Глава двадцать седьмая. Беда
Застоялся мой поезд в депо.
Снова я уезжаю. Пора…
На пороге ветер заждался меня.
На пороге осень — моя сестра.
А мне приснилось: миром правит Любовь,
а мне приснилось: миром правит мечта.
И над этим прекрасно горит звезда,
я проснулся и понял — беда…
(Виктор Цой)
Поезд мчал Лазаря в Нью-Йорк. Американский вагон оказался похожим на сидячие вагоны поездов «Москва — Санкт-Петербург»: мягкие откидные сиденья, по два в ряду, с каждой стороны от прохода. Садиться оказалось можно на любое свободное место. Вагон был полупустой. Лазарь устроился у окна, подальше от людей.
День был солнечный. Железная дорога проходила по живописным местам, часто вдоль озер. Инок с интересом рассматривал ландшафт. Овалы озер окаймлял тростник, в желтых зарослях которого чернели охотничьи шалаши-схроны.
План Лазаря был прост, хотя и несколько неожидан. В Америке ему больше нечего было делать, но и в Россию возвращаться не представлялось возможным, в «Шереметьево» его, вероятно, сразу же встретят. Лазарь принял решение вылететь из Нью-Йорка в Турцию (благо страна — безвизовая), а оттуда морем переправиться в Абхазию, скорее к старцу и братии! И в горах лечь на дно. Разумеется, и этот план был небезупречен, потому что хотя Абхазия — не Россия, но если понадобится, найдут и в горах. Зато к тому времени он уже поисповедуется у отца Салафиила, а дальше, — как тот благословит. В конце концов, органам он ничем не навредил, разве что доверия не оправдал; может, и оставят в покое, а нет, так самое большее, что могут, — это убить, но если удастся исповедаться и причаститься хоть раз, то смерть не страшна.
Оторвавшись от этих дум, инок достал «Молитвослов». В последнее время, как он признался отцу Серафиму по телефону, молиться было трудно, почти невозможно: нападало бессилие, усталость и лень. Но сейчас Лазарь решительно взялся за молитву. Он читал «Канон Ангелу Хранителю»:
— «Свете светлый, светло просвети душу мою, наставниче мой и хранителю, от Бога данный ми ангеле… Явися мне милосерд, святый ангеле Господень, хранителю мой, и не отлучайся от мене сквернаго: но просвети мя светом неприкосновенным, и сотвори мя достойна Царствия Небеснаго… Не остави в путь шествующия души моея окаянныя убити разбойником, святый ангеле, яже ти от Бога предана бысть непорочне, но настави ю на путь покаяния».
Окончив чтение канона, Лазарь пришел в умиротворенное состояние и сам не заметил, как задремал.
Во сне он продолжал ехать, за окном все так же стелились перелески и озера с прибрежным тростником. Вдруг, прямо на глазах, природа стала менять свое летнее убранство на осеннее. Вдоль дороги потянулись густые лиственные леса, окутанные золотом и пурпуром. Вокруг было сказочно красиво, а на душе — светло и радостно, но при этом отчего-то немного тревожно. Словно душа страшилась потерять обретенную красоту. Тревога перешла в четкое, почти физическое ощущение опасности.
Лазарь проснулся в полумраке и не мог сразу сообразить, в чем дело. Осенних лесов за окном как не бывало. Поезд медленно двигался по закрытому тоннелю, подъезжая к Нью-Йорку.
«Странный какой-то сон, — пришел в себя Лазарь. — Неважно. Надеюсь, это последний этап моих американских похождений. Скоро — «Гуд-бай, Америка, где я не буду никогда», и домой, к отцам, в горы! — предвкушал он. — Денег хватит. Лишь бы купить билет на любой ближайший рейс в Турцию».
Пока Лазарь спал, пассажиров заметно прибавилось. Вагон наполнили клерки, студенты, не отрывавшиеся от ноутбуков, несколько бабушек — божьих одуванчиков и другие люди неопределенного рода занятий. По Нью-Йорку поезд так и полз тоннелями, изредка выныривая на поверхность. В конце концов он остановился на подземной платформе центрального вокзала «Гранд Централ».
Лазарь собрал вещи, надел рюкзак, надвинул на глаза солнцезащитные очки, завязал бандан и вышел на платформу. Определившись с направлением, поднялся по эскалатору в светлый холл вокзала. Выйдя на улицу, он увидел стоянку такси и направился к ней. Здесь на его пути возник чернокожий полицейский, под стать Лазарю — высокий и плотный. Он чуть ли не в лицо иноку ткнул удостоверение с большой жестяной бляхой. Прежде чем Лазарь отреагировал, его руки сзади оказались в наручниках. Он дернулся. За спиной стояли двое в штатском. Один из них выжидательно заложил руку за борт пиджака, готовый стрелять при необходимости.
