Глава десятая. Раковина и очки
Хрюша внимательно вглядывался в того, кто подходил. Сейчас ему часто казалось, что видно лучше, если переставить стеклышко к другому глазу; но и без этого Ральфа, даже после всего случившегося, он бы ни с кем не спутал. Он шел от кокосовых пальм, грязный, прихрамывая, и сухие листья застряли в желтых спутанных волосах. Один глаз глядел щелочкой из вспухшей щеки, и на правой коленке был большой струп. Он на мгновенье застыл, вглядываясь в стоящего на площадке.
– Хрюша? Ты один?
– Еще малыши кое-кто.
– Эти не в счет. Старших нет?
– Ах да… Эрикисэм. Топливо собирают.
– Больше никого?
– Вроде нет.
Ральф осторожно влез на площадку. На месте прежних собраний была еще примята трава; хрупкий белый рог еще мерцал на отполированном сиденье. Ральф сел на траву лицом к рогу и к месту главного. Хрюша опустился на колени слева от него, и целую долгую минуту оба молчали.
Наконец Ральф откашлялся и что-то шепнул.
Хрюша спросил, тоже шепотом:
– Ты чего?
Ральф сказал вслух:
– Саймон.
Хрюша ничего не сказал, только мрачно кивнул. Оба смотрели на место главного, на сверкающую лагуну, и все расплывалось у них перед глазами. По грязным телам прыгал зеленый свет и блестящие зайчики.
Наконец Ральф встал и направился к рогу. Он ласково обхватил раковину и, став на колени, привалился к лежащему стволу.
– Хрюша.
– А?
– Что же делать?
Хрюша кивком показал на рог.
– Ты бы…
– Созвал собрание?
Сказав это, Ральф едко засмеялся, и Хрюша насупился.
– Все равно ты же главный.
Ральф засмеялся снова.
– Ну да. Над нами-то ты же главный.
– У меня рог!..
– Ральф! Хватит тебе смеяться! Не надо так! Слышь? Ральф! Ну что другие подумают?
Наконец Ральф перестал смеяться. Он весь дрожал.
– Хрюша.
– А?
– Это был Саймон.
– Ты уже сказал.
– Хрюша.
– А?
– Это было убийство.
– Хватит тебе! – взвизгнул Хрюша. – Ну чего, зачем, какой толк это говорить?
Он вскочил на ноги, наклонился над Ральфом:
– Было темно. И был этот, ну, танец треклятый. И молния была, гром, дождь. Мы перепугались.
– Я не перепугался, – медленно выговорил Ральф. – Я… я даже не знаю, что со мной было.
– Перепугались мы! – горячо заспешил Хрюша. – Мало ли что могло случиться. И это совсем не… то, что ты сказал.
Он махал руками, подыскивая определение.
– Ох, Хрюша!
У Ральфа был такой голос, хриплый, убитый, что Хрюша сразу перестал махать. Он наклонился к Ральфу и ждал. Ральф, обнимая рог, раскачивался из стороны в сторону.
– Неужели ты не понимаешь, Хрюша? Что мы сделали…
– А вдруг он еще…
– Нет.
– Может, притворился просто…
Хрюша взглянул в лицо Ральфу и осекся.
– Ты стоял рядом. Ты не входил в круг. Ты в стороне стоял. Но разве ты не видел – нет? – что мы… что они сделали?
В голосе было отвращенье, тоска, но он и дрожал от напряжения.
– Ты не видел, Хрюша?
– Не очень я видел. Я ж одноглазый теперь. Пора бы запомнить, Ральф.
Ральф все раскачивался из стороны в сторону.
– Это несчастный случай, – вдруг выпалил Хрюша. – Вот это что. Несчастный случай. – Голос Хрюши снова сорвался на визг. – И чего он вылез в такую темь? Зачем ему было из темноты выползать? Чокнутый. Сам нарывался. – Хрюша снова отчаянно замахал руками. – Несчастный случай…
– Ты не видел, что они сделали…
– Слышь-ка, Ральф. Нам надо про это позабыть. Нельзя нам, не для чего нам про это думать, понял?
