- Несколько отрывочных мыслей. Вместо предисловия
- Несколько слов
- Книга первая. Далекие годы
- Смерть отца
- Дедушка мой Максим Григорьевич
- Караси
- Плеврит
- Поездка в Ченстохов
- Розовые олеандры
- Шарики из бузины
- Святославская улица
- Зимние зрелища
- Гардемарин
- Как выглядит рай
- Брянские леса
- Кишата
- Вода из реки Лимпопо
- Первая заповедь
- Липовый цвет
- Я был, конечно, мальчишкой
- Красный фонарик
- Крушение
- Артиллеристы
- Великий трагик Кин
- Один на большой дороге
- Дикий переулок
- Осенние бои
- «Живые» языки
- «Господа гимназисты»
- Горбоносый король
- Из пустого в порожнее
- Корчма на Брагинке
- Сон в бабушкином саду
- «Золотая латынь»
- Преподаватели гуманитарных наук
- Выстрел в театре
- Разгуляй
- Рассказ ни о чем
- Аттестат зрелости
- Воробьиная ночь
- Маленькая порция яда
- Книга вторая. Беспокойная юность
- «Здесь живет никто»
- Небывалая осень
- Медная линия
- Мимо войны
- Старик со сторублевым билетом
- Лефортовские ночи
- Санитар
- Россия в снегах
- Горнист и рваная бумага
- Дожди в предгорьях Карпат
- За мутным Саном
- Весна над Вепржем
- Великий аферист
- Океанский пароход «Португаль»
- По разбитым дорогам
- Маленький рыцарь
- Две тысячи томов
- Местечко Кобрин
- Измена
- В болотистых лесах
- Под счастливой звездой
- Бульдог
- Гнилая зима
- Печальная суета
- Предместье Чечелевка
- Один только день...
- Гостиница «Великобритания»
- О записных книжках и памяти
- Искусство белить хаты
- Сырой февраль
- Книга третья. Начало неведомого века
- Водоворот
- Синие факелы
- Кафе журналистов
- Зал с фонтаном
- Зона тишины
- Мятеж
- Материалы к истории московских особняков
- Несколько пояснений
- Теплушка Риго-Орловской железной дороги
- Нейтральная полоса
- «Гетман наш босяцкий»
- Фиолетовый луч
- «Мой муж большевик, а я гайдамачка»
- Малиновые галифе с лампасами
- Слоеный пирог
- Крик среди ночи
- Свадебный подарок
- О фиринке, водопроводе и мелких опасностях
- Последняя шрапнель
- Комментарии
Нейтральная полоса
Утром поезд пришел в Зерново. По теплушкам прошел пограничный контроль и проверил разрешения на выезд.
Нашу теплушку вместе с несколькими другими отцепили от поезда, и старый маневровый паровоз потащил нас к границе, к так называемой «нейтральной полосе». Двери в теплушках закрыли и поставили около них красноармейцев с винтовками.
Наконец поезд остановился. Мы вышли. Теплушки стояли в сухом поле возле путевой будки. Ветер нес пыль. Несколько крестьянских подвод было привязано к шлагбауму. Возчики – старики с кнутами – покрикивали: «Кому на ту сторону, на Украину? Пожалуйте!»
– Далеко? – спросил я старика с редкой бородкой.
Я шел задумавшись. Внезапно я вздрогнул и поднял глаза от резкого металлического окрика:
– Хальт!
Посреди дороги стояли два немецких солдата в темных шинелях и стальных касках. Один из них держал под уздцы хилую, больную кострецом лошадь нашего возницы.
Немцы потребовали пропуск. У меня пропуска не было.
Приземистый немец, очевидно, догадался об этом по моему лицу. Он подошел ко мне, показал в сторону России и крикнул: «Цюрюк!»
– Дайте ему пять карбованцев царскими грошами, – сказал возница, – да и поедем далее до хутора Михайловского. Пусть, собака, не морочит нам голову.
Я протянул немцу десятирублевку. «Но! Но!» – закричал он раздраженно и затряс головой.
– Чего вы ему суете десятку, – рассердился возница. – Я же вам сказал: дайте пятерку. Они только их и берут. Потому что царские пятерки печатаются у них в Германии.
Я дал немцу пятирублевку. Он поднес палец к каске и махнул рукой:
– Фа-ар!
Мы поехали. Я оглянулся. Немцы крепко стояли среди песчаной дороги, расставив ноги в тяжелых сапогах, и, посмеиваясь, закуривали. Солнце поблескивало на их касках.
Острый комок подкатил к горлу. Мне показалось, что России нет и уже никогда не будет, что все потеряно и жить дольше ни к чему. Певец как будто угадал мои мысли и сказал:
– Боже милостивый, что же это такое случилось с Россией! Какой-то дрянной сон.
Вадик тоже остановился, посмотрел на немцев, углы губ у него опустились, задрожали, и он громко, по-детски заплакал.
– Ничего, хлопчик, – пробормотал возница. – Может, и не так скоро, а все одно отольются им наши слезы.
Он дернул за вожжи, и телега заскрипела по глубокому рыжему песку со следами немецких подкованных сапог.
На севере, где осталась Россия, густела над порубками розоватая вечерняя мгла. На обочине дороги цвела маленькими островками лиловая кашка. И почему-то от этого стало спокойнее на сердце. «Посмотрим, чья возьмет, – подумал я. – Посмотрим!»
Комментировать