себя приводят разные доводы; напр. говорят, что проповедь бесполезна, или что от проповеди бегут из церкви богомольцы, – зачем же их выгонять своею проповедью?

Проповедь, говорите, бесполезна; да откуда вы это можете знать? – Слушающие проповедь не исполняют того, чему учит их проповедник, и продолжают свою порочную жизнь. – А вы бы желали, чтобы, как только скажете вы своим слушателям: не делайте вот такого-то греха, они тотчас и оставили свой грех? Слишком вы многого требуете. Сами, думаю, знаете, как трудно отстать от укоренившейся в нас греховной наклонности; поэтому будьте снисходительны к слушателям, – и если они не послушаются вас с одного слова вашего, скажите им другое, третье и хоть десятое. И при таком вашем настоянии без сомнения ваши прихожане мало-помалу будут отставать от той, или другой греховной привычки, по крайней мере некоторые из них; да хоть один из ваших слушателей исправится, и за то благодарите Господа, и это для вас не малое приобретение, – и за это наградит вас Господь. Да если и после всех ваших усердных наставлений никто из ваших прихожан не исправится, – чего я не могу допустить, – и то ваш труд не пропадет в очах всевидящего Господа.

Нужно еще заметить жалующимся на бесплодность своей проповеди и потому не хотящим проповедовать Слово Божие, что эта бесплодность много зависит от самого проповедника. Иные проповедники совсем забывают, что они только смиренные служители Слова Божия и что успех их проповедания зависит главным образом не от них самих, не от их усилий сказать красноречивое, или грозное слово, а от Божией благодати, размягчающей сердца слушателей чрез проповедуемое нами Слово Божие. Поэтому каждому проповеднику как при самом составлении своей проповеди, так и пред самым произношением ее нужно от глубины души просить премилосердого Господа, чтобы Он Сам вразумил проповедника составить и произнести полезное наставление, чтобы Сам Господь сделал проповедь назидательною для слушателей. Вот где нужно искать нам, священникам, силы и действенности нашей проповеди, – и, конечно, такая наша проповедь при помощи Божией будет и со вниманием выслушана и произведет благотворное действие на слушателей.

К сожалению, иные проповедники забывают, что возращающий и укрепляющий Слово Божие в сердцах слушателей – это Сам Господь Бог (1Кор.3:6–7) и при составлении и произнесении своей проповеди видят одну свою тяжелую обязанность; другие имеют в виду даже недостойную пастыря Христовой Церкви цель, произнести проповедь самую ученую и красноречивую, проповедь на славу, или проповедь грозную, чтобы пробрать своих слушателей. Есть проповедники, которые осмеивают как свои, так и особенно чужие проповеди – и это делают открыто и вслух самых пасомых. Понятное дело, трудно ожидать благотворного влияния от таких проповедников.

От проповеди многие убегают; правда, но что же из этого? разве это нехотение некоторых слушать нашу проповедь может извинить нас в нежелании, в нерадении нашем проповедовать Слово Божие? Иные убегают и от богослужения нашего, особенно неспешного; ужели же это дает нам право не отправлять службы Божией? Иные убегают от нашей проповеди, а большинство все же остается и выслушивают нашу проповедь; для этих последних и нужно нам проповедовать слово Божие. Притом нужно еще узнать, почему бегут богомольцы от нашей проповеди? Может быть, иному по особенным обстоятельствам и нельзя дольше оставаться в церкви, – он и без проповеди удалился бы из храма Божия. В таком случае и винить его нельзя, что он не выслушал проповеди. Но надобно признаться и в том, что мы священники главным образом виноваты в том, что богомольцы бегут от наших проповедей; мы отучили их слушать в церквах наши поучения. Если бы каждый священник в каждый хоть воскресный и праздничный день говорил в храме поучение, то прихожане привыкли бы слушать назидание своих пастырей и, думаю, не стали бы убегать из церкви от проповедей. А то у нас и в храмовые-то праздники не всегда говорятся поучения, – и вот, если усердный священник вздумает говорить проповедь в обычное воскресенье, непривычные к тому слушатели, пожалуй, и потяготятся слушать проповедника, пожалуй, иные и убегут из церкви.

Иные проповедники утомляют слушателей своими излишне длинными проповедями; особенно неудобны длинные проповеди для простых слушателей, неспособных удержать в памяти и понять содержание длинной проповеди. Забывают такие проповедники, что проповедь не рассуждение, что назидание проповеди не зависит от возможно-полного раскрытия предложения, или предмета проповеди, а от ее искренности, или сердечности, от искреннего желания проповедника сказать назидание слушателям, а главное от помазания свыше, или от благодати Божией, которой удостоиться может всякий проповедник Слова Божия, а священник уже и удостоен этого божественного дара при самом рукоположении. Ему следует только возгревать в себе этот живущий в нем дар Божий (2Тим.1:6) и стараться одухотворять им и свои проповеди. Вот она и будет назидательна, хотя будет и краткая.

Иные священники удерживаются от сказывания проповедей тем, что некоторые критикуют, или охуждают, даже осмеивают их проповеди. Прежде всего будем помнить, что сказанная нами проповедь не будет ни лучше, ни хуже от того, что иные похвалят, или похулят ее. Если она произвела благотворное действие хотя на некоторых слушателей, то охуждение ее другими не изгладит уже этого доброго впечатления, и проповедник будет оценен в душе получившими от него назидание. Нужно еще помнить нам, проповедникам Слова Божия, что не только нас, но и самих св. апостолов хулили сыны века сего: их проповедь о распятом Христе была для иудеев соблазном, а для еллинов безумием (1Кор.1:23); однако они отнюдь не сокрушались этим порицанием их проповеди и ревностно распространяли учение Христово как среди иудеев, так и среди язычников. Зачем же нам ослабевать в трудах проповедования Слова Божия от того, что наши проповеди станут хулить иные неблагомыслящие христиане? Конечно проповеднику отнюдь не нужно подавать повода к злоречию против своей проповеди, и услышав о хуле своего слова, он должен беспристрастно и внимательно разобрать, не допустил ли он в самом деле в своей проповеди чего-либо неуместного, или оскорбительного; и если найдет в ней что-нибудь подобное, – он должен исправиться и даже благодарить за это полезное для себя указание. Но бывают вот какие хулы и насмешки. Один священник, назначенный в приход, окруженный иноверцами и раскольниками, в первой своей проповеди высказал слабость своих сил бороться с иноверцами и раскольниками и удержать своих православных от заражения неправославными мыслями, – и между прочим выразился так: „для этого нужно быть Златоустом, а я ведь не Златоуст“. И вот нашелся один злоречивый и стал говорить: „вишь какой Златоуст прибыл к нам“! А то один проповедник сказал слово о недостатках в религиозном воспитании детей как у высшего класса людей, так и у низшего. И вот одно из высокопоставленных лиц сильно оскорбилось такою проповедью и сильно порицало проповедника; он оказался и взяточником и ханжою; и голос-то его стал нестерпим для этого высшего лица; и другие-то все не любят и не уважают этого проповедника. „Господь да простит ему“, сказал проповедник, услышав такую хулу на него и на его проповедь; „господин N.N. не знает, что говорит. Я думаю, что проповедь моя дотронулась до больного места этого господина, – вот он и стал порицать ее и меня, но Боже меня сохрани, чтобы я из-за этой хулы перестал говорить проповеди“. К сожалению, есть проповедники, которые, услышав неблагоприятные отзывы о своих проповедях, теряют бодрость духа и перестают говорить свои назидательные проповеди; забывают они грозное слово св. Апостола: нужда ми належит благовествовать; горе же мне есть, аще не благовествую (1Кор.9:16).

Необходимо произносить как можно чаще проповеди особенно в приходах, зараженных расколом. Правда, раскольники не будут слушать проповедника; но они могут услышать обличение раскола от православных, а главное, православные, хорошо усвоив учение Православной Церкви, будут крепко держаться этого учения и не будут соблазняться ложным учением раскольников, которые любят и стараются увлекать в свое заблуждение православных. В своих проповедях к православным, окруженным раскольниками, по моему мнению, священник как можно снисходительнее должен отзываться о раскольниках, даже должен остерегаться называть их раскольниками, а называть их „именующими себя староверами“, или просто „староверами“, да высказывать свою глубокую скорбь об их заблуждении и удалении от святой Церкви Христовой, в которой только и можем мы получить спасение. Хорошо еще поступит священник, если в своей проповеди о расколе призовет православных к усердной молитве к милосердому Господу, чтобы Он просветил их умы, размягчил сердца и обратил на путь св. истины. Такие проповеди могут привлечь в церковь и раскольников, особенно тех, которые приходят в себя, видят неправоту раскола и начинают искать спасительной истины. Заметив таковых, священник кроме церковной проповеди должен попросить их к себе на частные беседы, которые могут сблизить их с пастырем Церкви и с самою Церковью Православною.

Вот какими мыслями о проповедовании нами слова Божия хотел я поделиться с вами, возлюбленный мой брат во Христе.

П. И. П.

Какое должно быть начало службам в простые – седмичные дни от недели св. Пасхи до отдания ее?

Вечернее богослужение, отправляемое в простые седмичные дни в недели от Пасхи до отдания ее, состоит, как известно, из трех служб: девятого часа, собственно вечерни и малого повечерия. Девятый час начинается обычным возгласом, после которого читается »Христос воскресе« трижды, затем »Трисвятое« и проч. по чину (см. в Типиконе последование в неделю антипасхи вечера, а также замечание Типикона в последовании понедельника второй седмицы антипасхи на утрени – в начале). Вслед за девятым часом начинается вечерня также чтением »Христос воскресе« трижды и обычным предначинательным псалмом »Благослови, душе моя, Господа«. В последовании »понедельника второй седмицы антипасхи утра« ясно замечено, что троекратным »Христос воскресе« начинаются не только часы, но и вечерня и повечерие, отправляемые в седмичные дни от недели антипасхи до Вознесения Господня (см. Тип. л. 360 на обор. изд. Моск. Син. Типогр. 1859г.). Утреннее богослужение, отправляемое в седмичные дни от недели антипасхи и до отдания Пасхи, состоит из двух служб: утрени и первого часа, а »о полунощнице, говорит Типикон, не известися, яко в келлиях сей быти певаемей«. Утреня после возгласа: »Слава святей« начинается троекратным »Христос воскресе« и вслед за тем чтением »Слава в вышних Богу« и обычного шестопсалмия (см. в Типиконе последование »понедельника второй седмицы антипасхи утра«– в начале и »4 зри«), так что первая часть утрени, содержащая в себе краткое моление о Царе и состоящая из чтения 19 и 20 пс. и проч., оставляется (см. послед. утрени, вечерни и полунощницы, изд. в Киево-Печерск. Лавре 1861г. л. 8; ср. »Пособие к изучению устава богослужения Православной Церкви« свящ. К. Никольского. Спб. 1874г. стр. 281). Пред первым, а равно третьим и шестым часами, как уже сказано, тоже должно читать »Христос воскресе« трижды. О начале литургии, отправляемой в седмицы от недели Пасхи до отдания ее церковный устав не менее вразумительно говорит так: »От недели новыя (Фоминой) до отдания праздника начало литургии сице бывает: по еже рещи диакону: »благослови владыко«, иерей (произносит): »Благословенно Царство«, и поет: »Христос воскресе« трижды, весь тропарь, кроме стихов: »Да воскреснет Бог«, т.е. Устав требует, чтобы после начального возгласа литургии один священник до трех раз пел весь тропарь Пасхи »Христос воскресе« (см. в Типиконе последование недели антипасхи – в конце). При столь ясных указаниях Типикона, казалось бы, вопрошающему о. Н-ю Н-ву свящ. Ч-ского у. Н-ской еп., не приходилось бы смущаться тем, что его собратья, как он заявляет, поступают различно – неодинаково делают начало службам, отправляемым в седмицы от недели Пасхи до отдания ее.

„Жатва многа, делателей же мало. Молитеся убо Господину жатвы, яко да изведет делатели на жатву Свою“ (Мф.9:37–38). – Что жатва, о которой говорит здесь Господь, есть жатва для Царства Божия, понятно само собою. Но Иисус Христос говорит не о той великой жатве, на которую явится некогда Сам Он в силе и славе, как Судья живых и мертвых, дабы отделить плевелы от пшеницы и собрать святых своих в свое Царство радости и славы. Нет, и ныне уже среди течения времени совершается жатва, о которой Он здесь говорит; совершается она повсюду, где души приводятся в послушание веры, когда проповедью о Христе и силою благодати Божией они собираются в Царство Божие, в блаженное общение со Христом в св. Церкви Его. Делатели же, о которых Господь говорит и которых не много, суть служители Божии, которые посланы собрать живые плоды, бессмертные души, предназначенные к приведению в вечную жизнь, – это мы пастыри.

„Жатвы много“, говорит Христос. Слова эти имели особое применение во время оно, когда Господь Иисус Христос пребывал на земле. Много жатвы для Царства Божия бывает в те дни, когда пороки, развращение и связанные с этим бедствия господствуют в мире, так как при этом у многих особенно возбуждается желание помощи свыше, является восприемлемость к Евангелию Христову, искание жизни, утешения и мира, которых не может дать мир сей. – „Видя толпы народа, читаем в Евангелии, Спаситель сжалился над ними, ибо они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря“. И действительно горькое было тогда и плачевное положение народа. Тяжелое ярмо иноземного рабства и гражданского гнета становилось еще невыносимее от того, что пастыри и руководители народа нуждавшимся в хлебе подавали камень. Фарисеи возвещали им правду от закона и буквы; саддукеи проповедовали холодное, бессердечное учение неверия: и те, и другие только изнуряли сердца и умы чаявших утехи израилевой. Во всех слоях иудейского общества теперь меньше всего думали о Царстве Божием и правде его, и надеялись, что все будет хорошо, если только изменятся гражданские обстоятельства и политические условия. Велики были духовные нужды народа, преобладало везде нравственное развращение, духовные интересы были в пренебрежении. Но было однако не малое число душ, которые возмущались таким жалким существованием, которые чувствовали глубокую пустоту от такой жизни, сознавали себя нищими духом, алчущими и жаждущими утешения и другой лучшей правды, чем какую указывали книжники и фарисеи. Когда Господь и Спаситель наш явился в мир с Евангелием мира и вечной жизни, Его встретила бесчувственность, даже вражда и ожесточение: Он пришел к своим и свои Его не приняли, отвергли Его и распяли. Но тем не менее и тогда восприемлемость к Евангелию была великая. Что действительно жатвы было много, это Иисус Христос видел уже во дни Своей земной жизни; но для всех вполне открылось это только со дня первой христианской Пятидесятницы. В этот день делателей было действительно немного, но к Церкви присоединилось до трех тысяч душ. Какая горячая пора жатвы для Царствия Божия наступила и открылась, когда по всей земле пошло вещание Апостолов и в концах вселенной послышались глаголы их! Господь действовал с ними и утверждал слово последующими знамениями. И в последующие времена истории Церкви мы видим повторение того же, что было во дни земной жизни Господа и в апостольское время, хотя в другом виде и другой мере.

Но обратимся к нашему времени. Можно ли сказать, что ныне жатвы много? Или мы должны сказать, что жатвы теперь мало, что для нас мало дела, мало работы на служении Царству Божию? Жатвы мало!.. Значит, работа для Царства Божия еще только впереди, еще только ожидается в будущем, когда наступят лучшие времена, когда люди в общем станут восприимчивее для Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия? Не в силу ли этого некоторые и думают и заявляют, что пастырский труд легок? Нет, братия! И к нашему времени относятся слова: „жатвы много!“ Ибо и ныне много горя, нужды и бед всякого рода, и теперь велико развращение людских нравов, и теперь везде дух в рабстве и подчинении телу, земные интересы господствуют над всем духовным; поэтому чувствуется великая потребность в Евангелии, в распространении и усвоении истин Христова учения.

Относятся ли к нам также и другие слова Господа, сказанные к Апостолам: „не говорите ли вы, что еще четыре месяца и наступит жатва? А Я говорю вам: возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели, и поспели к жатве“ (Ин.4:35). В душе своей и вы, братия, может быть, нередко говорите: „время жатвы еще не скоро!“ Вы жалуетесь на нравственную бесплодность в нынешнем поколении, высказываете, что души еще не созрели, еще недоступны для проповеди Евангелия о Царстве Небесном. Возведите очи ваши и посмотрите! И теперь уже вы много встретите восприемлемости для Царства Божия, если только пойдете навстречу с сердечным, убежденным, горячим своим словом. Возведите очи ваши и посмотрите! Какой везде упадок добрых нравов, как широко разливается развращение, какая холодность, равнодушие и даже нечувствительность к свету истины! Но от этого именно у многих какая жажда истины, какая сильная потребность в глаголах живота вечного, какая чувствительность и восприемлемость к вещаниям евангельского слова! Во всех классах общества вы встретите недовольные, неудовлетворенные души, истомившиеся от неудач в решении мировых вопросов тщетною философией, современною не христианскою мудростию и бессердечною практикой лжеименного гуманизма. Как нуждаются эти души в спасительном слове веры и с какою жадностию они воспринимают это слово, если оно близко преподносится им! Во всех классах общества есть души, уставшие от беспокойных и томительных стремлений и ожиданий, посредством внешних учреждений гражданской жизни и политических переворотов достигнуть счастливого земного благосостояния, как следствия и плода гражданских и общественных преобразований. Как не раз уже обманутые в тех своих ожиданиях и изверившиеся в достижении истинного благополучия посредством различных внешних мероприятий, они теперь особенно готовы внимать словам: „Царство Божие внутрь вас есть“. Они стали восприимчивы к Евангелию, которое направляет взоры их внутрь и горе. И если такие души благовременно оглашаются евангельским словом истины, с явлением духа и силы, то извнутрь их начинают бить ключом источники истинного обновления; внутреннее возрождение или перерождение и отдельных лиц и целого народа становится тотчас заметным для всякого. Во всех классах общества есть души, имеющие тайное предчувствие того, что преходит образ мира сего, усматривающие, что над землею собираются грозовые тучи; в силу этого, такие души особенно восприимчивы к слову о „Царстве, еже во веки не рассыплется“, которое хотя в мире, но не от мира сего. Это слово уже найдет у них вход, если только оно приходит к ним не как мертвая буква, но как дух и жизнь. Да, если мы сумеем только надлежаще „поднять свои глаза“, то и в наши „лукавые“ дни увидим много открытых сердец для глаголов из высшего мира, для Царства Небесного, усмотрим живые точки соприкосновения с предметом нашей проповеди, с делом нашего служения у людей вполне омирщившихся и по-видимому совершенно нечувствительных к тому, что не от мира сего; заметим тихое и бессознательное стремление, к той истине, которая может дать свободу, приметим искание слова, могущего решить все загадки жизни, возбужденное инстинктивное желание новой нравственной соли христианства, чтобы жизнь не подверглась совершенному тлению.

Итак, братия, посланные на жатву, не жалуйтесь, что жатвы мало, что мало собирается у нас плодов для Царства Божия, что в наших приходах будто нечего пока делать для дела Господня. Напротив, нам бы следовало говорить, что „жатвы много“, что для спасения душ наших пасомых, для жатвы в житницу Христову еще не початое поле. Ибо хотя действительно много нечувствительности к благодатным веяниям, но и много возбужденных, идущих навстречу Евангелию сердец. Дал бы только нам Господин жатвы свою помощь и силу, умеючи и с успехом исполнить дело жатвы!

„Жатва многа“, сказал Господь и к сему присовокупил: „делателей же мало!“ Относить ли это изречение к тем только временам, когда Господь Иисус Христос, во время своего общественного служения, обходя с немногими своими учениками города и селения иудейской земли, видел пред Собою готовые побелевшие нивы? – Могут сказать, что теперь уже большое число жателей, что теперь везде в христианских странах так много служителей Евангелия, приготовленных к сеянию и жатве для Царства Божия. – И однако мы должны сказать: делателей мало! Ибо не к простым только верующим членам Церкви, но и к тем, которые призваны быть пастырями и учителями, относятся слова: „много званных, мало же избранных“. И под избранными мы разумеем не только таких, которые чрезвычайностью и величием своих подвигов выдаются из ряда обычно и право правящих слово истины, не таких, как например великие и славные святители и учители вселенской Церкви, которых, относительно говоря, было немного, но и тех немногих, которые так совершают дело своего служения, что могут по справедливости сказать: „любовь Христова обдержит нас!“ – тех, делателей, которые будучи истинно верны в малом, даже до конца сохраняют верность и терпение, которые не только в известные часы и при особенном настроении, но во всей своей жизни и во всей своей служебности осуществляют слова Апостола: „не то, чтобы я уже достиг, или усовершился; но стремлюсь, не достигну ли я, как достиг меня Иисус Христос“ (Флп.3:12). Или, может быть, можно сказать, что таких много? Разве можно утверждать, что между нами много таких, которые всецело „познали Христа“, в Коем сокрыты все сокровища разума и премудрости, – которые, всегда имея пред собою Его слово, и день и ночь поучаются в законе Его, данном для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности (2Тим.3:16)? Разве много между нами таких, которые искренно и действительно задачею своей жизни поставили, как бы лучше, совершеннее, действеннее истолковать это слово для пасомых и сделать его живым в сердцах их? Разве можно утверждать, что велико число таких, которые, будучи внутренне объяты ревностью о Христе, стремятся достигнуть того, чтобы всецело и действительно быть учениками Того, Кто „возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною, чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна или порока“ (Еф.5:25–27), – которые заботятся силою слова и духа не только обличать неверие, грехи и беззакония пасомых, но и отыскивать также существующую в пасомых восприемлемость к Евангелию, к благодатным действиям веры Христовой и приспособляться к этому своею проповедью, своим попечением о душах? Можем ли мы утверждать, что много таких, которые „достигнуты Христом“, стремятся во всем показать себя служителями Христовыми, не подавая никому ни в чем претыкания и соблазна, чтобы служение было беспорочно? Разве все из нас „внимают учению и самим себе“ (1Тим.4:16), с бодрствованием, молитвою, самоотвержением и послушанием совершают свое спасение, имея всегда пред очами слова Апостола: „дабы проповедуя другим, самому не остаться недостойным“ (1Кор.9:27)? О если бы мы могли утверждать, что таких между нами много!

Пресвитер

Во многих семействах препятствием к своевременному приглашению священника для преподания больному таинственной благодати служат нажитые веками предубеждения. На явление священника к постели больного, в особенности со святыми тайнами Тела и Крови Христовой, смотрят как на близкое предвестие смерти, и потому по возможности стараются до последних минут отложить обращение к священнику с приглашением его посетить больного, исповедать и причастить его. Иногда сам больной, в надежде на свое выздоровление, отстраняет мысль о необходимости приглашения священника. А чаще родные, его окружающие, боятся напомнить ему об обращении к духовному врачевству, предлагаемому Церковью, опасаясь смутить и потревожить его. Случается, что и врачи в особенности из неверующих, каких ныне очень много, неблагоприятно смотрят на приглашение священника к одру своих пациентов, и с своей стороны представляют окружающим их, что явление священника к больному может обеспокоить и расстроить его и, нехорошо подействовав на состояние его духа, может ухудшить его положение и помешать его лечению. Подобные представления находят для себя почву по преимуществу в образованных классах; оттого здесь и бывает, что священника приглашают к больному, когда он находится в крайнем изнеможении и почти теряет сознание. Понятно, что в таком состоянии больной не может принять святые Тайны с таким чувством, с каким он принял бы их, если бы находился в большей крепости сил и сохранил более свежести духа. Со всею силою пастырской ревности священник должен рассеивать подобные предубеждения. Боятся священника, как вестника смерти. Но ведь смерть, как ни страшна она, не является для нас неожиданностью. Это общий, хотя и тяжкий, наш удел, которого не избежать никому из нас, и об этом уделе советует постоянно помнить премудрый сын Сирахов, чтобы сохранить себя от разных преткновений в жизни (Сир.7:39) и не довести себя до глубокого падения (Плч.1:9). О смерти каждому из нас напоминают наши лета, постоянно сокращающиеся, ослабление и истощение наших сил, болезни, в особенности тяжкие, нас постигающие, и врачи, которых мы зовем для своего исцеления, но которые никого не могли спасти от смерти. Священник отнюдь не более является вестником смерти, чем те предметы, которые мы только что перечислили. Если же люди иных классов нашего общества привыкли видеть в священнике, являющемся к больному, преимущественного вестника смерти, то виновато в этом не звание священника, а они сами, – виноваты тем, что приглашают к себе священника только в предсмертные минуты своего близкого родственника, чего не должно быть при правильном истинно-христианском отношении к делу. На самом деле священник, являясь к одру больного со святыми дарами, несет с собою не весть о приближающейся смерти, а спасающую божественную благодать, врачующую наши немощи и очищающую грехи наши, служащие причиной наших болезней. Служитель веры и посланник Божий, он несет с собою к одру больного надежду и упование на Бога и Его всесильную помощь, которая в деле поддержания нашей жизни имеет гораздо более значения, чем искусство врачей и те врачебные пособия, какими они располагают. Святые религиозные начала, представителем которых служит он, с явлением его должны вносить в душу болящего не смущение и расстройство, а мир, ободрение и утешение, если только в болящем не погасла искра веры и религиозного чувства. Врач, какого бы он ни был настроения, должен видеть в священнике не врага, а союзника и помощника себе. При правильном порядке вещей не бояться нужно явления священника к постели больного, а желать его, и те, которые откладывают приглашение его к больному, как можно дальше, не услугу, а вред делают больному. Кроме нравственного успокоения, они лишают его той целительной силы, какая преподается больному в святых Тайнах, и какая не раз не только давала облегчение болящим, но даже воздвигала с одра болезни тех, на которых врачи смотрели с отчаянием.

В нынешних христианских обществах немало попадается таких людей, которые вовсе не желают принимать к себе священника и не хотят обращаться к нему и тогда, когда постигает их тяжкая болезнь, приближающая их ко гробу. В образованных классах уклоняются иные от приглашения к себе священника во время болезни и от принятия от него таинственной благодати вследствие неверия, распространяющегося в нашем поколении, вместе с материалистическим антирелигиозным направлением, заражающим слабые незрелые головы; в низших классах вследствие увлечения сектантством, доводящего их до расторжения их живых связей с Церковью. Как поступать священнику, когда он видит или слышит, что люди такого настроения, числящиеся в его приходе, поражены тяжкою болезнью, и когда долг пастырской любви побуждает его предложить им то благодатное утешение, какое Церковь преподает в святых таинствах? Было бы не согласно с тою попечительностью, какая возлагается на пастыря Церковью по отношению ко всем его пасомым, если бы он, как говорят, махнул на них рукою, предоставил их самим себе, и не подумал об их спасении в критические минуты их жизни, которые могут быть для них последними минутами. Но в то же время благоразумие не дозволяет ему насильно вторгнуться в чужой дом, куда его не просят, с предложением благодатного утешения, тем людям, которые не хотят принимать его. Благодать Божия, преподаваемая в таинствах, дается туне и готова излиться на всех желающих; но она никому не сообщается против воли. Нужно непременно желание со стороны человека для того, чтобы она могла быть воспринята им и произвела на него свое спасительное действие. Нужно стараться возбудить в болящем желание принятия благодати Божией, предлагаемой Церковью. Минуты тяжкой болезни, угрожающей смертью, способны потрясти душу человека, произвести перемену в ее настроении и вызвать в ней такие потребности, которых она не ощущала и не сознавала в здоровом состоянии, располагающем беспечно смотреть на жизнь и ее назначение. Самому священнику трудно и неудобно входить в общение с людьми, явно уклоняющимися от Церкви. Он может в этом случае благотворно действовать на них чрез их близких, родных и знакомых, не утративших дорогого наследия веры. Эти последние, при частом обращении с больным, своими беседами и представлениями могут возбудить в нем желание утешения веры. Как скоро узнает священник или донесут ему, что в том или другом члене, живущем среди его паствы, и отчуждавшемся Церкви, во время болезни пробудилась искра религиозного чувства и он не сторонится от той благодатной помощи, какую предлагает Церковь, священник с радостью должен принимать подобные вести и тотчас же спешить в тот дом, где лежит больной, погибавший душевно в отчуждении от Церкви. Укрепив своим словом пробудившееся доброе настроение в таком больном, он может преподать ему спасительную таинственную благодать, когда видит в нем искреннее расположение к принятию ее. Или, если видит его мало приготовленным к тому, пастырь может предложить ему с своей стороны другой раз прийти к нему, чтобы утвердить в нем обнаружившееся доброе направление и более приготовленного сподобить святых Таин Божиих.

При совершении богослужебных действий при постели болящего требуется соблюдение некоторых особых условий. Когда священник является в дом, где есть болящий, для преподания больному тайны покаяния и причащения, для совершения над ним таинства Елеосвящения, или для отправления молебного пения, в лице его как бы сама Церковь выходит из своего святилища и предстает больному, не могущему по своему положению явиться в храм для принятия хранимых и раздаваемых в нем даров благодати Божией. Дом христианина в этом случае как бы претворяется в малую церковь. Потому при совершении указанных священнодействий в доме болящего должны быть соблюдаемы такая же тишина и такое благоговение, какие соблюдаются верующими в храме при отправлении богослужения. Показывая всем пример подобающего благоговейного почитания святыни, священник должен требовать, чтобы присутствующие в доме во время совершения священнодействия вели себя достойно великого дела, в нем совершаемого, и чувствовали себя как бы в присутствии Самого Господа, в святыне церковной посещающего болящего, и не должен допускать, чтобы кто-либо по невниманию или непониманию дела рассеянностью, суетливостью, беготнею и сторонними занятиями, иногда не обходящимися без стука и шума, нарушал строгий чин церковный. Вместе с тем для возложения святыни, приносимой в дом и необходимой при отправлении священнодействия, например св. креста, и в особенности святых даров, должно быть приготовлено приличное место, – в переднем углу, где стоят святые иконы, должен быть поставлен чистый стол, покрытый чистою скатертью или чистым полотном. В каждом благочестивом доме у православных христиан стоит лампадка пред иконами, и если когда, то в это время, при отправлении в доме священнодействия, она должна теплиться, что служит выражением молитвенного настроения присутствующих при постели больного. Благоговением, подобающим святыне, предписывается это, и в свою очередь может действовать на возбуждение и усиление благоговения в других.

Чины таинств и молитвословий, совершаемых при одре больного, установленные Церковью, должны быть совершаемы священником истово, без поспешности; должно избегать при этом всякой тени небрежности и религиозного равнодушия. Положение больного, в особенности тяжкою болезнью, располагает священника и всех, сочувствующих страдальцу, к чувствам умиления и сокрушения. Потому естественно желать, чтобы тон умиления слышался в чтении тех молитвословий, какие влагает Церковь в уста священника, когда он совершает положенные требы при постели больного.

Только опасное положение больного может вынуждать священника, позванного к нему для преподания спасительных Таин Христовых, сокращать положенный чин священнодействий и молитвословий. Когда видит священник, что сочтены не только дни, но и минуты больного, или есть опасность, что он впадет в забытие и потеряет сознание, тогда медлить невозможно, необходимо спешить пользоваться свободными минутами. В этом случае при совершении тайны исповеди или покаяния, обязательно предваряющей приобщение больного Телом и Кровью Христовой, священник может не прочитывать всех молитв, положенных пред исповеданием, и испытывая совесть болящего, может предлагать ему вопросы только о важнейших грехах, и ввиду его изнеможения может довольствоваться общим выражением покаянного сокрушения, и даже безмолвными знаками утверждения или отрицания. Равным образом возможны и иногда требуются обстоятельствами сокращения молитвословий, читаемых пред причащением. У нас впрочем есть особый „Чин, егда вскоре вельми больному дати причастие“, и этим чином обязаны руководствоваться наши пастыри, когда приглашают их напутствовать св. тайнами больного, находящегося в крайней опасности.

Для принятия благодати, преподаваемой в святых таинствах, необходимо, чтобы человек находился в сознании и желал совершения над ним тайны. Потому, когда больной находится в беспамятстве или потеряет сознание, над ним нельзя совершать таинства. Нужно ожидать, не придет ли он в себя, и только тогда приступить к совершению таинств, когда последует такая благоприятная минута. Это имеет значение не только по отношению к тайнам исповеди и причащения, но и по отношению к таинству Елеосвящения. И последнее таинство совершается над людьми, еще не потерявшими сознания и заявляющими желание, чтобы над ними совершено было это таинство. Впрочем таинство это не прерывается, если во время совершения его елеопомазуемый, пожелавший пособороваться, и придет в беспамятство; начатое священнодействие останавливается только в случае кончины болящего, последовавшей во время совершения таинства.⁴¹

Иное дело молебное пение, в котором испрашивается у Бога облегчение болезни и исцеление болящего. Оно может быть совершаемо и тогда, когда больной не владеет своим сознанием; оно может быть совершаемо как при его участии, так и без его непосредственного участия. К Господу Иисусу Христу, во время Его земной жизни, обращались с мольбою о помощи, как сами болящие, так и их близкие и родные, и Господь одинаково простирал руку помощи и подавал благодать исцеления, как тогда, когда просили у Него милосердия сами страждущие, так и тогда, когда сообщали Ему о тяжелом положении тех или других болящих живущие вместе с ними и сочувствующие им. Святая Церковь постоянно молится о недугующих и страждущих вообще, и вместе с тем возносит молитвы о том или другом от недугующих, если просят нарочитых молитв ее об исцелении того или другого болящего; возносит молитвы в храме, где большею частию не могут присутствовать пораженные тяжкою болезнью, и дозволяет своим служителям являться и в дом, где есть больные, для совершения молений об их выздоровлении. По милости Божией, молитвы Церкви могут быть одинаково действенны, совершаются ли они при непосредственном участии больного, или возносятся другими за него.

Обращение со стороны больного или его окружающих к молитвам Церкви, сверх совершения над ним положенных таинств, есть дело веры. Оно свидетельствует о добром настроении ищущих молитв церковных и служит выражением чувств преданности Богу и упования на Него. Естественно пастырю Церкви поддерживать и укреплять такое настроение. Здесь чувствуется теплота душевная, обнаруживающая в молящихся живых усердных членов Церкви. И вера, сама по себе служащая укреплением духа, нередко при молитвах Церкви низводит на болящего испрашиваемую благодать исцеления. Человеколюбию и милосердию Господа угодно посещать своею спасающею благодатию верных рабов своих, с мольбами припадающих к Нему. История времен прошедших полна рассказами о чудесных исцелениях, дарованных болящим по молитвах верующих от всесильного Врача душ и телес наших. Желающий замечать проявление милосердия Божия к людям и ныне может видеть частые и нескудные дарования исцелений таким больным, которым не могло оказать никакой помощи усердие и искусство опытных врачей. Подает благодатное исцеление по молитве с верою Господь, сильный воздвигнуть с одра болезни и умирающего, в выздоровлении которого отчаялись все его окружающие. Чудесными исцелениями сопровождаются горячие молитвенные обращения к Матери Божией, скорой заступнице всех скорбящих и болезнующих, и святым Божиим, прославленным Церковью, от которых иным дарована особенная благодать исцелений. Поэтому пусть не забывают обращаться к теплой молитве больные и их окружающие, ищущие исцеления: пособия, испрашиваемые молитвою, для верующего более действенны, чем врачебные средства, предписываемые наукою.

Глава 2

Ст. 1–2. Ты убо, чадо мое, возмогай во благодати, яже о Христе Иисусе: и яже слышал еси от Мене многими свидетели, сия предаждь верным человеком, иже довольни будут и иных научити. Апостол Павел выразил сильную свою любовь к Тимофею, сказавши не просто – чадо, но – чадо мое. Если ты – чадо мое, как бы так говорит он, – то подражай своему отцу. Он знал, что несчастие учителя внушает обыкновенно смелость ученику. Поэтому и сказал: возмогай. Если и с тобою случится что-нибудь подобное, не падай духом, смотри на меня. Возмогай во благодати. Укрепляйся не только моим примером, но и благодатью, данною о Христе Иисусе, так как если бы Иисус Христос не оправдал нас Своею кровию, то не пришла бы и благодать Святого Духа. Итак, сподвижником своим имей Духа Святого. И яже слышал еси от Мене многими свидетели, т.е. что я говорил тебе не тайно, а в присутствии многих. Здесь разумеется – проповедь евангельская. Предаждь верным человеком, не таким, которые любят только исследовать и рассуждать, но таким, которые не окажутся предателями завещания. И не сказал Апостол: говори, но предаждь. Что пользы в том, если они будут верующими, но не будут способны другим сообщить то, что им передано? Поэтому-то учители должны быть и верными, и способными научить, учительными. Верным человеком. [Фотий: т.е. епископам и пресвитерам, которых имел рукоположить Тимофей. – Многими свидетели. Здесь разумеется закон пророков]. – По моему мнению, апостол Павел дает эти наставления Тимофею относительно тех епископов и пресвитеров, которых он должен был рукополагать. Не о мирянах же он писал это? Что в таком случае Тимофею нужно было бы делать, если бы он не нашел кого-либо верным и способным научить других? Неужели не наставлять его в вере, когда сам апостол Павел проповедовал слово Божие без различия и убийцам – иудеям и еллинам (неверующим)? Многими свидетели, т.е. при свидетельстве закона и пророков, так как свидетельства из них Апостол часто заимствовал для своей проповеди. Так понимает Климент в седьмой книге Гипотипоз.

Ст. 3–6. Ты убо злопостражд, яко добр воин Иисус Христов. Никтоже бо воин бывая обязуется куплями житейскими, да воеводе угоден будет. Аще же и постраждет кто, не венчается, аще незаконно мучен будет. Труждающемуся делателю прежде подобает от плода вкусити. О, какая честь быть воином Христовым!.. Но воину свойственно переносить страдания. Никтоже воин бывая… Апостол упомянул о воине, чтобы показать, что раб Христов должен быть смелым и отважным; аще же и постраждет (ἀθλῇ – вступить в состязание – как атлет)… Упомянул и об атлете, чтобы показать, что ему нужно постоянное упражнение. Если воин земного царя не связывается делами, которые могут отвлечь его от оружия, то не тем ли более не должен делать этого посвятивший себя Царю Небесному и ставший уже Его воином. – Аще незаконно мучен будет (ἀθλήσῃ – будет состязаться). Недостаточно только помазаться, или выйти на место состязания, или сойтись с противником, но нужно быть терпеливым и победить: таков закон состязания. Труждающемуся делателю (γεωργῷ – земледельцу), не ленивому, а трудящемуся. И учитель, трудящийся с учениками, получит воздаяние от Бога за ту пользу, которую он приносит им. – Прежде подобает от плода вкусити (Григорий Нисский). Учители прежде сами должны исполнять то, чему учат; это и значит: „первым должно вкусить от плодов“, которые они прежде других возделывают в себе самих путем добродетелей. Пример воина и атлета относится и к ученикам, а пример земледельца к одним только учителям. Как земледелец, говорит Апостол, заботится о земле и плодах, так и ты заботься об учениках и проповеди. Обрати внимание и на воздаяние: учитель первый наслаждается тою пользою, которую он принес ученикам, как земледелец плодами.

Ст. 7–10. Разумей, яже глаголю: да даст убо тебе Господь разум о всем. Поминай Господа Иисуса Христа воставшаго от мертвых, от семене Давидова, по благовествованию моему, в немже злостражду даже до уз, яко злодей, но слово Божие не вяжется. Сего ради вся терплю избранных ради, да и тии спасение улучат еже о Христе Иисусе, со славою вечною. Так как выше апостол Павел говорил приточно – о воине, об атлете, о земледельце, то теперь прибавил: разумный, яже глаголю, т.е. для чего я это говорю. Да даст тебе Господь разум о всем, чтобы и сказанное ты уразумел, как должно, и все прочее делал, как следует. Поминай Иисуса Христа воставшаго от мертвых. Апостол укрепляет ученика против еретиков и ободряет его, показывая, что и Христос претерпел страдания и смертью разрушил смерть. От семене Давидова. И в то время уже некоторые из еретиков отрицали домостроительство Божие, считая постыдным для Сына Божия пострадать. Поэтому-то, может быть, они и придумали призрачность, не зная, что в этом деле Он явил величайшее Свое человеколюбие и благость. По благовествованию моему, так как и лжеапостолы проповедовали евангелие, но только ложно, как об этом свидетельствует моя проповедь. В нем же злостражду. Страдания Павла доказывают истину его проповеди. В самом деле, кто, проповедуя ложь или вообще то, в чем сам не уверен, захотел бы подвергнуться таким страданиям? Но слово Божие не вяжется. Хотя я, говорит апостол Павел, связан, но не связана проповедь, – хотя связаны руки, но язык говорит; язык могут связать только страх и неверие. Это говорит Апостол и для побуждения тех, которые не связаны. Если я, находясь в узах, проповедую, то какое извинение могут иметь несвязанные и нерадивые? Сего ради вся терплю избранных ради, ради верующих, которых избрал Бог. Так как Бог избрал их, то нужно мне все страдания претерпеть за них, потому что и Бог пострадал за нас. Да и тии спасение улучат. Апостол как бы так говорит: можно было бы жить мне вне всяких опасностей, если бы я искал только своего, но я переношу эти страдания для блага других, чтобы другие получили спасение. Еже о Христе Иисусе. Кто-нибудь мог бы сказать: если ты сам не можешь спастись и вот-вот готов умереть, каким же образом ты обещаешь спасение другим? Не об этом временном спасении, отвечает Апостол, говорю я, но еже о Христе Иисусе, т.е. о том, которое даровано нам чрез Иисуса Христа, вечном, которое будет со славою; а спасение в этом мире не славно.

Ст. 11–15. Верно слово: аще бо со Христом умрохом, то с Ним и оживем. Аще терпим, с Ним и воцаримся, аще отвержемся, и Той отвержется нас, аще не веруем, Он верен пребывает, отрещи бо ся Себе не может. Сия воспоминай, засвидетельствуя пред Господем, не словопретися, ни на куюже потребу, на разорение слышащих. Потщися себе искусна поставити пред Богом, делателя непостыдна, право правяща слово истины. Верно слово, что избранные получат славное и вечное спасение; но так как некоторые сомневались относительно воскресения, то и нужно было употребить такое решительное утверждение. А что это слово действительно верно, это подтверждается и такими соображениями. Аще бо с ним (со Христом) умрохом… Апостол разумеет здесь смерть духовную – чрез крещение, и телесную – чрез страдания… С ним и воцаримся. Никто не лишает участия в благах того, кто участвовал с ним и в скорбях, а тем более Христос, – источник благости и человеколюбия. Аще отвержемся, и той отвержется нас. Затем Апостол заимствует доказательства и устрашает неверующих в воскресение и худыми последствиями их неверия. Подумай, что будет терпеть отверженный Христом. Аще не веруем, Он верен пребывает. Если мы не веруем, что Иисус Христос воскрес, или что Он Бог, то Он однако пребывает верным, т.е. истинным. Сказавши, что Он воскреснет и что Он Бог (а об этом Он часто говорил), Он пребывает верным Себе, потому что Он воскрес и есть истинный Бог. Отречься же от Себя Иисус Христос не может, т.е. что Он не Бог, или что не воскрес. Апостол как бы так говорит: чрез наше отречение Иисус Христос нисколько не изменяется, но остается верным и истинным во всем, что к Нему относится. Он не может отречься от Себя, т.е. сказать о Себе неправду, что Он не воскрес, или что Он не Бог. Возвестивши о Себе это, Он не может сделаться обманщиком и не исполнить того, что обещал. Мы не делаем Его Богом своею верою в Него и неверием своим не лишаем Его Божественной природы, но веруем ли мы в Него или не веруем, Он всегда пребывает Богом. Значит, мы сами получаем пользу от того, что веруем в Него. Не может, т.е. невозможно, чтобы Он отрекся. Он верен пребывает. Для нашего же спасения Он требует от нас, чтобы мы признавали Его, так как Сам Он не терпит никакого вреда, когда мы отрекаемся от Него. Сия воспоминай. Чтобы кто-либо не подумал, что сам Тимофей нуждался в таких наставлениях, апостол Павел сказал: сия воспоминай, засвидетельствуя пред Господом. Говорить же, приводя во свидетели Бога, – страшно. Не словопретися. Так как дело это имеет какую-то приятность и душа человеческая всегда почему-то склонна к состязанию и словопрению, то ты, говорит апостол Павел Тимофею, приказывай не вступать в словопрение, призвавши во свидетели Самого Бога, чтобы слушатели знали, что если они будут пренебрегать этим твоим внушением, то Бог им судья. Ни на куюже потребу. Постоянно заниматься изысканиями, рассуждениями и спорами не только не приносит никакой пользы, но служит и ко вреду более слабым из слушателей. Потщися себе искусна, т.е. безукоризненным, поставити пред Богом, делателя непостыдна. Об этом стыде много было сказано. Вероятно, некоторые погибшие люди стыдились евангельской проповеди или потому, что апостолы терпели разные несчастья и предметом проповеди служил распятый Христос, или потому, что самые проповедники были люди простые, так напр., Павел – делал палатки, Петр и другие были рыбаки. Слова эти можно и так понимать: не посрамись, сделавши что-нибудь худое. Право правяща (ὀρθοτομοῦντα – право отсекающа) слово истины. Как ножом отсекай излишние и подложные учения, которые погибшие люди примешали к проповеди, и Духом Святым веди народ ко всему правому.

Ст. 16–19. Скверных же тщегласий отметайся, наипаче бо преспеют в нечестие, и слово их яко гаггрена жир обрящет, от нихже есть Именей и Филит, иже о истине погрешиста, глаголюща, яко воскресение уже бысть, и возмущают некоторых веру. Твердое убо основание Божие стоит, имущее печать сию: позна Господь сущия Своя, и да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне. Скверных тщегласий (καινοφωνίας – новогласий). Если привносилось что-либо новое, по новейшему измышлению, в евангельскую проповедь, то оно вообще было скверно и нечисто. Отметайся (περιΐστασο – значит или избегай, или теснее окружай, чтобы оно задержалось и прекратилось. Наипаче бо преспеют в нечестие. Если введется какое-либо подложное учение, то оно, говорит Апостол, всегда идет к нелепости и ежедневно получает все большее и большее приращение. Яко гангрена. Гангрена – это гнилая рана, поедающая то место, на котором она появилась и распространяющая гниль; некоторые называют ее раком, или рожею. От нихже есть Именей, т.е. из числа тех, которые привносили скверные новые учения. Иже о истине погрешиста, глаголюще, яко воскресение… (Феодорит). Воскресением эти злосчастные люди называли преемство чрез рождение детей и некоторых обольстили этим так, что они отступили от апостольского учения. Яко воскресение уже бысть. Хорошо Апостол выше сказал: наипаче бо преспеют в нечестие. Смотри, сколько зла вытекает из того, что они говорят, что воскресение уже было? Мы лишаемся второго пришествия Христова, а что может быть горестнее этого? нет ни воздаяния, ни наказания; лживым представляется и Христос, возвестивший нам об этом, и многое тому подобное; как напр. аще мертвии не востают, то ни Христос воста (1Кор.15:16), и не возсядет Он на престоле, как Судия живых и мертвых (Деян.10:42). – И возмущают некоторых веру, простейших и слабейших. Разрушается вера слабейших, а твердое основание Божие (т.е. верующие, вера которых не может быть разрушена) стоит, имея такую печать, такой признак: позна Господь сущыя своя. От века было ведомо Богу, что они всецело будут преданы Ему и не изменны. Признаком того, что Господь познал их, служит то, что они не развратились и не отступили от благочестия. И – да отступит от неправды. Другой признак: да отступит от неправды (от заблуждения в догматах) всякий именующий имя Господне, как должно именовать. Не отвращающиеся от веры, говорит Апостол, твердо стоят как своего рода живые столпы, нося эти надписи на своих делах.

Ст. 20–21. В велицем же дому не точию сосуди злати и сребряни суть, но и древяни и глиняни, и ови убо в честь, ови же не в честь. Аще убо кто очистит себе от сих, будет сосуд в честь, освящен и благопотребен Владыце, на всякое дело благое уготован. Есть еще и теперь такие, которые удивляются, почему люди злые не погибают. На это мы отвечаем. Подобно тому как в большом доме есть различные сосуды, так и в мире есть различные люди. Но не Бог сделал их злыми, иначе каким образом они могли бы очистить себя от зла? Между тем сейчас же высказывается это самое побуждение тем, которые сами себя довели до такого состояния. Ови убо не в честь, т.е. деревянные и глиняные сосуды. Аще убо кто очистит себе… Если быть глиняным считается позором и нечистотой, то почему же сам Павел об апостолах сказал: имамы же сокровище сие в скудельных сосудех (2Кор.4:7)? На это нужно сказать следующее: там идет речь об одной только телесной их природе, не как о нечистой, а как о происшедшей из земли и глины, из которых делаются сосуды; можно, значит, понимать там слова – скудельные сосуды в сравнении с тем сокровищем, которое находится в них, – а здесь Апостол рассуждает о добродетельных и порочных людях, называя порочных – глиняными, а добродетельных – золотыми; такие люди по собственной воле могут изменяться, и к добру, и к злу. – Будет сосуд в честь. Сосуды глиняные и золотые такими же всегда и останутся в доме, а люди, подобные глиняным сосудам чрез усердие могут сделаться подобными золотым, подобные же золотым чрез небрежность могут уподобиться глиняным. Итак, если кто, говорит Апостол, очистит себя от всего того, что свойственно людям, уподобившимся деревянному и глиняному сосуду, если не будет иметь никакой свойственной им нечистоты, тот будет благопотребен Владыке, а те – разумеется – не благопотребны. На всякое благое дело уготован. Если теперь не вполне благоприятное время для делания, то нужно однако быть способным и готовым перенести гонения, всякие скорби и даже мучения.

Ст. 22–26. Похотей юных бегай, держися же правды, веры, любве, мира со всеми призывающими Господа от чистаго сердца. Буих же и ненаказанных стязаний отрицайся, ведый, яко раждают свары. Рабу же Господню не подобает сваритися, но тиху быти ко всем, учительну, незлобиву, с кротостию наказующу противныя, еда како даст им Бог покаяние в разум истины, и возникнут от диавольския сети, живи уловлени от него в свою его волю. Под юношескими похотями разумеется не один только блуд, но и всякое неразумное пожелание, напр. если кто страстно желает господства или денег: все это бессмысленные фантазии, свидетельствующие об уме еще незрелом. Видишь ли, как и старик может сделаться юношей. Держися же правды. Под правдою Апостол разумеет здесь чистосердечное и постоянное расположение к возлюбленным чадам… Любве, мира, со всеми призывающими Господа. Доверяй только тем, которые не притворно, не лукаво призывают Господа, миролюбивым, не спорливым, – с такими входи в общение, по отношению к ним держись всего того, о чем здесь сказано. От чистаго сердца, так как можно призывать Господа и с притворным благочестием. Буих же и ненаказанных стязаний отрицайся. Но бывают и разумные изыскания, напр. относительно Священного Писания. Почему же Апостол сказал: отрицайся, а не сказал лучше: побеждай их и изобличай? Потому что все это дело не будет иметь добрых последствий: отсюда рождаются ссоры. Рабу же Господню не подобает сваритися. Рабам Христовым нужно быть миролюбивыми. Но тиху быти ко всем. Если нужно быть тихим и кротким, то почему же Апостол в другом месте сказал: обличай их нещадно (Тит.1:13) и: никтоже о юности твоей да нерадит (1Тим.4:12)? потому что и с кротостью можно обличить строже, чем с суровостью. – Учительну – по отношению к тем, которые желают учиться, а еретика человека по первом и втором наказании отрицайся (Тит.3:10). – Не злобиву, с кротостью наказующу противныя. – Суровость еще сильнее ожесточает, а кротость легко убеждает. Кто может быть убежден человеком дерзким, которому увещеваемый часто даже противодействует? Но почему же в другом месте Апостол говорит, чтобы после первого и второго вразумления отвращаться от еретиков? Ведь и здесь под противными (ἀντιδιατιθεμένους) он разумеет тех же еретиков? На это ответим: от явных еретиков и неизлечимо больных нужно отвращаться, а те люди, о которых здесь идет речь, были только сомневающиеся, – что видно и из последующих слов: еда како даст им Бог покаяние; так обыкновенно выражаются только о тех, относительно которых еще ничего положительного неизвестно. С кротостью наказующу. Это весьма необходимо. Часто такого человека, которому уже десять раз давали совет, и который этих советов не слушал, – другой убеждает одним своим советом. Это происходит от того, что и предыдущие десять советов незаметно производили на него свое влияние. Еда како даст им Бог покаяние в разум истины. Если так и случится, говорит Апостол, то это дело Божие, а не твоей кротости; приписывая случившееся Богу, он смиряет гордость учителей. И возникнут от диавольския сети. Что значит разум, т.е. познание истины? то, чтобы освободиться от диавола и незаконных учений к правой вере. Смотри, как Апостол сказал: возникнут (ἀνανῆψαι – протрезвятся) от сети диавола, как будто от опьянения или умопомешательства. Подобно тому, как воробей, хотя он только кончиком ножки зацепился за сеть, уже пойман ею, – так и мы, хотя изменяем даже малейшую частичку в учении, уже действуем в сети диавола. Живи уловлени от него, в свою его волю. Не даст ли Бог…, чтобы освободились от сети диавола живи уловлени, т.е. увлеченные заблуждением и подчиненные воле диавола. Всех, уловленных лукавым учением, он держит уже в своей воле.