– Я боюсь. Я нас самих боюсь. Я хочу домой. Господи, как я хочу домой.
– Это несчастный случай, – упрямо твердил Хрюша. – Вот и все.
Он взял Ральфа за голое плечо, и Ральф вздрогнул от человеческого прикосновения.
– И слышь-ка, Ральф, – Хрюша быстро оглянулся и наклонился к Ральфу, – ты и виду не показывай, что мы тоже там были, когда этот танец. Ты Эрику и Сэму не говори.
– Но были же мы! Мы все!
Хрюша покачал головой:
– Мы-то не до конца. Да они ж в темноте и не разглядели. Ты вот сам сказал – я в круг не входил…
– И я, – бормотнул Ральф, – я тоже рядом стоял.
Хрюша кивнул облегченно:
– Правильно. Мы рядом стояли. Мы ничего не делали, мы ничего не видели.
Хрюша помолчал, потом заговорил снова:
– Ничего, вчетвером будем жить. Во как заживем.
– Ну да, вчетвером. Мы за костром следить не сможем.
– А мы попробуем. Видишь? Я зажег.
Близнецы вышли из лесу, волоча большое бревно. Бросили его у костра и повернули к бухте. Ральф вскочил на ноги.
– Эй, вы! Оба!
Близнецы на секунду застыли, потом опять пошли.
– Ральф, они же купаться идут.
– Лучше сразу с этим покончить.
Близнецы страшно удивились, заметив Ральфа. Вспыхнули и посмотрели куда-то мимо.
– Привет. И ты тут, Ральф?..
– А мы в лесу были…
– Дрова собирали…
– …для костра…
– Мы вчера заблудились.
Ральф пристально разглядывал свои ноги.
– Вы заблудились уже после…
Хрюша чистил стеклышко.
– После пира, – глухо выдавил Сэм. Эрик кивнул. – Да, уже после пира…
– Мы рано ушли, – быстро вставил Хрюша. – Мы устали.
– Мы тоже…
– Совсем рано…
– Мы очень устали.
Сэм тронул ссадину у себя на лбу и тут же отдернул руку. Эрик теребил разбитую губу.
– Да. Мы очень устали, – повторил Сэм. – Вот мы рано и ушли. Ну, а как…
В воздухе тяжко повисло несказанное. Сэм поморщился, и у него с губ сорвалось это пакостное слово:
– …танец?
От воспоминания о танце, при котором ни один из них не присутствовал, затрясло всех четверых.
– Мы рано ушли.
Дойдя до перешейка, связывавшего Замок с островом, Роджер не удивился, когда его окликнули. Во время страшной ночи он так и прикидывал, что большая часть племени спасется в этом надежном месте от ужасов острова.
Голос раскатился в вышине, там, где громоздились друг на друга уменьшающиеся глыбы.
– Стой! Кто идет!
– Роджер.
– Подойди, друг.
Роджер подошел.
– А сам-то ты не видишь, кто идет?
– Вождь приказал всех окликать.
Роджер запрокинул голову.
– Ну все равно, как бы ты меня не подпустил?
– Как! Залезай да посмотри.
Роджер взобрался по подобию ступенек.
– Взгляни-ка. Ну? Что?
На самом верху под камень было втиснуто бревно, а под ним пристроено другое – рычаг. Роберт слегка нажал на рычаг, и глыба застонала. Если налечь как следует, глыба загремела бы на перешеек. Роджер отдал изобретению должное:
– Вот это Вождь, да?
Роберт качнул головой:
– Он нас охотиться поведет.
Он кивнул в сторону далеких шалашей, где взбиралась по небу белая струйка дыма. Роджер мрачно озирал остров, сидя на самом краю стены и трогая пальцем шатающийся зуб. Взгляд его приковался к вершине горы, и Роберт увел разговор от неназванной темы.
