Часть 1

Эпоха преп. Сера­фима Саров­ского харак­те­ри­зу­ется рез­ким паде­нием рели­ги­оз­ных нра­вов в дво­рян­ской среде. Что каса­ется выс­шего петер­бург­ского обще­ства, то факты (вос­ста­ние декаб­ри­стов, вполне типич­ное «фран­цуз­ское» вос­пи­та­ние в кругу пуш­кин­ского лицея и т.п.) обще­из­вестны. Гораздо меньше мы знаем о рели­ги­оз­ном состо­я­нии рус­ской про­вин­ции, в част­но­сти, о вос­пи­та­нии буду­щей рус­ской интел­ли­ген­ции. В своей книге «Вели­кое в малом» С. Нилус пишет об этом: «В начале Х1Х века мало еще была поко­леб­лена вера рус­ского захо­лу­стья: жизнь тогда не ведала той быст­роты раз­носа духов­ной заразы, кото­рой озна­ме­но­ва­лось … наше время, — время пара, элек­три­че­ства, желез­ных дорог…» (Нилус С. Вели­кое в малом. Записки пра­во­слав­ного.. Изд. Св. — Тро­иц­кой Сер­ги­е­вой Лавры. 1992. С. 109). Все­гда ли это было так, как пишет зна­ме­ни­тый исто­рик рус­ского народ­ного Пра­во­сла­вия? С. Нилус сооб­щает о духов­ном вос­пи­та­нии извест­ного «служки Сера­фи­мова» Нико­лая Мото­ви­лова, в семье кото­рого пра­во­слав­ная тра­ди­ция была чрез­вы­чайно сильна и не пре­ры­ва­лась. Буду­щий «Сера­фи­мов служка» и буду­щий писа­тель, автор «Обло­мова», были прак­ти­че­ски ровес­ни­ками, росли в одних местах (Сим­бир­ская губер­ния), но имели все-таки раз­ную рели­ги­оз­ную прививку.

Сим­бирск мно­гими нитями был духовно свя­зан с пре­по­доб­ным Сера­фи­мом Саров­ским. Мно­гие горо­жане, начи­ная с 1815 года, когда преп. Сера­фим вышел из затвора, полу­чали у него духов­ное окорм­ле­ние. Духов­ный писа­тель С. Нилус отме­чает, что к 1816 году, когда Н.А. Мото­ви­лов впер­вые попал с мате­рью к пре­по­доб­ному, «слава отца Сера­фима… гре­мела по всему веру­ю­щему Там­бов­скому и Средне-Поволж­скому краю» (Там же. С. 110). Конечно, слы­шали о нем и в глу­боко рели­ги­оз­ной семье Гон­ча­ро­вых. Кроме того, в Сим­бир­скую губер­нию, в Ала­тыр­ский муж­ской мона­стырь, пред­по­ла­га­лось одна­жды назна­чить архи­манд­ри­том батюшку Сера­фима. И хотя он остался в Сарове, все же ска­зал, что в Ала­тыре будет при­сут­ство­вать духом (это и до насто­я­щего вре­мени пом­нят монахи Ала­тыр­ского мона­стыря). Здесь же, в Сим­бир­ске, под­ви­зался бла­жен­ный Андрей, сим­бир­ский чудо­тво­рец, о кото­ром хорошо знал пре­по­доб­ный Серафим.