Вопрос о приготовлении и хранении св. Даров для причащения больных, обычно называемых „запасными св. Дарами“, всегда интересует священников, несмотря на то, что он ясно решен в прилагаемом к Служебнику „Учительном Известии“. Следуя изложенному в этом Известии наставлению, многие священники, должно быть, не достигают цели. Этим последним предположением только и объясняем мы себе с одной стороны возникновение самого вопроса (разумеем вопрос, проникнувший в печать), а с другой то разнообразие его решений, которое встречается на страницах периодических духовных изданий. За последнее время по этому вопросу о. Л. И. не постеснялся на страницах одного из духовных журналов указать новое, придуманное им, и якобы „единственно удобное средство просушки св. Даров“. „Опытом дознано, заявляет о. Л. И., что просушенные на престоле св. Дары недолго сохраняются и вскоре после просушки плесневеют“. Лучше всего просушивать их в церковной печке, после топки в оной и после очистки угольев в стороне, на кирпиче, на котором ставится серебряная тарелка с дискосом, покрытым чистою бумажкой, загнутой с четырех сторон, чтобы не рассыпались св. Дары. Часа времени достаточно для просушки многих частиц, которые с дискосом переносятся на престол и здесь лжицей переворачиваются; затем вторично ставятся в печку, пока совершенно не просохнут“. Признаемся, что придуманное о. Л. И. средство просушки св. Даров действительно очень простое и удобное, но в то же время очень похожее на сушение простых сухарей. Смеем уверить о. Л. И., что придуманное им средство просушки св. Даров не только неблагоговейное, недостойное святости и важности таинства, но и далеко не единственно удобное.

У нас св. Дары, приготовленные по способу, указанному в Учительном Известии, лишь с небольшими отступлениями, по два года хранятся без всяких повторительных просушиваний и хранятся невредимо. Заготовленный в Великий четверг Агнец мы оставляем в ковчеге до пятка, а иногда и до субботы, чтобы несколько испарилась из него влажность. Пред началом просушивания церковный служитель хорошо разожжет горно, одувши с углей пепел, вносит его в алтарь и ставит подле правого края престола настолько близко, насколько позволяет осторожность. Горно у нас самое обычное сельское: котелок на ножке. Раздробивши Агнец на потребные частицы, дискос с частицами мы прихватываем железными небольшими щипцами (плоскогубцами), а иногда и просто деревянным щипком (у толстой и широкой лучинины осторожно расщепляется один конец и в расщеп вставляется край дискоса) при этом нужно осмотреть, твердо ли держится дискос в расщепе, и начинаем держать его левою рукою над горном, а в правой руке держим копие и им осторожно передвигаем частицы. По мере накаливания дискос держится над углями то выше, то ниже. Когда дискос довольно нагреется, ставим его на антиминс, а чтобы не повредить антиминс, подставляем под дискос проскомидийную тарелку. Во время охлаждения частицы осторожно помешиваются, чтобы свободнее испарялась из них влага. Не приводилось замечать во сколько времени просушиваются частицы, а только снимать дискос с горна для охлаждения приходится несколько раз, примерно до пяти. Чтобы узнать просохли ли частицы, мы обыкновенно раздробляем одну из них и кончиком копии ощупываем средину ее, тверда она или еще мягка. Когда все частицы хорошо просушены, тогда мы нагреваем ящичек, в котором хранятся св. Дары в ковчеге, и в него складываем частицы, а сложивши снова греем его над горном и тогда уже ставим на место. Во всем изложенном, как видят читатели, нет ничего особенного. Но однако изложенного, полагаем, мало для того, чтобы св. Дары сохранялись в целости в течении двух лет. Чем же достигается последнее?

Сырость окружающего воздуха, вот причина производящая столь неприятные последствия со св. Дарами. Прежде всего священнику необходимо заботиться о том, чтобы воздух в церкви был достаточно сух. Для этого нужно летом хорошо проветривать церковь, а зимой достаточно протапливать церковные печи. Но и при соблюдении этих условий может быть, да и непременно будет, сырость в церкви по временам. Зимой в воскресные и праздничные дни от скопления богомольцев делается такая сырость в церкви (по крайней мере у нас), что не только с окон, но и со стен текут ручьи. Как тут быть? Ведь такая сырость должна подействовать на запасные св. Дары. Мы в этом случае поступаем так: еще до начала литургии накладет сторож дров в печи и как только кончится служба, когда богомольцы начнут прикладываться ко кресту, он уже затопляет печи. Чрез 4 часа и даже ранее сырость в церкви пропадает, ее вытягает в топящиеся печи. Соблюдаем мы осторожность и при переходе из зимней церкви в летнюю и обратно. В алтаре летней церкви по веснам у нас долго стоит такая сырость, что формы (рисунки) на чугунных плитах пола бывают полны воды. Ввиду этого обстоятельства мы, обыкновенно, оставляем ковчег со св. Дарами в теплой церкви до тех пор, пока открыванием окон в летней церкви не удастся устранить всю сырость. Тогда только переносим св. Дары в летний храм. Точно также принимаем предосторожности и при переходе в теплую церковь. Переходим мы не рано. Когда нет возможности служить в холодной церкви, тогда только перебираемся в теплую. Прежде чем перейти в теплую, заставляем сторожа протопить раза два печи в теплой церкви, не закрывая труб, чтобы печи просохли. Потом затворяем двери в арке, отделяющей теплые пределы от холодного храма, и протапливаем печи для просушки стен. На первое время скопляется от тепла сырость, которая выходит в трубы печей. Начавши служить в теплой церкви, тоже не сразу вносим туда ковчег, а несколько спустя, когда убедимся, что воздух в теплой церкви достаточно сух. Тогда уже и переносим ковчег.

Думаем, что благодаря изложенным и соблюдаемым нами предосторожностям так хорошо сохраняются у нас запасные св. Дары, не требуя повторительных просушиваний.

Сельский священник

Предлагаемый в № 5-м „Руководства для сельских пастырей“ за прошлый 1887 год священником о. М. Н. практикуемый им способ совершения исповеди в св. Четыредесятницу, по нашему разумению, представляется не вполне удобным и целесообразным. О. М. Н., как он пишет, совершает исповедь в холодном храме, в который желающие исповедаться входят по одному чрез филенчатую стекольную дверь. Совершать исповедь в холодном храме, иногда весьма продолжительное время, священнику, полагаем, под влиянием холода, нездорово и даже невозможно. Кроме того, от частых вхождений и исхождений исповедников из теплой церкви в холодную и обратно, и теплый храм будет охладевать, и исповедникам придется испытывать неприятное чувство холода, под влиянием которого они не в состоянии будут приготовлять себя размышлением о своих грехах. – В заметке о. М. Н. усматривается тот еще недостаток, что готовящиеся к исповеди ждут очереди у филенчатой двери и, если их будет много, то можно быть вполне уверенным, что, сгруппировавшись в беспорядочную толпу у филенчатой двери, в ожидании очереди, за отсутствием настоятеля церкви, как главного блюстителя порядка церковного, готовящиеся к исповеди дозволяют себе (особенно молодежь и дети) нескромный разговор у двери, или, что еще хуже, смех, толкотню и т.п. Заставить их соблюдать порядок и тишину не всякий псаломщик способен, особенно если он будет молод и неопытен... Правда, священник будет удален от шума и нескромных разговоров готовящихся к исповеди, но требуемые существом исповеди благоговение и сосредоточенность в них будут отсутствовать.

Душевно желал бы слышать от почтеннейших собратий более целесообразный способ по совершению исповеди и указать недостатки в практикуемом мною способе, который я и осмеливаюсь представить на страницах нашего пастырского журнала. В первые дни св. Четыредесятницы я посещаю все селения моего прихода с так называемою „постною молитвою“ и в каждом селении, по собрании домохозяев в один дом и, по прочтении положенных в Требнике молитв, беседую преимущественно о посте: о христианском провождении его и о необходимости каждому христианину приступать к св. таинствам исповеди и причащению. Желающих исповедаться приглашаю ходить ежедневно в церковь на службы и, если кто по домашним или другим препятствующим обстоятельствам не может сего исполнить, то непременно должен прийти на последнею пред исповедью службу. После службы делаю желающим исповедаться так называемое „начало“ к исповеди и после молитв, положенных в Требнике, присоединяю краткое наставление говеющим соблюдать во все время исповеди тишину и порядок, предлагаю внимательно обдумывать каждому пред исповедью грехи и с сокрушением о них и с благоговением приступать к исповеди. Затем, всех готовящихся к исповеди тотчас приглашаю записаться в заведенную для сего великопостную книгу и тут же, при записи, кладутся исповедниками в кружку деньги, по усердию каждого. Других денежных сборов не бывает. Делать запись тотчас после „начала“ представляется необходимым по той причине, чтобы не допустить кого-нибудь к исповеди без „начала“ (молитв), так как часто, по домашним и другим обстоятельствам, являются и такие из желающих исповедаться, которые, не быв в церкви за последнею службою, приходят вместе с другими на исповедь, не выслушав положенных пред исповедью молитв и, при многолюдстве исповедующихся, легко могут быть не замечены и даже допущены к исповеди без „начала“. После записи в книгу⁴³, объявляю краткий отдых и, по удару в колокол, все готовящиеся к исповеди собираются в теплый храм. Впереди, пред св. дверями становится аналой и на нем полагаются св. крест и Евангелие и пред ними возжигается свеча. Около священника поставляется небольшой столик и на нем кладется духовная роспись для справок и записная книга, в которой, для удобства при переборке имен, после чтения разрешительной молитвы, подчеркиваются одни только имена бывших у исповеди. Сначала исповедаю бывших за последнею пред исповедью службою и выслушавших молитвы пред исповедью, а потом делаю „начало“ вновь пришедшим и исповедаю их. В церкви, около входных дверей, ставятся скамьи, на которые садятся взрослые и слабомощные из говеющих. Дети стоят или сидят впереди больших. Впереди ставится стол и стул для чтеца. Псаломщик, а иногда и грамотный крестьянин, садится за стол и громко читает, по указанию моему, избранные жития святых из уважаемой простым народом книги „Четьи-Минеи“; читаются часто книги и брошюры религиозно-нравственного содержания. Громкое чтение чтецом не позволяет слышать беседы мои с исповедующимся. Чтецу предлагаю наперед самому приготовить назначенное для чтения, чтобы толково и внятно прочитать в церкви. Внятное и осмысленное чтение Четьи-Минеи и книг с религиозно-нравственным содержанием исповедникам весьма приятно и во все время исповеди, хотя бы оная продолжалась и долго, сохраняется порядок и тишина, и нескромных разговоров не бывает. К исповеди подходят скромно, не толкая и не опереживая друг друга, и для этого вызываю по записной книге каждого к исповеди сам или поручаю это дело псаломщику. Для избежания столкновений приступающих к исповеди и отходящих от нее, при начале исповеди определяются для тех и других разные стороны в церкви. По окончании исповеди приглашаю всех исповедавшихся к аналою и, по поверке⁴⁴, делаю положенное по Требнику „завещание“ (см. в конце исповеди) и читаю общую разрешительную молитву. Кто-либо из клира или из грамотных крестьян читает для исповедавшихся так называемое „правило“, заканчиваемое „молитвами на сон грядущим“.

Свящ. Василий Преображенский

1) Какой отпуст делать от недели св. Пасхи и до отдания ее? Пасхальный ли: »Христос, воскресый из мертвых, смертию смерть поправый«, или дневной: »Христос истинный Бог наш«?

Пасхальный отпуст произносится только в пасхальную седмицу и в самый день отдания св. Пасхи на литургии (см. в Служебн. об отпустах и в Типиконе послед. службе в пасхальную седмицу и в день отдания св. Пасхи). Какой же отпуст произносить вместо пасхального в дни от недели св. Пасхи до отдания ее? Понятно, что в дни воскресные от недели св. Пасхи до отдания ее должно произносить отпуст воскресный: »Воскресый из мертвых Христос истинный Бог наш«. Но следует ли в простые – будние дни от недели св. Пасхи до отдания ее произносить тоже дневные – седмичные отпусты? В простые седмичные дни от недели св. Пасхи до отдания ее произносить дневные отпусты: »Христос истинный Бог наш« (с прибавлениями положенными на каждый день седмицы) не следует, а вместо них должно произносить отпуст воскресный: »Воскресый из мертвых Христос истинный Бог наш«. Так должно поступать на следующих основаниях: 1) Церковь служение и двунадесятых праздников Господних до самого их отдания отличила от рядовых дней особыми праздничными отпустами; но с этим установлением Церкви было бы не согласно оканчивать седмичными отпустами церковные службы до отдания величайшего праздника св. Пасхи, – праздника праздников. 2) Церковные службы от недели св. Пасхи до отдания ее проникнуты духом продолжающегося празднования св. Пасхи, посему не было бы соответствия с чтением и пением этих служб, если бы по окончании их произносить седмичные дневные отпусты. В седмичные дни от недели св. Пасхи до отдания ее службы совершаются без Октоиха, а следовательно и без тех воспоминаний, которые по Октоиху усвояются каждому дню седмицы. Потому на службах седмичных от недели св. Пасхи до отдания ее воспоминание на отпусте напр. в понедельник Бесплотных сил, или во вторник – Иоанна Предтечи и т.д. было бы неуместно, когда в службах церковных об них нет ни слова. Итак в седмичные дни от недели св. Пасхи до отдания ее не следует произносить дневных седмичных отпустов, а вместо них должно говорить отпуст воскресный: »Воскресый из мертвых Христос истинный Бог наш«. Что именно этот отпуст должно произносить в дни от недели св. Пасхи до ее отдания, это можно видеть из следующего указания Типикона: во вторник вечера отдания св. Пасхи в конце говорится: »ектенья, помилуй нас Боже и обычный отпуст глаголет иерей без креста: воскресый из мертвых. В среду отдания на утрени отпуст без креста. На литургии иерей творит отпуст св. Пасхи со крестом«… Здесь воскресный отпуст называется обычным и потому предполагается произносимым в предшествовавшие дни до отдания св. Пасхи, а пасхальный, как особенный, положен только на литургии в день отдания св. Пасхи.

2) Правила о гербовом сборе требуют взимать оный за некоторые документы, выдаваемые из церкви; а так как в последней марок для продажи никогда не бывает в запасе, то спрашивается: можно ли взимать гербовый сбор деньгами, а на документах приписывать: »гербовый сбор уплачен«, и куда представлять эти деньги – благочинному, или в консисторию, как вести отчетность в них⁴⁵?

Правила о гербовом сборе (Устав о герб. сб., 1886г., т. V) ясно определяют, ст. 70–74, 79–83, в каких именно случаях должно принимать гербовый сбор наличными деньгами; указанный случай ни под одну из этих категорий не подходит, а в силу сего и церковные документы могут быть выдаваемы просителям не иначе, как только по представлении последними гербовых марок, или по ст. 70 Уст. квитанций казначейства в получении денег за требованные ими марки, под личной ответственностью, по ст. 105 Уст. о герб. сб., выдающего бумагу. Выход из затруднения представляется один: определением Св. Синода, от 29 ноября – 9 декабря 1885г., за №2609, каждому учреждению православного духовного ведомства, если оно признает нужным, дозволено приобретать, на канцелярские деньги, потребное количество марок разной цены, на сумму от 30 до 60 руб., с тем, чтобы марки находились в распоряжении и на ответственности того должностного лица, которому поручена будет эта операция начальством, но чтобы марки были продаваемы лишь лицам, подающим прошения или другие какие-либо бумаги, и притом по той именно цене, какая обозначена на штемпеле каждой марки, без всякой со стороны частного лица доплаты. Руководствуясь этим, и церковный староста не погрешит, если будет иметь в своем распоряжении достаточное количество гербовых марок, для продажи их по номинальной цене имеющим в них нужду, для получения тех или других документов из церкви. Запас этих марок постепенно может пополняться, без малейшего обременения церковных сумм.

3) Законно ли поступают церковные старосты, расходуя деньги на известные предметы, напр. на жалованье благочинным, и не внося этот расход в книги?

Коль скоро деньги не записываются расходом в установленные для того книги, если где это практикуется, то, вне всякого сомнения, подобный расход произведен незаконно. Священнику остается лишь обжаловать такой поступок церковного старосты. Очевидно, некоторые неправильности в ведении церковного хозяйства известны центральному духовному управлению, так как, по сообщению печати, им поднят вопрос о надлежащей организации этого дела, о чем мы уже и сообщали своим читателям.

Странным может показаться на первый взгляд, однако кому неизвестно, что среди постоянных нападок на духовенство со стороны известной части светского общества, среди чуть не открытого глумления над ним и почти явного пренебрежения „попом“, у тех же господ хватает еще духу и завидовать „попам“. Вот уж именно правду говорит пословица: „в чужих руках ломоть кажется велик“. „Поповский“ хлеб, „поповские“ лошади и вообще „поповское“ житье обратилось в поговорку, в синоним полного довольства, приволья, наслаждения всеми земными благами. Оборотной стороны медали никто не видит, да и не хочет видеть. За сколько-нибудь приличной рясой одного из десяти священников никто как будто и не замечает совсем чуть не полной нищеты всех остальных. Труды священника – труды, скажем, скромные, не бьющие резко в глаза, в большинстве случаев неблагодарные, совершенно игнорируются обществом. Не говоря уже обо всем прочем, чего-чего только не приходится переносить священнику в жизни во время этих „пешешествий“ из хаты в хату с различными требами, часто среди ночи, под проливным дождем, в весеннюю или осеннюю слякоть и распутицу, когда всякое сообщение почти прекращается! И идешь, и не ропщешь ни на что это: в том твое и служение состоит, – говоришь себе в утешение.

Мой приход расположен по обоим берегам одной довольно большой реки и пересекается несколькими рукавами ее. Несмотря на то, что в приходе этом считается около 5000 душ обоего пола, в нем всего только три сплоченных деревни, так что при обозрении его, особенно когда нужно бывает посетить хутора, тележку приходится оставлять сразу же и per pedes apostolorum отмахивать короткие расстояния от одного хутора к другому, так как в противном случае пришлось бы тратить слишком много времени на высаживания из телеги и усаживания в нее. Притом же, тяжелая наносная земля имеет, особенно осенью и весною, ту особенность, что на колесах по ней ехать почти совсем невозможно, и сообщение совершается исключительно верхом на лошади, а еще чаще „на своих двоих“, так как дорог между хуторами собственно никаких нет, а есть только узенькие пешеходные тропинки, прорезываемые частыми глубокими и широкими, крайне топкими рвами, через которые переброшена только шаткая доска. А тут как раз в это именно время и ходят всевозможные болезни, вследствие чего чуть не каждый день зовут тебя причащать больных. Приходит в такую пору человек и говорит: „батюшка! старик-отец у меня при смерти; пожалуйте причастить. У меня-то во дворе и лошадки есть, да проехать никак нельзя, уж пожалуйте пешком, а я помогу вам, что там нужно будет понести“. Ничего другого не остается, конечно, в этом случае, как надеть высокие сапоги, да и отправляться. Вязкая почва липнет к сапогам до того, что при каждом шаге поднимаешь на ноге по меньшей мере фунтов десять грязи; сапоги начинают тереть ноги пренесносно, – и такое удовольствие приходится испытывать не день, не два да и не неделю – другую.

В одну гнилую зиму, когда только в середине февраля наступили настоящие морозы, раны на ногах моих так и не заживали, потому что, кроме обыкновенной ходьбы по служебным обязанностям, нужно было часто посещать также больных, и старые раны каждый раз все больше и больше растравлялись. Но не мог же я сказать: „мои ноги в ранах; пусть больной умирает без покаяния!“ Даже в церковь мою нельзя пройти в такое время иначе, как только в высоких сапогах, хотя дом находится всего лишь шагах в полутораста от нее. В первый год моей службы в этом приходе я, не будучи еще знаком с качеством почвы, раз как-то после дождя пошел было в церковь в резиновых галошах; но не прошел и десяти шагов, как уже вынужден был снять их и нести затем все время в руках. Особенно необходимыми являются высокие сапоги зимою после оттепели и весною, когда тронется лед. Не заменимы они и тогда, когда перед самым ледоходом вода поднялась уже на фут или на полтора фута выше льда, по краям же – и того выше, при этом сапоги должны быть непременно целые и хорошо смазаны рыбьим жиром.

Наибольше же дает себя чувствовать моя одноклассная церковно-приходская школа, которая находится хотя и близко от дома, но по другую сторону довольно широкого рукава, а между тем посещать ее нужно часто по несколько раз в день и всякий раз, конечно, переправляться через рукав. Плохо стоять иногда при этом под дождем, в ожидании перевоза, но еще хуже во время ледохода. Несколько лет тому назад поехал как-то я с детьми в школу. Ледохода все ожидали с минуты на минуту. Приближалось время обеда. Дети отправились в обратный путь, а мне нужно было остаться в школе еще на некоторое время. Едва они достигли середины рукава, где фарватер вдруг значительно суживается, как с плотины послышались резкие восклицания стоявших там нескольких человек: „скорее вперед! вперед!“ Перевозчик напряг все свои силы, и вот они достигают берега раньше, чем громадные глыбы льда совершенно закрыли фарватер. Я между тем замешкался в школе больше, чем предполагал, ничего не подозревая о случившемся. Наконец, выхожу и слышу какой-то зловещий стук и треск. Поднимаюсь на плотину. Рукав весь загроможден громаднейшими льдинами, которые то высоко взбираются одна на другую, то вдруг с страшным шумом обрушиваются вниз. Голодный желудок на одной стороне реки, Богом данный обед на другой: положение, согласитесь, не из особенно завидных! Долго простояли мы так вдвоем с псаломщиком, проголодавшимся тоже не меньше моего, наконец решили идти по берегу против течения, авось кто-нибудь из ближайшей деревни переправит-таки нас на ту сторону. Идем, зовем, – но все напрасно. Вдруг слышим голос: „лед совсем затер лодку, никак нельзя столкнуть в чистую воду!“ Только почти к вечеру уже повстречали мы на этой же стороне человека, который взялся перевезти нас на своей лодке. И чего-чего только не пришлось вытерпеть нам во время этой единственной в своем роде переправы! Почти на самой середине рукава мы попали в сплошной лед. Пристаем к передней глыбе. Я с псаломщиком иду в корму лодки, а перевозчик наш карабкается на льдину. Мы толкаем лодку, а он тащит ее до тех пор, пока она не надвинулась на льдину до половины своего корпуса. После этого перевозчик присоединяется к нам, и мы unitis viribus качаем лодку до тех пор, пока не развалили совсем стоявшей на нашей дороге глыбы. Затем пододвигаемся к следующей глыбе, втаскиваем снова и на нее лодку, тем же способом раскачиваем и разламываем, – и так до тех пор, пока не достигли, наконец, другого берега. Зато каким вкусным показался нам обед!

Несмотря на все эти и подобные неудобства, я в течение десяти лет один только раз не мог отправиться на требу: если предстояла хотя малейшая нужда, у меня никогда не хватало духу отказать.

Да и вообще-то по моему приходу сообщение, должно заметить, довольно своеобразное: и на колесах, и верхом, и на коньках, и пешком, и на лодке, а иной раз и всеми этими способами вместе. Для примера расскажу здесь о двух путешествиях своих к больным. В первый раз пришлось прежде всего переправиться через рукав на лодке, так как паром был затерт льдом, причем не было никакой возможности взять лошадь с собою на ту сторону. На другом берегу я нанял первую попавшуюся лошаденку и рысью проехал верхом около трех верст. Через следующий рукав удалось переправиться на пароме; но третий оказался уже затянутым слабым льдом, который ни в каком случае не мог выдержать тяжести лошади и всадника вместе. Что было делать? Пришлось оставить лошадь, подвязать на себя узелок с облачением, вооружиться длинной остроконечной палкой и в таком виде путешествовать еще с добрую версту до больного. Возвращаться, конечно, пришлось тем же способом. В другой раз дело было осенью, во время полного ледохода. Из дому отправился я пешком, потому что исполосованные во всех направлениях глубокие колеи сильно замерзли, и об езде на лошадях нечего было и думать. Узелок с облачением я отдал провожатому, и мы пошли. Сначала мы прошли целых три версты в прямом направлении, так как ниже по рукаву не было никакой возможности переправиться на другой берег. Но вот, с грехом пополам, по громоздившимся одна на другой льдинам, мы перешли, наконец, рукав. Теперь нужно было плотиною обогнуть остров в обратном направлении, да еще и над водопадом, который всего лишь только три дня тому назад кое-как затянуло льдом. Лед гнулся и трещал под нашими ногами, при каждом ударе об него остроконечною палкою вода фонтаном била из отверстия. Но мой вожатый, который свою горькую и тяжелую жизнь наверное любил столько же, сколько и я свою, невозмутимо пошел вперед, а потому и мне, разумеется, ничего более не оставалось, как следовать за ним. Между тем, до дома больной было еще около 400 шагов от плотины, и он со всех сторон окружен был водой, едва затянутою тонким льдом. Долго звали мы, пока, наконец, не показался на пороге сам старик-хозяин, который исподволь пробивая впереди себя лед, подплыл к нам в лодке и забрал с собою.

На всякое такое путешествие приходится обыкновенно затрачивать буквально-таки целый день, с утра и до позднего вечера, да и после того, как возвратишься домой, никакая работа на ум не пойдет. В последние годы я уже одряхлел совсем. Иной раз придешь этак к больному, запыхаешься, в изнеможении упадешь на скамью, или что там первое попадется на глаза, и в сознании своего бессилия невольно подумаешь про себя: „нет, старик! не по тебе уже такие путешествия!“ Но когда удается возбудить в душе больного часто страстное желание спасения души, когда воочию, так сказать, увидишь, что десница Всевышнего коснулась какого-либо зачерствевшего и погрязшего в мирских заботах и суетах сердца, – куда денутся все малодушные сетования и мысли; и, воспрянув духом, точно в каком-то экстазе внутренне воскликнешь: „хотя бы мне пришлось даже погибнуть в следующий раз, Ты, Господи, зовешь меня на это святое пастырское дело, – и я с радостью пойду!“

Для посещения самых отдаленных уголков прихода я обыкновенно пользуюсь тем временем, когда все рукава покроются уже прочным льдом, потому что это именно время представляется наиболее удобным для подобных посещений. По хорошему, гладкому ледяному пути можно в полчаса проехать такое расстояние, какого в летнее время не проедешь, пожалуй, и в два часа: на проезд каждого рукава нужно употребить уж никак не меньше получаса, а чтобы добраться до некоторых прихожан, нужно переехать таких три-четыре рукава, да к тому же еще нужно каждый раз заплатить и за перевоз. Однако и ледяной путь не всегда бывает безопасен, особенно во время сильных оттепелей, или же проливных дождей, которые частенько перепадают у нас к концу зимы. Так в прошлую зиму поехал я как-то на своей лошадке по льду в одну из отдаленных деревень прихода, вниз по реке, для отправления часов и молебна. Таяло, и в иных местах вода покрывала лед чуть ли не на целый фут, хотя все же и здесь еще можно было различать колеи сильно наезженной зимней санной дороги. В одном таком месте лошадь моя вдруг заупрямилась, стала и ни за что не хочет идти в воду. Долго возился я с нею и в конце концов достиг-таки своего и проехал это место без всяких приключений. Оттепель продолжалась всю неделю. Случилось так, что мне нужно было опять поехать в эту деревню. На том же самом месте лошадь снова заупрямилась и стала. Я ее раз-другой, хорошенько кнутом. Лошадь рванулась вперед, лед не выдержал, и она провалилась. Кругом ни души. Один, как перст, сидел я в своих саночках, которые хотя и держались еще пока на поверхности, но вода быстро хлынула в них сквозь все щели. Ввиду почти неминуемой смерти, я только повторял про себя: „Господи помоги! Господи, спаси!“ Вдруг лошади как-то удалось выкарабкаться на лед. Быстро рванулась она вперед, и мы были спасены.

Признаюсь – в первые годы моей службы у меня не один раз пробегал мороз по коже, когда ломался лед под ногами во время подобных путешествий, особенно если лед был уже значительно подмыт водою, и дорога пролегала вблизи проруби, в которой бурлило мрачное течение. Но время и привычка сделали меня совершенно равнодушным и бесстрашным к опасности. Во всех таких случаях остается одно: не теряя присутствия духа, действовать быстро и решительно, кто же не дерзает, тот пусть лучше сидит дома.

А с какими затруднениями сопряжена бывает переправа покойников через не окрепший еще осенний или подтаявший весенний лед! Медлить и тут никак не приходится, потому что кто может поручиться, что через несколько мгновений покойник не будет совершенно отрезан от кладбища или от церкви. Для этого обыкновенно укладываются по льду доски, гроб устанавливается на салазки, к которым прикрепляется довольно длинная веревка; затем салазки тянутся по этим двум доскам двумя человеками, на расстоянии 10 шагов один от другого. Впереди идет разведчик с остроконечной палкой и провожающие покойника – все гуськом, держась друг от друга тоже на расстоянии 10 шагов. Так именно провожали мы прошлою весною одного покойника. Чтобы добраться до кладбища, нужно было переправиться через один из рукавов, а лед сильно уже подтаял, и всюду были видны на нем проталины, из которых при каждом новом шаге вода так и била вверх ключом. Похороны прошли благополучно; но спустя всего лишь каких-нибудь минут 20–25 после того, как мы вернулись с кладбища, лед тронулся. Что если бы это случилось 20-ю минутами раньше?.. Глубина воды в этом рукаве доходит ведь от 24 и до 30 футов!.. Мои предшественники, впрочем, все умерли своею, естественною смертью, да и я-то, благодарение Господу Богу, жив и здоров пока и на Него одного возлагаю все свое упование.

Во время осенних и весенних распутиц, когда сообщение на лошадях совершенно прекращается, а льда нет, приходится ездить исключительно на лодках, делая зачастую слишком большие круги. Чтобы выиграть время, обыкновенно ставятся паруса, если только представляется к этому хотя малейшая возможность. Но нужно сказать, что парус при этом может оказать иногда очень дурную услугу. Задерживаемый деревьями и крестьянскими постройками ветер с силою налетает в одну минуту с севера, в другую с юга и т.д., так что и при соблюдении даже всевозможных предосторожностей маленькая лодочка всякую минуту может опрокинуться. Впрочем, когда едешь и без паруса, то нисколько, собственно говоря, не застрахован от не совсем-то приятной холодной ванны: мало ли какие бывают случайности! В ноябре прошлого года приехал как-то за мною один крестьянин на душегубке. На дворе было сыро и холодно. Я одел на себя теплую рясу, а поверх нее тяжелую дорожную шубу, сел в корме за рулевого, и мы поплыли. Доплываем до места. На берегу стоит кучка крестьян. Привезший меня прихожанин собирается выйти уже на берег; я тоже поднялся на ноги, но затем нагнулся в сторону противоположную. – „Тише, батюшка, – не то опрокинетесь!“ слышу чье-то предостережение с берега. К сожалению, предостережение несколько запоздало: „батюшка“ не удержал равновесия и беспомощно уже барахтался в воде. К счастью я еще тотчас успел ухватиться за край лодки. Но сколько ни старался встащить меня к себе приехавший со мною прихожанин, старания его так ни к чему и не привели: не по силам я ему был с своими намокшими рясой и шубой. Тут двое из бывших на берегу отвязали другую лодку, схватили меня за ногу, и так на буксире я был, наконец, вытащен на сушу. Тотчас же поспешили мы в первую попавшуюся избу; услужливые и внимательные прихожане раздобыли для меня кое-какую сухую одежинку. Где ни взялся и кипящий самовар на столе, шипение которого казалось мне в эту минуту прелестнейшею в мире музыкою. Обогрелся я, обсушился и домой воротился совершенно бодрым и здоровым, как ни в чем не бывало, с приятным сознанием исполненного долга.

Не лучше бывает осенью и весною дорога и по ту сторону реки, ведущая в ближайший город. И по ней в иную пору ни за что не проехать в повозке, разве только верхом; так что мы вполне застрахованы в такое время от непрошенных гостей, хотя зато не имеем возможности видеться и с теми, с кем бы желали, кто для нас дорог. Даже летом – чуть малейший дождик, уже лошади скользят и падают чуть не на каждом шагу, а случится сколько-нибудь продолжительная дождливая погода, повозку хоть и совсем прячь. Так, два года тому назад нужно мне было поехать в соседнее село, за 7 верст, где, за смертью священника, я временно состоял наблюдающим. Дорога была настолько дурна, вследствие частых дождей, что ехать на одной лошади, даже без кучера, было слишком тяжело, тем не менее я все-таки поехал, кстати на обратном пути нужно было еще причастить больную старушку. Возвращаюсь. Но едва лишь успел выехать за село, как вдруг совершенно неожиданно разразилась страшнейшая гроза с удивительно сильным проливным дождем. Нечего и говорить, что я тотчас же промок весь до костей; вода так и бежала и по шее, и по спине, и по ногам: сухой нитки не осталось на мне. Приехал к больной, а сам на ногах совсем почти стоять не могу – так дрожу весь от холода. Нарядили меня в сухое белье и платье старика хозяина; за неимением сапог, обули мне лапти, – и – не поставь мне, Господи, этого в вину! – в таком несвойственном священному сану костюме, в промокшем облачении, я дерзнул причастить трудно больную женщину, которая на другой же день и умерла. После этого случая я сделался предусмотрительнее: приобрел себе нечто вроде резинового плаща, который и беру теперь всегда с собою, когда приходится выезжать по приходу.

Поставил последнюю точку и невольно призадумался: для кого и для чего собственно я писал все это?.. Часто приходилось и приходится мне выслушивать от своих собратий, особенно молодых, жалобы на трудность пастырского служения, тяжесть которого еще более увеличивали для них их чувствительные матушки своими аханьями и оханьями. Если такой священник или такая матушка, а то и оба вместе, как-нибудь прочитают эти не совсем складно написанные строки и после прочтения скажут: „значит, у нас не так еще плохо, как у других!“ большей награды за непривычный этот литературный свой труд, большего утешения я и не жду и не хочу! Самим молодым матушкам нечего уж особенно-то беспокоиться и убиваться, когда мужей их требуют среди ночи, в непогоду, для напутствования умирающих. Моя матушка всегда оставляет на ночь ключ от дверей в известном нам только одном месте и обыкновенно не слышит даже, когда я уезжаю из дому. И не подумай, духовная сестра, чтобы это делала она из эгоизма: старушка моя любит своего старика ничуть не меньше, чем ты любишь своего молодого мужа, – доказательством этому служит наша 27-летняя уже тихая, спокойная и счастливая семейная жизнь; научили же ее этому долголетняя практика жизни и сознание святости дела.

Ἱερεύς τις.

Не противься злому (злу) – μὴ ἀντιστῆναι τῷ πονηρῷ. Слова эти вызвали в наше время много недоумений. Граф Толстой видит в них заповедь о непротивлении злу ни в каком случае и никакими средствами. Г. Соллертинский („Христ. Чтение“ за 1887г., Март – Апрель, стр. 440–456) видит в этих словах заповедь о несопротивлении злом или злыми средствами.

Глагол „ἀντίστημι“ немыслим без дополнения в дательном падеже. Правда, в настоящем случае можно подразумевать дательный лица – τινί (кому бы то ни было, или никому); но тогда грек слова: „τῷ πονηρῷ“, будет понимать не иначе как дополнение к τινί, т.е. будет понимать их в смысле не противься никому злому или лукавому. Значит, не злому дозволительно противиться? Понятие: злом или злыми средствами, грек выразил бы непременно множественным числом: „τοῖς πονηροῖς“. Слово: πονηρός и не употребляется в отвлеченно-объективном смысле: „зло“ или „злые средства“; оно имеет субъективное значение злой (лукавый человек), злые деяния, лукавый поступок. Да и у нас выражение: „злые средства“, логически неверное выражение. Средства бывают хорошие или дурные, честные или нечестные, но не злые или добрые. Никто до сих пор не обращал внимания на то, что ἀντιστῆναι не повелительное наклонение настоящего времени (противься), а неопределенное – аориста и должно быть переведено по-русски неопределенным наклонением совершенного вида. Затруднение передать этот глагол русскою формою совершенного вида и неопределенного наклонения произошло от того, что глаголу придавали не основное, а второстепенное значение его. Основное значение глагола „ἀντίστημι“ – „противуставить“, „не уступать“, а в аористе: „противустать“, не сделать уступки.

Поэтому Мф.5:39 следовало бы читать так: „А Я говорю вам не то, чтобы не уступить злому человеку (как дозволялось ветхозаветному человеку: око за око, зуб за зуб), а напротив, кто ударит тебя по правой твоей щеке, подставь тому и другую“.

Мы пишем под живым впечатлением только что прочитанного поучения, которое было произнесено екатеринбургским протоиереем И. С-м при гробе преосвященного Нафанаила⁴⁷. Тяжелое впечатление произвела на нас эта проповедь. Оратор говорил об оскудении веры в современном обществе, об увлечении нынешних людей „безумными стремлениями и низменными потребностями“. Прискорбно, конечно, это явление. Но не менее прискорбно и существование проповедей, подобных проповеди о. И. С-ва. Дело в том, что упомянутый проповедник говорил не так, как бы подобало говорить пастырю Церкви, особенно в такие торжественно-печальные минуты, как минуты погребения своего архипастыря. – Поучение это не велико, его можно бы привести целиком, но мы ограничимся только некоторыми выдержками, особенно поражающими читателя-христианина своею неуместностью в проповеди.

Изображая состояние современного общества, проповедник говорит, между прочим: „служим мы… нашим разнообразным и подчас оригинальным и смешным богам и божкам, служим денно и нощно“… Это еще ничего, хотя слов, вроде „оригинальный“, лучше не употреблять в проповеди. Но вот дальше: „вера в нас, – скажем словами одного современного авторитетного лица“, – кого бы вы думали? – „Дизраэли Биконсфильда“, – „вера в нас гибнет и сознание долга исчезает. Глубокое уныние овладело умом человека. Священник сомневается. Власть бессильна править, толпа стонет и томится и взывает в безумии неведомым богам“. – Зачем проповеднику понадобился авторитет Дизраэли? Не лучше ли бы было обрисовать современное состояние общества (уж если это так необходимо) простыми словами, без Биконсфильда? И почему при гробе усопшего архипастыря, когда внимание присутствующих особенно было напряжено и ловило всякую фразу проповедника, – почему оратору захотелось произнести эти страшные, и, конечно, несправедливые слова: „священник сомневается, власть бессильна править, толпа стонет и томится… Какая печальная картина! И это должен был выслушать народ с церковной кафедры, из уст пастыря Церкви… К какой иногда великой опрометчивости ведет погоня за громкими фразами! Но последуем за оратором.

„Справедливость требует сознаться, – говорим словами другого, не менее авторитетного лица (Лабуле), – что в наши дни наукой считается то, что есть лишь ее отрицание… Науки дней наших усиливаются убедить человека, что свобода есть унаследованная иллюзия, добро и зло – детская сказка, право – другое имя для насилия, а нравственная ответственность – предрассудок воспитания“. Опять громкие и „вольные“ фразы, без всякого замечания на них. А слушатели внимают и подхватывают на лету слова проповедника: „свобода – иллюзия, право – насилие, нравственная ответственность – предрассудок… До сих пор громадное большинство из них не знали, конечно, этого, но, вот, батюшка научил их. Простой, „темный“ человек и пропустил бы без внимания эти непонятные для него слова, и вреда, пожалуй, не было бы, хотя не было бы и назидания. Но пред нашим проповедником – городская публика; среди которой есть и учащаяся молодежь. Слушатели не все в состоянии оценить по достоинству слова оратора; до многих долетают только обрывки и они жадно хватают эти обрывки, как „последние выводы науки“…

„Наш социальный наклон“, связывает проповедник предыдущий цитат из Лабуле с последующим – из Тэна, – „тоже далеко неутешителен“. „В свою революцию Франция, говорим словами вполне компетентного историка (Тэна), – была в состоянии болезненного исступления; для нее начиналось разложение всех основ, на которых зиждется общественный строй, она стояла в преддверии такого порядка вещей, подобные коему нужно искать разве на острове Отаити“. Все это громко, „учено“, но неназидательно. А без назидания слова пастыря – „медь звенящая, кимвал бряцающий“…

Для полноты картины, для большей авторитетности речи, оратор приводит слова „величайшего государственного мужа настоящего времени“… Бисмарка, который, окидывая взором своим громадные умственные и политические перевороты доживаемого нами девяностолетия, скорбит, что он живет „в поколении язычников“…

Первую часть поучения, сшитую из громких цитат из творений ученых мужей, оратор заканчивает словами отечественного ученого – высокопреосвящ. Никанора.

Как видит читатель, еще ни слова не сказано об усопшем епископе. Интересно узнать, как эти громкие фразы из Биконсфильда, Лабуле, Тэна относятся к почившему архипастырю. По-видимому их трудно связать с деятельностью почившего преосвященного Нафанаила. Но для оратора здесь нет никакой трудности.

„Да, бр. хр., – переходит он ко второй части поучения, – при гробе нашего архипастыря Нафанаила… покаемся и скажем от всей души и от всего сердца: обуяла, обессолена, гниет и разлагается наша современная премудрость и становится буйством пред Господом“. Конечно, оратор, восходя на кафедру, рассчитывал на назидание. Но от таких проповедей очевидно назидание невозможно. Да и то сказать нужно, что подобного вообще рода проповеди недостойны пастыря Церкви.

Н. М-ев

Казань.

Глава 3

Ст. 1–5. Сие же веждь, яко в последния дни настанут времена люта. Будут бо человецы самолюбцы, сребролюбцы, величавы, горды, хульницы, родителем противящиися, неблагодарни, неправедни, нелюбовни, непримирительни, клеветницы, невоздержницы, некротцы, неблаголюбцы, предателе, нагли, напыщени, сластолюбцы паче нежели боголюбцы, имущии образ благочестия, силы же его отвергшиися. И сих отвращайся. Еще во времена Моисея были Ианний и Иамврий, как говорит несколько ниже сам Апостол. Были такие же люди и во времена Павла и Тимофея, на что указывает речь о золотых и глиняных сосудах. Значит, они бывают всегда, но в особенности много их будет впоследствии. Времена люта. Не времена, не дни порицает Апостол, а злых людей, которые будут жить в эти времена, потому что времена мы называем худыми или хорошими обыкновенно по свойству дел, совершаемых в течении их людьми. Самолюбцы. Вот корень всех зол – наблюдать только свои выгоды; но такие люди, пренебрегая интересами ближних, прежде всего вредят себе самим. Величавы. Из самолюбия рождается сребролюбие; порождения сребролюбия – надменность и гордость, следствием которых бывает хула. Пороки находятся между собою в тесной связи, подобно тому как и добродетели, которые рождаются из любви. Родителем противящиися. Гордость может восставать и против природы. Неблагодарни. Сребролюбивые бывают вместе с тем и неблагодарными. Тогда только они были бы благодарны, когда кто-нибудь удовлетворил бы их желаниям; но насытить их невозможно никогда. Далее – такие люди бывают уже и нечестивы: кто не знает благодарности к благодетелю своему – Богу, каким образом будет благодарен к другим людям? Нелюбовни, т.е. недруги даже и к своим; непримирительны, ни с кем не имеют никаких связей; клеветницы, злоречивы: не сознавая за собою ничего хорошего, они находят для себя некоторое утешение в том, что и обо всех других говорят только худое; невоздержницы – и в языке, и в чреве, и в том, что ниже чрева; некротцы – жестоки, бесчеловечны; неблаголюбцы – враги всякого добра; предателе – дружбы и сотоварищества; нагли – безрассудны, не имеющие никакого постоянства; напыщени – полны надменности. Сластолюбцы паче, нежели боголюбцы. Любовь ко всему божественному они променяли на любовь ко всему срамному; но имея вид благочестия, они являются лицемерами и обольстителями. Имущии образ благочестия. На словах они благочестивы, а на деле оказываются и изобличаются в противоречии своим словам. И сих отвращайся, равно как и тех, о которых выше Апостол говорил подробнее. Пиша это Тимофею, апостол Павел дает совет отвращаться от таких людей и тем, которые имели быть и после Тимофея, так как не мог же он дожить до последних дней. Впрочем, под последними днями можно здесь разуметь и те дни, которые имели наступить сейчас же после кончины апостола Павла, когда и Тимофей, как предполагалось, будет еще в живых.

Ст. 6–9. От сих бо суть поныряющии в домы и пленяющии женищца отягощены грехами, водимы похотьми различными, всегда учащяся и николиже в разум истины приити могущя. Якоже Ианний и Иамврий противистася Моисею, такожде и сии противляются истине, человецы растленни умом и неискусни о вере. Но не преуспеют более: безумие бо их явлено будет всем, якоже и онех бысть. Сказавши: поныряющии в домы и пленяющии женишца отягощенныя грехами, Апостол указал на скрытность подобных людей и на бесстыдство их злоумышления. Видишь ли, что эти люди употребляют ту же хитрость, какую употребил змей против Адама? Вероятно и они через жен обольщали и мужей. Словом женишца (γυναικάρια) Апостол намекает только на удобопрельстительность: прельщаемый, хотя бы был и мужчина ничем не различается в этом отношении от женщины, – а словами: отягченныя грехами – он указал на многоженство, беспорядочность и смесь всевозможных грехов. И не просто сказал Апостол: обольщают женщин (так как и женщины бывают с мужеским характером, равно как и мужчины с женским), но: отягощенных грехами, – где и кроется причина того, что они обольщаются. Водимыя похотьми. Не природу Апостол осуждает, но именно такого рода женщин. Здесь он намекнул на множество страстей как телесных, так и душевных; и самое слово: водимыя – употребил, как будто говорит о бессловесных животных. Всегда учащяся. Это говорит Апостол не с тем, чтобы оправдать, но чтобы еще сильнее обличить. Так как эти женщины сами себя отяготили грехами, то естественно, что и ум их притупился. Якоже Ианний и Иамврий. Это были волхвы при Фараоне. Но каким же образом Апостол знал их имена, когда они не упоминаются в Писании? Мог он знать это из неписанного предания, но мог ему открыть и Дух Святой. И си противляются истине, т.е. истинной вере. Человецы растленни умом. Когда кто растлит ум страстями, тогда он бывает неискусен, невежда и в вере. Но не преуспеют более. Почему это выше Апостол сказал: наипаче бо преспеют в нечестие (2Тим.2:16), а здесь говорит не преуспеют? Там Апостол говорит, что еретики, начавши обольщать, уже не остановятся, но постоянно будут придумывать худшее и худшее, а здесь говорит, что они не обольстят и не увлекут на долгое время людей здравомыслящих. Несколько ниже Апостол выражается об них: прельщающе и прельщаеми (2Тим.3:13). Значит, силу свою они покажут только над легкообольстимыми. Безумие бо их явлено будет всем. Каким же образом? Удостоверься в этом, говорит Апостол, на древних примерах. Зло легко изобличается. Или иначе: если не веришь мне, как бы так говорит Апостол, узнай, что случилось с теми древними волхвами. И они еще были изобличены в том, что творили только призрачные чудеса и вводили других в заблуждение, между тем, как Моисей творил истинные чудеса. Итак все, что только вводит в обман, имеет успех только на время.

Ст. 10–11. Ты же последовал еси моему учению, житию, привету, вере, долготерпению, любви, терпению, изгнанием, страданием, якова ми быша во Антиохии, и во Иконии, и в Листрех, якова изгнания приях, и от всех мя избавил есть Господь. Они – таковы, говорит Апостол Тимофею, а у меня ничего подобного нет, как ты сам хорошо знаешь. Ты ведь не просто пристал ко мне, но и последовал, т.е. долгое время находился со мною и ко всему хорошо присмотрелся. А так как ты уже свыкся с благочестивым учением, то следует тебе остаться неизменным. Учению – догматике, – житию – образу жизни: как я действовал в разнообразных обстоятельствах, – привету – моей ревности, присутствию духа, – вере – сохраняемой среди опасностей, которая не позволяет отчаиваться, но верить, что Бог избавит от них, – долготерпению: как никакое испытание не охлаждало моей ревности, – терпению – в различных гонениях. Якова ми быша. Я не только терпел гонения, говорит Апостол, но и страдания. Затем он в частности перечисляет эти бедствия, чтобы внушить больше смелости своему ученику. Он знал, что постоянное напоминание о своих страданиях может сильнее воодушевить Тимофея; но из них он упомянул только о тех, которые или происходили недавно, или были известны Тимофею: последнее – вернее. В Антиохии. Апостол не исчисляет подробно всех страданий, так как он говорил не для прославления себя, а для наставления ученика. Потому-то он упомянул о двух обстоятельствах, которые больше всего могли ободрить его: „я, говорит Апостол, обнаружил готовность на все, и Бог помог мне. Антиохия здесь разумеется Писидийская. В Листрех. Думаю, что Апостол упомянул о Листрах, родине Тимофея, на последнем месте, чтобы выразить презрение к этому ничтожному городку. Он как бы так говорил: пусть уже в многолюдных городах я терпел различные страдания, но зачем еще и в Листрах? Откуда и в Листрах нашлись люди, способные на это?

Ст. 12–17. И вси же хотящии благочестно жити о Христе Иисусе гоними будут. Лукавии же человецы и чародеи преуспеют на горшее, прельщающе и прельщаеми. Ты же пребывай в нихже научен еси и яже вверена суть тебе, ведый, от кого научился еси. И яко из млада священная писания умееши, могущая ти умудрити во спасение верою, яже о Христе Иисусе. Всяко писание богодухновенно и полезно есть ко учению, ко обличению, ко исправлению, к наказанию, еже в правде. Да совершен будет Божий человек, на всякое дело благое уготован. К чему мне говорить о самом себе, когда и все, желающие жить благочестиво, будут гонимы. Под гонением Апостол разумеет не только то, которое будут воздвигать идолопоклонники, но и все вообще скорби и испытания, потому что узкая врата и тесный путь вводяй в живот (Мф.7:14). Благочестно жити о Христе Иисусе. Только жить во Христе Иисусе и есть жизнь благочестивая. Гоними будут. Таков уж порядок вещей: теперь живут безмятежно не благочестивые, а злые. Воин и борец не может жить в покое. Лукавии же человецы и чародеи преуспеют. Преуспеяние – средний термин: оно может быть и к лучшему и к худшему; поэтому Апостол добавил, что они преуспеют на горшее и в объяснение этого последнего слова сказал: прельщая и прельщаясь. Ты же пребывай, в нихже научен еси. Подобное наставление давал и Давид: не ревнуй лукавнующым… и спеющему в пути своем человеку (Пс.36:1, 7). И яже вверена суть тебе (ἐπιστώθης – ты удостоверился). Пребывай в том, что ты принял с убеждением. Ведый, от кого научился еси. Два побуждения представляет апостол Павел Тимофею к тому, чтобы он оставался твердым и неизменным в принятом учении: первое – то, что он научился не от какого-либо случайного учителя, а от самого Павла, а второе – то, что в нем уже давно и глубоко лежит корень Священных Писаний. Священными Писаниями здесь названы писания богодухновенные. Могущая тя умудрити. Писания эти не допустят, чтобы ты поспорил в чем-нибудь безрассудно, как обыкновенно случается со многими: знающий Писания, как должно, никогда не может переменяться. Во спасение верою, яже о Христе Иисусе. Они умудряют тебя, не как умудряет внешняя мудрость, состоящая только в словах и заблуждениях, но умудряют во спасение верою в Иисуса Христа, потому что Священные Писания и почерпаемая из них мудрость приводят к вере во Христа. Всяко писание богодухновенно и полезно есть. Высказавши многоразличные утешения, Апостол теперь указывает и на самое большее, почерпаемое из чтения Писаний. Он намеревался сказать нечто печальное: именно – о своей кончине. Если Тимофею нужно было читать Священные Писания, то насколько более должно делать это и нам? Полезно ко учению, так как оно поучает нас полезному учению и делам; – ко обличению – оно полезно для изобличения лжи: – ко исправлению братий, – к наказанию, еже в правде для наставления и руководства к праведности. Отсюда и проистекает то, что человек бывает совершенным (ἄρτιος). А совершенный человек – это тот, который всегда бывает ровным, при несчастии не склоняется и не падает духом, а при счастии не превозносится и не гордится; хотя обстоятельства бывают различны, но он всегда остается одним и тем же. На всякое дело благое уготован. Он не просто принимает только участие в добрых делах, но всегда готов и сам исполнять их.

В первом номере журнала „Руководство для сельских пастырей“ поставлен вопрос: „Как достигнуть нам того, чтобы все прихожане наши, от мала до велика, и млад и стар, знали главнейшие молитвы, правильно и сознательно произносили их и понимали „Символ веры“ и „Десять заповедей“, хоть в пределах буквы их?“ Вопрос этот остается пока нерешенным. А между тем откладывать решения его никак не следует. Но самая важность названного вопроса требует от решающих его не априорных разглагольствований, не предположений и гаданий, а положительного решения, основанного на данных опыта. Исходя из этого положения, и на основании личного моего пастырского опыта, беру на себя смелость сказать нечто к решению занимающего нас вопроса. В начале ноября прошлого 1887 года в здании сельской школы по воскресным вечерам я открыл религиозно-нравственные чтения. Содержанием этих чтений-бесед служат: чтение статей религиозно-нравственного содержания, рассказы по Священной Истории Ветхого и Нового Завета и общее пение молитв и заповедей с объяснением их. (Заповеди на мотив молитвы Господней и Символа веры, по моей просьбе, положены на ноты народною учительницею Анною Васильевною Галкиной). Дело это обыкновенно ведется так: в 6–7 часов вечера я прихожу в школу, куда собирается 200–300 человек обоего пола и разного возраста. По приходе моем поется всеми „Царю Небесный“ и „С нами Бог“. Затем я читаю статью и веду беседу по содержанию ее. Выяснивши содержание прочитанной статьи, я громко и выразительно читаю одну из Заповедей (10), которая сейчас же и поется всеми два–три раза. Для выяснения смысла и отдельных выражений пропетой заповеди, я читаю ее по-русски и веду краткую катехизацию по содержанию заповеди. То же проделываю и со второю заповедью. Больше двух заповедей за раз не даю. В заключение всеми поется „Под Твою милость“, „Спаси Господи“ и „Достойно есть“. На другое чтение дело ведется тем же порядком с тою только разницею, что петые прежде заповеди опять поются по прочтении их кем-нибудь из толпы и по мере усвоения прежних, прибавляется новая заповедь; поется и объясняется молитва Господня, „Символ веры“ и утр. молитвы. Помимо этого, выяснив в церковном поучении необходимость каждому христианину знать главнейшие молитвы и заповеди, я поставил знание молитв брачущимся в непременную обязанность, не знающих молитв и заповедей обещал не венчать. А для того, чтобы помочь им в этом деле (изучении молитв), я потребовал от родителей брачущихся, чтобы они в период оклички, т.е. оглашения (3-х недельный) непременно посылали своих детей „молодых“ и на чтения, где нарочно в эту пору читали статью о почитании родителей, о значении родительского благословения, против семейных раздоров и т.п., а в субботу присылали бы их в школу, где я изучал с ними молитвы и Заповеди. При этом нужным считаю сказать, что при проверке знаний Заповедей и молитв „молодыми“, оказалось, что большинство из них знало символ веры, молитву Господню с объяснением и 2–3, 4–5, заповедей, источником знания которых они назвали чтения и общее пение. У меня в приходе в этом году бракосочеталось 16 пар, все они знают теперь главнейшие молитвы и 10 заповедей с объяснением их. Грамотных из брачущихся я заставил купить молитвенники, которых у меня всегда имеется запас (изд. брат. св. Влад. по 3 к.). Таким путем решается у меня часть интересующего нас насущного вопроса. Как же добиться того, чтобы важнейшие молитвы, символ веры и заповеди знали все: дети, старики и старухи, не посещающие чтения?

