Глава сорок девятая. Откровение в Си-Клиффе
Научи меня, как выбирать между чёрным и белым,
чтоб чужое добро на твоё и моё не делить.
Но дай мне лезвие мысли — вонзить между частью и целым,
и назови мне высокую цель, научи меня жить…
(«Воскресение»)
После посвящения группе, в которую входила Агния, полагалось что-то вроде «боевого крещения» — совместное общее дело. Маршалл назначил сбор и радение группы 31 октября, в день праздника Хеллоуин. Главная роль в радении отводилась Николаине. Она должна была узнать волю дьявола о благоприятной для него жертве.
Гадание принесло результат. Николаине открылось, что «в жертву нужно принести молодую высокую черноволосую серебряную женщину». Было не ясно, почему «серебряную», но члены группы надеялись, что все разъяснится на месте. Был указан день — пятница, 2 ноября, время — вторая половина дня, местонахождение жертвы — Манхэттен.
К полудню пятницы Том, Карл, Николаина и Агния собрались в особняке мистера Маршалла на Вест 70-й Стрит Манхэттена. Все были приятно возбуждены.
В три часа дня сам Маршалл возглавил собрание, посвященное предстоящему жертвоприношению. На помощь поименно призывались духи преисподней, приближенные Люцифера. Их гордые имена торжественно и зловеще звучали, вибрировали и множились эхом в мертвенной тиши особняка. В завершение Николаина снова гадала, на этот раз — на хрустальном магическом шаре, установленном на специальной подставке. Ведьма долго и пристально вглядывалась внутрь шара. Вдруг она вскинула руки, и восторженно заговорила:
— Вижу здание из красного кирпича. Высокая черная дверь подъезда. Надпись около входа гласит, что это какое-то христианское учреждение.
— Где это? — почти шепотом спросил Маршалл.
— Я не вижу никаких указаний.
— Осторожно поверни шар.
Николаина немного повернула шар и вгляделась:
— Вижу! Здание стоит на перекрестке. Это пересечение Ист 93-й Стрит и Парк Авеню. Вижу четко.
— Видишь жертву? — спросил Маршалл.
— Нет… Вижу редких прохожих, но никого подходящего по описанию.
— Нужно ехать и ожидать там, — распорядился Маршалл. — Жертва придет. Когда возьмете ее, действуйте, как научены. В Си-Клиффе вас встретит индеец. Я буду пока здесь. Руководительницей назначаю Агнию. В мое отсутствие слушаться ее беспрекословно. Если не сложится, возвращайтесь сюда, а если все пройдет успешно, то ты, Агния, займись подготовкой жертвы, а я приеду в Си-Клифф, когда потребуется. Действуйте. Удачи!
Том, Карл, Николаина и Агния быстро собрались и выехали к означенному месту.
— Так это русские! — удивился Карл, увидев на кирпичной стене надпись на английском и русском языках, исполненную церковно-славянской вязью: «Синод Русской Православной Церкви Заграницей».
— Прекрасно. Клирики. То, что нужно, — злорадно отреагировал Том.
Машину запарковали чуть в стороне. Стоянка там запрещалась, поэтому пришлось не глушить мотор и оставаться в салоне. Чтобы развеяться, они по очереди выходили прогуливаться.
Время в засаде тянулось долго. Четыре наблюдателя пристально следили за пятачком перед зданием. Массивная дверь Синода периодически отворялась, входили и выходили люди, одетые в церковные или светские одежды, но высокой «серебряной» брюнетки среди них не было.
Казалось, жертва вообще не появится, как вдруг!..
— Смотрите-смотрите! — встрепенулась Агния.
В здание входила молодая высокая стройная женщина в серебристом плаще. Ее черные волосы были собраны в длинную косу, заплетенную серебряными нитями.
— Она! — уверенно сказала Николаина.
— Отлично, — радостно выдохнула Агния. — Всем приготовиться. Будем ждать, когда она выйдет.
Том, Карл и Николаина встали неподалеку от подъезда, Агния осталась за рулем.
Примерно через полчаса «серебряная женщина» вышла из здания. К ней подошли трое.
— Мы знаем, что вы нуждаетесь в помощи, — проникновенно и ласково обратилась к жертве Николаина на английском языке. — Мы можем дать информацию, которая вам поможет. Поверьте, мы хотим помочь. Здесь неудобно разговаривать. Пожалуйста, сядем в машину только на минуту.
