Во Имя Твое…

(9 голосов: 4.4 из 5)

Содержание Полный текст Пред. глава След. глава

Последние годы

Умудряясь и постепенно старея, жили и во славу Божию трудились отец Григорий и матушка Нина. Пришло время, когда в маленьких городах и поселках Курганской области стали открывать заброшенные, поруганные и оскверненные церкви. Свои последние годы они трудились именно в таких храмах. Они несли свое служение Господу, бесконечно переезжая с места на место и освещая своими молитвами опустевшие приходы епархии…

«Значит, так угодно Богу», — говорила матушка Нина.

Годы скитаний

На старости лет отец Григорий и матушка Нина, уже немощные и больные, стали «перелетными птицами». Оставим все на совести тех людей, по вине которых это произошло, тем более что некоторых из них уже нет среди нас. Те, кто живы, вероятно, покаялись. Господь им судья.

Несмотря на тяжесть переживаний, отец Григорий и матушка Нина относились к этим переменам с христианским смирением. Они уже и не знали, где их подлинный дом. Сложность заключалась в том, что каждое их новое назначение было временным, и переселяться насовсем из Кургана не было никакого смысла — в любое время отца Григория могли перевести на новый приход. Сумки и требный чемоданчик — постоянно в ходу. В них только меняется белье, кладутся книги и ноты для очередной службы, и — в путь. Они уезжали на субботу и воскресенье, а иногда и на целую неделю или на две.

Конечно, им преданно помогали друзья-курганцы. Кто-то приедет в пустующий, как правило, в дальнем приходе дом священника на день пораньше, чем батюшка с матушкой, истопит печь, сварит что-то для трапезы. Все-таки полегче. Но какое это постоянное беспокойство! Ведь они уже старики. Нина Сергеевна часто говорила, что, когда ей случалось просыпаться ночью, она начинала долго вспоминать, где они: в Кургане или в каком-то другом городе?

А в их родном курганском домике, пока они так курсировали по сельским храмам, постоянно проживал близкий им человек — тагильчанка Мария Константиновна Зинина. Она, конечно, оказывала им неоценимую помощь. Дом без присмотра на неделю и больше не оставишь: и протопить надо, и присмотреть. Она тоже несла свой крест, живя в доме одна: и одиноко, и страшно. Однажды ночью в их дом в Смолино хотели залезть хулиганы; они разбили стекло и смертельно напугали ее. Так и она невольно разделила часть страданий и трудностей, выпавших на долю отца Григория и матушки Нины Пономаревых.

Много и грустного, и радостного, а порой просто необычайного испытали мои родители в поездках по районным городкам. Были люди, которые начинали возмущаться тем, что батюшка слишком долго служит. «Ну не-воз-мож-но долго… — роптали они. — Уже коров надо доить, а он все служит и служит». Было и такое.

Приведу нехарактерный случай из духовной жизни отца Григория. Всегда снисходительный к человеческим немощам, он почти никогда не накладывал епитимии на кающихся, но был несгибаем, когда слышал хулу на Духа Святого.

В одном из приходов после частой смены священников народ как-то сильно охладел к Церкви. Городок этот отличался большим количеством колдунов — экстрасенсов, занимающихся попросту ворожбой. Отцу Григорию пришлось на первых порах очень трудно при попытках образумить паству и привлечь ее к искренней молитве и выполнению православного церковного Устава.

Особенно сопротивлялась и негодовала одна пожилая «прихожанка». Как выяснилось позднее, она была человеком суеверным и занималась дьявольской утехой — ворожбой. Отец Григорий пригласил ее для разговора. Он хотел по-доброму наставить ее, объяснив греховность ее поведения. Вместо того чтобы вразумиться, она вступила в недопустимую дискуссию, дерзкие пререкания, возмущения и, распалившись, дошла до хулы на Святого Духа, упрекая отца Григория, что он ведет слишком долгие службы. Тогда батюшка, прекратив разговор, наложил на нее епитимью за грех святотатства и отлучил на долгое время от храма.

Что было потом с этой женщиной, я не знаю. Но только отец Григорий после произошедшего конфликта пришел домой совершенно больной, он долго и тяжело переживал это событие.

Когда папу определили служить в Богоявленский храм села Усть-Миасское, это назначение еще более усложнило их с мамой жизнь, потому что добираться из Кургана до места было возможно только с пересадкой (двумя рейсовыми автобусами). Причем второй автобус мог и не прийти. И тогда родители и все, кто ехал с ними, добирались к службе почти одиннадцать километров пешком — и в грязь, и в дождь, и в снег.

Помнится, когда отцу Григорию впервые довелось войти в закрытый многие годы до этого храм, его потрясла «мерзость запустения». Там, где был алтарь, толстым слоем лежала грязь, а вокруг голубиный помет, и не только… Когда батюшка вошел и увидел это, то упал прямо в алтаре, распростер руки и заплакал. Как осквернена была святыня!

В этом храме была обнаружена могильная плита в ограде за алтарем храма. Во время крестного хода кто-то запнулся о чугунный штырь или выступ. Стали по просьбе батюшки копать. Нашли чугунную надгробную плиту с надписью, что здесь похоронен первый священник, освящавший этот храм и прослуживший в нем около пятидесяти лет. А храм — старинный, большой. Видимо, когда закрыли церковь, могилку со временем затоптали, и она затерялась совсем, но при возобновлении богослужений в храме обнаружилась. Конечно, ее привели в порядок. Отслужили панихиду. Отец Григорий записал имя батюшки в свой синодик, чтобы молиться за упокой души.

Так и ездили отец Григорий с матушкой Ниной по дальним и ближним городским и сельским приходам, пока папу не сломили болезнь и операция. И мама всегда была вместе с ним. Ее вера в мудрость его решений и поступков была безгранична. Матушка Нина никогда не прекословила отцу Григорию. Она была бесконечно любящим и преданным другом для батюшки, и если бы потребовалось, то она, не раздумывая, отдала бы за него свою жизнь.

* * *

Уже после ухода из жизни родителей в личном архиве батюшки обнаружилось следующее.

В одном из многочисленных сборников духовной лирики, собранных отцом Григорием, перепечатаны стихи Ивана Сергеевича Никитина, где на полях рукой отца Григория сделана небольшая запись:

«Очень нравится Ниночке. 1971 год, 3/II».

Присутствие непостижимой силы
Таинственно скрывается во всем:
Есть мысль и жизнь в безмолвии ночном,
И в блеске дня, и в тишине могилы.
В движении бесчисленных миров,
В торжественном покое океана,
И в сумраке задумчивых лесов,
И в ужасе степного урагана,
В дыхании прохладном ветерка,
И в шелесте листов перед зарею,
И в красоте пустынного цветка,
И в ручейке, текущем под горою!

И. С. Никитин

* * *

Трогательное отношение к своей супруге — матушке Нине отец Григорий пронес через всю жизнь. Это отражено почти во всех его письмах к духовным чадам. Каждое из писем он неизменно подписывал двумя именами: «о. Г. и Н. Пономаревы», этим самым подчеркивая свою нераздельность с Богом венчанной супругой. Вот последние строки из его писем:

«…Молитвенно вас и ваших родных поминаю.

Храни вас Господь!

С уважением, о. Г. и Н. Пономаревы».

А также:

«…Да укрепит вас Господь!

Нина Сергеевна посылает вам сердечный привет.

Молитвенно помнящие вас о. Г. и Н. Пономаревы».

В добавление к сказанному приведем письмо из семейного архива Пономаревых, написанное отцом Григорием для матушки Нины в то время, как отец Григорий служил в одном из приходов области. Дата написания — 21 апреля 1981 года. В основе письма — искренняя и нежная забота батюшки о Ниноньке — бесконечно дорогом ему человеке…

«Родная, дорогая Нинонька!

Поздравляю тебя с наступающим великим праздником Светлого Христова Воскресения! Христос Воскресе! Желаю доброго здоровья и бодрости душевной!

Я здоров, служу каждодневно, много всякого дела, но Господь помогает, дает успех в намеченных делах. Нинонька, реши такой вопрос: Александра Ивановна (духовная дочь отца Григория из Н-Тагила — ред.) выражает свое желание встретить Святую Пасху в Кургане. А как ты на это посмотришь? Если усматриваешь необходимость ее пребывания, то она соберется, а если нет, то напиши об этом.

Храни тебя Господь! Целую. Гриша.

Марию Константиновну (духовная дочь отца Григория из Н-Тагила, часто жила в Кургане и присматривала за хозяйством в доме у батюшки — ред.) поздравляю с великим Пасхальным Праздником, желаю здоровья и во всем благополучия! Нинонька, ответ пошли с Тамарой».

* * *

Вспоминается одна из поездок отца Григория и матушки Нины на службу в Михайло-Архангельский храм поселка Житниково. После службы Литургии воскресного дня они возвращались домой в Курган. В маленький автобус набилось много народу, преимущественно молодежь. Они оглушили утомленных родителей шумными разговорами с бранными словечками, хохотом и громкой музыкой хрипящих транзисторов. Весь этот гам перебивали песни, льющиеся из кабины водителя. Большинству пассажиров, очевидно, это доставляло огромное удовольствие.

Такой «грохочущий и воющий» автобус небыстро пылил в сторону Кургана.

«Батюшка сидел, — рассказывала мама, — сжавшись как от боли, все сильнее и сильнее бледнея. Было видно, что он на пределе…» Вдруг он неожиданно и резко встал, протиснулся к дверям, подхватил маму и попросил шофера остановиться прямо среди поля. Оба старичка моих вышли из автобуса, и папа махнул рукой водителю, чтобы он не ждал их. Батюшка почти рухнул на обочину дороги, прямо на придорожную траву. Он был совершенно белым, его била нервная дрожь. Матушка боялась, что ему станет плохо. Немного отсидевшись, он виновато посмотрел на нее и сказал:

— Ты прости меня, но я почувствовал, что еще мгновение — и от этого адского воя у меня остановится сердце. Это же невыносимо! Мы посидим тут немножно в тишине поля, а потом на попутной машине доберемся домой…

Немного помолчав, он добавил:

— Я часто думаю о том, как суетно жить современному человеку в больших благоустроенных квартирах с телевизорами и музыкальной аппаратурой!.. Хорошо бы, Ниночка, жить в маленькой баньке, чтобы только иконка была и стол для работы… Да жил бы тут еще беленький деревенский петушок, приветствующий своим громкоголосым пением каждое утро. Что нужно еще человеку для уединенной молитвы?..

Эти мысли, видимо, жили в нем постоянно — отец Григорий часто повторял их в минуты особой усталости и задумчивости…

«Пустыня, одиночество — лучшая школа души…» — это слова отца Григория из его духовного архива.

Из архива протоиерея Григория Пономарева

Толкование на Евангелие

Иоанн был в пустыне…

Пустыня, одиночество — лучшая школа души.

Одиночество невольно приучает силы души сосредоточиваться в самих себе. А это способствует углублению душевных способностей, их всестороннему развитию и, значит, способствует росту души.

Напротив, жизнь души в быстрой смене впечатлений рождает поверхностность и дает только внешний налет непрочных знаний и неглубоких, быстро скользящих настроений. Это иллюзорное развитие. Тут знание хуже невежества. И отклик чувств тут вреднее безчувствия.

Не бойся же оставить душу во внешнем одиночестве. Потеря внешних впечатлений — не нищета, а преддверие богатства.

Нищета — в обманном натаскивании на себя мнимого развития. И она сказывается, когда человек почему-либо лишается внешних, рассеивающих впечатлений и остается один на один с собою.

Тогда человек, не имея никакой своей внутренней ценности, повисает в пустоте, и тоскующая душа, чтобы ей не смотреть каждую минуту на свою нищету, стремится «вытолкнуться» на других людей, на улицу, на поток поверхностных впечатлений, чтобы в нем найти себя, свое лицо, и этим почувствовать какое-то утверждение в жизни.

И, напротив, когда в душе имеется свое богатство внутреннего мира, она даже избегает рассеивающей пустоты внешнего, потому что он несет с собой если не истребление, то угнетающее бесплодие для душевного богатства самособранной души.

Значит, богатство души — в ее внутренних силах, и одиночество (эта внутренняя пустыня) — лучший сторож богатства и вместе — лучшая гарантия его развития и роста души.