Общим пением в церкви молитвы Господней, символа веры, Царю Небесный и заповедей во время причастна. Особенно удобно это в великий пост, когда каждый обязательно 4 дня посещает церковь. (Общее пение введено у меня с начала прошлого года и, благодаря Бога, идет так прекрасно, что я убежден в его несомненной пользе для решения насущного нашего вопроса). В предлежащий пост я произведу проверку знаний молитв и заповедей и результатом поделюсь с читателями „Рук. для сел. паст.». Объяснений же молитв и заповедей я достигаю катехизацией их с церковной кафедры, что опять-таки особенно удобно в великий пост и по тем же причинам. При этом еще в прошлом году при исповеди я требовал от детей непременного знания молитвы Господней, Символа веры и заповедей и не знающих обещал наказать в сем году, если они не выучат. Это мое требование, как мне стало известно, вызвало между детьми соревнование, так что они стали требовать своих родителей научить их молитвам и заповедям. Таким образом моя практика предлагает четыре единственных способа к решению интересующего нас вопроса, это: 1) воскресные беседы с общим пением, 2) общее пение в церкви всегда и особенно в великий пост, 3) изучение молитв и заповедей брачущимися, и 4) требование знания молитв и заповедей при исповеди.

Священник Симеон Серединский

Представляем в буквальном переводе чин воскресной утрени по употребляемому у нынешних православных греков Типику. Русские православные немало удивятся постановке в греческом чине чтения воскресного Евангелия после 8-й песни Канона!... Не беремся исследовать, когда и зачем сделана такая перестановка. Тем более она представляется непонятною, что по употребляющимся у греков Октоиху, Минеям и Анфологионам чтение Евангелия на утрени полагается на обычном месте перед каноном. „И начинаем утреню. Благословен (Бог наш), Трисвятое, Спаси Господи люди Твоя и проч… Шестопсалмие. Бог Господь…Тропарь воскресный дважды и богородичен. Псалтирь и непорочны. Седален воскресен; благословенные тропари (Благословен еси, Господи), Ипакой, Степенны и Прокимен. Канон воскресный и случившегося святого. Если есть празднуемый святой, то после 3-й песни прежде говорится некосно кондак воскресный, потом поется седален святого и богородичен. По 6-й песни кондак и икос празднуемого святого и проч... Катавасии до 8-й песни. Тогда иеродиакон из святого алтаря возглашает: Господу помолимся, и иерей – Яко свят еси Боже наш. Когда пропоют: Всякое дыхание, опять иеродиакон: И о сподобитися нам слышанию святаго Евангелия... Архиерей и в его отсутствие иерей: Мир всем; и читает иерей утреннее Евангелие. После сего „εἰς πολλὰ ἔτη“... Архиерей и вместо его певец „воскресение Христово“. Потом хор поет 50-й псалом. При пении слов: „Се бо истину возлюбил еси“ архиерей целует святое Евангелие, благословляет народ и восходит на трон. Хор же продолжает: „окропиши мя иссопом“ и далее; слава: молитвами апостолов, и ныне: молитвами Богородицы, потом стих, помилуй мя, Боже; воскрес Иисус; иерей: Спаси, Боже, люди Твоя, Господи помилуй 12, – и иерей: милостию и щедротами. Иеродиакон: Богородицу и Матерь света, и стихословится Честнейшая... Потом поется: Свят Господь Бог наш дважды. Возносите Господа Бога нашего. И ексапостиларий. Хвалитны. Слава, стихира утренняя, и ныне – Преблагословенна еси, Богородице Дево..., Славословие, тропарь: Днесь спасение миру бысть... или Воскрес из гроба..., ектения и отпуст“.

О хранении церковных печатей. – Меры против стремления новорукоположенных диаконов и псаломщиков к частым перемещениям. – О недопущении к росписанию храмов плохих мастеров. – Когда может быть одеваема священнослужителями черная скуфья. – К вопросу о ведении формулярных списков.

– Ставропольская духовная консистория циркулярно предписывает духовенству епархии, чтобы церковные печати в приходах двухштатных или трехштатных хранились в церковных архивах под наблюдением и ответственностью старшего священника, который на случай своего отсутствия должен передавать их младшему священнику.

– Донское епархиальное начальство, для изыскания более достойных и благонадежных священнослужителей и правильного перемещения служащих лиц из одного прихода в другой, еще в 1882 году, между прочим, сделало распоряжение об отобрании в консистории от новорукополагаемых священников подписки в том, что они раньше трех лет службы на одном месте не будут беспокоить епархиальное начальство просьбами о перемещении в другие приходы. Ввиду того, что и новорукополагаемые диаконы и лица, определяемые псаломщиками, не прослуживши трехлетнего срока на одном месте, также весьма часто подают просьбы о перемещении их из одного прихода в другой, иногда по причинам, не заслуживающим уважения, вышеприведенное распоряжение распространено теперь и на этих последних лиц.

– Волынское епархиальное начальство предоставляет духовенству епархии, чтобы оно, при росписании храмов и устроении иконостасов, отклоняло прихожан от допущения таких мастеров, работы которых не отвечают достоинству храмов и оскорбляют религиозное чувство молящихся.

– Черниговский преосвященный объявляет чрез благочинных всем священнослужителям, которым дозволено носить черные скуфьи, что они обязываются снимать скуфью при входе в церковь, так как она не более, как предохранительное средство от простуды при совершении треб вне церкви.

– По рассмотрении клировых ведомостей духовенства Саратовской епархии оказалось, что некоторые священно-церковнослужители при составлении послужных своих списков отступают от принятой для того формы в следующем: 1) в графе о прохождении службы не выставляют времени своего рождения и степени образования; прохождение службы пишут не отдельными статьями, как бы это следовало, и притом без обозначения времени состояния в известной должности, если же и обозначают время, то означают неопределенно, так что время это, по усмотрению читающего, можно относить к нескольким статьям; некоторые вносят в формулярные списки излишние подробности о своей деятельности, благолепии храмов, устройстве церковных помещений и проч., не получая на то разрешения епархиального начальства, а хронологические ошибки, иногда слишком грубые и заметные, не исправляют, из чего видно, что ни сами составители списков, ни благочинные не прочитывают их после написания, вопреки определению Св. Синода от 20 сентября 1878 года, – не показывают тех лиц своего семейства, которые не живут при их семействах и состоят где-либо на службе или в замужестве. 2) В графе о подсудности допускают такие выражения: »с 18.. по 18.. состоял под судом за неправильные будто бы действия по должности«; некоторые, по сложении подсудности Св. Синодом, не прописывают подробно своей бывшей подсудности в соответствующей графе формулярного списка, обозначая только, что подсудность, по указу Св. Синода, снята, и, наконец, некоторые священно-церковнослужители, состоя под следствием или судом, не означают этого в формулярных списках. Ввиду всего вышеизложенного, Саратовская духовная консистория подтверждает духовенству епархии не отступать от принятой формы при ежегодном составлении своих формулярных списков, под опасением взыскания по закону; благочинным же предписывает неопустительно наблюдать за исполнением этого постановления подведомым им духовенством.

Всенощное бдение с полиелеем отправляется не только в великие праздники – двунадесятые Господские и Богородичные и во дни нарочитых святых, но и в средние праздники (первого разряда), к которым причисляются храмовые праздники и высокоторжественные дни. Между тем в употребляющихся ныне богослужебных книгах содержатся избранные псалмы с полиелейными величаниями только на великие двунадесятые праздники Господские и Богородичные и на дни некоторых нарочитых святых, да так называемые общие полиелейные величания, вследствие чего в богослужебной практике возникают недоумения и даже затруднения относительно полиелейных величаний в такие великие и средние праздники, на которые нет особых полиелейных величаний, а так называемые общие полиелейные величания оказываются не применимыми к тому или другому празднику. Так нам заявляют некоторые иереи о своих недоумениях относительно полиелейных величаний в следующие праздничные дни: 1) в день памяти св. праведного и многострадального Иова (6-го мая), когда празднуется Рождение Государя Наследника и Цесаревича Николая Александровича, и когда по табели о высокоторжественных днях полагается всенощное бдение с полиелеем дневному святому, т.е. св. многострадальному Иову; 2) в день памяти св. равноапостольного князя Владимира (15-го июля); 3) в праздник пророка Божия Илии (20-го июля), и 4) в праздник Покрова Пресвятой Богородицы (1-го октября). В разрешение всех этих недоумений считаем долгом сделать некоторого рода разъяснение и привести необходимые исторические справки.

1) Св. праведный и многострадальный Иов представляет собою живой пример величайшего терпения, с каким он претерпел все направленные против него козни диавольские. В этом отношении он может быть назван учителем всех подвижников благочестия, в том числе и монахов, подвергающихся искушениям – козням диавольским. Но сам лично праведный Иов не был монахом и непосредственно не был и наставником монахов. Посему, хотя церковным Уставом и положена праведному Иову служба преподобническая, но едва ли было бы уместно петь св. Иову многострадальному и величание преподобническое: »Ублажаем тя, преподобный отче Иове, и чтем святую память твою, наставниче монахов«… По нашему мнению благоприличнее петь величание св. праведному и многострадальному Иову так: »Величаем тя, святый и праведный Иове многострадальный, и чтем святую память твою, ты бо молиши за нас Христа Бога нашего«.

2) Равноапостольному князю Владимиру в настоящее время у нас поется величание так: »Величаем тя, святый равноапостольный княже Владимире, и чтем святую память твою, ты бо молиши за нас Христа Бога нашего«, но в старину Российскому нашему Просветителю пели иное величание. В одном древнем (без означения года) рукописном киевском Ирмологие нотном мы нашли такое величание св. равноапостольному князю Владимиру: »Величаем тя, святый равноапостольный княже Владимире, и чтем святую память твою, идолы поправшаго и всю землю Российскую святым крещением просветившаго«. При Ирмологие находится особое »Приложение на похвалу Божию ко уставу церковному предложенное чину духовному советовательно«; в этом »Приложении«, написанном полууставом и, как замечено в конце сего, списанном с печатного в 1700 году, изложено тоже величание нашему Российскому Просветителю, что и в самом Ирмологионе, и согласно с величанием, печатаемом в Большом Часослове, только с перестановкою одного слова, именно: »Величаем тя, святый равноапостольный княже Владимире, и чтем святую память твою, идолы поправшаго и всю Российскую землю святым крещением просветившаго«. Такое величание св. равноапостольному князю Владимиру было бы прилично и теперь петь в день его памяти, а потому и желательно было бы восстановить его (с некоторою поправкою в грамматическом отношении) в богослужебной практике, особенно ввиду приближающегося торжества »900-летия крещения Руси св. князем Владимиром«.

3) В том же древнем рукописном киевском Ирмологие нотном на день пророка Божия Илии (20 июля) изложено величание так: »Величаем тя, пророче Божий славный Илие, и чтем яко (еже?) на небеса с плотию огненное восхождение твое«, причем указан и псалом избранный – »Терпя потерпел Господа«; в »Приложении« же к Ирмологию величание на день пророка Божия Илии (20 июля) выражено уже в несколько измененном и грамматически исправленном виде так: »Величаем тя, святый пророче Божий Илие, и почитаем еже на небеса с плотию огненное восхождение твое«. Подобное величание на день пророка Божия Илии (20 июля), печатаемое и в Большом Часослове по местам удержалось в богослужебной практике и по сие время: по крайней мере нам лично известно, что в сельских приходских церквах К-ского у. Тверской губ., а по заявлению о. И-а И-ского, и в некоторых церквах Щ-ского у. Архангельской губ. поется на день пророка Божия Илии (20 июля) такое величание: »Величаем тя, св. пророче Божий Илие, и чтем еже на небо на колеснице огненной восхождение твое«. В этой – последней редакции, по нашему мнению, наиболее правильно величание на день пророка Божия Илии (20 июля).

4) В праздник Покрова Пресвятой Богородицы у нас почти повсеместно поется величание так: »Величаем тя, Пресвятая Дево, и чтем покров твой честный, юже тя святый Андрей виде на воздусе за ны Христу молящуюся«. Это величание сохраняется в современной богослужебной практике, как наследие от глубокой старины, в подтверждение чего мы можем сослаться, между прочим, на упомянутый выше древний рукописный киевский Ирмологий нотный и Большой Часослов. Величание на день Покрова Пресвятой Богородицы в следующих словах: »Величаем тя, Пресвятая Дево, и чтем покров твой святый, юже святый Андрей виде на воздухе за ны молящуюся«. Тоже величание изложено и в »Приложении« к Ирмологию, – только с некоторым дополнением в тексте и с необходимою грамматическою поправкою в согласовании слов, а именно так формулировано: »Величаем тя, Пресвятая Дево, и чтем покров твой честный, тя бо виде на воздусе святый Андрей за ны Христу молящуюся«.

З.

Другой вид служения, какое пастырь Церкви может оказывать больному, – служение пастырски-попечительное. Не для совершения одних так называемых треб и священнодействий он может и должен посещать болящего, но и для оказания ему свободной или добровольной нравственной помощи, какую вызывает положение больного, и какую может доставить попечительная любовь духовного отца своему страждущему сыну. Первое – прямой долг пастыря, от исполнения которого он не может отказываться, не подвергая себя ответственности; другое – дело пастырской любви и усердия и не предписывается внешним законом, но так связано с понятием об идеальном пастыре, полном любви ко всем своим пасомым, что его трудно представить пренебрегающим обязанностью попечения о больных в своем приходе. Для первого служения обыкновенно приглашают пастыря в дом болящего; для второго он сам может являться в этот дом, и без зова со стороны болящего или его окружающих.

Но не налагаем ли мы неудобоносимого бремени на пастыря Церкви, когда между обязанностями его по отношению к больным ставим особое служение попечительной любви, сверх исполнения тех треб, для каких призывают священника к больному, и когда говорим, что для этого служения он может являться в дом болящего не по зову только, но и по своему усердию?

Мы ничего не прибавляем к тем требованиям, какие носит с собою и предъявляет звание пастыря – попечительного отца своих прихожан. Если высоки и тяжелы эти требования, то потому, что высоко и многотрудно звание пастыря, обязывающее его к сложному и разнообразному труду для блага своих пасомых. Эта многосложность труда, возлагаемого на пастыря Церкви, должна быть поставлена на вид всем, желающим отвечать долгу своего звания. Мы изображаем не то, что делает тот или другой пастырь в силу нажитой привычки, а то, что должен делать пастырь вообще, что должен делать пастырь образцовый, отвечающий своему идеалу. Идеала ищут вверху, а не внизу, и от каждого действительного пастыря ожидается и требуется большее или меньшее приближение к своему идеалу. Но что есть в этом идеале, возвышающемся над действительностью, того мы не можем исключать из своих изображений пастырского долга.

Наши желания и требования касательно особого служения любви со стороны священника по отношению к больным, помимо совершения церковных треб, как ни кажутся они идеальными, не выходят за пределы возможного. Мы, например, желаем, чтобы пастырь Церкви являлся для оказания помощи больному не по зову только, но и по своему усердию и по побуждению своего любящего сердца. Могут заметить на это, что у пастыря Церкви так много обязанностей, что ему не станет времени для добровольного посещения больных. Мы знаем и имеем в виду многосложные обязанности, возлагаемые на пастыря. Пусть пастырь со всеусердием исполняет те дела, к каким призывает его сан, данный ему Церковью; но совершивши то, что он считает наиболее важным и существенным в своем служении, пусть он не забывает и не оставляет без внимания болящих овец своего словесного стада, и пусть призревает их своею любовью, когда откроется ему досуг для этого. Святы, достойны те труды, какие несет он по долгу своего звания; но между этими трудами пусть он отведет в мере возможности место и тому служению любви для больного, о котором говорим мы. Важно здесь не то, чтобы он непременно бегал из дома в дом, где есть больные, а то, чтобы он не сторонился от дела посещения больных по движению пастырской любви своей, чтобы он не исключал его из числа своих занятий, ожидаемых от него в силу его звания. Далее, такие желания, какие мы высказываем (могут сказать), осуществимы на деле в малых приходских общинах, где все близко стоят друг к другу, где легко делается известным пастырю положение того или другого из его прихожан, и где внимание пастыря не развлечено множеством запросов, к нему обращаемых. Если так, то пусть же по крайней мере в малых приходских общинах, – а таких есть у нас немало, – пастырь не считает чуждою для себя обязанность посещения больных и не оставляет их без попечения любви своей. Но и в больших приходах, какие большею частию у нас поручаются пастырю Церкви, нельзя представлять этого дела несбыточным. При обыкновенных условиях жизни, в каждое данное время, не многие в приходе страдают какою-либо тяжкою болезнью, не многие могут требовать попечительности пастыря, и было бы делом, не согласным с духом любви Христовой, со стороны пастыря лишать их этой попечительности. Добрые христиане и из мирян, и в древнее и в новое время, деятельным образом, заботливою внимательностию заявляли свое сочувствие положению больных, и это служило и служит лучшею рекомендациею той веры, которою одушевлены они. Пастырь Церкви, идущий впереди простых мирян в делах, предписываемых верою, тем более должен принимать к сердцу тяжкое положение того или другого из болящих прихожан, и сочувствие любви должно побуждать его прийти к больному и помочь ему, насколько то возможно. Мы желаем представлять пастыря Церкви связанным с своими духовными детьми самыми живыми и крепкими узами. Согласно изображению Господа, добрый пастырь готов душу свою положить за овец своих, и он отнюдь не должен походить на наемника, которому нет дела до овец, и у которого на сердце не лежит сочувственной заботы о них: он знает своих овец, и овцы его знают (Ин.10:11–14). При такой близости, какая, по указанию Господа, должна существовать у доброго пастыря с пасомыми, посещение больных из прихожан, и попечение о них, не ограничивающееся одним исполнением для них треб церковных, должно казаться не чем-то далеким, навязываемым пастырю по излишней требовательности, а самым естественным проявлением его любви к своим прихожанам.

Но если встречаемые на практике неудобства препятствуют нарочитым посещениям больных, к каким побуждает пастыря предполагаемая в нем любовь к своим пасомым, без зова с их стороны, по крайней мере пастырь Церкви пусть не опускает случаев к проявлению своей пастырской попечительности о больных из своего прихода. Эти случаи сами собой представляются ему, когда его приглашают в дом к больному для совершения того или другого священнодействия. При таких посещениях больного по приглашению, теплая любовь пастыря не может довольствоваться одним совершением требы. Она должна побуждать его заявить при этом страждущему живое сердечное участие и оказать ему такую помощь, какая вызывается обстоятельствами и положением больного. И вот, и без нарочитых посещений, может быть исполнено служение любви, возлагаемое на пастыря, по отношению к больному. Но раз начатое при посещении официальном, по зову прихожанина, оно может влечь за собою и посещения неофициальные, добровольные: пастырю Церкви, с участием отнесшемуся к положению больного, естественно не терять его из вида и в удобный час снова навестить его, чтобы осведомиться о его состоянии и принести нечто, для облегчения его положения, из тех средств, какими располагает любовь пастыря.

В чем же должно состоять и выражаться служение любви по отношению к больному, к которому призывается пастырь Церкви, как духовный отец и попечитель своих прихожан?

Потребности двоякого рода в болящем могут представляться вниманию пастыря, с одной стороны религиозно-нравственные, относящиеся к его душевному состоянию, с другой житейские, относящиеся к внешнему его положению, телесному. На те и другие должна простираться попечительность пастыря.

Но прежде всего, конечно, заботы пастыря Церкви при постели больного должны быть направлены к удовлетворению его потребностей душевных и иметь в виду укрепление и возвышение его религиозного состояния. Этого требует его звание духовного отца, нравственного руководителя своих пасомых. Когда он является в дом к болящему, в нем видят не врача, имеющего своим назначением лечение болезней, а носителя высокого религиозного начала, и ожидают от него не того, за чем обращаются к людям из сословия врачей. Болезни телесные, по тесной связи души с телом, отражаются страданиями и в душе, и вызывают в ней особенные состояния, требующие серьезной внимательности со стороны религиозного руководителя людей. Если при этих состояниях не обращаются с нарочитыми требованиями к пастырю – духовному отцу, то последний, по побуждению своего любящего сердца, должен предложить болящему такую помощь, какая благопотребна душе его.

Всякий больной, в особенности пораженный тяжкою болезнью, стороннему человеку представляется человеком страждущим, и первая обязанность, к исполнению которой может призывать пастыря при постели больного его попечительная любовь, – это обязанность утешителя (munus paracleticum). Здесь ожидается от духовного руководителя народа голос милосердия или сострадательного участия, с каким обращался Господь, во время Своей земной жизни, к тем людям, которых видел страдающими. Пастырь Церкви, по долгу своего звания, является то учителем, то обличителем, обращающим грешника от заблуждения пути его. При постели больного не место холодному и сухому учению и жестким нравственным урокам, или лучше то учение, для сообщения которого всегда должны быть готовы уста пастыря, здесь должно главным образом, если не исключительно, принимать вид утешения, составляющий одну из составных частей христианского наставления.

Под давлением болезненных страданий в человеке состояние духа бывает большею частью тяжелое, угнетенное. Человека, лежащего на одре болезни и чувствующего ослабление сил, страшит приближение смерти, с которой не мирится никакое живое существо, страшит неизвестность будущего, покрытого таинственною завесою. Ему жаль расстаться с тем, с чем свыкся и сдружился он в настоящей жизни, и с какими бы неприятностями ни было сопряжено наше здесь существование, всегда в нем есть нечто привлекательное, и нелегко представлять, что все это я должен оставить. Часто больной склонен увеличивать в своих представлениях страдания, ниспосланные ему Богом, и он считает их незаслуженными, превышающими страдания других людей: истощается его терпение, и из уст его слышатся слова ропота. Иных болящих озабочивает и печалит судьба их близких и родных, которые, с возможною смертию их, могут лишиться опоры и поддержки и очутиться в положении бесприютном. Все это и многое, тому подобное, пастырю нужно иметь в виду, и не оставлять без внимания те причины, которые так или иначе влияют на расположение духа болящих.

Утешение для болящих пастырь Церкви должен почерпать из той богатой сокровищницы веры, которая хранится в учении Церкви, и которая ему должна быть открыта более, чем человеку простому, не призванному к участию в церковном священноначалии. Стоящему близ этой сокровищницы Господь Бог дает язык научения, чтобы он мог словом подкреплять изнемогающего (Ис.50:4). Кому не понятен этот язык научения, данный служителям Церкви от Господа Бога, кто глух к утешениям веры и не имеет к ним никакой восприемлемости, к тому не для чего являться пастырю Церкви, тому не может предложить он полезного слова. Разве важность минут, переживаемых в тяжкой болезни, и сила потрясений, испытываемых болящим, пробудит в нем заглохшее религиозное чувство: тогда заботливый и внимательный пастырь не преминет воспользоваться благоприятною переменою в человеке, прежде холодном и мертвенном в религиозном отношении.

Главная задача пастыря-утешителя при постели больного – возбудить в страдальце надежду на милосердие Божие, охраняющее нас и спасающее нас от угрожающей нам погибели, и укрепить в нем преданность всеблагой воле Божией. Указать проявление благости Божией в самых страданиях и болезнях, на нас ниспосылаемых, представить разительные примеры спасения, даруемого Богом верующим в Него, напомнить болящему, как встречали и переносили болезни и раны искушаемые избранники Божии, подобные Иову, – вот что может внушать пастырю Церкви долг его звания, когда он видит пред собою болящего и слышит его стенания. Слово пастыря, сюда направленное, сказанное от сердца, и проникнутое тоном теплого участия, может действовать, подобно смягчающему елею, на болящую душу и веять на нее отрадою.

В частности больным, трепещущим при мысли о приближении смерти, пастырь призван от полноты своей веры сообщать твердое упование на будущую вечную жизнь, в которой не будет ни болезней, ни печалей, ни воздыхания, – на наследие блаженных обителей, обещанное Господом всем, верующим в Него. Об этой вечной жизни напоминает нам слово Божие; об ней постоянно говорит св. Церковь. Тем уместнее обращать к ней внимание и сердце человека, когда тяжкая болезнь открывает пред ним близкую грань настоящей многомятежной жизни. Пробуждая и укрепляя в болящем уверенность в будущей блаженной жизни, ожидающей верного последователя Христова, пастырь естественно укажет ему при этом на назначение нашей здешней жизни, как временного приготовления к наследию благ вечных, и на смерть, как на переход из здешней юдоли плача в вечные обители Отца Небесного, Которого не страшились, но к Которому стремились люди, полные любви ко Христу, и желавшие скорее соединиться с Ним. Страх смерти свойствен людям, не имущим упования, и недостоин христианина, которому даны такие ясные обетования, и даны не человеком, но Богом, Которого каждое слово ей и аминь. Если естественна боязнь смерти в человеке, водящемся чувственными пожеланиями и представлениями, то те высшие понятия, какие даны нам в учении Откровения, сильны рассеять эту темную боязнь; нужно только, чтобы эти светлые понятия из книги перешли в сердце человека и сделались внутреннею принадлежностью его души. Иной может бояться своего недостоинства, чтобы принять участие в наследии благ вечных, и в сознании этого недостоинства страшиться смерти, при живой вере в будущую жизнь, так как для людей недостойных она служит переходом не к вечному блаженству, а к вечным мучениям. В таких людях особенно необходимо возбуждать надежду на Божие милосердие. Опасно в деле спасения гордое фарисейское самомнение; но не менее опасно беспокойное подавляющее отчаяние. При виде приступов этого отчаяния пастырь Церкви со всею силою убеждения должен ободрить упадающего духом: это он может сделать, указывая на то, что нет греха, побеждающего милосердие Божие; что Господь, благоволивший пролить кровь Свою для заглаждения грехов человеческих и для примирения с нами правды Божией, не даст погибнуть Своему, так дорогому для Него, созданию, лишь бы только у последнего было желание взяться за руку, простертую для извлечения его из бездны погибельной; что тайна покаяния заглаждает все наши прегрешения и скверны, когда мы ищем ее благодати, и что Господь, принявший покаяние разбойника, мытаря и жены-грешницы, на которых с строгим осуждением смотрели их окружающие, и сподобивший их рая, не отринет и ныне обращающихся к Нему чад Своих, уже искупленных Им от власти темной и т. под. Для души верующей подобные представления, подкрепляемые авторитетом служителя и посланника Божия, несомненно послужат истинным успокоением.

В ком слишком сильно говорит чувство привязанности к здешней жизни, того не нужно осуждать за это чувство; но для ослабления напряженной силы этого чувства, тяготящего человека в минуты опасной болезни, полезно пред таким с христианской точки зрения освещать тот путь, каким идем мы в продолжение жизни своей. Пусть пастырь выставит на вид такому, каким множеством забот отягчен каждый из нас на этом пути, как много встречает неприятностей и разочарований, как редки и кратковременны на нем истинные удовольствия. Пусть вспомнит, какую оценку давали всему, что мы несем и за чем гоняемся в жизни, мужи боговдохновенные, все изведавшие на своем веку. Вот один из них (Иов), смотря на тяжести жизни нашей на земле, спрашивает: не искушение ли житие человеку на земли, и якоже наемника повседневнаго жизнь его? Как раб жаждет тени, продолжает он, и как наемник ждет окончания работы своей, так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне (Иов.7:1–3). Другой (Соломон) видел всяческие сотворения, сотворенные под солнцем, испытал все утехи, как жизнь дарит своих любимцев, – и множество знания, и богатство, и славу, и честь во всем их величии, и все роды удовольствий, и нашел, что все суета и томление духа (Еккл.1:2, 14, 2:11, 15, 19, 21), что все дни человека – скорби, и его труды – беспокойство (Еккл.2:23).

Особенного внимания пастыря Церкви заслуживают те больные, которые, тяготясь своими страданиями, обнаруживают нетерпение. В особенности это замечается у людей, одержимых долговременным недугом и неподвижно прикованных к одру болезни. Страдая и не видя конца страданиям, и сравнивая свой жребий со жребием других, они ропщут на судьбу свою, жалуются на тяжесть и несправедливость той кары, какая ниспослана на них, и иногда доходят до того, что проклинают день своего рождения и призывают смерть, чтобы она скорее покончила их страдания. При виде нетерпения со стороны болящего, в особенности недугом долговременным, пастырь Церкви естественно выразит свое сострадание его положению, но заявляя это сострадание, он постарается словами сердца, покорного Богу, усладить, насколько возможно, горечь, накопившуюся в душе страдальца, подавить в нем взрывы хулы, готовой сорваться с языка его, и вселит примирение в его расстроенную душу. Для этого он укажет ему, что Бог не оставляет Своею милостию и тех, кого посещает искушениями, но всегда близок к ним, и их терпеливое перенесение ниспосылаемых на них страданий привлекает на них милосердое око Его, что, по слову Писания, егоже любит Господь, наказует, биет же всякаго сына, егоже приемлет. Нельзя говорить больному, трудно переносящему недуг свой, что он прогневил Бога более других; но можно напомнить ему, что у каждого человека есть свои прегрешения и недостатки, и, может быть, Господь подвергая здесь страданию болящего, хочет очистить его, как золото в горниле, чтобы, претерпев искушение, он явился более чистым и более достойным наследия высших благ, нам обетованных. Тяжело терпеть, но еще хуже при этом возмущаться и падать духом; чрез это еще более увеличиваются страдания. Нужно напоминать о том, что претерпевый до конца той спасется, и что стойкое безропотное терпение признак высокой души, сильной снискать благоволение Божие. Больной, в минуты тоски, готов считать себя несчастнее всех и думать, что никто не переносит таких страданий, какие он несет. Ему нужно представлять примеры таких страдальцев, которые терпеливо несли более тяжелые испытания, которых страдания были и более долговременны и более жестоки. Ему полезно напоминать о том, что у каждого есть свой крест, и мы, может быть, обольщаемся, когда свой крест считаем более великим и тяжким, чем какой выпадает на долю других. Вместе с Апостолом, прилично такому напомнить о терпении Иова, лишившегося всего и пораженного ужасною болезнью, и о том конце, каким увенчалось это терпение; ибо Господь весьма милосерд и сострадателен (Иак.5:11). Подобных Иову много других страдальцев представляет история, и мы, как говорит Апостол, ублажаем всех тех, которые терпели (Иак.5:11).

Кого озабочивает судьба присных, которые в болящем имеют главную опору в жизни, тому утешением может быть напоминание о премилосердом общем нашем Отце Небесном, Который сира и вдову приимет (Пс.145:9), Который печется о всех нас и не даст напрасно упасть волосу с головы нашей, но Который берет под Свое особенное покровительство лишающегося естественных, данных природою, защитников и питателей, и устрояет судьбу его лучше, чем как устрояют ее естественные попечители. Для доказательства этого всегда можно найти готовые примеры.

Но мы не можем и не имеем в виду перечислять все представления, какими пастырь Церкви может утешать болящего и действовать на ободрение его духа. Наше дело – наметить путь, каким он должен идти, если пастырская любовь зовет его показать сердобольное участие болящему духовному сыну! Здесь нужны и ожидаются от пастыря не общие слова, не чужие, наперед заготовленные кем-либо, наставления, а голос сердца. Этот голос должен выходить из души, полной сострадания к больному и проникнутой любовью Христовой. Личные сношения пастыря с своим духовным сыном или духовною дщерью, ознакомление с их настроением и нуждами, окружающие обстоятельства дадут живое практическое содержание этому голосу. При добром сердечном расположении пастыря к болящему сам собою польется язык научения, который придаст силы и бодрости душе, поражаемой скорбями в дни болезней телесных.

(Продолжение будет).

Для того, чтобы прихожане умели правильно и толково молиться Богу, не требуется от священника ни особенного труда, ни потери времени, так как труд, а равно и время на сие святое дело, могут быть совместно в одном труде и времени священника – священном времени говения прихожан. Время говения крестьян, по моему, самый вернейший и самый удобнейший способ учения их правильному и толковому произношению молитв: говеют ведь все до единого, от старого до малого, и говея посещают церковь целых три дня и более; вот тут-то и быть молитвенной науке! Храм Божий – это школа молитвы; псаломщик – учитель подлинного текста молитвы; священник – истолкователь истинного смысла молитвы; прихожане – ученики молитвы, а время поста, время говения прихожан – курс молитвенного учения.

Чтобы учение было успешнее, священнику необходимо заблаговременно приготовить к этому своих учеников – прихожан. Такое приготовление начать хоть бы в те недели, в которые св. Церковь заботится приготовлением своих чад к предстоящему посту. С того дня, как на клиросе раскроется толстая Триодь – постовая песнопевица церковная, с того дня по крайней мере и должно начаться приготовление священником своих учеников – прихожан к тому, к чему будет приступленно во дни св. поста. Но не проповедью по тетрадке должно быть начато это приготовление, а устно задушевною беседою с прихожанами. В конце беседы нужно объявить прихожанам следующее: „С наступлением нынешнего поста я хочу научить всех вас правильно и толково молиться. В тот день поста, когда будет в церкви служба Божия два раза, т.е. утром и вечером, я буду объявлять вам то время, в которое вы должны будете учиться молитвам; дьячок среди церкви будет читать молитвы слово в слово, медленно и громогласно, а вы за ним тихонько и повторяйте, вслушивайтесь хорошенько, да и заучивайте молитвы, а потом я и объясню вам некоторые из этих молитв, так что вы сразу научитесь правильно произносить и „Отче наш“ и „Помилуй мя Боже“ и „Верую“ и „Богородице Дево“ и „Достойно“. А к этому еще теперь почти в каждой хате есть школьники и у них есть буквари, напечатанные в Киеве, в типографии Киево-Печерской лавры, вот и заставляйте школьников молиться утром и вечером в голос по этим букварям, или, по нашему, граматкам. Они пусть молятся, а вы прислушивайтесь, да и заучивайте молитвы. По этим самым граматкам вы будете учиться молитвам и в церкви. Но чтобы вы еще полнее узнали смысл слова молитвы, то в церкви при свечах у церковного старосты будут продаваться дешевенькие молитвенники, в которых истолковывается смысл слов молитвы. Покупайте эти книжечки, не жалейте несколько копеек на то, чтобы понимать, как правильно молиться; не жалеете ведь даже рублей на водку!“

Приготовив таким образом своих слушателей к предстоящим урокам молитвы, с наступлением понедельника первой седмицы поста вы и начинайте уроки молитвы так: прежде чем начать часы, вы обратитесь к говеющим и скажите: „ну вот теперь слава Богу такое время, что нужно только то и делать, что спасаться да молиться; вот дьячок сейчас начнет по Букварю читать утренние молитвы, а вы тихонько и повторяйте за ним да и заучивайте слово в слово, а самый-то смысл молитвы я растолкую сам“.

Сказав это предисловие, велите псаломщику прочесть утренние молитвы; а когда он окончит, тогда разъясните смысл молитв. Вечером, пред повечерием сделайте то же самое, предварите прихожан, что сейчас прочтутся по Букварю вечерние молитвы, и опять растолкуйте, и так каждый день; а когда будет литургия, тогда молитвы нужно читать после причастия, чему научает сама народная практика. Прислушайтесь: когда поют причастен, тогда народ не слушает пения этого причастна, а всецело углубляется в молитву так же, как и во время Херувимской песни, ибо по понятию народа время, когда поют причастен – это другой херувим, т.е. такое же важное время, как и во время пения Херувимской песни. Вот к этому-то времени и нужно главным образом приурочить обучение прихожан церковным молитвам не только во дни поста, но и во все праздники, а в особенности во дни больших праздников, когда в церкви бывает большое стечение народа. Пожалуй некоторые из священников станут отговариваться тем, что великопостные службы церковные и так длинны, а тут еще прибавляй и чтение утренних и вечерних молитв для научения прихожан. На это я скажу вот что: а не лучше ли продержать прихожан лишний часок в церкви, не лучше ли в эти святые часы дорогого времени научить их правильно и толково молиться, чем дать возможность побывать в кабаке, и войти в нелепые и вредные беседы с нехорошими людьми, соблазнителями, еретиками, расколо-учителями и т.п. врагами истинной веры Христовой?.. Предлагаемый мною проект обучения правильной и толковой молитве поголовно всех прихожан и удобоисполним и не затруднителен и не обременителен ни для пастыря – учителя, ни для пасомых – учеников, а в особенности если взять время причастна, так это просто доровое, если можно так выразиться, обучение правильной и толковой молитве поголовно всех прихожан. Кто почему-либо, по немощи ли, или времени не требующему отлагательства, в крайнем случае не может заняться обучением молитв говеющих прихожан пред совершением часов и повечерия, так по крайней мере обязательно должен учить их во время пения причастна. И к чему в самом деле по несколько раз повторять причастен и аллилуия, или проделывать те диковинные итальянские концерты, в которых не только неграмотный, но и грамотный вряд ли что разберет? Не лучше ли внятное и толковое чтение молитв утренних „по Букварю лаврской печати?..“ Тогда молящийся не будет глазеть на хоры, где визжат, пищат и гудут точно в католическом костеле, а с благоговением будет повторять молитву Господню.

К чему же именно читать молитвы по „Букварю лаврской печати?“, скажете вы? А потому что грамотный люд нашего юго-западного края до того привык к порядку молитв, изложенных в этом Букваре, что все другие сокращенные молитвенники находит не подходящими для себя книгами для совершения по ним своих молитвословий. Почему? – Да там, говорит, не положено на ряду утренних молитв ни молитвы к Иоанну Крестителю: Крестителю Христов, всех нас помяни… ни молитвы ко апостолам и всем святым: Молите за ны, святии Апостоли, Святии вси…, ни Слава в вышних Богу, ни Исповедания грехов… Наш малоросс человек богомольный, любит, чтобы в его каждодневном молитвенном правиле было всего понемногу, так что в круг своих обыденных молитвословий он включает и десять заповедей закона Божия, которые помещены в Букваре. Поэтому, придерживаясь любимого молитвенного народного правила, необходимо после прочтения молитвы прибавлять и чтение десяти заповедей Божиих.

Что же касается дешевеньких молитвенников, которые необходимо продавать при церковных свечах, то рекомендую „Каждодневный растолкованный молитвенник“, изданный протоиереем Спасобочаринской церкви (в С.-Пб. на Выборгской стороне, близ Литейного моста) Василием Михайловским, затем книжечку: „Хлеб насущный“, составленную священником Н. Смирновым и изданную отделом Общества любителей духовного просвещения по распространению духовно-нравственных книг, каковой отдел существует в Москве, на Петровке, при Высокопетровском монастыре и наконец „Молитвенник с объяснением отдельных слов и выражений“, изд. Киевского Свято-Владимирского братства. В особенности весьма пригодны для этой цели первые две, а то пожалуй можно еще составить и новые более подходящие к этой цели, но „Каждодневный растолкованный молитвенник“ Михайловского и „Хлеб насущный“ Смирнова вполне могут быть руководственными для народа при изучении ими молитв по указанию священника и руководству Православной Церкви Христовой – (этого лучшего училища молитвы и вообще жизни христианской).

Метод учения указан, средства под рукою, ученики в сборе, ну и трудитесь во славу Божию, не пропускайте ни одного праздничного дня, ни одной службы Божией без того, чтобы не поучить народ молитве, а наипаче блюдите время Великого поста, когда все говеют и следовательно все в сборе; вот тут-то и займитесь их учением, тут уже по неволе всяк выслушает урок молитвы, невольно всяк займется и при помощи Божией через несколько лет в Православной России не будет ни одного такого лица, которое бы не знало надлежащим образом символ веры, заповеди и наиболее употребительные молитвы.

С.

Февраля 10-го. Не помню за какой год читал я в „Руководстве для сельских пастырей“ статью одного честнейшего иерея, в которой он, между прочим, писал, что при совершении таинств Крещения, Брака и проч., имеет обыкновение говорить краткие назидания своим прихожанам. И помню, как прочитал, так и озарила меня мысль (верую, что от Бога мысль сия) последовать примеру доброго пастыря. Когда же я стал говорить, тут и открылось мне, насколько темен наш русский крестьянин в понимании самых наиважнейших, хотя и простых, истин веры Христовой, и насколько мы – пастыри виновны в таком непонимании. Недостаточно, оказывается, церковной проповеди только, а требуется живое слово пастыря почти при всякой встрече его со своими детьми духовными. Пред совершением, напр., таинства Крещения, после отрицания восприемников от сатаны и исповедания ими веры во Христа, спрашиваю: „от кого же вы отрицались?“ – „От Христа“, говорит восприемник. Разумеется, он сказал это бессознательно и скорее всего, как я думаю, не понял в вопрос слова „отрицались“, но на мое замечание его ошибки и разъяснение он все-таки не преминул сказать, что-де „мы люди темные и никогда ничего такого не слыхали“… И ведь мужичок прав; а мы-то, братия, ужели будем себя оправдывать? Почтенный о. Пр. А. В. в 1-м № „Руководства для сельских пастырей“ спрашивает молодого иерея (стр. 11): „пытались ли вы когда-нибудь разъяснить пасомым, что означает крещение? для чего совершается? отвечал ли вам кто-нибудь хоть немного, но толково? Многие ли знают, для чего дается нам имя святого? связываются ли с этим какие обязательства? знают ли хоть что-нибудь о святом, имя которого носят? знают ли, для чего возлагается на нас крест при крещении, и к чему мы обязываемся, возложивши на себя крест?“ Чья же совесть, братия, ответит на эти вопросы утвердительно?.. Но бывают просто и невозможные явления. Однажды, напр., иерея судили за то, что в „последовании об оглашенных“ он опускал запрещения, находя их почему-то излишними.. А иногда эта небрежность к великому таинству доходит до того, что за недосугами домашними ограничиваются малым крещением вместо полного, хотя в Требнике ясно сказано, что такое крещение допускается лишь только „страха ради смертного“. Тут уж, видно, не до поучений! А между тем они положительно необходимы. И тут ведь никаких приготовлений не требуется или особенной затраты времени; вся суть в том, кажется, чтобы дать понять восприемникам их обязанности к воспринимаемому, как руководителей в вере Христовой и добрых делах и страшной ответственности пред Богом за уклонение от этой обязанности. При этом некоторые мужички возражают: „ныне народ-то, батюшка, какой! Скажи ему, посоветуй, он же тебя обругает. Услыхавши твое наставление, я как-то сказал своему крестнику доброе слово, а он мне в ответ: „ты, говорит, меня не учи, я сам любого выучу, не твое это дело, что не по закону живу…“ – „Не смущайся, брат, отвечаю ему, оскорблением твоего крестника; кто знает, если твое слово сейчас на него не подействовало, так может быть в день посещения Господня – в болезни, бедности и пр., он вспомнит твои речи и покается пред Богом, а тебе спасибо скажет; если же нет, то тем утешься, что ты свое дело сделал и не будешь уже отвечать за погибель души его..“ Успокоился мужичек. Однако и тут не обошлось без препятствий. Явились как-то с крестниками слишком поздно. „Почему?“ спрашиваю. „Да ничего, батюшка, не поделаешь, отвечает бабка-повитушка, искали, искали кума с кумой, все отказываются..“ „Как же это?“ любопытствую. Стесняется, не говорит. Наконец открылось: „они, батюшка, какой ведь народ! стыдятся, вишь, что ты их щуняешь“ (местное выражение, равносильное ругаешь, обличаешь). Странно, думаю себе, да разве я щуняю? Однако, это и назидательный урок для меня, – не говорить строго и лишь только в крайнем случае прибегать к обличению..“ Впрочем, это сначала дико показалось им, теперь же, слава Богу, все обошлось.

Февраля 12-го. То же нужно сказать и относительно таинств Покаяния и Причащения. Отрадно бывает на душе, когда искренно кающийся проливает слезы умиления о грехах своих; но как тяжело, братия, встречать нераскаянных грешников! А бывают такие. Вчера, напр., пришлось исповедовать такую женщину. „Вот, говорю ей, ты имеешь злобу в сердце, так поди же и примирись, да непременно ныне, так как завтра ты желаешь сообщиться св. Христовых Таин“. „Не пойду я, отвечает, потому знаю, батюшка, никакого толку из этого не выйдет; ходила прежде, а теперь не хочу! Да и то сказать, добро бы от сердца простилась, а то только лишь скажешь: „простите“, а на душе все та же обида, – так уж лучше не ходить!“ С полчаса, по крайней мере, толковал я с ней и в то же время мысленно молился Господу Богу, да коснется Своею всемощною благодатью сердца грешницы. Но, видно, немощно было мое слово, убога была молитва. Когда я, наконец, сказал женщине, что не могу допустить ее до причащения св. Таин, если она не пойдет примириться, то будто одумалась, как-то нехотя проговорила: „да может быть и схожу..“ Но я требовал искреннего желания мира, приводя ей на память слова Спасителя, по которым нужно непременно прощать согрешения своих ближних, если сами хотим получить прощение грехов от Отца Небесного. Но так как, очевидно, тут не было этого желания, а хотелось поскорее лишь отделаться от навязчивого попа, то и решила заблудшая овца, ввиду моей настойчивости к примирению, с закоснелостью и грубо заявить: „не пойду! не пойду!“ С тем и ушла из храма, да еще прибавила мне на прощание: „а тебе было бы известно, батюшка, я вот больна, а ты меня причастия лишаешь“. Весьма тяжелое впечатление осталось на душе от этой сцены. Как было бы желательно, если бы кто-либо из опытных иереев подал свой совет, как поступить с такими закоренелыми грешниками, чтобы довести их до сознания греха.. А прошлый год, Великим постом, когда я пред самым причащением св. Таин говорил приступающим к святой Чаше о достойном и недостойном причащении, один прихожанин не приобщался, а после обедни подходит ко мне и говорит: „батюшка, ведь я виноват в том грехе, о котором ты давеча сказал, так ты опять исповедуй меня, а уж завтра приобщусь св. Таин. Ты, батюшка, пожалуйста, говори нам, учи нас, – ведь мы многое и за грехи не считаем“. О святейшем Таинстве причащения наши поселяне в большинстве не имеют хотя бы и приблизительно ясного понятия, а потому в ту минуту, когда выносится св. Чаша и предлагается верующим приступить к ней „со страхом Божиим“, благовременно и необходимо иерею хоть в кратких словах выяснить, что в Чаше сей истинное Тело и истинная Кровь Божественного Страдальца Господа нашего Иисуса Христа, умершего на кресте за грехи наши и еще раз (предполагаю поучения говеющим в течение недели) подтвердить, что тяжело Спасителю от наших грехов, которыми мы как бы во второй раз распинаем Его, и что великое осуждение примем, если и после принятия св. Таин не оставим своих греховных обычаев. А не разъясни им священник, они, как простецы, приходят иногда к самым невозможным заключениям. Везет меня однажды мужичок приобщать больного и дорогой любопытствует: „а что, батюшка, говорят, эти Дары-то, что возишь ты больных причащать, не то же, как вон у обедни бывают; они меньше будто, слабые тех“. Признаюсь, неприятно подействовал на меня этот вопрос, тем более, что и мужичок-то этот оказался грамотным, богомольным, пользующимся доверием своих односельцев, – ведь разве мало он мог кому сообщить свой взгляд о запасных Дарах? А то есть еще обыкновение через шесть недель причащаться св. Таин, причем крестьяне утверждают, что грех раньше сего срока причащаться. „А как же мы-то – священники, спросишь иногда кого-либо из них, причащаемся Христовых Таин каждый день?“ – „Ну да ведь ваша такая обязанность, батюшка!..“ Грустно все это! И все-таки опять приходится сознаться, что мы – пастыри виноваты в этой духовной темноте своих пасомых. В самом деле, да „как и уразумеют сии младенцы многое от Божественного, аще не кто наставит их?..“ Да не подумают отцы и братия, что говорю это в самолюбивом сознании научить, дескать, другим пример подать. Ей, по священству глаголю, нет! И мне ли убогому учить умудренных опытами и старейших? Но, братия, кому же поверить свои впечатления, мысли и чувства, которые часто волнуют нас – иереев в нашей многотрудной деятельности? С кем посоветоваться? с кем поделиться радостью и горем?.. Да и кто поймет нас, посочувствует нам, если мы сами не будем друг друга поддерживать?.. Разумеется, прекрасно бы иметь братское общение хотя бы со своими окружными сопастырями; но обязанности наши таковы, что весьма редко приходится бывать даже у ближайшего соседа-священника; сколько раз случалось, лишь уедешь, а тут либо крестины, либо с требой больного напутствовать, и ждут иногда часа по три, по четыре. Так как же не воспользоваться, поэтому, единственным почти средством для духовного общения между нами, средством сообщать свои мысли и наблюдения в печатном органе, исключительно занятом жизнью русского православного духовенства? А жизнь наша с ее деятельностью (особенно в нынешнее время) действительно ведь вызывает нас всеми силами поддерживать это братское духовное общение.

Сплотимся же, братия, дружнее, подадим друг другу руку помощи и да будет не на словах только, а в действительности Христос посреде нас.

Священник В-в

* * *

По причинам, имеющим основание в глубоком уважении к святым Тайнам, все прихожане стараются исполнить свой долг по возможности на первой неделе Великого поста, или же на второй. Вследствие этого бывает на первой и второй неделе очень много исповедников. Обыкновенно, исповедники приходят в пяток, чтобы причаститься святых Таин в субботу. Помнится, в первые годы мы начинали исповедь в пяток с 12 часов дня и выходили из церкви в 11 часов ночи. Около 5 часов вечера делали перерыв на полчаса, чтобы и самим и немощным из исповедников дать возможность до наступления повечерия подкрепиться пищей. На другой день (в субботу) в 4 часа утра ударом в колокол собирали не исповедавшихся в церковь и исповедали до 6 часов, в 6 часов утреня, и после утрени продолжали исповедь и только к 10 часам оканчивали ее и начинали литургию. Такие труды под силу не всякому и из молодых. Что же делать? Оставить часть исповедников до следующего дня неудобно, ропщут и ссорятся из-за того, кому первому идти на исповедь, так что кто побойчей, да посильней, тот отправится в субботу, а плоховатые принуждены остаться на воскресенье. Уговаривать благовременно, чтобы очень много исповедников не приходило в первую неделю и во вторую и еще того хуже. Многие по вышеизложенному побуждению вовсе отказываются от исполнения христианского долга, если не придется им быть у исповеди на первой или второй неделе. Так как преобладающее количество говельщиков на первой и второй неделе принадлежит молодому поколению, причем от столкновения двух полов (холостых мужчин и подростков и девиц) происходит немало соблазнов, что особенно наблюдалось нами в молодости, когда ни положение наше, ни возраст не заставляли никого стесняться в нашем присутствии, мы решили разделить оба поколения, назначив молодому женскому поколению приходить на исповедь в пяток, а подросткам и всей вообще молодежи мужеского пола, начиная с 15 лет, назначили приходить на воскресенье, чтобы они собирались на исповедь в субботу после полдень. Когда объявили мы о своем намерении прихожанам и о причинах, побуждающих так поступить, прихожане наши отозвались одобрительно об этой мере и беспрекословно приняли ее. Чрез это заметно сократилось количество исповедников в пяток и уменьшились соблазны, наблюдаемые в прежнее время. Чтобы еще сократить число исповедников в пяток, мы стали приглашать прихожан приходить на исповедь в четверг и по надлежащем приготовлении приобщать их в пяток за преждеосвященной литургией. Пример прихожанам показали прежде всего на учениках своей школы, которых с этого времени стали приобщать в пяток. Конечно, в пяток можно принять ограниченное число причастников. Но много значит, если от 200 исповедников отбавить 20 или 30 и причастить их в пяток; да на воскресенье отбавится человек 40 или 50. – Многие из домохозяев мужчин, завязавшись срочными работами, не могут сократить рабочие дни недели для того, чтобы идти на исповедь в пяток, и чрез это вовсе остаются без покаяния и причащения. Снисходя к их нуждам, и им предоставили мы приходить в субботу к вечерне, чтобы причаститься в воскресенье. Точно также и женщины домохозяйки, которым в пяток не от кого отойти из дому (напр. единственный взрослый человек в семье – мужчина на неделе ходит на работы), приходят на воскресенье.

Благодаря такому распределению исповедников, мы с меньшим, чем прежде, страхом встречаем пятки первой и второй недели Великого поста, а для прихожан более свободы в выборе времени для исполнения своего христианского долга, да и для приступающих к причащению, как уже замечено выше, меньше соблазнов, происходивших прежде от столкновения двух полов молодежи.

Священник П. П.

Правила о выборе церковных старост. – Дозволение псаломщикам, занимающимся в школах обучением детей церковному пению, показывать об этих занятиях в послужных списках. – Что нужно наблюдать при отдаче в арендное содержание церковных земель и оброчных статей.

