Протоиерей Алексий Уминский – настоятель храма Живоначальной Троицы в Хохлах в Москве, публицист, писатель, телеведущий специально для Азбуки веры.
Были ли в Вашей священнической практике примеры «непостыдной, мирной» кончины? Могли бы рассказать о них?
Мне приходилось встречать разные случаи, в том числе, и удивительного, мужественного, радостного принятия воли Божией о себе, понимания своего бессмертия, ясности сознания, необыкновенной заботы и грусти о тех, кто остаётся. В то же время у людей был такой мир, который мне тоже хотелось иметь в своей жизни, когда я буду отходить ко Господу. Могу рассказать о своём друге, которого приходилось причащать, соборовать перед его кончиной. Это замечательный человек, художник, архитектор, специалист по внутрихрамовому интерьеру — Андрей Фехнер. Андрюша наш… Человек необыкновенной широты души, верный друг, при этом человек необузданной свободы, если так можно сказать, мог дойти до самого края, иногда перейти черту в дозволенном. Он был очень живой, страстный. В какой-то момент он потерял своего друга, который умер от рака. Андрей увидел, как тот человек уходил ко Господу: в мире, покое, примирении с ближними и Богом. Он потом рассказывал не только мне, но и другим друзьям, что помолился, чтобы ему также уйти из земной жизни. Господь ему ответил на эту просьбу и молитву. Андрей болел раком, тяжело и безнадёжно. Но при этом уходил мужественно и в полном приятии понимании того, что он это просил у Бога, с внутренней благодарностью к Господу за дарование такой мирной кончины.
Ещё один случай, который для меня является необыкновенным примером. Потрясающий человек, с которым Господь меня свёл, мы подружились, члены его семьи стали прихожанами моего храма. Это Александр Соколов — можно сказать, один из величайших иконописцев нашего времени. Автор чудотворной иконы «Неупиваемая чаша», которая хранится в Высоцком монастыре подмосковного города Серпухова (написал икону в 1993 году, когда ему было 33 года). Александр был всегда человеком высокой благочестивой христианской жизни. Если Андрея могло кидать из стороны в сторону, то Саша был всегда духовно по-христиански твёрдо стоящим на ногах, человек Церкви. С ним тоже случилась беда: скоротечный рак. Он расписывал храм на Кипре, ничего не предвещало беды, и вдруг обморок. Александра срочно привезли в Москву, где выяснилось, что у него рак в терминальной стадии. Друг угас почти за три недели. Мне приходилось причащать его, в том числе буквально за несколько часов до смерти. Я его причастил, вернулся домой, а через некоторое время выехал снова, чтобы уже совершить первую панихиду над ним, когда он ещё лежал в постели и только приехала «Скорая помощь».
От рака у Саши были сильнейшие отёки, он мучился, конечно, были обезболивающие, но все равно невыносимо страдал. До своей кончины он лежал в постели, потому что по-другому было невозможно, подпёртый подушками. Несмотря на боли, он умирал с кисточкой в руках, заканчивал свою последнюю икону Божией Матери «Владимирская». Андрей и Саша были друзьями, работали вместе, и ни тот, ни другой ничуть не боялись смерти, оба обладали таким покоем.
Было ли в Вашей практике такое, что человек на смертном одре отказывался примириться с Богом?
Таких историй не припомню, хотя священником служу уже более 30 лет. Резкого отвержения, нежелания причащаться – такого, слава Богу, в моей священнической жизни не было. Господь меня от этого хранил.
Как понять противоположные случаи из житий святых, когда одни из них очень ждали смерти, как встречи с Богом, а другие — страшились своей «нераскаянности» и просили Бога отсрочить свою кончину?
По-человечески это понятно каждому из нас. Никто не хочет умирать. Смерть страшит каждого из нас — будь ты святой, будь ты грешник. Это ужасная, страшная вещь, Христос пришёл, чтобы сразиться со смертью, чтобы победить её своею смертью. И Сам Христос умирать не хотел: «Да минует меня Чаша Сия»
Ничего удивительного в том, что святые, люди сильной воли и веры в отличие от нас, тоже не могли принять смерти и просили помощи в преодолении этого ужаса и в том числе помощи в подготовке, чтобы принять для себя возможность примирения с Богом и ближним. Поверьте мне, даже святой не всегда может найти в себе окончательного собственного прощения. каждый понимает, что есть люди, которых ты любишь не до конца, есть вещи, которые вызывают в тебе гнев и раздражение, что нет в тебе такого мира. Иногда это происходит, как у моих друзей – Андрея и Александра. Болезнь вдруг поставит человека в положение, когда уже понятно, что ничего другого не будет, и сила веры заключается в том, чтобы принять это. Я уверен, что сделать это без помощи Божией, без присутствия Христа в твоей жизни невозможно. Человек не способен на это, если Христос не будет держать в этот момент его за руку, поэтому я думаю, что самое главное, чтобы мы это понимали и именно об этом молились. И мы молимся: «Христианской кончины живота нашего, безболезненной, непостыдной, мирной, у Господа просим»
Возможно ли для христианина просить у Бога смерти в мучительной, неизлечимой болезни?