Синильга оторопела и растерянно оглянулась на дверь, из которой вот-вот должен был появиться Станислав Федорович. Почему-то ей было трудно сосредоточиться. Она почувствовала расслабленность и, сама не ожидая от себя, доверчиво пошла к машине. Ей показалось обнадеживающим, что ответ явился сразу после молитвы в храме. Подсознательно Синильга надеялась, что происходящее связано с ней и Лазарем и сейчас она услышит от этих людей что-то очень важное…
Перед ней открыли заднюю дверцу машины. Только она села, как с двух сторон в салон втиснулись Карл и Том. Николаина села на переднее сиденье, повернулась к Синильге, окутала ее своим гипнотическим взглядом и покровительственно сказала:
— Расслабься. Мы отвезем тебя туда, где будет хорошо. Там ты все узнаешь. Здесь недалеко. Сохраняй спокойствие, так будет лучше.
Синильга поняла, что это ловушка. Вскрикнула, попыталась дернуться, забарабанила рукой по заднему стеклу автомобиля, но Карл и Том еще жестче стиснули ее с двух сторон, а Николаина угрожающе зашипела:
— Будешь дергаться, умрешь прямо сейчас и погубишь всех своих близких! Сиди молча. Мы — не враги, мы хотим тебе помочь. Верь нам.
Синильга увидела подбегающего Станислава Федоровича, но было поздно: машина рванулась с места, как дикий зверь.
После минутной вспышки Синильга успокоилась и обмякла. В благосклонность своих похитителей она не верила, но ей стало обреченно-покойно от мысли, что сейчас ее убьют и сердечные терзания, наконец, кончатся, а Лазарь, конечно же, будет вспоминать о ней всю жизнь и плакать…
Она безропотно дала завязать себе глаза повязкой и всю дорогу молчала. Из-за вечерних пробок машина двигалась медленно. Примерно через час с Синильги сняли повязку. На улице уже стемнело. Недавно прошел дождь. Мокрый асфальт переливался бликами уличных фонарей. Машина круто ехала вверх по узкой улице. Поворот, еще поворот, и автомобиль остановился около типичного американского двухэтажного дома, обшитого серыми кедровыми дощечками и напоминавшего гигантский спичечный коробок.
На последнем повороте Синильга заметила высветившуюся в лучах фар табличку с названием улицы и внутренне похолодела от мысли, что знает эту местность. Похитители явно не рассчитали, слишком рано сняв повязку. Без сомнения, это был Си-Клифф — очаровательный городок, укрывшийся под сенью высоких деревьев, расположенный на склоне, у большой воды. Несколько лет назад Синильга часто ездила сюда к престарелому владыке Митрофану, жившему до самой кончины при русской Свято-Серафимовской церкви, а также и к другим обитателям городка. В свое время Си-Клифф являлся местом поселения русской эмигрантской интеллигенции и дворянства. Многих русских обитателей городка Синильга застала и с некоторыми, по своей любви к белой эмиграции, водила тесную дружбу. Кое-кто, к примеру дочь генерала Врангеля, были живы и сейчас, однако почтенный возраст делал общение с ними все более затруднительным. Но Си-Клифф облюбовали не только русские эмигранты. Здесь имелось немало странных домов, хозяева коих предпочитали скрываться от глаз людских в этом уединенном предместье Нью-Йорка.
Навстречу машине вышел смуглый, горбоносый, коренастый мужчина, в котором нетрудно было угадать американского индейца. Его лицо не выказывало никаких признаков жизни, словно некая маска полного безразличия к происходящему.
Пятеро, включая индейца, окружили Синильгу тесным кольцом и провели в дом. Впрочем, кричать и сопротивляться было бессмысленно, улица казалась совершенно вымершей. Зато при входе в дом Синильга увидела его номер на почтовом ящике.
В прихожей пленнице приказали снять верхнюю одежду, отобрали сумочку и отвели на второй этаж, где находилось две комнаты и гостиная. Агния попросила всех выйти. Ей хотелось насладиться величием момента и наощупь изучить душу Синильги. Агния долго и с интересом рассматривала свою первую в жизни жертву, думая о том, что эта красивая девушка могла бы счастливо жить на земле или могла бы оказаться на ее, Агнии, месте, а она сама, наоборот, — стать жертвой. Но все сложилось именно так, как сложилось, и ничего изменить нельзя. Агния смаковала горько-сладкое чувство мести, огонь все сильнее разгорался в ее душе: скоро она начнет мстить человечеству за свои обиды, принося приятный дар сатане. Агния машинально поправила рукой большие темные очки, слегка коснувшись язвы над глазом.
— Тебе страшно? — спросила она Синильгу.
Синильга рассматривала магические символы, знаки и надписи, которыми были испещрены стены и потолок гостиной.
— Вы сатанисты?
Агния торжествующе молчала.