Ведь для роста души прежде всего и нужно, чтобы душа была в самой себе, в сосредоточенности, а не в разброде своих внутренних сил. Тогда она входит в соприкосновение с Источником своей силы — БОГОМ, и таким образом совершается нарастание ее крепости, расширение ее внутреннего мира.

Так не бойся же одиночества! Полюби его, как пустыню любит пророк и отшельник. И скоро обретешь там БОГА, и с Ним укрепится и будет возрастать твоя душа, расширяясь в богатство единения с Источником силы и жизни — твоим Господом!

(Орфография сохранена со ссылкой на оригинал — ред.)

Операция

И сказал ему: встань, иди; вера твоя спасла тебя.

Лк.7:19

Шестнадцатого января 1986 года отец Григорий, согласно указу архиепископа Свердловского и Курганского Мелхиседека, был назначен в город Куртамыш настоятелем Петро-Павловского храма.

Начиная с двадцатого января 1986 года, беспрекословно приняв назначение, батюшка вместе с матушкой трудились в этом храме. Не вдаваясь в подробности, могу только сказать, что служение в Куртамыше в те годы было для них очень тяжелым — не только из-за бесконечных поездок из Кургана в Куртамыш и обратно, но ввиду довольно непростой обстановки, сложившейся в этом приходе. Были здесь у отца Григория недоброжелатели и случаи открытого неподчинения, не без подстрекательства отдельных людей.

Где бы ни служил отец Григорий, он всегда пунктуально соблюдал все каноны православной службы, ничего не пропуская и не сокращая. Прихожане же Куртамыша к тому времени привыкли к службам, которые длились в течение часа или, самое большое, полутора… Много пришлось потрудиться отцу Григорию, матушке Нине и верным их помощникам из местных и приезжих прихожан, чтобы службы в Петро-Павловском храме продолжались в полном объеме. Постепенно паства вразумилась, многие принесли покаяние и храм Божий зажил спокойной, духовно наполненной жизнью. Однако сил на это противостояние было потрачено отцом Григорием очень много. Кроме того, годы делали свое, прибавляя болезни, и каждая поездка в Куртамыш давалась все труднее.

Уже в Рождественский пост 1990/91 годов матушка заметила, что, всегда очень бодрый, отец Григорий как бы сник. Он очень изменился внешне: землисто-серый цвет лица, постоянные отеки на лице, на ногах и острейшие приступы боли в животе, которые настигали его в любом месте: в дороге, в автобусе, дома, во время службы… Стали замечать это и другие. Иногда батюшка во время службы (пения хора или чтения псалмов) стоял согнувшись, прижимаясь к стене алтаря и держась за правый бок. Видно было, что он с трудом преодолевал боль, чтобы не упасть. На вопрос, что с ним, — отмалчивался. Уж очень жестокую школу он прошел с юности на Колыме. Он просто не умел жаловаться.

С великим трудом батюшка провел все службы Рождественского поста и со всеми вместе встретил Светлое Рождество Христово. На Святках ему стало хуже. Он уговорил маму не уезжать до Крещения в Курган, поберечь силы. Однако каждый день уносил частицу его здоровья и, возможно, жизни. Мама, все близкие и друзья стали убеждать его поехать в Курган и обратиться к врачу. Отцу Григорию было тогда 77 лет.

Вот отрывок из письма, присланного мне бывшим старостой куртамышского храма Юковым Владимиром Михайловичем: «…Запомнилось мне последнее его богослужение в Петро-Павловской церкви. 19 января 1991 года. Все произошло на моих глазах. В 3 часа, как обычно, началась светлая Крещенская богослужебная ночь! Службу отец Григорий вел из малого, Богоявленского, алтаря нашего храма. На левом клиросе пели матушка Нина Сергеевна, Екатерина Михайловна Русинова, дочь ее Татьяна Владимировна, псаломщица Тамара Георгиевна Неверова и другие. А я прислуживал отцу Григорию. Праздничная служба приближалась к окончанию. Был уже отслужен молебен на Великое освящение воды. Вернулись в храм после крестного хода вокруг церкви. Отец Григорий стал принимать ко кресту. В этот момент у него начался сильнейший приступ желчекаменной болезни. Он резко изменился в лице, побледнел, дал жестом мне знать, чтобы быстрее подходили ко кресту. Еще какое-то время принимал, но всех принять не смог. Согнулся и со стоном ушел в алтарь, а я обратился к братьям и сестрам, не успевшим подойти ко кресту:

— Отец Григорий сильно заболел, прикладывайтесь к большому Распятию и с Богом спокойно идите на разбор Крещенской воды…».

К счастью, в Куртамыше был в это время Николай Сергеевич Костин — духовное чадо батюшки. Он был на машине и увез отца Григория и матушку в Курган. Всю дорогу он молился, чтобы довезти батюшку живым. Дома болевой приступ утих и отец Григорий засопротивлялся — не только в больницу обратиться, но даже вызвать врача не захотел.

Тут к делу подключилась духовная дочь отца Григория Александра Александровна Верченко. В прошлом медсестра, удивительно умная, спокойная женщина, она убедила батюшку, чтобы его осмотрел врач. Привезли доктора — опытного терапевта. После осмотра врач сказал, что у больного острый приступ желчекаменной болезни. Скорее всего, песком и камнями забиты все протоки и, судя по всему, уже начался перитонит. Однозначно нужно ехать в больницу и оперироваться. Дай Бог, чтобы это было еще не поздно. Каких-нибудь час-два — и можно опоздать…

Папа с трудом встал, прошел в передний угол к иконе «Нерукотворный Образ Господень». Он долго молился. Потом поднялся с колен: на лице его была решимость, он полностью предал себя в руки Божии. Он понимал, что, быть может, жизни ему отпущено еще только час-другой.

Я всегда буду испытывать чувство огромной благодарности ко всем, кто принял участие в нашей беде. В больнице врачи, медсестры, весь медперсонал были очень внимательны к отцу Григорию. Его срочно прооперировали. Вот выписка из истории болезни № 707 первой курганской городской больницы: «Диагноз: острый гангренозный калькулезный перфоративный холецистит. Местный перитонит. Артериосклеротический кардиосклероз. Больному 77 лет».

Уже через некоторое время после операции врачи говорили, что надежды на благополучный исход операции у них практически не было. Слишком все запущено, очень поздно обратились, да и организм сильно надорван и разрушен в целом. Однако, видимо, не все еще, намеченное на земле Господом, сделал протоиерей Григорий Пономарев.

За здравие батюшки молилось все священство Курганской епархии. Молебны о здравии были заказаны в Пюхтицкий монастырь, в Троице-Сергиеву Лавру… Молились все родные и все духовные чада отца Григория. Ручейки горячей молитвы ко Господу о здравии отца Григория стекались в один поток.

Выйдя из наркоза, батюшка, поняв, что операция позади, трижды перекрестился и сказал:

— Спасибо вам всем.

А потом спросил:

— А где Ниночка? Она ведь меня домой должна забрать… Боюсь, что мне сейчас одному будет не добраться.

Таков был отец Григорий: сочетание мудрости и какой-то детской наивности. Он был очень удивлен и огорчен, что ему еще так долго придется пребывать в больнице.

Меня вызвали из Екатеринбурга накануне перевода его из реанимации в отделение, когда нужна стала постоянная, неотлучная помощь родных. Врачи, сестры, нянечки, заведующий отделением по нескольку раз в день заходили к папе, чтобы узнать о его здоровье. Совершенно незнакомые люди останавливали меня на улице, спрашивали, не нужны ли ему какие-то дополнительные лекарства, можно ли принести фрукты.

Состояние батюшки постепенно улучшалось, и вместе с тем он никак не мог понять, почему ему нельзя идти домой. Ему тяжело было находиться на ограниченной территории, тяготила и невозможность встать на молитву перед любимыми образами. Он скучал без службы. Состояние запрета! Он как бы вновь оказался в неволе и считал дни, когда ему снимут швы и выпишут из больницы.

Велико было удивление врачей оттого, что, можно сказать, приговоренный человек, да еще в таком возрасте, быстро восстанавливает здоровье. Он уже просит принести в больницу книги, тетради, ручку. Беседует на духовные темы с врачами, сестрами, нянечками. Он уже в заботе о душах тех, кто спас его телесное здоровье.

Девятого февраля 1991 года его наконец выписали домой. Конечно, немало прошло дней, когда он по-настоящему смог ходить. Сначала по дому, двору, а вскоре и в храм.

Еще почти семь лет он прослужил на земле Господу, благодаря Его за излечение. После операции вместе с матушкой они выезжали несколько раз служить в праздники в близлежащие храмы. А также в течение последующих трех лет наездами служил отец Григорий в селе Житниково, недалеко от Кургана.

В Свято-Духовском храме в Смолино он служил до августа 1997 года, по болезни выйдя в заштат. Теперь он только иногда служил здесь Божественную Литургию и почти каждую субботу и воскресенье исповедовал. По свидетельству очевидцев, исповедовал отец Григорий особенно проникновенно. Он не просто выслушивал покаяние, но всегда записывал имя кающегося на отдельный листочек, а, завершив исповедь, уже в алтаре поименно вынимал частицу из святых просфор. Господь дал ему силы быть духовником епархии.

Опасный визит

Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи.

Мф.4:10

Был и такой неприятный визит в жизни матушки Нины и отца Григория…

Как-то летним утром к нашему домику подъехала машина. Из серых «Жигулей» уверенно вышли двое: женщина средних лет и мужчина. Так же уверенно они позвонили в дом, словно бывали тут много раз. Я пошла открывать ворота.

— Здравствуйте. А мы к батюшке.

Ни вопроса, здоров ли он, может ли принять… Нет, ультимативно: «Мы — к батюшке, приехали из Куртамыша». Ну, думаю, ладно. Люди разные. Попросила подождать, чтобы узнать, сможет ли батюшка побеседовать с ними. Папа дал согласие; я повернулась, чтобы пригласить их в дом, а они уже сами входят, и опять такая уверенность во всем, я бы сказала, даже чрезмерная раскованность. Все это как-то не понравилось мне.

Кто бывал в маленьком домике в Смолино, знает, что прием своих посетителей батюшка вел прямо на кухне, около обеденного стола. Когда у меня бывали хозяйственные дела на кухне и я видела, что не мешаю беседе посетителей с папой, то оставалась и доделывала работу. Естественно, если разговор носил личный характер, то, оставив все, я уходила в комнату. Иногда папа и сам просил меня об этом. В этом же случае мне почему-то захотелось, чтобы незваные гости сами ушли побыстрее, не начав даже разговора.

Посетители вели себя очень странно. Оглядывая скромную кухню, они задержали тяжелые взгляды на иконах… Папа, деликатно кашлянув, повторно пригласил их присесть и спросил, что их привело к нему.

Начал мужчина:

— Я, батюшка, хотел бы лечить людей, не дадите ли благословение?

— А кто Вы по образованию? Медик?

— Да нет, знаете, но у меня внутренняя сила большая, такое мощное биополе, что я воздействием его на людей могу излечивать всякие болезни.

— А Вы в Бога веруете? Храм посещаете? На исповеди бываете?

Относительно посещения храма мужчина радостно закивал, остальные вопросы остались без ответа. Потом, вскочив, заявил, что у папы прекрасные иконы. Нельзя ли их поближе рассмотреть?

Тут отец Григорий очень спокойно и твердо сказал:

— Пожалуйста, сядьте и послушайте, что я скажу Вам. Мы, православные христиане, перед святыми иконами молимся, а не рассматриваем их. Молимся мы и за болящих, но нет в нас дерзости сознания, что мы их излечиваем своим сильным полем и своим духом. Господь по молитвам и по Своему усмотрению может дать здоровье больным, однако это действие Святого Духа, но отнюдь не вашего духа и биополя.

Тут, видя, что беседа принимает нежелательный оборот, вступилась женщина:

— Да что Вы, батюшка! Мы все понимаем. Я вот еще и водичкой лечу. Очень помогает…

— Водичкой? Какой водичкой?

— Ну как, я над ней всякие молитвы и заговоры читаю и даю людям пить. Очень помогает. Но, говорят, чтобы лечение имело успех и чтобы укрепить веру в него людей, надо благословение старца.

Голос отца Григория стал тихим и каким-то тяжелым. Я подумала, что так ему приходилось иногда говорить в зоне.

