протоиерей Димитрий Юревич
Мессианские места Ветхого Завета в экзегезе отцов Церкви

Вопрос о толковании церковными авторами мессианских текстов Ветхого Завета представляет огромный интерес для современного экзегета, поскольку именно в этой тематике проявилось многообразие святоотеческих подходов к пониманию библейского текста. Указанное многообразие ставит перед исследователем первый важный вопрос: какие тексты ветхозаветного Писания, с точки зрения церковных писателей, нужно рассматривать в качестве мессианских, т. е. говорящих о грядущем Мессии? – Вопрос непростой, поскольку объем текстов, признаваемых мессианскими, существенно отличается у разных церковных авторов.

Например, в беседах на Псалмы свт. Иоанн Златоуст лишь в немногих стихах усматривает учение о Христе, тогда как свт. Афанасий Великий почти всю Псалтирь объясняет в мессианском смысле1; свт. Кирилл Александрийский в «Глафирах» практически во всем Пятикнижии видит указание на Христа, при этом свт. Иоанн Златоуст и прп. Ефрем Сирин находят в книге Бытия совсем немного мессианских пророчеств и прообразов2.

Этот факт может вызвать недоумение со стороны современного исследователя относительно адекватности церковного подхода. В самом деле, неоднозначность различных святоотеческих толкований одних и тех же текстов может поставить под сомнение надежность методов церковных авторов. Это заставляет перейти ко второму вопросу – о методах, которыми пользовались отцы и учители Церкви при толковании Ветхого Завета, в частности, – при выявлении и объяснении мессианских мест. Анализ данных методов позволит раскрыть их логику и объяснит наличие разных толкований одних и тех же библейских мест и, как следствие, различный объем текстов, принимаемых в качестве мессианских.

Однако было бы неправильным ограничиться констатацией методов святоотеческой экзегезы. Другой важный вопрос связан с тем, почему методы церковных авторов выходят далеко за рамки широко распространенного и общепринятого ныне основного метода библейской экзегезы, известного под названиями «историко-грамматического» или «историко-филологического», целью которого является установление смысла библейского текста в историко-культурной обстановке того времени, когда он был написан, с учетом мировоззрения современников священного автора3. Начиная с эпохи Просвещения возможности применения данного метода возросли на порядок – вначале в связи с интенсивными филологическими исследованиями, а в последнее столетие – из-за появившегося огромного объема новых знаний в области истории древнего мира и библейской археологии. Безусловно, детализированное установление первоначального смысла библейского текста в контексте эпохи представляет огромный интерес и существенно обогащает понимание Слова Божия. Однако эти успехи и огромный прогресс историко-филологического метода могут подтолкнуть к мысли о том, что святоотеческие методы экзегезы безнадежно устарели, уже более не актуальны и не востребованы для читателя Священного Писания.

Поэтому совершенно недопустимо только ограничиться выявлением святоотеческих методов и их классификацией. Остановка на этом этапе означала бы непреодоленную пропасть между патрологическими и библейскими исследованиями, отсутствие должной оценки подхода отцов и, как следствие, невозможность их актуализации в библейских исследованиях и в церковной жизни.

В силу этого представляет несомненный интерес верификация адекватности святоотеческих методов толкования Ветхого Завета (и критерия выделения ими объема мессианских текстов) путем сопоставления с методами толкования ветхозаветного корпуса авторами новозаветных книг. Это позволит установить, продолжают ли отцы Церкви традицию писателей Нового Завета, образцовую для всех христиан, или отходят от нее и привносят в толкование позднейший элемент. Поскольку по отдельности и святоотеческие методы, и подходы новозаветных авторов уже достаточно хорошо изучены4, указанное сопоставление составляет основную задачу данного доклада.

Базовые предпосылки святоотеческих толкований

Отправной точкой толкования святых отцов было прочтение Священного Писания как Слова Божия, т. е. интерпретация в контексте учения о богодухновенности Библии. При этом они не понимали богодухновенность в механистическом смысле, но признавали и даже подчеркивали соучастие священных авторов в передаче божественной вести на понятном своим современникам человеческом языке, в соответствии с конкретной исторической и культурной обстановкой5. Данная точка зрения вполне соответствует убеждению новозаветных авторов о том, что «все Писание богодухновенно» (2Тим. 3:16).