Конечно, мы же сами просим у Бога такой смерти. Когда мы просим кончины – мирной, безмятежной, это же мы смерти просим, а не чего-то другого. У И. И.Тхоржевского, советского поэта, есть замечательные строчки, где он открыл такую истину:
«Легкой жизни я просил у Бога,
Легкой смерти надо бы просить…»
Нет ничего зазорного человеку в момент его испытаний попросить у Бога помощи в смерти, попросить этой легкой и безмятежной смерти, может, скорой, чтобы избавить от мучений. Между прочим, у нас есть целый чин в наших требниках, можно назвать его христианской «эвтаназией», как бы это странно ни звучало, где священник молится о ниспослании лёгкой смерти человеку, который тяжело страдает и не может умереть. Мне приходилось его использовать несколько раз, когда я видел, что человек безумно страдает, находится на грани жизни и смерти, но никак кончина не наступит, хотя никакого обратного пути быть не может. Я использовал эту молитву по просьбе родственников, иногда – и самого человека, если он был в сознании. Я говорил, если хочешь я помолюсь, чтобы ты умер поскорее. Человек просил, и мы молились вместе. Такое нечасто было, может быть, два или три раза в моей священнической практике, и всегда эта молитва была услышана. Человек примиренно отходил, хотя мучился сильно и не только физически, но и внутренне, мучился от состояния панических атак, жутью, которая на него находила, невозможностью принять эту ситуацию. Конечно, решиться на такую молитву человеку тоже нужны были силы и вера без всякого сомнения.
Как Вы относитесь ко кремации в тех случаях, когда возможны похороны?
Я совершенно равнодушно отношусь к кремации и считаю, что в ситуации, в которой находится огромное число наших соотечественников, когда похороны являются монополией кладбищенских мафий, когда цены на человеческое отношение к усопшему являются совершенно недопустимыми и стоят на грани разорения семей, то, конечно, тут даже разговора не может быть. Да, конечно, пожалуйста, кремация допустима именно потому, что эти «монополисты» ставят человека в такое ужасное положение, когда нет другого выхода. Поэтому осудить тех, кто кремирует своих ближних из-за такого положения дел, невозможно. Уверен, что если были бы нормальные условия для похорон, то кремации было бы значительно меньше.
Отпеваете ли Вы незнакомых людей?
Совсем незнакомых – такие истории крайне редки. Например, случается, когда умирает какой-нибудь ребёнок в детском хосписе, которого я не знаю и с которым не общался. С некоторыми ребятами успеваем побеседовать и причастить, а некоторых — нет. Когда ко мне обращаются из детского хосписа, я, конечно, совершаю отпевания.
Или я совершаю отпевания неизвестных мне людей, но которые являются родственниками наших прихожан, потому что я знаю, что это связано с их молитвой, с их заботой о своём ближнем. Для меня это основание для молитвы за других. Отказать в молитве за человека – по-моему, чудовищно. А с другой стороны, как отпевать человека, который был не просто чужд Церкви, а являлся активным богоборцем, безбожником?
Кому Вы точно откажете в отпевании?
Я откажу в отпевании, если человек не был крещён. Но не откажу в молитве за него, если ко мне обратятся люди, которые хотят и ждут милости Божией к своему усопшему, но некрещённому родственнику. Как же можно отказать человеку в молитве? Конечно, чин церковного отпевания я не в состоянии провести, это не в моей власти, и отказ мой будет продиктован не тем, что я не желаю кого-то отпевать, а невозможностью нарушить церковную присягу и устав Церкви. Устав не даёт возможности быть отпетым, как членом Церкви, потому что наша молитва касается члена Церкви, иначе в саму молитву будет вкрадываться ложное понятие. То есть сама молитва будет разрушена ложью, потому что члена Церкви отпевают, тот, кто не принадлежит к Церкви, даже через формальное крещение, Церковь не может совершить этого чина.
Бывают случаи, когда человек келейно молится за усопшего вне Церкви и в тяжких грехах и от этого испытывает тяжёлые искушения. Нужно ли продолжать такую молитву?