— Так вот, опять же у нас, у православных христиан, водичка одна, которая приносит нам и успокоение, и снимает боли, лечит болезни и различные недуги — это святая вода, освященная в храме Божием священником. Этой водой можно лечить человека с верой и надеждой на Бога, потому что лечить-то будет Он, а не ваши шептания и заговоры. Ну, вот что, уважаемые, — повысил голос отец Григорий, — вы приехали ко мне за благословением, за советом, и я его вам дам, а вы прислушайтесь к тому, что я скажу, не спешите, обдумайте. Я знаю, что вы не все мне сказали. Так вот вам мой совет: дай Бог, чтобы вам достало силы, так как вы уже сильно увязли в диавольских сетях…

— Да что Вы, батюшка! Да мы ведь не «черной», а «белой» магией лечим…

— Да хоть зеленой. Любая магия — сатанинское учение, и все, кто занимается этой нéчистью, отрекаются от Иисуса Христа и встают под знамена сатаны. Сами погибнут и многие заблудшие души за собой потащат… Слушайте и не перебивайте меня. Я все понял, но, желая вам добра, как любому созданию Божиему, должен вам объяснить: вы взрослые и неглупые люди; Господь дал нам свободу воли и ум, и если вы не употребите все свои усилия, чтобы разорвать с магией, вырваться из сатанинской паутины, то погибнете навечно. Неужели вам не страшно? Вдумайтесь только — «погибнете навечно»! Поезжайте в свой город, идите скорей в храм. Принесите свое искреннее покаяние о содеянном и о вашем заблуждении. Господь милостив. Даже в самый последний миг Он может простить раскаявшегося, ибо нет греха непрощенного, есть только грех нераскаянный. А далее ведите себя, как подскажет вам приходской священник. Не исключено, что он может наложить на вас епитимию. Значит, надо смириться и молить Господа, чтобы Он простил и грехи, и заблуждения ваши и наставил на путь истинный. А сейчас помолимся, чтобы вы целы и невредимы добрались до куртамышского храма и успели принести покаяние прежде, чем Господь призовет вас к Себе. Я же благословляю вас на благополучную дорогу и путь к покаянию. — Он голосом нажал на слова «дорога» и «покаяние».

После ухода «лекарей» что-то тяжелое и липкое еще висело в воздухе. Батюшка ушел в холодную комнату. Наверное, там он молился, потом прошел с кадилом по всему нашему домику и двору.

Лишь к вечеру он разговорился:

— Вот ведь раньше все это тоже было, а называлось проще: колдовство, ворожба, приворот, сглаз и так далее. Колдунами да ведьмами таких лекарей называли, а теперь — экстрасенс! Звучит-то по-научному и у многих доверие вызывает…

И опять батюшка повторил фразу, которую он стал частенько повторять последние годы: «Да-а… И что только будет, когда кончится…».

На следующее утро, такое же светлое и ласковое, как и вчера, вновь «Жигули» остановились у наших ворот. Я вышла. Открываю ворота. Стоят двое, а третий из багажника достает и пытается засунуть во двор какие-то свертки, кульки с помидорами, ягоды, связку бананов… Я говорю:

— Стойте, стойте! Кто вы, к кому, и что это за продукты?

— А мы к батюшке. Вчера наши приезжали, он их благословил. Мы вот тоже лечим и хотим, чтобы он и нас благословил…

От такой наглой лжи я просто онемела, потом поняла, что к папе этих колдунов-экстрасенсов допускать нельзя — он совсем недавно оправился от перенесенного на ногах инфаркта, обнаруженного позднее на кардиограмме.

Я поняла, что сейчас мне предстоит трудное сражение; правда, эти гости были не такие напористые, как вчерашние, но все равно. Загородив собой калитку, я сказала:

— Во-первых, батюшка болен и никого не принимает. Во-вторых, ваши друзья вас обманули. Весь вчерашний разговор проходил от слова до слова при мне. Батюшка не только не благословил их «деятельность», а посоветовал им как можно быстрее все это прекратить и идти в храм на покаяние, что и я вам советую, так как к батюшке вас все равно не пущу. Заберите свои свертки и поезжайте обратно, не забудьте поблагодарить за «правдивость» своих коллег…

— Что ж мы, в такую даль зря ехали?

— Конечно, зря, и если еще кто вознамерится, говорите правду, зачем людей гонять, да и бензин нынче дорогой…

Расстались мы враждебно, но в дом они не попали. Папа же, все узнав, только сокрушенно покачал головой. «Господь им судья», — тихо промолвил он.

Нападение цыган

Еще одно воспоминание буквально опаляет мою душу. Матушка Нина дважды подвергалась нападению цыган.

Первый раз это было летом, где-то еще на второй или третий год после переезда в город Курган. Воскресная служба в храме уже закончилась, батюшка, как обычно, задержался с народом, а матушка Нина поспешила домой. Ворота их дома запирались на нехитрый засов, и, войдя во двор, она отперла дверь дома и занялась домашними делами. Через несколько минут странный стук или шум привлек ее внимание и неожиданно в кухню ввалилась толпа цыганок.

Положив своего младенца на порог, чтобы дверь нельзя было захлопнуть, они окружили маму, скорее требуя, чем прося у нее денег, воды, хлеба, молока, все сильнее прижимая ее в угол и стремясь затянуть у нее на шее свои бесконечные шали. Другая группа уже орудовала в комнате, с профессиональной быстротой воровок вытаскивая ящики письменного стола и комода. Мама была ошеломлена этим вторжением и очень напугана. Крики цыганок становились угрожающими, шали все туже стягивались на ее шее, и она поняла, что может погибнуть.

Как рассказывала она потом, в этот момент в ее глазах, уже затуманенных удушьем, четко возникла икона святителя Николая, и матушка Нина, последним усилием воли рванув на себе путы, воскликнула: «Святой Николай, угодник Божий, помоги мне!». И что же? В толпе наглых цыганок возникло вдруг какое-то замешательство, еще миг — условные цыганские крики — и все это воровское племя, оставив полупридушенную маму, столь же внезапно, как вторглось в дом, откатывается во двор, куда в этот момент входит мамин брат Николай Сергеевич Увицкий, гостивший вместе со своей семьей у моих родителей.

Одновременно с ним в ворота дома вбежал мамин сосед по улице, который увидел, что в батюшкин двор вошел целый табор. Николай Сергеевич и сосед церемониться с наглыми посетителями не стали. В ход пошли кулаки, пинки и поленья, так как цыганки отчаянно визжали и кусались, отбиваясь от них всей толпой. Выбегая из ворот, они попали в руки разъяренных смолинчан, поспешивших на подмогу. Изрядно побитые и потрепанные, выкрикивая проклятья, цыганки бросились прочь от дома отца Григория.

Внутри дома было жалкое зрелище: все взрыто, перевернуто, разбито, разрезано и опрокинуто. Среди этого хаоса вошедшие не сразу даже заметили лежащую в углу матушку Нину, которая еле дышала, жадно ловя воздух посиневшими губами.

Весть о нападении быстро распространилась по Смолино. Дошла она и до папы, который не шел домой, а бежал. Помощь маме была оказана и медицинская, и духовная. Отслужили благодарственный молебен Господу. Мама постепенно пришла в себя и потом часто мне говорила: «Если ты чувствуешь, что сейчас можешь погибнуть, зови, кричи святителя Николая; он не допустит несчастья».

Второй случай столкновения с цыганами был не столь драматичен, но давал пищу для размышления. Произошло это через много лет, когда папа был назначен в Куртамыш и они вместе с матушкой жили там наездами.

Также в воскресный день после службы матушка Нина, не дожидаясь отца Григория, направилась в их временный дом и еще издали заметила, что в ворота его вошла толпа цыган. Мама бегом вернулась в церковь, сказала об этом батюшке. Он, быстро встав перед образом святителя Николая, стал читать 90-й псалом, молитву «Во время бедствия и при нападении врагов» и молитву Животворящему Кресту Господню. Прочитав все, он спокойно сказал:

— Теперь пойдем, все будет хорошо.

Когда они повернули на улицу, ведущую к дому, то увидели только спины убегающих в спешном порядке цыган. Ворота, ведущие во двор, были распахнуты, замки и окна дома в полном порядке, и даже во дворе ничего не тронуто. Кто спугнул из пустого двора этих вороватых людей? Видимо, не оставил Господь без внимания горячие молитвы батюшки, иначе трудно объяснить внезапный страх, охвативший наглецов, убегавших от, казалось бы, легкой добычи.

Этот чудесный случай помощи по молитвам к Мирликийскому чудотворцу отец Григорий позднее описал при составлении машинописной книжки-сборника о жизни и чудесах святителя Николая. Пожалуй, это был единственный эпизод из их жизни, который батюшка описал сам. Объяснить это, скорее всего, можно глубоким почитанием отцом Григорием Николая-чудотворца.

Наводнение. Островок спасения

Курганские старожилы всегда с уважением и каким-то тайным опасением говорят о своей реке Тобол. «Ты не смотри, что он такой ровный да спокойный. Правда, пообмелел за последние годы, так что в иное лето курица вброд перейдет. Не-е-т! Эта река с характером, много на ее счету и людей, и скотины. Да что там — порой целые поселки смывала, а уж об этих дачных домиках и говорить нечего».

Величественное это зрелище, но страшное своей необъятностью, непредсказуемостью и зачастую печальными исходами. Старожилы помнят, что весной 1947 года разлив реки был такой, что вода захватила не только приречные луга, поля, сады и огороды, но и почти половину городских улиц. Скорость течения была огромная, с водоворотами и страшными воронками, утягивающими вниз…

Вода несла все, что успевала захватить на своем пути: смытые с фундаментов дома с несчастными людьми, сидящими на крышах; деревенские баньки, бревна, доски… Перевернутые раздавленные лодки то поднимались на волне, то пропадали куда-то в глубину, увлекая за собой все, что было рядом: людей на сколоченных наскоро плотах и несчастных животных, которые своим душераздирающим воем не могли заглушить неумолимый рев вырвавшейся на волю стихии.

Страшная была картина. В тот послевоенный 1947 год погибло много людей, не говоря о домах, разрушенных дорогах, смытых садах и огородах — единственных кормильцах в военной голодухе. Вода тогда долго не уходила, и город медленно оправлялся от безумства водной стихии.

В другие годы вода поднималась на три, на четыре или на пять метров: пошумит в камышах, постоит в низинках, оставляя на половину лета маленькие зеленоглазые озерца, и уйдет.

В 1994 году зима была довольно обычная по количеству снега, по морозам, и начало весны ничего особенного не предвещало. Конечно, к 94-му году в городе многое изменилось. Поля, по которым прокатилась вода в том далеком 1947-м году, давно перекопаны и застроены дачными домиками. Изменился пригородный ландшафт. Около города вдоль Тобола отсыпали небольшие дамбы. Построили дополнительные резервуары с питьевой водой.

Родители мои, к 1994 году уже столько пережившие, поездившие по епархии, тяжело перенесли папину болезнь и операцию. Годы их бесконечных скитаний унесли почти все силы. Батюшка еще иногда проводил службы в смолинском Свято-Духовском храме, часто исповедовал. Матушка тоже стала много слабее, но в храм ходила постоянно. На службах она стояла на своем любимом месте, перед чудотворным образом святителя Николая из села Утятское.

Время приближалось к Пасхе. Уже вымыты стены храма, убраны иконы, приготовлено заботливыми руками Марины Григорьевны (Маринушки, как называл ее папа) пасхальное храмовое облачение и облачение для священнослужителей. Все готово для встречи Светлого Воскресения Христова…

Но по городу поползли сначала осторожные, чтобы не напугать людей, а затем более серьезные предположения, что ждут большую воду. Озабоченные лица работников гидрометеослужбы, постоянно делающих замеры уровня подъема воды, тоже не прибавляли спокойствия. Но все равно многие надеялись, что все обойдется.