По замечанию Чарльза Канненгайзера, основным принципом прочтения Библии христианскими толкователями было представление о том, что библейская весть «имела свой собственный статус, происходящий из божественного источника сверхъестественным образом; следовательно не могло быть нейтрального чтения, свободного от религиозной веры соответствующего свойства»6. Это очень важное замечание, свидетельствующее о «конфессиональном», как бы мы выразились сегодня, подходе отцов Церкви. Именно такое – христианское, или, лучше сказать, христоцентричное – прочтение Ветхого Завета предложили своим последователям Господь Иисус Христос и апостолы: «Исследуете7 Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне», – говорит Христос иудеям (Ин. 5:39). Святой апостол Павел называет Господа Иисуса единственным способом снять покрывало, лежащее на ослепленных умах иудеев, когда они читают Ветхий Завет и не могут понять его должным образом (2Кор.3:14).

Особенности ветхозаветного мессианизма

Указанная христоцентричность не предполагала, однако, отрицания историчности ветхозаветного повествования. Разные церковные авторы с успехом объясняли библейские истории, показывали их нравственный смысл и значение для верующих последующих поколений. Поэтому можно утверждать, что церковным авторам не был чужд историко-филологический метод толкования, соответствующий уровню знаний их эпохи8.

Однако для мессианской тематики данный метод не является основным у отцов Церкви – из-за небольшого числа прямых пророчеств о Христе в Ветхом Завете (как, например, пророчество о рождении Мессии в Вифлееме; Мих. 5:2). Многие тексты Ветхого Завета, рассматриваемые в христианской и святоотеческой традиции как персоналистически-мессианские (и относимые ко Господу Иисусу Христу), в современном им историческом контексте имели иной смысл: они относились или к тогдашнему помазаннику-царю, или ко всему народу Израильскому.

Это было связано с особенностью ветхозаветного мессианизма. Мессианская идея, как и другие богословские идеи, раскрывались в еврейской истории постепенно9.Полное и ясное учение о грядущем Помазаннике как о личности появляется достаточно поздно, в пророческих книгах Ветхого Завета10. Усиливается ожидание грядущего Помазанника после крушения израильской монархии и возвращения из вавилонского плена. На протяжении предшествующей ветхозаветной истории идея мессианства была тесно связана со специфической организацией общинной и религиозной жизни еврейского народа, в центре которой находился царь, как живущий и действующий помазанник Божий11, причем его служение было одновременно и служением всего Израиля как особого Божиего народа, хранителя Божественного откровения, воплощающего в себе Царство Божие12. Отсюда вполне логично, что в позднейший, послепленный период, многие черты, касавшиеся помазанника-царя и общины Израиля, стали усваиваться фигуре того единственного и исключительного грядущего Помазанника, пришествие которого ожидали иудеи в период позднего Второго Храма13.

В связи с указанной спецификой мессианизма в ветхом Израиле можно выделить 2 важных метода толкования в экзегезе как новозаветных авторов, так и отцов Церкви (позволяющие выделить, соответственно, 2 группы мессианских текстов): пророчества двойного исполнения и персонификация пророчеств о народе Израильском.

Пророчества двойного исполнения

Это – пророчества, произнесенные в конкретной исторической обстановке по отношению к конкретным лицам (израильским царям), содержание и значение которых значительно превосходило те ближайшие события, в преддверии которых они были произнесены. Данное наблюдение позволило позже, в послепленную эпоху, предположить, что ближайшее их исполнение было несовершенным, и ожидать, что в полноте своей они исполнятся в пришествие Мессии14. Такое понимание, усвоенное отцами Церкви, глубоко укоренено в новозаветной традиции и может быть проиллюстрировано в отношении двух замечательных ветхозаветных текстов: пророчества Нафана (2Цар.7:12–17) и пророчества Исаии об Эммануиле (Ис.7:1–25).

Пророчество Нафана Давиду (2Цар.7:12–17) практически дословно воспроизводится в благовестии архангела Гавриила Пресвятой Богородице (Лк.1:30–33), а из известных нам внебиблейских текстов – в кумранской рукописи 4Q246 «Сын Божий», в котором оно, вероятно, также рассматривается как характеристика грядущей мессианской личности15. Также и св. ап. Павел, процитировав слова стиха 14 из пророчества, относит его не к Соломону, а ко Христу (Евр.1:5). Примеру новозаветных авторов последовали и церковные толкователи, в частности – свт. Ириней Лионский, свт. Киприан Карфагенский, свт. Иоанн Златоуст, блаж. Феодорит Кирский16.