Тобольская духовная консистория составила и объявляет к сведению духовенства епархии следующие правила об избрании лиц на должности церковных старост: 1) церковный староста есть поверенный прихожан церкви, избираемый ими для попечения об имуществе и о всем хозяйстве церкви (94 ст. Уст. дух. конс.). Посему старостою должен быть избираем человек из среды прихожан, вполне заслуживающий их доверия, человек достойный и благочестивых правил, по суду не опороченный, по следствию суду не преданный и под судом не состоящий, способный к ведению и увеличиванию церковного хозяйства и могущий заботиться об украшении церковного храма. Ввиду сего, не могут быть избираемы в церковные старосты: а) лица, не имеющие в приходе постоянного жительства; б) имеющие по своим делам частые и продолжительные отлучки; в) лица, состоящие старостами при других церквах, или же занимающие другие по волостному управлению должности, и г) лица неблагонадежные и не достигшие 25-летнего возраста. 2) Выборы на должности церковных старост должны быть производимы непременно в церкви, при участии благочинных и в их непосредственном присутствии, для чего благочинные должны заблаговременно объявлять священно-церковнослужителям, где и когда (удобнее всего за три месяца до истечения срока службы прежнего старосты) должны быть произведены выборы, чтобы без стеснения себя и других явиться на них самим. 3) К выбору на должности церковных старост приглашать и допускать всех домохозяев, состоящих в приходе, имеющих право голоса по своему возрасту, т.е. достигших гражданского совершеннолетия, и по своему образу жизни не опороченных. Для сего, священно-церковнослужители, получив извещение от благочинного о времени выборов, должны заготовить повестки с приглашением прихожан по числу селений и послать оные, для объявления прихожанам, к сельским старостам и сверх того пригласительные повестки отослать волостным начальникам и другим проживающим в приходе лицам привилегированных сословий. По объявлении же все повестки с рукоприкладством прихожан и сельских старост причт должен представить благочинному вместе со списком всех домохозяев в приходе. 4) Самые выборы должны быть производимы в следующем порядке и с соблюдением нижепоказанных предосторожностей: при самом начале должны быть составлены списки явившихся к выбору, каковые списки должны быть предъявлены всем явившимся, с требованием отзыва – нет ли в числе явившихся лиц, не имеющих почему-либо права голоса. По поверке таким образом списков, необходимо потребовать от избирателей, чтобы они указали кандидатов на должность в количестве 3-х или более. Если в числе кандидатов будут указаны купеческие братья, дети, племянники и проч., то они должны представить дозволение или доверенность на принятие должности от своих родителей или вообще лиц, стоящих во главе их капиталов. По избрании кандидатов, священно-церковнослужители должны заявить, согласны ли они на избрание их в должность, и если нет, то представить отзыв, почему они не согласны. В случае несогласия священно-церковнослужителей на выбор кого-либо из указанных кандидатов, таковой должен быть произведен из прочих кандидатов открытою или закрытою подачею голосов, по усмотрению благочинного и желанию прихожан, причем благочинный, согласно прилож. и 2 п. Инстр. церк. стар., должен заботиться об отвращении всякого пристрастия со стороны прихожан или со стороны священно-церковнослужителей. Закрытая подача голосов наиболее уместна в том случае, когда между избирателями замечаются партии и разногласия относительно выбора, как кандидатов на должность церковных старост, так и этих последних. Если прихожане изберут кого-либо из указанных кандидатов единогласно, об избранном должен быть составлен приговор и о самом порядке избрания обстоятельный акт, к которому должны быть приложены все документы. Если же при избрании голоса разделятся, то приговор должен быть составлен по большинству голосов с объяснением того в акте. Означенные приговоры должны быть подписаны всеми явившимися на выборы, самим избранным, с объяснением о согласии его принять должность, священно-церковнослужителями и утверждены подписью и приложением печати благочинного, а в случае особого заявления со стороны прихожан могут быть предъявляемы для записки в волостные книги. После сего вся упомянутая переписка по выборам должна быть представлена епархиальному преосвященному на предмет утверждения избранного в должности церковного старосты. 5) Если прихожане укажут кандидатом на должность церковного старосты лицо, состоявшее в этой должности в прежнее трехлетие, то прихожане должны указать его собственные пожертвования и труды на пользу церкви, а священно-церковнослужители и благочинный – составить и приложить к приговору ведомость о состоянии церковного имущества за время состояния в должности старосты избранного.

– Новгородская духовная консистория объявляет по епархии, что псаломщики, занимающиеся в школах обучением детей церковному пению, могут показывать об этих занятиях в своих послужных списках, и что на эти занятия будет обращено внимание при определениях на высшие должности и при перемещениях на лучшие места.

– Полоцкая духовная консистория объявляет духовенству епархии, что правом на аренду земельных участков в западных губерниях не пользуются лица польского происхождения, и что поэтому формальные контракты, по объяснении в них вероисповедания арендатора, обязательно должны быть представляемы на рассмотрение епархиального начальства.

Священник Могилевской еп. о. П-ъ Б-кевич просит нас разрешить ему следующие вопросы относительно исповеди и св. причастия: 1) как исповедовать слабоумных от природы; 2) как исповедовать немых; 3) как исповедовать больных, лишившихся употребления языка, малосознающих или вовсе потерявших сознание; 4) как поступать с теми, которые неискренно исповедаются в грехах; 5) за какие грехи следует отлучать исповедовавшихся, и какие грехи разрешать; 6) в каких грехах исповедующиеся должны каяться, – в тех ли грехах, в которых они повинны от последней исповеди, или же – во всех грехах всей своей жизни; 7) можно ли на дому причащать детей, не достигших семилетнего возраста, и если можно, то по какому чину. А священник Смоленской еп. о. М-ъ К-н усиленно желает знать о том, можно ли двум священникам, соборне совершающим литургию, приобщать говеющих из двух потиров, когда причастников бывает очень много.

На все эти вопросы находим возможным дать краткие ответы, как на такие вопросы, с правильным решением которых, полагаем, уже достаточно знакомы наши постоянные читатели из многих статей об исповеди и причащении, разновременно помещавшихся на страницах журнала »Руководство для сельских пастырей«.

1) Слабоумные от природы, а тем более идиоты и кретины суть те же дети, у которых вследствие болезненного состояния организма не развито сознание, а потому следует исповедовать их так же, как и малых – семилетних детей, т.е. ограничиваясь самыми простыми вопросами, а совершенно непонимающих можно причащать св. Таин даже без исповеди, как и детей, не достигших семилетнего возраста.

2) Немых нужно исповедовать при помощи тех мимических знаков, посредством которых они объясняются с другими; если священнику не понятен или не известен мимический язык немых, то ему следует знакомиться с таким языком от родных и знакомых того или другого немого; немых же грамотных можно исповедовать при посредстве книги, предлагая им прочитать по книге те или другие вопросы о грехах и требуя ответа на прочитанные ими вопросы утвердительным или отрицательным жестом; да и вообще всякий немой может обнаружить свое душевное состояние пред духовником знаками и жестами вполне понятными для каждого, напр. биением в перси, умиленным взглядом на икону и т.п.

3) Больным, лишившимся употребления языка, но не потерявшим сознания и какими-либо внешними знаками выражающим сокрушение о своих грехах, непременно должно преподать разрешение; над лишившимися сознания священники обыкновенно читают разрешительную молитву, если знают, что они были православными и неожесточенными грешниками.

4) С неискренно кающимся, т.е. или по чувству ложного стыда скрывающими свои грехи, или по невежеству и неразвитости неумеющими раскрыть своего душевного состояния, или наконец холодно – без сокрушения исповедующимися в своих грехах, нужно поступать согласно с наставлениями, изложенными в »Кн. о должностях пресвитеров приходских« (см. §§ 101, 102, 103 и др.), какие наставления должны быть хорошо известны каждому духовнику.

5) У нас нет кодекса, содержащего в себе подробный перечень всех грехов, разрешение от которых может или не может быть преподано духовником; да такого кодекса и составить нельзя, потому что разрешение или неразрешение от грехов обусловливается не только безотносительно важностью и качеством их, а душевным состоянием кающегося – степенью искренности раскаяния его и пр.; ведь и светские законы, содержащие в себе уложения о наказаниях за те или другие преступления, не исключают для судей возможности произносить приговоры по личному убеждению и совести их, а не по букве только закона. К тому же нужно добавить, что в Номоканоне или Законоправильнике при Большом Требнике находятся правила, содержащие в себе относительно подробный перечень наиболее тяжких грехов, за которые в древне-христианской Церкви подвергали отлучению на известное число лет, но и эти правила сами по себе не имеют безусловно-обязательной силы, буквально не применимы в настоящее время, и духовникам вообще не предоставлено права без разрешения епархиального архиерея подвергать кого-либо отлучению от св. Причастия на более или менее продолжительное время за те или другие тяжкие грехи.

6) По разуму Церкви Православной и по самому понятию о таинстве Покаяния следует, что исповедующиеся должны каяться только в тех грехах, в которых они повинны от последней исповеди.

7) Дети, не получившие физической способности вкушать твердую пищу, не могут быть причащаемы на дому запасными дарами, а хранить одну Божественную Кровь для причащения детей на дому строжайше запрещается, да и вообще на дому причащать детей, не достигших семилетнего возраста, нельзя, так как чин причащения больных запасными Дарами не применим к детям, не достигшим семилетнего возраста. При этом находим нужным заметить, что вопрос о причащении детей на дому, в случае смертной опасности, угрожающей им, неоднократно быть возбуждаем в различной форме теми или другими пастырями. Отсюда можно заключить, что некоторым пастырям трудно или как-то не хочется отказаться от принятого или установившегося в некоторых местах обычая причащать больных детей на дому, несмотря на положительное запрещение этого, и вот они хотели бы найти себе какой-либо выход или оправдание: если им говорят, что для причащения детей на дому нельзя хранить Божественную Кровь, то они спрашивают, нельзя ли по крайней мере некоторых детей на дому причащать запасными дарами и проч.

8) В случае значительного числа исповедавшихся и желающих причаститься св. Таин, думаем, было бы более благопристойно и целесообразно не соборно служить литургию двум священникам, а одному – раннюю, а другому – позднюю, и таким образом часть говеющих причастить за ранней и часть – за поздней литургией, а если двум священникам и соборно служить литургию для значительного числа говеющих, то следует им попеременно причащать говеющих из одного потира и при таком способе, не оскорбляющем чувства благоговения к святыне, дело причащения значительно ускорится, так как ни тот, ни другой священник не будут утомлены непрерывным и продолжительным причащением говеющих.

З.

1) В Последовании вечерни недели Сыропустной сказано, что после молитвы »Сподоби Господи« должно творить метания трижды. Что разумеется здесь под метаниями?

Слово μετάνοια, иногда переводимое в нашем Типике словом – поклоны, а иногда оставляемое без перевода, в греческом Ὡρολόγιον’е объясняется так: »когда слово μετάνοια стоит одно, то оно означает только наклонение головы, без преклонения колен, и называется метаниями малыми. Когда же к слову μετάνοιαι прибавляется μεγάλαι, тогда оно означает поклоны, которые мы делаем, приклоняя колена и припадая лицом до самой земли«.

2) В Чине литургии часто употребляется слово предложение; например: »таже отшедше в предложение умывают руки, глаголюще: умыю в неповинных руце« и т.д.; »и тако отходят в предложение. Таже поклонения три пред предложением сотворше, глаголют кийждо: Боже очисти мя«… Как понимать предложение в первом случае и в каком месте собственно следует умывать руки?

Слово предложение – πρόθεσις означает »жертвенник« и в этом смысле оно должно быть везде понимаемо, где употребляется в нашем Служебнике, исключая того места, где говорится: »таже отшедше в предложение умывают руце«. Здесь словом предложение неточно переведено стоящее в греческом Служебнике χωνευτήριον, означающее собственно горно, место, где разводят огонь, жаровня, у нас обыкновенно котелок с углями. Значит, по указанию Служебника священнослужители умывают руки в том месте, где находится горно, обыкновенно устроявшееся в той алтарной части, где находится предложение или жертвенник, как это мы и ныне видим в Киево-Софийском соборе и в Великой церкви Киево-Печерской Лавры.

Х.

Не подают ли некоторые священники повода или основания к неуважению духовного сана?

Пастырю Церкви Христовой приходится скорбеть о многом. Не приниженность его положения, не недовольство своей обстановкой, не жизненные его неудачи, не притеснения и обиды от сильных мира его огорчают. Нет. Ко всему этому он привык, помня слово Божественного Учителя: в мире скорбни будете (Ин.16:33). Он скорбит, болит душою обо всем, что видит несовершенного и недостойного в своих пасомых. – Многие из прихожан его, по своим личным житейским интересам или по долгу службы вынуждены бывают значительную часть своего земного поприща совершать на чужбине. Живя же долгое время на чужбине, они многое воспринимают и усваивают себе из того, что там видят и слышат. Конечно, было бы не худо, если бы прихожане, живя на чужой стороне, перенимали только хорошее. Но беда в том, что люди более склонны перенимать худое, чем хорошее. Бывает даже и так, что собственно хорошее, вследствие разных влияний и причин, человек на чужбине оставляет и вместо него перенимает дурное. Вот посмотрите на этого солдатика и спросите, что это он делает около грудных пуговиц своего мундира, при входе в храм Божий? Он вам не без апломба ответит: „как же-с, крещусь“, и еще самодовольно прибавит: „так и наш барин крестится и все господа“. Что вы на это скажете?.. Перед вами ваш сын духовный, до военной службы, по примеру отцов, разводивший на себе, как говорится, широкий русский крест, а теперь беспорядочно сокративший его до тех размеров, каких его господам дают только в награду (т.е. кресты). Или вот во время важнейшего священнодействия с шумом и шелестом от своей одежды входит в храм и проникает вперед, одетая по-городски, прихожанка. Запели на клиросе „Иже херувимы“, и она с тем же шумом и шелестом падает на колени и стоит так до тех пор, пока священнослужащий не выйдет из алтаря с приуготовленными дарами. Спросите ее, для чего она это делает? для чего своим коленопреклонением производит шум во храме Божием в такое время, когда самая песнь церковная призывает нас вовсе не к коленопреклоненной молитве, а к самоуглублению, к сосредоточению всего нашего внимания к имеющему совершиться священнодействию. Она вам ответит, что так дело ведется в столицах и во всех городах: там принято, чтобы дамы становились на колени во время Херувимской песни.

Вот до сведения священника доходит то, что его прихожанин N кушает в Петров пост молоко. Улучив удобную минуту, священник наедине спрашивает его: „Правду ли говорят, что ты, брат N, в Петров пост кушаешь молоко?“ – „Грешен, батюшка, правда; да что поделаешь: работа тяжелая, есть нечего“… – „Действительно теперь работа тяжелая; но, кажется, ты прежде и при тяжелой работе хранил пост“. – „Да вот летось пожил в Питере на фабрике, а там ведь постов наших не знают, – каждый день все скоромное, да скоромное; ну, думаю, люди едят в посты скоромное, отчего же и мне не поесть хоть бы молока, и поел“. – „В Питере рабочие едят в пост скоромное не по своей воле; зачем же ты, живя теперь на своей воле делаешь то же; ведь прежде не умирал же с голоду без молока?“ Крестьянин потупляется и приходит в неразрешимое для него недоумение: „там – в Питере свободно едят скоромное в посты и никто за это не укоряет, даже подсмеиваются над тем, кто отделяется от артели, а тут батюшка журит; не возьму в толк, что это такое“. Священник оставляет смущенного прихожанина и сам горько задумывается.

Вот сказали священнику, что молодые люди его села, состоящие на призыве, не почитают постных дней. Встречает их священник и спрашивает: „правду ли говорят, что вы теперь начинаете жить не так, как прежде, уже не различаете ни постных, ни скоромных дней и подряд едите говядину?“ – „Оно правда-то правда; да ведь мы идем в солдаты, а там все равно же заставят есть говядину и в пост; ну вот мы и привыкаем. Петруха-брат (запасной) сказывает, что там на счет этого различья нет; самим Царем дозволено“… – „Точно, когда твой брат Петр служил в войсках, тогда временно было дозволено покойным Государем; но настоящим Государем совершенно отменено; даже могу вас заверить, что там – в войсках в настоящее время посты почитаются строже нашего. А вы эту свою вольность оставьте, и впредь не грешите. Подумайте сами, как вы после такой вольности будете привыкать к строгой солдатской жизни“. – „Ладно, ладно, батюшка, не будем“. Говорят „ладно, ладно“, а послушают ли? И какой нужно иметь священнику громадный, подавляющий авторитет, чтобы послушались его слов, чтобы слово священника в подобных случаях для прихожан было законом. И сколько нужно иметь священнику неутомимой энергии и неустанного труда, чтобы новые и новые плевелы, заносимые оттуда – издалека на возделываемую им почву не привились, не укоренились? И сколько горечи нужно пережить священнику, когда он видит, что непроницаемый мрак идет оттуда, откуда можно было бы ожидать света? И что всего прискорбнее, с той же стороны, откуда идет губительное заражение народной нравственности, раздаются жалобы и слышатся укоры на нас за упадок этой нравственности!

Да, горько, горько, отцы и братия! Но что делать; да не падем духом. Бодрствуйте, стойте в вере, мужайтеся, утверждайтеся (1Кор.16:13); вот наш девиз, ему и последуем.

Священник Михаил Нильский

В наших Требниках нет указаний, чтобы дать ответ на предложенный вопрос. Если же обратиться к существующей практике, то разнообразие в совершении обхождения может только затруднить, а не облегчить ищущего найти точный порядок совершения этого торжественного богослужебного действия, совершаемого в присутствии массы народа, собирающегося на храмовые праздники. Но как ни различно в разных местах совершается крестный ход в храмовые дни, тем не менее видно, что в основе его сохраняется один и тот же чин, измененный по разным местным причинам и обстоятельствам. Главнейшая причина разнообразия в совершении храмового обхождения, по нашему мнению, заключается в отсутствии печатного чина, сохраняющегося только в практике. Мы имеем возможность познакомить читателей с древним печатным Чином совершения крестного хода, именуемого лития, егда празднуется храм церкве, или егда учреждено празднование града, веси или святыя обители.

„Лития бывает сице: По совершении божественной литургии и по заамвонной молитве, свещеносцы и рипидоносцы предходящу им кресту с церковными хоругвями исходят из церкви, за ними певцы поющие тропарь храма или праздника, и диаконы с священники носяще крест, Евангелие и икону храма или праздника, исходят из алтаря и обходят церковь трижды, творяще четыре статии, и убо прямо алтаря, пред западными вратами, от северной и южной страны церкви, всегда зряще на восток. На первой статии глаголет диакон: И о сподобитися нам слышанию святаго евангелиа, лик: Господи помилуй. Премудрость прости, услышим святаго евангелия: мир всем. И чтет иерей евангелие от Матфеа⁵¹, зач. 116: Во время оно: единиинадесять ученицы. По сем ектения: Помилуй нас Боже. Еще молимся о Благочестивейшем. Еще молимся о Святейшем Правительствующем Синоде. Еще молимся за всю братию и за вся христианы. Возглас: Яко милостив и человеколюбец. Таже взем священник священную воду и обратився лицем на восток, держа в левой руке крест, в правой же василки и кропя, глаголет: Спаси, Боже, люди твои, и благослови достояние твое. Лик: Аминь. Обратився на запад, глаголет: Спаси, Боже, святый храм сей и посети его милостию твоею. Аминь. Таже обращается на север и глаголет: Спаси, Боже, люди твоя и благослови достояние твое. Посем на юг и глаголет: Спаси, Боже, град сей (весь сию или святую обитель сию) и вся живущия в нем (ней) люди твоя, всегда ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Таже отходят дальше поюще тропарь храма или праздника, и ставше пред западными враты по скончании пения глаголет диакон: И о сподобитися: и иерей чтет евангелие воскресное третье от Марка, зач. 71: Во время оно: воскрес Иисус заутра в первую субботу. Также ектения: Помилуй нас, Боже. Еще молимся о Благочестивейшем. Еще молимся о Святейшем Синоде. Еще молимся, о еже сохранитися граду сему (или веси сей) и всякому граду и стране, от глада, губительства, труса, потопа, огня, меча, нашествия иноплеменников и междоусобныя брани: о еже милостиву и благоуветливу быти благому и человеколюбивому Богу нашему, отвратити всякий гнев на ны движимый и избавити ны от надлежащаго и праведнаго своего прещения, и помиловати ны. Услыши, Боже Спасителю наш. Таже кропит священною водою первее церковь, глаголя: Спаси, Боже, святый храм сей: и прочее запад, север и юг, якоже прежде указася. По сем идут до северной стороны, поюще тропарь, и егда станут на месте, глаголет диакон: И о сподобитися: и иерей чтет евангелие воскресное четвертое от Луки, зач. 112 или от Иоанна, зач. 14. Во время оно: взыде Иисус во Иерусалим. Посем ектения: Помилуй нас, Боже. Еще молимся о Благочестивейшем. Еще молимся о Святейшем Синоде. Еще молимся о граде сем (или веси сей) о милости, жизни, мире, здравии, спасении, посещении, оставлении грехов и благопоспешении ктиторов и прихожан святого храма сего и всех жителей града сего (веси сея). Еще молимся за всю братию. Яко милостив и человеколюбец. Таже кропит зря восток и глаголя: Спаси, Боже, люди твоя: и прочая якоже предречеся. Посем поюще тропарь обходят церковь третие, и егда приспеют на южную страну глаголет диакон: И о сподобитися нам: и священник чтет евангелие от Иоанна, зач. 16. Рече Господь к пришедшим к Нему иудеом. По сем ектения усопшим: Помилуй нас, Боже. Господи помилуй трижды. Еще молимся о упокоении душ усопших рабов Божиих праотец, отец и братий наших, иереев, ктиторов, прихожан и основателей святаго храма сего, и всех здесь и повсюду лежащих усопших православных христиан, и о еже проститися им всякому прегрешению вольному же и невольному. Яко да Господь Бог учинит душ их. Милости Божия Царства Небеснаго. Господу помолимся и молитва: Боже духов. И возглас: Яко Ты еси воскресение. Таже глаголет священник: Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшим рабам Твоим приснопомянутым, и сотвори им вечную память. И певцы поют: Вечная память, трижды.

По сем возвращаемся во храм, поют певцы: „Буди имя Господне, и бывает совершенный отпуст“.

Едва ли и всем католикам известно, что таинство Брака, по современному учению католическому, может быть совершаемо и мирянином… Так русские католики, учившиеся „Закону Божию“ по официальному катехизису знают, что „брак должен заключаться в церкви, в присутствии приходского священника и, по крайней мере, двух свидетелей“ (Пространный катехизис Стацевича, стр. 137) и что „к видимым знакам благодатных даров сего таинства относится и благословение священника“ (стр. 136). Это такое официальное, явное учение католической иерархии; но не таково тайное, неофициальное. Вот доказательство. В октябре 1887г. в селе Рогове, Соколовского уезда, Седлецкой губернии, найдено отпечатанное в 1885 году на польском языке послание от имени Папы „к католикам русского обряда“, т.е. бывшим униатам, находящимся в Российской Империи. В этом подпольном послании, подписанном ксендзом Константином, о таинстве Брака между прочим читаем: „супружества, заключенные в присутствии по крайней мере двух свидетелей (из мирян), хотя бы и без настоятеля (ксендза) будут считаться истинными и важными (действительными), как это уже не раз (!) объявлено и подтверждают документы. Однако же когда появится миссионер, желательно, чтобы он поблагословил заключенные таким образом супружества; должно, однакож знать новобрачным, что это благословение нисколько не нужно для важности (действительности) брака, так заключенного; подается оно единственно для большей торжественности и обширнейшей милости Божией… Брак, заключенный хотя и без каплана, но в присутствии двух свидетелей, есть истинное и святое таинство“. Тут же излагается полный обряд такого брака, совершаемого вместо ксендза, двумя свидетелями. Совершенно основательно по поводу этого замечает „Холмско-Варшавский Вестник“: „таким, доселе неслыханным в русско-католическом мире, распоряжением от имени просвещеннаго папы Льва XIII о заключении брачных союзов мирянами вводится для б. униатов беспоповщинская ересь наших невежественных раскольников, или же допускается не терпимый законом Божиим и русским государственным законодательством гражданский брак, с тем отличием от заграничного, что последний заключается чиновником гласно, а не тайно“.

М.

Едва ли другое какое-либо духовенство подвергается стольким обвинениям и издевательствам со стороны светского общества, как православное. Враги нашего духовенства нередко нападают на него и за его якобы невежество, и за нравственную распущенность, и даже за недостаток религиозности. Что касается первых двух обвинений, то хотя они не основательны, тем не менее повод или по крайней мере предлог к ним могли подавать некоторые недостатки в умственном и нравственном отношении, действительно встречавшиеся, хотя только в виде крайне редких явлений, среди отдельных членов нашего православного духовенства. Но к обвинению в недостатке религиозности не только все наше духовенство в целом его составе, но и никто из отдельных членов его не дает ни малейшего повода. Главная заслуга нашего православного духовенства и состоит именно в том, что оно всегда свято охраняло чистоту христианского учения. В этом отношении оно выступает в самом выгодном свете не только пред католическим духовенством, из среды которого выходило немало лиц, подвергавших христианство бесстыдному издевательству в духе Вольтера и его последователей, но и пред протестантским, которое хотя и дозволяло себе перетолкование или, правильней говоря, искажение некоторых из положений христианства, в духе той или другой философской школы, однако в общем стояло на христианской почве. Но чем более глубокие корни пускало неверие на германской почве, тем более протестантское духовенство подчинялось его влиянию, и в настоящее время среди либерального протестантского духовенства встречаются проповедники неверия не только на церковных кафедрах, но и в школах, предназначенных для утверждения детей в истинах христианской веры и нравственности. Так, Бременский соборный пастор Р. Шрамм в прошлом году издал в форме катехизиса учебник по закону Божию,⁵² предназначенный главным образом для приготовления обучаемых им детей к конфирмации. Учебник этот в полном смысле может быть назван катехизисом неверия. Так, Бог, по определению пастора Шрамма, есть „вечный мировой дух“, „разум всех вещей“, триединство есть „изобретение церкви, внесенное (eingeschwärzt) в Библию только посредством 1Ин.5:7“; апостольский символ есть только „выражение христианского убеждения и учения в IV и V в.“, Иисус Христос – это только „возлюбленный Богом, в высшей степени благочестивый человек, возвышающийся над прочими людьми чрез свое духовное величие в религиозном отношении настолько же, насколько первостепенный поэт или живописец возвышается над обыкновенными людьми“; поэтому поклонение Ему, „понимаемое в строгом смысле, есть идолопоклонство“; Его воскресение есть „основывающееся на воспоминании видение, в котором образ Его характера в лучезарном свете выступил пред душою учеников“; Его смерть есть „мучение за истину“, а искупление кровью Его – „иудейский предрассудок апостолов“; к невидимой Церкви принадлежат „все добрые и благородные люди“, какого бы они ни были происхождения и религии, и прежде всего такие, как Сократ, Платон, Будда, Конфуций и т. под.“; крещение – это только „семейное празднество, религиозное освящение семейной жизни“, воскресение мертвых и страшный суд – „обман“; настоящий мир – „бесконечен“; все сверхъестественные чудесные явления – „предрассудок“, и библейские чудеса это только „легендарные рассказы вроде тех, которые и в настоящее время создаются среди католического сельского населения“; сверхъестественное откровение – „заблуждение“; молитва есть „беседа нас самих с собою, с высшею, лучшею частью собственного нашего существа“. В подобном роде написан весь учебник. Чтобы надлежащим образом оценить значение этой выходки либерального немецкого пастора, нужно принять во внимание то, что он предназначает свое произведение не для взрослых людей, которые могли бы критически отнестись к его антихристианскому учению, а для детей, которые этой способностью не обладают.

Впрочем, к чести протестантского духовенства нужно сказать, что среди него, и даже в самом Бремене, нашлись лица, которые протестовали против избранного пастором Шраммом способа распространения антихристианского учения. Некоторые из Бременских пасторов даже обратились с официальной жалобой к местным церковным властям, в которой, указав на то, что в учебнике пастора Шрамма под видом изложения христианских истин отвергаются все основные положения христианства, и в частности на оскорбительность и несоответствие учению евангелической церкви того пункта, в котором поклонение Иисусу Христу признается идолопоклонством, просили принять меры к тому, чтобы впредь не допускались подобного рода оскорбления церковного учения служителем церкви. Но эта жалоба имела лишь тот результат, что Шрамм, по предложению бременского церковного начальства, заявил готовность в следующем издании исключить из своего учебника указанный в нем оскорбительный пункт. Таким образом духовное начальство как бы утвердило своим авторитетом все те, за исключением одного, антихристианские воззрения, которыми переполнен учебник Шрамма, и поборники неверия получают полную возможность распространять свое учение чрез протестантских служителей Церкви под видом обучения истинам христианской религии и нравственности.

Н.Д.

Глава 4

Ст. 1–2. Засвидетельствую же аз пред Богом и Господем нашим Иисус Христом, хотящим судити живым и мертвым в явлении Его и Царствии Его: проповедуй слово, настой благовременне и безвременне, обличи, запрети, умоли со всяким долготерпением и учением. Постоянное свидетельствование, или заклинание Богом, прежде всего, делает самое заклинание более страшным и неизбежным, а затем указывает на спасительность слова, которое заповедуется проповедовать. Если бы оно не было таковым, то не нужно было бы проповедовать его с такою неотступностью. Отсюда же видно, что тот, кто, не подчиняясь обычной относительно проповеди лености, проповедует слово Божие, тот исполняет только свой долг. – Хотящим судити живым и мертвым. Апостол разумеет здесь или праведных и грешных, – или тех, которые в его время еще жили, – или наконец он имеет в виду тех, которые будут жить во время самого пришествия Иисуса Христа, так как и в другом месте он говорит: вси бо не успнем (1Кор.15:51). В явлении его. Когда хотящим судити? В явление Свое, которое будет с царским величием и славою. Он придет не так, как приходил прежде. Проповедуй слово. К чему же я тебя заклинаю? Чтобы ты не скрывал слова, а проповедовал его. Настой, т.е. так и наблюдай, и смотри, чтобы кто-нибудь не согрешил, – и делай это благовременне и безвременне, т.е. не назначай себе для этого определенного времени, но во всякое время, хотя бы это было неблаговременно, смотри внимательно. И если заметишь согрешающего, – обличи. Прежде обличения ничего не нужно делать; а когда докажешь, что кто-либо согрешил, то запрети, т.е. порицай, упрекай. Затем, сделавши рану, приложи и лекарство: умоли, чтобы он не предался чрезмерной скорби. Со всяким долготерпением. Долготерпение необходимо в этом деле для того, чтобы не просто верить на слово каждому, но доходить до истины путем испытания и исследования. – И учением. Порицай, но вместе с тем и наставляй как дитя, а не карай как врага своего. Апостол знал, что увещание иногда сильнее действует, чем порицание.

Ст. 3–5. Будет бо время, егда здраваго учения не послушают, но по своих похотех изберут себе учители, чешеми слухом. И от истины слух отвратят, и к басням уклонятся. Ты же трезвися о всем, злопостражди, дело сотвори благовестника, служение твое известно сотвори. – Прежде чем сбросят они с выи своей иго послушания истине, завладей ими, пока они слушаются тебя. Поэтому-то и сказал Апостол: настой благовременне и безвременне, пока они принимают это. Должно приучать их покоряться истине прежде, чем они отступят от нее. По своих похотех изберут себе учители. Негодность учителей видна уже и из того, что поводом к их постановлению служат прихоти толпы. Самые слова Апостола ἐπισωρεύσουσι указывают на беспорядочную толпу учителей и на то, что будут поставляемы (χειροτονεῖσθαι – рукополагаемы) учениками – чешеми слухом, т.е. находя удовольствие в слушании только того, что соответствует их желаниям, и всегда сильно желая слушать только то, что говорится им в угоду. И от истины слух отвратят. – Предсказывает это Апостол не с тем, чтобы опечалить Тимофея, но чтобы показать, что учеников нужно руководить и наставлять здравому учению, пока они еще послушны и покорны, и – чтобы он не падал духом, когда все это случится: уготовихся, говорит псалмопевец, и не смутихся (Пс.118:60). Видишь ли, что они не по неведению падают, а добровольно и сознательно? Отвратят слух и обратятся: заведомое зло. Ты же трезвися о всем: будь трезвен и бдителен, злопостражди, борись, трудись, привлекай слух учеников полезным и истинным учением прежде, чем появится эта зараза. – Служение твое известно сотвори (διακονίαν σου и πληροφόρησον – удовлетвори, удовлетворительно исполни). Тимофей, между прочим, служил и проповеди. Потому Апостол говорит: доведи до конца то, что ты начал и засемени их словом проповеди, пока они еще здравы.

Ст. 6–8. Аз бо уже жрен бываю (σπένδομαι), и время моего отшествия наста. Подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох. Прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный Судия, не токмо же мне, но и всем возлюбльшим явление Его. Я уже приношу себя в жертву Христу. При этом Апостол не назвал готовящейся ему смерти жертвою (θυσία), но возлиянием (σπονδή) выражаясь сильнее и так сказать священнее. В жертве обыкновенно только некоторая часть приносилась во всесожжение Богу, а возлияние все было Ему посвящаемо. Это же делать заповедует Апостол и ученикам своим, когда говорит: представите убо телеса ваша жертву живу (Рим.12:1). А закалаемый за Христа самого себя священнодейственно приносит Ему в жертву. Слово σπένδομαι жрен бываю (дальнейшее значение этого слова: заключаю договор, мир) можно понимать здесь и так: прекращаю мою войну со всеми; ни я не буду уже выступать на брань, ни против меня не будет более брани: кончаюсь уже. Время моего отшествия (ἀναλύσεως – разрешения). Разрешением Апостол называет смерть или потому, что мы разрешаемся в землю, из которой были взяты, или потому, что возвращаемся ко Христу, сотворившему нас (желание имый разрешитися и со Христом быти: Флп.1:23)… Подвигом добрым подвизахся. Сказал это Апостол, нисколько не превозносясь, но утешая ученика тем, что отходит для получения венца и воздаяния за добрые дела. Он как бы так говорит: тебе нужно скорее радоваться, а не скорбеть о том, что я достиг такого конца. – Всякий подвиг за Христа есть подвиг добрый, хотя бы он сопровождался гонениями, узами и даже смертию. А если подвиг такой – добрый, то и ты возьми его на себя. Течение скончах. Всю вселенную он обошел, приводя всех к богопознанию, так что благовествование Христово распространено им от Иерусалима и окрестности его до Иллирика – (Рим.15:19). – Веру соблюдох. А много было таких, которые старались похитить ее у него: притворные друзья, враги, еллины и иудеи. Прочее убо соблюдается мне венец правды. Затем Апостол утешает Тимофея указанием на награду за подвиг. Кто в самом деле будет скорбеть о том, который получает венец? Егоже воздаст ми Господь в день он. Не говори мне о здешнем, скоро преходящем: ищу того, что будет там. Сказавши не просто – даст, а воздаст, Апостол как будто требует себе награды, как чего-то должного. То же он выражает и прибавлением слов: праведный судия. – Не токмо же мне. Здесь также ободряет ученика: и тебе, говорит, Господь воздаст; если Он воздаст венец всем любящим явление Его, то тем более – тебе. Но кто любит явление Господа? Тот, кто совершает дела, достойные доброго воздаяния.

Ст. 9–13. Потщися скоро приити ко мне. Димас бо мене остави, возлюбив нынешний век, и иде в Солунь, Крискент в Галатию, Тит в Далматию. Лука един есть со мною. Марка поем приведи с собою, есть бо ми благопотребен в службу. Тихика же послах во Ефес. Фелон, егоже оставих в Троаде у Карпа, грядый принеси, и книги, паче же кожаныя. Затем Апостол Павел призывает к себе Тимофея, которому была вверена ефесская Церковь. Он находился тогда под стражей и сам не мог придти к Тимофею. Значит, Апостол высказывает свое желание, чтобы Тимофей пришел к нему, как потому, что тогда он был в Риме один, так и потому, чтобы передать ему кое-что. Скоро приити ко мне. Не говорит пока я в живых, не желая опечалить Тимофея. Димас мене остави, возлюбив нынешний век, покойный и безопасный, как ему казалось. Он предпочел жить в довольстве дома, чем бедствовать со мною. Этим Апостол хочет не столько упрекнуть Димаса, сколько утвердить нас, чтобы мы не ослабевали. Крискент в Галатию, Тит в Далматию. Эти ушли с ведома Апостола, потому он и не говорит о них: оставили меня. По крайней мере Тит был один из дивных мужей, так что апостол Павел поручил ему епископство в Крите. Лука един есть со мною, – тот который написал Евангелие и Деяния святых Апостолов. Человек святой жизни, любознательный и терпеливый, он неотлучно находился при Апостоле. Марка поем приведи с собою: есть бо ми благопотребен, не для моего успокоения, но для служения Евангелию. Поэтому-то Апостол призывал и Тимофея, чтобы после его смерти он утешил братию. Тихика же послах. Смотри: Апостол был совершенно одинок. Фелонь, егоже оставих… принеси. Под фелонью Апостол разумеет здесь одежду, и требует ее, чтобы не одолжаться у кого-нибудь: всегда он выражает свою заботу об этом. Иначе (Иоанн): фелонью Апостол называет здесь одежду, но некоторые разумеют здесь ящик, в котором хранились книги. Для чего нужны были книги Апостолу, готовившемуся уже отойти к Богу? И очень были нужны, чтобы передать их верующим, дабы они имели их вместо его учения. А фелони он требовал для того, чтобы не пришлось брать у других. – Паче же кожаныя (τὰς μεμβράνας). (Феодорит): книгами кожаными Апостол назвал книги из пергаментных свитков. Он писал это послание из Рима, а на римском наречии это было одно и то же. В древности божественные Писания имелись в свитках из выделанных кож, как и до настоящего времени имеют их много иудеи. Прежде сказал: книги вообще, потому что может быть у него были книги и другого вида. Паче же кожаныя. Эти были вероятно полезнее. Смешным кажется мнение тех, которые говорят, что под фелонью Апостол разумеет здесь не одежду, а особого рода книгу. Они не обратили внимания на последующие слова. Совершенно излишне было бы говорить: и книги, если бы выше под фелонью разумелась какая-то книга, – потому что она вместе с другими могла подразумеваться и под словом книги.

Ст. 14–18. Александр ковачь многа ми зла сотвори, да воздаст ему Господь по делом его, от негоже и ты себе блюди, зело бо противится словесем нашим. В первый мой ответ никтоже бысть со мною, но вси мя оставиша, да не вменится им. Господь же мне предста и укрепи мя, да мною проповедание известно будет, и услышат вси языци, и избавлен бых от уст львов. И избавит мя Господь от всякаго дела лукава и спасет во Царствие Свое Небесное, Емуже слава во веки веков. Аминь. Апостол показывает Тимофею, что нужно мужественно переносить огорчения, хотя бы они причинялись людьми ничтожными: а обиды, наносимые людьми бесчестными, бывают особенно тяжелы. Да воздаст ему Господь. Так говорит Апостол не потому, чтобы он радовался наказанию, но потому, что наказание сильных противников необходимо было ради слабейших верующих, чтобы они не обвиняли в бессилии евангельскую проповедь. По делом его. Это только предсказание будущего, а не проклятие. От негоже и ты себе блюди. Не сказал Апостол: отмсти, накажи (хотя и это Тимофей мог сделать по благодати Божией), но: себе блюди, т.е. уклоняйся от него. Видишь ли, как он не спешит к наказанию? Зело бо противится словесем нашым, т.е. словам проповеди нашей. В первый мой ответ. Апостол Павел уже стоял на суде пред Нероном, но избежал осуждения, а когда он обратил к вере виночерпия Неронова, тогда тот обезглавил его. Слабый во всех других отношениях, Нерон отличался ревностью к идолослужению. – Но вси мя оставиша, и иудеи, и вся братия. Да не вменится им. Видишь ли, что Апостол не только не желает отмщения, но и молится о прощении? А огорчение было слишком сильное, так как не одно и то же быть оставленным чужими или своими. Господь же мне предста. Оставленного людьми не оставляет Господь. И укрепи мя, т.е. даровал дерзновение, не попустил пасть духом. Апостол то ободряет ученика, то опять предлагает ему утешение. Да мною проповедание известно будет. Смотри, как велико смиренномудрие Апостола: не потому, говорит он, Господь помог мне, что я был достоин этой помощи, но – ради проповеди, чтобы она исполнилась, была доведена до конца. И услышат вси язы́цы, чтобы всем сделалась известною и сила проповеди и попечение обо мне Промысла Божия. И избавлен бых от уст льва. Львом Апостол называет здесь Нерона по причине его жестокости и зверства. И избавит мя Господь. Если Господь его избавит, то каким же образом он сказал: аз убо жрен бываю. Но вникни в слова. Тогда Апостол избавился от Нерона, а теперь Господь избавит его уже не от Нерона (так как достаточно уже времени было для проповеди), а от всякого злого дела, т.е. не попустит, чтобы я отошел из этого мира достойным осуждения за что-нибудь. И спасет в Царство Свое Небесное. Сохранит меня от всего этого и возьмет отсюда, это и значит: спасет в Царство Свое. Это и есть истинное спасение, когда мы просияем там. – Ему же слава во веки веков. Аминь. Смотри: здесь воссылается славословие Сыну, как в другом месте Отцу и Святому Духу, так как и Сын есть Господь.

Ст. 19–22. Целуй Прискиллу и Акилу и Онисифоров дом. Ераст оста в Коринфе, Трофима же оставих в Милите боляща. Потщися прежде зимы приити. Целуют тя Еввул, и Пуд, и Лин, и Клавдия, и братия вся. Господь Иисус Христос со духом твоим. Благодать с нами⁵⁴. Аминь. – Прискилла и Акила – это те же делатели палаток, о которых Апостол часто упоминает и у которых он даже жил. О жене упомянул прежде, потому что она отличалась большею верою и усердием; так она обратила к вере и Аполлоса. Вообще же Апостол высказывает приветствие для того, чтобы с одной стороны утешить, с другой стороны – показать свое почтение и любовь, а что всего важнее – чтобы сподобить великой благодати приветствуемых. И Онисифоров дом. Сам Онисифор был в Риме. Поэтому Апостол приветствует домашних Онисифора, желая и в них пробудить такую же ревность, какую обнаружил Онисифор. Ераст оста в Коринфе. Хотя прежде Апостол не упоминал о нем и о Трофиме, но здесь упоминает для того, чтобы показать, что он остался совершенно один, и нуждается в Тимофее. Трофима же оставих в Милите боляща. Милит находится вблизи Ефеса. Оставил ли апостол Павел Трофима в Милите, когда плыл в Иудею, или он опять посетил эти места, после того как был уже в Риме, достоверно сказать невозможно. Но почему Апостол не исцелил Трофима, а так и оставил больным? Потому что святые люди не все могли делать, чтобы другие не подумали, что у них какая-то лучшая природа, чем у всех людей. Потщися прежде зимы приити, пока я еще в живых, а если зима задержит тебя, то ты можешь не увидеть меня. Целуют тя... и Лин. Говорят, что это тот Лин, который был вторым епископом в Риме после Петра. – И Клавдия. Видишь ли, что и жены были усердны и пламенны в вере и распинались миру? И этот пол, если только пожелает, бывает нисколько не ниже мужеского. И братия вся, из которых более усердных в вере Апостол уже упомянул по имени. Господь Иисус Христос со духом твоим. Сугубая помощь – от Иисуса Христа и от Святого Духа. Апостол как бы так говорит: с наитием Святого Духа, Которого ныне имеешь ты, да будет и Господь Иисус Христос с тобою; а если это так, то ты не будешь скорбеть о моей кончине. Или: со духом твоим – значит: с духовною благодатию – так как не восстановленный духовною благодатию не может наслаждаться пребыванием Иисуса Христа. Благодать с нами. Апостол испрашивает благодати и себе, чтобы всегда благоугождать Богу и всегда иметь духовные дары благодати Его.

Этот вопрос решается в нашем приходе в течение более 20 лет следующим образом: 1) все дети с 7-летнего возраста до вступления в брак, испытываются в знании главнейших молитв, символа веры и десяти заповедей в Великий пост, во время говения, когда обязательно все дети говеют; днем испытания назначается четверг каждой недели Великого поста, исключая Страстного четверга. По окончании часов, по звону колокола, дети говеющие приходят к церкви, в самую церковь впускаются примерно 100 душ; здесь псаломщик возле клироса начинает испытывать их в знании молитв и исправляет неправильное чтение, а священник среди церкви, пред Евангелием и крестом, лежащими на столе, заставляет одного из детей читать какую-либо заповедь, и сам объясняет ее, и зараз же заставляет повторить объяснение, или и самую заповедь, если спрошенный неправильно прочитал (так было в первые годы); а теперь дети сами читают заповеди и объясняют, священник только исправляет и добавляет; не знающий ни одной заповеди (что теперь случается весьма редко), или не знающий кратких молитв (чего теперь между постоянными – коренными жителями не бывает), наказывались поклонами; в прежние же годы не знающие молитв оставлялись говеть другую неделю, чтобы выучили хотя несколько кратких молитв, а особенно молитву Господню; этим путем я заставил детей прибегнуть к самообучению, – и с удовольствием бывало видишь, что во время говения дети занимаются делом, – учат одно другого молитвам и заповедям, – на улице и в ограде. Но таким путем цель достигается только в половину; при многочисленности говеющих детей (на иной неделе бывает до 400 душ), невозможно бывает спросить всех, как бы следовало, а только по одной заповеди, другие же слушают только объяснение, или сами объясняют и исправляют, по вызову священника, когда спрошенный отвечает неправильно. Заканчивается все это 2) при бракосочетании. Тогда новобрачные приходят к священнику несколько раз для прочтения молитв, символа веры и десяти заповедей, с объяснением, применительно к их обыденной жизни; при этом указываются все грехи и пороки, о которых в церкви не было говорено, но которые в семейной жизни бывают; говоришь с ними, как с детьми, вступающими в новую жизнь, и все подводишь под ту, или другую заповедь. Кто неправильно читает молитвы и символ веры, или не умеет объяснить десяти заповедей, те не венчаются до изучения; для второбрачных и третьебрачных у меня одно правило, что и для первобрачных; теперь уже свыклись с этим, и не так трудно достигать знания, потому что стало много грамотных, а вот лет 20 тому назад было действительно трудно, и случалось очень много неприятностей, но труд и терпение все превозмогли. – Теперь явилась беда с другой стороны: – когда нет сочувствия со стороны товарища (это я говорю по горькому опыту, испытываемому мною с открытием второго штата), тогда и благоустроенный порядок начинает расстраиваться, от нежелания приложить свой труд к довершению 20-летних трудов своего товарища.

Кроме того сильно портят дело наша братия – священники, венчающие лиц чужеприходных, без согласия тех священников, в приходе которых живут ищущие венчания; особенно у нас много вносят в приход беспорядка военные священники, живущие в Екатеринодаре и Усть-Лабе; они венчают всех, кто бы не явился; к ним и уходят все не хотящие знать молитв и заповедей, и с сомнительными документами, а то и без документов, повенчавшись же опять являются на жительство в наш же приход. Давно бы нужно обратить внимание на такую безурядицу; тогда нашлись бы приходы, в которых все без изъятия знали бы главнейшие молитвы, символ веры и десять заповедей с пониманием, даже больше, чем в пределах буквы их.

Священник из Кубанской области

Любезный брат и собрат!

В письме своем ко мне ты просишь обратить внимание на „прекрасную статью“ свящ. Урбсского в 51 № „Руков. для сел. паст.“ – „Враги и супостаты общего пения при совершении богослужения“. Цель твоего письма, по-видимому, та, чтобы, как близко стоящий к редакции „Епарх. Ведом.“, я познакомил с этой статьей читателей „Сарат. Епарх. Ведом.“

Вполне понимаю твое положение в новом приходе, как совершителя богослужения, в продолжение 20-летнего служения в прежнем приходе, привыкшего слушать простое, безыскусственное, тобою же насажденное, народное пение. Ты насаждал, трудился над возвращением того, что было частью целого в идеале, начертанном тобою для пастырского служения. Ты стремился к достижению того, чтобы прихожане твои – постоянные молитвенники в храме при богослужении – едиными усты и единым сердцем славили Бога – Отца нашего Небесного. Стремился и радовался, что приход начал славить Бога не только едиными устами, но и единым сердцем. Может ли быть радость для пастыря в храме большая той, как радость о том, что храм, дом Господень, становится воистину домом молитвы?

В теперешнем твоем приходе „существует хор“ и ты, привыкший к простому пению прихожан, особенно когда они все становятся на средине храма, не доволен пением хора и с удовольствием обменял бы его на общее пение прихожан, если бы это только от тебя одного зависело. За ответом на вопрос: почему? ты отсылаешь меня к статье свящ. Урбсского. Но я прежде покончу с твоим письмом. Ты высказываешься, что „партесное, даже хорошо исполняемое пение, заставляет слушателя больше слушать, чем молиться. А это великая беда, если дом молитвы получит иное назначение“.

Ты ждешь с моей стороны возражения, так сказать – вступства за хорошо исполняемое партесное пение. Ты заранее уже опровергаешь мое возражение, говоря: много ли у нас понимающих пение священников, которые могли бы поставить партесное пение так, чтобы прихожанин не слушал только, но и молился. Нужен ведь строгий выбор песнь, а как он может быть сделан, когда и выбор ограничен и все мы мало музыкально образованы. Да разве, наконец, наше придворное пение не музыкально? Но „не стану спорить“, говоришь, „тем более, что спорить издалека трудно“.

Нет, любезный брат, нам и не пришлось бы спорить по данному вопросу. Я вполне согласился бы с тобой относительно желаемости, благотворности и глубоко-потрясающей трогательности массового народного восторженно-торжественного, или умилительно-покаянного пения. Ты, конечно, также не стал бы спорить против того, что прекрасно исполненные солидным хором священные песнопения могут не ухо только щекотать, а могут заставить пасть на колени и наполнить душу одним глубоко-молитвенным настроением. Нам ли с тобой спорить, учившимся у великого певца, нашего незабвенного отца ректора и наставника, ныне высокопреосвященного архиепископа Херсонского Никанора, и как от руководителя и хоровым и массивным пением вкусившим сладости и того и другого? Разве можно забывать такие грандиозные впечатления, которые производило, напр., пение массы учеников семинарии более 300 человек на хорах в кафедральном соборе во время оно? Разве можно не помнить пения этого избранного хора в 12–15 человек, в Великую субботу пред плащаницей, дирижируемого самим предстоятелем о. ректором? 27 лет служу я пред престолом Божиим и чем дальше, тем сугубее растет в душе моей благодарность к моему бывшему наставнику – руководителю пения за врученный мне камертон. Церковное пение – это половина моей жизни и едва ли не большая.

Теперь перейдем, пожалуй, и к статье о. Урбсского. О. Урбсскому я не прочь возразить. Он видит „врагов и супостатов общего пения при совершении богослужения“ в дьячках и псаломщиках. „Слагается, говорит о. Урбсский, общее мнение, что дьячки или псаломщики враги общего пения. Они полагают, что пение в церкви есть „их одних дело“, и что мешаться в это дело никто не должен, а тем паче мирянин. А так как дело это немудреное и условное, то они опасаются, что если к нему присмотрятся и привыкнут прихожане, то станут сами за них службу отправлять, и дьячки вовсе не нужны станут“.

Хотелось бы верить, что такое общее мнение слагается только в приходе о. Урбсского. По крайней мере, в Саратовской епархии такого общего мнения нет.

Нет, не в дьячках или псаломщиках надо искать врагов общего церковного пения, а в нашей общей к этому неподготовленности. Если бы дело чтения и пения в церкви было такое немудреное, каким находит его кто-то по статье о. Урбсского, то что бы мешало нашим православным храмам иметь отличных чтецов и певцов. Оказывается нет их. Достаточного числа хороших чтецов и певцов доселе не могли поставить ни духовные училища, ни семинарии. Значит, это дело не такое немудреное, чтобы оно слишком легко и скоро давалось. Не даром теперь, в разных епархиях, открываются практические школы. Значит и читать в церкви надо учить и серьезно учить. Ведь, чтобы хорошо читать, надо и понимать читаемое; чтобы производить доброе назидающее впечатление чтением, нужно чтецу и проникнуться содержанием чтомого… А для этого необходима уже большая или меньшая доля духовного развития. Недаром в последнее время высшее духовное правительство особенно озабочено более серьезною постановкою обучения пению в духовных училищах и семинариях. Чтобы учить других пению, мало слышать, как другие поют; мало даже уметь много – мало самому петь; нужно иметь в своем роде именно „музыкальное образование“. Нужно, чтобы речь о церковном пении производила на вашу душу, на вашу грудь то же действие, что производит на гусли рука, прикоснувшаяся к их струнам.

Чего говорить о дьячках, как о врагах и супостатах общего церковного пения, „когда у нас очень немного найдется и священников, которые решились бы во время богослужения стать среди молящихся и начать с ними массовое пение“. Дело пения, еще раз повторим, не такое немудреное дело. „При общем пении, как справедливо говорит о. Урбсский, руководителю нужно, что называется, ухо держать востро и смотреть зорко за поющими и читающими: одного нужно присоединить к поющим, другому сказать: „пой громче“, третьему: „пой тише“, четвертого надо навести на ноту, пятого вовсе остановить и т.д.; нужно также прислушиваться к общему хоровому звуку: не рознят ли голоса; нужно назначить чтецов на псалмы, каноны и проч. Одним словом, при общем пении и чтении, псаломщику надо быть душою поющих и читающих“. Но не можем согласиться с о. Урбсским, что „этого-то (т.е. быть душею…), по своей косности, и не хотят наши псаломщики“. Кому бы, не исключая и псаломщиков, не хотелось быть душою поющих и читающих, но… рад бы в рай, да грехи не пускают. И хотелось бы, да не умею. И рад бы, да устарел для инициативы. И поддержал бы, да сам-то едва плетусь.

Дело общего церковного пения – дело целых поколений. И в первых рядах руководителей этого дела должны идти священники. За ними пойдут и способные псаломщики. Псаломщики не могут вступать в борьбу со священниками из-за пения, „ибо у священника, по словам о. Урбсского, есть могущественные союзники, которые и решают участь этой борьбы. Эти союзники – время и самое пение“.