В «Сне Обло­мова» рома­нист опи­сы­вает род­ной город как место сна и покоя, место, в кото­ром царит рели­ги­оз­ный обряд, при­кры­ва­ю­щий, по сути, полу­язы­че­ское отно­ше­ние к жизни. Здесь на пер­вый план высту­пают сон и еда: «Какие запасы были там варе­ний, соле­ний, пече­ний! Какие меды, какие квасы вари­лись, какие пироги пек­лись в Обло­мовке!» Вся эта кар­тина как будто спи­сана с жизни самого Гон­ча­рова в род­ном доме. Здесь тоже царили доволь­ство и доста­ток: «Дом у нас был, что назы­ва­ется, пол­ная чаша, как, впро­чем, было почти у всех семей­ных людей в про­вин­ции, не имев­ших побли­зо­сти деревни. Боль­шой двор, даже два двора, со мно­гими построй­ками: люд­скими, конюш­нями, хле­вами, сара­ями, амба­рами, птич­ни­ком и баней. Свои лошади, коровы, даже козы и бараны, куры и утки – все это насе­ляло оба двора. Амбары, погреба, лед­ники пере­пол­нены были запа­сами муки, раз­ного пшена и вся­че­ской про­ви­зии для про­до­воль­ствия нашего и обшир­ной дворни. Сло­вом, целое име­ние, деревня». Однако рядом с этим доволь­ством — празд­но­сло­вие, пере­суды, рав­но­душ­ное отно­ше­ние к ближ­нему (всем селом пошли посмот­реть на упав­шего в бес­си­лии боль­ного чело­века, потро­гали вилами и ушли!). Язы­че­ство, чуд­ным обра­зом ужи­вав­ше­еся с пра­во­слав­ным обря­дом, конечно, должно было про­из­ве­сти на буду­щего писа­теля глу­бо­кое впе­чат­ле­ние. И все-таки Сим­бирск в целом был в рели­ги­оз­ном отно­ше­нии горо­дом небез­бла­го­дат­ным. Неко­то­рое исклю­че­ние состав­ляла только город­ская дво­рян­ская элита.

Дет­ство Гон­ча­рова про­шло в семье со стро­гими пра­во­слав­ными тра­ди­ци­ями. Его отец, Алек­сандр Ива­но­вич (1754—1819), был довольно зажи­точ­ным куп­цом, хле­бо­тор­гов­цем, вла­дель­цем свеч­ного завода. Неод­но­кратно изби­рался он сим­бир­ским город­ским голо­вой. В 1803 году, овдо­вев, женился на купе­че­ской же дочери Авдо­тье Мат­ве­евне Шах­то­ри­ной (1785—1851). О своей матери Гон­ча­ров вспо­ми­нал как о «необык­но­венно умной, про­зор­ли­вой жен­щине», она была для детей нрав­ствен­ным авто­ри­те­том, перед кото­рым они «скло­ня­лись с не нару­шен­ным ни разу ува­же­нием, любо­вью и бла­го­дар­но­стью». Семья полу­чи­лась нема­лень­кая: кроме Гон­ча­рова, было еще трое детей. Брат Нико­лай (1808—1873) стал учи­те­лем гим­на­зии, а в конце 1850—начале 1860‑х годов — редак­то­ром газеты «Сим­бир­ские губерн­ские ведо­мо­сти». Были еще сестры: Алек­сандра (по мужу Кир­ма­лова, 1815—1896) и Анна (по мужу Муза­лев­ская, 1818—1898). Био­граф Гон­ча­рова отме­чает, что брату и сест­рам писа­теля была при­суща «глу­бо­кая рели­ги­оз­ность, крепко соеди­нен­ная с обряд­но­стью, как и при­вя­зан­но­стью к ста­рому рус­скому быту вообще» (Лит. наслед­ство. Т. 102. М., 2000. С. 580). После смерти Алек­сандра Ива­но­вича вос­пи­ты­вал детей их крест­ный отец, отстав­ной моряк, дво­ря­нин Нико­лай Нико­ла­е­вич Тре­гу­бов. О нем нужно гово­рить особо.