Пророчество Исаии, обращенное им Ахазу в тяжелый момент осады Иерусалима, было сформулировано столь замечательно, что могло указывать как на рождение от молодой женщины, так и на рождение от девы (использованное Исаией в 7:14 еврейское слово ??????? не исключает девства, а всего лишь указывает на молодой возраст)17. Поэтому евангелист Матфей непосредственно относит данное пророчество к рождению Христа (Мф.1:23), приводя текст согласно с переводом LXX, в котором данный термин переведен однозначно как «дева» (????????).

Свт. Иоанн Златоуст не только следует в понимании этого пророчества евангелисту, но и предлагает при рассмотрении всего фрагмента Ис. 7:1-25 замечательный пример историко-филологического толкования – он разбирает вопрос о том, где именно происходила встреча Исаии с Ахазом, сколько городских стен могло быть в Иерусалиме в тот период18. Интересен и его богословский комментарий к пророчеству: он указывает, что пророчество обещает знамение, а это возможно только тогда, когда рождает дева19.

Указанный экзегетический прием – выделение пророчеств двойного исполнения – позволил значительно расширить число текстов Ветхого Завета, которые рассматриваются в святоотеческих толкованиях в качестве мессианских. В их число прочно вошло, например, пророчество Валаама, которое в ближайшем историческом контексте могло указывать на кого-то из еврейских царей (в частности, на Давида20), однако в церковной традиции единодушно понимается как пророчество о Христе21.

Персонификация пророчеств о народе Израильском

Возможность персонификации ветхозаветных текстов, сказанных по отношению ко всему еврейскому народу, демонстрирует св. евангелист Матфей, который слова пророка Осии (11:1) об историческом событии исхода еврейского народа из египетского плена22 относит к возвращению Богомладенца Иисуса в Палестину после бегства святого семейства в Египет (Мф.2:15). Допустимость данного подхода следует из теократического уклада жизни народа Израилева23. «Древнесемитский род или клан сознавал себя единым физическим и нравственным телом, единым телом; – пишет С.Н. Трубецкой, – единство крови, в которой видели физическую основу жизни, соединяло родичей между собой, и этому единству крови соответствовало единство духа...»24. Отсюда естественное для древнего Израиля представление об ответственности каждого за жизнь всего общества и, наоборот, ответственность общества за поступки его лидеров. Последнее видно из событий, во время которых еврейский народ страдал из-за ошибок своих царей – например, во время переписи Давида (2Цар.24)25.

«Культ есть прежде всего общее дело, первая из функций организованного общества, – продолжает С.Н. Трубецкой. – Индивидуальное отношение к Ягве, Богу Израилеву, немыслимо вне отношения социального вследствие самой солидарности членов данного естественного общества. Грех одного может навлечь кару на всех, если он не очищен, не искуплен, не прощен; наоборот, одна жертва или заслуга одного перед Богом может иметь общее, всенародное значение»26. На указанном понимании еврейской теократии основаны заместительные жертвы Моисеева культа, а в книгах пророков иногда можно видеть, как автор то отождествляет себя с народом, то выступает как отдельное лицо27. Это понимание «дает нам ключ к объяснению позднейших новозаветных идей искупления и заступления всех в лице одного»28, но оно же легитимизирует возможность персонификации пророчеств об Израильском народе. Поэтому для христианского экзегета теряют остроту споры о том, понимались ли, например, в историческом контексте личности Слуги Господня29 из книги Исаии (Ис.42:1–7; 49:1–5; 50:4–10; 52:13–53:12) или Сына Человеческого30 из книги Даниила (Дан.7:13–14) как собирательный образ еврейского народа – поскольку их индивидуализация (если такая индивидуализация действительно имела место уже позже, а не была присуща изначально данным образам31) в Новом Завете (Ин.1:29,51; Мф.8:20; 9:6; 10:23 и др.) обусловлена самой логикой священной ветхозаветной истории. Не удивительно, что святоотеческие толкования в обоих случаях следуют новозаветной традиции.