– Он Уилфреда будет бить.
– За что?
Роберт повел плечами:
– Не знаю. Он не сказал. Рассердился и приказал связать Уилфреда. И он… – Роберт нервно хихикнул, – и он долго-долго уже связанный ждет…
– И Вождь не объяснил за что?
– Я лично не слышал.
Сидя на грозной скале под палящим солнцем, Роджер принял эту новость как откровение. Он перестал возиться с зубом и замер, прикидывая возможности неограниченной власти. Потом, не говоря больше ни слова, полез вниз, к пещере и к племени.
Вождь сидел там, голый до пояса, и лицо было размалевано белым и красным. Племя полукругом лежало перед ним. Побитый и высвобожденный Уилфред шумно хлюпал на заднем плане. Роджер присел на корточки рядом с остальными.
– …завтра, – продолжал Вождь, – мы снова отправимся на охоту.
Он потыкал в дикарей – по очереди – копьем.
– Кое-кто останется тут, приводить в порядок пещеру и защищать ворота. Я возьму с собой нескольких охотников и принесу вам мяса. Стражники должны следить за тем, чтоб сюда никто не пробрался…
Кто-то из дикарей поднял руку, и Вождь обратил к нему выкрашенно-мертвенное лицо.
– Вождь, а зачем они станут к нам пробираться?
И Вождь отвечал вдумчиво и туманно:
– Они станут. Чтоб нам вредить. И потому, стражники, будьте начеку. И потом ведь…
Вождь запнулся. Поразительно розовый треугольник мелькнул, мазнул по губам и тотчас исчез.
– …и потом, зверь тоже может прийти. Помните, как он подкрался…
По полукругу прошла дрожь и утвердительный гул.
– Он пришел под чужой личиной. И может явиться опять, хоть мы оставили ему голову от нашей добычи. Так что глядите в оба. Будьте начеку.
Стенли отнял локоть от скалы и поднял вопрошающий палец.
– Что тебе?
– Но разве мы… разве…
Он съежился и потупился.
– Нет!
Дикари затихли, каждый боролся с собственной памятью.
– Нет! Как мы могли… убить… его?
Успокоенные, но и устрашенные возможностью новых ужасов, дикари загудели опять.
– Итак, от горы подальше, – строго произнес Вождь, – и оставлять ему голову, когда свинью убиваешь.
Стенли опять вздернул палец:
– Я думаю, зверь принимает личины.
– Возможно, – сказал Вождь. Тут открывался уже путь к богословским прениям. – В общем, с ним надо поосторожней. Мало ли что он еще выкинет.
Племя призадумалось и содрогнулось, как от порыва ветра. Довольный произведенным эффектом, Вождь рывком встал.
– Но завтра – охотиться, и, когда у нас будет мясо, закатим пир.
Билл поднял руку:
– Вождь!
– Да?
– Чем мы огонь для костра добудем?
Краску, хлынувшую Вождю в лицо, скрыла белая и красная глина. Снова племя выплеснуло гул голосов в растерянную тишину. И тогда Вождь поднял руку:
– Огонь мы возьмем у тех. Слушайте все. Завтра мы идем на охоту. У нас будет мясо. А сегодня я и двое охотников… Кто со мной?
Руки подняли Морис и Роджер.
– Морис…
– Слушаю, Вождь?
– Где у них костер?
– На старом месте, у скалы.
Вождь кивнул.
– Остальным – ложиться спать, как только сядет солнце. А нам втроем, Морису, мне и Роджеру, придется поработать. Выходим перед самым закатом…
Морис поднял руку:
– А вдруг мы встретим…
Взмахом руки Вождь отмел это возраженье:
– Мы пойдем вдоль берега по песку. Так что если он явится, мы опять… опять станцуем наш танец.
– Это втроем-то?
Снова поднялся и замер гул.
Хрюша отдал очки Ральфу, и теперь он ждал, когда ему вернут зрение. Дрова были сырые; они уже в третий раз пытались их зажечь. Ральф встал и буркнул себе под нос:
– Нельзя вторую ночь без костра.