Идут последние дни Великого Поста. В храме служатся продолжительные великопостные службы. Люди стремятся попасть в храм, чтобы растворить свою беду в печали общего молитвенного настроя… Для отца Григория Великий Пост всегда был временем особого молитвенного стояния. В его тетрадях сохранились стихи Александра Сергеевича Пушкина, который переложил известную молитву Ефрема Сирина:

… Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей…

В этот день дождь, идущий то сильнее, то тише, перешел в ливень. Небо почти уложило на промокшую землю свои разбухшие от влаги облака. Тобол, не выдержав скорости собственного течения и напора льющейся сверху воды, вышел из берегов и прорвался через трассу, ведущую на Увал, стремительно заполняя все смолинские сады и дачи. Вода залила единственную дорогу 23-го маршрута автобуса, соединяющего поселок Смолино с городом. Дальше автобусы идти не могли.

Выходя из храма, люди в ужасе увидели совершенно иную картину, чем ту, что была до службы. Вода откуда-то сзади, огородами подступила к крыльцу храма и закрыла уже его нижние ступени.

Конечно, о людях не забыли. Чтобы эвакуировать народ, была послана специальная военная техника. Но с этого момента поселок Смолино оказался надолго отрезанным от города.

Выйдя из храма, Александр Шумаков, муж маминой племянницы, рванулся в сторону улицы, где жили отец Григорий с матушкой, но пройти туда уже не смог, так как низкое место между храмом и домом было полностью залито водой. Взяв лодку, он сумел добраться почти до самого дома батюшки. До школы, которая стояла рядом, вода еще не дошла. Но батюшка покидать дом отказался. Родственники, живущие в городе, за несколько дней до наводнения уговаривали отца Григория и матушку перебраться на время в город, но всякий раз получали благодарность и твердый отказ.

И вот вода подошла к огороду их дома, а дождь все продолжал и продолжал лить. Оставаться отрезанными от людей (да еще в таком возрасте) было, конечно, опасно. Однако отец Григорий с прежней твердостью отклонил предложение переехать в город. По улицам Смолино уже плавали на лодках, что было жутко и противоестественно. Вода за короткое время прибыла так, что дверь в храм частично оказалась под водой. Впоследствии в храм вплывали на лодке через окно, стараясь хоть что-то еще спасти из утвари. Сообщение с городом теперь поддерживали только с помощью плавающей амфибии, приходящей в поселок два-три раза в день. Большинство смолинчан, покинув свои затопленные и полузатопленные дома, разъехались кто куда, но где-то как маленькие островки оставались отдельные домики, стоявшие, очевидно, чуть выше и не покинутые пока хозяевами.

Угроза полного затопления поселка нарастала с каждым часом. Мама говорила: «Выйдешь ночью — как в чужой стране…». Кругом вода, шумная и беспокойная. В ней редко где отражаются не успевшие выйти из строя фонари. Тишина ночи — неестественна и связана с отсутствием в поселке людей. Где-то далеко воют собаки. Ощущение — словно ты сидишь на дне гигантского колодца. И только звезды те же, свои, привычные, но их часто заслоняют рваные низкие тучи, готовые выдать очередную порцию воды.

Отец Григорий почти не выходил из переднего угла с иконами. Он постоянно молился на этом островке спасения: и днем, и ночью. И, конечно, молился батюшка не только о своем спасении, но и за всех духовных чад. Он молился за потерявших кров и дом в эти дни, за бедствующих и нуждающихся. Это был молитвенник за людей, ходатай перед Богом. Он предстательствовал пред Господом, умилостивляя Его о немощных и нуждающихся в молитвенном заступничестве. Он клал за нас поклоны пред престолом Божиим и просил о прощении наших грехов. Кому еще дано дерзновенно молить Господа о грешных людях, как не пастырям Христовым, стерегущим свое стадо!

Таким был отец Григорий!

Матушке было страшно: от неизвестности, от близости неуправляемой стихии, от воды, бурлящей, угрожающей. Уже несколько дней не было электричества. В дом врывались новые запахи и звуки: устойчивый запах сырости, какие-то то ли стоны, то ли всхлипывания… Вода подошла к палисаднику дома с одной стороны и к огороду — с другой.

Выйдя в одно утро во двор, матушка в малиннике за домом обнаружила целый зоопарк. Здесь были несколько собачат разных возрастов, кошки, петух и овечка. Все они жались к дому и не обижали друг друга, объединенные общей бедой. Увидев матушку, они буквально бросились к ней навстречу. Все дрожали от сырости и голода. Матушка очень любила животных, и ее чуткое сердце отозвалось на эту беду. Совсем уже немощная и слабая, она притащила из сарая сухие доски. Настелила. Кое-кто из несчастных отправился в сарай, другие залезли на сухой подстил. Мама пошла готовить им еду. Животные, наверное, почувствовали ее доброту и заботу. Они ничуть не боялись ее, напротив, жались к ней, прося ласки и защиты.

На душе у матушки было тяжело, беспокойно, страх своей ледяной рукой сжимал ее старенькое, уставшее сердце. Батюшка внешне был спокоен, собран более, чем обычно, он все время пребывал в молитве. Мама видела, как во время их добровольного заточения он часто выходил в огород с крестом, благословляя им на все четыре стороны.

Однажды на амфибии, а потом на лодке до них добралась папина духовная дочь — Татьяна. Добрая, заботливая женщина, она привезла им хлеб, продукты и стала уговаривать уехать. Уговоры ее не подействовали, и она в недоумении и огорчении заплакала: «Ну дайте, батюшка, я вам хоть картошку из подполья подниму! Ведь затопит, вода стоит у палисадника». На это батюшка ответил: «Не бойся, Татьянушка, не пойдет вода дальше, и не нужно поднимать картошку — тяжелый и напрасный труд». У Татьяны даже слезы высохли от изумления. Так она и уехала с батюшкиным благословением; вслед он крестил ее, говоря: «Осторожно залезай в амфибию-то, там ведь высоко».

Интересно, что в сентябре 97-го года, за месяц до их с мамой кончины, мы с папой выкопали картошку на огороде. Обычно, дав ей пообсохнуть, батюшка спешил убрать ее в подполье. В этот же год он оставил все в сенях, прикрыл и не разрешил убирать под пол. На мой вопрос: «Почему?» — он только отмалчивался, а когда я, видимо, утомила его своими уговорами, ответил: «Да оставь тут… Пригодится она скоро…». В тот момент я просто восприняла это как какое-то чудачество и не знала, что через месяц картошка эта понадобится для поминального стола.

Стихия понемногу утихала. Это был уже не первый день наводнения, и вода не то чтобы стала уходить, но не бурлила больше, как-то успокоилась. Временами очень робко выглядывало солнце и, словно пугаясь того, что натворила вода, пряталось в облака. У матушки убежала овечка — значит, нашла какой-то ход. Еще через пару дней исчезли две собаки и несколько кошек. Петух, шумно взлетев на забор, отсалютовал маме своим звонким голосом и отправился в освободившийся от воды соседний двор.

А вода, действительно, как стояла у палисадника, так за это время ни на сантиметр не подвинулась ближе к дому. И в подполье было совершенно сухо.

Подошла Светлая Пасха Христова. Отец Григорий с матушкой Ниной отслужили этот праздник в домашних условиях. Дом в эти дни стал для них настоящим островком спасения.

Наряду со многими православными святынями, отец Григорий трепетно хранил в Святом углу богослужебный антиминс, очевидно, переданный ему архимандритом Ардалионом. На антиминсе читаем:

Милостию Божиею

Священнодействован Преосвященным Львом, Епископом Нижне-Тагильским, в лето от Рождества Христова 1цк7 (1927 г.) октября 11 дня.

Преподан для священнодействия на всяком месте владычества Господня.

Смиренный Лев, Епископ Нижне-Тагильский.

Тревога, столько дней сжимающая сердце матушки, стала потихоньку отступать, а батюшка все продолжал молиться. Матушка даже не могла понять, когда он спал. Прошло несколько дней Светлой Пасхальной недели, и в одно утро отец Григорий, выйдя на улицу, увидел, что вода стала уходить.

Обозначилась черная, размытая земля. В эти дни добраться до них стало совсем невозможно. На лодке уже не доплывешь, а ногами еще не пройти. Но пережили и это. С каждым днем солнце припекало все сильнее. Часть воды, находя себе какие-то канавки, трещинки и углубления, стремилась к Тоболу, другая часть уходила через землю. Высвобожденная наконец земля парила под солнцем, медленно просыхая.

Зазвучали голоса людей, возвращающихся в свои намокшие жилища. Голоса были похожи на щебет птиц, прилетевших после зимы в свои гнезда. В воздухе запахло дымом топящихся печей, раздался стук топоров и молотков. А у батюшки так и остались жить маленький щенок, которого матушка назвала Тобуськой, и красивый черно-белый кот Кисик с зелеными глазами и словно выпачканным в угле носом. Давно замечено: чем больше настрадалось животное, тем оно становится более ласковым. Такой собаки у них еще не было. Она все время ходила за мамой хвостом и норовила лизнуть ее в лицо. Кот тоже был необычайно преданный и, можно сказать, тактичный. Батюшка шутил: «Ладно, пропишем и кота». Позднее, когда Кисик окончательно обосновался в доме, он всегда ждал прихода хозяев, сидя на воротах. Завидев их, спрыгивал, бежал навстречу и терся об ноги.

Вскоре вода освободила дорогу и вновь пошел рейсовый автобус. После не слишком долгой, но беспокойной разлуки с родными отца Григория и матушку Нину Сергеевну нашли еще более поседевшими и какими-то усталыми. Но лица их светились, как всегда, теплом, словно бы говоря: «Слава Богу за все!».

Трагедия на трассе

Трагедия на трассе Курган-Звериноголовское случилась летом 1996-го года, около пяти часов вечера. Это было воскресенье. Я уже накормила родителей обедом, вымыла посуду, приготовила им ужин и собиралась поехать к себе, так как до следующего утра моя помощь им была не нужна. Оба они в то лето чувствовали себя удовлетворительно. Мама еще ходила сама до храма (правда, уже с провожатым и с палочкой), а папа иногда служил Божественную Литургию и постоянно исповедовал.

Попрощавшись с родителями, я вышла на остановку к рейсовому автобусу. Народу собралось много. В воскресенье к вечеру загородные автобусы бывают переполнены — садоводы, грибники и дачники возвращаются домой. По расписанию автобус наш не пришел. Мы простояли уже полчаса, толпа начала недовольно ворчать. Наконец автобус появился. Из него стали выходить бледные, возбужденные люди. Долетали обрывки настораживающих разговоров.

Последней из автобуса почти выпала кондукторша с искаженным от ужаса лицом; сама она дрожала от перевозбуждения и повторяла только одну фразу: «Господи, какой ужас! Ужас-то какой!». Она села, почти упала на траву около нашего палисадника, а я побежала домой за водой и валидолом.

Зайдя в дом, я удивилась, что отец Григорий не дремал, а стоял перед иконами. Когда я уходила, он почти спал. Кроме лампад, горело несколько свечей, чувствовался плотный запах ладана от каждения, а на столе у батюшки лежало несколько раскрытых богослужебных книг. Он был очень сосредоточен внутренне, на внешнее почти не реагировал. Он не удивился, что я вернулась, а ведь я вышла из дома около часа назад. Я только сказала папе, что сейчас вернусь, взяла валидол и воду и пошла к кондукторше. Она уже немножко успокоилась и рассказывала окружившим ее смолинчанам, что полчаса назад она, водитель и пассажиры автобуса были свидетелями жуткой аварии на дороге.

По трассе, ведущей на Увал, в сторону Кургана шел переполненный 26-й автобус. Он только что миновал поворот на Смолино и продолжал движение по своей полосе, как вдруг ему навстречу на бешеной скорости, обгоняя шедший 23-й автобус, выскочила иномарка. Она оказалась на полосе встречного движения и врезалась прямо в «лоб» идущему навстречу ей автобусу. Как выяснилось уже потом, в машине было трое совершенно пьяных людей, водитель в том числе. Все в таких случаях происходит в считанные секунды.

Приземистая комфортабельная иномарка стремительно влетела прямо под капот 26-го автобуса, водитель которого в последний миг, пытаясь избежать столкновения, взял правее и сошел на обочину дороги к крутому, отвесному кювету. Почти без торможения автобус врезался в большое, мощное дерево, стоящее около обочины. Именно оно и задержало падение автобуса в кювет. Однако удар о дерево был настолько силен (плюс лобовой удар иномарки), что автобусу разворотило всю переднюю часть.

Крики, вопли ужаса и боли перекрыли визг металла и звон бьющегося стекла. По дороге медленно растекалась кровь погибших и раненых людей.