Типология и феория у св. отцов

Два рассмотренных приема толкования исходят из уверенности новозаветных авторов в том, что как закон Моисеев приготавливал иудеев ко Христу (Гал.3:24), так и ветхозаветные Писания, и ветхозаветная история указывали на грядущего Спасителя (Ин.5:39). Если это так, то можно в событиях и текстах Ветхого Завета обнаружить дополнительный смысл, понятный только в свете Воплощения Сына Божия и уже исполнившегося дела искупления человека32. Такое прочтение Ветхого Завета получило в западной литературе, название sensus plenior, т. е. «более полный смысл»33. Этот подход можно назвать «христианским прочтением» Ветхого Завета, однако было бы неверно утверждать, будто бы оно является попыткой подогнать или приспособить ветхозаветные тексты под христианское вероучение через искажение их первоначального смысла. При указанном подходе толкователь, действительно, извлекает тот смысл, который не был изначально выражен в библейском тексте священным автором 34, однако был заложен Богом через Его действия в истории ветхозаветного Израиля. Данное понимание стало важнейшей герменевтической предпосылкой новозаветных авторов, и, вслед за ними, отцов Церкви. По словам прот. Г. Флоровского, «не было разрыва между двумя Заветами, но [было] единство Божественного домостроительства. И первой задачей христианского богословия было показать и объяснить, каким образом ветхозаветный промысл Божий был приготовлением и предвосхищением конечного откровения Божия во Иисусе Христе»35.

В рамках этого подхода в христианской Церкви возникают два сходных метода толкования – типология и феория. Не являясь специфически христианским изобретением36 они получили в Церкви широкое распространение.

Типологический метод толкования заключается в том, чтобы провести параллель между священной историей Ветхого Завета и мессианскими временами, при которой лица, события и институты ветхозаветной истории понимаются как прообразы (от греч. ????? – «прообраз» или «образ») для соответствующих предметов (?????????)37 периода Нового Завета38. Образец такого подхода показал ученикам Сам Господь Иисус Христос (образ пребывания Ионы во чреве китовом – Мф. 12:40; образ медного змея, вознесенного Моисеем – Ин. 3:14). Важно помнить, что данный подход, хотя и отталкивается от текстов Ветхого Завета, ставит своей целью дать более глубокое понимание, наоборот, новозаветному учению, в его богословской и нравственной составляющей. На это указывает и св. ап. Павел, который проводит в 1Кор 10 параллель между освобождением евреев от рабства фараона при участии Моисея с освобождением верующих от власти диавола Христом и уточняет: «а это были образы для нас» (????? ?? ????? ???? ??????????; 1Кор. 10:6); «все это происходило с ними прообразовательно39 (???????; 1Кор. 10:11) а описано в наставление нам, достигшим последних веков». Св. апостол предлагает нравственные поучения на примере древних событий для современных ему читателей: «чтобы мы не были похотливы на злое, как они были похотливы» и т. д. (1Кор. 10:6–10).

Данный метод активно использовался в святоотеческих произведениях, поэтому типологически толкуемые тексты Ветхого Завета также можно назвать мессианскими в новозаветной перспективе. Кроме целого ряда типологий, введенных новозаветными авторами40, усвоенных и развитых у святых отцов41, церковные писатели рассматривали немало новых параллелей. Например, манну – как прообраз христианской Евхаристической трапезы42, распростертые руки Моисея, даровавшие евреям победу в битве против амаликитян – как прообраз крестного распятия Христова, принесшего победу над диаволом43, и многое другое.

Типологический подход мог использоваться в святоотеческой литературе совместно с методом, известным под названием ?????? (по-русски «феория» или «теоретический метод»). ?????? позволяет усмотреть дополнительный богословский смысл в библейском тексте путем анализа особенностей его изложения (стиля, композиции и т. д.). Из новозаветных авторов данный метод использует св. ап. Павел в Послании к Евреям, когда придает литературным особенностям повествования книги Бытия о Мелхиседекебoльшее внимание, нежели историческому контексту: Мелхиседек «без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни» (Евр. 7:3), – пишет он, указывая на то, что священный автор книги Бытия опустил сведения о происхождении салимского царя. Однако апостол не подвергает при этом сомнению то, что исторически Мелхиседек имел конкретную дату рождения и настоящих родителей. В данном случае у св. ап. Павла ?????? выступает как вспомогательный метод для построения типологии Мелхиседека как прообраза Господа Иисуса Христа.