Он виновато оглянулся на троих стоящих рядом мальчиков. Впервые он признал двойную роль костра. Конечно, первая его роль – слать вверх призывный столбик дыма; но он еще и очаг и согревает ночью. Эрик дул на дерево, пока оно не занялось и не загорелось. Поднялся бело-желтый вал дыма. Хрюша снова надел очки и, довольный, смотрел на костер.
– Хорошо бы радио сделать!
– Или самолет бы…
– …или лодку.
Ральф поворошил в памяти блекнувшие представленья о мире.
– Мы бы в плен к красным могли попасть.
Эрик откинул волосы со лба.
– Лучше бы уж они, чем…
Переходить на личности он не стал, и Сэм кончил за него фразу, кивнув вдоль берега. Ральф вспомнил нелепо мотающееся под парашютом тело.
– Он же что-то насчет мертвеца говорил… – И страшно покраснел, выдав, что присутствовал на том танце. Он весь подался к костру: – Нет-нет! Только не гасни!
– Совсем стал жидкий.
– Еще дерево нужно, хоть и сырое.
– У меня астма…
И – неизбежный ответ:
– Слыхали про твою какасыму.
– Если я бревна опять стану таскать, меня астма схватит. Я сам не рад, Ральф, но тут куда же денешься?
Втроем пошли в лес, принесли охапки гнилых сучьев. Снова поднялся густой желтый дым.
– Давайте поедим чего-нибудь.
Все вместе пошли к фруктовым деревьям, захватив с собой копья, и торопливо, молча, долго набивали животы. Солнце уже садилось, когда они вышли из лесу, и только угли дотлевали в золе, и дыма не было.
– Я больше не могу ветки таскать, – сказал Эрик. – Я устал.
Ральф откашлялся.
– Наверху костер у нас все время горел.
– Так тот маленький был. А здесь большой нужно.
Ральф подкинул в костер щепочку и проводил взглядом качнувшуюся в сумерках струю.
– Надо, чтоб он горел.
Эрик растянулся плашмя.
– Нет, я совсем устал. Да и какой смысл?
– Эрик! – выкрикнул Ральф. – Ты не смей так говорить!
Сэм встал на колени с Эриком рядом:
– Точно. Ну какой, какой смысл?
Ральф негодуя старался вспомнить. С костром было связано что-то хорошее. Что-то потрясающе важное…
– Ральф вам уже сто раз говорил, – проворчал Хрюша. – Как же вы еще хочете, чтоб нас спасли?
– Именно! Если у нас не будет дыма…
И он сел перед ними на корточки в загустевших сумерках.
– Неужели вы не понимаете? Что толку мечтать о лодках, о радио?
Он вытянул руку, сжал кулак.
– У нас только один способ отсюда выбраться. Кто-то там пусть играет в охоту, пусть добывает мясо…
Он переводил взгляд с одного лица на другое. Но в минуту наивысшего подъема и убежденности вдруг этот занавес заколыхался у него в голове, и сразу он совершенно сбился. Он стоял на коленях, сжимал кулак, важно переводил взгляд с одного лица на другое… Наконец занавес снова взвился.
– Ах, ну да. А наше, значит, дело – дым. И чтоб побольше дыма…
– Но не получается же у нас! Смотри!
Костер догорал.
– По двое – следить за костром, – бормотал про себя Ральф. – Это выходит по двенадцати часов в сутки…
– Ральф, мы больше не можем таскать дрова…
– Темно же…
– Ночь же…
– Мы можем его зажигать каждое утро, – сказал Хрюша. – В темноте дым никто никогда не увидит.
Сэм убежденно затряс головой.
– Другое дело, когда костер был…
– Наверху.
Ральф встал, чувствуя странную беззащитность перед давящей тьмой.
– Ладно. Пусть ночью не горит.