Такие случаи обычно приводят, как некие рассказы: кто-то решил помолиться за Ленина или Сталина, или Л.Н.Толстого, и вдруг во время молитвы стал испытывать бесовские искушения. Я не знаю, у меня нет ответа на этот вопрос, потому что, во-первых, мне в голову не приходит молиться за этих персонажей. Я помню оперу М.П.Мусоргского «Борис Годунов», где юродивый восклицает: «Нельзя молиться за царя Ирода! Богородица не велит», поэтому я не решаюсь молиться за царя Ирода — Богородица не велит. Во-вторых, нет внутреннего желания, потенциала, чтобы за них молиться, возможно, из-за того, что я человек несовершенный, грешный, а также из-за памяти о том бесконечном зле и ужасах, которые несут за собой перечисленные люди – от этого не могу избавиться. Наверное, святые могут за них молиться и молятся. Я не пробовал, не потому что не дерзаю молиться, потому что это противоречит моему понимаю правды. Но это не значит, что за них нельзя молиться. Это не значит, что я этих людей сужу, как проклятых Богом, потому что суд – не мой, а Божий суд, и Он будет решать судьбу каждого из нас на Страшном суде.
Как Вы относитесь к заочному отпеванию?
Есть случаи, когда нет другого выхода. Мы живём в мире, в котором всё перевёрнуто вверх ногами. Заочное отпевание – вещь нелепая и формальная, если сами родственники к этому так относятся. Если это формальный подход, то я стараюсь этого не делать. Но бывают случаи, когда нет другой возможности отпеть человека. Предположим, родственник умер за границей, его там погребли. Или другие ситуации: люди, обращаясь в Церковь, становясь христианами, вспоминают, что их верующие бабушки и дедушки в советское время не были отпеты. Их сыновья и дочери были тогда атеистами и не считали отпевание нужным. А внуки хотят, чтобы этот момент был восполнен, чтобы близкие были отпеты. В такой ситуации, конечно, почему же не совершить заочного отпевания?
Как в практическом плане научиться «памяти смертной»?
Это сложно, практически невозможно нам, которые каждый день просыпаются в этой суете, идут на работу, возвращаются домой, включают сериал, ужинают, ложатся спасть, бормочут утренние и вечерние молитвы… Невозможно, пока смерть не коснётся тебя близко, пока смерть не пройдёт рядом с тобой, не заглянет тебе в глаза. Мне кажется, это могут делать люди, которые живут напряжённой духовной жизнью, живут в монастырях, могут избрать для себя ежедневной темой памятование о смерти. С другой стороны, в этой памяти смертной, есть одна удивительная вещь, потому что, если человек старается жить каждый день, понимая, что сегодня для тебя главное время, не вчера, не завтра, а ты есть только сейчас, ты существуешь в тот самый момент, когда ты есть – дает духовную пользу. Не будет никакого завтра, послезавтра и никаких других вещей, потому что всё это иллюзорность. Может быть, а может не быть, может быть совсем не так, как ты думаешь и, как ты хочешь. Вчера мы жили в одном времени, а сегодня проснулись в ужасе другого времени. Вот и всё. Ты только сегодня можешь быть тем, кем ты есть. Завтра ты не будешь не добрым, не хорошим, не умным не счастливым, ты можешь быть добрым, умным, хорошим, счастливым только сегодня. Поэтому ты не можешь позволить себе сегодня обидеть, оскорбить, обмануть, быть нечестным, быть трусом, потому что у тебя только сегодня. Это, наверное, есть главная польза от этой мысли о памяти смертной, что ты сегодня должен жить по-настоящему и честно до конца. Я так думаю.
Существуют разные интуиции по поводу того, что есть Рай и ад. Какая лично Вам ближе?
Я много и долго об этом думаю. У меня нет такой чёткой сложившейся картины, как, наверное, у многих людей. Например, как на иконах 17-18 века с изображением Страшного суда: праведники в вверху, ужасная пропасть с адом, где на сковородках грешники, сатана, а на руках у него Иуда; плачущие грешники и веселящиеся святые. Для меня понятия ада и рая не совсем правильно сформулированы, потому что исходя из того, что мы знаем о рае (Эдемский сад на земле), его уже нет и не будет, этого рая человечество лишилось. Поэтому мы говорим не столько о рае, как о таковом, а как о Царстве Небесном, о котором нам сказано в Евангелие, которое внутри нас есть, о котором мы молимся каждый раз, читая молитву «Отче Наш» «Приидет Царствие», когда мы приходим на литургию и слышим слова «благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и вовеки веков». С этим Царством мы можем познакомиться, уже иметь какое-то отношение к нему сейчас на земле, потому что оно нам доступно. Это не то, что Царство Небесное когда-то будет, оно наступает, к нам приближается и мы к Нему. Знаки Царствия Небесного может иметь в себе каждый христианин, каждый верующий в Бога.