— Господи, помилуй… — прошептала Синильга по-русски.
— Что?! Черт возьми! Ты русская? — вырвалось у Агнии, при этом она перешла на русский с чуть заметным американским акцентом.
Дальше разговор продолжался на русском языке.
— Да, русская, — ответила Синильга. В ее глазах блеснул вопрос и надежда.
— Впрочем, можно было предположить… Что ты делала в том здании?
— Там церковь. Я ходила молиться.
Агния едко улыбнулась. Потом спросила:
— Ты не ответила на вопрос: тебе страшно?
— Почему это так важно? А что, я должна от радости лезгинку танцевать, что ли?
— Значит, страшно, — одобряюще кивнула Агния. — Это хорошо. Тебе должно быть страшно. В тот момент, когда мы принесем тебя в дар Сатане, ты должна налиться страхом, как красный яблок.
— Как яблоко… — грустно поправила ее Синильга.
— Это верно, — согласилась Агния, — «яблоко». Я иногда, правда очень редко, путаю слова. Можешь меня поправлять… Поправляй меня до самой смерти, — она усмехнулась.
От такой хладнокровности Синильге стало действительно страшно. Она отметила еле уловимые искорки жестокости и безумия в манере общения ее собеседницы и поняла, что та не шутит. Нереальность и абсурдность ситуации только усиливали охватившую сердце жуть. Хотя боль любви оставалась при Синильге, но ей вдруг мучительно захотелось жить. Смерть от рук кучки сумасшедших представлялась нелепой. Тем более что шанс на спасение был.
— Можно воспользоваться удобствами? — спросила Синильга, стараясь выглядеть как можно невиннее.
Агния нехотя проводила Синильгу в уборную, расположенную на этом же этаже.
— Не запирайся, — строго предупредила она.
Уединившись, Синильга дрожащими руками достала сотовый телефон из кармана пиджака (она была в деловом костюме). Перед уходом с работы Синильга пользовалась телефоном и сунула его в карман. Похитители явно не блистали профессионализмом, так как не обыскали ее, довольствуясь тем, что отобрали сумочку и плащ.
Синильга могла позвонить в полицию, родителям или Станиславу Федоровичу, но сила чувств заставила звонить в Магопак. Судорожно найдя в «записной книжке» мобильного телефона магопакский номер, она позвонила. Ей не везло: никто не брал трубку, сработал автоответчик. «Лазарь, миленький, ну! Отец Илья, ответьте. Вы же должны быть там!», — мысленно умоляла девушка, звоня повторно. На другом конце провода вновь зазвучал автоответчик. На этот раз Синильга зашептала в трубку:
— Лазарь, отец Илья, я в беде! Пожалуйста, помогите! Лазарь, если со мной сделают что-то и я больше тебя не увижу, прости меня за все. Пожалуйста! Я поняла: любовь — это как морской берег, который никогда не кончается. Ты бежишь по волнам вдоль берега и думаешь, что он вот-вот кончится, а он вновь и вновь начинается. Я люблю тебя…
Синильга только-только успела продиктовать название города, улицы и номер дома, где ее следовало искать, как из-за двери строго спросили:
— Ты что там разговариваешь? Молишься, что ли? Прекрати, а то я войду.
Синильге показалось, что сердце от страха провалилось куда-то вниз.
— Я иду! — сдавленно выкрикнула она, понимая, что может попасться.
Дабы избавиться от улик, она бросила телефон в жерло унитаза и спустила воду. Последняя «соломинка», связывающая с остальным миром, канула безвозвратно. В этот момент Агния бесцеремонно распахнула дверь.
Синильге стало досадно от такой грубости. Вглядываясь в непроницаемые стекла очков Агнии, она срывающимся от волнения голосом спросила:
— Ты ведь это не всерьез? Ведь все это шутка? Да? Нельзя же настолько любить зло, чтобы добровольно встать на его сторону и не пытаться что-то исправить?
— Быстро ты скисла, куколка, — ответила Агния, выводя за рукав собеседницу из уборной.
Синильга понимала, что в ее ситуации остается только тянуть время. Когда они вернулись в гостиную, пленница, стараясь казаться спокойной, спросила:
— Откуда ты знаешь русский, если не секрет? Ты ведь, судя по акценту, американка. Но сам язык у тебя почти безупречен.
— Зачем тебе лишняя информация перед смертью? Хотя… Забавно говорить с приговоренной к смерти. Можно открыть душу и выдать всю правду, ведь ты все равно никому не расскажешь. Надежно…
— Тогда я слушаю, — попыталась улыбнуться Синильга.