Он пошел к первому шалашу, который еще стоял, хоть и шатался. Груды листьев лежали тут, сухие и шумные на ощупь. В соседнем шалаше малыш говорил со сна. Четверо старших залезли в шалаш и зарылись в листья. Близнецы легли рядышком, Ральф с Хрюшей – в другом углу. Листья долго шуршали, скрипели, пока они устраивались на ночлег.
– Хрюш.
– У-у?
– Ты как – ничего?
– Да ничего вроде.
Наконец – только изредка шорох и хруст – в шалаше стало тихо. За низким входом висела утыканная звездами чернота, и с полым гулом набегали на риф волны. Ральф, как всегда по ночам, стал играть в «вот если бы»…
Вот если бы их отправили домой на реактивном, они бы уже к утру были на том большом аэродроме в Уилтшире. Потом поехали бы на машине. Нет, для полного счастья лучше на поезде. И прямо бы до Девона. И опять бы в тот дом. И дикие пони опять подходили б к забору и заглядывали бы в сад…
Ральф беспокойно завертелся под листьями. В Дартмуре вообще дико, вот и дикие пони. Дикость его больше не привлекала.
Мечты повернулись к обузданной прирученности города, где нет места дикарству. Что может быть безопаснее автобусной станции, там колеса, там фонари… Уже Ральф танцевал вокруг фонаря, и автобус полз от стоянки – странный автобус…
– Ральф! Ральф!
– А? Что?
– Ты не надо так шуметь.
– Извини.
Тьму в дальнем углу прорезал ужасный стон, и их затрясло под листьями. Сэм и Эрик дрались, вцепившись друг в дружку.
– Сэм! Сэм!
– Эй! Эрик!
И снова все успокоилось.
Хрюша тихонько сказал:
– Нам пора мотать отсюдова.
– Ты про что это?
– Чтоб нас спасли.
Впервые за день и несмотря на давящую тьму, Ральф прыснул.
– Нет, правда, – шептал Хрюша. – Если нас скоро не спасут, то все – мы свихнемся.
– …и будем немного того.
– …психи ненормальные!
– …шизики!
Ральф сдунул с лица взмокшую прядку.
– А ты тете своей напиши.
Хрюша всерьез призадумался:
– Я не знаю, где она теперь. И у меня конверта нету. И марки. И здесь почтового ящика нету. И почтальона.
Ральф не ожидал от своей шутки такого успеха. Он давился смехом, он весь дергался, трясся.
Хрюша с достоинством укорял:
– Я ничего не сказал такого ужасно смешного.
Ральф хихикал, ему уже стало невмоготу. Он мучился и, сокрушенно задыхаясь, лежал и ждал, когда на него опять нападет смех. Во время одной из таких пауз его подстерег сон.
– Ральф! Опять ты шумишь. Ты лучше тихо, а, Ральф, а то…
Ральф приподнялся и сел. Он был благодарен прервавшему его сон Хрюше, потому что автобус приблизился и стал уже виден ясней.
– Что – а то?
– Тш-ш. Слушай.
Ральф улегся, осторожно, под долгие вздохи листвы. Эрик простонал что-то и успокоился. Тьма, кроме глупой полоски звезд, была плотная, как войлок.
– Я ничего не слышу.
– Там снаружи шевелится что-то.
Ральфу сжало виски. Шум крови в ушах утопил все звуки, потом затих.
– Нет, ничего не слышу.
– А ты слушай. Ты подольше послушай.
Ясно, отчетливо и в двух шагах от шалаша хрустнул сучок. Снова кровь загремела в ушах у Ральфа, в мозгу замелькали смутные, смешанные образы. Их совокупность осаждала шалаш. Хрюшина голова ткнулась ему в плечо, рука стиснула его руку.
– Ральф! Ральф!
– Тихо ты. Слушай.
Ральф взмолился в отчаянье, чтобы зверь предпочел малышей. Страшный шепот шипел у входа:
– Хрюша… Хрюша…
– Пришел! – задохнулся Хрюша. – Он вправду есть!