А что такое ад, я тоже не могу понять. По той простой причине, что Христос сошёл во ад, место смерти, и разрушил его: Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?
Нет ада в том смысле, в котором представлялся до пришествия Христа, до Его Воскресения из мёртвых. Но есть вечная мука, это я хорошо понимаю. Как и понимаю, что такое Царствие Небесное, когда я причащаюсь святых Христовых Таин, когда служу Божественную литургию, или когда меня касается благодать Божия в покаянии, или когда что-то ещё касается меня, как присутствие Христа в моей жизни. Я понимаю, что такое Царствие Небесное может быть очень маленьким опытом, маленьким пронзительным лучиком. Но я также хорошо понимаю, что такое мука — мука греха, моего несовершенства, моего внутреннего мира, такого мрачного, где много злости, нетерпения, раздражения, всякой нечистоты. Я это остро ощущаю. Ощущаю именно потому, что мне дано понять, что такое свет Божий, когда есть свет Божий, ощущение своего греховного состояния – это мука. И тогда я тоже понимаю, какою страшною может быть вечная мука.
Мне близко то, что говорит Ефрем Сирин. Передам своими словами: и свет, и радость, и огонь, которые согревают, просвещают и радуют праведников в раю, и пламень, который попаляет и мучает грешников в аду, вечная мука — это есть свет и пламень любви Божией. То есть Ефрем Сирин не разделяет это пространство на две категории — где-то вверху Царство Небесное, а в земле, если глубоко пробурить её, будет преисподняя с мучающимися грешниками. Он говорит, что это одно и то же пространство вечной жизни. Пространство, где все воскресшие будут со Христом. Только для одних пребывание со Христом, с Его любовью, будет радостью, а для других — любовь Божественная будет страшной мукой. Как бывает голос Божией совести, который может выгрызать из человека все внутренности, если не покаяться, но покаяться в Царствие Небесном уже невозможно. Это страшно, конечно. Мне это представление, что каждый будет тем, кем себя сделал, кем он оказался перед этой непостижимой Божественной любовью, ближе.
Если человек одурманен пропагандой и отправился в другую страну защищать «справедливость», а фактически стал пешкой в гнусной политической игре, стал убийцей, то оправдывает ли его то, что он искренне поверил обману?
Всегда во время войны, с той и другой стороны, работают пропагандистские машины, и люди находятся в состоянии обмана. Но у христианина есть высший критерий правды – это заповедь Божья, которая говорит: «не убий», это заповедь, которая говорит о любви к врагам, это выше любой человеческой нормы справедливости. Человек, который взял в руки оружие даже с намерением «я хочу защищать других людей» — это не то же самое, когда человек терпит нападение, защищая свою семью. В первом случае человек находится в состоянии нападающего на чужой территории. Это всегда огромная, страшная ответственность, человек без сомнения будет за это отвечать. Как его будет Господь оправдывать и судить, я не знаю, но за это будет ответ. Никто не может свою справедливость подтверждать пулей, такого права никому не дано. Я еще понимаю несчастных брошенных в атаку солдат, которые выполняют приказы, и для которых непослушание может обернуться расстрельным приговором. Хотя есть приказы, которые преступны сами по себе. Давайте не забывать, что даже на Нюрнбергском процессе судили тех, не кто преступные приказы исполнял, а кто эти команды отдавал. Вот, прежде всего, на ком лежит суровая ответственность за эти приказы: на тех, кто по безумию своему хочет с помощью оружия восстанавливать справедливость на чужой земле.
Как не потерять любовь к Богу при смерти близкого человека?
Чтобы не потерять любовь к Богу, надо её иметь. Нельзя потерять того, чего у тебя нет. Человек, у которого есть любовь к Богу, в этих обстоятельствах – в горе личном, беде, никогда не потеряет её, по одной простой причине: Бог всегда будет рядом с ним в этот тяжёлый момент, и человек будет всегда глубочайшим образом ощущать это присутствие в своей жизни. И только тот, кто этой любви никогда не чувствовал и не имел, может подумать, что он что-то потерял. Самое страшное, что может быть с человеком, это когда с ним происходит беда, потеря самых близких и любимых, а он Бога не знает, он Бога не чувствовал никогда, он с Богом не познакомился. Страшнее этого быть ничего не может.
Беседовала Александра Грипас
Комментировать