Отец Гон­ча­рова, по неко­то­рым све­де­ниям, был ста­ро­об­ряд­цем и чело­ве­ком, жив­шим в тра­ди­циях хри­сти­ан­ского бла­го­че­стия (Суперан­ский М.Ф. Болезнь Гон­ча­рова Лит. наслед­ство. Т. 102. М., 2000. С. 577). До нас почти чудом дошли неко­то­рые семей­ные релик­вии Гон­ча­ро­вых, много гово­ря­щие о духов­ном настрое семьи. Чего стоят сви­де­тель­ства одного лишь семей­ного «Лето­писца»! Дед писа­теля по отцу Иван Ива­но­вич Гон­ча­ров в 1720‑х годах взял на себя сво­его рода духов­ный подвиг: несколько лет пере­пи­сы­вал книгу «Стра­сти Хри­стовы». В этом книж­ном памят­нике подробно опи­сы­ва­лись послед­ние дни жизни Иисуса Хри­ста. Нет сомне­ния, что еще в дет­стве малень­кий Ваня Гон­ча­ров и дер­жал в руках, и слы­шал чте­ние этой дедов­ской книги. Можно себе пред­ста­вить, что чув­ство­вал и пере­жи­вал впе­чат­ли­тель­ный маль­чик, когда кто-нибудь из взрос­лых читал: «Наут­рие же в пяток пове­доша Гос­пода нашего Иисуса Хри­ста на двор к Каиафе архи­ерею и воз­ло­жиша на него вели­кия железа на шию его и руце и при­ве­доша его во двор Каиафе и тогда собра­шася ока­я­нии жидове малие и велице и с вели­кою радо­стию яко во своих руках имеют его начаша его бити по лани­там и пхаху и пле­ваху аки в про­стое лице и в пре­чи­стые его очеса и во свя­тыя уста…» (Лето­пи­сец семьи Гон­ча­ро­вых. Улья­новск. 1996. С. 307). И какой же горя­чей веры, какой моло­дец был этот Иван Ива­но­вич, закон­чив­ший свой труд такими сло­вами: «Во славу свя­тыи еди­но­сущ­ныи и нераз­де­ли­мые Тро­ицы Отца и Сына и Свя­таго Духа напи­се­жеся сия бого­дох­но­вен­ная книга стра­сти Гос­пода Бога и спаса нашего Иисуса Хри­ста Лета от сотво­ре­ния мира 7236 году от вопло­ще­ния же Гос­пода Бога и Спаса нашего Иисуса Хри­ста 1728 году сен­тября 14 дня сол­дат­ского сына Ивана Ива­нова Боль­шаго Гон­ча­рова и писана в городу Син­бир­ску от оного Ивана Гон­ча­рова много греш­наго ево рукою яко серна от тенет изба­вися и тако и аз от сего труда. Аминь» (Там же).

Однако вот что уди­ви­тельно: нико­гда писа­тель Гон­ча­ров этой книги не вспо­ми­нал, как бы и не читал ее вовсе. А ведь кроме «Стра­стей Хри­сто­вых» сколько там было всего инте­рес­ного: ведь это был лето­пи­сец семьи, куда несколько поко­ле­ний гра­мот­ных Гон­ча­ро­вых вно­сили записи обо всех глав­ней­ших собы­тиях своей жизни! Здесь было ука­зано, когда родился, женился, нако­нец, умер и на каком клад­бище похо­ро­нен чело­век гон­ча­ров­ского роду-пле­мени! Иван Алек­сан­дро­вич поло­жи­тельно не мог не знать этой книги. Да и мать буду­щего писа­теля, рели­ги­оз­ная Авдо­тья Мат­ве­евна, немало сил поло­жив­шая на духов­ное вос­пи­та­ние детей (за него же и Бог взы­щет!), не могла оста­вить без вни­ма­ния эту книгу, не читать ее своим детям. Известно, что даже дома она часто моли­лась и читала ака­фи­сты. И тем не менее факт: книга не оста­вила види­мого следа в жизни писа­теля, хотя он и при­зна­вался, что лет с восьми читал вза­хлеб все, что попа­да­лось под руку. В своих авто­био­гра­фиях упо­ми­нает он и Дер­жа­вина, и Рад­к­лиф, и раз­лич­ные путе­ше­ствия и мно­гое, мно­гое дру­гое… А вот семей­ной своей глав­ной книги не назы­вает. Может быть, впро­чем, по при­су­щей ему скрыт­но­сти и душев­ной целомудренности…