Машины ГАИ оцепили место происшествия. Прибыли машины «Скорой помощи». Дорогу перекрыли, а транспорт, идущий по трассе, стали направлять в обход. 23-й автобус, который в этот момент находился в нескольких метрах от места аварии, пропустили в Смолино, чтобы он не загромождал дорогу. Эти несколько минут, пока не приехали машины ГАИ и пока смолинский автобус находился на месте трагедии, его пассажирам запомнились, наверное, на всю жизнь.

Из пострадавшего автобуса, забрызганного кровью, кто-то выходил сам, кого-то выводили, кого-то выносили, стараясь оказать посильную помощь; некоторых оставляли лежать на земле, закрыв с головой. На иномарку старались не смотреть, так как из-под автобуса видны были только куски металла и отдельные фрагменты тел… А всего несколько минут назад погибшие в легкомысленном упоении скоростью, затуманенные алкоголем, неслись навстречу своей смерти.

Но, кроме пассажиров иномарки, в этот трагический день погибли и ехавшие в автобусе дачники и садоводы. Страшна своей внезапностью такая смерть! Не случайно в одной из молитв к Божией Матери есть слова: «Пресвятая Госпоже, Владычица моя, Богородица… Спаси и избави мя, грешного раба Твоего, от внезапной смерти».

Впечатление от трагедии на трассе, произведенное рассказами очевидцев, было тягостным. Вскоре меня позвала мама:

— Что случилось, Леленька?.. Я что-то ничего не пойму… Буквально минут через пять, как ты ушла, папу вдруг как будто окликнули: он быстро встал, ушел в холодную комнатку, принес книги, несколько свечей, надел рясу, епитрахиль и крест и стал молиться по книгам. Слышу, читает «Канон при разлучении души от тела», молитвы за умерших, 17-ю кафизму из Псалтири. Я спрашиваю:

— Что, Гришенька, у нас сегодня память по кому-то, а я забыла, наверное?..

Он ответил: «Нет, Ниночка. Мне тут… нужно». Потом долго молился о болящих.

Я рассказала маме, в чем дело, опуская, конечно, страшные подробности, и спрашиваю ее:

— Как ты думаешь, почему он стал вдруг молиться? Ведь он почти спал, а тут вскочил и стал читать именно заупокойные молитвы и молитвы о здравии?

— Я уж молчу об этом, Леленька. Но сколько раз он удивлял меня своей необыкновенной чуткостью. Отец Григорий, конечно, в быту похож на ребенка, но что касается духовного…

В этот день к нам никто больше не заходил. Батюшка же был тише и молчаливее обычного. Убедившись, что никто уже не встревожит их страшной вестью, вечером я уехала к себе.

Душа моя была преисполнена не только сочувствием к гибели несчастных и горю их родных, но и бесконечным удивлением и преклонением перед батюшкой. И я ловила себя на мысли, что все еще в полной мере не могу понять человека, чьей дочерью я являюсь. «Иисус же сказал им: не бывает пророка без чести, разве только в Отечестве своем и у сродников и в доме своем» (Мк.6:4).

Это был хороший урок мне.

И вновь испытание

Конечно, все трудности и испытания, постигшие отца Григория и матушку, не могли не сказаться на мамином здоровье. Помимо постоянных болезней и возрастных изменений, особенно сильно в последних два года жизни она стала жаловаться на зрение. Катаракта на обоих глазах — тоже возрастное заболевание, но у матушки оно проходило какими-то скачками: определенный отрезок времени без изменений, а потом зрение сразу резко ухудшалось на несколько порядков. О последнем таком случае, после которого она практически ослепла, мне бы хотелось рассказать.

Это было в начале декабря 1996 года.

Мама уже ходила с палочкой, но одна старалась никуда не выходить. В этот день (к тому времени я переехала жить в Курган) меня не было, а папа отлучился, вероятно, в храм. Слегка одевшись, матушка взяла свою палочку и пошла по тропинке в огород по хозяйственной нужде. Была сильная пурга. Мама прошла несколько шагов, не почувствовав, что страшно метет и буквально в двух шагах уже ничего не видно. Очередной порыв ветра с такой силой толкнул ее, что она, выронив ведро, которое было у нее в руках, упала, ударившись затылком. Поднимаясь, она поняла, что ничего не видит: одна белая мгла перед глазами — и все. Стукнувшись, она потеряла ориентацию и не могла понять, в какой стороне дом и где поленница дров. К тому же куда-то в сторону отлетела ее самодельная тросточка. Одетая в легкую куртку, матушка сразу ощутила ледяные порывы ветра и… страх. Куда идти, где дом, хотя бы в какой стороне? Она ходила по огороду без палки, натыкаясь на дрова, на забор, с головы у нее сорвало платок, руки закоченели, и она поняла, что можно погибнуть даже во дворе собственного дома.

Мне трудно сказать, сколько она бродила так. Судя по следам, она исходила весь огород. Состояние казалось безысходным. Замерзшая, ничего не видящая, она не могла найти хотя бы угол дома, чтобы ощупью вернуться в тепло.

Тут она взмолилась: «Господи, помоги! Ведь погибаю совсем». Вернувшийся домой папа увидел просто устрашающую картину: матушка Нина без платка, в расстегнутой куртке, без палочки бродит у забора, пытаясь найти входную дверь дома, и посиневшими губами чуть слышно повторяет то: «Гриша, Гриша!», то: «Господи, помоги!».

Отец Григорий не мог удержать слез, а когда поспешил к ней и она поняла, что в безопасности, то, всегда такая сдержанная, уткнулась в его плечо и заплакала как ребенок.

Не надо рассказывать, что почувствовала я, придя домой и увидев, как папа пытается растереть ее чем-то, а у мамы лицо пылает, вся она дрожит и что-то сбивчиво пытается объяснить. Мы боялись всего: и воспаления легких, которое она не однажды перенесла, и стресса от испуга, что казалось нам вполне возможным, но Господь этого не допустил. По Божьему промыслу ей еще надлежало перенести операцию на глазах, прозреть на один глаз, а потом отойти ко Господу в одну ночь с батюшкой.

С этого дня до дня своей операции (чуть больше полугода) она была практически совершенно слепа, различала только свет и темноту. Мы ни разу не слышали от нее жалоб, как ей трудно, неудобно и тяжело. Только один раз, когда я принесла показать маме вышитый к ее любимой иконе святителя Николая покров, украшенный ландышами, она как-то сокрушенно сказала: «Да! Как бы хотелось посмотреть на твою работу, Леленька!» — и долго щупала руками вышивку, пытаясь представить, как это выглядит. Ведь она много лет была портнихой, и глазам подсказывали руки…

Матушка Нина Сергеевна была очень стойкой в скорбях. Я никогда не видела, чтобы она себя жалела. Слезы по поводу близких, родных и друзей бывали на ее лице, но о себе — почти никогда.

Пасхальная ночь

Слава Тебе, раскрывшему предо мною небо и землю, как вечную книгу мудрости; Слава Тебе, Боже, во веки.

Из акафиста «Слава Богу за все»

Был вечер Великой Субботы 1997 года, то есть канун Святой Пасхи — последней Пасхи, которую мои дорогие родители встречали на земле.

Было часов десять вечера. Отец Григорий собирался на Пасхальное богослужение. Матушка Нина была уже слаба и понимала, что при всем желании провести эту светлую ночь в церкви у нее не хватит сил. Она осталась дома. Стараясь не показать своего огорчения, мама ласково простилась с отцом Григорием, а я вышла, чтобы проводить его. Мы стояли в полуоткрытых воротах у нашего домика и ждали, когда подойдет рейсовый автобус.

Был уже конец апреля, но погода на Страстной неделе стояла сырая, ветреная и холодная не по сезону. Однако в Великую Субботу уже к вечеру ветер стих и заметно потеплело, а ближе к ночи стало совсем тепло. Деревья, кусты, чуть проклюнувшаяся трава — все вдруг как-то задышало, заторопилось успеть встретить Праздников Праздник. Мы стояли не разговаривая, ошеломленные неожиданным пробуждением природы, в полной тишине ощущая кипение жизни самой земли, ее трав и деревьев. Казалось, что вокруг нас в воздухе и на земле происходит какое-то невидимое, но всеобщее движение. Земля проснулась от зимнего оцепенения, жадно взявшись за работу.

Приклонив ухо к земле, наверное, можно было услышать, как растет трава, спеша к теплу и свету, как текут соки, наполняя своей живительной силой незаметно набухающие ветви; как лопаются самые нетерпеливые почки, выбрасывая свой первый даже еще не листочек, а золотистый светло-зеленый комочек. Потрудившийся за неделю ветер расчистил небо, сдул пыль с каждой звездочки, отполировал луну. И луна, и звезды смотрели на пробуждение земли как через чистые линзы очков, отражая в себе невидимый свет.

Это состояние активной, деятельной жизни в полной тишине воспринималось как чудо, как таинство, которое Господь дал нам почувствовать.

На темно-синем, даже чуть фиолетовом бархате небесного свода бриллиантами сверкают звезды. Свет их не безжизненный, но трепетный, живой. Он пульсирует, то удлиняя, то укорачивая свои лучи, и притягивает взгляд. От этого света кружится голова. Душа жаждет и одновременно робеет, боясь увидеть что-то необычное, неземное. Нервы натягиваются как струны. Вот еще только одна секунда, еще миг, и что-то произойдет… Глаза устают все время ловить это таинственное мерцание. Да, мне не дано… Но вот папа! Лицо такой одухотворенности и красоты я видела у него еще только один раз — в то страшное утро двадцать пятого октября, когда он, уже отошедший, лежал на диване. Оно отражало печать иного мира: и восхищение, и преклонение перед увиденным, и Божественный покой, который был разлит на его челе. Некоторое время это выражение сохранялось, постепенно тускнея, а затем его бесконечно дорогое лицо покрыл воздэх, которым по правилам Православной Церкви закрывают лицо усопшего пастыря.

В ту Пасхальную ночь его лицо поразило меня таким же светом и красотой. В его сияющие глаза, возможно, видевшие (пусть хоть на миг) другой мир, мне было даже страшно смотреть. Мы почему-то говорили шепотом, редко-редко обмениваясь словами, и он сказал мне: «Запомни, Леленька, эту ночь! Это необыкновенная, Святая ночь!».

Действительно, за всю свою жизнь мне не приходилось, да уж, наверное, и не придется, пережить подобное. Это состояние было послано отцу Григорию, а я лишь была рядом. Но и моя душа трепетала от переполнявшего ее волнения. Нет — потрясения. Что же видел он в эту ночь? Как бы мне хотелось удержать, сохранить эти ушедшие мгновения, чтобы в самые тяжелые минуты жизни вернуть их снова. Такие драгоценные минуты мы пережили с моим дорогим отцом в канун Пасхальной ночи последнего года его земной жизни.

Внезапно шумно затарахтел подъехавший автобус; стало до боли обидно — он как бы захлопнул дверь, на миг приоткрывшуюся туда, где слышно, как шепчутся травы, звенят ручьи и поют ангелы. Благословив меня, батюшка поехал на Пасхальную службу, чтобы встретить Воскресшего Господа. В эту ночь Господь приходит в тысячи больших и маленьких, скромных и величественных храмов, где радостно возносится: «Христос Воскресе!».

Перед моим внутренним взором еще долго стояли сияющие неземным светом глаза дорогого моего отца. Утро первого пасхального дня встретило нас безоблачной синевой небес, сиянием солнца, тысячами, миллионами раскрывшихся ночью древесных почек. Они окутали ветви, еще вчера голые, легким зеленоватым маревом, дивным запахом весны. Ликующее пение птиц на все голоса славило Воскресшего Господа и Его Святую Пасху…

«Продлить еще на 40 уст…»

Поминальные записки отца Григория

Перед нами — уникальные свидетельства молитвенного предстояния отца Григория пред очами Божиими — записки его духовных чад, имеющие разные пометки на них самого батюшки…

На записках рукой отца Григория указаны даты чтения им сорокоустов о здравии и упокоении, отмечены пожертвования, принятые от подателей записок, помечено, какое духовное чтение предложить страждущим. Адресанты — податели записок — от Украины до Иваново, Нижнего Новгорода, Тобольска, Омска и Качканара.