„Остается сказать еще несколько слов, говорит в заключение своей статьи о. Урбсский, о том, что возложить обучение народа пению и чтению в храме на псаломщика будет совершенно согласно со справедливостью. Ныне каждому члену причта прибавлено работы, кроме одного псаломщика. Так, на священника ныне возложены и внебогослужебные собеседования, и церковно-приходская школа, и усиленное проповедание слова Божия при богослужении и проч.; на диакона – обучение грамотности в церковно-приходской школе, церковное письмоводство и проч. Одному псаломщику ничего не прибавлено, а посему возложить на него обучение пения и чтения в храме прихожан не только не будет противоречить справедливости, но еще устранит ныне существующую несправедливость“.

Концом твоего письма ко мне, любезный брат, я закончу и свое. „В собрании попечительства стороною ты затронул вопрос о партесном пении, о том, почему ученики школ (а их три в твоем приходе) не поют в церкви хотя за левый клирос и т.д., один член, любитель пения, сказал: да у нас, батюшка, хор-то давно существует; расстройся он и у нас в церкви не будет пения“. И он, по своему, сказал верно. Теперь попечительство или любитель церковного пения выписал регента за 300–500 р. в год и дело пения обеспечено. О достоинстве пения я не говорю. Тогда как, чтобы ввести в церкви массовое пение, для этого и регента, пожалуй, не найдешь. Для этого нужно самому батюшке взяться за дело. Для тебя, любезный брат и собрат, еще не поздно браться за дело. Приходские три школы дадут тебе достаточный контингент чтецов и певцов. А года через три твой хор – народный хор, будет конкурировать с теперешним церковным хором и теперешний член попечительства, возражавший тебе, не будет против того, чтобы твой хор, многоголосный хор, держал и правый клирос.

Помоги тебе, Господь, в устроении простого церковного пения, пения многоголосного, но пения гласы преподобными.

Твой брат- ъ

О прекращении священниками различных отступлений и упущений при совершении богослужения и некоторых таинств. – О внебогослужебных собеседованиях с прихожанами. – Еще о перенесении базаров с воскресных и праздничных дней на дни будние. – Об учреждении и содержании церквоных библиотек. – Подтверждение о строгом солюдении данных форм метрических книг. – О ведении исповедных росписей священникми. – К вопросу о поднятии уровня богословских познаний псаломщиков, недавно переименованных из причетников.

Полтавским преосвященным, при обозрении епархии, замечено, что многие священники дозволяют себе делать различные незаконные отступления и упущения при совершении богослужения и некоторых таинств, а именно: допускаются сокращения в службах или произвольные добавления; службы совершаются не всегда в определенное время, известное прихожанам, а «по усмотрению настоятеля»; при двухклирных городских церквах нет ежедневного богослужения; святые таинства Крещения и Покаяния совершаются издавна с явным отступлением от узаконенного чина, напр. Крещение почти везде совершается чрез обливание, а не чрез погружение, – исповедь взрослых совершается во многих местах вдруг над пятью–десятью лицами и пр. т.п. Ввиду этого, преосвященный предлагает духовной консистории сделать особое распоряжение к прекращению всех подобного рода отступлений и упущений при совершении богослужения и некоторых таинств.

– Усматривая из рапортов благочинных, что знание прихожанами епархии начальных истин веры – заповедей и молитв недостаточно, хотя церковная и народная школы и большую приносят пользу в этом случае, тот же преосвященный дает знать благочинным чрез духовную консисторию, что, кроме школы, можно и должно обучать молитвам и начальным истинам веры и в церкви, после богослужения, – что и предлагает к исполнению всему духовенству епархии чрез благочинных, обязывая последних сделать своевременные донесения об исполнении настоящего предложения.

– Ввиду того, что народная нравственность заметно падает от соблазнов, распространяемых в народе существующими в воскресные и праздничные дни базарами, тот же преосвященный предлагает духовной консистории снестись с подлежащими властями о перенесении базаров с воскресных и праздничных дней на дни будние; всему же духовенству епархии вменить в обязанность всемерно располагать прихожан к благоговейному чествованию воскресных и праздничных дней указанием на примеры из жизни великих подвижников христианских.

– Тот же преосвященный предлагает консистории духовной распорядиться и наблюсти за постепенным учреждением церковных библиотек, применительно к указу Св. Синода, от 3 декабря 1867 года за №54, которым определено, какие именно книги должны составлять церковную библиотеку, – и принять соответственные меры к возможному исполнению названного указа.

– Новгородская духовная консистория предписывает духовенству епархии, чтобы библиотеки церковные, независимо от богослужебных и учительских книг, высланных в ту или другую церковь по распоряжению начальства, пополнять другими новейшими книгами и журналами духовно-нравственного содержания, – и чтобы библиотеки содержались в надлежащем порядке, книги своевременно переплетались.

– Владимирская духовная консистория, усматривая из текущих дел, что еще и доселе священно-церковнослужителями епархии не всегда соблюдается форма, данная для метрических книг, не всегда показываются звания и фамилии лиц в статьях о родившихся, бракосочетавшихся и умерших (указ Св. Синода от 20 сент. – 6 окт. 1878 года за №1497), подтверждает священно-церковнослужителям епархии о строгом соблюдении данных форм, причем оо. благочинным поставлять в обязанность обращать особенное внимание на то при приеме метрических книг от подведомственного духовенства.

– Новгородская духовная консистория предписывает духовенству епархии, чтобы исповедные росписи велись везде со всею исправностью, и чтобы имена прихожан, в предупреждение уклонения некоторых от исполнения христианского долга исповеди и св. причастия, вносились в них не псаломщиками, что практикуется во многих местах, а самими священниками.

– Та же духовная консистория вменяет псаломщикам церквей епархии, недавно переименованным из причетников, в непременную обязанность иметь каждому не только катехизис или хотя „Начатки христианского учения“, но и Новый Завет с Псалтирью на русском языке, и если кто из них в полугодичный срок не изучит достаточно катехизиса, то благочинные обязаны доносить о таковых епархиальному начальству в полугодичных рапортах по обозрению ими церквей и духовенства. Настоящее распоряжение вызвано тем обстоятельством, что, как оказалось при обозрении епархии преосвященным викарием, большинство псаломщиков, недавно переименованных из причетников, совсем забыли те катехизические понятия, какие они вынесли из школы, иные не умеют даже правильно прочитать заповедей, а между тем псаломщик обязан не только дать совет вопрошающим о его уповании, но и наставить иногда того или другого прихожанина, как ближайший помощник священника.

Может ли священнослужитель из белого духовенства, имеющий митру и занимающий высокий пост в духовной иерархии, стоять при богослужении выше архимандрита?

Вопрос этот недавно предложен был на разрешение редакции духовного журнала »Пастырь«, издаваемого на грузинском и русском языках (см. №1 за 1888г.). Редакция названного журнала дала на него ответ отрицательный, сославшись на практику Российской Церкви и засвидетельствовавши, что в Москве в Успенском соборе 6 мая и в Петербурге в Александро-Невской лавре 9 мая и в Исаакиевском соборе 15 мая 1887г. впереди заслуженных протопресвитеров, имеющих митру, стояли архимандриты; при этом она выражала желание, чтобы и редакция »Руководства для сельских пастырей« высказала свое мнение по тому же вопросу. С готовностью отзываемся на приглашение почтенной редакции журнала »Пастырь« и приводим необходимую справку с церковными постановлениями по вопросу о том, можно ли священнослужителю из белого духовенства, имеющему митру и занимающему в церковной иерархии высокий пост, стоять при богослужении выше архимандрита. В 1809г. от 30 ноября был издан указ, в первых пунктах которого изложено, что во время бываемых в Придворном соборе при Высочайшем присутствии молебствий становиться митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому против самых царских дверей, а прочим архиереям старшим становиться по правую сторону, младшим же по левую, а диаконам по ранному числу разделяться за архиереями; священнослужителям на правой стороне первое место занимать Его Императорского Величества духовнику, а под ним архимандритам; обер-священнику считаться наряду с архимандритами первоклассных монастырей; священникам Придворного собора занимать первое место после архимандритов, потом Петропавловского собора протоиерею, за ним священникам прочих придворных церквей, наконец протоиереям и священникам. Итак по прямому смыслу указа от 30 ноября 1809г. оказывается, что при богослужении, совершаемом в Придворном соборе при Высочайшем присутствии, только один духовник Его Императорского Величества может стоять выше архимандритов, прочие же священнослужители из белого духовенства должны стоять после архимандритов; даже обер-священник должен считаться наряду с архимандритами первоклассных монастырей. От такого порядка, указанного высшею церковною властью, как показывает практика, не отступают священнослужители из белого и монашествующего духовенства и в других случаях, когда им соборно приходится отправлять богослужение в какой-либо высокоторжественный или другой праздник где бы то ни было.

З.

Проповедь пастыря может проявляться в двоякой форме, в поучении словом и жизнью. Та и другая форма проповеди или научения пасомых истинам веры и нравственности имеют одинаково высокое значение в пастырской практике. Устное слово и жизнь пастыря служат необходимым восполнением одного другим в деле пастырской учительности вообще. Одна устная проповедь недостаточна еще для того, чтобы наилучшим и наивернейшим способом насаждать в пасомых истины веры и нравственности: нет, для более успешнейшего действования своего на пасомых она всенепременно должна дополняться и как бы иллюстрироваться примерами из жизни пастыря-проповедника.

Известно, что не только дети, но и взрослые склонны к подражательности. При этой черте, свойственной человеческой природе, личный пример пастыря имеет громадную воспитательную силу. Добрый пример пастыря может располагать пасомых к истине и добру ничуть не менее, чем и изустное слово его. Воплощаемые пастырем в собственной жизни требования религиозно-нравственной жизни от других – немая школа, но действующая красноречивее всяких слов. Значение такой школы для воспитания людей прекрасно сознаваемо было и в древности: недаром спартанцы, чтобы возбудить в молодежи отвращение к пьянству, приводили в гимназию пьяного раба. А в семье пример, по выражению известного писателя-моралиста Смайльса, играет роль зеркала, в котором отразится будущность детей. Развивая сказанное далее, мы находим, что как в школе и семье, так и целом обществе и даже государстве пример имеет одинаково важное значение. В том обществе и государстве, где царствуют порядок, нравственность, приличие, честь, патриотизм, религия – там и граждане, сами того не замечая, становятся приличными, честными, преданными отечеству, религиозными и наоборот. Воспитательное значение примера много зависит в этом случае от тех, кто призван насаждать в обществе и государстве порядок, чистоту, нравственность и религию, это – разные мирские и духовные начальства и между последними стоящий на страже религии и нравственности народной – пастырь Церкви. Если чей пример имеет для жизни общества важное значение, так это именно, на наш взгляд, пастырей Церкви. На них, как призванных устроять на земле Царство Божие, Царство добра, любви и правды, устремлены взоры всех людей; в жизни их стараются найти образец для подражания прочие люди. Самый факт, так часто повторяющийся в наше время, неодобрительных отзывов о жизни духовенства, как в обществе, так и в печати, уже указывает собою на всеобщее убеждение, что священники в религиозно-нравственном отношении должны стоять выше других людей, что они должны быть светочем остальному человечеству. Каждому небезызвестно, насколько строги бывают светские люди к примерам жизни, подаваемым пастырем Церкви: малейшее уклонение последнего от начал религиозно-нравственной жизни, совершенно не замечаемое ими в других людях и в самих себе, они уже ставят на вид всему миру и в укор пастырям. Если другие так смотрят на наше духовенство, видя в нем образец христиански-совершенной жизни, то тем более такой взгляд пастырей на самих себя должен стать деятельным началом всей их жизни. Первее всего и главнее по учению слова Божия, пастырь Церкви может и должен быть образцом для пасомых в пределах своей собственной семьи. Согласно наставлению ап. Павла, он должен добре устроять эту небольшую церковь – семью с тем, чтобы затем хорошо править и целым обществом людей. Примерная, истинно-христианская жизнь его самого и семьи, т.е. жены, детей и домочадцев несомненно скажется благодетельно и на жизни его пасомых, старающихся во всем подражать своему отцу духовному. Всякому понятно, какое религиозно-воспитательное значение может иметь на пасомых пример семьи пастыря в деле частого посещения церкви и участия в отправлении богослужения, когда, напр., малые и взрослые дети священника вместе с матерью – женою его приходят в храм на службы Божии во все воскресные и праздничные дни, когда они читают и поют на клиросе и т.д. Насколько приятное и отрадное впечатление производит на прихожан такое отношение семьи священника к церкви и к службам Божиим, настолько – неприятное и даже отталкивающее в тех случаях, когда изо всей семьи священника никого не бывает в церкви во время богослужения, особенно когда, как нам лично приходилось видеть, некоторые дети священника пред началом литургии в виду прихожан отправляются на охоту и на иные забавы. Положительным соблазном для поселян и предметом разных кривотолков служат подобные последнему случаи в жизни пастырской семьи. Точно также каждый знает, каким великим соблазном для прихожан бывает нарушение священником и его семьей постов и разных церковных установлений. Будучи примерною в отношении религиозном, семья священника должна быть такою же и в отношении нравственном, т.е. она должна олицетворять собою по возможности семейные добродетели: внутренний мир и спокойствие, взаимные любовь и уважение, содействие и вспоможение во всем одних членов семьи другим, трудолюбие и кротость. В противном же случае, т.е. если семья священника будет представлять собою открытое зрелище противосемейных образцов нравственности – вроде ссор и распрей, зависти и ненависти, лени и всяких пороков, то она окажет весьма плохую услугу служению самого главы ее – пастыря. Последний легко может лишиться не только авторитета и уважения со стороны прихожан, но и самого главного – доверия их к его проповедному слову, не оправдываемому в самой жизни его.

Подавая собою пример семейных добродетелей, священник должен далее быть образцом для прихожан и в своей жизни внесемейной, общественно-государственной. Такою будет жизнь его в тех случаях, когда он будет построять ее на началах законности, справедливости и любви к ближним. Пастырь явится достойным членом государства и общества, если будет по мере сил своих стремиться к поддержанию в них порядка и благоустройства. Пример доброй государственно-общественной жизни пастыря окажет благодетельное влияние на прихожан, когда последний, напр., будет содействовать прекращению среди его прихожан разных споров и тяжб между ними, не говоря уже о том, что сам всячески будет воздерживаться от таких тяжб. Равным образом пример пастыря, как истинного патриота и гражданина, найдет себе достойных подражателей, когда он в мирное, напр., время будет содействовать подавлению всяких противогосударственных волнений и движений среди крестьян, а в военное, призывая всех к пожертвованиям на государственные нужды, сам первый подаст тому пример. Благодетельно подействуют на прихожан и пастырски-кроткие, приветливые отношения его со всеми членами общества, его сердечное участие в духовных и материальных нуждах своих прихожан, деятельное пособие и помощь в трудных случаях жизни последних, как советом, так и содействием, ходатайством, материальными средствами и т.д. В особенно тяжелых обстоятельствах жизни его пасомых или вообще общественных бедствиях, напр., пожара, голода, землетрясения и т.д. призывной голос пастыря к пожертвованиям всякого рода в пользу пострадавших всенепременно должен сопровождаться внесением в общественную кассу и его собственной, хотя небольшой лепты. Только в этих и им подобных случаях проповедь или увещания пастыря, призывающие пасомых к евангельски-совершенной жизни, могут иметь настоящий вес и значение. Только к такому пастырю, оправдывающему в своей жизни проповедуемые им с церковной кафедры религиозно-нравственные истины, и могут иметь доверие прихожане. Иначе, впрочем, и быть не может…

Откуда, в самом деле, явиться доверию у пасомых к такому пастырю, который с кафедры говорит и проповедует одно, а в жизни творит другое; когда каждый по собственному опыту судит и знает, что не слово, а дело, сама жизнь проповедника должна быть наглядным училищем благочестия. Ведь недаром составилось убеждение, что жизнь священника есть своего рода открытая книга для мирян, читая которую самый неграмотный легко может поучиться истинам христианской веры и нравственности. Что же может дать собою эта книга, когда на ней часто бывают написаны не добродетель и совершенство, а порок и беззаконие? И если велика ответственность, налагаемая на каждого человека за содеянный им грех, то тем более – за грехи пастыря, ибо он не только должен блюсти самого себя, но и других от всякого зла и сечения… „Горе человеку, говорит Спаситель, имже соблазн приходит: лучше бы ему не родиться“… А что далеко не идеальная жизнь некоторых пастырей производит соблазны среди верующих и тем отчасти способствует к переходу их в секты и расколы – в этом не может быть сомнения. Тем прискорбнее кажется этот факт при сопоставлении с тем, что было во времена первоначального распространения христианства, когда пастыри Церкви своею богоугодною жизнью не только не отталкивали верующих, но еще привлекали внешних (язычников) в ограду Церкви.

История христианской Церкви представляет нам целый сонм таких пастырей-пресвитеров, показавших в своей жизни осуществление проповедуемых ими „глаголов живота вечнаго“. Таковы, напр., были: Тертуллиан, пресвитер Карфагенский, Тит Флавий Климент, пресвитер Александрийский, Ориген Александрийский, Евсевий Памфил Кесарийский, Пионий Смирнский и многие другие, известные своим самоотверженным служением на благо пастве, а некоторые даже и мученичеством. Таковы же были высокие образцы благочестия и учительности впоследствии епископы: св. Григорий Богослов, св. Василий Великий и Иоанн Златоуст. Нет сомнения, что и в настоящее время есть пастыри Церкви, более или менее воплощающие в своей жизни проповедуемые ими глаголы живота вечного. Таковы же должны быть и все пастыри, дабы выполнить сказанное им от Самого Спасителя Пастыреначальника: тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, Иже на небесех (Мф.5:16).

Пр. М. Едлинский

Должен ли священник напоминать больному о смерти и ее приближении? Вопрос об этом не раз в его практике представляется благоразумию священника, и он вызывается обстоятельствами так или иначе отвечать на него делом. Умрет или выздоровеет больной? Так часто спрашивают врача, пользующего больного, его близкие и родные; а иногда с подобным вопросом обращается к врачу и самый болящий. Но нередко с такими вопросами обращаются и к пастырю, посетившему больного. Мы читаем в книге Царств, что Венадад, царь сирийский, когда разболелся, послал своего приближенного Азаила спросить Елисея, человека Божия: „выздоровею ли я от сей болезни“ (4Цар.8:7–10)? О чем спрашивал царь великого пророка Божия, о том простые смертные и ныне спрашивают священников, приходящих к одру болящего. Но и без вопроса и без вызова со стороны больного или его родных, иногда положение больного так серьезно, так опасно, что пастырь Церкви в этом самом положении видит настоятельное побуждение приготовить болящего к роковому концу, его ожидающему. Наша сантиментальная гуманность поставляет правилом по возможности удалять от больного мысль о смерти и убаюкивать его ложными надеждами даже тогда, когда его положение представляется безнадежным. И врачи нередко поддаются этой сантиментальной гуманности и готовы на словах обманывать больного, когда в душе сознают положение его самым критическим. Служитель Церкви должен стать выше этой убаюкивающей гуманности, часто отзывающейся легкомыслием. Он не может и не должен напрасно обеспокоивать больного и его родных преувеличением опасности его положения. Он не может и не должен решительным пророческим тоном отвечать на вопрос о выздоровлении болящего и говорить ему о близости его кончины с такою уверенностью, с какою, по повелению Божию, пророк Исаия возвещал Езекии, заболевшему смертельно: так говорит Господь: сделай завещание для дома твоего, ибо умрешь ты и не выздоровеешь (4Цар.20:1). Для такого решительного слова нужно особенное полномочие Божие, которого в чрезвычайных случаях удостаиваются нарочитые избранники Божии. Обыкновенный служитель Церкви на обращенный к нему вопрос: выздоровеет ли больной? может указать только на то, что животом и смертью Господь располагает, что Он может воздвигнуть с одра болезни людей, признанных безнадежными со стороны представителей искусства врачебного, что молитва веры может поддержать и продолжить жизнь, угасающую в болящем, как это мы видим в примере Езекии, которому, вследствие горячей молитвы его, возвращена была жизнь уже после возвещения ему близкой кончины от уполномоченного посланника Божия (4Цар.20:2–7). Но освещая этим лучом надежды помышления больного и его окружающих, служитель Церкви не может на этом остановиться, не может довольствоваться одним, хотя бы то и неопределенным успокоением встревоженных болезнью: его долг напомнить о том, что неизвестны нам суды и определения Божии, и никто не может сказать, ныне или завтра, в первый или единонадесятый час Господь позовет к себе того или другого раба своего, и потому всегда нужно быть готовыми предать себя и свою жизнь в руки Божии, всегда благоразумно заблаговременно устроить о себе и о доме своем, когда под видом болезни посылается внушительное вразумление Божие и напоминание о хрупкости и слабости наших жизненных сил. Если же больной представляется прямо безнадежным, то недостойно священнику обольщать его напрасными надеждами и удалять от него всякую мысль о смерти. Это фальшивая гуманность может внушать людям скрывать от больного даже очевидное приближение важнейшего и решительнейшего момента в нашем земном бытии. Льстивый обман в этом случае скорее может быть делом жестокости, а не любви. Необходимо достойное приготовление к переходу в будущую жизнь; желательно со стороны больного последнее распоряжение или устроение его дел, часто так важное для остающихся в живых. Хорошо ли, полезно ли будет для больного, если мы, обманом отдаляя от него мысль о близкой смерти и убаюкивая его надеждами, в которые сами не верим, лишим его возможности позаботиться о достойном приготовлении к будущей жизни и о добром расчете со всем, что связано было с ним в этой жизни? И не будет ли вины пред Богом и пред совестию на тех, которые ложными успокоениями помешают болящему исполнить надлежащим образом последний долг свой? В частности может ли пастырь Церкви, при своем высоком служении, при своем слове во имя Божие, брать на себя эту вину? Даже если бы и окружающие больного просили пастыря поддерживать в больном сомнительные надежды на выздоровление, его долг уклоняться от участия в искусственном обольщении, и напротив довести его до сознания серьезности его положения.

Но как сделать это? Как довести больного до сознания опасности его положения? Сказать прямо, подобно тому, как сказал Исаия Езекии: устрой о доме твоем, умреши бо и не будеши жив (4Цар.20:1) – тяжело и смело со стороны священника. Гораздо лучше посредственным путем приводить больного к мысли о возможности близкого конца и повести дело так, чтобы он сам видел приближающуюся опасность. Для этого, не отнимая совершенно надежды, можно указать на ослабление сил, на усиление болезненных признаков, на всегда возможные обороты к худшему. При сочувственных намеках заботливой любви пастыря, больной сам доскажет себе то заключение о серьезности своего положения, которое кажется так жестким в своей прямой форме, и мысль о приготовлении к будущей жизни войдет в его сознание и побудит его к тем действиям, которые так важны и существенно необходимы для всякого, желающего достойным образом встретить смерть, всех нас ожидающую.

Утешение главный, но не единственный род учения, уместный при постели больного. По нравственному состоянию больного, которое более или менее должно быть известно духовному отцу, или которое открывается ему при самом посещении больного, иногда пастырь Церкви вынуждается давать ему наставления и увещания. На совести болящего могут быть какие-либо важные прегрешения, например тяжкие обиды, нанесенные другим, вражда и ссоры с родными, соседями, знакомыми, пренебрежительное отношение к освященным Церковью уставам и предметам, увлечение каким-либо ненравственным или антирелигиозным направлением и т. под. При потрясении, производимом болезнью, при представлении возможности близкой кончины пробуждается и оживает в человеке и заглохшее религиозное чувство, и совесть делается особенно чуткою и впечатлительною. Воспользоваться благоприятными для нравственного действия минутами, напомнить о требованиях веры и любви христианской и склонить болящего к исполнению этих требований – это прямой долг пастыря, ревнующего о спасении и душевном благе своих пасомых. В такие минуты болящий, по внушению голоса любви пастырской, принимает решение возвратить себе то благо веры, какое утерял в суете мирской, подчинившись дурным влияниям. В такие минуты легче, чем когда-нибудь, потушить вражду, часто раздирающую близких и родных, и примирить между собой тех, которые полны были ненависти друг к другу. В такие минуты человек расположен загладить обиду, нанесенную ближнему в порыве гнева, по наговорам других или в каком-либо случайном споре, и делами благотворения ублажить тех, с которыми прежде поступлено было несправедливо. Пусть пастырь участливою рукою ведет больного, смягчающегося духом, на путь покаяния и добрых решений, – пусть навевает на него христианский дух любви, прощения и примирения со всеми, в особенности с враждовавшими с ним, и пусть, очищая душу от пятен, ее омрачающих, способствует спокойному приближению ее к пристани, ожидающей нас после плавания по бурному житейскому морю.

В какой форме предлагать болящему утешение или вообще то наставление, какое пастырь, по его нравственному состоянию, находит нужным и полезным для него? Конечно, в форме простой, дружеской или отеческой беседы. Торжественный, величавый и официальный тон здесь не у места; простая беседа у постели больного не то же, что проповедь, говоримая с церковной кафедры, пред большим собранием, и наперед заготовленная. Пастырю Церкви, как человеку, близкому к больному, уже в силу одного звания духовного отца его, если не в силу долговременных установившихся сношений, весьма естественно заявить свое сочувствие больному и вступить с ним в дружеский разговор, чуждый всякой натянутости. Начав с кратких расспросов о болезни, ее происхождении и характере, он может навести речь на душевное состояние болящего, и спросить его о том, как он переносит свои страдания, что думает, и чем занят, лежа на одре болезни. И вот от этого простого и естественного начала беседа незаметно может переходить к тому, что в данном случае, по сознанию пастыря, наиболее необходимо для доброго религиозно-нравственного воздействия на болящего. При такой простой сочувственной беседе болящий раскроет свою душу, и своею откровенностью укажет пастырю те пункты, на которые он должен обратить свое внимание, и те стороны, на которые он должен направлять свое слово.

Само собою разумеется, что беседа пастыря с болящим не может быть продолжительна. Для больного беседа более или менее длинная может быть утомительною. Во внимании к состоянию больного, благоразумие пастыря предписывает ему сокращать время своей беседы с болящим, чтобы долгим разглагольствием не утомить его. Если он видит нужду и побуждение заявить более свою пастырскую попечительность о нравственном состоянии болящего, он может другой раз посетить его для вторичной беседы с ним, пожалуй и третий, но не стараться исчерпать и предложить ему зараз все, что может служить к его успокоению и назиданию. Для могущих читать и имеющих силы он может рекомендовать доброе чтение, которое может занять душу и дать ей назидание, соответственное ее состоянию и запросам. В особенности люди, одержимые долговременною болезнью, скучают и тоскуют от своего тяжелого бездеятельного положения, доброе чтение для них великое утешение. Наполняя время, оно отвлекает их внимание от тяжелых мыслей и чувств, возбуждаемых болезнью, и дает душе пищу, ее укрепляющую.

При внимании к потребностям болящего нравственно-религиозным, относящимся к душевному его состоянию, и посильном их удовлетворении, пастырь Церкви, в попечительных заботах о болящем духовном сыне или дочери, не должен совершенно сторониться от возможного удовлетворения потребностей его житейских или телесных, не должен безучастно смотреть на его внешнее положение.

Он не врач телесный, и не имеет своею обязанностью лечить недуги телесные, и от него не могут требовать того, за чем обращаются к обыкновенному врачу. Но как человек образованный, он располагает большим знанием и большими средствами для борьбы с нашими телесными болезнями, чем большинство нашего сельского народонаселения, вверенного его духовному руководству. Не вторгаясь в чужую область, он может, на основании известного ему опыта, дать полезный гигиенический совет, может указать те простые меры и лекарства, какими можно воспользоваться в деревенском быту для скорой помощи больному. В особенности это врачебное содействие пастыря, хотя в самых ограниченных размерах, уместно и имеет большое значение там, где нет вблизи врача, и где не к кому обратиться за врачебною помощью. Наши деревни, где действуют наши пастыри, так поставлены, что в них явление врача становится редкостью, и в большинстве случаев они не привыкли обращаться к официальному лекарю. Для услуг подобного рода не нужно требовать от священника особых медицинских познаний, и нельзя обязывать его запасаться медицинскими знаниями. Это отвлекло бы пастыря душ, врача духовного, от его прямой цели, и могло бы помешать ему усвоить полноту религиозного знания, существенно для него необходимого. Иным очень нравится мысль о соединении в одном лице врача духовного и врача телесного, и увлеченные ею, они находят вполне целесообразным включение в курс наук, необходимых для пастыря Церкви, и медицины, хотя бы в нешироких размерах. Эта мысль не раз проводилась и в практику в прежние годы; есть частные попытки к ее осуществлению и в наше время. Ничего нельзя сказать против этой мысли, прекрасной в своей идее. Но трудно одному и тому же человеку преследовать две разные цели, и желающему быть усердным служителем Церкви, при серьезном отношении к главному, довольно многосложному, предмету своей специальности, едва ли возможно усвоить себе основы медицинской науки в той мере, какая необходима для формальной полезной врачебной практики. Пусть поставленный на пост пастыря Церкви предоставляет другим лечение телесных недугов, но со своей стороны пусть не отказывается дать добрый совет больному, у которого нет врача, насколько то позволяют ему его знания и опытность, наживаемая годами.

Не может и не должен быть чужд пастырь Церкви делу внешнего призрения больного. В древней Церкви очень заметна у служителей ее забота об этом призрении больных, и мы видим там особые учреждения для призрения больных (νοσοκομεία). Наши приходы довольно бедны для того, чтобы устроять у себя нечто подобное. Забота о призрении больных у нас возлагается на земства, и от священника никто официально не потребует, чтобы он взял на себя дело, превышающее его силы. Но при теплом сердечном отношении к страждущим из своих духовных детей, ему невозможно не заявить в этом случае своего благодетельного участия. В чем же может проявляться это участие? В заботах об удовлетворении нужд болящего, открывающихся его вниманию, и об облегчении его положения, конечно, в мере, возможной и доступной для пастыря. При посещении больного, пастырь видит обстановку, в какой приходится ему переносить свои страдания – обстановку, часто очень неблагоприятную. Может заявлять пред ним о своих желаниях и нуждах сам больной; может пастырь слышать о его беспомощном положении от других, ему близких лиц. Христианская любовь должна побудить его, как отца и брата своих пасомых, предложить страдальцу все, чем он располагает, к облегчению его бедствия, и показать на деле свое сочувствие. Может быть, тяжко больной предоставлен самому себе, и им тяготятся его родные и не хотят ухаживать за ним, а может быть, и нет вблизи его человека, который мог бы ухаживать за ним и оказывать ему потребную помощь. Пастырь Церкви отеческим словом должен внушить окружающим больного, чтобы они не оставляли его без призора и своим невниманием к нему не увеличивали его страданий, ниспосланных ему Богом, представляя то, что каждого из нас может постигнуть такое испытание, когда мы будем нуждаться в уходе и помощи со стороны других. А если нет вблизи больного людей, могущих ухаживать за ним, отчего не поискать таких на стороне и не пригласить их исполнить долг христианского милосердия? Сестры милосердия посвящают себя этому делу. В наших селах и деревнях нет так называемых сестер милосердия. Но в каждом приходе есть богобоязненные женщины, которые не откажутся быть сиделками при больном. Усердный пастырь Церкви может вызвать и создать таких сиделок из лиц, ему известных в приходе, и они могут исполнять то полезное, но нелегкое дело, которое в городах и больницах возлагается на сестер милосердия. Может быть, для больного требуется такой род пищи, какого он не может достать у себя и приобрести на свои средства. Может быть, для него нужна особая, положим, теплая одежда. Может быть, для него полезны и необходимы известного рода лекарства, каких нет у него под рукою. Может быть, больному, лежащему в холодной избе, необходимо доставить более теплый приют, или необходимо похлопотать о помещении его в близ находящуюся больницу. При виде таких и подобных нужд любвеобильный пастырь не останется безучастным, но постарается сделать все, от него зависящее, чтобы доставить требуемое больному. Не на его карман, не на его денежные средства рассчитываем мы здесь. Он может чрез близких ему или больному лиц послать что-либо необходимо требующееся для больного, если то есть у него в доме под рукою. Но главным образом других, ему известных, благотворителей он может располагать к помощи больному и к облегчению его положения; другим, имеющим возможность сделать нечто доброе для больного, он может указывать на его нужды, и при содействии других облегчать тяжелое положение, выпавшее на его долю. Впрочем, было бы только желание и усердие помочь болящему. И без указаний со стороны, оно найдет средства и пути для оказания больному того пособия, в каком он нуждается.

Наконец, полезное влияние пастыря Церкви может требоваться при выражении больным своей последней воли, при устроении им, на случай своей кончины, земных благ, которых он был распорядителем. У нас обыкновенно духовного отца зовут в свидетели последней воли человека, выражаемой в так называемых завещаниях, и подпись духовного отца, как свидетеля, встречается почти во всех завещаниях, утверждаемых законом. Этот обычай, вошедший в силу, налагает на пастыря Церкви особенные обязанности, и дает ему случай способствовать доброму устроению домашних дел того или другого болящего. Духовный отец, во-первых, может напомнить своему болящему духовному сыну, чтобы он заблаговременно устроил о доме своем и сделал последнее распоряжение касательно своего имущества, подобно тому, как это сделал Исаия, сын Амосов, когда разболелся Езекия (4Цар.20:1). Это напоминание нередко является необходимым. Иные болящие долго не решаются заявлять формально свою последнюю волю, и со дня на день откладывают составление духовного завещания. А между тем дела их в таком положении, что, если умрут они, без составления завещания, между родными его и наследниками откроются ссоры и тяжбы, главное наследство может достаться не тому, кому бы хотел оставить его болящий, и могут быть совершенно лишены участия в нем люди, преданные болящему, и заслужившие от него вознаграждение, которых он сам желал бы наградить. Своевременное влияние духовного отца в этом случае может предотвратить эти ссоры и несправедливое распределение оставшегося имущества, побудив болящего ясно и твердо выразить свою последнюю волю в формальном завещании. Во-вторых, при самом заявлении болящим своей последней воли, иногда требуется полезный совет духовного отца, который бы мог направлять эту волю на путь, наиболее согласный с евангельским законом, и предохранял ее от распоряжений, могущих навлечь впоследствии на память завещателя нарекания в несправедливости и обиде. Иной в гневе на своих прямых наследников, лишает их имущества, которое бы им должно было принадлежать, и передает его другим чужим людям, умевшим обольстить его. Другой неравномерно распределяет свое имущество, – одному например сыну передает все, а другому не оставляет почти ничего. Третий ничем не обеспечивает своей престарелой матери или жены, предоставляя судьбу их воле детей, которые, может быть, не подают надежды на то, что обеспечат, как следует, старость своей матери. Тому можно напомнить, чтобы он не забыл своих преданных слуг или дальних родственников, живущих в бедности. Человеку, владеющему достатками и не знающему, как распорядиться ими, можно указать на те богоугодные дела, на которые он может употребить часть своих избытков. Пусть полученное от Бога он возвращает Богу или предназначает для тех нуждающихся, которых Бог поручает попечению богатых. Впрочем, духовному отцу отнюдь не следует быть навязчивым с своими советами при заявлении завещателем своей последней воли. Он может выступать с своими советами, когда сам болящий просит его указаний, или когда он видит в его последней воле нарушение справедливости, обиду кому-либо, забвение чего-либо важного или каприз, склонный предназначать деньги на что-либо мало полезное, в ущерб другим более важным и существенным целям, – вообще нечто такое, что может порождать неприятности и подвергать осуждению имя завещателя. В советах пастыря, при выражении завещателем последней воли, если для них открывается место, не должно быть и тени своекорыстия или пристрастия. В них должен слышаться только голос правды и любви христианской. Ими так должна быть направляема последняя воля человека, чтобы ни с чьей стороны влияние пастыря на завещателя не возбуждало справедливого ропота, но всеми благомыслящими людьми признавалось ценным и благотворным.

С сильною болью в сердце пришлось мне выслушать укоризны одного крестьянина знакомому мне священнику за то, что последний пожаловался на него за отнятие будто им у священника некоторых вещей, когда он ехал из города домой; этот крестьянин был подвергнут тюремному заключению. Когда я спросил этого крестьянина, за что он сидит в тюрьме, он резко отвечал мне:

– За грабеж, по милости одного батюшки.

– Да в чем же тут виноват батюшка?

– Как в чем? сам напился до бесчувствия, – его пьяного обрали; а он жалуется, что его ограбили; лжет бессовестно.

– Да ведь сам ты говоришь, что его обрали; как же он лжет, да еще бессовестно?

– Обрали, выходит, украли, а не отняли у него насильно, не ограбили, вот где его ложь; – он ничего не помнит, так был пьян.

– Пожалуй, брат мой во Христе, хоть ты и за железными решетками, но я все же буду называть тебя братом; сам ты что-ли был при том, когда священника обирали на дороге, что так смело говоришь, будто он был тогда пьян и оттого ничего не помнит? Разве только пьяный мог ничего не помнить? Может быть с ним дурно сделалось, или он крепко уснул, вот и не помнит ничего.

– Я ли тут был, не я ли, это другое дело. А если бы батюшка не был пьян до бесчувствия, он не мог бы не проснуться, когда его обирали. Да он на другой день приходил в трактир опохмелиться; как же он не был пьян?

– Нехорошо, брат, осуждать священника, служителя Божия, хотя бы он в чем и согрешил.

– А ему хорошо обвинять других в грабеже, когда тут не было грабежа? А ему хорошо показывать, что сапоги его стоили 8 руб., когда они не стоили 8 руб. и новые? его сапоги совсем уже истасканные, а он пишет, 8 руб. стоят сапоги.

– Все это разберет суд, – был ли тут грабеж, или воровство, и чего стоят сапоги; а все тебе, брат, не надобно так срамить священника, да еще при мне; видишь, ведь я сам священник и мне больно выслушивать, когда ты так поносишь священника. Или ты не знаешь, что священник служитель Божий, совершитель таинств? он отправляет службу Божию, приносит бескровную жертву, преподает спасительные таинства.

– Службу бы свою он и знал, а не пьянствовал бы и не лгал. Да я про него говорю не как про священника, а как про человека, худо делающего.

– Да как отделить человека от священника в одном лице? Этот человек, которого ты поносишь, есть вместе с тем и священник, – и ты, порицая человека, порицаешь и священника – служителя Божия. Жаль мне твоей души, которая так озлоблена и на кого же? на священника, в котором живет особенная благодать Божия, спасающая со смирением раскаивающихся грешников. При таком озлоблении на священника как ты пойдешь к нему на исповедь? Как ты станешь принимать от него св. животворящие Тайны – Тело и Кровь Христовы?

– Да я к нему и не пойду на исповедь.

– Еще мне более жаль твоей души; ты не только не хочешь оставить порицания священнику, но не хочешь и помириться с ним; хочешь, как видно, чтобы злость твоя жила в твоей душе. А знаешь ли, от кого всякое зло? от человеконенавистника – диавола, духа злобы. И кто питает в своей душе ненависть и злобу, тот служит диаволу, слушает его. К кому бы ты ни пошел на исповедь, но если ты не оставишь злобы на ближнего, а особенно на священника, ты не получишь оставления своих согрешений. Сам Спаситель сказал: аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный. Аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших (Мф.6:14–15).

– А зачем же священник-то не прощает? Зачем же он лжет? А ложь-то разве не от диавола?

Как ножом арестант кольнул меня в сердце, но я все же продолжал разговор и сказал ему:

– И священник, если не прощает другим согрешений их и говорит неправду, – делает нехорошо. Но почему ты знаешь, что священник уже давно не простил в душе обидевшим его, особенно перед совершением литургии? как ты сам, может быть, видел и слышал, тогда он просит прощения у всех и сам прощает всех.

– А зачем же он пожаловался на тех, которые его обрали?

– Думаю, что он сделал это по желанию им добра, затем он пожаловался на обравших его, чтобы отучить их от воровства и грабительства. Если бы никто из священников не стал доносить начальству о ворах и грабителях, то едва ли бы было чем жить священникам. Воры, зная, что отнять у священника можно все безнаказанно, стали бы грабить каждого священника – житья бы не было нам тогда. Кто бы тогда и пошел в священники?

– Ну пусть бы священник жаловался по правде, а зачем напраслину-то писать? спросил арестант уже несколько спокойнее.

– Я сказал уже тебе, мой брат, что суд разберет, что правда в жалобе священника, что неправда, и по сущей справедливости осудит истинно виновных и в том именно, в чем они виноваты. И тебе вовсе не нужно так озлобляться против священника, служителя Божия, а нужно терпеливо ждать праведного суда. Разве ты что доброе получишь от того, что будешь и на суде злословить так священника? Пожалуй еще скорее осудят тебя тогда, – подумают, видно, молодец-то совсем неправ, что так сердится. Да как тебя зовут?

– Сергием; а на что это вам знать, как меня зовут?

– Да я хочу помолиться о тебе, мой брат о Господе. Помолитесь о несчастном и вы, о. Павел, сказал я бывшему со мною тюремному священнику. Видите, как он озлоблен, как нетерпелив; какое беспокойство, какая мука должна быть в его душе! Пожалеем же этого несчастного и помолимся за него пред престолом Божиим, чтобы премилосердый Господь умягчил его душу и даровал ему мир.

Затем мы удалились из камеры.

* * *

А все еще я сильно волновался и долго не мог успокоиться. Кажется, нет ничего худого в том, что священник жаловался на своего прихожанина, обидевшего его. А, между тем, посмотрите, что выходит из этой жалобы. Какое поношение и унижение духовного своего отца произносит раздраженный его прихожанин, им обвиняемый! Благо будет еще для священника, если такого прихожанина удалят из прихода в Сибирь; а как присяжные, большею частию крестьяне же, рассудят так: „экая-де беда, что наш брат, бедный крестьянин, снял с пьяного батюшки худые сапоги! это ему наука – много не пей“; да и оправдают преступника. Воротясь в приход с озлоблением, на свободе он может еще более худого наговорить о своем духовном отце, чем мне в тюрьме. Какой духовный вред он сделает своему духовному пастырю! Какое доброе влияние священник может иметь на своих пасомых, у которых он будет слыть как нетрезвый и ложно обвинявший своего духовного сына в преступлении, за которое ссылают на каторгу? „Только-де не удалось это ему, будут говорить прихожане, спасибо суду, заступился за нашего брата; а батюшка-то наш куда хотел заслать своего духовного сына! Вот так батюшка!“ И болела моя душа, волнуемая такими мыслями, как болела при разговоре с арестантом.

Ужели же, спросите, не нужно священнику жаловаться на прихожанина, когда он и ограбит своего духовного отца? Смело говорю: не нужно, – особенно не нужно жаловаться тогда, когда грабительство произошло при таких обстоятельствах, как описано выше в разговоре моем с арестантом. Прежде всего надобно сказать, что и у закоренелого преступника едва ли достанет смелости открыто напасть на дороге на своего бодрствующего духовного отца, и насильно отнять вещи. Но положим, что случилось такое едва ли возможное дело. Вместо того, чтобы предавать такое злодеяние гласности, – полиции, судебному следователю и подвергать преступника тюремному заключению, не согласнее ли с званием духовного отца пригласить к себе священнику преступное свое дитя духовное и дать ему кроткое увещание и наставление? Если последует раскаяние преступника, значит, духовный пастырь возвратил в свой двор заблудшее овча; если раскаяния не будет, то можно сделать наставление во второй раз, в третий, а особенно при удобном случае и на исповеди. В случае явной, упорной нераскаянности преступника, можно в церкви сказать наставление вообще всем, не упоминая ни о себе, ни о преступнике; в проповеди нужно показать какой великий грех грабительство, а особенно грабительство у своего духовного отца, заботящегося о спасении своих духовных детей. В заключение нужно пригласить всех слушателей к усердной молитве, чтобы милосердый Господь избавил всех от воровства и особенно грабительства.

Прихожане, конечно, узнают, что их батюшку ограбили на дороге и ограбили такие-то, даже его духовные дети, узнают и то, что их батюшка не стал даже жаловаться на таких злых людей. „Какой наш терпеливый и незлобивый батюшка! станут говорить о нем в приходе, – истинно наш отец родной“. Такое доброе мнение прихожан о священнике приобретет к нему полное уважение их и любовь к нему; и как благотворно будет тогда пастырское влияние его на прихожан! Даже самое материальное состояние священника не только ничего не потерпит, а еще пожалуй улучшится. Доброго и незлобивого батюшку, ограбленного злодеями, всякий прихожанин пожалеет и постарается при всяком удобном случае вознаградить ему понесенный убыток…

П. И. П.

Употребление каждения или курения особыми благовонными веществами, по примеру ветхозаветной Церкви, с самых первых времен христианства, составляет необходимую принадлежность каждого богослужения Православной Церкви, как общественного – в храме, так и частного – в домах благочестивых прихожан, наравне с возжением свечей и елея. И каждению издавна усвоено Церковью значение дара Богу и вместе одного из средств для нашего освящения. „Кадило и огонь“, говорит Симеон Солунский, „служат для принесения фимиама, который приносится нами в честь Богу и как дар благовонный в честь Его упокоения, и ради нашего освящения. Фимиамом очищаем наше обоняние и дыхание точно также, как божественным хлебом и чашею питаем и укрепляем душу. Посему и предано Церкви делать это, как во славу Создателя (ибо все от Него), для прославления Виновника, так и для нашего совершенного просвещения и освящения. Фимиам освящает воздух и вместе с тем наше обоняние и дыхание. Он изображает Св. Духа… Посему и архиерей, принося фимиам Богу и знаменуя его, так говорит: кадило приносим Тебе, Христе Боже, еже приим, возниспосли нам благодать всесвятаго Духа“⁵⁷.

Сообразно с таким высоким значением каждений в церквах и домах христианских при совершении богослужений и молитвословий, для этой цели употребляются с давних пор особые благовонные вещества. Сюда относятся разные виды и сорта обыкновенного ладана, церковного и росного ладона или смирны. Обыкновенный церковный ладан, известный в торговле под названием капанца, собирается с дерева Juniperus turifera – из рода можжевельников⁵⁸, растущего в большом множестве в Аравии и Абиссинии и других местах Малой Азии и Африки. В сущности это древесная смола, которую в известное время года в большом изобилии выделяет из себя названное дерево на поверхность своей коры и которая как бы застывает на жаре в виде небольших капель (отсюда название капанец) или сосочков. Собирание этой смолы составляет своего рода промысел для местных жителей и предмет значительной торговли для коммерсантов. Капанец имеет четыре сорта. Самый высший сорт его известен в торговле под названием капанца высшего отборного. Капанец этого сорта на обоняние весьма ароматичный, немного отдающий запахом чистого пчелиного воска, на вид белый с незначительным желтоватым оттенком, почти совсем непрозрачный, в изломе стекловидный, легко горит и сгорает в кадиле не оставляя никаких последков, при горении распространяет приятный благовонный запах. Следующий за ним – капанец хороший 1-го сорта, потом – капанец средний 2-го сорта и наконец – самый низший капанец 3-го сорта. Последний также древесная смола, взятая от самой коры, иногда даже вместе с кусочками ее, цвета несколько сероватого, не имеет той формы застывших или замерзших капель или сосулек, какую имеет чистый капанец, а равно и не так ароматичен, как тот, но горит также легко, не оставляя никаких последков. Первый и второй сорта капанца занимают среднее место во всех отношениях между высшим и низшим сортами. Что касается цены, то высший сорт отборного капанца в настоящее время продается у оптовых торговцев по 16 р. за пуд, хороший 1-й сорт по 14 р., средний 2-й сорт по 13 р. и 3-й сорт по 11 р. 75 к. Сюда же должен быть причислен и известный в торговле ладан серый – это тоже древесная смола, похожая по внешнему виду на низший сорт капанца, но значительно менее его ароматичная.

Смирна, в древности благовонное вещество, достававшееся из смолистого сока аравийских и ефиопских деревьев⁵⁹. Ныне так называется один из видов церковного ладана, приготовляемый искусственно из разных благовонных веществ и имеющий также, как и капанец, несколько сортов. С того же востока, где добывается капанец, привозится к нам и смирна. Самый высший ее сорт известен под названием сиамской смирны – в слитках или кусками, имеет красноватый, почти кирпичный, цвет, с белыми жилками в середине, при растирании в руках издает приятный ванилевый запах, сохраняющийся довольно долго, на огне расплавляется и потом медленно сгорает, распространяя благоухание. Цена этого сорта в оптовой продаже до 150 р. за пуд, а при покупке в розницу до 7 р. фунт. Затем следует смирна, известная под названием ладана роснаго высшего сорта – до 70 р. пуд, или свыше 3 р. фунт и просто так называемый ладан росной до 50 р. пуд или от 2 р. фунт. Эти два сорта по внешнему виду мало отличаются один от другого: высший сорт ароматичнее обыкновенного росного ладана и чище. Оба сорта на огне расплавляются и потом медленно сгорают, распространяя благоухание. Но росной ладан неудобно употреблять при каждении в чистом виде, без смеси его с капанцем: будучи гораздо сильнее и ароматичнее капанца, сразу он действует удушающим образом на дыхание, особенно у кого слабы легкие. Обыкновенно росной ладан толкут в порошок, смешивают пополам с капанцем и в таком виде бросают в кадило.

Есть еще так называемый иерусалимский ладан в плитках и кусочках, последние величиной с зерно фасоли; он искусственно приготовляется в Иерусалиме коптами из благовонных веществ, цвета темно-серого. Достоинством он ниже смирны и даже капанца. В продаже у нас в России его вовсе нет и встречается как большая редкость – диковинка, приносимая с востока русскими богомольцами.

Таким образом лучшим ладаном оказывается смирна и затем капанец, употребляющиеся с незапамятной поры до настоящего времени везде на востоке; причем смирна употребляется обыкновенно при праздничных богослужениях и разных торжественных случаях, а капанец в простые дни. К сожалению, только смирна свободна от порчи и посторонних примесей. Что же касается капанца, то к нему подмешивается, притом в большом количестве особое постороннее вещество, ничего почти общего с ладаном не имеющее. В торговле известно это вещество под следующими названиями: подмес к ладану, крупка, смолка. Это не что иное как еловая смола, собираемая преимущественно в лесах Орловской губернии. Удобнейшим и, можно сказать, единственным временем для ее собирания служит весна. На ели поверх верхней коры почти до древесины делается по стволу несколько поперечных надрезов, чрез которые смолистые древесные соки вытекают обильно наружу и затем застывают. Достаточно куска железа, стекла или даже простой деревянной щепки для того, чтобы отделить смолу от коры. Собранная таким образом еловая смола в сыром виде доставляется в Москву, где существуют своего рода фабрики для ее переработки, или вернее – для придания ей известной формы. С этою целью смолу катают на очень редких решетах, а чтобы она не липла к рукам подсыпают к ней нечто вроде муки. Протертая на решетах смола получает вид зерен крупного проса или пшена (отсюда название – крупка), вместе слипшихся в небольшие куски. Из Москвы смолка большими партиями вывозится например в Киев и закупается крупными торговцами, почти исключительно евреями, которые и подмешивают ее к капанцу не менее третьей части. При цене на этот сорт ладана средним числом 13 р. за пуд и при стоимости смолки до 3 р. пуд, подобная фабрикация дает торговцу примерно 3 р. на каждом пуде. Перемешанная с капанцем смолка скоро усвояет себе его благовонный запах, по цвету мало от него отличается, так что не вдруг можно приметить присутствие ее в ладане. Но она совсем не прозрачна при согревании и растирании в руке делается липкою и при этом отдает специфическим запахом еловой серы. Смолка не горит, как горит ладан, и положенная на горячие уголья издает смрад, распространяет копоть и никогда не сгорает вся без остатка. Остающиеся иногда в кадиле обуглившиеся куски от ладана – это не что иное, как описанная выше подмесь или смолка.

Коптятся таким образом православные наши храмы плохими, с подмесью церезина, свечами, нечистым – тоже подмешанным – маслом лампадным и, наконец, фабрикованным в еврейских лавках ладаном, вместо благоухания распространяющим удушливый и противный смрад, оскорбляющим христианское чувство, оскверняющим св. место молитвы православных христиан и особенного присутствия Божия. Слава Богу, высшее духовное правительство обратило наконец серьезное свое внимание на подделку восковых свечей и лампадного масла и занято изысканием мер против этого зла. Можно надеяться, что оно обратит также внимание и на подделку ладана, а вместе примет и решительные меры против нее.

Но пока обращено будет должное внимание на указанное нами зло и явятся ожидаемые меры для борьбы с ним, не лишним считаем напомнить приходским пастырям, с церковными старостами, о том, что на них лежит прямая обязанность не покупать подмешанного ладана и не принимать его от прихожан в виде приношений в дни поминальные. „При покупке ладана“, говорится в Указах Св. Синода от 2 октября, 29 ноября и 13 декабря 1770г., „смотреть прилежно, чтобы фальшивого не было, оного не покупать и в церкви не принимать, а объявлять о том, кому следует в гражданском правительстве, где строгое производится разыскание“.

Каким образом исполнить налагаемую на пастырей и старост церковных Св. Синодом обязанность в Указах его от 1770г., т.е. как отличить фальшивый ладан от настоящего, свободного от употребляющейся ныне примеси к нему – смолки? Ответ на это дает настоящая заметка, с этой именно целью помещаемая в нашем издании.

В заключение не можем не упомянуть об одном на наш взгляд странном обычае употребления при каждении в городских церквах, вместо ладана, курительных порошков, составленных из душистых цветов и крупинок смолы. Употребление это составляет новизну, не имеющую примера в древней церковной практике и потому подлежит решительной отмене. В храме, как особом молитвенном месте, следует употреблять для каждений и особое вещество, т.е. ладан, употребление которого в Церкви христианской освящено многовековою ее практикою. Кроме того порошки менее, чем ладан, удобны для этой цели и потому, что они быстро сгорают и распространяют сильную копоть. Издаваемое, наконец, от хорошего ладана благоухание гораздо далее сохраняется и, по нашему мнению, значительно превосходит по своему качеству запах от самых лучших курительных порошков.

Городской священник П. П-ий

1) Псаломщик, овдовевший по первой жене и потом женившийся вторично, имеет ли право облачаться в стихарь для служения церковного?