В отличие от типологии, ?????? могла быть применена не только к Писанию Ветхого, но и Нового Завета44; в таком случае она является своеобразным расширением первой и отталкивается уже от событий новозаветной истории, которые служат для иллюстрации богословских идей, становятся символами церковной жизни и аскетической практики. Например, свт. Иоанн Златоуст, объясняя исцеления, происходившие при купальне Вифезда, в которой наблюдались необычные явления ангела и движение воды (Ин. 5:2-4), не отвергал историчности и реальности этого события, но при этом объяснял, что через действие ангела в воде Бог желал таинственно указать на действие Егоблагодати при совершении церковного Таинства Крещения, когда очищает человека не столько вода, сколько высшая сила45 (далее свт. Иоанн Златоуст рассматривает терпение болевшего 38 лет человека в качестве отправной точки для рассуждения об аскетической практике46).

Чтобы лучше понять смысл ??????, можно привести характеристику, данную Н.Н. Глубоковским этому экзегетическому методу у блаж. Феодорита Кирского, одного из важных представителей антиохийской школы: Феодорит «выражал заботу о том, чтобы не ограничиваться одним «что?», но сосредотачиваться на вопросах «почему?» и «зачем?». Расширяя сферу для мысли экзегета, он в то же время предотвращал опасность механического чтения Св. Писания ... и бессмысленной привязанности к букве. Экзегет должен переступать ??? ????????? ????? [легкий, общеизвестный смысл. – Д.Ю.]: это есть существенная и необходимая его обязанность, поскольку Бог и действует, и говорит всегда с целью. Иначе многое в Библии покажется нам странным, что и случается с некоторыми по отношению к ветхозаветному культу»47.

Таким образом, было бы наивно думать, что типологическое прочтение и ?????? противоречат историко-филологическому толкованию; они дополняют его, ибо имеют другой вектор и другую, новозаветную, перспективу. По словам митр. Илариона (Алфеева), «ученый, изучающий букву Библии с помощью историко-филологических методов, и богослов, сосредоточивший свое внимание на духовном толковании Писания сквозь призму святоотеческой экзегезы, смотрят на Библию с двух разных точек зрения. Важно понимать, что эти точки зрения не противоречат одна другой»48.

Аллегорический метод толкования

Аллегория – это метод толкования49, который для раскрытия и объяснения абстрактных идей из области философии, богословия, нравственности или аскетики обращается к библейскому тексту – исключительно как к иллюстративному материалу, не учитывая его первоначального смысла и не интересуясь его историческим значением. В отношении к истории и лежит основное отличие аллегории от типологии и феории50. «????? принадлежит истории, – пишет В.Я. Саврей, – он может быть прообразом чего-либо в силу того, что служит началом определенного процесса, ведущего через цепь действительных фактов от обозначающего к обозначаемому»51. Аллегория, наоборот, не только не интересуется, но нередко пренебрегает исторической достоверностью библейских событий52. Как известно, аллегория возникла у греческих писателей именно потому, что они желали истолковать в иносказательном и возвышенном смысле древнегреческие мифы, которые ими понимались как совершенно не историчные53. Отказ от учета исторического контекста имел далеко идущие последствия для толкования Св. Писания и привел к тому, что аллегория, взятая сама по себе, вносила искажение в первоначальный смысл библейского текста. Например, моральное (??????) толкование Филоном Александрийским Пятикнижия Моисеева лишало иудейский закон «всякого политического характера» и преобразовывало его «в нечто совершенно новое в греческой мысли – в нравственный закон»54. Смысл библейского текста приносился у него в жертву заранее заданной философской системе55; например, образ праведного Иосифа принимает у Филона противоположное библейскому значение. «Прообраз Христа в новозаветной типологии, он [патриарх Иосиф. – Д.Ю.], в интерпретации Филона, – «проводник учения лабиринтоподобного и губительного» (Quod det. pot. 6), его пестрая одежда служит символом хаоса в уме человека, не имеющего твердой философской почвы»56.

Несмотря на это, аллегория использовалась христианскими экзегетами уже с глубокой древности, и первопроходцами здесь были представители александрийской школы57. Для оценки места данного метода в святоотеческой экзегезе следует помнить о резко отрицательной реакции на него у представителей альтернативной, антиохийской школы. Блаж. Феодорит Кирский характеризовал аллегористов как «неразумных мыслителей», а их рассуждения называл «басни неразумных», «бред упившихся старух», «подобные сновидениям вымыслы суесловов» и «порождения великой простоты»58.