— Ты слушаешь? Сначала я тебя послушаю. Скажи, как ты думаешь, почему мы выбрали для жертвоприношения именно тебя?
— Откуда мне знать? Вы выбрали — вы и объясните.
— На самом деле выбираем не мы. На тебя указали из того мира. Так хотят духи великого ада. Но интересно, почему они так хотят. В твоей жизни происходило что-нибудь особенное в последнее время?
— Особенное? В моей жизни? — Синильгу поразил вопрос. Мысли о Лазаре придали ей бодрости. Она уверенно ответила: — Да, происходило. Причем такое, чего в вашей жизни произойти уж точно не может.
На этот раз удивилась Агния:
— Почему не может? Откуда ты знаешь?
— Потому что это «особенное» — любовь! — Синильга почувствовала себя первохристианкой времен Нерона. От этого ей стало радостно.
— Подумаешь, любовь… — хмыкнула Агния. — И почему же нам это недоступно?
— Если вы настоящие сатанисты, последователи Люцифера, то недоступно. Вы и сатане вашему не служите по любви, а лишь берете с него пример. Чтобы служить кому-то, надо добровольно покориться, а вам не позволяет гордость. Вы сами себе и боги, и цари, по примеру сатаны. Так что, думаю, Люцифер по-прежнему очень одинок среди своих последователей. Если кто-то полюбит его, то не сможет называться его истинным учеником и принадлежать к его свите, потому что зло и любовь — несовместимы!
— Ну, ты и штучка! — разозлилась и занервничала Агния. — Картина проясняется. Не зря на тебя указали. В аду не ошибаются. Умрешь сегодня со своей любовью!
— Любовь не умирает. Она бессмертна, — ответила Синильга, к которой, напротив, вернулось самообладание. Происходящее сделалось для нее абсолютно ясным. Смерть больше не казалась нелепой и страшной. «Умереть за любовь! Нет ничего выше. Вот, значит, о какой жертве говорил Лазарь», — думала она.
— «Любовь», говоришь!? А вот это ты видела? — Агния сорвала с глаз защитные очки и обнажила язву. — Смотри лучше! — она вплотную приблизилась к Синильге. — Это любовь твоего Бога?
— Что это? — спросила Синильга, внутренне поежившись при виде уродливой язвы, вносившей дисгармонию в красивый, хотя и холодный, образ девушки.
— Тебе хорошо рассуждать — «любовь»! — не успокаивалась Агния. — Небось, всю жизнь под крылышком у мамы с папой провела? Они тебя пестовали, баловали и ничего для тебя не жалели. Потом удачная карьера, успех в жизни, популярность среди мужчин! Все это написано у тебя на лице. Так что же тебе не любить-то?! А ты вот попробовала бы любить на моем месте. Я тоже была любимой дочкой, у меня тоже была семья, но меня ее лишили! У меня была красота, которой все восхищались, и ее у меня отняли. Мне грезилось, мир создан для счастья, а оказалось — для горя. Людишки — мерзкие, подлые, лицемерные, мелкие. Пока ты в фаворе — все тебе льстят, а как только получишь подножку от жизни и растянешься — затопчут. За что мне любить таких людей, такую жизнь и вашего Бога?
— Я даже не знаю, как тебя зовут… — почему-то сказала Синильга, сбив этим порыв собеседницы.
— Агния. А тебя?
— Разве ты не знаешь? Я думала, вы все обо мне знаете.
— Не знаю.
— Меня зовут Синильга.
— Хорошее имя. Редкое, но я его слышала, — неожиданно одобрила Агния.
— Можно спросить?.. Что случилось с твоим лицом?