По словам вопрошающего о. В-я О-ва (свящ. м. К-ка П-ской губ.), многие священники П-ской губ. дозволяют второбрачным псаломщикам облачаться в стихарь для служения церковного, между тем как иереи О-ской губ. решительно воспрещают двоебрачным псаломщикам ношение стихаря. Ввиду этого о. В-й О-в обращается к нам за разрешением означеннаго вопроса.

По возбуждаемому о. В-м О-вым вопросу приводим авторитетное мнение и распоряжение приснопамятнаго святителя Церкви русской, высокопр. Филарета митропол. Московского. В своей резолюции от 10 июня 1822г. (см. в Душеполез. Чтен. за 1872г. м июнь) высокопреосвященный архипастырь писал, что причетнику, посвященному в стихарь холостым, но потом женившемуся на вдове, не должно быть воспрещаемо ношение стихаря, »ибо не он (причетник) второбрачен«. По этой резолюции высокопр. Филарета выходит, что если причетник сам вступает во второй брак, то он лишается права на ношение стихаря. Да иначе и быть не может: вступающий во второй брак обнаруживает склонность к чувственности, – недостаток воздержания от плотских пожеланий, а Церковь дозволяет второй брак только из снисхождения к немощи человеческой; как же, после этого, псаломщику, вторично женившемуся, может быть дозволено ношение стихаря, как символа чистоты и непорочности священнаго чина (см. Симеона Солунск. толк. на литург.).

2) Не следует ли противодействовать распространению среди грамотных прихожан встречающейся рукописной молитвы святому священномученику Антипе от болезни зубной? Вот эта молитва:

»Архиерею Божий, священномучениче Христов Антипо преблаженне, иже апостолом сопрестольник, и святителем слава, ты еси; архиерею, церковное светило и утверждение веры, пред противными богоборцы дерзновенно Христа исповедал еси, и принеслся еси яко кадило благовонно, и яко агнец незлобив и мученик праведен, в вол медян разжжен ввержен, святителю, и мольбы благодарственныя в нем Богу и Отцу возсылая, яко солнце воссиял еси, и мучением своим томителя велиара до конца сокрушив; сего ради Христос тебя прослави на земли, всю вселенную осияваеши данною ти благодатию, страждущим от неутишимыя зубныя болезни цельбы подаеши, непрестанно призывающим тя с верою, и ныне, услыши мя грешнаго и недостойнаго раба твоего (имя рек) в час сей с верою призывающаго тя, тем же и молебное пение приносити ходатая и молебника к Богу предлагаю.

По сем рцы сие со умилением.

Архиерею Божий, священномучениче Антипо, услыши мя грешнаго раба твоего (имя рек), в час сей, в онже тебе моление приношу и помолися о мне грешнем ко Господу Богу о отпущении грехов моих, и нестерпимыя и неутишимыя зубныя болезни избави мя молитвами твоими святыми.

По сем три поклоны великие.«

Эта молитва буквально содержится в одной из древних южнославянских церковных книжек, именно Зборнике Дечанском (Белград. 1857г. Это нечто вроде краткого Требника) и служит выражением древнего и очень распространенного верования, по которому св. Антипе приписывается дар исцеления от зубных болей. В древних наших месяцесловах к имени св. Антипы прибавляется обыкновенно замечание: »иже благодать имать от Бога целити болезнь зубную«. Основанием для подобного верования бесспорно послужило то, что св. Антипа, как при жизни, так и по смерти прославился многими чудесными исцелениями от различных болезней. Поэтому мы не видим основания противодействовать распространению сказанной молитвы св. Антипе; в противовес распространенным в простонародье заговорам от зубной боли.

Что может священник сам сделать для улучшения своего положения в приходе и чего по праву может ожидать от прихожан?

I.

Не знаю как где, но в нашей местности, многопричтовой и многоприходной, положение пастыря-проповедника положительно плачевное. Ввиду у меня сельский батюшка, много лет служащий в одном приходе, зараженном расколом, с горячею душею и неутомимою энергиею на поприще своего служения Церкви Божией. С первых дней служения он горячо взялся за пастырское дело. Неопустительное проповедание слова Божия и в церкви и в приходе сделалось у него насущною потребностью. Днем батюшка мало бывает в своем доме – он в деревне приходской или исправляет требу, или беседует с домовладельцами и домочадцами их о том, как жить в мире с людьми, дабы угодить Богу, как жить в семье, в обществе – как чтить праздники Господни, посты и т.п., как воспитывать малых детей и проч. Настала ночь, часто далеко за глухую полночь, смотришь, везде и все в селении спит уж крепким сном, лишь у пастыря огонек в рабочей его комнатке: согбенный, он сидит за столиком и пишет пастырские поучения, углубившись в жизнь прихода с ее проявлениями, согласными или несогласными с законом Божиим… Наступает праздник или день воскресный, и приготовленные поучения говорятся с церковной кафедры; говорятся они нередко раз–два и три в один и тот же день, смотря по количеству и качеству слушающих и по празднуемому дню. В пример чего достаточно указать на празднование, напр., Священного Коронования в 1883 году, на празднование свв. равноапост. Мефодию и Кириллу в 1885 году, когда приготовленные в ночной тиши пастырские поучения сказывались и по заамвонной молитве, и пред молебствием и во время крестного хода – в земской сельской школе, и в волостном правлении, и опять в храме после крестного хода – все это в один и тот же день. Ревность пастыря, проникая вглубь прихода и просвещая ум и сердце прихожан, мало-помалу вызывает и развивает в них и в соседних прихожанах чувство признательности, уважения и благожелания к доброму пастырю. Не ускользает это и от внимания бдительного архипастыря: сердце его радуется о добром делателе в вертограде Христовом, – и в поощрение и освящение трудов пастыря он шлет ему свое архипастырское благословение. Ревность пастыря, осеняемая благословением святителя Церкви, еще более укрепляется и усугубляется. Приход в восторге, что батюшка их и „у начальства во внимании“. Архипастырь между прочим внимательно наблюдает за делателем добрым и, дабы как-либо не остыла ревность его, вызывает его к себе и при своем святительском служении, испросив пастырю сугубое благословение и помощь небесную, возлагает „по бедре“ его „набедренник“ – да проникнется все существо его силою многознаменательных слов: „Препояши меч твой по бедру твоей сильне… и наляцы и успевай“ и проч. Получив от архипастыря своего видимый знак духовного оружия, пастырь еще более и сильнее напрягает силы свои, и ревность его в пастырском деле достигает высших пределов… Забывает он уже земные попечения и всецело отдается своему делу, совлекая постепенно и с пасомых „ветхого человека, тлеющего по похотям прелести, и облекая в нового“. Сила любви пастырской проникает все глубже и глубже в сердце пасомых, и они видимо, так сказать перерождаются: забывшие Церковь Божию обращаются к ней, не ходящие на исповедь ежегодно исповедуются; храм Божий, прежде пустой в великие праздники, переполняется даже в воскресные дни, в лучших из прихожан наполняя душу благоговейным умилением с глубокою признательностию многозаботливому своему „батюшке“… Время идет и „батюшке“ готовится уже благословение от высшей церковной власти – дается скуфья. Восторг добрых прихожан пастыря „благословеннаго“ не поддается уже описанию… „Вот и преподобный у нас“, говорят они между собою, увидев скуфью на голове своего батюшки. „Когда бывало у нас, чтобы священники служили в шапочке преподобного Сергия“?! и т.п. Прекрасно! И чувства пастыря при этом, его благодушество и умиление также не поддаются описанию… – Но до зде благодушество и умиление доброго делателя – сельского пастыря.

II.

На светлом горизонте пастырского поприща давно уже носятся небольшие облачка; по незначительности своей они не возбуждают ни малейшего внимания и опасений батюшки. Не обращал он внимания на них даже и тогда, когда эти облачка сталкивались между собою, образуя какую-то временную темноту и потом опять разбегаясь. Время идет и облака уже гуще и дружнее носятся по горизонту, и, ощутив силу, заволакивают светлое небо и, сосредоточиваясь более в одном месте, темнеют все более и более… Вот сверкнула молния, слышится отдаленный гром… Появляется ветер, и грозное облако несется, разражаясь бесчисленными и сильнейшими ударами, приводящими в сильный трепет и ужас находящихся под нависшею тучею.

– Что это такое значит, думает в себе один собрат: за что Боголюбов получил архипастырское благословение? Давно ли и служит-то?! Не подбился ли уж он ко двору архиерееву?

– „Да что это и в самом деле, отцы святии“?! с нетерпением взывает он уже в праздничном собрании своих приятелей и не раз на вечеринках у них и у себя: „никак уж набедренник дали Боголюбову? Да он уж не в благочинные ли метит?! За что ему такая благоволенция? – Вот есть у нас и постарше его и поумнее, да и те такой милости не сподобились“.

– За деньги-то можно и протоиерейство купить нынче, – вставляет один многосведущий.

– Ну, где ему за деньги?! гол гольем; дом развалился – поправить не на что, ходит чуть не в опорках, рисует бедного Боголюбова зажиточный сотоварищ.

– Надо быть за проповеди дали ему набедренник: ведь он часто говорит поучения и сам пишет, высказывается один из добрых старцев.

– Что болтать-то мастер, да народ дурачить, гнуться, льстить пред ним… за то ему и награда?! – заявляет возбудивший суждение. – Да хоть бы проповеди-то были порядочные, а то грамматического смысла в них нет, правописание храмлет… Но и те большею частью списывает… Готовые-то и мы умеем говорить получше его, да не хотим – на выхвалку что ли?… Спишет, да скажет… Знай-де наших… Мы-де вот не яко же прочие, иные и т.п. Нет, он просто наушник, – к архиерею подбился, – вот ему и награда!

Пущенное слово – „не в благочинные ли метит“ скоро долетает до слуха благочинного с разными другими наветами и небылицами, и вот – благочинный, в один, два, три из объездов своих по ревизии, наводит справки с суждениями и умозаключениями о намерениях Боголюбова, мало-помалу теряя к нему свое доверие и „благие“ по „чину“ отношения.

Время идет, искра неприязни к бедному деятелю раздувается.

– Слышали ли, други, уж и вина-то ныне не пьет наш Боголюбов?! Как и быть благочинный!“ опять вызывая суждения в собрании друзей, говорит тот же, не долюбливающий Боголюбова, батюшка-товарищ.

– Да что еще выдумал, слышали ли: нынче он и хворь на себя накинул, а на самом-то деле запоем пьет. Вот и компании с нами не стал водить, – низко-де заниматься… Точно Бог весть какой выходец, а посмотришь – мужик мужиком, с мужиками возжается, а из порядочных людей у него никто не бывает.

– Как не как, а беда нам будет, если да сделают его благочинным, продолжает первый, – страшный формалист!… Да еще что выдумал?! Недавно говорил проповедь против картежников… Досталось тут и танцам, и пляскам, и всякому раздолью в праздники… Как будто мы и не понимаем, что и нам тут спичка в глаз… А что будет, как в благочинные-то вотрется?!

– Ну, налетит на ловкого, то и слетит как раз! – порешают голоса. Позорить священный сан не позволят… За одни проповеди такие можно его суду предать. Ведь мужики-то понимают, что не одни они повинны в праздничных грехах, а и наш брат не уступает им. Значит, хитрый наш проповедник возмущает народ против священников… За это и споет как раз карачуна.

Отмеченный такими суждениями Боголюбов делается уже положительно нетерпимым для своих недоброжелателей и особенно для своего благочинного. Сей последний уже принимает меры предосторожности: старается проникнуть глубже в жизнь семейную своего соперника, в его служение, отношения к прихожанам, к начальству, к церковному хозяйству, к отчетности и т.п. – Дело ревизий везде идет обычным путем, и везде, как и у Боголюбова, „все обстоит благополучно“; но Боголюбову пошли вдруг замечания, что у него то не исправно, другое не верно, в третьем хвастовство, в четвертом опущение, в пятом своенравие или немиролюбие, неподчиненность и мн. т.п. С таковым взглядом на Боголюбова мало-помалу знакомится и весь округ благочиннический. К вящшему горю Боголюбова, вдруг получается известие в одном из пасхальных №№ „Церковного Вестника“, что „Боголюбов“, в числе других, по представлению епархиального преосвященного, „за отлично-усердную по духовному ведомству службу награжден бархатною фиолетовою скуфьею“. Ни благочинный, ни подведомый ему сонм недоброжелателей Боголюбова и не предполагали такой чести ему. Зависть, презрение и вооружение разгораются в завистниках до жгучей боли. Поверенные благочинного, недоброжелатели Боголюбова, видя несносную скуфью на нем, уже нагло заявляют начальнику, что Боголюбов – человек неблагонамеренный, что он и „плут“, и „наушник“ у епархиального начальства, что „верно замышляет против благочинного сменить его и самому быть благочинным“, о чем уж будто бы „сам Боголюбов хвастает в своем приходе, или со своими приятелями“ и т.п.... Давно собиравшаяся таким образом туча начинает раздражаться и сверкать молнией. Высказываемая Боголюбовым в сведениях о пастырстве (представляемых архипастырю), по долгу клятвы священнической, сущая правда осмеивается в руках начальника и подвергается глумлению. Боголюбов, напр., пишет, что он, в продолжение года сказал десятки своих поучений, а в рецензии начальника против сего донесения: „лжет, так как в цензуру⁶⁰ представлено только „шесть“ и проч. и проч., и так далее и так грознее. Вот и анонимные письма на Боголюбова полетели к архипастырю; вот и доносы на него пошли за какое-то оскорбление благочинному, за неподчинение, ослушание, за несуществовавшие даже в мысли злоупотребления, растрату церковного имущества, документов и т.п., растрату или не бывавшую, или же хитроподделанную чрез услужливых иногда на сие членов причта, с которыми служит бедный Боголюбов. Начались дознания, формальные следствия, допросы прихожан. И добрый батюшка, – думают те, которые прежде не думали и фактически были убеждены в противном, – должно быть не таков, каковым казался до сих пор; извольте видеть, каков он значится по доносам на него. Бедная паства, принявшая присягу и выслушивая из уст о. следователя небылицу в лицах при отобрании показаний о своем батюшке, ужасается и при усиленных кознодействиях зложелателей глубоко разочаровывается в своем добром дорогом пастыре. Хорошо еще, если этот, подпавший суду, пастырь лично известен архипастырю и епархиальному начальству: тогда хотя и страшны удары грома для пастыря и для стада его, но по крайней мере не так гибельны для первого. Но если батюшка малоизвестен в высшей сфере, – тогда пропал он бедный! Весь почти округ собратий его, один по одному за своим начальником, вооружится на него!

В существе же дела батюшка мой, который имеется в виду в настоящем рассказе, только и недостатков имеет против требований современности, что живет в уединении и ревностен в своем служении, – особенно же в проповедании слова Божия; для развлечений никуда не выезжает, к себе же всех привечает и приемлет с полным радушием, любовью и доверчивостью; в карты не играет, табаку не курит; вино хотя и употреблял прежде умеренно, но со времени ужасного потрясения земли русской (1 марта 1881г.), так сильно потрясшего добрых сынов православного отечества, вовсе уже не употребляет; праздничные развлечения – карты, пьянство, пляски, танцы и т.п. преследует и своим примером и проповедью, и никогда сам не услаждался такими удовольствиями.

Не плачевное ли, после этого, положение сельского пастыря, вызывающего столько невзгод на себя за свою ревность к делу своего служения?! Не прискорбно ли сельскому пастырю, заботящемуся о своем и прихожанах своих спасении, видеть и переживать зависть, недоброжелательство и вражду к себе со стороны своих же сослуживцев – собратий? Ради блага Церкви и душевного мира между пастырями и пасомыми остается сделать одно: или нужно жить пастырям по образу мира в похотех плоти, гордости очес и словес, дел и стремлений, не вооружаясь на мир и яже в мире пастырским словом, или же, за свою ревность пастырскую по призванию и требованию долга не получать никакого на земле благословения или награды в поощрение, до дня страшного суда Божия и воздаяния, – что и слышится уже из уст недоброжелателей Боголюбова, обойденных наградами; или же, наконец, если награды необходимы в утешение и поощрение усердных тружеников, то ограждать их от всяких покушений зависти и клеветы, не допускать в угоду завистникам и клеветникам дознаний и следствий над тружениками, по крайней мере строжайше наказывать лживых празднолюбцев и бездельников, по зависти клевещущих на деятельных служителей Церкви. Как бы то ни было, но дознания и официальные следствия относительно деятельных и ревностных пастырей, производимые по письмам и доносам завистников и клеветников, сильно волнуют умы православного народа и роняют в глазах его самых безупречных пастырей, особенно если доносчики и клеветники остаются безнаказанными. Поясню сие: на батюшку моего, напр., было множество измышленных доносов явной клеветы. По всем этим доносам были дознания, допросы и по одному – следствие, до глубины души наконец возмутившее целый приход, не знавший за ним ничего, кроме примерного самоотвержения, бескорыстия и доброй ревности в своем деле. Да и по следствию он оказался таковым, не причастным ни единому же, взведенному на него доносами, злу. Что же из всего сего? Батюшка хотя и вполне оправдан, да народ-то остался сильно возмущенным в душе, тем более, что клеветники остались безнаказанными, и как безнаказанные продолжают свои козни и замыслы – не тем, так иным способом – против батюшки, выжидая опять удобного времени „грянуть“ на него, если удастся – „снять голову“ и народ возмутить тем еще более…

Иерей некий

II.

Прежде чем приступить к делу обучения и наставления детей вере и учению Христову, всякий пастырь обязан заранее выбрать и подготовить вопросы, о которых предстоит беседовать с детьми. Нужды нет, что эти юные слушатели по своему пониманию, своему слабому умственному развитию, стоят гораздо ниже обыкновенных слушателей ваших. Это обстоятельство не должно возбуждать в вас небрежного отношения к ним. Наставление детей требует с вашей стороны не менее старания, не менее труда и забот, как и наставление взрослых. Мелкий землевладелец, при возделывании своего небольшого участка земли, имеет такие же заботы, как и владелец обширных поместий! К тому же детский ум требует особенной пищи, которую не только нужно уметь выбирать, но и знать, как давать ее. Мать не только ломает хлеб: она крошит его, чтобы облегчить этим питание своему дитяти. Она произносит ему каждое слово по складам, чтобы слова эти тем легче запечатлелись в его уме, и чтобы путем этих слов оно могло вникнуть в мысли, выражаемые ими.

Возможно, что злой дух, из желания сделать ваши наставления бесполезными и бесплодными, станет внушать вам, что совершенно лишнее решать заранее, о каких вопросах следует вам вести беседы с детьми. Но не следует вам поддаваться таким внушениям, зная, что всякий, кто хочет с пользой учить детей и желает достойным образом исполнить свою далеко не легкую задачу, должен серьезно относиться к ней и тщательно изготовлять свои наставления, как относительно содержания, так относительно и формы их. По примеру божественного Наставника вам необходимо беседовать с детьми о самых возвышенных вопросах христианского учения, делая их, конечно, удобопонятными для слабого детского ума их.

В четвертой книге Царств мы читаем, что пророк Илия, тронутый слезами матери, потерявшей своего сына, захотел воскресить его. Чтобы совершить это чудо, он прилег на труп отрока, стараясь уменьшить размеры своего тела до размеров тела дитяти: „и ляже на отрочищи, и положи уста своя на устех его, и очи свои на очи его, и руце свои на руце его, и плесне свои на плесну его: и слячеся над ним, и дуну на него… и слячеся над отрочищем седмижды“ (4Цар.4:34–35). Согласно учению отцов Церкви, пророк, сжимающий размеры своего тела до размеров тела отрока, с одной стороны служит изображением Сына Божия, не возгнушавшегося уподобиться нам, взять на себя наши немощи, плоть нашу, плоть раба, чтобы избавить нас от вечной смерти. С другой стороны пророк служит образцом для священника, принужденного беспрестанно применяться в своей речи и наставлениях к детскому возрасту, к детскому пониманию, чтобы запечатлеть в их душах истины христианского учения. – Заметим кстати, что пророк не сразу достигает желаемого результата: „седмижды слячеся“. Следовательно достигает он этого только после некоторого труда, усилия. Такой же труд ожидает священника, призванного Богом поучать детей. По мере сил своих он должен применяться к ним, снисходить к ним, выражаться удобопонятною для них речью, чтобы сообщить им новую жизнь, жизнь духовную, небесную. А может ли достигнуть этого священник, если не будет подготовляться к этому заранее надлежащим образом?

Божественный Учитель не пропускал ни единого случая, чтобы побеседовать с детьми, сказать им что-либо. С особенною любовью смотрел Он на них, когда они толпились вокруг Него, даже в тех случаях, когда ученики думали, что сборища эти Ему в тягость. Когда Спаситель проповедовал где-либо, в народной толпе женщины – матери с детьми повсюду окружали Его, при этом естественно, что повсюду раздавались детский плач, крики, возгласы, прерывавшие Его речь, и мешавшие слушателям следить за проповедью. Ученики негодовали и пытались унять мешавших. Но их неуместное рвение вызывало только неудовольствие со стороны Спасителя: „Обращся же запрети им, и рече: не весте коеrо духа есте вы“. Оставьте младенцев в покое! не мешайте им плакать, кричать, смеяться: они по своему восхваляют Господа Бога! Написано бо есть: „Из уст младенец и ссущих совершил еси хвалу“ (Пс.8:3). Итак, отцы и братия, мы должны прилагать все свое рвение к возможно лучшему обучению детей и запечатлению в их сердцах учения Христа. При этом никакие трудности, никакие препятствия не должны служить нам помехой. И чем могли бы мы оправдать свое пренебрежение к наставлению детей, мы, на обязанности коих лежит проповедывание истины всем людям? Неужели юным возрастом своих слушателей? Но ведь они подрастут и будут тогда вправе требовать от нас наставлений, каких вправе требовать взрослый из пасомых нами. Прежде, однако, чем они подрастут, необходимо положить в их сердцах основание, чтобы впоследствии слова наши нашли уже подготовленную почву. Истина проникает в сердца и просвещает их не сразу, а постепенно. Необходимо сначала бросить зародыш, искру, едва приметную, но могущую со временем превратиться в лучезарное светило. Казалось бы, что искра эта, едва издающая блеск, не в состоянии разгореться. И действительно, она может совершенно погаснуть, если ее не будут поддерживать. Зародыш, брошенный в юные сердца, пропадет тогда бесследно, и вам придется начинать все с самого начала. Напротив того, искра эта может разрастись в пламя, если с вашей стороны будут приложены старания к поддержанию ее. Беседуя с детьми, в нарочитое время и при всяком случае повторяя им беспрестанно одни и те же истины, вы незаметно привьете их в их уме, укрепите в их памяти, запечатлеете навсегда в их душах и сердцах.

Благоприятный результат ваших забот и стараний по отношению к детям тем более верный, что, собственно говоря, с их стороны предвидится мало препятствий для вашей деятельности. Вы не встретите в них духа противоречия, наклонностей к непокорности, закоренелых привычек, на которые вы беспрестанно наталкиваетесь у взрослых. Дети не проникнуты ложными понятиями и взглядами, дающими отпор истине. Несмотря на все свои ухищрения и козни, злой дух не успел еще сообщить их юному уму своих коварных и гибельных заблуждений. Чаша всегда полна яда, но уста младенцев не прикоснулись к ней. Нельзя сказать, чтобы души их были совершенно невинны, так как от природы и дети склонны ко злу; но тем не менее детские души чутки к восприятию всего истинного, доброго и прекрасного, способны понять, полюбить и сохранить это навсегда. Не забывайте, что таинства Крещения и Миропомазания сообщили им благодатные дарования к восприятию божественной истины. Эти, невежественные дети, ничего еще не знающие, ничего не испытавшие, будут слепо повиноваться вам и с полным доверием исполнять все ваши наставления; каждое слово, сказанное вами, будет для них выражением истины. Из уст их вы не услышите вопросов, которые вам приходится выслушивать от взрослых: „неужели это правда? возможно ли это? ведь это противно здравому смыслу“ и т.д. и т.д. Для успешного достижения своей цели вам необходимо только повторять им одну и ту же истину в неизменном виде, дабы укоренить, укрепить ее в их памяти. Будьте уверены, что истина, запечатленная таким образом, никогда не изгладится, и ее не в состоянии будут заглушить никакие заблуждения, никакие страсти человеческие. Не переставайте поэтому, отцы и братия, наставлять и учить детей; пребывайте всегда верными служителями и последователями своего божественного Наставника и настойчивыми и неутомимыми деятелями в своем скромном, но важном призвании. Со временем, благодаря вашим заботам и стараниям, дети эти сделаются вашим утешением, гордостью, венцом вашим!

Все сказанное нами, отцы и братия, не голословно; оно находит себе подтверждение в деятельности Спасителя, который, как мы уже сказали, выбирал малых, не славных, невежественных для проповеди своего учения.

Трудности, какие представляет наставление детей в истинах веры и нравственности христианской, требуют, чтобы священник пользовался всяким удобным случаем для беседования с ними. Кроме бесед в школе он должен вести с ними время от времени и собеседования в церкви. Посещение священником школы грамотности имеет важное значение в деле воспитания детей. Посещать школу священник должен по крайней мере раз в неделю. Во время своих посещений он в состоянии будет убедиться в направлении, какое дают учители детям, в прилежании последних, их послушании, успехах и нравственности. Необходимо при этом дать детям несколько наставлений, сказать несколько слов поощрения, задать несколько вопросов из закона Божия, объяснить непонятное, а в следующее посещение потребовать от них повторения всего сказанного. Польза от частых посещений школы священником громадна, не только для учителей и детей, но и для родителей.

В Великий четверток отличие полагается прежде всего на утрени, а именно: Евангелие читается здесь непосредственно по пропетии тропаря: „Егда славнии ученицы“, для чего священнику, а если есть диакон, то и ему вручаются свечи сейчас же в конце тропаря и потом берутся по окончании чтения, по обычаю. Затем, литургия с вечернею и повечерие малое без всяких особенностей. С наступлением вечера, пред отправлением „Последования страстей Христовых“, прислуживающие должны прежде всего поставить посредине церкви аналой для чтения Евангелия и потом подать священнику кадило к началу службы для каждения во время: „Услышит тя Господь“ и т.д. После сего шестопсалмие, во время которого готовить выносные свечи, свечи для священнослужителей и кадило, как и для полиелея. Когда начнут петь: „Аллилуйя“ и „Егда славнии ученицы“ и священник понесет Евангелие на аналой, то идти пред ним со светильниками или подсвечниками, а равно также со свечами и кадилом, и, поставивши светильники на своем месте, пред аналоем, вручить свечи и кадило по принадлежности. По окончании каждения кадило берется и относится в алтарь, и затем, если служба совершается в приходских церквах, особенно без диакона, подается только по окончании шестого Евангелия: „Воини ведоша Иисуса“, – во время пения блаженных: „Во Царствии Твоем“ и т.д., причем каждение бывает „малое“, т.е. только около Евангелия и на местные иконы. В монастырях же и соборных церквах, где последование Страстей совершается „соборне“, каждение пред Евангелиями вторым, третьим, четвертым, пятым и шестым производится диаконом, а потому прислуживающие должны всякий раз подавать оное сему последнему, при начале пения антифонов по Евангелии, и далее во время пения „Блаженных“ по шестом Евангелии – пред седьмым, и чтения псалма 50-го: „Помилуй мя Боже“, по седьмом Евангелии пред осьмым. После этого евангельские чтения совершаются без каждения до Евангелия двенадцатого. Пред этим евангелием, а именно во время пения стиховных: „Вся тварь изменяшеся страхом“ снова подается кадило и совершается „великое каждение“, как и пред первым Евангелием, после чего кадило взять и высыпать, так как оно более уже не надобно. – При этом прислуживающие должны заранее условиться со звонарями, что на колокольне должны звонить во время чтения каждого из двенадцати Евангелий, чтобы сии последние, т.е. звонари знали, по какому сигналу или знаку звонить, и затем всякий раз давать им знать, когда звонить или посредством колокольчика, или свечи выставляемой в окне, видимом с колокольни и т.п.

В пятницу Великую – Царские часы совершенно в таком же порядке, как и накануне Рождества Христова и Богоявления Господня. Потом Вечерня Великая, которая отличается: 1) тем, что совершается в полном облачении. Для сего пред начатием ее должны быть заготовлены для священника и диакона все священные одежды, как и на литургии; 2) на сей же вечерне служба вся совершается священнослужителями со свечами в руках, как и на „Страстях“, и 3) читаются после паремий Апостол и Евангелие с особым пред тем прокимном, а потому, вручивши священнику и диакону свечи в начале вечерни, потом и здесь так же, как и на литургии, подавать кадило на каждение во время Апостола, ставить аналой диакону на своем месте для чтения Евангелия и т.д. – Но особенное священнодействие в Великую пятницу на вечерне составляет вынос плащаницы для поклонения народу на средину церкви. Ввиду этого священнодействия прислуживающие обязаны прежде всего еще до начала вечерни, а где часы соединяются с вечернею, то пред Царскими часами, уготовать посредине церкви особый стол для возложения на нем св. плащаницы, и стол этот, – ради торжества, – обставить возможно большим количеством подсвечников со свечами, а также и поставить посредине перед ним лампаду, или две и больше, возженные елеем. Затем, как только на „стиховнах“ начнут петь: „Слава, и ныне: Тебе одеющагося светом, яко ризою“, подать священнику или диакону кадило для каждения плащаницы, каковое совершается вокруг престола трижды, так же точно, как на преждеосвященной литургии, во время второй славы, пред святыми дарами, или пред св. крестом на Воздвижение во время: „Слава в вышних Богу“. В продолжение этого каждения готовить подсвечники, и взявши кадило у священника, если он служит один, ожидать, пока на „Благообразный Иосиф“ не будет поднята с престола плащаница для выноса на церковь. При этом прислуживающие должны также выходить пред плащаницею со светильниками северными вратами, как и пред св. крестом на Воздвижение, и подобно тому же остановиться на солее пред местными иконами, пока священник, остановившись в царских вратах, с плащаницей не возгласит: „Премудрость прости“. После этого плащаница несется к уготованному столу, – но не сразу полагается здесь, как напр. св. крест на Воздвижение, а в память погребения Господня обносится прежде раз или три раза, где как принято, вокруг стола, – причем также обязаны обходить пред священнослужителями и прислуживающие со своими светильниками, и только, когда по обхождении плащаница возлагается на столе, ставят и свои свечи возле сего последнего, по обычаю. Затем подается священнику кадило для нового каждения, а прислуживающий должен сейчас же сходить в алтарь, чтобы взять заранее приготовленный воздушек или покровец, и как только священник окончит каждение и приложится к плащанице, подать означенный – покровец сему последнему для покрытия лица Христова, чтобы народ, прикладываясь к плащанице, не касался земными, бренными устами своими божественного лика, пред которым трепещут ангелы и сонмы святых на небесах. – После сего конец вечерни и повечерие малое – по обычаю, с тою только особенностью, что канон на повечерии принято читать самому священнику пред плащаницею, для чего ставится пред плащаницею аналой с книгою и т.д.

В субботу Великую – начало утрени обычное. Во время пения тропаря: „Благообразный Иосиф“, когда священнослужители станут выходить на средину церкви пред плащаницу, вынести за ними свечи и кадило и подать их, кому следует, для каждения. По каждении кадило берется, и начинается пение „Непорочных“, статья первая: „Благословен еси, Господи“… „Жизнь во гробе положился еси“… По окончании этой статьи ектения малая, после коей подается другой раз кадило для каждения на вторую статью: „Достойно есть величати Тя“… Каждение малое. Подобно же этому подается кадило в третий раз по малой ектении на третью статью: „Роди вси песнь погребению Твоему приносим“, и наконец, в четвертый раз, когда эта статья кончится – и начнут петь тропари воскресные: „Ангельский собор удивися“. После этого священнослужители отдают кадило и свечи и входят в алтарь „на канон“, во время коего кадило подается на девятой песни, – между тем священнику и диакону готовится полное облачение, в которое они и одеваются к концу канона. – На „хвалитех“ снова возжигаются свечи и готовится кадило, и подаются священнослужителям по выходе их во второй раз пред плащаницу и по возглашении: „Слава Тебе, показавшему нам свет“, – для каждения на: „Слава в вышних Богу“. Когда затем священник поднимет плащаницу, то и свещеносцы должны идти пред ним со своими свечами до царских врат, или точнее, пред местные иконы, и остановившись здесь, ожидать, пока не кончится пение: „Святый Боже“ и, священник, стоя в царских вратах, не возгласит, как и в Великую пятницу, при выносе плащаницы: „Премудрость прости“. После этого хор начинает петь: „Благообразный Иосиф“, – и следует крестный ход с плащаницею вокруг храма „в память сошествия Спасителя по смерти своей во ад“. В это время свещеносцы также должны предшествовать со своими свечами, а если их побольше, то нести также запрестольный крест, хоругви и пр. Смотря по тому, где как принято, крестный ход этот совершается или один, или три раза, после чего, по возвращении в церковь и положении плащаницы на свое место, ставятся также и подсвечники и пр. и начинается чтение паремии. При этом чтении опять готовят кадило и подают оное на Апостоле, следующем за паремиею, для каждения диакону, а если диакона нет, то священнику, как и на литургии. За сим ектения сугубая и пр. до конца утрени, по обычаю.

В ту же субботу Великую для литургии готовит два облачения, одно сверху траурное, и второе под ним светлое, по преимуществу белое. Вместе с этим также надобно заготовить икону Воскресения Господня и всенощное блюдо с хлебами и проч. для благословения их. Первоначально священнослужители одеваются в траурные облачения, – и литургия идет обычным порядком, как литургия, совершаемая с вечернею, до Апостола. По прочтении Апостола, когда вместо: „Аллилуия“ станут петь: „Воскресни, Боже, суди земли“, священнослужители должны переоблачиться в светлые одежды, причем прислуживающие, само собою обязаны помогать им, по мере возможности, чтобы не затягивать время. В то же время другие из них, если их несколько, должны также покрыть светлым покровом аналои, что для чтения Евангелия и положения храмовой иконы, и на место последней положить икону Воскресения Христова ради имеющего сейчас последовать евангельского чтения об этом событии. Если же пономарь один, то он должен означенные аналои переоблачить до обедни, или во время паремий, и затем, пособивши священнику переоблачиться, положить икону Воскресения и т.д. После этого чтение Евангелия и пр. по обычаю, с тою только особенностью, что во время самого чтения необходимо подать священнику и диакону в руки свечи, как и при чтении Евангелия на вечерни в Великую пятницу. К концу литургии, всего лучше во время причастна, поставить перед плащаницею полиелейный столик и на нем всенощное блюдо с возженными свечами, и когда священнослужители выйдут для благословения оного, подать им кадило для каждения, и потом священнику книгу с открытою молитвою благословения и т.д., как на всенощном бдении.

Случается весьма нередко, что в течении Страстной седмицы приходится праздник „Благовещения Божией Матери“, вместе с которым привходят также и свои особые отличия в отправлении богослужения в эти дни. Так в понедельник или точнее сказать накануне его, когда в этот день случится Благовещение, совершается всенощное бдение полное с великою вечернею, литиею и благословением хлебов и пр., как на праздничном всенощном бдении вообще, – затем полиелей по третьей кафизме и т.д. Накануне же вторника, среды и четверга, всенощное бдение начинается великим повечерием, как накануне Рождества Христа и Богоявления, – потом лития, и пр., как и в понедельник, с тою особенностью, что в четверг Великий, или накануне его полиелей совершается сейчас после тропарей: „Днесь спасения нашего главизна“ и „Егда славнии ученицы“. Прислуживающие должны всякий раз знать и иметь в виду эти отличия, чтобы вовремя принять участие в литии, вовремя подать и устроить все нужное для полиелея и т.д. Если Благовещение случится в пяток Великий, то лития и благословение хлебов совсем опускаются, а полиелей праздника и прочее совершается на „Страстях“, после седьмого Евангелия, для чего, если служба совершается в особенности одним священником, да еще в приходской церкви, – пред седьмым Евангелием каждения не бывает, а подается кадило по его окончании, причем величание и пр. поются пред праздничною иконою, лежащею взамен храмовой иконы, пред местною иконою Спасителя. По совершении каждения полиелейного священнослужители должны остановиться снова пред Евангелием и здесь, отдавши кадило, читать Евангелие праздника и вместе страстное Евангелие восьмое, по уставу и т.д. Само собою разумеется, что по причине несовершения в этот день благословения хлебов, и в особенности, чтобы не прерывать чтения положенных Евангелий, елеопомазание теперь не должно быть совершаемо, а потому елей для сего священнику не подается. Что до субботы Великой, то сверх опущения в этот день литии и благословения хлебов на вечерни, и соединенного с этим елеопомазания, как и в Великий пяток, полиелей совершается здесь по пропетии всех трех статей „Непорочных“ и по окончании „Воскресных тропарей“, почему подавши кадило на статьи, не подавать на „Ангельский собор“, а вместо этого подать оное после малой ектении, следуемой за этими тропарями во время пения: „Хвалите имя Господне“, на величание праздника и т.д.

Благочинные, как известно, имеют право делать отметки в клировых ведомостях о поведении духовенства, им подчиненного. Обыкновенно духовенство того или другого благочиннического округа не знает о том, как благочинный аттестует его в клировых ведомостях. Такой порядок нам кажется нецелесообразным, и вот почему. 1) Люди вообще мало обращают внимания на свои нравственные недостатки; им кажется, что они, если не лучше, то и не хуже других. В силу такого заблуждения, они, незаметно для самих себя, впадают в ошибки и погрешности и легко могут доходить до нравственного падения, если от этого не удержит их что-либо стороннее. В применении к духовенству внешним средством, могущим предохранить его от нравственных недостатков, может служить до известной степени благочинническая аттестация, если она делается известной для духовенства. Конечно, сроднившихся с какой-либо страстью никакая благочинническая аттестация не переродит; но заблуждающихся относительно образа своей жизни она, сделавшись известной, побудит взглянуть на себя прямыми глазами, предостережет от дальнейших увлечений и несомненно понудит его к исправлению. – 2) Сами благочинные, как и все прочие люди, не чужды ошибок и могут погрешить в своей аттестации относительно поведения подчиненного им духовенства. Отсюда может выходить и действительно иногда бывает, что некоторые из подчиненных тому или другому благочинному, плохо аттестованные им, находятся на нехорошем счету у своего епархиального начальства, но не подозревают какой-либо провинности за собою и не имеют возможности оправдаться пред своим епархиальным начальством, не зная о плохой и незаслуженной отметке о своем поведении, сделанной благочинным в клировых ведомостях. – 3) Хотя благочинные не один год, а несколько лет сряду имеют надзор за своими подчиненными, но этот надзор не заходит далее официальных, кратких визитов своим подчиненным. А в таком случае самый нерадивый и неисправный подчиненный может предстать пред своим начальником в виде агнца и тем ввести благочинного в заблуждение, и наоборот, прекрасный во всех отношениях человек может навлечь на себя подозрение и неблаговоление благочинного какою-либо случайною неисправностию. Конечно, до благочинного может доходить тот или другой слух – сторонний отзыв о подчиненных его, – но, кажется, излишне и говорить о том, как ошибочно и совсем несправедливо было бы составлять мнение о поведении того или другого лица только по слухам.

Ввиду всего сказанного было бы весьма желательно, чтобы духовенство не оставалось в неведении относительно отметок своего поведения в клировых ведомостях.

Сельский иерей Орловской епархии

Евреи празднуют свою пасху в первое весеннее полнолуние. Св. Православная и западная Церкви, строго следуя постановлению первого Вселенского собора, празднуют св. Пасху после пасхи еврейской, в первое воскресение, после весеннего полнолуния. Но так как способ времясчисления у нас, евреев и западных христиан не одинаков, то и день весеннего полнолуния и пасхи определяется различно. Юлианский календарь считает днем весеннего равноденствия тот день, который считался таковым и во времена Никейского собора, т.е. 21 марта. Согласно с этим времясчислением первое весеннее полнолуние, или так называемая, „пасхальная граница“ (исправа) относится уже к 18 апреля, ибо мартовское полнолуние, случившееся в сем году 19 марта, по нашему календарю не считается весенним. Как во время 1-го Вселенского собора, так и в нашей Пасхалии начало весны относится к 21 марта, а потому и св. Пасху мы празднуем не в следующее воскресение после 19 марта, а в следующее – после 18 апреля, т.е. 24 апреля. – Евреи согласуют свое времясчисление с астрономическим, которое, как известно, значительно отличается от нашего юлианского и по которому весеннее равноденствие – 9 марта. В силу этого они мартовское, астрономическое полнолуние (15 марта) считают первым весенним, и потому пасху празднуют в марте. – Западные христиане хотя и считают по постановлению Никейского собора только те полнолуния весенним, которые случатся после 21 марта, но так как они по своему способу времясчисления (григорианскому) для соответствия своего года с астрономическим отбрасывают в настоящем столетии 12 дней, – то в настоящем году мартовское астрономическое полнолуние, приходящееся на 15 марта по нашему счету, они по своему – относят к 27 марта, то есть к числам после 21 марта. Вследствие этого на западе считают это мартовское полнолуние весенним и празднуют Пасху в воскресный день за 27 марта, т.е. 1 апреля, или 20 марта по нашему счету. Таким образом, празднуя св. Пасху значительно позже евреев, мы этим не только не нарушаем постановления Никейского вселенского собора о времени празднования св. Пасхи, но напротив строго ему следуем, придерживаясь, как сейчас мы видели, соборной хронологии более, чем астрономической. Преосвященный Мефодий, архиепископ Тверской и Кашинский, в своем сочинении „Правила пасхального круга“ (Москва, 1806г.) замечает: „постановлено не праздновать св. Пасхи в один день с иудеями, но в следующее воскресение после их пасхи, и именно после весеннего равноденствия, вопреки иудеям, которые отправляют свою пасху прежде равноденствия, как утверждает Вальсамом, патриарх Антиохийский (Vide pandectas canonum Beveregii)“.

П. П. П.

О разделе между членами причта доходов проскомидийных и за чтение молитв в домах прихожан. – В каких случаях может быть допускаемо погребение мирян в церковных оградах. – Порядок сношения духовенства с консисторией.

Исходя из разграничения причтовых доходов, сделанного в п. 3 указа Св. Синода от 11 декабря 1886 года за №21, Курский преосвященный следующим образом решил возникший в епархии вопрос о разделе между членами причта доходов проскомидийных и за чтение молитв в домах прихожан. 1) Так как проскомидия есть составная часть литургии, в совершении которой обязаны участвовать все члены причта – священник, диакон, если есть, и псаломщик, и так как во время совершения священником проскомидии, диакон и псаломщик равно заняты своим делом, входящим в чин литургии (диакон, стоя у жертвенника, читает помянник, псаломщик же читает часы или в свободное от этого время подносит к священнику от прихожан помянники и просфоры, а за неимением диакона иногда и прочитывает помянники вслух священника), то, значит, совершение проскомидии нельзя считать за такую церковную требу, которая исключительно принадлежала бы званию священника; а потому и доход, получаемый от проскомидии, нельзя относить к одному лишь священнику или к священнику и диакону, где есть последний, как их личное вознаграждение, но должно признавать за достояние всех членов причта, как участников в этом деле, подобно тому, как и доход от заупокойной литургии составляет общее вознаграждение всего причта, несмотря на то, что в совершении особенностей этой литургии участвует главным образом священник и, где есть, диакон. 2) Что касается дохода от молитв, совершаемых в домах прихожан, то по различию этих молитв и взгляд на принадлежность доходов от них одному ли священнику, или и прочим членам причта должен быть двоякий. Есть молитвы, совершаемые в домах прихожан одним священником, напр. пред праздниками Рождества Христова и св. Пасхи или при наступлении св. Четыредесятницы и т. п., – и есть молитвы, или правильнее – краткие чинопоследования с чтением ектений, с пением тропарей, сопровождаемые ношением по домам прихожан св. креста, икон и св. воды, как напр. в самые рождественские или пасхальные дни, а во многих местах и в храмовые праздники, и имеющие особенное для прихожан значение, как молитвенное освящение не только их самих, но и их жилищ; последнего рода молитвы должны быть совершаемы непременно всеми членами причта, как для большей торжественности этих молитв, так и по явной необходимости для их совершения не только священника, но и других членов. При совершении молитв первого рода труд лежит на одном священнике, и, следовательно, ему одному должно принадлежать и вознаграждение, подобно тому как напр. одному псаломщику принадлежит вознаграждение за труд чтения Псалтири при гробе умершего. Во втором же случае доброхотные даяния прихожан за молитвословия, совершаемые всеми членами причта, должны составлять общий причтовой кружечный доход, разделяемый по указанной норме между всеми членами причта. Руководясь таким взглядом на принадлежность доходов проскомидийных и от молитв в домах прихожан, можно а) избежать разных пререканий между членами причта и жалоб их относительно неправильности раздела доходов между ними и б) предотвратить ведущее ко многим неблагоприятным последствиям одиночное хождение каждого из членов причта по домам прихожан в праздники с так называемым поздравлением.

– Ставропольская духовная консистория напоминает духовенству епархии, что в силу указа Св. Синода от 12 апреля 1833 года, подтвержденного затем определением того же Св. Синода от 25 августа – 22 сентября 1882 года за №1690, погребение мирян при церквах в селениях должно быть допускаемо сколько можно реже и не иначе, как по особенному разрешению епархиального архиерея и по самым уважительным причинам, как-то: в благодарность создавшему храм своим иждивением или обеспечившему содержание причта и притом имевшему житие благозаконное и кончину непостыдную.

– Та же духовная консистория подтверждает духовенству епархии, что сношения его с нею по всем без исключения служебным делам должны быть производимы не иначе, как только чрез посредство благочинных.

Священник Могилевской епархии о. П-ъ Б-кевич заявляет о своем желании знать: 1) могут ли беременные женщины быть восприемницами и после погружения младенца в купели воспринимать его на свои руки? 2) о рождении и крещении детей, родители которых временно проживают, следует ли делать надписи на документах их родителей и на каких именно документах? А священник той же епархии о. И-ъ Т-ский выражает свое недоумение относительно того, совершительные слова таинства Миропомазания (»Печать Дара Духа Святаго«) произносить ли однажды, или столько раз, сколько частей тела у новокрещенного помазывается св. миром.

Первый из означенных вопросов касается местного обычая, по которому беременные женщины, призванные к восприемничеству, сами не приносят младенца для крещения, не стоят возле купели с восприемником, а сидят где-либо вдали, не берут на свои руки младенца и после погружения его в воду, а вместо себя поручают воспринимать младенца от купели крещения какой-либо другой девице. Очевидно в основании этого местного обычая, описанного самим же вопрошающим, лежит какое-либо поверье, которое никак не может быть оставляемо без внимания просвещенным пастырем, а следовательно и самый обычай, обоснованный на народном суеверии, должен быть искоренен просвещенным пастырем. Второй вопрос возникает из недостаточного знакомства с существующими постановлениями, которыми требуется о рождении и крещении младенца родителей, временно проживающих, делать надлежащие надписи на документах их, а к таким документам относятся или паспорты, по которым те или другие лица временно проживают, или отпускные билеты нижних военных чинов, уволенных в бессрочный отпуск, или указы об отставке и формулярные списки чиновников военного и гражданского ведомства. Все означенные документы должно требовать от временно проживающих не только для того, чтобы сделать надлежащие надписи на них о рождении и крещении детей иноприходных, но и чтобы сделать безошибочную запись в метриках об имени, отчестве, фамилии и звании родителей, временно проживающих, а равно чтобы знать законнорожденность или незаконнорожденность их детей. Третий вопрос должен быть решен в том смысле, что совершительную формулу таинства Миропомазания (»Печать Дара Духа Святаго«) должно произносить столько раз, сколько частей тела у новокрещенного помазуется св. миром, так как в противном случае, если бы эту формулу произносить однажды, то приходилось бы некоторые из указанных частей тела у новокрещенного помазывать св. миром, не произнося никаких слов, даже если бы разложить эту формулу по слогам, то и тогда не представилось бы возможности при произнесении ее помазать миром все положенные части тела новокрещенного.

З.

Вот уже 900 лет прошло с тех пор, как св. равноапостольный князь Владимир ввел у нас на Руси христианство; 900 лет мы, пастыри Церкви, трудимся на поприще введенной им веры; 900 лет добиваемся поднять религиозно-нравственное состояние нашего народа. Но в продолжении этих 900 лет много ли мы успели? Народ наш и в настоящее время не далеко ушел в познании христианства. Почему он остался таким, а не сделался иным, во все тяжелые условия этого явления мы не будем входить. Ближе к нашему сердцу будет то обстоятельство, что помимо всех тяжелых условий развития нашего народа, в религиозно-нравственном его воспитании была и с нашей стороны ошибка. Показать эту ошибку с тою целью, конечно, чтобы мы, пастыри Церкви, ее исправили – вот цель, а вместе и предмет настоящей статьи.

Известно, что Господь Иисус Христос для достижения высочайшей цели Своей Церкви – освящения людей грешников и воссоединения их с Богом – даровал следующие три существенные и необходимые средства:

1) Даровал Церкви Своей божественное учение и учредил в ней чин пастырей и учителей.

2) Установил в Церкви Своей св. таинства и вообще священнодействия, а вместе учредил и чин священнослужителей или строителей Таин Божиих.

3) Наконец, учредил в Церкви Своей духовное управление и управителей, облеченных властью пасти Церковь, и вследствие этого, вязать и решить.

Вдумываясь в эти три существенные средства Церкви, мы видим, что первое из них – божественное учение – имеет своею областью преимущественно ум человека и должно быть направлено именно на него, поскольку вообще учение, как знание, относится к интеллектуальной способности человека. Цель этого средства та, чтобы просвещать людей светом спасительной веры и наставлять их блюсти вся, елика заповедал нам Христос (Мф.28:19–20); второе – св. таинства и вообще священнодействия – касаются всего человека с его душой и телом, но общий их результат – спасительная благодать изливается Духом Святым в сердце человека (Рим.5:5) и рождает свои плоды, имеющие свое начало в нем же, т.е. человеческом сердце (Гал.5:22). Цель этого средства та, чтобы освящать людей и созидать их в жилище Божие духом (Еф.2:22); наконец, третье средство – духовное управление имеет своим объектом волю человека, насколько вообще управление имеет дело с этою именно силою души. Цель этого средства – руководить людей к животу вечному (Ин.21:15–17; 1Тим.5:19, 20, 22 и др.).

Итак из рассмотрения данных Церкви трех средств мы приходим к следующему выводу: Господь Иисус Христос, давший три существенных средства Церкви, захватывающие всего человека – душу его и тело, требует, чтобы он – человек – и воссоединялся с Богом весь, душою и телом. Для исполнения этого требования Он и поставил нас, пастырей Церкви. Мы должны вести всего человека к Богу и всеми данными нам средствами: сердце – таинствами и вообще священнодействиями (1Кор.4:1; Мф.9:38, 24:20; снес. Иак.5:14 и др.), – ум – божественным учением (Мф.28:19, 20), а волю – своею властью „вязать и решить“ (Мф.16:19, 18:18; 1Тим.5:19, 20, 22 и др.).

Уклониться от этих наших обязанностей по отношению к человеку или игнорировать одно какое-либо из данных нам средств Богом мы, пастыри Церкви, не вправе. Первое произвело бы нарушение гармонии, как вообще во всем человеке, так и в частности в душе его, по которой (гармонии) все силы его должны получать полное развитие, ибо они для того и даны, чтобы развиваться, а не закапываться в землю. Не дать полного развития душе и в частности уму – значит лишить человека сознательной веры и сделать его тростью, ветром колеблемой; не влиять на сердце – значит лишить человека самой веры, у которого почитание Бога будет только выражаться устами, а сердце будет далеко отстоять от Него; не влиять на волю человека, не ограничивать ее, значит сделать его не творящим воли Господа или веру его лишить добрых дел. Если же мы не дадим человеку религиозно-нравственного образования совершенно, – то этим лишим его всего человеческого и сделаем из него животное.

Второе же, помимо всего этого расстройства в человеке, повело бы с нашей стороны неисполнение требования Спасителя и нарушение данных нам заповедей, по которым мы обязаны учить, священнодействовать и „вязать и решить“, не опуская ни одну из этих наших обязанностей. Посмотрим теперь, исполняли ли мы, пастыри Церкви, в продолжении 900 лет требование Спасителя и не уклонились ли от наших обязанностей по отношению к нашим пасомым и к тем средствам, данным нам Богом, о которых мы говорили выше?

Самое верное средство узнать о всем этом, – это взять самих наших пасомых в настоящее время и по плодам судить о дереве. Если наши пасомые высоко стоят в религиозно-нравственном отношении, то, конечно, цель Церкви достигнута и мы, пастыри Церкви, стоим вне всякого упрека; если же наоборот, – наши пасомые безрелигиозны и нравственно распущенны, то мы несем заслуженный нами упрек и виноваты в их воспитании. Посмотрим же на наших пасомых.

Многие из наших пасомых не знают ни молитв, ни заповедей, ни символа веры; не имеют правильного понятия о Боге и о самых главных догматах христианской веры; – суеверны, верят разным приметам, колдовствам и наговорам; легко увлекаются всяким ветром учения, легко увлекаются во всякий раскол; вера у них вообще бессознательная, отчего они привержены только к обрядовой стороне христианства; не тверды они и в нравственных началах. Для беспристрастного созерцателя ясно, что наших пасомых мало коснулось божественное учение, и ум их не озарен спасительным светом Христовой веры. А если так, то мы, пастыри Церкви, стало быть, мало их учили, мало преподавали им божественное учение и оставили ум их блуждать в темноте, т.е. одно из данных нам Спасителем средств мы игнорировали, как мало нужное и мало идущее к делу.