Как сохранились до нашего времени эти живые, трепетные просьбы людей за своих близких, родных и просто знакомых? Просьбы о молитвах за погибающих и отчаявшихся, находящихся в бедственных обстоятельствах? На эти и другие вопросы будем искать ответы в самих записках к батюшке, оставленных нам для укрепления веры в силу священнической молитвы, о которой апостол сказал нам: «Радуемся о вас пред Богом нашим, ночь и день всеусердно молясь о том, чтобы видеть лице ваше и дополнить, чего недоставало вере вашей…» (ср. 1Фес.3:9-10).

Отец Григорий хранил эти записки многие годы, молясь за вверенных ему людей до самой своей кончины. Вот, например, записка 1991 года, из Качканара, от Усольцевой Тамары Алексеевны, с просьбой молиться о здравии. На ней написано:

«Принял 14/Х-91 г. Продлить еще на 40 уст.».

И далее отмечена дата: «1/II-92 г.» — видимо, батюшка начал второй сорокоуст.

Здесь же еще несколько записей:

«Продлить еще на 40 уст. Писал 6/V-92 г.»,

«Продлить еще. Писал 10/VII-92 г.»,

«Продлить еще на 40 уст. Писал 14/Х-92 г.».

Всего проставлены даты шести сорокоустов. В записке среди других отмечены имена архимандрита Спиридона, схимонахини Анфисы (из Верхотурья).

А далее батюшка пометил для себя: «Срок уже кончился. 30/IХ -92 г.».

Эти записи потрясают всякое воображение!

Вот еще одна записка:

«от Филимоновой

Феклы

за здравие болящей

терявшей память.

и себя теряет

Подаю на год моления,

лично Батюшке Григорию

от рабицы Феклы с прозьбой.

пожалуйста».

(орфография сохранена — ред.).

Здесь же рукой отца Григория подписано:

«Принята. Запись от 1/II 81 г.».

Этой записке — 25 лет.

«Рабица» Фекла просила батюшку молиться о ней год, но он вымаливал ее с 1981 по 1997 год — 16 лет, вплоть до самой своей кончины. Он бережно хранил эту записку в своем молитвенном углу.

Впрочем, — как и все остальные.

Даты последних поминальных записок, принятых отцом Григорием, — июль-август 1997 года — за два месяца до кончины…

Насколько же ответственным и богобоязненным пастырем, «избранным,.. дабы возвещать совершенства Призвавшего нас из тьмы в чудный Свой свет» (ср. 1 Пет.2:9), был молитвенник Зауральской земли протоиерей Григорий Пономарев!

«Многоуважаемый отец Григорий!

Прошу Вас, помолитесь за моего сына Юрия. Он в тюрьме, его посадили. Он украл в магазине бутылку водки, ему дали 2 года заключения. Простите меня, Лизавету. Простите нас, грешных, что я Вас беспокою своими великими грехами.

Дорогой отец Григорий! Дай Бог Вам счастья, крепкого здоровья — на многая лета, многая лета, многая лета…»

«В Курганскую церковь. Батюшке.

Батюшка. Прошу Вас помолиться о упокоении новопреставленныя монахини Елизаветы. Посылаю 50 рублей денег. По возможности помолитесь. Грешная послушница Васса».

Слова «посылаю 50 рублей денег» в записке аккуратно зачеркнуты, и рукой батюшки рядом подписано: «Отдано обратно». Над именем «Васса» батюшка надписал «о здравии» — видимо, сам себе дал задание молиться и о здравии того, кто просит помолиться за другого.

«Отец Григорий! Мой зять ломал мне руку, голову разбивал и иконы поломал. Я их принесла в Церковь. Зятя звать Георгий. Помолитесь о здравии Марии, Андрея, Ольги, Лукерии».

На записке отец Григорий подписал: «Просила Гликерия. Все они крещеные. Поступило 4/I 81 г.».

* * *

Эту трагическую историю молодой девушки Ирины, пораженной страшной неизлечимой болезнью, можно на небольшом отрезке времени проследить по нескольким запискам, дошедшим до нас.

За Ирину отец Григорий молился всю весну и лето 1997 года, хотя сам уже вместе с матушкой Ниной был на грани перехода в вечные обители…

Записка отцу Григорию:

«Болящая Ирина болеет раком, руку хотят отнять. Ей 16 лет. Не хочет делать операцию. Надеется на Бога. Маму зовут Валентина».

Запись отца Григория: «Ирина. Отдать молитвы Божией Матери на каждый день и час. 13/V-97 г.». Эта запись сделана батюшкой за пять месяцев до его перехода в мир иной.

Записка от Ирины:

«Отец Григорий!

Прошу Вас, помолитесь о рабе Божией Ирине, чтобы Господь укрепил меня, даровал мне мужество, бесстрашие, чтобы я не боялась вражиих козней, уповала на Господа, на Пресвятую Богородицу, не принимала лукавых помыслов, верила в милосердие Божие, верила, что все происходит по воле Божией. Не устрашалась при видениях вражиих, не обращала на них внимания. Верила, что Господь по милосердию свыше моих сил не даст.

Если будет на то воля Господа нашего Иисуса Христа, да смилостивится Он надо мною, и избавит от сего недуга, спасет и помилует меня. И дарует мне благодать за все, за радости и скорби, благодарить Его. Радоваться в скорбях и иметь только один страх — страх Божий. Не унывать, не отчаиваться, не впадать в тревогу и волнение, а принимать все с верой, любовью, со смирением. И претерпеть все до конца».

Вторая записка от Ирины, на которой отец Григорий подписал своей рукой дату «24/VII-97 г.»:

«Отец Григорий!

Прошу Ваших молитв о р. Божиих Ирине, Иулии, Клавдии, Емилии, чтобы Господь нас укрепил.

Прошу Ваших молитв о р. Божией Ирине, чтобы Господь вложил в сердце желание, угодное Ему, и устроил все так, как Ему угодно».

Еще одна записка отцу Григорию:

«… И еще помолись о болящей Ирине. Это девочка, которая болеет раком руки. Я тебе ее приводила. На них были сильные напасти, какая-то колдунья приходила. Сейчас вроде бы отстала. Хотят, пока есть силы, съездить в Дивеево к Серафиму Саровскому».

* * *

И еще несколько записок отцу Григорию из 1997 года, принятых им для молитвы накануне своей праведной кончины.

Батюшка до последних дней нес свой нелегкий священнический крест исповедника православной Христовой веры — молитвенника и ходатая за всех, желающих обрести вечность своей душе и душам родных и близких. Он был уже слаб, особенно летом, ближе к осени 1997 года, но все принимал и принимал в своем домике людей, приходящих к нему с просьбами о заступничестве. Он внимательно, неспеша выслушивал их, делал необходимые пометки на разных кусочках бумаг. Писал размашисто, крупными буквами — характерно! Память его уже подводила, но молиться батюшка не переставал…

«Отец Григорий. Помолись за раба Божия узника Алексия». На записке пометка: «Писал 8/VII-97 г.».

«Отец Григорий, простите нас всех и благословите Христа ради. Вымолите нас, грешных».

«Отец Григорий, помолитесь за р. Б. Владимира.

Я сейчас без работы, без средств к существованию, в большом искушении. Ради истинного Христа помолитесь. Владимир».

Записка из Нижнего Тагила, на которой отец Григорий отметил дату: «3 января 1997 года».

«Добрый день, дорогой отец Григорий и Ваша матушка! Простите и благословите моих ближних и меня, Алевтину из Нижнего Тагила.

Молитесь за нас, мы совсем погибаем. Мои ближние ничего не знают и не читают. Молюсь очень плохо, кое как. Телевизоры, компьютеры — день и ночь. Никита, 7 лет, после этого кричит, бегает — страшно смотреть. Все внутри болит за них и за себя.

Не дайте нам погибнуть. Молитвы нет у меня. Если можно, наставьте. Алевтина».

Из записей отца Григория летом 1997 года:

«О здравии: Александр (Тобольск), Виктор.

Просили молиться за них»;

«О здравии Нины (продукты. Курган)»

«Людмила, Владислав (муж), Игорь (сын). Просила молиться. 7/VII 97 г. Живет не в Кургане. Просила дать ей что-то духовное»;

«Тамара, отр. Мария. Путешествующие в Дивеево. 7/VII-97 г.»;

«О здравии Иоанна, Ольги. Украина. 3/V-97 г.»;

«Нины, Екатерины. Продукты. 19/8 97 г.»;

«Молитва на каждый час Спасителю. Просила Светлана… 14/8 97 г.».

* * *

Запись отца Григория:

«Омск. О здравии инокини Параскевы, Артемия, иеромонаха Виталия, р. Б. Николая».

И здесь же, немного наискосок, подписано:

«Продукты».

И далее: «Наставления Амвросия Оптинского».

Благодаря духовных чад за приношения и пожертвования, отец Григорий одаривал их машинописными книжками, которые он сам печатал на своей старенькой печатной машинке. Эти «духовные крупицы», как называл их батюшка, он преподносил избирательно — всегда знал, кому и в какой ответственный момент нужна духовная пища.

Вот еще строки из записок:

«О здравии:

Людмилы, Владислава, Клавдии. 16/8-97 г.».

И здесь же, как духовное наставление:

«Молитвы:

утренняя Спасителю,

вечерняя,

Архангелу Михаилу,

акафист в скорби сущих Спасителю,

духовные наставления великих подвижников,

“Путь ко спасению” иеромонаха Арсения».

Или вот такая записка отца Григория:

«Церковному работнику Валерию Павловичу. Смолино.

Духовные наставления для прохождения духовной жизни.
Ж. «М. Патриархия», №2 — 1979 г. Проповеди.
Ответы на вопросы, какие волнуют душу верующего человека. 22/III 1997 г.»

Запись отца Григория:

«Акафист Спасителю покаянный. Ивану. Дрова. 23/IV-97 г.»

И еще одна запись, месяцем позднее:

«Иван. Дрова. 23/VII-97 г. Ответы на вопросы, волн[ующие всякого человека — ред.] Наставления духовн. отцов для прохожд[ения духовной жизни — ред.]».

* * *

Письмо отца Григория:

«Многоуважаемая Антонина Васильевна!

Ваше письмо получили. Дай Бог силы телесной вам и в бодрости душевной проходить свой жизненный путь. В уныние не впадайте, старайтесь помнить всегда священные слова: “Многими скорбями подобает нам внити в Царствие Божие”.

За сына Сергея молитесь, старайтесь каждодневно читать псалтирь, хотя по одной кафизме.

Молитвенно поминаю вас и ваших родных.

Я, когда открыл свой почтовый ящик, увидел ваше письмо. Оно было распечатано, и в нем вложены деньги, 10 т. рублей. Постарайтесь в письме не посылать денег. С уважением, о. Г. и Н. С. Пономаревы.

1/VIII 1997 г.».

Многие знали, что батюшка, часто получая от своих духовных чад разные пожертвования, сам жертвовал нуждающимся людям денежные средства, а нескольким своим чадам помог даже приобрести жилье.

Раба Божия Лариса, прихожанка смолинского храма, вспоминала, что батюшка незадолго до своего ухода, принимая посетителей, складывал их приношения в отдельное место, куда-то за диван, говоря при этом: «Я уже не смогу это отмолить, у меня нет сил…».

Он принимал только ту жертву, которую мог отмолить, и в действительности отмаливал: прилежно, добросовестно, со страхом Божиим и упованием, что молитва будет услышана всенепременно.

Как трогательны его записи:

«Людмила. Печенье. 28/IХ 97 г.»;

«…Дьякон Игорь рубашку подарил. 20/V-97 г.»;

«Екатерина… Свечка. 24/ХII-96 г.»;

«Тамара К… Лекарства. 24/ХII-96 г.»;

«Нины. Екатерины. Продукты. 19/8-97 г.»;

«Ксения. Ягоды. 14/8-97 г.»;

«Надежда. Ягоды. 14/8-97 г.».

Отец Григорий вымаливал…

* * *

И опять — записки, записки…

«Христос Воскресе! Батюшка отец Григорий! Письмо мы Ваше получили. Спаси Вас Господи! И еще просим Ваших молитв о нас, грешных, с Христовым целованием. Рабы Божии Анна, Юлия.