Сопротивление было бесполезно. Арестованный послушно пошел к ожидавшей машине. Это был лимузин с затемненными стеклами. Черный полицейский проводил только до автомобиля, а двое в штатском втолкнули Лазаря на заднее сиденье, уселись с двух сторон и приказали шоферу трогать. По дороге к машине Лазарь с досадой подумал о качественной работе американской полиции, но в машине его ошарашил один из сопровождавших, который сказал по-русски: «С приездом в Нью-Йорк! Не устал? Сейчас будешь отдыхать». В этот момент второй сопровождавший резким движением воткнул шприц в бедро арестованного. Лазарь отключился.
Сознание вернулось к нему лишь поздним вечером, в тесной комнате, приспособленной под камеру. Полкомнаты устилал серый палас, на котором Лазарь и очнулся. Мебель отсутствовала. В углу стояла медицинская утка. Под потолком тускло горела лампочка. Обрадовало, что нет наручников. Лазарь приходил в себя тяжело: тело ныло, голова болела, цепь предшествующих событий восстанавливалась в памяти обрывками. Пролежав еще довольно долго, инок наконец заставил себя подняться. Неровной походкой он подошел к окну, наглухо закрытому стальными жалюзи. Все же сквозь щели узник разглядел пустой городской двор и определил, что находится примерно на седьмом или восьмом этаже.
Голова закружилась, он опустился на корточки прямо у окна и в полудреме просидел около часа, пока не почувствовал себя лучше. Тогда Лазарь встал и начал разминаться, делая приседания, боковые и поясные наклоны и другие упражнения.
Теперь его внимание привлекала входная дверь. Она была деревянная, открывалась вовнутрь. Лазарь прижался к ней ухом, никаких звуков с другой стороны не доносилось. Он попытался открыть дверь, но она не поддавалась. Недолго думая, инок уперся ногой в дверной косяк и что было мочи дернул дверь на себя. Вся накопившаяся в нем досада вылилась в этот рывок, дверь затрещала и поддалась — язык замка с мясом вырвал кусок косяка. Однако торжество Лазаря сменилось разочарованием: за дверью находилась решетка с толстыми прутьями и внушительным замком.
В коридоре раздались торопливые шаги; с той стороны решетки появился один из «штатских», задержавших Лазаря на вокзале.
— Зачем ломать двери? — разочарованно развел он руками. — Постучать нельзя?
— А колоть всякой химией можно? — огрызнулся Лазарь. — Долго мне тут сидеть? Допрашивайте, если арестовали.
— Деловой какой! Допросим, когда надо. Верни дверь на место и сиди тихо. Тебе же лучше. А то опять уколем и браслеты наденем. И смотри, без глупостей! Сразу предупреждаю — окно не вышибать, там все равно пуленепробиваемый стеклопакет, лампочку не разбивать, стекло не есть, на дверной ручке не вешаться. Тут за тобой нянек нет, захочешь на тот свет, так и скажи — поможем. А дернешься в бега — мозги по полу придется собирать.
— А вы спецслужба какой страны? Неужели русские? Говорите так хорошо… Что-то на полицию не похоже. Тот негр-полицейский подставной был? — поинтересовался Лазарь.
«Штатский» ничего не ответил и собирался уйти, но потом смягчившимся тоном спросил:
— Есть хочешь?
— Нет, спасибо. У меня от вашей химии аппетита нет. Лучше попить принесите, в горле пересохло, — ответил Лазарь, поправляя сломанную дверь. И добавил по-деловому: — Вы там давайте решайте побыстрее, а то у меня еще дел много.
* * *
— Разрешите доложить, товарищ генерал?! — молодцевато вытянулся «серый человек».
— Докладывайте, — ответил Антон Петрович, отхлебнув из большой керамической чашки жидкий чай.
— Замоскворецкого взяли в Нью-Йорке. Сейчас он на нашей спецквартире под надежным присмотром. Теперь можно с ним говорить, а можно и ликвидировать… Как прикажете.
— Это хорошо, что взяли, — одобрительно кивнул пожилой генерал. — Давайте, собирайтесь в Штаты. Он ваш подопечный, вот и потолкуйте с ним. Будет он работать или дурака валять? Скажите, родина дает последний шанс. Сомневаюсь, что теперь из него выйдет толк. Но если не по нашему первоначальному плану, так хоть на какую-нибудь мелочь его приспособьте. Нехорошо разбрасываться людьми: хоть и одноразовый, но шприц! Грех не использовать. Только до отъезда дело с интернетчиками закончите. Пусть Замоскворецкий взаперти посидит две-три недели, подумает о своем житье-бытье. Никакой ему информации, пусть помучается неизвестностью. Это помогает. А вы в начале сентября вылетайте. Добро?
— Так точно, Антон Петрович, — по-прежнему бодро ответил «серый».
Генерал шумно глотнул чай и закончил:
— Ребят наших предупредите: в случае угрозы побега — открывать огонь на поражение. Хватит цацкаться с этим мафиози! Тоже мне, кающаяся Магдалина нашлась… Пусть отрабатывает, а попусту хлеб не ест!
«Серый человек» улыбнулся:
— Хорошо, Антон Петрович, не волнуйтесь. От наших не убежит. А если убежит, сразу опять поймаем. Замоскворецкий хоть и мафиози, а не знает, что надежно сидит у нас на крючке. Надежней некуда.
Комментировать