Татьяна — Блохин Н.В.

Татьяна, дочь царская

I

Вечер уже пере­хо­дил в ночь. Двое горо­до­вых про­ха­жи­ва­лись, при­топ­ты­вая, около ресто­рана «Эрми­таж», что на Пет­ровке, и оза­бо­ченно погля­ды­вали на дверь, сквозь кото­рую слы­ша­лось разу­да­лое пение. Скоро уж выва­лит на улицу про­фес­сор­ско-сту­ден­че­ская шатия-бра­тия для ноч­ного гуль­бища по зим­ней Москве. Татья­нин день!

Было морозно, вет­рено и шёл снег — соче­та­ние очень непри­ят­ное, когда нужно несколько часов про­сто­ять-про­хо­дить на откры­том воз­духе, хоть даже и тепло оде­тым. А осо­бенно если сего­дня твои име­нины и день рож­де­ния сразу.

— Слышь, Савва Пет­ро­вич, а чего ты вообще-то дежу­ришь сего­дня? — спра­ши­вал моло­день­кий горо­до­вой сво­его напар­ника, — обя­заны тебе сего­дня гуляль­ный день дать.

Напар­ник, густо­бо­ро­дый, коре­на­стый, раза в два постарше моло­день­кого, в ответ вздох­нул тяжко:

— То-то и оно, что гуляль­ный!.. Про­сти, Гос­поди, да не мне гулять. Охрана мы! Нам поря­док сте­речь, когда дру­гие вот так гу-л-ля-ют! Про­сти, Гос­поди. А нас — всего ничего. Каж­ный год в этот день дежурю, сам напра­ши­ва­юсь. Мой день! А я что, Свя­тых Таин при­ча­стился с утра — вот и име­нины с рож­де­ньем вме­сте, вот и попраздновал.

— Не-е‑е, чтоб в име­нины и што­фик-дру­гой не про­пу­стить?.. Не-е‑е…

— «Не-е‑е», — пере­драз­нил стар­ший, — вон они, про­пус­ка­тели! Любуйся! Щас пова­лят, успе­вай только из сугро­бов вынать да мор­до­бой раз­ни­мать, «не-е‑е», вроде, умство­ван­ные люди, уч-чёные… А фаб­рич­ные — то проще гуляют, нам бес­по­кой­ства меньше. И ещё, шель­мецы, Татьяну нашу, муче­ницу, в обо­рот свой «уч-чёный» взяли, сты­доба! Щас вон, загля­ды­вал… вер­зила кос­ма­тый, энтот,.. рисо­валь­щик-мале­валь­щик, давно его знаю, из каба­ков не выле­зает, шам­пан­ское щас налил ведро, благо задарма, сам Рябу­шин­ский ведь в этот день им ихнюю нали­занку опла­чи­вает, вот ты поди ты,.. поста­вил ведро на стол и орёт: «А это Татке-Танюшке нашей оста­вим, пусть за наше здо­ро­вье выпьет, как мы за её всю ночь!» — и заржал жереб­цом. А?!

— Ну и что? — моло­дой пожал пле­чами и улыб­нулся. — Не жад­ный, зна­чит, пущай себе гуляет, сам бы при­со­еди­нился, а то вот уго­раз­дило в такой день дежурить…

— Да вот ты что.., ты-то при чём?! Хотя все мы при чём, коли день такой. Я сам весь в Татья­нах, кру­гом меня одни Татьяны, да и мой свя­той сего­дня, и моего папы свя­той, и фами­лии моей свя­той, и все — сего­дня,.. а насчёт «уго­раз­дило» — уж лучше уго­раз­дить на дежур­ство, чем к ним при­со­еди­няться, потом отсо­еди­няться — всё равно что из болота выби­раться, когда слеги некому подать. Ты, вот, кто? Ты вот вду­майся! Ты — го-ро-до-вой! А?! Какое зва­нье, какой почёт в зва­нии! За поря­док и покой отве­ча­ешь! И не где-нибудь, а в столь­ном граде! В самой бело­ка­мен­ной!.. А энти! Тил­ли­ген­ция, про­сти, Гос­поди, да с ними и пого­во­рить не об чем, энто ж до пол­ного обал­дуй­ства доучи­ни­лись… В про­шлом годе, вот из энтой самой двери, в энто самое время, выва­ли­ва­ется,.. про­фес­сор тух­лого бульона, весь из себя,.. ну, на ногах, понят­ное дело, сто­ять не может, орёт. Я, мол, энтот… дум­ский ора­тор, гла­го­лом сердце-под­жи­га­тель… уж какую солому и чем он там под­жечь может своим гла­го­лом, не знаю.., эх, хотя соломы сей­час какой хошь най­дёшь. Ну и, понятно дело, задом в сугроб — плюх! Ну, понятно дело, вытас­ки­ваю, ну, он орёт, что, мол, к медали пред­ставлю «за усер­дие», меня, то бишь.., фами­лия, гово­рит, как? Сей­час, гово­рит, пред­пи­са­ние устрою! Ну и опять на сугроб его пере­тя­ги­вает и всё про муче­ницу нашу из него прёт гла­го­лом его поджигательно-орательным.