Доброго здравия и спасения матушке Нине Сергеевне. Сын мой недавно стал иереем Михаилом. За него тоже прошу Вас помолиться перед Господом и Матерью Божией. Простите нас, грешных».

«Батюшка Григорий! Помолитесь, чтобы мне выйти замуж за верующего, хорошего человека.

О здравии болящей Софии».

«Многоуважаемый, дорогой отец Григорий!

Я Вас очень прошу, помолитесь за моего сына Юрия. Он пьяный каждый день, нигде не работает, я не могу ничего сделать с ним.

Всего доброго Вам, крепкого здоровья на многая лета. Многая лета, многая лета. Елизавета».

Подписано отцом Григорием:

«10 рублей. Молиться о в/п. Юрии».

Записка из Петухово о упокоении.

На ней рукой отца Григория отмечены даты чтения им сорокоустов:

25/II-93 г.
3/VI — 19/8
21/8 — 8/ХI
13/ХI

Позднее батюшка отметил: «Из Петухово. Пусть еще полежит. Писал 29/I-94 г.».

* * *

Записи отца Григория:

«Молиться о скорбящей Марине. Писал 26/VI 97 г.».

«Геннадий и Наталия Л-вы с детками. Молиться о них».

«Молиться за Марину. Она живет в Новгороде. Писал 2/I-97г.».

«О здравии. iеродиакон Симеон. Лебяжье. 25/ХII-96 г. Просьба молиться».

«Молиться. Александр и Леонид. Молодые парни. 14/VII-97 г.».

* * *

Запись отца Григория:

«Ваше Преосвященство!

Дорогой Архипастырь наш Владыка Михаил!

Благодарим Вас за поздравления с Великим Праздником Воскресения Христова и добрые пожелания и молитвы за нас. Взаимно и Вам желаем — телесной крепости и успешно трудиться на благо Святой Церкви. Помнящие Вас протоиерей Григорий и матушка Нина Пономаревы. 14/ IV 1996 г.».

* * *

Среди многочисленных писем и записок сохранилась телеграмма на имя протоиерея Григория Пономарева из Екатеринбурга — от архиепископа Мелхиседека: «Совершение [службы — ред.] в селе Житниковское в праздник Рождества Христова благословляется».

Дата — 27 декабря 1991 года.

* * *

Записки, беспристрастные свидетельницы молитвенного предстояния отца Григория, донесли до наших дней память о пастырском подвиге приходского священника — ежедневном и ежечасном, незаметном для окружающих подвиге во исполнение евангельского завета Спасителя: «Непрестанно молитесь» (1 Фес.5:17).

«Дорогой отец Григорий! — пишет батюшке родственница матушки Нины Нюся, — помолись за Катю Русинову, из Куртамыша, она упала на грудь и сильно разбилась. И такие боли — ничего поднять не может и шевелиться не может, все болит. Случись что с ней, останутся два инвалида — Таня и Володя.

Прости, дорогой Гришенька, ты сам очень плохо себя чувствуешь и болеешь, прости за дерзость мою! Хоть немного вздохни о Екатерине. Нюся.»

Записка отцу Григорию:

«Дорогому отцу Григорию.

Помолитесь о здравии, эти люди помогают Чимеевскому храму: болящая Лидия, отроковица Вера…»

В своих письмах и записках простые люди из разных городов и сел России разделяли со своим духовным отцом все свои радости и печали. Они знали, что батюшка всегда и за всех нелицемерно молился, подтверждая слова Писания: «Для сего и молимся всегда за вас, чтобы Бог наш… совершил всякое благоволение благости и дело веры в силе» (2 Фес.1:11).

Он любил людей и стоял в молитве пред Богом (годами!) за всякого просящего и немощного, однажды обратившегося к нему за помощью и поддержкой.

«Доброго здоровья, батюшка Григорий!

Я уже к Вам приходила. Меня зовут Людмила. Я сейчас живу в Иваново (Иваново-Вознесенск). Сюда приехала, чтобы помочь моему сыну Игорю переехать к нам. Мой муж находится сейчас в Иваново. А нам с сыном нужно продать квартиру. Я приходила к Вам за советом. У нас документы на квартиру отданы в одну контору. Но пока, прошел месяц, там нет никаких движений… Помолитесь за нас. Я живу здесь с февраля, там муж один. Муж мой много молится и желает служить в Церкви. Благословите его, Батюшка Григорий. Мой муж Владислав.

Благодарим Вас, Батюшка, за Ваши молитвы, простите нас, грешных».

«Многоуважаемый отец Григорий, матушка Нина Сергеевна и Оленька! — пишет из села Пески Целинного района раба Божия Анна. — Кланяюсь я вам всем и желаю телесного здравия и душевного спасения. Отцу Григорию — быстрейшего выздоровления приимите от моего имени немножко.

Я мечтала к вам наведаться, но мне дети и внуки связали ноги и руки; организации, где они работали, закрыли, и они ко мне их привезли.

Простите меня ради Истинного Христа!

Порадуйтеся с нами! У нас в Целинном открыли дом моления. В праздник Петра и Павла — обновили; было богослужение, были певчие от вас. Конечно, нам очень трудно пока, на первых порах. Но надеяться будем на Божию милость, что нам отдадут настоящую церковь. А это будет долго длиться.

Да слава Богу и за дом моления.

Будьте здоровы, всего вам доброго. С глубоким к вам уважением. Анна из Песков Целинного района».

Внизу письма отец Григорий приписал:

«50 р.

14/VII-97 г.».

Он молился…

* * *

Совершенно неожиданно вниманию предстала открытка отца Григория от 11 октября 1981 года с трогательными словами, теперь уже канувшими в Лету:

«Дорогая моя Нинонька!

Поздравляю тебя с Днем рождения!

Сердечно желаю здоровья, крепости и твердости душевной, мужественно встречать все жизненные трудности! Матерь Божия да хранит тебя под Своим чудным, святым покровом!

Я здоров — жди 14/Х. Целую. Гриша».

Конечно, ее сохранила для нас с вами матушка Нина Сергеевна.

* * *

Перед нами записка от духовной дочери отца Григория, текст которой приводится полностью.

«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий!

Бог-Отец, Бог-Дух Святой!

Пресвятая, Пречистая Божия Матерь Мария!

Все Архангелы, Ангелы, все святые угодники!

Святителе отче Николае!

Я от всего своего сердца со слезами благодарности, коленопреклоненно прошу услышать мою благодарственную молитву всем Вам.

В моей жизни было много и хорошего, и плохого: и счастья, невыразимого словами, и горя — чернее ночи, но я всегда уповаю на Вас. Конечно, мой слабый и невоспитанный дух часто меня приводит в уныние, с которым так трудно бороться. Беды от меня пока не отступают, но я твердо верю, что, значит, так нужно. Ими Господь проверяет мою веру. Или я получаю должное по делам и мыслям моим.

Конечно, я пытаюсь не роптать, но человек слаб, и я очень часто прошу убавить, уничтожить мои страдания, хотя искренний и разумный христианин должен благодарить за страдания, а я не могу. В этом моя слабость и недостаток, помимо массы всех остальных прочих, о коих я даже не говорю сейчас. Всякий раз, когда я вижу, как мои молитвы почти тут же получают просимое, меня охватывает какой-то трепет и огромная благодарность к Господу нашему, видящему и слышащему все: даже такую песчинку в море людей, как я, и многих-многих, лучше меня…

Я вижу, что Господь откликается на мои молитвы, и, когда это происходит (вот уже несколько раз!), я чувствую даже какую-то боль в сердце от невыразимой благодарности ко Всевышнему.

Слава Господу нашему Иисусу Христу!

Слава Богу-Отцу, Богу-Духу Святому и Пресветлой Пречистой Святой Матери Божией Марии! Аминь».

«Возлюбленный! молюсь, чтобы ты здравствовал и преуспевал во всем» (3 Ин.1:2), — говорит нам сегодня отец Григорий словами Апостола Любви, и мы увидели в записках батюшки живые примеры этого неустанного молитвенного подвига священника, несущего и наш с вами крест — молитву за ближних и родных, которую мы одни не в силах понести.

На пороге в жизнь иную…

Прошло уже два года, как я переселилась в Курган. Здоровье моих родителей сильно пошатнулось. Пожалуй, разделительной чертой, после которой все покатилось как с горы, набирая скорость, стала мамина операция по поводу катаракты в июне 1997 года. Еще в конце зимы мама окончательно потеряла зрение: один глаз не видел совсем, а другим она слабо различала свет.

Родители долго колебались, надо соглашаться на операцию или нет. Все же возраст почтенный, 87 лет почти, да и другие заболевания дают о себе знать. Столько пережито, выдержит ли мама? Труднее это решение давалось папе. Он все колебался, мучился и молился; мама решилась быстрее.

И вот ее поместили в больницу. Сколько добрых людей, которым мы бесконечно благодарны, было в этом задействовано! Мама держалась молодцом. Для человека в столь преклонном возрасте любая перемена мучительно тяжела, а тут больница, посторонние люди, ряд сопутствующих бытовых трудностей, сама операция, боль…

Но мама всегда могла собраться в ответственные минуты жизни. И в этот раз она не изменила себе. Операция прошла успешно, и матушка Нина вновь стала видеть одним глазом. Правда, с очень сильными линзами, но — видела! Как благодарны были мы врачам, всем медикам, друзьям — тем, кто помогал ей.

Папа, как нам казалось, переносил операцию вместе с ней — так тяжело ему было тогда. Он глубоко и сильно любил маму, внешне почти не проявляя этого, во всяком случае, на людях.

О глубине его чувства можно судить и по скупым записям, оставленным батюшкой в архиве: «…Когда муж и жена истинно составляют одно, то они любят друг друга, и до такой степени, что делают ее сокровеннейшим чувством своих сердец, причем даже не хватает слов для их выражения…».

Свое глубокое и сокровенное чувство к жене он проявлял лишь в каких-то экстремальных ситуациях. Перед операцией матушки, пребывая все время в молитве, он старался загнать свой страх куда-то далеко, и организм его дал срыв — он перестал глотать. Нервное напряжение вызвало спазм гортани и пищевода — даже вода почти не проходила. Сначала думали, что у него повреждение гортани, горла или инородное тело… Обратились к врачам. Медики ничего не обнаружили.

Моя кузина, Екатерина Николаевна Увицкая, догадалась дать ему успокаивающие и расслабляющие нервную систему лекарства. Глотание понемногу восстановилось, а тут и матушку Нину выписали. Пришла надежда, что теперь жизнь пойдет бодрее. И действительно, первую пару недель все шло хорошо. Теперь мама с помощью палочки могла выходить во двор, она доходила до ворот, бодрилась, но это был последний всплеск жизненных сил. Одно неловкое движение, падение, потом еще одно, и она просто не смогла вставать. На нее обрушились, словно дождавшись удобного случая, все застарелые болезни, и только спасительный сон давал ей необходимое облегчение.

По Божией милости мама почти все время спала. Спала днем, спала ночью… Часто она поднимала во сне руку для крестного знамения, иногда так и не донося ее до чела. Молитва, вероятно, шла уже на уровне подсознания. Это было естественно. Она всю жизнь провела с молитвой и просто не могла по-другому. Так Господь послал ей плавный переход в иную жизнь.

Иногда она все-таки пыталась встать без меня и сразу же падала, а тут и папа стал «догонять» ее буквально семимильными шагами. Вот уж действительно «плоть едина»… Еще вчера он открывал мне ворота, правда, с трудом опираясь на палочку, но открывал. Но однажды встал и тут же упал, не смог выйти даже за порог дома.

В дом мы попали через окно на кухне. С этого момента и батюшка больше не вставал. Наступил последний, мучительный для них период земной жизни. Организмы, как бы готовясь, очищались, и это приносило обоим моральные муки: они не привыкли обременять своими проблемами даже родных. Оба перестали есть.

Буквально за два или три дня до кончины отец Григорий вдруг позвал меня. Он все время лежал на диване, отвернувшись к стене, а тут позвал, взял за руку и тихим голосом с огромным трудом сказал: «Знаешь, Леленька, мне никогда еще так плохо не было». В глазах его было даже какое-то удивление, что может быть так плохо. Но и одновременно мой мудрый папочка готовил меня к непоправимому… Он не помощи у меня просил, а со свойственным ему тактом, зная уже, что мне вскоре предстоит пережить, пытался как-то защитить меня хотя бы от внезапности. Когда я стала предлагать ему помощь, он тихонечко пожал мне локоть и сказал: «Ничего не надо, детка, иди лучше к мамочке». Он благословил меня последний раз своим отцовским и пастырским благословением и опять отвернулся к стене. Только тогда я этого не поняла. Как горько!