Аллегория представителям александрийской школы, а потом их последователям, понадобилась для тех же целей, для которых использовал ее Филон Александрийский. Благодаря ей Кирилл Александрийский59 и Ориген получили возможность выстраивать философские и богословские системы, представляя дело так, что они основаны на текстах Священного Писания. Как пишет один исследователь о Кирилле Александрийском, «если бы в его распоряжении не было аллегории, он был бы вынужден представлять публике собственные богословские идеи под свою ответственность», но это могло бы отдалить от него христианское общество60. То же самое можно сказать и об Оригене: «интерпретация морального (и филоновского) типа сменяется у него интерпретацией анагогического (и гностического) типа, при помощи которой Ориген обнаруживает в Писании свои собственные теории»61.

Одной из отличительных особенностей аллегорического толкования является утверждение о множественности смыслов62 в Священном Писании: Ориген их указывает три, в соответствии с тогдашними представлениями о трехсоставной природе человека (телесный, или буквально-исторический смысл; душевный, или нравственно-назидательный смысл; духовный или таинственный смысл)63. Несмотря на то, что Ориген называет аллегорию «духовным» и «таинственным» смыслом64, исследователи отмечают, что она отражала у него, как и у Климента Александрийского65, рационалистические тенденции в толковании66.

Для того, чтобы отличать богословскую аллегорию от философской, ???????. Философская аллегореза Оригена была отвергнута Церковью, тогда как его анагогические толкования получили распространение и признание. В частности, именно у Оригена впервые в христианской литературе67 невеста из Песни Песней трактуется как Церковь Христова или человеческая душа68. Это толкование в высшей степени замечательно: оно не только было усвоено практически всеми выдающимися отцами Церкви69, но де-факто стало доминирующим, поскольку попытка буквального толкования Песни Песней Феодором Мопсуетским привела к осуждению последнего на V Вселенском Соборе70. Таким образом, толкование Песни Песней в церковной традиции являет собой уникальный случай, когда церковное сообщество приняло аллегорическое толкование не совместно с историко-филологическим, а вместо него. Поскольку в данном толковании под женихом понимается Господь Иисус Христос, его также можно отнести к разряду мессианских текстов Священного Писания, с оговоркой о том, что надежной параллели подобному подходу в новозаветных Писаниях не имеется.

Кроме анагогического толкования, в церковной традиции широкое распространение получила нравственная аллегореза, при которой отдельные лица и события библейской истории используются как иллюстративные образы для разъяснения законов нравственной жизни и аскетической практики.

Заключение

Сопоставление методов церковных писателей и новозаветных авторов при рассмотрении учения о Мессии в Ветхом Завете демонстрирует, что большинство подходов к толкованию библейских текстов отцы Церкви восприняли у Господа Иисуса Христа и апостолов. Факт полноты откровения через воплощение Божественного Логоса сделал возможным увидеть промысл Божий в истории Ветхого Завета, направленной своим вектором ко Христу.

Исходя из этого, выявление пророчеств двойного исполнения, персонификация пророчеств о еврейском народе и рассмотрение исторических параллелей между библейской историей Ветхого и Нового Завета (типология) позволили сформировать группу ветхозаветных текстов, которые в традиции христианской Церкви понимаются в качестве мессианских. Такое прочтение Ветхого Завета не потребовало отвержения прямого исторического смысла библейского текста, а было призвано раскрыть его дополнительные нюансы в новозаветной перспективе, чтобы лучше выразить христианское учение.

В то же время такие методы толкования Ветхого Завета у отцов Церкви, как философская и богословская аллегория не имели прямой аналогии у новозаветных авторов. Крайность аллегоризма в виде философской аллегории была отвергнута Церковью через осуждение ее наиболее яркого представителя – Оригена, при этом богословская аллегория (или анагогический подход) была усвоена на материале книги Песни Песней и послужила к расширению круга ветхозаветных текстов, позволяющих мессианское прочтение.