Ну, встрях­нул я его, эдак повеж­ли­вее, чтоб, зна­чит, ора­тель­ность-под­жи­га­тель­ность при­за­ткнуть и говорю ему, что насчёт медали бес­по­ко­иться не надо, есть она у меня, и как раз «за усер­дие», в пятом годе дадена вме­сте с «Геор­гием». В общем, скоко было во мне усер­дия, стоко и при­ло­жил его тогда, чтоб, зна­чит, под­жи­га­тель­ность-ора­тель­ность при­за­ткнуть, и про муче­ницу Татьяну лучше б при­за­ткнуться вам, ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, ника­кая она вашей бражке не покро­ви­тель­ница, не может она покро­ви­тель­ство­вать вашим ора­тельно-под­жи­га­тель­ным без­об­ра­зиям, и мой свя­той, имя кото­рого ношу, Савва Серб­ский, сего­дня и его день — тоже про­тив… И вообще, говорю, отце­пить вас надо от сего­дняш­него дня, хотя вот при­цеп­лять вас некуда, каж­дый ведь день — память какого-нибудь свя­того, нельзя свя­тых оби­жать вашим при­цеп­ле­нием. Ну, тут он в обиду впёрся, меня отпих­нуть пытался: «Фами­лия? Смирно!» — орёт, токо теперь уже не чтоб медаль выдать, а чтоб нажа­литься на меня началь­ству и за можай угнать. Я говорю, фами­лия моя Мер­тиев, тоже свя­той сего­дняш­ний, муче­ник пале­стин­ский, Мер­тий, да тебе, видать, о том неве­домо, ну а коли отпих­нёшь меня, плохо тебе будет, опять в сугроб сядешь и уж не выбе­решься… Ну, отво­лок его назад, допи­вать — наше дело такое… Сего­дня опять его видел, токо смур­ной какой-то… А когда отво­ла­ки­вал его тогда, он удив­ляться начал, чего это я ему всё про свя­тых дол­доню, так и ска­зал — дол­доню, а ещё проф-фес­сор! Ну, а я и говорю, как же не дол­до­нить, кру­гом нас они, Свя­тая Русь, ведь и Татьяна наша, опять же… А он ка-ак вздыбится:

— Ты! — орёт, — Татья­нушку не трожь! Она не из числа свя­тош, она — символ!

Ну, тут я и отпу­стил его, как услы­хал про «сим­вол» — рас­те­рялся, а он, понятно дело, сел в сугроб, без опоры-то, и давай мне дол­до­нить, что, мол, не в церкву надо ходить, а, зна­чит, книжки ихние про­фес­сор­ские читать, в них, мол, правда жизни и дорога в это… в цар­ство разума и сво­боды, тьфу, про­сти, Гос­поди. Нет уж, говорю, топай сам по энтой дорожке и гори в энтом своём цар­стве на дро­виш­ках разума и сво­боды, а моя доро­женька — через церкву в Небес­ное Царство.

— Эх, — вздох­нул моло­дой, — и где оно, Цар­ство это, пощу­пать бы!

— Эх, а и гнили в вас, моло­дых!.. По-щу-пать!.. Щупалы отсох­нут. Щупай бабу свою.

— А ты не зада­вайся, Савва Пет­ро­вич, попа-про­по­вед­ника из себя не корчь, сам ведь не зна­ешь, где оно.

— Не знаю. И знать того не надобно. Веро­вать надобно, что есть оно, с нас и довольно. Нешто можно к Гос­поду Богу с вопро­сами при­сту­пать? Всё Им нам ска­зано, всё рас­пи­сано, а чего вме­стить не можем — на веру при­ни­май и вопро­сов не зада­вай, вопросы пусть вон про­фес­сора задают. Всё-то им разъ­яс­нить надо, всё-то им понять надо. А уж коль понять не можешь, что понять не всё можешь, то или дурак, или про­фес­сор. А я — горо­до­вой! Роди­тель мой, Пётр Мер­ти­е­вич, отучил меня хво­ро­сти­ной вопросы зада­вать, и очень я ему за это бла­го­да­рен. И дедушка мой, кому я фами­лией обя­зан, так же хво­ро­стинку свою к сему моему месту приложил.