Мама почти все время была как бы в полузабытьи, папа — в полном сознании, и мы чувствовали, как он невыносимо страдал от своей беспомощности. Он, отвернувшись к стене, сутками лежал на диване и, очевидно, молился. Отец Григорий, обладая незаурядной духовной силой, чувствовал и знал, что конец близок, и, наверное, молил Господа, чтобы им с матушкой уйти вместе… И Господь услышал его. В состоянии его здоровья произошел какой-то резкий перелом, который уравнял жизненные силы обоих. Они тихо умирали, так же тихо и деликатно, как прожили всю свою жизнь; тихонечко уходили, стараясь не обеспокоить никого…

Молодой священник Сергий Глущенко (ныне иеромонах Симон), духовное чадо батюшки, проявил особое внимание и духовную заботу о болящих. Маму он причастил предпоследний раз за неделю до смерти, а папа ежедневно повторял одно и то же:

— Я не готов… — и отец Сергий убежденно, спокойно и смиренно говорил:

— Хорошо, тогда я зайду завтра.

Так продолжалось около недели.

Двадцать третьего октября моя сестра Катя и близкий многолетний друг нашей семьи Тамара Георгиевна Неверова сказали мне категорично:

— Завтра не приходи, а то сама сляжешь от переутомления.

Двадцать четвертого числа Катя заняла мое место около них. Вечером папа выразил желание помыться, и Александр, муж моей кузины Лиды, вымыл его, сняв прямо с матрацем на пол. Катя побежала за отцом Сергием.

События развивались стремительно. Часов в девять вечера буквально прибежал отец Сергий, он исповедовал и причастил батюшку.

— Ну вот. Слава Тебе, Господи. Причастился! — промолвил отец Сергий, а отец Григорий ясно произнес:

— Проглотил.

Ему, как никому другому, было понятно беспокойство священника. Сколько раз он сам склонялся над умирающим, чтобы убедиться, что Святые Дары приняты.

И вдруг отец Григорий стал торопить с исповедью и причастием матушки Нины:

— Скорее, скорее…

Очевидно, он знал, что надо торопиться. Отец Сергий исповедовал и ее. Матушка причастилась, на миг как бы пришла в себя, запила Причастие и опять погрузилась в свое состояние. Все как-то облегченно перевели дыхание и вскоре разошлись. Умиротворенные, папа и мама спокойно заснули. Тамара сказала, что будет ночевать здесь же, на кухне, подремлет — мало ли что… Но какой тут сон… Любой шорох, напряженное дыхание, стон — все насторожило бы ее. Нет, в комнате тишина, мирно теплится лампада, а два человека — плоть едина — совершают последний ответственный шаг, они уходят в жизнь иную. Матушка совсем слаба, но разве отец Григорий оставит ее в такую минуту? Он молится. Он будет с ней. Довольно разлук, теперь навсегда, навечно вместе. Господь заберет их сегодня обоих.

* * *

Утром, часов в шесть, Тамара пошире приоткрыла дверь в комнату. Спят. Так тихо, мирно спят. Спят? Спят ли?! Матушка была уже холодная, а у батюшки только одна рука чуть теплая, но и он умер не просыпаясь. Глаза у обоих плотно прикрыты, спокойные, мирные позы и лица. Во сне для них обоих началась другая, новая жизнь, к которой мы все должны быть готовы. Они ушли вместе, как и прожили вместе 61 год. Это были тяжелые, мужественные и прекрасные годы.

Они завершили свой земной путь.

* * *

В этот же день моих дорогих покойных родителей перенесли в Свято-Духовский храм. Три дня, и днем и ночью, духовенство и миряне читали молитвы, совершая панихиды по новопреставленным супругам. Их гробы несли при большом стечении народа на руках по дороге, которой они столько лет спешили на богослужения именно в этот храм.

Много странного и трогательного замечено было в эти дни людьми, собравшимися на прощание с батюшкой и матушкой. Две полевые птахи, неизвестно откуда взявшиеся под самым куполом храма… Они так звонко, так ликующе переговаривались друг с другом, что буквально заглушали возгласы священников и даже хор. В один из дней в храме появились воробей и синичка. Полетали, посидели на верхнем ярусе икон, а потом синичка выпорхнула в открытые двери бокового придела, а воробей… залетел в алтарь.

Хоронили их по благословению Преосвященного Михаила, епископа Курганского и Шадринского, в церковной ограде смолинской церкви, в одной могиле. Просто и трогательно прозвучало надгробное слово Владыки:

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Дорогие братья сослужители! Дорогие братья и сестры! Сегодня в нашей епархии невосполнимая утрата. От нас ушел наш светоч Православия, наша опора в духовной жизни, возлюбленный собрат — протоиерей Григорий.

Земной путь, который он прошел, не отличался радостями и утехами, но, наоборот, за этот срок отец Григорий претерпел и зной, и вар, и холод; претерпел гонения и лишения. Шестнадцать лет провел он в заточении за Веру Православную, являясь исповедником истины Христовой. И Господь уготовал ему праведную кончину, забрав не только его, но и возлюбленную супругу Нину. Это знак Божий. Так умирали в православных русских семьях — готовились и умирали в один день. Как прожили они свою жизнь, так вместе и возлетели к Небесным обителям. И я верю, что они прошли без мытарств и поклонились Престолу Божию. Велика заслуга почившего нашего собрата протоиерея Григория, велико его дерзновение пред Господом, ибо он исполнил Его заповеди, претерпев все поношения и гонения. До самой смерти пронес он крест, который Господь дал ему.

Сегодня у нас день печали, но в то же время и день радости. Дай Бог всем нам прожить такую же долгую и содержательную жизнь и иметь столько духовных чад, которые спасаются его молитвами и которых он наставлял в жизни, делясь с ними своим духовным опытом. Дай Бог всем нам пройти его стопами и оказаться там же, где и он сейчас предстоит — в селениях Небесных.

Дорогой наш собрат! Мы помним и любим тебя и никогда не забудем. Из нашей земной памяти не сотрется твой незабвенный образ. Мы верим, что ты обрел дерзновение пред Господом и умолишь Его за нас, грешных, у Престола Божия, дабы Православие процветало на нашей зауральской земле, дабы мир царил в душах людей. Помолись за нас, отче, у Престола Божия!».

Народ плакал… А природа, удивительно теплая и тихая для этого времени года, словно радовалась. Вдруг, как на Пасху, «заиграло» солнышко, пульсируя огненно-золотыми волнами света, невольно вызывая трепет в душе и высушивая слезы у людей. Вот какие-то странные полупрозрачные, желтые шары, огромные, как облака, тихо, низко и торжественно стали проплывать прямо над деревьями, что стоят над могилой… Будто какой-то кусочек иного мира… Два, три… Уплывают на восток… А вот еще один, еще… Все.

Два снежно-белых голубя, сидевших на склоне крыши храма, прямо над могилой, словно наблюдая за происходящим, вспорхнули, устремились в голубую синь неба и, сверкнув своим перламутровым оперением, исчезли тоже.

Стало как-то трепетно и страшно от этих незнакомых проявлений природы и одновременно светло. Словно мои дорогие родители в своем последнем привете хотели передать:

«Не грустите, люди. Зачем слезы, когда для нас окончились земные страдания. Мы вместе покидаем этот мир, чтобы преклонить колена пред Господом нашим Иисусом Христом. Будем молиться за себя и, если Господь допустит, за вас и за всех православных христиан, которым так нужна опора и защита в наше непростое, беспокойное время».

* * *

Проводить благословенную чету в последний их путь прибыла, нежданно-негаданно, Чимеевская святыня.

Матерь Божия, чудотворную икону Которой так глубоко почитали отец Григорий и матушка Нина, большими печальными глазами окинула их последнее пристанище на земле — два белых «ковчега», скорбно стоящих в смолинском храме.

Она благословляла их в последний путь…

В двух белых домовинах их принесли сюда печальным крестным ходом на следующий день после кончины и поставили перед алтарями Свято-Духовской церкви, чтобы отслужить литию. «Упокой, Господи…» — пели все, кто пришел в этот час в Смолино.

«И вдруг, — вспоминают смолинчане, — в это же самое время во двор Архиерейского подворья въехала какая-то машина».

— Кажется, это «Газель» из Невского, — пронеслось шепотком. — Зачем она здесь?

Но в следующую же минуту открылась дверка машины и Пресветлый Лик Казанской Божией Матери «Чимеевская» грустно оглядел всех присутствующих. Люди со слезами на глазах подошли к Пречистой, чтобы найти у Нее утешение. Они прикладывались к этой великой святыне и горько плакали — плакали еще и оттого, что понимали значение этой неслучайной встречи.

«Каким образом, — думали мы, — очутилась в Смолино Чудотворная икона из Чимеево, ведь ее никто в эти дни не ожидал здесь?» Оказалось, что по благословению Преосвященнейшего Михаила ее должны были увезти на несколько дней для поклонения на Урал — в те самые места, откуда отец Григорий и матушка Нина Сергеевна начали свой крестный путь на Небеса.

И должно же было так случиться, что именно в эти, последние для светлой четы, земные дни Матерь Божия благословила их Своим скорбным посещением.

Из архива протоиерея Григория Пономарева

Час Божий, час покоя, час радостный!

И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши: отныне блаженны мертвые, умирающие в Господе…

Откр.14:13

Самый прекрасный день на земле — это день смерти… День смерти тела души верной (не святой, не праведной, а верной души) — это есть праздник.

Ибо грешников пришел спасти от их тленной жизни Спаситель. И, чтобы не страшно было им входить в темнеющие тесные ворота, выводящие из земли в жизнь вечную, Господь Сам прошел ими, освятил их, помазал стены их святым благоуханным миром Марии Магдалины!

Потому должны мы идти этими вратами с любовию. Как живем с нашей малою, ничтожною любовию, так и войти должны с нею.

Люди, люди, слушайте!

Голос Отца Света, Отца мира, Отца жизни…

Неужели вы боитесь?!

…Грешны?

Но ведь для грешников Он еще более Отец, чем для праведников. Он любит грешников больше. Не сомневайтесь, Он Сам сказал об этом.

Слушайте! Это — Творец…

Он создал вас для ЖИЗНИ.

Как маловерны и боязливы люди. Плачут, идя в мир из темной утробы матери. Плачут, уходя из материнской утробы мира, рождаясь в нескончаемую жизнь блаженного и осиянного духа.

Смотрите на Образ!

Рождение — со скорбью, но блаженна эта скорбь последнего распятия и очищения более, чем все радости на земле.

ГОТОВЬСЯ, ДУША, К БОЖЬЕМУ ЧАСУ!

Это час великого покоя, чистоты, день великой правды жизни, начало великой любви мира!

(Все выделенные слова текста сохранены со ссылкой на оригинал — ред.)

Эпилог

Ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними.

Откр.14:13

Тридцатого марта 2001 года, в день святого праведного Алексия, человека Божия, прихожане и гости Свято-Духовского храма в Смолино стали свидетелями чудесного благоухания, исходящего от металлической иконки Пресвятой Троицы, укрепленной на могильном кресте-памятнике в месте упокоения отца Григория и матушки Нины.

Событие это примечательно еще и потому, что престол Свято-Духовского храма в честь Алексия, человека Божия, освящал по благословению правящего архиерея отец Григорий. Очевидцем этого чудесного события явилась также соавтор книги «Во Имя Твое…» Кибирева Елена Александровна, чье свидетельство и приводится на этих страницах.

Господь Сам прославляет Своих детей!

Иконка Пресвятой Троицы с могилки отца Григория и матушки Нины, которая хранится сйчас в редакции «Звонница», благоухала во все время работы над этой книгой — как знак Божия благоволения к праведникам, угодившим Ему при земной жизни и своим христианским подвигом стяжавшим плоды Духа Святаго!

«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, упокой приснопамятных протоиерея Григория, Нину и усопших их сродников по плоти и прости им вся согрешения вольные и невольные и даруй Царствие Небесное. Аминь».