В самом деле, 900-летнее обучение нами наших пасомых божественному учению было, можно сказать, самым незначительным. Пастыри Церкви учили только тогда, когда хотели, не всегда сознавая необходимость этого. Один пастырь Церкви учил всегда свою паству, другой учил, но редко, а третий и совсем не учил. Один наставлял своих пасомых в божественном учении и говорил проповеди каждую службу; другой, поступив на его место, не считал нужным обучать их и не сказал ни одной проповеди во все время своего служения; третий, поступив на его место, поучал, но изредка… Таким образом, народ наш где был озаряем божественным светом, а где блуждал в темноте; темнота у него сменялась светом и свет – тьмою. Божественное учение уподоблялось искре, то там, то здесь появляющейся, то там, то здесь потухающей. Вот она появилась – и исчезла; не было ничего – загорелась; здесь увеличилась в яркий свет спасительной веры – и вдруг пропала… снова загорелась, но так, что едва-едва ее видно… При таком свете нетрудно было заблудиться путнику, ибо свет был непостоянный и неполный. Мы видели, что он заблудился и не скоро найдет дорогу…

Но посмотрим и еще немного на наших пасомых. Многие из наших пасомых не всегда отличаются еще повиновением Церкви и исполнением ее требований: постом едят скоромное, в праздники работают и мало ходят в храм Божий. Их не останавливают от совершения каких-либо преступлений и грехов: не редкость слышать в народе следующую фразу: „все равно поп простит“! Эта уверенность в получении прощения грехов сделала то, что иные думают, что Церковь по отношению к ним не имеет никакой силы и власти. Когда на одну крестьянку положена была епитимия, то она ушла за 60 верст от места своей родины, и там ее разрешили от всех грехов. Когда ту же крестьянку один пастырь стал убеждать покаяться в своем грехе, – незаконном сожительстве, то она задала ему вопрос: „а разве это грешно“? И не только наш народ не раскаивается в подобных грехах, но подчас бывает и очень рад совершенному им греху. Так одна крестьянка была очень рада своему греху, потому что ей окружной суд присудил с виновника платить три рубля в месяц на прокормление незаконно прижитого ею ребенка. – „Шутка – три рубля, говорила она, где их возьмешь? На полу не подымешь? Не согреши – ничего бы и не было!“ А крестьяне, узнав об этом, решили: „теперь девкам грешить можно!“

Ясно, что для нашего народа согрешить против Церкви ничего не стоит, и он спокоен совестью, если, совершив какое-либо преступление, не попался в руки гражданской власти.

После этого нетрудно понять и причину подобного явления и спокойствия совести в нашем народе. Мы так приучили народ постоянно прощать его, что он это считает уже нашей обязанностью; постоянно прощая, мы тем самым не указывали ему, что Церковь имеет власть и силу еще и „вязать“. Не указывая на последнее, мы не указывали и на то, что грешно и что не грешно; – что добродетель, а что и порок; таким образом, не один стал жить только естественным законом, как и язычники, которые и без средств, данных нам Богом, естеством законная творят, однако больше беззаконная, чем законная… Воля без употребления нами средства „вязать“, не знала и не знает ограничения со стороны Церкви; а если так, то мудрено было бы ожидать хорошего. Сказать все это проще будет так: мы, пастыри Церкви, в религиозно-нравственном воспитании народа не часто пользовались и еще одним средством, данным нам Самим Господом для достижения цели Церкви, и именно: своею властью „вязать и решить“. Это средство утрачено нами, или лучше – сокращено.

Таким образом, из всех данных нам Богом средств, у нас осталось одно – это таинства и священнодействия, которыми мы и вели наш народ к освящению и воссоединению с Богом. Это средство всегда было употребляемо нами и упрекнуть нас в неупотреблении его нельзя. Нетрудно догадаться, почему мы отдали преимущество этому средству, а не какому-нибудь другому. Средство это издревле было обставлено строгими законами, и употребление его обезопасено во всех отношениях. Известно, что пастырь Церкви, если не будет ни хоронить, ни крестить, ни совершать браки, ни вообще священнодействовать, то скоро потеряет свое пастырство. Не так строго были обставлены законами другие два средства – божественное учение и власть „вязать и решить“. Не учить, или не прощать грехи своей пастве для пастырей Церкви было все равно: закон не пресекал злоупотреблений в этих средствах, и пастыри Церкви эти средства считали для себя необязательными: учили они – ладно, не учили – тоже; прощали грехи – хорошо, не прощали – тоже, да еще, пожалуй, и не хорошо. Вследствие этого и вышло: наш народ остался без просветительного света для своего ума и без руководствования от своих пастырей к животу вечному со стороны воли; божественное учение мало преподавалось нами, а власть „вязать и решить“ почти потерялась. О всех последствиях этого мы говорили. Ошибка наша в воспитании народа видна сама собою и видно также и то, как ее можно поправить, так как всем известна пословица: „чем ушибся, тем и лечись“.

Священник Николай Иустинов

Подделка восковых свечей и деревянного масла, употребляемых при богослужениях Православной Церкви, в самых широких размерах и самым бесцеремонным образом допускаемая, к сожалению, самими православными торговцами, – давно уже обратила внимание наших просвещенных архипастырей и вызвала с их стороны не только обличение, но и зависящие меры к устранению или хотя ограничению зла. Но до сих пор, кажется, еще не было обращено или мало обращалось внимания на один предмет, постоянно употребляемый при богослужениях христианской Церкви, на вино⁶². Употребляемое в самом важнейшем из таинств – Евхаристии и претворяемое по молитве священнодействователя в святейшую кровь Христову, вино представляется предметом высочайшей важности и, само собой разумеется, должно вполне соответствовать высоте и чистоте таинства.

Известно, что Православная Церковь, по примеру Иисуса Христа и преданию святых апостолов, установила употреблять при совершении таинства Евхаристии виноградное естественное вино и притом, для ближайшего сходства с кровию, красное, растворенное водою в воспоминание воды, вытекшей с кровью из прободенного ребра, и на основании того, что – по преданию (Иустин философ, Ириней) – сам Иисус Христос совершил Евхаристию на вине, растворенном водою (см. 6 Вселенск. Собора правило 32). Таковым определением само собою отвергается всякая подмесь или подделка вина другим каким-либо веществом. Третье правило апостольское (см. книгу правил св. ап-л и соборов) повелевает извергать от священного чина епископа или пресвитера, который принесет к алтарю, т.е. употребит в Евхаристии вместо вина приготовленный из чего-либо другого напиток. Между тем к вящшему прискорбию всех пастырей и истинных чад Церкви, нужно сказать, что употребляемое у нас в России для литургии вино по большей части есть не натуральное и заключает в себе значительную подмесь красящих и подслащающих веществ, иногда же представляет настоящий отвар из разного рода ягод, только по вкусу и цвету подобный вину, в самом же деле не могущий даже носить название вина. В этом случае вся вина за подделку вина падает на спекуляцию, которая стала подделывать вино с целью извлечения из продажи его больших барышей. И хотя спекуляция не имела в виду прямо фальсификацию богослужебного вина, но подделывая предметы всеобщего потребления, она не пощадила и таких предметов, которые имеют высокое назначение быть употребляемыми для святейшего таинства Тела и Крови Христовой. А что виноторговцы именно не могут считать себя безупречными в подделке богослужебного вина, в этом убеждает нас существование в продаже так называемого церковного вина (с прибавлением иногда: сладко-церковное, горько-церковное и т. под.), о котором положительно можно сказать, что оно представляет какую-то неопределенную смесь вина с посторонними веществами.

Не будучи специалистом, мы не можем с достоверностью сказать, чем и как подделывается то или другое вино. Способов подделки бесчисленное множество, и большая часть из них составляют секрет тех виноторговцев, которые выделывают в России иностранные вина из доморощенных материалов. Но считаем нужным обратить внимание на некоторые чаще других практикующиеся способы, ставшие известными уже и публике по разным журнальным статьям. Отчеты о сельскохозяйственных выставках, происходивших и у нас в России и заграницей, и произведенные над винами экспертизы показывают, что вина подделываются салициловым натром, глицерином, сахаром, даже свинцовыми белилами и т. под. В частности красные вина подделываются соком из ягод бузины (Sambucum), кошенилью, сабуром, пережженным сахаром и пр. Во избежание окисления вина, в продаже употребляются так называемые вареные вина, сладкие (кипрское, малага, марсала, мальвазия, рагум и т. под., конечно, русского изделия), которые у нас в России вывариваются из изюма (засушенных ягод винограда), с примесью других ягод и плодов (черники, ежевики, слив и т. под.). Для придания вину крепости, его спиртуют, т.е. вливают в него значительную долю спирта, хлебного или картофельного. Для очищения от мути прибавляют салициловый натр. Чтобы вино имело приятную для вкуса терпкость, при выделке его не отделяют от него виноградных зерен, а раздавливают или даже нарочно растирают их, что и придает вину требуемую терпкость. Если же сего не сделано при выделке вина, то требуемая терпкость достигается прибавкой свинцового сахара или даже белил; а в красных винах терпкость и вяжущее свойство сообщается прибавкою сока бузины. Этот же сок или отвар сабура, раствор кошенили придают красному вину приятный красный цвет. Сладость и густоту придает вину глицерин. Аромат, или букет, сообщают настои душистых трав, или проще – прибавка одеколона, лавандовой воды и других аптечных снадобий. Некоторые из указанных примесей признаются даже необходимыми для придания вину надлежащей чистоты или сохранения его от окисления и порчи. Другие же употребляются с прямою целью выдать дурное, низкого качества вино за хорошее, высокопробное, следовательно, с целью продать дешевый товар за дорогой, или фальшивый за настоящий. Известно, что и в глубокой древности подправляли вина разными пряностями, но то делалось с целью удовлетворить некоторым странным прихотям вкуса. Так римляне подмешивали в лучшее фалернское вино гвоздику, корицу и т. под. Но в настоящее время подделка вовсе не имеет в виду подобной цели. Ее цель не столько угождать вкусам потребителей, сколько – обманывать вкусы примесью сторонних веществ. И потому подделывают не только торговцы, или фабриканты разных напитков, но подделывают и сами виноделы, т.е. первоначальные владельцы виноградных садов. Цель всех такого рода людей – продать по более высокой цене вино низкого качества, или какую-нибудь самодельную смесь продать за вино.

Спрашивается теперь: что же мы имеем под видом вина и какое вино употребляем для богослужений? Мы уже заметили, что торговля и барышничество не пощадили и самых священных предметов потребления и без различия продают вино для богослужений наряду с вином, подаваемым к столу, одинаково фабрикуя и то и другое. Итак, вместо вина мы имеем для богослужений, по большей части, какую-то смесь, аптечную микстуру, хотя – может быть – и безвредную для здоровья и даже приятную для вкуса, но на самом деле не заслуживающую названия вина. Благочестивое чувство, конечно, должно возмущаться от подобного бесцеремонного обращения с предметами, употребляемыми для таинств; но одним чувством здесь не отделаешься. Не превращать же священников в акцизных чиновников, которые могли бы следить за правильностью продажи цельного и неподдельного церковного вина и преследовали бы строгостью законов всякое злоупотребление в этой продаже! Нам кажется, дело можно бы устроить проще и целесообразнее так:

У нас в России, благодарение Богу, есть довольно местностей, где производится вино в таком количестве, что его достаточно не только для внутренней торговли, но и для вывоза за границу. Кавказ и Закавказский край, Крым, Бессарабия, Земля войска Донского, Туркестан, вообще почти весь юг Европейской и частью Азиатской России – производят вино хорошего качества и в большом количестве; в случае же нужды производительность их может быть значительно увеличена. Следовательно, с этой стороны мы можем считать себя обеспеченными; такой важный предмет потребления, как вино для богослужений, найдется у нас на месте, и в достаточном количестве; нам нет надобности выписывать его из-за границы, как выписывается напр. деревянное масло.

Чтобы воспользоваться естественными богатствами нашего отечества и иметь настоящее вино для литургии, епархиальному начальству каждой епархии следовало бы обратиться с запросами и предложениями к виноторговцам тех местностей, где производится вино, чтобы они приняли на себя обязательство доставлять чистое, не фабрикованное красное вино для целой епархии или даже одного какого-либо уезда, по условленной цене. В отношении сей последней нужно преследовать, разумеется, не дешевизну вина, а его качество и цельность: потому что требованием дешевизны вопрос о вине поставлен был бы на почву торговых интересов и наверное попал бы в руки, если не жидов, то такого рода торговцев, которые не уступят им в искусстве извлекать выгоды из всякого рода торговых сделок. Цель соглашения епархиальных властей или даже духовенства с виноторговцем должна быть именно доставление сим последним цельного, хорошо выдержанного вина. В центральном городе каждой епархии или уезда мог бы быть устроен общий склад, из которого духовенство известного округа могло бы выписывать оптом или по частям потребную для их церквей пропорцию вина.

Сколько нам известно, Киево-Печерская Лавра уже сделала почин такому ходу дела, вошедши в соглашение с одним из известных виноторговцев Крыма относительно доставки вина для всех лаврских церквей. Точно также и многие из крымских виноторговцев, владеющие значительными запасами крымского вина, изъявляют полную готовность принять на себя обязательства по доставке вина⁶³ на целые епархии и сами готовы устроить общие склады, если на то последует приглашение или одобрение епархиальных властей.

А. В. И.

В статье „Средство облегчить труд священника при исповеди говеющих в Великий пост“ (№12) познакомил я читателей с теми порядками, которым следую при исповеди прихожан в Великий пост. Не могу утверждать, что такие порядки заведены только у меня одного, но рад буду, если кому-либо из собратий принесу хотя малую пользу сообщением их. Последнее предположение побуждает меня продолжить свою речь о том же предмете.

В предыдущий раз сказал я, что принимаю исповедников не только по пятницам, но и по субботам и накануне преждеосвященных литургий. Многим покажется это неудобным. В пятницу и субботу измучишься с исповедниками и рад немного отдохнуть накануне предстоящей воскресной службы, до исповедников ли тут? в воскресенье служба продолжительная; а если будут еще причастники, то еще более устанешь сам, да и для богомольцев будет обременительно. Вот возможные возражения против моей практики. Эти возражения я называю своими искушениями, потому что мне лично приходится бороться с ними. Не далее, как в понедельник 1-й седмицы причт мой обратился ко мне с вопросом: „неужели и нынешний пост будете принимать исповедников на воскресные и на преждеосвященные литургии? нельзя ли этот порядок прекратить? только канитель одна; придут пять человек, читай им правило; да и прихожане обижаются, что в воскресенье служба длинна и без причастников; кому придти-то, так придет и на пятницу“. Как видит читатель, порядки мои обременительны прежде всего для причта: диакону и псаломщику надоедает читать правило готовящимся к причащению. С материальной точки зрения они правы, а идея служения еще темна в их сознании. Вопрос причта разрешили сами прихожане. Когда ездили мы по приходу с великопостной молитвой, прихожане спрашивали меня в присутствии причта, буду ли я и нынешний пост принимать исповедников на воскресенья и на праздники, объясняя при этом, что многим хочется придти на воскресенье. Я отвечал, что буду, и прихожане остались довольны. Если рассуждать строго, так пожалуй это и поблажка лености или религиозной беспечности: во весь год не хочется иному прихожанину пожертвовать двумя рабочими днями для исполнения своей религиозной обязанности. Может быть и так; но я рассуждаю несколько иначе. Хочется известному прихожанину моему причаститься св. Таин, да в рабочие дни обстоятельства не дозволяют: во 1-х, ему хочется причаститься непременно на первой неделе, во 2-х, дорога зимняя кончается, а он взял на срок возку (поставку какого-нибудь материала) и боится, как бы ему из-за двух дней не потерпеть убытков, а человек он одинокий, вместо себя послать некого. Если бы можно было причаститься в воскресенье, так он причастился бы, не терпел или не опасаясь никаких убытков. Как знать, будет ли настолько сильно в нем религиозное чувство, что победит материальные расчеты? А если не победит?! Тогда он останется, не исполнивши долга. Ввиду этого, я считаю необходимым снисходить к его нуждам, предоставляю ему свободу в выборе времени для исполнения христианского долга.

Есть еще другая польза в увеличении количества дней для приема исповедников. Так как большая часть исповедников в субботу и накануне преждеосвященных литургий бывает из числа тех, которые в противном случае пришли бы в пятницу, то чрез это уменьшается число исповедников в пятницу и увеличивается количество времени для исповеди пришедших. Приведу примеры из нынешней практики. Прошла еще только одна неделя Великого поста. Всего исповедников было у меня 136 чел. В пятницу на субботу было 95 чел., в субботу 18, в воскресенье на понедельник 23 чел. (в понедельник была преждеосвященная литургия, потому что 14 марта у нас праздник иконе Феодоровской Бож. Мат.). В субботу и воскресенье были больше мужчины домохозяева и, по заведенному, холостая молодежь. 95 человек исповеданы в 10 часов, 18 – в 3 часа, а 23 – в 3½ часа, всего на исповедь 136 человек употреблено 16½ часов. Так как в числе 136 чел. было более половины малолетков, коих я исповедую от 15 до 20 чел. в час, то на исповедь каждого взрослого у меня пришлось средним числом 12 минут. Конечно и это время малое для того, чтобы внимательно исповедать каждого, хотя разрешительную молитву я читаю над многими исповедавшимися вместе. Сообразно с нуждой исповедующегося вышеозначенное время или сокращается, или увеличивается. Приходят на исповедь лет 10–15 не бывавшие. С таким проговоришь 20 и 30 минут, чтобы размягчить его огрубевшее сердце и дать ему возможность проследить всю в небрежении проведенную жизнь. Да и не одни давно не бывшие нуждаются в особом внимании священника. Подходит женщина, убитая горем. Возможно ли отпустить ее, не облегчивши ее горя, или не давши советов в перенесении его? Невольно употребишь на это лишние 10 минут. А что было бы, если бы всех 136 чел. пришлось мне исповедать в один день, напр. в пятницу? Более 10 часов я не мог бы уделить на исповедь их, считая в том числе и утро субботы, в крайнем случае 11 часов. Тогда мне пришлось бы исповедать с меньшим вниманием, и не бывшему на исповеди 10–15 лет и всем, требующим особого внимания, уделить никак не более 10 минут. Так и бывало у меня в первые годы моего служения. Найдет в первую пятницу человек 150–200. Исповедаешь, а сам смотришь на часы, как бы не употребить на одного человека лишних 5 минут. Выбиваешься из сил, ночь не спишь, как об этом и замечено было в прошлой статье, и все-таки человек 30 и более останется не исповеданных, коих я исповедал в субботу после обедни, а причащал в воскресенье. Видя, что я не поспеваю исповедать в пятницу, прихожане стали ровнее распределяться по всем неделям Великого поста. Кому есть возможность, стали ходить во второй половине поста. Для сокращения времени сами прихожане советовали мне исповедать малолетних партиями, по несколько человек за раз, но согласиться с этим советом я не мог. Исповедуя каждого малолетнего порознь, я спрошу его, какие знает он молитвы, кто научил его молитвам, заставляю прочитать какую-нибудь молитву. Благодаря этому, я узнал, что многие дети научены молитвам от детей же, ходящих в школу и радуюсь за плоды школьного ученья, и теперь тем, которые не знают молитв, уже велено учиться у старших братьев или сестер, ходящих в школу, а последних спрашиваю, учат ли они молитвам младших братьев и сестер, и внушаю, чтобы учили. Грамотного спрошу, есть ли у него какие-нибудь божественные книжки дома, читает ли он их хоть накануне праздников по вечерам и кто его слушает. Кто ответит, что читает и что отец с матерью и дедушка с бабушкой слушают его, порадуюсь, воображая такой семейный вечер.

В минувшие дни заметил я еще вот что: одна женщина была на исповеди в пятницу, а муж ее пришел в субботу, или муж был в субботу, а жена пришла в воскресенье на понедельник. Вместе прийти они не могли, не на кого было оставить дом, но несмотря и на это они оба вместе постились, готовясь к принятию св. Таин, и только на день раньше один другого причастились, после чего вместе же станут и воздерживаться от греха из уважения к таинству. Мысль об этом меня утешает. А исповедавши их почти непосредственно одного за другим, я имел возможность ближе познакомиться с их внутренней семейной жизнью и мог избежать ошибки в назначении епитимий, где таковые оказываются необходимыми, помня данную вчера одному супругу епитимию, сегодня не назначать другому епитимии, исключающей возможность исполнения первой, или наоборот.

Не отрицаю, что много лишнего труда прибавляю себе принятыми порядками и, греховный человек, иной раз хочется и самому отдохнуть в субботу после трудов, а тут, смотришь, идут исповедники. Вчера выхожу после литургии из церкви и думаю: неужели и сегодня будут исповедники? А к ограде подходит крестьянин и спрашивает: „мне хочется завтра причаститься, позволите ли остаться“? Вспомнил я, что он завтра именинник, и сказал ему, оставайся. После литургии же ездил за 6 верст причастить больную, а приехавши отпевал взрослого покойника. Устал порядком. Иду в 5 час. к вечерне, а в церкви собралось 23 чел. исповедников. Оглядел и, увидавши, что больше все домохозяева, пожелавшие воспользоваться двумя кряду нерабочими днями, и из них некоторые лет 10 не бывали на исповеди, утешился от пришедшей на меня скорби, этого искушения, и при помощи Божией исповедал их после вечерни, не торопясь.

Сельский священник П. П.

Обязанности прислуживающих в праздник св. Пасхи собственно начинаются с вечера накануне ее прежде всего правильною постановкою ночного чтения „Деяний Апостольских“ и наблюдения, чтобы таковое не прекращалось в течении всего времени от начала до пасхальной полунощницы. В то же время вместе со священнослужителями прислуживающие должны все в церкви прибрать и устроить по праздничному в собственном смысле этого слова, везде все почистить, приладить, поставить, где надобно и где только можно, новые свечи, положить для священнослужителей самые лучшие облачения и т.д. В тех церквах, где существует обычай переодеваться священнослужителям в разные ризы на каждой песни канона, – „в воспоминание многообразных явлений Господа ученикам Своим по воскресении“, – расположить ризы так, чтобы они, по возможности, действительно поражали своим разнообразием, примерно таким образом, чтобы после белой следовали красные, потом зеленые, потом желтые, далее синие и т.д. Затем, с приближением двенадцатого часа, за полчаса или более, или менее до начала пасхальной утрени, позаботиться, чтобы церковь по возможности облагоухать смирною, ладаном и другими благовонными курениями по указанию священника или от усердия верующих, и как только начнется пасхальный звон, сейчас же осветить всю церковь везде, где только для сего найдется возможность. К концу пасхальной полунощницы, по положении плащаницы на престоле, готовиться к крестному ходу, для чего сверх светильников взять также икону праздника и другие иконы, напр., знаменательную икону храма и проч., тут же приготовить кадило, диакону свечу и священнику пасхальный тресвещник, а если такового не имеется, то свечу и священнику и сейчас же вручить оный по принадлежности после отпуста полунощницы. После сего в крестном ходе прислуживающие должны участвовать точно так же, как в крестных ходах вообще. Когда священнослужители остановятся пред западными дверями храма для начатия пасхальной утрени, то и прислуживающие должны со всем крестным ходом остановиться тут же, и не иначе входить в церковь, как после того, когда священнослужители сами войдут в нее, „изображая собою Христа Воскресшего“. Вошедши в церковь, прислуживающие ставят свои свечи на обычных местах, а икону Воскресения полагают на аналое, где прежде лежала плащаница, и затем отправляются в алтарь, по обычаю. В это время произносится великая ектения, к концу которой готовить кадило и подать оное священнику, как только он сам или с диаконом пропоет первый ирмос канона: „Воскресения день“. По каждении храма взять кадило и снова подать по пропетии ирмоса третьей песни: „Приидите пиво пием новое“, – и так на каждой песни канона до осьмой включительно. На девятой песни, если есть диакон, то он кадит один, почему на этой песни и кадило подается ему. Если же нет диакона, то священник и здесь кадит так же, как и на других песнях. Дальше ексапостиларий: „Плотию уснув“, хвалитны и во время пения пасхальных стихир: „Да воскреснет Бог“… „Пасха священная нам днесь показася“… лобзание священнослужителей с верующими. Как только лобзание это окончится, не медля, поставить пред царскими вратами аналой с развернутою на нем книгою, напр., Триодью, где полагается огласительное поучение св. Златоуста: „Аще кто благочестив и боголюбив“, для чтения такового священникам по уставу. Затем ектения сугубая и проч., отпуст утрени и пасхальные часы, во время коих, если литургия имеет быть непосредственно после утрени, готовить все нужное для литургии, т.е. воду для умовения рук, вино и воду на проскомидию, воздухи для покрытия св. даров и проч. Существует в иных местах обычай, что освящение артоса совершается также после утрени, или точнее сказать, между ею и литургиею; для сего во время пения первого или шестого часа прислуживающие должны вынести артос на средину церкви, на тот стол, где лежит икона Воскресения Господня, и здесь положивши его, приготовить кадило и свечи для каждения, а также и воду для окропления и книжку с молитвою „на освящение артоса“ (в Дополнительном Требнике), и потом все это подать, кому следует, как только священнослужители выйдут на средину церкви для освящения. После сего, когда священник с диаконом помолятся пред литургией и священник возгласит: „Благословенно Царство“, снова подать ему пасхальный трисвещник или свечу и кадило и свечу диакону для каждения в начале литургии, и по окончании каждения все это взять обратно. Дальнейшее продолжение литургии на Пасху идет так же, как и на обычной литургии, за исключением только того, что во время чтения Евангелия подаются священнику и диакону свечи в руки, и если несколько диаконов, и они читают Евангелия на разных местах храма, то у каждого из них должно быть хоть по одному прислуживающему со свечами для держания оных во время чтения, по обычаю. Кроме того, так как Евангелие в первый день св. Пасхи читается со звоном, то прислуживающие так же должны давать знать, когда звонить звонарям, как и на „страстях“.

Вечерня в день св. Пасхи совершается, как и утреня, в полном облачении, – и, по окончании девятого часа, начинается так же, как и литургия, с крестом и свечами и каждением и т.д. Потому до прихода священника прислуживающие должны приготовить все, как и для литургии, и потом подать кадило и свечи, как только священник возгласит к вечерне: „Благословен Бог наш“. Затем, все остальное, как на великой вечерни до входа. Во время пения великого прокимна: „Кто Бог велий, яко Бог наш“, зажечь подсвечники и свечи для священнослужителей, и подавши последние по принадлежности пред началом евангельского чтения, во время самого чтения стоять около престола с подсвечниками до самого окончания онаго. Что касается следующих дней Светлой седмицы, то от утрени понедельника до литургии в субботу все отличие их состоит в том, что как утреня и вечерня, так и литургия начинаются здесь каждением с крестом и свечами, для чего кадило и свечи должны быть подаваемы каждый раз в свое время, как указано в первый день св. Пасхи. В субботу святую с окончанием литургии оканчивается и пасхальный порядок службы, и в ту же субботу вечера всенощное бдение совершается по обычному порядку воскресной службы. Исключение здесь состоит только в том, что в неделю Фомину на утрени не поются „воскресные тропари“, а вместо их полагается особенное величание применительно к воспоминанию дня, а потому и прислуживающие должны в данном случае поступать так же, как указано в полиелейные праздники „с величанием“. Кроме сего в субботу светлую, а равно и в Фомино воскресенье бывает еще раздача артоса, вследствие чего прислуживающие должны в субботу после утрени или в воскресенье после всенощного бдения напомнить священнику, чтобы прочитал „молитву на раздробление артоса“ (в Дополнительном Требнике) и потом до литургии или во время литургии разрезать артос или сколько их будет в церкви, на столько частей, чтобы примерно достало для раздачи всем, присутствующим в церкви. Частицы артоса нарезанные таким образом сложить на блюде, и как только священник выйдет пред царские врата на: „Буди имя Господне“ для раздачи артоса, поднести к нему блюдо с частицами и держать до тех пор, пока частицы не розданы будут всем, подобно тому, как это делается с антидором в обыкновенное время. Если же артоса бывает много, и держать его на блюде прислуживающему будет неудобно, то во время причастного вынести и поставить аналойный столик и на нем блюдо с нарезанными частицами артоса, на солее у царских врат, с правой или левой стороны их, смотря по указанию настоятеля, так, чтобы священнику удобно было отсюда брать частицы в руки и раздавать народу. Когда одно блюдо освободится, ставить на него другое и т.д., пока раздача не совершится, по уставу.

Наконец и здесь о празднике Благовещения, ввиду того, что он также может случиться в самый день св. Пасхи или в один из дней Светлой седмицы. Если св. Пасха придется в день самого Благовещения, 25 марта, как это будет, напр., в 1912 году, то полиелей праздника и только один полиелей и проч. совершается во время канона после 6-й песни, – а если случится в понедельник, вторник или среду Светлой недели, то присоединяется лития на обычном месте во время Великой вечерни, и потом полиелей и проч. сейчас после великой ектении на утрени. Подобно этому совершается служба и великомученику Георгию и вообще великим и храмовым святым, когда празднование им приходится или переносится (как, напр., в текущем 1888 году – праздник великомученика Георгия с субботы „Великой“ на понедельник Светлый) на один из дней Светлой седмицы. Сообразно этому должны действовать прислуживающие, уготовляя все нужное для полиелея на св. Пасху во время 6-й песни, а в другие дни на литию во время просительной ектении и на полиелей во время ектении великой и т.д.

III.

„Невозможно оспаривать справедливость ваших слов“, скажет тот или другой священник: „я первый не прочь был бы применить на практике все ваши советы. Но где же взять нужное для этого время? Ведь все время, каким мы располагаем, всецело уходит на исполнение других священно-пастырских обязанностей наших“.

Мы предвидели, отцы и братия, заранее это возражение, но находим его неосновательным. Во-первых, обратим внимание на слова, с какими ап. Павел обращался к Коринфянам: „аще бо и многи пестуны имате о Христе, но не многи отцы, о Христе бо Иисусе благовествованием аз вы родих“ (1Кор.4:15). Каждый из вас не только может, но даже должен держать подобную речь к детям своего прихода. Действительно, телесные родители одарили своих детей жизнью физическою, органическою, телесною; вы же сообщили им через таинство Крещения жизнь духовную, небесную, вечную. Как на обязанности первых лежит забота о телесных, физических нуждах детей, так на вашей лежит удовлетворение их нужд душевных, гораздо более важных, чем нужды телесные. Далее, вы приняли детей в лоно Церкви; вы вписали их имена в книгу, где находятся имена всех избранных; вы приняли их обещания и клятвы; вы были в данном случае посредниками между ними и Господом Богом. Вам поэтому необходимо заботиться по мере сил своих, чтобы они не отпали от Церкви, не нарушили своих клятв и обещаний, и чтобы имена их не были вычеркнуты из книги, куда вы сами вписали их. Во-вторых, позвольте спросить вас, отцы и братия, неужели у вас так мало времени, чтобы было фактически невозможно уделить часть его заботам и попечению о детях? Мы вполне согласны, что время коротко, особенно для тех, кто знает ему цену; мы согласны тоже, что оно незаметно проходит, потому что часы, из которых оно состоит, в свою очередь состоят из минут, последних же никогда нельзя назвать настоящими, так как они быстро сменяются одна другою. Мы уверены, однако, что времени этого вполне достаточно для исполнения всех обязанностей наших, конечно, если мы не истратим даром ни одной денежки из этого драгоценного капитала.

Припомним себе св. отцов и учителей Церкви; обратим внимание на труды Оригена, Иоанна Златоуста, Амвросия, и на столько других известных вам! На первый взгляд кажется, что одной жизни недостаточно для составления этих огромных произведений, так велико количество томов, и так обширно и разнообразно содержание их! К тому же не все произведения их дошли до нас. Между тем авторы этих произведений были тоже священнослужителями, епископами, трудились беспрестанно на пользу Церкви, не имея и тысячной части средств, какими располагаете вы. Они беспрестанно поучали христиан, проповедывали им слово Божие и, конечно, не относились равнодушно к делу наставления детей. Как же после этого священнику деятельному, всецело преданному своему призванию, не найти времени для попечения о детях? Следует только зорко следить за собою, вести самую регулярную жизнь, распределить все свое время не только по часам, но и по минутам, и тогда времени хватит на исполнение всех обязанностей, а среди этих обязанностей заботы и попечение о детях занимают видное место.

Может быть, детское невнимание, рассеяность, небрежность, непонимание своих обязанностей отбивают у вас охоту и желание заниматься ими? Но следует ли удивляться всем этим недостаткам детского возраста? Ведь в борьбе с этими недостатками, в противодействии им, в исправлении их и заключается наша задача. В этой борьбе наше призвание и для нее Божественный Учитель поставил нас охранителями своего стада. Неужели же мы окажемся недостойными надежд, полагаемых на нас Спасителем? „Сыне человечь, вся словеса, яже глаголах с тобою, возми в сердце твое… Стража дах тя дому Израилеву“ (Иез.3:10, 17). Я поручил вам, говорит Господь Бог устами пророка, оберегать дом Израиля!.. „Вси ослепоша“, неужели и вы окажетесь недостойными стражами, не умеющими оберегать стадо? „Вси пси немии не возмогут лаяти… и суть лукави, не ведяще смысла, вси путем своим последоваша, кийждо уклонишася в лихоимство свое“ (Ис.56:10, 11). Нет, отцы и братия! Не будем подобны пастырям, о которых говорит пророк! Не будем предпочитать своих личных дел обязанностям своим! Напротив того приложим все усилия, чтобы побороть дурные детские наклонности, удесятерим, усотерим свои заботы, чтобы искоренить из сердец младенцев зародыши зла, будем охранять их от всякого дурного влияния и будем для них всегда добрыми любящими, нежными, справедливыми, всецело преданными их счастью и спасению отцами. Будем помнить слова Спасителя; „Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе“ (Мф.25:40). Не будем считать своего призвания по отношению к детям, своих забот и попечений о них пустыми и малозначущими. Такими они могут показаться в глазах людских, но Господь Бог оценит их по достоинству. Апостол Павел говорит: „быхом тиси посреде вас, якоже доилица греет своя чада» (1Фес.2:7). „Яко младенцем о Христе… млеком вы напоих, а не брашном“ (1Кор.3:1–2). Так понимали свое призвание св. мужи, всецело посвятившие себя делу наставления детей. Так понимал его Иоанн Златоуст, восклицавший: „что может быть величественнее образования и воспитания юношества?“ Последуем этим примерам, не будем уставать на тяжком пути своем, не поддадимся отчаянию, если усилия наши, труды и заботы не увенчаются желаемым успехом. Вникнем в слова Апостола: „ты же трезвися о всем, злопостражди, дело сотвори благовестника, служение твое известно сотвори“ (2Тим.4:5). Будем трудиться по мере сил своих, чтобы, явившись в день страшного суда пред лицем Всевышнего Мздодателя, иметь полное право сказать: „се аз и дети, яже даде ми Бог“.

Послание к Титу

Глава 1

Ст. 1–4. Павел раб Божий, Апостол же Иисус Христов, по вере избранных Божиих и разуму истины, яже по благочестию, о уповании жизни вечныя, юже обетова неложный Бог прежде лет вечных, яви же во времена своя слово Свое проповеданием, еже мне поручено бысть по повелению Спасителя нашего Бога, Титу, присному чаду по общей вере, благодать, милость, мир от Бога Отца и Господа Иисуса Христа Спаса нашего. – Апостол безразлично употребляет выражения первого стиха: иногда он называет себя рабом Христовым и апостолом Божиим, а здесь наоборот. По вере, т.е. для веры, – для того, чтобы избранные Божии поверили мне, чтобы я научил их; или так: Я – Апостол для того, чтобы избранные чрез меня уверовали и познали истину благочестия, т.е. Иисуса Христа; или еще так: то, что я – Апостол и что избранные поверили мне, – это случилось не по чему-либо другому, а потому, что я познал истину благочестия. Что же это за истина? Иисус Христос. Не напрасно Апостол прибавил: познанию истины, яже по благочестию, потому что бывает познание истины и не по благочестию, напр., знание какого-нибудь искусства. О уповании жизни вечныя. Познание истины могло бы служить само по себе достаточною наградою; оно даже лучше тысячи наград, но всещедрый Бог дарует за него еще и награду – вечную жизнь: к познанию истины, говорит Апостол, в надежде жизни вечной. Вечною он назвал ее по отношению ко всему иудейскому, где было обетование только настоящей жизни. Юже обетова неложный Бог. Если Он неложен, то исполнит, конечно, то что обещал. Прежде лет вечных. Не вследствие позднейшего какого-либо совета или раскаяния, говорит Апостол, Бог предопределил это, но от начала, – а быть возлюбленным от начала – величайшая честь. Яви же. Что же Бог явил во времена своя, т.е. надлежащие? Обетованную прежде лет вечных жизнь, так как слово Его, или Христос, есть Жизнь и жизни Податель. Поэтому сказавши, что Бог обещал нам жизнь, Апостол не присоединил потом: яви же во времена своя обетованную жизнь, а: слово свое проповеданием, так как слово Его, т.е. Иисуса Христа, есть истинный Виновник и Податель этой жизни. Проповеданием, т.е. явно, открыто. Еже мне поручено бысть. Словами: еже мне поручено бысть, и: по повелению… Бога Апостол показывает, что он необходимо и неизбежно, хочет ли, или не хочет, должен проповедовать, – и как бы говорит: и ты, Тит, делай это. Титу присному чаду. Мог он быть только чадом Апостола, так как был крещен им, но не присным, если бы стал грешником. Причиною же того, что ты истинный сын мой, говорит Апостол, служит общая вера. Он хвалит Тита, говоря, что и сам он не имеет в вере ничего более, чем Тит. Иначе: Тит – сын апостола Павла, потому что он был научен Павлом вере, а по общей вере, т.е. по крещению, он – брат Павла: один Отец у них – Иисус Христос и одна мать – купель крещения. Благодать, милость, мир. Вполне естественно благопожелание благодати и милости для Тита, как учителя. Если ты, говорит Апостол ему, не будешь править народом при помощи этих кормил, т.е. благодати, милости и мира, то опрокинешь корабль Церкви.

Ст. 5–6. Сего ради оставих тя в Крите, да недокончанная исправиши и устроиши по всем градом пресвитеры, якоже аз тебе повелех. Аще кто есть непорочен, единыя жены муж, чада имый верна, не во укорении блуда, или непокорива. Видишь ли, что апостолы разделили между собою всю вселенную как бы один дом и каждый из них делал свое. Вот истинный образец Христов! Где угрожала опасность, он сам идет, а где ожидала честь, он посылает учеников. Тита апостол Павел оставил в Крите для поставления по городам епископов, потому что он раньше его самого поставил епископом. И смотри: Апостол не стыдится писать ученику: доверши недоконченное мною, потому что он заботился только об одном, именно – о спасении всех. Устроиши по всем градом пресвитеры. Апостол не хотел, чтобы весь большой остров Крит был подчинен одному епископу, но чтобы каждый город имел своего пастыря, – пресвитерами же он называет здесь епископов. Аще кто непорочен. Жизнь его должна быть чиста от всякого упрека, и никто не должен иметь повода заподозрить его жизнь. Единыя жены муж. Он должен знать одну только законную жену. Апостол заграждал этим уста еретикам, гнушающимся брака, так как и после брака можно достигать епископства, – но второбрачного, как достойного осуждения, он не допускает до этого. Чада имый верна. Кто детей своих не исправил, как может исправить других людей.

Ст. 7–8. Подобает бо епископу без порока быти, якоже Божию строителю: не себе угождающу, не гневливу, не пиянице, не бийце, не скверностяжательну, но страннолюбиву, благолюбцу, целомудренну, праведну, преподобну, воздержательну, держащемуся вернаго словесе по учению, да силен будет и утешати во здравем учении, и противящияся обличати. – Без порока быти, т.е. быть безукоризненным, это общее требование, обнимающее собою все, что будет затем сказано. – Яко Божию строителю. Велико достоинство, необходима и великая бдительность. Не себе угождающу (μὴ αὐθάδη) – не дерзким). Кто не может господствовать над собою, каким образом будет господствовать над другими? Не пиянице (μὴ πάροινον) не наглым, не обидчиком, – не бийце, не поражающим совести братий, – не скверностяжательну, вовсе не стяжательным, потому что всякое стяжание, хотя бы оно и казалось справедливым, для епископа – скверно, – преподобну, чистым от страстей, – воздержательну, не только относительно пищи, но и относительно всякой страсти, – держащемуся вернаго словесе, т.е. или истинного, или преподаваемого верою, а не соображениями разума; поэтому-то Апостол и прибавил: по учению, показывая этим, что и без внешней мудрости можно учить. Не умственные доказательства нужны здесь, как бы говорит он, а наставление и польза. Да силен будет и утешати в здравем учении. Это будет зависеть и от его благоразумия, и от познания священного Писания; здравое же учение есть то, которое учит и догматам истинным, и жизни правой. И противящыяся обличати. Кто не знает, как бороться с врагами и пленять всякий разум в послушание Христово, тот не сделает ничего из того, что должно.

Ст. 10–11. Суть бо мнози непокориви, суесловцы, и умом прельщени, наипаче же сущии от обрезания, ихже подобает уста заграждати, иже вся домы развращают, учаще яже не подобает, сквернаго ради прибытка. Апостол указал на самый корень, из которого произрастает уже все остальное. Непокорный человек сам не хочет повиноваться, а желает повелевать и начальствовать над другими; но ведь получивший начальство в Церкви должен и учить, а кто вследствие своей непокорности начнет учить прежде, чем сам научится, тот естественно оказывается пустословом и обманщиком. Наипаче же сущии от обрезания. За властолюбие порицал их и Иисус Христос. Принявши веру, они вероятно еще не исцелились от этой болезни. Ихже подобает уста заграждати. Если епископ, которому вручено предстоятельство и руководство других, не умеет изобличить и заградить уста пустословам и обманщикам, то он является виновным в погибели тех, которые погибают от пустословия и обмана. И прекрасно сказано: уста заграждати, т.е. чтобы сила обличений не позволила им сказать ни одного слова, чтобы при этом и слушающие получали пользу. Учаще, яже не подобает, сквернага ради прибытка. Нет ничего такого, к нарушению чего не склонила бы эта страсть.

Ст. 12–14. Рече же некто от них, свой им пророк: Критяне присно лживи, злии зверие, утробы праздныя. Свидетельство сие истинно есть. Еяже ради вины обличай их нещадно, да здрави будут в вере, не внимающе иудейским баснем, ни заповедем человек отвращающихся от истины. Спрашивается, зачем Апостол привел языческое свидетельство и подтвердил его, хотя оно было не одобрительно? Но в чем же состоит самое свидетельство? Критяне выстроили гробницу Зевсу. По этому поводу какой-то поэт говорит: „царь, критяне выстроили тебе гробницу; но ты не умер, а будешь жить всегда“. Часть этого же изречения составляют и следующие слова: Критяне присно лживи и т.д. Апостол и сказал, что слова эти справедливы. Но если верно это свидетельство поэта, то значит Зевс бессмертен?! На это нужно сказать то, что Апостол признал справедливым в свидетельстве поэта только то, что критяне названы лживыми. Поэтому он и выразился так: свидетельство сие, т.е. свидетельствующие о том, что критяне лживы. – Но с этим, конечно, всякий согласится; однако зачем же Апостол привел языческое свидетельство? Отвечаем: критян особенно должно было пристыдить то, что свидетельство об их нечестии Апостол заимствовал у их же писателя. Так как они не доверяли нам, то Апостол выставил обвинителей из их же числа. Так иногда устроял и Сам Бог: маги, занимавшиеся астрономией, были убеждены в рождении Иисуса Христа посредством явления звезды; волхвы были убеждены, что бедствие послал на народ Бог израильский, – были убеждены тем, что коровы повезли кивот завета в землю израильскую (как и сами они предложили) (1Цар.6); Саул был убежден чревовещательницей, потому что верил ей. Во всех этих случаях проявилось снисхождение Божие. А если Иисус Христос и затем Апостол запрещали демонам говорить, то это нисколько не противоречит вышеуказанному; это были только знамения, которые могли убеждать; но не встречалось необходимости убеждать народ посредством того, чему он верил. Еяже ради вины обличай их нещадно. Так как некоторые из них безрассудны, то построже обличай их, потому что кротостью их нельзя убедить. Да здрави будут в вере. Здрав в вере тот, кто не привносит в нее ничего извне, ни из иудейского, ни из языческого. Не внимающе иудейским баснем. По двум причинам все иудейское называется баснями, во-первых потому, что время его уже прошло, а во-вторых потому, что даже тогда, когда оно имело свое значение, то и тогда оно было только прообразом истины, а не сама истина. Ни заповедем человек. Здесь Апостол разумеет (вероятно) разные наблюдения относительно пищи, последствия которых сами собою очевидны.

Ст. 15–16. Вся убо чиста чистым, оскверненым же и неверным ничтоже чисто, но осквернися их и ум и совесть. Бога исповедуют ведети, а делы отмещутся Его, мерзцы суще и непокориви и на всякое дело благое неискусни. Но зачем данный иудеям закон имел постановления относительно нечистой пищи? Бог дал такой закон не потому, что сама пища была нечиста, а для того, чтобы обуздать чрезмерную невоздержанность иудеев и безразличное употребление пищи. Чистота или нечистота пищи собственно зависит от расположения принимающих ее. – Все по природе своей чисто для тех, которые не наблюдают в этом случае никаких мелочей, в противном же случае все становится нечистым, не будучи на самом деле таковым. Один только грех – не чист. Оскверненным же и неверным ничтоже чисто. Все делается нечистым потому, что осквернено помышление, подобно тому, как для больного все неприятно вследствие самой болезни. Но осквернися их и ум и совесть. Пища не представляет собою никакой нечистоты, но у них не чисты ум и совесть, – по своему личному предположению они считают некоторые яства нечистыми. Бога исповедуют ведети, а делы отмещутся его… Это действительно нечистота: вера без дел мертва.

Меры к устранению замедлений при производстве дознаний и следствий. Ставропольская духовная консистория предписывает: 1) лицам, производящим дознания и следствия, на случай неокончания их в узаконенный месячный срок, доносить епархиальному преосвященному и местному благочинному о причинах, воспрепятствовавших окончить таковые, и о мерах, принятых к устранению этих мер, и 2) благочинным иметь наблюдение за своевременным окончанием дознаний и следствий и доносить епархиальному преосвященному о замедлившихся из них, с объяснением причин замедления и своих распоряжений, направленных к ускорению производства замедлившихся дознаний и следствий.

Запрещение духовенству вмешиваться в дела прихожан и писать им прошения. Астраханская духовная консистория строго подтверждает духовенству епархии, чтобы оно, в точное исполнение §29 Инструкции благочинным, ни в каком случае не позволяло себе вмешательства в дела прихожан, а также не позволяло бы себе не только писать им, но и подписывать за них каких бы то ни было прошений.

К сбору доброхотных приношений на нужды церкви. Калужская духовная консистория объявляет духовенству епархии к руководству и неуклонному исполнению в надлежащих случаях, что, в силу действующих по духовному ведомству узаконений и по смыслу примечания к §3 Инструкции благочинным, всякое пополнение прихожанами, на счет доброхотных их приношений, каких-либо необходимых недостатков ризницы и утвари, равно и приобретение тем же способом церковных колоколов или других каких-либо предметов, полагается делать не иначе, как с ведома и разрешения епархиального начальства.

О каких пожертвованиях в пользу церквей должно доводить до сведения епархиального начальства. Холмско-Варшавская духовная консистория объявляет духовенству епархии, что, согласно 134 ст. Устава дух. консистории, причт с церковным старостою обязаны доносить епархиальному начальству только лишь о таких пожертвованиях в пользу церкви и на постоянное содержание причта, которые составляют не менее ста рублей натурою или ценностью.

Диакон, по какой-либо причине служащий без приготовления, в совершении каких литургийных действий может принимать участие?

У нас нет каких-либо определенных постановлений относительно того, в совершении каких литургийных действий может или не может принимать участие диакон, служащий без приготовления. Отсюда возникают недоразумения в пастырской практике, – богобоязненные и благоговейные из иереев смущаются тем, что иные диаконы не приготовившиеся ко св. причащению участвуют в совершении литургии так же, как и приготовившиеся, и потому обращаются к нам с просьбою разъяснить: от участия в совершении каких литургийных действий должны быть устраняемы диаконы, по какой-либо причине служащие без надлежащего приготовления. Так, напр., о. Н-ъ Н-ский свящ. К-ского у. С-ской губ. спрашивает: диакон, служащий без приготовления должен ли при совершении проскомидии произносить проскомидийные слова, положенные Служебником для диакона? – А о. Ф-ъ Я-в свящ. М-ского у. Т-ской губ. заявляет о своем недоумении относительно того, должен ли священник, возлагая на плечо диакона воздух и на главу его св. дискос для великого выхода, произносить: »Возьмите руки ваша«…, а после великого выхода следует ли священнику обращаться к диакону за молитвою о себе, – говоря: »Помяни мя, брате и сослужителю«, равно и диакон может ли, обращаясь к священнику, произносить: »Помолися о мне, владыко святый« и проч.

В разъяснение всех таких и подобных им недоумений, возникающих в пастырской практике, мы можем сказать, что диакон, являясь в качестве сослужителя великого и страшного священнодействия – принесения бескровной жертвы, должен быть проникнут чувством глубочайшего смирения и сознанием своего недостоинства предстоять св. трапезе Господней. Это чувство и это сознание в особенности должны быть присущи диакону, приступающему к св. трапезе без надлежащего приготовления. Вот почему у нас и без письменного закона, по долгу совести и по внушению чувства благоговения пред святынею принято, что диакон надлежащим образом не приготовившийся к участию в совершении литургии устраняется от некоторых литургийных действий, а именно: 1) он не выходит со священником пред царские врата для чтения начинательных молитв пред проскомидией; 2) не берет обычного начала у священника пред »Благословенно Царство«, а только тихо произносит: »Благослови, владыко«, и, получив благословение у священника, целует его руку и отходит на амвон для возглашения: »Благослови, владыко«, произносит ектению и т.д.; 3) после великого входа не обращается к священнику за молитвою о себе, равно также и священник к нему, а только таким же образом, как и при начале литургии испрашивает благословение, говоря: »Благослови, владыко«, и, получив простое благословение у священника, отходит на свое место для дальнейшего священнослужения; 4) при возгласе священника: »Победную песнь« не поднимает звездицы, а вместо него делает это священник; 5) равным образом и при освящении св. даров не подходит к св. трапезе и не поднимает св. дары при возгласе: »Твоя от Твоих«, а только по освящении св. даров совершает каждение во время пения »Достойно есть«; 6) не подходит к св. трапезе и во время причастна и после причащения священника не собирает частицы в св. чашу. Кроме того, в некоторых местах соблюдается и то, что диакон, служащий без приготовления, не выносит св. дары после причастна и не возглашает: »Со страхом Божиим и верою приступите«. От такого образа действования, как установившегося у нас по требованию чувства благоговения к великому и страшному священнодействию, не следовало бы отступать никому из диаконов, без надлежащего приготовления участвующих в совершении литургии.

З.

Ни одно из священных событий так разнообразно не изображается на святых иконах, как событие Воскресения Христова. В нашей Православной Церкви с древнейших времен это событие изображалось так: Господь Иисус Христос в божественном Своем сиянии представлялся стоящим в открытом Своем гробе, с обращением на правую сторону, и подающим руку Адаму, за которым явственно виден сонм ветхозаветных праведников. Впоследствии времени, именно со времен Петра Великого, под влиянием итальянской живописи, совершенно изменился тип вышеупомянутого изображения Воскресения Христа. Стали изображать воскресшего Христа исходящим, или точнее, возносящимся из гроба, иногда, или по большей части с хоругвью победы над смертью и адом в правой руке, а на отваленном от гроба камне – ангела, внизу лежащую в беспорядке и оцепеневшую от ужаса стражу иудейскую. Нужно сказать, что это изображение с течением времени вошло во всеобщее употребление и почти совершенно вытеснило из употребления упомянутое древнейшее. Но в недавнее время, по идее академика Солнцева, стали изображать воскресшего Христа еще в новом виде. Здесь Господь представляется в сиянии в запечатанном гробе, в левой руке Его свиток, правая поднята для благословения; слева от Него два ангела в наклоненном ко Христу виде, с длинными посохами; внизу справа – атрибуты отсутствующей стражи. Мы имеем некоторое основание думать, что есть и еще иные изображения Воскресения Христова, хотя по правде сказать, нам того не приходилось видеть. В своем приходском храме мы имеем все три означенных типа, и об них намерены сказать несколько слов.

Естественное дело, при виде таких совершенно не сходственных между собой изображений одного и того же события, сам собой возникает вопрос: которому же из этих изображений отдать предпочтение, которое из них более правильно, то есть более отвечает идее изображаемого события?

Сознаемся, что ответить прямо на этот вопрос не так легко, как представляется с первого взгляда. С одной стороны потому, что бывшая очевидцем сего величайшего всемирного события – стража иудейская, удоволенная сребрениками синедриона (Мф.28:12, 15), умолчала об этом чрезвычайном событии. С другой – потому, что евангелисты Марк, Лука и Иоанн, один за другим, повествуют только о последующих за воскресением Христовым Его явлениях мироносицам и апостолам; о самом же событии Воскресения Христа из гроба ничего не говорят, представляя его вероятно как бы известным. О нем говорит один только евангелист Матфей, но и то так кратко, что на основании его слов невозможно составить полного и наглядного представления события Воскресения Христова. Так он говорит: Ангел бо Господень сшед с небесе, приступль отвали камень от дверий гроба и седяше на нем (Мф.28:2). Затем, описав вид сего ангела (Мф.28:3), он прямо переходит к страже, охранявшей гроб (Мф.28:4); а о том, что последовало за отвалением камня, как Господь исшел из открытого таким образом гроба, или пещеры, – он совершенно умалчивает. Вот такая-то краткость и неясность повествования евангельского, с умолчанием о главном действующем Лице, собственною силою воскресшем Господе Иисусе Христе, и затрудняет нам наглядно представить Его воскресающим и исходящим из гроба. Ибо событие самовластного воскресения Христа из гроба Своего исключительностью и необъятностью совершенно поражает человеческий ум. Это не то, что пробуждение человека после долгого летаргического сна, и не то, что воскрешение человека Христом и святыми Его угодниками. Вот в этих-то двух обстоятельствах – необъятности события и недостаточности его освещения со стороны евангелиста Матфея и заключается, по нашему мнению, причина столь разнообразного изображения на святых иконах события Воскресения Христова.