Примечания:

Библиография

1. Budd P.J. Numbers / Word Biblical Commentary. 5. Dallas: Word, Incorporated, 2002. 390 p.
2. Florovsky G., archpriest. The Fathers of the Church and the Old Testament // Florovsky G., archpriest. Collected Works. Vol. 4. Aspects of Church History. Belmont, MA, 1975. P. 31–38.
3. Ilarion (Alfeev), mitr. L'impotanza della Sacra Scrittura nella teologia ortodossa contemporanea // La Parola di Dio nella vita spirituale / Atti del Convegno ecumenico internazionale di spiritualita ortodossa. Bose, 7-10 settembre 2011. Bose, 2012.. P. 59–77.
4. Jaeggli J.R. The Interpretation of Old Testament Prophecy // Detroit Baptist Seminary Journal. 1997 (Fall). 2. P. 3–17.
5. Jeremiah D. The Principle of Double Fulfillment in Interpreting Prophecy // Grace Journal. 1972 (Spring). 13. 2. P. 13–29.
6. Joannes Chrysostomus. Homiliae LXXXVIII in Joannem // Patrologiae Graecae. 59. Paris, 1862. 772 cols.
7. Jurevic D. La parola di Dio nella vita del popolo di Dio: Giovanni Crisostomo // La Parola di Dio nella vita spirituale / Atti del Convegno ecumenico internazionale di spiritualita ortodossa. Bose, 7-10 settembre 2011. Bose, 2012. P. 133–147.
8. Kannengiesser Ch. Handbook of Patristic Exegesis. The Bible in Ancient Christianity. V. 1. Leiden, Boston: Brill, 2004. 668 p.
9. Three Views on the New Testament Use of the Old Testament. Gen. eds. K. Berding, J. Lunde. Grand Rapids, MI: Zondervan, (2008). 256 p.
10. Young E.J. Daniel's Vision of the Son of Man. London: The Tyndale Press, 1958. 28 p.
11. Глаголев А.А., прот. Книга Песнь Песней Соломона // Толковая Библия. Под. ред. А.П. Лопухина и преемников. Т. 5. СПб., 1908. С. 37–75.
12. Глубоковский Н.Н. Блаженный Феодорит, епископ Киррский. Его жизнь и литературная деятельность. Т. 2. М., 1890. IV+510+IV с.
13. Зиновкин А., свящ. Перцепция термина ?? ???, «Сын Человеческий» (Дан. 7:13) в поздней литературе Второго храма // Христианское чтение. 2013. №2. С. 224–225.
14. Иоанн Златоуст, свт. Толкование на пророка Исаию // Иоанн Златоуст, свт. Творения. Т. 6. Кн. 1. СПб., 1900. 488 с.
15. Корсунский И.Н. Иудейское толкование Ветхого Завета. М., 1882. II+259+II с.
16. Корсунский И.Н. Критическое рассмотрение особенных, более важных случаев новозаветной цитации и толкования в опровержение воззрений теории аккомодации // Чтения в Обществе любителей духовного просвещения. 1879. 3. С. 245–270.
17. Корсунский И.Н. Новозаветное толкование Ветхого Завета. М., 1885. III+327+X с.
18. Мартин Р.П. Различные подходы в новозаветном экзегезисе // Толкование Нового Завета. Сборник эссе о принципах и методах. Под ред. А.Г. Маршалла. Пер. с англ. СПб.: «Библия для всех», 2004. С. 265–304.
19. Пирогов О.К. Экзегетические методы свт. Иоанна Златоуста в его Толковании на Послание св. ап. Павла к Римлянам // Христианское чтение. 2009. № 9–10. С. 68–99.
20. Поликарпов Д., прот. Толкования святых отцов и учителей Церкви и богослужебные песнопения на мессианские места Библии. Книги законоположительные и исторические. СПб., 1914. XVIII+180+VII с.
21. Савваитов П.И. Библейская герменевтика, или Православное учение о способе толкования Священного Писания. СПб., 1857. VIII+162 с.
22. Саврей В.Я. Александрийская школа в истории философско-богословской мысли. 3-е изд. М., (2011). 1008 с.
23. Трубецкой С.Н. Мессианический идеал евреев в его отношении к учению о Логосе // Вопросы философии и психологии. 1898. Кн. III (43). №5–6. С. 462–494.
24. Юревич Д., прот. Типологический метод толкования Священного Писания в рукописях Мертвого моря и христианской Церкви // XIV Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского богословского института 2004 г. Материалы. М., 2005. С. 146–152.
    // Доклад на Международной научно-богословской конференции Русской Православной Церкви «Современная библеистика и Предание Церкви» (Москва, 26–28.11.2013)