— Что случилось с моим лицом? — с досадой переспросила Агния. — Что ж, расскажу… Мои родители — люди замечательные, интеллигентные и тонкие. У нас была прекрасная семья. Но так получилось, что они стали пить, страдали семейным алкоголизмом. Этот кошмар начался, когда мне было лет десять. Я натерпелась. Думаешь, легко видеть ежедневные безысходные страдания родителей-алкоголиков? Представь чувства ребенка, который находит пьяную маму полуголой на полу в рвотине. Или доброго любящего отца, который от алкоголя начинает ругаться и безобразничать, а протрезвев, рыдает и умоляет простить. И так изо дня в день… Однажды, когда я уже легла вечером спать в своей комнате на первом этаже, они на втором этаже пили и потом решили куда-то сходить, то ли прогуляться, то ли в ночной магазин. Кто-то из них уронил окурок на пол, они так потом и не выяснили, кто. Родители ушли, я спала, а на втором этаже начался пожар. Пластиковое покрытие потолка быстро начало плавиться. Раскаленная капля пластика капнула мне на лицо. Я проснулась. Я должна была там сгореть или задохнуться, но эта капля подарила мне жизнь. Новую жизнь — жизнь уродки. Я закричала от боли и страха и выскочила из горящего дома. Дым и огонь начали уже проникать на первый этаж, меня спасли считанные секунды. Пожарные потушили пламя, но восстановить дом удалось только наполовину, он стал одноэтажным, причем даже после ремонта остался смердящий запах гари. Я ненавидела этот дом. Врачи долго мучались с моей раной, но, как видишь, след остался. К тому же время от времени, язва намокает, там собирается гной, ее нужно чистить. Это противно. Врачи говорят — «редкий случай», но мне от этого не легче. Представь девочке-подростку получить такую физическую и душевную травму. У меня развился комплекс по поводу моей внешности, я стала носить темные очки. Пока люди не видели язву, они хвалили мою красоту, но стоило только мне снять очки, как в глазах людей появлялась брезгливость или, в лучшем случае, сочувствие, как подачка нищенке. Чем я становилась взрослее, тем сильнее развивались мои комплексы в отношении внешности и общения с мужчинами. Да, мне, как и всем девушкам, хотелось любви. Но я боялась общаться с молодыми людьми, предугадывая их реакцию на мое скрытое уродство. Однажды я решилась: переборола страх и позволила ухаживать за собой парню, который был от меня без ума, ходил за мной неотлучно, говорил, что ему со мной интересно, дарил цветы, клялся в любви, читал стихи. Поначалу его удивляло, почему я всегда в темных очках, но потом он свыкся с этой странностью. Я полюбила его. Для меня все с ним случалось впервые. Через месяц у нас был секс. Это произошло в доме наших друзей, после вечеринки. Мы спали в отдельной комнате. Ночью я расслабилась, ведь темнота надежно защищала меня. А утром потеряла бдительность по поводу своей внешности и не успела надеть очки. Он проснулся и впервые увидел мое обнаженное уродство. Глаза его стали испуганными, бегающими, извиняющимися. Я видела, что он брезгует, хотя старательно пытается это скрыть. Он исчез из моей жизни и больше не появлялся. Попросту сбежал. А мне стало гадко от того, что вся эта так называемая любовь сводится к мясу… И конец ее вместе с этим мясом. Все разлагается и гниет. С тех пор я не подпускаю к себе мужчин. Ненавижу этих похотливых, лживых, самодовольных самцов. Единственный мужчина, которого я, несмотря ни на что, всегда безгранично уважала, жалела и любила, — это мой отец. Мама, к сожалению, не оценила по достоинству этого человека и не смогла ему помочь. Одно, чем она смогла помочь, — это начать пить вместе с ним. И вот он умер, а она, бедная, еще жива, но не выходит из психушек. Меня она перестала узнавать… Это страшно. Со смертью отца умерли мои последние надежды на справедливость. Ведь он был особенный. Трудно передать. Настоящий человек — идеалист без второго дна, открытый и доверчивый, как ребенок. И вот такой человек должен был спиться и умереть. Кстати, после пожара родители пили еще сильнее, их угнетало и мучило, что они стали причиной моей травмы, испортили мне жизнь. Пьянство — «русская болезнь», как иногда говорят. Это — правда, ведь мои родители выехали из России, вернее из СССР, хотя познакомились только в Америке. Я родилась здесь, но русский язык для меня родной, как и английский. Он мне дорог еще потому, что мой отец говорил со мной только по-русски. Отец вообще навсегда заразил меня болезненной привязанностью к русской истории, культуре, литературе, философии. Вот такое я получилось странное созданье: с американским акцентом и русской душой, отравленной достоевщиной. А еще где-то в России у меня были старшие братья по отцу, от его первого брака. Правда, как мне рассказывал папа, один брат пропал без вести, а вот второй, наверное, жив. Отец очень любил сыновей и переживал, что расстался с ними. Фактически их разлучили. Он был диссидентом, и советское правительство насильно выслало его из страны. Если бы я еще верила во что-то светлое, то надеялась бы встретить когда-нибудь своего брата. В детстве это была заветная мечта, потому что я верила, что он поможет мне, защитит от этого страшного мира, согреет и никогда не бросит. Но я его не встречу, чудес не бывает. Сейчас я ни на что не надеюсь и ничего не хочу, кроме того чтобы мстить за свою сломанную жизнь!
— Я знаю твоего брата… — тихо сказала Синильга. В ее глазах стояли слезы.
— Что-о? — вздрогнула всем телом Агния. — Что ты сказала?
— Я знаю твоего брата.
Комментировать