Но чтобы нашему ограниченному разуму облегчить наглядное представление этого величайшего в мире события, для этого необходимо обратиться к учению святой Церкви нашей, по которому тело Богочеловека в момент Его воскресения получило совсем особое свойство, особый вид, понятно не в смысле внешней перемены, а обожилось, соделалось тонким, легким, способным мгновенно переноситься чрез неизмеримые пространства и проникать сквозь неодушевленные предметы, например двери. Вот при помощи этого-то учения Церкви недосказанное евангелистом Матфеем представится нам более ясным и точным. Мы увидим, что как только ангел отвалил камень от гроба, или точнее пещеры, то есть открыл ее, Господь моментально поднялся из нее, не имея надобности в посторонней помощи для освобождения Себя от погребальных пелен, как то было при воскрешении Им Лазаря. Вот такому-то представлению нашему Воскресения Христа вполне и соответствует второй тип изображения Его Воскресения. Здесь изображено все, о чем говорит Евангелист Матфей и учит святая Церковь: здесь и ангел отваливший камень от гроба Господня, и Сам Господь в обоженной и препрославленной Своей плоти исходящий, или поднимающийся из гроба; здесь и стража помертвевшая от ужаса при виде происшедшего. Все тут ясно, все само за себя говорит; нам с своей стороны прибавлять тут нечего. Верующий христианин еще с младенчества привык к такому изображению Воскресения своего Господа и Спасителя; издали его видит и понимает его смысл и значение. Ибо о чем более и знает он из всего вероучения христианского, как не о Воскресении Христовом, и это весьма естественно – об этом он слышит в храме Божием чрез каждые шесть дней.

Таким образом из сказанного нами ясно, какому типу изображения Воскресения Христа мы отдаем предпочтение, которое признаем совершенно правильным и согласным – и с повествованием Евангелиста Матфея и с учением святой Церкви, а вследствие этого совершенно достойным всеобщего употребления.

Что же теперь сказать нам об остальных типах изображения Воскресения Христа – первом и последнем? То, что первый из них изображает собственно не Воскресение Христа из гроба, а Его сошествие во ад и изведение оттуда ветхозаветных праведников. Но это, по учению нашей Церкви, предшествовало событию Воскресения Христа из гроба. Следовательно – изображение не точное и не совсем согласное с повествованием Евангелиста Матфея, да к тому же и всякому верующему, в особенности простецу, – понятное. А о последнем изображении Воскресения Христова, по идее академика Солнцева, мы не можем сказать ничего более, как только то, что это для христианина – совершенная загадка, разрешить которую затруднится не один только простец, но и достаточно знакомый с вероучением христианским. К нему, т.е. этому изображению необходимо прилагать такое же пояснение, какое помещается в иллюстрированных журналах, под рубрикой „К рисункам“. Но удобно ли это и совместимо ли с точным понятием о святой иконе, которая, по идее Церкви, должна быть ясным, наглядным и поучительным изображением священных лиц и событий, а не замысловатой аллегорической передачей их, – предоставляем судить каждому.

Священник Михаил Нильский

По поводу напечатанной выше корреспонденции о. Михаила Нильского, мы сочли нужным навести историко-археологические справки об изображениях Воскресения Христова и результаты их предложить читателям.

В древней христианской Церкви самое событие Воскресения Христова не изображалось, да и вообще почти не было портретной и исторической иконописи, которая заменялась символическими изображениями Спасителя. Впоследствии времени в греческой Церкви, вместо Воскресения Христова, обыкновенно изображались предшествовавшие Воскресению и последовавшие за ним события и особенно сошествие Спасителя во ад и изведение Им из ада праведников. Так, напр., в одном греческом Евангелии XII века, в ватиканской библиотеке, Спаситель изображен с шестиконечным крестом в правой руке, а левою воздвигает Адама падшего⁶⁶. На миниатюре греческой Псалтири X–XI века, хранившейся на Афоне, к псалму „Да воскреснет Бог“, Спаситель изображен стоящим на холме и опирающимся на две половинки адовых врат, сложенные в виде Андреевского креста, около которых валяются замок, ключ, петли и гвозди от адских врат. Спаситель держит в левой руке шестиконечный крест, а правую простирает к подъятию Адама, рядом с которым изображена Ева. По левую сторону Спасителя изображен Предтеча, указывающий на Спасителя правою рукою, а за Предтечею – сонм ветхозаветных праведников. Весьма сходное с этим изображение находится в греческом Никомидийском Евангелии XIII века, с тою разве разницею, что на левой стороне от Спасителя впереди Предтечи изображены Давид и Соломон⁶⁷.

В таком виде изображение Воскресения Христова перешло и в Россию, было здесь исключительно господствующим до XVII века и развивалось в подробностях. На одном фресковом стенном изображении в Киево-Софийском соборе воскресший Спаситель изображен был с семиконечным крестом в левой руке, изводящий правою рукою Адама из ада (других изображений на этой стороне не сохранилось); налево от Спасителя изображены Давид и Соломон и за ними Предтеча, указующий на Спасителя. К сожалению, эта фреска, по недоразумению, искажена при восстановлении ее, и у Спасителя, вместо креста, изображена в левой руке хартия⁶⁸. В более сложном виде изображено это событие на иконе Новгородских писем XIV века, находящейся в Киевском церковно-археологическом музее. По изображению этой иконы, Спаситель стоит на двух крестообразно сложенных концах адских врат, около которых разбросаны железные части этих врат. По обеим сторонам Спасителя – сонмы ветхозаветных праведников. Во главе правой группы стоит Предтеча, а ниже – Адам, лобызающий десницу у Спасителя; во главе левой группы – первосвященник Захария, а ниже ее – Ева и, вероятно, Сарра⁶⁹. На одной иконе Суздальского письма конца XVIII века, находящейся в Киевском церковно-археологическом музее, тоже выдержан общий тип изведения Спасителем праведников из ада, но с точным обозначением имен каждого. По правую сторону Спасителя, стоящего на верхних концах Андреевского креста, изображены Адам и Авель, Ева и Сарра, а по левую – Захария и Предтеча, Авраам и Исаак. Выше их, за Спасителем, изображен целый сонм ветхозаветных праведников, идущих в рай в предшествии ангела, а именно: Моисей, Исаак, Лот, Давид и Соломон, Елисей, Исаия, Иеремия, Иезекиил, Даниил, Наум, Аввакум и Софония⁷⁰.

Но в XVII веке проник в русскую иконопись западно-европейский тип Воскресения Христова, с изображением исшествия Спасителя из гроба. Впрочем, и этот тип, по всей вероятности, развился из древних греческих изображений Воскресения Христова, представлявших открытую гробную пещеру и при ней спящих стражей и ангела, благовествующего мироносицам. Впоследствии времени к этому первоначальному изображению прибавили Спасителя, исходящего из гробной пещеры. На одном западном барельефе XII века Спаситель изображен в дверях гробной пещеры, с крестом в левой и скипетром в правой руке⁷¹. Но западный тип не сразу привился в России в чистом своем виде, а первоначально совмещался с прежним изображением изведения из ада праведников на одной и той же иконе и во всяком случае дал сильный толчок дальнейшему развитию и осложнению предмета новыми подробностями. Эта смешанная, сложная форма изображения Воскресения Христова явилась у нас, кажется, по почину царского иконописца XVII века Симона Ушакова, который хотел примирить западную форму с восточной и совместно изображал и изведение из ада праведников, и собственно Воскресение Христово⁷². В Киевском церковно-археологическом музее есть до пяти таких икон XVII века, изображающих Воскресение Христово в двух видах и ярусах: в нижнем изображается изведение из ада праведников, а в верхнем – исшествие Спасителя из гроба. На иконе „Воскресения Христова“ московских третьих иконописцев XVII века в нижнем ярусе изображено изведение из ада праведников, со свитками в руках у Исаии и Давида и начертанием на них пророчеств о Христе, а в глубине ада представлены ангелы, поражающие страшных властелинов ада: один ангел, держа одного из них за голову, хочет поразить жезлом; два другие, став на демонов коленями, замахиваются молотками. В верхнем ярусе той же иконы изображен Спаситель в светозарном круге, как бы чудесным образом выходящий из гроба: одна нога Его как будто еще в гробу, около которого лежит сваленный камень, а другою Он опирается на боковую доску гроба; левая рука Его опущена, благословляющая правая простерта к сонму молящихся ангелов; с левой стороны стража – воины, вооруженные копьями, в испуге, кажется, подавшиеся назад⁷³. Другая икона Воскресения Христова Строгоновских вторых иконописцев XVII века представляет оба момента воскресения в таком виде. В средине иконы изображено изведение из ада праведников. Спаситель, в светозарном круге, в левой руке держит закрытый свиток, а правою выводит из ада праведников. На правой стороне над ними надпись: „Праведницы же идуще во святый рай радующеся и веселящися“. Над Спасителем две полуфигуры парящих ангелов, из коих один держит крест, другой – губу и копие. Внизу под описанною картиною два ангела вяжут сатану; по темному фону разбросаны ключи, щипцы и гвозди. На поле надпись: „повеле Господь ангелом Своим бити и связати сатану на 1000 лет, да не прельстит язык“. Налево от Спасителя, в углу, изображен благоразумный разбойник со крестом, идущий в рай, с надписью на поле: „вшедшу же разбойнику во св. рай, и обрел Илию и Еноха и беседова с ними о Христовой страсти“. Самое событие воскресения изображено в нижнем левом углу иконы. Иисус Христос, изображенный в светозарном круге, совершенно одетым, со свитком в левой руке и с благословляющей десницей, выходит из гроба, при котором лежит круглый камень запечатанный; тут же лежат стражи. На поле надпись: „Воскресе Господь. Стражие же стрегущие Господа омертвеша. Ангел Господень приступль отвали камень от гроба“⁷⁴.

Оставляя без обзора остальные иконы смешанного, сложного типа, заметим только, что в Киевском церковно-археологическом музее нет ни одной иконы XVII века, на которой бы отдельно и самостоятельно изображалось исшествие Спасителя из гроба. Это событие составляет специальный и исключительный предмет особых икон только в XVIII и в нынешнем столетиях. На одной иконе южнорусского письма начала нынешнего века Спаситель, окруженный сиянием, полуоборотясь налево, воздвизает вверх обеими руками крест. Над главою Спасителя из облаков простирается древко со знаменем. Внизу, слева – изумленный ангел, а справа, против лица Спасителя, человеческая фигура, вероятно олицетворение земли, и над нею надпись: „воскликните Господеви вся земля“⁷⁵. Наконец, в Муравьевской коллекции Киевского церковно-археологического музея есть новейшая икона Воскресения Христова, на которой в средине изображен воспаривший из гроба Спаситель, а по сторонам Его – по одному ангелу⁷⁶.

Подобное влияние западной иконописи отразилось и на новогреческой церковной иконописи. Еще о знаменитом солунском иконописце XVI века Мануиле Панселине, много поработавшем на Афоне, замечают, что он более других современных живописцев приближался к естественности⁷⁷ и следовательно был представителем возрождения греческой церковной иконописи. Зависел ли он в этом отношении от представителей возрождения искусства в Италии и вообще на западе Европы, или нет, и в какой мере зависел – сказать не можем. Но несомненно, что один из его позднейших почитателей и подражателей живописец иеромонах Дионисий Фурноаграфиот (1701–1733г.) знаком был с приемами и техникой венецианских и французских живописцев и подчинялся их влиянию. В своей „Ерминии или наставлении в иконописном искусстве“ он уже различает „Сошествие во ад“ и собственно „Воскресение Христово“ и рекомендует иконописцам следующий эскиз их. „Сошествие во ад. Под скалами видна мрачная пещера. Тут ангелы в светлых ризах связывают цепями вельзевула, – князя тьмы, и гонят бесов копьями; а люди, нагие, связанные цепями, смотрят вверх. На дне ада видны разломанные замки и поверженные ворота его. Христос, стоя на них, держит правою рукою Адама, а левою Еву; одесную Его стоят Предтеча, Давид и другие праведные цари, в венцах и коронах, а ошуюю пророки Иона, Исаия, Иеремия, праведный Авель и многие другие, все в венцах. Вокруг Христа сияет великий свет и стоят ангелы. Воскресение Христово. В погребальном вертепе два светозарные ангела, в белых ризах, сидят на краях того камня, который привален был к гробу. А Христос является над самым вертепом в великом свете, благословляя правою рукою, а в левой держа знамя с золотым крестом. Стражи вертепа одни бегут, другие лежат на земле, как мертвые. Вдали видны мироносицы с алавастрами мира“⁷⁸. Мы имеем основание думать, что в духе этих наставлений пишутся греческие иконы Воскресения Христова и до настоящего времени. В коллекции афонских икон преосвященного Порфирия Успенского, находящейся в Киевском церковно-археологическом музее, есть большой эскиз иконы сошествия Спасителя ко ад, нынешнего века. Христос стоит на сложенных в виде Андреевского креста вратах адовых, упирающихся нижними концами в головы двух диаволов, и в левой руке держит крестное знамя победы, а десницею изводит из ада праведников, между которыми виднеются типические физиономии людей разного состояния и разных национальностей. В то же время на заднем плане происходит брань ангелов с демонами (Откр.12:7)⁷⁹. Воскресение же Христово, с возносящимся из гроба Спасителем и ангелами по сторонам, встречается на гравюрах в новейших греческих венецианских изданиях.

Из сказанного можно сделать следующие общие выводы. Вообще изображение Воскресения Христова не имело твердого, устойчивого во всех подробностях типа. Первоначально Воскресение Христово изображалось преимущественно в форме сошествия Христа во ад и изведения из ада праведников; но с XVII века, под влиянием западным, появляется в России специальное изображение Воскресения Христова, как исшествия Спасителя из гроба, имеющее однако древнюю основу. Оно помещается сначала совместно с сошествием Спасителя во ад и служит толчком к осложнению изображения новыми подробностями. Подробности эти приставляются, впрочем, не произвольно, а на основании текстов Священного Писания и богослужебных песнопений, как это можно видеть из надписей относительно некоторых подробностей связания сатаны ангелами и т.п. Впоследствии времени, именно в XVIII веке, выработался тип особых, отдельных, самостоятельных изображений как сошествия Спасителя во ад, так и воскресения Его из гроба: первый с сохранением архаических черт, а второй – под влиянием западным, но с прибавлением подробностей, основанных на Священном Писании и церковном предании, весьма разнообразный в подробностях и неустойчивый.

Переходя от этих историко-археологических справок и соображений на практическую почву, мы можем сказать, что предпочтительнее перед другими должно быть изображение сошествия Спасителя во ад, как самое древнее, первоначальное и прочно уставившееся в главных чертах. Значительную степень давности и авторитета имеет за себя и второй тип изображения Христова Воскресения, как исшествия из гроба, так как имеет древнюю основу, освящен практикою русской и греческой Церквей с XVII века и представляет раздельно обстоятельства Воскресения Спасителя, и притом согласно с евангельскими сказаниями и церковными песнопениями. Более постоянные, устойчивые черты этого типа суть следующие: отверстие погребального вертепа или гроба, отваленный от гроба камень, выходящий или возносящийся из гроба Спаситель с крестом в левой руке, а правою благословляющий, омертвевшая стража и ангел при гробе Спасителя. В отделе подробностей может быть предоставлена некоторая свобода и художественному творчеству, лишь бы оно не выходило из границ Священного Писания и церковного предания, и лишь бы эти подробности оправдывались более или менее древними примерами и не смущали совести немощных в вере братий наших старообрядцев и раскольников.

Что же касается описываемого о. Михаилом Нильским Солнцевского изображения Воскресения Христова, то оно, по-видимому, основано на недоразумениях самого художника. По рисунку академика Солнцева, воскресший Спаситель представляется в сиянии в запечатанном гробе; в левой руке Его свиток, а правая поднята для благословения; слева от Него два ангела в наклоненном ко Христу виде, с длинными посохами; внизу справа атрибуты отсутствующей стражи. Что касается свитка в левой руке Спасителя, то подобный свиток мы видели только на одной иконе Воскресения Христова, и следовательно он является довольно случайным атрибутом Воскресения Христа. Правда, свиток дан в руку Спасителя и на возобновленной Киево-Софийской фреске Воскресения Христова; но, как мы видели, он дан по недоразумению, взамен семиконечного креста, и не без ведома самого Солнцева, который был главным наблюдателем при возобновлении Киево-Софийских фресок. Два же наклоненные ангела с посохами, по-видимому, явились вместо двух ангелов, связывающих или поражающих сатану на некоторых старинных иконах Воскресения Христова.

П.

Марта 9. Среда первой недели св. Четыредесятницы. Опять Бог привел дожить до времени, в которое совершаются Церковью торжественно-покаянные богослужения и поются скорбно-умилительные песнопения. Наш небольшой мужской хор певчих, состоящий из молодых людей среднего учебного заведения, когда поусердствует спеться и поет соответствующие голосовым его средствам сочинения, то поет хорошо. Сегодня на преждеосвященной литургии он пел между прочим хоровое троекратное „Господи помилуй“ неизвестного здесь композитора, трио „Да исправится молитва моя“ в А – mol, соч. Бортнянского №2 и „Ныне силы небесные“, его же. Последние два песнопения изложены в Обиходе, изданном под руководством Н. Бахметева стр. 468 и 472. Хорошо вышло и трио. Пели внимательно, без робости, благоговейно и весьма сдержанно. Последнее особенно приятно в басе. Все ноты он брал сдержанно, а многие и тихо, но уверенно, выделяя наибольшей твердостью низкие ноты, стоящие над ударениями слов. Верхнее до, которое по временам приходилось ему брать, он начинал и кончал с совершенно правильным и искусным усилением и стиханием голоса. Тенор 1-й и 2-й пели также довольно искусно и выразительно, усиливая ноты над ударением слов.

Но что за прелесть четырехголосное переложение краткого, три раза разнообразно повторяемого, „Господи помилуй“ на сугубой ектении! Это вдохновенно-художественное произведение слушаешь – не наслушаешься. В нем слышатся в разных голосах разнообразные оттенки чувств благоговейного моления. Здесь соединяются и теплое моление нуждающейся в божественной помощи души, и грусть ее о греховности своего состояния, и светлая надежда на Бога, и теплая сердечная к Нему любовь и, так сказать, духовное услаждение молитвенного к Нему приближения. И какое художественное разнообразие мотивов в разных голосах слито в одну общую молитву. Каждый голос мелодичен по своему. В продолжении песнопения каждому дано место высказаться своими достоинствами и выразительностью: басу в высокой ноте в третий раз повторяемого „Господи“ дано выразить глубокий вздох и восклицание, дисканту и альту во втором „Господи помилуй“ – усиление моления, тенору в конечном „помилуй“ грусть и слезы… Каждый голос, высказавшись в свое время, сливается опять с хором в общем молитвенном мотиве. А кажется, и песнопение, весьма краткое и напев его по своей мелодии очень простой. Вот что значит художественно-гармоническое толкование мелодии! Сила и значение его не измеримы, по крайней мере не описуемы. По выходе из храма весь тот день, и даже после всенощного бдения в домовой церкви, звуки этого моления у меня повторялись в голове, и я часто забываясь напевал слышанные мною мотивы даже во время хождения моего за делом в город, хотя давно наизусть знал композицию слышанного мною песнопения.

По поводу пения „Да исправится молитва моя“ я припоминаю случай из моего юношества. Ходили мы на богослужение в одну из городских церквей, где о. диакон искусно владел легким басом, а священник не менее искусно – высоким, выразительным тенором. Такое счастливое сочетание голосов священнослужащих при одном и том же храме чрезвычайная редкость. Каждую преждеосвященную литургию в алтаре вдвоем они пели: „Да исправится молитва моя“ сочинение Бортнянского же № 1 в f – dur, притом весьма искусно, благоговейно и выразительно. Пение это привлекало на преждеосвященную литургию в означенную церковь много молящихся. Довольно продолжительное богослужение и стояние на коленях нисколько не утомляло молящихся. Напротив всем желалось подольше постоять, чтобы слушать продолжение благоговейного и искусного пения. Впоследствии в некоторые дни к двум означенным певцам приставал еще третий – сопровождающий мелодию голос. Но голос этот в композиции имел второстепенное значение, в исполнении же не только не усиливал впечатления, а даже ослаблял его, так что лучше было бы, если бы он не пел вовсе. С тех пор этот № „Да исправится молитва моя“ мне кажется наилучшим из прочих композиций этого песнопения Бортнянского и только еще сочинение Турчанинова в f – dur же может производить подобное впечатление, за исключением впрочем окончания в последнем стихе над словами: „непщевати вины“, слишком искусственно украшеннаго без ясно выражаемой мысли и вообще не свободно и не без затруднений исполняемаго обыкновенными хоровыми певцами.

Марта 11. Пяток первой недели поста. Опять пели тот же № 2-й „Да исправится молитва моя“ и то же „Ныне силы“ соч. Бортнянского, равно как и „Вкусите“ на тот же напев. Любителям пения такое повторение напевов кряду не нравится, да и церковный устав недаром же учредил смену гласов, недаром и в нотных книгах существуют различные напевы. Положим, что перемены напева „Ныне силы“ соч. Бортнянского нельзя ожидать, потому что это почти единственная партесная композиция, сподручная большинству наших хоров. Это есть не что иное, как переложение киевского напева того же песнопения, как это видно из „Круга обычнаго православнаго церковнаго пения“, издаваемаго Н.Д. Абламским (вып. 1, стр. 108, №2). Один только переход полного интервала до – ре в теноре в начале каждого музыкального периода над сильным ударением (напр. в слове: силы) затрудняет иногда обычных хоровых певцов и портит впечатление. Перехода этого конечно и нет в обычном напеве этого песнопения, положенного г. Абламским на 3 голоса, и в этом виде напев оказывается более простым и удобопеваемым для обыкновенных певчих. Подобный в общем напев на 4 голоса, но в f – dur и без хроматических переходов я встречал некогда в рукописных нотах, но в последнее время совершенно потерял из виду. – Но затем почему же певцы не спели на этот раз другой какой-нибудь композиции „Да исправится молитва моя“? Их есть несколько у того же Бортнянского и у других композиторов; есть и гораздо более выразительные относительно молитвенных чувств. Почему они не спели, наприм., особенно уважаемой мною композиции Бортнянского №1? Ясно, что певцы поленились приготовиться к пению другой композиции. А может быть не слыхали ее и не знают живых примеров ее выразительности? Бывает и это. Иногда и прекраснейший напев без живых образцов пения не обращает на себя внимания певцов, или же на первых порах не удастся в исполнении и остается потом без употребления, и только бывалый и опытный регент восстанавливает его истинное значение. Примеров того мы немало видим, как в партесном пении, так и в одноголосном знаменном.

По поводу пения сегодня „Да исправится молитва моя“ у меня возникли разнообразные и между прочим следующие мысли. Пение опять происходит только пред амвоном и на клиросе, а не в алтаре. Притом клиросные певцы, лишенные трех лучших голосов, певших посреди церкви, пели хоровое „Да исправится“ хуже обыкновенного. Вообще: почему это в городах прекращается прекрасный обычай священнослужителей петь самим некоторые песнопения, предоставляется же их петь певчим, не посвященным в церковные должности и в большинстве несовершеннолетним? В церквах, где нет хора, „Да исправится молитва моя“ с последующими стихами, да и многие другие песнопения, поются самими священнослужителями. И так это выходит благоговейно и истово. С заведением же хора некоторые священники слагают с себя обязанность петь всякого рода песнопения, а предоставляют их петь хору, каков он ни есть, иные же, как бы стыдясь своего пения, приглашают в помощь себе и в алтарь и на средину церкви малолетних певчих – дискантов и альтов. Пение уступается по-видимому знатокам дела, но в самом-то деле в ущерб порядку и благолепию церковного богослужения.

И хорошее церковно-богослужебное хоровое пение без смены его пением церковнослужителей оказывается неполным. По церковному уставу церковное пение разнообразится не только сменою напевов, но и места пения и лиц поющих. Иное поется в алтаре, иное посреди церкви, иное одним чтецом, иное на клиросе, иное антифонно на два лика, иное соединенными клиросами, иное народом. А таким образом и пение священнослужителей не только прилично и уместно, но и необходимо при богослужении и особенно важно в наше время, когда с развитием хорового пения уставное разнообразие лиц поющих и места пения почти вышло из употребления или по крайней мере значительно сократилось.

Затем пение священнослужащих имеет особые свойства, чем клиросное и в частности хоровое, и особые достоинства, которые хотя не всеми ясно сознаются, но несомненно всеми ощущаются. Пение это просто, не изобилует музыкальными украшениями и исполняется обыкновенными, даже часто слабыми, старческими голосами, и без претензий на художественность, но имеет особую свойственную только ему прелесть, оказывает глубокое, неотразимое влияние на душу молящегося и не может быть заменено никаким партесным пением. Отчего же это? Попробуем объяснить его особенности.

Пение священнослужителей есть пение унисонное. Унисонное же пение песнопений, особенно исполняемое многими лицами единовременно, по мнению знатоков дела, более полно гармонически, чем существующие ныне партесные композиции и переложения. Оно в сущности есть пение народное, допускает при исполнении всевозможные голоса разных объемов, разной силы и выразительности. Оно дозволяет в исполнении полнейшую гармонию, притом без насилия голосов заранее написанными партициями⁸⁰.

Но пение это, исполняемое и двумя–тремя лицами, кажется нам полнозвучным и не менее слышным и явственным, как и пение хора. Оно мужественно и свободно, смело и уверенно, величественно, неспешно, внятно, более осмысленно, благоговейно и выразительно в церковном смысле, чем пение клиросное и в частности хоровое, и более соответствует характеру православного богослужения. Причины того частью в личном составе поющих, частью в месте и обстановке пения, частью в самых напевах и умении петь их по церковному.

В самом деле на клиросе, особенно же в составе смешанных певческих хоров, мы видим многих несовершеннолетних певцов, или некоторых и совершеннолетних, но не окончивших полного курса образования. От первых особенно мы не можем ожидать ни полного разумения выпеваемых ими песнопений, ни выразительности, ни особенной важности в приемах пения, столь несвойственной юному возрасту, вообще не можем требовать качеств, свойственных вполне зрелым лицам. Пение священнослужителей напротив отличается именно важностью, наибольшим пониманием и выразительностью церковных песнопений. Лицам, окончившим курс в средних, а иногда и высших учебных заведениях, лицам в совершенно зрелом, а нередко и престарелом возрасте, лицам состоящим настоятелями церквей, а весьма часто имеющим и другие административные духовные должности, естественно и наибольшее разумение священнослужения, а в частности и мысли выпеваемых песнопений; с разумением же песнопений тесно соединена и их выразительность. Звуки их пения так же полны смысла, вески и поучительны, как и их слово, с церковной ли кафедры, или в частных беседах произносимое. Самое их звание и положение в обществе не позволяет им ни произносить слов против ударений, ни смешивать смысл речи в пении, ни допускать крика или спешности, или других подобных недостатков неведения, небрежности, щегольства, столь свойственных несовершенному во многих отношениях личному составу клиросных певцов. Вообще дело церковного пения, как и прочего благолепия церковного, есть дело людей возрастных и разносторонне к нему приготовленных, и не может быть поручено исключительно певцам несовершеннолетним или не получившим полного и разностороннего образования.

Посвящение в церковные должности и постоянное упражнение в благоговейных занятиях и в частности в богослужении, особое священническое и диаконское приготовление к богослужению, самые священные облачения священнослужителей и предстояние непосредственно пред престолом, а равно и пред другими священными предметами – праздничною иконою, царскими вратами, крестом, Евангелием, купелью и проч. – налагают на их чтение и пение особую печать благоговения и богослужебной выразительности. Каждый момент они сознают и чувствуют, что они поют не для услаждения присутствующих в храме искусным пением, но совершая служение Богу. Пение обыкновенных клиросных певцов не может сравниться с их пением уже потому, что певцы в большинстве суть светские лица и не ощущают на себе важности священного сана, что они, занимая место на клиросе, далеки предстояния священным предметам молитвенного чествования, а иногда в видах искусного выполнения песнопений даже отвращаются от них лицом, что они (хоровые певцы) являются в храм лишь в праздничные дни, притом без всякого приготовления собственно к богослужению, а иные конечно и без благоговения, лишь в видах получения условленной платы за пение. Во всяком случае богослужение и благочестивые занятия не составляют их коренной и постоянной обязанности, а дозволяемые им положением некоторые мирские развлечения и удовольствия (особенно театральные) иногда служат решительно во вред их церковному пению, портя их вкус к древним церковным напевам, препятствуя благоговейному их исполнению и прививая им вкус и приемы пения, чуждые характеру православного богослужения.

Раз, увлеченный соборным пением священнослужителей, после богослужения я спросил почтенного старца настоятеля собора: отчего это пение священнослужителей без искусственного подбора голосов и без предварительных спевок выходит так хорошо? – „Чтобы петь так, отвечал почтенный старец, нужно знать поемое вполне твердо и разносторонне“. В самом деле, священнослужащим в храме чужды спевки, необходимые для получения малолетних певчих, для побеждения поющими трудностей музыкальной техники, или для усвоения ими тонкостей музыкальной экспрессии. Они поют даже без нотных книг, без задачи тона и прочих хоровых приемов, но поют согласно, твердо и свободно, притом варьируя напев и украшая его каждый сообразно объему своего голоса и своему личному вкусу. А такие свойства пения приобретаются долговременным упражнением в нем и твердым знанием напевов, каковое знание несомненно имеют многие священники, а особенно диаконы, в большинстве определяемые на свои должности из лучших псаломщиков, или же из хоровых клиросных певцов. Но знание напевов дополняется у них пониманием мысли текста, характера богослужения и способов богослужебной выразительности песнопений. Это и значит знать поемое разносторонне.

Не без значения остаются в пении священнослужителей и величественная простота и важность употребляемых ими древних напевов, а также и способ их исполнения – неторопливый, без крика и щегольства голосами, без театральности и притязаний на художественную искусственность. В их пении нет усилий побеждать технические трудности, нет робости, нет непосильных голосовым средствам нот и оборотов. Всякое щегольство голосами, всякие излишние украшения и выкрики портят это пение и производят на молящихся неприятное впечатление, а потому тщательно избегаются ими.

Вот почему священнослужащим неудобно оставлять усвоенное им обычаем и церковным уставом церковное пение и предоставлять оное клиросу, хотя бы составленному из лучших певцов. Вот почему нет причины и присоединять детские голоса к пению священнослужащих, как делается это в некоторых церквах, а при архиерейском служении и особенно, в видах благолепия пения. Детские голоса портят впечатление, производимое пением священнослужащих, и уничтожают издревле допускавшееся обычаем Православной Церкви разнообразие поющих в церкви голосов.

Некторые из упомянутых нами свойств церковного пения принадлежат и пению монастырских клиросных хоров, а также и некоторых других мужских же хоров; и хоры эти, нам иногда кажется, поют лучше, чем хоры смешанные из голосов мужских и детских.

Возражение, что священник иногда не имеет надлежащего голоса или слуха для пения, не может иметь большой силы, ибо пение священника обыкновенно сопровождается пением диакона, а где его нет, может быть вспомогаемо пением псаломщика или кого-либо из больших же певчих. Там же, где заботятся о церковном пении, и сторожей церковных нанимают умеющих читать и петь на клиросе, а иногда даже хорошо знающих церковный устав. Да, как выше сказано, здесь и не требуется голоса, способного к хоровому пению, так как пение исполняется просто; требуется лишь благоговейное и богослужебно-выразительное исполнение. Голоса же, совершенно испорченные и не способные к пению, в среде священнослужителей составляют редкое исключение.

Обычаем церковной практики священнослужащим присвояются следующие песнопения: на всенощном бдении: „Приидите поклонимся“ – в алтаре, величания – среди церкви пред иконою праздника, припев пред 9-ю песнию, поемый диаконом пред царскими вратами или иконою праздника, „Взбранной Воеводе“ или кондак праздника, поемый священником совместно с клиросом по окончании всенощного бдения пред царскими вратами; на литургии: после „Приидите поклонимся“, кондак праздника или „Со святыми упокой“ – в алтаре; в дни св. Четыредесятницы – на великом повечерии: „Господи сил“ и проч. с клиросом пред царскими вратами; на первом часе: „Заутра услыши глас мой“ – там же; на часах блаженны: „Помяни нас Господи“, конечное три раза – там же; на вечерни: „Да исправится молитва моя“ с последующими стихами – в алтаре; на утрени в Великую субботу непорочны – посреди церкви пред плащаницей; во св. Пасху: „Воскресение Твое, Христе Спасе“ – в алтаре, припевы к тропарю „Христос воскресе“, самый этот тропарь, где указано, или только его начало, начало ирмосов каждой песни канона, ипакои, кондак и икос, ексапостиларий – в алтаре, стихиры хвалитны: „Да воскреснет Бог“ с последующими песнопениями – на амвоне; в навечерии Рождества Христова и Богоявления тропарь и кондак праздника – посреди церкви; в Крестопоклонную неделю и 14 сентября „Святый Боже“ при выносе креста – в алтаре, и затем тропарь „Кресту Твоему“ – среди церкви; при погружении креста на водосвятиях начало тропарей: „Спаси Господи люди Твоя“ или „Во Иордане крещающуся Тебе, Господи“; на молебных пениях припевы канона и катавасии, а равно и песнопения по 3-й и 6-й песни; в чине панихиды: „Святый Боже“, непорочны, ирмосы канона, „Со святыми упокой“ и некоторые другие песнопения; в чине венчания: „Исаие, ликуй“, „Святии мученицы“ и „Слава Тебе, Христе Боже“. При архиерейском же служении на литургии священнослужащими поются и многие другие песнопения.

Глава 2

Ст. 1–5. Ты же глаголи, яже подобает здравому учению. Старцем трезвенным быти, честным, целомудренным, здравствующим верою, любовию, терпением. Старицам такожде во украшении святолепным, не клеветивым, не вину многу порабощенным, доброучительным, яко да уцеломудрят юныя, мужелюбицам быти, чадолюбицам, целомудренным, чистым, домы добре правящым, благим, покаряющимся своим мужем, да не слово Божие хулится. – Хотя и есть такие люди (о которых сказано в конце предыдущей главы), но ты не бойся, а делай свое дело и учи, хотя бы никто не слушался тебя. Старцем трезвенным быти, (разумеется по ходу мысли: должно). Старости свойственны медлительность и леность; это и имеет в виду здесь Апостол. Целомудренным (σώφρονας) – т.е. рассудительным, здравомыслящим, потому что σωφροσύνη означает собственно здравое состояние ума. Нельзя думать, чтобы Апостол требовал здесь от старцев воздержания от похоти плотской, когда оно естественно у них предполагается само собой. – Здравствующым… терпением. Не напрасно прибавлено терпением: раздражительность и недовольство легко проявляются в старости. Старицам (πρεσβύτιδας) такожде. Апостол разумеет здесь диаконисс. Во украшении, т.е. в одежде, святолепным. В самой одежде должна быть видна их скромность и соответствие священному служению. Не клеветивым, не вину многу порабощенным. От вина и клевета, да и вообще крепость вина весьма вредна для слабой старости. Доброучительным. Но почему же в другом месте Апостол запрещает женщинам учить? На это нужно сказать то, что здесь Апостол говорит об увещательном слове дома, а там о публичном председательстве и речи в собрании: А что здесь Апостол действительно позволяет женам учительство только дома, это видно и из последующих слов: да уцеломудрят юныя; не одних же только дочерей он имеет в виду здесь, а вообще юных подчиняет старейшим. – Мужелюбицам быти. Это основание всех семейных благ, из которого проистекает и все остальное. Чадолюбицам. Любящая корень будет любить и ветви от него. Домы добре правящим, или – экономным; а такие не допустят ни роскоши, ни излишних расходов. Да не слово Божие хулится. Если какой-нибудь неверующий муж будет иметь жену верующую, но непокорную и недобрую, то он будет хулить самую веру, которую исповедуют такие женщины. Видишь ли, что все это Апостол пишет, заботясь преимущественно об евангельской проповеди?

Ст. 6–8. Юноши такожде моли целомудрствовати. О всем сам себе подавая образ добрых дел, во учении независтное, честность, нетление, слово здравое, незазорное. Да противный посрамится, ничтоже имея глаголати о нас укорно. Замечай, какой прекрасный порядок Апостол заповедал: наставление женщинам он предоставил женщинам и старицам, а мужчин – самому Титу. Целомудрствовати. Нет большего врага для юности, как плотская любовь. Сам себе подавая образ. Жизнь твоя, говорит апостол Павел Титу, и пример твой пусть будет общим для всех учением. – Во учении (разумеется – показывая) независтное (не ἀφθονίαν, а ἀδιαφθορία – неиспорченность) – чистоту и честность, т.е. почтительность, отсутствие всякой гордости, обращая слово свое не как какой-нибудь начальник к подчиненным, но с кротостью и любовию, как к детям. Слово здравое, слово догматов. Если учение будет иметь все эти качества, то посрамится наш противник – диавол или вообще еретик, так как не найдется никакой вины против нас.

Ст. 9–10. Рабы, своим господем повиноватися, во всем благоугодным быти, не прекословным, не крадущим, но веру всяку являющим благу, да учение Спасителя нашего Бога украшают во всем. Не должно под предлогом опасения чего-нибудь худого отымать у господ их рабов. – Не прекословным, не крадущым. Апостол повелевает увещевать рабов, чтобы они повиновались и не воровали: это более всего прилично рабам. Да учение Спасителя нашего Бога украшают во всем. Справедливо он говорил в другом месте: служаще якоже Господу, а не яко человеком (Еф.6:7). Хотя ты, говорит Апостол, служишь своему господину с благорасположением, но основанием для этого все-таки должен служить страх Божий. Если рабы оказываются злыми, то господа поносят христианство. Имя бо Божие вами хулится во языцех, говорит Апостол (Рим.2:24; Ис.52:5). Те же рабы, которые исполняют то, что здесь им предписывается, и верно служат господам своим, украшают евангельскую проповедь.

Ст. 11–14. Явися бо благодать Божия спасительная всем человеком, наказующи нас, да отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно, и праведно, и благочестно поживем в нынешнем веце. Ждуще блаженнаго упования и явления славы Великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Иже дал есть Себе за ны, да избавит ны от всякаго беззакония, и очистит Себе люди избранны, ревнители добрым делом. – Затем Апостол указывает и причину, почему рабы должны быть именно такими по отношению к своим господам. Явилась, говорит он, благодать Божия, научающая нас. Если мы имеем своим учителем Бога, то каким образом мы можем не делать того, чего требует Его учение? Наказующи нас, да отвергшеся. Явление Спасителя нашего Бога, или пришествие Его во плоти, не только освободило нас от прежних грехов, но внушило нам твердую надежду и на будущее время. Отвергшеся, совершенно удалившись, нечестия, ложных догматов, и мирских похотей как душевных, так и телесных, – одним словом того, что не может перейти с нами на небо. Целомудренно. Это слово указывает на воздержание не только от любви ко всему плотскому, но и от всякой страсти. Праведно и благочестно поживем в нынешнем веце. Этот век есть век подвигов, а будущий – воздаяния. Ждуще блаженнаго упования. А вот и награда, так как нет большего блаженства, как это явление. И явления славы. Второе пришествие будет во славе, как первое было в уничижении. Великаго Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа. Где же теперь изобретатели нечестивых догматов, утверждающие, что Иисус Христос – не Бог, или что Он меньше Отца? В этом месте Апостол ясно исповедует Иисуса Христа великим Богом, причем называет Его великим не для различия Его от какого-либо малого бога, нисколько, но называет Его безусловно великим – таким, больше которого ничего уже нельзя и представить. Очистит себе люди избранны, т.е. совершенно отдельные, по преимуществу возлюбленные, не имеющие ничего общего с остальными. Ревнители добрым делом. Видишь ли, что необходимо и наше участие? ревнители, т.е. с великою готовностью идущие к добродетели. Освободить нас от прежних грехов было делом Его человеколюбия, а совершение добродетели в настоящее время есть дело и Его, и наше.

Ст. 15. Сия глаголи, и моли, и обличай со всяким повелением, да никтоже тя преобидит. – Со всяким повелением, т.е. обличай сильно. Так как нравы у них были грубые, то Апостол предписывает строго обличать их. Да никтоже тя преобидит, будет пренебрегать. Видишь ли, что Апостол желает, чтобы епископ был со властию.

Глава 3

Ст. 1–2. Воспоминай тем начальствующим и владеющим повиноватися и покорятися, и ко всякому делу благу готовым быти: ни единаго хулити, не сварливым быти, но тихим, всяку являющим кротость ко всем человеком. – Ко всякому делу благу готовым быти. – Внутренне благорасположенным, – ни единаго хулити, хотя бы он худо поступал, хотя бы в чем-нибудь и погрешал. Уста ваши должны быть чисты вообще от всякого злословия. Ты же почто осуждаеши брата твоего, говорит Апостол (Рим.14:10), – зачем присваиваешь себе суд Божий? Под хулою в этом месте Апостол разумеет вообще всякое злословие. – Всяку являющым кротость ко всем человеком, к иудеям и к еллинам (язычникам), к друзьям и к врагам, к оскорбляющим и вред причиняющим.

Ст. 3–7. Бехом бо иногда и мы несмысленни, и непокориви, и прельщени, работающе похотем и сластем различным, в злобе и зависти живуще, мерзцы суще и ненавидяще друг друга. Егда же благодать и человеколюбие явися Спаса нашего Бога, не от дел праведных, ихже сотворихом мы, но по Своей Его милости, спасе нас банею пакибытия, и обновлением Духа Святаго, егоже излия на нас обильно Иисус Христом Спасителем нашим, да оправдившеся благодатию Его, наследницы будем по упованию жизни вечныя. – Никого не поноси, потому что и мы были худыми, – не такими, как теперь; а если ты сам был таким и получил спасение по благодати Божией, а не за свои добрые дела, то как же ты осмелишься поносить другого? Но когда это мы были такими? Когда сами находились в заблуждении, когда поклонялись идолам. А известно, что еллины (язычники) жили нечестиво. У них были прелюбодеяния, блуд, убийство, позорные всенощные празднества: и все это они совершали в честь Богов. Мерзцы суще, и ненавидяще друг друга. Кто дошел до крайней мерзости, тот ненавидит всех; естественно, что и все его ненавидят. Егда же благодать и человеколюбие явися – чрез вочеловечение. – Спаса нашего Бога, не от дел праведных; не потому, что мы так благочестиво жили, что побудили Его воплотиться, но потому, что Сам Он благоволил сжалиться над нами, хотя мы были недостойны, – Егоже обильно излия на нас Иисус Христом. В великой благодати духовной нуждались мы для того, чтобы не только оправдаться в прежних грехах, но и сделаться наследниками жизни вечной, поэтому Господь и излил ее на нас. – Да оправдившеся благодатию его – Иисуса Христа, или Святаго Духа, – наследницы будем: чтобы мы сделались наследниками вечной жизни, на которую теперь у нас есть только надежда, или: чтобы мы сделались наследниками вечной жизни так же, как и надеемся.

Ст. 8–9. Верно слово, и о сих хощу тя извещати, да пекутся добрым делом прилежати веровавшии Богу, сия суть полезна человеком и добра. Буих же стязаний и родословий и рвений и сваров законных отступай: суть бо неполезны и суетны. – Так как Апостол говорил о будущем и притом для многих неизвестном, то и присоединил: верно слово, т.е. истинно, непременно исполнится. И о сих хощу тя извещати: значит – и о том, что сказано выше, и об этом. О чем же? да пекутся добрым делом прилежати, т.е. вдовам, сиротам, страждущим, нуждающимся помогать не только деньгами, но и вообще попечением: все это добрые дела. Буих же стязаний и родословий… отступай. Говоря о родословиях, Апостол имеет в виду или еллинов, которые исчисляют родословия своих богов, говоря: такой-то родил такого-то, – или иудеев, которые, не делая сами ничего хорошего, прибегают к родословным и по причине их высоко о себе думают. Авраам, Исаак и Иаков – наши праотцы, говорят они. Буими эти родословия Апостол назвал, как бесполезные. Какая польза, в самом деле, постоянно согрешающему иметь праотцем Авраама? Напротив, еще больший вред, так как они, происшедши от таких предков, сами оказались негодными. Отступай. Но если всего этого нужно избегать или оставлять без внимания, то почему же в другом месте Апостол повелевает заграждать уста противящимся. На это нужно сказать вот что: тем, учение которых служит другим во вред, нужно заграждать уста; но когда они спорят против тебя и не о догматах, то удаляйся и избегай их. Суть бо неполезны, так как не будут иметь никакого полезного конца.

Ст. 10–15. Еретика человека по первом и втором наказании отрицайся, ведый, яко развратися таковый, и согрешает, и есть самоосужден. Егда послю Артему к тебе или Тихика, потщися приити ко мне в Никополь, тамо бо судих озимети. Зину законника и Аполлоса скоро предпосли, и да ничтоже има скудно будет. Да учатся же и наши добрым делом прилежати в нужная требования, да не будут безплодни. Целуют тя со мною сущии вси. Целуй любящия ны в вере. Благодать со всеми вами. Аминь. – Но в другом месте Апостол говорит: еда како даст им Бог покаяние (2Тим.2:25); зачем же в этом месте он повелевает отвращаться? Там он говорит о таких, на исправление которых еще имеется надежда, а здесь о неизлечимо больных. – Есть самоосужден. Не может выставить в свою защиту то, что никто ему не говорил, никто его не вразумлял, – не имеет никакого оправдания – осуждается сам собою, своею совестью. – Потщися приити ко мне. Зачем Апостол опять призывает к себе Тита, когда он поставил его в Крите? Чтобы больше приготовить его и дать совет, что нужно сделать. Никополь – город во Фракии, близ Македонии. Отсюда видно, что Павел написал послание в то время, когда находился в Македонии и Ахаии. – Зину законника и Аполлоса скоро предпосли, так как им еще не были вручены церкви. Зина – знаток иудейских законов, а Аполлос – муж великий, красноречивый и сильный в писаниях. Да ничтоже им скудно будет. Снабди их в достаточном количестве, вероятно, пищею и одеждою. Да учатся же и наши добрым делом прилежати в нужныя требования. Здесь Апостол имеет в виду учение, или вообще пособие, как бы так говоря: и они пусть проявляют человеколюбие по отношению к нуждающимся, пусть благодетельствуют им, нуждаются ли те в учении или в чем-нибудь другом необходимом. Да не будут безплодни. Апостол Павел хочет больше принести пользы самим дающим, чем получающим. – Целуй любящыя ны в вере, т.е. любящих самого Апостола, или вообще верующих; в вере точнее – чрез веру. Аминь.

По существующим в нашем отечестве законоположениям все золотые и серебряные вещи должны иметь пробу, наложенную пробирной палаткой. Проба золота – 56, серебра – 84. Кроме пробы на предметах золотых и серебряных должны еще находиться два знака: герб города, где наложена проба и начальные буквы имени и фамилии мастера. Знаки эти, особенно на малых предметах, едва заметны, но через увеличительное стекло их легко можно разобрать. На предметах, привозимых из-за границы, должен находиться штемпель русской пробирной палатки, налагаемый обыкновенно на таможне. Кроме того, на привозных предметах находятся различные символические знаки, определяющие качество металла. Так, на лучшем французском золоте должна находиться голова эскулапа в неправильном восьмиугольнике с цифрой 1 сверху. Та же голова в овале и с цифрой 2 снизу означает золото второго сорта. Третий сорт золота имеет такую же голову в неправильном шестиугольнике с цифрой 3 возле носа. На серебре изображена голова Минервы. На привозном золоте могут находиться тоже знаки: голова орла, голова лошади, голова носорога. На серебре: голова дикого кабана или морского рака.

Первоначально привозное золото и серебро не имело русского штемпеля, но, вследствие частых злоупотреблений, наложение штемпеля на привозные предметы сделалось обязательным. Поэтому лучше остерегаться покупать нештемпелеванные вещи.

При покупке предметов, сделанных из позолоченного серебра, следует обращать внимание на толщину наложенного слоя золота – на прочность позолоты. – В настоящее время почти не золотят через огонь. Позолота металлических предметов производится гальванопластикой. Толщина слоя золота зависит от продолжительности гальванического процесса.

Позолота чаш и других священных сосудов от долгого употребления стирается. Вследствие этого внутренняя часть чаши требует более тщательной позолоты, чем остальные части. При покупке трудно узнать прочность позолоты. Нужно поэтому всегда покупать священные сосуды в известных магазинах и отнюдь не в еврейских. Туда же следует и отдавать предметы для позолоты. Тогда только можно быть уверенным в доброкачественности и прочности работы. Позолота производится иными мастерами так небрежно, слой золота, покрывающий серебро, настолько незначителен, что исчезает, если сильно подуть на него.

Редко употребляемые дорогие священные сосуды следует хранить в футлярах, и чаши, после всякого употребления, старательно вытирать досуха мягкой губкой и шелковою материей⁸². При вытирании не следует употреблять ни полотна, ни порошка, так как от этого на поверхности металла образуются полоски. Даже губку или шелковый плат, пред вытиранием св. чаши, следует встряхнуть: песчинки и другие посторонние частички могут образовать на золоте такие же полоски. Особенно старательно следует вытирать части, к которым прикасались руками. Чаши, употребляемые ежедневно, следует каждые два месяца омывать тщательно баритовой водой.

Баритовую воду приготовляют из углекислой баритовой соли. На полстакана воды этой соли берут в размере лесного ореха. Соль должна раствориться совершенно. В полученном растворе обмакивают губку, которой слегка натирают предмет, нуждающийся в очистке. Затем предмет омывают водою. Указанная пропорция достаточна для очистки одной чаши. Ее увеличивают соразмерно количеству предметов. Вымытый предмет вытирают досуха куском полотна; полотно должно быть очень тонкое и по возможности старое. Если бы это оказалось недостаточным, предмет осушают над жаровней. После этого его тщательно вытирают чистой мягкой губкой. Но чистимые время от времени вышеуказанным образом сосуды тускнеют и покрываются пятнами. Для очистки их в данном случае употребление баритовой воды недостаточно.

Пятна могут быть трех родов: 1) они могут образоваться от пыли, сырости или ручного пота, от которых металл тускнеет и грязнится. 2) Они могут произойти от разложения серно-водянистой кислоты в металле. Пятна эти имеют вид грязной меди с различными оттенками. Легче всего они образуются на предметах из посеребренной меди.

Чтобы уничтожить пятна того и другого рода, их натирают влажной губкой, посыпанной очень мелкой баритовой солью. В случае, если бы губка оказалась недостаточной, можно прибегнуть к мягкой щеточке, какую употребляют золотых дел мастера. После того очищаемую вещь омывают мыльной водой⁸³ вышеуказанным способом. Для очистки можно пользоваться белым поташем, хорошо разведенным в горячей воде. Лучше употреблять дистиллированную воду, так как в ней поташ растворяется лучше. В полученном растворе обмакивают губку и натирают очищаемый предмет.

Обыкновенная пропорция – на стакан воды поташу в размере грецкого ореха. Если бы этого, однако, оказалось недостаточным для уничтожения пятен, указанную пропорцию можно увеличить.

Золотые предметы портятся от натирания. Для очистки их рекомендуем следующее средство: на ⅔ кружки горячей воды (если можно дистиллированной) берут 6 лотов нашатырной соли. В полученный раствор погружают очищаемую вещь и кипятят его четверть часа в глиняном сосуде (не металлическом). Золото, если оно без примеси, получит прежний блеск. Подобным образом можно очищать самые малые предметы, лишь бы они были без оправы и не содержали в себе серебра. Ниже мы укажем средство для очистки золота с примесью серебра. 3) Пятна третьего рода происходят от остатков ртути в позолоте. Это доказывает, что позолота произведена небрежно и что слой золота незначителен. В данном случае единственное средство отдать предмет вновь для позолоты хорошему, добросовестному мастеру.

Подсвечники и кадила должно омывать поташевой или баритовой водой по крайней мере четыре раза в год. При натирании лучше употреблять губку, только в крайнем случае прибегать к щетке.

Чтобы уничтожить остатки ладана в кадиле, последнее погружают в спирт, скипидар или бензин. Для очистки этих предметов никогда не должно употреблять пемзы.

Думаем, что непременно следует, так как для этого в древних Требниках есть особый даже Чин благословения фимиама, сие есть кадила, и так как нередко благочестивые прихожане обращаются к церковным старостам или причетникам с просьбою дать для домашних надобностей не только херувимского ладана (бывшего в кадиле при пении Иже херувимы), но и просто освященного, как просят иногда святой воды. Было бы крайне предосудительно, не имея в церкви освященного ладана, выдавать простой за освященный; но не благословно было бы также и отказывать в просьбе. Необходимо поэтому покупаемый или жертвуемый в церковь ладан, прежде употребления его, освящать по нижеследующему Чину.

Взем иерей епитрахиль на себе, начинает обычно и чтет: »Царю Небесный«, »Трисвятое«, »Отче наш«, »Господи помилуй« 12, »Слава и ныне«, »Приидите поклонимся« трижды и Пс.65: »Воспойте Господеви вся земля«, посем рек: Господу помолимся. Господи помилуй. И молитву:

Владыко Господи, Иисусе Христе Боже наш, источниче освящения и благословения подателю, услыши молитву мене грешнаго, и ниспосли благословение Твое святое небесное на фимиам сей, и благослови, и освяти его, излей нань богатое Твое дарование: и даруй ему силу во еже быти ему всем верою хранящим его, и кадящимся им в соблюдение, и избави от всех вражиих прилогов, и во отмание всякаго мечтания, от действия диаволя находящаго, дневнаго же и ночнаго: на благословение же душам и телам верных людей Твоих, домов же и мест, и в славу пресвятаго, великолепнаго же и всепокланяемаго имени Твоего, Ему же подобает всякая слава, держава, честь и поклонение, со Отцем и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков, аминь.

Иерей же кропит священною водою фимиам, глаголя:

Благословляется и освящается фимиам сей окроплением воды сея священныя, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь.

И творит отпуст.