Он глотал воздух и жался к Ральфу.
– Хрюша, выходи. Ты нужен мне, Хрюша.
Губы Ральфа были у самого Хрюшиного уха:
– Молчи.
– Хрюша, Хрюша, где ты, Хрюша?
Что-то прошуршало в тылу шалаша. Хрюша на мгновенье замер. И у него началась его астма. Он весь выгнулся, забил ногами по листьям. Ральф откатился от него.
Потом был страшный рев у входа. Плюхнулось, бухнулось живое что-то. Кто-то споткнулся об Ральфа, перелетел через него. В Хрюшином углу все смешалось – рев, хруст, мельканье рук, ног. Ральф наугад колотил кулаками во тьме; потом он и еще кто-то, человек, кажется, десять, катались, катались по листьям, били, кусались, царапались. Его трясли, рвали, кто-то сунул пальцы ему в рот, он укусил эти пальцы. Рука отдернулась и тут же, как поршень, ударил кулак, и шалаш затрясся, посыпались искры. Ральф отпрянул, попал на корчащееся тело, ему горячо дохнули в щеку. Он колотил, молотил кулаком по горячо дышавшему рту. Он распалялся, он колотил, бил, а лицо под кулаком уже сделалось скользкое. Потом между ног ему всунулась коленка, и он упал, он все забыл от боли, а через него уже валились сцепившиеся тела. Шалаш рухнул, бесповоротно завершая сраженье. Неизвестные заметались, темными тенями выскользнули из развалин и унеслись прочь, и тогда стал слышен вой малышей и свистящий хрип Хрюши.
Ральф кричал срывающимся голосом:
– Малыши! Идите все спать! Это мы дрались с теми, а теперь – спать.
Близнецы подошли вплотную и разглядывали Ральфа.
– Вы оба как – в порядке?
– Вроде…
– А мне попало.
– И мне. А как же Хрюша?
Они выволокли Хрюшу из-под веток и прислонили спиной к дереву. В ночи была прохлада и облегченье после недавнего ужаса. И Хрюша дышал уже легче.
– Хрюша, тебя не покалечило?
– Да нет…
– Это Джек со своими охотниками, – сказал Ральф горько. – И чего им от нас еще надо?
– Зато мы им всыпали по первое число, – сказал Сэм. Честность вынуждала его продолжить. – Ну, то есть вы, конечно. Я в углу у себя как-то застрял.
– Да, я одного как следует сделал, – сказал Ральф. – Раскрасил его что надо. Теперь подумает, прежде чем снова к нам сунуться.
– И я, – сказал Эрик. – Я спал, а он меня ка-ак саданет по морде. Ральф, у меня, наверное, все лицо в крови? Но я ему тоже хорошо дал.
– А ты его как?
– Коленкой, – бесхитростно хвастал Эрик, – ка-ак двину между ног. Ох, он орал! Ты б послушал. Так что мы их неплохо отделали.
Вдруг Ральф шелохнулся во тьме. Но потом услышал, как Эрик что-то делает пальцем во рту.
– Ты чего?
– Да так. Зуб шатается просто.
Хрюша подтянул ноги.
– Ты уже ничего, Хрюш?
– Я-то думал, они за рогом пришли.
Ральф затрусил по бледному берегу и вспрыгнул на площадку. На сиденье главного мирно мерцал рог. Ральф постоял, посмотрел и вернулся к Хрюше.
– Рог они оставили.
– Я знаю. Они не за рогом приходили. Они за другим. Ральф! Что же мне делать?
Уже в отдаленье, по береговой луке, трое трусили в сторону Замка. Они держались ближе к воде, от леса подальше. То вдруг принимались тихонько петь, то вдруг кувыркались колесом вдоль светящейся кромки. Вождь ровно трусил впереди, наслаждаясь победой; он был теперь настоящий вождь; и он на бегу пронзал воздух копьем. В левой руке у него болтались Хрюшины разбитые очки.
Комментировать